«Замѣчательныя судебныя дѣла»

Замѣчательныя судебныя дѣла (fb2) - Замѣчательныя судебныя дѣла 1659K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - А. Е. Носъ

Замѣчательныя судебныя дѣла. Сборникъ процессовъ, характеризующихъ современный бытъ общества

Почти въ трехлѣтнее существованіе публичнаго и гласнаго суда было разсмотрѣно не мало такихъ дѣлъ, которыя обратили на себя вниманіе, благодаря своему содержанію, относящемуся до той или другой стороны нашего быта. Въ этихъ судебныхъ дѣлахъ, имѣющихъ такъ сказать бытовой характеръ, живо рисуется наша жизнь со всѣми ея подробностями, со всею незатѣйливостью ея отношеній. Кромѣ того подобнаго рода судебныя разбирательства, не скрывая темныхъ, невзрачныхъ сторонъ нашего современнаго существованія, въ то же время съ замѣчательною выпуклостью выдвигаютъ впередъ и тѣ вопросы жизни, разрѣшеніе которыхъ неотразимо въ болѣе или менѣе ближайшемъ будущемъ. Вотъ почему именно этого рода процессы, а не какіе — либо другіе, съ самаго перваго дня преобразованія суда, заслужили преимущественное вниманіе нашего общества. Газетные отчеты о такихъ дѣлахъ постоянно прочитываются съ замѣтнымъ вниманіемъ; процессы эти занимаютъ общество и служатъ неистощимымъ предметомъ толковъ и разговоровъ.

Издавая первую книгу сборника подобныхъ процессовъ, я старался, можеть — быть, и противъ собственнаго желанія, придать ей разнообразіе, выбирая дѣла, въ которыхъ затрогиваются самыя различныя стороны нашей жизни. Единственной и общей мѣркой при выборѣ матеріала для настоящей книги послужилъ мнѣ именно самый характеръ этихъ процессовъ, еще при своемъ возникновеніи надѣлавшихъ много шума, благодаря тому именно содержанію, на которое я указалъ выше. Что касается изложенія этихъ разбирательствъ, то, сознаюсь откровенно, нѣкоторые изъ процессовъ изложены не въ томъ видѣ, какъ бы я самъ желалъ. Не распространяясь о причинѣ этого явленія, скажу только одно, что изложеніе отличается возможною вѣрностью и отсутствіемъ какихъ бы то ни было украшеній и вымысловъ, допущенныхъ съ разсчетомъ произвести лучшее впечатлѣніе на читателя… Всѣ эти процессы составлены лично мною и притомъ не по письменнымъ даннымъ, исключая одного: я самъ записывалъ судоговореніе и пользовался при изложеніи только такими письменными данными, которыя прочитывались на судѣ.

А. Носъ.

1 Марта

1869 года.

Дѣло о крестьянахъ Пожарновѣ и Алексѣевѣ, обвиняемыхъ въ убійствѣ

(Засѣданіе 11, 12 и 13 іюня 1868 г. въ московскомъ окружномъ судѣ по 2 уголовному отдѣленію, съ участіемъ присяжныхъ засѣдателей.)

Дѣло это въ первый разъ было назначено къ слушанію 1‑го ноября 1867 года. Но къ этому засѣданію не явилось семь свидѣтелей, изъ которыхъ четверо были вызываемы прокурорскимъ надзоромъ, а трое защитою. Пять изъ этихъ свидѣтелей не явились потому, что по заявленію полиціи, они не были розысканы, несмотря на то, что въ числѣ ихъ былъ Иванъ Михайловъ, названный въ актѣ служащимъ у пристава Арбатской части (г. Реброва). Прокуроръ, принимая во вниманіе сложность дѣла и многочисленность вызванныхъ свидѣтелей, а также долговременное заключеніе подъ стражей подсудимыхъ, находилъ возможнымъ приступить къ слѣдствію, съ тѣмъ чтобы показаніе Батурина, данное имъ на предварительномъ слѣдствіи, было прочитано. Защитники же находили невозможнымъ приступить къ слѣдствію, въ виду неявки многихъ важныхъ свидѣтелей. Судъ постановилъ къ слѣдствію не приступать.

Затѣмъ 24 января 1868 года это дѣло было назначено къ слушанію вторично. Въ этотъ разъ не явилось шесть свидѣтелей, изъ коихъ четверо были не розысканы полиціей — трое изъ нихъ тѣ же самые, которые не явились и на первое засѣданіе. Защита опять заявила о необходимости отложить засѣданіе до новаго срока, причемъ защитники указали путь для отысканія трехъ неразысканныхъ полиціею лицъ, сообщивъ мѣстожительство ихъ по частнымъ свѣдѣніямъ.

Судъ снова отсрочилъ разсмотрѣніе этого дѣла. Наконецъ въ третій разъ оно было назначено къ слушанію на 11 іюня.

Составъ суда былъ слѣдующій: предсѣдательствующій — товарищъ предсѣдателя П. М. Щепкинъ; члены: Е. А. Томашевскій и приглашенный въ засѣданіе судебный слѣдователь Кларкъ; обвинялъ прокуроръ М. Ф. Громницкій; защищали: Пожарнова — присяжный повѣренный Ф. Г. Соловьевъ, Алексѣева — кандидатъ на судебныя должности Я. А. Подладчиковъ. Въ половинѣ втораго было открыто засѣданіе при стеченіи многочисленной публики. По распоряженію предсѣдательствующаго, были введены подсудимые. Крестьянинъ Петръ Васильевъ Пожарновъ, 31 года, худощавый, съ рѣзкими очертаніями лица, черными волосами и смуглымъ лицомъ; его черные глаза блестятъ какъ — то ненормально, голосъ звучитъ ясно. Другой подсудимый, по ремеслу плотникъ, — крестьянинъ Аѳанасій Алексѣевъ, 27 лѣтъ; онъ ниже ростомъ своего товарища по дѣлу; волосы и борода ого темнорусыя, голосъ у него мягкій.

Послѣ предварительнаго опроса подсудимыхъ, судъ приступилъ къ повѣркѣ вызванныхъ къ судебному слѣдствію свидѣтелей. Оказалось при этомъ, что изъ 22 лицъ неявилось пять, одинъ — изъ числа свидѣтелей, вызванныхъ защитою, и четверо изъ числа свидѣтелей, вызванныхъ прокуроромъ. По свѣдѣніямъ, имѣвшимся въ судѣ, оказалось, что свидѣтелю Шмукляру повѣстка не вручена за выѣздомъ его на родину; Ивану Михайлову — за неизвѣстностью, гдѣ онъ находится; второй экземпляръ повѣстки, посланной Еленѣ Марковой, въ судъ не возвращался; это же случилось и по отношенію къ свидѣтелю Петру Григорьеву. Наконецъ свидѣтель Коноваловъ не явился за смертію. Судъ постановилъ подвергнуть денежному взысканію за неявку Маркову и Григорьева по 10 рублей, съ тѣмъ, что по возвращеніи вторыхъ экземпляровъ повѣстки, судъ сложитъ это взысканіе, если найдетъ законными причины ихъ неявки.

Прокуроръ находилъ, что судебное слѣдствіе невозможно по неявкѣ одной изъ важныхъ, по его мнѣнію, свидѣтельницъ — Елены Марковой, показаніе которой, данное на предварительномъ слѣдствіи, не можетъ быть прочитано. А потому и просилъ отсрочить засѣданіе.

Защитникъ Пожарнова просилъ судъ не откладывать болѣе разсмотрѣнія дѣла, въ виду продолжительности содержанія подъ стражей подсудимыхъ, и принимая во вниманіе, что нерозысканіе свидѣтелей зависѣло отъ тѣхъ же мѣстъ и лицъ, которыя розыскивали ихъ къ настоящему засѣданію, онъ находилъ, что нѣтъ основанія предположить, чтобы въ другой разъ это розысканіе было успѣшнѣе.

Судъ постановилъ: отложить засѣданіе до пяти часовъ пополудни, поручивъ судебному приставу отправиться къ свидѣтельницѣ Еленѣ Марковой по мѣсту ея жительства въ Москвѣ, для дознанія причинъ ея неявки, такъ какъ суду онѣ неизвѣстны.

Въ 6 часовъ засѣданіе возобновилось заявленіемъ предсѣдательствующаго, что Елена Маркова судебнымъ приставомъ розыскана и прибыла въ судъ, но находится въ такомъ состояніи, что неспособна въ этотъ день давать показаніе.

Судъ, согласно съ заявленіемъ прокурора, опредѣлилъ: отложить засѣданіе до слѣдующаго дня, поручивъ полиціи имѣть наблюденіе за Еленой Марковой съ тѣмъ, чтобы она была въ состояніи дать показаніе на судѣ, причемъ она должна быть приведена въ судъ.

На другой день 12 іюня свидѣтельница Елена Маркова явилась, а относительно Петра Григорьева получено свѣдѣніе, что онъ не могъ явиться за выбытіемъ на родину. Судъ постановилъ: сложить съ него наложенное за неявку взысканіе.

Далѣе было приступлено къ составленію присутствія присяжныхъ засѣдателей, для котораго избраны слѣдующія лица: П. И. Львовъ, М. И. Ивановъ, К. И. Державинъ, Н. Ф. Бикманъ, Н. К. Алексѣевъ, Ф. А. Герасимовъ, С. П. Котельниковъ, Ф. А. Андреяновъ, С. 3. Комаровъ, М. Н. Катышевъ, И. П. Жемочкинъ, Я. С. Алябьевъ. Старшиною избранъ г. Котельниковъ.

Затѣмъ секретарь прочиталъ обвинительный актъ слѣдующаго содержанія:

Въ ночь на 25 декабря въ Зарѣчной слободѣ (Московскаго уѣзда), въ собственномъ своемъ домѣ, убиты крестьянинъ Никита Андреевъ Соколовъ и его сестра Ефросинья Андреева, а разное принадлежащее имъ имущество, хранившееся въ трехъ запертыхъ сундукахъ въ чуланѣ, увезено на ихъ же собственной лошади. Трупъ Никиты Соколова найденъ лежащимъ внизъ лицомъ на полу первой комнаты, въ которой между прочимъ отысканъ на полкѣ возлѣ печки кухонный окровавленный ножъ; трупъ же Ефросиньи Соколовой, совершенно голый, найденъ въ устьи печки, находящейся въ другой комнатѣ, изъ чего можно заключить, что предъ убійствомъ она вылѣзала изъ печки, гдѣ вѣроятно парилась (т. е. мылась). По судебномедицинскому осмотру оказалось, что смерть Никиты и Ефросиньи Соколовыхъ послѣдовала — первому отъ безусловно смертельнаго наружнаго насилія, подѣйствовавшаго на голову, лицо и животъ, а второй отъ безусловно — смертельнаго наружнаго насилія, подѣйствовавшаго на голову, шею и лѣвую сторону груди. Въ совершеніи означенныхъ убійствъ заподозрѣны крестьяне: Московскаго уѣзда деревни Рязанцевой, Петръ Васильевъ Пожарновъ, и Покровскаго уѣзда, деревни Вяловой, Аѳанасій Алексѣевъ, противъ которыхъ, при несознаніи ихъ, предварительнымъ слѣдствіемъ обнаружены слѣдующія улики: 1) Московскій мѣщанинъ Иванъ Ефремовъ Батуринъ показалъ, что 23 декабря 1866 г., идя къ Спасской заставѣ, онъ встрѣтился съ Петромъ Васильевымъ Пожарновымъ. который пригласилъ его въ трактиръ; здѣсь Пожарновъ, показавъ ему долото, шкворень и ножъ, звалъ его отправиться на другой день (т. е. 24 декабря) верстъ за 17 отъ Москвы по Троицкой дорогѣ, чтобы добыть денегъ. При этомъ онъ объяснялъ, что тѣ, отъ кого онъ намѣренъ достать деньги, живутъ только вдвоемъ, и что онъ отправляется съ двумя товарищами, изъ которыхъ одного назвалъ Галактіономъ, а про другаго сказалъ, что у того есть топоръ, который можно заложить копѣекъ за 75. Послѣ этого разговора Батуринъ встрѣтился съ Пожарновымъ 27 декабря 1866 года и въ этотъ разъ послѣдній угощалъ его виномъ. 2) Состоявшіе на службѣ у пристава Арбатской части, Иванъ Михайловъ и Артемій Вавиловъ, заявили, что Пожарновъ, во время бытности ихъ съ нимъ 18 января 1867 г. въ трактирѣ, говорилъ имъ о своемъ участіи въ убійствѣ брата и сестры Соколовыхъ и что онъ приглашалъ ихъ на другое подобное же дѣло. 8) Свидѣтельница Екатерина Андреева Тюрина показала, что, зайдя 18 января 1867 г. въ трактиръ Аѳанасьева на Хитровомъ рынкѣ, она застала тамъ гуляющаго Пожарнова, который вслухъ, безъ всякой осторожности, говорилъ, что онъ убилъ старика съ одного взмаха, но что даромъ взялъ грѣхъ на душу, потому что ничѣмъ не поживился, и что въ это же время Пожарновъ завывалъ охотниковъ ѣхать съ нимъ на другое подобное же дѣло. 4) Коллежскій регистраторъ Викторъ Ивановъ Скворцовъ показалъ, что, занимаясь письмоводствомъ въ Арбатскомъ частномъ домѣ, онъ слышалъ 18 января 1867 г., какъ приведенный къ судебному слѣдователю арестантъ Пожарновъ хвалился предъ извѣстными ему Иваномъ Михайловымъ и Артеміемъ Вавиловымъ убійствомъ, совершеннымъ имъ въ Мытищахъ (т. е. Соколовыхъ). При этомъ Пожарновъ говорилъ, что денегъ взято тамъ только 130 руб., сер., и что ему досталось 13 руб. сер., которые онъ отдалъ или прогулялъ съ какою — то женщиною. 6) Содержательница ночлежныхъ квартиръ въ домѣ Бѣложаева, солдатка Екатерина Ивановна Бычкова, и жившіе у нея крестьянинъ Покровскаго уѣзда деревни Кошелевой, Иванъ Трифоновъ Рощинъ, и вдова унтеръ — офицера, Елена Маркова, вполнѣ согласно между собою показали, что Пожарновъ и Аѳанасій Алексѣевъ, изъ которыхъ первый жилъ въ это время у Бычковой, а второй изрѣдка ночевалъ у нея, пришли къ Бычковой передъ сумерками 24 декабря 1866 г., заложили ей полушубокъ за одинъ руб. сер. и тотчасъ же неизвѣстно куда ушли; возвратились же они на другой день утромъ пьяные, а Пожарновъ, не имѣвшій наканунѣ денегъ, принесъ съ собою два руб. сер. денегъ, новые сапоги, рубашку и шарфъ. 6) Пять человѣкъ, ночевавшихъ съ 24 на 25 декабря 1866 г. въ квартирѣ Бычковой, — именно: отставной канониръ Константинъ Григорьевъ, крестьянинъ деревни Кубинской (Верейскаго уѣзда) Митрофанъ Андреевъ, крестьянинъ деревни Кушкиной (Можайскаго уѣзда) Петръ Григорьевъ, отставной кандидатъ Иванъ Антоновъ Коноваловъ и отставной рядовой Павелъ Евдокимовъ — свидѣтельствуютъ вопреки показаніямъ, даннымъ объ этомъ обстоятельствѣ Пожарновымъ и Аѳанасіемъ Алексѣевымъ: 1) что Пожарновъ и Алексѣевъ на 25 декабря 1866 г. у Бычковой не ночевали, и что они пришли къ ней утромъ 25 декабря пьяные и вскорѣ куда — то ушли; 2) что Пожарновъ и Алексѣевъ въ эту ночь у Бычковой не ночевали; В) что онъ не видалъ въ квартирѣ Бычковой въ эту ночь ни Пожарнова, ни Алексѣева; 4) что Пожарнова въ эту ночь у Бычковой не видалъ, а засталъ его тамъ утромъ 25 декабря сильно пьянаго и, 5) что Пожарновъ не ночевалъ въ эту ночь у Бычковой, а на другой день утромъ онъ видѣлъ его тутъ сильно пьянаго. 6) Аѳанасій Алексѣевъ на предварительномъ слѣдствіи показалъ, что онъ Пожарнова вовсе не знаетъ, между тѣмъ какъ этотъ послѣдній уличалъ его, что они знакомы и вмѣстѣ закладывали Бычковой полушубокъ; что онъ ночевалъ на 25 декабря 1866 г. у хозяина, у котораго работалъ плотникомъ, у Кузнецова, близь Алексѣевскаго монастыря, но потомъ измѣнилъ это показаніе въ томъ, что онъ ночевалъ въ ту ночь у Бычковой, и что онъ работалъ до рождественскихъ праздниковъ своимъ топоромъ, на Рождество же этотъ топоръ онъ заложилъ за 40 коп. сер. на Хитровомъ рынкѣ, въ лавкѣ у торговца Якова; но крестьянинъ Богородскаго уѣзда Яковъ Михайловъ, торгующій въ лавочкѣ на Хитровомъ рынкѣ, показалъ, что Аѳанасья Алексѣева онъ не знаетъ и топора ему Алексѣевъ никогда не закладывалъ. 7) Пожарновъ, при полицейскомъ дознаніи, не одобренъ въ поведеніи своими односельцами, крестьянами деревни Рязанцовой, потому что онъ прежде судился за кражу.

Такимъ образомъ оказывается: 1) что крестьянинъ Пожарновъ 23 декабря 1866 г. приглашалъ мѣщанина Батурина отправиться за 17‑ть верстъ отъ Москвы по Троицкой дорогѣ добывать деньги, объяснивъ при этомъ, что тѣ, отъ кого онъ хочетъ добыть денегъ, живутъ вдвоемъ. Убійство Соколовыхъ совершено съ 24 на 25 декабря, въ 17 верстахъ отъ Москвы, по Троицкой дорогѣ, и притомъ Соколовы жили вдвоемъ въ собственномъ домѣ. 2) Четверо свидѣтелей удостовѣряютъ, что они сами слышали и притомъ разновременно, какъ Пожарновъ говорилъ, что онъ участвовалъ въ убійствѣ Соколовыхъ. 3) Трое свидѣтелей показали, что Пожарновъ и Алексѣевъ 24 декабря предъ сумерками заложили за 1 руб. сер. Бычковой полушубокъ, и тотчасъ же куда — то ушли и не возвращались всю ночь; а въ эту — то именно ночь и совершено убійство Соколовыхъ. Они пришли только на другой день утромъ пьяные, и Пожарновъ принесъ съ собою деньги и разные вещи, между тѣмъ какъ наканунѣ у него не было денегъ, что видно изъ заклада имъ Бычковой полушубка. 4) Пожарновъ и Алексѣевъ показали, что они ночь на 25 декабря ночевали у Бычковой, — тогда какъ пятеро свидѣтелей кромѣ троихъ вышеназванныхъ, удостовѣрили, что они неночевали тутъ въ эту ночь, а трое изъ этихъ пяти показали, что видѣли ихъ на другой день пьяными. о) Афанасій Алексѣевъ первоначально утверждалъ, что онъ вовсе не знаетъ Пожарнова, что онъ ночевалъ на 25 декабря близь Алексѣевскаго монастыря, а потомъ показалъ, что въ домѣ Бѣложаева у Бычковой; но всѣ эти показанія оказались ложными. Далѣе изъ его показанія видно, что онъ до 25 декабря 1866 г., занимаясь плотничнымъ дѣломъ, работалъ своимъ топоромъ, котораго послѣ Рождества у него уже нѣтъ, и хотя онъ показалъ, что заложилъ его, но обстоятельство это не подтвердилъ. 6) Пожарновъ не одобренъ на повальномъ обыскѣ, какъ человѣкъ прежде судившійся за кражу.

На основаніи вышеизложеннаго, крестьяне Петръ Васильевъ Пожарновъ и Аѳанасій Алексѣевъ обвиняются первый въ предумышленномъ съ цѣлію грабежа убійствѣ крестьянина Никиты Соколова и сестры его Ефросиньи, а второй какъ участникъ — укрыватель этого преступленія.

Преступленіе, въ которомъ обвиняются Пожарновъ и Алексѣевъ, предусмотрѣно 1154 ст. улож. о наказаніяхъ.

На вопросъ предсѣдательствующаго, признаютъ ли себя подсудимые виновными, подсудимый Пожарновъ виновнымъ себя не призналъ.

Подсудимый Алексѣевъ. Я этого ничего ваше высокоблагородіе, не знаю…. Я и сейчасъ Пожарнова не знаю. Это меня Ребровъ попуталъ. Не знаю, за что я два лѣта сижу: весь высохъ.

Лукерья Карцева, сосѣдка убитыхъ, женщина лѣтъ 50. Я только покойныхъ къ заутрени будила, голоса они не отдаютъ. Я потомъ пошла и заявила…. Больше я ничего не знаю. — Соколовы вдвоемъ жили, я его наканунѣ видѣла, около вечерень, когда онъ изъ Москвы пріѣхалъ. Вечеромъ она приходила ко мнѣ попросить побудить къ заутрени. Занимались они крестьянствомъ — землю пахали, съ молокомъ въ Москву покойникъ ѣздилъ…. не больше раза въ недѣлю. Я знала ихъ жизнь хорошо. Прежде они богато жили, а тутъ онъ постарѣлъ — бѣднѣе жить стали. Кто къ нимъ чаще ходилъ — не видала и не знаю. Я къ нимъ мало ходила, потому что ворота заперты у нихъ больше: такъ, бывало, къ окну подойдешь. Мой домъ черезъ одинъ отъ ихняго. Ѣхать отъ нихъ въ Москву нужно по переулку, потомъ на шоссе и непремѣнно въ заставу; ихъ домъ крайній и тамъ дороги зимой нѣтъ, а лѣтомъ можно ѣздить. Около моей избы ходятъ, а для ѣзды другая дорога. — Я два раза ходила стучать. Они глухи были, я и не поняла, да ужь послѣ гляжу, голоса не подаютъ, калитка снаружи приперта метелочкой. Я и объявила народу: что нибудь, молъ, неблагополучно у стариковъ.

Авдотья Школьникова, внучка убитыхъ, дѣвушка 25 лѣтъ, типъ подмосковной самоварщицы. — Я ничего не могу знать. Петровна какая — то съ мужемъ къ старикамъ дѣйствительно ходила: мужъ ея опредѣлялся на желѣзную дорогу. Я и ходила на станцію спрашивать, кто такое этотъ человѣкъ, который за двѣ недѣли опредѣлялся на станцію. Мнѣ сказали, что у нихъ такого нѣтъ, ну, я и ушла. Я въ заутренѣ на праздникъ была, и какъ пришла домой, узнала отъ сосѣдки объ этомъ самомъ дѣлѣ. Я сейчасъ и пошла къ старикамъ. Я у нихъ бывала въ недѣлю разъ и чаще. Чтобы у нихъ кто бывалъ кромѣ деревенскихъ — я не слыхала. О Петровнѣ я отъ бабки слышала, по ея рѣчамъ и сказывала. Такъ, за двѣ недѣли до убійства это было, приходитъ ко мнѣ бабушка, маленько посидѣла и хотѣла уходить. Я ей и говорю: куда, молъ, вамъ, бабушка, торопиться, крестный одинъ пообѣдаетъ (дѣдушка — то мой крестный былъ). Онъ, говоритъ мнѣ бабушка — то, не одинъ: у меня, говоритъ, Дуня, гости сидятъ. Кто — жь молъ это такой? спрашиваю. — Петровна, говоритъ, съ мужемъ. Мужъ ея, говоритъ это бабушка — то, сначала онъ въ сторожкѣ былъ, а теперь его баринъ, что на станціи, хочетъ въ паровику опредѣлить — мѣсто обѣщалъ. Петровну и мужа ея я не видала, а только что, какъ это я узнала, я и говорю на міру, что вотъ молъ къ крестному Петровна съ мужемъ ходила, такъ нужно сходить на станцію спросить, кто вхожъ къ нимъ былъ. Я еще мірскаго человѣка просила проводить меня. А тутъ свѣтлѣть стало, мнѣ и говорятъ на міру: тебѣ боятся нечего, иди одна. Я и пошла спросить вольноопредѣляющаго. — Мои вещи у крестнаго были, — онѣ также пропали. Крестный прежде 12 лѣтъ старостой былъ. Шубу его я хорошо знаю. Лѣвая пола воскомъ была закапана. Въ послѣднее время крестный въ лаптяхъ больше ходилъ, но сапоги у него были. Жили они не богато: хлѣбъ свой былъ, коровка, лошадка…. плохая была лошадка. Я при огняхъ пріѣхала изъ Москвы, — тоже съ молокомъ ѣздила, а дѣдушка раньше. Въ эту ночь до заутрени сильная погода была, а послѣ заутрени погоды не было. Проѣздъ къ старикамъ — мимо Карцевыхъ; въ поле отъ нихъ дороги нѣтъ.

Капитанъ Диринъ, смотритель на станціи желѣзной дороги, сухощавый сѣдой старикъ, въ форменномъ сюртукѣ. Въ то время, когда совершено убійство, я у заутрени былъ. Когда разсвѣло, я ожидалъ поѣзда. Въ это время приходитъ ко мнѣ дѣвушка какая — то и говоритъ, что Соколовыхъ убили, и что въ деревнѣ подозрѣваютъ сторожа, который жилъ прежде въ сторожкѣ. Этотъ сторожъ, по разсказамъ дѣвушки, недѣли двѣ ходилъ на станцію просить у меня мѣста, и я будто бы обѣщалъ ему мѣсто. Я сказалъ, что у меня нѣтъ такого солдата, и въ теченіе пяти лѣтъ увольненія никакого не было. Я тогда же собралъ всѣхъ сторожей — ихъ четыре: одинъ при звонкѣ, одинъ при дверяхъ, два на стрѣлкѣ — я ихъ показалъ дѣвушкѣ: она не признала ихъ.

Школьникова сказала, что она искала Петровну и ея мужа, которыхъ вовсе никогда не видала, для того только, чтобы узнать, кто былъ вхожъ къ старикамъ.

Защитникъ Пожарнова просилъ судъ прочитать показаніе, данное на предварительномъ слѣдствіи Шмукляромъ; но такъ какъ суду было не извѣстно, гдѣ находится Шмукляръ, то судъ и не нашелъ возможнымъ допустить прочтеніе этого показанія.

Затѣмъ былъ приглашенъ свидѣтель Иванъ Ефимовъ Батуринъ. Онъ одѣтъ въ арестантскій халатъ.

На вопросы предсѣдателя, онъ объяснилъ, что былъ прежде подъ судомъ, но рѣшеніе не состоялось. Я и теперь подъ судомъ нахожусь, продолжалъ онъ, но еще суда не было.

Предсѣд. Разскажите все, что вы знаете по дѣлу о мытищенскомъ убійствѣ?

Батуринъ. Этого я ничего не слыхалъ… Объ этомъ ничего не знаю.

Прокуроръ. Вы прежде, на предварительномъ слѣдствіи показывали объ этомъ убійствѣ.

Батуринъ. Я узналъ объ этомъ убійствѣ, когда былъ въ части. Частный приставъ, г. Ребровъ, сказалъ мнѣ, что я долженъ показывать. Самъ же я за два дня до Рождества Пожарнова не встрѣчалъ, и онъ меня ни на какое убійство не приглашалъ. Да и Пожарнова я не зналъ.

Прокуроръ просилъ судъ прочитать прежнее показаніе Батурина.

Батуринъ (На вопросъ г. Соловьева). Ребровъ просилъ меня сдѣлать показаніе, — даже это слышалъ г. прокуроръ.

Соловьевъ. Прошу судъ заявленіе Батурина о томъ, что частный приставъ Ребровъ просилъ его дать показаніе, записать въ протоколъ.

Батуринъ. Меня вызывали въ частный домъ, когда былъ тамъ г. прокуроръ. Тутъ и Ребровъ былъ. Когда прокуроръ уѣзжалъ, Ребровъ и говоритъ мнѣ: «ты смотри, Батуринъ, въ случаѣ не подгадь мнѣ въ окружномъ судѣ». Прежнія показанія даны по просьбѣ Реброва.

Соловьевъ просилъ записать послѣднее заявленіе Батурина въ протоколъ.

Батуринъ. Вотъ какъ это было. Въ такомъ случаѣ, послѣ новаго года, меня арестовали и сидѣлъ я въ секретной въ Арбатской части. Только меня вызвали къ допросу, слѣдователь Завьяловъ меня спрашивалъ. Я показалъ, что ничего не знаю, и меня опять посадили. Только я и заявляю г. Реброву, за что меня безвинно посадили? Это, говоритъ, дѣло мое. Прошло такъ дня два. Идутъ Иванъ Михайловъ и Вавиловъ, — они увидали меня въ окошко, Михайловъ и говоритъ: хочешь на волю? А я и говорю: какъ молъ не хотѣть. Ну, говоритъ, покажи по мытищенскому убійству, — а ужь я, говоритъ, все устрою. Тутъ меня изъ сибирки въ канцелярію позвали, послали сейчасъ въ питейный домъ за водкой. Принесли водки, мы стали пить, тутъ еще былъ старшій, который въ частномъ домѣ служитъ письмоводителемъ. Потомъ меня позвали къ Реброву въ кабинетъ. Ребровъ и говоритъ мнѣ: это дѣло намъ нужно какъ — нибудь вскрыть. Ну, говоритъ, Батуринъ, я тебя не обижу; на свободу отпущу и денегъ дамъ. Только, говоритъ, сослужи мнѣ, я тебя, говоритъ, сведу съ Петромъ Пожарновымъ, а ты съ нимъ потолкуй. Только потомъ это я пришелъ въ особую комнату, — Пожарновъ тутъ былъ, — я съ нимъ и началъ говорить. Ребровъ тутъ въ щелочку подслушивалъ, что мы говорили. Въ это время сверху сошелъ судебный слѣдователь Завьяловъ. Это, говоритъ, что такое? Онъ насъ — то, значитъ, увидалъ. А Ребровъ и говоритъ: это я позволилъ, Ну, тутъ я и сталъ уличать Пожарнова, какъ меня училъ Ребровъ, по его наукѣ.

Прокуроръ замѣтилъ, что въ этомъ показаніи заключается обвиненіе частнаго пристава Реброва, — обстоятельство новое, о которомъ Батуринъ до сихъ поръ не заявлялъ.

Соловьевъ замѣтилъ, что изъ дѣла видно, что на предварительномъ слѣдствіи при первомъ допросѣ Батуринъ отозвался полнымъ незнаніемъ дѣла и подсудимаго, и только при второмъ показалъ то, что написано въ актѣ, «по уговору Реброва», какъ сказано въ протоколѣ допроса.

Предсѣдатель замѣтилъ, что въ протоколѣ сказано такъ: «по заявленію, сдѣланному первоначально Реброву, о желаніи Батурина дать показаніе по дѣлу».

Затѣмъ судъ, по заявленію прокурора, опредѣлилъ: прочитать показанія Батурина.

Бъ первомъ изъ этихъ показаній, данномъ 23 января 1867 г., между прочимъ значится: я, Батуринъ, судился по подозрѣнію въ убійствѣ и по приговору суда 1866 года — оправданъ. По выходѣ изъ тюрьмы я былъ арестованъ по неизвѣстной мнѣ причинѣ. Пожарнова и Алексѣева я не знаю, и при мнѣ Пожарновъ никакихъ угрозъ убить кого не высказывалъ. У Бычковой въ ночлежникахъ я не былъ, и какъ Пожарновъ закладывалъ полушубокъ за 1 рубль — я не видалъ. Ѳедоръ оговариваетъ меня, вѣроятно, потому, что я его побилъ. О мытищенскомъ убійствѣ я ничего не знаю.

Затѣмъ было прочитано второе показаніе Батурина отъ 30 января. Показаніе это напечатано выше въ обвинительномъ актѣ.

Предсѣдатель обратилъ вниманіе присяжныхъ на столъ съ вещественными доказательствами, на которомъ между прочимъ лежали ножъ и топоръ. Топоръ этомъ, сказалъ предсѣдатель, не относится къ настоящему дѣлу, — онъ взятъ при обыскѣ въ домѣ Карцевой. Что касается ножа, то онъ найденъ въ избѣ Соколовыхъ и, какъ положительно дознано, принадлежалъ убитымъ. Оба эти орудія не имѣютъ никакого значенія въ дѣлѣ.

Пожарновъ. Въ 1863 году я точно судился за кражу…. А дѣло это, какъ Батуринъ разсказываетъ, было вотъ какъ Иванъ Михайловъ, Артемій Вавиловъ, я и баба какая — то, которая оказалась послѣ любовницей Ивана Михайлова, сидѣли въ трактирѣ. Тутъ меня арестовали. Мы въ часть пріѣхали, меня водкой угощали. Потомъ Батуринъ спрашивалъ, кто убилъ въ Мытищахъ? Я говорю, не знаю. — Сказывали, это твое дѣло. Потомъ меня въ секретную посадили. На другой день призвали въ часть, спрашивали меня, не знаю ли я чего о кражѣ у Арапова. Тутъ пришелъ Ребровъ. Здравствуй, говоритъ, Петя, ты меня знаешь? И зачалъ онъ меня вертѣть, полушубокъ сняли, что — то тамъ подозрительное разсматривали. Тутъ Викторъ Ивановичъ былъ, письмоводитель, племянникъ частнаго. Я въ зерцалѣ былъ, а они пошли въ другую комнату. Докторъ при шелъ, осматривалъ волосы на головѣ и сказалъ, что у Пожарнова въ головѣ нѣтъ ничего подозрительнаго; въ штанахъ тоже ничего не нашли; на шароварахъ пятно изъ сурику было, — его разсматривали. Потомъ опять посадили. Батурина я не зналъ прежде и узналъ потому, что вмѣстѣ содержались въ Арбатской части.

Прокуроръ заявилъ, что послѣ тѣхъ обвиненій, которые взвелъ Батуринъ на Реброва, онъ считаетъ излишнимъ допросъ Реброва на судѣ, въ качествѣ свидѣтеля. Если бы Батуринъ сказалъ, что онъ не давалъ показанія, тогда, по мнѣнію прокурора, имѣлъ бы мѣсто допросъ Реброва въ качествѣ свидѣтеля; но такъ какъ Батуринъ не отрицаетъ даннаго имъ показанія. а только говоритъ, что оно было вынуждено, то допросъ Реброва, по мнѣнію прокурора, излишній.

Соловьевъ замѣтилъ, что, по уставу уголовнаго судопроизводства, слѣдствіе производитъ слѣдователь. Между тѣмъ въ настоящемъ дѣлѣ слѣдствіе производилъ Ребровъ, составляя отъ своего имени особыя постановленія о допросѣ свидѣтелей. Имѣя въ виду эти соображенія, г. Соловьевъ заявилъ, что онъ желалъ бы допросить Реброва, чтобы опредѣлить, какое отношеніе онъ имѣлъ къ настоящему дѣлу.

Предсѣдатель замѣтилъ, что въ допросѣ свидѣтеля онъ не можетъ позволить касаться такихъ предметовъ, которые относятся къ уличенію свидѣтеля въ неправильныхъ дѣйствіяхъ.

Соловьевъ замѣтилъ, что Ребровъ дѣлалъ судебному слѣдователю нѣкоторыя заявленія по настоящему дѣлу, относительно этихъ заявленій онъ и желаетъ распросить Реброва.

Прокуроръ противъ этого возразилъ, что Ребровъ вызванъ имъ для спроса въ случаѣ, еслибы Батуринъ не призналъ, что имъ было дано показаніе на предварительномъ слѣдствіи. Если же, по мнѣнію прокурора, защитникъ имѣлъ въ виду спрашивать Реброва въ отношеніи другихъ обстоятельствъ, то могъ требовать съ своей стороны вызова этого свидѣтеля.

Соловьевъ замѣтилъ, что противной сторонѣ нѣтъ надобности вызывать свидѣтеля, уже вызваннаго одною стороною, и что вызваннаго свидѣтеля обѣ стороны могутъ допрашивать относительно всѣхъ обстоятельствъ дѣла, извѣстныхъ свидѣтелю и необходимыхъ для разъясненія истины.

Судъ постановилъ: имѣя въ виду, что свидѣтель Ребровъ вызванъ прокурорскимъ надзоромъ для подтвержденія извѣстнаго обстоятельства; что въ подтвержденіи этого обстоятельства, по заявленію прокурора, надобности нѣтъ; что допросъ свидѣтеля Реброва по другимъ обстоятельствамъ возможенъ только въ такомъ случаѣ, еслибы защитникъ Пожарнова своевременно заявилъ объ этомъ; что защитникъ не заявлялъ о вызовѣ Реброва съ этою цѣлію, — судъ не считаетъ возможнымъ въ настоящемъ случаѣ удовлетворить ходатайство защитника.

Затѣмъ предсѣдатель разрѣшилъ отпустить Реброва домой.

Артемій Вавиловъ, въ арестантскомъ халатѣ. Я знаю Пожарнова только по настоящему дѣлу и нахожусь йодъ судомъ въ настоящее время по дѣлу о покушеніи на убійство. Въ 1864 году я судился за кражу со взломомъ и по приговору суда былъ оставленъ въ подозрѣніи.

Соловьевъ, замѣтивъ, что въ обвинительномъ актѣ Вавиловъ названъ служащимъ у Реброва, просилъ предсѣдателя спросить свидѣтеля, на какой службѣ находился онъ у Реброва?

Пpедсѣдатель (Вавилову). Вы на какой службѣ находились у частнаго пристава Реброва? Въ канцеляріи у него занимались?

Вавиловъ (въ смущеніи, съ разстановкой). Іодилъ только къ нему…. что онъ спроситъ въ случаѣ…. какихъ дѣловъ не знаешь ли (Тихій смѣхъ въ публикѣ).

Предсѣдатель. Вы въ родѣ сыщика были при г. Ребровѣ?

Вавиловъ. Точно такъ, ваше превосходительство.

Предсѣдатель. Разскажите, что вы знаете по настоящему дѣлу?

Вавиловъ. Я сейчасъ разскажу все, какъ было. Въ понедѣльникъ послѣ новаго года я прихожу къ Реброву. Онъ меня спрашиваетъ, не слыхалъ ли я чего по мытищинскому убійству? Ничего, говорю, не знаю, не слыхалъ. — Если, говоритъ, что услышишь, то скажи. — Черезъ три дня опять я прихожу къ нему. Ребровъ опять меня спрашиваетъ. Я опять отвѣчалъ, что ничего не знаю. Только вижу я, въ числѣ приведенныхъ въ часть пьяныхъ находится и мой знакомый человѣкъ, Иванъ Михайловъ. — Ты, говорю, зачѣмъ здѣсь? — А вотъ, говоритъ, пьяный вчера чуланъ сломалъ да и забрался туда. Тамъ меня и поймали. Какъ бы, говоритъ, на свободу выйдти, помоги. — Я и говорю ему: «частный приставъ сильно нуждается въ человѣкѣ, который бы указалъ ему виновныхъ въ мытищинскомъ убійствѣ. Укажи ему — онъ тебя отпуститъ». — Иванъ Михайловъ и говоритъ: «доложи ему, что я знаю». Я сказалъ частному приставу что вотъ, молъ, Иванъ Михайловъ обѣщается достать виновныхъ по убійству въ Мытищахъ. Г. Ребровъ приказалъ его позвать въ кабинетъ. Тамъ онъ говорилъ ему, что отпуститъ на волю, если онъ обѣщаетъ представить виновныхъ. Иванъ Михайловъ обѣщалъ. Частный приставъ далъ ему два или три рубля денегъ и послалъ меня вмѣстѣ съ нимъ на розыски. Я съ нимъ вдвоемъ поѣхалъ; зашли мы въ трактиръ, онъ меня тутъ оставилъ, а самъ поѣхалъ къ Катеринѣ, къ Тюриной — это его любовница была. Квартиру ея онъ мнѣ не указалъ. Черезъ немного времени онъ приходитъ съ Катериной. Тутъ мы чай пили и водку. Онъ и говоритъ Катеринѣ: поѣдемъ искать Петра носастаго — это Пожарнова. Я до этого и не слыхалъ объ этомъ человѣкѣ и не зналъ его. Поѣхали мы втроемъ на Хитровъ рынокъ, спрашиваемъ Пожарнова, говорятъ, его нѣтъ. Въ другой разъ были — его опять нѣтъ. Только пришли мы разъ въ трактиръ, тамъ сидятъ Пожарновъ, Рощинъ и другіе. Иванъ Михайловъ, ихъ знакомый, подошелъ къ нимъ, — ну, и мы тутъ втроемъ сѣли вмѣстѣ съ ними. Чай тутъ пили и водку. Иванъ Михайловъ будто на дворъ вышелъ, а самъ отправился къ частному приставу. Тутъ скоро пришелъ частный приставъ Ребровъ и Пожарнова съ Рощинымъ заарестовалъ. Я пріѣхалъ въ часть, и ихъ туда привезли. Я и говорю г. Реброву: можно молъ выпить водки. Онъ не позволилъ. Я Виктора Ивановича тогда попросилъ, и онъ послалъ за водкой. Пожарновъ былъ въ это время пьянъ, но ему еще поднесли водки, и потомъ повели въ секретный нумеръ подъ руки. Прошло тутъ времени сколько — Батуринъ, Рощинъ и Пожарновъ сидѣли. Частный приставъ призываетъ Ивана Михайлова и говоритъ: нужно ихъ отпустить; противъ нихъ никакихъ доказательствъ нѣтъ. Иванъ Михайловъ опуталъ его, говоритъ: не отпускайте, я найду доказательства. Разъ мы идемъ съ Иваномъ Михайловымъ и увидали въ окошко Батурина. — За что ты сидишъ три недѣли? спрашиваетъ Иванъ Михайловъ. — Да я и самъ не знаю за что, отвѣчаетъ Батуринъ. Иванъ Михайловъ и говоритъ: коли хочешь на волю, сознайся, что за два дня до праздника Пожарновъ приглашалъ тебя на убійство въ 17 верстахъ отъ Москвы, — и тутъ Иванъ Михайловъ разсказалъ Батурину, какъ онъ долженъ сознаться. Батуринъ согласился. Иванъ Михайловъ пришелъ къ г. Реброву и говоритъ: Батуринъ хочетъ сознаться. Частный приставъ призвалъ его къ себѣ. Сознайся, говоритъ, Батуринъ, я тебя на волю отпущу. Тутъ Батуринъ и сталъ показывать, какъ его училъ Иванъ Михайловъ, и сталъ поддакивать. Тогда Ребровъ отпустилъ Батурина и далъ ему денегъ. Потомъ Иванъ Михайловъ и Рощину посовѣтовалъ показать. Рощинъ видѣлъ, что Батурина отпустили, и согласился показать. Потомъ Рощинъ привелъ Катерину и жильцовъ своихъ, — и тѣ показывали, кто что зналъ.

Прокуроръ спросилъ свидѣтеля о его собственномъ показаніи.

Вавиловъ. Когда меня призвали, судебный слѣдователь сталъ мнѣ читать показаніе Ивана Михайлова и спросилъ меня, слышалъ ли я то же отъ Пожарнова, что и Иванъ Михайловъ? Я сказалъ, что не слыхалъ. Какъ же ты не слыхалъ, когда Иванъ Михайловъ слышалъ, сказалъ слѣдователь, — вѣдь вы рядомъ сидѣли? — Можетъ — быть, говорю, — Иванъ Михайловъ и слышалъ, да я‑то не слыхалъ. — Ну, какъ не слыхалъ! Подпишись, говоритъ, — я и подписался. Самъ же я ничего не слыхалъ, что говорилъ Пожарновъ; а говорилъ по словамъ Ивана Михайлова.

Соловьевъ просилъ судъ записать эти слова свидѣтеля въ протоколъ.

Вавиловъ. Да и какъ мнѣ было слышать, что говорилъ Пожарновъ: всѣ были пьяны, пѣсни пѣли. Иванъ Михайловъ все это напуталъ: онъ въ кражѣ со взломомъ попался, ему нужно было освободиться, — вотъ онъ и сплелъ все это, а самъ скрылся. Онъ и теперь по Москвѣ ходитъ, слышно, въ Яузской части живетъ. Онъ обманулъ частнаго пристава, и когда вся эта музыка кончилась, самъ утекъ.

Соловьевъ просилъ обратить вниманіе присяжныхъ на то, что полиція не розыскала Ивана Михайлова, вызваннаго въ судъ, въ качествѣ свидѣтеля, а между тѣмъ, по словамъ Вавилова, онъ проживаетъ въ Москвѣ.

Предсѣдатель, предъявивъ Вавилову подлинное дѣло, объяснилъ, что его показаніе въ постановленіи судебнаго слѣдователя записано прежде показанія Ивана Михайлова; притомъ эти показанія написаны на одномъ полулистѣ.

Вавиловъ. Это было такъ. Когда меня вызвали къ допросу, у слѣдователя былъ уже Иванъ Михайловъ. Слѣдователь показанія записывалъ сначала на четвертушкахъ, а потомъ переписывалъ въ книгу.

Прокуроръ. По какому дѣлу вы находитесь въ настоящее время подъ судомъ?

Вавиловъ. По обвиненію въ покушеніи на убійство. Что меня посадили — это отъ Реброва больше зависѣло. Сначала онъ меня взялъ на поручительство, и я гулялъ на свободѣ. Потомъ онъ меня арестовалъ, — и теперь содержусь въ замкѣ.

Екатерина Андреева Тюрина, въ арестантской одеждѣ. Я никого изъ подсудимыхъ не знаю, прежде не судилась, а теперь состою подъ судомъ. Л ничего не знаю по этому дѣду. Если я и говорила какія слова, то по наученію Ивана Михайлова: я его послушала, оттого я и невѣроятная женщина. Что онъ мнѣ совѣтовалъ — я не могу сказать, не помню. Онъ былъ хорошо знакомъ СО мною, — я была съ нимъ въ любовной связи.

Викторъ Ивановъ Скворцовъ. Я служилъ у Реброва письмоводителемъ. Онъ мнѣ родной дядя по женѣ своей. Мнѣ очень мало извѣстно по настоящему дѣлу. Артемій (Вавиловъ) занимался по розыскной части. Чрезъ него и открыли Пожарнова. Объ Аѳанасьѣ Алексѣевѣ я не могу сказать ни одного слова, — я его не видалъ. Пожарновъ былъ приведенъ въ частный домъ. Артемій привелъ его и прямо говоритъ мнѣ: мытищенское убійство — это его дѣло. Тутъ Артемій у Реброва просилъ водки выпить, но Ребровъ не позволилъ ему пить въ канцеляріи; потомъ онъ у меня просилъ водки. Л далъ ему 15 или 10 копѣекъ, чтобы купить водки. Пилъ водку и Пожарновъ. Онъ не сознавался прямо въ убійствѣ и не говорилъ, что онъ знаетъ что — нибудь. Онъ какъ — то неопредѣленно, намекомъ, выражался о преступленіи, которое онъ прежде совершилъ. Онъ только говорилъ: это мнѣ не почемъ. Еще онъ говорилъ, что обухомъ что ли кого убилъ. Въ это время онъ былъ сознателенъ, хотя и выпивши.

По прочтеніи, по требованію прокурора, прежняго показанія Скворцова, онъ сказалъ: я даю полную вѣру своему прежнему показанію, только я помню, что они тогда всѣ разговаривали и Пожарновъ говорилъ больше намеками.

Одинъ изъ 12 присяжныхъ, Герасимовъ, заболѣлъ и былъ замѣненъ однимъ изъ запасныхъ, Дрожалинымъ.

Бычкова, содержательница ночлежныхъ квартиръ въ домѣ Бѣложаева. Я тогда больна была, ничего не помню, потому что я безъ памяти была и ни до чего сама не доходила. До — прежде у меня подсудимые ночевали, но ночевали ли въ эту ночь — не знаю, потому что я была больна до самаго поста. Полушубокъ точно у меня оказался, но какими судьбами, заложили они или продали, и въ какое время — не знаю. Ночью у насъ ночникъ горитъ. Пускаемъ только съ паспортами, и вечеромъ собираемъ деньги.

Пожарновъ. Я поденьщикомъ ходилъ, и за недѣлю до праздника безъ мѣста былъ и дѣйствительно заложилъ тогда свой полушубокъ за рубль. Аѳанасій Алексѣевъ былъ долженъ Евсѣю, денегъ у него не было, Евсѣй и взялъ съ него нагольный тулупъ. Мнѣ этотъ тулупъ и дали надѣть, а я свой заложилъ за рубль. Въ это время точно Бычкова больна была, деньги давала женщина или дѣвушка она — не знаю, которая раздѣмши тутъ была. Рощинъ въ это время былъ пьянъ.

Алексѣевъ сказалъ, что онъ дѣйствительно былъ долженъ Евсѣю Гаврилову, который хотѣлъ снять съ него за долгъ халатъ, но онъ предлагалъ ему идти къ хозяину; тогда Евсѣй съ другими снялъ съ него полушубокъ.

Рощинъ, въ арестантскомъ платьѣ. Я былъ близко знакомъ съ Бычковой и постоянно у нея жилъ. Въ настоящее время я могу сказать, что Пожарнова я не видалъ въ ночь подъ праздникъ. потому что въ 9 часовъ я вмѣстѣ съ вольнообращенною дѣвушкою собиралъ деньги и при этомъ Пожарнова не замѣтилъ, также какъ и Алексѣева. Видѣлъ ихъ обоихъ утромъ въ праздникъ. На предварительномъ слѣдствіи я показывалъ, что Пожарновъ заложилъ полушубокъ въ сочельникъ, но дѣйствительно ли это было въ сочельникъ или въ воскресенье передъ Рождествомъ — я сказать не могу, потому что тогда былъ пьянъ. Меня точно съ квартиры взяли и посадили въ сибирку, за что — я не знаю. Мнѣ дѣйствительно Иванъ Михайловъ говорилъ: показывай, не бойся.

Елена Маркова. Подъ праздникъ, въ 12 часовъ дня, Пожарновъ свою шубу заложилъ сестрицѣ Бычковой, и она дала ему рубль. Аѳанасій отдалъ Пожарному свою шубу, и оба они ушли, потомъ я вмѣстѣ съ Рощинымъ собирала съ ночлежниковъ деньги, обходила всѣхъ со свѣчкой и не замѣтила ни Пожарнова, ни Алексѣева. Я была въ этотъ день выпивши.

Пожарновъ. Не въ правилѣ она показываетъ. Ихъ полиція застращала, я безъ вида ночевалъ, — вотъ она и показываетъ, что меня не замѣтила. Она точно вмѣстѣ съ Рощинымъ собирала деньги, и я ей далъ три копѣйки. Она была сильно пьяна. Я спалъ въ первой комнатѣ.

Алексѣевъ. Какъ же могъ я утромъ быть въ домѣ Бѣложаева, когда я вплоть до вечеренъ работалъ у Кузнецова вмѣстѣ съ Яковомъ Ивановымъ. Мы разсчетъ получили, порядкомъ выпили и потомъ пошли ночевать къ Бычковой. Народу было много, и насъ подъ нары втискали. Я и спалъ — то съ Яковомъ Ивановымъ въ первой комнатѣ.

Константинъ Григорьевъ, ночевавшій у Бычковой. Я не видалъ подсудимыхъ ночью; спалъ я въ средней комнатѣ.

Пожарновъ. А я его видѣлъ; онъ еще себѣ пищу варилъ — говядину и голубей.

Григорьевъ. Точно, я пищу варилъ.

Алексѣевъ. Онъ забылъ, а я его видѣлъ: онъ въ средней комнатѣ на нарахъ ночевалъ, я съ нимъ разговаривалъ и давалъ ему табаку.

Митрофанъ Андреевъ. Прежде подсудимые ночевали у Бычковой, а въ этотъ разъ ночевали ли они, не знаю: только я не видалъ ихъ.

То же показалъ и Павелъ Евдокимовъ. Эти два свидѣтеля, какъ и Григорьевъ, спали въ средней комнатѣ.

Яковъ Михайловъ, лавочникъ съ Хитрова рынка. Аѳанасій Алексѣевъ приходилъ ко мнѣ за недѣлю до Рождества, — дня не помню, кажется въ субботу или въ воскресенье, — и просилъ у меня 50 к. подъ залогъ топора. Я ему сказалъ, что его инструментъ этихъ денегъ не стоитъ, и предложилъ ему 30 коп. Потомъ мы сошлись такъ: я ему далъ 30 копѣекъ деньгами и на 10 копѣекъ хлѣба. Аѳанасій мнѣ сказалъ: если завтра денегъ не принесу, то продавай закладъ. Денегъ онъ не принесъ, я топоръ и продалъ.

По заявленію прокурора, было прочитано прежнее показаніе Якова Михайлова. Въ немъ значилось, что Яковъ Михайловъ Алексѣева не зналъ и денегъ ему подъ залогъ топора не давалъ.

Яковъ Михайловъ. Я это показаніе далъ неправильно — вотъ почему: приходитъ на Хитровъ рынокъ квартальный надзиратель Мясницкой части, 2‑го квартала, Косовъ, и спрашиваетъ, чья вторая палатка? Моя, говорю, Якова Михайлова. — А кто, говоритъ, изъ васъ Ѳедоръ Ивановъ? — Нѣтъ, говорю я, Ѳедора Иванова; а есть Ѳедоръ, только Трифоновъ. — Гдѣ онъ? спрашиваетъ квартальный. Въ деревню, отвѣчаю, уѣхалъ съ самаго Рождества и пріѣдетъ послѣ масляницы. Тутъ, говоритъ, кому — то изъ васъ Аѳанасій Алексѣевъ топоръ заложилъ. Не показывай лучше. А то, говоритъ, торговать тому не позволю, у кого топоръ заложенный найдется. Мнѣ, стало — быть, угроза была, а мы люди маленькіе. Ну, я и не сказалъ тогда правды.

Евсѣй Гавриловъ, вызванный защитой. Года за два до происшествія Аѳанасій Алексѣевъ взялъ у меня халатъ сходить на работу, да такъ и не вернулъ его. Я его долго не встрѣчалъ. Недѣли за полторы или за недѣлю встрѣтилъ я его у Бычковой въ квартирѣ и хотѣлъ взять у него халатъ. Онъ халатъ не далъ, а отдалъ свой полушубокъ. Я передалъ этотъ полушубокъ Пожарнову, а онъ свой заложилъ, меня же чаемъ напоилъ и ужинать далъ. Подъ Рождество я ночевалъ у Бычковой; Аѳанасія не видалъ, а Петра видѣлъ, когда пришелъ отъ обѣдни. Это было задолго до свѣта. Петръ былъ выпивши и ложился спать.

По заявленію г. Соловьева, было прочитано прежнее показаніе Евсѣя Гаврилова; изъ него видно, что, по словамъ Гаврилова, Пожарновъ закладывалъ полушубокъ дня за три до праздника, и что свидѣтель ночевалъ вмѣстѣ съ Пожарновымъ.

Яковъ Ивановъ, плотникъ, свидѣтель защиты. Аѳанасій ночевалъ со мною вмѣстѣ. Мы съ нимъ работали до самыхъ вечеренъ въ сочельникъ. Я работалъ съ Николина дня вплоть до праздника, а Аѳанасій поработалъ отъ Николы съ недѣлю, потомъ отлучился и передъ праздникомъ дня за четыре снова пришелъ на работу. Послѣ разсчета мы пошли на Хитровъ рынокъ въ трактиръ, — выпили тамъ. Онъ жилъ въ Сокольникахъ: домой идти было далеко, и мы отправились ночевать въ домѣ Бѣложаева. Если я прежде показалъ, что мы ночевали у Федота, а не у Бычковой, то потому, что не зналъ, какъ называется хозяйка, запамятовалъ. Аѳанасій всю ночь спалъ со мной и никуда не отлучался. Мы еще съ нимъ хотѣли идти къ заутренѣ, да пьяные проспали, такъ и вернулись.

Осипъ Ивановъ Вѣщинскій (подсудимый Алексѣевъ называетъ его Кузнецовымъ) подтвердилъ показанія предыдущаго свидѣтеля относительно работы Алексѣева.

Всѣ свидѣтели были спрошены подъ присягою. Затѣмъ, по распоряженію суда, былъ прочитанъ актъ осмотра мѣстности, гдѣ находится изба убитыхъ Соколовыхъ, и самой избы, гдѣ совершено убійство. Изъ него видно, между прочимъ, что изба убитыхъ помѣщалась на самомъ краю переулка въ деревнѣ; противъ нея была другая изба двухъ старушекъ. Затѣмъ были прочитаны два заключенія врача, выведенныя изъ осмотра труповъ убитыхъ. Сущность этихъ заключеній изложена въ обвинительномъ актѣ.

Въ 10 часовъ вечера засѣданіе было пріостановлено. На другой день 13 іюня оно возобновилось въ 12 часовъ дня. По распоряженію суда, секретарь прочиталъ акты осмотра труповъ убитыхъ и увѣдомленіе медицинской конторы объ изслѣдованіи подозрительныхъ пятенъ на полушубкахъ Пожарнова и Алексѣева. Въ этомъ увѣдомленіи сказано, что медицинскій департаментъ, по изслѣдованію подозрительныхъ пятенъ, пришелъ къ заключенію, что пятна эти сальныя и дегтярныя. Этимъ и заканчивалось судебное слѣдствіе.

Г. Прокуроръ началъ свою рѣчь заявленіемъ о томъ, что обвинительная власть рѣдко находится въ такомъ странномъ положеніи, какъ въ настоящемъ случаѣ. Въ настоящемъ случаѣ, сказалъ прокуроръ, разсматривается дѣло объ убійствѣ двухъ лицъ и въ этомъ преступленіи обвиняются также два лица — обвиненіе весьма важное, между тѣмъ, повидимому, оно совершенно разрушено. Самые важные свидѣтели не только не подтвердили своихъ показаній, данныхъ на предварительномъ слѣдствіи, но даже заявили, что они дали эти показанія по наущенію агента полиціи и его помощниковъ. Указавъ за тѣмъ на право свое отказаться отъ обвиненія, г. прокуроръ заявилъ, что онъ рѣшается поддерживать это обвиненіе на томъ основаніи, что заявленія свидѣтелей, утверждавшихъ, что они показывали по наущенію Реброва, голословны. Приступивъ далѣе къ самому обвиненію, г. прокуроръ замѣтилъ, что, по открытіи факта преступленія, слѣдователь находился въ самомъ отчаянномъ положеніи и для отысканія виновныхъ обратился за помощью къ извѣстному слѣдователю Реброву. При содѣйствіи послѣдняго, по мнѣнію г. прокурора, слѣдователь попалъ на слѣды истинно виновныхъ, по мнѣнію обвинительной власти. Затѣмъ г. прокуроръ, въ доказательство справедливости обвиненія указалъ на то, что Алексѣевъ не сразу сказалъ, гдѣ онъ провелъ памятную всѣмъ ночь на 25 декабря, отказывался отъ знакомства съ Пожарновымъ, хотя этотъ послѣдній и уличалъ его въ противномъ. Хотя Алексѣевъ и Пожарновъ въ послѣдствіи, сразу показали, что они ночевали въ домѣ Бѣложаева, но г. прокуроръ находилъ, что свидѣтельскія показанія, особенно Елены Марковой, положительно доказали противное. Далѣе г. прокуроръ, ссылаясь на показаніе свидѣтелей о томъ, что подсудимые вернулись домой только утромъ въ праздникъ, указалъ, какъ на улику, на то обстоятельство, что осталось неизвѣстнымъ, какъ провели подсудимые ту ночь, въ которую совершено убійство Соколовыхъ. Въ показаніи Батурина прокуроръ видитъ положительное указаніе на то, что убійство совершено подсудимыми. Онъ считаетъ не заслуживающимъ довѣрія заявленіе Батурина на судѣ, такъ какъ 1½ года онъ не давалъ этого заявленія — ничего не сказалъ объ этомъ и самому г. прокурору, когда онъ видѣлъ Батурина по другому дѣлу. Въ подтвержденіе справедливости прежняго показанія Батурина, г. прокуроръ указалъ еще и на то, что фактъ о закладѣ топора подтвердился. Наконецъ, сославшись на показаніе Вавилова, Тюриной и Ивана Михайлова, г. прокуроръ указалъ на прежнюю судимость Пожарнова и на неодобреніе поведенія подсудимаго его односельцами. Въ заключеніе г. прокуроръ развилъ мысль о томъ, что подсудимые не привели ничего существеннаго въ опроверженіе доводовъ обвиненія, и объяснилъ, что Алексѣевъ обвиняется въ укрывательствѣ, а не въ убійствѣ только потому, что противъ него имѣется менѣе уликъ, чѣмъ противъ Пожарнова.

Защитникъ Пожарнова замѣтилъ, что какъ ни важно убійство двухъ лицъ, какъ ни важно въ интересахъ правосудія отысканіе виновныхъ, но нельзя первыхъ попавшихся на глаза сыщикамъ людей считать виновниками такого страшнаго дѣла безъ всякихъ уликъ. Указавъ затѣмъ на односторонность рѣчи прокурора и на то, что обвиненіе построено на данныхъ предварительнаго слѣдствія, опровергнутыхъ на судѣ, защитникъ доказывалъ, что заявленію подсудимыхъ о вынужденности показаній слѣдуетъ дать больше вѣры, чѣмъ самымъ показаніямъ, такъ какъ эти показанія были голословны и не подтвердились никакими вещественными доказательствами. По мнѣнію защитника, осталось также недоказаннымъ, что Пожарновъ не ночевалъ у Бычковой на 25 декабря. Результатъ судебнаго слѣдствія, разрушившаго всѣ доводы обвиненія, по мнѣнію защитника, приводитъ къ тому заключенію, что Пожарновъ не только долженъ быть оправданъ, но и не могъ вовсе подлежать судебному преслѣдованію, такъ какъ въ дѣлѣ нѣтъ для этого достаточныхъ основаній.

Защитникъ Алексѣева сначала указалъ на то, что послѣ рѣчи его товарища по защитѣ задача его значительно облегчилась, затѣмъ перешелъ къ опроверженію уликъ, указанныхъ прокуроромъ въ доказательство виновности Алексѣева. Наконецъ, защитникъ обратилъ вниманіе на то, что прокуроръ, называя Алексѣева укрывателемъ, не указываетъ, въ чемъ заключались его дѣйствія, и такимъ образомъ обвиненіе, по мнѣнію защитника, даже не опредѣляетъ состава того преступленія, въ которомъ обвиняется Алексѣевъ.

Судъ для разрѣшенія присяжныхъ засѣдателей поставилъ слѣдующія два вопроса.

1) Виновенъ ли крестьянинъ деревни Рязанцевой, Московскаго уѣзда, Петръ Васильевъ Пожарновъ, 30 лѣтъ, въ предумышленномъ убійствѣ, въ ночь съ 24 на 25 декабря 1866 года, крестьянина Никиты Андреева и сестры его Ефросиньи Андреевой Соколовыхъ для завладѣнія имуществомъ убитыхъ.

2) Виновенъ ли крестьянинъ деревни Вяловой, Покровскаго уѣзда, Аѳанасій Алексѣевъ, 25 лѣтъ въ томъ, что не имѣя личнаго участія въ убійствѣ Соколовыхъ, въ послѣдствіи, по совершеніи убійства, завѣдомо участвовалъ въ сокрытіи этого преступленія?

Послѣ получасоваго совѣщанія, присяжные на оба вопроса отвѣчали отрицательно.

Судъ опредѣлилъ: подсудимыхъ Пожарнова и Алексѣева признать по суду оправданными.

Засѣданіе окончилось въ 3½ часа пополудни.

Дѣло о крестьянинѣ Артеміи Вавиловѣ, обвиняемомъ въ покушеніи на убійство

Дѣло это уже разъ назначалось къ слушанію, но было отложено за неявкой свидѣтелей. Вторично оно было назначено къ слушанію 8‑го января 1868 года во 2‑мъ уголовномъ отдѣленіи подъ предсѣдательствомъ товарища предсѣдателя Щепкина; обвинялъ подсудимаго товарищъ прокурора Тихомировъ; защищалъ коллежскій ассессоръ Хмѣлевскій.

Подсудимый Артемій Вавиловъ на вопросы предсѣдательствующаго объяснилъ, что до взятія подъ стражу онъ занимался сыскною частью у частнаго пристава Реброва.

Сущность обвиненія по этому дѣлу состоитъ въ слѣдующемъ.

Въ квартиру жены отставнаго рядоваго изъ евреевъ Леи Масатовичъ Баратъ, проживающей въ Филипповскомъ переулкѣ, въ домѣ Малютина, часа въ три пополудни, 28‑го августа 1866 года, пришли трое неизвѣстныхъ людей подъ видомъ желающихъ занять денегъ подъ залогъ вещей. Одинъ помѣстился да диванѣ, другой на стулѣ, а третій стоялъ на порогѣ комнаты. Сидѣвшій на диванѣ при разговорѣ съ Баратъ внезапно ударилъ ее чѣмъ — то по головѣ; тутъ же нанесли ей удары и другіе двое и затѣмъ всѣ пустились бѣжать, почему Баратъ закричала о помощи. Прибѣжавшій на помощь цеховой Степанъ Шмелевъ увидалъ Баратъ въ крови и тотчасъ бросился на улицу налѣво по направленію къ Сивцеву Вражку. Впереди себя онъ увидѣлъ бѣжавшаго неизвѣстнаго человѣка, котораго предъ тѣмъ видѣлъ изъ окна своей квартиры выбѣжавшимъ отъ Баратъ. Не имѣя возможности лично схватить бѣжавшаго, Шмелевъ просилъ какого — то прохожаго помочь ему въ поимкѣ. Бѣжавшій, дѣйствительно, былъ пойманъ и оказался крестьяниномъ Артеміемъ Вавиловымъ, который тогда же показалъ, что онъ занимается у полиціи по сыскной части. Прежде Вавиловъ содержался неоднократно подъ стражей и судился за разныя преступленія. Другіе же двое преступниковъ успѣли скрыться, ибо, какъ говоритъ свидѣтель студентъ Милковскій, видѣвшій также Вавилова бѣжавшимъ изъ квартиры Баратъ, они. вѣроятно, поворотили направо къ Мало — Аѳанасьевскому переулку на Арбатъ. Приведенный на мѣсто преступленія Вавиловъ тотчасъ былъ признанъ еврейкой Баратъ за того самаго человѣка, который сидѣлъ на диванѣ и первый нанесъ ей по головѣ рану, происшедшую, по свидѣтельству врача, отъ удара острымъ орудіемъ. По приводѣ въ комнату Вавиловъ тотчасъ бросилъ подъ диванъ желѣзное долото, что видѣлъ, кромѣ означенныхъ свидѣтелей, полицейскій служитель Михальченко. Медицинская контора удостовѣряетъ, что, судя по величинѣ и ровности краевъ, рана, оказавшаяся у Баратъ, могла быть нанесена именно долотомъ.

Вавиловъ показалъ, что въ этомъ дѣлѣ онъ дѣйствовалъ только какъ сыщикъ, желавшій выдать полиціи настоящихъ преступниковъ, мѣщанъ Василія Розанова и Семена Козырева, бывшихъ съ нимъ у Баратъ съ цѣлію убійства и ограбленія. Еще 19‑го августа, показалъ Вавиловъ, узналъ онъ, что Розановъ и Козыревъ сговорились на убійство какой — то еврейки — закладчицы, о чемъ онъ тогда же донесъ приставу полиціи Е. П. Реброву, который приказалъ ему разузнать, гдѣ именно предполагается убійство, но этого приказанія онъ никакъ исполнить не могъ, ибо до послѣдней минуты Розановъ и Козыревъ скрывали отъ него задуманный планъ. Преступленіе рѣшено было сдѣлать 28‑го августа, но Вавиловъ по его словамъ, настаивалъ, чтобъ исполненіе преступнаго умысла было отложено на нѣсколько дней. Такимъ образомъ Вавиловъ хотѣлъ де — улучить время для предупрежденія полиціи. Розановъ и Козыревъ были несогласны на эту отсрочку и, не отпуская его отъ себя ни на минуту, показали ему мѣсто совершенія убійства и дали въ руку желѣзное долото. По просьбѣ Козырева онъ первый вошелъ въ квартиру Баратъ и сѣдъ на диванъ. Баратъ спросила его: что ему нужно? Въ это время Козыревъ, остававшійся за дверью, вдругъ вскочилъ въ комнату и бросился на Баратъ. Вавиловъ же, по его словамъ, для предупрежденія преступленія закричалъ: «ребята, убѣжимъ!» но между тѣмъ Козыревъ уже успѣлъ ударить Баратъ по головѣ двухъ — фунтовою гирькой. Козыревъ и Розановъ пустились бѣжать направо къ Мало — Аѳанасьевскому переулку, а онъ налѣво къ Сивцеву Вражку. Вскорѣ онъ былъ остановленъ и приведенъ въ квартиру къ Баратъ, гдѣ онъ и вынулъ изъ сапога желѣзное долото и положилъ подъ диванъ.

Баратъ же продолжала увѣрять, что ни Козыревъ и никто другой, а Вавиловъ, сидѣвшій на диванѣ, ударилъ ее но головѣ.

Между тѣмъ частный приставъ Ребровъ 3‑го августа 1866 года заявилъ, что дѣйствительно Вавиловъ, занимающійся у него сыскною частію, извѣщалъ его о предполагаемомъ убійствѣ и старался, какъ говорилъ онъ ему, разузнать объ этомъ отъ Розанова и Козырева, но никакъ сдѣлать этого не могъ. Поэтому г. Ребровъ поручилъ ему, если онъ не найдетъ возможности предупредить полицію, то чтобы во время самаго совершенія преступленія призвалъ на помощь постороннихъ людей, чего, какъ видно выше, Вавиловъ не исполнилъ и о поимкѣ Козырева съ товарищемъ никого не предупредилъ.

Далѣе по дѣлу видно, что когда до Реброва дошли слухи, что Вавиловъ хочетъ ограбить и убить купца Живарева, то спрошенъ былъ объ этомъ крестьянинъ Аѳанасій Герасимовъ Востряковъ, который, подтверждая намѣреніе Вавилова совершить означенное преступленіе, объяснилъ, между прочимъ, что въ разговорѣ Вавиловъ ему передалъ, что Розановъ и Козыревъ участвовали въ покушеніи на убійство одной еврейки въ Пречистенской части (Баратъ живетъ дѣйствительно въ этой части), и что онъ, Вавиловъ, ударилъ ее чѣмъ — то по головѣ, а когда она закричала, то товарищи его убѣжали, а онъ былъ пойманъ.

Это показаніе, сказано въ обвинительномъ актѣ, какъ сходное съ обстоятельствами дѣла, не можетъ не заслуживать уваженія, несмотря на то, что Вавиловъ и въ виду его не сознался. Кромѣ того онъ подлежитъ преслѣдованію за буйство, произведенное имъ иъ Серпуховскомъ частномъ домѣ, сопровождавшееся разными ругательствами и отбитіемъ двери и запоровъ у камеры, въ которой онъ содержался, и за оскорбленіе дѣйствіемъ полицейскаго унтеръ — офицера Зелегсона, котораго онъ, схвативъ за горло, сталъ было душить, когда Зелегсонъ, но приказанію начальства, хотѣлъ войти къ нему въ камеру. То и другое преступныя дѣянія, предусмотрѣнныя 38 и 31 ст. уст. о нак., нал., мир. Суд., подтверждаются въ настоящемъ дѣлѣ составленнымъ о поступкахъ Вавилова полицейскимъ актомъ и показаніями свидѣтелей полицейскихъ офицеровъ Жульенъ, Леркамъ и унтеръ — офицера Ивана Эльвигъ.

На вопросъ предсѣдательствующаго, подсудимый отвѣчалъ, что онъ не признаетъ себя виновнымъ въ покушеніи на убійство, такъ же какъ и въ оскорбленіи дѣйствіемъ полицейскаго служителя; въ произведеніи же буйства онъ призналъ себя виновнымъ отчасти.

Судъ приступилъ къ допросу свидѣтелей.

— «Что мнѣ сказать?» отвѣчала на вопросы предсѣдателя потерпѣвшая отъ преступленія еврейка Баратъ. — «Они вошли ко мнѣ — это было въ часъ дня. Я спрашиваю, что вамъ угодно? Тутъ меня и ударили. Но я не обижаюсь теперь….Боли у меня нѣтъ, и я, благодаря Бога, выздоровѣла совсѣмъ. Они вошли двое вмѣстѣ», продолжала Баратъ, чрезвычайно взволнованная, на вопросы товарища прокурора, — «одинъ сѣлъ на стулъ, а другой на диванъ. Только что я успѣла спросить, что вамъ угодно? меня сейчасъ и ударили въ голову. Ударилъ тотъ самый, который сидѣлъ на диванѣ — это былъ онъ (Баратъ показала на подсудимаго); другой, что сидѣлъ на стулѣ, былъ бѣлокурый, высокій, съ большою бородой. Всего мнѣ два удара нанесли, но чѣмъ, я не помню. Я очень испугалась и закричала. И теперь не могу безъ ужаса объ этомъ вспомнить (съ Баратъ сдѣлалось дурно).

— «Вотъ какъ это дѣло было», началъ свое показаніе подсудимый Вавиловъ. — «Въ 1864 году, по поводу подозрѣнія въ кражѣ, я былъ посаженъ въ тюрьму. Въ одной камерѣ со мной сидѣлъ Розановъ, тутъ я съ нимъ и познакомился. Къ Розанову ходилъ иногда, тоже сидѣвшій въ тюрьмѣ, но только въ другомъ корридорѣ, Козыревъ. Я и Козырева видѣлъ. Вскорѣ я былъ освобожденъ отъ заключенія, освободили послѣ этого и Розанова. Съ Розановымъ я хаживалъ къ Козыреву, онъ жилъ въ Грузинахъ; случалось, гуляли съ нимъ, пьянствовали вмѣстѣ. Розановъ съ нимъ дружбу водилъ, и они часто другъ у друга бывали. Придешь, бывало, къ Розанову, либо у него Козырева застанешь, а то коли нѣтъ дома, у отца его спросишь, гдѣ молъ онъ: «Да вотъ, скажетъ, тутъ недалеко, пошелъ къ Козыреву». Такъ мы съ нимъ и водили компанію завсегда, и Розановъ у меня бывалъ тоже; Козыревъ, правда, только встрѣчался, а самъ не ходилъ ко мнѣ. Только вотъ 19‑го августа они пришли ко мнѣ оба; жена моя дома была. Посидѣли это мы, поговорили, чайку, всдочки выпили. Они пораспрощались да и говорятъ, чтобъ я проводилъ ихъ. Я вижу, что они что — то хотятъ сказать, да при женѣ боятся, словно какъ что тайное у нихъ есть. Ну, я и пошелъ съ ними. Въ это время ужь я занимался у г. Реброва по сыскной части. Только пошли мы и сѣли на Никитскомъ бульварѣ на лавочкѣ. Они мнѣ и говорятъ, что есть у нихъ на примѣтѣ одна еврейка, которую можно ограбить. Я сейчасъ сталъ спрашивать, когда они пойдутъ на убійство. Они мнѣ и говорятъ: тогда отъ насъ узнаешь, когда пойдемъ на дѣло. А еще Козыревъ мнѣ сказалъ: говорятъ, молъ, что «ты у Реброва занимаешься, такъ неравно все разскажешь». Такъ они мнѣ о днѣ ничего и не сказали. Потомъ я сталъ ихъ спрашивать, гдѣ эта самая еврейка живетъ. Они мнѣ сказали, что недалеко отъ моей квартиры, я и подумалъ, что это должно — быть въ Арбатской части. Черезъ два дня они опять обѣщались придти. Въ этотъ же день я донесъ г. Реброву, что такія — то лица собираются убить еврейку — закладчицу. Онъ мнѣ приказалъ слѣдить за этими людьми и хорошенько разузнать, гдѣ это должно случиться. Черезъ два дня мы увидѣлись, я сталъ ихъ разспрашивать, но узналъ только, что еврейка эта живетъ одна со старикомъ мужемъ, что въ квартиру ея входъ съ улицы и изъ галлереи направо дверь. Я передалъ объ этомъ г. Реброву. Онъ мнѣ сказалъ, что обошелъ всю Арбатскую часть и нигдѣ не нашелъ такого дома, какой я ему описывалъ. Поэтому г. Ребровъ велѣлъ еще больше слѣдить за Розановымъ и Козыревымъ и даже войдти съ ними въ компанію, чтобы лучше разузнать дѣло. Дня черезъ два я опять видѣлся съ ними и опять ничего не узналъ ни о времени, ни о мѣстѣ, какъ ни старался. Только вечеромъ Розановъ ко мнѣ приходитъ и даетъ долото: «ты, говоритъ, возьми долото, а то, можетъ, придется ящики, либо сундуки вскрывать: завтра дѣло дѣлать будемъ». Я это долото взялъ, они же себѣ купили двѣ гирьки: одну фунтовую, другую двухфунтовую. Я боялся, какъ бы мнѣ не пришлось за это отвѣчать, пришелъ къ г. Реброву и говорю, что я откажусь, если мнѣ не дадутъ полицейскихъ. Онъ меня успокоилъ, сказавъ, что онъ не прозѣваетъ и что теперь уже отказываться нельзя, такъ какъ онъ донесъ объ этомъ оберъ — полицеймейстеру. «Иди, говоритъ, смѣло, только извѣсти полицію, если о чемъ узнаешь». Ну, я такъ и рѣшилъ, что ужь нужно до конца открывать. Утромъ это, часовъ въ 10‑ть, пришли они ко мнѣ, я, это, чтобы дать знать полиціи, вызвался за водкой сходить. Сбѣгалъ я въ кабакъ: вижу, никого полицейскихъ нѣтъ; никто за мной не слѣдитъ. Что, думаю, дѣлать: вернулся къ нимъ. Гдѣ я въ домѣ жилъ, тамъ квартира внаймы отдавалась, я ее и показывалъ, — эта должность на мнѣ лежала. Въ это самое время жильцы пришли смотрѣть, я очень обрадовался, думаю, время пройдетъ, пока полиція подойдетъ. Только показалъ я квартиру и самъ скорѣе бѣжать въ будку. Въ будкѣ я засталъ унтеръ — офицера Ивкина, онъ сидѣлъ съ любовницей, чай пилъ. Я ему сказалъ, чтобъ онъ предупредилъ надзирателя. Онъ что — то проворчалъ, но я долженъ былъ скорѣе домой бѣжать, чтобы меня не заподозрили въ измѣнѣ. Только вотъ проходитъ полчаса — полиціи нѣтъ; проходитъ часъ — полиціи все нѣтъ. Я опять сталъ безпокоиться. Говорилъ мнѣ Розановъ, что онъ наканунѣ набивался этой еврейкѣ шубу заложить, такъ она ему сказала, чтобъ онъ приходилъ до 4 часовъ, не позже: шабашъ что ли послѣ будетъ у нея или какой — то тамъ праздникъ, только позже 4‑хъ часовъ уже ей нельзя будетъ. Я и хотѣлъ добить какъ — нибудь до 4‑хъ часовъ. Но они говорятъ: пора идти. Мы и пошли. Дорогой, чтобы провести время, я предложилъ зайти въ кабакъ. Тутъ, когда мы въ кабакѣ были, зашли два городовые и посмотрѣли еще такъ на насъ. Я думалъ, что г. Ребровъ знаетъ, что мы на дѣло идемъ. Но эти городовые только посмотрѣли на насъ и ушли. Дорогой на бульварѣ мимо насъ опять прошли двое городовыхъ. — Посидѣли мы на лавочкѣ. Я вижу, что полиція не идетъ, и сталъ я опять ихъ звать на квартиру ко мнѣ водку пить. Они пошли, по дорогой о чемъ — то шептались. Только Козыревъ и говоритъ: «иди Аѳанасьевскимъ переулкомъ, народу меньше». Пошли. Подхожу я это къ дому Малютина, вдругъ Розановъ скрылся. — Куда Розановъ пошелъ? спрашиваю я. «А это, говоритъ, тотъ самый домъ, гдѣ мы будемъ дѣло дѣлать. Розановъ кашлянетъ — тогда мы и пойдемъ». И точно Розановъ кашлянулъ. Я, чтобы предупредить какое — нибудь несчастіе, побѣжалъ поскорѣе впередъ. Вхожу — Розановъ сидитъ на стулѣ, у него въ рукѣ трость, а къ рукѣ привязана гирька. Я это сѣлъ на диванъ, а Козыревъ за дверью остался. Только мы стали съ еврейкою разговаривать, Козыревъ бросился изъ — за двери и ударилъ еврейку въ голову двухфунтовою гирькой. Я вскочилъ и поднялъ руку, чтобъ отклонить ударъ. Потому она, можетъ — быть, и думаетъ, что я нанесъ ей ударъ. Они видятъ, что я противъ нихъ, сейчасъ же бросились бѣжать; тутъ поднялась въ домѣ тревога, я испугался и тоже побѣжалъ. Но пробѣжавши немного, я уже пошелъ по бульвару шагомъ. Тутъ подходитъ ко мнѣ какой — то господинъ и говоритъ: «не вы ли у насъ сейчасъ въ домѣ были? пойдемте со мной». Меня привели туда, тутъ народу было много, я изъ рукава долото и вынулъ при всѣхъ, закричали это всѣ, пришелъ квартальный, с, вязали меня. Онъ это мнѣ говоритъ: «ты разбойникъ, душегубъ, сознавайся лучше». Потомъ слѣдователь пріѣхалъ, полицейскій врачъ. Стали это рану осматривать у еврейки. У нея такъ ссадина на головѣ была. Врачъ ничего самъ не смотрѣлъ, а что ему слѣдователь продиктовалъ, то онъ и писалъ. Вотъ все какъ было, гг. присяжные. Кто же будетъ разсказывать полиціи, что онъ идетъ на преступленіе? Гдѣ—жь моя виновность, когда я самъ впередъ разсказалъ, что будетъ? — Меня сначала посадили, продолжалъ далѣе подсудимый, потомъ г. Ребровъ на поруки взялъ меня: свободу мнѣ дали, чтобы розыскивать Розанова и Козырева[1]). Только въ это время встрѣтился я съ Аѳонькой желѣзникомъ — такъ у насъ прозывался этотъ Востряковъ, что вотъ сюда вызванъ свидѣтелемъ. Онъ — этотъ Востряковъ — старымъ желѣзомъ у Спасской заставы торгуетъ. Вмѣстѣ съ Востряковымъ попался и Борисъ Васильевъ, гробовщикъ. Мы всѣ втроемъ и пошли въ трактиръ. Меня Востряковъ и сталъ спрашивать, какъ это я на свободѣ: онъ, значитъ, зналъ, что я попался. Я ему и сказалъ, что я бѣжалъ изъ — подъ стражи, чтобы, значитъ, скрыть, что я отпущенъ для розыска. Онъ тутъ меня сталъ разспрашивать, какъ это дѣло было. Я ему все разсказалъ да всю вину — то на себя и принялъ. Послѣ этого и Востряковъ сталъ разсказывать. «Вотъ, говоритъ, знаю я у Серпуховскихъ воротъ купецъ одинъ живетъ, старый, Живаревъ прозывается. Дѣло, говоритъ, тутъ большое можно сдѣлать: онъ, говоритъ, одинъ остается, когда жена въ городъ уѣзжаетъ, въ лавку: убить можно». Послѣ этого разговора Востряковъ, какъ я послѣ узналъ, встрѣтился съ своимъ знакомымъ, Ѳедоромъ Никитинымъ, онъ въ Рогожской части живетъ, тоже по сыскной части занимался. Востряковъ ему и разсказалъ про нашу встрѣчу и про самый этотъ разсказъ о Живаревѣ. А Ѳедоръ ему и говоритъ: «Смотри, онъ вретъ: онъ самъ по сыскной части занимается, онъ отпущенъ розыскивать Розанова и Козырева. Онъ донести можетъ на тебя, ты лучше упереди его». Востряковъ такъ и сдѣлалъ и разсказалъ г. Реброву, будто я хотѣлъ убить купца Живарева. Меня арестовали, сидѣлъ я тутъ въ Якиманской части, сторожъ принесъ намъ водки, мы и перепились. Г. Ребровъ узналъ это, пришелъ и сталъ у насъ допрашивать, кто купилъ водки. Мы не сказали. Тогда насъ кого въ острогъ посадили, а меня въ Серпуховскую часть, въ секретный нумеръ. Привели это меня, обыскали. Я въ то время пьянъ былъ. Когда шелъ въ нумеръ, наткнулся: ящикъ съ известкой въ нумерѣ стоялъ, — стѣны что ли поправляли — я его опрокинулъ и пролилъ. Тутъ мнѣ за это досталось. За волосы меня отодрали, въ спину наколотили и чтобъ я не бушевалъ, надѣли это на меня горячечную рубашку, обвязали всего клеенкой и посадили въ холодный нумеръ. Въ рамѣ не было стеколъ въ этомъ нумерѣ, ночью смерть холодно, а тутъ жажда страшная, пить хочется. Я и сталъ кричать, чтобы воды дали. «Не околѣешь», отвѣчали мнѣ сквозь дверь изъ корридора. Злость это меня взяла да и пьянъ — то къ тому же. Я зубами сталъ грызть рубашку, высвободилъ руку и сталъ кулакомъ стучать. Дверь была плохая, плохо прибита, она и повалилась. Тутъ пришелъ мушкатерскій унтеръ — офицеръ и хотѣлъ меня бить, я не хотѣлъ даться и въ это время, можетъ, и сдѣлалъ что ему, но тутъ пришелъ другой унтеръ, и я покорился: гдѣжь мнѣ съ двумя сладить? Только лежу я въ нумерѣ, извѣстно непокойно. Слышу въ корридорѣ говорятъ: «вотъ ты посмирнѣешь, у насъ такой квартальный есть, который если кого не поколотитъ, такъ и ночи спокойно не уснетъ». Послѣ этого прошло не много времени, зовутъ меня внизъ. Вхожу, вижу стоятъ человѣкъ двадцать пожарныхъ, квартальный тутъ, дежурный офицеръ, старшій, подстаршій — все начальство на лицо. Тутъ это меня пропустили на кулакахъ пожарные, все равно какъ сквозь строй прогнали, ударовъ полтораста вкатили: какъ еще я цѣлъ остался! Потомъ меня связали. Надзиратель послалъ за кандалами, въ части всего одни кандалы и были, ржавыя, заброшенныя гдѣ—то. Надѣли это мнѣ наручники и кандалы на ноги. Отвели опять въ нумеръ. Наручники были широки, съ одной руки тутъ же съѣхали, а съ другой я послѣ снялъ, какъ пришелъ въ нумеръ. Съ ногъ кандалы я тоже снялъ вмѣстѣ съ сапогами. Тутъ пришелъ этотъ унтеръ офицеръ: «ложись, говоритъ, спать, ковать теперь не будемъ». На другой день заковали тѣснѣе, кузнецъ приходилъ. Въ наручияхъ я только день былъ, а въ кандалахъ и до сего времени, вотъ уже около двухъ лѣтъ, по распоряженію г. оберъ — полицеймейстера, нахожусь. Меня въ секретной камерѣ въ башнѣ содержатъ. За что же я эти наказанія терплю»?

Врачи — эксперты Смирновскій, Корчагинъ, и Гаагъ не нашли никакихъ слѣдовъ раны, нанесенной Баратъ, а потому заключили, что рана не проникла сквозь толщу кожи.

Свидѣтель Шмелевъ подтвердилъ свое показаніе о поимкѣ.

Приставъ Ребровъ объяснилъ, что Вавиловъ, бывъ у него сыщикомъ, занимался маловажными дѣлами, и это дѣло было первымъ важнымъ порученіемъ, которое ему было дано. Далѣе, г. Ребровъ сказалъ, что по признакамъ, разсказаннымъ Вавиловымъ, онъ нашелъ домъ въ Арбатской части и оградилъ этотъ домъ. Но преступленіе совершилось въ Пречистенской части, а наблюдаемый домъ по всѣмъ примѣтамъ только былъ подобенъ дому, гдѣ совершилось преступленіе. «Я слышалъ, сказалъ г. Ребровъ, что Вавиловъ дѣйствительно прибѣгалъ къ будкѣ и сказалъ что — то городовому, но такъ невнятно, что городовой не понялъ».

Городовой Ивкинъ сказалъ, что часа въ два онъ былъ въ будкѣ; къ нему прибѣжалъ Вавиловъ и закричалъ: «Скажи Ивану Ѳедоровичу!» Надзирателя Славышенскаго дѣйствительно звали Иваномъ Ѳедоровичемъ, но Ивкинъ не понялъ словъ Вавилова.

Свидѣтель Востряковъ подтвердилъ свое показаніе о томъ, что Вавиловъ сознался ему въ нанесеніи удара еврейкѣ.

Два городовыхъ и два полицейскихъ офицера показывали по предмету обвиненія Вавилова въ буйствѣ и оскорбленіи полицейскаго служителя. Эти свидѣтели подтвердили разсказъ подсудимаго о мѣрахъ, которыя были приняты для укрощенія его. Но они при этомъ объяснили, что подсудимый сильно буйствовалъ, кричалъ, выломилъ двери, ходилъ по корридору и даже былъ слухъ, хотя этого никто не видѣлъ, что у него въ рукахъ былъ пробой. Далѣе помощникъ надзирателя Жульенъ сказалъ, что онъ призвалъ команду собственно для укрощенія Вавилова, чтобы связать и заковать его. Квартальный надзиратель Леркамъ сказалъ, что онъ былъ призванъ дежурнымъ офицеромъ Жульеномъ, по приказанію частнаго пристава, для укрощенія буйства Вавилова и для составленія акта объ атомъ происшествіи. Команда боялась, по словамъ свидѣтеля, войдти въ нумеръ Вавилова, по г. Леркаму удалось де его вызвать изъ камеры внизъ единственно кроткимъ увѣщаніемъ.

Присяжные признали Вавилова виновнымъ въ ненесеніи легкой раны солдаткѣ Баратъ съ намѣреніемъ лишить ее жизни для завладѣнія ея имуществомъ, но остановившимся при этомъ покушеніи по собственной волѣ и заслуживающимъ снисхожденія. Въ буйствѣ же и оскорбленіи городоваго Вавиловъ былъ признанъ невиновнымъ.

Судъ приговорилъ: но лишеніи особыхъ правъ и преимуществъ, заключить Вавилова въ рабочій домъ на годъ и четыре мѣсяца.

Засѣданіе закрылось въ два часа ночи.

Дѣло о крестьянкѣ Тюриной, обвиняемой въ грабежѣ

(Засѣданіе московскаго окружнаго суда, съ участіемъ присяжныхъ засѣдателей, 4 января 1869 года.)

Вечеромъ, часовъ въ 10, марта 12‑го 1867 года, крестьянинъ Михаилъ Ивановъ, проходя изъ Охотнаго ряда черезъ Лубянскую площадь, былъ остановленъ неизвѣстными ему мущиной и женщиной. При этомъ первый схватилъ его за горло, а послѣдняя начала снимать съ него картузъ и чуйку. Когда вещи эти были сняты, то неизвѣстные бросились отъ него бѣжать: мущина впередъ, а женщина съ вещами сзади. Оправившись немного, Ивановъ побѣжалъ за женщиной, призывая на помощь. Прибѣжавшій на крикъ унтеръ — офицеръ Илья Федуловъ также побѣжалъ преслѣдовать женщину, которая, при содѣйствіи ночнаго сторожа Емельянова, вскорѣ была поймана. Женщина эта Екатерина Андреева Тюрина. Она объяснила, что шла со Вшивой Горки и безъ всякой причины взята была на Лубянской площади полицейскимъ, никакихъ вещей, по ея словамъ, она не отнимала у Иванова и не видала, какъ схватилъ его неизвѣстный за горло. Ивановъ же объяснилъ, что Тюрина — та самая женщина, которая отняла у него картузъ и чуйку, что подтвердила и крестьянка Марѳа Иванова; послѣдняя объяснила, что она шла съ Ивановымъ отъ самаго Охотнаго ряда и видѣла, какъ какая — то женщина снимала съ него чуйку и картузъ. Эти вещи найдены были, по удостовѣренію свидѣтелей, у Тюриной при ея поимкѣ во время бѣгства. На замѣчаніе слѣдователя, что со Вшивой Горки въ Колосовъ переулокъ (ея жительство) нужно было идти не по Лубянской площади, а бульварами, Тюрина отвѣчала, что она боялась идти прямого дорогой по бульварамъ. На основаніи этихъ данныхъ прокурорскій надзоръ обвинялъ Тюрину въ снятіи картуза и чуйки съ крестьянина Иванова.

На вопросъ предсѣдателя о виновности подсудимая — женщина лѣтъ за 40, глухая, слабая, тщедушная, но еще сохранившая слѣды нѣкоторой красоты — разсказала слѣдующее: «Я этого ничего не учиняла, гг. судебные! Только я знаю, кто это дѣло сдѣлалъ. Я тогда потому не говорила, что этого самаго человѣка нельзя найдти. Да и сейчасъ его не найдешь. Этого человѣка звали Иванъ Михайловичъ; кто онъ былъ, я не знаю, крестьянинъ ли, мѣшанинъ ли. Онъ былъ одѣтъ по — русски, средняго роста, красивый молодой человѣкъ. Онъ ходилъ къ жильцамъ въ домѣ Крюкова, тамъ я съ нимъ и познакомилась и была знакома очень немного. Придетъ онъ, бывало, ко мнѣ на часъ — на другой. — посидитъ и уйдетъ. Но кто онъ былъ, — я не знаю. Только онъ ни дневнаго пропитанія, ни ночной квартиры не имѣлъ. Вотъ этотъ — то самый человѣкъ въ тотъ день и зашелъ ко мнѣ на квартиру. Я собираюсь со двора. Онъ и говоритъ: «далеко ли идешь?» «Въ домъ Шепелева, говорю, иду на Вшивую Горку». У меня, видите ли, гг. судебные и гг. присяжные, сынъ есть, Мишуха, я его къ мѣсту туда опредѣлила; такъ вотъ я и хотѣла пойти навѣстить его. Я его, этого Ивана Михайловича, не пригласила. Онъ мнѣ и говоритъ: «выходи ко мнѣ, я тебя буду ждать на Солянкѣ или на Лубянкѣ». Онъ ушелъ. Вотъ я выхожу, на Солянкѣ его не нашла: на Лубянкѣ онъ встрѣтился. Я подошла къ нему. Тутъ не далеко дѣвушка съ мущиной ходила; онъ мнѣ и говоритъ: «Вонъ, говоритъ смотри — мущина съ дѣвушкой ходятъ. Они, говоритъ, сейчасъ лягутъ». И точно, они это наземь легли и покрылись чуйкой. Иванъ Михайловичъ въ это самое время подошелъ къ нимъ, сдернулъ чуйку и побѣгъ. Я тутъ шла. Этотъ человѣкъ, что съ дѣвушкой лежалъ, сталъ кричать о помощи. Иванъ Михайловичъ подбѣгаетъ ко мнѣ и подаетъ мнѣ чуйку. Я не беру. Я бы, можетъ — быть, и взяла, врагъ бы меня попуталъ, да человѣкъ — то на помощь звалъ. Такъ я и побоялась взять. Иванъ Михайловичъ бросилъ чуйку и скрылся, а я все шла. Тутъ меня схватили, къ будкѣ подвели. Былъ здѣсь частный приставъ, Городской что ли части, онъ дерзко со мной обошелся. Онъ взялъ меня за воротъ, дернулъ такъ, что воротъ оторвался. «Сознайся», говоритъ. Я говорю: «Помилуйте! Я ни въ чемъ не виновата». А онъ меня тутъ два раза по уху ударилъ, съ тѣхъ поръ я и стала глухая. До того времени я на оба уха слышала, а теперь крѣпка стала… Помилуйте, гг. судебные, это Иванъ Михайловичъ ограбилъ, а не я! У меня въ рукахъ ничего не было, когда меня остановили. Самый этотъ человѣкъ, что съ дѣвушкой лежалъ — Ивановъ онъ прозывается, тутъ же около будки стоялъ въ чуйкѣ и картузѣ. И дѣвушка эта тутъ же стояла. Ее тоже сначала заарестовали, она полторы или двѣ недѣли подъ арестомъ сидѣла. Потомъ ее освободили. Я въ то время оттого объ этомъ и не сказала, что этого Ивана Михайловича трудно найдти. Я думала, что мнѣ не повѣрятъ. Какъ хотите, гг. судебные и гг. присяжные, судите, а я вамъ истинную правду теперь говорю».

Гаврило Емельяновъ. Я сторожъ ночной, стою у самаго дома Шипова. Помню, что было ужь темно. Вдругъ унтеръ — офицеръ закричалъ: «останови»! Идетъ около меня эта самая женщина, я ее и остановилъ. Только моего тутъ и дѣла было. Задержали ее съ чуйкой: чуйка на ней накинута была, а картузъ въ рукахъ она держала. Я за чуйку схватилъ ее и говорю: «стой!» Въ то время у насъ въ мясницкой части былъ частнымъ приставомъ г. Гольмъ.

Подсудимая. Неправду онъ говоритъ: онъ и въ кварталѣ—то не былъ, когда меня туда привели. За нимъ городовой четыре раза ходилъ: я не знаю, о чемъ они спѣвались. Вы спросите его, гдѣ была чуйка, когда меня подвели къ будкѣ.

Сторожъ Емельяновъ остался при своемъ показаніи.

Марѳа Иванова (освобожденная отъ присяги по болѣзни). Я шла одна по Лубянской площади и встрѣтила этого самаго Иванова. Л съ нимъ и прежде встрѣчалась. Такъ, увидишься гдѣ—нибудь, чаю съ нимъ въ трактирѣ выпьешь, а то и водки. Только у насъ и знакомства было. Въ этотъ разъ я была выпивши. Только иду я по бульварчику, около стѣны, эта женщина, Тюрина, подходитъ къ мущинѣ, беретъ за шапку чуйку и снимаетъ ихъ. «Нетто это можно дѣлать!» замѣтила я и пошла себѣ своею дорогой; я видѣла только одну женщину: мущины тутъ я никакого не видѣла. Послѣ этого я но глупости испугалась и скрылась. Тутъ меня разыскали, водили въ кварталъ, потомъ я у мироваго была Яузской части. Онъ меня спрашивалъ: видѣла ли я, какъ этого человѣка грабили? Больше ничего меня не спрашивали, и за этимъ только и призывали къ судьѣ. Крика: держи! держи! я не слыхала. Когда я сидѣла въ будкѣ, приходилъ какой — то человѣкъ, говорили, что сыщикъ, а какъ его звали, я не знаю. Что помню, то я говорю теперь; можетъ, я что и забыла, потому что я послѣ того въ горячкѣ была, шибко хворала.

Товарищъ прокурора Тихомировъ, поддерживая обвиненіе, указалъ, между прочимъ, на то, что единственная цѣль подсудимой — скрыть своего знакомаго отъ преслѣдованія правосудія.

Защитникъ присяжный повѣренный Соловьевъ обратилъ вниманіе на то, что Иванъ Михайловъ, о которомъ упоминаетъ подсудимая, былъ одинъ изъ сыщиковъ частнаго пристава Реброва и что Иванъ Михайловъ лицо хорошо извѣстное полиціи. Далѣе, защитникъ указалъ на то, что подсудимая была любовницей этого сыщика. Обращаясь затѣмъ кт. обстоятельствамъ настоящаго дѣла, защитникъ указалъ на невѣроятность тѣхъ событій, о которыхъ разсказываютъ два свидѣтеля. Наконецъ, защитникъ обратилъ вниманіе на то, что потерпѣвшаго отъ преступленія Иванова нѣтъ на лицо, и онъ не разысканъ. Защитникъ высказалъ надежду, что присяжные оправдаютъ Тюрину.

Присяжные, послѣ девяти минутъ совѣщанія, произнесли оправдательный приговоръ.

Тюрина благодарила ихъ и поклонилась имъ въ ноги, по окончаніи засѣданія.

Дѣло о крестьянахъ Петровѣ и Кухарѳвѣ, обвиняемыхъ въ покушеніи на кражу со взломомъ

(Засѣданіе московскаго окружнаго суда 19‑го декабря 1868 г.)

Дѣло это привлекло въ залу суда многочисленную публику. Оно на очереди дня стояло вторымъ, и потому слушаніе его началось только въ два часа дня, послѣ разсмотрѣнія перваго дѣла. Предсѣдательствовалъ членъ суда Синицкій; обвинялъ товарищъ прокурора Фроловъ, защищали: Петрова — присяжный повѣренный Ласковскій, Кухарева — присяжный стряпчій Розенбергъ. Сущность обвиненія состоитъ въ слѣдующемъ.

28‑го іюля 1866 года, крестьянинъ Федоръ Козловъ, явившись къ частному приставу Реброву, объявилъ, что онъ съ недѣлю тому назадъ, познакомившись случайно на Хитровомъ рынкѣ съ тремя неизвѣстными людьми, узналъ отъ нихъ, что они собираются украсть у старовѣрческаго священника Ефимово, проживающаго въ домѣ крестьянки Федоровой, состоящемъ въ селѣ Черкизовѣ, сундукъ съ значительными деньгами и убить тѣхъ лицъ, которыя замѣтятъ ихъ при совершеніи кражи. Заявляя объ этомъ обстоятельствѣ, Козловъ, чтобы лучше уличить неизвѣстныхъ лицъ, намѣревавшихся совершить вышеупомянутое преступленіе, предложилъ приставу Реброву слѣдующій планъ: онъ изъявитъ по наружности согласіе на совершеніе предполагавшагося преступленія, узнаетъ черезъ это день и часъ, когда оно будетъ назначено къ приведенію въ исполненіе, и заблаговременно дастъ знать объ этомъ полиціи. Далѣе, чтобы не подать никакого сомнѣнія, онъ долженъ будетъ идти съ ними на мѣсто преступленія, и затѣмъ отъ распоряженія полиціи будутъ зависѣть поимка и уличеніе преступниковъ.

Приставъ Ребровъ на такой планъ согласился.

Въ раскрытіи предполагавшагося преступленія изъявилъ желаніе принять участіе и крестьянинъ Артемій Вавиловъ, занимавшійся въ то время по сыскной части у г. Реброва. Козловъ и Вавиловъ, явившись къ приставу Реброву 3‑го августа, объявили, что помянутое покушеніе рѣшено сдѣлать въ ночь съ 3‑го на 4‑е августа. Вслѣдствіе этого приставъ Ребровъ вмѣстѣ съ приставомъ Лефортовской части Шишковскимъ, тремя квартальными надзирателями, письмоводителемъ Дмитріевымъ, крестьяниномъ Вавиловымъ и съ переодѣтыми полицейскими унтеръ — офицерами въ числѣ 18 человѣкъ, прибыли въ село Черкизово въ 10 часовъ вечера. Всѣ они, по предварительному условію, размѣстились въ разныхъ скрытныхъ мѣстахъ около дома крестьянки Федоровой, гдѣ проживалъ Ефимовъ.

Въ 10½ часовъ ночи, полицейскіе, принявшіе на себя открытіе предполагавшагося преступленія, услышали шаги человѣка прошедшаго взадъ и впередъ. Спустя нѣсколько времени снова послышались шаги уже нѣсколькихъ человѣкъ, которые стали перелѣзать черезъ плетень. Затѣмъ «преступники» подошли къ окну, противъ котораго помѣщался приставъ Шишковскій, и вслѣдъ за этимъ раздался трескъ рамы и звукъ упавшихъ разбитыхъ стеколъ, а потомъ двое преступниковъ влѣзли въ окно, а третій, подойдя къ мѣсту, гдѣ сидѣлъ г. Шишковскій, для естественной надобности, пошелъ потомъ также къ окну. Въ это время приставъ Шишковскій далъ свистокъ: преступники бросились въ разныя стороны. Одного изъ нихъ Вавиловъ ухватилъ за полу платья, и она осталась въ его рукахъ, а преступникъ вырвался, но былъ пойманъ городовымъ Васильевымъ, котораго онъ ударилъ по головѣ. Пойманный оказался крестьяниномъ Яковомъ Ивановымъ Кухаревымъ. По показанію же городоваго Кузьмина, Кухаревъ былъ пойманъ имъ, предъ чѣмъ Кухаревъ ударилъ его по головѣ, отчего у него слетѣла фуражка. Другой же подсудимый крестьнинъ Аверьянъ Петровъ, когда хотѣлъ перелѣзть черезъ плетень, получилъ ударъ палкой отъ городоваго Вуколова. Поэтому Петровъ, соскочивъ съ плетня, замахнулся на Вуколова ножомъ, который Вуколовъ выбилъ изъ его рукъ. Затѣмъ Вуколовъ самого Петрова прижалъ къ забору, гдѣ, при помощи городоваго Родіонова, онъ былъ связанъ. Третій же неизвѣстный убѣжалъ. Взятые Яковъ Кухаревъ и Аверьянъ Петровъ оказались безъ письменныхъ видовъ. По осмотру, произведенному полиціей, рама оказалась изломанною на нѣсколько кусковъ; подъ окномъ были найдены три халата, выкинутые изъ дома Федоровой для похощепія, ножъ и заткнутое за обшивку дома долото. По осмотру слѣдователемъ поддевки Кухарева, въ которой онъ былъ взятъ 3‑го августа, оказалось, что лѣвая ея пола оторвана совсѣмъ. Оторванная пола по пригонкѣ пришлась къ поддевкѣ. На мѣстѣ, гдѣ взятъ былъ Аверьянъ Петровъ, найденъ былъ за заборчикомъ ножъ.

Федоръ Козловъ на предварительномъ слѣдствіи показалъ, что оказанные ему крестьяне Кухаревъ и Петровъ тѣ самыя лица, которыя намѣревались обокрасть старовѣрческаго священника Ефимова, проживающаго въ селѣ Черкизовѣ. По условію съ ними, онъ пришелъ въ 8 часовъ вечера 3‑го августа на Хитровъ рынокъ, гдѣ засталъ ихъ вмѣстѣ съ солдатомъ, называвшимъ себя Иваномъ. Отсюда они пошли въ село Черкизово. Не доходя до заставы, они зашли въ трактиръ, гдѣ Петровъ и Кухаревъ показывали ему два ножа, говоря «что бояться намъ нечего», и затѣмъ отправились въ село Черкизово къ дому крестьянки Федоровой. Перелѣзши черезъ плетень, они стали ломать окна, Козловъ же въ это время стоялъ поодаль. Когда же воры влѣзли въ окно, Козловъ кашлянулъ и тѣмъ далъ условленный знакъ приставу Реброву. Вслѣдъ затѣмъ раздался свистокъ: явилась полиція, и Петровъ и Кухаревъ были пойманы. Неизвѣстный же, называвшій себя солдатомъ Иваномъ, убѣжалъ.

Обвиняемый Петровъ на допросѣ 5‑го августа не сознался во взводимомъ на него преступленіи. При этомъ онъ показалъ, что, проживая въ Москвѣ и занимаясь поденными работами, былъ 3‑го августа для найма на Хитровомъ рынкѣ. Здѣсь, часовъ въ 6‑ть утра, подошелъ къ нему неизвѣстный человѣкъ, въ послѣдствіи оказавшійся крестьяниномъ Козловымъ, и спросилъ, не желаетъ ли онъ мѣста. Затѣмъ этотъ неизвѣстный велѣлъ дожидаться его до вечера. Въ 7 часовъ вечера Козловъ подошелъ къ нему вторично и повелъ его въ кабакъ, гдѣ они пили водку. По выходѣ отсюда они встрѣтили какого — то человѣка и пошли всѣ втроемъ въ Преображенское. Тутъ зашли въ трактиръ, гдѣ пили водку и чай, и гдѣ Козловъ увѣрялъ, что онъ ведетъ его на какую — то фабрику. Изъ трактира въ сильно пьяномъ видѣ онъ пошелъ за ними. Куда его привели и что далѣе происходило, Петровъ по опьянѣнію не помнитъ. Онъ заявилъ также, что не знаетъ, кому принадлежатъ найденные ножи и долото.

Обвиняемый Кухаревъ того же 5‑го числа показалъ, что онъ года три не имѣлъ постояннаго мѣста жительства и занятія. 2‑го августа онъ пришелъ къ Москву мимоходомъ изъ Боровскаго уѣзда и 3‑го августа былъ на Хитровомъ рынкѣ. Здѣсь часа въ 3 дня подошли къ нему двое неизвѣстныхъ. Одинъ изъ нихъ былъ Петровъ, другой Козловъ. Послѣдній позвалъ его работать на кирпичный заводъ, на что онъ согласился, и они втроемъ пошли въ Черкизово. Дорогой они зашли въ Преображенскомъ въ трактиръ. Когда они пришли въ Черкизово, Козловъ предложилъ имъ здѣсь ночевать у знакомыхъ. Оставивъ его съ Петровымъ на улицѣ, Козловъ пошелъ налѣво. Воротившись минутъ черезъ 10‑ть, онъ сказалъ: «пойдемте, ночевать можно». Тогда они пошли за нимъ и подошли къ дому Федоровой. Какимъ путемъ они шли, Кухаревъ, по случаю опьянѣнія, не помнитъ. Когда же они подошли къ дому Федоровой, то онъ увидалъ, что рама была отворена. Затѣмъ Кухаревъ, измѣнивъ свое показаніе относительно рамы, сказалъ, что она не была отворена, по что отворилъ ее Козловъ. И въ это самое время онъ съ Петровымъ быль схваченъ полиціей. Кухаревъ, далѣе, объяснилъ, что онъ не знаетъ, почему рама оказалась изломанною и стекла въ ней разбитыми. Въ окно же, по его словамъ, онъ не лазилъ. Онъ сказалъ также, что не знаетъ, кто оторвалъ полу его поддевки. Не знаетъ онъ также, кому принадлежатъ два ножа и долото, найденные у дома Федоровой.

На другой день, 6‑го августа, обвиняемый Петровъ измѣнилъ свое показаніе. Заплакавъ, онъ сознался, что пошелъ съ Кухаревымъ въ Черкизово, по приглашенію Козлова, съ цѣлью обокрасть кого — то, но кого именно, Козловъ не сказалъ. Онъ зналъ, что для совершенія кражи нужно выломать окно. Съ ними былъ еще какой — то неизвѣстный человѣкъ, который, увидавъ ножи и долото, принесенные Козловымъ, тотчасъ же воротился. По словамъ Петрова, окна онъ не ломалъ и въ него не лазилъ; былъ ли у него ножикъ въ рукахъ, онъ не помнитъ.

На этомъ основаніи, крестьяне Петровъ и Кухаревъ, по мнѣнію прокурорскаго надзора, подлежатъ обвиненію въ томъ, что они въ ночь съ 3‑го на 4‑е августа, по предварительному между собою уговору, покушались произвесть изъ дома крестьянки Федоровой кражу со взломомъ, будучи притомъ вооружены ножами, которыми могли бы нанести кому — либо смерть или увѣчье, что предусмотрѣно 9,114 и 1654 стт. Св. Зак. Угол.

Подсудимый Петровъ на судѣ призналъ себя виновнымъ въ томъ, что отправился вмѣстѣ съ Козловымъ въ Черкизово для совершенія кражи. Затѣмъ онъ разсказалъ то же самое, что и на допросѣ 6‑го августа 1868 года, во время предварительнаго слѣдствія.

Подсудимый Кухаревъ виновнымъ себя непризналъ. Поэтому судъ приступилъ къ судебному слѣдствію. По распоряженію суда секретарь прочиталъ составленный судебнымъ слѣдователемъ актъ осмотра окна, изъ котораго выбита была рама, и мѣстности, въ которой были расположены поимщики. Далѣе, по требованію товарища прокурора, былъ прочитанъ актъ о томъ же предметѣ, составленный полиціей, и, наконецъ, актъ осмотра ножей. Затѣмъ судъ приступилъ къ допросу свидѣтелей, причемъ всѣ они предварительно были приведены къ присягѣ.

Приставъ Ребровъ. Въ іюлѣ мѣсяцѣ 1866 года квартальный надзиратель Славышенскій, бывшій тогда въ одномъ изъ кварталовъ Арбатской части, гдѣ я былъ приставомъ, рекомендовалъ мнѣ крестьинина Федора Козлова, какъ сыщика. Спустя недѣлю или двѣ послѣ рекомендаціи — это было также въ концѣ іюля — Козловъ явился ко маѣ съ заявленіемъ. Онъ мнѣ сказалъ, что, таскаясь на Хитровомъ рынкѣ, онъ встрѣтилъ трехъ или четырехъ человѣкъ, въ числѣ которыхъ былъ и бѣглый солдатъ. По его словамъ, эти люди намѣревались ограбить старообрядческаго священника въ селѣ Черкизовѣ, а если встрѣтятъ препятствіе, то и убить. Принимая это заявленіе за извѣстіе о фактѣ, дѣйствительно существующемъ, я приказалъ Козлову зорко слѣдить за этими людьми и не упускать ихъ изъ виду. Заявленіе это было сдѣлано въ іюлѣ. И вотъ 3‑го августа Козловъ приходитъ ко мнѣ и говоритъ, что въ эту ночь люди тѣ порѣшили ограбить священника. Я сказалъ Козлову, чтобъ онъ ни на шагъ не отходилъ отъ нихъ и въ случаѣ какой перемѣны сообщилъ бы мнѣ. Между тѣмъ я утромъ же въ этотъ день, нанявъ коляску, взялъ съ собою двухъ женщинъ, надзирателя Иванова, письмоводителя Дмитріева и всѣ мы, переодѣтые въ обыкновенное платье, поѣхали въ Черкизово. На козлахъ съ кучеромъ сидѣлъ Вавиловъ. Пріѣхавши въ Черкизово, съ цѣлію ознакомиться съ мѣстностію, я помѣстился въ палисадникѣ, какъ будто пріѣхалъ гулять; мы спросили себѣ молока и чаю. По сдѣланному заранѣе условію, въ Черкизово въ это время пріѣхалъ приставъ Лефортовской части. Онъ встрѣтился съ нами, какъ съ знакомыми. Потомъ мы пошли осматривать домъ Ефимова и прилегающую къ нему мѣстность. Тутъ Шишковскій сообщилъ Ефимову, что ему грозитъ нападеніе, и предложилъ ему выйдти въ будку вмѣстѣ съ тою женщиною, съ которою онъ жилъ. Потомъ я нарядилъ восемнадцать человѣкъ нижнихъ полицейскихъ чиновъ, трехъ надзирателей, Иванова, Панина и Славышевскаго, и прибылъ вмѣстѣ съ Шишковскимъ къ дому, гдѣ жилъ Ефимовъ. Здѣсь мы расположились въ малинникѣ, въ кустахъ. Шишковскій съ командой легъ противъ самаго того окна, гдѣ была вынута рама. Команда была съ палками, и только я одинъ былъ вооруженъ. Я занялъ мѣсто въ сторонѣ. Около одиннадцати часовъ услышали мы шорохъ: кто — то пробирался черезъ малинникъ. Оказалось по тѣнямъ, что это были три или четыре человѣка. Они обошли два раза, потомъ послышался трескъ плетня, черезъ который перелѣзали и который какъ — будто рѣзали ножомъ. Наконецъ загремѣли стекла и упала рама. Я былъ въ 60-ти шагахъ и слышалъ этотъ звонъ. Въ это время Шишковскій подалъ свистокъ. Эти люди — три или четыре человѣка — побѣжали; но команда задержала двухъ: это оказались Петровъ и Кухаревъ. У Петрова былъ въ рукахъ ножъ, его вышибъ палкой изъ рукъ унтеръ — офицеръ. Когда я прибылъ, обвиняемые были уже схвачены, и я не могу сказать, бѣжали ли они или сопротивлялись. Заявленіе со стороны Козлова о намѣреніи этихъ людей совершить преступленіе было письменное. Тогда, по полученіи такого извѣщенія, оставалось или мнѣ или Козлову слѣдить за этими людьми. Я бы не отказался принять эту обязанность на себя, но мнѣ угрожала опасность быть узнаннымъ, такъ какъ вслѣдствіе занятій моихъ по сыскной части меня многіе знаютъ на Хитровомъ рынкѣ. Когда обвиняемыхъ схватили, ихъ связали. Кухаревъ былъ разговорчивѣе Петрова. Тутъ мы стали въ саду постановленіе писать. Въ это время изъ будки, въ которой до сего времени помѣщался Ефимовъ съ женщиной, они пришли суда. Я очень хорошо помню, какъ этотъ самый старичокъ сказалъ Кухареву: «Скажи пожалуста, зачѣмъ тебѣ была нужна моя жизнь?» Или что то въ родѣ этого спросилъ Ефимовъ. Я не помню теперь, что на эти слова отвѣчалъ Кухаревъ, только у меня хорошо осталось въ памяти, что онъ не то извинялся, не то просилъ прощенія у этого старичка. При этомъ еще онъ разсказывалъ о своей жизни: говорилъ, что прежде онъ былъ богатъ, занимался по ямской части, но что въ послѣдствіи онъ по какому — то случаю обѣднѣлъ или промотался что ли. Впрочемъ, эти обстоятельства въ постановленіе полиціи не записаны. Петровъ былъ выпивши, но немного. Говорили, что шесть человѣкъ едва могли оттащить руки его отъ груди. (Спрошенный защитникомъ Петрова) Козловъ хорошо зналъ расположеніе дома Ефимова: онъ даже сообщилъ, гдѣ эта женщина спала. Послѣ этого происшествія Козловъ оставался на службѣ недолго; онъ былъ заарестованъ по обвиненію въ подстрекательствѣ на убійство. (Спрошенный защитникомъ Кухарева) Славышенскій, указывая мнѣ Козлова, предложилъ его, какъ сыщика. Дѣлая порученіе подобное настоящему, я, конечно, многое на себя принимаю, но моя личность отвѣчаетъ въ такихъ случаяхъ за все. За благонадежность такихъ людей поручиться нельзя, и потому я довѣрялъ Козлову въ настоящемъ случаѣ настолько, насколько обыкновенно я довѣрялъ подобнымъ заявленіемъ: я старался убѣдиться въ правдивости этого заявленія, и тѣмъ болѣе не могъ сомнѣваться въ настоящемъ случаѣ, что предъ глазами сбылось предсказаніе. Одинъ ножъ, выбитый изъ рукъ у Петрова, нашли около плетня, другой около окна, гдѣ заваленка, а долото было заткнуто за обшивку дома, внизу. Команду разставлялъ Славышенскій, и я уступилъ Шишковскому свое мѣсто. Впрочемъ, мы не знали, откуда будетъ нападеніе на домъ, а Шишковскому случайно пришлось быть противъ окна, изъ котораго вынули раму. Я поставилъ часы старика по своимъ часамъ, и Шишковскій предложилъ ему вмѣстѣ съ женщиной уйти въ будку, чтобы предупредить возможность всякаго несчастія. Когда мы спрашивали у старика о его богатствѣ, онъ сказалъ: «Какое у меня богатство: тысячу рублей про смерть берегу — вотъ и всѣ мои деньги».

Секретарь прочиталъ показаніе нынѣ умершаго пристава Шишковскаго. Въ этомъ показаніи сказано, что, по приглашенію г. Реброва, свидѣтель съ командой прибылъ въ Черкизово и скрылся въ малинникѣ передъ окномъ дома Ефимова. Около 10 часовъ три человѣка подошли къ дому; двое изъ нихъ выломали раму, одинъ влѣзъ въ окно и хотѣлъ зажечь свѣчку. «Дай спичку», сказалъ онъ остановившемуся подлѣ окна. «Нѣтъ спичекъ, забылъ», отвѣчалъ ему другой. Третій въ это время сѣлъ въ кусты около Шишковскаго для естественной надобности. Въ то время какъ было выкинуто изъ окна платье, г. Шишковскій далъ свистокъ. Тогда обвиняемые были пойманы.

Свидѣтель Артемій Вавиловъ, бывшій сыщикъ у г. Реброва, въ настоящее время, какъ состоящій подъ судомъ по дѣлу о покушеніи на убійство, содержится въ зáмкѣ. «Вотъ какъ было дѣло, началъ Вавиловъ. Поѣхали мы въ Черкизово. Дорогой остановились мы въ Лефортовскомъ частномъ домѣ. Г. Ребровъ меня и спрашивалъ: «какъ ты думаешь, Вавиловъ, обмана тутъ нѣтъ»? Это онъ насчетъ заявленія Козлова говорилъ. «Какъ видите, говорю, обмана тутъ не должно быть никакого». Когда мы пріѣхали, г. Ребровъ ушелъ на сосѣдній дворъ, а квартальный надзиратель Славышенскій сталъ насъ разсаживать. Только такъ спустя немного времени, приходитъ Козловъ одинъ — это часовъ въ 10 было. «Что же, говоритъ, вы тутъ все еще возитесь, а мы уже идемъ. Я ихъ недалеко оставилъ». Тутъ Славышенскій увидѣлъ въ окно, что въ избѣ горитъ лампада, мы съ нимъ и вошли въ комнаты. Лампадку они погасили, потомъ столъ мы съ нимъ отставили, который стоилъ у окна, чтобы, значитъ, препятствій какихъ не было, когда они полѣзутъ. Тутъ на окнѣ какая — то посуда стояла, г. Славышенскій сталъ ее снимать и нечаянно банкой разбилъ стекло. Тогда онъ сказалъ мнѣ, чтобъ я подалъ ему что — нибудь заткнуть. Я ему со стана фабричнаго подалъ какую — то одежонку, онъ ею и заткнулъ окно. Шишковскій сѣлъ предъ окномъ; мы всѣ также притаились. Немного спустя послышались шаги, кто — то чрезъ плетень лѣзъ. Потомъ рама упала и стекла зазвенѣли. Поданъ былъ свистокъ. Сначала поймали Кухарева. Я схватилъ его за полу, такъ пола у меня и осталась въ рукахъ. Недалеко поймали и Петрова. — Козлова я прежде зналъ. Дня за четыре или за три до этого дѣла онъ мнѣ говорилъ: «У меня, говоритъ, убійство какое есть: я хочу, говоритъ, Пяткину открыть». Я ему и говорю: «Зачѣмъ идти къ Пяткину, открой лучше г. Реброву». Вотъ я его и рекомендовалъ г. Реброву. Сначала объ этомъ дѣлѣ я самъ сказалъ г. Реброву, а потомъ привелъ къ нему и Козлова. Послѣ, когда уже мы въ секретной вмѣстѣ сидѣли, — это въ замкѣ, — Козловъ мнѣ хвалился, что онъ этихъ двухъ людей, теперь подсудимыхъ, напоилъ и пригласилъ ихъ ночевать зайти въ Черкизово къ знакомымъ. Онъ сказывалъ, что раму онъ самъ изломалъ. Онъ мнѣ говорилъ также, что этого священника въ Черкизовѣ онъ прежде знавалъ. Ножи эти, говоритъ, я послѣ за три рубля купилъ, которые мнѣ Ребровъ далъ. Г. Ребровъ точно ему денегъ три рубля далъ. Дѣло это такъ было: Козловъ этотъ приходитъ къ г. Реброву, да немножко и проговорился. «Намъ, говоритъ, ваше высокоблагородіе, ножей не на что купить: у меня, говоритъ, денегъ нѣтъ, да и у тѣхъ ни копѣйки тоже». А г. Ребровъ это и говоритъ: «Что — жь я вамъ на ножи что ли буду давать»! Козловъ это сейчасъ одумался и сказалъ: «Мнѣ. говоритъ, нужны деньги, сегодня надѣло идти, а у меня денегъ пѣтъ. Неравно ѣсть захочешь». Ну, г. Ребровъ и далъ ему три рубля на чай, значитъ. Я тутъ при этомъ былъ. Когда мы взяли этихъ двухъ, они точно были порядочно пьяны. Ножи на землѣ валялись, а въ рукахъ они ни у кого не были. А долото было заткнуто за обшивку. Г. Ребровъ ничего не могъ видѣть, какъ въ окно лѣзли, — онъ чрезъ два двора сидѣлъ отъ самаго этого мѣста. Г. Ребровъ и Шишковскій сказали этому старику еще утромъ, что оберъ — полицеймейстеръ приказалъ ему удалиться на время изъ квартиры, что полиція будетъ ловить преступниковъ. Козловъ намъ напередъ говорилъ, что будетъ лѣзть въ крайнее окно, поэтому отъ этого окна я съ Славышенскимъ и отодвинулъ столъ и стулъ, которые тутъ стояли. Шишковскій расположился противъ этого окна. Взятые были порядочно выпивши, такъ что ничего не могли говорить, поэтому ихъ, не допросивъ, отправили въ часть. Ефимовъ не подходилъ къ Кухареву, который, какъ и Петровъ, сидѣлъ молча. Всего этого, сущей правды, какъ было дѣло, я не могъ показать прежде на слѣдствіи, потому что при допросѣ сидѣлъ тутъ же г. Ребровъ. А могъ ли я что — нибудь показать противъ него, когда я находился на службѣ у него?

Приставъ Ребровъ на предложеніе предсѣдавшаго разъяснить противорѣчія съ Вавиловымъ сказалъ: «О ножахъ мнѣ ничего не говорилъ Козловъ. Когда онъ отправлялся на Хитровъ рынокъ, онъ мнѣ сказалъ, что ему нужны деньги на расходы, я ему и далъ три рубля. Да прежде не разъ мнѣ приходилось давать по мелочи на расходы и три и пять рублей. Еслибъ онъ у меня попросилъ, я, можетъ — быть, далъ бы ему и на оружіе: я это не считаю противузаконнымъ, лишь бы это послужило къ открытію преступленія. Козловъ, дѣйствительно, приходилъ одинъ прежде, чѣмъ онъ вмѣстѣ съ подсудимыми пришелъ на покушеніе. Онъ спросилъ, готовы ли мы, и прибавилъ, что оставилъ людей за овиномъ».

Козловъ, цеховой 22‑хъ лѣтъ (по приговору окружнаго суда онъ былъ признанъ виновнымъ въ подстрекательствѣ на убійство и приговоренъ къ заключенію въ смирительномъ домѣ). Когда я былъ безъ должности, паспорта у меня, значитъ, въ тѣ поры не было; ходилъ я, ходилъ, и познакомился я съ Артеміемъ Вавиловымъ. 26‑го іюля за оскорбленіе дѣвушки въ Александровскомъ саду былъ я взятъ въ Тверской частный домъ. Отсюда меня, по мѣстожительству, переслали въ Арбатскій частный домъ. Здѣсь съ меня г. Ребровъ взялъ подписку, чтобъ я подвелъ кого — нибудь, уличилъ бы какое — нибудь лицо. Я, значитъ, на это самое согласился, росписку эту далъ, чтобы, значитъ, освободить поскорѣе себя. Меня, точно, выпустили. Наконецъ это г. Ребровъ сталъ говорить, чтобы подвести какъ — нибудь въ Черкизово на воровство людей. Это онъ мнѣ говорилъ въ части, въ кабинетѣ, тутъ и Вавиловъ былъ. Г. Ребровъ и говоритъ меѣ: «Нельзя ли, говоритъ, пріискать такихъ людей». Вотъ я и пошелъ на Хитровъ рынокъ. Встрѣтилъ тутъ, впервые, значитъ, въ жизни, Аверьяна Петрова и нанялъ его на работу на кирпичный заводъ. Я ему сказалъ, что ынѣ и другаго человѣка нужно. Онъ и нанялъ другаго — это Кухарева, выходитъ. Тутъ же мы и отправились на работу. Допрежде этого, значитъ, г. Ребровъ ножи купилъ, — эти самые ножи и лежали въ квартирѣ надзирателя Славышенскаго, ихъ и Ивановъ надзиратель видѣлъ. Ножи эти г. Ребровъ взялъ, потомъ эти ножи въ Черкизовѣ тамъ и нашли: г. Ребровъ что — ли ихъ съ собой привезъ. Съ Хитрова рынка мы и пошли, зашли въ трактиръ, водочки выпили. Потомъ пришли мы въ Черкизово; я и говорю, что идти, молъ, теперь поздно; здѣсь, молъ, моя квартира, будемъ ночевать. А мепя г. Ребровъ научилъ: «Если, говоритъ, они не пойдутъ, то ты толкни раму, она и выпадетъ». Вотъ это мы идемъ; только они, — ихъ двое со мной было, оно были сильно выпивши, — только они говорятъ: «куда это ты насъ ведешь?» Они, значитъ, догадались, что полиція здѣсь. Я это въ сторонѣ былъ; а они какъ стали подходить, рама и вывалилась: она выставлена была, худая была, тутъ и развалилась. Пошли это, значитъ, свистки, ихъ и схватили. Меня съ г. Ребровымъ Вавиловъ познакомилъ, когда я за оскорбленіе дѣвушки въ части сидѣлъ. Сначала я показывалъ такъ, какъ меня научили, а потомъ, какъ это я въ тюрьму попался, я священнику на духу и покаялся, и теперь говорю, какъ это дѣло было. Послѣ этого самого происшествія г. Ребровъ вызывалъ меня въ часть: «Ты, говоритъ мнѣ г. Ребровъ, не сознавайся, посидишь, посидишь, да и выпустятъ, больше ничего не будетъ». Я только съ недѣлю былъ знакомъ съ г. Ребровымъ до этого происшествія. Ножи эти самые лежали прежде въ сарайчикѣ, у Славышенскаго, гдѣ мы съ Вавиловымъ спали, тамъ и сторожъ спалъ.

Товарищъ прокурора просилъ судъ все покзаніе Козлова записать въ протоколъ.

Квартальный надзиратель Славышенскій объяснилъ, что однажды къ нему Вавиловъ привелъ Козлова и сказалъ, что они вмѣстѣ открыли г. Реброву какое — то важное дѣло. Козловъ и Вавиловъ остались ночевать въ пустой комнатѣ; на другой день г. Ребровъ поручилъ г. Славышенскому отыскать двухъ женщинъ, чтобъ ѣхать въ Черкизово. Г. Славышенскій чрезъ городоваго отыскалъ женщинъ, и они ѣздили въ Черкизово. Далѣе, вечеромъ вмѣстѣ съ командой, по словамъ г. Славышенскаго, до 40 человѣкъ, онъ прибылъ вмѣстѣ съ другими надзирателями въ Черкизово и расположился съ боку дома. По словамъ г. Славышенскаго, разставлялъ команду не онъ, а Вавиловъ. Г. Славышенскій сказалъ, что онъ ножей никакихъ въ своей конюшнѣ не видалъ.

Бывшій надзиратель Ивановъ объяснилъ, что онъ ѣздилъ въ Черкизово, по приглашенію г. Реброва, для поимки обвиняемыхъ. Г. Ивановъ для себя и для г. Реброва по этому случаю купилъ два англійскіе полицейскіе потаенные фонаря. Г. Ивановъ помѣстился при засадѣ сзади г. Шишковскаго. Обстоятельства покушенія и поимки онъ разсказалъ такъ же, какъ изложено выше.

Свидѣтель Дмитріевъ, бывшій письмоводителемъ г. Иванова, между прочимъ, показалъ, что онъ вмѣстѣ съ другими задержалъ Петрова. Пять свидѣтелей — полицейскіе унтеръ — офицеры ничего новаго не прибавили, объяснивъ только подробности, каждый свои, объ участіи въ поимкѣ.

Полицейскій городовой Невечура, вызванный по требованію защитника Кухарева, показалъ, что въ конюшнѣ при квартирѣ г. Славышенскаго, гдѣ онъ спалъ вмѣстѣ съ Вавиловымъ и Козловымъ, онъ видѣлъ два ножа, но когда это было, до происшествія или послѣ происшествія, онъ не знаетъ.

Защитникъ Кухарева замѣтилъ, что послѣ происшествія ножи были у судебнаго слѣдователя.

Товарищъ прокурора Фроловъ поддерживалъ обвиненіе, изложенное въ актѣ.

Защитникъ Петрова, присяжный повѣренный Ласковскій, указалъ, во — первыхъ, на то, что обвиненіе въ предварительномъ уговорѣ падаетъ, такъ какъ въ этомъ принималъ участіе членъ полиціи — сыщикъ. Затѣмъ защитникъ доказывалъ, что нельзя признать и наличности покушенія, такъ какъ вынутіе рамы является въ дѣлѣ обстоятельствомъ темнымъ. Чтб касается вопроса о вооруженіи ножами, то защитникъ, признавая это обстоятельство за самое важное, находилъ, что данныхъ для признанія его недостаточно. Поэтому защитникъ находилъ возможнымъ признать Петрова виновнымъ лишь въ приготовленіи къ преступленію, безъ употребленія на то преступныхъ средствъ.

Защитникъ Кухарева, присяжный стряпчій Розенбергъ, указалъ на то, что въ данномъ случаѣ полиція, желая принести обществу пользу, была вовлечена сыщикомъ въ заблужденіе и жертвою этого заблужденія явились подсудимые. Перейдя затѣмъ къ обстоятельствамъ обвиненія Кухарева, защитникъ замѣтилъ, что въ дѣлѣ нѣтъ доказательства того, что Кухаревъ шелъ къ дому Ефимова съ цѣлію совершить преступленіе; въ дѣлѣ нѣтъ также данныхъ и относительно того, какое участіе принималъ онъ въ этомъ происшествіи. Видно только, что онъ былъ на мѣстѣ этого событія. Обративъ затѣмъ вниманіе на то, что Кухаревъ вмѣстѣ съ товарищемъ содержался въ зáмкѣ 29 мѣсяцевъ, защитникъ выразилъ надежду, что присяжные не только признаютъ Кухарева заслуживающимъ снисхожденія, но и вовсе невиновнымъ.

Присяжные признали подсудимыхъ невиновными, и они были освобождены изъ — подъ стражи.

Засѣданіе окончилось въ 2½ часа ночи.

Дѣло это до настоящаго дня уже было назначено къ докладу два раза, 5‑го августа и 24 сентября, но оба раза было отложено по неявкѣ свидѣтелей.

Дѣло о почетномъ гражданинѣ Котовѣ, обвиняемомъ въ оскорбленіи частнаго пристава Тимирязева

(Засѣданіе 31 января 1869 г. московскаго окружнаго суда, безъ участія присяжныхъ засѣдателей).

Дѣло это разсматривалось въ I уголовномъ отдѣленіи суда безъ участія присяжныхъ засѣдателей, подъ предсѣдательствомъ товарища предсѣдателя Н. С. Арсеньева, при многочисленномъ стеченіи публики. Вотъ обстоятельства дѣла въ томъ видѣ, какъ они изложены въ обвинительномъ актѣ.

8‑го іюля прошлаго года приставъ Городской части Тимирязевъ находился въ Казанскомъ соборѣ, гдѣ, по случаю храмоваго праздника, было большое стеченіе народа. По окончаніи обѣдни, Тимирязевъ, находясь у дверей собора, просилъ народъ не останавливаться у выхода, чтобы не препятствовать выносу св. иконъ. Въ это время староста собора, почетный гражданинъ Котовъ, сказалъ приставу: «Тутъ распоряжаться не ваше дѣло». Когда же приставъ замѣтилъ Котову, что это его обязанность и вновь сталъ распоряжаться, то Котовъ вторично подошелъ къ нему, схватилъ пристава за локоть лѣвой руки и, указывая на выходъ, сказалъ: «Ваше мѣсто вонъ тамъ! Здѣсь распоряжаться не смѣете.» Признавая обстоятельства эти доказанными, прокурорскій надзоръ принялъ во вниманіе: 1, что миръ и тишину въ церквахъ обязана охранять полиція, и 2, что почетный гражданинъ Котовъ предоставилъ себѣ право указывать приставу Тимирязеву, какимъ образомъ онъ долженъ исполнять свои служебныя обязанности. А потому прокурорскій надзоръ обвинялъ г. Котова въ нанесеніи оскорбленія приставу неприличными выраженіями, при исполненіи имъ служебныхъ обязанностей, т. е. въ проступкѣ, предусмотрѣнномъ 286 ст. улож. о нак. Обвиненіе г. Котова въ оскорбленіи дѣйствіемъ того же пристава московская судебная палата прекратила.

Обвинителемъ по настоящему дѣлу былъ товарищъ прокурора Л. В. Крушинскій, защищалъ старшина присяжныхъ повѣренныхъ М. И. Доброхотовъ.

Обвиняемый не призналъ себя виновнымъ. Судъ приступилъ къ допросу свидѣтелей.

Майоръ Тимирязевъ (спрошенъ безъ присяги). 8‑го іюля прошлаго года, во время крестнаго хода, я былъ въ церкви Казанскаго собора, по обязанности мѣстнаго частнаго пристава. Митрополитъ, по окончаніи службы, сталъ благословлять, вслѣдствіе чего народъ сильно толпился. Я сталъ вѣжливо просить народъ, чтобъ онъ не тѣснился. Въ это время подошелъ ко мнѣ г. Котовъ и сказалъ: «Вы не смѣете здѣсь распоряжаться! вы не смѣете выгонять народъ!» Сказалъ онъ эти слова дерзко. Я былъ очень сдержанъ и вѣжливо объяснилъ ему, что это моя обязанность, такъ какъ я мѣстный частный приставъ. Тогда онъ взялъ меня за лѣвый локоть и сказалъ: «такъ какъ вы въ нарядѣ, то мѣсто ваше у входа». Или можетъ быть, онъ сказалъ «тамъ» и при этомъ указалъ на входъ въ церковь. — (На вопросы защитника.) Я былъ въ соборѣ не по наряду, а какъ мѣстный частный приставъ, и думаю, что я всегда долженъ находиться тамъ, гдѣ большое стеченіе народа. Въ соборъ я явился рано. Въ соборѣ былъ и г. оберъ — полицеймейстеръ, но съ нимъ рядомъ я не стоялъ. Я въ первый разъ былъ въ этотъ день въ соборѣ и до того времени я никогда не видалъ г. Котова и не зналъ его въ лицо. Да, я вспомнилъ теперь, что еще прежде разсказаннаго мною случая ко мнѣ подошелъ г. Котовъ и, указывая на окно, почти приказалъ мнѣ, чтобы я пошелъ и отворилъ окно. Я не помню хорошо, что я отвѣчалъ на эти слова. Я оставилъ это обстоятельство безъ всякаго вниманія. При составленіи акта, это было въ тотъ же день, — я присутствовалъ. Г. Котова не было: онъ ушелъ черезъ алтарь изъ собора. Я не приказывалъ арестовать г. Котова. Я не могу допустить, чтобы можно было арестовать его въ церкви. Впрочемъ, еслибъ я дѣйствительно отдалъ такое приказаніе, то г. Котовъ навѣрное былъ бы арестованъ, такъ какъ надзиратель былъ бы обязанъ исполнить мое приказаніе, хотя я лично и отвѣчалъ бы за это распоряженіе. Дня черезъ три послѣ этого происшествія, я былъ у частнаго пристава Врубеля и разсказывалъ объ этомъ происшествіи, какъ оно было.

Защитникъ. Не говорили ли вы при этомъ, что г. оберъ — полицеймейстеръ, когда вы ему объясняли это событіе, сожалѣлъ будто бы. что вы не связали рукъ г. Котову?

Тимирязевъ. Нѣтъ, я этого не говорилъ.

Защитникъ. Не знаете ли вы, когда г. Котовъ жаловался на ваши дѣйствія г. оберъ — полицеймейстеру?

Тимирязевъ. Нѣтъ, я не знаю: мнѣ никто объ этомъ не говорилъ. (Продолжая отвѣчать на вопросы защитника) Я просилъ народъ или уйти изъ церкви, или же стать на средину церкви. Ни священникъ и никто изъ духовенства меня не призывали на помощь. По обязанности службы, я самъ долженъ былъ смотрѣть за соблюденіемъ порядка и тишины въ церкви. Законъ мнѣ указываетъ эту обязанность: такъ, но крайней мѣрѣ, я думаю. (На вопросы предсѣдателя) Я узналъ о г. Котовѣ отъ надзирателя Полякова. Я ему въ первый разъ указалъ на г. Котова и сказалъ, чтобъ онъ пригласилъ его для составленія акта, но г. Поляковъ не разслушалъ меня и снова спросилъ, что я ему говорилъ. Тутъ я и узналъ, что это былъ г. Котовъ — староста собора. Случается, что церковный причтъ призываетъ полицію. Тѣ изъ полиціи, которые бываютъ по наряду, могутъ быть не иначе, какъ по призыву причта, а мѣстная полиція должна быть и безъ призыва.

Обвиняемый. Когда дали мнѣ знать, что къ собору приближается крестный ходъ, я вышелъ на встрѣчу; когда митрополитъ вошелъ, я встрѣтилъ его. Вслѣдъ за митрополитомъ шелъ г. оберъ — полицеймейстеръ. Рядомъ съ нимъ пошелъ и я. Я поздоровался съ оберъ — полицеймейстеромъ и поздравилъ его съ праздникомъ. Онъ мнѣ подалъ руку. Въ это время я осмотрѣлся кругомъ, вижу, что правое окно занято народомъ, который, вѣроятно, хотѣлъ видѣть митрополита. Я оглянулся вокругъ, съ цѣлію найдти кого — либо изъ полицейскихъ. Въ одномъ или двухъ шагахъ отъ меня стоялъ приставъ г. Тимирязевъ. Я обратился къ нему и самымъ вѣжливымъ топомъ сказалъ: «покорнѣйше прошу васъ распорядиться удалить народъ съ окна». Г. Тимирязевъ ничего мнѣ не отвѣчалъ на эти слова; тогда я повторилъ свою просьбу, думая, что прямая обязанность полиціи прекратить этотъ безпорядокъ. Въ этотъ разъ г. Тимирязевъ довольно рѣзко отвѣчалъ: «вы можете сами распорядиться». — «Меня могутъ и не послушать», сказалъ я; но г. Тимирязевъ, ничего не отвѣчая на эти слова, отошелъ прочь. Тогда я кликнулъ артельщика и говорю ему: «Василій, попроси народъ, чтобъ онъ сошелъ съ окна». Артельщикъ исполнилъ мое требованіе и отворилъ притворившуюся отъ напора народа половинку окна. Потомъ г. оберъ — полицеймейстеръ ушелъ изъ церкви. Здѣсь я долженъ сказать, что владыка провожаетъ крестный ходъ въ полномъ облаченіи, затѣмъ, разоблачившись, выходитъ на амвонъ и начинаетъ благословлять народъ. Въ это время народъ сосредоточивается въ главной церкви: одни хотятъ получить архипастырьское благословеніе, другіе желаютъ отслужить молебенъ Богородицѣ. Когда митрополитъ явился на амвонѣ, въ мантіи, я вижу, что народъ толкаютъ, осаждаютъ. «Выходите, выходите», говорилъ г. Тимирязевъ. Это меня чрезвычайно удивило. Соборъ отпирается съ 6 часовъ утра и запирается въ 6 часовъ вечера, и во все это время народъ можетъ оставаться въ церкви стало — быть, его нельзя было выгонять даже и тогда, когда бы митрополитъ уѣхалъ. Я подхожу къ г. Тимирязеву и говорю вѣжливо: «оставьте народъ тревожить: зачѣмъ его удалять»? На это г. Тимирязевъ сказалъ: «твое мѣсто у ящика; ты не можешь вмѣшиваться въ чужія распоряженія». Я думаю, что г. Тимирязевъ зналъ, съ кѣмъ онъ говоритъ, потому что иначе онъ не послалъ бы меня къ ящику, такъ какъ не всѣ же должны стоять у ящика. Это выраженіе меня сильно раздражило, и я отвѣчалъ: «если мое мѣсто у ящика, то ваше у дверей». Я такъ сказалъ, потому что не въ алтарѣ же мѣсто для полиціи. Тѣмъ нашъ разговоръ и кончился, и я отправился къ выходу собора. Митрополитъ изъявилъ согласіе отправиться на завтракъ въ соборный домъ. Въ это время опускали мостовую на Тверской. Такъ какъ у митрополита шесть лошадей, то я и вышелъ сказать кучерамъ, чтобъ они, во избѣжаніе какихъ — либо случайностей, ѣхали по Никитской, а не по Тверской. Возвращаясь въ церковь, я прошелъ мимо г. Тимирязева. Онъ мнѣ сказалъ: «я васъ арестую». Я, конечно, усмѣхнулся и тутъ же сказалъ: «Арестуете меня?… Старосту, да еще въ соборѣ», — и пошелъ дальше. Я подошелъ къ амвону, получилъ архипастырьское благословеніе, потомъ самъ владыка далъ мнѣ просвиру и спросилъ меня, какъ проѣхать въ соборный домъ. Я сказалъ, что сдѣлалъ уже распоряженіе по этому предмету. Тутъ недалеко стоялъ надзиратель Поляковъ, къ нему подошелъ г. Тимирязевъ и, указывая на меня, очень громко сказалъ: «арестовать его и представить ко мнѣ въ частный домъ»! Эти слова были сказаны громко, при всѣхъ, кто тутъ былъ. Надзиратель Поляковъ отвѣчалъ на это: «я, говоритъ, не могу этого сдѣлать; г. Котовъ — староста и находится въ соборѣ». Такое распоряженіе меня крайне удивило, тѣмъ болѣе, что г. Тимирязевъ даже не считалъ нужнымъ прибавить, по какому поводу онъ требуетъ, чтобъ арестовали меня, такъ что можно было подумать, что я, староста, совершилъ преступленіе, что моя рука была схвачена въ то время, когда она была въ карманѣ у г. Тимирязева. Конечно, я не могъ этого оставить безъ послѣдствій и въ тотъ же день поѣхалъ къ г. оберъ — полицеймейстеру. но не засталъ его дома. На другой день я опять былъ у него, но мнѣ сказали, что онъ уѣхалъ въ Петровскій паркъ. Между тѣмъ ко мнѣ явился одинъ изъ моихъ знакомыхъ, Петръ Акимовичъ Овчинниковъ и разсказалъ, что онъ былъ недавно у частнаго пристава Врубеля. Тамъ былъ между прочимъ и г. Тимирязевъ. Онъ разсказывалъ это происшествіе и прибавилъ отъ себя, что будто бы, когда онъ разсказалъ объ этомъ г. оберъ — полицеймейстеру, то г. оберъ — полицеймейстеръ сказалъ, что напрасно г. Тимирязевъ не связалъ мнѣ рукъ. Я удивился, какъ г. Тимирязевъ могъ публично приписывать г. оберъ — полицеймейстеру такія слова. Я очень хорошо зналъ, что г. оберъ — полицеймейстеръ не могъ сказать такую фразу. Когда я видѣлся съ г. оберъ — полицеймейстеромъ, я ему сказалъ это, и г. оберъ полицеймейстеръ отвѣчалъ мнѣ, что онъ никакихъ словъ по этому предмету не говорилъ. Изъ этого обстоятельства можно заключить, какой взглядъ имѣетъ г. Тимирязевъ на свои обязанности (На вопросы предсѣдателя). Отвѣчая г. Тимирязеву: «а ваше мѣсто у дверей», я очень хорошо понималъ, что поступилъ неучтиво, но я считалъ себя вправѣ сказать эти слова, потому что былъ сильно раздраженъ грубымъ выраженіемъ г. Тимирязева. Я также считалъ себя въ правѣ просить г. Тимирязева, чтобъ онъ не выгонялъ народа, потому что если полиція не будетъ никого пускать въ соборъ, или выгонять изъ собора тѣхъ, которые уже вошли, тогда пожалуй и совсѣмъ перестанутъ ходить въ храмъ — одни изъ боязни, изъ страха предъ полиціей, другіе — не желая подвергаться какимъ бы то ни было непріятностямъ. Я, какъ староста, долженъ заботиться о приращеніи церковной казны и потому долженъ желать, чтобы народу было какъ можно больше. Что г. Тимирязевъ велѣлъ меня арестовать, это слышалъ и митрополитъ. Но, конечно, я не считалъ себя вправѣ безпокоить владыку и вызывать его въ судъ, какъ свидѣтеля. Конечно, ежели бы я тогда же обратился съ просьбою къ владыкѣ, то онъ прежде всего приказалъ бы выдти изъ храма г. Тимирязеву, за нарушеніе благочинія, а затѣмъ уже дѣло пошло бы своимъ чередомъ. Я думаю, что г. Тимирязевъ не могъ арестовать во храмѣ не только должностное лицо, но даже и кого бы то ни было. Я не смѣлъ безпокоить владыку и обратился къ г. оберъ — полицеймейстеру съ жалобой. Онъ меня спрашивалъ, чего я желаю? Я сказалъ, что я желаю, чтобы меня и г. Тимирязева вызвали въ одно время и чтобы при мнѣ г. Тимирязевъ объяснился по этому дѣлу. Относительно жалобы моей г. оберъ — полицеймейстеръ постановилъ къ ея разсмотрѣнію не приступать до окончанія судебнаго разбирательства по настоящему дѣлу.

Свидѣтель Гейцихъ, между прочимъ, показалъ: г. Тимирязевъ просилъ вѣжливо народъ выходить изъ собора, говоря: «выходите! выходите»! Въ это время подошелъ г. Котовъ и имѣлъ какія — то объясненія съ г. Тимирязевымъ, но я этихъ объясненій не слышалъ. Я видѣлъ только, что г. Котовъ взялъ за лѣвый локоть г. Тимирязева и, указывая на выходъ, сказалъ: «вотъ мѣсто, гдѣ вы должны стоять».

Затѣмъ было прочитано показаніе свидѣтеля Пейкера, который, между прочимъ, объяснилъ, что онъ видѣлъ, какъ г. Тимирязевъ расчищалъ путь къ выходу, хотя тутъ никакой тѣсноты не было. Свидѣтель видѣлъ, какъ г. Котовъ взялъ за руку пристава и повернулъ его.

Далѣе было прочитано показаніе Болдырева, который объяснилъ, между прочимъ, слѣдующее: Приставъ просилъ какую — то женщину выйдти изъ церкви, а она, въ свою очередь, просила дозволить ей остаться, чтобы принять благословеніе архипастыря. Тогда староста просилъ пристава оставить женщину въ покоѣ, а приставъ на это сказалъ что — то старостѣ. Староста, положивъ руку свою на руку пристава, сказалъ ему, что его мѣсто распоряжаться, гдѣ толпа, и указалъ при этомъ на выходъ, гдѣ дѣйствительно была толпа.

Свидѣтель Матюшинъ, подстароста. Приставъ гналъ народъ изъ собора и говорилъ: прочь! прочь! Староста просилъ пристава, чтобъ онъ оставилъ народъ въ покоѣ и сказалъ: «ваше мѣсто у дверей». На это приставъ сказалъ: «ты не можешь мной распоряжаться; твое мѣсто у ящика». Можетъ онъ вмѣсто «ты» говорилъ «вы», я не помню, потому, что, по моему, въ этомъ пѣтъ разницы.

Свидѣтель, надзиратель Поляковъ. Я былъ въ соборѣ и увидѣлъ г. Тимирязева, который, указавъ головой на г. Котова, сказалъ что — то взволнованнымъ голосомъ. Но я не разслышалъ, что онъ мнѣ сказалъ, такъ какъ была сильная давка. Чрезъ нѣсколько времени я подошелъ къ г. Тимирязеву и спросилъ его, что онъ мнѣ сказалъ, указывая на старосту собора г. Котова. Г. Тимирязевъ сказалъ, что онъ приказалъ мнѣ остановить или пригласить г. Котова въ кварталъ, потому что г. Котовъ надѣлалъ ему грубостей. Г. Котова я уже не нашелъ въ соборѣ. Приказанія объ арестованіи г. Котова не было и я не говорилъ, что не могу арестовать.

Г. Котовъ замѣтилъ, что настоящій случай не первый: еще въ бытность въ Москвѣ оберъ — полицеймейстера Муханова, этотъ послѣдній арестовалъ старосту Успенскаго собора Лепешкина.

Свидѣтель Овчинниковъ. Я могу сказать только то, что слышалъ, бывши у г. Врубеля въ день его ангела. Я пріѣхалъ утромъ поздравить г. Врубеля съ однимъ изъ знакомыхъ, который оставался въ сѣняхъ, когда я пошелъ въ квартиру г. Врубеля. Я не хотѣлъ долго оставаться, ссылаясь на то, что знакомый ожидаетъ меня въ сѣняхъ. Но г. Врубель просилъ меня подождать, пока съѣдутся его товарищи, и закусить вмѣстѣ съ ними. Онъ предложилъ мнѣ пригласить и знакомаго моего, который сидѣлъ въ сѣняхъ. Я согласился и, пригласивъ знакомаго, остался. Тутъ съѣхались товарищи г. Врубеля, и между прочимъ, пріѣхалъ и г. Тимирязевъ, котораго я увидѣлъ въ первый разъ. Это было 10‑го іюля. Г. Тимирязевъ, между прочимъ, сталъ разсказывать о происшествіи, бывшемъ въ соборѣ. Онъ сказалъ при этомъ, что жалѣетъ о томъ, что не далъ г. Котову въ морду (смѣхъ) за то, что онъ говорилъ ему дерзости. Послѣ этого онъ началъ ругать и г. Котова и все купечество такими словами, какими ругаются только фабричные (смѣхъ). «Когда я, говорилъ г. Тимирязевъ, разсказалъ объ этомъ оберъ — полицеймейстеру, то онъ сказалъ: почему вы его не арестовали? Вы бы связали ему руки». Я вступился въ этотъ разговоръ и сказалъ, что я не думаю, чтобы г. Араповъ сказалъ такія слова.

Свидѣтель Врубель. Я праздновалъ 10‑го іюля день моего ангела. Въ числѣ гостей были у меня товарищъ мой, г. Тимирязевъ, и г. Овчинниковъ. Первый разсказалъ о происшествіи, бывшемъ съ нимъ въ Казанскомъ соборѣ. Послѣ этого разсказа начались разсужденія. Г. Тимирязевъ говорилъ о правахъ пристава, а г. Овчинниковъ опровергалъ его и въ свою очередь говорилъ о правахъ старосты. Я нашелъ оба эти мнѣнія односторонними и высказался тогда же, что какъ то, такъ и другое мнѣніе неправы. Я не помню, что именно они между собою говорили. Я, высказавъ свое мнѣніе, оставилъ спорящихъ, и какъ хозяинъ, долженъ былъ запяться съ другими гостями, которыхъ было болѣе 30-ти человѣкъ.

Товарищъ прокурора Крушинскій началъ свою обвинительную рѣчь съ объясненія того, что въ данномъ случаѣ г. Тимирязевъ былъ при исполненіи своихъ служебныхъ обязанностей. Указывая на статьи 10, 17 и 19 т._ХІV уст. о пред. и пресѣч. прест., товарищъ прокурора пришелъ къ заключенію, что полиція въ данномъ случаѣ обязана была охранять порядокъ въ церкви. Обращаясь затѣмъ къ обвиненію, онъ разсказалъ обстоятельства дѣла и перешелъ къ обсужденію двухъ вопросовъ: во первыхъ о томъ, были ди дѣйствительно произнесены г. Котовымъ слова, приписываемыя ему обвинительнымъ актомъ, и могутъ ли эти слова быть признаны неприличными? Ссылаясь на обстоятельства дѣла, товарищъ прокурора оба эти вопроса рѣшилъ утвердительно. Наконецъ, онъ, указавъ на невозможность въ данномъ случаѣ признать взаимное оскорбленіе, просилъ судъ признать виновнымъ г. Котова и назначить ему наказаніе по 286 ст. улож. о нак.

Защитникъ, присяжный повѣренный Доброхотовъ, началъ свою рѣчь съ краткаго очерка обстоятельствъ происшествія, подавшихъ поводъ къ настоящему процессу. Далѣе онъ перешелъ къ разсмотрѣнію юридической и фактической сторонъ дѣла. Онъ старался выяснить, какими правами, по нашимъ законамъ, въ обстоятельствахъ даннаго случая, пользуются церковный староста и полиція. Защитникъ сослался на инструкцію церковнымъ старостамъ, высочайше утвержденную въ 1808 году, апрѣля 17‑го дня. Въ этой инструкціи между прочимъ положительно выражено, что слѣдуетъ «въ старосты церковные избирать прихожанамъ изъ числа ихъ человѣка отличнѣйшаго и достойнѣйшаго довѣрія». Г. Котовъ церковнымъ старостой въ своей приходской церкви 18 лѣтъ, то — есть шесть выборныхъ періодовъ; въ Казанскомъ соборѣ 6 лѣтъ, въ университетѣ о лѣтъ и въ Ермоловскомъ училищѣ G лѣтъ. Изъ этихъ данныхъ, по соображенію ихъ съ вышеприведенными словами закона, по мнѣнію г. Доброхотова, слѣдуетъ придти къ заключенію, что объясненія г. Котова едва ли можно отвергать безъ положительныхъ и точныхъ доказательствъ. Обращаясь затѣмъ къ опредѣленію правъ церковнаго старосты, г. Доброхотовъ изъ соображенія существующихъ постановленій по этому предмету, а равно и обычаевъ, освященныхъ временемъ и не противорѣчащихъ закону, пришелъ къ тому выводу, что права эти слѣдующія: церковный староста есть хранитель церковнаго имущества, который заботится не только о цѣлости его, но и о приращеніи. Онъ имѣетъ право ходить по церкви, когда видитъ въ этомъ нужду; онъ наблюдаетъ за всѣмъ, что совершается въ церкви. Онъ человѣкъ выборный и должностной. При такихъ условіяхъ обращеніе церковнаго старосты къ представителямъ полиціи съ просьбой оказать содѣйствіе, соображаясь съ установившимися обычаями, не противорѣчитъ закону. Затѣмъ г. Доброхотовъ обратился къ законамъ для рѣшенія вопроса о правахъ полиціи во время богослуженія. Онъ обратилъ вниманіе на то, что законъ употребляетъ выраженіе «охраняетъ» (ст. 10) тамъ, гдѣ идетъ рѣчь о богослуженіи и совершеніи священнодѣйствія въ церкви, и «наблюдаетъ» (ст. 17) тамъ, гдѣ идетъ рѣчь о правахъ полиціи внѣ храма. По мнѣнію защитника, изъ сличенія ст. 10, 11 и 17 уст. о пред. и пресѣч. преступл. слѣдуетъ придти къ выводу, что въ храмѣ соблюденіе порядка и тишины возложено на священнослужителей, и вмѣшательство полиціи возможно только но ихъ инціативѣ, по ихъ призыву. Статья 10 говоритъ «миръ и тишину въ церкви обязана строго охранять полиція». Подъ этою статьею сдѣлана ссылка на уставъ благочинія 1782 г. апрѣля 8‑го, гдѣ въ ст. 57 говорится. что управа благочинія (какъ вообще всякое полицейское установленіе) обязана охранять миръ и тишину, говорится въ томъ смыслѣ, какъ говорится, что судъ охраняетъ правосудіе. Въ этой мысли еще болѣе слѣдуетъ убѣдиться, если мы обратимся къ Полному Собранію Законовъ. Здѣсь помѣщенъ синодскій указъ 1804 года 8‑го декабря, изданный вслѣдствіе именнаго указа о соблюденіи благочинія въ церкви, послужившій основаніемъ для ст. 11. Здѣсь именно говорится: «Священники приходскіе старались бы о сохраненіи порядка при священныхъ дѣйствіяхъ, особливо во время вѣнчаній браковъ, внушали бы приходящимъ, дабы, не стѣсняя мѣста, въ которомъ совершается таинство сіе, никакихъ разговоровъ и перехожденія съ мѣста на мѣсто не чинили; въ противномъ случаѣ, еслибъ отъ кого при всѣхъ пристойныхъ отъ священниковъ напоминаніяхъ какое послѣдовало бы упорство, то замѣчая приводитъ въ порядокъ въ городахъ посредствомъ полицейскихъ чиновъ и т. д.» Изъ этихъ послѣднихъ словъ, по мнѣнію защитника, слѣдуетъ, что полиція можетъ тогда только дѣлать распоряженіе внутри храма, когда она приглашена священникомъ. Но въ данномъ случаѣ этого не было. И поэтому г. Доброхотовъ находилъ, что въ Казанскомъ соборѣ 8‑го іюля, г. Тимирязевъ былъ просто молящимся, какъ и всѣ православные, а не частнымъ приставомъ. Нельзя же, сказалъ защитникъ, и молитву считать спеціальною обязанностью полицейскаго чиновника, и потому нельзя и признавать, чтобы г. Тимирязевъ былъ при отправленіи обязанности своей должности. Это воззрѣніе вполнѣ согласно и съ канонами церкви, по ученію которой забываются всѣ мірскія различія, какъ скоро вѣрующіе вступаютъ въ храмъ. Здѣсь нѣтъ ни начальниковъ, ни подчиненныхъ, а между тѣмъ г. Тимирязевъ забываетъ это и отдаетъ приказанія объ арестованіи г. Котова. Между тѣмъ и наше законодательство воспрещаетъ брать подъ стражу въ церкви даже и несостоятельныхъ должниковъ (2 п. 1246 ст. уст. гр. суд.). По ст. 3 уст. о пред. и прес. прест. видно, что полиція должна наблюдать, чтобы народъ входилъ въ церковь «безъ усилій». Такимъ образомъ церковныя двери суть предѣлъ полицейскаго вмѣшательства: во храмѣ оно не существуетъ. Полиція можетъ смотрѣть, чтобы въ храмъ не набралось чрезмѣрное число публики, но она не можетъ выгонять народъ вонъ изъ церкви. Между тѣмъ г. Тимирязевъ позволяетъ себѣ удалять народъ изъ храма, дѣлаетъ распоряженія, переходитъ съ мѣста на мѣсто, отдаетъ приказанія: для него не существуетъ равенства вѣрующихъ въ храмѣ, у него есть начальники и подчиненные, есть приказаніе и исполненіе. Понятно, что при такомъ нарушеніи благочинія въ храмѣ, г. Котовъ, изъ чуства благоговѣнія къ священному мѣсту, могъ просить г. Тимирязева не тревожить народа, тѣмъ болѣе, что въ данномъ случаѣ г. Тимирязевъ былъ не исполнитель обязанностей своей службы, а дѣйствовалъ вопреки существующимъ постановленіямъ относительно настоящаго предмета. Обращаясь затѣмъ къ фактической сторонѣ настоящаго дѣла, г. Доброхотовъ находилъ, что неясность и разномысліе въ показаніяхъ свидѣтелей не могутъ привести къ отчетливому убѣжденію въ томъ, чтобы событіе совершилось такъ, какъ его представляетъ обвиненіе. Затѣмъ г. Доброхотовъ находилъ, что не доказано также, чтобы слова, сказанныя г. Котовымъ, были неприличны, то — есть были произнесены съ явнымъ намѣреніемъ неуваженія къ власти. По этимъ соображеніямъ защитникъ находилъ, что въ дѣлѣ нѣтъ основаній къ обвиненію г. Котова.

Судъ опредѣлилъ: признавъ почетнаго гражданина Котова виновнымъ въ оскорбленіи частнаго пристава Тимирязева при исполненіи имъ служебныхъ обязанностей неприличными словами: «ваше мѣсто тамъ» съ указаніемъ на церковныя двери, произнесенныхъ прежде обращенія къ нему, Котову, выраженія Тимирязева «ваше мѣсто у ящика», — на основаніи 2‑й ч. 286 ст. и примѣняясь къ 134 ст. улож. о нак. въ виду обстоятельствъ, уменьшающихъ вину и наказаніе подсудимаго, подвергнуть его штрафу 25 рублей, а въ случаѣ несостоятельности къ аресту на семь дней.

Дѣло о московскомъ 1‑й гильдіи купцѣ И. П. Бутиковѣ, обвиняемомъ въ нанесеніи оскорбленія частному приставу Гольму

(Засѣданіе 9‑го января 1868 г. московскаго окружнаго суда, по 1‑му уголовному отдѣленію, безъ участія присяжныхъ засѣдателей).

Многочисленная публика наполнила аудиторію суда еще задолго до начала засѣданія. Любопытство, возбужденное этимъ процессомъ, вполнѣ объясняется оригинальнымъ содержаніемъ этого дѣла и тою извѣстностью, которою пользовалось оно еще съ самаго возникновенія. Въ 12 часовъ и сорокъ минутъ дня судьи заняли свои мѣста. Предсѣдательствовалъ по этому дѣлу товарищъ предсѣдателя Н. С. Арсеньевъ; члены: Н. А. Анциферовъ и Ф. Р. Синицкій. Обвинялъ товарищъ прокурора Д. П. Тихомировъ, защищалъ кандидатъ правъ князь А. И. Урусовъ.

По распоряженію предсѣдательствующаго, былъ приглашенъ обвиняемый, купецъ И. П. Бутиковъ, высокаго роста сѣдой старикъ, 67 лѣтъ. Далѣе, былъ прочитанъ списокъ свидѣтелей, вызванныхъ къ судебному слѣдствію. Всѣ вызванные свидѣтели оказались явившимися. По удаленіи ихъ изъ залы секретарь прочиталъ обвинительный актъ слѣдующаго содержанія:

«1867 года іюня 1‑го дня, надзирателемъ 1‑го квартала Пречистенской части съ понятыми былъ составленъ актъ о неисполненіи купцомъ Иваномъ Бутиковымъ полицейскихъ распоряженій.

«Подписываясь подъ этимъ актомъ, купецъ Бутиковъ написалъ: «но нонеча 1867 г., не знаю съ какого приказа, г-нъ Гольмъ (приставъ той же части) распоряжается стѣснять обывателей; не лишнимъ считаю помѣстить исторію: Я житель Коломенскаго уѣзда; близь моей родины, въ деревнѣ Бабушкиной, одинъ пастухъ караулилъ стадо и пріучилъ быка кормить хлѣбомъ, остававшимся у него; въ одно время не было хлѣба, — не осталось; быкъ приходитъ, пастухъ сказалъ быку: пошелъ дристунъ, но быкъ, разсердившись, умертвилъ пастуха. Такъ и Гольмъ бывалъ нерѣдко у меня въ гостяхъ, я его угощалъ украинскою наливкой; однажды онъ попросилъ ее себѣ, я ему послалъ, не припомню сколько, но теперь наливка вся, можетъ на это сердится, подождетъ до осени, еще привезутъ, истинно глаголю» (въ публикѣ смѣхъ).

«Почему прокурорскій надзоръ обвиняетъ купца Бутикова въ противузаконномъ дѣяніи, предусмотрѣнномъ въ 283 ст. Улож. о нак. Преступленіе это подлежитъ суду московскаго окружнаго суда безъ участія присяжныхъ засѣдателей».

Подсудимый, на вопросъ предсѣдательствующаго, сказалъ: Я никакъ себя виновнымъ не признаю. Я точно написалъ это самое подъ актомъ, но этотъ актъ не первый былъ. Я страшныя притѣсненія имѣлъ отъ г. Гольма.

Затѣмъ судъ приступилъ къ спросу свидѣтелей.

Былъ приглашенъ въ залъ старшій городовой Павелъ Дмитріевъ и съ согласія сторонъ приведенъ къ присягѣ.

Частный приставъ разъ пріѣхалъ, сказалъ Дмитріевъ, къ дому Бутикова. Тутъ я былъ. Онъ непорядокъ нашолъ и началъ горячиться. Бутикова сначала не было. Потомъ онъ вышелъ. Это было весною, въ маѣ мѣсяцѣ. Бутиковъ и говоритъ частному приставу: кто вы такой? — «Я частный приставъ, отвѣчалъ маіоръ. — Мужикъ, сѣдая твоя борода, правительства не хочешь слушать!.. Я тебя арестую»… Тутъ народу было много… Бутиковъ ничего не сказалъ частному приставу, повернулся и ушелъ. Я проводилъ частнаго пристава, онъ и уѣхалъ… — . Онъ пьянъ не былъ.

Предсѣдательствующій. Вы, свидѣтель, не слыхали, чтобы г. Гольмъ говорилъ: я васъ въ бараній рогъ согну, только бы мнѣ до Бутикова добраться?

Свидѣтель. Нѣтъ, я этого не слыхалъ.

Вотъ какъ это было, сказалъ обвиняемый. Слышу крикъ, народу тутъ было много. Только подхожу я. Такъ какъ я съ частнымъ былъ знакомъ, я и говорю ему: Петръ Егоровичъ, вы ли это? Хотѣлъ этимъ показать, что я его не узнаю: такъ онъ кричалъ, разгорячился. А онъ на меня еще пуще: «Какъ! ты, говоритъ, меня не узнаешь?… Мужикъ!.. сѣдая борода!.. я тебя арестую… ты у меня будешь ослушаться»… Я вижу это, что онъ довольно пьянъ: такъ я замѣтилъ по его крику — ужь онъ очень горячился. Я повернулся, ничего не сказалъ и ушелъ… Вся эта исторія вышла отъ того, что лѣсъ разнесло водою по берегу…. лѣсу было много, привести въ порядокъ я еще не успѣлъ. А прежде, до этого, мы съ г. Гольмомъ дружески жили. Онъ у меня бывалъ, ну, извѣстно, я его угощалъ: закуска, наливка была. Разъ еще онъ мнѣ и говоритъ: нельзя ли, Иванъ Петровичъ, наливки этой мнѣ прислать? Отчего же, говорю, извольте, можно — и послалъ наливку. Потомъ онъ опять просилъ этой наливки; она вся вышла, такъ я и не послалъ. Послѣ этого что ли началъ онъ меня притѣснять?! Чуть не каждый день все постановленія дѣлалъ. Депутація требуетъ, чтобы мы какъ можно скорѣе лѣсъ съ берега убирали… я рабочихъ человѣкъ 70 нанялъ… а онъ пришлетъ солдатъ и, какъ я уѣду въ городъ, прикажетъ остановить работу. На утро опять такая же исторія. Тогда я говорю рабочимъ: ступайте всѣ въ часть. Тутъ частный приставъ привезъ съ собою мироваго судыо. Мировой судья посмотрѣлъ и велѣлъ таскать лѣсъ. Но частный все не унимался: чуть не каждый день акты составлялъ. Только разъ вижу, пріѣзжаетъ квартальный и начинаетъ вымѣрять вышину стопъ. Что же это, думаю, этого отродясь никогда не было…. ІІу, не вытерпѣлъ и написалъ на актѣ… Мнѣ много частный разоренія сдѣлалъ. У меня въ то время стройка была — онъ мнѣ убытки нанесъ Раздражилъ онъ меня сильно… Я вотъ съ сороковаго года живу тамъ, много частныхъ приставовъ видалъ, ни съ однимъ не вздорилъ. Всѣ и до сихъ поръ кланяются и всегда съ уваженіемъ относились. Вотъ передъ г. Гольмомъ г. Клочковъ былъ, спросите его, онъ и теперь со мной въ хорошихъ отношеніяхъ. Только съ г, Гольмомъ никакъ не могъ ужиться, да не я одинъ, а всѣ обыватели тоже. Всѣ на него жаловались. Онъ сильно насъ притѣснялъ…

Вызванъ былъ другой свидѣтель, купецъ Шкуновъ, сосѣдъ обвиняемаго.

На вопросъ предсѣдателя, не было ли у него тяжбы съ г, Гольмомъ, онъ объяснилъ: непріятность у насъ та была, что онъ прижималъ насъ относительно уборки лѣса. Поэтому мы, человѣкъ 15‑ть, подавали генералъ — губернатору просьбу, чтобы онъ помирволилъ намъ въ уборкѣ лѣса, потому г. Гольмъ уже больно насъ притѣснилъ… Просьба эта уже разсмотрѣна и дѣло кончено. Убытковъ мы никакихъ не искали.

Товарищъ прокурора находилъ невозможнымъ допустить къ присягѣ этого свидѣтеля.

Защитникъ съ своей стороны находилъ возможнымъ спросить свидѣтеля подъ присягой.

Судъ постановилъ: спросить свидѣтеля подъ присягой.

Я свидѣтелемъ при этомъ дѣлѣ не находился, сказалъ Шкуновъ, по приведеніи къ присягѣ приглашенный предсѣдателемъ сказать все, что онъ знаетъ по дѣлу, — я не былъ свидѣтелемъ. Время послѣ того довольно прошло, ко мнѣ это не относилось, и я, можно сказать, даже забылъ. Помню только, кажется, это въ августѣ было, — мы губернатора ждали…. Потому мы самую эту жалобу на частнаго пристава подавали, что онъ намъ прижимку дѣлаетъ…. Только вотъ въ этотъ самый разъ пріѣзжаетъ частный приставъ. Тутъ онъ лѣсъ смотрѣлъ: я, говоритъ, на васъ не ищу, что вы на меня жаловались, — пусть, говоритъ, лѣсъ и такъ лежитъ… Потомъ онъ это ко мнѣ подошелъ и говоритъ: цыгане, вы бы, говоритъ, еще, на Конную пошли: тамъ бы вамъ прошеніе подписали…. Только я и помню.

— А ты мнѣ развѣ поговорилъ, возразилъ подсудимый, что частный приставъ подъ руку ходилъ съ тобой и говорилъ: только бы мнѣ Бутикова въ бараній рогъ согнуть, а съ вами — то я управлюсь.

Свидѣтель. Не припомню, Иванъ Петровичъ. Извѣстно, мы всѣхъ должны бояться. Иной разъ будочникъ придетъ, и то должны кланяться, потому мы люди маленькіе. Весной. и въ іюнѣ я не былъ…

Подсудимый. Онъ мнѣ эти самыя слова пересказывалъ,…. Должно, теперь забылъ. Въ августѣ у насъ никакого дѣла на было…. А эти самые поступки г. Гольма, какъ онъ насъ притѣснялъ, — объ этомъ все было доказано въ прошеніи. Я бралъ отъ суда свидѣтельство и два прошенія генералъ — губернатору подавалъ, чтобы мнѣ дали справку по этому дѣлу, — что — жь дѣлать, не получилъ. Извѣстное дѣло, что теперь административная власть старается поддержать полицію… Я лично князя просилъ, да не помогло…

Далѣе были спрошены подъ присягой крестьяне Миновъ и Ивановъ, набойщики на фабрикѣ г. Бутикова, и цеховой Гурѣевъ, надсмотрщикъ за набойщиками. Всѣ три свидѣтеля согласно показали, что 9 мая, въ Николинъ день, они слышали, какъ частный приставъ Гольмъ закричалъ на ихъ хозяина: «Мужикъ, сѣдая борода! я тебя заарестую!» Что же разговаривали они тихо между собою, того нельзя было разслышать. Былъ ли въ это время Гольмъ пьянъ — свидѣтели не знаютъ.

Крестьянинъ Ильинъ, прикащикъ обвиняемаго, спрошенный безъ присяги, подтвердилъ показанія предыдущихъ свидѣтелей и кромѣ того прибавилъ: я былъ не очень далеко… Частный приставъ былъ съ сыномъ, съ маленькимъ мальчикомъ, лѣтъ девяти. Мальчикъ все повторялъ: попаша, не горячись!.. Гольмъ держалъ себя неприлично, онъ шибко горячился. Былъ ли онъ пьянъ — я не знаю.

Затѣмъ, по постановленію суда, съ согласія сторонъ, было прочитано постановленіе надзирателя Байкова о неправильной кладкѣ лѣса и о неустройствѣ временнаго забора. Это то самое постановленіе, на которомъ г. Бутиковъ сдѣлалъ надпись, подавшую поводъ къ процессу.

Подсудимый. Я не зналъ, куда пойдетъ эта бумага, — я думалъ подъ сукно. Я написалъ это разгорячившись. Меня частный приставъ вывелъ изъ терпѣнія: человѣкъ онъ былъ самый непокойный; всѣ частные пристава были мнѣ пріятели, а съ этимъ никакъ не могъ сладить. Надпись на постановленіи мнѣ предложилъ сдѣлать самъ надзиратель. Когда я писалъ этотъ разсказъ, я не считалъ его оскорбительнымъ.

Затѣмъ былъ спрошенъ безъ присяги частный приставъ Гольмъ.

Я готовъ, сказалъ свидѣтель Гольмъ, дать показаніе подъ присягою. Дѣло съ купцомъ Бутиковымъ было возбуждено первоначально не полиціей. Въ многотрудной и многосложной дѣятельности, полицейскому офицеру приходится часто исполнять предписанія различныхъ мѣстъ и лицъ. Такъ случилось и въ настоящемъ случаѣ. Я получилъ предписаніе изъ правленія IV округа, отъ 27 марта 1867 г., о понужденіи прибрежныхъ жителей къ очищенію бечевника. Я, еще не зная купца Бутикова, объявилъ ему это предписаніе и взялъ съ него подписку, въ которой онъ обязался исполнить это предписаніе въ теченіи извѣстнаго срока. Надзирателю было поручено наблюденіе за исполненіемъ этой подписки. По прошествіи назначеннаго срока, надзиратель донесъ мнѣ, что купецъ Бутиковъ не очищаетъ бечевника. Я просилъ надзирателя передать ему отъ меня просьбу объ исполненіи предписанія. На это мнѣ надзиратель донесъ, что купецъ Бутиковъ знать не хочетъ этого предписанія. Мнѣ, отвѣчалъ надзиратель, купецъ Бутиковъ сказалъ, что онъ 40 лѣтъ живетъ на этомъ мѣстѣ, что тамъ жили отецъ и дѣдъ его, — и никакого, бечевника не было. И теперь ему быть не зачѣмъ. Я сказалъ послѣ этого надзирателю, чтобы онъ настоятельно потребовалъ отъ купца Бутикова исполненія предписанія. Но надзиратель мнѣ объяснилъ, что это для него невозможно, такъ какъ Бутиковъ грубъ, дерзокъ и не слушаетъ никакихъ требованій. При этомъ мнѣ надзиратель разсказалъ, что прежде былъ даже такой случай съ однимъ изъ надзирателей: Бутиковъ столкнулъ его съ лѣстницы со 2‑го этажа на послѣднюю ступеньку. Я видѣлъ, что мнѣ самому слѣдуетъ оказать содѣйствіе надзирателю. Зная по опыту, что личное знакомство съ обывателями много содѣйствуетъ успѣху въ дѣйствіяхъ полиціи, я послалъ сказать купцу Бутикову, что я желаю съ нимъ познакомиться и прошу его назначить время, когда могу его видѣть. Онъ пригласилъ меня къ себѣ въ 2 часа. Когда я къ нему пріѣхалъ, я засталъ у него закуску на столѣ. Онъ пригласилъ меня, какъ гостя, закусить. Я, зная приличія и обычаи общежитія, конечно, не отказался. Когда я прощался съ купцомъ Бутиковымъ, я просилъ его очистить бечевникъ. Но онъ мнѣ на это отвѣчалъ: плюньте на это дѣло — тутъ много частныхъ приставовъ, много и оберъ — полицеймейстеровъ перемѣнилось, а бечевника все не было. Потомъ, спустя нѣкоторое время, видя, что и личная моя просьба на Бутикова не подѣйствовала, я опять сдѣлалъ ему понужденіе. Онъ прислалъ мнѣ письмо, въ которомъ говорилъ, чтобы я оставилъ это дѣло. Скоро Святая недѣля, писалъ онъ, приходите ко мнѣ христосоваться. Я очень жалѣю, что потерялъ это письмо, но могу удостовѣрить судъ, какъ честный и благородный человѣкъ, что содержаніе письма именно было такое. Купецъ Бутиковъ, между тѣмъ, все не исполнялъ моихъ требованій. Тутъ какъ — то онъ былъ именинникъ и прислалъ звать меня къ себѣ. Я былъ нездоровъ, занятъ и отказался пріѣхать, но онъ вторично прислалъ за мной. Тогда я отправился къ нему, потому что зналъ правила общежитія и обязанности свѣтскихъ приличій, тѣмъ болѣе, что тамъ были мои товарищи, почтенные люди. Пробылъ я у купца Бутикова полчаса, ужиналъ. Въ этомъ я ничего не находилъ предосудительнаго. Въ этотъ разъ я снова повторилъ просьбу объ исполненіи предписанія министерства путей сообщенія. Но купецъ Бутиковъ не думалъ его исполнить, и потому я сталъ требовать настоятельно этого исполненія. Тогда купецъ Бутиковъ подалъ на меня жалобу мировому судьѣ, объясняя, что я его притѣсняю. Мировой судья объяснилъ Бутикову, что жалоба его ему неподсудна, и сказалъ, что онъ можетъ жаловаться оберъ — полицеймейстеру. Тогда купецъ Бутиковъ подалъ жалобу оберъ — полицеймейстеру. Между тѣмъ, я пригласилъ мироваго судью г. Романова, чтобы онъ убѣдился на мѣстѣ, притѣсняю ли я купца Бутикова или нѣтъ. Мировой судья нашолъ мои требованія справедливыми, составилъ актъ осмотра и обязалъ Бутикова, въ двѣ недѣли все привести въ порядокъ. У купца Бутикова кромѣ того, что лѣсъ лежалъ не въ законномъ мѣстѣ, были и другія неисправности: у него была стройка; онъ выкопалъ лму известковую на прохожемъ мѣстѣ, не обнесъ заборомъ постройку. Мировой судья поручилъ надзирателю наблюдать за исполненіемъ его приказанія. Байковъ, надзиратель, сказалъ мнѣ, что послѣ этого прошло болѣе мѣсяца, а Бутиковъ все не исполнялъ предписанія мироваго судьи. Тогда самъ Байковъ, не говоря ничего мнѣ, составилъ актъ о неисполненіи купцомъ Бутиковымъ законныхъ требованій. Я думаю, что Бутиковъ, дѣлая на актѣ надпись, не желалъ, чтобы бумага шла куда — нибудь дальше. Когда ему Байковъ сказалъ, что онъ за это будетъ отвѣчать, Бутиковъ сказалъ: прочитаетъ и въ карманъ положитъ — больше ничего не будетъ. Онъ, вѣроятно, думалъ, что я постѣенюсь, что я сробѣю. Онъ думалъ, что подобнымъ путемъ онъ поколеблетъ мои прямыя, честныя правила, которыми я руководствовался въ своей дѣятельности. Яо онъ ошибся. Я представилъ этотъ актъ судебному слѣдователю. (На вопросы защитника) Копію съ этого акта я представилъ мировому судьѣ, и онъ обязалъ подпиской Бутикова исполнить требованіе полиціи и наложилъ на него штрафъ. Бутиковъ жаловался въ мировой съѣздъ, который утвердилъ рѣшеніе мироваго судьи. Такъ какъ Бутиковъ не убралъ лѣсъ, то мнѣ выданъ былъ исполнительный листъ, по которому я имѣлъ право нанять людей для уборки лѣса. Я сдѣлалъ публикацію и съ меня просили три, четыре тысячи, чтобы сдѣлать это вдругъ.

Предсѣдатель. Что вы разумѣете подъ словомъ вдругъ?

Гольмъ. Недѣли въ полторы, въ двѣ.

Предсѣдатель. Такъ это, по вашему мнѣнію, значитъ вдругъ (смѣхъ).

Гольмъ. Да, но я хотѣлъ исполнить свою обязанность добросовѣстнѣе и хотѣлъ пощадить карманъ купца Бутикова. Въ это время было объявлено, что изъ лагеря отпускаются на работы солдаты. Тогда я затребовалъ депешей 100 человѣкъ. Бутиковъ находилъ, что они не такъ работаютъ. Я просилъ у него указаній. Но онъ ни самъ не явился, ни повѣреннаго не прислалъ. Онъ подалъ на меня жалобу въ мировой съѣздъ, но послѣдній нашолъ мои дѣйствія по исполнительному листу правильными. Между тѣмъ, самъ Бутиковъ препятствовалъ исполненію: что солдаты днемъ уберутъ, то онъ ночью опять разложитъ на прежнія мѣста (смѣхъ).

Защитникъ. Въ томъ мѣстѣ, гдѣ находится фабрика Бутикова, ходятъ барки или нѣтъ? Сколько мнѣ извѣстно, они тамъ никогда не ходятъ.

Гольмъ. Барки, вѣроятно, ходятъ… Впрочемъ самъ я ихъ тамъ не видалъ… Но какъ же они не ходятъ? — Они должны ходить тамъ (смѣхъ). Я, можетъ — быть, неловко выразился, но дѣло въ томъ, что въ предписаніи округа было сказано, что бечевникъ слѣдуетъ очистить по всему прибрежью (продолжая отвѣчать на вопросы защитника). 9 мая я дѣйствительно пошелъ гулять но берегу, и когда дошелъ до земли Бутикова, то не могъ продолжать путь. Такъ какъ я пришелъ не по обязанностамъ службы, то я и не хотѣлъ ничего на этотъ разъ говорить о неисправности Бутикова. Но, встрѣтивши тутъ его людей, я сказалъ только: какъ вамъ не стыдно, до сихъ поръ не убрали лѣсъ. Обернувшись, я сзади увидѣлъ купца Бутикова. — Вы что здѣсь дѣлаете? спросилъ онъ меня. — Гуляю, Иванъ Петровичъ, сказалъ я. А у васъ до сихъ поръ бечевникъ не очищенъ. — Мало ли что вы требуете, возразилъ онъ. Да вы кто такой? — Кажется, говорю, вы меня должны знать: я частный приставъ. — Тутъ было много народа и изъ обращенія со мною купца Бутикова я понялъ, что онъ имѣлъ въ виду показать, какъ онъ можетъ отдѣлать частнаго пристава. — Я ему и говорю: я частный приставъ, ваша фабрика въ моей части, стало — быть, я человѣкъ, имѣющій на васъ вліяніе; я нѣкоторымъ образомъ начальникъ этого мѣста; я велю васъ на мѣстѣ арестовать и представлю въ судъ. — Купецъ Бутиковъ, какъ видно, испугался и ушелъ домой.

Предсѣдатель. Вы не говорили: ты мужикъ, сѣдая борода, я тебя арестую? Предупреждаю васъ, вы можете и не отвѣчать на этотъ вопросъ.

Гольмъ. Нѣтъ, я этихъ словъ не говорилъ. Я говорилъ съ купцомъ Бутиковымъ вѣжливо.

Предсѣдатель. Вы сами не были при составленіи акта, на которомъ сдѣлана надпись?

Гольмъ. Нѣтъ, я не былъ.

Предсѣдатель. Въ постановленіи надзирателя Байкова, между строкъ, есть приписка, сдѣланная вашею рукою: «и проѣздъ здѣсь совершенно заваленъ». Приписка эта оговорена вашею подписью.

Гольмъ (разсмотрѣвъ бумагу). Да, эта приписка сдѣлана моею рукой: я ее сдѣлалъ на основаніи личныхъ моихъ наблюденій, такъ какъ я каждый день бывалъ на томъ мѣстѣ; я и наканунѣ былъ. Я, можетъ — быть, и утромъ въ тотъ день былъ на томъ мѣстѣ. Байковъ мнѣ сказалъ, что онъ пойдетъ составлять актъ…

Предсѣдатель. Не говорилъ ли вамъ чего Байковъ въ разъясненіе словъ постановленія: «и допустить до своеручнаго показанія самого Бутикова». Такія выраженія, какъ извѣстно, не встрѣчаются въ постановленіяхъ.

Гольмъ. Нѣтъ, ничего не говорилъ; это постановленіе было сдѣлано по словесному приказанію мироваго судьи для представленія ему.

Предсѣдатель. Думаете ли вы, что Бутиковъ, дѣлая эту надпись, имѣлъ намѣреніе васъ оскорбить?

Гольмъ. Еслибы Бутиковъ хорошенько подумалъ, то, вѣроятно, не сдѣлалъ бы этого.

Предсѣдатель. Вотъ вы намъ сказали, что, по словамъ Байкова, когда онъ сказалъ Бутикову, что онъ будетъ отвѣчать за такую подпись, то Бутиковъ сказалъ: да не пойдетъ эта бумага: когда прочитаетъ, положитъ въ карманъ. Думаете ли вы, что обвиняемый дѣйствительно разсчитывалъ, что бумага не пойдетъ дальше?

Гольмъ. Да, скорѣе онъ думалъ, что эта надпись такъ останется.

Подсудимый. Я совершенно не зналъ, куда пойдетъ эта бумага. Какъ исполняются постановленія — я не знаю. Вообще изъ того, что показывалъ здѣсь г. Гольмъ, многое несправедливо. Десятое слово только справедливо, а девять нѣтъ (смѣхъ). Что онъ 9 мая на меня кричалъ — это вѣрно. Я только не знаю, за что онъ на меня нападалъ. Можетъ — быть, я къ празднику не такъ былъ исправенъ (громкій смѣхъ).

Предсѣдатель замѣчаетъ публикѣ, что она не должна смѣяться.

Подсудимый. Съ самаго Николина дня мы ужь поссорились, и послѣ этого постоянно стали составлять акты. Квартальный надзиратель мнѣ самъ говорилъ, что онъ составляетъ акты по необходимости: иначе, говоритъ, я мѣсто потеряю. Вѣдь ужь. стало — быть, нужда была, если всѣ обыватели подавали прошеніе. Не одни мы жаловались, и другіе торговцы жаловались. Я говорю частному приставу, г. Гольму: вы, говорю, на себя ужь очень много приняли; скажите, говорю, чтб — полиція существуетъ для обывателей или обыватели для полиціи? Вѣдь мы, говорю, васъ поимъ, кормимъ и жалованье вамъ платимъ. Такъ почему же вы, по какому праву насъ такъ стѣсняете? А ужь какъ стѣснялъ — страсть! Помилуй Богъ, если попадетъ другой частный приставъ такой же, тогда въ Москвѣ жить будетъ невозможно нашему брату, хоть вонъ бѣги (смѣхъ)…. Потомъ ужь меня слишкомъ удивило, когда пришли стопы обмѣривать: да этого и въ Индіи не дѣлается, не токмо что въ Москвѣ. Они говорятъ, что въ Петербургѣ дрова складываютъ до извѣстной высоты, да мы сами въ Петербургѣ видѣли дрова, наложенныя до 9 саженъ вышины. Потомъ, говорятъ, что мы лѣсъ не можемъ класть на берегу: да почему же насупротивъ насъ лѣсъ лежитъ у самой воды? Стало — быть, это одно стѣсненіе. Это измываніе какое — то было: поневолѣ не вытерпишь. Г. Гольмъ говоритъ, что онъ не кричалъ на меня. Да можно 100 человѣкъ свидѣтелей найдти, которые тутъ были. Мнѣ сказывали, что онъ, какъ по переулку ѣхалъ, все кричалъ: я, говоритъ, покажу ему! Я распотроню этого Бутикова. — Если я что несправедливо говорю, пусть меня вотъ здѣсь вмѣсто этой люстры повѣсятъ. А извѣстно, если разгорячусь, что — нибудь ошибкой и скажу.

Товарищъ прокурора Тихомировъ, указавъ на фактъ преступленія, замѣтилъ, что купецъ Бутиковъ сравнилъ майора Гольма съ неблагодарнымъ быкомъ. Что такое сравненіе оскорбительно, по мнѣнію товарища прокурора, противъ этого спорить нельзя. Объясненіе подсудимаго о томъ, что онъ не имѣлъ намѣренія оскорбить, есть только попытка къ оправданію. Нельзя допустить, чтобы человѣкъ, подъ вліяніемъ раздраженія, необдуманно исписалъ кругомъ полулистъ бумаги, на что, какъ выразился товарищъ прокурора, для малограмотнаго московскаго купца 1‑й гильдіи потребовалось не менѣе получаса времени. Особенно обдуманность проступка Бутикова проглядываетъ въ припискѣ: «истинно глаголю». Настоящій проступокъ предусмотрѣнъ статьею 283 Уложенія. Всѣ признаки проступка, предусмотрѣннаго этою статьей, заключаются въ обстоятельствахъ настоящаго дѣла! Во 1‑хъ, выраженія должны быть оскорбительны: здѣсь оскорбительность сравненія съ неблагодарнымъ быкомъ не подлежитъ сомнѣнію. Во 2‑хъ, слова эти прямо относились къ майору Гольму, потому что о немъ только идетъ рѣчь. Въ 3‑хъ, намѣреніе оскорбить очевидно уже потому, что человѣкъ, писавшій полчаса, не могъ совершить такое дѣйствіе необдуманно. Притомъ законъ только въ оскорбленіи должностныхъ лицъ словами (ст. 286) допускаетъ возможность оскорбленія не съ умысломъ оказать неуваженіе къ лицу. Въ оскорбленіи на бумагѣ этого различія законъ не допускаетъ. Въ 4‑хъ, условіе, требуемое 283 статьею для состава преступленія, — это то, чтобы бумага назначалась къ поданію въ присутственное мѣсто или къ должностному лицу. Въ настоящемъ случаѣ оскорбительныя выраженія помѣщены въ полицейскомъ актѣ, который черезъ частнаго пристава долженъ былъ поступить на расмотрѣніе мировому судьѣ. Это зналъ купецъ Бутиковъ, такъ какъ акты полиція составляла не разъ, притомъ онъ лично былъ на мировомъ съѣздѣ при разсмотрѣніи одной изъ его жалобъ. — Обращаясь къ опредѣленію мѣры наказанія, товарищъ прокурора указалъ на обдуманность дѣйствій подсудимаго, на его лѣта и званіе 1‑й гильдіи купца, на его стремленіе подорвать репутацію должностнаго лица и наконецъ на упорное запирательство въ сознаніи вины, а потому товарищъ прокурора, примѣняясь къ 129 ст. улож., просилъ судъ выбрать для подсудимаго изъ двухъ видовъ наказаніи, денежнаго штрафа и ареста, — арестъ, и назначить его въ высшей мѣрѣ, т. е. на три мѣсяца.

Защитникъ, князь А. И. Урусовъ, прежде чѣмъ приступить къ юридической сторонѣ настоящаго дѣла, обрисовалъ личность обвиняемаго, указавъ на то, что онъ человѣкъ пожилой, воспитавшій свои понятія въ то время, когда полиція не пользовалась уваженіемъ, что онъ мало образованъ и сохранилъ, при природномъ свѣтломъ умѣ, оригинальный складъ воззрѣній. Далѣе, защитникъ упомянулъ о томъ, что подсудимый, съ 44 года, занимаясь свомъ промысломъ, привыкъ къ дружески фамильярному обращенію съ мѣстною полиціей; притомъ, по словамъ подсудимаго, онъ не помнитъ, чтобы въ томъ мѣстѣ, гдѣ стоитъ фабрика, существовалъ когда — либо бечевникъ, тѣмъ болѣе, что тамъ барки не ходятъ. Всѣ эти обстоятельства требуютъ особой снисходительности къ подсудимому, такъ какъ его понятія о законности могли быть совершенно индивидуальны. Ему легко могло казаться, что требованія полиціи были незаконны, какъ необычныя. Каковы же были эти требованія? Свидѣтель Гольмъ сказалъ, что обвиняемый продолжалъ оказывать и въ августѣ такое же упорство въ исполненіи требованій полиціи, какое оказывалъ и въ маѣ. Затѣмъ защитникъ указалъ на нѣкоторые изъ актовъ, которые составляла полиція, чтобы объяснить, насколько дѣйствія полиціи могли представляться законными для подсудимаго. Такъ самъ защитникъ былъ при разбирательствѣ по одному изъ этихъ актовъ, составленному полиціей 24 августа. Въ этомъ актѣ полиція обвиняла подсудимаго въ неисполненіи ея законныхъ требованій, при приведеніи въ исполненіе рѣшенія мироваго съѣзда, относительно уборки лѣса. Приговоромъ, отъ 4 октября, мировой судья Пречистенскаго участка призналъ подсудимаго оправданнымъ и протестъ полиціи противъ этого приговора не былъ уваженъ товарищемъ прокурора. Далѣе, было составлено три акта о неявкѣ обвиняемаго въ кварталъ по повѣсткамъ. Одинъ изъ этихъ актовъ помѣченъ седьмымъ числомъ сентября, на другихъ же вообще обозначено, что они составлены въ 1867 г. Мѣсяцъ и число не показаны (Смѣхъ). На разбирательствѣ у судьи по этимъ актамъ, депутатъ полиціи законность требованія явки въ кварталъ объяснялъ тѣмъ, что во 2 томѣ Свода Законовъ есть статья, предписывающая частному приставу отправляться на мѣсто, когда исполненіе касается нѣсколькихъ лицъ. Отсюда слѣдуетъ, что когда дѣло касается одного лица, то онъ самъ долженъ являться къ частному приставу. Этотъ законъ, по мнѣнію полиціи, распространяется на квартальнаго надзирателя. По если въ такомъ направленіи толковать законъ о правахъ полицейскихъ должностныхъ лицъ, то почему же эти права не распространить на городоваго и т. д. до безконечности. Такимъ образомъ, обвиненіе было неправильно, такъ какъ требованія полиціи не основывались на законѣ. По этимъ актамъ состоялся бы также оправдательный приговоръ, но судья, принявъ во вниманіе, что самъ Бутиковъ давалъ письменныя обѣщанія явиться въ кварталъ, сдѣлалъ ему внушеніе за этотъ проступокъ, какъ ненамѣренный. Но всего удивительнѣе пятый актъ полиціи о распространеніи Бутиковымъ ложныхъ слуховъ. Обвиненіе въ этомъ случаѣ состояло въ томъ, что Бутиковъ будто несправедливо распространялъ слухъ о томъ, что къ нему пріѣдетъ обѣдать губернаторъ графъ Сиверсъ. На вопросъ г. мироваго судьи графъ Сиверсъ отвѣчалъ; да, это справедливо, это правда. Само собой расумѣется, что по такому обвиненію подсудимый былъ оправданъ. Оправдательный приговоръ послѣдовалъ и по шестому акту полиціи о невынутіи какого — то насоса. Но кромѣ этихъ шести, извѣстныхъ защитнику актовъ, составлялось еще безчисленное множество другихъ. Въ виду такихъ фактовъ, изъ которыхъ подсудимому, не привыкшему къ утонченному обращенію, приходилось составлять себѣ понятіе о законности дѣйствій полиціи, не мудрено, что онъ могъ прійдти въ состояніе крайняго раздраженія и въ такую минуту высказаться рѣзко. Изъ показаній свидѣтелей виденъ и образецъ обращенія полиціи съ подсудимымъ. Понятно, что при такихъ условіяхъ, понятія подсудимаго могли перепутаться. Изъ чего же можно видѣть сознательность его поступка, намѣреніе оскорбить? — Переходя къ юридической оцѣнкѣ факта, защитникъ указалъ, что по статьѣ 283 для состава преступленія требуется: во 1‑хъ, чтобы оскорбленіе было нанесено въ бумагѣ, поданной самимъ обидчикомъ. Актъ не есть такая бумага, — судьба его неизвѣстна. Притомъ участіе злой воли при оскорбленіи въ бумагѣ, поданной самимъ оскорбителемъ — гораздо значительнѣе. Затѣмъ законъ требуетъ, чтобы оскорбленіе было нанесено «прямо», т. е. не намекомъ, не приравненіемъ, не аллегоріей. Въ настоящемъ случаѣ оскорбительнаго выраженія, прямо относящагося къ майору Гольму, нѣтъ. Далѣе, выраженіе это должно быть оскорбительно, т. е. должно быть употреблено ругательное, поносительное или неприличное слово въ отношеніи оскорбленнаго. Ни одного такого слова прямо противъ г. Гольма не употреблено. Наконецъ, намѣренія оскорбить тоже не видно, такъ какъ подсудимый, привыкшій къ фамильярности въ обращеніи съ полиціей, не могъ видѣть въ написанномъ "имъ разсказѣ что — либо оскорбительное. Такимъ образомъ, по мнѣнію защитника, признаки настоящаго факта не подходятъ подъ признаки проступка, предусмотрѣннаго статьею 283. Поэтому, при постановленіи приговора по настоящему дѣлу, необходимо прибѣгнуть къ анологическому толкованію закона (151 ст.). Но и иностранные и отечественные криминалисты одинаково возстаютъ противъ анологическаго толкованія закона въ распространительномъ смыслѣ. А такъ какъ въ настоящемъ проступкѣ подсудимаго степень участія злой воли несомнѣнно менѣе значительна, чѣмъ та, которая необходима для состава преступленія обозначеннаго въ ст. 283‑й, то поэтому защитникъ находилъ невозможнымъ примѣненіе этой статьи къ настоящему случаю. Въ виду этихъ соображеній, князь Урусовъ просилъ судъ признать проступокъ Бутикова неосторожнымъ дѣяніемъ и, примѣнивъ къ нему послѣднюю часть 110 ст. Улож., сдѣлать внушеніе.

Судъ постановилъ: подсудимаго Бутикова, 67 лѣтъ, подвергнуть на семь дней аресту въ тюрьмѣ (ст. 161, 283, 2, 4 и 5 п. 134, 135, 149 и 2 степень 39 Улож. о нак., 766 и 3 и. 771 ст. уст. уг. суд. и 56 ст. Улож.).

Засѣданіе окончилось въ 6 часовъ 40 минутъ пополудни.

Дѣло о мѣщанинѣ Николаѣ Ивановѣ Пастуховѣ обвиняемомъ въ сопротивленіи полиціи

Засѣданіе Московскаго столичнаго мироваго съѣзда 1‑го округа 9 марта 1868 года.

Засѣданіе происходило подъ предсѣдательствомъ предсѣдателя, почетнаго мироваго судьи С. А. Тарасова; докладывалъ дѣло непремѣнный членъ, участковый мировой судья Г. Я. Титовъ; заключеніе давалъ товарищъ прокурора, А. А. Лопухинъ. Къ судоговоренію явился мѣщанинъ Н. И. Пастуховъ.

Докладъ. «1867 года, ноября 7 дна, мировой судья г. Москвы Пречистепскаго участка, по разсмотрѣніи переданнаго товарищемъ прокурора московскаго окружнаго суда дѣла о мѣщанинѣ Пастуховѣ, обвиняемомъ въ неисполненіи требованія полицеймейстера г. Поля, при исполненіи имъ служебныхъ обязанностей. назначилъ разбирательство на 15 ноября, въ 10 часовъ утра. Въ назначенный день, вызванный мировымъ судьею мѣщанинъ Николай Ивановъ Пастуховъ представилъ своего повѣреннаго, князя А. И. Урусова, который, по предъявленіи ему и прочтеніи полицейскаго акта, объяснилъ, что просилъ бы опредѣлить, въ чемъ собственно заключается обвиненіе Пастухова? Какъ видно изъ акта, рѣчь идетъ о «дѣланіи сопротивленія и дѣланіи грубостей г. Полю». Послѣднее обвиненіе, какъ неподсудное, разсмотрѣнію не подлежитъ, а сопротивленія нельзя признать съ той минуты, когда самъ г. Поль разрѣшилъ г. Пастухову остаться при пожарѣ, угрожавшемъ жизни его семейства и подвергавшемъ опасности все его достояніе. Такое разрѣшеніе едва ли можетъ быть объяснено, какъ снисхожденіе, такъ какъ немыслимо запрещать человѣку заботиться о спасеніи всего ему дорогаго и близкаго. Но какъ бы то ни было, съ той минуты, когда полицеймейстеръ дозволилъ г. Пастухову остаться, его присутствіе при пожарѣ перестало быть ослушаніемъ. Остается одно обвиненіе, легшее въ основу акта, именно то, что, по выраженію составителя акта, называется «дѣланіе грубостей». Въ чемъ же можетъ быть сопротивленіе или ослушаніе, — въ виду дозволенія того самаго начальства, которое теперь, получивъ отказъ въ окружномъ судѣ по порядку подсудности, съ возвращеніемъ мировому судьѣ, — обвиняетъ г. Пастухова въ ослушаніи неизвѣстно чего, въ сопротивленіи — неизвѣстно чему Защитникъ полагаетъ, что невозможно приступить къ разбирательству, не имѣя въ виду опредѣленнаго обвиненія, иначе время и личность каждаго ничѣмъ не гарантированы отъ привлеченія къ суду помимо всякаго опредѣленнаго основанія. Полиціи можетъ не нравиться поведеніе г. Пастухова, но она прежде, чѣмъ привлекать его къ суду уголовному, должна опредѣлить, въ чемъ именно она его обвиняетъ, въ какихъ дѣйствіяхъ? А этого и не видать въ настоящемъ случаѣ.

«Противъ этого депутатъ отъ полиціи, надзиратель о квартала Пречистенской части, Ивановъ, объяснилъ, что г. Пастуховъ обвиняется въ томъ, что онъ присутствіемъ своимъ, въ числѣ прочихъ лицъ, мѣшалъ дѣйствовать пожарной командѣ, и когда г. полицейместеръ, полковникъ Поль, потребовалъ, чтобъ публика отошла, то одинъ г. Пастуховъ упорствовалъ исполнить это совершенно законное требованіе. Г. Поль не разрѣшалъ Пастухову оставаться, приказалъ только повѣрить дѣйствительно ли онъ живетъ по близости, и эта повѣрка имѣла результатомъ то, что актъ объ ослушаніи отложено было написать до окончанія пожара. Г. Пастуховъ былъ не на своемъ дворѣ, а тамъ, гдѣ горѣло, именно въ домѣ Соболевой, а живетъ онъ въ домѣ Антипова; присутствіе его не можетъ быть извиняемо заботою объ имуществѣ, потому что тутъ даже нѣтъ и связи; еслибы г. Пастуховъ заботился о своемъ имуществѣ, то ему слѣдовало бы содѣйствовать пожарной командѣ своимъ отсутствіемъ, а не мѣшать ей и даже ослушаться, — не уходить по приглашенію. Такимъ образомъ, очевидно, что никакого дозволенія остаться г. Пастухову не было, стало — быть, не было и обстоятельствъ, по коимъ бы актъ, составленный полиціей, лишался уже своей силы; напротивъ, г. Пастуховъ былъ удаленъ съ того мѣста, гдѣ онъ находился и гдѣ онъ оказывалъ ослушаніе.

«Затѣмъ обѣ стороны просили для собранія болѣе точныхъ доказательствъ по настоящему дѣлу отсрочить разбирательство до 22 ноября въ 11 часовъ, когда стороны обязались явиться. 22 ноября, въ первомъ часу, приступлено вновь къ разбирательству, причемъ оказалось, что Пастуховъ не явился и повѣреннаго не прислалъ; а депутатъ отъ полиціи, надзиратель 5 квартала г. Ивановъ, просилъ постановить заочный приговоръ, причемъ объяснилъ, что, на основаніи приказа г. оберъ — полицеймейстера, онъ обращался къ г. Полю для собранія свѣдѣній по этому дѣлу, и г. Поль ему объяснилъ, что когда, по требованію его — отодвинуться отъ пожара, всѣ отодвинулись назадъ, одинъ Пастуховъ остался впереди и прошелъ сквозь цѣпь, составленную изъ полицейскихъ служителей. Когда г. Поль обратился прямо къ нему съ предложеніемъ удалиться за цѣпь, то Пастуховъ отвѣчалъ ему: «г. Поль, не извольте дѣлать мнѣ дерзостей», и при вторичномъ приглашеніи уйти, повторилъ тотъ же отвѣтъ; тогда полицеймейстеръ поручилъ унтеръ — офицеру Петрову освѣдомиться о званіи и мѣстѣ жительства Пастухова и потомъ поручилъ надзирателю Байкову составить актъ. Когда Байковъ обратился за этимъ къ Пастухову, то тотъ требовалъ, чтобы и полковникъ Поль шелъ съ нимъ въ кварталъ; свидѣтелями этого были: Петровъ, Байковъ и Бутиковъ, котораго въ настоящее время нѣтъ въ Москвѣ.

«По отобраніи подписки объ обязательствѣ, въ случаѣ надобности — подтвердить подъ присягой свои показанія, за отсутствіемъ священника свидѣтели спрошены были безъ присяги, порознь.

Старшій унтеръ — офицеръ Петровъ объяснилъ, что, находясь на Остоженкѣ во время пожара въ домѣ Соболевой для соблюденія порядка, онъ видѣлъ, какъ Пастуховъ не слушался требованія полицеймейстера и кричалъ на его слова; но что кричалъ — того не могъ разобрать за общимъ шумомъ на пожарѣ; разговаривалъ онъ съ г. Полемъ у воротъ дома Антипова, въ которыхъ, а также и на дворѣ дѣйствовала пожарная команда. Г. Поль подозвалъ его, Петрова и, и велѣлъ ему съ Пастуховымъ идти въ его квартиру, чтобы удостовѣриться въ его званіи; но когда они пришли въ квартиру Пастухова, въ домѣ Антипова, то она оказалась пустая, всѣ вещи уже были вынесены, и ни жены, ни дѣтей не было, и освѣдомиться о его званіи было не у кого. Тогда свидѣтель спросилъ объ этомъ обстоятельствѣ у самого Пастухова, но отвѣта не получилъ, и потому воротился съ нимъ. Какая — то женщина изъ живущихъ въ домѣ Антипова, встрѣтившаяся на дворѣ, сказала свидѣтелю, что это Николай Ивановичъ Пастуховъ, котораго онъ, Петровъ, прежде не зналъ.

Надзиратель 1‑го квартала Байковъ объяснилъ, что г. Поль встрѣтилъ его на пожарѣ, поручилъ ему составить актъ о сопротивленіи какимъ — то лицомъ его распоряженіямъ, фамилія котораго Хохловъ или Пастуховъ — г. Поль навѣрно не помнитъ, но что онъ поручилъ унтеръ — офицеру Петрову освѣдомиться о его званіи и что онъ живетъ у него, Байкова, въ 1‑мъ кварталѣ; когда свидѣтель увидалъ Пастухова на углу Остоженки и Ушаковскаго переулка, то тотъ самъ сказалъ ему, что о немъ поручено составить актъ; на вопросъ Байкова у Петрова — о немъ ли? тотъ подтвердилъ, что о немъ; тогда Байковъ сказалъ Пастухову: такъ пойдемте въ контору квартала. На это Пастуховъ отвѣчалъ, что онъ безъ полицеймейстера Поля не пойдетъ; въ это время г. Поль, выходя изъ Ушаковскаго переулка, услыхалъ эти слова и сказалъ: присоедините и это къ акту, что Пастуховъ съ пожара требуетъ меня въ контору квартала для составленія акта. Пастуховъ сказалъ тогда, что хотя его вещи стережетъ жена его, но онъ опасается за ихъ цѣлость, почему и былъ отпущенъ и вызванъ потомъ въ контору квартала повѣсткой.

«Ивановъ просилъ занести въ протоколъ, что въ предыдущее засѣданіе, защитникъ, князь Урусовъ, допустилъ свидѣтелей и предложилъ спросить ихъ только съ отобраніемъ подписки, а Пастуховъ въ подписи подъ актомъ самъ сознался, что требовалъ г. Поль въ контору квартала и что г. Поль это слышалъ, чему и былъ свидѣтель Бутиковъ, такъ что за сознаніемъ этого обстоятельства обвиняемымъ спросъ Бутикова, въ качествѣ свидѣтеля, оказывается ненужнымъ.

«По выслушаніи показаній свидѣтелей и доводовъ депутата со стороны полиціи, надзирателя 5 квартала г. Иванова, мировымъ судьею, на основ. 133 ст. Уст. Угол. Суд., постановленъ заочный приговоръ.

«7‑го декабря, мѣщанинъ Пастуховъ, въ поданномъ мировому судьѣ отзывѣ, просилъ о пересмотрѣ дѣла и объ отобраніи по настоящему дѣлу показанія отъ выставленнаго имъ свидѣтеля мещовскаго купеческаго сына Михаила Иванова Щетинина, живущаго на серпуховской станціи желѣзной дороги. Руководствуясь 72 и 140 ст. Уст. Уг. Суд., мировой судья постановилъ: предварительно разбирательства дѣла о мѣщанинѣ Пастуховѣ, сообщить мировому судьѣ города Серпухова, объ отобраніи показанія отъ выставленнаго Пастуховымъ свидѣтеля, купеческаго сына Щетинина.

«2‑го января 1868 года, мировой судья серпуховскаго округа, 1‑го участка, доставилъ протоколъ показанія купеческаго сына Щетинина, составленный имъ 29 декабря. Въ немъ значится: мещовскій купеческій сынъ Михаилъ Ивановъ Щетининъ, спрошенный въ качествѣ свидѣтеля по дѣлу о неисполненіи московскимъ мѣщаниномъ, Николаемъ Ивановымъ Пастуховымъ, требованій полицеймейстра Поля, — по отобраніи отъ него, на основаніи 98 ст. Угол. Судопр., подписки показать по чистой совѣсти все ему извѣстное и подтвердить показанное, въ случаѣ требованія которой либо изъ сторонъ, подъ присягой, показалъ, что онъ, Щетининъ, Пастухова знаетъ, полицеймейстера же Поля не знаетъ; онъ, Щетининъ былъ во время пожара на Остоженкѣ, въ домѣ Соболевой, и видѣлъ, какъ Пастуховъ хотѣлъ пройти въ сосѣдній съ домомъ Соболевой домъ купца Антипова, близь воротъ котораго стояли одинъ полицейскій офицеръ и два полицейскихъ служители, которыя его на дворъ не пускали; Пастуховъ же говорилъ имъ, что онъ въ этомъ домѣ живетъ самъ и семейство его, а потому ему нужно быть тамъ; но полицейскіе его не пускали, и одинъ, какъ ему кажется, изъ служителей взялъ его за бортъ пальто, а Пастуховъ вырвался и убѣжалъ на дворъ дома; ругательствъ со стороны Пастухова онъ не слыхалъ, болѣе ничего не знаетъ, что было; а что Пастуховъ и семейство его жили во время пожара въ домѣ Антипова, то онъ, Щетининъ, положительно удостовѣряетъ. — По полученіи показанія Щетинина, мировой судья постановилъ: разбирательство по дѣлу о мѣщанинѣ Пастуховѣ назначить на 10 января, о чемъ и дать знать сторонамъ.

«1868 года, января 10‑го, при разсмотрѣніи вновь настоящаго дѣла, вслѣдствіе отзыва подсудимаго на заочное рѣшеніе, князь Урусовъ объяснилъ, что онъ проситъ приступить къ заключительнымъ преніямъ, такъ какъ показанія свидѣтелей достаточно разъяснили дѣло и не требуютъ передопроса. По выслушаніи записаннаго показанія Щетинина и обвиненія депутата его отъ полиціи, князь Урусовъ объяснилъ, что первоначальное обвиненіе г. Пастухова заключалось въ томъ, что онъ хотѣлъ войдти во дворъ дома Соболева, гдѣ онъ не живетъ, слѣдовательно, изъ любопытства, что дѣйствительно представлялось бы противнымъ законнымъ полицейскимъ постановленіямъ, въ силу которыхъ постороннія лица не должны мѣшать дѣйствіямъ пожарной команды. Но изъ показаній Петрова и Щетинина оказывается противорѣчіе между доказательствами обвиненія и самымъ обвиненіемъ. Именно: свидѣтельскими показаніями обнаружено, что Пастуховъ хотѣлъ войти не въ постронній домъ Соболева, а въ домъ Антипова, гдѣ Пастуховъ имѣетъ жительство съ своимъ семействомъ. Закона, запрещающаго отцу семейства помочь семейству спасать все ему дорогое и родное отъ опасности пожара, не существуетъ, и если бы полиція стала требовать отъ Пастухова такого противоестественнаго подвига, она не могла бы передъ судомъ доказать законность своихъ требованій, по ст. 29 уст. о наказ. Но невидимому г. Поль и не заявлялъ этого требованія, а устранялъ только постороннихъ отъ пожара. Такъ какъ показаніями свидѣтелей доказано, что подсудимый не ослушивался законныхъ требованій полиціи, то князь Урусовъ проситъ судью, по 119 ст. уст. уг. суд., Пастухова отъ суда освободить.

«Противъ этого депутатъ отъ полиціи, о-го квартала надзиратель Ивановъ, объяснилъ, что между полковникомъ Полемъ и Пастуховымъ разговоръ былъ довольно продолжительный и въ разныхъ мѣстахъ, такъ какъ Постуховъ оказывалъ неоднократное ослушаніе, что видно и изъ акта, составленнаго полиціею; затѣмъ отказъ Пастухова исполнить требованіе полицеймейстера — удалиться и не мѣшать дѣйствію пожарной команды — есть фактъ, сущность коего не отрицается противною стороною; что же касается доводовъ, что отказъ этотъ былъ вызванъ заботами о своемъ имуществѣ, то на это депутатъ считалъ нужнымъ заявить, что, во‑1‑хъ, оно не извиняетъ ослушанія полиціи; во‑2‑хъ, самый способъ сопротивленія Пастухова положительно не можетъ быть допускаемъ по его грубости; въ‑3‑хъ, Пастуховъ сказалъ о томъ, что онъ живетъ близь пожара, уже тогда, когда полицеймейстеръ приказалъ надзирателю Байкову пригласить Пастухова въ контору квартала для составленія акта объ ослушаніи.

«На это князь Урусовъ возразилъ, что разговоръ въ разныхъ мѣстахъ ничѣмъ не доказанъ, а изъ свидѣтельскихъ показаній видно совершенно другое, именно: два момента дѣла — разговоръ у воротъ дома Антипова и потомъ разговоръ съ г. Полемъ Пастухова, что къ дѣлу въ настоящее время не относится, по неподсудности. Все остальное, какъ сопротивленіе, грубости и прочее — голословно и выходитъ изъ предѣловъ заявленнаго обвиненія. Тяжесть доказательствъ лежитъ на обвинителѣ, а слова депутата отъ полиціи, что передаваемыя имъ обстоятельства, не подтвержденныя свидѣтельскими показаніями, извѣстны ему по разсказамъ г. Поля, равносильны отказу отъ обвиненія, такъ какъ отъ самого г. Поля, еслибы онъ явился передъ судомъ, потребовались бы не голословныя увѣренія, а доказательства. А г. Ивановъ созналъ, что самъ онъ не былъ на мѣстѣ происшествія; слѣдовательно, суду остается только сдѣлать по совѣсти оцѣнку доказательствъ обвиненія и законности его основаній.

«Мировой судья Пречистенскаго участка, на основаніи 119 ст. уст. угол., принимая во вниманіе показанія Петрова и Щетинина, что Пастуховъ хотѣлъ проникнуть въ домъ Антипова, гдѣ живетъ и гдѣ уже дѣйствовала пожарная команда, призналъ мѣщанина Николая Иванова Пастухова ослушавшимся полицеймейстера г. Поля, безъ намѣренія не исполнить законное требованіе полиціи, а потому, на основаніи 10 и 1 стт. уст. о наказ., опредѣлилъ мѣщанина Пастухова отъ суда освободить.

«Уполномоченный отъ полиціи заявилъ неудовольствіе на этотъ приговоръ судьи, а товарищъ прокурора Тихомировъ принесъ въ съѣздъ протестъ слѣдующаго содержанія. «Не усматривая изъ доставленной полиціею переписки достаточнаго повода къ освобожденію Пастухова отъ отвѣтственности по 29 ст. уст. о нак., нал. мир. суд., я полагалъ бы подвергнуть Пастухова, по означенной статьѣ, взысканію, но въ самой низшей онаго мѣрѣ, во вниманіе къ уменьшающимъ вину обстоятельствамъ».

«Въ дѣлѣ находится актъ полиціи, слѣдующаго содержанія: «1867 г. сентября 8 дня, въ 2 часа по полудни, во время пожара въ домѣ г-жи Соболевой, состоящемъ Пречистенской части, 1 квартала, г. полицеймейстеромъ 2 отдѣленія полковникомъ Полемъ встрѣчено при отправленіи службы сопротивленіе въ его распоряженіи и на убѣдительныя просьбы — не стѣснять прохода и проѣзда дѣйствующихъ лицъ къ прекращенію пожара, въ грубомъ сопротивленіи замѣченъ проживающій въ томъ же кварталѣ, въ домѣ Антипова, московскій мѣщанинъ Николай Ивановъ Пастуховъ; свидѣтелемъ сему былъ, какъ онъ припомнитъ, старшій унтеръ — офицеръ Терентій Петровъ, который, по приказанію г. Поля, былъ позванъ для удостовѣренія званія Пастухова. Петровъ, при нижеподписавшихся постороннихъ свидѣтеляхъ и при личности Пастухова, показалъ, что дѣйствительно Пастуховъ при требованіяхъ полковника Поля дѣлалъ ослушаніе и на замѣчанія его отвѣчалъ грубо и возвышалъ голосъ даже до крика; вслѣдствіе этого полковникъ Поль и приказалъ ему удостовѣриться о званіи Пастухова; при заявленіи Пастухову надзирателемъ, подпоручикомъ Байковымъ, чтобы отправиться въ контору для составленія акта объ ослушаніяхъ, Пастуховъ требовалъ полковника Поля лично съ собою въ контору, — безъ него онъ не идетъ; свидѣтетелями этого были тотъ же г. Байковъ и московскій 1‑й гильдіи купеческій сынъ Степанъ Ивановъ Бутиковъ. Такъ какъ поступокъ объ ослушаніяхъ при отправленіи службы противузоконенъ, то и составленъ объ этомъ актъ для отсылки г. мѣстному мировому судьѣ». Здѣсь слѣдуютъ подписи: квартальнаго надзирателя Байкова, старшаго унтеръ — офицера Петрова и двухъ стороннихъ свидѣтелей, бывшихъ при составленіи акта. Затѣмъ слѣдуетъ приписка такого содержанія: «Актъ сей составленъ въ конторѣ квартира по истеченіи трехъ часовъ послѣ пожара. и писанъ онъ подъ диктовку квартальнаго надзирателя 2‑го квартала Пречистенской части. Домъ Антипова (или Осипова) находится по сосѣдству съ домомъ Соболевой, въ которомъ произошелъ пожаръ, — квартира моя находится въ двухъ или трехъ саженяхъ отъ огня; когда я, отлучившись изъ дому по своимъ дѣламъ и узнавши о несчастій, явился къ воротамъ своей квартиры и хотѣлъ войти въ нихъ, то какой — то полицейскій Офицеръ схватилъ меня за воротъ и оторвалъ, какъ помнится, у пальто пуговицу; я остановился и увидалъ полицеймейстера г. Поля, отнесся къ нему съ просьбою пустить меня въ мою квартиру, гдѣ находились жена моя и 3‑хъ лѣтній сынъ мой. Г. Поль, отпуская меня, послалъ за мною городоваго, чтобы узнать мою фамилію и личность, которая уже и безъ того извѣстна. Городовому все было объяснено. Осмотрѣвши свою квартиру и ненашедши въ ней моей жены и сына, я отправился на улицу для отысканія ихъ и вынесеннаго моего имущества, но въ это время былъ остановленъ квартальнымъ надзирателемъ 2‑го квартала съ требованіемъ отправиться въ кварталъ, какъ онъ мнѣ выразилъ, по приказанію полицеймейстера г. Поля; я снова сталъ упрашивать его, чтобы до отправленія моего въ кварталъ онъ дозволилъ мнѣ отыскать жену мою и сына; надзиратель исполнилъ мою просьбу, и подъ надзоромъ упомянутаго въ семъ актѣ городоваго Петрова отпустилъ меня. Когда же, отправляясь въ кварталъ и увидавъ г. Поля, я сталъ его упрашивать отпустить меня и не водить въ кварталъ до убранія моего имущества съ улицы и успокоенія моего семейства, то онъ согласился на это при свидѣтеляхъ: квартальномъ надзирателѣ Байковѣ, купеческомъ сынѣ Степанѣ Бутиковѣ, московскомъ цеховомъ Скрибенцовѣ и мещовскомъ купеческомъ сынѣ Михаилѣ Ивановѣ Щетининѣ. Причемъ я спросилъ, за что меня берутъ въ кварталъ? Квартальный надзиратель объяснилъ, что того желаетъ полицеймейстеръ Поль. Я сказалъ: въ такомъ случаѣ я желалъ бы его тамъ видѣть. Услыхавши это, г. Поль, подбѣжавъ ко мнѣ, сталъ бить себя въ грудь и горячиться, но все — таки, сознавая меня правильнымъ, отпустилъ меня впредь до востребованія, но не прошло и двухъ часовъ, какъ я былъ увѣдомленъ о томъ, чтобы явиться въ кварталъ, что я безприкословно и исполнилъ. При составленіи сего акта, я просилъ городоваго Петрова объяснить въ актѣ, чѣмъ и какими словами я, какъ будто — бы, оскорбилъ г. Поля, но онъ при подписавшихся объяснить это отказался. И затѣмъ, когда мнѣ нужно было подписаться къ сему акту, г. надзиратель уговаривалъ меня, чтобы я лишняго подъ нимъ ничего не писалъ, за что, по его мнѣнію, я долженъ буду отвѣчать передъ закономъ. Московскій мѣщанинъ Николай Ивановъ Пастуховъ. Когда я хотѣлъ прочитать мое показаніе при свидѣтеляхъ, то надзиратель отклонилъ это» (Опять подпись Пастухова)».

На предложеніе предсѣдателя подсудимый ничего въ свое оправданіе не прибавилъ.

Товарищъ прокурора А. А. Лопухинъ. Настоящій приговоръ мироваго судьи Пречистенскаго участка опротестованъ г. товарищемъ прокурора. Не входя въ разсмотрѣніе существа настоящаго дѣла, я нахожу, что мѣщанинъ Пастуховъ тѣмъ не менѣе долженъ быть освобожденъ отъ суда. На основаніи 1 ст. уст. уг. суд., никто не можетъ подлежать судебному преслѣдованію, не бывъ привлеченъ къ отвѣтственности въ порядкѣ, установленномъ закономъ; въ ст. 50 того же устава сказано, что въ сообщеніи полиціи должно быть положительно обозначено, въ чемъ обвиняется подсудимый. Въ актѣ полиціи, послужившемъ поводомъ къ начатію настоящаго дѣла, мы не видимъ соблюденія этого основнаго правила. Потому я нахожу, что Пастуховъ долженъ быть освобожденъ отъ суда по дѣлу, начатому неустановленнымъ порядкомъ.

Мировой съѣздъ опредѣлилъ: признавая мѣщанина Пастухова, по 119 ст. уст. уг. суд., не виновнымъ въ неисполненіи законныхъ распоряженій полиціи, хотя онъ и сдѣлалъ ослушаніе полиціймейстеру Полю, безъ намѣренія, однако, не исполнить требованіе полиціи, — мировой съѣздъ полагаетъ: на основаніи 1 п. 10 ст. уст. о нак., согласно съ приговоромъ мироваго судьи, мѣщанина Николая Пастухова отъ суда освободить, а протестъ товарища прокурора московскаго окружнаго суда оставить безъ уваженія.

Дѣло о квартальномъ надзирателѣ Ильинскомъ, обвиняемомъ въ нанесеніи оскорбленія корреспонденту «Русскихъ Вѣдомостей» г. Пастухову

(Засѣданіе 7 ноября 1866 года Московскаго столичнаго мироваго съѣзда 1‑го округа).

Дѣло это возбудило довольно значительный интересъ въ публикѣ, и потому въ этотъ день судебная аудиторія Съѣзда была переполнена слушателями. Въ очередномъ спискѣ дѣло Пастухова значилось четвертымъ, а потому разбирательство этого дѣла началось только въ 12½ часовъ. Въ засѣданіи предсѣдательствовалъ С. А. Тарасовъ, предсѣдатель Съѣзда. Непремѣнный членъ И. Н. Позняковъ докладывалъ дѣло въ слѣдующемъ порядкѣ. 1866 года сентября 15 дня, мировой судья Хамовническаго участка, разсмотрѣвъ настоящее дѣло, нашелъ, что надзиратель 6‑го квартала Хамовнической части, Ильинскій, обвиняется въ нанесеніи личнаго оскорбленія словами и дѣйствіями корреспонденту «Русскихъ Вѣдомостей» Николаю Иванову Пастухову. За неявкою къ разбирательству, не имѣется въ виду и оправданій съ его стороны, и искъ Пастухова остается неопровергнутымъ. А потому, на основаніи 133 ст. уст. угол. суд., надзиратель 6‑го квартала Хамовнической части Ильинскій, за оскорбленіе словами и дѣйствіемъ сотрудника «Русскихъ Вѣдомостей» Пастухова, на основаніи 130 и 133 ст. уст. о нак., нал. мир. суд., подлежитъ аресту на двѣ недѣли; но какъ онъ состоитъ на дѣйствительной службѣ въ полиціи, то, на основаніи 1245 ст. уст. угол. суд., съ провисаніемъ сего протокола сообщить о семъ на распоряженіе московскаго оберъ — полицеймейстера. Предварительно же, на основаніи 138 ст. Уст. Уг. Суд., копію съ сего заочнаго приговора отослать къ Ильинскому при повѣсткѣ. Послѣ разбирательства, частный приставъ Хамовнической части увѣдомилъ мироваго судью, что квартальный надзиратель Ильинскій не могъ быть на разбирательствѣ 15 сентября, такъ какъ былъ въ то время въ нарядѣ въ театрѣ. Мировой судья, признавъ эту причину неявки заслуживающею уваженія, на основаніи 140 ст. уст. угол. суд., назначилъ на 24 сентября новое разбирательство, при чемъ были спрошены выставленные сторонами свидѣтели. На основанія этого вторичнаго разбирательства у судьи состоялся слѣдующій протоколъ: 1866 года, сентября 24‑го дня, мировой судья хамовническаго участка, разсмотрѣвъ настоящее разбирательство, нашелъ, что надзиратель квартала, Павелъ Васильевъ Ильинскій, обвиняется корреспондентомъ «Русскихъ Вѣдомостей», Николаемъ Ивановымъ Пастуховымъ, въ оскорбленіи бранью и дѣйствіемъ выталкиванія изъ своей квартиры. Обвиненіе Пастухова, на основаніи свидѣтельскаго показанія студента Постникова, спрошеннаго, подъ присягою, заключающееся въ оскорбленіи Пастухова бранью, слѣдуетъ считать доказаннымъ; что же касается до оскорбленія дѣйствіемъ, т. е. до факта выталкиванія изъ квартиры, то это объвиненіе нельзя считать доказаннымъ, такъ какъ этого не подтвердилъ ни свидѣтель истца, ни свидѣтель отвѣтчика. Затѣмъ, обращаясь къ сравненію силы показаній двухъ спрошенныхъ свидѣтелей, Постникова и Якубко, нельзя не придти къ заключенію, что первое изъ нихъ, какъ удостовѣряющее событіе, имѣетъ несравненно болѣе значенія противъ послѣдняго, только его отрицающаго, ибо обстоятельство, что Якубко не видалъ происшествія, не значитъ, что оно не существовало. Изъ сего оказывается, что г. Ильинскій можетъ быть обвиненъ лишь въ оскорбленіи лишь словами г. Пастухова; оскорбленіе же дѣйствіемъ остается не доказаннымъ, а потому приговорилъ: надзирателя 6‑гоквартала Павла Ильинскаго, на основаніи 130 ст. уст. о нак., нал. мир. суд., подвергнуть аресту на одну недѣлю, и какъ онъ состоитъ на дѣйствительной службѣ въ полиціи, то объ исполненіи сего сообщить московскому оберъ — полицеймейстеру. Рѣшеніе этъ объявлено Ильинскому съ правомъ апелляціи.

Рѣшеніемъ мироваго судьи Хамовническаго участка квартальный надзиратель Ильинскій остался недоволенъ и въ узаконенный срокъ подалъ апелляціонный отзывъ мировому съѣзду. Въ отзывѣ своемъ онъ находитъ рѣшеніе судьи неправильнымъ: во 1‑хъ, потому, что Пастуховъ, не будучи знакомъ съ нимъ, Ильинскимъ, обратился къ нему не какъ къ частному, а какъ къ должностному лицу, и слѣдовательно, по мнѣнію, г. Ильинскаго, всякая допущенная имъ неисправность, если только она была, составляла съ его стороны проступокъ по должности, за который онъ Ильинскій могъ подвергаться отвѣтственности въ порядкѣ, указанномъ въ 1085 ст. уст. угол. суд.; во 2‑хъ, потому, что мировой судья не счелъ нужнымъ спросить двухъ свидѣтелей, о которыхъ, по словамъ г. Ильинскаго, онъ заявилъ судьѣ, по которыхъ не могъ представить, потому что ихъ въ то время не было налицо. Этихъ свидѣтелей г. Ильинскій проситъ спросить, на осн. 159 ст. уст. угол. суд., если Съѣздъ признаетъ дѣло это себѣ подсуднымъ. Въ заключеніе отзыва г. Ильинскій проситъ рѣшеніе судьи отмѣнить и его отъ отвѣтственности свободить. — Кромѣ того со стороны г. товарища прокурора московскаго окружнаго суда Н. С. Писарева на это рѣшеніе представленъ протестъ слѣдующаго содержанія: «въ жалобѣ своей на Ильинскаго, говорится въ этомъ отзывѣ, Пастуховъ объяснилъ, что, услыхавъ объ открывшихся близь Дорогимилова какихъ — то пещерахъ, онъ, въ качествѣ сотрудника газеты «Русскія Вѣдомости», пришелъ къ надзирателю 6‑го квартала, чтобы повѣрить распространившуюся молву; въ конторѣ квартала онъ встрѣтилъ какую — то женщицу, и когда съ нею разговорился, то вошелъ Ильинскій и надѣлалъ ему оскорбленій.» — По мнѣнію г. товарища прокурора, самая жалоба Пастухова показываетъ, что онъ обратился къ Ильинскому, какъ къ лицу оффиціальному, должностному, а не частному. Во 1‑хъ, онъ обратился къ нему, какъ сотрудникъ газеты, а не какъ человѣкъ, Ильинскому знакомый и имѣвшій право, вслѣдствіе знакомства, частнымъ образомъ попросить у него тѣхъ или другихъ свѣдѣній. Во 2‑хъ, самъ Пастуховъ заявляетъ, что пришелъ къ надзирателю 6‑го квартала повѣрить справедливость дошедшихъ до него слуховъ; само собою разумѣется, что онъ явился къ надзирателю, какъ къ лицу, могущему дать ему надлежащія разъясненія по самой своей должности, которая налагаетъ на него обязанность слѣдить за происшествіями во ввѣренномъ ему кварталѣ; самая цѣль прихода — повѣрить слухи о пещерахъ — объясняетъ, что словамъ надзирателя онъ придавалъ въ этомъ случаѣ значеніе оффиціальное. Иначе онъ могъ бы обратиться къ хозяину, на землѣ котораго образовались пещеры. Наконецъ, и приходъ Пастухова въ контору квартала, а не прямо къ Ильинскому, показываетъ, что онъ шелъ для собранія свѣдѣній, имѣющихся въ должностномъ учрежденіи, которыя желалъ получить изъ оффиціальнаго источника. Отсюда уже само собою слѣдуетъ, что Ильинскій былъ для Пастухова въ этомъ случаѣ надзирателемъ, т. е. лицомъ должностнымъ, къ которому онъ могъ прійдти за свѣдѣніями безъ предварительнаго съ нимъ знакомства, именно только потому, что Ильинскій лицо должностное. Такимъ образомъ, по мнѣнію г. товарища прокурора, Ильинскій, оскорбивъ Пастухова (если это дѣйствительно случилось), совершилъ проступокъ по должности. А какъ преступленія и проступки по должности мировымъ учрежденіямъ неподсудны и для первоначальнаго преслѣдованія ихъ установленъ особый порядокъ, указанный въ 1085 ст. уст. уг. суд., то г. Писаревъ проситъ Мировой Съѣздъ отмѣнить рѣшеніе мироваго судьи, какъ постановленное по дѣду, ему неподсудному.

Наконецъ, было прочитано объясненіе мироваго судьи Хамовническаго участка, которое онъ проситъ Мировой Съѣздъ принять въ соображеніе при разсмотрѣніи дѣла, атакъ какъ при множествѣ дѣлъ нѣтъ возможности помѣстить въ протоколы всѣ тѣ соображенія, на которыхъ должно основаться рѣшеніе». Обвиняемый г. Ильинскій и товарищъ прокурора, говорится въ этомъ объясненіи, въ отзывахъ своихъ объясняютъ, что дѣло это мнѣ неподсудно, такъ какъ въ настоящемъ случаѣ проступокъ г. Ильинскаго сдѣланъ по должности. Подобнаго взгляда на дѣло, по мнѣнію судьи, онъ не раздѣлялъ бы и тогда, если бы дѣйствительно г. Пастуховъ обратился къ г. Ильинскому, какъ надзирателю квартала, съ вопросомъ о пещерахъ, а тотъ, вмѣсто отвѣта, его вытолкалъ бы и обругалъ. Это не было бы проступкомъ по должности, потому что ни выталкивать, ни ругать кого — либо по должности нельзя. Г. Писаревъ говоритъ, что самый вопросъ г. Пастухова и предполагаемый на него отвѣтъ г. Ильинскаго относятся до служебной обязанности послѣдняго; но мнѣ неизвѣстно, говоритъ судья, чтобы въ число обязанностей надзирателя квартала входило бы отвѣчать кому бы то ни было на вопросъ о справедливости какой бы то ни было молвы. Послѣ этого, еслибы кто — нибудь спросилъ надзирателя: какой нынѣ день, а онъ, вмѣсто отвѣта, вытолкалъ бы его — неужели и это было бы проступкомъ по должности? Въ такомъ случаѣ нѣтъ момента въ жизни надзирателя квартала, нѣтъ движенія, которое онъ дѣлалъ бы не по должности, и былъ бы за него отвѣтствененъ передъ закономъ. Въ настоящемъ же случаѣ одно то, что г. Ильинскій былъ дома и въ краской рубашкѣ — едва ли указываетъ на то, чтобы онъ и самъ воображалъ себя исполняющимъ какую бы то ни было служебную обязанность.

Затѣмъ, по мнѣнію г. судьи, въ настоящемъ дѣлѣ имѣетъ большую важность и то обстоятельство, что г. Пастуховъ если и имѣлъ намѣреніе предложить г. Ильинскому оффиціальный вопросъ, какъ говоритъ г. товарищъ прокурора, то это намѣреніе г. Пастухова осталось безъ исполненія, то — есть онъ этого вопроса предложить г. Ильинскому не успѣлъ, такъ какъ онъ, не найдя г. Ильинскаго въ комнатѣ, въ которую вошелъ, сталъ говорить о предметѣ своего посѣщенія съ какою — то женщиною, а г. Ильинскій, вбѣжавъ въ комнату въ красной рубашкѣ, вытолкалъ и обругалъ г. Пастухова, не давъ ему возможности сдѣлать предполагаемаго вопроса. Слѣдовательно, по мнѣнію г. судьи, и въ этомъ случаѣ и рѣчи не можетъ быть объ оффиціальности или неоффиціальности вопроса, такъ какъ вопроса не было, а былъ только отвѣтъ и призомъ не на вопросъ.

Г. товарищъ прокурора оффиціальность дѣйствій г. Ильинскаго объясняетъ тѣмъ, что г. Пастуховъ пришелъ не въ квартиру надзирателя, а въ контору; но этого обстоятельства, говоритъ г. Румянцевъ, я изъ разбирательства не вижу, а напротивъ въ протоколѣ моемъ значится, что одна половина дѣйствія происходила въ комнатѣ надзирателя, а другая на лѣстницѣ и на улицѣ; о томъ же, что г. Пастуховъ вошелъ въ контору, мнѣ неизвѣстно.

Обращаясь ко 2‑му пункту отзыва г. Ильинскаго — къ тому, что я не спросилъ еще двухъ выставляемыхъ имъ свидѣтелей, я долженъ объяснить: во 1‑хъ, что г. Ильинскій хотя и объяснилъ, что онъ имѣетъ еще одного свидѣтеля (а не двухъ), который подтвердитъ, что ничего этого не было; но я остаюсь при томъ убѣжденіи, что сколько бы свидѣтелей не показали, что они не видали и не слыхали, это не значитъ что происшествія не было, а потому я и счелъ излишнимъ, спрашивать подобныхъ свидѣтелей; а во 2‑хъ, изъ спроса градскаго стража Якубко, подчиненнаго г. Ильинскому, я убѣдился, что вліяніе на него начальника слишкомъ велико для хладнокровнаго показанія истины. Такъ отвѣты Якубко были сбивчивы, противорѣчивы и неясны, и мѣнялись отъ взглядовъ и обращаемыхъ къ нему словъ г. Ильинскаго во время допроса, такъ что я долженъ былъ неоднократно въ этомъ отношеніи останавливать г. Ильинскаго. Продолженіе подобныхъ вопросовъ, по моему мнѣнію, только нарушило бы достоинство суда.

Наконецъ г. товарищъ прокурора препроводилъ ко мнѣ и отзывъ[2] г. пристава Хамовнической части, въ которомъ кромѣ вопроса о неподсудности помѣщены разсужденія о правѣ моемъ на постановленіе заочнаго приговора и о полученіи мною увѣдомленія о нарядѣ г. Ильинскаго въ театръ въ 11 часовъ утра 15 сентября. На какихъ соображеніяхъ основано предположеніе, что я получилъ это увѣдомленіе въ 11 часовъ, мнѣ неизвѣстно: могу только замѣтить, что едва ли и самъ г. частный приставъ былъ увѣренъ, что увѣдомленіе это мною получено въ 11 часовъ, такъ какъ эта цифра «11» въ его отзывѣ передѣлана изъ какой — то другой цифры. Мнѣ же по этому поводу извѣстно только то, что вообще неудобно распечатывать и читать бумаги, получаемыя во время разбирательства; однако, во время разбирательства 15‑го сентября, я до постановленія заочнаго приговора, просмотрѣвъ всѣ конверты, полученные въ то число, и не увидавъ ни одного отъ надзирателя 6‑го квартала, постановилъ заочный приговоръ, и затѣмъ, до сихъ поръ г. Ильинскій лично меня не увѣдомилъ о томъ, что 15 сентября былъ въ нарядѣ въ театръ».

По окончаніи доклада, предсѣдатель предложилъ товарищу прокурора дать заключеніе по вопросу о подсудности, Г. товарищъ прокурора Тихомировъ сказалъ слѣдующее: Изъ самаго отзыва видно, въ чемъ заключается, по моему мнѣнію, основанія неподсудности этого дѣла мировымъ судебнымъ установленіемъ, и въ этомъ отношеніи я не считаю нужнымъ входить въ дальнѣйшія объясненія. Но я считаю необходимымъ указать на нѣкоторыя обстоятельства дѣла, потому что при разрѣшеніи вопроса о подсудности во всякомъ дѣлѣ, а въ особенности въ дѣлахъ о личномъ оскорбленіи, необходимо уяснить отношенія между лицомъ оскорбленнымъ и оскорбившимъ. Въ этомъ случаѣ я укажу прежде всего на то, что Пастуховъ обратился къ мѣстному квартальному надзирателю, а не вообще къ квартальному надзирателю; ему именно нужно было узнать о пещерахъ отъ мѣстнаго надзирателя, иначе Пастухову, какъ видно изъ дѣла, живущему въ Пречистенской части, не было надобности являться съ вопросами къ квартальному надзирателю Хамовнической части, еслибы Пастуховъ не имѣлъ въ виду обратиться за свѣдѣніями собственно къ мѣстному полицейскому чиновнику. Такое обращеніе, конечно, естественно; по закону, квартальный надзиратель обязанъ слѣдить за всѣми происшествіями въ его кварталѣ. Умѣстно ли или неумѣстно подобное обращеніе къ квартальному надзирателю — это вопросъ, который разрѣшается самимъ фактомъ: Пастуховъ дѣйствительно обратился къ Ильинскому, какъ къ должностному лицу, съ цѣлью повѣрить слухи о пещерахъ, — повѣрить на основаніи данныхъ, почерпнутыхъ отъ лица оффиціальнаго. Слѣдовательно, если Ильинскій оскорбилъ Пастухова, когда тотъ обратился къ нему съ вопросомъ, то оскорбилъ, какъ лицо должностное, оффиціальное, а не какъ частный человѣкъ. — И здѣсь не важно, считалъ ли самъ Ильинскій своею обязанностію удовлетворять подобнымъ требованіямъ: дѣло только въ томъ, что Пастуховъ относился къ нему, какъ къ одному изъ членовъ администраціи, какъ къ мѣстному квартальному надзирателю, а не какъ къ частному лицу. — Что же касается до того возраженія, что Ильинскій, не слушая вопроса, уже началъ ругать и вытолкалъ Пастухова, то я думаю, что это обстоятельство не заслуживаетъ вниманія, такъ какъ нельзя предположить, чтобы Ильинскій святымъ духомъ узналъ, зачѣмъ пришелъ къ нему Пастуховъ и кто онъ такой. Не зная о цѣли прихода Пастухова, Ильинскій не могъ ему предложить обратиться къ частному приставу, какъ къ лицу, которому доставлены свѣдѣнія о пещерахъ. Потому Ильинскій, какъ квартальный надзиратель, прежде всего справился о цѣли прихода Пастухова. Вотъ все, что я хотѣлъ сказать, чтобы уяснить характеръ отношеній между Ильинскимъ и Пастуховымъ. Въ заключеніе я считаю долгомъ сказать нѣсколько словъ по поводу объясненія г. мироваго судьи. Въ этомъ объясненіи, между прочимъ, сказано, что никто не имѣетъ права ругать по должности. Нельзя, конечно, не согласиться съ судьею, что нѣтъ должности, которой обязанности заключались бы въ томъ, чтобы ругать. По закону, конечно, никакое должностное лицо не имѣетъ права ругать. Но мнѣ кажется, что высказывая подобное мнѣніе, мировой судья слишкомъ широко понимаетъ выраженіе — преступленіе по должности. Это выраженіе должно понимать въ томъ смыслѣ, что преступленіе совершено при отправленіи должности. На основаніи всѣхъ этихъ соображеній я прошу мировой съѣздъ отмѣнить рѣшеніе мироваго судьи со всѣми послѣдствіями, какъ постановленное по дѣлу, ему неподсудному.

Послѣ довольно продолжительнаго совѣщанія, предсѣдатель объявилъ, что по большинству голосовъ, съѣздъ опредѣлилъ: дѣло это признать подсуднымъ мировымъ судебнымъ установленіямъ. — Г. товарищъ прокурора Тихомировъ заявилъ, что, оставаясь при своемъ прежнемъ убѣжденіи и не считая, слѣдовательно, дѣли это подсуднымъ мировому суду, онъ находилъ невозможнымъ разсматривать его по существу, и потому просилъ мировой съѣздъ разрѣшить этотъ вопросъ. Судьи снова удалились въ совѣщательный залъ, и, спустя нѣсколько минутъ, предсѣдатель объявилъ, что мировой съѣздъ опредѣлилъ дѣло это разсмотрѣть по существу.

Тогда предсѣдатель обратился къ г. Ильинскому и спросилъ его, что онъ можетъ добавить въ дополненіе своей апелляціонной жалобы.

Ильинскій. Ничего, кромѣ того, что я не считаю себя виновнымъ, такъ какъ я никакихъ оскорбленій Пастухову не наносилъ.

Предсѣдатель. Разскажите намъ, какъ это было?

Ильинскій. Освободившись отъ служебныхъ обязанностей, я вернулся домой часа въ два. У себя въ квартирѣ я засталъ одного изъ своихъ обывателей. Черезъ нѣсколько времени вижу входитъ какой — то неизвѣстный человѣкъ и обращается къ женѣ моей съ вопросомъ: дома ли надзиратель? Услыхавъ этотъ вопросъ, я вышелъ и спросилъ, что ему нужно. Онъ меня попросилъ разсказать о пещерахъ и объявилъ, что онъ корреспондентъ «Русскихъ Вѣдомостей». Л ему отвѣчалъ, что свѣдѣній объ этихъ пещерахъ сообщить не могу, а что если онъ желаетъ получить ихъ, то можетъ обратиться къ частному приставу, которому доставлены подробныя объясненія по этому предмету. Но онъ, Пастуховъ, сталъ настоятельно требовать отъ меня свѣдѣній, несмотря на неоднократное мое предложеніе обратиться къ частному приставу. Наконецъ, Пастуховъ сталъ грозить, что онъ будетъ на меня жаловаться, на что я ему отвѣчалъ, что можетъ жаловаться, кому угодно. Затѣмъ, г. Пастуховъ вышелъ, и оскорбленій я ему никакихъ не наносилъ.

Предсѣдатель. Г. Пастуховъ заходилъ въ контору?

Ильинскій. Да, заходилъ: но такъ какъ въ конторѣ никого не было, то онъ и пришелъ въ мою квартиру.

Предсѣдатель. Вы въ мундирѣ или въ сюртукѣ были, когда разговаривали съ г. Пастуховымъ?

Ильинскій. Да, въ мундирѣ, я только что возвратился со службы и еще не успѣлъ раздѣться.

Почетный судья Б. А. Нейдгартъ. А не въ красной рубашкѣ?

Ильинскій. Нѣтъ, въ мундирѣ.

Предсѣдатель (обращаясь къ Пастухову). Разскажите, какъ было дѣло?

Пастуховъ. Во 1‑хъ, я долженъ сказать, что въ конторѣ я не былъ, потому что она была заперта. Я дѣйствительно сначала пошелъ къ двери конторы, надѣясь тамъ найти скорѣе г. Ильинскаго, но увидалъ замокъ и вошелъ въ квартиру г. Ильинскаго.

Ильинскій. Въ конторѣ дѣйствительно никого не было, но она была отперта, ее мелъ вѣстовой.

Пастуховъ. Когда я вошелъ въ переднюю, въ залѣ никого не было, кромѣ какой — то женщины, какъ оказалось, жены г. Ильинскаго. Она спросила меня, что мнѣ нужно. Я ей отвѣчалъ, что мнѣ нужно видѣть квартальнаго надзирателя, чтобы узнать отъ него о пещерахъ, которыя открылись у Дорогомиловскаго кладбища, и прибавилъ, что я корреспондентъ «Русскихъ Вѣдомостей». Въ это время въ сосѣдней комнатѣ что — то стукнуло, какъ будто кто упадъ, и тотчасъ прямо на меня бросился г. Ильинскій, какъ впослѣдствіи оказалось, въ красной рубашкѣ. «Тебѣ что здѣсь нужно? закричалъ онъ, ты что тутъ нюхаешь, каналья!» (Въ публикѣ слышится смѣхъ. Предсѣдатель берется за звонокъ). «Чтобы твоего духа здѣсь не было… Я, говоритъ, тебя давно знаю… Ты все разузнаешь, да въ Русскихъ Вѣдомостяхъ печатаешь, по копѣйкѣ за строчку берешь!» (Въ публикѣ опять слышится сдержанный смѣхъ). Въ это время г. Ильинскій взялъ меня за воротъ и вытолкалъ за дверь. Товарищъ мой. который стоялъ въ сѣняхъ, испугался и побѣжалъ. Брань продолжалась и на крыльцѣ… и на дворѣ.. Здѣсь я встрѣтилъ двухъ солдатъ и говорю имъ: вы здѣшніе?… слышите, какъ меня ругаютъ… Но въ это время г. Ильинскій отворялъ окно и сталъ снова меня ругать. — «Я, говоритъ, тебя сейчасъ отправлю къ оберъ — полицеймейстеру… Тебя давно уже ищутъ, каналья!..»

Предсѣдатель. Были вы знакомы прежде съ г. Ильинскимъ до этого происшествія?

Пастуховъ. Г. Ильинскій неправду говоритъ, что онъ меня не зналъ. Онъ меня зналъ и прежде… Мы съ нимъ встрѣчались на кладбищѣ, на гуляньѣ, онъ еще разъ меня мороженымъ угощалъ….

Почетный мировой судья. Б. А. Нейдгартъ. Спрашивалъ Ильинскій васъ, зачѣмъ вы пришли?

Пастуховъ. Нѣтъ, не спрашивалъ, онъ прямо бросился на меня и сталъ кричать.

Б. А. Нейдгартъ. Въ чемъ былъ г. Ильинскій? Онъ говоритъ, что онъ былъ въ мундирѣ.

Пастуховъ. Нѣтъ, онъ былъ въ красной рубашкѣ, были ли на немъ брюки — я не могъ разсмотрѣть, а красную рубашку замѣтилъ…

Затѣмъ гг. судьи сдѣлали сторонамъ еще нѣсколько вопросовъ о расположеніи квартиры, а г. Ильинскій просилъ, чтобы допросили 2‑хъ новыхъ свидѣтелей — мѣщанина Николаева и унтеръ — офицера Михайлова. Сдѣлавши нѣсколько вопросовъ для разъясненія, почему г. Ильинскій выставляетъ свидѣтелемъ Николаева, мировой съѣздъ приступилъ къ спросу свидѣтелей, которые, по требованію г. Пастухова, били приведены къ присягѣ с послѣ напоминанія предсѣдателя о долгѣ присяжнаго свидѣтеля и о наказаніи за лжеприсягу и клятвопреступленіе, свидѣтели были спрошены порознь.

Спрошенный въ качествѣ свидѣтеля городовой унтеръ — офицеръ Хамовнической части Семенъ Михайловъ подъ присягою показалъ: явившись въ два часа къ квартальному надзирателю Ильинскому для доклада объ очисткѣ боенъ, увидѣлъ на крыльцѣ, гдѣ помѣщается контора квартара надзирателя, стоящаго неизвѣстнаго мнѣ человѣка и вскорѣ затѣмъ выходящаго изъ квартиры надзирателя другаго, какъ послѣ я узналъ, г. Пастухова, причемъ никакого шума и крика не слыхалъ. Явившись къ квартальному надзирателю, я увидѣлъ его въ форменномъ сюртукѣ, на которомъ пуговицы три, какъ припомню, были разстегнуты, и при этомъ не видалъ, чтобы кто растворялъ окно и кричалъ. Въ залѣ же квартальнаго надзирателя никого, кромѣ его, не было. Контора въ это время была отперта и ее мелъ вѣстовой Егоръ Константиновъ Якубко.

Спрошенный въ качествѣ свидѣтеля мѣщанинъ Николаевъ подъ присягою показалъ, что, явившись примѣрно въ 3‑мъ часу дня къ квартальному надзирателю Ильинскому, не засталъ его дома и приглашенъ женою его подождать въ гостиной; контора же была затворена и никого въ ней не нашелъ. Спустя полчаса возвратился квартальный надзиратель и принималъ отъ меня объясненіе по моему дѣлу. Въ это время вошла жена надзирателя и сказала, что кто — то его требуетъ. На вопросъ надзирателя, вышедшаго въ залу въ растегнутомъ сюртукѣ съ виднѣвшейся красной сорочкой и безъ галстука, съ кѣмъ онъ имѣетъ честь говорить, вошедшій отвѣчалъ, что онъ корреспондентъ «Русскихъ Вѣдомостей» Пастуховъ и желаетъ получить свѣдѣніе о пещерахъ, открывшихся въ его кварталѣ, для помѣщенія объ этомъ въ газетѣ; но Ильинскій, послѣ неоднократныхъ просьбъ со стороны Пастухова отказалъ ему въ этомъ и на возраженіе Пастухова, что онъ будетъ жаловаться, отвѣчалъ: жалуйтесь, и затѣмъ вышелъ въ сѣни за Пастуховымъ, а что дальше было, онъ, Николаевъ, не знаетъ, но шуму и крика не слыхалъ, городоваго унтеръ — офицера онъ не видалъ и остался въ квартирѣ послѣ выхода Пастухова еще полчаса, и надзиратель въ это время никуда изъ комнаты не выходилъ. Такъ какъ въ показаніяхъ свидѣтелей оказались разнорѣчія, то предсѣдатель счелъ нужнымъ дать свидѣтелямъ очную ставку. Но и послѣ очной ставки свидѣтели остались при своихъ показаніяхъ. Г. Ильинскій замѣтилъ, что происшествіе случилось еще 11 сентября, а потому и не мудрено если свидѣтели что — либо запамятовали.

По окончаніи слѣдствія, предсѣдатель предложилъ сторонамъ примириться. На это предложеніе Пастуховъ отвѣчалъ: я за деньги себя не могу продавать. Я не могу съ нимъ помириться; нанесенное мнѣ оскорбленіе слишкомъ тяжко.

Предсѣдатель. Вы можете, не принимая денегъ, извинить публично г. Ильинскаго.

Пастуховъ. Нѣтъ, я извинить не могу.

Предсѣдатель. А вы, г. Ильинскій, желаете примиренія?

Ильинскій. Я не считаю себя виноватымъ, и потому мнѣ мириться не зачѣмъ.

Товарищъ прокурора Тихомировъ заявилъ, что такъ какъ онъ не признаетъ настоящее дѣло подсуднымъ мировымъ судебнымъ установленіямъ, то и не считаетъ себя вправѣ дать заключеніе по существу дѣла.

Предсѣдатель предложилъ послѣднее слово обвиняемому.

Ильинскій. Я не считаю себя виноватымъ. Если мало выставленныхъ мною свидѣтелей, то я могу представить всѣхъ домашнихъ въ доказательство моей правоты (Въ публикѣ смѣхъ; предсѣдатель звонитъ).

Послѣ получасоваго совѣщанія, предсѣдатель прочиталъ слѣдующую резолюцію: имѣя въ виду, что представленные г. Ильинскомъ новые свидѣтели, Николаевъ и Михайловъ, по разнорѣчивымъ показаніямъ своимъ, а также и по существу этихъ показаній, ни сколько не оправдываютъ г. Ильинскаго, мировой съѣздъ, руководствуясь 119 ст. уст. угол. суд., полагаетъ: приговоръ мироваго судьи Хамовническаго участка объ арестованіи Ильинскаго на 7 дней, по 130 ст. уст. о нак., нал. мир. суд., какъ правильный утвердить, а апелляціонный отзывъ Ильинскаго оставить безъ уваженія.

Разбирательство по этому дѣлу окончилось въ 3¾ часа пополудни.

Дѣло почетной гражданки Мазуриной обвиняемой въ самоуправствѣ

(Засѣданіе Московскаго столичнаго мироваго съѣзда 2‑го округа, 22 сентября, 1866 года).

Дѣло это надѣлало чрезвычайно много шума въ Москвѣ. По случаю перестройки постояннаго помѣщенія съѣзда, засѣданіе происходило въ обширномъ залѣ Общей думы. Публики собралось чрезвычайно много, ибо она очень интересовалась исходомъ дѣла. Засѣданіе происходило подъ предсѣдательствомъ И. Д. Игнатьева постояннаго предсѣдателя; дѣло докладывалъ непремѣнный членъ М. А. Бухтѣевъ. Докладъ происходилъ въ слѣдующемъ порядкѣ: г. Бухтѣевъ заявилъ, что это дѣло началось полицейскимъ актомъ, составленнымъ 28 мая текущаго года. Актъ этотъ былъ переданъ приставомъ Яузской части на разсмотрѣніе мироваго судьи Яузскаго участка. Послѣдній тотчасъ приступилъ къ изслѣдованію дѣла; но допросивъ только одного дворника, усмотрѣлъ, что дѣло это, по его мнѣнію, ему неподсудно. Тогда дѣло это было передано судебному слѣдователю, который, находя дѣло это подсуднымъ окружному суду, произвелъ слѣдствіе и передалъ результаты произведеннаго имъ изслѣдованія прокурорскому надзору. Г. товарищъ прокурора окружнаго суда Линдротъ составилъ обвинительный актъ о преданіи г-жи Мазуриной уголовному суду съ участіемъ присяжныхъ засѣдателей. Актъ этотъ былъ предложенъ на разсмотрѣніе судебной палаты въ засѣданіи 14 іюля. Въ это засѣданіе судебная палата слушала: 1) предварительное слѣдствіе по дѣлу г-жи Мазуриной, произведенное судебнымъ слѣдователемъ г. Москвы, 3‑го участка, г. Побѣдимовымъ; 2) обвинительный актъ г. товарища прокурора окружнаго суда Линдрота о преданіи Марьи Мазуриной суду съ участіемъ присяжныхъ засѣдателей, какъ виновной въ преступленіи, предусмотрѣнномъ въ 271 ст. улож. о нак., изд. 1866 г., а именно въ сопротивленіи чиновнику въ отправленіи имъ должности, съ явными насильственными дѣйствіями; 3) заключеніе г. товарища прокурора Линдрота, изложенное въ томъ же обвинительномъ актѣ, объ оставленіи безъ всякаго преслѣдованія дворника Федора Степанова, такъ какъ онъ находился въ полномъ подчиненіи г-жи Мазуриной и по крайнему своему неразвитію не могъ видѣть преступленія въ ея дѣйствіяхъ; 4) заключеніе г. прокурора судебной палаты, объявившаго, по выслушанію доклада: а) что онъ защищаетъ обвинительный актъ въ отношеніи обвиненія Мазуриной въ явномъ сопротивленіи требованіямъ полиціи, но полагаетъ, что 271 ст. улож. о нак. не имѣетъ прямаго примѣненія къ ея проступку, и, что по его мнѣнію, ближе и правильнѣе примѣнить сюда 312 ст. уложен. о нак., изд. 1857 г., замѣненную 142 ст. уст. о нак., нал. мир. суд.; и 6) что о дворникѣ Федорѣ Степановѣ дѣло должно быть прекращено. Разсмотрѣвъ обстоятельства дѣла, судебная палата нашла: что почетная гражданка М. А. Мазурина виновна въ приказаніи запереть ворота, спустить на дворъ собакъ, когда ворота были заперты, и запереть двери въ домѣ съ цѣлью не впускать полицейскихъ чиновниковъ, прибывшихъ для взысканія съ нея денегъ, въ ея домъ. Самовольство Мазуриной, представившее препятствіе распоряженіемъ полиціи, не составляетъ того сопротивленія чиновнику, съ явными насильственными дѣйствіями, о которомъ упоминаетъ 271 ст. улож. о нак., изд. 1866 г. Насилія надъ частнымъ приставомъ и квартальнымъ надзирателемъ никакого не было, личность ихъ осталась неприкосновенною, но имъ прегражденъ былъ свободный въ домъ входъ, который они. впрочемъ, открыли себѣ насильственными мѣрами. Дѣйствіе Мазуриной есть не что иное, какъ самоуправство, ибо если она и считала требованія полиціи несправедливыми, то должна была искать защиты указанными въ законахъ способами, а не лишать самовольно полицію способовъ привести въ исполненіе свои требованія. Проступокъ Мазуриной, предусмотрѣнный въ 142 ст. уст. о нак., нал. мир. суд., подлежитъ вѣдѣнію мироваго судьи. Вслѣдствіе сего судебная палата опредѣлила: 1) дѣло о почетной гражданкѣ Мазуриной, согласно заключенію прокурора судебной палаты, передать на разсмотрѣніе мирового судьи Яузскаго участка, а въ случаѣ устраненія его, по ст. 85 уст. уг. суд., мировому судьѣ, замѣняющему его по ст. 87 того же устава. 2) Дворника Федора Степанова отъ уголовнаго преслѣдованія освободить.

Послѣ разрѣшенія вопроса о подсудности, дѣло это поступило на разсмотрѣніе мироваго судьи Яузскаго участка К. Н. Чернева, но онъ, на оси. 87 ст. того же устава, передалъ это дѣло для разбирательства мировому судьѣ Срѣтенскаго участка М. Я. Багриновскому. У послѣдняго судьи по этому дѣлу состоялся слѣдующій приговоръ: 1866 года, августа 20‑го дня, мировой судья г. Москвы, Срѣтенскаго участка, разсмотрѣвъ дѣло о сопротивленіи почетной гражданки Марьи Александровой Мазуриной приставу Яузской части Врубель и квартальному надзирателю Длотовскому, переданное г. прокуроромъ окружнаго суда, согласно опредѣленію московской судебной палаты, на разсмотрѣніе мироваго судьи Яузскаго участка, а симъ послѣднимъ, согласно ст. 85 уст. угол. суд., въ Срѣтенскій, — нашелъ, что г-жа Мазурина обвиняется г. частнымъ приставомъ Врубель и надзирателемъ Длотовскимъ въ томъ, что когда помянутые чиновники полиціи прибыли къ дому г-жи Мазуриной, для взысканія съ нея, согласно предписанію управы благочинія, по частной претензіи, денегъ 1,128 р. 53½ коп., то нашли ворота дома ея запертыми и, несмотря на многократно повторенное ими требованіе отворить во имя закона, получили отъ дворника Федора Степанова отвѣтъ, что г-жа Мазурина приказала никого не впускать. Когда же городовой унтеръ — офицеръ, по приказанію пристава, влѣзъ на ворота, то увидѣлъ спущенныхъ собакъ, почему не могъ спуститься во дворъ и отворить ворота, Вслѣдствіе чего чиновники полиціи вынуждены были войти на дворъ, выставивъ окно кухни, причемъ собаки были привязаны дворникомъ только по настоятельному, неоднократно повторенному требованію г. пристава; и потомъ найдя парадный подъѣздъ запертымъ и не получивъ отвѣта на повторенный нѣсколько разъ звонъ въ колокольчикъ, должны были проникнуть въ домъ черезъ черный ходъ, и то по выломаніи двери, такъ какъ г-жа Мазурина, на троекратно возобновленныя требованія частнаго пристава отпереть во имя закона отвѣчала, что она полицію впустить не желаетъ. Обвиненіе подтверждено показаніями свидѣтелей. Дворникъ дома г-жи Мазуриной, Федоръ Степановъ, объяснилъ, что въ этотъ день г-жа Мазурина, вопреки обычая, существующаго въ домѣ, не приказала въ это утро отпирать воротъ и оставила ключи у себя, и когда прибылъ частный приставъ и требовалъ, чтобы его впустили, то велѣла спустить цѣпныхъ собакъ; когда же полиція и свидѣтели вошли въ кухню черезъ; окно, то онъ привязалъ собакъ не по первому требованію пристава, боясь ослушаться хозяйки, запрещавшей ему изъ окна исполнить это. Городовой унтеръ — офицеръ Ивановъ, къ обвиненію объ отказѣ отпереть ворота добавилъ, что когда онъ по приказанію пристава взлѣзъ на ворота, то увидалъ г-жу Мазурину въ окнѣ, и она, на просьбу его впустить полицію, отвѣчала: «попробуй, спустись!» и при этомъ указала на собакъ, спущенныхъ съ цѣпи, и прибавила: «онѣ тебя разорвутъ!» Относительно входа въ домъ, онъ показалъ, что, по требованію частнаго пристава, онъ выломалъ дверь, но что прежде этого, на требованіе частнаго пристава, г-жа Мазурина отвѣчала изъ — за двери; «не отопру!» Полицейскій унтеръ — офицеръ Зыбинъ своимъ показаніемъ подтвердилъ то обстоятельство, что собаки были спущены, и онъ ихъ видѣлъ, взлѣзая на ворота. Но обстоятельства появленія г-жи Мазуриной въ окнѣ онъ не подтвердилъ и сказалъ, что ее не видалъ. Мѣщанинъ Илья Дмитріевъ подтвердилъ вполнѣ объясненіе г. пристава, причемъ добавилъ, что унтеръ — офицеръ Ивановъ, сидя на воротахъ, переговаривался съ г-жею Мазуриной и, по приказанію частнаго пристава, требовалъ отворить ворота; отвѣта Мазуриной не слыхалъ, но Ивановъ передалъ отказъ ея отворить ворота. Относительно отказа дворника привязать собакъ, онъ объяснилъ, что дворникъ обратился къ окну дома; что ему отвѣчали — не слыхалъ, но дворникъ объявилъ, что г-жа Мазурина не приказала привязывать собакъ. Свидѣтель крестьянинъ Василій Аѳанасьевъ, подтверждая исторію дѣла, объяснилъ, что собаки были привязаны по приказанію г-жи Мазуриной, когда потребовалъ того г. приставъ, войдя черезъ кухню во дворъ, причемъ подтвердилъ, что слышалъ изъ — за двери чернаго хода отказъ отпереть, высказанный голосомъ г-жи Мазуриной. Свидѣтель, г. Скворцовъ, показалъ, что дѣйствительно получилъ отъ г. Длотовскаго повѣстку о прибытіи на слѣдующій день полиціи и показалъ ее г-жѣ Мазуриной, но, по приказанію ея, за подачею ею наканунѣ отзыва противъ предписанія управы благочинія, отнесъ ее обратно въ кварталъ, такъ какъ повѣстка не представлена самимъ надзирателемъ, причемъ объявилъ, по приказанію Мазуриной, что она больна, принять полицію не можетъ и къ описи не допуститъ. Мировой судья Яузскаго участка К. Н. Черневъ показалъ, что, по прибытіи его, согласно приглашенія г. пристава, въ качествѣ свидѣтеля, звонъ у воротъ былъ повторенъ нѣсколько разъ; но такъ такъ ворота не отпирали, то и приказано было приставомъ городовому взлѣзть на ворота по принесенной лѣстницѣ. Исполнивъ приказаніе пристава, городовой объявилъ, что на дворѣ спустили собакъ, что и подтвердилось сильнымъ лаемъ, котораго до этого времени слышно не было. Затѣмъ городовой сообщилъ, что видитъ г-жу Мазурину въ окнѣ, что и подтвердилъ нѣсколько разъ. Самъ г. Черневъ видѣлъ въ окнѣ двухъ женщинъ, но лицъ ихъ не разглядѣлъ. Дѣвица Аполинарія Викторова показала, что, войдя въ комнату, гдѣ г-жа Мазурина спала, слышала отъ нея, что она разбужена была стукомъ въ ворота и, увидѣвъ на нихъ солдата, велѣла спустить собакъ. Сама г-жа Мазурина, при производствѣ слѣдствія г. слѣдователемъ Побѣдимовымъ, сначала отказалась отъ предъявленія ей повѣстки г. Скворцовымъ, но впослѣдствіи созналась въ томъ и оправдывала, черезъ повѣреннаго, свой поступокъ: во 1‑хъ, несправедливостью взысканія съ нея долга ея дочери; во 2‑хъ тѣмъ, что долгъ былъ ею обезпеченъ; въ 3‑хъ, тѣмъ что повѣстка вручена не ей а человѣку, не имѣющему отъ нея уполномочія; въ 4‑хъ, сознаніемъ, что уплата взыскиваемой съ нея суммы на нее, по всей справедливости, возложена быть не можетъ; а главное, въ 5‑хъ, испугомъ, которому подверглась, будучи разбужена стукомъ и звономъ колокольчика и видомъ солдата, лѣзущаго на ворота, котораго она приняла за разбойника или вора. Сообразивъ настоящія показанія съ тѣми, которыя даны вышеозначенными лицами г. судебному слѣдователю Побѣдимову, мировой судья нашелъ слѣдующія противорѣчія: 1) по показанію всѣхъ бывшихъ при выломаніи двери, г-жа Мазурина только отказывалась впустить полицію; по показанію же свидѣтеля, Илья Дмитріева, на требованіе отворить именемъ закона, отвѣчала: «именемъ закина, я вамъ говорю, отойдите прочь!» 2) по показанію частнаго пристава и Ильи Дмитріева и по показанію при слѣдствіи дворника Федора Степанова, онъ не привязывалъ по требованію пристава собакъ, боясь ослушаться хозяйки, что подтвердилъ при слѣдствіи и свидѣтель Василій Аѳанасьевъ, но послѣ, при спросѣ на судѣ, показалъ глухо, что собаки были привязаны по приказанію Мазуриной. 3) При слѣдствіи дѣвица Аполинарія Викторова показала, что. услышавъ стукъ и звонокъ, вошла въ кабинетъ г-жи Мазуриной и разбудила ее, — на судѣ же показала, что когда вошла къ Мазуриной, то послѣдняя объявила ей, что разбуженная стукомъ и видя солдата, лѣзущаго черезъ вората, была испугана и велѣла спустить собакъ. Наконецъ 4) показанія г-жи Мазуриной при слѣдствіи противорѣчатъ одно другому: по одному, она положительно не знаетъ о прибытіи полиціи и видитъ на воротахъ неизвѣстнаго солдата; по другому — не можетъ различить, за близорукостію и старостію, даже того, полицейскій ли это солдатъ или нѣтъ, и наконецъ сознается въ томъ, что видѣла повѣстку, слѣдовательно не могла не знать о прибытіи полиціи къ ней въ домъ, въ это утро. Сообразивъ обстоятельства дѣла, мировой судья пришелъ къ убѣжденію, что, несмотря на нѣкоторыя противорѣчія и недоговорки въ показаніяхъ свидѣтелей, обнаруженныя при сравненіи показаній, данныхъ судебному слѣдователю и высказанныхъ на судѣ, — г-жа Мазурина, показаніями свидѣтелей, показаніемъ исполнителя ея приказаній, дворника дома Федора Степанова, а главное собственнымъ сознаніемъ, вполнѣ уличается въ самоуправствѣ, потому что, считая взысканіе, производимое съ нея полиціею, несправедливымъ, вмѣсто законнаго обжалованія, приказала запереть ворота и двери дома и спустить собакъ, чѣмъ старалась преградить чиновникамъ полиціи входъ въ домъ свой для исполненія возложеннаго на нихъ порученія, за что подлежала бы. какъ за поступокъ совершенный съ заранѣе обдуманнымъ намѣреніемъ (такъ какъ повѣстка, по собственному ея сознанію, была ей показана) высшей мѣрѣ наказанія, указаннаго въ 142 ст. уст. о нак., нал. мир. суд.; но, принимая во вниманіе преклонныя лѣта обвиняемой и неясное пониманіе ею своихъ правъ и обязанностей, приговорилъ: вдову потомственнаго почетнаго гражданина Марью Александрову Мазурину подвергнуть, на осн. ст. 142 уст. о нак., нал. мир. суд., и 56 ст. улож. о нак., изд. 1866 г. аресту въ тюремномъ замкѣ на два мѣсяца, съ указаніемъ обѣимъ сторонамъ ст. 128 и 147 уст. угол. суд. Рѣшеніе состоялось 29 августа 1866 г.

Повѣренный г-жи Мазуриной, присяжный повѣренный г. Имбергъ, на приговоръ судьи изъявилъ неудовольствіе и апелляціоннымъ отзывомъ, поданнымъ въ узаконенный срокъ, перенесъ дѣло на разсмотрѣніе мироваго съѣзда. Г-нъ приставъ Яузской части, подполковникъ Врубель, заявилъ, что онъ рѣшеніемъ мироваго судьи Срѣтенскаго участка недоволенъ, потому что мировой судья принялъ къ своему разсмотрѣнію дѣло ему неподсудное. На рѣшеніе московской судебной палаты по вопросу о подсудности, г. Врубель подалъ отзывъ въ палату 16 августа, для перенесенія этого вопроса на разрѣшеніе кассаціоннаго департамента Правительствующаго Сената. Г. докладчикъ заявилъ, что изъ дѣла не видно, какія послѣдствія имѣлъ отзывъ, поданный г. Врубель[3].

Отзывъ г-жи Мазуриной, представленный ея повѣреннымъ г. Имбергъ, заключается въ слѣдующемъ: 1) Г-жа Мазурина видѣла повѣстку, но не приняла ее, такъ какъ она была доставлена ей неузаконеннымъ образомъ. Слѣдовательно, не получивъ формально повѣстки, она не могла ожидать, что къ ней прибудетъ полиція для описи имущества. Отъ женщины, которая по отзыву самого мироваго судьи, имѣетъ неясное сознаніе о своихъ правахъ и обязанностяхъ, нельзя ожидать, чтобы она, зная о прибытіи полиціи, не приготовилась ее встрѣтить. 2) Г-жа Мазурина считала неосновательнымъ обращеніе взысканія претензіи г. Любатовича на нее. Обезпечивъ взысканіе банковымъ билетомъ, она объяснила неосновательность требованія и тогда было предписано взысканіе обратить на ея дочь. 3) При постановленіи приговора, мировой судья не обратилъ должнаго вниманія на дѣйствія самой полиціи. Между тѣмъ сама полиція своими дѣйствіями подала поводъ г-жѣ Мазуриной къ самоуправству. Никакой законъ не давалъ полиціи права насильно вломиться въ домъ, выломать окна и двери. Обративши вниманіе на эти дѣйствія полиціи, нельзя не видѣть въ поступкахъ г-жи Мазуриной только оборону противъ дѣйствій полиціи. 4) Г-жа Мазурина, хотя сама приказала спустить собакъ, но сама же и приказала привязать ихъ у не причинивъ этимъ никому вреда. Слѣдовательно и это обстоятельство должно служить къ смягченію наказанія. Такимъ образомъ, если и подводить проступокъ г-жи Мазуриной йодъ 142 ст. уст. о нак., нал. мир. суд., то, при указанныхъ, смягчающихъ мѣру наказанія обстоятельствахъ, она должна подвергнуться взысканію по этой статьѣ въ самой меньшей мѣрѣ. 6) Но проступокъ ея, какъ не заключающій въ себѣ насилія, не есть самоуправство и потому не можетъ быть подведенъ подъ ст. 142 уст. Она только воспрепятствовала полиціи исполнить возложенное на нее порученіе, слѣдовательно она можетъ быть обвинена только по ст. 29 уст. о нак., нал. мир. суд. 6) Кромѣ того должно быть при этомъ обращено вниманіе и на уклоненіе полиціи отъ требованія закона. Во 1‑хъ, квартальный надзиратель долженъ былъ доставить повѣстку оффиціальнымъ путемъ. Во 2‑хъ, квартальный надзиратель и частный приставъ, встрѣтивъ препятствіе со стороны г-жи Мазуриной въ исполненіи своихъ обязанностей, не имѣли права дѣйствовать насильственно, а должны были, составивъ объ этомъ актъ, донести управѣ благочинія. Тѣмъ болѣе, что приведеніе въ исполненіе этого постановленія управы не требовало особой поспѣшности, такъ какъ изъ дѣла видно, что управа еще въ апрѣлѣ мѣсяцѣ предписала полиціи не принимать отзывовъ по этому дѣлу отъ г-жи Мазуриной, а руководствоваться приказами г. оберъ — полицеймейстера. На основаніи всего изложеннаго г. Имбергъ проситъ рѣшеніе мироваго судьи отмѣнить и проступокъ г-жи Мазуриной наказать по ст. 29 уст. о нак., нал. мир. суд.

Предсѣдатель (обращаясь къ защитнику подсудимой). Что вы имѣете добавить въ защиту подсудимой, въ дополненіе того, что сказано въ апелляціонномъ отзывѣ?

Присяжный повѣренный Соловьевъ. Переносъ приговора г. мироваго судьи на ваше разсмотрѣніе былъ существенно необходимъ не только въ интересѣ подсудимой, но и въ интересѣ уголовнаго правосудія. Первыя свѣдѣнія о томъ событіи, которое послужило поводомъ къ обвиненію г-жи Мазуриной, были переданы въ публику газетною статьею. Есть много вѣроятія заключить, что при чтеніи бойкаго разсказа объ энергическихъ дѣйствіяхъ полиціи по исполненію судебнаго рѣшенія и о встрѣченномъ сопротивленіи со стороны женщины, сложился взглядъ на это дѣло. Сколько мнѣ извѣстно, г. Врубель, въ принятіи насильственныхъ мѣръ, руководствовался тѣмъ соображеніемъ: «что неловко было передъ народомъ полиціи ретироваться», — почему онъ и рѣшился взять домъ приступомъ. Затѣмъ общественное мнѣніе было не на сторонѣ подсудимой. Большинство требовало примѣрнаго наказанія обвиняемой, прежде нежели взводимое на нее обвиненіе было доказано. Я не хочу этимъ сказать, чтобы я былъ сторонникомъ безгласности противозаконныхъ дѣйствій частныхъ лицъ и безучастія къ нимъ общества. Нѣтъ, я указываю лишь на общій историческій фактъ: каждому обществу свойственно увлеченіе впечатлѣніями, подъ вліяніемъ которыхъ, какъ доказываетъ исторія, оно нерѣдко произноситъ слишкомъ строгій судъ. Не берусь даже утверждать, что приговоръ единоличнаго мироваго судьи, содержаніе котораго вамъ сейчасъ было доложено, постановленъ подъ вліяніемъ общественнаго мнѣнія. Но при такихъ обстоятельствахъ дѣла, право на переносъ этого приговора говора на разсмотрѣніе суда въ коллегіальномъ составѣ представляется одною изъ существенныхъ гарантій правосудія. Точно также и по отношенію къ самой уголовной юстиціи пересмотръ этого приговора существенно необходимъ. Наказаніе только тогда достигаетъ своего назначенія, когда оно падаетъ на истинно виновныхъ и притомъ главнѣйшимъ образомъ не превышаетъ мѣры вины. Въ противномъ случаѣ оно возмущаетъ естественное чувство справедливости, врожденное каждому изъ насъ. Въ настоящемъ дѣлѣ, какъ это будетъ доказано ниже, подсудимая наказана слишкомъ строго и не по мѣрѣ вины, ибо проступокъ ея, названный самоуправствомъ, сопровождался такими дѣйствіями со стороны полиціи, которыя, если даже опредѣленіе качества проступка будетъ признано правильнымъ, далеко не придаютъ этому дѣлу ужасающаго характера, вопіющаго о примѣрности наказанія. Все дѣло вышло изъ прежнихъ отношеній полиціи къ гражданамъ. Эти отношенія опредѣлились отчасти закономъ, а отчасти обычаемъ. Законное отношеніе должно быть всякому извѣстно. Отношеніе обычное — хорошо знаютъ жители города. Взысканія никогда не были строги; это всѣмъ извѣстно. Но въ данномъ случаѣ, вопреки обычая, вдругъ была обращена особенная строгость на г-жу Мазурину. Управа благочинія предписала взыскать съ г-жи Мазуриной деньги. Необходимо сказать, что взысканіе это обращено на нее не по поводу долговаго обязательства и не но опредѣленію судебнаго мѣста, а по распоряженію административной власти г. генералъ — губернатора, и вотъ по какому поводу: Мазурина, въ качествѣ опекунши дочери своей, взятой въ опеку за расточительность, получила изъ сиротскаго суда деньги опекаемой, для удовлетворенія крайнихъ нуждъ ея, въ количествѣ съ небольшимъ 1,000 р., и употребивъ ихъ на дѣло, подала отчетъ. Между тѣмъ въ гражданской палатѣ состоялось опредѣленіе о взысканіи съ опекаемой ею дочери на удовлетвореніе взысканія по заемному письму, выданному дочерью ея г. Козляинову, отъ котораго оно дошло въ славяносербскому дворянину Любатовичу. Въ удовлетвореніе этого взысканія управа благочинія, основываясь на распоряженіи генералъ — губернатора, требовала отъ нея полученныя изъ опеки деньги. Г-жа Мазурина, впредь до разъясненія этого требованія, для чего и обратилась съ просьбой къ г. генералъ — губернатору, представила обезпеченіе. Это было въ февралѣ мѣсяцѣ. 22‑го марта канцелярія г. генералъ — губернатора увѣдомила управу, что взысканіе должно быть обращено на самую должницу. Но затѣмъ все перемѣнилось и вновь приступлено было къ прежнимъ требованіямъ. Дополню еще однимъ фактомъ. Противъ взысканія съ дочери мать, г-жа Мазурина, вела споръ, доказывала недѣйствительность обязательства, взятаго не за то, о чемъ въ немъ написано. Вотъ при какихъ обстоятельствахъ явилась полиція въ домъ г-жи Мазуриной. Чиновники полиціи пришли исполнять приказанія управы и выбрали оригинальный способъ исполненія, на который полномочія въ законѣ не существуетъ: лазить черезъ заборъ, ломать окна и двери, не только не указано въ законѣ, но, по мнѣнію моему, несвойственно власти и несовмѣстно съ ея достоинствомъ. Какъ бы то ни было, полиція, совершивъ такія дѣйствія, явилась и обвинителемъ. Г. Врубель оправдывалъ принятый имъ способъ дѣйствій циркуляромъ г. оберъ — полицеймейстера. Но оправданіе это не можетъ быть принято во вниманіе. Циркуляры должны быть составлены въ предѣлахъ законности, ибо за исполнительною властію не признано законодательныхъ функцій. Если же допустить мысль, что циркуляры не должны сообразоваться съ основными законоположеніями, то они становились бы въ разрѣзъ съ послѣдними. Поэтому, какого бы содержанія циркуляръ ни былъ, онъ не могъ давать полномочія на измѣненіе существующаго порядка гражданскихъ взысканій. Во всякомъ случаѣ, настоящій фактъ указываетъ, что подобное поведеніе полиціи далеко не соотвѣтствуетъ тому назначенію, которое дано ей закономъ: вмѣсто содѣйствія къ миролюбивому окончанію всѣхъ столкновеній — является озлобленіе. Этимъ объясняется проступокъ подсудимой, и вмѣстѣ извиняется и вина ея, если это можно назвать виной. Разгадка всего дѣла состоитъ въ прежнихъ взаимныхъ отношеніяхъ гражданъ къ полиціи. Перехожу къ разсмотрѣнію приговора мироваго судьи. Подсудимая обвинена въ самоуправствѣ и проступокъ сей признанъ совершеннымъ съ заранѣе обдуманнымъ намѣреніемъ. Судья, на основ. 142 ст. уст. о наказ., нал. миров. суд., приговорилъ г-жу Мазурину къ двухмѣсячному аресту въ тюрьмѣ. Законъ этотъ помѣщенъ въ отдѣлѣ объ оскорбленіяхъ чести, угрозахъ и насиліяхъ. Самоуправство безъ насилія немыслимо. По дѣлу видно, что подсудимая никакого насилія не дѣлала; отсюда я заключаю, что и не было состава того проступка, въ коемъ она обвинена. Если она не отворила воротъ по требованію полиціи, это есть не болѣе какъ неисполненіе требованій полиціи, каковое дѣйствіе предусмотрѣно 29 ст. того же устава и, по мнѣнію моему, правильнѣе было бы подвергнуть г-жу Мазурину наказанію, установленному въ сей статьѣ закона.

Затѣмъ предсѣдатель предоставилъ слово г. частному приставу Врубелю. Г. Врубель заявилъ, что онъ не считаетъ нужнымъ отвѣчать что — либо защитнику г-жи Мазуриной до тѣхъ поръ, пока рѣшенъ будетъ вопросъ о подсудности. и просилъ позволенія прочесть копію съ вторичнаго своего отзыва. Предсѣдатель заявилъ, что прочтеніе отзыва не можетъ имѣть ни какого вліянія на разбирательство дѣла въ мировомъ съѣздѣ, и что до тѣхъ поръ, пока постановленіе палаты не отмѣнено указомъ кассаціоннаго департамента сената, съѣздъ не можетъ пріостановить разсмотрѣнія этого дѣла, и оно должно идти своимъ порядкомъ. Затѣмъ г. Врубель попросилъ прочесть ст. 41, 234 и 236 уст. угол. судопр. По прочтеніи этихъ статей предсѣдатель замѣтилъ г. Врубелю, что ст. 234 и 236 относятся до пререканій о подсудности между судебными мѣстами, и что подобныя пререканія не могутъ быть подняты участвующими въ дѣлѣ лицами. Послѣ этого, присяжный повѣренный Соловьевъ возбудилъ вопросъ о правѣ г. Врубеля протестовать прямо противъ рѣшенія мироваго судьи и вообще принимать участіе въ разбирательствѣ по этому дѣлу. Вопросъ этотъ разрѣшенъ утвердительно.

Товарищъ прокурора Уманецъ. Мнѣ предстоить теперь разобрать апелляціонный отзывъ подсудимой и доводы, представленные защитникомъ. Прежде всего я долженъ сказать нѣсколько словъ по вопросу о подсудности. Судебная палата отнесла поступокъ г-жи Мазуриной къ числу преступленій, предусмотрѣнныхъ ст. 31 о уложенія о наказ., изд. 1837 года, которая замѣнена теперь ст. 142 уст. о нак., нал. мир. суд. Опредѣленія судебной палаты для мироваго судьи и мироваго съѣзда по вопросу о подсудности безусловно обязательны, на основаніи ст. 40 уст. уг. суд. На этомъ основаніи мировой судья приступилъ къ разбирательству этого дѣла и постановилъ свой приговоръ. Теперь спрашивается, насколько приговоръ этотъ правиленъ? Для этого я считаю нужнымъ вкратцѣ повторить обстоятельства этого дѣла (Г. Уманецъ излагаетъ извѣстныя уже читателямъ подробности этого дѣла и затѣмъ продолжаетъ). Въ отзывѣ своемъ г-жа Мазурина указываетъ на то, что ей не была доставлена вторичная повѣстка, по которой она могла бы знать о взысканіи; что полиція не имѣла права дѣйствовать насильственно, тѣмъ болѣе, что дѣло вовсе не требовало особенной поспѣшности, что доказывается тѣмъ, что г. Врубель получилъ предписаніе управы благочинія о взысканіи еще въ апрѣлѣ. Наконецъ, повѣренный г-жи Мазуриной доказываетъ, что поступокъ ея не есть самоуправство. Разберу каждый изъ этихъ пунктовъ въ отдѣльности. Повѣстка дѣйствительно не была вторично доставлена, но вмѣсто повѣстка являлся лично квартальный г. Длотовскій. Г. Скворцовъ, которому была вручена первая повѣстка, лицо близкое г-жѣ Мазуриной, и онъ часто находился въ сношеніяхъ съ полиціей отъ ея имени. Въ тотъ самый день г. Скворцовъ приносилъ въ полицію отзывъ г-жи Мазуриной по этому самому дѣлу. Поэтому нельзя допустить, что подсудимая не предвидѣла появленія полиціи для описи ея имущества. Что касается дѣйствій полиціи, то по московской полиціи, на случай денежныхъ взысканій, имѣется циркулярное предписаніе, изданное въ бытность въ Москвѣ оберъ — полиціймейстеромъ генералъ — маіора Потапова. На основаніи этого циркуляра, въ случаѣ сопротивленія со стороны лица, съ котораго производится взысканіе, полиція обязана составить объ этомъ на мѣстѣ актъ, а виновнаго заарестовать до окончанія описи и затѣмъ предать его уголовному суду. Полиція поступила не такъ. Но дѣйствія полиціи не подлежатъ обсужденію мироваго съѣзда. По поводу дѣйствій полиціи было высказано, что граждане обязаны исполнять лишь законныя требованія полиціи. Но спрашивается, кому предоставить рѣшеніе вопроса о законности или незаконности дѣйствій полиціи въ каждомъ отдѣльномъ случаѣ? Я думаю, что рѣшеніе этого вопроса никакъ не можетъ быть предоставлено частному лицу и что для частнаго лица всѣ требованія полиціи законны, причемъ разумѣется каждому предоставляется жаловаться на то, что кажется ету незаконнымъ въ дѣйствіяхъ полиціи. Статья 29 устава о нак., нал. мир. суд., очевидно, не можетъ быть примѣнена къ настоящему случаю, ибо тамъ рѣчь идетъ только о неисполненіи требованій полиціи, а не о сопротивленіи ей. Въ чемъ же обвиняется подсудимая? Нѣкоторые обвиняютъ ее въ угрозахъ полицейской власти, во время исполненія послѣднею ея обязанностей. Дѣйствительно, она спустила собакъ; но мы имѣемъ свидѣтельство Аѳанасьева, заслуживающаго полнаго довѣрія, что Мазурина сама же и велѣла ихъ привязать. Стало — быть, если угроза тутъ и была, то угроза, не приведенная въ исполненіе и не нанесшая никому вреда. Тѣмъ не менѣе, поступокъ Мазуриной остается незаконнымъ. Полиція у насъ имѣетъ право во всякое время дня и ночи входить въ дома обывателей и всякое сопротивленіе ея дѣйствіямъ противно закону. Не спорю, что полиція иногда и злоупотребляла обширною властью ей предоставленною; вниманіе законодательной власти и обращено поэтому теперь на установленіе должныхъ границъ въ отношеніяхъ между полиціей и гражданами. Мазурина виновата въ томъ, что не пустила полиціи. Отговорку ея, что она не видала полиціи, нельзя принять во вниманіе, потому что изъ дѣла видно, что она сама разговаривала съ полиціей, сама велѣла привязать собакъ. Съ другой стороны, нельзя также согласиться съ тѣмъ, что поступокъ Мазуриной не былъ заранѣе обдуманъ. Напротивъ, изъ обстоятельствъ дѣла и изъ показаній дворника, что ворота запирались, и что только въ этотъ день Мазурина заперла ворота и взяла ключи къ себѣ, — изъ всего этого видно, что подсудимая предвидѣла появленіе полиціи и заранѣе обдумала свой образъ дѣйствій относительно послѣдней. Вотъ почему нельзя не согласиться, что дѣйствіе ея есть самоуправство, и на этомъ основаніи я считаю приговоръ мироваго судьи относительно виновности подсудимой правильнымъ. Что же касается до мѣры наказанія, то. принимая во вниманіе неправильныя дѣйствія полиціи, я полагаю, что съѣздъ могъ бы уменьшить подсудимой срокъ ареста, назначенный мировымъ судьею, тѣмъ болѣе, что ст. 142 опредѣляетъ только высшій размѣръ наказанія, не ограничивая судью относительно низшаго размѣра. Въ приговорѣ своемъ мировой судья опредѣлилъ и самое мѣсто ареста — въ тюремномъ замкѣ. Такъ какъ это опредѣленіе относится уже до исполненія приговора, прокурорскій же надзоръ призванъ давать свои заключенія только относительно статей закона, опредѣляющихъ мѣру наказанія, то я не считаю нужнымъ распространяться объ этомъ предметѣ.

Присяжный повѣренный Соловьевъ. Въ первой рѣчи своей я старался уяснить настоящее положеніе того дѣла, которое подлежитъ обсужденію вашему, гг. судьи; я старался очистить самый фактъ отъ тѣхъ наростовъ, которыми онъ былъ затемненъ, благодаря вліянію постороннихъ обстоятельствъ. Такимъ образомъ, въ настоящую минуту, насколько возможно, установилась правильная точка зрѣнія на самый фактъ преступленія. Теперь, выслушавъ заключеніе г. товарища прокурора, я считаю нужнымъ войти въ болѣе подробное обсужденіе самаго качества поступка г-жи Мазуриной. Г. товарищъ прокурора раздѣляетъ мнѣніе г. мироваго судьи Срѣтенскаго участка, что этотъ проступокъ есть самоуправство. Повторяю, съ этимъ взглядомъ на проступокъ г-жи Мазуриной я не могу согласиться. По моему мнѣнію, самоуправство немыслимо безъ насилія. Но въ чемъ же видно насиліе въ проступкѣ подсудимой? Самъ г. товарищъ прокурора признаетъ, что собаки, хотя и были спущены по приказанію г-жи Мазуриной, но по ея же приказанію, они были и привязаны, не причинивъ никакого вреда. Г. товарищъ прокурора видитъ самоуправство въ томъ, что ворота были заперты по приказанію г-жи Мазуриной. Но приказаніе запереть ворота фактъ очень простой, если бы даже и принять, что обыкновенно ворота были не заперты. Но этотъ случай, во 1‑хъ, не составлялъ исключенія: ворота запирались и въ другое время. А главное, что подсудимая въ то время была больна, и потому только велѣла запереть ворота. Такимъ образомъ, нельзя допустить, чтобы подсудимая велѣла запереть ворота именно съ намѣреніемъ преградить путь полиціи. По основнымъ началамъ обвинительнаго процесса, никто не предполагается виновнымъ до тѣхъ поръ, пока это не будетъ доказано. Поэтому нельзя предположить и подсудимую виновной въ самоуправствѣ, такъ какъ остается недоказаннымъ, чтобы она велѣла запереть ворота съ намѣреніемъ преградить путь полиціи. Если мы допустимъ это положеніе, то составъ того преступленія, въ которомъ обвиняется г-жа Мазурина, не существуетъ. Остальныя ея дѣйствія суть ничто иное, какъ неисполненіе распоряженій полиціи. Слѣдовательно, поступокъ г. Мазуриной можно подвести подъ ст. 29, а не 142‑ю. Но, если мы станемъ на точку зрѣнія мироваго судьи и допустимъ, что подсудимая обвиняется совершенно правильно на осн. 142 ст., тогда явится вопросъ, насколько правиленъ приговоръ мироваго судьи относительно мѣры наказанія. Г. товарищъ прокурора, раздѣляя взглядъ судьи на свойство преступленія, находитъ, что наказаніе можетъ быть смягчено. Слѣдовательно, относительно смягченія наказанія онъ ничего не возражаетъ. Я, съ своей стороны, если принятъ будетъ взглядъ судьи на качества проступка подсудимой, прошу обратить вниманіе еще на слѣдующія смягчающія обстоятельства: 1) на неприготовленность моей довѣрительницы принять полицію, потому и нельзя предположить, чтобы и ея дѣйствія были заранѣе обдуманы; 2) на ея болѣзненное состояніе, вслѣдствіе чего она была раздражительна. Кромѣ того, она знала внутреннее качество взысканія, она принимала къ сердцу этотъ долгъ; и на это обстоятельство нельзя не обратить вниманіе. Такимъ образомъ, я указываю на смягчающія обстоятельства, на неприготовленность ея къ преступленію, на то, что дѣйствія, совершеныя ею, были предприняты безъ всякаго приготовленія; на болѣзненное состояніе ея и на раздражительность. Теперь перейду къ разсмотрѣнію самаго характера наказанія. Мировой судья, на осн. 56 ст. ул. о нак., изд. 1866 г., приговорилъ подвергнуть подсудимую аресту въ тюрьмѣ. — въ примѣчаніи къ § 9 высочайше утвержденнаго мнѣнія государственнаго совѣта 4 іюля 1866 г. сказано, что впредь до отвода отдѣльныхъ помѣщеній для лицъ высшихъ сословій, въ отношеніи къ нимъ соблюдается правило, изложенное въ ст. 57 улож. о нак. (изд. 1866). Въ ст. 57 постановлено: дворяне и чиновники, присуждаемые къ наказанію кратковременнымъ арестомъ, могутъ, по усмотрѣнію суда или начальства, быть подвергаемы сему аресту или на военной гауптвахтѣ, или въ собственномъ мѣстѣ жительства, или же въ одномъ изъ домовъ вѣдомства, къ коему они принадлежатъ, буде состоятъ на службѣ. Изъ дѣла видно, что подсудимая потомственная почетная гражданка. А потомственные почетные граждане, по своимъ политическимъ правамъ именно принадлежатъ къ тѣмъ высшимъ сословіямъ, о которыхъ говорится въ § 9. Потомственные почетные граждане и личные дворяне, къ которымъ слѣдуетъ причислить чиновниковъ, пользуются одинаковыми правами; способы пріобрѣтенія потомственнаго почетнаго гражданства одинаковы съ личнымъ дворянствомъ. Въ этомъ случаѣ я укажу на ст. 49, 575 и 576 Т. IX Св. Зак. о Состояніяхъ. Изъ этихъ статей очевидно, что политическая правоспособность личныхъ дворянъ и потомственныхъ почетныхъ гражданъ уравнена. Это также подтверждается ст. 1556 ул. о нак. за воровство — мошенничество лицъ привилегированнаго сословія: дворянства, духовенства, и тутъ же упоминается и почетное гражданство. Наконецъ тоже самое подтверждаетъ и ст. 181 уст. о нак., нал. мир. суд., гдѣ въ 1‑мъ пунктѣ, между другими привилегированными сословіями упомянуты и почетные граждане. Такимъ образомъ, соображая все мною сказанное, и имѣя въ виду 57 ст. ул. о нак., изд. 1866 г., я прихожу къ заключенію, что къ числу лицъ, упомянутыхъ въ этой статьѣ, должно отнести и потомственныхъ почетныхъ гражданъ, слѣдовательно и къ нимъ можетъ быть примѣнена эта статья, при присужденіи ихъ къ аресту, на осн. § 9‑го упомянутаго мною мнѣнія Государственнаго Совѣта. На основаніи всего этого, я смѣю думать, что если подсудимая и будетъ признана виновной въ самоуправствѣ и, по ст. 142, проговорена къ аресту, то вы, гг. судьи, поступите совершенно законно, подвергнувъ ее. вмѣсто заключенія въ тюрьмѣ, домашнему аресту. Выборъ этого именно наказанія будетъ нисколько не несправедливъ, если вы примите во вниманіе во 1‑хъ то, что подсудимая не дѣлала приготовленій къ проступку; во 2‑хъ, ея преклонныя лѣта, и въ 3‑хъ, насильственныя дѣйствія полиціи. Кромѣ всего этого, существуетъ физическая невозможность примѣнить къ г-жѣ Мазуриной тюремное заключеніе. Въ этомъ удостовѣряетъ медицинское свидѣтельство о состояніи здоровья подсудимой, засвидѣтельствованное авторитетами и доказывающее, что здоровье подсудимой до такой степени слабо и разстроено, что приведеніе въ исполненіе приговора относительно тюремнаго заключенія можетъ угрожать опасностію для ея жизни. (Защитникъ читаетъ медицинское свидѣтельство, подписанное привать — доцентомъ московскаго университета г. Елименковымъ и профессорами того же университета гг. Варвинскимъ и Поповымъ). И танъ, гг. судьи, если вы согласитесь во взглядѣ на проступокъ подсудимой съ приговоромъ мироваго судьи, то я васъ попрошу, при опредѣленіи мѣры наказанія и самой формы его, обратить вниманіе на все изложенное мною и въ особенности на медицинское свидѣтельство, за достовѣрность котораго ручаются подписи медиковъ и которое доказываетъ физическую невозможность примѣнить къ подсудимой арестъ въ тюремномъ замкѣ. Въ настоящее время общественное мнѣніе улеглось и успокоилось, поэтому вы, гг. судьи, легко можете постановить приговоръ, независимо отъ посторонняго вліянія, руководствуясь исключительно чувствомъ справедливости; при опредѣленіи мѣры и характера наказанія вы можете руководствоваться не желаніемъ назначить наказаніе для примѣра и для предупрежденія на будущее время повтореній подобныхъ случаевъ, а единственно имѣя въ виду степень виновности подсудимой и обстоятельства самого проступка.

Предсѣдатель. Я объявляю пренія прекращенными.

Послѣ часоваго совѣщанія, предсѣдатель съѣзда объявилъ, что, по большинству голосовъ, утвержденъ приговоръ мироваго судьи Срѣтенскаго участка, во всѣхъ частяхъ.

Дѣло объ артиллерійскомъ счетчикѣ Евграфовѣ, обвиняемомъ въ нанесеніи городовымъ обиды дѣйствіемъ

(Засѣданіе 14 августа, 1867 г. московскаго столичнаго мироваго съѣзда 1‑го округа).

Дѣло это — одно изъ многихъ, въ которыхъ рѣчь идетъ объ оскорбленіи городовыхъ, обратило на себя особенное вниманіе по своему содержанію. Вотъ почему аудиторія съѣзда была наполнена публикой еще до открытія засѣданія. Но такъ какъ въ этотъ же день было назначено къ слушанію въ окружномъ судѣ дѣло, въ которомъ являлся защитникомъ тотъ же кн. Урусовъ, то онъ и просилъ предсѣдателя отложить разсмотрѣніе дѣла Евграфова до 3‑хъ часовъ; къ сожалѣнію, и къ 4 часамъ дѣло въ окружномъ судѣ не окончилось. Князь Урусовъ вынужденъ былъ просить съѣздъ отложить дѣло Евграфова до другаго засѣданія. Но съѣздъ не счелъ себя въ правѣ отложить разсмотрѣніе дѣла, и потому было приступлено къ докладу безъ бытности князя Урусова; обвиняемый же былъ налицо. Передъ докладомъ дѣла, г. Евграфовъ заявилъ, что онъ защиту себя поручилъ князю Урусову, и потому просилъ подождать его.

Г. предсѣдатель отвѣтилъ на это, что судъ не имѣетъ права отложить разсмотрѣніе дѣла.

Обстоятельства дѣла состоятъ въ слѣдующемъ. Изъ акта, составленнаго надзирателемъ 4 квартала Арбатской части, видно, что обвиняемый Евграфовъ, по показанію дворника Михайлова, пришелъ 10 марта, днемъ, въ домъ Орлова и началъ стучаться въ запертую дверь квартиры г-жи Брукъ. Когда дворникъ сталъ просить обвиняемаго, чтобы онъ прекратилъ стукъ, онъ его не послушался, «плюнулъ Михайлову въ глаза», ударивъ кулакомъ но лѣвой рукѣ, а потомъ толкнулъ ногою и снова продолжалъ стучать. Затѣмъ, когда явилась полиція, то Евграфовъ городовымъ Кронштейну, Лысенкѣ и Бухарину наносилъ удары руками и ногами, кричалъ караулъ, схватилъ зубами пальто Кронштейна и разорвалъ его. Наконецъ, по словамъ полицейскаго акта, обвиняемый, вынимая изъ ноженъ Лысенко шашку, кричалъ, что его рѣжутъ. По словамъ того же акта, городовые сначала удерживали Евграфова, но потомъ вынуждены были связать ему рукп и въ такомъ видѣ представили въ контору 4 квартала Арбатской части. На разбирательствѣ у мироваго судьи Арбатскаго участка г. Евграфовъ виновнымъ себя не призналъ и обстоятельства дѣла разсказывалъ совсѣмъ въ иной формѣ. Такъ онъ говорилъ, что когда онъ стучался въ двери, то дворникъ и кучеръ толкнули его такъ сильно, что онъ упалъ; поднявшись, онъ увидѣлъ около себя городоваго Кронштейна, который далъ свистокъ, затѣмъ прибѣжали городовые, связали его и начали бить.

Противъ этого городовой Кронштейнъ объяснилъ слѣдующее: онъ требовалъ, чтобы Евграфовъ пересталъ стучать въ запертыя двери, или же отправился съ нимъ въ контору квартала. Но Евграфовъ сѣлъ на извощика и хотѣлъ скрыться. По словамъ Кронштейна, Евграфовъ началъ бить его въ грудь, когда его вторично приглашали въ контору, причемъ разорвалъ на немъ зубами пальто и ударилъ наотмашъ въ грудь городовыхъ Лысенко и Бухарина. Чтобы защититься отъ побоевъ Евграфова городовые связали его.

Три другихъ обвинителя — городовые Лысенко и Бухаринъ и дворникъ Михайловъ — подтвердили слова Кронштейна.

Свидѣтель, извощикъ Ивановъ, между прочимъ, сказалъ, что къ нему сѣли въ сани: Евграфовъ вмѣстѣ съ городовыми Лысенко и Бухаринымъ. Тогда Евграфовъ скинулъ съ себя шубу и ударилъ городовыхъ наотмашъ въ грудь такъ, что они полетѣли съ саней. Затѣмъ Евграфова, по словамъ извощика, связали и положили въ сани, гдѣ онъ продолжалъ биться и рваться. Городовые же его не били.

Изъ двухъ свидѣтелей обвиняемаго поручикъ Жуковскій показалъ, что онъ видѣлъ, какъ городые Кронштейнъ, Лысенко и Бухаринъ били связаннаго Евграфова; а прапорщикъ Никитинъ сказалъ, что, проходя мимо лавки Соболева, онъ видѣлъ, какъ городовые били связаннаго Евграфова; въ лицо этихъ городовыхъ онъ узнать не можетъ. По словамъ свидѣтеля, у Евграфова былъ подбитъ глазъ и распухла шея.

Депутатъ со стороны полиціи, квартальный надзиратель Ларіоновъ, просилъ судью отсрочить разбирательство дѣла до представленія имъ новыхъ свидѣтелей. Ко вторичному разбирательству г. Ларіоновъ представилъ свидѣтелей: мѣщанку Васильеву, двухъ городовыхъ Антужевскаго и Тіунова, мальчика Герасимова и крестьянина Максимова. Обвиняемый Евграфовъ отвелъ свидѣтеля Тіунова, такъ какъ, по его словамъ, Тіуновъ тоже его ударилъ.

Мальчикъ Герасимовъ объявилъ, что онъ видѣлъ, какъ Евграфовъ ударилъ городоваго Лысенко въ грудь.

Выходя изъ лавки, сказалъ, между прочимъ, свидѣтель Максимовъ, я видѣлъ, какъ городовые вели Евграфова и потомъ, связавъ ему руки, посадили въ сани, откуда онъ вскорѣ упалъ: за что Евграфова вязали — я не знаю.

Городовой Антужевскій пояснилъ, что онъ помогалъ сажать въ сани связаннаго Евграфова и болѣе ничего не видалъ. Показаніе Васильевой ничего существеннаго не представляетъ. Мировой судья нашелъ, что въ дѣдѣ этомъ заключаются слѣдующія обстоятельства: артиллерійскій счетчикъ Евграфовъ пришелъ въ пьяномъ видѣ въ домъ Орлова и началъ стучать въ запертую дверь, чѣмъ нарушилъ общественный порядокъ и тишину. При этомъ дворникъ дома, Михайловъ, подошелъ къ нему и просилъ перестать производить безпорядокъ въ чужомъ домѣ, но Евграфовъ его не послушалъ. Когда приглашенные дворникомъ полицейскіе служители требовали, чтобы Евграфовъ шелъ съ ними въ кварталъ, онъ оказалъ имъ сопротивленіе и, выйдя со двора, сѣлъ на извощика, желая уѣхать. Тогда городовые употребили силу: стащили его съ саней, связали ему руки и, посадивъ на другаго извощика, отправились съ нимъ въ кварталъ. Когда связывали Евграфова, онъ оказывалъ сопротивленіе и въ это время между нимъ и городовыми невольно произошла драка, продолжавшаяся и во время пути. На основаніи этихъ соображеній, мировой судья призналъ Евграфова виновнымъ: 1) въ нарушеніи общественной тишины и въ произведеніи драки, 2) въ неповиновеніи полицейскимъ чинамъ во время исполненія ими своихъ обязанностей по службѣ и оскорбленіи ихъ дѣйствіемъ, а потому и приговорилъ Евграфова къ аресту на два мѣсяца. Съ другой стороны, признавая и полицейскихъ нижнихъ чиновъ виновными въ употребленіи слишкомъ жесткихъ и превышающихъ ихъ власть мѣръ къ задержанію и аресту Евграфова, мировой судья постановилъ: Кронштейна, Лысенко и Бухарина за употребленіе слишкомъ жесткихъ мѣръ и нанесеніе побоевъ Евграфову, при отправленіи ими обязанности по службѣ, передать для должнаго взысканія г. московскому оберъ — полицеймейстеру.

На этотъ приговоръ обвиняемый Евграфовъ подалъ отзывъ, въ которомъ изложилъ обстоятельства дѣла такимъ образомъ: 10‑го марта, въ 2 часа дня, Евграфовъ пришелъ въ квартиру г-жи Брукъ, для полученія отъ нея своихъ вещей. Г-жа Брукъ согласилась отдать вещи, но просила, чтобы Евграфовъ угостилъ ее. Возвратившись изъ погребка, куда Евграфовъ ходилъ за виномъ для угощенія, онъ увидѣлъ, что на дверяхъ г-жи Брукъ виситъ наружный замокъ, а сама она стоитъ у окна. Желая что — нибудь узнать о своихъ вещахъ, г. Евграфовъ началъ стучать въ дверь. Но въ это время подошли къ Евграфову дворникъ и кучеръ и такъ сильно оттолкнули его, что онъ упалъ наземь. Раздраженный подобнымъ поступкомъ, г. Евграфовъ началъ крупный разговоръ съ дворникомъ. Въ это время на дворъ вошелъ человѣкъ въ гражданскомъ платьѣ, и когда Евграфовъ, еще разъ безуспѣшно постучавъ въ дверь, вышелъ на улицу, неизвѣстный послѣдовалъ за нимъ, и, выйдя на улицу, далъ сигнальный свистокъ. Еще не успѣлъ Евграфовъ дойдти до угла и сѣсть на извощика, какъ къ нему подбѣжали неизвѣстный и двое городовыхъ. «Всѣ трое, говоритъ Евграфовъ, стаскиваютъ меня съ извощика, связываютъ руки и кладутъ меня на другаго извощика, потомъ, должно быть, по принятому обыкновенію, начинаютъ бить и душить въ саняхъ». На дорогѣ къ санямъ подбѣжалъ еще какой — то городовой и снова ударилъ Евграфова. По прибытіи въ частный домъ, неизвѣстный, оказавшійся унтеръ — офицеромъ Кронштейномъ, «пользовавшимися у частнаго пристава Реброва преимуществомъ», и два другіе городовые заявили дежурному офицеру, что Евграфовъ ихъ билъ. Тогда Евграфова посадили подъ арестъ, гдѣ онъ содержался, свѣдома самого частнаго пристава, три дня, до тѣхъ поръ пока актъ былъ составленъ и переданъ судебному слѣдователю. Но послѣдній, найдя, что поступокъ Евграфова подсуденъ мировому судьѣ, предложилъ освободить Евграфова отъ ареста. Евграфовъ просилъ освидѣтельствовать знаки нанесенныхъ ему побоевъ, но хотя актъ осмотра и былъ составленъ врачомъ, но вмѣстѣ съ дѣломъ судьѣ представленъ не былъ, и только 22 іюля г. Ларіоновъ представилъ судьѣ отношеніе врача отъ 5 іюня, тогда какъ побои были нанесены Евграфову 10 марта. Далѣе Евграфовъ указалъ на разнорѣчіе въ показаніяхъ свидѣтелей и обратилъ вниманіе на первоначальный актъ, составленный въ конторѣ квартала 11 марта, гдѣ ни одинъ изъ городовыхъ не жаловался на такой ударъ, отъ котораго кто — нибудь изъ нихъ могъ упасть. Заявленіе это сдѣлано Кронштейномъ только на судѣ. «Наконецъ, продолжалъ Евграфовъ, невозможно, чтобы я былъ въ состояніи избить четырехъ человѣкъ: еще можно было бы повѣрить этому показанію городовыхъ, еслибы они по обязанности службы переносили удары; но коль скоро они допустили драку со мной, какъ это призналъ судья, то побѣда противъ четырехъ не могла быть на моей сторонѣ, а вѣрнѣе всего, что мнѣ наклали всюду столько толчковъ, что и пересчитать трудно» (при чтеніи этого мѣста въ публикѣ смѣхъ). Далѣе Евграфовъ указалъ на то, что требованіе городовыхъ слѣдовать за ними въ контору нельзя признать законнымъ, такъ какъ онъ не совершилъ преступленія, за которое бы подлежалъ преслѣдованію полиціи. И если Евграфовъ подлежалъ вызову въ судъ за то, что стучался въ дверь своей знакомой, то его не слѣдовало вести въ контору квартала, а достаточно было отъ г-жи Брукъ удостовѣриться о его званіи и мѣстожительствѣ, и затѣмъ вызвать къ суду.

Наконецъ, в. Евграфовъ въ своемъ отзывѣ объяснилъ, что свидѣтель Ивановъ, вопреки требованію закона, не былъ удаленъ въ особую комнату и слышалъ существо обвиненія. «Объ этомъ, продолжаетъ Евграфовъ, я хотѣлъ сдѣлать надпись на моемъ показаніи, но г. судья мнѣ этого не позволилъ, сказавъ: «Вы можете подать обь этомъ отзывъ». Въ своемъ показаніи я написалъ, что подалъ особый отзывъ. Далѣе, г. Евграфовъ просилъ судью записать въ протоколъ отвѣты свидѣтелей, клонящіеся къ обнаруженію противорѣчія и несообразности; но и въ этой просьбѣ судья отказалъ, прибавивъ: «Что вы меня учите! Я что хочу, то и запишу». Въ доказательство справедливости этихъ фактовъ, г. Евграфовъ сослался на свидѣтелей, бывшихъ при разбирательствѣ его дѣла.

На основаніи всѣхъ этихъ соображеній г. Евграфовъ просилъ съѣздъ отмѣнить приговоръ судьи Арбатскаго участка и отъ ареста освободить.

Предсѣдатель. Что вы можете добавить къ вашему отзыву?

Обвиняемый. Я прошу спросить свидѣтеля Моисея Максимова, который хотя и былъ спрошенъ судьею, но котораго показаніе записано не вполнѣ, затѣмъ я прошу спросить и свидѣтелей, названныхъ въ отзывѣ, для подтвержденія того обстоятельства, что г. судья не вполнѣ записалъ показанія и отказалъ мнѣ въ просьбѣ записать въ протоколъ нѣкоторые отвѣты, клонящіеся въ мою пользу. Наконецъ я обращаю вниманіе ваше, гг. судьи, на то, что часть показанія поручика Жуковскаго зачеркнута и вовсе не упомянута въ приговорѣ судьи, изложенномъ въ окончательной формѣ. Между тѣмъ это показаніе для меня важно. Наконецъ, гг. судьи, изъ дѣла вы усмотрите разнорѣчіе въ показаніяхъ и ихъ неполноту; не вполнѣ точная передача ихъ будетъ подтверждена и выставленными мною свидѣтелями, и кромѣ того я ссылаюсь на газету, гдѣ было также напечатано объ этомъ.

Предсѣдатель. Въ какой газетѣ?

Обвиняемый. Въ газетѣ «Москва».

Предсѣдатель. А кто это писалъ, вы не знаете?

Обвиняемый. Я этого не знаю, но объ этомъ можно спросить редакцію…

Г. товарищъ прокурора находилъ возможнымъ спросить выставленныхъ г. Евграфовымъ свидѣтелей, но такъ какъ въ съѣздѣ не было священника, то, по его мнѣнію, слѣдовало отложить разбирательство дѣла, а допросъ свидѣтелей поручить одному изъ мировыхъ судей.

Г. Евграфовъ болѣе ничего не прибавилъ.

Мировой съѣздъ опредѣлилъ: признавая Евграфова виновнымъ въ нарушеніи общественной тишины и нанесеніи оскорбленій дѣйствіемъ полицейскимъ служителямъ, постановилъ подвергнуть Евграфова аресту на двѣ недѣли (48 и 31 ст. уст. о нак.).

Дѣло о нарушеніи законовъ о печати купцомъ Чуксинымъ

(Засѣданіе 12 декабря, 1866 года московскаго столичнаго мирового съѣзда 1‑го округа).

Изъ дѣлъ, разсмотрѣнныхъ въ засѣданіи 12 декабря съѣздомъ мировыхъ судей 1‑го округа, особенный интересъ возбудило дѣло по кассаціонной жалобѣ старшаго инспектора типографій и т. п. заведеній въ Москвѣ, коллежскаго совѣтнаго Никотина. Дѣло это заключается въ слѣдующемъ.

Старшій инспекторъ для надзора за типографіями и т. п. заведеніями въ Москвѣ препроводилъ 19 іюля сего года, слѣдующее сообщеніе г. исправляющаго должность московскаго оберъ — полиціймейстра. «Въ типографіи московскаго купца Чуксина, состоящей городской части, на Никольской улицѣ, въ домѣ графа Шереметева, были отпечатаны карточки обѣда 17 іюля, съ обозначеніемъ на оборотѣ оныхъ порядка тостовъ и рѣчей, которые предполагалось произнести на томъ обѣдѣ, данномъ въ залѣ университета гг. редакторамъ «Московскихъ Вѣдомостей» Каткову и Леонтьеву. Такъ какъ по личному объясненію г. Никотина съ г. правителемъ канцеляріи московскаго оберъ — полиціймейстра оказалось, что карточка эта была представлена къ просмотру сего послѣдняго, но къ печатанію не пропущена, то г. Никотинъ счелъ нужнымъ отправиться 18 іюля въ типографію Чуксина, гдѣ дозналъ, что карточки эти были напечатаны въ сказанной типографіи и сданы закащику г. Пороховщикову въ количествѣ 200 экземпляровъ, и что работа эта въ шнуровую книгу не вписана. Вслѣдствіе сего и на основаніи § 20 инструкціи инспекторамъ, отмѣтивъ въ книгѣ работъ типографіи Чуксина, что сказанныя, отпечатанныя въ этомъ заведеніи, карточки обѣда 17 іюля, вопреки существующимъ постановленіямъ, во 1‑хъ, въ шнуровой книгѣ не записаны, во 2‑хъ, печатаны безъ предварительнаго полученія дозволенія г. московскаго оберъ — полицемейстера, и въ 3‑хъ, выпущены изъ типографіи, хотя дозволенія на напечатаніе оныхъ вовсе не послѣдовало, г. Никотинъ сообщилъ объ этомъ г. оберъ — полицеймейстеру для зависящаго распоряженія о законномъ взысканіи съ виновныхъ и въ то же время донесъ объ этомъ г. московскому генералъ — губернатору и главному управленію по дѣламъ печати. Г. исправляющій должность оберъ — полицеймейстра, получивъ это сообщеніе, опредѣлилъ предписать г. приставу городской части препроводить это сообщеніе на опредѣленіе мироваго судьи городскаго участка. Мировой судья, получивъ при отношеніи г. частнаго пристава это сообщеніе, назначилъ разбирательство на 3‑е августа, вызвавъ обвиняемаго, содержателя типографіи Чуксина. По прочтеніи обвиненія, Чуксинъ показалъ, что обѣдъ г. Каткову былъ данъ 17 іюля, въ воскресенье. Заказъ же карточекъ меню обѣда, съ пропечатаніемъ съ другой ихъ стороны порядка тостовъ, поступилъ въ его типографію наканунѣ, въ субботу. Одинъ изъ этихъ билетовъ былъ посланъ въ субботу 16 іюля вечеромъ въ канцелярію г. оберъ — полицеймейстера, для цензированія, но изъ канцеляріи ему возвращенъ билетъ съ объясненіемъ, чтобы онъ явился съ нимъ въ понедѣльникъ. А потому, предполагая, что напечатаніе этихъ карточекъ будетъ непремѣнно разрѣшено, факторъ его типографіи рѣшился выпустить 200 экземпляровъ ихъ въ день обѣда. Въ книгу же этотъ заказъ еще не былъ внесенъ оттого, что по принятому въ типографіи порядку заказы вносятся въ книгу тогда, когда получается разрѣшеніе о напечатаніи ихъ. По разсмотрѣніи всего вышеизложеннаго, мировой судья, принимая во вниманіе, что на основаніи 55 ст. уст. цензурн. т. XIV Св. Зак., вышеупомянутый билетъ долженъ быть разсмотрѣнъ мѣстнымъ полицейскимъ начальствомъ, находитъ, что Чуксинъ совершилъ проступокъ, предусмотрѣнный ст. 34 уст. о наказ., нал. мир. суд., и подлежитъ или аресту не свыше одного мѣсяца, или штрафу до 100 р. Но принимая во вниманіе обстоятельства, которыя заставили его совершить этотъ проступокъ, мировой судья, въ силу ст. 119 уст. уг. суд., приговорилъ оштрафовать московскаго купца Чуксина 25 копѣйками. Затѣмъ, на основаніи § 13, послѣдовавшей въ сентября мѣсяцѣ сего года дополнительной инструкціи инспекторамъ типографій, по которому вмѣнено инспекторамъ въ обязанность собирать свѣдѣнія о движеніи въ судебныхъ установленіяхъ возбужденныхъ ими преслѣдованій и доносить о результатахъ оныхъ главному управленію по дѣламъ печати, Никотинъ затребовалъ отъ г. оберъ — полицеймейстера свѣдѣніе о настоящемъ положеніи дѣла о нарушеніи типографщикомъ Чуксинымъ правилъ о печати. Получивъ при письмѣ г. оберъ — полицеймейстера, отъ 5 ноября 1866 года копію съ окончательнаго приговора мироваго судьи городскаго участка, г. Никотинъ, 10 ноября, подалъ въ съѣздъ мировыхъ судей 1‑го округа кассаціонную жалобу. Въ ней онъ изложилъ, между прочимъ, слѣдующее: «Сообразивъ обстоятельства дѣла типографщика Чуксина съ существующими узаконеніями, я нахожу, что частнымъ приставомъ городской части было дано неправильное направленіе сему дѣлу, ибо дѣла по преступленіямъ о печати, на осн. 1000–1048 ст. XV т. Св. Зак. угол. отнесены къ разряду преступленій чисто уголовныхъ, а не тѣхъ, рѣшеніе коихъ предоставлено мировымъ судьямъ, и слѣдовательно преступленіе Чуксина, предусмотрѣнное ст. 9 и 17 разд. III Высочайше утвержденнаго 6‑го апрѣля 1865 года мнѣнія государственнаго совѣта по дѣламъ печати и ст. 1011 и 1024 XV т. Св. Зак. уг. не могло быть рѣшено мировымъ судьею, какъ подсудное, на осн. 200 ст. уст. уг. суд., окружному суду. Между тѣмъ, городской частный приставъ, вмѣсто того, чтобы препроводить дѣло это къ судебному слѣдователю для производства слѣдствія и передачи затѣмъ дѣла на рѣшеніе московскаго окружнаго суда, препроводилъ его къ мировому судьѣ городскаго участка, который, съ своей стороны не передавъ его, по силѣ 117 ст. уст. уг. суд., судебному слѣдователю, принялъ дѣло къ своему производству и постановилъ рѣшеніе о взысканіи съ Чуксина штрафа 25 коп., на осн. 34 ст. уст. о нак., нал. мир. суд., которая къ настоящему случаю непримѣнима.»

Вслѣдствіе сего и на осн. 3 п. ст. 174 уст. уг. суд., принося жалобу на послѣдовавшій по дѣлу Чуксина окончательный приговоръ мироваго судьи Городскаго участка, объявленный ему, какъ говоритъ г. Никотинъ, чрезъ г. московскаго оберъ — полицеймейстера 5 сего ноября, онъ проситъ съѣздъ мировыхъ судей состоявшееся по этому дѣлу рѣшеніе мироваго судьи отмѣнить, такъ какъ дѣло это, по его мнѣнію, неподсудно мировымъ судебнымъ установленіямъ. Мировой судья городскаго участка, представляя подлинное дѣло въ съѣздъ мировыхъ судей, согласно предложенію г. непремѣннаго члена съѣзда, представилъ слѣдующее объясненіе но этому дѣлу. Дѣло это началось по сообщенію г. пристава Городской части вслѣдствіе предписанія ему г. исправляющаго должность московскаго оберъ — полицеймейстера, которому сообщилъ о замѣченныхъ неисправностяхъ въ типографіи Чуксина старшій инспекторъ Никотинъ; потому, согласно 64 ст. уст. уг. суд., мировой судья считалъ своею обязанностью о днѣ разбирательства своего дѣла увѣдомить г. частнаго пристава Городской части, а никакъ не г. инспектора типографій. По той же самой причинѣ, согласно 1188 ст. уст. угол. суд., мировой судья не считалъ себя обязаннымъ копію съ своего приговора сообщить г. инспектору. Копія эта была выдана г. приставу Городской части, который, вслѣдствіе предписанія г. московскаго оберъ — полицеймейстера отъ 25 октября 1866 года и на осн. ст. 146 уст. уг. суд., представилъ ее съ отзывомъ г. товарищу прокурора московскаго окружнаго суда, Муравьеву, 28 октября. Но г. Муравьевъ не предъявилъ мировому судьѣ отзыва. Что же касается копіи, которую получилъ г. Никотинъ отъ г. оберъ — полицеймейстера, то мировой судья объясняетъ, что онъ не поручалъ полиціи передавать ему эту копію, считая это, на основаніи вышесказаннаго, ненужнымъ. Затѣмъ, продолжаетъ г. судья, если считать срокъ объявленія приговора г. частному приставу 25 октября, а г. инспектору 5 ноября, то слѣдуетъ замѣтить, что ни тотъ, ни другой не заявилъ мировому судьѣ, въ назначенный статьями 175 и 128 уст. уг. суд. срокъ, неудовольствія на приговоръ. Наконецъ, въ объясненіи своемъ, собственно относительно содержанія жалобы г. Никотина, мировой судья замѣтилъ слѣдующее: 1) г. приставомъ направлено это дѣло по предписанію г. исправляющаго должность московскаго оберъ — полицеймейстера, принято же оно къ разбирательству согласно 33 ст. уст. уг. суд. и примѣчанія къ сей статьѣ. 2) Приведенныя статьи 1008 и послѣдующія улож. о нак., изд. 1866 г., по мнѣнію г. судьи, къ сему дѣлу не идутъ, такъ какъ для напечатанія Чуксинымъ объявленія не требуется разрѣшенія цензуры, а лишь, согласно 55 ст. уст. цензурн., разрѣшеніе мѣстной полиціи. Въ 3‑хъ, наконецъ, мировой судья говоритъ, что ему положительно неизвѣстно, на чемъ основываетъ г. инспекторъ Никотинъ свое заключеніе о томъ, что мировые судьи разбираютъ дѣла не чисто уголовныя, тогда какъ 33 ст. уст. угол. суд. ясно опредѣлена подсудность уголовныхъ проступковъ мировымъ судьямъ, которые по нимъ постановляютъ свои приговоры. Въ заключеніе мировой судья находитъ, что приговоръ его не подлежитъ разсмотрѣнію съѣзда въ кассаціонномъ порядкѣ за пропущеніемъ срока, согласно 128 и 175 ст. уст. уг. суд.

При разсмотрѣніи этого дѣла въ мировомъ съѣздѣ, г. товарищъ прокурора окружнаго суда И. А. Уманецъ далъ слѣдующее заключеніе. Мировой судья призналъ проступокъ Чуксина себѣ подсуднымъ, потому что, на осн. 55 ст. т. XIV Св. Зак. уст. цензурн., для напечатанія карточекъ, какія напечаталъ Чуксинъ, требовалось не предварительной цензуры, а только разрѣшеніе полиціи. Поэтому онъ разсмотрѣлъ этотъ проступокъ, подведя его подъ ст. 34 уст. о нак., нал. мир. суд., и приговорилъ Чуксина къ штрафу въ 25 коп. сер. — На этотъ приговоръ инспекторъ по дѣламъ печати подалъ отзывъ, въ которомъ говоритъ, что Чуксинъ обвиняется въ двухъ проступкахъ — въ напечатаніи карточекъ безъ разрѣшенія полицейской власти и въ невнесеніи этого заказа въ свою шнуровую книгу. Оба эти проступка неподсудны, по его мнѣнію, мировымъ учрежденіямъ на осн. ст. 1008–1048, 1011 и 1012 т. ХV изд. 1866 г. и § 9 и 17 разд. III Высочайше утвержденнаго мнѣнія государственнаго совѣта 4 апрѣля 1865 г. и, наконецъ, на осн. 200 ст. уг. суд. Отзывъ этотъ инспекторъ по дѣламъ печати представилъ непремѣнному члену съѣзда, который его принялъ и препроводилъ къ мировому судьѣ. Судья возвратилъ этотъ отзывъ на съѣздъ вмѣстѣ съ подлиннымъ дѣломъ и своимъ объясненіемъ. Разсматривая это объясненіе мироваго судьи, я нахожу, что онъ говоритъ: 1) что онъ, на осн. 64 и 1188 ст. уст. угол. суд., обязанъ былъ о днѣ разбирательства этого дѣла сообщить и копію препроводить не инспектору по дѣламъ печати, а полиціи, такъ какъ о проступкѣ Чуксина ему заявлено было также полиціею; 2) что копію съ приговора своего онъ сообщилъ частному приставу 25 октября; В) что копію эту вмѣстѣ съ отзывомъ частный приставъ препроводилъ товарищу прокурора Муравьеву, отъ котораго отзывъ о томъ и до сихъ поръ къ нему не препровожденъ, и 4) если считать срокъ объявленія приговора частному приставу съ 25 октября, а инспектору по дѣламъ печати 5 ноября, то ни тотъ, ни другой, по ст. 175 и 128 уст. угол. суд., не объявили ему неудовольствія въ срокъ.

Разсматривая этотъ отзывъ и это объясненіе, я нахожу, что инспекторъ по дѣламъ печати поступилъ неправильно, представивъ свой отзывъ непремѣнному члену съѣзда, — онъ долженъ былъ подать его мировому судьѣ, постановившему приговоръ; что и мировой судья ни однѣ разбирательства никому не сообщалъ, ни копіи съ приговора никому не препровождалъ. — потому что хотя мировой судья копію съ приговора препроводилъ частному приставу, но онъ ее препроводилъ не самъ отъ себя, а вслѣдствіе отношенія пристава. Такимъ образомъ судья не исполнилъ тѣхъ статей 64 и 1188, на которыя онъ самъ указываетъ; что относительно заявленія полиціею неудовольствія товарищу прокурора Муравьеву въ дѣлѣ нѣтъ никакихъ свѣдѣній; что мнѣніе судьи относительно объявленія неудовольствія на приговоръ въ теченіи первыхъ сутокъ неправильно, такъ какъ ст. 175 и 128 относятся собственно до лицъ частныхъ, казенныя же управленія изъ этого изъяты, — доказательствомъ чего служатъ правила о казенныхъ управленіяхъ, находящіяся въ Судебныхъ Уставахъ. Далѣе, переходя къ разсмотрѣнію самаго дѣла, мнѣ предстоитъ разрѣшить два вопроса: кто въ настоящемъ дѣлѣ есть главное управленіе, и, затѣмъ, пропустилъ ли инспекторъ по дѣламъ печати срокъ на подачу отзыва? При разрѣшеніи перваго вопроса я нахожу, что еще съ 1865 года, съ апрѣля мѣсяца, существуетъ особое управленіе, поэтому копіи съ приговоровъ мировыхъ судей должны препровождаться этому управленію, а не полиціи, которая принимаетъ только заявленія по дѣламъ печати, но дальнѣйшаго вліянія она на эти дѣла не имѣетъ. Поэтому я нахожу, что инспекторъ по дѣламъ печати имѣлъ право на настоящій приговоръ подать отзывъ. Далѣе, разсматривая другой вопросъ, я нахожу, что копія съ приговора была препровождена полиціи 25‑го октября; затѣмъ, о состоявшемся приговорѣ г. оберъ — полицеймейстеръ увѣдомилъ инспектора по дѣламъ печати 5‑го ноября. Отзывъ на этотъ приговоръ инспекторъ по дѣламъ печати подалъ 11‑го ноября. Такимъ образомъ онъ на подачу отзыва срока не пропустилъ, и отзывъ этотъ можетъ подлежать разсмотрѣнію съѣзда.

Перехожу къ разсмотрѣнію отзыва. Мировому судьѣ было заявлено о двухъ проступкахъ Чуксина — о напечатаніи карточекъ безъ дозволенія полиціи и о невнесеніи этого заказа въ шнуровую книгу заведенія. Мировой судья разсмотрѣлъ только одинъ первый проступокъ, оставивъ послѣдній безъ разсмотрѣнія. Не стану опредѣлять подсудности перваго проступка: скажу только то, что второй безспорно мировымъ учрежденіямъ не подсуденъ — это доказывается ст. 1011 улож. о нак., и рядомъ рѣшеній с. — петербургскаго окружнаго суда. По ст. же 205 уст. угол. суд., если одно и то же лицо обвиняется въ нѣсколькихъ проступкахъ, изъ которыхъ одни подсудны суду низшему, а другіе высшему, то всѣ они должны подлежать вѣдѣнію суда высшаго. Такимъ образомъ, судья, получивъ заявленіе о двухъ проступкахъ и признавая даже первый проступокъ себѣ подсуднымъ, не имѣлъ все — таки основанія входить въ разсмотрѣніе и перваго проступка.

Изъ этого слѣдуетъ, что приговоръ судьи подлежитъ отмѣнѣ, такъ какъ онъ постановленъ по дѣлу ему неподсудному. Если же съѣздъ не согласится съ этимъ заключеніемъ, то разсмотрю приговоръ судьи въ подробности.

Я нахожу приговоръ этотъ неправильнымъ, потому что онъ долженъ быть постановленъ по совокупности проступковъ, на основаніи 16 ст. уст. о нак., пал. мир. суд., такъ какъ Чуксинъ обвинялся въ двухъ проступкахъ. Но еслибы даже Чуксинъ обвинялся въ одномъ только проступкѣ — въ напечатаніи карточекъ безъ разрѣшенія полицейскаго начальства, — то и тогда приговоръ судьи также неправиленъ. Судья приговоръ этотъ основалъ на 34 ст. уст. о нак., нал. мир. суд., и приговорилъ Чуксина къ штрафу въ 25 коп. сер. Въ 34 ст. главное наказаніе есть арестъ, который по усмотрѣнію судьи можетъ быть замѣненъ денежнымъ взысканіемъ; поэтому количество денежнаго взысканія должно согласоваться съ числомъ дней ареста. По ст. 14 уст. о нак., нал. мир. суд., мировые судьи могутъ назначать арестъ никакъ не менѣе, какъ на четыре дня, поэтому количество денежнаго взысканія должно соотвѣтствовать четыремъ днямъ ареста. По уставу 100 руб. сер. денежнаго взысканія соотвѣтствуютъ одному мѣсяцу ареста, поэтому судья могъ подвергнуть Чуксина денежному взысканію не менѣе, какъ 13 руб. сер.

Съѣздъ мировыхъ судей, разсмотрѣвъ жалобу г. Никотина, опредѣлилъ оставить ее безъ разсмотрѣнія. Приговоръ этотъ мотивированъ слѣдующими соображеніями: приговоръ мироваго судьи Городскаго участка, по 124 ст. уст. угол. суд., есть окончательный, на окончательные приговоры мировыхъ судей допускаются жалобы только въ порядкѣ кассаціонномъ, которыя на основаніи 175 ст. уст. угол. суд., подаются въ тотъ же срокъ и съ соблюденіемъ тѣхъ же правилъ, какія постановлены для подачи апелляціонныхъ отзывовъ (ст. 147–151 уст. угол. суд.) и затѣмъ жалобы эти предъявляются непременному члену съѣзда со всѣми относящимися къ дѣлу протоколами.

Дѣло о тайномъ совѣтникѣ Желѣзновѣ и г. Харламовѣ, обвиняемыхъ въ самоуправствѣ

24‑го іюля 1868 года, у мироваго судьи Московскаго уѣзда, Д. С. Любимова, назначено было къ разсмотрѣнію, между прочимъ, и названное выше дѣло. Сущность жалобы, поданной судьѣ г. Лютецкимъ, однимъ изъ дачниковъ живущихъ въ Петровскомъ — Разумовскомъ, гдѣ находится Земледѣльческая академія, состоитъ въ слѣдующемъ.

10‑го іюня настоящаго года, — пишетъ г. Лютецкій, — отъ канцеляріи Петровской академіи было объявлено, что за право имѣть лодку на академическомъ пруду должно платить по 10 рублей, а потому всѣ владѣльцы лодокъ для уплаты этихъ денегъ приглашены были въ канцелярію академіи. Вскорѣ послѣ этого объявленія, неизвѣстно по какой причинѣ, налогъ этотъ былъ уменьшенъ до пяти рублей. Я, — продолжаетъ г. Лютецкій, — пріобрѣтя для себя лодку, явился 24 іюня въ канцелярію академіи и, при объявленіи, внесъ за право имѣть лодку установленную плату; но 26 іюня экзекуторъ академіи, г. Харламовъ объявилъ мнѣ, что директоръ академіи, г. Желѣзновъ, не разрѣшаетъ мнѣ имѣть лодку, и требовалъ, чтобы я немедленно же убралъ лодку съ пруда. На просьбу мою объяснить причину неразрѣшенія, такъ какъ всѣмъ другимъ владѣльцамъ лодокъ это право было дано, г. экзекуторъ не далъ мнѣ никакого отвѣта, объясняя только, что г. Желѣзновъ не разрѣшаетъ. Такой ничѣмъ не мотивированный отказъ, единственно только мнѣ — имѣть лодку естественно возбудилъ съ моей стороны протестъ, и я тутъ же объявилъ г. экзекутору, что внесенныхъ мною денегъ я обратно не приму и лодку выну только тогда, когда послѣдуетъ рѣшеніе г. мироваго судьи, такъ какъ я считалъ требованіе г. экзекутора нарушеніемъ своихъ правъ. Г. экзекуторъ при этомъ грозилъ мнѣ вынуть лодку при помощи сторожей, несмотря на то, что она была прикрѣплена къ илоту запертымъ замкомъ. Означенные пять рублей на другой день были присланы ко мнѣ разсыльнымъ, но я отказался принять ихъ и въ этотъ разъ. 2 іюля деньги эти были возвращены мнѣ черезъ г. пристава 4‑го стана Г. экзекуторъ, въ своемъ отношеніи къ г. приставу, тоже не объясняя причины неразрѣшенія мнѣ имѣть лодку, просилъ г. пристава вручить мнѣ внесенныя деньги пять рублей и понудить меня убрать лодку. Считая незаконнымъ неисполненіе требованія г. пристава относительно принятія денегъ, я ихъ принялъ и, но указанію г. пристава, въ полученіи ихъ росписался на самомъ отношеніи г. экзекутора. При этомъ я прибавилъ, что обстоятельство относительно уборки лодки я доведу до свѣдѣнія г. мироваго судьи для постановленія надлежащаго рѣшенія по этому предмету. Въ пакетѣ, который я при этомъ получилъ со вложеніемъ 5-ти рублей, находилось и отношеніе ко мнѣ г. экзекутора академіи: въ этой бумагѣ г. экзекуторъ проситъ меня убрать лодку къ 1‑му числу іюля и прибавляетъ при этомъ, что въ противномъ случаѣ лодка будетъ вынута служителями академіи. Несмотря на эту угрозу, послѣ оффиціальнаго заявленія моего г. приставу о намѣреніи обратиться въ судъ, я вполнѣ надѣялся на безопасность моей лодки и думалъ, что канцелярія академіи, въ случаѣ признанія въ моихъ дѣйствіяхъ нарушенія ея правъ, обратится также къ посредству г. мироваго судьи. Но гг. Желѣзновъ и Харламовъ не сочли нужнымъ обращаться къ правосудію, и 8‑го іюля, во время бытности моей въ Москвѣ, распорядились самовольно о вынутіи лодки, что и было исполнено служителями академіи. При этомъ былъ сломанъ пробой, по средствомъ котораго лодка запертымъ замкомъ прикрѣплялась къ столбу. Лодка тутъ же на берегу была опрокинута на самомъ солнечномъ припекѣ, отчего она, по всей вѣроятности, разсохлась и едва ли безъ поправки можетъ служить къ дальнѣйшему употребленію.

Кромѣ этого г. Лютецкій прибавляетъ, что право имѣть лодку онъ основывалъ патомъ, что, имѣя отъ академіи билетъ на право удить рыбу, онъ считалъ лодку для пользованія этимъ правомъ положительно необходимою, такъ какъ берега пруда на значительное пространство заросли осокой и ловить съ берега не представляется никакой возможности. Затѣмъ онъ объясняетъ, что прежде позволялось имѣть лодку на пруду академіи безплатно, а въ этотъ разъ предоставлено было каждому за 5 рублей пріобрѣтать это право, и только мнѣ одному, — прибавляетъ г. Лютецкій, — не извѣстно почему было отказано, безъ всякаго объясненія причинъ. Еще я считаю себя оскорбленнымъ со стороны г. Желѣзнова, продолжалъ г. Лютецкій, тѣмъ, что на просьбу мою 23 мая о выдачѣ билета на право удить рыбу, послѣ внесенія положенныхъ за это трехъ рублей, мнѣ въ этомъ сперва было отказано, а потомъ г. Желѣзновъ позволилъ себѣ собирать отъ разныхъ лицъ справки о моей личности, званіи, занятіяхъ и вѣроисповѣданіи. Причемъ онъ говорилъ, что будто бы «я проживаю безъ вида». Въ подтвержденіе послѣдняго обстоятельсва г. Лютецкій ссылается на показанія двухъ свидѣтелей. На основаніи этихъ данныхъ, г. Лютецкій просилъ г. судью подвергнуть гг. Желѣзнова и Харламова законной отвѣтственности за самоуправство и оскорбленіе и взыскать при этомъ за порчу лодки.

Къ судоговоренію явились обвинитель г. Лютецкій и обвиняемые гг. Желѣзновъ и Харламовъ.

Судья (Желѣзнову). Вамъ извѣстна жалоба г. Лютецкаго: онъ находитъ, что вы совершили самоуправство въ томъ, что сдѣлали распоряженіе о вынутіи его лодки изъ пруда и отказали ему въ дозволеніи плавать на академическомъ пруду. Что вы имѣете объяснить по поводу этой жалобы?

Желѣзновъ. Академія есть правительственное учрежденіе, имѣющее свое управленіе. Управленіе это дѣйствуетъ сообразно уставу, также утвержденному правительствомъ. Между прочимъ, на территоріи академіи находится и вода, пользованіе которою посторонними лицами обусловлено дозволеніемъ управленія. Хозяйственный комитетъ нашелъ нужнымъ взимать съ постороннихъ лицъ за право удить рыбу на водахъ академіи по три рубля серебромъ и за право имѣть лодку по пяти рублей. Но изъ этого не слѣдуетъ, чтобы каждый, заплатившій пять рублей, пріобрѣталъ право имѣть лодку. Хозяйственный комитетъ предоставилъ давать это право усмотрѣнію директора. И поэтому я, какъ директоръ академіи, могу по своему усмотрѣнію предоставить это право тому или другому лицу; слѣдовательно, г. Лютецкій не можетъ требовать, чтобы ему было предоставлено право имѣть лодку только потому, что онъ этого желаетъ и платитъ пять рублей. Затѣмъ, что касается взиманія платы за право имѣть лодку на водахъ академіи, то въ этомъ ничего нѣтъ необыкновеннаго: предоставленіе постороннимъ лицамъ права пользоваться водою академіи есть оброчная статья, которая даетъ извѣстный доходъ. Суммы, собираемыя съ оброчныхъ статей академіи, поступаютъ въ уѣздное казначейство.

Судья. Что вы скажите собственно относительно вынутія лодки? Вы видите въ этомъ дѣйствіи административное распоряженіе?

Желѣзновъ. Лодка эта вынута дѣйствительно по моему распораженію. Она прежде принадлежала служившему бъ академіи Николаеву, потомъ она осталась безъ хозяина. Когда хозяйственный комитетъ опредѣлилъ взимать съ постороннихъ лицъ по пяти рублей за право имѣть лодку, то онъ предоставилъ усмотрѣнію директора выдачу дозволенія. Между тѣмъ г. Лютецкій находилъ, что я не имѣлъ права отказать ему въ дозволеніи имѣть лодку. Если съ него и были приняты въ канцеляріи академіи пять рублей, то это случилось по ошибкѣ того лица, которое принимало деньги. На другой же день деньги были возвращены г. Лютецкому и ему предложено было убрать лодку. Такъ какъ онъ ее не убралъ, то я и сдѣлалъ распоряженіе о томъ, чтобы ее убрали служители академіи.

Судья. Какъ вы смотрите на это распоряженіе?

Желѣзновъ. Л сдѣлалъ это распоряженіе какъ начальникъ академической полиціи, какъ директоръ. Академія имѣетъ свою полицію.

Судья (Лютецкому). Что вы скажете по этому предмету?

Лютецкій. Было объявлено сначала, что всѣ желающіе имѣть лодку — приглашаются внести 10 рублей, потомъ эта цифра была понижена до пяти рублей. Л внесъ деньги, но потомъ, безъ объясненія причинъ, мнѣ было отказано въ этомъ правѣ.

Желѣзновъ. Это отъ меня зависѣло: я начальству своему могу объяснить, почему вамъ было отказано въ этомъ правѣ. Право это дается по личному усмотрѣнію директора. Л долженъ объяснить, что лодки были устроены для потребностей академіи. На водахъ академіи было нѣсколько луговъ и для кошенія сѣна необходимы были лодки. Потомъ эти луга стали сдаваться въ аренду, и лодки сдѣлались ненужными. Тогда управленіе академіи разрѣшило служащимъ и слушателямъ академіи пользоваться этими лодками. Затѣмъ и постороннимъ лицамъ было также предоставлено право имѣть лодки сначала безъ всякой платы, а потомъ съ платою за лѣто по пяти рублей. Но территорія академіи не есть публичная собственность, угодьями которой можетъ пользоваться каждый по своему усмотрѣнію: для пользованія какими — либо правами необходимо разрѣшеніе начальства академіи. Также точно необходимо разрѣшеніе собственника, если кто желаетъ воспользоваться какими — либо правами на его землѣ.

Судья (Лютцкому). Г. Желѣзновъ находитъ, что онъ дѣйствовалъ въ настоящемъ случаѣ какъ начальникъ академической полиціи, которой предоставлено принимать полицейскія мѣры по уставу. Что вы противъ этого скажите?

Лютецкій. Власть академической полиціи на меня не можетъ распространяться. Я живу не на академической землѣ и не былъ слушателемъ академіи. Кромѣ самоуправства, я указалъ въ жалобѣ еще на оскорбленіе, нанесенное мнѣ г. Желѣзновымъ — собираніемъ справокъ о моей личности.

Желѣзновъ. Собирая справки о какомъ бы то ни было лицѣ, я не нарушаю этимъ никакихъ правъ и не вижу въ этомъ ничего оскорбительнаго для г. Лютецкаго. Я не только имѣю право, но обязанъ, въ интересахъ академіи, имѣть свѣдѣніе о каждомъ живущемъ на территоріи академіи и обокъ съ нею. Въ собираніи справокъ я не вижу ничего оскорбительнаго.

Судья (Лютецкому). Г. Желѣзнову предоставлено право и вмѣнено въ обязанность имѣть эти свѣдѣнія.

Лютецкій. Но г. Желѣзновъ позволилъ себѣ говорить, что будто бы я живу безъ вида.

Судья. Признавая въ дѣйствіяхъ, указанныхъ въ вашей жалобѣ, административныя распоряженія, я нахожу, что дѣло это мнѣ неподсудно, и потому не могу входить въ разсмотрѣніе его существа. Если вы недовольны моимъ рѣшеніемъ, то можете принести жалобу въ мировой съѣздъ въ семидневный срокъ.

Лютецкій. Я желаю имѣть копію съ вашего приговора.

Судья. Хорошо. Вы можете ее получить.

Дѣло о переплетчикѣ Барахѣ, обвиняемомъ въ неисполненіи законныхъ требованій полиціи

(Засѣданіе 9 ноября 1868 года Московскаго столичнаго мироваго съѣзда 2 округа).

Еще 3‑го ноября прошлаго 1867 года извѣстный въ Москвѣ переплетчикъ, купецъ Петръ Романовъ Барашъ, подалъ оберъ — полицеймейстеру прошеніе, въ коемъ говорилъ, что въ канцеляріи оберъ — полицеймейстера производилось дѣло о воспрещеніи безсрочно — отпускному унтеръ — офицеру Петру Яковлеву Бараку (тоже извѣстный переплетчикъ) именоваться фамиліей Барашъ, и что при этомъ дѣлѣ есть отношеніе губернскаго воинскаго начальника о томъ, что начальникъ главнаго штаба приказалъ унтеръ — офицеру Петру Яковлеву именоваться не Барашемъ, какъ тотъ дѣлалъ до сего времени, а Барахомъ. Между тѣмъ у него все — таки виситъ вывѣска: «П. Барашъ», что, но мнѣнію просителя, наноситъ ему вредъ и убытокъ. А потому купецъ Барашъ просилъ оберъ — полицеймейстера обязать Бараха не употреблять ни на вывѣскѣ, ни на издѣліяхъ фамиліи «Барашъ».

Оберъ — полицеймейстеръ, получивъ это прошеніе, сдѣлалъ на немъ слѣдующую надпись: «Г. приставу Мясницкой части. По содержанію прошенія сдѣлать законное распоряженіе и мнѣ донести съ представленіемъ рисунка на вывѣску заведенія Бараха».

Приставъ Мясницкой части Гольмъ объявилъ о. содержаніи этой резолюціи оберъ — полицеймейстера унтеръ — офицеру Барашу и требовалъ при этомъ, чтобы онъ немедленно снялъ вывѣску съ фамиліею Барахъ и представилъ новый рисунокъ вывѣски съ фамиліей Барашъ. Унтеръ — офицеръ Барахъ на это требованіе заявилъ, что онъ не сниметъ вывѣски до разрѣшенія вопроса о перемѣнѣ фамиліи судебнымъ порядкомъ; что касается представленія новаго рисунка, то онъ сказалъ, что рисунокъ онъ представилъ еще въ 1864 году въ канцелярію московскаго генералъ — губернатора, но оттуда рисунокъ этотъ ему возвращенъ не былъ; другаго же рисунка у него нѣтъ. Тогда г. Гольмъ предписалъ мѣстному надзирателю понудить Бараша къ немедленному снятію вывѣски. Бъ случаѣ же отказа надзирателю предписано составить актъ и объявить Бараху, что за ослушаніе онъ подвергнется отвѣтственности. Унтеръ — офицеръ Барахъ согласился снять вывѣску, по не прежде, какъ будетъ готова новая, рисунокъ которой онъ представитъ на разрѣшеніе оберъ — полицеймейстера. Барахъ находилъ, что для его заведенія находиться безъ вывѣски около мѣсяца нельзя, такъ какъ отсутствіе вывѣски можетъ повлечь за собою денежный ущербъ. Кромѣ того Барахъ заявилъ, что онъ сниметъ вывѣску единственно дабы не ослушаться полиціи, но что онъ на это распоряженіе принесетъ куда слѣдуетъ жалобу.

Обо всѣхъ этихъ обстоятельствахъ мѣстный надзиратель составилъ актъ 9‑го ноября 1867 года. Актъ этотъ со всею перепиской по этому дѣлу приставъ Гольмъ представилъ при рапортѣ, оберъ — полицеймейстеру. Послѣдній на этомъ рапортѣ сдѣлалъ надпись подобную той, которая была сдѣлана на прошеніи купца Бараша.

Въ этотъ разъ приставъ Мясницкой части передалъ это дѣло на разсмотрѣніе Мясницкаго мироваго судьи, обвиняя унтеръ — офицера Бараха въ неисполненіи законныхъ требованій полиціи. Разбирательство было назначено на 24 января. Между тѣмъ обвиняемый представилъ оберъ — полицеймейстеру два образца рисунка новой вывѣски. На одномъ было написано: «П. Барахъ; переплетное и футлярное заведеніе», на другомъ латипскима буквами: «Р. Barach». На первомъ рисункѣ оберъ — полицеймейстеръ сдѣлалъ надпись: «Бараху вывѣску повѣсить разрѣшаю. 22‑го января 1868 года». На другомъ рисункѣ оберъ — полицеймейстеръ зачеркнулъ букву h, а с, какъ было на образцѣ, переправилъ на g. И затѣмъ сдѣлалъ такую же надпись, какъ на первой вывѣскѣ. Такимъ образомъ Бараху было разрѣшено писать фамилію латинскими буквами такъ: Barag.

Мировой судья Мясницкаго участка для разъясненія дѣла нашелъ нужнымъ имѣть копію съ отношенія губернскаго воинскаго начальника къ оберъ — полицеймейстеру. Изъ этого отношенія видно, что въ главномъ штабѣ было уже одно дѣло, возникшее по просьбѣ купца Петра Романова Бараха о воспрещеніи именоваться этою же фамиліей безсрочно — отпускному рядовому Петру Яковлеву. Видно также изъ этого отношенія, что помощникъ начальника главнаго штаба разрѣшилъ безсрочно — отпускному Петру Яковлеву именоваться Барашемъ. Затѣмъ, купецъ Петръ Романовъ Барашъ снова подавалъ прошеніе и тогда оказалось: Хаскель Мардуховичъ (нынѣ Петръ Яковлевъ) сданъ былъ въ 1836 году въ рекруты въ Волынскомъ рекрутскомъ присутствіи подъ родовою своею фамиліей Бараха, и съ этимъ прозвищемъ записанъ былъ въ пріемномъ рекрутскомъ спискѣ. Барашемъ же онъ названъ въ рекрутскомъ формулярномъ спискѣ единственно по ошибкѣ писца, составлявшаго формуляры на рекрутъ. Такъ какъ на основаніи рекрутскаго устава (ст. 299) рекрутскіе формуляры составляются на основаніи рекрутскихъ пріемныхъ списковъ, то Волынская казенная палата исправила ошибку писца, и Хаскель Мардуховичъ долженъ теперь именоваться Барахомъ, а не Барашемъ.

На основаніи всѣхъ этихъ обстоятельствъ начальникъ главнаго штаба приказалъ отмѣнить распоряженіе своего помощника и называть впредь унтеръ — офицера Петра Яковлева Бараша — Барахомъ. Такъ какъ эта фамилія могла напоминать, по мнѣнію начальника штаба, еврейское происхожденіе Бараха, то начальникъ штаба и предоставилъ ему право ходатайствовать объ измѣненіи фамиліи Бараха на какую — либо другую фамилію, но только не на фамилію Бараша. Губернскій воинскій начальникъ просилъ оберъ — полицеймейстера объявить это распоряженіе начальника главнаго штаба Бараху съ подпиской, чтобъ онъ впредь не назывался Барашемъ. Вмѣстѣ съ этимъ губернскій воинскій начальникъ требовалъ, чтобы къ нему былъ высланъ подлинный билетъ Петра Яковлева Бараша, такъ какъ въ этомъ билетѣ нужно было переправить фамилію «Барашъ» на «Барахъ».

Мясницкій мировой судья къ разбирательству вызвалъ и Бараша и Бараха. Явился только первый. Обвиняемый Барахъ былъ приговоренъ къ денежному взысканію въ размѣрѣ 10 рублей, за неисполненіе требованій полиціи, на основаніи 29 ст. уст. о нак. Приговоръ этотъ былъ постановленъ заочно; Барашъ подалъ отзывъ и просилъ новаго разбирательства. Но и вторымъ заочнымъ приговоромъ 6‑го марта былъ утвержденъ первый приговоръ.

Обвиняемый подалъ отзывъ на этотъ приговоръ судьи, и съѣздъ, разсмотрѣвъ дѣло 16‑го мая въ кассаціонномъ порядкѣ, отмѣнилъ приговоръ Мясницкаго мироваго судьи и передалъ дѣло для новаго разбирательства судьѣ Срѣтенскаго участка.

16‑го іюля дѣло это разбиралъ мировой судья Стрѣлецкаго участка за судью Срѣтенскаго участка. По разсмотрѣніи дѣла мировой судья нашелъ, что «полиція при снятіи вывѣски съ заведенія Бараха руководствовалась надписью оберъ — полицеймейстера, сдѣланною на прошеніи купца Петра Бараша, къ которой онъ (оберъ — полицеймейстеръ) предписываетъ сдѣлать «законное распоряженіе», не предписывая положительно о снятіи вывѣски. Поэтому судья находилъ въ этой резолюціи скорѣе указаніе на обыкновенный порядокъ, а именно на обращеніе, въ случаѣ сопротивленія Бараха, къ судебному вѣдомству, отъ усмотрѣнія котораго зависитъ опредѣлить, законно или нѣтъ чье — либо требованіе; между тѣмъ полиція въ настоящемъ случаѣ сняла вывѣску безъ судебнаго рѣшенія. А потому судья опредѣлилъ: на основаніи 119 ст. уст. уг. суд., унтеръ — офицера Бараха отъ всякой отвѣтственности по настоящему дѣлу освободить.

На этотъ приговоръ изъявила неудовольствіе полиція, а товарищъ прокурора Тихомировъ подалъ протестъ. «Мировой судья допустилъ неправильное толкованіе 29 статьи уст. о нак., пишетъ товарищъ прокурора Тихомировъ, такъ какъ, по моему мнѣнію, всякое требованіе, исходящее отъ законныхъ властей, должно быть исполняемо какъ «законное требованіе», а унтеръ — офицеръ Барахъ, получивъ требованіе полиціи, власти закономъ установленной, относительно снятія вывѣски, — сего требованія не исполнилъ. А засимъ уже не предстоитъ надобности входить въ соображеніе о томъ, было ли означенное требованіе законно и правильно, потому что невозможно судебной власти разсматривать съ этой точки зрѣнія распоряженія власти административной, которыя по жалобѣ лицъ, до коихъ оныя касаются, могутъ подлежать разсмотрѣнію лишь высшаго административнаго начальства».

Вслѣдствіе этого протеста настоящее дѣло слушалось въ съѣздѣ мировыхъ судей 2‑го округа 9‑го ноября.

Бывшій въ засѣданіи повѣренный обвиняемаго ничего новаго не объяснилъ, а товарищъ прокурора Орловъ сказалъ, что онъ раздѣляетъ мнѣніе своего товарища г: Тихомирова.

Мировой съѣздъ нашелъ, что изъ «обстоятельства дѣла обнаруживается: 1) купецъ Барашъ, признавъ, что отставной унтеръ — офицеръ Барашъ называетъ себя не своимъ именемъ, и тѣмъ наноситъ ему вредъ и убытки, обратился съ жалобой объ этомъ къ оберъ — полицеймейстеру, который 5‑го ноября 1867 года написалъ резолюцію объ учиненіи законнаго распоряженія по прошенію купца Бараша. 2) За силою 6 ст. уст. угод. суд., купецъ Барашъ, приносившій жалобу, былъ лицомъ потерпѣвшимъ отъ указываемаго имъ проступка унтеръ — офицера Бараша, т. е. гражданскимъ истцомъ въ уголовномъ дѣлѣ о проступкѣ, предусмотрѣнномъ въ 1416 ст. улож. 3) Полиція вмѣсто того, чтобы сдѣлать законное по прошенію гражданскаго истца удовлетвореніе, которое, въ силу 48, 306 и 2 п. 297 ст. уст. уг. суд., состоитъ въ производствѣ дознанія и въ передачѣ его надлежащей судебной власти, обратилась къ унтеръ — офицеру Барашу съ требованіемъ объ удовлетвореніи гражданскаго истца купца Бараша замѣною имени на вывѣскѣ, находившейся надъ заведеніемъ унтеръ — офицера Бараша. 4) Такое обращеніе къ унтеръ — офицеру Барашу прежде постановленія по дѣлу приговора суда не можетъ быть признано соотвѣтствующимъ указаннымъ узаконеніямъ и 1 ст. уст. угол. суд. 5). Бъ виду всего изложеннаго унтеръ — офицеръ Барашъ не можетъ быть признанъ виновнымъ въ неисполненіи законныхъ требованій полиціи». Затѣмъ съѣздъ задался вопросомъ, не слѣдуетъ ли передать прокурорскому надзору преслѣдованіе Бараша за присвоеніе имъ чужаго имени? Съѣздъ рѣшилъ этотъ вопросъ отрицательно, такъ какъ изъ дѣла видно, что Барашъ прежде имѣлъ письменный видъ съ этою фамиліею; какія же были послѣдствія распоряженія военнаго начальства о замѣненіи этой фамиліи другою, изъ дѣла не видно.

Дѣло объ оскорбленіи канцелярскимъ служителемъ Хлѣбутинымъ жены и дочери коллежскаго секретаря Гроссъ

(Засѣданіе 10 апрѣля 1867 г. Московскаго столичнаго мироваго съѣзда 1‑го округа).

Предсѣдательствовалъ предсѣдатель съѣзда, почетный мировой судья С. А. Тарасовъ, заключеніе давалъ товарищъ прокурора Московскаго окружнаго суда С. Л. Орловскій. Къ судоговоренію явились обвиняемый г. Хлѣбутйнъ и повѣренный обвинителя, кандидатъ на судебныя должности князь А. И. Урусовъ. — Обстоятельства дѣла этого слѣдующія: 8 февраля г. Гроссъ обратился къ мировому судьѣ съ слѣдующею просьбою: 5 февраля, въ 12 часовъ ночи, жена его Татьяна Александровна, съ дочерью своею Александрою, 13 глѣтъ, возвращаясь изъ театра, проходили чрезъ Большой Каменный мостъ по правой сторонѣ. Въ это время, на лѣвой сторонѣ, противъ будки, стоялъ часовой и съ нимъ неизвѣстный человѣкъ въ нетрезвомъ видѣ. Послѣдній, завидѣвъ идущихъ, пустился за ними въ догонку. Догнавъ ихъ, неизвѣстный прежде схватилъ жену г. Гроссъ за плечо, сказавъ ей: «стой, ты откуда идешь?» Жена г. Гроссъ на это отвѣчала: «а тебѣ что за дѣло: ступай съ Богомъ!» — «Какъ ты смѣешь мнѣ говорить на ты! сказалъ неизвѣстный. Въ отвѣтъ на эти слова г-жа Гроссъ сказала: «почему ты знаешь. — можетъ быть, я лучше тебя.» — Неизвѣстный, выругавъ ее за этотъ отвѣтъ неприличными словами и оставивъ пока въ покоѣ, бросился къ дочери г. Гроссъ. Эта послѣдняя пустилась отъ него бѣжать, но онъ, догнавъ ее, схатилъ за воротъ, крича часовому; «Николаевъ! бери ихъ въ будку!» а между прочимъ, самъ повелъ ее къ фонарю и оторвалъ у ворота петлю. Она, чрезвычайно испугавшись, побѣжала въ будку и въ испугѣ не могла найти дверей будки, крича: «насъ грабятъ!» Въ это время вышелъ изъ будки старшій городовой унтеръ — офицеръ Мальбродскій, и остановивъ того неизвѣстнаго человѣка, сталъ вмѣстѣ съ часовымъ Николаевымъ успокоивать дочь г. Гроссъ, говоря ей: «не бойтесь, онъ васъ не тронетъ, мы его отъ себя не пустимъ.» Но она никакъ не могла придти въ себя, также какъ и сама г-жа Гроссъ: въ настоящее время послѣдняя беременна и уже на послѣднихъ дняхъ и отъ испуга находятся въ болѣзненномъ состояніи. Вслѣдствіе чего г. Гроссъ и было подано 6‑го февраля въ Якиманскую часть объявленіе, по которому сдѣлано дознаніе, и по дознанію оказалось, что тотъ неизвѣстный человѣкъ надзиратель врачебно — полицейскаго комитета Хлѣбутйнъ а стоявшій на часахъ — унтеръ — офицеръ Николаевъ, Якиманской части, 1‑го квартала. Объяснивъ это, г. Гроссъ просилъ подвергнуть Хлѣбутина за причиненное его дочери и женѣ оскорбленіе и испугъ строжайшей по закону отвѣтственности. Разбирательство дѣла назначено было на 11‑е февраля, но, по неявкѣ Хлѣбутина и по болѣзни г. Гроссъ, отложено до 14‑го февраля. Между тѣмъ, 11‑го февраля приставъ Якиманской части, при отношеніи представилъ рапортъ помощника надзирателя 1‑го квартала Григорьева, съ дознаніемъ по дѣлу и объявленіемъ. Г. Григорьевъ, представляя объявленіе коллежскаго секретаря Гроссъ, которымъ онъ заявляетъ о причиненіи обиды женѣ его и дочери неизвѣстнымъ человѣкомъ 5‑го февраля, ночью, въ 12 часовъ, на Большомъ Каменномъ мосту, доносилъ частному приставу, что по личному его дознанію найдено, что неизвѣстный человѣкъ есть комитетскій надзиратель Хлѣбутинъ. Во время же этого происшествія дежурнымъ по участку былъ младшій унтеръ — офицеръ Никита Николаевъ, а въ будкѣ находился старшій унтеръ — офицеръ Мальбродскій. Г. Хлѣбутинъ дѣйствительно стоялъ на мосту, въ полночь, около Николаева. Когда г. Хлѣбутинъ увидѣлъ двухъ проходящихъ по мосту женщинъ, то принялъ ихъ за женщинъ вольнаго обращенія. Но, по увѣренію старшаго унтеръ — офицера Мальбродскаго, г. Хлѣбутйнъ созналъ свою ошибку. Болѣе же ничего особеннаго, по словамъ г. помощника надзирателя, не случилось. Что касается содержанія объявленія, поданнаго въ полицію г. Гроссъ, то содержаніе его сходно съ содержаніемъ прошенія поданнаго мировому судьѣ. Вслѣдствіе этого объявленія квартальный надзиратель Григорьевъ производилъ дознаніе при участвовавшихъ въ дѣлѣ лицахъ и двухъ понятыхъ. По этому дознанію оказалось: младшій городовой унтеръ — офицеръ Никита Николаевъ объяснилъ, что онъ во время происшествія дежурилъ по своему участку и стоялъ на Большомъ Каменномъ мосту. Въ это же время около него стоялъ комитетскій надзиратель Хлѣбутинъ. Около полуночи шли двѣ особы женскаго пола по мосту, одна изъ нихъ жена г. Гроссъ, а другая дочь его же 13 лѣтъ, какъ это послѣ дознано. Г. Хлѣбутйнъ, замѣтивъ этихъ особъ, остановилъ ихъ, говоря имъ: «стой»! потомъ приказывалъ ему, Николаеву, взять ихъ въ будку. Въ это самое время дочь г. Гроссъ вбѣжала въ будку въ испугѣ, крича: «насъ грабятъ», а жена оставалась на улицѣ съ Хлѣбутинымъ. Николаевъ старался успокоить дочь г. Гроссъ. Вскорѣ послѣ этого вышелъ изъ будки старшій унтеръ — офицеръ Мальбродскій, который и остановилъ г. Хлѣбутина въ его дѣйствіяхъ. Старшій унтеръ — офицеръ Мальбродскій подтвердилъ объясненіе Николаева, а г. Гроссъ объяснилъ, что обидчикъ былъ въ нетрезвомъ видѣ, что подтвердили Мальбродскій и Наколаевъ, говоря, что онъ былъ немного выпивши, но не трезвъ. Причемъ унтеръ — офицеръ Николаевъ добавилъ, что по ночному времени онъ не замѣтилъ, какъ г. Хлѣбутинъ хваталъ за плечи жену и за воротъ дочь г. Гроссъ. Мальбродскій же въ это время былъ въ будкѣ и тоже этого не видалъ. Г. Хлѣбутинъ не былъ при составленіи акта, хотя и было сдѣлано распоряженіе о приглашеніи его къ дознанію. За неотысканіемъ Хлѣбутина къ назначенному времени, разбирательство было вновь отложено до 28 февраля, а 28 февраля Хлѣбутинъ противъ жалобы Гроссъ показалъ: что жалоба Гроссъ объ оскорбленіи жены его и дочери есть жалоба справедливая, а дѣло было такъ: пришедши въ 12 часовъ ночи на 6 февраля въ будку каменномостную, онъ сидѣлъ съ унтеръ — офицеромъ Николаевымъ; въ это время проходили г-жа Гроссъ и несовершеннолѣтняя дочь ея Александра. Проходя мимо будки, г-жа Гроссъ назвала Хлѣбутина «жуликомъ» но Хлѣбутинъ, не отвѣчая на это никакимъ ругательствомъ, подвелъ только ее къ будкѣ вмѣстѣ съ дочерью, для того чтобы убѣдить ихъ, что онъ, Хлѣбутинъ, не жуликъ. Г-жа Гроссъ и дочь ея 13-ти лѣтъ, Александра, остались при своихъ показаніяхъ, объясненныхъ въ прошеніи г-жи Гроссъ отъ 8 февраля къ мировому судьѣ Якиманскаго участка, и просили свидѣтелей, унтеръ — офицера Мальбродскаго и Николаева, спросить подъ присягою. Спрошенный подъ присягою свидѣтель унтеръ — офицеръ Мальбродскій показалъ, что въ 12 часовъ ночи, на 6 февраля, онъ находился въ будкѣ и услыхалъ крикъ дѣвицы Александры Гроссъ, и когда онъ вышелъ изъ будки, то дѣвица Гроссъ въ страшномъ испугѣ передала ему, что ее съ матерью грабятъ. Мальбродскій успокоивалъ ее и обѣщалъ дать провожатаго. Но въ это же самое время г-жа Гроссъ вмѣстѣ съ г. Хлѣбутинымъ подходила къ будкѣ и бранилась, называя Хлѣбутина жуликомъ, грабителемъ. Хлѣбутинъ былъ пьянъ, но немного. Опрошенный подъ присягою унтеръ — офицеръ Николаевъ показалъ, что въ 12 часовъ ночи, на 6 февраля, онъ стоялъ на мосту вмѣстѣ съ г. Хлѣбутинымъ и въ это время проходили г-жа Гроссъ и дочь ея, Александра, и Хлѣбутинъ бросился къ нимъ, сказавъ: «стой!» и велѣлъ Николаеву взять ихъ въ будку, и тогда дочь Гроссъ побѣжала къ будкѣ, крича, что ихъ грабятъ. Послѣ чего, сейчасъ же, г-жа Гроссъ и Хлѣбутинъ подошли къ будкѣ. Мальбродскій успокоивалъ Гроссъ и поручилъ Николаеву ихъ проводить. Бранились ли Гроссъ съ Хлѣбутинымъ, онъ не слыхалъ, равно и не видалъ, чтобы Хлѣбутинъ бралъ за воротъ дѣвицу Гроссъ и ея мать. Г. Хлѣбутинъ добавилъ, что дѣйствительно онъ приказывалъ унтеръ — офицеру Николаеву взять г-жу Гроссъ и ея дочь въ будку, за то, что Гроссъ ругала его жуликомъ. При этомъ онъ объяснилъ, что онъ съ Николаевымъ стоялъ на правой сторонѣ моста, около палатки, а г-жа Гроссъ и ея дочь шли по другой сторонѣ моста. Хлѣбутинъ, Мальбродскій и Николаевъ на очныхъ ставкахъ остались при своихъ показаніяхъ. Миролюбиваго соглашенія не послѣдовало. Мировой судья, разсмотрѣвъ это дѣло, нашелъ: 1) что Хлѣбутинъ самъ сознался, что когда г-жа Гроссъ съ дочерью шла по Каменному мосту на лѣвой сторонѣ, перешелъ на ту сторону и приказывалъ унтеръ — офицеру Николаеву взять ихъ въ будку, а Николаевъ пояснилъ, что Хлѣбутинъ бросился на обѣихъ Гроссъ, сказавъ: «стой!» — и затѣмъ велѣлъ ему взять ихъ въ будку, и такимъ образомъ обвиненіе Гроссъ по этому пункту вполнѣ подтвердилось; 2) показаніе Хлѣбутина, что г-жа Гроссъ называла его жуликомъ и грабителемъ, въ чемъ она не созналась, хотя и подтвердилъ унтеръ — офицеръ Мальбродскій, но унтеръ — офицеръ Николаевъ, бывшій при г-жѣ Гроссъ отъ начала и до конца происшествія, показалъ, что онъ этого не слыхалъ; 3) что Хлѣбутинъ бранилъ г-жъ Гроссъ и бралъ мать за плечо, а дочь за воротъ, показаніями свидѣтелей не подтвердилось и Хлѣбутинъ въ томъ не сознался, но испугъ г-жъ Гроссъ и нетрезвое состояніе Хлѣбутина, подтвержденное показаніями унтеръ — офицеровъ Мальбродскаго и Николаева, даетъ вѣроятность обвиненію Гроссъ въ дерзскомъ обращеніи Хлѣбутина съ его женою и дочерью. По симъ соображеніямъ мировой судья находитъ Хлѣбутина виновнымъ въ самоуправствѣ при увеличивающихъ вину обстоятельствахъ (ст. 14 п. 2 и 4 уст. о наказ., нал. мир. суд.), а потому опредѣляетъ: коллежскаго регистратора Николая Дмитріева Хлѣбутина, за самопроизвольное, безъ всякаго повода и права, задержаніе на Каменномъ мосту, въ 12 часовъ ночи, на 6 февраля, жены коллежскаго секретаря Татьяны Александровой Гроссъ и 13 лѣтней дочери ея Александры и приказаніе полицейскому унтеръ — офицеру Николаеву отправить ихъ въ будку, на основаніи 119 ст. уст. угол. судопр. и 142 ст. уст. о нак., нал. мир. суд., подвергнуть аресту на три мѣсяца при московскомъ городовомъ арестантскомъ домѣ.

На этотъ приговоръ комитетскій надзиратель, изъ дворянъ, канцелярскій служитель Хлѣбутинъ, принесъ отзывъ слѣдующаго содержанія: «Исполняя служебныя обязанности отыскивать развратницъ, я, съ 3‑го на 6‑е февраля, въ 12 часовъ ночи, пришедши къ Большому Каменному мосту, Якиманской части 1 квартала, сталъ напротивъ будки съ унтеръ — офицеромъ Николаевымъ, наблюдая, не пойдутъ ли женщины вольнаго обращенія изъ трактира «Волчья Долина» купца Сидорина, гдѣ пребываютъ постоянно. Увидавъ двухъ женщинъ, идущихъ отъ сказаннаго трактира, т. е. съ тверской стороны, чрезъ мостъ, ъъ темнотѣ ночи и на разстояніи ширины моста, я счелъ проходящихъ за женщинъ вольнаго обращенія, тѣмъ болѣе, что проходившія между собою крупно о чемъ — то говорили и смѣялись; увидѣвъ ихъ, я отошелъ отъ Николаева на другую сторону, въ разстояніи двухъ шаговъ, чтобы удостовѣрится, не женщины ли онѣ вольнаго обращенія, которымъ хожденіе по Каменному мосту, во избѣжаніе разныхъ нахальствъ и безчинія, воспрещается, во исполненіе приказанія полицеймейстера 1 отдѣленія. Взглянувъ въ лицо проходящимъ, я увидалъ, что онѣ не женщины вольнаго обращенія; при этомъ шедшая съ дѣвочкою, какъ послѣ оказалось, г-жа Гроссъ, сказала мнѣ: «что ты жуликъ! грабить что ли хочешь насъ?» А дочь ея бросилась къ будкѣ и начала кричать, что я жуликъ. Я обратился къ г-жѣ Гроссъ, говоря ей, что вамъ такъ совѣстно ругаться, но г. Гроссъ продолжала ругательства. А потому я, чтобы удостовѣрить Гроссъ въ противномъ, пригласилъ стоявшаго на мосту Николаева, говоря ему: «Николаевъ, поди, сходи и скажи имъ, какой я жуликъ». На шумъ г-ки Гроссъ вышелъ изъ будки старшій городовой Мальбродскій и сказалъ ей, чтобы не называли меня такимъ именемъ, но опа, не обращая вниманія на слова Мальбродскаго, ругала меня грабителемъ и жуликомъ, что Мальбродскій и показалъ. Я, видя ея сумасшедшій поступокъ, не отвѣчалъ ничего на ея ругательства, и она съ дочерью пошла, повторяя ругательства. Вѣря несправедливымъ словамъ своей жены, г. Гроссъ подалъ 8 февраля г. мировому судьѣ Якиманскаго участка прошеніе, объяснивъ, между прочимъ, что я былъ въ нетрезвомъ видѣ, схватилъ жену его за плечо, у дочери его сорвалъ у ворота петлю, ругалъ ее, приказывалъ брать. По изысканію же конторы квартала Якиманской части видно только, что я счелъ ихъ за женщинъ вольнаго обращенія и въ силу этого я перешелъ отъ унтеръ — офицера Николаева на другую сторону, итакъ какъ была ночь, то я взглянулъ въ лицо г-жѣ Гроссъ, въ двухъ шагахъ отъ нея, а она меня стала ругать: «ты жуликъ, грабить насъ хочешь!» прибавляя къ этому разныя ругательства; дочь же Гроссъ побѣжала, слыша и вѣря словамъ матери, которыя, конечно, могли ее испугать. Я лишь просилъ г-жу Гроссъ подойдти къ будкѣ, говоря: спросите у часоваго, какой я жуликъ. Николаева я звалъ, чтобы онъ лишь только объяснилъ ей, что я не жуликъ, брать ее не велѣлъ, а если Николаевъ подтверждаетъ ея показаніе, то, вѣроятно, по просьбѣ ея мужа. Г. Гроссъ часто приходилъ къ Николаеву спрашивать, кто я и много ли получаю жалованья, и съ нимъ уходилъ, что мнѣ говорилъ унтеръ — офицеръ Мельниковъ. Нетрезвый я не былъ, а напротивъ, Николаевъ былъ выпивши и даже просилъ меня въ то время угостить водкой. Г. мировой судья Якиманскаго участка, соображая 119 ст. уст. угол. суд. и 142 ст. уст. о наказ., приговорилъ подвергнуть меня на три мѣсяца аресту. Я не считаю себя рѣшительно виновнымъ, такъ какъ обида г-жѣ Гроссъ не подтвердилась въ томъ отношеніи, что я хваталъ ее за плечо, ругалъ, оборвалъ петлю, вообще оскорблялъ. Этихъ фактовъ Николаевъ и Мальбродскій въ показаніяхъ своихъ подтвердить не могли, потому что этого положительно не было; кромѣ того, сама г-жа Гроссъ меня оскорбила. Что же касается до моихъ показаній у мироваго судьи, то они не заслуживаютъ вѣроятія, такъ какъ я въ то время былъ совершенно растерянъ и даже не помню, что подписывалъ».

На основаніи всѣхъ этихъ соображеній, г. Хлѣбутинъ просилъ мировой съѣздъ вновь разобрать его дѣло на законномъ основаніи.

Послѣ доклада, предсѣдатель предложилъ слово обвиняемому. Г. Хлѣбутинъ подтвердилъ то, что изложилъ въ отзывѣ. Онъ утверждалъ, что не наносилъ никакихъ оскорбленій ни г-жѣ Гроссъ, ни ея дочери. Подошелъ же къ нимъ по своей обязанности розыскивать развратницъ. Когда же г-жа Гроссъ обозвала его жуликомъ, то онъ пригласилъ ее подойдти къ будкѣ, чтобы убѣдиться, что онъ не жуликъ.

Почетный мировой судья И. Н. Позняковъ. Инструкція надзирателямъ врачебно — полицейскаго комитета не уполномочивала васъ на подобныя дѣйствія?

Хлѣбутинъ. Эта инструкція старая, 1849 года. Она теперь измѣнена. У насъ теперь есть особыя предписанія.

Почетный мировой судья И. Н. Позняковъ. Эта инструкція находится при дѣлѣ. Ей нельзя не вѣрить, такъ какъ она доставлена при оффиціяльной бумагѣ самого врачебно — полицейскаго комитета.

Хлѣбутинъ. Мы дѣйствуемъ по приказаніямъ полицеймейстера.

Предсѣдатель. Въ параграфѣ девятомъ инструкціи опредѣленъ порядокъ дѣйствій надзирателей. Тамъ сказано слѣдующее (читаетъ): «надзиратель, узнавъ о женщинѣ, промышляющей развратомъ втайнѣ, доноситъ о томъ въ установленномъ порядкѣ комитету, со всѣми нужными о ней свѣдѣніями». А розысканія эти, по инструкціи, надзиратель дѣлаетъ «съ осторожностью, безъ огласки».

Предсѣдатель даетъ слово повѣренному г-жи Гроссъ. — Князь А. И. Урусовъ находитъ, что всѣ возраженія подсудимаго не заслуживаютъ никакого уваженія. Во 1‑хъ, онъ указываетъ на то, что изъ всей совокупности обстоятельствъ дѣла съ полною достовѣрностью должно признать, что подсудимый нанесъ оскорбленіе г-жѣ Гроссъ и ея дочери, и притомъ не словами, а дѣйствіемъ. Это обстоятельство подтвердилъ и самъ подсудимый своимъ показаніемъ, записаннымъ въ протоколѣ мироваго судьи и подписаннымъ подсудимымъ. Въ этомъ показаніи, между прочимъ, подсудимый говоритъ, что онъ подвелъ г-жу Гроссъ вмѣстѣ съ дочерью къ будкѣ. Такимъ образомъ, по мнѣнію князя Урусова, нанесеніе подсудимымъ оскорбленія дѣйствіемъ г-жѣ Гроссъ и ея дочери не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію. Поэтому онъ находитъ вполнѣ основательнымъ примѣнить къ настоящему случаю 135 ст. уст. о нак., нал. мир. суд.

Подсудимый отвергаетъ тотъ фактъ, что онъ подвелъ г-жу Гроссъ съ дочерью и утверждаетъ, что онъ пригласилъ ихъ подойти къ будкѣ, чтобы отъ городоваго унтеръ — офицера удостовѣриться, что онъ, Хлѣбутинъ, не жуликъ.

Князь Урусовъ находитъ, что это возраженіе не заслуживаетъ уваженія, такъ какъ оно противорѣчитъ собственному сознанію, сдѣланному подсудимымъ у мироваго судьи и записанному въ протоколѣ послѣдняго. Это сознаніе, вполнѣ согласное съ обстоятельствами дѣла, исключаетъ всякую возможность опроверженія факта оскорбленія дѣйствіемъ.

Предсѣдатель читаетъ это мѣсто изъ протокола.

Товарищъ прокурора въ своемъ заключеніи обратилъ вниманіе на разницу въ показаніяхъ Николаева и Мальбродскаго. Изъ этихъ показаній товарищъ прокурора заключилъ, что въ настоящемъ фактѣ нѣтъ самоуправства. Онъ признавалъ здѣсь только личную обиду на словахъ, а не дѣйствіемъ, такъ какъ оскорбленіе дѣйствіемъ не подтвердилось свидѣтельскими показаніями. А потому онъ находилъ правильнымъ примѣненіе къ проступку подсудимаго 130 ст. уст. о нак., нал. мир. суд.

Князь Урусовъ замѣтилъ относительно примѣненія мировымъ судьею къ настоящему проступку 112 ст. уст. о нак. Онъ находилъ, что въ настоящемъ фактѣ несомнѣнно заключается элементъ насилія. Затѣмъ князь Урусовъ обратилъ вниманіе на то, что формальная теорія доказательствъ, когда показаніе одного свидѣтеля, подрывалось показаніемъ другаго, не соотвѣтствуетъ основному характеру судопроизводста по Уставамъ 20 ноября и духу мировыхъ судебныхъ установленій, которымъ предоставлено право разрѣшать вопросъ о винѣ или невинности подсудимаго по совокупности обстоятельствъ, обнаруженныхъ въ дѣлѣ. Въ настоящемъ же случаѣ эта совокупность обстоятельствъ не оставляетъ ни на одну минуту колебанія относительно возможности примѣнить къ настоящему случаю 130 ст., какъ этого требуетъ г. товарищъ прокурора, на основаніи отжившей теоріи формальныхъ доказательствъ. Примѣнять эту теорію при настоящемъ порядкѣ судопроизводства немыслимо.

Подсудимый въ своемъ послѣднемъ словѣ новыхъ обстоятельствъ въ свое оправданіе не представилъ и только снова выразилъ сомнѣніе въ обязательности для него инструкціи.

Князь Урусовъ, на предложеніе предсѣдателя, отказался покончить дѣло миромъ.

Мировой съѣздъ опредѣлилъ: разрѣшая вопросъ о винѣ подсудимаго Хлѣбутина по внутреннему убѣжденію, основанному на совокупности обстоятельствъ, обнаруженныхъ при судебномъ разбирательствѣ, и признавая, по ст. 119 уст. угод. суд., его виновнымъ въ нанесеніи обиды дѣйствіемъ г-жѣ Гроссъ и употребленіи насилія въ отношеніи къ ней тѣмъ, что, по собственному показанію, подвелъ ее съ дочерью къ будкѣ, мировой съѣздъ полагаетъ: канцелярскаго служителя Николая Хлѣбутина, на основаніи 16, 135 и 142 ст. уст. о пак., нал. мир. суд., согласно съ приговоромъ мироваго судьи, подвергнуть аресту на три мѣсяца при московскомъ городскомъ арестантскомъ домѣ, а аппелляціонный отзывъ Хлѣбутина оставить безъ уваженія.

Дѣло графини Рафаэли Ангелики Платеръ и Касимовскаго почтмейстера Новицкаго

(Засѣданіе 31 іюля 1867 года съѣзда мировыхъ судей Касимовскаго уѣзда, Рязанской губерніи).

Дѣло это возбудило всеобщій интересъ. Не было можетъ быть, въ Касимовѣ ни одного человѣка изъ образованной публики, кто бы не желалъ присутствовать при разбирательствѣ. Оно разбиралось у мироваго судьи 2‑го участка Д. П. Рыкачева еще въ началѣ іюля. Задолго до дня разбирательства публика съ нетерпѣніемъ, понятнымъ только въ провинціи, ожидала этого «событія», — истинно событія въ жизни такаго глухаго города. Но еще съ большимъ нетерпѣніемъ ждалъ этого дня самъ панъ Новицкій, приглашавшій всѣхъ быть на разбирательствѣ. Даже выдаютъ за вѣрное, что г. Новицкій просилъ исправника особыми афишами оповѣстить публику о времени разбирательства этого дѣла, съ приглашеніемъ всѣхъ желающихъ явиться въ засѣданіе. Само собою разумѣется, что исправникъ отказался исполнить просьбу такого любителя судебной гласности и весьма разумно утѣшалъ его словами: «Небезпокойтесь. Публика и сама придетъ безъ всякаго приглашенія». — «Мнѣ мало одной касимовской публики, отвѣчалъ г. Новицкій, я хотѣлъ бы, чтобы и пріѣзжая столичная публика слушала этотъ процессъ».

Къ несчастію, камера судьи очень мала, но и это обстоятельство было предусмотрѣно, и судьѣ предложили разбирать это дѣло въ залѣ общественнаго клуба, гдѣ обыкновенно бываютъ засѣданія земскаго собранія и съѣзда мировыхъ судей. Судья охотно согласился на это предложеніе къ вящему удовольствію г. Новицкаго и мѣстной публики, жаждавшей публичнаго разоблаченія фактовъ не публичнаго свойства. Но судьба распорядилась иначе. Когда насталъ давно ожидаемый день — 5‑го іюля — судья былъ несовсѣмъ здоровъ и отказался ѣхать изъ своей квартиры, такъ что публикѣ по неволѣ пришлось расположиться несовсѣмъ удобно въ тѣсной камерѣ судьи. Большинство публики помѣщалось въ сосѣднихъ комнатахъ и даже на галлереѣ.

Къ разбирательству явились г. Новицкій, повѣренный графини Платеръ, г. Родовицкій, и аптекарь Р. К. Генцельтъ. Разбирательство, по обыкновенію, началось съ чтенія прошеній въ толъ порядкѣ, какъ они поступали къ судьѣ. Первымъ было прочитано прошеніе г. Новицкаго. Въ этомъ прошеніи заключались три пункта. Въ первомъ г. Новицкій просилъ судью взыскать съ г. Оленина 23 р. 80 к. за графиню Платеръ. Дѣло въ томъ, что по объясненію г. Новицкаго, графиня Платеръ, бывшая у него гувернанткой, осталась ему должна 130 р. за разные расходы для ея потребностей. Когда г. Оленинъ настоялъ, чтобы г. Новицкій отпустилъ свою гувернантку миролюбиво, г. Новицкій согласился на это съ тѣмъ, чтобы г. Оленинъ заплатилъ ему долгъ графини Платеръ, гг. Оленинъ и Генцельтъ дѣйствительно заплатили г. Новицкому 136 р. 20 к. Остальную сумму 13 р. 80 к. г. Новицкій, по его объясненію, надѣялся получить съ г. Оленина. Впослѣдствіи г. Новицкій вспомнилъ, что графиня Платеръ ему еще должна; и потому просилъ судью взыскать съ г. Оленина всего 23 р. 80 к. Далѣе, г. Новицкій жалуется на то, что графиня Платеръ, оставляя мѣсто, обязалась безплатно обучать его дочь по два часа въ день, но этого обязательства не исполнила. Наконецъ, въ третьихъ, г. Новицкій говоритъ, что графиня Платеръ обязалась найдти покупателя для рояли, которая была для нея куплена, но и этого обязательства графиня Платеръ не исполнила.

Получивъ это прошеніе мировой судья потребовалъ отъ г. Новицкаго болѣе подробное объясненіе. И вотъ въ этомъ — то объясненіи вся суть дѣла. Г. Новицкій написалъ это объясненіе на двадцати листахъ, и оно было выслушано публикою съ особеннымъ интересомъ. Вотъ въ сжатомъ видѣ содержаніе этого любопытнаго документа, написаннаго довольно безграмотно. У г. Новицкаго, Поляка по происхожденію, католика по вѣрѣ, вдовца, была двѣнадцатилѣтняя дочь Софія, православнаго вѣроисповѣданія. Озабочиваясь ея воспитаніемъ, какъ говоритъ г. Новицкій, онъ отправился для пріисканія гувернантки въ Петербургъ, гдѣ и остановился въ нумерахъ ковенскаго дворянина Пушкаревича. Послѣдній рекомендовалъ ему въ качествѣ гувернантки графиню Платеръ, которую г. Новицкій, по его словамъ, нашелъ «въ несчастномъ уголочкѣ». Послѣ предварительныхъ переговоровъ, графиня Платеръ явилась въ нумера Пушкаревича къ г. Новицкому, какъ онъ выражается, «въ своей несчастной оборванной одеждѣ, которую графиня, когда я ее переодѣлъ, отдала прислугѣ». Въ это свиданіе дѣло было окончательно улажено, и графиня Платеръ заключила съ г. Новицкимъ условіе. Въ силу этого условія графиня Платеръ обязалась неопредѣленное время заниматься воспитаніемъ и обученіемъ дочери г. Новицкаго за содержаніе и плату по пяти р. въ мѣсяцъ. При этомъ г. Новицкій предоставилъ графинѣ право давать уроки постороннимъ лицамъ и имѣть другихъ учениковъ на дому. Графиня Платеръ обязалась, кромѣ того, безъ всякихъ отговорокъ, отправляться за г. Новицкимъ, куда бы онъ не былъ переведенъ на службу. Г-нъ же Новицкій обязался выдавать исправно жалованье своей гувернанткѣ и даже за полгода впередъ, если она это потребуетъ и, наконецъ, обѣщалъ не дѣлать своей гувернанткѣ никакихъ непріятностей и дерзостей. Послѣ заключенія этого условія, по словамъ г. Новицкаго, графиня Платеръ привезла свои вещи. У нея одежды совершенно не было, говоритъ г. Новицкій, исключая одного паласа (paillasse) и маленькой подушечки, набитой шерстью. Кромѣ того, у нея были книги и ноты, распятіе Іисуса Христа и портреты отца и тетки, которая въ 1831 году командовала польскимъ полкомъ, — и брата, котораго, за участіе въ мятежѣ въ 1863 году, повѣсили. Затѣмъ, продолжаетъ г. Новицкій, графиня Платеръ взяла у него за полгода впередъ жалованье и отправилась покупать «верхнія вещи», — все траурные, прибавляетъ панъ Новицкій, зная очень хорошо значеніе такой фразы. По прибытіи въ Москву — говорится далѣе въ объясненіи — графиня говоритъ г. Новицкому, что она безъ рубашки ѣдетъ и что у нея брутъ (нечистота) завелся. Я, говоритъ г. Новицкій, тотчасъ купилъ ей рубашку и вмѣстѣ съ этимъ еще и другіе предметы. Разсказывается далѣе, какъ, пріѣхавши въ Касимовъ, г. Новицкій отвелъ для графини Платеръ комнатку — «кутокъ», какъ онъ выражается, пакъ затѣмъ онъ сталъ пріискивать для нея ученицъ и знакомить съ разными лицами и, наконецъ, какъ онъ купилъ для нея фортепіано.

Г. Оленинъ пригласилъ графиню познакомиться съ его женой т но, по словамъ г. Новицкаго, графиня не могла ѣхать къ г. Оленину. И вотъ по какой причинѣ, — объясняетъ г. Новицкій. «Я рубашки не имѣю на смѣну, сказала она мнѣ: та рубашка, которую купили, — очень грязна. А другой у меня пѣтъ». Г. Новицкій говоритъ, что онъ далъ графинѣ совѣтъ: «надѣньте пока мою рубашку, а свою отдайте въ мытье. Пока пріѣдетъ за вами г. Оленинъ, ваша рубашка будетъ готова». Графиня Платеръ такъ и сдѣлала, прибавляетъ г. Новицкій въ своемъ объясненіи.

Описавъ далѣе съ подробностями, что было куплено для графини, г. Новицкій разсказываетъ, что она неохотно принимала гостей, но что онъ говорилъ ей, что это необходимо: иначе у васъ, прибавлялъ г. Новицкій, не будетъ воспитанницъ. Познакомившись съ аптекаремъ Генцельтомъ, графиня стала учить его дѣтей и при этомъ была очень радушно принята хозяиномъ и его семействомъ.

Казалось, все шло хорошо, но вдругъ произошли событія, результатомъ которыхъ и былъ разрывъ между г. Новицкимъ и графинею Платеръ. 23 апрѣля, это приходилось въ Ѳомино воскресенье — въ Косимовѣ должна была состояться очень интересная свадьба. Наканунѣ этого дня, графиня уѣхала въ семейство Генцельтъ обѣдать и не взяла съ собой дочери г. Новицкаго, Софьи, которая всегда ее сопровождала, въ наказаиіе за неумѣніе дѣвочьки держать себя прилично въ обществѣ порядочныхъ дѣтей. — На другой день это опять повторилось, и г. Новицкій, возвратившись домой, «нашелъ, какъ онъ выражается, дочь шалѣючи съ ребятишками». Дочь г. Новицкаго поѣхала съ прислугой къ графинѣ, которая, не пригласивъ ее, вышла на крыльцо и сказала: «я пріѣду, но нескоро». Такъ какъ г. Новицкому, по обязанностямъ его службы, приходилось другой день ночевать въ почтовой конторѣ, то онъ и рѣшился самъ отправиться къ графинѣ и пригласить ее ѣхать домой. Но г. Генцельтъ сказалъ, что графиня поѣхала въ соборъ — смотрѣть свадьбу. Дождавшись возвращенія графини, г. Новицкій, какъ неприлично одѣтый, не вошелъ къ г. Генцельтъ въ домъ, но просилъ прислугу сказать графинѣ, чтобы она ѣхала домой. Но этого было мало для г. Новицкаго. Онъ, предполагая, что прислуга не сказала о его желаніи, прошелъ мимо окна, около котораго сидѣла графиня, съ кѣмъ — то разговаривая. Графиня увидѣла г. Новицкаго, и онъ послѣ этого отправился домой. Когда графиня возвратилась домой, г. Новицкій сталъ выговаривать графинѣ, зачѣмъ она поздно является домой, бросая его дочь безъ всякаго присмотра.

— Я, стало быть, вамъ не нужна, сказала на эти замѣчанія графиня. Марья, задержи кучера; я поѣду къ Генцельту ночевать». Графиня сѣла въ сани и уѣхала — и съ тѣхъ поръ прекратились навсегда добрыя отношенія графини къ г. Новицкому.

На другой день графиня Платеръ пріѣзжаетъ съ г. Оленинымъ къ г. Новицкому. Г. Оленинъ — мировой посредникъ, почетный мировой судья и предсѣдатель мироваго съѣзда.

— Когда графиня Платеръ была у Генцельта, сказалъ г. Оленинъ, вы подходили къ окну, около котораго она сидѣла, и стучали въ него. Когда же графиня возвратилась домой, вы надѣлали ей много непріятностей и даже обращались къ ней съ кулаками. Послѣ этого она не можетъ у васъ болѣе оставаться.

Г. Новицкій, конечно, оправдывается, и напротивъ самъ обвиняетъ графиню въ охлажденіи…. къ его дочери. Г. Оленинъ возражаетъ, что 5 рублей жалованья и некрасивая обстановка не соотвѣтствуетъ достоинству и воспитанію графини. Сверхъ этого вы, продолжаетъ г. Оленинъ, позволяете себѣ относительно графини безцеремонную фамильярность. Вы въ присутствіи графини бываете въ халатѣ.

Г. Новицкій возражаетъ, что у него есть условіе съ графиней и что онъ израсходовалъ на ея издержки и заплатилъ впередъ жалованье.

Г. Оленинъ, доказывая незаконность этого условія, соглашается сейчасъ же заплатить деньги, сколько слѣдуетъ. Г. Новицкій требуетъ 150 рублей. Въ счетъ этихъ денегъ г. Оленинъ отдаетъ 62 р. 20 к. Больше г. Новицкій не беретъ, и графиня уѣзжаетъ совсѣмъ.

Затѣмъ графиня уѣзжаетъ въ имѣніе къ г. Оленину, а г. Новицкій подаетъ жалобу на нее судьѣ въ томъ, что она уѣхала отъ него не разсчитавшись. Чрезъ нѣсколько дней къ г. Новицкому являются аптекарь Генцельтъ и почтмейстеръ Егоровъ въ въ видѣ посредниковъ; г. Генцельтъ уплачиваетъ за графиню 65 р., а г. Новицкій пишетъ на условіи, что онъ къ графинѣ болѣе претензіи имѣть не будетъ. Затѣмъ у мироваго судьи г. Новицкій прекращаетъ силу условія. Но въ послѣдствіи подаетъ судьѣ приведенное выше прошеніе. Оно — то и было разъяснено дополнительнымъ объявленіемъ г. Новицкаго, сущность котораго я сейчасъ привелъ. Это длинное двадцатилистовое объясненіе г. Новицкаго подало поводъ и графинѣ Платеръ подать прошеніе. Въ этомъ прошеніи графиня объясняетъ, что всѣ денежные разсчеты между нею и Новицкимъ кончились и что ни г. Оленинъ, ни г. Генцельтъ не обязаны платить за нее деньги и исполнять какія — либо обязательства. Главная цѣль этого процесса, по мнѣнію графини, заключалась въ томъ, чтобы оскорбить какъ ее, такъ и названныхъ выше двухъ лицъ. «Предоставляя гг. Оленину и Генцельту самимъ за себя заступиться, говоритъ графиня, я вынуждена указать на главнѣйшія выраженія, которыя Новицкій придумалъ для язвительнаго оскорбленія моего стыда и опозоренія въ мнѣніи общества». Приводя затѣмъ факты изъ объясненія г. Новицкаго, изложеннаго нами выше, графиня говоритъ: «онъ осмѣлился упрекнуть меня пороками родныхъ, тогда какъ въ высочайшемъ манифестѣ блаженной памяти Императора Николая І-го, изданномъ 13 іюня 1826 года, сказано: «Союзъ родства передаетъ потомству славу дѣяній, предками стяжаемую, но не омрачаетъ безчестіемъ порока или преступленія. Да не дерзнетъ никто вмѣнять ихъ по родству кому — либо въ укоризну. Сіе запрещаетъ законъ гражданскій и еще болѣе претитъ законъ христіанскій».

«По какому поводу, спрашиваетъ далѣе графиня Платеръ, г. Новицкій употреблялъ въ своемъ сочиненіи такія фразы, которыя вредятъ моей славѣ, моему доброму имени, оскорбляютъ мое нравственное чувство, облекаютъ меня въ арлекинство, выводятъ меня въ видѣ комическаго лица на сцену для потѣхи надъ злополучною моею судьбою? А между тѣмъ всѣ эти выходки г. Новицкаго не относятся къ дѣлу его съ гг. Оленинымъ и Генцельтъ».

Находя для себя оскорбительнымъ объясненіе г. Новицкаго, графиня Платеръ, въ своемъ прошеніи, указываетъ вмѣстѣ съ съ тѣмъ и на оскорбленіе, нанесенное ей г. Новицкимъ 23 апрѣля, и потому проситъ судью за оба эти оскорбленія подвергнуть г. Новицкаго наказанію, опредѣленному въ законѣ (131 и 137 уст. о нак.).

Затѣмъ судья прочиталъ прошеніе аптекаря Генцельта, который обвиняетъ г. Новицкаго въ клеветѣ. Клевету г. Генцельтъ видитъ между прочимъ въ томъ, что г. Новицкій говоритъ въ своемъ объясненіи, будто бы Генцельтъ сманивалъ его прислугу Марью, съ цѣлію лишить его единственнаго свидѣтеля.

По прочтеніи прошеній началось судоговореніе, которое продолжалось шесть часовъ.

Говорили гг. Новицкій, Генцельтъ и повѣренный графини Платеръ. Г-нъ же Оленинъ на судоговореніе не явился и, кажется, никакой жалобы на г. Новицкаго не предъявлялъ.

По вопросу объ оскорбленіи графини Платеръ 23 апрѣля были спрошены два свидѣтеля.

Никита Константиновъ (кучеръ аптекаря Генцельта). Когда я привезъ графиню къ Новицкому, кухарка его Марья просила меня подождать, чтобы отвезти Новицкаго въ контору. Когда я вошелъ въ кухню, я слышалъ крупный разговоръ Новицкаго и графини. Графиня говорила: «я пойду къ исправнику», а Новицкій отвѣчалъ: «ступай, куда хочешь г. Встрѣтилъ насъ въ халатѣ, который снявъ, можетъ быть, для того, чтобы переодѣться, онъ размахивалъ руками и кричалъ. Графиня испугалась и велѣла мнѣ подождать, чтобы ѣхать опять къ Генцельту. Второпяхъ, съ испугу, она забыла зонтикъ, хотя шелъ дождикъ, когда мы ѣхали домой. Послѣ этого, когда графиня жила у барина, Новицкій со мной постоянно ей посылалъ поклоны и письма, которыя я, впрочемъ, не передавалъ графинѣ, хотя и говорилъ Новицкому, что отдавалъ ихъ. Однажды онъ сказалъ мнѣ: передай графинѣ, чтобы она гнѣвъ перемѣнила на милость. Другой разъ приказалъ сказать, что графинѣ будетъ худо, такъ какъ ее вызовутъ въ судъ.

Марья Павлова (прислуга Новицкаго). Новицкій обращался съ графиней вѣжливо. Что же они говорили, я не знаю, такъ какъ они говорили по — польски.

Мировой судья въ гражданскомъ искѣ г. Новицкому отказалъ, такъ какъ онъ далъ еще прежде подписку, что онъ всякія претензіи къ графинѣ Платеръ навсегда прекращаетъ. Затѣмъ мировой судья призналъ г. Новицкаго виновнымъ въ оскорбленіи на письмѣ гг. Оленина и Генцельта и графини Платеръ и въ разглашеніи о послѣдней извѣстій съ намѣреніемъ оскорбить ея честь. А потому и опредѣлилъ подвергнуть г. Новицкаго аресту при полиціи на одинъ мѣсяцъ (ст. 130, 131 и 137 уст. о нак.).

По прочтеніи опредѣленія г. Новицкій сказалъ: мнѣ очень мала положено наказанія за такія оскорбленія. Я думалъ больше.

Эти слова были записаны въ протоколъ.

Г. Новицкій остался рѣшеніемъ недоволенъ и по жалобѣ перенесъ дѣло для разсмотрѣнія въ мировой съѣздъ.

Засѣданіе мироваго съѣзда по этому дѣлу было назначено особое, 31 іюля. Предсѣдательствовалъ временно почетный мировой судья А. П. Мансуровъ. Заключеніе давалъ товарищъ прокурора А. А. Павловъ. Къ судоговоренію явились только повѣренный графини Платеръ и г. Новицкой. Публики собралось множество. Но передъ началомъ разбирательства былъ возбужденъ вопросъ, слѣдуетъ ли это дѣло слушать публично или при закрытыхъ дверяхъ. Въ заключеніи своемъ по этому вопросу г. товарищъ прокурора сказалъ, что все дѣло можно слушать публично, кромѣ апелляціоннаго отзыва г. Новицкаго. «Какъ безнравственный пасквиль омерзительнаго свойства», этотъ отзывъ слѣдуетъ прочитать при закрытыхъ дверяхъ.

Такъ и случилось. Передъ чтеніемъ апелляціоннаго отзыва г. Новицкаго публика была удалена изъ залы, что ей очень не понравилось. Затѣмъ, по приглашеніи публики, предсѣдательствующій предложилъ товарищу прокурора дать заключеніе.

Товарищъ прокурора. «Гг. судьи! я возобновлю въ вашей памяти процессъ графини Платеръ съ помощникомъ почтмейстера г. Новицкимъ. Всѣ толки, которые распространены по городу относительно оскорбленной личности, безъ всякаго сомнѣнія, не могутъ быть для васъ, гг. судьи, обстоятельствами разъясняющими дѣло. Вы будете судить по тѣмъ только фактамъ, которые раскрыты при разбирательствѣ дѣла. Изъ дѣла видно, что крайняя необходимость заставила графиню Платеръ поступить къ г. Новицкому въ гувернантки за пять рублей въ мѣсяцъ. Многимъ кажется непонятнымъ, какимъ образомъ образованная дѣвица рѣшилась быть гувернанткой за такую малую плату. Я не имѣю права дѣлать своихъ предположеній относительно разъясненія этого обстоятельства; но эту загадку наилучшимъ образомъ разъясняетъ самъ г. Новицкій. Изъ собственныхъ словъ г. Новицкаго видно, что графиня Платеръ вначалѣ не рѣшалась отправиться изъ Петербурга въ Касимовъ для поступленія къ нему въ гувернантки, она не согласна была подписать условія съ г. Новицкимъ и, предъ сдѣланіемъ условія, обливалась слезами; но г. Новицкій увѣрилъ ее, что въ Касимовѣ она будетъ имѣть возможность давать уроки на домахъ, брать къ себѣ воспитанницъ и такимъ образомъ будетъ имѣть доходу не менѣе пяти сотъ рублей въ годъ. Притомъ г. Новицкій предложилъ графинѣ Платеръ взять у него впередъ денегъ въ зачетъ жалованья. Графиня воспользовалась этимъ предложеніемъ, при своихъ крайне стѣснительныхъ обстоятельствахъ, и затѣмъ, по своей неопытности, подписала невыгодное для себя условіе. Условіе это состояло въ томъ, что графиня Платеръ на безсрочное время обязалась за шестьдесятъ рублей въ годъ жить въ домѣ г. Новицкаго гувернанткой его дочери и, въ случаѣ перемѣщенія г. Новицкаго по службѣ, переѣзжать съ нимъ изъ города въ городъ, безъ всякихъ отговорокъ, а г. Новицкій обязанъ не дѣлать графинѣ дерзостей и не запрещать ей давать уроки по другимъ домамъ».

«Графиня изъ Петербурга переѣхала въ Касимовъ, поселилась въ квартирѣ г. Новицкаго, а послѣдній сталъ притѣснять ее и дѣлать дерзости. Графиня Платеръ думая, что условіе, заключенное ею съ г. Новицкимъ и своеручно ею подписанное, должно быть ею исполняемо свято и нерушимо, не видѣла выхода изъ своего тяжкаго положенія».

«На самомъ дѣлѣ договоръ, заключенный съ графиней Платеръ г-мъ Новицкимъ, по силѣ 1529 ст. Х т., ч. I, изд. 1857 г., былъ недѣйствителенъ, а принятое графиней обязательство ничтожно, потому что побудительною причиной къ заключенію онаго были цѣли закономъ запрещенныя. Какъ видно изъ дѣла, договоръ клонился къ лихоимственнымъ изворотамъ, или къ присвоенію г-мъ Новицкимъ правъ, которыхъ онъ по закону имѣть не можетъ. Вѣроятно, графиня Платеръ этого не знала, какъ не зналъ и самъ г. Новицкій».

«Въ минуты горькаго разочарованія, къ графинѣ Платеръ являются на помощь нашъ предсѣдатель съѣзда, г. Оленинъ, и нашъ почетный мировой, судья г. Генцельтъ. Эти лица, занимая должности судей, безъ всякаго сомнѣнія, понимали, что договоръ, заключенный съ графиней Платеръ, по закону ничтоженъ, но, для огражденія личности графини отъ непріятностей со стороны г. Новицкаго, старались склонить послѣдняго къ добровольному уничтоженію условія.

«Г. Новицкій, послѣ долгихъ переговоровъ, получилъ съ гг. Оленина и Генцельтъ деньги 126 р. 20 к., которыя ему была должна графиня, и согласился уничтожить договоръ съ графиней, сдѣлавъ на условіи своеручную надпись, что всѣ разсчеты у него съ графиней кончены и на нее никакихъ претензій болѣе имѣть не будетъ. Этого мало: г. Новицкій 26 апрѣля далъ подписку мировому судьѣ г. Рыкачеву, что всѣ дѣла съ графинею Платеръ прекращаетъ.

«Но, несмотря на все это, въ послѣдствіи онъ предъявилъ у мироваго судьи, г. Рыкачева, искъ на г. Оленина, который будтобы не сдѣлалъ никакого ему денежнаго удовлетворенія за графиню Платеръ. Потомъ г. Новицкій подалъ г. Рыкачеву подробное объясненіе оскорбительнаго содержанія для г. Оленина, графини Платеръ и г. Генцельтъ. По этому поводу графиня Платеръ и г. Генцельтъ принесли жалобы на личное оскорбленіе ихъ Новицкимъ.

«Чтобы признать г. Новицкаго виновнымъ въ оскорбленіи, нужно только убѣдиться, дѣйствительно ли объясненіе г. Новицкаго оскорбительнаго свойства. Оскорбленіе, конечно, — дѣло условное. Никто не можетъ точно опредѣлить, въ чемъ можетъ заключаться оскорбленіе и чѣмъ можно оскорбляться. И законъ положительно не опредѣляетъ, что надо разумѣть подъ именемъ личнаго оскорбленія. Да и нѣтъ надобности дѣлать подобныя опредѣленія, которыя никогда не могутъ быть точны. Между тѣмъ понятіе объ оскорбленіи всѣмъ доступно. Необходимымъ условіемъ оскорбленій есть намѣреніе нравственно обидѣть. Можно обидѣть не только ругательными словами, но ироніей, юморомъ, сарказмомъ, сравненіями и укоризною. Укоризна въ безчестномъ дѣлѣ составляетъ личное оскорбленіе, а укоризна дѣлается клеветой, если предметъ укоризны вымышленъ. Вотъ почему клевета преслѣдуется строже по закону, чѣмъ личное оскорбленіе. Надо полагать, что оклеветанный, не желая доказывать, что предметъ укоризны вымышленъ, можетъ жаловаться только на оскорбленіе, заключающееся въ самой укоризнѣ. Графиня Платеръ и г. Генцельтъ не требовали, чтобъ г. Новицкій, былъ судимъ за оклеветаніе ихъ въ оффиціальной бумагѣ, поданной чиновнику, т. е. за проступокъ предусмотрѣнный въ 1535 ст. улож. о наказ., изд. 1866 г., который подсуденъ, окружному суду, а требовали только, чтобы подвергнуть г. Новицкаго взысканію за личное оскорбленіе. Въ этомъ видѣ дѣло г. Новицкаго подсудно мировымъ установленіямъ.

«Оскорбленіе, сдѣланное г. Новицкимъ графинѣ Платеръ, заключалось въ томъ, что онъ, представляя искъ съ г. Оленина, безъ всякаго отношенія къ дѣлу, вздумалъ рисовать въ самыхъ, грубыхъ краскахъ картину крайней нищеты, въ которой будто бы находилась графиня въ Петербургѣ, гдѣ она, какъ говоритъ г. Новицкій, находилась въ самомъ несчастномъ уголку, въ оборванной одеждѣ; потомъ будто бы графиня ѣхала съ нимъ, безъ рубашки (тутъ г. Новицкій коснулся, выражаясь словами графини, ея тайнаго туалета), что у ней на тѣлѣ завелась нечистота, и что онъ ей давалъ для перемѣны свою рубашку.»

«Конечно, бѣдность не признается порокомъ, но крайняя нищета иногда бываетъ слѣдствіемъ порока».

«Ясно, что г. Новицкій, съ намѣреніемъ нравственно обидѣть, коснулся крайней бѣдности графини Платеръ, которая, по своему образованію, всегда можетъ себя поставить внѣ этихъ позорныхъ крайностей. Наконецъ г. Новицкій позволилъ себѣ упрекнуть графиню политическими пороками ея предковъ. Оскорбленіе всегда бываетъ тяжело тому лицу, къ которому оно относится».

«Графиня Платеръ въ своей жалобѣ краснорѣчиво высказала, въ чемъ заключается вся тяжесть ея оскорбленія. Она говоритъ, что г. Новицкій вывелъ ее на посмѣяніе публики въ видѣ какого — то комическаго лица, облекъ ее въ арлекинство, позорное не только для благовоспитанной женщины, но и для такихъ, которыя не имѣютъ достаточнаго понятія о стыдѣ и чести, представилъ въ лицѣ ея такую женщину, которая не дорожитъ индивидуальностію своего пола и не понимаетъ стыдливости онаго».

«Кромѣ того графиня Платеръ жалуется, что въ то время, когда она жила въ домѣ г. Новицкаго, онъ постоянно оскорблялъ ее, и дерзость его однажды дошла до того, что онъ встрѣтилъ ее съ сжатыми кулаками и бранью. Свидѣтелемъ этого оскорбленія выставила кучера г-на Генцельтъ, Никиту Константинова, который, при разбирательствѣ дѣла, подъ присягой показалъ: дѣйствительно, при немъ г. Новицкій дѣлалъ дерзости графинѣ, размахивалъ руками и кричалъ; но прислуга г. Новицкаго, Марья Павлова, также подъ присягой показала, что г. Новицкій съ графиней Платеръ обращался вѣжливо; а вслѣдствіе этого нельзя утверждать, что послѣднее обстоятельство оскорбленія вполнѣ доказано.

«Въ той же бумагѣ, въ которой г. Новицкій предъявилъ искъ на г. Оленина, онъ пишетъ, что г. Генцельтъ сманивалъ у него прислугу, давая ей больше жалованья, и дѣлалъ это для того, чтобы лишить г. Новицкаго свидѣтелей, если заведется дѣло. Г. Генцельтъ находитъ этотъ вымыселъ для себя оскорбительнымъ потому, что г. Новицкій укоряетъ его въ безчестномъ дѣлѣ. Если даже допустить, что г. Генцельтъ дѣйствительно сманивалъ Новицкаго кухарку, то прибавленіе г. Новицкаго, что это дѣлалъ г. Генцельтъ съ намѣреніемъ лишить его свидѣтелей, составляетъ произвольное предположеніе, какъ бы основанное на дурномъ мнѣніи о г-нѣ Генцельтъ. Подкупить свидѣтелей есть дѣло безспорно черное, недобросовѣстное. Ясно, что г-нъ Новицкій, допустивъ предположеніе, что г-нъ Генцельтъ способенъ во вреду его подкупать свидѣтелей, этимъ самымъ нравственно обидѣлъ г-на Генцельтъ».

«Мировой судья 2‑го участка, г. Рыкачевъ, призналъ г-на Новицкаго виновнымъ въ оскорбленіи г-на Оленина, графини Платеръ и г-на Генцельтъ и приговорилъ г-на Новицкаго, на основаніи 130 и 137 ст. уст. о наказ. миров. суд. налагаемыхъ, къ аресту при полиціи на одинъ мѣсяцъ, а г-ну Новицкому въ искѣ съ г-иа Оленина, по силѣ 81 ст. уст. гражд. судопроизводства, отказалъ».

«Приговоръ этотъ я нахожу неправильнымъ: по 1‑хъ потому, что дѣла о личныхъ обидахъ, по смыслу 18 ст. уст. о наказ. налагаемыхъ мировыми судьями, начинаются не иначе какъ по жалобамъ обиженныхъ, а г-нъ Оленинъ жалобы на г-на Новицкаго не принесъ, и слѣдовательно судья не могъ судить г-на Новицкаго за оскорбленіе г. Оленина; въ 2‑хъ потому, что г-нъ Новицкій приговоренъ, вопреки 57 ст. улож. о наказаніяхъ, издан. 1866 г., аресту при полиціи. Кромѣ того мировой судья неправильно соединилъ въ одно производство два дѣла — уголовное и гражданское».

«Наконецъ обращаюсь къ апелляціонному отзыву г-на Новицкаго, если такъ можно назвать безнравственную бумагу, написанную въ формѣ отношенія и прочтенную при закрытыхъ дверяхъ, — я долженъ объяснить, что г-нъ Новицкій себя ничѣмъ не оправдываетъ, а только самъ себя порочитъ».

«Объяснивъ вышеизложенное, я имѣю честь просить съѣздъ мировыхъ судей — признать поручика Новицкаго виновнымъ въ оскорбленіи графини Платеръ и г-на Генцельтъ, и, по силѣ 130 и 131 ст. уст. о наказаніяхъ, налагаемыхъ мировыми судьями, подвергнуть его, г. Новицкаго, аресту въ тюрьмѣ на одинъ мѣсяцъ, руководствуясь 57 ст. улож. о наказ., издан. 1866 года. При семъ считаю непремѣннымъ долгомъ объяснить, что мировой судья г. Рыкачевъ не долженъ былъ принимать жалобу г-на Новицкаго на г-на Оленина, написанную въ формѣ отношенія и наполненную укоризнъ, по смыслу 5‑го пункта 266 ст. уст. гражд. суд., а возвратить ему на основаніи. 266 ст. того же устава».

На г. Новицкаго рѣчь эта произвела очень сильное впечатлѣніе, такъ что онъ какъ будто растерялся, но ободренный предсѣдательствующимъ, онъ снова началъ развивать свои прежніе доводы.

Примиреніе между сторонами не послѣдовало.

Въ приговорѣ по этому дѣлу Касимовскаго съѣзда мировыхъ судей сначала изложена сущность разбирательства у мироваго судьи и приговоръ послѣдняго. «На приговоръ этотъ, говорится далѣе, Новицкій подалъ апелляціонный отзывъ, въ которомъ, оправдываясь противъ возведеннаго на него обвиненія, заявилъ о своихъ особенныхъ отношеніяхъ къ графинѣ Платеръ, распространяясь объ этомъ предметѣ съ циническими подробностями. За симъ вся суть настоящаго дѣла представляется въ слѣдующемъ видѣ: 1) поручикъ Александръ Новицкій, отъискивая гувернантку въ С. — Петербургѣ для своей дочери, сошелся, чрезъ посредство содержателя нумеровъ Пушкаревича съ графиней Платеръ, уговорился насчетъ переѣзда ея къ нему въ г. Касимовъ на неопредѣленное время для воспитанія и обученія его дочери, въ чемъ и заключилъ письменное условіе и понесъ при этомъ чувствительныя для себя издержки. 2) По пріѣздѣ въ г. Касимовъ. Новицкій занялся устройствомъ графини Платеръ на своей квартирѣ, съ возможнымъ удобствомъ, и сталъ заботиться о предоставленіи графинѣ Платеръ большаго числа уроковъ, для улучшенія ея матеріальныхъ средствъ и возврата затраченныхъ имъ для нея денегъ. 3) Сначала все устроилось хорошо, но потомъ явилась новая перспектива, и Новицкій долженъ былъ разстаться съ графинею Платеръ, при участіи и содѣйствіи постороннихъ лицъ и съ ущербомъ для себя въ финансовомъ отношеніи. 4) Онъ сталъ искать свои остальныя деньги и въ припадкахъ раздраженія перешелъ границы благоразумія, чрезъ что возникло столь печальное и загадочное дѣло».

«На судоговореніи же Новицкій остался при настоятельномъ требованіи считаемыхъ имъ на графинѣ Платеръ деньгахъ, на взаимности оскорбленій между нимъ, графиней и г-мъ Генцельтъ; повѣренный Родовицкій остался при отрицаніи какого — либо долга Новицкому въ отношеніи графини Платеръ и при мнѣніи о тяжкомъ, непростительномъ оскорбленіи Новицкимъ его довѣрительницы, а присяжная свидѣтельница Марья Павлова — при прежнихъ своихъ показаніяхъ.

«Дабы строго и безпристрастно рѣшить вопросъ о винѣ Новицкаго, продолжаетъ приговоръ съѣзда не увлекаясь никакими внѣшними впечатлѣніями, съѣздъ счелъ долгомъ обратиться къ фактамъ обвиненія г. Новицкаго и нашолъ во 1‑хъ, что оскорбленіе имъ графини Платеръ въ своемъ домѣ доказывается лишь неопредѣленнымъ показаніемъ кучера г-на Генцельта, у котораго живетъ теперь графиня; во 2‑хъ, что сему присяжному показанію слѣдуетъ сопоставить другое присяжное показаніе прислуги Новицкаго. Марьи Павловой, оправдывающее его, причемъ нельзя не обратить вниманія на то обстоятельство, что послѣ ссоры Новицкаго съ графиней Платеръ не прекратились ихъ сношенія на письмѣ и поклонами чрезъ прислугу, что подтверждаютъ оба присяжные свидѣтели; въ 3‑хъ, что оскорбленіе Новицкимъ г-на Генцельтъ въ отношеніи сманиванія къ себѣ Марьи Павловой, съ цѣлію лишить обвиняемаго единственнаго свидѣтеля, основывается лишь на толкованіи не понятнаго письменнаго заявленія о семъ Новицкаго; въ 4‑хъ, что фактъ сманиванія Марьи Павловой, однако же, виденъ изъ ея собственнаго присяжнаго показанія, но только безъ участія г-на Генцельта, котораго въ томъ г. Новицкій и не обвинялъ, какъ то видно изъ дѣла; въ 5‑хъ, что затѣмъ ни одинъ изъ обвинителей Новицкаго не убѣждаетъ никакими положительными фактами въ его винѣ, особенно же въ преднамѣренномъ оскорбленіи; въ 6‑хъ, что изъ всего хода настоящаго дѣла ясно видна крайняя запальчивость и раздражительность человѣка, обманувшагося въ своихъ надеждахъ, запутавшагося въ денежныхъ дѣлахъ, при своей бѣдности преслѣдующаго свои интересы паче всего и доходящаго наконецъ до такой степени, которая переходитъ въ какую то мономанію, и въ 7‑хъ, что нельзя наконецъ не отвергнуть исключительности обстоятельствъ и условій, при коихъ состоялся отходъ гувернантки изъ дома г. Новицкаго. Затѣмъ съѣздъ мировыхъ судей приходитъ къ тому заключенію, истекающему изъ внутренняго убѣжденія, что настоящее дѣло представляетъ собой взаимную ссору, почему, на основаніи 119 и 168 ст. уст. уг. суд. и въ силу 138 ст. уст. о нак., нал. мир. суд., съѣздъ постановляетъ слѣдующій приговоръ: отмѣнить рѣшеніе по этому дѣлу мироваго судьи Рыкачева, какъ постановленное вопреки 8 ст. уст. гр. суд. и 18 ст. уст. о нак., а затѣмъ освободить поручика Александра Иванова Новицкаго отъ наказанія по заявленіямъ графини Платеръ и г-на Генцельтъ объ оскорбленіи ихъ, а въ рѣшеніе гражданскаго иска не входить, за разсмотрѣніемъ онаго въ судѣ первой степени, за данною подпиской Новицкаго и за уничтоженіемъ его условія съ графиней Платеръ».

Приговоръ этотъ поразилъ мѣстную публику своею снисходительностью къ г. Новицкому. Неужели, спрашивали многіе, подобныя оскорбительныя бумаги можно подать судьѣ безнаказанно? Но нашлись, правда, и сторонники г. Новицкаго, которые сочувствовали приговору. Самъ г. Новицкій, конечно, торжествовалъ болѣе всѣхъ.

Г. товарищъ прокурора и повѣренный графини протестовали противъ приговора и заявили желаніе перенести дѣло въ сенатъ.

Дѣло объ иностранкѣ Юліи Баронъ, обвиняемой въ сокрытіи тѣла ребенка, умершаго во время родовъ

(Засѣданіе 11 января 1868 г. московскаго окружнаго суда, безъ участія присяжныхъ засѣдателей).

Зала суда наполнилась многочисленною публикой еще задолго до открытія засѣданія. Послѣ объявленія приговоровъ и разсмотрѣнія трехъ дѣлъ о бродягахъ, очередь дошла и до настоящаго дѣла. Предсѣдательствовалъ товарищъ предсѣдателя П. А. Дейеръ; члены: гг. Синицкій и Михайловъ. Обвинялъ товарищъ прокурора Д. П. Тихомировъ. Защищалъ присяжный повѣренный Е. Г. Беллингъ. Было перваго половина, когда предсѣдатель объявилъ, что судъ приступаетъ къ разсмотрѣнію дѣла объ иностранкѣ Баронъ, обвиняемой въ сокрытіи тѣла своего ребенка, умершаго во время родовъ.

По приглашенію предсѣдателя, вошла въ залъ обвиняемая. Она была смущена, шла робко, опустивъ свои большіе глаза. Занявъ мѣсто на стулѣ, около своего защитника, обвиняемая не могла удержать своего волненія и заплакала.

Затѣмъ предсѣдатель пригласилъ въ качествѣ переводчика, кандидата правъ А. К. Вульферта, который и былъ приведенъ къ присягѣ.

На предварительные вопросы предсѣдателя, обвиняемая отвѣчала, черезъ переводчика, что она итальянская подданная, родомъ изъ Савойи, 21 года, католичка.

По прочтеніи списка вызванныхъ свидѣтелей они были удалены изъ залы засѣданія, и секретарь, по распоряженію предсѣдателя, прочиталъ копію съ опредѣленія московской судебной палаты, по которому обвиняемая была предана суду.

Сущность этого опредѣленія заключается въ слѣдующемъ.

Въ началѣ октября 1866 г., къ поручику Дмитрію Мартынову въ должность няньки поступила дѣвушка иностранка, Юлія Баронъ, пріѣхавшая въ Россію изъ Швейцаріи въ апрѣлѣ того же года. О томъ, что Баронъ была беременна, никто изъ живущихъ въ домѣ Мартынова не зналъ и не замѣчалъ. За нѣсколько дней до 27‑го октября, дѣвица Баронъ имѣла разговоръ съ матерью жены г-на Мартынова, г-жею Демидовою, о воспитательномъ домѣ въ Москвѣ. Разговоръ этотъ былъ начатъ Юліей Баронъ. 27 октября, въ 7 часовъ вечера, Баронъ объявила г. Мартынову, что имѣетъ надобность ѣхать въ Торжковскій уѣздъ къ г. Кишинскому, у котораго остались ея вещи. На это Мартыновъ посовѣтовалъ ей вытребовать вещи оффиціальнымъ путемъ чрезъ консула и обратиться къ нему утромъ на другой день. 27 октября Баронъ заболѣла. 28 октября, утромъ, горничная Агафья Ларіонова напоила Баронъ чаемъ въ постели и, боясь, чтобы Баронъ, вспотѣвъ, не вышла бы въ холодный чуланъ, отправилась туда… и замѣтила въ горшкѣ много крови и часть кишки. Ларіонова сказала объ этомъ Демидовой, а эта послѣдняя Мартынову. На ихъ разспросы Баронъ созналась въ томъ, что родила мертваго младенца. Дѣйствительно, мертвый младенецъ былъ найденъ въ комодѣ и перенесенъ, но приказанію Мартынова, въ чуланъ. Итальянка изъ Сенъ Женгольфъ, въ Савойѣ, 20 лѣтъ отъ роду, дѣвица Марія — Луиза — Юлія Баронъ, 28 октября, судебному слѣдователю показала, что она беременность свою скрывала и надѣялась родить незамѣтно; 27 числа она внезапно почувствовала страданія, которыя лишили ее возможности отлучиться изъ дому; она отправилась въ чуланъ, гдѣ страдала, стоя, опершись рукою въ стѣну; почувствовавши, что ребенокъ выходитъ, хотѣла взять его въ руку, но онъ выскользнулъ и упалъ на полъ. Она была почти безъ сознанія. Ей показалось, что ребенокъ чѣмъ — то привязанъ къ ней; ощупавъ, она нашла, что это была какая — то нить и перервала ее; затѣмъ, оторвавши тесемку отъ юбки, хотѣла перевязать оторванное и перевязала, но, въ темнотѣ и въ волненіи, не знаетъ что перевязала и какъ. Она думаетъ, что ребенокъ съ самаго рожденія былъ мертвъ, потому что онъ не кричалъ и не двигался. Прійдя въ себя, она взяла его, завернула въ рубашку и положила въ свой комодъ. Старшій городовой акушеръ г. фонъ-Вендрихъ, основываясь на осмотрѣ дѣвицы Баронъ и на ея ему показаніи, что мѣсячное очищеніе она имѣла въ послѣдній разъ 14 марта, заключилъ: 1) что Баронъ родила, и, вѣроятно, въ первый разъ, и 2) что роды ея были болѣе или менѣе преждевременны. Чуланъ, въ которомъ Баронъ родила, длиною 3 арш. 2 верш., шириною 1 арш. 12 верш., но по длинѣ чулана 1 арш. 6 верш. заняты неподвижнымъ сундукомъ, такъ что въ длину свободно мѣсто на 1 арш. 12 верш. Чуланъ освѣщенъ однимъ окномъ, въ четыре стекла. Мѣсто, на которомъ были замѣтны слѣды крови на полу (кровь при осмотрѣ была подмыта), длиною четверти двѢ, шириною съ поларшина.

По первоначальному осмотру тѣла младенца врачемъ, при судебномъ слѣдователѣ и понятыхъ, оказалось: младенецъ женскаго пола, кости черепа помяты, на шейкѣ обернута тоненькая тесемка, свободная съ задней стороны и прижатая съ передней: тесемка длиною 12 вершковъ, а шириною ⅛ доля вершка; на шейкѣ, гдѣ была тесемка, вдавленный рубецъ; кругомъ вся шейка, въ особенности съ передней стороны, покраснѣвшая; пуповина оторвана вершка на полтора и перевязана. 31 октября, въ часъ дня, было произведено вскрытіе трупа младенца въ анатомическомъ театрѣ Императорскаго московскаго университета профессоромъ судебной медицины докторомъ Дмитріемъ Егоровичемъ Минъ и полицейскимъ врачемъ, коллежскимъ совѣтникомъ Смирновскимъ. По вскрытіи врачи заключили: 1) младенецъ родился вполнѣ зрѣлымъ, доношеннымъ и къ продолженію жизни по рожденію былъ способенъ; 2) по рожденій младенецъ дышалъ и дыханіе его было полное; 3) принимая во вниманіе знаки, замѣченные на шеѣ, груди и другихъ мѣстахъ, равно огромные подтеки крови на шеѣ и соотвѣтственно другимъ знакамъ, — смерть младенца послѣдовала отъ чрезмѣрнаго механическаго сжатія органовъ шеи и слѣдовательно отъ задушенія; 4) трещина лѣвой теменной кости, по значительной степени вѣроятности, произошла вслѣдствіе паденія младенца во время родовъ и ушиба головки о какое либо тѣло, при стоячемъ положеніи матери. 21 ноября, дѣвица Баронъ, находившаяся съ 28 октября въ полицейской больницѣ, по выздоровленіи, допрошенная въ конторѣ больницы, показала, что она, страдая въ чуланѣ, одна, безъ помощи, послѣ сильныхъ болей, почувствовала, что ребенокъ выходитъ изъ нея; ощупавши, она нашла, что вся головка младенца вышла наружу, но тутъ ребенокъ остановился и не шелъ далѣе; вмѣстѣ съ тѣмъ боли страшно усилились, она чувствовала сильную усталость и едва держалась на ногахъ; чтобы ускорить рожденіе младенца, она, при сильныхъ боляхъ, взяла младенца за шею и стала сильно, очень сильно тянуть изъ себя; ребенокъ скоро вышелъ, но она такъ страдала, что не могла его поддержать, онъ соскользнулъ съ руки и упалъ на полъ, а она на нѣсколько минутъ потеряла сознаніе и не могла помочь ни ему, ни себѣ. Кромѣ того, Баронъ на допросахъ слѣдователей показала: а) что она предполагала родить не ранѣе ноября и желала устроить такъ, чтобы родить тайно, но при помощи акушерки; б) съ Демидовой вела разговоръ о воспитательномъ домѣ, желая узнать, гдѣ онъ находится; в) почувствовавъ боли, 27 числа, она просилась у г. Мартынова изъ дому подъ разными предлогами, но получила разрѣшеніе отправиться утромъ на другой день, а между тѣмъ вечеромъ родила; г) когда она принесла ребенка, послѣ родовъ, въ комнату, гдѣ былъ уже огонь, она увидала, что онъ мертвъ и на шеи черное пятно; ей тотчасъ пришло въ голову, что не отъ того ли онъ умеръ, что она сильно тянула его изъ себя за шею; эта мысль была ей тяжела, ибо она не хотѣла его смерти, а желала только родить такъ, чтобы не знали того другіе. Показаніе дѣвицы Баронъ о подробностяхъ родовъ было предложено профессору Д. Е. Мину, который, по соображеніи его съ данными вскрытія трупа и результатами науки, пришелъ къ слѣдующимъ выводамъ: 1) что младенецъ дѣвицы Баронъ родился вполнѣ зрѣлымъ, доношеннымъ, т. е. достигшимъ приблизительно 40 недѣль утробной жизни; 2) что, по возрасту своему и нормальности органовъ, къ продолженію жизни онъ былъ способенъ; 8) что онъ дышалъ, слѣдовательно жилъ, и что дыханіе его было полное; 4) что онъ умеръ не въ актѣ родовъ, а тогда, какъ уже вышло все его тѣло изъ половыхъ частей матери; 5) что онъ умеръ отъ задушенія; 6) что найденная на его шеѣ тесемка не могла произвесть тѣхъ подтековъ крови, которые найдены на шеѣ и груди при вскрытіи, и что тесемка эта, вѣроятно, наложена уже по смерти младенца; 7) что младенецъ былъ задушенъ сжатіемъ органовъ шеи помощію руки; 8) что вытягиваніе младенца изъ половыхъ частей, произведенное не искусно и грубо могло бы, конечно, умертвить его во время извлеченія, но что такое вытягиваніе въ данномъ случаѣ едва ли имѣло мѣсто; 9) что роды дѣвицы Баронъ, по всей вѣроятности, были роды ускоренные, и что нѣтъ ничего невѣроятнаго допустить, что они произошли въ стоячемъ положеніи матери; 10) что, допустивъ возможность, ускоренныхъ родовъ при стоячемъ положеніи матери, можно, по высокой степени вѣроятности, допустить, что трещина лѣвой теменной кости произошла вслѣдствіе паденія младенца и ушиба головы о какое — либо твердое тѣло, но что 11) такое предположеніе не исключаетъ возможности возникновенія этой трещины уже но смерти младенца, вслѣдствіе подѣйствовавшей на трупъ его какой — нибудь механической силы или причины. Московская медицинская контора, по разсмотрѣніи дѣла, съ заключеніемъ, профессора Мина не согласилась и въ отношеніи своемъ къ судебному слѣдователю въ заключеніи прописала, что она полагаетъ возможнымъ и вѣроятнымъ, что задушеніе младенца дѣвицы Баронъ произошло отъ сильнаго вытягиванія его изъ. утробы за шейку безъ всякаго вниманія къ поворотамъ, которые дѣлаетъ туловище ребенка въ актѣ родовъ, вслѣдствіе неизбѣжнаго при таковомъ вытягиваніи сжатія органовъ шеи. Затѣмъ дѣло это было внесено на обсужденіе медицинскаго совѣта, и вотъ его буквальное заключеніе: «Разсмотрѣвъ обстоятельства сего дѣла, судебно — медицинскія свидѣтельства, мнѣнія профессора судебной медицины Мина и медицинской конторы, совѣтъ нашолъ: 1) что младенца Юлія Баронъ, согласно съ заключеніемъ профессора Мина, родила вполнѣ зрѣлымъ, доношеннымъ и, по возрасту своему и нормальности органовъ, къ продолженію жизни способнымъ; 2) что младенецъ этотъ хотя и дышалъ, но дыханіе его нельзя признать полнымъ. Въ этомъ отношеніи объясненія медицинской конторы нельзя признать, уважительными, за исключеніемъ приводимаго ею довода о возможности въ данномъ случаѣ наполненія легкихъ газами, вслѣдствіе гнилостнаго разложенія трупа; 3) что смерть ребенку Юліи Баронъ послѣдовала не отъ какой — либо естественной механической причины въ актѣ родовъ, но очевидно отъ посторонняго сильнаго нажатія и сжиманія руками (а не петлею) шеи, оставившаго по смерти не подлежащій никакому сомнѣнію въ прижизненномъ происхожденіи знакъ (кровоизліянія) и повлекшаго засимъ прекращеніе начавшагося дыханія (задушеніе); 4) что другіе знаки, найденные на груди, животѣ и верхнихъ конечностяхъ, хотя и указываютъ также на нажиманіе и сдавленіе этихъ частей пальцами, но при существованіи въ предыдущемъ пунктѣ помянутыхъ явленій задушенія имѣютъ, при опредѣленіи причины смерти лишь второстепенное значеніе; 5) что расщепленіе теменной кости, съ кровоизліяніемъ подъ кожею и въ надкостницѣ, хотя и составляетъ само по себѣ важное поврежденіе, но съ объясненіемъ въ данномъ случаѣ причины смерти не имѣетъ связи; оно было причинено при неугасшей еще жизни младенца или, по крайней мѣрѣ, при существованіи еще въ тѣлѣ онаго волоснаго кровообращенія. Переходя затѣмъ къ возбужденному по дѣлу вопросу о томъ, можно ли допустить, чтобы задушеніе въ этомъ случаѣ имѣло мѣсто во время самаго акта рожденія, а не послѣ, и вообще вытягиваніе Юліей Баронъ, изъ себя младенца за шею не могло ли оказать вредное вліяніе на продолженіе жизни родившагося младенца (насильственное самовспоможеніе роженицъ), — медицинскій совѣтъ, не отвергая вообще возможности происхожденія смерти младенца во время акта родовъ, — объясненнымъ въ показаніи дѣвицы Баронъ способомъ, — не находитъ однакожь въ данномъ случаѣ достаточнаго основанія, чтобы признать вѣроятность происхожденія смерти младенца такимъ именно способомъ.

Несправедливость показанія дѣвицы Баронъ уясняютъ приведенныя въ заключеніи профессора Мина доказательства, основанныя на акушерской и судебно — медицинской опытности. Съ своей стороны, совѣтъ находитъ нужнымъ замѣтить, что такъ какъ неполнота дыханія этого ребенка говоритъ въ пользу того, что онъ уже дышалъ вполнѣ нормально, энергично, то можно съ вѣроятностію предполагать, что онъ былъ задушенъ или весьма скоро послѣ рожденія, или, судя по найденнымъ явленіямъ на лицѣ, шеѣ и туловищѣ, равно и въ грудныхъ органахъ, актъ задушенія могъ начаться и во время прохожденія младенца чрезъ половыя части дѣвицы Баронъ, такъ какъ роженица начала производить давленіе руками на шею и туловище ребенка до окончательнаго выхожденія его на свѣтъ, и затѣмъ уже выпустила его изъ рукъ; причемъ, при паденіи на полъ, легко могъ произойдти описанный въ протоколѣ расщепъ темянной кости съ кровоизліяніемъ. Въ заключеніе медицинскій совѣтъ, для пополненія мнѣнія г. Мина, находитъ нужнымъ присовокупить, что въ данномъ случаѣ, при отсутствіи самыхъ обыкновенныхъ знаковъ сколько — нибудь затруднительныхъ или только продолжительныхъ родовъ на головкѣ ребенка, при вполнѣ нормальныхъ и пропорціональныхъ размѣрахъ головки его и междуплечнаго разстоянія, даже вопросъ о размѣрахъ таза матери, упущенный изъ виду при первоначальномъ ея изслѣдованіи, можетъ остаться въ сторонѣ, какъ не могущій нисколько вліять на заключеніе о затруднительности и продолжительности родоваго акта».

Разсмотрѣвъ настоящее дѣло, судебная палата находитъ, что опредѣленіе виновности дѣвицы Баронъ должно быть основано на собственномъ ея показаніи, насколько оно не противорѣчивъ медицинскому удостовѣренію. По словамъ ея, она прибыла въ Россію уже беременною, но беременность свою скрывала, надѣясь родить незамѣтно; смерти своему младенцу не желала и за нѣсколько дней до родовъ разспрашивала г-жу Демидову о воспитательномъ домѣ въ Москвѣ, надѣясь родить не ранѣе ноября и при помощи акушерки. Но 27 октября вечеромъ, внезапно почувствовавъ страданія, она ушла въ темный чуланъ, гдѣ страдала стоя, опершись рукой въ стѣну; послѣ сильныхъ болей, она почувствовала, что ребенокъ началъ выходить и она ощупала его головку, по тутъ ребенокъ остановился и не шелъ далѣе; вмѣстѣ съ тѣмъ боли страшно усиливались, она чувствовала сильную усталость и едва держалась на ногахъ. Чтобы ускорить рожденіе, она невольно схватила младенца за головку, начала тянуть его, и онъ вскорѣ вышелъ, но скользнувъ изъ рукъ, упалъ на полъ, а она потеряла сознаніе. Правдоподобность этого разсказа не отвергается и медицинскимъ совѣтомъ, и онъ находитъ, что актъ задушенія могъ начаться во время прохожденія младенца чрезъ половые органы. Слѣдовательно. въ дѣйствіяхъ обвиняемой нельзя видѣть не только умышленнаго дѣтоубійства, предусмотрѣннаго въ 1451 ст. улож. о нак., но даже и такого явно неосторожнаго поступка, въ которомъ бы сознательно участвовала ея свободная воля, ибо осторожность, выражая собою обдуманность дѣйствія, возможна только въ спокойномъ состояніи духа и совершенно немыслима при томъ страдальческомъ и безпомощномъ положеніи, въ какомъ находилась дѣвица Баронъ, рожавшая по собственнымъ ея словамъ, подтвержденнымъ акушеромъ Вендрихъ, еще въ первый разъ. По всѣмъ симъ основаніямъ и признавая слѣдствіе, произведеннымъ съ достаточною полнотой и безъ нарушенія существенныхъ формъ и обрядовъ судопроизводства, судебная палата находитъ, что совершенное дѣвицею Баронъ преступленіе слѣдуетъ отнести къ злу случайномому, которое, по силѣ 93 ст. улож. о нак., не можетъ быть вмѣнено ей въ вину. Но отвергая фактъ умышленнаго дѣтоубійства, нельзя не обвинить дѣвицы Баронъ въ томъ, что, подъ вліяніемъ стыда о страха, она старалась скрыть тѣло умершаго во время родовъ младенца, что воспрещено 1460 ст. улож. о нак. подъ страхомъ наказанія. А потому судебная палата опредѣляетъ: итальянскую подданную дѣвицу Марію — Луизу Юлію Баронъ (20 лѣтъ), признавъ виновною въ преступленіи, предусмотрѣнномъ во 2‑й половинѣ 1460 ст. улож. о нак., предать суду московскаго окружнаго суда, на основ. 200 ст. уст. уг. суд., безъ участія присяжныхъ засѣдателей.

На вопросъ предсѣдателя, обвиняемая объяснила, что она не признаетъ себя виновною въ сокрытіи тѣла своего ребенка. Она не имѣла намѣренія скрыть это тѣло, но, обмывъ его и разсмотрѣвъ, на первое время положила его въ комодъ.

Далѣе судъ приступилъ къ спросу свидѣтелей, которые предварительно были приведены къ присягѣ.

Я поила ее чаемъ утромъ, сказала мѣщанка Агафья Ларіонова. Какого мѣсяца и числа это было — я не помню. Да и гдѣ мнѣ это помнить: я своимъ дѣломъ занимаюсь. Потомъ, когда я ее чаемъ напоила, пошла въ чуланъ, чтобы тамъ ночной горшокъ взять — хотѣла я его больной поставить. Гляжу, въ этой посудѣ кровь и кишка какая — то. Л думаю: дѣло не ладно. Пошла сейчасъ и сказала барынѣ. Жила она у насъ такъ мѣсяцъ, не больше. Могла ли я въ такое короткое время ея поведеніе замѣтить? Комнаты наши были въ одномъ этажѣ, только въ разныхъ сторонахъ. Съ одной стороны дверь изъ ея комнаты вела въ холодный чуланъ, а съ другой — комната барыни. Затѣмъ была дѣтская комната. О мѣстѣ, гдѣ она родила, я ее не спрашивала, и мы не замѣчали, чтобы она была беременна. При туалетѣ ея я никогда не была. Наканунѣ этого дня, я за нее вечеромъ дѣтей укладывала, потому она больна была. На слѣдующій день я сама пришла къ ней поить ее чаемъ. Я не могла понимать, что она говоритъ, потому что она говорила по — французски. Я не знаю, гдѣ былъ найденъ ребенокъ. Только, какъ я сказала, такъ господа и пришли. Комнаты наши были въ одномъ корридорѣ; ея комната была крайняя, къ чулану, а моя надъ крыльцомъ.

Она у меня пробыла меньше мѣсяца, сказалъ поручикъ Д. С. Мартыновъ, я потому это помню, что, при отдачѣ жалованья, ей не приходилось за цѣлый мѣсяцъ получить. Такъ, должно — быть, она прожила у меня недѣли три съ половиною. Она ко мнѣ поступила по рекомендаціи одной гувернантки. Гувернантка мнѣ сказала, что она безъ мѣста, въ бѣдности, и я ее взялъ къ себѣ за дѣтьми ходить. Поведенія она была хорошаго, жила скромно, никуда не выходила. Никто изъ пасъ не замѣчалъ ея беременности; даже моя теща не замѣчала, а она имѣла нѣсколько дѣтей. Узналъ я объ этомъ произшествіи отъ своей тещи, которой сказала дѣвушка; я сейчасъ же отправился къ ней въ комнату и спросилъ, гдѣ ребенокъ. Она отвѣчала мнѣ, что положила его на перекресткѣ, на улицу вынесла. Я отправился въ кварталъ и объявилъ объ этомъ словесно квартальному надзирателю. Онъ мнѣ сказалъ, чтобъ я объ этомъ объявилъ письменно. Квартальный надзиратель мнѣ замѣтилъ, что не можетъ быть, чтобъ она положила ребенка на перекресткѣ: тамъ у насъ будка, сказалъ онъ, а дальше биржа, извощики стоятъ, — непремѣнно бы замѣтили. Часа черезъ два послѣ моего заявленія, когда я ожидалъ прибытія судебнаго слѣдователя, она прислала за мной и объявила мнѣ, что трупъ ребенка лежитъ въ комодѣ. Она еще и въ первый разъ не скрывала самаго факта рожденія и прямо сказала, что она родила. Въ самый день родинъ, часовъ въ 7 вечера, она просилась у меня ѣхать за сундукомъ куда — то въ Торжковскій уѣздъ, но я ей совѣтовалъ лучше обратиться къ консулу. На это она мнѣ сказала, что она лучше сама поѣдетъ. Я далъ ей разрѣшеніе ѣхать на другой день. Она еще меня просила оставить мѣсто за ней, если она проѣздитъ нѣсколько дней.

Она у насъ жила три недѣли, сказала А. Н. Демидова, — тихая женщина была, хорошаго поведенія; она за дѣтьми ходила, комната ея рядомъ съ моею была. Какъ то разъ мы разговаривали съ ней о томъ, что часто матери дѣтей своихъ бросаютъ. Я и говорю: у насъ, слава Богу, этого быть не можетъ: у насъ Воспитательный домъ есть. Адресъ Воспитательнаго дома она не спрашивала. О разговорѣ ея съ Мартыновымъ я не знала, потому что въ это время она была дома. Беременности ея не замѣчала.

Я былъ при этомъ въ качествѣ акушера, сказалъ городовой акушеръ фонъ Вендрихъ; меня призывали для осмотра ребенка, потому я ничего показать по этому дѣлу не могу. Кажется, я видѣлъ ребенка въ комодѣ, но положительно припомнить не могу.

Затѣмъ судъ, по заявленію защитника и съ согласія товарища прокурора, допустилъ прочтеніе двухъ писемъ къ обвиняемой. Въ одномъ изъ этихъ писемъ, писанныхъ къ ней ея отцомъ отъ 1 августа, было сказано слѣдующее: «Милая дочь, мы чрезвычайно обрадовались, узнавъ изъ твоего послѣдняго письма, что ты находишься въ добромъ здоровьи. Ко мы были огорчены и опечалены, узнавъ въ то же время о твоемъ печальномъ положеніи и стѣсненныхъ обстоятельствахъ. Ты пишешь намъ милое дитя, что живешь далѣе Москвы еще за 60 верстъ. Намъ очень непріятно, что нашлись люди, которые злоупотребляютъ твоимъ одинокимъ беззащитнымъ положеніемъ въ этой далекой странѣ. Мы просимъ тебя, милое дитя, не удаляйся болѣе въ этой неизвѣстной странѣ и оставайся пока у тѣхъ людей, у которыхъ ты теперь живешь, до полученія отъ насъ извѣстія. Мы принимаемъ самое горячее участіе въ судьбѣ твоей; я, какъ отецъ и уполномоченный отъ твоей матери, извѣщаю тебя, что мы примемъ мѣры для возвращенія тебя въ Женеву или Вёвё. Итакъ, мужайся и терпи. Я постараюсь извлечь тебя изъ этой несчастной страны, гдѣ ты теперь находишься. Я отправляюсь въ Женеву, гдѣ буду во французскомъ и сардинскомъ посольствѣ. Я надѣюсь тамъ видѣть даму, которая обѣщаетъ тебѣ дать мѣсто. Деньги на путевыя издержки будутъ». Другое письмо — отъ матери, полученное обвиняемой въ то время, когда опа, послѣ родовъ, лежала въ полицейской больницѣ. «Милая дочь, ты находишься теперь въ самомъ важномъ періодѣ жизни. Въ эту пору не лишнимъ будетъ дать тебѣ полезные совѣты, которымъ ты, конечно, послѣдуешь. Совѣтую тебѣ въ особенности осторожность въ поведеніи. Избѣгай легкомысленнаго общества, будь сдержана въ обхожденіи съ мущинами и не старайся возбуждать противъ себя общественное мнѣніе своими поступками. Осторожность и сдержанность необходимы. Совѣтую тебѣ выражать особенную благодарность консулу за его попеченія о тебѣ. Насъ успокоило письмо твое, въ которомъ ты говоришь о томъ, что сдѣлалъ для тебя консулъ Письмо это даетъ намъ надежды, что положеніе твое улучшится, страданія твои облегчатся. Я теперь знаю, что въ странѣ, гдѣ ты находишься, есть много добрыхъ людей, и потому твое положеніе меня менѣе безпокоитъ. Ты просишь у насъ прощенія, — и мы охотно прощаемъ тебя».

Затѣмъ судъ перешелъ къ преніямъ.

Товарищъ прокурора Д. П. Тихомировъ, въ своей обвинительной рѣчи, указалъ на то, что подсудимая обвиняется въ преступленіи, предусмотрѣнномъ во второмъ отдѣленіи 1460 ст. улож. Для существованія этого преступленія требуется, по закону, чтобы мать, волнуемая стыдомъ или страхомъ, скрыла тѣло своего ребенка, вмѣсто того чтобы заявить объ этомъ какъ слѣдуетъ. Дѣяніе подсудимой Баронъ, по своей обстановкѣ, имѣетъ именно такой характеръ. По существующимъ въ обществѣ понятіямъ, рожденіе незамужней женщиной ребенка есть предметъ стыда и укора. Поэтому понятно происхожденіе отсюда волненія, подъ вліяніемъ котораго подсудимая Баронъ могла скрыть тѣло умершаго во время родовъ ребенка. Затѣмъ законъ требуетъ другое условіе: необъявленіе. Но вида этого объявленія и срокъ его законъ не опредѣляетъ.

(Съ обвиняемою дѣлается дурно, засѣданіе прерывается на 10 минутъ, и обвиняемая на это время оставляетъ залъ суда).

По возвращеніи обвиняемой, товарищъ прокурора продолжаетъ: по общему характеру 2‑го отд. 1460 статьи, нельзя не придти къ заключенію, что она имѣетъ чисто полицейскій характеръ. Поэтому объявленіе, какъ слѣдуетъ, нужно понимать не въ смыслѣ объявленія полиціи непосредственно, что бываетъ невозможно. По смыслу этой статьи, родильница должна объявить объ этомъ первому лицу, которое увидитъ послѣ родовъ. Этой — то обязанности подсудимая и не исполнила. Тотчасъ послѣ происшествія у нея была Ларіонова, и она ей ничего не сказала объ этомъ фактѣ. Только тогда она объявила о своихъ родахъ, когда объ этомъ узнали случайно, да и тутъ не сразу сказала, гдѣ ребенокъ, объявивъ предварительно, что она оставила его на перекресткѣ. Наконецъ, доказательствомъ того, что она хотѣла скрыть трупъ, служитъ и то, что мѣсто, въ которое подсудимая положила его, было извѣстно только ей одной. По всѣмъ этимъ соображеніямъ, товарищъ прокурора находилъ виновность подсудимой вполнѣ доказанной, — и, во вниманіе къ уменьшающимъ вину обстоятельствамъ, просилъ судъ назначить ей наказаніе въ меньшей мѣрѣ.

Защитникъ Е. Г. Беллингъ началъ съ заявленія о томъ, что несчастное событіе, случившееся 27 октября съ итальянскою подданной, поставило ее въ роль подсудимой. Послѣдствія этого событія подали поводъ къ настоящему обвиненію. Но для того, чтобы обвинять кого — либо въ преступленіи, прежде всего необходимо обнаружить злую волю. Обвинительная власть видитъ присутствіе этой злой воли въ обстоятельствахъ дѣла. Защитникъ съ своей стороны находитъ, что во всѣхъ дѣйствіяхъ обвиняемой до и послѣ родовъ злая воля не обнаруживается. Изъ прочитаннаго опредѣленія судебной палаты, ясно видна грустная тяжелая картина первыхъ родовъ обвиняемой. При первыхъ родахъ, да еще въ такой обстановкѣ, страданія несравненно большія, чѣмъ они бываютъ при послѣдующихъ родахъ, въ болѣе счастливыхъ условіяхъ. Отсюда понятно, что упадокъ силъ обвиняемой — и нравственныхъ и физическихъ — былъ гораздо значительнѣе, чѣмъ это бываетъ въ обыкновенныхъ случаяхъ. Въ такую — то минуту застаетъ ее обвиненіе и хочетъ видѣть въ ея дѣйствіяхъ злую волю. Родивши въ чуланѣ, обвиняемая беретъ трупъ ребенка, обмываетъ его и кладетъ въ комодъ, который стоитъ въ ея комнатѣ. Въ этомъ фактѣ обвиненіе видитъ сокрытіе трупа. Но почему же не допустить скорѣе, что это было сбереженіе, сохраненіе трупа до поры до времени. Такое предположеніе гораздо естественнѣе. Развѣ комодъ можно считать мѣстомъ для сокрытія трупа? Еслибы еще онъ стоялъ въ необитаемой комнатѣ, тогда бы это предположеніе было вѣроятно. Но онъ стоитъ въ комнатѣ обитаемой, въ комнатѣ родительницы, куда всѣ домашніе ходятъ. Притомъ комодъ этотъ не пустой, въ немъ лежитъ бѣлье, вещи, которыя могли понадобиться обвиняемой во время ея болѣзни. Гдѣ же тутъ сокрытіе? Куда же послѣ этого слѣдовало положить тѣло ребенка, чтобы не было обвиненія? Изъ судебной практики мы знаемъ, что обыкновенно скрываютъ трупы не въ такихъ мѣстахъ: ихъ зарываютъ въ землю, бросаютъ въ воду и т. и. Кромѣ того, при сокрытіи трупа, мать непремѣнно старается скрыть и слѣды родовъ, потому что какъ скоро откроются слѣды родовъ, такъ является возможность обвиненія и въ сокрытіи трупа. Къ тому же, при желаніи скрыть трупъ, попеченіе о трупѣ немыслимо; между кѣмъ мы замѣчаемъ это попеченіе въ обстоятельствахъ настоящаго дѣла. Напротивъ, мы не замѣчаемъ, чтобы Юлія Баронъ старалась скрыть слѣды родовъ. Что дѣлаетъ она послѣ того, какъ родитъ? Обвиненіе основывается на ея показаніи, ничѣмъ не опровергнутомъ, и мы должны вѣрить этому показанію. Родивши въ темномъ, холодномъ чуланѣ, она приноситъ ребенка въ свою комнату, омываетъ его и кладетъ въ комодъ. Это дѣлаетъ обвиняемая въ 10‑мъ часу вечера, когда всѣ дома, когда могли услышать, что она дѣлаетъ. Гдѣ же тутъ намѣреніе скрыть трупъ? Если бы у нея было это намѣреніе, то прежде всего она постаралась бы скрыть слѣды родовъ, тѣмъ болѣе что, по показанію свидѣтелей, беременности ея никто не замѣчалъ, и притомъ она имѣла къ этому полную возможность. Она могла вылить изъ горшка на дворъ, такъ какъ окно изъ чулана выходило туда, но она этого не дѣлаетъ и оставляетъ слѣды родовъ до утра, когда ихъ находитъ Ларіонова. Утромъ 28 числа, когда обнаруживается фактъ родовъ, при первомъ свиданіи съ г. Мартыновымъ, она дѣйствительно, не говоритъ, что ребенокъ въ комодѣ. Но строго нельзя относиться къ ея поведенію въ это время. Въ то время она находилась въ послѣродовомъ состояніи, подъ вліяніемъ испуга первыхъ родовъ, — и притомъ родовъ неожиданныхъ. По ея соображеніямъ, она должна, была родить въ ноябрѣ, а между тѣмъ это случилось раньше. Она совсѣмъ не приготовлена къ такому событію: бѣда постигла ее неожиданно. Она не могла сообразить своихъ поступковъ. Но потомъ, предавшись нѣкоторое время успокоенію, она сама того же 28 числа зоветъ къ себѣ г. Мартынова и говоритъ, что тѣло ребенка лежитъ въ комодѣ. Такимъ образомъ во всѣхъ дѣйствіяхъ обвиняемой мы замѣчаемъ нормальное, естественное проявленіе воли, сообразное съ обстоятельствами, подъ вліяніемъ которыхъ дѣйствовала обвиняемая. Проявленіе же злой воли, направленной къ одной преступной цѣли, въ данномъ случаѣ нѣтъ. Такимъ образомъ для состава преступленія не достаетъ главнаго признака — злой воли, и слѣдовательно преступленія нѣтъ. Можно положительно доказать, что у обвиняемой и не могло быть побужденій для совершенія подобнаго преступленія. Она дочь каменьщика, слѣдовательно принадлежитъ къ такому сословію, въ которомъ власть родительская значительна, въ которомъ боязнь родителей дѣйствуетъ сильно. Но изъ прочитанныхъ здѣсь писемъ мы знаемъ, что родители не отталкивали ее отъ себя, не отказывали ей въ защитѣ и покровительствѣ. Она не скрываетъ отъ нихъ это событіе, и они охотно прощаютъ ее. Если же она не скрываетъ свой грѣхъ отъ родителей, что всего возможнѣе при ея общественномъ положеніи, то какая же ей надобность скрывать трупъ отъ власти? Но есть одинъ фактъ, который указываетъ на противорѣчіе: его нужно разъяснить, чтобы не осталось и тѣни сомнѣнія въ невинности обвиняемой. Юлія Баронъ не говоритъ г. Мартынову, при первомъ свиданіи, гдѣ лежитъ трупъ, но это очень понятно. У нея къ г. Мартынову были чисто — служебныя отношенія, она не могла расчитывать на содѣйствіе и покровительство съ его стороны въ своемъ трудномъ состояніи. Событіе, случившееся съ ней, такъ несовмѣстно съ ролью няньки, что она не рѣшается прибѣгнуть къ помощи хозяина. Эта мысль о характерѣ ея служебныхъ отношеній къ г. Мартынову такъ укоренилась у нея, что она не измѣняетъ ей до послѣдняго момента. При первомъ вопросѣ г. Мартынова, она скрываетъ истину. Но потомъ оставшись одна, она чувствуетъ свою слабость, чувствуетъ, что безъ посторонней помощи ей трудно обойтись въ подобныхъ обстоятельствахъ. Она призываетъ сама г. Мартынова и говоритъ ему, гдѣ ребенокъ. Подобное добровольное указаніе со стороны обвиняемой подрываетъ уже всякую силу у обвиненія, и оно дѣлается совершенно неосновательнымъ.

Судъ для разрѣшенія постановилъ два вопроса: 1‑й, виновна ли подсудимая иностранка Юлія Баронъ въ томъ, что, волнуемая стыдомъ или страхомъ, скрыла тѣло умершаго послѣ родовъ ребенка, вмѣсто того чтобы объявить о рожденіи ребенка какъ слѣдуетъ? 2‑й, если она виновна въ этомъ преступленіи, то какому подлежитъ наказанію?

Послѣ непродолжительнаго совѣщанія, предсѣдатель прочиталъ слѣдующее рѣшеніе: принимая во вниманіе, что въ дѣйствіяхъ подсудимой Баронъ, хотя и положившей въ комодъ тѣло мертваго ребенка, но объявившей объ этомъ хозяину, не заключается признаковъ преступленія, предусмотрѣннаго во 2‑мъ отдѣленіи 1460 ст. улож. о нак., признать ее, Баронъ, на основаніи 1 п. 771 ст. уст. уг. суд., по суду оправданною.

Публика приняла этотъ приговоръ криками «браво» и рукоплесканіями. Предсѣдатель, немедленно возстановивъ порядокъ, приказалъ публикѣ оставить залъ засѣданія, и затѣмъ объявилъ подсудимую отъ суда свободною. Было 2¾ часа пополудни.

Дѣло объ оскорбленіи московскимъ купцомъ Николаемъ Ивановымъ Каулинымъ и мѣщанкою Дарьею Константиновою семейства купца Пуговкина

(Засѣданіе 4 декабря 1867 г. московскаго столичнаго мироваго съѣзда 1‑го округа).

Многочисленная публика наполнила залу засѣданій съѣзда, въ надеждѣ, что дѣло это, получившее большую извѣстность въ Москвѣ, будетъ разсматриваться при открытыхъ дверяхъ. Въ два часа 45 минутъ дошла очередь и до настоящаго дѣла. Предсѣдательствовалъ предсѣдатель почетный мировой судья С. А. Тарасовъ, заключеніе давалъ товарищъ прокурора Д. П. Тихомировъ. Къ судоговоренію явились: повѣренный обвинителя, купца Пуговкина, присяжный стряпчій П. В. Михайловъ; повѣренный Константиновой, присяжный стряпчій Ю. Я. Козловскій и повѣренный купца Каулина, присяжный повѣренный М. И. Доброхотовъ.

Предсѣдатель. Настоящее дѣло производилось у мироваго судьи при закрытыхъ дверяхъ, потому я считаю нужнымъ спросить стороны, въ какомъ порядкѣ, по ихъ мнѣнію, слѣдуетъ разсматривать это дѣло.

Михайловъ. Я съ своей стороны не нахожу препятствій къ разсмотрѣнію этого дѣла при открытыхъ дверяхъ.

Козловскій. Если съѣздъ отнесетъ это дѣло къ разряду тѣхъ, о которыхъ упоминается въ 3 п. 89 ст. уст. уг. суд., то я съ своей стороны не имѣю ничего противъ производства дѣла въ публичномъ засѣданіи. Если же, по мнѣнію съѣзда, это дѣло относится ко 2 п. 89 ст., въ такомъ случаѣ вопросъ о публичности засѣданія предстоить рѣшить самому съѣзду.

Доброхотовъ. Я не нахожу нужнымъ разсмотрѣніе этого дѣла при закрытыхъ дверяхъ и прошу, чтобы оно разбиралось публично.

Товарищъ прокурора. На основаніи закона, закрытіе для публики дверей судебнаго засѣданія разсматривается, какъ мѣра чрезвычайная и допускается только въ случаяхъ, закономъ опредѣленныхъ. Имѣя въ виду, что въ настоящемъ случаѣ стороны согласны допустить публичность засѣданія, я, съ своей стороны, примѣняясь къ 621 ст. уст. угол. суд., нахожу возможнымъ слушать это дѣло при открытыхъ дверяхъ.

Предсѣдатель. Г. товарищъ прокурора, вы слышали, что г. Козловскій допускаетъ публичность только условно.

Товарищъ прокурора. Да, онъ дѣлаетъ оговорку, которая не измѣняетъ сущности дѣла.

Судъ постановилъ: настоящее дѣло разсматривать при открытыхъ дверяхъ.

Затѣмъ, по распоряженію предсѣдателя, были удалены изъ залы приведенные свидѣтели.

Обстоятельства этого дѣла слѣдующія. Повѣренный московскаго 2 гильдіи купца Павла Михайлова Пуговкина, присяжный стряпчій Михайловъ, 28 октября 1867 года, подалъ мировому судьѣ Городскаго участка жалобу, объяснивъ въ ней, что московская мѣщанка Дарья Федорова Константинова, дѣйствуя съ корыстною цѣлію, по наущенію и по подстрекательству московскаго 1 гильдіи купца Николая Иванова Каулина, а сей послѣдній, чрезъ посредство Константиновой, причинили своими дѣйствіями, направленными къ достиженію закономъ запрещенной цѣли, тяжкое оскорбленіе его довѣрителямъ. Именно: 22 октября, Константинова, прибывъ въ домъ, гдѣ живутъ Пуговкины, просила дворника, крестьянина Ивана Федорова, вызвать къ ней горничную Пуговкиныхъ, и когда та къ ней вышла, то Константинова обратилась къ ней съ слѣдующими словами: «передай хозяйкѣ своей, Марьѣ Федоровнѣ, что Николай Ивановичъ Каулинъ влюбленъ въ нее и проситъ ее пріѣхать въ Саратовъ трактиръ, либо на квартиру къ ней, Константиновой», за что предлагала горничной денегъ. Затѣмъ обѣщалась пріѣхать за отвѣтомъ. Но такъ какъ Пуговкины желали, дабы положить конецъ столь оскорбительнымъ для нихъ дѣйствіямъ, обнаружить оное, то они и приказало горничной не давать отвѣта 25 числа, а 26, по пріѣздѣ Константиновой за отвѣтомъ, по данному ей наставленію, пригласить Константинову войдти въ комнату, гдѣ принятая хозяйкою Константинова со всею наглостью и въ выраженіяхъ глубоко оскорбительныхъ передала предметъ своего посольства, назначила ей мѣсто для свиданія съ Каулинымъ и дала свой адресъ. Тогда вошли въ комнату, по зову Марьи Федоровны, мужъ ея съ свидѣтелями: купеческими дѣтьми Василіемъ и Николаемъ Михайловыми Давыдовыми и купеческою вдовою Пелагеею Федоровою Мурашевою, которые во время разговора Пуговкина съ Константиновой находились за дверью въ сосѣдней комнатѣ и слышали весь разговоръ ихъ отъ слова до слова. Послѣ этого Константинова начала просить прощенія и сказала, что Каулинъ ее ждетъ въ Московскомъ трактирѣ, куда Пуговкинъ посылалъ за нимъ Давыдовыхъ, и Каулинъ, дѣйствительно найденный тамъ, обѣщался пріѣхать, но не пріѣхалъ. Послѣ сего Пуговкинъ, чтобы не потерять изъ виду Константиновой, тогда ему вполнѣ неизвѣстной, обратился къ мѣстной полиціи съ просьбою о составленіи мѣстнаго полицейскаго постановленія, прося удостовѣриться въ званіи ея. На основаніи всего сказаннаго, Михайловъ проситъ въ своей жалобѣ, допросивъ выставленныхъ свидѣтелей, постановить законное опредѣленіе, находя, что поступокъ Константиновой и Каулина предусмотрѣнъ ст. 131 и 136 уст. о нак., нал. мир. суд. Составленный по сему дѣлу полицейскій актъ полученъ также мировымъ судьею Городскаго участка при отношеніи пристава Городской части. Первоначальныя показанія свидѣтелей, записанныя въ актѣ, вполнѣ подтверждаютъ заявленіе повѣреннаго Пуговкиныхъ. Актъ этотъ составленъ при постороннихъ свидѣтеляхъ, а равно и въ присутствіи какъ обвинителя, такъ и свидѣтелей, на которыхъ указываетъ въ своей жалобѣ довѣритель Пуговкиныхъ; между прочимъ, въ актѣ значится, что Константинова — Московская мѣщанка. Мировой судья Городскаго участка назначилъ вызвать прикосновенныхъ къ сему дѣлу лицъ на 3 ноября къ і часамъ пополудни, для разбирательства дѣла, согласно 89 ст. уст. угол. суд., при закрытыхъ дверяхъ. — 1867 года, ноября 8 дня, мировой судья Городскаго участка, по явкѣ сторонъ и свидѣтелей, прочелъ жалобу обвинителя и предложилъ тяжущимся покончить вто дѣло миромъ. Тогда повѣренный Пуговкиныхъ заявилъ, что онъ готовъ прекратить всякое требованіе, если Каулинъ здѣсь, на судѣ, извинится предъ его довѣрителями, иначе онъ положительно не желаетъ прекратить этого дѣла. Константинова и повѣренный Каулина, присяжный повѣренный Доброхотовъ, на это отвѣчали, что не считаютъ себя виновными въ данномъ случаѣ, что имъ на этихъ основаніяхъ нельзя кончить дѣло миромъ. Тогда мировой судья еще разъ предложилъ отдѣльно обвиняемымъ вопросъ: считаютъ ли они себя виновными въ возводимомъ на нихъ преступленіи. Константинова на это объявила, что не считаетъ себя виновной, что она никогда къ Пуговкинымъ съ какими — либо предложеніями отъ Каулина или кого — либо другаго не являлась. Константинова заявила, что пришла въ квартиру Пуговкиныхъ въ гости къ ихъ горничной Олимпіадѣ, съ которою она прежде была знакома. Въ пятницу Олимпіада была на Арбатѣ на крестинахъ у своихъ знакомыхъ, зашла и къ ней и позвала ее къ себѣ въ гости; 26 числа она къ ней пришла, и Олимпіада завела ее въ комнату своей барыни, а сама куда — то ушла. Въ это время вошла ея барыня и спросила, зачѣмъ она здѣсь; на это Константинова ей сказала, что пришла къ Олимпіадѣ, и что она узнаетъ ее, Марью Ѳедоровну, что видѣла ее разъ на Сергіевской желѣзной дорогѣ, болѣе же ничего ей не говорила. Вдругъ пришелъ Пуговкинъ со свидѣтелями и началъ быть ее, говоря, что она пришла отъ Каулина. Тогда Константинова, по ея словамъ, начала дѣйствительно просить всѣхъ стоящихъ въ комнатѣ, чтобы ее отпустили, и на колѣняхъ просила простить, но не въ томъ, какъ показываютъ обвинители, а въ томъ, что зашла въ комнату барыни, вмѣсто комнаты Олимпіады. Повѣренный Каулина отвѣчалъ, что онъ положительно не видитъ и не понимаетъ, въ чемъ обвиняется его довѣритель; что онъ Константиновой относительно Пуговкиной никакого порученія не давалъ, что еслибы даже предположить, что все, въ чемъ его довѣритель обвиняется, и дѣйствительно произошло, то и въ этомъ Доброхотовъ также не видитъ никакого проступка со стороны своего довѣрителя, такъ какъ изъ существа обвиненія вытекаетъ, что Каулинъ сдѣлалъ только предложеніе на преступленіе, называемое прелюбодѣяніемъ, но преступленія этого не совершилъ, а потому, по 7 ст. уложенія о наказаніяхъ, не подлежалъ бы никакому наказанію. Далѣе, по мнѣнію Доброхотова, если проступокъ Константиновой и будетъ доказанъ, то опять — таки онъ предусмотрѣнъ спеціальнымъ закономъ, т. е. ст. 44 уст. о нак., въ которую вошла и статья 1354‑я т. ХV, изд. 1857 г., о сводничествѣ, и потому нельзя обвинять Каулина въ проступкахъ, предусмотрѣнныхъ ст. 135 и 136 уст. о нак., какъ то указываетъ въ своей жалобѣ обвинитель. Послѣ этого мировой судья приступилъ къ спросу свидѣтелей, не отведенныхъ сторонами. По просьбѣ обвиняемыхъ, они были спрошены подъ присягою, по напоминанію каждому отдѣльно о важности присяги. Дворникъ Крупцовъ объяснилъ, что 22 октября, въ сумеркахъ, онъ стоялъ у воротъ дома Чумакова, гдѣ онъ служилъ дворникомъ, когда подъѣхала къ воротамъ Константинова и спросила, гдѣ живетъ Пуговкинъ. Крупцовъ спросилъ: «какой Пуговкиyъ?» такъ какъ у нихъ живутъ два брата. Константинова отвѣчала, что ей нужна Марья Ѳедоровна, почему онъ и указалъ ей парадное крыльцо; тогда Константинова попросила вызвать горничную. «Горничную Олимпіаду?», спросилъ Крупцовъ, Константинова, повторивъ его слова, сказала: «да», — почему онъ и вызвалъ горничную, за что получилъ отъ Константиновой 15 коп. сер.; но была ли она въ другой разъ, не знаетъ и не видалъ. Крестьянка Олимпіада Виссаріонова Киселева показала, что въ воскресенье, въ день Казанской Божіей Матери, она была вызвана дворникомъ къ какой — то неизвѣстной женщинѣ. Выйдя къ ней, она увидѣла Константинову, которую прежде не знавала и не видала. Константинова ей сказала, что желаетъ съ нею познакомиться, какъ какъ у ней есть дѣло; тогда Киселева ввела ее въ комнату швейцара, и тамъ Константинова уговорила ее передать барынѣ, Марьѣ Ѳедоровнѣ, что Николай Ивановичъ Каулинъ въ нее очень влюбленъ, и потому просила ее, Киселеву, склонить Марью Ѳедоровну на любовныя отношенія съ Каулинымъ. Если она, Киселева, исполнитъ эту ея просьбу, то получитъ отъ нея 25 руб. при первомъ же свиданіи Каулина съ Пуговкиной, что Каулинъ дастъ ей еще 50 руб. Киселева, по ея словамъ, никакихъ денегъ не взяла и не обѣщалась Константиновой передать это порученіе, а когда услыхала, что кто — то входитъ въ переднюю дверь, подумала, что ее зовутъ, и ушла, — тѣмъ болѣе, что она испугалась предложенія Константиновой, которая ушла и обѣщалась пріѣхать на слѣдующій день за отвѣтомъ. На другой день, утромъ, она, однако, обо всемъ разсказала Пуговкиной, а та своему мужу, который сказалъ Киселевой, что она глупо поступила и не взяла денегъ, и приказалъ сказать ему, когда пріѣдетъ Константинова. Въ тотъ день, 23‑го числа, часовъ въ 6 или 5, Константинова дѣйствительно пріѣхала, но такъ какъ Пуговкиной не было дома, то она рѣшилась сказать Константиновой, что еще ничего не говорила своей барынѣ, что ей совѣстно приступить къ этому дѣлу и чтобы она спросила Каулина, такъ какъ онъ человѣкъ умный, какъ бы лучше это сдѣлать. На это Константинова сказала, что она уже съ нимъ совѣтовалась и что онъ ей велѣлъ сказать, что бояться ей нечего, что самое большое, что будетъ ей — это отъ мѣста откажутъ, и что если это такъ будетъ, то Каулинъ найметъ ей квартиру и сыщетъ другое хорошее мѣсто. Тогда она, Киселева, сказала Константиновой, что она рѣшается и вечеромъ будетъ говорить съ барыней, и за отвѣтомъ сама уже назначила Константиновой пріѣхать на другой день. На спросъ мироваго судьи, кто вызывалъ ее къ Константиновой во второй разъ, она отвѣчала, что швейцаръ, и потомъ продолжала свою рѣчь по порядку. Чтобы начать эту вторую половину своего показанія, она сказала: «что бишь, я говорила», и когда мировой судья напомнилъ, то она продолжала. Это обстоятельство записано въ протоколъ по просьбѣ повѣреннаго отвѣтчика. На третій день дѣйствительно Константинова опять пріѣхала, и тогда она объявила ей, что она передала ея порученіе барынѣ, и та сомнѣвается, чтобы Каулинъ могъ дать такое порученіе, и что потому сама желаетъ видѣть Константинову. «Когда? сейчасъ»? спросила Константинова, «да не приметъ ли она къ сердцу и не призоветъ ли мужа?» На это Киселева отвѣтила, что этого она не знаетъ. Тогда Константинова дала ей 25 р. денегъ, которые Киселева взяла и повела ее наверхъ къ барынѣ, гдѣ Константинова сама говорила Пуговкиной, что она отъ Николая Ивановича Каулина, потомъ звала ее въ гостинницу «Эрмитажъ», объясняя, что она не дѣвушка, потерять ничего не можетъ (Въ публикѣ смѣхъ). Когда Пуговкина сказала, что туда не поѣдетъ потому, что можетъ встрѣтиться съ знакомыми, то Константинова предложила ей свою квартиру, на что Пуговкина согласилась и просила ея адресъ. Когда Константинова ей сказала, то Пуговкина обратилась къ стоявшему за дверью мужу: «Павелъ Михайловичъ, запишите адресъ», и тогда мужъ вошелъ. Въ это время Киселева вышла. Затѣмъ, отвѣчая на различные вопросы, Киселева показала, что она слыхала, что Каулинъ ѣздилъ къ Пуговкинымъ и что сама два раза его видѣла, что разъ его приняли, а разъ нѣтъ, — такъ какъ никого дома не было, то она ему отказала. Въ пятницу, 20‑го октября, она дѣйствительно была на крестинахъ, но не на Арбатѣ, какъ говоритъ Константинова, а на Садовой, въ домѣ бывшемъ Черкасовыхъ, у Новиковой. Киселева заявила, что она была занята, и потому разговоръ Пуговкиной съ Константиновой слышала только урывками. Московская мѣщанка Пелагея Федорова Мурашева показала, что, кажется, въ четвергъ за ней прислалъ Пуговкинъ. Когда она вошла къ нимъ къ комнаты, то видѣла, какъ Константинова стояла на колѣняхъ и просила у него прощенія; затѣмъ и передъ ней стала тоже на колѣни и просила ее; когда она спросила ее, въ чемъ дѣло, то Константинова объявила ей, что пришла, по желанію Каулина, звать Пуговкину на свиданіе, и что на спросъ ея, почему она это дѣлаетъ, отвѣтила, что Каулинъ ея благодѣтель. Московскій купецъ Николай Михайловъ Давыдовъ показалъ, что Пуговкинъ сказалъ ему, что въ среду онъ нуженъ будетъ для него, чтобы быть свидѣтелемъ по одному дѣлу, и потому Пуговкинъ просилъ Давыдова быть дома часовъ въ пять. Дѣйствительно, когда Давыдовъ сидѣлъ у Пуговкина, то вошла дѣвушка Олимпіада и объявила, что женщина пріѣхала. Тогда Пуговкинъ сказалъ, чтобъ ее ввели въ комнату, а самъ съ Давидовымъ стали у дверей, изъ — за которыхъ все лично слышали. И вотъ что тамъ произошло: Пуговкина попросила Константинову сѣсть и спросила ее, что ей нужно? Она отвѣчала, что она пришла отъ Николая Ивановича. — Отъ какого Николая Ивановича? спросила Пуговкина. — Отъ Каулина: онъ желаетъ васъ видѣть наединѣ, для чего проситъ пріѣхать въ «Эрмитажъ». Пуговкина на это не согласилась; тогда Константинова предложила свою квартиру и сказала адресъ. Пуговкина позвала за дверьми стоявшаго мужа, чтобы записать адресъ. На этотъ зовъ Пуговкинъ вошелъ, и Константинова бросилась на колѣна просить прощенія. Пуговкинъ сказалъ въ такомъ родѣ: «говори, стерва»! Тогда Давыдовъ остановилъ его, прося быть хладнокровнымъ, и ему дали стаканъ воды, такъ какъ онъ былъ очень взволнованъ. Да и во все время, стоя за дверьми, Пуговкинъ сильно волновался. Чтобы его не было слышно, когда онъ стоялъ за дверьми, Давыдовъ принужденъ былъ отвести ему голову отъ стѣны. Затѣмъ Константинова, прося прощенія, сказала: «клянусь! я отъ Каулина». Пуговкинъ, желая удостовѣриться въ этомъ, послалъ работника Ивана Власова въ Троицкій трактиръ и погребокъ Шашина, но тамъ Каулина не нашли. Константинова сказала, что Каулинъ теперь въ Московскомъ трактирѣ и тамъ ее ждетъ. Тогда Пуговкинъ просилъ съѣздить брата его, Василія Михайлова, и позвать Каулина къ Иуговкину, что тотъ и сдѣлалъ. Каулинъ отвѣчалъ брату свидѣтеля, что онъ подумаетъ. Тогда Пуговкинъ обратился къ свидѣтелю и просилъ его о томъ же. Свидѣтель поѣхалъ и, заставъ Каулина въ Московскомъ трактирѣ, сказалъ ему, что Пуговкинъ проситъ пріѣхать его на пять минутъ. Каулинъ посмотрѣлъ на часы и сказалъ ему: «некогда!» Когда же Давыдовъ объявилъ ему, что къ Пуговкину явилась женщина съ грязными предложеніями и мараетъ его, Каулина, и потому онъ проситъ его пріѣхать и разъяснить это обстоятельство, — тогда Каулинъ сказалъ, что чрезъ полчаса онъ пріѣдетъ. Съ этимъ отвѣтомъ свидѣтель возвратился къ Пуговкину; но Каулинъ не исполнилъ обѣщанія и не пріѣхалъ. Остальные свидѣтели: купеческій сынъ Василій Михайловъ Давыдовъ и штабсъ — капитанъ Огаревъ, показали то же самое, что и первые свидѣтели. По окончаніи спроса свидѣтелей тяжущимся еще разъ было предложено покончить это дѣло миромъ, на что Михайловъ заявилъ свое первоначальное требованіе, но обвиняемые на это не согласились. — Мировой судья, принимая во вниманіе свидѣтельскія показанія, изъ которыхъ обнаружилось, по его внутреннему убѣжденію, что Константинова, во — первыхъ, горничной Олимпіады не знала, что доказываетъ показаніе Олимпіады и дворника, который показалъ, что Константинова даже не умѣла назвать ее по имени, когда просила ее вызвать — отсюда обнаруживается, что Константинова пришла къ Олимпіадѣ совсѣмъ не въ гости, а съ какою — либо цѣлію, и видимо сочиняетъ исторію знакомства своего съ Олимпіадою для прикрытія этой цѣли; затѣмъ показанія Олимпіады и Давыдова, совершенно тождественныя, о разговорѣ Константиновой съ Пуговкиной вполнѣ разъясняютъ эту цѣль и даютъ полную достовѣрность тому обстоятельству, что Константинова позволила себѣ сдѣлать предложеніе, о которомъ говорятъ свидѣтели, т. е., иначе сказать, она позволила себѣ сводничать. Съ разрѣшеніемъ этого вопроса, является другой, отъ кого или для кого она такъ дѣйствовала? Обвинитель указываетъ на Каулина. Опять таки я не могу не дать вѣры этому обвиненію, продолжаетъ мировой судья, такъ какъ ни съ того, ни съ другаго Константинова не могла бы его называть и просить прощенія. Фактъ этотъ, что она его называла дѣвушкѣ Олимпіадѣ и Пуговкиной и, наконецъ, самому Пуговкину, считаю вполнѣ доказаннымъ свидѣтельскими показаніями Олимпіады, Давыдовыхъ и Мурашевой. Затѣмъ въ дѣлѣ есть еще обстоятельство, главнымъ образомъ уличающее виновность Каулина, — это то, что когда къ Каулину Давыдовы поѣхали въ Московскій трактиръ по указанію Константиновой, гдѣ и нашли Каулина, и звали его пріѣхать къ Пуговкинымъ объясниться, снять съ себя всякое подозрѣніе, марающее честь цѣлаго семейства, онъ, Каулинъ, по столь важному дѣлу обѣщался пріѣхать, по не пріѣхалъ. Затѣмъ не могу не обратить вниманія и на то, что Пуговкинъ зналъ привычки Каулина, послалъ его искать въ Троицкій трактиръ и погребъ Шашина, тамъ его не нашли, и опять послали за нимъ по указанію Константиновой. Изъ сего послѣдняго ясно видео знакомство Константиновой и Каулина, которые упорно его отрицаютъ. По всему вышеизложенному не могу не признать Константинову виновною, во — первыхъ, въ проступкѣ, предусмотрѣнномъ ст. 44 уст. о нак., т. е. въ недозволенномъ закономъ сводничествѣ. Такъ какъ Константинова этимъ дѣйствіемъ нанесла оскорбленіе семейству Пуговкиныхъ, т. е. совершила преступленіе, предусмотрѣнное ст. 135 уст. о нак., Каулинъ же нанесъ оскорбленіе тому же семейству Пуговкина, позволивъ себѣ подослать съ такими предложеніями Константинову, что также подлежитъ наказанію, предусмотрѣнному той же 135 ст. уст. о нак., — принимая во вниманіе, во — первыхъ ст. 10 уст. о нак., затѣмъ, что Константинова дѣйствовала изъ корыстныхъ видовъ, и упорное запирательство обвиняемыхъ, приговорилъ, по 119 ст. уст. угол. суд., 44 и 135 ст. уст. о нак.: Московскую мѣщанку Константинову къ аресту на три мѣсяца при полиціи и Московскаго первой гильдіи купца Николая Иванова Каулина, къ аресту при городскомъ арестантскомъ домѣ на полтора мѣсяца. Деньги 25 руб., представленные Олимпіадою Киселевой, возвратить но принадлежности.

На этотъ приговоръ, 3‑го ноября, г. Доброхотовъ изъявилъ неудовольствіе по слѣдующимъ основаніямъ:

1. Мировой судья разсматриваетъ доказательства по 119 ст. уст. уг. суд., которая говоритъ, что онъ рѣшаетъ вопросъ о винѣ или невинности подсудимаго по внутреннему своему убѣжденію. Но эта статья закона, вмѣстѣ съ тѣмъ, указываетъ, что это убѣжденіе должно вытекать изъ доказательствъ и обстоятельствъ дѣла, т. е. для убѣжденія мироваго судьи онъ можетъ пользоваться всякими свѣдѣніями, выдерживающими критическій разборъ, независимо отъ формъ и количества показаній: это видно изъ того, что на приговоръ судьи можно подавать апелляціонный отзывъ по существу дѣла, причемъ мировой съѣздъ не обязанъ вновь передопрашивать спрошенныхъ судьею лицъ; а изъ этого слѣдуетъ, что убѣжденія мироваго судьи въ оцѣнкѣ показаній недолжны противорѣчитъ тѣмъ началамъ, которыя добыты опытомъ и наукою и признаны за начала, ограждающія справедливое рѣшеніе дѣлъ. Такъ напримѣръ, показаніе подсудимаго не принимается въ уваженіе, если оно сдѣлано не на судѣ, а при предварительномъ слѣдствіи, но безъ постороннихъ лицъ. Показаніе свидѣтеля не принимается въ уваженіе, когда оно вынуждено насиліемъ, угрозами, обѣщаніемъ, ухищреніями и тому подобными мѣрами. Свидѣтельство о преступленіи, сдѣланное въ частной перепискѣ или бумагѣ, поданной въ присутственное мѣсто или должностному лицу, не прежде признается дѣйствительнымъ, какъ по подтвержденіи свидѣтелемъ своего показанія на судѣ; показаніе свидѣтеля не принимается въ уваженіе, когда оно основано на догадкѣ, предположеніи или по слухамъ отъ другихъ. Такой разборъ показаній, которыя образовали убѣжденіе мироваго судьи, необходимъ, какъ видно изъ 8 ст. Основ. Полож. угол. судопр., въ которой сказано: правила о силѣ судебныхъ доказательствъ должны служить только руководствомъ прп опредѣленіи вины или невинности подсудимыхъ по внутреннему убѣжденію судей, основанному на совокупности обтоятельствъ, обнаруженныхъ при производствѣ слѣдствія и суда (Замѣч. подъ 766 и 704 ст. уст. угол. судопр.)

Въ виду такихъ основаній нашего уголовнаго судопроизводства, по Уставамъ 20 ноября 1804 года, приговоръ мироваго судьи, по обвиненію моего довѣрителя Каулина, представляется основаннымъ единственно на томъ, что Константинова, при исполненіи своего, признаваемаго судьею, проступка, говорила, что она пришла отъ его имени, ибо всѣ спрошенныя лица, кромѣ самой Константиновой, только это и утверждаютъ. Поэтому выводъ мироваго судьи оказывается основаннымъ лишь на предположеніяхъ, что и видно изъ словъ приговора: «такъ какъ ни съ того, ни съ другаго Константинова не могла бы его называть, прося прощенія». Но если оставаться въ области предположеній, то и при этомъ можно допустить предположеніе, что Константинова изъ какихъ — либо видовъ дѣйствовала отъ имени Каулина произвольно, или даже прислана была кѣмъ — либо другимъ отъ имени Каулина. Разсматривая далѣе сознаніе Константиновой, сдѣланное ею, какъ полагаетъ мировой судья, Пуговкину и другимъ, оказывается, что оно сдѣлано: а) при ругательствѣ и насильственныхъ дѣйствіяхъ; б) по показанію свидѣтелей, съ цѣлью избавиться отъ тягостнаго положенія; в) сдѣлано безъ всякихъ подробностей и, кромѣ того, отвергнуто ею при полицейскомъ постановленіи и на судѣ, гдѣ она объяснила, что Каулинъ не посылалъ ее къ Пуговкиной, — а потому показаніе Константиновой, сдѣланное ею въ семействѣ Пуговкиныхъ, что она прислана отъ Каулина, не можетъ быть признано дѣйствительнымъ. Изъ свидѣтельскихъ показаній, между прочимъ, видно, что Пуговкинъ, предварительно свиданія Давыдовыхъ въ Московскомъ трактирѣ съ Каулинымъ, посылалъ искать Каулина въ погребѣ Шашина и въ Троицкомъ трактирѣ; между тѣмъ какъ въ прошеніи повѣреннаго Пуговкиныхъ сказано, что будто бы Константинова при разговорѣ съ Марьею Пуговкиною сказала прямо, что Каулинъ ждетъ ее съ отвѣтомъ въ Московскомъ трактирѣ. Изъ соображенія такихъ дѣйствій Пуговкина и прошенія его повѣреннаго оказывается, что Пуговкинъ не имѣлъ свѣдѣнія отъ Константиновой о томъ, гдѣ находится Каулинъ, и поэтому нельзя признать за справедливое, что Пуговкинъ послалъ къ Каулину въ Московскій трактиръ по указанію Константиновой, а просто нашелъ Каулина тамъ только потому, что ему были извѣстны, какъ говоритъ самъ мировой судья, привычки. Каулина — бывать по окончаніи биржи, въ шестомъ часу пополудни, въ одномъ изъ этихъ трехъ заведеній, — что доказывается свидѣтельскимъ показаніемъ Василія Давыдова, который подъ присягой утверждалъ на судѣ, что онъ неоднократно хаживалъ отъ Пуговкина приглашать Каулина въ гости, а Николай Давыдовъ утверждаетъ, что Пуговкины знакомы съ Каулинымъ около четырнадцати лѣтъ. Такимъ образомъ, не имѣя никакого основанія, а имѣя даже въ виду противорѣчіе своему положенію, что Каулинъ былъ найденъ по указанію Константиновой въ Московскомъ трактирѣ, г. судья не могъ изъ этого недоказаннаго и не существующаго факта усмотрѣть знакомство Константиновой и Каулина. Что касается того, что Каулинъ не поѣхалъ, по приглашенію Давыдовыхъ, къ Пуговкинымъ, то, имѣя въ виду, что такое приглашеніе не представляло ничего экстреннаго и обязательнаго, Каулинъ не могъ считать его важнымъ. Сообщенныя же Николаемъ Давыдовымъ свѣдѣнія хотя на первый разъ Каулинъ и принялъ, какъ видно, съ участіемъ, обѣщавшись по словамъ Давыдова, пріѣхать но если сообщеніе этихъ свѣдѣній считать и справедливымъ, то оно могло быть, во 1‑хъ, забыто Каулинымъ въ присутствіи другихъ лицъ, съ которыми онъ былъ въ Московскомъ трактирѣ; во 2‑хъ, могло быть сочтено не болѣе, какъ за усиленную форму приглашенія. Независимо отъ этого, странно предположить, безъ основательныхъ данныхъ, такое посольство Константиновой именно отъ Каулина, который могъ бывать въ домѣ Пуговкиныхъ, и слѣдовательно имѣлъ всегда возможность лично и непосредственно переговорить съ Пуговкиной о томъ, что считалъ нужнымъ; между тѣмъ, это посольство, какъ видно изъ дѣла, будто бы продолжалось пять дней. Предположеніе такого посольства можно допустить въ такомъ только случаѣ, еслибы Пуговкина своимъ поведеніемъ подала поводъ къ такому съ нею обращенію, но я не думаю, чтобы и самъ Пуговкинъ согласился допустить такое предположеніе. При этомъ нельзя не замѣтить, что мировой судья больше обратилъ вниманія на положеніе семейства Пуговкиныхъ, нежели на положеніе семейства Каулина, и оставилъ безъ вниманія тѣ послѣдствія обвиненія, которыя въ подобныхъ дѣлахъ, даже будучи и неосновательны, могутъ вліять на семейный бытъ, что видно особенно изъ сужденія мироваго судьи о показаніи дворника Ѳедорова: изъ того, что дворникъ этотъ, по требованію Константиновой вызвать горничную, спросилъ: «Олимпіаду?» и получилъ въ отвѣтъ: «да, Олимпіаду», — мировой судья заключаетъ, что Константинова не была знакома съ горничною, оставляя даже безъ вниманія и то, что Константинова приводила доказательства своего знакомства съ горничной.

Изложенныя мною объясненія, мнѣ кажется, должны были привести судью къ признанію обвиненія Пуговкиными Каулина не доказаннымъ; при этомъ нельзя не замѣтить, что самое свойство дѣлъ объ оскорбленіяхъ, имѣющее характеръ наиболѣе сходный съ свойствомъ дѣлъ гражданскихъ, по Уставамъ 20 ноября 1864 года, требуетъ болѣе отъ доказательствъ, представляемыхъ истцомъ, основательности, чѣмъ въ другихъ дѣлахъ уголовныхъ. Это видно изъ 104 ст. уст. уг. суд., въ которой говорится, что судья ограничивается въ дѣлахъ объ обидахъ разсмотрѣніемъ тѣхъ только доказательствъ, которыя сторонами указаны.

2. Мировой судья призналъ Каулина виновнымъ въ оскорбленіи семейства Пуговкиныхъ дѣйствіемъ, но обида дѣйствіемъ хотя и не опредѣлена въ нашихъ законахъ, однако, нельзя сказать, чтобъ не было указаній на это опредѣленіе. Въ 22 т. Полнаго Собранія Законовъ, въ указѣ 21 апрѣля 1787 г. № 16335, стр.842, п. 14, сказано: обида дѣйствіемъ есть: а) бу де кто кому рукою, или ногою, или орудіемъ грозитъ; б) буде кто кого ударитъ рукою, или ногою, или орудіемъ, или за волоса драть станетъ». Притомъ изъ общаго понятія объ обидѣ, по законамъ нашимъ, слѣдуетъ заключить, что она возможна только относительно лица, а семейство есть союзъ лицъ; обида должна быть непосредственная, а не чрезъ другое лицо, притомъ умышленная. Въ настоящемъ же случаѣ, по мнѣнію мироваго судьи, Каулинъ нанесъ оскорбленіе Пуговкину, уполномочивъ на это Константинову. Такимъ образомъ, 135 ст. уст. о наказ., налагаемыхъ мировыми судьями, къ настоящему дѣлу нейдетъ; тѣмъ болѣе что если и принять доказаннымъ порученіе отъ Каулина Константиновой о приглашеніи на свиданіе, то за форму, въ какой передано приглашеніе, Каулинъ отвѣчать не можетъ. Константинова могла употребить оскорбительную форму приглашенія по своему невѣжеству; по существу же, поступокъ, приписываемый Каулину, по разнымъ показаніямъ въ дѣлѣ носитъ и разные признаки; по однимъ показаніямъ, это есть просто приглашеніе видѣться; но не всякое свиданіе наединѣ у мужчины съ женщиною доходитъ до преступленія. По объясненію же Пуговкина, Каулинъ предлагалъ Пуговкиной сдѣлать прелюбодѣяніе (1585 ст. улож. о наказ., изд. 1866 года), которое, впрочемъ, не совершилось и слѣдовательно, но 7 ст. ул. о нак. 1866 года, это только обнаруженіе умысла, за который, по 111 статьѣ того же улож., наказанія не полагается. Хотя же мировой судья къ поступку Каулина примѣняетъ 44 ст. уст. о нак., нал. мир. суд., но и предусмотрѣнный въ ней проступокъ также не совершился, и хотя по свойству обвиненія слѣдуетъ его считать несовершившимся по обстоятельствамъ, независящимъ отъ подсудимыхъ, но за покушеніе на проступки, по уст. о нак., налагаемыхъ мировыми судьями, полагается наказаніе только въ извѣстныхъ случаяхъ, именно за кражу, мошенничество и лѣсныя порубки. Сверхъ сего, нельзя не замѣтить, что Пуговкинъ, по 353 ст. XIV т. Уст. о пред. и прес. прест., обязанъ былъ по первому же свѣдѣнію, полученному имъ, будто бы, отъ Олимпіады Киселевой, предупредить недоразумѣніе, чтобы не послѣдовало огорченія и обидъ.

По всѣмъ этимъ основаніямъ, я прошу мировой съѣздъ приговоръ мироваго судьи о довѣрителѣ моемъ, Каулинѣ, по бездоказательности обвиненія и отсутствію преступности въ приписываемыхъ Каулину дѣйствіяхъ, и на основ. 15 ст. уст. угол. суд. и 91 ст. ул. о нак. 1866 г., отмѣнить.

Равнымъ образомъ и мѣщанка Константинова изъявила неудовольствіе на приговоръ судьи, и въ лицѣ своего повѣреннаго, провинціальнаго секретаря Козловскаго, черезъ мироваго судью въ установленный срокъ принесла въ съѣздъ апелляціонный отзывъ, слѣдующаго содержанія: «Мировой судья Городскаго участка, рѣшеніемъ своимъ, состоявшимся 3 ноября сего года, по дѣлу о предложеніи, сдѣланномъ будто бы моею довѣрительницею купеческой женѣ Пуговки ной, войти въ любовное сношеніе съ купцомъ Каулинымъ, признавъ, что, Константинова совершила двойное преступленіе, предусмотрѣнное ст. 135 и 44 уст. о нак., нал. мир. суд., постановилъ подвергнуть Константинову трехмѣсячному аресту. Такое рѣшеніе мироваго судьи довѣрительница моя признаетъ неправильнымъ, несогласнымъ съ обязательствами дѣла и законами, и приноситъ апелляціонную жалобу.

Главными основаніями, убѣдившими мироваго судью въ виновности Константиновой, какъ видно изъ протокола, были слѣдующія: 1) заявленіе повѣреннаго Пуговкиныхъ, 2) полицейскій актъ, и 3) свидѣтельскія показанія.

Я постараюсь доказать, что всѣ эти доказательства не только не выдерживаютъ строгой юридической критики, но, напротивъ того, уличаютъ обвинителей въ несправедливости извѣта. При чтеніи протокола, первое, что невольно бросается въ глаза, даже человѣку незнающему всѣхъ подробностей этого дѣла, это замѣчательныя — что ни слово — противорѣчія полицейскаго акта съ заявленіемъ Пуговкиныхъ, заявленія съ свидѣтельскими показаніями и, наконецъ, свидѣтелей между собою. Такъ, напримѣръ: 1) изъ заявленія Пуговкиныхъ и изъ акта видно, что Константинова въ первый разъ пріѣхала 22 числа, второй разъ явилась 25 числа и затѣмъ въ третій разъ, 26 числа, когда былъ составленъ самый актъ. Это показывалъ намъ Пуговкинъ и горничная Олимпіада. Въ показаніи же, данномъ у мироваго судьи, та же горничная показывала уже не то — первый разъ Константинова была 22, второй разъ на другой день, т. е. 23 числа, и затѣмъ на третій день. Это обстоятельство чрезвычайно важно, потому что горничная, скрывая прежнее свое знакомство съ Константиновой и выдумывая дпи пріѣзда послѣдней, видимо, повторяетъ фразы однажды заученныя, но такъ какъ слова легче запомнить, чѣмъ числа, то понятно, почему вышло противорѣчіе. Это обстоятельство осталось неразъясненнымъ мировымъ судьею, хотя горничная, на спросъ судьи, кто ее вызывалъ второй разъ, 23 числа, дала ложное показаніе, что вызвана была будто бы швейцаромъ. Швейцаръ вызывалъ ее, но въ четвергъ, 26 числа, по указанію же Олимпіады. Неужто она могла забыть дни, помня такъ подробно всѣ обстоятельства сопровождавшія будто бы пріѣзды Константиновой. Мировой судья въ рѣшеніи своемъ, между прочимъ, приводитъ, какъ одну изъ уликъ противъ Константиновой, то, что она не доказала своего знакомства съ горничной и даже не умѣла назвать ея имени. На чемъ основано это соображеніе, я не знаю. Изъ акта и изъ показанія дворника, напротивъ, видно, что Константинова просила его вызвать горничную Пуговкиныхъ, и на спросъ: «какую, — Олимпіаду»? Константинова отвѣчала утвердительно. Ясно, что она ее знала. Въ заявленіи повѣреннаго Пуговкиныхъ значится, что и второй разъ Олимпіада была вызвана тѣмъ же порядкомъ, т. е. чрезъ дворника, но дворникъ показалъ, что болѣе разу онъ Константиновой не видалъ. Хотя Олимпіада послѣ и указала ложно на швейцара, но онъ не былъ спрошенъ вовсе. Олимпіада показываетъ, что на крестинахъ она была въ пятницу, а не въ понедѣльникъ. Прекрасно. Но откуда же Константинова могла знать объ этихъ крестинахъ и о томъ, что Олимпіада была тамъ, не бывши съ ней знакомой? Странно. 2) Изъ акта и заявленія видно, что въ то время, когда Константинова сидѣла уже въ комнатѣ съ г-жею Пуговкиною, то на вызовъ послѣдней явились стоявшіе за дверьми въ смежной комнатѣ самъ Пуговкинъ, братья Давыдовы, вдова Мурашева и, кромѣ того, при всемъ этомъ находились безотлучно горничная Васильева и нянька Никитина. Между тѣмъ, изъ показанія свидѣтеля Николая Давыдова видно, что за дверьми находились только онъ и Пуговкинъ вдвоемъ и болѣе никого. Изъ показанія свидѣтельницы Мурашевой видно, что она вошла уже тогда, когда Константинова стояла будто бы на колѣняхъ, и спросила у послѣдней: «въ чемъ дѣло?» Стало — быть, ничего прежде не слыхала и за дверьми не была. Затѣмъ, горничная показала сначала, что была одна въ комнатѣ, во все время разговора Пуговкиной съ Константиновой, а при переспросѣ ея повѣреннымъ купца Каулина показала, что она была занята другимъ дѣломъ и разговоръ слышала только отрывками. Да еслибъ даже и правда, то есть ли смыслъ въ томъ, что Константинова, пріѣхавши по такому щекотливому дѣлу, стала объясняться съ Пуговкиной при двухъ горничныхъ и нянькѣ? Правдивость этихъ показаній слишкомъ ясна. 3) Свидѣтель Николай Давыдовъ при составленіи акта показалъ, что Пуговкинъ никакихъ побоевъ Константиновой не наносилъ, а при разбирательствѣ подтвердилъ это обстоятельство. 4) Еще одною изъ главныхъ уликъ несправедливости извѣта Пуговкиныхъ служитъ слѣдующее противорѣчіе: въ заявленіи повѣреннаго ихъ, г. Михайлова, значится, что Константинова, въ разговорѣ съ Пуговкиной, который слышали будто многіе свидѣтели за дверьми, передавала Пуговкиной, что Каулинъ ждетъ ее съ отвѣтомъ въ Московскомъ трактирѣ. Вслѣдствіе этого, еще до составленія полицейскаго акта, Пуговкинъ послалъ туда братьевъ Давыдовыхъ справиться, правда ли это, и просить Каулина сначала къ себѣ въ гости. Такъ какъ Каулина дѣйствительно застали въ Московскомъ трактирѣ, то это послужило мировому судьѣ достаточнымъ поводомъ для обвиненія обоихъ и для того, чтобы убѣдиться въ справедливости сдѣланнаго будто бы сознанія Константиновою и указанія ея на Каулина. Все это покажется на первый разъ логично и правдоподобно. На дѣлѣ же совсѣмъ не то. Въ заявленіи этомъ скрыто Пуговкиными весьма важное обстоятельство, къ счастію невольно обнаруженное однимъ изъ свидѣтелей. Изъ показанія Николая Давыдова видно, что когда Пуговкинъ съ нимъ вошелъ въ комнату, гдѣ сидѣли Пуговкина и Константинова, и уже послѣ мнимаго ея сознанія и указанія, будто бы на Каулина, какъ на участника въ этомъ дѣлѣ, то Пуговкинъ, желая убѣдиться въ справедливости этого показанія, послалъ розыскивать Каулина въ Троицкій трактиръ и въ погребъ къ Шатину, но когда его тамъ не нашли, то, будто бы, тогда уже, по указанію Константиновой, послали въ Московскій трактиръ, и такъ далѣе. Это довольно крупный промахъ со стороны Пуговкиныхъ и ихъ свидѣтеля. Столь искусно и хитро сплетенная исторія распадается. Хотя это обстоятельство относится болѣе къ купцу Каулину, но я считаю необходимымъ разъяснить его, дабы доказать, что Константинова никогда на Каулина не указывала, а слѣдовательно и ея мнимому сознанію нельзя давать никакого вѣроятія. Все дѣло въ томъ, что Пуговкинъ, какъ подрядчикъ, бывающій ежедневно на биржѣ, и, какъ знакомый купца Каулина, зналъ очень хорошо его привычки. Биржа кончается всегда въ 5 часовъ; прямо послѣ биржи купецъ Каулинъ почти каждый день отправляется, большею частью съ иногородними своими покупателями, въ погребъ Шашина, и хотя самъ человѣкъ совершенно непьющій, но просиживаетъ тамъ обыкновенно около двухъ часовъ. Затѣмъ отправляется пить чай или въ Троицкій или Московскій трактиры и оттуда въ клубъ или домой, смотря по времени. Это повторяется регулярно каждый день и можетъ быть подтверждено сотнями свидѣтелей. Вотъ почему Пуговкинъ, безъ всякаго указанія Константиновой, обратился прямо въ тѣ извѣстныя мѣста, гдѣ ежедневно бываетъ Каулинъ. Другое уже дѣло, какая была причина, побудившая Пуговкина розыскивать и указывать именно на Каулина, а не на кого либо — другаго. Но это уже не входитъ въ предметъ моей апелляціи.

Я старался и, мнѣ,кажется, доказалъ, что свидѣтельскія показанія такъ явно противорѣчагь другъ другу, что не могутъ заслуживать никакого вѣроятія. Нѣтъ ни одного показанія, въ которомъ бы слишкомъ ясно не обнаруживалось, что все, сказанное свидѣтелемъ, заранѣе имъ затвержено. Но такъ какъ невозможно, дабы шесть человѣкъ въ состояніи были затвердить одинъ урокъ безъ малѣйшаго измѣненія, то становится понятна вся ихъ путаница. А между тѣмъ въ подобныхъ случаяхъ ложь относительно самаго ничтожнаго обстоятельства дѣлаетъ все остальное показаніе свидѣтеля подозрительнымъ, на основаніи извѣстной, принятой во всѣхъ англійскихъ судахъ, аксіомы: «кто лжетъ въ одномъ — лжетъ во всемъ». Мало того, мы видимъ такую несообразность въ самомъ поведеніи и дѣйствіяхъ по этому дѣлу, какъ обвинителей, такъ равно и свидѣтелей, что высказывать ихъ я даже считаю излишнимъ, — такъ онѣ рѣзко бросаются въ глаза при внимательномъ разсмотрѣніи дѣла. А между тѣмъ несообразности эти лучше всего характеризуетъ правдивость обвинителей и свидѣтелей и, естественно, уменьшаютъ и даже вовсе лишаютъ ихъ показанія всякаго вѣроятія. Само собою разумѣется, что при новыхъ показаніяхъ свидѣтелей нечего и доказывать выдумку и несообразность сознанія и указаній, будто бы сдѣланныхъ Константиновой.

Затѣмъ, обращаясь къ другой половинѣ этого дѣла, а именно къ примѣненію мировымъ судьею относительно Константиновой 44 и 135 ст. уст. о нак., я постараюсь доказать, что подобное примѣненіе немыслимо даже и тогда, если согласиться съ убѣжденіями мироваго судьи въ виновности моей довѣрительницы. Въ 44 ст. такъ ясно опредѣлено ея значеніе, что о непримѣнимости ея къ данному случаю не можетъ быть и рѣчи, тѣмъ болѣе, что статья эта, какъ измѣненіе 1355 и 1344 ст. ХV ст. изд. 1857 года, могла бы имѣть еще какое — нибудь здѣсь примѣненіе, еслибы было доказано, что Пуговкина согласилась на сдѣланное ей предложеніе, и, такимъ образомъ, самый corpus delicti (составъ преступленія) былъ бы доказанъ, что сводничество осуществилось со всѣми его вредными послѣдствіями и съ помощью обольщеній — женщина, до сего времени честная, вступила на путь разврата. Но въ настоящемъ случаѣ ничего подобнаго не случилось. Скорѣе же здѣсь можно допустить покушеніе на проступокъ. Но я не знаю закона, по которому бы могло быть наказуемо покушеніе на проступокъ. Другое дѣло, покушеніе на преступленіе. Затѣмъ остается 135 ст. объ оскорбленіи Пуговкиныхъ дѣйствіемъ. О примѣненіи этой статьи я вовсе не стану распространяться, законъ такъ прямъ и ясенъ, что я считаю даже неумѣстнымъ разъяснять его. Здѣсь невозможно примѣнить даже 130 или 131 ст. того же устава. Если дать вѣру показанію горничной Олимпіады и заявленію Пуговкиныхъ, то сами они показываютъ, что Константинова передала только горничной Олимпіадѣ, дабы послѣдняя склонила свою барыню на любовныя отношенія. Ясно, что она сама не желала и не помышляла даже оскорбить Пуговкину. Мало того, въ послѣдній разъ, когда Олимпіада предложила Константиновой лично переговорить съ Пуговкиной, то и тутъ первая сказала, не приметъ ли она это къ сердцу, т. е. не оскорбится ли она. Наконецъ, не сами ли Пуговкины, приказавъ горничной привесть Константинову въ свою квартиру, были причиною нанесеннаго будто бы имъ и, по ихъ мнѣнію, оскорбленія. Не вдаваясь здѣсь въ разборъ, какъ именно законъ опредѣляетъ понятіе и значеніе чести, скажу только, что нельзя же обращать вниманіе на излишнюю чувствительность и мелкое самолюбіе и при каждой вспышкѣ затаенной, можетъ — быть, давно вражды, или ради другой какой — нибудь цѣли, завязывать цѣлые скандалезные процессы. Законъ можетъ принимать обиженнаго подъ свою защиту лишь тогда, когда нападаютъ на его нравственное и юридическое достоинство, т. е. когда его обвинятъ въ проступкахъ противъ нравственности и чести. Ничего подобнаго мы здѣсь не видимъ. Я закончу словами одного изъ нашихъ передовыхъ юристовъ по части уголовнаго права: «давая судъ каждой незначительной вспышкѣ самолюбія, судья будетъ давать мелкимъ и мстительнымъ людямъ возможность завязать дѣло изъ пустяковъ. Нерѣдко же эти процессы вселяютъ раздоръ и ненависть не только въ лицахъ, непосредственно замѣшанныхъ въ дѣло, но и въ цѣлыхъ семьяхъ».

На основаніи вышеизложеннаго, я имѣю честь просить мировой съѣздъ рѣшеніе мироваго судьи городскаго участка, какъ несогласное съ обстоятельствами дѣла и по неправильному толкованію и примѣненію закона, отмѣнить и Константинову освободить отъ всякой отвѣтственности.

Предсѣдатель. Г. Михайловъ, хотя вы и представили объясненіе на апелляціонные отзывы, но, на основаніи 138 ст. уст. уг. суд., я предлагаю вамъ представить свое объясненіе изустно.

Повѣренный Пуговкиныхъ, Михайловъ. Свои возраженія я начну съ отзыва г. Козловскаго. Въ отзывѣ этомъ прежде всего я обращаю вниманіе на указаніе, что мировой судья основалъ приговоръ свой будто бы на моемъ заявленіи, на полицейскомъ актѣ и свидѣтельскихъ показаніяхъ. Я нахожу такое заявленіе совершенно невѣрнымъ, такъ какъ по закону (119 ст. уст. уг. сѵд.) вопросъ о винѣ или невинности подсудимаго судья рѣшаетъ по внутреннему его убѣжденію, основанному на совокупности обстоятельствъ, обнаруженныхъ при судебномъ разбирательствѣ, и это въ настоящемъ дѣлѣ и исполнено судьею съ буквальною точностью. Такимъ образомъ, всѣ разсужденія г. Козловскаго о замѣченныхъ имъ, между упомянутыми основаніями, противорѣчіяхъ, оказываются безполезными, и выводы, построенные на этихъ разсужденіяхъ, уничтожаются сами собою.

Переходя, впрочемъ, къ самимъ этимъ противорѣчіямъ, которыя послужили для г. Козловскаго поводомъ къ заявленію о лживости въ особенности показаній, будто бы заученыхъ, и къ совершенному за симъ оправданію своей довѣрительницы, я долженъ сказать, что при судебномъ разбирательствѣ не было и быть не могло никакихъ противорѣчій; иначе замѣтили бы стороны и самъ судья и непремѣнно бы удалили, либо объяснили эти противорѣчія, согласно 100 и 101 ст. уст. уг. суд. Несуществованіе ихъ всего разительнѣе усматривается изъ того, что г. Доброхотовъ, бывшій при разбирательствѣ лично, почти ничего не говоритъ о нихъ, и я рѣшительно не понимаю, откуда г. Козловскій почерпнулъ свѣдѣнія объ указываемыхъ имъ противорѣчіяхъ, — при разбирательствѣ онъ не находился.

Въ протоколѣ, однако, при повѣркѣ его съ заявленіемъ г. Козловскаго, дѣйствительно усмотрѣно мною одно изъ указанныхъ имъ противорѣчій. Но источникъ этого противорѣчія есть не болѣе, какъ простая ошибка въ запискѣ показанія, а не въ самомъ показаніи свидѣтеля. Для разъясненія этого, необходимо потому же предмету спросить свидѣтеля вновь, либо потребовать объясненія судьи, на точномъ основаніи 159, 160 и 167 ст. уст. угол. суд., и хотя бы при семъ и обнаружилось то, чего желаетъ г. Козловскій, я не знаю, какимъ бы образомъ это могло привести его къ цѣли — оправданію Константиновой, относительно которой важно не то — когда, а то — зачѣмъ пріѣзжала она къ Пуговкинымъ.

Еще менѣе важнымъ считаю я заявленіе г. Козловскаго, что тотъ же свидѣтель, горничная, дала будто бы ложное показаніе, что она была вызвана швейцаромъ: не все ли равно, кто бы ни вызвалъ ее. Это ведетъ только къ вопросу, кто же и когда вызвалъ ее, помимо швейцара? Но если и кажется, что горничную дѣйствительно вызывалъ кто — либо другой, а не швейцаръ, то возникающій отсюда новый вопросъ, почему она умолчала объ этомъ въ своемъ показаніи, и разрѣшеніе этого вопроса, мало полезное для дѣла, можетъ быть не болѣе полезно и для защиты. Это поведетъ только къ убѣжденію, что показаніе горничной — не однѣ заученыя фразы. И мнѣ кажется, что она или забыла, что не говорила, или просто забыла сказать, а потому и не сказала объ этомъ.

Это разительнѣе всего объясняется тѣмъ, что когда судья прервалъ показаніе горничной вопросомъ о лицѣ, вызывавшемъ ее, который съ отвѣтомъ занялъ времени около пяти минутъ, въ то время, желая продолжать показаніе свое, она должна была уже припоминать, на чемъ оно было прервано. Напоминаніе этого судьею, сдѣланное, впрочемъ, безъ всякой надобности, вызвало требованіе записать въ протоколъ со стороны г. Доброхотова объясненную сцену перерыва и напоминанія, что и было исполнено. Впослѣдствіи г. Доброхотовъ, указывая на. описанное, на основаніи этого утверждалъ, что показаніе горничной затвержено ею, а я возразилъ ему, что такое предположеніе его невѣрно: изъ описаннаго слѣдуетъ совершенно противное; ибо извѣстно, что простые люди рѣдко, или почти никогда не въ состояніи бываютъ изложить свое показаніе, если не дѣлаютъ имъ вопросовъ. И это ясно изъ того, что прерванная разъ вопросомъ горничная не могла уже продолжать показанія безъ дальнѣйшаго разспроса; почему также, когда она окончила сама собою показаніе и затѣмъ ей было предложено нѣсколько вопросовъ, то дала отвѣты на нихъ и полнѣе, и обстоятельнѣе, нежели какъ значилось въ ея показаніи, по предметамъ этихъ же вопросовъ. Словомъ, данное горничною при разбирательствѣ показаніе отличалось тѣми необходимыми качествами, искренностью и непосредственностью, которыя одни только могутъ и должны дѣйствовать на внутреннее убѣжденіе судьи. До я удивляюсь, на что расчитываетъ г. Козловскій, употребляя принятый имъ способъ защиты. Къ этому, быть можетъ, неумѣстному замѣчанію вынуждаютъ, однако, меня дальнѣйшія его соображенія. Такъ, г. Козловскій, между прочимъ, особенно сильно настаиваетъ на знакомствѣ Константиновой съ горничною, отвергаемомъ послѣднею, какъ на доказательствѣ лживости ея показанія, и такое настояніе свое основываетъ на показаніи дворника. Но здѣсь — то всего болѣе и обнаруживается разница, быть или не быть при разбирательствѣ.

Во время разбирательства, по окончаніи дворникомъ своего показанія, въ самыхъ простыхъ и короткихъ словахъ я спросилъ его, называла ли Константинова, при обращеніи къ нему, кого нибудь по имени, кромѣ Марьи Федоровны? На это онъ отвѣчалъ: «нѣтъ». Засимъ судья спросилъ его: какъ же было дѣло? Дворникъ отвѣчалъ: «она просила вызвать горничную Марьи Федоровны, а я сказалъ: «какую, — Олимпіаду?» На это она сказала: «да, Олимпіаду.» Въ запискѣ показанія все объясненное опущено, не смотря на мое возраженіе. И вотъ отсюда — то г. Козловскій думаетъ доказать знакомство его довѣрительницы съ горничною и лживость показанія послѣдней.

Боясь, однако, утомить гг. судей обиліемъ объясненій о другихъ оговариваемыхъ г. Козловскимъ противорѣчіяхъ протокола съ актомъ полиціи, и въ особенности съ моимъ заявленіемъ, скажу, что такихъ противорѣчій съ актомъ вовсе нѣтъ, а съ моимъ заявленіемъ нѣтъ, по крайней мѣрѣ, по главнымъ обстоятельствамъ; если же эти противорѣчія встрѣчаются по обстоятельствамъ неважнымъ, для дѣла несущественнымъ; то я даже радъ, что есть они, потому что только именно изъ этого и раскрывается, что свидѣтельскія показанія не заученыя фразы, а сама истина. Впослѣдствіи я еще возвращаюсь къ этому предмету.

И такъ, ясно, что напрасны были всѣ усилія г. Козловскаго уничтожить обвиненіе его довѣрительницы. Онъ не остановился, однако, на этомъ, но, защищая ея, защищаетъ и Каулина — желаніе совершенно излишнее. Ибо, если признать, что ложно обвиненіе первой, то таково же должно быть и обвиненіе Каулина; одно слѣдуетъ изъ другаго по логической необходимости. Иной вопросъ: для чего же была бы нужна ему защита Каулина? Не находя возможности отвѣчать на этотъ вопросъ, я объясню по поводу этого только то обстоятельство, оправдывающее его, по мнѣнію г. Козловскаго, — куда и почему Пуговкинъ посылалъ искать Каулина? При самомъ началѣ сцены съ Константиновою, а въ какой именно моментъ, не знаю, но пока она еще не говорила, гдѣ находился Каулинъ, за нимъ было послано въ тѣ мѣста, гдѣ онъ чаще бываетъ, о которыхъ Пуговкинъ могъ знать и зналъ, по извѣстности ему привычекъ Каулина. Но когда не нашли его тамъ, то въ Московскій трактиръ были посланы Давыдовы уже со словъ Константиновой, что Каулинъ дѣйствительно тамъ находился и ждетъ ея съ отвѣтомъ. Я кратко, но въ точности повторяю здѣсь то, что было раскрыто на судѣ, подробнѣе же я объясню это впослѣдствіи. Теперь перехожу къ отзыву г. Доброхотова. По поводу этого отзыва, не повторяя многаго изъ сказаннаго выше, равно какъ не вдаваясь въ излишнія разсужденія, я приведу здѣсь только то, что составляетъ ясныя улики противъ Каулина, а именно: что Константинова 26 октября пріѣхала къ довѣрителямъ моимъ изъ Московскаго трактира со взятымъ близь него извощикомъ; что послѣ, какъ Каулинъ не былъ найденъ тамъ, гдѣ, по догадкѣ, надѣялись найдти его, на вопросъ, гдѣ же Каулинъ, если онъ послалъ ее, она объяснила, что въ Московскомъ трактирѣ ждетъ отвѣта; что именно и только поэтому посланы были Давыдовы въ указанное ею мѣсто и тамъ дѣйствительно нашли и приглашали Каулина къ Пуговкинымъ, и что Каулинъ оба раза обѣщалъ пріѣхать и однако не пріѣхалъ, несмотря на прямое объясненіе Николаемъ Давыдовымъ, для чего это нужно.

Считаю не излишнимъ замѣтить еще то, что Николай Давыдовъ входилъ въ комнату, гдѣ сидѣлъ Каулинъ, и видѣлъ, что съ нимъ были купцы Семенъ Архиповичъ Зиминъ и Иванъ Петровичъ Колосовъ, а я знаю, что былъ и четвертый, теперь мнѣ неизвѣстный, удалившійся до входа еще Николая Давыдова. Кромѣ этихъ лидъ, само собою разумѣется, изъ половыхъ кто — нибудь прислуживалъ Каулину, и если не постоянно, то временно былъ въ занятой имъ комнатѣ.

Въ виду всего сказаннаго, не желая притомъ основывать обвиненіе на однѣхъ уликахъ, я просилъ спросить извощика, швейцара и половыхъ, въ чемъ слѣдовало, по обстоятельствамъ дѣла, оставляя г. Доброхотову ссылку на собесѣдниковъ Каулина, но судья не исполнилъ и даже не записалъ моей просьбы о томъ, а г. Доброхотовъ ограничился простыми отрицаніями. Не знаю, кому какъ покажется это, а я. въ душевной простотѣ моей, вижу новую, еще болѣе сильную улику противъ Каулина въ томъ, что онъ, будучи въ трактирѣ, гдѣ со входа и до выхода его окружали половые и знакомые, не выставилъ однако никого изъ нихъ въ свидѣтели для своего оправданія, между тѣмъ законъ (ст. 92 уст. уг. суд.) именно обязывалъ его къ этому. Ничто не мѣшаетъ и теперь воспользоваться правомъ, предоставленнымъ ему 159 и 160 ст. того же устава, по крайней мѣрѣ, я прошу съѣздъ мировыхъ судей вызвать и спросить Зимина, Колосова и извощика, хотя бы въ защиту Каулина, противъ будто бы напрасно взводимаго на него обвиненія.

Доброхотовъ. Я позволю себѣ сказать нѣсколько словъ по поводу заявленія г. Михайлова о спросѣ свидѣтелей. Во 1‑хъ, я не нахожу особенной неясности въ показаніяхъ горничной о числахъ мѣсяца, въ которыя пріѣзжала Константинова къ Пуговкинымъ. Дѣло въ томъ, что горничная показывала, что она говорила въ первый, во второй и въ третій день пріѣзда Константиновой, при этомъ она не указала на числа и не говорила, чтобы эти дни непосредственно слѣдовали другъ за другомъ. Стало быть, здѣсь вовсе нѣтъ противорѣчія, и потому не имѣется существенной надобности въ передопросѣ горничной. Затѣмъ нѣтъ надобности и въ спросѣ извощика. Г. Михайловъ находитъ нужнымъ спросить извощика для того, чтобы доказать, что Константинова наняла его отъ Московскаго трактира. Но подтвержденіе этого обстоятельства было бы необходимо только тогда, когда бы сторона не признавала его, не говоря уже о томъ, что извощикъ во всякомъ случаѣ могъ только показать, что онъ везъ Константинову отъ Московскаго, а не изъ Московскаго трактира. Но изъ дѣла мы знаемъ, что и сама Константинова не отвергаетъ, что она наняла извощика у Московскаго трактира. Когда явился вопросъ о томъ, почему Константинова, квартирующая у Троицы въ Троицкомъ, могла нанять извощика у Московскаго трактира, Константинова объяснила, что она, была въ Охотномъ ряду для покупки капусты и отсюда поѣхала къ Пуговкинымъ, оттого и наняла извощика отъ Московскаго трактира. Такимъ образомъ, то обстоятельство, которое могло подтвердиться спросомъ извощика, не отвергается стороною, и поэтому я не вижу надобности въ спросѣ этого свидѣтеля. Наконецъ, что касается до допроса гг. Зимина и Колосова, а также половыхъ, то и онъ оказывается излишнимъ, какъ относящійся къ обстоятельству, неподлежащему спору: довѣритель мой, Каулинъ, не отвергаетъ, что онъ дѣйствительно былъ въ Московскомъ трактирѣ 26 октября. По всѣмъ этимъ соображеніямъ я не нахожу нужнымъ спросъ свидѣтелей, указанныхъ г. Михайловымъ.

Козловскій. Довѣрительница моя не отвергаетъ, что она взяла извощика отъ Московскаго трактира, и потому я съ своей стороны не нахожу также надобности въ дальнѣйшемъ спросѣ свидѣтелей.

Товарищъ прокурора. Я нахожу возможнымъ, не спрашивая свидѣтелей, приступить къ разсмотрѣнію дѣла по существу.

Михайловъ. Я прошу заявленіе мое о спросѣ свидѣтелей записать въ протоколъ.

Предсѣдатель (Михайлову). Вы можете продолжать ваше обвиненіе.

Михайловъ. Я полагаю, что виновность Константиновой уже достаточно доказывается обстоятельствами дѣла. Мы знаемъ, что Константинова причину своего пріѣзда къ Пуговкинымъ объяснила своимъ знакомствомъ съ горничной, но мы знаемъ также, что она ничѣмъ не доказала этого знакомства. Указывая на эту главную улику, я не буду приводить дальнѣйшія, и обращусь къ оцѣнкѣ свойства проступка Константиновой. Самъ г. Козловскій признаетъ въ дѣйствіяхъ Константиновой неудавшееся сводничество, и въ этомъ я съ нимъ отчасти согласенъ. Я нахожу только, что сводничество это не осуществилось не по собственной волѣ Константиновой, а по независящимъ отъ нея обстоятельствамъ, и такимъ образомъ, проступокъ ея, составляющій покушеніе на сводничество, подлежитъ наказанію по точному смыслу ст. 17 уст. о нак., нал. мир. суд. Впрочемъ, въ этомъ отношеніи проступокъ Константиновой, какъ нарушающій права цѣлаго общества, подлежитъ наказанію безъ моего ходатайства. Для меня нѣтъ надобности доказывать необходимость примѣненія къ Константиновой ст. 44 уст. о нак. Я разсматриваю проступокъ Константиновой, какъ оскорбленіе. Съ этой точки зрѣнія я спрашиваю: что такое сводничество — оскорбленіе словомъ или дѣйствіемъ? Сводничество, какъ слово, происходитъ отъ глагола «сводить», означающаго дѣйствіе. Слѣдовательно, сводничество есть дѣйствіе, такъ его понимаетъ и законъ, таковъ этотъ терминъ и по своему значенію. Спорить противъ того, что въ настоящемъ случаѣ проступокъ Константиновой заключается не въ дѣйствіи, нельзя. Мы знаемъ, что Константинова пріѣзжала къ Пуговкинымъ, съ цѣлію сводничества, три раза. Если бы притомъ она ограничилась объясненіемъ съ Пуговкиною, тогда сводничество представлялось бы въ простѣйшемъ его видѣ. Но Константинова начала свои дѣйствія съ объясненій съ горничной. Во всѣхъ этихъ обстоятельствахъ заключаются несомнѣнные признаки, по которымъ можно признать въ проступкѣ Константиновой оскорбленіе дѣйствіемъ. Я положусь на мнѣніе всего свѣта, который считаетъ сводничество тяжелымъ оскорбленіемъ. Затѣмъ, переходя къ обвиненію Каулина, я не могу не признать, что онъ былъ не безучастенъ въ сводничествѣ Константиновой. Такимъ образомъ, Каулинъ является въ настоящемъ случаѣ виновнымъ въ подговорѣ Константиновой на сводничество, и слѣдовательно, долженъ быть наказанъ какъ подстрекатель. Что же касается доказательствъ, уличающихъ Каулина въ участіи въ этомъ сводничествѣ, то я о нихъ распространяться не буду, такъ какъ полагаю совершенно достаточнымъ уже сказаннаго мною въ первой рѣчи. Я не могу, впрочемъ, не сказать нѣсколькихъ словъ по поводу ссылки г. Доброхотова на ст. 353 т. XIV устава о предупрежденіи и пресѣченіи преступленій и соединеннаго съ нею наставленія Пуговкину, какъ слѣдовало ему поступать съ самаго начала. Г Доброхотовъ какъ будто бы желаетъ упрекать Пуговкина за то, что онъ прибѣгъ къ суду, не предупредивъ прежде этого печальнаго происшествія. Смѣю увѣрить г. Доброхотова, что мой довѣритель этого упрека не заслуживаетъ. Онъ принялъ всѣ зависящія отъ него мѣры, чтобы воздерживаться отъ процесса. Мы знаемъ, что на первый визитъ Константиновой не было обращено вниманія. Но Константинова явилась во второй и третій разъ. Но и это еще не заставило Пуговкина прямо обратиться къ суду. Онъ сначала посылалъ за Каулинымъ съ просьбою пріѣхать къ нему и объясниться. Но мы знаемъ, что Каулинъ не явился. И тогда только Пуговкинъ былъ вынужденъ обратиться къ суду. Л желалъ бы, чтобы г. Доброхотовъ доказалъ теперь мнѣ, какъ и чѣмъ довѣритель его исполнилъ приведенный выше законъ. Думалъ ли онъ о незазорной любви, мирѣ и согласіи, посылая сводню къ честной женщинѣ? Воздалъ ли онъ ей этимъ почтеніе по достоинству? Постарался ли онъ, по вызову или послѣ, предупредить недоразумѣнія? и проч.

Мое обвиненіе кончено. Л не теряю надежду, гг. судьи, что вы не оставите безнаказаннымъ подобный проступокъ. Я увѣренъ, что вы вмѣстѣ со мною согласитесь, что подобные проступки должно преслѣдовать особенно строго. Женщина наша не можетъ оставаться въ такомъ печальномъ положеніи, въ какомъ она находится теперь. Настоящій случай краснорѣчиво говоритъ объ этомъ. Если до сихъ поръ мы знали, что наша женщина можетъ подвергаться безнаказанно ежедневнымъ оскорбленіямъ на улицѣ, въ публичномъ мѣстѣ, то мы, по крайней мѣрѣ, были увѣрены въ неприкосновенности женщины подъ охраною семьи, гдѣ она, окруженная дѣтьми, какъ мать, должна пользоваться особымъ уваженіемъ со стороны общества. Но мы видимъ, что и эта крѣпкая охрана — семья — дѣлаетъ женщину небезопасной отъ оскорбленій самыхъ тяжелыхъ. Неужели же такія оскорбленія должны быть безнаказанны? Неужели же мы должны признать, что женщина — парія, которую можно оскорблять совершенно безнаказанно? Я увѣренъ, что вы, гг. Судьи, не раздѣляете этого печальнаго взгляда на женщину и при рѣшеніи настоящаго дѣла удовлетворите интересы общества и личности, и не оставите виновныхъ безъ должнаго возмездія.

Козловскій. Прежде всего прошу гг. судей обратить вниманіе на то, что единственными лицами, которыхъ показанія могли бы быть приняты здѣсь во вниманіе, являются сама Марья Ѳедоровна Пуговкина, мужъ ея, Павелъ Михайловичъ Пуговкинъ, горничная Олимпіада и купеческій сынъ Николай Давыдовъ. Всѣ остальные свидѣтели, какъ не бывшіе очевидцами ни разговора Константиновой съ горничной Олимпіадой, ни разговора ея съ самой Пуговкиной, ничего не знаютъ и не могутъ служить уликой, что я въ послѣдствіи и объясню. А потому я постараюсь разобрать показанія только первыхъ четырехъ лицъ. Изъ нихъ главное лицо, считающее себя оскорбленнымъ, Марья Ѳедоровна, хотя и заявила желаніе дать показаніе мировому судьѣ, по, къ несчастью, это не было исполнено. Второе лицо, также считающее себя оскорбленнымъ, самъ Пуговкинъ, а слѣдовательно болѣе или менѣе и потерпѣвшимъ отъ преступленія, едва ли можетъ имѣть всѣ качества достовѣрнаго свидѣтеля, тѣмъ болѣе, когда не подлежатъ уже теперь сомнѣнію насильственныя и грубыя дѣйствія Пуговкина противъ Константиновой, — я говорю о нанесенныхъ побояхъ. Затѣмъ остаются показанія горничной Олимпіады и Николая Давыдова, которыхъ несостоятельность преимущественно я и постараюсь доказать предъ судомъ.

Мнѣ кажется, достаточно прочесть одинъ разъ показаніе Олимпіады, чтобы убѣдиться въ ея неправдѣ: 1) первая и главная противъ нея улика, — это желаніе скрыть знакомство свое съ Константиновой. Это доказывается путаницей и разнорѣчіемъ ея въ указаніи на тѣ числа и дни, въ которые пріѣзжала Константинова будто бы съ какими — то предложеніями къ ея хозяйкѣ; 2) совершенное разнорѣчіе показанія ея, даннаго при разбирательствѣ у мироваго судьи, съ заявленіемъ ея, изложеннымъ въ прошеніи повѣреннаго Пуговкиныхъ, писаннымъ не иначе, какъ со словъ горничной. Кромѣ того, прошу гг. судей обратить вниманіе на весьма важное обстоятельство, что, по собственному сознанію не только Олимпіады, но даже и Пуговкиныхъ, Олимпіада дѣйствовала съ перваго же дня прихода Константиновой по наущенію и приказанію своихъ хозяевъ, лицъ оскорбленныхъ и потерпѣвшихъ отъ преступленія; мало того, она сама является лицомъ, которое можно обвинить въ такомъ же поступкѣ, какъ и Константинову. Я прошу судъ обсудить справедливость показанія подобнаго свидѣтеля. Затѣмъ остается свидѣтель Николай Давыдовъ. Показаніе этого свидѣтеля, какъ уличеннаго однажды въ неправдивости показаній собственнымъ сознаніемъ и очной ставкой съ подсудимой, служитъ достаточнымъ поводомъ, дабы не давать вѣры вообще его показанію. При составленіи полицейскаго акта, Давыдовъ положительно отказался отъ свидѣтельства въ побояхъ, нанесенныхъ его пріятелемъ Пуговкинымъ Константиновой; затѣмъ, на разбирательствѣ, былъ уличенъ Константиновой, сознался въ томъ, что дѣйствительно слышалъ ругательства и видѣлъ побои, даже самъ останавливалъ ихъ.

Мнѣ кажется, что приведенныхъ мною доказательствъ, очевидныхъ изъ самого протокола, въ совокупности съ тѣми противорѣчіями, которыя выставлены мною въ апелляціонной жалобѣ и которыя я не повторяю здѣсь, не желая утомлять гг. судей, слишкомъ будетъ достаточно для того, чтобы признать показанія этихъ свидѣтелей незаслуживающими никакого вѣроятія. Затѣмъ остаются свидѣтели, не бывшіе очевидцами.

Показаніе дворника нисколько не разъясняетъ самаго дѣла. Онъ показалъ только, что Константинова просила его вызвать горничную Олимпіаду — этого никто не отвергаетъ. Но тотъ же дворникъ показываетъ, что больше онъ Константиновой не видалъ, и не подтвердилъ ссылки на него Пуговкина и горничной, будто онъ два раза вызывалъ Олимпіаду. Такимъ образомъ, показаніе его скорѣе уличаетъ въ неправдѣ и заученныхъ пока заніяхъ Пуговкина и горничную. Перехожу къ показанію Мурашевой. Она прямо отвергла ссылку на нея Пуговкиныхъ, будто она была за дверью и слышала разговоръ Константиновой съ самой Пуговкиной, слѣдовательно, какъ свидѣтельница по слуху, не имѣетъ никакого значенія. Показаніе же ея о томъ, что Константинова по приходѣ Мурашевой просила у нея прощенія, указывая на Каулина, тоже не имѣетъ важности, потому что если бы и было что нибудь подобное, то это было вынуждено кулаками Пуговкина, заставившаго Константинову изъ чувства самосохраненія показывать то, что угодно было самому Пуговкину.

Еще одной изъ уликъ для обвиненія Константиновой послужило судьѣ мнимое сознаніе ея, сдѣланное будто бы при свидѣтеляхъ, и затѣмъ, вслѣдствіе этого сознанія, посылка за Каулинымъ въ Московскій трактиръ. Но едва — ли эта улика выдерживаетъ даже слабую критику. Я полагаю, что обстоятельство это, напротивъ, служитъ одной изъ лучшихъ уликъ противъ обвинителей. Относительно сознанія Константиновой я только скажу одно, что такъ какъ нынѣ доказаны грубыя и насильственныя дѣйствія Пуговкина, то о правильности сознанія изъ подъ кулака, изъ опасенія, можетъ быть, сдѣлаться даже изуродованною, можно допустить всякое сознаніе.

Итакъ, вотъ тѣ данныя, которыя послужили мировому судьѣ достаточнымъ поводомъ для обвиненія Константиновой. Я увѣренъ, что съѣздъ, строго взвѣсивши и оцѣнивши добросовѣстность и справедливость этихъ показаній, не придастъ имъ той силы и значенія, какое было дано мировымъ судьею.

Обращусь къ другой сторонѣ медали, а именно къ отвѣтственности Константиновой, еслибъ даже и была какая — нибудь возможность признать ее виновной. И такъ, допустивъ, что все, заявленное повѣреннымъ истцовъ, есть чистая, голая истина, и что Константинова дѣйствительно пріѣзжала къ Пуговкинымъ съ цѣлью склонить Марью Федоровну на любовную связь, и при такомъ — я прошу замѣтить, — только предположеніи, возможно ли примѣнить къ поступку Константиновой тотъ законъ, которымъ руководствовался мировой судья при рѣшеніи этого дѣла? Для лучшаго разумѣнія, я, согласно съ рѣшеніемъ судьи, раздѣляю дѣйствія Константиновой на два отдѣла: 1) проступокъ сводничества, и 2) оскорбленіе дѣйствіемъ Пуговкиныхъ.

Прежде всего, мнѣ кажется, въ данномъ случаѣ слѣдуетъ обратить вниманіе, — былъ ли совершенъ Константиновой проступокъ сводничества, или только она покушалась на него, или же только дѣлала приготовленія къ совершенію проступка. Отвѣтъ не труденъ, и разрѣшенія его мы поищемъ въ самомъ протоколѣ мироваго судьи и въ показаніяхъ свидѣтелей и обвинителей. Изъ свидѣтельскихъ показаній видно, что Константинова, пріѣхавъ въ первый разъ 22 октября, вызвала горничную и просила ее передать хозяйкѣ, Марьѣ Федоровнѣ, что будто бы Николай Ивановъ Каулинъ влюбленъ въ нее. Тоже самое повторилось и второй разъ. Прошу замѣтить, что оба раза Константинова не домагалась личнаго свиданія съ г-жею Пуговкиною. — Вотъ единственное дѣйствіе, въ которомъ могла бы быть обвинена Константинова. Посмотримъ же теперь, что сдѣлали Пуговкины съ самаго начала, узнавши отъ горничной о пріѣздѣ Константиновой. Мы видимъ, что вмѣсто того, чтобы предупредить проступокъ, остановить его, они, трудно понять, съ какою цѣлью, стараются, напротивъ, подстрекать къ совершенію проступка, дѣлаютъ западни, вызываютъ сами на оскорбленіе. Судъ самъ обсудитъ, насколько подобныя дѣйствія добросовѣстны. Съ перваго же раза они приказываютъ горничной притворно высказываться, что она боится сама сдѣлать это предложеніе, просить у Константиновой совѣта, какъ лучше это сдѣлать, и, наконецъ, горничная, чтобы завлечь, обѣщается переговорить съ барыней. Этого мало. Во второй пріѣздъ горничная, по наставленію Пуговкиныхъ же, прямо говоритъ Константиновой, что порученіе ея передала барынѣ и что послѣдняя сомнѣвается только, чтобы Каулинъ далъ такое предложеніе, и потому желаетъ лично переговорить съ нею.

Что же это такое? Какъ назвать подобныя дѣйствія Пуговкиныхъ? Но не будемъ на нихъ останавливаться, пойдемъ далѣе Константинова входитъ въ домъ, прошу замѣтить, по приглашенію самой Пуговкиной, и дѣлаетъ ей предложеніе войти въ любовную связь съ постороннимъ человѣкомъ. Другими словами, примѣняясь къ рѣшенію мироваго судьи, она дѣлаетъ Пуговкиной предложеніе посводничать ее. Вотъ и все тутъ. Признаюсь, я никакъ не пойму, гдѣ же тутъ совершившійся фактъ, гдѣ же самый составъ проступка сводничества. Развѣ сводничество осуществилось? Развѣ Константинова достигла своей цѣли? Развѣ она принимаетъ какія мѣры обольщенія, ласки и прочія необходимыя условія для сводничества? Развѣ она успѣла соблазнить Пуговкину и вовлечь ее въ любовную связь? Вѣдь ничего подобнаго не случилось. — Если бы даже это можно было назвать покушеніемъ, остановленнымъ по независящимъ отъ подсудимаго обстоятельствамъ, то и тогда покушеніе это не можетъ быть наказуемо, такъ какъ покушеніе на проступокъ можетъ быть только наказуемо въ такомъ случаѣ, когда оно именно предусмотрѣно въ Уставѣ о наказ., яалаг. мир. суд., какъ напр. кража, мошеничество и т. п. Напротивъ, въ данномъ случаѣ наказуемость могла бы быть только съ момента воспослѣдованія матеріальнаго вреда, т. е. съ совершенія проступка, а не съ покушеніа на него. Доказывать же въ данномъ случаѣ, что сводничество, въ томъ смыслѣ, какъ его понимаетъ наше законодательство, не осуществилось, а было только приготовленіе и покушеніе къ нему, я считаю даже излишнемъ, такъ оно очевидно и наглядно.

Мы видимъ, что ст. 44 устава замѣнила 1337, 1338, 1339, 1341, 1342, 1343, 1354 и 1355 ст. ул. о нак. Весь рядъ этихъ статей заключаетъ въ себѣ опредѣленіе наказаній за неисполненіе разспоряженій полиціи относительно разврата и вообще за публичной развратъ. Изъ нихъ двѣ, а именно 1354 и 1355, говорятъ только о сводничествѣ. Но дѣйствительно ли въ 44 статьѣ включены роды наказаній, опредѣляемыя тѣми статьями, и дѣйствительно ли 44 ст. только видоизмѣненіе, а не совершенное замѣненіе тѣхъ статей. Мнѣ кажется, что вопрось этотъ прямо разрѣшается примѣчаніями въ ст. 44. И такъ, я прошу обратить вниманіе, что статья, напр. 1337, въ которой упоминается объ открытіи публичнаго заведенія, замѣнена нынѣ той же статьею. Между тѣмъ какъ изъ приведенныхъ мною поясненій видно, что ст. 44 составлена вовсе не съ цѣлью наказаны за открытіе публичнаго дома, а единственно съ цѣлью взысканія за несоблюденіе распоряженій правительства, относящихся къ предупрежденію непотребства и пресѣченію вредныхъ отъ него послѣдствій. Понятное дѣло, что указывать на то, будто сводничество имѣетъ какую нибудь связь съ дѣйствіями, предусмотрѣнными 44 ст., несообразно съ духомъ и значеніемъ этой статьи. Я понимаю еще и допускаю примѣненіе 44 ст. къ такого рода сводничеству, если женщина занимается приводомъ къ себѣ въ домъ лицъ женскаго нола и такимъ образамъ распростаняетъ непотребство, безъ соблюденія установленныхъ закономъ правилъ для открытія подобныхъ заведеній. Это дѣло другое.

Затѣмъ перехожу къ другому, совершенно отдѣльному роду проступка, примѣненному къ Константиновой въ рѣшеніи мироваго судьи, а именно объ оскорбленіи ею дѣйствіемъ Дуговидныхъ. Какимъ это образомъ Константинова ухитрилась оскорбить дѣйствіемъ Пуговкиныхъ и на какихъ основаніяхъ судья сдѣлалъ свои выводы, этого изъ протокола не видно, — потому что нельзя же предположить, что пріѣздъ Константиноврй въ Пуговкинымъ можетъ быть названъ дѣйствіемъ. Тогда придется исключить изъ Устава вовсе статьи объ оскорбленіи словомъ или на письмѣ — все будетъ оскорбленіе дѣйствіемъ. Если я выйду на улицу и обругаю кого нибудь — тоже будетъ оскорбленіе дѣйствіемъ, потому что для этого требовался выходъ мой изъ квартиры.

Впрочемъ, распространяться объ этомъ дѣло излишнее. Единственный въ этомъ дѣлѣ проступокъ, который могъ быть вмѣненъ Константиновой въ вину, даже, повторяю, при совершенномъ признаніи справедливости извѣта Пуговкиныхъ, есть оскорбленіе словомъ. Посмотримъ же, во 1‑хъ, были ли нанесено дѣйствительно оскорбленіе словомъ Пуговкинымъ, во 2‑хъ, если было, то сдѣлано ли оно съ заранѣе обдуманнымъ намѣреніемъ.

Еще въ апелляціонной жалобѣ, и здѣсь, въ началѣ моей защиты, я указывалъ на поведеніе Пуговкиныхъ и горничной Олимпіады. Изъ дѣла видно, что Константинова вовсе не съ тѣмъ пріѣзжала къ Пуговкинымъ, чтобы лично видѣть и уговаривать г-жу Пуговкину на любовную связь, а просила только горничную передать объ этомъ ея хозяйкѣ. Ясно, что здѣсь если и допустить оскорбленіе, то оно, какъ заочное, не можетъ быть и наказуемо. Теперь далѣе. Пуговкины, вмѣсто того, чтобы предупредить нанесеніе личнаго оскорбленія, имѣя къ тому всѣ возможныя средства, напротивъ того, заставляютъ горничную дѣйствовать по ихъ наущенію и подстрекаютъ ее вызвать Константинову на оскорбленіе. Послѣдствіемъ подобныхъ ничѣмъ неоправдываемыхъ и даже преступныхъ со стороны Пуговкиныхъ дѣйствій было то, что горничная, по изъявленному самою Пуговкиною согласію, завлекаетъ Константинову въ домъ, гдѣ и розыгрывается незавидная для обѣихъ сторонъ сцена. Спрашивается, можетъ ди поступокъ Константиновой, при подобныхъ дѣйствіяхъ Пуговкиныхъ, быть названъ оскорбленіемъ? Мало того, въ дѣлѣ есть положительное подтвержденіе того, что Пуговкинъ не только ругалъ, но даже позволилъ себѣ наноситъ побои Константиновой, слѣдовательно, если бъ даже и допустить со стороны Константиновой оскорбленіе Пуговкиныхъ, то они, въ лицѣ мужа, главы оскорбленнаго семейства, сами удовлетворили себя нанесеніемъ оскорбленія настоящимъ, а не мнимымъ дѣйствіемъ.

Мнѣ кажется, что при такомъ взглядѣ нечего бы и доказывать, что со стороны Константиновой не было и не могло быть заранѣе обдуманнаго намѣренія нанесть Пуговкинымъ личное оскорбленіе. Кромѣ того что, какъ мною уже доказано, Константинова пріѣхала вовсе не съ цѣлью лично переговорить съ Пуговкиной, а съ горничной, что даже въ послѣдній разъ она была изумлена приглашеніемъ Пуговкиной для личныхъ переговоровъ — лучшимъ доказательствомъ служитъ показаніе самой горничной. Къ отвѣтъ на приглашеніе, Константинова съ изумленіемъ спрашиваетъ: «когда?». «Сейчасъ», отвѣчаетъ горничная. Тогда Константинова, видимо сомнѣваясь въ искренности приглашенія, говоритъ: «да не приметъ ли онъ это къ сердцу и не призоветъ ли мужа?» Не ясно ли, что намѣренія оскорбить не было и не могло быть у Константиновой, и что она шла, все таки бывъ увѣрена въ дѣйствительномъ согласіи Пуговкиной переговорить съ нею. Я желалъ бы знать, кто больше оскорбилъ Пуговкиныхъ: Константинова ли, передавая, хотя бы даже и лично, предложеніе вступить въ любовную связь, или сами себя Пуговкины, сдѣлавъ подобную огласку дѣлу и въ особенности своимъ поведеніемъ въ этомь дѣлѣ? — Такимь образомъ, изъ всего мною сказаннаго, гг. судьи, вы можете видѣть, что если и можно признать мою довѣрительницу виновною въ оскорбленіи Пуговкиныхъ словомъ, то и въ такомъ случаѣ она не можетъ подлежать наказанію, такъ какъ оскорбленіе было заочное, и притомъ самъ Пуговкинъ нанесъ моей довѣрительницѣ оскорбленіе словомъ.

Доброхотовъ. Къ выслушанному мировымъ съѣздомъ отзыву моему я дополню немного: я постараюсь только развить тѣ положенія, которыя мною изложены въ аппеляціонномъ отзывѣ. Я увѣренъ, гг. судьи, что вы, вмѣстѣ со мною, признаете необходимымъ критическій разборъ данныхъ, на которыхъ основывается рѣшеніе, — критическій разборъ не произвольный, не основанный на личныхъ соображеніяхъ, а имѣющій своимъ критеріумомъ указанія, выработанныя практикою и наукою. Посмотримъ же, выдержатъ ли такую критику данныя, на которыхъ судья основалъ свой обвинительный приговоръ относительно Каулина. Первымъ основаніемъ этого приговора служитъ оговоръ Константиновой. Но я уже въ отзывѣ объяснилъ, что этотъ оговоръ не можетъ имѣть силы. Далѣе я о немъ скажу еще нѣсколько словъ. Другое обстоятельство, служащее основаніемъ приговора, — это встрѣча Николая Давыдова съ Каулинымъ въ Московскомъ трактирѣ. Но это обстоятельство имѣло бы силу улики, еслибы Каулинъ былъ найденъ въ трактирѣ дѣйствительно по указанію Константиновой. На самомъ дѣлѣ этого не было. Чтобы убѣдиться въ этомъ, стоитъ обратиться къ акту полиціи. Въ актѣ не сказано, чтобы Константинова дѣлала указанія, гдѣ въ то время находился Каулинъ. Еслибы это указаніе было сдѣлано, то оно не ускользнуло бы отъ вниманіе лица, составлявшаго актъ, ибо въ актѣ мы встрѣчаемъ, напримѣръ, два раза указаніе на то, что Константинова сказала свой адресъ, между тѣмъ о томъ, гдѣ находится Каулинъ, вовсе не упоминается. Нельзя предположить, чтобы составлявшій актъ могъ обратить большее вниманіе на обстоятельство маловажное, а обстоятельство важное вовсе упустилъ изъ виду. Указанное мною обстоятельство подрываетъ силу этого показанія, такъ какъ въ прошеніи положительно сказано; «Но прежде еще постановленія, г. Пуговкинъ посылалъ въ Московскій трактиръ для приглашенія къ себѣ въ домъ г. Каулина, а болѣе для удостовѣренія, что онъ дѣйствительно тамъ находится, по словамъ Константиновой». Еслибы послѣднее было справедливо, то объ этомъ обстоятельствѣ, очень важномъ — повторяю опять — было бы записано въ актѣ. Но въ томъ то и дѣло, что Пуговкинъ посылалъ за Каулинымъ не по указанію Константиновой, а потому, что зналъ его привычки, — не въ одинъ Московскій, а въ три трактира. До составленія акта Пуговкинъ еще не зналъ, гдѣ находится Каулинъ, — вотъ почему объ этомъ обстоятельствѣ ничего и не упомянуто въ актѣ. Да онъ и не могъ знать, потому что Василій Давыдовъ, посланный за Каулинымъ, еще не возратился, когда былъ оконченъ полицейскій актъ. Эго очевидно потому, что въ актѣ упоминается о двухъ свидѣтеляхъ Давыдовыхъ, Николаѣ и Васильѣ. Между тѣмъ, подписи Василія Давыдова подъ актомъ нѣтъ. Это обстоятельство указываетъ на то, что Василій Давыдовъ при составленіи акта не присутствовалъ, и я полагаю, что онъ былъ посланъ для отысканія Каулина Уже по его указанію, а не по указанію Константиновой. Николай Давыдовъ былъ посланъ въ Московскій трактиръ и видѣлся тамъ съ Каулинымъ. Отправился онъ туда уже послѣ составленія акта, ибо въ противномъ случаѣ онъ сообщилъ бы о своемъ разговорѣ съ Каулинымъ. Изъ этихъ обстоятельствъ ясно, насколько показаніе Николая Давыдова заслуживаетъ довѣрія. Но предположимъ, что оно справедливо, и посмотримъ, что Давыдовъ говорилъ съ Каулинымъ. Вотъ его показаніе, какъ оно записано въ протоколѣ. «Къ Пуговкину, сказалъ Давыдовъ Каулину, отъ вашего имени явилась женщина съ грязными предложеніями и мараетъ вашу честь». Изъ буквальнаго смысла этихъ словъ можно заключить только, что Константинова, по словамъ Давыдова, марала честь Каулина. Вотъ почему онъ не могъ спѣшить ѣхать къ Пуговкину и даже могъ принять эти слова за усиленное приглашеніе. Наконецъ, я долженъ обратить вниманіе и на то, что при разбирательствѣ у мироваго судьи Константинова сильно уличала свидѣтеля, квартальнаго надзирателя Огарева, въ томъ, что онъ долженъ былъ слышать, какъ Пуговкинъ, на просьбу Константиновой отпустить ее, сказалъ: «подожди, вотъ пріѣдетъ Каулинъ, дастъ 10 тысячъ, тогда и дѣло кончится». Такимъ образомъ, вся совокупность этихъ обстоятельствъ ясно доказываетъ, что Каулинъ былъ розыскамъ по желанію самого Пуговнина, который, конечно, желалъ, чтобы Каулинъ пріѣхалъ къ нему. Но въ томъ обстоятельствѣ, что Каулинъ не пріѣхалъ къ Пуговкину, нельзя видѣть улики противъ него, особенно если обратить вниманіе на то, какъ Николай Давыдовъ мотивировалъ свое приглашеніе. Изъ всего этого слѣдуетъ, что пребываніе Каулина въ Московскомъ трактирѣ въ то время не имѣетъ никакого значенія къ настоящемъ дѣлѣ. Затѣмъ обращаюсь къ оговору Константиновой. Не говоря уже о томъ, что всякій оговоръ тогда только имѣетъ значеніе, когда онъ подтверждается обстоятельствами дѣла, — въ настоящемъ случаѣ мы имѣемъ свѣдѣніе объ этомъ оговорѣ только по показаніямъ свидѣтелей, такъ какъ сама Константинова ни при составленіи акта, ни при разбирательствѣ, не признала, чтобы она сказала, что была подослана отъ Каулина. Да и самъ судья, какъ видно изъ протокола, давалъ значеніе этому оговору, основываясь не на обстоятельствахъ дѣла, а на томъ только, что Константинова, ни съ того, ни съ сего, не указала бы на Каулина. Такое основаніе очень шатко. Затѣмъ, обращаясь къ юридической сторонѣ, нельзя не замѣтить, что къ настоящему случаю не можетъ относиться ст. 135, такъ какъ она требуетъ, чтобы оскорбленіе было нанесено непосредственно. Притомъ, если и признать, что тутъ было оскорбленіе, то оно должно быть нанесено лицу физическому, самой Пуговкиной, а не семейству Пуговкиныхъ, состава котораго мы и не знаемъ, такъ какъ къ прошенію повѣреннаго даже и не приложенъ списокъ членовъ семейства, въ оскорбленіи котораго обвиняется мой довѣритель. Относительно примѣненія 44 ст. достаточно я уже сказалъ въ отзывѣ, да мировой судья и не примѣнялъ этой статьи къ моему довѣрителю.

Михайловъ. Я не буду возражать подробно противъ того, что я нахожу невѣрнымъ въ рѣчахъ гг. защитниковъ. Но я позволю себѣ замѣтить, что хотя Константинова и уличала Огарева относительно денегъ, но это показаніе ея я считаю вполнѣ несправедливымъ.

Козловскій и Доброхотовъ ничего не прибавили.

Предсѣдатель предложилъ сторонамъ, прежде заключенія прокурора, покончить дѣло миромъ.

Михайловъ. Если обвиняемые согласятся испросить прощеніе, то мой довѣритель согласенъ прекратить дѣло.

Доброхотовъ. На такихъ же условіяхъ г, Михайловъ предлагалъ покончить дѣло и у мироваго судьи. Но, какъ извѣстно, публичное испрошеніе прощенія есть осрамительное наказаніе и уже оставлено нашимъ кодексомъ. Такимъ образомъ, на этомъ условіи примиреніе невозможно, ибо цѣль публичнаго испрошенiя прощенія состоитъ въ опозореніи чести. Въ объясненіи своемъ, которое здѣсь не было читано, г. Михайловъ говоритъ о какомъ — то христіанскомъ прощеніи, не опредѣляя, гдѣ, при комъ и при какихъ условіяхъ мой довѣритель долженъ испросить это христіанское прощеніе. Впрочемъ, это послѣднее условіе само по себѣ уже выходитъ изъ сферы суда, и потому я о немъ распространяться не буду. Я не могу, однако, не указать на то, что повѣренный Пуговкиныхъ, говоря о примиреніи, почему — то дѣлаетъ солидарнымъ моего довѣрителя съ Константиновой. Конечно, при такихъ условіяхъ примиреніе невозможно.

Козловскій. Я согласенъ на окончаніе дѣла, если г. Михайловъ согласится прекратить дѣло безусловно.

Михайловъ. Въ такомъ случаѣ я прошу съѣздъ постановить рѣшеніе по настоящему дѣлу.

Предсѣдатель предлагаетъ товарищу прокурора дать заключеніе.

Товарищъ прокурора Д. П. Тихомировъ. Настоящее дѣло болѣе, чѣмъ какое — либо другое, принадлежитъ къ числу такихъ, по которымъ мировой съѣздъ долженъ постановить рѣшеніе по внутреннему убѣжденію. Я же, съ своей стороны, на основаніи 166 ст. уст. угол. суд., обязанъ объяснить значеніе и силу уликъ, имѣющихся въ дѣлѣ, и указать на законы, которые слѣдуетъ примѣнить къ настоящему дѣлу. Обнаруженныя по дѣлу улики распадаются на двѣ категоріи: улики относительно Константиновой составляютъ первую категорію, относительно Каулина — вторую. Начну съ первыхъ. Константинова обвиняется въ оскорбленіи Пуговкиныхъ. Хотя въ этомъ она и не сознается, но къ положительному обвиненію ея служатъ: во 1‑хъ, собственное сознаніе ея, что она была въ гостиной Пуговкиныхъ и разговаривала съ Пуговкиной. Хотя она и утверждаетъ, что это произошло случайно, и что она пришла въ гости собственно къ горничной, но это объясненіе не заслуживаетъ вѣры, такъ какъ горничная отказывается отъ знакомства съ Константиновой, сама же Константинова ничѣмъ не доказала своего знакомства съ горничной, тогда какъ въ этомъ для нея не было бы никакой трудности, еслибы знакомство существовало на самомъ дѣлѣ. Во 2‑хъ, виновность ея подтверждается и показаніемъ свидѣтелей, утверждающихъ, что разговоръ съ Константиновой клонился къ тому, чтобы убѣдить Пуговкину быть наединѣ, какъ она называла, съ Каулинымъ, который влюбленъ въ Пуговкину. Наконецъ, виновность Константиновой доказывается и тѣмъ, что она просила прощенія у Пуговкнна, какъ объ этомъ показываютъ тѣ же свидѣтели, и, кромѣ того, свидѣтельница Мурашева. Совокупность этихъ улицъ приводитъ къ несомнѣнному убѣжденію въ виновности Константиновой. Но эти улики доказываютъ только виновность ея въ оскорбленіи Пуговкиной. Но онѣ недостаточны для обвиненія Константиновой по 44 ст. [уст. о нак., какъ это я разовью далѣе. — Но не такъ убѣдительными представляются улики противъ Каулина. Первая и главная улика противъ него состоитъ въ показаніи Константиновой, которая говоритъ, что она была подослана отъ Каулина. Значеніе этой улики ослабляется тѣмъ, что она не имѣетъ связи съ обстоятельствами дѣла, ибо вѣрно только то, что Константинова произнесла это имя, но была ли она по порученію Каулина — этого не видать. Можно думать скорѣе, что Константинова произнесла это имя, чтобы вѣрнѣе достигнуть своей цѣли, ибо подобныя ей женщины, для большаго успѣха въ своихъ цѣляхъ, обыкновенно прибѣгаютъ къ указанію на лицъ, извѣстныхъ по своему положенію или богатству, чтобы вѣрнѣе склонить свою жертву къ соблазну. Вторая улика также лишена значенія. Я говорю о показаніи Давыдова о томъ, что онъ будто, по указанію Константиновой, нашелъ Каулина въ Московскомъ трактирѣ. Но какъ Пуговкину, такъ и Давыдову, немудрено было знать привычки Каулина, чего они и сами не отрицаютъ, а потому Давыдову и нельзя было не встрѣтить Каулина въ Московскомъ трактирѣ. Такимъ образомъ, по имѣющимся въ дѣлѣ даннымъ, я не могу придти къ убѣжденію, что Константинова была подослана Каулинымъ. Если же нельзя признать, что Константинова была подослана, то само собой падаетъ и обвиненіе ея въ сводничествѣ. Поэтому, я считаю возможнымъ только обвиненіе Константиновой въ одномъ лишь оскорбленіи. Таково убѣжденіе мое, вынесенное изъ разсмотрѣнія обстоятельствъ настоящаго дѣла. Слѣдовательно, по моему мнѣнію, въ концѣ концовъ, Каулина слѣдуетъ освободить отъ суда, а Константинову подвергнуть взысканію за оскорбленіе. Но при этомъ я считаю нужнымъ замѣтить, что проступокъ ея можно подвести не подъ 130 ст. уст. о нак., а подъ 131. Что касается до мѣры наказанія, то я полагалъ бы назначить самую высшую мѣру, ибо своимъ поступкомъ Константинова набросила тѣнь на имя Каулина и обнаружила упорное запирательство въ сознаніи своей вины.

Защитникъ Константиновой. Я позволю себѣ сказать нѣсколько словъ относительно примѣненія къ настоящему дѣлу ст. 131 уст. о нак. Я полагаю, что если съѣздъ признаетъ мою довѣрительницу виновною въ нанесеніи оскорбленія словомъ Пуговкиной, то едвали — ли, при опредѣленіи свойства оскорбленія, въ настоящемъ случаѣ можетъ быть примѣнена статья 131. Въ этомъ дѣлѣ ничѣмъ не доказано существованіе у Константиновой предварительнаго умысла оскорбить. Скорѣе слѣдуетъ въ настоящемъ случаѣ примѣнить статью 130. Я опить повторяю, что изъ показанія горничной видно, что Константинова и не расчитывала видѣть Пуговкину и была удивлена, когда горничная сказала, что это свиданіе возможно. Стало быть, Константинова пріѣхала къ Пуговкиной, вовсе не имѣя умысла ее оскорбить. Наконецъ, та же горничная говоритъ, что на ея предложеніе идти къ барынѣ, Константинова спросила, не покажется — ли ей это оскорбительнымъ. Слѣдовательно, у нея предварительнаго намѣреніи оскорбить вовсе не было; вотъ почему я думаю, что къ настоящему случаю не можетъ быть примѣнена ст. 131. Мнѣ кажется, что было бы правильнѣе примѣнить статью 130, если только съѣздъ найдетъ возможнымъ обвинить мою довѣрительницу.

Защитникъ Каулина отказался что либо прибавить въ защиту своего довѣрителя.

Судъ, послѣ получасоваго совѣщанія, постановилъ: Константинову, на основ. 131 ст. уст. о нак., подвергнуть аресту при полиціи на одинъ мѣсяцъ, а Каулина отъ суда освободить.

Засѣданіе окончилось въ 5 часовъ пополудни.

Дѣло о почетномъ гражданинѣ Мазуринѣ, обвиняемомъ въ убійствѣ художника, Калмыкова

(Засѣданіе 25 ноября 1867 года Московскаго окружнаго суда по 2‑му уголовному отдѣленію съ участіемъ присяжныхъ засѣдателей).

Засѣданіе происходило подъ предсѣдательствомъ предсѣдателя окружнаго суда Е. Е. Люминарскаго; обвинялъ прокуроръ окружнаго суда М. Ф. Громницкій; защищалъ надворный совѣтникъ П. Г. Кичеевъ.

Еще въ 9 часовъ мѣста для публики были заняты; мало этого, масса публики наполняли корридоры, подъѣзды и даже дворъ.

Въ 12 часовъ вошли судьи, и братъ убитаго Калмыкова. Иванъ Ивановичъ Калмыковъ, заявилъ, что онъ желаетъ принять участіе въ процессѣ, въ качествѣ гражданскаго истца. Судьи выслушали это заявленіе, и затѣмъ предсѣдатель объявилъ засѣданіе открытымъ.

По распоряженію предсѣдателя, среди всеобщей тишины, былъ введенъ въ залъ подсудимый Мазуринъ. Глаза всѣхъ присутствующихъ были въ это время прикованы къ лицу подсудимаго. Мазуринъ — средняго роста, съ густыми, слегка курчавыми волосами, зачесанными назадъ. Его истомленное блѣдно — желтое лицо окаймлено жиденькими бакенбардами и небольшою бородою. Его темные мутные глаза смотрѣли неопредѣленно; слабый голосъ дрожалъ. — Изъ вызванныхъ къ слѣдствію свидѣтелей не явились мать и братъ подсудимаго. Судъ, согласно заявленію сторонъ, нашелъ возможнымъ продолжать слѣдствіе и свидѣтелей не подвергнулъ взысканію за не явку.

Старшиною присяжныхъ былъ избранъ профессоръ Московскаго университета Н. И. Крыловъ.

Обвинительный актъ, которымъ подсудимый преданъ суду, слѣдующаго содержанія:

Утромъ, около 11 часовъ, 27 февраля 1867 года, крестьянинъ Петръ Абрамовъ и отставной унтеръ — офицеръ Аѳанасій Мартыновъ, проживающіе въ услуженіи у почетной гражданки Александры Васильевой Мазуриной, въ домѣ ея несовершеннолѣтнихъ дѣтей, находящемся во 2 кварталѣ Мясницкой части, вошли, по ея приказанію, въ пустой магазинъ, для очистки его. Войдя въ магазинъ, Петръ Абрамовъ пошелъ прямо, въ переднюю часть его, отворилъ ставни оконъ, выходящихъ въ Георгіевскій переулокъ, а Аѳанасій Мартыновъ — направо, отворить ставень у окна, выходящаго на дворъ. Въ это время Мартыновъ почувствовалъ подъ ногами что — то мягкое, и когда отворилъ ставень, то увидалъ лежащій на полу трупъ какого — то человѣка, покрытый клеенкою. Мартыновъ, испугавшись, тотчасъ же побѣжалъ къ Абрамову и, сказавши ему о трупѣ, пошли вмѣстѣ къ своей хозяйкѣ Мазуриной и объявили ей объ этомъ. Почетная гражданка Мазурина тотчасъ же послала Мартынова заявить объ этомъ въ мѣстной конторѣ квартала.

По произведенному осмотру судебнымъ слѣдователемъ, прибывшимъ того же 27 февраля, по извѣщенію полиціи, на мѣстѣ происшествія оказалось слѣдующее: домъ Мазуриной каменный, трехъ — этажный, выходящій фасадомъ въ Георгіевскій переулокъ. Въ нижнемъ этажѣ его устроены три магазина, въ которыхъ торговля въ послѣднее время не производилась. Магазинъ, гдѣ найденъ трупъ человѣка, состоитъ изъ одной комнаты, раздѣленной стоявшими шкафами на двѣ половины. Въ передней половинѣ два окна съ двойными рамами и входная дверь изъ переулка; въ этой половинѣ помѣщались шкяфы прилавокъ, конторка и ясеневый столъ, на которомъ оказались кровяныя пятна, — Въ задней половинѣ было одно окно, выходящее на дворъ, съ двойными рамами. Въ ней лежалъ трупъ мужескаго пола на спинѣ, немного наискось; трупъ покрытъ былъ клеенкою и пальто; голова его, покрытая салфеткою, была обращена къ наружной стѣнѣ; ноги лежали одна отъ другой на полъаршина; правая нога пальцами касалась стѣны, находящейся подъ окномъ, а лѣвая касалась магазиннаго шкафа, составляющаго перегородку; руки были отброшены въ сторону; волоса выпали изъ головы и лежали подъ затылкомъ; тѣло было одѣто въ пальто, сюртукъ, брюки и жилетъ, на безъименномъ пальцѣ правой руки оказалось золотое кольцо съ маленькимъ брилліантомъ; на желетѣ находилась оборваная золотая цѣпочка отъ часовъ, съ брилліантовою передвижкою; въ лѣвомъ карманѣ брюкъ былъ найденъ кожаный кошелекъ съ 1 р. 30 к. и папиросный мундштукъ. Задняя половина магазина, гдѣ найденъ трупъ, была покрыта, начиная отъ окна, черноватою массою, на пространствѣ 3¼ аршина и 2½ аршина въ ширину. Въ этой массѣ, по микроскопическому изслѣдованію, оказалось присутствіе крови. Подъ окномъ, на стѣнѣ ведущей ко входной двери, а также и на шкафахъ, были видны пятна и брызги какой — то жидкости, а на внутренней поверхности правой ставни — кровяныя пятна. Въ этой же задней половинѣ магазина, за печкой, найденъ стулъ, на спинкѣ и ножкахъ котораго оказались также кровяныя пятна; подъ шкафомъ же найдена открытая бритва, черенокъ которой обернутъ, вмѣстѣ со вложеннымъ въ него продолговатымъ кускомъ дерева, оберточною бумагой въ нѣсколько разъ и туго кругообразно перевязанъ тонкою бичевкою. На бумагѣ видны были слѣды запекшейся крови. Въ этой же половинѣ найдены двѣ мисочки и два поддонника съ какою — то черноватою засохшею массой. Въ конторкѣ, стоявшей въ передней половинѣ магазина, найденъ поварской ножъ, еще новый, на лезвіи котораго оказались слѣды засохшей крови.

Судебный слѣдователь, имѣя въ виду, что 14 іюня прошлаго 1866 года пріѣзжалъ къ почетному гражданину Василію Ѳедорову Мазурину свободный художникъ Илья Ивановъ Калмыковъ съ большими деньгами и съ того времени безъ вѣсти пропалъ, пригласилъ роднаго брата пропавшаго Калмыкова, московскаго цеховаго Ивана Иванова, для оказанія ему найденнаго трупа на тотъ конецъ, не признаетъ ли онъ въ немъ своего брата.

По оказаніи трупа, вышеупомянутый Иванъ Ивановъ Калмыковъ показалъ, что по одеждѣ, по оборванной цѣпочкѣ, лежавшей на жилетѣ, и по запонкамъ, находящимся на рукавахъ сорочки покойнаго, оказанный ему трупъ — есть трупъ его роднаго брата, Ильи Иванова, ушедшаго изъ дома 14 іюня 1860 г. къ почетному гражданину Василію Ѳедорову Мазурину, бывшему у нихъ 13 іюня. Покойный братъ его, по уходѣ изъ дома къ Василію Ѳедорову Мазурпну, взялъ съ собою 3,300 руб. серіями, съ причитающимися на нихъ процентами, для выкупа брилліантовыхъ вещей Мазурина. На покойномъ братѣ его были — золотые часы съ золотою цѣпочкою, брилліантовый перстень и гладкое золотое кольцо. До сихъ поръ, не имѣя положительныхъ данныхъ, онъ не могъ подозрѣвать Василія Мазурина въ причиненіи его брату насильственной смерти, хотя сердце и говорило ему, что съ братомъ его въ домѣ Мазурина случилось что — нибудь нехорошее. Въ настоящее же время онъ положительно подозрѣваетъ Василья Ѳедорова Мазурина въ убійствѣ своего брата съ корыстною цѣлью.

Того же 27 февраля дальнѣйшимъ слѣдствіемъ обнаружено слѣдующее: въ магазинѣ, въ которомъ найденъ трупъ Ильи Иванова Калмыкова, торговалъ Василій Ѳедоровъ Мазуринъ лампами, фотогеномъ, галантерейными вещами и аптекарскою посудою. Этотъ магазинъ былъ закрытъ, по случаю прекращенія торговли, со Святой недѣли 1866 года. Въ него, по закрытіи, никто не входилъ, кромѣ Василія Ѳедорова Мазурина, у котораго были отъ него ключи. 13 іюля, черезъ мѣсяцъ послѣ пропажи безъ вѣсти Ильи Иванова Калмыкова, Василій Ѳедоровъ Мазуринъ былъ посаженъ за долги во временную долговую тюрьму. Мать его, Александра Мазурина, нѣсколько разъ просила у него ключи отъ магазина, но онъ отъ выдачи ихъ упорно отказывался, говоря, что будетъ торговать въ немъ, по выходѣ изъ долговой тюрьмы. Слѣдующій же случай далъ возможность отпереть магазинъ. Въ февралѣ мѣсяцѣ 1867 года, предъ выходомъ въ замужство сестры Василія Ѳедорова Мазурина, Варвары, ей нуженъ былъ билетъ, который находился въ его шифоньеркѣ краснаго дерева, вслѣдствіе чего отъ этой шифоньерки Василій Ѳедоровъ Мазуринъ прислалъ ключи, а въ этой шифоньеркѣ найдены матерью его ключи отъ другой шифоньерки орѣховаго дерева. Въ сей же послѣдней найдены были сюртукъ, брюки, портъ — сигаръ съ папиросами и спичками, нѣсколько помочей и кромѣ того ключи отъ пустаго магазина. Сюртукъ, брюки и часть помочей были въ тотъ же день подарены Мазуриною крестьянину Петру Абрамову и ему же отданы ключи отъ магазина для очистки его.

По осмотрѣ отданныхъ крестьянину Петру Абрамову почетною гражданкою Мазуриной брюкъ и сюртука, оказались на нихъ кровяныя пятны. Братъ Василья Ѳедорова Мазурина, Ѳедоръ Ѳедоровъ, по оказанію ему брюкъ и сюртука, показалъ, что брюки положительно принадлежатъ его брату Василію, сюртукъ же, по размѣру, тоже долженъ принадлежать его брату; объ отданномъ Мазуриною портъ — сигарѣ крестьянину Абрамову московскій цеховой Калмыковъ показалъ, что онъ принадлежитъ его покойному брату Ильѣ Иванову. Собравши вышеизложенныя свѣдѣнія, судебный слѣдователь, 28 февраля, вызвалъ почетнаго гражданина Василія Ѳедорова Мазурина изъ долговой тюрьмы, гдѣ онъ содержался. По вызовѣ, Василій Ѳедоровъ Мазуринъ отвѣчалъ на предложенные ему вопросы, что Калмыковъ, по его приглашенію, приходилъ къ нему 14 іюня для выкупа его вещей, но онъ, Мазуринъ, отказался съ нимъ ѣхать, имѣя другое дѣло; послѣ чего Калмыковъ немедленно ушелъ отъ него. Ключи отъ магазина обыкновенно валялись у него на конторкѣ, а о трупѣ, находящемся въ магазинѣ, онъ ничего не знаетъ, такъ какъ въ него не входилъ съ іюня прошлаго года. Засимъ Мазуринъ, по приглашенію слѣдователя, вошелъ въ магазинъ, гдѣ лежалъ трупъ. На предложенный ему здѣсь вопросъ, какъ попалъ сюда трупъ Калмыкова, Мазуринъ отвѣчалъ, что не знаетъ, что, можетъ — быть, это сдѣлалъ его прикащикъ. Предъявленное платье и бритву подозрѣваемый призналъ за свою, но замѣтилъ при этомъ, что платье это старое, давно имъ брошенное, и что 14‑го іюня прошлаго года онъ былъ, кажется, въ томъ платьѣ, въ какомъ одѣтъ былъ теперь. О портъ — сигарѣ сказалъ, что онъ не знаетъ, какъ онъ попалъ въ шифоньерку. Затѣмъ Мазуринъ былъ отведенъ на верхъ въ комнаты, для записыванія его показанія въ протоколѣ, причемъ предложено ему было слѣдователемъ очистить свою совѣсть, говорить правду. Въ это время Мазуринъ видимо боролся съ собою. Замѣтивъ эту внутреннюю борьбу, слѣдователь спросилъ: «вы совершили это преступленіе одни?» Тутъ Мазуринъ разрыдался и проговорилъ: «да, я одинъ». Затѣмъ, давши ему нѣсколько минутъ успокоиться отъ волненія, слѣдователь приступилъ къ подробному разспросу Мазурина по обстоятельствамъ дѣла. Мазуринъ показалъ слѣдующее: 12 іюня прошлаго 1866 года онъ былъ у своего знакомаго Ильи Иванова Калмыкова и просилъ его пріѣхать къ нему 13 числа съ деньгами для выкупа заложенныхъ вещей, принадлежащихъ ему и его матери. Калмыковъ пріѣхалъ къ нему 13 іюня, но такъ какъ Мазурину тогда не было времени ѣхать выкупать вещи, то онъ просилъ Калмыкова пріѣхать къ нему на другой день въ одиннадцать часовъ утра. Калмыковъ пріѣхалъ къ нему въ двѣнадцатомъ часу дня 14 іюня. Онъ встрѣтилъ Калмыкова въ передней и, пробывъ въ ней минутъ пять, повелъ его въ свой магазинъ, для отысканія записки о вѣсѣ брилліантовой брошки, бывшей въ закладѣ. Записка эта была нужна Калмыкову для того, чтобъ узнать цѣну брошки. Когда онъ доставалъ изъ конторки записку, то увидалъ въ ней бритву, причемъ ему пришла мысль зарѣзать Калмыкова, чтобы воспользоваться его деньгами. Подойдя къ нему сзади, онъ моментально нанесъ ему рану въ горло, отъ чего онъ упалъ со стула на полъ; деньги, большею частію серіями и кредитными билетами, завернутыя въ бумагу, онъ, Мазуринъ, вынулъ изъ кармана его панталонъ. Послѣ этого онъ сорвалъ съ него кольцо съ небольшимъ брилліантомъ, которое при этомъ сломалось, потомъ сорвалъ съ него часы. Взявъ вещи и деньги, онъ тотчасъ же ушелъ изъ магазина, купить ждановской жидкости для уничтоженія зловонія, затворивъ предъ уходомъ ставню въ окнѣ, возлѣ котораго упалъ мертвымъ Калмыковъ. Въ тотъ же день часу въ девятомъ вечера, онъ опять вошелъ въ магазинъ, чтобы налить купленной имъ ждановской жидкости, и полилъ ею около трупа, а также налилъ ее на цвѣточные поддонники, стоявшіе на сундукѣ, и по всему вообще магазину. Въ это же время онъ прикрылъ трупъ своимъ ваточнымъ пальто и купленною того числа клеенкой. 15 іюня онъ ходилъ къ брату зарѣзаннаго имъ Калмыкова, чтобы замаскировать свое преступленіе. Брилліантовое кольцо продалъ, по его просьбѣ, его знакомый мѣщанинъ Павелъ Іоновъ Аксеновъ въ магазинѣ Фульда за 80 руб., часы же купилъ у него онъ же, Іоновъ, за двадцать рублей; золотое кольцо продалъ неизвѣстному торговцу въ домѣ Сазикова, на Тверской; обрывокъ съ цѣпочки продалъ въ ломъ, въ какую лавку — не упомнитъ; похищенныя же у Калмыкова деньги всѣ имъ уже растрачены. Показанные ему сюртукъ и брюки дѣйствительно были на немъ 14 іюня; въ шифоньерку положилъ ихъ, вѣроятно, онъ самъ, но когда — не помнитъ; портъ — сигаръ, показанный ему, оставленъ Калмыковымъ на столѣ въ магазинѣ, гдѣ Калмыковъ доставалъ изъ него папиросы. Показанная ему бритва та самая, которою онъ нанесъ рану Калмыкову; ручка у бритвы завернута бумагою и завязана веревкой въ то время, когда еще у него былъ открытъ магазинъ. Она употреблялась для обрѣзанія тонкаго картона. Показанный ему ножъ находился въ конторкѣ магазина и купленъ былъ имъ давно для дома. Находившіеся въ этой же половинѣ комнаты, гдѣ совершено преступленіе, ломберный столъ и стулъ переставлены были имъ, но куда — не помнитъ; о томъ, что онъ совершилъ преступленіе, а также о томъ, что въ магазинѣ находился трупъ Калмыкова — никто не зналъ. При мысли о томъ, что узнаютъ о трупѣ, ему всегда дѣлалось дурно, и онъ не могъ придумать средствъ скрыть его.

По произведенному, 1 марта, судебно — медицинскому освидѣтельствованію, оказалось, что трупъ Калмыкова, найденный въ магазинѣ Мазурина, совершенно истлѣлъ и высохъ съ правой стороны въ такъ — называемую мумію, лѣвая же сторона менѣе высохла и мѣстами превращена въ мажущуюся массу; мягкія части на передней и правой сторонѣ шеи разрушены и уничтожены, вслѣдствіе чего представлялась полость, которая начиналась сверху, спереди праваго уха почти до половины шеи, а въ поперечномъ направленіи приблизительно отъ грудно — сосковой мышцы правой стороны почти до подъяичной, лопаточной лѣвой стороны; правая сонная артерія раздѣлена поперечно, лѣвая же неповреждена.

По мнѣнію врача, производившаго осмотръ трупа Калмыкова, смерть послѣдовала ему отъ чрезмѣрнаго кровотеченія, вслѣдствіе безусловно смертельной раны шеи, произведенной разрѣзаніемъ органовъ и важныхъ для жизни сосудовъ шеи. Разрѣзъ, по всему вѣроятію, былъ произведенъ въ пространствѣ между подъязычною костью и щитовиднымъ хрящомъ. — 2‑го марта подсудимый Мазуринъ, въ дополненіе къ вышеизложенному своему показанію, на предложенные ему слѣдователемъ вопросы, показалъ, что 14 іюня дверь Калмыкову отперъ онъ; изъ домашнихъ его, Калмыкова никто не видалъ, потому что Калмыковъ входилъ въ одну переднюю; когда же онъ уходилъ съ Калмыковымъ въ магазинъ, ихъ никто не видалъ, на дворѣ на встрѣчу имъ никто не попадался. Уходя изъ передней, онъ оставилъ дверь незапертою. При входѣ Калмыкова въ переднюю, онъ, Мазуринъ, спросилъ его, отчего онъ пришелъ позднѣе одиннадцати часовъ, какъ обѣщался наканунѣ, на что Калмыковъ отвѣчалъ: потому что съ братомъ пилъ кофе. Пришедши въ магазинъ, онъ изъ передней комнаты принесъ два стула и поставилъ къ столу, стоявшему въ задней половинѣ комнаты, изъ которыхъ на одинъ сѣлъ Калмыковъ и закурилъ папиросу, разговаривая съ нимъ о вещахъ, которыя нужно было выкупить, и прочитавъ записку о вѣсѣ брилліантовой брошки, сосчиталъ что она стоитъ. Поговоривъ съ нимъ четверть часа, онъ, Мазуринъ, пошелъ къ конторкѣ и, вынувъ оттуда открытую бритву, нанесъ ею Калмыкову рану съ праваго бока, въ то время, когда онъ сидѣлъ на стулѣ. Онъ помнитъ, что въ то время, когда нанесъ Калмыкову рану, Калмыковъ вскочилъ со стула и бросился въ уголъ къ окну, гдѣ вскорѣ и упалъ, причемъ застоналъ. Свои руки, замаранныя кровью, онъ вытеръ бумагой въ магазинѣ, а потомъ вымылъ ихъ на квартирѣ; сюртукъ и брюки, оказавшіеся въ крови, снялъ тоже на квартирѣ. Въ концѣ втораго часа, онъ ходилъ въ сиротскій судъ подавать, прошеніе, но опоздалъ и оставилъ его тамъ у столоначальника; вечеромъ, купивши клеенку и ждановской жидкости, ходилъ часу въ девятомъ въ магазинъ. Въ это время онъ съ Калмыкова сорвалъ часы.

Найденный въ конторкѣ ножъ былъ купленъ для кухни въ 1865 или 1864 г. и взятъ имъ изъ квартиры въ магазинъ съ тѣмъ, чтобы его убрать, до встрѣтившейся въ немъ надобности. Въ августѣ или сентябрѣ 1866 г. онъ входилъ въ магазинъ, чтобы посмотрѣть и узнать, что сдѣлалось съ трупомъ Калмыкова, но, войдя въ сѣни, онъ почуствовалъ запахъ отъ трупа и потому воротился, не входя въ комнаты магазина.

15‑го марта подсудимый Мазуринъ вновь былъ допрошенъ судебнымъ слѣдователемъ и на предложенные ему вопросы отвѣчалъ, что 13 іюня, когда пріѣхалъ къ нему, по его приглашенію, Калмыковъ, онъ, Мазуринъ, не поѣхалъ съ нимъ выкупать вещи потому что былъ чѣмъ — то разстроенъ и потому что нужно ему было ѣхать по другому дѣлу; вещей, на деньги, похищенныя у Калмыкова, онъ не выкупалъ, а отдалъ только проценты за вещи, находившіяся въ залогѣ у Марецкаго; на эти же деньги онъ купилъ въ конторѣ Юнкера нѣсколько билетовъ внутренняго съ выиграшами займа; изъ оставшихся денегъ отъ этой покупки онъ заплатилъ нѣкоторые долги и кромѣ того, въ самый день совершенія преступленія, потерялъ около 300 р.

Тифлисскій гражданинъ изъ армянъ, Григорій Богдановъ Теръ Масесовъ, жившій съ 1862 года у подсудимаго Мазурина прикащикомъ, на слѣдствіи показалъ, что съ 1866 г. на Мазурина стали поступать ко взысканію векселя, уплачивать же ему было нечѣмъ, вслѣдствіе этого съ марта мѣсяца Мазуринъ прекратилъ торговлю и спѣшилъ продать оставшійся въ магазинѣ товаръ для того, чтобы не взяли его кредиторы. Оказанной ему бритвы онъ въ магазинѣ Мазурина не видалъ; въ магазинѣ у нихъ была бритва, обыкновенно валявшаяся по разнымъ мѣстамъ и служившая для рѣзанія лучины и картона, но у ней черенокъ не былъ завязанъ, и она свободно складывалась; Оказаннаго ему поварскаго ножа онъ также никогда не видалъ въ магазинѣ и вообще подобныхъ ножей въ магазинѣ никогда не было.

Спрошенный засимъ московскій мѣщанинъ Павелъ Іоновъ Аксеновъ и дворянинъ Людвигъ Климашевскій при слѣдствіи показали: первый, что въ прошлое лѣто, но въ какое именно время — онъ не упомнитъ, Мазуринъ принесъ ему для продажи брилліанты, и онъ ихъ продалъ въ магазинѣ Фульда за 95 р.; также лѣтомъ Мазуринъ заложилъ ему золотые часы за 20 руб. Второй же показалъ, что, осенью прошлаго года, дѣйствительно въ магазинѣ на Тверской, въ домѣ Сазикова, гдѣ онъ состоитъ прикащикомъ, было ему продано золото съ перстня, рублей на пять, какимъ — то молодымъ человѣкомъ.

16‑го марта московскимъ купцомъ Антономъ Ларье, главнымъ прикащикомъ магазина Фульда, вмѣстѣ съ другимъ прикащикомъ представлены были къ слѣдователю книги для записки купленныхъ и проданныхъ брилліантовыхъ вещей въ магазинѣ. По справкѣ, въ книгѣ оказалось, что 7 сентября 1866 г. купленъ одинъ брилліантъ вѣсомъ одинъ гранъ и тринадцать мелкихъ брилліантовъ вѣсомъ 15/16 грамъ за 95 руб. Причемъ прикащики Фульда показали, что они не помнятъ, у кого куплены брилліанты. Изъ купленныхъ 7 сентября брилліантовъ оказался цѣлымъ одинъ большой, но цѣлы ли остальные — навѣрное сказать не могутъ. При этомъ были представлены брилліанты, изъ которыхъ одинъ большой брилліантъ Иванъ Ивановъ Калмыковъ положительно призналъ за принадлежащій его убитому брату.

Изъ свѣдѣній, доставленныхъ конторою Юнкера, а равно изъ счетовъ изъ его же конторы, находящихся при дѣлѣ, видно, что Мазурину 24 іюня было продано два билета внутренняго съ выигрышами втораго займа и 80 іюня четыре билета перваго займа за 674 р. 10 к. сер.

На основаніи вышеизложенныхъ обстоятельствъ сего дѣла, почетный гражданинъ Василій Ѳедоровъ Мазуринъ, 86 лѣтъ, обвиняется въ убійствѣ свободнаго художника Ильи Иванова Калмыкова съ обдуманнымъ заранѣе намѣреніемъ, съ цѣлію ограбить его, что предусмотрѣно 1,453 ст. улож. о нак. а посему онъ, Мазуринъ, на основаніи 201 ст. уст. угол. судопроизводства, подлежитъ сужденію московскаго окружнаго суда, съ участіемъ присяжныхъ засѣдателей.

Предсѣдатель. Подсудимый Мазуринъ, васъ обвиняютъ въ томъ, что вы убили художника Калмыкова съ обдуманнымъ заранѣе намѣреніемъ, чтобы воспользоваться его собственностью. Признаете ли вы себя виновнымъ?

Подсудимый (тихимъ дрожащимъ голосомъ)…. Признаю… только въ обвинительномъ актѣ не совсѣмъ правильно изложены обстоятельства дѣла. Мой защитникъ объяснитъ.

Предсѣдатель. Разскажите же, какъ было дѣло.

Подсудимый. Я не помню хорошо…. я не могу.

Предсѣдатель. Законъ обязываетъ меня спросить васъ объ обстоятельствахъ дѣла. Скажите, давно вы были знакомы съ Калмыковымъ?

Подсудимый. Я давно съ нимъ знакомъ.

Предсѣдатель. Когда вы его видѣли въ послѣдній разъ передъ убійствомъ?

Подсудимый. Не помню, когда видѣлъ.

Предсѣдатель. Наканунѣ убійства, 13 числа, онъ приходилъ къ вамъ?

Подсудимый. Должно — быть, приходилъ…. Да, приходилъ.

Предсѣдатель. 14‑го числа онъ пришелъ къ вамъ по вашему приглашенію?

Подсудимый. Да, я самъ его приглашалъ къ себѣ, чтобы выкупить заложенныя вещи.

Предсѣдатель. Вы опредѣлили сами сумму денегъ, какую онъ долженъ былъ принести съ собою?

Подсудимый. Опредѣлилъ ли я ему сумму — не помню.

Предсѣдатель. Вы, вѣроятно, говорили ему, за сколько заложены ваши вещи?

Подсудимый. Да, я говорилъ ему, сколько нужно денегъ, чтобы выкупить вещи, но я теперь не могу припомнить, сколько именно.

Предсѣдатель. 14 іюня всѣ домашніе были дома?

Подсудимый. Всѣ были дома.

Предсѣдатель. Вы это твердо знаете?

Подсудимый. Кажется, всѣ были дома.

Предсѣдатель. Покойный Калмыковъ куда къ вамъ пришелъ?

Подсудимый. Онъ пришелъ наверхъ, гдѣ я жилъ.

Предсѣдатель. Долго онъ тамъ оставался?

Подсудимый. Нѣтъ, онъ недолго тамъ былъ.

Предсѣдатель. Почему же онъ пошелъ въ пустой магазинъ? Вы его пригласили?

Подсудимый. Нѣтъ, онъ самъ пошелъ въ магазинъ: я его не звалъ туда.

Предсѣдатель. Какъ — же это такъ было?

Подсудимый. Мнѣ нужно было въ магазинѣ изъ конторки взять записку о вѣсѣ брилліантовъ. Я и говорю Ильѣ Ивановичу: я пойду и достану записку. И я, говоритъ онъ, съ тобою пойду. Ну, мы и пошли, а я его самъ не приглашалъ.

Предсѣдатель. Разскажите же, какъ потомъ дѣло было?

Подсудимый. Я теперь ничего не припомню.

Предсѣдатель. Почему у васъ пришла мысль убить Калмыкова?

Подсудимый. Когда мы пришли въ магазинъ, я сталъ искать въ конторкѣ записку. Вижу: бритва лежитъ, у меня сейчасъ и мелькнула эта мысль. Какъ же потомъ было — я ничего не помню.

Предсѣдатель. Что же, вы сейчасъ и привели свою мысль въ исполненіе?

Подсудимый. Нѣтъ, я ему далъ прочитать записку.

Предсѣдатель. Стало — быть, послѣ этой мысли прошло нѣсколько времени?

Подсудимый. Да, послѣ того, какъ я ему далъ записку, мы съ нимъ разговаривали.

Предсѣдатель. О чемъ же вы разговаривали?

Подсудимый. Вѣсъ брилліантовъ считали.

Предсѣдатель. Четверть часа прошло или больше, пока вы разговаривали?

Подсудимый. Можетъ, меньше четверти часа, минутъ десять, а пожалуй меньше…. я не припомню.

Предсѣдатель. Потомъ что же было?

Подсудимый. Потомъ я пошелъ къ конторкѣ и взялъ бритву.

Предсѣдатель. Что же, вы этою бритвою нанесли рапу?… Какую рану?

Подсудимый. Я не помню… что было.

Предсѣдатель. Вы, можетъ — быть, не бритвой зарѣзали?

Подсудимый. Нѣтъ, я помню, что бритвой.

Предсѣдатель. Зачѣмъ эта бритва была у васъ въ магазинѣ?

Подсудимый. Она всегда въ магазинѣ была: ею картонъ рѣзали.

Предсѣдатель. Гдѣ же эта бритва лежала?

Подсудимый. Она въ конторкѣ лежала… и прежде всего въ магазинѣ была.

Предсѣдатель. Потомъ, когда вы зарѣзали Калмыкова, что вы сдѣлали? Закрыли ставню?

Подсудимый. Я не помню, что послѣ этого было… до тѣхъ поръ, пока я взошелъ наверхъ. Должно — быть, я тогда же затворилъ ставни, когда онѣ были растворены. А можетъ — быть, вечеромъ затворилъ.

Предсѣдатель. Какъ же провели день этотъ, послѣ самаго происшествія?

Подсудимый. Послѣ этого я ѣздилъ…

Предсѣдатель. Когда вы пришли наверхъ, что вы сдѣлали?

Подсудимый. Я скинулъ платье.

Предсѣдатель. А потомъ что вы дѣлали?

Подсудимый. Потомъ я ходилъ въ сиротскій судъ подавать прошеніе.

Предсѣдатель. Что же, вы взяли у Калмыкова деньги?

Подсудимый. Да, я взялъ у него деньги.

Предсѣдатель. Сколько же было денегъ?

Подсудимый. Я не считалъ, болѣе трехъ тысячъ, должно — быть, было.

Предсѣдатель. А еще что вы взяли, кромѣ денегъ? Вещи какія — нибудь взяли?

Подсудимый. Часы взялъ, кольцо, цѣпочку.

Предсѣдатель. Цѣпочку взяли? Вѣрно, на убитомъ нашли?

Подсудимый. Да, я не всю цѣпочку взялъ, я только часть цѣпочки оторвалъ.

Предсѣдатель. И кольцо взяли?

Подсудимый. Да, и кольцо одно съ брилліантомъ взялъ.

Предсѣдатель. Потомъ какъ вы провели время?

Подсудимый. Потомъ я дома обѣдалъ, а тамъ у вечерни былъ въ своемъ приходѣ.

Предсѣдатель. Когда же вы трупъ покрыли?

Подсудимый. Вечеромъ я ѣздилъ, купилъ клеенки и жидкости. Вошелъ въ магазинъ, удостовѣрился и вышелъ.

Предсѣдатель. Вы убили Калмыкова для того, чтобы завладѣть его деньгами?

Подсудимый молчитъ.

Предсѣдатель. Куда же вы употребили деньги, которыя взяли у Калмыкова?

Подсудимый. Заплатилъ проценты за заложенныя вещи, потомъ нѣкоторымъ кредиторамъ заплатилъ… билеты купилъ.

Предсѣдатель (послѣ совѣщанія съ судьями). Несмотря на высказанное подсудимымъ признаніе, судъ признаетъ необходимымъ продолжать судебное слѣдствіе. Судебный приставъ, предъявите подсудимому вещественныя доказательства.

Подсудимый признаетъ бритву за ту самую, которою онъ зарѣзалъ Калмыкова; точно также онъ признаетъ за свои сюртукъ и брюки. Затѣмъ ему показываютъ пальто, которымъ былъ прикрытъ трупъ убитаго.

Предсѣдатель. Это то самое пальто, которымъ вы прикрыли трупъ?

Подсудимый. Да, то самое. Я его хорошо знаю: оно принадлежитъ мнѣ.

Изъ предъявлянныхъ подсудимому трехъ карманныхъ часовъ, одни онъ признаетъ принадлежащими Калмыкову, а двое другихъ, по его заявленію, принадлежатъ его матери.

Предсѣдатель (когда судебный приставъ предъявляетъ подсудимому кухонный ножъ). Это тотъ самый ножъ, который былъ въ магазинѣ?

Подсудимый. Да, это тотъ самый.

Предсѣдатель. Давно вы его купили?

Подсудимый. Да, я его давно купилъ; я въ то время три ножа купилъ; одинъ этотъ только оставался въ магазинѣ.

Предсѣдатель. Гдѣ же онъ лежалъ?

Подсудимый. Онъ въ магазинѣ лежалъ, былъ завернутъ въ бумагу.

Предсѣдатель. Г. секретарь, прочитайте осмотръ магазина Мазурина, произведенный судебнымъ слѣдователемъ 27 февраля.

Секретарь читаетъ этотъ документъ: сущность его изложена въ обвинительномъ актѣ.

Далѣе, по распоряженію предсѣдателя, секретарь читаетъ изъ судебно — медицинскаго осмотра заключеніе врача о причинѣ смерти Калмыкова и сообщеніе медицинской конторы о результатахъ химическаго изслѣдованія внутренностей убитаго, причемъ контора признаетъ заключеніе врача правильнымъ. Противъ этихъ актовъ подсудимый ничего не возразилъ.

Затѣмъ, по распоряженію предсѣдателя, секретарь читаетъ сообщеніе медицинской конторы о произведенномъ изслѣдованіи кровяныхъ пятенъ на части земли, на щепкѣ отъ подпольнаго наката и на бритвѣ. На первыхъ двухъ предметахъ, по мнѣнію конторы, слѣдовъ крови не оказалось. На самомъ лезвіи бритвы можно подозрѣвать присутствіе слѣдовъ крови, такъ какъ оно покрыто сплошнымъ слоемъ ржавчины. Это тѣмъ болѣе вѣроятно, что на оберточной бумагѣ, которою обернута деревянная ручка бритвы, и на бечевкѣ, которою обвязана эта бумага, замѣчаются совершенно явственные слѣды крови.

Защитникъ. Я не читалъ этой бумаги.

Предсѣдатель. Она получена судомъ 22 ноября.

Подсудимый противъ этого акта ничего не возразилъ.

По распоряженію предсѣдателя, въ залъ были приглашены всѣ свидѣтели. Затѣмъ всѣ они были приведены къ присягѣ, за исключеніемъ цеховаго Ивана Ивановича Калмыкова, который былъ отведенъ отъ присяги защитникомъ, какъ братъ убитаго.

По удаленіи всѣхъ свидѣтелей, кромѣ г. Калмыкова, предсѣдатель приступилъ къ его допросу.

— 13‑го іюня 1866 г. пріѣзжаетъ къ намъ въ домъ г. Мазуринъ, началъ И. И. Калмыковъ на вопросъ предсѣдателя, и проситъ моего брата достать ему денегъ для выкупа заложенныхъ вещей, такъ какъ срокъ залога вышелъ. Братъ мой въ этотъ же день отправился къ нему вечеромъ. Возвратившись домой, братъ разсказывалъ съ удивленіемъ, что Мазуринъ его принялъ не такъ какъ всегда. Прихожу я къ нему, говорилъ братъ, Василій Ѳедоровичъ выходитъ ко мнѣ въ переднюю, въ одной рукѣ держитъ бумагу, а въ другой перо. Мнѣ, говоритъ, некогда: у меня теперь сидятъ зять и родные, — приходите завтра. Такъ въ передней и отказалъ, у самыхъ дверей, а, бывало, всегда принималъ въ кабинетѣ. На другой день поутру, — это было во вторникъ, — братъ мой собрался, взялъ съ собою деньги, ушелъ къ Мазурину и съ тѣхъ поръ не возвращался. Въ среду, — это, стало — быть, 15‑го числа, — часу въ девятомъ, Василій Ѳедоровичъ приходилъ ко мнѣ. — Дома ли братъ вашъ? спрашивалъ онъ. — Нѣтъ, говорю, его дома нѣтъ. — Когда онъ придетъ, сказалъ Василій Ѳедоровичъ, то скажите ему, чтобы онъ пришелъ вечеромъ, часовъ въ шесть. Я его просилъ придти утромъ въ 12 часовъ, да у насъ приходскій праздникъ, такъ я не успѣю управиться, — пусть лучше вечеркомъ придетъ. — Въ среду 16‑го я ходилъ къ Василію Ѳедоровичу справляться, не давалъ ли онъ адреса закладчику какому, и не пошелъ ли туда мой братъ. Мнѣ г. Мазуринъ сказалъ, что адреса онъ ему не давалъ да и не думалъ давать, такъ какъ хотѣлъ выкупить самъ заложенныя вещи (Спрошенный прокуроромъ). Я жилъ въ одномъ домѣ съ братомъ, Яузской части, 2 квартала. Съ Мазуринымъ мы знакомы давно; сначала былъ знакомъ еще мой отецъ, потомъ и мы; можетъ — быть, уже болѣе 20 лѣтъ, какъ мы знакомы. Василій Ѳедоровичъ пріѣзжалъ къ намъ по дѣламъ. Въ послѣднее время онъ бывалъ часто. Ему, какъ богатому человѣку, совѣстно, бывало, заложить вещи въ опекунскій совѣтъ. Такъ онъ пріѣдетъ къ брату, оставитъ пять рублей на расходы и уѣдетъ. Братъ мой не разъ такимъ образомъ закладывалъ, ему же и выкупать приходилось. Былъ онъ у пасъ Великимъ постомъ въ 1866 году и послѣ того не приходилъ ни разу до самаго 13 іюня. Я его видѣлъ въ этотъ день. Только не могу припомнить, въ чемъ онъ былъ одѣтъ. Василій Ѳедоровичъ самъ назначилъ, сколько мой братъ долженъ денегъ взять. Онъ сказалъ, что нужно выкупить двѣ вещи: одна заложена въ 3,000 руб., а другая въ 300 руб. Эти деньги и взялъ съ собою мой братъ; ну, конечно, взялъ немного и лишнихъ. Самъ я у Мазурина былъ уже послѣ исчезновенія брата, а прежде этого я былъ развѣ только съ отцомъ, лѣтъ двадцать тому назадъ.

Прокуроръ. На предварительномъ слѣдствіи вы показали, что у васъ было предчувствіе относительно того, что въ исчезновеніи вашего брата виноватъ Мазуринъ. Скажите, съ какого времени родилось у васъ это предчувствіе: въ самый ли тотъ день или на другой?

Свидѣтель. На третій день къ вечеру у меня явилось это подозрѣніе. Въ первые же дни я еще ничего не могъ думать. Потомъ, зная, что мой братъ никогда не отлучался на такое долгое время, я сталъ сомнѣваться. Думаю, никто его не вызывалъ къ себѣ съ деньгами, кромѣ Мазурина, — вотъ подозрѣніе у меня и закралось.

Защитникъ. Отчего же вы, восемь слишкомъ мѣсяцевъ, никому не заявляли своего подозрѣнія?

Свидѣтель. Я оберъ — полицеймейстеру въ прошеніи заявлялъ объ этомъ, еще на четвертый день. Только, конечно, я не могъ прямо такъ обвинять. Мнѣ объявили, что розыски сдѣланы по всей Москвѣ и нигдѣ не оказалось моего брата. Потомъ я заявлялъ объ этомъ судебному слѣдователю и надзирателю Боброву.

Защитникъ. Когда вамъ показывали трупъ, найденный въ магазинѣ, вы не узнали въ немъ своего брата?

Свидѣтель. Да, я не могъ признать, потому что трупъ попортился; но по платью, по вещамъ — узналъ.

Прокуроръ. Вы хорошо платье признали?

Свидѣтель. Платье я хорошо призналъ, такъ какъ я хорошо помнилъ, въ чемъ мой братъ отправился къ Мазурину. Да и теперь пальто одной матеріи съ брюками цѣло. Я еще и портъ — сигаръ призналъ.

Предсѣдатель. Что говорилъ Мазуринъ вашему брату 13 іюня, когда звалъ его къ себѣ?

Свидѣтель. Онъ просилъ его достать денегъ черезъ два часа, но братъ мой сказалъ, что не успѣетъ, и хотѣлъ часамъ къ шести приготовить деньги (Свидѣтелю показываютъ портъ — сигаръ). Это портъ — сигаръ моего брата (смотритъ бумажникъ). Бумажникъ этотъ припомнить не могу. Да, кажется, мой братъ и бумажника не бралъ съ собою. Онъ завернулъ серіи въ бумажку и положилъ ихъ въ карманъ. Часы эти я признаю. (Смотритъ на часы).

Вызывается свидѣтель Аѳанасій Мартыновъ.

Предсѣдатель, послѣ увѣщанія, предложилъ свидѣтелю показать все, что онъ знаетъ по этому дѣлу.

Мартыновъ. Когда Петръ снесъ сверху сюртукъ и брюки, онъ показалъ ключъ и говоритъ: барыня приказала магазинъ вычистить, пойдемъ. Ну, мы и пошли. Входимъ въ дверь, онъ это пошелъ прямо, а я направо. Я на самое это тѣло наткнулся и говорю Петру: у насъ молъ тѣло. — Бѣги, говоритъ, къ хозяйкѣ наверхъ. Что, спрашиваетъ меня хозяйка, вычистили магазинъ? — Нѣтъ, говорю, сударыня, его нельзя вычистить, тамъ тѣло. — Какъ тѣло!?., бѣги, говоритъ, скорѣй въ кварталъ и заяви. Л побѣжалъ въ кварталъ и объявилъ. Сколько времени былъ запертъ магазинъ — не упомню, а такъ мѣсяцевъ десять пожалуй будетъ. Не отпирали его потому, что ключи все не находили. Я — ночной сторожъ. Разъ, помню, видѣлъ въ сентябрѣ мѣсяцѣ, часа въ три, Мазуринъ выходилъ изъ магазина. Я четыре года непрерывно живу у Мазуриныхъ, продолжалъ свидѣтель, спрошенный прокуроромъ. Я сторожъ ночной, ночью сторожу, а днемъ воду вожу, на рѣку ѣзжу. Я не слыхалъ, когда прекращалась торговля и не знаю объ этомъ: товаръ вывозить я не помогалъ.

— Можетъ — быть. Мазуринъ въ магазинъ не входилъ? спросилъ защитникъ.

— Да, я не видалъ, былъ ли онъ въ магазинѣ: я видѣлъ только, что онъ оттуда выходилъ, отвѣчалъ свидѣтель.

Подсудимый. Я только отворилъ дверь, посмотрѣлъ въ магазинъ и сейчасъ же вышелъ.

Входитъ свидѣтель Петръ Абрамовъ. — Я, началъ свидѣтель, спрошенный предсѣдателемъ, пришелъ изъ бани: въ чистый понедѣльникъ это было. Говорятъ, къ верху иди, барыня зоветъ. Я это взошелъ наверхъ, вижу тамъ батюшку: съ постною молитвой пришелъ. Потомъ, я только — что сошелъ внизъ, опять меня зовутъ къ барынѣ. Она мнѣ и говоритъ: я, говоритъ, въ шифоньеркѣ ключи отъ магазина нашла. Ты, говоритъ, поди и вычисти магазинъ. А вотъ это, говоритъ, на тебѣ, — и даетъ мнѣ сюртукъ и брюки. Сошелъ я внизъ, кликнулъ Аѳанасія, взяли мы лопату желѣзную и пошли въ магазинъ. Я пошелъ прямо, а онъ направо. Онъ мнѣ и говоритъ: у насъ человѣкъ мертвый лежитъ. Я сейчасъ: пойдемъ, говорю, вонъ. Вышли вонъ, магазина не заперли, а такъ только притворили. Сейчасъ это самое доложили барынѣ; его послали въ кварталъ, а меня къ Бахрушину. Я это перепугался, какъ тѣло нашли, брюки въ снѣгъ закопалъ, а сюртукъ въ холодный флигель бросилъ.

Предсѣдатель. Чего же вы испугались?

Свидѣтель. Когда тѣло мертвое нашли, какъ же тутъ не испугаться. — Я живу давно у Мазуриныхъ, продолжалъ свидѣтель на вопросы прокурора, я по плотничной части былъ. Три года отъ нихъ живу, да два года отъ подрядчика жилъ… Извѣстно, что каждый день почти Василія Ѳедоровича видѣлъ, и въ горницѣ видалъ; онъ и зимой и лѣтомъ больше въ сюртукѣ ходилъ, въ черномъ. Я не видалъ, чтобы онъ ходилъ въ магазинъ. Я не знаю также, когда прекращалась торговля, и товаръ я не вывозилъ. — Я совсѣмъ и не зналъ Калмыкова, отвѣчалъ свидѣтель на вопросъ защитника. Сюртука и брюкъ я не могу признать, потому я съ испугу и не запомнилъ ихъ.

Послѣ трехчасоваго отдыха, снова продолжалось слѣдствіе. Былъ позванъ свидѣтель, тифлисскій гражданинъ Теръ Масесовъ. — Я былъ прикащикомъ у Мазурина, когда онъ торговалъ, жилъ у него въ 66‑мъ году, отошелъ Великимъ постомъ, на четвертой недѣлѣ, когда торговля была прекращена и товаръ былъ проданъ весь. Тогда магазинъ былъ запертъ, и туда, кромѣ хозяина, никто не входилъ. Никакихъ ножей въ магазинѣ не было, бритва же была постоянно: она употреблялась въ видѣ перочиннаго ножа, зазубренная была. Калмыкова я зналъ; онъ къ хозяину пріѣзжалъ не очень часто. Видѣлся я съ хозяиномъ и послѣ того какъ отошелъ отъ него; на Святой недѣлѣ былъ у него; онъ самъ меня звалъ къ себѣ (свидѣтелю предъявляютъ бритву). Она сходственна по лезвію съ тою, которая была въ магазинѣ, но утвердительно не могу сказать, чтобы эта была та самая бритва. Бритва эта вездѣ лежала, не спрятана была; но я не припомню, чтобы она была въ конторкѣ. — Около пяти лѣтъ я жилъ у Мазурина, продолжалъ свидѣтель, спрошенный прокуроромъ, я только былъ въ магазинѣ отъ 9 часовъ утра до 8 вечера, а постоянно жилъ у родственниковъ. Въ магазинѣ кромѣ товара ничего не было; документовъ какихъ или вещей въ магазинѣ я не видалъ. При мнѣ былъ вывезенъ послѣдній товаръ, и въ магазинѣ ничего не осталось. Я каждое утро ходилъ къ Мазурину за ключомъ наверхъ, но была ли у него особая комната — не знаю. Осталась ли бритва въ магазинѣ, послѣ вывоза товара, — не могу сказать. У бритвы была бѣлая ручка, но такой ручки я не видалъ (разсматривая бритву). Тутъ ручки совсѣмъ нѣтъ. — Я не знаю когда бываетъ храмовой праздникъ; на кладбищѣ, гдѣ лежитъ отецъ Мазурина, дѣйствительно ѣздили, но когда именно — не знаю. — Лѣтомъ Мазуринъ носилъ пиджакъ, но болѣе онъ одѣвался въ сюртукъ, застегнутый на одну пуговицу, такъ что былъ виденъ жилетъ. Сколько я помню, въ магазинѣ рѣшительно ничего не осталось, когда была прекращена торговля.

Предсѣдатель. Вы можете ли положительно удостовѣрить, что тамъ не оставалась записка какая — нибудь или еще что — нибудь?

Свидѣтель. Нѣтъ, положительно удостовѣрить не могу. Въ магазинѣ была конторка; она запиралась. — Послѣ вывоза товара, продолжалъ свидѣтель, спрошенный защитникомъ, въ магазинѣ осталась мебель. (На вопросы прокурора). Весь товаръ былъ проданъ оптику Пристлею разомъ и вывезенъ въ одинъ день. Послѣ этого на виду въ магазинѣ, кромѣ мебели, ничего не оставалось. Въ конторкѣ я видѣлъ реестръ товарамъ и другія бумаги, до торговли относящіяся; посторонняго я не видалъ.

Подсудимый. Бритва была въ самой конторкѣ. Она обыкновенно валялась въ разныхъ мѣстахъ, а когда товаръ былъ вывезенъ, все было сложено въ конторку, она была положена туда же. Черенка у нея небыло.

Я знакомъ 18 лѣтъ, сказалъ свидѣтель мѣщанинъ Аксеновъ, съ Мазуринымъ и съ его семействомъ. Я бывалъ и у него и у матери. Онъ принесъ ко мнѣ въ сентябрѣ прошлаго года брилліанты и просилъ продать ихъ за 100 руб., но Фроловъ давалъ за нихъ только 98 р., а Фульда согласился дать 95 р. Я ихъ и продалъ за эту цѣну. Что касается до часовъ, то Мазуринъ заложилъ мнѣ ихъ за 20 рублей всего на 5 дней. Но такъ какъ онъ ихъ не выкупилъ, то я взялъ да и продалъ ихъ.

Мазуринъ сказалъ слѣдователю, будто бы онъ продалъ кольцо безъ камней мнѣ, сказалъ свидѣтель дворянинъ Климашевскій; я не могъ его признать, и потому просилъ его припомнить мнѣ расположеніе магазина, въ которомъ я прикащикомъ. Тогда я сталъ припоминать и, сколько я могу вспомнить, мнѣ дѣйствительно было продано золото, за которое я заплатилъ отъ 3 р. 50 к. до 6 рублей.

— Моему хозяину, сказалъ прикащикъ Б. Г. Фульда, купецъ Ларье, были проданы В. Ѳ. Мазуринымъ брилліанты безъ оправы; одинъ большой и 13 маленькихъ. Эти брилліанты переданы судебному слѣдователю.

Наконецъ была приглашена свидѣтельница солдатка Прасковья Андреева, вызванная къ слѣдствію защитникомъ.

Я жила въ горничныхъ у Мазуриной, сказала свидѣтельница, и вотъ уже съ годъ какъ отошла. Въ какомъ мѣсяцѣ поступила — сказать не могу; потому я этого обыкновенія не знаю, я баба деревенская. Знаю, что поступила послѣ Святой недѣли, и денъ пять не дожила до девяти мѣсяцевъ. Къ Василію Ѳедоровичу ходило много, утромъ бывало человѣкъ до десяти. Кто былъ — я не знаю, потому мы недостойны знать фамиліи (На вопросы прокурора). Обыкновенно кто — нибудь изъ прислуги ходилъ отпирать, либо я, либо нянюшка, а то поденщицы были — прачки…

По заявленію прокурора, снова былъ спрошенъ Теръ Масесовъ. Онъ сказалъ, что въ магазинѣ не было ни горшковъ съ цвѣтами, ни поддонниковъ, ни суповыхъ мисокъ… Карточки фотографическія были прежде, но при прекращеніи торговли ихъ уже не было. Фотографическія принадлежности были вывезены вмѣстѣ съ прочимъ товаромъ.

Наконецъ, былъ прочитанъ секретаремъ осмотръ комнаты въ домѣ Мазуриной, произведенный 3 марта.

Послѣ полуторачасоваго перерыва, засѣданіе снова возобновилось. Предсѣдатель, прежде чѣмъ прекратить судебное слѣдствіе, спросилъ присяжныхъ засѣдателей, не желаютъ ли они задать какіе — либо вопросы свидѣтелямъ или подсудимому. Старшина присяжныхъ объявилъ, что присяжные ничего не считаютъ нужнымъ спросить, — и слѣдствіе было прекращено.

Предсѣдатель. Г. прокуроръ, предлагаю вамъ произнести обвинительную рѣчь.

Прокуроръ М. Ф. Громницкій. Гг. присяжные засѣдатели! Въ іюнѣ мѣсяцѣ прошлаго года въ Москвѣ случилось происшествіе, поразившее всѣхъ своею необычайностью. 14‑го числа этого мѣсяца, около полудня, свободный художникъ Илья Ивановичъ Калмыковъ отправился, по приглашенію, къ почетному гражданину Василію Ѳедорову Мазурину, взявъ съ собою болѣе В тысячъ руб., и уже болѣе не возвращался домой. Несмотря на всѣ старанія и поиски полиціи и родныхъ, Калмыковъ не былъ розысканъ. Такое странное исчезновеніе человѣка, среди бѣлаго дня, давало поводъ ко всевозможнымъ предположеніямъ. Предполагали, что онъ былъ убитъ. Но когда, кѣмъ и въ какомъ мѣстѣ — это были вопросы, для разрѣшенія которыхъ не было данныхъ. Извѣстенъ былъ путь Калмыкова только до дома Мазурина, а затѣмъ куда онъ отправился — это оставалось для всѣхъ тайной. Что Калмыковъ былъ у Мазурина — это фактъ несомнѣнный. Далѣе ничего не было извѣстно, ибо Василій Ѳедоровъ Мазуринъ — показалъ, что Калмыковъ ушелъ отъ него, не сказавши куда и обѣщая придти на другой день. Заподозрить, что Мазуринъ принималъ прямое или косвенное участіе въ странномъ исчезновеніи Калмыкова — никому не пришло въ голову, благодаря тому, что Мазуринъ принадлежалъ къ почетной и богатой фамиліи въ Москвѣ. Это подозрѣніе не пало на него и потому, что онъ очень искусно велъ себя послѣ исчезновенія Мазурина. Такъ мы знаемъ изъ показанія брата убитаго Калмыкова, что Василій Мазуринъ на другой день утромъ являлся къ нему и спрашивалъ, дома ли его братъ. Узнавъ, что его пѣтъ дома, Мазуринъ просилъ Ивана Ивановича Калмыкова сказать брату, чтобы онъ пришелъ попозднѣе, такъ какъ у нихъ по приходу праздникъ. Такимъ образомъ Мазуринъ, благодаря этимъ обстоятельствамъ, оставался внѣ всякаго подозрѣнія. Конечно, еслибы слѣдователи внимательнѣе всмотрѣлись какъ въ личность Мазурина и его нравственныя качества, такъ и въ его тогдашнее финансовое положеніе, — то они имѣли бы поводы заподозрить Мазурина. Они узнали бы, что Василій Мазуринъ тогда уже прекратилъ всякую торговлю, что на него поступали ко взысканію векселя въ большомъ количествѣ. Они узнали бы также, что онъ закладывалъ вещи своей матери и свои собственныя, и что онъ именно для выкупа заложеныхъ вещей приглашалъ Калмыкова съ деньгами. Далѣе, слѣдователи узнали бы, что Мазуринъ судился въ уголовной палатѣ по дѣлу о мошенничествѣ.

Защитникъ (перебивая). Я ничего не знаю объ этомъ дѣлѣ. Я не знаю, почему гражданское дѣло превращено въ уголовное.

Предсѣдатель. Я прошу васъ не перебивать прокурора. Вы можете это объяснить въ своей защитительной рѣчи.

Прокуроръ. Свѣдѣніе объ этомъ обстоятельствѣ есть въ дѣлѣ. Наконецъ, слѣдователи должны были знать, что Мазуринъ ровно черезъ мѣсяцъ послѣ исчезновенія Калмыкова, какъ несостоятельный, былъ посаженъ въ долговое отдѣленіе. Всѣ эти обстоятельства въ совокупности, — обрати на нихъ вниманіе слѣдователи, — могли бы возбудить подозрѣніе противъ Мазурина. Но какъ бы то ни было, обстоятельства эти не были приняты во вниманіе, и на Мазурина не пало подозрѣніе. Въ продолженіи 8½ мѣсяцевъ таинственное исчезновеніе Калмыкова оставалось загадкою, и только счастливая случайность обнаружила причину этого страннаго явленія. 27 февраля настоящаго года случайно были найдены ключи отъ пустаго магазина, и мать подсудимаго послала служителей своихъ отпереть этотъ магазинъ и убрать его. Служитель, войдя въ магазинъ, натолкнулся на трупъ. Тогда только объяснилось, куда дѣлся Калмыковъ. Слѣдователь тогда же приступилъ къ разъясненію дѣла и въ первый же день собралъ массу уликъ противъ Мазурина. Призванный къ допросу, Мазуринъ сначала не сознался въ преступленіи и заявилъ подозрѣніе на прикащика. Но въ тотъ же день, вѣроятно, подавленный массою собранныхъ противъ него уликъ, Мазуринъ сознался въ томъ, что убилъ Калмыкова. Это сознаніе онъ повторилъ еще разъ на предварительномъ слѣдствіи и наконецъ здѣсь, на судѣ. Вы слышали, гг. присяжные, какъ разсказалъ Мазуринъ обстоятельства дѣла. Изъ всего показанія его я признаю справедливымъ только то, что Мазуринъ убилъ Калмыкова. И эта справедливая часть сознанія была вынуждена массою уликъ, собранныхъ слѣдствіемъ. Стало — быть, сознаніе это было не добровольное, не искреннее. Я постараюсь сейчасъ доказать, что улики эти были такъ сильны, что и безъ сознанія подсудимымъ своей вины вина эта была несомнѣнна. Затѣмъ все остальное въ показаніи Мазурина — ложь. Выслушавши эти улики, вы убѣдитесь въ справедливости мо ихъ словъ. Во 1‑хъ, мы знаемъ, что магазинъ, въ которомъ торговалъ Мазуринъ, былъ въ полномъ его распоряженіи и ключи отъ него находились у подсудимаго. Мать нѣсколько ракъ просила у него ключи, и Мазуринъ всегда отказывалъ ей выдать ихъ. Это подтвердилъ родной братъ подсудимаго. Онъ же засвидѣтельствовалъ, что послѣ 14 іюня подсудимый былъ сильно опечаленъ и иногда начиналъ плакать безъ всякой причины; мать замѣчала это и предлагала сыну очистить свой грѣхъ. Она сама подозрѣвала, что подсудимый принималъ участіе въ дѣлѣ Калмыкова. Но подсудимый на все это отвѣчалъ упорнымъ молчаніемъ. Далѣе, слѣдователь нашолъ въ магазинѣ подъ шкафомъ бритву, къ которой неподвижно была придѣлана деревянная палочка, обернутая бумагой, перевязанною бичевкой. Бритва эта была покрыта кровью. Затѣмъ найденъ въ конторкѣ и ножъ, покрытый кровью, и наконецъ шляпа Калмыкова. Изъ всего этого выходило, что Калмыковъ былъ въ магазинѣ не мертвый, но живой; что въ магазинъ не былъ привезенъ только его трупъ, но что Калмыковъ былъ убытъ въ магазинѣ. Убійца, бросившій трупъ въ магазинѣ, не сталъ бы заботиться о томъ, чтобы спрятать шляпу въ печку. Далѣе, въ шифоньеркѣ Мазурина были найдены сюртукъ и брюки его, обрызганные кровью, также и портъ — сигаръ покойнаго съ папиросами и спичками: эта вещь была узнана братомъ убитаго. Затѣмъ трупъ убитаго не былъ брошенъ зря, какъ бы это сдѣлали заѣзжіе убійцы, хотя допустить предположеніе о заѣзжихъ убійцахъ невозможно и потому, что окна магазина были цѣлы; напротивъ. трупъ былъ тщательно покрытъ тремя покровами: старымъ пальто, салфеткою и клеенкою. Такъ могъ распорядиться только хозяинъ магазина. Трупъ этотъ неоднократно поливался ждановскою жидкостью, уничтожающею зловоніе: на полу найдена черноватая масса и на окнѣ стояло нѣсколько пустыхъ бутылокъ, въ которыхъ была жидкость. Этою же жидкостью были обрызганы стѣны и окошко. Наконецъ на стулѣ и столѣ были кровяныя пятна. Сопоставьте всѣ эти данныя, добытыя предварительнымъ слѣдствіемъ, съ тѣмъ обстоятельствомъ, что Калмыковъ былъ у подсудимаго 14 іюня и въ этотъ же день исчезъ, и всѣ эти обстоятельства получаютъ важное значеніе. Они ясно показываютъ, насколько сознаніе подсудимаго было добровольное и искреннее. Не будь даже этого сознанія, обвинительная власть смѣло бы выступила съ этимъ обвиненіемъ и, надѣюсь, доказала бы виновность подсудимаго. Съ другой стороны, неискренность этого сознанія доказывается объясненіемъ подсудимаго о томъ, какъ онъ совершилъ убійство. Онъ говоритъ, что совершилъ это преступленіе по внезапному побужденію; онъ говоритъ, что отыскивая записку, при взглядѣ на бритву, онъ внезапно замыслилъ совершить убійство. Между тѣмъ вы, гг. присяжные, изъ обвинительнаго акта слышали, что я обвиняю подсудимаго въ преднамѣренномъ убійствѣ. Сейчасъ я постараюсь вамъ доказать ложность этой части показанія подсудимаго и справедливость моего обвиненія. Обвиняя въ преднамѣренномъ убійствѣ, я, конечно, не имѣю надобности доказывать, какое количество времени необходимо было подсудимому, чтобы обдумать свою преступную задачу, да и самъ законъ этого не требуетъ. Здѣсь прежде всего укажу на невѣроятность и противорѣчія въ показаніяхъ самого подсудимаго. Въ первомъ своемъ показаніи, данномъ 27 февраля, подсудимый говоритъ, что онъ въ одно и то же время взглянулъ на бритву и услышалъ, что Калмыковъ принесъ съ собою три тысячи, — и у него мгновенно зародилась мысль объ убійствѣ, которую онъ тотчасъ же и привелъ въ исполненіе. Вы уже слышали здѣсь, что подсудимый самъ просилъ Калмыкова пріѣхать и привести ему 3,300 р., стало — быть онъ, прежде чѣмъ увидалъ бритву въ конторкѣ, зналъ, что у Калмыкова есть деньги. Подсудимый понялъ несообразность своего перваго показанія, и вотъ на второмъ допросѣ, 2‑го марта, онъ уже ни слова не упоминаетъ о деньгахъ и только говоритъ, что мысль объ убійствѣ блестнула у него, когда онъ увидѣлъ бритву въ конторкѣ. Затѣмъ, говорилъ подсудимый, мы бесѣдовали около четверти часа, — и тогда я зарѣзалъ Калмыкова. Такимъ образомъ въ этомъ показаніи подсудимый уже дѣлаетъ уступку. Одна эта уступка уже давала бы мнѣ право обвинять подсудимаго въ обдуманномъ убійствѣ, потому что и четверти часа было достаточно, чтобы обдумать убійство. И хотя здѣсь на судѣ подсудимый уже говоритъ, что прошло менѣе четверти часа, по я пойду дальше и положительно докажу, что убійство было совершено намѣренно, по предварительно обдуманному умыслу.

Прежде всего я укажу на бритву. Подсудимый говоритъ, что это была та самая бритва, которая всегда лежала въ магазинѣ. Но вы слышали здѣсь показаніе прикащика, который положительно говоритъ, что лезвіе имѣетъ сходство съ тою бритвою, но ручка положительно измѣнена: стало — быть бритва была приспособлена для убійства иначе; стало — быть обвиняемый приготовилъ ее для этой цѣли. Затѣмъ перейду къ ножу. Посмотримъ, что показываетъ о ножѣ обвиняемый. Онъ говоритъ, что купилъ этотъ ножъ въ 1864 или въ 1865 году. Между тѣмъ прикащикъ положительно удостовѣряетъ, что онъ этого ножа въ магазинѣ не видалъ. Но какъ объясняетъ самъ подсудимый появленіе кухоннаго ножа въ магазинѣ? Въ показаніи своемъ, данномъ 2 марта, онъ говоритъ: я взялъ еще давно изъ квартиры ножъ и положилъ его въ конторку магазина, чтобы убрать, и въ случаѣ надобности хозяйственной, я его хотѣлъ опять взять въ квартиру. Еслибы мы нашли въ магазинѣ рядъ вещей, относящихся до домашняго хозяйства, тогда бы еще было возможно дать вѣру такому неправдоподобному объясненію. Между тѣмъ мы знаемъ изъ осмотра и изъ показанія прикащика, что такихъ вещей въ магазинѣ не было. Такимъ образомъ это странное объясненіе прямо говоритъ, что ножъ этотъ былъ приготовленъ для убійства и дѣйствительно употребленъ въ дѣло: мы знаемъ, что на ножѣ найдены кровяные знаки. Далѣе, въ опроверженіе искренности показанія подсудимаго, я еще приведу слѣдующее: обыкновенно, подсудимый принималъ Калмыкова на квартирѣ матери. Такъ онъ дѣлаетъ и теперь. Но почему — то подсудимому понадобилось идти въ магазинъ за запиской. Могла ли она тамъ лежать? Мы слышали сейчасъ показаніе прикащика, отвѣчавшаго на мои вопросы, что въ магазинѣ постороннихъ вещей никакихъ не было, кромѣ товара. Въ конторкѣ же, по его словамъ, лежали книги и документы, относящіеся до торговли. Когда же вывезли товаръ, то, показываетъ прикащикъ, въ магазинѣ нечего не оставалось, кромѣ магазинной мебели. Еслибы тамъ что — нибудь было постороннее, то, вѣря показанію подсудимаго, что онъ не ходилъ въ магазинъ, убивши Калмыкова, и стало — быть не успѣлъ прибрать этихъ вещей, осмотръ обнаружилъ бы ихъ. Между тѣмъ мы знаемъ, что по осмотру тамъ ничего не оказалось. Такимъ образомъ, совокупность этихъ обстоятельствъ убѣждаетъ насъ, что въ пустомъ магазинѣ не могло быть никакой записки о вѣсѣ брилліантовъ; да и къ чему она тамъ лежала бы, когда у подсудимаго была особая комната, была и шифоньерка, въ которую никто не ходилъ. Онъ могъ положить эту записку скорѣе и естественнѣе въ эту шифоньерку. Слѣдовательно, подсудимому нужно было выдумать предлогъ» чтобы заманить Калмыкова въ магазинъ, и вотъ онъ говоритъ, что у него тамъ лежитъ записка о вѣсѣ брилліантовъ. Въ опроверженіе того, что запискѣ не зачѣмъ было лежать въ пустомъ магазинѣ, приведу мелкіе факты. Эти факты сами по себѣ имѣютъ малое значеніе, но въ связи съ другими они получаютъ смыслъ. Мы знаемъ, что подсудимый наканунѣ еще приглашалъ Калмыкова къ себѣ. Слѣдовательно, онъ могъ къ его приходу приготовить записку о вѣсѣ, тѣмъ болѣе что, какъ видно, подсудимый дорожилъ временемъ, ибо онъ сдѣлалъ выговоръ Калмыкову, зачѣмъ онъ пришелъ не въ 11, а въ 12 часовъ. Вмѣсто приготовленія записки, онъ ведетъ Калмыкова въ магазинъ. Далѣе подсудимый показывалъ, что онъ повелъ Калмыкова въ магазинъ, чтобы дать ему фотографическія карточки. Но мы знаемъ, что ни осмотръ, ни показаніе прикащика не подтверждаютъ, чтобы въ магазинѣ были фотографическія карточки. Впрочемъ, и самъ подсудимый говоритъ, что онъ сказалъ Калмыкову, что у него нѣтъ карточекъ, но будто бы Калмыковъ сказалъ: а можетъ — быть, и есть, мы посмотримъ. Такое показаніе лишено всякаго вѣроятія, потому что каждый хорошо знаетъ, что хозяину должно быть болѣе извѣстно, что у него есть. Затѣмъ я долженъ указать на одно важное обстоятельство. На предварительномъ слѣдствіи братъ подсудимаго и нянька показали, что въ этотъ день никого не было дома: нянька была у поздней обѣдни, какъ это показываетъ и самъ подсудимый, а остальное семейство ѣздило на кладбище, гдѣ похороненъ отецъ подсудимаго. Стало — быть, Калмыковъ явился къ подсудимому въ такое время, когда никого не было дома. При этомъ обстоятельствѣ дѣлается особенно понятнымъ, почему подсудимый не принялъ Калмыкова 13 числа. Мы знаемъ, что на всѣ вопросы судебнаго слѣдователя относительно того обстоятельства, почему подсудимый не принялъ Калмыкова 13 числа, Мазуринъ отвѣчалъ уклончиво. Говорилъ подсудимый, что онъ занятъ или растроенъ, но чѣмъ — это онъ не объяснилъ ни однимъ намекомъ. Я объясняю этотъ фактъ тѣмъ, что подсудимый считалъ болѣе удобнымъ временемъ для совершенія убійства 14‑е число, когда, какъ ему заранѣе могло быть извѣстно, всѣ члены семейства отправлялись на кладбище…. Далѣе я укажу на послѣдствія этого внезапнаго убійства, какъ старается объяснить подсудимый. Мы знаемъ, что подсудимый воспользовался деньгами убитаго, но это сдѣлалъ бы и каждый внезапный убійца. Затѣмъ, что дѣлаетъ далѣе подсудимый, старающійся насъ увѣрить, что онъ убилъ внезапно? Онъ не убѣгаетъ какъ можно дальше отъ своей жертвы. Убивши Калмыкова самымъ звѣрскимъ образомъ, онъ обираетъ у него деньги, часы, снимаетъ кольцо и срываетъ даже часть цѣпочки. Едва ли такъ поступаетъ внезапный убійца. Особенно этотъ послѣдній фактъ — сорваніе части цѣпочки — показываетъ, что за убійца былъ Мазуринъ. Какъ на послѣдствія, можно еще указать и на то, какъ подсудимый старался скрыть слѣды своего преступленія. Онъ покрываетъ трупъ своимъ пальто, клеенкой, салфеткой; поливаетъ его жидкостью; для уничтоженія зловонія онъ и полъ и стѣны поливаетъ этою же жидкостью. Онъ даже тотчасъ закрываетъ ставень. И никакое мелочное обстоятельство не укрывается отъ вниманія этого внезапнаго убійцы. Онъ знаетъ, что магазинъ помѣщается въ нижнемъ этажѣ, и сейчасъ же догадывается, что со двора могутъ увидѣть трупъ. Онъ тщательно прячетъ въ шифоньерку платье, обрызганное кровью, въ которомъ онъ совершилъ убійство; онъ прячетъ туда же и ключи отъ магазина. Внезапный убійца знаетъ, что безъ этой предосторожности могутъ найдти и то и другое. Далѣе, онъ не самъ продаетъ ограбленныя вещи, а черезъ другихъ лицъ. Взгляните, далѣе, какъ ведетъ себя подсудимый? Онъ ведетъ себя послѣ преступленія хитро, обдуманно и разсчитанно. На другой день, утромъ, онъ отправляется къ брату убитаго и совершенно спокойно спрашиваетъ: дома ли онъ? Узнавши, что его нѣтъ дома, онъ проситъ сказать ему, чтобы онъ не приходилъ утромъ, а пришелъ бы вечеромъ, такъ какъ у нихъ по приходу праздникъ. И все это говоритъ человѣкъ, наканунѣ убившій Калмыкова, — говоритъ это брату убитаго, — и старается послѣ этого увѣрить насъ, что онъ убилъ по внезапному побужденію. Все это, напротивъ, показываетъ, что подсудимый обдуманно рѣшился убить Калмыкова; онъ зарѣзалъ его, взялъ у него деньги и потомъ совершенно обдуманно старается скрыть слѣды своего преступленія. Онъ тщательно ухаживаетъ за трупомъ и въ сентябрѣ входитъ въ магазинъ, чтобы узнать, что съ нимъ сдѣлалось. Но одинъ фактъ еще краснорѣчивѣе говоритъ о хладнокровіи подсудимаго. По его собственнымъ словамъ, въ 2 часа онъ отправился въ сиротскій судъ подавать прошеніе по довѣренности матери. Насколько это было нужно — я не знаю. Но тотъ фактъ, что подсудимый, черезъ Два часа или черезъ часъ послѣ такого страшнаго преступленія, отправился въ судъ, доказываетъ сильное присутствіе духа, огромную волю и умѣнье маскироваться. Послѣ этого вы спросите меня, почему такой осторожный убійца не скрылъ трупа убитаго? У него было, конечно, намѣреніе скрыть этотъ трупъ. Но онъ не имѣлъ къ этому возможности во 1‑хъ потому, что было лѣто, а во 2‑хъ потому, что прошелъ только мѣсяцъ послѣ убійства, и подсудимый былъ уже въ долговомъ отдѣленіи. Еслибы случайно не былъ открытъ трупъ, онъ бы, конечно, его уничтожилъ, какъ только былъ бы свободенъ. По всѣмъ приведеннымъ мною соображеніемъ, я утверждалъ и утверждаю, что подсудимый виновенъ въ преднамѣренномъ убійствѣ Калмыкова съ цѣлію его ограбить. Оканчивая мое обвиненіе для дополненія характеристики преступленія, я не могу не обратить вниманія на то, что это дѣло возбудило общественное вниманіе, которое продолжается и до сей минуты. Что за причина этого явленія? Самое преступленіе — убійство? Да, за этимъ страшнымъ преступленіемъ всегда остается преимущество возбуждать особенное вниманіе публики. Но мы знаемъ, что здѣсь, въ окружномъ судѣ, разбирались дѣла объ убійствѣ, но ни одно изъ нихъ не возбуждало такъ сильно общественный интересъ. Загадочное исчезновеніе художника Калмыкова? Да, дѣйствительно, этотъ фактъ придалъ особенный интересъ настоящему дѣлу. Но еслибы только въ немъ заключалась причина особеннаго напряженія общественнаго вниманія публики, то это напряженіе тотчасъ бы ослабѣло, какъ скоро таинственное исчезновеніе человѣка объяснилось. Между тѣмъ мы замѣчаемъ и до настоящей минуты напряженность вниманія въ полной силѣ. Весь интересъ этого дѣла заключался въ личности подсудимаго, въ его общественномъ положеніи, въ его отношеніи къ жертвѣ преступленія и наконецъ въ томъ способѣ, которымъ совершено убійство. Подсудимый — почетный московскій Гражданинъ, изъ корыстныхъ _ цѣлей совершаетъ самое страшное преступленіе не надъ равнымъ себѣ, но надъ человѣкомъ, заработывающимъ себѣ хлѣбъ честнымъ трудомъ, — подсудимый убиваетъ человѣка, съ которымъ онъ и его семейство были знакомы болѣе двадцати лѣтъ. Такимъ образомъ, и общественное положеніе подсудимаго, и цѣль его преступленія, и жертва убійства — давно знакомый человѣкъ — все это придаетъ особенный интересъ настоящему дѣлу. И что значили эти три тысячи, изъ — за которыхъ подсудимый погубилъ человѣка, эта капля передъ тѣмъ громаднымъ состояніемъ, которымъ владѣло семейство подсудимаго! Мы знаемъ изъ показанія одного свидѣтеля, спрошеннаго на предварительномъ слѣдствіи, что за полгода до преступленія подсудимый получалъ проценты въ конторѣ Марецкаго на капиталъ болѣе 200 тысячъ рублей. И куда же тратилъ подсудимый эти трудовыя 3,000 р., можетъ — быть, скопленные Калмыковымъ лишеніями въ теченіе цѣлой жизни? На какія — нибудь крайнія нужды? Можетъ — быть, ему грозила какая — нибудь опасность? Ни чуть ни бывало: часть этихъ денегъ идетъ на уплату процентовъ для отсрочки — на 2 мѣсяца — выкупа заложенныхъ вещей; другая часть употребляется на покупку билетовъ выигрышнаго займа. Убить человѣка, хорошо знакомаго, и отнять у него послѣднія трудовыя деньги съ цѣлію купить билеты, въ надеждѣ на выигрышъ новыхъ 200 тысячъ, — вотъ весь мотивъ такого страшнаго преступленія. И какимъ способомъ совершено такое страшное преступленіе? Не внезапное, не случайное побужденіе руководитъ подсудимымъ, — нѣтъ, вполнѣ разсчитанно онъ заманиваетъ свою жертву въ пустой магазинъ, подъ предлогомъ, что тамъ лежитъ записка о вѣсѣ брилліанта, что тамъ, можетъ — быть, есть фотографическія карточки. Жертва, ничего не подозрѣвая, входитъ въ магазинъ, котораго стѣны такъ толсты, что никакіе крики не могутъ дойти до человѣческаго слуха. Подсудимый даетъ своей жертвѣ записку; человѣкъ этотъ погружается въ разсчетъ, нисколько не подозрѣвая, что ему готовится ножъ; онъ спокойно сидитъ на стулѣ, дѣлая соображенія о вѣсѣ брилліантовъ. И въ это — то время человѣкъ ему давно знакомый наноситъ разсчитанно смертельный ударъ. Вотъ какимъ звѣрскимъ образомъ совершено это убійство. Сдѣланная мною характеристика настоящаго преступленія основана на фактахъ. Если она неполна, если она исполнена не искусно, то вы, гг. присяжные, сами можете ее дополнить тѣми данными, которыя вы слышали здѣсь на судѣ. Я увѣренъ, что вы придете — и не можете не придти — къ тому убѣжденію, къ какому пришелъ и я: вы признаете подсудимаго виновнымъ въ убійствѣ Калмыкова съ обдуманнымъ заранѣе измѣреніемъ.

Гражданскій истецъ И. И. Калмыковъ. Въ рѣчи прокурора высказано все, и я съ своей стороны не считаю нужнымъ прибавлять что — либо къ ней.

Защитникъ П. Г. Кичеевъ[4] началъ свою защиту съ того, что возбудилъ сомнѣніе, точно ли былъ убитъ Калмыковъ или пропалъ безъ вѣсти. Въ подкрѣпленіе этого сомнѣнія защитникъ указалъ на то, что признаковъ для распознанія трупа не было, такъ какъ, вслѣдствіе его разложенія, всѣ примѣты изгладились. Далѣе, онъ указалъ на то, что не опредѣлено также, былъ ли убитъ Калмыковъ или умеръ самъ. До мнѣнію защитника, заключеніе трехъ медиковъ, отказавшихся опредѣлить причину смерти Калмыкова, не разрѣшаетъ положительно этой неопредѣленности. Далѣе защитникъ указалъ на то, что у подсудимаго не было времени для совершенія убійства. По словамъ няньки, утромъ его не было дома; затѣмъ въ два часа онъ отправился въ сиротскій судъ подавать жалобу, въ 4 часа ходилъ съ матерью къ вечернѣ. Затѣмъ самый трупъ признанъ трупомъ Калмыкова, а не кого — либо другаго, только по одному портъ — сигару. Но подобные портъ — сигары, по мнѣнію защитника, существуютъ во многихъ магазинахъ и между ними есть экземпляры совершенно тождественные. Что касается брилліантовъ, то и у Фульда найдется много похожихъ. Да безъ указанія самаго подсудимаго эти брилліанты не были бы розысканы. То обстоятельство, что ключи отъ магазина были у подсудимаго, также ничего не доказываетъ. Развѣ нельзя было подобрать ключи въ столь долгое время? Затѣмъ у подсудимаго не было и мотивовъ для убійства. Выкупивъ вещи на тѣ деньги, которыя ему предлагалъ Калмыковъ, онъ могъ бы ихъ продать за сумму гораздо большую, чѣмъ 3 тысячи. Кто рѣшится убивать въ собственномъ домѣ? продолжаетъ далѣе защитникъ. Это обстоятельство также говоритъ въ пользу подсудимаго. Наконецъ Мазуринъ могъ сослаться на родныхъ, на знакомыхъ, на медиковъ, могъ потребовать повальнаго обыска, и всѣ бы въ одинъ голосъ сказали, что онъ человѣкъ кроткій, ведетъ жизнь скромную, умѣренную, въ карты не играетъ, вина не пьетъ. Такимъ образомъ, при всѣхъ этихъ данныхъ, безъ собственнаго сознанія подсудимаго, правосудіе затруднялось бы въ отысканіи виновнаго, такъ какъ у Мазуриныхъ было 5 человѣкъ прислуги мужескаго пола кромѣ жильцовъ въ домѣ, и стало — быть, виновнаго розыскать было затруднительно. Такимъ образомъ, сознаніе подсудимаго въ настоящемъ дѣлѣ очень важно: оно устранило напрасное преслѣдованіе невинныхъ. Это и даетъ право подсудимому на снисхожденіе. Если вѣрить одной части сознанія, при такомъ положеніи дѣла, то почему же не повѣрить и остальной части его показанія, гдѣ онъ объясняетъ, что преступленіе это совершено имъ по внезапному побужденію? Это тѣмъ болѣе вѣроятно, что подтверждается и состояніемъ физическаго организма подсудимаго. Медикъ К. К. Пфель, лечившій подсудимаго съ 1832 г., положительно удостовѣряетъ, что здоровье его находится въ разстроенномъ состояніи и легкія его предрасположены къ образованію туберкулъ. Такое болѣзненное состояніе организма, соединенное съ упадкомъ моральныхъ силъ, по мнѣнію защитника. могло породить эксцентричность характера. Вслѣдствіе этой эксцентричности, онъ могъ неожиданно и мгновенно совершить такое ужасное преступленіе, какъ убійство. Примѣры подобные встрѣчаются въ уголовной практикѣ. Послѣ этого ужаснаго преступленія у подсудимаго немедленно послѣдовало раскаяніе. И еслибы не любовь къ матери и роднымъ и нежеланіе ихъ оскорбить. то, по мнѣнію защитника, подсудимый тотчасъ же открылъ бы свою вину. На основаніи всего этого, защитникъ просилъ присяжныхъ смягчить приговоръ настолько, насколько это возможно.

Послѣ возраженія прокурора, защитникъ еще разъ повторилъ свою просьбу о смягченіи, указывая на то, что безъ сознанія подсудимаго пострадало бы много невинныхъ. Самъ подсудимый ничего въ свое оправданіе не прибавилъ.

Затѣмъ судъ постановилъ два вопроса для разрѣшенія, и предсѣдатель, въ краткомъ словѣ, изложилъ сущность дѣла.

Вопросы эти и отвѣты на нихъ слѣдующіе: 1) Виновенъ ли подсудимый Василій Мазуринъ въ убійствѣ, съ обдуманнымъ заранѣе намѣреніемъ или умысломъ, художника Калмыкова, съ цѣлію отнятія его собственности? Да, виновенъ, отвѣтили присяжные. 2) Если не виновенъ Василій Мазуринъ въ убійствѣ художника Калмыкова съ обдуманнымъ заранѣе намѣреніемъ или умысломъ, съ цѣлію отнятія его собственности, то не виновенъ ли онъ въ томъ, что учинилъ убійство съ цѣлію отнятія собственности, хотя по внезапному побужденію, однакожь не случайно, но зная что онъ посягаетъ на жизнь другаго? — Этотъ вопросъ, какъ условный, присяжные оставили безъ отвѣта.

Присяжные совѣщались только полчаса.

Послѣ произнесенія приговора присяжныхъ, гражданскій истецъ просилъ судъ взыскать съ подсудимаго въ его пользу 3.300 р.

Судъ постановилъ: 1) подсудимаго Василія Мазурина, лишивъ всѣхъ правъ состоянія, сослать въ каторжную работу въ рудникахъ на пятнадцать лѣтъ; 2) взыскать съ него въ пользу Ив. Ив. Калмыкова 3.300 р., и 3) судебныя по дѣлу издержки возложить на подсудимаго (стат. 1, 452, 1,453 п. 4, 2 п. 19, 2 п. 134, 59 улож. о нак., 779 уст. угол. суд. и 480 уст. гражд. суд.).

Засѣданіе было закрыто въ 10½ часовъ вечера.

Дѣло о крестьянинѣ Васильѣ Аѳанасьевѣ Горловѣ, обвиняемомъ въ утопленіи своей жены

(Засѣданіе 9 сентября 1867 г. въ г. Рязани. Рязанскаго окружнаго суда, по уголовному отдѣленію, съ участіемъ присяжныхъ засѣдателей).

Дѣло это привлекло многочисленную публику въ залу суда; желающихъ слушать процессъ было такъ много, что для сохраненія порядка публику допускали по билетамъ, что обыкновенно въ Рязани не случается. Вся зала была буквально переполнена, когда судъ занялъ свои мѣста, и предсѣдательствовавшій объявилъ засѣданіе открытымъ. Предсѣдательствовалъ по этому дѣлу товарищъ предсѣдателя М. М. Латышевъ; обвинялъ товарищъ прокурора Соловкинъ; защищалъ присяжный повѣренный Е. Г. Беллингъ, нарочно прибывшій для этого изъ Москвы. Когда, по распоряженію предсѣдательствующаго, былъ введенъ подсудимый, то вниманіе всей публики сосредоточилось около мѣста, отгороженнаго, по обыкновенію, рѣшеткой. За рѣшетку, въ сопровожденіи 2‑хъ конвойныхъ, вошелъ довольно спокойно молодой человѣкъ, 27 лѣтъ, одѣтый на распашку въ сѣрый арестантскій халатъ, изъ — подъ котораго виднѣлся казакинъ: это былъ подсудимый Горловъ, служившій передъ арестованіемъ корридорнымъ въ Троицкой гостинницѣ, въ г. Рязани. Подсудимый былъ немного смущенъ, вглядъ его былъ неопредѣленно устремленъ впередъ, и выраженіе лица мало измѣнялось во все продолженіе судоговоренія. Физіономія подсудимаго не красива, но имѣетъ довольно привлекательныя черты: длинные бѣлокурые волосы, небольшая борода, слегка окаймляющая подбородокъ, усы рѣдкіе, свѣтло — сѣрые глаза съ какимъ — то добродушнымъ выраженіемъ, — все это вмѣстѣ, съ пріятнымъ очертаніемъ лица, внушало невольное расположеніе къ подсудимому при первомъ на него взглядѣ. Къ слѣдствію было вызвано 36 свидѣтелей и 2 эксперта, но изъ нихъ 15 свидѣтелей не явились. Причины неявки были законныя, а потому судъ и не нашолъ возможнымъ кого — либо изъ неявившихся подвергать отвѣтственности. Товарищъ прокурора и защитникъ нашли возможнымъ продолжать засѣданіе, несмотря на неявку такого значительнаго числа свидѣтелей.

Изъ числа 36 присяжныхъ засѣдателей, вызванныхъ судомъ, пятеро не явились т. е., собственно говоря, не явились совершенно законно трое, ибо двухъ присяжныхъ, помѣщенныхъ въ спискѣ, гдѣ они названы старостами Голенчинской волости, въ дѣйствительности вовсе не оказалось. Стороны отвели 12 человѣкъ, по 6 присяжныхъ каждая. Старшиною присяжныхъ избранъ г. Никитинъ.

Секретарь прочиталъ слѣдующій обвинительный актъ:

27 апрѣля 1866 года, по селу Ловцамъ распространился слухъ, что какой — то крестьянинъ утопилъ въ р. Окѣ свою жену, взятую имъ изъ села Ловецкихъ Порокъ.

Бывшій въ селѣ Ловцахъ на слѣдствіи мѣстный судебный слѣдователь Павловъ, на основаніи этихъ слуховъ, приступилъ сначала къ секретнымъ разспросамъ и разысканіямъ, а потомъ, согласно старому порядку вещей, и къ формальному слѣдствію, которымъ раскрыто слѣдующее. Въ 1863 году крестьянинъ села Ловецкихъ Порокъ, Матвѣй Лазаревъ Прорвинъ, выдалъ воспитанницу свою, дочь крестьянина того же села, Михаила Иванова Панова, Прасковыо Михайлову, замужъ за бывшаго двороваго г-на Мельгунова Василія Аѳанасьева Горлова. Выдавая замужъ свою воспитанницу, Прорвинъ сдѣлалъ въ пользу ея и Горлова духовное завѣщаніе, которымъ отказывалъ имъ все свое имущество, но съ тѣмъ условіемъ, чтобы Горловъ поилъ и кормилъ тестя и помогалъ ему на старости лѣтъ въ хозяйствѣ. Этой обязанности, принятой на себя добровольно, Горловъ однако не исполнилъ, да а съ женой у него ладу и дружбы не было. Вскорѣ послѣ женитьбы, онъ оставилъ свою жену и хозяйство названнаго тестя Прорвана и перешелъ сначала въ услуженіе къ бывшему помѣщику своему Мельгунову, гдѣ свелъ интригу съ горничной его. рязанскою мѣщанкой, дѣвицей Настасьей Ивановой Константиновой, а потомъ перешелъ въ Рязань. Жена его, Прасковья Михайлова, первые одиннадцать мѣсяцевъ жила у Прорвина, а потомъ перешла въ домъ къ отцу своему, Михаилу Иванову Панову. Она, какъ женщина тихая и кроткая, любившая мужа страстно, сначала скрывала, что мужъ вскорѣ послѣ женитьбы оставилъ ее, а потомъ высказала свою жалобу мѣстному священнику, Ивану Смирнову, который отправился въ Рязань, въ гостинницу Троицкую, гдѣ служилъ Горловъ корридорнымъ, и, передавая жалобу Прасковьи Михайловой, совѣтовалъ ему, какъ бывшій духовный отецъ, или дать женѣ на содержаніе три рубля серебромъ въ мѣсяцъ, или взять ее къ себѣ. На это увѣщаніе Горловъ высказалъ, что онъ жену терпѣть и видѣть не можетъ, такъ какъ она вышла за него уже не честная, и что онъ готовъ даже развестись съ нею. Однако вслѣдствіе ли словъ священника, или по какимъ — либо другимъ причинамъ, Горловъ все — таки взялъ жену въ Рязань, помѣстилъ ее на отдѣльной отъ себя квартирѣ, въ Троицкой слободѣ, у прачки Фіоны Филипповой. Но все — таки отношенія его къ женѣ нисколько не измѣнились: онъ никогда не навѣщалъ ее, гнушался ею, какъ простою крестьянкой, и имѣлъ связь съ другою дѣвушкой. А сама Прасковья ходила къ нему не рѣдко. Наконецъ въ четвергъ, 21‑го апрѣля 1866 года, Прасковья Михайлова собралась въ Ловецкіе Борки навѣстить своихъ родныхъ; одѣлась она въ платье съ кринолиномъ и темное сати. новое пальто новое; въ рукахъ у нея былъ узелъ, въ который она положила другое, старое, ситцевое пальто (кубовое). Изъ дому Прасковья зашла въ гостинницу къ мужу, который, сказавшись хозяину гостинницы, Михаилу Ефимову Балашову, что проводитъ жену до машины, а потомъ пойдетъ въ баню, взялъ съ собою чистое бѣлье и пошелъ вмѣстѣ съ Прасковьей въ вокзалъ. Это было въ третьемъ часу пополудни. Горловъ былъ одѣтъ въ сѣрое пальто, брюки, шапку съ бобровымъ околышемъ и въ смазные сапоги съ высокими коблуками, безъ калошъ; сверху было на немъ длинное, на ватѣ, чернаго цвѣта, суконное пальто, въ рукахъ желтая палка съ крючкомъ наверху. Съ этихъ поръ Горлова, который хотѣлъ скоро вернуться изъ бани, до втораго часа ночи въ гостинницѣ никто не видалъ, а увидѣлъ его спящимъ въ одномъ изъ нумеровъ его товарищъ, корридорный въ той же гостинницѣ, Маркъ Даниловъ, послѣ прихода вечерняго поѣзда изъ Москвы (время прибытія этого поѣзда 12½ часовъ ночи), когда уже сталъ тушить огни.

Чтобы достигнуть Ловецкихъ Борокъ, Прасковьѣ Михайловой нужно было проѣхать изъ Рязани по желѣзной дорогѣ три станціи: Рыбное, Дивово и Горки; съ послѣдней она должна была идти чрезъ деревню Озерицы, здѣсь переправиться чрезъ протокъ, впадающій въ озеро у села, а далѣе, послѣ переправы чрезъ Оку, лежитъ уже село Ловецкіе Борки, въ разстояніи 7–9 верстъ отъ станціи Горокъ.

Второй поѣздъ изъ Рязани и первый изъ Москвы приходили на станцію Горки въ пятомъ часу пополудни.

Между тѣмъ Горловъ, вѣроятно, раздумалъ идти въ баню, и руководимый другимъ намѣреніемъ, другою мыслію, рѣшился ѣхать вмѣстѣ съ женой въ Ловецкіе Борки.

Ботъ что разсказываютъ очевидцы: того же 21 апрѣля, въ пятомъ часу пополудни, крестьянка деревни Рудневой Наталья Тихонова, жившая въ то время на хуторѣ около села Ловецкихъ Борокъ и ѣхавшая съ поѣздомъ изъ Коломны съ двумя крестьянами, Николаемъ и Александромъ Сажиными, вышла изъ поѣзда на Горковскую станцію и отправилась съ ними по дорогѣ къ Ловецкимъ Боркамъ.

По той же дорогѣ немного сзади шли за ними каменщики, въ числѣ 5 человѣкъ. Чрезъ Озерицкій протокъ перевозчикъ Семенъ Игнатьевъ прежде перевезъ Наталью и Сажиныхъ, потомъ каменщиковъ, а затѣмъ и Горлова съ женой, которые шли потому же направленію отъ станціи Горки. Такъ какъ разстояніе между всѣми шедшими было не велико, то Наталья, хорошо знавшая Прасковью Михайлову, махала ей, чтобы и она переправлялась скорѣе, и онѣ пошли бы вмѣстѣ. Прасковья сдѣлала ей какой — то знакъ рукой. Далѣе Наталья съ Сажиными и каменщиками переправилась чрезъ Оку на ту сторону и пошла съ ними къ Боркамъ, а Прасковья съ мужемъ осталась на этой сторонѣ рѣки; Горловъ сѣлъ на берегу Оки, а жена стояла около него. Хотя ни Наталья съ Сажиными, ни каменщики съ перевозчикомъ не знали въ лицо Горлова, но по предъявленіи они признали его по лицу и одеждѣ за того человѣка, который шелъ 21 апрѣля, въ шестомъ часу вечера, съ женщиной, одѣтою въ пальто, платье съ кринолиномъ, и имѣвшею въ рукахъ большой узелъ, т. е., по словамъ Натальи, Прасковьей Михайловой.

Здѣсь Прасковья Михайлова исчезаетъ, и тѣло ея было найдено въ Окѣ только 8 мая крестьяниномъ села Верхняго Бѣлоомута, но въ такомъ гниломъ состояніи, что внутренняго осмотра произвести было нельзя; вскрыта была только матка, причемъ признаковъ беременности въ ней не найдено. Внѣшнимъ осмотромъ на тѣлѣ боевыхъ знаковъ не обнаружено.

Между тѣмъ Наталья Тихонова, разставшись передъ Окой съ Горловымъ, отправилась къ сестрѣ Прасковьи, Марьѣ, и сказала ей: «вотъ къ тебѣ идетъ сестра съ какимъ — то мужчиной и несетъ къ рукахъ пребольшой узелъ». Затѣмъ описала примѣты того мужчины, и Марья сказала, что это ея мужъ, и побѣжала встрѣчать сестру къ Окѣ. Прибѣжавши къ рѣкѣ, она услыхала съ противоположнаго берега (съ того, на которомъ оставался Горловъ съ женой) крикъ «а….а….а….», какъ бы крикъ захлебнувшагося человѣка. Тотчасъ вмѣстѣ съ перевозчикомъ Сажинымъ она переправилась на тотъ берегъ; на берегу не нашла ни сестры, ни мужа ея, и разглядѣть ничего не могла по темнотѣ ночи. Окскій перевозчикъ, который послѣ переправы Натальи, Сажиныхъ и каменьщиковъ и до появленія на берегу Марьи Михайловой (сестры утопленной) никого не перевозилъ, — крику на рѣкѣ не слыхалъ, потому, какъ самъ выразился, что глухъ. На утро Марья Михайлова съ отцомъ своимъ Михайломъ Пановымъ переправилась чрезъ Оку и тамъ, около берега, нашли кубовое пальто, принадлежавшее Прасковьѣ Михайловой, а по берегу слѣды двухъ паръ ногъ, мужскихъ и женскихъ, и знакъ отъ палки; эти слѣды осматривали сотскій села Озерицъ — Гороховъ, крестьянинъ Иларіонъ Кузьминъ и Аникій Семеновъ. Слѣды эти, изъ которыхъ одинъ мужской съ коблукомъ, шли по берегу Оки къ ветлѣ (которая стоитъ надъ крутояромъ прямо противъ Ловецкихъ Борокъ), далѣе же былъ видѣнъ слѣдъ, и уже одиночный, отъ обуви съ коблукомъ, — онъ шелъ по направленію къ селу Бѣлоомуту.

Чрезъ четыре дня послѣ исчезновенія Прасковьи Михайловой, то — есть 26 числа, слѣдъ одиночный съ коблукомъ, мѣстнымъ судебнымъ слѣдователемъ и приставомъ при понятыхъ, былъ смѣренъ съ сапогомъ Горлова: сапогъ послѣ оказался «сходнымъ» со слѣдомъ по размѣру, ширинѣ носка и коблука; а сапоги судебнаго слѣдователя и пристава не подходили на слѣдъ.

Между тѣмъ отецъ покойной Прасковьи Михайловой, Иванъ, выслушавъ разсказы Натальи Тихоновой и другой дочери своей Марьи — о крикѣ съ берега Оки, слышанномъ вечеромъ 21 апрѣля, нашедши, кромѣ того, пальто около воды на берегу, замѣтивши тутъ же и слѣды двухъ наръ ногъ, и наконецъ видя отсутствіе шедшей къ нему дочери, жившей неладно съ мужемъ, заподозрилъ Горлова въ утопленіи ея и отправился для развѣдыванія въ Рязань. Въ гостиницѣ онъ ничего не узналъ, только Горлова нашолъ очень сконфуженнымъ и молчаливымъ. На вопросъ тестя, Горловъ отвѣтилъ, что жену проводилъ только до машины и послѣ видѣлъ ее нехорошо во снѣ. Этотъ отвѣтъ Горлова и его конфузливость еще болѣе убѣдили Панова въ основательности зародившагося въ немъ подозрѣнія, — о чемъ онъ и объяснилъ становому приставу. Въ это время судебный слѣдователь уже производилъ свои розыски и разспросы.

Что же въ это время дѣлалъ Горловъ? Какія представилъ данныя въ свое оправданіе въ то время, когда его обвиняли въ такомъ преступленіи — утопленіи своей жены? Дѣйствія его вполнѣ и ясно опредѣляются какъ собственными показаніями, данными при слѣдствіи, такъ и словами свидѣтелей.

Самъ Горловъ началъ съ того, что сталъ положительно опровергать и свои далеко не дружескія отношенія съ женой, и интригу съ Константиновой, и даже то, что въ вечеръ 21 апрѣля онъ былъ вмѣстѣ съ своею женой между Горковскою станціей и селомъ Ловецкіе Борки.

Онъ говорилъ, что жену 21 апрѣля проводилъ только до вокзала, откуда возвратился въ гостинницу и тамъ оставался до 24 апрѣля; что съ женою жилъ хорошо и никогда дурно съ нею не обращался. Она будто бы говорила ему, что забеременила, но насколько это справедливо, онъ не знаетъ. Въ пятницу вечеромъ былъ у него тесть Пановъ, но о женѣ ничего не спрашивалъ. Въ субботу, 23‑го апрѣля, онъ услыхалъ, что жена его, переѣзжая чрезъ Оку съ какимъ — то молодымъ человѣкомъ, утонула. Это извѣстіе сообщилъ ему кладовщикъ рязанскаго вокзала, Михаилъ Ивановъ Купріяновъ; да кромѣ того онъ еще слышалъ объ этомъ отъ одного ловецкаго крестьянина, имени котораго не знаетъ. Вслѣдствіе этихъ слуховъ, онъ отправился въ Ловецкіе Борки для разспросовъ о женѣ и былъ арестованъ. Затѣмъ въ другомъ показаніи онъ говоритъ уже, что хотя съ женой своею и жилъ ладно и дружно, но былъ сердитъ на нее за то, что она, жалуясь на какую — то болѣзнь, не могла имѣть съ нимъ половыхъ сношеній. Въ воскресенье онъ, Горловъ, отправился съ Горковской станціи на Перевицы, а оттуда на Бѣлоомутъ и Ловецкіе Борки. Этотъ дальнѣшій пусть онъ избралъ потому, что будто бы ему сказалъ бѣлоомутскій сапожникъ Архипъ Ивановъ, что на озерицкомъ перевозѣ придется долго ждать переправы. Перевозчикамъ чрезъ Оку на Бѣлоомутъ Горловъ сказалъ, что онъ изъ духовной консисторіи и идетъ въ село Ловецкіе Борки къ священнику Смирнову, и сказалъ это для того будто бы, чтобы лучше развѣдать про жену, а между тѣхъ съ ними о женѣ ничего не говорилъ.

Далѣе въ слѣдующемъ показаніи слѣдователю Горловъ объяснилъ, что онъ изъ вокзала вышелъ вмѣстѣ съ кладовщикомъ Михаиломъ Ивановымъ, его женой, прикащикомъ купцовъ Котовыхъ, Герасимомъ Петровымъ, и Николаемъ Шараповымъ; эти свидѣтели пошли своею дорогой, а онъ зашелъ къ гостиницу, отпросился у прикащика Андрея Фомина въ баню, откуда возвратился часу въ девятомъ и легъ спать; въ это время его видѣли половые: Степанъ, Іонъ и Петръ, повара и коломенскій купецъ Гусевъ, а также и товарищъ его — корридорный — Маркъ Даниловъ.

Но ни одинъ изъ выставленныхъ Горловымъ свидѣтелей — словъ его не подтвердили; изъ служившихъ съ нимъ въ гостиницѣ, Маркъ Даниловъ, прямо и положительно сказалъ, что увидалъ Горлова спящимъ въ одномъ изъ нумеровъ послѣ прихода вечерняго московскаго поѣзда (12½ часовъ ночи), когда уже сталъ тушить въ гостиницѣ огни, а другіе увидѣли его только утромъ; въ банѣ его также не замѣтили. Далѣе, они показали, что Горловъ отпросился въ баню не послѣ отхода трехъ — часоваго поѣзда изъ Рязани, а прежде, въ то время когда пошелъ провожать жену на вокзалъ.

Наконецъ Горловъ былъ заключенъ въ рязанскій тюремный замокъ и тамъ рѣшился на новый шагъ, чтобы выпутаться изъ бѣды: онъ подкупалъ содержавшагося вмѣстѣ съ нимъ въ тюрьмѣ рядоваго Тарабухина принять его дѣло на себя. Тарабухинъ согласился за 10 руб., и выслушавъ отъ Горлова полное признаніе, разсказалъ небылицу, будто бы онъ, а не Горловъ шелъ 21 апрѣля отъ Горковской станціи до окскаго перевоза съ покойною Прасковьей Михайловой. На берегу Оки будто они пили водку и начали «шутить въ любовную игру» до самой ночи, а ночью, при хмѣльномъ состояніи, Прасковья упала съ крутаго берега въ Оку и утонула.

Затѣмъ, руководимый неизвѣстнымъ соображеніемъ, Тарабухинъ, переведенный уже въ зарайскій тюремный замокъ, отказался отъ своего заявленія, высказаннаго въ рязанскомъ зàмкѣ, и представилъ росписку Горлова, писанную карандашомъ, въ которой значится, что послѣдній состоитъ должнымъ первому 10 руб. серебромъ «за снятіе дѣла его».

Такимъ образомъ, противъ Горлова въ настоящемъ дѣлѣ сами собой являются слѣдующія улики: 1) дурная жизнь его съ женой, 2) бытность его на мѣстѣ совершенія преступленія, 3) непредставленіе подсудимымъ никакихъ, сколько — нибудь достаточныхъ, доказательствъ въ опроверженіе предыдущей улики, 4) актъ судебнаго слѣдователя, которымъ доказано сходство слѣдовъ на берегу Оки съ сапогомъ Горлова, 5) сконфуженность Горлова при свиданіи съ тестемъ, 6) ложность и разнорѣчіе отвѣтовъ его, усматриваемыя какъ изъ сравненія ихъ между собою, такъ и съ обстоятельствами дѣла и показаніями свидѣтелей, и наконецъ 7) подкупъ имъ рядоваго Тарабухина.

На основаніи изложеннаго, Василій Аѳанасьевъ Горловъ обвиняется въ предумышленномъ утопленіи своей жены Прасковьи Михайловой, т. е. въ преступленіи, предусмотрѣнномъ 1,450 и 1,451 ст. улож. о наказаніяхъ.

На сдѣланный засимъ вопросъ предсѣдательствующимъ подсудимый Горловъ виновнымъ себя не призналъ.

Тогда судъ приступилъ къ допросу свидѣтелей.

Свидѣтель крестьянинъ Прорвинъ, дядя утопленной, спрошенный безъ присяги (на вопросъ предсѣдателя). Я покажу только правду, какъ передъ Спасителемъ, такъ и передъ вами, праведные судьи!.. Я принялъ къ себѣ въ домъ свою племянницу, покойную Прасковью, — въ дѣти принялъ. Потомъ отыскалъ ей жениха, вотъ этого самаго Горлова, и за то, что онъ согласился жениться на Прасковьѣ, я подписалъ ему все свое имѣніе. Онъ только мнѣ обязался кормить и поить насъ стариковъ, меня и мою покойную старуху, а если кто изъ насъ стариковъ умретъ, то и похоронить на свой счетъ и помянуть. — Вотъ, когда моя старуха умерла, я и говорю ему: чтожь, Василій Аѳанасьевичъ, поминай старуху, — ты обѣщалъ. А онъ говоритъ: нечѣмъ мнѣ поминать, у меня ни гроша нѣтъ… Такъ онъ мнѣ ничего и не давалъ, жену свою у меня на хлѣбахъ оставилъ; я мѣсяцъ цѣлый съ него ничего не требовалъ. Думаю, пусть себѣ поправится послѣ свадьбы. Но вотъ я жду 2 мѣсяца, — онъ все ни копѣйки не даетъ, потомъ и 5 проходитъ, — все тоже. Такъ — то и прошло 11 мѣсяцевъ, я и говорю тогда своей племянницѣ: я слабъ сталъ, взять мнѣ денегъ не откуда, мнѣ 65 лѣтъ… кормить и себя мнѣ трудно… Ну, тогда Прасковья и пошла къ отцу родному жить… а отъ отца еѳ въ Рязань взялъ Василій… Во всѣ эти 11 мѣсяцевъ, пока жила у меня Прасковья, писемъ отъ мужа я не видалъ… Больше я ничего не знаю… (На вопросы товарища прокурора). У меня Горловъ жилъ послѣ свадьбы нѣсколько дней и йотомъ отправился къ барину Мельгунову, у котораго онъ служилъ, а жена его у меня въ домѣ осталась… Господь ихъ знаетъ, какъ они другъ съ другомъ жили… Какъ они на ложѣ лежали — мы этого не вѣдаемъ. Паранька объ этомъ ничего не говорила. Мы это ее спрашивали, что молъ съ нимъ тебѣ дурно жить? Она ничего не объясняла, таилась… тихая такая была. Скажетъ только, бывало: ничего, мнѣ хорошо… А самый этотъ Василій и допрежь свадьбы жилъ у Мельгунова, у барина, и мѣста своего не оставлялъ, какъ женился. А Паранька въ дѣвушкахъ была поведенія хорошаго, скромная такая… Женщина была въ лучшемъ видѣ. Горловъ на нее не жаловался… Потомъ, какъ онъ на мѣсто пошелъ послѣ свадьбы, она сохранялась у меня ровно 11 мѣсяцевъ; во все это время я ее питалъ. Послѣ она къ отцу пошла, и сколько она у него жила — я этого не знаю (На вопросы защитника). Когда сватался Горловъ за мою племянницу, онъ жилъ у Мельгунова; про него и Мельгуновъ и другіе говорили, что онъ человѣкъ хорошій. Мнѣ совѣтовали за него выдать племянницу, — я и согласился: завѣщаніе на его имя я написалъ. На свадьбу я своихъ денегъ не тратилъ; Горловъ на свои справилъ. Часть у него своихъ было, а часть онъ занялъ. Онъ у Мельгунова 10 цѣлковыхъ получалъ, и тогда мнѣ говорилъ онъ: у меня, говоритъ, жалованья достанетъ, 5 рублей пойдетъ за долги, а 5 руб. буду вамъ, старикамъ, давать. Извѣстно, я доволенъ былъ, потому мнѣ больше 5 руб. въ мѣсяцъ и не нужно…. Послѣ свадьбы онъ у меня дня 3 или 4 жилъ, а потомъ опять пошелъ къ Мельгунову, а жена его у меня осталась. Черезъ сколько времени — не помню, когда Мельгуновъ изъ Москвы пріѣхалъ, онъ опять ко мнѣ пришелъ и жилъ тогда недѣли двѣ. Извѣстное дѣло, ему у меня дѣлать было нечего, я ему и совѣтовалъ къ мѣсту опять идти. Его дѣло стариковъ питать, я ему такъ и говорилъ. Потомъ у меня моя жена умерла, я черезъ 6 недѣль женился на второй… Тогда — то жена Горлова и ушла отъ меня, — онъ ей приказалъ уйдти. Л ему ничего не говорилъ, только денегъ у него требовалъ, по обязательству, какъ это въ духовномъ завѣщаніи написано было… А онъ мнѣ ни копѣйки и до сего дня не давалъ… Племянница ушла отъ меня по его приказу. Мнѣ ее жалко стало, я ей говорилъ: не ходи, а она говорила: я пойду… Онъ мнѣ велѣлъ идти и все взять съ собой (На вопросы товарища прокурора). Я ничего за племянницей худаго не видалъ, только я замѣтилъ, что онъ отвертывался отъ нея, когда въ первый разъ былъ и когда во второй разъ былъ. — У меня хозяйства нѣтъ, я хлѣбопашествомъ не занимаюсь, сѣнокосовъ у меня мало, стало — быть Горлову не въ чемъ было мнѣ помогать. Л по сѣнной части больше у купцовъ работаю… А Горловъ мнѣ сказалъ, что онъ этой работѣ не подверженъ… я, говоритъ, на сторонѣ больше добуду.

Подсудимый противъ показаній Прорвина ничего не возразилъ.

Пановъ, отецъ утопленной (на вопросъ предсѣдателя, что онъ знаетъ о происшествіи). Я въ ту пору дома не былъ… Ночью пришелъ домой, Марья, другая дочь моя, и говоритъ мнѣ: къ намъ сестра наша, Прасковья, шла, мнѣ Наталья говорила; она ее видѣла. Узелъ, говоритъ, съ собой несла и шла съ какимъ — то мужчиной. Ее, говоритъ, долго не было. Вотъ я пошла, — это Марья мнѣ сказываетъ, — на берегъ, на Оку, темно ужь было. Слышу я, говоритъ, съ того берега крикъ: «а… а… а», словно бы кто тонетъ. Переѣхала она, Марья — то, на тотъ берегъ, походила по берегу, походила, такъ ничего и не нашла и никого не видала: больно темно было… Я это сначала Марьѣ не повѣрилъ… къ Натальѣ пошелъ, распросилъ ее. Ты, говорю, не ошиблась ли? Нѣтъ, говоритъ, не ошиблась; развѣ я, говоритъ, Прасковьи не знаю… Поутру на другой день, какъ мы встали, такъ сейчасъ и отправились: я и двѣ мои дочери. Переѣхали на другой берегъ, стали смотрѣть и нашли на берегу пальто Прасковьино. Мы это сейчасъ въ Озерицы пошли, отыскали сотскаго, взяли понятыхъ и начали осматривать. На лугу нашли слѣды, — такъ это они по лугу — то къ рѣкѣ идутъ отъ Озерицкаго перевоза, — а потомъ отъ рѣки еще слѣдъ мужской идетъ къ ветлѣ, по направленію къ Бѣлоомуту… Это самое меня обезпокоило: я сейчасъ въ Рязань, къ Василью Аѳанасьевичу, и спрашиваю, гдѣ дочь? Я, говоритъ, ее проводилъ къ вамъ на поздней машинѣ. А я, чтобы лучше развѣдать, и говорю: барки, молъ, разгружали, такъ я провѣдать васъ вздумалъ… Прямо съ барокъ и пришелъ. Что — жь вы, говорю, съ раннею машиной ее не отправили? Да, говоритъ, не убрались къ ранней, не успѣли…. Какой мнѣ, — это говоритъ Василій Аѳанасьевичъ, «— сонъ приснился…. ужъ больно я нарядную Прасковью видѣлъ, ужъ не случилось ли что съ ней (На вопросы товарища прокурора). Когда это меня Василій Аѳанасьевичъ увидѣлъ, такъ онъ ровно въ испугѣ былъ… Смутился какъ — то. — Покойная жила у меня долго послѣ замужества, и въ это время онъ у меня ни разу не былъ; она къ нему по своему желанію ходила, и самъ я съ него ѣздилъ…. Разъ я помню, мы его долго не видали, онъ тогда въ Москвѣ у барина на Мясницкой жилъ. Покойница со мной и пошла къ нему, хотѣлось ей его видѣть…. Приходимъ мы къ нему, онъ насъ такъ это холодно принялъ, не обласкалъ нисколько. Я, говоритъ, на балъ уѣду, — и уѣхалъ на всю ночь… Такъ мы одни и ночевали, на утро отправились домой…. Онъ намъ и калача грошеваго не купилъ: даромъ что тесть и жена пришли, давно не видавши…. Вотъ онъ какой былъ!.. А она, моя голубушка, все крѣпилась, все таилась — Бывало, спросишь: ну какъ ты живешь, хорошо ли? Ничего, скажетъ, хорошо, а у самой слезы на глазахъ: ничего не говорила, тихая, покорная была… Я часто у нея бывалъ, когда въ Рязани она жила, и все такая была, все таилась, ничего, бывало, не скажетъ, сколько ни спрашивай…. А въ дѣвушкахъ она веселая была, поведенія хорошаго…. (На вопросы защитника). Она, покойница, была мнѣ родная дочь, а жила у Прорвина, дяди своего, потому что у меня достатка не было. Потомъ она у меня жила, я ѣздилъ тогда къ Василью Аѳанасьевичу денегъ просить. У меня въ это время нашъ батюшка, священникъ Смирновъ, бывалъ, какъ и всегда, у него съ дочерью разговоръ какой — то былъ, батюшка, какъ былъ въ Рязани, заѣзжалъ къ Горлову, по знакомству должно быть. Я часто видѣлъ дочь послѣ замужества, и на свадьбѣ у нея былъ. Она никогда на мужа не жаловалась, скрытна была.

Марья Михайлова, сестра покойной, подтвердила еще съ большею подробностью разсказъ ея отца о томъ, какъ ей разсказывала Наталья Тихонова о встрѣчѣ съ покойною сестрой. Она подтвердила также и показаніе отца относительно ея поисковъ вечеромъ въ тотъ же день, и утромъ, вмѣстѣ съ отцомъ и сестрою, на другой день. На вопросы товарища прокурора Марья Михайлова сказала, что отъ Горокъ до Ловецкаго перевоза считается 6 верстъ.

Товарищъ прокурора. Жаловалась ли ваша сестра на дурную жизнь съ мужемъ?

Свидѣтельница. Нѣтъ, она ничего не говорила.

Товарищъ прокурора. Можетъ — быть, вы у нея когда — нибудь спрашивали, хорошо ли ей жить?

Свидѣтельница. Я, бывало, спрашиваю ее: сколь тѣ, Паша, хорошо жить? Она только на это скажетъ: ничего, хорошо.

Защитникъ. Вы знали, любила ваша сестра своего мужа?

Свидѣтельница. Да, она его любила; она сама объ этомъ сказывала.

Прасковья Михайлова, другая сестра покойницы, разсказала то же самое, что и отецъ ея, относительно поисковъ, которые они дѣлали утромъ, на другой день послѣ произшествія.

Священникъ Смирновъ, духовный отецъ подсудимаго, показывалъ безъ присяги по священству. Я, сказалъ священникъ, былъ расположенъ къ Горлову, я любилъ его, помогалъ ему…. мнѣ и теперь его жалко…. Послѣ вѣнчанія я зналъ и его и жену его… Она мнѣ жаловалась, что мужъ съ нею жестоко обращается въ ночное время. Покойная мнѣ говорила, что онъ уклоняется отъ нея и совершенно оставилъ ее. Когда я поѣхалъ въ Рязань, въ это время жена Горлова жила у отца, — я заѣзжалъ и къ Горлову: онъ мнѣ былъ долженъ. Тутъ я съ нимъ разговорился. По какому случаю, говорю, ты оставилъ свою жену? По долгу отца духовнаго, я долженъ тебѣ посовѣтовать — или взять ее къ себѣ, въ Рязань, или же выдавать ей по 3 р. сер. въ мѣсяцъ на содержаніе. Онъ мнѣ на это сказалъ: я не могу ее видѣть, я ее ненавижу, и при этомъ отозвался о ней самыми скверными словами. Почему же ты ее такъ ненавидишь? спросилъ я. — Я взялъ ее порочную, она была уже не честная, когда шла за меня замужъ; я, говоритъ, такъ ненавижу ее, что готовъ съ нею развестись. — Если ты ее замѣтилъ въ дурномъ поведеніи, сказалъ я, и можешь это доказать, то имѣешь право просить развода. Если же у тебя нѣтъ на это доказательствъ, то ты обязанъ жить съ своею женой… Въ противномъ случаѣ я обязанъ донести о твоемъ поведеніи какъ духовному, такъ и свѣтскому начальству. Послѣ этого разговора онъ и взялъ свою жену въ Рязань, вѣроятно, изъ боязни, чтобы я не донесъ на него (На вопросы товарища прокурора). Какая причина заставляла подсудимаго обращаться съ женою жестоко въ ночное время — я не знаю; покойная мнѣ объ этомъ не говорила. Я знаю только, что Горловъ не любилъ своей жены: должно быть она ему не по сердцу пришлась. Онъ мнѣ сказалъ прямо: я ее терпѣть и видѣть не могу. И икону Спасителя, говоритъ, которою меня благословляли съ нею, вы возьмите въ церковь. Икона эта, въ серебряной ризѣ, она была въ то время у его жены… Я и говорю Горлову, теперь я не могу взять этой иконы самъ; она — ваше благословеніе, и безъ согласія жены ты не можешь отдать эту икону въ церковь; а если, говорю, ты хочешь отдать эту икону въ церковь, то напиши записку женѣ. Онъ и написалъ эту записку. Въ этой запискѣ было сказано: «Прасковья Михайлова, отдай икону Спаса въ серебряной ризѣ такому — то священнику». Даже и женой своею онъ не назвалъ ее. Вотъ какъ онъ съ нею дурно жилъ!

Товарищъ прокурора. Какова была Прасковья Михайлова до замужства? Честная, хорошая дѣвушка была она?

Священникъ. Она честная была дѣвушка, сколько я ее знаю. Впрочемъ, я ее зналъ, какъ отецъ духовный; за всѣми дѣвушками и женщинами мнѣ нельзя слѣдить. Только о покойницѣ я былъ хорошаго мнѣнія. Я у Прорвина бывалъ и видѣлъ тамъ и покойницу и ея мужа. Горловъ былъ замѣтно холоденъ къ женѣ. — Относительно разстояній мнѣ извѣстно, что отъ Горокъ до Борковскаго перевоза считается 4 версты. Ловецкіе Борки отъ самой Оки стоятъ на версту. Отъ Горокъ до Бѣлоомута будетъ верстъ 7, да отъ Бѣлоомута до Ловецкихъ Борковъ верстъ 6. Во время произшествія вода уже сбыла съ луговъ и на нихъ было сухо. Въ то время протокъ никакимъ образомъ нельзя было перейдти, а непремѣнно нужно было переправиться черезъ перевозъ. Съ луга между протокомъ и Окой нельзя было пройдти въ Горки, миновавъ протокъ, который перейдти нельзя, такъ какъ глубины былъ не менѣе 2‑хъ аршинъ (На вопросы защитника). Мнѣ было извѣстно завѣщаніе, которое тесть сдѣлалъ въ пользу Горлова… Я его и писалъ… Горловъ мнѣ оставался долженъ 10 р., когда я къ нему пріѣзжалъ въ Рязань. Онъ часть денегъ уплатилъ, а 2 р. и теперь мнѣ долженъ. Вещей его у меня никакихъ нѣтъ, а была у меня его чуйка, которую онъ мнѣ самъ оставилъ и которую я ему послѣ возвратилъ.

Поручикъ Мельгуновъ (спрошенный безъ присяги). Горловъ у меня жилъ 2½ года, онъ былъ поведенія хорошаго. Я ему не совѣтовалъ жениться, потому что я зналъ, что его обманутъ. Ему сначала Прорвинъ обѣщалъ при жизни все состояніе отдать, и потомъ уже составилъ духовное завѣщаніе. Какъ я предполагалъ, такъ и случилось: Горлова дѣйствительно обманули. Что касается Настасьи Константиновой, то она дѣйствительно жила у меня до свадьбы Горлова. По слухамъ, кажется, Горловъ былъ съ нею въ связи; это подтверждалось еще тѣмъ, что Настасья Константинова сожгла завѣщаніе Прорвина. Послѣ свадьбы, я сначала отпустилъ Константинову, а потомъ Горлова.

Филиппова, прачка, у которой жила въ Рязани покойная, между прочимъ показала, что она не знала, какъ Горловъ жилъ съ женой; свидѣтельницѣ только было извѣстно, что Горловъ платилъ за квартиру и за столъ своей жены по 3 р. сер.

Настасья Константинова (спрошенная подъ присягой). Я рѣшительно ничего не знаю по этому дѣлу, я и сейчасъ не живу въ Рязани. Ни въ какой дружбѣ съ Горловымъ я не была и никакого завѣщанія не видала и не жгла, — это не мое дѣло.

Товарищъ прокурора. Вы грамотны?

Свидѣтельница. Нѣтъ, не грамотна.

Товарищъ прокурора. Вы не писали писемъ къ подсудимому.

Свидѣтельница. Никакихъ не писала.

Товарищъ прокурора. Я прошу судъ прочитать письмо, написанное отъ имени Настасьи Константиновой.

Секретарь, по распоряженію суда, читаетъ письмо отъ 7 іюля 1864 г., написанное съ Гавриловской станціи, въ которомъ Настасья Константинова, признаваясь въ неизмѣнности своей любви къ Горлову, проситъ его пріѣхать въ Рязань, если онъ вѣренъ своему слову.

Константинова это письмо за свое не признала.

Поручикъ Мельгуновъ сказалъ, что онъ получилъ это письмо для передачи Горлову. Но Константинова на очной ставкѣ осталась при прежнемъ показаніи, утверждая также, что она никакого завѣщанія не сожигала.

Наталья Тихонова (спрошенная съ напоминаніемъ принятой присяги) разсказала о томъ, какъ она видѣла на лугу Прасковью съ мущиной, какъ звала ее идти вмѣстѣ, и какъ потомъ разсказала объ этомъ сестрѣ Прасковьиной, Марьѣ. Подсудимаго Тихонова не могла узнать.

По заявленію товарища прокурора, было прочитано показаніе, данное Тихоновою полтора года назадъ, при предварительномъ слѣдствіи. Изъ этого показанія видно, что въ то время Тихонова, «судя по волосамъ, одеждѣ и палкѣ, признала подсудимаго похожимъ на того мущину, котораго она видѣла съ покойной».

Никита Петровъ Сажинъ, шедшій вмѣстѣ съ Натальей, призналъ подсудимаго за того, который былъ на лугу съ покойной Прасковьей. Изъ прочитаннаго, по требованію защитника, показанія Сажина на предварительномъ слѣдствіи, оказалось, что въ то время Сажинъ признавалъ подсудимаго только похожимъ на того мущину, котораго онъ видѣлъ съ Прасковьей.

Александръ Сажинъ, бывшій вмѣстѣ съ братомъ, сказалъ, что, сколько онъ можетъ припомнить, мущина, шедшій съ Прасковьей, имѣлъ такого же цвѣта волоса, усы были у него меньше, а бороды и вовсе не было.

При этомъ товарищъ прокурора прибавилъ, что въ то время подсудимый имѣлъ именно тѣ самыя примѣты. Затѣмъ было прочитано показаніе пяти каменьщиковъ, видѣвшихъ Прасковью съ мущиной и признавшихъ этого мущину похожимъ на подсудимаго. Каменьщики эти къ судебному слѣдствію не явились.

Иванъ Ивановъ Сажинъ, перевозчикъ на Окѣ. Я помню, какъ перевозилъ черезъ Оку каменьщиковъ, а потомъ троихъ нашихъ: Наталью и двухъ Сажиныхъ, послѣ того я никого не перевозилъ. — Онъ подтвердилъ также разсказъ сестры покойной о томъ, какъ она отыскивала ее вечеромъ. Относительно разстоянія между Горками, Ловецкими Борками и Бѣлоомутомъ свидѣтель показалъ согласно съ показаніемъ священника объ этомъ предметѣ.

Затѣмъ было прочитано показаніе перевозчика на Озерецкомъ протокѣ, Семена Игнатьева, который, между прочимъ, показалъ, что онъ перевезъ черезъ протокъ мущину съ женщиной и видѣлъ потомъ, какъ они оставались на лугу между протокомъ и Окой. Игнатьевъ въ подсудимомъ узналъ того мущину, котораго перевозилъ съ женщиной.

Михаилъ Ефимовъ, содержатель Троицкой гостиницы. Горловъ у буфетчика отпросился въ баню; въ то время я спалъ. Проснувшись, я хотѣлъ къ приходу поѣзда послать Горлова на машину встрѣчать гостей: это была постоянная его обязанность. Но такъ какъ его не было дома, то я за него отправился самъ. Возвратившись домой, я легъ спать, и Горлова увидѣлъ только на другой день утромъ. Онъ извинялся передо мной и сказалъ, что вчера не показался потому, что былъ пьянъ. — Объ отношеніяхъ его къ женѣ я ничего не зналъ, жилъ онъ у меня всего полгода. Горловъ жилъ отважною жизнью, все съ людьми образованными…

По требованію товарища прокурора, было прочитано показаніе Ефимова, данное имъ на предварительномъ слѣдствіи. Въ этомъ показаніи, между прочимъ, значилось, что покойная, сколько было извѣстно свидѣтелю, была женщина честная, хорошая, съ мужемъ она видѣлась рѣдко. Онъ гнушался ею, какъ простою крестьянкой, и имѣлъ связь съ другою дѣвушкой.

Маркъ Даниловъ, корридорный, сказалъ, между прочимъ что Горловъ отпросился въ баню еще до отхода 2‑го поѣзда изъ Рязани. Свидѣтель его не нашолъ, когда Горлова спрашивалъ хозяинъ, а увидѣлъ его уже послѣ прихода втораго поѣзда изъ Москвы, когда сталъ тушить огни. Горловъ въ это время спалъ въ одномъ изъ нумеровъ гостинницы.

Степанъ Александровъ (одинъ изъ служителей трактира, который помѣщается внизу Троицкой гостинницы) сказалъ, что въ промежутокъ времени отъ отхода поѣзда въ Москву и до прихода изъ Москвы онъ подсудимаго положительно не видалъ внизу.

Въ прочитанномъ показаніи буфетчика Лабазина, не явившагося къ слѣдствію, между прочимъ, сказано, что Горловъ отпросился въ баню до отхода поѣзда въ Москву, а затѣмъ послѣ этого буфетчикъ увидѣлъ его только утромъ на другой день.

Далѣе два служителя трактира, Емельянъ Евстигнѣевъ и Николай Семеновъ, сказали, что они не видѣли подсудимаго въ промежутокъ времени, о которомъ сказано выше.

Послѣ отсрочки засѣданія, которая продолжалась 3½ часа, судъ продолжалъ слѣдствіе. Были спрошены Абросимовъ и Лопуховъ, бывшіе понятыми при осмотрѣ сотскимъ и отцомъ покойной слѣдовъ, на другой день послѣ происшествія. Они подтвердили показанія отца покойной относительно осмотра, а Лопуховъ кромѣ того прибавилъ, что въ то время глубина протока была по поясъ, а ширина аршинъ 5-тъ, и что если идти на Горки напрямикъ, то будетъ версты 2 или 2½.

Александра Филатова Купріянова сказала, что она передала покойной записку, чай, сахаръ и 50 коп. денегъ для передачи своимъ роднымъ, которые были изъ одного села съ Прасковьей. Свидѣтельница передала все это Прасковьѣ, когда она была въ вокзалѣ. Горловъ въ это время стоялъ на крыльцу. Купріянова отвергала показаніе подсудимаго о томъ, что будто бы она передала вещи женѣ его, когда она сидѣла уже въ вагонѣ, и о томъ, что подсудимый сказалъ ей, что пойдетъ въ баню.

Архипъ Ивановъ, встрѣтившійся съ Горловымъ въ Горкахъ, когда онъ ѣхалъ отыскивать жену свою, отрицалъ показаніе подсудимаго о томъ, что свидѣтель совѣтовалъ ему идти въ Борки на Бѣлоомутъ, а не на Озерецкій перевозъ, подъ тѣмъ предлогомъ, что на перевозѣ можетъ быть задержка.

Купріяновъ, мужъ Александры Филатовой, не явившійся на судъ, на предварительномъ слѣдствіи, между прочимъ, показалъ, что онъ видѣлъ, какъ покойная взяла билетъ, и какъ ей жена Купріянова передала посылку роднымъ. Въ это время Прасковья уже сидѣла въ вагонѣ; Купріяновъ не видѣлъ Горлова послѣ отхода поѣзда.

Подсудимый утверждалъ, что онъ возвратился изъ вокзала.

Наконецъ были прочитаны два заявленія арестанта Тарабухина. Въ 1‑мъ, поданномъ губернскому прокурору, Тарабухинъ разсказываетъ, что на Горковской станціи онъ встрѣтилъ неизвѣстную ему женщину; такъ какъ она шла въ Борки, куда направлялся и онъ, то они пошли вмѣстѣ. Дорогой онъ узналъ, что эта женщина была Прасковья Михайлова. По словамъ заявленія, Прасковья купила полуштофъ водки, угощала Тарабухина и сама выпила немного. Потомъ она призналась Тарабухину въ возгорѣвшейся къ нему любви. Далѣе, они переѣхали черезъ протокъ, и здѣсь Прасковья встрѣтила знакомую женщину, и чтобы не подать повода къ подозрѣнію, Прасковья отстала отъ него. Затѣмъ вмѣстѣ съ Тарабухинымъ она помѣстилась въ оврагѣ, и здѣсь, какъ выражается заявленіе, они начали «шутить въ любовную игру», что и продолжалось до самой полуночи. Потомъ они заснули, и во время сна Прасковья неосторожно упала въ Оку и утонула. Все это Тарабухинъ считалъ своею обязанностью разсказать, тѣмъ болѣе, какъ выразился онъ, «что какой — то Горшковъ или Горловъ подозрѣвается въ утопленіи этой женщины». Слишкомъ черезъ полгода Тарабухинъ подалъ другое заявленіе слѣдователю, гдѣ и объяснилъ, что все предыдущее было писано имъ по просьбѣ Горлова, подъ его диктовку. Въ подтвержденіе этого Тарабухинъ представилъ собственноручную записку Горлова, въ которой было сказано, что Горловъ обязуется заплатить Тарабухину 10 р. с. «за снятіе съ него его дѣла». Эта росписка была также прочтена. Но Горловъ не призналъ ее за свою и сказалъ, что онъ не зналъ никакого Тарабухина.

Экспертъ Н. С. Ивановъ показалъ, что по сличеніи этой росписки съ почеркомъ подсудимаго, онъ нашолъ, что въ почеркахъ есть сходство, хотя и нельзя утверждать, что записка, писанная карандашомъ, писана одною рукою съ тѣми записками, съ которыми ее сличали.

Экспертъ Н. С. Черновъ положительно удостовѣрилъ, что росписка, писанная карандашомъ, писана одпою рукою съ подписями на показаніяхъ, такъ какъ экспертъ нашолъ только одну букву несходною.

Кромѣ того, былъ прочитанъ актъ медицинскаго осмотра трупа покойной, причемъ защитникъ обратилъ вниманіе присяжныхъ на то, что внѣшнихъ слѣдовъ насилія на тѣлѣ не найдено; а по требованію товарища прокурора былъ прочитанъ и актъ осмотра слѣдовъ на лугу. Причемъ подсудимый замѣтилъ, что слѣды во время осмотра уже сгладились, и что сапогъ судебнаго слѣдователя приходился болѣе къ слѣду, чѣмъ его сапогъ. Товарищъ прокурора противъ этого возразилъ что подсудимый, какъ грамотный, могъ своевременно возразить, противъ неправильности акта: возраженія, сдѣланныя подсудимымъ въ настоящее время, по мнѣнію товарища прокурора, не заслуживаютъ довѣрія.

Наконецъ предсѣдательствующій прекратилъ слѣдствіе и предложилъ товарищу прокурора произнести обвинительную рѣчь.

Товарищъ прокурора Соловкинъ. «Гг. присяжные! Вы уже, вѣроятно, составили мнѣніе о подсудимомъ по тѣмъ даннымъ, которыя вы слышали на судебномъ слѣдствіи. Но такъ какъ слѣдствіе продолжалось чрезвычайно долго, то я считаю не лишнимъ возобновить въ вашей памяти обстоятельства дѣла, какъ они выяснились при судебномъ слѣдствіи». Затѣмъ товарищъ прокурора послѣдовательно разсказалъ событія, подтвержденныя свидѣтельскими показаніями, начиная съ отправленія Горлова съ женой по желѣзной дорогѣ 21 апрѣля прошлаго года. Принтомъ онъ указалъ на то, что, на основаніи свидѣтельскихъ показаній, слѣдуетъ несомнѣнно признать, что мущина, переправившійся черезъ потокъ съ покойной, былъ не кто иной какъ подсудимый. Это подтверждается и осмотромъ слѣдовъ, на лугу, между протокомъ и Окой. Указавъ, далѣе, на подозрѣніе, возбудившееся у отца покойной, товарищъ прокурора обратилъ вниманіе на то, что Пановъ нашолъ своего зятя сконфуженнымъ при внезапномъ появленіи. Показаніе подсудимаго о томъ, что онъ проводилъ жену только до вокзала, по мнѣнію товарища прокурора, совершенно противорѣчитъ даннымъ, добытымъ судебнымъ слѣдствіемъ. Здѣсь товарищъ прокурора указалъ на свидѣтелей, удостовѣрившихъ, что Горловъ былъ похожъ на того самаго мущину, котораго они видѣли съ Прасковьей. Такимъ образомъ, по словамъ товарища прокурора, Горловъ былъ непремѣнно между 5 и 7 часами на лугу.

Когда отецъ извѣщаетъ Горлова о пропажѣ его жены, онъ идетъ ее розыскивать, но идетъ по дальней дорогѣ, конечно, изъ опасенія быть узнаннымъ перевозчикомъ который перевозилъ его два дня назадъ съ женой. Объясненіе его относительно этого обстоятельства опровергнуто свидѣтелемъ, на котораго онъ сослался. Точно также свидѣтели опровергли и его ссылку на нихъ относительно того, что онъ былъ дома между 5‑тью и 7-ью часами. Кромѣ того, при этихъ объясненіяхъ Горловъ далъ нѣсколько разнорѣчивыхъ показаній. Трупъ былъ, наконецъ, найденъ въ Окѣ 8 мая, за нѣсколько верстъ отъ того мѣста, гдѣ совершено утопленіе: это объясняется тѣмъ, что его отнесло по теченію рѣки. Затѣмъ, несмотря на гнилость трупа, если и допустить, что на немъ не было внѣшнихъ знаковъ насилія, то изъ этого нельзя заключить, что утопленіе не было совершено, ибо для утопленія достаточно было одного толчка, который не могъ оставить послѣ себя никакихъ слѣдовъ. Наконецъ товарищъ прокурора указываетъ на признаніе, сдѣланное подсудимымъ Тарабухину, съ которымъ онъ сошелся въ тюрьмѣ и по совѣту котораго, какъ болѣе опытнаго, онъ, казалось, пріискалъ средство, чтобы отдѣлаться отъ обвиненія. Вся эта совокупность обстоятельствъ, по мнѣнію товарища прокурора, приводитъ къ несомнѣнному убѣжденію, что Горловъ утопилъ свою жену. Это предположеніе провѣряется и тѣмъ, что Горловъ, медля переправой черезъ Оку, конечно, ожидалъ мрака. Далѣе, совершивши преступленіе, онъ могъ кратчайшимъ путемъ пройдти на Горки, переплывъ или перейдя потокъ, причемъ, чтобы не мочить платье, могъ его перебросить черезъ протокъ. По разсчету времени, онъ могъ поспѣть къ приходу въ Горки 2‑го поѣзда изъ Москвы и вмѣстѣ съ нимъ возвратиться въ Рязань. Далѣе товарищъ прокурора доказывалъ зараніе обдуманное намѣреніе въ совершеніи настоящаго преступленія. Онъ указалъ на то, что Горловъ, перемѣнивъ свое намѣреніе идти въ баню и рѣшившись провожать жену, тѣмъ самымъ обнаружилъ заранѣе обдуманный умыселъ утопить свою жену. Этотъ умыселъ еще яснѣе обнаруживается въ медленности, съ которою Горловъ идетъ съ своею женой по Окской равнинѣ. Цѣль этого преступленія объясняетъ прошлое подсудимаго, который ненавидѣлъ жену, обращался съ нею жестоко, который чуждался ея, какъ простой крестьянки. По словамъ одного свидѣтеля, Горловъ былъ человѣкъ вольной жизни, онъ былъ окруженъ людьми образованными, какъ выразился его хозяинъ. Жена Горлова, какъ ни любила его, не могла заслужить его расположеніе и безропотно переносила свою участь. Горлову въ тягость была жена, ему нужно было отъ нея отдѣлаться, тѣмъ болѣе что онъ имѣлъ связь съ другою дѣвушкой. Вотъ цѣль, вотъ поводъ къ совершенію Горловымъ преступленія. Въ заключеніе товарищъ прокурора замѣтилъ, что онъ не находитъ ни одного смягчающаго обстоятельства въ пользу подсудимаго и надѣется, что и присяжные раздѣлятъ его мнѣніе, и конечно, и безъ его рѣчи, давно уже въ душѣ своей произнесли обвинительный приговоръ противъ подсудимаго.

Защитникъ присяжный повѣренный Е. Г. Беллингъ обратилъ вниманіе присяжныхъ на то, что въ каждомъ обвиненіи прежде всего долженъ быть доказанъ фактъ преступленія, т. е. должно быть доказано, что виновникомъ событія, составляющаго преступленіе, былъ именно подсудимый, а не какая другая причина. Между тѣмъ, въ настоящемъ случаѣ, на одномъ только предположеніи основано обвиненіе Горлова въ томъ, что онъ утопилъ свою жену. Гдѣ же доказательства того, что Горловъ утопилъ свою жену? Почему именно она погибла отъ него, а не по собственной волѣ или не отъ посторонней руки? Это разрѣшается только на основаніи предположенія. При этомъ, конечно, нельзя не обратить вниманіе на то, при какихъ обстоятельствахъ это предположеніе сначала заслуживаетъ нѣкоторое вѣроятіе, а потомъ и полную вѣру. Мы видимъ, что это подозрѣніе заявляется сначала родственниками покойной, которые знали, что она дурно живетъ съ мужемъ. И вотъ это подозрѣніе, идущее отъ людей пристрастныхъ, получаетъ вѣру и возводится, при односторонности слѣдствія, на степень факта, не подлежащаго сомнѣнію. Защитникъ не находитъ въ жизни подсудимаго внѣшнихъ событій, которыя могли бы побудить его совершить столь тяжкое преступленіе. Правда, онъ не любитъ жену, но это еще не есть непремѣнный поводъ отдѣлаться отъ нея. Напротивъ, факты доказываютъ противное: имѣя возможность тремя рублями въ мѣсяцъ отдѣлаться отъ жены, подсудимый, напротивъ, выписываетъ ее въ Рязань. Точно также изъ обстоятельствъ дѣла мы не видимъ, чтобы у Горлова являлись порывы жестокости относительно жены, и чтобы подобнымъ порывомъ можно было объяснить преступленіе. Обращаясь, далѣе, къ уликамъ, защитникъ находитъ, что ни одна изъ нихъ не выдерживаетъ строгой критики. Такъ сконфуженность можетъ объясняться предвзятою идеей тестя, который видѣлъ въ зятѣ преступника. То обстоятельство, что онъ пошелъ дальнею дорогой, вовсе не доказываетъ, чтобы онъ не хотѣлъ быть узнаннымъ: если онъ опасался этого, то могъ совсѣмъ не пускаться въ поиски за своей женой. Наконецъ всевозможныя мѣры, къ которымъ прибѣгаетъ подсудимый, чтобы оправдаться, вовсе не доказываютъ его виновности. Росписка, данная подсудимымъ Тарабухину, если и признать ее за подлинную, можетъ доказывать только то, что подсудимый, какъ неопытный, какъ чувствовавшій себя невиннымъ, могъ рѣшиться и на это средство, особенно по совѣту своего, болѣе опытнаго товарища, который могъ быть орудіемъ въ рукахъ слѣдствія, производившагося въ одностороннемъ направленіи, подъ вліяніемъ стараго порядка. Обращаясь затѣмъ къ разгадкѣ событія настоящаго преступленія, не найдемъ ли мы поводовъ къ нему въ жизни самой Прасковьи Михайловой? Мы знаемъ, что она вышла по любви за Горлова; мы знаемъ, что она и послѣ страстно его любила, но онъ не любилъ ее, и она не могла снискать его любовь, несмотря на все свое стараніе. Она, тихая, кроткая, терпѣливо переноситъ свою горькую участь. Она безропотно остается жить у своего дяди, когда мужъ отворачивается отъ нея; но и дядя ее удаляетъ: она идетъ къ отцу, но и отецъ къ ней не благоволитъ и отказываетъ ей въ пріютѣ и пропитаніи. Нелюбимая мужемъ, она, однако, охотно идетъ на его призывъ въ Рязань, надѣясь еще разъ испытать, не удастся ли ей привязать къ себѣ мужа. Но и эта послѣдняя попытка ей не удается: мужъ къ ней попрежнему холоденъ. Она снова бросается къ отцу, который уже разъ отвергъ ее. Предположимъ даже, что Горловъ проводилъ ее до Оки. Здѣсь она прощается съ нимъ, здѣсь она дѣлаетъ послѣднія усилія, чтобы возбудить въ немъ къ себѣ любовь. Но ей это не удается: мужъ, простившись съ нею, преспокойно удаляется въ Рязань. Прасковья Михайлова остается одна, въ раздумьи, отвергнутая дядею, отцемъ, брошенная мужемъ. Она приходитъ въ отчаяніе. Унизительно для ея гордости возвратиться къ отцу; о возвращеніи къ мужу ей нечего и думать: это вполнѣ невозможно. И вотъ она прибѣгаетъ къ единственному исходу для своего бѣдственнаго положенія: она бросается въ рѣку. Предположеніе это настолько же подтверждается имѣющимися въ дѣлѣ уликами, насколько и противоположное предположеніе, допущенное обвиненіемъ. «Я указалъ на это предположеніе, гг. присяжные, съ цѣлію выяснить вамъ особенность настоящаго обвиненія. Вамъ предстоитъ разрѣшить вопросъ о виновности подсудимаго на основаніи только одного предположенія, что фактъ преступленія совершился. Вамъ нужно быть крайне осторожными, чтобы не впасть въ ошибку. Чтобы предостеречь васъ отъ подобной ошибки, я позволю себѣ привести вамъ примѣръ изъ иностранной судебной практики, гдѣ была подобная ошибка». Здѣсь г. Беллингъ привелъ случай изъ англійской практики, въ которомъ подсудимый, по косвеннымъ уликамъ, былъ обвиненъ присяжными и подвергнутъ смертной казни, тогда какъ въ послѣдствіи оказалось, что онъ былъ не виновенъ. Въ заключеніе г. Беллингъ повторилъ, что при произнесеніи приговора присяжные должны главнымъ образомъ обратить вниманіе на то, сама ли утопилась Прасковья Михайлова, или была утоплена подсудимымъ, и при этомъ имѣть въ виду, что обвиненіе подсудимаго основывается на предположеніи, а не прямо доказано.

Судъ постановилъ присяжнымъ слѣдующіе два вопроса: 1) Сама ли утопилась Прасковья Михайлова или была утоплена кѣмъ — либо другимъ? 2) Если была утоплена другимъ, то виновенъ ли подсудимый Горловъ въ утопленіи своей жены, съ обдуманнымъ заранѣе намѣреніемъ?

Присяжные совѣщались около ¾ часа; по возвращеніи ихъ въ залъ, старшина прочиталъ слѣдующіе отвѣты: на 1‑й вопросъ — да, утоплена другимъ; на 2‑й — да, виновенъ, съ обдуманнымъ заранѣе намѣреніемъ.

Судъ, на основаніи приговора присяжныхъ, опредѣлилъ подсудимаго, Василья Аѳанасьева Горлова, 27 лѣтъ, лишивъ всѣхъ правъ состоянія, сослать въ каторжныя работы въ рудникахъ безъ срока.

Засѣданіе, начавшееся въ 11½ часовъ утра, окончилось въ 1 часъ пополуночи. Публика медленно расходилась изъ зала, видимо довольная справедливымъ приговоромъ присяжныхъ, но въ то же время пораженная жестокостью наказанія хотя тяжкому, но молодому преступнику.

Дѣло о дочери помѣщика Ольги Умецкой, обвиняемой въ поджогахъ, и о родителяхъ ея Владимірѣ и Екатеринѣ Умецкихъ, обвиняемыхъ въ злоупотребленіи родительскою властью

(Засѣданіе 15, 16 и 17 сентября 1867 года, тульскаго окружнаго суда, въ г. Каширѣ).

Засѣданіе поэтому весьма интересному дѣлу происходило подъ предсѣдательствомъ члена суда В. А. Аристова. Обвинялъ подсудимыхъ товарищъ прокурора И. И. Дьяковъ; Ольгу Умецкую защищалъ князь А. И. Урусовъ, для этого дѣла прибывшій изъ Москвы; Екатерину и Владиміра Умецкихъ защищалъ Г. Н. Новосельскій.

При многочисленномъ стеченіи публики, засѣданіе открылось въ 10½ часовъ пополудни: были введены трое подсудимыхъ, изъ которыхъ только одинъ Владиміръ Умецкій, какъ содержавшійся подъ стражей, занялъ мѣсто за рѣшеткою; мать же и дочь помѣстились около своихъ защитниковъ.

Общее вниманіе сосредоточивается на Ольгѣ. Она блондинка, средняго роста, съ румянымъ лицомъ и голубыми глазами. Выраженіе лица — дѣтски пугливое и сосредоточенное. Говоритъ тихо, смущается и краснѣетъ. Одѣта въ плохое ситцевое платье. Отецъ ея — худощавый старикъ, около 60 лѣтъ, въ очкахъ; широко раскрытые глаза смотрятъ прямо, неподвижно. Онъ пришепетываетъ. Мать — не высокаго роста старуха, съ правильными чертами лица. У нея старчески румяныя щеки и черные волосы съ просѣдью. Лицо неподвижное, глаза постоянно опущены.

На вопросы предсѣдателя Ольга Умецкая отвѣчала, что ей 15 лѣтъ, что она дочь помѣщика, и что у исповѣди и св. причастія была только 2 раза и то уже послѣ взятія ея отъ родителей. Во время же жизни въ домѣ родителей въ церкви ни разу не бывала.

Екатерина Михайлова Умецкая (мать Ольги) заявила, что ей около 50 лѣтъ. «Сначала я жила, продолжала она сквозь слезы, въ Глѣбовѣ съ мужемъ, а потомъ у зятя въ имѣніи. Я постоянно больна: я занимаюсь очень мало».

Владиміръ Михайловъ Умецкій сказалъ, что до арестованія онъ жилъ въ своемъ имѣніи и занимался хозяйствомъ.

Изъ вызванныхъ къ слѣдствію свидѣтелей не явилось 8 человѣкъ; поэтому защитники не находили удобнымъ производить судебное слѣдствіе, но судъ, согласно съ заключеніемъ товарища прокурора, призналъ возможнымъ приступить къ слѣдствію съ тѣмъ, чтобы свидѣтельскія показанія неявившихся свидѣтелей, данныя на предварительномъ слѣдствіи, были прочитаны на судѣ. Изъ присяжныхъ засѣдателей не явился только гвардіи полковникъ Лихаревъ, заявившій въ маѣ желаніе быть освобожденнымъ отъ этой обязанности по болѣзни. Оштрафованный въ предыдущее засѣданіе 50 рублями, г. Лихаревъ былъ вновь подвергнутъ взысканію 75 р. с. Изъ списка присяжныхъ сторонами было отведено 12 человѣкъ. Въ составъ комплектныхъ засѣдателей вошло 7 дворянъ, 1 купецъ и 4 крестьянина. Старшиною былъ избранъ Ст. Ал. Пестовъ.

Послѣ рѣчи предсѣдателя, обращенной къ присяжнымъ было прочитано опредѣленіе Московской судебной палаты, сущность котораго заключается въ слѣдующемъ: 16 апрѣля 1866 г., въ 2 часа пополудни, въ сельцѣ Глѣбовѣ (Каширскаго уѣзда. Тульской губерніи), въ имѣніи г-на Умецкаго, загорѣлся съ задняго угла скотный дворъ, отъ котораго сгорѣли сарай для лошадей, каретный сарай, конюшня и амбаръ съ мукою. Въ 16-ти саженяхъ отъ сгорѣвшаго скотнаго двора находятся двѣ людскія избы. 18‑го числа того же мѣсяца, часу въ 12‑мъ пополудни, загорѣлось строеніе, помѣщавшееся между флигелемъ, занимаемымъ самимъ Умецкимъ, и другимъ, еще новымъ флигелемъ. Верхній этажъ загорѣвшагося строенія заключалъ въ себѣ кладовую, а нижній — погребъ. Замѣтивши дымъ, Умецкій съ прикащикомъ своимъ Молодцовымъ, побѣжалъ туда и увидалъ, что загорѣлись два нижнія бревна строенія. Пожаръ былъ ими тотчасъ же потушенъ. 19 апрѣля загорѣлось опять и сгорѣло то же самое строеніе. Пожаръ начался съ задняго дома. Господскій домъ находится въ 11½ соженахъ отъ этого строенія. Наконецъ вскорѣ послѣ этихъ пожаровъ, именно 14‑го іюня, сгорѣлъ и самый домъ, въ которомъ жилъ Умецкій. Пожаръ тоже начался во 2‑мъ часу дня, когда Умецкій и его рабочіе въ усадьбѣ отдыхали. Загорѣлся прежде всего потолокъ крыльца. Всѣ спрошенныя при слѣдствіи лица, равно какъ и самъ Умецкій, причиною пожаровъ признали поджогъ. При производствѣ слѣдствія, подозрѣніе въ поджогахъ пало на четырнадцатилѣтнюю дочь Умецкаго, Ольгу Владиміровну; подозрѣніе основывалось на томъ, вопервыхъ, что въ усадьбу, въ которой много злыхъ собакъ, постороннему пройдти нельзя; вовторыхъ, что Ольга была недовольна обращеніемъ съ нею отца и часто жаловалась разнымъ лицамъ на наносимые ей побои, и втретьихъ, что она первая замѣчала всегда пожары и будила людей. Дѣйствительно, во время пожаровъ Ольга разбудила первая прикащика Молодцова и работниковъ Михаила Игнатова и Василья Степанова. Ольга Умецкая, на допросахъ 17 и 23 іюля 1866 года и 9 апрѣля 1867 года, созналась въ поджогахъ всѣхъ сгорѣвшихъ зданій, а побудительною причиною преступленія выставила жестокое обращеніе родителей, въ особенности отца. Она показала, что родители часто и сильно били ее безъ всякихъ причинъ; пищу давали ей скудную и досыта не кормили; на воспитаніе не обращали никакого вниманія и жестокостями и побоями, увеличивающимися со дня на день, она доведена была до отчаянія; слыша, кромѣ того, отъ отца, что онъ намѣренъ переѣхать въ Москву, и думая что въ Москвѣ жить ей будетъ лучше, она полагала ускорить этотъ переѣздъ своими поджогами. Наканунѣ перваго пожара, 16 апрѣля, отецъ ее по обыкновенію за что — то избилъ. 19 апрѣля, мать, уѣзжая отъ нихъ, вмѣсто благословенія сказала, «чтобы скитаться вамъ по бѣлу свѣту»; это ее, Ольгу, возмутило, и она рѣшилась на новый поджогъ. 14 іюня, въ отсутствіи отца, она дала работникамъ меду; отецъ, узнавъ объ этомъ, прибилъ ее безмѣномъ; за это она рѣшилась поджечь домъ, и во время пожара, сама хотѣла броситься въ огонь, но ее оттолкнули работникъ Михаилъ и волостной старшина Иванъ Селиверстовъ. Доказательствомъ жестокаго обращенія съ нею можетъ служить изломанный палецъ, который былъ перебитъ ей матерью, когда она учила играть ее на фортепіано. У исповѣди и св. причастія, какъ стала себя помнить, она ни разу не была, влѣдствіе нежеланія своего отца. Въ заключеніе Умецкая объявила, что съ отцомъ жить не желаетъ, а иначе не ручается, что рѣшится на какое — нибудь новое противъ него преступленіе; при неудачѣ же, покусится на свою жизнь. По осмотру на лѣвой рукѣ Умецкой, на лѣвомъ мизинцѣ оказался застарѣлый вывихъ, произшедшій отъ сильнаго наружнаго насилія. Губернскій секретарь Владиміръ и жена его Екатерина Михайловы Умецкіе — въ жестокомъ обращеніи съ дочерью своею Ольгою не сознались, но спрошенные при предварительномъ слѣдствіи свидѣтеля показали: 1) прикащикъ помѣщика Умецкаго, мѣщанинъ Григорій Семеновъ Молодцевъ, — что жизнь. Ольги Умецкой съ отцомъ была очень плоха, что онъ часто билъ ее безъ милосердія и вообще содержалъ дѣтей своихъ, по своей скупости, чрезвычайно дурно и голодно. Наканунѣ послѣдняго пожара, Умецкій немилосордно избилъ дочь свою Ольгу, которая нѣсколько разъ жаловалась ему, Молодцеву, на жестокости отца и собиралась отъ него бѣжать, но онъ уговаривалъ ее этого не дѣлать и объ этомъ заявлялъ самому Умецкому, а мать бросила дочь и нисколько не занималась ея воспитаніемъ. 2) Находящіеся въ работникахъ у г. Умецкаго крестьяне Михаилъ и Тимофей Игнатовъ и Василій Степановъ: что Умецкій, наканунѣ пожара очень избилъ дочь свою Ольгу, и опа, придя въ людскую, жаловалась имъ на постоянное жестокое обращеніе съ нею и говорила, что ей приходится или сдѣлать что — нибудь надъ собою или убѣжать, но они, Игнатовъ и Степановъ, уговаривали ее этого не дѣлать. 3) Князь Александръ Мещерскій, сосѣдъ Умецкихъ: что Умецкіе ведутъ самый скаредный образъ жизни и дѣтей своихъ заставляютъ исполнять такія работы, которыя только приличны крайне бѣдному состоянію, отъ коего Умецкіе весьма далеки. 4) Александръ Ртищевъ: что Умецкіе ведутъ образъ жизни не приличный званію дворянина и не пользуются мнѣніемъ общества, а дѣти ихъ угнетены какъ отцомъ, такъ и матерью. 5) Михаилъ Крыловъ, бывшій мировой посредникъ: что Умецкій имѣетъ весьма хорошее состояніе, но, по его скупости, дошедшей въ послѣднее время до скаредности, семейство его постоянно терпѣло нужду въ предметахъ первой необходимости для жизни; иногда малолѣтнія дѣти, получая не вполнѣ здоровую пищу, состоящую изъ затхлаго хлѣба, прибѣгали за пищею къ крестьянамъ. Сверхъ того дѣти лишенныя матеріально необходимаго, лишены были и вниманія родителей къ ихъ нравственно — религіозному развитію, вслѣдствіе чего никакія правила о чести и религіи имъ неизвѣстны. Умецкій смотрѣлъ на дѣтей какъ на даровыхъ работниковъ и обременялъ ихъ черными работами сверхъ силъ; за невыполненіе этихъ работъ нерѣдко младшія его дѣти, эти несчастные нравственные уроды, подвергались неумѣреннымъ взысканіямъ, которыя только раздражали ихъ, а потому нисколько неудивительно, что Умецкій довелъ дѣтей до преступленія. 6) Михаилъ Павловъ, бывшій мировой — посредникъ: что дѣти Умецкихъ, едва ли другимъ чѣмъ, кромѣ нравственнаго уродства, могли заимствоваться отъ родителей. 7) Дворянинъ Владиміръ Поливановъ: что Умецкіе относительно семейства своего — родители самые скверные и враги семейства, и дѣти, живущія съ ними, не имѣли даже порядочнаго прокормленія. 8) Отставной штабсъ — капитанъ Василій Воронинъ, зять Умецкихъ: что Умецкіе обращались и содержали дочь свою Ольгу дурно. 9) Священникъ Евграфъ Лебедевъ: что дочь помѣщика с. Глѣбова, Умецкаго, Ольга Владимірова Умецкая у исповѣди и св. причастія никогда небывала: причина такого невниманія къ исполненію христіанской обязанности есть видимое нерадѣніе отца; очевидцемъ жестокаго обращенія Умецкаго съ дѣтьми онъ не былъ, но если вѣрить разсказамъ дѣтей и прислуги, то слѣдуетъ заключить, что обращеніе родителей ихъ съ ними несвойственно родителямъ.

На основаніи вышеизложеннаго, дочь губернскаго секретаря Ольга Владимірова Умецкая (нынѣ 15 лѣтъ), по собственному сознанію, подтверждающемуся обстоятельствами дѣла и существованіемъ вызвавшей ее на поджогъ причины, обвиняется въ поджогахъ обитаемаго и нежилаго строеній и въ покушеніи на зажигательство послѣдняго. А родители ея, губернскій секретарь Владиміръ и жена его Екатерина Михайловы Умецкіе, показаніями дочери ихъ Ольги, подтвержденными свидѣтелями и медицинскимъ осмотромъ мизинца лѣвой руки ея, обвиняются въ употребленіи во зло родительской власти и въ жестокомъ обращеніи съ малолѣтнею своею дочерью Ольгою, въ неприводѣ ея къ исповѣди, послѣ достиженія семилѣтняго возраста, въ вовлеченіи ея въ преступленіе и побужденіи ея къ самоубійству.

На вопросъ предсѣдателя, Ольга Умецкая призналась въ возводимыхъ на нее преступленіяхъ. При этомъ, на дальнѣйшіе разспросы, послѣ долгаго молчанія, она разсказала слѣдующія подробности. «Въ первый разъ я подожгла часовъ въ 12, днемъ, — подожгла я скотный дворъ. Меня папаша отколотилъ и послалъ телятъ поить; я зашла за уголъ и зажгла спичкой солому, которая на дворѣ валялась: ее съ крыши вѣтромъ сдуло. Потомъ я пошла въ кухню телятъ поить…. Кухарка увидала пламя и говоритъ: барышня, полымя сшибаетъ, побѣжимте къ папашѣ… Я и побѣжала сказать, что пожаръ на скотномъ дворѣ… 18 числа, чрезъ день, тоже часовъ въ 12‑ть, я амбаръ подожгла; папаша меня за прикащикомъ послалъ, я пошла да и подожгла…. А третій пожаръ: мамаша пріѣзжаетъ, — она послѣ пожара къ сестрѣ моей ѣздила, — «ты, говоритъ, какъ смѣла сказать, что я все добро увезла», и стала меня бить…. «На конюшнѣ, говоритъ, тебя запорю до смерти»… Потомъ папаша говоритъ, чтобы мамаша насъ благословила. «Скитаться вамъ по бѣлому свѣту — вотъ вамъ мое благословеніе», — это мамаша мнѣ и сестрѣ моей младшей сказала… Я пошла и подожгла тогда опять амбаръ, онъ и сгорѣлъ…. А четвертый пожаръ: работники приходятъ, просятъ меду; я имъ и дала, самый маленькій кусочекъ. Папаша пріѣзжаетъ: гдѣ, говоритъ, медъ? и началъ меня бить безмѣномъ…. Я и подожгла домъ. Когда огонь горѣлъ, я дала шкатулку держать младшей сестрѣ, а сама хотѣла въ огонь идти. Да Иванъ Селиверстовъ, староста, съ работникомъ удержали меня…. Толкнулъ и говоритъ, куда вы лѣзете? Я поджигала днемъ потому, что папаша днемъ спалъ и всѣ спали… Я зажгу, и сейчасъ побѣгу папашу будить. Въ послѣдній пожаръ, когда домъ загорѣлся, я говорю прикащику: пойдемте папашу будить, и мы влѣзли въ окно, папашу разбудили… Папаша хотѣлъ въ Москву ѣхать, я думала, что онъ скорѣй уѣдетъ, если я подожгу, — вотъ я и подожгла домъ… Въ церкви я была ужь послѣ трехъ пожаровъ, когда насъ къ священнику отдали жить, а до того времени я въ церкви не была никогда…. Прежде насъ гувернантка учила молитвамъ, да она не долго у насъ жила, мѣсяца четыре; она уѣхала послѣ пожаровъ, я не помню какъ ее звали… А что палецъ у меня вывихнутъ — это вотъ какъ было. Лѣтъ 7 или 8 тому у насъ было фортепіано. Мамаша меня стала учить, двѣ недѣли учила, а потомъ Сашѣ фортепіано отдали, такъ и перестали меня учить… А насъ часто били. Когда мамаша и не сердится, все равно каждую недѣлю по субботамъ насъ сѣкли, и каждый день потасовка была. Когда мнѣ еще 7 лѣтъ было, мамаша меня линейкой по рукѣ ударила за то, что я неправильно играла на фортепіанахъ и вывихнула мизинецъ… Такъ его и не правили. Передъ пожарами я хотѣла зарѣзаться: когда ложилась спать, взяла перочинный ножикъ и положила его подъ подушку. Да мнѣ не удалось: мамаша въ эту ночь долго не спала. Я ждала, ждала, пока она заснетъ да такъ сама и заснула…. А зарѣзаться оттого хотѣла, что насъ очень строго держали: просто, нѣтъ терпѣнья жить. Я и на масляницѣ хотѣла зарѣзаться…. Я. работникамъ часто жаловалась, Михаилу работнику говорила»….

На вопросъ старшины присяжныхъ, какъ ее содержали, подсудимая сказала: «Мы босикомъ ходили, намъ по два дня ничего ѣсть не давали… А на третій, бывало, дадутъ кусокъ хлѣба да три картошки, такъ что мы отъ голоду у крестьянъ побирались: они насъ кормили… Насъ заставляли коровъ доить, полоть, снопы возить… Разъ меня съ работникомъ послали 16 коровъ доить; когда мы подоили часть коровъ, работникъ мнѣ и говоритъ: посидите барышня, а я пойду остальныхъ подою… Я. сѣла да и заснула… Устала очень, намъ спать по ночамъ почти что не приходилось… Какъ я спала, свиньи пришли да и выпили все молоко… А работникъ въ это время одно ведро съ молокомъ отнесъ. Папаша его спрашиваетъ — гдѣ Ольга? Онъ говоритъ: я думалъ, что она уже пришла… Работникъ приходитъ ко мнѣ, говоритъ: идите, барышня, къ папашѣ. Я говорю, какъ мнѣ быть: молока у меня нѣтъ… Скажи, что одно ведро только надоили… Нѣтъ, говоритъ, нельзя этого сказать: я ужь сказалъ, что мы три ведра надоили. Пришла я домой и разсказала: меня папаша больно отколотилъ. Потомъ мамаша таскала за волосы… ногами топтала.

Екатерина Умецкая, на вопросъ предсѣдателя, признаетъ ли она себя виновною, отвѣчала: пѣтъ, не признаю. Нельзя… ребенка, котораго носила… такъ мучить… (плачетъ). На вопросы предсѣдателя г. Умецкая продолжала: болѣзнь моя не позволяла мнѣ не только съ дочерью, но и со скотомъ такъ жестоко обращаться… Я ее никогда не учила музыкѣ. 7 лѣтъ уже у меня не было фортепіанъ. Я сама ее не учила, у пасъ гувернантка жила, которая ее также не учила музыкѣ.

Предсѣдатель. Дочь ваша говоритъ, что однажды, вмѣсто благословенія вы сказали: «скитаться вамъ по бѣлому свѣту».

Екатерина Умецкая. Нѣтъ, ни мое воспитаніе, ни что — либо другое не позволяло мнѣ сказать такое грубое, такое страшное выраженіе. — Что она говоритъ о покушеніи на самоубійство — этого никогда не было… Относительно ея не было жестокаго обращенія ни отъ отца, ни отъ матери…. Она все то кушала, что мы все кушали; по моей болѣзни, я не могла ходить въ кладовую, и потому она что хотѣла, то и кушала.

Владиміръ Умецкій (На вопросы предсѣдателя). Нѣтъ, я не признаю себя виновнымъ… Она жила подъ вліяніемъ матери и подъ руководствомъ гувернантки. Въ однихъ покояхъ съ ними жила и обучалась. Я не могъ съ нею жестоко обращаться. Я бывалъ тамъ только, когда приходилъ пить чай, а постоянно жилъ въ особомъ отдѣленіи, черезъ кухню, хотя и въ томъ же домѣ. Я только бывалъ съ моею дочерью, когда обѣдалъ, чай пилъ и ужиналъ. Я бываю часто боленъ: это видно изъ моего аттестата.

Предсѣдатель. Объясните намъ, почему ваша супруга оставила домъ?

Владиміръ Умецкій. Это ей должно быть извѣстно: я не знаю почему. Она меня проводила въ Москву. Пробывъ тамъ нѣсколько дней, я пріѣзжаю домой 15 апрѣля. Жены моей не было дома: я спросилъ тогда Олю, гдѣ она? Она мнѣ сказала, что жена моя совсѣмъ уѣхала… Л за ней послалъ человѣка спросить, почему она оставила семейство и просилъ ее пріѣхать. Но она не пріѣхала. Я опять за ней послалъ Молодцова. Она пріѣхала и пробыла 2 дня, боялась огня, а потому опять уѣхала. Зять и меня приглашалъ къ себѣ, да я отказался: становаго ожидалъ. Мать, какъ уѣзжала, простилась съ дѣтьми какъ слѣдуетъ. Она не благословляла дѣтей, — это правда, — да къ чему было благословлять? Наканунѣ 16‑го я не могъ бить дочери: я только — что пріѣхалъ. Она не могла поджога сдѣлать, она сама по своей охотѣ заливала пожаръ. Когда начался третій пожаръ, она спала и не могла поджечь. Наканунѣ 4‑го пожара я только — что вернулся изъ Москвы. Меду ей не откуда было давать рабочимъ, она у священника жила… Я пріѣхалъ больной, тогда же привезли дѣтей; я по слабости легъ спать, но слышу бьютъ стекла, кричатъ: горимъ! — Случая со свиньями никогда не было. Свиней у меня хорошо кормили, они не могли выпить молока. Да я въ эту малость и не входилъ. Оля сама за молокомъ ходила. Безмѣномъ я также не могъ ее бить: безмѣнъ лежалъ въ кладовой и сгорѣлъ во время пожара.

Затѣмъ былъ прочитанъ осмотръ мѣстности и приступлено къ спросу свидѣтелей.

В. И. Воронинъ, женатый на сестрѣ Ольги, свидѣтель, вызванный товарищемъ прокурора, спрошенъ безъ присяги. (На вопросы предсѣдателя) Скажу то, что жестокаго обращенія съ дѣтьми не было никогда, и я этого не видалъ (на вопросы товарища прокурора). Если я сказалъ при слѣдствіи, что съ дѣтьми обращались дурно, то я понималъ это въ томъ смыслѣ, что ихъ не опредѣлили въ учебное заведеніе, не воспитывали (На вопросы князя Урусова). У Ольги былъ нравъ гадкій — она была капризна, настойчива. Родители сносили терпѣливо ея поведеніе: иногда бранили, но и никогда не видалъ, чтобъ ее били (На вопросы г. Новосельскаго). У Умецкихъ были двѣ гувернантки; сколько они жили — не припомню.

Въ виду разнорѣчія въ показаніяхъ свидѣтеля, было прочитано показаніе Воронина, данное имъ на предварительномъ слѣдствіи, въ которомъ, между прочимъ, значилось, что съ Ольгою обращались и содержали ее дурно.

Г. Воронинъ. Хотя гувернантки и были, но Ольгу всетаки лучше было отдать въ учебное заведеніе… Въ этомъ смыслѣ я и сказалъ, что съ нею обращались дурно. Содержали дурню, я сказалъ въ томъ смыслѣ, что иногда не было прислуги, ей приходилось что — нибудь дѣлать.

Павелъ Аѳанасьевъ, вызванный Екатериною Умецкой, бывшій кучеромъ у г. Воронина, спрошенный подъ присягой, сказалъ, что онъ ничего не знаетъ и видѣлъ только второй пожаръ. Кто занимался дѣтьми — онъ не знаетъ.

Александра Воронина (сестра Ольги), вызванная Екатериною Умецкою. спрошена безъ присяги (На вопросы предсѣдателя). Мнѣ всѣ одинаково дороги, какъ отецъ, мать, такъ и сестра. Отецъ для насъ много старался, хлопоталь, чтобы доставить намъ кусокъ хлѣба. Онъ самъ во всемъ себѣ отказывалъ, чтобы намъ было лучше. Онъ даже черезъ силу работалъ. Конечно, родители дѣлали для насъ все, что было имъ по средствамъ. Ольгу наказывали также, какъ и меня. Съ нами одинаково обращались. Образованіе намъ также давали по средствамъ. Гувернантки были. Фортепіано у меня уже 7 лѣтъ, ихъ мнѣ отдали, когда я замужъ вышла (На вопросы Новосельскаго) Наказанія извѣстно какія были: въ уголъ поставятъ, побранятъ. Относительно пищи скажу: дай Богъ, чтобы я замужемъ то ѣла, что я ѣла въ домѣ родителей. А если заставляли иногда работать, помогать, то я не считаю работу эту за трудъ (На вопросы товарища прокурора). Ольга, была очень рѣзва, на нее дѣйствовало вліяніе другихъ. Она была упряма (На вопросъ князя Урусова). Я ничего не получала въ приданое. У отца моего небольшое состояніе. Ольгу не били ни безмѣномъ. ни палкой, ее даже розгой не наказывали. Она ни въ какомъ случаѣ не могла быть доведена до преступленія обращеніемъ родителей съ нею. Причинъ сжечь домъ для нея не было. Я видѣла сестру, когда она была подъ стражею, у смотрителя видѣла ее, Я была у нея разъ вмѣстѣ съ г. Френкелемъ; тогда она сказала, что про два пожара она ничего не знаетъ, а про одинъ она знала. Она сказала тогда, что не она поджигала. Френкель не уговаривалъ ее сознаться. Она сама созналась. Мы всѣ отправились къ судебному слѣдователю. Тамъ Ольга, въ присутствіи тюремнаго смотрителя, сказала сначала, что не она подожгла, а потомъ опять повторяла, что она остается при прежнихъ показаніяхъ.

Ольга Умецкая. Нѣтъ, разсказъ этотъ неправиленъ. Я была у смотрителя: пріѣзжаетъ ко мнѣ сестра съ мамашей. Мамаша упала въ обморокъ, а сестра говоритъ: ты скажи правду, вѣдь не ты сожгла?.. Ну я и сказала, что не я…. Френкель мнѣ сказалъ: если вы покажете на себя, то васъ сошлютъ въ каторжную работу на 27 лѣтъ. Я боялась и сказала: не я… Потомъ сестра съ Френкелемъ отправились къ судебному слѣдователю и за мной прислали. Я пошла вмѣстѣ съ смотрителемъ. Слѣдователю я показала сначала, что не я подожгла. Онъ мнѣ говоритъ: вы одумайтесь, помните, что совѣсть ваша не позволитъ вамъ сказать неправду. — Я и думаю, зачѣмъ я неправильно покажу?… Скажу лучше правду. Когда слѣдователь пришелъ ко мнѣ во второй разъ и спросилъ меня, точно ли не я подожгла? — Я говорю: я одна въ этомъ дѣлѣ виновата, одна и отвѣчать буду.

Засѣданіе было прервано на три часа.

Судебный слѣдователь, вызванный для объясненія, подтвердилъ слова Ольги Умецкой. прибавивъ, что но удаленіи въ другую комнату, онъ слышалъ, какъ Френкель читалъ подсудимой законъ, въ которомъ говорилось, что за умышленное поджигательство она подвергается каторжной работѣ.

Смотритель замка Будекевичъ, вызванный Ольгою Умецкою, спрошенъ подъ присягою (На вопросы предсѣдателя). Я ничего не могу знать. Я взялъ ее раздѣтую. Жена мнѣ говорила, что видѣла у нея на тѣлѣ знаки. (На вопросы князя Урусова). Я былъ при разговорѣ ея родныхъ съ Ольгой Владиміровной. Въ разговорѣ я слышалъ повторялось: ты это не дѣлала, сознайся, скажи правду. Френкель тутъ же былъ, и онъ говорилъ въ томъ же смыслѣ.

Будекевичъ, жена смотрителя вызванная Ольгою Умецкою, спрошена подъ присягой (На вопросы князя Урусова). Когда къ намъ привели Ольгу Владиміровну, я пошла съ ней въ баню и дочку взяла съ собой. Когда Ольга Владиміровна раздѣлась, я взглянула на нихъ — и такія страсти увидала, что даже въ обморокъ упала… по всей спинѣ синіе знаки были, — должно быть ее добре сѣкли и били. И ноги были изсѣчены…. Да и теперь еще на ногахъ знаки есть. Ольга Владиміровна должно быть шибко была избита: какъ ненастье, всегда бывало жалуется на боль.

Г. Новосельскій находилъ что для разрѣшенія вопроса о томъ, могли ли знаки отъ побоевъ сохраниться въ теченіи 5 мѣсяцевъ, слѣдуетъ спросить экспертовъ — врачей.

Судъ призналъ заявленіе г. Новосельскаго подлежащимъ удолетворенію и постановилъ спросить подъ присягой врачей Попова и Прилежаева.

Священникъ Лебедевъ, свидѣтель обвиненія, по священству спрошенъ безъ присяги (На вопросъ предсѣдателя). Я ничего не знаю. Въ моемъ присутствіи никакого дурнаго обращенія родителей съ дѣтьми я не замѣчалъ. Впрочемъ у гг. Умецкихъ я бывалъ очень рѣдко (На вопросы товарища прокурора). Когда Ольга Владиміровна жила у меня, ода вела себя хорошо (На вопросы кн. Урусова). Я слышалъ отъ прислуги, что родители по нѣскольку дней не давали дѣтямъ пищи: а если и давали, то самую скудную. Ольга Владиміровна у исповѣди и св. причастія у меня никогда не была. Это я приписываю нерадѣнію родителей.

Екатерина Умецкая. Я говѣла въ Любижѣ, а не въ своемъ приходѣ: это было потому, что Любижъ къ намъ ближе, да и горы такой большой нѣтъ, какъ по дорогѣ въ нашъ приходъ. Притомъ мнѣ не хотѣлось имѣть столкновеніе съ мѣстнымъ священникомъ. Мнѣ было бы обидно, если бы онъ мнѣ послѣ всѣхъ подалъ просвирку. А въ чужомъ приходѣ покойнѣе.

Владиміръ Умецкій. Я, по частымъ моимъ отъѣздамъ въ Москву, не могъ наблюдать за дѣтьми въ этомъ отношеніи…. Эта обязанность лежала на попеченіи моей жены. Вѣроятно, у нея есть удостовѣреніе отъ мѣстнаго причта села Любижа.

По заявленію г. Новосельскаго, съ согласія сторонъ, было прочитано представленное Екатериною Умецкою удостовѣреніе, данное дьячкомъ церкви села Любижа и женою священника. Въ этомъ документѣ говорилось, что дьячекъ и жена священника удостовѣряютъ, что гг. Умецкіе съ дочерью Ольгою были у исповѣди и св. причастія, но въ какомъ году — они не помнятъ. Подлинность удостовѣренія была засвидѣтельствована мѣстнымъ волостнымъ правленіемъ.

Князь Урусовъ замѣтилъ, что едва ли документъ, выданный дьячкомъ и женою священника, какъ лицами не компетентными, можетъ удостовѣрить, что Ольга Умецкая была у исповѣди и св. причастія, тѣмъ болѣе что въ этомъ удостовѣреніи сказано только, что гг. Умецкіе были у исповѣди но когда — неизвѣстно.

Будекевичъ, смотритель замка, удостовѣряетъ, что Ольга Умецкая поступила въ замокъ 23 сентября, пробыла тамъ не болѣе 2‑хъ недѣль, а затѣмъ жила у него, хотя оффиціально онъ взялъ ее на поруки изъ замка только 24 декабря 1866 г.

Секретарь, по распоряженію Предсѣдателя, прочиталъ актъ медицинскаго осмотра Ольги Умецкой. Въ актѣ этомъ, подписанномъ гг. врачами Поповымъ и Корташевымъ, значилось, что по осмотру, на тѣлѣ слѣдовъ побоевъ не оказалось. Въ сочлененіи мизинца лѣвой руки оказался застарѣлый вывихъ, происшедшій, по мнѣнію врачей, отъ сильнаго наружнаго насилія. Актъ этотъ былъ составленъ въ апрѣлѣ 1867 года.

Городовой врачь А. Е. Поповъ, спрошенный подъ присягою (На вопросы кн. Урусова). При осмотрѣ Ольги Умецкой на спинѣ, плечахъ и на локтяхъ знаковъ побоевъ не найдено. Другія части тѣла мы не осматривали, такъ какъ она утвердительно сказала, что болѣе нигдѣ знаковъ нѣтъ Что же касается до вопроса о томъ, долго ли сохраняются слѣды побоевъ, то если эти побои нанесены съ глубокимъ разрывомъ ткани, слѣды ихъ сохранятся довольно долго: въ противномъ случаѣ, при поверхностномъ разрывѣ кожи, слѣды исчезаютъ довольно скоро и рубцовой ткани на тѣлѣ не замѣчается.

Баталіонный врачъ И. В. Прилежеевъ, спрошенный подъ присягою (На вопросы кн. Урусова), показалъ, что разрывы кожи, происходящіе отъ ударовъ розгами, во всякомъ случаѣ не оставляютъ никакихъ послѣ себя слѣдовъ по истеченіи мѣсяца. Если же ударъ былъ нанесенъ болѣе тяжелымъ орудіемъ, какъ напримѣръ безмѣномъ, и при этомъ произошелъ разрывъ кожи, то рубцы не уничтожаются и въ теченіи 3‑хъ мѣсяцевъ, а при болѣе глубокихъ разрывахъ слѣды бываютъ видны и въ теченіе года.

Князь Урусовъ, находя недостаточными мнѣнія гг. врачей для разрѣшенія предложеннаго вопроса, заявилъ суду требованіе о пріостановленіи дѣла до вызова экспертовъ судебной медицины и о необходимости подвергнуть новому освидѣтельствованію Ольгу Умецкую.

Судъ постановилъ: не прекращая засѣданія, въ вызовѣ экспертовъ отказать и сдѣлать распоряженіе объ освидѣтельствованіи Ольги Умецкой.

Затѣмъ было снова приступлено къ допросу свидѣтелей.

Иванъ Селиверстовъ, свидѣтель обвиненія, спрошенъ подъ присягою: Живу я не постоянно въ Глѣбовѣ; во время двухъ пожаровъ тамъ весною былъ и лѣтомъ былъ на пожарѣ, когда домъ горѣлъ. Я не припомню, чтобы оттолкнулъ барышню, когда она хотѣла броситься въ огонь. Я ее точно видѣлъ: она и около отца стояла, и имѣніе брала — отходила отъ него. Я тутъ на пожарѣ второпяхъ оступился да на гвоздь и упалъ… Передъ этимъ я барышню видѣлъ, а видѣлъ ли, какъ упалъ, — я не помню. Пьянъ я въ то время не былъ, я такъ впопыхахъ былъ, оттого и упалъ.

Гаврила Михайловъ, свидѣтель (бывшій кучеръ г. Воронина), выставленный Екатериною Умецкой, спрошенный подъ присягою, между прочимъ, разсказалъ, какъ однажды, посланный своими хозяевами къ Екатеринѣ Умецкой, онъ везъ отъ нея два письма, изъ которыхъ одно было тайное. Когда свидѣтель выѣхалъ изъ усадьбы, ему изъ ржи подали узелъ съ вещами. Это было сдѣлано для того, чтобы Владиміръ Умецкій не зналъ, что жена посылаетъ Александрѣ Владиміровнѣ вещи. Но проѣхавъ немного, кучеръ былъ настигнутъ старшимъ сыномъ Умецкаго, который и отобралъ у кучера письмо и узелъ по приказанію отца. Письмо тайное онъ отдалъ Александрѣ Владиміровнѣ.

Елена Семенова, выставленная свидѣтельницею со стороны Екатерины Умецкой, спрошенная подъ присягой показала: Жила я у Умецкихъ въ горничныхъ. Вотъ уже 7 лѣтъ какъ отошла. Въ то время Ольга Владиміровна маленькая была. У барышень тогда нянька была, а гувернантка ихъ грамотѣ учила. Фортепіаны тогда были, отдали ихъ барышнѣ Александрѣ Владиміровнѣ или нѣтъ — не пошло. Только она при мнѣ замужъ вышла; ее родители наградили, какъ слѣдуетъ… Я бывало, маленькой барышнѣ хлѣба давала, когда ее Екатерина Михайловна наказывала.

Петръ Аѳанасьевъ, свидѣтель, выставленный Екатериною Умецкой спрошенный подъ присягою, сказалъ, что онъ жилъ только 10 мѣсяцевъ три года назадъ, косилъ и пахалъ и ничего не знаетъ объ отношеніяхъ родителей къ дѣтямъ.

Яковъ Евстигнѣевъ, свидѣтель, выставленный Екатериною Умецкой, спрошенъ подъ присягою. Онъ, между прочимъ, показалъ, что когда Александра Владиміровна вышла замужъ онъ перевозилъ фортепіано.

Врачь Мартынъ Ивановичъ Ещипскій, выставленный въ свидѣтели Екатериной Умецкою и спрошенный подъ присягою, показалъ: Я гостилъ у гг. Умецкихъ 7 лѣтъ назадъ, не болѣе двухъ мѣсяцевъ. Тогда отношенія между мужемъ и женою были не образцовыя. Самъ Умецкій былъ скупъ, жестокости относительно дѣтей я не замѣчалъ. Отецъ относился къ дѣтямъ одинаково, по мать отдавала предпочтеніе старшей дочери. Въ послѣдствіи я видалъ гг. Умецкихъ рѣдко. Я жилъ иъ Москвѣ.

Юлія Ѳеодоровна Сааръ, выставленная Екатериной Умецкою и спрошенная подъ присягою: Я гостила 8 лѣтъ назадъ у Умецкихъ не болѣе мѣсяца, слѣдовательно не могу знать семейныхъ отношеній, тѣмъ болѣе что, въ бытность мою, младшихъ дочерей не было въ Глѣбовѣ: онѣ были въ степномъ имѣніи.

Жена священника Лебедева, выставленная въ свидѣтели Екатериной Умецкою, спрошена подъ присягою: Я рѣдко бывала въ имѣніи Умецкихъ. Когда дѣти ихъ жили у насъ, они жаловались мнѣ на то, что ихъ сѣкли и плохо кормили.

Анна Павлова, также свидѣтельница Екатерины Умецкой, спрошена подъ присягою: Жила я у Ворониныхъ, бывала и у Умецкихъ. Жестокаго обращенія съ дѣтьми я не видала. Дѣти говорили мнѣ, что ихъ били, но сама я этого не видала.

Засѣданіе было окончено въ первый день въ 1 часъ пополуночи и затѣмъ возобновилось 16 сентября въ 1 часъ пополудни.

Предсѣдатель заявилъ, что, по распоряженію суда, былъ произведенъ осмотръ тѣла Ольги Умецкой, а потому и предложилъ сторонамъ выслушать отчетъ лицъ, производившихъ осмотръ.

Судебный слѣдователь А. О. Ярошевичъ. Осмотръ былъ произведенъ въ городской банѣ; къ нему были приглашены врачъ Прилежеевъ, акушерка и жена смотрителя замка. Когда баня была натоплена, туда была введена Ольга Умецкая, я же остался въ другой комнатѣ, заявивъ предварительно врачу и акушеркѣ, на что они должны обратить вниманіе. Я просилъ ихъ пригласить меня къ осмотру, если будетъ возбуждено какое — либо сомнѣніе. Врачъ заявилъ мнѣ, что на правой сторонѣ спины акушерка замѣтила какія — то бѣлыя пятна, которымъ она придаетъ значеніе и которыя, по мнѣнію врача, ничего не значатъ. Я видѣлъ эти пятна, и сколько я могу судить объ этомъ, эти пятна бываютъ у каждаго въ банѣ, когда тѣло распарится.

Врачъ Прилежеевъ, съ напоминаніемъ принятой присяги: На спинѣ были горизонтальныя и вертикальныя складки, происшедшія, вѣроятно, отъ косточекъ корсета и отъ пояса платья и юбокъ. На правой сторонѣ спины, дюйма на два ниже лопатки, было бѣлое пятно, не имѣющее никакихъ признаковъ внѣшняго насилія. Затѣмъ, по указанію жены смотрителя, я осмотрѣлъ заднюю часть бедеръ и тамъ никакихъ слѣдовъ побоевъ не нашолъ. Также точно я ничего не нашолъ ни на рукахъ, ни на ногахъ.

Будекевичъ, жена смотрителя замка. Я ничего нынче не видала да и не мудрено: она у насъ почти годъ живетъ. А тогда она была вся изсѣчена. Это не я одна видѣла. Это видѣли и три арестантки: Фекла, Акулина и Прасковья, — онѣ теперь въ замкѣ, ихъ можно спросить.

Судъ, согласно съ заявленіемъ князя Урусова, постановилъ вы звать указанныхъ свидѣтелей.

Акушерка Ф. А. Тропина, спрошенная подъ присягой, показала относительно осмотра тоже, что и докторъ Прилежеевъ.

Затѣмъ, по распоряженію предсѣдателя, были прочитаны показанія свидѣтелей, спрошенныхъ на предварительномъ слѣдствіи и не явившихся на судъ.

Михаилъ Игнатовъ, 10 іюня 1866 г., показалъ: При началѣ перваго пожара, т. — е. 16 числа, я находился въ полѣ и стерегъ скотину, такъ какъ настоящій пастухъ Василій Степановъ отправился обѣдать. Увидавши на господской усадьбѣ дымъ и прибѣжавши туда я засталъ уже всѣ строенія обнявшимися пламенемъ такъ, что при сильномъ вѣтрѣ не было возможности заливать ихъ, по этому я таскалъ вещи изъ господскаго дома, которому тоже предстояла возможность сгорѣть, и при этомъ правда слышалъ, что кто — то изъ крестьянъ сказалъ, что и самаго — то г. Умецкаго надо бы въ огонь. 17‑го апрѣля, когда загорѣлся погребъ, я съ другими работниками отдыхалъ въ людской и насъ разбудила барышня, Ольга Владиміровна, тоже самое и 19 апрѣля, Хотя вѣрно можно предполагать, что пожары начинались отъ поджоговъ, но заподозрить я рѣшительно никого не могу, и самъ не виновенъ.

Тимофей Игнатовъ, 10 іюня, показалъ тоже, что и Михаилъ, съ добавленіемъ: во время перваго пожара я работалъ на дворѣ и, кажется, чинилъ телѣгу и увидалъ, когда уже прошибло пламя сзади вверхъ, но постороннихъ на усадьбѣ ни предъ пожаромъ, ни при началѣ, ни кого не видалъ. А когда лишь только увидалъ пожаръ и побѣжалъ на мѣсто его, въ это время дочь барина Ольга Владиміровна изъ дома, съ крикомъ пожаръ, бѣжала въ людскую, а въ остальные пожары съ другими рабочими спалъ, и насъ будила барышня.

Василій Степановъ, 10 іюня, показалъ тоже, что Михаилъ, съ добавленіемъ: въ день перваго пожара меня ходить за скотиной замѣнилъ Михаилъ, а я пошелъ обѣдать. За обѣдомъ въ людской, я сидѣлъ спиною къ окну, и о пожарѣ узналъ, когда въ людскую прибѣжала дочь барина Ольга Владиміровна.

Григорій Семеновъ Молодцовъ — 21 мая 1866 г. показалъ: 16‑го апрѣля пожаръ былъ безъ меня (объясняетъ что погорѣло и куда онъ уѣзжалъ). 18 апрѣля въ 10 часу утра, приходя за приказаніями въ господской домъ и разговаривая съ помѣщикомъ на крыльцѣ, увидали дымъ, сзади погреба, находившагося не далеко отъ дома, между нимъ и особымъ не жилымъ флигелемъ; прибѣжавши туда съ бариномъ, увидали, что горятъ съ низу два бревна, которыя и были затушены нами и прибѣжавшими на крикъ нашъ работниками. 19‑го апрѣля, послѣ обѣда, когда я съ работниками Тимофеемъ и Михаиломъ отдыхалъ въ людской, къ намъ прибѣжала старшая дочь барина Ольга Владиміровна и закричала, что горитъ погребъ и дѣйствительно прибѣжавши туда увидали, что горитъ внутри, и пламя стало прошибать въ верхъ потолка наружу, но дверь въ него была заперта висячимъ замкомъ снаружи, который и былъ оторванъ при пасъ работникомъ Тимофеемъ. Какъ это случилось я рѣшительно не понимаю, изъ постороннихъ никого не было, но какъ загорѣлось въ нежиломъ строеніи и изъ внутри, то полагаю, что это также отъ поджога, но заподозрѣть также никого не могу, и самъ какъ въ прежнихъ, такъ и въ этомъ поджогѣ, не виновенъ. Ключи же отъ всѣхъ помѣщеній находились не у меня, а въ барскомъ домѣ, у самихъ господъ. Въ настоящее время баринъ, разстроясь отъ этихъ пожаровъ, заболѣлъ и слегъ въ постель; съ нимъ живутъ двѣ несовершеннолѣтнія дочери его: Ольга и Олимпіада Владиміровны.

На второмъ допросѣ 24 іюня Молодцовъ показалъ; 14 іюня, до обѣда, я съ работниками занимался перевѣйкою овса, а послѣ обѣда работники Тимофей, Михаилъ и Василій легли отдыхать въ амбарѣ, гдѣ былъ недовѣянный овесъ, а я около людской на травѣ; приведенный же еще вновь бариномъ для услуженія Егоръ Матвѣевъ что — то сталъ нить въ людской, а? кена его Елизавета стирать господское бѣлье. Только что я заснулъ, меня вдругъ будитъ барышня Ольга Влидиміровна и говоритъ, что горитъ домъ; прибѣжавши туда, я увидалъ, что горитъ изъ внутри потолокъ крыльца и пламя сильно пробиваетъ уже наружу. Первая въ домъ вбѣжала женщина Елизавета разбудить спавшаго тамъ барина, а я, видя что пламя забираетъ очень сильно и опасаясь, что нельзя будетъ выйдти изъ дома барину, сталъ съ боку разбивать рамы, чтобы въ нихъ баринъ могъ выскочить; окна же около горѣвшаго крыльца были затворены ставнями, а потому, чтобы пламя не такъ скоро прошибло въ домъ, я не сталъ ихъ отворять. Почти вслѣдъ за мной прибѣжали и остальные работники, изъ числа коихъ Тимофей вскочилъ въ разбитое много окно въ домъ и сталъ съ бариномъ вытаскивать черезъ него сундуки, а ясъ другими принимать и оттаскивать. Когда уже горѣлъ весь домъ, въ это время воротился ѣздившій въ село Любижи, для покупки цыплятъ, сынъ барина Николай Владиміровичъ. Онъ прежде этого жилъ въ Москвѣ и въ недавнее время пріѣхалъ оттуда съ бариномъ. Очень ясно, что и этотъ пожаръ произошелъ отъ поджога, и хотя положительныхъ доказательствъ представить не могу, но предполагаю, что тутъ не безъ грѣха дочь барина Ольга Владиміровна. Это убѣжденіе я основываю на томъ: всѣ пожары начинались въ 2 часа дня, т. — е. когда и баринъ и мы, рабочіе, ложились отдыхать, а чужому подойти къ усадьбѣ по множеству собакъ нельзя. Жизнь ей съ отцомъ была очень плохая, потому что онъ ее часто билъ безъ милосердія, содержалъ ихъ, по своей скупости, чрезвычайно дурно и голодно. На дѣлаемые ей побои она и мнѣ и другимъ жаловалась очень часто. Наканунѣ послѣдняго пожара онъ билъ ее немилосердно при женщинѣ Елизаветѣ и мужѣ ея Егорѣ Матвѣевѣ. Нѣсколько разъ она говорила, что отъ подобнаго рода жизпн и жестокости отца она хочетъ убѣжать, а я уговаривалъ ее этого не дѣлать, о чемъ, впрочемъ, заявлялъ барину. Хотя правда она дѣвочка очень бойкая, но противъ отца не настолько груба и дурна, чтобы съ ней обходиться такъ безчеловѣчно, и если въ ней есть какія — нибудь дурныя наклонности, то это произошло отъ того, что мать ее совершенно бросила, отецъ обходится жестоко, нисколько не занимаясь ея воспитаніемъ. Вотъ причины, по коримъ и подозрѣваю, что барышня съ отчаянія рѣшилась на подобныя преступленія.

Михаилъ Игнатовъ, 24 іюня 1866 года, показалъ: 14 іюня у г. Умецкаго сгорѣлъ домъ, такъ что онъ самъ вышелъ въ окно; пожаръ этотъ начался какъ и прежде въ одно время, т. е. часу во 2‑мъ; въ этотъ день мы въ амбарѣ, за людской, перевѣевали овесъ; пообѣдавши легли было мы отдохнуть въ амбарѣ, а прикащикъ около людской, на травѣ. Только — что мы стали засыпать, къ намъ пришелъ недавно пріѣхавшій сынъ барина, Николай Владиміровичъ, и велѣлъ мнѣ осѣдлать лошадь; осѣдлавши я подалъ ее къ крыльцу и по отъѣздѣ его я тутъ же опять ушелъ въ амбаръ и заснулъ. Но лишь только заснулъ, къ намъ вбѣжала барышня Ольга Владиміровна съ крикомъ, что горитъ домъ. Вскочивши всѣ наскоро и прибѣжавши къ дому, увидали, что уже сильно занялось сверху изнутри крыльца къ дому, и пламя начало уже обнимать карнизъ дома. Слышавши отъ барышни, что баринъ спитъ въ домѣ, въ избѣжаніе того, чтобы огонь не такъ скоро пробилъ въ домъ, мы забѣжали подальше съ боку, вышибли съ прикащикомъ раму, а затѣмъ я влѣзъ въ домъ, чтобы по возможности успѣть что — нибудь вытащить; баринъ уже бѣгалъ по комнатамъ, и мы по возможности старались что — нибудь выкинуть въ окно, по успѣли мало, такъ какъ уже начало горѣть внутри и мы принуждены были выпрыгнуть вонъ. Что это поджогъ — это очевидно, хотя я самъ не видалъ, но думаю, что это дѣло барышни Ольги Владиміровны. Основаніемъ къ этому служитъ то, что ее отецъ наканунѣ очень билъ и она, придя въ людскую, жаловалась намъ на постоянное жестокое обращеніе съ нею, такъ что приходилось ей или сдѣлать что — нибудь надъ собой, или убѣжать. Мы даже уговаривали ее не дѣлать этого. Между тѣмъ при разспросахъ на сторонѣ, чего намъ прежде и въ голову не приходило, стало уже слышно, что жалобы барышни справедливы. Доказательствомъ всего этого служитъ то, что она сама уже созналась вамъ 16 іюня при свидѣтеляхъ.

Тимофей Игнатовъ и Василій Степановъ, 24 іюня, показали тоже, что и Михаилъ.

Арестантка Прасковья Андреева Нефедова, спрошенная подъ торжественнымъ обѣщаніемъ показать истину: Я была съ барышней въ банѣ, когда она у смотрителя жила. Я видѣла, что у пей вся спина была изсѣчена, рубцы были красные и синіе. Она говорила, что это рубцы — отъ побоевъ родителей.

Арестантка Фекла Артемьева Федосѣева, спрошенная подъ торжественнымъ обѣщаніемъ показать истину: Я не помню, когда Ольгу Владиміровну привезли: ее прежде меня привезли. Я въ острогѣ сижу только послѣ Святой недѣли: я съ ней въ банѣ не бывала.

Арестантка Акулина Бочкова, спрошенная безъ присяги: Я съ Рождества въ зáмкѣ. Съ барышней въ банѣ бывала: рубцы у нея были красные. Я и постомъ ихъ еще видала. Она говорила мнѣ, что родители ее сѣкли.

Князь А. Е. Мещерскій, свидѣтель обвиненія, спрошенный подъ присягой (На вопросы предсѣдателя). Я съ подсудимыми не знакомъ; отца и мать видѣлъ въ церкви, а дочь ихъ видѣлъ въ первый разъ вчера. По слухамъ мнѣ извѣстно, что Умецкіе дурно обращались съ дѣтьми, съ работниками и съ собственными людьми. Жили они очень скупо (На вопросы князя Урусова). Слышалъ я обо всемъ этомъ отъ бывшаго предводителя Волоцкаго и отъ гувернантки, которая жила у Умецкихъ. Лицамъ этимъ я вполнѣ довѣряю.

Поручикъ М. М. Павловъ, свидѣтель обвиненія, спрошенный подъ присягою. Я многое слышалъ объ этомъ дѣлѣ отъ разныхъ лицъ, заслуживающихъ вполнѣ довѣріе. Всѣ эти слухи подтверждались и тѣми дѣлами, которыя поступали ко мнѣ, какъ къ мировому посреднику. Такъ однажды жаловались мнѣ рабочіе на то, что имъ г. Умецкій даетъ слишкомъ скудное содержаніе. Дознаніе, сдѣланное мною, подтвердило справедливость жалобы; дѣло это кончилось тѣмъ, что Умецкій согласился дать расчетъ рабочимъ. Отъ достовѣрныхъ лицъ я знаю, что положеніе дѣтей было плохо, въ матеріальномъ отношеніи они терпѣли недостатокъ, обременены были тяжелыми работами, за малѣйшее упущеніе ихъ строго, даже жестоко наказывали.

В. М. Поливановъ, свидѣтель обвиненія, спрошенный подъ присягой (На вопросы предсѣдателя). Относительно поджога я ничего не знаю. Я былъ знакомъ съ Умецкими и ужасно сожалѣлъ о бѣдственномъ положеніи ихъ дѣтей. Сначала у нихъ была только одна дочь, потомъ привезли двухъ сыновей изъ степи, а затѣмъ и двухъ дочерей. Когда привезли мальчиковъ, они ничего не умѣли говорить, хотя имъ было по 7 лѣтъ: они близнецы были; такъ какіе — то звуки произносили, когда ихъ спросишь о чемъ — нибудь. Когда Умецкіе уѣзжали изъ имѣнія, они просили меня, чтобы я присматривалъ за дѣтьми. Когда я пріѣхалъ, я увидѣлъ, что дѣти, вмѣсто постелей, спали на скотномъ дворѣ, на земляномъ полу: была солома, прикрытая дерюжкой — вотъ и вся постель. Кормили ихъ черствымъ хлѣбомъ да молокомъ — больше ничего имъ не давали… Бывало, изъ сожалѣнія, я давалъ имъ чай и сахаръ. Василій Ивановичъ Воронинъ, бывши женихомъ, вовсе не зналъ, что есть другія дѣти. Онъ мнѣ самъ разсказывалъ, какъ однажды онъ стоялъ на крыльцѣ съ Умецкимъ, въ это время привезли Липочку. Отецъ, увидавши ее, сказалъ: чертъ ее возьми, зачѣмъ ее сюда привезли?.. пусть бы она тамъ оставалась…. Въ послѣднее время, когда уже дѣти у священника жили, я узналъ, что они были приведены къ священнику въ однѣхъ кисейныхъ юбочкахъ безъ сорочекъ, а вмѣсто башмаковъ къ ногамъ были привязаны подошвы веревкой (На вопросы князя Урусова). Умецкіе жили отъ меня въ одной верстѣ. Я не знаю положительно, какъ велико было у нихъ состояніе, но мнѣ самому Умецкій говорилъ, что у него денегъ много. Я помню одинъ случай, который доказываетъ, что деньги у Умецкаго водились — и деньги большія. Разъ онъ сидѣлъ у Боровитинова и вдругъ поблѣднѣлъ, вскочилъ изъ — за стола и побѣжалъ въ переднюю. Оказалось, что онъ забылъ въ карманѣ верхняго пальто 20 т. руб. сер., какъ онъ самъ разсказывалъ. Но, къ счастію, прислуга была хорошая и деньги были цѣлы. А вотъ еще одинъ фактъ, дающій нѣкоторое понятіе о средствахъ Умецкаго. Онъ ежегодно ѣздилъ въ Москву по два раза на аукціонную продажу просроченныхъ заложенныхъ имѣній въ опекунскомъ совѣтѣ. Онъ имѣній не покупалъ, а только получалъ отступное. Разъ, я помню, онъ, возвратившись изъ Москвы, говорилъ, что въ послѣднюю поѣздку дѣла у него шли плохо, что онъ получилъ только 400 р. с. отступнаго. — Склонности къ спиртнымъ напиткамъ я у него не замѣчалъ. Хозяйство у него было въ хорошемъ состояніи и теперь много скирдовъ хлѣба стоитъ. У него хлѣбъ стоитъ не молоченный по четыре года: стало — быть, онъ въ деньгахъ не нуждается. — Я зналъ у Умецкаго 6 дѣтей: три сына, — изъ нихъ одинъ утонулъ въ мукѣ, — да три дочери: Александра Владиміровна Воронина, Ольга Владиміровна и еще Липочка. Липочка до 6–7 лѣтъ была совершенно нѣмая. Г-жа Умецкая въ интересномъ положеніи всегда уѣзжала въ свое степное имѣніе въ Тамбовскую губернію, и тамъ родила. Тамъ, говорятъ, нянька — чухонка жила и воспитывала дѣтей. Только одна Александра Владиміровна пользовалась всѣми удобствами: для нея мать все дѣлала…. Она въ пансіонѣ была…. Другихъ дѣтей, кажется, совершенно не воспитывали; помню, жила разъ гувернантка…. Еще я вспоминаю: разъ я пріѣхалъ къ Умецкимъ и спросилъ у дѣтей, гдѣ ихъ кровати; они были сильно смущены этимъ вопросомъ и такъ мнѣ ничего не отвѣчали. Изъ этого я заключилъ, что постелей у нихъ вовсе не было. Я былъ знакомъ съ Умецкими лѣтъ 6 назадъ, а можетъ — быть и больше. Дѣтей я видалъ всегда плохо одѣтыми, они ходили Въ какихъ — то кисейныхъ сорочкахъ, подпоясанныхъ краснымъ шнуркомъ (На вопросы Владиміра Умецкаго). Я у васъ пересталъ бывать съ 50 или 60 года. Въ 58 году моя жена купила имѣніе по сосѣдству съ вашимъ, и тогда я, благодаря этому случаю, познакомился съ вами. Потомъ я уже не хотѣлъ оставить знакомства изъ состраданія къ вашимъ несчастнымъ дѣтямъ. Вы помните, вѣроятно, что мой первый визитъ къ вамъ былъ на масляницѣ въ 1858 году, потомъ вы ко мнѣ пріѣзжали. Жена моя полюбила Александру Владиміровну и ласкала постоянно ее. Послѣ моего знакомства съ вами, привезли изъ степи двухъ мальчиковъ, а потомъ и двухъ дѣвочекъ…. Когда я пріѣзжалъ къ дѣтямъ во время вашего отсутствія, они жили въ скотной избѣ; ихъ тогда очень плохо кормили.

Владиміръ Умецкій. У меня тогда изба одна была; домъ еще не былъ выстроенъ. Я тогда только — что купилъ это имѣніе. А если дѣтей плохо кормили, то это, вѣроятно, происходило отъ того, что меня въ то время въ деревнѣ не было.

Г. Поливановъ. Да, дѣйствительно у васъ была тогда простая изба, только у васъ тамъ было хорошее помѣщеніе для себя. Все было прилично убрано, фортепіаны стояли. Между тѣмъ дѣти помѣщались направо въ особой комнатѣ, гдѣ былъ земляной полъ. — Дѣтей и безъ вашего присутствія въ деревнѣ кормили бы хорошо, еслибы вы приказали. Тогда у васъ была хорошая экономка — Матрена.

Затѣмъ засѣданіе было отсрочено на 3½ часа.

А. П. Ртищевъ (свидѣтель обвиненія, спрошенный подъ присягою). Мнѣ извѣстно, что г. Умецкій имѣлъ хорошее состояніе, что онъ угнеталъ своихъ дѣтей, которыя не имѣли даже теплой одежды. Бывши мировымъ посредникомъ, я самъ видѣлъ, что дѣти его ходятъ оборванными. Покойный предводитель представилъ дѣло о г. Умецкомъ депутатскому собранію, и тогда было положено, вслѣдствіе жестокаго обращенія г. Умецкаго съ дѣтьми, взять его имѣніе въ опеку. Объ этомъ сдѣлано представленіе въ сенатъ.

Владиміръ Умецкій. У меня въ Каширскомъ уѣздѣ только 43 души, за надѣлъ съ нихъ я получаю около 300 р. въ годъ оброку; за надѣломъ у меня остается около 200 десятинъ. Затѣмъ у меня есть небольшое имѣніе въ Раненбургскомъ уѣздѣ, Рязанской губ. Тамъ у меня 21 душа и 100 десятинъ земли. Но при этомъ у меня много долговъ. Можно ли сказать, что у меня хорошее состояніе?

М. А. Крыловъ, свидѣтель обвиненія, спрошенный подъ присягою, между прочимъ сказалъ. Г. Умецкій скупъ; скупость его доходитъ до скаредности. Какъ бывшему мировому посреднику, мнѣ извѣстны нѣкоторые факты. Такъ въ 1861 году ко мнѣ обращался съ жалобой поваръ. Онъ мнѣ говорилъ, что г. Умецкій заставляетъ его работать съ 4‑хъ часовъ утра, между тѣмъ не даетъ ни помѣщенія, ни одежды, ни пищи. Оказалась, что жалоба эта была справедлива. Поваръ двѣ недѣли ничего не ѣлъ и не имѣлъ никакого помѣщенія; печка въ избѣ, гдѣ жилъ поваръ, развалилась. Г. Умецкому было жаль употребить деньги для поправленія избы, между тѣмъ онъ боялся, какъ бы не загорѣлась изба. Поэтому онъ приказалъ заколотить ее, и такимъ образомъ поваръ остался подъ открытымъ небомъ… Но этого мало: г. Умецкій не чуждался средствъ, ему не принадлежащихъ; онъ присвоилъ доски и солому, когда былъ разломанъ крестьянскій хлѣбный магазинъ. Младшія дѣти составляли у него прислугу; несмотря на то, что г. Умецкій принималъ меня какъ чиновника, они все — таки мнѣ служили вмѣсто лакеевъ. Это видимо смущало дѣтей. — Со мной однажды былъ такой случай: проѣзжаю я мимо усадьбы г. Умецкаго. Смотрю: дѣти его возятъ снопы и около нихъ идетъ самъ г. Умецкій. Какъ онъ завидѣлъ меня, сейчасъ же быстро отошелъ въ сторону и пошелъ въ усадьбу. Я его спросилъ: у васъ, кажется, снопы возятъ? Но онъ, опасаясь, вѣроятно, штрафа, такъ какъ это было воскресенье, началъ клясться, что у него по воскресеньямъ не работаютъ (На вопросы кн. Урусова). Я бывалъ довольно часто у Умецкаго, подѣламъ, Ольгу Владиміровну видѣлъ и принималъ ее сначала за простую дѣвочку: она была одѣта какъ горничная. Я слышалъ, что дѣтямъ дѣлалось много непріятностей; только одной старшей дочери дѣлали предпочтеніе: мать къ ней питала особенную любовь и ей были посвящены всѣ заботы. — Поэтому жизнь гг. Умецкихъ раздѣляется на двѣ половины: одна до замужества Александры Владиміровны, другая — послѣ ея замужества. Мать хотѣла какъ можно болѣе надѣлить старшую дочь, но отецъ этого не хотѣлъ. Тогда мать отдала все свое имущество старшей дочери. Отсюда и начало всѣхъ раздоровъ въ семействѣ; отъ этихъ раздоровъ болѣе всего доставалось дѣтямъ. Какъ неправильно ихъ воспитывали — видно уже изъ того, что Умецкіе имѣли болѣе 20 человѣкъ дѣтей, изъ которыхъ въ. живыхъ осталось только пять. Дѣтей вообще дурно кормили: мнѣ извѣстно, что взятая Умецкими, болѣе для приличія, гувернантка почти все свое жалованье употребляла на покупку пищи для дѣтей, которымъ давался только затхлый хлѣбъ. Случалось даже, что дѣти прибѣгали за помощью къ крестьянамъ. (На вопросы г. Новосельскаго). Младшія дѣвочки въ такомъ были пренебреженіи, что ихъ даже подбрасывали къ сосѣдямъ. Бывало, Умецкіе стараются пріѣхать къ сосѣдямъ, когда никого нѣтъ дома, — нянькѣ и отдадутъ ребенка. Мы, говорятъ, скоро за нимъ заѣдемъ. А сами и не ѣдутъ цѣлую недѣлю, пока ребенка назадъ не пришлютъ.

Затѣмъ, по желанію Владиміра и Екатерины Умецкихъ. которые заявили, что они устали и желаютъ отдохнуть, засѣданіе 16‑го сентября было закрыто въ 10 часовъ вечера. Тотчасъ послѣ закрытія засѣданія съ Екатериною Умецкой сдѣлалось дурно.

На слѣдующіе день, 17 сентября, засѣданіе возобновилось въ 10½ часовъ утра. По распоряженію предсѣдателя, было прочитано свѣдѣніе о лѣтахъ Ольги Умецкой: въ увѣдомленій духовной консисторіи значилось, что она родилась 1852 года, 7 февраля. Затѣмъ былъ прочитанъ формулярный списокъ о службѣ Умецкаго, изъ котораго оказалось, что онъ началъ службу въ моршанскомъ уѣздномъ судѣ копіистомъ въ 1830 году, и прослуживъ до 1842 г., вышелъ въ отставку; онъ женился въ ранней молодости на дочери статскаго совѣтника Бахметьевой.

Наконецъ предсѣдатель объявилъ судебное слѣдствіе конченнымъ и предложилъ товарищу прокурора произнести обвинительную рѣчь.

Товарищъ прокурора И. И. Дьяковъ. «Гг. присяжные засѣдатели! Дѣло Умецкихъ сильно волновало общество; оно возбуждало къ себѣ всеобщій интересъ еще далеко до открытія судебнаго засѣданія, поэтому понятно, съ какимъ напряженнымъ вниманіемъ слушалось это дѣло; понятно, съ какимъ нетерпѣніемъ общество будетъ ожидать вашего приговора. Въ этомъ дѣлѣ заключается цѣлая семейная драма; имъ затронута неприкосновенная святость семейныхъ отношеній, которыя пользуются глубокимъ уваженіемъ даже у дикихъ народовъ. Необходимо что — нибудь сильное, что — нибудь необыкновенное, чтобы семейныя отношенія со всѣми подробностями, во всей наготѣ разбирались на судѣ публично… Въ настоящую минуту для насъ ясны тѣ причины, которыя вызвали на свѣтъ, сдѣлали публичною эту семейную драму. Мы видѣли здѣсь, съ одной стороны, дочь, поставленную въ безвыходное положеніе вслѣдствіе злоупотребленія родительской власти и жестокаго обращенія; съ другой стороны, мы видимъ родителей, которые своими поступками подрываютъ крѣпость семейнаго союза, подрываютъ самыя основы общества. Вамъ, гг. присяжные, при произнесеніи настоящаго приговора, придется рѣшать не только участь подсудимыхъ, вамъ придется въ то же время своимъ приговоромъ поддержать прочность семейства, основа котораго — любовь родителей къ дѣтямъ — такъ явно поколеблена въ настоящемъ случаѣ». Затѣмъ, товарищъ прокурора перешелъ къ обозрѣнію обстоятельствъ обвиненія Ольги Умецкой. Онъ находитъ, что виновность ея несомнѣнно доказана собственнымъ ея признаніемъ, согласнымъ съ обстоятельствам дѣла. При этомъ товарищъ прокурора признавалъ однако, что не нравственная испорченность подсудимой была источникомъ ея проступка, но вина ея родителей, которые, злоупотребляя своею властью, подготовили самое преступленіе Ольги Умецкой. Затѣмъ товарищъ прокурора выразилъ мысль, что Ольга Умецкая, совершая преступленіе, дѣйствовала съ полнымъ разумѣніемъ. Обращаясь къ обвиненію родителей, товарищъ прокурора считаетъ вполнѣ доказаннымъ свидѣтельскими показанія злоупотребленіе подсудимыми своею властью, причемъ это злоупотребленіе было соединено съ жестокостью; такими дѣйствіями родителей Ольга Умецкая была вовлечена въ преступленіе. По мнѣнію товарища прокурора, вполнѣ доказано, что вывихъ пальца произведенъ матерью Ольгѣ Умецкой, такъ какъ ни одно обстоятельство въ дѣлѣ не разрушило этого предположенія, между тѣмъ какъ въ пользу его говорятъ многія косвенныя улики, добытыя слѣдствіемъ. Переходя затѣмъ къ побоямъ, которыя наносились Ольгѣ Умецкой, и указывая на нихъ, какъ на ясное доказательство жестокости родителей, товарищъ прокурора считаетъ несомнѣнно доказаннымъ существованіе слѣдовъ этихъ побоевъ, такъ какъ къ этому убѣжденію приводятъ свидѣтельскія показанія самой потерпѣвшей, г-жи Будекевичъ и двухъ арестантокъ. Далѣе, актъ осмотра, неполный и составленный уже въ апрѣлѣ настоящаго года, нисколько не ослабляетъ силу этихъ показаній. Тѣмъ менѣе ослабляются они вторичнымъ осмотромъ, произведеннымъ черезъ очень долгое время. Такимъ образомъ дѣлается несомнѣннымъ жестокое обращеніе родителей съ своею дочерью, — обращеніе въ то же время нерадивое. Они не приводятъ ее ни разу къ исповѣди и св. причастію. Они доводятъ ее до того, что она рѣшается на самоубійство. «Вся совокупность этихъ обстоятельствъ, сказалъ въ заключеніе г. Дьяковъ, несомнѣнно доказываетъ, что противъ родителей необходимо должно быть возбуждено судебное преслѣдованіе, ибо стоять за прочность семейнаго союза не значитъ держать во чтобы то ни стало сторону родителей: прочность семейнаго союза поддерживается только охраненіемъ принципа этого союза — любви. На немъ зиждется семейство и имъ опредѣляется норма семейныхъ отношеній, мѣра власти и подчиненія. Правительство и общество рѣдко вмѣшиваются въ семейныя отношенія. Но какъ скоро мѣра этихъ отношеній нарушилась, такое вмѣшательство дѣлается необходимымъ, въ видахъ поддержанія прочности семейства: бояться, что такое вмѣшательство подрываетъ семейный союзъ нельзя… Но въ настоящемъ дѣлѣ отъ васъ, гг. присяжные, болѣе чѣмъ когда — либо требуется безпристрастіе. Вашъ приговоръ долженъ быть таковъ, чтобы каждый могъ вамъ сказать: отецъ, ты поступилъ благородно, ты самъ отецъ, но ты не старался неправильно оправдать родителей. Сынъ, ты также поступилъ благородно и не старался оправдывать неправильно родителей. Помните, гг. присяжные, что приговоръ вашъ ожидается съ нетерпѣніемъ».

Защитникъ Ольги Умецкой, князь А. И. Урусовъ. Гг. судьи, гг. присяжные! На вашу долю выпало самое замѣчательное дѣло, какое когда — либо было со времени введенія суда присяжныхъ въ Россіи. Въ этомъ дѣлѣ затронуты столь существенные вопросы, что оно возбудило къ себѣ вниманіе всѣхъ сословій Л думаю, что на это дѣло будетъ обращено вниманіе не одного уѣзднаго города, но вниманіе всей Россіи. Пройдетъ немного времени — и посредствомъ печати всѣмъ читающимъ въ Россіи сдѣлается извѣстнымъ этотъ процессъ, въ которомъ варварское обращеніе родителей съ дочерью такъ ярко бросается въ глаза. Я ожидаю, гг. присяжные, полнаго вниманія къ моей рѣчи, которая будетъ направлена къ обвиненію родителей и къ оправданію дочери. Для того, чтобы вѣрнѣе достигалась моя задача, я сначала представляю вамъ картину жизни Умецкихъ. Намъ нужно знать, съ кѣмъ мы имѣемъ дѣло; намъ нужно опредѣлить что это за люди: дѣйствительно ли они заслуживаютъ имя отца и матери. Мы видимъ, что Умецкій — отецъ сначала былъ мелкимъ чиновникомъ, занималъ разныя мѣста, но вскорѣ оставилъ службу и сталъ заниматься хозяйствомъ; состояніе у него было порядочное, хотя и нельзя сказать, чтобы онъ былъ богатъ. Кромѣ хозяйства, онъ велъ еще операціи не совсѣмъ почтенныя: являлся на торги, получалъ отступное. Засимъ, при скаредной жизни, ему удалось пріобрѣсти два имѣнія въ Тульской и Рязанской губерніяхъ. Кромѣ, того у самой Екатерины Умецкой было три имѣнія въ Тамбовской губерніи. У нихъ было необыкновенное множество дѣтей, всего 22 человѣка, но теперь изъ этого множества осталось только 5 человѣкъ. Почтенные представители крестьянства знаютъ, что много дѣтей умираютъ въ раннемъ возрастѣ, но между крестьянами это явленіе объясняется бѣдностью, между тѣмъ какъ относительно Умецкихъ нельзя сказать, чтобы они были бѣдны. Такимъ образомъ эти 17 безъ времени погибшихъ жертвъ служатъ намъ невидимыми свидѣтелями нерадѣнія родителей о своихъ дѣтяхъ, злоупотребленія ихъ властію (въ публикѣ движеніе)… Но посмотримъ, какъ воспитывали Умецкіе своихъ дѣтей, оставшихся въ живыхъ? Дѣти до 7 лѣтъ оставляются въ степи, затѣмъ ихъ привозятъ въ домъ родителей. Но здѣсь вся забота посвящена одному любимому дѣтищу, г-жѣ Ворониной, ей все приносится въ жертву. Здѣсь, на вашихъ глазахъ, гг. присяжные, была минута, когда двѣ сестры — одна разряженная барыней, а другая похожая на горничную — стояли рядомъ. Несмотря на такую разницу, барыня настойчиво утверждала, что обращеніе съ дѣтьми было одинаково. Предоставляю вамъ, гг. присяжные, при такомъ видимомъ различіи послѣдствій одинаковаго обращенія, судить насколько справедливы слова г-жи Ворониной. Съ выходомъ въ замужство старшей дочери, въ семействѣ возникаютъ раздоры, жертвою которыхъ дѣти. При этомъ, вмѣстѣ съ крестьянскою реформой уменьшаются средства Умецкихъ. Это еще болѣе дѣлаетъ ихъ скупыми, еще болѣе жестокими. Дѣтей они превращаютъ въ работниковъ. Для сокращенія расходовъ, ихъ морятъ чуть не голодомъ. Но этого мало: родители, не заботясь о матеріальной поддержкѣ дѣтей, не даютъ имъ ни малѣйшихъ нравственныхъ понятій: они даже не водятъ ихъ въ церковь. При всѣхъ этихъ лишеніяхъ, на Ольгу сыплются ежедневно побои. И вотъ, подавленная этимъ зараженнымъ воздухомъ окружающей среды, изнемогшая отъ побоевъ. Ольга ищетъ исхода — и находитъ его въ преступленіи. Она сначала рѣшается на самоубійство; но когда ей это не удается, она поджигаетъ родительскій домъ въ надеждѣ, что послѣ пожара уѣдетъ въ Москву и что въ Москвѣ ей будетъ лучше. Надѣясь достичь такимъ страшнымъ путемъ облегченія своей участи, Ольга тѣмъ самымъ обнаруживала вполнѣ, что она дѣйствуетъ далеко не съ полнымъ разумѣніемъ. Такъ или иначе, она производитъ четыре пожара или беретъ чужую вину пожаровъ на себя. И то и другое можно допустить одинаково, потому что для Ольги все равно — за чужую вину она пострадаетъ или за свою, лишь бы выйдти изъ родительскаго дома, послѣ котораго никакое наказаніе нестрашно. Имѣющіяся въ дѣлѣ данныя точно также равно допускаютъ и то другое изъ вышеназванныхъ предположеній. За симъ мы видимъ, что Ольга рѣшается во время четвертаго пожара на самоубійство. Дѣйствительность этого факта подтверждается косвенными уликами, которыя можно извлечь изъ показанія Селиверстова». Затѣмъ князь Урусовъ обратился къ разсмотрѣнію данныхъ, доказывающихъ что знаки побоевъ дѣйствительно существовали на тѣлѣ Ольги Умецкой. Предположеніе это доказывается свидѣтельскими показаніями — Поливанова, Крылова, Молодцова и другихъ, и несмотря на неявку самыхъ главныхъ свидѣтелей — Матвѣева и его жены, убѣдительность доказательствъ нисколько не уменьшается. Мы видимъ даже, что сами подсудимые содѣйствуютъ усиленію доказательствъ противъ себя. Прежде всего слѣдуетъ обратить вниманіе на ихъ поведеніе на судѣ и на ихъ возраженія противъ показаній Ольги Умецкой. Екатерина Умецкая выставила въ свое оправданіе 13 свидѣтелей. Но кромѣ того, что ихъ показанія во многомъ говорятъ противъ нея, ихъ общій характеръ, заключающійся въ томъ, что они по большей части не знали и не знаютъ вовсе о томъ, о чемъ ихъ спрашиваютъ, этотъ характеръ во всей совокупности показаній составляетъ еще сильную улику противъ самой Екатерины Умецкой. Здѣсь князь Урусовъ дѣлаетъ обозрѣніе этихъ показаній и затѣмъ продолжаетъ. «Но какого рода личность Ольга Умецкая? Чтобы обрисовать эту личность, не имѣвшую благопріятныхъ условій для развитія въ себѣ добрыхъ сторонъ, достаточно вспомнить сцену, бывшую у судебнаго слѣдователя послѣ уже окончанія слѣдствія, — сцену, въ которой г. Френкель игралъ такую неблаговидную роль. Мы знаемъ, что въ этотъ моментъ для Ольги искушеніе было страшное, но она побѣдила его съ твердостью, достойною самаго честнаго человѣка»… Наконецъ князь Урусовъ обратился къ разсмотрѣнію вопроса о томъ, находилась ли Ольга Умецкая въ состояніи полнаго разумѣнія во время совершенія преступленія. Законъ полагаетъ 14 лѣтъ моментомъ, съ котораго начинается полное разумѣніе. Ольга Умецкая совершила преступленіе, когда ей было 14 лѣтъ и около 2‑хъ мѣсяцевъ. Стадо — быть, она только — что переступила грань, положенную закономъ въ этомъ случаѣ. Но законъ, конечно, при назначеніи этой грани имѣетъ въ виду не тѣхъ, которые поставлены въ слишкомъ плохія условія для развитія, такъ же какъ онъ не имѣетъ въ виду и тѣхъ, къ которымъ черезчуръ благоволитъ внѣшняя обстановка. Законъ имѣетъ въ виду среднія условія развитія, а такъ какъ эти условія для Ольги Умецкой были далеко ниже среднихъ, чтобы не сказать больше, поэтому и нельзя предположить, чтобы, едва перейдя законную грань, Ольга Умецкая могла дѣйствовать съ полнымъ разумѣніемъ».

Въ заключеніе князь Урусовъ объяснилъ гг. присяжнымъ засѣдателямъ, что они не должны смущаться тѣмъ, что Ольга Умецкая признала себя виновною, и видѣть въ этомъ признаніи необходимость произнести обвинительный приговоръ. Въ подкрѣпленіе этой мысли защитникъ согласился на оправданія въ подобныхъ случаяхъ, бывшихъ уже въ русскомъ судѣ присяжныхъ. Онъ указалъ на оправданіе присяжными: Ломоносова, баронессы Ганъ и князя Мещерскаго, несмотря на собственное сознаніе подсудимыхъ.

«Дѣло это имѣетъ громадное значеніе, сказалъ князь Урусовъ, здѣсь идетъ рѣчь о томъ, слѣдуетъ ли вмѣнить преступленіе, вынужденное жестокимъ обращеніемъ и злоупотребленіемъ родительской власти. Для Ольги Умецкой наказаніе не страшно, потому что она уже прошла сквозь каторгу въ родительскомъ домѣ. Но я думаю, что вы признаете въ ней больнаго человѣка, больную волю, а наказывать больнаго едва ли справедливо. А потому я надѣюсь, гг. присяжные, что ни у кого изъ васъ не поднимется рука, чтобы бросить камень въ этого несчастнаго ребенка».

Защитникъ Екатерины и Владиміра Умецкихъ, Г. Н. Новосельскій указалъ прежде всего на трудность своего положенія, ставящаго его въ необходимость опровергать два обвиненія сразу, и притомъ при самыхъ невыгодныхъ условіяхъ; засимъ онъ перешелъ къ разбору уликъ обвиненія, причемъ каждую улику разсматривалъ отдѣльно. — Допустимъ, сказалъ онъ, что фактъ, засвидѣтельствованный г. Поливановымъ, существовалъ; допустимъ, что дѣти Умецкихъ спали дѣйствительно на соломѣ, прикрытой дерюжкою: но развѣ это будетъ жестокое обращеніе? Развѣ этотъ фактъ можетъ быть названъ преступленіемъ родителей? Сколько людей въ Россіи изъ 60-ти милліоновъ спятъ не только на дерюжкѣ, но просто на землѣ!.. Такихъ, можетъ — быть, найдется 50 милліоновъ, и развѣ этотъ фактъ даетъ намъ право обвинять родителей всѣхъ тѣхъ 50 милліоновъ въ жестокомъ обращеніи? Далѣе г. Новосельскій указалъ на то, что ничѣмъ не доказано, чтобы Ольга Умецкая покушалась на самоубійство, такъ какъ разсказъ ея о томъ, что изъ огня ее вытащилъ Селиверстовъ, послѣдній не подтвердилъ. Что касается вывиха мизинца, то г. Новосельскій замѣтилъ, что такъ какъ мать сидѣла съ правой стороны Ольги Владиміровны, то при ударѣ линейкой плашмя вывихъ никакъ не выпалъ бы на долю мизинцу, по самому естественному положенію вещей! При ударѣ же ребромъ могъ произойдти скорѣе переломъ, чѣмъ вывихъ. Затѣмъ г. Новосельскій старался опровергнуть существованіе слѣдовъ побоевъ, а слѣдовательно и самое нанесеніе этихъ побоевъ, указывая на невозможность быстраго исчезновенія знаковъ, если — бы дѣйствительно они были столь значительны, что одинъ ихъ видъ возмущалъ человѣка до дурноты. Кромѣ того онъ основывалъ свои доводы на результатѣ осмотра, а также и на возбужденіи сомнѣнія къ показаніямъ свидѣтелей объ этомъ предметѣ. Г. Новосельскій перешелъ, далѣе, къ опроверженію предположенія князя Урусова о томъ, что будто бы нерадѣніе родителей было причиною смерти 17 человѣкъ дѣтей. Онъ видѣлъ въ этомъ обыкновенное явленіе, подтверждаемое даже статистическими данными. Переходя засимъ къ обвиненію его кліентовъ въ томъ, что они какъ родители не радѣли о воспитаніи дѣтей, г. Новосельскій замѣтилъ что Александра Владиміровна воспитывалась въ пансіонѣ, что старшій сынъ въ настоящее время находится въ университетѣ, и что наконецъ сама Ольга Владиміровна умѣетъ писать, и притомъ пишетъ не дурно. Далѣе вь опроверженіе возможности жестокаго истязанія Ольги Владиміровны, г. Новосельскій указалъ на здоровое состояніе ея организма. Защитникъ разобралъ засимъ улики относительно обвиненія въ неприводѣ Ольги Владиміровны къ исповѣди и указалъ на то, что скупость не составляетъ преступленія. Сдѣлавъ мимоходомъ нѣсколько замѣчаній о состояніи своихъ кліентовъ, г. Новосельскій сослался, наконецъ, на рядъ статей закона, которыми опредѣляются границы родительской власти. Онъ находилъ, что настоящее обвиненіе гг. Умецкихъ не представляетъ въ себѣ нарушеній родителями тѣхъ предѣловъ власти, которые имъ указаны въ законѣ. Въ заключеніе г. Новосельскій замѣтилъ, что онъ сказалъ все, что могъ сказать, но что онъ при этомъ на многое не отвѣтилъ. Это случилось потому, что гг. Умецкіе поручили ему оправдывать ихъ, но при этомъ просили, чтобы опъ въ своей рѣчи ни въ чемъ не обвинялъ дѣтей и въ томъ числѣ Ольгу Владиміровну.

Судъ постановилъ присяжнымъ засѣдателямъ слѣдующіе вопросы.

1. Виновна ли дѣвица Ольга Умецкая, отъ роду 14 лѣтъ и около двухъ мѣсяцевъ, въ произведеніи съ умысломъ поджога скотнаго двора въ сельцѣ Глѣбовѣ 16 апрѣля 1865 г.?

2. Если виновна, то въ близкомъ ли сосѣдствѣ съ обитаемыми зданіями было это зажженное ею строеніе?

3. Виновна ли Ольга Умецкая въ покушеніи произвести въ томъ же селѣ поджогъ кладовой 18‑го того же апрѣля?

4. Если виновна, то былъ ли произведенный ею такимъ образомъ пожаръ потушенъ въ самомъ началѣ?

5. Если пожаръ этотъ былъ потушенъ въ самомъ началѣ, то не по извѣстію ли, данному самою Ольгой Умецкою, или не призванными ли ею на помощь людьми онъ былъ потушенъ?

6. Виновна ли Ольга Умецкая въ произведеніи съ умысломъ поджога означенной кладовой того же 18‑го апрѣля?

7. Если виновна, то въ близкомъ ли сосѣдствѣ съ обитаемыми зданіями было это зажженное его строеніе?

8. Виновата ли Ольга Умецкая въ произведеніи съ умысломъ поджога обитаемаго дома своихъ родителей 14 іюня 1866 г.?

9. Если Ольга Умецкая виновна въ вышеозначенныхъ преступленіяхъ или въ которомъ — либо изъ нихъ, то, имѣя отъ роду 14 лѣтъ и около 2‑хъ мѣсяцевъ, дѣйствовала ли она при этомъ съ полнымъ разумѣніемъ?

10. Виновенъ ли отставной губернскій секретарь Владиміръ Михайловъ Умецкій въ томъ, что чрезъ употребленіе во зло родительской власти вовлекъ малолѣтнюю дочь свою въ совершеніе вышеозначенныхъ преступленій?

11. Виновна ли въ томъ же жена Владиміра Умецкаго, Екатерина Михайловна?

12. Если Влад. Умецкій не виновенъ въ вовлеченіи дочери своей Ольги въ вышеозначенныя преступленія, то не виновенъ ли онъ въ нанесеніи ей, Ольгѣ, поврежденій съ обдуманнымъ заранѣе намѣреніемъ?

13. Если Екатерина Умецкая не виновна въ вовлеченіи дочери своей Ольги въ вышеозначенныя преступленія, то не виновна ли въ нанесеніи ей, Ольгѣ, поврежденія безъ обдуманнаго заранѣе намѣренія, а въ запальчивости или раздраженіи?

14. Виновенъ ли Владиміръ Умецкій въ неприводѣ дочери своей, Ольги, къ исповѣди по достиженіи ею семи лѣтняго возраста?

15. Виновна ли въ томъ же Екатерина Умецкая?

16. Виновенъ ли Владиміръ Умецкій въ томъ, что чрезъ явное, соединенное съ жестокостью, злоупотребленіе своею родительскою властью побудилъ дочь свою Ольгу къ самоубійству?

17. Виновна ли въ томъ же Екатерина Умецкая?

Присяжные засѣдатели на вопросы 1‑й, 3‑й. 6‑й и 8‑й, отвѣчали: нѣтъ не виновна, т. е., другими словами, они признали Ольгу Умецкую совершенно невиновною. Вопросы 2‑й, 4‑й, 5‑й, 7‑й и 9‑й, какъ условные, присяжные оставили безъ отвѣта. На вопросъ 10‑й отвѣчали: да виновенъ, но по обстоятельствамъ дѣла заслуживаетъ снисхожденія; на 11‑й да, виновна, но по обстоятельствамъ дѣла заслуживаетъ снисхожденія; на 12‑й: нѣтъ, не виновенъ; на 13‑й да, виновна, но по обстоятельствамъ дѣла заслуживаетъ снисхожденія; на 14‑й: да, виновенъ; на 15‑й: да, виновенъ; на 16‑й: нѣтъ, не виновенъ; на 17‑й: нѣтъ, не виновна.

Судъ опредѣлилъ: 1) Дѣвицу Ольгу Умецкую признать по сему дѣлу оправданною. 2) Владиміра Умецкаго, по обвиненію его въ вовлеченіи дочери своей, Ольги, въ совершеніе поджоговъ, по силѣ 90 и 151 ст. ул. о нак., наказанію не подвергать; за неприводъ же ея Ольги къ исповѣди, по достиженіи ею семилѣтняго возраста, подвергнуть его особому внушенію отъ духовнаго и замѣчанію отъ мѣстнаго гражданскаго начальства. 3) Жену его Екатерину Умецкую, по обвиненію въ вовлеченіи дочери своей Ольги въ совершеніе поджоговъ наказанію не подвергать; за неприводъ же дочери къ исповѣди подвергнуть тому же наказанію, какому подвергнутъ и мужъ ея; и независимо отъ того за нанесеніе ей, Ольгѣ, поврежденій безъ обдуманнаго заранѣе намѣренія, а въ запальчивости или раздраженіи, какъ заслуживающую въ томъ снисхожденія, подвергнуть заключенію въ тюрьмѣ на шесть мѣсяцевъ (2 ч. 1483, 1492 ст. улож. и 828 ст. уст. уг. суд.). 4) По обвиненію же въ побужденіи дочери Ольги къ самоубійству Владиміра и Екатерину Умецкихъ признать оправданными. 8) Судебныя по настоящему дѣлу издержки обратить на гг. Умецкихъ.

Засѣданіе 6 марта 1868 года въ уголовномъ кассаціонномъ департаментѣ сената.

На приговоръ суда по дѣлу Умецкихъ принесли жалобу Владиміръ и Екатерина Умецкіе и подалъ протестъ товарища прокурора Тульскаго окружнаго суда. — Изъ доклада сенатора Буцковскаго видно, что Умецкіе въ жалобѣ своей указываютъ на слѣдующіе четыре повода къ отмѣнѣ рѣшенія присяжныхъ и приговора суда. Во 1‑хъ они указываютъ на неправильное примѣненіе судебной палатой къ ихъ дѣянію ст. 1587 улож., такъ какъ съ ихъ стороны небыло умышленнаго вовлеченія дочери ихъ Ольги въ преступленіе. Далѣе жалоба указываетъ на то, что свидѣтели дворяне князь Мещерскій, Ртищевъ, Крыловъ, Павловъ и Поливановъ спрошены при предварительномъ слѣдствіи не въ установленномъ порядкѣ. Въ 8‑хъ Умецкіе находятъ что три арестантки были вызваны въ судъ въ тотже день вопреки требованію закона, и въ 4‑хъ, наконецъ засѣданіе но настоящему дѣлу происходило при открытыхъ дверяхъ, тогда какъ, по мнѣнію Умецкихъ, на основаніи закона дѣло ихъ слѣдовало разсматривать при закрытыхъ дверяхъ.

Въ протестѣ товарища прокурора указаны также три повода. Во 1‑хъ, онъ находитъ, что Владиміръ и Екатерина Умецкіе неправильно освобождены судомъ отъ наказанія за вовлеченіе своей дочери Ольги въ преступленіе. Во 2‑хъ, товарищъ прокурора находитъ, что судъ не долженъ былъ за давностью назначать наказаніе Екатеринѣ Умецкой за нанесеніе ею поврежденія дочери Ольгѣ. Наконецъ въ 3‑хъ, окружный судъ отступилъ отъ правилъ о назначеніи наказанія при совокупности преступленій. Оберъ — прокуроръ Ковалевскій въ своемъ заключеніи высказалъ во 1‑хъ, что по смыслу 905,1 п. 912 и 915 ст. устава уг. суд., неправильное опредѣленіе свойства преступленія можетъ быть поводомъ къ отмѣнѣ рѣшенія суда лишь въ томъ случаѣ, когда неправильность эта допущена въ окончательномъ приговорѣ окружнаго суда, а не въ постановленіи палаты о преданіи суду. Поэтому указаніе подсудимыхъ Умецкихъ на неправильное толкованіе палатою закона не можетъ быть расматриваемо какъ поводъ къ отмѣнѣ рѣшенія.

Обращаясь ко второму поводу — къ упущенію суда относительно порядка допроса дворянъ, названныхъ въ жалобѣ Умецкихъ, оберъ — прокуроръ находилъ что эти упущенія сдѣланы при производствѣ предварительнаго слѣдствія еще до введенія въ дѣйствіе судебныхъ уставовъ 20 ноября 1864 г. По мнѣнію же г. Ковалевскаго, нарушеніе обрядовъ предварительнаго слѣдствія можетъ быть поводомъ къ отмѣнѣ рѣшенія лишь въ тѣхъ крайнихъ случаяхъ, когда нарушены какія либо основныя начала судопроизводства и когда послѣдствія этихъ нарушеній не могутъ быть исправлены на судебномъ слѣдствіи — такихъ нарушеній въ данномъ случаѣ небыло.

Противъ другаго упущенія суда въ производствѣ дѣла оберъ — прокуроръ замѣтилъ, что Умецкіе не воспользовались своимъ правомъ отсрочить засѣданіе на день во время самаго предъявленія требованія о вызовѣ новыхъ свидѣтельницъ.

Наконецъ относительно публичности засѣданія г. Ковалевскій замѣтилъ, что Умецкіе не заявляли объ. этомъ передъ самымъ засѣданіемъ, и такимъ образомъ лишили себя права указывать на это обстоятельство, какъ на поводъ къ отмѣнѣ рѣшенія.

Что касается поводовъ къ отмѣнѣ рѣшенія, указанныхъ въ протестѣ товарища прокурора, — то г. Ковалевскій нашелъ, что вопросы поставлены судомъ согласно съ фактическими выводами постановленія палаты, а несогласно съ признаками преступленія, предусмотрѣннаго 1587 ст. улож., какъ говоритъ протестъ. Оберъ прокуроръ находитъ также, что самъ судъ самостоятельно опредѣляетъ наказуемость преступнаго дѣянія, не подчиняясь въ этомъ случаѣ заключенію палаты. — Далѣе оберъ прокуроръ обратился къ рѣшенію вопроса о томъ, правильно ли судъ призналъ ненаказуемымъ неумышленное вовлеченіе въ преступленіе родителями Умецкими ихъ дочери Ольги? г. Ковалевскій отвѣчалъ на этотъ вопросъ отрицательно, указывая на 151 и 1476 ст. улож. Онъ находилъ что этою послѣднею статью положительно предусмотрѣно закономъ злоупотребленіе родительскою властью, неимѣвшее какой либо опредѣленной цѣли, но побудившее дѣтей къ преступленію. Поэтому г. Ковалевскій видѣлъ въ признаніи не наказуемости преступленія судомъ нарушеніе 151 и 1476 ст. улож. Наконецъ, переходя, къ другимъ поводамъ къ отмѣнѣ, указаннымъ въ протестѣ, оберъ прокуроръ находилъ, что вопросъ о давности вовсе не былъ возбужденъ, а внушеніе состороны гражданскаго начальства, по правиламъ о наказаніи при совокупности, дѣйствительно должно покрыться болѣе важнымъ наказаніемъ.

Поэтому оберъ — прокуроръ предложилъ, оставивъ въ силѣ рѣшеніе присяжныхъ, приговоръ суда о наказаніи Умецкихъ — родителей отмѣнить.

«Дѣло Умецкихъ принадлежитъ къ разряду самыхъ интересныхъ дѣлъ, какія только были въ нашей судебной практикѣ,» — такъ началъ свою рѣчь присяжный повѣренный Спасовичь. Такимъ оно представлялось и въ Тульскомъ окружномъ судѣ, когда разсматривалось преимущественно со стороны матеріальной, фактической; такимъ оно является и здѣсь, въ кассаціонномъ департаментѣ, гдѣ приходится распутывать узлы разныхъ сложныхъ юридическихъ вопросовъ, возбужденныхъ этимъ дѣломъ».

Затѣмъ, послѣ введенія, посвященнаго характеристикѣ хода разсмотрѣнія этаго дѣла въ Тульскомъ окружномъ судѣ, защитникъ сказалъ нѣсколько словъ о воззрѣніи нашего устава на дѣйствія судебной палаты, въ качествѣ высшей обвинительной власти. Далѣе г. Спасовичъ перешелъ къ доказательству того что опредѣленіе палаты не правильно и что статья 158–7 улож. не можетъ быть примѣнена къ Умецкимъ. Свое воззрѣніе защитникъ основывалъ на томъ, что въ данномъ случаѣ нѣтъ умышлиности, а при отсутствіи этого, элемента въ дѣяніи Умецкихъ, къ нему неприложимо примѣненія закона по анологіи, на основаніи 151 ст. улож. Въ заключеніе защитникъ согласился со взглядомъ протеста прокурора относительно ненаказуемости Екатерины Умецкой за вывихъ пальца, за силою давности, хотя объ этомъ и небыло сдѣлано заявленія со стороны обвиняемой.

Изъ рѣшенія сената по этому дѣлу видно, что изъ всѣхъ указанныхъ поводовъ къ отмѣнѣ приговора сенатъ только призналъ уважительнымъ возраженіе прокурора противъ приговора суда объ оставленіи Умецкихъ безъ наказанія за вовлеченіе дочери ихъ въ преступленіе. «Возраженія прокурора по этому предмету» — говоритъ сенатъ въ своемъ рѣшеніи — представляются основательными лишь въ томъ отношеніи, что за утвердительнымъ рѣшеніемъ присяжными вопросовъ о виновности подсудимыхъ Владиміра и Екатерины Умецкихъ, въ употребленіе во зло своей родительской власти, вовлекшемъ малолѣтнюю дочь ихъ Ольгу въ преступленіе, судъ не долженъ былъ оставлять ихъ вовсе безъ наказанія, на томъ основаніи, что въ уложеніи о наказаніяхъ нѣтъ будто бы закона, который могъ быть примѣненъ къ ихъ преступному дѣянію, въ порядкѣ, указанномъ 151 ст. того же улож. Между тѣмъ такой законъ существуетъ и указанъ даже въ опредѣленіи судебной палаты, а именно 1476 ст. улож. о нак., опредѣляющая, что родители, опекуны или другія облеченныя какою либо властью лица, которыя чрезъ явное, соединенное съ жестокостью злоупотребленіе власти побудятъ подчиненное имъ или ввѣренное ихъ попеченію лицо къ самоубійству, подвергаются за сіе лишенію нѣкоторыхъ особенныхъ, на основаніи ст. 59 улож., правъ и преимуществъ и заключенію въ смирительномъ домѣ, на время отъ восьми мѣсяцевъ до одного года и четырехъ мѣсяцевъ. Такъ какъ этотъ законъ опредѣляетъ виновнымъ наказаніе не за умышленное побужденіе однимъ лицомъ другаго къ самоубійству, что составляетъ особое, болѣе тяжкое преступленіе. предусмотрѣнное въ 1475 ст. улож., и подвергающее отвѣтственности за пособіе въ убійствѣ, а лишь караетъ виновныхъ за такое жестокое съ ввѣреннымъ ихъ попеченію лицомъ обращеніе, которое довело его до отчаянія, выразившееся въ посягательствѣ на собственную свою жизнь; — то затѣмъ нельзя не признать, что предусмотрѣнное этимъ закономъ преступленіе въ существенныхъ его чертахъ, имѣетъ большое сходство съ образомъ дѣйствій Владиміра и Екатерины Умецкихъ, въ отношеніи къ малолѣтней дочери ихъ Ольгѣ, которая жестокимъ обращеніемъ съ нею родителей, какъ признали присяжные, была доведена до отчаянія. Разница только въ томъ, что въ виду закона было отчаяніе, выражающееся въ посягательствѣ на самоубійство, а въ настоящемъ случаѣ отчаяніе, происшедшее отъ тѣхъ же самыхъ причинъ, выразилось впаденіемъ въ преступленіе несчастной жертвы злоупотребленія родительской власти. Но очевидно, что разница эта вовсе несущественна, ибо она зависитъ не отъ образа дѣйствія виновныхъ родителей, а отъ обстоятельствъ отъ нихъ независѣвшихъ и въ особенности отъ характера малолѣтней. По этому хотя присяжные признали недоказаннымъ посягательство Ольги Умецкой на самоубійство, однако это нисколько не воспрепятствовало окружному суду примѣнить вышеприведенный законъ къ преступнымъ дѣйствіямъ ея родителей на основаніи 151 ст. уложенія о наказаніяхъ. Такое воззрѣніе на дѣло было бы вполнѣ согласно и съ прежнею нашею судебною практикою.» — Всѣ остальные поводы къ отмѣнѣ рѣшенія сенатъ призналъ неуважительными. А потому сенатъ опредѣлилъ: на основаніи 915 и 928 ст. уст. уг. суд., приговоръ окружнаго суда въ отношеніи къ подсудимымъ Владиміру и Екатеринѣ Умецкимъ отмѣнить и дѣло о нихъ передать въ другое отдѣленіе суда для постановленія новаго приговора о наказаніи согласно съ рѣшеніемъ присяжныхъ.

Вслѣдствіе этого рѣшенія дѣло объ Умецкихъ (отцѣ и матери) разсматривалось вновь.

въ Тульскомъ окружномъ судѣ.

(Засѣданіе 16 сентября 1868 года въ Тулѣ, безъ участія присяжныхъ засѣдателей).

Предсѣдательствовалъ товарищъ предсѣдателя Петрункевичь, заключеніе давалъ товарищъ прокурора Шадурскій, защищалъ подсудимыхъ титулярный совѣтникъ Новосельскій.

Зала была переполнена публикой. Ровно въ 11 часовъ было открыто засѣданіе, и предсѣдатель приказалъ пригласить подсудимыхъ, которые заняли мѣсто около своего защитника. Послѣ обычнаго опроса подсудимыхъ, секретарь прочиталъ указъ кассаціоннаго департамента Правительствующаго Сената и вопросы о виновности подсудимыхъ вмѣстѣ съ отвѣтами на нихъ присяжныхъ.

Товарищъ прокурора. По рѣшенію присяжныхъ засѣдателей, губернскій секретарь Владиміръ Михайловъ и жена его Екатерина Михайлова Умецкіе признаны виновными, во 1‑хъ, въ вовлеченіи въ преступленіе несовершеннолѣтней дочери своей Ольги — въ поджогѣ ихъ дома, чрезъ злоупотребленіе родительской власти и жестокое обращеніе съ нею. Въ законѣ, — я долженъ заявить суду, — нѣтъ наказанія за такое преступленіе. Болѣе сходное по признакамъ съ обвиненіемъ, признаннымъ присяжными, есть только одно, предусмотрѣнное ст. 1, 476 улож. о нак. По этой статьѣ, Умецкіе подлежатъ заключенію въ смирительномъ домѣ отъ 8 мѣсяцевъ до одного года и 4 мѣсяцевъ; но такъ какъ Умецкіе признаны присяжными засѣдателями заслуживающими снисхожденія, то наказаніе имъ должно быть опредѣлено по 1‑й степени 37 ст. Я бы просилъ судъ назначить подсудимымъ наказаніе — заключеніе въ смирительномъ домѣ въ размѣрѣ 8 мѣсяцевъ. Во 2‑хъ, гг. Умецкіе признаны виновными въ неприводѣ дочери своей, по достиженіи 7-лѣтняго возраста, къ исповѣди и св. причастію; за это подсудимые подлежатъ внушенію духовнаго начальства и особому замѣчанію отъ мѣстной гражданской власти.

Защитникъ. Гг. судьи! Я знаю, что въ опредѣленіи мѣры наказанія моимъ кліентамъ, по ст. 930 уст. угол. суд., г. прокуроръ и судъ обязаны подчиниться указу сената, и такъ какъ сенатомъ уже предпослана въ руководство ст. 1476 улож. о нак., то я не буду оспаривать права г. прокурора на ту мѣру наказанія, о которой онъ въ заключеніи своемъ заявилъ суду. Г. прокуроръ принялъ во вниманіе смягчающія обстоятельства и потому просилъ подвергнуть моихъ кліентовъ къ заключенію въ смирительномъ домѣ на 8 мѣсяцевъ; но я увѣренъ, что судъ, имѣя въ виду 766 ст. уст. угол. суд., обратитъ вниманіе, при примѣненіи наказанія, на болѣе смягчающія обстоятельства: гг. Умецкіе преданы суду безъ предварительнаго слѣдствія и потому не могли своевременно представить тѣхъ доказательствъ, которыя еслибы и не оправдали поступковъ моихъ кліентовъ, за которые они въ настоящее время преслѣдуются судомъ, то по крайней мѣрѣ не представили бы ихъ въ такомъ неблагопріятномъ видѣ, въ какомъ они явились передъ присяжными засѣдателями. Умецкіе признаны виновными, но они не настолько виновны, насколько несчастны. Я надѣюсь, что судъ окажетъ имъ возможное снисхожденіе. Пожаръ, изъ котораго возникло уголовное преслѣдованіе Умецкихъ, почти раззорилъ ихъ. Не могу пройти молчаніемъ и того, что на Умецкихъ, въ обращеніи ихъ съ дочерью, могло вліять неясное пониманіе тѣхъ патріархальныхъ обычаевъ, по которымъ власть родителей надъ дѣтьми была почти безгранична. Эти обычаи поддерживались нашимъ законодательствомъ, по которому дѣти не имѣли права приносить жалобы на обиды и оскорбленіе отъ родителей. Религіозное воспитаніе соотвѣтствовало тому же направленію, и что теперь, при новыхъ судахъ, является преступленіемъ, въ прежнихъ, бытъ — можетъ, и не принято было бы къ разсмотрѣнію. Такое вліяніе обычая, закона и релегіи на Умецкихъ, не совсѣмъ ясно ими понимаемое, легко могло повести ихъ къ смѣшенію понятій о границахъ разумной родительской власти. Я увѣренъ, гг. судьи, что вы видите въ моихъ кліентахъ не закоренѣлыхъ преступниковъ, но тѣхъ несчастныхъ, которые являются на судъ первою жертвою духа времени и новаго взгляда на родительскую власть. Въ первый разъ приходится новому суду рѣшать вопросъ о предѣлахъ родительской власти и дать новый урокъ родителямъ въ обязанностяхъ ихъ къ дѣтямъ. Приводя это, какъ смягчающее обстоятельство, я прошу судъ опредѣлить мѣру наказанія моимъ кліентамъ по 2‑й степени 37‑й ст. улож. о наказ. По этой статьѣ, они подлежатъ заключенію отъ 2‑хъ до 4‑хъ мѣсяцевъ. А такъ какъ прокурорская власть не дала никакаго заключенія въ опредѣленіи наказанія за нанесеніе легкаго поврежденія пальца Екатериною Умецкою своей дочери Ольгѣ, и такъ какъ поврежденію этому прошло болѣе 7 лѣтъ, то за давностью, по 771 ст. 2 пунк. уст. угол. суд. и ст. 158 пун. 4 улож. о наказ., прошу судъ Екатерину Умецкую не подвергать никакому наказанію. Наконецъ, мнѣ извѣстно, что дочь моихъ кліентовъ подала въ судъ прошеніе, въ которомъ ходатайствуетъ передъ судомъ, по случаю примиренія ея съ родителями, объ освобожденіи родителей ея отъ всякаго наказанія. Я убѣжденъ, что судъ, принявъ во вниманіе ея прошеніе и руководствуясь 157 ст. улож. о наказ., не приведетъ въ исполненіе самаго приговора о наказаніи.

По выслушаніи сторонъ, предсѣдатель обратился къ подсудимымъ съ вопросомъ: не имѣютъ ли они чего добавить къ сказанному ихъ защитникомъ?

Владиміръ Умецкій. Несчастье наше такъ велико, что у меня нѣтъ словъ….

Г-жа Умецкая, сильно разстроенная, также ничего не могла сказать. Судъ постановилъ слѣдующіе вопросы:

1) Какому наказанію долженъ подлежитъ по рѣшенію присяжныхъ губернскій секретарь В. М. Умецкій?

2) Какому наказанію должна подлежать, по рѣшенію присяжныхъ, жена его Екатерина Умецкая?

В) На кого должно быть возложено возмѣщеніе судебныхъ издержекъ?

Предсѣдатель. Г. прокуроръ не имѣете ли вы чего возразить противъ постановки вопросовъ?

Товарищъ прокурора. Нѣтъ.

Предсѣдатель. Г. защитникъ, что вы имѣете сказать по поводу вопросовъ, постановленныхъ судомъ?

Защитникъ. Я прошу судъ постановить еще одинъ вопросъ и редактировать его такъ: Должны ли подлежать, наказанію подсудимые Умецкіе въ виду просьбы, поданной дочерью ихъ въ судъ о примиреніи ея съ родителями?

Товарищъ прокурора. Я не нахожу никакихъ основаній къ постановкѣ этого вопроса, хотя просьба дочери Умецкой и получена судомъ; но такъ какъ въ настоящемъ засѣданіи разсматривалось только дѣло о родителяхъ, а ее по прошенію дочери, то я бы полагалъ въ постановкѣ вопроса, предлагаемаго защитникомъ, отказать.

Защитникъ. Я прошу мое заявленіе о просьбѣ и о постановкѣ вопроса по ней записать въ протоколъ.

Предсѣдатель. Будетъ записано. Объявляю пренія оконченными.

Судъ удалился для совѣщенія, которое продолжалось болѣе часа, и затѣмъ предсѣдатель по выходѣ изъ залы совѣщанія, объявилъ слѣдующую резолюцію. Судъ, по выслушаніи настоящаго дѣла, постановилъ:

1) Губернскаго секретаря Владиміра Михайлова Умецкаго, на основаніи 1476 ст., 2-ой степени 36 ст., и 2-ой степени 37 статьи улож., подвергнуть заключенію въ смирительномъ домѣ на 3 мѣсяца.

2) Екатерину Умецкую, на основаніи 1476 стат., 2-ой степени 36 ст. и 2‑й степени 37 ст. улож., подвергнуть заключенію въ смирительномъ домѣ на 4 мѣсяца.

3) За неприводъ Умецкими своей дочери къ исповѣди и св. причастію подвергнуть ихъ замѣчанію отъ гражданской и внушенію отъ духовной власти.

4) Судебныя издержки возложить на Умецкихъ.

Засѣданіе окончилось въ 3 часа. Въ публикѣ выражалось замѣтно сочувствіе къ положенію подсудимыхъ.

Дѣло о дочери дьячка Архангельской, обвиняемой въ оставленіи безъ помощи рожденнаго ею ребенка

(Засѣданіе 27 ноября 1868 года Орловскаго окружнаго суда, по уголовному отдѣленію, съ участіемъ присяжныхъ засѣдателей).

Подсудимая, Марья Алексѣева Архангельская — дочь дьячка, дѣвица 18 лѣтъ. Вотъ содержаніе этаго интереснаго дѣла, какъ оно изложено было въ обвинительномъ актѣ и взыскалось судебнымъ слѣдствіемъ. На праздникъ Благовѣщенія, 25 марта 1868 года, 11-ти лѣтній сынъ причетника Ансимова, Петръ Осиповъ, проживающій въ с. ФилософовѢ Орловскаго уѣзда, взобравшись на крышу деревяннаго сарая, чтобы погрѣться на солнышкѣ, оттуда усмотрѣлъ, что какая — то желтая собака что — то грызетъ подлѣ сарая дьячка Померанцева. Заинтересовавшись узнать, что грызетъ эта чужая собака, Петръ слезъ съ крыши, подошелъ къ этому мѣсту, и тогда онъ увидѣлъ, что собака грызетъ ребеночка, лежавшего въ снѣгу и тотчасъ побѣжалъ объявить объ этомъ своей матери Аннѣ Дмитріевой Ансимовой. Эта послѣдняя объ усмотренномъ сыномъ ея «чудѣ» объявила всѣмъ сосѣдямъ, состоявшимъ изъ однихъ церковно — служительскихъ женъ (мужья въ тотъ день заняты были церковными требами), и всѣ онѣ вышли смотрѣть чудо; насмотрѣлись да и послали дать знать въ волостное правленіе, находящееся въ самомъ селѣ ФилософовѢ. То мѣсто, гдѣ найденъ былъ ребеночекъ, собственно носитъ названіе Поповки, составляетъ нѣчто отдѣльное отъ села, находится отъ него въ полуверстѣ вблизи церкви и состоитъ изъ нѣсколькихъ дворовъ, исключительно принадлежащихъ мѣстному церковному причту. Ребенокъ найденъ не на прохожей дорогѣ, а вблизи узенькой тропинки, ведущей мимо дома дьячка Померанцева, къ его огороду и отхожему мѣсту; чужимъ людямъ по этой тропинкѣ ходить некуда и незачѣмъ. Чины волостнаго правленія сочли нужнымъ поднять ребеночка съ мѣста, гдѣ онъ былъ найденъ, въ церковную сторожку, такъ что судебный слѣдователь и уѣздный врачъ, прибывшіе 27‑го марта, нашли ребенка тамъ. Судебный медицинскій осмотръ могъ быть произведенъ только надъ одною половиною трупа ребенка; другая половина его, т. е. одна рука, нога, бочекъ и соотвѣтствующая часть головы, оказалась отгрызанною или откусанною, повидимому собакой; полъ ребенка не былъ болѣе разпознаваемъ; длина его 12 дюймовъ, кожа на немъ бѣлаго цвѣта, твердая, ногти достаточно развиты и достигаютъ до оконечностей пальцевъ; на немъ открыты слѣды родовой смазки; зрачковая оболочка несовсѣмъ еще исчезла; легкіе при разрѣзываніи издавали трескъ и плавали на водѣ: признаки гніенія еще не были замѣтны. Врачъ Ненашевъ, производившій осмотръ, замѣтилъ, что ребенокъ рожденъ былъ доношеннымъ, зрѣлымъ и при рожденіи дышавшимъ, т. е. живымъ.

Анна Дмитріева Ансимова показала судебному слѣдователю, что еще до ея сына Петра девятилѣтняя дѣвочка Ольга Алексѣева Архангельская видѣла, что жолтая собака что — то грызетъ и объ этомъ разсказала матери своей Прасковьѣ Родіоновой Архангельской, что она Ансимова, сама слышала, но Архангельская не обратила на это вниманія и ни она, никто другой изъ ея семьи не вышли посмотрѣть что такое грызетъ собака, пока сынъ ея Петръ не усмотрѣлъ, что собака грызетъ ребеночка. Та же Ансимова открыла судебному слѣдователю, что Просковья Архангельская живетъ съ прошедшей зимы съ В своими дочерьми, дѣвицами Марьей 18 лѣтъ, Наталіей 14 лѣтъ, и Ольгой 9 лѣтъ у зятя своего, дьячка Семена Померанцева; что старшая дочь ея, Марья, всю зиму была больна, никуда не выходила и почти не слѣзала съ печи, такъ что ее мало кто видѣлъ, животъ у ея всю зиму былъ великъ и только съ недавняго времени спалъ. Семейные Марьи Архангельской и она сама, не отрицая того, что у нея Маріи, животъ былъ великъ прежде, утверждали, однако, что онъ спалъ еще до Рождества, причемъ, объяснили эту неестественную полноту отсутствіемъ у нея менструаціи отъ болѣзни въ продолженіи двухъ лѣтъ; предъ Рождествомъ же прошлаго года опять открылись у нея правильныя очищенія, отчего животъ ея пришолъ въ нормальное положеніе; сама Марія объяснила при этомъ, что она не только никогда не родила и беременна не была, но что къ тому не имѣла никогда сношеній съ мущинами и находится въ состояніи невинности. При освидѣтельствованіи Марьи Архангельской тѣмъ же врачемъ Ненашевымъ 28‑го марта оказалось, что она лишена дѣвственности, шейка матки у нея раскрыта, соски на грудяхъ не розоваго цвѣта и при подавленіи отдѣляютъ молоко, на животѣ же у нея имѣются извѣстнаго рода полосы и знаки, какія бываютъ у недавно родившихъ женщинъ. Изъ этого врачъ вывелъ заключеніе, что Марья Архангельская несомнѣнно родила и родила судя по состоянію органовъ, въ недавнее время, что не мѣшаетъ предположить и при отсутствіи уже у нея послѣродовыхъ очищеній. Заключеніе врача было утверждено врачебнымъ отдѣленіемъ Орловскаго губернскаго правленія. Кромѣ того Марья Архангельская, по собственному ея желанію, и по предложенію прокурора окружнаго суда была снова освидѣтельствована тѣмъ отдѣленіемъ (і-го мая и эксперты его, нашедши у Марьи Архангельской характеристическій рубецъ на шейкѣ матки и притомъ во многихъ мѣстахъ знаки сифилитическихъ язвъ, пришли къ тому заключенію, что она несомнѣнно родила и опредѣлили срокъ ея родовъ приблизительно мѣсяца за три до вторичнаго освидѣтельствованія ея. Къ этому слѣдуетъ еще прибавить, что окольные люди изъ села Философова въ числѣ 12 человѣкъ, спрошенные слѣдователемъ, показали, что они Марьи Архангельской почти никогда не видали, такъ какъ она никуда не выходила; дѣвушекъ же или вдовъ беременныхъ, которымъ бы слѣдовало скрывать свою беременность, въ ихъ околоткѣ не было вовсе за послѣднюю зиму, объясняя при этомъ, что подобное положеніе женщины или дѣвушки въ ихъ средѣ не можетъ остаться тайной, объ этомъ — де у нихъ и ребятишки знаютъ. Эти — то обстоятельства привели Марью Архангельскую на скамью подсудимыхъ. Съ виду подсудимая кажется болѣе 18 лѣтъ; она весьма некрасивой наружности, говоритъ сиплымъ голосомъ, и на предлагаемые ей вопросы, даетъ отвѣты неопредѣленные, у нея видъ испуганный и застѣнчивый, взоръ большею частью опущенъ внизъ. Виновною во взведенномъ на нее преступленіи она себя не признала.

На судебномъ слѣдствіи мать подсудимой Прасковья Родіонова Архангельская объяснила, что дочь ея уже 7 лѣтъ больна, что болѣзнь ея началась съ простуды на прудѣ, гдѣ она въ половодіе удила рыбу, что вслѣдствіе этой простуды у нея появилась большая опухоль на головѣ, которую ей даже прорѣзалъ докторъ, что впослѣдствіи опухоли появлялись у нея на ногахъ и на груди, которыя прошли и безъ медицинской помощи и что, наконецъ, въ послѣдніе два года у нея почему — та остановились очищенія, отчего животъ у нея значительно увеличился, при чемъ она себя чувствовала очень больною, никуда не выходила и почти не слѣзала съ печи. Дурнаго же она за своею дочерью никогда не замѣчала. Передъ Рождествомъ прошедшаго года очищенія у Маріи вдругъ опять открылись правильныя и животъ у нея спалъ. Дочь ея Ольга никогда не говорила ей, что желтая собака что — то грызетъ на дворѣ и она узнала о найденномъ ребенкѣ только отъ Анны Дмитріевой. Къ. этому она добавила, что прошедшимъ Великимъ постомъ у нихъ перебывало много разнаго рода народу, которые говѣли въ ихъ церкви и оставались у нихъ ночевать, кому же принадлежитъ найденный мертвый ребенокъ она не знаетъ. Согласно съ этой свидѣтельницей показали и прочіе, родственники подсудимой, изъ которыхъ особенно бойко давала отвѣты на всѣ предложенные ей вопросы, 9-ти лѣтняя Ольга Архангельская. Анна Дмитріева Ансимова въ сущности показала то — же самое, что и на предварительномъ слѣдствіи и новаго прибавила только то, что найденный ребенокъ однимъ своимъ бокомъ примерзъ къ снѣгу, такъ что его даже лопаточкой откапывали, но это обстоятельство никѣмъ изъ другихъ свидѣтелей подтверждено не было; прежнее ея показаніе на счетъ того, что Ольга Архангельская до ея сына еще видѣла, что собака на дворѣ что — то грызетъ и объ этомъ при ней розказала своей матери, она хотя и повторяла на судѣ, но при перекрестномъ допросѣ значительно сбивалась относительно времени и обстоятельства, при которыхъ это происходило. Сынъ ея Петръ очень плохо повидимому понималъ дѣлаемые ему вопросы и давалъ довольно нескладные отвѣты, которые мало могли служить къ разъясненію обстоятельствъ, при которыхъ найденъ былъ ребенокъ. Слѣдствіемъ кромѣ того разъяснено было, что желтая собака, грызшая ребенка, принадлежала чужому мужику пріѣхавшему утромъ 25‑го марта къ дьячку Померанцову. Но чтобъ въ Поповкѣ небыло вовсе своихъ собственныхъ собакъ слѣдствіемъ было опровергнуто; между тѣмъ какъ по даннымъ предварительнаго слѣдствія можно было сдѣлать такой довольно важный для дѣла выводъ.

Послѣ допроса вызванныхъ свидѣтелей, судъ, послѣ краткаго перерыва засѣданія приступилъ къ допросу и выслушанію заключеній врачей — экспертовъ, вызванныхъ сторонами.

Сперва допрошены были врачи, вызванные обвинителемъ. Изъ нихъ первый Орловскій уѣздный врачъ Ненашевъ показалъ приблизительно слѣдующее: «Изъ признаковъ найденныхъ на ребенкѣ и изложенныхъ въ моемъ актѣ осмотра отъ 27‑го марта, я долженъ былъ заключить, что ребенокъ родился живой и остаюсь теперь при этомъ своемъ заключеніи. Что же касается того, можно ли подсудимую признать родившею за нѣсколько времени до 25‑го марта, я долженъ сказать, что всѣ признаки, найденные мною при изслѣдованіи ея, взятые порознь, могутъ появиться у женщины нетолько послѣ родовъ, но и послѣ нѣкотораго рода болѣзней, какъ напр. при внутреннихъ опухоляхъ, хотя не въ такой сильной степени, но совокупность всѣхъ этихъ признаковъ и если еще прибавить тотъ рубецъ на шейкѣ матки, который открытъ при вторичномъ ея освидѣтельствованіи во врачебномъ отдѣленіи, и который я могъ упустить изъ виду, ибо свидѣтельствовалъ ее, не имѣя при себѣ маточнаго зеркала, несомнѣнно доказываютъ, что подсудимая недавно передъ тѣмъ родила. Молоко я могу отличать отъ молозива или гноя и простымъ глазомъ, безъ химическаго изслѣдованія. Опредѣлить съ точностію, какъ скоро у женщинъ родившихъ, но не кормящихъ пропадаетъ молоко, нельзя, потому что у различныхъ субъектовъ оно пропадаетъ различно. Половые органы приходятъ въ нормальное положеніе не раньше 15 дней послѣ родовъ. Ни Бріанъ, ни Шауенштейнъ, ни Сканцони, на авторитетъ которыхъ сослался защитникъ, противнаго не утверждаютъ; Шауенштейнъ только говоритъ, что послѣ 5 дней они почти приходятъ въ нормальное положеніе; Сканцони — что въ это время они начинаютъ приходить въ нормальное положеніе. Послѣродовыя очищенія продолжаются весьма неодинаково у разныхъ субъектовъ и опредѣленнаго срока для этаго указать нельзя. При 12 дюймахъ длины ребенокъ можетъ быть способнымъ къ жизни; это утверждаетъ г. Бріанъ. Зрачковая оболочка изчезаетъ совершенно только у доношеннаго ребенка. Твердость кожи свидѣтельствуетъ о зрѣлости ея, а не о томъ, что она была замершею, въ послѣднемъ случаѣ она — бъ была красною, а не бѣлою; если ногти на пальцахъ тверды, то это свидѣтельствуетъ о зрѣлости ребенка. Я не полагаю чтобы сгустившаяся кровь въ маткѣ могла бы при выходѣ произвесть разрывъ шейки и вмѣстѣ съ тѣмъ оставить характеристическій рубецъ, который оставляютъ одни роды, да я и не допускаю, чтобъ кровь въ маткѣ могла сгущаться, сгущается она только на воздухѣ.

Инспекторъ врачебнаго отдѣленія Гутцейтъ показалъ: «Всѣ найденные при освидѣтельствованіи подсудимой признаки доказываютъ, что она родила; несомнѣнный же признакъ составляетъ рубецъ на шейкѣ матки. Ребенокъ, судя по имѣющимся въ дѣлѣ даннымъ, былъ способенъ къ самостоятельной жизни и родился живой. Приблизительно можно опредѣлить и черезъ два мѣсяца время родовъ. Фибраиды[5] никогда не выходятъ изъ матки, тѣмъ же процессомъ, какъ и ребенокъ, а остаются въ маткѣ или же каналѣ; разрыва же шейки матки они не могутъ произвесть. Мѣра длины ребенка зрѣлаго весьма различна. Легочная проба несомнѣнно доказываетъ родился ли ребенокъ живой или мертвый. Твердость кожи есть признакъ зрѣлости ребенка, отъ холода же кожа не твердѣетъ. Родовая смазка остается на ребенкѣ 5–6 дней, но можетъ остаться и очень долго, если ребенокъ лежалъ подъ снѣгомъ, какъ въ данномъ случаѣ. Молозиво можно отличить отъ молока и простымъ глазомъ. Болѣзней, кромѣ беременности, я не знаю, которыя бы вызвали появленіе молока у женщины.

Акушеръ врачебнаго отдѣленія Черновъ полагалъ, что совокупность всѣхъ признаковъ, найденныхъ у подсудимой доказываетъ, что она родила. Рубецъ, по его мнѣнію, происходитъ только отъ родовъ. Выдѣляющееся изъ грудей молоко, отдѣльно взятое ничего не доказываетъ, по его мнѣнію. Далѣе онъ показалъ, что женщину, разъ уже родившую, всегда можно отличить отъ не родившей; что для зрѣлаго ребенка длина въ 12 дюймовъ не достаточная, что половые органы черезъ двѣ недѣли послѣ родовъ наружно приходятъ въ нормальное положеніе и къ тому же сроку прекращаются и послѣродовыя очищенія; вели же послѣднее бываетъ и раньше, то, какъ исключеніе, и что фибраиды, выходя изъ матки, могутъ произвесть такое же измѣненіе въ организмѣ женщины, какъ и роды, и отличить эти признаки будетъ тогда едва ли возможно.

Изъ экспертовъ, вызванныхъ защитникомъ, орловскій городовой врачъ Лебединскій старался доказать, что всѣ признаки, найденные у подсудимой не составляютъ несомнѣнныхъ доказательствъ тому, что она родила, главнымъ образомъ потому, какъ онъ выразился, что только до 10-ти дней послѣ родовъ (мнѣніе поддерживаемое и Касперомъ), можно по извѣстнымъ признакамъ сказать съ достовѣрностію, что женщина родила; послѣ же этаго срока всѣ признаки мало — по — малу изчезаютъ, а признаки, открытые у подсудимой, могли образоватся и вслѣдствіе предшествовавшей болѣзни извѣстнаго рода, и не одной только беременности. Такъ открытый рукавъ влагалища есть несомнѣнный признакъ родовъ по прошествіи первыхъ 6 часовъ неболѣе; у подсудимой это явленіе могло быть и слѣдствіемъ какой — либо атрофіи, присутствіе молока въ грудяхъ замѣчается и у невинныхъ дѣвушекъ при задержавшейся менструаціи или внутреннихъ опухоляхъ, это явленіе замѣчаемо было даже у мущинъ. Отсутствіе же послѣродовыхъ очищеній до истеченія четырехъ недѣль послѣ родовъ невозможно по мнѣнію Брауна. Вообще, сказалъ этотъ экспертъ, я готовъ буду признать, что подсудимая родила, судя по найденнымъ у нея признакамъ, только тогда, если мнѣ докажутъ несомнѣнно, что она не страдала въ недавнее время такою болѣзнею какъ фибраиды или ей подобною. Присутствіе зрачковой оболочки, по мнѣнію эксперта, несомнѣнно доказываетъ, что ребенокъ не доношенъ былъ даже до конца седьмаго мѣсяца, и по этому не можетъ считаться родившимся способнымъ къ жизни. — Слѣдуетъ припомнить, что г. Лебединскій участвовалъ во вторичномъ освидѣтельствованіи подсудимой 6‑го мая и вмѣстѣ съ прочими членами врачебнаго отдѣленія подписалъ актъ, имѣющійся при дѣлѣ и на судѣ прочитанный. На вопросъ товарища прокурора почему экспертъ давалъ одно заключеніе въ маѣ, а другое, совершенно противоположное ему, даетъ теперь на судѣ, экспертъ сначала отвѣтилъ, что онъ считаетъ неумѣстнымъ отвѣчать на этотъ вопросъ; на разъясненіе же предсѣдавшаго, что для устраненія у присяжныхъ сомнѣнія на счетъ его показаній, полезно бы было ему дать отвѣтъ на вопросъ товарища прокурора, г. Лебединскій выразился такъ: «случается, что иной разъ посмотришь на дѣло близоруко и выведешь изъ него заключеніе, которое, однако, при болѣе зрѣломъ обдумываніи принужденъ бываешь измѣнить; я бы просилъ судъ руководствоваться моимъ настоящимъ мнѣніемъ, а не тѣмъ, которое я далъ въ маѣ». — Второй экспертъ, вызванный защитникомъ, старшій врачъ орловской земской болницы, г. Радуловичъ сказалъ, что нельзя дать положительнаго отвѣта на вопросъ: родила ли Архангельская и жилъ ли найденный ребенокъ по даннымъ, которыя предоставляются въ настоящемъ дѣлѣ. По его мнѣнію по прошествію 10-ти дней трудно уже опредѣлить время родовъ, послѣ же двухъ мѣсяцевъ это положительно невозможно: присутствіе зрачковой оболочки есть признакъ незрѣлости ребенка, но не отсутствіе въ немъ жизнеспособности. Если въ задержанной менструаціи не было ничего кромѣ крови, то она, по мнѣнію эксперта, не могла, выходя, произвесть рубецъ на шейкѣ матки: въ настоящемъ же дѣлѣ нѣтъ никакихъ данныхъ, по которымъ бы можно было судить, что именно задержало очищенія у подсудимой.

По окончаніи допроса экспертовъ, стороны три раза обмѣнялись рѣчами и энергически поддерживали какъ обвиненіе, такъ и защиту.

Присяжные послѣ сорока — минутнаго совѣщанія на единственный вопросъ, поставленный судомъ, о виновности подсудимой, во взводимомъ на нее преступленіи, дали отвѣтъ отрицательный.

Публика наполняла залъ до конца засѣданія, т. — е. до 11 часовъ вечера и рѣшеніе присяжныхъ не произвело повидимому никакаго неблагопріятнаго впечатлѣнія.

Дѣло о цеховомъ Сергѣѣ Павловѣ Ларіоновѣ, обвиняемомъ въ убійствѣ эконома Чудова монастыря

(Засѣданіе Московскаго окружнаго суда 7 апрѣля 1869 г.)

Засѣданіе происходило подъ предсѣдательствомъ товарища предсѣдателя П. А. Дейера. Обвинялъ товарищъ прокурора Л. В. Крушинскій, защищалъ присяжный повѣренный А. М. Фальковскій.

Извѣстность, которую получило событіе, подавшее поводъ къ настоящему дѣлу, недавность этого ужаснаго происшествія, еще не изгладившагося въ памяти Москвичей, наконецъ особенность настоящаго убійства, какъ по жертвѣ преступленія, такъ и по личности самого преступника, — все это вмѣстѣ взятое было причиною многочисленнаго стеченія публики въ этотъ разъ. Не говоримъ уже о томъ, что зала засѣданій была полна насколько это возможно: публика наполнила ее совершенно еще въ 11 часовъ. Но этого мало: масса народа наполняла корридоры, площадь предъ главнымъ подъѣздомъ; толпа народа стояла также у воротъ, на Сенатской площади. Въ этотъ день назначено было къ слушанію по 1‑му уголовному отдѣленію два дѣла, и дѣло Сергѣя Павлова шло вторымъ. Вотъ почему, лишь въ половинѣ перваго, предсѣдавшій сдѣлалъ распоряженіе о приводѣ подсудимаго. Въ этотъ моментъ въ залѣ водворилась мертвая тишина, и нѣсколько сотенъ глазъ устремились на ту желѣзную дверь, въ которую долженъ былъ войти подсудимый. Вотъ наконецъ, послѣ полуминутнаго ожиданія, стукнула дверь… Публика встрепенулась. Показался, по обыкновенію, жандармъ съ обнаженною саблей, за нимъ появился въ дверяхъ и подсудимый, въ сопровожденіи другаго жандарма: дверь затворилась. Подсудимый при входѣ нѣсколько смутился, онъ смотрѣлъ неопредѣленно, какъ будто желая избѣгнуть встрѣчи съ чьимъ бы то ни было взглядомъ; онъ не сразу сталъ на мѣсто, около массивной скамьи, на которой уже сидѣли такіе убійцы какъ Мазуринъ, Даниловъ… Подсудимый — молодой человѣкъ, едва перешедшій предѣлъ гражданскаго совершеннолѣтія; ему съ небольшимъ 21 годъ. Лицо его, весьма правильное, еще не потеряло юношеской свѣжести: лишь пушекъ пробивается едва замѣтно сквозь смуглую кожу его лица. Но въ то же время, въ выраженіи, въ глазахъ видѣлось утомленіе, изнеможеніе; щеки впалы, на всемъ лицѣ замѣтна сильная худоба, глаза хотя блестѣли, но въ блескѣ ихъ было замѣтно какое то неестественное напряженіе. Сложеніе подсудимаго не изъ сильныхъ: это болѣе нервная натура чѣмъ мускулистая. Говоритъ подсудимый не громко, спокойно, съ какою — то особенною простотою; онъ слегка заикается.

Послѣ обычныхъ приготовительныхъ дѣйствій, секретарь прочиталъ обвинительный актъ слѣдующаго содержанія:

«1868 года, декабря 9‑го дня, настоятель Чудова монастыря архимандритъ Веніаминъ сообщилъ приставу Городской части, что экономъ того монастыря іеромонахъ Стефанъ найденъ въ своей келіи убитымъ. По произведенному о семъ дознанію и предварительному слѣдствію оказалось: келія убитаго іеромонаха Стефана помѣщается во второмъ этажѣ на дворѣ Чудова монастыря и состоитъ изъ трехъ комнатъ: при входѣ въ помѣщеніе отца Стефана имѣется передняя комната, раздѣленнная съ двухъ сторонъ ширмами образующими въ той прихожей на правую и лѣвую стороны отъ входной двери двѣ коморки, изъ нихъ въ правой помѣщается братъ убитаго, заштатный причетникъ, Меѳодій Ивановъ Левицкій, а въ лѣвой имѣлъ помѣщеніе служитель отца Стефана, московскій цеховой Сергѣй Павловъ. Входная дверь въ гостиную іеромонаха Стефана оказалась запертою внутреннимъ замкомъ и, вслѣдствіе долговременнаго отсутствія отца Стефана, взломана по распоряженію настоятеля монастыря; въ той комнатѣ мебель и всѣ вещи оказались въ порядкѣ; въ гостиной имѣется другая дверь, ведущая въ кабинетъ; эта дверь тоже оказалась запертою, но ключъ отъ нея найденъ на стулѣ стоявшемъ около двери въ гостиной. При входѣ въ кабинетъ налѣво подлѣ печки находится дверь ведущая въ спальню; въ простѣнкѣ между окнами кабинета стоитъ комодъ, въ верхнемъ ящикѣ котораго всѣ вещи разбросаны, съ краю лежитъ конвертъ съ надписью: «Его высокопреподобію Московскаго каѳедральнаго Чудова монастыря, эконому іеромонаху отцу Стефану, А. М. серебра 16 р.»; на полу подлѣ комода найдено два пустые кошелька и холщевой мѣшокъ. У окна стоитъ желѣзный сундукъ, въ которомъ, по объясненію настоятеля монастыря, хранятся монастырскія суммы, на сундукѣ около накладки замѣтна свѣжая вдавлина, отъ которой идетъ длинная царапина по направленію ко дну ящика; на крышкѣ сундука имѣются тоже двѣ небольшія вдавлины, сдѣланныя по всей вѣроятности острымъ орудіемъ; но сундукъ тотъ запертъ и замки въ цѣлости. На полу кабинета, начиная отъ двери спальни, замѣтны кровяные слѣды по направленію къ сундуку, комоду и печкѣ; въ печкѣ найденъ большой окровавленный топоръ. Топоръ этотъ, по объясненію брата отца Стефана, причетника Меѳодія Левицкаго, принадлежитъ къ квартирѣ эконома. Дверь въ спальню заперта и ключъ торчалъ въ замкѣ; въ спальнѣ вдоль стѣны стоитъ кровать, на которой лежалъ трупъ іеромонаха Стефана, головой къ окну и лицомъ къ стѣнѣ, которая значительно забрызгана кровью; трупъ одѣтъ въ полукафтаньѣ, фуфайку, шаровары, рубаху и подштанники, обутъ въ кожаные сапоги и чулки. Весь трупъ покрытъ ваточнымъ одѣяломъ, которое у мѣста касающагося головы, запачкано кровью и забрызгано мозгомъ. На подушкѣ и тюфякахъ имѣется значительное количество крови; на полу у постели и надъ кроватью двѣ лужи крови. На головѣ у іеромонаха Стефана съ лѣвой стороны, на вершокъ выше уха, имѣется рана длиною въ 1¾ вершка и шириною въ ½ вершка, по направленію ко лбу; темянная кость на мѣстѣ раны пробита, осколки отъ раздробленія ея отлетѣли и пристали къ волосамъ; кости черепа и лѣвой стороны лица раздроблены. Подъ наружнымъ угломъ означенной раны имѣется другая рана неправильнаго очертанія, длиною 1 1/7 дюйма, а шириной около дюйма; кость на мѣстѣ той раны раздроблена и вдавлена въ мозгъ, какъ равно и вся чешуйчатая часть височной кости; на прочихъ же частяхъ тѣла никакихъ наружныхъ поврежденій не оказалось. По заключенію врача производившаго судебно — врачебный осмотръ трупа, смерть іеромонаху Стефану послѣдовала отъ чрезмѣрнаго насилія на голову, слѣдствіемъ коего была безусловно — смертельная рана съ вышеописанными поврежденіями. Заподозрѣнъ въ совершеніи означеннаго убійства находившійся въ услуженіи у іеромонаха Стефана, московскій цеховой Сергѣй Павловъ, который наканунѣ обнаруженія убійства, въ два часа пополудни, куда — то скрылся, объявивъ, предъ уходомъ брату убитаго, что отецъ Стефанъ уѣхалъ на погребеніе и обѣдать дома не будетъ. Означенный Павловъ задержанъ 10‑го декабря въ трактирномъ заведеніи купца Андреева и на допросѣ показалъ что жилъ у іеромонаха Стефана по найму за 4 р. въ мѣсяцъ. Замѣтивъ однажды, что отецъ Стефанъ кладетъ деньги въ комодъ и оставляетъ комодъ не запертымъ, онъ сталъ брать эти деньги на кутежи и разновременно взялъ до 200 р. Утромъ 8‑го декабря ему захотѣлось покутить, но денегъ у него не было, тогда ему пришла мысль убить отца Стефана и взять у него деньги. Въ началѣ 12 часа отецъ Стефанъ, воротившись изъ церкви, сталъ питъ чай; въ это время онъ, Павловъ, разыскалъ топоръ, которымъ кололъ дрова, и когда отецъ Стефанъ по обыкновенію пошелъ въ спальню отдыхать, взялъ топоръ, отправился въ спальню и нанесъ ему нѣсколько ударовъ обухомъ топора по головѣ. Послѣ того, вышелъ изъ спальни и заперъ ее на ключъ; затѣмъ подошелъ къ желѣзному сундуку, стоявшему въ кабинетѣ и ударилъ нѣсколько разъ топоромъ, но сундукъ не взломалъ, потомъ досталъ изъ комода, который не былъ запертъ, три кошелька; изъ ситцеваго кошелька вынулъ серебро, изъ шерстянаго вынулъ золотой и нѣсколько серебряныхъ монетъ, взялъ бисерный кошелекъ съ серебряною монетой и вынулъ деньги бывшія въ конвертѣ съ надписью «16 рублей». Затѣмъ спрятавъ топоръ въ печку находящуюся въ кабинетѣ, заперъ кабинетъ, а также и гостиную на ключъ и вышелъ въ свою коморку. Въ это время пришелъ изъ церкви братъ убитаго Меɵодій, которому онъ, Павловъ, сказалъ что отца Стефана нѣтъ дома, и ушелъ изъ монастыря; на Красной площади взялъ извощика и отправился сперва въ Сухаревскую гостиницу, а потомъ въ трактирное заведеніе Андреева, гдѣ и былъ задержанъ. Деньги, похищенныя у отца Стефана въ количествѣ 60 рублей, прокутилъ съ дѣвушками вольнаго обращенія. Въ совершеніи сего преступленія никто участія не принималъ и о покушеніи на убійство отца Стефана онъ никому не говорилъ и къ тому его никто не склонялъ. По осмотру одежды Сергѣя Павлова оказалось что полукафтанье его, въ которое онъ былъ одѣтъ при совершеніи убійства, въ нѣсколькихъ мѣстахъ запачкано кровью; въ правомъ же карманѣ того полукафтанья, въ которое онъ былъ одѣтъ во время задержанія, найденъ бисерный кошелекъ принадлежавшій убитому отцу Стефану.

«На основаніи всего вышеизложеннаго, московскій цеховой Сергѣй Павловъ, 20 лѣтъ, обвиняется въ убійствѣ, съ обдуманнымъ заранѣе намѣреніемъ, іеромонаха Чудова монастыря Стефана съ цѣлію ограбленія его имущества, то — есть въ преступленіи, предусмотрѣнномъ 4 п. 1453 ст. улож. о нак.

На вопросъ предсѣдавшаго о виновности, подсудимый спокойно отвѣчалъ: «признаю» и затѣмъ разсказалъ, на вопросы же, слѣдующее:

«У меня есть въ Москвѣ отецъ. Онъ былъ крѣпостнымъ княгини Грузинской. Я учился въ Пречистенскомъ училищѣ и выучился тамъ писать и читать. Потомъ отецъ взялъ меня изъ училища, чтобъ отдать для обученія какому — нибудь мастерству. Сначала онъ отдалъ меня въ типографію Полякова, но онъ вскорѣ умеръ, и тогда отецъ перемѣстилъ меня въ типографію Селивановской. Здѣсь я былъ шесть лѣтъ: четыре года пробылъ въ ученьи, а два года жилъ уже по найму. Въ этой типографіи печатались и книги, и я читалъ ихъ. Читалъ я всякія книги, и свѣтскія и духовныя, но больше я любилъ духовныя книги. Отецъ мой, по полученіи свободы, опредѣлился помощникомъ управляющаго княгини Бѣлосельской — Бѣлозерской. Онъ живъ и теперь и занимаетъ эту должность. Я былъ слабъ здоровьемъ, а въ типографіи работа была трудная, вредила моему здоровью. Я хотѣлъ отыскать себѣ мѣсто полегче, я нанялся къ отцу Стефану и думалъ въ послѣдствіи остаться навсегда въ монастырѣ. Мнѣ очень нравилась монастырская жизнь. Я познакомился съ отцомъ Стефаномъ черезъ его двоюроднаго брата, священника Кудрявцева, который и рекомендовалъ меня отцу эконому. Я поступилъ на мѣсто въ сентябрѣ 1867 года, жалованья я получалъ и по книгѣ отъ монастырской казны, и еще мнѣ приплачивалъ отецъ Стефанъ своихъ, такъ что всего я получалъ рублей десять въ мѣсяцъ. Я ему служилъ, по дому, что слѣдовало дѣлалъ и письмоводствомъ занимался, счеты писалъ. За службу я получалъ отъ казны, а за письмо отецъ Стефанъ мнѣ свои деньги давалъ. Въ церковь я ходилъ всегда, когда у меня было свободное время, ходилъ я по своей охотѣ, а не по обязанности, такъ какъ я къ монастырской братіи не принадлежалъ. Жилъ я въ сѣняхъ, при входѣ въ келью Стефана, въ коморкѣ, вмѣстѣ съ братомъ Стефана, Меѳодіемъ. Мать у меня умерла въ больницѣ, послѣ этого событія недѣли черезъ двѣ, отъ горячки. Есть у меня еще сестра, но она замужемъ и живетъ въ ТифлисѢ. Отецъ Стефанъ былъ близокъ со мною, онъ довѣрялъ мнѣ: онъ все мнѣ разсказывалъ; я зналъ гдѣ деньги лежатъ. Я даже считалъ ихъ, онъ былъ старъ и плохо видѣлъ. У него были и монастырскія и свои деньги. Монастырскія деньги стояли сначала въ ризницѣ, но тамъ случилась, пропажа. Была украдена я не знаю кѣмъ значительная сумма денегъ, и тогда отецъ Стефанъ взялъ монастырскія деньги къ себѣ въ келью. Онъ купилъ для этого особый сундукъ. Онъ пополнилъ пропавшія деньги изъ своихъ собственныхъ, потому у него денегъ оставалось очень мало. Я видѣлъ что эти деньги лежали у него въ комодѣ. Я зналъ гдѣ лежали ключи отъ сундука съ казенными деньгами, но въ этотъ разъ я не нашелъ ключей. Самъ я бралъ деньги тайкомъ отъ отца Стефана понемножку изъ его собственныхъ суммъ, такъ рублей по 15-ти, не болѣе. Сколько всего я перебралъ не могу сказать, но думаю что будетъ около двухсотъ рублей. Мнѣ онъ ничего не говорилъ объ этомъ. Бралъ я эти деньги потому, что часто ѣздилъ съ товарищами кутить. Самъ бывало не хочешь кутить, а товарищи позовутъ, не утерпишь и поѣдешь. Вотъ съ Иваномъ Семеновымъ, который у насъ тоже въ монастырѣ служилъ, часто приходилось ѣздить. Съ товарищами и запутаешься. Отецъ Стефанъ только разъ спросилъ меня не бралъ ли я денегъ, но онъ никому не жаловался. Онъ мнѣ сказалъ: сознайся, я тебя прощу. Ну, я сознался, и онъ мнѣничего не сдѣлалъ. Впрочемъ онъ нѣсколько разъ наставлялъ меня, говорилъ чтобъ я у него денегъ не бралъ и не кутилъ бы. Онъ обращался со мною очень хорошо и жили мы съ нимъ мирно и дружно. — Съ пятницы на субботу (съ 6‑го на 7-ое декабря), я не ночевалъ дома, я со двора ходилъ. Сначала я на вѣстилъ свою больную мать, она въ больницѣ лежала, сильно больна была она, потомъ я заходилъ къ отцу, а тамъ съ товарищами пошелъ гулять. Такъ всю ночь и прогуляли, на утро я только вернулся. Всю субботу я былъ дома. Въ воскресенье я ходилъ къ ранней обѣднѣ и пришедши домой пилъ чай. Потомъ отецъ экономъ сталъ собираться къ службѣ, къ поздней обѣднѣ. Онъ ушелъ. Въ это время я приготовилъ ему самоваръ. Возвратившись онъ сталъ пить чай. Тутъ только у меня и явилась мысль убить отца Стефана. Меня товарищи звали покутить, а я думаю, съ чѣмъ я пойду? Въ субботу отецъ экономъ и такъ меня ругалъ и пожалуй не пуститъ. Думаю убью я его — тогда ужъ мнѣ можно будетъ уйти со двора (въ публикѣ движеніе). Я подалъ уже въ это время самоваръ отцу Стефану, онъ сталъ кушать чай, а я въ это время пошелъ въ трапезную за пищей. Прихожу въ келью, а ужъ онъ кончилъ и легъ спать. — Топоромъ которымъ я убилъ дрова кололи, и онъ лежалъ въ сараѣ. Кромѣ меня и другіе пользовались этимъ топоромъ. Когда я шелъ за кушаньемъ, у меня уже была мысль убить. Тогда я взялъ топоръ и отнесъ его вверхъ. Къ кучеру я заходилъ въ это время и спрашивалъ гдѣ топоръ. Я не могъ его сразу найти, въ сараѣ было темно. Отецъ Стефанъ легъ спать въ полукафтаньи, а рясу снялъ и покрылся одѣяломъ. Дверь въ спальню онъ никогда не запиралъ. Мефодій, его братъ, приходилъ въ этотъ день послѣ обѣдни, и мы съ нимъ вмѣстѣ пили чай. Отца своего я дѣйствительно встрѣтилъ на дворѣ. Онъ ко мнѣ шелъ, я его воротилъ. Я боялся что онъ долго засидится у меня, время пройдетъ. Отецъ меня спросилъ: «ты былъ у матери въ пятницу?» — «Да, я говорю, былъ, она очень больна.» — «Ты бы еще къ ней сходилъ» сказалъ отецъ. Я отвѣчалъ: «хорошо, схожу если будетъ время». Когда я говорилъ съ отцомъ у меня мысль прошла; но какъ я вернулся въ келью, опять я хотѣлъ убить. Начиная съ пятницы я все пилъ, водка у меня дома была, а при обыскѣ ея не нашли, потому что я ее уже допилъ всю. Чрезъ двѣ недѣли послѣ этого событія моя мать умерла. Она тяжело была больна, я не знаю узнала ли она что я убилъ. Тятенька мнѣ говорилъ, что она не знаетъ объ этомъ. — Когда я увидалъ, что отецъ Стефанъ спитъ, я вошелъ въ спальню и не помню сколько разъ ударилъ его. Онъ спалъ къ стѣнѣ лицомъ, онъ не слышалъ какъ я вошелъ и я не видѣлъ его лица. Послѣ ударовъ я покрылъ его одѣяломъ, заперъ дверь и вышелъ въ кабинетъ. Я былъ очень взволнованъ и не помню всего хорошо. Изъ комода, мнѣ помнится, я досталъ три кошелька: ситцевый, вязаный и бисерный. Въ большомъ ситцевомъ ничего не было; золотой одинъ жетонъ коронаціонный и серебро лежали въ бисерномъ кошелькѣ, было серебро и въ вязаномъ кошелкѣ. Помню что топоръ я положилъ въ печку. Вышелъ я изъ кабинета, заперъ его на ключъ, а ключъ положилъ на стулъ около двери, какъ это дѣлалъ отецъ Стефанъ. Ключъ я накрылъ листомъ бумагами. Залу я тоже заперъ и куда дѣлъ ключъ не помню. Потомъ я, кажется, пошелъ въ свою коморку, переодѣлся и умылся. Въ это время пришелъ Меѳодій, «ты, что?» спрашиваетъ онъ меня. — «Я, говорю ему, ухожу — и отца эконома нѣтъ дома.» Ну, Меѳодій и ушелъ. Потомъ я надѣлъ шубу, пригласилъ Ивана Семенова. Вышли мы съ нимъ на Красную площадь, ему я купалъ перчатки, а себѣ шарфъ. Потомъ мы наняли извощика и поѣхали въ Сухаревскую гостиницу и послали за публичною женщиной. Дальше мы поѣхали въ трактиръ Андреева, а отсюда опять въ Сухаревскую гостиницу, Иванъ Семеновъ уѣхалъ, а я остался здѣсь ночевать. Ольга — эта женщина — тоже уѣхала, въ нумерѣ я одинъ оставался. Въ трактирѣ мы пили вино и шампанское. Я не помню подарилъ ли я половому золотой, можетъ я въ пьяномъ видѣ отдалъ его за серебряную монету. Часы я свои дѣйствительно отдалъ, я долженъ остался, а денегъ у меня не было. Сначала у меня были часы, которые мнѣ подарилъ отецъ. Потомъ я промѣнялъ эти часы на другіе. Эти — то другіе часы у меня были въ залогѣ, ноя у сторожа занялъ 11 рублей и выкупилъ часы. Утромъ 9‑го числа я ѣздилъ на Спиридоновку къ куму и занялъ у него 30 рублей, потомъ я заѣхалъ къ одному своему товарищу по типографіи и у него занялъ пять рублей. На эти деньги я кутилъ у Андреева въ трактирѣ. Я опять пилъ вино и посылалъ за другою публичною женщиной. Утромъ когда я проснулся у меня уже не было денегъ: я ихъ прокутилъ всѣ. Не на что было кутить, я хотѣлъ отправиться въ монастырь и объявить что я сдѣлалъ. Но я не успѣлъ. Только я сталъ выходить изъ трактира, меня полиція и взяла.

Въ виду важности дѣла, судъ нашелъ нужнымъ произвести судебное слѣдствіе.

Намѣстникъ Чудова монастыря, архимандритъ Веніаминъ, разсказалъ, какъ онъ узналъ объ отсутствіи отца Стефана и какъ вслѣдствіе продолжительности этой отлучки, безъ вѣдома намѣстника, отецъ Веніаминъ отправился осмотрѣть его келью. Намѣстникъ при этомъ объяснилъ, что у него явилось подозрѣніе противъ подсудимаго, такъ какъ онъ былъ извѣстенъ архимандриту съ дурной стороны своими шалостями и частыми отлучками. «Я говорилъ объ этомъ не разъ отцу Стефану, продолжалъ свидѣтель, но онъ отстаивалъ Сергѣя (подсудимаго) заступался за него, говорилъ: «кого же я возьму другаго?» 4‑го же декабря я окончательно сказалъ отцу Стефану, чтобъ онъ прогналъ Сергѣя. Я не знаю, говорилъ ли покойный объ этомъ Сергѣю. О ночныхъ отлучкахъ Сергѣя я узналъ уже послѣ происшествія. Сергѣй не принадлежалъ къ братіи и потому не былъ обязанъ ходить въ церковь. Онъ, какъ прислужникъ, долженъ всегда находится въ кельѣ. Впрочемъ я его иногда видѣлъ въ церкви.»

Подсудимый сказалъ, что покойный Стефанъ ничего не говорилъ объ отсылкѣ его съ мѣста.

Братъ подсудимаго, Меѳодій Левицкій, подтвердилъ показанія подсудимаго объ его приходѣ въ келью. Левицкій объяснилъ, что по своей должности заштатнаго причетника, онъ постоянно находился въ церкви. Подсудимый, по его словамъ, жилъ съ нимъ вмѣстѣ и кромѣ обязанности прислуги писалъ иногда для отца Стефана.

Послѣ чтенія актовъ начались судебныя пренія, продолжившіяся всего полчаса. Товарищъ прокурора Л. В. Крушинскій сгруппировалъ въ сжатой рѣчи всѣ доказательства обвиненія, которое онъ поддерживалъ во всей полнотѣ.

Защитникъ, присяжный повѣренный А. М. Фальковскій, указалъ на молодость подсудимаго, на его легкомысліе и на чистосердечное сознаніе имъ своей вины и въ виду этихъ обстоятельствъ просилъ присяжныхъ, чтобъ они признали подсудимаго заслуживающимъ снисхожденія.

Предсѣдавшій въ своемъ заключительномъ словѣ съ особенною настойчивостью указывалъ присяжнымъ, что право ихъ даровать подсудимому снисхожденіе должно быть основано на обстоятельствахъ дѣла, и упомянувъ о полномъ сознаніи подсудимаго, указалъ, съ другой стороны, на обстоятельства увеличивающія вину подсудимаго.

Присяжные, послѣ десяти минутъ совѣщанія, признали подсудимаго виновнымъ безъ снисхожденія. Судъ приговорилъ Сергѣя Павлова Ларіонова къ лишенію всѣхъ правъ и къ каторжнымъ работамъ въ рудникахъ на 20 лѣтъ.

Засѣданіе окончилось въ четыре часа дня.

Дѣло о 53‑хъ временно — обязанныхъ крестьянахъ сельца Хрущевки, барона Медема, обвиняемыхъ въ неповиновеніи и сопротивленіи властямъ

(Засѣданіе 15 и 16 декабря 1 867 года Рязанскаго окружнаго суда въ г. Данковѣ).

Засѣданіе по этому дѣлу, получившему громкую извѣстность, открылось въ 12 часовъ дня 15 декабря, подъ предсѣдательствомъ члена суда К. И. Порозова; обвинялъ товарищъ прокурора И. И. Фроловъ; защищали: кандидатъ правъ князь А. И. Урусовъ и присяжный повѣренный Ф. Г. Соловьевъ. Одинъ изъ подсудимыхъ, Степанъ Павловъ Морозовъ, содержался въ тюремномъ замкѣ полтора года, а потому онъ, какъ находившійся подъ стражей, былъ помѣщенъ на скамьѣ подсудимыхъ. Остальные обвиняемые, въ числѣ 32 человѣкъ, находились на порукахъ, на свободѣ, а потому и были помѣщены въ особой части залы, которая была назначена для публики. Одинъ изъ обвиняемыхъ, человѣкъ больной, едва могъ держаться на ногахъ и все время оставался въ полулежащемъ положеніи. — Публики собралось столько, сколько могла вмѣстить зала. — Къ судебному слѣдствію было вызвано 25 человѣкъ свидѣтелей: 13 — со стороны обвиненія и 12 — со стороны защиты. Изъ первыхъ не явились двое: жандармскій штабъ — офицеръ Гусевъ и волостной писарь Щегловъ. — Въ составъ присутствія присяжныхъ засѣдателей вошли 11 крестьянъ и мѣщанинъ Рубцовъ, избранный старшиною.

Обвинительный актъ, которымъ подсудимые преданы суду, слѣдующаго содержанія:

Въ 1866 году между крестьянами села Хрущевки, Данковскаго уѣзда, имѣнія барона Медема, распространился слухъ, что требованіе отправлять издѣльную повинность на землѣ помѣщика. находящейся за чужими рубежами, незаконно, и что на этомъ основаніи крестьяне села Клешни, Ефремовскаго уѣзда, были освобождены отъ обработки земли помѣщика. Вслѣдствіе сего они, весною того года, при дѣлежѣ земли, обсуждали: слѣдуетъ ли имъ пахать въ Сѣкиренской дачѣ, принадлежащей ихъ помѣщику барону Медему и находящейся за нѣсколькими рубежами другихъ владѣльцѣвъ. Въ это время къ нимъ подъѣхалъ ихъ волости старшина, Матвѣй Никитинъ (вскорѣ послѣ того умершій). Они предложили этотъ вопросъ на его разрѣшеніе. Онъ имъ отвѣтилъ: «съ Богомъ, нечего ѣздить туда пахать, потому что нѣтъ на это закона; только вы держитесь дружно, а то заставятъ, да можетъ вамъ самимъ будетъ плохо: выдержите, такъ ваша взяла». Тутъ они рѣшили единогласно въ пустоши не пахать, чего бы это имъ ни стоило. Настало время пахоты. Староста повѣстилъ крестьянамъ, что время отправляться въ пустошь. Мальчишки, обыкновенно справляющіе эту работу, ранѣе всѣхъ выѣхали и съ нимъ крестьянинъ упомянутаго общества, Павелъ Моисеевъ, не бывшій на сходѣ, на которомъ положено было не работать въ пустоши. Остальные крестьяне, видя, что часть барщины поѣхала, отправились также туда, но работать не стали, а принялись бранить Моисеева за то, что идетъ противъ мірскаго рѣшенія. Изъ — за этого произошла драка между Моисеевымъ и Ѳомою Іудаевымъ Самохинымъ. Узнавъ объ этомъ рѣшеніи крестьянъ барона Медема, мировой посредникъ Хонинъ собралъ сходъ и увѣщевалъ ихъ работать въ пустоши, но крестьяне отказались. Затѣмъ уже не сдавались ни на какіе уговоры мѣстныхъ властей. Между тѣмъ хрущевскіе крестьяне разузнавали о справедливости слуховъ, что незаконно работать на помѣщика за чужими рубежами, и что въ селѣ Клешнѣ на этомъ основаніи крестьяне освобождены. Такъ трое изъ нихъ: Степанъ Павловъ Морозовъ, Василій Никитинъ Борисовъ и Егоръ Корнѣевъ Тепляковъ, — были неподалеку отъ деревни Клешни и посылали туда Борисова разузнавать. Тамошніе крестьяне ему сказали, что дѣйствительно они отказались работать за чужими рубежами, и помѣщикъ имъ въ этомъ уступилъ. Это ими было передано обществу. Раза два человѣкъ по 15 изъ крестьянъ приходили въ свое волостное правленіе и просили волоснаго писаря, Ефима Петрова, прочитать Положеніе. Но, не встрѣтивши ничего въ Положеніи о рубежахъ, они не повѣрили писарю, а Степанъ Павловъ Морозовъ, бывшій въ числѣ пришедшихъ, замѣтилъ ему, что онъ держитъ руку помѣщика. Когда же Петровъ вышелъ изъ службы, то крестьяне опять приходили къ нему и изъ нихъ Степанъ Павловъ Морозовъ просилъ его сказать правду, такъ какъ уже онъ вышелъ изъ писарей. Получивъ прежній отвѣтъ, крестьяне остались недовольны и разошлись. Въ маѣ мѣсяцѣ того же года рязанскій губернаторъ потребовалъ къ себѣ двухъ крестьянъ этого общества — Ѳому Іудаева Самохина и Кирилу Павлова Морозова для увѣщаній. Общество, не считая ихъ за себя ходатаями послало отъ себя съ ними болѣе умныхъ и вліятельныхъ крестьянъ — Спиридона Максимова Федотова, Григорія Никифорова Рыбакова и Самсона Яковлева Трифонова — для ходатайства за общество передъ губернаторомъ. По возвращеніи ихъ, былъ собранъ сходъ, гдѣ прочитанъ былъ приказъ губернатора работать. Это же подтвердили лично и ходившіе къ нему крестьяне, но сходъ не повѣрилъ имъ, считая, что ихъ обманываютъ. Никакія увѣщеванія со стороны мѣстныхъ властей не дѣйствовали на общество. Между тѣмъ рязанское губернское по крестьянскимъ дѣламъ присутствіе сдѣлало распоряженіе: накопившіеся за крестьянами прогульные дни перевести въ денежную недоимку. Крестьяне и ее отказались платить. 13‑го іюля того же года мировой посредникъ, Данковскаго уѣзда 1‑го участка, назначилъ за эту недоимку продажу крестьянскаго скота. Того же числа приставомъ того же уѣзда 1‑го стана приказано было, черезъ сельскаго старосту, крестьянамъ на другой день скотину оставить по дворамъ для описи. 14‑го іюля, утромъ, онъ прибылъ въ сельцо Хрущевку, собралъ сходъ и сталъ спрашивать — у кого сколько скотины. На это крестьяне отвѣчали съ грубостью, что скотины они на дадутъ и что она вся въ полѣ. Приставъ сдѣлалъ опись скотины въ полѣ. Послѣ обѣда пріѣхалъ въ сельцо Хрущевку исправникъ и мировой посредникъ для отобранія скотины. Были собраны понятые. Но когда исправникъ, мировой посредникъ и приставъ съ понятыми стали выѣзжать изъ села въ поле къ скотинѣ, то были встрѣчены толпою Хрущевскихъ крестьянъ. У нѣкоторыхъ изъ нихъ были въ рукахъ палки и колья, которыми они махали, желая остановить понятыхъ. Понятые остановились. Изъ толпы собравшихся крестьянъ слышались крики: «разбой! караулъ! Мамаево побоище», матерныя ругательства понятымъ и слова: кто дотронется до скотины, того положатъ на мѣстѣ. Приставъ, замѣтивъ, какъ болѣе другихъ шумѣвшаго, одного изъ крестьянъ, Григорія Рыбакова, указалъ на него и сказаль: «вотъ этотъ рыжій — всегда впереди». Рыбаковъ отвѣчалъ: «авось и ты такой же рыжій, какъ и я». За это его приказано было взять въ волостное правленіе. Но только — что волостной старшина хотѣлъ исполнить это, какъ на него бросились крестьяне и вырвали Рыбакова. Послѣ этого понятые, по приказанію исправника, снова было тронулись къ скотинѣ, но снова были остановлены крестьянами, которые махали на нихъ палками и, грозя имъ, загородили дорогу. Вслѣдствіе такого упорства крестьянъ сельца Хрущевки, взять скотину не было возможности. Въ концѣ іюля, рязанскій губернаторъ снова потребовалъ къ себѣ, бывшихъ у него, 5 человѣкъ крестьянъ. Исправникъ первоначально вызывалъ ихъ чрезъ своего разсыльнаго и мѣстнаго волостнаго старшину, но весь міръ крестьянъ барона Медема положительно отказался ихъ отпустить. 1‑го августа исправникъ съ приставомъ 1‑го стана отправился самъ за ними, взявъ 200 человѣкъ понятыхъ изъ окружныхъ селъ. Былъ собранъ полный сходъ. Понятымъ приказано было окружить его для того, чтобы онъ, не выслушавъ увѣщеваній и приказаній губернатора, не разошелся. Какъ только это было исполнено, то весь сходъ сталъ на колѣни и началъ просить понятыхъ заступиться за нихъ, объявляя, что отъ нихъ требуютъ незаконнаго. Между тѣмъ исправникъ, замѣтивъ одного крестьянина, Степана Павлова Морозова, какъ болѣе другихъ заявлявшаго о незаконности требованій со стороны правительства, приказалъ взять его подъ арестъ. Старшина и нѣкоторые изъ понятыхъ было взялись за него, но крестьяне, вскочивши съ колѣнъ, тотчасъ же отняли его, и онъ скрылся. Такимъ образомъ требуемыхъ крестьянъ къ губернатору сходъ не выдалъ. 23‑го августа были командированы для усмиренія упомянутаго общества крестьянъ: членъ рязанскаго губернскаго по крестьянскимъ дѣламъ присутствія Бернардъ, совѣтникъ рязанскаго губернскаго правленія Голубовъ и рязанскій жандармскій штабъ — офицеръ Гусевъ. По увѣщеванія этихъ лицъ ее имѣли успѣха: крестьяне остались при своемъ рѣшеніи. Наконецъ вытребовано было войско. Передъ входомъ его въ сельцо Хрущевку, еще разъ было предложено крестьянамъ, чрезъ старшину, покориться и исполнить требованія правительства, но и тутъ крестьяне всѣмъ міромъ отвѣчали, что пусть съ ними дѣлаютъ что хотятъ, а они не измѣнятъ своего рѣшенія. Пріѣхалъ рязанскій губернаторъ, и войско вошло въ сельцо. Несмотря на увѣщеванія и со стороны губернатора, крестьяне не согласились исполнить его требованій, говоря, что онъ требуетъ отъ нихъ незаконнаго. Тогда приступлено было къ экзекуціи. Высѣкли немногихъ крестьянъ. Но когда со стороны этихъ было дано согласіе исполнить все, что отъ нихъ требуютъ, то и весь міръ сталъ просить прощенія и обѣщалъ болѣе не упорствовать. Этимъ безпорядки въ сельцѣ Хрущевкѣ и кончились.

При слѣдствіи данковскій исправникъ Бѣлокопытовъ, приставъ 1‑го стана Свѣтловъ, мировой посредникъ Хонинъ, членъ рязанскаго по крестьянскимъ дѣламъ присутствія Бернардъ, совѣтникъ губернскаго правленія Голубовъ и жандармскій штабъ — офицеръ Гусевъ — показали, что ими замѣчены, какъ наиболѣе упорные въ неповиновеніи и болѣе другихъ кричавшіе на сходахъ о несправедливости требованій властей 12 человѣкъ изъ общества крестьянъ барона Медема, сельца Хрущевки и въ особенности трое: Степанъ Павловъ Морозовъ, Кирила Павловъ Морозовъ и Григорій Никифоровъ Рыбаковъ. Противъ этаго замѣчанные двѣнадцать крестьянъ объяснили, что они участвовали въ неповиновеніи властямъ и въ безпорядкахъ наравнѣ со всѣми крестьянами ихъ общества и ни чѣмъ не отличались отъ другихъ. Зачинщиками и подговорщиками въ этомъ не были; если бывали впереди и говорили, то это случайно. Общество, заранѣе положивъ отказаться отъ работы въ Сѣкиринской пустоши, дѣйствовало единодушно, укрѣпившись совѣтомъ умершаго старшины Матвѣя Никитина. Остальные домохозяева общества крестьяне барона Медема, сельца Хрущевки, въ числѣ сорока двухъ человѣкъ, объяснили, что они неповиновались и сопротивлялись властямъ по предварительному между собою соглашенію. Введены были они въ заблужденіе слухами о незаконности пахать землю помѣщика за чужими рубежами и совѣтомъ умершаго старшины Матвѣя Никитина: кромѣ его зачинщиковъ и подговорщиковъ у нихъ не было, а дѣйствовалъ весь міръ, какъ одна душа.

Вслѣдствіе сего временно — обязанные крестьяне сельца Хрущевки, имѣнія барона Медема въ числѣ 53 человѣкъ обвиняются въ томъ, что они въ 1866 году, по предварительному между собою соглашенію, упорно неповиновались и сопротивлялись властямъ, установленнымъ правительствомъ. Это сопротивленіе сопровождаемо было явнымъ съ ихъ стороны насиліемъ и безпорядками, и разъ (14 іюля) было произведено ими съ полѣньями и кольями въ рукахъ. Притомъ двѣнадцать человѣкъ изъ нихъ обвиняются какъ виновнѣйшіе изъ соучастниковъ въ упомянутомъ преступленіи, а изъ нихъ Григорій Никифоровъ — еще и въ томъ, что онъ 14‑го іюля нанесъ неприличными словами оскорбленіе приставу 1‑го стана Данковскаго уѣзда, при отправленіи имъ обязанности службы, т. е. совершили преступленія, предусмотрѣнныя въ 262, 263, 266 и 286 ст. улож. о нак. изд. 1866 года.

Послѣ прочтенія обвинительнаго акта, предсѣдательствующій, изложивши существо обвиненія, спросилъ каждаго изъ подсудимыхъ, признаетъ ли онъ себя виновнымъ. Всѣ подсудимые одинъ за другимъ отвѣчали: мы не виновны.

Затѣмъ судъ приступилъ къ допросу свидѣтелей.

Становой приставъ Свѣтловъ (спрошенъ безъ присяги). Когда мнѣ было передано предписаніе объ описи крестьянскаго имущества, я отправился въ Хрущевку и собралъ крестьянъ. Они сказали мнѣ, что не заплатятъ требуемыхъ денегъ, а я имъ на это отвѣчалъ, что будетъ описанъ скотъ. Крестьяне сказали, что скотъ описывать не допустятъ. На дворахъ я не нашелъ скота, почему отправился въ поле и описалъ тамъ все стадо. 14‑го іюля исправникъ, мировой посредникъ и я пріѣхали оцѣнить описанный скотъ, котораго по дворамъ опять не нашли, почему и отправились въ поле. Поравнявшись съ гумнами, мы встрѣтили крестьянъ, которыя выскочили изъ гуменъ: одни изъ нихъ были съ граблями, другіе съ вилами, а кто и съ палками. Я замѣтилъ, что одинъ изъ крестьянъ, именно Рыбаковъ, болѣе всѣхъ говорилъ: не зная его имени, я сказалъ исправнику: «вотъ этотъ, рыжій, всегда впереди». На это крестьянинъ отвѣтилъ: «ты самъ рыжій». Исправникъ вступился, велѣлъ взять Рыбакова; но крестьяне его не дали. Крестьяне ругались, кричали, говорили, что положатъ того на мѣстѣ, кто дотронется до скотины. Когда по донесенію исправника, были вызваны къ губернатору пять человѣкъ и, по распоряженію того же исправника, было велѣно взять ихъ, крестьяне тоже ихъ не дали. Когда пріѣхалъ губернаторъ, то всѣ крестьяне упали на колѣни и стали просить прощенія. Хотя и не жестоко, но ихъ тогда наказывали; я не знаю сколькихъ именно высѣкли: не то восемь, не то девять человѣкъ. Ругательства крестьянъ хотя и обращались къ понятымъ, но я думаю, что они относились и ко мнѣ и къ исправнику, такъ какъ мы тутъ же были. Ударяли ли крестьяне по лошадямъ понятыхъ я не помню. Кирилу и Степана Морозовыхъ я считаю зачинщиками, потому что и прежде на сходкахъ видалъ, какъ они вліяли на народъ. Вліяніе это выражалось такъ: если Степанъ выходилъ впередъ и говорилъ громче другихъ, то Кирила всегда становился позади толпы, и крестьяне, подходя къ нему и поговоривъ съ нимъ, тоже начинали кричать. Когда шли описывать скотъ въ поле, при этомъ было человѣкъ десять понятыхъ, крестьянъ же было человѣкъ до ста. Описывать скотъ мнѣ никто не препятствовалъ; въ полѣ въ это время только и были два пастуха, у которыхъ я распросилъ, сколько скота. Крестьяне не знали, зачѣмъ я ѣхалъ въ поле, потому что сначала я ходилъ по дворамъ съ цѣлію описывать скотъ. На другой день, когда шли въ поле, скотъ былъ въ виду, но къ нему нельзя было подойдти, потому что насъ раздѣляла толпа крестьянъ, я и понятые пробовали обойдти эту толпу, но крестьяне сказали понятымъ, которые были впереди: «если вы только подойдете, то положимъ на мѣстѣ». Эти слова я самъ слышалъ, я слышалъ также, что они ругались, но какъ именно, я разобрать не могъ, потому что шумъ былъ. Лично меня оскорбилъ Рыбаковъ; исправника же и посредника никто не оскорблялъ. За воротъ исправникъ никого не хваталъ. 14‑го іюля я не видалъ, чтобы Кирилъ или Степанъ Морозовъ возмущали крестьянъ, и считаю ихъ зачинщиками только потому, что прежде видалъ ихъ на сходкахъ. Пока стояли тутъ, скотъ, въ продолженіи этого времени, исчезъ. Когда возвратились съ поля, то еще было свѣтло. Въ числѣ крестьянъ были дѣти, и, кажется, женщины.

Защитникъ Соловьевъ. Какимъ порядкомъ была сдѣлана опись? Извѣстно, что для этого вызывается какъ истецъ, такъ равно и должнику объявляется за нѣсколько времени объ описи, — были ли тутъ соблюдены эти правила?

Свидѣтель. Крестьяне знали объ описи: имъ было словесно объявлено.

Защитникъ. Законъ требуетъ письменнаго объявленія: были ли посланы повѣстки?

Свидѣтель. Нѣтъ, письменнаго ничего не было: имъ было объявлено черезъ старосту.

Защитникъ. Для описи полагается двухъ — недѣльный срокъ, вы же пріѣхали съ исправникомъ и посредникомъ на другой день продавать скотину, — на какомъ это основаніи?

Свидѣтель. Нѣтъ, мы только хотѣли повѣрить и оцѣнить, а потомъ уже продать. По мнѣнію моему, крестьяне были разсержены, — это доказывается поступкомъ Рыбакова; не будь послѣдній разсерженъ, не назвалъ бы меня рыжимъ. Нѣкоторые крестьяне были съ палками, форму которыхъ я не могу описать, — помнится, что у однихъ были тонкія, а у другихъ толстыя, въ родѣ дубинокъ, нѣкоторые же были съ вилами. Кто именно шумѣлъ — я указать не могу, — всѣ шумѣли въ одинъ голосъ.

Защитникъ Соловьевъ. Изъ моихъ распросовъ свидѣтелю видно, что требованія закона относительно описи не были соблюдены: во — первыхъ, опись была совершена въ присутсвіи только пастуховъ. Спрашивается, могли ли знать пастухи, кому и что принадлежитъ въ стадѣ? Во — вторыхъ, не было письменной повѣстки. Прошу гг. присяжныхъ имѣть это въ виду.

Защитникъ князь Урусовъ. Я, съ своей стороны, прошу замѣтить, что г. Свѣтловъ на предварительномъ слѣдствіи не помнилъ, что у крестьянъ были вилы, теперь же говоритъ объ этомъ. Я думаю, что чѣмъ ближе свидѣтель къ событію, тѣмъ памятнѣе всѣ обстоятельства дѣла, — у г. — на же Свѣтлова все наоборотъ. Кромѣ того прошу припомнить, что показалъ свидѣтель о томъ, на какихъ соображеніяхъ онъ полагаетъ, что Кирила и Степанъ Морозовы возмущали крестьянъ.

Товарищъ прокурора требовалъ прочтенія отношенія пристава Свѣтлова къ судебному слѣдователю.

Защитники полагали, что это требованіе несогласно съ закономъ (ст. 626, 627 и 687 уст. угол. суд,), а потому и находили невозможнымъ прочтеніе этой бумаги.

Судъ удовлетворилъ требованіе обвинительной власти, и тогда секретарь прочиталъ это отношеніе. Въ немъ между прочимъ сказано: «До продажи скота крестьяне не допускали. Такъ какъ г. исправникъ желалъ скотъ ихъ выгнать для продажи въ городъ, то крестьяне, набѣжавъ въ поле съ кольями въ рукахъ, грозили такими словами, что кто дотронется до ихъ скота, того положатъ на мѣстѣ, что было 14‑го іюля. На сходѣ были крестьяне всего сельца Хрущевки, и поэтому въ суматохѣ, по незнанію ихъ именъ, сказать не могу — кто были съ кольями, и кто произносилъ угрозы. Зачинщиками въ неповиновеніи, или подстрекателями крестьянъ считаю Кирилу Павлова, брата его Степана и Григорія Рыбакова, потому что Степанъ Павловъ первый а сходкахъ выходилъ и приносилъ ложныя свои оправданія, что ихъ неправильно заставляютъ пахать землю, и что съ нихъ деньги взыскиваютъ неправильно, чрезъ что кричало и все общество, а братъ его, Кирила, не подавая повода, замѣтно всегда оставался на крыльцѣ дома или въ другихъ мѣстахъ и подходящимъ къ нему крестьянамъ незамѣтнымъ образомъ внушалъ что говорить, и поэтому я выказанныхъ г. исправникомъ крестьянъ считаю зачинщиками въ неповиновеніи, насколько могу убѣдиться, по наущенію крестьянъ Павловыхъ и Рыбакова, а сихъ послѣднихъ считаю подстрекателями тѣхъ крестьянъ и всего общества».

Подсудимый Кирилъ Морозовъ возразилъ, что грубо изъ нихъ никто не поступалъ, что просили отбирать скотину не въ полѣ, а по дворамъ; палокъ и кольевъ у нихъ не было; жены ихъ въ сходкѣ не участвовали.

Подсудимый Григорій Рыбаковъ сказалъ, что его просило общество говорить за другихъ, и когда становой сказалъ: «этотъ рыжій всегда впереди», онъ отвѣчалъ ему: «виски бываютъ не равные».

Подсудимый Спиридонъ Федотовъ, старикъ 65 лѣтъ, высказалъ, что они просили начальство честію не описывать скотъ въ полѣ. Брани и ругательствъ никакихъ не было.

Подсудимый Василій Никитинъ Борисовъ объяснилъ, что когда они ѣздили въ дальнее поле работать, то прикащикъ барона Медема не дозволялъ ѣздить туда на парѣ, а на одной туда ѣздить трудно: лошаденка плохая, — скоро ли на ней доѣдешь; да и тамъ еще на ней же надо работать. Что изъ этого имъ приходилось лишніе дни работать, а иногда и вся недѣля уходила за господскую работу. Что работать — то они не отказались бы, еслибъ это было по силамъ. О скотѣ они мирно просили, какъ отца роднаго, смиловаться — не брать, не разобравъ сколько съ кого приходится, силой они не хотѣли скотъ удерживать.

Подсудимый Алексѣй Ивановъ Сѣдыхъ. Судьи праведные, баринъ насъ сначала обидѣлъ, отрѣзалъ намъ землю неудобную, за горами, едва пѣшкомъ можно пройдти; просили мы перемѣнить, не дамъ, говоритъ. Подали мы жалобу мировому посреднику, — онъ не принялъ; а на работу посылалъ за 10 верстъ. Намъ это стало обидно. Когда же пріѣхали описывать скотину, мы на колѣняхъ просили объ одномъ — разобрать, чья скотина. Какъ же можно описывать не по дворамъ? У меня вотъ всего — то скотины рублей на 15, а у другихъ больше, — имъ и обидно за меня отвѣчать.

Исправникъ Бѣлокопытовъ (спрошенъ подъ присягою). Когда я получилъ бумагу отъ посредника о томъ, что крестьяне не хотятъ ѣхать въ пустошь, я отправился туда; требовалъ, чтобы они ѣхали, внушалъ имъ объ обязанностяхъ. Они сказали: а не пойдемъ». Я написалъ бумагу губернатору, выставляя въ ней зачинщиковъ. Губернаторъ приказалъ выслать зачинщиковъ, и было отправлено пять человѣкъ, которымъ губернаторъ сказалъ, что работать должно. По возвращеніи ихъ, крестьяне работать опять не пошли. Губернаторъ потребовалъ ихъ вторично, но они не пошли. Я уговаривалъ Кирилу: ступай, братецъ, говорю, тебѣ только скажутъ, что надо работать; а онъ: «нѣтъ, боюсь, посадятъ». Когда я велѣлъ взять ихъ понятымъ, крестьяне ихъ не дали. Силою я никого не хотѣлъ брать. Когда пришло отъ губернатора приказаніе взыскать съ нихъ деньгами за прогульные дни, я отправился; наканунѣ былъ тамъ становой, описалъ скотину, я же поѣхалъ повѣрить и оцѣнить. Насъ было трое: я, мировой посредникъ и становой. Крестьяне насъ не допустили. «Попробуйте, говорятъ: кто первый подойдетъ, — положимъ на мѣстѣ». Понятые подходятъ и говорятъ мнѣ: «не лучше ли ѣхать обратно, а то убьютъ?» Кромѣ уговора и убѣжденія, отъ меня тутъ ничего не было. Когда у становова разговоръ былъ съ Рыбаковымъ, Рыбаковъ прямо сказалъ ему: «ты самъ рыжій». Мы съ нимъ дѣлать ничего не пытались. 14 іюля мы хотѣли только повѣрить и оцѣнить скотъ и сдѣлать публикацію, а продавать не сейчасъ. Въ полѣ мы скота не видали. Когда ѣхали туда, понятые шли впереди, а Хрущевскіе крестьяне сзади поодиночкѣ, съ дубинами.

Товарищъ прокурора. Какой формы были дубины? Можетъ это обыкновенныя палки, съ которыми крестьяне всегда ходятъ?

Свидѣтель. Большая разница: палочка или дубина; они обыкновенно не съ такими ходятъ. Махали ли они этими палками — не замѣтилъ. Когда Рыбаковъ оскорбилъ становаго, я ничего не говорилъ и его изъ рукъ понятыхъ не вырывали, — ничего этого не было. Кто именно были зачинщиками, — не помню. На Кирилу я думаю больше всѣхъ, потому онъ зачинщикъ; несчастные крестьяне чрезъ него страдаютъ, онъ возмущалъ всѣхъ, а самъ до сихъ поръ не признается.

Предсѣдатель. Отъ васъ не желаютъ знать мнѣнія о немъ; вопросъ состоитъ въ томъ, почему вы показывали на него, какъ на вожака?

Свидѣтель. Потому, онъ первый работать не хотѣлъ; а потомъ онъ же волновалъ всѣхъ, секретные совѣты крестьянамъ давалъ. Я впрочемъ самъ не слыхалъ.

Предсѣдатель. Нельзя показывать, чего сами не слыхали.

Свидѣтель. Мнѣ сообщилъ мировой посредникъ, что Кирила всѣхъ больше выходилъ впередъ и требовалъ, чтобы исполняли его желаніе.

Товарищъ прокурора. Вы указывали на двѣнадцать человѣкъ, какъ болѣе виновныхъ; потрудитесь сказать на какомъ основаніи?

Свидѣтель. На основаніи какихъ обстоятельствъ? Потрудитесь прочесть мое донесеніе къ губернатору. О Степанѣ я могу только сказать, что онъ всѣхъ больше кричалъ; братъ его, Кирилъ, самъ всегда назадъ станетъ, а Степана впередъ пошлетъ, и что эти два скажутъ, всѣ и кричатъ. Отъ этого я и заключилъ, что Кирила и Степанъ — главные виновники. Изъ рукъ понятыхъ вырвали вотъ этого Степана Павлова.

Князь Урусовъ. Вы показываете, что Кирилъ волновалъ другихъ тайно, секретные совѣты давалъ: вы говорите, что этого не видали?

Свидѣтель. Да, Кирилъ сзади стоялъ, къ нему и заходили.

Князь Урусовъ. Только по этому, другихъ доказательствъ вы не имѣете. А скотину вы хотѣли описать и отобрать?

Свидѣтель. Нѣтъ, только оцѣнить. Мальчиковъ въ толпѣ я не видалъ. Съ мужиками я разговаривалъ, они меня не толкали, не трогали, а я только внушалъ имъ.

Князь Урусовъ. Скажите, уважали васъ крестьяне или ругали?

Свидѣтель. Они не ругали меня, были почтительны какъ къ начальнику и посредника также не бранили, только Рыбаковъ сказалъ становому дерзкимъ тономъ; «рыжій,» асъ нами, всѣ были вѣжливы. Кромѣ Морозовыхъ и Рыбакова я никого въ лицо не знаю, я вообще мало знаю этихъ крестьянъ, я бывалъ у нихъ мало до возмущенія; былъ разъ, когда они еще въ крѣпостномъ правѣ находились; они не хотѣли косить или пахать, не помню, тогда еще вездѣ въ Данковскомъ уѣздѣ крестьяне возмущались, — ну, тогда тотчасъ возмущеніе и устранилось. О запискѣ мнѣ крестьяне сами сказали, что имъ далъ сосѣдній помѣщикъ Миллеръ; въ запискѣ было сказано, что за третьимъ рубежомъ пахать не должно, — они на этомъ и основывались, да еще на словахъ пьяницы умершаго старшины. Когда пріѣхалъ губернаторъ, крестьяне подъ розгами стали каяться; губернаторъ нѣкоторыхъ высѣкъ. Въ поле отправились въ слѣдующемъ порядкѣ: впереди шли понятые, за ними посредникъ и приставъ, въ тарантасѣ, а сзади крестьяне гуськомъ шли, я еще сказалъ посреднику: «посмотрите, гуськомъ идутъ.»

Предсѣдатель. Почему же вы думаете, что крестьяне воспрепятствовали бы вамъ подойти къ скотинѣ?

Свидѣтель. Они кричали «не допустимъ,» это я собственными ушами слышалъ. Если у нихъ были толстыя палки и крестьяне кричали: «попробуй подойди» — значитъ они хотѣли обороняться.

Предсѣдатель. Въ августѣ, когда Степанъ Морозовъ былъ вырванъ мужиками, также были у крестьянъ палки?

Свидѣтель. Какъ же, были, но тогда были такъ — тоненькія, недубинки, каждый съ палочкой былъ. Я еще говорю: что вы, братцы, въ палочки играть хотите? Не угодно ли кинуть? Они и кинули.

Князь Урусовъ. Позвольте мнѣ спросить, почему вы когда тоненькія были палки, приказали кинуть, и они послушались, а когда у нихъ были толстыя палки, вы не велѣли ихъ кидать. Они можетъ быть васъ послушались бы.

Свидѣтель. Зачѣмъ же имъ говорить?

Князь Урусовъ. Какъ зачѣмъ? Вѣдь вы говорите, что крестьяне были почтительны и слушались, — отчего бы не попытаться?

Свидѣтель. Нѣтъ, покорно благодарю, — я думаю еще потолще возьмутъ, что и было въ мою службу въ Воейковѣ…

Подсудимый Степенъ Морозовъ. Когда меня велѣно было взять, я сейчасъ же пошелъ; тутъ было собрано двѣсти пятьдесятъ человѣкъ понятыхъ. Когда пріѣхалъ исправникъ и началъ такъ кричать, что сажень за тридцать было слышно, мы со старостой такъ на колѣни и сѣли.

Подсудимый Алексѣй Котовъ. Судьи праведные, я поставленъ въ числѣ двѣнадцати виновныхъ, а я никогда и не бывалъ на сходкахъ: это не мой участокъ, съ меня и повинностей нѣтъ, это не мое было дѣло говорить. Разъ былъ сходъ подлѣ самого моего двора, я вышелъ тѣлегу собрать и толконись къ народу, — посредникъ меня и записалъ.

Мировой посредникъ Хонинъ. Въ апрѣлѣ мѣсяцѣ ко мнѣ пріѣхали управляющій и староста имѣнія барона Медема съ жалобой, что крестьяне отправились пахать, кинули жеребій, и уже одинъ изъ нихъ началъ пахать, какъ Кирила ударилъ его кнутомъ, отъ чего всѣ бросили работать. Получивъ это свѣдѣніе, я велѣлъ собрать сельскій сходъ, раскрылъ Положеніе, прочелъ имъ его и началъ увѣщевать. Крестьяне на это говорили, что незаконно съ ними поступаютъ, что они не поѣдутъ. Чтобы болѣе убѣдить ихъ въ законности требованія, я вызвалъ крестьянъ въ мировой съѣздъ, и тамъ имъ тоже сказали, чтобъ они исполняли работы. Послѣ этого были посланы уполномоченные отъ крестьянъ въ губернское по крестьянскимъ дѣламъ присутствіе; возвратившись оттуда, они опять нарядовъ не исполнили. Слѣдовало принять мѣры. Я самъ отправился въ присутствіе по крестьянскимъ дѣламъ, прося его наставленія. Состоялось постановленіе — обратить не отработанные дни въ денежную недоимку. Возвратившись, я сообщилъ объ этомъ, чрезъ волостное правленіе, но крестьяне отказались платить деньгами. Въ виду сопротивленія, я заявилъ въ полицейское управленіе объ описи. 14‑го іюля пріѣхалъ исправникъ въ Хрущевку, пріѣхалъ и я. Когда онъ пріѣхалъ, ему сказали, что у крестьянъ по дворамъ скота нѣтъ, нужно ѣхать въ поле для оцѣнки. Я поѣхалъ вмѣстѣ съ исправникомъ, сзади становой въ тарантасѣ. Переѣхали рѣчку, и когда ѣхали по загумнами, то увидали — сзади тянется вереницей толпа мужиковъ; толпа начала подходить, ѣхавшіе остановились, раздѣлившись на двѣ стороны. Тутъ протолковали часовъ до 7 вечера, — даже больше, а пріѣхали часа въ четыре. Дайте деньги, говорю я имъ, или поѣзжайте пахать; убѣждаю ихъ такимъ образомъ: работы, говорю, будутъ необременительны; исполняйте требованіе и жертвуйте скотиной. Они просили подождать до завтра, чтобы уравнять по дворамъ повинность. Было уже поздно, я и говорю исправнику: отложимъ до завтра; онъ ничего не отвѣтилъ. Уѣхали мы добровольно; но наутро исправникъ пріѣзжаетъ и говоритъ, что донесетъ губернатору. Потомъ я, подучивъ письмо отъ исправника — ѣхать въ Одоевщину, встрѣчаю мужиковъ — идутъ откуда — то; спрашиваю куда вы ходили? — Къ исправнику. — Для чего? — А кто — жь его знаетъ. — Въ то время, какъ мы остановились увѣщевать, шуму было много, угрозы къ понятымъ были, крестьяне кричали: не дадимъ скотины; при этомъ исправникъ хотѣлъ замѣтить одного мужика, именно Рыбакова, и взялъ у него картузъ, и когда держалъ картузъ сзади себя въ рукахъ, то Рыбаковъ подошелъ сзади и вырвалъ. Про оскорбленіе Рыбаковомъ становаго пристава я слышалъ отъ самого г. Свѣтлова. До этого ли вырвалъ Рыбаковъ картузъ или послѣ — не помню; кажется, прежде.

Товарищъ прокурора. Были ли крестьяне съ палками или съ кольями?

Свидѣтель. Нѣкоторые были съ дубинками: это были палки обыкновеннаго размѣра; граблей не видалъ.

Товарищъ прокурора. Замѣчали ли вы прежде, чтобы мужики на сходкахъ бывали съ палками?

Свидѣтель. Нѣтъ, почти никогда; но и въ этотъ разъ съ палками были не всѣ.

Товарищъ прокурора. Что же, они махали этими палками?

Свидѣтель. Да, махали понятымъ, останавливали ихъ, говорили: не смѣйте ѣхать, земля наша; на мѣстѣ положимъ. — или что — то въ родѣ этого; хорошо не помню.

Товарищъ прокурора. Что было причиною, что вы такъ долго не описывали; вы вѣдь въ поле поѣхали съ цѣлію описать, — что же крестьяне васъ не допустили что ли?

Свидѣтель. Скотины тамъ не было, нужно было еще за три версты ѣхать, уже поздно было, мы и отложили до другаго дня. Кромѣ вообще грубостей, они ничего не дозволяли себѣ; насилій съ ихъ стороны не было.

На вопросы защитниковъ свидѣтель объяснилъ: когда крестьяне села Хрущевки не хотѣли пахать, то они на какой — то законъ ссылались и разузнавали объ этомъ, и дѣйствительно въ это время ходилъ слухъ, что не слѣдуетъ пахать за чужими рубежами. Они мнѣ жаловались, что прикащикъ иногда пошлетъ ихъ въ пустошь, застанетъ ихъ тамъ дождь, работать невозможно, а день считаетъ за ними. До пустоши верстъ восемь или болѣе, а прежнею дорогой было 5 верстъ. Запретили ли имъ ѣздить этой дорогой — я не знаю. Сопротивленія со стороны крестьянъ не было. Криковъ: «Разбой! Мамаево побоище. Положимъ на мѣстѣ» — я не слыхалъ, потому что былъ общій шумъ. Хорошо разобрать, что кричали, нельзя было, да и стоялъ я отъ исправника шагахъ въ пятнадцати. Бабъ и дѣтей въ толпѣ не было. Лично къ начальству ругательствъ ни какихъ не было, — крестьяне обходились почтительно, какъ только можно. — Въ настоящее! время расчеты у крестьянъ съ барономъ Медемомъ покончены; они сошлись по добровольному соглашенію, приняли повинность на весь міръ. Разореніемъ это для нихъ не сопровождалось, — они заплатили, что могли заплатить.

Подсудимый Рыбаковъ объяснилъ, что онъ не знаетъ, какъ вынули его шапку изъ рукъ исправника, а самъ онъ ее не вырывалъ.

Подсудимый Іудаевъ объяснилъ, что когда они ѣздили косить, они не отъ того перестали работать, что была драка, а по случаю дождя, который шелъ еще съ вечера. Самъ староста послалъ ихъ обѣдать и потомъ не приказалъ кончать работу, говоря, что сырой хлѣбъ косить не годится. Драка же была сдѣлана по глупости.

Подсудимый Кирила Морозовъ. Когда пріѣхалъ посредникъ, то собралъ сходку и началъ насъ ругать поматерно. Мы и говоримъ; «вы должны насъ учить, не то что ругать». Мы не поѣхали: отъ того, что не явственно намъ показали; какъ же, говорятъ за пять верстъ, а пришлось ѣхать за десять.

Подсудимый Павелъ Гавриловъ. Насъ два года притѣсняли: земля намъ дана плохая, въ господской работѣ до поздней ночи всегда, прогона нѣтъ; просили посредника о прогонѣ, онъ не показываетъ, распоряженія объ этомъ никого нѣтъ. Подати же мы всегда справляли, изъ своихъ дней заработывали до темной ночи. Кирилъ и Степанъ насъ не смущали, — это на нихъ напраслина.

Полицейскій служитель Калитинъ. Когда мы пріѣхали, то было объявлено крестьянамъ, чтобы они платили деньги, или скотина ихъ будетъ описана. Крестьяне на это отвѣчали: «у насъ по дворамъ скотины нѣтъ, ступайте въ поле». Поѣхали въ поле: понятые впереди, исправникъ сзади, а крестьяне шли въ съ боку. Когда стали подъѣжать, крестьяне забѣжали впередъ и говорили, что скотины не дадутъ, почему понятые и остановились. Исправникъ вылѣзъ изъ тарантаса и сказалъ, чтобы понятые подъѣжали къ скотинѣ. Крестьяне подняли палки и стали угрожать, говоря: «кто пойдетъ, положимъ на мѣстѣ». Исправникъ ихъ уговаривалъ. При губернаторѣ также крестьянъ уговаривали, на что они отвѣчали только — «незаконно». Высѣкли человѣкъ 10, и нѣкоторыхъ отправили въ острогъ. Когда было собрано 200 человѣкъ понятыхъ я видѣлъ Степана впереди, онъ разговаривалъ. Арестовать его исправникъ не приказывалъ. 14‑го іюля я слышалъ, какъ становой сказалъ исправнику: вотъ этотъ рыжій все буянитъ, — и какъ Рыбаковъ отвѣчалъ: ты самъ рыжій. Рыбакова не арестовали. Палки у мужиковъ были не равны: были тонкія и въ кулакъ толщиною.

Защитникъ Соловьевъ. Вы не слыхали, о чемъ крестьяне просили исправника?

Свидѣтель. Они просили до завтрашняго утра оставить.

Защитникъ. Какъ же они просили — учтиво, вѣжливо?

Свидѣтель. Да на колѣнахъ, какъ слѣдуетъ.

Предсѣдатель. Вы были въ Одоевщинѣ, — велѣно было тамъ кого арестовать?

Свидѣтель. Въ Одоевщинѣ никого не арестовали, не помню.

Предсѣдатель. Вы показывали иначе у судебнаго слѣдователя: припомните, Степана задержать не приказывали ли?

Свидѣтель. Да, Степана велѣно было арестовать.

Членъ губернскаго по крестьянскимъ дѣламъ присутствія Бернардъ. Я былъ въ Хрущевкѣ два раза. Крестьяне подали двѣ просьбы: объ отрѣзкѣ земли и объ ея разверстаніи. Имъ было объявлено, что они пропустили сроки. Мировой посредникъ увѣдомилъ губернское присутствіе, что крестьяне отказываются работать. Велѣно было перевести незаработанные дни на денежную повинность. Защитники явились въ городъ, и имъ была объяснена вся правильность распоряженій. Послѣ этаго опять было получено извѣщеніе, что крестьяне платить не хотятъ; послѣдовало отношеніе къ исправнику — выслать бывшихъ уполномоченныхъ, но крестьяне отказались ѣхать. На этотъ разъ я былъ откомандированъ въ Хрущевку, и крестьяне заявили, что не будутъ работать и платить за прогуленные дни. Я сообщилъ объ этомъ губернатору. Съ губернаторомъ я также былъ на мѣстѣ. Высѣчено было человѣкъ до 10. Кирила и Степанъ болѣе другихъ не вѣрили, что я говорилъ имъ, почему я и заключилъ, что они зачинщики.

Защитникъ Князь Урусовъ. По закону, крестьяне имѣли право перейдти на оброкъ и просили объ этомъ, — почему не уважена ихъ просьба?

Свидѣтель. Этого сдѣлать было нельзя: крестьяне обязаны, по закону, при желаніи перейдти на оброкъ, увѣдомлять заблаговременно о томъ помѣщика. Иначе этотъ послѣдній подвергается убытку — хозяйство его можетъ остановиться; увѣдомь они раньше, онъ можетъ приготовить орудія для работы. Хотя крестьянами была подана просьба о переходѣ на оброкъ, но сроки были пропущены, почему и невозможно было войти въ ея разсмотрѣніе.

Защитникъ князь Урусовъ. За пропущеніемъ срока. — Почему вы особенно замѣтили братьевъ Морозовыхъ?

Свидѣтель. Изъ нихъ Кирилу особенно потому, что онъ обнаружилъ хитрую готовность уговорить міръ покориться власти. Разъ я встрѣтилъ его на гумнѣ и уговаривалъ посовѣтовать крестьянамъ согласиться работать, и онъ обѣщалъ. Черезъ нѣсколько времени я снова его встрѣтилъ, но онъ мнѣ сказалъ, что крестьяне на его предложеніе не согласились, находя его незаконнымъ.

Защитникъ князь Урусовъ. Что же, вамъ извѣстно, что онъ дѣйствительно уговаривалъ?

Свидѣтель. Этого я не знаю.

Защитникъ князь Урусовъ. Другихъ основаній не имѣете?

Свидѣтель. Нѣтъ.

Защитникъ князь Урусовъ. Гг. присяжные оцѣнятъ.

Совѣтникъ рязанскаго губернскаго правленія Голубовъ. Я узналъ отъ губернатора, что крестьяне отказались отбывать работы, платить деньги и не повиновались властямъ, мнѣ онъ поручилъ отправиться въ Хрущевку. По пріѣздѣ туда, крестьянамъ была внушена вся необходимость исполненія законныхъ требованій, — былъ данъ день, въ который предоставлялось имъ обдумать свой поступокъ; но и черезъ день крестьяне дали отвѣтъ отрицательный, стоя твердо и упорно въ своемъ убѣжденіи. Почему была призвана команда и пріѣхалъ губернаторъ. При составленіи акта, Степанъ, по наблюденію моему болѣе всѣхъ, вдавшись въ противорѣчіе, съ полнымъ недовѣріемъ къ законамъ, возражалъ отъ лица всего общества, изъ чего я и заключилъ, что Степанъ увлекаетъ все общество, и что при желаніи онъ могъ бы остановить его. Про Кирилу и остальныхъ зачинщиковъ знаю только по показаніямъ мѣстныхъ властей.

Защитникъ князь Урусовъ. Разскажите, что вы дѣлали по пріѣздѣ въ Хрущевку?

Свидѣтель. Я сказалъ, коммиссія вытребовала команду, не достигши ничего путемъ мирныхъ соглашеній.

Защитникъ князь Урусовъ. Что же, какъ пріѣхали, спросили крестьянъ и вытребовали команду?

Свидѣтель. Такъ — таки и вытребовали.

Защитникъ князь Урусовъ. Что же было потомъ?

Свидѣтель. По пріѣздѣ команды, распоряжался самъ губернаторъ; поэтому я и не могу сказать что было.

Защитникъ. Но вы же были дѣйствующимъ лицомъ?

Свидѣтель. Экзекуція не относилась къ моимъ обязанностямъ.

Защитникъ. Однако вы были при этомъ?

Свидѣтель. Не болѣе какъ въ качествѣ частнаго лица.

Защитникъ князь Урусовъ. Сколько же крестьянъ было высѣчено?

Свидѣтель. Этотъ вопросъ къ дѣлу не относится (Предсѣдательствующій замѣтилъ свидѣтелю, что на вопросы о фактахъ онъ обязанъ отвѣчать, а судить, относится ли вопросъ къ дѣлу или нѣтъ, можетъ только судъ).

Защитникъ. Такъ потрудитесь припомнить, сколько было высѣчено — одинъ, два, или три, или десять?

Свидѣтель. На подобныя сцены не всякому пріятно смотрѣть; мнѣ не любопытно было считать удары.

Защитникъ. Мы не спрашиваемъ о числѣ ударовъ, но если вы присутствовали, то могли же видѣть сколькихъ наказывали?

Свидѣтель. Присутствовать и содѣйствовать не все равно. Защитникъ. Если вамъ не угодно отвѣчать, перейдемъ къ другому предмету: что вамъ извѣстно о взысканіи денегъ съ крестьянъ?

Свидѣтель. Это не относится къ кругу моихъ дѣйствій, и потому мнѣ объ этомъ неизвѣстно, и если я знаю что, то по слухамъ.

Защитникъ. Что вы слышали о сопротивленіи при описи?

Свидѣтель. Исправникъ говорилъ, что было насиліе съ ихъ стороны.

Защитникъ. Вѣроятно, какъ членъ коммиссіи, вы интересовались узнать объ этомъ подробно и отъ посредника?

Свидѣтель. Нѣтъ, съ нимъ я не былъ знакомъ.

Защитникъ. Не говорилъ ли вамъ исправникъ, что, запоздавъ, они отложили опись до другаго дня?

Сидѣтель. Нѣтъ, не говорилъ.

Защитникъ. Ивы не разспрашивали?

Свидѣтель. Я не разспрашивалъ.

Подсудимый Степанъ Павловъ. Когда они пріѣхали, разговора никакого не было, выстроили команду, понятыхъ, человѣкъ 23, и ну наказывать.

Одоевскій волостной старшина Лавръ Ефимовъ. Проѣхали это мы съ посредникомъ въ Хрущевку. Ну, онъ мнѣ и приказалъ собрать сходъ, — я собралъ. Крестьяне ничего не галдѣли и грубостей никакихъ не дѣлали. Они только отказывались работать. Наканунѣ этого дня (14 іюля) пріѣзжалъ становой. Взялъ онъ тогда пять человѣкъ понятыхъ, сталъ по дворамъ ходить и скотъ описывать. Крестьяне ему скотины не дали. «Ступайте молъ въ полѣ ищите, говорили это крестьяне, а у насъ про васъ скотины нѣтъ». Вечеромъ становой опять пріѣхалъ и описалъ скотину, какая была въ полѣ. А въ самый этотъ день (14 іюля) пріѣхали исправникъ, посредникъ и становой, собрали это они 15 человѣкъ понятыхъ и пошли по дворамъ. Скотины, извѣстно, дома нѣтъ, — они въ поле за ней. Когда я подъѣзжалъ, мнѣ встрѣтились понятые. Намъ, говорятъ, крестьяне ходу не даютъ. Боимся, говорятъ, какъ бы насъ не убили. Въ тѣ поры точно крестьяне спервоначала зашумѣли. Тутъ исправникъ ихъ началъ толкомъ уговаривать, — ну, они и стихли, перестали. Я этого не примѣтилъ, чтобы значитъ Степанъ этотъ самый Рыбаковъ грубости какія дѣлалъ. Исправникъ это говоритъ: «этотъ рыжій всегда впереди». А онъ, значитъ, Рыбаковъ, и отвѣчаетъ: «небось и ты рыжій». Тутъ исправникъ взялъ это Рыбакова за плечо и велѣлъ его арестовать. Крестьяне вырвали тогда Рыбакова, но кто такой былъ тутъ — я ужь не помню. Наканунѣ этого дня точно — что оповѣщано было, чтобы, значитъ, крестьяне въ поле скотину не гоняли. Они не послушались. Съ палками въ тотъ день не всѣ были, — старички обыкновенно съ палочками ходятъ, такъ съ небольшими. У кого изъ нихъ тутъ была палочка, я ужъ, право, не могу сказать, потому я въ тѣ норы недавно только въ старосты поступилъ. Гдѣ жъ всѣхъ въ лицо запомнить? Однако точно я запримѣтилъ, онъ палкой махалъ, только я не знаю, какъ его звать (посмотрѣвши на подсудимыхъ, свидѣтель указываетъ на Родіона Леонова). Вотъ у этого палка была толще другихъ, онъ махалъ ею и кричалъ: «остановитесь». Онъ ударилъ палкою и по лошади старосты Зиновія. — На сходку было собрано человѣкъ двѣсти понятыхъ. Тутъ ничего такого не было. Только какъ исправникъ велѣлъ мнѣ взять Степана Морозова, крестьяне это сейчасъ вскочили съ колѣней, вырвали у меня Степана и саженъ за 50 убѣжали съ нимъ. На сходѣ палки у крестьянъ были какъ всегда, обыкновенныя. Исправникъ велѣлъ эти палки всѣмъ бросить, — ну ихъ бросили и сложили въ сарай. Кольевъ либо тамъ граблей какихъ у крестьянъ не было. Сначала народъ точно что шибко шумѣлъ, я думалъ и невѣсть что будетъ. А потомъ всѣ это смолкли. Л не видалъ, чтобы Рыбаковъ у исправника шапку вырвалъ. — Письменной повѣстки крестьянамъ никакой не было, а объ описи ихъ черезъ старосту оповѣщали: онъ по дворамъ ходилъ. Можетъ, тогда кто и въ полѣ былъ: дѣло лѣтнее, — извѣстно, работа есть. — Я не знаю, былъ ли Кирила зачинщикомъ, а точно, когда всѣ утихли, онъ подошелъ къ исправнику и говорилъ съ нимъ.

Защитникъ князь Урусовъ, находя разнорѣчіе между показаніемъ спрошеннаго свидѣтеля и исправника Бѣлокопытова относительно заарестованія подсудимаго Рыбакова, просилъ дать первымъ двумъ очную ставку. Разнорѣчіе разъяснилось тѣмъ, что г. Бѣлокопытовъ въ показаніи своемъ забылъ упомянуть объ обстоятельствѣ заарестованія Рыбакова, но дѣйствительно давалъ приказаніе, какъ теперь припоминаетъ.

Секретарь прочиталъ показаніе раненбургскаго мѣщанина Щеглова, который показалъ тоже, что и Лавръ Ефимовъ. Щегловъ кромѣ того объяснилъ, что онъ состоитъ одоевскимъ волостнымъ писаремъ съ 12 іюля 1866 года и что происходило до того времени въ Хрущевкѣ — не знаетъ.

Далѣе, по требованію товарища прокурора, несмотря на протестъ защитниковъ, было прочитано письменное показаніе только — что выслушаннаго свидѣтеля Лавра Ефимова.

Староста Абрамъ Емельяновъ Рыбаковъ. Когда пріѣзжали скотину описывать, крестьяне по чести просили… Мы, говорятъ, деньгами уплатимъ, а скотину нашу не трогайте. — Весною они на сходкѣ подрались: я тутъ былъ и разнималъ ихъ. Они повздорили промежь себя. — Когда на сходкѣ у нихъ шла рѣчь, чтобы не работать, я тутъ не былъ. Я по ошибкѣ должность попалъ въ число подсудимыхъ. Зачѣмъ мнѣ эту бумагу дали (обвинительный актъ) — я не знаю[6]. Въ самый этотъ день (14 іюля) ни у кого значитъ, ни кольевъ, ни дубинъ не было, а были только старики съ палочками. Міръ просилъ опись эту до утра отложить. Согласилось ли начальство или нѣтъ — ужъ я не знаю, — не слыхалъ, потому далеко стоялъ. — На сходкѣ въ Одоевщинѣ я и вовсе не былъ.

Защитникъ Соловьевъ. Когда приказъ былъ оставить скотину по дворамъ, всѣ ли домохозяева были дома, и такъ какъ это было лѣтомъ, то не былъ ли кто въ полѣ, — можетъ — быть поэтому приходилось повѣщать женщинамъ или дѣтямъ, — вѣдь вы повѣщали?

Свидѣтель. Да, въ иномъ дворѣ баба, въ другомъ мужикъ, гдѣ и ребятишки откликнутся, — мнѣ отъ большаго начальства приказа не было непремѣнно хозяину говорить; постучишься, да тому, кто откликнется, и скажешь передайте молъ хозяину.

Бывшій одоевскій писарь Ефимъ Петровъ. Крестьяне два раза приходили въ волостное правленіе и просили справиться въ Положеніи, должно ли пахать за чужими рубежами, и указывали на нѣкоторыя статьи. Въ волостномъ имъ сказали, что работать должно. Въ первый разъ приходилъ Степанъ Павловъ Морозовъ и разыскивалъ статьи.

Защитникъ Соловьевъ. Что же, они не понимали закона, что говорили — не слѣдуетъ пахать за чужими рубежами?

Свидѣтель. Въ то время, какъ они приходили въ волостное, дѣйствительно былъ слухъ, что не слѣдуетъ работать за чужими рубежами, потому они, стало — быть, въ волостномъ и не повѣрили.

Павелъ Моисеевъ. Съ Кирилой у насъ никакой особенной ссоры не было: извѣстно, мужики и за снопъ подерутся. Кирила стегнулъ меня не больно кнутомъ, я обидѣлся и по жаловался. Скоро послѣ этого мы съ нимъ помирились.

Послѣ этого было приступлено къ спросу свидѣтелей, вызванныхъ самими подсудимыми.

Петръ Никитинъ. Я былъ понятымъ 14‑го числа. Крестьяне насъ не бранили и кольями на насъ не махали. Почему исправникъ не отбиралъ скотины, я не знаю. Мы — понятые, ѣхали сзади гдѣ жъ намъ слышать, что крестьяне съ исправникомъ говорили. Шума никакого не было.

Василій Плошкинъ. Я тоже былъ въ тотъ день понятымъ. Кольевъ я не видалъ, а были только старики съ палочками, и шуму не было; правда, что говорили всѣ въ одинъ голосъ и просили исправника отложить опись до завтра, но онъ сказалъ: «не хочу». Понятые дѣйствительно были сзади начальства.

Николай Ершовъ показалъ согласно съ первыми двумя свидѣтелями и на всѣ предлагаемые вопросы ничего существеннаго не прибавилъ.

Иванъ Ивановъ. Какъ бы поумнѣе сказать, дѣло то давно было, — надо не ошибиться. Меня начальство назначило въ понятые, какъ скотину отбирали. Подъѣзжаемъ это мы, крестьяне и стали просить начальство: мы, говорятъ, ваши, и скотина ваша, по домамъ только возьмите. Мы сзади въ это время были, одинъ человѣкъ и говоритъ намъ: ступайте, дѣлать теперь вамъ нечего. Съ палками были только старички, — съ такими, какъ къ обѣдни ходятъ. Крика: «разбой, мамаево побоище» — не было; мы только въ 10 саженяхъ отъ мужиковъ стояли; кабы былъ какой шумъ, надо было его слышать. Исправникъ съ крестьянами разговаривалъ, ихъ не обижалъ и они его не огорчали. Мировой согласился отложить до завтра, а исправникъ не хотѣлъ. Уѣхали мы мирно, никто насъ не задерживалъ, и палками на насъ не махали.

Фоминъ, Мельниковъ, Ларіоновъ, Лисичкинъ и Николаевъ показали одинаково, что крестьяне брать скотину не препятствовали, палками не махали, палки у нихъ были самыя обыкновенныя, съ какими всегда въ поле ходятъ; шуму никакого не было.

Подсудимый Степанъ Морозовъ возразилъ на показаніе одного изъ свидѣтелей, что шумъ былъ, когда брали Рыбакова, и караулъ даже кричали, но, потомъ, поговоривъ съ исправникомъ, утихли.

Григорій Моисеевъ показалъ, что въ то время, какъ становой одинъ ѣздилъ въ поле описывать скотъ, онъ ходилъ за своею скотиной и слышалъ, какъ становой спрашивалъ у пастуховъ о скотинѣ — сколько штукъ вообще, но описалъ ли — свидѣтель не знаетъ.

Иванъ Васильевъ и Евдокимъ Ивановъ показали, что они были пастухами; что становой перегналъ скотину съ мѣста на мѣсто и уѣхалъ. Записывалъ ли онъ ее или нѣтъ — не знаютъ.

Въ 12 часовъ ночи судебное слѣдствіе объявлено конченнымъ и засѣданіе пріостановлено до слѣдующаго утра. На другой день, 16 декабря, въ половинѣ 12‑го часа утра, открылись судебныя пренія.

Товарищъ прокурора Фроловъ. Гг. присяжные засѣдатели! Вы помните изъ обвинительнаго акта, что я, съ разрѣшенія палаты, обвинялъ 53 человѣка въ томъ, что они не повиновались и сопротивлялись властямъ, причемъ сопротивленіе это сопровождалось явными безпорядками и насиліями съ ихъ стороны. Все это основывалось на слѣдующихъ фактахъ. Вы помните, что крестьяне съ начала весны 1866 года сговорились не отправлять работы въ Сѣкиринской пустошѣ, что къ этому побуждалъ ихъ умершій волостной старшина, и что несмотря на уговоры мѣстныхъ властей, они твердо оставались при своемъ рѣшеніи, вслѣдствіе чего, по распоряженію губернскаго по крестьянскимъ дѣламъ присутствія, незаработанные дни были переведены на денежную недоимку. Назначено было описать и оцѣнить скотъ, и когда это исполнялось, крестьяне позволили себѣ неповиновеніе, сопротивленіе и даже насильственныя дѣйствія. Крестьяне, вопервыхъ, не исполнили приказаніе пристава оставить скотину по домамъ; потомъ, когда 14‑го іюля пріѣхали мировой посредникъ и исправникъ и отправились въ поле, то были остановлены крестьянами. Изъ предварительнаго слѣдствія видно, что въ то время у крестьянъ были палки, нѣкоторые изъ свидѣтелей показывали, что были даже колья, что понятые остановились вслѣдствіе угрозъ крестъянъ. Несмотря на увѣщанія начальства, они твердо рѣшились не исполнять законнаго требованія. Становой приставъ давалъ два раза приказаніе, но они не исполняли его. Вы помните оскорбленіе пристава Рыбаковымъ. И когда исправникъ приказалъ взять его, крестьяне Рыбакова отняли, кто именно изъ нихъ — неизвѣстно. Тѣмъ дѣло и окончилось. Потомъ 1‑го августа приказано было явиться о человѣкамъ, и когда ихъ хотѣли арестовать, то крестьяне также не дали ихъ. Изъ предварительнаго слѣдствія видно, что крестьяне сопротивлялись, выражали свое неповиновеніе криками: «караулъ, разбой, мамаево побоище». Предварительное слѣдствіе теперь измѣнилось во многомъ существенномъ, — потеряло свой главный характеръ. Изъ показаній исправника и мироваго посредника на судебномъ слѣдствіи, настроеніе крестьянъ является менѣе упорнымъ, такъ что, по показанію посредника, брань крестьянъ относилась собственно къ понятымъ, и что сами подсудимые обратились къ начальству съ просьбою остановиться и не идти къ скотинѣ, на что посредникъ изъявилъ свое согласіе. Но тѣмъ не менѣе фактъ, что понятые были остановлены самими подсудимыми, не представляетъ ничего сомнительнаго. Затѣмъ остаются еще два факта насильственныхъ дѣйствій крестьянъ. Изъ предварительнаго слѣдствія мы видимъ, что крестьяне вырвали Степана Морозова и Рыбакова. Не имѣя въ виду, кто именно изъ крестьянъ это сдѣлалъ, я хочу только заключить, что они всѣ желали противодѣйствовать власти. И такъ какъ фактъ возстанія сомнителенъ, то я теперь обвиняю подсудимыхъ лишь въ неповиновеніи властямъ, въ неисполненіи ихъ приказаній. Этого послѣдняго обвиненія опровергнуть невозможно: крестьяне сами сознались въ неповиновеніи. Въ этомъ послѣднемъ преступленіи, я, какъ прокуроръ, прошу ихъ признать виновными. Въ противномъ случаѣ вашъ приговоръ будетъ незаконенъ, потому что законъ, предоставляя вамъ право судитъ по внутреннему убѣжденію, велитъ также внимательнѣе разсматривать всѣ факты дѣла, а не объявлять оправдательнаго приговора, ни на чемъ не основаннаго. Я прошу признать крестьянъ виновными въ неповиновеніи властямъ и — какъ человѣкъ, какъ гражданинъ ради общества, ради гражданскаго порядка и ради пользы самихъ крестьянъ, потому что оправдательный приговоръ не только будетъ нарушеніемъ справедливости, но онъ можетъ принести въ будущемъ для крестьянъ новыя бѣдствія по случаю предстоящаго обязательнаго ихъ переселенія. Оправданные, они могутъ впасть въ заблужденіе, которое повлечетъ за собою еще худшія послѣдствія. Ихъ неповиновеніе властямъ такъ ясно, что признать ихъ невиновными будетъ нечестно. Итакъ, не буду больше распространяться, а въ заключеніи только скажу: не увлекайтесь, гг. присяжные, возраженіемъ защиты. Замѣтьте, что невмѣняемости преступленія тутъ не можетъ быть, могутъ быть развѣ смягчающія обстоятельства, которыя дадутъ вамъ право признать ихъ заслуживающими снисхожденія, но невиновными вы ихъ признать не можете.

Князь А. И. Урусовъ. Вашему сужденію, гг. присяжные и судьи, подлежитъ вопросъ о томъ, можно ли по совѣсти признать, что цѣлое крестьянское общество сельца Хрущевки, состоящее изъ 53 подсудимыхъ, виновно огуломъ и порознь въ неповиновеніи властямъ. Вы слышали, гг. присяжные, какъ вчера еще обвинительный актъ описывалъ чуть не бунтъ, отъ котораго сегодня осталось такъ мало похожаго на правду. Но все — таки васъ стараются убѣдить въ необходимости произнести обвинительный приговоръ, то ссылаясь на вашу совѣсть, то указывая вамъ, что подсудимымъ, пожалуй, еще хуже будетъ отъ оправданія. Хотя васъ и предупреждали противъ нашихъ доводовъ, но вѣдь мы, гг. присяжные, понимаемъ другъ друга. Зачѣмъ говорить о вашей совѣсти? Какъ будто вы сами безъ насъ не знаете, что вы дали клятву сказать всю правду по совѣсти. Совѣсти никого не научишь. А что до того, хорошо или дурно будетъ крестьянамъ отъ оправданія, такъ это къ дѣлу вовсе не относится, и странно было бы думать, что подсудимымъ отъ того легче будетъ, если вы обвините ихъ не по совѣсти, а для ихъ же пользы. Еслибы вы сидѣли здѣсь въ первый разъ, я бы сказалъ вамъ, что надъ вашимъ приговоромъ нѣтъ власти, такъ какъ свыше совѣсти человѣка нѣту силы въ мірѣ. Вы вольны обвинить или оправдать, — вы ни передъ кѣмъ и никогда не отвѣчаете, и самъ законъ запрещаетъ вамъ оглашать имена того, кто подастъ голосъ за или противъ подсудимаго. Никто нѳ можетъ сказать, что вашъ приговоръ несправедливъ. Вы послушаете насъ и тогда увидите сами, на чьей сторомѣ правда, а смущаться нашими или чьими бы то ни было словами значило бы и самую присягу нарушить и пойдти противъ совѣсти. Давайте же, разсмотримъ внимательно все дѣло и обсудимъ его.

19‑го февраля 1861 года было отмѣнено крѣпостное право. Крестьяне очутились въ новомъ положеніи: изъ людей, находившихся такъ долго въ безусловномъ повиновеніи и во власти помѣщичьей, они наконецъ вздохнули свободнѣе, почувствовали себя такими же людьми, какъ и другіе. Пріѣзжайте вы въ какую — нибудь новую, незнакомую страну, и многіе порядки и обычаи ея покажутся вамъ странными, многаго вы совсѣмъ не поймете, а иное сдѣлаете по незнанію такъ, что выйдетъ въ противность неизвѣстному вамъ закону. Нужно различать два рода законовъ. Одни общіе: не убій, не укради — это всякому извѣстно и нельзя никому сказать, что онъ такого закона не знаетъ. Но совсѣмъ другое дѣло, если не знать новаго закона о томъ, что посылать крестьянъ пахать за границы своего имѣнія — нельзя, а за рубежи можно. Положеніе о крестьянахъ заключаетъ въ себѣ законы новые; требовать, чтобы они на другой день послѣ своего обнародованія были всѣмъ хорошо извѣстны, — невозможно. Хотя и сказано, что никто не можетъ отговариваться незнаніемъ закона, но такое положеніе имѣетъ мѣсто только для законовъ вѣчныхъ, законовъ совѣсти, — а иначе всѣмъ пришлось бы проводить жизнь надъ изученіемъ законовъ, какъ дѣлаемъ это мы, хотя все — таки не можемъ похвастаться, чтобы мы всѣ законы знали. А такъ какъ крестьяне всѣхъ законныхъ постановленій Положенія 19 февраля знать не могли, слѣдовательно нельзя и говорить, что нарушивъ законъ по ошибкѣ, они совершили преступленіе, потому что, по совѣсти судя, ошибка въ грѣхъ не ставится. Вамъ извѣстно изъ предварительнаго слѣдствія, что ходили слухи между крестьянами о томъ, что пахать за чужими рубежами не слѣдуетъ, что на то закона нѣтъ. Слухъ этотъ, основанный на смѣшеніи понятія о рубежѣ съ понятіемъ о границѣ, дошелъ и до хрущевскихъ крестьянъ, принадлежавшихъ барону Модему. Имѣніемъ управлялъ у него Нѣмецъ, на котораго горько жалуются крестьяне, — онъ ничего не могъ растолковать имъ путемъ. Услыхавъ, что пахать за рубежами не слѣдуетъ по закону, Хрущевцы естественно обрадовались и повѣрили этому слуху. Жизнь — то ихъ, какъ видно; была не завидная: приходилось ѣздить пахать за 9 верстъ, проѣзжать туда по трудной гористой дорогѣ, оставлять тамъ бабъ и ребятишекъ, грудныхъ младенцевъ и беременныхъ женщинъ безъ пристанища, въ сырую осень, на землѣ размокшей отъ холодныхъ дождей. Вѣдь никто, не правда ли, никто изъ васъ, гг. присяжные, на это охотно не согласился бы? А тутъ еще слухъ ходитъ, что заставлять работать въ этой Сѣкиринской пустоши незаконно! Что бы вы на это сказали Я Поставьте — ка себя на ихъ мѣсто и скажите, что бы вы сдѣлали? Конечно, постарались развѣдать про это дѣло получше. Такъ и сдѣлали Хрущевцы. Не задолго передъ тѣмъ крестьяне Ефимовской волости объявили, что «насъ тоже гоняли пахать, а мы не стали». Слышатъ Хрущевцы отъ мироваго посредника князя Оболенскаго, что дѣйствительно нѣтъ такого закона. Думаютъ, кому же знать, какъ не посреднику? Ему и книги въ руки. Опять слышатъ: Миллеръ тоже говоритъ, что но статьѣ 230‑й не слѣдуетъ пахать. Для большаго удостовѣренія, они говорятъ ему: «дай намъ это письменно», онъ и далъ имъ записку. Мы видимъ изъ показаній исправника Бѣлокопытова, что пятеро изъ крестьянъ ходили въ Рязань къ губернатору, они показали тамъ бумажку Миллера, и губернаторъ взялъ ее у нихъ, но не возвратилъ. Ботъ вторая причина, побудившая ихъ отказаться пахать. Наконецъ, они, въ разговорѣ съ старшиною, слышатъ, что такого закона нѣтъ, онъ поворотъ имъ: «съ Богомъ, нечего ѣздить пахать; коли выдержите дружно, — ваша взяла». Бъ виду всего этого, понятно, никто бы иначе не поступилъ, каждый скажетъ: «нѣтъ такого закона, такъ и терпѣть не буду», — это не преступленіе. Ботъ если я знаю, что есть законъ не красть, а краду, то это преступленіе. Не скажу, чтобы для крестьянъ были важны слова волостнаго писаря, которому законы не вполнѣ могли быть извѣстны, къ тому же онъ пивалъ; но слова мировыхъ посредниковъ, что такого закона нѣтъ, — болѣе заслуживали довѣрія. Замѣчу также, что если я въ чемъ увѣренъ, то хотя и ошибочно мое убѣжденіе, я все — таки не преступникъ, злой воли я тутъ не имѣю. Посмотрите же, какія послѣдствія ихъ ошибки! Общество разорено, многіе крестьяне наказаны розгами и сверхъ того отданы подъ судъ: чего же имъ больше желать? А вѣдь все дѣло только въ томъ и состоитъ, что они отказались работать: вотъ и все преступленіе. Какъ имъ ни толковали — пахать пустошь они отказывались. Тогда начальство стало требовать платы, — дни имъ засчитаны. Ихъ обязываютъ за отказъ отъ работы платить деньгами. Я не сочту себя преступникомъ, если займу у кого деньги и не плачу; ну, что же? я знаю, что съ меня взыщутъ: нѣтъ денегъ — продадутъ имущество, нѣтъ имущества — посадятъ въ тюрьму, а преступникомъ не буду, и сказать мнѣ, что я эти деньги укралъ. — несправедливо. Какимъ же образомъ хотѣли взыскать съ крестьянъ? Вы слышали, что описали ихъ скотину; описалъ ее становой, а на другой день пріѣхалъ исправникъ повѣрить эту опись. Съ вечера было приказано утромъ не выгонять скотину; но начальство не пріѣзжало цѣлый день, — нельзя же скотинѣ быть безъ корму? Ее выгнали. 14‑го іюля, въ деревню пріѣзжаетъ начальство, а скота нѣтъ. Это было послѣ обѣда. Отправляются въ поле, скота и тамъ нѣтъ, — онъ разошелся дальше. За начальствомъ тянутся гусемъ крестьяне посмотрѣть, какъ будутъ отбирать скотину. Исправникъ остановился, вышелъ изъ тарантаса, сталъ убѣждать крестьянъ, пошелъ говоръ, — а вы знаете, гг. присяжные, гдѣ толпа, тамъ и шумъ. Если всѣ молчатъ, тогда конечно и шуму быть не можетъ, но если заговорятъ, какъ не быть шуму? Мужики просятъ исправника: «смилуйтесь! нельзя скотину отбирать такъ, зря, мы по дворамъ лучше раскладку сдѣлаемъ. Скотина не равна, — у кого больше, у кого меньше». Начальство поняло, что дѣйствительно такъ поступить нельзя. Было уже поздно, вечеромъ, посредникъ г. Хонинъ, какъ человѣкъ знающій народъ, предложилъ отложить до утра. Потолковали часа два, стемнѣло, затихъ говоръ толпы и всѣ вернулись мирно домой… Рѣшили отложить до завтра, слѣдовательно отъ описи начальство отступилось добровольно. Гдѣ же сопротивленіе, гдѣ преступленіе? Вы слышали, какъ показывалъ Лавръ Ефимовъ, — въ чемъ сознаются и сами подсудимые, — что въ началѣ былъ шумъ, но поговорили съ исправникомъ и утихли. Все было бы какъ слѣдуетъ, но вотъ становому почему — то показалось, что одинъ изъ крестьянъ, Рыбаковъ, болѣе другихъ шумѣлъ; показывая на него, онъ сказалъ исправнику: «этотъ рыжій всегда впереди». Становому не мѣшало бы знать его имя. а то, что эта за кличка «рыжій»? вѣдь только звѣрей такъ различаютъ: рыжій, черный, пѣгій! Рыбаковъ отвѣчаетъ: «ты небось самъ такой же рыжій», т. е. отвѣчаетъ становому его же словами. Нельзя же требовать отъ крестьянина тонкой деликатности: это не человѣкъ, котораго съ дѣтства учили, воспитывали Иныхъ вѣдь только и учатъ что тонкому обращенію. Итакъ, Рыбакова велѣно заарестовать, да еще и велѣно ли было — вопросъ темный. Г. Бѣлокопытовъ, въ своихъ показаніяхъ, когда я его два раза спрашивалъ, говорилъ ли онъ, чтобы арестовать Рыбакова, отвѣчалъ: «нѣтъ, не говорилъ, и не вырывали его». Свѣтловъ на вопросъ, ушелъ ли Рыбаковъ самъ, сказалъ что не помнитъ. Хонинъ показалъ, что Рыбаковъ вырвалъ у исправника шапку и тотчасъ ушелъ. Калитинъ говоритъ, что Рыбакова не арестовали. Когда же Лавръ показалъ, что исправникъ велѣлъ взять Рыбакова, и когда была по этому случаю дана очная ставка, то и исправникъ показалъ, что дѣйствительно припоминаетъ, какъ велѣлъ взять Рыбакова. Оно можетъ итакъ, да странно, какъ могъ г. исправникъ забыть этотъ фактъ. Главное преступленіе оказывается то, что Рыбабаковъ назвалъ пристава рыжимъ, — вотъ все его преступленіе. Что же сдѣлали остальные? Потолковали и съ миромъ разошлись. Были ли у крестьянъ палки и колья — ничѣмъ не доказано; прокуроръ не отвергаетъ, что палки были обыкновенныя. Но у кого онѣ были — неизвѣстно. Если крестьяне говорили понятымъ, что на мѣстѣ положимъ, то это касается до понятыхъ. Понятые иди жаловаться въ судъ. И опять кто же говорилъ, — кто ругалъ — неизвѣстно. Обругать понятыхъ не значитъ не повиноваться властямъ. Мало ли изъ — за чего можно поругаться! Не описали въ этотъ вечеръ скотины, потому что на другой день должны были описать. Говорятъ, что мужики сказали: не дадимъ скотины: но дать или не дать можно только то, что находится подъ рукою, а мужики скотину не держали, ея не было даже видно, она разошлась далеко. Г. Хонинъ говоритъ, что крестьяне, обращались съ нимъ вѣжливо, почтительно, какъ только можно обращаться съ властію, и г. Бѣлокопытовъ тоже подтверждаетъ, что крестьяне почитали въ немъ начальство и не ругали. Почему же нужно было выставлять сопротивленіе и неповиновеніе властямъ? Хотѣли описывать — поздно; на другой день тоже не описали — неизвѣстно почему. Денегъ не взыскивали. Высшему начальству могло показаться, что между крестьянами бунтъ, и вотъ отряжается цѣлая коммиссія, по пословицѣ: умъ хорошо, а два лучше. Пріѣзжаютъ гг. Голубовъ и Бернардъ. Крестьяне имъ говорятъ; мы пахать не будемъ; тѣ стараются ихъ привести къ повиновенію. А я полагаю, что еслибы начальство поспѣшило, скотъ былъ бы описанъ и проданъ, деньги высланы помѣщику, не было бы нужно теперь отыскивать преступленія, и мы здѣсь не сидѣли бы вторые сутки. Вы слышали изъ показаній г. Бѣлокопытова, что будто собралась толпа, былъ крикъ, «разбой, мамаево побоище», и что онъ, услышавъ это, сказалъ становому: пойдемъ, а то убьютъ пожалуй. Положимъ, что всякій дорожитъ своею жизнію, это все хорошо; но служащій человѣкъ, давшій обѣщаніе животъ свой положить за отечество, не долженъ останавливаться. Г. Бѣлокопытовъ же останавливается въ виду одного предположенія опасности; иди онъ смѣло до конца, можетъ не было бы никакого бунта, не было бы нужды вызывать коммиссію, не было бы обломано такъ много розогъ и, наконецъ, не было бы исписано столько бумаги. Коммиссія спрашиваетъ, кто зачинщики, и ей выставили людей по догадкамъ. Этихъ людей, Морозовыхъ, Рыбакова жалуютъ въ зачинщики. Каждый сочиняетъ себѣ такого зачинщика по слухамъ. Г. Бернардъ признаетъ Кирилу Морозова зачинщикомъ потому, что встрѣтившись съ нимъ разъ на гумнѣ, онъ совѣтовалъ ему, Морозову, уговорить общество идти на работу, и тотъ ему обѣщалъ; но встрѣтившись съ нимъ вторично. Кирила сказалъ ему, что общество не согласилось, говоря, что такого закона нѣтъ. И такъ, Кирила — зачинщикъ потому только, что не могъ повліять на общество. Л же думаю, что, напротивъ, будь онъ зачинщикъ, его мнѣніе имѣло бы вѣсъ, и слова его произвели бы свое дѣйствіе на крестьянъ. Г. Голубовъ не выставляетъ никого. Относительно этого, всего лучше показанія г. Свѣтлова: онъ говоритъ, что Степанъ одинъ изъ главныхъ зачинщиковъ потому, что на сходкахъ всегда находился впереди и больше другихъ говорилъ, а Кирила же находился позади и незамѣтнымъ образомъ воодушевлялъ другихъ. Исправникъ тоже показалъ, что Кирила секретно, незамѣтнымъ образомъ воодушевлялъ крестьянъ. Какъ же такъ, незамѣтнымъ образомъ, а исправникъ замѣтилъ и уличаетъ? Но самое любопытное мѣсто въ дѣлѣ — это донесеніи г. исправника, его показаніе на зачинщиковъ, въ которомъ оказалось, что имена всѣ перепутаны, — одного я даже не нашолъ въ обвинительномъ актѣ. (Защитникъ читаетъ выписки изъ дѣла, Мы просили г. исправника указать на зачинщиковъ здѣсь, но онъ сказалъ, что въ лице ихъ не признаетъ, что онъ вообще ихъ мало знаетъ. Слѣдствіе зачинщиковъ не обнаружило, коммиссія проситъ ограничиться показаніемъ на нѣсколькихъ лицъ. На обвиненіе этихъ лицъ, доказательствъ нѣтъ: то, что показано, только одно предположеніе, а предположеніе безъ доказательствъ къ дѣлу нейдетъ. Изъ показанія одного свидѣтеля видно, что Степанъ не всегда бывалъ на сходкѣ, что онъ не домохозяинъ, а въ Хрущевкѣ обязаны являться на сходку только домохозяева. Въ чемъ же виноваты 52 остальные человѣка? Виноватъ ли Егоръ, Лавръ и т. д.? Они всѣ обвиняются огуломъ, а между тѣмъ каждый изъ нихъ человѣкъ, у каждаго есть свои права, къ обвиненію каждаго должны быть доказательства. Люди не скоты, огуломъ судить ихъ нельзя. Замѣчу еще одно обстоятельство: одинъ изъ свидѣтелей Абрамъ Емельяновъ оказывается въ числѣ подсудимыхъ. Я могу объяснить это обстоятельство только тѣмъ, что дѣло было не разобрано, а судилось огуломъ цѣлое общество, и все было признано виновнымъ. Припомните, какъ г. Голубовъ сообщилъ вамъ, что, по пріѣздѣ своемъ, они вызвали команду. Прискакала команда по почтѣ. Расходы были, конечно, крестьянскіе. Началась экзекуція, или правильнѣе, какъ говорятъ крестьяне, сѣкуція; высѣчено было, по выраженію обвинительнаго акта, немного. Не знаю какъ опредѣлить это немного: по мнѣ много и одного, а двоихъ, трехъ по мнѣ — очень много, а тутъ говорятъ: не то 9, не то 10. Полицейской власти — неизвѣстно сколько. Г. Голубовъ говоритъ, что онъ не могъ считать, — непріятно было, а слышалъ только, какъ кричали подъ розгами. Только послѣ этой казни крестьяне поняли подъ розгами, что повиноваться надо, и просили только помиловать. Начальство сочло не заработанные дни; ихъ было болѣе 200, и взыскало деньги. Послѣ всего этого, разсудите, гг. присяжные, справедливо ли еще разъ наказывать людей, незнающихъ хорошо ли, дурно ли они поступаютъ? Знаете ли, гг. присяжные, зачѣмъ мы съ моимъ товарищемъ ѣхали изъ Москвы защищать это дѣло? Взять съ этихъ крестьянъ нечего, — они итакъ разорены, того и гляди что семьи по — міру пойдутъ въ нынѣшній голодный годъ. Зная, что ожидаетъ ихъ въ случаѣ обвиненія, мы ѣхали только потому, что дѣло это правое: не снисхожденія, а оправданія просимъ мы у васъ — мы хотимъ услыхать отъ васъ справедливое оправданіе. Мы будемъ счастливы, если удастся возвратить родной семьѣ ея работниковъ, возвратить крестьянскому обществу его права!

Присяжный повѣренный г. Соловьевъ. Г. судьи, гг. присяжные засѣдатели! Мнимъ почтеннымъ товарищемъ по защитѣ разсказано дѣло настолько подробно, что мнѣ уже и нѣтъ надобности дополнять разсказы. Остается лишь сказать нѣсколько словъ въ дополненіе къ сказанному. Ограничусь нѣсколькими словами. Строгое уваженіе къ закону и истинѣ налагаетъ на меня обязанность къ сказанному кн. Урусовымъ, относительно защиты нашей подсудимыхъ, еще два — три слова. Мы пріѣхали сюда не съ намѣреніемъ во что бы тони стало оправдать ихъ, — нѣтъ, наша задача была другая. Важность настоящаго обвиненія, направленнаго не на одного подсудимаго, а на цѣлое селеніе крестьянъ (въ числѣ 53 душъ), тѣ неисчислимыя бѣдствія, которыя постигнутъ ихъ въ случаѣ обвиненія, и притомъ не однихъ только подсудимыхъ: вѣдь у каждаго изъ нихъ цѣлое семейство на рукахъ — старуха мать, жена и дѣти, — и все это останется безъ крова и пріюта, и можетъ — быть и безъ куска хлѣба: вотъ что заставило насъ явиться передъ вами. гг. судьи и присяжные засѣдатели, для того, чтобы пособить вамъ, въ такомъ важномъ дѣлѣ, открыть истину. Не могу не замѣтить, что и самое обвиненіе въ настоящемъ дѣлѣ шло тою же дорогой. Судебное слѣдствіе, продолжавшееся цѣлые сутки, показало дѣло это въ его настоящемъ свѣтѣ. Теперь оно для васъ понятно; остается только, на основаніи того, что вы видѣли и слышали, постановить приговоръ. Но тутъ совѣсть укажетъ вамъ вѣрный путь. Къ счастію, то ужасающее преступленіе, въ которомъ обвиняли крестьянъ, уже не существуетъ; да, къ счастію, повторю, у насъ и не можетъ быть этого. Если же вы, гг. присяжные, усомнитесь въ томъ, не было ли со стороны крестьянъ ослушанія требованію начальства, то и это обстоятельство не можетъ васъ затруднить въ опредѣленіи ихъ невинности, потому что, даже согласившись съ этимъ предположеніемъ, нужно принять во вниманіе другое очень важное обстоятельство, именно, что все дѣло возникло изъ непониманія крестьянами своихъ обязанностей, изъ расъясненія имъ Положенія о крестьянахъ людьми неопытными и явно вовлекавшими ихъ въ заблужденіе, а наконецъ, крестьяне уже наказаны и, по мнѣнію моему, наказаны достаточно. Цѣль правосудія состоитъ не въ томъ, чтобы карать всякаго виноватаго безъ разбора: нѣтъ, она состоитъ въ томъ, чтобы наказанъ былъ именно виноватый, и притомъ по мѣрѣ дѣлъ его. Больше сказать мнѣ нечего. Дѣло само за себя говоритъ. Пожелаю одного: пусть послѣдній день вашего засѣданія будетъ днемъ торжества для правосудія.

Товарищъ прокурора. Гг. присяжные засѣдатели! Я долженъ снова просить васъ, не увлекайтесь рѣчами защиты. Я увѣренъ, что практическій смыслъ каждаго и само общество не допуститъ односторонняго воззрѣнія. Защитники упомянули о крѣпостномъ правѣ; я же съ своей стороны скажу, что въ крѣпостномъ и некрѣпостномъ правѣ всегда было, есть и будетъ требованіе повиновенія. Они желаютъ представить вамъ, что крестьяне ослушивались по недоразумѣнію, замѣтьте же, что это недоразумѣніе продолжалось цѣлый годъ. Цѣлый годъ они никому не вѣрятъ. Нужно сдѣлать смѣлое предположеніе, чтобы сказать, что это было одно только недоразумѣніе, что тутъ не было сознательнаго упорства, не было дѣйствій изъ личныхъ выгодъ. Что крестьяне дѣйствительно отказывались работать — вы видѣли изъ свидѣтельскихъ показаній, и они сами этого не отвергаютъ. Защита дошла до крайности, представила поступокъ Рыбакова въ самомъ комическомъ видѣ, между тѣмъ, какъ мы считаемъ это дѣйствіе за наглое оскорбленіе. Въ то время, какъ мѣстная власть, для блага крестьянъ, старается уговаривать ихъ и становой, замѣтивъ одного изъ крестьянъ болѣе всѣхъ разсуждающаго и показывая на него, говоритъ: «вотъ этотъ рыжій всегда впереди», — тотъ отвѣчаетъ становому: «ты самъ рыжій». Не могу отвергать здѣсь факта оскорбленія. Не буду говорить, чтобы крестьяне явно сопротивлялись, — я отрицаю мое прежнее обвиненіе, но съ полнымъ убѣжденіемъ говорю, что было упорное неповиновеніе. Защита говоритъ: нѣтъ преступниковъ, кого вы будете обвинять? Я не стану также говорить, что Степанъ и Кирила зачинщики, но эти люди болѣе другихъ виновны, что утверждали гг. Бернардъ и Хонинъ. Повторю еще, что крестьяне дѣйствовали съ заранѣе обдуманною цѣлью; что они еще до 14‑го іюля на сходкѣ объявили старостѣ, что не будутъ работать. Факты, которые приводитъ защита, говоря о какой — то запискѣ, данной будто бы Миллеромъ, ничѣмъ не доказаны и не могутъ служить въ оправданіе подсудимыхъ. Защита описала крестьянъ въ самомъ бѣдномъ состояніи. Не могу предполагать, чтобы они были такъ бѣдны. Можетъ работы и были для нихъ тягостны, но не такъ, чтобы не было возможности исполнять ихъ. Будь между крестьянами соглашеніе съ помѣщикомъ, они бы легко справились съ этими работами. Защита такъ увѣрена въ ихъ оправданіи, что не проситъ и снисхожденія. Прошу васъ, гт. присяжные, не увлекаться представленною вамъ картиною быта этихъ крестьянъ. Относительно этого вы больше насъ знаете и поступите согласно присягѣ и совѣсти.

Защитникъ князь Урусовъ. Увлекать васъ, гг. присяжные, разсказывать вамъ о несчастномъ положеніи крестьянъ — эта задача не входила въ мою защиту. Я говорилъ съ вами попросту, по убѣжденію, и, кажется, нельзя упрекнуть меня въ излишнемъ краснорѣчіи. Не мнѣ разсказывать вамъ о жалкомъ положеніи крестьянъ, — вы сами лучше насъ знаете, какъ жалки бываютъ крестьяне въ голодный годъ, а тутъ еще присоединяются судебныя мытарства. Въ обвинительномъ актѣ сказано, что они не хотѣли ни пахать, ни платить денегъ; оказывается, что они соглашались платить, но просили взять у нихъ скотину по дворамъ. Молчаніе ихъ на судѣ не есть доказательство ихъ виновности. То, что крестьяне сказали, что не дадутъ скотины, не есть еще неповиновеніе; не извѣстно, дали ли бы они ее, или нѣтъ, — никто не бралъ ее у нихъ. Человѣкъ судится не за то, что онъ сказалъ, а за то, что сдѣлалъ. Итакъ, изъ того, что крестьяне сказали, что не дадутъ скотины, нельзя вывести неповиновенія. Мы не просимъ снисхожденія, потому что снисхожденія просятъ только для преступниковъ, которые заслуживаютъ сожалѣнія. Почему же я буду жалѣть и просить снисхожденія людямъ невиновнымъ? Законъ, именно 91 ст. улож. о нак., говоритъ, что наказаніе тогда только можетъ послѣдовать, когда несомнѣнно доказано преступленіе; а они люди честные, а не преступники; слово преступникъ къ нимъ нейдетъ. Замѣчу, что соглашеніе крестьянъ съ помѣщикомъ было уже невозможно за пропускомъ ими срока на обжалованіе уставной грамоты. Они ошиблись, но и всякій изъ насъ можетъ ошибиться. Какъ, мало они поплатились — что ли? Мало слезъ, мало страданій, мало горя и нищеты? Неужели совѣсть человѣческая не удовлетворена? 53 человѣка молча ждутъ вашего приговора; несправедливое обвиненіе будетъ клятвопреступничествомъ, будетъ дѣломъ не христіанскимъ.

Защитникъ Соловьевъ. Моя просьба къ вамъ, гг. присяжные, обратить вниманіе на то, что подсудимый Степанъ Морозовъ находился подъ стражей годъ и четыре мѣсяца.

Товарищъ прокурора. Защита желаетъ доказать, что 14‑го іюля крестьяне ничего не дѣлали, а мирно разошлась. Припомните, что уже съ утра они отказались повиноваться, не хотѣли исполнить приказаніе становаго — оставить скотъ по дворамъ. Не запугивайтесь словомъ преступникъ, — преступленія бываютъ разнаго рода. Между настоящими преступниками и этими крестьянами громадная разница. Отвернуться отъ этихъ преступниковъ, какъ отъ злодѣевъ, нельзя, — ихъ проступокъ можетъ быть искупленъ наказаніемъ. Защита хочетъ объяснить ослушаніе ихъ ошибкой, но я не нахожу возможнымъ ошибаться въ продолженіи цѣлаго года. Г. защитникъ тоже упоминаетъ о какихъ — то срокахъ, я же думаю, что для миролюбиваго соглашенія сроковъ не требуется. Крестьяне могли во всякое время заявить о своемъ желаніи сойдтись съ помѣщикомъ, что послужило бы въ ихъ пользу.

Защитникъ князь Урусовъ. Нѣтъ, гг, присяжные, можно ошибаться и цѣлыя столѣтія, иногда и цѣлую жизнь, и г. прокуроръ ошибается теперь. Крестьянамъ деревни Хрущевки нечего было надѣяться на миролюбивое соглашеніе съ ихъ помѣщикомъ въ виду военной команды и розогъ. Какія тутъ соглашенія съ барономъ Медемомъ? Объ этомъ нужно было ему раньше думать. Они и хотѣли идти на выкупъ, да имъ было сказано въ Рязани, что срокъ пропущенъ. Опять — таки скажу: гдѣ же ихъ преступленіе? И кто имѣетъ право назвать ихъ всѣхъ огуломъ преступниками? Еще разъ прошу имъ одного только полнаго оправданія.

Предсѣдательствующій предложилъ защитнику выражаться умѣреннѣе, не употребляя выраженій, могущихъ быть оскорбительными для кого — либо, подобно фразѣ о баронѣ Медемѣ.

Для разрѣшенія присяжнымъ засѣдателямъ было постановлено 372 вопроса. Послѣ пятичасоваго совѣщанія присяжные вышли изъ совѣщательнаго зала и среди гробовой тишины, воцарившейся въ публикѣ, старшина прочиталъ утвердительный отвѣтъ лишь на 22‑й вопросъ; на всѣ остальные вопросы присяжные отвѣчали: нѣтъ, не виновенъ. Такимъ образомъ присяжные признали виновнымъ однаго Рыбакова въ оскорбленіи словами становаго пристава и прибавили, что онъ заслуживаетъ снисхожденія. Всѣхъ остальныхъ подсудимыхъ они признали невиновными. По прочтеніи рѣшенія присяжныхъ въ средѣ обвиняемыхъ вырвалось нѣсколько глубокихъ вздоховъ и нѣкоторые изъ нихъ перекрестились. Подсудимый Морозовъ былъ немедленно освобоженъ изъ подъ стражи. Затѣмъ судъ объявилъ приговоръ, которымъ опредѣлилъ подвергнуть Рыбакова денежному взысканію въ размѣрѣ десяти рублей серебромъ. Всѣхъ же остальныхъ 52 подсудимыхъ, а также и Рыбакова по главному обвиненію, судъ призналъ оправданнымъ. Засѣданіе было закрыто въ 2 часа и 38 минутъ по полуночи 17 декабря.

Дѣло о титулярномъ совѣтникѣ Никитинѣ, обвиняемомъ въ оскорбленіи дѣйствіемъ мироваго судьи Басманнаго участка г. Скопина

(Засѣданіе 15 и 16 ноября 1868 года московскаго окружнаго суда.)

Еще въ то время, когда совершилось событіе, подавшее по водъ къ настоящему процессу, дѣло это уже получило громкую извѣстность. Поэтому понятно, что число желавшихъ слышать этотъ процессъ далеко превосходило число мѣстъ для публики въ залѣ засѣданій суда. Зала эта наполнилась публикой еще задолго до открытія засѣданія. Въ 11 часовъ съ четвертью судъ занялъ свои мѣста. Предсѣдателъ товарищъ предсѣдателя Н. С. Арсеньевъ; обвинялъ прокуроръ М. Ѳ. Громницкій; защищалъ, по назначенію суда, присяжный повѣренный К. А. Рихтеръ.

Когда судъ занялъ свои мѣста, въ залу введенъ былъ находившійся на свободѣ подсудимый Никитинъ, въ форменномъ мундирѣ, присвоенномъ служащимъ въ Главномъ обществѣ желѣзныхъ дорогъ. Подсудимый мущина высокаго роста, крѣпкаго тѣлосложенія, носитъ длинные бакенбарды, говоритъ громко и довольно спокойно, изрѣдка только въ голосѣ его слышно волненіе. Подсудимый занялъ мѣсто около своего защитника. На предварительные вопросы предсѣдавшаго подсудимый заявилъ, что ему 43 года, вѣры онъ православной, вдовецъ 12 лѣтъ и имѣетъ двухъ дѣтей. Онъ воспитывался въ корпусѣ корабельныхъ инженеровъ и, не кончивъ курса, поступилъ на службу безъ чина, прослужилъ 20 лѣтъ и 7 лѣтъ тому назадъ вышелъ въ отставку. Теперь онъ служитъ въ Главномъ обществѣ контролеромъ и получаетъ жалованья 1,200 руб. въ годъ.

Послѣ повѣрки списка свидѣтелей и составленія присутствія присяжныхъ, прочтенъ былъ обвинительный актъ слѣдующаго содержанія:

«1868 года мая 3‑го дня, въ шесть часовъ вечера, титулярный совѣтникъ Василій Ивановъ Никитинъ прибылъ къ мировому судьѣ Басманнаго участка за полученіемъ копіи съ рѣшенія по дѣлу его съ мѣщаниномъ Бардинымъ. Въ камерѣ судьи въ то время находились: занимавшіеся письмоводствомъ гг. Арбузовъ и Соколлъ и мѣщанка Кузмина, приходившая за реверсомъ. Мировой судья Скопинъ, войдя въ камеру и выдавъ Никитину означенную копію, предложилъ ему получить еще другую копію съ заочнаго рѣшенія также по дѣлу съ Бардинымъ. По прочтеніи послѣдней копіи, Никитинъ началъ говорить дерзости судьѣ; между прочимъ, самымъ рѣзкимъ тономъ, онъ сказалъ: «Что вы по 119 ст. что ли дѣйствуете?» Судья вновь предложилъ Никитину взять копію съ заочнаго рѣшенія, но Никитинъ, отзываясь, что копія можетъ быть прислана къ нему на домъ, пошелъ изъ камеры. Тогда судья приказалъ вернуть его. Никитинъ былъ остановленъ прислугою и, возвращаясь въ камеру, громко говорилъ, что никто не смѣетъ его задерживать и, затѣмъ, когда судья сказалъ: «вы пьяны», онъ бросился отъ перегородки къ столу, гдѣ стоялъ судья, и ударилъ его два раза по лицу. При составленіи акта объ этомъ событіи Никитинъ произносилъ разныя оскорбительныя и ругательныя слова какъ противъ мироваго судьи Скопина, такъ и противъ всѣхъ вообще мировыхъ судей. Такъ, обращаясь къ публикѣ, Никитинъ говорилъ: «Мировые судьи думаютъ, что на нихъ уже и суда нигдѣ нѣтъ, поэтому просто разбойничаютъ, на основаніи 119 статьи готовы зарѣзать человѣка!» Отворивъ дверь въ кабинетъ г. Скопина, гдѣ былъ на столѣ обѣдъ и стояла водка, Никитинъ говорилъ, обращаясь къ городовымъ: «вотъ пьяница, смотрите, а еще другихъ называетъ пьяными!»

«Обстоятельства этого происшествія подтверждены: 1) составленнымъ въ то же время на мѣстѣ актомъ, подписаннымъ очевидцами: 2) свидѣтельскими показаніями и 3) собственнымъ показаніемъ обвиняемаго.

«На основаніи вышеизложеннаго титулярный совѣтникъ Василій Ивановъ Никитинъ обвиняется въ томъ, что 3‑го мая 1868 г. онъ нанесъ оскорбленіе дѣйствіемъ мировому судьѣ Басманнаго участка Скопину, при исполненіи этимъ послѣднимъ обязанностей службы. Преступленіе, въ которомъ обвиняется Никитинъ, предусмотрѣно 28о ст. улож. о нак., а потому дѣло это подлежитъ разсмотрѣнію московскаго окружнаго суда, съ участіемъ присяжныхъ засѣдателей».

Предсѣдатель. Подсудимый Никитинъ, вы обвиняетесь въ оскорбленіи должностнаго лица, участковаго мироваго судьи города Москвы, дѣйствіемъ, да не простымъ дѣйствіемъ, а насильственнымъ, притомъ въ оскорбленіи при отправленіи судьей своихъ обязанностей или по крайней мѣрѣ въ такомъ положеніи, что вы могли признать его отравляющимъ обязанность. Признаете ли вы себя виновнымъ въ этомъ преступленіи?

Подсудимый. Нѣтъ, не признаю.

Предсѣдатель (приставу). Пригласите въ залу всѣхъ вызванныхъ свидѣтелей.

Защитникъ. Подсудимый желаетъ пополнить данное имъ показаніе.

Предсѣдатель. Вамъ должно быть извѣстно, г. защитникъ, что несознающійся подсудимый на судѣ не допрашивается; если же онъ имѣетъ что сказать, то можетъ пополнить показаніе свое при повѣркѣ показаній свидѣтелей, когда ему будетъ предложено сдѣлать возраженія.

Подсудимый. Я хотѣлъ только пояснить мой отвѣтъ на вашъ вопросъ.

Предсѣдатель. Въ такомъ случаѣ, что вы имѣете сказать?

Подсудимый. Я признаю себя виновнымъ, но не въ оскорбленіи мироваго судьи, а того лица, которое нанесло мнѣ оскорбленіе. Я не зналъ, кто это былъ — я послѣ узналъ, что это судья.

Предсѣдатель. Такъ вы, стало — быть, не знали, что г. Скопинъ былъ мировой судья.

Подсудимый. Вотъ въ томъ то и и дѣло что не зналъ.

Затѣмъ всѣ свидѣтели, послѣ предварительнаго опроса, были приведены къ присягѣ, исключая мироваго судьи Скопина, который, согласно съ отводомъ защитника, на основаніи 2 п. 707 ст. уст. угол. суд., былъ спрошенъ безъ присяги.

Всѣ свидѣтели были вновь удалены изъ залы кромѣ г. Скопина, которому предсѣдавшій предложилъ разсказать объ обстоятельствахъ дѣла.

Мировой судья Скопинъ. 3‑го мая, часу въ 6 вечера, когда у меня разбирательство уже кончилось, вошелъ ко мнѣ въ камеру г. Никитинъ для полученія копіи съ рѣшенія по дѣлу г. Никитина съ Бардинымъ. Передавая эту копію, я предложилъ ему взять копію съ заочнаго рѣшенія моего по его же дѣлу опять съ тѣмъ же Бардинымъ. Г. Никитинъ взялъ въ руки это второе дѣло и сталъ его разсматривать. «Какъ вы могли оштрафовать меня на 40 рублей, когда вы имѣете право штрафовать только на 30 рублей? Это вы по 119 статьѣ что ли дѣйствовали?» спросилъ меня г. Никитинъ. Я ему отвѣчалъ, что мировой судья имѣетъ право штрафовать на 300 рублей, и снова предложилъ г. Никитину взять копію съ заочнаго рѣшенія. На; мое второе предложеніе г. Никитинъ бросилъ дѣло на столъ и сказалъ: «я такихъ вещей не беру, можете прислать ко мнѣ черезъ полицію!» Онъ повернулся и быстро ушелъ; я позвонилъ и приказалъ разсыльному воротить г. Никитина. Что было въ передней — я не знаю; показалось мнѣ, что тамъ былъ шумъ; но какія слова были сказаны — я не припомню. Только г. Никитинъ вернулся. Смѣло вошелъ онъ, размахивая руками, въ камеру и громко сказалъ, почти кричалъ: «Зачѣмъ вы мема задерживаете? Меня никто не смѣетъ здѣсь задерживать! У меня дочь больная сидитъ въ экипажѣ…» Эти слова г. Никитинъ, какъ я сказалъ, произнесъ громко, неприлично, съ угрожающими жестами, безъ видимаго уваженія къ тому мѣсту, гдѣ онъ находился. Усматривая въ этомъ проступокъ, предусмотрѣнный 1 отд. 282 ст. улож., я позвонилъ и приказалъ разсыльному позвать городовыхъ. Въ это время я стоялъ около судейскаго стола, и, обращаясь къ г. Никитину, позволившему себѣ вести себя такъ неприлично, спросилъ его: «Вы пьяны?» — «Пьянъ я!» — закричалъ онъ, и съ этими словами бросился на меня и нанесъ мнѣ извѣстное оскорбленіе. Когда чиновники моей канцеляріи взяли его за руки, чтобы предупредить дальнѣйшее буйство, г. Никитинъ вырвался у нихъ изъ рукъ, подошелъ къ растворенному окну, выходившему на улицу, и началъ кричать: «Городовые! грабятъ! Разбой!» Тутъ сошелся народъ, пришла полиція. Мой чиновникъ сталъ писать актъ о происшествіи. Въ это время г. Никитинъ не переставалъ говорить грубыя выраженія, а Ты самъ пьянъ: какъ же ты смѣешь другихъ называть пьяными!» «Ты итакъ не уменъ, говорилъ онъ, а въ пьяномъ видѣ еще того хуже». Затѣмъ, обращаясь къ чиновнику, писавшему постановленіе о происшествіи, онъ сказалъ: «смотри, не забудь написать, какъ я его по щекѣ смазалъ». Наконецъ, онъ указывалъ городовымъ и бывшей здѣсь публикѣ, что на мнѣ цѣпи не было: цѣпи на мнѣ дѣйствительно не было. (Спрошенный прокуроромъ) Прежде я не зналъ г. Никитина. У него было всего четыре дѣла у меня, но всѣмъ этимъ дѣламъ онъ былъ обвиняемымъ и самъ являлся ко мнѣ, исключая послѣдняго, по которому было постановлено заочное рѣшеніе. Всего онъ былъ у меня, до событія 3‑го мая, разъ шесть или семь и каждый разъ видѣлъ меня лично. Я не имѣлъ обыкновенія носить бороду и бакенбарды. Я думаю, что онъ запомнилъ меня хорошо. Когда онъ пришелъ ко мнѣ 3‑го мая въ камеру, меня въ камерѣ не было. Въ этотъ разъ онъ пришелъ самъ: его не вызывали. Я вышелъ въ это время въ другую комнату и вскорѣ возвратился въ камеру. Въ это время г. Никитинъ былъ не за рѣшеткой, гдѣ обыкновенно дожидаются, а стоялъ у моего стола. Я самъ предложилъ г. Никитину взять копію по другому дѣлу и самъ подалъ ему дѣло. Когда онъ не соглашался взять копію, я ему сказалъ: я вамъ объявлю рѣшеніе. Онъ бросилъ дѣло, повернулся и быстро пошелъ.

Прокуроръ. Какія слова вы сказали, когда онъ пошелъ изъ камеры?

Скопинъ. Обращаясь къ разсыльному, я сказалъ: «воротить его».

Предсѣдатель. Вы положительно можете утверждать, что сказали эти слова, или вы, можетъ — быть, сказали какія — нибудь другія слова.

Скопинъ. Не помню положительно.

Прокуроръ. Что сказалъ подсудимый, когда онъ вернулся въ камеру?

Скопинъ. Онъ сказалъ, что его нельзя здѣсь задерживать, что его никто не смѣетъ здѣсь задерживать. Другихъ выраженій я не помню.

Прокуроръ. Не говорилъ ли онъ: мировой судья выбранъ мѣщанами, а онъ дворянинъ, и потому судья не можетъ судить его?

Скопинъ. Да, дѣйствительно, онъ сказалъ: «ты выбранъ сапожниками и мѣщанами, — ты не можешь судить дворянъ». Но онъ сказалъ эти слова не тогда, когда я его вернулъ, а когда уже составляли актъ.

Продолжая отвѣчать на вопросы прокурора, г. Скопинъ сказалъ: Я дѣйствительно заподозрилъ его въ томъ, что онъ былъ пьянъ: онъ такъ неприлично себя велъ. Я ему сказалъ: вы пьяны, а не ты пьянъ, — это я хорошо помню.

Защитникъ. Вамъ, вѣроятно, извѣстна 138 статья уст. уг. суд., слѣдовательно когда онъ заявилъ, что не имѣетъ времени слушать рѣшеніе или получать копію, — зачѣмъ же вы настаивали на этомъ?

Скопинъ. Онъ мнѣ не представлялъ никакого резона, онъ ничего не отвѣчалъ на мои слова, онъ просто бросилъ дѣло на столъ и быстро ушелъ.

Защитникъ. По закону вы обязаны были переслать г. Никитину копію съ заочнаго рѣшенія черезъ полицію, слѣдовательно онъ имѣлъ право не брать отъ васъ этой копіи. Почему же вы настаивали на этомъ?

Скопинъ. Я не такъ понимаю законъ. Я нахожу, что я имѣю право передать копію съ заочнаго рѣшенія лично обвиняемому, когда онъ явится.

Защитникъ. Вы не такъ понимаете законъ. Я сейчасъ прочитаю вамъ статью.

Предсѣдатель. Г. защитникъ, я прошу васъ задавать вопросы свидѣтелю, а не входить съ нимъ въ пререканіе по поводу пониманія закона: вы можете разъяснить это обстоятельство въ своей рѣчи.

Защитникъ. Я считаю весьма существеннымъ разъясненіе этого обстоятельства. Статья 138 говоритъ: «копія съ заочнаго рѣшенія препровождается обвиняемому при повѣсткѣ». Изъ этой статьи прямо слѣдуетъ, что г. Никитинъ имѣлъ право отказаться слушать заочный приговоръ. На какомъ же основаніи вы велѣли остановить его?

Скопинъ. Г. Никитинъ не былъ ни задержанъ, ни остановленъ, — ему было только предложено дать объясненіе своему поступку, такъ какъ онъ бросилъ на столъ дѣло, ничего не сказавъ.

Защитникъ. Хорошо, но другіе свидѣтели покажутъ объ этомъ иначе. Я прошу гг. присяжныхъ обратить вниманіе на эти обстоятельства.

Предсѣдатель. Я прошу васъ, г. защитникъ, воздержаться отъ замѣчаній о томъ, какъ объ этомъ покажутъ другіе свидѣтели. Это мы услышимъ въ свое время.

Защитникъ. Выговорите, что вы спросили подсудимаго, пьянъ ли онъ. Вы на предварительномъ слѣдствіи показали, что имѣете обыкновеніе спрашивать нѣкоторыхъ лицъ, пьяны ли они. Такъ вы спросили г. Никитина только вслѣдствіе этого обыкновенія или по какой либо другой причинѣ?

Скопинъ. Г. Никитинъ расхаживалъ по камерѣ, размахивалъ руками, громко говорилъ, словомъ — онъ былъ похожъ, повидимому, на пьянаго, и потому я спросилъ его: вы пьяны?

Продолжая затѣмъ свои показанія на вопросы защитника, г. Скопинъ сказалъ: Я былъ безъ цѣпи, я выходилъ по окончаніи разбирательства въ другую комнату и тамъ снялъ цѣпь; возвращаясь назадъ, я забылъ надѣть ее. Я ничего не ѣлъ въ этой комнатѣ. Я только вошелъ въ нее и опять вернулся. Стоялъ ли на столѣ приготовленный обѣдъ, я не помню. Я читалъ актъ присутствовавшимъ, но не могу сказать, всѣ ли подписавшіе актъ слышали его. Никитинъ былъ тутъ и съ угрожающимъ видомъ сказалъ: «какъ ты не помѣстилъ въ актѣ, что ты сказалъ мнѣ: ты пьянъ» (Спрошенный предсѣдателемъ). Это было сейчасъ же послѣ засѣданія. Обыкновенно у мировыхъ судей засѣданія и начинаются и кончаются принятіемъ прошеній. Въ этотъ разъ было также нѣсколько лицъ съ прошеніями и съ требованіемъ справокъ. Я уже ихъ всѣхъ отпустилъ и въ залѣ оставалась изъ постороннихъ только одна женщина. Я думаю, что мировой судья долженъ быть въ цѣпи во все время занятій по должности, хотя бы онъ и принималъ прошенія, но я въ то же время считаю себя огражденнымъ и безъ цѣпи самымъ исполненіемъ своихъ обязанностей. Когда я вошелъ въ камеру, г. Никитинъ стоялъ у стола: это было неприлично, потому что обыкновенно просители дожидаются за рѣшеткой и подходятъ къ столу только тогда, когда ихъ вызовутъ. Когда я вошелъ въ залъ, я узналъ г. Никитина и спросилъ чиновника своего, зачѣмъ онъ пришелъ. Онъ сказалъ, что за копіей. Я сѣлъ за столъ и сталъ подписывать эту копію: она лежала уже на столѣ. По первой копіи дѣла я не требовалъ, а по второй копіи я велѣлъ подать дѣло. Я предложилъ г. Никитину взять копію съ рѣшенія по другому дѣлу: онъ мнѣ отвѣта никакого не далъ. Тогда, можетъ — быть, я сказалъ: въ такомъ случаѣ я вамъ объявлю рѣшеніе. Актъ о происшествіи составлялъ мой письмоводитель Новицкій. Во время составленія г. Никитинъ нѣсколько разъ повторялъ: «штрафъ, штрафъ въ 40 рублей наложилъ на меня!» Какія дерзости еще говорилъ онъ — я хорошо не помню. Никитинъ успѣлъ отойдти отъ стола, прошелъ залу, другую комнату и былъ уже у двери въ переднюю, когда я его приказалъ воротить. Къ нему подошли разсыльный и лакей и, сколько я могъ видѣть, они не трогали его и рукъ къ нему не протягивали. Что они говорили съ нимъ — я не знаю. Послышалось мнѣ только, что разсыльный сказалъ ему: «позвольте». Я, кажется, сказалъ такъ: «воротить» и прибавилъ: «господина», сколько могу упомнить. Вслѣдствіе удара у меня болѣлъ глазъ недѣли двѣ. Я думаю, что онъ зналъ, что я судья, и никакъ не могъ ошибиться. Мнѣ казалось, что онъ дѣйствительно былъ немного пьянъ, но онъ былъ все — таки въ полномъ сознаніи. Сознаніе это продолжалось и послѣ нанесенія оскорбленія. Я заключаю это изъ того, напримѣръ, что онъ, указывая на меня свидѣтелямъ, говорилъ: «посмотрите, у него пѣтъ цѣпи». Кажется, онъ сказалъ: «что у васъ все равно, что въ рожу дать, что обругать!» Потомъ онъ во время составленія акта сказалъ еще: «Я у тебя изъ горла вырву, что я пьянъ». Но всѣхъ его выраженій я не могу припомнить. По двумъ дѣламъ г. Никитинъ былъ оправданъ, а по послѣднимъ двумъ былъ признанъ виновнымъ. Я говорилъ съ г. Никитинымъ вообще тихо, въ моихъ словахъ не было ничего обиднаго. Дѣло, по которому я подвергнулъ г. Никитина штрафу въ 40 руб., заключалось въ слѣдующемъ: Бардинъ жаловался на г. Никитина за то, что когда первый проходилъ однажды мимо дома послѣдняго, то г. Никитинъ въ форточку кричалъ въ окно: «жуликъ! жуликъ!» Когда въ другой разъ Бардинъ проходилъ мимо дома г. Никитина, послѣдній сказалъ ему: «ты не смѣй сюда ходить, а то я тебя побью», и снова обозвалъ жуликомъ. Первое же дѣло было объ изорваніи собакою г. Никитина одежды г. Бардина.

Подсудимый (на предложеніе предсѣдателя представить возраженіе). Еще задолго до настоящаго происшествія мѣщанинъ Бардинъ подалъ мировому судьѣ г. Скопину прошеніе, въ которомъ объяснилъ, что мои собаки лаютъ и бросаются на него и пугаютъ, когда онъ проходитъ мимо моихъ воротъ. Назначено было по этому прошенію разбирательство, я не явился. Тогда г. судья распорядился дать этому дѣлу уголовный ходъ. Онъ отправилъ прошеніе Бардина въ контору и приказалъ полиціи произвести по этому предмету дознаніе. Полиція произвела повальный обыскъ, спрашивала сосѣдей, есть ли у меня собаки. Сосѣди отвѣчали, что у меня дѣйствительно есть собака, но что она маленькая, комнатная. Но такой отвѣтъ не остановилъ г. судью. Онъ назначилъ другое разбирательство и сталъ вновь спрашивать свидѣтелей. Свидѣтели, конечно, ничего не показали. Я, обращаясь къ Бардину, сказалъ: «Если вамъ собака моя изорвала платье, я заплачу; если она васъ искусала, я также заплачу за лѣченіе. Чего вы съ меня ищете?» Я съ васъ ничего не ищу, отвѣчалъ Бардинъ, мнѣ ничего не надо. Но г. мировой судья сказалъ, что отъ Бардина тутъ ничего не зависитъ и что дѣло это идетъ уголовнымъ порядкомъ и не можетъ быть кончено мировою сдѣлкой. Затѣмъ судья постановилъ рѣшеніе, которымъ оштрафовалъ меня на восемь рублей за непринятіе мѣръ предосторожности относительно домашнихъ животныхъ. Я не знаю, какія мѣры нужно принимать противъ маленькой комнатной собачки. Я по этому случаю приглашалъ ветеринарнаго врача осмотрѣть мою собачку; она къ нему ласкалась, хотя онъ и былъ незнакомый человѣкъ. Врачъ нашелъ, что такая собачка не можетъ быть ни для кого опасна. Я рѣшеніемъ судьи остался недоволенъ и просолъ, чтобы мнѣ заготовили копію. Прошло недѣли полторы. Чтобы не пропустить срока, я заѣхалъ 3‑го мая къ судьѣ. Въ то время я ѣхалъ съ моею больною дочерью къ доктору и нарочно заѣхалъ въ шестомъ часу, чтобы меня долго не задержали, такъ какъ я зналъ, что въ это время разбирательства уже не бываетъ. Когда я вошелъ въ камеру, въ ней никого не было. Я подошелъ къ писцу и спросилъ у него, готова ли копія. Онъ мнѣ сказалъ: «подождите, сейчасъ судья выйдетъ». Я сталъ ждать. Въ это время я, человѣкъ больной, страдалъ приливами къ головѣ; наканунѣ я былъ въ гостяхъ, лишнее выпилъ. Пока я ожидалъ, часа полтора, на дворѣ сдѣлалось сыро. Все это меня безпокоило. Я видѣлъ, что въ другой комнатѣ, дверь которой была отворена, ходилъ какой — то господинъ. На столѣ въ этой комнатѣ стояли водка и закуска. Господинъ этотъ походитъ — походитъ, пойдетъ къ столу, выпьетъ рюмку и закуситъ, и опять начнетъ ходить. Наконецъ самый этотъ господинъ, растрепанный, съ мрачнымъ видомъ, вышелъ въ камеру. «Какъ ваша фамилія?» спросилъ онъ. «Никитинъ», отвѣчалъ я. «Что вамъ нужно?» спросилъ онъ. «Я пришелъ за копіей», сказалъ я, и этотъ господинъ мнѣ отдалъ копію. Я и отправился. Но вдругъ этотъ человѣкъ начинаетъ звонить. «Подождать!» кричалъ онъ. Я вернулся. «Что вамъ угодно?» спросилъ я. «Тутъ есть копія съ заочнаго рѣшенія по другому дѣлу; не угодно ли вамъ ее получить?» Я говорю, что мнѣ некогда ждать. Я самъ боленъ и меня дожидаетъ больная дочь, дѣвочка, въ пролеткѣ. Я спѣшу къ доктору. «Я знать ничего не хочу», отвѣчалъ мнѣ этотъ господинъ. «Я, говорю, не обязанъ получать самъ копію съ заочнаго рѣшенія, — вы можете прислать ее мнѣ черезъ часть». «Я хочу вамъ здѣсь объявить это рѣшеніе», сказалъ этотъ господинъ. «У меня нѣтъ времени слушать, я не слушаю васъ», сказалъ я и отправился вонъ изъ камеры. Тогда господинъ этотъ зазвонилъ опять и закричалъ: «задержать его!» Меня силой остановили въ передней, и я, вернувшись, сѣлъ на окно. Въ это время господинъ этотъ послалъ за городовымъ. Онъ, указывая на меня пальцемъ, закричалъ: «Ты пьянъ!» Тутъ уже я обезпамятѣлъ, пришелъ въ какое — то изступленіе и ударилъ кого — то. хорошо не помню. Послѣ что — то читали, писали — я уже хорошо не помню. Все это было смутно для меня. Я вмѣняю себѣ это преступленіе, но не думаю, чтобъ я сознавалъ, что это былъ судья. Я не думаю, чтобы судья могъ допустить себя до такого дерзкаго поступка съ моей стороны. По болѣзненному и ненормальному состоянію въ то время я не могъ узнать судью. Я видѣлъ его прежде, но въ этотъ моментъ не могъ его узнать. Я не говорилъ: «по 119 ст, вы все это рѣшаете» или «тебя выбрали сапожники и мѣщане»; все это вымышлено: это покажутъ свидѣтели. Я также не ругалъ вообще всѣхъ мировыхъ судей. Я совершилъ этотъ поступокъ по своему болѣзненному состоянію, я ничего не помнилъ, я страдаю приливами. Когда я вышелъ на улицу, освѣжился немного, и мнѣ сказали, что я оскорбилъ судью, то я сильно сожалѣлъ объ этомъ. На другой же день я самъ поѣхалъ къ прокурору Громницкому и заявилъ ему объ этомъ проступкѣ, прося назначить слѣдствіе надо мной. Я думаю, что г. прокуроръ не откажется подтвердить эти послѣднія слова.

Арбузовъ, письмоводитель г. мироваго судьи Скопина. Я пришелъ въ камеру заниматься часу въ шестомъ. Въ камерѣ былъ еще народъ, хотя разбирательство уже кончилось. Судьи въ камерѣ уже не было. Пришелъ г. Никитинъ и просилъ, чтобъ ему выдали копію. Я сказалъ, чтобъ онъ подождалъ, когда выйдетъ судья. Судья вскорѣ вышелъ, и г. Никитинъ попросилъ у него копію. Судья сѣлъ за столъ на свое обыкновенное мѣсто и сталъ свѣрять копію съ рѣшенія съ протоколомъ. Судья потребовалъ затѣмъ другое дѣло, по которому было постановлено заочное рѣшеніе, и передалъ его г. Никитину. Судья продолжалъ свѣрять копію, а г. Никитинъ разсматривалъ дѣло и при этомъ дѣлалъ замѣчанія. Такъ онъ сказалъ: «это тоже по 119 статьѣ; а если въ рожу дать, то тоже 40 рублей заплатишь»? Судья, передавъ копію съ перваго рѣшенія, предложилъ г. Никитину взять другую копію съ заочнаго рѣшенія, но г. Никитинъ отказался. Тогда судья снова ему предложилъ взять, и Никитинъ сказалъ: «можешь прислать на домъ», и бросилъ дѣло на столъ, а самъ пошелъ къ двери. Судья позвонилъ и сказалъ: «остановите этого господина». Впрочемъ судья, кажется, сказалъ «воротить этого господина». Никитинъ былъ уже въ прихожей, когда къ нему подошелъ разсыльный и лакей. Разсыльный сказалъ: «Позвольте!» Никитинъ вернулся въ камеру и спросилъ очень громко, зачѣмъ его вернули. Онъ сжалъ кулаки и принялъ угрожающій видъ. Судья позвонилъ и приказалъ позвать городовыхъ. «Какъ, меня брать?! Городовые!» закричалъ г. Никитинъ. — Вы пьяны? спросилъ мировой судья. «Какъ! Я пьянъ!» закричалъ г. Никитинъ и съ этими словами бросился къ судьѣ. Судья въ это время стоялъ около стола, сбоку. Г. Никитинъ ударилъ судью два раза по лицу. Я бросился и схватилъ г. Никитина сзади за руки; онъ вырвался и побѣжалъ, но тутъ явился другой служащій, и г. Никитинъ воротился. Въ это время ужо вошелъ въ камеру народъ и стали составлять актъ. Во время составленія протокола г. Никитинъ дѣлалъ разныя замѣчанія. Такъ онъ сказалъ: «Русскому дворянину и расходиться — то не дадутъ.» «Мировые судьи грабятъ, разбойничаютъ, готовы по 119 статьѣ зарѣзать человѣка.» Далѣе г. Никитинъ указывалъ на стоявшіе на столѣ въ другой комнатѣ графины съ водой и водкой и говорилъ: «Смотрите, самъ пьяница, а другихъ пьяными называетъ!» Когда протоколъ былъ готовъ, г. Никитинъ замѣтилъ: «И такъ между бровями у тебя пусто, а какъ назюзишься, еще того хуже.» Слова эти онъ сказалъ г. судьѣ (На вопросы прокурора). Г. Никитинъ ждалъ минутъ семь, пока вышелъ судья. Онъ говорилъ съ судьей и даже называлъ мировымъ судьею. Судья сказалъ: сыщите и подайте дѣло, и сѣлъ на свое судейское мѣсто свѣрять копію. Мировой судья, вѣроятно, не слыхалъ замѣчаній г. Никитина, такъ какъ былъ занятъ. Кажется, судья такъ сказалъ г. Никитину: «Вы, кажется, г. Никитинъ, хмѣльны.» Но что онъ сказалъ «вы» — это я хорошо помню. Спросилъ это судья потому. что г. Никитинъ держалъ себя буйно и неприлично. Актъ писалъ Новицкій, другой письмоводитель, а я ему диктовалъ, такъ какъ онъ начала происшествія не видѣлъ. Когда онъ писалъ протоколъ, г. Никитинъ сказалъ: «Не забудь написать, что я его ударилъ (На вопросы защитника). Обѣдалъ судья послѣ происшествія. Зачѣмъ онъ уходилъ въ сосѣднюю комнату и что тамъ было — я не знаю (На вопросы предсѣдателя). Я не видѣлъ, чтобы разсыльный загородилъ ему дорогу. Дверцу отъ рѣшетки г. Никитинъ взялъ въ руки уже послѣ нанесенія удара, потомъ ее оставилъ въ передней.

Подсудимый. Арбузовъ и Новицкій схватили меня, у мена выскочили бумаги; часы, шляпу они мнѣ смяли. Я не зналъ что дѣлать. Ухватился за рѣшетку, они хотѣли оттащить меня. Дверца оторвалась и осталась у меня въ рукахъ. Они меня терзали, мучили, надавали мнѣ толчковъ. «Мы и не съ такими справлялись, а съ тобой — то легко управимся», говорили они.

Соколъ, служащій у мироваго судьи письмоводителемъ съ января мѣсяца и бывшій въ камерѣ во время происшествія, показалъ то же, что и предыдущій свидѣтель, съ незначительною разницей во второстепенныхъ подробностяхъ.

Новицкій, служившій во время происшествія письмоводителемъ у г. Скопина, но теперь уже не запинающійся у него. Я не знаю, изъ — за чего г. Никитинъ ударилъ мироваго судью г. Скопина. Я въ это время въ камерѣ не былъ и начала происшествія не видалъ. Я пришелъ въ то время, когда г. Никитинъ хотѣлъ уйдти изъ засѣданія и стоялъ у дверей, держа въ рукахъ дверцу отъ рѣшетки. Арбузовъ его удерживалъ. Я былъ вовремя происшествія въ сосѣдней комнатѣ, которая отдѣляется отъ камеры тонкою перегородкой, и потому слышалъ звонокъ судьи и два удара какъ бы по щекѣ. Когда я вышелъ и помогъ Арбузову, г. Никитинъ уже больше не порывался уйдти и сѣлъ на окно. Затѣмъ г. Новицкій привелъ нѣкоторыя выраженія подсудимаго, о которыхъ уже упоминали другіе свидѣтели.

Кузмина. Я была въ этотъ самый день, когда происшествіе было у г. мироваго судьи: я къ нему по дѣлу приходила. Тутъ и г. Никитинъ приходятъ и просятъ судью какую — то бумагу дать. Г. мировой судья приказали дать ему эту бумагу. Потомъ г. мировой въ комнату къ себѣ пошли. Когда они вышли, г. мировой и г. Никитинъ промежь себя какой — то разговоръ имѣли: ужъ я о томъ не могу сказать, о чемъ они говорили. Только г. мировой сказалъ: я вамъ бумагу прочту. А г. Никитинъ остался чѣмъ — то недоволенъ на г. мироваго и пошелъ изъ комнаты. Г. мировой два раза позвонили, г. Никитинъ вернулся; у меня, говоритъ, барышня стоитъ на улицѣ, — зачѣмъ вы меня останавливаете? И пошелъ г. Никитинъ кричать. Г. мировой не кричали, тихо говорили. Только спросили: вы, говоритъ, г. Никитинъ, выпивши? Г. Никитинъ разсердился и ударилъ г. мироваго по щекѣ два раза. Тутъ я и ушла; больше ничего не знаю (На вопросы прокурора). Мировой судья былъ въ камерѣ, когда вошелъ г. Никитинъ, а потомъ онъ выходилъ въ другую комнату. Когда г. судья воротилъ г. Никитина, г. Никитинъ самъ вошелъ, за нимъ вошелъ и швейцаръ. «Не кричите, вы выпивши», сказалъ судья г. Никитину. Судья говорилъ тихо, онъ даже больше молчалъ.

Степановъ, разсыльный мироваго судьи. Когда я сидѣлъ въ красной комнатѣ — такъ называется комната, что около передней — вдругъ слышу звонокъ. Я вошелъ въ камеру. Судья говоритъ: остановить этого человѣка! Я говорю г. Никитину: позвольте, господинъ! Онъ и вернулся. Я только загородилъ дорогу, но руками не останавливалъ; г. Никитинъ сейчасъ и вернулся. Потомъ г. судья меня послалъ за городовыми. Когда я вернулся, вижу г. Никитинъ на окошкѣ сидитъ и о чемъ — то разсуждаетъ, но о чемъ именно, — я не знаю.

Дроновъ, бывшей лакей г. Скопина. 3‑го мая, часу въ шестомъ, я накрывалъ на столъ. Накрывши на столъ, я вышелъ въ красную комнату и сѣлъ вмѣстѣ со Степановымъ. Только судья звонитъ. Я вхожу. «Остановить этого господина!» Степановъ сказалъ Никитину: «позвольте, господинъ!» И онъ вернулся въ камеру, а я опять сѣлъ въ красной комнатѣ и оттуда слышалъ, какъ раздались два удара по щекѣ. Потомъ я ходилъ за городовыми. Когда писали протоколъ, г. Никитинъ все кричалъ. Протоколъ я подписалъ въ тотъ же день.

Старшина присяжныхъ. Присяжные желаютъ знать, почему г. судья нашелъ нужнымъ послать за городовыми прежде чѣмъ случилось происшествіе.

Скопинъ. Я зналъ г. Никитина по прежнимъ дѣламъ за человѣка неспокойнаго. Онъ въ первые два раза судился за нанесеніе побоевъ. Во время судоговоренія по первому дѣлу онъ велъ себя такъ неприлично, что я послѣ предостереженій долженъ былъ оштрафовать г. Никитина. По другому дѣлу онъ велъ себя еще хуже, такъ что я былъ вынужденъ удалить его изъ залы суда. Хотя г. Никитинъ, по недостатку уликъ, и былъ оправданъ по этимъ двумъ дѣламъ, но я видѣлъ, какой онъ неспокойный человѣкъ. Вотъ почету, когда онъ, возвратившись по моему требованію въ камеру, сталъ громко говоритъ и размахивать руками, то я въ предупрежденіе дальнѣйшихъ поступковъ г. Никитина послалъ за полиціей.

Купріяновъ, городовой Басманной части. Я носилъ къ судьѣ пакеты въ разносной книжкѣ и уже шелъ обратно. Разсыльный меня догналъ и говоритъ: «поди, тебя мировой кличетъ!» Я пришелъ. Тутъ господинъ этотъ сидѣлъ. Этотъ господинъ мнѣ сказалъ: «посмотри, на судьѣ цѣпочки нѣтъ». Потомъ онъ еще показывалъ, что въ другой комнатѣ на столѣ посуда стояла. А больше я ничего не знаю и ничего не помню.

Подсудимый. Оба городовые были во время составленія акта.

Купріяновъ. Я не могу этого знать, какъ это было.

Скопинъ. Сначала актъ стали составлять въ камерѣ, но такъ какъ г. Никитинъ очень шумѣлъ и мѣшалъ составлять актъ, то составлять актъ пришлось въ другой комнатѣ, и я приказалъ поставить около г. Никитина двухъ городовыхъ, но тѣ ли это городовые, я не могу сказать. Во всякомъ случаѣ я думаю. что они не могли видѣть того, что происходило въ судебномъ залѣ.

Шараповъ, городовой Лефертовской части. Я стоялъ на часахъ въ то время противъ квартиры мироваго судьи, такъ какъ другая сторона улицы Лефортовской части. Разсыльный позвалъ меня къ мировому судьѣ. Я вошелъ и увидѣлъ г. Никитина. Онъ сталъ говорить, что его избили. Бумаги валялись по полу, шляпа была измята, но платье не было разорвано и на лицѣ ничего не было замѣтно. Г. Никитинъ указалъ мнѣ, что на г. мировомъ не было цѣпи. Потомъ онъ показалъ, что въ другой комнатѣ на столѣ стоялъ полуштофъ. Протоколъ писали въ другой комнатѣ.

Подсудимый. Мнѣ Арбузовъ руки выломатъ, такъ сильно держалъ онъ.

Предсѣдатель (Арбузову). Подсудимый говоритъ, что вы ему руки выломали. Что вы на это скажите?

Арбузовъ. Довольно посмотрѣть на г. Никитина сначала, а потомъ на меня, чтобы понять, могло ли это быть.

Слѣдуетъ замѣтить, что г. Никитинъ тучный, высокій, съ виду весьма сильный человѣкъ, представлялъ дѣйствительно рѣзкую противоположность съ маленькою, худенькою и небольшою фигурой Арбузова.

Подсудимый. Арбузовъ меня взялъ за руки сзади.

Арбузовъ. За руки дѣйствительно взялъ.

Кузминъ, сосѣдъ г. Никитина. Я при этомъ происшествіи не былъ. А на другой день утромъ г. Никитинъ сидѣлъ у раствореннаго окна, которое выходитъ въ лавку Забулонова, гдѣ я былъ, я ему кланяюсь, такъ какъ мы по сосѣдству живемъ. Онъ меня подзываетъ къ барьеру: «Вы, говоритъ, ничего не слыхали о вчерашнемъ дѣлѣ?» Ничего, говорю не слыхалъ. «Я, говоритъ, вчера мироваго судью ударилъ. Это будетъ всей Москвѣ извѣстно: въ вѣдомостяхъ будетъ пропечатано».

Подсудимый. Это не доказываетъ, чтобъ я хвастался. Я этимъ только хотѣлъ сказать, что это будетъ извѣстно, и что сейчасъ ѣду заявить объ этомъ прокурору.

Забулоновъ, лавочникъ, сосѣдъ подсудимаго. На другой день онъ намъ говорилъ въ окошко, что наканунѣ далъ двѣ плюхи мировому судьѣ.

Секретарь прочиталъ актъ медицинскаго осмотра подсудимаго, составленный врачомъ Басманной части Рубинштейномъ. Актъ этотъ слѣдующій: «Отъ роду подсудимому 43 года и тѣлосложенія онъ крѣпкаго. У него органы, находящіеся въ грудной полости, при постукиваніи и выслушиваніи ничего болѣзненнаго не представляютъ. Въ правомъ его подреберьи замѣчается увеличенный объемъ печени, преимущественно лѣвой ея доли, которая нѣсколько выстоитъ за край нижняго труднаго ребра, выдаетъ при постукиваніи тупой звукъ, причемъ испытуемый ощущаетъ незначительную боль въ сторонѣ желудка. Подобное состояніе печени часто располагаетъ къ неправильному отдѣленію и выдѣленію желчи, а помощію желчныхъ началъ, удержанныхъ въ общей массѣ крови къ общей раздражительности характера».

Щеголева. Я знаю г. Никиткна давно, 20 лѣтъ, и знала еще его родителей. Онъ всегда былъ раздражителенъ, но особенно былъ раздражителенъ въ маѣ мѣсяцѣ. Вообще г. Никитина я знала за человѣка хорошаго и добраго. Пилъ онъ мало. Страдалъ одышкой, когда бывало войдетъ къ намъ на верхъ по лѣстницѣ.

Ефремовъ, помощникъ экзекутора Петровской академіи. Я знакомъ съ г. Никитинымъ еще съ 1862 года, когда вмѣстѣ съ нимъ служилъ на Нижегородской желѣзной дорогѣ. Зналъ Никитина за хорошаго человѣка. Въ послѣднее время онъ жаловался, что у него болитъ подъ ложечкой, жаловался на біеніе сердца, одышку. Я видѣлъ его 2‑го числа, наканунѣ происшествія, въ гостяхъ у г. Соколовскаго. Тутъ было много гостей, и г. Никитинъ въ этотъ вечеръ много пилъ, такъ что г. Соколовскій просилъ его быть поосторожнѣе, ибо между гостями было много дамъ: матушка и сестра хозяина и невѣста его и жены нѣкоторыхъ профессоровъ. Г. Никитинъ оставался до 2 или 3 часовъ. Г. Никитинъ былъ раздражителенъ и вспыльчивъ.

Леонтьева, дочь титулярнаго совѣтника, экономка подсудимаго. Онъ страдаетъ приливомъ крови къ головѣ и одышкой и отъ этого былъ страшно раздражителенъ. Онъ пріѣхалъ домой 3‑го числа часовъ въ пять утра, легъ спать и спалъ очень неспокойно, безпрестанно вскакивалъ съ постели. Мы еще боялись тогда, какъ бы у него не сдѣлалось бѣлой горячки. Онъ говорилъ послѣ, что у него были какія — то видѣнія. Проснувшись 3‑го мая, часовъ въ 9, онъ опять выпилъ водки и снова легъ спать и спалъ опять неспокойно. Потомъ онъ поѣхалъ съ дочерью къ доктору. Вернувшись домой послѣ происшествія, онъ сказалъ, что ударилъ кого — то изъ служащихъ у мироваго судьи. Но потомъ, когда уже дѣло разъяснилось, тогда онъ очень сожалѣлъ о своемъ поступкѣ.

Соколовскій, профессоръ Петровской академіи. Въ послѣднее время я часто видѣлся съ г. Никитинымъ у г. Ефремова и у г-жи Щеголевой. Г. Никитинъ въ послѣднее время былъ очень страненъ: то сдѣлается задумчивымъ, то вдругъ сядетъ за фортепіано и начнетъ пѣть. И прежде я замѣчалъ за нимъ странности, но прежде я на нихъ не обращалъ вниманія. Такъ однажды, скатываясь съ горъ, онъ ударилъ въ сердцахъ ногой по сапкамъ. Въ другой разъ онъ показывалъ мнѣ свою пристяжную. Лошадь несла дурно свою голову: это такъ раздражило г. Никитина, что онъ хотѣлъ броситься на лошадь. Только я его удержалъ. Наканунѣ происшествія, г. Никитинъ пріѣхалъ ко мнѣ въ Разумовское часовъ въ 5; мы сначала, вмѣстѣ съ другими гостями, гуляли въ саду, потомъ часовъ въ 8 мы вернулись домой и сѣли играть въ карты. Г. Никитинъ не сѣлъ играть и какъ — то странно все ходилъ по комнатѣ, ни съ кѣмъ не разговаривая. Изъ комнаты онъ часто выходилъ куда — то, какъ я послѣ узналъ, въ буфетъ и много тамъ пилъ. За ужиномъ опять онъ пилъ наливку. Мнѣ, какъ хозяину, неудобно было его удерживать, но я, въ видѣ предупрежденія, сказалъ: наливка крѣпкая, вы будьте осторожнѣе, она только по виду слаба. Но г. Никитинъ продолжалъ все пить. Въ послѣднее время мнѣ онъ жаловался на усилившіяся непріятности и болѣзни.

По заявленію защитника, секретарь прочиталъ показаніе неявившагося свидѣтеля Слесарева, бывшаго прежде письмоводителя у мироваго судьи г. Скопина. Въ этомъ показаніи сказано: «Г. Скопинъ говаривалъ: «когда — нибудь Гульковскій и Никитинъ попадутся мнѣ въ руки», но когда это было сказано — я не могу сказать».

Подсудимый. Эта минута и настала: я попался въ руки судьи.

Скопинъ. Можетъ — быть, я и сказалъ это выраженіе, о которомъ показывалъ Слесаревъ, а можетъ — быть и нѣтъ — я не знаю. Но если я эту фразу дѣйствительно сказалъ, то я ее объясняю такимъ образомъ. По двумъ первымъ дѣламъ г. Никитинъ былъ мною оправданъ по недостатку уликъ, хотя я и зналъ, что по своему неспокойному характеру онъ рано или поздно будетъ наказанъ.

Затѣмъ были спрошены вызванные въ судъ, по заявленію защитника подсудимаго, эксперты — врачи.

Професоръ судебной медицины Д. Е. Минъ въ своемъ заключеніи объяснилъ, что подсудимый совершилъ преступленіе подъ вліяніемъ сильнаго аффекта, который былъ вызванъ оскорбленіемъ со стороны судьи. По мнѣнію эксперта, развитію этаго аффекта содѣйствовали болѣзни печени, хотя и незначительныя, сильное опьянѣніе наканунѣ и, наконецъ, безъ сна проведенная ночь. Далѣе экспертъ объяснилъ, что человѣкъ подъ вліяніемъ эффекта, если онъ достигнетъ сильной степени, лишается способности самоопредѣленія. Но, по мнѣнію г. Мина, человѣкъ бываетъ въ состояніи удержать развитіе аффекта и такимъ образомъ предупредить потерю спокойнаго благоразумія. Могъ ли въ данномъ случаѣ подсудимый удержать въ себѣ развитіе сильнаго гнѣва — экспертъ не рѣшилъ, по недостатку данныхъ. По той же причинѣ эспертъ уклонился отъ положительнаго отвѣта и на вопросъ, былъ ли въ данномъ случаѣ аффектъ такъ силенъ, что подсудимый въ моментъ совершенія преступленія лишенъ былъ самоопредѣляемости. Г. экспертъ замѣтилъ, что онъ видитъ подсудимаго въ первый разъ и даже не осматривалъ его. Потому онъ находилъ, что въ данномъ случаѣ настолько же возможно предположить отсутствіе сознательной воли въ моментъ совершенія событія, насколько возможно предположеніе противнаго.

Профессоръ анатоміи И. М. Соколовъ свое заключеніе началъ съ того, что не можетъ высказать что — либо положительное, прежде чѣмъ не сдѣлаетъ осмотра тѣла подсудимаго лично, для того чтобы судить о состояніи организма подсудимаго.

Судъ, вслѣдствіе этого заявленія, а также и указанія на необходимость осмотра со стороны другаго эксперта, съ согласія сторонъ, опредѣлилъ: пригласить гг. экспертовъ произвести медицинскій осмотръ подсудимаго въ присутствіи суда и присяжныхъ засѣдателей.

Судъ, вмѣстѣ съ присяжными, сторонами и экспертами, для произведенія этого осмотра, удалился въ особую комнату. Чрезъ полчаса судъ возвратился, и тогда врачъ И. М. Соколовъ предложилъ подсудимому нѣсколько вопросовъ, на которые подсудимый отвѣчалъ слѣдующее: «Въ пріятельскомъ кругу я имѣю обыкновеніе выпить, иногда пилъ до опьяненія, но это бывало рѣдко. Боль подъ ложечкою и одышку я чувствую давно. Тучнѣть я началъ лѣтъ двѣнадцать назадъ, вслѣдствіе употребленія портера, вмѣсто обыкновеннаго питья. Боль подъ ложечкой у меня не сопровождается потерей аппетита. Болѣзненные припадки обыкновенно у меня начинаются съ кашля, который бываетъ каждое утро до слезъ, — это уже существуетъ лѣтъ восемь. Затѣмъ начинается сердцебіеніе и боль подъ ложечкой. Бываетъ такъ, что минуту или двѣ я вовсе не дышу: это случается ночью, и тогда я просыпаюсь. Съ 26‑го октября нынѣшняго года у меня явилась опухоль за ухомъ.

Экспертъ Соколовъ объяснилъ, что, по его мнѣнію, подсудимый страдаетъ давно уже болѣзнью сердца, ожирѣніемъ печени, полнокровіемъ селезенки, катаромъ пищеварительныхъ и дыхательныхъ органовъ и, наконецъ, воспаленіемъ околоушной желѣзы, съ рожистымъ воспаленіемъ ушной полости. Въ моментъ совершенія преступленія, по мнѣнію эксперта, подсудимый находился въ болѣзненномъ состояніи и «потому», сказалъ г. Соколовъ, «я позволю себѣ сказать, что въ этотъ моментъ онъ былъ въ возбужденномъ состояніи въ сильной степени». Причину этого возбужденія г. экспертъ видитъ какъ въ болѣзненномъ настроеніи подсудимаго, такъ и во вліяніи тѣхъ обстоятельствъ, вслѣдствіе которыхъ совершилось преступленіе.

На вопросъ предсѣдателя, признаетъ ли экспертъ, что возбужденное состояніе подсудимаго, въ моментъ совершенія событія, уничтожило у него совершенно волю, г. Соколовъ отвѣчалъ: «Я признаю, что если подобный фактъ совершился, то, по моему мнѣнію, такой фактъ могъ совершиться только въ изступленномъ состояніи, только при отсутствіи воли, иначе онъ перенесъ бы это внѣшнее вліяніе, которое вызвало у него возбужденіе».

Затѣмъ, продолжая развивать свое мнѣніе, экспертъ сказалъ: «Я позволю себѣ сказать, по мѣрѣ моего разумѣнія, что настоящій фактъ совершенъ подсудимымъ въ раздраженномъ состояніи, доведенномъ до высшей степени».

На вопросъ г. прокурора, что экспертъ считаетъ умоизступленіемъ, г. Соколовъ сказалъ: «Если человѣкъ дѣйствуетъ логически, то онъ дѣйствуетъ съ участіемъ ума, съ участіемъ сознательной воли; если же онъ дѣйствуетъ нелогически, то онъ дѣйствуетъ безъ участія ума. Это я и называю умоизступленіемъ».

Спрошенный вторично, экспертъ Минъ сказалъ, что онъ ничего не имѣетъ прибавить къ высказанному имъ заключенію до освидѣтельствованія подсудимаго. «Я могу только теперь сказать, замѣтилъ экспертъ, что въ данное время болѣе вѣроятія предположить, что было отсутствіе воли при совершеніи преступленія». Засѣданіе въ половинѣ десятаго часа вечера было отсрочено до слѣдующаго дня по заявленію прокурора, который находилъ себя слишкомъ утомленнымъ.

На другой день. 16‑го ноября, засѣданіе возобновилось въ 11 часовъ съ четвертью. Такъ какъ слѣдствіе уже было кончено, то предсѣдательствующій предложилъ прокурору произнести обвинительную рѣчь.

Прокуроръ Громницкій. «Гг. присяжные! событіе, подавшее поводъ къ настоящему дѣлу, получило громкую, повсемѣстную извѣстность. Слова подсудимаго, сказанныя одному изъ выслушанныхъ здѣсь свидѣтелей, что объ этомъ событіи на другой день узнаетъ вся Москва, — слова эти дѣйствительно сбылись. Дѣйствительно объ этомъ событіи заговорили всѣ газеты; много толковъ, много волненій возбудило это событіе въ обществѣ: оно преисполнило негодованія всѣхъ, кто съ сочувствіемъ относился къ новому суду. Не преувеличивая значенія этого событія, если попристальнѣе вглядимся въ него, мы увидимъ, что таковъ именно долженъ быть результатъ его, а не другой. Судебная реформа занимаетъ одно изъ видныхъ мѣстъ въ ряду другихъ реформъ послѣдняго десятилѣтія: коренная, плодотворная по своимъ послѣдствіямъ реформа». Указавъ затѣмъ на то сочувствіе, съ которымъ было встрѣчено введеніе судебной реформы, — на то, что двухълѣтнее существованіе новаго суда еще болѣе закрѣпило эту связь между обществомъ и новымъ судомъ, прокуроръ замѣтилъ, что это уваженіе, это сочувствіе съ самаго учрежденія были перенесены, въ большей или меньшей степени, и на представителей новаго суда. «Среди мирнаго развитія столь дорогихъ для общества учрежденій, оно неожиданно узнаетъ, что нанесено одному изъ судей оскорбленіе самое дерзкое, самое безпощадное, во время отправленія имъ служебныхъ обязанностей». Событіе это было, по словамъ прокурора, до того невѣроятно, что многіе до начала предварительнаго слѣдствія не могли представить себѣ, чтобъ оскорбленіе могло совершиться безъ прямаго, непосредственнаго вызова со стороны самого судьи. Слѣдствіе теперь произведено, фактъ внѣ всякаго сомнѣнія, а между тѣмъ обстоятельство, которое бы могло вызвать подсудимаго на преступленіе, вовсе не раскрыто. «Откуда же явилось это событіе?» спрашиваетъ прокуроръ и излагаетъ вслѣдъ затѣмъ обстоятельства настоящаго дѣла. Подсудимый, по словамъ прокурора, приводитъ въ свое оправданіе два обстоятельства: во — первыхъ, что онъ не зналъ кого онъ ударилъ, и вовторыхъ, то оскорбленіе, которое будто бы ему нанесъ мировой судья. Противъ неосновательности перваго положенія прокуроръ указалъ на слѣдующія улики: подсудимый 6 или 7 разъ былъ у судьи до событія 3‑го мая; въ этотъ день онъ приходитъ въ камеру судьи, отъ письмоводителя получаетъ приглашеніе подождать судью, ждетъ его; когда судья выходитъ, подсудимый разговариваетъ съ нимъ о дѣлѣ, какъ съ мировымъ судьею. Далѣе, по мнѣнію прокурора, это невѣроятное объясненіе опровергается еще болѣе и тѣми выраженіями, которыя, по словамъ самого же подсудимаго, сказалъ ему мировой судья; наконецъ дѣйствіями и распоряженіями судьи: такъ судья приказываетъ вернуть подсудимаго, посылаетъ за городовыми, и Никитину все — таки не приходитъ въ голову, что онъ имѣетъ дѣло съ судьей, а не съ неизвѣстнымъ, какъ онъ говоритъ, человѣкомъ. Обращаясь къ опроверженію втораго объясненія, прокуроръ указалъ на его важность въ томъ смыслѣ, что по закону между прочими обстоятельствами, уменьшающими вину, считается тотъ случай, когда преступленіе совершено вслѣдствіе крайняго раздраженія, произведеннаго оскорбленіемъ того лица, противъ котораго совершено преступленіе. Слѣдовательно, по мнѣнію прокурора, если подсудимый доказалъ, что судья привелъ его въ крайнее раздраженіе оскорбленіемъ, то онъ уже этимъ самымъ пріобрѣтаетъ право на снисхожденіе. Для опроверженія этого довода, прокуроръ пересматриваетъ всѣ дѣйствія мироваго судьи по отношенію къ подсудимому. Прокуроръ находитъ, что въ дѣйствіяхъ судьи, можетъ — быть, и можно найти требованія не основанныя на точномъ смыслѣ закона, но во всякомъ случаѣ дѣйствія эти не были оскорбительны для Никитина. Прокуроръ обратилъ особенное вниманіе на вопросъ судьи: «вы пьяны?» такъ какъ самъ подсудимый считаетъ эти слова за высшее ближайшее оскорбленіе, вызвавшее его на нанесеніе ударовъ: всѣ предыдущія дѣйствія судьи подсудимый считаетъ только приготовленіемъ состороны судьи къ этому оскорбленію. По мнѣнію прокурора, слова: «вы пьяны», произнесенныя въ данной обстановкѣ, нельзя признать оскорбленіемъ, по крайней мѣрѣ такимъ, вслѣдствіе котораго можно было бы забыться и нанести оскорбленіе дѣйствіемъ. Указывая на нѣкоторыя обстоятельства дѣла, напримѣръ на то, что Никитинъ считаетъ обидой для себя поступокъ Арбузова, удержавшаго его за руки, послѣ нанесенія удара, прокуроръ находитъ, что у подсудимаго развита особенная чувствительность къ обидамъ. Такимъ образомъ, по мнѣнію прокурора, изъ дѣла не выяснилось, чтобы судья нанесъ личную обиду подсудимому, а только крайнее раздраженіе, вызванное обидой, по закону считается обстоятельствомъ уменьшающимъ вину. Затѣмъ раздраженіе, происшедшее отъ другихъ причинъ, въ глазахъ уголовнаго закона не имѣетъ ровно никакого значенія.

Далѣе прокуроръ перешелъ къ разсмотрѣнію мнѣнія экспертовъ. Онъ остановился на положеніи, высказанномъ г. Соколовымъ, что если событіе, подобное настоящему, совершилось, то, стало быть, подсудимый дѣйствовалъ безъ свободной воли, воля у него была подавлена. Прокуроръ позволилъ себѣ, ссылаясь на одно мѣсто Судебной медицины Шауэнштейна, войти въ оцѣнку этого взгляда эксперта и старался доказать, что взглядъ этотъ, не заключая въ себѣ ничего новаго, не имѣетъ никакого практическаго значенія въ дѣлѣ уголовнаго правосудія. Далѣе, прокуроръ старался указать на противорѣчія, высказанныя экспертомъ Соколовымъ въ его заключеніи. Цѣль этой оцѣнки мнѣній экспертовъ заключалась въ томъ, чтобы показать присяжнымъ, съ какою крайнею осторожностью они должны относиться ко взглядамъ, высказаннымъ врачами.

Наконецъ прокуроръ указалъ, что напрасно подсудимый Никитинъ видитъ какую — то угрозу въ словахъ, приписываемыхъ мировому судьѣ: «Никитинъ попадется когда нибудь мнѣ въ руки». Слова эти, сказанныя въ домашнемъ кругу, по мнѣнію прокурора, означали только, что судья, зная хорошо подсудимаго и постановивъ два оправдательные приговора, думалъ, что Никитинъ рано или поздно понесетъ наказаніе. По мнѣнію прокурора, также не имѣетъ никакого значеніе заявленіе подсудимаго о томъ, что онъ самъ просилъ, чтобы было произведено слѣдствіе о его поступкѣ, такъ какъ это заявленіе было сдѣлано уже послѣ составленія акта. Обращаясь къ объясненію мотивовъ, вызвавшихъ поступокъ Никитина, прокуроръ замѣтилъ, что въ нашемъ обществѣ, вмѣстѣ съ полнымъ уваженіемъ къ мировому институту, существуетъ и недовольство имъ. Это недовольство, по мнѣнію прокурора, высказываетъ между прочимъ тотъ классъ людей, которые отъ справедливаго и безпристрастнаго суда мировыхъ судей потерпѣли какой — либо личный ущербъ. Къ разряду такихъ людей прокуроръ причисляетъ и подсудимаго, разъ оштрафованнаго и другой разъ удаленнаго изъ залы суда за неприличіе во время судоговоренія, — подсудимаго, который четыре раза привлекался мировымъ судьею къ отвѣту и изъ нихъ въ двухъ случаяхъ былъ приговоренъ къ денежному взысканію. Въ этихъ обстоятельствахъ прокуроръ видитъ причину враждебнаго отношенія подсудимаго къ мировымъ судьямъ вообще и къ мировому судьѣ Басманнаго участка въ особенности. Объяснивъ такимъ образомъ мотивы преступленія, прокуроръ находилъ, что въ дѣлѣ не представляется положительно ни одного обстоятельства, которое можно было бы признать смягчающимъ вину подсудимаго.

Защитникъ Рихтеръ. «Гг. присяжные! судъ возложилъ на меня тяжелую обязанность: онъ назначилъ меня быть защитникомъ человѣка, который своимъ поступкомъ возбудилъ противъ себя общественное мнѣніе и который не можетъ разсчитывать на ваше снисхожденіе. И дѣйствительно, можетъ ли общественное мнѣніе не клеймить позоромъ всякаго посягательства на дарованный намъ мировой судъ, — судъ, ограждающій насъ отъ произвола и самоуправства, — судъ, къ которому мы привыкли относиться не иначе, какъ съ глубокимъ уваженіемъ? Нѣтъ…. оно не можетъ хладнокровно относиться къ подобнымъ грустнымъ явленіямъ и, громко протестуя противъ преступленія, весь свой гнѣвъ изливаетъ на обвиняемаго, не заботясь о томъ, при какихъ обстоятельствахъ совершено преступленіе и не скрывается ли за подсудимымъ другой ближайшій виновникъ. Ботъ почему, гг. присяжные, мое положеніе такъ тяжело; но если подсудимый еще до суда осужденъ общественнымъ мнѣніемъ, то на васъ, какъ судьяхъ, лежитъ священная обязанность заглушить въ себѣ всякое чувство негодованія, которое г. прокуроръ старался такъ искусно развить въ васъ, — дабы вашимъ приговоромъ руководила одна совѣсть, очищенная отъ всякаго предвзятаго убѣжденія. Подсудимый виновенъ, но какъ и при какихъ данныхъ совершено преступленіе и насколько это преступленіе можетъ быть признано произведеніемъ его сознательной воли — вотъ въ чемъ вопросъ»? Затѣмъ защитникъ, переходя къ обстоятельствамъ дѣла, прежде всего познакомилъ съ личностью подсудимаго, причемъ указалъ на болѣзненное его состояніе, располагающее къ сильному раздраженію. Приступивъ къ изложенію обстоятельствъ, происходившихъ въ камерѣ судьи 3‑го мая, защитникъ начертилъ, въ послѣдовательномъ порядкѣ, рядъ поступковъ мироваго судьи, которые, по мнѣнію защитника, довели подсудимаго до высшей степени раздраженія. Въ этомъ ряду фактовъ защитникъ по преимуществу указалъ на неоснованное на законѣ требованіе судьи, предъявленное настойчиво подсудимому, — требованіе или принять копію съ заочнаго рѣшенія, или выслушать самое рѣшеніе. Кромѣ того защитникъ замѣтилъ, что фраза: «вы пьяны», сказанная уже въ то время, когда подсудимый былъ въ сильномъ раздраженіи, была въ данномъ случаѣ оскорбительна и могла непосредственно вызвать оскорбленіе. Вторую часть своей рѣчи защитникъ началъ съ юридической оцѣнки 285 ст. Улож. о пак., на основаніи которой обвиняется подсудимый. Прежде всего защитникъ задался вопросомъ: былъ ли мировой судья во время нанесенія ему оскорбленія при отправленіи своей обязанности? Какъ на фактъ, доказывающій противное, защитникъ обратилъ вниманіе на то, что на мировомъ судьѣ не было цѣпи, — знака его должности, который, по мнѣнію защитника, видимо отличаетъ должностное лицо, отправляющее свои обязанности, отъ частнаго человѣка. Поэтому защитникъ находитъ, что въ данномъ случаѣ подсудимый могъ знать, что предъ нимъ мировой судья, но могъ не знать, что онъ при отправленіи своей должности. Такимъ образомъ въ настоящемъ случаѣ, по мнѣнію защитника, со стороны подсудимаго возможны незнаніе, ошибка. Не допуская въ данномъ случаѣ оскорбленія при исполненіи обязанностей, защитникъ перешелъ къ вопросу о томъ, не было ли это оскорбленіе нанесено «вслѣдствіе» или «по поводу» исполненія обязанностей должности, такъ какъ и такое оскорбленіе предусмотрѣно тою же 285 ст. Но и этотъ вопросъ защитникъ рѣшаетъ отрицательно, такъ какъ, по его мнѣнію, стимулъ, вызвавшій оскорбленіе, заключался въ выраженіи «вы пьяны», а не въ какомъ либо дѣйствіи судьи по должности. Итакъ, по мнѣнію защитника, Никитинъ нанесъ оскорбленіе не мировому судьѣ, а г. Скопину. Но и этотъ проступокъ защитникъ не считаетъ возможнымъ вмѣнить подсудимому въ вину, такъ какъ онъ находитъ, что по обстоятельствамъ дѣла слѣдуетъ признать, что подсудимый нанесъ оскорбленіе въ припадкѣ умоизступленія. «Не мнѣ, члену того же общества, въ которомъ вы живете, сказалъ защитникъ въ своей рѣчи, не мнѣ присяжному повѣренному оправдывать поступокъ Никитина. Я, точно такъ же какъ и вы, заинтересованъ въ томъ, чтобы личность судьи была неприкосновенна. Пусть мировыя учрежденія процвѣтаютъ, ограждая попрежнему нашу личность, нашъ домашній очагъ, отъ произвола и самоуправства, пусть они идутъ по тому пути который имъ предначертанъ закономъ… Но съ другой стороны, какъ защитникъ подсудимаго, я не могу не желать, чтобы наказаніе не было свыше его дѣйствительной вины. Я искренно желаю, чтобы вы признали его совершившимъ проступокъ въ состояніи умоизступленія. Оскорбленіе только тогда оскорбленіе, когда оно нанесено лицомъ обладающимъ свободною волей: больной человѣкъ въ состояніи умоизступленія не можетъ никого оскорбить. Признавъ подсудимаго таковымъ, вы тѣмъ самымъ признаете, что и мировой институтъ, и г. Скопинъ никѣмъ не оскорблены. Подобный приговоръ гораздо болѣе удовлетворитъ общественное мнѣніе, чѣмъ самое строгое наказаніе подсудимаго.»

Послѣ этихъ первыхъ рѣчей, стороны обмѣнялись еще по два раза возраженіями. Подсудимый новаго въ свое оправданіе ничего не сказалъ. Вообще пренія продолжались два съ половиною часа.

Судъ для разрѣшенія присяжныхъ поставилъ три вопроса. Въ одномъ рѣчь шла о томъ, находился ли подсудимый во время совершенія преступленія въ состояніи умоизступленія или безпамятства. Во второмъ вопросѣ присяжнымъ предложено было разрѣщить вопросъ о томъ, виновенъ ли подсудимый въ на несеніи ударовъ мировому судьѣ Скопину. Наконецъ, отвѣчая на третій вопросъ, присяжные должны были рѣшить, было ли нанесено судьѣ оскорбленіе при исполненіи имъ обязанностей должности или вслѣдствіе исполненія этихъ обязанностей.

Присяжные совѣщались часъ и, по возвращеніи въ залъ, были приглашены предсѣдающимъ снова возвратиться для совѣщанія, такъ какъ содержаніе отвѣта на первый вопросъ не соотвѣтствовало содержанію самаго вопроса. Чрезъ четверть часа присяжные вторично появились въ залѣ и тогда старшина прочиталъ ихъ рѣшеніе. Они признали, что Никитинъ не находился, во время нанесенія удуровъ, въ состояніи умоизступленія или безпамятства. Затѣмъ, они признали подсудимаго виновнымъ въ оскорбленіи мироваго судьи г. Скопина насильственнымъ дѣйствіемъ, вслѣдствіе исполненія имъ обязанностей своей должности; причемъ признали его заслуживающимъ снисхожденія.

Судъ опредѣлилъ: подсудимаго Никитина заключить въ смирительный домъ на восемь мѣсяцевъ, съ ограниченіемъ нѣкоторыхъ личныхъ правъ и преимуществъ по ст. 50 улож. о нак[7].

Засѣданіе окончилось въ семь часовъ безъ четверти вечера. До самаго конца засѣданія въ залѣ присутствовала многочисленная публика.

Дѣло о дворянинѣ Протопоповѣ обвиняемомъ въ истязаніи бывшей его дворовой дѣвицы Герасимовой

(Засѣданіе 5 февраля 1868 года въ городѣ Ярославлѣ Ярославскаго окружнаго суда).

Задолго уже ходили слухи по городу объ этомъ весьма замѣчательномъ дѣлѣ, и потому зала суда не могла вмѣстить всѣхъ желавшихъ слушать процесъ, можетъ быть единственный въ нашей обновленной уголовной практикѣ. Публика слѣдила съ напряженнымъ вниманіемъ за ходомъ дѣла, и весьма многіе съ половины 12 часа оставались въ судѣ до объявленія судебной резолюціи.

Предсѣдательствовалъ предсѣдатель Ярославскаго окружнаго суда К. К. Поппе, обвинялъ товарищъ прокурора П. Я. Вагенгеймъ, защищалъ г. Казанскій.

Подсудимый былъ на свободѣ и занялъ мѣсто на скамьѣ защиты; онъ высокаго роста, въ рыжемъ парикѣ, въ драповомъ пальто, долгоносый, худой и выбритый. На обычные вопросы предсѣдателя подсудимый отвѣчалъ, что онъ Петръ Акимовъ Протопоповъ, дворянинъ, артиллеріи прапорщикъ, отъ роду имѣетъ 69 лѣтъ и 8 мѣсяцевъ, прежде проживалъ въ селцѣ Савелковѣ, копію съ опредѣленія судебной палаты получилъ. Свои отвѣты г. Протопоповъ заключилъ словами: «Представляю себя теперь этимъ обвинительнымъ актомъ жертвою извѣта», на что предсѣдатель замѣтилъ ему: «Вы все объясните послѣ въ свое оправданіе».

Сущность опредѣленія Московской судебной палаты заключается въ слѣдующемъ. 9 іюня 1839 года крѣпостная дворовая дѣвица, изъ сельца Савелкова, Ярославскаго уѣзда, помѣщика Петра Акимова Протопопова, Марѳа Герасимова, поданнымъ Ярославскому уѣздному предводителю дворянства прошеніемъ объяснила, что 24 мая родила она незаконно прижитаго младенца, и что въ наказаніе за это помѣщикъ Протопоповъ, на восьмой день послѣ родовъ ея, 2 іюня, высѣкъ ее розгами, ударовъ до 130, и, не довольствуясь этимъ, грозилъ наказать еще больше, почему и просила защитить ее отъ такихъ дѣйствій помѣщика, говоря, что къ незаконному прижитію ребенка понудили ее отказы Протопопова сватавшимся за нее женихамъ. Относительно же причиненнаго ей Протопоповымъ истязанія просила освидѣтельствовать ее и дознать объ этомъ чрезъ другихъ дворовыхъ людей Протопопова и приходскаго священника. Прошеніе это предводитель дворянства передалъ на распоряженіе начальника Ярославской губерніи, объяснивъ, что по производившимся уже дѣламъ о жестокомъ обращеніи Протопопова съ людьми, онъ, Протопоповъ, имѣлъ съ нимъ личности, и просилъ изслѣдованіе настоящаго дѣла поручить кому — либо другому. Вслѣдствіе сего изслѣдованіе этого дѣла, начальникомъ Ярославской губерніи поручено было Ярославсксому земскому исправнику, на запросъ котораго, священникъ села Акакіевой пустыни, Ярославскаго уѣзда, Михаилъ Аристовъ объяснилъ, что Марѳа Герасимова дѣйствительно 24 мая 1859 года родила незаконно прижатаго сына, относительно же причиненія ей истязаній отозвался, незнаніемъ. На спросъ исправника дворовая дѣвица Марѳа Герасимова, 24 лѣтъ, подтвердивъ все объясненное ею въ прошеніи, пояснила, что но приказанію помѣщика ея, Протопопова, она 2 іюня работала въ ткацкой до обѣда, а послѣ обѣда пришелъ въ ткацкую Протопоповъ и приказалъ ей ложится для того, чтобы ее наказывать; тогда она стала просить у него прощенія, но повинуясь дальнѣйшимъ приказаніямъ, легла, и Протопоповъ приказалъ женщинамъ: Настасьѣ Семеновой — держать, а СофьѢ Ильиной и Татьянѣ Сергѣевой — сѣчь ее, Герасимову. Сѣкли ее розгами по голому тѣлу и при исполненіи этого наказанія находился самъ Протопоповъ. Послѣ наказанія она, не совсѣмъ еще оправившись отъ родовъ, сдѣлалась сильно больна и лежала въ людской избѣ, куда послѣ приходилъ Протопоповъ и грозилъ, что еще болѣе накажетъ ее. Отъ женщинъ, исполнявшихъ это наказаніе, узнала, что дано ей было не менѣе 150 розогъ, и при этомъ присовокупила, что во время наказанія ея въ ткацкой находились женщина Прасковья Семенова и дѣвица Авдотья Семенова. Освидѣтельствованіе причиненныхъ Герасимовой истязаній произведено было 17 іюня Ярославскимъ городовымъ врачемъ, по которому видно, что на тѣлѣ Герасимовой никакихъ въ то время знаковъ наказанія не оказалось, что здоровье ея находилось въ такомъ благополучномъ состояніи, въ какомъ оно можетъ быть послѣ недавняго разрѣшенія отъ бремени. Спрошенная по этому поводу исправникомъ дворовая женщина Софья Ильинишна объяснила что Марѳа Герасимова послѣ родовъ была больна и едва могла вставать съ постели и ходить, но помѣщикъ Протопоповъ приказалъ ей непремѣнно явиться для работы въ ткацкую, что Марѳа Герасимова въ тотъ же день и исполнила. Часа въ три пополудни пришелъ въ ткацкую помѣщикъ Протопоповъ и приказалъ ей, Ильиной, принести розогъ, которыхъ было приготовлено достаточное количество; когда розги были принесены, онъ приказалъ Марѳѣ Герасимовой ложится на полъ; тогда Марѳа, сознаваясь въ винѣ своей, просила только отложить наказаніе до того времени, какъ она выздоровѣетъ, по Протопоповъ приказалъ ей тотчасъ же ложиться. Когда Марѳа легла, то она, Ильина, и Татьяна Сергѣева стали ее сѣчь, а Настасья Семенова держала за ноги. Съ первыхъ ударовъ Марѳа Герасимова кричала, но потомъ крикъ уменьшился. Такъ какъ при наказаніи находился самъ помѣщикъ и, показывая Татьянѣ Сергѣевой сжатый кулакъ, обѣщалъ ударить ее, то Герасимова сѣчена была въ кровь и довольно жестоко. Наконецъ она, Ильина, бросила розги и стала просить Протопопова помиловать Марѳу Герасимову, но онъ велѣлъ продолжать наказаніе. Марѳа слегла въ постель. Къ этому Софья Ильина прибавила, что Марѳу у помѣщика просили въ замужество, но онъ позволенія на это не далъ. Настасья Семенова и Татьяна Сергѣева показали во всемъ согласно съ Софьей Ильиной; изъ нихъ Татьяна Сергѣева добавила, что, видя слабое состояніе Герасимовой, стала ударять ее слабѣе, но Протопоповъ показалъ ей кулакъ, и она, боясь сама быть наказанною, стала сѣчь довольно крѣпко, такъ что тѣло у Герасимовой было простегано мѣстами до крови, а прочее посинѣло и вспухло; сколько именно при этомъ наказаніи дано ударовъ — она утвердительно сказать не можетъ, но полагаетъ гораздо болѣе сотни; женихи за Марѳу Герасимову дѣйствительно сватались, но помѣщикъ имъ отказалъ. Прасковья Семенова и дворовая дѣвица Авдотья Семенова вполнѣ подтвердили слова Татьяны Сергѣевой. Дворовый Протопопова Александръ Гурьяновъ, объяснилъ что сватался за Марѳу Герасимову, но помѣщикъ Протопоповъ ему отказалъ въ томъ, сказавши: «не отдамъ; а если хочешь, такъ иди и проси у губернатора». Платонъ Онисифоровъ, сказалъ что онъ сватался за Марѳу Герасимову, но получилъ отъ помѣщика отказъ на этомъ основаніи, что не стоитъ Марѳы Герасимовой, послѣ чего имѣлъ съ Герасимовою любовную связь, отъ которой она родила мальчика, за что и была наказана. Показаніе это Онисифоровъ въ послѣдствіи измѣнилъ, объяснивъ, что Марѳу Герасимову онъ у помѣщика въ замужество не просилъ. Протопоповъ въ свѣдѣніи объяснилъ, что доносъ Марѳы Герасимовой ложный, что показанія выставленныхъ Марѳою Герасимовой подставныхъ свидѣтельницъ: трехъ родныхъ сестеръ — Прасковьи, Настасьи и Авдотьи Семеновыхъ и двухъ невѣстокъ Софьи Ильной и Татьяны Сергѣевой не могутъ быть приняты; при этомъ присовокупилъ, что съ Марѳой онъ никогда жестоко не обращался, что сватался за нее дворовый человѣкъ Александръ Гурьяновъ, но Марѳа сама за него не пошла, Платонъ же Онисифоровъ никогда за нее не сватался. По окончаніи изслѣдованія дѣло это было внесено въ 1 департаментъ правительстующаго сената, который разсмотрѣвъ оное и имѣя въ виду, что на основаніи 421 ст. XIV т. уст. о пред. и пресѣч. прест. изд. 1857 года, помѣщики за жестокое обращеніе съ крестьянами предаются, по особому высочайшему усмотрѣнію, уголовному суду; и что поступокъ Протопопова, жестоко наказавшаго розгами дворовую дѣвицу Герасимову, по прошествіи 8‑ми дней послѣ ея родовъ, подходитъ подъ дѣйствіе, вышеупомянутой статьи закона, — нашелъ Протопопова заслуживающимъ преданія уголовному суду; но, сообразивъ настоящее дѣло съ предложеніями министра юстиціи, послѣдовавшими по однороднымъ съ настоящимъ дѣломъ о злоупотребленіи помѣщичьей власти помѣщиками Вытомірскимъ и Левашевыми, и усматривая изъ оныхъ, что помѣщики тѣ, высочайше утвержденнымъ 15 октября минувшаго 1865 года положеніемъ комитета министровъ, отъ суда освобождены, призналъ возможнымъ не предавать суду и помѣщика Протопопова, а потому руководствуясь изъясненнымъ въ предложеніяхъ министра юстиціи вышеупомянутымъ высочайше утвержденнымъ положеніемъ комитета министровъ, резолюціей 22 ноября 1865 г., 3 января и 12 сентября 1866 года, заключилъ; не предавая Протопопова суду, воспретить ему жительство въ уѣздахъ, въ которыхъ находятся его имѣнія, и смежныхъ съ ними уѣздахъ, не лишая однако же Протопопова права, если онъ пожелаетъ, просить о разсмотреніи въ установленномъ закономъ порядкѣ возникшихъ на него обвиненій по жалобѣ бывшей дворовой дѣвицы Марѳы Герасимовой. На приведеніе этой резолюціи въ исполненіе послѣдовало въ 17‑й день февраля 1887 г., по представленію комитета министровъ, высочайшее соизволеніе; о чемъ правительствующій сенатъ, указомъ отъ 16 марта далъ знать Ярославскому губернскому правленію независящее съ его стороны распоряженіе. Основываясь на вышеизложенномъ высочайшемъ повелѣніи, прапорщикъ Петръ Протопоповъ, поданнымъ 30 мая 1867 года Ярославскому губернатору прошеніемъ, ходатайствовалъ о назначеніи надъ нимъ формальнаго слѣдствія, по предмету нанесенныхъ будто бы имъ дворовой дѣвицѣ Марѳѣ Герасимовой истязаній. Вслѣдствіе сего Ярославское губернское правленіе, препроводило дѣло о Протопоповѣ къ судебному слѣдователю 2‑го участка Ярославскаго уѣзда. При произведенномъ судебнымъ слѣдователемъ предварительномъ слѣдствіи, спрошенныя по сему дѣлу лица, крестьянки: Марѳа Герасимова, Татьяна Сергѣева, Софья Ильина, Настасья Семенова, Прасковья Семенова и солдатка Авдотья Семенова, показавъ согласно съ показаніями, данными ими въ 1839 году земскому исправнику, пояснили: Марѳа Герасимова, — что освидѣтельствовали ее въ побояхъ спустя много времени. Татьяна Сергѣева, — что сколько дано было Марѳѣ ударовъ, — не помнитъ, только сѣкли больно, и когда переставали наказывать, помѣщикъ кричалъ: «сѣките больше, сѣките больнѣе» Софья Ильина Настасья Семенова, Прасковья Семенова, Авдотья Семенова, а также Татьяна Сергѣева, объяснили что Марѳа Герасимова въ родствѣ съ ними не состоитъ. Крестьянинъ Платонъ Онисифоровъ, — что въ настоящее время женатъ онъ на Марѳѣ Герасимовой, на которой женился года два спустя послѣ того, какъ она была наказана помѣщикомъ Протопоповымъ за незаконное прижитіе съ нимъ, Онисифоровымъ, младенца; что и до этого онъ нѣсколько разъ просилъ у Протопопова позволенія жениться на Марѳѣ, но ему всегда въ этомъ было отказываемо, и помѣщикъ стращалъ. что отдастъ его въ солдаты. Обвиняемый Протопоповъ, на предложенные ему судебнымъ слѣдователемъ вопросные пункты, объяснилъ: а) что взводимое на него Марѳою Герасимовою обвиненіе въ наказаніи ея розгами послѣ 8 дней разрѣшеніи ея отъ бремени онъ считаетъ клеветою, которую взвела на него Марѳа, пользуясь неправильнымъ, будто бы, постановленіемъ ярославскаго депутатскаго собранія о взятіи имѣнія его, Протопопова, въ опеку; б) что по медицинскому свидѣтельству знаковъ на тѣлѣ Герасимовой никакихъ не оказалось; в) что показанія пятерыхъ свидѣтельницъ: и самой Марѳы Герасимовой, какъ лицъ находившихся съ нимъ, Протопоповымъ, въ тяжбѣ, не заслуживаютъ довѣрія, притомъ же всѣ свидѣтельницы находятся между собою въ родствѣ и всѣ показанія ихъ — суть вымыселъ. Разсмотрѣвъ вышеизложенное, судебная палата находитъ, что ярославскій помѣщикъ, Протопоповъ свидѣтельскими показаніями изобличается въ нанесеніи 2 іюня 1859 г. истязаній бывшей его дворовой дѣвицѣ Марѳѣ Герасимовой, наказаніемъ ея розгами на 8‑й день послѣ разрѣшенія ея отъ бремени. Преступное дѣяніе Протопопова, совершенное въ 1859 г., т. е. во время дѣйствія Улож. о нак. изд. 1857 г., въ коемъ предусмотрѣны были преступленія по злоупотребленію помѣщичьей власти, — подлежитъ преслѣдованію по 1977 ст. улож. о наказ. изданія 1857 года.

По прочтеніи этого постановленія, — на обычный вопросъ предсѣдателя, признаетъ ли онъ себя виновнымъ, Протопоповъ отвѣчалъ: «я на вольную страсть попалъ, когда уже Царь меня освободилъ, не признаю себя виновнымъ».

Марѳа Герасимова (лицо, потерпѣвшее отъ преступленія). Родила я въ дѣвушкахъ, а черезъ недѣлю велѣно было меня наказать; просила, чтобы отложить наказаніе, по моему нездоровью послѣ родовъ, но онъ велѣлъ ложиться и наказалъ. Двѣ женщины меня наказывали, а третья держала, — еще двѣ сидѣли и ткали. До сихъ поръ послѣ наказанія больна; наказывали меня до крови, знаки были долго на тѣлѣ. Наказывали больно, послѣ лежала съ недѣлю, знаки же были болѣе недѣли; когда свидѣтельствовали, не знаю — были ли знаки.

На вопросы защитника, Герасимова отвѣчала, что Протопоповъ до наказанія обращался съ нею такъ себѣ, по — господски. Замужъ она вышла послѣ наказанія; отъ мужа было четверо дѣтей. Не помнитъ, что было послѣ наказанія. Къ предводителю обратилась съ жалобой черезъ недѣлю или полторы, ходила къ нему пѣшкомъ. Жалуясь предводителю, объяснила ему, какъ было дѣло, свидѣтельствовать же не просила, а послѣ была освидѣтельствована; потомъ жила въ усадьбѣ, работая, не лѣнилась; во время болѣзни за нею никто не ходилъ. Священникъ ходилъ въ усадьбу по временамъ.

По требованію защитника прочитано прошеніе Герасимовой.

Вотъ это прошеніе отъ слова до слова:

«Его высокородію господину Ярославскому уѣздному предводителю дворянства, дворовой дѣвицы вотчины Ярославскаго помѣщика Петра Акимова Протопопова. Покорнѣйшее прошеніе.

«Живя при дворѣ означеннаго помѣщика своего, имѣющаго весьма строгое и несносное обращеніе съ малочисленною своею вотчиною и дворнею, подвергнулась я, на 25 году отъ рожденія, жесточайшей и даже не человѣческой участи отъ руки помѣщика своего. 24 числа минувшаго мая мѣсяца, родила я незаконнорожденнаго младенца мужескаго пола, за что помѣщикъ мой, огорчась на меня, выждалъ только лишь того, когда я встану съ постели отъ болѣзни при родахъ въ первый разъ, а когда встала 2 числа сего іюня, то помѣщикъ мой въ тотъ же день, т. е. чрезъ восемь дней послѣ родовъ, послалъ меня ткать полотна въ ткацкую и тамъ, явясь, наказалъ меня розгами, ударовъ до 150, отъ чего я двое сутокъ была больна до безпамятства; между тѣмъ, не довольствуясь еще и симъ, обѣщаетъ мнѣ еще большее наказаніе въ скорости. Это самое и болѣе то, что отъ родовъ и прежняго жесточайшаго наказанія, съ трудомъ могу пройдти малѣйшее разстояніе, заставило меня сверхъ силъ доползть до Ярославля, оставя рожденнаго младенца на рукахъ чужой ему матери; и здѣсь являюсь съ сею покорнѣйшею просьбою къ вашему высокородію, какъ начальнику и представителю дворянства, защитить меня и о предоставленіи мнѣ безъ страха и обѣщаемыхъ въ будущности отъ помѣщика жесточайшихъ наказаній, исполнить законную волю его, доведшаго меня, при зрѣломъ возрастѣ, до рожденія младенца, прижитаго съ неизвѣстными лицами, отъ невыдачи въ замужество, по предложеніи ему о томъ многихъ одновотчинныхъ жениховъ, даже и по настоящее время предлагающихъ о семъ, и вмѣстѣ съ симъ покорнѣйше прошу освидѣтельствовать меня, сколь жестоко я была наказана, и если будетъ нужно дознатъ чрезъ дворовыхъ людей моего помѣщика и приходскаго священника, извѣстныхъ о семъ наказаніи. Іюня 9 дня 1859 года».

Марѳа Герасимова говоритъ, что Протопоповъ не допускалъ ее выходить замужъ безъ всякаго объясненія; только и скажетъ бывало: отъ тебя хорошіе женихи не уйдутъ.

Защитникъ обращаетъ вниманіе присяжныхъ на то, что Протопоповъ совѣтывалъ хорошее и за такія слова его укорить, нельзя.

Подсудимый. Герасимова сама смѣялась надъ женихами, называя ихъ дураками, — такъ они были хороши.

Марѳа Герасимова. Чиновники отъ губернатора не пріѣзжали, раньше не знаю — жаловался ли кто на г. Протопопова за дурную одежду и пищу; обхожденіемъ помѣщика особенно не были недовольны, — баринъ велъ себя по — господски.

Защитникъ обращаетъ вниманіе на то обстоятельство, что у г. Протопопова была съ его крѣпостными тяжба, возбужденная Николаемъ Ильинымъ.

Платонъ Онисифоровъ, мужъ Марѳы Герасимовой. Слышалъ, что наказывали, но меня тутъ не было. Къ Герасимовой сватался, но г. Протопоповъ сказалъ: «тебя слѣдуетъ подъ красную шапку»; ребенокъ былъ отъ меня.

Подсудимый. Онъ никогда не спрашивалъ разрѣшенія на бракъ и у меня не бывалъ, а нападалъ вооруженною рукою на старосту, какъ повстанецъ.

Крестьянка Татьяна Сергѣева. Помѣщикъ пришелъ въ ткацкую, велѣлъ Софьѣ принести розогъ, потомъ послалъ за Марѳой и говоритъ ей: ложись! Она просила прощенія, говорила ему: погодите, пока оправлюсь. Затѣмъ начали сѣчь. Марѳа стала кричать, потомъ перестала. Сколько дали розогъ — я не помню, потому что у самой руки — ноги тряслись. (На вопросы прокурора) «Сѣкли черезъ недѣлю послѣ родовъ, не менѣе; когда сѣкли, была кровь; сколько ударовъ — не знаю; Марѳа была больна послѣ наказанія, кажется долго была больна, но сколько времени именно — не помню; одно только помню…» Въ это время свидѣтельницѣ сдѣлалось такъ дурію, что она не могла устоять на ногахъ; судебный приставъ подставилъ ей стулъ и подалъ стаканъ холодной воды. Сергѣева очень поблѣднѣла, когда начала давать свои показанія, затѣмъ блѣдность увеличивалась и дошла до дурноты; оправившись немного, она слабымъ голосомъ продолжала отвѣчать защитнику: «Розги были обыкновенные прутья, столько ударовъ дали, говорю, не помню. Помѣщикъ передъ этимъ наказаніемъ распоряжался во всемъ какъ, помѣщикъ; пріѣзжалъ ли чиновникъ въ усадьбу — не помню, и не знаю — жаловался ли кто.»

Протопоповъ. Я ждалъ разрѣшенія дѣла въ сенатѣ два года слишкомъ, жаловался; въ самомъ постановленіи депутатскаго собранія сказано, что нѣтъ достаточнаго доказательства для обвиненія.

Предсѣдатель останавливаетъ обвиняемаго, и послѣдній говоритъ, что онъ никого не наказывалъ.

Софья Ильина. Помѣщикъ приказалъ мнѣ принести розги, потомъ послалъ за Марѳой; она упала въ ноги и просила прощенія, говорила: не уйду отъ васъ, отложите наказаніе, — но онъ велѣлъ ложиться; я просила не заставлять меня сѣчь, потому что также была больна, а онъ приказалъ наказывать, самъ сталъ въ головахъ, а Настасья Семенова держала ноги. Сколько дали ударовъ — теперь не помню; послѣ родовъ наказали, кажется, черезъ недѣлю; была ли больна послѣ Герасимова — не помню, а также была ли кровь при наказаніи. Тогда я показывала, что помнила; теперь же все забыла, что показывала судебному слѣдователю. Марѳу я не видала послѣ наказанія, пока она не пришла изъ Ярославля» (На вопросы защитника.) Ткацкая и домъ, гдѣ жила Герасимова, помѣщаются въ одномъ дворѣ; не помню, часто ли бывалъ священникъ послѣ наказанія, какъ и вынесла — то я сама, просто ничего не помню, потому была больна. Вообще я ничего не помню и не знаю. Помѣщикъ пользовалъ больныхъ. Николай Озеровъ мнѣ родной братъ. Содержаніе, какое давалъ помѣщикъ, не помню.

Протопоповъ. Я отлично содержалъ своихъ дворовыхъ людей.

Настасья Семенова, крестьянка. Пришелъ помѣщикъ, велѣлъ СофьѢ Ильиничнѣ принести розги, а меня послалъ за Марѳой. Марфа бросилась въ ноги, просила погодить наказывать, а баринъ велѣлъ ложиться и я начала держать. Наказывали шибко. Марѳа Герасимова сначала кричала, а потомъ перестала; послѣ баринъ велѣлъ сѣчь и была кровь съ одной стороны. Я не помню встала ли сама Марѳа Герасимова послѣ наказанія или нѣтъ, на другой день не видала ее и вообще до тѣхъ поръ, пока она не пришла изъ Ярославля; была ли здорова или больна — тоже не помню. На спросъ защитника свидѣтельница показала, что она жила въ одной усадьбѣ съ Марѳой Герасимовой, но не близко, съ кѣмъ жила Марѳа Герасимова — не помнитъ. Свидѣтельница — родственница СофьѢ и Прасковьѣ; она ничего не слыхала о томъ, что будетъ опекунское управленіе.

Крестьянка Прасковья Семенова показываетъ о наказаніи согласно съ предъидущею свидѣтельницей; говоритъ, что Марѳа Герасимова на другой день послѣ наказанія была больна; свидѣтельница ее не видала, потому что она была въ своей квартирѣ; во время наказанія Семенова работала. На спросъ защитника свидѣтельница добавила, что наказывали Герасимову въ той же комнатѣ, гдѣ работала она, Семенова, и что не помнитъ, когда вышла Марѳа Герасимова изъ дому послѣ наказанія.

Солдатка Авдотья Семенова почти на всѣ вопросы отвѣчала: «не знаю, не помню»; на вопросъ защитника объяснила, что ѣла Марѳа Герасимова, какъ придется — иногда за общимъ столомъ, иногда нѣтъ.

Докторъ Ѳ. Р. Дрейеръ. «Рѣшительно никакихъ знаковъ не было; я нашелъ, что Марѳа женщина полная, румяная и здоровая; о родахъ я узналъ изъ ея словъ». На вопросы прокурора докторъ Дрейеръ продолжалъ: «Если удары сильны, то знаки могутъ остаться въ продолженіи двухъ недѣль; скорость изглаживанія ихъ зависитъ отъ чувствительности тѣла, качества ударовъ и вообще отъ субъективныхъ свойствъ лица; на тѣлѣ же Герасимовой я никакихъ слѣдовъ не нашелъ». На вопросы защитника свидѣтель отвѣчалъ слѣдующее: «Отъ жестокаго наказанія могутъ быть различныя послѣдствія — это зависитъ отъ состоянія здоровья: такъ, можетъ броситься молоко въ голову, даже можетъ быть сумашествіе, причемъ необходимость въ медицинскомъ пособіи — вещь чисто относительная; что же касается до Марѳы Герасимовой, то необходимости въ медицинскихъ пособіяхъ положительно не было.

Экспертъ докторъ Н. А. Никольскій, на вопросъ защитника могутъ ли исчезнуть слѣды наказанія черезъ 15 дней, отвѣтилъ, что исчезновеніе зависитъ отъ субъекта, силы ударовъ и качества наказанія: при легкихъ ударахъ розгами знаки могли исчезнуть; въ большинствѣ случаевъ можно было бы ожидать, что вынесшая наказаніе черезъ 8 дней послѣ родовъ была бы больна, но если она уже была сѣчена прежде и крѣпкаго сложенія, то могла и не быть больною долго. Болѣзни, которыя могли быть вызваны наказаніемъ — потеря молока, болѣзни матки, но въ исключительныхъ случаяхъ могло и ничего не быть. Чрезъ сутки послѣ наказанія, при крѣпкомъ тѣлосложеніи, можно ходить. Послѣ предъявленія эксперту Марѳы Герасимовой г. Никольскій сказалъ, что прежде она должна была быть крѣпкаго сложенія и потому легкое наказаніе могло отразиться не такъ сильно; все зависитъ, повторяетъ докторъ, сколько отъ субъекта, сколько же и отъ способа наказанія; чрезъ полторы недѣли послѣ наказанія она могла бы идти, весьма вѣроятно, а на вторые сутки — развѣ только въ томъ случаѣ, еслибы очень была крѣпка силами или же было бы легкое наказаніе. Еслибы прежде была Герасимова наказана, то легко могла это перенести.

Марѳа Герасимова говоритъ, что она не помнитъ, была ли прежде наказана или нѣтъ.

Прокуроръ объясняетъ мѣру наказанія и его послѣдствія въ данномъ случаѣ и спрашиваетъ: «при такомъ родѣ наказанія возможно ли совершенное излеченіе въ теченіи 15 дней такихъ знаковъ»?

Экспертъ Никольскій. Да, при извѣстномъ тѣлосложеніи, подтеки на мягкихъ частяхъ могутъ исчезнуть легко, особенно если она дѣлала что — нибудь для ихъ исчезновенія, какъ напримѣръ прикладывала холодную воду. Тѣло можетъ зажить и рубцы уничтожиться., но въ то же время появятся другія послѣдствія — это зависитъ отъ многихъ условій, которыя теперь и узнать нельзя, такъ какъ прошло уже 9 лѣтъ; впрочемъ знаки, какъ ихъ описываютъ, исчезнуть могутъ въ рѣдкихъ случаяхъ.

Защитникъ заявляетъ, что Марѳа Герасимова говорила уже на судебномъ слѣдствіи, будто бы она была такъ наказана, что до сихъ поръ нездорова.

Докторъ Ѳ. Р. Дрейеръ проситъ дополнить свое показаніе и говоритъ, что самъ Протопоповъ, когда былъ у него, сказалъ ему, что онъ наказалъ Марѳу Герасимову слегка, для поддержанія нравственности.

Подсудимый говоритъ, что все это докторъ Дрейеръ сказалъ неправильно, и затѣмъ обратился къ свидѣтелю съ словами: «Бога вы не боитесь.» Предсѣдатель останавливаетъ его.

Экспертъ, докторъ Н. В. Пирожковъ, на вопросъ: могутъ ли черезъ 15 дней послѣ сильнаго наказанія слѣды сами проходить, — отвѣчалъ приблизительно слѣдующее. Число ударовъ не опредѣлено, но насколько можно судить по разсказамъ, то наказаніе было жестокое; если же допустить, что чрезъ 14 дней исчезли всѣ слѣды, то значитъ наказаніе не было тяжкимъ. При сильномъ наказаніи и въ особенности розгами, знаки не могли исчезнуть, — только при болѣе легкомъ могли изгладиться. Простая женщина послѣ родовъ могла дойдти до Ярославля и послѣ наказанія, если была не сильно наказана. Что касается до болѣзней, которыя могло возбудить такое наказаніе, то это чисто условное дѣло. Послѣ предъявленія Марѳы Герасимовой, экспертъ продолжалъ: теперь она слабаго здоровья, но тогда могла быть крѣпкаго сложенія; опредѣлить въ настоящее время всѣ послѣдствія наказанія нѣтъ возможности, потому что ихъ безчисленное множество, но могло и ничего не быть.

Крестьянинъ Петръ Степановъ, вызванный защитою, показалъ, что обиды онъ не видалъ отъ г. Протопопова, но не можетъ сказать — были ли имъ довольны всѣ крестьяне. Управлялъ 10 лѣтъ и грубо не обращался. О наказаніи Марѳы Герасимовой свидѣтель не слыхалъ, точно также какъ о жалобахъ на помѣщика Протопопова.

Подсудимый. Скажи, Петръ, слыхалъ ли ты когда нибудь, чтобы я наказывалъ кого жестоко?

Свидѣтель. Что, батюшко, вы сами это лучше меня знаете (Въ публикѣ смѣхъ).

Прокуроръ. Не знаете ли вы, наказывалъ ли г. Протопоповъ своихъ собственныхъ крѣпостныхъ крестьянъ?

Свидѣтель. Не знаю; бывалъ въ Савелковѣ, но не слыхалъ, какъ онъ наказывалъ.

Крестьянинъ Андрей Васильевъ сказалъ: Для насъ г. Протопоповъ былъ хорошъ, для другихъ прочихъ не знаю, обидъ большихъ отъ него не видали, а виновныхъ поучивалъ.

Протопоповъ. Я старостою Андреемъ былъ оченъ доволенъ. (Въ публикѣ смѣхъ).

На вопросъ г. предсѣдателя, что еще подсудимый можетъ сказать въ свою пользу, Протопоповъ отвѣчалъ: «мои люди имѣли и послѣ обнародованія Положенія притязанія на мою землю; доселѣ оброку съ нихъ не получаю, можно ли имъ довѣриться? Главный же пособникъ ихъ есть Николай Озеровъ».

Товарищъ прокурора П. Я. Вагенгеймъ въ сущности сказалъ слѣдующее: Протопоповъ преданъ суду и дѣло подробно изложено въ опредѣленіи Московской судебной палаты; палата нашла доказательства достаточными для преданія его суду съ участіемъ присяжныхъ засѣдателей. Всѣ показанія дѣлятся на три части. Во первыхъ, показанія бывшихъ крѣпостныхъ г. Протопопова, всѣ они свидѣтельствуютъ о наказаніи 2‑го іюня 1859 года Марѳы Герасимовой розгами. Во вторыхъ, показанія экспертовъ: они свидѣтельствуютъ, что наказаніе Марѳы Герасимовой не оставило знаковъ, но могли эти знаки не быть черезъ 15 дней, ибо наказаніе это могло не быть жестокимъ. Въ третьихъ, показанія объ обращеніи его съ людьми въ опекаемомъ имъ имѣніи; но относительно этого бывшіе его крѣпостные показали, что они ничего не знаютъ. Докторъ Дрейеръ далъ важное показаніе, что Протопоповъ заѣхалъ къ нему, прося объ удовлетворительномъ свидѣтельствѣ, и признался, что наказалъ Марѳу Герасимову слегка, для поддержанія нравственности. Такимъ образомъ фактъ наказанія Герасимовой доказанъ, жестокое обращеніе съ крестьянами на судѣ не подтвердилось. Отъ васъ, господа присяжные, будетъ зависѣть признать или не признать подсудимаго виновнымъ въ истязаніи Герасимовой жестокимъ наказаніемъ.

Защитникъ г. Казанскій повторяетъ, что правительствующій сенатъ, въ силу высочайшаго повелѣнія, уже удалилъ г. Протопопова изъ имѣнія; такимъ образомъ кліентъ его наказанъ, слѣдовательно вопросъ о возмездіи уже оконченъ. Протопопову предоставлено право оправдываться только, что не значитъ, чтобы онъ былъ преданъ суду, а потому, судить г. Протопопова можно только по особому высочайшему повелѣнію. Вслѣдствіе этого защитникъ проситъ его слова записать въ протоколъ и составить особое постановленіе по этому вопросу.

Предсѣдатель. Извольте говорить вашу защитительную рѣчь.

Защитникъ. Господа присяжные, вы слышали, что Марѳа Герасимова была наказана для исправленія, но я позволю себѣ усумниться въ дѣйствительности этого наказанія и займусь рѣшеніемъ вопроса; зачѣмъ было ее наказывать? Всѣ эти люди уже знали, что г. Протопоповъ болѣе не управляетъ имѣніемъ, а потому и не вижу необходимости въ совершеніи подобнаго поступка для ея исправленія. Но крестьяне г. Протопопова тоже хотѣли окончательно отдѣлаться отъ своего помѣщика; пріискивая къ тому способы, придумали наконецъ настоящее дѣло — иначе я не могу себѣ объяснить его. Имъ легко было сдѣлать такой извѣтъ — всѣ свидѣтели родственники между собою, а родной братъ наказанной Николай Ильинъ всему начальникъ. Насколько сомнительно обвиненіе — видно изъ самаго характера свидѣтельскихъ показаній. Показанія Марѳы Герасимовой разнорѣчивы, что возбуждаетъ сомнѣніе, которое должно быть истолковано въ пользу обвиняемаго. Такъ она говоритъ, что была тяжко наказана, а между тѣмъ говоритъ также, что почти тотчасъ ушла въ Ярославль — одно съ другимъ несовмѣстно. Затѣмъ подаетъ жалобу, но не проситъ, чтобы ее освидѣтельствовали; черезъ двѣ недѣли ее свидѣтельствуютъ и находятъ ея здоровье удовлетворительнымъ, — это свидѣтельство должно быть признано достовѣрнымъ. Докторъ Дрейеръ говоритъ, что г. Протопоповъ сознался ему, что наказалъ Марѳу Герасимову, но для чего было сдѣлано это сознаніе — свидѣтель не объяснилъ. Во всякомъ случаѣ наказаніе, если только оно было, непремѣнно должно быть легкимъ, такъ какъ нѣтъ возможности пройдти 35 верстъ послѣ тяжкаго наказанія; оно должно бы было возбудить болѣзни и требовать медицинскаго пособія, но ничего этого не было. Въ селеніи никто не слыхалъ, чтобы Марѳа Герасимова была наказана, а объ жестокомъ истязаніи всѣ бы должны были знать. Въ настоящее время свидѣтели отзываются незнаніемъ, а на предварительномъ слѣдствіи показывали, что знали, — значитъ у нихъ была задняя мысль.

Господа присяжные, кто бы сталъ добиваться суда, еслибы у кого была совѣсть нечиста? Судъ вѣдь не шутка. Нужно предположить, что г. Протопоповъ былъ въ умопомѣшательствѣ, еслибы онъ добивался суда, не будучи твердо убѣжденъ, что судъ его оправдаетъ. Свидѣтельскія показанія никуда не годятся. Сама Марѳа Герасимова говоритъ, что Протопоповъ прежде ее не наказывалъ, но обращался съ нею по — отечески. Спрашивается, зачѣмъ же было ее наказывать уже тогда, когда онъ былъ устраненъ отъ управленія имѣніемъ? Слѣдовательно, извѣту свидѣтелей вѣрить нельзя. Далѣе и эксперты не утверждаютъ, что Марѳа Герасимова могла бы выдержать такъ легко жестокое наказаніе, какому она будто бы подвергалась. Это доказываетъ, что свидѣтельница или вовсе не была наказана, или была наказана легко. Бъ послѣднемъ случаѣ и характеръ поступка Протопопова совершенно измѣняется и уже его нельзя обвинять въ томъ, въ чемъ онъ нынѣ обвиняется. Протопоповъ не былъ жестокаго характера, иначе его не назначили бы опекуномъ, или если бы назначили, то онъ и тутъ бы проявилъ свой характеръ. Скажу еще, что въ настоящемъ дѣлѣ показаніе священника очень важно: онъ жилъ близко и долженъ бы былъ все знать, а между тѣмъ ничего не слыхалъ — это очень странно. Еслибы наказаніе Марѳы Герасимовой было бы очень жестокое, то оно произвело бы страшный говоръ, какъ случай исключительный. Вообще я полагаю, что данныхъ для обвиненія моего кліента нѣтъ. Въ заключеніе считаю нужнымъ обратиться къ краткому описанію личности моего кліента: Протопоповъ — дворянинъ, почти 70 лѣтъ, образованіе получилъ въ военно — учебномъ заведеніи; прослуживъ нѣсколько времени въ артиллеріи, онъ вышелъ въ отставку; затѣмъ онъ предался сельскому хозяйству собственно для крестьянъ, обучалъ ихъ мастерствамъ и заботился вообще объ ихъ благосостояніи: однимъ словомъ, онъ служилъ общественной пользѣ. Могъ ли онъ при этомъ относиться безчеловѣчно къ своимъ крѣпостнымъ? Но дворовые люди были къ нему непріязненны и эти отношенія остаются до сихъ поръ. Николай Ильинъ отыскиваетъ еще и теперь послѣдняго достоянія г. Протопопова — земли. Просьбы просителей были частію удовлетворены, но большая часть изъ нихъ отказываются отъ надѣла и требуютъ земли въ большемъ количествѣ. Это — то враждебное отношеніе и было поводомъ къ настоящему извѣту. Въ дѣйствительности Протопоповъ хорошо обращался съ своими дворовыми, и если онъ отказалъ Марѳѣ Герасимовой въ женихѣ, то сказавши ей, что будетъ лучшій женихъ; слѣдовательно, онъ дѣйствовалъ по — отечески. Вы слышали, что онъ постоянно лечилъ своихъ дворовыхъ, пока онъ не былъ удаленъ изъ имѣнія, и потому спрашиваю — зачѣмъ ему было наказывать Марѳу Герасимову на 8 день послѣ родовъ? Вообще я нахожу фактъ наказанія крайне сомнительнымъ, — это мое убѣжденіе, какъ человѣка. Я полагаю, что вы не рѣшитесь дать обвинительный приговоръ и подвергнуть Протопопова печальной участи на послѣднихъ дняхъ его жизни; но дадите ему возможность осуществить высочайшее поведѣніе, — оправдаться по суду.

Послѣ этихъ рѣчей стороны еще разъ обмѣнялись возраженіями, а подсудимый въ своемъ послѣднемъ словѣ сказалъ: «Это все выдумка! 8‑го числа былъ полученъ указъ объ опекѣ, а 9‑го были поданы жалобы по подстрекательству Николая Ильина.»

Присяжнымъ было предложено три вопроса. На первый — объ истязаніи Герасимовой они отвѣчали отрицательно. Отвѣчая на второй вопросъ, они признали подсудимаго виновнымъ въ томъ, что онъ подвергнулъ Герасимову на 8 день послѣ родовъ легкому тѣлесному наказанію. Отвѣтъ присяжныхъ на третій вопросъ гласилъ что это наказаніе не слѣдуетъ признавать за жестокое обращеніе.

Стороны признали, что дѣйствіе въ которомъ обвиненъ подсудимый прежде дѣйствовавшимъ закономъ не наказуемо. Поэтому судъ призналъ г. Протопопова оправданнымъ.

Дѣло о женѣ унтеръ — офицера Казариновой, обвиняемой въ покушеніи на отравленіе мужа своего, и о крестьянинѣ Сидоровѣ, обвиняемомъ въ подговорѣ на отравленіе Казаринова

(Засѣданіе Владимірскаго окружнаго суда, 6‑го марта 1868 года съ участіемъ присяжныхъ засѣдателей).

Предсѣдательствовалъ предсѣдатель суда Д. Р. Готмань, обвинялъ прокуроръ Ѳ. Ѳ. Крахтъ; защитники: Казариновой — присяжный повѣренный Замятнинъ, Сидорова — кандидатъ на судебныя должности фонъ-Плеве.

Сущность обвинительнаго акта заключается въ слѣдующемъ: Прибывшій въ сентябрѣ 1866 г. въ отпускъ на родину унтеръ — офицеръ Михаилъ Игнатьевъ Казариновъ, 37 лѣтъ, 10 мая, купавшись, простудился и захворалъ; 17 мая онъ былъ пріобщенъ Св. Таинъ, а 21 мая умеръ. Послѣ смерти его стали ходить слухи, что онъ умеръ отъ отравленія, въ чемъ и пало подозрѣніе на жену его, Дарью Евграфову, и крестьянина Герасима Сидорова, съ которымъ Евграфова около двухъ лѣтъ имѣла любовную связь. При производствѣ слѣдствія крестьянинъ Герасимъ Сидоровъ не сознался ни въ отравленіи Казаринова, ни въ томъ, что онъ имѣлъ любовную связь съ Дарьей Евграфовой, сказавъ, что она жила у него только въ работницахъ. Дарья Евграфова первоначально показала, что въ отравленіи мужа своего она не виновна, но что это сдѣлалъ Герасимъ Сидоровъ, который съ самаго начала болѣзни ея мужа сталъ ее уговаривать отравить мужа, но она не соглашалась, сказавши, чтобы онъ самъ это сдѣлалъ, почему Герасимъ Сидоровъ все это и устроилъ для того, чтобы безпрепятственно продолжать съ нею любовную связь, и когда далъ яду мужу ея, то сказалъ ей, что теперь будетъ покойникъ. Въ чемъ и когда онъ далъ ядъ мужу ея — она не знаетъ. На вторичномъ допросѣ Дарья Евграфова показала, что мужа ея они задумали извести давно; задумалъ это Герасимъ Сидоровъ и уговорилъ ее; съ этою цѣлью, еще великимъ постомъ, онъ далъ ей небольшую бутылочку съ какою — то жидкостью краснаго цвѣта, въ родѣ квасу сказавъ, чтобы она берегла ее до времени. Когда, послѣ Николина дна, мужъ ея захворалъ, то Герасимъ Сидоровъ велѣлъ ей давать мужу понемногу изъ той бутылочки, сказавши, что если дать сразу, то онъ умретъ вдругъ, почему она и дала мужу этого зелья сначала въ капустѣ, положивши очень немного, съ наперстокъ, отъ чего мужа ея, какъ онъ ей говорилъ, вырвало; потомъ она ему давала еще два раза того зелья въ квасу, въ томъ же количествѣ, какъ и въ первый разъ. Все это она дѣлала по совѣту Сидорова. Это было еще до принятія мужемъ ея причастія; послѣ того она болѣе не давала ему этой жидкости и бутылочку съ оставшимся зельемъ разбила въ мелкія части, такъ что не осталось и слѣдовъ. По судебно — медицинскому освидѣтельствованію трупа Казаринова, врачи предположили, что смерть Казаринова произошла отъ отравленія, принимая во вниманіе налитіе сосудовъ въ слизистой оболочкѣ глотки, пищепріемника и желудка и красный цвѣтъ слизистой оболочки кишокъ. Но по повѣркѣ осадковъ, полученныхъ при химическомъ изслѣдованіи внутренностей умершаго, никакого металлическаго яда въ нихъ не оказалось и, по заключенію медицинскаго департамента, смерть Казаринова могла произойдти не отъ отравленія металлическимъ ядомъ, а отъ другой какой — либо причины, тѣмъ болѣе, что и самое состояніе желудка и тонкихъ кишокъ, описанное въ свидѣтельствѣ, не представляетъ тѣхъ патологическихъ явленій, какія бываютъ при отравленіи металлическими ядами, состояніе же ихъ ближе подходитъ къ катарральному пораженію внутренности. Къ обвиненію Дарьи Евграфовой и Герасима Сидорова въ томъ, что они, уговорившись извести мужа первой, употребляли какую — то жидкость, которая, по ихъ мнѣнію, должна была дѣйствовать какъ ядъ, служатъ слѣдующія обстоятельства: 1) собственное сознаніе Дарьи Евграфовой; 2) любовная связь, которую Дарья Евграфова имѣла съ Герасимомъ Сидоровымъ, по общему удостовѣренію спрошенныхъ лицъ, вслѣдствіе чего Михаилъ Игнатьевъ, по показанію семейныхъ Евграфовой, поругивалъ ее и бивалъ, и 3) показанія свидѣтелей. По этимъ основаніямъ, прокурорскій надзоръ обвинялъ Дарью Евграфову въ томъ, что она, по уговору съ Герасимомъ Сидоровымъ, давала какое — то питье, съ намѣреніемъ извести его, считая это питье за отраву. Судя по химическому изслѣдованію внутренностей умершаго, жидкость эта не заключала въ себѣ металлическаго яда, но тѣмъ не менѣе въ дѣйствіи Евграфовой выразилось покушеніе на отправленіе; если же самого отравленія и не послѣдовало, то потому только, что употребленное средство оказалось недѣйствительнымъ, но наказуемость этого дѣйствія опредѣляется по ст. 115 улож. о нак. Почему солдатка Дарья Евграфова, покусившаяся на отравленіе своего мужа по уговору крестьянина Герасима Сидорова, и Герасимъ Сидоровъ, умыслившій это преступленіе и управлявшій дѣйствіями Евграфовой, подлежатъ суду Владимірскаго окружнаго суда съ участіемъ присяжныхъ засѣдателей.

Подсудимые Евграфова и Сидоровъ въ возводимомъ на нихъ преступленіи не сознались.

Судъ спросилъ свидѣтелей.

Мѣщанинъ Смирновъ. — Всѣхъ обстоятельствъ этого дѣла я не знаю, но я могу упомнить слѣдующее: жена унтеръ — офицера Казаринова Дарья Евграфова пришла ко мнѣ въ домъ и стала просить, чтобы я исходатайствовалъ предъ священникомъ въ нашемъ селѣ схоронить ея умершаго мужа, и обѣщала за это 100 руб.; я сталъ разспрашивать, что заставляетъ ее давать деньги. Она все эдакъ размышляла и созналась, что мужа отравила, по уговору съ Герасимомъ Сидоровымъ; онъ тоже пріѣхалъ и просилъ похоронить умершаго говорилъ: «мало 100 и полтораста не пожалѣю». Желая обнаружить поступокъ Евграфовой, я объявилъ объ этомъ мировому судьѣ, а потомъ, когда пріѣхалъ священникъ, — его въ то время не было въ селѣ, — и ему. Больше ничего не могу вамъ сказать.

Дворовая дѣвица Авдотья Антонова. — Ходила я къ нему, Герасиму Сидорову, корову покупать, и говорю, что ты тужишь, Герасимъ? А онъ говоритъ: «если бы она не у меня жила…» Потомъ, когда я пошла, онъ говоритъ: «какъ ты пойдешь, скажи, чтобы она не путалась; чтобы все на себя приняла». Когда а пришла къ Дарьѣ, она была подъ арестомъ, и передала слова Сидорова; она сказала: «это наше дѣло». Дарья сидѣла въ избѣ, окошки были безъ рѣшетки; говорила она шибко, поднявши раму…

Крестьянская дѣвица Ѳедосья Петрова. — Я только слышала, какъ Герасимъ Сидоровъ и Дарья Ефграфова разговаривали у воротъ. Дарья пришла къ Герасиму, а онъ ее выгналъ: «зачѣмъ, говоритъ, ты ко мнѣ ходишь?» Она сказала: «врешь, песъ, опоздалъ теперь меня гнать — то: мужа нѣтъ, такъ ты меня гонишь… тогда бы гналъ, когда хозяинъ былъ живъ… что мнѣ, то и тебѣ будетъ». Слухи ходили, что они салдата отравили. Видѣли онѣ меня, когда кричали (я копала гряды), и скоро ли это было послѣ смерти мужа ея — не помню.

Салдатка Авдотья Иванова. — Пришла она ко мнѣ въ избу и сѣла на лавку, бьется головой объ стѣну: «умру, говоритъ… что ты, говоритъ, кума, мнѣ присудишь: здѣсь умереть, или туда идти?» Я ей совѣтовала, что Богъ пошлетъ — дома умереть или туда идти. Она пришла чрезъ недѣлю послѣ смерти мужа и говорила, что ее Герасимъ научалъ отравить мужа, и я совѣтовала ей сознаться. Вотъ что, кума, Герасимъ меня проситъ: «не винись; если тебя въ острогъ посадятъ, — годъ, два просидишь, а я тебя выкуплю». Въ это время Дарья плакала. Она и вправду была мнѣ кума — она у меня крестила. О смерти я ничего не слыхала, и кто первый началъ говорить о смерти — не могу знать.

На основаніи 687 ст. уст. угол. судопр., былъ прочитанъ судебно — врачебный осмотръ трупа унтеръ — офицера Казаринова и заключеніе медицинскаго департамента, сущность которыхъ изложена въ обвинительномъ актѣ.

Прокуроръ Крахтъ сначала разсказалъ обстоятельства дѣла, а затѣмъ перешелъ къ разсмотрѣнію доказательствъ. Замѣтивъ, что врачи, осматривавшіе трупъ, признали причиною смерти отравленіе, и что медицинскій же департаментъ не утвердилъ этого мнѣнія, прокуроръ продолжалъ: «если даже принять вполнѣ заключеніе медицинскаго департамента, то оно не опровергаетъ обвиненія. Вы слышали, гг. присяжные засѣдатели, что подсудимые не обвиняются въ самомъ отравленіи Казаринова: Дарья Ефграфова обвиняется въ покушеніи на отравленіе своего мужа средствами, оказавшимися безвредными, а Герасимъ Сидоровъ — въ подстрѣкательствѣ на это преступленіе. Законъ признаетъ такое отравленіе также преступленіемъ. Законъ въ каждомъ преступленіи, главнымъ образомъ, преслѣдуетъ преступную волю, и нѣтъ основанія не преслѣдовать подсудимаго, который съ своей стороны сдѣлалъ все, что требовалось для отравленія, которое не достигло цѣли только по случайнымъ обстоятельствамъ. Вы видите, что два человѣка покусились на отравленіе: одному попадается случайно сильнѣйшій ядъ, и жертва его погибаетъ мгновенно, другому попадается не столь сильный ядъ, и жертва его спасена. Однако они сдѣлали для своей цѣли одно и то же, и было бы несправедливо наказать одного и освободить отъ наказанія другаго». Обратившись къ заключенію медицинскаго департамента, прокуроръ пришелъ къ тому выводу, что хотя медицинскій департаментъ и не призналъ, что Казариновъ былъ отравленъ, но тѣмъ не только не опровергается, но напротивъ подтверждается то обвиненіе, по которому подсудимые преданы суду. — «Я приступаю, продолжалъ онъ, къ изложенію другихъ доказательствъ. Виновность Дарьи Ефграфовой подтверждается собственнымъ сознаніемъ. Если она здѣсь предъ вами не сдѣлала сознанія, то, какъ вы слышали изъ обвинительнаго акта, при предварительномъ слѣдствіи судебному слѣдователю она сдѣлала полное сознаніе». Изложивъ показаніе Дарьи Евграфовой при слѣдствіи, прокуроръ замѣтилъ, что показанію ея нельзя не вѣрить: она прежде всего обвиняетъ Герасима Сидорова — онъ съ нею въ связи; измѣняя впослѣдствіи свое показаніе и сознаваясь въ своей винѣ, она не отвергаетъ подстрѣкательства Герасима Сидорова. Въ показаніи Дарьи Ефграфовой есть еще одна особенность, которая сообщаетъ ему полную достовѣрность: она показываетъ, что послѣ смерти мужа Сидоровъ ее выгонялъ изъ дому. Дѣйствительно, впослѣдствіи это обстоятельство подтвердилось показаніями другихъ свидѣтелей, которыхъ вы слышали здѣсь: я говорю о показаніи Ѳедосьи Петровой. Такимъ образомъ нельзя сомнѣваться бъ полной достовѣрности сознанія Дарьи Ефграфовой. Но не зависимо отъ сего, еслибы обвинительная власть и не имѣла въ виду сознанія Ефграфовой, то къ уличенію ея есть другія основанія. Вы слышали здѣсь многочисленныя показанія свидѣтелей, вполнѣ достовѣрныхъ и спрошенныхъ подъ присягою». Изложивъ эти показанія, прокуроръ замѣтилъ, что совокупность данныхъ, добытыхъ судебнымъ слѣдствіемъ, не допускаетъ возможности сомнѣваться въ ея виновности. «Я перехожу къ разбору доказательствъ противъ Герасима Сидорова. Онъ самъ не сознается, но противъ него прежде всего представляется оговоръ Дарьи Ефграфовой. Оговоромъ признается обвиненіе однимъ участвующимъ въ дѣлѣ другаго. При этомъ прежде всего слѣдуетъ обращать вниманіе на то, не имѣетъ ли оговаривающій собственнаго интереса въ обвиненіи другаго». Разсматривая въ этомъ отношеніи оговоръ Ефграфовой, по мнѣнію прокурора, нельзя ему не вѣрить: она обвиняетъ своего любовника и здѣсь объясняется то побужденіе, которое могла имѣть Казаринова къ отравленію ея мужа: Казариновъ именно Сидорову былъ препятствіемъ къ любовной связи его; удалить это препятствіе — вотъ та цѣль, которую Герасимъ Сидоровъ видѣлъ въ отравленіи Казаринова. Вотъ почему становится вѣроятнымъ и то, что Сидоровъ рѣшился на подстрѣкательство. Но кромѣ того Сидоровъ, какъ видно изъ дѣла, и прежде былъ судимъ за отравленіе дѣтей крестьянки Степановой и удушеніе своей жены и, но рѣшенію Владимірской уголовной палаты, былъ оставленъ въ сильномъ подозрѣніи. Прежнее преступленіе Сидорова замѣчательно однородно съ настоящимъ: онъ былъ судимъ за отравленіе дѣтей крестьянки Степановой и удушеніе своей жены, — теперь онъ подстрѣкаетъ свою любовницу къ покушенію на жизнь своего мужа также чрезъ отравленіе. Но кромѣ этого обстоятельства къ обвиненію Герасимова также представляются другія данныя: это показанія свидѣтелей.

Присяжный повѣренный Замятинъ. Гг. присяжные засѣдатели! Подсудимая Дарья Евграфова предана обвинительною властію суду за покушеніе на отравленіе мужа, причемъ отравленія не послѣдовало по безвредности средства. Преступленіе это предусмотрѣно ст. 113 и прим. къ ней улож. о нак. Въ 115 ст. говорится: «Когда при покушеніи на преступленіе подсудимымъ сдѣлано все, что онъ считалъ нужнымъ для приведенія своего намѣренія въ исполненіе, и преднамѣренное имъ зло не совершилось только по особеннымъ, непредвидѣннымъ имъ обстоятельствамъ, или вслѣдствіе безвредности употребленныхъ имъ средствъ, то онъ подвергается, смотря по обстоятельствамъ дѣла, наказанію….» Далѣе, въ примѣчаніи къ этой статьѣ говорится: «если при покушеніи на преступленіе подсудимымъ, по крайнему невѣжеству или суевѣрію, употреблены были средства вполнѣ и очевидно недѣйствительныя для совершенія преступленія, какъ — то: нашептыванія, наговоры, заклинанія и т. п., то онъ подвергается наказанію….» Я попрошу вашего вниманія не столько къ фактической, сколько къ юридической сторонѣ дѣла. т. е. къ примѣненію къ дѣлу самой статьи 115 и примѣчанія къ ней. Поводомъ къ возбужденію преслѣдованія противъ Евграфовой послужили слухи, разнесшіеся послѣ смерти Михаила Игнатьева. Но насколько слухи эти были основательны — видно изъ того, что они остались слухами и слѣдствіемъ не подтвердились: оказалось, что Игнатьевъ утеръ отъ простуды желудка, что вполнѣ вѣроятно, такъ какъ онъ слегъ въ постель послѣ купанья въ холодное время мая; хотя г. прокуроръ въ своей обвинительной рѣчи указываетъ на тошноту, рвоту и т. д., какъ на симптомы отравленія, но г. прокуроръ не экспертъ, и для насъ важно заключеніе медицинскаго департамента, отвергшаго присутствіе во внутренностяхъ Игнатьева яда, а рвота и проч. явленія были слѣдствіемъ простуды желудка. Обвинитель основываетъ обвиненіе свое на томъ: во — первыхъ, что между подсудимыми была любовная связь; во — вторыхъ, на показаніяхъ свидѣтелей и, въ — третьихъ, на сознаніи Дарьи Евграфовой. Любовная связь въ положеніи Евграфовой очень естественна: мужъ ея, Казариновъ, находился въ отлучкѣ 13 лѣтъ, въ ней явилось побужденіе замѣнить мужа, и она его замѣнила. Но, гг. присяжные, можно ли предполагать, чтобы въ настоящемъ случаѣ простая похоть увлекла Евграфову до преступленія? По приходѣ мужа на родину, все шло по — старому, хотя Казариновъ и взялъ жену къ себѣ, но помѣхи отъ этого для любовной ея связи не было, — знаетъ всякій, что безсрочно — отпускной долго не засидится на мѣстѣ. Какая же надобность была прибѣгать къ преступленію? И что же изъ всего вышло? Сидоровъ прогналъ отъ себя Евграфову послѣ смерти ея мужа. Гг. присяжные засѣдатели! Казаринова была виновна предъ мужемъ, но нельзя видѣть противъ нея улики въ любовной свази. Показанія свидѣтелей въ сущности ничего не объясняютъ; говорятъ они о различныхъ выраженіяхъ Евграфовой, о ея слезахъ, и т. д.; но всѣ дѣйствія, слова Евграфовой были слѣдствіемъ того непріятнаго положенія, въ которое она была поставлена слухами, разнесшимися въ народѣ, и которые привели ее сюда. Сознаніе Евграфовою было сдѣлано при предварительномъ слѣдствіи, — теперь она взяла его назадъ. — Вы, гг. присяжные, конечно, съ недовѣріемъ отнесетесь къ искренности ея отказа отъ признанія, но, повѣрьте мнѣ, какъ безпристрастному защитнику: при свиданіи съ Евграфовою я употреблялъ всѣ усилія склонить ее подтвердить сдѣланное сознаніе и здѣсь, на судѣ; я говорилъ ей и о Богѣ, и о необходимости открыть предъ вами всю душу и т. д.; ничто не помогло. Она твердо говорила: «ничего такого не было — я не виновата». — На вопросъ же мой: какъ же ты показала на себя? она отвѣчала: «какъ начали говорить объ этомъ, я сама себя не помнила, а какъ привели къ допросу, я упала въ обморокъ; и какъ стали спрашивать, я и не помню, что показывала». Наконецъ, гг. присяжные, прошло то время, когда собственное сознаніе считалось лучшимъ свидѣтельствомъ всего свѣта. Часто сознаніе мотивируется особыми побужденіями, какъ въ данномъ случаѣ, — не было ли оно вызвано чувствомъ мести къ покинувшему Евграфову любовнику? Долгомъ считаю обратить ваше вниманіе на несообразность сознанія Евграфовой съ обстоятельствами: она показала, что получила отъ Сидорова стклянку съ зельемъ въ началѣ поста, слѣдовательно въ концѣ февраля, и тогда же зарыла въ землю. Къ чему ей, проживавшей у мужа, было брать зелье столь заблаговремено? Какъ могла она зарыть стклянку въ мерзлую землю? — Теперь перехожу къ вопросу чисто — юридическому и прошу особаго вниманія вашего, гг. присяжные. Г. прокуроръ; обвиняя Евграфову въ покушеніи на отравленіе мужа, подводитъ проступокъ ея подъ 115 статью уложенія. Въ началѣ рѣчи я привелъ эту статью и примѣчаніе къ ней. Преступленіе состоитъ изъ двухъ элементовъ, если можно выразиться, изъ двухъ составныхъ частей: злой воли и матеріальнаго вреда. Поэтому, для полнаго понятія преступленія, необходима наличность обоихъ элементовъ. Напр., отравленіе, какъ преступленіе, будетъ тогда, когда доказано намѣреніе отравить, и когда смерть послѣдовала отъ употребленія яда. Въ случаѣ отсутствія котораго — либо изъ составныхъ элементовъ, возможно преступленіе не полное, или дѣйствіе не преступное; за отсутствіемъ умысла, воли — нѣтъ преступленія. Но вопросъ: можетъ ли быть преступленіе при отсутствіи матеріальнаго вреда? г. прокуроръ выразился, что злая воля преслѣдуется сама по себѣ, помимо вреда матеріальнаго. Это выраженіе г. прокурора обязываетъ меня сказать вамъ, что относительно разрѣшенія упомянутаго вопроса ученые раздѣляются на два лагеря: одни видятъ преступленіе только при наличности вреда матеріальнаго; другіе же, и при отсутствіи вреда отъ дѣйствія, считаютъ справедливымъ карать злонамѣренность дѣйствія. Какъ разрѣшается этотъ спорный вопросъ нашимъ законодательствомъ? До преступленія, какъ дѣйствія, лицо доходитъ рѣдко непосредственно; отъ зарожденія въ человѣкѣ мысли о преступленіи до ея осуществленія проходитъ рядъ дѣйствій, въ которыхъ различно проявляется злая воля. Такъ нашъ законъ различаетъ четыре момента: зарожденіе мысли, рѣшимость, приготовленіе и покушеніе. Остановимся на послѣднемъ проявленіи злой воли — на покушеніи. По ст. 9 улож. о наказ., покушеніемъ признается всякое дѣйствіе, коимъ начинается или продолжается приведеніе злаго умысла въ исполненіе. Итакъ, покушеніе есть начало преступленія. Прежде, до указа 9 марта 1864 г., все вниманіе обращено было на внутреннюю сторону дѣла; но указъ 1864 г. дѣлаетъ различіе въ покушеніяхъ, не имѣвшихъ успѣха по волѣ лица и по независѣвшимъ отъ лица обстоятельствамъ. Первое покушеніе, но закону, признается ненаказуемымъ положительно, второе — наказуемымъ относительно. Между преступленіемъ и покушеніемъ — разница громадная; при неудавшемся покушеніи — нѣтъ жертвы преступленія: ни кто не пострадалъ, само общество менѣе возбуждено противъ преступника. И вотъ въ 1864 г. явилась статья 115. Въ этой статьѣ говорится о покушеніи, оставленномъ помимо воли лица и о покушеніи неудавшемся, вслѣдствіе безвредности средствъ. Подъ эту часть статьи подводятъ поступокъ Евграфовой (если только онъ былъ); но несправедливо останавливаться на половинѣ. Справедливо ли, гг. присяжные, одинаково наказать того, кто далъ другому дѣйствительно ядъ, не подѣйствовавшій вслѣдствіе своевременнаго употребленія противоядія, — наравнѣ съ тѣмъ, который, имѣя цѣль отравить, предложилъ другому, по невѣжеству своему, сахарную воду. Такой — то именно вопросъ и предложилъ себѣ законодатель, установившій статью 115, — и разрѣшилъ его примѣчаніемъ къ той статьѣ. Какія бываютъ средства безвредныя? Безвредныя средства бываютъ или относительно, или положительно. Такъ мышьякъ можетъ быть средствомъ безвреднымъ, если употребится противоядіе, если онъ данъ въ недостаточномъ количествѣ, если онъ данъ человѣку привыкшему употреблять его какъ лѣкарство; но сахарная вода, брусничная и т. п, въ какомъ бы количествѣ онѣ ни были даны, положительно и очевидно смерти причинять не могутъ — оказываются вполнѣ недѣйствительными. Изъ примѣчанія къ статьѣ 115‑й видно, что недѣйствительность средствъ обусловлена невѣжествомъ, суевѣріемъ. Но невѣжество нельзя понимать въ одномъ узкомъ смыслѣ отсутствія образованія, но въ смыслѣ незнанія достоинства употребляемыхъ средствъ; и средства подразумѣваются не только суевѣрныя, какъ кажется по примѣрамъ, приведеннымъ въ примѣчаніи, какъ потому, что прибавка «и т. и.» даетъ право предполагать и объ иныхъ средствахъ, такъ и потому, что понятіе — «вполнѣ и очевидно недѣйствительныя средства» — несравненно обширнѣе понятія — «и средства суевѣрныя.» — Во всякомъ случаѣ, сомнѣніе, темнота закона не должны быть разрѣшаемы во вредъ подсудимаго. Итакъ, гг. присяжные, спросите свою совѣсть: справедливо ли одинаково наказывать за употребленіе средствъ случайно безвредныхъ и за употребленіе средствъ во всякомъ случаѣ безвредныхъ, вполнѣ и очевидно недѣйствительныхъ? Какія же средства употреблены были Евграфовою для отравленія мужа? Если и были даны, то вполнѣ и очевидно недѣйствительныя; яда дано не было, присутствіе его не обнаружено медицинскимъ департаментомъ, а того, чтобы ядъ, способный, не оставляя слѣдовъ, нанести вредъ — былъ данъ Игнатьеву, обвиненіе ничѣмъ не доказало. Поэтому, гг. присяжные, я прежде и главнѣе всего настаиваю на предложеніи вамъ вопроса о достоинствѣ употребленныхъ подсудимою средствъ, и прошу признать употребленныя средства вполнѣ и очевидно недѣйствительными, если ваше совѣсть не позволитъ вамъ признать Евграфову невиновную. Оканчиваю свою рѣчь просьбою о снисхожденіи къ участи подсудимой Евграфовой.

Кандидатъ на судебныя должности фонъ-Плеве. «Съ паденіемъ единственной серьезной улики противъ Герасима Сидорова, котораго я защищаю, вслѣдствіе того, что Дарья Евграфова на судебномъ слѣдствіи взяла свой оговоръ назадъ, и въ виду отсутствія другихъ какихъ — либо доказательствъ его виновности, мнѣ остается только просить у васъ, гг. присяжные засѣдатели, оправдательнаго приговора. Но желая, чтобы вашъ приговоръ основывался не на формальномъ разсмотрѣніи дѣла, по вытекалъ изъ убѣжденія, составившагося вслѣдствіе всесторонняго расмотрѣнія всѣхъ обстоятельствъ дѣла, — я начну защиту Сидорова съ изложенія обстоятельствъ и затѣмъ разсмотрю обвиненіе, надъ нимъ тяготѣющее, и тѣ данныя, которыя обвинительной власти угодно считать доказательствами виновности моего кліента». Разсказавъ затѣмъ обстоятельства дѣла, защитникъ перешолъ къ оцѣнкѣ уликъ противъ Сидорова: онъ находилъ, что показанія свидѣтелей не заключаютъ въ себѣ такихъ, хотя бы и второстепенныхъ, обстоятельствъ, которыхъ совокупность и извѣстное соотношеніе между собой не могли бы быть объяснены безъ существованія главнаго обстоятельства, т. е. отравленія. Оканчивая защитительную рѣчь, защитникъ обратилъ вниманіе на самый сильный доводъ обвиненія — на судимость Герасима Сидорова. «Не касаясь обстоятельствъ дѣла, я упомяну только, сказалъ онъ, что Сидоровъ былъ оправданъ; но хотя бы и первое обвиненіе имѣло исходъ менѣе благопріятный для моего кліента, я не думаю, чтобы вы придали этому обстоятельству серьезное значеніе, потому что если прежнюю судимость извѣстнаго лица, которая только можетъ служить доказательствомъ его способности къ совершенію преступленія, — принимать, при вторичномъ обвиненіи, за доказательство самаго совершенія преступленія, то это значитъ установить за правило, что гражданину однажды только дозволяется сталкиваться съ правосудіемъ безнаказанно, такъ какъ при послѣдующихъ обвиненіяхъ судимость станетъ главною уликой.»

Присяжные признали Дарью Евграфову виновною въ покушеніи на отравленіе мужа вполнѣ недѣйствительными средствами и притомъ заслуживающею снисхожденія, а потому судъ опредѣлилъ: Евграфову наказанію не подвергать (115 и 111 ст. улож. о нак.). Крестьянина Герасима Сидорова присяжные признали невиновнымъ.

Дѣло о крестьянинѣ Василіѣ Павловѣ, обвиняемомъ въ предумышленномъ убійствѣ зятя своего, унтеръ — офицера Апарышева

(Засѣданіе Владимірскаго окружнаго суда 3‑го апрѣля 1866 года.)

Предсѣдательствовалъ предсѣдатель суда Д. Р. Готманъ.

Входъ въ залу засѣданія былъ по билетамъ, а потому много желавшихъ быть на этомъ засѣданіи, но не имѣвшихъ билетовъ, потолкавшись въ швейцарской, должны были разойтись по домамъ.

На обычные вопросы подсудимый отвѣчалъ, что онъ крестьянинъ, имѣетъ отъ роду 43 года, былъ 22 года лѣснымъ сторожемъ въ удѣльномъ бору, потомъ въ такой же должности у Демидова, въ послѣднее же время жилъ въ городѣ Вязникахъ. Подсудимый средняго роста, темноволосый, съ рѣзкими чертами. Во все время доклада дѣла губы его что — то шептали и слышались частые вздохи.

Обвинительный актъ состоялъ въ слѣдующемъ:

«8‑го октября 1868 года, часовъ около 7 вечера, въ Ямской слободѣ, около города Владиміра, въ домѣ крестьянина Лебедева, унтеръ — офицеръ Михаилъ Апарышевъ съ женою своею Пелагеею Васильевой, хозяиномъ дома Лебедевымъ и его женою ужинали. Только что принялись они за вторую чашку щей, какъ черезъ окно, къ которому Апарышевъ сидѣлъ задомъ, раздался выстрѣлъ — зазвенѣли стекла, полетѣли осколки, Апарышевъ упалъ, упали и всѣ остальные, сидѣвшіе за столомъ. Первая очнулась жена Лебедева, Анисья Петрова. Она увидѣла, что Апарышевъ лежитъ на полу мертвый и изъ него течетъ кровь, она выбѣжала на улицу и закричала: «застрѣлили!» Прибѣжалъ ночной сторожъ, сбѣжался народъ, но убійца уже скрылся. При осмотрѣ трупа Апарышева на спинѣ у него оказалась на четвертомъ позвонкѣ, около остистаго отростка, рана величиною въ 25 копѣечную монету. Изъ раны вытекало довольно большое количество темной, густой крови. Коническая пуля была вынута изъ грудной клѣтки. На самомъ мѣстѣ преступленія убійца не оставилъ никакихъ слѣдовъ, но при осмотрѣ построекъ и мѣстности усмотрѣно было, что плетень изъ кольевъ, отгораживающій садъ, въ одномъ мѣстѣ былъ разобранъ насколько необходимо для прохода человѣка. Слѣдуя по этому направленію, нашли картузъ синяго трико, йотомъ кушакъ, далѣе, уже въ полѣ, саженяхъ въ 50-ти отъ сарая по направленію къ линіи Московско — Нижегородской желѣзной дороги, въ оврагѣ, поросшемъ кустарникомъ и болотистомъ, найденъ мокрый шерстяной носокъ, за тѣмъ другой носокъ, а на косогорѣ маленькое ружье, по внутренности ствола котораго можно было заключить, что изъ него недавно былъ произведенъ выстрѣлъ. На стволѣ ружья была надпись: «Петръ Тепловъ».

„Изъ показаній жены покойнаго и хозяевъ ихъ оказалось, что Апарышевы поселились во Владимірѣ только съ 20‑го сентября, знакомства еще ни съ кѣмъ не пріобрѣли, а прежде жили въ Вязникахъ вмѣстѣ съ родителями Пелагеи Васильевой. Апарышевъ былъ здѣсь старшимъ городовымъ. Эти обстоятельства указывали слѣдователю, что виновникомъ преступленія могъ быть только кто — либо изъ живущихъ въ Вязникахъ. Поэтому слѣдователь отправился туда и обратился съ распросами къ полицейскому начальству Апарышева, а именно къ помощнику Вязниковскаго исправника г. Пинскому. Послѣдній между прочимъ разсказалъ слѣдователю, что разъ лѣтомъ (1868 г.) пришли къ нему жена Апарышева, мать ея и самъ Апарышевъ и первыя двѣ жаловаливь ему на Апарышева за нанесенные имъ обѣимъ побои. Апарышевъ тутъ же сознался въ этомъ. Т. Пинскій посовѣтовалъ имъ жить мирно, въ случаѣ же семейныхъ ссоръ жаловаться мировому судьѣ. Но неудовольствія въ семействѣ Апарышевыхъ и родителей ихъ продолжались, и самъ уже Апарышевъ приходилъ нѣсколько разъ къ исправнику съ жалобами на жену и на тестя, который не пускалъ жену его жить съ нимъ. При этомъ Апарышевъ сообщилъ, что жена его, Пелагея Васильева, выйдя за него замужъ «нечестною», состояла въ преступной связи съ своимъ отцомъ, Васильемъ Павловымъ, который и заводилъ съ нимъ изъ — за этого ссоры. Такое показаніе г. Пинскаго указало слѣдователю, гдѣ нужно искать слѣдовъ преступленія, и онъ обратился къ семейнымъ Пелагеи Васильевой. Изъ распросовъ матери ея, Авдотьи Андреевой, двухъ сестеръ и брата оказалось, что отецъ ихъ, Василій Павловъ, съ 6‑го сентября неизвѣстно куда отлучался изъ дому и возвратился только 9‑го числа рано утромъ. Уходя изъ дома, отецъ ихъ былъ въ томъ картузѣ и кушакѣ, которые найдены были недалеко отъ мѣста преступленія. Кромѣ этого сынъ Павлова, Емельянъ, присовокупилъ, что отецъ его, когда пришелъ домой, сказалъ ему, что картузъ свой потерялъ и что если будутъ ему показывать его, то чтобъ онъ, Емельянъ, сказалъ, что это картузъ не ихъ и что отецъ его изъ дома уходилъ въ другомъ. Отсутствіе. Павлова изъ дому въ означенное время подтвердили еще два свидѣтеля. При обыскѣ въ домѣ Павлова, въ комодѣ найденъ отломокъ ствола, который оказался схожимъ со стволомъ найденнаго ружья. Ружейники признали найденное ружье принадлежащимъ Павлову. Василій Павловъ при первоначальномъ показаніи отвергалъ всѣ обстоятельства, его изобличающія, но при вторичномъ допросѣ сознался въ убійствѣ Апарышева. Объ обстоятельствахъ, при которыхъ у него родилась мысль объ убійствѣ, онъ объяснилъ, что за нѣсколько времени до преступленія онъ чувствовалъ сильное тоскливое состояніе, особенно когда онъ оставался одинъ, и это настроеніе подъ конецъ усилилось до того, что онъ готовъ былъ наложить на себя руки; одинъ разъ хотѣлъ было удавиться, но этому помѣшала жена его. Затѣмъ началъ являться къ нему какой — то призракъ въ образѣ человѣка и совѣтовалъ ему убить Апарышева и говорилъ, что если онъ этого не сдѣлаетъ, то Апарышевъ его убьетъ самъ. Когда призракъ настаивалъ на этомъ, то ему, Павлову, дѣлалось легче и вслѣдствіе этого въ немъ зародилась мысль объ убійствѣ. Тоскливое же настроеніе пришло къ нему вслѣдствіе ссоръ съ Апарышевымъ и особенно послѣ шестидневнаго ареста, когда у него появилась сперва злоба, а злоба, усиливаясь, перешла въ тоскливое настроеніе, которое нашло выходъ въ убійствѣ. Послѣ убійства ему стало легче и призракъ болѣе не являлся.

«Свидѣтельствовавшіе Павлова врачи не нашли въ немъ никакихъ физическихъ страданій, которыми обусловливается печальное душевное настроеніе, и не обнаружено никакихъ данныхъ для заключенія о разстройствѣ его умственныхъ способностей.

«На основаніи этихъ данныхъ обвинительная власть находитъ, что Павловъ, замысливъ вслѣдствіе злобы лишить жизни Апарышева, совершилъ это преступленіе, предусмотрѣнное 1433 ст. Улож. о нак.»

На вопросъ предсѣдателя, прознаетъ ли подсудимый себя виновнымъ, онъ отвѣчалъ: дѣйствительно я убилъ, мое дѣло, только я не знаю, что это надомною случилось. Позвольте, я разскажу вамъ все по порядку. Стоялъ я у купца Обухова и жена его часто отлучалась отъ мужа, приводили ее солдаты изъ полиціи и Обуховъ Михайлѣ (Апарышеву), какъ старшему городовому, обѣщалъ три цѣлковыхъ, чтобъ онъ этимъ занимался. Вотъ Михайло и къ намъ зашелъ и ходить сталъ. Началъ онъ всматриваться въ дочь мою, должно быть, думаю, понравилась. Потомъ присылаетъ солдата сватать. Этотъ мнѣ и говоритъ, что Михайло старшій, вы бы отдали дочку за него. Л говорю, что у насъ и безъ солдата въ семьѣ горя довольно, однако сказалъ женѣ. Послѣ Пасхи Михайло самъ приходитъ и тоже начинаетъ рѣчь о дочери. Мы рѣшились отдать. Заложилъ я икону для свадьбы, а у него тогда ничего не было, только 10 фунтовъ говядины принесъ. Отпраздновали мы свадьбу; на другой день пошла ихъ сваха поднимать и ко мнѣ оттуда. «Показать, говоритъ, что ли?» Я говорю: «зачѣмъ казать, у насъ не кажутъ, а благополучно ли тамъ?» «Благополучно», говоритъ и начали они тамъ горшки бить. Праздновали мы долго, дней черезъ пять прихожу я съ базара, разругался съ женой и далъ ей одну плюшку. Михайло выходитъ и говоритъ: «я тебя уйму, я, говоритъ, не подорожу отцомъ, я и своего унялъ такъ, что только три дня жилъ.» Вижу я какой онъ человѣкъ есть, Жили мы уже три недѣли вмѣстѣ, потомъ пригласили насъ въ гости, выпилъ я тамъ три стакана водки, да чаю, ну и сдѣлался сильно пьянъ. Приходимъ домой, я и урони со стола щи. Жена и говоритъ мнѣ: «что ты это, пьяница, дѣлаешь?» А ей говорю, что можно и новыхъ налить, за что тутъ ругаться. Выскочилъ это Михайло изъ комнаты, гдѣ съ женой они разряжались: «я, говоритъ, съ тобой справлюсь» и убѣжалъ. Думаю, въ полицію должно быть. Взялъ я кафтанъ и вылезъ въ окно, схоронился. Слышу, ищутъ, пятеро солдатъ ходятъ. Какъ утихло все, вышелъ я, тутъ меня и схватили и до того били, что палецъ перешибли даже. Жена ужъ съ дочерью отняли. Потомъ надзирателя приводятъ, въ часть повели. Л говорю женѣ, чтобы проводила меня, а то, говорю, они тамъ убъютъ меня. Пошла она со мной. Передъ частью опять меня били, такъ что я безъ чувствъ упалъ. А Михайло дома, какъ послѣ говорили мнѣ, все храбрился: «я, говоритъ, его на поселенье сошлю, а самъ здѣсь хозяйничать буду.» На другой день, вечеромъ, я въ трактиръ пошелъ, онъ опять меня въ часть посадилъ. Тутъ начались у насъ съ нимъ ссоры, началъ я женѣ говорить, чтобъ они съѣхали, а она мнѣ на это: «что же ты и одного зятя не можешь содержать, а сестеръ такъ своихъ замужъ выдалъ, да и приданое далъ.» Однако съѣхали они. Тутъ онъ жену сталъ бить, разъ леща мы имъ послали, такъ онъ его ногами истопталъ, а самъ на другой день приходитъ ко мнѣ, да и говоритъ: «я на Пелагею тебѣ хочу жаловаться, съ арестантами все играетъ и меня по имени и отечеству не называетъ, ты скажи ей объ этомъ…»

Предсѣдатель тутъ остановилъ Павлова и пригласилъ его разсказать какъ совершено было самое убійство.

Подсудимый. Позвольте, я хотѣлъ было это все досказать, ужѣ не долго кончить. Позвольте кончить. Сталъ онъ нападать на насъ, дочь такъ билъ, что въ больницу положили отъ побой и дѣло у судебнаго слѣдователя было. Тогда онъ къ ней въ больницу присылалъ женщинъ: «помирись, говоритъ, со мной, а отца твоего убью.» Потомъ сказалъ, что она у него 100 р. украла и мнѣ передала. Тогда я шесть денъ подъ арестомъ просидѣлъ. Стали мнѣ смѣяться всѣ: «вотъ, говорятъ, какого зятя нашелъ, то и дѣло сажаетъ.» Тутъ тоска ко мнѣ пришла, тоска, да тоска и человѣкъ этотъ сталъ ходить (смѣхъ въ публикѣ). Ходимъ мы съ нимъ по базару, въ кабаки захаживали, онъ все мнѣ твердилъ: «убей Михайлу, а то онъ тебя убьетъ.» Сталъ я паспортъ просить, хотѣлъ на рыбную ловлю идти, да жена не пустила. Думалъ я думалъ, да и отправился во Владиміръ. Отыскалъ тамъ, гдѣ жилъ Михайло, прихожу; мальчикъ какой — то говоритъ: дома его нѣтъ. Пришелъ я ввечеру, легъ въ сарай подъ солому, а тутъ товарищъ мой приходитъ. Что же ты, говоритъ, лежишь? Отдалъ я ему сапоги и пошелъ къ избѣ, вижу что у окна стриженый сидитъ, кукъ будто онъ, я и ударилъ. Побѣжали мы съ товарищемъ, вдругъ смотрю ни ружья, ни его нѣтъ, а на горѣ какъ человѣкъ 20 кричатъ: «здѣсь онъ!" Побѣжалъ я опять, нѣтъ никого, тутъ картузъ потерялъ; искалъ, искалъ, такъ и не нашелъ. Добѣжалъ до желѣзной дороги, до Боголюбова дошелъ, а тамъ на машину сѣлъ. Сынъ дѣйствительно говорилъ о картузѣ, потому стыдно было сознаться. Думаю, что же это я сдѣлалъ? Потомъ пошелъ къ священнику и разсказалъ ему все.

Предсѣдатель. Передавали ли вы кому — нибудь, что къ вамъ является призракъ?

Подсудимый. Кромѣ слѣдователя никому больше не передавалъ.

Судъ съ согласія сторонъ постановилъ не спрашивать свидѣтелей объ обстоятельствахъ, сопровождавшихъ убійство, въ виду сознанія подсудимаго.

Спрошены были только свидѣтели для разъясненія данныхъ о состояніи здоровья подсудимаго. Родные его изъявили желаніе дать показанія и были спрошены безъ присяги, прочіе подъ присягой.

Дочь подсудимаго Пелагея Апарышева. Отецъ мой прихварывалъ, головой болѣлъ и все ровно въ задумчивости былъ. Мы его побаивались, но онъ насъ на умъ наставлялъ. Водку онъ пилъ, но не очень много, занимался много хозяйствомъ и дѣлами, въ церковь ходилъ какъ слѣдуетъ. Я не знаю попрекалъ ли мужъ чѣмъ отца, но меня невѣрностію никогда не попрекалъ. Когда я лежала въ больницѣ отъ побоевъ мужа, то мужъ присылалъ ко мнѣ одну женщину и говорилъ, чтобъ я помирилась съ нимъ, «а отцу твоему, говоритъ, я докажу дворянство». Мужъ мой въ это время на гауптвахтѣ сидѣлъ по жалобѣ отца.

Затѣмъ на вопросы, предложенные ей о ссорахъ, дракахъ и арестахъ отца, свидѣтельница показала совершенно сходно съ подсудимымъ.

Товарищъ прокурора заявилъ, что въ виду разнорѣчія въ показаніяхъ свидѣтельницы онъ проситъ прочитать показаніе ея, данное на предварительномъ слѣдствіи. Изъ объясненія на предварительномъ слѣдствіи видно, что она въ любовной связи ни съ кѣмъ не состояла и жила только съ мужемъ, отъ котораго беременна третій мѣсяцъ. Отецъ ея человѣкъ сердитый и, по ея мнѣнію, едва ли найдется въ цѣлыхъ Вязникахъ кто злѣе его. Больше всего отъ него приходилось матери, за которую вступался ея мужъ, изъ чего съ отцомъ и выходила у нихъ ссора. Отецъ — человѣкъ здоровый; хворалъ ли онъ головой она не помнитъ, и тоски въ немъ не замѣчала.

Жена подсудимаго Авдотья Андреева. Замѣчала я въ здоровьѣ его, что онъ нездоровъ былъ, хотѣлъ надъ собой разные случаи дѣлать, то давиться хотѣлъ, то топиться, И сдѣлалось это съ нимъ какъ онъ изъ подъ ареста вышелъ: зять тогда его посадилъ. Тутъ ужъ онъ и насъ загонялъ всѣхъ, гонялъ каждый день, посуду билъ, рубашки на мнѣ рвалъ. Бивать онъ бивалъ меня и прежде, но все не то. Дѣлами онъ занимался, но буйствовалъ и ночью, и днемъ. Мужъ Пелагеи отпускалъ ее къ намъ и отецъ тоже отпускалъ ее къ нему. Тутъ ужъ, какъ уѣхала дочь во Владиміръ, мы съ Аннушкой (другою дочерью) за нимъ все караулили. Бывало ночью уйдетъ на дворъ и ходитъ тамъ. Разъ Аннушка вбѣгаетъ и говоритъ, что отецъ въ петлю пихается. Выбѣжала я и говорю ему: «что это ты голубчикъ, Васенька!» А онъ ужъ чуть веревку не притянулъ. Звалъ ли онъ, что мы слѣдили за нимъ, я не знаю. Зять съ женой у насъ мѣсяца три — четыре жили послѣ свадьбы. Отъ ссоръ мужъ и сказалъ мнѣ, чтобъ они съѣзжали; я упрашивала его оставить. Говорю: «за сестрами — то и пчелъ и по коровѣ давалъ, а тутъ ужъ дочери — то не можетъ этого сдѣлать». Пилъ онъ не очень чтобы много и никому я не говорила, что съ нимъ эти случаи дѣлаются. Все думала скрыть; авось, думаю, не полегчаетъ ли. Веревку мы въ тѣ поры сняли и слѣдователю не показывали.

По заявленію товарища прокурора было прочитано показаніе и этой свидѣтельницы, данное ею на предварительномъ слѣдствіи, въ которомъ она объяснила, что мужъ ея человѣкъ здоровый, хворалъ рѣдко, водку пилъ сильно и не проходило дня, чтобъ онъ не бывалъ пьянъ. Года полтора назадъ, когда они жили у Демидова, онъ былъ нездоровъ лихорадкой. Только послѣ отъѣзда Апарышевыхъ во Владиміръ, она стала замѣчать, что съ нимъ что — то дѣлается. Онъ уходилъ на дворъ по ночамъ и это случалось болѣе когда онъ бывалъ пьянъ. Говорили, что хочетъ утопиться или удавиться, и разъ жена ему едва помѣшала это сдѣлать, за что была имъ прибита. Мужъ ея былъ человѣкъ нехорошій, мучитель цѣлаго семейства, и «мы теперь, кончила она свое показаніе, попади какъ въ рай и не вѣримъ даже, чтобъ онъ не вернулся къ намъ.»

Двѣ малолѣтнія дочери подсудимаго, 8‑ми и 15-ти лѣтъ, и сынъ тоже показали, что отецъ ихъ былъ въ послѣднее время боленъ. Анна, кромѣ того, подтвердила показаніе матери о томъ, что Василій Павловъ хотѣлъ удавиться.

Подсудимый на два первыя показанія возразилъ, что сперва они всѣ были заодно и хотѣли сослать его въ Сибирь и тащили послѣднее, даже нѣсколько разъ таскали деньги. Теперь они показываютъ легче.

Мѣщанинъ Фирсовъ показалъ, что Павловъ жилъ у него около мѣсяца на квартирѣ, но видѣлъ онъ его всего раза три, а потому былъ ли онъ боленъ, сказать не можетъ. Однажды Подрѣзовъ сказалъ свидѣтелю, что жена Авдотья отыскиваетъ мужа со свѣчкой по двору.

Мѣщанинъ Подрѣзовъ показалъ, что жилъ съ Павловымъ черезъ перегородку; ссоры бывали у нихъ съ зятемъ частыя, но другъ къ другу ходили. Былъ ли онъ боленъ, Подрѣзовъ не знаетъ; слуха же объ отцѣ и дочери никакого не было и что дѣйствительно онъ однажды говорилъ Фирсову, что жена отыскиваетъ Павлова со свѣчой.

Помощникъ исправника Пинскій подтвердилъ, что слышалъ отъ Апарышева о связи отца съ дочерью, что объ этомъ производилось даже дѣло у судебнаго слѣдователя. Дѣло это было прекращено за недостаточностью данныхъ. Апарышевъ былъ трезвый, по по службѣ неисполнителенъ. Переведенъ же былъ обратно въ гарнизонъ по своей просьбѣ, отчасти и за нерадѣніе.

Подсудимый возразилъ, что и подумать невозможно, чтобы съ дочерью имѣть связь.

Г. Радищевъ показалъ, что зналъ Павлова хорошо и онъ ему нѣсколько разъ жаловался на зятя за то, что тотъ жену и тещу бьетъ, а ему грозитъ. Свидѣтель самъ видалъ Пелагею ужасно избитою мужемъ.

Вызванные судомъ эксперты пришли къ такого рола заключеніямъ; одинъ изъ нихъ находилъ, что Павловъ по отвѣтамъ и по освидѣтельствованію на предварительномъ слѣдствіи находится въ здоровомъ состояніи; въ какомъ же состояніи онъ находился въ моментъ совершенія преступленія, за недостаточностью данныхъ, сказать нельзя. По обдуманности же преступленія можно съ большею вѣроятностью сказать, что онъ и тогда былъ здоровъ. Другіе же два эксперта высказали, что разсказъ Павлова о призракѣ есть чистѣйшій вымыселъ, ибо обстоятельства, сопровождавшія его появленіе къ подсудимому, не подходятъ подъ признаки этого рода душевной болѣзни, извѣстной подъ названіемъ галлюцинаціи.

Противъ мнѣнія экспертовъ подсудимый возразилъ: годовъ десять тому назадъ, когда еще я служилъ въ лѣсу, поѣхалъ я на лошади. Возвращаясь домой, я слѣзъ и иду сзади; вдругъ лошадь пошла, пошла, потомъ жена вскочила на нее и уѣхала… Вотъ, думаю, побью, когда домой приду. Отошелъ шаговъ 200 — ѣдетъ жена мнѣ на встрѣчу. «Зачѣмъ, говорю, лошадь угнала?» — «Да она одна, говоритъ, пришла, я на встрѣчу къ тебѣ и выѣхала.» А то вотъ тоже съ товарищемъ разъ шли, такъ лошадь пропала. Думаю, это со мной потому приключилось, что я шелъ какъ — то разъ полемъ и летитъ змій съ полденной стороны, я и останови его, такъ онъ пять денъ стоялъ…

Предсѣдатель. Довольно.

Этимъ и окончилось судебное слѣдствіе.

Послѣ заключительныхъ преній, въ которыхъ обвинитель настаивалъ на состояніи полной вмѣняемости подсудимаго, а защитникъ доказывалъ невмѣняемость, предсѣдатель спросилъ, не имѣетъ ли подсудимый что сказать въ свое оправданіе? Подсудимый что — то тихо передалъ своему защитнику. Защитникъ сказалъ: «Подсудимый говоритъ, что какъ бы то ни было, но человѣческая кровь пролита и онъ, не надѣясь получить прощеніе отъ Бога, желаетъ получить наказаніе, а потому, гг. присяжные, прошу васъ согласовать его желаніе съ своимъ приговоромъ и смягчить его.»

Присяжные признали подсудимаго виновнымъ въ убійствѣ Апарышева съ обдуманнымъ заранѣе намѣреніемъ. На вопросъ объ умственномъ состояніи подсудимаго они отвѣчали, что онъ находился въ полномъ разсудкѣ.

Судъ постановилъ: подсудимаго крестьянина Василія Павлова, на основаніи 1434 ст. Улож., лишивъ всѣхъ правъ состоянія, сослать въ каторжныя работы въ рудникахъ на тринадцать лѣтъ.

Засѣданіе закрылось въ 10 часовъ вечера.

Дѣло о купеческомъ внукѣ Алексѣѣ Морозовѣ, обвиняемомъ въ предумышленномъ убійствѣ

(Засѣданіе 28‑го апрѣля 1869 года Московскаго окружнаго суда.)

Засѣданіе происходило подъ предсѣдательствомъ товарища предсѣдателя П. А. Дейера.

Дѣло это, получившее въ Москвѣ извѣстность подъ именемъ убійства лавочника въ Тверской Ямской, привлекло многочисленную толпу слушателей въ залъ суда. Въ 11½ часовъ открылось засѣданіе. Подъ стражей на скамьѣ подсудимыхъ явился Алексѣй Ивановъ Морозовъ, молодой человѣкъ 19 лѣтъ. Лицо подсудимаго еще очень свѣжее, хотя на немъ замѣтны слѣды умственной зрѣлости не по лѣтамъ. Впечатлѣніе оно производитъ неблагопріятное. Подсудимый смотритъ своими сѣрыми большими глазами нахмуривъ брови. Онъ бѣлокуръ, носитъ волосы по — русски. На его загорѣлыхъ смуглыхъ щекахъ еще не замѣтно признаковъ волосъ; лишь бѣлые небольшіе, едва видимые усы оттѣняютъ его тонкія, блѣдныя, плотно сжатыя губы. Подсудимый говоритъ довольно спокойно, равнымъ голосомъ; его отвѣты умны. Но нельзя было не замѣтить, что при наружномъ спокойствіи подсудимый съ нетерпѣніемъ ожидалъ, когда кончится судебное засѣданіе.

Вотъ въ чемъ заключаются обстоятельства дѣла:

Въ ночь на 26‑е іюля 1868 года, городовой 1‑го квартала Сущевской части Барсовъ, обходя свой участокъ, увидѣлъ около 2‑хъ часовъ на тротуарѣ у дома полковника Дурново, на углу Тверской и Острожной улицъ, ползущаго человѣка. Не разглядѣвъ хорошенько и думая, что человѣкъ этотъ пьянъ, Барсовъ отправился въ домъ Дурново и пригласилъ изъ пекарни рабочихъ Лаврентія Семенова и Осипа Купріянова, чтобы поднять лежащаго. Здѣсь, при свѣчѣ, въ лежащемъ узнали лавочника изъ дома Дурново, 18-лѣтняго крестьянина Калужской губерніи Василія Ермилова. Весь окровавленный, въ грязи, онъ былъ не обутъ и въ одномъ бѣльѣ. На сдѣланные вопросы Ермиловъ съ полнымъ сознаніемъ отвѣчалъ, что его зарѣзалъ Алексѣй Морозовъ. По извѣщенію Барсова, тотчасъ же прибылъ квартальный надзиратель Бочечкаровъ и, на вопросы его, Ермиловъ, при свидѣтеляхъ, отвѣчалъ снова, что его зарѣзалъ Алексѣй Морозовъ, сынъ Ивана Иванова Морозова. Г. Бочечкаровъ въ сопровожденіи Лаврентія Семенова, Осипа Купріанова, Петра Короткова и городоваго Пшеницына отправился на постоялый дворъ купца Морозова, находящійся по сосѣдству съ домомъ Дурново, на противуположной сторонѣ улицы, наискось отъ него. Алексѣя Морозова нашли во дворѣ, въ одномъ изъ стойлъ, служившемъ для него мѣстомъ ночлега. Онъ былъ раздѣтъ, босой и повидимому спалъ. На окликъ надзирателя, Морозовъ вскочилъ со словами: «чтобы? я ничего не сдѣлалъ.» Взявъ Морозова и лежавшіе въ изголовьи сапоги его, всѣ пошли къ Ермилову. Здѣсь спросили Морозова не знаетъ ли онъ лежащаго человѣка и онъ, еще не подойдя къ нему и не видя его, сказалъ, чтобъ умыли его и тогда онъ можетъ — быть узнаетъ. Снова спросили Ермилова и тотъ, попрежнему, съ полнымъ сознаніемъ, отвѣчалъ, что убилъ его Алексѣй Ивановъ Морозовъ, и на вопросъ самого Морозова, сказалъ, что тотъ зарѣзалъ его ножемъ. По прибытіи врача, Ермиловъ, для оказанія ему пособія, перенесенъ былъ въ домъ. Въ 2 ч. 45 мин. прибылъ исправляющій должность судебнаго слѣдователя, но Ермиловъ находился уже въ безсознательномъ состояніи и черезъ полчаса умеръ.

Крестьянинъ Василій Ермиловъ, снимая квартиру въ домѣ Дурново, жилъ въ ней вдвоемъ съ 11-лѣтнимъ крестьяниномъ Ѳедотомъ Варѳоломеевымъ и торговалъ хлѣбомъ, съѣстными припасами и мелочнымъ товаромъ. 25‑го іюля вечеромъ, онъ, съ знакомыми, былъ на скачкѣ на Ходынскомъ полѣ и тамъ встрѣтился съ Алексѣемъ Морозовымъ. Возвратясь съ Ходынскаго поля, безъ Морозова, Ермиловъ до 9 часовъ пробылъ въ Петровскомъ паркѣ, по приглашенію крестьянина Петра Иванова Короткова, имѣющаго въ домѣ Дурново пекарное заведеніе; съ ними же былъ тамъ съ женой своею сосѣдъ, содержатель постоялаго двора, Василій Ивановъ Сергѣевъ. По приходѣ изъ парка, Ермиловъ, изъявивъ готовность угостить знакомыхъ чаемъ, отправился домой и оттуда, вмѣстѣ съ пришедшимъ къ нему Алексѣемъ Морозовымъ, пошелъ въ трактиръ Бакастова, гдѣ и пили чай. По выходѣ изъ трактира въ 11‑мъ часу ночи, Ермиловъ пошелъ домой въ лавку и съ нимъ же пришелъ Алексѣй Морозовъ, который вообще бывалъ у него часто и находился съ нимъ въ пріятельскихъ отношеніяхъ. Побывъ немного, Морозовъ ушелъ, и къ Ермилову, лавка котораго была еще не заперта, пришелъ посидѣть Василій Сергѣевъ, а потомъ пришла и жена его Анисья Егорова, занявшаяся чтеніемъ вслухъ священной исторіи. Въ это время приходили какія — то полольщицы и Ермиловъ продалъ имъ хлѣба копѣекъ на 10. Когда полольщицы вышли и скрылись изъ виду, кто — то бросилъ съ улицы камнемъ въ лавку Ермилова; камень брошенъ былъ со стороны постоялаго двора Ивана Морозова, но когда вышли посмотрѣть, то на улицѣ никого не было видно. Василій Сергѣевъ съ женой тотчасъ же ушли, что было около 12 часовъ ночи.

По заключенію врача, Ермиловъ умеръ отъ безусловно смертельныхъ поврежденій правой теменной кости и важныхъ сосудовъ шеи. Поврежденія эти нанесены тупымъ тяжеловѣснымъ орудіемъ (въ родѣ гири) и острымъ рѣжущимъ орудіемъ (хлѣбнымъ ножемъ).

По осмотру, произведенному судебнымъ слѣдователемъ, во дворѣ найденъ новый и острый кухонный ножъ около 10 вершковъ длины со свѣжею кровью, лившеюся съ него при поднятіи. Ножъ этотъ принадлежалъ убитому Ермилову и служилъ для разрѣзыванія колбасы и рыбы. На внутренней сторонѣ двери, ведущей изъ сѣней въ помѣщеніе Ермилова, оказались брызги крови и дверная ручка окрававлена. Все помѣщеніе состоитъ изъ одной большой комнаты, раздѣленной перегородкою. Въ задней сторонѣ, прилегающей къ сѣнямъ, кухня съ большею печью, а въ передней лавка съ выходными дверями на улицу, запирающимися извнутри. Эти двери оказались запертыми. Сѣно, на которомъ спалъ Ермиловъ, залито кровью; поддевка его скомкана, вдавлена въ сѣно и залита кровью; окало поддевки найдено бѣлое хлѣбное покрывало (салфетка), слегка скомканное, въ крови, какъ бы обрызганное ею; на двухъ своихъ углахъ салфетка эта имѣла признакъ недавно развязаннаго узла. Въ сѣнѣ найденъ еще одинъ окрававленный хлѣбный ножъ восьми вершковъ длины и десяти — фунтовая гиря, принадлежащая Ермилову. Въ лавкѣ осталась лужа крови, и на прилавкѣ, или буфетѣ, кровавое пятно. Прилавокъ съ двумя ящиками; правый изъ нихъ запертъ, а лѣвый найденъ на полу. Верхняя планка въ этомъ ящикѣ оторвана и ключъ, вставленный въ замокъ, не отъ него. Въ ящикѣ найдены: сахаръ, рублевый кредитный билетъ, гривенникъ и 9 рублей мѣдною монетой. По объясненію Ѳедота Варѳоломеева, въ этомъ ящикѣ дня за два до убійства Ермилова было около 50 руб. На окнѣ найденъ принадлежащій Ермилову бумажникъ, но безъ денегъ, и дядя Ермилова, крестьянинъ Ксенофонтъ Архиповъ, объясняетъ, что въ этомъ бумажникѣ покойникъ имѣлъ обыкновенно деньги и судя по оставшейся разсчетной книжкѣ, у него должно бы быть на лицо рублей полтораста или болѣе.

По осмотру одежды и обуви Морозова на лѣвой полѣ и рукавахъ черной суконной поддевки его и на подолѣ рубашки оказались пятна крови. На правомъ сапогѣ лѣвая сторона каблука и пятки и задняя часть ступни окрававлены, и кровь эта свѣжая. На тѣлѣ, лицѣ и рукахъ Морозова никакихъ знаковъ и царапинъ не имѣлось, но руки представлялись какъ бы не задолго до осмотра вымытыми и слегка посинѣвшими. Ничего изъ ограбленнаго у Ермилова у него не найдено.

Какъ во время осмотровъ, такъ и на допросѣ 26‑го іюля Алексѣй Морозовъ въ убійствѣ и ограбленіи Василія Ермилова не сознался, говоря, что кровь на одеждѣ и обувѣ его оказалась потому, что эта кровь брызнула на него отъ лошади, сломавшей на скачкѣ ногу и прирѣзанной тамъ.

На допросѣ 2‑го августа Морозовъ продолжалъ утверждать тоже; 6‑го же августа Морозовъ отвѣчалъ слѣдователю: «въ убійствѣ Ермилова теперь я не сознаюсь, а если въ будущее время нужно будетъ, то сознаюсь можетъ быть». Наконецъ У-го августа Алексѣй Морозовъ, объявивъ помощнику надзирателя Бернову, что «убійство Ермилова дѣло его», потребовалъ судебнаго слѣдователя и далъ слѣдующее показаніе; идя съ Ходынскаго поля съ Никитою Ивановымъ Коротковымъ, онъ, Морозовъ, сказалъ, что не худо бы добыть рублей сто денегъ, и Коротковъ отвѣчалъ, что для этого нужно пристукнуть Ермилова, а на замѣчаніе по поводу могущей быть на нихъ крови, сказалъ, что ее можно свалить на кровь отъ лошади, зарѣзанной на скачкѣ. Порѣшили сойтись на углу Тверской улицы въ 12 часовъ ночи. Сойдясь тамъ, оба они вошли во дворъ Дурново, и Морозовъ сталъ стучаться изъ сѣней къ Ермилову. Тотъ впустилъ его, а Коротковъ остался за дверью, въ сѣняхъ, и Ермиловъ заперъ дверь извнутри на крючокъ. Не говоря ничего между собою, Морозовъ и Ермиловъ легли вмѣстѣ. Ермиловъ уснулъ, и Морозовъ, взявъ изъ лавки десяти — фунтовую гирю, ударилъ ею Ермилова два раза по головѣ, такъ что тотъ не крикнулъ. Затѣмъ онъ впустилъ Короткова и вмѣстѣ вошли въ лавку. Здѣсь Коротковъ, изломавъ ящикъ, уронилъ его на полъ. Вынувъ изъ него бумажникъ, Коротковъ взялъ оттуда деньги и спряталъ къ себѣ, а бумажникъ положилъ на окно. Потомъ Коротковъ взялъ хлѣбный ножъ и пошелъ вмѣстѣ съ Морозовымъ къ лежащему молча Ермилову и, схвативъ его за волосы, раза три ударилъ ножемъ по шеѣ, но самъ Морозовъ ножа вовсе не бралъ въ руки. Салфеткою Ермиловъ одѣтъ былъ самъ, они же ея не надѣвали и ею не закрывались. Совершивъ убійство, они разошлись по домамъ и ограбленныя деньги остались у Короткова. Это показаніе Морозова, вполнѣ обличаемаго въ совершеніи убійства Ермилова, является въ отношеніи Короткова злостнымъ оговоромъ, опровергаемымъ совокупностію всѣхъ обстоятельствъ настоящаго дѣла, а потому Никита Коротковъ вовсе не былъ привлеченъ къ дѣлу.

На вопросъ предсѣдавшаго подсудимый не громко, но внятно сказалъ: «Да, я признаю себя виновнымъ въ убійствѣ». Затѣмъ на дальнѣйшіе вопросы онъ разказалъ слѣдующее. «Родился я въ Москвѣ. У меня и теперь еще живы родители. Я не одинъ сынъ у нихъ: у меня есть братья, но сестеръ нѣтъ. Отецъ мой содержитъ постоялый дворъ. Я у него при дворѣ и жилъ и иногда вмѣсто него торговалъ мучнымъ товаромъ изъ амбара. Покойный Ермиловъ недавно открылъ лавку въ домѣ Дурново, и тогда я съ нимъ познакомился. Мы были очень дружны съ нимъ, и я бывалъ у него каждый день даже по нѣскольку разъ. Чай пилъ я иногда у него въ лавкѣ, а иногда мы въ трактиръ ходили. Дальнѣйшій разказъ подсудимаго объ обстоятельствахъ убійства былъ повтореніемъ того чтó изложено вышее въ его показаніи.

Мальчикъ, Ѳедотъ Варѳоломеевъ, 11-ти лѣтъ, показалъ слѣдующее: Я не племянникъ покойному Ермилову, я ему даже не родня. Я называлъ его «дядя Василій» такъ по обыкновенію. Меня отдала мать въ лавку къ Ермилову. Днемъ наканунѣ того дѣла я сидѣлъ въ лавкѣ. Послѣ обѣда приходилъ Морозовъ, а Никита Коротковъ въ этотъ день не былъ. Потомъ дядя Василій пошелъ въ компаніи на скачку. Передъ этимъ Морозовъ приходилъ во второй разъ и позвалъ на скачку дядю Василія. Я остался одинъ въ лавкѣ. Хозяинъ не приходилъ долго. Всѣ уже и лавки затворили, а я все сидѣлъ ждалъ хозяина. Потомъ Василій Ермиловъ явился и велѣлъ мнѣ ложиться спать. Я и легъ, прежде чѣмъ онъ заперъ лавку. Я тутъ заснулъ. Потомъ, когда онъ сталъ ложиться, онъ меня разбудилъ. «Ты спишь?» спросилъ онъ меня. — «Сплю», говорю. — «Ну, говоритъ, ложись, спи». Я и легъ. Потомъ это слышу я, что дядя Василій вышелъ на дворъ. Дверь стукнула, я и проснулся. Какъ дядя Василій вышелъ, я слышу кто — то вдругъ вскочилъ въ лавку. Дядя Василій вернулся, я ему и говорю что молъ кто — то въ лавку пробѣжалъ. А онъ мнѣ говоритъ: «Ложись спать. Не то я тебя побью. Мнѣ итакъ, говоритъ, жутко». — Ну я и замолчалъ. Ночь хоть и темная была да не дюжо: я видѣлъ какъ этотъ человѣкъ предъ окошкомъ одинъ пробѣжалъ, онъ въ поддевкѣ былъ и въ картузѣ. Какъ хозяинъ мнѣ велѣлъ спать, я и заснулъ. Только опять слышу что кто — то дядю Василія ударилъ. Я притаился. Дядя Василій «караулъ» закричалъ, а потомъ: «батюшки, заступитесь! помогите!» Я не видѣлъ какъ этотъ человѣкъ ударилъ хозяина, но я видѣлъ какъ онъ возился съ хозяиномъ. Возился съ нимъ одинъ человѣкъ — это я хорошо видѣлъ. Какъ они отвозились, кто — то пошелъ — и опять одинъ — ящикъ ломать. Пошелъ онъ въ лавку и когда сломалъ ящикъ, я слышалъ какъ деньги загремѣли. Потомъ кто — то не надолго освѣтилъ, погасилъ сейчасъ же огонь и выбѣжалъ. Выбѣжалъ опять одинъ человѣкъ. Тогда дядя Василій всталъ и потихоньку пошелъ къ двери. Я сейчасъ же выбѣжалъ въ сѣни и сталъ стучаться къ жильцамъ въ дверь — къ Авдотьѣ Варѳоломеевнѣ — она тутъ еъ мужемъ жила. Она ото вышла ко мнѣ со свѣчой. Я ей сказалъ что кто — то молъ зарѣзалъ дядю. Она мнѣ и говоритъ: «бѣги въ калачную и скажи тамъ», а сама заперла дверь и такъ не пошла смотрѣть дядю Василія. Я сказалъ въ калачной, а ужъ въ это время дядю Василія на тратуарѣ нашли. Я перепугался: такъ въ калачной и оставался. Послѣ, когда ужъ дядѣ Василію горло зашивали; тутъ я его увидѣлъ: онъ въ это время ничего не говорилъ. Морозовъ шутя боролся въ лавкѣ съ хозяиномъ, когда они изъ трактира пришли: онъ поборолъ хозяина. Когда этотъ человѣкъ ушелъ въ лавку, я за печку забрался и тамъ все время былъ за метлами. Показанія мальчика Ѳедота отличались замѣчательною ясностью и толковостью.

Городовые Барсовъ и Пшеницынъ, квартальный надзиратель Бочечкаровъ, три пекаря изъ куреня Петра Короткова, самъ Петръ Коротковъ и наконецъ содержатель постоялаго двора Василій Сергѣевъ — согласно объяснили, что Ермиловъ на неоднократные вопросы съ полнымъ сознаніемъ отвѣчалъ, что его зарѣзалъ Алексѣй Ивановъ Морозовъ. Но словамъ свидѣтелей, когда Морозовъ спросилъ Ермилова: чѣмъ же я тебя зарѣзалъ? — Ермиловъ отвѣчалъ: «извѣстно не тѣмъ — то (тутъ Ермиловъ употребилъ крѣпкое слово), а ножомъ». Остальные свидѣтели подтвердили и всѣ другія подробности, добытыя предварительнымъ слѣдствіемъ и изложенныя въ обвинительномъ актѣ.

Товарищъ прокурора Мирецъ — Имшенецкій началъ свою рѣчь упоминаніемъ о томъ, что въ февралѣ 1868 года въ одной изъ улицъ параллельныхъ съ Тверскою Ямскою, было совершено въ субботу на масляницѣ убійство двухъ старухъ Вѣры Алексѣевой и Ирины Аѳонасьевой[8]. Не успѣло еще сгладиться тяжелое впечатлѣніе, произведенное этимъ страшнымъ преступленіемъ, сказалъ товарищъ прокурора, какъ въ той же мѣстности было совершено вновь убійство — убійство Ермилова». Затѣмъ товарищъ прокурора изложилъ обстоятельства дѣла, доказывалъ, что въ данномъ случаѣ было совершено именно убійство, а не были нанесены лишь однѣ раны, отъ которыхъ послѣдовала смерть. Далѣе представитель обвиненія разобралъ улики, обнаруживающія виновность Морозова, и доказалъ положительно всю несостоятельность оговора подсудимымъ Никиты Короткова. Обвинитель объяснилъ и побудительную причину, почему Морозовъ вздумалъ оговаривать Короткова. Онъ это сдѣлалъ потому, что Коротковъ въ первую минуту осмотра уличалъ его тѣмъ, что на сапогахъ его была кровь. Притомъ онъ очень хорошо понималъ, что для него выгодно, еслибъ его. несовершеннолѣтняго, признали вовлеченнымъ въ преступленіе совершеннолѣтнимъ. Въ заключеніе товарищъ прокурора объяснилъ присяжнымъ, что въ данномъ дѣлѣ нѣтъ обстоятельствъ, по которымъ подсудимый могъ бы быть признанъ заслуживающимъ снисхожденія.

Защитникъ, присяжный повѣренный Ласковскій, указалъ на трудность своей обязанности въ данномъ случаѣ, — обязанности, которая на него возложена судомъ. Тѣмъ не менѣе г. Ласковскій находилъ, что и при данныхъ неблагопріятныхъ условіяхъ нельзя не признать, что есть все — таки обстоятельства хотя нѣсколько говорящія въ пользу подсудимаго. Во — первыхъ, онъ сознался, хотя при этомъ и утверждалъ, что былъ вовлеченъ въ преступленіе другимъ лицомъ совершеннолѣтнимъ. По мнѣнію защитника этотъ оговоръ не лишенъ нѣкоторой доли вѣроятія. Указывая далѣе на среду, изъ которой вышелъ подсудимый, на недостаточность его воспитанія и на молодость, защитникъ ходатайствовалъ предъ присяжными о признаніи его заслуживающимъ снисхожденія.

Присяжные признали подсудимаго виновнымъ безъ смягчающихъ обстоятельствъ. Судъ приговорилъ его къ лишенію всѣхъ правъ состоянія и къ каторжной работѣ въ рудникахъ на тринадцать лѣтъ и четыре мѣсяца. Это самая высшая мѣра наказанія, положенная въ законѣ для несовершеннолѣтняго убійцы, ибо срокъ каторжной работы (20 лѣтъ) долженъ быть сокращенъ для него на одну треть. На Морозова приговоръ этотъ не произвелъ никакого впечатлѣнія. Онъ улыбался, а выхода изъ зданія суда даже хохоталъ во все горло, перекидываясь шутливыми словами съ провожавшими конвой лицами изъ публики. Короткову онъ сказалъ, что сожалѣетъ, что ему не удалось «втянуть» его.

Примечания

1

Розановъ былъ въ послѣдствіи пойманъ и умеръ въ острогѣ, а Козыревъ до сихъ поръ остался нерозысканнымъ.

(обратно)

2

Отзывъ этотъ при докладѣ дѣла не былъ прочитанъ.

(обратно)

3

Рѣшеніемъ Угол. Касс. Деп. 28 сентября жалоба Врубель, за силою 297 ст., и 2 и 4 ст. уст. угол. суд., оставлена безъ послѣдствій.

(обратно)

4

Защитникъ рѣчь свою говорилъ по тетрадкѣ, о чемъ и было замѣчено ему г. предсѣдателемъ.

(обратно)

5

Болѣзнь матки, внутренная опухоль.

(обратно)

6

Въ началѣ засѣданія товарищъ прокурора объяснилъ, что Абрамъ Рыбаковъ ошибкой попалъ въ число подсудимыхъ и по дѣлу значится лишь свидѣтелемъ.

(обратно)

7

Въ этой статьѣ сказано: «потеря нѣкоторыхъ личныхъ правъ и преимуществъ для дворянъ ограничивается: запрещеніемъ вступать въ государственную или общественную службу, участвовать въ выборахъ и быть избираемымъ въ какія — либо должности, даже и въ опекуны по назначенію дворянской опеки.

(обратно)

8

Здѣсь не лишнимъ будетъ замѣтить что слѣдствіе по этому убійству превращено, и виновные въ немъ не найдены. Въ числѣ подозрѣваемыхъ въ совершеніи этого убійства былъ и Морозовъ, подсудимый по настоящему дѣлу.

(обратно)

Оглавление

Дѣло о крестьянахъ Пожарновѣ и Алексѣевѣ, обвиняемыхъ въ убійствѣ

Дѣло о крестьянинѣ Артеміи Вавиловѣ, обвиняемомъ въ покушеніи на убійство

Дѣло о крестьянкѣ Тюриной, обвиняемой въ грабежѣ

Дѣло о крестьянахъ Петровѣ и Кухарѳвѣ, обвиняемыхъ въ покушеніи на кражу со взломомъ

Дѣло о почетномъ гражданинѣ Котовѣ, обвиняемомъ въ оскорбленіи частнаго пристава Тимирязева

Дѣло о московскомъ 1‑й гильдіи купцѣ И. П. Бутиковѣ, обвиняемомъ въ нанесеніи оскорбленія частному приставу Гольму

Дѣло о мѣщанинѣ Николаѣ Ивановѣ Пастуховѣ обвиняемомъ въ сопротивленіи полиціи

Дѣло о квартальномъ надзирателѣ Ильинскомъ, обвиняемомъ въ нанесеніи оскорбленія корреспонденту «Русскихъ Вѣдомостей» г. Пастухову

Дѣло почетной гражданки Мазуриной обвиняемой въ самоуправствѣ

Дѣло объ артиллерійскомъ счетчикѣ Евграфовѣ, обвиняемомъ въ нанесеніи городовымъ обиды дѣйствіемъ

Дѣло о нарушеніи законовъ о печати купцомъ Чуксинымъ

Дѣло о тайномъ совѣтникѣ Желѣзновѣ и г. Харламовѣ, обвиняемыхъ въ самоуправствѣ

Дѣло о переплетчикѣ Барахѣ, обвиняемомъ въ неисполненіи законныхъ требованій полиціи

Дѣло объ оскорбленіи канцелярскимъ служителемъ Хлѣбутинымъ жены и дочери коллежскаго секретаря Гроссъ

Дѣло графини Рафаэли Ангелики Платеръ и Касимовскаго почтмейстера Новицкаго

Дѣло объ иностранкѣ Юліи Баронъ, обвиняемой въ сокрытіи тѣла ребенка, умершаго во время родовъ

Дѣло объ оскорбленіи московскимъ купцомъ Николаемъ Ивановымъ Каулинымъ и мѣщанкою Дарьею Константиновою семейства купца Пуговкина

Дѣло о почетномъ гражданинѣ Мазуринѣ, обвиняемомъ въ убійствѣ художника, Калмыкова

Дѣло о крестьянинѣ Васильѣ Аѳанасьевѣ Горловѣ, обвиняемомъ въ утопленіи своей жены

Дѣло о дочери помѣщика Ольги Умецкой, обвиняемой въ поджогахъ, и о родителяхъ ея Владимірѣ и Екатеринѣ Умецкихъ, обвиняемыхъ въ злоупотребленіи родительскою властью

Дѣло о дочери дьячка Архангельской, обвиняемой въ оставленіи безъ помощи рожденнаго ею ребенка

Дѣло о цеховомъ Сергѣѣ Павловѣ Ларіоновѣ, обвиняемомъ въ убійствѣ эконома Чудова монастыря

Дѣло о 53‑хъ временно — обязанныхъ крестьянахъ сельца Хрущевки, барона Медема, обвиняемыхъ въ неповиновеніи и сопротивленіи властямъ

Дѣло о титулярномъ совѣтникѣ Никитинѣ, обвиняемомъ въ оскорбленіи дѣйствіемъ мироваго судьи Басманнаго участка г. Скопина

Дѣло о дворянинѣ Протопоповѣ обвиняемомъ въ истязаніи бывшей его дворовой дѣвицы Герасимовой

Дѣло о женѣ унтеръ — офицера Казариновой, обвиняемой въ покушеніи на отравленіе мужа своего, и о крестьянинѣ Сидоровѣ, обвиняемомъ въ подговорѣ на отравленіе Казаринова

Дѣло о крестьянинѣ Василіѣ Павловѣ, обвиняемомъ въ предумышленномъ убійствѣ зятя своего, унтеръ — офицера Апарышева

Дѣло о купеческомъ внукѣ Алексѣѣ Морозовѣ, обвиняемомъ въ предумышленномъ убійствѣ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg