«Достичь небес»

Эта книга посвящается потерянным друзьям и пропавшим знакомым: авиаторам и авантюристам, чья дружба обогатила мою жизнь и кто позже дорогой ценой заплатил за свои мечты

Предисловие к русскому изданию

С сэром Ричардом Брэнсоном мы знакомы уже несколько лет. Успешный, позитивный, улыбающийся — кажется, все получается у него само собой. Однако, прочитав эту книгу, я узнал сэра Ричарда с другой стороны. Я увидел чрезвычайно осведомленного, обстоятельного и упорного человека. Меня поразило то, как в нем уживаются увлеченный мечтательный романтик и человек с собственным оригинальным мировоззрением и железной волей.

В России уже издавались книги Ричарда Брэнсона, которые вошли в «100 лучших бизнес-книг всех времен», по мнению экспертов рынка деловой литературы Джека Коверта и Тодда Саттерстена. Но именно в этой книге, как мне кажется, наиболее ярко видны истинные причины успеха автора. Одна из этих причин — глубокие и всесторонние знания сэра Ричарда, другая — одержимость своей мечтой.

Ричард Брэнсон родился в 1950 году, и, как многих мальчишек того времени, его увлекала романтика военного подвига. Примером мужества, вдохновителем, а затем и другом стал для него летчик-ас Королевских ВВС Англии Дуглас Бадер, потерявший обе ноги, но при этом сбивший десятки немецких самолетов.

Автор рассказывает о многочисленных попытках человека оторваться от земли, начиная с легенды об Икаре и его отце — талантливом изобретателе Дедале, и заканчивая эпохой космических кораблей, описывая в том числе проект «Верджин Галактик».

В отличие от многих историков авиации и воздухоплавания, Ричард Брэнсон знает предмет, о котором пишет, не понаслышке, поскольку сам имеет огромный опыт полетов на различных воздушных судах и является частью увлекательной истории покорения человеком неба, вписав в нее свое имя, начинающееся титулом «сэр».

У вас есть уникальная возможность вместе с Ричардом подняться на воздушном шаре, пересечь Тихий океан, избежать, казалось бы, неминуемой катастрофы при попытке обогнуть земной шар, пережить эйфорию от состояния невесомости, совершая полет в космос на корабле «Верджин Галактик».

Вы встретитесь со множеством интереснейших людей, таких как Стив Фоссет, которому автор и посвятил свою книгу. Ричард и Стив в начале своего знакомства были соперниками, соревнуясь, кто первым сможет пересечь Атлантический океан на воздушном шаре, а в итоге стали близкими друзьями. Они продемонстрировали нам прекрасный пример духа соперничества, стимулирующего их как к покорению новых вершин, так и к исследованию глубин. Ричард Брэнсон кратко упоминает о проекте «Верджин Океаник», посвященном исследованиям океанской бездны, но я уверен, что вскоре о нем будут говорить во всем мире.

Вдумчивый читатель найдет в книге много оригинальных и занимательных мыслей, касающихся общечеловеческих проблем, таких как перенаселение нашей планеты, глобальное потепление, продовольственная безопасность и другие. Те, для кого Ричард Брэнсон интересен как успешный бизнесмен, найдут здесь уникальные примеры, как из мечты рождается прекрасный бизнес-проект; как эффективно продвигать и поддерживать бизнес-идеи, используя ограниченные ресурсы, и достигать при этом блестящих успехов; как частные инициативы, стимулируемые государством или крупными компаниями, дают колоссальный импульс развитию индустрии в целом, выводя ее на новые рубежи усилиями новаторов, к числу которых, безусловно, можно отнести и самого автора.

Не бойтесь своих мечтаний, и чем невероятнее они будут казаться, тем больше шансов на успех — конечно, при условии достижения промежуточных рубежей. Подтверждением того, как из маленьких побед и достижений складывается путь к мечте, является также и жизнь моего хорошего товарища, космонавта Сергея Крикалева. Мечтая о космическом путешествии, он стал чемпионом по плаванию, чемпионом мира по высшему пилотажу и в итоге совершил 6 полетов в космос и провел там рекордное количество времени: 803 дня — более чем любой другой человек на земле.

Ричард Брэнсон, очень светлый и открытый человек, относящийся чрезвычайно позитивно и внимательно к людям, полностью подтверждает мое убеждение, что мир — это зеркало, которое возвращает каждому его собственное изображение. Я бы посоветовал прочитать эту книгу не только тем, кто увлекается парашютным спортом, планеризмом, самолетами, аэростатами и т. д., но и всем, кому не безразлична история развития человеческой мысли и близка идея оторваться от земли и изменить мир к лучшему.

Астронавт «Верджин Галактик» Максим Иванов

Пролог

Когда я был ребенком, летние каникулы мы обычно проводили у тети Клэр в Норфолке. Там же часто бывал тетин друг Дуглас Бадер, известный летчик-истребитель Второй мировой войны, еще в 1931 г., потерявший в авиакатастрофе обе ноги. Мы часто ходили с ним купаться в мельничном пруду, граничившем с тетиным садом. Дуглас отстегивал свои ноги и тащился в воду, а я, воспользовавшись случаем, убегал с его жестяными ногами и прятал их в прибрежных камышах.

Маленькому мальчику, разумеется, лестно, когда за ним гоняется знаменитый герой войны. Мало что может сравниться с ощущением сладкого ужаса, который при этом испытываешь, тем более что мне не грозило быть пойманным — по крайней мере я так думал. Мне еще только предстояло узнать, что годы боевого опыта — прекрасное оружие против вредных мальчишек. С ногами ты или без, а победа достается летчику, который обрушивается на противника со стороны солнца и до последней секунды не открывает огонь. Я забежал за угол тетиной мельницы — и остановился как вкопанный, в ужасе перед надвигающимся на меня приземистым силуэтом; это Дуглас, что-то ворча про себя и скрежеща зубами, прыгал ко мне, отталкиваясь мощными руками. Я закричал от страха.

Мирно отдыхавшая на террасе в шезлонге тетя Клэр так посмотрела на меня, что случайный самолет, столкнувшись с этим взглядом, непременно рухнул бы на землю. «Господи, Ричард! Сейчас же отдай Дугласу ноги!»

Тем, что представления о цели и успехе оказались для меня неразрывно связаны с мечтой о полете, я обязан Дугласу Бадеру, который катал мою тетю на самолете и, как приличествует знаменитому летчику-асу, непременно проделывал при этом отчаянные воздушные кульбиты. (Мне кажется, он был немного влюблен в нее.) Стоит ли удивляться, что с таким примером перед глазами — а Дуглас был одним из лучших асов Второй мировой, — я вырос таким, каким вырос, и всегда тянулся к небу? Его пример и история вдохновили многих мальчишек моего поколения. Написанная Полом Брикхиллом биография Дугласа «Достичь небес», по которой позже был снят фильм с Кеннетом Мором, стала классикой; эта книга — дань уважения ей. «Не слушай никого, кто скажет, что ты не сможешь сделать то или это, — однажды сказал он мне. — Это чепуха».

С незапамятных времен первопроходцы стремились к небесам. За последние двести лет они покорили воздух и сделали возможным современный мир. Сегодня они делают и космос доступным человеку. Это изобретатели и игрушечных дел мастера, дилетанты и авантюристы, провидцы, мечтатели и… да, чокнутые. Кое-кто считает их безответственными и даже опасными. Но я встречался со многими из них. Я работал с ними, финансировал их, летал с ними. Я уважаю их, доверяю им и считаю, что именно в них и таких, как они, наше будущее.

Некоторые заплатили за стремление к мечте максимальную цену. Ричард Эллис научил меня летать — по крайней мере пытался научить. Блестящий инженер Алекс Ритчи и первопроходец авиации Стив Фоссетт были мне надежными друзьями, а Фумио Нива — достойным и симпатичным соперником, мы оба пытались перелететь Тихий океан на воздушном шаре. В 2006 г. я вместе с южноафриканским летчиком Дейвом Стоком залез в кабину сверхзвукового реактивного самолета English Electric Lightning. Мы пытались побить мировой рекорд скороподъемности, то есть подняться с места на взлетной полосе до высоты 8700 м меньше чем за 102 секунды. Не получилось. Мы не дотянули до рекорда всего две секунды, но Дейв на этом не успокоился и продолжал раздвигать границы возможного. В ноябре 2009 г. на воздушном шоу в южноафриканском Оверберге его Lightning отказал.

«Отказ гидравлики, — хладнокровно объявил он, оставаясь профессионалом до конца. — Я катапультируюсь, — а секундой позже добавил: — Отказ катапультного кресла». Дейв погиб вместе со своим самолетом, врезавшись в землю. Он умер в сорок с небольшим, оставив двоих детей. Дейв и другие такие, как он, вдохновили меня на создание этой книги. На ее страницах вы найдете рассказы о героических спасательных операциях; о рекордах, установленных и побитых; о невероятных проявлениях выдержки и выносливости (в том числе и о некоторых моих приключениях), а также о развитии воздушных (и космических) путешествий в будущем. Это история первопроходцев; естественно, в ней будут и всемирно известные братья Монгольфье и Райт, но помимо этого я хотел рассказать и о менее известных новаторах. Это такие люди, как Тони Джаннус, организовавший первый в мире коммерческий рейс и полет пассажиров над водами залива Тампа на высоте всего лишь пятнадцати метров. Это «человек-птица» Лео Валентин, прыгавший в 1950-е гг. с высоты 2700 м с привязанными к плечам деревянными крыльями. И это мой друг Стив Фоссетт, посвятивший жизнь достижению рекордов и поиску приключений.

Это их история. И в какой-то степени это моя история.

Введение

Памяти Стива Фоссетта

Стоял морозный январский вечер 1997 года. На старом стадионе «Буш стэдиум» в Сент-Луисе (штат Миссури) человек по имени Стив Фоссетт готовился начать одиночное кругосветное путешествие на воздушном шаре. Мы с ним были соперниками, но прежде не встречались, поэтому я решил лично пожелать Стиву удачи и проводить его в далекий путь.

Надо сказать, что суперсовременный мир экстремальных полетов и сегодня держится на старомодном духе спортивного соперничества, и я с нетерпением ждал возможности пожать своему сопернику руку. Однако, когда я добрался до стадиона и увидел готовый к полету воздушный шар, изумление и недоверие вытеснили все остальные мысли из моей головы. Что за безумец, подумал я, способен рискнуть жизнью в этой консервной банке? Аппарат Стива показался мне самым примитивным и кое-как сляпанным из всех, что мне приходилось видеть. Он не был предназначен для скоростного скольжения в струйных течениях. Напротив, шар должен был выдерживать все капризы и фокусы обычной погоды на низких высотах. И этот человек собирался обогнуть земной шар? В этом? Я разговорился с кем-то из группы наземного обслуживания и только собрался не слишком положительно отозваться о предприятии Стива, как появилась телевизионная съемочная группа. Я слегка сбавил тон.

— Знаете, — сказал я, — этот парень, похоже, даже больший безумец, чем я.

Человек кивнул.

— Пожалуй, — он вздохнул и протянул мне руку. — Я — Стив Фоссетт.

На шестом десятке, после чрезвычайно успешной карьеры биржевого трейдера в Чикаго, Стив решил выяснить, на что он способен.

— В определенный период времени я не делал ничего, кроме зарабатывания денег, — рассказал он мне. — Это меня очень раздражало, и в какой-то момент я наконец принял решение вернуться к настоящим вещам.

Начиная с середины 1990-х и до своей гибели в 2007 г., Стив побил около 130 мировых рекордов, из них 93 в воздухе, на самолетах, аэростатах[1] и дирижаблях[2] и 23 в воде, на яхтах. Он взошел на большинство самых высоких вершин мира. Он переплыл Ла-Манш. Он научился летать на планере и вместе с новозеландским планеристом Терри Делором побил 10 из 21 рекорда в планерных соревнованиях в открытом классе. Он научился управлять воздушным шаром и стал первым человеком, в одиночку облетевшим на нем вокруг света.

Стив обладал неутолимой жаждой познания мира и тайн его устройства. Его любопытство было поистине ненасытным. Его очень интересовали технические и теоретические аспекты приключений. Он понимал, что его авантюры способствуют техническому прогрессу, и очень гордился этим. В 2007 г. он занимался поисками подходящего места для своей новой машины — реактивного монстра, на котором он надеялся установить новый рекорд наземной скорости. Испытания показали устойчивость этого невероятного автомобиля. Команда «Цель — 800 миль в час» под руководством директора проекта Эрика Алстрома объявила о готовности к старту.

Так что 3 сентября 2007 г. Стив одолжил самолет Bellanca Decathlon (крошечный одномоторный самолетик с деревянным фюзеляжем и крыльями из натянутой парусины — технология, возникшая еще на заре авиации) и поднялся в воздух с небольшого аэродрома Флаинг-М в западной части Невады, планируя совершить трехчасовой разведочный полет.

Обратно он не вернулся.

Исчезновение Стива Фоссетта стало поводом для одной из крупнейших поисковых операций в истории авиации. Самолеты Патруля гражданской авиации, Национальной гвардии, шерифских служб и просто добровольных помощников летали с аэродромов Минден-Тахо и Флаинг-М, прочесывая территорию в поисках самолета Стива. Через шесть дней безрезультатных усилий район поиска был расширен. Питер Коэн из Amazon разослал свежие компьютерные снимки пользователям по всей Сети. Теперь, когда Стива искали добровольные помощники по всему миру, он обязательно объявится. Мы так думали. Надеялись. Молились, чтобы так произошло.

Мы рассказывали друг другу истории о прошлых чудесных спасениях, об удивительных подвигах выносливости и выживания. Со Стива сталось бы вернуться пешком с Высокой Сьерры. Разве не он еще студентом проплыл до Алькатраса и обратно? Выжить вопреки всему было бы очень в его стиле — как выжил он в 1998 г. после падения шара с восьмикилометровой высоты в кишащее акулами Коралловое море.

В пустыне чудеса иногда случаются. В 1927 г. руководство MGM Studios организовало рекламный перелет через всю Америку для «Лео» — льва, грозный рык которого открывает все фильмы студии. (По-настоящему льва звали Слатс и жил он в зоопарке Дублина.) Они взяли одномоторный Brougham — примерно такой, на каком Чарльз Линдберг перелетел Атлантику, — и установили позади кабины пилота клетку для льва.

Марти Дженсен подрядился доставить Слатса из Сан-Диего в Нью-Йорк. После пяти часов полета он заблудился и приземлился с оторванными крыльями и шасси, оказавшись в ловушке — на дне ущелья с крутыми скалистыми стенами и без единого выхода, к тому же в компании льва.

Дженсен напоил льва молоком и водой, поделился своим обедом и пешком отправился за помощью.

Четыре дня спустя его, полумертвого от усталости, заметили случайные ковбои. Как только появилась возможность, Марти позвонил на киностудию.

Первым, что он услышал в трубке, был вопрос: «А как же лев?»

Мы ждали и рассказывали друг другу подобные истории.

Семнадцать тысяч квадратных миль.

Лев Слатс в той переделке не пострадал; его успели спасти. Он еще немного поездил по стране и умер на заслуженном отдыхе в 1936 г.

Сорок четыре тысячи квадратных километров.

Пустыня велика, но далеко не пуста. Чем дольше шли поиски, тем больше следов былых катастроф находили спасатели. За первую пару недель команды спасателей обнаружили шесть разбившихся самолетов. Кем были их пилоты? Какими они были? Молодыми или старыми? Были ли у них семьи? Кто их оплакивал? Что они оставили после себя на этом свете?

Может быть, мы никогда этого не узнаем. Пустыня сплошь изрезана недоступными каньонами. Никто из тех, кто хоть немного знает пустыню, не возьмется сказать, сколько еще обломков она скрывает.

Мне кажется, книга, которую вы держите в руках, зародилась именно в это время. Мне вдруг пришло в голову, что сколько бы книг ни было написано, история авиации — подлинная история авиации — беспредельна и по большей части никем не зафиксирована. В этой книге я хочу рассказать вам свою версию истории полетов. Эта история очень важна для меня. Это рассказ о людях, в свершениях которых я черпал вдохновение; в ней говорится кое-что и о том, что сделал я сам, что сделали мои друзья и родные; о том, что произошло с нами и почему. Все в этой книге правда — но это далеко не вся правда, я даже не пытался рассказать обо всем.

Не каждый первопроходец получает хорошее финансирование. После окончания Первой мировой войны США обнаружили на своих складах безумное количество лишнего военного снаряжения. Тогда можно было заплатить за курс обучения летному делу и получить самолет в придачу, бесплатно. Пилоты-любители летали из города в город и на окружных ярмарках предлагали желающим прокатиться на самолете за пять баксов. Они с трудом сводили концы с концами и практически летали ради пропитания.

Не каждый первопроходец отрывается от земли; есть среди них и такие, кто просто сидит и думает. Шведский физик Сванте Август Аррениус опубликовал в 1906 г. книгу «Образование миров», в которой впервые описал парниковый эффект в атмосфере. Когда SpaceShipTwo отправится в космос с первыми астронавтами, среди них будет Джеймс Лавлок — человек, который сумел понять, как горные породы, ветра и океаны Земли поддерживают на планете жизнь. Он сделал это, изучая Марс.

Ни один первопроходец не может работать в одиночку. Жозеф был затворником и мечтателем; Этьен — серьезным и ответственным человеком. Вместе братья Монгольфье прочно вошли в современную историю человека воздушного. Братья Райт тоже были совсем не похожи друг на друга — и тоже неразлучны. Вместе они изобрели перекашиваемое крыло, благодаря которому стали возможны современные самолеты. Сегодня тоже есть знаменитые братья: по стопам Райтов, в частности, пошли братья Рутан. Прежде чем обратиться к космосу, Берт Рутан создавал из экзотических композитных материалов необычные самолеты: его брат Дик летал на них и устанавливал мировые рекорды.

Не каждый первопроходец достигает успеха. Клемент Адер сумел подняться в воздух на аппарате тяжелее воздуха на десять с лишним лет раньше, чем это удалось братьям Райт, — но каждая его публичная демонстрация заканчивалась аварией. В 1990-е гг. Ларри Ньюмен затратил два полных года и загнал до полусмерти себя — не говоря уже о помощниках, волонтерах и друзьях — в страстной надежде пролететь на своем новаторском шаре Earthwinds вокруг света. Во время последней попытки шар пролетел около 160 км.

И самое важное: пассажиры в подобных предприятиях тоже первопроходцы. Геологи, спасатели, врачи и ученые часто оказываются среди тех, кто первым поднимается в воздух в качестве пассажира. Но самые первые пассажиры всегда идут на это ради собственного удовольствия; это искатели приключений, мужчины и женщины с ненасытной жаждой увидеть мир по-новому, Если разобраться, именно на их деньги была построена та авиация, которую мы знаем сегодня; именно их мы должны благодарить за то, как изменился наш мир.

Я лично значительную часть жизни провел и провожу в самолетах. Иногда рутина полета утомляет меня не меньше, чем любого другого пассажира, летящего по делам. Но не бывает полета, когда я не смотрю в окно и не благодарю судьбу за то, что вижу и чувствую. Я много знаю о воздушных путешествиях и кое-что об авиации; поэтому полет наполняет меня настоящим восторгом. Если эта книга сделает воздушный перелет для вас чуть более волшебным событием — всего чуть-чуть более чудесным! — я буду считать, что достиг цели и хорошо сделал свою работу. Воздушный океан полон чудес.

Поначалу перспектива написать такую книгу казалась пугающей, но постепенно, по ходу дела, я набирался уверенности. Я открывал для себя и вспоминал давно забытые истории людей куда более упорных, более умных и намного более храбрых, чем я, — а в конце концов понял, что сам я — тоже часть этой истории. Я одолел многих соперников — возможно, больше, чем полагалось по справедливости, — и установил несколько рекордов. Как многим до меня, мне приходилось падать в море, и меня вылавливали из воды полузамерзшим. Я не понаслышке знаком с обморожением. Я знаю, как сосет под ложечкой, когда шар поднимается туда, где воздух так разрежен, что трудно дышать. Я знаю, как ведет себя стрелка высотомера, когда падаешь с небес. Я знаю, каково браться за ручки управления неиспытанного самолета, летать на новом или необычном топливе и терпеть аварию на сомнительном летательном аппарате, собранном в каком-нибудь гараже.

Больше всего меня радует, что успехи в бизнесе дали мне возможность помогать в реализации мечты искателям приключений, инженерам, ученым и мечтателям всех сортов. Я встречался с замечательными людьми. Стив Фоссетт — самый замечательный из всех. Достигнув того возраста, когда большинство людей снижают темп и оглядываются на прожитую жизнь, Стив посвятил себя приключениям и рекордам. Если постоянно, день за днем, рисковать жизнью, рано или поздно фортуна отвернется от тебя. Конечно, никто из друзей не мог предсказать заранее, как закончится его жизнь, но все мы могли предполагать, что, рано или поздно, уход Стива будет впечатляющим. Когда удача наконец изменила ему, Стив был за штурвалом легкого самолета, который знал как свои пять пальцев.

У Стива не было детей. Он отвечал только за себя — и соответственно действовал. Среди проектов, оставшихся незавершенными в связи с его гибелью, обнаружилась и подводная лодка; Стив замахивался на мировой рекорд глубины погружения. Он не стремился к смерти. Наоборот. Жажда жизни в нем была так сильна, что перевешивала всякий страх. Неудивительно, что какой-то из его поступков приблизил конец. То, что он делал, наполняло его существование смыслом и обогащало жизни тех, кто был с ним рядом.

В октябре 2008 г. в пустыне, где нет никаких дорог, другой искатель приключений, путешествовавший пешком, наткнулся на обломки самолета Стива Фоссетта. После года в горах фюзеляж из дерева и парусины мало отличался от тех самолетов, что нашли свой конец в пустыне почти век назад.

Эта книга охватывает более 200 лет воздушных приключений. Стив теперь тоже часть этого повествования. В истории полетов множество замечательных людей, и любой из них сумел бы понять и оценить приключения Стива.

Стив был частью традиции; он ушел, но традиция осталась. Традиция живет.

Часть I Подъем

План бегства: Дедал делает крылья для своего сына Икара (барельеф на фризе, ок. 200 г. н. э.)

Глава 1 Воздушные прогулки

Для начала несколько историй.

Вы, вероятно, помните из греческой мифологии, как Икар, надев крылья из перьев и воска, слишком близко подлетел к солнцу; как его крылья растаяли от солнечного жара и он нашел печальный конец в волнах Эгейского моря.

На самом деле с течением времени эта история обогатилась новыми подробностями и стала более правдоподобной. Икар теперь был сыном Дедала — талантливого, но вспыльчивого и неуживчивого изобретателя, который постоянно ссорился со своими покровителями и ревновал к любому, чей талант мог соперничать с его собственным. Сестра Дедала прислала к нему в ученики своего сына Пердикса; но юноша на свою беду оказался слишком умен. Он вечно бродил где-то один, искал что-то у границы прибоя, собирал и наблюдал. Он искал в природе закономерности. Так, присмотревшись к работе змеиных челюстей, он изобрел пилу.

Дедал, среди изобретений которого числились топор, строительный отвес, коловорот и клей, почувствовал в молодом человеке соперника. В следующий раз он отправился на прогулку вместе с племянником, завел его на высокую башню, якобы полюбоваться открывающимся видом, и столкнул вниз, на камни.

Это злодеяние не сошло ему с рук. Дедал был изгнан на Крит, где поступил на службу к царю Миносу. Он построил лабиринт для самого нелюбимого отпрыска царской семьи — чудовища Минотавра — наполовину человека, наполовину быка.

Дедал потерпел поражение, но не сдавался. Он и работе внимание уделял, и Навкрате, одной из наложниц Миноса; вскоре у него родился сын Икар. Мало того что Дедал наставил Миносу рога, он раскрыл план лабиринта дочери Миноса, чтобы та могла бежать с острова с Тезеем, заморским авантюристом и вором, находившимся там в заключении. Минос, обнаружив все это, бросил в лабиринт самого Дедала вместе с Икаром.

Тут на сцене появляются крылья. Дедал сделал их две пары: одну для себя, другую для сына. Вместе они должны были перебраться на Сицилию, пролетев прямо над головами солдат царя Миноса и кораблями его многочисленного флота. Как и убитый им племянник, Дедал черпал вдохновение в природе; он связал перья с учетом их размера так, чтобы сформировать изогнутые маховые поверхности, как на крыльях настоящих птиц. Крупные перья он закрепил бечевкой, более мелкие — воском и предупредил Икара, что крылья надо беречь от воды и держать подальше от солнечного жара.

В том варианте истории, который мы слышим чаще всего, Икар выступает в роли трагического героя: романтическая фигура, он поддается колдовскому очарованию полета, устремляется к солнцу и гибнет. Мы легко забываем, с чего началась эта история: крылья сделал его отец.

Дедал успешно перелетел через море и приземлился в Сицилии. Там он выстроил храм в честь Аполлона и обеспечил себе покровительство местного царя. Когда Минос его выследил, Дедал при помощи своего нового покровителя убил и его.

Конечно, это всего лишь легенда. Но у всякой легенды есть реальные истоки. Люди, из поколения в поколение передававшие эту легенду, знали кое-что о происхождении идей. Они знали, как важно наблюдать и изучать; описывая пилу Пердикса и крылья Дедала, они наглядно демонстрировали, что инженеры черпают вдохновение в природе. Они знали, какой характер и какая уверенность в себе требуются человеку, чтобы изобретать и делать что-то новое и каким-то образом получать вознаграждение за свои труды. Они знали, как легко покровители ссорятся с мастерами, как обиды и предательства разрушают самые чудесные планы.

Еще одна история. С 1630 по 1632 г. некто Хезарфен Ахмед Челеби восемь или девять раз пролетел над контрольной площадкой в стамбульском районе Окмейданы на орлиных крыльях, «пользуясь силой ветра». Султан Мурад IV был так поражен, что дал Хезарфену за труды мешок золотых, а затем объявил: «Это страшный человек. Он способен сделать все, что захочет. Не стоит держать при себе таких людей». И Челеби вместе с его новообретенным богатством с почетом, но без промедления препроводили в Алжир, в изгнание.

В истории полно проектов полномасштабных летательных аппаратов, предназначенных для полета человека. Если ни один из них не смог оторваться от земли сколько-нибудь осмысленным и надежным способом, то не потому, что человеку не хватало для этого знаний. Некоторые из летательных аппаратов Леонардо да Винчи вполне могли бы взлететь, если бы в распоряжении тогдашних мастеров были легкие и прочные материалы. Причем материалы не слишком сложные: обычного шелка или бумаги, пропитанных лаком, было бы вполне достаточно, чтобы наполнить небо над Флоренцией и Миланом времен Возрождения дельтапланами и персональными летательными машинами.

Среди проектов летательных аппаратов у Леонардо да Винчи имеется вот такой парашют довольно сомнительного вида

И это не были бы первые летательные аппараты в истории человечества: в Китае дельтапланы — или скорее воздушные змеи, способные поднять в воздух человека, — появились, вероятно, уже к IV в. и наверняка существовали при императоре Северной Ци Вэнь Сюань-ди (пр. 550–559 гг.); известно, что он использовал для испытания подобных аппаратов преступников, приговоренных к смертной казни. В одной поразительной книге, написанной не менее чем за два века до этого, даже есть описание летательного аппарата с вращающимся крылом: «Те изготовили летающие повозки из древесины унаби, используя ремни из бычьих шкур, прикрепленные к вращающимся лопастям так, чтобы устройство двигалось».

Конечно, соблазнительно представить себе древних китайцев, летавших по небу в таких сооружениях, но, скорее всего, это были модели — что заставляет нас перейти к следующей истории.

— Джентльмены, — объявил Харди Крюгер, — я осмотрел наш самолет.

Не говоря уже о прекрасной игре актеров и великолепном составе, начиная с Джеймса Стюарта и Ричарда Аттенборо в главных ролях, я считаю, что фильм «Полет феникса» (1965) — один из самых глубоких и значительных фильмов об авиации за все время существования кинематографа. Никаких претензий. В конце концов, этот фильм — простая приключенческая лента, переносящая на экран сколь простой, столь же и захватывающий роман плодовитого, но почти забытого сегодня писателя Эллистона Тревора.

Время действия — середина 1960-х гг. Старый грузовой самолет Fairchild вывозит нефтяников из Сахары, как вдруг налетает песчаная буря. Один двигатель захлебывается песком и глохнет. Затем песок одолевает и второй двигатель, и самолет падает далеко в стороне от маршрута, посреди самой засушливой, негостеприимной и редко посещаемой части пустыни. Это завязка сюжета, показанная до титров. По-настоящему интересно то, что происходит дальше. Сюжет организован так, что о пропаже самолета никто во внешнем мире даже не догадывается. Выжившие в катастрофе люди не могут выйти из пустыни пешком. Все, что они могут, — это сидеть на месте и ждать смерти. А тем временем молодой, наглый и совершенно несимпатичный немец (лучшая роль Харди Крюгера, мне кажется) слоняется вокруг самолета кругами, обжигает пальцы о раскаленную солнцем обшивку, где-то поглаживает, где-то стучит, — в общем, сводит всех с ума. Что его герой Дорфман пытается сделать? Он — авиаконструктор, он ищет способ выбраться из ловушки. Осмотрев самолет, он решает, что после крушения там осталось достаточно исправных деталей, чтобы построить из них новый летательный аппарат. Но если сумасшедшая работа не убьет оставшихся в живых, то собранный на живую нитку самолет сделает это наверняка, считают остальные. Но лучше умереть от работы, чем пассивно ждать смерти, так что они начали. Однако есть кое-что, о чем Дорфман забыл упомянуть. Дело в том, что в своей жизни он конструировал только модели самолетов и никогда не имел дела с настоящими. Доводы, которые приводит Дорфман в свою защиту, когда этот факт наконец выходит наружу, просто прелесть. Потный и перепуганный конструктор произносит целую речь — слишком длинную и рваную, чтобы приводить ее здесь; по существу, он пересказывает своим слушателям историю авиации. Всеми великими достижениями авиация обязана моделям, говорит он и перечисляет их.

Самое прекрасное в этой речи — то, что она правдива от начала до конца. Модели самолетов начали летать куда раньше, чем люди. Были ли времена в истории человечества, когда дети не играли летающими модельками? Африканец по происхождению, писатель и судья Авл Геллий, творивший во II в. н. э., находит множество свидетельств, подтверждающих историю Архита (428–347 гг. до н. э.), друга философа Платона и создателя математических основ механики: «Ибо не только многие видные греки, но и философ Фаворин, наиболее кропотливый исследователь древних записей, совершенно определенно утверждали: Архит изготовил деревянную модель голубя с такой изобретательностью и искусством, что голубь летал; он был прекрасно уравновешен при помощи грузиков, а двигался посредством тока воздуха, заключенного и скрытого внутри». Если это правда, то «голубь» Архита был первым известным нам искусственным самодвижущимся летающим устройством; это была модель самолета в форме голубя с паровым приводом!

В Средние века широко расставленные крылья мельниц подсказали человеку идею сначала игрушечной вертушки на палочке, а затем и своеобразного игрушечного вертолета, который впервые появился во фламандской рукописи, датируемой 1325 г. Когда братья Райт были детьми, такой вертолетик можно было встретить в любой лавке игрушек. Винт, который раскручивали при помощи резиновой ленты, поднимал игрушку в воздух метров на пятнадцать. А познакомившись с конструктором космических аппаратов Бертом Рутаном, мы убедимся в том, что модели и сегодня не потеряли своего значения: они точно так же необходимы, как раньше, и точно так же вдохновляют изобретателей.

Ребенок забавляется игрушечным вертолетиком на картине Питера Брейгеля, 1560 г.

Большинство людей мечтает увидеть Землю из космоса. Мне ли не знать: я один из таких людей. Билет на будущий суборбитальный полет корабля компании Virgin Galactic обойдется вам в $200 000. Но чтобы почувствовать единство с Землей и всем земным человечеством, не обязательно платить такие деньги. Я был бы очень рад, если бы вы когда-нибудь присоединились к нам на борту Virgin Galactic, и мы очень стараемся сделать полет на этом корабле доступным для каждого; но для начала я советую вам побаловать себя и полетать на воздушном шаре за £89.

Воздушные шары известны уже давно, но даже во времена моего детства покататься на шаре для собственного удовольствия обычному человеку было очень непросто. Воздушные шары были игрушкой только для богатых примерно до 1960 г., когда американский инженер по имени Эд Йост придумал более дешевый способ изготовления безопасных аэростатов на горячем воздухе — монгольфьеров; для самого шара он использовал нейлоновую ткань, а для нагрева воздуха — газовую горелку. Дон Кэмерон, инженер компании Bristol Aeroplane Company, привез идеи Йоста в Европу, и его первый тепловой аэростат Bristol Belle поднялся в воздух над британской авиабазой Вестон-он-зе-Грин 9 июля 1967 года. Летом, видя над головой проплывающий воздушный шар, вы можете быть уверены, что это шар той самой оригинальной конструкции Йоста и Кэмерона. Фестивали воздушных шаров привлекают множество людей, как энтузиастов воздухоплавания, так и просто любопытных. Часто эти фестивали носят чисто местный характер, но есть среди них и серьезные мероприятия. Самый крупный и знаменитый из них — фестиваль в Альбукерке (штат Нью-Мексика), где несколько сотен аэронавтов выпивают озера пива, а в воздухе творится такое, что в XIX в. об этом кричали бы заголовки всех крупнейших газет.

Братство аэронавтов — гордые, тесно связанные между собой люди; они не слишком распространяются о богатых искателях приключений и корпоративных спонсорах, которые обеспечивают большинство попыток установить мировые рекорды. Аэронавты серьезно относятся к своему увлечению и не любят, когда над ними подшучивают. Спортивное воздухоплавание — всепоглощающее занятие, и соревнования в нем проходят по точным и сложным правилам. Очень непросто пролететь 16 км примерно за час и пройти в нескольких метрах от заранее установленной вешки, если вами управляют лишь ветры на разных высотах. Некоторые предпочитают летать на дальние расстояния и участвовать в гонках на аэростатах, наполненных гелием. Самые известные из таких соревнований — кубок Гордона Беннета, — инициировал в 1906 г. Джеймс Гордон Беннет-мл., издатель New York Herald и человек, профинансировавший экспедицию Стэнли на поиски Ливингстона. Полеты на монгольфьерах и на гелиевых аэростатах — два разных вида спорта, в чем у нас еще будет возможность убедиться. В каждом из них есть свои чемпионы и устанавливаются свои рекорды. Новичку все это может показаться путаным и непонятным.

Я пришел в воздухоплавательный спорт, можно сказать, с черного хода. До того момента, как мне позвонил конструктор аэростатов Пер Линдстранд, я имел о них очень смутное представление, — разве что видел в фильме по роману Жюля Верна «Вокруг света в 80 дней», как актер Кантинфлас, перегнувшись через борт плетеной корзины, подхватывает со склона Маттерхорна пригоршню снега, чтобы шампанское Дэвида Нивена не перегрелось. (Там Филеас Фогг, огибая мир, успел воспользоваться всеми средствами передвижения, какие только можно представить, но как раз полет на воздушном шаре принес катастрофические результаты — путешественники вернулись назад.)

Конструкторская карьера Пера началась в шведских ВВС, а первый его полет на шаре в начале 1970-х гг. продолжался всего несколько секунд. «Меня сняли с полетов по состоянию здоровья, — вспоминал он в интервью Тому Хэмилтону из журнала Balloon Life в 1998 г. — И кто-то побился со мной об заклад, что до конца года я не перелечу даже аэродром. Все знали, что раньше Нового года врач не выпустит меня в полет. Но в декабре я соорудил кустарный воздушный шар и перелетел на нем через взлетную полосу».

После этого Пер работал на Saab и Lockheed. Когда один из его соседей в Швеции купил себе воздушный шар из Великобритании — самый что ни на есть современный, — Пер не поверил своим глазам. Неужели это — последнее слово техники? Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы понять: он может сделать лучше. Насколько лучше, стало ясно в начале 1980-х гг.

Воздушные шары Пера — технически сложные аппараты, но меня всегда поражала ткань, которую он использовал для своих оболочек. Они были сделаны из какой-то безумной пластифицированной и металлизированной штуки, непрерывно улучшающийся рецепт которой он никогда ни с кем не обсуждал. Его ткань была невероятно тонкой, легкой и прочной. Она и должна была быть такой, если учесть, как он собирался ее использовать: Пер считал, что мы с ним сможем пересечь на его шаре Атлантический океан.

Он позвонил мне в 1986 г, через несколько дней после того, как я выиграл Голубую ленту Атлантики — быстрее, чем кто бы то ни было прежде, пронесся через океан на судне Virgin Atlantic Challenger II, — адском гибриде гоночной яхты и межконтинентальной баллистической ракеты. (После того как мне удалась эта безумная затея, я почти поверил, что мне что угодно сойдет с рук.)

Прежде чем лететь с Пером, я должен был получить права на управление аэростатом, так что я поехал в Испанию и поступил под неусыпное око преподавателя Робина Бэтчелора. От того дня в моей памяти сохранились два очень живых воспоминания, полностью противоречащих друг другу. Я с самого начала был очарован. Я был поражен тем, как величаво и спокойно, как естественно поднимались в воздух громадные шары — совершенно беззвучно и без всяких моторов. Как воодушевляла возможность оторваться от жесткой и полной раздражителей земной жизни и отдаться на волю ветров! Пролетая над испанской провинцией, я без труда воображал, что ветер несет меня не только сквозь пространство, но и сквозь время в какой-то уютный уголок нашей истории.

В этот момент я чувствовал себя абсолютно несчастным. Почему этот человек на меня орет? Я как будто снова попал в школу! Зачем, черт побери, я ввязался в это дело? Я с пятнадцати лет был сам себе хозяином и всегда старался жить так, чтобы мне больше никогда в жизни не пришлось сдавать проклятых экзаменов. А тут вдруг на тебе! Снова под властью учителя! И на меня орут! Опять!

Я учился летать на аэростатах так же, как учился всему в жизни: на практике. Уроки Робина Бэтчелора дали мне основы теории, да и Пер поначалу внимательно за мной приглядывал. Ни один из них никогда не сказал бы, что искусство управления шаром давалось мне легко. Я осваивал его в деле. Большинство аэронавтов — и большинство пилотов — осваивают навыки понемногу, постепенно, в течение нескольких лет. У меня все было иначе. Поскольку я работал с Пером, практически весь опыт я приобретал во время наших путешествий, продолжавшихся по несколько дней. Вследствие этого я очень быстро превратился в одного из самых опытных аэронавтов мира.

Я обожаю аэростаты, и до сих пор у меня есть один собственный шар — простой монгольфьер с плетеной корзиной. Если вдруг захочется полностью уйти от этого мира, больше ничего и не нужно. На шаре никто вас не побеспокоит. Никто не сможет вас удержать. Даже вы сами не сможете испортить себе жизнь. От вас ничего не зависит. Поднимаясь на шаре в воздух, вы отдаетесь на волю ветров, и они влекут вас куда хотят. Я всегда старался заранее планировать и режиссировать свои попытки побить мировые рекорды и тем не менее, после всех тревог и затраченных усилий, испытывал невероятную радость от ощущения собственной пассивности: человеческий мусор, влекомый ветром бог знает куда.

А сегодня, скажите, доверились бы вы мне, позволили бы увлечь себя наверх, прочь от надоевшей земли? Может быть, вы хотите напомнить мне о том, как мне поддерживать связь с диспетчерской службой? (Я ни за что на свете не вспомню всю ту канительную и пустую процедуру, которую нужно проделать, чтобы безопасно пролететь над обычным аэропортом.) В остальном вы в надежных руках. Позвольте пригласить вас на прогулку.

Мы с вами стоим в плетеной корзине, надежно заякоренной на земле. Над нами гигантская перевернутая капля из тонкой ткани, прикрепленная к корзине прочными канатами. Это оболочка нашего аэростата. Нижняя часть капли открыта, и время от времени я включаю газовую горелку — почти такую же, как в газовой плите на кухне, — и наполняю оболочку горячим воздухом. Вообще, эта горелка — наше единственное средство управления полетом. Так каким же образом (спрашиваете вы, пока текут минуты подготовки) собираемся мы оторваться от земли?

Для пионеров воздухоплавания, собиравших свои шары из всего, что могли достать или сделать сами, это было серьезной загадкой. У первопроходцев, таких как братья Монгольфье или Жан-Пьер Бланшар, не было чистых и безопасных газовых горелок. О нет: эти отчаянные ребята наполняли свои шары горячим воздухом от настоящих костров — поджигая солому, шерсть, сухие деревья или даже старые башмаки! Если вам покажется, что наполнение тех шаров было неприятным и грязным делом, — что ж, вы правы. Первые воздухоплаватели даже не были до конца уверены, что именно нагретый воздух заставляет их шар подниматься вверх. Может быть, все дело в дыме, который наполняет шар и делает его легче воздуха, — а тогда чем больше дыма, тем лучше! Только позже люди поняли, что дым как таковой здесь ни при чем, — подниматься шар заставляет горячий воздух.

И вот почему, Газы всегда расширяются и заполняют весь предоставленный им объем, а расширяясь, становятся все более разреженными. Если бы не притяжение Земли, воздух, которым мы дышим, очень быстро унесся бы в открытый космос. Сила тяжести удерживает тонкую воздушную оболочку у самой поверхности Земли: это наша атмосфера. А «атмосферное давление» — это просто полный вес находящегося над нами воздуха в любой момент времени; чем выше мы поднимаемся, тем меньше становится давление. Надо сказать, что воздух весит немало: на уровне земли на каждый квадратный сантиметр нашего тела давит около килограмма воздуха.

Существует два основных типа аэростатов: наполненный газом (гелием или водородом), который легче окружающего воздуха; и наполненный обычным воздухом, который нагревается. По мере нагревания воздуха внутри шара аэростат постепенно становится легче.

Но каким бы легким ни был газ в вашем шаре, со временем вы достигнете высоты, где окружающий воздух окажется еще легче (за счет своей разреженности). В этот момент подъем прекратится. Единственный способ подняться еще выше — это избавиться от некоторой части веса, иными словами, выбросить что-нибудь из корзины. Это что-нибудь (мешки с песком, свинцовые грузы, неприятные пассажиры) называется балластом. Чтобы опуститься ниже, вам нужно сделать шар тяжелее (чуть-чуть!) окружающего воздуха. Проще всего это сделать при помощи специального клапана: выпустить часть воздуха или газа.

Это практически все, что вам необходимо знать для начала. Так что отпускайте якорный канат — и не успеете оглянуться, как мы уже в воздухе.

Подъем аэростата происходит медленно и очень мягко. Поскольку движемся мы вместе с ветром, мы не ощущаем кожей движения воздуха, даже если вокруг бушует ураган. Даже в снежной метели. На борту воздушного шара, несущегося над землей со скоростью в сотни километров в час, можно зажечь спичку, и пламя даже не колыхнется, чтобы показать, в какую сторону дует ветер. Когда мимо пролетает птица, можно услышать как хлопают ее крылья. Главное впечатление первых секунд подъема — вовсе не полет; скорее кажется, что земля из-под корзины куда-то провалилась.

Вверх и дальше, по воле ветров: современный тепловой аэростат конструкции Дона Кэмерона

Если закрыть глаза, можно даже не заметить, что шар уже оторвался от земли. Именно это произошло с Чарльзом Грином, известным британским аэронавтом XIX в. Грин должен был впервые подняться в воздух в 1821 г. из лондонского Грин-парка в ходе праздничных мероприятий, связанных с коронацией Георга IV. Момент взлета приближался, но зрители собрались вокруг шара такой плотной толпой, что Грин, не в силах больше это терпеть, упал в изнеможении на дно корзины и велел своим помощникам приподнять себя в воздух — там хотя бы можно дышать. Ассистенты вытравили канат, шар приподнялся над землей — и оторвался. Грин даже не подозревал, что уже летит, пока восторженные крики быстро удаляющейся толпы не заставили его выглянуть за борт корзины.

В корзине теплового аэростата очень легко представить себе, какое возбуждение и восторг охватывали души первых «аэронавтов». Впервые в истории человечества они видели свой мир сверху, и он подобно карте разворачивался перед ними. В 1858 г. фотограф Надар (по-настоящему его звали Гаспар-Феликс Турнашон) поднялся на 78 м над долиной Бьевр во Франции и запечатлел на дагерротипе — тогдашнем аналоге фотографии — раскинувшуюся внизу землю; из-за колебаний шара получилось немного нерезко. «Прежде посмотреть на землю птичьим глазом можно было только мысленно, а значит, несовершенно, — писал он. — Теперь же у нас появятся ни много ни мало отпечатки самой природы, отраженные на фотопластинке».

«Он поднял фотографию на новые высоты». Карикатура Надара 1862 г.

Конечно, видами земли с воздуха сегодня никого не удивишь. Те из нас, кто пережил холодную войну, самые пугающие ее моменты видели в основном именно с воздуха: аэрофотоснимки кубинских ракетных комплексов; фотографии с разведывательных спутников; примерные карты с изображением радиуса ядерного поражения; сделанные с самолета фотографии ядерных испытаний.

Мне кажется, что для меня и моего поколения полет на воздушном шаре — идеальное тонизирующее средство, способ избавиться от паранойи холодной войны и вернуть то чувство безграничного изумления и восторга, которое испытал князь фон Пюклер-Мускау, пролетая над Берлином в 1817 г.: «Никакое воображение не в состоянии нарисовать ничего более прекрасного, чем та величественная сцена, которая открылась сейчас перед нашими восхищенными взорами. Множество человеческих существ, дома, площади и улицы, высокие башни постепенно уменьшались и уходили вниз, оглушающий шум сначала превратился в нежное бормотание, а затем и вовсе исчез, растворившись в мертвой тишине».

Людям иногда кажется, что из корзины теплового аэростата должна быть видна кривизна земной поверхности. Это не так: высота, на которую обыкновенно поднимаются воздушные шары, недостаточно велика. Но мало кто на это жалуется. Человек, взлетевший на шаре, обычно оказывается в плену другой оптической иллюзии, странной и очень красивой: края земли, вместо того чтобы закругляться вниз, загибаются вверх. По мере подъема создается впечатление, что находишься внутри гигантской чаши.

Эта иллюзия слишком призрачна, чтобы заметить ее с самолета; возникает она в результате дифракции — того самого явления, которое заставляет опущенный в воду карандаш казаться сломанным. Шар поднимается, и воздух становится все более разреженным; мы смотрим сверху на землю через слой постепенно уплотняющегося воздуха. Кажется, что все вокруг склоняется к нам, будто земля берет нас в ладони.

Мало кто из новичков в аэронавтике ожидает увидеть из корзины шара настоящий космос: тем не менее после начала подъема небо очень скоро начинает темнеть. Я не в состоянии объяснить, почему это зрелище производит такое сильное впечатление, но я стал, безусловно, не первым аэронавтом, у кого при этом навернулись слезы на глаза. Еще в XIX в. большой знаток авиации Монк Мейсон, который никогда не лез за словом в карман, написал с подлинной страстью о том, как аэронавт «получает… безошибочные знаки приближения к нижней границе той пустой и бесконечной пропасти, что для него недостижима; и у меня нет сомнений в том, что, будь у него возможность продолжить свое движение до самых пределов атмосферы, он… увидел бы непроницаемую бездну абсолютной черноты, в которой всякий видимый источник света горит как диск застывшего пламени».

Воздух по мере подъема разрежается невероятно быстро. Первые признаки высотной болезни чувствуются уже на высоте около 3000 м. над уровнем моря. Упорная головная боль? Все дело в низком давлении, которое пытается выпить ваш мозг через глазницы. Воздух здесь так разрежен, что большинству людей трудно дышать. Люди, живущие на таких высотах, — гималайские шерпы и обитатели затерянных в Андах деревушек — за множество поколений выработали завидную способность жить при более низком, чем на нормальных высотах, уровне кислорода.

Поднимемся еще на 3000 м. Мы едва преодолели две трети высоты Эвереста, а остальное человечество уже осталось позади — вернее, внизу. На этих высотах не живет никто: человеческие легкие просто не справляются. Теперь поднимемся непосредственно на вершину Эвереста: 8848 м. Большинство нетренированных людей, внезапно оказавшись здесь, упадут без чувств не больше чем через шесть минут. Даже если вы дышите через кислородную маску, из-за низкого атмосферного давления (около трети от нормального) кровь засасывается в легкие.

Лет через двадцать после появления первых воздушных шаров аэронавты начали добираться до смертельно опасных высот. В 1803 г. Этьен Робертсон, поднявшись на высоту 7000 м, начал задыхаться. Еще через год шар с графом Франческо Дзамбеккари и двумя пассажирами был подхвачен над Адриатикой восходящим потоком: «Мы с трудом слышали друг друга, даже когда кричали во весь голос. Мне было плохо; меня рвало. У Грасетти шла носом кровь. Мы оба быстро и тяжело дышали и ощущали давление в груди».

В 1862 г. Британская ассоциация содействия науке, пытаясь разобраться в связанных с большой высотой опасностях, выделила метеорологу доктору Джеймсу Глейшеру и знаменитому аэронавту Генри Трейси Коксвеллу некоторую сумму денег на исследования верхних слоев атмосферы. В обычной одежде, без шапок и перчаток, исследователи стартовали в городке Вулверхэмптон. Шел дождь.

На высоте 4500 м температура опустилась до восьми градусов мороза по Цельсию. На инструментах Глейшера и по краю отверстия в шаре начал формироваться лед. На 7500 м температура воздуха упала до -21 °C. Руки и губы аэронавтов посинели от холода, глаза едва не вылезали из орбит, но Глейшер мужественно продолжал эксперименты. Он захватил с собой голубей, чтобы посмотреть, как они будут чувствовать себя на больших высотах, и теперь вынул одного голубя из ящика и выбросил его за борт корзины. Голубь камнем упал вниз.

На высоте 8500 м Коксвелл внезапно сообразил, что уже не может дотянуться до фала, при помощи которого можно открыть клапан и выпустить газ из шара. Он схватился за железное кольцо у основания шара и попытался подтянуться повыше, но руки примерзли к металлу.

У Глейшера начались судороги, он потерял сознание. Коксвелл, мучимый рвотой, из последних сил подтянулся на железном кольце и схватился за фал зубами. Через некоторое время ему удалось перегрызть веревку, потеряв при этом зуб.

Спуск Коксвелл и Глейшер начали на высоте 10 500 м. Посадка была жесткой, но оба исследователя уцелели.

Мы же поднимемся еще выше. 11 700 м. Мы еще в состоянии дышать только потому, что я не забыл прихватить с собой баллоны с чистым кислородом.

И еще выше. Кислородные маски плотно, ужасно плотно прижаты к нашим лицам; чтобы выдохнуть, нужна приложить серьезное усилие. Воздух предпочитает выходить из легких через слезные канальцы. Глаза постоянно слезятся и болят. Быстрее надевайте компенсирующий жилет. Это что-то вроде плотной рубахи, подбитой изнутри надувными пузырями. Дышать становится легче, но теперь кровь устремляется из туловища в руки и ноги.

Пора, пожалуй, надевать противоперегрузочные костюмы. Здесь уже есть надувные емкости, помогающие поддерживать живот, бедра и икры ног. Так лучше? Попытайтесь немного отдохнуть. Эти штуки были придуманы для экстренных ситуаций. Если кабина вашего военного самолета неожиданно разгерметизируется, такой костюм даст вам пару жизненно необходимых минут, чтобы успеть свалить самолет в пике и опуститься хотя бы до 11 400 м. Иначе минуты через две вы потеряете сознание — кровь, расширяясь, просочится в окружающие ткани и заполнит все доступные полости.

Мы не попадем в космос, потому что очень скоро вокруг нашего шара не останется ничего, в чем можно было бы свободно перемещаться. Сложно сказать, на какую максимальную высоту нам удастся подняться. Между атмосферой Земли и открытым космосом не существует четкой границы. Американский инженер венгерского происхождения Теодор фон Карман провел границу между атмосферой и космосом на высоте 100 км. На этой высоте, говорил он, воздух настолько разрежен, что самолету пришлось бы лететь очень быстро, чтобы его крылья работали, — настолько быстро, что он просто вышел бы на орбиту.

Мы прошли уже треть пути до линии Кармана; максимальная высота, достигнутая когда-либо человеком на воздушном шаре, составляет 34 670 м. Правда, офицеры ВМС США Малкольм Росс и Виктор Пратер-мл. в 1961 г. использовали для своего полета прототип космической капсулы. Я не стал нас так баловать.

Если же говорить о физической реакции тела, то мы уже в космосе. Слюна начинает пузыриться. Кожа местами вспухает. Желудки вздуваются, а глаза пытаются выскочить из орбит. Но — отличная новость! Мы не взорвемся! Такого никогда не происходит. Даже без полетного костюма, защищающего кожу, она достаточно прочна и не порвется. Наши тела всего лишь раздуются до вдвое большего, чем обычно, объема, когда вода внутри закипит и превратится в пар.

Но давайте лучше о хорошем (в конце концов, мы всего лишь травим байки). Артур Кларк, мечтатель, пророк космоса и автор сценария к фильму «2001: Космическая одиссея», заставил своего астронавта Боумена перепрыгнуть без скафандра из космического катера в шлюз, проведя в космическом вакууме около десяти секунд. На самом деле (это известно после нескольких несчастных случаев в промышленных вакуумных камерах) у Боумена до отключения сознания прошло бы около пятнадцати секунд. После этого у спасателей оставалось бы примерно полторы минуты на то, чтобы его оживить.

Испугались? Я — да! Пожалуй, пора начинать спуск.

Ребенком меня мучили сны о том, что я умею летать. Я знал, что реализовать эту мечту мне будет непросто. Прежде всего, я не слишком силен в технике. Я дислексик и часто путаю право и лево. (Я не одинок в этом: самая частая навигационная ошибка, известная горноспасателям, заключается в ошибке на 180°. Люди то и дело устремляются в направлении, строго противоположном тому, куда им нужно!) Тем не менее у меня есть инженерная интуиция. Меня завораживает то, как работают машины, как они устроены и как их можно было бы устроить иначе.

В 1980-е гг. имя Пера Линдстранда звучало очень громко, и человеку, который, так же как я, интересовался технологией полета, новыми материалами и новыми безумными инженерными идеями, трудно было о нем не знать. Пер объяснил мне, что прежде шары-рекордсмены летали на высоте 1800–2100 м и были игрушкой вечно меняющихся ветров; они замерзали в ледяном тумане и нередко становились мишенью для молнии. Пер хотел подняться выше атмосферных воздействий и попасть в струйное течение — стремительную реку сухого воздуха, чей более или менее постоянный и предсказуемый курс позволил бы нам пересечь Атлантику на скоростях до 200 км/ч.

Он объяснил, что огибающие Землю струйные течения имеют одну очень приятную привычку: над океанами они движутся особенно быстро — так удобно для тех, кто стремится к рекордам! А необычные материалы, из которых он делает оболочки своих шаров, одни только и способны, по его мнению, выдержать напряжения, которые будет испытывать шар, попав в струйное течение.

Я спросил Пера, есть ли у него дети. Есть, сказал он, двое. Это меня немного успокоило. Я понял, что какому бы риску он нас ни подвергал, этот риск не окажется глупым и бессмысленным. У Пера есть зачем жить. (Я знаю, это звучит мелодраматично, но вспомните, что он мне предлагал: вряд ли кому-то захочется зависнуть на высоте 11 500 м над океаном и неожиданно выяснить, что ваш спутник одержим жаждой смерти.)

Я всегда считал, что человек живет лишь один раз; если хочешь, чтобы твоя жизнь имела смысл, просто необходимо постоянно решаться на что-то новое. Поэтому я согласился на его предложение. Мне тогда было немного за тридцать — я был достаточно молод, чтобы решиться на какое-то безумие, и достаточно зрел, чтобы понимать: эта игра годится для молодых, и я уже не могу позволить себе откладывать подобные предприятия на будущее. (Позже Стив Фоссетт доказал, что это не так; искателем приключений он стал в пятьдесят с лишним.) Понимал я и то, что смогу использовать этот проект с немалой пользой: шумиха вокруг рекордного полета на аэростате поможет популяризовать Virgin Atlantic в Америке. В то время нашей авиакомпании исполнилось всего несколько лет. По меркам рынка воздушных перевозок это была крошечная компания, и у нас не было лишних денег — по крайней мере столько, сколько потребовалось бы на финансирование серьезной маркетинговой кампании в США, в которой мы отчаянно нуждались. Полет в струйном течении с Пером сможет лучше, чем любые рекламные ухищрения, передать дух инноваций и приключений, присущий Virgin Atlantic.

В свое время я начинал журналистом и всегда чувствовал, что получить бесплатные публикации в прессе — это одно, а заслужить их — совсем другое. В проекте Пера присутствовали элементы гламура, удовольствия и приятной неожиданности, и все это прекрасно играло на наш бренд. А самое главное, это была невыдуманная история. То, что предлагал Пер, должно было стать настоящим приключением, решающая роль в котором отводилась новым материалам в неожиданном применении; именно они должны были дать нам возможность совершить то, что раньше считалось невозможным. Кроме того, думал я, для меня это шанс познакомиться с новым видом спорта и еще один шаг на пути к пилотской лицензии. И вообще, что может быть прекраснее и спокойнее, чем полет на воздушном шаре?

Тогда я и понятия не имел о том, что до нас на подобную попытку решились всего шесть экипажей. Я не знал, что пять из них поплатились за это жизнями. Я не понимал также, что Пер — самый дерзкий и изобретательный конструктор шаров в нашем поколении, но при этом его конструкции стоят весьма дорого! (Я спорил с Пером о деньгах чаще, чем обедал на борту самолетов Virgin Atlantic. Однажды Пер предложил покрыть внутреннюю поверхность оболочки золотом. Он убеждал меня, используя слова вроде «отражающая способность»; я в том разговоре использовал слова попроще, такие как «нет».) Короче говоря, я не имел представления — совершенно никакого — о том, во что ввязываюсь. Мне следовало получше изучить историю.

В пятницу 3 июля 1987 г. в 14.30 мы с Пером Линдстрандом достигли побережья Ирландии и стали первыми, кому удалось пересечь Атлантический океан на тепловом аэростате. (Подробный рассказ о той авантюре вы можете прочесть в моей автобиографической книге «Теряя невинность».) Путешествие началось неудачно — от нашей капсулы оторвались два полных баллона с пропаном, в результате чего шар стремительно рванул вверх! Но сам полет был великолепен и продлился всего двадцать девять часов — гораздо меньше, чем ожидалось. Ветра работали на нас, так что к моменту, когда мы добрались до Ирландии, у нас еще оставалось три неиспользованных баллона с пропаном.

Мы были уже почти дома. Оставалось только избавиться от излишков топлива, и можно было садиться. Пер опустил шар ближе к земле возле небольшой деревушки Лимавади. Мы уже собирались сбросить топливо, как вдруг налетел бешеный шквал. Порыв ветра бросил шар на землю, и мы вдруг полностью потеряли над ним контроль. Наши радиоантенны были уничтожены, все баллоны, закрепленные на внешней поверхности капсулы, сорваны — и шар, избавившись от части веса, рванул вверх.

Теперь шар был надут не полностью, и чем выше мы поднимались, тем сильнее остывал воздух в оболочке. В любую секунду мы могли лишиться выталкивающей силы и рухнуть обратно на землю. У нас в капсуле был один небольшой резервный баллон с топливом. Пер поспешил подсоединить его к горелке. У нас еще оставался шанс.

Еще мгновение — и мы его упустили.

Если вы хотите опуститься на тепловом аэростате пониже, вы просто выпускаете из шара наружу часть воздуха. Внутри оболочки висит специальный фал, дернув за который можно открыть клапан на верхушке шара. Сила нашего подъема сплющила оболочку, и фал опустился.

— Он запутался! — вскричал Пер. Фал зацепился за что-то на капсуле, и теперь весь шар начал закручиваться спиралью, как штопор, перекрывая зев, так что мы уже не могли нагреть находящийся внутри воздух.

Я открыл люк, вылез на крышу капсулы и перерезал фал ножом. Конец стремительно ушел вверх, и шар раскрутился, открывая зев оболочки. Пер велел мне вернуться в капсулу и запустил горелки на полную мощность.

Аэростат завис в ста метрах над землей. Пер решил направить его к берегу. Посадка среди деревьев, домов и линий электропередачу слишком опасна, а шар был почти неуправляем. Я надел парашют, и, когда мы увидели впереди береговую линию, Пер открыл клапан и начал выпускать из шара горячий воздух, намереваясь снизиться.

Мы с Пером Линдстрандом осматриваем капсулу Virgin Atlantic Challenger

Вновь налетел ветер, и не успели мы понять, что происходит, как аэростат отнесло в океан. Над его поверхностью висел плотный туман. На мгновение мы полностью потеряли ориентацию в пространстве. Затем внизу показались пенистые волны — шар опускался слишком быстро.

Мы рухнули в воду. Шар потащил нас по поверхности океана и начал швырять с волны на волну. Пер повалился на меня. Задыхаясь, я пытался нащупать какую-нибудь опору, а Пер схватился за красный рычаг — нашу последнюю надежду. С его помощью разрывные болты должны были отделить тросы, соединяющие капсулу с шаром.

Ничего не произошло. Пер дергал рычаг вверх и вниз, но пироболты не срабатывали.

— Вылезай! — крикнул мне Пер. — Ричард, мы должны вылезти наружу!

Пер уперся ногами в стенку капсулы и вытолкнул люк наружу. Затем подтянулся на руках и вылез. Я нырнул за ним. Мы вцепились в стальные перлини, провешенные на бортах капсулы, и приготовились прыгать, но тут налетел новый порыв ветра.

Шар поднимался. Пер спрыгнул. Я остался.

Меня предупреждали об этом. Мой коллега Уилл Уайтхорн, нынешний президент Virgin Galactic, в молодости начинал как воздушный спасатель, в том числе на нефтяных платформах Северного моря. Он тогда еще не работал в Virgin, но я несколько раз связывался с ним по телефону и спрашивал совета по поводу мер безопасности для нашего полета. Однажды, когда наш разговор перешел на общие темы, Уилл сказал: «Знаете, что самое странное? Никто никогда не отпускает опору. Все держатся до последнего». Он рассказал мне о своих первых тренировках. Самое первое, чему вы учитесь в авиационной службе спасения на море, — это бороться с безумным желанием вцепиться во что-нибудь, если это что-нибудь вдруг начинает тащить тебя вверх. «Должно быть, все дело в нашем обезьяньем прошлом: человек внезапно решает, что на дереве безопаснее, чем на земле, и вцепляется в то, что идет вверх».

Неодолимое желание вцепиться во что-нибудь погубило сотни людей. Никакие тренировки, никакой опыт не позволяют полностью избавиться от этой привычки. В 1983 г. Пер вывихнул плечо при падении с девятиметровой высоты, хотя за ту веревку, с которой он сорвался, ему и хвататься-то не надо было. Если даже Пер мог поддаться этому безумному импульсу, значит, никто от него не застрахован. Он спрыгнул с Virgin Challenger, я остался.

Пер сложен как медведь-гризли; без него шар стал легче килограммов на 90. Он снова — в последний раз — рванулся вверх. Я наблюдал, как море стремительно уходит вниз: через несколько секунд все скрылось в тумане.

Меня можно было смело считать покойником.

Оставшись один в аэростате, я пытался подавить растущую панику. Я прикинул, что если поднимусь на высоту хотя бы 2500 м, то смогу спрыгнуть с парашютом. Затем мне пришло в голову, что если я опущусь вниз вместе с капсулой, то шансов на то, что меня заметят, будет больше. Парашютом я владел далеко не идеально. Во время предыдущего своего прыжка я потянул не за ту веревку и сбросил парашют; соседям пришлось помочь мне задействовать запасной. (Позже мне вручили приз «Придурок года». Я принял его с благодарной ухмылкой — спасибо, что остался жив.)

Нет уж: лучше остаться в капсуле, снижаться как можно медленнее и спрыгнуть в самый последний момент. Оглядываясь назад, могу с уверенностью сказать, что это было одно из самых верных моих решений. Мне к тому же повезло, конечно: спустившись под нижнюю кромку облаков, я увидел внизу серое море — и британский военный вертолет немного в стороне!

Я медлил и ждал, пока не оказался над самой поверхностью, после чего потянул тросик спасательного жилета и бросился в воду. Я словно нырнул на острия ножей, так было холодно. Спасательный жилет поднял меня на поверхность и перевернул головой вверх. Я поднял голову и поискал глазами аэростат. Лишившись моего веса, он, как космический корабль, величественно воспарил и исчез в облаках.

Невероятно, но Пер тоже остался жив. Через два часа после прыжка в ледяной океан без спасжилета его подобрала лодка. Его вертолетом доставили на тот же корабль, где находился и я; когда я увидел Пера, лицо его было мучнисто-белым, а зубы никак не переставали стучать.

Я вспоминаю тот момент и думаю обо всех первопроходцах, которые были раньше нас, и подвергались смертельной опасности, и бывали на волосок от гибели. Я думаю о Жан-Пьере Бланшаре — первом человеке, сумевшем пересечь Ла-Манш по воздуху; в отчаянной попытке остановить падение своего шара он выбросил в море даже собственные штаны. Я вспоминаю пассажиров на борту Le Géant — самого крупного из когда-либо построенных воздушных шаров — и вижу, как они из последних сил цеплялись за мебель на борту великолепной гондолы, такой тяжелой, что при падении шара она сломала не одно дерево.

Изучая материалы этих историй, я заметил одну тревожную особенность: чем раньше имело место событие, тем более картонным и даже карикатурным оно кажется. Время лишает подобные приключения реальности, оставляя лишь тени событий. Чувства, испытанные людьми, и ужас ситуации с течением времени куда-то улетучиваются, зато абсурдность ее выступает во всей красе. Неужели наше отчаянное купание в Атлантике когда-нибудь будет выглядеть столь же нелепым и причудливым, как приключение Бланшара? Просто забавным? Вероятно, да.

Может быть, именно поэтому мы сегодня смотрим на предысторию завоевания человеком неба с таким скепсисом. Мы просто не в состоянии поверить, что такое множество людей готово было рисковать жизнью в проектах, которые, если взглянуть с позиций сегодняшнего дня, были с самого начала и с полной очевидностью обречены на неудачу. Тем не менее множество сохранившихся по всему миру рассказов о чудесных полетах с горных вершин, минаретов и колоколен говорят сами за себя. Без сомнения, эти рассказы сильно преувеличены, но их слишком много, чтобы не обращать на это внимания. Задолго до того, как братья Монгольфье построили свой первый шар, люди рисковали жизнью во имя мечты о полете.

Глава 2 Легче воздуха

На поверхности обширного пустынного перуанского плато Наска нанесены сотни длинных прямых линий, как будто проведенных по линейке. Это работа людей, живших в этих местах примерно 1500 лет назад. С земли рисунки пустыни Наска выглядят неотчетливо. Эту галерею, самую поразительную и загадочную в мире, — сюрреалистическую коллекцию громадных геометрических символов и гигантских изображений птиц и зверей — можно разглядеть только с воздуха.

Древние рисунки в перуанской пустыне Наска удается разглядеть только с воздуха… Для кого же они предназначались?

В 1973 г. на плато приехал американец по имени Джим Вудман. У Вудмана была теория. В языке кечуа, на котором говорят в районе пустыни Наска, есть слово, обозначающее мастера по изготовлению шаров, а на одном из осколков керамики, обнаруженном в этих местах, можно разглядеть рисунок, очень напоминающий воздушный шар. В гватемальских деревнях существует особый ритуал, в ходе которого, в частности, положено сооружать и запускать в воздух небольшие наполненные дымом шары. Вообще, в Южной Америке тепловые шары известны давно. Но были ли они когда-нибудь достаточно большими, чтобы поднимать людей? Были ли они достаточно большими и управляемыми, чтобы люди пустыни Наска могли размечать с воздуха свои необыкновенные рисунки?

Все дело в материалах. Известно, что братья Монгольфье добились успеха там, где их предшественники потерпели неудачу. Почему? Очень просто: будучи бумажными фабрикантами, они имели доступ к самым лучшим сортам бумаги, полотна и лака. Но были ли у индейцев пустыни Наска хоть какие-то воздухонепроницаемые материалы?

Исследования привели Джима Вудмана в деревню Кахуачи неподалеку от селения Наска. Здесь умерших по традиции заворачивают в погребальные пелены; некоторым мумиям насчитывается по полторы тысячи лет. Интересно, что чем древнее полотно, тем тоньше и качественнее оно соткано! В 1975 г. члены Международного общества исследователей из Майами при помощи только традиционных инструментов соорудили из тростника с озера Титикака гондолу, а из полотна, практически идентичного материалу древних погребальных пелен, — громадный аэростат в форме тетраэдра. Ясным весенним утром 1975 г. Condor One был готов к запуску.

Экипаж этого летательного аппарата состоял из Джима Вудмана и англичанина Джулиана Нотта — профессионального аэронавта, который уже после того памятного полета установил семьдесят девять мировых рекордов в аэронавтике и девяносто шесть авиационных рекордов Британии. Проблема была в том, что Нотт, как и Вудман, был человеком крупным, так что им пришлось сидеть скорее верхом на гондоле, чем внутри нее. Парашютов у них не было. При помощи нефтяного костра аэростат наполнили горячим дымом, и, когда якорные концы были отданы, он рванулся вверх со скоростью около шести метров в секунду. Condor One поднялся над равниной Наска на высоту 115 м и дрейфовал в воздухе добрых полторы минуты.

Впоследствии Джулиан Нотт старался особенно не распространяться об этом эксперименте, но вот что он написал:

Хотя я не вижу никаких свидетельств того, что люди цивилизации Наска действительно поднимались в воздух, нет никаких сомнений в том, что они могли это делать. Точно так же могли это делать древние египтяне, римляне, викинги, представители вообще любой цивилизации. Достаточно ткацкого станка и огня, чтобы можно было летать! Это поднимает интригующие вопросы о принципах развития науки, а главное, об интеллектуальной храбрости, которая нужна, чтобы осмелиться полететь, вторгнуться на территорию ангелов.

Из шестнадцати детей в семействе Монгольфье Жозеф-Мишель и Жак-Этьен, возможно, были меньше всех похожи друг на друга, и трудно было представить, что они смогут составить успешное бизнес-партнерство. Жозеф, одиночка и мечтатель, в делах безнадежен. Этьен серьезный, аккуратный, ответственный и, наверное, немножко скучный человек.

Однажды вечером, в 1777 г., Жозеф, чье выстиранное белье сушилось над огнем, заметил, что под тканью то и дело накапливается теплый воздух и возникают пузыри. На следующий день (по крайней мере такова легенда) он взял самые тонкие доски и начал сооружать ящик. Он покрыл бока и верх ящика легкой тафтой, а под открытым днищем разжег костер из смятой бумаги. Сооружение поднялось в воздух, перевернулось и рухнуло на землю.

Жозеф написал брату: «Привези побольше тафты и веревок, и увидишь самое поразительное зрелище в мире».

Переход от наблюдений за выстиранным бельем к идее теплового аэростата не потребовал особых умственных усилий. Семья Монгольфье с XIV в. занималась изготовлением бумаги, и Жозеф с Этьеном, как и остальные дети в семье, хорошо знали бумажное дело. Они были знакомы со всеми новинками производства бумаги и ткани. Они прекрасно разбирались в тонкостях новых покрытий, смол и лаков и умели со всем этим работать. И у них было где черпать идеи: позади уже почти столетие экспериментов и конструирования в области аэронавтики и множество проектов, в основном французских и итальянских. С каждым таким проектом реальный полет человека на воздушном шаре становился чуть ближе.

Возможно, Жозеф, наблюдая за тем, как надувается его белье над огнем, действительно подумал о том, что теперь, после веков ожидания, появились наконец необходимые материалы и полет человека не за горами. Теперь можно было сделать легкую, прочную и относительно непроницаемую для воздуха оболочку, хоть из шелка, хоть из бумаги. Теперь то, что прежде было лишь игрушкой, можно было увеличить до гигантских размеров.

Да еще как! Самый первый (беспилотный) шар, сделанный братьями, обладал такой подъемной силой, что во время первого же испытательного полета Жозеф и Этьен потеряли над ним контроль. Их следующая модель, весившая около четверти тонны, поднялась в воздух 4 июня 1783 г. Пока шар наполнялся дымом, он «казался всего лишь оболочкой из оклеенного бумагой полотна, просто мешком высотой в тридцать пять футов», — писал в 1874 г. Фулжанс Марион. (Его имя — не слишком зашифрованный псевдоним Николя Камиля Фламмариона, знаменитого французского астронома и спиритуалиста. Короткой популярной истории первых полетов, написанной Фламмарионом, суждено было питать воображение множества писателей, от Марка Твена до Эдгара Берроуза.)

Однако по мере наполнения шар «раздувался прямо на глазах зрителей, обретал объем и красивую форму, растягивался со всех сторон и стремился взлететь. Сильные руки удерживали его внизу до сигнала, после чего он освободился и рывком, меньше чем за десять минут, поднялся на высоту тысячи сажен».

Увидев своими глазами, как эта штука пролетела два километра и поднялась примерно на такую же высоту, официальные наблюдатели поспешили отправить сообщение в Париж.

А пока продолжалась шумиха вокруг беспилотных полетов шара и звучали обещания запустить в самое ближайшее время пилотируемый аэростат, французский физик Луи-Себастьян Ленорман работал над иной — но тоже очень важной — проблемой: если предположить, что вы сумели подняться в воздух, то как, собственно, вы собираетесь оттуда спуститься обратно?

История современного парашюта началась вместе с историей современных полетов на воздушном шаре. Причина очевидна: аэростаты не приземляются, а грохаются. Половина, а то и больше искусства воздухоплавания заключается в том, чтобы сделать эти падения как можно более мягкими — и, обманывая самого себя, назвать их приземлением. В любом случае вы не можете как следует управлять этим процессом. Важно было разработать надежное средство спасения, и работа над ним началась даже раньше, чем первый аэростат с человеком на борту оторвался от земли.

Первый эксперимент Ленормана вряд ли способен был завоевать научное признание. Ученый просто спрыгнул с дерева с двумя зонтиками в руках. Это его не убило. Тогда он соорудил четырехметровый парашют с жесткой деревянной рамой. 26 декабря 1783 г. он спрыгнул на нем с башни обсерватории в Монпелье — и невредимым опустился на землю. В восторженной толпе зевак был и Жозеф Монгольфье: создатель тепловых аэростатов приехал, чтобы оценить интересную систему безопасности и решить, нельзя ли использовать ее для себя!

Жесткий парашют Ленормана: перспективная система безопасности для первых аэронавтов!

По прибытии в Париж братья Монгольфье приступили к подготовке следующего демонстрационного полета беспилотного шара. При помощи обойного фабриканта Жан-Батиста Ревейона они подготовили оболочку из негорючей тафты и поместили в аэростат трех животных: овцу, утку и петуха. (Считалось, что физиология овцы напоминает человеческую. Утка, которой высота не должна была повредить, могла пострадать только в том случае, если полет шара сам по себе оказался бы по какой-то причине опасным. Петух — птица, которая проводит жизнь на земле, — был включен в состав «экипажа» для дополнительного контроля.)

Полет, состоявшийся 19 сентября в королевском дворце в Версале в присутствии огромной толпы, королевы Марии-Антуанетты и короля Людовика XVI (который, кстати говоря, не видел смысла отправлять животных и хотел послать вместо них приговоренных преступников), имел громадный успех. Шар поднялся на высоту трех с лишним километров, пролетел около 450 м и спокойно опустился на землю.

После успешной демонстрации в Версале состоялось еще несколько полетов, когда шары с человеком на борту поднимались в воздух, но оставались привязанными к земле. Ближе к концу октября на высоту 99 м поднялись сразу три пассажира: преподаватель физики и химии Жан-Франсуа Пилятр де Розье, обойный магнат Жан-Батист Ревейон и Жиру де Вийет, еще один обойный фабрикант из Мадрида.

В это время Этьен начал сооружение поистине чудовищной оболочки — чуть ли не две тысячи кубометров в объеме, разрисованная, позолоченная и украшенная яркими лентами оболочка должна была унести людей в свободный полет. Но пока братья готовили свой шар к первому свободному полету, на пятки им начал наступать серьезный соперник. Звали его Жак Шарль; вдохновившись примером и трудами американского изобретателя и государственного деятеля Бенджамина Франклина, он отказался от успешной карьеры на государственной службе и ушел в науку.

Надо сказать, что Шарль не был просто одним из участников гонки. Он собирался применить совершенно другую конструкцию — и другую подъемную силу. Вместо того чтобы поднимать аэростат на горячем воздухе, он решил заполнить его редким и дорогим газом. Водород, газ в шестнадцать раз легче воздуха, открыл за семь лет до описываемых событий британский ученый Генри Кавендиш. Шарль, лекции которого пользовались в Париже неизменным успехом, любил пускать мыльные пузыри, наполненные водородом; он наблюдал, как они поднимаются в воздух, а затем подносил спичку и вызывал маленький взрыв. В этих демонстрациях был и серьезный смысл: Шарль верил, что когда-нибудь именно водород поднимет человека в небеса, — и намерен был стать первым пассажиром. Его первой задачей было изготовить для шара оболочку, способную какое-то время удерживать водород внутри. Аэростаты Монгольфье из пропитанной лаком тафты не были особенно герметичными, и легкий газ вроде водорода улетучился бы из такого шара даже быстрее, чем воздух, делая полет невозможным. Если вам случалось наполнять шарики для детского праздника гелием, вы, вероятно, замечали, что всего через несколько часов такие шарики сдуваются и съеживаются. Дело в том, что атомы гелия легче, чем атомы, входящие в состав воздуха, и легче находят себе путь между молекулами резины. Атомы водорода еще легче.

Шарль привлек к своему проекту братьев Роберов, Анн-Жана и Мари-Ноэля, придумавших способ покрывать ткань природным каучуком. За пару месяцев до первого полета шара Монгольфье с человеком на борту Шарль и его помощники соорудили четырехметровый шар из прорезиненной тафты и начали наполнять его водородом. Это оказалось очень трудной задачей. Процесс получения водорода в то время был очень дорогим, и средства на необходимые для наполнения шара 500 кг железа и 250 кг серной кислоты пришлось собирать в Париже по публичной подписке. На наполнение шара ушло четыре часа!

Утром 26 августа 1783 г., за день до намеченного пуска, рабочие вывели аэростат из мастерской братьев Робер и прикрепили к фургону, «окруженному со всех сторон множеством любопытных», так что «ночная стража, как пешая, так и конная, назначенная охранять соседние улицы, никак не могла сдержать поток людей, стремившихся увидеть шар хотя бы краем глаза». Рассказ Мариона прекрасно передает дух этого события: «Впереди шел отряд с зажженными факелами; сам шар двигался в окружении особых служителей, а сзади за ним следовал ночной патруль, пеший и конный. Размеры и форма сооружения, которое везли с такой помпой и такими предосторожностями… царившая вокруг тишина… поздний час — все придавало процессии загадочность».

Вокруг Марсова поля стояли войска. По мере того как приближалось назначенное время, громадная толпа заполнила открытое пространство, и каждое удобное место в окрестностях оказалось забито людьми. В пять часов пушечный выстрел объявил собравшимся — и ученым, обосновавшимся на возвышенностях, и приготовившимся наблюдать великое событие, — что момент настал. Веревки, удерживавшие шар, были убраны, и, к ликованию и изумлению собравшейся толпы, аэростат взлетел так стремительно, что за две минуты достиг высоты 488 сажен (более 890 м). Там он на мгновение пропал в облаках, появился вновь, поднялся еще выше и снова пропал высоко в облаках.

На этом история могла бы закончиться, если бы создатели шара не допустили одной принципиальной ошибки: они сделали его полностью герметичным, не оставив отверстия даже внизу.

Должно быть, им казалось, что если оставить снизу отверстие, то драгоценный водород каким-то образом улетучится из шара. На самом деле этого бы не произошло, потому что водород во много раз легче воздуха. Загерметизировав шар, Шарль и братья Роберы обеспечили первому полету своего детища неожиданный и весьма зрелищный конец. Чем выше поднимался аэростат, тем ниже становилось давление окружающего воздуха; водород внутри шара начал расширяться. Если бы шар был открыт снизу, стремительно расширяющийся газ просто вырвался бы. Но отверстия не было; оболочка растягивалась, растягивалась…

Пролетев практически незамеченным над французской провинцией, шар взорвался прямо над головами «множества крестьян, чей ужас при этом зрелище и звуке, раздавшемся с небес, не поддается описанию». К месту происшествия тут же устремились несколько местных монахов, которые еще ухудшили ситуацию, сообщив потрясенной толпе, собравшейся вокруг таинственных обломков, что это шкура некоего чудовища. После этого «они сразу же яростно набросились на нее с камнями, цепами и вилами… В конце концов они привязали разодранную оболочку к лошадиному хвосту и потащили ее по полям».

Король, внимательно следивший за экспериментами Шарля, поспешил выпустить прокламацию, в которой объяснялась суть его опытов. Листовка была озаглавлена «Предупреждение народу о похищении воздушных шаров».

Шок новизны: испуганные крестьяне разорвали первый в мире воздушный шар на мелкие кусочки

21 ноября 1783 г. Пилятр де Розье и военный Франсуа Лоран, маркиз д'Арланд, в синих бархатных камзолах и шляпах с перьями поднялись в небо на шаре и совершили свободный полет. Летели они на тепловом аэростате конструкции Этьена Монгольфье: братья выиграли гонку и первыми построили шар, который смог поднять человека в воздух.

Зрелище было великолепное. Верхняя часть шара была расшита королевскими лилиями и знаками Зодиака. В середине — монограммы короля перемежались с изображениями солнца. В нижней части царил хаос — маски, гирлянды, орлы с распростертыми крыльями. Под баллоном висела кольцевая галерея, «сплетенная из лозы и завешенная драпировками и другими украшениями».

В наши дни на большинстве монгольфьеров пассажиры размещаются в гондоле или корзине, подвешенной непосредственно под открытым зевом шара. Но в распоряжении Розье и д'Арланда места было гораздо больше. Кольцевая галерея шириной около метра окружала зев шара со всех сторон, а с внешней стороны была защищена парапетом примерно такой же высоты. Ниже галереи, непосредственно под отверстием шара была подвешена железная решетка. Шар наполнялся дымом костра, разожженного в земляной яме. Огонь костра должен был нагреть решетку до такой степени, чтобы любое топливо, брошенное на нее уже в воздухе, немедленно вспыхнуло. Бросая на решетку сухую солому и шерсть, аэронавты могли поддерживать свою машину в воздухе. По крайней мере такова была теория.

«Меня удивили молчание и неподвижность зрителей, вызванные подъемом нашего шара, — писал позже д'Арланд. — Я все еще глазел на толпу, когда месье Розье крикнул мне: "Вы ничего не делаете, а шар не поднялся и на сажень". — "Простите — ответил я, подбросив в огонь связку соломы и слегка поворошив угли».

Однако Розье, как ни старался, не мог заставить д'Арланда сосредоточиться. Завороженный маркиз принялся перечислять знакомые изгибы раскинувшейся внизу Сены: «Пасси, Сен-Жермен, Сен-Дени, Севр…» Не дождавшись конца, Розье резко прервал его: «Если вы так и будете глазеть на реку, то скоро получите возможность искупаться в ней! Побольше огня, дорогой друг, побольше огня!»

После двадцати пяти минут полета шар приземлился за городской стеной среди ветряных мельниц.

Монгольфье победили и первыми вывели шар на старт, обогнав команду Шарля, — но лишь на волосок. Всего через десять дней после свободного полета Розье и д'Арланда на высоту 550 м поднялись Шарль и Мари-Ноэль Робер на своем водородном шаре La Charliére; «его красивый изумрудный цвет чудесно выглядел в лучах солнца».

Второе место никак, по существу, не повредило Шарлю. Шары его конструкции быстро завоевали первенство среди аэростатов. На большинстве тогдашних гравюр, рисунков и сувениров изображен аэростат конструкции Шарля, а не братьев Монгольфье. Небо Парижа буквально заполонили маленькие модели «шарльеров» с оболочками из очень тонкого пергамента, в который прежде традиционно заворачивали ювелирные украшения. «Весь Париж забавлялся ими, повторяя в миниатюре великий полет», — писал Марион. — Небо столицы одновременно рассекало множество крошечных розовых облачков, сделанных руками человека». При попытках самостоятельно получить водород для таких игрушечных шаров пострадало немало людей; в конце концов правительство вынуждено было вмешаться и запретить их.

Шарль и Монгольфье стали настоящими символами Франции. Успешные полеты аэростатов стали сенсацией. Помимо гравюр, посвященных этим событиям, в гостиных Европы появились стулья со спинками в виде воздушных шаров, каминные часы в форме воздушных шаров и посуда, расписанная воздушными шарами. Можно было найти подходящий сувенир для любого кармана. Аэростаты проникли всюду, от кулинарных рецептов до парикмахерского искусства. Прически получали необычные названия: «а-ля монгольфьер», «летучий шар», «полушарие» или «воспламеняющийся воздух»!

В течение следующего за двумя эпохальными полетами 1784 г. по всей Европе состоялось пятьдесят два полета на аэростатах.

Опьянев от первой победы над гравитацией, первопроходцы аэронавтики спешили запускать в воздух все более тяжелые сооружения. 19 января 1784 г. Жозеф Монгольфье поднял на новом чудовищном шаре сразу семь человек. Le Flesselles нес на себе галерею длиной более 20 м в окружности, на которой на расстоянии 2.5 м друг от друга были установлены метровые скамьи. На решетке диаметром 6 м пылали целые вязанки дров и связки соломы. Шар был настолько велик и народу вокруг него толпилось так много, что при старте случайно захватили лишнего пассажира, молодого человека по имени Фонтен.

Невероятно, но шар с такой перегрузкой не только оторвался от земли, но и поднялся на весьма солидную высоту в 1000 м; после этого, правда, оболочка порвалась, и все сооружение не слишком мягко опустилось обратно всего в нескольких сотнях метров от точки старта.

Надо сказать, что между Шарлем и Монгольфье процветала здоровая конкуренция. Команды соперничали, но между ними никогда не было враждебности. Они публично поздравляли друг друга с каждой удачей, а иногда даже делились технической информацией.

Один из аэронавтов братьев Монгольфье Жан-Франсуа Пилятр де Розье тоже, как и Шарль, был преподавателем физики и читал частные лекции о новой науке — теории газов. При изучении системы Шарля и сравнении ее с той, на которой летал он сам, у Розье возникла новая идея. Если один тип шаров летает на горячем воздухе, а другой на горючем газе, то почему бы не скомбинировать оба типа и не создать на их основе новый?

Шарль предупредил Розье, что это равнозначно тому, чтобы «развести костер рядом с порохом», но Розье ничего не хотел слышать. Королевский двор дал ему денег на разработку собственной системы воздушных шаров, и начал требовать результатов.

Система Розье представляла собой два шара, один внутри другого. Больший внешний шар наполнялся водородом, внутренний представлял собой тепловой аэростат, или монгольфьер. Значительную часть подъемной силы должен был обеспечивать внешний водородный шар, а при помощи теплового «ядра» предполагалось контролировать высоту полета. Пламя, разожженное под внутренним тепловым шаром, должно было нагреть воздух в нем и заставить его расшириться, начав подъем. По мере подъема шара и уменьшения атмосферного давления снаружи, а также под действием солнечного тепла начинал расширяться уже водород в наружном шаре, и скорость подъема нарастала. Ее можно было уменьшить, притушив пламя под внутренним шаром. Дальнейшее ослабление пламени заставило бы шар опускаться. «Вероятно, — писал Марион, — посредством добавления монгольфьера [Розье] хотел освободиться от необходимости сбрасывать балласт, если нужно было подниматься, и выпускать газ из шара, если нужно было спускаться ниже. Наверное, он предполагал, что пламя под монгольфьером можно регулировать так, чтобы управлять подъемом и спуском шара».

Де Розье важно было, чтобы его аэростат мог долго оставаться в воздухе, потому что он стремился устанавливать рекорды по продолжительности полета. Для начала он хотел первым перелететь через Ла-Манш. К осени 1784 г. Розье и его помощник Пьер Ромэн были готовы совершить такую попытку, но технические трудности и плохая погода заставили отложить полет почти на год. За это время другой француз, Жан-Пьер Бланшар, и его спутник-американец доктор Джон Джеффрис успели пересечь вожделенный пролив на водородном шаре.

Пилятр де Розье и Пьер Ромэн продолжали работать над конструкцией своего аэростата; они были убеждены, что со временем он совершит настоящую революцию в воздухоплавании. 15 июня 1785 г. они вылетели из городка Булонь-сюр-Мер.

«Его теория, — сухо комментирует Монк Мейсон, — была верна; ошибка заключалась в реализации». После примерно получаса полета при встречном ветре, который упрямо гнал аэростат обратно к берегу, наблюдающая за шаром толпа заметила, что Розье и его брат начали проявлять «признаки тревоги». Они быстро закрыли свою жаровню специальной крышкой; но было уже поздно.

Розье недооценил степень расширения водорода по мере подъема аэростата и падения внешнего давления: «Легковоспламеняемое содержимое внешнего шара быстро заполнило полую часть шелковой оболочки и, пройдя вниз по трубе, образующей горловину шара, попало на горелку, установленную в предельно низком положении, и вспыхнуло».

Результатом стал мощнейший взрыв. Розье и Ромэн вместе с остатками аэростата рухнули на прибрежные камни между Кале и Булонью. «Мертвое обожженное тело Розье было обнаружено на галерее, многие кости в его теле были сломаны. Его собрат еще дышал, но не мог говорить, а через несколько минут испустил дух».

Розье погиб за 200 лет до того, как революционная конструкция его аэростата стала реализуемой

Жан-Пьер Бланшар — первый аэронавт, сумевший пересечь Ла-Манш, — был одним из тех, кто обязательно ставит перед собой великую цель. Сегодня его помнят за перелет пролива, но на самом деле Бланшар целил гораздо выше. Он хотел изобрести первую в мире настоящую, практичную летающую машину, и посвятил свою долгую и богатую приключениями карьеру аэронавта решению проблемы движущей силы. Он мечтал о воздушных судах — но все его проекты выглядели необычайно глупо.

Бланшар родился 4 июля 1753 г. в Пти-д-Анжели, недалеко от Парижа. Еще подростком сбежав из нищего родительского дома, он упорно пробивался наверх. Среди его юношеских изобретений — крысоловка с пистолетом и примитивный велосипед. Бланшар не был прирожденным аэронавтом. Его гораздо больше интересовали летательные аппараты тяжелее воздуха; долгое время он пытался сконструировать аэроплан и геликоптер на мускульной тяге. К 1782 г. он соорудил и демонстрировал своего рода летающую лодку — «машину, снабженную веслами и такелажем, при помощи которых он умудрялся ненадолго подняться в воздух на высоту двадцати пяти метров».

Тем не менее успехи братьев Монгольфье и демонстрационные полеты тепловых аэростатов в их родном городе Анноне произвели на Бланшара, как и на всех прочих, сильное впечатление. Он решил, что аппарат легче воздуха — это именно то, что может помочь в разработке силовых систем, необходимых ему для воздушных судов. Главным для Бланшара всегда было движение вперед, ко всем остальным соображениям он был слеп и глух. Одаренный инженер во многих других областях, он резко глупел, когда речь заходила о полетах. К примеру, ему казалось, что сквозь воздух можно двигаться при помощи весел!

Нелепость одних идей очевидна лишь следующим, лучше информированным поколениям, другие — откровенно глупы с самого начала. Когда в конце 1783 г. Этьен мысленно играл с этой идеей, Жозеф писал ему: «Ради меня, добрый друг мой, подумай; хорошо все просчитай, прежде чем применять весла. Весла должны быть либо большими, либо маленькими; большие будут тяжелыми; а маленькие нужно будет двигать с огромной скоростью». Жозеф уже тогда понимал главное правило аэронавтики: единственный способ направлять движение шара — это управлять его высотой, ища на разных высотах нужный ветер.

2 марта 1784 г. Пьер Бланшар и его спутник Пеш, монах-бенедиктинец, готовились взлететь на своем шарльере (водородном аэростате) с Марсова Поля в Париже. Ради того, чтобы подняться в воздух на шаре, Пеш рисковал тюрьмой: формальный приказ его ордена запрещал полеты на этих «изобретениях дьявола». Как ни печально, полетать ему так и не удалось. Старт был расстроен и едва не отменен из-за действий некоего взволнованного молодого человека; много лет считалось, что это был юный Наполеон Бонапарт. (Слух оказался настолько упорным и так раздражал Наполеона, что тот упомянул о том эпизоде в своих мемуарах, объявив раз и навсегда: это был не он, а всего лишь его школьный товарищ Дюпон де Шамбон.)

Де Шамбон потребовал, чтобы Бланшар взял его в полет на шаре, а когда аэронавты отказались, вытащил шпагу и яростно набросился на корзину. Он распорол Бланшару руку, рассек несколько канатов и, пока вмешавшаяся полиция не оттащила его от шара, успел переломать тафтяные «весла». Шар быстро привели в порядок, и полет состоялся в тот же день — но лишь с одним аэронавтом на борту. (Представители монашеского ордена успели перехватить Пеша и отослать его в самый дальний монастырь.)

Рассказ Бланшара об этом полете представляет собой расчетливую и живую саморекламу. (В конце концов, если он хотел и дальше летать, ему необходимо было привлекать спонсоров. Газовые аэростаты были далеко не дешевыми.) Он даже заявил, что сумел в полете соорудить импровизированный парус, при помощи которого заставил шар двигаться сквозь воздух! Это, конечно, полная чепуха, поскольку, как указывает Фулжанс Марион, «вся машина, и шар и паруса, оказавшись свободно висящими в воздухе, непременно двигалась бы в направлении ветра, куда бы он ни дул».

Пытался Бланшар на самом деле поднять парус или нет, но проблем во время полета у него хватало точно: «Солнечные лучи так нагрели и разредили горючий воздух, что вскоре я позабыл про такелаж и думал только об угрожавшей мне страшной опасности». Что-что, а это, безусловно, правда: Бланшар, как Шарль до него, наглухо закрыл шар снизу! По мере подъема атмосферное давление падало, а шар распухал все сильнее, грозя разорваться. (Я уже объяснял несколько страниц назад, что нет никакой необходимости наглухо заделывать снизу водородные и гелиевые шары. Эти газы легче воздуха, так что они никогда не вытекут из шара через отверстие снизу. Бланшар выбрал чертовски неудачный момент для прояснения этого вопроса.)

Разрешив эту проблему, Бланшар продолжал «взбираться по вертикали».

Холод стал нестерпимым… Тишина поражала, и вдобавок я начал терять сознание. Я хотел взять понюшку табаку, но обнаружил, что оставил табакерку внизу. Я пересаживался много раз; я переходил с носа на корму, но сонливость перестала донимать меня только тогда, когда на меня обрушились два яростных порыва ветра, сжавшие мой шар до такой степени, что уменьшение его размера стало заметно на глаз. Я не расстроился, когда начал стремительно опускаться в направлении реки.

Жан-Пьер Бланшар ищет спонсоров для своего самодвижущегося аэростата

К Бланшару вернулись все его способности, в частности способность травить байки. Неважно, что бешеный де Шамбон еще утром разломал его весла. Бланшар тем не менее настаивал, что «страх опуститься прямо в реку заставил меня очень быстро вращать веслами. Я считаю, что именно этим усилиям я обязан тем, что сумел все же пересечь реку наискосок и оказался над сушей».

Первый полет Бланшара продолжался семьдесят пять минут. Это было значительное достижение — но Бланшар продолжал упорно твердить о своих веслах! Современники только морщились. Физик Жан-Батист Био, внимательно следивший за всей этой историей, сразу же громко опроверг утверждение Бланшара о том, что непонятно, каким образом, при помощи парусов или весел, он сумел независимо двигаться сквозь воздух. Бланшар занял глухую оборону. Он понимал: тот, кто сумеет предложить надежный способ двигаться на шаре из пункта А в пункт Б, получит все спонсорские деньги и будет принят во всех гостиных Европы. Однако в Париже конкуренция в борьбе за спонсоров была очень серьезной. Очевидное решение: отправиться в Лондон. В этой великой столице еще не взлетел ни один аэростат с человеком на борту. Вот где возможности!

15 сентября 1784 г., всего через несколько недель после того, как Бланшар сошел с парома в Дувре, итальянец Винченцо Лунарди пролетел около 40 км от Лондона до городка Уэр в графстве Хертфордшир; это было первое воздушное путешествие на сколько-нибудь серьезное расстояние. За одну ночь Лунарди сделался любимцем Лондона; его имя украшало первые страницы газет, а его храбрость прославлялась в песенке, мгновенно обретшей громадную популярность. Но что гораздо хуже, Лунарди тоже снабдил свой шар веслами!

К счастью, он уронил одно весло при взлете, так что рассказы Бланшара о движении по воздуху на парусах и веслах по-прежнему встречались в гостиных Лондона с энтузиазмом. Для британских спонсоров Бланшар олицетворял верный шанс вырваться вперед: первые самодвижущиеся шары будут британскими!

Я подозреваю, что к этому моменту Бланшар и сам поверил в собственную выдумку. В первом полете (одиночном) над Соединенным Королевством ему, по его собственным утверждениям, пришлось изо всех сил грести, чтобы вернуться на землю, «…и минут через пятнадцать-двадцать я прибыл… после изматывающего труда, почти обессиленный». Мне кажется, что, летая один, человек может убедить себя в самых невероятных вещах. С пассажирами, однако, дело иное. Представьте, каково грести к земле в присутствии заинтересованных свидетелей — или, еще хуже, скептически настроенного спонсора!

Бланшар прилагал массу усилий, чтобы никогда и никого не брать с собой в полет. 16 октября 1784 г. он должен был взлететь с пассажиром — знаменитым и эксцентричным анатомом по имени Джон Шелдон. К плетеной корзине своего аэростата Бланшар «приделал своеобразный вентилятор, который можно было вращать при помощи лебедки. Этот вентилятор, вместе с крыльями и рулем, должен был обеспечивать движение в нужном направлении, и Бланшар утверждал, что после подъема на определенную высоту это вполне реально».

Все это оборудование, не говоря уже о «множестве научных приборов и музыкальных инструментов, кое-каких закусках, балласте и т. п.», упорно не давало шару взлететь, пока наконец Шелдон не потерял терпения и не вылез из корзины. Наконец шар получил достаточную для взлета подъемную силу. «После множества злоключений, — пишет Марион, — [Бланшар] приземлился на равнину в Хэмпшире, примерно в 120 км от точки вылета. Наблюдатели отмечали, что до тех пор, пока шар можно было ясно видеть, аэронавт не демонстрировал обещанных чудес с крыльями, вентилятором и т. п.».

Тогда никто ничего не заподозрил, и разочарование Шелдона, в последний момент изгнанного из корзины, сошло Бланшару с рук. Однако к тому моменту, когда он собрался «грести» через Ла-Манш, до некоторых начало доходить.

Доктор Джон Джеффрис — бостонец, живущий в Англии, — дал деньги на этот полет (пожалуй, самый интересный проект года) на условии, что он полетит тоже. Бланшар как мог старался отговорить спонсора. Он даже составил контракт, по которому Джеффрис соглашался выброситься за борт, «если это будет необходимо для успешного завершения полета». Джеффрис назвал Бланшара обманщиком и поставил свою подпись под контрактом. После этого их отношения переросли в открытый конфликт. Бланшар, готовивший шар на побережье Кента недалеко от Дуврской крепости, забаррикадировался в лагере. В ответ Джеффрис нанял группу матросов и взял его укрепления штурмом.

7 января 1785 г. шар перенесли к кромке дуврских скал, и Бланшар пригласил Джеффриса в гондолу. Подумать только! Шар отказывался взлетать. Бланшар объявил, что шар перегружен: Джеффрису придется остаться. Джеффрис проверил гондолу. Затем он проверил своего спутника. Под курткой у Бланшара обнаружился свинцовый пояс.

От пояса избавились, и шар поднялся в воздух над дуврскими скалами: небольшая черная гондола в форме лодки с рулем, четырьмя крыльями и яркими веслами, обтянутыми шелком. В гондоле царило молчание. Несколько часов полета его участники почти не разговаривали друг с другом.

Они не достигли еще и середины пролива, когда аэростат начал терять высоту. Поначалу проблема не казалась серьезной. В конце концов, они прихватили с собой немало вещей, которые можно было выбросить за борт: туда поочередно отправились подзорная труба, часы, небольшая научная библиотека, музыкальные инструменты, произведения искусства… К моменту, когда до берега оставалась примерно четверть пути, аэронавты уже выбрасывали за борт письма, спасательные жилеты и запасные канаты. Бланшар решил, что пора немного погрести. Он взялся за шелковые весла гондолы и начал размахивать ими в воздухе, гоняя воздух. Джеффрис пытался рулить. Неизвестно, кто из них первым предложил демонтировать колымагу и выбросить ее в океан, но отправились крылья и весла именно туда.

Шар продолжал опускаться. Гондола уже скользила по верхушкам волн. Путешественники выбросили свои куртки. Затем письма, которые везли с собой. Затем штаны. Они по очереди облегчились в пустую бутылку и тоже отправили ее за борт. Тут шар начал мучительно медленно, буквально по сантиметру, подниматься.

Полузамерзшие, в одном нижнем белье, Бланшар и Джеффрис приземлились в лесу под Ардром, неподалеку от Кале. Когда они добрались до города, Джеффрис залез рукой в подштанники и вынул измятое письмо, адресованное Темплу Франклину, внуку Бенджамина Франклина. Это было первое в истории письмо, доставленное авиапочтой.

В том же году — под впечатлением, возможно, перелета через Ла-Манш — Жан-Пьер Бланшар тоже начал экспериментировать с парашютами. Он взял в полет на шаре свою собаку, привязал ее к куполу собственного изобретения и выбросил из корзины. Пес благополучно приземлился на все четыре лапы и рванул к деревьям. Больше его никто не видел.

Обрадованный Бланшар превратил это мероприятие в публичный аттракцион; но после того, как одна из собак и овца разбились насмерть, от этой идеи пришлось отказаться. Вместо этого он объявил, что прыгнет на парашюте сам, причем играя одновременно на скрипке. Посмотреть на прыжок Бланшара собралась большая толпа, и он действительно прыгнул — с высоты примерно метров трех. Разочарованные зрители обозлились и переломали незадачливому парашютисту все оборудование.

Первый бескаркасный мягкий парашют придумал Андре-Жак Гарнерен — бывший студент-физик, приобщившийся к аэронавтике во французской армии. 22 октября 1797 г. он устроил зрелищную демонстрацию своего изобретения. Поднявшись на тепловом шаре на 1000 м над Парижем, он отдал команду, по которой его брат должен был перерезать канаты, крепившие гондолу к шару. Несколько жутких мгновений парашют оставался свернутым. «Однако внезапно он рванулся и принял правильную форму; и падение искателя приключений, казалось, мгновенно прекратилось».

На самом деле спуск Гарнерена прошел далеко не гладко. Небольшая гондола начала бешено раскачиваться. В какой-то момент она, раскачиваясь, взлетела выше купола, и зрители испугались за жизнь храбреца. Через двенадцать минут пьяного, беспорядочного спуска гондола опустилась наконец на землю, и зеленый Гарнерен выполз из нее наружу. Ему было очень плохо.

Воздух, попадающий под купол парашюта, должен был в какой-то момент выходить из него через край, и именно это вызывало сильное раскачивание и самого купола, и человека под ним. Решение нашел французский астроном Жером Лаланд: он предложил прорезать в верхушке парашюта дыру. Конечно, это должно было слегка снизить эффективность парашюта, — но при этом дать разумный выход накапливающемуся под куполом воздуху, а значит, стабилизировать полет. После этой небольшой, но существенной модификации Гарнерен успокоился: он ездил по миру и прыгал с парашютом на потеху публике, нередко вместе с женой и племянницей.

В наше время большинство людей считает воздухоплавание спокойным занятием, располагающим к созерцанию и философским размышлениям. Первопроходцы XIX в. думали иначе. Некоторые из них явно стремились сделать аэронавтику как можно более страшной и пугающей. Интересно, сколько опиума надо принять, чтобы верховая прогулка на пони среди облаков показалась разумной и заманчивой идеей? Чарльз Грин — лондонский продавец фруктов, ставший самым знаменитым британским аэронавтом, — совершил 29 июля 1827 г. именно такую прогулку. При этом он не переставал громогласно заверять зрителей, что животное «специально дрессируется для этой цели». Готовили его, должно быть, по замечательной программе, потому что пони нисколько не волновался во время этого необычного путешествия «и ел охотно бобы, которыми храбрый наездник время от времени угощал его с руки».

Через девять лет Грин превратился из циркача в первопроходца, установив на шаре Royal Vauxhall рекорд дальности полета. За одну ночь сам Грин, его спонсор Роберт Холлонд и аэронавт Монк Мейсон перелетели из лондонского парка Воксхолл-Гарденз в немецкий Вайльбург, преодолев расстояние 770 км — этот рекорд не был побит до 1907 г.! Надо сказать, что путешествовали они с удобством: в отчете Мейсона в 1838 г. фигурируют пледы, саквояжи, бочонки, мегафоны, барометры, подзорные трубы, лампы, графины с вином, фляжки с крепкими спиртными напитками и «множество других предметов, предназначенных для путешествия в такие места, где ничего невозможно достать».

Путешествие вдохновило аэронавтов на дальнейшие подвиги. Монк Мейсон писал: «По его [Грина] мнению, Атлантика тоже всего лишь пролив: на перелет через нее может хватить и трех дней». (Грин был прав: мы с Пером в 1987 г. подтвердили его оценку. Правда, я не уверен, что нам хватало наглости смотреть на Атлантику как на «обычный пролив»!) Далее Мейсон продолжает: «Он замахивается даже на кругосветный полет: он считает, что за пятнадцать дней в зоне пассатов можно обогнуть весь земной шар. Кто может остановить его?»

Без сомнения, самым претенциозным из дальних полетов XIX в. был полет шара под названием Le Géant — детища известного французского фотографа Гаспара-Феликса Турнашона, известного под псевдонимом Надар. Вместо обычной корзины под этим шаром висело двухэтажное плетеное сооружение высотой два с половиной и длиной почти четыре метра; внутри была небольшая типография, фотографическое отделение, комната отдыха и туалет. 18 октября 1863 г. полмиллиона людей с замиранием сердца следили за тем, как этот чудовищный шар поднялся с парижского Марсова поля с тринадцатью пассажирами на борту.

Объявленный заранее старт Le Géant собрал столько зевак, что Надару пришлось огородить площадку деревянными заграждениями. (Бельгийцы до сего дня называют сдерживающие толпу заграждения надарами.) Как ни печально, шар Надара не выполнил своей главной задачи: собрать средства для общества, изучающего (что бы вы думали?) летательные аппараты тяжелее воздуха.

Секретарем этого общества был Жюль Верн; именно перипетии полета Le Géant вдохновили его написать роман «Пять недель на воздушном шаре». Но даже книжные приключения меркнут в сравнении с драматическими событиями, которые произошли на самом деле всего через несколько недель после первого полета Le Géant, когда шар отправился в Германию.

Шар Надара совершил всего один успешный полет, в 1863 г. Роман Жюля Верна написан под впечатлением от этого полета

Был вечер. «Разговоры, — написано в уцелевшем дневнике одного из участников полета (его большими кусками цитирует Фулжанс Марион), — об обеде, или скорее об ужине, быстро приближается ночь. Все едят с редким аппетитом. Ветчина, дичь и десерт появляются на столе только для того, чтобы исчезнуть с одинаковой скоростью, а жажду мы утоляем бордо и шампанским».

Однако к ночи опустился густой туман. «Вода, сконденсировавшаяся на шаре в ходе подъема, теперь начала делать свое дело и вызвала такой стремительный спуск в черную бездну, что балласт, который был сразу же выброшен за борт, отстал от шара и вновь обрушился нам на головы». (Остается только гадать, сколько же они перед этим выпили.)

Шар стабилизировался, и полет продолжился своим чередом: «Мы по-прежнему часто пролетали над какими-то огнями, кузнями, высокими трубами и угольными шахтами. Вскоре мы различили по правую руку большой город, в котором по размеру и яркому газовому освещению улиц узнали Брюссель».

На высоте около 1000 м на шар обрушилась буря. Le Géant камнем упал вниз и лишь в последнюю секунду был подхвачен горизонтальным шквалом. Шар несся со скоростью 160 км/ч, сшибая печные трубы, деревья и вообще все, что попадалось на пути. Если верить корреспонденту журнала Harper, «иногда его ударяло о землю, затем, отскочив вверх, он взмывал в облака со скоростью ракеты. Пассажиров с ужасной силой швыряло из стороны в сторону».

Наконец возле ганноверского города Нойбурга шар, сильно сдувшийся, навалился на деревья и провисел достаточно долго, чтобы пассажиры успели выбраться из гондолы и «раненые, чуть ли не искалеченные путешественники смогли наконец отправиться по домам — умудренными и больными».

У воздушных шаров нет движителя. Они летят туда, куда их влечет ветер. В зависимости от настроения человека и его цели, это качество может показаться и главным очарованием шара, и величайшим неудобством. Приведу тексты двух старых факсов из моего архива; оба они имеют отношение к попыткам обогнуть на воздушном шаре Землю.

Первый факс был получен на борту Virgin Global Challenger при приближении его к воздушному пространству Алжира 7 января 1997 г.: «ВАМ НЕ РАЗРЕШАЕТСЯ, ПОВТОРЯЮ, НЕ РАЗРЕШАЕТСЯ ВХОДИТЬ В ЭТУ ЗОНУ».

Второй был отправлен 23 декабря 1998 г., после того как мы получили депешу от китайского правительства. В депеше говорилось, что мы должны посадить ICO Global, потому что он вот-вот войдет в воздушное пространство Китая. У нас не было никаких сомнений в том, что китайцы просто собьют шар, если мы не подчинимся. Проблема была в том, что мы никак не могли это сделать.

«МЫ ПРОСИМ УЧЕСТЬ, ЧТО СЕСТЬ В НАСТОЯЩИЙ МОМЕНТ НЕВОЗМОЖНО, НЕ ПОДВЕРГАЯ СЕРЬЕЗНОЙ ОПАСНОСТИ ЖИЗНИ ЭКИПАЖА И ВСЕХ НАХОДЯЩИХСЯ НА ЗЕМЛЕ. МЫ НЕ МОЖЕМ НАПРАВЛЯТЬ ШАР, ОН ЛЕТИТ ТУДА, КУДА ЕГО НЕСЕТ ВЕТЕР МЫ НАХОДИМСЯ В СПЛОШНОЙ ОБЛАЧНОСТИ И НЕ ВИДИМ ЗЕМЛИ. МЫ НЕ МОЖЕМ СНИЖАТЬСЯ СКВОЗЬ ОБЛАЧНЫЙ СЛОЙ, ТАК КАК ШАР ОБЛЕДЕНЕЕТ И МЫ ПОТЕРПИМ КРУШЕНИЕ. ОБРАЩАЕМ ВАШЕ ВНИМАНИЕ НА ТО, ЧТО МЫ ПРЕДПРИНИМАЕМ ВСЕ, ЧТО В НАШИХ СИЛАХ, ЧТОБЫ РАЗРЕШИТЬ ЭТУ СИТУАЦИЮ, И ПРИНОСИМ ГЛУБОЧАЙШИЕ ИЗВИНЕНИЯ ЗА ТО, ЧТО НЕ МОЖЕМ ВЫПОЛНИТЬ ВАШИ ТРЕБОВАНИЯ. МЫ НИКОИМ ОБРАЗОМ НЕ ХОТИМ ПРОЯВИТЬ НЕУВАЖЕНИЕ К КИТАЙСКИМ ВЛАСТЯМ. НО МЫ В БЕЗВЫХОДНОЙ СИТУАЦИИ И НЕ МОЖЕМ РАЗРЕШИТЬ ЕЕ В НАСТОЯЩИЙ МОМЕНТ, НЕ ПОДВЕРГАЯ ОПАСНОСТИ ЖИЗНИ ЛЮДЕЙ. ПОЧТИТЕЛЬНО ПРОСИМ ДАТЬ НАШЕЙ КОМАНДЕ ВРЕМЯ НА РЕШЕНИЕ ЭТОЙ ПРОБЛЕМЫ».

Можете мне поверить: сидеть в герметичной капсуле на полпути в космос и обмениваться все более отчаянными и горячими посланиями с правительствами иностранных государств очень страшно. Я считаю, мне повезло, что я оба раза остался жив.

В сентябре 1996 г. два американских аэронавта, Алан Френкель и Джон Стюарт-Джервис, принимали участие в гонке на кубок Гордона Беннета. Они зарегистрировали полетный план и получили разрешение на пролет через закрытую военную зону над Белоруссией — одной из бывших советских республик. Войдя в воздушное пространство Белоруссии, Алан, гражданский пилот компании TWA, связался с минским диспетчером. Воздухоплаватели получили невнятный ответ, затем связь прервалась.

Позже к шару подлетел военный вертолет, экипаж которого пытался разговаривать с командой шара по-русски. С полчаса вертолет летал вокруг аэростата, затем открыл огонь. В оболочку и корзину попало двадцать пуль. Шар упал в лес. Алан и Джон погибли.

Четырьмя месяцами позже Стив Фоссетт, пролетая над Ливией, получил следующий шедевр: «ПОСКОЛЬКУ В ОТНОШЕНИИ НАШЕЙ СТРАНЫ ВВЕДЕН ЗАПРЕТ НА ПОЛЕТЫ, ВЫ НЕ МОЖЕТЕ ПЕРЕСЕЧЬ ВОЗДУШНОЕ ПРОСТРАНСТВО ЛИВИИ. ВАМ СЛЕДУЕТ СВЯЗАТЬСЯ СО СВОИМ ПРАВИТЕЛЬСТВОМ И ПОПРОСИТЬ У НИХ СНЯТЬ ЭМБАРГО С НАШЕЙ РЕСПУБЛИКИ». Как написал Стив в автобиографии «В погоне за ветром», полковник Каддафи снял палец со спускового крючка только тогда, когда его разведка узнала, что Стив имеет знак отличия «Скаут-орел».

Никогда и ни у кого не было сомнений в том, что эти «вторжения в суверенное воздушное пространство» совершали ненамеренно и вынужденно добропорядочные гражданские лица, проникнутые подлинно спортивным духом. И все же аэростаты почему-то действуют на суверенные державы, как красная тряпка на быка. (Великое и прекрасное исключение из общего правила представляет собой, как ни поразительно, Северная Корея, одна из самых закрытых и милитаризованных стран мира. В 1998 г. ее правительство, не имея никакого официального предупреждения о приближении ICO Global, прислало Перу, Стиву и мне факс с приветствием!)

Множество достойных полетов на длинные дистанции пришлось прервать, чтобы не вызвать враждебности со стороны очередного нервного правительства. В январе 1997 г. Стив Фоссетт предпочел не вторгаться в воздушное пространство Китая; вместо этого он сел в отдаленном районе Уттар-Прадеш в Индии, где местный жрец с жутковатой серьезностью приветствовал его как Хунамана, царя обезьян. Много лет запрет на полеты, установленный Советским Союзом, перекрывал шестую часть суши и делал всякую попытку кругосветного путешествия на шаре практически безнадежной.

Пионеры воздухоплавания с самого начала искали способ направлять свои шары туда, куда нужно, а не лететь куда попало по воле ветра. Одна из замечательнейших фигур в этой области — доктор Уильям Бланд. Родился Бланд в Лондоне в 1789 г. в семье акушера. В январе 1809 г. он стал хирургом, поступил на шлюп Hesper и путешествовал по свету. В индийском городе Бомбее он имел неосторожность поспорить с Робертом Кейзом, судовым казначеем. На 7 апреля 1813 г. была назначена дуэль. Бланд вышел победителем, а Кейз погиб. Бланда осудили за убийство и отправили на семь лет на Землю Ван-Димена (остров Тасмания). 27 января 1815 г. его помиловали. (Австралии требовались врачи, а Бланд был, судя по всему, неплохим доктором.)

Австралийскому читателю Бланда представлять, конечно, не нужно. Фермер, политический деятель, основатель и первый президент Австралийской медицинской ассоциации, Бланд по праву считается одним из отцов-основателей этой страны. Кроме того, он был мечтателем и изобретателем, одним из величайших первопроходцев авиации. Бланд сконструировал воздушное судно.

Паровой «атмотический корабль» Бланда должен был иметь два пропеллера, нести полезную нагрузку (пассажиров и груз) весом полторы тонны и двигаться со скоростью 80 км/ч, покрывая расстояние от Сиднея до Лондона меньше чем за неделю. В марте 1851 г. Бланд отослал свои чертежи на Всемирную выставку в лондонском Хрустальном дворце, где они вызвали сенсацию.

Атмотический корабль не был построен. Это была, выражаясь современным языком, лишь концепция воздушного судна. Бланд спроектировал его, чтобы пробудить в людях интерес, и преуспел. Его проект сыграл громадную роль. Меньше чем через год, 24 сентября 1852 г., инженер Анри Жиффар построил первое в мире успешное полномасштабное паровое воздушное судно и пролетел на нем над Парижем, от ипподрома до пригородного района Трапп и обратно — всего около 27 км.

Однако золотой век воздухоплавания наступил много позже, когда появились более легкие и эффективные двигатели. Граф фон Цеппелин начал конструировать свои воздушные суда в 1890-е гг., а с запуском в июле 1900 г. опытного дирижабля LZ 1 (Luftschiff Zeppelin) в небе появился самый успешный класс воздушных судов за всю их историю.

Паровое воздушное судно Анри Жиффара, пролетевшее над Парижем в сентябре 1852 г.

В то время как бипланы только еще начинали отрываться от земли, разваливались и врезались в деревья, конструкции дирижаблей становились все более гибкими и погодоустойчивыми. Они летали дальше самолетов, могли дольше находиться в воздухе и были — о чем нередко забывают — намного безопаснее. В конце концов, на цеппелине отказавший двигатель можно починить прямо в воздухе, а самолет того времени практически при любой механической неисправности был обречен. Это наглядно продемонстрировал создатель самолета Beagle Уильям Джонс, который в 1918 г. умудрился из-за отказа двигателей за три дня разбить три самолета: один рухнул в море, другой — на песчаный пляж, а третий попытался влететь в дом одного из сослуживцев Джонса через заднюю дверь.

Самой неприятной чертой больших воздушных судов было то, что наполнялись они взрывоопасным водородом. Но на рубеже XIX и XX вв. даже это препятствие казалось преодолимым. В 1903 г. нефтяники города Декстер в Канзасе сделали необычное открытие: они пробурили скважину и нашли газ, который совершенно отказывался гореть. Оказалось, что в образцах этого газа содержится небольшое количество элемента настолько редкого, что прежде его вообще не удавалось собрать в сколько-нибудь заметном количестве.

Это был гелий — инертный газ, который не горел и не вступал ни в какие химические реакции. Согласно научному отчету, сделанному после обнаружения гелия, он не имел «никакого практического применения». Все, что можно было о нем сказать, — это то, что он легче воздуха. С другой стороны, водород тоже легче воздуха, а получать его намного проще.

Затем началась Первая мировая война, и выяснилось, что современная война не похожа на прежние. Как предсказывали еще в XIX в. пророки технического прогресса, такие как Герберт Уэллс и Жюль Верн, в свои права вступила «война с воздуха». Германия посылала цеппелины бомбить Лондон. Бомбардировки не были особенно точными; так, первым от них пострадал Грейт-Ярмут, портовый городок почти в 200 км от столицы. Особенно эффективными, надо сказать, они тоже не были. В ходе бомбардировок погибло больше немецких аэронавтов, чем англичан на земле. (В жутковатом фильме Говарда Хьюза «Ангелы ада» храбрые немецкие аэронавты в отчаянной попытке удержать воздушное судно в небе над Лондоном идут на верную гибель и выбрасываются с него.) Тем не менее в Первую мировую войну дирижабли представляли реальную опасность: они летали выше, чем тогдашние самолеты, и для летчиков единственным способом сбить цеппелин было стрелять по нему зажигательными пулями в надежде поджечь водород.

Если бы Германия получила источник гелия, немецкие дирижабли стали бы практически неуязвимыми. Исходя из этого, Британия и США поспешили захватить рынок этого газа целиком. Британия построила первый завод по производству гелия в 1917 г., а к концу войны и американцы обеспечили себя источником этого газа. Но речь пока шла о достаточно небольших количествах. Когда экспериментальный гелиевый дирижабль американских военных «Шенандоа» в 1925 г. разорвало ветрами над Огайо, из его оболочки в атмосферу улетучилось около 90 % мировых запасов гелия!

Компания Zeppelin — мировой лидер в конструировании и производстве дирижаблей — планировала заменить водород в своих воздушных судах гелием, как только запасы его в мире окажутся достаточными. Ее новый коммерческий лайнер — LZ 129 «Гинденбург», самый крупный летательный аппарат, когда-либо поднимавшийся в воздух, — был сконструирован в расчете на наполнение гелием. Однако по условиям Версальского договора проигравшая Германия не должна была получить доступ к этой новой дорогостоящей технологии. Конструкторы дирижабля надеялись, что страны-победители передумают; однако в конечном итоге «Гинденбург» пришлось приспосабливать под традиционный водород.

«Гинденбург» над Манхэттеном: более поздние летательные аппараты не могли сравниться с ним по роскоши и удобству

После пяти лет строительства и переделок в начале 1936 г. «Гинденбург» сошел наконец со стапеля. Это воздушное судно предлагало пассажирам невиданную до той поры в полетах роскошь: элегантно одетые люди плавно перемещались из гостиной в столовую и кабинет, прежде чем разойтись по своим (достаточно тесным, как признавали многие) каютам. За 1936 г. — единственный полный год работы — «Гинденбург» совершил семнадцать полетов через Атлантику и обратно — десять в США и семь в Бразилию. Трагедия произошла во время возвращения из первого рейса в Южную Америку в следующем году. Около 7 часов вечера по местному времени 6 мая 1937 г. дирижабль прибыл на военно-морскую базу Лейкхерст в Нью-Джерси. Через двадцать пять минут он загорелся. Вероятно, сильно заряженная покрытая алюминием оболочка воздушного судна вспыхнула от электрической искры. Оболочка испарилась, и мгновением позже водород взорвался. «Гинденбург» рухнул на землю, полностью охваченный пламенем.

Невероятно, но в этой страшной катастрофе уцелели две трети пассажиров и членов экипажа дирижабля. Тем не менее впечатление — а катастрофу комментировали в прямом радиоэфире и к тому же сняли на кинопленку — она произвела очень сильное, и отношение публики к дирижаблям резко изменилось. Великий век воздухоплавания закончился.

Но даже когда более быстрые, надежные и маневренные самолеты сменили дирижабли практически во всех областях применения, воздушные суда не сдавались. У них появились собственные рыночные ниши, которые, вообще говоря, сохранились до наших дней. Так, в 1909 г. суфражистка Мюриел Мэттерс с борта «совсем небольшого дирижабля длиной 24 м» разбросала политические листовки над головой короля Эдуарда VII.

Наш полужесткий аэростат Virgin хотя и таскал за собой всевозможные рекламные слоганы, но до политической известности дирижабля Мюриел ему, конечно, далеко. Но нам он был очень полезен. С его помощью мы продвигали свой бренд. Сам по себе дирижабль уже что-то говорит о чувстве юмора и отношении к жизни его владельцев, а уж полеты на нем тем более. В свое время мы успели подразнить British Airways, когда у них возникли трудности при сооружении знаменитого колеса обозрения «Лондонский глаз». Наш аэростат летал над стройплощадкой с баннером: «У British Airways не встает».

Главной мерой полезности и успеха нашего дирижабля была его заметность. Во-первых, только наши дирижабли светятся изнутри. Как-то, когда один из наших дирижаблей во время матчей Суперкубка вел съемку над американским футбольным стадионом, мы решили перехватить по этому поводу немного бесплатной рекламы. Сообщение «Операторы CBS — самые красивые операторы в мире», пробегающее время от времени вдоль оболочки нашего дирижабля, обеспечило Virgin немало бесплатных секунд на экране телевизоров!

31 марта 1989 г. Virgin провел вторжение на планету Земля. При виде светящейся летающей тарелки — на самом деле это был аэростат, оборудованный системой внутреннего освещения, — дороги встали, а тысячи не до конца проснувшихся лондонских водителей высыпали из своих автомобилей и завороженно смотрели, как мы проплываем над городом. Мы заранее изучили карту преобладающих ветров и надеялись опуститься в Гайд-парке; в конце концов мы приземлились в поле неподалеку от аэропорта Гатвик, на самой окраине города. Уединенность места посадки и близость к аэропорту еще больше переполошили власти, которые и так были донельзя встревожены десятками телефонных звонков, предупреждавших об инопланетном вторжении.

Полиция прибыла на место с достойной уважения скоростью: один храбрый констебль двинулся на нас сквозь утренний туман с дубинкой наготове, но тут в гондоле распахнулся люк, и появился я в металлизированном космическом скафандре и шлеме, напоминающем круглый аквариум. Утро было очень туманным, очень холодным и очень-очень странным, поэтому я считаю: тот факт, что полицейский бросился прочь, причем очень быстро, не говорит о нем ничего плохого.

«Подождите!» — крикнул я, снимая шлем. Он обернулся и едва не рухнул от облегчения: «О, как я рад вас видеть!»

Мы занялись авиационным бизнесом потому, что обожали летать. Мы не были всего лишь очередной скучной авиакомпанией: мы постоянно искали что-нибудь новенькое, что можно делать в воздухе. В 2001 г., мы установили мировой рекорд скорости для дирижаблей, и Майк Кендрик, руководивший нашей воздухоплавательной транспортной компанией, всегда находился в поиске новых идей и возможностей. Он придумал систему разминирования минных полей при помощи дирижаблей и применил ее в Боснии, а когда ушел из Virgin, основал благотворительный фонд Mineseeker для дальнейшего развития этой идеи.

События в мире помешали нам и дальше пользоваться своим дирижаблем и развивать этот вид транспорта. После террористической атаки 11 сентября 2001 г. полеты дирижаблей почти над всеми крупными городами были полностью запрещены. Эта отрасль, и без того крохотная, практически зачахла. (Как я уже сказал, главным достоинством рекламного дирижабля и сегодня, и в прошлом была его заметность.) Поэтому мы продали свой Virgin, и я до сих пор по нему скучаю.

Мне бы очень хотелось придумать что-нибудь, что помогло бы вернуть дирижабли в наше небо. Я считаю, что дирижабли прекрасны, драматичны и изысканны. По-моему, наши городские ландшафты очень выиграли бы от множества дирижаблей. Конечно, всякий англичанин инстинктивно сочувствует слабейшей стороне, но мне кажется, что дирижабль или аэростат задевает какие-то особые струны души, на которые не действуют другие летательные аппараты. Дирижабль не однажды объявляли одной из успешнейших коммерческих идей, но всякий раз новые достижения в развитии аппаратов тяжелее воздуха оттесняли их.

Когда-то дирижабль был безопаснее и надежнее, чем любой самолет. Те дни давно миновали. Когда-то дирижабли могли летать на гораздо большие расстояния, чем самолеты. Сегодня по крайней мере один самолет — Virgin Atlantic GlobalFlyer — способен облететь вокруг Земли даже без дозаправки. Поклонники дирижаблей обычно превозносят их экологичность и естественность. Но у авиаконструкторов сегодня есть замечательные композитные материалы, ученые разрабатывают не один вид «зеленого» топлива — не говоря о множестве уже построенных сверхлегких летательных аппаратов на солнечных батареях, — я не могу представить себе, что даже это немного надуманное преимущество сохранится надолго.

И все же у меня есть надежда: дирижабли вполне могут обрести новую нишу на туристическом рынке. Невозможно вообразить более приятный, более недорогой способ рассматривать африканских животных в саванне, чем из гондолы дирижабля. Во всяком случае, напоминаю я себе, с изобретением новых материалов авиационный ландшафт зачастую кардинально меняется. Кто знает, какие аппараты придут через сто лет на смену нашим сегодняшним самолетам GlobalFlyer и WhiteKnighl? Кто знает, какие забытые идеи будут извлечены на свет божий?

Розьер

В 1991 г. после перелета через Тихий океан с Пером Линдстрандом мне хотелось лишь одного: выпить чего-нибудь покрепче и сесть поближе к ревущему огню камина, но в глазах Пера я заметил новый мечтательный огонек. Он сказал, что мы побили уже все рекорды и пора подступаться к последнему — к кругосветному полету. Сначала я подумал, что он сошел с ума. Но, подумав еще немного, я понял, что, несмотря на все жуткие моменты (а их было множество, можете мне поверить!), эти полеты стали величайшим приключением в моей жизни. Поэтому я позволил Перу уговорить себя.

18 декабря 1998 г. Пер Линдстранд, Стив Фоссетт и я предприняли последнюю попытку обогнуть Землю на воздушном шаре. Мы рассчитывали провести в воздухе до трех недель, причем на высотах, где невозможно выжить без тяжелой герметичной капсулы. Для такого путешествия в принципе годился лишь один тип шаров, только ему мы могли бы довериться. В 1987 г., когда наши совместные приключения только начинались, гений Пера позволил нам перелететь через Атлантику на тепловом шаре — монгольфьере, но для кругосветного перелета годился только розьер.

Пилятр де Розье, «поместивший очаг рядом с порохом» и погибший в огне и грохоте при попытке пересечь Ла-Манш на шаре собственной конструкции, считал, что для дальних путешествий естественным выбором должна стать комбинация газового и теплового аэростатов. Он был совершенно прав. Как только появилась возможность заменить горючий и взрывоопасный водород гелием — более безопасным негорючим газом и почти столь же легким, — розьер действительно стал лучшей из всех известных конструкций аэростатов. Современный розьер сконструировал и испытал в 1980-е гг. Дон Кэмерон, шотландский пионер теплового воздухоплавания. Сегодня Дон возглавляет компанию Cameron Balloons, это крупнейший мировой производитель тепловых шаров. (Кроме того, Дон — один из очень немногих аэронавтов, удостоенных престижного приза Хармана за «выдающиеся международные достижения в искусстве и/или науке аэронавтики)».) Шар-розьер обычно представляет собой сферическую оболочку с гелием, под которой располагается коническая часть, заполненная горячим воздухом. Днем гелий нагревается и расширяется, выдавливая из оболочки горячий воздух. Ночью, когда гелий остывает и сжимается, вы зажигаете горелку и нагреваете воздух во внутренней оболочке, заставляя его расширяться. Нет необходимости днем выпускать гелий, а ночью восполнять его количество; кроме того, не нужно нагревать всю оболочку, чтобы оставаться в воздухе. Скромная горелка потребляет относительно немного топлива, так что продолжительность путешествия зависит в основном от вашего желания и погоды. Насколько комфортабельным вы хотите сделать путешествие? Сколько продуктов взять с собой? И — самое главное — на какой высоте вы собираетесь лететь? Герметичная капсула весит около трех тонн, оставляя таким образом позади Le Géant, но при этом розьер способен держаться в воздухе неделями.

Взлетная масса 9 тонн (из них больше половины — топливо)

Наш полет оказался самым жутким из всех, в каких мне довелось участвовать: встречи лицом к лицу со смертью и чудесные спасения можно перечислять без конца. Помню, к примеру, как мы летели по узкому коридору над территорией между Россией, Ираном и Ираком и каждое мгновение ожидали, что какой-нибудь порыв ветра швырнет шар в одно из враждебных воздушных пространств. Я помню, как мы лихорадочно слали отчаянные коммюнике в Ливию и Китай, когда нас занесло прямо в системы их противовоздушной обороны. Помню, как мы просвистели мимо Эвереста и К2 (Чогори), а ветер был так силен, что вихри могли бросить нас на подветренный склон любой из этих гор (это явление известно под не слишком утешительным названием «смертельный перехлест»); в результате, однако, мы с невероятной легкостью пролетели прямо между ними. Шар, Virgin Global Challenger вел себя великолепно до самого конца, когда наконец удача нам изменила и рекорд ускользнул от нас.

Наш метеоролог Боб Райс сообщил нам, что субтропическое струйное течение, несущее нас через Тихий океан, должно резко прекратиться. Шансы уцелеть у нас были довольно призрачные. Тихий океан велик. В нем почти нет ориентиров: есть горстка островов, но ни на одном из них потерпевшие крушение не могут надеяться на спасение наземными службами. В Атлантике вы можете постараться упасть рядом с каким-нибудь кораблем; стоит, однако, приводниться в Тихом океане, и вы все равно что мертвы. Но чудеса иногда случаются. На следующем сеансе связи выяснилось, что Боб Райс отыскал ветры, которые донесут нас прямо до единственных в округе островов — Гавайских. Мы спустились к самой воде примерно в ста километрах от берега и цепляли капсулой за гребни волн, набираясь храбрости покинуть капсулу и прыгнуть в море. Нас спасли вертолеты.

1998 и 1999 гг. были великолепны для дальних полетов на воздушных шарах — возможно, самые лучшие. Теперь уже никто не сможет стать первым в мире аэронавтом, обогнувшим земной шар, как это сделали в марте 1999 г. швейцарский психиатр Бертран Пикар и британский пилот Брайан Джоунз. После двадцати суток полета — что само по себе поразительный рекорд выносливости — они завершили свой кругосветный полет на шаре Breitling Orbiter 3— разумеется, на розьере конструкции фирмы Cameron Balloons.

Глава 3 «Главное — взлететь»

Изобрести аэроплан — это пустяк.

Построить его — уже кое-что. Но главное — взлететь.

Отто Лилиенталь

Суббота, 5 июля 2003 г.

— Мне все время говорят, что надо научиться летать, но я так и не собрался, — сказал я журналистам. — И вот сейчас очень жалею об этом.

Я стоял на поле в Бромптон-Дейл, недалеко от Скарборо на северо-востоке Англии. Я был одет кучером и готовился воспроизвести как можно ближе к действительности первый управляемый полет человека в истории.

Сэр Джордж Кейли, плодовитый инженер (и даже член Парламента от Скарборо в течение трех лет), первым в истории сумел объяснить аэродинамику с позиции ньютоновой физики. Кейли родился в 1773 г. и посвятил свою активную и счастливую жизнь изучению полета. К 1853 г. он выяснил, как можно построить «летающий парашют»: на самом деле под этим загадочным названием скрывалось нечто очень похожее на современный самолет.

Когда пришло время поднимать машину в воздух, сам Кейли этого делать не стал. Он был баронет, состоятельный человек восьмидесяти лет от роду и к тому же не дурак: он подбил на это своего кучера Джона Эпплби, пообещав ему за труды несколько монет. Cayley Flyer пролетел 180 м, и к моменту остановки аппарата на другом конце долины — и не слишком мягкой посадки, к слову сказать, — Кейли потерял верного слугу. «Простите, сэр Джордж, — сказал Эпплби, — я хочу предупредить вас об уходе. Меня нанимали ездить, а не летать».

Стоя перед построенной нами копией аппарата Кейли, я прекрасно понимал чувства несчастного кучера. Мне было пятьдесят три года, и я так и не удосужился получить лицензию пилота. В свое время ас планерного спорта Аллан Маквертер пытался преподать мне хотя бы самые основы, но к концу занятий я понимал в этом деле немногим больше, чем первый пилот первого Flyer.

Над нашими головами пронеслась пилотажная группа ВВС Red Arrows («Красные стрелы»). Вот-вот должен был показаться рейсовый Virgin 747. Три поколения семьи Кейли готовились восторженно объяснять прессе, что их предок изобрел не только самолет, но и танковые гусеницы, протезы конечностей, велосипедное колесо со спицами, политехническое образование… Я оглянулся в поисках своего кучера, проклял тот факт, что у меня его нет, и полез на место пилота.

Я далеко не единственный поклонник Кейли. Братья Райт, которых отделяло от него примерно полвека, тоже внимательно изучали его труды. Много позже, отбиваясь от судебных исков, они обнаружили, что Кейли был одним из немногих предшественников, которых они могли признать без ущерба для собственных патентов.

Кейли был первым настоящим авиационным инженером. Несколько лет назад неожиданно нашлись его школьные записи (сейчас они хранятся в архиве библиотеки Королевского общества аэронавтики в Лондоне). Из них явствует, что Кейли начал заниматься теориями полета еще в школе.

Неплохо для рисунка на полях школьной тетради: набросок летающей машины, сделанный юным Джорджем Кейли

Кейли изучал анатомию птиц и часами наблюдал за их полетом. Понимая, что не существует простого способа имитировать движение птичьих крыльев, он разработал несколько планеров с неподвижными крыльями, для полета которых требовалась какая-то иная движущая сила. Обычно это были модели. Позже слуги Кейли стаскивали по склону холма на веревке уже полномасштабные планеры — до тех пор, пока они не набирали достаточную скорость и не отрывались от земли. Лавры Эпплби как первого авиатора могли бы оспаривать по крайней мере двое: безымянный десятилетний мальчик и внук Кейли Джордж Джон; и тому и другому удалось пролететь несколько футов на более ранней версии аппарата.

По счастливому совпадению, столетие со дня первого полета братьев Райт совпадает со 150-й годовщиной достижения Кейли. О блестящих и знаменитых Райтах было кому позаботиться, но Кейли, как и его Flyer, нуждался в любой дополнительной рекламе. Мы сговорились с друзьями из BAE Systems, собрали некоторую сумму денег — около £50 000 — и позаботились о реконструкции изобретения Кейли. Инженеры BAE вместе с активистами местного отделения Королевского общества аэронавтики превосходно справились с задачей. Теперь мне оставалось только поднять эту штуку в воздух, не повредив ее — и себя тоже. Примостившись на деревянной планке над пустым полотняным корпусом (здесь нет удобного кокпита) и вцепившись — больше для равновесия — в примитивные рычаги управления, я подал сигнал; аппарат поскакал по кочкам вниз по склону холма и — вот это да! — поднялся метров на пятнадцать в воздух.

Авиалинии возникли раньше самолетов. Логистика и экономика воздушных пассажирских перевозок были разработаны еще до того, как человек научился летать, а инвесторы вкладывали свои капиталы в авиакомпании за целое поколение до того, как Орвилл Райт поднялся над землей.

Уильям Сэмюел Хенсон родился в 1812 г.; как и его отец, он занимался производством кружев. В 1840 г. под впечатлением работ Джорджа Кейли Хенсон вместе с инженером кружевного производства Джоном Стрингфеллоу сконструировал легкий аэроплан с паровым двигателем, получивший название воздушного парового экипажа.

Хенсон и Стрингфеллоу были достаточно прозорливы, чтобы понимать: будущее авиации — пассажирские перевозки. Исходя из этого, они основали международную авиалинию. Новая компания Aerial Transit Company запустила массивную рекламную кампанию для сбора инвестиций. Выпустила листовки с изображением своего экипажа в полете над Лондоном, а также над экзотическими ландшафтами Египта, Индии и Китая. (Вы можете увидеть на YouTube анимационные ролики первого полета SpaceShipTwo, сделанные примерно в таком же духе.) Изобретатели представили в Парламент билль, который позволял им собирать средства и организовывать международные воздушные линии. Палата общин встретила этот билль смехом — верный признак того, что они просто не поняли, о чем речь! Пресса выразила недоверие… и энтузиазм. В Punch и других изданиях сразу же появились карикатуры, на которых аэропланы Хенсона и Стрингфеллоу летали над верхушками египетских пирамид.

Международные воздушные перевозки в представлении Хенсона. Печально, но его самолет не мог летать

Aerial Steam Carriage (или просто «Ариэль» для краткости) предполагалось делать из бамбука и пустотелой древесины и крепить проволокой. Приводить его в действие должен был максимально облегченный паровой двигатель с двумя шестилопастными пропеллерами. Назвать проект Хенсона пророческим — значит ничего не сказать. В нем не было практически ни одной детали, которая не была бы позже использована в реальных самолетах. Проблема была только одна: он не мог летать.

Хенсон построил масштабную модель, которая ухитрилась соскочить с направляющего провода. Более крупная модель с шестиметровым размахом крыльев не смогла оторваться от земли.

Вечная и главная проблема всех летательных аппаратов тяжелее воздуха заключается в том, чтобы обеспечить достаточно мощности достаточно легкому аппарату. «Ариэль» так и не смог подняться в воздух, потому что чем больше мощности добавлял Хенсон, тем тяжелее становился аэроплан. А других двигателей, кроме парового, в распоряжении Хенсона не было!

Как ни удивительно, но с годами паровые прототипы летательных аппаратов почти научились летать. В 1877 г. в парке Милана паровой вертолет Энрико Форланини поднялся на высоту тринадцати метров и провисел там двадцать секунд. Эта машина с обтянутыми тканью и вращающимися в противоположных направлениях лопастями была удивительно легкой и элегантной. Изобретение Клемента Адера 1890 г. представляло собой своего рода механическую летучую мышь, приводимую в движение четырехцилиндровым паровым двигателем и четырехлопастным тянущим винтом. Во время своего 45-метрового перелета машина поднялась над поверхностью земли на целых двадцать сантиметров. Не смейтесь: Адер (кстати говоря, изобретатель стереофонического радио) продолжал свои опыты и, как я уже упоминал, сумел подняться в воздух на аппарате тяжелее воздуха на полных тринадцать лет раньше братьев Райт. Его машина выглядела как концептуальный набросок к фильму про Бэтмена (хотя надо отметить, что если достижения Адера и были прочно забыты потомками, то произошло это, возможно, потому, что каждая его публичная демонстрация заканчивалась аварией).

«Летучая мышь» Клемента Адера работала на паровом двигателе. Она почти взлетела

К тому моменту, когда Орвилл и Уилбур Райты всерьез заинтересовались авиацией, стало ясно, что невозможно покорить небо за счет одной лишь мощности двигателя. Необходимо правильное крыло.

Орвилл и Уилбур владели сетью велосипедных магазинчиков в Дейтоне (штат Огайо). Они не увлекались азартными играми, не пили и не курили, да и к женщинам не испытывали особого интереса. Они не искали новых впечатлений и не нуждались в развлечениях. Они были вдвоем. «С самого детства, — написал Уилбур в 1912 г. — мы с братом Орвиллом жили вместе, вместе играли, вместе работали и, более того, думали вместе. Всеми игрушками мы обычно владели сообща, всегда обсуждали друг с другом свои мысли и стремления, так что почти все, что происходило в нашей жизни, было результатом разговоров, предположений и дискуссий между нами».

Идея полета овладела братьями в тот самый миг, когда отец привез им из деловой поездки игрушечный вертолетик. Эта игрушка, сделанная из пробки, бамбука и бумаги, взлетала при помощи резиновых лент и способна была подниматься в воздух на пятнадцать метров. Это был шикарный подарок, ведь обычно мать сама делала для братьев игрушки. Сьюзен, дочери каретного мастера, ничего не стоило смастерить что-нибудь несложное по хозяйству. Ее пример послужил прекрасной питательной почвой, на которой выросла и расцвела любовь мальчиков к механике.

Вообще, в увлечении молодых Райтов полетами не было ничего необычного или эксцентричного. Напротив, они выросли в то время, когда умы людей были охвачены новыми инженерными идеями, поиском новых материалов и возможностей для полета человека. Если сегодняшние молодые инженеры предпочитают скалолазание или серфинг, то любовь братьев к новым технологиям закономерно привела их в новейший технический спорт того времени: велосипедный спорт. Велосипеды преобразили жизнь маленьких городков Америки. Орвилл и Уилбур любили свою работу и имели огромный успех: останься они в велосипедном бизнесе, сегодня в истории велосипеда о них было бы написано больше, нежели одно короткое примечание. Но этого не произошло: однажды они наткнулись на некролог.

«Мой собственный активный интерес к проблемам аэронавтики, — вспоминал Уилбур в 1901 г., — берет начало от гибели Лилиенталя в 1896 г.». Он наткнулся на газетное сообщение о смерти пионера планерного дела Отто Лилиенталя случайно, читая газету брату Орвиллу, который в то время слег и опасно заболел брюшным тифом.

Из всех, кто в XIX в. занимался проблемой полета, Лилиенталь, возможно, сделал больше всех и оставил самый заметный след в истории. С самого детства будущего инженера завораживал полет птиц; в более зрелом возрасте этот интерес вылился в книгу по аэронавтике — не исключено, что самую влиятельную из всех когда-либо опубликованных: «Полет птиц как основа искусства летать». В книге Лилиенталя, опубликованной в 1889 г., содержится громадный объем оригинальных данных об эффективности крыльев различных видов. Хотя саму эту книгу долгие годы не переводили на английский язык, ее таблицами и цифрами обменивались между собой в письмах пионеры авиации по всему миру. Кроме того, Лилиенталь был изобретателем-практиком. За шесть лет он совершил около 2000 полетов на шестнадцати типах планеров, взлетая с различных мест, в том числе с искусственной горы, которую сам построил недалеко от Берлина. Его планеры, сконструированные на основании изучения полета птиц — особенно аистов, — представляли собой вполне узнаваемые прототипы современных дельтапланов, но с одной жизненно важной (или, может быть, лучше сказать смертельно опасной) особенностью: вместо того чтобы подвесить себя под планером за пояс, Лилиенталь таскал свои планеры на плечах. Если планер задирал нос вверх, он выбрасывал ноги вперед. Если планер поднимал правое крыло, он смещал свой вес вправо. Кажется ненадежным; так оно и было. 9 августа 1896 г. Лилиенталь упал с высоты семнадцати метров и сломал позвоночник. Он оставался в сознании достаточно долго, чтобы сказать ошеломленным спасателям, что «без жертв не обойтись», и умер на следующий день.

Полет птиц вдохновил Отто Лилиенталя на создание планеров

Вскоре после этой печальной новости браться Райт наткнулись еще на один некролог. На этот раз газета сообщала о гибели шотландца Перси Пилчера, самого известного из британских пионеров планерного дела. Он был последователем Отто Лилиенталя и обладателем мирового рекорда: он пролетел на своем планере, похожем на хищную птицу, 240 м на территории поместья Стэнфорд-Хилл в Лестершире (Англия). Роковым для него стал полет на экспериментальном триплане перед потенциальными спонсорами. Во время полета у планера сломался хвост, Пилчер рухнул с девяти метровой высоты и разбился насмерть. Газеты, сообщая о его гибели, писали, что дни настоящих самолетов с моторами, которые теперь уже несомненно должны появиться, вновь откладываются.

Братья, читая между строками этих печальных сообщений, пришли к неожиданной мысли. Сначала Отто Лилиенталь; теперь Перси Пилчер. Оба погибли в результате практически одинаковых несчастных случаев. Неужели эти великие люди не учли чего-то принципиально важного в природе полета? У Райтов не было высшего образования, но выросли они в доме, где книг и журналов было больше, чем уюта и бытового комфорта. Молодые люди — если чего-то не знали — были достаточно уверены в себе, чтобы постараться это выяснить. Они оказались блестящими и неутомимыми исследователями.

В мае 1899 г. Уилбур написал в Смитсоновский институт с просьбой прислать ему список технических книг по авиации; он уверял адресата, что автор письма «энтузиаст, но не чудак». В ответ он получил целый ящик журналов и газет, собранных Ричардом Рэтбоном, ученым секретарем института. Среди газет были и статьи американского инженера Октава Шанюта, который позже стал горячим сторонником работы братьев.

Прочитав присланные материалы, братья решили, что знают, что погубило Лилиенталя и Пилчера. Оба изобретателя разрабатывали планеры, которые должны были по определению летать стабильно. Вследствие этого ни один из них не предусмотрел на своем аппарате какой-либо системы реального управления полетом.

Райты понимали, что такой подход неверен, потому что хорошо разбирались в велосипедах. Они знали, что чем быстрее едешь на велосипеде, тем более стабильным становится его движение, но стоит остановиться, и сразу же упадешь. Велосипеды неустойчивы, но в движении они очень чутко отзываются на малейшие движения седока. Прорыв Райтов заключался в том, что их аэроплан, подобно велосипеду, не должен был сохранять стабильность в полете сам по себе; он должен был чутко отзываться на движения пилота.

Подобно Отто Лилиенталю и множеству других первопроходцев до них, братья часами наблюдали за полетом птиц. Один из выводов, сделанных ими в результате этих наблюдений, оказался поистине ключом к успеху. Они обратили внимание на то, как птица канюк справляется с неожиданно налетевшим порывом ветра, изгибая кончики крыльев. Чтобы сохранить устойчивость в полете, птица поднимала кончик одного крыла и опускала кончик второго. Легенда гласит, что однажды в июле 1899 г. Уилбур вертел в руках пустую коробку из-под велосипедных камер и вдруг заметил: если немного повернуть края картонки, один из углов поднимается вверх, а другой опускается. Представив картонку летящей в потоке воздуха, Уилбур понял, что таким образом можно наклонять ее в полете, в точности как это делает канюк. Перед его мысленным взором была уже не коробка, а крыло; а в руках он держал первую в мире управляющую плоскость аэроплана!

Этот момент нуждается в некотором разъяснении, как это обычно и бывает с моментами прозрения. Для начала мне, пожалуй, стоит объяснить, как работает крыло в горизонтальном полете, каким образом оно удерживает тело — будь то самолет или птица — в воздухе.

Надуйте и плотно завяжите воздушный шарик. А теперь попробуйте сжать его. Воздух внутри сопротивляется вашим усилиям. Чем больше вы сжимаете шарик, тем сильнее его приходится сжимать. Дело в том, что вы повышаете давление воздуха внутри шарика. До сих пор все очевидно — и вам даже простительно думать, что при подобном сжатии жидкости давление всегда увеличивается. Но из этого правила есть одно очень серьезное исключение, которое описал в 1738 г. голландский математик Даниил Бернулли, и именно благодаря этому исключению птицы — и самолеты — умудряются держаться в воздухе.

Исключение Бернулли имеет отношение к текучей среде, и проще всего продемонстрировать его не на воздухе, а на воде. (Поясним: хотя вода намного плотнее воздуха, и то и другое — текучие среды: и воздух, и вода подчиняются одним и тем же физическим законам.) Итак, включите на даче воду и возьмите шланг для полива. Теперь выберите место на шланге и начинайте потихоньку сжимать. На этот раз: чем сильнее сдавлен шланг, тем проще сжимать его дальше!

Вот что здесь происходит. Нечто — в данном случае насос, поддерживающий давление в вашем шланге, — придает воде энергию, необходимую для прохода через шланг. Часть этой энергии тратится на движение вперед, а часть толкает воду на стенки шланга и создает давление. (Если проткнуть шланг, вода начнет фонтанировать через отверстие.) Расход воды постоянен: в любом месте шланга через его поперечное сечение в единицу времени пытается пройти равное количество воды. Если вы начинаете сжимать шланг, воде приходится двигаться быстрее, чтобы миновать узкое место. На движение вперед используется больше энергии воды — а значит, на расталкивание стенок шланга ее остается меньше. Сожмите шланг, и давление воды на его стенки уменьшится.

Предлагаю не вдаваться в дальнейшие подробности, а сразу рассмотреть сечение крыла. (Это может быть крыло самолета или птицы — неважно: они оба работают одинаково.) Воздух, проходящий на диаграмме слева направо, натыкается на крыло. Крыло сжимает воздух, который проходит над ним. Воздух движется быстрее, чтобы скомпенсировать сжатие, и давление на верхнюю поверхность крыла падает. Самолеты и птиц засасывает в воздух.

Крыло во время движения как бы подсасывает груз — с некоторой помощью Даниила Бернулли и его принципа, впервые опубликованного в 1738 г.

Ну и хватит о горизонтальном полете в безветренный день. Что происходит, если дует порывистый ветер? Что, если воздух над левым крылом дует сильнее, чем над правым? Как мы остаемся на ровном киле в условиях реального, непредсказуемого, постоянно движущегося воздуха? Понять это поможет картонка Уилбура.

Если вы будете постепенно загибать переднюю кромку вашего крыла вниз, воздух над крылом будет сжиматься все больше; давление на крыло будет падать, а крыло станет подниматься. Если в то же время вы постепенно поднимете переднюю кромку второго крыла, оно будет меньше сжимать воздух над ним, и крыло пойдет вниз. Орвилл и Уилбур доказали это теоретическое положение, прикрепив к коробчатому воздушному змею фалы, позволяющие изгибать его как изгибал Уилбур ту памятную картонную коробку. Все получилось. Потянув за фал можно было заставить змея переворачиваться на ту или иную сторону. Позже технология «крутки крыла» в сочетании с подвижным вертикальным рулем позволила машинам Райтов поворачивать в воздухе с изяществом и невероятной легкостью… Но я забегаю вперед.

Эволюция машин: на этой схеме отражены четыре десятилетия развития конструкции крыла

Опыты с воздушными змеями братья начали в 1899 г., но им вечно не хватало ветра. Уилбур написал в Метеобюро США и получил ответ: лучше всего перенести эксперименты на Китти-Хоук — узкий песчаный остров, протянувшийся вдоль побережья Северной Каролины.

В конце сентября 1900 г. Орвилл Райт написал сестре: «Мы, конечно, не можем жаловаться на здешние условия. Мы приехали сюда в поисках ветра и песка, и мы их получили». Вместе с ветром и песком братья получили полчища комаров. Приезд на остров «стал началом самого ужасного существования, какое мне когда-либо приходилось терпеть, — жаловался Орвилл. — Они жрут нас прямо сквозь белье и носки. По всему моему телу вспухли следы от укусов, размером с куриные яйца». Но этого мало. На острове почти не было домов, и ни в одном из имеющихся им не удалось снять жилье, так что братья жили в палатках.

Сначала братья пробовали запускать свои крылья с четырехметровой лебедки, но ветра на острове оказались такими сильными и порывистыми, что вскоре они забросили башню с лебедкой и стали управлять крыльями прямо с земли, как обычными воздушными змеями. К концу 1902 г. Орвилл и Уилбур стали умелыми и опытными пилотами своего планера-прототипа. Оба они неоднократно взлетали на нем с верхушки ближайшего небольшого холма под названием Биг-Килл — Девил-Хилл, и каждый раз планер уносил их на сотню метров. Пора было добавлять мотор.

Братья Райт — Орвилл (впереди) и Уилбур запускают воздушный змей на Китти-Хоук

Братья решили построить собственный сверхлегкий двигатель и поручили эту задачу Чарльзу Тейлору, молодому механику из их велосипедной мастерской. Тейлор прекрасно справился. Он снял с машины все, что можно было снять, до последней унции. Позже он вспоминал: «Я выточил коленчатый вал из цельной стальной болванки весом больше ста фунтов (45 кг). Когда я закончил, готовая деталь весила около девятнадцати фунтов (8,6 кг)». Четырехцилиндровый двигатель Тейлора передавал движение на два винта противоположного вращения при помощи велосипедных цепей. Райты подсчитали, что два медленно вращающихся винта будут эффективнее одного быстро вращающегося; кроме того, они сделали так, чтобы винты вращались в противоположных направлениях и не заставляли крутиться раму.

Пока Тейлор работал над созданием двигателя, братья занимались винтами. Сделать их оказалось гораздо сложнее, чем представлялось. Братья считали, что можно будет взять готовые расчеты и чертежи судовых винтов и приспособить их таким образом, чтобы получился идеальный винт для воздуха. Однако выяснилось, что никто никогда не занимался анализом формы винтов; они просто эволюционировали за десятки лет использования! Райтам ничего не оставалось, кроме как самим приняться за расчеты.

Воздушный винт представляет собой что-то вроде вращающегося крыла. Он создает вакуум перед лопастями и зону повышенного давления позади. Но дело очень усложняется тем, что, как жаловался Орвилл, «ни винт, ни среда, в которой он работает, ни секунды не остаются в покое».

Представьте, что вам нужно вычислить скорость каждой точки на лопасти винта, но вы не знаете, с какой скоростью на самом деле будет вращаться двигатель или хотя бы какой длины нужно делать лопасти винта! В конце концов, после бесчисленных долгих и горячих споров, после множества бессонных ночей у братьев получились винты поразительной красоты, каждая лопасть выглядела естественно, словно отполированный водой сплавной лес.

Винт с Wright Flyer, рассчитанный с нуля и вырезанный вручную

Надо сказать, что примерно то же самое говорили и об аппарате, изобретенном братьями. Скульптор Гутзон Борглум — тот самый, кому позже было доверено изваять лица президентов США на горе Рашмор, писал: «Он настолько прост, что это раздражает. Уму непостижимо, но стоило увидеть его, и он теперь представляется самой естественной вещью в воздухе. Поражаешься, что человечество не построило его раньше».

Машине, которая двинулась навстречу ледяному ветру, задувавшему на стартовом холме со скоростью 50 км/ч во вторник, 17 декабря 1903 г., суждено было поднять Орвилла в воздух и обеспечить ему место в учебниках истории: при наземной скорости всего около 10 км/ч Wright Flyer поднялся, клюнул носом, выровнялся и полетел; он продержался в воздухе 12 секунд и преодолел за это время 36 м.

Это был первый самолет. И это было только начало.

Глава 4 Золотые годы

Жизнь и работа дали мне фантастическую возможность полетать на самолетах всех типов, какие только можно вообразить, от планеров до гидросамолетов и гигантских авиалайнеров. Я прогуливался по крылу биплана, переходил по доске из корзины одного воздушного шара в корзину другого, бросался с брайтонского пирса в не слишком удачной попытке стать человеком-птицей; в телешоу The Rebel Billioner я вместе со счастливым победителем взобрался по веревочной лестнице на верхушку оболочки аэростата. Мы пили чай на высоте 3000 м и глазели на лежащую внизу чашу земли. Я летал на военных самолетах и шарах, а несколько пугающих месяцев даже был запасным пилотом на кругосветный полет Стива Фоссетта на Virgin Atlantic Global Flyer.

Не могу выбрать среди всех своих полетов самый главный или даже самый дорогой мне. Некоторые самолеты дрожат под тобой, как живые существа. Другие летают так гладко, что при малейшей вибрации хочется посадить самолет и проверить на всякий случай. Я совершенно спокойно летал на сверхзвуковых скоростях, и меня же подташнивало от страха на высоте шести метров. Как выбирать при таком разнообразии впечатлений?

Конечно, я могу перечислить множество запомнившихся моментов. Однажды я летел на ведущем самолете пилотажной группы Red Arrows и испытывал сюрреалистическое ощущение; мне казалось, что я лечу так близко к другим самолетам, что можно протянуть руку и коснуться их. В другой раз я посадил только что отреставрированную летающую лодку Dornier на озеро Виннебаго и выяснил, что прикосновение к воде в первые несколько секунд после приводнения ощущается примерно так же, как прикосновение к бетону взлетной полосы.

Подобные приключения преподали мне важный урок об истории полета и о том, как ее следует сохранять. Самолеты предназначены для полета и для того, чтобы люди могли их видеть в полете. Содержать старые самолеты дорого, а летать на них может быть опасно. Как ни старайся, невозможно сохранить все мастерство, все знания и интуитивное понимание, накопленные в процессе их производства. Тем не менее я считаю, что если мы хотим все же сохранить самолеты прошлого, то мы должны делать все, чтобы сберечь их в рабочем состоянии. Как ни странно, я с теплым чувством вспоминаю день, когда меня взяли в полет на истребителе Spitfire, — при том что большую часть полета мне было плохо и я сидел уткнувшись в гигиенический пакет.

В 2003 г. канал Discovery организовал серию телепрограмм и устроил среди телезрителей голосование в связи с празднованием столетия первого полета человека на самолете с двигателем. В студии собрали знаменитостей, которые должны были защищать свои любимые машины, и мне выпало петь дифирамбы «Спитфайру». Я приготовил несколько строк, которые рассчитывал произнести перед установленной в кокпите камерой; и я произнес их — между приступами рвоты. На землю я вернулся бледным и дрожащим, но был счастлив, что остался живым; неожиданно я обнаружил перед носом микрофон и услышал: «Понравился ли вам полет?» Мне кажется, «Спитфайр» выиграл опрос скорее вопреки моей защите, чем благодаря ей.

Самым замечательным в том полете был, безусловно, пилот. Вообще, «Спитфайр» пришелся бы, наверное, по вкусу братьям Райт: он по природе своей нестабилен. Бросайте его в воздухе из стороны в сторону, совершайте пируэты — и, возможно, вам удастся удержать его под контролем. Но стоит потерять самообладание или снизить скорость чуть больше допустимого, и не стоит ожидать, что самолет останется в воздухе. Он столь же головокружителен, как спортивный автомобиль, и так же не прощает ошибок.

Самолет не может быть лучше своего пилота. Эта истина верна даже в отношении реактивных лайнеров с бортовыми управляющими и навигационными компьютерами. В этих компьютерах хранится вся мудрость, накопленная человечеством за целый век развития авиации. Именно поэтому, как бы ни была важна техника, история авиации на самом деле повествует о людях. Мы не в состоянии сохранить дух пионеров авиации; это невозможно. Но мы можем поддержать его и передать новым поколениям. Как я объясню немного позже, я считаю, что мы хорошо его поддерживаем. Первопроходческий дух первых пилотов, демонстрировавших свое искусство публике, по-прежнему с нами.

Начало ХХ в. было, конечно, особым и неповторимым временем, потому что никто тогда еще не знал наверняка, в каком направлении будет развиваться эта новая техника. Это были годы, когда аэробатические выступления приводили в восторг огромные толпы народа, демонстрировали возможности самолетов, пропагандировали авиапочту; на них разыгрывались призы, снимался материал для будущих фильмов и тренировались военные летчики — и все это одновременно! Тогда магия полета была сконцентрирована в двух-трех компаниях, горстке людей и паре десятков мест, а их достижения и катастрофы выплескивались на первые полосы всех газет и кинохроник. До начала Второй мировой войны небо предлагало неограниченные возможности всем без исключения — по крайней мере, обещало. Известность, успех, богатство, знание, удовлетворение от творчества, шанс увидеть то, чего не видел ни один человек в мире; преследуя такие цели, летчики «золотого века» собирались вместе, объединялись в необычные сообщества — группы самолетостроителей и участников авиашоу, авиалинии и экспериментальные ассоциации. Эти люди трудно жили и нередко трудно умирали. Английский пионер автомобильного дела Чарльз Роллс, вступивший в 1904 г. в партнерство с Фредериком Ройсом, — партнерство, результатом которого стало создание одной из величайших авиаконструкторских фирм мира, — погиб в авиакатастрофе; в 1910 г. во время демонстрационного полета у его Wright Flyer отвалился хвост. Ему было тридцать два года, и он не был ни первой, ни самой молодой жертвой подобного происшествия.

Поскольку машины братьев Райт позволяли им управлять полетом, каждый раз, поднимаясь в воздух, они открывали для себя что-то новое. Они не просто испытывали машины; они учились летать. Учились они, кстати говоря, быстро, а собственные рекорды били едва ли не в каждом полете. 3 сентября 1908 г. Орвилл испытывал в Форт-Майере новый вариант самолета для армии США. Он сумел сделать полтора круга над учебным плацем и слегка повредил самолет при посадке. К 8 сентября он уже летал по десять минут подряд. На следующий день он сделал пятьдесят два круга за пятьдесят семь с половиной минут непрерывного полетного времени и затмил рекорд, установленный его братом во Франции всего на четыре дня раньше. Так и шло — до тех пор, пока 17 сентября во время полета Орвилла с молодым армейским офицером Томом Селфриджем, тоже энтузиастом авиации, на высоте около 140 м один из двух винтов самолета не сломался, перерезав при этом один из натяжных тросов. Руль направления развалился, и люди рухнули на землю. Селфридж умер через несколько дней от ран. Орвилл всю оставшуюся жизнь страдал от сильных болей.

Дальнейшая карьера братьев Райт представляет довольно мрачную картину. Их патенты охватывали буквально каждый аспект полета на крыльях, но именно из-за этой универсальности защищать их было очень трудно. Братья сменили летные поля на офисы адвокатов и повели безнадежную борьбу за право собственности, что настроило против них то самое молодое поколение авиаторов, которое они вдохновили и позвали в полет. Гленн Кертис, неутомимый инженер, которому в будущем предстояло установить мировой рекорд скорости — более 219 км/ч — на мотоцикле собственного изобретения (тормозов на нем не было совсем), впервые встретился с братьями Райт в 1906 г. Именно они пробудили в нем интерес к авиации — и очень скоро подали на конкурента в суд. Рождение авиации сопровождалось довольна неприятными вещами.

30 сентября 1907 г. Кертис стал одним из основателей Ассоциации воздушных экспериментов. Среди основателей был и Александер Грэм Белл, изобретатель телефона; он описал это предприятие как «кооперативное научное объединение, не для выгоды, а из любви к искусству и для всемерной помощи друг другу».

Райтам это не понравилось, и, когда Кертис начал строить самолеты с управляющими щитками, получившими название «элероны», они подняли шум. Райты утверждали, что в их патенте 1906 г. на систему крутки крыла описывались и другие системы управления креном, включая элероны.

Хотя это и соответствовало истине, но делу не помогало. Мир хотел летать, тогда как Райтов интересовала только защита их патентов. Они отвергали все приглашения на гонки, состязания и розыгрыши призов и, по существу, окончательно потерялись в бескрайних юридических дебрях. Один федеральный чиновник даже обвинил их в том, что они умудрились вызвать «падение США с первого места среди великих воздушных держав на последнее». Закон был на стороне Райтов, но с тем же успехом они могли бы, подобно королю Кнуду Великому, приказать морским волнам отступить. Ассоциация между тем строила один самолет за другим, и Кертис со временем стал самым успешным среди американских авиастроителей первого поколения.

Гленн Кертис в полете. Некоторые говорят, что он сделал для авиации больше, чем Райты

Первый большой перелет через море на самолете состоялся 25 июля 1909 г.; через 124 года после того, как Бланшар и его спонсор Джон Джеффрис чудом избежали купания, Луи Блерио перелетел через Ла-Манш и завоевал приз в £1000, объявленный газетой Daily Mail.

Блерио был авиастроителем. В свое время он сконструировал несколько неудачных и очень опасных моделей, но в то же время стал первым человеком, которому удалось построить действующий моноплан. «Некрасивый, грязный, потрепанный стихиями, но выглядит очень практичным» — так охарактеризовал его тогда один из репортеров. Так оно и было, и моноплан Блерио пронесся над водами Ла-Манша на высоте 75 м со скоростью 65 км/ч. До 1927 г., когда Чарльз Линдберг в одиночку перелетел через Атлантику ни один полет не имел такого общественного резонанса. Государственные границы — даже те, что отмечены физическими барьерами, — в тот день отчасти потеряли свое значение.

Понятное беспокойство: Луи Блерио взлетает на своем самодельном моноплане

Приз Daily Mail достался Блерио по чистой случайности: всего на двенадцать дней раньше его соотечественник Юбер Латам предпринял не одну, а сразу несколько собственных попыток преодолеть Ла-Манш, но все три старта кончились крахом. Латам любил модно одеваться, носил клетчатую кепку и не появлялся на публике без вечного портсигара; он олицетворял собой европейского авиатора-сорвиголову и был невероятно популярен. Латам родился в Париже в семье богатых англофилов (он даже имел британское гражданство, хотя никогда и не жил в Британии) и щедро тратил свое феноменальное состояние на финансирование дорогостоящих приключений. Может, ему и не удалось перелететь через Ла-Манш на самолете, но он сделал это на воздушном шаре вместе со своим кузеном Жаком Форе. Он принимал участие в гонках на автомобилях и скоростных катерах и руководил сафари по Африке. Именно там он, как ни печально, и погиб в возрасте двадцати девяти лет: во время одной из охотничьих экспедиций его насмерть забодал буйвол.

Триумф Блерио и популярность Латама наглядно отражают одержимость, с которой Франция увлеклась полетами. В 1910 г. во Франции уже в три раза больше лицензированных пилотов, чем в Америке, и притом большинство пилотов — изобретатели и конструкторы. Один Блерио построил сорок пять экспериментальных машин, включая настоящие аэробусы, способные взять на борт восемь пассажиров. В 1913 г. у его авиаконструкторского предприятия только во Франции было тридцать три конкурента.

Именно 1913 г. стал для французской авиации золотым. Французы летали выше, дальше и быстрее, чем представители любой другой нации. К концу этого года максимальная скорость самолета достигла 200 км/ч; этот рекорд установил француз Марсель Прево, тогда как его соотечественник Эдмон Перрейон установил новый рекорд высоты — 5880 м. В 1913 г. спортсмен Ролан Гаррос пересек Средиземное море на французском моноплане, а Элен Дютриё — чемпионка мира по велосипедному спорту и автогонщица — была удостоена ордена Почетного легиона за заслуги в авиации. Адольф Пегу, первый в мире воздушный акробат, привлекал тысячи зрителей демонстрацией мертвых петель, бочек и других воздушных трюков.

Бельгийская летчица Элен Дютриё выигрывала призы, устанавливала рекорды и получила прозвище «девушка-ястреб»

Однако если внимательнее вглядеться в цифры, то можно заметить одну важную деталь: к 1913 г. расходы Германии на авиацию уже превышали французские. К началу Первой мировой войны Германия также освоила небеса.

Манфред фон Рихтгофен, германский пилот, вошедший в историю под прозвищем Красный Барон, стал самым успешным из действующих германских асов той войны; на его счету было восемьдесят подтвержденных побед в воздушных сражениях. Этот богатый аристократ пришел в авиацию относительно поздно. В юности его куда больше интересовали лошади и охота и ничто так не радовало, как поездка с братьями Лотаром и Болко на охоту за диким вепрем, лосем, птицами и оленями.

Когда началась война, он служил в кавалерийской разведке. «Я совершенно ничего не знал о действиях наших летунов, — вспоминал он позже, — и, увидев авиатора, пришел в страшное возбуждение. Конечно, я не имел ни малейшего представления о том, был это германский летчик или вражеский». Пулеметы и колючая проволока сделали традиционные кавалерийские рейды невозможными. Людей Рихтгофена перевели в пехоту, а их командиру пришлось искать для себя другое «лихое» занятие. Уже через несколько недель разведку стали проводить с воздуха, так что Рихтгофен записался в летчики-наблюдатели.

В первые несколько месяцев войны самолеты с обеих сторон летали невооруженными, и летчикам приходилось опасаться только пущенных с земли снарядов. Однако в 1915 г. Тони Фоккер, голландский авиастроитель, работавший на немцев, изобрел специальный привод, который позволял выпускать пулеметные пули между лопастями винта при их вращении. На некоторое время Fokker Eindecker обеспечил Германии превосходство, но британские бипланы с толкающими винтами (установленными на задней стороне фюзеляжа, так что синхронизатор им был не нужен) и французские самолеты Nieuport 11 оказались достойными противниками; к тому же их было больше, так что силы в целом были примерно равны. Победа в воздухе зависела не столько от самолета и его оборудования, сколько от характера и класса пилота. Война в воздухе не была похожа на ту, что велась на земле. Это больше напоминало поединок.

Рихтгофен не сразу привык к пыли и дискомфорту полета. «Чертовски неприятен был постоянный поток воздуха от винта. Я обнаружил, что докричаться до пилота практически невозможно. Ветер уносил все звуки в сторону. Стоило мне вынуть листок бумаги, и он тут же исчезал. Шлем съезжал с головы. Шарф постоянно падал. Застежка куртки пропускала холод. Короче говоря, мне было очень неуютно».

В военных действиях уже использовались скоростные самолеты, которые летали на скоростях до 160 км/ч. Но стоило такому самолету загореться (а это случалось нередко), как он вспыхивал подобно высушенной древесине — каковой, в сущности, и являлся. Некоторые из них были очень легки в управлении. Британскому асу Сесилу Льюису инструктор сказал, что главное — держаться выше 1500 м, где можно делать с машиной все что угодно: «Не важно, перевернетесь вы на спину или встанете на уши, машина всегда выправится».

Льюис поступил в Королевский летный корпус в 1915 г., скрыв свой юный возраст. Он уже тогда был так высок (190 см), что едва влезал в самолет. Когда Сесил начинал учиться, средняя продолжительность жизни британского пилота на Западном фронте составляла три недели. Он обожал полет ради полета и позже написал великолепные мемуары «Стрелец восходящий», в которых описал свои впечатления. С воздуха радуга представляла собой не дугу, а идеальную окружность. Можно было спикировать и, развернувшись, наблюдать за тенью самолета на облаках. Где-то внизу желтый горчичный газ крался, «как пантера, по израненной земле, заползал в землянки и убежища, скручиваясь в жгуты и раскручиваясь по воле ветра».

После окончания Первой мировой войны Льюис поступил на службу в компанию Vickers, чтобы учить летать китайцев, женился на дочери русского генерала и стал одним из основателей ВВС.

Рихтгофену повезло меньше. Враги считали его самым опасным человеком в воздухе. Рихтгофен придумал правила воздушных сражений, превратившие его 11-ю истребительную эскадрилью (Jasta 11) в живую легенду. Чтобы легко узнавать друг друга в разгар боя, члены эскадрильи выкрасили свои машины в ярко-красный цвет и стали известны как «летающий цирк».

6 июля 1917 г. Рихтгофен был серьезно ранен в голову. Пока летчик выздоравливал, к нему явился писатель из отдела пропаганды, которому поручили помочь ему написать автобиографию. «Красный истребитель» — интереснейшее чтение, но надменный тон временами переносится с трудом: самого Рихтгофена он определенно смущал.

Красный Барон вернулся в бой в октябре 1917 г., но рана в голову сильно изменила его. Он страдал частыми приступами тошноты и головной боли и резкими перепадами настроения. Вполне возможно, что это стало одной из причин его гибели; Рихтгофен был сбит во время преследования молодого канадского пилота над холмом Морланкур неподалеку от реки Соммы во Франции.

Манфред фон Рихтгофен с отцом после опасного ранения в голову

Прошло всего несколько лет после первых демонстрационных полетов братьев Райт, а публика уже жаждала большего. Все уже насмотрелись на обычные взлеты и посадки и теперь хотели видеть, на что в действительности способен этот странный аппарат.

Шоу-пилоты подыскивали подходящее открытое место для выступления и принимались летать над близлежащими городками, разбрасывая рекламные листовки. Первые американские пилоты-трюкачи заработали на этом целые состояния. Аэробатические выступления могли принести организаторам 1000 долларов в день, что более чем вдвое превышало годовой доход среднего американца. Проблема была прожить достаточно долго, чтобы успеть потратить эти деньги. «Когда дул сильный ветер, никто не хотел лететь без самой крайней необходимости, — вспоминал один из пилотов, Беквит Хейвенс. — Но толпа обычно требовала: взлетай. В программе сказано, что ты собираешься взлететь в два тридцать. Ну а ветер, ветер не спрашивает. Знаете, мы всегда следили за ветром, — следили за дымками, за флагами, за бельем на веревке, за всем. Я и сейчас это делаю».

К 1911 г. в авиационных катастрофах погибло уже более ста человек. Сегодня кажется странным, что люди были готовы идти на такой риск, но стоит вспомнить, что в те времена погибнуть можно было от множества разных вещей. Чарльз Гамильтон по прозвищу Сорвиголова пережил поразительное количество авиа-аварий — шестьдесят три — и умер в нежном возрасте двадцати восьми лет от туберкулеза.

После Первой мировой войны обычные мужчины и женщины получили в свои руки буквально тысячи лишних и списанных из армии самолетов. В США в придачу к курсу обучения пилотажу за $500 нередко давали бесплатный биплан, а подержанные самолетные двигатели можно было купить всего за $75. Пилоты-любители, питавшие страсть к приключениям, летали из города в город и предлагали на сельских ярмарках всем желающим воздушные прогулки за $5. Картографирование с воздуха, прочерчивание в небесах рекламных знаков и химическая обработка посевов помогали выжить и в межсезонье. (Компания Continental Dusters начала летать над посевами в 1924 г.; впоследствии она вошла в состав Delta Air Lines.) Как выразился один пилот, самой большой опасностью такой жизни был «риск умереть от голода».

Жизнь пилота-трюкача была суровой и воспитывала крепких людей, хотя по выносливости и жизненной силе мало кто из них превосходил Бесси Коулман. Бесси родилась в 1892 г. Она рано бежала от скучной и бедной сельской жизни и переселилась в Чикаго, где стала косметологом. Вдохновленная рассказами о французских женщинах-авиатриссах, таких как Тереза Пельтье и Элиза Раймон Дерош, она первой из женщин сумела получить лицензию пилота. Бесси отправилась во Францию учиться летать. В США она вернулась другим человеком: Бесс Коулман теперь была «Королевой Бесс, отчаянной авиатриссой». Она проводила показательные полеты — иногда вместе с родившимся на Ямайке авиатором и парашютистом Сэмом Фаунтлероем Джулианом, «Черным Орлом Гарлема», — и читала лекции по авиации. В 1926 г. Коулман погибла в авиационной катастрофе.

Бесси Коулман — первая американская летчица

Флоренс Барнс происходила из совершенно другой среды. Она родилась 22 июля 1901 г. в богатой семье с авиационными традициями: ее дед Таддеуш Лоуэ во время Гражданской войны основал Воздухоплавательный корпус Армии Союза. Флоренс росла сорвиголовой и плохо поддавалась контролю; в 18 лет ее выдали замуж за преподобного Рэнкина Барнса из Южной Пасадены. Девять лет она терпела, но потом не выдержала: бросила мужа и дочь, переоделась мужчиной и спряталась на пароходе, который направлялся в Мексику. Позже она получила работу на банановом пароходе и прозвище «Панчо».

Через четыре месяца Панчо вернулась домой. Но облегчение и радость ее родных оказались недолгими. Через несколько недель, подвозя своего кузена на урок управления самолетом, Флоренс решила тоже научиться летать. Уже после шести часов обучения она поднялась в небо одна.

Панчо взяла обыкновение каждое воскресное утро пугать прихожан бывшего мужа, пролетая у них над головами. Когда это ей наскучило, она организовала воздушное шоу и начала участвовать в авиагонках; Барнс удалось побить женский рекорд скорости, установленный Амелией Эрхарт, и достигнуть на маршруте средней скорости 315 км/ч. Она отправилась в Голливуд и устроилась работать каскадером; можно увидеть, как она летит очень-очень быстро в оскароносном приключенческом фильме Говарда Хьюза «Ангелы ада».

Панчо Барнс успела потратить все свои деньги до начала Великой депрессии, а на последние приобрела участок в калифорнийской пустыне Мохаве неподалеку от авиабазы Марч. Там она создала для себя бизнес — конный клуб Happy Bottom («Счастливая задница»), ранчо и ресторан с варьете, где собирались летчики с близлежащего аэродрома Мьюрок. Кое с кем из этих летчиков мы еще встретимся в следующих главах: среди них были летчик испытатель Чак Игер и будущий астронавт Базз Олдрин.

Возмутительница спокойствия: Флоренс «Панчо» Барнс выполняла воздушные трюки для Говарда Хьюза

Не каждый участник авиашоу был пилотом. В 1908 г. на ярмарке в городке Рэлей (Северная Каролина) праздничная толпа восторженно приветствовала Чарльза Бродвика, спустившегося с воздушного шара на парашюте собственного изготовления. Бродвик одним из первых придумал упаковывать свой парашют в специальный переносной контейнер; это новшество сделало возможными затяжные прыжки.

Среди зрителей в тот день была и пятнадцатилетняя мать-одиночка по имени Джорджия Энн Томпсон. Эта работница хлопкопрядильной фабрики в двенадцать лет вышла замуж, в тринадцать родила и оказалась брошенной мужем. Терять ей было нечего. Даже ее мать дала согласие и благословила дочь, когда та решила присоединиться к шоу Чарльза Бродвика «Знаменитые аэронавты мира».

Джорджию, рост которой едва превышал 120 см, быстро окрестили «куколкой»; вскоре она сделалась любимицей зрителей по всей стране. Чарльз Бродвик удочерил ее. Под именем Крошки Бродвик Джорджия прыгала на парашюте с качелей, подвешенных под корзиной аэростата, с крыла биплана, она первой в мире совершила затяжной прыжок — намеренно прыгнула и раскрыла парашют лишь через несколько секунд свободного полета. Она перестала выступать перед зрителями в 1922 г., находясь в зените славы и имея на своем счету 1100 прыжков, но навсегда осталась с авиацией. Джорджия Бродвик умерла 25 августа 1978 г.; ее гроб несли представители элитной парашютной группы армии США «Золотые рыцари».

Джорджия «Крошка» Бродвик совершила свой первый прыжок с парашютом в возрасте пятнадцати лет

Парашютисты придумали множество захватывающих и очень опасных трюков, чтобы привлекать зрителей на ярмарках. Для исполнения одного из них требовалось два парашюта. Первый — после раскрытия просто отрезали и сбрасывали, а человек продолжал свободно падать. Второй парашют раскрывался максимально низко, у самой земли. Зрители обожали этот трюк.

Арт Старнс совершил свой первый парашютный прыжок в середине 1920-х гг. в возрасте восемнадцати лет в составе гастролирующей труппы на аэродроме неподалеку от Чарльстона (Западная Вирджиния). Если говорить о парашютах, то парашют Арта можно назвать по крайней мере минималистичным: «вместо обвязки у него была большая веревочная петля с надетым на нее куском садового шланга». Да и сценический псевдоним Старнса, «Воздушный маньяк», не был рассчитан на то, чтобы внушать уверенность в благополучном исходе трюка. На самом деле Старнс был педантичным и очень аккуратным пилотом и славился среди авиаторов тщательной подготовкой к полетам и многократными репетициями. Именно Старнс первым разработал технику затяжных прыжков.

Опытные парашютисты того времени думали о перспективе свободного падения с ужасом. Свободное падение для них означало беспорядочное вращение и кувыркание в воздухе, а затем верную смерть. Военных летчиков учили дергать за вытяжной шнур сразу же после выхода из самолета. Однако во время войны летчик на парашюте — прекрасная мишень для противника. Никто тогда не знал, какую позу надо принять при падении, чтобы сохранять стабильное положение. Старнс искал эту позу методом проб и ошибок; трудно сказать, сколько всевозможных кульбитов проделал он в воздухе, прежде чем нашел правильное положение для свободного полета: широко разведя в стороны руки и ноги, выставив грудь вперед и подогнув колени. К началу 1930-х гг. Старнс прыгал с самолетов и пролетал по три с половиной мили, прежде чем дернуть за шнур.

Еще одним характерным трюком, почти символом той эпохи было выбраться из кабины и прогуляться по крылу самолета. Этим сумасшедшим трюком мы обязаны Ормеру Локлиру, плотнику и механику из Форт-Уэрта, поступившего в ВВС армии США в октябре 1917 г., за несколько дней до своего двадцатишестилетия.

На экзамене на получение пилотской лицензии Локлиру нужно было прочитать и правильно интерпретировать сигнал, поданный ему с земли; но кожух двигателя и крыло перекрывали вид и мешали разглядеть сигнал. Когда это ему окончательно надоело, Локлир оставил самолет на попечение инструктора и выбрался на крыло, чтобы как следует рассмотреть сигнал. После приземления инструктор накричал на него, но экзамен принял.

Умение пройти по крылу не раз выручало Локлира и в других ситуациях; он мог вылезти из кабины, чтобы поставить на место слетевшую крышку радиатора или восстановить контакт между проводом и свечой зажигания. Он с почестями ушел в отставку из ВВС в мае 1919 г. и отправился гастролировать, быстро завоевав себе прозвище «Король прогулок по крылу».

Ормер Локлир, «Король прогулок по крылу», был автором бесчисленных воздушных трюков

Фактически Локлир был пионером всех воздушных трюков, которые затем копировали другие авиаторы. Он делал стойку на руках на кромке крыла, висел на трапеции, держась за нее зубами; он первым сумел перейти из одного самолета в другой в воздухе и из едущего автомобиля в самолет по веревочной лестнице.

Он утверждал, что в его безумии есть система: «Я проделываю эти вещи не потому, что хочу рисковать жизнью, — однажды возразил он. — Я делаю это, чтобы продемонстрировать возможности человека. Кто-то должен показывать, как все мы когда-то сможем летать, и чем больше будет сделано попыток и достигнуто результатов, тем быстрее мы этого добьемся».

В день Нового 1914 года состоялся первый в мире коммерческий полет; одномоторный гидросамолет — летающая лодка — стартовал с воды возле Сент-Питерсберга (штат Флорида) и направился через Тампа-бей на северо-восток. Через двадцать три минуты полета самолет высадил мэра Сент-Питерсберга Эйба Фейла в городе Тампа, на расстоянии тридцати четырех километров от места старта.

Линия перевозок Airboat Line была детищем Тони Джаннуса. Джаннус родился в 1889 г. в Вашингтоне и получил прозвище «Человек-Птица»; свою карьеру он начинал гастролирующим пилотом. Он был популярен, храбр и обаятелен, он встречался с кинозвездами, испытывал пулеметы и парашюты; вместе с братом Роджером он основал собственную фирму — Jannus Brothers Aviation, которая координировала интересы пилотов, а также конструкторов и авиастроителей. Через два года после основания фирма занималась поставкой бомбардировщиков русскому царю. Летающая лодка Джаннуса Curtiss K рухнула из-за отказа двигателя в Черное море, сам Джаннус пропал без вести[3]. Ему было двадцать семь лет.

Основанная Джаннусом воздушная линия просуществовала недолго, и прошло еще немало лет, прежде чем гражданская авиация утвердилась в Америке. В конце концов, на этом континенте хватало действующих железных дорог: зачем там нужны были авиалинии?

В Европе развитие гражданской авиации началось много раньше из-за Первой мировой войны. Война буквально уничтожила железные дороги Франции и Бельгии, и какое-то время было проще и определенно быстрее долететь от Лондона до Парижа, чем добраться по суше из Парижа в Брюссель. В 1920 г. между Лондоном и Парижем летало около 6500 пассажиров. На каждом билете авиакомпании несли убытки, но британское и французское правительства возмещали их. Обе страны владели колониями, которыми необходимо управлять, и видели в воздушных перевозках надежный способ укрепить свои империи.

Пионером французской воздушной империи стал Пьер Латекёр, основавший фирму Lignes Aériennes Latécoère, которую часто называли просто «Линией». Всего через шесть недель после окончания Первой мировой войны открылось регулярное воздушное сообщение между базой Линии в Тулузе и Барселоной в Испании. Месяц за месяцем, год за годом линия сообщения становилась все длиннее. К марту 1919 г. Линия уже возила пассажиров в марокканский Рабат, а в сентябре установила регулярное сообщение с Касабланкой. В 1922 г. компания Латекёра начала рейсы внутри Северной Африки — из Касабланки в Оран. Тремя годами позже она двинулась по западному побережью Африки на юг до Дакара в тогдашней Французской Западной Африке.

Анри Гийоме и Жан Мермоз продолжили бесчисленное количество международных воздушных маршрутов

Ларри и его кресло

Ларри Уолтерс всегда мечтал о полетах. Плохое зрение не позволило ему поступить в ВВС США, но мечтать он не перестал.

В 1982 г., работая водителем грузовика в южной Калифорнии, Ларри посетил местный магазин по продаже излишков армейского и флотского снаряжения и приобрел там сорок два метеорологических аэростата и несколько баллонов с гелием. 2 июля на заднем дворе дома своей подружки в Сан-Педро он прикрепил любимый шезлонг к бамперу джипа, надул аэростаты гелием, привязал их к креслу и уселся в него с пневматическим ружьем, пакетом с бутербродами и упаковкой пива Miller Lite. Он собирался полетать пару часов на высоте около десяти метров, потом продырявить несколько шаров из ружья и плавно опуститься на землю. Но когда друзья перерезали веревку, привязанную к джипу, шезлонг с Ларри рванул вверх со скоростью 300 м в минуту.

Ларри, у которого во время старта слетели очки, оглянуться не успел, как оказался на высоте 4800 м. Ветром его занесло в главный коридор захода на посадку Лос-Анджелесского международного аэропорта, где он в страхе и жутком холоде пролетал четырнадцать часов. Первым его заметил пилот рейсового самолета. Он сообщил диспетчеру, что только что пролетел мимо человека в шезлонге, угрожающе размахивающего ружьем.

Ларри начал по одному расстреливать свои шары, но руки у него сильно замерзли, и ружье он выронил. Береговой ветер подхватил аэростаты и понес незадачливого летуна в море. В конце концов Ларри со спасательного вертолета бросили веревку и отбуксировали к земле. На пути вниз шары зацепились за линию электропередачи и вызвали в Лонг-Бич двадцатиминутное отключение электричества. На земле Ларри арестовали. Инспектор по безопасности Федеральной авиационной администрации Нил Савой был очень недоволен. «Мы знаем, что он нарушил часть положений Федерального закона об авиации, — сказал он репортерам, — и как только решим, какую именно часть, ему будет предъявлено обвинение».

Ларри был потрясен, но не слишком раскаивался в своих действиях. На вопрос одного из репортеров, почему он это сделал, он ответил: «Мужчина не может сидеть сложа руки».

Самым известным пилотом Латекёра был Жан Мермоз, чьи приключения легли в основу романов-бестселлеров другого известного пилота, Антуана де Сент-Экзюпери. Однажды самолет Мермоза разбился в Сахаре, а летчика взяли в заложники туареги. Вообще, это был не единственный случай. Риск быть похищенным был так велик, что Латекёр приказал своим пилотам летать парами, нанял дружественных арабов, которые должны были присутствовать на борту в качестве переводчиков, и объявил, что готов выплачивать выкуп за возвращение потерпевших аварию пилотов целыми и невредимыми.

После того как Линия завоевала Сахару, Латекёр обратил свое внимание на запад — в джунгли Южной Америки и практически непроходимые предгорья Анд. «Здесь, — писал Сент-Экзюпери, — земная кора смята, как старый котел. Области высокого атмосферного давления над Тихим океаном посылают ветры… в узкий коридор шириной в пятьдесят миль, по которому они несутся к Атлантике как спутанная разгоняющаяся струя, которая сносит все на своем пути».

Однажды Мермоз с механиком совершили вынужденную посадку на плато высотой 3700 м, которое со всех сторон обрывалось вертикальными стенами. После двух дней лихорадочной починки они подкатили машину к краю плато и буквально спрыгнули в воздух. К счастью, система управления заработала!

Если пассажирские воздушные перевозки в Америке оставались отдаленной перспективой, то авиапочта благодаря поистине героическим усилиям почтовой службы США быстро становилась важной и привычной частью повседневной жизни.

Первые шаги современной авиапочтовой службы США были не слишком удачными (молодой лейтенантик, которому была доверена доставка первой партии почты, в тот момент только что окончил летную школу и не мог похвастаться чувством направления), но она упорно плела сеть, которая должна была объединить огромную страну. Самолеты, на которых летали почтовые пилоты, — в основном «Хэвилленды» — ласково называли «пылающими гробами»: дело в том, что при не слишком удачном приземлении (а сделать это очень просто — угол глиссады планирования у этих самолетов был как у кирпича) топливный бак взрывался прямо под пилотом.

«Читать карты не было необходимости, — вспоминает один из летчиков почтовой службы. — Карт просто не было. При минимальной видимости я мог залететь куда угодно и даже перевернуться вниз головой». Летать ему помогала способность «узнавать каждый город, реку, железнодорожную линию, ферму и, представьте себе, каждый деревенский сортир на своем маршруте». Тридцать два авиатора почтовой службы США погибли, летая практически вслепую по маршрутам, которые позже освоили огромные лайнеры.

В 1925 г. компания Robertson Aircraft Corporation из Сент-Луиса наняла Чарльза Линдберга, сына американского конгрессмена и талантливого пилота воздушных шоу, чтобы он проложил новый почтовый маршрут от Сент-Луиса до Чикаго. Дважды за десять месяцев полета по этому маршруту Линдбергу пришлось прыгать из своего почтового самолета с парашютом из-за плохой погоды или проблем с техникой. После такой работы полет через Атлантику уже не казался ему таким уж страшным.

Первый приз тому, кто пересечет Атлантический океан по воздуху, — £10 000 — объявил газетный магнат лорд Нортклиф. Нортклиф был шокирован отсталостью британской авиапромышленности и надеялся, что приз вдохновит британских авиаторов на новые усилия и позволит им сократить отставание от американских и французских коллег. Подобный патриотический шаг читатели Daily Mail встретили с энтузиазмом. Но первыми океан преодолели американцы! Это сделала в 1918 г. группа самолетов ВМС США под командованием лейтенанта Джона Тауэрса; в пути четыре самолета много раз садились; помимо них, в операции участвовал сорок один американский эсминец.

Кстати говоря, американские ВМС отказались от приза. Авиационные технологии быстро развивались, и всем было очевидно, что, независимо от буквы правил, приз следовало присудить за чисто авиационное достижение, а не за крупную военно-морскую операцию. 14 июня 1919 г. капитан Королевских ВВС Джон Олкок и лейтенант Артур Уиттен Браун — американский гражданин, родившийся и живший в Великобритании, — вылетели из города Сент-Джонс на острове Ньюфаундленд и после шестнадцати часов и трех с лишним тысяч километров постоянных технических проблем, потери ориентации, ледяных облаков и ветра шлепнулись носом в болото Коннемары, оставшись, впрочем, целыми и невредимыми. Они совершили беспосадочный перелет через Атлантику и по праву завоевали приз Daily Mail.

Однако за месяц до этого исторического полета был объявлен еще более престижный приз: владелец нью-йоркского отеля Реймонд Ортейг пообещал $25 000 первому авиатору, который сумеет пролететь без посадки от Нью-Йорка до Парижа. На объявление этого приза Ортейга вдохновило послевоенное франко-американское сотрудничество. Результатом стали девять независимых попыток перелететь через Атлантический океан. Всего на эти попытки было потрачено $400 000. В трех катастрофах погибло шесть человек, еще трое отделались ранениями.

К этому моменту авиатехника совершила еще один большой скачок; появились более крупные и тяжелые трехмоторные самолеты. Первый в мире многомоторный самолет с фиксированным крылом — «Русский витязь» — русский изобретатель Игорь Сикорский сконструировал и испытал в 1913 г., за десять лет до эмиграции в США. Этот самолет, настолько большой, что многие не верили, что он сможет подняться в воздух, указал путь развития всей гражданской авиации. В США Сикорский, соревнуясь с голландским конструктором Тони Фоккером, разработал целое поколение трехмоторных рабочих лошадок. У этих самолетов был один пропеллер впереди фюзеляжа и еще два — под крыльями. Всем казалось, что именно такой самолет когда-нибудь покорит Атлантику.

Ранняя пташка: трехмоторный самолет Сикорского в 1913 г. мог поднять в воздух восемь человек

Однако приз Ортейга обернулся сюрпризом. Отказавшись: от трехмоторных машин, которые предпочитали конкуренты, Линдберг вступил в переговоры с компаниями, производившими легкие одномоторные самолеты для американской почтовой службы. Такие самолеты он знал как свои пять пальцев. Это была отработанная технология, от которой можно было не ждать неприятных сюрпризов на середине пути. Изделие, на котором он в конце концов остановился, представляло собой вольную интерпретацию почтового самолета Ryan М-2 1926 года. Фюзеляж был на 0,6 м длиннее стандартной модели; крылья — длиннее и прочнее; посадочное шасси также было усилено. В то же время ни одно из изменений нельзя назвать принципиальным.

Spirit of St. Louis, как назвал Линдберг свой самолет, не был красив. Баки с горючим пришлось разместить перед кокпитом, а это означало, что ветровое стекло установить невозможно. Чтобы пилот мог смотреть вперед, пришлось установить перископ. Кроме того, машина оказалась не особенно устойчивой, хотя сам Линдберг позже писал, что неустойчивость самолета помогла ему не заснуть за тридцать три с половиной часа полета.

Чарльз Линдберг и почтовый самолет, на котором он пересек океан

Вечером 21 мая 1927 г. Чарльз Линдберг, преодолев 5815 км, приземлился на аэродроме Ле-Бурже в Париже. Линдберг и его команда добились успеха там, где очень многие потерпели поражение. Причина была в том, что они не замахивались слишком на многое. Для перелета через Атлантику они выбрали технику как можно более распространенную, насколько это в принципе было возможно в то время. Они добились необычайных результатов от обычных машин. Они не тратили на подготовку слишком много денег и не пытались строить империи. Вообще, команда была очень маленькой, и каждый всегда знал, чем заняты и о чем думают остальные. Приз Ортейга вдохновил авиаторов не просто на техническое и спортивное достижение. Он породил новый метод работы. Если разобраться, то именно таким образом призы и состязания способствуют развитию техники.

После исторического перелета Линдберг не вернулся к прежней работе пилота почтовой службы США. Вместо этого он использовал свою славу для пропаганды авиапочты; он летал по всей стране, в Латинскую Америку и в страны Карибского бассейна, произносил речи и возил сувенирную почту. На легендарном самолете Spirit of St. Louis он пролетел 36 000 км, агитируя за строительство местных аэропортов. Во время латиноамериканского тура за два месяца Линдберг облетел тринадцать стран.

Говорили, что его полет изменил мир. Америку он изменил точно. В 1927 г. число заявлений на получение лицензии пилота в США выросло втрое, а количество лицензированных самолетов — вчетверо. В 1926 г. авиалинии США перевезли 5782 пассажира, в 1929 г. воздушным транспортом воспользовалось уже 173 405 человек.

История приза Ортейга показывает, что вовремя объявленный и правильно структурированный частный приз может изменить умонастроения в отрасли и даже в целой стране. Линдберг, со своей стороны, заронил в умы людей новую, революционную идею — идею о том, что летать может каждый. Для некоторых эта мечта действительно стала реальностью.

Британская женщина-авиатор Эми Джонсон, перелетевшая в 1930 г. на биплане de Havilland Gypsy Moth из Англии в Австралию, работала секретаршей в Лондоне и копила деньги на уроки пилотирования. За этот перелет она не только получила почетный приз Хармана, но и была удостоена звания Командора ордена Британской империи. В 1931 г. американский летчик Вилли Пост, отсидевший срок за вооруженный грабеж и начинавший авиационную карьеру парашютистом в гастролирующем воздушном цирке, облетел вокруг света со штурманом Гарольдом Гетти. Еще через два года он повторил свой кругосветный полет в одиночку. 5 сентября 1934 г. Пост в высотно-компенсационном костюме собственного изобретения поднялся на 12 км над Чикаго. Не остановившись на этом, в последующих полетах он добрался и до высоты в 15 км.

Вилли Пост в одиночку облетел вокруг света в 1933 г. и был встречен как герой

В 1904 г. семилетняя Амелия Эрхарт уговорила дядю помочь ей соорудить во дворе самодельную дорожку по типу американских горок, увиденных во время поездки в Сент-Луис. Первое испытание готовой конструкции окончилось довольно драматично. Девочка вылезла из разбитого деревянного ящика, служившего ей санями, в порванном платье и с разбитой губой и счастливо воскликнула: «Я летала почти по-настоящему!»

В детстве Амелия лазила по деревьям, отстреливала крыс из ружья и заполняла альбом газетными вырезками о женщинах, добившихся успеха. 28 декабря 1920 г., будучи в Лонг-Бич, Амелия с отцом побывала на аэродроме, где Фрэнк Хокс, ставший позже знаменитым авиагонщиком, прокатил девушку на самолете. Этот полет изменил ее жизнь. «К моменту, когда мы поднялись футов на двести-триста, — рассказывала она, — я поняла, что должна научиться летать». К 1927 г. у нее за плечами было уже почти 500 часов одиночных полетов и первый рекорд: Амелия первой среди женщин достигла высоты 4300 м.

В один прекрасный день в апреле 1928 г. Амелии Эрхарт, работавшей тогда социальным работником в Бостоне, позвонили: «Как бы вы отнеслись к тому, чтобы стать первой женщиной, которая перелетит через Атлантику?» Звонивший, публицист и издатель Джордж Путнам, был совершенно серьезен, и 17 июня Эрхарт вместе с пилотом Уилмером Штульцем и механиком Луисом Гордоном действительно первой из женщин-пилотов пересекла океан. Сама она довольно пренебрежительно отнеслась к этому достижению. «Меня перевезли как багаж, как мешок с картошкой, — говорила она и добавляла: — Может быть, когда-нибудь я попробую сделать это в одиночку».

Семейные сбережения Эрхарт, хотя и небольшие, давно уже ухнули в обанкротившуюся гипсовую шахту. Чтобы продолжать летать, она нуждалась в поддержке и известности. Получив место помощника редактора в журнале Cosmopolitan, Эрхарт разумно распорядилась представившимися возможностями и организовала кампанию в защиту прав женщин в авиации. В 1929 г. она организовала первые женские воздушные гонки (выиграла их Панчо Барнс) и одна из первых летчиков начала пропагандировать коммерческие воздушные перевозки. Вместе с Чарльзом Линдбергом она лоббировала создание компании Transcontinental Air Transport (ТАТ), которая позже превратилась в Trans World Airlines (TWA). Кроме того, она была вице-президентом компании National Airways, которая к 1940 г. стала называться Northeast Airlines.

В августе 1928 г. Эрхарт первой из женщин в одиночку пересекла весь Североамериканский континент и вернулась обратно. 20 мая 1932 г. она в одиночку пересекла Атлантику всего за 15 часов. Списка дел, в которых Эрхарт была первой, хватило бы на целую книгу. После перелета из Окленда в Майами (Флорида), который особенно не афишировался, она публично объявила о самом дерзком своем намерении: вместе с опытнейшим штурманом Фредом Нунаном (человеком, который прокладывал маршруты через Тихий океан для гидросамолетов China Clipper компании Pan Am) она собиралась обогнуть земной шар. Они вылетели из Майами 1 июня 1937 г., прошли с посадками через Южную Америку, Африку, Индию и Юго-Восточную Азию и 29 июня 1937 г. прибыли на Новую Гвинею, преодолев две трети своего маршрута. 2 июля они вылетели с Новой Гвинеи, из Лаэ, на первый участок маршрута через Тихий океан, и океан поглотил их.

Амелия Эрхарт и штурман Фред Нунан пропали без вести, пытаясь облететь вокруг света

Фильм «Ангелы ада», снятый в 1930 г., был на тот момент самым дорогим кинофильмом в мире: на его съемки было затрачено почти $4 млн. В этой эпической истории о верности (действие происходит в Первую мировую войну), храбрости (в фильме повествуется об офицерах Королевских ВВС) и грехе (главную женскую роль в нем играет Джин Харлоу) воздушные трюки исполняли настоящие асы Первой мировой. Но никто из них — по крайней мере так говорят — не был настолько сумасшедшим, чтобы согласиться проделать финальный воздушный трюк фильма, акробатический номер, который, по их общему мнению, выполнить было просто невозможно. Режиссер фильма Говард Хьюз доказал обратное — во всяком случае попытался доказать. Он лично выполнил нужную сцену (ее засняли) — и разбил самолет.

На этот раз он отделался легкими ранениями, зато заработал репутацию человека отчаянного — репутацию, которая доминировала в авиации и политике США еще много лет.

Самый красивый гоночный самолет из когда либо построенных. Говард Хьюз возле своего Н-1

Говарду «Санки» Хьюзу повезло с рождения: своим огромным состоянием его семья была обязана патенту на буровое долото, используемое в нефтяной отрасли. Хьюз еще подростком научился летать и посвятил свое личное состояние и свою жизнь авиации. Он не просто мог выполнить воздушные трюки вместо каскадера: он изучил дело во всех подробностях, от и до. В 1932 г., чтобы разобраться в потребностях коммерческих авиалиний, он поступил под чужим именем в компанию TWA и некоторое время работал там вторым пилотом. Чтобы изучить конструкции, он покупал целые самолеты и разбирал их буквально по винтику. В 1935 г. такой практический подход принес весьма убедительные плоды: Хьюз вместе с инженером Гленном Одекирком и конструктором Ричардом Палмером построил гоночный самолет Н-1 — самый красивый, на мой взгляд, моноплан из всех когда-либо созданных человеком. Благодаря радикально обтекаемой форме (посадочное шасси у него убиралось внутрь, а каждая заклепка была заделана заподлицо с алюминиевой обшивкой) он был к тому же и самым быстрым. В сентябре 1935 г. Хьюз поставил на нем мировой рекорд скорости — 566 км/ч; еще через два года Хьюз и Н-1 (снабженный более длинными крыльями) установили новый трансконтинентальный рекорд, а Хьюз как выдающийся авиатор года получил приз Хармана.

Но самой странной — и во многих отношениях самой впечатляющей — частью конструкторского наследия Хьюза суждено была стать знаменитому «Еловому Гусю»[4]. Hughes Н-4 Hercules был военно-транспортным самолетом и самой большой летающей лодкой в истории. Этот самолет представлял собой реализацию задумки Генри Кайзера, судостроителя, руководившего строительством выносливых и практичных торговых американских судов серии Liberty, сыгравших огромную роль во время войны. Хотя по плану грузовые суда должны были сходить со стапелей каждые сорок пять дней, германские подлодки, охотившиеся на атлантических торговых путях, топили их с не меньшей скоростью. Человеческие потери и коммерческие убытки были огромны, и Кайзер задумал вообще убрать грузопоток из воды и перенести его в воздух. Только такой гигант, как Хьюз, мог поверить в такое гигантское мероприятие и даже взяться за его воплощение. И представьте себе, этот план мог сработать! Транспортный самолет Н-4, самый высокий самолет в истории с самым большим размахом крыла, был таким же огромным и невероятным, как сам Хьюз. Он был построен не из ели, а из ламинированной березы, потому что алюминия в войну остро не хватало. Обстоятельства сложились так, что цель проекта не была достигнута: самолет опоздал на два года и взлетел всего один раз, 2 ноября 1947 г.; затем из-за бесконечных отсрочек и перерасхода средств проект был просто закрыт.

Как бизнесмен Говард Хьюз не менее легендарен. Через три года, установив на самолете Н-1 новый трансатлантический рекорд, Хьюз обозначил совершенно новую веху в истории авиации, — веху, которая дала новый толчок развитию пассажирской авиации и гражданского авиастроения. В 1939 г. Хьюз облетел вокруг Земли на пассажирском двухмоторном лайнере Lockheed Super Electra. Заправившись в пути всего шесть раз, он преодолел 23 600 км чуть больше чем за девяносто один час полетного времени. Хьюз не только продемонстрировал всему миру возможности пассажирской авиации, но и возглавил ее коммерческое развитие. Он приобрел авиакомпанию TWA и вместе с авиастроительной компанией Lockheed создал революционный лайнер Lockheed Constellation с исключительными для своего времени скоростью и дальностью полета. Эйзенхауэр выбрал на роль президентского именно этот самолет. Орвилл Райт тоже побывал на его борту: через сорок лет после первого исторического полета именно этот самолет стал последним, на котором суждено было лететь пионеру авиации. Хьюз продолжал работать: он расширил TWA и разрушил монополию компании Pan Am на международные авиаперевозки из США, а попутно убедил Уолта Диснея построить в своем тематическом парке Tomorrowland ракету TWA Moonliner, по которой можно было представить себе, как будут путешествовать люди в 1986 г. В проектировании ракеты-экспоната принимал участие бывший нацистский ученый-ракетчик Вернер фон Браун, и выглядела она совсем как V-2 (Фау-2) военных времен!

К сожалению, Хьюз, как и Орвилл Райт, долгие годы испытывал непрерывные боли, причиной которых была авария, едва не ставшая для него роковой. 7 июля 1946 г. у его XF-11 — экспериментального разведывательного самолета армейских ВВС — во время испытательного полета отказал двигатель. Хьюз протаранил три дома на Беверли-Хиллз, и только после этого самолет застрял в четвертом и загорелся. Хьюз, обожженный и потерявший способность двигаться, долгое время нуждался в больших количествах обезболивающих лекарств, вызывающих сильное привыкание. Скорее всего, знаменитая «эксцентричность» в последние годы жизни — он питался только шоколадными батончиками и молоком и прятался за стенами из коробок с антисептическими салфетками — объясняется его вынужденной токсикоманией.

Говард Хьюз за штурвалом самого крупного в мире грузового самолета Н-4, «Елового Гуся»

Но даже на закате дней Хьюз имел огромное влияние. Он был крупнейшим частным работодателем в Неваде и тратил около $300 млн в год на свою многочисленную недвижимость в Лас-Вегасе. На протяжении 1960-х гг. и до самой смерти от отказа почек 5 апреля 1976 г. менеджеры Хьюза вели себя и действовали так, будто он по-прежнему активен и лично контролирует свои многочисленные бизнес-интересы, от авиалиний до казино, отелей и недвижимости. На самом же деле он половину времени смотрел триллеры, а вторую половину проводил в ванной. Трудно представить более жестокую судьбу для столь крупной фигуры и столь храброго человека.

Дуглас Бадер, человек, оказавший на меня в детстве самое сильное влияние, тоже страдал от боли всю свою взрослую жизнь. У него было обширное и исчерпывающее определение дураков, и он их не выносил.

Этот раздражительный старик был к тому же самым веселым и великодушным человеком, какого только может пожелать себе в друзья ребенок. Его пример долгие годы придавал мне уверенность. Кроме того, он дал мне и моему поколению один из лучших деловых советов.

Правила, сказал он однажды, существуют для того, чтобы умные ими руководствовались, а дураки им подчинялись.

История его собственной жизни лишний раз доказывает мудрость этого совета. Дуглас родился в 1910 г.; в двадцать лет он приехал в Редингский аэроклуб, исполнил перед такими же пилотами Королевских ВВС, как и он сам, несколько воздушных трюков на самолете Bulldog — и воткнулся левым крылом в пашню. В полетном журнале за тот день Бадер записал: «Разбился, делая бочку над самой землей. Плохо выступил». Дуглас не шутил: в тот день он потерял обе ноги.

Хотя в 1933 г. Королевские ВВС отправили Бадера в отставку, он продолжал летать. К 1940 г. Дуглас снова надел форму и летал на «харрикейнах» и «спитфайрах». Он сбил несколько немецких самолетов над Дюнкерком, активно разрабатывал тактику воздушных боев и завалил еще одиннадцать вражеских самолетов во время Битвы за Британию. В августе 1941 г. во время рейда по поиску и уничтожению наземных целей в Европе он вынужден был выброситься с парашютом над Ле-Туке, в оккупированной немцами Франции.

Он полетел в одну сторону, а один из его протезов, зажатый в кокпите, в другую. Оказавшись на земле — примерно в тех же местах, где в 1917 г. был смертельно ранен его отец, сапер Королевских инженерных войск, — Бадер был схвачен и оказался в лагере. Германские власти попросили британцев сбросить пленнику запасной протез. Британский летчик сбросил протез — и присоединился к коллегам, летевшим бомбить электростанцию Госнэ возле Бетюна; станцию спасла только плохая погода.

Такая невежливость вскоре померкла перед неприятностями, которые доставлял Дуглас своим тюремщикам. Обращались с ним хорошо; почти каждый опытный офицер люфтваффе, которому случалось попасть в те края, считал своим долгом заглянуть к Бадеру и развлечь его. Но Дуглас тратил все свое время и силы на подготовку побега. Побег ему удался — и не один раз, а несколько, пока отчаявшийся лагерный чиновник не пригрозил отобрать у него ноги. Угроза не возымела эффекта, и в конце концов Дугласа доставили в Колдиц. После освобождения 1-й армией США в апреле 1945 г. он сразу же отправился в Париж и потребовал себе «спитфайр», но получил отказ.

Глава 5 «Великая воздушная река»

Едва первый тепловой аэростат оторвался от земли в 1793 г., Жозеф и Этьен Монгольфье предложили сбросить четырнадцать тонн взрывчатки на осажденный город Тулон[5].

Как ни тягостно это признавать, но теория воздушной войны была разработана гораздо раньше, чем полет человека стал реальностью. Подробные выдуманные рассказы о бомбардировках с воздуха датируются самым началом XVII века. Появление настоящих аэростатов лишь добавило к этой картине дополнительные подробности и местный колорит. В 1842 г. в стихотворении «Локсли Холл» лорд Альфред Теннисон писал об «ужасной росе с воздушных флотов мира, сцепившихся в небесной синеве», и до реализации его предвидения оставалось совсем немного. Всего через семь лет во время осады Венеции австрийский лейтенант-артиллерист по имени Франц фон Ухатиус придумал бомбардировать город монгольфьерами, сделанными из бумаги.

Его первый в мире воздушный налет не удался. По рассказам очевидцев, «шары… взрывались в воздухе или падали в воду… Венецианцы, покинув дома, толпились на улицах и площадях, любуясь необычным зрелищем… Самые бурные аплодисменты звучали когда шары, занесенные ветром на позиции австрийских войск, там и взрывались».

К концу XIX в. считалось общепризнанным, что войны будущего — воздушные войны. Это одна из причин огромного успеха романов Жюля Верна: заголовки вроде «Робур-Завоеватель» (1886 г.) или его продолжение «Властелин мира» (1904 г.) выражали страхи тогдашнего поколения. К началу нового века стало окончательно ясно, что в аэроплане мир обрел оружие, способное погубить цивилизацию.

Война — это ад: воздушные баталии во множестве присутствовали в приключенческом сериале Альберта Робида 1908 г.

Через несколько минут после полудня 30 августа 1914 г., накануне битвы на Марне, в небе над Восточным вокзалом Парижа появился германский военный самолет Taube и сбросил несколько бомб. Погибла женщина. До конца войны от по-немецки пунктуальных бомбежек — строго в пять часов вечера — погибло еще пятьсот парижан.

Уже в тот момент практика стрельбы по мирному населению была далеко не новой, однако тот факт, что смерть исходила с небес, вызывал глубокую тревогу. В воздухе не было никаких правил, никаких договоренностей; не было даже прецедентов. Война разгоралась все сильнее, техника развивалась, и один германский генерал заметил, что разница между военным человеком и мирным жителем начала размываться.

Первая мировая война послужила лишь началом эры военных самолетов, но никто не сомневался в том, что в следующей европейской войне будут участвовать специально построенные бомбардировщики; европейские правительства, в свою очередь, не питали иллюзий относительно того, на что будет похожа такая война. Одним из наиболее влиятельных экспертов того времени был генерал Джулио Дуэ, итальянский военный теоретик и автор книги «Господство в воздухе», переведенной на многие европейские языки и ставшей бестселлером. Сейчас Дуэ читать просто страшно — слишком во многом он оказался прав. Он писал: «Мы должны прийти к жестокому, но неизбежному выводу, что какую бы сильную армию мы ни развернули в Альпах и какой бы сильный флот ни завели в морях, они не смогут эффективно помешать решительным действиям неприятеля, направленным на бомбежку наших городов».

В 1933 г. Герберт Уэллс, английский современник Дуэ, опубликовал роман «Облик грядущего» — политическое и футуристическое произведение, написанное будто бы в далеком будущем. Уэллс, как и все в то время, считал, что следующая война будет проходить в основном в воздухе и что она непременно погубит цивилизацию. Двадцать шесть лет назад он уже писал об этом. В его не отличавшемся особыми литературными достоинствами романе «Война в воздухе» (выходившем в 1907 г. отдельными частями) человечество приходит в упадок и возвращается к грубому феодальному существованию.

«Облик грядущего» рассказывает о будущей Второй мировой войне с невероятной точностью. В 1930-х гг. золотая пора Уэллса как писателя уже миновала, но он не потерял способности писать так, чтобы у читателей волосы вставали дыбом; в его романе польские самолеты сбрасывали газовые бомбы на Берлин, а итальянцы «подвергали такому же обращению Белград»; описывалась также «граница смертельного газа в восточном Бранденбурге».

Оценки предполагаемой реакции людей на бомбардировки с воздуха, сделанные британским правительством, были ничуть не более радужными. Специалисты-медики, которым был поручен анализ, считали, что человек под бомбами сойдет с ума. В первые дни войны госпитали, расположенные неподалеку от столицы, выписали всех больных, не нуждающихся в срочной помощи, и освободили для «нервных» десять тысяч коек. Считалось, что после авианалета те, кто успел спуститься в туннели под городом, просто откажутся выходить обратно. В начале войны лондонскую подземку на ночь даже запирали, чтобы люди в ней не прятались.

Америка, вступившая в войну в декабре 1941 г. после нападения японцев на Пёрл-Харбор, была уверена, что ей не грозят подобные ужасы. Япония, ближайший военный противник США, просто не имела средств, которые позволили бы ей атаковать основную территорию США с воздуха. По крайней мере так считалось.

5 мая 1945 г. некий пастор с женой отправились с группой детей на рыбалку в южной части штата Орегон, к востоку от Каскадных гор. В лесу дети наткнулись на странное устройство, запутавшееся в ветвях деревьев. Когда тринадцатилетняя Джоан Патцке попыталась вытащить шар из сплетения ветвей, он взорвался едва ли не у нее в руках. Девочка погибла, а с ней погибли еще четверо детей и жена пастора.

Эти зажигательные бомбы — а с каждым днем сообщений о них поступало все больше — поставили власти США в тупик. Непонятно было, как могли эти шары попасть в США из далекой Японии. Альтернативные объяснения тоже были не слишком правдоподобными: неужели их могли запускать с побережья США высадившиеся тайком японцы? Или еще лучше: неужели их тайно делали на территории США интернированные американские японцы?

В конце концов какому-то солдату удалось снять один из аэростатов так, чтобы он при этом не взорвался, и выяснилось невероятное: зажигательные бомбы представляли собой очень сложное оружие и — да, представьте себе! — по всем признакам были изготовлены в Японии.

Это был один из самых необычных эпизодов воздушной войны: начиная с ноября 1944 г. японские школьники из восьмидесяти школ сделали 10 000 аэростатов, каждый из которых нес бомбу, предназначенную для материковой территории США. Для этой работы были выделены самые разные помещения — залы для борьбы сумо, театры и павильоны. Прорезиненный шелк, использовавшийся для изготовления традиционных аэростатов, настолько пропускал газ, что не мог удержать десятиметровый шар в воздухе на время перелета через Тихий океан, поэтому был найден альтернативный материал: васи, бумага из древесины шелковичного дерева, очень прочная и практически непроницаемая для газа. Бумагу васи всегда делали квадратной (размером не больше обычной дорожной карты) и производили небольшими пачками, так что квадраты нужно было склеивать при помощи специальной овощной пасты. Работникам — а в большинстве своем это были дети тринадцати-четырнадцати лет — велели работать в перчатках, коротко стричь ногти и не пользоваться шпильками для волос. Работали над шарами только добровольцы, но относились к ним не слишком хорошо. По мере того как война на Тихом океане оборачивалась против Японии, условия жизни и работы становились все хуже. Голодные дети, вместо того чтобы клеить аэростаты, нередко просто съедали клей-пасту.

После склеивания каждый сегмент оболочки протягивали над источником света. Бумагу просматривали сантиметр за сантиметром, слабые места и случайные разрывы укрепляли дополнительным слоем бумаги. После окончательной сборки оболочку шара надували воздухом и лакировали, затем снова сдували, аккуратно складывали и отправляли на место запуска. Первые бомбардировочные аэростаты Япония запустила 3 ноября 1944 г.

Этот проект — по существу эквивалентный строительству первых в мире межконтинентальных баллистических ракет — был детищем генерал-майора Суэёси Кусаба, который для создания своего тайного оружия собрал со всей Японии лучших ученых. Предполагалось, что закрепленные на аэростатах бомбы будут вызывать лесные пожары и взрывы. Не исключено, что у японского командования были мысли и о более зловещем их применении. На острове Охуно под непосредственным контролем армии с 1929 года производилось химическое оружие, в том числе иприт и люизит; случайно или нет, но Охуно был также одним из мест, где делались аэростаты.

Но хватит о бомбах. Мы упомянули японские шары не потому, что они несли на себе оружие, а потому, что летали они очень необычным способом. Японские бомбардировочные аэростаты, несомые яростными и почти неисследованными на тот момент высотными ветрами, должны были пересекать Тихий океан всего за трое суток. Тот факт, что никто в мире, кроме японского командования, не знал о существовании этих ветров, является одной из величайших несправедливостей в истории воздухоплавания. Первым начал изучать высотные воздушные течения Васабуро Оиси — убежденный интернационалист и пацифист; работа в Европе (в берлинской Аэрологической обсерватории Линденберга) рано убедила его в важности международного сотрудничества. Вернувшись в Японию, Оиси организовал собственную высотную обсерваторию на Татэно, безжизненной плоской равнине в 160 км к северо-западу от горы Фудзи. В этом малопривлекательном месте Оиси запускал в небо аэростаты и при помощи теодолита (геологического инструмента для измерения углов с вращающейся зрительной трубой) наблюдал, как их внезапно подхватывают и уносят прочь загадочные высотные ветры.

Оиси был убежден, что результаты любой научной работы должны становиться всеобщим достоянием для блага мира; он старался сделать так, чтобы с его открытиями могло познакомиться: как можно больше людей во всех странах. Он писал свои работы на эсперанто. Оптимизм и идеализм ученого, его вера в близкое пришествие эры всеобщего понимания и благоденствия, основывались на появлении и быстром распространении эсперанто — лучшего из искусственных языков. Такой подход к жизни и науке оказался в лучшем случае несвоевременным. Никто не читал трудов Оиси. Никто и не мог его прочесть. В своем желании информировать мир Оиси по существу сам сделал свою работу государственной тайной Японии!

В начале 1930-х гг. японские военные взяли обсерваторию Оиси под контроль, и к концу Второй мировой войны именно его данные сделали возможной бомбардировку Америки. С территории Японии в направлении Соединенных Штатов было запущено около 9300 бомбардировочных аэростатов. Это были хитрые механизмы, напичканные автоматикой, нагруженные балластом, снабженные альтиметрами и таймерами. По ночам они сбрасывали мешочки с песком, чтобы скомпенсировать сжатие водорода внутри оболочки. Если шар поднимался слишком высоко, альтиметр открывал клапан и выпускал часть водорода. В результате, как и ожидали авторы проекта, до цели долетел лишь один аэростат из десяти. Из них 285 бомб действительно причинили некоторый ущерб — надо сказать, не слишком значительный. Одна бомба упала на линию электропередачи в Хартфорде (штат Вашингтон) и вырубила реактор, производивший плутоний для атомной бомбы, взорванной в Нагасаки; но всего через несколько секунд питание было восстановлено.

Струйное течение доносило японские бомбардировочные аэростаты до материковой Америки

Следует заметить, что в качестве оружия террора эти бомбы оказались более эффективными. Они могли появиться где угодно. Один аэростат долетел даже до Мичигана. Сильной стороной угрозы была ее непредсказуемость. Военное министерство США, обеспокоенное возможной реакцией гражданского населения на этот и другие инциденты с шарами, запретило всякие упоминания о них в прессе. В нескольких случаях власти даже утверждали, что бомбы случайно упали с самолетов Королевских ВВС Канады!

Как только масштабы угрозы удалось оценить, началась настоящая гонка. Необходимо было пресечь действия японцев прежде, чем на территорию США начнут прибывать аэростаты с более опасным грузом, — тогда несколькими случайными жертвами не отделаешься. Военное подразделение Геологической службы США предложило план действий. Начали геологи с изучения песка в балластных мешках. Они считали, что японцы вряд ли повезут песок издалека только для того, чтобы использовать в качестве балласта. Скорее всего, мешки наполняли песком с ближайшего пляжа. Изучив микроскопические существа, жившие в песке, геологи смогли определить, с каких именно мест японского побережья этот песок взят, — и американские бомбардировщики В-29 поднялись в воздух. Два из трех заводов, снабжавших проект водородом, были уничтожены, и проект генерал-майора Кусабы был закрыт.

И все же главное оставалось загадкой: как эти аэростаты умудрялись пролетать такое огромное расстояние — и так быстро?

Вторая мировая война дала союзным державам кое-какую информацию о высотных ветрах, но информация эта была обрывочной и неорганизованной; в основном она исходила из сообщений изумленных пилотов. Экипажи американских В-29 вернулись из бомбовых рейдов на Японию полные чудесных и диких историй: о попутных ветрах, дующих со скоростью 240 км/ч, и о западных ветрах со скоростями около 320 км/ч. В Европе чаще всего с этими ветрами сталкивались эскадрильи бомбардировщиков на высотах от 9000 до 10 500 м. В некоторых регионах летчики встречали сильные попутные ветры, помогавшие им быстро добраться до цели. В других — струйные течения просто не позволяли им выполнить задание. В 1943 г., одна английская бомбардировочная эскадрилья, возвращаясь после рейда на Жиронду, на западное побережье Франции, столкнулась со встречным ветром, дувшим со скоростью чуть ли не 400 км/ч. Самолеты практически остановились. Члены экипажей были вынуждены покинуть свои машины и спрыгнуть на парашютах на оккупированную территорию; все они оказались в плену.

Эти ветры были настолько быстрыми, узкими и как будто фиксированными, что американский метеоролог шведского происхождения Карл-Густаф Россби назвал их «струйными течениями». Хотите знать, откуда берутся струйные течения? Тогда мне придется рассказать вам кое-что о погоде — всего на пару страниц!

Суша постоянно прогревает воздух, как электрическая горелка кастрюлю с водой; а когда нагретый воздух поднимается вверх, он затягивает за собой и холодный воздух. Так возникает ветер. Если бы Земля не вращалась, подобно волчку, ветры дули бы ровно и регулярно. На неподвижной планете теплый воздух поднимался бы на экваторе, охлаждался бы на пути к полюсам, опускался там к поверхности земли и катился бы снова к экватору. Однако Земля вращается, и очень быстро, с запада на восток. Это означает, что теплые высокие ветры, дующие от экватора, чем дальше, тем больше поворачивают к востоку; а прохладные и влажные ветры, двигающиеся над поверхностью земли к экватору, поворачивают немного к западу.

Это не конец рассказа. Земля — шар, поэтому чем дальше от экватора, тем медленнее вы движетесь с запада на восток. Стоя на экваторе, вы несетесь со скоростью около 465 м/с. На полюсах вы крутитесь на одной точке. Лондон движется со скоростью 293 м/с. Так что ветры, уходящие от экватора или приближающиеся к нему, не просто сворачивают в сторону по прямой. Они закручиваются, и простое движение, которое я только что описал, раскладывается на три независимых движения. Это закручивание, очень важное для нашего повествования, имеет собственное название: эффект Кориолиса.

На этом разрезе атмосферы земли показано, как дуют ветры

В тропиках, а также далеко на севере и на юге закрученные струи воздуха циркулируют с определенной регулярностью. Но между зонами правильной циркуляции пролегают зоны, которые мы оптимистично называем «умеренными». Здесь воздух, как правило, движется с запада на восток и с востока на запад и абсолютно ничего не делает для смягчения разницы температур между экватором и полюсами. Там, где эти громадные массы теплого и холодного воздуха встречаются, холодный воздух, естественно, стремится заполнить собой вакуум, образованный поднимающимся теплым воздухом. Стремится, но не может: из-за эффекта Кориолиса получается, что холодный воздух, вместо того чтобы ринуться под, закручивается вокруг теплого воздуха. Так рождаются циклоны.

Мировые струйные течения обеспечат вам быстрое путешествие вокруг света в одну сторону — если вы сумеете их найти

Высоко в стратосфере, где излученное и отраженное планетой тепло уже не оказывает серьезного влияния, эти ветры очень сильны и очень стабильны; они движутся гораздо быстрее, чем ветры под ними, и закручиваются гораздо медленнее. Это и есть струйные течения.

В 1991 г. мы с Пером, собираясь пересечь Тихий океан на монгольфьере, приехали в Мияконодзё, небольшой городок на юге Японии. Мы надеялись, что то же самое течение, которое доставляло японские бомбы на аэростатах к материковой территории США, вскоре понесет и нас через Тихий океан. Мы хотели пересечь океан первыми, но не собирались устраивать гонку. Однако по прибытии на место мы обнаружили там симпатичного японского аэронавта Фумио Нима, который оказался нашим соперником и тоже рассчитывал пересечь Тихий океан первым. Некоторое время и нас, и японцев удерживала погода; мы изнывали от нетерпения, дожидаясь, пока струйное течение наберет достаточную силу, чтобы перенести нас через крупнейший океан Земли, и одновременно с растущим напряжением ждали, что в Персидском заливе вспыхнет война.

В октябре предыдущего года я летал с экипажем Virgin в Багдад, чтобы вернуть британских заложников. В случае начала войны я хотел быть на земле, а не болтаться где-то в стратосфере на борту воздушного шара. Но тогда — если бы нам пришлось отказаться от попытки — все усилия и время, затраченные моей командой на подготовку нашего полета, пропали бы даром.

Наступило Рождество. Я с семьей съездил на Исигаки, небольшой островок возле южного побережья Японии; после этого моя жена Джоан увезла детей домой, в Лондон, — пара было идти в школу. Мы с родителями отправились в аэропорт, чтобы сесть на внутренний рейс обратно в Мияконодзё, и я случайно взглянул на экран телевизора. Там в вертолет, зависший над морем, поднимали безжизненное тело. Это был Фумио. Он стартовал накануне нашего возвращения, надеясь получить преимущество над нами. Но сильные ветры разорвали оболочку его шара, и аэронавт вынужден был спуститься на парашюте. К моменту прибытия спасательного вертолета Фумио умер от холода. Его тело подняли из воды всего в пятнадцати километрах от японского берега.

Во вторник 15 января мы с Пером прошли к своему аэростату сквозь собравшуюся многотысячную толпу. Японские дети держали свечи и махали нам британскими флажками. Они пели «Боже, храни королеву». Я же не мог выбросить из головы гибель Фумио. А над людьми и над пустошью висел наш шар, достаточно большой, чтобы в нем мог поместиться купол лондонского собора Св. Павла. Мы выпустили несколько белых голубей — довольно бесполезный в данных обстоятельствах жест доброй воли — и повернулись к капсуле.

Мы зажгли горелки, затем Пер отстрелил болты, удерживавшие шар при помощи стальных тросов, и мы ракетой рванулись к небесам. Уилл Уайтхорн кричал по радиосвязи, не скрывая чувств: «Люди здесь, внизу, вопят от восторга, как сумасшедшие! Поразительное зрелище! Вы быстро поднимаетесь!» (Уилл командовал спасателями. Он страховал нас и по ходу нашего продвижения гонял спасательные катера на предельное расстояние от берега.)

Не прошло и пяти минут, как Мияконодзё скрылся из виду, а через полчаса мы уже летели далеко над Тихим океаном. На высоте около 7000 м мы достигли нижней части струйного течения.

Впечатление было такое, что мы попросту уткнулись в потолок. Как мы ни грели воздух в шаре, он не поддавался. Он как бы распластался по стене ветра и, казалось, трещал по швам. Мы надели парашюты и прицепились к надувным спасательным плотам на тот случай, если шар не выдержит и порвется.

Наконец шар все же угодил в струйное течение. Я пораженно наблюдал, как серебристая оболочка вдруг ушла вперед, и тупо думал: если шар будет где-то там, то что удержит нас в воздухе здесь? Но прежде чем изумление успело смениться паникой, шар нырнул куда-то, оказался ниже уровня капсулы — и потащил нас за собой в поток.

Рывок был чудовищный, нас сорвало с мест и раскидало по капсуле. Представьте: наша скорость с 20 узлов чуть ли не мгновенно выросла до 100, то есть до 185 км/ч. На мгновение мне показалось, что шар сейчас разорвет в клочья, но затем он снова поднялся над капсулой — и все мы, и шар и капсула, целыми и невредимыми оказались внутри струйного течения.

— До нас этого никто не делал, — жизнерадостно заявил Пер. — Мы на неизведанной территории.

Настоящие проблемы начались примерно через семь часов полета. Капсула, которую мой друг Алекс Ритчи сконструировал для транстихоокеанского перелета 1991 г., несла на себе шесть баллонов с пропаном — они были подвешены снаружи и напоминали какое-то громадное ожерелье. Примерно в этот момент в первом баллоне кончился газ. Пер нажал кнопку сброса пустого баллона, и вся гондола неожиданно перекосилась. Пустой баллон действительно упал вниз, с этим было все в порядке, но за собой он утащил еще два полных баллона.

Выводы отсюда следовали неутешительные и даже просто жуткие. Мы пролетели всего около 1600 км. Теперь у нас оставалась ровно половина топлива, с которым мы стартовали, а впереди лежала самая опасная и недоступная часть Тихого океана.

— Смотри! — сказал Пер. — Мы поднимаемся.

Освободившись от веса двух полных и одного пустого баллонов, наш шар рванулся вверх.

Девять тысяч метров.

Десять тысяч метров.

— Я начинаю выпускать воздух, — сказал Пер. — Нужно спуститься.

Мы не имели никакого представления о том, насколько прочна наша капсула. Мы знали, что ее стеклянный купол способен выдерживать давление примерно до 12 800 метров высоты, — да и эта информация была скорее догадкой. Если мы поднимемся выше тринадцати тысяч, купол просто взорвется. Пер открыл клапан на верхушке шара, но мы продолжали подниматься.

— Подъем замедляется, — сказал я. — Я уверен, что он замедляется.

Альтиметр продолжал тикать: мы были в царстве неизведанного, на высоте 12 500 м. Ничто из нашего оборудования не испытывалось на таких высотах. Сломаться могло все что угодно.

На высоте 12 950 м шар выровнялся. Теперь, когда быстрая и зрелищная гибель нас миновала, следовало подумать о медленной и тоскливой гибели, по-прежнему ожидавшей нас впереди. Топлива оставалось так мало, что мы, похоже, обречены были на падение в океан. Чтобы добраться до суши раньше, чем закончится топливо, мы должны были лететь со средней скоростью свыше 270 км/ч — вдвое быстрее, чем любой монгольфьер до нас. И примерно в это время у нас прервалась радиосвязь с землей: бушевавший под нами ураган глушил сигналы. Мы остались одни.

Мы опустились обратно в струйное течение и следующие шесть часов летели высоко-высоко над вспененным бурей океаном. Я подозреваю, что ни один полярный исследователь никогда не видел такого громадного белого пространства. Облака под нами непрерывно клубились и напоминали одновременно цветную капусту и извилины мозга. Наступила ночь, и где-то внизу, освещая облака изнутри, начали сверкать молнии. Я почти не обращал на это внимания, так как был слишком занят. Я не отрываясь, боясь даже моргнуть, следил за показаниями альтиметра и время от времени подкручивал горелки, чтобы удерживать аэростат в самой быстрой части потока.

Это может показаться настоящим чудом, но у нас получалось! Мы с Пером неслись в направлении Америки со скоростью свыше 320 км/ч! Ни один аэростат не передвигался с такой скоростью. Струйное течение, чуть не погубившее нас в момент первой встречи, теперь спасало нам жизнь.

Пока утомленный Пер ненадолго задремал, я продолжал дежурить у альтиметра. Нервы были натянуты как струны, пока я старался уловить малейшие признаки раскачивания или вибрации. Диаметр внутренней части потока, где скорость ветра была максимальной, составлял всего около 1200 м. Было ясно, что, если мы сумеем удержаться в сердцевине потока, нам, возможно, удастся пересечь океан и остаться в живых. Если я не услежу и аэростат выйдет за пределы центральной зоны, мы замедлимся и наверняка погибнем. Любое непонятное движение могло означать, что шар и капсула оказались в разных слоях потока.

Ни Пер, ни я не представляли, что уготовала нам судьба над Тихим океаном

Внутренность капсулы осветилась очень красивым и ярким бело-оранжевым светом. Я поднял глаза и увидел, как пламя горящего пропана попадает с горелок на оболочку! Я представил, что, если оно достигнет заледеневшего купола, тот наверняка разлетится в клочья.

Пер, проснувшись от моего крика, быстро поднял нас на высоту, где кислорода становится слишком мало и где пламя должно было погаснуть само по себе — примерно на 13 100 м, — и мы оба опять уставились, молясь про себя, на стеклянный купол над нашими головами.

Купол держался.

Мы опустились обратно в струйное течение. Неожиданно, после восьми часов молчания, вновь заговорило радио.

— Слава Богу, что мы вас поймали, — сказал Боб Райс, наш старший метеоролог. — Я проложил для вас маршрут. Вы должны изменить курс. Прямо сейчас.

— Неужели?

— Спускайтесь немедленно, — сказал он. — Ваше струйное течение поворачивает.

Облегчение, испытанное нами при звуках голоса Боба, сменилось шоком от его новостей. Наше струйное течение действительно начало поворачивать — еще несколько минут, и мы отправились бы в обратный путь, в Японию!

Для непосвященных одно из странных проявлений спортивного братства заключается в близости отношений между людьми, которые могут никогда больше не встретиться друг с другом. Сейчас я очень редко вижусь с Пером; вне капсулы высотного аэростата мы с ним живем и работаем в разных мирах. С Бобом Райсом я не разговаривал уже несколько лет. Тем не менее были случаи — и не однажды, а много раз, — когда я ловил каждое слово Боба как откровение. Были моменты, когда он олицетворял для меня единственную надежду и был единственным человеком, способным спасти и мою жизнь, и жизни моих спутников.

Боб Райс занимается погодой — он один из самых лучших метеорологов. А среди любителей приключений это вообще человек легендарный. Он начинал службу в ВВС США во время корейской войны, и к моменту отставки в 1999 г. за его плечами было пятьдесят с лишним лет метеорологического опыта, причем примерно половину этого времени он посвятил специальным проектам и поддержке искателей приключений. Он играл ключевую роль в двадцати шести дальних перелетах на аэростатах, в бесчисленных парусных гонках и попытках побить самые разные рекорды.

Когда Боб работал на проект Earthwinds (неудачная попытка облететь Землю на воздушном шаре, которую спонсировал Virgin Atlantic в середине 1990-х гг.), за ним наблюдал аэронавт и специалист по связям с общественностью Уильям Армстронг: «Райс начинал свай рабочий ритуал в 03.30 каждое утро, он набивал себе трубку собственным эксклюзивным табаком Black-and-Tan, раскуривал ее и, как верховный жрец метеорологии, продолжал наполнять комнату благовонным дымом до самой погодной обедни».

«Меня сразу же захватило представление о погоде как о живой, дышащей сущности, — говорит Боб. — Ты не просто забиваешь в компьютер кучу цифр и данных. Ты визуализируешь их. Ты видишь волны, видишь штормовые тучи, видишь систему». Боб специализировался на приложении к воздухоплаванию того, что он называл «моделью траекторий» — хитроумной математической теории, разработанной чтобы отслеживать движение вулканической пыли и радиоактивных частиц после ядерных взрывов. С ее помощью Боб предсказывал, куда полетит шар на той или иной высоте.

Используя модель траекторий. Боб рассчитал, что, если мы спустимся до 5400 м, преобладающие ветры понесут нас на север. Тогда мы практически наверняка сможем закончить свое путешествие — хотя для этого нам придется распрощаться с мыслью сесть в штате Вашингтон и удовлетвориться посадкой где-то там, в насквозь промороженной Арктике! Честно говоря, перспектива вывести самый большой аэростат, когда-либо построенный человеком, из стратосферы на обычные высоты, где он станет игрушкой погодных условий, была не слишком привлекательной. Там, под нами, гуляли волны высотой до пятнадцати метров, так что при любых проблемах, даже если бы мы упали в океан совсем рядом с каким-нибудь судном (что, надо сказать, маловероятно в океане, покрывающем практически половину планеты), оно просто не смогло бы поднять нас на борт. Такие волны переломили бы пополам любую лодку. И все же после долгого радиомолчания, будучи на волоске от гибели, мы с радостью последовали совету Боба Райса.

Тем временем на борту самолета, летящего в Америку рейсом компании United Airlines, Уилл Уайтхорн и его команда из десяти спасателей сходили с ума от неизвестности и тревоги. Им передавали всю информацию, но известно было только, что шар потерял почти половину запаса топлива. К моменту их посадки в международном аэропорту Лос-Анджелеса мы с Пером уже летели на север. Команду ждал самолет, готовый отвезти их в Сиэтл. Остальное надо было додумывать на ходу.

Небольшой риск, что нас с Пером занесет в Арктику, существовал всегда, и команда везла с собой соответствующее снаряжение для нас. Но для себя у них не было никаких средств выживания, а условия ухудшались с каждой минутой. В Сиэтле спасательная команда превратилась едва ли не в разбойников с большой дороги; они собирали теплую одежду и прочее снаряжение для работы на морозе везде, где только могли найти. Работники наземной службы аэропорта снабдили их ботинками и перчатками. Всего через несколько минут после посадки на площадке у ангара уже прогревался Learjet, и разрешение на вылет в Йеллоунайф было получено.

Мы на борту капсулы слушали по радио Майка Кендрика. «Вас здорово сносит на север, — говорил он. — Спасательная команда гонится за вами, чтобы добраться до места, где вы приземлитесь». После тридцати шести часов полета мы пересекли береговую линию северной Канады. Было слишком темно, чтобы увидеть что-нибудь внизу, но нам сразу стало легче и как-то спокойнее. Хотя мы направлялись прямо к Скалистым горам — одному из самых негостеприимных горных массивов на свете, по крайней мере это была суша. Мы обнялись и съели на двоих шоколадку. Мы испытывали невероятное чувство. Когда под ногами поплыли Скалистые горы, мы связались по радио с местными авиадиспетчерами аэродрома Уотсон-Лейк.

— Включите аварийный радиомаяк, — сказали они нам. — У вас по курсу метель. Видимость нуль, ветер 35 узлов (18 м/с).

Теперь уже жизнью рисковали не только мы. Наша спасательная команда погрузилась в два вертолета и пыталась пробиться галсами против сильного ветра к точке, где мы вроде бы должны были приземлиться. Безнадежно. Мело вовсю, скорость ветра зашкаливала за 35 узлов. В какой-то момент Уилл вообще потерял ориентацию и вынужден был посадить вертолет просто на дороге.

Мы с Пером знали, что садиться придется вскоре после рассвета. Если позволить утреннему солнцу нагреть оболочку, нас унесет в Гренландию, а может, и дальше — и там уже никакой спасательной команде нас не найти. Когда мы опустились до 230 м, я открыл люк и выбрался на верхушку капсулы. Я посидел там с минуту, скорчившись и наблюдая, как вокруг меня закручиваются снежные вихри. Было очень тихо.

Я крикнул вниз Перу:

— Не спускайся слишком низко. Там сплошной лес. Мы никогда оттуда не выберемся. — И через несколько минут: — Впереди открытое место. Видишь?

Пер заглушил горелку, я забрался обратно в капсулу, и мы начали спускаться. Приземлились мы довольно жестко. Шар, увлекаемый ветром, поволок капсулу по снегу. Пер подорвал пироболты, и капсула замерла. Оболочка улетела без нас. Мы с трудом открыли люк и выбрались наружу, где было минус 40 °C. Я связался по радио с диспетчерской службой Уотсон-Лейк. «Все получилось! — кричал я. — Мы долетели! Мы целы!» Мы первыми в мире пересекли Тихий океан на монгольфьере. Мы пролетели 10 800 км от Японии до Канады за сорок восемь часов. Мы побили мировой рекорд расстояния, а скорость нашего движения достигала 394 км/ч. По любым меркам это был триумф.

— Где вы?

Я огляделся.

— Ричард?

— Ага, мы приземлились на озере, — сказал я. Вдали виднелась оболочка аэростата, она задрапировала сосны, и ветер рвал ее в клочья. — Озеро окружено деревьями.

Канадскому Hercules потребовалось восемь часов, чтобы найти нас и притащить вертолет, чтобы забрать нас. Неплохо, если учесть, что наше озеро было одним из примерно 800 000 практически идентичных озер. Пер отморозил ногу, а я — палец на руке. Мы сидели, тесно прижавшись друг к другу, ели припасы и отчаянно мечтали о тепле, а вокруг свистела снежная метель и завывал ветер.

— Пер? — позвал я.

— Что?

— Ну почему мы не в Калифорнии?

Американский пионер воздухоплавания Джон Уайз, родившийся в 1808 г., совершил за свою карьеру более 400 полетов и, кстати говоря, стал первым перевозчиком воздушной почты в США. Поэтому, может быть, не так удивительно, что он знал о струйных течениях. По крайней мере он понимал, что на определенной высоте есть «великая воздушная река, которая всегда течет с запада на восток». Он даже надеялся воспользоваться этой рекой, чтобы пересечь Атлантику, но в те времена этот проект, конечно, был обречен на неудачу — слишком уж несовершенные были материалы. Тем не менее он смог установить мировой рекорд дальности полета примерно в 1600 км. (Он вылетел из Сент-Луиса в четыре часа пополудни 15 августа 1859 г. и закончил свой путь на верхушке дерева на берегу озера Онтарио в округе Джефферсон штата Нью-Йорк в три часа следующего дня.)

Мечта Уайза использовать струйные течения для воздушных путешествий была реализована лишь через сто лет, после двух мировых войн в первых пассажирских полетах компании Pan Am из Токио в Гонолулу. Маршрут, проложенный в струйном течении, уменьшает время полета примерно на треть, с 18 до 11,5 часа. До этих полетов струйные течения так и оставались опасной и непредсказуемой загадкой. Мне ли не знать: в свое время струйное течение могло убить мою маму.

Когда меня еще не было даже в планах, моя мама Ева была пионером воздухоплавания. Ее приключения начались довольно зловеще на аэродроме Хестон.

Она объявилась там однажды в начале Второй мировой войны и заявила, что хотела бы летать. От нее отмахнулись. Тем не менее один из инструкторов показался ей более симпатичным, чем остальные, и Ева — красавица и профессиональная танцовщица — пустила в ход свои чары. Переодевшись мужчиной, она научилась летать на планерах и вскоре уже инструктировала молодых пилотов — парней, которым через несколько лет пришлось вести битву за Британию.

Гражданская жизнь поставила перед ней новые задачи: после войны она стала одной из первых — может быть, даже самой первой, — британских стюардесс на международных авиалиниях. Это были первые годы гражданских авиаперевозок: ее работа казалась загадочной и манящей, но доставляла к тому же множество неудобств и была — по современным стандартам — опасной. Серьезно: по сравнению с обслуживанием пассажиров на самолетах компании British South American Airlines полеты на планерах, должно быть, казались детской игрой. Сегодня обслуживающий персонал самолета готов быстро и вежливо принести любому из пассажиров что-нибудь выпить или перекусить. Когда самолеты BSAA поднимались на высоту 7500 м, Ева раздавала пассажирам кислородные маски. Отец набрался духа и сделал ей предложение выйти за него замуж, при этом он отчаянно уговаривал ее прекратить летать. Она летала на самолетах марки Comet, когда они падали с небес (мы еще дойдем до этой истории), и на самолетах Avro Lancastrian, один из которых пропал над Андами 2 августа 1947 г., всего за пару дней до того, как она должна была на нем лететь.

Мечи на орала: Avro Lancastrian представлял собой модифицированный бомбардировщик Королевских ВВС

Самолету Star Dust компании BSAA было меньше двух лет от роду, когда он поднялся из аргентинской столицы Буэнос-Айреса и направился в чилийский город Сантьяго. Экипаж состоял из ветеранов ВВС Великобритании, имевших за плечами сотни часов полетного опыта. Капитаном был опытный штурман. Список пассажиров читается, как список действующих лиц триллера тех времен: королевский посланник с дипломатическими документами, эмигрант немец, подозреваемый в симпатиях к нацистам, и богатый палестинец с крупным бриллиантом, зашитым в подкладку пиджака. Эта было время первопроходцев, когда летали только очень богатые или очень влиятельные люди.

Незадолго до исчезновения авиалайнер передал диспетчерам Сантьяго, что рассчитывает войти в зону их ответственности через четыре минуты. Через пятьдесят с небольшим лет аргентинский проводник случайно наткнулся на обломки двигателя «Роллс-Ройс» у подножья затерянного в Андах ледника, примерно в восьмидесяти километрах к востоку от чилийской столицы.

Их погубило струйное течение. Lancastrian был одним из очень немногих авиалайнеров, способных летать достаточно высоко, чтобы достать до нижней границы струйного течения, которое в тех местах обычно движется с запада и юго-запада. Согласно расчетам — вычислению положения воздушного судна по направлению и скорости его движения и времени, проведенному в пути, — они должны были приближаться к Сантьяго. Плотная облачность скрыла от них землю, и экипаж не имел понятия о том, что мощный воздушный поток отнес самолет на пятьдесят с лишним миль в сторону от курса.

Как только самолет начал спускаться и вошел в облака, все они были обречены. Самолет вместе с экипажем и пассажирами врезался в почти вертикальную снежную стену у верхушки ледника Тупунгато. Лавина скрыла следы и похоронила погибших.

Сегодня, как я уже упоминал, коммерческие авиакомпании по возможности используют энергию струйных течений, сокращая полетное время и снижая расход топлива. Четыре главных струйных течения, по два в каждом полушарии, опоясывают Землю в средних и полярных широтах. Если вам случалось летать через Атлантику и удивляться тому, что из Америки в Европу можно добраться гораздо быстрее, чем из Европы в Америку, то это потому, что при полете на восток использовалась сила струйного течения.

В будущем струйным течениям, возможно, найдутся и другие применения. По крайней мере Кен Калдейра, метеоролог из Стэнфордского университета, думает именно так. «Мои расчеты показывают, что, если бы мы сумели взять у высотных ветров всего лишь один процент энергии, этой энергии хватило бы на все нужды человечества», — сказал он в интервью San Francisco Chronicle в мае 2007 г. Найдется немало людей, которые с ним согласны. В настоящее время проекты высотных ветряных турбин самых разных форм и размеров растут как грибы. Некоторые из них напоминают цеппелины, другие — футуристические вертолеты. Сейчас много говорят о ветряной энергетической компании под названием Makani. Эта компания разрабатывает высотные турбины на воздушных змеях. Подробности пока держатся в секрете, и, возможно, пройдут годы, прежде чем их технологии позволят зажечь хотя бы одну лампочку, но есть очень интересная информация. Их президент делал самовоспроизводящиеся роботы в Массачусетском технологическом институте, а в свободное время сочиняет комиксы, по которым дети учатся мастерить всякие приспособления; профессиональный виндсерфер и чемпион мира по фрисби. Как мы уже видели, именно такие люди двигают (если им везет, конечно) технику вперед. Ларри Пейдж, один из основателей Google, считает, что команда из тридцати кайт-серферов из Makani — братья Райт современности. Верный своим словам, он вложил в них $30 млн, принадлежащих Google. Кто знает? Может быть, он прав.

Часть II Вперед и вверх

Салон первого класса, примерно 1960 г. От одного взгляда на эту фотографию у меня начинает болеть спина!

Глава 6 Мир сжимается

Если оглянуться назад, кажется, что я — и в авиационном бизнесе, и в других местах — занимался исключительно тем, что отделял то, что не делается, потому что не выходит, от того, что не делается, потому что мы это не делаем.

Действительно, кое-что не делается просто потому, что ничего не получается. Не так давно я предложил перегонять самолеты от места стоянки до начала взлетной полосы при помощи тягача. В теории это должно было сэкономить нам жуткое количество авиационного топлива. Однако после испытаний оказалось, что тянуть реактивный самолет за нос не стоит, это плохо сказывается на состоянии корпуса. Сейчас мы думаем, нельзя ли вместо этого установить электродвигатели на передние колеса шасси.

А теперь наоборот, о том, что просто не делается.

Если вы хотите сделать так, чтобы кресла в самолете раскладывались как следует, так чтобы пассажиры могли прилечь и подремать в удобной позе, лучше всего расставить их елочкой. Таким образом можно разместить в салоне больше людей, причем с максимальным комфортом. Все без исключения люди, причастные к авиастроительной промышленности, говорили нам, что это невозможно. Каждый объяснял, что ремни безопасности тогда будут работать неправильно и принесут больше вреда, чем пользы. Никто из этих людей, похоже, никогда не слышал о подушках безопасности.

Сегодня кресла, расставленные елочкой и снабженные подушками безопасности — гордость салонов высшего класса на наших лайнерах Virgin Atlantic.

В разное время мы первыми в отрасли ввели у себя удобные раскладывающиеся кресла, кушетки, комнаты отдыха с парикмахерами и массажистами, а также службу встречающих на мотоциклах и лимузинах. Компания Virgin Atlantic первой вмонтировала персональный видеоэкран в спинку каждого кресла, чтобы пассажиры могли выбирать себе фильмы и телепередачи по вкусу. Это примеры идей, которые оправдали себя. Но было множество и таких, из которых ничего не вышло. Интересно, помнит ли кто-нибудь наши попытки устраивать во время полета живые представления?

Одной из самых сложных, но и самых интересных проблем, с которыми сталкивается любая авиакомпания, — и меня просто поражает, как мало авиакомпаний принимает ее всерьез! — как сохранять привлекательность воздушных путешествий. Многие наши пассажиры прежде летали только эконом-классом на коммерческих лайнерах. Но ведь полет — это приключение и настоящее чудо! Мне кажется, мы должны исправить ситуацию и сделать каждый рейс неповторимым и запоминающимся, — или по крайней мере комфортабельным.

11 сентября 2001 г. навсегда изменило воздушный транспорт. Девятнадцать бандитов направили два пассажирских авиалайнера на башни-близнецы Всемирного торгового центра в Нью-Йорке и один на Пентагон. Еще один врезался в землю: пассажиры лайнера сумели каким-то образом ценой собственной жизни сорвать планы угонщиков.

Сейчас нас раздражают глупые меры, непоследовательные правила и бессмысленное паникерство правительства, и мы часто забываем, что безопасность — это очень важная сторона воздушного транспорта и что система безопасности аэропортов после страшной террористической атаки заметно улучшилась. Нет, правда! Легко забыть, какой разболтанной она была прежде, особенно на внутренних линиях США. В 1997 г. Федеральная авиационная администрация США проверила ее, попытавшись пронести в самолеты 173 муляжа стрелкового оружия. Обнаружены они были лишь в 56 случаях — меньше одной трети.

После атак 11 сентября стало ясно: необходимо что-то делать. Я лично не обижаюсь на дополнительные меры безопасности: я просто не понимаю, почему эти меры должны быть такими непоследовательными. Вы хотите забрать вязальные спицы моей матушки? Хорошо, но почему я по-прежнему могу, пройдя контроль, купить горючую жидкость в стеклянной бутылке? Почему я могу приобрести там же бритву? Вы хотите, чтобы я полчаса стоял в очереди? Хорошо, я постою, если в этом есть необходимость, — но как насчет бутылки воды во время ожидания? Вы хотите просветить рентгеном мои ботинки? Прекрасно. Но разве нельзя предоставить мне стул, чтобы я мог надеть их обратно?

Если вспомнить бесконечную канитель с таможней до вылета и жуткую перспективу общения с иммиграционной службой после посадки, то согласитесь, что сделать полет приятным для пассажиров будет, мягко говоря, непросто. Поэтому мы начинаем с мелочей. Мы пытаемся вызвать у вас улыбку. «Пожалуйста, убедитесь, что спинка вашего кресла стоит прямо, — говорится в новом анимационном ролике по безопасности компании V Australia. — Проверьте, убран ли ваш столик и в порядке ли волосы». Исполнительному директору V Australia Бретту Годфри пришлось выдержать эпическое сражение с Управлением гражданской авиации по поводу этого ролика: его упрекали в том, что приведенный текст унижает достоинство пассажиров. Бретту пришлось потратить несколько недель и собрать данные о том, что пассажиры уделяют таким «унизительным» презентациям гораздо больше внимания, чем обычным.

Я не понимаю, почему мы до сих пор вынуждены вести эти баталии. Экипаж Virgin Blue уже много лет превращает инструктаж по безопасности в веселое представление — вполне разумно и эффективно, кстати сказать. Если вам скажут, что свисток на спасательном жилете прекрасно подходит для привлечения акул, вы рассмеетесь, быть может, вздрогнете — но наверняка запомните, что у вас на спасательном жилете имеется свисток.

Я всегда считал, что персонал авиалиний занимается шоу-бизнесом. У них просто нет другого выхода. Каждый день индустрия воздушных перевозок запирает полтора миллиона человек в узких металлических трубах на много часов и при этом настаивает, чтобы они делали в точности то, что им говорят. Ради общей безопасности мы не должны забывать при этом, что совершаем нешуточное насилие над человеческой природой.

Значительную часть своей жизни я провожу в воздухе. Я привык спать в самолетах и рискну сказать, даже если покажусь пристрастным, что наши кресла елочкой в самом деле гарантируют мне комфортабельный сон и спокойную ночь. Спокойную, но короткую. Я поднимаюсь задолго до посадки, чтобы пройтись по проходам и поздороваться с пассажирами. Показываться клиентам очень полезно для продвижения бренда; еще полезнее то, что я получаю возможность своими глазами увидеть, в чем и как мы можем улучшить свой сервис. Так что членам экипажей, особенно тем, кто непосредственно занят обслуживанием пассажиров, от меня никуда не деться.

Отсюда идея конкурса двойников.

Музей восковых фигур мадам Тюссо даже в самый погожий день представляет собой жутковатое место, но на двадцатипятилетие компании Virgin Atlantic наши люди из отдела маркетинга придумали кое-что получше. Они собрали полный зал людей, которые имеют несчастье быть похожими на меня. На бумаге задумка выглядела великолепно. Я вошел в зал. Я здоровался и пожимал руки самому себе, снова, снова и снова. Я очень старался сохранять спокойствие.

После вечеринки я отправился в кругосветное путешествие. На этот раз Джоан не надо было тревожиться за мою безопасность. Я не собирался ставить рекорды. Я собирался просто обогнуть земной шар с комфортом на борту пассажирских лайнеров. Путешествие из аэропорта Хитроу в Гонконг, дальше в Сидней, Лос-Анджелес и снова в Хитроу должно было занять у меня около восьми суток. Единственное, что здесь было впервые, — это то, что все билеты в моем кармане имели логотип Virgin.

Начиная дело, я — фанатик Фредди Лейкера с единственным подержанным боингом-747 — меньше всего ожидал, что когда-нибудь смогу облететь вокруг света на авиалиниях бренда Virgin. Поднимаясь в аэропорту Хитроу на борт лайнера Virgin Atlantic, летящего рейсом на Гонконг, я вдруг подумал, что эти компании добились очень многого. Авиалинии, в которые я вкладывал деньги и которые в разное время помогал создавать, сегодня, несомненно, играют свою роль в том, что мир сжимается, становится меньше.

Что это значит для мира? В 1940-е гг., после ужасов и потерь двух мировых войн, идея сжать мир казалось замечательной практически всем. Пассажирская авиация делала любое место на земном шаре доступным. Она должна была объединить мир. Я твердо знаю, что она это сделала — и точно так же знаю, без всяких сомнений, что цена за это заплачена немалая.

В 1950-е гг. самолеты распространили западную культуру — и американские бренды — по всему миру. В 1961 г., на любом континенте, кроме Антарктиды, можно было найти отели «Хилтон», — а люди начинали жаловаться, что международные перелеты уже не так впечатляют. Чарльз Линдберг однажды заметил: «Останавливаясь в "американском отеле" за границей, я как никогда и нигде остро ощущаю изолированность туриста от местной жизни».

Чем меньше мы делаем мир, тем больше должны ценить его богатство и разнообразие. Вообще говоря, глобальная авиаиндустрия с ее дорогостоящей и однотипной техникой, громадными производящими монополиями и наднациональной регулирующей сетью не слишком похожа на поборника разнообразия.

Не существует ни одной серьезной логической причины, по которой авиаиндустрия должна развиваться именно так. В основном ее организация и характер были заданы в 1944 г. Конвенцией о международной гражданской авиации, известной как Чикагская конвенция. Идея этой конвенции заключается в том, чтобы ради мира и спокойствия держать самолеты, пересекающие наши небеса, под полным контролем. Конвенция сформировалась под влиянием идей, которые сегодня кажутся нам странными, но которые представлялись вполне логичными и естественными после огненного шторма над Дрезденом и Гамбургом и атомного уничтожения Хиросимы и Нагасаки.

Конвенция исходит из того, что все самолеты представляют собой военные объекты. В момент подписания конвенции между гражданскими и военными самолетами действительно не было принципиальных различий. Самолеты просто выполняли ту задачу, в которой возникала необходимость. Истребители и бомбардировщики Первой мировой до войны мирно возили почту. Первые пассажирские авиалайнеры, такие как Boeing 377 и Avro York, представляли собой слегка переделанные бомбардировщики Второй мировой войны.

Boeing 377 Stratocruiser — гражданская версия бомбардировщика В-29

Конвенция предполагает, что гражданские самолеты могут быть применены в военных целях. Из этого логически следует, что тот, у кого больше всего самолетов, представляет собой самую серьезную военную угрозу, и, по существу, частные авиакомпании рассматриваются как небольшие частные армии!

Тех, кто подписывал Чикагскую конвенцию, незримо преследовал призрак международного криминального «авторитета», организующего террористические рейды и налеты в надежде дестабилизировать мировой порядок. Идея, конечно, не нова и восходит даже не к Уэллсу, а к роману Жюля Верна «Властелин мира» (1904 г.). К началу 1940-х гг. такой персонаж появлялся едва ли не в каждом комиксе, радиошоу и киносериале. («Небесный капитан и мир будущего» (2004 г.) — безумно точная широкоэкранная стилизация произведения такого рода.) Многим из нас, наверное, случалось в какой-то момент улыбнуться про себя причудливости и даже, может быть, надуманности идеи — пока террористические атаки 11 сентября 2001 г. и видеовыступления Усамы бен Ладена не стерли улыбки с наших лиц.

Меньше всего страны, подписавшие Чикагскую конвенцию, думали о создании свободного рынка пассажирских воздушных перевозок. С их точки зрения, это означало бы дать добро на создание свободного рынка воздушных наемников! Они и не думали о свободе гражданских воздушных путешествий; напротив, они прилагали все силы, чтобы максимально обуздать и ограничить ее. По конвенции правительства всех стран взяли авиацию под свое крыло. США с их огромным внутренним рынком пошли по дороге жесткого регулирования и протекционизма. Европейцы, гораздо лучше географически расположенные для полетов по всему миру, от Индии до Африки и обеих Америк, предпочли единообразные законы и государственный контроль — отсюда создание крупных государственных авиакомпаний, таких как Air France (основана в 1933 г.) и British Overseas Airways Corporation (ВОАС, основана в 1946 г).

Чикагская конвенция представляла собой компромисс; она гарантировала, что ни одна страна не будет доминировать в пассажирских авиаперевозках, и одновременно закрепляла положение Великобритании и США как мощнейших мировых авиаперевозчиков (что неудивительно, если вспомнить, что эти страны тогда только что выиграли войну). Среди «воздушных свобод», гарантированных конвенцией, было право пролетать через воздушное пространство страны без посадки; право заправляться в иностранном аэропорту, не высаживая пассажиров (самый знаменитый пример подобного рода — ирландский аэропорт Шеннон, где до начала 1960-х гг. садились для дозаправки самолеты почти всех североамериканских рейсов); право на организацию международных стыковочных рейсов. Чтобы получить эти права, любая авиалиния должна была заручиться поддержкой правительства.

Правительство устанавливало расписание. Правительство контролировало количество рейсов в сутки, число пунктов назначения и число самолетов. Авиалинии обслуживали не пассажиров; они обслуживали правительство. Если какая-нибудь авиалиния была не в состоянии выполнить свои обязательства, правительство заботилось о том, чтобы она вообще прекратила летать.

Pan American Airways — авиакомпания, которую обессмертил в фильме «2001» Стенли Кубрик, назвав оператором орбитальных космических шаттлов, представляет собой типичный пример тех авиакомпаний, для которых конвенция была наиболее выгодна. Pan Am, как стало известно, была детищем Хуана Терри Триппа, одного из известнейших ранних авиамагнатов и бесспорного пионера международных авиаперевозок в США.

Первый самолет Трипп увидел в 1909 г., когда отец взял мальчика с собой посмотреть на полет Уилбура Райта. Вдохновленный примером Хуан и его приятели с началом Первой мировой войны стали пилотами военно-морской авиации; в боях, однако, им участвовать не пришлось. Не слишком удавшееся юношеское приключение осталось позади, и Трипп — молодой человек из хорошей нью-йоркской семьи, выпускник Йельского университета — был готов начать верную и прибыльную карьеру на Уолл-стрит, но его одолела скука. Получив наследство, он поступил на работу в компанию New York Airways — своеобразное воздушное такси для богатых горожан. Он вложил деньги в компанию под названием Colonial Air Transport, напугал коллег до полусмерти амбициозными планами летать по всему Карибскому бассейну и в конце концов основал Aviation Company of the Americas — компанию, которой суждено было в дальнейшем превратиться в Pan Am.

Хуан Трипп основал Pan Am, много лет остававшуюся флагманской авиакомпанией Америки

Трипп заключил с правительством контракты на перевозку почты, он летал на 99-мильной линии от Ки-Уэста до Гаваны и добился того, что его признали «избранным инструментом» американской политики в Южной Америке, где у США было множество стратегических и экономических интересов. Заручившись поддержкой Госдепартамента, компания Триппа обеспечила себе право на посадку, построила терминалы и получила таможенные привилегии на всех берегах Южной Америки. К 1929 г., когда советник компании и авиационная знаменитость Чарльз Линдберг торжественно открыл маршрут в Панаму, маршрутная сеть Pan America Airways насчитывала 17 700 км. Еще через десять лет Pan Am покорила Атлантику: и все это еще до изобретения трансатлантических авиалайнеров!

Для полетов через океан Pan Am требовался самолет, способный пролететь без посадки 4800 км — до Европы или Гавайских островов — с грузом, равным собственному весу. Автором успешной конструкции стал Гленн Мартин, которого журнал Time в 1939 г. назвал «превосходным образцом того, что может сделать человек, если посвятит все свое время и таланты достижению одной цели». Комплимент получился несколько двусмысленным; вероятно, потому, что Мартин был одной из самых неинтересных фигур в истории авиации. Мартин жил с матерью Минтой до самой ее смерти и от нее унаследовал одержимость самолетами. Она часто читала ему перед сном газетные статьи о последних экспериментах первопроходцев авиации, от американского инженера Октава Шанюта до немецкого изобретателя Отто Лилиенталя. Первыми авиационными экспериментами самого Мартина стали коробчатые воздушные змеи; он делал их по три штуки в день и продавал прямо из окна небольшой кухоньки Минты по 25 центов. Он также экспериментировал с парусами, изобретая новые способы обуздать ветер и использовать его как движущую силу, когда катался на коньках и даже на велосипеде.

В 1912 г. он основал фирму Glenn L. Martin Company. (Она существует и по сей день как часть аэрокосмического гиганта Lockheed Martin.) Мартин, занимавшийся в основном производством самолетов для американских военных, сделал и три громадные четырехмоторные летающие лодки М-130 для Pan Am. Эти воздушные суда вошли в историю как символ блеска и роскоши воздушных путешествий.

Сконструированные для трансатлантических перелетов, в реальности гидросамолеты М-130 всю свою трудовую жизнь летали в противоположном направлении — через Тихий океан. Как ни хотелось Триппу проложить прибыльные воздушные пути в Европу, поначалу все его усилия тормозила политика. Британия защищала собственные гидросамолеты Empire производства фирмы Short Brothers, которыми оперировала lmperial Airways, и не собиралась предоставлять Триппу право посадки на британской территории. А если учесть, что британскими владениями были и Ньюфаундленд, и Бермудские острова, получалось, что пересечь Атлантику по воздуху практически было невозможно.

Так что Трипп не стал спешить, окрестил свой первый М-130 China Clipper и переключился на Тихий океан. Опять же Трипп всегда был готов поддержать американское правительство. Намерение Pan Am открыть воздушные пути через Тихий океан до самого Китая идеально совпадало с желанием правительства распространить американскую сферу влияния на те регионы мира, которые в противном случае достались бы Японии. Трипп получил правительственную помощь в строительстве тихоокеанских заправочных баз — на Гавайях, на островах Мидуэй, Уэйк и Гуам — и Pan Am стала тем, чем, согласно Чикагской конвенции, всегда должна служить гражданская авиакомпания: инструментом внешней политики. Главным перевозчиком.

Самый известный полет China Clipper совершил 22 ноября 1935 г. перед двадцатипятитысячной толпой. Имея на борту пятьдесят восемь мешков с почтой, адресованных в Манилу, летающая лодка поднялась с поверхности залива Сан-Франциско. Она должна была пролететь над недостроенным мостом через залив между Сан-Франциско и Оклендом, но из-за перегрузки вынуждена была пройти под мостом. Только после этого самолет с трудом набрал высоту и взял курс на Гонолулу — первую из четырех остановок на его маршруте через Тихий океан.

Три гидросамолета Martin М-130, принадлежавших компании Pan American, позволили ей занять лидирующее положение на американских международных линиях и вообще в Тихоокеанском регионе. Авиалиния работала надежно и элегантно; пассажирам казалось, что мир под их крыльями стремительно сжимается. Только представьте: добраться из Сан-Франциско на Гавайи всего за одну ночь! Голливуд не обошел Pan Am своим вниманием и удостоил высших почестей — на экраны вышел фильм «Китайский клиппер» с Хамфри Богартом в главной роли.

Первые воздушные путешествия были тряскими и дорогими — но чашки в самолетах по крайней мере подавали настоящие!

Пассажиры «Клипперов» одевались в персональных уборных и созерцали виды Тихого океана через большие окна: в столовой подавали блюда, достойные гурманов, и коктейли — не в последнюю очередь для того, чтобы меньше раздражал постоянный шум моторов М-130. Если коктейли не справлялись, можно было прибегнуть и к другим средствам — на борту имелись апартаменты для новобрачных. Семьдесят четыре кресла в салоне «Клиппера» можно было превратить в сорок кроватей для ночного отдыха (не очень понятная математика). На путь до Манилы требовалось шестьдесят летных часов, и занимал он пять дней.

По крайней мере так было в теории. К несчастью, на полет от Калифорнии до Гавайских островов продолжительностью от 18 до 24 часов требовалось столько топлива, что самолет Pan Am мог взять на борт лишь восемь пассажиров, и это было главной проблемой. Как ни хорош был М-130 по сравнению со всеми прежними авиалайнерами, Триппу, если он действительно хотел завоевать океаны, требовалась другая машина.

В начале 1936 г. Pan American предложила приз в $50 тысяч фирме, которая сумеет построить авиалайнер для долгожданного трансатлантического маршрута.

20 мая 1939 г. — ровно через двенадцать лет после того, как Чарльз Линдберг перелетел через Атлантику на своем Spirit of St. Louis, — первый гидросамолет Boeing В-314 Yankee Clipper компании Pan American вылетел из Нью-Йорка по трансатлантическому почтовому маршруту. Пассажирские рейсы начались несколькими днями позже, 28 июня, когда Dixie Clipper вылетел из Нью-Йорка с двадцатью двумя пассажирами на борту по южному маршруту Pan Am — через Хорту[6] и Лиссабон на Марсель.

***

На борту Boeing Clipper с экипажем из десяти человек могли расположиться семьдесят четыре пассажира днем и сорок ночью; там было семь роскошных помещений, в том числе столовая на четырнадцать мест и апартаменты для свадебного путешествия в хвосте. Этот самолет был велик, роскошен и надежен — и мог пролететь без посадки поразительное расстояние в 5600 км. Он обслуживал линию Саутгемптон — Нью-Йорк, первый беспосадочный маршрут через Атлантику. После начала войны Уинстон Черчилль реквизировал Clipper и превратил его в свой личный самолет. В-314 сделал возможными межконтинентальные пассажирские перевозки, причем гораздо раньше, чем ожидали правительственные чиновники.

С точки зрения подписантов Чикагской конвенции гражданская авиация — это джинн, которого ради спокойствия и безопасности мира следует держать прочно запертым в бутылке. Регулярные авиалинии ни в коем случае не должны были выйти на свободный рынок, ведь на самом деле они представляли собой часть воздушной мощи государства. Коммерция здесь совершенно ни при чем.

Хуан Трипп тоже видел в Pan Am скорее политическую силу, чем коммерческое предприятие. Он мечтал о создании всемирной системы авиалиний, которые соединили бы между собой практически все аэропорты мира и при этом бы особенно не волновались о пассажиропотоке и прибыли. Надо сказать, что во время Второй мировой войны его мечта почти осуществилась. Pan Am стала главным авиаперевозчиком правительства США и гоняла самолеты из Бразилии через Африку на Ближний Восток. На ее самолете Франклин Рузвельт в начале 1943 г. летел на союзническую конференцию в Касабланку и обратно. (На пути домой президент отпраздновал в столовой летающей лодки свой день рождения.) По существу, компания Pan Am превратилась в гражданское подразделение Транспортного командования ВВС США.

Компания Pan Am сделала межконтинентальные путешествия реальностью. Следующая остановка — Тихий океан!

Тем не менее со временем выяснилось, что Трипп ошибался. Компания Pan Am была, безусловно, самым успешным воплощением концепции, нашедшей отражение в Чикагской конвенции. Но уже к моменту подписания конвенции ситуация на земле и в воздухе изменилась до полной неузнаваемости.

Для начала заметим, что пассажирские самолеты уже невозможно было рассматривать как военные объекты. Самолеты перестали быть вариациями на одну и ту же тему. Они стали разными. Военные самолеты летали все быстрее и выше, но кое-где им уже приходилось уступать дорогу другим технологиям: ракетам, управляемым снарядам и спутникам. Новые военные самолеты не имели и не могли иметь никакого гражданского применения.

Пассажирские авиалайнеры тем временем становились все больше, безопаснее и вместительнее, а люди во всем мире начинали привыкать к массовым перемещениям по воздуху. Коммерческая авиация разрасталась и становилась все более интернациональной, причем гораздо быстрее, чем ожидалось. Результатом всего этого стал коммерческий крах, настолько глубокий, что его отголоски ощущаются в отрасли до сих пор.

Если вы обслуживаете регулярную авиалинию, вы, по существу, следуете указаниям правительства: ставьте самолеты сюда, летайте туда и по такому расписанию. У вас совсем не остается пространства для маневра. Любое изменение пункта назначения или расписания должно служить предметом международных переговоров.

Продавая билеты, вы гарантируете пассажирам место в конкретном самолете. Если билетов продано мало, самолет все равно должен взлететь и доставить к месту назначения тех пассажиров, которые все же приобрели билеты на этот рейс. Вообще-то это справедливо: разумеется, обладателям билетов должна быть гарантирована доставка на место по расписанию. Проблема возникает тогда, когда один и тот же рейс начинает раз за разом, неделю за неделей летать пустым.

В большинстве других отраслей, связанных с обслуживанием клиентов, если дело начинает идти плохо, вы можете отступить и перегруппировать силы. Если постояльцев мало, вы можете законсервировать и закрыть одно крыло своего отеля; если зрителей мало, непопулярные сеансы вы можете просто отменить. На регулярной авиалинии вы не можете сделать ничего подобного. Ваши самолеты должны летать по расписанию. Если нет, правительство снимет вас с полетов. Место в самолете — не комната в отеле и не кресло в зрительном зале. Если кресло в зале сегодня останется незанятым, а комната в отеле неделю простоит пустой, вы, конечно, ничего на этом не заработаете, но и убытков особых не понесете. Место в самолете, напротив, требует затрат всякий раз, когда вы поднимаете его в воздух.

Регулярные рейсы совершаются по постоянному расписанию, и авиакомпания, разумеется, не может рассчитывать на то, что все самолеты круглый год будут летать заполненными. Но таскать пустые кресла по небу очень дорого, и стоимость незаполненных рейсов необходимо каким-то образом компенсировать. Единственное решение — поднимать цены на билеты. Именно поэтому с конца войны и до поздних 1970-х гг. международные перелеты в значительной степени оставались привилегией для богатых. Чикагская конвенция разрешала — и даже вынуждала — государственные авиалинии предлагать одни и те же услуги за примерно одинаковую, но неизменно высокую цену. Международная ассоциация воздушного транспорта (IATA) не возражала. Но были и исключения.

С момента открытия в мае 1928 г. и до закрытия в августе 1939 г. Кройдонский аэропорт — первый специально построенный международный воздушный терминал в мире — был, возможно, самым популярным туристическим объектом Великобритании. Чтобы посмотреть на прибытие знаменитых авиаторов или кинозвезд, собирались огромные толпы людей. Полеты были им недоступны. Обычным людям авиабилеты казались астрономически дорогими. (В пересчете на сегодняшние деньги путешествие на Boeing Clipper через Атлантику обошлось бы вам в £50 000, или $85 000!)

Между двумя мировыми войнами лондонский аэропорт располагался в Кройдоне и считался местам гламурным и романтичным

Путешествия для отдыха и развлечения стали реальными лишь после Второй мировой войны. В 1950 г. незадолго до Пасхи, после целой серии сражений с министерством транспорта, в Британии начались первые чартерные авиарейсы; организовывал их Владимир Райтц, тот самый, который позже придумал культовый Club 18–30 — «солнце, море и секс».

Вероятно, мне следует вкратце объяснить, как работают чартерные авиалинии. Они обеспечивают оборудованием и персоналом любого, кто хочет организовать рейс. Как правило, это туроператоры, но в принципе самолет может заказать кто угодно. Однажды, когда мы с Джоан, направляясь в Пуэрто-Рико, застряли по милости American Airlines на Виргинских островах, я позвонил в местную чартерную компанию и заплатил $2000 за полет до Пуэрто-Рико. Затем я одолжил грифельную доску, разделил стоимость чартерного рейса на число всех застрявших в аэропорту и написал результат на доске крупными цифрами. Мы довезли всех до Пуэрто-Рико за $39 с человека.

Чартер — это альтернативный способ авиаперевозок. Он прост, удобен, недорог и коммерчески стабилен.

Представители авиалиний ненавидели его. Делалось все возможное и невозможное, чтобы ограничить рост чартерных рейсов и сохранить монополию основных перевозчиков. В документах IATA было даже дикое требование о том, что пассажиры чартерного рейса должны не менее полугода состоять в каком-либо «клубе по интересам», основная цель которого — не воздушные путешествия. Конечно, это было всего лишь мелкое неудобство; при каждом аэропорте тут же возникало множество таких клубов, и любой пассажир, прибыв перед рейсом, мог выбрать для себя организацию по душе и оформить задним числом членство. «Люди придумывали всевозможные названия вроде "Клуб левого крыла", или "Клуб правого колеса", или "Бирмингемская ассоциация любителей роз"», — вспоминал Фредди Лейкер, компанию которого то и дело штрафовали за перевозку фиктивных любителей роз в Америку!

Доступные цены на авиабилеты в кампании Фредди Лейкера обеспечили ему множество могущественных врагов

К 1971 г. все это превратилось в настоящий цирк, заправлял в котором Фредди Лейкер.

Одержимость Фредди Лейкера пассажирской авиацией восходила еще к 1930-м. Однажды они с приятелями стояли возле лавки, торгующей рыбой с чипсами, в Кентербери (графство Кент) и смотрели на собор. «Мы ели рыбу и картофель из кулька, свернутого из старой газеты. Просто стояли на углу. И будь я проклят, если в небе не показался Hindenburg из Германии, конечно, он летел в Америку, и тут же пролетел Handley Page 42, четырехмоторный биплан из Кройдона в Париж. Я имею в виду, невозможно представить себе два более непохожих летающих объекта, чем эти два, и их пути пересеклись точно над верхушкой Кентерберийского собора. И я сказал приятелям: "Вот это для меня. Я буду заниматься аэропланами"». Фредди вырос, стал богатым, знаменитым и любимым, он один на один вышел против Чикагской конвенции — и почти победил.

Первым наставником Фредди Лейкера в авиабизнесе стал Арнольд Уотсон, пиар-менеджер фирмы Castrol, а позже старший летчик-испытатель фирмы Air Transport Auxiliary (АТА). АТА перегоняла самолеты с заводов на авиабазы британских ВВС, с одной базы на другую, с места службы обратно на заводы для ремонта и обслуживания. Пилоты АТА были не военными летчиками, но во время войны они провели в воздухе больше времени, чем кто бы то ни было. Из тысяч работников вспомогательных служб, внесших свой вклад в победу, настоящую известность, пожалуй, заслужили только пилоты АТА.

Уотсон и Фредди были полны идей и планов относительно того, какой станет гражданская авиация после войны. Планы были хороши, и 1 апреля 1946 г. Лейкер стал одним из восьми первых сотрудников британской национальной авиакомпании British European Airways. «Но я проработал там всего три месяца. Стало скучно и, знаете, как-то официально».

Вместо этого Фредди долгое время занимался бизнесом: распродажей излишков военных запасов, металлоломом и даже фруктами. Только советская блокада Западного Берлина заставила его вернуться к первой своей любви — авиации.

В конце Второй мировой войны территория Третьего рейха была поделена между союзниками. Свои зоны оккупации получили Великобритания, Франция, США и Советский Союз. Столица Германии, Берлин, располагалась на востоке, едва ли не в центре советского сектора, но, поскольку это была столица, ее рассматривали отдельно. По Ялтинскому соглашению каждая страна получила вдобавок к части германской территории еще и кусочек столицы.

В 1948 г., когда холодная война с каждым днем становилась все холоднее, советские войска заблокировали союзникам все сухопутные дороги в Западный Берлин. Правда, противостояние было бескровным, до сбивания самолетов дело не доходило, а помешать самолетам летать в город и обратно у Советского Союза возможности не было.

Правительство хорошо платило владельцам транспортных самолетов за прорыв блокады. Поначалу Фредди воспринял все это просто как очередной способ заработать. «Мы смотрели на это примерно так: "Ну ладно, мы сделаем это, а затем вернемся к прерванным делам и заработаем несколько фунтов". Но через некоторое время, знаете, месяца через два-три, это превратилось в настоящий крестовый поход».

Марка, выпущенная в память берлинского воздушного моста

Советские истребители заходили на грузовые самолеты союзников, пытаясь запугать летчиков, но выстрелы так и не прозвучали. Советы считали, что спешно организованный воздушный мост, призванный облегчить положение осажденного Берлина — мост, который должен был кормить, одевать и обогревать два с половиной миллиона берлинцев, — невозможно поддерживать долго. Они считали, что через несколько недель все развалится, и союзники сдадут столицу. Они ошибались.

Получился второй Дюнкерк. Тогда, в 1940-м, британский министр иностранных дел Эрнст Бевин сказал министру авиации Артуру Хендерсону: «Наполните небо нашими самолетами!» За год с небольшим, начиная с августа 1948 г., в осажденный город по воздуху было доставлено 2,3 млн тонн помощи.

Лишь небольшая часть грузов перевозилась по воздушному мосту в Берлин на гражданских самолетах, но это не умаляет заслуг летчиков и компаний, которые принимали участие в этой операции. Они летали на битых старых военных машинах, большинство из которых к тому моменту превратились в груду металла. Компания Фредди — близкий к банкротству бизнес-перевозчик под названием Bond Air Service, который Фредди спешно снабдил еще шестью бывшими бомбардировщиками Halifax из военных излишков и парой ангаров с запчастями, — представляла собой типичный пример предприятия, обслуживавшего Воздушный мост. «Галифаксы» Фредди были, по его собственной оценке, «абсолютно бесполезными развалинами. Но, что ни говори, других у нас не было».

Самолеты Британии, Британского содружества наций и США ежедневно доставляли в Берлин 13 000 тонн продуктов

Авторы биографии Лейкера Роджер Эглин и Барри Ритчи отлично выразили дух того времени: «В марте 1949 г. пилот Bond Джозеф Вяткин вылетал из берлинского аэропорта Гатов после доставки в город груза картофельных хлопьев. Когда на высоте 3000 м отказал двигатель, он пожал плечами и полетел дальше на трех, а инженеры быстро заменили ему двигатель». Шесть недель спустя этот самый самолет въехал в строительную канаву, и его пришлось сгрести с полосы бульдозером, чтобы открыть взлет следующим самолетам. «Люди Лейкера тут же, рядом с полосой, разрезали Halifax на металлолом».

Надо сказать, что самолеты Halifax компании Bond могли взять на борт очень ограниченный груз.

Мы перевозили бочки с топливом, овощи, картошку и тому подобное. Мне кажется, мы сделали около 4700 рейсов. А после Воздушного моста я подумал: ну хорошо, и что же мы теперь будем делать? Мы немного заработали, и что теперь? И я пришел к выводу, что большинство участников будут и дальше летать, и конкуренция будет жуткая. Девять из десяти не выдержат и уйдут. Так что я подумал, что пора остановиться. И действительно перестал летать больше, чем на год.

Фредди всерьез занялся металлоломом и начал превращать старые военные самолеты в алюминиевые слитки. Он утверждал, что обслуживание и переработка старых самолетов вполне его устраивают и что полеты для него остались в прошлом. Но к тому времени авиация уже вошла в его плоть и кровь.

Сначала, в 1949 г., он водил самолеты по увеселительным маршрутам и обслуживал чартерные рейсы для новых послевоенных лагерей отдыха Билли Бутлина. Затем, когда «девять из десяти» мелких авиакомпаний, организованных после войны, разорились и исчезли с рынка, а государство стало крупным и быстрорастущим клиентом чартерных воздушных компаний. Фредди не устоял перед соблазном и тоже организовал авиалинию.

Он очень быстро столкнулся с теми мелкими придирками и глупыми правилами, при помощи которых государство старалось ограничить чартерные перевозки. Глупость ситуации доводила его до бешенства: ну почему пассажиры, единственная цель которых — долететь подешевле, не могут просто выстроиться в очередь за билетами в аэропорту, точно так же, как давно уже выстраиваются очереди на железнодорожных вокзалах и автобусных станциях?

Фредди приезжал в аэропорт Гатвик с юристом и Библией и заставлял своих пассажиров клясться в верности своим фиктивным клубам. На власти эта клятва впечатления не произвела; однажды около тридцати человек попросту сняли с рейса. «Я орал так, что попал в газетные заголовки, и поклялся, что так этого не оставлю», — вспоминал Фредди. За этим последовали семь лет судебных баталий.

На протяжении 1970-х гг. Фредди пробивался к своей мечте через все мыслимые и немыслимые препятствия. 15 июня 1971 г. компания Laker Airways подала заявку на открытие Skytrain — первого в мире дешевого регулярного маршрута между Лондоном и Нью-Йорком. Кассовая служба работала по принципу «первым пришел — первым улетел» и продавала билеты всем желающим в порядке очереди. Цены были невероятно низкими: £32,50 зимой и £37,50 летом — втрое меньше, чем обошелся бы полет на самолете любого национального перевозчика. Противники пытались вытеснить Skytrain из Гатвика в Стэнстед и даже пробовали ограничить число продаваемых ежедневно билетов до 189, несмотря на то что самолеты DC-10, принадлежавшие компании, вмещали по 345 пассажиров!

«Я дрался, брыкался, орал на них день за днем», — вспоминал Фредди. Выиграв в британском суде право летать через Атлантику, он вынужден был снова драться за это право уже в судах США, где Pan Am и TWA делали все возможное, чтобы не пустить его на рынок. Тем не менее в июне 1977 г. президент Джимми Картер дал наконец Skytrain зеленый свет.

Skytrain с самого начала имел громадный финансовый успех — но, как однажды заметил Фредди, чтобы стать в авиабизнесе миллионером, начинать лучше миллиардером. 4 февраля 1982 г. компания внезапно и очень эффектно обанкротилась, задолжав кредиторам более четверти миллиарда фунтов. Кажется, в 1988 г. Фредди впервые объяснил мне, что тогда произошло.

В рейсовых авиаперевозках всегда процветают крупные, а не мелкие авиакомпании. Представьте себе, что крупная авиакомпания снижает цены и какое-то время работает себе в убыток, чтобы переманить клиентов у небольшой местной компании. Снизив цены, крупная авиакомпания добивается наполняемости рейсов и таким образом получает хотя бы какую-то прибыль на каждое место в самолете. К тому же она всегда может компенсировать свои затраты за счет других маршрутов и за счет потенциальной прибыли благодаря ликвидации конкурентов. А маленькой авиакомпании приходится раз за разом поднимать в воздух полупустые самолеты. (Никуда не денешься, если вы обслуживаете регулярные рейсы.) Ее расходы подскакивают до небес.

Десятки лет крупные авиакомпании расправлялись таким образом с мелкими конкурентами. Когда British Airlines создавала бюджетного перевозчика Go, она, по существу, скопировала бизнес-план easyJet. Стелиос Хаджи-Иоанну, основатель easyJet, заявил протест. «Go, — сказал он, — получила от ВА разрешение потерять £29 млн, а затем закрыться через три года, вытеснив с рынка соперников». (К счастью для Стелиоса, из этого ничего не вышло, и через некоторое время Go была продана компании easyJet!)

Выдавливание конкурента с рынка всегда выглядит некрасиво. Когда крупная авиакомпания снижает цены на всех маршрутах, которые обслуживает ее скромный конкурент, и восполняет свои потери за счет повышения цен на других направлениях, она, на мой взгляд, ведет себя неэтично. Нередко, однако, игра становится еще более грязной: национальные авиакомпании разных стран договариваются между собой и совместными усилиями — так дешевле — выдавливают конкурента. Именно это произошло с Фредди.

Гонять туда-сюда по воздуху пустые кресла дорого. Авиакомпания, перед которой вдруг встает такая необходимость, разорится очень быстро — не за годы или даже месяцы, а всего за несколько недель. Авиакомпания, финансовое состояние которой в марте не вызывало беспокойства, в середине мая может обанкротиться. Именно поэтому авиакомпании знамениты тем, что стоит им попасть в беду, и они рассыпаются как карточные домики, — а слухи о том, что конкурент вот-вот рухнет, приближают этот момент. Пока вы опровергаете пустые слухи, вас поджарят и доведут до готовности.

Чтобы вывести конкурента из дела, иногда не нужно даже снижать цены. Достаточно всего лишь намекнуть, что конкурент несет финансовые потери. Слухи подобного рода кажутся особенно правдоподобными, если направлены на бюджетные авиакомпании, потому что чем ниже у авиакомпании цены, тем уже пространство для маневра. Иногда и капитализированы они хуже. К тому же им приходится больше полагаться на отпускной трафик и индустрию туризма.

Почему это так важно? Ну, представьте себе, что вы туроператор и до вас только что дошел слух — маловероятный и даже оскорбительный, — что ваша бюджетная авиакомпания испытывает финансовые трудности. Что вы сделаете? Проигнорируете слух? Конечно, нет! Посадить клиентов на самолеты компании, которая вот-вот может разориться — последнее, что придет вам в голову. Ведь если авиакомпания действительно обанкротится, ваши клиенты потеряют деньги — и вы потом тоже не оберетесь неприятностей.

Кампания ВА против Virgin Atlantic представляла собой худший образчик подобной информационной войны. В конце концов ВА опустилась до откровенного промышленного вандализма, когда специально нанятая команда вскрывала нашу систему бронирования и пыталась запутать наших пассажиров. Но эта прискорбная кампания тоже была, насколько я понимаю, одной из последних в своем роде. Согласитесь, сегодня кампания шепотков и слухов, вроде той, что погубила бизнес Фредди и едва не погубила наш, вряд ли сработает. Причина проста: бюджетные авиакомпании типа easyJet Стелиоса вышли в Интернет и оставили без работы многих турагентов, работавших по старинке. «Я ничего не знал о пассажирских перевозках, — рассказывал Стелиос Саймону Колдеру при подготовке книги «Без излишеств» (о Frills), посвященной бюджетным авиакомпаниям. — У меня не было ни связей, ни друзей в этой отрасли, я просто сказал, что в этом нет никакого смысла и мы не будем так делать».

Годами Интернет экономил авиакомпаниям уйму денег. Прежде мы платили агентам 7-10 % комиссионных с каждого проданного билета, — а исключив агентов из цепочки, освободились от лишней ценовой нагрузки. Стелиос считает, что это изменило нашу отрасль сильнее, чем изобретение и внедрение реактивного двигателя. «Реактивный двигатель прогрессивен по сравнению с винтовым и более ранними технологиями, но по-настоящему массовым наш бизнес стал тогда, когда появилась возможность перевезти кого угодно всего за один фунт. Возможность сказать: "Я продам это место за £1. и это будет разумно и выгодно" — это настоящая революция. Этого можно добиться только при помощи Интернета».

Далеко не все авиакомпании отказались от услуг агентов и бюро путешествий. Virgin Atlantic, к примеру, не отказалась: нам, как перевозчику бизнес-класса, они необходимы. Кроме того, если для многих традиционных агентств развитие Интернета означало смерть, то другие агентства взяли новую технологию на вооружение и изменились сами. Они перестали быть просто посредниками при покупке билетов; сегодняшние высококлассные и профессиональные агентства, такие как Virtuoso в США и Elegant Resorts в Европе процветают, организуя для своих клиентов любые индивидуальные туры и маршруты путешествий.

Невозможно отрицать тот факт, что Интернет в значительной мере стабилизировал нашу отрасль. Дело в том, что слухи, передающиеся от агентства к агентству, уже не производят столь разрушительного эффекта, как прежде. Сегодня слух, нацеленный на выдавливание конкурента с рынка, должен быть адресован не кучке крупных и весьма нервных турагентств, а всему путешествующему населению в целом. Заявления потребовались бы настолько резкие, дикие и нелепые, что блеф раскрылся бы задолго до того, как удалось бы нанести противнику серьезный ущерб. В последние годы закрылось немало авиакомпаний, но в большинстве своем они стали жертвой собственных неразумных бизнес-планов и глобальных экономических трудностей.

Было время, и не так давно, когда воздушные путешествия были недоступны обычным людям; доступ к ним имели лишь богатые, привилегированные и власть имущие. Остальным пришлось дожидаться 1952 г., когда TWA первой в мире ввела эконом-класс!

Это еще что: в глухих уголках земли целые поколения успели родиться, прожить жизнь и умереть, ничего не узнав о воздушном транспорте; они лишь в недоумении смотрели на странные металлические конструкции, оставляющие белые следы у них над головами. Так, во время Второй мировой войны в ходе кампании союзников против Японской империи на Новую Гвинею и острова юго-западной части Тихого океана с воздуха было сброшено громадное количество припасов и военного снаряжения. Одежда, медикаменты, консервы, палатки, оружие, радио… До самого конца войны нежданное богатство валилось с небес на ошеломленных островитян, разрушая их религиозные представления и традиции.

Война закончилась, и чужаки в мгновение ока исчезли. Опустевшие авиабазы уступили место джунглям; и поток товаров прекратился.

Несчастные брошенные островитяне попытались, как могли, вернуть изобилие странных вещей, полностью изменивших их жизнь и культуру. Чтобы вновь привлечь на свои острова металлических птиц, они принялись подражать странным ритуалам, которые проделывали на их глазах чужие солдаты, моряки и летчики. Они вырезали из дерева наушники и, надев их на голову, «дежурили» в специально сооруженных «контрольных башнях». Они зажигали сигнальные костры и факелы. Они подавали бесчисленные сигналы, топая по вновь расчищенным «взлетным полосам». Многие даже соорудили макеты самолетов из соломы в натуральную величину, надеясь приманить таким образом настоящие аэропланы.

Сегодня почти невозможно представить себе этот затерянный мир. Аэрокосмические технологии — самолеты и спутники, бомбардировщики и метеоаэростаты — сделали мир маленьким. Они разнесли повсюду богатство и знание, болезни и страхи. Если им до сих пор не удалось распространить по всему миру всеобщее счастье, то одно по крайней мере они сделали: они заставили почти каждого на планете понять, что все мы — один народ, и мир у нас один.

В простейшем варианте авиация преодолевает практически любые географические границы. Советы прекрасно это понимали. Чтобы связать воедино свою громадную евразийскую империю, они создали «Аэрофлот»: не самый приятный способ летать, но, как напоминает журналист Саймон Колдер, «крупнейшая в мире бюджетная авиакомпания». Даже в 1991 г., когда распался Советский Союз, можно было долететь из Минска в Киев (440 км) меньше чем за один фунт стерлингов.

Американские внутренние авиалинии настолько «сокращают» континент, что приезжим стало трудно осознать реальные размеры этой страны. Так, Великобритания по размеру примерно соответствует Калифорнии. Один штат Техас по площади больше Франции, Бельгии, Нидерландов и Швейцарии, вместе взятых. Чтобы пересечь его на машине, вам потребуется почти полный рабочий день; на самолете вы перелетите из конца в конец за час.

Самолеты и пассажирская авиация изменили Австралию сильнее, чем какой-либо другой континент, и не удивительно, что история авиации в этой стране восходит к самым истокам воздухоплавания на аппаратах как легче, так и тяжелее воздуха. Австралийский воздухоплавательный корпус принимал участие в Первой мировой войне, вследствие чего Австралия получила сотни прекрасно подготовленных летчиков, а также немалое число самолетов и соответствующую инфраструктуру. До Второй мировой войны австралийцы налетали больше миль и имели больше пилотов, чем какая-либо другая нация. Современная Австралия как государство связана воедино не чем-нибудь, а воздушными линиями. Среди них были и обычные авиаслужбы: грузовые, почтовые и пассажирские перевозки. (Успех авиакомпании Virgin Blue, нацеленной на обслуживание внутренних австралийских маршрутов, никого не удивил: без эффективной системы внутреннего воздушного сообщения Австралия как государство не может функционировать.) Другие уникальны для Австралии и призваны обслуживать нужды огромной страны с крохотным рассеянным по всей стране населением. Самая известная из них — Royal Flying Doctor Service — была детищем Джона Флинна, священника-пресвитерианца и авиатора, родившегося 25 ноября 1880 г. — в том самом году, когда был казнен самый знаменитый разбойник Австралии Нед Келли.

В 1911 г., когда Флинн начинал свою миссионерскую деятельность, территорию почти в два миллиона квадратных километров обслуживали всего два врача! Флинн начал организовывать в отдаленных глухих районах больницы и гостиницы, но это было каплей в море. Флинн начал кампанию за улучшение медицинского обслуживания в глуши; как пастор он постоянно сталкивался с реальными драмами, самой душераздирающей из которых, пожалуй, была история Джимми Дарси — пастуха, у которого при неудачном падении возле Холс-Крик (Западная Австралия) в августе 1917 г. произошел разрыв мочевого пузыря. Умирал он долго и тяжело, хотя смерти можно было избежать, если бы ближайший доктор не находился в десяти днях пути от этого места. Когда подробности этой истории стали известны, они потеснили с первых страниц ведущих австралийских газет военные новости. Эта трагедия дала дополнительный толчок развитию событий.

Лейтенант Клиффорд Пил, молодой викторианский студент-медик с активным интересом к авиации, написал Джону Флинну, пытаясь убедить его в том, что единственным надежным средством «удовлетворять нужды людей, разбросанных между Уиндэмом и Клонкарри, Дарвином и Мари», является самолет. Пил заранее подготовился к дискуссии: в его письме приводились данные о ценах, скоростях, расстояниях и даже примерная схема инфраструктуры, которая понадобится для организации соответствующей службы.

Пил погиб незадолго до конца войны во время рейда над германскими боевыми позициями. Но Флинн получил его письмо и принял его взгляды. 15 мая 1928 г. в Клонкарри (штат Квинсленд) в порядке эксперимента на один год была учреждена Аэромедицинская служба. Она работает и по сей день.

С 1928 г. Королевская служба летающих врачей поддерживает жизнь в австралийской глуши

Многие практические вопросы жизни в Австралии решаются с воздуха. Это касается в том числе и культуры. Белые поселенцы Австралии много лет поддерживали связи с культурой своих европейских предков только при помощи авиации. Сегодня дешевое воздушное сообщение между Австралией и Азией формирует новое поколение, которое с большей уверенностью и независимостью обращает свои взгляды не только к Европе, но и к Азии. Одновременно расцвели культуры австралийских аборигенов и маори; их артисты, музыканты и писатели получили возможность ездить по всему миру, давать представления, писать книги и снимать фильмы для зрителей и читателей любой культуры.

У культуры, как и у любой отрасли, есть свои первопроходцы. Сколько всевозможных пионеров перевезла за годы работы Virgin Atlantic? Сколько приключений сделала возможными? Бизнесмены в поисках новых рынков; отпускники, спешащие на пару недель погрузиться в чужую культуру, встретить новых людей, познакомиться с чужими обычаями и представлениями; писатели, журналисты и кинематографисты, готовые в поисках интересного сюжета забраться буквально на край света. Эти люди изменили мир.

Дело вовсе не в том, конечно, что те, кто летают самолетами, какие-то особенные люди. Просто все наши даже самые маленькие дела и поступки, направленные на укрепление международного доверия и дружбы, не проходят бесследно. Барбара Кассани (Barbara Cassani), управлявшая недолговечной бюджетной «дочкой» ВА, это понимала. «Мы меняем жизнь людей, — сказала она однажды. — Я люблю в шутку говорить, что жду Нобелевской премии за служение человечеству».

Когда люди покупают для себя второй дом за границей и летают туда самолетом или пользуются услугами дешевых перевозчиков, навещая друга или подружку в другой стране, мы все начинаем чуть лучше понимать друг друга. Во Франции умирающие сельские населенные пункты обрели новую жизнь благодаря таким прилетающим хозяевам из Великобритании. Когда-то это было поводом для беспокойства — но дома сейчас заново отстроены, дороги приведены в порядок, закрывшиеся было школы вновь работают. Ryanair и easyJet объединили уставшую от войны Европу более эффективно, чем все послевоенные договоры, а их экспансия в Восточную Европу может лишь улучшить политическую ситуацию на континенте.

Сегодня любому крупному городу, который хочет развиваться и расширяться, необходим аэропорт. Многие государства буквально зависят от долларов, которые им платят воздушные путешественники. В настоящее время оборот международной индустрии туризма составляет $944 млрд в год — и больше триллиона долларов, если учесть стоимость авиабилетов.

Даже для самого богатого и развитого государства организация безопасной и эффективной гражданской авиакомпании — предприятие огромной сложности. Список необходимых инвестиций и расходов — начиная от самолетов, аэропортов и обслуживающего персонала и заканчивая наземным транспортом и диспетчерской службой — получается бесконечным. Перспективы у бедных стран в этом отношении довольно печальны.

Прежде всего, они вынуждены пользоваться старыми самолетами. Они дешевы и довольно надежны, все недостатки в них давно выявлены и устранены. Но они дороги в обслуживании и потребляют много топлива, что сразу ставит авиакомпанию небогатой страны в невыгодное положение. Приходится платить и человеческими жизнями: если экономить на дорогом обслуживании, даже самые надежные старые самолеты будут падать. Статистика авиакатастроф в некоторых регионах Африки поражает. Самолеты, особенно в Судане и Нигерии, регулярно бьются.

Еще более серьезная проблема возникает в случае, если вы хотите улучшить деятельность компании. Для этого вам потребуются внешние инвестиции. Уровень необходимых вложений настолько высок, что способен вызвать даже национальный политический кризис; в чем мы убедились, создавая Virgin Nigeria. Как можно «африканизировать» африканские авиакомпании, заставить их реально служить людям и поддерживать местную экономику, никто до сих пор не придумал. А до создания по-настоящему глобальной воздушной индустрии, управляемой всеми в интересах всех, еще очень далеко.

Итак, что можно сказать о мечте Хуана Триппа о мощной авиамонополии, работающей повсюду на благо всего мира? Ну, как бы то ни было, мир думал иначе. Другие авиакомпании быстро освоили искусство полетов через океаны. Несмотря на предложение Триппа превратить компанию в монополию с долей государственного капитала 49 %, в 1950 г. Конгресс США отказал Pan Am в лицензии на обслуживание внутренних рейсов.

Pan Am, которая прежде была избранным инструментом внешней политики США и имела монополию на полеты за границу, превратилась в обычную рядовую авиакомпанию. Она сражалась за свою долю рынка. Она выполняла кое-какие заказы NASA. Она совершала ошибки. Она позволила бухгалтерам покуситься на присущий ей блеск и снизила качество обслуживания. Затем, в 1989 г., с ее самолетом произошла — не по вине компании — ужасная трагедия над шотландским городом Локерби. В начале 1991 г. Pan Am объявила о банкротстве.

Глава 7 Раздувая пламя

Анри Коанда родился в Бухаресте в 1886 г. и стал одним из наиболее революционных инженеров своего времени. В 1905 г. он построил для румынской армии самолет-снаряд. Еще через пять лет он разработал, построил и лично испытал первый самолет на реактивной тяге, который встречали восторженные толпы на Втором международном авиасалоне в Париже.

Тридцать шесть лет спустя, в мае 1941 г., поднялся в небо самолет Gloster Е-28 с двигателем разработки офицера британских Королевских ВВС по имени Фрэнк Уиттл. Это тоже был первый в мире самолет на реактивной тяге.

Фрэнк Уиттл изобрел реактивный двигатель — такой, каким мы его сегодня знаем. Некоторую путаницу в эту историю вносит тот факт, что моделей реактивных двигателей множество; кроме того, инженеры нередко работали, совершенно независимо друг от друга, над одними и теми же идеями. Мотореоктивный двигатель Анри Коанды, безусловно, заслуживает места в истории авиации, как и турбореактивный двигатель Ханса фон Охайна, разработку которого он начал в 1934 г. Пятью годами позже этот двигатель, установленный на небольшом аэроплане с металлическим корпусом, стал первым в мире летающим реактивным самолетом[7].

Охайн, помимо собственных разработок, использовал результаты работ Уиттла (именно поэтому мы помним скорее Уиттла, чем Охайна). Но Охайн был не менее талантлив, и остается загадкой, почему нацистское правительство Германии отодвинуло его проект на второй план и предпочло работать с крупными производителями. (После войны американцы привлекли Охайна к работе, и он наконец встретился с Фрэнком Уиттлом. Они подружились.)

Самолет-снаряд Анри Коанды для румынской армии: неужели эта первый реактивный самолет?

Что же такое реактивный двигатель? Вообще говоря, это любое устройство, выбрасывающее с одного конца струю жидкости и создающее соответствующую движущую силу в противоположном направлении. В ранних мультфильмах Диснея о космических путешествиях этот принцип очаровательно иллюстрирует чихающий пес. Пес чихает в одну сторону, а его зад скользит (по разграфленной бумаге чрезвычайно наукообразного вида) в другую.

При сгорании топлива в ракетном двигателе образуются газы, которые вырываются наружу через сопло и толкают ракету вперед. Проблема с ракетами состоит в том, что им приходится тащить с собой все топливо и весь кислород, в котором оно сгорает. Посмотрите еще раз съемки запуска «Аполлона»: незадолго до старта можно видеть, как капли жидкого кислорода испаряются с обшивки колоссальной 3000-тонной ракеты «Сатурн-5», готовой унести астронавтов к Луне, облачками белого дыма.

Реактивный двигатель сжимает встречный воздух и использует его для сжигания топлива. Коанда в мотореактивном двигателе использовал для вращения винта самолета обычный двигатель внутреннего сгорания; но часть энергии мотора при этом шла на сжатие воздуха, поступающего в двигатель. Этот сжатый воздух затем смешивается с топливом в камере сгорания; смесь вспыхивает, порождая струю реактивных газов, которые помогают двигать самолет. Даже в 1905 г. инженеры прекрасно понимали важность нового типа движителя, использованного Коандой. Прежние винты и поршневые двигатели становились все совершеннее, но чем выше поднимались самолеты, тем более разреженным становился воздух и тем менее эффективными — винты. Существовала и еще одна, более серьезная проблема: как только скорость движения концов винта достигает звукового барьера, его эффективность начинает снижаться. Так что даже на небольших высотах скорость винтовых машин ограничена. Авиаконструкторы знали, что впереди их ждет скоростной барьер; Коанда показал им путь к его преодолению.

Турбореактивный двигатель, созданный Уиттлом и Охайном, продвинул идею Коанды еще на шаг. Вместо того чтобы использовать для сжатия воздуха в камере сгорания дополнительный двигатель, они установили там вращающийся вентилятор — по существу, тот же воздушный винт. Вентилятор сжимает воздух, который попадает в двигатель. Топливо смешивается со сжатым воздухом и вспыхивает. Газы, образовавшиеся при сгорании топлива, вырываются назад, а часть высвобождаемой энергии идет на вращение вентилятора. Чем быстрее вращается вентилятор, тем больше энергии производит двигатель и тем быстрее вращается вентилятор. Если бы часть энергии системы не уходила на трение, шум и тепло, он ускорял бы свое вращение до бесконечности — точнее, до взрыва!

Турбореактивный двигатель породил невероятное количество вариаций. В турбовинтовом двигателе максимальная энергия направляется на вращение винта. Такой двигатель чрезвычайно эффективен на низких скоростях, вот почему по-настоящему крупные военно-транспортные самолеты до сих пор щеголяют винтами, что придает им несколько старомодный вид. Турбовентиляторный двигатель — тот же турбовинтовой, но винт у него прикрыт обтекателем. Винт направляет воздух в двигатель, одновременно сжимая его. Затем этот сжатый воздух смешивается с реактивной струей, что улучшает ее течение, снижая турбулентность и повышая эффективность двигателя. Кроме того, такой двигатель работает тише: на пассажирских самолетах, как правило, устанавливают именно турбовентиляторные двигатели.

Даже по описанию кажется, что сделать все это очень сложно. Это действительно так, и неудивительно, что Фрэнк Уиттл за время работы над своим двигателем перенес два нервных срыва.

Франк Уиттл со своим турбореактивным двигателем, на котором он почти ничего не заработал

Уиттл родился в 1907 г. и в школе не отличался прилежностью, зато не терял времени и прочитывал все научные книги, какие ему только удавалось достать. В 1922 г. Фрэнк хотел поступить в Королевские ВВС учеником пилота и даже подал заявление, но врачи завернули его из-за маленького роста — в нем было всего 152 см. Доброжелательный инструктор по физподготовке отозвал паренька в сторону и подсказал, какие нужно делать упражнения, чтобы пройти медкомиссию; через шесть месяцев Уиттл, подросший на 7,5 см, благополучно поступил в летный колледж в Крэнвелле.

Уиттл стал бесстрашным летчиком и мастером высшего пилотажа. Именно ему в 1930 г. было доверено демонстрировать воздушную акробатику на шоу, которое устраивали Королевские ВВС на авиабазе Хендон. Еще во время репетиций Уиттл умудрился отправить в утиль два самолета. На лейтенанта Харольда Рейберна его героизм впечатления не произвел. Позже Уиттл вспоминал: «Когда я подошел, его лицо пылало от ярости. Он обрушился на меня: "Почему бы вам не сложить все мои чертовы аэропланы в кучу посреди аэродрома и не поджечь — все быстрее получится!"»

В том же году Уиттл получил свой первый патент. К апрелю 1937 г., заработал его первый реактивный двигатель. Это был жидкостный монстр, который продолжал ускорять вращение даже после того, как ему перекрывали топливо! Один заезжий офицер сказал, что сооружение Уиттла больше всего похоже на рисунок карикатуриста Хита Робинсона, любившего изображать нелепые и чудовищные машины.

Министерство военно-воздушных сил решило прекратить работы над реактивным двигателем Уиттла. Чиновников можно понять: в то время любая попытка запустить его на полную мощность закончилась бы кучей окалины и лужей расплавленного металла. Материалы, из которых нужно было строить машину Уиттла, были практически недоступны, и не похоже было, что в ближайшие годы они появятся. Вместо этого Королевские ВВС направили Уиттла в Кембридж и профинансировали его исследовательскую работу в надежде на то, что, когда материалы все же появятся, талант конструктора можно будет использовать.

Настоящие проблемы для Уиттла начались в 1942 г., когда Министерство авиационной промышленности (МАП) начало проявлять к его изобретению серьезный интерес. Теперь оно жаждало получить боевые реактивные самолеты как можно скорее! Компании Power Jet организованной Уиттлом, практически не дали времени на работу над прототипами. Чертежи прямо с конструкторских кульманов отправлялись на заводы компании Rolls-Royce. Там быстро выяснилось — и никто, естественно, этому особенно не удивился, — что эти неиспытанные двигатели работают очень плохо. Инженеры Rolls-Royce, оставшиеся с носом и с собственным контрактом, который надо было выполнять, поступили в тех обстоятельствах очень логично — самостоятельно доработали конструкцию Уиттла. Они справились с задачей блестяще — но на этом авторские права Фрэнка Уиттла на двигатель кончились.

Следует заметить, что министерству было не до правил корректного ведения бизнеса, и разрешать конфликт между Rolls Royce и Power Jet оно не собиралось. Фирмы принялись обмениваться громкими недоказуемыми аргументами о том, кому что принадлежит и кто что сделал с какой именно частью чьего двигателя. Вскоре эти споры настолько запутали дело, что МАП решило разрубить гордиев узел — и исключило из уравнения Power Jet. В 1944 г. Стаффорд Криппс национализировал компанию Уиттла. Это было сколь простое, столь и жестокое решение. После всех трудов Power Jet осталась практически на нуле. Много лет фирма пользовалась государственными мощностями, и теперь ей не оставалось ничего иного, как превратиться в научно-конструкторское подразделение государственного исследовательского центра по газовым турбинам.

Было ли решение отнять у Уиттла его компанию ошибкой? Я в этом убежден. Криппс был противником свободного предпринимательства и горячим сторонником центрального планирования — и за несколько лет его политика буквально уничтожила все британское производство. Другой директор авиапредприятия Рольф Дадли-Уильямс, много лет поддерживавший Уиттла, отзывался о Криппсе довольно грубо. «Мне хотелось вытереть им пол, — написал он позже. — К несчастью, он умер и велел себя кремировать, так что я не могу даже помочиться на его могилу».

В 1941 г. американские исследователи также подошли очень близко к созданию реактивного двигателя. От британцев они отставали, и в мирное время это имело бы коммерческое значение. Но шла война: сам Уиттл полетел в США, чтобы ускорить работу американских конструкторов, и в том же году Великобритания бесплатно поделилась реактивными технологиями с General Electric.

Сейчас много говорят о том, что такой подарок стоил Британии первенства над США в реактивном бизнесе. Однако это пустые разговоры. Сегодня Rolls-Royce — второй по величине производитель авиационных двигателей в мире и отстает только от GE Aviation. Его годовой доход в 2008 г. составил более £9 млрд. Крупнейший британский авиапроизводитель — когда-то национализированный British Aerospace, а теперь ВАЕ Systems — второе в мире и самое большое в Европе оборонное предприятие. Кстати, в 2009 г. эта компания стала крупнейшим объектом расследования в истории британского Бюро по борьбе с мошенничеством в особо крупных размерах. Подозреваю, что без этой чести фирма вполне обошлась бы.

Великобритания и сегодня выглядит на мировом авиарынке совсем не плохо; но с самого конца войны ее мучают призраки несбывшегося. Иными словами, ее мучает призрак «Кометы».

De Havilland Comet — принципиально новая британская разработка. Это был первый в мире пассажирский реактивный самолет с герметичным салоном, что позволяло ему летать выше, дальше, быстрее и ровнее любого другого пассажирского самолета. Он был тихим и довольно вместительным (в салоне помещался даже бар). Но самое главное, он летал на высоте 11 000 м — выше негативных атмосферных явлений, которые приходилось преодолевать его винтовым конкурентам. На борту Comet воздушные путешествия впервые стали приятными. Телерепортеры, освещавшие первые полеты нового лайнера, неизменно снимали крупным планом карандаш, спокойно лежащий на краю обеденного подноса.

«Комета» могла взять на борт всего 70 пассажиров — скромно по сравнению с более поздними крупными американскими лайнерами, такими как Boeing 707. Но какое это имело значение? Опять же летал самолет вдвое медленнее своего соперника Douglas DC-6 и должен был стать основным небольшим лайнером для стремительно расширяющихся гражданских авиалиний мира. Самолет был очень популярен — его обожали летчики и экипаж, ему доверяли пассажиры.

Первым рухнул самолет компании ВОАС, летевший рейсом 781; через несколько минут после взлета с полосы римского аэропорта Чампино его разрозненные обломки дождем осыпались в Средиземное море. Произошло это 10 января 1954 г. Еще через три месяца Comet компании South African Airways рухнул в море недалеко от Неаполя. Полеты «Кометы» были прекращены; началось публичное расследование причин этих катастроф.

Во многих книгах можно найти упоминания о том, что конструкция Comet содержала фатальный недостаток; на самом деле это не так. Говорят, что квадратная форма иллюминаторов не подходит для того, чтобы выдерживать перепад давления на высоте 11 000 м. На самом деле с конструкцией окон все было в порядке. А произошло следующее: по технологии сборки оконные рамы предполагалось сажать на клей и герметизировать при помощи патентованного британского метода под названием «редакс». Один из старших инженеров, опасаясь, что одного «редакс» будет недостаточно для полной герметизации объекта такой сложной формы, распорядился закрепить рамы еще и заклепками — просто на всякий случай. При этом даже самая крошечная трещинка, образовавшаяся возле неровно вставшей заклепки, из-за усталости металла вызывала разрыв обшивки салона: за этим в течение нескольких секунд следовали взрывная декомпрессия и катастрофическое разрушение корпуса.

Тщательная и очень сложная реконструкция разбившегося самолета вскрыла фатальные слабости Comet

Если бы эта ошибка проявилась раньше, ее вполне можно было исправить. Если бы она проявилась рано, ее даже не сочли бы ошибкой: всего лишь очередная тупиковая ветка на длинном пути разработки и конструирования нового самолета. Но ни одно испытание, даже самое тщательное, не может предвидеть будущего. Самолеты De Havilland проходили самые жесткие испытания среди всех гражданских самолетов того времени — и ни малейшего намека на проблемы не возникло.

De Havilland не сдался без боя. Иллюминаторы были переделаны, и появился самолет Comet 2. А в 1958 г. фирма представила публике самолет Comet 4, великолепный реактивный пассажирский лайнер, который первым стал обслуживать британские трансатлантические линии. Но пока машины De Havilland прохлаждались на земле, американские компании Boeing и Douglas извлекали из несчастий британских коллег ценные уроки.

Независимо друг от друга эти две компании, яростно соперничавшие между собой, создали новое поколение авиалайнеров. DC-8 компании Douglas был быстрее и дешевле в обслуживании, чем Comet 4. Из-за безвременной кончины Comet Британия сильно отстала в авиаконструкторском деле. Оставался лишь один лучик надежды. Специалисты Королевского авиационного центра RAE (Royal Aircraft Establishment), работавшие над стратегическим бомбардировщиком Avro Vulcan и изучившие германский опыт создания высокоскоростных самолетов, теперь знали о конструировании сверхзвукового крыла больше, чем кто бы то ни было. Используя это знание, они могли еще обогнать Boeing и Douglas и создать первый в мире сверхзвуковой пассажирский самолет!

Звук распространяется в воздухе со скоростью около 330 м/с. Можно подумать, что полет на такой скорости — вещь сложная и труднодостижимая, но на самом деле разогнаться до скорости звука не так уж трудно: достаточно направить нос самолета в землю.

За время Второй мировой войны в мире появились по-настоящему юркие и маневренные военные самолеты. Одним из них был Mitsubishi Zero — поразительно маневренный истребитель, к тому же очень быстрый. Но в этом заключалась и проблема: на Zero стоило нырнуть вниз, уходя от опасности, и вывести машину из пике было чертовски трудно. Чем быстрее падал самолет, тем сильнее сгущался воздух перед ним. (Представьте капли дождя, падающие на ветровое стекло вашего автомобиля; стоит замедлиться, и дождь будто по волшебству ослабевает; стоит ускориться, и дворники перестают справляться с потоками воды.) Пользуясь земным тяготением, Zero мог бы без проблем разогнаться до скорости звука и даже превысить ее; но управляющие поверхности этого самолета были недостаточно прочными, чтобы выдержать давление уплотнившегося набегающего потока. Постепенно самолеты Zero начали обретать вполне определенную репутацию — даже не из-за частых падений, а из-за того, с какой силой они обрушивались на землю.

Mitsubishi Zero: великолепный самолет — до тех пор, пока он не пытается преодолеть звуковой барьер

Звук — это колебания воздуха. Воздух может переносить информацию со скоростью примерно 330 м/с, и не быстрее. Войдите в воздух на более высокой скорости, и он не успевает расступиться перед вами. Он взрывается. Многие знакомые всем объекты способны в определенных обстоятельствах двигаться быстрее звука: это и передняя кромка флага, и кончик пастушеского бича (громкий щелчок бича слышен, когда его кончик преодолевает звуковой барьер), и край полотенца, которым вы пытаетесь кого-то хлестнуть, — а иногда и кончики лопастей винта. Если лопасти у винта достаточно длинные, а винт вращается достаточно быстро, кончики лопастей преодолевают скорость звука. Когда это происходит, воздух, который в обычных обстоятельствах загонялся бы назад и обеспечивал поступательное движение винта, начинает непрерывно взрываться и образует стоячую волну — ударную волну, собственно — и вследствие этого турбулентную зону непосредственно перед винтом. Это не так страшно, как кажется: вы все еще будете держаться в воздухе без особенных проблем. Но вот быстрее лететь уже не получится, а потребление топлива заметно вырастет.

Именно из-за различных технических проблем, с которыми сталкивались самолеты (как винтовые, так и реактивные), не приспособленные к сверхзвуковому движению, возникло представление о «звуковом барьере». Этот барьер вполне реален, но его преодоление — дело техники, а не физики; на данный момент все связанные с ним проблемы решены. Современные сверхзвуковые самолеты достигают скорости, многократно превышающей скорость звука, вообще без резких переходов.

Полет со сверхзвуковой скоростью действительно отличается от дозвукового полета в некоторых довольно любопытных отношениях. Так, на сверхзвуковой скорости самолет нагревается: температура некоторых деталей экспериментального космического самолета Х-15 ВВС США достигала 650 °C. Причина в том, что воздух не успевает расступаться перед носом самолета; вместо этого он скапливается и образует своеобразную подушку. Полет сквозь этот уплотненный воздух — все равно что полет сквозь густое желе. Нил Армстронг убедился в этом на собственной шкуре 20 апреля 1962 г. в полете над авиабазой Эдвардс в Калифорнии. На своем Х-15 Армстронг поднялся на высоту 63 км (максимальная высота, на которой ему довелось побывать до Gemini 8, и почти две трети высоты, на которую поднялся SpaceShipOne Берта Рутана). Однако во время спуска пилот задрал нос самолета чуть-чуть выше, чем следовало, и… срикошетил от атмосферы! Оказавшись на тридцать километров выше, чем нужно, и имея в этот момент скорость втрое выше скорости звука, Армстронг должен был перелететь посадочную полосу авиабазы на шестьдесят восемь километров.

Модель X-15 создает конус ударной волны во время испытаний в сверхзвуковой аэродинамической трубе

«Морской монстр»

Если внимательно оглядеть любое водное пространство заметных размеров, рано или поздно вы заметите птицу, несущуюся над самой водой. Эта птица будет лететь очень быстро, потому что она использует одну авиационную возможность, которую мы, люди, только начинаем исследовать.

Кончики крыльев и птицы, и самолета порождают в воздухе заметную турбулентность. Однако если лететь очень низко над поверхностью земли, воздух, вымещаемый крыльями, не может свободно закручиваться и распределяться: мешает земля. Вместо турбулентности под крылом возникнет подушка уплотненного воздуха, по которой птица или самолет способна скользить. Результат — невероятно быстрый и эффективный с точки зрения энергии полет, если, конечно, вы не против лететь всего в паре метров над землей.

Во время холодной войны на спутниковых снимках Каспийского моря был обнаружен вызывающий тревогу объект: он был огромен, быстр и не имел, казалось, никакого смысла. С виду он был похож на старинный самолет: гигантский фюзеляж и куцые обрубленные крылья. Было понятно, что это не судно и не самолет, — но что это? Западное разведывательное сообщество окрестило загадочный объект «Каспийским монстром».

Это чудовище — экраноплан — изобрел советский инженер-новатор Ростислав Алексеев. И, в противоположность тому, что десятилетиями говорила западная пропаганда, эта история может служить примером огромного технического успеха советских военных. Экранопланы не один год летали над Каспийским морем на глазах у ошеломленной НАТО, перевозя военные грузы с одного берега моря на другой гораздо быстрее и дешевле, чем это под силу любому другому самолету. Морским чудовищем, заинтриговавшим все западное разведсообщество, был КМ — величайшее достижение советского экранопланного проекта. Самолет длиной почти 100 м и массой в груженом состоянии 531 т мог летать в нескольких метрах над поверхностью воды со скоростью около 400 км/ч.

Забавная диковинка холодной войны? Да, конечно: после распада Советского Союза работа над экранопланом прекратилась на много лет. Но хорошие идеи живут долго, и уже сегодня на чертежах американских и российских компаний рождаются проекты новых, еще более величественных экранопланов.

Boeing разрабатывает Pelican — турбовинтовой военно-транспортный самолет с размахом крыльев 150 м. Предполагается, что он сможет перевозить 1300 т. груза на расстояние 10 000 морских миль — на высоте шести метров над водой. Одновременно в России авиаконструкторское бюро Бериева планирует построить самый крупный самолет в мире. Проект Бе-2500 «Нептун» — это концепция сверхтяжелого грузового самолета-амфибии. Максимальный взлетный вес этого монстра будет 2750 т. Он будет функционировать и как обычный высотный реактивный самолет, и как экраноплан: обслуживая трансконтинентальные маршруты, взлетая из акватории обычного морского порта и не требуя специальной инфраструктуры.

Полетит ли он когда-нибудь? Если да, не забудьте пригнуться!

Из-за уплотнения воздуха впереди самолеты на сверхзвуковой скорости сталкиваются примерно с такими же проблемами, с которыми имеют дело морские суда. Волны уплотненного воздуха — так называемые ударные волны — прижимаются к сверхзвуковому летательному аппарату, точно так же как волны от носа корабля прижимаются к его корпусу. (Кстати говоря, волны перед носом корабля — это тоже ударные волны. Волны в воде распространяются так медленно, что судно без особенного труда порождает перед собой ударную волну.) Еще в 1933 г. эксперименты в аэродинамической трубе показали немецким исследователям, что если воздух впереди самолета на сверхзвуковой скорости уплотняется, то ударная волна расходится сзади в виде конуса. Крылья самолета должны оставаться внутри конуса: в противном случае ударная волна создаст такое давление на рулевые поверхности, что работать ими будет невозможно.

Это проблема для конструкторов. Если сделать крылья самолета слишком длинными, они перестанут работать на сверхзвуковых скоростях, и самолет разобьется. Если сделать их слишком короткими, самолет вообще не сможет оторваться от земли! Конструирование крыла, которое будет функционировать и на дозвуковых, и на сверхзвуковых скоростях, непростая задача; но работы над этой проблемой начались задолго до постройки первых сверхзвуковых самолетов.

Дитрих Кюхеман, уроженец Гёттингена, начал заниматься теорией сверхзвукового полета в результате целой цепочки неприятных обстоятельств. Вообще, он собирался изучать в университете физику под руководством знаменитого математика Макса Борна — друга семьи и одного из основателей квантовой механики. Когда же еврея Борна под давлением нацистского режима изгнали из университета, Кюхеману ничего не оставалось, кроме как искать для себя новое занятие и новую тему.

В Гёттингене находился крупнейший в Германии институт аэродинамики. Там Кюхеман, к собственному немалому удивлению, нашел для себя дело всей жизни: аэродинамику. Во время войны Кюхеман разрабатывал воздухозаборники для первых германских реактивных истребителей. Это была важная задача, но Кюхеман находил время и для развития собственных идей о форме ударной волны, о бескрылых самолетах и теории сверхзвукового полета. После поражения Германии Кюхеман попал в сеть операции «Хирург» (Surgeon) — британской программы, по которой спецназовцы без долгих разговоров вытаскивали немецких ученых и инженеров из-под носа наступающих русских, «нравилось им это или нет».

Кюхеман, надо сказать, не возражал. Именно в Англии по-настоящему расцвел его талант, да и особых поводов тосковать по дому у него было. В Королевском авиационном центре (Royal Aircraft Establishment — RAE) в Фарнборо он оказался среди таких людей, как Карл Дёч и Адольф Буземан, — таких же, как Кюхеман, первопроходцев в области сверхзвукового полета. К концу 1940-х гг. список сотрудников аэродинамического отдела RAE больше всего походил на справочник «Кто есть кто в аэродинамике в Германии»!

Главной задачей RAE были исследования и разработка новых типов воздушных судов для британского правительства. Но какие именно самолеты потребуются в послевоенном будущем? Британские авиастроители ответили на этот вызов тремя поистине ужасающими военными самолетами: Handley Page Victor, Vickers Valiant и Avro Vulcan. Эти самолеты, известные вместе как «V-бомбардировщики», были основной сдерживающей силой Британии во время холодной войны, пока в 1969 г. не появились подводные лодки, вооруженные ракетами Polaris.

Еще не были завершены работы над V-бомбардировщиками, когда стало ясно, что когда-нибудь их задачи возьмут на себя беспилотные ракеты. Министр обороны Дункан Сэндис зашел даже так далеко, что еще при своей жизни предсказал полное исчезновение пилотируемых военных самолетов.

Инженеры British Aircraft Corporation (BAC) с ним не согласились и создали TSR-2 — ударный самолет, оборудованный хитроумным следящим радаром, инфракрасными камерами, боковым радаром и сложнейшим автопилотом — приборами, не установленными к тому моменту ни на одном военном самолете. Закрытие проекта TSR-2 лишило Британию самого передового военного самолета того времени.

Тем временем RAE переключился на серию ракетных проектов, которые все без исключения — Black Arrow, Black Knight, Jaguar, Skylark — завершились неудачно[8]. RAE даже разрабатывал — с некоторым успехом — спутники, но без поддержки правительства не смог довести начатые проекты до коммерческих запусков. Для Кюхемана и его коллег, занятых прежде в проектах V-бомбардировщиков, это было время перегруппировки сил и обдумывания перспектив.

Теперь, когда не давили сроки, команда Кюхемана возобновила работу над теорией высокоскоростного полета и построила серию макетов для исследования проблем конструкции крыла. Они успели стать специалистами по треугольным стреловидным крыльям, называемым также дельтовидными. (С земли самолеты Avro Vulcan казались почти правильными треугольниками.) Площадь поверхности дельтовидного крыла была достаточной, чтобы удерживать самолет в воздухе на нормальных скоростях; на сверхзвуковых скоростях их стреловидная форма позволяла самолету целиком оставаться внутри конуса ударной волны. Главными проблемами для подобных самолетов были взлет и приземление. Углы взлета и посадки у самолета с крыльями такой формы были невероятно крутыми…

В то же время ветераны проекта TSR-2 увидели способ сохранить хотя бы часть своих тяжело давшихся результатов и применить военные разработки при создании жизнеспособного гражданского самолета. Возникли условия для замечательной встречи умов — и создания замечательного нового самолета. В 1961 г. Питер Торникрофт, тогдашний министр авиации, произнес перед Кабинетом министров речь. Он буквально светился от возбуждения. Он предлагал правительству разработать сверхзвуковой пассажирский самолет. С ним, считал Торникрофт, «Британия получит возможность… завоевать лидерство, которое мы упустили в случае с Comet».

Усилия по созданию британского сверхзвукового пассажирского самолета возглавил Арчибальд Рассел из British Aircraft — известный перфекционист. Результатом стал проект самолета, который должен был нести на борту около ста пассажиров и пересекать Атлантику со скоростью, примерно вдвое превышающей скорость звука, или «два Маха» (в этом термине увековечено имя немецкого физика Эрнста Маха, заложившего основы теории ударных волн). Bristol 223 мог похвастаться четырьмя двигателями Olympus, созданными на основе движков самолета Vulcan, необычным дельтовидным крылом — детищем Дитриха Кюхемана, и опускаемым носом. Последний был необходим из-за крутых взлетов и посадок — пилоту полезно видеть взлетно-посадочную полосу!

Двигателями и формой крыла Concorde в значительной степени был обязан ядерному бомбардировщику Avro Vulcan

223-й был необычайным техническим достижением и стоил бешеных денег. В ноябре 1962 г. было заключено соглашение между Британией и Францией разделить расходы, объединив проект Рассела с менее крупным сверхзвуковым проектом компании Sid Aviation (позже она вошла в состав Aerospatiale).

Когда я говорю, что Concorde был замечательным самолетом, я ни на секунду не забываю и о его недостатках — а их было немало. Ему не хватало дальности полета, и потому выгодные маршруты на западное побережье США и в Йоханнесбург были для него недоступны. Он мог перевозить всего сто пассажиров. К тому же его салон был не слишком удобен: тот, кто задумывал его узенькие сиденья, никак не рассчитывал на сегодняшние необъятные «талии». Ноги было трудно вытянуть, потому что кресла стояли тесно, почти как в эконом-классе; а уж встать в этом самолете во весь рост высокому человеку было попросту опасно. ВА, конечно, пыталась подсластить пилюлю: обед в самолете подавали на веджвудском фарфоре с серебряными приборами; тем не менее следует признать, что Concorde никогда не отличался чрезмерным удобством.

На максимальной высоте 18 км, где летал этот сверхзвуковой лайнер, воздух настолько разрежен, что при внезапной разгерметизации никто в самолете не успел бы даже схватить кислородную маску; и пассажиры, и экипаж мгновенно лишились бы сознания. Поэтому окна в «Конкорде» были сделаны раздражающе маленькими, чтобы дать пассажирам эти несколько жизненно важных лишних секунд. Самолет летал так высоко, что в кокпите был установлен прибор, регистрировавший ионизирующую радиацию — космические лучи.

Concorde в полете обгонял вращение Земли; перелетев через Атлантику с востока на запад, вы вполне могли обогнать часы и приземлиться раньше времени вылета. Он летал так быстро, что обычный реактивный лайнер в попутном направлении, казалось, даже не стоял на одном месте, а летел задом наперед. Сжатый воздух нагревал окна в кокпите так сильно, что невозможно было дотронуться. Весь самолет при сверхзвуковом полете будто разбухал от жара, и на летной палубе появлялся зазор между пультом бортинженера и шпангоутом. Уходящие в отставку бортинженеры помещали свои фуражки в этот зазор; там они и лежат до сих пор.

Такой самолет, как Concorde, просто обязан был покорить воображение всей отрасли — если, конечно, считать, что у отрасли есть воображение. Это предположение, однако, оказалось слишком смелым.

Это по-прежнему самый футуристический по внешнему виду самолет: прототип «Конкорда» всегда собирал толпы народа

Англо-французский консорциум, создавший самолет, получил примерно сотню предварительных, ни к чему не обязывающих заказов, но целая серия происшествий, едва не ставших фатальными, уменьшила это число до шести. Плохо было уже то, что продажи начались в разгар нефтяного кризиса 1973 г. Но реальной причиной аннулирования всех этих заказов (от всех основных глобальных игроков того времени — Pan Am, United, Lufthansa и др.) стала катастрофа чужого самолета.

Кое-кто утверждает, что советский Ту-144 — первый в мире сверхзвуковой пассажирский самолет, взлетевший на два месяца раньше «Конкорда», — был продуктом промышленного шпионажа и всего лишь копией «Конкорда». Это несправедливо. Да, советские конструкторы, скорее всего, немало знали о проекте Concorde. Но главная причина того, что Ту-144 и «Конкорд» были так похожи — вплоть до необычного носа, который мог опускаться и подниматься, — состояла в том, что уровень техники того времени жестко задавал формы и характеристики сверхзвукового пассажирского самолета. Ту-144, как и его соперник, был хорошо скомпонованным самолетом; он потреблял значительно больше топлива, чем его англо-французский аналог, но был больше и летал гораздо быстрее.

Многократно оболганный Ту-144 — первый в мире сверхзвуковой пассажирский самолет — в варианте летающей лаборатории

Ту-144 — на Западе его сразу же окрестили Concordski[9] — был представлен на парижском авиасалоне в Ле-Бурже 3 июня 1973 г. Однако во время демонстрационного полета он вдруг резко нырнул, развалился и рухнул, разрушив пятнадцать домов; погибли все шесть членов экипажа и восемь человек на земле.

Эта катастрофа так и не получила полного и окончательного объяснения. После этого Ту-144 несколько лет летал на внутренних линиях Советского Союза без всяких происшествий. Слухов же было много: говорили, что лайнер столкнулся (или чуть не столкнулся) с французским самолетом сопровождения; что специалисты наземной службы, мечтавшие, чтобы Ту по всем статьям превзошел Concorde, перемудрили с автоматической системой управления; что в чертежи «Конкорда», которые, как известно, изучали советские шпионы, была внесена намеренная ошибка…

Во всяком случае, коммерческая судьба Ту-144 была предрешена, а Concorde, так на него похожий, пострадал «за компанию». В итоге заказали самолеты только Air France и British Airways. И не то чтобы эти компании заплатили за заказанные самолеты: в случае ВА стоимость покупки «Конкордов» была покрыта государственным займом, расплачиваться за который предполагалось долей прибыли (80 %) от их эксплуатации.

В то время как раз набирало обороты движение в защиту окружающей среды, и одной из первых его мишеней стало шумовое загрязнение от самолетов. Concorde в этом смысле был особенно уязвим, потому что преодоление звукового барьера у него сопровождалось сильным звуковым ударом. В последующие годы авиаконструкторы разработали способы минимизировать этот удар, но в то время неспециалисты были уверены, что звуковой барьер реален и что новомодным сверхзвуковым самолетам просто приходится сквозь него пробиваться. Неудивительно, что многим то будущее, которое олицетворял собой Concorde, внушало страх: представьте себе мир, заполненный какофонией звуков, где небеса непрерывно дрожат от взрывов и еще более оглушительного гула еще более мощных двигателей! Ограничение шумового загрязнения — серьезный вопрос, и время его пришло, но очень жаль, что первой и главной мишенью этого движения стал именно Concorde. На тот момент он был далеко не самым шумным самолетом в небе — что подтвердил в 1977 г. и Верховный суд США, когда снял наконец запрет на полеты «Конкордов», наложенный руководством Нью-Йоркского транспортного узла. (Было отмечено, что в длинном списке более шумных, чем Concorde, самолетов, присутствовал и личный самолет президента США!)

Самым главным препятствием на пути Concorde оказались, как ни странно, эксплуатировавшие его авиакомпании. Concorde — самолет, которому следовало быть ракетой, — был явлением настолько футуристическим, настолько противоречивым и странным, что ни одна из компаний не знала толком, что с ним делать. Обе авиакомпании совершили одну и ту же ошибку. Они рассматривали Concorde как обычный пассажирский самолет, призванный обслуживать регулярные авиалинии, но возводили его на пьедестал: полеты на Concorde через Атлантику, говорили они, это нормальный бизнес, с той оговоркой, что он эксклюзивен, он дорог, он… ну, в общем, не окупаем.

В последние шесть месяцев жизни Concorde ВА наконец проснулась. Кто-то там наконец понял, почему люди летают на Concorde. Дело было не в серебряных приборах, от которых в такой тесноте толку все равно мало. Люди летали на них ради новых ощущений. Concorde так и не стал рабочей лошадкой, которую придумывали конструкторы и в которой нуждались авиалинии. Это было нечто совершенно иное: развлекательный самолет.

Лишь в самый последний момент ВА наконец начала мыслить креативно. Если вам просто нравится этот самолет, вы можете совершить на нем экскурсионный полет — вылететь из Хитроу и вернуться туда же. Или вы можете полететь куда-нибудь на Concorde, а вернуться обычным эконом-рейсом. Для любителей скорости ВА предложила серьезные скидки. И смотрите, что произошло: компании больше не приходилось гонять пустые кресла через Атлантику со скоростью в два маха. Согласно напечатанному в Sunday Times отчету, им наконец удалось получить неплохую прибыль: £50 млн за шесть месяцев!

Но топор был уже занесен. После 11 сентября 2001 г. спрос на воздушные перевозки упал, нанеся отрасли, и без того пострадавшей из-за бешеного роста цен на топливо, дополнительный удар. Салоны первого класса в самолетах национальных авиакомпаний еще больше опустели. ВА и Air France приняли решение снять Concorde с полетов, чтобы хоть как-то заполнить кресла первого класса.

Тремя годами раньше, 25 июля 2000 г., во время взлета из французского аэропорта Гонесс, самолет компании Air France (рейс 4590) наехал на титановую полоску — деталь механизма реверса тяги, только что отвалившуюся от самолета DC-10 компании Continental Airlines. Острый конец детали проткнул шину одного из колес на левой стойке шасси Concorde. Шина взорвалась, обрывки резины попали в топливный бак и перебили электрический кабель. Топливо из пробитого бака попало на искрящий конец кабеля. Вспыхнул пожар, отказала система уборки шасси. Не сумев набрать ни высоту, ни скорость, самолет резко задрал нос и рухнул на гостиницу «Хотелиссимо» в Гонессе. Погибли все 100 пассажиров и девять членов экипажа и четыре человека на земле.

Это была единственная авиакатастрофа с участием Concorde, и полеты после нее не прекратились; но отказаться от сверхзвуковых лайнеров после нее стало намного проще.

Пока Concorde был на приколе после гонесской катастрофы[10]. ВА и Air France отметили любопытный факт: регулярные пользователи сверхзвуковых линий теперь покупали места в салонах первого класса на регулярных линиях и в среднем хранили верность эксплуатирующим компаниям. Звоночек прозвенел: получалось, что ВА и Air France, уничтожив Concorde, не только сохранят средства, которые тратятся на эксплуатацию сверхзвуковых лайнеров, но и сделают остальные свои дальние рейсы более прибыльными. Они даже не потеряют пассажиров, потому что в салонах первого и бизнес-класса хватит пустых мест, чтобы удовлетворить запросы всех тех, кто прежде летал на «Конкордах». В каком-то очень примитивном смысле это было разумно, а времена для воздушного транспорта в 2003 г. были тяжелые.

Я предложил купить принадлежавшие ВА «Конкорды» за те же деньги, которые когда-то заплатила за них сама авиакомпания. По моим расчетам, примерно по £1 за самолет. Новый Concorde оценивался в £26 млн, но государственный заем означал, что компании никогда не приходилось выкладывать никаких реальных денег. Позже, в 1983 г., только что приватизированная ВА приобрела два самолета по цене £1 за каждый в составе крупной партии общей стоимостью £16,5 млн.

По непонятным причинам на ВА моя логика не произвела никакого впечатления! Так что я предложил компании другой вариант: пять самолетов по £1 млн за штуку. ВА по-прежнему не соглашалась: только уничтожив Concorde, они могли заполнить салоны первого класса своих дальних рейсов. Рейсы, обслуживаемые Virgin Atlantic Concorde, окончательно отняли бы у них тех самых вожделенных пассажиров. Конечно, мне не нравилась позиция ВА, но я мог ее понять. А вот позиция британского правительства ставила меня в тупик: совершенно непонятно, почему правительству не хватило ума настоять, чтобы ВА, если не хочет продолжать эксплуатацию сверхзвуковых лайнеров, продала их еще кому-то. В конце концов, самолеты были оплачены налогоплательщиками, а не ВА!

К описываемому моменту в борьбу включились и всевозможные группы по интересам — включая и сотрудников самой ВА; развернулась кампания за то, чтобы сохранить по крайней мере один Concorde в рабочем состоянии для особых случаев. Вот и теперь на королевские именины мы можем найти Vulcan, Lancaster, несколько Spitfire — так зачем исключать из этого списка самый узнаваемый гражданский самолет Великобритании?

Поэтому я пообещал £1 млн на организацию фонда национального наследия, который сохранил бы для страны пару «Конкордов». Компания QinetiQ со штаб-квартирой в Фарнборо готова была взять на себя обслуживание самолетов, а бывшая Bristol Aeroplane Company — в настоящее время британский аэрокосмический гигант ВАЕ Systems — объявила, что их можно разместить в Филтоне, неподалеку от Бристоля. Это было бы великолепно и очень символично — ведь именно в Филтоне «Конкорды» были сконструированы и построены! Все у нас могло получиться — если бы мне приходилось иметь дело только с ВА. Я выдвигал всевозможные идеи, а как-то даже предложил покрасить самолет с одной стороны в цвета ВА, с другой — в цвета Virgin! ВА отвечала уклончиво, но мы надеялись их уговорить.

Проблема была связана с французской стороной. Единственная катастрофа Concorde произошла во Франции; тогда погибло много людей, страна оделась в траур. Когда пришло время Air France сворачивать использование «Конкордов», французы были готовы поверить, что эти самолеты ненадежны, устарели и пора с ними заканчивать. А тут вдруг кучка английских энтузиастов авиации громко заявляет, что Concorde — все же блестящий самолет, и готова поддерживать его в рабочем состоянии на английской земле! Если бы этот проект был реализован, получилось бы, что Air France и французское правительство несправедливо отказались от одного из собственных величайших технических достижений. Ни компании, ни правительству подобные обвинения и подобная неловкая ситуация были ни к чему. В то время как я получал положительные ответы от европейской авиастроительной компании Airbus, имевшей контракт на обслуживание Concorde, другая фракция в руководстве Airbus заявила, что компания ни за что и ни при каких обстоятельствах не согласится обслуживать эти самолеты и дальше. Следует, пожалуй, пояснить, что штаб-квартира Airbus расположена в Тулузе (Франция).

Так ничем все и кончилось. Чтобы удобнее было развозить «Конкорды» по музеям, где сегодня они скучают в виде «статичных экспонатов», ВА и Air France отпиливали своим самолетам крылья. Самый любимый самолет Великобритании больше никогда не поднимется в воздух.

Критики утверждают, что Concorde был так называемым «белым слоном»: он был дорог в разработке (это точно), дорог в обслуживании (правда, но сильно преувеличенная) и дорог в эксплуатации (полная чепуха). Concorde был чем-то вроде спортивной машины. Спортивную машину не покупают ради экономии топлива, ну и что, что Boeing 747 в четыре с половиной раза эффективнее по топливу, чем Concorde? По топливу 747-й с заполненным салоном более эффективен, чем семейный автомобиль! Играть цифрами очень просто. Главное — задаться вопросом, для чего предназначено данное средство передвижения, и эксплуатировать его соответственно.

Concorde не оправдал ожиданий своих конструкторов и операторов. Он внушал восторг и благоговение всем: пилотам, пассажирам и просто случайным зрителям и знакомил нас с новой моделью авиаиндустрии: с тем, как сделать дальние воздушные перевозки не такими дальними.

Как я уже говорил, именно развлечения ведут нас в будущее. Новизна и необычность, более чем что-либо еще, — больше даже, чем амбиции и страхи наций и государств, — являются локомотивами технического прогресса. Компания Concorde не собиралась положить начало эры «Конкордов», так же как Delahaye и Bugatti 1930-х гг. не возвещали эру гоночных автомобилей. Сегодня перед теми из нас, кого вдохновил пример Concorde, стоит следующая задача: создать сверхзвуковые пассажирские самолеты, которые будут быстрее, дешевле и экологичнее первых ласточек.

Самолет Concorde был сделан из самых современных и продвинутых материалов того времени. По большей части это были металлы и сплавы; его дети будут сочетанием композитных материалов. Concorde жег ископаемое топливо бочками; его дети будут жечь обработанное топливо, которое оказывает на окружающую среду минимальное воздействие. Concorde забирался так высоко, как только мог, и там продирался сквозь воздух; его дети будут полностью выходить за пределы земной атмосферы, увеличивая тем самым скорость и сберегая атмосферу. Concorde по сравнению с конкурентами снижал время в пути более чем вдвое; его дети будут переносить пассажиров из Нью-Йорка в Сидней меньше чем за два часа. Компания Concorde обещала человеку будущее, в котором любая точка Земли будет доступна и недалека. Я уверен, что технология, которую разрабатывает в настоящий момент Virgin Galactic, выполнит эти обещания. Не знаю, произойдет ли это еще при моей жизни, но точно знаю, что преемники Concorde уже проектируются.

Обычные реактивные самолеты не могут летать быстрее, чем при числе Маха — три (МЗ), иначе у них расплавятся лопатки турбин. Ракетные суда могут достигать скорости М25 и летать достаточно быстро, чтобы иметь возможность выйти на орбиту вокруг Земли; но им приходится таскать с собой огромное жуткое количество кислорода для сжигания топлива. Где-то в промежутке между традиционным реактивным двигателем и традиционной ракетой находится идея двигателя такого простого, нетрадиционного и чертовски сложного в реализации, что до сих пор сделано всего несколько попыток построить такой двигатель.

Если не считать насос для впрыскивания топлива в камеру сгорания, прямоточный воздушно-реактивный двигатель (ПВРД) не имеет движущихся частей: никаких турбин, никаких вентиляторов и никаких валов. Сама форма двигателя при движении самолета вперед обеспечивает сжатие воздуха, попадающего внутрь. Единственный недостаток такой схемы состоит в том, что работает он только на высокой скорости.

Прямоточный воздушно-реактивный двигатель (ПВРД) изобрел в 1913 г. французский изобретатель Рене Лорен. Предложенная им схема определенно имела смысл (на нее даже был выдан патент) но Лорен так и не смог найти материалов, пригодных для строительства прототипа. Еще один проект прямоточного воздушно-реактивного двигателя, предложенный венгерским изобретателем Альбером Фоно, зашел еще дальше: в 1932 г. был выдан патент на конструкцию двигателя, предназначенного для высотных сверхзвуковых самолетов!

Первый самолет с ПВРД был советским и появился всего через семь лет после этого, но и до сего дня данный двигатель почти не нашел себе применения — разве что в самых мудреных военных самолетах. Причина в основном заключается в том, что самолет, которому нужно два типа тягового усилия — один для набора скорости, на которой другой может начать работать, — по определению окажется очень дорогим.

Этого мало. У прямоточного воздушно-реактивного двигателя, который становится эффективным, начиная где-то с одного Маха, есть и верхний предел скорости. Дело в том, что воздух внутри двигателя приходится замедлять до дозвуковых скоростей, иначе не произойдет воспламенения топлива. При принудительном замедлении воздуха двигатель нагревается до невероятных температур, какой бы метод замедления вы ни применили. На скорости выше пяти Махов ПВРД просто развалится.

Тут появляется сверхзвуковой прямоточный воздушно-реактивный двигатель (СПВРД). В нем топливо, впрыскиваемое в двигатель, разгоняется до сверхзвуковой скорости, — и, соответственно, воздух, поступающий в мотор, замедлять не требуется. Достоинство такого двигателя заключается в том, что он способен нормально работать на скоростях выше пяти Махов и на высоте 74 км над поверхностью Земли, где самолет не может нанести никакого вреда атмосфере. Его недостаток заключается в том, что, если скорость попадающего внутрь воздуха падает ниже М1, двигатель захлебывается — и происходит взрыв.

Национальный консультативный комитет по аэронавтике США (NACA) поджигает фитиль

В проекте NASA среди сверхзвуковых самолетов серии Х — мы будем говорить о них в следующей главе — уже есть экспериментальные СПВРД. Если Алану Бонду удастся настоять на своем, Европа от США не отстанет.

Бонд — бывший британский авиаинженер, который начинал свою карьеру в ракетном подразделении Rolls-Royce; под его руководством команда ученых разработала проект межзвездного космического корабля Daedalus. В настоящее время он на деньги Европейского космического агентства (ESA) разрабатывает двигатель, который мог бы обеспечивать и полет самолета со скоростью, впятеро превышающей скорость звука, и выход на орбиту Земли, причем без заметного вреда для экологии.

Компания Бонда Reaction Engines со штаб-квартирой в Оксфордшире работает над проектом авиалайнера под названием А2. Предполагается, что типичный рейс А2 будет выглядеть примерно так: вылет из международного аэропорта Брюсселя и выход на нормальной дозвуковой скорости М0,9 в воздушное пространство над Атлантическим океаном; затем набор скорости М5 и полет через Северный полюс и дальше над Тихим океаном в Австралию. Полное полетное время составит примерно 40 минут. Сегодня полет по такому маршруту занимает около 22 часов.

Главный секрет А2 — двигатель: это ПВРД с хитроумным теплообменником; он отбирает тепло у входящего в двигатель воздуха и передает его водороду, который здесь используется в качестве топлива. Это означает, что двигатель может спокойно работать даже в том случае, если воздух проносится через него с огромной скоростью. Чем быстрее движется воздух, тем холоднее двигатель. Специалисты Reaction Engines считают, что для их ПВРД не потребуются экзотические материалы; наоборот, его можно будет делать из легких сплавов.

Но есть еще и Skylon — ракетный корабль Алана Бонда. Этот летательный аппарат на водородном топливе взлетает с обычной взлетной полосы, разгоняется до М5,5, а затем — благодаря все тому же хитроумному теплообменнику — начинает замораживать кислород, попадающий в двигатель, для дальнейшего использования вне пределов атмосферы. На этом этапе Skylon смешивает собранный из атмосферы и сжиженный кислород с имеющимся на борту запасом жидкого водорода и получает традиционное ракетное топливо.

— Это совершенно уникальный проект, — говорит Марк Хемпселл, директор Reaction Engines по перспективным проектам. И это заявление полностью оправданно!

Концепция корабля Skylon Алана Бонда: самолет, который считает себя ПВРД, который считает себя ракетой!

Глава 8 Выше неба

В 1670 г. в Италии священник-иезуит по имени Франческо де Лана придумал схему летательного аппарата. Он предложил изготовить пустотелую медную сферу. Стенки сферы следовало сделать тонкими, но прочными, чтобы она не смялась, если изнутри откачать воздух. Как только воздух будет откачан, рассуждал де Лана, сфера станет легче воздуха и будет в нем плавать.

Двести с лишним лет спустя, в 1898 г., шестнадцатилетний подросток из Вустера (штат Массачусетс) придумал примерно то же самое. Он сделал свой шар из алюминия и наполнил водородом. Шар не взлетел. Но юноша, которого звали Роберт Хатчингс Годдард, заразился тайной полета. В 1919 г. он написал блестящую и очень основательную книгу о будущем ракетной техники, которая называлась «Способ достижения экстремальных высот» (А Method of Reaching Extreme Altitudes). В ней говорилось и о возможности космических путешествий. Идея была высмеяна; Годдард не забыл этого до конца жизни.

Он продолжал работать: 16 марта 1926 г. профессор Годдард, больной туберкулезом и избегавший всякой публичности, запустил на ферме своей тетушки в Оберне (штат Массачусетс) первую в мире ракету на жидком топливе. Ракета, получившая название Nell, поднялась на 12,5 м и упала на капустное поле. Соседи были недовольны.

Годдард всю жизнь шел своим путем, но его голос не остался гласом вопиющего в пустыне. Коллеги по научной деятельности любили и уважали Годдарда, хотя и посмеивались над его «безумными» идеями. Нашлось и несколько влиятельных людей, которые поняли, что «безумные» идеи профессора не так уж безумны. Среди этих людей был и Чарльз Линдберг, который познакомил Годдарда с финансистом Дэниелом Гуггенхаймом. В 1930 г. Гуггенхайм согласился финансировать исследования Годдарда в течение четырех лет с общим бюджетом $100 000. После многих лет не слишком успешного поиска денег Годдард, должно быть, решил, что он умер и попал в рай.

Рай, по мнению Годдарда, находился в городке Розвелл (штат Нью-Мексико). Здесь он практически в полной изоляции и тайне работал с командой помощников около двенадцати лет; он запускал твердотопливные ракеты, жидкостные и даже многоступенчатые ракеты, некоторые из которых достигали скорости 250 м/с. Тео Камеке в 1970 г. включил в свой прекрасный документальный фильм «Первая лунная прогулка» (Moonwalk One) интереснейшие кадры этих экспериментов. Американские ученые и американская публика не были готовы к футуристическим достижениям Годдарда, а вот немцы, как выяснилось, были.

Рай в представлении Роберта Годдарда: так выглядели его ракетные эксперименты в штате Нью-Мексико, когда денег была достаточно

Ракетная лихорадка захватила воображение германской публики еще в 1920-е гг. Именно тогда появились всевозможные авангардные фильмы, романы и картины на эту тему. Идея космических путешествий была так популярна, что лунные ракеты стали привычной деталью любого карнавального шествия, а первопроходцы ракетного дела Максимилиан Валье, Фриц фон Опель и Рудольф Небель прославились постановкой зрелищных публичных экспериментов.

В 1920-е гг. с благословения немецких физиков, таких как Герман Оберт, был организован самый важный, наверное, ракетный клуб того времени — Ракетное общество (Verein fur Raumschiffahrt, или VfR). Они персонально опекали самых талантливых молодых ракетчиков страны, таких как Вилли Лей и Вернер фон Браун.

Фриц Ланг заразился ракетной лихорадкой во время съемок фильма «Женщина на Луне» (Frau im Mond, 1928 г.). Сценарий к фильму написала его жена Теа фон Харбоу, которая в дальнейшем продолжала писать сценарии для шедевра Ланга «Метрополис» (Metropolis). Ланг понимал, что снимает для весьма подготовленной аудитории, и делал все возможное, чтобы обеспечить высокий научный уровень сценариев. Он обратился за консультацией в VfR, откуда его перенаправили к самому ценному научному консультанту Общества — австро-венгерскому физику Герману Оберту[11]. Началось необычное и замечательное сотрудничество.

Оберт начал интересоваться ракетами с одиннадцати лет, когда мать дала ему книгу Жюля Верна «С Земли на Луну»; мальчик прочел книгу «по крайней мере пять или шесть раз и в конце концов знал практически наизусть». Когда Оберт выяснил, что расчеты писателя не были совершенной выдумкой, его судьба была решена.

Во время учебы в Гейдельбергском университете Оберт услышал о книге Годдарда «Способ достижения больших высот». Найти эту книгу он, однако, не смог и написал автору. Годдард прислал молодому человеку трактат и дружеское письмо, в котором рассказал о своих экспериментах с жидкостными ракетами. Оберт, сраженный познаниями Годдарда, стал его пророком в Германии. В 1923 г. он написал книгу «Ракета в межпланетное пространство» (Die Rakete zu den Planetenraeumen), в которой изложил основные принципы космического полета. Оставаясь технически точным, Оберт пошел в своих предсказаниях намного дальше Годдарда. Среди его предложений были и космические станции, и огромные орбитальные зеркала, и экспедиции на обратную сторону Луны, и использование отделяемых топливных капсул на орбите для полета к ближайшим планетам!

Университет отказался принять к защите работу по ракетной технике как «слишком умозрительную». Тем не менее работы Оберта никогда не встречали такого недоверия и насмешек, как труды Годдарда. Отвергнутая работа, переписанная немецким энтузиастом космических полетов Максом Валье, вышла в 1929 г. под названием «Пути к космическому полету» и вдохновила создание по всей Германии новых ракетных клубов.

Оберт не только консультировал Фрица Ланга по фильму «Женщина на Луне»; он убедил директора фильма заказать ракету! Жидкостную ракету высотой 1,8 м предполагалось запустить с крыши кинотеатра во время премьеры фильма. Оберт считал, что ракета поднимется над Балтийским морем на высоту 64 км. Как ни печально, технические трудности помешали реализации проекта, и все заготовленное оборудование досталось германской киностудии Ufa.

Среди фанатов фильма «Женщина на Луне» был кружок молодых ракетных энтузиастов в VfR. Возглавляли его Вилли Лей и молодой аристократ Вернер фон Браун, прославившийся еще в ранней юности мальчишеской выходкой. В двенадцать лет он попытался сделать для своего карта двигатель из ракет-фейерверков: устройство взорвалось, до смерти перепугав берлинскую полицию. Через много лет, в октябре 1942 г., когда жуткий военный шедевр фон Брауна — ракета Фау-2 — впервые поднялся в воздух над Пенемюнде, на его корпусе красовалась эмблема Frau im Mond (Женщина на Луне).

Задолго до того, как я узнал о работе фон Брауна в военное время, о его членстве в нацистской партии, о том, что он имел звание в войсках СС и, скорее всего, знал об условиях содержания в концентрационном лагере Дора-Миттельбау, где собирали ракеты Фау-2 и где 20 000 заключенных умерли от болезней и истощения, были казнены или забиты до смерти, я воспринимал Вернера фон Брауна как приятеля Уолта Диснея.

Каждую субботу в течение трех недель фон Браун — в компании всевозможных мультяшных героев — показывал мне и моим школьным приятелям, как однажды ракеты помчат нас в космос. В 1950-е гг. эти шоу занимали первые места по популярности в британском кинематографе. Американские дети смотрели их по телевизору. Для фон Брауна после многих лет службы военным интересам это был шанс возродить энтузиазм юности и публично вспомнить, как и почему он влюбился в ракеты.

Фау-2 фон Брауна — это первая в мире большая баллистическая ракета и первый рукотворный объект, совершивший суборбитальный космический полет. Это оружие террора, использование которого было начато германским рейхом ввиду военных успехов союзников; многие ракеты сбились с курса и не нанесли почти никакого ущерба, но их потенциальные возможности ужасали: скорость и наклон траектории к горизонту делали их неуязвимыми для истребителей и зенитных орудий. Ракета обрушивалась из космоса (она могла подниматься на высоту 109 км) на землю со скоростью, вчетверо превышающей скорость звука.

Фау-2, жуткая боевая ракета фон Брауна, стала первым искусственным объектом, достигшим космоса

Завербованный после войны Америкой в рамках операции «Пейпер клип»[12]. Браун защищал свои военные разработки, утверждая, что сам он — хороший человек, попавший в тиски плохих обстоятельств. Обстоятельства, конечно, были плохими: на строительстве его ракет погибло больше людей, чем в ходе бомбардировок. Ответствен ли фон Браун за ужасы, связанные с производством Фау-2? Или, может быть, он просто был менее храбрым человеком, чем нам бы хотелось? Браун утверждал, что закрывал глаза на творящиеся вокруг ужасы, так как боялся, что стоит ему заикнуться о чем-то подобном, и СС прикончит его. Известно, правда, что он очень хотел заниматься чем-нибудь более мирным. В кругу друзей он однажды высказал сожаление о том, что он сам и его команда не работают над созданием космического корабля. Этого наивного замечания оказалось достаточно для ареста: в 1944 г. СС на две недели задержало фон Брауна без всяких объяснений.

В апреле 1945 г., когда силы союзников продвинулись вглубь территории Германии, команду ракетчиков из Пенемюнде перевезли в город Обераммергау в Баварских Альпах. Эсэсовцы-охранники имели приказ расстрелять ученых при приближении противника. Вполне возможно, что спасла их изобретательность фон Брауна: он убедил майора, командовавшего охраной, что все вместе они представляют собой слишком легкую мишень для американских бомбардировщиков и лучше рассредоточить людей по близлежащим деревням. Это дало им всем немного времени, и 44-я пехотная дивизия армии США успела войти в город. Младший брат Вернера — тоже ракетный физик — отправился на велосипеде организовать капитуляцию брата. «Меня зовут Магнус фон Браун, — крикнул он первому встреченному американскому солдату. — Мой брат изобрел Фау-2!»

Браун прожил достаточно долго, чтобы стать другим человеком. В Америке он всегда с энтузиазмом относился к мирному использованию ракет; он с готовностью присоединился к Диснею в попытке пробудить у целого поколения детей стремление в космос. Сотрудничество фон Брауна с Диснеем выходило за пределы минут, проведенных им на экране. «Человек в космосе» и два других космических фильма Диснея были в значительной мере его детищем. Источником сюжетов для них стали статьи в популярном журнале Collier's — успешнейшая серия, которая подняла тираж журнала до невероятных четырех миллионов экземпляров и наконец — с тридцатилетним опозданием — породила в США ракетную лихорадку.

К тому времени, когда в середине 1950-х гг. снимались телевизионные программы Диснея, фон Браун почти закончил работу над проектом ракеты Redstone для армии США; именно она использовалась как первая настоящая ядерная баллистическая ракета. Тем не менее душа его рвалась к космическим путешествиям — и в 1957 г. он наконец получил шанс.

4 октября того года Советский Союз запустил «Спутник-1» — первый искусственный спутник Земли; как выразилась член конгресса Клэр Бут Льюс, это был «межконтинентальный космический кукиш американцам с их десятилетними притязаниями на то, что американский образ жизни сам по себе гарантирует наше национальное превосходство».

Иными словами, американцев обошли. Несмотря на дальновидную вербовку лучших ученых-ракетчиков Германии, они далеко отстали от Советского Союза в завоевании космоса. Что-то необходимо было делать — и Вернер фон Браун знал, что именно.

Законом от 29 июля 1958 г. было основано национальное аэрокосмическое агентство NASA. 7 октября оно формально объявило о начале проекта Mercury, предназначенного вывести на околоземную орбиту пилотируемую космическую капсулу. Агентство приступило к постройке нового Центра космических полетов имени Маршалла в Редстоунском арсенале в г. Хантсвилл (штат Алабама). Фон Браун был назначен директором этого центра[13].

31 января 1961 г. ракета Redstone подняла в космос капсулу Mercury с шимпанзе Хэмом. 5 мая еще один Redstone поднял еще одну капсулу; только на этот раз место Хэма занял человек — Алан Шепард, ставший первым американцем в космосе. После этого фон Браун продолжал руководить работами, результатом которых стало рождение ракеты Saturn 5, достаточно мощной и надежной, чтобы доставить человека на Луну.

Шел 1998 г. Мы с Пером и Рори Маккарти были в Марокко — ждали улучшения погоды, чтобы предпринять попытку обогнуть Землю на воздушном шаре. Пока длилось ожидание, делать нам было нечего, оставалось только разговаривать.

Общество собралось очень интересное: к Перу Линдстранду, Уиллу Уайтхорну и мне однажды вечером присоединился Базз Олдрин — бывший астронавт NASA, за плечами которого три выхода в открытый космос, полет вокруг Земли на Gemini 12 и пилотирование лунного модуля корабля Apollo 11 во время первой высадки людей на Луну. Базз известен тем, что плохо переносит глупцов — что же удивительного при той жизни, которую он прожил? — но на наш проект он смотрел с неподдельным энтузиазмом (как, впрочем, и на другие подобные проекты: в том году подобные попытки готовились совершить еще две отлично подготовленные команды). В ходе разговора стало ясно, что Базз куда лучше нас понимает, каковы ставки в этой игре, — ведь мы собирались провести несколько недель в гондоле высотного аэростата. По мнению Базза, полет на воздушном шаре — прекрасный способ попасть в космос. Он рассказал нам несколько историй.

Знаете прозрачные пластиковые пакеты, которые дают обычно в магазинах здоровой пищи, — те, что рвутся от малейшего прикосновения, рассыпая повсюду свое содержимое? Эти пакеты сделаны из целлофана. Они действительно легко рвутся и доставляют массу неприятностей. Вы готовы подняться в стратосферу на шаре, сделанном из целлофана? Профессор Огюст Пикар сделал это. 27 мая 1931 г. профессор вместе с коллегой Паулем Кипфером поднялись в воздух в Аугсбурге (Германия) на целлофановом шаре, наполненном водородом; на головах у них были защитные каски собственной конструкции — перевернутые ивовые корзинки с подушками внутри.

Пикар вовсе не был идиотом. Он понимал, что целлофан, несмотря на всю свою хрупкость, — материал легкий и воздуха не пропускает. Что не менее важно, он понимал, насколько опасно оказаться в разреженном воздухе. «У нас должна быть, — говорил он, — герметично закрытая кабина, в которой будет пригодный для дыхания воздух при нормальном давлении». Герметичная капсула Пикара была первой в мире. Углекислый газ из воздуха удалялся при помощи аппарата Дрегера — первоначально он разрабатывался для пивоваренных заводов, но позже нашел применение на первых подводных лодках и у горноспасателей.

Защитное снаряжение Пикара и Кипфера не отличалось сложностью…

Пикар и Кипфер поднялись на высоту около 14,5 км — более девяти миль — и впервые проникли в стратосферу. Пикар предсказывал, что система с герметичной капсулой, такой же, как его собственная, когда-нибудь доставит человека на Луну, — и был прав. Пикар умер в 1962 г. Три года спустя его вдова, сияя от гордости, сфотографировалась рядом с макетом командного модуля Apollo.

Но еще до Apollo, до Mercury, даже до NASA люди строили и испытывали космические капсулы, ставили рекорды высоты на краю вселенной. Причем в отличие от пилотов ракетных самолетов, про которых рассказал Том Вулф в книге «Битва за космос»[14] (The Right Stuff), эти первопроходцы выходили за пределы земной атмосферы не на пару минут. Они часами, иногда даже сутками, плавали над небесами на своих высотных шарах. Данные об условиях на больших высотах, собранные в соответствии с американскими Программами высотных полетов на аэростатах, использовались в ходе подготовительных работ по выводу человека в космос в рамках проекта Mercury. Кроме того, аэронавты набирались опыта пребывания в стратосфере, который очень пригодился при разработке космических капсул.

Первые и важнейшие из этих проектов возникли в результате редкой встречи специалистов. Четыре человека — Отто Уинзен, Пол Стэпп. Дэвид Саймонс и Джо Киттингер — на чистом энтузиазме и ценой немалых жертв довели до конца проекты Manhigh I и Manhigh II.

Химик Отто Уинзен эмигрировал из Германии в США в 1937 г. Войну он провел в лагерях для интернированных, а позже вернулся к работе над пластмассами. Особенно неравнодушен он был к новому синтетическому материалу под названием «полиэтиленовая смола», который в то время использовался для изоляции электрических проводов на подводных лодках.

Уинзен изготавливал полиэтиленовую пленку тоньше человеческого волоса и для разработки способов ее практического применения основал собственную компанию Winzen Research. Он сооружал метеорологические и геологические аэростаты, придумывал схемы для ВМС США и позже для NASA. Жена Уинзена Вера (с которой познакомил его Пикар) стала лучшим конструктором аэростатов того времени и обладательницей мирового рекорда: в 1979 г. она установила новый рекорд дальности полета над сушей в 3223 км на летающем произведении искусства — инсталляции под названием Da Vinci Transamerica.

Джон Пол Стэпп, сын миссионеров-баптистов, родился в 1910 г. и вырос в джунглях Бразилии. По нему это было заметно: бедность его совершенно не беспокоила. Он изучал зоологию и химию в Университете Бэйлора в Уэйко (штат Техас), и, если у него не было денег, мог съесть на обед подопытную морскую свинку или голубя из университетского вивария. Стэпп хотел стать военным врачом, но из-за привычного вывиха лодыжки его, по собственному выражению, «загнали» в армейскую авиацию. Именно там Стэпп овладел искусством «контрабандных исследований»: неофициальных проектов, финансируемых украдкой на низшем административном уровне. Если уметь скрывать свои занятия от «людей за столами красного дерева», то можно заниматься чем угодно. Если что-то получится, можно показать результат начальству, которое припишет заслугу себе и в следующий раз снова закроет глаза на очередную безумную идею, над которой вы работаете. Ну а если ничего не получится, вас отдадут под суд.

Страстью Стэппа была высотная медицина. Подумать только: лучшие летчики-испытатели на самых дорогих машинах военного арсенала каждый день подвергались риску, толком не осознавая это. Сверхзвуковые самолеты серии Х, летавшие с авиабазы Эдвардс, удерживали пилотов на высоте в лучшем случае несколько минут, причем обходились такие эксперименты очень дорого, так что в рамках этой программы наверняка не нашлось бы ни времени, ни денег для медицинских исследований какого-то врача. Стэпп понимал, что деваться ему некуда: придется создавать собственную программу: высотную платформу, способную подолгу оставаться на предельных высотах при очень низких затратах.

После перевода на авиабазу Холломан в штате Нью-Мексико Стэпп был назначен руководителем аэромедицинской полевой лаборатории. Именно там он познакомился с майором Дэвидом Саймонсом.

Саймонс провел начало 1950-х гг. в Уайт-Сэндс, посылая в стратосферу на трофейных германских Фау-2 сначала плодовых мушек и мышей, а затем собак и обезьян. (Большой популярностью пользовались таксы, которые прекрасно помещались в ракете[15].) Попав в Холломан и не имея больше ракет для подобных развлечений, Саймонс переключился на новинку — полиэтиленовые аэростаты Отто Уинзена. Он посылал в стратосферу животных, чтобы измерить вред, наносимый космическими лучами. Эти лучи — на самом деле частицы, путешествующие в пространстве с высокой скоростью, — были открыты в 1912 г., и никто пока не знал, насколько они могут быть опасны. На животных Саймонса пребывание под ливнем космических лучей никак вроде бы не отражалось — и первый барьер к пилотируемым космическим полетам был преодолен.

Кроме того, в Холломане был Джо Киттингер — опытный летчик-испытатель, вызвавшийся быть первым подопытным Саймонса; полным ходом шла подготовка к запуску человека на грань космоса в герметичной капсуле, подвешенной к полиэтиленовому шару Уинзена.

Единственной проблемой в случае с Джо была его любовь к затяжным прыжкам. Он никак не мог напрыгаться вдоволь. После обучения высотным прыжкам в калифорнийском Эль-Сентро (любимая у военных зона для прыжков и место расположения Национального парашютно-испытательного центра) у него появилась страсть: он стремился прыгать все с большей высоты. В общем, вопрос стоял так: если поместить Джо в капсулу и поднять на высоту, где никто и никогда еще не бывал, удержится ли он от искушения выпрыгнуть?

Ни Саймонс, ни Стэпп не знали наверняка, останется ли Киттингер в живых после такого поступка, рассказывал Саймонс позже. «Но мы были абсолютно уверены, что программа Manhigh этого не переживет».

Гондола, сконструированная Отто Уинзеном для проекта Manhigh I, была размером примерно с телефонную будку — 2,4 м в высоту и 0,9 м в диаметре. Джо должен был дышать воздушной смесью, содержащей 20 % гелия; это означало, что первые человеческие слова, произнесенные в верхних слоях атмосферы, должны были прозвучать как у Дональда Дака.

Manhigh был запущен 2 июня 1957 г. Самые большие опасения участникам проекта внушала оболочка шара. При температуре -100 °C даже полиэтиленовая оболочка становится хрупкой. Кроме того, там, где воздух становится таким холодным, начинаются струйные течения. Организаторы эксперимента боялись, что шар Джо наткнется на высотный ветровой поток и в буквальном смысле разлетится на тысячу кусочков.

Оказалось, однако, что оболочка прекрасно справляется со своей задачей. Главная опасность заключалась в капсуле. Кто-то при сборке умудрился установить ключевой компонент кислородной системы задом наперед. Все время, пока шел подъем, большая часть кислорода Джо уходила в пространство.

На высоте 96 000 футов — более 29 км над поверхностью земли — Джо обнаружил, что в баллоне у него от литра кислорода осталась лишь пятая часть. Он сомневался, что этого ему хватит, чтобы спуститься живым. Торопливо готовясь к спуску, он улучил момент и выглянул в иллюминатор. Оторваться от открывшегося ему зрелища было невыразимо трудно: через иллюминатор виднелось небо глубокого сине-черного цвета, и только на горизонте атмосфера образовывала тонкую голубую полоску…

По радиотелеграфу наверх понеслось сообщение с приказом спускаться.

Позже Джо говорил, что ответил в шутку: наземная команда была слишком напряжена, надо было ее немного расслабить. Его сообщение выглядело так: «А ВЫ ПОПРОБУЙТЕ МЕНЯ ДОСТАТЬ».

Глубинное опьянение — известное явление среди ныряльщиков. Достаточно почитать стенограмму переговоров проектов Manhigh и более поздних — или, еще проще, взять книгу Крейга Райана «Предтечи астронавтов» (The Pree-Astronauts), — чтобы понять: опьянение высотой тоже существует. Даже при достаточном количестве кислорода, даже в герметичной кабине высота может опьянить человека. Это не медицинский феномен, скорее психологический. Все очень просто, наверху так красиво!

А вы попробуйте меня достать: аэронавт Джо Киттингер проложил путь целому поколению аэронавтов

Дэвид Саймонс поднял Manhigh II примерно на 32 км и оставался там больше суток. На этих высотах красива даже пыль: «Намного выше атмосферной дымки виднелись дополнительные тонкие голубые полоски, слабо, но резко видимые на темном небе. Они висели над Землей, как несколько последовательных нимбов».

Саймонс увидел и еще кое-что: кривизну Земли. Даже на этой высоте эффект был слабым, но заметным.

Пилоты самолетов серии Х говорили о странном оттенке верхнего слоя атмосферы. Поэтому ВВС снабдили Саймонса картой колеров, на которой тот должен был указать точный оттенок неба. Но нужного цвета там не оказалось: «Там, где атмосфера смешивалась с бесцветной чернотой космоса, небо было настолько насыщенного черно-фиолетового цвета, что его невозможно было игнорировать, — писал позже Саймонс, — но цвет этот настолько неярок, что уловить его очень трудно. Это как музыкальная нота, чудесная и живая, но настолько высокая, что ухо почти не в состоянии ее услышать; в результате вы остаетесь в полной уверенности, что звук этот прекрасен, но не можете точно сказать, действительно вы его слышали или вам просто показалось».

Славу Базза как астронавта программы Apollo никто, разумеется, сомнению не подвергает. Но он достаточно давно живет на этом свете и понимает, какие силы задавали тон в космической гонке, и достаточно разумен, чтобы видеть, что дело могло обернуться и иначе. В тот день в Марокко он сказал нам, что поднять космический корабль к верхней границе самой плотной части атмосферы на самолете или воздушном шаре и только потом запустить ракетные двигатели было бы замечательным способом доставки людей в космос. Когда же я спросил, достаточно невинно, почему же тогда NASA в ходе программы Apollo запускало свои ракеты прямо с земли, ответ Базза был прост: таким образом НАСА исподволь прокладывало путь к Луне.

Под грузом ожиданий, давивших на глобальную сверхдержаву в разгар холодной войны, NASA начало мыслить по-военному и для любой возникавшей проблемы искало самое быстрое и простое решение. Как способ достижения цели такой подход очень даже неплох — более того, очень хорош, ведь именно он позволил доставить людей на Луну на несколько десятилетий раньше, чем можно было ожидать, исходя из реального уровня техники. Что еще важнее, NASA умудрилось вернуть обратно живыми всех, кто побывал на Луне. Но никогда не предполагалось, что впечатляющая программа Apollo представляет собой образец для космонавтики будущего. Она была слишком дорогой. Вместе с вьетнамской войной (которая обошлась, надо сказать, вдвое дешевле) Apollo буквально обанкротил Соединенные Штаты и дал толчок глобальной рецессии!

Корни нашего реального космического будущего — жизнеспособного, экономически стабильного будущего, которое мы и наши конкуренты в настоящий момент строим в пустыне Нью-Мексико, — лежат намного глубже в прошлом.

В 1920-е гг. за главенство в небе сражались две великие воздухоплавательные технологии: самолеты (в основном бипланы) и дирижабли.

ВМС США попытались совместить обе технологии. В рамках проекта Skyhook были проведены многочисленные эксперименты по созданию воздушного авианосца. Дирижабли, с их почти неограниченной дальностью полета и стабильностью, должны были нести на себе грозные маневренные истребители ближнего действия, доставляя их к театрам боевых действий и каким-то образом (никто точно не знал каким) собирая их прямо в воздухе для заправки и обслуживания. После появления морских авианосцев проект был положен на полку, но идея продолжала витать в воздухе.

Было ясно (задолго до первого выстрела), что победа в любой будущей войне будет зависеть от успешных бомбардировок вражеских позиций и городов с воздуха. Во время Второй мировой войны бомбардировочная авиация полностью зависела от истребительного прикрытия — без него тяжелые неповоротливые машины были почти беззащитными. Проблема, как правило, заключалась в том, что истребители не могли нести много топлива. Даже если они могли сопровождать бомбардировщики до цели (что случалось не так уж часто), топлива у них при этом оставалось всего на несколько минут боя, после этого им надо было поворачивать назад.

Для решения понадобилось вспомнить проект Skyhook. О дирижаблях можно было забыть: но почему бы бомбардировщикам самим не доставлять свои истребители к месту сражения? «Таким образом, — пишет Дэвид Сонди в увлекательной сетевой хронике неожиданных технологий, — бомбардировочная авиация могла нести с собой собственное истребительное прикрытие, в точности как маленький мальчик может носить с собой банку, полную ос».

Был даже разработан специальный «карманный» истребитель McDonnell XF-85 Goblin, предназначенный для перевозки внутри бомбардировщика В-36. Бомбардировщик сначала сбрасывал истребитель с крюка, затем вновь подбирал его. Goblin был медленным, маломощным и имел очень небольшой радиус действия. Летчики не любили его еще и по другой причине: пытаясь сделать самолет более легким, какой-то умник в конструкторском отделе оставил его без шасси!

«Карманный» истребитель XF-85 Goblin не умел приземляться. Летчики его не любили!

Этот проект тоже был закрыт, но идея авиаматки осталась. Когда в США начались послевоенные исследования сверхзвуковых и высотных летательных аппаратов, стало ясно: совершенно неэффективно строить экспериментальные самолеты, которым, прежде чем сделать хоть что-нибудь интересное, приходится взбираться на высоту 12 000 м. Инженеры уже знали, как это сделать; они хотели выяснить, что будет дальше. А что, если поднять экспериментальную машину наверх и только потом запустить?

В 1945 г. ВВС армии США (в 1947 г. они стали называться просто ВВС США) и NACA начали серию совместных авиационных экспериментов. Самолеты серии Х были чисто исследовательскими машинами. У некоторых из них даже не было крыльев. Некоторые так и не взлетели. Некоторые разбились. В этом, как правило, и заключается смысл экспериментов: отличить последнее слово техники от тупикового направления развития.

Первый самолет серии Х-Х-1 компании Bell Aircraft появился на летном поле авиабазы Мьюрок в 1946 г. Выглядел он очень забавно — что-то вроде огромной пули с куцыми крылышками. (В то время единственным объектом, который точно не начинал кувыркаться на сверхзвуковых скоростях, была пуля 50-го калибра.) Этот самолет предполагалось сбрасывать «из-под брюха» бомбардировщика В-29, а разгоняться он должен был при помощи ракетного двигателя (Роберт Годдард разработал к нему топливный насос). Предполагалось, что он станет первым пилотируемым объектом, который намеренно преодолеет звуковой барьер.

Вопрос стоял так: кто будет его пилотировать? Летчик-испытатель Bell Aircraft «Слик» Гудлин запросил за попытку $150 000. NASA проигнорировало это требование и обратилось вместо этого к двадцатичетырехлетнему испытателю ВВС по имени Чак Игер.

Чак Игер и его ракетоплан Х-1. Жену Игера звали Гленнис

Игер был слеплен из другого теста. Он с радостью брался за самые дикие проекты и не просил денег сверх обычного офицерского жалованья. Он рассматривал все это как часть повседневной жизни — жизни, немаловажной частью которой была выпивка в конном клубе Нарру Bottom Панчо Барнс и безумные скачки на лошадях, которыми он управлял так же, как самолетами. (В книге «Битва за космос» (The Right Stuff), блестящем рассказе о зарождении NASA, американский журналист Том Вулф немало повеселился по поводу летчиков-испытателей из Мьюрока, которые, будучи асами в воздухе, ошибочно полагали, что способны управлять вообще любым средством передвижения.)

За двое суток до полета в результате злополучного стечения обстоятельств: бесшабашного пьянства и неумелой верховой езды — Игер въехал на полном скаку в закрытые ворота. Для лошади столкновение закончилось легче, чем для всадника. Испугавшись, что его снимут с полета, Игер обратился к ветеринару в соседнем городке и попросил плотно забинтовать ему сломанные ребра. Он не сообщил начальству об инциденте и о том, что каждое движение для него болезненно; вместо этого он тайком прихватил в кабину Х-1 ручку от швабры, при помощи которой рассчитывал закрыть фонарь одной здоровой рукой.

14 октября 1947 г. Игер забрался в кабину Х-1, почувствовал, что самолет-матка В-52 сбросил его, и запустил двигатель; на высоте 13 700 м ему удалось преодолеть звуковой барьер.

Считается, что последний полет North American Х-15 в октябре 1968 г. (но не конец проектов серии Х, они продолжаются до сих пор) отмечает конец золотого века Мьюрока — золотого века скоростных высотных исследований. К тому моменту скромное летное поле превратилось в обширную авиабазу Эдвардс[16], а от конного клуба Панчо Барнс Happy Bottom, где Чак Игер раньше общался с будущими астронавтами, остался лишь выгоревший каркас.

Считается, что самым успешным из всех проектов серии Х была программа Х-15. Отчасти это объясняется тем, что детали конструкции Х-15 присутствуют практически во всех высотных самолетах, космических кораблях и ракетах, созданных позже. Шаттл был обязан Х-15 частью конструкции главного двигателя и многими материалами. Но лучше всего Х-15 запомнился тем, что летал будто адская летучая мышь. Скорость и высота полета сделали его идеальной испытательной платформой для других проектов. На нем испытывали даже ловушки для микрометеоритов и образцы теплоизоляции для программы Apollo. Но лучше всего, конечно, то, что этот самолет запросто мог унести вас в космос.

Бомбардировщик В-52 запускает первый пилотируемый космический самолет — знаменитый Х-15

В 1960 г. физик и пилот-ас Второй мировой войны Джо Уокер впервые поднялся в воздух на этой штуке. Подобно большинству самолетов экспериментальной серии, Х-15 доставлялся на рабочую высоту под крылом бомбардировщика В-52. Уокер почувствовал, что началось падение, и запустил реактивный двигатель Х-15. Он был опытным пилотом, но в тот раз его ждал сюрприз. В двигателе Х-15 в качестве топлива использовались аммиак и кислород, а топливный насос работал на перекиси водорода. Этой ракете можно было прибавлять газу, как обычному авиационному двигателю; вообще, это был первый подобный двигатель, которым пилот мог по-настоящему управлять. Он был чудовищно мощным. «Господи!» — вскрикнул Уокер, когда ускорение с силой вжало его в спинку пилотского кресла.

— А? — спросил диспетчер. — Вызывали?

Х-1 — это ракетный самолет. Х-15 — космический корабль. Он был сконструирован для работы на больших высотах в чрезвычайно разреженном воздухе; в носовой части у него были небольшие реактивные двигатели — с их помощью можно было управлять самолетом, когда воздух практически заканчивался и управляющие поверхности уже не работали. (Том Вулф не раз повторяет в своей книге, что пилоты самолетов серии Х пилотировали ракеты в космос, тогда как астронавтов Mercury — вопреки их яростным протестам — туда просто доставляли.)

Джо Уокер дважды летал на своем X-15 в космос! Позже он участвовал в разработке лунного модуля NASA

Запуск спутника резко изменил планы Америки и дал начало проекту Mercury. До этого NACA работало над тем, чтобы вывести Х-15 на орбиту при помощи ракеты Navajo! И хотя в конечном итоге Х-15 не довелось выйти на орбиту, в космосе он все же побывал, и не однажды.

Волшебной точки, где заканчивается земная атмосфера и начинается космос, не существует. Во времена испытаний Х-15 космос, по оценкам ВВС США, начинался на высоте 50 миль, то есть 80 км над поверхностью Земли. Восемь летчиков получили «крылышки» астронавтов ВВС за то, что пересекли на Х-15 эту воображаемую линию. В середине 1950-х Международная авиационная федерация признала границу космического пространства, предложенную Теодором фон Карманом, — 100 км. Из всех миссий Х-15 в двух полетах 1963 г. самолет пересек и эту границу. Таким образом Джо Уокер, пилотировавший его в обоих случаях, стал первым человеком, побывавшим в космосе дважды.

Часть III «В бесконечность и дальше!»

Pterodactyl Ascender: мое, может быть, худшее в жизни воспоминание… и давно уже классическая конструкция!

Глава 9 Стеклопластик

В детстве мне часто снилось, что я умею летать. Чем сильнее я махал руками-крыльями, тем выше поднимался. Я парил на воображаемых потоках теплого воздуха. Я лавировал между стволами воображаемых деревьев. Мой первый реальный полет состоялся на одном из первых сверхлегких аппаратов, сооруженных на базе крыла Рогалло. Этот управляемый треугольный парашют первоначально был разработан для спуска капсул в рамках проекта NASA Mercury («Меркурий»); со временем на его основе родился новый вид спорта — дельтапланеризм.

Мне было двадцать с небольшим, и я еще ни разу не летал на самолетах, когда однажды мне позвонили. Парень по имени Ричард Эллис сказал, что ему удалось достать «Птеродактиль». Pterodactyl Ascender, изобретенный в 1970-е гг. энтузиастом из Калифорнии Джеком Маккорнаком, представлял собой что-то среднее между примитивным дельтапланом и газонокосилкой. У него было колесное шасси — правда, весьма своеобразное; колеса для него выглядели так, будто их сняли с детского трехколесного велосипеда. У него было сиденье для пилота и небольшой движок, управлять которым надо было зубами. (Обе руки нужны были для управления самой конструкцией, так что вместо ручки газа у мотора была резиновая груша, которую приходилось держать во рту и сжимать зубами.) Эллис хотел стать человеком, который познакомит Европу с изобретением Маккорнака. Я ему нужен был как первый воздушный адвокат. Он предложил научить меня летать.

На «Птеродактилях» совершено немало дальних полетов. Так, летом 1979 г., через несколько лет после моего памятного опыта, человек по имени Джек Питерсон-младший добрался на таком динозавре от Лонг-Бич (Калифорния) до Хилтон-Хед (Южная Каролина), преодолев более 5000 км этапами примерно по 200 км. Его машина экспонируется в Смитсоновском музее.

Свой Pterodactyl Эллис собрал из набора «Сделай сам». Выглядел он настоящей старинной реликвией: что-то вроде того примитивного прототипа, которым отважные пилоты Первой мировой — такие как Сесил Льюис или Манфред фон Рихтгофен — возможно, играли в детстве. При взгляде на него создавалось впечатление, что этот аппарат вывалился в наше время из других, более романтичных и отчаянных времен. Увидев это чудо, я понял, что должен полететь на нем.

Однажды в пятницу я с друзьями отправился в Оксфорд. Я очень живо представлял себе, как стану великим первопроходцем воздухоплавания, как дух Дугласа Бадера, видя с небес, как я проплываю над живыми изгородями, жестом покажет мне: «Молодец! Так держать!» Мы встретились с Эллисом на местном аэродроме — там не было практически ничего, кроме выбеленной солнцем «колбасы» и длинной полосы растрескавшегося бетона, — и он доброжелательно, но твердо спустил меня с небес на землю. Он сказал, что ему потребуется примерно неделя, чтобы поднять меня в воздух, и что первые два или три дня нам лучше провести на земле, чтобы я мог немного освоиться с машиной.

Джоан и несколько приятелей наблюдали, как Эллис усадил меня в эту штуку и вручил странное устройство: резиновую трубку с грушей на конце. «Сжать ее зубами, — сказал он мне, — это все равно что надавить на педаль газа. Стоит ее выплюнуть, и движок заглохнет. Так что для начала мы отправим тебя прокатиться по полосе. Чтобы запустить движок, работай поэнергичнее. Дави зубами, а как доедешь почти до конца полосы, выплевывай грушу».

Двигатель ожил быстрее, чем я предполагал. Буквально в нескольких дюймах позади моей головы пропеллер начал с силой рассекать воздух, и я набрал скорость. Ощущение было такое, будто в первый раз сел на мотоцикл. Я ухмыльнулся навстречу ветру, наслаждаясь ощущением скорости — мы разогнались километров до пятидесяти в час; когда живая изгородь в конце взлетного поля приблизилась, я выплюнул грушу.

Живая изгородь рванулась навстречу. Я понял, что сейчас разобьюсь. Совершенно рефлекторно мои руки на рычагах управления напряглись — и Pterodactyl взмыл в воздух. Двигатель и не думал глохнуть; наоборот, мне казалось, что он ревет все громче!

Я открыл глаза. Я был над деревьями. Я летел. Проблема была только в том, что я не знал, как летать. Как приземляться, как замедлить полет.

На пути выросло дерево. Я перепугался, крепче схватился за рычаги — и аппарат чиркнул по самым верхним веткам. Только милостью богов я все еще был в воздухе; я прекрасно понимал, что долго так продолжаться не может. Мне необходимо спуститься.

В голову пришла мысль: надо выдернуть провода. Если я смогу заглушить двигатель, произойдет одно из двух: или крыло плавно и не слишком быстро спланирует к земле, или — ну, в общем, этого не случится. Но вырубить мотор точно было безопаснее, чем мотаться в воздухе, совершенно не владея ситуацией. Разумеется, чтобы выдернуть из двигателя провода, нужно было на какое-то время отпустить рычаги. Прошло немало времени — по крайней мере мне так показалось, — прежде чем я решился попробовать. Наконец выросший впереди дуб принял решение за меня. Пьяно раскачиваясь, я обогнул дерево — понятия не имею, каким образом, — сжал зубы и, отпустив один рычаг, вырвал какой-то провод, потом еще один, и еще…

Спустя, как мне показалось, целую вечность винт за спиной наконец замер. Я подергал за рукоятки, выполнил пару неуклюжих поворотов и приземлился — плохо, конечно, но более или менее ровно, — на соседнее поле.

Через несколько секунд друзья были рядом. Я сверху видел пару раз, как они гнали на своих мотоциклах, пытаясь разобраться в хитросплетении сельских дорог. Когда я чуть отдышался, мне потребовалось несколько минут, чтобы понять: приземлился я почти там же, где взлетел. Тем временем друзья громко поздравляли меня и аплодировали, а Джоан, моя девушка (позже она стала моей женой), хлопала меня по спине и повторяла: «Молодец, Ричард, это было здорово!» Они не слышали наставлений Эллиса и понятия не имели, что я должен был оставаться на земле.

Первый летный урок обошелся мне в несколько легких царапин, но моя уверенность в себе была сильно поколеблена. Может быть, думал я, я не гожусь в летчики. Я пожал руку Ричарду Эллису, пожелал ему успехов в обучении других кандидатов и уехал.

Больше я его не видел. Через несколько дней до меня дошла весть о том, что он разбился насмерть, летая все на той же штуковине. Так что тот день в Оксфорде был не только моим первым летным опытом; если подумать, именно тогда я получил ничем не приукрашенное представление о том, что значит быть первопроходцем воздухоплавания. Сегодня практически никто не помнит Ричарда Эллиса. Человек, хотевший научить Британию летать, погиб прежде, чем его работа смогла по-настоящему начаться. На каждого знаменитого и обожаемого воздушного героя приходится немало таких людей, как Эллис, — людей, чьи качества так и не проявились в полной мере, потому что у них не было одной важной вещи, которой обладали все великие авиаторы: невероятного везения.

Что испытывает человек в полете? Если он летает естественно, как птица? Самое близкое к этому ощущение мне довелось испытать, когда я болтался на тросе под вертолетом в небе над сиднейской бухтой Дарлинг. Мы вели рекламную кампанию, связанную с запуском Virgin Mobile в Австралии, и какому-то умнику в пиар-отделе пришло в голову, что неплохо бы мне покрасоваться над городом. Проблема в том, что, когда тебя тащат вперед, ты не просто висишь на тросе, а беспорядочно кувыркаешься. У меня несколько раз едва не остановилось сердце, пока я наконец не приспособился: я принял ту самую позу, которая позволяет парашютистам сохранять стабильность во время затяжного прыжка, и… да, в этот момент я полетел. Я почувствовал, что воздух буквально прилип ко мне; ветер и мой летный комбинезон слились воедино.

В 1938 г. в Северной Африке девятнадцатилетний Лео Валентин совершил свой первый парашютный прыжок. Зрелище получилось не слишком элегантное, да и костюм парашютиста — стандартное десантное снаряжение французской армии — особой элегантностью не отличался. «Все мы, и я не исключение, прыгали как мешки с мукой, — жалуется он. — Когда человек покидает самолет, он так или иначе падает; он кувыркается в небе и крутится, как мешок с картошкой». Парашютные прыжки в таком стиле были не просто некрасивы, они нередко заканчивались трагически. Валентин принялся искать более подходящий способ нырять в небо. Ничего не зная об опытах Арта Старнса поколением раньше, Валентин изучал акробатов, танцоров и — что вполне естественно — ныряльщиков. Но откровение снизошло на него при виде птиц. Он сымитировал, насколько смог, позу парящей птицы — раскинутые крылья и ноги, выставленная вперед грудь, — и обнаружил, что может управлять своим движением в воздухе при помощи легкого покачивания руками и ногами. Оказалось, что это похоже на плавание!

Не удовлетворившись отработкой и доведением до совершенства современной техники затяжных прыжков, Валентин стал задумываться: не может ли он в правильной позе летать как птица? «Некоторые из нас хотят открыть воздух человеку как таковому, — писал он. — Когда техника достигает своих пределов, человек ощущает потребность вернуться к простоте. Приходит время, когда у него появляется желание выйти из машины и пойти пешком; точно так же, покинув сверхзвуковой самолет, он хочет летать на собственных крыльях».

Это древняя мечта человечества, и, чтобы воплотить ее в жизнь, Валентин вернулся к самым первым работам по воздухоплаванию. Он изучил наследие Отто Лилиенталя и понял, в чем основная проблема его конструкций. В какой-то момент он, должно быть, подумал: «Какого черта!» В конце концов, чем выше поднимешься, тем больше времени на эксперименты и исправление ошибок. Если первые дни воздухоплавания научили человека чему-то важному, так это тому, что высота — всегда твой друг. Тем не менее у Лилиенталя не было вариантов: он мог стартовать только с холмов. Коническая горка, которую он построил сам — и с которой стартовал в последний фатальный полет, — имела высоту чуть более 20 м. Может быть, планировать так, как это хотел делать Лилиенталь, все же можно — если стартовать с достаточно большой высоты.

Валентин построил комплект парусиновых крыльев, закрепил их на плечах и выпрыгнул из самолета, чтобы посмотреть, что получится. Получилось не слишком удачно — он беспорядочно вращался и кувыркался, — но ему все же удалось выровнять полет достаточно, чтобы раскрыть парашют и выполнить нормальную посадку. После нескольких дней практики он научился планировать и поворачивать. Наконец в апреле 1950 г. он в присутствии 30 000 зрителей совершил первый публичный полет. После этого газеты называли его не иначе как человеком-птицей.

К 1951 г. Валентин отказался от парусиновых крыльев в пользу крыльев из пробкового дерева — бальсы. Вообще, его достижения не просто поразительны, они сюрреалистичны. Валентин в одиночку сумел прокрутить практически всю историю авиации задом наперед. Деревянные крылья — именно та конструкция, на которой испокон веков убивались отчаянные храбрецы. Тем не менее к 1954 г. он добился своего: спрыгнул с высоты 2700 м на деревянных крыльях, прикрепленных к плечам, — и полетел. Правда, на пути к земле ему редко удавалось подняться хоть чуточку вверх, но все же такие моменты были, и их видело множество независимых наблюдателей.

Миссия невыполнима: человек-птица Лео Валентин научился летать

В мае 1956 г. перед стотысячной толпой Валентин шагнул в пустоту на высоте 2600 м. Воздушный поток подхватил одно из его крыльев и разбил его о корпус самолета. Началось беспорядочное кувыркание. Валентин раскрыл основной парашют, но запутался на остатках конструкции планера. Он раскрыл запасной. Тот обвил его, практически лишив возможности двигаться. Он умер в момент падения на землю.

Валентин был не единственным человеком-птицей XX в., но из семидесяти пяти человек, попробовавших такой полет, лишь четверо дожили до пенсии.

И все же мечта о птичьем полете не оставляет человека. Какой бы абсурдной и недостижимой она ни казалась, игнорировать ее и преуменьшать ее значение мы не можем. Однажды эта мечта исполнится в самой чистой своей форме.

23 апреля 1988 г. самолет на человеческой тяге — мускулолет Daedalus Массачусетского технологического института — рухнул в море, чуть-чуть не долетев до острова Санторин. Этот самолет с винтом, приводимым в движение при помощи велосипедной цепи, в первом же полете продержался в воздухе поразительно долго — три часа пятьдесят четыре минуты. Рекорд дальности и продолжительности полета самолета на мускульной тяге, установленный Daedalus, не побит до сих пор.

Самолет на мускульной тяге Daedalus перед своим полетам с рекордной продолжительностью

Что еще более интересно, в 2006 г. француз Ив Руссо домахался наконец крыльями (после 211 неудачных попыток!) до того, чтобы попасть в книги рекордов, — как первый человек, сумевший подняться в воздух исключительно за счет мускульной силы. Королевское авиационное общество отреагировало очень быстро и объявило четыре новых приза, в том числе тому, кто пролетит на крыльях марафонскую дистанцию. Если в программу Олимпийских игр в Рио в 2016 г. не входят полеты на крыльях, то что-то мне подсказывает, что уже в 2020 г. люди-птицы взойдут — или, может быть, взлетят, — на пьедестал почета.

Почитайте любую книгу по истории авиации, и я не удивлюсь, если вы закроете ее с уверенностью в том, что после примерно 1950 г. — начала реактивной эры — в небесах не осталось ничего по-настоящему интересного. Похоже, нет больше отчаянных парней и девушек, на подвиги которых можно смотреть, открыв рот; нет больше поединков в небе, среди буйства стихий; нет больше героев.

На самом деле, конечно же, все не так. Книга Тома Вулфа «Битва за космос», вышедшая в 1979 г., стала первым шагом к развенчанию этого мифа. Вулф показал, что отчаянный дух первых авиаторов был очень даже жив на авиабазе Эдвардс и в 1950-е, и в 1960-е гг. Но программы X-Plane и Mercury были жутко дорогими и эксклюзивными; кроме того, эксперименты и испытательные полеты по ним по большей части держались в строжайшей тайне. Куда же делся ярмарочный дух первых авиашоу?

Если оставить в стороне Валентина и крылатых летунов, получится, что в XX в. полет перестал быть цирковым аттракционом и превратился скорее в спорт: в то, чем люди занимаются. Часовой урок управления самолетом обойдется вам примерно в £100. Если вы можете себе позволить членство в гольф-клубе, вы с тем же успехом можете научиться летать и приобрести долю в легком самолетике. Нельзя сказать, что это очень дешево, но если вы располагаете лишь скромным бюджетом, найдутся другие возможности. Дельтапланеризм и парапланеризм сегодня — уже вполне оформившиеся технологии и стоят затраченных усилий. Если вы чувствуете себя особенно храбрым, можете научиться прыгать в вингсьюте (костюме-крыле) и летать, как когда-то летал Валентин, вдоль горных ущелий, со скал или (хотя в этом случае вас рано или поздно арестуют) с высотных зданий.

В этой главе я хочу рассказать о том, что произошло с ярмарочным духом авиаторов-трюкачей, прославившихся в период между двумя мировыми войнами. Слухи о его кончине сильно преувеличены. Наоборот, этот дух здорового авантюризма охватывает все больше людей, порождает больше новых технологий и новых авиационных идей, чем когда-либо.

Гастролирующие авиаторы исчезли из нашего неба после Второй мировой войны — не потому, что вышли из моды, а потому, что авиация и полеты стали доступны слишком многим. Зачем обмирать, глядя на воздушные трюки, если можно вылезти из удобного кресла и попробовать самому сделать что-нибудь подобное? К концу войны выяснилось, что для этого не нужен даже самолет — по крайней мере настоящий самолет. Вообще, эра бипланов, одинаковых на все случаи жизни, закончилась очень быстро, новые легкие материалы позволили создать множество всевозможных легких и сверхлегких самолетов, крыльев, кайтов и парашютов.

Дельтаплан родился! Paresev (Paraglider Research Vehicle) Национального управления по аэронавтике и космосу NASA

Некоторые из этих конструкций, такие как крыло Рогалло, действительно были совершенно новыми; другие, такие как автожир, могли похвалиться богатой родословной. Еще в 1919 г. испанский инженер и энтузиаст аэронавтики Хуан де ла Сьерва придумал необычную и очень эффективную систему безопасности для самолетов — систему авторотации. Горизонтальный винт не только помогал удерживать самолет в воздухе; в случае отказа двигателя авторотация позволяла аппарату совершить медленный и относительно контролируемый спуск.

Придуманная Хуаном система безопасности не прижилась. Вместо этого — и гораздо позже — его принцип вдохновил конструкторов на создание целой серии крохотных и очень легких персональных летательных аппаратов, получивших название автожиров. Автожир Уоллиса, разработанный в Англии в 1960-е гг., снялся в фильме про Джеймса Бонда «Живешь только дважды» и стал настоящей кинозвездой. Как ни печально, его конструктор Кен Уоллис не жаловал авиаторов-любителей и никогда не выпускал свои конструкции в свободную продажу; он говорил, что они предназначены исключительно для «разведки, исследований и разработок, наблюдения и военных целей».

Ну ладно, оставим Уоллиса. Сегодня автожир чрезвычайно популярен среди авиаторов-любителей. Если вы можете потратить всего £100 и взять один-единственный урок пилотирования, полетайте на автожире — не пожалеете.

От автожира С-30 Хуана де ла Сьерва нельзя была оторвать глаз. Жаль, что не уцелела ни одного рабочего экземпляра этой модели

Тем временем пассажирские самолеты не только становились больше и дороже; одновременно они становились меньше и дешевле. Эру современного самодельного аэроплана начал французский мебельщик Анри Минье. В свое время Минье не взяли в военные летчики, и он решил вместо этого построить собственный самолет. С 1931 по 1933 г. он строил прототипы своего самолета в Париже и испытывал их на большом поле к северо-востоку от столицы.

Его гордостью стала «Небесная блоха» (Pou du Ciel) — легкий летательный аппарат, который впервые поднялся в воздух в 1933 г. Минье утверждал, что на «блохе» полетит каждый, кто может самостоятельно сколотить ящик и умеет водить машину. Он выпустил книгу, где опубликовал детали своей конструкции. Самолет, стоимость постройки которого составляла всего около £100, казалось, был послан авиаторам-любителям свыше в ответ на многочисленные молитвы. Во Франции было изготовлено по крайней мере 500 таких машин. К несчастью, разбилось их тоже немало — из-за неудачного расположения крыльев.

Власти того времени повели себя очень благородно: чтобы разобраться в проблеме, Королевский авиационный центр Великобритании и Министерство военно-воздушных сил Франции провели полномасштабные исследования в аэродинамической трубе; так что более поздние «Небесные блохи» стали намного безопаснее. Этому самолету так и не удалось изжить свою дурную репутацию, но и сегодня на «блохах» летает достаточно французских энтузиастов, чтобы каждый год в июне устраивать национальный слет.

Всевозможные модели самодельных летательных устройств в разное время входили в моду и забывались, и в результате в каждой стране сейчас есть собственный любимый вид этого увлечения. Бейсджампинг — тот самый случай, когда вы прыгаете с высотного здания и спускаетесь на параплане прямо в объятия полиции, — это американское изобретение, которое с энтузиазмом восприняли в Британии. В 1990 г. Рассел Пауэлл прыгнул с Шепчущей галереи внутри лондонского собора Св. Павла, поставив таким образом мировой рекорд минимальной высоты бейсджампинга[17].

По Советскому Союзу в 1930-е гг. прокатилась волна увлечения парашютным спортом среди подростков, которые старались перещеголять один другого в точности приземления. Почти во всех парках и на игровых площадках красовались стальные парашютные вышки. Для маленьких детей строили вышки поменьше, оборудованные всеми необходимыми тросами и страховкой.

Немцы, с другой стороны, всегда прекрасно летали на планерах. В значительной мере это объясняется тем, что в промежутке между двумя мировыми войнами авиаспорт был единственным способом обойти ограничения, наложенные Версальским договором. К 1931 г. немецкие планеристы открыли для себя термики — восходящие потоки теплого воздуха — и научились удерживать планеры в воздухе по несколько часов вместо нескольких минут. Вилли Мессершмит, чьи истребители во время Второй мировой войны заполонили небеса Европы, начинал свою карьеру с конструирования легкого спортивного самолета; все без исключения блестящие пилоты люфтваффе начинали летать на планерах.

Европейские планеры, оставались, безусловно, лучшими в мире примерно до середины XX в. Вы можете, конечно, не поверить мне на слово. Спросите американского авиаконструктора Берта Рутана. Именно увлечение европейскими планерами побудило его использовать в конструкции сборной модели самолета легкие композитные материалы. Много лет спустя понимание тонкостей композитных конструкций привело его к завоеванию X-Prize и дало хорошие шансы на победу в новой космической гонке.

Берт родился в 1943 г. в городке Диньюба, в калифорнийской глубинке. В детстве он вместе со старшим братом Диком жил в комнате, переделанной из открытого дровяного навеса. Берлога мальчишек всегда была забита моделями самолетов; всюду валялись детали двигателей, клей, бальса и инструменты. Дик собирал самолеты из наборов, запускал их, а потом ломал; Берт подбирал обломки и собирал из них новые модели. Иногда Берт с матерью Иреной ездил на машине к предгорьям Сьерры. Берт с заднего сиденья семейного автомобиля управлял своими самолетами, а мать вела преследование. В конце концов Берт начал завоевывать на соревнованиях столько призов, что авиамодельной ассоциации пришлось менять правила.

Модели самолетов Берта Рутана летали так хорошо. что пришлось менять правила соревнований

Рутан начал свою карьеру на авиабазе Эдвардс с написания книги инструкций по пилотированию истребителя-бомбардировщика F-4 Phantom, знаменитого своей неустойчивостью в полете. Эта работа, хотя и интересная, не могла сравниться по привлекательности с конструированием летательных аппаратов. Больше всего на свете Берту хотелось сконструировать и построить собственный самолет в собственном гараже. Он так и сделал: построенной им масштабной моделью истребителя Saab управлять было не менее интересно, чем настоящим реактивным истребителем, только размером он был поменьше и совершенно неприхотлив. Берт начал продавать чертежи своего VariEZE другим таким же энтузиастам и поклонникам самодельных аэропланов.

Построить VariEZE было несложно и недорого. «Если вы способны жевать резинку и одновременно идти по прямой, — писал Берт, — у вас не возникнет никаких проблем». В конструкции самолета не требовалось использовать металл. Не надо была даже ничего отливать. Достаточно было взять блок упаковочного пенопласта, вырезать деталь нужной формы и покрыть ее измельченным стеклом и эпоксидной смолой. Эта технология, придуманная Бертом при изучении привезенных из Европы планеров, стала его визитной карточкой.

Клиентам Берта очень нравилась его политика полной открытости: он постоянно совершенствовал свои конструкции, прочитывал каждое присланное ему письмо и обязательно отвечал; кроме того, он выпускал небольшие сборники, в которых описывал любые сбои и возникшие проблемы, все нештатные ситуации и аварии. Через некоторое время, однако, он столкнулся с проблемой, старой, как сама авиация: на него подали в суд. То же самое происходило еще с братьями Райт. Люди начинали строить собственные самолеты, и строили они их неправильно, а затем обвиняли братьев в своих неудачах и требовали компенсации за аварии. Из-за подобных судебных дел деятельность братьев после определенного момента практически застопорилась.

Модель самолета, который напоминает реактивный истребитель: VariEZE Берта Рутана

Не было никаких сомнений в том, что сконструированные Рутаном самолеты VariViggen, VariEZE или LongEZE при правильной постройке — одни из самых безопасных легких самолетов в истории воздухоплавания. Тем не менее чем больше чертежей он продавал, тем чаще становился жертвой судебных исков; поэтому он, хотя и неохотно, начал искать другие способы зарабатывания денег. Он вернулся к моделированию — довольно своеобразному, правда, — и начал строить масштабные прототипы самолетов для летных испытаний. Такой подход мог быть вполне естественным для немецких планеристов и пионеров авиаспорта 1920-1930-х гг. Сегодня он тоже оказался более надежным и дешевым, чем испытания в аэродинамических трубах, и компания, которую основал для этой работы Берт, в настоящий момент является мировым лидером в разработке авиационных конструкций, основанных на применении композитных материалов — в основном известных как стеклопластики.

Надеть высотный костюм и забраться в кокпит оказалось проще всего. Проблема заключалась в том, чтобы вылезти обратно. Слово «тесно» даже в малой степени не отражает условий, на борту самого современного на 2005 г. самолета, целиком сделанного из композитных материалов.

Virgin Atlantic GlobalFlyer был сконструирован Бертом Рутаном для того, чтобы позволить одному необычайно храброму пилоту облететь земной шар на одном баке топлива. Для этого он должен был провести по крайней мере восемьдесят часов в кабине величиной с гроб и при этом бодрствовать. Пытаясь извернуться и вылезти-таки из кокпита под палящее солнце пустыни Мохаве, я как-то неожиданно и впервые осознал: а ведь этим кем-то вполне мог оказаться я.

Владелец и ведущий пилот самолета Стив Фоссетт по-дружески записал меня в дублеры — в благодарность за спонсорскую поддержку со стороны Virgin Atlantic и еще, может быть, чтобы немного подразнить: мне тогда должно было исполниться 55 лет, я владел несколькими авиакомпаниями и являлся держателем множества мировых воздухоплавательных рекордов — но так и не удосужился получить пилотскую лицензию. (У меня ее до сих пор нет!)

План состоял в том, что, если Стива угораздит заболеть незадолго до запланированной даты вылета GlobalFlyer, я постараюсь за оставшееся время получить пилотские права и практически сразу же рвану вокруг света на этом чуде техники — самом продвинутом и революционном из экспериментальных самолетов. Должен признаться, в этом случае моя жизненная философия «учиться по ходу дела» достигла новых пугающих высот.

До таких крайностей, правда, дело не дошло: наступило 28 февраля 2005 г., и я, твердо стоя на земле, помахал на прощание Стиву, отправлявшемуся в свой рекордный полет. Я смотрел вслед его самолету, и сердце уходило в пятки. Стив вложил в этот проект всю душу; теперь он поставил на кон и собственную жизнь.

За шесть лет до этого, летом 1999 г., Стив обедал в ресторане ранчо Флаинг-М с его хозяином Барроном Хилтоном и летчиком-испытателем Диком Рутаном, братом Берта Рутана и человеком, который в 1986 г. вместе с Джиной Игер (не родственница Чака) обогнул земной шар на самолете без остановок и дозаправок.

Дик и Джина провели девять суток в негерметизированном кокпите размером один метр на два. В результате оба повредили слух; кроме того, проект совершенно загубил их отношения. (Очень многие из тех, о ком рассказывается в этой книге, заплатили за свою страсть к приключениям жизнью; но практически всем она обошлась достаточно дорого.)

За обедом Дик, чей энтузиазм к рекордным полетам — и материалам, которые его брат использовал в конструкциях новых самолетов, — оставался безграничным, сказал, что теперь можно облететь вокруг света за гораздо меньшее время, чем это сделал их Voyager. Можно, наверное, даже сделать это в одиночку…

Стив слушал открыв рот: последний великий воздушный рекорд, который еще можно установить в пределах земной атмосферы! Первое крупное авиационное достижение XXI в.!

В следующем августе Стив отправился в Ошкош на ежегодную встречу Ассоциации экспериментальной авиации Air Venture. Это крупнейший съезд авиаторов Америки, куда каждый год собирается около миллиона человек. Стив был там не только ради общения (хотя, зная Стива, можно предположить, что он облазил снаружи и изнутри все, у чего обнаружились хоть какие-нибудь крылья). У него была запланирована встреча с Бертом Рутаном, Берту нужны были деньги на развитие; у него имелась пара перспективных проектов, которые он пытался запустить. Он предложил Стиву кресло пилота в космическом корабле за $7 млн и шанс облететь вокруг Земли в одиночку за $2,5 млн.

Стив был сражен наповал. Космический корабль?

Берт объяснил ситуацию с Х-Prize: приз в $10 млн первой частной компании, которая сумеет запустить аппарат за линию Кармана дважды в течение двух недель.

Стив сглотнул. «А второе?» Позже он очень жалел, что не ухватился за оба варианта, но я считаю, что он сделал правильный выбор. Для SpaceShipOne нужен был летчик-испытатель; для GlobalFlyer — искатель приключений.

Немногие люди способны просидеть в клетушке размером с гроб суток трое или четверо, тем более без сна, тем более за штурвалом нового самолета, надежность которого, мягко говоря, под вопросом. Психологически Стив прекрасно для этого подходил. К тому времени за ним уже числились попытки (шесть раз в конечном итоге) стать первым, кто обогнет Землю в одиночку и без остановок на воздушном шаре: успешный полет занял у него четырнадцать суток и девятнадцать часов. Человек жизнерадостный и общительный, он тем не менее прекрасно себя чувствовал в собственном обществе. Одиночество не пугало его.

Вскоре после этой встречи с братом Стив принял участие в парусной регате неподалеку от моего дома на Виргинских островах. Он позвонил мне и пригласил войти в его экипаж на эту гонку. (Стив всегда знал, как раззадорить меня!) Позже он показал мне предварительные чертежи своего самолета, который тогда назывался Capricorn. Основные конструкторские решения были уже приняты. На Voyager Дика и Джины было два воздушных винта. Новый самолет был снабжен одним реактивным двигателем конструкции доктора Сэма Уильямса. Это уже было очень хорошо. (Уильямсу и самому можно посвятить целую книгу: ослепнув еще в юности, он делает вручную самые, по мнению многих, красивые двигатели в истории.) Чем больше рассказывал Стив, тем больше мне все это нравилось.

Прежде всего, приключение обещало быть незабываемым. Но еще лучше, если параллельно удастся поспособствовать революционным преобразованиям в отрасли.

Главное значение самолета Capricorn, который позже превратился в Virgin Atlantic GlobalFlyer, заключалось в особенностях его конструкции. Его корпус предполагалось полностью изготовить из композитных материалов.

Композиты — это любые конструкционные материалы, сделанные путем соединения двух или более отдельных веществ. Когда вы заливаете бетоном сетку из стальной арматуры, вы получаете композит. Смешайте глину с соломой — получите композит (причем неплохой: в некоторых климатических условиях саманные кирпичи из такой смеси служат лучше бетона). Залейте эпоксидной смолой слой дробленого стекла, чтобы заделать вмятину в борту яхты — получите композит под названием стекловолокно.

Композитные материалы, которые создает Берт Рутан и его фирма Scaled Composites, — это далекие потомки тех материалов, которые регулярно используют моделисты и производители планеров: комбинации стекла, смол, пенопластовой основы и наполнителей. Подобные композиты по прочности не уступают самым лучшим металлам и при этом намного легче их. Если бы пассажирский самолет можно было построить из композитных материалов, можно было бы экономить гигантское количество топлива.

Возникает вопрос: можно ли это сделать? Разумеется, вопрос о том, чтобы Virgin Atlantic строила собственные пассажирские самолеты, никогда не стоял, — такой подход к делу исчез задолго до Второй мировой войны! Однако наши усилия и инвестиции могли заставить Airbus и Boeing отнестись к композитным материалам более серьезно.

Дальние пассажирские самолеты — самые сложные машины в истории человечества, и в настоящий момент большинство из них конструируют две фирмы: это Boeing и европейский консорциум Airbus. Эти компании бесспорные лидеры на рынке и не опасаются конкуренции: кроме того, эта очень крупные организации со сложной структурой, а потому обе весьма консервативны. В чем-то это даже хорошо. Каждый раз, поднимаясь на борт самолета, мы доверяем им собственную жизнь, и очень хотелось бы, чтобы их машины были как следует испытаны и надежны. Недостаток такого подхода, однако, заключается в том, что Boeing и Airbus с большим трудом воспринимают любые инновации. Они стараются делать ровно то, чего ждут от них клиенты.

Virgin Atlantic была клиентом этих компаний. Я говорил со Стивом Фоссеттом и все яснее понимал, что, подключившись к финансированию его проекта, мы могли наглядно продемонстрировать, какие именно самолеты мы хотели бы в дальнейшем эксплуатировать.

Virgin Atlantic GlobalFlyer должен был нести топлива вчетверо больше собственного веса. Трехкорпусная схема распределяла вес аэроплана по всему крылу. Двигатель Сэма Уильямса был построен на базе традиционного реактивного двигателя, снабжен компьютерным управлением и высокоэффективным вентилятором, изготовленным по особым чертежам из цельной титановой заготовки. Каркас самолета состоял из стекла, графита и арамидных волокон, связанных воедино эпоксидными смолами. После прогрева такой композитный материал становится невероятно прочным; при этом он намного легче алюминия. Управление самолетом было вполне традиционным — Стив меньше всего нуждался в какой-нибудь дурацкой системе электродистанционного управления, которая стояла бы между ним и управляющими поверхностями его машины; все же система управления и связи умела достаточно, чтобы удержать самолет в воздухе во время нечастых двухминутных перерывов на сон. Использовавшаяся при конструировании компьютерная программа помогла оптимизировать аэродинамику самолета, и он получился гораздо лучше варианта 1980-х гг. — Voyager, на котором летали Дик и Джина. Полетный план позволял воспользоваться силой струйных течений, которые должны были увеличить дальность полета GlobalFlyer ни много ни мало на 75 % по сравнению со всеми когда-либо существовавшими реактивными самолетами. Мы считали, что, если повезет, наш самолет сможет облететь вокруг света.

Оставался вопрос: сможет ли Стив?

Стоял морозный вечер понедельника 28 февраля, когда Virgin Atlantic GlobalFlyer вылетел из городка Салина (штат Канзас). Полет проходил не слишком гладко, как обычно и бывает. У Стива отказала система GPS-навигации. Без нее он никак не мог выйти на все маячки, необходимые для регистрации рекорда в Международной авиационной федерации (FAI). Помню наш напряженный разговор: я в относительно комфортной кабине самолета сопровождения уговаривал его продолжать полет ради успеха нашего проекта; Стив, расстроенный и разочарованный, рассуждал, не стоит ли просто повернуть назад. И в этот момент, как по волшебству, система GPS перезагрузилась!

На следующее утро выявилась гораздо более серьезная проблема. Давление в кабине Стива, как и в любой другой герметичной самолетной кабине, поддерживалось при помощи двигателя. В случае отказа двигателя кабина разгерметизировалась бы, и Стиву пришлось бы прибегнуть к страховому запасу кислорода. Вот только проблема в том, что никакого кислорода у него не было: залезая накануне в кабину, он случайно открыл кран аварийного кислорода. Получалось, что от двигателя зависело не только, сможет ли Стив облететь вокруг света, но и останется ли он при этом в живых.

Virgin Atlantic GlobalFlyer: вокруг света на одном баке топлива

Следующая проблема слегка отдавала фарсом. Летчик Virgin Atlantic Алекс Тай, управлявший самолетом сопровождения, подлетел поближе, чтобы пофотографировать GlobalFlyer. Вообще-то мы занимались этим постоянно с самого старта, и никаких проблем не возникало, но на этот раз спутная струя от самолета Алекса прокатилась по левому крылу Стива и нарушила зону низкого давления, за счет которой он держался в воздухе. Когда крыло подобным образом отрывается от воздуха, мы говорим, что происходит срыв потока; самолет, с которым такое случается, приобретает аэродинамические свойства строительного кирпича. Стив, пытаясь удержать самолет в воздухе, смачно обложил бедного Алекса — а Алекс все это время записывал переговоры на пленку!

К этому моменту Стив вел самолет уже вполне уверенно. Пришло время для следующей серьезной проблемы. Где-то над Персидским заливом Стив узнал, что потерял более 900 кг топлива. Оно каким-то непонятным образом ушло через сливные клапаны во время первоначального набора высоты. Теперь Стиву, с недостатком топлива и без запаса кислорода, приходилось только держаться и надеяться; у него остался лишь один реальный заступник и союзник — двигатель Сэма Уильямса.

Наконец 3 марта 2005 г. Стив Фоссетт аккуратно посадил самый необычный самолет в мире на полосу в Салине (штат Канзас) — в том самом месте, где началось его путешествие. Ему хватило топлива, и аварийный кислород не потребовался.

На летном поле его встретил другой поразительный летательный аппарат — Cayley Flyer; Аллан Макуиртер, специалист по планерам, доставил его из Великобритании и в тот же день поднял в воздух (он помогал реставрировать машину и два года назад даже пытался научить меня ее пилотировать).

«Сэр Джордж Кейли был настоящим первопроходцем своего времени, — сказал я тогда собравшимся журналистам, — точно так же, как Берт Рутан — настоящий первопроходец современности. Технологии, которые он использовал при конструировании и строительстве Virgin Atlantic GlobalFlyer, в будущем, возможно, определят конструкцию коммерческих лайнеров».

В то время мало кто из представителей прессы оценил технические особенности конструкции GlobalFlyer или понял его значение. Но времена изменились.

В 1906 г. шведский физик Сванте Август Аррениус опубликовал книгу «Образование миров» (World in the Making), где впервые описал так называемый «парниковый эффект». Он первым предсказал, что углекислый газ, выпускаемый в атмосферу при сгорании ископаемого топлива, когда-нибудь вызовет глобальное потепление.

Воздух вокруг нас прогревается солнцем. Водяной пар и различные газы, из которых состоит воздух, нагреваются с разной скоростью. Углекислый газ — двуокись углерода — нагревается быстро, но не может долго удерживать полученное тепло; часть его уходит в космос, а часть отражается обратно на землю и вновь поглощается атмосферой. Получается, что углекислый газ работает как одеяло. Чем толще одеяло, тем теплее Земля.

Аррениус считал, что парниковый эффект может обернуться пользой для человечества. Чем больше на Земле будет людей, тем больше в воздухе будет углекислого газа, тем теплее будет климат, тем быстрее все будет расти — что, в свою очередь, позволит растущему населению прокормить себя. Описание обратной связи между деятельностью человека и изменением климата, сделанное Аррениусом, звучит поразительно современно, за исключением одного принципиально важного момента. Согласно его оценке, содержание углекислого газа в воздухе будет удваиваться каждые 3000 лет. Сейчас оно удваивается каждое столетие.

Вклад человека в эмиссию углекислого газа на сегодня составляет всего 5,5 %. Человек ежегодно выпускает в атмосферу 30 млрд т углекислого газа; живые существа в целом выделяют его поразительное количество — 550 млрд т. Проблема в том, что система обратных связей, поддерживающая климат Земли, чрезвычайно чувствительна. Крошечного сдвига уровня CO2 в атмосфере может оказаться достаточно, чтобы навсегда изменить климат Земли.

Мы точно знаем, что человек постепенно меняет климат. Здесь, конечно, нечему удивляться. Какие еще вы знаете виды животных, которые могли бы разжигать огонь? Мы сжигаем множество самых разных вещей. Мы делаем это на протяжении уже примерно 1,8 млн лет, но сегодня нас много больше, чем 1,8 млн лет назад. Мы сжигаем ископаемое топливо и используем полученную энергию на своих заводах. Большая часть промышленности нам жизненно необходима: она помогает нам выжить. За счет сжигания топлива мы очищаем питьевую воду, обрабатываем и транспортируем продукты, готовим пищу, одеваемся, моемся, производим лекарства.

Поэтому не стоит слишком удивляться тому, что такая отрасль, как авиация, — отрасль, без которой человек в принципе мог бы обойтись, — ответственна всего за 2 % промышленных выбросов, или менее чем за 0,5 % человеческих выбросов углекислого газа в целом. Еще одна отрасль, без которой человечество вроде бы могло бы обойтись, — это информационные технологии. Может быть, вам покажется, что без них обойтись было бы труднее, чем без авиации; в этом случае вы не удивитесь, узнав, что из-за информационных технологий в атмосферу попадает вдвое больше углекислого газа, чем из-за авиации. За основную долю загрязнения парниковыми газами отвечают как раз те отрасли, без которых человечество просто не смогло бы существовать.

Я считаю, что передовые технические отрасли, такие как авиация, могут помочь нам разрешить проблему, связанную с глобальным потеплением. Речь идет о том, что здесь разрабатываются технологии, которые затем смогут применить у себя и грязные, но жизненно важные отрасли — сельское хозяйство, энергетика и др. Вот почему я всегда вкладываю определенную долю транспортных доходов и дивидендов Virgin в такие инициативы, как Virgin Green Fund. Этот фонд инвестирует средства и разрабатывает новые виды топлива и возобновляемые источники энергии. Реальную глобальную пользу подобные инициативы начнут приносить тогда, когда другие отрасли возьмут наши разработки и применят у себя. И не будем скрывать истинные масштабы проблемы: возможно, для спасения человечества недостаточно только уменьшить количество углекислого газа, выпускаемого в атмосферу. Если Джеймс Лавлок прав, нам придется удалять углекислый газ из атмосферы!

Согласно Лавлоку, если мы хотим поддерживать нынешний климат, нам придется связывать больше углекислого газа, чем мы выделяем. Так что в настоящий момент Священным Граалем для нас, пожалуй, может стать коммерчески жизнеспособное устройство, поглощающее углерод из воздуха. Очень важно, чтобы такое устройство не просто работало, но и приносило коммерческую выгоду. Великих идей и высокой цели для этого недостаточно. Они должны приспосабливаться к окружающему. Они должны иметь смысл не только для вас и для меня, но и для людей мира, — неважно, верят ли они в глобальное потепление, волнует ли их эта проблема и способны ли они отличить углерод от дырки в земле.

9 февраля 2007 г. я объявил конкурс Virgin Earth Challenge: $25 млн достанется тому человеку или группе людей, кто сможет продемонстрировать коммерчески жизнеспособную конструкцию, результатом деятельности которой станет общее уменьшение концентрации парниковых газов в атмосфере на протяжении по крайней мере десяти лет, без вредных побочных эффектов. Объявленный приз Virgin Earth Prize — крупнейший в истории.

GlobalFlyer, Green Fund и Earth Challenge — самые громкие части стратегии, которую мы с Уиллом Уайтхорном разрабатывали для Virgin Group с начала 1990-х гг. Мы начали эту кампанию не из тревоги за окружающую среду. Тогда нас гораздо больше беспокоил вопрос выживания Virgin. Резко подскочившая цена на авиационное топливо едва не отправила нас в нокаут: мы поняли, что долгосрочный успех компании полностью зависит от того, сумеем ли мы справиться с высокими ценами на топливо.

Для начала мы рассчитали, когда закончится нефть. Точнее говоря, мы вычислили, когда закончится дешевое топливо. (Конечно, где-то под землей всегда будут оставаться запасы ископаемого топлива, но вот стоимость их добычи и переработки…) Воспользовавшись услугами эксперта по имени Джереми Леггат, мы получили дату, в которую тогда никто не поверил. Мы поставили на 2015 г.

Годы шли, и у нас появлялись все новые данные. Глобальный кризис, начавшийся в 2008 г., слегка уменьшил потребление нефти. Но наша первоначальная дата почти не изменилась: к середине текущего десятилетия, если не раньше, под землей останется только та нефть, добывать которую очень дорого. Другие формы энергии окажутся дешевле.

Совместно с несколькими другими компаниями, в том числе Stagecoach, Scottish&Southern и Arup, мы сформировали рабочую группу для изучения вопросов, связанных с прохождением пика мировой добычи нефти, и подготовили два доклада, в которых правительству рекомендуется ускорить развитие в Великобритании альтернативных источников энергии.

Мы в Virgin прикладываем все усилия к созданию компаний и инфраструктуры, которые смогут успешно функционировать в условиях малоуглеродной экономики. Только накануне я предложил вложить £1 млрд в британскую систему железных дорог на условии дальнейшего внедрения уже разработанной и обкатанной на Главной линии западного побережья малоуглеродной технологии.

Здесь, пожалуй, не место подробно рассказывать обо всем этом. Если вам интересно, дополнительную информацию вы сможете найти в моей книге деловых советов Busrness Stripped Bare. Достаточно сказать, что с середины текущего десятилетия нам придется жить в условиях малоуглеродной экономики — нравится нам это или нет. Вопрос стоит так: на что будет похожа эта экономика? Будут ли в нашем будущем умные технологии, ветряные двигатели, атомные станции следующего поколения, солнечные батареи, дома с улучшенной теплоизоляцией, различные виды синтетического топлива и чудесные аккумуляторы? Или будут только растущая детская смертность, социальный распад и мировые войны за воду?

Я знаю, что для книги, в которой рассказывается о воздушных приключениях, это слишком тяжелые вопросы. Но я хочу показать, как наша промышленность и наши лучшие умы реагируют на кризис. Если бы речь шла только о более легких самолетах и более качественном топливе, рассказа о приключениях просто не получилось бы. На самом деле жизнь куда более интересна и противоречива. В авиации происходит революция, идет новая космическая гонка, и, по моему глубокому убеждению, в этих переменах и экспериментах, вполне возможно, — ключ к нашему будущему.

Глава 10 Назад в будущее

Шел 1984 г., я корпел над проработкой деталей моей новой авиалинии Virgin Atlantic и старался предусмотреть все до последней мелочи. Мы хотели украсить зал ожидания 1 класса в аэропорту Хитроу и искали что-то для стен. Я решил, что мы развесим страницы из старого комикса, который я читал еще ребенком в 1950-е гг.: это были истории о будущем, где люди летали в космос на кораблях, по размеру не сильно превосходящих бомбардировщики Второй мировой войны; где обычные люди были первопроходцами и исследователями, а космос обещал каждому процветание и свободу.

Я помню, как вошел в зал, когда все было готово, и оказался лицом к лицу с чудесными цветными изображениями героя моего детства Дэна Дэа в скафандре с круглым, похожим на аквариум шлемом. Помню, как я подумал: «Этого недостаточно».

Чуть больше десяти лет спустя начался шум вокруг частного космоса; мы с Уиллом Уайтхорном захотели узнать, что это такое, и основали Virgin Galactic. Тогда эта компания была всего лишь формальностью — ну почти… — и способом обеспечить юридическую чистоту Virgin Group. Virgin Galactic — это были мы с Уиллом; мы мотались без пиджаков по пустыне Мохаве и разговаривали со всевозможными энтузиастами ракетного дела.

Однажды в марте 1999 г. Уилл отправился в соответствующую контору регистрировать название компании. Позже в тот же день он позвонил мне:

— Ричард, вы мне не сказали.

— Что?

— Вы что, забыли?

— Что, Уилл?

— Вы уже зарегистрировали логотип Virgin для космоса!

Первым действительно интересным летательным аппаратом, который увидели мы с Уиллом, был ракетный вертолет под названием Roton, придуманный в конце 1990-х гг. На бумаге он выглядел просто великолепно. Чтобы понять принцип его действия, полезайте на крышу сарая с садовым шлангом, опустив один конец в воду вашего прудика с золотыми рыбками. А другой конец крутите над головой. Очень скоро вода зальет все вокруг вас, а золотые рыбки в прудике останутся без воды.

Вот американский изобретатель Бевин Маккинни и решил отправить в космос роторный насос. Roton представлял собой космическую капсулу с четырехлопастным винтом на верхушке. На конце каждой лопасти винта располагался реактивный двигатель, получавший топливо из бака в днище капсулы. При старте двигатели раскручивали винт, поднимая капсулу в воздух. Это достаточно разумно, потому что в атмосфере вращающийся винт — гораздо более эффективный способ создать подъемную силу, чем традиционный реактивный двигатель. Еще лучше то, что вращение винта качает топливо из бака наверх, к двигателям, делая ненужными сложные и тяжелые топливные насосы, вес которых тянет традиционные ракеты вниз.

Постепенно капсула достигает высоты, где воздуха для создания подъемной силы недостаточно и винт уже не работает. В этот момент лопасти винта складываются, и те же двигатели выносят капсулу в космос. Небольшая часть их тяги используется на вращение винта и, соответственно, закачивание топлива; кроме того, вращение помогает стабилизировать полет. Перед спуском лопасти держатся в сложенном состоянии и разворачиваются только тогда, когда воздух становится достаточно густым, чтобы обеспечить разумное сопротивление. Капсула мягко опускается на землю, как вертолет. Чудесно. Вот только не работает.

На бумаге все выглядело элегантно и просто, зато в реализации — невероятно сложно. Разработчики Roton — компания с логичным названием Rotary Rocket — очень любезно позволили Уиллу сесть за рычаги управления одной из первых пробных капсул и посмотреть, как она управляется в вертолетном режиме. Уилл, опытный и умелый пилот, сразу понял, что эта штука никогда не полетит. Печально.

Очень красиво на бумаге: компания Rotary Rocket попыталась отправить в космос вертолет

В 1999 г. Уилл не был в компании Rotary Rocket единственным заинтересованным гостем: авиаконструктор Берт Рутан тоже побывал там. Я помню, как Уилл, Берт и я сидели в ресторане «Вояджер» аэрокосмического порта Мохаве, обсуждая Roton. Я знал Берта с 1990-х гг., когда он сконструировал капсулу для воздухоплавательного проекта Earthwinds. Но Уилл прежде не встречался с Бертом и теперь сидел, как Тигра в мультиках Диснея, рисовал на салфетках ракетные корабли в стиле Х-15 и размахивал ими перед носом Берта.

Через три года, когда Virgin Atlantic согласился вместе со Стивом Фоссеттом вложить деньги в разработку того, что позже стало называться Virgin GlobalFlyer, Уилл и Берт начали играть всерьез. К этому времени к Уиллу успел присоединиться Алекс Тай, один из ведущих летчиков Virgin Atlantic и… да, еще один ракетный энтузиаст. Однажды Алекс и Уилл заглянули на фирму Scaled Composites, чтобы узнать, как продвигаются работы по GlobalFlyer; получили они, правда, больше, чем рассчитывали. Намного больше.

Первым мне позвонил Уилл.

— При всем моем уважении к Стиву Фоссетту, — заявил он, — к черту GlobalFlyer.

— Простите?

— Берт Рутан строит космический корабль.

Когда я увидел первые шаги Нила Армстронга по Луне, я подумал: «Это только начало». Мне было девятнадцать лет, и я был совершенно уверен, что любой человек моего возраста при желании сможет полететь в космос. Очевидно, вид этого исторического шага произвел на меня глубокое впечатление. С годами так получилось, что самые близкие мне люди — лучшие друзья и ближайшие коллеги — оказались тайными (и не слишком тайными тоже!) фанатами ракетных путешествий.

Вот что, слово в слово, сказал по этому поводу Уилл Уайтхорн:

— Первое, что я помню о космосе, — это когда мне было девять лет. Я сидел перед черно-белым телевизором в Эдинбурге и смотрел, как Базз Олдрин и Нил Армстронг ходят по Луне, и мама сказала мне: «Когда-нибудь и ты полетишь в космос. Вилли».

Знакомо звучит? И мы с Уиллом и Алексом не одиноки. Мы далеко не одиноки. Все наше поколение выросло на мысли о том, что космические путешествия совсем близко, буквально за углом. Сегодня благодаря Питеру Диамандису это и в самом деле так.

Астронавты NASA оставили на Луне эту металлическую пластинку в 1969 г. Кто прочтет ее следующим?

В 1994 г. доктору Питеру Диамандису подарили книгу Чарльза Линдберга «Дух Сент-Луиса» (The Spirit of St. Louis). В ней Линдберг подробно описывает, как работала его команда, надеясь завоевать приз Ортейга. Сам Питер — тоже ракетный энтузиаст. Всю жизнь он мечтал попасть в космос. Большую часть жизни его мечта оставалась всего лишь мечтой — фантазией, о которой не станешь говорить за обеденным столом или в интервью журналистам; тайной, вызывающей легкую неловкость. (В глазах очень многих она и до сих пор остается таковой.) Книга Линдберга изменила жизнь Питера. Он понял, что его давнишняя мечта слетать в космос может реально осуществиться: для этого нужен всего лишь конкурс, приз, аналогичный тому, который завоевал Линдберг, когда перелетел Атлантику.

18 мая 1996 г. под знаменитой аркой в Сент-Луисе было объявлено о конкурсе на первый Х-Prize: сумма в $10 млн первой неправительственной организации, которая запустит многоразовый пилотируемый космический корабль в космос дважды в течение двух недель.

Надо сказать, что на том этапе объявленный приз вообще не был подкреплен никакими деньгами. Заслуга Питера состояла в том, что он понял: финансировать приз может кто угодно. Его работа — и работа фонда X-Prize — состояла в том, чтобы установить лучшие призы: те, что подтолкнут энтузиастов к серьезным усилиям, преобразуют целые отрасли или создадут новые и в результате изменят мир к лучшему.

Идея оказалась вполне здравой: в мае 2004 г. X-Prize был официально переименован в Ansari X-Prize в честь многомиллионного взноса от иранско-американского семейства Ансари. Ансари, заработавшие состояние в телекоммуникационном бизнесе, хотели двинуться в космос. Но для Ануше Ансари, в частности, это было далеко не чисто деловое решение: она не только поддержала X-Prize своими деньгами, но и стала в 2006 г. первой космической туристкой, отправившись на космическом корабле «Союз» на восемь дней на Международную космическую станцию.

Крупные международные конкурсы, о которых кричали заголовки новостей по всему миру, такие как призы Ортейга и Ansari X-Prize, вдохновляют и внушают надежду. Как только объявляется подобный конкурс, люди перестают задаваться вопросом, можно ли сделать то или иное; они начинают спрашивать, когда это будет сделано. К моменту, когда 10-миллионный приз был завоеван, — к концу 2004 г. — в новые технологии в попытке завоевать его было вложено более $100 млн. Вот это я называю удачным доходом на вложенный капитал!

Берт Рутан носился с идеей построить космический корабль с 1994 г. Он успел построить в собственном гараже истребитель, адаптировав конструкцию самолета Viggen Saab 1962 г. к рынку самодельных легких аэропланов. С его точки зрения, космический корабль представлялся не намного более сложной целью. Он вспомнил полеты на Х-15, виденные во время работы на авиабазе Эдвардс; он знал, к кому обратиться за достаточно мощным двигателем для достаточно легкого фюзеляжа, который мог бы вы вести его машину в космос. Единственной проблемой — да такой, что на ее решение Рутану потребовалось несколько лет, — оставалось собрать все это воедино.

Чтобы вырваться из земной атмосферы, нужна скорость: Х-15 летал в семь раз быстрее звука. Чтобы выйти на орбиту, нужна скорость в 25 махов! И как бы вы ни построили свой полетный план, вам все равно придется входить обратно в атмосферу Земли — и наверняка со скоростью больше скорости звука. Если двигатели вашей машины не разгонят ее вновь до скорости звука и выше, это сделает за них сила тяжести. Падать придется с огромной высоты, и времени на ускорение будет больше чем достаточно.

Вообще говоря, космолет, способный выдержать набор высоты на скорости М7, выдержит и спуск на той же скорости — если, конечно, удастся сохранить правильный курс. В этом-то, как убедились летчики-испытатели Х-15, и состояла сложность.

Стоило Х-15 покинуть атмосферу Земли, как его управляющие поверхности лишались воздуха, с которым должны были взаимодействовать. Можно было сколько угодно поднимать и опускать закрылки и поворачивать руль направления, это никак не помогало справиться с креном, штопором или кувырканием вообще в любом направлении. Для того чтобы Х-15 мог управлять своей ориентацией в космическом вакууме, его снабдили реактивными соплами. Пока все в порядке. Но оказалось, что труднее всего пилоту установить самолет в нужной ориентации для спуска, так чтобы при входе в атмосферу его управляющие поверхности вновь заработали. Нос самолета должен был смотреть в направлении спуска с точностью до долей градуса. Если нет, самолет при входе в атмосферу становился неуправляемым, или попадал в штопор, или еще что-нибудь похуже. В ноябре 1967 г. Майк Адамс, один из летчиков-испытателей Х-15, перепутал органы управления и неправильно сориентировал самолет. Он вошел в атмосферу с нерасчетным углом атаки и тут же взорвался, развалившись на кусочки; пилот погиб мгновенно.

Много лет Берт, думая о строительстве космического корабля, всякий раз вспоминал Майка Адамса и все те сложнейшие системы, которые были разработаны для безопасного возвращения из космоса в атмосферу Земли, и сердце его замирало. Подобные автоматические системы существенно превосходили все, с чем он хотел работать. Мало того, они намного превосходили все, с чем хотели работать NASA или русские! Что ни возьми — Mercury, Geminy, «Союз» или Apollo, — все они спускались одинаково: просто и грубо падали. Вам не давали, боже упаси, никакой возможности лететь. Вместо этого вы сидели пристегнутым в тесной капсуле, которая неслась сквозь атмосферу тупым концом вниз и жутко нагревалась при этом. Толстый и тяжелый металлический щит поглощал тепло. Долетев до достаточно плотной части атмосферы, капсула выпускала парашют. Если парашют выдерживал, вы могли уцелеть. Если нет — нет. В апреле 1967 г. друг и соотечественник Юрия Гагарина Владимир Комаров погиб во время спуска на корабле «Союз-1», когда его парашют не раскрылся.

Несмотря на то, что парашюты за последние двести лет кардинально изменились, несмотря на все усилия и все усовершенствования конструкции, парашютный спорт и сегодня остается достаточно опасным. Несколько лет назад несчастный случай при затяжном прыжке привел к гибели моего хорошего друга Алекса Ритчи; у меня тоже был случай, когда я едва не погиб во время прыжка, отстрелив каким-то непонятным образом свой основной парашют. Парашютный спорт — захватывающее и достойное увлечение, но нельзя же подвергать подобному риску обычных пассажиров или устраивать массовые экскурсии в космос, если парашют — единственное средство возвращения на землю.

Берт Рутан оказался в тупике. Когда в 1996 г. Питер Диамандис объявил Х-Prize, Берт не сумел придумать ничего лучше, чем все та же система — капсула плюс парашют. Он все же построил экспериментальную систему запуска под названием Proteus. Эта ранняя версия ракеты-носителя — ракеты, на которой нечего было запускать! — давно не давала покоя самым дальновидным коллегам Берта. Среди них был и инженер Scaled Composites Кори Бёрд; он вспоминает, что весь 2000 г. почти непрерывно донимал Берта заявлениями о том, что они просто должны построить космический корабль — ну хоть как-нибудь!

Бёрд предлагал вариант за вариантом, пытаясь придумать воздушный тормоз — какую-нибудь «пернатую штуку», которая замедлила бы спускающийся корабль в атмосфере и при этом не дала бы ему развалиться. Постепенно Берт тоже заразился этой лихорадкой. Многие видели, как он машинально рисовал «пернатую штуку» при всякой возможности. Воздушные тормоза, похожие на бадминтонные воланчики, украшали ресторанные салфетки, программки благотворительных ярмарок и вообще любые клочки бумаги, попадавшие ему в руки, — до тех пор пока однажды ночью Берт не разбудил свою жену Тоню диким криком: «Я нашел! Нашел!»

Вообще говоря, Берт нашел решение проблемы торможения в атмосфере задолго до этого. Еще подростком он часто запускал модели самолетов без дистанционного управления в принципе. Они просто поднимались и летели. На этих моделях стоял таймер, который включался через несколько минут полета и сажал самолет. При срабатывании таймера горизонтальные стабилизаторы на крыльях модели поднимались до угла в 45°. Модель прекращала полет и плавно опускалась на землю. В таком положении стабилизаторы превращались в мощный воздушный тормоз.

Как я уже упоминал, не существует высоты, на которой земная атмосфера чудесным образом заканчивается и начинается космос. Просто чем выше вы поднимаетесь, тем менее плотным становится воздух. Если бы Берту удалось создать достаточно эффективный воздушный тормоз и как следует замедлить свой космический корабль на очень большой высоте, в сильно разреженном воздухе, то в плотные слои атмосферы он вошел бы уже с гораздо меньшей скоростью. Проще говоря, Берт придумал, как превратить весь корабль в гигантский волан. В ту ночь он понял, что сможет выиграть Х-Prize.

В настоящее время серия SpaceShip Берта Рутана прочно ассоциируется с брендом Virgin: наши взгляды на то, как должна функционировать первая коммерческая космолиния (подробнее об этом чуть позже) совпадают, и Virgin финансирует — в размере примерно $100 млн — разработку системы запуска WhiteKnightTwo — SpaceShipTwo. Тем не менее первым, кто вложил деньги — около $26 млн — в то, чтобы SpaceShipOne превратился из рисунка на салфетке в огнедышащую реальность, был Пол Аллен, рок-гитарист и страстный поклонник научной фантастики, а заодно один из основателей Microsoft и один из крупнейших в мире «технологических филантропов». Поучаствовать каким-то образом в космической гонке было давней мечтой Пола. Еще до объявления Х-Prize он влюбился в Берта Рутана с его мастеровитым подходом к любой технической проблеме и согласился финансировать его «самодельный» космический корабль.

Система Берта Рутана состояла из двух частей. Первая ступень — WhiteKnight — представляла собой самолет-носитель, предназначенный для подъема полезной нагрузки на высоту более 16 000 м и сброса ее там. Полезной нагрузкой служил реактивный самолет SpaceShipOne, который, прежде чем опуститься обратно на землю, должен был подскочить еще выше, в суборбитальный космос.

Разрез атмосферы (в условном масштабе). Взгляните, как далеко мы продвинулись со времени первых полетов братьев Райт!

Двигательная система SpaceShipOne была разработана Тимом Пикенсом, сыном физика NASA, работавшего еще над ракетами программы Apollo. У Тима нет почти никакого формального образования, но его гараж всегда был забит деталями от двигателей NASA, и он лучше многих знает, что там во что втыкается. Давняя любовь Тима к веселящему газу в качестве ракетного топлива была впервые реализована в 1994 г., когда он прицепил прототип ракеты к собственному велосипеду. Получилось неплохо, так что он построил новый велосипед и новую ракету, побольше. Получилось еще лучше: велик разогнался не хуже Porsche!

Гибридный двигатель Тима для SpaceShipOne совмещает в себе лучшие элементы двух типов ракетных двигателей, впервые разработанных еще Робертом Годдардом в начале ХХ в. Это одновременно жидкостная и твердотопливная ракета. Твердое топливо выстилает изнутри корпус ракеты. Жидкий окислитель впрыскивается в движок и поджигается. Поверхностный слой твердого топлива окисляется, воспламеняется и превращается в газ. Поскольку компоненты топлива хранятся отдельно, единственным местом, где они могут смешиваться, остается внутреннее пространство двигателя. Никакая течь не может инициировать взрыв. Известно, что большая часть серьезных отказав ракетных систем ведет к катастрофе. Двигатели Тима выгодно отличаются от всех прочих, они очень устойчивы к всевозможным сбоям и нарушениям.

Они недороги: после завершения проектных и конструкторских работ поточный выпуск такого двигателя будет делом относительно простым. Еще лучше то, что это чистые двигатели. Полет Entreprise компании Virgin (где используются реактивные двигатели такого же типа) добавит в атмосферу меньше углекислого газа, чем обратный полет рейсового лайнера Лондон — Нью-Йорк. Наш космический корабль будет экологически чистым!

Можно ли сделать его еще лучше? Наверняка можно. Мы уже работаем вместе с производителем двигателей для WhiteKnightTwo, компанией Pratt&Whitney, над доработкой двигателей под возобновляемое авиационное топливо; в том, что касается ракетной стороны, все выглядит весьма перспективно. В настоящее время разрабатывается множество новых видов и компонентов топлива. К примеру, в двигателе под названием Alice, сконструированном в Университете Пердью (штат Индиана), порошковый алюминий сжигается в водяном льду; в перспективе этот двигатель будет выбрасывать в атмосферу только водород и водяной пар. Только представьте: паровая ракета, заправляемая всего лишь порошком для фейерверков!

Условия конкурса Х-Prize требовали, чтобы неправительственная организация запустила в космос многоразовый космический корабль дважды в течение двух недель. Это означало, что сразу у двух пилотов появится шанс получить «крылышки» астронавта, слетав на SpaceShipOne.

Ни одного из пилотов, которым выпала такая возможность, не было среди первоначально отобранных Бертом Рутаном. Штатный летчик-инженер фирмы Пит Сиболд, первоначально испытывавший SpaceShipOne и поднимавший его на высоту 32 км, вынужден был отказаться от дальнейшего участия в испытаниях по состоянию здоровья; его селезенка настолько увеличилась, что возникла реальная опасность ее разрыва во время полета. (Пит, естественно, испугался рака, но тревога оказалась ложной. Он вернулся к участию в программе и в декабре 2008 г. поднял WhiteKnightTwo в первый полет.)

Пит покинул гонку, и первую (еще до Х-Prize) попытку преодолеть линию Кармана на SpaceShipOne сделал Майк Мелвилл. Старт состоялся 21 июня 2004 г. Полет потребовал немалой храбрости от человека, с детства страдавшего воздушной болезнью и научившегося летать только потому, что семейному бизнесу — предприятию по производству тары — нужен был коммивояжер! Правда, произошло это тридцать лет назад. В 2004 г., в возрасте шестидесяти четырех лет, Майк имел за плечами более 7000 летных часов на более чем ста типах воздушных судов, включая десять полетов на самолетах Рутана.

Друг и коллега Майка летчик-испытатель Scaled Composites Брайан Бинни поднял WhiteKnight на высоту 14 300 м и сбросил SpaceShipOne в воздух. SpaceShipOne сразу же накренился. Затем у него заклинило одну из управляющих плоскостей. Затем что-то дважды грохнуло. Майк держался — и, как это ни невероятно, наш космический корабль выправился. Через 76 секунд у разгонного двигателя закончилось топливо, и он замолчал. Майк несся вверх на скорости более 900 м/с. Ему оставалось только держаться и надеяться, что этого хватит и что SpaceShipOne преодолеет линию Кармана прежде, чем тяготение наконец искривит его траекторию обратно в сторону земли.

Один из первых полетов WhiteKnightOne со SpaceShipOne на внешней подвеске

И он преодолел заветную линию, хотя и со скрипом. Всемирно признанная граница космоса проходит на высоте 100 км[18], или 100 000 м. По официальным данным, Майк Мелвилл поднялся на высоту 100 124 м. Можно сказать, что в космос он поднялся всего на 124 м — меньше, чем на длину двух с половиной олимпийских плавательных бассейнов!

29 сентября 2004 г. SpaceShipOne, подвешенный к самолету-носителю WhrteKnight, стартовал из гражданского аэрокосмического испытательного центра аэропорта Мохаве в первый зачетный полет на конкурс Х-Prize. После сброса с самолета-носителя SpaceShipOne под управлением Майка Мелвилла запустил двигатели и рванул за пределы атмосферы на высоту 103 км; на этот раз линия Кармана была пройдена с запасом.

Во второй попытке свой шанс заработать «крылышки» астронавта должен был выпасть другому пилоту, и Брайан Бинни был на седьмом небе от счастья.

Детство Брайана прошло в Абердине, а когда ему было четырнадцать, семья переехала в Бостон. Брайан окончил колледж и двадцать лет прослужил летчиком на флоте. Он всегда мечтал быть астронавтом, поэтому обрадовался, когда кто-то из приятелей свел его с людьми из Rotary Rocket: именно там он впервые познакомился с настоящей ракетной техникой. Позже из Rotary Rocket он перебрался в Scaled Composites и стал одним из надежнейших и любимых летчиков-испытателей Берта; именно он 17 декабря 2003 г. в первом полете с включением двигателя поднял SpaceShipOne на высоту 21 км.

Правда, после этого он разбил корабль. Это не была серьезная авария — скорее жесткая посадка, — но левая стойка шасси оказалась сломана. Поскольку зачетные полеты на Х-Prize были уже совсем близко, Брайан уверился, что его уже никогда не пустят в кабину космолета. Майк Мелвилл считал, что Брайан заслуживает еще одного шанса. Он придумал способ так организовать органы управления другого самолета Рутана — Long-EZ, — что тот стал вести себя при посадке практически точно так же, как SpaceShipOne.

Майк и Брайан даже вырезали из картона маскирующие экраны, сделавшие кокпит Long-EZ похожим на кабину космоплана и точно так же ограничившие обзор. Теперь все зависело от Брайана.

После сорока восьми заходов и посадок Брайан был готов, о чем сразу же громогласно и настойчиво заявил Майк. На следующий день после успешного полета Майка на Х-Prize Берт объявил имя второго пилота. Брайан Бинни все же получил шанс стать астронавтом.

4 октября 2004 г. Брайан поднял SpaceShipOne на девять километров выше, чем Майк, установил новый рекорд высоты для ракетоплана и завоевал Х-Prize[19].

Задача Virgin Galactic — превратить невероятные интеллектуальные достижения и личные подвиги, совершенные в небесах пустыни Мохаве и в других местах земного шара, в коммерческое предприятие. В апреле 2005 г. Берт Рутан рассказал американским законодателям о наших планах. «Меня совершенно не смущает, что мы создаем новую… мультимиллиардную отрасль, ориентированную исключительно на развлечения», — сказал он членам одного из комитетов конгресса. Любая новая технология в начале своего развития проходит такую фазу. Персональные компьютеры тоже начинали свое существование как игровые приставки. В первых вертолетах движение на винт передавалось ременной передачей. Первым двигателем аэроплана была детская рогатка. Первые полеты с пассажирами совершались для увеселения; самолет возвращался на тот же аэродром, с которого взлетел. В настоящий момент развлекательная фаза космических путешествий принимает две формы — и нам кажется, что только у одной из них есть будущее.

Некоторые компании экономят время и средства, используя технологии ХХ в. — ракеты-носители и т. п. — для отправки людей в космос на их собственный страх и риск. Такое путешествие оказывается либо астрономически дорогим (в Советском Союзе предлагали взять меня на Международную космическую станцию за $30 млн!), либо неудобным и небезопасным. Одно известное мне датское предприятие предлагает, например, такую возможность: вас зафиксируют в капсуле размером и формой примерно с гроб, и вы сможете взглянуть из нее на космос одним глазком через плексигласовое окошечко!

Мы, напротив, берем на себя гораздо больше работы, но считаем, что наш подход приведет к созданию жизнеспособного рынка и обеспечит нам всем реальное космическое будущее. Мы разрабатываем технологии, которые будут достаточно безопасными и надежными, чтобы мы могли дать своим пассажирам такие же гарантии, как любая другая транспортная компания.

Берт писал: «Мы считаем, что стремиться надо к стандартам безопасности, которые были достигнуты в первые пять лет регулярных пассажирских авиаперевозок, которые хотя и подвергали своих пассажиров высокому риску по современным стандартам, были все же в 100 раз более безопасными, чем современная государственная программа пилотируемых космических полетов». Это обойдется недешево — поэтому высокие цены, которые мы установим на первые полеты, не должны удивлять или беспокоить. Когда дело пойдет, мы рассчитываем снизить цены, как только сможем. Это естественное желание: так мы заработаем больше. Нет смысла быть лидером отрасли, если не можешь сделать свою отрасль доступной людям.

Берт и его команда работают над системой запуска. Они действительно работают над ней руками: на YouTube в настоящий момент есть ролик, на котором прекрасно виден процесс сборки фюзеляжа Virgin Enterprise. Он настолько легкий, что при необходимости рабочие просто поднимают его и переносят в нужное место! При таком подходе — учимся на ошибках — конструкторы постоянно пробуют вариант, затем меняют что-то и пробуют вновь. Вот почему мы никогда не назначаем заранее твердых дат. Наш WhiteKnightTwo, получивший в честь моей матери имя Eve, уже поднимался в воздух, и очень может быть, что к 2011 или 2012 г. мы начнем брать в полеты платных пассажиров[20], Мы будем первыми, и на долгое время предлагаемое нами приключение останется лучшим, какое можно купить за деньги.

Наши конкуренты тоже работают в поте лица. У них свои представления о том, как будет развиваться наш бизнес, так что сравнивать наши проекты очень трудно, если не невозможно. Когда Юрий Гагарин первым полетел в космос, астронавт NASA Джон Гленн сказал: «Теперь, с началом космической эры, работы хватит на всех». Позвольте мне представить вам несколько самых упорных тружеников.

Когда любимый космический вертолет в стиле Хита Робинсона не оправдал надежд, компания Rotary Rocket пережила необычайное превращение. Группа инженеров и руководителей проектов заново, практически с нуля, проанализировала свои мечты о космических путешествиях и основала XCOR Aerospace — компанию, которая производит недорогие и надежные двигатели и намеревается когда-нибудь использовать их для запуска ракетоплана в суборбитальный полет.

Говорят, что XCOR — наш ближайший конкурент. Это несправедливо по отношению к XCOR, потому что подразумевает, что эта компания — такая же, как Virgin Galactic, только более доступная по цене. Смотрите: они просят в два с лишним раза меньше, чем мы, за более короткий полет на менее мощном космическом корабле под названием Lynx («Рысь») и без возможности поплавать в невесомости… Все это правда. Но чем больше различий вы назовете — пассажир XCOR должен находиться в скафандре, пассажиры Virgin Galactic нет; пассажиры XCOR сидят рядом с пилотом и имеют практически круговой обзор, пассажиры Virgin Galactic плавают по кабине и выглядывают наружу через иллюминаторы и т. д., — тем яснее поймете, что сравнивать два таких разных предложения на самом деле глупо.

XCOR провела разграничение между нами в феврале 2009 г., когда объявила, что билеты по $95 000 не дадут вам права пересечь линию Кармана и даже приблизиться к ней. Вместо того чтобы доставить вас в космос XCOR предлагает вам волнующий опыт — полет на сверхзвуковом ракетоплане, похожем на Х-15. Вы сможете увидеть Землю глазами пилота с высоты примерно 65 км, а затем пережить незабываемый обратный спуск с ускорением 4g. Полет на Lynx — не уцененная версия чего бы то ни было, а самостоятельный блестяще задуманный аттракцион.

Хватит ли этого, чтобы позволить им удержаться в бизнесе? У нас есть сомнения на этот счет, но честный ответ звучит очень просто: это никому не известно. Бизнес-модель XCOR сильно отличается от нашей. XCOR вовсе не хочет быть транспортной компанией. Это производитель космических кораблей. Компания будет сдавать свои ракетопланы Lynx в лизинг любому, кто захочет их эксплуатировать. Если путешествия XCOR не заинтересуют публику, компания понесет тяжелые потери — но, скорее всего, выживет и сможет продолжить борьбу. Поскольку XCOR специализируется на производстве самолетов, она всегда может использовать имеющиеся технологии в разных сочетаниях и создавать новые самолеты под новые требования рынка. Сам Lynx вырос из гоночного реактивного самолета, созданного для нового авиаспортивного объединения под названием Rocket Racing League. Кроме того, XCOR готова построить на основе Lynx Mark I орбитальный космоплан — как только найдется оператор, готовый взять такой летательный аппарат в лизинг.

Компания XCOR делает гигантский прыжок с Земли на орбиту и делит его на несколько шагов. Они планируют достичь орбиты постепенно, шаг за шагом. Идея сама по себе очень интересна: что-то вроде частной версии программы Х-Plane, причем очень в духе кустарей-одиночек.

XCOR движется в космос маленькими осторожными шажками. Элон Маск, сделавший состояние на продаже интернет-компании PayPal, не обладает таким терпением. Он основал компанию Space Exploration Technologies (сокращенно SpaceX) с единственной целью: попасть на Марс.

Довольно быстро он выяснил, что запуск марсианского корабля обойдется ему в два с половиной раза дороже, чем его постройка. Он понял, что из наших мечтаний о космосе ничего не выйдет, пока не появится дешевая система запуска. С тех пор Элон успел потратить на разработку дешевых ракет £100 млн собственных денег. Усилия не пропали зря. В настоящий момент запуск полезного груза на орбиту стоит около $40 млн. SpaceX на своей сверхнадежной ракете Falcon-1[21] может сделать это дешевле.

На первый взгляд операции такого масштаба совершенно не похожи на что-то кустарное; но это обманчивое впечатление. Когда Элону потребовался главный конструктор, он отправился в Общество исследований реактивного движения. Это общество, основанное еще в 1940-е гг., представляет собой старейший в Америке ракетный клуб. В нем состоят некоторые из лучших умов аэрокосмической отрасли США. Там Элону рекомендовали Тома Мюллера. После бесчисленных ночей и выходных, проведенных в гараже, Мюллер — специалист по двигателям калифорнийской фирмы TRW — тогда как раз перебрался из гаража на склад, принадлежащий приятелю, и вносил последние завершающие штрихи в свое изобретение: крупнейшую в мире любительскую жидкостную ракету. Вряд ли существует образец ракетно-космической техники, созданный более кустарным способом!

Когда Элон побывал у Тома и увидел, над чем тот работает, у него остался только один вопрос: «Можете ли вы построить что-нибудь побольше?» Сегодня у Тома Мюллера новая работа и новая должность — возможно, самая крутая из всех, что можно придумать. Он вице-президент SpaceX по двигательным установкам.

Незадолго до Рождества 2008 г. Тому и SpaceX повезло: они выиграли контракт на пополнение запасов международной космической станции (МКС) после закрытия программы Space Shuttle. Со стороны NASA это смелый шаг: если бы SpaceX затянуло разработку носителя и грузового корабля, тогда только русские были бы способны обеспечить обслуживание станции. Но это верное решение. Полет шаттла стоит втрое или вчетверо больше, чем полет Falcon, а уровень безопасности и надежности у него, мягко говоря, скромный. NASA наконец поняло, что орбитальные операции лучше выставлять на конкурс.

Конкурирующие между собой частные компании смогут гораздо эффективнее внедрять бесчисленные мелкие инновации в суборбитальные и почти орбитальные космические полеты. Подобно британскому Королевскому авиационному исследовательскому центру во время и после Второй мировой войны, NASA лучше всего проявляет себя в тех проектах, где необходимо думать и работать на далекую перспективу. Гайки и болты лучше оставить частному сектору. Тот факт, что финансирование впечатляющих и ценных проектов NASA, ее межпланетных станций, картографических проектов, марсианских миссий и т. п. висит обычно на волоске, тогда как миллиардные средства вбухиваются в проекты вроде международной космической станции — сооружений, которые устаревают раньше, чем завершается их строительство, — настоящая трагедия.

Что можно сказать о конечной цели SpaceX? Пожалуй, компания выдала себя, когда начала устанавливать в грузовом корабле Dragon иллюминаторы! Инженеры SpaceX считают, что экипаж из семи человек мог бы с удобством слетать в космос на борту их новой ракеты Falcon-9, запуск которой запланирован на 2010 г. Им нужно только, чтобы было куда лететь.

В этот момент на сцене появляется Роберт Бигелоу.

У Роберта полно необычных идей о том, как лучше потратить состояние, которое он сделал на сети отелей Budget Suites of America. Весной 1999 г. он случайно прочел заметку о космической станции совершенно нового типа под названием Transhab. Эта станция изготавливается из больших надувных модулей, способных соединяться друг с другом. Внутренний объем двух таких модулей превышает все, что может на данный момент предложить международная космическая станция. Годом позже, когда Конгресс США закрыл программу[22], в нее пришел Бигелоу. Внезапный интерес Роберта к космосу, мягко говоря, стал для всех сюрпризом. «Я не рассказывал даже жене, — вспоминает он. — Она ничего не знала. Все потому, что подобные мечты обычно не сбываются».

Представление художника (довольно убедительное) о жизни на борту модуля Transhab

В июле 2006 г. русская ракета доставила на орбиту пробный модуль в масштабе 1:3 под названием Genesis I. Он был наполнен всевозможными сувенирами от сотрудников Bigelow Aerospace. Модуль развернулся, включился и отправил на Землю видеоизображение с камер, установленных снаружи и внутри. Увидев в первый раз эти кадры, я не мог решить, что выглядит более трогательно: величественный вид Земли с орбиты или парившие в невесомости своего нового дома фотографии детей и любимых. Genesis II с безделушками от посетителей веб-сайта компании был успешно запущен 28 июня 2007 г.

К 2012 г. Роберт планирует запустить на орбиту полностью работоспособную надувную космическую станцию, которая сможет принять космических туристов. Четырехнедельное пребывание в космосе обойдется вам в $15 млн — вполовину дешевле, чем хотели от меня русские за визит на МКС. В настоящий момент Роберт больше всего нуждается в средствах доставки клиентов на орбиту и на борт его отеля. Ему нужны коммерческие космические корабли. Его Space Prize — объявленный всего через месяц после полета Брайана Бинни, благодаря которому SpaceShipOne был удостоен Х-Prize — обещает $50 млн любому, кто построит заслуживающий доверия частный космический челнок.

Пока приз остается невостребованным.

Эпилог Полет ради удовольствия

«Какая польза от новорожденного младенца?»

Ответ Бенджамина Франклина на вопрос, в чем смысл изобретения братьев Монгольфье

В четверг 16 июня 1960 г. сбылась мечта Джо Киттингера. Опытнейший американский летчик-испытатель, любовь которого к затяжным прыжкам и парашютному спорту внушила опасения команде аэростата Manhigh Дэвида Саймонса, был наконец готов дернуть за вытяжной трос в ходе величайшего, самого безумного и самого опасного высотного эксперимента всех времен.

Проект ВВС США Excelsior начался в 1958 г.; его целью было испытание высотных костюмов и систем катапультирования для пилотов, летающих в верхней части стратосферы. При отсутствии герметичной системы обеспечения жизнедеятельности катапультирование из самолета на таких высотах не давало пилоту никаких шансов остаться в живых. Даже свободное падение не позволяло достаточно быстро опуститься на такую высоту, где воздухом уже можно безопасно дышать. (Сам Киттингер говорил: «И ты будешь мертвым сукиным сыном».) Так что Excelsior должен был разработать и испытать средства поддержания жизни пилотов за пределами земной атмосферы.

Так появились первые космические скафандры. Подобно многим и многим прототипам, они были хитро сконструированы и с любовью сделаны, но по надежности оставляли желать лучшего.

Киттингер пилотировал все полеты по проекту вплоть до Excelsior III, запущенного 16 июня 1960 г. Подъем — как всегда, на гелиевом аэростате конструкции Уинзена — прошел без сучка без задоринки. Однако на высоте 15 000 м Киттингер заметил, что его костюм прохудился: он сжал в кулак правую руку и не почувствовал в перчатке никакого сопротивления. Вскоре он ощутил, что правая рука начинает отекать. Он не мог определить, насколько серьезна течь и как она будет вести себя дальше, но знал, что рука вот-вот потеряет чувствительность и перестанет двигаться. Что тогда? Он подумал: очень просто — он умрет.

Наземная команда, слушавшая доклады Киттингера с верхней границы атмосферы, почувствовала: что-то не так, и серьезно не так. Киттингер, известный шутник, читал им по радио мрачные и красивые стихи. На высоте 31 400 м, когда 99 % земной атмосферы осталось внизу, он вдруг объявил: «Когда смотришь с Земли, небо кажется красивым, но враждебным. Здесь, наверху, понимаешь, что человек никогда не завоюет космос. Он научится с ним жить, но никогда не завоюет его».

К этому моменту его правая рука была уже совершенно бесполезна и больше всего походила на надутый шарик. Но он был все еще жив и способен провести эксперимент, которому он сам и вся команда Excelsior посвятили не один год своей жизни. Что еще мог он сделать? Он подтянулся к люку гондолы. Он видел округлость земли, обернутой тонкой голубой вуалью неба. «Господи, — прошептал он так тихо, что услышал это только полетный самописец, — помоги мне теперь». И прыгнул.

Такие люди, как Джо Киттингер, делают лучшее будущее возможным. Без Джо и подобных ему не было бы ни американской космической программы, ни полетов на Луну, ни космической станции, ни телескопа «Хаббл». Не было бы космической промышленности, и наши идеи — даже скромные развлекательные полеты Virgin Galactic — оставались бы всего лишь несбыточными мечтами.

Если говорить конкретно о нас, то же самое: без храбрости и мастерства летчиков-испытателей SpaceShipOne Брайана Бинни и Майка Мелвилла не было бы никакого Virgin Enterprise. Но именно Virgin Enterprise понесет пассажиров Virgin Galactic в космос и поможет увидеть Землю. Такую, какая она есть на самом деле: живую, независимую, без границ.

Наши пассажиры тоже будут первопроходцами, точно так же, как Амелия Эрхарт, перелетевшая (как «мешок картошки») через Атлантику в 1928 г. Заплатив $200 000 за билет, наши астронавты приобретут себе места на первом в истории человечества коммерческом лайнере и доверят свои жизни, поставив на безопасность.

Цены билетов на Virgin Galactic, конечно, будут падать с годами. Чем больше полетов мы запишем в актив, тем больше вырастет доверие публики к нашей системе, а она уже сегодня — наиболее испытанная система в истории коммерческого космоса. В какой момент наши первопроходцы начнут считать себя обычными «пассажирами»? Могу поспорить, что произойдет это не при моей жизни. Космос велик, пуст и ждет новых идей. Это наши новые рубежи. С нами полетят те, кто уверен: космос важен для будущего человечества. Кто знает, какие мечты сумеет реализовать поколение моих детей?

Через десять лет Virgin Galactic будет совершать регулярные рейсы; возможно, они станут привычным делом. Представьте: на дворе 2020 г., мы идем на посадку, нацеливаемся на полосу космопорта «Америка» в Нью-Мексико. Здание терминала вырастает из пустыни как громадный голубой немигающий глаз. Он выглядит очень футуристично. Он красив, но не хрупок. Это здание мог бы узнать Отважный Дэн.[23] Почему бы нет? В конце концов, мы строим здесь именно его будущее: будущее, в котором у каждого будет шанс в космосе.

Мы уже совсем близко. Представьте: самолет, подпрыгивая, идет вниз сквозь яростные восходящие потоки, рожденные над поверхностью пустыни. Затем он стабилизируется и садится очень мягко, подхваченный на последних метрах ровным теплым воздухом.

Вначале практически каждый прилетал сюда на частном самолете. Вообще, связь с внешним миром была не слишком хорошо налажена: не было никакого общественного транспорта, да и потребности в нем тоже почти не было. Теперь все меняется. С тех пор, как мы резко снизили цены на билеты (представьте, и это тоже!), среди наших пассажиров начали появляться и обычные люди. Те, кто готов отдать сбережения всей жизни за полет в космос. Это не те, кто привык арендовать личный самолет. Теперь мы нередко встречаем своих пассажиров в аэропорту Лас-Крусес и сами доставляем на космодром.

Да, есть еще и зрители: люди приезжают со всего света посмотреть на наши запуски, так же как раньше ездили на уик-энд в Кройдон посмотреть, как кинозвезды, политики и знаменитости поднимаются на борт первых трансатлантических пассажирских рейсов. Большинство приезжает на машинах, а несколько туристических компаний уже организовали сюда автобусные туры. Интересно, скоро ли космопорту «Америка» потребуется железнодорожная ветка?

Наш самолет все еще скользит по теплой воздушной подушке. Вообще, посадки в пустыне известны своей длительностью, как будто сам воздух здесь стремится заставить самолет пролететь еще немного. Мы проносимся мимо здания терминала (интересно, какой длины эта полоса?) и наконец впервые видим машину, которая очень скоро унесет нас в космос. Представьте себе два небольших реактивных лайнера, сцепленные кончиками крыльев. Это WhiteKnightTwo, первая ступень Virgin Galactic. Этот самолет поднимет нас в SpaceShipTwo на высоту более 15 000 м. Затем он сбросит нас, как орел бросает вниз черепаху…

Наконец колеса нашего самолета касаются бетона. Самолет дрожит и подскакивает на бегу. Представьте: этот аэроплан, полностью сделанный из композитных материалов, — наследник Virgin GlobalFlyer — гораздо легче прежних самолетов, он чувствует каждую ямку и складочку на поверхности полосы. Двигатели смолкают, включается переднее колесо на электрической тяге, и мы практически бесшумно подкатываем назад, к терминалу. Перед нами вновь WhiteKnightTwo. Отсюда, на фоне пустыни, где его совершенно не с чем сравнивать, он кажется невероятно крохотным. Может, он и сдвоен как-то необычно, но все равно выглядит как небольшой бизнес-лайнер.

Мы подкатываем к воротам, и смелые четкие линии космопорта «Америка» смыкаются вокруг нашего самолета. Лайнер останавливается, открываются двери. В кабину проникает пряный перегретый воздух пустыни. К терминалу мы пойдем пешком: космопорт невелик (пока), и в автобусах на летном поле нет необходимости.

Вечером мы обедаем с другими астронавтами. Мы уже знакомы: вместе проходили инструктаж и легкий медосмотр, но именно этот момент объединяет нас по-настоящему; все мы думаем о завтрашнем полете. Все нервничают, так что за столом часто звучат мрачные шутки. Какой-то остряк вспоминает старую газетную шутку, пущенную в оборот задолго до начала деятельности Virgin Galactic: что при двигателе, работающем на резиновых гранулах и веселящем газе, мы все умрем по крайней мере смеясь.

Правда, однако, состоит в том, что люди жертвовали жизнью, чтобы системы, подобные нашей, стали возможны. Надежные и испытанные системы получаются именно так: кто-то должен их испытать, и кто-то должен убедиться в их надежности. 26 июля 2007 г. Эрик Блэкуэлл, Глен Мэй и Тодд Айвенс погибли, а трое других серьезно пострадали при взрыве части экспериментальной двигательной установки. Тот несчастный случай был вызван не ошибкой и не недосмотром. Его невозможно было предсказать или предотвратить. Специалистам Scaled и представителям регулирующих органов потребовался не один месяц тщательнейших исследований, чтобы хотя бы приблизиться к пониманию причин катастрофы.

Специалисты Scaled и других научно-конструкторских компаний проверяют свои идеи на практике. Это их работа и их страсть. Это то, что заставляет их подниматься по утрам. Но реальный мир не интересуется эмоциями или доброй волей и ни с кем не церемонится. Когда инженерный эксперимент терпит неудачу, обычно все заканчивается разочарованием и потерей времени. Иногда возникают финансовые трудности. А порой приходится расплачиваться человеческими жизнями.

Мысли о подобных вещах не добавляют хорошего настроения и частенько мешают спать. Гостиница космопорта Virgin Galactic — роскошное место, но, чтобы спокойно проспать сегодня полные восемь часов, нужно быть необыкновенным человеком. Но, может быть, в ваших венах вместо крови течет ледяная вода. Может быть, вы, как Гордон Купер, действительно заснули в своем Mercury МА-9 во время предстартового отсчета. Но куда более вероятно, что вам потребуется что-нибудь успокоительное, ну хотя бы горячее молоко. Мы с Пером перед решающими полетами на воздушном шаре обычно принимали снотворное. Даже Джо Киттингер в ночь перед высотными подъемами пил успокоительное.

Внимательно всмотритесь в ландшафт. Здесь строится космопорт «Америка»

Как правило, ничто из этого не помогает. Провертевшись пол часа в постели в тщетной попытке заснуть, вы встаете и начинаете писать письма самым близким и любимым людям. Вы подходите к окну. Сегодня полнолуние. Представьте: несмотря на ползающих по ее поверхности многочисленных роботов, несмотря на недавние пилотируемые экспедиции (китайцы собираются ступить на Луну в 2020 г.[24], а индусы в 2024 г.), Луна остается загадочной и манящей. В октябре 2009 г. аппарат под названием LCROSS намеренно врезался в Луну; целью эксперимента был поиск водяного льда. Астрономы-любители увидели эту вспышку в свои телескопы. Эта вспышка — мгновение неуверенного контакта — не помогла раскрыть загадку Луны. Наоборот, спутник нашей планеты стал еще загадочнее, если это возможно. Как странно: мы можем преодолеть сотни тысяч километров пустоты и коснуться наконец иного мира! Когда-нибудь на Луне вспыхнут огни. Города нанесут на ее поверхность новые контуры. Огни этих городов будут видимы невооруженным глазом. Но и тогда Луна не станет казаться нам менее загадочной — скорее более: как странно, что люди живут на каменном шаре, который заставляет океаны вспучиваться и накатывать на берег приливной волной!

Завороженные Луной, вы уже не думаете о сне. В этот момент вы погружаетесь в мечты.

Утро наступает неожиданно. Сегодня — главный день. Сегодня — после только вам известно скольких лет мечтаний, борьбы и экономии — вы подниметесь на борт SpaceShipTwo и на несколько драгоценных минут покинете родную планету.

После легкого завтрака мы надеваем легкие полетные костюмы и готовимся к старту. На время полета кабина SpaceShipTwo полностью герметизируется, поэтому нет необходимости надевать тяжелые и неудобные скафандры. Мы просим лишь, чтобы вы оставили драгоценности в комнате, — мы ведь не хотим, чтобы по кабине во время баллистического полета и невесомости летали мелкие предметы.

На летном поле ждет наш WhiteKnightTwo. Если вчера из окна авиалайнера он казался нам крохотным, то сегодня кажется гигантским. Размах крыльев у него весьма солидный — примерно такой же, как у бомбардировщика времен Второй мировой войны В-29 Superfortress. Кроме того, у него появился дополнительный груз. Между двумя его фюзеляжами висит SpaceShipTwo, необычно пузатый космический корабль длиной 18 м со странными сочлененными крыльями; он полностью заправлен и готов умчать нас в космос с высоты примерно 16 200 м.

Если снаружи SpaceShipTwo выглядит невероятным инопланетным чудовищем, то внутренняя обстановка его странно успокаивает и внушает уверенность, по крайней мере мне так кажется. Кажется, что тамошний интерьер заимствован прямо из 1960-х, со съемочной площадки фильма «2001» или одной из историй про Остина Пауэрса. Всюду видны иллюминаторы — в потолке, в полу и стенах. Углубленные кресла сделаны по фигуре и больше похожи на раковины, чем на обычные самолетные кресла.

На самом деле интерьер кабины сделан вовсе не в стиле ретро, как кажется на первый взгляд; все его особенности объясняются вполне реальными и достаточно жесткими техническими требованиями. В том числе: как обеспечить шести пассажирам пространство во время свободного падения, чтобы при спуске не получилась куча мала? Как обеспечить каждому хороший вид на Землю вне зависимости от положения корабля? Как, самое главное, добиться, чтобы безопасный, удобный и вместительный интерьер был достаточно легким для полета в космос?

Многие детали конструкторских работ, проводимых в настоящее время в коммерческом секторе космической отрасли, имеют такой ретрооттенок, и не без причины: новые разработки, как правило, черпают вдохновение в старых идеях. Первые дельтапланы не поставили бы в тупик Леонардо да Винчи. Первые лунные ракеты не удивили бы Роберта Годдарда. Задолго до того, как человек научился производить материалы, необходимые для постройки этих аппаратов, люди рисовали их для собственного удовольствия.

Мы уже достигли оптимальной высоты для WhiteKnightTwo: где-то между 14 600 и 15 800 м (мы выбрали лучший из всех возможных на этот день эшелонов). Без всякой суеты и громких слов самолет-носитель отпускает нас в свободный полет. SpaceShipTwo падает сквозь воздух. Еще секунда — и возникает низкий мощный гул: включаются наши ракетные двигатели. Пылающая окись азота дождем обрушивается на резиновую обкладку наших топливных баков, и превращает ее в газ. Газ ищет выхода и с силой устремляется наружу: ракета рвется вперед и вверх, перечеркивает полетный след WhiteKnightTwo и выносится из стратосферы в глубокий фиолетовый сумрак космоса.

Ускорение сильное и устойчивое, но не болезненное. Можно свободно дышать и размышлять. Можно смотреть через иллюминаторы на небо, которое с каждой секундой меняет цвет, переходя от голубого через невероятные оттенки фиолетового и темно-синего к черному. Кто первым увидит звезду?

Подходящий момент кое о чем вспомнить. Здесь, на этой высоте, Дэвид Саймонс провел сутки, скорчившись в первой в мире космической капсуле, наблюдая, как далеко внизу собираются грозовые тучи. А здесь Х-15 Майка Адамса прикоснулся к границе космоса, а затем завалился набок при обратном входе в атмосферу — только для того, чтобы разлететься на куски: у бедняги Майка не было никаких шансов.

А вот здесь, на этой самой высоте Джо Киттингер выпрыгнул из гондолы.

С высоты более 31 километра Джо в скафандре массой 145 кг падал почти четверть часа. Опустился он в сорока трех километрах к западу от Туларосы (штат Нью-Мексико). Джо хлопнулся на землю жуткой пыльной грудой; к месту падения уже неслись, завывая моторами, вертолеты. Подбежали медики. Киттингер выдавил улыбку, с трудом поднялся на ноги и без посторонней помощи направился на пресс-конференцию. Пока он говорил с ожидающими репортерами, отек на его правой руке прямо на глазах постепенно спадал.

Через двадцать три года после этого события правая рука Киттингера была такой же крепкой и здоровой, как и все остальное (невероятно, но конечность, которая несколько часов провела в условиях космического вакуума, уже через несколько часов полностью пришла в норму). Он продолжал летать и по-прежнему ставил рекорды. В 1983 г. он установил мировой рекорд дальности полета на новом газовом аэростате, а в следующем году первым в одиночку пересек Атлантику на Balloon of Реасе. В 1998 г. он помогал Перу, Стиву и мне планировать наш кругосветный полет.

Его величайшим мечтам не суждено было исполниться. Джо так и не слетал в космос на ракете и не стал первым аэронавтом, облетевшим в одиночку вокруг света на воздушном шаре. Но ему не на что жаловаться. После отставки из USAF Джо Киттингер вернулся к своим корням и двадцать с лишним лет расчерчивал небо лозунгами, буксировал рекламные баннеры и летал на воздушных шарах. Он организовал гастролирующее авиашоу, возил искателей острых ощущений по небу на бипланах; он говорит, что улыбки, которые он от них получал, — это улыбки, которые он видел на ярмарках своего детства, когда люди выстраивались в длинные очереди ради того, чтобы впервые вкусить неба.

Его любимый аэроплан — New Standard D-25, опылитель полей и развозчик почты. Они ровесники; оба — и самолет, и летчик — родились в 1928 г.

Занимаясь авиабизнесом, очень легко стать нетерпеливым; легко жаловаться на медленные темпы перемен, тем более что перемены отчаянно необходимы. Тяжело ждать появления новых видов синтетического топлива, не загрязняющих окружающую среду; тяжело надеяться против всяких ожиданий, что когда-нибудь на линии Virgin Galactic поступят легкие реактивные лайнеры из композитных материалов. Лично меня многолетнее ожидание очень нервирует. А потом я вспоминаю Джо Киттингера, который родился в 1928 г. и испытывал первый скафандр в свободном падении с высоты более 30 километров над пустыней Нью-Мексико. Я думаю о маме, раздававшей кислородные маски пассажирам Avro Lancastrian, когда самолет пролетал над Андами. Я напоминаю себе о том, что история летательных аппаратов тяжелее воздуха началась чуть более ста лет назад и продолжается пока ненамного дольше, чем может прожить человек.

До каких же чудес доживут наши дети?

На высоте 109 км — выше линии Кармана — SpaceShipTwo достигает верхней части своей траектории. Пока корабль описывает медленную параболу, земная тяжесть оставляет нас. Пора наконец перестать думать. Пора отстегнуть привязные ремни. Пора полетать.

А вот и Земля — можно взглянуть на нее через этот иллюминатор. Она огромна. Это не камешек в небе, который видели астронавты Apollo. Мы всего лишь едва-едва вырвались из рук материнской планеты. Мы едва попробовали ногой воду океана, который нас ожидает. Не обманывайте себя, мы с вами сейчас на мелководье. Наслаждайтесь. Следующий полет унесет вас намного дальше. Отель «Бигелоу» открыт уже несколько лет и готов к приему постояльцев — он терпеливо ждет, когда первый космический корабль подойдет к его причалу и высадит первых гостей. Когда-нибудь вы отправитесь еще дальше и побываете на Луне — на этот раз не ради удовольствия, а по делу: вам надо добывать гелий-3, строить марсианские корабли, делать топографическую съемку городов.

Мне кажется, все зависит от того, насколько вы молоды. Все зависит от того, сколько вам суждено еще прожить и как вы хотите провести оставшиеся годы. Несомненно одно: есть множество чудес, которые ждут своих первооткрывателей — если не нас с вами, то наших детей.

Представьте себе мир, выздоравливающий от своих болезней, разрушений и загрязнения среды. От перепадов климата страхуют солнечные щиты; солнечную энергию для его городов и производства аккумулируют специальные системы на орбите. Представьте, что вся тяжелая промышленность выводится с планеты в космос. Представьте, что нет нужды запускать очередные ракеты; вместо этого с орбиты свисают тросы — прочнейшие веревки из тончайшего искусственного шелка или углеродных нанотрубок. Представьте, что можно прокатиться в космос на лифте!

Пересекая границы: такой увидел Землю Брайан Бинни с корабля SpaceShipOne

Ни одна из этих идей не нова. Большинство из них витают в воздухе уже бог знает сколько лет. Космические лифты впервые предложил еще Константин Циолковский в 1905 г. Реализация всех этих идей с каждым годом — с появлением новых материалов — становится все более реальной. Углеродные нанотрубки уже получены в лаборатории. Сверхлегкий отражающий материал, необходимый для создания гигантских орбитальных зеркал, уже прочно вошел в нашу жизнь — из него теперь делают пакетики для чипсов.

И вообще, почему мы всегда скатываемся к обсуждению будущего? Уже сегодня мы используем космос достаточно активно и необычно, но явно недооцениваем эти достижения. После перелета на воздушном шаре через Тихий океан нам с Пером невероятно повезло: мы не замерзли насмерть на льду нашего озера где-то в Скалистых горах Канады (после нашего приземления то озеро переименовали в озеро Брэнсона!). В гондоле нашего шара был установлен самый современный на тот момент аварийный маячок, но тогда подобные системы связывались не со спутниками, а лишь с пролетающим вверху самолетом. Если бы в пределах радиуса действия нашего маячка не оказалось случайно грузового самолета Hercules канадских ВВС, нам пришлось бы дожидаться спасения гораздо дольше восьми часов. Сегодня, оказавшись на пустынном острове, я мог бы отправить аварийный сигнал через спутник при помощи своего мобильного телефона и воспользоваться другой функцией системы GPS, чтобы поискать из космоса воду, пока не прибудут спасатели. В цивилизованном мире мой телефон способен практически в любом городе мира привести меня туда, где можно прилично позавтракать.

Спутниковая связь и навигация оказывают самое очевидное и непосредственное влияние на нашу повседневную жизнь. Но, как ни странно, другим отраслям спутниковые технологии необходимы даже больше, чем системам связи. Возьмем, к примеру, непростой вопрос снабжения продовольствием. С момента моего рождения население Земли увеличилось втрое. Сегодня надо кормить втрое больше ртов, чем в конце Второй мировой войны. Мы опираемся на спутниковые изображения земной поверхности, чтобы производить достаточно пищи. Мы пользуемся надежными и подробными прогнозами погоды для повышения урожайности. По мере того как уменьшаются площади сельскохозяйственных земель, а растущее население причиняет планете все больше вреда, спутниковые наблюдения приобретают все большее значение. По спутниковым снимкам определяют, где именно нужно применять пестициды и удобрения, что снижает и себестоимость продуктов, и загрязнение среды; по ним предсказывают изменения в распределении земель и рассчитывают оптимальное землепользование, стараясь минимизировать ущерб для природы; по ним определяют масштабы и составляют карты разрушений при природных катаклизмах, таких как циклон «Наргис», пронесшийся в мае 2008 г. по Мьянме; по ним предсказывают колебания мировых цен на продукты питания.

Мировыми запасами продовольствия тоже управляют при помощи данных из космоса. И не надо говорить мне, что это управление несовершенно. Да, система страдает от жуткого неравенства. Но трудно даже вообразить, насколько все было бы хуже без информации из космоса: голодал бы примерно каждый десятый из нас.

Как же мы дошли до жизни такой, что только картинки из космоса отделяют нас от массового голода? Ответ — в числах: когда в 1968 г. на экраны вышел фильм «2001: Космическая одиссея», на планете жило менее четырех миллиардов человек. Теперь нас почти семь миллиардов. Ожидается, что, когда мои дети доживут до моего нынешнего возраста, Земле придется кормить около 10 млрд человек.

Космические снимки уже многие годы помогают поддерживать жизнь растущего человечества. Они помогают кормить нас и сохранять то немногое из естественной природной среды, что еще осталось. Но самое важное, наверное, то, что они впервые в истории дали нам возможность точно измерить, какой ущерб мы наносим планете. Если бы не они, не было бы ни мирового движения зеленых, ни международных усилий (хотя и в значительной мере безуспешных) по контролю выпуска в атмосферу парниковых газов, ни международного финансирования проектов по спасению дикой природы. Мы слепо брели бы навстречу крупнейшему экологическому кризису в истории Земли и не имели бы никакого представления о том, как скоро изменится наш образ жизни — изменится к лучшему или к худшему.

Истина проста: Земля не в состоянии обеспечить пищей и чистой водой 10 миллиардов человек, не говоря уже о необходимых всем им жилищах, дорогах, больницах и школах. Из этого ничего не получится. Космические технологии уже многие годы помогают поддерживать количество людей на нереально высоком уровне, но очень скоро — уже при наших детях — придется что-то менять. Численность населения так или иначе будет взята под контроль. Либо мы что-нибудь предпримем, либо кончится пища. Так или иначе, миллиарды человеческих существ исчезнут с лица земли.

Что мы можем сделать? Прежде всего, минимизировать вред, который человек наносит нашей планете. В этом космические технологии уже доказали свою ценность и будут продолжать делать это. Информационные технологии снижают число ненужных поездок. которые приходится совершать людям, по крайней мере в теории. К несчастью, сами они выпускают в атмосферу вдвое больше углерода, чем вся пассажирская авиация! Мы уже знаем, правда, как перенести всю индустрию ИТ на орбиту, и это хорошо. Там она сможет круглосуточно получать энергию из чистого, не прошедшего сквозь атмосферу солнечного света и поддерживать существование нашей цивилизации извне: климат скажет нам за это спасибо. (При использовании сегодняшних ракетных технологий даже ущерб от такого перемещения для окружающей среды будет исчезающе мал по сравнению с долгосрочными выгодами.)

Проблема в том, что как бы вы ни старались — как бы тщательно ни собирали и ни перерабатывали мусор, как бы яростно ни сражались за строительство солнечных электростанций, — ваши усилия ни к чему не приведут и не помогут решить главную, принципиальную проблему. На планете не может нормально жить больше пяти миллиардов человек. Не поймите меня превратно: глобальное потепление — это реальная опасность, им необходимо заниматься сегодня. Но эта опасность не может сравниться по масштабам с другой опасностью — той, что за ней стоит. Что будет, если 10 млрд человек на Земле будет жить (как жили на протяжении 1,8 млн лет) за счет сжигания органического топлива?

Необходимо сегодня же обратиться к этой проблеме. Китайцы уже попытались ввести у себя политику «одною ребенка». В каком-то смысле она была успешной; но говорят, что она загубила многие жизни и поставила государство перед самыми неожиданными социальными проблемами. Во всяком случае, бессмысленно рассчитывать на то, что весь мир согласится проводить такую политику. Рождение детей — одна из главных функций человека, как еда или дыхание, отстаивание своего мнения или приготовление пищи. Невозможно мановением руки изменить человеческую природу.

Что же еще можно предпринять? Ну, если у нашей планеты не хватает энергии для всех, придется добывать энергию в других местах — возможно, из солнечных батарей в космосе. Если мы можем переместить в космос тяжелую промышленность, то, возможно, найдем и место, где можно будет вырастить достаточно пищи — по крайней мере на какое-то время. Но что бы мы ни делали, проблема численности населения всегда будет наступать нам на пятки. Наша планета не станет больше.

Со временем, возможно, кто-то из нас решит поселиться за пределами Земли. Идея опять же не нова и при этом более серьезна и насущна, чем люди обычно думают. Стивен Хокинг объявил, что своим вхождением в проект Virgin Galactic намерен пропагандировать идею колонизации космоса.

Не исключено, что деловые поездки на Луну станут реальностью еще при моей жизни. Скорее всего, они будут связаны с горнорудными предприятиями по добыче гелия-3 на нужды термоядерных станций. NASA планировало в 2019 г. начать строительство лунной базы «Нил Армстронг». В настоящее время программа приостановлена, но заселение Луны теперь планируют не только американцы. Очень может быть, что, когда прилунятся первые после 1972 г. астронавты NASA, их встретят китайцы. Между тем 22 октября 2008 г. Индийской организацией космических исследований был запущен первый лунный зонд[25] с научной аппаратурой, имеющей отношение к гелию-3.

Еще одна возможность расселения человечества лежит гораздо ближе к нам. Поверхность планеты на две трети покрыта водой, но человечество пока почти ничего не знает об океанах, их исследование едва начато. В самом деле, пока человек только загрязняет и губит этот величайший из всех земных ресурсов. В данный момент ведущую роль в подводных исследованиях играют китайские, русские и американские военные, но их пилотируемые аппараты не могут опускаться глубже 6000 м; исследователи при этом могут только смотреть на окружающий их поразительный мир, и то без особого успеха. Ни о каком взаимодействии с ним пока нет и речи.

В настоящее время новая компания Virgin — Virgin Oceanic — изучает инвестиционные возможности в области глубоководных исследований. Мы уже наладили отношения с «морским Бертом Рутаном» — британским изобретателем Грэмом Хоуксом; в его подводной лодке четвертого поколения для исследования рифов Super Aviator, как явствует из названия, применены все те же принципы авионики. Она буквально летит сквозь воду, позволяя пилотам прекрасно видеть все вокруг!

Грэм считает, что на тех же принципах можно построить и глубоководный аппарат — действительно глубоководный: судно, о котором он говорит, сможет достигать глубины свыше 10 000 м! Углеродное волокно и металл не выдержат таких давлений; но стекло выдержит. Стекло, как ни странно, не является твердым веществом; это жидкость, которая течет очень-очень медленно, что придает ей невероятную устойчивость к большим давлениям. Мы надеемся, что стеклянная подводная лодка Virgin Oceanic станет океанским аналогом SpaceShipOne. Кроме всего прочего, мы ведем переговоры с самыми яростными конкурентами Грэма: его бывшей женой и ее сыном, у каждого из которых своя независимая компания! Я с нетерпением жду, чем обернутся в ближайшие годы усилия всех троих.

Период невесомости почти закончился. Мать-земля начинает потихоньку тянуть нас вниз, вынуждая вернуться на места. SpaceShipTwo готовится закрутиться, как семечко клена, и вновь нырнуть в плотные, пригодные для полета на крыльях слои атмосферы. На фоне наших представлений и мечтаний о будущем рейс Virgin Galactic выглядит очень скромно. Но это не заставит нас отказаться от своей мечты. В конце концов, Хенсон и Стингфеллоу составили расписание и назначили цены на билеты для международной пассажирской авиалинии задолго до того, как первый самолет поднялся в воздух. Бипланы, развозившие в США почту в 1920-е гг., проложили маршруты для нынешней сети внутренних авиаперевозок. Одна из долгосрочных целей Virgin Galactic — наладить маршруты с континента на континент через суборбитальный космос, уменьшив при этом в разы время в пути и выбросы углекислого газа. Чтобы чего-нибудь добиться в этом мире, надо замахиваться на невозможное.

До каких бы уголков Солнечной системы мы ни добрались, как бы далеко ни проникли в космос, мы постоянно будем придумывать новые способы перемещения в пространстве для себя и своих машин. Начало космической эры не означает конца авиации. Наоборот. Каждая новая планета и каждая новая луна будут ставить перед авиаторами будущего новые уникальные задачи. Появятся новые летательные аппараты, а старые и давно забытые будут придуманы и изобретены вновь. Одна из самых привлекательных черт авиации — и, я думаю, других инженерных дисциплин тоже — состоит в том, что хорошие идеи никогда не устаревают, и забытые чертежи всегда можно вытащить из пыльной кладовой и адаптировать к современности.

Уже начата работа по завоеванию марсианских небес. У Марса жалкая, чрезвычайно разреженная атмосфера. Обычным самолетам будет тяжело летать в таком жидком «воздухе», и проекты марсианских самолетов предусматривают надувные крылья и машины, имитирующие полет насекомых. Но можно заставить работать и существующие конструкции воздушных шаров и самолетов, особенно теперь, когда верхний слой обшивки можно сделать фотогальваническим и прямо в полете собирать энергию Солнца. NASA финансирует компанию под названием Global Aerospace Corporation; компания проводит исследования по созданию марсианского «аэробота» — роботизированного летательного аппарата, который должен будет нести гондолу с научным оборудованием и несколько небольших зондов, которые можно будет сбрасывать на поверхность Красной планеты.

Венера предъявляет авиаконструкторам совершенно иные требования. Планета укутана плотным слоем облаков, и над этим слоем летательные аппараты достаточно хорошо справляются со своей задачей. Мы уже знаем это, потому что в 1986 г. совместная советско-французская экспедиция успешно сбросила в венерианскую атмосферу два гелиевых аэростата. Аэростаты устроились на высоте около 55 км над поверхностью планеты и передавали ученым данные о местной погоде. Поскольку Венера располагается ближе к Солнцу, чем Земля, мы знаем, что будущие воздушные суда смогут без труда получать энергию от солнечных элементов. Среди конструкций венерианских аэропланов есть и обычные, и совершенно невероятные. Мой любимый проект — «твердотельный» самолет; по существу, это единственное фотогальваническое крыло, сделанное из искусственной мышечной ткани, которое будет парить в верхних слоях венерианской атмосферы, подобно ястребу или орлу!

Подобраться ближе к поверхности планеты непросто. Облака Венеры состоят из чистой серной кислоты. Большая часть атмосферы — углекислый газ, и его здесь так много, что атмосферное давление на поверхность планеты превосходит земное в девяносто два раза. На поверхности Венеры атмосферное давление просто раздавило бы человека в лепешку. Другой эффект углекислого газа в атмосфере — тепло, которого здесь очень много. В пасмурный день — а дни на Венере всегда пасмурные — поверхность планеты прогревается до 460 °C; там жарче, чем на поверхности Меркурия. Лаборатория реактивного движения NASA в Пасадене проектирует аэробот, который будет просто скидывать зонды на поверхность и принимать информацию, которую они успеют сообщить, прежде чем температура и давление выведут их из строя. Другой проект предусматривает создание аэростата с двухфазным рабочим телом на гелии и воде, который будет нырять к поверхности планеты за образцами, а затем подниматься и запускать собранные образцы на маленьких ракетах на орбиту, где их будет подбирать орбитальный аппарат.

К счастью, в большинстве своем иные миры, которые мы собираемся исследовать, гораздо менее враждебны к человеку, чем Венера. Титан, самый крупный спутник Юпитера, имеет вдвое более плотную атмосферу, чем Земля, и состоит в основном из азота и нефтехимических соединений. Летательный аппарат мог бы без проблем опуститься на поверхность этой луны в поисках сложных органических соединений, которые, по мнению ученых, могут там скрываться. Джулиан Нотт — аэронавт, пролетевший в 1975 г. на тепловом аэростате над пустыней Наска, — считает, что в тамошних идеальных условиях воздушный шар сможет летать десятилетиями. И это не пустые рассуждения: последние пять лет Джулиан работает вместе с Лабораторией реактивного движения над подробным проектом надувных зондов для Титана.

Юпитер тоже доступен для исследования из верхних слоев атмосферы. Юпитерианские летательные аппараты, естественно, будут совершенно не похожи на своих марсианских родичей. Юпитер слишком далеко от Солнца, чтобы полагаться только на солнечную энергию. Вместо этого им придется получать энергию из инфракрасного излучения самой планеты-гиганта. Кроме того, юпитерианская атмосфера — это по большей части водород, так что аэростаты, очевидно, нельзя наполнять ни водородом, ни гелием. В юпитерианской атмосфере смогут летать только тепловые аэростаты — монгольфьеры. Не правда ли, чудесно, что технология 1783 г. может когда-нибудь оказаться полезной там, в далеких просторах Солнечной системы?

Мы возвращаемся домой, медленно падаем сквозь стратосферу вниз, на землю, вращаясь как кленовое семя. Здесь нет бурь, нет холодных и теплых атмосферных фронтов; здесь вообще нет погоды. В стратосфере теплый воздух всегда движется поверх холодного, а температура стабильно падает до жуткого холода — примерно до -60 °C. На этих морозных высотах нетрудно представить, что жизнь на Земле течет так же спокойно, стабильно и предсказуемо.

Однако где-то между пятнадцатью и восемью километрами над поверхностью происходит что-то странное. Чем ниже мы опускаемся, тем жарче становится. Нижние слои атмосферы греются от земли. Нагреваясь снизу, как вода в кастрюле на плите, они перемешиваются и закручиваются. Массы теплого воздуха сквозь холодные слои прокладывают себе путь вверх, а тяжелые пласты холодного воздуха устремляются вниз, к поверхности планеты, бешеные ветры соприкасаются друг с другом, заряжая атмосферу электричеством. На ночной стороне земного шара сверкают молнии. Бурное дно атмосферного океана образует тропосферу. Здесь живет погода. И в какой-то степени — мы, по крайней мере большую часть времени. В этом густом и бурлящем воздухе разворачиваются наши крылья: SpaceShipTwo становится обычным планером.

Приближается посадка.

Вернувшись назад, в непогоду, вновь ощутив на себе действие дождя, тумана и метелей нашего неверного повседневного мира, нельзя не задуматься: что дальше? Сбудутся ли наши мечты? Сможем ли мы на самом деле составить карты иных миров, научимся ли добывать руды на астероидах и получать от Солнца неограниченную энергию? Предсказывать будущее — неблагодарная задача. Даже погоду трудно понять до конца. Метеоролог Боб Райс помнит время — совсем недавнее, 1970-е гг., — когда метеоролог мог предсказать погоду в лучшем случае на сутки вперед. На составление прогноза на 24 часа уходило столько времени, — вспоминает он, — что на 48-часовой прогноз его практически не оставалось. Когда же мы переходили к 72-часовому прогнозу, мы могли вместо расчетов просто метать дротики в мишень.

Прогнозирование поведения атмосферы с тех пор несколько продвинулось. А вот человеческая погода — как бы мы ни старались, как бы ни думали, сколько бы наук ни изучили, мы практически не приближаемся к пониманию ее механизмов. Сами для себя мы остаемся величайшей загадкой. Сможем ли мы, как говорил Джо Киттингер, ужиться с космосом? Научимся ли жить в космосе? Или останемся на земле, и человеческая цивилизация рухнет под собственной тяжестью? Вылупимся ли мы из яйца Земли или так и умрем в скорлупе?

Мир не умеет сдерживать удары. Если мы проживем ближайшие сто лет неверно, мы погибнем. Это так же точно, как то, что наш космический корабль разбился бы, если бы его пилот не был умным, преданным и внимательным; если бы посадочная полоса не была готова, хорошо освещена и хорошо подготовлена.

Космопорт под нами похож на громадный немигающий глаз. День и ночь он вглядывается в звезды.

В наш век чудесных изобретений все вдруг уверовали, что в чьем-то гениальном мозгу дремлет решение великой проблемы воздушной навигации. Вместе с этой верой у людей есть надежда на то, что еще при их жизни гений сделает свое открытие, и одновременно страх, что он проживет бесцельно и сгинет, так и не узнав, какие чудеса таились в его мозгу. Мы все знаем, что по воздуху можно плавать — а потому спешите поднять паруса — ну доставьте нам удовольствие — успокойте нас. А затем, при наличии железных дорог, пароходов, трансокеанского телеграфа, воздушных судов — и ведь все это движется и гарантированно навеки принадлежит нам, — останется одно-единственное чудо, свершения которого надо будет добиваться, — а именно коммерческая или по крайней мере телеграфная связь с жителями Юпитера и Луны. Я умираю от желания увидеть кого-нибудь из этих ребят! Мы увидим при своей жизни то, что увидим. Я полон веры, и вера моя безгранична.

Марк Твен Письмо в газету Alta California, 1869 г.

Благодарности

Я хотел бы поблагодарить своего коллегу и друга Уилла Уайтхорна за его энциклопедические знания в аэрокосмической области и за его потрясающую память. Даг Миллард из лондонского Музея науки и Ридиан Дэвис из британского института кинематографии посвятили меня в самые страшные и невероятные аспекты современной аэронавтики, а Саймон Ингз помог мне извлечь эту историю из десятков тысяч других историй о человеческих мечтах, которые пока остаются нерассказанными. Спасибо также Эду Фолкнеру и Давине Рассел из Virgin Books.

Список иллюстраций

Earth touches heavens @Mary Evans Picture Library

Richard Branson with Steve Fossett @ Getty Images

Relief depicting Daedalus and Icarus, 1st-2nd century (stone) (b/w photo), Roman/Museo Torlonia, Rome, Italy/Alinari/The Bridgeman Art Library

Da Vinci's Parachute @ Mary Evans/Rue des Archives/Tallandier

Children's Games (Kinderspiele): detail of left-hand section showing children making toys and blowing bubbles, 1560 (oil on panel) (detail of 68945), Breugel, Pieter the Elder 9c. 1525-69)/Kunsthistorisches Museum, Vienna, Austria/Ali Meyer/The Bridgeman Art Library

Cameron N-type envelope@ Cameron Balloons Ltd, Bristol, UK.

Nadar (1820–1910) elevating photography to the height of art, published 1862 9litho), Daumier, Honore (1808-79)/Private Collection/The Stapleton Collection/The Bridgeman Art Library

Branson with Per in cabin @ Getty Images

Nazca lines @ Charlie & Josette Lenars/CORBIS

Lenormand's parachute @ Mary Evans Picture Library

Peasants attacking a balloon @ Mary Evans Picture Library

The death of Francois Pilatre de Rozier (1754-85) near Boulogne on 15th June 1785 after trying to cross the Channel in a Mongolfiere balloon (gouache on paper), French School, (18th century)/Louvre. Paris, France/Archives Charmet/The Bridgeman Art Library

The Flying Machine of Jean Pierre Blanchard (1753–1809) (coloured engraving) by Martinet, Francois Nicolas (fl. 1731-80)/The Bridgennan Art Library

Felix Nadar's Giant Balloon in Paris, c. 1863 (b/w photo), French Photographer, (19th century)/Bibliotheque Nationale, Paris, France/Archives Charmet/The Bridgeman Art Library

Giffard's airship @ Getty Images

The Hindenburg @ Getty Images

Breitling Orbiter 3 @ Cameron Balloons Ltd, Bristol, UK,

Sir George Cayley's sketch of the Cayley Flyer. Courtesy of the Royal Aeronautical Society (National Aerospace Library)

Aerial Steam Carriage @ Science Museum/SSPL

Avion III, 'The Bat', designed by Clement Ader (1841–1925) at the Satory military camp. October 1987 (engraving) (b/w photo) French School, (19th century)/CNAM, Conservatoire National des Arts et Metiers, Paris/The Bridgeman Art Library

Otto Lilienthal @ Getty Images

Wing illustration @ Ruth Murray

Evolution of wing design @ Nasa

Wright brothers' kite @ Library of Congress — digital via/Science Faction/Corbis

Wright brothers' propellor @ SSPL via Getty Images

Curtiss in flight @ Corbis

Louis Bleriot @ Hulton-Deutsch Collection/CORBIS

Helen Dutrieu (1877–1961) standing beside a plane, before 1914 (b/w photo) by French Photographer, (20th century), Private Collection/Archives Charmet/The Bridgeman Art Library

Red Baron with father @ Bettmann/CORBIS

Bessie Coleman © Getty Images

Florence Barnes @ Underwood & Underwood/CORBIS

Georgia 'Tiny' Broadwick @ Bettmann/CORBIS

Ormer Locklear @ Bertram/CORBIS

Guillamet and Mermoz @ Mary Evans/Rue des Archives/Tallandier

A giant Sikorsky biplane, one of which bombarded the Germans in East Prussia. @ HuIton Archive/Getty Images

Lindbergh and the Spirit of St Louis at Sandpoint Airfield. Seattle @ PEMCO — Webster & Stevens Collection; Museum of History and Industry, Seattle/COR BIS

Wiley Post @ Getty Images

Amelia Earhart @ Getty Images

Howard Hughes @ Bettmann/CORBIS

Hughes at the controls in the 'Spruce Goose' @ Bettmann/CORBIS

La Guerre Infernale @ Leonard de Selva/CORBIS

Japanese fire balloon. US army photo A3718 °C

The Coriolis effect @ Ruth Murray

The jet streams @ Ruth Murray

Richard Branson and Per Lindstrand @ News (UK) Ltd/Rex Features

Interior of an Avro Lancastrian. @ Science Museum/Science and Society

Interior of first class compartment of commercial passenger plane © Getty Images

Pan Am Boeing 377 @ Hulton-Deutsch Collection/CORBIS

Juan Trippe © Time & Life Pictures/Getty Images

Dining passengers @ CORBIS

Pan American Airways System © Smithsonian Institution/Corbis London Airport (Croydon) in 1925 (sepia photo) by English Photographer, (20th century)/Private Collection/The Stapleton Collection/The Bridgeman Art Library

Freddie Laker @ Getty Images

Remembrance stamp — Berlin Airlift @ Getty Images

Berlin Airlift © Time & Life Pictures/Getty Images

Royal Flying Doctor Service @ Getty Images

Coanda's missile-aeroplane © aviation-images.com

Frank Whittle with turbojet engine @ Bettmann/CORBIS

Fracture in a Comet's fuselage © aviation-images.com

Mitsubishi Zero @ Roger Viollet/Getty Images

X-15 in a supersonic tunnel © NASA

Avro Vulcan © Popperfoto/Getty Images

Concorde prototype @ Hulton-Deutsch Collection/CORBIS

TU-144LL @ NASA Dryden Flight Research Center (NASA-DFRC)

Ramjet model @ NASA/GRC

SkyIon cutaway @ Reaction Engines

Goddard and rocket at Roswell @ Bettmann/CORBIS

V-2 missile @ Science Museum/SSPL

Piccard and Kipfer's wicker-basket helmets @ Bettmann/CORBIS

Kittinger @ Time & Life Pictures

Goblin @ aviation-images.com

Chuck Yeager/Glamorous Glennis © Time & Life Pictures/Getty Images

X-15 drops from B-52 @ NASA Dryden Flight Research Center (NASA-DFRC)

Joe Walker @ Bettmann/CORBIS

Pterodactyl Ascender@ aviation-images.com

Leo Valentin @ Getty Images

Daedalus @ NASA Dryden Flight Research Center (NASA-DFRC)

Paresev @ NASA Dryden Flight Research Center (NASA-DFRC)

Cierva C-30 @ Getty Images

Burt Rutan with model @ Burt Rutan

variEZE plane @ Courtesy of Burt Rutan

Virgin Atlantic GlobalFlyer @ Thierry Boccon-Gibod

Rotary Rocket @ Getty Images

Plaque placed on the moon @ Mary Evans Picture Library/INTERFOTO AGENTUR

@ Ruth Murray, based on a drawing by the US National Oceanic and Atmospheric Administration

WhiteKnightOne and SpaceShipOne © Jim Koepnick

Transhab module @ Time & Life Pictures/Getty Images

New Mexico Spaceport @ Jared Tarbell

Photo of Earth as seen by Brian Binnie @ Brian Binnie

DNA of flight @ Virgin Galactic

Вклейка

C.1: (слева вверху) photograph Larry Dale Gordon, (справа вверху) @ Mary Evans Picture Library, (внизу) Blanchard and Jeffries crashing in the Channel in 1785/The Bridgeman Art Library.

C.2: (вверху) SSPL via Getty Images. (Emmy) @ Hulton-Deutsch Collection/COR BIS.

C.3: (вверху) © Rex Features. (внизу) SSPL via Getty Images.

C.4: (вверху) @ Rex Features, (внизу) @ Bettmann/CORBIS.

C.5: (слева вверху) Cover of Le Petit Journal commemorating Roland Garros's flight across the Med, 1913/The Bridgeman Art Library, (справа вверху) © Getty Images, (внизу) @ STR/Keystone/CORBIS.

C. 6: (вверху) Popperfoto/Getty Images, (внизу) @ Bettman/CORBIS.

C.7: (вверху) aviation-irnages.com, (слева внизу) © Time & Life, Pictures/Getty Images, (справа снизу) @ NASA.

C.8: (вверху) © NASA, (внизу) @ SSPL viaGetty Images.

C.9: (вверху) Courtesy of Cameron Balloons Ltd, Bristol. UK 1966, (внизу) Sipa Press/Rex Features.

C. 10: (вверху) © Rex Features, (внизу) @ Jacques Langevin/Sygma/Corbis.

C.11: (вверху) @ Thierry Boccon-Gibod, (внизу) © US Coast Guard Service.

C. 12: (вверху) AFP/Getty Images, (внизу) @ Fabrice Coffrini/epa/Corbis.

C.13: (вверху) Thierry Boccon-Gibod, (внизу) AFP/Getty Images.

C.14: (вверху) @Jim Koepnick/Virgin Galactic. (внизу) © Claire Brown/Virgin Galactic.

C.15: (вверху) @ Mark Greenberg/Virgin Galactic, (внизу) © Mark Greenberg/Virgin Galactic.

C.16: (вверху) @ Mark Greenberg/Virgin Galactic. (внизу) Photo by Nick Galante/PM RF @ NASA.

Примечания

1

Аэростат (упрощенно воздушный шар) — летательный аппарат легче воздуха, использующий для полета подъемную силу заключенного в оболочке газа (или нагретого воздуха) с плотностью меньшей, чем плотность окружающего воздуха. — Прим. ред.

(обратно)

2

Дирижабль (от фр. dirigeable — управляемый) — летательный аппарат легче воздуха, представляющий собой комбинацию аэростата с движителем (обычно винтовой с электрическим двигателем или с двигателем внутреннего сгорания) и системы управления ориентацией (рули управления), благодаря которой дирижабль может перемещаться в любом направлении независимо от воздушных потоков. — Прим. ред.

(обратно)

3

Тони Джаннус погиб 12 октября 1916 г. вблизи Севастополя вместе с двумя русскими летчиками во время учебного полета. Около 50 многоцелевых летающих лодок Curtiss K были заказаны российским правительством в 1914 г. и поставлялись кружным путем, через Ванкувер и Владивосток. Джаннус, в то время летчик-испытатель фирмы Кертиса, был командирован в Россию для подготовки русских пилотов. — Прим. пер.

(обратно)

4

Spruce Goose. Неформальное название самолета. — Прим. пер.

(обратно)

5

Осада Тулона английскими и испанскими войсками в ходе революционных войн Франции. — Прим. ред.

(обратно)

6

На принадлежащих Португалии Азорских островах. — Прим. пер.

(обратно)

7

Самолет Не-176 конструкции Хейнкеля с двигателем фон Охайна совершил первый полет 27 августа 1939 г. — Прим. пер.

(обратно)

8

В действительности высотная исследовательская ракета Skylark была исключительно успешным проектом и использовалась почти полвека — с 1957 по 2005 год! — Прим. пер.

(обратно)

9

Загадочная вера западных авиажурналистов в русский суффикс «ский», который якобы используется в случае заимствования иностранной конструкции, проявилась еще раз после публикаций фотографий «Бурана», который тут же назвали Shuttleski. — Прим. пер.

(обратно)

10

Регулярные полеты возобновились 7 ноября 2001 г. — Прим. пер.

(обратно)

11

Оберт родился в Трансильвании, входившей в состав Австро-Венгрии, а после ее распада и до 1938 г. жил и работал в Румынии. — Прим. пер.

(обратно)

12

Operation Peperclip (операция «Скрепка») — кодовое название операции американской разведки (1944-45) по розыску и вывозу в США немецких ученых-ракетчиков. — Прим. ред.

(обратно)

13

Центр был создан в 1960 г. на базе армейской организации по разработке баллистических ракет, которую также возглавлял фон Браун. — Прим. пер.

(обратно)

14

Под этим названием книга вышла в 2006 г. в издательстве «Амфора». — Прим. ред.

(обратно)

15

На совести автора. Никакие публикации, описывающие запуски на Фау-2 собак, нам не известны. — Прим. пер.

(обратно)

16

Это новое имя база получила в 1949 г. — Прим. пер.

(обратно)

17

Бейсджампинг (от англ. BASE jumpinq) — экстремальный вид спорта, в котором используется специальный парашют для прыжков с фиксированных объектов. В.А.S.Е. — акроним от английских слов: Building (здание). Antenna (антенна), Span (перекрытие, мост), Earth (земля). — Прим. ред.

(обратно)

18

В действительности такая граница предусмотрена лишь правилами регистрации авиационных рекордов FAI и условиями конкурса Ansari Х-Prize. И разумеется, ни с точки зрения техники, ни с точки зрения риска нет никакой разницы между подъемом на 99 и на 101 км. — Прим. пер.

(обратно)

19

Правительство США санкционировало и признало эти полеты, и глава Федерального управления гражданской авиации США Мэрион Блейки вручила Мелвиллу и Бинни нагрудные знаки гражданских астронавтов. — Прим. пер.

(обратно)

20

По состоянию на октябрь 2011 г. компания Брэнсона обещает провести летные испытания системы второго поколения в 2012 г. и начать коммерческие полеты в 2013 г. — Прим. пер.

(обратно)

21

Сверхнадежная Falcon-1 потерпела аварии в первых трех из пяти своих полетов; впрочем, Маск утверждает, что так и было задумано и что в результате были отработаны системы для более грузоподъемной ракеты Falcon-9. Действительно, она слетала уже два раза, и оба успешно. — Прим. пер.

(обратно)

22

Собственно, имя Transhab носил перспективный жилой модуль надувного типа для американского сегмента Международной космической станции, спроектированный в Космическом центре имени Джонсона. Он стал жертвой политики бюджетной экономии администрации Клинтона. — Прим. пер.

(обратно)

23

Пилот из будущего — герой компьютерной игры. — Прим. ред.

(обратно)

24

Конечно, за восемь лет многое может случиться, но сегодня китайцы собираются построить в 2020 г. многомодульную космическую станцию и, в отличие от лунных планов, эта программа официально утверждена. — Прим. пер.

(обратно)

25

Именно этот аппарат по имени Chandrayaan-1 с помощью установленных на нем индийского и американского приборов подтвердил наличие водного льда в полярных районах Луны. А еще через несколько месяцев к тому же выводу пришли российские и американские исследователи по данным с американского спутника LRO. — Прим. пер.

(обратно)

Оглавление

Предисловие к русскому изданию

Пролог

Введение

Часть I Подъем

 

  Глава 1 Воздушные прогулки

  Глава 2 Легче воздуха

  Глава 3 «Главное — взлететь»

  Глава 4 Золотые годы

  Глава 5 «Великая воздушная река»

Часть II Вперед и вверх

 

  Глава 6 Мир сжимается

  Глава 7 Раздувая пламя

  Глава 8 Выше неба

Часть III «В бесконечность и дальше!»

 

  Глава 9 Стеклопластик

  Глава 10 Назад в будущее

Эпилог Полет ради удовольствия

Благодарности

Список иллюстраций

Вклейка Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg