«Французское воспитание. Метод мадам Дольто»

Французское воспитание. Метод мадам Дольто (fb2) - Французское воспитание. Метод мадам Дольто (пер. Наталья Ивановна Озерская) 1058K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Элизабет Брами - Патрик Деларош

Французское воспитание. Метод мадам Дольто Элизабет Брами, Патрик Деларош

Élisabeth Brami, Patrick Delaroche

Dolto, l'art d'être parents

Copyright © Editions Albin Michel, 2014

© Озерская Н., перевод на русский язык, 2016

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

* * *

«Речь идет о том, чтобы сказать «нет» латентному обскурантизму, который все больше и больше захватывает воспитание и образование юношества».

Франсуаза Дольто

Из этой книги вы узнаете:

Почему сегодня стало хорошим тоном отрицать воспитательные принципы Дольто (Введение).

Зачем нужны принципы равенства между ребенком и взрослым («Личность ребенка»).

Почему умение говорить ребенку «нет» является долгом родителей («Личность ребенка»).

Почему важно уметь слышать ребенка, в том числе и интерпретировать язык его тела («Как слушают ребенка»)

Почему важно разговаривать с ребенком («Разговаривать с ребенком»).

Каково место ребенка в семье – в центре или на периферии («Миф о ребенке-короле»).

Почему недопустимо как отсутствие родительской власти, так и авторитаризм («Власть родителей»).

В чем проявляется запрет на инцест – в самом широком смысле этого слова («От изъянов в воспитании к садизму»).

Что такое отделение ребенка и как научить детей обходиться без родителей («Автономия»).

Введение

Когда Дольто покинула нас…

На протяжении вот уже нескольких лет мы периодически сталкиваемся не только со злобными нападками на знаменитого психоаналитика, но и с прямыми оскорблениями, направленными в ее адрес. Мы далеки от того, чтобы лить воду на мельницу средств массовой информации или участвовать в этих грязных и недостойных ее памяти процессах, которыми ее «одаривают» после смерти, произошедшей летом 1988-го.

Не являясь частью когорты психиатров, врачующих души, не будучи знаменитыми докторами и изобретателями чудодейственных способов исцеления, над которыми смеялась Франсуаза Дольто, в этой книге мы поставили перед собой задачу, очень важную с нашей точки зрения: передать миру ее слова, сказанные в рамках высокого служения детям. Для Дольто попытки образовать родителей представлялись единственной возможностью улучшить воспитание детей, чтобы в их жизни, а следовательно, и в жизни всего общества в целом, было как можно меньше страданий и отклонений от общепринятых норм.

Мы решили еще раз внимательно прислушаться к ее великим словам, чтобы пробудить в читателе любопытство и интерес к ее книгам.

Но прежде чем углубиться в исследование ее творчества, нам придется понять, в чем кроется причина столь явного проявления нелюбви к Франсуазе Дольто, чем вызваны массированные нападки, объектом которых она является.

Принимая во внимание ее долгий, почти двадцатилетний путь к признанию, мы постараемся выяснить, почему фигура Дольто оказалась в центре внимания толпы, кричащей об ошибках, толпы с ложными представлениями, неправильно понятыми истинами и несправедливым отношением к ее творчеству.

Где корни того коллективного презрения, которое на нее обрушилось. Нам придется понять причины оскорблений в ее адрес, констатировать, насколько они диспропорциональны, выявить предрассудки, свойственные появлению любого нового прогрессивного течения, опрокидывающего все бывшие представления. Мы постараемся ответить на вопрос: что в воспитательных принципах этого нетипичного терапевта ХХ века продолжает возбуждать столько ненависти?

От дольтомании до дольтофобии

«А если Дольто ошибалась?» – именно так называлась статья, вышедшая в феврале 2013-го в одном серьезном информационном издании и представляющая собой нагромождение удручающих обвинений в адрес психоаналитика и нелепых объяснений предполагаемого вреда, который она якобы нанесла. В 1988-м, незадолго до ее смерти, на обложке все того же журнала было написано: «А не сжечь ли нам Дольто?» И Франсуаза Дольто перешла из разряда великих жриц психоанализа, из разряда новой и любимой бабушки детей богемной буржуазии, да и всех французских детей, в разряд зловредных ведьм, достойных каждая своего костра. Впоследствии ее будут шельмовать, дискредитировать ее творчество, обвинять во всех огрехах и недостатках воспитания и образования детей. С годами, и особенно на переходе к новому столетию, в средствах массовой информации, в кругах общественности и даже среди психиатров и психологов стало хорошим тоном поносить ее на все лады. И вчерашнюю любимую бабушку сегодня пригвоздили к позорному столбу.

Долго ли еще мы будем мириться с ее символическими казнями? Мы просим всех родителей внять нашему голосу: вынесите собственное суждение относительно ее творчества и не воспринимайте за чистую монету все то, о чем говорят ее хулители. Пусть каждый читатель сам убедится в несправедливости этих обвинений, скорее похожих на аутодафе, чем на бесстрастный анализ ее работы. Нет, Дольто не во всем была не права!

«Это Дольто виновата!»

Стало банальностью вменять в вину психоаналитику и врачу плохое воспитание наших детей[1]. И Дольто несет ответственность за все: когда дети грубят и не слушаются, это Дольто виновата, когда дети отправляют собственных родителей в нокаут, это тоже все из-за Дольто. Если дети плохо учатся, опять же виновата Дольто.

В силу того, что молодые родители не присутствовали на ее публичных выступлениях, никогда не видели и не слышали ее и не читали ее книг, их действительно может охватить сомнение относительно вклада Дольто в воспитание подрастающего поколения. Этот пробел мы постараемся восполнить, полагая, что остальное довершит критический дух читателей.

Если рассматривать творчество Дольто в контексте ее эпохи, то охватывает удивление при мысли о том, что на самом деле в ее гипотезах относительно воспитания гораздо меньше революционного, чем могло бы показаться с первого взгляда. И путь ей проложили множество врачей, начиная от Мелани Клейн[2] до Софи Моргенштерн[3] и Женни Обри[4], включая Януша Корчака[5] и Марию Монтессори[6]. Именно их во всех отношениях новаторские идеи оказали решающее влияние на дальнейшее развитие методов воспитания детей. Но как же в таком случае можно объяснить ожесточенное озлобление, жертвой которого стала Дольто? Разумеется, по-человечески понимаешь, что можно сжечь то, перед чем когда-то преклонялся, можно посеять сомнения относительно психотерапевта, которого сначала не признавали, затем вознесли до небес и только потом превратили в Пифию, полностью дискредитировав ее концепции, ее теорию, грубо вторгнувшись даже в ее личную жизнь. Ведь так просто оскорбить ее память и найти в ее лице козла отпущения, чтобы оправдать незадачливых родителей и врачей, допустивших промахи. Даже Фрейду отплатили той же монетой. Тем более что в начале XXI века психоанализ в целом подвергся пересмотру вплоть до его полного отторжения.

Борьба с психоанализом

Если проанализировать причины этого глобального пересмотра творчества Франсуазы Дольто, то становится ясно, что он неотделим от нападок на психоанализ, которым этот последний подвергся задолго до того. Подрывная деятельность в средствах массовой информации направлена не только против нее, она существовала всегда. Еще в 1910-м Фрейд осторожно намекнул в своей статье «Моя жизнь и психоанализ»: «Все еще существуют враги анализа, и мне неизвестно, к каким средствам и способам они прибегнут, чтобы помешать психоаналитикам, работающим на ниве просвещения и воспитания детей, заниматься своей деятельностью. Мне кажется, это будет не так-то просто для них. Но никогда ни в чем нельзя быть уверенным» (1). И будучи прозорливым человеком, он добавил: «Люди проявляют силу, когда защищают неоспоримую идею. И они становятся слабыми, как только пытаются ей противостоять». И может быть, именно из-за своего бессилия враги Дольто обрушивают на нее столько злобы?

И хотя она сама в своих выступлениях по радио заявляла о том, что никогда не занималась психоанализом, а всего лишь разрабатывала свою теорию на основе идей Фрейда, Дольто, как и английский педиатр и психоаналитик Дональд Винникотт, лично сталкивалась с явным сопротивлением психоанализу. В 1941-м Винникотт так описал это противостояние: «Нам требуется проявить мужество и смелость, потому что, если мы признаем существование подсознания, мы рано или поздно окажемся на пути, который приведет нас к признанию чего-то очень неприятного и неприемлемого: к признанию того факта, что зло, грубость, дурные побуждения – несмотря на наши попытки видеть в них элементы внешнего мира – являются частью человеческой природы, а значит, и частью каждого из нас» (2).

В 1967-м Жорж Моко, директор психолого-педагогического центра имени Клода Бернара[7] (где Дольто работала в 1952-м), писал: «Нам хорошо известно, насколько сильно в оппозиции к психоанализу проявляется страх самого себя и собственных разоблачений. Галилей предложил человечеству гелиоцентрическую систему, указав ему на его скромное место во Вселенной. Психоанализ так же предложил нам отказаться от эгоцентризма и вернуться к реальности» (3). Но это не так-то просто принять и еще сложнее подвергнуть объективной оценке. И что в таком случае может быть проще категорического отторжения психоанализа?

Ну а что же Дольто?

Несомненно, наука развивалась и шла вперед как до Дольто, так и после нее. Но Дольто произвела пересмотр всего воспитательно-образовательного процесса в целом. Это был период конца 60-х, когда дети и родители все еще находились во власти воспитательных концепций конца XIX столетия, хотя уже и не настолько полной с появлением поколения, родившегося после войны и воспитанного в соответствии с незыблемыми принципами их предков. И именно так называемые бэби-бумеры нашли в Дольто путеводную звезду, признав в ней серьезного ученого и идеальную мать, а значит, идеализированную. Интересно отметить, что дети 1968-го[8], воспитанные своими родителями «по старинке», не удовлетворившись бунтом против тех, кто дал им жизнь, выбрали, когда сами стали родителями, эту символическую бабушку для своих собственных детей, порвав тем самым с прежними традициями.

Но что же такого провокационного и скандального было в заявлениях Дольто, о чем не говорили бы ее предшественники? Ведь еще при ее жизни мы стали свидетелями первых проявлений ненависти к ней. Предвидя будущее, она, поздно познавшая признание и неожиданную славу, отметила в 1973-м: «В последнее время я неоднократно читала, что будто бы психоанализ – это не научная теория, не метод лечения психических расстройств, а идеология. Не говорили ли то же самое об открытиях Галилея столетия тому назад?» (4) Она вернется к факту противостояния в 1985-м: «Сопротивление тому, что принято называть фрейдистской революцией, напоминает мне ситуацию, сложившуюся в ответ на революцию Галилея или Коперника…» (5)

Дочь Фрейда, «сестра» Лакана, мать Карлоса[9]. Однако, если не принимать во внимание ее психоаналитическую практику и взрыв недовольства в ее адрес, можно предположить, что некоторые факты биографии Дольто могли бы бросить тень на ее клиническую деятельность. «Но даже если я и психоаналитик, я, кроме того, являюсь женщиной, женой, матерью, и мне также известны все проблемы, вытекающие из этих сторон моей жизни» (6), – писала она в презентации к одной из своих книг.

Да, как бы это ни коробило ее современных критиков-мужчин, которые не являются ни врачами, ни психоаналитиками и которые на протяжении многих лет пытаются свести на нет ее деятельность, она была и женщиной, и врачом, и психоаналитиком, и матерью.

Еще в 1992-м Мод Манони, французский психоаналитик и последовательница Лакана, публично заявила о существовании сексизма, т. е. дискриминации по половому признаку в ее адрес: «Ее первыми врагами были мужчины, и вполне понятно, почему ее выбрали своей жертвой сексуально-агрессивные мачо тех времен» (7). Что же касается Клод Альмос, другого психоаналитика, близкого по убеждениям к Дольто, то, приветствуя «революционный вклад «бабушки», она объясняла конфликты вокруг ее личности тем, что Дольто слишком раздражающе действовала на общество» (8). А что касается практической стороны вопроса, то, ничего не утаивая от посторонних глаз относительно своего материнства и будучи верной традициям большинства психоаналитиков, работающих до нее, таких как Фрейд, Мелани Клейн, Карл Абрахам, Пиаже и т. д., Дольто широко использовала опыт воспитания и наблюдения за своими тремя детьми с целью подтверждения своих гипотез, выводов, обогащения опыта работы в качестве психотерапевта. Она ничего не скрывала и делала это публично. Мы не будем здесь анализировать, почему все это произвело противоположный эффект и развязало травлю вплоть до дискредитации ее уникального вклада и ее личности. Ее даже обвиняли в том, что она напрасно дала жизнь известному эстрадному певцу. Хотя что здесь предосудительного? И как бы он мог негативно повлиять на ее практическую деятельность, умаляя тем самым ее авторитет?

«Дорогой здравого смысла» (9)

И в заключение хотелось бы подчеркнуть, что Дольто была и остается знаковой фигурой мая 1968-го. Но наше современное общество сейчас полностью отторгает тот период. И вместо лозунга «Под булыжниками мостовой пляж» мы теперь довольствуемся эфемерной радостью от пляжей на мостовых, и больше не идет речи о том, что «Запрещать запрещается», а совсем наоборот.

Вместе с Дольто подул ветер свободы для детей, который помог раскрепостить мысли и чувства их родителей. Ее практическая деятельность, заключавшаяся в оригинальном подходе к психоанализу, требовала от нее полной самоотдачи, и она с блеском использовала любую возможность, предоставляемую ей средствами массовой информации, чтобы просто и доходчиво популяризировать свое учение, не опускаясь при этом до вульгаризации. «Хотя, как вы говорите, я и психоаналитик, но надеюсь, что обладаю здравым смыслом» (10). Она ни на йоту не отступала от своих принципов и так излагала свои идеи, что они были понятны всем, хорошо осознавая при этом границы своих возможностей. «Нельзя внушить родителям уверенность в своих силах, если они, с одной стороны, находятся во власти сомнений и склонны все драматизировать, а с другой, требуют чудодейственного рецепта, который моментально поможет разрешить их проблему» (11). Она никогда не обольщалась славой, хотя и использовала ее привилегии для достижения своих целей как психотерапевт и исследователь. Но в то же время она в принципе отвергала идею создания «учебника по воспитанию» для родителей и сожалела, что «такое огромное количество справочников, энциклопедий, книг навязывает им те или иные нормы и правила или предлагает воспользоваться рецептами на все случаи жизни» (12). И именно ее последователи-психоаналитики приклеили ей ярлык великой кудесницы и мифологизировали ее, пытаясь в своем преклонении подражать ей. И сегодня мы каждый день отмечаем негативные последствия этого, тем более что она неподражаема.

Отвергнутые слова

Почему современные родители чувствуют себя такими потерянными в отношении воспитания собственных детей? Почему они так открыто саботируют вклад Дольто, оказавший столь благотворное влияние на предыдущее поколение родителей? Почему в эпоху постмодерна она не пользуется тем же уважением и признательностью, как многие другие психотерапевты? Почему обрушивают на нее столько ненависти и с такой подозрительностью относятся к ее творчеству? Отторжение идей Дольто идет рука об руку с дисквалификацией родителей, с отказом им в праве играть первостепенную роль в воспитании детей, которой их наделяла Дольто. Надо сказать, что с недавнего времени мы с удивлением констатируем возврат к ретроградным принципам воспитания вроде пресловутого «кнута и пряника» или повальному увлечению книгами с ценными мыслями и советами в рамочках. Это свидетельствует о ностальгии по дрессуре прошлых времен и желании втиснуть детей в рамки определенного формата. Нам хочется укоротить то, что выходит за эти рамки, успокоить то, что волнует, пригладить то, что ищет самовыражения, то есть довести ребенка, не вписывающегося в формат, до нормы, хотя бы и ценой увлечения медикаментозными средствами.

Обретенные слова

И все это идет вразрез с убеждениями Дольто, для которой детей вообще нельзя подвергать классификации и распределять по ячейкам, как и нельзя требовать ангажированности от родителей. «Все зависит от обстоятельств, и ничто не вписывается в рамки» (13) – этой фразой из культового фильма «Дед Мороз – отморозок»[10], вышедшего при ее жизни, Дольто могла бы резюмировать свои идеи. Настала пора вновь обратить внимание на ее полные доброты и проницательности слова и мысли, вспомнить то, о чем она в действительности говорила. Восстановить пункт за пунктом, шаг за шагом, тему за темой ее великие гипотезы относительно воспитания, а также подойти к рассмотрению главных проблем, с которыми в ежедневной жизни сталкивается большинство родителей. И скорее как женщина, причем в возрасте бабушки, если не прабабушки, а не как психоаналитик, которая прекрасно отдает себе отчет в том, что в своем проявлении добрая воля может сталкиваться с подводными камнями, она так говорила о себе: «В постоянно меняющемся мире, в котором сегодняшние дети завтра станут подростками и станут частью цивилизации в состоянии мутации, я являюсь обычной женщиной, чьи ответы могут вызвать сомнения, а идеи, лежащие в их основе, могут подвергнуться критике» (14).

Перечитывать Дольто – это значит вновь прикоснуться к ее идеям, напитаться ее духом, освободиться от диктата моды, думать и действовать по возможности самостоятельно, опираясь на разум и сердце и всегда оказывая полное доверие ребенку. Это означает не прислушиваться к «какофонии экспертов – я уже не говорю о давлении, которое оказывают другие родители, сила которого такова, что не позволяет мыслить самостоятельно» (15), – говорила она.

На плечи родителей возлагается ответственность: им необходимо пересмотреть свою роль, сделать выбор, отдавая себе отчет в том, что ошибки неизбежны и что отдельные технократические, медицинские, научные и властные структуры запугивают их и подчиняют своей воле. В конце концов, живые силы родителей постепенно тают, уменьшается вера в себя, и они больше не прислушиваются к своей интуиции. На все это накладывается экономический кризис, многократно увеличивающий тревоги родителей по поводу школьных успехов детей, что, кстати, нередко служит родителям в качестве алиби.

В десяти тематических главах, следующих за введением, будет идти речь о главных семейных проблемах, новаторское решение которых предлагает Дольто. И пусть читатели благодаря Дольто и ее заветам найдут в нашей книге «нужные слова, которые окажут им поддержку в их трудной роли современных родителей и в не менее трудных условиях существования детей».

Личность ребенка

«Право ребенка на уважение»

Этой фразой, которую мы заимствовали у Януша Корчака, педиатра, предшественника целой плеяды ученых и автора многих трудов, которые стали событием в истории воспитания, мы решили начать эту главу (1).

Годы спустя после него Дольто также обратилась к этой основополагающей идее: «Мы не сможем по-настоящему защитить права наших детей, пока не скажем себе, что именно бессознательный отказ порождает в любом обществе нежелание воспринимать ребенка как личность» (2). И именно это отношение общества, этот «бессознательный отказ», она пыталась изменить, обращаясь непосредственно к родителям, когда радио Франс Интер, среди прочих средств массовой информации, предоставило ей в 1976-м такую возможность.

И в это же время психоаналитик Алиса Миллер сделала исторический и критический обзор методов «черной педагогики», то есть драконовской системы воспитания Германии XIX столетия, которая заложила основы многих извращений нацизма. «Ребенок, – объясняла она, – когда смеются над ним, учится насмехаться над другими, когда его унижают, будет также унижать, а когда убивают в нем личность, учится убивать. И ему только останется узнать, кого убить: себя самого, других или всех вместе взятых» (3).

Не идя слишком далеко в своих разоблачениях, Дольто приняла решение защитить униженного ребенка и представила на обсуждение общества вопрос легитимности власти, распространяемой родителями на своих детей.

На протяжении веков без тени раскаяния и при полной безнаказанности они, как щитом, прикрывались знаменитой поговоркой: «Кого люблю, того и бью» или менее кровожадными наставлениями: «Это для твоего же блага», «Чтобы быть красивой, нужно страдать»…

Не утратив связи с собственным детством, как это редко бывает со взрослыми, Дольто испытывала огромное сострадание к душевным переживаниям ребенка, которые часто были вызваны полным презрением к нему и недостатком внимания со стороны родителей, в жизни которых уже с момента рождения он занимал так мало места, что было особенно характерно для периодов, предшествующих эпохе контрацепции. «Будет ли место в нашей жизни для ребенка, раз уж мы способствовали его появлению на свет? Зачем он здесь?» Подобные вопросы редко кому приходят в голову: он здесь, и этим все сказано. Скорее обуза, чем радость» (4).

Рожденные свободными и равными в правах

Предваряя первую главу своей книги «На стороне ребенка», Дольто заявила: «Для любого взрослого категорически недопустимо неравенство с ребенком, таким же человеческим существом» (5). Хотя те, кто впоследствии извратил ее идеи, не сразу набросились на нее с обвинениями и не сразу оседлали своего конька. Нам же нужно ясно представлять, что идея равенства между взрослым и ребенком исходит именно от нее. И точно так же, как и ее предшественники, Дольто утверждала, что речь не идет об эквивалентности ролей или об иерархии между взрослым и ребенком. Она говорила о необходимости равновесия в отношениях между людьми, хотя и разного возраста, но имеющими одинаковую ценность, имея в виду взрослого человека и маленького человека в стадии взросления.

Уважение к ребенку означает для Дольто уважение к уникальному человеческому существу, что дает ему возможность полностью раскрыть себя. И это вытекает из обязанностей, из ответственности перед ним взрослых, из прав, которыми наделен каждый ребенок. Понимание этой основополагающей предпосылки, осознание факта равенства между родителями и детьми является главным условием для того, чтобы впоследствии не впасть в заблуждения относительно места каждого из них в общем образовательном процессе. Разгоревшийся вслед за этим «скандал» имел далеко идущие последствия, вызванные ложной интерпретацией ее основного положения: родители решили, что по ее вине могут лишиться вековых прерогатив и власти, которой они были наделены с незапамятных времен. Но ничего подобного она не имела в виду. Она считала, что родители имеют, разумеется, обязанности по отношению к ребенку, которого породили на свет, и должны придерживаться сильной воспитательной позиции при условии, что будут воспринимать его как человеческое существо, достойное уважения. Единственное, чему она объявила войну и против чего боролась, это унижение, которому подвергали ребенка под предлогом воспитания. Короче говоря, она восстала против обычного домашнего садизма.

«Начинать нужно с воспитания родителей»

Выдвинув постулат о человеческой ценности младенца, ребенка, Дольто позволила себе коснуться святая святых: родительской власти. И в этом смысле она была не одинока. Януш Корчак еще до войны поднял вопрос об иерархии ребенок – взрослый; второе название «Диалогов с матерью» Беттельхейма:[11] «Первостепенная задача – воспитание родителей» (6). Дольто положила конец рассуждениям на эту тему, утверждая: «Именно ребенок делает взрослых родителями», «Воспитание собственных родителей – вот главная задача, вменяемая с незапамятных времен в обязанность всем пришедшим в этот мир детям» (7). Родитель становится учеником ребенка – и именно вследствие неправильно понятой перестановки ролей все сразу же пришли к заключению, что будто бы родителей лишают их первичной власти. И больше всего возмущало в ее теории, вызывая бессознательное или осознанное отторжение, то, что она, помимо введения понятия равенства, осмелилась предложить перестановку ролей между «знающим» и «познающим».

Кто кого учит, родитель ребенка или наоборот? В этом и кроются истоки ложного представления, своего рода мифа, будто бы Дольто породила на свет всезнающего и всемогущего ребенка-короля со всеми вытекающими отсюда последствиями и ошибочными выводами. Для Дольто, экспериментирующей со своими собственными детьми и юными пациентами, родитель всему учится у ребенка, которому он, кроме того, обязан званием родителя. Учиться у ребенка, у младенца – об этой перестановке ролей в деле воспитания говорил еще Януш Корчак: «Нужно возвыситься до уровня его чувств, нужно тянуться за ним, придется даже встать на цыпочки, чтобы не ранить его самолюбия» (8). Затем в 1935-м Мария Монтессори, первая итальянская женщина-врач и основательница педагогической методики, которая и в наши дни носит ее имя, заявила: «Человек деградирует без ребенка, который помогает ему расти. Если взрослый так и не пробудится к созиданию себя, то рано или поздно он отгородится от мира толстой кожей и станет бесчувственным» (9). Ребенок не только заслуживает всяческого уважения, он является тем существом, воспитывая которого родитель воспитывает сам себя. От родителя требуется постоянно прислушиваться к ребенку, как только тот начнет произносить первые слова, вести с ним диалог, оказывая ему при этом всяческое уважение.

Ребенок – это личность

Итак, воспитательный процесс должен начинаться уже с самого рождения, и с момента появления в доме ребенок должен встречать соответствующие тепло и заботу, в то время как Дольто отмечает: «Мы живем в такую эпоху, когда многие дети не чувствуют благоговения, исходящего как от собственных отца и матери, так и в символическом смысле от общества в целом» (10). По ее мнению, это происходит, помимо всего прочего, в результате медикализации общества, которое возводит своего рода экран между родителями, медицинским персоналом и ребенком. Бездушие и техногенность встречают ребенка при его появлении на свет. И ни роженица, ни ребенок не являются объектами достаточного внимания. Во времена Дольто мать с ребенком находились в роддоме от недели до десяти дней, сегодня же их пребывание сократилось до трех дней. Это слишком короткий срок, не позволяющий матери осознать всю глубину и важность этого явления.

Человеческое тепло и забота покинули роддома, и символом этого (по мнению Дольто) является тот факт, что ребенка называют никак иначе, кроме как общим термином «новорожденный». Это презрение к личности ребенка, презрение к его страданиям не может оставлять Дольто равнодушной, и она также говорит, что ребенок часто воспринимается как некий надоедливый элемент. Ведь во многих общественных местах висит объявление: «вход с собаками и детьми нежелателен»; «непризнаваемые, приравненные чуть ли не к животным, они лишние на этом свете» (11). И ее не могло не тревожить положение «лишних», в котором они оказались. «Нет, это не твоя вина, Пьер, Жанна, Пополь или Вероника, это сам факт твоего существования вменяют тебе в вину. И то же самое происходило бы, окажись на твоем месте Жан, Жозетта, Фернан, Луизетта или любой другой ребенок твоего возраста. Нет, это не твоя вина, просто у взрослых в их городской жизни не нашлось места для тебя. Не нашлось места для смеха, игр, веселой беготни и шалостей, ласки и мирной тишины по вечерам, детских песен на коленях матери, историй, которые расскажут бабушка или дедушка, не нашлось места для радостей жизни…» (12) И она считала, что в семье и даже в обществе ребенок должен пользоваться таким же почтением, как именитый гость. «Нужно, чтобы родители всегда относились с тем же уважением к ребенку, с каким относятся к дорогому гостю» (13). Интересы ребенка всегда должны учитываться, он не является ни объектом научных исследований, ни домашней собачкой, ни человеческим существом второго сорта.

Как и многие ее предшественники и современники, посвятившие свою жизнь делу воспитания детей, которые не все, разумеется, были врачами, Дольто утверждала, что даже новорожденного нужно воспринимать как личность. И эту же мысль мы встречаем у Винникотта, который еще в 1947 году озаглавил одну из своих статей: «Младенец как личность» (14).

И если в этом смысле Дольто не была новатором, то она превзошла всех своих соратников в использовании возможностей, предоставляемых средствами массовой информации, в частности радио. И благодаря в том числе ее несомненной харизме, ежедневная передача с ее участием на радиостанции «France Inter», называвшаяся «Время жить» (1975–1978), которую вел популярный ведущий и известный журналист Жак Прадель, познала оглушительный успех. Несколько позже телевидение сыграло большую роль в том, что можно было бы назвать «борьбой за дело младенцев». Для просмотра документального сериала «Новорожденный – это личность» (15) собирались по вечерам всей семьей, а специалистам вроде Бразелтона[12] сериал помог открыть много нового относительно неизвестных до сего момента возможностей новорожденных. Ведь до 60-х годов прошлого века их воспринимали исключительно как пищеварительные трубки, которые нужно пестовать с обоих концов, соблюдая расписание кормлений и отправлений, как если бы речь шла об исключительно биологическом и физиологическом создании, лишенном эмоций и чувств, о наличии которых было не принято задумываться.

Благодаря здравому смыслу, естественности, отсутствию в речи туманных психоаналитических терминов, Франсуаза Дольто вошла в каждый дом как великий популяризатор фрейдистской теории. Эффект от ее ответов на вопросы зрителей буквально потряс педагогический мир, а ведь обращалась она всего лишь к родителям, рассказывая им, что у младенцев есть чувствительная душа, своя внутренняя жизнь, то есть подсознание, которое нельзя сбрасывать со счетов. Младенец – это такое же человеческое существо, как и все остальные. Не отступая ни на йоту от психоаналитической теории, она тем не менее внесла и свою лепту, заключавшуюся в том, что она давала практические советы, отвечая на вопросы аудитории, чтобы помочь людям найти решение в тупиковых ситуациях. Эти индивидуальные ответы произвели эффект разорвавшейся бомбы, а передовые идеи относительно новорожденных детей и их психических возможностей, которыми охотно делилась Дольто, оказали огромное влияние на формирование нового подхода к воспитанию детей. С тех пор детей 70–80-х годов прошлого века, родившихся от молодежи, которая принимала участие в майских волнениях 1968-го, стали называть «поколением Дольто».

Разумеется, как педиатр Дольто была знакома с трудами Арнольда Гезелла[13] и его соратницы Френсис Илг, утверждавших, что «новорожденный – это уже индивидуальность» (16). И она также говорила об этом, и ее слова трогали за душу и никого не оставляли равнодушными. Эту истину она защищала до последних дней своей жизни, утверждая: «Просто ребенка, ни с большой, ни с маленькой буквы, не существует» (17). «Есть только индивидуальная личность, находящаяся в том периоде своего развития, который называется детством, а что же касается главного, то каким он пришел в этот мир, таким он в нем и останется» (18). «Ребенка как такового не существует» (19). Утверждая, что младенец – это уже личность, человек со своими индивидуальными особенностями, равный взрослому, а следовательно, требующий уважения к себе, она тем самым говорила, что его и нужно воспринимать как отдельное уникальное существо в совокупности его своеобразия.

Любой ребенок всегда уникален, и он «всегда отличен от других» (20). Но во всем этом нет ничего революционного. И, судя по текстам просвещенных педагогов конца XIX столетия, мы можем видеть, что уже тогда они восставали против злоупотребления шаблонными методами воспитания.

Разумеется, это были лишь первые наметки будущих теорий, хотя уже в то время некая мадам М. М., оставшаяся неизвестной и вскоре канувшая в забвение, написала такие провидческие и полные юмора слова: «В воспитании существует довольно опасный предрассудок, который заключается в том, что всех детей якобы можно обучать и воспитывать одинаково. Хотя любой опытный садовник скажет вам, что розы и гвоздики или, например, фиговое дерево и виноградная лоза требуют разных условий и разного подхода к их выращиванию. Так и хорошие учителя не будут подходить с одними и теми же мерками к каждому из своих учеников, у них на это нет ни прав, ни полномочий» (21).

Воспитание для Дольто не означает строгого применения незыблемых и систематизированных правил. Воспитание – это постоянное размышление и адаптация к уникальной личности ребенка в духе братства с ним. Пытаться сравнивать детей, стричь всех под одну гребенку, волевым усилием втискивать их в какие-то рамки было недопустимо для Дольто. Она видела в этом посягательство на целостность личности ребенка и считала, что такое воспитание может нанести непоправимый вред и помешать психологическому развитию и, в конечном счете, его будущему.

По ее мнению все, что в воспитании и школьном образовании приводит детей к общему знаменателю и силовому встраиванию личности в определенные модели, противоречит принципам уважения к ребенку, убивает в зародыше его таланты и отнимает его личную свободу. Неуклонно следуя своим идеям, Дольто настаивает на том, что «нельзя также навязывать ребенку имитационные модели поведения» (22), находя, что «обезьянничанье» хорошо только для обезьян. Что она об этом думает, мы подробнее расскажем в главе о школе.

Отношение к ребенку как к личности

Если ребенок – это личность, достойная всяческого уважения, и уникальное человеческое существо, то из этого следует, что он автоматически наделяется правом быть субъектом. Все, что ведет к восприятию ребенка в качестве объекта (изучения, заботы, интересов и даже любви), полностью исключается. И в ребенке Дольто защищает прежде всего субъект желающий точно так же, как принято защищать любое живое существо, будь оно большое или маленькое. В данном случае желание понимается в интерпретации Фрейда, чью концепцию она заимствовала, чтобы применить ее к ребенку, которого предстоит обучить и воспитать. Итак, любой субъект – это субъект желающий, и именно в таком качестве его нужно воспринимать. И для родителей главным является умение распознавать желание, выражаемое ребенком.

Добиться этого можно разными способами. В противоположном случае невнимание родителей к желаниям ребенка, отказ от его восприятия в качестве субъекта желающего могут привести к тому, что он превратится в робота, станет ребенком-вещью, «овеществится» (23), по образному выражению Дольто, часто прибегавшей к этой формулировке, максимально точно отражавшей данную ситуацию. Ребенок как домашнее животное (собака, кошка), любимая вещь – Дольто говорит, что у нее сформировался длинный и удручающий список, отдельные позиции которого она цитирует: «Дети как престижная вещь, которой гордятся: «Вы знаете, мадам, мой сын лучший в классе». Ребенок-кошечка или ребенок-собачка, которых холят и лелеют, ребенок-кукла (или вешалка), которому постоянно меняют наряды, ребенок-емкость, которого до отказа набивают едой и знаниями, дети-агрессоры, доводящие любого человека до полной потери сил и бездействия и буквально изводящие семью; дети, застывшие на фаллической стадии своего развития; дети, стремящиеся быть как все; дети ранние старички; дети, вообразившие инцест…» (24)

Если ребенок подчинен воле родителя и полностью лишен возможности исполнить свое собственное желание; если взрослый все знает лучше его, когда, например, есть, спать, садиться на горшок, что надеть, чтобы не было жарко или холодно; если родитель требует от ребенка подчинения нормам и правилам, не признавая его желаний и не отдавая себе отчета в их специфике; если взрослый навязывает ему стандартизированное поведение, можно ручаться со стопроцентной уверенностью, что ребенок дорого заплатит за это своим психическим здоровьем.

В начале 1960-х Бруно Беттельхейм предупреждал одну из мамаш: «У бедного ребенка нет другого выбора, как предварять ваши ожидания, в то время как он должен спонтанно постигать жизнь. И он заслуживает похвалы, если делает это самостоятельно. В противном случае мы вырастим поколение, неспособное противостоять интенсивной пропаганде» (25). Дольто вооружается теми же аргументами, основываясь на тех же психоаналитических концепциях, которые она пытается донести до аудитории: «Именно об этом, о различии в желаниях родителей и детей, я рассказывала во время передач, когда отвечала на вопросы, задаваемые в письмах» (26).

Она не раз предупреждала об опасности оглупления ребенка под предлогом защиты и непрестанной заботы о нем. «Воспитание, основанное на чрезмерной опеке ребенка, напоминает воспитание умственно отсталых» (27). И она не уставала повторять, что нужно уважать личность ребенка в любом ее проявлении, нужно «постоянно поддерживать с ним отношения как на эмоциональном, так и на языковом уровне. Ведь нужно не только удовлетворять нужды ребенка, но и прислушиваться к его желаниям» (28).

Желание не означает потребность ребенка

Родителям предстоит научиться различать потребности ребенка и его желания, точно так же как они должны отличать свои желания от желаний ребенка, и об этом речь пойдет позже. Итак, родители редко в этом разбираются. И множество недоразумений возникает из-за непонимания этих основных различий, являющихся ключевыми в воспитании, по мнению Дольто. Потому что удовлетворять насущные потребности ребенка, одновременно наблюдая за выражением его личных желаний, это и означает уважать его, видеть в нем личность. И на самом деле ребенку наносится большой вред, если в расчет принимаются только его желания (попустительское воспитание) либо только его потребности (и тогда это не воспитание, а самая обычная дрессура). И довольно опасно путать его реальные и насущные потребности, которые, безусловно, нужно удовлетворять, с его желаниями, исполнять которые совершенно необязательно. Главная обязанность родителей состоит в том, чтобы сначала удовлетворить насущные потребности ребенка. А что касается его желаний, то для родителей вполне достаточно того, что они обратят на них внимание, услышат их, дадут возможность их высказать, не бросаясь при этом по первому зову ребенка выполнять их. Для Дольто уметь воспитывать ребенка значит всегда быть готовым к тому, чтобы увидеть, почувствовать желание ребенка, обеспечив ему прежде всего безопасность. Но внимание! Удовлетворяя его физиологические потребности, не следует оставаться глухим к желаниям, высказанным малышом, потому что в будущем это может помешать расцвету маленького человечка.

Вот как образно и точно говорит об этом Винникотт: «В области поддержания его телесного здоровья и ухода за ним можно допускать ошибки, можно даже довести ребенка до рахита, и в худшем случае он вырастет с ногами колесом. Но что касается психологического аспекта, то у младенца, которому не довелось узнать таких простых и необходимых ему вещей, как любовь, ласка, понимание, обязательно возникнут в той или иной степени серьезные проблемы в эмоциональном развитии» (29). Отозваться на желание ребенка, которое относится к его психической организации, не менее важно, чем удовлетворить его физиологические потребности.

«Новое воспитание»

Заявив о нем во всеуслышание, Дольто понимала, что задача, возлагаемая на плечи родителей, достаточно деликатна, поскольку новая доктрина отвергала абсолютно все воспитательные модели прошлого. И с развитием интеллектуальных и медицинских возможностей общества, с отказом от прежних предрассудков эта задача оказалась тем более сложной. Родители принялись рассуждать, то есть все подвергать сомнению, в то время как раньше они знали, что хотели: чтобы их дети приносили им удовлетворение. А дети, принуждаемые и понукаемые, подчинялись правилам, чтобы «доставить удовольствие» родителям.

Мы подойдем к рассмотрению проблемы удовольствия чуть позже, поскольку именно она является источником всех недоразумений и непониманий, выпавших на долю Дольто. Еще в 1962-м Беттельхейм говорил о разрыве между его поколением (к которому относилась и Дольто) и поколением его родителей: «Жизнь моих родителей была гораздо легче: они знали, чем должны были заниматься дети, а дети понимали, что у них есть все основания для того, чтобы подчиняться. Но теперь все изменилось» (30). Изменения произошли после Второй мировой войны. И, как отметил Беттельхейм, родителей охватило сомнение: «Новым было то, что вдруг мы испугались вообще что-либо делать, и как раз от этого нужно было бы воздержаться» (31). Определенный тип воспитания, называемый «военизированным», был отвергнут, и Дольто поставила окончательную точку, опровергнув все прежние воспитательные модели, чтобы заложить основы «нового воспитания».

Однако она знала, что это потребует от родителей непривычных усилий, – чтобы услышать ее, чтобы понять; им потребуется много здравого смысла и главным образом веры в нее, той веры, которой ей так часто не хватало, что мешало продвижению ее идей и блокировало ее деятельность. «Могу сказать с уверенностью, у меня было больше шансов, что все пойдет гораздо хуже, так как я понимал, что родители боялись еще раз ошибиться, после того как допускали очевидные промахи. Я видел родителей, которые отказывались следовать своим лучшим побуждениям из страха еще больше навредить ребенку» (32), – отмечал Беттельхейм. Предложить родителям пойти наперекор «извращенному воспитанию, заключающемуся в чрезмерной опеке ребенка, восстать против культа единой нормы и сиюминутных модных веяний, против навязывания родительской модели» (33) было большим риском для Дольто, и она знала об этом. «Почему же отцы с матерями так цепляются за устаревшие догмы?» (34), – вопрошает Дольто, которая так много сделала для того, чтобы убедить сомневающихся родителей рискнуть пойти по «дорогам воспитания», следуя собственной интуиции.

Итак, ребенок – это другое существо, плод двух индивидуумов, третья точка в треугольнике, третья, так сказать, сторона. И Дольто постоянно напоминала об этом, поскольку действительно трудно допустить, что родителю (или любому другому человеку) не стоит никаких усилий оценить по достоинству, иначе говоря, полюбить того, кто не является ни его подобием, ни хорошо знакомой личностью. «Нужно взять на себя труд отыскать в ребенке, который не является тобой, ту дремлющую частичку, в которой ярче всего проявляется его индивидуальность» (35), – провозглашал в свое время Януш Корчак. И сколько звездочек погасло, так и не успев разгореться…

«Убить Моцарта»

Хотя каждого ребенка следует воспитывать как «уникальное существо», потому что он действительно уникален, и все дети обладают талантами, свойственными только им, все же некоторые среди них выделяются. Это дети, которые в большей степени наделены творческими способностями, которых нужно воспринимать во всей совокупности их индивидуальности, чтобы обеспечить им необходимые условия для максимального раскрытия потенциала.

Мы имеем в виду ребенка-творца, ребенка-художника, столь милого сердцу Дольто. И, по ее мнению, миссия родителей, затем школы, а потом и всего общества в целом заключается в том, чтобы помочь ему реализоваться.

Говоря об уважении к ребенку-художнику, нельзя не упомянуть о литературных произведениях авторов, современников Дольто, и, в частности, о фрагменте из книги «Планета людей» Антуана де Сент-Экзюпери (36). Там он говорит, что в каждом из нас, может быть, убит Моцарт, и представляет главную идею философии детства: залогом будущего человека является его прошлое. И в том числе за это детство, реализуемое в искусстве, за надежду на свободное творчество прокатились по Франции волнения мая 1968-го. «Очень важно, чтобы с самого раннего возраста у детей-художников появились возможности выражать себя, учиться у известных творческих личностей, слушать музыку, наслаждаться живописью» (37).

Есть ли в нашей сегодняшней жизни место для творчества, место, уготованное одаренным детям, есть ли в школе, а также в нашем обществе пространство для созидания, культуры, для неординарных и одаренных педагогов? После нескольких благословенных лет славы Дольто это пространство сузилось, как шагреневая кожа.

Уважительное отношение к физиологии ребенка

Уважать ребенка – это значит уважать его статус уникального существа, что также включает уважение его физиологии, его биологических ритмов. И это уважение начинается с удовлетворения его жизненно важных потребностей, о необходимости которого сигнализирует тело, что проявляется в разных симптомах. И это настоящий отдельный язык, который родитель должен освоить уже с первых дней жизни ребенка, находясь в ожидании, когда наступит возраст овладения речевыми навыками. Слушать, считывать, о чем говорит тело младенца, – все это идет вразрез с методом воспитания посредством дрессуры: отменяется насильственное кормление, сон по расписанию, милитаризированное обучение чистоте. «Укладывать ребенка спать, если он этого не хочет, это нонсенс. И нет ничего хорошего в том, чтобы отправлять его в постель, когда у него сна ни в одном глазу» (38). Уже не говоря о том, что процессы питания, выделения, сна, когда взрослые ограничивают их очень жесткими рамками, часто сопровождаются конфликтами. «Это невероятно, ребенку угрожают, пытаются выдрессировать его тело, обладающее потребностями, нуждающееся в пище, выделении продуктов распада, подчинив его желанию взрослого» (39), – возмущается Дольто. Но речь, разумеется, не идет об анархии и вседозволенности, речь идет всего лишь о защите права ребенка самому распоряжаться собственным телом.

Уважение к телу ребенка предполагает уважение его целомудрия, о чем мы поговорим в главе 6. Вот почему Дольто категорически возражает против выставления взрослыми своей наготы напоказ, что вошло в привычку у молодых родителей после раскрепощения нравов в мае 1968-го. Это вызывает у ребенка чувство неполноценности, и «не для того он появился на свет, чтобы тайно подсматривать» (40). Дольто требует, чтобы ребенка оградили от таких действий, наблюдая за которыми он мог бы оказаться свидетелем или стать заложником неприглядной ситуации. И в литературе, у Франца Кафки, мы встречаем рассуждения на подобную тему. Современник Фрейда, он описал в 1919-м страдания маленького мальчика, наблюдающего за тем, как раздевается его отец в ванной комнате (41).

И чтобы привлечь внимание родителей к ситуациям подобного рода, Дольто просит их представить своего сына или дочь в образе важного гостя: «ведь перед ним не прогуливаются нагишом» (42). «Уважение подразумевает ограждение слабого и беззащитного существа от всего того, что может его унизить» (43), – скажет она. И она также никогда не упустит возможности рассказать о злоупотреблениях, жертвами которых оказались дети.

Взаимное уважение

Но требование уважения к ребенку совершенно не означает, что он не должен уважать родителей. И вопреки всему тому, что о ней говорили те, кто плохо ее понял, кто ни разу ее не слышал и не читал ее книг, Дольто утверждает, что обязанность уважать возлагается как на детей, так и на родителей. Не может быть воспитания без взаимного уважения: «Уважать ребенка – это значит интегрировать его в жизнь родителей и научить его, в свою очередь, уважать их» (44). Например, если в семье принято придерживаться распорядка дня, будет уместно потребовать от ребенка, чтобы в определенное время он отправился в свою комнату, и не имеет большого значения, будет ли он спать, играть или ляжет в постель, главное – он должен понимать, что родители имеют право на отдых.

Пользуясь случаем, уделим внимание выражению «мы». Оно характеризует семейную пару, чья первостепенная цель – не испортить себе жизнь благими намерениями относительно ребенка и не пойти у него на поводу. И именно на отца Дольто возлагает обязанность отправлять ребенка по вечерам в свою комнату, ни в коем случае не разрешая ему спать вместе с родителями, поскольку они также имеют право на личную жизнь. Нужно, чтобы родители, в зависимости от их возраста, ритмов жизни и места каждого в семье, охраняли свое личное пространство и право на отдых, которые ребенок должен уважать. При несоблюдении этого ребенком Дольто предусматривает вмешательство отца: «Оставь маму в покое, она устала». Она также приписывает тому «сепаратистскую» роль, о чем говорил еще Винникотт: «Главная роль третьего лица заключается в разделении после первых месяцев, следующих за рождением, слитной пары мать – ребенок».

Надо признаться, что у Дольто довольно традиционное представление об образе отца, мужа матери, который должен в этом качестве защищать интересы своей жены, установив границы для ребенка и требуя от него уважения личности матери, когда в этом возникнет необходимость, и сохраняя тем самым целостность их взаимоотношений. «Нужно, чтобы каждый родитель взял на себя смелость сказать: «Послушай, это мой муж…» или «я никому не позволю в моем доме оказывать неуважение моей жене» (45). Обидная критика и неуважительные отзывы со стороны ребенка по отношению к одному из родителей должны сразу же пресекаться другим.

Плохое поведение и наказания

К другому виду неуважения к телу ребенка – в данном случае мы не имеем в виду плохой уход за ним – относятся телесное наказание и те пагубные последствия, к которым оно может привести. Если ситуационный конфликт настолько выводит родителя из себя, что у него не остается больше слов и он прибегает к действиям (шлепкам), Франсуаза Дольто допускает их при условии, что они будут применяться как исключительная форма наказания. Но нужно при этом отдавать себе отчет в том, «что, войдя в привычку, шлепки принесут больше вреда, чем пользы». Шлепки исключаются при посторонних, поскольку наказание не означает унижения ребенка. Их нельзя раздавать на холодную голову, методично и предумышленно, потому что ребенка нельзя истязать. В любом случае по прошествии некоторого времени нужно вернуться к конфликту: поговорить с ребенком о том, что произошло и почему ситуация вышла из-под контроля. Ребенку нельзя говорить: «Я была не права», лучше сказать: «Знаешь, я так разнервничалась» – и при необходимости попросить прощение» (46).

Дольто, и мы это увидим в главе 5, посвященной власти родителей, не собирается бичевать их за спонтанный и случайный шлепок, сорвавшийся с руки в пылу гнева. Однако она предостерегает от некоторых слов-убийц, которые глубоко ранят, калечат ребенка, не причинив при этом ущерба телу, и на долгое время оставляют глубокий след в его душе.

«И любовь в придачу»

Когда появилась Дольто, воспитание детей в соответствии с теми или иными принципами, применявшимися на протяжении четырех тысячелетий, по ее словам, исчерпало себя. И к этому времени на ее долю уже выпало немало ударов от врачей, проповедующих передовые взгляды, психоаналитиков, педиатров и педагогов, потому что именно программу любви по принуждению, подкрепленной ощущением удовлетворения от следования догмам, она и собиралась разоблачить и смело подвергла сомнению сыновнюю любовь, а заодно и родительскую тоже! Посягательство на любовь, на это табу отношений родители/дети, вынос этой проблемы из сферы воспитания на всеобщее обсуждение – вот что потрясло общество и что воспринималось и воспринимается в наши дни как покушение на святая святых.

Для Дольто «кого люблю, того и бью» не является непреложной истиной, и обратное также неприемлемо для нее: тот, кто бьет, не всегда любит, и в практике наказаний уважение необязательно сопровождается любовью; и если есть «любовь в придачу», то тем лучше, о чем не преминула сказать Элизабет Бадинтер[14], продолжая тему, затронутую Дольто, в своей широко известной книге, вышедшей в 1980-м, где она говорит о функции материнства и пересматривает понятие инстинкта (47). Но Дольто трактует любовь не как феминистка, а на свой, особенный лад, поскольку она исследует ее с позиций защиты «дела детей», с позиций Януша Корчака, написавшего в 1929-м книгу «Как любить ребенка», Беттельхейма, утверждавшего, что одной любви недостаточно (1950), и других авторов, среди которых и Бразелтон, объяснивший, как любить ребенка, не позволяя ему всего того, что он хочет.

Обращение к глаголу «любить» применительно к воспитательной миссии уже было нововведением по сравнению с застывшими педагогическими теориями прошлых веков. И проложить, как это сделала Дольто, мостовую в болоте родительской любви было очень смелым, эпатажным шагом. Она поколебала неприкасаемое табу, когда во всеуслышание заявила, что родителями становятся не для того, чтобы их любили, а для того, чтобы способствовать гармоничному развитию детей (48). По ее мнению, чувства проистекают из ясных, стабильных и хороших отношений между детьми и взрослыми, в противном случае придется эти отношения пересмотреть и оздоровить. А взаимоуважение гораздо ближе к безоговорочно принимаемой ею евангельской заповеди «Почитай отца твоего и мать твою», чем навязывание пресловутой, иллюзорной и похожей на извращение любви, особенно когда ею манипулируют.

Ребенок – это не маленький взрослый

Убеждая родителей уважать ребенка, чтобы тот, в свою очередь, уважал их, Дольто защищает уникальный статус и место этого маленького существа, отличного от остальных. Но это отнюдь не означает, что ребенок – это всемогущий маленький взрослый, хотя он все время представляет себя таким. «Об этом мало кто знает, но у каждого ребенка рождаются и развиваются на интуитивном уровне фантазии о том, чтобы его воспринимали как взрослого человека. И, может быть, именно в этом выражается его надежда на то, что по отношению к нему будут проявлять такое же уважение и предупредительность, как по отношению к любому взрослому» (49). И взрослому предстоит сделать все от него зависящее, чтобы не попасть в западню собственных предубеждений.

Эта мысль красной нитью проходит сквозь все творчество Дольто, идет ли речь о месте каждого в семье, о правах и обязанностях или о родительской власти и ее злоупотреблении. Все это фундаментальные вопросы, о которых речь пойдет в следующих главах. А ребенок – это хрупкое и слабое существо наподобие старого и беспомощного человека, которое не в состоянии обеспечить уход за собой и требует особых забот родителей.

С другой стороны, ребенок – это чужак, незнакомец, и он не является ни копией своего брата и сестры, ни клоном родителей. Он не должен быть воспитан как нарциссический двойник отца или матери и, что еще хуже – стать двойником умершего ребенка. Это чужестранец в самом благородном смысле этого слова, принимать которого следует в соответствии с законами гостеприимства, это именитый гость в доме отца с матерью (об этом мы уже говорили), и в этом качестве он заслуживает предупредительности, внимания и, вероятно, любви.

Ребенок, «инструкция по эксплуатации»

В начале XXI века слабая эффективность многих правил и заповедей в области воспитания привела к тому, что лишь небольшая часть изданий все еще рассматривает воспитание как исключительно эмоциональный процесс, то есть основанный на любви. Начиная с Беттельхейма, принято считать, и это мнение достаточно прочно укоренилось в сознании общества, что «одной любви недостаточно» или что ее вообще не следует принимать в расчет. В любом случае любовь не декларируется, и либо это само собой разумеется, либо нет. Ее почти исторгли из проектов по воспитанию. За последние два десятилетия родители, нацеленные на эффективность воспитательного процесса, всерьез заинтересовались последними достижениями нейропсихологов. Воспитание превратилось для них в своего рода высокотехнологичное мероприятие, и они с большой охотой прислушиваются к медицинским диагнозам и все с большим доверием наподобие американцев относятся к той или иной медикаментозной субстанции, напрочь забыв об интуитивном прозрении, свойственном родителям. А следствием этого являются постоянные поиски «инструкций по эксплуатации» и других книг с чудодейственными рецептами по воспитанию, которые вызывают (грустную) улыбку на лице психоаналитика. И это безудержное стремление стать образцовым родителем, чтобы «иметь» (или произвести на свет) образцовых детей, является полной противоположностью учению Дольто и ее принципам. Только основываясь на своем умении слушать ребенка, родители могли бы выработать свой собственный стиль и научиться адаптировать принципы, в основе которых заложен здравый смысл, к этому уникальному существу, которым является их ребенок вне зависимости от того, насколько сильно поколеблет он их мировоззренческие концепции и мечты.

Такое видение шло вразрез с дрессурой ребенка, рассматриваемого в качестве инструмента удовольствия для родителей. Марсель Пруст, писатель, весьма тонко чувствующий психологию ребенка, и современник Фрейда, превосходно описал этот тип воспитания, который так же, как и он, испытала на себе Франсуаза Маретт, будущая Франсуаза Дольто. «Это не значит любить своих родителей, когда чувствуешь удовольствие, целуя их, или плачешь, расставаясь с ними. Это не любовь, и чувства эти вы испытываете помимо вашей воли, просто потому, что вы родились впечатлительным и нервным. Любить своих родителей – это значит добровольно, по собственному желанию поступать так, чтобы доставить им удовольствие» (50). Ужасная программа, о пагубных последствиях которой прямо и откровенно, как психоаналитик, говорила Дольто: «Когда воспитывают ребенка так, чтобы он нравился им самим, когда переориентируют воспитание на удовольствие, которое могут получить от ребенка, то это не воспитание, а извращение» (51).

Как слушают ребенка

«Родители хотят понимать своих детей и властвовать над ними, а они должны были бы их слушать» (1), – утверждала Дольто. По ее мнению, понимать ребенка и «к тому же» любить его – все это не является первой необходимостью и даже не является конечной целью, совсем наоборот! В таком случае вы подвергаете себя риску довлеть над личностью ребенка. Стремление к пониманию ребенка должно проявляться лишь в тех случаях, когда возникает беспокойство по поводу его необъяснимого поведения. «Вместо того чтобы пытаться все понять, давайте будем уважать реакции ребенка, которых мы не понимаем (…). Если он делает что-то, что смущает только вас, но не его, не спрашивайте у меня почему, я вам не скажу, хотя бы потому, что вас это не касается, а меня не интересует» (2).

Обращаясь к родителям, она просит культивировать в себе способность слушать ребенка и уважать некоторые теневые зоны, которые есть у каждого из нас. По мнению Дольто, все то, что насильственно вторгается в его личное пространство, должно быть устранено из процесса воспитания: родитель должен знать о своем ребенке только то, что обеспечивает его выживание, что ему жизненно необходимо. И все это предполагает хладнокровие и доверие, и далее мы увидим, что те же самые требования относятся и к ребенку, которому совершенно не нужно знать о родителях все, достаточно того, что его непосредственно касается.

Слушающий родитель

Бразелтон, американский педиатр и автор множества пособий, который утверждал, что никогда не читал Дольто и был далек от психоанализа, опубликовал в 1984-м книгу «Слушайте вашего ребенка» (3). Как педиатр он хотел всего лишь предупредить родителей, призвать их к бдительности и научить прислушиваться к потребностям новорожденного, обучить квалифицированному наблюдению за всей гаммой обычных физических симптомов (при появлении зубов, детских болезнях и т. д.). Еще за двадцать лет до этого ничего подобного не было, и Бруно Беттельхейм, а за ним и Винникотт беседовали исключительно с матерями, вслушиваясь в каждое их слово, но, будучи во всем солидарными с Дольто, они точно так же, как и она, призывали матерей хотя бы отчасти овладеть методом выслушивания, принятым в психоаналитической практике.

Оригинальность Дольто заключалась в том, что, помимо обеспечения ухода за телом и умения слышать своих детей, она приняла нелегкое для себя решение подвести родителей к пониманию важности психосоматической симптоматики. В своей деятельности она пользовалась трудами психоаналитиков первого поколения, среди которых был и Рене Лафорг, ее личный психоаналитик, и применяла результаты их исследований к детям с первых дней жизни. Дольто считала, что любое физическое проявление у новорожденного, годовалого малыша или ребенка постарше является невербальным посланием, адресованным родителям, и они не должны оставлять его без внимания.

У ребенка нет других возможностей выразить эти сигналы физического неблагополучия, и, поскольку они не всегда являются результатом соматической проблемы, пренебрегать ими нежелательно. Постарайтесь понять весь комплекс телесных проявлений, что, например, означают высыпания на коже, крик, срыгивания или рвота, бессонница и т. д., – все это поможет разобраться в проблеме, в психических страданиях ребенка и найти способы оказания ему действенной помощи. Если ваши попытки не приведут к успеху, придется обратиться к специалисту, но в первое время после рождения ребенка Дольто призывает каждого из родителей поверить в свои силы, в свои возможности как воспитателя, так и человека, способного оказать первую медицинскую помощь ребенку. И она предостерегает от обращения в полном смятении и по каждому пустяку к педиатру. И, постольку-поскольку именно на родителей возлагается задача по воспитанию ребенка, она считает, что они должны полагаться на свои навыки и умения и идти по этому пути, хотя и на ощупь, хотя подчас и ошибаясь, но исправляя свои ошибки и промахи. «Кому все это знать, как не вам?» – говорила она им. И хотя то, о чем она говорит, является практическим применением психоаналитического метода, Дольто призывает родителей приложить усилия и научиться слушать ребенка, чтобы определять проблему и угадывать желание, которое за ней скрывается. Она всеми силами старается поддержать их, задавая им алгоритмы для размышления, чтобы они почувствовали себя свободными в своих действиях, и, возлагая на них ответственность за происходящее, не предлагает им с высоты своего положения бездумно и пассивно исполнять разного рода директивы. Нужно, чтобы они верили в свои заключения и выводы и главным образом не впадали в отчаяние. Уметь перестраиваться, интерпретировать, прислушиваться к собственной интуиции – именно это довольно сложно реализовать, и Дольто это хорошо знала, когда проводила дистанционные консультации для своих пациентов.

Слушать, когда и как тело «заговорит»

Прежде чем заговорить, ребенок пользуется невербальным кодом. И взрослому предстоит освоить язык этого «иностранца», чтобы научиться его понимать, так как младенец выражает им свои жизненно важные потребности, и, кроме того, он испытывает огромную жажду общения. Погружение в язык начинается у ребенка (на тот момент зародыша) еще в амниотической ванне и продолжается после рождения (этимологически французское слово «ребенок» означает «тот, кто не умеет говорить»). Франсуаза Дольто не оставляла также без внимания последние научные достижения относительно овладения средствами выражения (языком) и слухового восприятия младенцев in utero[15]. Следует отметить, что некоторые терапевты той эпохи разработали специальную методику дородовой коммуникации, способствующую обмену чувствами, ощущениями между будущими родителями и еще не родившимся ребенком, которая называется гаптономия.

Итак, до того как ребенок овладеет речевыми навыками, он «разговаривает» при помощи своего тела, причем процесс прислушивания друг к другу является взаимным. Ребенок и родители слушают друг друга с большим или меньшим вниманием, и было бы желательно, чтобы родитель делал это со всем возможным доброжелательством, сопровождаемым ласковыми словами, что поможет ему научиться декодировать послание ребенка. Это основа для уважительного признания его личности. «Уважать ребенка как субъект, определить место субъекта в его «высказываниях», понять, насколько они соответствуют действительности, не упустить момент, когда все это «заговорит» о нем в определенной симптоматике» (4) – не правда ли, в этом кратком изложении и заключается вся суть воспитательной гипотезы Дольто? С ее точки зрения, уважать ребенка – это не значит любить его и «облизывать со всех сторон, как яблоко», как она часто говорила. Она также была противницей чрезмерной близости между ребенком и взрослым, восставала против неуемных родительских ласк, порождавших скорее страх у ребенка быть задушенным, чем ощущение того, что его действительно любят.

Язык тела

С первых часов жизни ребенка каждая мать учится «считывать информацию» со своего малыша, переводить на человеческий язык его плач, крики, жесты, чтобы как можно точнее ответить на его настоятельный «запрос» и удовлетворить его жизненно важные нужды. Сигналы голода, жажды, усталости, раздражительности, переваривания пищи; громкое, как звук фанфар, ночное пробуждение; экскременты, которые жгут ягодички; мокрые пеленки; желание вступить в контакт и почувствовать тепло и ласку – призывы ребенка являются частью широкой «музыкальной» и жестовой гаммы, выражающейся в самых разных формах в зависимости от обстоятельств.

Винникотт пишет: «Мать, достаточно хорошо выполняющая свои обязанности, умеет понимать их смысл, слышит их, как речь, обращенную к ней, и реагирует на важность сообщенной ей информации. И вместо того чтобы родители снимали с себя ответственность, обращаясь за разъяснениями к представителям медицины, включая и Дольто, она именно на их плечи возлагает главнейшую обязанность понимания основных потребностей новорожденного. Она призывает родителей свободнее интерпретировать язык тела, чтобы они могли развить свою способность слышать. Таким образом, она разоблачает ту покорность, с какой мать и дитя идут на поводу пропагандистов ширящейся тенденции медикализации ребенка, включая момент его рождения и последующее воспитание. Дольто глубоко сожалеет о том, что сразу же после появления на свет мать лишают собственного ребенка, который становится «объектом научных исследований, а не дочерью или сыном» (5). Она откровенно говорит о том, почему так получилось, что мать стала заложницей собственного чувства вины и безответственности. «С тех пор как у средств массовой информации появился свой «дежурный психолог», а полки книжных магазинов заполонили многочисленные справочники и пособия, написанные педиатрами, исповедующими диаметрально противоположные взгляды в области воспитания, стало модным упрекать современную педагогику в том, что она внушает чувство вины матерям, которые не могут понять, на чью сторону встать, и боятся ошибиться» (6).

Дольто возражает против чрезмерной опеки родителей, что совпадает с принципами свободы, выдвинутыми в мае 1968-го. В то время процветали методы безболезненных родов в духе Лебуайе, роды под водой, на корточках, как это принято у индейцев, роды под музыку, на дому. «Везде и во всем мы видим возврат к свободе и право на некоторый выбор, что свидетельствует о гуманизации общества» (7), – говорит она, имея в виду как детей, так и родителей, а также основные аспекты ежедневной жизни. И слушать тело ребенка для Дольто не представляет собой ничего сложного: нужно просто удовлетворять его жизненно важные потребности, а их не так уж много.

Голод, сон, чистота

Во времена Дольто все поголовно были увлечены новыми и модными «диетическими» диктатами, против которых она категорически возражала, равно как и против строжайшего соблюдения рациона, на чем настаивали все вышеупомянутые пособия. Сегодня ей пришлось бы сделать нелегкий выбор между био, гомео и эколо. Противница всяких навязанных правил в питании, начиная от «нужно съесть» до ложно понимаемого «нужно хорошо питаться», она с сожалением смотрела на насильно перекормленных детей и даже утверждала, что взрослый не должен мешать ребенку пройти «испытание голодом».

И все, что касалось тела ребенка, его физического здоровья, что в действительности было «объектом неограниченного произвола врача» (8), даже если он это делал из лучших гигиенических побуждений, нужно было, по ее мнению, исключить из воспитания. Если жизненные потребности удовлетворены, все остальное излишне и исключается. Дольто считала, что все это граничит с плохим обращением с ребенком, и она обвиняла «медицинскую ветеринарию» в том, что оказываемые ею услуги противоречат интересам детей.

Она также была категорически против алиментарного форсинга, то есть насильственного кормления детей, и злоупотреблений в этом смысле родительской властью: использования шантажа («ну еще одну ложечку, чтобы доставить удовольствие маме»), внушения чувства вины ребенку («если ты не будешь есть, бабушка огорчится») или в худшем случае применения угроз и запугивания: «Если ты не съешь все, придет доктор и сделает тебе укол» (9). Ребенок должен есть в соответствии с чувством голода, которое он испытывает. Нужно уважать его отказ от очередной бутылочки, а позже от блюда, которое ему пришлось не по нраву. И как только возраст ребенка позволяет, нужно приучать его самостоятельно что-то приготовить для себя, например яичницу (это предпочтительнее, чем просто попросить его сварить яйцо). И после 1968-го многие школьные столовые трансформировались в столовые самообслуживания. По мнению Дольто, это великолепный способ приучить ребенка к самостоятельности, предоставив ему право выбора из двух блюд, право самому положить себе на тарелку столько еды, сколько ему хочется, но при условии, что он обязуется доесть все до последней крошки.

Таким образом, прием пищи становится актом, который требует от ребенка ответственности, умения выполнять обещание. И постепенно он научится оценивать свои реальные потребности, экономно расходовать еду, держать данное им слово. И все, что относится к приему пищи, относится также и ко сну. Заставлять ребенка спать, если он этого не хочет, нельзя. У каждого индивидуума свои ритмы и свои физиологические потребности. Но в то же время тишина, покой необходимы всем в определенные часы дня. И чтобы побыть в тишине и покое, родители должны придерживаться установленных ими правил. «Начиная с определенного часа вечера, они должны оставаться наедине друг с другом (…). Мы хотим, чтобы нас наконец оставили в покое. Иди в свою комнату» (10), – заявляет Дольто в императивном тоне. И все это идет вразрез с тем, что о ней говорят, и с ее якобы попустительским воспитанием. Она считает, что всему – как у ребенка, так и у родителей – должно быть свое время и место, и эти требования необходимо уважать и соблюдать. «Но к правилам дисциплины нужно приучать ребенка без особого принуждения» (11), – уточняет она.

Обучение чистоте также не должно происходить в соответствии с определенными нормами, оно связано с развитием ребенка, с функционированием его сфинктеров. От ребенка нельзя ничего требовать, и нельзя ему ничего навязывать прежде, чем он будет готов к этому физиологически. В противном случае такое воспитание приведет к роботизации ребенка в ущерб его психической жизни, и он за это дорого заплатит, и так бывает всегда. «Почему только мама знает, когда ему отправляться на горшок (12)? И мать, которая руководит всеми отправлениями своего ребенка, не только грубо вмешивается в его жизнь, но и оказывает ему большой вред. Она полностью завладевает его телом. – И далее Дольто уточняет: – У детей, которых приучили к чистоте еще до того, как они произнесли первые слова, часто возникают сложности при овладении навыками говорения, они не в ладах с произношением, а позже трудности могут возникнуть при обучении чтению и письму» (13).

Ребенок: равенство с ним обеспечивает возможность диалога

Заложив в основу взаимоотношений принципы равенства между ребенком и взрослым, а также начав уважать существующие между ними различия, родители сразу же ощутят последствия этого шага. Но все, что идет вразрез с этими принципами, что отрицает индивидуальность, убивает желания, свободу, – все это приводит к «овеществлению ребенка» (14), по образному выражению Дольто, превращает его в неодушевленный предмет. И нет ничего трагичнее для Дольто, чем ребенок-вещь. И об этом мы уже говорили в предыдущей главе.

Однако ее амбициозный проект по превращению собственного ребенка в партнера, достойного собеседника, уважаемое человеческое существо шокирует в наши дни держателей вековой власти, к которым относятся всемогущественные родители. И она даже иногда воспринимала ребенка как носителя уникальных знаний, которые только благожелательное выслушивание или работа психоаналитика, «который знает, что ничего не знает», помогут вскрыть и понять. И со времен Монтеня это, наверное, единственный путь обретения знаний.

О желании ребенка

Дав свое понимание потребностей, Дольто переходит к объяснению того, что такое желание в психоаналитическом смысле этого термина. Если взрослым всегда должно учитываться желание ребенка, то это не значит, что он обязан его сразу же выполнять. И даже наоборот: нехватка чего-либо укрепляет стремление ребенка достичь желаемого, увеличивает его жизненный динамизм. И излишне говорить, что понимание родителями желаний ребенка возможно только в том случае, если они умеют слушать и слышать его. Дольто вводит понятие позитивного динамизма, который превращает фрустрацию[16] в повод для творчества. Она изобретает также термин «символогенная кастрация», которая, проще говоря, означает умение родителей не уступать желаниям ребенка и не выполнять их по первому требованию, щедро осыпая его дарами, что не только не убивает в нем желания, но, наоборот, усиливает их, укрепляет его в стремлении получить желаемое. И ребенок, таким образом, открывает для себя одну из самых креативных стратегий замещения, о чем говорил Фрейд, имея в виду концепцию сублимации[17].

И несколько позже, вторя ему, Винникотт рассказывал о креативности, демонстрируемой малышом, когда тот, чтобы обмануть свой голод или любую другую неудовлетворенную потребность, вызывает в своем воображении звук готовящейся вне поля его зрения бутылочки с молоком или любые другие воспоминания, восполняющие нехватку. Что же касается Дольто, то она говорила следующее: «Если мы во всем будем уступать ребенку, мы уничтожим в зародыше его креативные способности, которые лежат в основе активного поиска решений, как удовлетворить неудовлетворяемое желание» (15). И родитель выступает в роли лучшего в мире наставника, когда сознательно отказывает в немедленном и безоговорочном исполнении желания ребенка, являясь, таким образом, гарантом того, что можно получить, а что нельзя.

Итак, напоминает Дольто, «желания порождаются воображением и ограничиваются возможностями, то есть реальностью» (16). И именно на плечи родителей возлагается ответственность определить для ребенка границы желаний, постепенно внушая ему суровое чувство реальности. Все это, конечно, не может удовлетворить ребенка, но придает ему уверенности в своих силах. «Если желание удовлетворено, оно умерло. И наше «нет» в ответ на его просьбу, при условии что мы предоставляем ему право устроить нам сцену, является для него возможностью поразмышлять об объекте, в котором ему отказали, и облечь в слова свои размышления (…). И само собой разумеется, жизненно важные потребности всегда должны быть удовлетворены» (17).

Корректное управление фрустрацией

И наоборот, просьбы, которые легко удовлетворить, не должны систематически подвергаться отказу. При ответе родителю на вопрос, можно ли подарить ребенку хомяка, о котором он давно мечтает, Дольто сказала, что не видит оснований для того, чтобы «отказать ребенку в том, что не будет обременять родителей, не причинит ему вреда и что к тому же не нужно покупать». Иначе говоря, если просьба ребенка никого не ущемляет, включая и животное, нет никаких оснований для того, чтобы сказать «нет» (18).

Как мы увидим далее в главах, посвященных родительской власти и ребенку-королю, умение говорить ребенку «нет» не только необходимо, но и является частью родительского долга. Но чтобы уроки не прошли даром или, хуже того, не навредили, родители, отказывая ребенку, должны руководствоваться здравым смыслом, не преступать границ и не доходить до садизма. Очень часто телезрители и радиослушатели Дольто путали желание ребенка с удовольствием, доставляемым им собственным родителям, и это вполне понятно. Еще до 60-х годов прошлого века, говоря об удовольствии применительно к воспитанию, имели в виду исключительно радость, которую ребенок мог принести родителям. «Ваш ребенок должен приносить вам полное удовлетворение», – можно было прочесть во многих пособиях по воспитанию, и все это ради того, чтобы не мучиться от стыда за него и не жить под одной крышей с ребенком с ущемленным самолюбием, которого не выставишь за дверь.

Желание не является удовольствием

По мнению Дольто, одно из худших заблуждений, укоренившихся в воспитании, является следствием того, что общество не видит разницы между желанием ребенка в том виде, в каком она его понимала, и удовольствием. И Беттельхейм был прав, когда говорил об искаженной вульгаризации идей психоаналитика и ее тяжелых последствиях, примером чему и является смешение этих двух понятий. И что еще хуже – внутри замкнутого сообщества психоаналитиков все еще продолжает циркулировать неправильное понимание значения слова «желание», приведшее к неправомерному расширению семантического поля слова «удовольствие», включающего теперь и «желание». И в результате оправдывают, если не поддерживают, как требование ребенком сиюминутного удовлетворения своего желания, так и стремление взрослых сразу же исполнить его во избежание конфликтов или… психологических отклонений, что в корне противоречит идеям Дольто. Доставить удовольствие ребенку – это не значит оберегать его от псевдостраданий, причиненных малейшей фрустрацией. Удовольствие – это всегда приятные ощущения, но не они призваны обеспечить выживание.

И тем лучше, если удовольствие сопровождает работу, например школьные занятия, но любая деятельность подразумевает прежде всего усилие, хотя после мая 1968-го именно удовольствие стало краеугольным камнем воспитания, а игра вышла на первое место в педагогике, и мы до сих пор продолжаем пожинать ее скорбные плоды и ощущать пагубные последствия допущенных извращений. К тому же массивная вульгаризация, в худшем смысле этого слова, неправильно понятых психоаналитических терминов, таких как «желание, фрустрация, психотравма, кастрация и т. д.», породила огромное количество абсурдных и нелепых представлений, которые и в наши дни владеют умами многих. Например, принято считать, что ребенка следует «ограждать от фрустрации, которая якобы может привести к необратимым психическим последствиям». Зарево индивидуализма, охватившее нашу эпоху, и оголтелый материализм общества потребления довершили начатое. Вседозволенность ассоциировалась с безграничной любовью. И впервые вопрос об этом серьезном искажении воспитательного процесса был поднят в 1994-м в книге Патрика Делароша «Родители, осмельтесь сказать «нет»!» (19), а в 2012-м Клод Альмос вернулась к нему еще раз (20).

Итак, Дольто считает фрустрацию краеугольным камнем воспитания: уметь сказать «нет», не позволять всего того, что хочет ребенок, не бросаться очертя голову выполнять его любое желание, ограничить его рамками правил, которые он обязан уважать. И это, будучи полной противоположностью старинного метода воспитания посредством «дрессуры», является основой ментального и этического формирования, гарантирующей гуманное воспитание, чтобы ребенок смог стать уникальной личностью, гражданином мира.

Детские вопросы

Проявлять внимание к детским вопросам не так-то просто. Они возникают внезапно и часто застают вас врасплох, они могут касаться деликатных проблем, и иногда ребенок выражает их косвенно, ходя вокруг да около, иногда прямо в лоб задает их, да так, что родитель не знает, что сказать. «Не следует притворяться, будто вы их не слышите. Как только ребенок задает вопрос, сразу же отвечайте на него, говоря правду» (21). Дольто считала, что ложный, двусмысленный ответ причинит вред ребенку. «Твой папа путешествует», «У тебя нет отца» или «Твой папа отправился на небеса» – все это ловкие отговорки для ребенка, который вполне способен понять ответ, адаптированный к его возрасту, его уровню владения языком. И если взрослый уклоняется от вопросов ребенка, отвечает на них всякими небылицами или в худшем случае относится к ним с презрением, безразличием или усмешкой, например: «У меня нет времени», «Ты слишком маленький, подрастешь – поймешь» и т. д., то все это может иметь пагубные последствия для ребенка. Даже если вы едете в машине и остановились на красный сигнал светофора или моете посуду, вы должны уметь расслышать вопросы ребенка, вы должны ловить их на лету. Каждый детский вопрос – это приглашение к разговору, ваш драгоценный пропуск в его внутренний мир, проявление со стороны ребенка безоговорочного доверия, с которым он относится к взрослым.

Что же касается Дольто, то она до последних дней надеялась, что каждый родитель научится понимать с первого слова вопрос, который как подарок ему преподносит ребенок, и что каждый родитель сумеет воспользоваться предоставленным ему шансом. И даже более того: каждый родитель должен научиться выслушивать и ответы ребенка, «хотя некоторые видят в этом проявление некой революционности, но других революций в этом смысле нет и быть не может» (22). Слушать ребенка, разговаривать с ним – это значит припасть к источнику человечности и доброты и способствовать расцвету его личности.

И даже если вопрос неловко сформулирован, даже если задан в самый неподходящий момент, желательно, чтобы родитель не оставлял его без внимания и воспринимал как протянутую ему руку помощи, поскольку так оно и есть. В этот краткий момент у родителя появляется редкая возможность (ведь такие ситуации нечасто повторяются) понять ребенка, проникнуть в его внутренний мир. Но еще задолго до Дольто процесс идентификации[18] у ребенка, процесс проникновения в его внутренний мир получил освещение в литературе, и, может быть, впервые в истории воспитания Януш Корчак заглянул в душу ребенка с позиций взрослого читателя. Его роман «Когда я снова стану маленьким» (23), датируемый 1924 годом, свидетельствует о мужестве автора, решившегося на изображение многогранного мира взрослых глазами рассказчика, бывшего взрослого, ставшего вновь ребенком.

Тот факт, что Дольто предлагает родителям относиться к ребенку как к уникальной личности, воспринимается большинством как наказ встать вровень с ребенком. Но для нее не может быть и речи о том, чтобы относиться к нему как к низшему существу, как к недочеловеку. Его малый возраст, его незавершенное развитие не превращают ребенка в неполноценного индивидуума. Помимо уважительного отношения к ребенку, умение его слушать требует от родителей усилий по идентификации, то есть по сопереживанию, по запоминанию того, о чем он говорит. Тем не менее ваш ребенок – это не другой вы и даже не ваш двойник, и он заслуживает по отношению к себе такого же почтения, какого заслуживает именитый гость или иностранец. Это сравнение часто встречается у Дольто. «Относитесь к ребенку так, как вы бы хотели, чтобы относились к вам» (24), – советует она родителям. Но речь не идет о том, чтобы олицетворять себя с ребенком, раствориться в нем, так как встать на его место не означает занять его (25).

Погружение в детство

Будучи добросовестным психоаналитиком, будучи также в прошлом маленькой девочкой, а затем матерью семейства, Дольто, разумеется, сохранила в памяти воспоминания о детстве, о своих страданиях, эмоциях, и она, конечно, не забыла все этапы собственной идентификации. Прошлое для нее не должно представляться тупиком, и детство не должно подвергаться забвению. Впрочем, она им и подпитывалась, черпая также силы и вдохновение в ежедневной жизни своих детей и пациентов. Она полагала, что умение слышать в себе эхо детских ощущений является инструментом, своего рода ключом, и она призывала родителей последовать ее примеру, потому что «даже если эмфатическое сопереживание иногда необходимо, его одного явно недостаточно» (26).

И поэтому она убеждала родителей вернуться в собственное детство, которое они так часто подавляют, хоть чуть-чуть вытеснить это массивное забвение, которое блокирует память как вообще всех взрослых, так и родителей в частности. Само собой разумеется, что погружение в прошлое, как во время сеанса в кабинете психоаналитика, не было целью Дольто, она хотела, чтобы родители «разбудили» в себе нечто первостепенное и вытесненное в подсознание для того, чтобы упростить подход к собственным детям и пересмотреть отношение к сложному процессу воспитания. И психоаналитик ни на мгновение не сомневалась в своей правоте. Детство в каждом из нас не умолкает ни на минуту, даже если мы не отдаем себе в этом отчета. И в своей практической деятельности Дольто широко использовала воспоминания о детстве, которые были для нее источником врачебного творчества, источником вдохновения и размышлений, обогащаемых сведениями, получаемыми от пациентов и собственных детей.

И она, таким образом, поощряла родителей следовать ее примеру в той степени, в какой это им было доступно. Как опытный врач она предложила им новый стиль взаимоотношений с детьми, старалась внушить необходимость начать или восстановить диалог с ними, наладить связь между поколениями, при этом отдавая себе отчет в разнице возрастов и ролей. И фразы «я в твоем возрасте…» иногда может быть достаточно, чтобы восстановить взаимопонимание – а почему бы и нет? – разрушить у ребенка иллюзию того, что такое происходит только с ним, и заставить его поверить в свои силы.

Родители, вспоминайте о собственном детстве!

«Родители вытесняют в себе ребенка, в то время как все свои силы направляют на то, чтобы он вел себя так, как им этого хочется (27). Такой подход к воспитанию в корне неверен». За неимением возможности избавить родителей при помощи дистанционной терапии от страхов и неуверенности, Дольто предлагает им воспользоваться ее опытом психоаналитического выслушивания, желая вдохновить их и поощрить к тому, чтобы слушать собственных детей. Но не стоит заблуждаться: она не собиралась становиться примером для подражания, она просто указала родителям путь, по которому шла сама, самозабвенно исполняя свой долг как «врач-воспитатель», как женщина и мать, что, в конце концов, ей и вменили в вину. И все это она делала, не давая готовых ответов и не злоупотребляя своим авторитетом. Речь шла о введении нового стиля взаимоотношений с детьми, но отнюдь не о трибуне, с высоты которой великий гуру стремится подчинить своей воле и внушить свой закон плененной аудитории. Наоборот, она поощряла родителей самостоятельно искать и находить возможности для лучшего понимания детей, погружаясь в собственное детство. Еще в 1913-м Фрейд говорил о том, насколько сложна эта задача: «Не может быть хорошим воспитателем тот, кто не в состоянии изнутри прочувствовать психическую жизнь ребенка, и мы, взрослые, не понимаем детей, потому что не понимаем нашего собственного детства» (28).

Итак, слушать пациента – это главная цель любого психоаналитика, и она требует долгой и трудной работы над собой, о чем Дольто ясно, откровенно и без ложной скромности предупреждает: «У психоаналитика нет готовых ответов относительно любого человеческого существа. Мы можем только задавать вопросы и регистрировать ответы. И именно наше спокойное выслушивание их тревог и волнений, выслушивание посторонним человеком, выявляет некоторые другие аспекты их проблем, которые могут их приободрить и успокоить…» (29) Дольто хорошо знала как свое место, так и границы своих возможностей. Миллионы ее верных слушателей, тысячи родителей, читающих ее книги, не вскружили ей голову. Она никогда не кичилась своими успехами и не говорила, что только ей известна истина в последней инстанции, и тем более, как и Беттельхейм, она не заявляла об этом матерям. Она просто хотела указать путь тем, кто, пребывая в неуверенности и страхе, пытается найти выход из тупика и желает изменить ход жизни; а слушать ребенка – значит учиться у него. По ее мнению, следствием благотворного влияния нового воспитания станет эволюция всего мирового сообщества. Дольто считала, что, воспитывая с младенческого возраста собственных детей, можно действительно способствовать продвижению всего человечества по пути прогресса. Но все ли этого хотят?

Мелани Клейн, которая так же, как и Дольто, работала в области, находящейся на стыке между педагогикой и психоанализом, начиная с 1920-го регистрировала все наблюдения и вопросы своего собственного сына, в результате она пришла к выводу о наличии у ребенка «исключительных умственных способностей», которые «имеют тенденцию исчезать с возрастом» (30). И в то же самое время в Польше Януш Корчак, придерживаясь в этом смысле традиций Талмуда, определял ребенка как носителя знаний. «Ребенок – это пергаментный свиток, исписанный мельчайшими иероглифами, только небольшая часть которых доступна твоему пониманию» (31), – предупреждал он. А что же касается Дольто, то она с восхищением признавала первичные способности ребенка: «Дети уже с самого рождения припадают к источнику знаний. Это метафизики, задающие только достойные внимания вопросы, и они, как настоящие исследователи, ищут на них ответы» (32).

И в продолжение этой темы хочется указать на притчу французской писательницы Маргерит Дюрас, современницы и близкой по духу Дольто, озаглавленную «Ах, Эрнесто», написанную в 1968 году. В ней рассказывается об одаренном мальчике, отказывающемся посещать класс и пытающемся отвоевать себе право обучаться вне рамок школы (33). Дюрас, как и Дольто, утверждает, что передача знаний осуществляется постоянно и повсюду, и даже тогда, когда вы, например, чистите картошку к ужину или считаете себя вправе сказать «нет» и думать о чем-то своем.

И Эрнесто в этом смысле является прекрасным литературным примером «ребенка Дольто»: подросток из пригорода, из семьи среднего достатка, он постигает жизнь творчески, украдкой и считывает окружающий мир как энциклопедию, прямо с листа.

Слушать ребенка, чтобы изменить окружающий мир

Воспитание детей является основой любого общества, в связи с чем миссия родителей считается одной из важнейших. Дольто утверждала, что «цивилизации, убивающей своих детей, рано или поздно наступит конец» (34). Или во время одного из семинаров она заявила: «Общество оценивается по тому, каких подростков оно воспитало». Обучать, воспитывать ребенка – значит изменять мир, продвигать ценности, влекущие в подлинном революционном духе к новым горизонтам. И ребенок, таким образом, это будущее человечества, а родители являются его первыми гарантами. Именно поэтому с такой юношеской пылкостью, которую она сохраняла до конца своих дней, Дольто боролась за «дело детей» и пыталась внести и свою лепту в строительство нового общества, применяя инструменты психоанализа, опираясь на свои детские воспоминания и используя опыт женщины и матери.

Слушать беспристрастно, не вынося суждений

Но как мы должны слушать ребенка? Помимо уважения, внимательности, предупредительности, которые мы обязаны проявлять по отношению к ребенку, мы должны слушать его беспристрастно, освободившись от всех моральных предрассудков. Но как же этого добиться?

Дольто хорошо знала, что, даже если родители самым добросовестным образом слушают ее передачи, как только они пытаются претворить все это в жизнь, они сразу же понимают, что не обладают отстраненностью психотерапевта или человека, прошедшего через психоанализ. Даже профессиональные воспитатели не обладают подобной подготовкой: «если вы психоаналитик, то ваши суждения о жизненных ценностях отличаются от тех же суждений обычных людей» (35). То есть у психоаналитиков вообще нет никаких суждений, – могла бы добавить Дольто. Но с ее стороны это не приговор, не критика, а просто констатация факта, который проливает свет на множество досадных недоразумений. И такое положение дел, когда приходится трудиться на благо ребенка как одним, так и другим, способствует их взаимодополняемости и улучшает возможности действовать в его интересах. И каждый раз, когда в этом возникает необходимость, Дольто готова уступить свое место любому лицу, которому доверено воспитание ребенка. И в этом заключается постоянное перераспределение функций, имеющее целью избежать негативных последствий.

Как только основное сделано, Дольто первая незаметно удалится, если она считает, что уже сказано все то, что должно быть сказано, передоверив родителям высокую миссию воспитания. «Я и не пытаюсь ничего объяснять, и только на ваши плечи возлагается обязанность завязать отношения с собственным сыном» (36). А еще до нее Беттельхейм поднимал эти же вопросы, беседуя в том же уважительном и скромном тоне с матерями в своей частной школе. Размышляя по поводу разных путей воспитания, он утверждал: «Я ничего не знаю. И все, что я могу сделать, это искать вместе с вами значимые факты и посмотреть другими глазами на них. Все остальное зависит только от вас» (37). И как можно заметить из всего вышесказанного, речь не идет о самолюбовании и превышении власти, в которых по очереди обвиняли обоих психоаналитиков.

О злоупотреблениях при интерпретации

Чтобы покончить с вопросом умения слушать ребенка и в соответствии с логикой перейти к главе «Разговаривать с ребенком», нужно понять, какие цели ставила перед собой Дольто. А цели эти были следующими: разбудить интерес взрослых, поддержать родителей, заставить их задуматься и рассказать им о трудностях на пути воспитания детей, протянуть им руку помощи и дать главные инструменты, необходимые для реализации такой деликатной миссии, как воспитание, которое не является профессией и которому нельзя научить. Но в любом случае произносимые ею слова нельзя воспринимать как евангельскую истину, в чем ее обвиняли, и еще в меньшей степени рассматривать как дистанционное и неквалифицированное обучение психоанализу. И Дольто была первой, кто открыто говорил о превышении полномочий со стороны психоаналитиков, включая их императивные требования. Она отдавала себе отчет в том, что родители не смогут все понять, но она хотела, чтобы они поняли основное, и она не ставила перед собой задачи превратить их в психоаналитиков, решающих проблемы воспитания с помощью, например, анализа рисунков их детей.

«Все понимать вредно», – осмелилась произнести она во время передачи «SOS-психоанализ» (38). Интерпретация всегда остается в ведении психоанализа, и она с таким рвением защищала эту точку зрения, что однажды, когда в ходе конференции инспектор по делам несовершеннолетних, рассказав о сложной ситуации, в которой оказался последний ребенок в семье, так как его обижали старшие братья и сестры, задал ей вопрос «Как с теоретической точки зрения можно интерпретировать данный факт?», она не могла себя сдержать и вместо того, чтобы углубиться в теорию, произнесла: «Это интерпретируется как хамство, как хамские отношения в семье. И пусть все это понимают! Это интерпретируется как овеществление, обезличивание живых людей». Огульно интерпретировать поступки ближних с глазу на глаз, рубить сплеча, не обращая внимания на факты и не вдаваясь в подробности, значит, по ее мнению, превращать их в объекты наблюдения. Вот так, с юмором несгибаемый психоаналитик стойко отстаивала свои убеждения и восставала против «фетишизации» ребенка.

Разговаривать с ребенком

Уже с первых дней появления ребенка на свет с ним необходимо разговаривать, пусть даже в соответствии со своим определением он еще и не умеет этого делать. «Все есть язык» – так Дольто назвала одну из своих книг. По ее мнению, воспитание невозможно без качественного обмена на уровне языка. Как и ее современник Лакан, она воспринимала ребенка как «существо говорящее», как «homo loquor» (человек разговаривающий): глагол его формирует, гуманизирует. Отсюда и вытекает ее основное требование, предъявляемое родителям, которые должны уметь выражать свои мысли, взвешивать сказанные или услышанные слова и отвечать ребенку, обдумывая каждую фразу. И все это, по мнению Дольто, требует постоянных усилий от родителей, потому что слово – это главный инструмент во взаимоотношениях родители – дети. И она также предупреждает, что не следует путать две вещи: «разговаривать с ребенком» и «говорить о ребенке».

Говорить о ребенке

Чем чаще взрослые говорят о своем ребенке, тем реже он выступает в качестве полноправного собеседника и скорее является объектом беседы, центром интересов, вокруг которых, невзирая на его присутствие, вращаются все разговоры взрослых. «Ребенок – это субъект, но отнюдь не предмет дискуссий» (1). Впрочем, Дольто подчеркивает, что «совсем не потому, что исследования детства получили в наше дни такое широкое распространение (сегодня предлагается тридцать шесть методик изучения ребенка, начиная с самого раннего возраста), в ребенке увидели личность, достойную уважения» (2). Дольто пытается просветить родителей и категорически возражает против пустой болтовни и непродуктивного, лишенного смысла использования языка, когда ребенок может ощутить себя в роли шута, «потому что знает, что разговор идет о нем, хотя сам в этом разговоре участия не принимает» (3).

Разговор с ребенком

Еще до рождения ребенка Дольто со всем присущим ей вниманием прислушивалась к тому, что она называла «телепатией» и «дородовым ментальным языком». В этом смысле она была пионером, и ей довелось вынести много насмешек от своих современников. Когда в самом начале ее трудовой деятельности в госпитале Труссо ее коллеги видели, как она разговаривает с младенцами, ее принимали за сумасшедшую. «Могу ли я утверждать, что существуют дети, которые помнят первые слова, сказанные поблизости от них? Это бы вас удивило, не правда ли, но они регистрируют все, как магнитофонная лента» (4). И с тех пор обычай разговаривать с младенцами вошел в повседневную практику как среди родителей, так и в медицинских кругах, а психоаналитики стали штатными сотрудниками в неонатальных центрах. И разговоры с новорожденными, с недоношенными младенцами, «дозревающими» в своих кюветах, больше ни у кого не вызывают улыбок. Что же касается общения с ребенком, который вот-вот должен родиться, то этим занимается отрасль медицины, которая называется гаптономией.

Хотя в самом начале ХХ столетия «отдельные личности больше разговаривали со своей кошечкой или собачкой, чем с ребенком» (5), – с сожалением констатировала Франсуаза Дольто. «Ментальный язык» – это то, чем спонтанно пользуется мать и что воспринимает ребенок, даже если все эти слова не адресованы лично ему, потому что все, что ощущает и чувствует мать, накладывает отпечаток на находящегося в ее чреве младенца» (6). И Дольто говорит о влиянии языка в поворотный момент появления на свет, об отпечатках раннего детства, очевидность которых прослеживается в народных традициях: всем известно, какое большое значение имеют пожелания и обеты, произнесенные над колыбелью, добрые феи (они же, как правило, крестные матери) из сказок. Что же касается невербального общения между матерью и ребенком, то в его реальности также не приходится сомневаться. Проведя анализ их совместно прожитого опыта, Дольто констатирует: «Телепатия между матерью и ребенком известна каждой маме» (7), потому что еще до обретения навыков говорения ребенок понимает все, что происходит вокруг него, на интуитивном уровне. «И нельзя утверждать, что ребенок, не владея речью, не воспринимает слова: (…) он понимает язык эмоционального отношения к нему и отношений жизни и смерти, которые его окружают» (8). Если конкретный смысл ему не удается уловить, то главное из переданного послания он хорошо понимает, воспринимая его точно так же, как и музыку, передающую эмоции, чувства, жизненный посыл, на уровне интуиции.

Но как же все это происходит у глухих детей – этот вопрос также интересовал Дольто, которая понимала, что они как-то общаются между собой, хотя не имеют возможности ни слышать, ни говорить, что, вероятно, с самого раннего возраста требовало развития каких-то других способностей. Проживая в доме, окна которого выходили во двор Института для глухонемых, расположенного на улице Сен-Жак в Париже, она не могла оставаться безучастной к шуму и суматохе, царившим во дворе во время перемен, и она, естественно, входила в состав рабочей группы при этом институте. «Глухой ребенок – это как книга, которая ждет своего прочтения» (9), – говорила она. Но имея в виду детей с ограниченными возможностями, Дольто обращается абсолютно ко всем родителям. Разве не для каждого родителя ребенок является книгой, которую уже с первых дней его жизни он обязан читать с листа? После месяцев погружения в амниотическую языковую ванну, после появления на свет начинается для ребенка вступление в активную фазу овладения родным языком, на котором говорит его мать. Это также вступление в мир символов. Ведь язык – это специфический инструмент, присущий только человеку, который способствует переходу малыша от состояния первобытности, от обезьянничанья и языка тела к овладению культурой, к гуманизации. Он будет буквально «упиваться языком» (10).

Границы языка тела

Дольто не отрицает важности обоняния, осязания и всех тех чувств, свойственных ребенку уже в первые дни после рождения, но она считает, что они должны обязательно сопровождаться речевым окружением. А если на протяжении долгого времени общение с ребенком сводится только к телесному контакту, если родители ограничиваются только жестами и удовлетворением физиологических нужд ребенка, процесс его гуманизации, то есть превращения в полноценного человека, будет происходить с отклонениями. «Те, кого воспитывают, как щеночка или любое другое домашнее животное, будут и воспринимать себя таковыми, и по мере роста в них будет проявляться агрессивность» (11). И эту же мысль высказал Януш Корчак. Он утверждал, что ребенок, которого воспитывают, как вещь, которым пытаются манипулировать для достижения собственных целей, никогда не проявит доброты и сочувствия, если недополучил их сам.

«Мы осыпаем ребенка ласками, полагая, что тем самым проявляем к нему доброжелательность. На самом деле, это мы сами пытаемся найти спасение и надежду в его объятиях, пытаемся избежать сиротства и одиночества (…) «дай я тебя приласкаю, потому что мне грустно» или «поцелуй меня, а за это я дам тебе все, что захочешь». Но все это не имеет никакого отношения к доброжелательности. Это всего лишь эгоизм» (12). «Человечность находит свое воплощение в словах» (13), а гуманизация ребенка посредством языка начинается еще задолго до его рождения (за исключением глухих детей), но чтобы превратить ребенка из маленького дикаря в маленького человека, предстоит сформировать у него «необходимый запас слов» (14), научить их использовать в речи. И на родителей возлагается задача передать ему «символическую функцию языка, передать ему свои навыки владения языком» (15). Ребенок, лишенный возможности произносить слова и говорить, лишенный взрослого, готового его выслушать, превращается в объект фетишизации, сконструированный в соответствии с желаниями родителей. Дольто описывает застывшую улыбку таких малышей, которая свидетельствует о стремлении подчиниться воле родителей, отнимающей у них всякую свободу. Воспринимаемый как предмет, как нечто овеществленное, ребенок в таком качестве значит даже меньше, чем домашнее животное. Короче говоря, гуманизация возможна только лишь посредством использования вербального языка, посредством речевого взаимодействия. И слово в этом процессе играет главенствующую роль уже с первых дней жизни ребенка, знаменуемых таким светским или религиозным ритуалом, как, например, присвоение имени, о постепенном исчезновении которого Дольто с сожалением свидетельствовала.

Присвоение имени ребенку

Этот основополагающий акт, традиционно входящий в обязанности отца, в наши дни потерял свое значение, поскольку первичное оформление документов и присвоение имени организовано теперь в большинстве роддомов, и отцу не остается ничего другого, как отправиться в мэрию в отдел записи актов гражданского состояния, чтобы зарегистрировать ребенка. Дольто с сожалением относилась к утрате этой традиции. Отца лишили его роли основателя рода, а ребенок «в символическом смысле становится сиротой… объектом бездушного администрирования с неограниченными полномочиями» (16). Кроме того, в медицинских учреждениях появилась тенденция называть всех участников этого события обобщенными терминами: «молодая роженица», «новорожденный» и т. д. Но что касается ребенка, только что появившегося на свет, «то он не просто «новорожденный», у него есть фамилия, которой он связан с целой чередой предков, имя, которое для него старательно выбирали» (17), – утверждает Дольто. Нужно охранять эту новую идентичность, только что обретшую жизнь, так как пренебрежение ею не может пройти без последствий.

Психоаналитик даже отсылает к сказкам, свидетельствующим о народной мудрости: точно так же, как все, что сказано возле колыбели ребенка, чревато последствиями, так и акт присвоения имени не пройдет бесследно. И этот момент тем более важен, что малыш на всем протяжении периода нахождения в чреве матери не только слышал ее голос, но и улавливал «низкие тона» своего отца. Впрочем, по мнению Дольто, должна быть некая торжественность в представлении друг другу. Этого человека, ее мужа и отца, должна представить ребенку мать. И то же самое должен сделать отец по отношению к своей жене, ставшей матерью. Это своего рода интронизация, встреча нового человека, светская церемония, имеющая большое значение в символическом плане. И далее Дольто уточняет: «Очень важно, чтобы именно мать сказала ребенку, кто является его отцом, и чтобы отец заявил о своей готовности нести ответственность за него. Он, наконец, пришел в этот мир, он родился, чтобы приобщиться к языку» (18). Было бы идеально для ребенка, если бы его встретили оба родителя, которых бы объединяла общность чувств, эмоций, человеческой теплоты и языка.

И последнее замечание относительно языка имеет большое значение в том смысле, что этот треугольник отец – мать – малыш в дальнейшем поможет ребенку вступить в реальные вербальные взаимоотношения. Так как, слыша, как разговаривают родители, он постепенно ощутит необходимость различать слова, понимать в силу своих возможностей их смысл. И такое вряд ли произойдет, окажись ребенок в полном симбиозе только с матерью. Такой симбиоз будет способствовать невербальному и почти автаркическому общению между матерью и ребенком, то есть самодостаточному и закрытому от остального мира общению, далекому от структурированной речи.

«Говорить правду»

Хотя разговору с ребенком придается такое большое значение, это не означает, что мы можем говорить что попало и бубнить ни о чем. Дольто уточняет, о чем следует говорить и от чего лучше воздержаться. Она приводит список требований, которые нужно донести до сведения ребенка и которые он должен неукоснительно выполнять. Она просит воздержаться от неуместных замечаний и заявлений, способных причинить ребенку боль, не употреблять в речи обидных слов, «слов-убийц», как она их называет, избегать полунамеков и недомолвок, которые, будучи неправильно истолкованными ребенком, могут нанести ему непоправимый вред.

Но что значит «говорить правду»? Этот вопрос Дольто постоянно затрагивала во время своих выступлений перед родителями, поскольку он был для нее основополагающим, краеугольным камнем воспитания, становым хребтом взаимоотношений между детьми и родителями. И как уже можно было догадаться, «говорить правду» – это основной принцип, на котором строится теория психоанализа, и он не имеет никакого отношения к морали. В практике психоанализа слова, произнесенные во время сеанса пациентом и в меньшей степени психоаналитиком, расшифровываются, внимательно изучаются, анализируются, к ним многократно возвращаются, чтобы выделить главное содержание. Это нелегкий труд «говорить обо всем, невзирая на стыд», это испытание на правдивость.

А в результате испытывающий страдания человек вне зависимости от того, взрослый ли это или ребенок, обретает душевное здоровье. В своей повседневной практике Дольто всегда убеждала родителей обращаться к новорожденному и общаться с ним «взаправду», как с большим, не оглупляя свою речь всякими «детскими словечками», с подросшим ребенком общаться так, как если бы он был на несколько лет старше, и с подростком она советовала разговаривать как со взрослым человеком. Она была категорически против инфантилизации стиля общения и тем более против принижения и оглупления собеседника, достойного всяческого уважения. «Никогда не говорите с ребенком на «детском языке», это унизительно для него, когда вы, например, указывая на животное, называете его «кис-кис», в то время как ребенок хотел бы назвать его «кошкой» (19), – полагает она. Дольто убеждает их не воздвигать себе границы из всяких табу и запретов, «так как для того, чтобы защитить его от опасностей, страданий, травм и боли, не следует замалчивать эти явления, а, наоборот, следует говорить о них открыто, не таясь, своими словами» (20).

Обращение в третьем лице единственного числа

И то же самое относится к весьма распространенному обращению к ребенку в третьем лице единственного числа: «Ну что, наш малыш уже выспался?» – хотя следовало бы в разговоре с ним употреблять второе лицо – «ты». Этот «безличный» оборот так же нелеп, как и использование по отношению к самой себе третьего лица, что свойственно некоторым матерям: «Не плачь, маленький, мама сейчас придет» или «Мама сказала “нет”». Эта манера тем более кажется неуместной, что ребенок уже довольно свободно оперирует местоимением «я», хотя мать упорно продолжает говорить о себе как о ком-то постороннем и обращаться к нему в третьем лице. И как Дольто часто отмечала во время своих консультаций, такая манера общения только вызывает нарушения в поведении ребенка.

Говорить об окружающем мире

Разговаривать с ребенком – это значит открывать ему мир посредством слова и изображать при помощи языковых средств картины и образы его ежедневной жизни, включая и эмоции, которые он при этом испытывает. Воплощая в словах каждый объект, каждого человека, описывая прошлые, настоящие и будущие события и ситуации, мы учим ребенка понимать смысл, значение этих слов. И в таком случае будет легко успокоить его волнение, например, по поводу шума текущей из крана воды, назвав все своими именами. Разговаривая с ним, не следует забывать упомянуть о месте отсутствующих родственников, о которых у него остались весьма смутные воспоминания и которые почти стерлись из его памяти.

И даже при отсутствии отца мать должна рассказать малышу о месте этого родителя, о его роли в жизни ребенка. Ее же роль сводится к тому, чтобы, даже несмотря на «его отстраненность (…), он присутствовал в рассказах матери» (21). Потому что единственное, что отличает язык от элементарного средства обмена информацией, от закодированных сигналов животных, – это его символическое значение, его уникальная возможность выразить в словах прошлое и будущее, представить здесь и сейчас отсутствующих или ушедших из жизни родственников, выразить в словах самые мимолетные эмоции. Дольто придавала большое значение знакомству ребенка с генеалогическим древом: он должен знать, к какой ветви относится, от кого произошел и где его истоки. И в наши дни даже в большей степени, чем во времена Дольто, мы ощущаем в этом необходимость ввиду «перекраивания» семей. Дать ребенку возможность определить свое место в череде предков, понять, откуда он родом, – это целая программа, которая может быть реализована только при условии формулирования, выражения в словах, как его роли, так и роли и места всех основателей клана, умерших или живых.

Все должно находить свое выражение в словах

Говорить о влиянии языка на детей – это значит прикоснуться вместе с Дольто к размышлениям, охватывающим широкий спектр проблем, и задать себе вопрос о том, какие ошибки чаще других встречаются в родительском поведении и почему следует воздерживаться от обидного молчания, жестов, слов, иногда принимающих вид насилия. А относительно того, что по праву принадлежит ребенку, что он обязан знать как свои пять пальцев, так это истоки своего происхождения, корни, имена и жизнь предков.

И родителям предстоит сообщить историю рода сыну или дочери, рассказать им эту захватывающую семейную эпопею, действующими лицами которой они также являются. Не предпринимать никаких шагов в этом направлении, замалчивать или опускать некоторые факты под предлогом защитить ребенка от суровостей жизни бесполезно и вредно, потому что семейная тайна все равно будет просачиваться, вызывая в нем болезненные сомнения, трагические предположения и отсылая его к собственным безумным домыслам. Что же касается Дольто, то для нее не было никаких табу и запретов, но с тех самых пор как она начала пропагандировать прозрачность любых тем для обсуждения с ребенком, стало ясно, насколько плохо ее поняли. И это недопонимание и сейчас еще продолжает оказывать на детей негативное влияние, за которое им приходится расплачиваться: извращенное истолкование родителями ее совета «говорить обо всем», который они скрупулезно и бездумно применяли как приказ к действию, причинило много неприятностей. И если замалчивание, отказ отвечать на вопрос пагубны для ребенка, то не меньший вред причинит и жестокость правды, когда говорят все.

И насилие в этом смысле над ребенком Дольто определяет так: «когда вообще ничего не говорят либо говорят не все» (22). И к вышесказанному она могла бы добавить: «когда говорят все», включая и то, что его не касается, что выходит за рамки его возраста, уровня его понимания и его личных интересов. И Дольто всегда подчеркивала, что, помимо понимания того, что с ребенком нужно разговаривать и знать, о чем говорить, следует для этого выбрать подходящий момент и соответствующую манеру общения, поскольку ответ должен быть точно адаптирован к вопросу ребенка в том виде, в каком он его сформулировал. Например, ответ на метафизический вопрос четырехлетнего малыша «Скажи, а где я был, когда еще не родился?» не требует лекции из курса биологии последнего класса гимназии. И если ему дать слишком много научной информации, все это может произвести эффект, обратный ожидаемому, и, может быть, предпочтительнее сказать ему, что еще до его зачатия родители полюбили друг друга, не вдаваясь, разумеется, в подробности и избегая ненужной терминологии. И такой ответ будет служить ему пищей для размышления до того момента, пока в его голове не созреет следующий вопрос.

Разговаривать с ребенком не означает говорить обо всем без исключения

Как бы неблагоприятно ни сказывалось на ребенке отсутствие диалога с родителями, чрезмерный объем информации убивает здоровое общение и производит на малыша негативный эффект. И не стоит пичкать ребенка массой излишних объяснений, что может привести к нарушению его психического равновесия и травмированию. Некоторые грани реальности ему пока неизвестны, и будет контрпродуктивным, если не пагубным, опережать его развитие, подходя к рассмотрению вопросов, которые пока не пробуждают его любопытства и которые в свое время вызовут у него интерес. Вынуждать его лоб в лоб сталкиваться с реальностью также не всегда нужно, и это потребует от родителей глубокого размышления, такта и здравого смысла. И, как и во всех случаях, родители должны осознавать, что они делают. Нужна ли ему такая правда? Этот вопрос всегда должен стоять на повестке дня у всех родителей, которым также не следует забывать, что дорога в ад выстлана благими намерениями.

Если, по мнению Дольто, для родителей язык является краеугольным камнем, помогающим выстраивать взаимоотношения с детьми благодаря умению слушать и подбирать верные слова, то для ребенка нет ничего важнее правды. Хотя это совсем не означает, что, общаясь с ребенком, можно говорить ему обо всем, и не совсем ясно, что подразумевается под понятием «говорить все» и о какой правде идет речь. Но Дольто никогда и не пыталась склонить родителей к беседам с ребенком о том, что его лично не касается и что не относится к факторам его формирования как личности. Короче говоря, в разговорах обо всем, равно как и в отсутствии полноценного диалога, в сокрытии информации проявляется насилие над ребенком.

И использование родителями избитых приемов с целью приукрашивания действительности под различными предлогами также весьма нежелательно. Дольто призывает их к бдительности не только в тот момент, когда они обращаются к ребенку, но и когда разговаривают в его присутствии. И все то, что входит в сферу личной жизни родителей, не должно выставляться напоказ. Хотя в 70-х годах прошлого века, когда в моду вошла привычка кичиться своей раскрепощенностью и свободой, многие отклонения от норм увидели свет. Принцип «говорить обо всем» был дополнен принципом «ничего не скрывать».

Молчи и смотри

После мая 1968-го, когда движение за возврат к природе, пропаганда нудизма и раннего сексуального воспитания детей с целью слома старых запретов и табу приняли небывалый размах, некоторые родители изобрели «новое воспитание», в котором слово сопровождалось жестом. Адепты метода, предполагающего возможность говорить обо всем, заручились поддержкой адептов, готовых все показывать ребенку, предложив, таким образом, своим отпрыскам подкрепить теоретические объяснения в рисунках и книгах непосредственными наблюдениями.

Это был опасный крен в сторону доморощенного воспитания, когда ребенок в собственной семье познавал все аспекты жизни. Сексуальное воспитание пошло по пути максимальной прозрачности и грубо нарушило принципы интимной жизни родителей: отец с матерью считали допустимым приобщать своего отпрыска к сексуальной жизни, приглашая его наблюдать за их любовными утехами. Поучительное, но извращенное наблюдение примитивных сцен иногда дополнялось присутствием ребенка при родах. Будучи уверенными, что это поможет избежать как ненужных вопросов, так и приступов ревности по отношению к брату или сестре, родители заставляли своего старшенького наблюдать за появлением на свет новорожденного (с согласия персонала клиники). И по поводу его присутствия при родах Дольто говорила, что «все это может травмировать ребенка. Я знаю, что сейчас это модно, но не думаю, что подобная практика может преследовать хоть какие-то воспитательные цели» (23).

И даже если все эти эксцессы уже не столь популярны, что Дольто сказала бы сегодня? Когда родители, благодаря доступности снимков и изображений и развитию цифровых технологий, позволяют своим детям увидеть еще больше. Отличаясь по способу восприятия, могут ли они именно в силу этого причинить меньше вреда? И какой урок хотят преподать ребенку, когда показывают ему снимки родов его матери и его собственного появления на свет?

Говорить и запрещать

Но в любом случае Дольто воздерживалась от вынесения моральных оценок. И по поводу наготы родителей, к которой она часто возвращалась во время своих передач, психоаналитик говорила, что «родители сбились с пути», и уточняла, что речь не идет об их стыде, но то, что видит ребенок, вызывает в нем ощущение неполноценности и свидетельствует о полном отсутствии уважения к его целомудрию. «Вот почему я говорю, что созерцание наготы родителей не пройдет бесследно для ребенка; но это совсем не потому, что я нахожу это недопустимым» (24). И чтобы оградить ребенка от подобных излишеств и злоупотреблений, важно определить место каждого в семье, прочертить границы между поколениями, и запрет инцеста должен быть четко сформулирован ребенку. Возвращаясь к концепции Эдипова комплекса, Дольто особое внимание уделяет «бессознательным моментам инцестуального влечения, этим периодам обострения чувств, когда родители (…) не должны даже помышлять о том, чтобы воспользоваться пробуждающейся сексуальностью и неопытностью юных» (25). И, само собой разумеется, она не всех родителей подозревала в таком неконтролируемом поведении.

По ее мнению, роль родителей, которой она придает очень большое значение, заключается в том, чтобы посредством обучения языку и внушения главенства закона способствовать переходу ребенка от первозданного к культурному состоянию, и при этом она имеет в виду законы семьи, общества. Родителям предстоит ознакомить ребенка с понятием закона и объяснить, что его исполнение является долгом для него. И закон законов в сфере сексуальности и человеческих взаимоотношений, универсальный закон, – это запрет на инцест. «И для любого человеческого существа не быть приобщенным к запрету на инцест чревато тяжелыми последствиями. Именно на основе этого запрета формируется ценность субъекта как уникальной личности» (26), – объясняла Дольто своей аудитории.

Что же касается запретов, относящихся к сфере ежедневного воспитания, то в их основе лежат конкретные и временные требования, вызванные возрастом и потенциальной опасностью, исполнять которые нужно неукоснительно. И разумеется, все это не исключает десяти заповедей, лежащих в основе гражданского законодательства (запрет на убийство, кражу, изнасилование, насильственные действия).

И ребенок, воспитанный в отрыве от законов, в незнании запрета на инцест, будет в течение долгого времени подвержен вытеснению своей сексуальности, что может повлечь за собой безнравственность и разного рода отклонения в поведении. Принимая близко к сердцу всякого рода злоупотребления со стороны взрослых, «дети будут думать, что родители обладают всеми правами на них, вплоть до отречения от них, вплоть до права на их жизнь или смерть, и не будут знать, что они также обладают правами и обязанностями» (27). Ребенку вообще свойственно считать, что родители могут распоряжаться им как собственностью и что они обладают всеми правами на его личность.

Важно также, чтобы ребенок отдавал себе отчет в том, «что не каждое требование взрослого человека имеет силу закона» (28). Внушить ребенку знание законов человеческого общества – значит предоставить ему возможность осознать ответственность, возлагаемую на каждого гражданина, ощутить чувство собственного достоинства. И не только он сам, но и никто другой, ни один взрослый, не может диктовать свои собственные законы.

Словесное насилие

Воспитание должно осуществляться посредством языка, посредством общения, ну а как же относиться к возможным ошибкам, допускаемым родителями? Дольто предоставляет им некоторое право заблуждаться, даже право на несправедливость, но все это не оправдывает ран, нанесенных словами. Кафка, чье детство пришлось на то же время, что и детство Франсуазы Маретт, будущей Дольто, подвел итог воспитанию, которому подверглось большинство детей той эпохи. «Все родительское красноречие сводилось к ругательствам, угрозам, иронии, злым насмешкам и, что самое удивительное, к сетованиям на собственную судьбу» (29), – говорил он в письме к своему отцу.

И Дольто на собственном опыте познала это воспитание, больше похожее на дрессуру. Принимая близко к сердцу страдания ребенка, она хорошо знала, что слова могут ранить сильнее шлепков и ударов. «Есть матери, которые никогда в жизни пальцем не дотронулись до своих детей, но которые словесно и в своем поведении являются более агрессивными, если не сказать садистками, чем те, которые могут не сдержаться и отшлепать ребенка» (30).

Найти верные слова

Если родитель не нашел в себе сил, чтобы сдержаться, и оскорбил ребенка словом или жестом, то, как только мир будет восстановлен, следует, по мнению Дольто, найти верные слова, чтобы объяснить ребенку только что произошедшую сцену, равно как и свое поведение. При необходимости следует извиниться; кроме того, нужно будет внушить ребенку мысль о недопустимости гнева и импульсивного поведения. Нельзя избегать разговора, обмена словами, поскольку в противном случае эскалация конфликта может продолжаться, а жесты и слова, вызванные желанием наказать ребенка, так и не выйдут из арсенала методов дрессировщика собак.

И что еще очень важно: в каждом конкретном случае нужно донести до ребенка, что родитель всегда в курсе того, что малыш в данный момент испытывает, и всегда готов дать свое объяснение его эмоциям. «Ребенок может продолжать обижаться» (31), – говорит Дольто, но к этому нужно добавить следующее: взрослый должен дать ему понять, что он знает, что ребенок недоволен и злится. Это не означает, что мы хотим ему сказать, будто бы понимаем все причины его недовольства и собираемся наставить его на путь истинный, но ребенку крайне необходимо, чтобы все это было высказано, а в заключение можно добавить: «Послушай, то, о чем я тебе говорила, вряд ли тебе понравилось, но я сделала все, что могла. И если ты продолжаешь на меня обижаться, то я не настаиваю на твоем присутствии, ты можешь отправиться в свою комнату» (32).

Человек всегда ограничен в своих действиях и поступках, но словами можно высказать все при условии, что их облекут в надлежащую форму. Именно это и хотела Дольто донести до родителей, чтобы дети понимали, чего от них хотят. Но все это не имеет ничего общего с морализаторством, а «высказывания в отличие от поступков не могут быть ни хорошими, ни плохими, они могут быть справедливыми в том случае, если сказанные слова правильно подобраны» (33). Осознавая это, родители внесут некоторое успокоение в душу ребенка и уменьшат его чувство вины.

То же самое относится к грубым и непотребным словам. В том, что их произносят малыши, Дольто не только не усматривала ничего плохого, но и видела в этом «надежду на улучшение качества их дальнейшей жизни (…), а написанные детской рукой на стенах и заборах, они просто восхитительны!» (34) Подросткам и детям предподросткового возраста Дольто всегда задавала один и тот же вопрос: «Ощущаете ли вы потребность в их произнесении?» (35) В школах и лицеях этому, разумеется, не учат, и Дольто никогда не упускала возможности сделать тонкое и полное юмора замечание по поводу бранных слов, напоминая, что «все самые грубые физиологические отправления, как и произнесение грубых слов, требуют полного одиночества» (36). Дольто не считала, что арготизмы должны быть порицаемы, но полагала, что контроль над их произнесением должен быть постоянным и что нужно принимать во внимание как семейное, так и социальное окружение. Привлекая юмор и шутку, можно даже, по ее мнению, устраивать конкурсы арготизмов среди самых маленьких.

Наслаждение от высказывания своего желания

Когда воспитываешь ребенка, ежедневных поводов погрузить его в состояние фрустрации более чем достаточно. Как уже говорилось, не каждое желание ребенка должно выполняться, но каждое должно быть услышано и проанализировано. Невозможно его удовлетворить? Но это ни в коем случае не должно восприниматься ребенком как нечто предосудительное, и даже наоборот. Дольто видела в этом обучение реальности жизни и неистощимый источник фантазий, мечтаний, бесед и многократного увеличения творческого потенциала. Все компенсации в этом смысле хороши, поскольку помогают ребенку преодолеть и сублимировать фрустрацию, преобразуя ее в позитивный элемент.

Дольто настаивает на том, чтобы каждое желание было выражено в словах, что само по себе является прекрасной возможностью доставить радость ребенку. И в этой связи она напоминает ставшую классической сценку с ребенком, который стоит как приклеенный перед витриной магазина и настойчиво требует купить ему находящуюся там игрушку. Но даже если приобретение подарка, о котором он мечтал, не входит в планы родителей, то ведь мечты все равно остаются. И эта ситуация имеет большое воспитательное значение: она дает возможность объяснить, почему покупка игрушки невозможна, и ребенок, таким образом, начинает понимать, что существуют материальные трудности. Кроме того, когда первое разочарование преодолено, можно еще и еще раз поговорить с ним о столь желанном предмете. И Дольто предлагает родителям продолжать вместе с ребенком мечтать об объекте на витрине, неоднократно возвращаясь к нему в разговорах. И когда желание ребенка выражено в словах, когда он начинает его осознавать, когда это желание превращается в тему для разговоров и становится тайной, доступной только двоим, тогда желанный объект замещается чем-то большим, чем просто материальное обладание им (37).

И в этом Дольто полностью соответствовала своей эпохе: любое сверхпотребление в ущерб духовным и интеллектуальным ценностям, в ущерб эмоциональному обмену, красоте искреннего общения было для нее неприемлемо.

Она также предоставила родителям возможность максимально упростить все то, что могло показаться им непостижимым в силу научности изложения и теоретизирования. «Как это сделать? Это очень просто: не забывайте, что с вами разговаривает мать троих детей, которая воспитывала их в соответствии с новыми принципами», – писала она в 1947-м в статье, озаглавленной «Матерям, которые будут меня читать» (38).

Всю свою жизнь Дольто посвятит высокому служению детям, их воспитанию и образованию. Этому делу она отдаст все свои силы, все свое красноречие психоаналитика, завоевав широчайшую аудиторию. «Не вызывает сомнения тот факт, что слово может излечить у любого человеческого существа нарушения, вызванные отношениями между его интеллектом и плотью. Относительно воспитания можно сказать то же самое». И через тридцать лет она ни на йоту не отступит от своих убеждений и скажет: «Нет ничего катастрофичного (…), поскольку все реализуется через язык, словом можно выразить все» (39).

Миф о ребенке-короле

«Не бывает воспитания без проблем» (1). Дольто все время пыталась найти точные критерии определения как места родителей, так и места ребенка в семье. И то же самое относится к взаимному уважению и принятию статуса каждого субъекта. По ее мнению, место и роли каждого в семье взаимосвязаны, и некая расплывчатость им не только не свойственна, но и вредна.

Категорически отрицая эфемерные методы и ригидные модели воспитания прошлых веков, которые она испытала на себе, Дольто рассчитывала на добрую волю взрослых, чтобы смягчить и даже предупредить страдания, причиняемые детям. Она с открытым сердцем, и не только как теоретик, разговаривала с растерянными родителями. «Я не хочу сказать, что люблю детей больше, чем взрослых. Я люблю детей как человеческих существ и в той же степени люблю их сбитых с толку родителей» (2), – заявляла она. По ее мнению, ведущую роль в воспитании играет не любовь сама по себе и не приравнивание детей к ангелам, главное – это битва против страданий, причиненных детям. Она прекрасно понимала, что как и родители, так и все дети разные, и поэтому не ставила перед собой задачи разработать и предложить к реализации определенные методики воспитания. Не существует в природе ни образцовых родителей, ни образцовых детей, ни тем более образцовых семей с детьми.

Она категорически отказывалась от любого моделирования в воспитании и одновременно яростно критиковала средства массовой информации за их нападки на родителей, разоблачая внушаемое им чувство вины. Она выступала как против карикатурного искажения ее идей, так и против «помрачения рассудка» некоторых журналистов, неправильно трактовавших ее понимание роли родителей и требовавших от них «никому не нужного обязательства пожертвовать ради детей личной жизнью, но ведь всем известно, что любая жертва бесполезна» (3).

Средства массовой информации не оставляли ее в покое и удесятерили свои усилия после ее кончины. И все это продолжается на протяжении двадцати пяти лет после ее ухода. Но если Дольто так плохо понимали и так искаженно транслировали ее идеи, то не было ли это вызвано тем, что – как писал известный психолог Рене Монже в 1962-м – «люди могли совершенно искренне заблуждаться и пойти по неверному пути, поскольку кто-то однажды неверно интерпретировал в журнальной статье ее идеи или неправильно понял ее высказывания перед аудиторией» (4).

Сейчас наступает прозрение, которое поможет, видимо, реабилитировать родителей, хотя и ценой утраты веры в журналистов и в самопровозглашенных специалистов.

О месте родителей

Дольто очень широко трактовала право на «личностное равенство» между взрослыми и детьми, которое было неверно понято как закат авторитета родителей, хотя психоаналитик никогда не говорила о капитуляции родителей в том, что касается их главных позиций как взрослых воспитателей. И даже наоборот, это именно она ввела понятие символогенной фрустрации, которое следует понимать как искусство вызывать в ребенке конструктивное чувство неудовлетворенности, не издеваясь над ним и не доводя его до исступления, как это было принято на протяжении десятилетий. Дольто всячески поддерживает родителей, когда они, руководствуясь достаточными основаниями, говорят «нет», хотя злоупотреблять этим не следует. Она также призывает их говорить ребенку правду, запрещать то, что может представлять опасность или является извращением, и уважать закон, определив его границы.

И со всем этим нельзя не согласиться, но в ходе революции, потрясшей основы воспитания, родители утратили свой вековой статус всемогущих хозяев, имеющих неограниченную власть над детьми. И можно понять, почему многие из них готовы скрежетать зубами, когда их лишают места, уготованного им с незапамятных времен. Но и в этом смысле Дольто не была новатором, и не она первая вызвала недовольство в обществе. Еще в 1936-м Мария Монтессори со всей резкостью заявила: «Взрослый присвоил себе почти божественную власть над ребенком, полагая, что может распоряжаться его судьбой, как Господь Бог. (…) Но любой человек, пользующийся безусловной властью, свободный от критики, подвергается опасности превратиться в тирана» (5). К ее словам прислушался весь мир. Но в ком это вызвало хоть какой-то отголосок?

Свергнуть ребенка-короля с пьедестала

Что же касается новаторства Дольто, то оно заключается в следующем: она первая объявила о невозможности сосуществования двух взаимно противоположных методик воспитания, когда родители либо выступают в роли абсолютных монархов, либо полностью закабалены ребенком-королем. В обоих случаях воспитательный процесс обречен на провал, и ребенок, равно как и его родители, вряд ли оправится от такого воспитания, а его пагубные последствия мы отмечаем и в наши дни. По мнению Дольто, уважать ребенка и давать ему возможность высказаться не означало, что он может сам все решать и действовать в соответствии со своей волей и желаниями в ущерб и вопреки интересам взрослых. И если детям «приходится часто прощать взрослых за те трудности на пути воспитания, которые родители так бездумно прибавляют к трудностям взросления» (6), если нужно постараться избегать внушать им чувство вины за тяготы, выпавшие на долю их родителей, это вовсе не означает, что ребенка следует превращать в короля. Но с течением времени именно воцарение ребенка-короля вменили Дольто в вину. И это устоявшееся заблуждение, эта откровенная глупость не имеют под собой никаких оснований.

Нужно только найти время, чтобы читать и перечитывать Дольто. Грудной ребенок пользуется неограниченным вниманием своей матери до момента отъема от груди (иногда этот период затягивается, надолго превосходя собственно необходимость грудного вскармливания), но родители обязаны покончить как можно скорее со всевластием младенца, закладывающим основы его дальнейшего развития. И главная роль в этом процессе принадлежит отцу-разъединителю, как его образно охарактеризовал Винникотт. Благодаря разрыву симбиотической связи мама – младенец отец предоставляет ребенку как личности его индивидуальное место, возвращает независимость своей жене, захваченную младенцем-королем. Но царствовать он будет лишь короткий период.

И Дольто всегда была против тенденции в воспитании, согласно которой делалось все возможное, чтобы не подвергать ребенка фрустрации из опасения помешать расцвету его личности. И она всегда возражала против того, чтобы родители исполняли любое желание ребенка, едва увидевшего свет, иногда даже предвосхищая его самые смелые фантазии. И так как эра розог и плетки уже закончилась, уступив место периоду заласкивания и потакания прихотям, родители перешли от одной крайности к другой, ни на секунду не задумываясь о последствиях такого поворота в воспитании. Любовь, взаимопонимание, самопожертвование, преданность должны стоять на первом месте в воспитании, чтобы дать ребенку шанс на счастливую жизнь. Но концепция психоаналитика полностью исключала подобные взгляды.

«Крах короля» (7)

И что бы там ни говорили, но в ее деятельности не было места для ребенка-короля. А что касается родителей, то их власть, которой они в прошлом злоупотребляли, получила некоторые ограничения. От родителей Дольто требовала адаптированного к разным ситуациям поведения, уважения к ребенку, гибкости в отношениях с ним, взвешенного внимания, она просила их думать прежде, чем действовать, разговаривать с ребенком и выслушивать его прежде, чем наказывать. И первейший долг родителей сводится, по ее мнению, к тому, чтобы заботиться о ребенке, о формировании его как личности и зорко следить за тем, чтобы «не исчез творческий импульс, не угасли креативные возможности и стремление к изобретательности, которые являются одним из факторов обновления общества» (8).

Воспитание, по ее мнению, имеет огромное этическое или даже гуманистическое значение. Но это было задолго до нашего XXI века, когда семейная ячейка затрещала по швам, когда разбежавшиеся по разным квартирам родители не в состоянии найти минимум взаимопонимания, чтобы продолжать совместно воспитывать ребенка, когда семья только с одним из родителей становится весьма банальным явлением, а само понятие авторитета кажется архаизмом.

Дольто постоянно возвращалась к теме места, которое каждый занимает в семье. Она пыталась переформатировать то, что, по ее мнению, работало с перебоями или работало исключительно на ребенка. «Ребенок и родитель: два субъекта, каждый из которых отстаивает свои интересы. Очень вредно для ребенка, если он не встречает никакого сопротивления своим желаниям под предлогом свободного развития и расцвета личности» (9).

И напрасно критики будут дотошно выискивать в ее книгах или речах, сказанных перед аудиторией, некую информацию, которая бы подпитывала миф о Дольто, якобы пропагандирующей вседозволенность и потакание прихотям ребенка в воспитании. Но были и другие терапевты, ее современники и единомышленники, среди которых и нейропсихиатр Мишель Суле, утверждавший в 1962-м в предисловии к одной из книг, что «воспитание, не основанное на авторитете (10), – яркий пример допущенной ошибки». И ему вторил Берри Бразелтон, который в своей книге «Слушайте вашего ребенка», вышедшей в 1984-м в США, говорил: «Ребенок нуждается в определенных рамках или границах, – и далее утверждал: – Родители просто обязаны внушить ребенку, что он должен соблюдать правила дисциплины» (11). А еще в 1970-м он предупреждал, что «требования соблюдения дисциплины вызовут много споров и вопросов у нынешнего поколения» (12).

Через два поколения мы вернулись к тому, от чего и ушли, потому что за это время мало что изменилось.

Семейный круг

Назвав свою серию передач на «France Inter» «Когда появляется ребенок»[19], Дольто пробудила коллективное бессознательное, вызвав воспоминание о знаменитой поэме Виктора Гюго, следующая строка в которой: «Семейный круг приветствует его…» Итак, о семейном круге далее пойдет речь, раз уж мы говорим о воспитании детей, хотя иногда он трансформируется в квадратуру круга, и эту задачу Дольто также пытается решить. «Поставить ребенка в центре его собственной жизни не означает сделать его центром всей семьи» (13), – утверждала она, демонстрируя, насколько все в этом вопросе зыбко и неопределенно.

Дольто не без юмора возражала против восприятия ребенка в качестве божьего посланника, а ее сравнение поражало своей точностью. Она говорила об этом маленьком существе, которое имело несчастье оказаться в центре существования взрослых, так: «ребенок, которого ждут как мессию и которого впоследствии распнут на кресте» (14). По ее мнению, уважение к ребенку как к личности не может сопровождаться ни его сакрализацией, ни его обожествлением, ни тем более его мученичеством. Дольто никогда не упускала возможности разоблачать все случаи дурного обращения с детьми, будь они проявлением коварства со стороны взрослых, результатом неосознанных поступков, совершенных не по злому умыслу, или следствием самой большой любви. Кстати говоря, ее предостережения по поводу любви заставили вздрогнуть от негодования некоторых родителей, когда она говорила «о сетях-ловушках, сотканных ими из обожания и заласкивания своих детей в ущерб собственным интересам и желаниям, о которых они просто-напросто забыли» (15).

В тот период многие справочники и пособия по воспитанию включали в свои названия слова «любовь» или «любить». И любовь лишилась всякой естественности, превратившись в один из рычагов воспитания. И многие в этот период задавались вопросами, что такое любовь и как нужно любить. В США психолог Додсон пустился в рассуждения на эту тему в своей книге «Как любить ребенка, не позволяя ему все». А в другой книге под названием «Искусство любить своих детей» (16), опубликованной во Франции еще в 1937-м, автор объяснял родителям, как можно их любить «без принуждения и для себя», а также «основываясь на здравом смысле и ради них самих». Он настоятельно рекомендовал обучиться искусству любви, для чего следует неукоснительно исполнять десять заповедей, которые он перечислил в своем труде. Это была совершенно невыполнимая программа, своего рода курьез, в чем вы сами можете убедиться:

1. Мы должны стать для них людьми, пробуждающими их души.

2. Мы должны стать их тренерами, пробуждающими любовь к усилию.

3. Мы будем вежливыми.

4. Мы будем спокойными.

5. Мы будем справедливыми.

6. Мы будем интеллигентными и скромными.

7. Мы будем понимающими и добрыми.

8. Мы будем всегда говорить правду.

9. Мы будем связаны друг с другом нерасторжимыми узами.

10. И в качестве примера и для их же блага мы позволим себе некоторые невинные грешки.

И пусть те, кто пытался воплотить в жизнь эту программу, расскажут нам об этом. И если они еще живы, нам было бы интересно узнать их точку зрения как родителей, как бабушек или дедушек и даже прабабушек с прадедушками, а также что получилось в результате затраченных усилий. И пусть те, кто в наши дни считает себя способным ее реализовать, дадут о себе знать! Нам бы хотелось с ними поговорить.

И хотелось бы надеяться, что эти наставления из другой эпохи убедят родителей в том, что воспитание не может сводиться к простому исполнению разработанных на все случаи жизни правил и рецептов. Наоборот, воспитание предусматривает наличие критического ума, интуиции, изобретательности, а также смелости. И именно все это легло в основу разработанных Дольто принципов. И она постоянно возвращалась к этим нескольким ключевым положениям, дающим возможность избежать ошибок и досадных промахов в воспитании и строить отношения с ребенком, основанные на здравом смысле.

Но у родителей не должно возникать путаницы в голове: понимать не значит прощать, слушать не значит все позволять, желание не синоним удовольствия, и желание не является жизненной потребностью. И именно в силу неверно оцениваемых потребностей ребенка родители оказываются в ловушке, расставленной ими же самими. Дольто по этому поводу говорила: «Как только ребенок родился, его домашнее окружение концентрирует все свое внимание на удовлетворении его так называемых жизненных потребностей. Но на самом деле их не так уж много!» (17) И, по ее мнению, «именно психоанализу принадлежит открытие различия между желаниями и потребностями» (18).

Дети, которые утомляют, и уставшие родители

Дольто делает уступку родителям, говоря, что воспитание детей – это далеко не отдых и не приятное развлечение. Удовлетворение потребностей ребенка, пристальное внимание, которое предполагает уход за ним, требуют усилий и вызывают, естественно, усталость. И признание этой усталости, вызванной исполнением родительского долга, на протяжении многих лет игнорировалось обществом, хотя в ХХ столетии в некоторых изданиях уже об этом упоминалось в связи с тем, что в послевоенный период в индустриальном обществе пришлось работать также и женщинам. Мария Монтессори еще в 1936-м говорила: «Что такое ребенок? Это фактор беспокойства для уставшего взрослого» (19). Ей вторит Беттельхейм: «Выбившихся из сил родителей, отказывающихся от совершения хоть малейших усилий по воспитанию, далеко не единицы» (20). А Винникотт по этому поводу пишет следующее: «Многих нормальных или почти нормальных родителей раздражают их собственные дети, если эти последние день и ночь проводят с ними. Но если им удается выкроить несколько часов для себя, остальное время они могут быть хорошими родителями» (21).

Со своей стороны и в свойственной ей манере Дольто определила и признала право на усталость и, как следствие, право родителей на отдых и на проведение вечеров вдвоем. Она считала, что нужно изыскивать любую возможность, «чтобы противодействовать всему тому, что тяжким грузом виснет на уставших плечах и сердцах отцов и матерей, взрослых людей, давших жизнь новому существу, и чтобы муж был не просто партнером по сексу без радости и счастья новых обретений» (22). И если мать или отец отказывают себе в законном праве на отдых, они подвергают себя риску получить нервный срыв. «Сколько уставших матерей, дошедших до последней черты, поколачивают своих малышей, которые пачкают пеленки сразу же после того, как их переодели. И у них только одна мечта – поскорее выбраться из дома, где они по горло завалены работой» (23).

Но для этого родители должны для себя четко определить, что они имеют полное право на отдых, понимая, что нельзя использовать ребенка в качестве инструмента, в качестве алиби или буфера в семейных отношениях и что они не должны чувствовать себя виноватыми перед ребенком, для которого недостаточно много сделали. Дольто беспощадно изобличала их стремление к «родительскому самопожертвованию». И, как и Беттельхейм, она самое серьезное внимание уделяла матери, которая, чувствуя себя виноватой, предоставляет себе редкие моменты отдыха ценой подкупа собственного ребенка, даря ему новую игрушку, когда тот отказывается от дневного сна. «Я думаю, вы не сможете полноценно отдохнуть, если сами себе отказываете в праве на отдых, когда чувствуете в нем настоятельную потребность» (24).

И чтобы родители могли насладиться отдыхом, не испытывая при этом угрызений совести, Дольто пытается внушить им, что взрослым, точно так же как и детям, свойственна амбивалентность эмоций, то есть двойственность отношения, например одновременное переживание любви/ненависти. И именно от этих бессознательных влечений Дольто как тонкий психоаналитик хотела освободить взрослых, стараясь обратить их внимание на другое табу, на маскировку разочарования родителей. Януш Корчак открыто говорил об этом в главе под названием «Досада» в одной из своих книг. Психоаналитик анализировал причины законного разочарования родителей, возникающего независимо от их любви: «Ребенок – это «обуза», «дополнительное препятствие». (…) Но он становится таковым, когда родителям не удается его понять» (25). Существует некоторая «враждебность» по отношению к «маленькому деспоту», поскольку «редко бывает, чтобы ребенок был таким, каким его хотели бы видеть» (26). «Шаловливый и шумный ребенок, в котором кипит жизнь, требующая удовлетворения его неуемного любопытства, доводит нас до полного истощения сил, его вопросы и удивление нас утомляют, его открытия и иногда неудавшиеся попытки совершить то или иное действие раздражают нас» (27). И почему в таком случае родитель не имеет права быть разочарованным, в то время как ребенку предоставляется такое право?

«Маленький бог или маленький Гитлер»

Дольто не было свойственно ходить вокруг да около, и она обо всем говорила откровенно, не боясь шокировать кого бы то ни было. Она справедливо полагала, что любыми силами нужно разорвать этот порочный круг, в который заключили себя родители и дети, а для этого требуется всего лишь вывести этих последних из его центра. Разумеется, ребенок должен воспитываться в условиях полной свободы, но свободы контролируемой. Именно родители должны определять уровень этой свободы и дозировать ее. Они должны быть гарантами закона и семейных устоев, прав и обязанностей каждого. Родители, конечно, должны уважать ребенка, но он также, в свою очередь, обязан уважать их, их отношения как семейной пары. И если считается нормальным и даже необходимым, чтобы ребенок систематически проверял границы, в которых он существует, то также будет желательно определять их еще и еще раз, равно как и его место по отношению к родителям как к семейной паре.

Необходимо также сразу же ставить его на место, как только он перейдет границы дозволенного. И даже не может быть и речи о том, чтобы ребенок, как маленький принц, властвовал над одним из своих родителей, либо над обоими, либо над всеми членами своей семьи. «Однако иногда так случается, что ребенку удается поймать в свои сети собственную мать, которая крутится вокруг него как белка в колесе» (28), но его и самого постепенно затягивает в эти же сети, если ситуация не изменится к лучшему. «Если ребенок является центром ее интересов, то он волей-неволей оказывается в плену желаний своей матери, которой предъявляет к удовлетворению все свои потребности» (29). Он вполне может настраивать родителей друг против друга, особенно на одном из этапов развития Эдипова комплекса, или попытаться разыграть игру втроем, чреватую извращениями в дальнейшем, если родители дают ему возможность манипулировать собой. И он также может виртуозно довести их до размолвки, с удовольствием наблюдая, как они ссорятся. И привыкнув называть вещи своими именами, Дольто даже сравнила ребенка с «маленьким Гитлером» (30), о чем мы расскажем в главе 5, посвященной родительской власти.

«Вывести ребенка из центра»

Если мы выведем ребенка из центра, то где он окажется? Где находится эта периферия? И какое место следует отвести ребенку?

И как всегда, Дольто апеллирует к здравому смыслу, подкрепленному психоаналитическими принципами. И совершенно очевидно, что первое место принадлежит чете родителей. Они формируют два столпа, поддерживающих и созидающих жизнь ребенка, начиная с момента зачатия и до его автономии. И, по мнению Дольто, ничто в воспитании не должно отклоняться от этой генеральной линии, и любая попытка тирании со стороны ребенка, даже на уровне языка, должна мгновенно пресекаться. «Чтобы нормально развиваться, ребенок должен находиться на периферии группы, состоящей из его родителей, но ни в коем случае не быть ее центром» (31), – заявляет она.

Дольто также настаивает на том, что правильное воспитание требует признания и уважения детьми супружеской жизни их родителей: например, родители должны иметь возможность провести вечер вдвоем, отдохнуть, они имеют право на защиту своей личной жизни от посторонних глаз. И дети должны подчиниться этому требованию к наибольшему благу для обеих сторон. «Я думаю, дети скоро поймут, что у их родителей есть своя взрослая жизнь, в которой для них нет места. И это очень важно, потому что во многих семьях ребенок является полновластным королем и родители находятся в полном подчинении у него» (32).

«Нуклеарная семья»

[20]

Дольто была весьма озабочена сохранением семейного равновесия, в основе которого лежит гармония супружеских отношений. Она всегда прилагала много усилий к тому, чтобы свергнуть ребенка с пьедестала и разрушить его культ. Еще Беттельхейм говорил, что «сегодня все допускают мысль, что ребенок имеет «все основания» для того, чтобы надоедать нам, изводя, например, вопросами, игрой и т. д. Но между этим теоретическим утверждением и фактом безоговорочного принятия всех его поступков под предлогом, что «имеются все основания», пролегает целая пропасть. И если бы это было так просто, нужно было бы признать, что ребенок, имея «свои основания» изводить нас, имеет также все основания для того, чтобы довести любого взрослого до полуобморочного состояния» (33). И Дольто объясняла, что родитель, находящийся в плену у собственного ребенка, – это такое же недопустимое явление, как и обратное. А ее главный вывод заключается в следующем: «Более благотворным для современной нуклеарной семьи является перенесение ребенка из центра ее интересов. В 60-х годах он был одновременно ребенком-королем и ребенком-заложником» (34).

Она также отмечала, что слишком многие родители буквально закабалены их любимым дитяткой, и они в такой степени зависят от него, что он постепенно захватывает в свои руки всю власть над ними. Родительское чувство вины, сомнения, чрезмерная преданность, эмоциональный шантаж довершают начатое и приводят к необратимым последствиям. «Есть немало родителей, особенно в образованных слоях общества, которые преданно служат своему ребенку, как если бы он был королем (35). И они относятся к нему с тем же подобострастием, с каким когда-то относились к королю, за которым по залам дворца носили его ночной горшок» (36), – иронизирует Дольто. Ребенок ни в коем случае не должен преступать границы предоставленного ему пространства, и в развитие этой темы возникает вопрос об употреблении им выражения «у меня» вместо «у нас». Дольто не была готова перекраивать ради ребенка семейную географию и всегда возражала против использования им внешне невинного выражения, но в символическом смысле чреватого серьезными последствиями.

Никаких «у меня»

Дольто, для которой «все есть язык», всегда была на страже ежедневных значимых мелочей и деталей, носителей бессознательных посланий. Она предупреждала родителей о недопустимости некорректного использования некоторых выражений, которым они, как правило, не придавали значения, и заостряла их внимание на таких случаях, когда «дети допускали весьма показательную ошибку, говоря «у меня», хотя должны были бы сказать «у нас» Я не понимаю, почему родители попустительствуют этому, хотя сами обычно говорят «у нас дома» или просто «у нас». Ребенок говорит «у меня», потому что хочет быть маленьким хозяином или хозяйкой всего дома (37). И не может быть и речи о том, чтобы оставить эту лексическую ошибку без внимания, но также не следует ребенка за это слишком сильно ругать, и поскольку «молчание – знак согласия», просто нужно спокойно восстановить существующее положение вещей. И со временем ребенок избавится от тотального чувства собственничества» (38).

И вот родители предупреждены, а значит, вооружены. И все вышесказанное полностью соответствует тому, что наблюдала Дольто, работая с некоторыми из своих юных пациентов. Но она пошла еще дальше, заинтересовавшись употреблением выражения «у меня» детьми, переживающими драму развода родителей. Она считала, «что при разводе дети больше страдают от того, что привычного для них пространства уже не существует. Главное для них заключается в том, что они хотели бы остаться в той же квартире, где когда-то жили все вместе, где играли с друзьями по школе, соседями… Это их дом, и вот он разрушен, потому что родители разошлись» (39).

Собственная кровать

Что касается пресловутых жизненно важных потребностей ребенка, то Дольто считала, что родители склонны их преувеличивать и придавать им большее значение в ущерб здоровому воспитанию. И она пыталась донести до взрослых мысль, что они не должны становиться рабами сверхпотребления в отделах товаров для детей. Крошечному существу вполне достаточно собственного угла, в крайнем случае отгороженного небольшого пространства. И обеспечить его необходимым не означает покупать ему все подряд. «Я думаю, что младенцу не нужно ничего другого, кроме колыбели и ящика для игрушек. И как только ребенок лег спать, их нужно сразу же убрать, чтобы они не валялись под ногами. А когда он начнет ползать, пусть у него будет маленький коврик перед ящиком» (40). Этот минимализм является отражением целой эпохи антипотребительства (антиконсьюмеризма), в которой Дольто сыграла свою заметную роль. Но еще до нее Мария Монтессори предупреждала, что, как только ребенок начнет ходить, следует положить матрас на пол и убрать колыбель с барьерами с целью увеличения свободы движений. «Ребенок должен иметь право ложиться спать, когда захочет, и вставать, когда проснется» (41).

Родители также должны хорошо усвоить, что место, отведенное ребенку, этот периметр, как и предметы, которые находятся внутри его, являются частью его самого, и они формируют его и придают ему уверенности в своих силах. И следствием этого должна быть особая предосторожность со стороны родителей относительно слишком тщательного наведения порядка в его комнате. До трех лет от ребенка вообще нельзя ничего требовать, если только эти требования не предъявлены ему в форме игры. А раскладывать вещи по местам нельзя до того момента, пока ребенок не ляжет спать, потому что «игрушки являются частью его самого» (42).

Кровать родителей

Уже с момента рождения ребенок должен знать, что является его личным полем или пространством, какие предметы ему принадлежат, а какие нет. Итак, никаких ночных горшков в столовой и детей на супружеском ложе. Вопрос «посещения» ребенком родительской постели часто поднимался Дольто (мы об этом поговорим в главе 10), и если с утренним визитом к родителям она еще готова была примириться, когда это происходит не часто и после момента пробуждения, то сон в их постели она исключала полностью. В ее время это еще не называлось кослипингом. Она предостерегала матерей от опасности, которую несут в себе довольно часто встречающиеся ситуации, когда в отсутствие мужа или мужчины мать предлагает это теплое и уютное место ребенку, превращая его в игрушку, в домашнее животное, в своего рода отдушину, если не в воображаемого партнера.

И все это происходит при полном игнорировании интересов ребенка, и мать даже не отдает себе отчета в том, что он чувствует. Но ребенок – это не плюшевый мишка для мамы. И Дольто часто упоминала о таких детях, «раскаленных докрасна» родителями, не всегда понятных в своих намерениях… и не всегда целомудренных. Если ребенок занимает отцовское место в материнской постели, то очень часто негативные последствия этого проявляются незамедлительно: регрессия[21], значительное снижение школьной успеваемости и т. д. «Все может запылать огнем в течение трех недель!» И Дольто сознательно выбирает метафору огня или пожара, поскольку причиненный вред может быть весьма значительным, и первой жертвой «этой опасной ситуации» (43) всегда является ребенок.

Место за столом

Возможность сидеть вместе со взрослыми за общим столом не является само собой разумеющимся фактом. Иногда место за столом предоставляют ребенку просто потому, что он хорошо воспитан, иногда он получает его в качестве поощрения, а иногда ему приходится его завоевывать, так как принимать пищу с родителями за одним столом – «это для ребенка новый этап в его взрослении» (44). Но борьба «за место под солнцем» не должна напоминать поле битвы. И главное в этой борьбе – знание правил хорошего тона, что требует от ребенка усилий. Ему придется овладеть социальным и семейным кодексом, который должен органично войти в его жизнь. Именно родители обязаны приобщить его к правилам хорошего поведения, хотя бы и ценой того, что могут отправить его обедать в одиночестве на кухне, а если и оставят за общим столом, то до того как за ним соберутся все взрослые. Но подобные меры оправданны только в том случае, если ребенок к этому еще не готов или проявляет враждебность к окружающим. И родителям следует воздержаться от предъявления ребенку завышенных требований: он не должен оставлять еду на тарелке в том случае, если сам себя обслужил или попросил, чтобы ему положили такое количество пищи, которое он не может съесть. Он должен попробовать все блюда, стоящие на столе, не должен торопиться и должен уметь приготовить себе что-нибудь самое простое. Таким образом, мы даем ребенку возможность осознать свою ответственность, осуществлять выбор, оказывая предпочтение тому или иному блюду, учим его держать свое слово и выполнять обещания, чтобы доказать свою независимость.

Дольто считает, что все вышесказанное должно относиться ко всем видам деятельности ребенка: к досугу, школьным и домашним занятиям. Ни на йоту не отклоняясь от своих принципов, она всегда следовала этому правилу, которое применяла как к маленьким детям, так и к подросткам. Когда Дольто имела возможность обратиться непосредственно к подросткам, она всегда говорила с ними совершенно откровенно. Дольто призывала их брать на себя ответственность внутри семьи, где они не только имеют право на определенное место, но и должны выполнять некоторые обязанности: убрать квартиру, вымыть посуду и быть полностью самостоятельными в том случае, если им придется отправиться за границу и жить в чужой семье.

«Ты должен участвовать в жизни дома, где у тебя есть определенные обязанности, обеспечивающие его нормальное функционирование, ты должен стоять крепко обеими ногами на земле, не отличаясь в этом от взрослых. Не убивай время попусту, не болтайся без дела» (45). Дольто не допускала даже мысли, что подросток может уверенно идти по жизни, если он удовлетворяется тем, что его обслуживают. «Я хочу знать, что ты сделал для нас. Сделай что-нибудь, в противном случае ты нам не нужен. Ты позволяешь себя обслуживать, а остальное время убиваешь впустую, разрушая свое здоровье. Нет, так не должно быть!» (46) – советовала она одной матери сказать ее сыну-подростку, доводившему ее до отчаяния своим поведением. Дольто отдавала себе отчет в том, насколько сложно внедрить в жизнь семьи эти правила и как нелегко позволить себе в таком тоне разговаривать с детьми. И она признавала, что, к сожалению, «многие родители уже утратили всякий контакт с детьми, и те в таком случае не преминут бросить им вызов» (47).

Место подростка

Место в семье, в жизни никому не предоставляется по мановению волшебной палочки. Его придется добиваться, завоевывать, и затраченные усилия стоят того. И родители должны держаться за свое место, чтобы их дети смогли найти свое. Это неизбежный и взаимосвязанный процесс. В подростковом периоде нападки на бастионы родительской власти учащаются и усиливаются: «Молодые хотят иметь дело с достойным взрослым соперником, стойким и последовательным, которому они могли бы сказать: «Я не хочу жить и работать, как ты, не хочу получать удовольствие от того, от чего получаешь ты!» (48)

В этой фразе, написанной спустя двадцать лет, слышатся отголоски мая 68-го. Но Дольто никогда не изменяла своим принципам. А еще в 1962-м Винникотт писал: «Как жить юноше или девушке в период кризиса подросткового возраста? Это очень трудно для любого из них. Однако это не означает, что мы, взрослые, должны сказать себе: «Посмотрите на несчастных подростков, которым сейчас нелегко, нам придется набраться терпения и многое пережить вместе с ними, оставляя без внимания скандалы, которые они устраивают по каждому пустяку».

Проблема заключается не в этом. Речь идет о том, что мы также поставлены под удар, и, будучи взрослыми, мы не должны опускать руки и сдаваться без боя, и нам следует поддержать подростков, но помощь эта должна выражаться не в поисках чудодейственного средства, а в понимании того, что все это является следствием физиологической перестройки» (49).

За организованную скуку в воспитании

Дольто не только никогда не была сторонницей ребенка-короля или подростка-короля, но она, наоборот, пыталась даже снять чувство вины с родителей, которые, по выражению Фрейда, что бы ни делали, всегда будут несовершенными. «Даже самый любящий родитель должен нести ответственность за страдания ребенка» (50). А четырнадцатилетнему подростку, изнывающему от скуки после того, как он забросил все занятия, которые выбирала для него мать, Дольто рекомендует и дальше пребывать в тоске и скуке, чтобы, дойдя до отчаяния и покопавшись в себе, найти, наконец, занятие по душе. «Оно обязательно отыщется при условии, что ваши родители прекратят попытки чем-то занять вас.

И тем лучше для вас, если, проболтавшись все воскресенье без дела или проведя его с пультом в руке перед телевизором, вы скажете своим товарищам: «Чуть не умер от скуки в воскресенье», а они вам в ответ: «А почему ты не пришел к нам?» (51)

Дольто приглашает подростка самого мобилизовать свои усилия в личном и социальном плане, а матери советует, наоборот, прекратить всякие попытки чем-то увлечь его. Итак, да здравствует воскресная скука и ее благотворные последствия! И не только воскресная. А один из способов избежать ее – это чтение. «Это лучший возраст, чтобы полюбить чтение, именно к шестнадцати годам подростки начинают читать взахлеб, потому что для этого у них пока еще есть время, которое они не знают, чем занять, поскольку им не хватает социальных контактов» (52).

Каждый принадлежит к своему поколению

И словами, и делами Дольто пыталась предупредить, анализируя их впоследствии, все ошибки и недочеты в воспитании – от самых невинных и до самых серьезных.

Все ежедневные недоразумения, невысказанные сомнения, святая ложь, превышение власти, в сердцах сказанные грубые слова лежат в основе внутренних семейных конфликтов, от которых страдают дети.

Дольто всегда с предельным вниманием относилась к существующим различиям между поколениями и всегда боролась с заблуждениями, свойственными нашему обществу, относительно осознания этих различий. У каждого свое место. И именно поэтому следует соблюдать порядок следования поколений и возрастной статус каждого из членов семьи. Дольто открыто говорит о некоторых случаях нарушения этих правил: «Абсолютно недопустимо, чтобы дети спали с бабушкой и дедушкой» (53). «Внук или внучка – это не плюшевый мишка для бабушки. И маленькая девочка не является мужем своей бабушки…» (54) Как мы уже об этом упоминали, родителям свойственно поддерживать дружеские отношения с людьми их поколения, и они должны выполнять свои функции, а бабушки с дедушками не должны выступать в роли родителей для их внуков.

Строго следя за использованием речевых стереотипов, часто являющихся переносчиками ложных идей, Дольто возражает против предоставления ребенку статуса взрослого человека, когда на него возлагают несвойственную ему ответственность, наделяя, например, неограниченной властью над только что родившимся братом или сестрой и правом выбрать ему имя. А в результате он даже может заявить: «Это мой ребенок».

Вся неуместность такого «шага вперед» на пути взросления ребенка очевидна, это, разумеется, не пройдет для него бесследно, и цена может быть неподъемной. «Стать маленькой мамой или маленьким папой. Это очень плохо как для ребенка, так и для новорожденного» (55). И точно так же «очень опасно для психики детей называть родителей по имени и, что еще хуже, по прозвищам, если таковые у них имеются. Все это означает отрицание преемственности поколений и специфики отношений между детьми и родителями» (56).

И все то, что способно нарушить порядок взаимоотношений между поколениями и сложившиеся возрастные нормы, должно подвергаться строжайшему запрету, включая и общепринятую языковую практику, которая кажется вполне невинной. «У многих детей возникает путаница в голове, когда в их присутствии мать называет собственного мужа папой, а он, в свою очередь, обращаясь к ней, называет ее мамой. Следует всегда говорить «твой папа» или «твоя мама», в противном случае ребенок может предположить, что отец – это старший сын его матери, а мать – старшая дочь отца» (57). И далее Дольто добавляет, демонстрируя последствия такого семантического сползания: «К сожалению, очень часто в семейной языковой практике мужья, говоря с детьми о своей жене, называют ее мамой, и то же самое происходит с матерями, называющими своего мужа папой. В этом выражается ущемление отца в правах как главы семьи, несущего полную ответственность, так и любовника матери» (58).

И хотя Дольто в душе была художником, она всегда возражала против расплывчатости и неопределенности как в творческой, так и в практической деятельности.

Власть родителей

«Да» – власти, «нет» – авторитаризму

Обвинять Дольто в закате родительской власти, в воспитании, допускающем вседозволенность, это полная бессмыслица, пережевывание которой граничит со злопыхательством тех, у кого учение Фрейда вызывает откровенную ненависть и кто в силу искаженного толкования путает власть и авторитаризм. И именно из-за этого смешения понятий (1), – с сожалением отмечает Дольто, – происходит в наши дни утрата престижа семьи.

Итак, что такое власть? Александр Кожев, великий философ-гегельянец (2), дает такое определение власти: «Это возможность одного субъекта воздействовать на другого, в то время как другой не будет оказывать на первого никакого воздействия, хотя и способен это сделать» (3).

Короче говоря, это означает, что власть осуществляется без какого бы то ни было принуждения, кроме вербального, и что ей добровольно подчиняется ребенок, а психоаналитики могли бы к этому добавить: потому что она им интериоризирована[22], так как необходима для нормального существования. Все это, ни в ком не вызывая желания полемизировать, полностью соответствует концепции действенной, аутентичной и необходимой воспитанию власти, сформированной Дольто.

Полезность власти

Когда читаешь Дольто, сталкиваешься с бесчисленными ссылками на полезность власти, на подтверждение ее необходимости в силу глобального различия между родителями и детьми и на ее глубинную связь с запретом на инцест. Но ее теория власти преследует прежде всего воспитательные цели, и главная задача родителей заключается не в том, чтобы «нравиться собственным детям, а в том, чтобы их воспитывать» (4). Родители не должны ничего бояться, и они могут со спокойной совестью требовать «права на несправедливость» и принять как данность факт того, что могут быть нелюбимы детьми.

«Ребенок родился не для того, чтобы любить вас» (5), – говорит Дольто. И все это она сопровождает конкретными рекомендациями, основанными на здравом смысле: не раздражаться по поводу возможного гнева ребенка, не бросаться к нему с объятиями, если он плачет после шлепка.

Она резко возражает как против отсутствия родительской власти, так и против авторитаризма. В первом случае следствием будет «управление ребенка родителями» (6), он может стать ловким манипулятором, играть на чувстве любви своей матери, может дать пинок ногой отцу, когда тот ложится рядом с ней в супружескую кровать, и в конечном счете может оказаться в одиночестве на перемене в школе, как многие сверхопекаемые дети (7). Обожание детей идет рука об руку с такими недостатками воспитания, которые порождают знаменитого ребенка-короля, много раз обретавшего жизнь под пером Дольто, совершенно неправомерно обвиняемой в том, что она его и создала! И вот уже в который раз ложным пониманием своих идей Дольто обязана тому, что для нее власть немыслима без предварительного осознания ребенком ее необходимости в своей жизни.

Эффективность власти

Чтобы власть была действенной, нужно, чтобы ребенок принял факт ее наличия и понял, что она полезна для него, и только в этом случае она будет иметь большое воспитательное значение. Пример с капризничающим ребенком и мерами, которые следует предпринять в этом случае, весьма показателен. «Никогда не говорите ему «я куплю себе другого ребенка» или «сейчас придут дяди из полиции и заберут тебя с собой» (8), – говорит Дольто по поводу недопустимого поведения доведенных до отчаяния родителей. Она также советует не нагнетать обстановку, не разражаться громкими тирадами в его адрес и постараться «сохранять спокойствие» (9). Но далее она добавляет, что главное для нее заключается в том, чтобы «не уступить ребенку», чтобы ситуация в конечном счете не вышла из-под контроля.

Наоборот, взрослый может «продемонстрировать полную индифферентность» и, оставив ребенка в одиночестве, выйти в другую комнату или отправить его к себе, но ни в коем случае не сажать под замок, не унижать, особенно в присутствии посторонних. И как можно заметить из всего вышесказанного, эта точка зрения Дольто не имеет ничего общего со вседозволенностью и попустительством в воспитании, которое всегда должно быть нацелено на достижение конкретного результата. Но именно об этом с легкостью забывают хулители Дольто. Добавим также, что реакция на капризы ребенка, начиная с самых первых их проявлений, должна быть незамедлительной, в противном случае ребенок осознает слабые стороны родителей и будет воздействовать на них путем шантажа, и изменить такое поведение будет гораздо сложнее.

Инверсия ролей

Не следует думать, что ребенок – это беззащитное существо или животное, которое без особого труда можно укротить, у него достаточно ума, чтобы произвести перестановку ролей, когда место родителей ставится под сомнение. Вот, например, случай из жизни пятилетней девочки, чьи родители без конца дискутируют по поводу того, как она должна вести себя за столом. Причем отец проявляет требовательность, в то время как мать готова многое ей разрешить. Дольто, признавая правоту отца, без всяких ухищрений заявляет им: «Наверное, очень забавно для пятилетней девочки наблюдать, как родители спорят из-за нее, а она при этом чувствует себя королевой».

И когда у нее спрашивали, насколько это важно пережевывать пищу с закрытым ртом и не болтать за столом, она отвечала, ни секунды не колеблясь: «Это важно только потому, что этого требует ее отец» (10). А вот история другой девочки, которая бьет свою мать, в отчаянии перепробовавшую все способы и методы воспитания. Дольто отвечает ей, что между ними идет игра под названием «кто следующий будет командовать», и советует отправить дочь посидеть в одиночестве в своей комнате (11). А решившей оставить работу «ради воспитания дочерей» матери четырехлетней девочки, которую она называла «маленький Гитлер» и для которой старшая сестра стала объектом для издевательств, Дольто посоветовала… возобновить работу (12).

Мама – папа

Отношение Дольто к родителям можно назвать гиперклассическим. И во время интервью на канале TF-1 Жан-Луи Серван-Шрейбер[23] отметил, что «ее представления об отношениях между отцом и матерью являются самыми что ни на есть классическими. Отец – это власть, авторитет, в то время как мать – до предела загруженная работой хозяйка дома. Но в наше время эти образы уже мало соответствуют действительности». Однако Дольто ему возразила, что все осталось по-прежнему, добавив, что «этот стиль отношений между супругами никогда не выйдет из моды, потому что невозможно изменить биологию» (13).

Продолжая беседу, она сказала, что ребенок в своем развитии проходит от периода «мама – папа» к периоду «папа – мама», и даже более того, она привела несколько примеров, когда ребенок называет папу мамой, а маму папой, потому что отец точно так же может ухаживать за младенцем, как и мать. Но ребенок, уверяет она, очень хорошо знает, кто является мужчиной, а кто женщиной в семье. И различие ролей возможно благодаря тому, что первоначальная власть всегда воплощается матерью, и впоследствии она замещается властью отца, которая носит совсем иной характер. Власть матери – это постоянный процесс, обеспечиваемый ее ответственностью по отношению к ребенку. Власть же отца прерывиста и всегда опосредована беседами матери о нем, что, по мнению Дольто как психоаналитика, является очень важным. И ребенок примеривает на себя то роль отца, то роль матери, «пытаясь понять, какая из двух соответствует ему в большей степени». Но на самом деле они обе имеют для ребенка большое значение, будь то мальчик, идентифицирующий себя с отцом, или девочка, идентифицирующая себя с матерью (14). И в целом это классическая схема. И мать должна не только упоминать об отце в его отсутствие, но и перекладывать на него часть забот, когда он дома, не забывая оказывать ему внимание. А если отец умер, она просто обязана поддерживать его память и рассказывать о нем ребенку, символически воскрешая его.

А в том случае, если его существование в жизни ребенка эфемерно или он вообще не принимает в ней участия, матери придется каким-то образом воссоздать либо дополнить образ отца.

«Что делает отец?»

Когда мать одна воспитывает детей, ее новый партнер, если таковой имеется, может заменить им отца. Но если мать одинока, ей в любом случае придется объяснить сыну отсутствие папы. Она может сказать ему, например, что есть вещи, о которых она не должна с ним разговаривать, и только мужчина может это сделать вместо нее. Но как бы то ни было, отец существует, и, еще находясь в утробе матери, ребенок слышал его голос. И его присутствие также имеет большое значение, хотя оно качественно отличается от материнского присутствия. И его власть, которая должна быть разумной и обоснованной, не может осуществляться опосредованно, только через мать. По поводу одного тринадцатилетнего мальчика, окончательного вышедшего из повиновения и проявляющего агрессивность, воспитываемого бабушкой по материнской линии, которую можно обвинить в чрезмерной опеке, Дольто со всей резкостью заявила: «А что отец лично сделал для своего сына, кроме того, что доверил его воспитание своей теще?» (15) И отец также не должен терпеть присутствие сына в супружеской постели, так как, по сути, его власть распространяется и на жену, которой он тем самым помогает дистанцироваться в символическом смысле от детей. Но зато он не должен заменять жену, превращаясь в некое подобие второй мамы.

Дольто цитирует слова одной девочки, которая сказала матери: «Знаешь, я не люблю папу, он такой ласковый, добрый». Главным для Дольто является взаимодополняемость родителей и их умение договариваться, потому что для детей они должны являть собой пример единой супружеской пары, и нет ничего хуже совместного существования ради детей. Таким образом, родители должны получать удовольствие друг от друга, их интимная жизнь должна приносить им радость, равно как и время, проведенное наедине. Совершенно недопустимо, по мнению Дольто, позволять детям манипулировать собой, и точно так же она категорически возражает против «зацикленности на воспитании» (16). Но нельзя и выступать против детей единым фронтом, «так как два разных индивидуума не могут иметь по всем вопросам одну и ту же точку зрения» (17). И это может показаться парадоксальным только тем, кто не уловил квинтэссенцию учения Дольто, кто воспринимает ее слова буквально.

Действенное наказание

Наказание дополняет и завершает эту панораму власти. И по мнению Дольто, наказание призвано привнести некоторые изменения, необходимые для дальнейшей эволюции ребенка. Но, говоря об эволюции, мы подразумеваем трансгрессию[24], а говоря о трансгрессии, подразумеваем чувство вины. И таким образом, «дети, которых никогда не наказывали, прощая им все, вряд ли выработают истинные жизненные ориентиры и ценности» (18). Но наказание не должно превращаться в месть, так как «возмездие лишено воспитательного момента».

Выработанные Дольто правила основаны исключительно на здравом смысле. И первое ее требование заключается в том, что власть, как и наказание, следует применять «чуть ли не с пеленок». И сколько отчаявшихся родителей обращается к специалистам, чтобы те помогли им восстановить утраченную власть! И в этом случае изменить ситуацию к лучшему, как по мановению волшебной палочки, не удастся, и все зависит от «внутренних ощущений». Далее Дольто говорит, что наказание должно быть эффективным, и поэтому не следует его применять по пустякам, а только в случае серьезных нарушений поведения. И не стоит очертя голову реагировать на детские проделки, вполне достаточно просто объяснить ребенку, что в этом случае он перешел все границы.

Необходимость наказания

По словам Дольто, некоторые дети провоцируют наказание; и можно было бы предположить, что она нам посоветует не реагировать на эти провокации. Но ничуть не бывало. Она убеждает нас в том (и в этом есть здравый смысл), что ребенок, ощущая внутренний дискомфорт, нуждается в конфронтации со взрослым и что этот последний должен включиться в некое подобие игры с ребенком и наказать его. Разумеется, взрослый должен быть справедливым, должен научиться признавать свои возможные ошибки, проявлять великодушие без слабости, ведь «ласковость и доброта не исключают твердости» (19). Как психоаналитик Дольто, конечно, понимала, что ребенок нуждается в поддержке и освобождении от груза бессознательного чувства вины. Хотя это фундаментальное свойство, присущее любому человеческому существу, до сих пор не признается многими нашими современниками. Итак, кто же, как не его взрослые опекуны (родители в терминологии Дольто), поможет ребенку разрубить этот гордиев узел? Вот почему наказание как неизбежное следствие власти имеет в самом высоком смысле этого слова такое большое воспитательное значение. Далее (20) Дольто перечисляет ошибки, допускаемые родителями в каждом из возрастных периодов: они, например, пытаются образумить ребенка, читая ему нотации, когда он еще ничего не понимает, ставят его в угол и т. д. Но все эти методы, кроме вреда, ничего не принесут ребенку.

Что же касается шлепков, то Дольто так часто об этом говорила, что ее вообще перестали понимать. Так, в ответ на свои слова (и об этом мы упоминали в главе 3), что «есть матери, ни разу в жизни пальцем не дотронувшиеся до своего ребенка, которые в своем поведении и на словах являются гораздо более агрессивными, иногда даже доходя до садизма, чем те, которые в сердцах могут шлепнуть сына или дочь по попе» (21), Дольто услышала в свой адрес упрек от одной журналистки (22), которая спросила ее: «Почему вы считаете, что детей можно бить?» Хотя Дольто везде и всюду говорила, что полностью исключает шлепки из воспитания, что она сама никогда не прибегала к этому методу, что все это свидетельствует о слабости родителей как воспитателей и т. д. Это непонимание со стороны ее аудитории и читателей является следствием злопыхательства, проявляемого многими критиками учения Дольто. По ее мнению, цель власти заключается в «проецировании на себя, в присвоении отцовской инстанции», то есть источника мощных внушающих воздействий, ведь присвоить означает сделать ее своей, внутренне необходимой. И предстоит добиться от ребенка такого состояния, чтобы он научился «повиноваться самому себе» (23), чтобы он интегрировал смысл запретов, добровольно и сознательно применяя их к себе. И как мы увидим далее, Дольто называет это «примерить на себя роль отца». А примерка на себя роли матери заключается в обеспечении собственных нужд и жизненных потребностей (накормить себя, самостоятельно одеться, лечь спать, умыться и т. д.). Таким образом, воспроизведение роли родителей является для ребенка возможностью хорошо себя вести и действовать в соответствии с усвоенными и интегрированными правилами поведения.

От изъянов в воспитании к садизму

О некоторых ошибках, допускаемых родителями

В своих выступлениях перед аудиторией и в своих книгах Дольто постоянно возвращалась к нескольким центральным, по ее мнению, темам, и прежде всего к инцесту (1), понимаемому ею в самом широком смысле слова, который может проявляться в самых разных формах, называемых в наши дни инцестуальными. Она также много раз упоминала о недопустимости проявления чрезмерной эмоциональности по отношению к ребенку, отрицающей его личность, о дрессуре с целью приучения его сдерживать функции выделения и проситься на горшок. А относительно места, занимаемого ребенком, Дольто говорила, что двух моментов следует избегать: воспринимать ребенка как маленького бога и практиковать вседозволенность в воспитании. Роль же родителей должна сводиться к тому, чтобы оставаться самими собой, не концентрировать все свои интересы на ребенке (особенно это касается матери), не отстранять отца от воспитания и тем более не выражать ему открыто свое неодобрение. Но все эти требования легко объяснимы, в чем мы убедимся впоследствии. И никто не сможет возразить ей, когда она, например, говорит матери: «Воспитывая мальчиков, прислушайтесь к вашему мужу и попросите его больше времени уделять детям» (2).

К тому же свои рекомендации Дольто рассматривает сквозь призму психоанализа. Так, она выразила неодобрение тем, как две женщины, не понимая, насколько важно для ребенка мужское начало, в одиночестве воспитывают мальчика, формируя из него женственного мужчину, и сразу же дополнила свое замечание следующими словами: «Из каждой ситуации можно найти выход, и все это не означает, что люди не обретут счастья» (3).

Короче говоря, ее деятельность сводилась к обоснованию необходимости профилактики психического здоровья и одновременному лечению страждущих пациентов, которым она оказывала помощь как психоаналитик, а ее опыт позволял ей со всей резкостью выносить оценки и суждения, которые могли кому-то показаться бестактными.

Нагота, нудизм, натуризм

Дольто так жестко критиковала родителей, не стесняющихся своей наготы перед детьми, что они с не меньшим рвением стали отстаивать свое право на свободу и естественность. Дольто им возражала, что «их нагота травмирует ребенка» (4). И самое плохое заключалось в том, что взрослые воспринимали свое право на нудизм как религию, полностью отрицавшую целомудрие ребенка, особенно когда тот вступал в пору половой зрелости, в результате родители переоценивались ребенком и казались ему «самыми лучшими», «самыми большими, прекрасными», а следовательно, недостижимыми существами. И даже если маленький ребенок не воспринимает половые органы как таковые, он воспринимает «разницу в их размерах» (5), которая также кажется ему недостижимой. Но все вышесказанное касается лишь родителей и не относится к взрослым на нудистском пляже, нагота которых совершенно не смущает ребенка.

Несколько позже, по достижении ребенком пяти-, шестилетнего возраста, родители, наоборот, могут делать все, что захотят, при условии что они не будут вынуждать своих детей поступать точно так же, и всегда будут спрашивать их мнение. И таким образом, связь с инцестом прослеживается очень четко: именно в тот момент, когда ребенок начинает его осознавать, он, проживая в семье нудистов, попадает «в ловушку инцеста-слияния, инцеста-симбиоза первых месяцев жизни, архаического и не выражаемого словами» (6). Уважение к ребенку подразумевает и требование закрывать двери ванной комнаты, когда родители принимают душ, не включаться в его игру, когда он после пяти лет утверждает, что якобы не способен самостоятельно вымыться. Короче говоря, все свои требования Дольто резюмирует уже известной нам формулировкой: родители должны себя вести по отношению к ребенку как к гостю.

Аффективный каннибализм

Объятия, поцелуи, бурные проявления чувств, не сопровождающиеся словами, также не поощряются Дольто, особенно если они идут вразрез с желаниями ребенка. Она категорически возражает против поцелуев ребенка в губы под предлогом, что родители делают точно так же. И она уточняет при этом, что ребенок должен осознавать, что он пока не имеет права делать всего того, что делают его родители. Короче говоря, ребенок должен быть ребенком, а его родители – всегда оставаться взрослыми людьми (7).

И эта сдержанность, основанная на здравом смысле, должна начинаться с пеленок, с первых дней жизни ребенка, и не следует его ласкать, когда он сосет грудь, а плачущий ребенок нуждается не столько в нежности, сколько в утешении словами. И не следует осыпать его поцелуями после долгого отсутствия или когда он на что-то обиделся и дуется, нужно просто оставить его в покое и подождать, пока он не обретет своего нормального состояния. И нужно понимать, что до трехлетнего возраста ребенок вообще плохо воспринимает все эти объятия и нежности, которые может интерпретировать на этой стадии своего развития как каннибализм. И тем более не стоит целовать ребенка после сиюминутной размолвки, поскольку он в большей степени нуждается в объяснениях.

Эксцессы

Заласканные, зацелованные дети имеют склонность приставать с нежностями к другим детям, особенно когда они еще не умеют говорить, поскольку телесный контакт заменяет им слова, дает разъяснения Дольто по поводу полуторагодовалого малыша, которого ей привели на прием. Родительские эксцессы свойственны в большей степени матерям, которые вынуждены отдавать ребенка в ясли. Ощущая чувство вины и одновременно счастья от встречи с ребенком в конце дня, они часто набрасываются на него, покрывая поцелуями.

Хотя ребенок в этом возрасте не способен сразу же узнать свою мать, он должен сначала услышать ее голос, почувствовать ее. Таким образом, она должна заговорить с ним. Но в нашем обществе не принято разговаривать с детьми, особенно у тех взрослых, которые считают, что ребенок слишком мал, чтобы что-то понимать. И Дольто в продолжение своей мысли утверждает, что, набрасываясь на маленького ребенка с нежностями, родители тем самым дают ему понять, что «любовь – это агрессия» (8), что и вызывает в нем агрессивность, как только он начинает ходить. Некоторые родители, вняв ее словам, бросились в другую крайность, решив, что вообще не должны ласкать и целовать своих детей.

Дольто, убеждая их в своей правоте, говорит, что малыш, который провел в яслях целый день, где его кормили и где за ним ухаживали незнакомые люди, приобрел опыт прожитого, отличный от материнского. И когда мать, которую он не в состоянии сразу же узнать, бурно выражает свою радость, заключая его в объятия, ему кажется, что «его готовы задушить, хотя бы и в объятиях, но все же задушить» (9). Несколько позже, в шесть-восемь лет, в момент развития Эдипова комплекса, все эти ласки могут принять сексуальный характер. И Дольто, как всегда, советует больше общаться с ребенком, разговаривать с ним, давать ему возможность высказать свои желания, свою любовь, не сопровождая все это телесными контактами. Так как известно, что уже с самого раннего возраста ребенок, вне зависимости от того, мальчик это или девочка, может взять на вооружение такое качество, как соблазнение по отношению к родителю противоположного пола, понимая на уровне подсознания, является ли тот его сообщником или нет.

Отношение к кровати

Отношение к кровати, будь то супружеское ложе или детская кроватка, логически вытекает из концепции Дольто. Каждый ребенок, по ее мнению, должен иметь собственную кровать, и она категорически возражает против того, чтобы «даже однополых детей разного возраста или близнецов» укладывали спать вместе» (10). Но запрет на посещение родительской кровати, на которую дети не имеют никакого права, о чем они очень хорошо знают, должен выполняться неукоснительно, за исключением тех случаев, когда вся семья решит в воскресное утро позавтракать вместе в постели (11). И если телесный контакт между матерью и младенцем является жизненно необходимым для него, то в любом случае должен наступить момент, когда этому наступит конец. И отнятие от груди Дольто понимает в самом широком смысле этого выражения. Ее требования еще более ужесточаются, когда речь идет об отношениях матери с сыном. Никогда, сколько бы ему ни было лет, мальчик не должен оказываться в материнской постели, либо замещая временно отсутствующего отца, либо, что еще хуже, символически замещая своей матери мужа. И в этом случае идет речь о настоящем извращении в воспитании под предлогом того, что у ребенка проблемы со сном (12).

А что касается родительской спальни, то она вписывается в те же этические нормы. И совершенно очевидно, что очень вредно для ребенка присутствовать при сексуальных отношениях родителей, и абсолютно недопустимо, если собственные родители попросят его об этом, на что Дольто указала одному отцу, который хотел, чтобы «его ребенок все узнал и все увидел собственными глазами» (13). Хотя наименьшее, что он должен был сделать, это закрыть дверь при занятии сексом. Хорошо бы также удалить, насколько это возможно, комнату ребенка от спальни родителей, так как их близкое расположение иногда служит предлогом для жены в отказе в любви мужу. И в заключение темы запрета на инцест следует добавить, что говорить об этом с ребенком следует открыто и без всякого смущения. Причем было бы лучше, чтобы с мальчиком беседовал мужчина, который, объяснив ему, что такое сексуальность, добавил бы, что сексом нельзя заниматься без любви и уважения и что сексуальные отношения недопустимы с любой женщиной из собственной семьи, будь то сестра или мать, поскольку это «главный закон всех человеческих существ» (14).

Привязанность и ласки

Дольто упрекала некоторых матерей в их чрезмерной привязанности к сыновьям, превращавших эту чрезмерную привязанность – в чем мы убедимся в дальнейшем – в фактор формирования гомосексуальной ориентации у ребенка. Но ее упрек относится ко всем родителям, которые не должны «портить своих детей во имя любви» (15) и которые, прибегая к шантажу, не видят ничего предосудительного в том, чтобы сказать ребенку: «Если ты этого не сделаешь, я не буду тебя больше любить» (16). И Дольто даже решилась на то, чтобы посоветовать родителям сказать ребенку, бабушка которого приняла в штыки тот факт, что они не разрешили ей больше брать его с собой в постель: «Тебе повезло, что бабушка тебя больше не любит, потому что лучше бы она тебя ненавидела, чем так любила» (17). Ребенок для Дольто – это не котенок, и он ощущает все прикосновения в их чувственном значении. Хотя слишком много родителей, продолжает она, «забавляются со своими детьми, играют на их чувствах» (18), вызывая в них иногда очень сильный сексуальный ажиотаж» (19), когда берут их с собой в постель или целуются в их присутствии. И семейная пара, будучи застигнутой в любовном соитии, превращает тем самым ребенка в эмоциональное дополнение взрослого, который не понимает, что ребенок играет сексуальную роль в его жизни (20), даже если она проявляется исключительно на уровне эмоций.

Место ребенка, место родителей

Отношения в семейной паре являются главными в воспитании ребенка. И в этом вопросе, как и во многих других, Дольто была верна Фрейду и Лакану, который определял Эдипов комплекс местом отца в дискурсе[25] матери. Присутствует ли отец реально или нет, но этот треугольник необходим каждому ребенку. Так, Дольто жестко критикует матерей, «которые не прислушиваются к мнению отца» или, что еще хуже, замещают ребенком место отца в супружеской постели, когда этот последний отсутствует. Она критикует и тех из них, кто сразу же после рождения до такой степени сосредотачивает все свои интересы на ребенке, что пренебрегает супружескими обязанностями. А матери, которые после развода делают все возможное, чтобы обесценить отца в глазах ребенка, также не находят у нее поддержки и понимания. Именно мать обязана предоставить отцу место в семье и дать ему возможность сыграть свою роль в воспитании ребенка, вводя его словесно в жизнь малыша сразу же после рождения, о чем мы уже говорили.

И по правилам симметрии ребенок не должен себя чувствовать ни заброшенным, ни возносимым до небес. И если не следует кричать на младенца, то и рожать ребенка ради удовольствия его братьев и сестер также не стоит. Дольто также возражает против того, чтобы дети становились крестными отцами и матерями для новорожденного. И если нельзя ребенку всего позволять, то и не следует насмехаться над ним, подчеркивать его эмоции и переживания. Короче говоря, пусть временно, до отъема от груди, он займет в семье главное место, место короля, но свержение с трона не должно заставлять себя ждать и должно осуществиться сразу же, как только ребенок обретет относительную самостоятельность, чтобы он смог развиваться как уникальная личность, занимающая по праву причитающееся ей место. По мнению Дольто, в течение первых месяцев жизни ребенок-король, перед которым все готовы преклоняться, имеет право на такое огромное внимание по отношению к себе, поскольку он требует удовлетворения своих жизненных потребностей, в противном случае он бы просто не выжил. А Винникотт считает, что младенец, который становится смыслом жизни матери до момента благотворного отделения от нее под влиянием отца, на пути своего эмоционального развития не встретит никаких преград.

Ошибки, допускаемые в воспитании

Воспитывать ребенка значит следовать всем этим принципам. И требование лечь спать в определенное время не является необходимостью, равно как и несоблюдение этого требования не является проявлением вседозволенности. Нужно просто отправить ребенка в его комнату, и пусть он сам решит, ложиться ему спать или нет. Что касается обучения чистоте, то Дольто формально подходила к этому вопросу, опираясь на данные физиологического развития ребенка. Развитие нервных связей спинного мозга продолжается после рождения, и нельзя от ребенка требовать соблюдения ночной гигиены до двухлетнего возраста (Дольто даже отодвигает этот порог до четырех-пяти лет). Что же касается анального сфинктера, то его контроль становится возможным к двум годам, и есть хороший способ понять, научился ли ребенок сдерживать эту функцию: нужно просто посмотреть, может ли он подняться и спуститься по небольшой лестнице.

Те же самые рекомендации мы встречаем в 1962-м у другого психоаналитика, Бруно Беттельхейма: «Я категорически против того, чтобы приучать ребенка к чистоте, потому что я хочу, чтобы ребенок на собственном опыте понял, что хорошо, а что плохо», а не вследствие принудительной выработки условного рефлекса» (21). И мало сказать, что Дольто настаивала на том, чтобы покончить с дрессурой сфинктеров, практикуемой матерями. Она обвиняла их в лени, в нежелании стирать, в стремлении преждевременно приучить ребенка к чистоте ради собственного комфорта и тщеславия. Но в любом случае, как нам кажется, удалось сформировать одно поколение родителей, усвоивших уроки Дольто и других психоаналитиков и понимающих, что нельзя сажать детей на горшок до того, как они еще не произнесут первого слова и не начнут ходить. И, по мнению Дольто и Беттельхейма, насильственное приучение ребенка к чистоте, проявляющееся в его дрессуре, является самой большой ошибкой, которую только можно совершить. Хотя и в наши дни раннее обучение чистоте в духе Павлова с его рефлексами продолжает набирать обороты в США, а значит, скоро примется покорять Европу.

Что же касается насильственного кормления ребенка, то оно также неприемлемо, за исключением тех случаев, когда ребенок должен доесть все, что сам положил себе на тарелку. И Дольто в этом отношении придерживается рекомендаций педиатров, которые те дают не только матерям анорексичных детей, но и вообще всем родителям с целью предупреждения анорексии.

Пороки воспитания

Все эти ошибки в воспитании могут быть исправлены, и внимательные матери прислушиваются к вышеперечисленным советам. Впрочем, наше общество не стоит на месте в области воспитания и продолжает развиваться, чему весьма способствовала Дольто.

Не без ее влияния исчезли некоторые предрассудки, например, демонизация мастурбации, характерная для начала прошлого века, или еще совсем недавние ограничения, связанные с кормлением грудью. Хотя есть и другие ошибки, не столь часто встречающиеся, которые также требуют внимания и обсуждения с родителями и которые Дольто квалифицирует как пороки или извращения, даже если в отдельных случаях она пытается смягчить этот термин, говоря, что «порок воспитания – это все то, что мешает росту и развитию ребенка». Например, попытка «заткнуть рот плачущему младенцу грудью» (22) или стремление привить ребенку умение держать себя в руках, «когда он еще к этому не готов» (23). Впрочем, есть и другие формы родительского поведения, вполне заслуживающие того, чтобы называться порочными. Так, одна мать пообещала ребенку порку «в назидание за еще не совершенные проступки на сегодняшний вечер» (24), а другая отказывает ребенку в том, что он больше всего любит, чтобы, по ее словам… не угасло его желание! А третья буквально преследует ребенка, следит за ним, требует, чтобы он исправил ошибки в домашней работе, в то время как он торопится и боится опоздать в школу, короче говоря, не мать, а надзирательница, которая не перестает удивляться, почему ее восьмилетний сын говорит о самоубийстве (25).

И отцы также не отстают от матерей, и «некоторые из них сажают детей на колени, когда ведут машину, заставляя их «управлять транспортным средством», что совершенно недопустимо» (26), утверждает Дольто. Причем это не игра в шоферов наподобие той, в которую играют мальчики, когда садятся на место водителей и голосом изображают звук работающего мотора, повторяя «врум, врум», а иллюзия власти. «И тех же мальчишек, но уже в возрасте одиннадцати-двенадцати лет, когда они уже в принципе умеют водить машину, сажают за руль, хотя закон это запрещает. И тогда отец предстает как существо высшего порядка, как человек вне закона или как некто, кому закон не писан и кто сам по себе является законом».

Если родители смогут избавиться от всех этих ошибок, а еще лучше избежать их, они смогут пойти вместе с ребенком по пути его эволюции, исключая, разумеется, вседозволенность, не скрывая от него истин, которые его непосредственно касаются, и уважая его личность. И родители также обязаны держаться с достоинством, и мать, например, не должна жаловаться на отца, заявлять, что выбилась из сил, осуждать своего бывшего мужа в случае развода и должна уметь признавать свою неправоту, но не говоря об этом открыто, а лишь намекая ребенку, что «допустила небольшую оплошность» (27).

Закон и школа

Установление различий

По мнению Дольто, любое обучение осуществляется через постижение законов и основано на них. И их главные понятия должны быть заложены в семье, уже начиная с самого раннего возраста, а в школе, в этом микрообществе, к ним вернутся еще раз, консолидируя и углубляя понимание закона. И в этом отношении родители и школа должны действовать сообща. «Детский сад – это расширение семьи кверху, в то время как начальная школа – это углубление семьи вниз» (1), – заявлял умудренный опытом Винникотт. И Дольто, в свою очередь, также находилась в поисках преемственности и взаимодополняющего влияния между разными периодами и местами воспитания раннего детства. Обучать ребенка – это значит придавать смысл всему тому, что его окружает, что он чувствует, это значит упорядочить хаос, и все это осуществляется посредством дифференциации, установления различий. И как мы уже видели, на первом этапе речь идет о дифференциации потребностей и желаний, далее об отделении желаний родителей от желаний детей, об отличии одного ребенка от другого, поэтому их нельзя характеризовать одними и теми же словами, и, разумеется, о различии ролей, стилей поведения, поколений в семье. Все это представляет собой широкое поле деятельности, позволяющее избавиться от порочных методов воспитания, лежащих в основе многих отклонений в поведении детей.

Именно под этим углом зрения Дольто так резко критикует появление так называемого «унисексуального поведения», то есть не имеющего половых различий, среднего между мужским и женским. И она глубоко сожалеет, что «этот принцип, передающийся из уст в уста, получил такое широкое распространение и что мать с отцом, параллельно воспитывая ребенка, ведут себя одинаково по отношению к нему. Это отклонение от нормы, извращение, и я думаю, что этот «принцип» является следствием моды «унисекс» на одежду и прически» (2). Но не следует заблуждаться, полагая, что разоблачаемые Дольто методы глубоко проникли в сознание общества, хотя она тем не менее советует семейной паре в полном единодушии противодействовать им в защиту интересов ребенка. Речь идет о критике тенденции униформизации ролей, когда мать и отец утрачивают присущие им половые различия в поведении.

Хотя инверсия ролей не вызывает столь явного беспокойства Дольто. Все в семье идет хорошо, когда в ней существуют две различные и взаимодополняющие роли. И даже если отцу свойственна некоторая женственность, а мать носит брюки, ребенок будет себя чувствовать в семье нормально, раз уж он имеет возможность идентифицировать себя с ярко выраженными моделями поведения, чтобы стать гармоничной личностью. И не имеет большого значения тот факт, что он называет мамой своего отца, поскольку в данном случае слово «мама» определяет не личность, а функцию, и папа, называемый мамой, обладает скорее всего характерными особенностями матери. И, по словам Дольто, у ребенка не возникает никаких двусмысленностей по поводу половой принадлежности, если он получает минимум информации по этому вопросу. И все это схоже с овладением основами закона, с которыми его знакомят мать, отец, а затем и школа. «И пусть каждая мать зарубит себе на носу, что без мужчины она никогда бы не стала матерью, а каждый мужчина отдает себе отчет в том, что, не будь женщины, он никогда бы не стал отцом» (3). И как остроумно отметил американский психолог Фитцью Додсон в своей книге, посвященной отцам: «Как бы совершенна ни была мать, она никогда не была маленьким мальчиком» (4).

Dura lex, sed lex (Закон суров, но это закон)

Закон суров, но это закон. Овладение его основами начинается дома и продолжается вне его стен, в обществе, в школе. Им регулируется как сексуальность каждого человека, так и вся совокупность взаимоотношений между людьми. По мнению Дольто, родители должны с самого раннего детства прививать ребенку основы законов, но именно школа должна внушить ребенку необходимость их исполнения. «Запрет на инцест является главным в сексуальном воспитании» (5). А чтобы обосновать этот запрет, чтобы придать ему смысл, нужно преподать ребенку «элементарные знания о взаимодополняемости полов, необходимой для воспроизводства человечества» (6). И только это даст ему возможность определить свое место в семье, осознать половую принадлежность, свою идентичность в стадии формирования, свой возрастной период и свою уникальность в классе среди сверстников.

Закон защищает, поскольку он носит запретительный характер, предоставляя тем самым доступ к регулируемой свободе. И однажды провозглашенный запрет на инцест «открывает перед каждым индивидуумом горизонты закона, лимитирующего сколь обольстительные, столь и губительные последствия неограниченной свободы и ничем не сдерживаемой экспансии чувств» (7).

Таким образом, полностью исключаются браки внутри семьи, будь то между отцом и дочерью, матерью и сыном, братом и сестрой и т. д. И вся цепочка этих запретов логично вытекает из запрета на инцест. И Дольто при случае прибегала к шутке, когда говорила, что «для того, чтобы обессмертить человека как биологический вид, придется также обессмертить бренные останки Эдипова комплекса» (8).

И без опоры на эти принципы воспитания ребенок остался бы «дикарем» вместо того, чтобы стать цивилизованным человеком, придерживающимся социальных норм и морали. И школа должна следовать тем же принципам. И Дольто весьма сожалела о том, что дома либо в школе «детям никогда не говорят (…) об этих естественных законах, которые определяют жизнь человека как биологического вида. И им ничего не известно о правах и обязанностях родителей, о законах, регламентирующих инстинкты и их проявление в обществе, они никогда не слышали о законах, запрещающих каннибализм, кражу, насилие, убийство, супружеские измены. И никто им не рассказывает о правах и обязанностях родителей по отношению к детям и об их собственных правах по отношению к самим себе и родителям» (9).

Настоящая жизнь начинается за пределами дома

Не бывает воспитания без отделения, любви без ненависти, связей без разрывов. И именно благодаря школе ребенок покидает материнское «лоно» и начинает выстраивать собственную идентичность. Он порывает с этой материнской плацентой, с родительским домом, в котором чувствовал себя защищенным, который был для него чем-то вроде второго чрева после чрева матери. И это – взаимное отделение ребенка от матери и матери от ребенка.

Детские комнаты, ясли, детские сады, няни, а затем и школа предоставляют ребенку возможность этого благотворного отделения, позволяющего освободиться и войти в жизнь общества (см. главы 8 и 9).

Впрочем, какими бы чуткими, понимающими и добрыми ни были родители, они всегда в глазах ребенка будут неправы, и каждый ребенок решит для себя, что проживет свою жизнь по-другому и гораздо лучше. И это только к лучшему!

А Фрейд вообще говорил, что несовершенство свойственно всем родителям. Короче говоря, все подталкивает ребенка к тому, чтобы он покинул гнездо: родительская некомпетентность, неутоленное любопытство и интерес к окружающему миру, запрет на инцест, стремление к самостоятельности. И Дольто даже предоставляла родителям «право быть пристрастными, право на несправедливость». «Я несправедлив и таким буду всегда» (10) – имеют ли родители право это утверждать при всем том, что стараются проявлять свою пристрастность как можно реже?

Дольто не уставала повторять, насколько важно для родителей вновь и вновь определять ребенку рамки его теперешнего положения, уточняя, что для него возможно сейчас, что следует отложить «на потом» и что для него абсолютно недопустимо. А ребенку она говорила: «Когда ты вырастешь, ты будешь делать все, что захочешь. Но в данный момент ты пока еще не можешь иметь жену (если это мальчик) или мужа (если это девочка). Тебе хочется быть большим и поступать, как взрослые. И может быть, как и многие другие мальчики, ты хочешь жениться на своей матери (или выйти замуж за своего отца). Это совершенно исключено. Такова жизнь!» (11)

Семья, школа, закон

Цель школы (детского сада) – познакомить детей с законом и внушить им мысль о необходимости его исполнения, углубляя знания, полученные в семье в течение первых двух или трех лет. И Дольто приводит в пример случай с одной матерью, которая возмутилась поведением учительницы, наказавшей ее сына за то, что он нарушил правила поведения во время перемены и тайком принес в школу игрушки (маленькие машинки). Будучи преисполненной чувством уважения к закону, Дольто сказала ей: «Он рассчитывал, что с помощью машинок произведет впечатление на своих одноклассников и одноклассниц. Но школьными правилами это запрещается, и точка. Это закон, а закон, как известно, суров» (12).

Зло принимает все большие размеры, когда родители систематически обвиняют учителя в неправоте. Все это причиняет большой вред ребенку, который с выгодой для себя учится сталкивать между собой взрослых, расчищая тем самым путь девиантному (т. е. отклоняющемуся от норм) поведению. Дольто задается вопросом, почему école matеrnelle (т. е. «детский сад», букв. «материнская школа») называют «материнской», «ведь воспитательница воплощает мужской образ. Да, она, как мать, ухаживает за детьми, но она и запрещает, как отец» (13). Это железная рука отца в велюровой перчатке матери. И эта метафора как нельзя лучше подходит к школе, которая является воплощением закона для ребенка.

Дом и школа – два взаимодополняющих места, где протекает жизнь ребенка, и они оба одинаково важны для его формирования, и родителям предстоит осознать это, и смириться с собственной обособленностью от школы, и перестать забрасывать вопросами своего ученика по окончании уроков. Ведь это напрасный труд, потому что «дети не будут говорить дома о школе, а в школе о доме, в любом случае они не будут этого делать по просьбе кого бы то ни было» (14).

Школа – это место социализации, приобретения знаний и важное дополнение к воспитательному процессу, и иногда она может представлять собой выход из тупиковой ситуации. «В случае плохих взаимоотношений дома нет ничего лучше отделения от родных». И начиная с трех лет, лучшим решением, по мнению Дольто, является детский сад. Почему с трех лет? Потому что в этом возрасте начинается первый этап формирования автономии относительно физиологических нужд, но это не относится к эмоциональной сфере. Хотя в другом месте Дольто утверждает, что лучший возраст для отделения – это двадцать месяцев или шесть лет, и в каждом из этих двух случаев нужно отдавать себе отчет в том, на каком из этапов развития находится ребенок.

Отметим также, что Дольто довольно часто приходилось выступать перед теле– или радиоаудиторией, на конференциях и т. д., и стиль ее выступлений, впоследствии зафиксированных письменно, мог показаться спонтанным, недостаточно проработанным, и поэтому их не всегда можно воспринимать как окончательные теоретические труды. А некоторые ответы на вопросы аудитории касались конкретных случаев, поэтому их также нельзя воспринимать как инструмент к действию, и они скорее прокладывают пути к размышлению. И каждому, кто читал и перечитывал ее книги, Дольто советовала не забывать о здравом смысле и всегда отдавать себе отчет в том, что между ее высказываниями по одним и тем же проблемам пролегла целая вечность – от двадцати до тридцати лет.

Возвращаясь к мыслям о школе (включая и детский сад), которая должна служить подспорьем для родителей в устранении допущенных ими ошибок, хотелось бы упомянуть о том, что эти же идеи развивал и Винникотт. И детский сад, по его мнению, должен «создавать для ребенка в течение нескольких часов в день атмосферу эмоциональной свободы, отличную от домашней напряженности, (…) являя собой пространство для его личностного развития» (15). Впрочем, когда подростки умудряются создать дома невыносимые условия для существования, Дольто предусматривает для них годовое «лингвистическое» пребывание, например, в Англии или любой другой стране. А проживание в интернате, по ее словам, не следует рассматривать в качестве наказания. Это здравое и позитивное решение, вызванное желанием пожить отдельно, чтобы снизить напряженность и накал конфликтов, а в результате как родители, так и дети, включая братьев и сестер, обретут каждый свое место в семье и восстановят привычный образ жизни.

Благотворное отделение

«Помочь детям значит научить их обходиться без нас. И ни в коем случае нельзя рассматривать ребенка в качестве инструмента для удовлетворения родительских желаний и тщеславия» (16), – писал в 1967-м Жорж Моко. И если его доводы и не произвели потрясения в обществе, то только лишь потому, что их в меньшей степени, чем идеи Дольто (утверждавшей то же самое на волнах радиостанций десятью годами позже), пропагандировали средства массовой информации. Отделение ребенка от родителей, если это обсуждается в семье, может быть настоящей находкой для решения проблем, связанных с воспитанием. Оно является ключевым моментом в приучении ребенка к самостоятельности, и каждый родитель не должен упускать это из вида. К этому вопросу мы еще вернемся в главах 8 и 9 при рассмотрении вопроса социализации ребенка. «Двадцать месяцев – это прекрасный возраст, чтобы начать отделение от матери… но нужно, чтобы ребенок постоянно ощущал, что в мыслях родители с ним. И не следует удивляться или слишком волноваться по поводу того, что он дуется, пусть он обижается, оставьте его в покое, не ругайте его; вам придется преодолеть и это испытание, раз уж вы решили, что отделение необходимо» (17).

Школа дает возможность ребенку сформировать и другие отношения, кроме тех, которые основаны на кровном родстве и эмоциональных связях. И она также дает возможность матери дистанцироваться от ребенка, особенно если его не отдавали в ясли, у него не было няни или он никогда не посещал «Мэзон Верт» (MaisonVerte, букв. «Зеленый Дом»), это детище Франсуазы Дольто, которому она отдавала все свои силы до последних дней жизни.

В этом заведении, напоминавшем крытый общественный сад, родители и дети всегда находили теплый прием и психоаналитическую поддержку. Это было некое пространство, способствовавшее социализации малыша особенно в тех случаях, когда взаимосвязь между детским учреждением и домом не функционировала либо в силу эмоциональной незрелости ребенка, либо в силу того, что родители никак не могли оторвать его от себя. И к этой проблеме мы еще вернемся в главе 9.

Школа, таким образом, предлагает ребенку новый мир со своими правилами, языком, открытиями, новыми формами отношений. В ней ребенок открывает для себя право на личную жизнь, на тайну.

Она также предоставляет ребенку возможность удовлетворения жажды знаний, возможность интегрироваться в группу сверстников, принадлежащих к тому же поколению, что и он (и точно так же Дольто рекомендует родителям не отрываться от своего поколения), возможность найти свое социальное место среди одноклассников.

Дом-школа

На школу возлагается образовательная миссия, а эстафету она принимает от родителей. Школа по-своему приобщает к закону и внушает ребенку необходимость его исполнения. Между родителями и преподавателями должны сложиться доверительные отношения, чтобы сформировалась благотворная для ребенка взаимодополняемость. Но пока наши школы от этого еще далеки. Чаще сомнения, недоверие, агрессивность обуревают как одну сторону, так и другую. И за сведение счетов между взрослыми, как и в случае семейной пары на грани разрыва, ребенок дорого заплатит. Иногда родители, становясь сообщниками ребенка, выступают единым фронтом вместе с ним против школьных правил и законов, против наказаний, обесценивая тем самым в его глазах авторитет учителя и всего института школы в целом.

Детский сад, начиная с трехлетнего возраста и еще в меньшей степени с двух с половиной лет, не является обязательным для ребенка. «Три года – это психологический порог», – утверждала Дольто. И не следует помещать в детский сад ребенка, «который не знает, как его зовут, не осознает своей половой принадлежности, не понимает, кто является его отцом и матерью, и не имеет никакого представления о родственниках как со стороны отца, так и матери. Готовность к детскому саду определяется осознанием ребенком собственной идентичности, его способностью в какой-то степени обходиться без матери, о чем мы уже говорили и к чему вернемся еще раз в главе 9. Пятилетний малыш, не приученный к самостоятельности и не умеющий обслужить себя сам, нуждается во вводном курсе, предлагаемом ему «Мэзон Верт», созданным Дольто для этих целей (18) и основанным на ее наблюдениях за израильскими кибуцами (19).

Для тех, кто в той или иной степени интересуется историей педагогики XIX и ХХ столетий, скажем, что Франсуаза Дольто продолжила длинный список «врачей-воспитателей», основателей домов для детей. В этих домах – по сути, практическом воплощении следующих одна за другой педагогических теорий – сочетались наилучшие условия жизни ребенка с воспитанием, и мы назовем только несколько из них, открытых в Европе: школа-интернат Песталоцци в Швейцарии (1804), детский дом Юлии-Регины Йолберг в Германии (1907), дом ребенка Марии Монтессори в Италии (1907), сиротский приют и детский дом Януша Корчака в Польше (1912), колония имени Горького Антона Макаренко в России (1920).

Ребенок как субъект, ученик и гражданин

По мнению Дольто, школа неизменно была и остается «главным пространством формирования новых связей, контактов» (20), так как с развитием средств массовой информации (телевидение, радио…) она больше не является единственным местом приобретения знаний. И преподаватели обязаны выявить, открыть персональные таланты каждого из учеников, развить их, как когда-то это инстинктивно умели делать деревенские учителя, обучавшие всех детей в одном-единственном классе, они должны обеспечить «ребенку возможность получить образование, которое ограниченные в своих возможностях родители предоставить ему не могут» (21). И речь не идет о том, чтобы втискивать ребенка в узкие рамки во имя допотопных норм и оценивать его с помощью шкалы учебных достижений или процентных диаграмм успеваемости. Дети, удовлетворяющие всем школьным требованиям, вызывали недоверие психоаналитика, и она видела в этом зачатки нездоровья именно в силу того, что, «подрастая, они не отказывались от мысли доставить удовольствие своим родителям и полагали, что эти последние всегда и во всем правы» (22). И точно так же в ученике, который беспрекословно подчиняется учителю и никогда не задаст себе вопроса: «Почему он меня спрашивает только о том, что известно ему? Ведь это же глупо!» (23), она видела стремление к подражательству.

Дольто была безоговорочно против «порочного образования, которое заключается в том, что преподаватель насильственно вдалбливает знания в головы учеников» (24). И по ее мнению, даже первый ученик в классе не может не вызывать беспокойства. «Первые подвергаются такому же риску, как и все остальные» (25). «Очень жаль, что ваш сын – лучший в классе», – говорила она матери, гордящейся школьными успехами ребенка. Потому что невозможно все время быть во главе, не прикладывая к этому громадных усилий, что вскоре превратится в непосильную ношу. И тот, кто стремится быть первым, должен понимать, «что даже второй вагон может сойти с рельсов, не говоря уже о первом» (26). Твердо стоять на ногах, найти свое место в жизни – именно это и должно составлять счастье родителей, преподавателей и самого ученика. А что касается школьной успеваемости, то, по мнению Дольто, давление родителей на собственного ребенка, требующих от него подвигов на ниве образования, становится все сильнее, что приводит семью в состояние постоянного напряжения и тревоги, от которых не так-то легко избавиться, раз уж ее члены оказались под их пагубным влиянием.

А по поводу тревоги, вызванной школьными неудачами, Дольто с сожалением отмечает: «Я считаю, что сегодня родители склонны все драматизировать и придавать слишком большое значение школьной успеваемости и обучению в целом. Как если бы только школой ограничивалась вся жизнь ребенка. Как если бы мы сами не понимали, что это совсем не тот случай, когда нам стоит волноваться» (27). И Дольто знала, о чем говорила, видя перед собой череду маленьких пациентов и их родителей, для которых успехи детей составляли счастье всей жизни. Эта ставка на успех любой ценой стала своего рода наваждением, идеей фикс, принимавшей подчас характер форсинга, то есть патологического рвения, способствуя во многих семьях разжиганию конфликтов и подталкивая ребенка от растерянности к смятению, включая в худших случаях подавление и приводя, в конечном счете, к краху школьной жизни. «Хроническая неуспеваемость всегда является для детей трагическим испытанием» (28). И неудачи в школьной жизни, воспринимаемые как трагедия, могут довести ребенка до мыслей о самоубийстве или даже до самоубийства. И порицания, наказания ни в коем случае не могут быть выходом из создавшейся ситуации. И прежде всего нужно постараться понять, чем вызвана плохая успеваемость, и очень часто ее причины кроются вне школы.

Впрочем, школа, как и семья, совсем не нуждается в том, чтобы ее любили или чтобы все окружающие любили друг друга. И относительную неприязнь к учительнице нужно воспринимать как шанс, поскольку на следующий год ученик расстанется с ней, не испытывая особого сожаления. Впрочем, любезность и доброта не являются главными качествами учительницы. Она просто должна хорошо выполнять свою работу, и Дольто в целях лучшей и менее болезненной адаптации к школьной жизни просит детей следующим образом формулировать свое отношение к учительнице: «Я не люблю ее, но она хорошо объясняет новое» (29). Короче говоря, эмоциональный элемент не должен приниматься в расчет.

Обряды посвящения

Поступление в школу (детский сад) является одним из последних обрядов посвящения, наподобие получения степени бакалавра, венчающего образование. И точно так же как и в момент присвоения младенцу имени, запись малыша в школу является началом вступления в социальные отношения со своими сверстниками; и все это осуществляется через язык и представляет собой очень важный символический акт.

Может быть, впервые за всю его короткую жизнь малыша назовут по фамилии либо полным именем. Он осознает тем самым объединяющую роль фамилии, потому что ее носят его отец, мать, родственники, с которыми он даже еще незнаком, он ощутит родственные связи внутри своей семьи, получит доступ к своим корням, осознает, откуда он родом, какое место он занимает среди братьев и сестер, и т. д. Это своего рода инвеститура, возведение в ранг нового гражданина, покинувшего лоно матери и лоно семьи, рамки которых стали слишком тесными для него. Это очень важный момент, закладывающий основы формирования его пока еще очень хрупкой идентичности. Но в то же самое время Дольто даже и не пытается скрыть своего возмущения: «Что он видит перед собой? Не просто детей, пришедших в школу, но учеников, задействованных в механизме бездушной административной машины» (30). Дети всё в большей степени воспринимаются как «стадо» (31) и «откалиброваны, как яйца в инкубаторе, в соответствии с их социальным статусом, и эмоциональность, свойственная их возрасту, никого не интересует» (32).

До 1968 года школа ничем не отличалась от школ времен Карла Великого: девочки – с одной стороны, мальчики – с другой. Вместе с воодушевлением, охватившим общество после мая 68-го, находившееся в опьянении призрачной властью, подкрепленной поэтичными лозунгами, расцветившими стены домов, у детей появилась возможность осознать свою половую принадлежность с введением действительно смешанных школ. Но все это требовало отчетливых разъяснений, и языку в этом процессе отводилась, разумеется, первостепенная роль, о чем часто упоминала Дольто: «Обучение словам, объясняющим степени родства, должно осуществляться в детском саду и начальной школе, формируя у ребенка основные представления об инцесте, поскольку четкого понимания того, что такое родственные связи, у него пока еще нет» (33).

Стремление к имитации убивает

Воспитывать ребенка значит «помочь ему сформировать лучший образ самого себя и никогда не поощрять его попытки имитировать кого бы то ни было» (34). И это, разумеется, полностью исключает его сравнение с кем бы то ни было, равно как и требование брать пример с того или иного ребенка, подчиняясь определенным моделям поведения. Потому что ребенок – это личность, обладающая собственной индивидуальностью и только ей присущей «гениальностью». И в этом качестве ребенок заслуживает уважения, которое подразумевает под собой не только умение взрослых его выслушать, разговаривать с ним, но и возможность дать ему индивидуализированное школьное образование в соответствии с его склонностями и способностями. В противном случае «школы превратятся в овчарни для Панургова стада, и каждый ребенок сам по себе ничего не будет значить» (35).

Следует отметить, что школьными директивами и сейчас предписывается то, что Дольто считала самым вредным для ребенка: подражательство, копирование. Она резко критиковала навязывание норм, отметала любую стандартизацию, униформизацию, воспроизводство идентичных моделей поведения – короче говоря, все методы, входящие в набор педагогических инструментов, которые полностью лишают образование воспитательного момента. «Это то, что я называю усвоением знаний по типу пищеварения» (36), – говорила она. Тенденция к конформизму, к обезличиванию, к искоренению индивидуальности каждого ученика, неистовство, с которым всех детей пытаются причесать под одну гребенку, чтобы внедрить, исходя, разумеется, из благих намерений, педагогический проект по приведению всех к общему знаменателю, нивелирование снизу – все это удручающе действовало на Дольто. «Они продолжают упорствовать в своих заблуждениях, пытаясь прогнать всех в одном и том же возрасте через Кавдинское ущелье»[26] (37). Дольто категорически возражала против подражания одного ребенка другому и даже советовала преподавателю разорвать рисунок ребенка-копииста, чтобы дать ему импульс к творчеству и повышению собственной самооценки (38). И она постоянно обращала внимание родителей на недопустимость обезьянничанья или превращения ребенка в жалкое подобие ученой обезьяны, что приводит к его «овеществлению».

Родительское счастье

Будучи сторонницей свободного творчества в воспитании, Дольто требовала этого и от школы. И когда ее современник Беттельхейм говорил: «Воспитание детей – это творческое мероприятие, скорее искусство, чем наука» (39), – она с сожалением отмечала, что дух творчества не свойственен школе: «Ребенок, конечно, не гений, но ему присуща индивидуальная гениальность; и взрослые должны способствовать ее раскрытию, придавать ей большое значение, помогая тем самым развитию чувства собственного достоинства у ребенка, (…) помогая ему создать наилучшее представление о себе самом, и никогда не поощрять его попытки походить на кого-либо другого» (40). И школа должна помочь ребенку полностью раскрыться, реализовать себя, и уже давно настала пора «прекратить возводить стерильную пассивность в ранг добродетелей» (41). Но со дня смерти Дольто ничего не изменилось, и даже наоборот.

«Шантаж наградой или наказанием со стороны родителей» (42) относится к тем методам воспитания, которые способствуют «роботизации» ребенка как ученика, постигающего в школе знания. Беттельхейм предостерегал матерей против любого подкупа, какими бы ни были его цели. А что же касается Дольто, то она говорила, что довольно часто желания родителей и детей совпадают: «Если родителям хочется сделать домашнее задание вместо ребенка, то почему бы им этого не позволить? При условии что он в это время будет с удовольствием заниматься другими делами» (43). Но ребенок приходит в этот мир не для того, чтобы воплотить в жизнь нереализованные мечты о школьных успехах его родителей, и тем более не для того, чтобы подчеркнуть нарциссическое превосходство родителей, став для них объектом бахвальства. И он также не должен быть объединяющим звеном, потому что, по мнению Дольто, крайне вредно для ребенка, когда все интересы супругов сконцентрированы исключительно на нем. И его жизнь лишится многих радостей, если он станет смыслом существования для родителей. Хотя Дольто и отмечает, что большое количество семейных пар распадается, когда дети вырастают.

Когда школа причиняет страдания

Во время выступлений в средствах массовой информации Дольто неоднократно рассказывала о сложностях, которым подвергаются дети, плохо адаптированные к школе. Ее любимым примером был случай с Эйнштейном, который, будучи маленьким, с большим трудом научился читать и писать и намного отставал в развитии от своих сверстников. «Есть дети, плохо вписывающиеся в школьную жизнь, но обладающие многими достоинствами (общительные, великодушные, предприимчивые, спортивные, творчески одаренные)» (44). И она не считала, что существует какая-либо иерархия между различными способностями детей. Так, способность к ручному труду ничем не хуже математических способностей. И, кроме того, каждый ребенок обладает собственными ритмами и талантами. Эйнштейн не умел читать в семь лет, и других детей необоснованно считают отсталыми или не по годам развитыми. И так называемый сверхспособный ребенок становится таковым, если его развитие идет равномерно, без скачков и провалов. Очень хорошо, если ребенок научился читать до поступления в начальную школу, но совершенно недопустимо, чтобы он не умел завязывать шнурки и элементарно обслуживать себя.

Но Дольто пошла еще дальше и открыто высказывалась против обязательного обучения в школе до шестнадцати лет, когда подростка подвергают мучениям, заставляя постигать теоретические дисциплины, в то время как он проявляет способности к профессионально-техническому образованию. Продлевая школьное обучение против их воли, мы получаем агрессивных или депрессивных подростков. «Для любого юного француза нет более скучного места, чем лицей. Но это не является следствием их чрезмерной требовательности, просто они погружены в состояние глубокой депрессии. И сегодня оно (это место) даже хуже больницы, это тюрьма» (45). И можно только предположить, что Дольто сказала бы в наши дни, если когда-то она утверждала, что можно зарабатывать себе на жизнь уже с четырнадцати лет и чувствовать себя абсолютно свободным в пятнадцать (46).

Что же касается тихих и покорных детей и подростков, во всем подчиняющихся желаниям взрослых, то вряд ли они обладают ментальными возможностями и физическим пространством для личностного расцвета. И пусть родители не обманывают себя, приспособленческое поведение, покорность не являются залогом эффективного повышения интеллектуального уровня и еще в меньшей степени гарантируют дальнейшие блестящие успехи в учебе. И однажды во время учебы в колледже наступит момент, когда ученику придется продемонстрировать способность к критическому и самостоятельному мышлению, подтвердив тем самым наличие настоящего интеллекта.

Пассивная школа, активная школа

Дольто не скрывала своего безоговорочного восхищения Селестеном Френе:[27] «Френе – это гениальный человек, мне хорошо известно, что его долго не признавали, видя в нем маргинальную личность. Хотя его идеи никого не оставляют равнодушными» (47). Не правда ли, все это можно с полным основанием отнести и к самой Дольто?

Ведь и она мечтала о том, чтобы каждая районная школа функционировала и после уроков для детей от восьми до двенадцати лет. Чтобы школа была открыта и по средам[28] с самого раннего утра до позднего вечера (с 6 до 22 часов) и чтобы учителями создавались специфические условия обучения (48). «Можно подумать, что школа призвана только обучать, но не воспитывать и что воспитание целиком и полностью возлагается на плечи родителей и преподаватели не имеют к этому никакого отношения. Это в корне неверно» (49).

Но все это не означает, что школа должна автоматически перейти из рук профессиональных преподавателей в руки воспитателей. Дольто бы предпочла, чтобы преподаватели, как и родители, основывались в своей работе и воспитании на методах, сочетающих доверие к самим себе, интуицию и здравый смысл.

Она критиковала форсинг (принуждение) удрученных родителей, которые толкали своих детей к достижениям, призванным «сделать их впоследствии счастливыми», и которых интересовали только школьные успехи. Но Дольто задавалась вопросами: «Приносит ли обучение радость постижения нового? Отвечает ли оно жажде знаний ребенка? Или во главе угла ставятся хорошие оценки, успешно сданные экзамены и дипломы, которые являются наградой за мазохизм, воспринимаемый как добродетель?» (50) И, даже будучи христианкой, Дольто никогда не считала, что усилие и еще в меньшей степени страдание должны сопровождать любой труд. И по ее мнению, обучение невозможно при наличии напряженности в семье или школе. Итак, обучение в школе, как и воспитание в семье, ориентировано на садистическое поведение взрослых и мазохизм детей, если в худшем случае не наоборот. И именно на самоотдачу, приспособленчество и покорность нацелены наши учителя и родители, тем более что наступивший экономический кризис внушает еще большую тревогу, законно обоснованную или преувеличенную. И все идет вопреки тому, чего желала Дольто. Атмосфера в школе стала еще более жесткой, давление на детей увеличилось, активные школы редки, а нетипичные образовательные заведения до сих пор находятся в стадии эксперимента, вне зависимости от того, какое правительство у власти.

Школа Франсуазы Дольто

Несмотря на то что школы, носящие ее имя, множились (через четыре года после ее смерти насчитывалось 160 школ, ясель, игротек, и даже появились две улицы имени Франсуазы Дольто), хочется спросить себя: а что стало с ее наследием? В наши дни место, предоставляющее детям привилегированные и уникальные условия существования, называемое детским садом, подвергается введению квот, системы оценивания знаний и обучения (начиная с все более раннего возраста), призванной подготовить ребенка к достижению максимальных успехов в начальной школе. Тетради и оценки проникли в жизнь детского сада, санкционируя развитие ребенка. Крестики в клетках формуляров и анкет заменили живое общение, а лепка из соленого теста признана отжившим свой век анахронизмом.

Вопрос, который задавала себе Дольто и который в наши дни не утратил актуальности, до сих пор остается без ответа: «Почему, все еще оставаясь веселыми и общительными в шесть лет, дети должны сохранять тишину и спокойствие в классе и неподвижно сидеть в течение урока, как неодушевленные предметы или дрессированные животные?» (51) Дольто удивляло: «почему школа не является для всех детей местом радости и укрытием от домашних невзгод, где ребенок мог бы найти отдохновение от напряженности в семье и обрести уверенность в себе?» (52) Кто ответит? Дольто обращала особое внимание на насилие, проявляющееся в любых формах и свойственное школе: насмешки, рэкет, агрессивность детей, а также «педагогика унижения» (53), присущая учителям, с которой Дольто не желала мириться. А в каком положении мы находимся сегодня? Не настала ли пора вернуться к основам, заложенным Дольто, и переосмыслить методы воспитания, пытаясь ответить на насущные вопросы.

И напрасно некоторые специалисты изощряются, используя свои таланты ораторов, с целью очернить в средствах массовой информации психоанализ и его основоположников: старика Фрейда и бабушку Дольто. И остается только надеяться, что, хотя собаки и лают, но караван идет. И заметим, кстати, что этимологически слово «циник» происходит от греческого слова «собака». В конце своей жизни Дольто писала: «Я слышу, как циники и закоренелые прагматики твердят мне одно и то же: «Методы воспитания, которые вы предлагаете, начиная с самого раннего возраста, породят генерацию людей, способных думать; а в действительности нашему миру нужны покорность и отсутствие мыслей у человеческих существ» (54).

И остается только надеяться, что будущее покажет, насколько Дольто была права как в отношении семьи, школы, так и общества в целом. Что же касается массивной оппозиции со стороны родителей по отношению к педагогике Дольто, продуктом которой они, кстати говоря, являются, то не кроется ли за всем этим банальное отторжение своих собственных родителей, классическое проявление потребности в эмансипации, свойственной каждому поколению? И не является ли на самом деле Дольто идеальным предлогом, формальным поводом для выражения протеста?

Автономия

Обособление и выбор момента

По мнению Дольто, цель воспитания – привить ребенку самостоятельность, сделать его автономным. И это начинается еще дома, где ребенок, начиная с шести лет, должен научиться организовывать свою жизнь (сам просыпаться, умываться и т. д.). И эта автономность – относительная, безусловно, – зависит от отношений между родителями и детьми, двусторонних отношений, в которых очень сложно разделить верховенство (необходимое) одних и зависимость (неизбежную) других. И на сложность корректного формирования таких взаимоотношений накладывается необходимость понимания того, что приступать к приучению ребенка к самостоятельности следует в определенный момент – ни позже, ни раньше.

В любом случае автономность ребенка подразумевает уважение к родителям, то есть формирование отношения к ним как к отдельным личностям, способным понимать и выражать свои мысли. И это подразумевает также, что каждый родитель должен уметь выстраивать с ребенком отношения, свойственные только им. Короче говоря, речь идет о том, чтобы каждое действующее лицо этого процесса воспринималось как отдельная личность, как индивидуум, отличный от других. Это отличие, обособление от остальных, следует понимать не в физическом, а, естественно, в моральном смысле. И как можно заметить, это весьма деликатная воспитательная миссия.

От фактического господства до превышения власти

Не сформированный окончательно при рождении, полностью зависящий от своей матери, младенец безраздельно властвует над ней. И эта власть гораздо больше, чем требуется для удовлетворения жизненно важных потребностей, и до такой степени захватывает также и психическую сферу, что «ребенок путает свои потребности с желаниями матери» (1). И это не прекращается по мере роста ребенка, продолжая оказывать влияние на его поведение. Так, Дольто полагала, что «если ребенок и испытывает чувство любви, то исключительно в тесном эмоциональном слиянии со своей матерью» (2).

А удовлетворение нужд ребенка способствует формированию у него собственнических чувств, и «у нас» воспринимается им как «у меня», потому что родители разрешают ему так говорить, не исправляя его «у меня» на «у нас» или «у нас дома» (3). В своем собственничестве ребенок может пойти и еще дальше, вплоть до манипулирования взрослыми. И одна мать, например, весьма обеспокоена тем, что трое ее сыновей четырнадцати, двенадцати и восьми лет постоянно дерутся между собой, доводя ее до исступления. Ее муж пришел к заключению, что они делают это нарочно, чтобы вывести ее из себя, и она задает вопрос Дольто: могут ли дети до такой степени быть извращенными, чтобы додуматься до того, чтобы изводить свою мать? Дольто ей ответила, что дети забавляются, манипулируя взрослыми и дергая их, как кукол, за веревочки, и посоветовала ей, если это возможно, уйти в свою комнату, отправить старшего играть со сверстниками или самой пойти прогуляться.

Манипулирование

Успех манипулирования свидетельствует о том, какую власть ребенок имеет над взрослым, власть, которой он часто начинает пользоваться уже с первых месяцев жизни. И иногда, по словам Дольто, все это заходит очень далеко. Психоаналитик рассказала об одной семье, в которой были два мальчика. Так случилось, что мать несколько раз подряд уходила по вечерам из дома вместе с мужем. В конце концов, все закончилось тем, что мальчики задали ей вопрос: «Почему каждый раз ты уходишь с ним, оставляя нас дома?» Мать ответила им, что он является ее мужем и она имеет полное право проводить время с ним. И тогда один из сыновей в ответ произнес: «Но мы тоже хотим быть твоими мужьями!» (4) Это стремление к господству над матерью свидетельствует о переживании детьми Эдипова комплекса и о том, какой силы может достигать порожденное им влечение.

Вот еще один пример: когда в семье рождается малыш, старший ребенок может возложить на себя роль матери (если это девочка) или отца (если это мальчик).

И на самом деле такая идентификация может таить большую опасность, поскольку, по мнению Дольто, это отвлекает ребенка от истинных целей развития, от собственной судьбы, то есть, говоря иными словами, может довести ребенка до идентификации с родителем противоположного пола. И родителям не следует поощрять в ребенке желание стать «настоящей маленькой мамой или маленьким папой» (5).

Отделение

Разумеется, это господство необходимо новорожденному в самом начале жизни. Но Дольто предостерегает от того, чтобы отделение от семьи осуществлялось до достижения малышом шестилетнего возраста, в противном случае все это может иметь долговременные негативные последствия (6), так как у ребенка до семи – девяти лет еще не сформировались навыки самостоятельного поведения. И ей приходилось видеть младенцев, страдающих от «нехватки материнского участия» (7) после проведения обычной вакцинации. И далее она добавляет, что «человеческое существо не должно более чем на день расставаться с матерью или в крайнем случае с любым другим человеком, осуществляющим уход за ним», до того как малыш «не достигнет полной автономии» (8).

Под автономией она понимает формирование навыков самообслуживания (умения самому поесть, одеться, сходить в туалет), о чем мы уже говорили в главе, посвященной самоидентификации с матерью, и Дольто считает, что этот момент наступает приблизительно в три года. Что же касается расставания более чем на день, то не стоит заблуждаться, полагая, что Дольто может оправдать это, например, работой матери (значит, той стоит поменять место работы). И она даже говорила, что организовала свой «Мэзон Верт» по образу и подобию кибуцев, где, несмотря на раздельное проживание, родители и дети виделись по многу раз в день, и их встречи были хорошо продуманными, сбалансированными для блага каждого и всего коллектива в целом. И именно поэтому Дольто утверждала, что ребенок должен видеться, по крайней мере, раз в день с человеком, замещающим ему мать, если не с самой матерью.

В своих книгах Дольто утверждает, что момент отделения – всегда деликатный процесс и зависит от зрелости ребенка. Некоторые трехлетние дети еще не достигли необходимого развития, и поступление в детский сад для них нежелательно. Но Дольто возмущает также чрезмерное внимание, оказываемое детям «родителями, зацикленными на воспитании» (9), или «родителями, живущими исключительно ради детей» (10), а ведь есть еще и те, которые видят особое удовольствие в том, чтобы делать уроки вместо своих отпрысков (11).

Чрезмерная родительская опека

Но существуют еще более серьезные ошибки, и чрезмерная родительская опека является одной из них. И Дольто приводит в пример матерей, одна из которых целый день проводит вместе с ребенком в его комнате, еще одна бросается к малышу с объятиями сразу же после того, как дала ему пощечину, другие настолько привязаны к своим сыновьям, что забывают о родительском долге по отношению к своим старикам; но и отцы не отстают от матерей, и Дольто рассказывает об одном папе, который обижается, что дети не хотят с ним играть. Чрезмерная опека может быть приятной и завораживающей, когда на ребенка воздействуют через чувства, опутывая его липкой паутиной эмоций. И вот что по этому поводу сказал сын Дольто, когда она его спросила, каких родителей предпочитают дети: молодых или более старшего возраста. Пожилые родители, сказал он, «не претендуют на наше пространство развлечений и не сопровождают нас повсюду. В то время как молодые родители интересуются тем же, чем и мы, в результате они умудряются нам надоесть, отправляясь, например, на те же матчи, что и мы» (12). Именно поэтому Дольто так резко возражает против того, что она называет «любовью в единении», когда ребенок служит родителям чем-то вроде дополнения, и хотя это бессознательный феномен, но некоторая сексуальная подоплека в нем четко просматривается. И эта ситуация, по мнению Дольто, невыносима для ребенка, «поскольку гораздо проще избавиться от надоевших родителей, чем от тех, которые вам приносят большое эмоциональное удовлетворение».

Эта любовь-единение может возникнуть сразу же после рождения. И разве мало мы знаем матерей, которые «потеряли всякий интерес к своим мужьям и буквально растворились в ребенке» (13). Этот тип эмоциональных отношений таит большую опасность для ребенка, поскольку, став взрослым, он окажется отрезанным от своего поколения, сохранив привязанность к родителям. И к этому же типу любви относится любовь-кооперация, когда родители настолько идентифицировали себя с собственным ребенком и, в частности, с его школьными успехами, что не допускают даже мысли, что их отпрыска могут постигнуть неудачи в учебе, а в результате ребенок оказывается не в состоянии их преодолеть, что может привести к депрессии (14). В подростковый период и в момент выбора первого сексуального партнера эти взаимоотношения, как правило, становятся еще более крепкими.

Отделить себя от ребенка

Мы уже видели, к каким негативным последствиям приводит отделение ребенка от матери до шести месяцев, хотя отсутствие матери может быть возмещено любым другим лицом, занимающимся его воспитанием и находящимся в родственных (дружеских) связях с матерью. Но значительно позднее может наступить такой момент, когда мать окончательно выбьется из сил, и тогда отделение от ребенка на какое-то время может оказаться необходимым. Она может поместить его в ясли на период своего восстановления, может нанять няню, вернуться на работу, если домашние заботы довели ее до изнеможения, потому что «лучше видеть мать довольную, но только по вечерам, чем злую и раздраженную с утра до ночи» (15).

То же самое можно сказать и о ребенке. Если он скучает дома, он должен встречаться с товарищами на игровых площадках, на улице. Но и это еще не все. За любовью иногда кроется патологическая зависимость, которая может выражаться в амбивалентном конфликте. И Дольто, как всегда, прямолинейна и откровенно говорит то, что думает: «В тот или иной момент даже самые любящие родители будут нести ответственность за страдания их ребенка.

И если ребенок заявляет: «Я тебя больше не люблю», ответ должен быть следующим: «Это не имеет никакого значения, ты пришел в этот мир не для того, чтобы меня любить, так как цель родителей – воспитывать ребенка, а не нравиться ему» (16).

То же самое относится и к учительнице. И ребенку, которого привели к Дольто на консультацию, потому что у него до такой степени не складывались отношения с его теперешней учительницей, что ухудшилось физическое самочувствие, и больше всего он хотел вернуться к своей старой преподавательнице, обучавшей его в предыдущем классе, она объяснила: «Считай, что тебе повезло, если ты не любишь свою учительницу, потому что, если бы ты ее любил, тебе бы не хотелось хорошо учиться и перейти в следующий класс к другой учительнице».

Сам себе мама, сам себе папа

На самом деле отделение, реальное или символическое, означает, что ребенок, будучи индивидуальной личностью, является субъектом, несущим ответственность за свои поступки, и Дольто неоднократно повторяла, что «воспитывать ребенка – значит постепенно превращать его в самостоятельную, автономную личность» (17). И далее она добавляет: «Мы навязываем детям многие из наших абсолютно бесполезных желаний, не имеющих никакого значения для их формирования как глубоко моральных личностей, – и продолжает: – Тупик взаимоотношений «родители – дети» вызван тем, что мы не признаем истинных потребностей ребенка, отказываем ему в личной свободе». И она приходит к заключению, что ребенок должен «на собственном опыте осознать свои потребности и окружающие опасности, которые должен научиться избегать. Начиная с двух-трех лет, ребенок должен стать сам для себя мамой, научившись удовлетворять элементарные потребности, а к шести годам исполнять по отношению к самому себе отцовские функции» (18).

Но даже если эти этапы относительны и зависят от зрелости ребенка, можно заметить, что Дольто воспринимает каждого из детей как взрослого собеседника или скорее как субъекта, потому что как, если не через слово, можно было бы осуществить это отделение, да и само слово носит разделительный характер. Так, даже при отъеме от груди нельзя недооценивать роль языка, речи, и это первое отделение всегда должно «сопровождаться словами и телесным контактом» (19). И уже с самого раннего возраста лучше разговаривать с ребенком, чем носить его постоянно на руках (20). «Найти подходящие фразы и тон, которые успокоят страдающего ребенка, и от этого его страдания (да и он сам) станут более человечными, потому что они выражены словами. И вообще все, что проговаривается, обретает человечность» (21). С возрастом сказанное слово приобретает все более ярко выраженный разделяющий характер, и примером тому может служить фраза вроде «Ступай в свою комнату», которую говорят по вечерам ребенку, когда он хочет остаться с родителями, или фраза: «Сам разбирайся с тем, что натворил».

Половая принадлежность и отделение

Сексуальная идентичность также подкрепляется словом и способствует осознанию субъектом своей личности. Так, у родителей разнополых близнецов, которых они пытались отделить друг от друга, хотя и констатировали при этом регрессию в поведении девочки, Дольто спросила, достаточно ли они говорили с детьми о таких простых вещах, как половое различие, например, «ты будешь мужчиной, а ты однажды станешь женщиной» (22). Она объяснила им, что именно по этой причине детей следует обучать в разных классах, что значительно разрядило обстановку. По ее мнению, сами желания являются исключительно «мужскими или женскими, начиная с момента внутриутробного развития» (23), и каждый пол впоследствии должен выбрать тот тип игры, который ему наиболее подходит, без какого-либо принуждения извне, хотя в наши дни, и с этим нельзя не согласиться, не все родители следуют этому правилу. И далее она добавляет, что «мальчикам в большей степени, чем девочкам, свойственно швырять предметы» и что даже если они и играют в куклы и с плюшевыми мишками, то не так, как девочки.

Роль родителей

Ясно, что никакое воспитание, никакое отделение немыслимы без понимания ребенком того, что происходит. «Воспитывать ребенка значит относиться к нему как к личности» (24), – заявляет Дольто, а следовательно, «выказывать ему полнейшее уважение» (25), побуждать его к критике, предоставлять ему свободу выражать свое мнение, приобретать собственный опыт. Но тем не менее он должен чувствовать, что взрослый в любую минуту придет ему на помощь, окажет ему поддержку, и именно поэтому не следует приступать к отделению до семилетнего возраста «во имя ложно понятых психоаналитических концепций» (26). А если вы собираетесь наказать ребенка, не стоит этого делать при посторонних, чтобы не унижать его.

И хотя первостепенное значение придается роли матери, по мнению Дольто, не следует умалять не такую заметную, но также очень важную роль отца, чье влияние особенно сказывается на воспитании мальчика. И когда один из них пожаловался Дольто на то, что его жена чрезмерно опекает сына, она ему ответила, что «в этом и его вина, потому что он переложил на плечи матери воспитание детей» (27), и что, как только ребенку исполнится шесть лет, его мать должна сказать ему: «Начиная с этого момента, ты должен сам решать свои проблемы, потому что так надо» (28). По мнению Дольто, в соответствии с классическими представлениями отец считается воплощением запрета на инцест, необходимым «разделителем», чью главную роль в этом процессе научно обосновал Винникотт. Несмотря на глухое недовольство общества ее времени, Дольто считала, что в основном отец был и остается главой семьи, частью которой является также и мать. Поэтому, и об этом она неоднократно упоминает в своих книгах, мать не должна воспитывать ребенка без опоры на третье лицо. И именно в этой роли, возложенной на него по праву, Дольто воспринимает отца главой семьи.

Но для ребенка на самом деле имеют значение отношения, сформировавшиеся в треугольнике, отношения, которые он выстраивает с обоими родителями. «И нет ничего хуже зеркального единоборства ребенка с одним из родителей» (29). И далее Дольто приходит к заключению: «В данном случае следует понимать, что ребенок находится не на уровне формирования хороших привычек и манер, а на уровне, который определяется динамикой бессознательного» (30). И если в действительности один из полюсов отсутствует, ребенок теряет психическое равновесие. Именно поэтому, когда отец не принимает никакого участия в жизни сына или дочери, мать должна постоянно ссылаться на него в разговорах с ребенком. И чтобы мать-одиночка могла воспитать ребенка, она должна подготовить его к тому, чтобы «предложить ему возможность выбрать себе отца-заместителя из ее мужского окружения», особенно если это мальчик. В противном случае «ребенок столкнется с серьезными проблемами, если в личной жизни женщины отсутствуют партнеры-мужчины» (31).

А когда Дольто задавали вопросы по поводу женщин, которые в наши дни хотят иметь «ребенка для себя», не обременяя себя семьей, она рассказывала о рисках, которым в таких случаях подвергается ребенок. Он может либо вообще не сформироваться в полноценную личность, либо его формирование будет проходить с отставанием, с задержкой развития речевых и моторных навыков (32). Позже, когда наступит понимание того, что он был зачат «матерью благодаря мужчине, который осознанно подарил ей ребенка, жизнь обретет для него смысл» (33). Зато, добавляет она, «существует большой риск, когда мать поддерживает отношения только с женщинами» (34). И если у нее есть дочь, «она может оказаться в довольно затруднительном положении, потому что отношения будут восприниматься девочкой как дочерние, материнские, сестринские, но не как, разумеется, супружеские» (35). И во всех ситуациях подобного рода необходимо сказать ребенку, «что у него, как и у всех, при рождении были отец и мать» (36). Оба полюса – Дольто называет их в психоаналитических терминах материнской и отцовской инстанциями – необходимы ребенку. Но иногда так случается, что отец либо не справляется со своими функциями, либо «ради мира в семье» подавил в себе отцовское чувство, предоставив матери возможность полностью завладеть ребенком. Но отец, «отказавшись от своего права вызывать комплекс кастрации и предоставив всю власть над ребенком своей жене, оказывает на него тем самым негативное, развращающее влияние» (37). Однако бывают и отцы, которые выстраивают свои отношения с детьми по образу и подобию материнских: «они, таким образом, идентифицируют себя с обласканным женщиной ребенком и хотят точно так же обращаться со своим потомством» (38).

Семейная пара

Роль родителей внутри семьи не так-то проста. С одной стороны, они должны быть единой парой, хотя это не означает, что они должны выступать единым фронтом (39) против ребенка, поскольку такое единодушие несет в себе некую искусственность, скрывающую несогласие по отдельным вопросам. Короче говоря, как мать, так и отец должны быть независимы, автономны от своих детей, и, как мы уже неоднократно видели, Дольто категорически возражает против того, чтобы отец, говоря о матери, называл ее «мамой» вместо того, чтобы сказать «твоя мама» (40). Каждый родитель должен иметь с каждым из своих детей свойственные только им отношения, «и только тогда пробежит между ними искра правды, даже если у них мало времени для общения. А это очень важно» (41). И никому, наверное, не придет в голову оспаривать ее провидческое высказывание, каждое слово в котором имеет большое значение: «Воспитание с самого раннего детства в семье или в любой группе, ее замещающей и образующей триаду, то есть субъекта в окружении материнской и отцовской инстанций, которые по-разному реагируют на происходящие события, крайне необходимо ребенку. Оно вообще необходимо человеческой натуре, и никакие современные социальные трансформации не могут с этим ничего поделать» (42). Это было сказано еще в 1961 году.

Социализация ребенка

Кокон, пуповина, социальные институты

В одной из глав, названной «Вторая пуповина» (1), Франсуаза Дольто со свойственным ей лиризмом так описывает будущее ребенка: недопустимо всю жизнь быть привязанным к отцу с матерью, нужно порвать эту вторую пуповину ради включения в общественную жизнь, ради социализации, которая поможет ребенку реализовать себя, быть автономным, избежать слепого подчинения судьбе, короче говоря, стать свободным. Но возможность социального расцвета, по ее мнению, обеспечивается воспитанием, основы которого закладываются в семье, которая защищает, сопровождает ребенка по жизни, но в которой он не должен себя чувствовать как в заточении. И этому переходу от семейного кокона во внешний мир Дольто придавала большое значение. Короче говоря, все начинается с семьи, ориентированной на «закрытость», где ощущение «быть среди своих» бросает вызов запрету на инцест, который каждый из ее членов переживает по-своему. Отсюда вытекает и важность не столь ярко проявляемой роли отца, о чем Дольто постоянно упоминает в своих выступлениях на эту тему. Но Дольто пошла еще дальше: общество – это некий другой, по преимуществу чужой, новый, внешний мир, внушающий желания, еще в раннем детстве очищенные от инцестуальных помыслов. И семья должна нести в себе ростки этого будущего. И в дополнение к этому система социального обеспечения предлагает целый ряд учреждений: детские сады, ясли, группы продленного дня, школы, которые принимают эстафету от родителей. Но передача эстафеты может оказаться слишком внезапной, насильственной и травмирующей, если ребенка не сопровождают взрослые при этом переходе. И Дольто заявляет, что социализация должна осуществляться вместе с родителями, что на первый взгляд вступает в противоречие с ее идеями отделения и перехода на новый этап. И именно с этой целью она задумала создание нового промежуточного пространства, каким и являлся «Мэзон Верт», названный первыми посетившими его детьми «голубым», видимо, по аналогии с несбыточной, голубой мечтой, открытостью и гостеприимством.

Принцип его работы прост: здесь принято все проговаривать, то есть объяснять ребенку все, что происходит вокруг него, но другими словами, отличными от тех, которые он слышал от родителей. И вербальное описание из уст каждый раз нового третьего лица в каждом случае по-разному воспринимается постоянными посетителями. И более того, в этом переходном от семейного кокона к специализированным детским заведениям пространстве родители ощущают себя как дома, специалисты постоянно сменяют друг друга и царит полная свобода. И все это дает возможность наблюдать за такими порицаемыми формами поведения, как агрессивность и насилие, которые находят здесь свое объяснение, и подойти вплотную к социализации ребенка, передавая эстафету детскому саду, яслям или школе, куда впоследствии интегрируется ребенок.

Семейный круг

Дольто все время настаивала на важности семьи, особенно семьи с несколькими детьми. И она негативно, хотя и с глубоким сожалением, относилась как к матери-одиночке, воспитывающей своего ребенка, так и к семьям с одним ребенком, рисуя удручающую картину его детства. Она с нескрываемой ностальгией вспоминала большие семьи прошлого, и не только потому, что в них находилось место для детей, родителей, бабушек, дедушек, тетушек… Важно, что все обитатели дома принимали участие в таких простых и естественных формах организации жизни, которые способствовали обмену опытом между ними, для чего в каждом доме создавался общий зал. Дольто с некоторым сожалением намекает на военный период, когда за неимением возможности отапливать квартиру вся семья была вынуждена ютиться в одной комнате.

Семья, таким образом, является самым главным и необходимым элементом, при условии, что она не ограничивается родителями и ребенком, поскольку в таком случае «мать попадает в ловушку собственной любви к единственному ребенку» (2), заласканному и осыпаемому похвалами и восторгами, а слова, как известно, имеют большую власть. Мать (а иногда вместе с ней и отец) крутится вокруг ребенка как белка в колесе. Дольто никогда не являлась сторонницей сиюминутного удовлетворения любого желания ребенка, и вопреки так называемой вседозволенности в воспитании, в которой ее многие упрекали, она выступала за то, чтобы фрустрация присутствовала в жизни детей. «Не переживайте, если он будет выказывать недовольство». По ее мнению, уже с самого раннего возраста ребенок должен понимать, что он всего лишь «один из многих», а не центр семьи, и именно поэтому очень важно, чтобы у него были братья и сестры, а также товарищи его возраста. Даже младенец, говорила она со всей прямотой, «имеет большую власть над отцом с матерью» (3). И вследствие этого он должен общаться с другими детьми, а матери должны встречаться друг с другом, чтобы обсудить и объективно оценить, насколько серьезны встречаемые ими на пути воспитания сложности. Контакт с другими, таким образом, оказывается жизненно необходимым не только для того, чтобы ограничить власть ребенка-тирана, но и чтобы вывести его из-под чрезмерной опеки родителей – опеки, которую он сам требует от них.

Разорвать порочный круг

Концепция семьи у Дольто отмечена, таким образом, децентрализацией внимания, интересов и целей, сосредоточенных исключительно на ребенке, что, как уже много раз упоминалось, было ложно истолковано хулителями Дольто. Такая семья, как и любой коллектив, должна подчиняться определенным правилам, хотя назвать их незыблемыми нельзя. Ребенок должен есть, когда захочет, бесполезно его к этому принуждать, ложиться спать, когда его будет клонить ко сну, при условии что по вечерам он будет находиться в своей комнате, чтобы родители могли остаться наедине – и это последнее требование является обязательным. Пищу нужно готовить в соответствии со вкусами родителей, не заостряя внимания на пищевых пристрастиях ребенка, и, кстати говоря, он тем легче перенесет обиду, чем меньше на него будут обращать внимание.

Но как управлять всем этим маленьким мирком, когда в семье несколько детей? И что делать с вездесущей ревностью, когда появляется другой ребенок? Вот здесь и выходят на арену связи, существовавшие в семьях прошлых лет, когда тетушка или бабушка занимались предпоследним ребенком, которому мать не могла оказывать достаточного внимания, занимаясь новорожденным. Представитель своей эпохи, Дольто всегда советовала обращаться за помощью к тете или бабушке, но не забывала при этом и отца (4), который с большим успехом сможет возвысить, особенно если речь идет о мальчике, старшего сына в его новом статусе, который тот получил в связи с появлением нового ребенка в доме. И отношение родителей к ребенку имеет большое значение в этом случае. Они должны быть внимательными, но не слишком его опекать, так как в противном случае их чрезмерное внимание может укрепить старшего ребенка в утверждении своего права на протест. Но Дольто также резко отрицательно относится к идее спрашивать у ребенка «разрешения» подарить ему братика или сестричку, так как в любом случае новорожденный появляется на свет не для того, чтобы доставить кому-либо из них удовольствие (5).

«Нет никакой справедливости!»

И Дольто идет еще дальше, когда советует родителям признаться ребенку, считающему, что его незаслуженно наказали, в том, что на самом деле внутри семьи «не может быть никакой справедливости», поскольку все ее члены разные, и что вообще мир несправедлив! Все это должно быть спокойно и без крика проговорено и должно звучать довольно убедительно. И также следует поправить ребенка, когда он говорит «у меня», имея в виду отчий дом, и объяснить ему, что следует сказать «у нас», еще раз подчеркнув тем самым, что он не является центром семьи. И если семья не отгородилась от мира, то она является первым местом социализации ребенка, подготавливая его к переходу из своего лона в детское учреждение. Но этот процесс не должен начинаться слишком рано, и именно поэтому детский сад для ребенка двух с половиной лет, не прошедшего первичную социализацию, «то есть не выработавшего навыки общения с другими детьми, нежелателен» (6).

От ясель к школе

Мать семейства и детский психоаналитик, Франсуаза Дольто иногда была вынуждена разрываться между этими двумя статусами, которые на первый взгляд могут показаться противоречащими друг другу: младенцу жизненно необходимо постоянное присутствие матери, и эта последняя должна также способствовать его социализации. Таким образом, в жизни ребенка бывает весьма сложный период, когда его мать вынуждена выйти на работу, в то время как он нуждается в ней до того момента, как обретет самостоятельность, то есть по крайней мере до трех лет (о чем мы говорили выше). По мнению Дольто, сразу после рождения малыш должен ощущать голос, запах, прикосновения своей матери. Если она вынуждена поместить трехмесячного малыша в ясли, то должна подготовить его к этому, разговаривая с ним не только о нем самом (это для Дольто своего рода лейтмотив родительских бесед с ребенком), но и о других людях из его окружения, знакомя его с дядюшками, тетушками, бабушками.

Недопустимо, чтобы «мать сдала его с рук на руки, не говоря ни слова» (7). Оказавшись в яслях, ребенок по-матерински будет окружен вниманием – не со стороны взрослых, потому что «воспитательница не имеет возможности быть матерью для всех, а со стороны других детей: ведь мать – это кто-то, кого касаются, ощущая запах, телесный контакт и т. д.» (8). Именно поэтому Дольто считала, что группа должна состоять из детей разного возраста, а также находила нужным организовывать ясли в местах работы матерей, чтобы они могли навещать детей во время перерывов. Идеальным для нее было обеспечение постоянства отношений, преемственности между матерью и людьми, занимающимися воспитанием ребенка, даже если его доверили на какое-то время бабушке с дедушкой. И в этом случае также без предварительной подготовки не обойтись: до переезда ребенку следует дать возможность привыкнуть к бабушке с дедушкой, для чего вместе с матерью он должен провести у них какое-то время.

Сопровождение ребенка и формирование преемственности между воспитывающими его людьми являются в этом случае главными условиями для Дольто, иначе появится рассогласованность в поведении ребенка, например, в яслях он будет проявлять самостоятельность, а в семье по-прежнему ощущать себя малышом. В яслях, находясь в отрыве от матери, ребенок ее как будто забывает, что особенно ярко проявляется в тот момент, когда они снова встречаются. Но нужно понимать, что ребенок не в состоянии сразу же узнать мать, она должна с ним поговорить, медленно подойти к нему, а не бросаться с объятиями, покрывая поцелуями, что может его напугать (9). И только вернувшись вместе с ребенком домой, мать может его обласкать, наговорить нежностей. И для безболезненного совмещения материнской заботы с неизбежным расставанием, когда мать работает, Дольто советует – и это мы неоднократно видели – сопровождать его максимально возможное время и обеспечивать преемственность со взрослыми, воспитывающими его. Но все это очень сложно. Вот почему Дольто пришла в голову новаторская и весьма плодотворная идея создать промежуточное пространство, каким и стал «Мэзон Верт».

«Мэзон Верт»

Все вышеизложенное дает возможность понять тот интерес, который был вызван концепцией «Мэзон Верт», где с распростертыми объятиями принимали родителей с детьми от ноля до трех-четырех лет. В отличие от других домов детства, основанных предшественниками Дольто (см. главу 7), «Мэзон Верт», задуманный и организованный как пространство, предоставляющее условия для первого отделения, превратился в нечто большее, потому что родители, находясь здесь вместе с другими родителями и детьми, подвергали этих последних неизбежной социализации, так как семья впервые выходила во внешний мир.

На первый взгляд во всем этом не было ничего экстраординарного, и, как мы уже говорили, «Мэзон Верт» был чем-то вроде «крытого публичного сада», хотя и имел некоторые особенности: он был отмечен уникальным умением Дольто как психоаналитика слушать своих посетителей. В «Мэзон Верт» родителей и детей встречала команда, состоявшая из трех человек, в том числе одного мужчины и одной опытной женщины-психоаналитика, которая непосредственно обращалась к ребенку. Родителей здесь принимали на анонимной основе, не спрашивая у них адреса и не требуя оплаты. Специалисты разговаривали с ребенком, о ребенке, беседовали с третьими лицами, и, как мы уже упоминали выше, сам факт этой вербализации специалистом способствовал восстановлению смысла, сглаживаемого повторением и привычкой. И таким образом, внешний мир, будучи выраженным в словах, становился понятнее и ближе, и ребенок, находясь на руках у матери, воспринимал его также на слух и знакомился с новыми для себя явлениями и предметами.

Агрессор и тот, кто подвергся агрессии

И довольно скоро дети, предоставленные сами себе, знакомились друг с другом, и «Мэзон Верт» стал, таким образом, пространством, способствующим выявлению и пониманию детской агрессивности. Франсуаза Дольто уделяла большое внимание этой первичной форме взаимоотношений между детьми, к которой они прибегали, вступая в контакт друг с другом. По мнению Дольто, агрессивность отражает стремление ребенка к коммуникации. Будучи далекими от того, чтобы порицать, специалисты задают ребенку наводящие вопросы, что дает ему возможность понять, что «скрывается за его поведением» (10), и, в конце концов, подружиться с «жертвой» его агрессии. Этот последний может, разумеется, пожаловаться матери, «оставаясь в течение трех секунд под ее защитой и указывая пальцем на грубияна, но как только он утешится, он вернется к своему агрессору» (11). Все происходит так, как будто «жертва» понимает поведенческий язык напавшего на нее ребенка и, несмотря на это, хочет вступить в контакт с ним.

Эта первичная форма взаимоотношений тем более интересна, что родители, как правило, не понимают, что происходит, наказывают агрессора и жалеют «жертву». Подобная схема коммуникации, проявляющаяся в насилии, которое Дольто объясняет точно так же, свойственна и школьной жизни (12). И в этом случае наказание агрессора не даст никаких результатов, если одновременно не беседовать с «жертвой», принимая во внимание ее личность и возраст: ведь на самом деле оба «партнера» вплетены в сложный узел взаимоотношений. И довольно часто бывает так, что ребенок, подвергшийся агрессии, сам пытается дать отпор нападающему, испытывая непреодолимое желание походить на него, потому что этот последний очаровывает его своей дерзостью. И, несмотря ни на какие уговоры и запреты взрослых, «жертва», едва осознавая свои стремления, возвращается к своему «мучителю» в надежде сделать его своим другом.

Пространство слова

Будучи местом, где дети вступают в контакт друг с другом, «Мэзон Верт» прежде всего является пространством, где слово обретает полноценную жизнь, где задают вопросы, обсуждают проблемы, многое подвергают сомнению и где все откровенны друг с другом. Отношения родителей с детьми в корне меняются, когда им объясняют, «что непосредственно касается ребенка из того, о чем они рассказали из своей жизни и о чем они, исходя из ложных побуждений, до сих пор не говорили с ним» (13). А ребенок тем временем фиксирует свое внимание на том, что говорят о нем, и слышит, как словами выражают все то, что он чувствует, а в результате все проявления его дискомфорта, все тревоги стираются.

И когда понимаешь, с какими трудностями сталкивается работающая мать, когда ей приходится оставлять ребенка в яслях или с няней, когда ее не покидает тяжелое чувство вины, и в какую драму выливается расставание с ребенком в первый день пребывания в детском учреждении (иногда матери плачут, вызывая тем самым слезы на глазах ребенка), лучше ощущаешь необходимость такой структуры по оказанию поддержки родителям. И даже после смерти Дольто количество таких домов продолжало неуклонно расти как во Франции, так и за ее пределами, подтверждая тем самым их важность и нужность. И разумеется, у заведения, открытого день и ночь, не могло появиться конкурентов (за исключением ясель типа «Baby-Loup», которые пошли по тому же пути) (14). Переходная структура, давшая возможность матери расставаться на какое-то время с ребенком без ощущения чувства вины, «Мэзон Верт» также внушил родителям надежду на то, что поступление ребенка в школу не вызовет у него отторжения.

Дольто не во всем была права

Есть много способов читать Дольто. Можно воспринимать ее буквально и верить каждому слову как истине в последней инстанции, что она в принципе отвергала. И такая слепая вера в нее вполне объяснима, принимая во внимание ее безапелляционный тон и ауру великого гуру, которой ее окружили, помимо ее воли, к концу жизни. Но можно ее читать – особенно если вы являетесь практикующим врачом, – вооружившись критическим отношением к ее творчеству, о чем она неоднократно говорила уже в своих первых выступлениях по радио. И тогда наряду с радостью обретения психоаналитических истин, которые вы сами себе затруднялись сформулировать, вы обнаружите, что некоторые из ее заключений весьма спорны и вызывают сомнение, что, по сути, и является ее «товарным знаком».

Родители, врачующие собственных детей

Первый упрек, который можно ей адресовать и который объясняет причину многих недоразумений и недопонимания, заключается в следующем. Желая «помочь родителям научиться размышлять», понимать своих детей и «понять самих себя» (1) на примере трудностей, переживаемых их ребенком, Дольто не могла удержаться от того, чтобы не разговаривать с ними как опытный и старший по возрасту психоаналитик, обращающийся к молодым собратьям по профессии. Таким образом, она чуть ли не принуждает родителей заниматься лечением собственных детей, хотя они не прошли специальную подготовку, у них не было, как у Дольто, личного психоаналитика, не сформировалось на интуитивном уровне понимания того, что такое подсознание, и, главное, их непосредственно касались страдания их ребенка.

А ведь всем хорошо известно, что даже дипломированный врач (или психолог) не может лечить собственных детей, поскольку на него влияют субъективные факторы, и существует риск того, что они, эти факторы, негативно отразятся на ребенке. Также известно, до какой степени слово психоаналитика – даже самое понятное и простое – может быть неправильно истолковано его пациентом. И все эти доводы дают возможность понять, даже если не принимать во внимание банальную злобу ее недоброжелателей, чем вызвано такое сопротивление ее учению. К тому же на доморощенное понимание психоанализа как научной дисциплины накладывается непрофессиональная интерпретация, которую может услышать родитель, хотя случай, о котором ему рассказывают, не имеет никакого отношения к его проблемам.

Непрофессиональные аналитики

На сомнения (безусловно, благотворные), охватывающие родителей по поводу сложностей в воспитании ребенка, сомнения, которые кажутся неразрешимыми без вмешательства дипломированного психоаналитика, накладывается требование, предъявляемое родителям, быть психотерапевтами для собственного ребенка, и многие хотят превзойти себя, пытаясь расшифровывать детские рисунки. Хотя Дольто говорит, что «никогда и нигде не упоминала о необходимости интерпретации детских рисунков» (2) и что лишь призывала матерей не ограничиваться оценкой рисунка («как здорово ты нарисовал!»), но «вызвать ребенка на разговор, чтобы он объяснил, что хотел изобразить, какую историю» (3). Именно так и поступают детские психотерапевты, считая излишним объяснять ребенку значение рисунка, поскольку их интерпретация не всегда доступна его пониманию.

А вот и другой пример: Дольто, отвечая на вопросы матерей по поводу сформировавшейся у их детей привычки лгать, предлагает им небольшой курс психоанализа из трех пунктов. Во-первых, речь может идти о мифомании, и она считает, что «следует с осторожностью относиться к жизни, воображаемой ребенком». Во-вторых, ребенок может лгать из стремления противоречить матери. И в этом случае Дольто советует прибегнуть к юмору, отвечая на конкретные заявления ребенка. Например, когда девочка, указывая на белое пятно, говорит, что оно черное, мать может дать ей следующий ответ: «Если оно черное, я хочу спросить себя, а хорошо ли моя дочь видит, правильно ли устроены ее глаза?» И далее психоаналитик советует матери задать себе вопрос: «Разве я сама и мой муж никогда не лгали ребенку?» А в заключение Дольто добавляет, что ребенок может говорить неправду с целью снять с себя чувство вины, как-то оправдаться перед самим собой. И на самом деле эта проблема порождает множество предположений, которые трудно дистанционно воспринимать и прорабатывать неподготовленному родителю, не имеющему навыков психоаналитической интерпретации.

«А почему бы и нет?»

Дольто всячески поощряла родителей к тому, чтобы они, читая в педагогической литературе рассказы о том, с какими сложностями сталкиваются другие люди при воспитании своих детей, задумывались над ними, представляли свои собственные ответы, которые они могли бы дать. Речь идет о том, чтобы инициировать их к тому, что в психоанализе называется «наблюдением» и чему учатся будущие психотерапевты, проходя стажировку у старших товарищей, которые делятся с ними своим опытом, рассказывая случаи из практики. Таким образом, родители, овладевшие основами психотерапии, другими глазами будут наблюдать за детьми, играющими, например, в ближайшем сквере (4).

А матери, которая решила придерживаться советов психоаналитика и которая сказала своей восьмилетней дочери, потерявшей четырехлетнюю подругу: «Умирают, потому что жизнь закончилась», – на что девочка грубо и дерзко возразила в ответ: «Ты что, смеешься надо мной?» и т. д., Дольто посоветовала помочь ребенку излить весь свой гнев и горе. И от матери она требует почти профессионального умения слушать своего ребенка, стараясь при этом сохранять объективность и не дать эмоциям захлестнуть себя в ответ на смерть почти ровесницы собственного ребенка и нескрываемое горе дочери. Не правда ли, это слишком высокие требования, предъявляемые к родителю, дистанционно обучающемуся у Дольто и никогда не занимавшемуся аналитической практикой?

Во время одной из конференций в «Школе для родителей» (5) Дольто объясняет факт того, что позволяет себе давать ответы на вопросы аудитории, обилием подробных писем от родителей, которые она регулярно получает. По ее мнению, утверждает Катрин Дольто[29] (6), «эти родители сами все знают, но нуждаются в авторитетном слове, которое бы поддержало их в интуитивных решениях». И Франсуаза Дольто уточняет, что они жаждут услышать, чтобы кто-то, кому они бесконечно доверяют, сказал им: «Ну, конечно же, вы и сами способны во всем разобраться, почему бы и нет?» (7) И ее лекции для родителей все больше и больше убеждают нас в нашей правоте, когда нам кажется, что ее фраза «А почему бы и нет?» удивительно точно характеризует состояние неуверенности в своих силах начинающего психотерапевта, приступившего к наблюдению за детьми и нуждающегося в одобрении старшего товарища.

И как бы там ни было, деятельность Дольто, и особенно ее просветительская деятельность, всегда подвергалась случайным рискам вульгаризации. Некоторые психоаналитики до нее или ее современники, одержимые даже в большей степени, чем она, дидактическим энтузиазмом и находящиеся под огнем критики, недоверчиво относились к пропаганде собственных идей. Но, за исключением некоторых недоразумений, общий эффект был скорее позитивным, и Катрин Дольто была права, когда говорила, что «тайна ее успеха заключается в том, что ее радовало сопротивление ее учению, поскольку она в нем видела глубокое влияние, оказываемое ее новаторским словом, утратившим с течением времени свою новизну и оригинальность» (8).

«Чудеса», явленные Дольто

Некоторые случаи исцеления во время ее консультаций в госпитале Труссо являли собой чудо в глазах молодых психоаналитиков, работавших вместе с ней. Зато другие рассказы свидетельствовали о некотором скептицизме, а в совокупности все это вызывало откровенную оппозицию со стороны тех, кто в принципе отрицал психоанализ. Вот, например, история одной матери, о которой сама Дольто сказала, что на тот момент ее состояние здоровья вызывало серьезное беспокойство. Речь идет о молодой роженице, у которой на следующий день после родов так и не появилось молоко, хотя в предыдущие роды, имевшие место во время войны, у нее было столько молока, что она с легкостью могла бы выкормить трех младенцев. Будучи в то время молодым экстерном, Дольто заподозрила у нее глубокое чувство вины, вызванное тем, что ее собственная мать, видимо, не кормила ее грудью, и психоаналитик решила, что с ней нужно поговорить об этом.

Когда Дольто через несколько дней вновь ее посетила, ее встретили как триумфатора, потому что молоко пришло. А все началось с того, что лечащий врач этой мамы поговорил о ней с нянечкой, которая, в свою очередь, рассказала маме о предположении Дольто. Молодая мать принялась безутешно рыдать, признавшись в том, что сразу же после появления на свет ее собственная мать от нее отказалась. Нянечка отнеслась к ней с вниманием и заботой и принесла ей бутылочку с молоком, убеждая ее в том, что все будет хорошо! (9) А вот еще одна история о маленькой девочке, которая на протяжении нескольких месяцев не произнесла ни слова. На консультацию к Дольто ее привел отец, обеспокоенный ее категорическим нежеланием говорить. Слушая, как Дольто задает ей вопросы, объясняя, сколько всего хорошего она сможет получить, если соблаговолит ей ответить, малышка вдруг воскликнула: «Папа, пойдем отсюда, мне эта противная тетка надоела!»

Зато другие истории, которые должны были бы свидетельствовать о влиянии языка на грудных детей, выглядят не столь убедительно. Так, одна девятимесячная девочка поняла (скорее теоретически), что Дольто требует от нее символический выкуп в виде камня за то, чтобы психоаналитик продолжала с ней разговаривать и играть. И к большому удивлению психоаналитика, девочка его принесла (10). А вот еще один рассказ об одной взрослой женщине, описавшей Дольто свой удивительный сон, в котором звучали слова, лишенные для нее всякого смысла. Вспомнив, что первые девять месяцев жизни та провела в Индии, Дольто показала эти слова индусу, который не мог удержаться от смеха и сказал: «Они означают следующее: моя малышка, твои глаза краше звезд на небе». Эту колыбельную, похожую на все колыбельные в мире, пела ей кормилица. Этот случай, естественно, невозможно подвергнуть сомнению, тем более что история подобного рода имела место и в жизни самой Дольто, которую до восьми месяцев воспитывала няня-англичанка; и когда Дольто начала говорить, она, естественно, заговорила по-английски, не понимая никакого другого языка, кроме этого. И все это является подтверждением того, что дети, даже еще не овладев навыками говорения, понимают все (11).

Слух у плода и слух у новорожденного

Именно благодаря вышеприведенным примерам Дольто выдвинула гипотезу, которую, по ее же словам, нельзя воспринимать серьезно и в которой она сама ничего не понимает (12). Так, по ее мнению, еще находясь в утробе матери, плод слышит голос отца и чувствует его прикосновения, начиная с семи месяцев (13). Все девять месяцев беременности плод «разделяет с той, кто его вынашивает, ее эмоции не только физически, но и интуитивно, на уровне телепатии, которая, по-видимому, свойственна младенцам» (14). Этот симбиоз продолжается и после рождения младенца вне зависимости от того, в каком состоянии он находится: спит или бодрствует. И уже с первых дней жизни ребенка слова, сказанные о нем, например, «с этой малышкой вы еще намучаетесь» или «он вам еще покажет» (15), могут вызывать у него беспокойство. Ребенок постоянно находится в «коммуникационном слиянии с теми, кто его окружает» (16), и оно настолько сильно проявляется, что младенец на подсознательном уровне воспринимает и знает все и «даже понимает все языки» (17). И именно поэтому Дольто предостерегает родителей не только от выяснения отношений, но и от физической близости в присутствии ребенка, так как это может активизировать его влечение и вызвать ревность по отношению к отцу; причем следует иметь в виду, что, когда младенец спит, все его чувства обостряются. А что же касается отбывающих срок беременных женщин, задающих себе вопрос, почему так произошло, что они оказались в тюрьме, то Дольто полагает, что «можно разговаривать с плодом, потому что он также находится в заточении, хотя и во чреве своей матери» (18).

Но нам еще предстоит подтвердить или опровергнуть эти выводы, и когда у Дольто спрашивают, действительно ли ребенок понимает все языки, она говорит, что нам пока не до конца ясно, каким образом ребенок вступает с нами в общение, и уточняет: «Можно предположить, что ребенок общается с нами на интуитивном уровне» (19), и, продолжая свою мысль, говорит, что ребенок понимает свою мать, даже когда она разговаривает с ним не так, как принято разговаривать с детьми и домашними животными, а на своем особом, только ей свойственном языке. Короче говоря, нам пока неизвестно, идет ли речь о реальном восприятии речи, о доязыковом понимании смысла слов или о стремлении к общению, которое ребенок, начиная с самого раннего возраста, воспринимает на интуитивном уровне, поскольку «все есть язык». Впрочем, некоторые доводы вносят свои коррективы в понимание этого процесса. Так, в четырехмесячном возрасте ребенок лучше понимает «музыку речи своей матери», чем те же слова, но произнесенные с другой, менее располагающей интонацией (20), и Дольто в связи с этим предполагает, что ребенок воспринимает не столько смысл сказанных родителями слов, сколько их интуитивные намерения. А в данном ею интервью по поводу того, как ребенок воспринимает родительскую речь, она призналась, что «ей об этом ничего не известно» и что язык может и не быть вербальным.

И прежде чем подвергнуть это критике, нам необходимо разобраться еще с одним тезисом Дольто о том, что любому человеческому существу не терпится как можно скорее появиться на свет, причем осознавая, что оно появится в образе мальчика или девочки. И на эту мысль ее натолкнул разговор одного отца со своим сыном, раздосадованным тем, что в семье родился еще один мальчик, хотя все ожидали девочку. Отец должен был объяснить, утверждает Дольто, что только жизнь, а не родители, все решает, и далее она добавляет, что он должен был сказать ребенку: «Ведь тебе и самому хотелось родиться мальчиком» (21). И только такая форма беседы приемлема в данном случае, поскольку ставит на одну доску жизнь и субъекта.

И наконец, следует подчеркнуть, что постоянное и настойчивое обращение Дольто к своей аудитории с просьбой вести с ребенком диалог, вне зависимости от его возраста и уверенности родителей в том, что он их понимает, является ее главным вкладом, и она неоднократно повторяла: «Ведь разговариваете же вы с животными» – и иногда даже чаще, чем с детьми! Как иначе ребенок может научиться говорить, если он не будет слышать слов, выражающих действия, предметы и чувства?

Спорные утверждения

Некоторые утверждения Дольто вызывают много споров. И если они не шокируют специалиста, для которого после некоторого размышления перестают представлять интерес, то к пребывающим в волнении и тревоге родителям, находящимся в поиске неопровержимых истин, это не относится. Так, при коликах у новорожденного Дольто советует матерям держать ребенка на руках, прижимая его к своему телу, и категорически отвергает пустышку, в то время как множество других специалистов видят причину этого страдания в тревожности матери. А что же касается ее реакции на систематическое сопротивление ребенка, переживающего период оппозиции и кризиса, то она воспринимала его буквально, в то время как это сопротивление не столько реальное, сколько вербальное, и является одной из форм самоутверждения.

Зато ее полемика с одной из читательниц, врачом по профессии, развернувшаяся в еженедельнике «Femmes françaises» (22) после выхода статьи о том, как приучить ребенка к горшку, потеряла в наши дни свою актуальность, так как все понимают и согласны с тем, что нужно дождаться окончательного формирования определенных отделов нервной системы ребенка, но при таком подходе ждать этого, видимо, придется долго. К несчастью, в наши дни предостережения Дольто, а до нее Беттельхейма забыты, и ретроградные методы воспитания вновь заявили о себе, в частности в Европе, где отмечается возврат к дрессуре. А что же касается США, то преждевременное приучение ребенка к чистоте методом принуждения осуществляется под предлогом охраны окружающей среды: чем меньше пеленок и подгузников придется выбрасывать, тем меньший вред мы причиним планете. Но кого при этом волнует вред, причиненный душе ребенка?

Конформизм?

Некоторые утверждения Дольто несут на себе печать идеологических заблуждений. Так, она, например, заявляет, что игрушки должны различаться в зависимости от половой принадлежности ребенка: мальчикам – машинки, девочкам – куклы. Хотя несколькими страницами далее она говорит, что у каждого ребенка должны быть также игрушки, относящиеся по преимуществу к противоположному полу (23). И вообще проблема половой принадлежности выглядит довольно расплывчатой у Дольто. Если она говорит, что «биологию не изменишь» (24); если она критикует лесбиянок, ребенок которых не имеет даже представления о том, что такое отношения с мужчиной; если она утверждает, что поведение родителя, не соответствующее его полу, очень осложняет жизнь ребенка, то непонятно, почему она не видит никаких противоречий в том, что малыш называет отца «мамой», а мать «папой»; и мы уже видели, насколько может быть несчастлив ребенок, воспитанный парой гомосексуалистов (25).

Что же касается отца, этого могущественного «pater familias» («основателя рода»), как его называли в прошлом, то теперь Дольто преуменьшает его роль, сводя ее к главе семьи (26), маленькой ячейки общества. И все это свидетельствует о том, что, перечитывая Дольто, следует принимать во внимание контекст эпохи, в которую она жила и работала. И Дольто была первой, кто заявил, что все то, о чем она говорит, может подвергаться широкому обсуждению и всегда соотносится с определенным моментом состояния общества, а следовательно, она предлагает поразмыслить над динамикой его развития, под которую подпадает и понятие главы семьи.

В несколько ином ключе Дольто рассматривает вопрос широко проповедуемой ею автономии ребенка, которая кажется не вполне реалистичной. Мать «не должна постоянно контролировать своего шестилетнего сына» (27). Начиная с трех лет, ребенок должен проявлять самостоятельность и становиться сам для себя матерью, а с шести лет – отцом, то есть «уметь обращаться со всеми предметами в доме, которые его непосредственно касаются, и уметь вести себя в обществе» (28). Речь, естественно, идет не о вседозволенности со стороны родителей, но о контролируемой свободе, и мать уже не обязана следить за всеми поступками и жестами ребенка, раз уж он приобрел необходимые для выживания навыки и умения.

Парадоксы

Некоторые объяснения Дольто могут показаться по меньшей мере неприемлемыми или парадоксальными, хотя они просто-напросто соотносятся с клиническими проявлениями и затрагивают сферу подсознания, выявляя глубинные причины конфликтов. Это, например, тот случай, когда один ребенок позволяет себе быть жертвой другого, постоянно на него нападающего. Вполне логично предположить, что любой взрослый счел бы необходимым наказать обидчика и приласкать обиженного. Но нам неизвестно, как начинаются такие конфликты, в чем кроется причина драк, например, между братом и сестрой. И если мы будем поступать в соответствии с общепринятой логикой, конфликты вряд ли исчерпают себя и не будут повторяться.

Все не так просто, как может показаться с первого взгляда: жертва может иметь скрытое намерение провоцировать конфликт, чтобы его обидчика наказали, что является банальной детской манипуляцией. Или, может быть, жертва из чувства вины, окрашенного мазохизмом, стремится к тому, чтобы получить наказание от мучителя.

Короче говоря, Дольто рекомендует успокоить обиженного ребенка, не выдвигая при этом обвинений «агрессору». И у детей, позволяющих товарищам бить себя, Дольто обычно спрашивала: «А ты обратил внимание на то, как они тебя бьют?» – и советовала родителям выяснить, кто из обидчиков «старается больше всех» (29). И в этом случае речь также идет о понимании проблемы с точки зрения детского психотерапевта, который старается проникнуть в суть конфликта, не давая при этом советов, и отступление от общепринятых норм кажется родителям чуть ли не садизмом по отношению к собственному ребенку. Зато такая интерпретация дает ребенку возможность не ощущать себя жертвой. И Дольто утверждает, что «бесполезно говорить ребенку «защищайся, дай сдачи» (30), уточняя при этом, что «не следует ни смеяться над ним, ни жалеть его, ни тем более обвинять других» (31).

И все это на первый взгляд вступает в противоречие с тем местом, которое она отводит языку. Впрочем, некоторые дети сами провоцируют обидчика, который их очаровывает и на которого они равняются. Именно поэтому они скрывают от учителей и родителей свои конфликты, пытаясь решить их самостоятельно.

Все эти выводы могут показаться парадоксальными только неспециалистам, и следует с особой осторожностью оперировать ими. Они должны заставить задуматься всех тех, кто критикует Дольто, а заодно с ней и психоанализ. Читать ее книги – значит научиться выбирать между тем, что все еще остается актуальным, и тем, что уже таковым не является. Но это не умаляет ее прозорливости. И единственное, что Дольто требовала от родителей, – это научиться делать выбор на основе критического подхода, размышлять и действовать так, как им подсказывает интуиция, она хотела внушить им ответственность без ощущения чувства вины и никогда не призывала их слепо следовать своему учению и не пыталась подчинить их своей воле.

Вместо заключения

«Судьба произведений часто выходит из-под власти их создателя. И ему придется с покорностью наблюдать за тем, как его хрупкое судно в одиночестве отправится странствовать по океану времени и пространства, течения которых предрешат тот путь, по которому устремятся проповедуемые им идеи, пристав впоследствии к берегам бесплодных или плодородных земель» (1). Так французский психоаналитик Саша Нашт писал о наследии Фрейда. И эти фразы вполне можно было бы отнести и к творчеству Франсуазы Дольто, которое хотя и не произвело такого потрясения в умах, но оказывало и продолжает оказывать огромное влияние на весь процесс воспитания. И точно так же как этот «молодой и никому не известный еврейский врач пробудил мир ото сна, заставив его все подвергнуть сомнению» (2), французский психоаналитик Дольто, женщина, христианка и врач, посвятившая свою жизнь воспитанию, обратилась к родителям, подросткам и маленьким детям, предложив им широкую программу ознакомления с психоанализом. И ее деятельность, во-первых, явилась большим вкладом в детский психоанализ, во-вторых, способствовала популяризации и распространению психоанализа среди родителей и, наконец, привела к изменениям в обществе, в той или иной степени инициированным ее творчеством. А сегодня мы констатируем недопонимание, если не травлю, объектом которой она стала после своей смерти.

Судьба ее книг также вышла из-под ее власти, но ее творчество продолжает тревожить души, оставаясь волнующим, динамичным, одним словом, живым. И как сказала Катрин Дольто: «Она ушла, но ее наследие продолжает жить» (3).

Тот, кто читал предыдущие главы, в которых мы пытались как можно объективнее и без предвзятости передать ее главные гипотезы, сможет воспользоваться ими в своей практике родителя, воспитывающего детей. Для этого нужно всего лишь внять ее плодотворным идеям, прислушаться к предостережениям и советам, которые она давала, чтобы решить проблемы каждодневной жизни. «Я знаю, что, когда я с вами разговариваю, я бужу в вас экспериментаторов, о чем вы уже догадались. И я знаю, что я ломлюсь в открытые двери, но, я думаю, мы должны с вами вести диалог, разговаривать, раз уж мы собрались вместе. И мы даже наберемся смелости и поговорим о непростых вещах, и я уверена, вы надеетесь, что я сообщу вам нечто экстраординарное, хотя, кроме своего опыта, мне с вами больше нечем поделиться» (4).

Действительно, между Дольто и ее аудиторией в большей степени шел обмен опытом, чем знаниями. И в этом она была согласна с Винникоттом, который говорил: «Больше всего родители нуждаются в том, чтобы понять скрытые причины, но им также нужны советы и инструкции, предписывающие, как поступать в том или ином случае. И нужно также, чтобы они могли экспериментировать, даже допускать ошибки, что дает им возможность обучаться, набираться опыта» (5). И Дольто, в свою очередь, разговаривала с родителями как практикующий психоаналитик и как женщина, имеющая большой опыт воспитания детей. И, делая это, она всегда осознавала спорный характер некоторых своих утверждений и понимала, что в будущем они станут предметом многих дискуссий. Это время настало, и именно поэтому нам кажется сегодня особенно важным читать и перечитывать ее книги, что принесет несомненную пользу родителям, а следовательно, и детям.

В силу ложных обвинений, недопонимания, поспешных или ошибочных интерпретаций всего того, о чем она говорила, мы сейчас вновь вернулись к ретроградным и чудовищным концепциям в области воспитания. И родители редко когда оказывались настолько сбитыми с толку и зажатыми в тиски авторитарных представлений и противоречивых директив. Отсюда и вытекает этот возврат к управлению, который необходимо любыми силами устранить и который продолжает наносить непоправимый вред, способствуя извращению ее идей по многим вопросам.

Ребенок-король, описанный и постоянно критикуемый Дольто, является первым примером недопонимания этих обскурантов, которые обвиняли ее во многих, иногда тяжелых, нарушениях в поведении, якобы явившихся следствием ее учения. Но это недопонимание не было простой случайностью, в его основе лежат два ошибочных представления: идеализация детства (но не ребенка), с одной стороны, и критика родителей, с другой.

Идеализация детства (глава 1) является наследием великих педагогов начала века, эстафету от которых приняла Дольто. И эта идеализация в соединении с критикой родительского всемогущества могла породить миф о ребенке-короле и пресловутой вседозволенности в воспитании, якобы пропагандируемой Дольто. Но на самом деле ничего подобного она не имела в виду, и в нашей книге мы постарались это показать.

Что же касается родителей, то Дольто мужественно защищалась от всех нападок в их адрес и выступала против идеализации детства. Если она отчасти и идеализировала детство, то к ребенку это не имело никакого отношения.

Но есть и другая, не менее важная причина ее непонимания: применение в воспитании психоаналитических понятий и их произвольное толкование. Даже в наши дни, когда психоаналитические термины и концепции вошли в быт и повседневный язык, довольно часто встречаются искажения смысла. Но тем не менее средства массовой информации изобилуют психоаналитическими заключениями и советами для родителей. И нужно отдавать себе отчет в том, что в этом случае риск ложного толкования неизбежен. Но Франсуаза Дольто сумела преодолеть и сопротивление, и недопонимание, с которыми она боролась, чтобы помочь родителям применить на практике ее открытия.

И наконец, Дольто воспользовалась достижениями психоанализа, чтобы воплотить в жизнь что-то вроде профилактики будущих неврозов.

Дольто вчера и сегодня

Будучи отзывчивой на любое веяние времени, свою революционность, свое новаторство Дольто видела в требовании, предъявляемом родителям, «внимательно прислушиваться к ответам ребенка», внося тем самым свой вклад в развитие общества. И она разделяла убеждения антиконсьюмеристов (сторонников антипотребительства) хотя бы только тем, что утверждала полезность и важность фрустрации в жизни ребенка. А реакция некоторых родителей на это ее утверждение, допускавших вседозволенность в воспитании, также явилась одной из причин ложного толкования ее учения, и для восстановления истины и была написана наша книга. Если сила идей Дольто такова, что и в наши дни она не утратила актуальности, то это произошло потому, что она смогла найти правильные слова, говоря с родителями о детях, не забывая при этом о собственном детстве и сформировав целую когорту психоаналитиков, ни на йоту не отступая от своих принципов. Будучи психоаналитиком, Дольто никогда не считала, что является держателем истины в последней инстанции и проповедует евангельское слово. Если поклонение, оказываемое ей при жизни, не знало границ, не она была тому причиной. В предисловии к книге «Когда появляется ребенок» она предупреждала: «Нельзя, чтобы мои слушатели, те, кто пишет мне письма, и также те, кто будет читать в этой книге мои ответы на них, вообразили себе, что я являюсь носительницей истинного знания, которое они не должны подвергать сомнению. Ведь речь идет всего лишь об этапе исследований, моих поисках решения актуальных проблем, с которыми мы сталкиваемся при воспитании детей» (6). Дольто не была изобретательницей чудодейственных рецептов, не писала ни инструкций, ни учебников, ни справочников для родителей.

И хотя в ее харизме не приходилось сомневаться, она категорически отвергала даже малейшее предположение, что может быть властительницей дум. Главным для нее было покончить с «манихейской обработкой, когда вопреки логике не учат молодых родителей прислушиваться к своей интуиции, интерпретировать ее и моделировать свое поведение в соответствии с ней, ведь это ваш ребенок, и вы родили его, и будьте такими, какие вы есть, будьте правдивыми, искренними, рассказывайте простыми словами обо всем, что вы чувствуете, потому что именно в вашей сердечности, открытости ребенок нуждается больше всего» (7). И именно ее долгий опыт практикующего врача, ее вера в возможный прогресс в воспитании заставляли ее иногда говорить в назидательном тоне. Но какой художник, новатор или трибун не поддавался влиянию страстной силы своих убеждений? Ее верным слушателям, почитателям и продолжателям ее дела предстоит и в дальнейшем отстаивать правоту ее идей, самостоятельно, без оглядки на чьи-либо авторитеты, развивать ее учение.

В последние годы жизни Дольто казалось, что наступила «эпоха неврологии» (8), массированного наступления экспериментаторов, ученых и людей от науки. Ее настораживало, что «общество может пойти по пути неприкрытого тоталитаризма, представлявшегося ей в виде огромного компьютера, навязывающего всем единое правило» (9). Короче говоря, она опасалась возврата закостенелой системы воспитания, врага креативной индивидуальной свободы, отвергающего уважение личности. По ее мнению, еще можно было избежать благодаря просветительской работе с родителями, освобожденными от табу и открытыми доверию и уважению, «лучшего из миров» Олдоса Хаксли[30]. Довольно часто родителям не хватало именно доверия, «которое каждый ребенок испытывает к родителям, хотя обратное встречается гораздо реже» (10).

И этого доверия, питающего ее энергию, направленную на то, чтобы укрепить у родителей веру в самих себя ради блага их детей, было у Дольто больше чем достаточно. Эту непосильную ношу психотерапевта и гуманиста взвалила на свои плечи Дольто, не изменив слову, данному себе в детстве, когда она решила посвятить свою жизнь воспитанию детей. Она никогда не забывала о данном ею слове, и по сей день несущем глубокий смысл, никогда не отрекалась от него, и ее идеи и в наши дни не потеряли актуальности, раз уж сегодняшние (да и завтрашние тоже) родители все еще проникаются ими и черпают силы в ее книгах и беседах. «Наступила эра ребенка-обузы. Потребитель, используемый родителями в своих интересах, ребенок-фетиш является новым продуктом нашей цивилизации» (11). Хотелось бы, чтобы сегодняшние читатели Дольто разубедили ее в этом. И если будущее принадлежит детям, то именно на родителей возлагается обязанность заложить основы этого будущего. Так доверимся же им в надежде, что это новое воспитание, описанное в общих чертах в нашей книге, однажды явит более человечный, более гармоничный мир. Мы «за постепенную революцию», за ту, о которой мечтала Франсуаза Дольто.

Примечания

Эпиграф

Repenser l’éducation des enfants, in Les Étapes majeures de l’enfance, Gallimard, 1994, p. 225.

Введение

1. S. Freud, Ma vie et la psychanalyse (1925), cité par Georges Mauco, Psychanalyse et éducation, Aubier-Montaigne, 1967, p. 18.

2. D.W. Winnicott, L’Enfant et le monde extérieur, Petite bibliothèque Payot, 1972, p. 37.

3. Georges Mauco, ibid., p. 19.

4. Les Étapes majeures de l’enfance, Gallimard, 1994, p. 220.

5. Lorsque l’enfant paraît, 1, Seuil, p. 12.

6. La Cause des enfants, Robert Laffont, 1985, p. 171.

7. Le Nouvel Observateur, no 1452, septembre 1992, p. 17.

8. Ibid., p. 16.

9. Interview de Jacques Pradel, ibid., p. 10.

10. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., p. 15–17.

11. Les Étapes majeures de l’enfance, Gallimard, 1994, p. 7.

12. La Cause des enfants, op. cit., p. 142.

13. Le Père Noël est une ordure, film de J.-M. Poiré, 1982.

14. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., p. 12.

15. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., p. 13.

16. Steven D. Levitt et Stephen J. Dubner, Freakonomics, Gallimard, Folio essais, 2007, p. 219.

1. Личность ребенка

1. Januscz Korczak, Comment aimer un enfant, suivi de Le Droit de l'enfant au respect (1928), Robert Laffont, 1979.

2. La Cause des enfants, op. cit., p. 189.

3. Alice Miller, C'est pour ton bien, Aubier Montaigne, 1983, p. 119.

4. SOS psychanalyste, Fleurus, 1976, p. 355.

5. La Cause des enfants, op. cit, p. 13.

6. Bruno Bettelheim, Dialogues avec les mères (1962), Robert Laffont, 1973.

7. Préface au Manuel à l’usage des enfants qui ont des parents difficiles, de Jeanne Van den Brouck (1979), Points-virgule, 2006.

8. Le Droit de l’enfant au respect, op. cit., 1929.

9. Maria Montessori, L’Enfant dans la famille, op. cit., DDB, 2007.

10. La Cause des enfants, op. cit., p. 314.

11. Ibid., p. 286.

12. La Difficulté de vivre, Le Livre de poche, 1988, p. 286.

13. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., p. 117.

14. L’Enfant et le monde extérieur, op. cit.

15. Documentaire en trois volets réalisé par Bernard Martino et diffusé en 1985 sur TF1.

16. Arnold Gesell et Frances L. Ilg, Le Jeune Enfant dans la civilisation moderne, PUF, 1949, titre du chapitre 4.

17. La Cause des enfants, op. cit., p. 130.

18. Ibid., p. 141.

19. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., p. 52.

20. La Cause des enfants, op. cit., p. 308.

21. Journal des jeunes mères, 1876.

22. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., 1994, p. 30.

23. Ibid., p. 13.

24. SOS psychanalyste, op. cit., p. 358.

25. Dialogues avec les mères, op. cit., p. 88.

26. Les Chemins de l’éducation, op. cit., p. 345–346.

27. La Cause des enfants, op. cit., p. 193.

28. Lorsque l’enfant paraît, 2, op. cit., p. 211.

29. L’Enfant et le monde extérieur, op. cit., p. 103.

30. Dialogues avec les mères, op. cit., p. 11.

31. Ibid., p. 11.

32. Ibid., p. 11–12.

33. La Cause des enfants, op. cit, p. 339.

34. Ibid., p. 28.

35. Janusz Korczak, Comment aimer un enfant, op. cit., p. 28.

36. Antoine de Saint-Exupéry, Terre des hommes, Gallimard, 1939.

37. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., p. 116.

38. Ibid., p. 133.

39. La Cause des enfants, op. cit., p. 105.

40. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit, p. 117.

41. Franz Kafka, La Lettre au père, Petite bibliothèque Ombres, 1999, p. 19.

42. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., p. 117.

43. Ibid., p. 41.

44. Ibid., p. 28.

45. Ibid., p. 168.

46. Ibid., p. 36.

47. Élisabeth Badinter, L’Amour en plus, Flammarion, 1980.

48. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 8.

49. La Cause des enfants, op. cit., p. 547.

50. Marcel Proust, Jean Santeuil, Gallimard, 1987, p. 222.

51. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 61.

2. Как слушают ребенка

1. La Cause des enfants, op. cit., p. 473.

2. Ibid., p. 336.

3. T. Berry Brazelton, Écoutez votre enfant, Payot, 1984.

4. Séminaire de psychanalyse d’enfant, Seuil, 1982.

5. La Cause des enfants, op. cit., p. 313.

6. Ibid., p. 337.

7. Ibid., p. 105.

8. Ibid., p. 307.

9. Ibid., p. 105.

10. Lorsque l’enfant paraît, op. cit., p. 150.

11. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 70.

12. La Difficulté de vivre, InterÉditions, 1981, p. 104.

13. SOS psychanalyste, op. cit., p. 34.

14. Inconscient et destins, Séminaire de psychanalyse d’enfants, 3, Seuil, 1985, p. 159.

15. La Cause des enfants, op. cit., p. 307.

16. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., p. 133.

17. La Cause des enfants, op. cit., p. 288.

18. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., p. 133.

19. Patrick Delaroche, Parents, osez dire non! Albin Michel, 1994.

20. Claude Halmos, L’Autorité expliquée aux parents, Fayard, 2011.

21. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., p. 71.

22. La Cause des enfants, op. cit., p. 176.

23. Janusz Korczak, Quand je redeviendrai petit (1924), Fabert, 2013.

24. La Cause des enfants, op. cit., p. 194.

25. SOS Psychanalyste, op. cit., p. 360.

26. Ibid., p. 360.

27. La Cause des enfants, op. cit., p. 256.

28. «L’intérêt de la psychanalyse» (1913), in Résultats, idées, problèmes, I, 1890–1920, PUF, 1984, p. 212.

29. L’Échec scolaire, Vertiges du Nord, Ergo Press, 1989, p. 91.

30. Melanie Klein. Sur l’enfant, Petite Bibliothèque Payot et Rivages, 2012, p. 19.

31. Comment aimer un enfant, op. cit., p. 28.

32. La Cause des enfants, op. cit., p. 145.

33. Marguerite Duras, Ah! Ernesto, Éditions Ruy Vidal, 1971, puis Thierry Magnier, 2013 (voir aussi l’album Ah! Duras, documents IMEC sur la genèse du livre).

34. La Cause des enfants, op. cit., p. 176.

35. Les Chemins de l’éducation, op. cit., p. 345.

36. Ibid., p. 362.

37. Dialogues avec les mères, op. cit., 1962.

38. SOS Psychanalyste, op. cit., p. 360.

39. Inconscient et destins, op. cit., p. 159.

3. Разговаривать с ребенком

1. La Cause des enfants, op. cit., p. 115.

2. Ibid., p. 145.

3. La Cause des enfants, op. cit., p. 351.

4. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., p. 25.

5. La Cause des enfants, op. cit., p. 258.

6. Ibid., p. 311.

7. Ibid., p. 311.

8. Ibid., p. 325.

9. Catherine Dolto, Françoise Dolto et les sourds, Actes du colloque Ramses, octobre 2010.

10. La Cause des enfants, op. cit., p. 357.

11. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., p. 110.

12. Comment aimer un enfant, op. cit, p. 34.

13. Les Chemins de l’éducation, Gallimard, 1994, p. 345.

14. La Cause des enfants, op. cit., p. 256.

15. Ibid., p. 256.

16. La Cause des enfants, op. cit., p. 314.

17. Lorsque l’enfant paraît, 2, op. cit., p. 211.

18. La Cause des enfants, op. cit., p. 314.

19. Les Chemins de l’éducation, op. cit., p. 340–341.

20. Ibid., p. 341.

21. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 136.

22. Ibid., p. 143 et 150.

23. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., p. 120.

24. Ibid., p. 158.

25. Ibid., p. 161.

26. Ibid., p. 159.

27. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 221.

28. Ibid., p. 88, p. 221.

29. Frantz Kafka, La Lettre au père, op. cit., p. 28.

30. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., p. 159.

31. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 162.

32. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., p. 40.

33. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 150.

34. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., p. 154.

35. Ibid., p. 155.

36. Ibid., p. 155.

37. Ibid., p. 155.

38. Femmes françaises, revue, 1947, cité in Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 91.

39. In «Repenser l’éducation des enfants» (1973), Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 231.

4. Миф о ребенке-короле

1. La Cause des enfants, op. cit., p. 228.

2. Ibid., p. 350.

3. Ibid., p. 350.

4. René Mongé, Notre rôle de parents, Néret, préface de Michel Soulé, 1962, p. 19.

5. Maria Montessori, L’Enfant dans la famille, op. cit., p. 22.

6. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 32.

7. SOS Psychanalyste, op. cit., p. 74.

8. La Cause des enfants, op. cit., p. 256.

9. Ibid., p. 307.

10. René Mongé, Notre rôle de parents, op. cit.

11. T. Berry Brazelton, Écoutez votre enfant, op. cit., p. 103.

12. T. Berry Brazelton, L’Enfant et son médecin, Payot, 1993, p. 111.

13. La Cause des enfants, op. cit., p. 350–351.

14. Ibid., p. 350.

15. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 161.

16. Vérine, L’Art d’aimer ses enfants, Spes, 1937.

17. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 161.

18. Les Chemins de l’éducation, op. cit., p. 345–346.

19. Maria Montessori, op. cit., p. 54.

20. L’amour ne suffit pas, op. cit., p. 27.

21. Donald W. Winnicott, «Les besoins des petits enfants dans une société en évolution», (1954), in L’Enfant et le monde extérieur, op. cit., p. 20.

22. La Difficulté de vivre, InterÉditions, p. 285.

23. La Cause des enfants, op. cit., p. 556.

24. Bruno Bettelheim, Dialogues avec les mères, op. cit., p. 101.

25. Le Droit de l’enfant au respect, op. cit., p. 25.

26. Ibid., p. 26.

27. Ibid., p. 27.

28. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 161.

29. La difficulté de vivre, op. cit., p. 37.

30. Ibid., p. 37.

31. Maria Montessori, op. cit., p. 57.

32. La Cause des enfants, op. cit., p. 351.

33. Lorsque l’enfant paraît, 2, op. cit., p. 125.

34. Bruno Bettelheim, Dialogues avec les mères, op. cit., p. 17.

35. La Cause des enfants, op. cit., p. 351.

36. Lorsque l’enfant paraît, 2, op. cit., p. 125.

37. La Cause des enfants, op. cit., p. 547.

38. Lorsque l’enfant paraît, 2, op. cit., p. 52.

39. Ibid., p. 52.

40. Solitude, p. 170–171.

41. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., p. 27.

42. Ibid., p. 151.

43. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 15 (les trois citations).

44. Ibid., p. 24–25.

45. La Cause des adolescents, Robert Laffont, 1988, p. 154.

46. Ibid., p. 154.

47. Ibid., p. 154.

48. La Cause des adolescents, op. cit., p. 69.

49. «De la pédiatrie à la psychanalyse», in L’Adolescence, 1962, p. 266.

50. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 8.

51. SOS Psychanalyste, op. cit., p. 293.

52. Lorsque l’enfant paraît, 3, Seuil, 1979, p. 45.

53. Ibid., p. 148.

54. Ibid., p. 153.

55. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., p. 23.

56. Ibid., 2, p. 76.

57. La Cause des enfants, op. cit., p. 488.

58. Lorsque l’enfant paraît, 2, op. cit., p. 137.

5. Власть родителей

1. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 36.

2. Alexandre Kojève, La Notion de l’autorité, NRF Gallimard, 2004 – livre écrit en 1942 et publié pour la première fois en 1981!

3. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 36.

4. Ibid., p. 8.

5. Ibid., p. 21.

6. Ibid., p. 40.

7. Lorsque l’enfant paraît, 3, op. cit., p. 87.

8. Les Chemins de l’éducation, op. cit., p. 108–109.

9. Ibid., p. 108.

10. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., p. 153.

11. Ibid., p. 41.

12. Ibid., p. 62.

13. Les Chemins de l’éducation, op. cit., p. 26.

14. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 242.

15. Lorsque l’enfant paraît, 3, op. cit., p. 160.

16. Ibid., p. 48.

17. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., p. 167.

18. Les Chemins de l’éducation, op cit., p. 135–136.

19. Lorsque l’enfant paraît, 2, op. cit., p. 28.

20. Mais nous nous inspirons largement de l’article «Les punitions», in Les Chemins de l’éducation, op. cit.

21. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., p. 41.

22. Jean-Louis Servan-Schreiber, in Les Chemins de l’éducation, op. cit., p. 24.

23. Lorsque l’enfant paraît, 2, op. cit., p. 76.

6. От изъянов в воспитании к садизму

1. Selon le néologisme formé par P. C. Racamier.

2. SOS psychanalyste, op. cit., p. 57.

3. Les Chemins de l’éducation, op. cit., p. 32.

4. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., 1977, p. 119.

5. Ibid., p. 157.

6. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 19.

7. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., p. 118.

8. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 187.

9. Les Chemins de l’éducation, op. cit., p. 65.

10. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., p. 59.

11. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 14.

12. Les Chemins de l’éducation, op. cit., p. 18.

13. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., p. 82.

14. Ibid., p. 81.

15. Ibid., 3, p. 149.

16. Ibid., p. 149.

17. Ibid., p. 149.

18. Ibid., p. 29.

19. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 29.

20. Les Chemins de l’éducation, op. cit., p. 166.

21. Dialogues avec les mères, op. cit., p. 93.

22. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 91.

23. Ibid., p. 91.

24. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., p. 42.

25. Ibid., 3, p. 70–71.

26. Ibid., 3, p. 23.

27. Ibid., 1, p. 122.

7. Закон и школа

1. D.W. Winnicott, L’Enfant et le monde extérieur, op. cit., p. 25.

2. La Cause des enfants, op. cit., p. 488.

3. Lorsque l’enfant paraît, 2, op. cit., p. 135.

4. Fitzhugh Dodson, Le Père et son enfant (Robert Laffont, 1975), Marabout, p. 43.

5. Ibid., p. 159.

6. Ibid.

7. La Difficulté de vivre, InterÉditions, 1981, p. 375.

8. La Cause des enfants, op. cit., p. 549.

9. La Difficulté de vivre, op. cit., p. 201.

10. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 8.

11. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., p. 174.

12. Ibid., 3, p. 64.

13. «Le rôle de l’éducation dans l’élaboration de l’identité sexuelle de l’enfant» (1975), in Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 248.

14. Lorsque l’enfant paraît, 2, op. cit., p. 66.

15. L’Enfant et le monde extérieur, op. cit., p. 28.

16. Georges Mauco, op. cit., p. 130.

17. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., p. 49.

18. Naître et savoir, no 1, 1985.

19. La Cause des enfants, op. cit., p. 392–394.

20. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 27.

21. Ibid., p. 27.

22. Ibid., p. 8.

23. Les Chemins de l’éducation, op. cit., p. 373.

24. La Cause des enfants, op. cit., p. 338.

25. Les Chemins de l’éducation, op. cit., p. 362.

26. Ibid., p. 372.

27. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 27.

28. L’École des parents, sept-oct. 1979.

29. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., p. 19.

30. La Difficulté de vivre, op. cit., p. 196.

31. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., p. 18.

32. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 27.

33. Lorsque l’enfant paraît, 2, op. cit., p. 137.

34. Ibid., p. 90.

35. La Cause des enfants, op. cit., p. 401 et 406.

36. Ibid., p. 331.

37. Ibid., p. 341.

38. «Déjà la maternelle» in Naître et grandir, no 1, op. cit., p. 17.

39. Bruno Bettelheim, Pour être des parents acceptables, Robert Laffont, 1988.

40. Lorsque l’enfant paraît, 3, op. cit., p. 90.

41. La Difficulté de vivre, op. cit., p. 197.

42. Lorsque l’enfant paraît, 3, op. cit., p. 91.

43. Ibid., p. 91.

44. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., p. 97.

45. La Cause des enfants, op. cit., p. 424.

46. Le Nouvel Observateur, 2 au 8 septembre 1988.

47. Lorsque l’enfant paraît, 3, op. cit… p. 114.

48. La Cause des enfants, op. cit., p. 421.

49. La Difficulté de vivre, op. cit., p. 197.

50. Lorsque l’enfant paraît, 3, op. cit., p. 93.

51. La Difficulté de vivre, op. cit., p. 196.

52. Ibid., p. 196.

53. Lorsque l’enfant paraît, 3, op. cit., p. 84.

54. La Cause des enfants, op. cit., p. 404.

8. Автономия

1. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 234.

2. Lorsque l’enfant paraît, 3, op. cit., p. 56.

3. Ibid., 2, p. 53.

4. Ibid., 1, p. 175.

5. Ibid., 1, p. 23.

6. Les Chemins de l’éducation, op. cit., p. 59.

7. Ibid., p. 47.

8. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 205.

9. Lorsque l’enfant paraît, 3, op. cit., p. 48.

10. Ibid., 4, p. 73.

11. Ibid., 4, p. 91.

12. Les Chemins de l’éducation, op. cit., p. 162.

13. Ibid., p. 167.

14. Ibid., p. 169.

15. Lorsque l’enfant paraît, 2, op. cit., p. 65.

16. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 8.

17. Ibid., p. 10 et 30.

18. Ibid., p. 12.

19. Ibid., p. 64.

20. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., p. 27.

21. Ibid., p. 27.

22. Ibid., p. 147.

23. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 231.

24. Ibid., p. 48.

25. Ibid., p. 48.

26. Ibid., p. 40.

27. Lorsque l’enfant paraît, 3, op. cit., p. 67.

28. Ibid. p. 67.

29. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 48.

30. Ibid., p. 48.

31. Les Chemins de l’éducation, op. cit., p. 30.

32. Ibid., p. 31.

33. Ibid., c’est nous qui soulignons.

34. Ibid., p. 30.

35. Ibid., p. 32.

36. Ibid., p. 76.

37. Ibid., p. 56.

38. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 240.

39. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., p. 166.

40. Ibid., 2, p. 74.

41. Les Chemins de l’éducation, op. cit., p. 25.

42. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 43.

9. Социализация ребенка

1. Les Chemins de l’éducation, op. cit., p. 153.

2. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 161–162.

3. Ibid., p. 163.

4. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., p. 22.

5. Ibid., p. 109.

6. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., p. 51.

7. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., p. 46.

8. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 246.

9. Ibid., p. 23.

10. Les Chemins de l’éducation, op. cit., p. 379–380.

11. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 145.

12. Cf. Les paradoxes, in «Dolto discutable», Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., p. 186, 3, p. 66, et Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 123.

13. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 145.

14. Cf. Caroline Eliacheff, Comment le voile est tombé sur la crèche, Albin Michel, 2013.

10. Дольто не во всем была права

1. Lorsque l'enfant paraît, 1, op. cit., p. 8.

2. Ibid., p. 114.

3. Ibid., p. 113.

4. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., p. 13 et 2, p. 120.

5. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 19.

6. Préface à Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 15.

7. Ibid., p. 19.

8. Les Étapes majeures de l’enfance, préface, op. cit., p. 16.

9. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., p. 102.

10. Les Chemins de l’éducation, op. cit., p. 370.

11. Ibid., p. 272.

12. Les Chemins de l’éducation, op. cit., p. 15.

13. Ibid., op. cit., p. 53.

14. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 127.

15. Ibid., p. 127.

16. Ibid., p. 20.

17. Ibid., p. 165.

18. Les Chemins de l’éducation, op. cit., p. 290.

19. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 165.

20. Les Chemins de l’éducation, op. cit., p. 272. C’est nous qui soulignons.

21. Lorsque l’enfant paraît, 2, op. cit., p. 124.

22. Femmes françaises, revue, 1947.

23. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 232–237.

24. Les Chemins de l’éducation, op. cit., p. 26.

25. Ibid., p. 31–32.

26. Ibid., op. cit., p. 110.

27. Lorsque l’enfant paraît, 3, op. cit., p. 74.

28. Les Étapes majeures de l’enfance, op. cit., p. 12.

29. Lorsque l’enfant paraît, t. 3, op. cit., p. 66.

30. Ibid., p. 66.

31. Ibid., p. 66.

Вместо заключения

1. Dr Sacha Nacht, Guérir avec Freud, Petite Bibliothèque Payot, 1971, p. 5.

2. Ibid., p. 5.

3. Archives de l’intime, Gallimard, 2008, p. 14.

4. Paroles pour adolescents, le complexe du homard, Hatier, 1989, p. 156.

5. L’Enfant et le monde extérieur, op. cit., p. 19.

6. Lorsque l’enfant paraît, 1, op. cit., préface, p. 12.

7. La Cause des enfants, op. cit., p. 142.

8. Ibid., p. 142.

9. Ibid., p. 142.

10. Ibid., op. cit., p. 132.

11. La Difficulté de vivre, op. cit., p. 12.

12. Ibid., op. cit., p. 41.

13. La Cause des enfants, op. cit., in «Mode d’emploi», p. 11.

Список литературы

Élisabeth Badinter, L’Amour en plus, Flammarion, 1980.

Bruno Bettelheim, Dialogues avec les mères, 1962, Robert Laffont, 1973.

Bruno Bettelheim, L’Amour ne suffit pas, Fleurus, 1970.

Bruno Bettelheim, Pour être des parents acceptables, Robert Laffont, 1988.

T. Berry Brazelton, Écoutez votre enfant, Payot, 1984.

T. Berry Brazelton, L’Enfant et son médecin, Payot, 1993.

Patrick Delaroche, Parents, osez dire non! Albin Michel, 1994.

Fitzhugh Dodson, Le Père et son enfant, Robert Laffont, 1975.

Catherine Dolto, Françoise Dolto et les sourds, Actes du colloque Ramses, 2010.

Françoise Dolto, La Cause des enfants, Robert Laffont, 1985.

Françoise Dolto, Les Chemins de l’éducation, Gallimard, 2000.

Françoise Dolto, Lorsque l’enfant paraît, 1990, 3 vol., Points Seuil.

Françoise Dolto, Les Étapes majeures de l’enfance, Gallimard, 1994.

Françoise Dolto, Solitude, Gallimard, Folio essais, 2001.

Françoise Dolto, La Difficulté de vivre, Le Livre de poche, 1988.

Françoise Dolto, Séminaire de psychanalyse d’enfant, Seuil, 1985.

Françoise Dolto, Séminaire de psychanalyse d’enfants, tome 3, Inconscient et destins, Seuil, 1985.

Françoise Dolto, L’Échec scolaire, Vertiges du Nord, 1989.

Françoise Dolto, La Cause des adolescents, Robert Laffont, 1988.

Françoise Dolto, SOS Psychanalyste, Fleurus, 1976.

Françoise Dolto, Paroles pour adolescents, le complexe du homard, Gallimard jeunesse, 2007.

Marguerite Duras, Ah! Ernesto (1971), éd. Thierry Magnier, 2013.

Caroline Eliacheff, Comment le voile est tombé sur la crèche, Albin Michel, 2013.

S. Freud, Résultats, idées, problèmes, I, 1890–1920, PUF, 1984.

Arnold Gesell et Frances L. Ilg, Le Jeune Enfant dans la civilisation moderne, PUF, 1949.

Franz Kafka, Lettre au père, Petite Bibliothèque Ombres, 1999.

Melanie Klein. Sur l’enfant, Payot, Petite Bibliothèque Payot, 2012.

Alexandre Kojève, La Notion de l’autorité, NRF Gallimard, 2004.

Janusz Korczak, Comment aimer un enfant, suivi de Le Droit de l’enfant au respect, Robert Laffont, 1978.

Janusz Korczak, Quand je redeviendrai petit (1924), Fabert, 2013.

Steven D. Levitt et Stephen J. Dubner, Freakonomics, Gallimard Folio essais, 2007.

Georges Mauco, Psychanalyse et éducation, Aubier-Montaigne, 1967.

Alice Miller, C’est pour ton bien, Aubier-Montaigne, 1983.

René Mongé, Notre rôle de parents, Néret, 1962.

Maria Montessori, L’Enfant, Desclée de Brouwer, 2006.

Sacha Nacht, Guérir avec Freud, Petite Bibliothèque Payot 1971.

Marcel Proust, À la recherche du temps perdu, Gallimard, La Pléiade, 1987–1988.

Antoine de Saint-Exupéry, Terre des hommes, Gallimard, 1939.

Jeanne Van den Brouck, Manuel à l’usage des enfants qui ont des parents difficiles (1979), Points, Points-virgule, 2006.

Olga Verine, L’Art d’aimer ses enfants, Spes, 1937.

D.W. Winnicott, L’Enfant et le monde extérieur, Payot, 1980.

Упомянутые в данной книге произведения, изданные на русском языке

Франсуаза Дольто, «На стороне ребенка». СПб.: «Питер», СПб, 1997.

Франсуаза Дольто, «На стороне подростка». Екатеринбург, «Рама Паблишинг», 2010.

Франсуаза Дольто, «Бессознательный образ тела», Ижевск: ERGO, собрание сочинений Франсуазы Дольто.

Франсуаза Дольто, Катрин Дольто, Колетт Першилье, «Разговор с подростком, или Комплекс Омара». СПб.: Вектор, 2015.

Януш Корчак, «Как любить ребенка». М.: АСТ, 2014.

Януш Корчак, «Когда я снова стану маленьким». М.: Детгиз, 1961.

Януш Корчак, «Право ребенка на уважение». М.: Педагогика, 1991.

Бруно Беттельхейм, «Любим ли я… Диалог с матерью». СПб.: Ювента, 1998.

Мария Монтессори, «Ребенок в семье». М.: Библиотека Фонда Монтессори, 2013.

Антуан де Сент-Экзюпери, «Планета людей». Рига: Полярис, 1997.

Франц Кафка, «Афоризмы, письмо к отцу». М.: АСТ, 2007.

Мелани Клейн, «Развитие одного ребенка» и другие работы. Ижевск: ERGO, 2008 (Психоаналитические труды Мелани Клейн в 7 томах).

Дональд Вудз Винникотт, «Ребенок, семья и внешний мир». М.: Институт общегуманитарных исследований, 2015.

Александр Кожев, «Понятие власти». М.: Праксис, 2006.

Марсель Пруст, «В поисках утраченного времени». М.: АСТ, 2011.

1

Когда Дольто была ребенком, она хотела стать врачом-воспитателем. – Примеч. авторов.

(обратно)

2

Мелани Клейн (1882–1960) – британский социолог австрийского происхождения, научные интересы – психоанализ детства.

(обратно)

3

Софи Моргенштерн (1875–1940) – польско-французский психиатр и психоаналитик. Ее вклад в психоанализ связывают с разработками в области детского психоанализа. Была одной из первых детских психоаналитиков во Франции.

(обратно)

4

Женни Обри (1903–1987) – французский врач, педиатр, нейропсихиатр и психоаналитик. Первой заинтересовалась проблемами негативного влияния недостаточной материнской любви и заботы в раннем детстве.

(обратно)

5

Януш Корчак (1878–1942) – выдающийся польский педагог, писатель, врач и общественный деятель. Его педагогическая идея укладывается в одну фразу: воспитатель должен любить своих детей. 6 августа 1942-го Януш Корчак погиб вместе с детьми и сотрудниками организованного им «Дома сирот» в одной из газовых камер лагеря смерти в Треблинке.

(обратно)

6

Мария Монтессори (1870–1952) – итальянский врач, педагог, философ, гуманистка, создательница системы воспитания, известной под названием «педагогика Монтессори», которая основана на индивидуальном подходе к каждому ребенку: он сам выбирает дидактический материал и продолжительность занятий, развиваясь в собственном ритме и направлении. – Здесь и далее примеч. пер., если не указано иное.

(обратно)

7

Это был первый медицинский и психолого-педагогический центр, созданный во Франции и открытый 15 апреля 1946 г. Возглавляла его Жюльетт Фаве-Бутонье, а Жорж Моко был административным директором – Примеч. авторов.

(обратно)

8

Авторы имеют в виду поколение французов, принимавших участие в майских событиях 1968 г., которые называют «Красным маем» или просто «Маем 68». Это был социальный кризис, начавшийся с леворадикальных студенческих выступлений и вылившийся в демонстрации, массовые беспорядки и почти 10-миллионную всеобщую забастовку. Привел в конечном счете к смене правительства, отставке президента Шарля де Голля и, в более широком смысле, к огромным изменениям во французском обществе. Движущей силой студентов, помимо общего молодежного протеста, были различного рода крайние левые идеи: марксистско-ленинские, троцкистские, маоистские, анархистские и пр. Общее название этих взглядов или настроений – «гошизм» (т. е. «левизна», по аналогии с известной работой Ленина «Детская болезнь левизны в коммунизме»). Выступления проходили под следующими лозунгами, насыщенными бунтарским духом: «Мы не хотим жить в мире, где за уверенность в том, что не помрешь с голоду, платят риском помереть от скуки», «Мы не будем ничего требовать и просить, мы просто возьмем и захватим», «Запрещать запрещается», «Под булыжниками мостовой пляж», «Ни бога, ни господина», «Пролетарии всех стран, развлекайтесь!», «Звонит будильник, первое неуважение за день» и т. д.

(обратно)

9

Жак Лакан (1901–1981) – известный французский психиатр и психоаналитик, основатель структурного психоанализа, с которым Ф. Дольто поддерживала дружеские отношения. Карлос – псевдоним известного певца, сына Дольто Жана-Кризостома (1943–2008).

(обратно)

10

«Дед Мороз – отморозок» – французская комедия-гротеск, режиссер Жан-Мари Пуаре. Создается такое впечатление, что все сумасшедшие Франции, среди которых Пьер и Тереза, не вполне вменяемые операторы телефона доверия, городская дурочка с окраины и ее дружок-аферист, подрабатывающий Дедом Морозом на парижских улицах, а также многие другие к ним присоединившиеся решили встретить Новый год вместе. Праздник удался на славу, хотя и не обошлось без жертв.

(обратно)

11

Бруно Беттельхейм (1903–1990) – американский детский психолог и психоаналитик.

(обратно)

12

Томас Берри Бразелтон – известный американский педиатр, написавший множество книг, посвященных раннему детству, и разработавший тест поведенческого развития младенца, который состоит из его реакций на ряд стимулов, таких как освещение глаз, дребезжание, движение мяча и т. д.

(обратно)

13

Арнольд Гезелл – американский психолог, содействовавший развитию нормативной медицины раннего детства. Годы жизни: 1880–1961.

(обратно)

14

Элизабет Бадинтер – французский философ, культовая фигура западного феминизма. В своей книге «И любовь в придачу» выдвигает тезис о том, что материнская любовь не является врожденным инстинктом и что такого инстинкта вообще в природе не существует.

(обратно)

15

В утробе – In utero (лат.).

(обратно)

16

Фрустрация – это психическое состояние, возникающее в ситуации реальной или предполагаемой невозможности удовлетворения тех или иных потребностей и желаний, проще говоря, в ситуации несоответствия желаний имеющимся возможностям.

(обратно)

17

Сублимация – это защитный механизм психики, представляющий собой снятие внутреннего напряжения с помощью перенаправления энергии на достижение социально приемлемых целей, творчество. Впервые описана Фрейдом.

(обратно)

18

Идентификация в психоанализе – защитный механизм психики, процесс осознанной (или частично бессознательной) попытки стать похожим на другого человека. Эта способность развивается естественным образом, начиная с ранних инфантильных форм до более тонких и субъективно произвольных процессов выборочного принятия качеств другого человека. Считается, что потенциал идентификации расширяется и модифицируется в течение всей жизни и является основой психического роста.

(обратно)

19

Название поэмы В. Гюго.

(обратно)

20

Нуклеарная семья – семья состоящая только из родителей и детей.

(обратно)

21

Регрессия в психологии – это защитный механизм, являющийся формой психологического приспособления в ситуации конфликта или тревоги, когда человек бессознательно прибегает к более ранним, менее зрелым и менее адекватным образцам поведения, которые кажутся ему гарантирующими защиту и безопасность.

(обратно)

22

Интериоризация в психологии – это формирование внутренних структур человеческой психики посредством усвоения внешней социальной деятельности, присвоения жизненного опыта, становления психических функций и развития в целом.

(обратно)

23

Жан-Луи Серван-Шрейбер – французский журналист, писатель, владелец и руководитель журнала «Psychologies».

(обратно)

24

Трансгрессия в психоанализе – это в каком-то смысле переход морального или этического Рубикона, это неуважение к закону, нежелание подчиняться усвоенным правилам и нормам. Это переход границы, запретной черты, совершаемый чаще всего осознанно, причем субъект при этом может подвергать нарушаемые правила критике, иронизируя над ними.

(обратно)

25

Дискурс – сознательно обусловленная организация системы речи, а также определенные принципы, в соответствии с которыми реальность классифицируется и представляется в те или иные периоды времени. Это сложное коммуникативное явление, включающее, кроме речи, и экстралингвистические факторы (знания о мире, мнения, установки, цели адресата).

(обратно)

26

Кавдинское ущелье – узкое лесистое ущелье в горах Самния у города Кавдия (Италия), где в 321 году до н. э. во время 2-й Самнитской войны (327–304) римская армия потерпела тяжелое поражение.

(обратно)

27

Селестен Френе (1896–1966) – великий французский педагог, который главным в воспитании считал здоровье ребенка, развитие его творческих способностей и стремления к познанию, создание благоприятной для обучения среды, оборудованной техническими средствами. Им была разработана педагогическая технология («техника Френе»), которая состояла из ряда различных по функциям элементов: школьной типографии, школьного самоуправления, «свободных текстов» (детские сочинения), карточек для персональной работы, особой библиотеки учебных пособий и пр.

(обратно)

28

По средам детские сады и начальные школы во Франции не работают.

(обратно)

29

Катрин Дольто – дочь Франсуазы Дольто.

(обратно)

30

Олдос Хаксли – английский писатель, автор известного романа-антиутопии «О дивный новый мир», где речь идет о потере человечности обществом в процессе технологического прогресса.

(обратно)

Оглавление

Введение

  Когда Дольто покинула нас…

  От дольтомании до дольтофобии

  «Это Дольто виновата!»

  Борьба с психоанализом

  Ну а что же Дольто?

  «Дорогой здравого смысла» (9)

  Отвергнутые слова

  Обретенные слова

Личность ребенка

  «Право ребенка на уважение»

  Рожденные свободными и равными в правах

  «Начинать нужно с воспитания родителей»

  Ребенок – это личность

  Отношение к ребенку как к личности

  Желание не означает потребность ребенка

  «Новое воспитание»

  «Убить Моцарта»

  Уважительное отношение к физиологии ребенка

  Взаимное уважение

  Плохое поведение и наказания

  «И любовь в придачу»

  Ребенок – это не маленький взрослый

  Ребенок, «инструкция по эксплуатации»

Как слушают ребенка

  Слушающий родитель

  Слушать, когда и как тело «заговорит»

  Язык тела

  Голод, сон, чистота

  Ребенок: равенство с ним обеспечивает возможность диалога

  О желании ребенка

  Корректное управление фрустрацией

  Желание не является удовольствием

  Детские вопросы

  Погружение в детство

  Родители, вспоминайте о собственном детстве!

  Слушать ребенка, чтобы изменить окружающий мир

  Слушать беспристрастно, не вынося суждений

  О злоупотреблениях при интерпретации

Разговаривать с ребенком

  Говорить о ребенке

  Разговор с ребенком

  Границы языка тела

  Присвоение имени ребенку

  «Говорить правду»

  Обращение в третьем лице единственного числа

  Говорить об окружающем мире

  Все должно находить свое выражение в словах

  Разговаривать с ребенком не означает говорить обо всем без исключения

  Молчи и смотри

  Говорить и запрещать

  Словесное насилие

  Найти верные слова

  Наслаждение от высказывания своего желания

Миф о ребенке-короле

  О месте родителей

  Свергнуть ребенка-короля с пьедестала

  «Крах короля» (7)

  Семейный круг

  Дети, которые утомляют, и уставшие родители

  «Маленький бог или маленький Гитлер»

  «Вывести ребенка из центра»

  «Нуклеарная семья»

  Никаких «у меня»

  Собственная кровать

  Кровать родителей

  Место за столом

  Место подростка

  За организованную скуку в воспитании

  Каждый принадлежит к своему поколению

Власть родителей

  «Да» – власти, «нет» – авторитаризму

  Полезность власти

  Эффективность власти

  Инверсия ролей

  Мама – папа

  «Что делает отец?»

  Действенное наказание

  Необходимость наказания

От изъянов в воспитании к садизму

  О некоторых ошибках, допускаемых родителями

  Нагота, нудизм, натуризм

  Аффективный каннибализм

  Эксцессы

  Отношение к кровати

  Привязанность и ласки

  Место ребенка, место родителей

  Ошибки, допускаемые в воспитании

  Пороки воспитания

Закон и школа

  Установление различий

  Dura lex, sed lex (Закон суров, но это закон)

  Настоящая жизнь начинается за пределами дома

  Семья, школа, закон

  Благотворное отделение

  Дом-школа

  Ребенок как субъект, ученик и гражданин

  Обряды посвящения

  Стремление к имитации убивает

  Родительское счастье

  Когда школа причиняет страдания

  Пассивная школа, активная школа

  Школа Франсуазы Дольто

Автономия

  Обособление и выбор момента

  От фактического господства до превышения власти

  Манипулирование

  Отделение

  Чрезмерная родительская опека

  Отделить себя от ребенка

  Сам себе мама, сам себе папа

  Половая принадлежность и отделение

  Роль родителей

  Семейная пара

Социализация ребенка

  Кокон, пуповина, социальные институты

  Семейный круг

  Разорвать порочный круг

  «Нет никакой справедливости!»

  От ясель к школе

  «Мэзон Верт»

  Агрессор и тот, кто подвергся агрессии

  Пространство слова

Дольто не во всем была права

  Родители, врачующие собственных детей

  Непрофессиональные аналитики

  «А почему бы и нет?»

  «Чудеса», явленные Дольто

  Слух у плода и слух у новорожденного

  Спорные утверждения

  Конформизм?

  Парадоксы

Вместо заключения

  Дольто вчера и сегодня

Примечания

Список литературы Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg