«Личность преступника. Криминолого-психологическое исследование»

Личность преступника. Криминолого-психологическое исследование (fb2) - Личность преступника. Криминолого-психологическое исследование 3149K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Юрий Миранович Антонян - Владимир Евгеньевич Эминов

Личность преступника. Криминолого-психологическое исследование

Глава 1. Общая характеристика личности преступника

1.1. Понятие, структура и общая характеристика личности преступника

Успешное предупреждение преступлений возможно лишь в том случае, если внимание будет сконцентрировано на личности преступника, поскольку именно личность — носитель причин их совершения. Можно поэтому сказать, что эта личность является основным и важнейшим звеном всего механизма преступного поведения. Те ее особенности, которые порождают такое поведение, должны быть непосредственным объектом предупредительного воздействия. Поэтому проблема личности преступника относится к числу ведущих и вместе с тем наиболее сложных в криминологии.

Личность преступника всегда была одной из центральных проблем всех наук криминального профиля, и в первую очередь криминологии, история которой свидетельствует, что наиболее острые дискуссии криминологи вели и ведут как раз по поводу личности преступника. В зависимости от социально-исторических условий, требований социальной практики и уровня развития науки по-разному ставился и решался вопрос, что такое личность преступника, есть ли она вообще, в чем ее специфика, какова ее роль в совершении преступления, как воздействовать на нее, чтобы не допустить больше преступных действий. Легко заметить, что все эти вопросы имеют большое практическое значение.

Необходимо учитывать, что даже в такой специфической сфере, как преступление, человек действует в качестве общественного субъекта. Поэтому к нему надо подходить как к носителю различных форм общественной психологии, приобретенных правовых, нравственных, этических и иных взглядов и ценностей, индивидуально-психологических особенностей. Все это в целом представляет собой источник преступного поведения, его субъективную причину, предопределяет необходимость изучения всей совокупности психологических, социологических, правовых, медицинских (в первую очередь психиатрических) и других аспектов личности преступника.

Личность преступника есть совокупность интегрированных в ней социально значимых негативных свойств, образовавшихся в процессе многообразных и систематических взаимодействий с другими людьми. Эта личность, являющаяся субъектом деятельности, познания и общения, конечно, не исчерпывается указанными свойствами, которые к тому же поддаются коррекции. В то же время социальный характер личности преступника позволяет рассматривать ее как члена общества, социальных групп или иных общностей, как носителя социально типичных черт. Включение преступника в активное и полезное групповое общение выступает в качестве важного условия его исправления.

Чем же все-таки отличается преступник от других людей, в чем специфика его личности?

Сравнительное психологическое изучение личности больших групп преступников и законопослушных граждан показало, что первые отличаются от вторых значительно более высоким уровнем импульсивности, т.е. склонностью действовать по первому побуждению, и агрессивностью, что сочетается у них с высокой чувствительностью и ранимостью в межличностных взаимоотношениях. Из-за этого такие лица чаще применяют насилие в различных конфликтах. Они хуже усвоили требования правовых и нравственных норм, больше отчуждены от общества и его ценностей, от малых социальных групп (семьи, трудовых коллективов и т.д.), и у них плохая социальная приспособляемость. Поэтому для таких лиц характерны сложности при попытках адаптироваться в тех же малых группах.

Такие черты в наибольшей степени присущи тем, кто совершает грабежи, разбойные нападения, изнасилования, убийства или наносит тяжкий вред здоровью, в наименьшей — тем, кто был признан виновным в совершении краж, а еще меньше — лицам, совершающим преступления в сфере экономической деятельности.

Именно указанные признаки в совокупности с антиобщественными взглядами и ориентациями отличают преступников от непреступников, а их сочетание (не обязательно, конечно, всех) у конкретного лица выступает в качестве непосредственной причины совершения преступлений. Вместе с тем нужно учитывать, что они возникают в рамках индивидуального бытия, на базе индивидуального жизненного опыта, а также биологически обусловленных особенностей. Однако такие особенности, равно как и психологические черты, имеют нейтральный характер и в зависимости от условий жизни и воспитания наполняются тем или иным содержанием, т.е. приобретают социально полезное или антиобщественное значение. Следовательно, личность представляет собой индивидуальную форму бытия общественных отношений, а личность преступника, как более частное явление, — индивидуальную форму бытия неблагополучных общественных отношений. Это, конечно, не означает, что личность преступника включается только в такие отношения или испытывает лишь негативные влияния.

В равной мере это не означает, что преступное поведение есть лишь результат негативных влияний внешней среды на человека, а он сам в этом как бы не участвует. В преступном поведении отражены и генетически обусловленные задатки и предрасположенности, темперамент, характер и т.д. Внешние условия не напрямую порождают преступное поведение. Они обусловливают внутренний духовный мир, психологию личности, которые, в свою очередь, становятся самостоятельным и активным фактором, опосредующим последующие влияния социальной среды на нее. Человек, образно говоря, выбирает и усваивает те из них, которые в наибольшей степени соответствуют его психологической природе. Каждый индивид как личность — это продукт не только существующих отношений, но и собственного развития и самосознания. Одно и то же по объективным признакам общественное положение, будучи по-разному воспринято и оценено личностью, побуждает ее к совершенно различным действиям. Система отношений человека к различным социальным ценностям и сторонам действительности, нормам и институтам, самому себе и своим обязанностям, различным общностям, группам и т.д. зависит, следовательно, как от внешних, так и от внутренних, личностных обстоятельств.

Вот почему недопустимы и социологизация, и психологизация личности преступника. Первое обычно выражается в преувеличении влияния среды на формирование и поведение личности, игнорировании субъективных факторов, психологических свойств, психических состояний и процессов, сведении личности к ее социальным ролям и функциям, положению в системе общественных отношений. Второе — в придании только психологическим факторам решающего значения без учета сформировавшей их социальной среды, тех условий, в которых развивался человек или в которых он действовал. Криминология должна исходить из диалектического единства социального и психологического, их взаимообусловленности и постоянного взаимодействия.

Для определения понятия личности преступника необходимо решить ряд специальных вопросов, в частности: 1) охватывает это понятие всех лиц, совершивших преступления, или только часть из них; 2) какие стороны и особенности личности преступника необходимо изучать.

И в научных, и в практических целях это понятие должно объединять всех лиц, виновных в преступном поведении. Как преступность включает в себя такие совсем разные преступления, как изнасилование и мошенничество, так и понятие личности преступника в практическом и научном смысле объединяет всех лиц, совершивших эти преступления. Поэтому криминология не может не изучать причины и механизм совершения всех преступлений, в том числе неосторожных и непредумышленных. Иными словами, личность всех совершивших преступления должна быть предметом криминологического познания, что имеет огромное практическое значение, в первую очередь для профилактики преступлений. Если из орбиты криминологического изучения исключить личность тех, для которых преступное поведение в результате совершенного преступления не стало основной линией поведения, то они вообще выпадут из поля зрения криминологии, что нанесет существенный ущерб практике.

Конечно, нельзя не признать, что понятие личности преступника в определенной мере условное и формальное, поскольку отнесение определенных действий к числу преступных зависит от законодателя. Он же, как известно, может отменить уголовную ответственность за поступки, которые ранее им рассматривались как преступные. Нельзя не признать также, что у многих лиц, совершивших, например, неосторожные преступления, могут отсутствовать черты, типичные для преступников.

Понятие личности преступника не может выступать в качестве ярлыка для обозначения наиболее опасных и злостных правонарушителей. Это понятие — начало, исходная позиция криминологической теории личности, оно — мысленное воспроизводство реального объекта и не имеет силы и смысла вне его.

Наличие отмеченных выше отличительных черт личности преступника не следует понимать так, что они присущи всем без исключения лицам, совершившим преступления. Отсутствие их у некоторой части преступников не снимает вопроса о необходимости изучения и их личности тоже как носителя причин преступного поведения. Однако основная масса преступников отличается указанными особенностями.

Именно данный факт позволяет говорить о личности преступника как об отдельном, самостоятельном социальном и психологическом типе. Его специфика определяет особенности духовного мира преступников, их реакций на воздействия социальной среды.

Особо следует оговорить научную корректность в использовании понятия «личность преступника». В прямом смысле оно таит в себе определенную заданность. Психологическую ли, социальную ли, — но заданность. Правильнее было бы употреблять менее приемлемое для восприятия, но более точное словосочетание «личность человека (индивида), совершающего (совершившего) преступление». Поэтому понятие «личность преступника» с учетом вышеизложенного мы используем лишь как более привычное, удобное, устоявшееся, но сугубо условное терминологическое обозначение. На эту немаловажную деталь в свое время справедливо указывал И. И. Карпец.

В целом можно определить личность преступника как личность человека, который совершил преступление вследствие присущих ему психологических особенностей, антиобщественных взглядов, отрицательного отношения к нравственным ценностям и выбора общественно опасного пути для удовлетворения своих потребностей или непроявления необходимой активности в предотвращении отрицательного результата. Это определение достаточно полно не только в том смысле, что охватывает и тех, кто совершил преступление умышленно, и тех, кто виновен в преступной неосторожности. Такая оценка его обоснованна и потому, что она содержит перечень признаков, которые должны быть предметом криминологического познания. Криминологическое изучение личности преступника осуществляется главным образом для выявления и оценки тех ее свойств и черт, которые порождают преступное поведение, в целях его профилактики. В этом проявляется единство трех узловых криминологических проблем: личности преступника, причин и механизма преступного поведения, профилактики преступлений. При этом, однако, личность преступника является центральной в том смысле, что ее криминологические особенности первичны, поскольку выступают источником, субъективной причиной преступных действий, а поэтому именно они, а не действия или поведение должны быть объектом профилактических усилий. То, что эти внутренние особенности могут привести к совершению преступлений, составляет сущность общественной опасности личности преступника, а само преступное поведение — производное от них. Если говорить о целенаправленной коррекции поведения, то его невозможно изменить, если указанные особенности останутся прежними.

Сказанное, разумеется, отнюдь не означает игнорирования внешних социальных факторов, ненужности их изучения и учета. Во-первых, криминогенные черты личности формируются под воздействием названных факторов.

Однако, «закрепленные» в личности, они превращаются в самостоятельную силу, преуменьшать значение которой не следует. Во-вторых, совершению преступления могут способствовать, даже провоцировать на это ситуационные обстоятельства, внешняя среда. Но, как известно, одна и та же ситуация воспринимается и оценивается разными людьми по-разному. Стало быть, в конечном счете в механизме индивидуального преступного поведения личность преступника играет ведущую роль по отношению к внешним факторам. Поэтому совершение преступления точнее было бы рассматривать не только как результат простого взаимодействия личности с конкретной жизненной ситуацией, в котором они выступают в качестве равнозначных «партнеров». Преступление есть следствие, реализация криминогенных особенностей личности, которая взаимодействует с ситуативными факторами. Понимание общественной опасности таким образом, что человек, обладающий подобными качествами, может совершить преступление, не предполагает фатальности преступного поведения. Это качество может быть реализовано в поведении, а может и не быть реализовано, что зависит как от самой личности, так и от внешних обстоятельств, способных препятствовать такому поведению, даже исключить его.

Изучение личности преступника должно строиться на твердой правовой основе, т.е. должна изучаться личность тех, кто по закону признается субъектом преступления. Поэтому рассматриваемая категория имеет временные рамки: с момента совершения преступления, удостоверенного судом, и до отбытия уголовного наказания, а не до момента констатации исправления. После отбытия наказания человек уже не преступник, а потому не может рассматриваться как личность преступника. Человек освобождается от наказания не потому, что исправился, а потому, что истек установленный законом срок наказания. Действительное же его исправление, если под этим понимать положительную перестройку системы нравственных и психологических особенностей, ведение социально одобряемого образа жизни, может иметь место значительно позже отбытия наказания или вообще не наступить. В последнем случае нужно говорить не о личности преступника, а о личности, представляющей общественную опасность.

Тем не менее нужно изучать не только тех, кто уже совершил преступление, но и тех, чей образ жизни, общение, взгляды и ориентации еще только свидетельствуют о такой возможности, которая реальностью может и не стать. Значит, в сфере криминологических интересов находятся алкоголизм, наркомания, бродяжничество, проституция и другие антиобщественные явления и соответственно личность тех, кто совершает такие поступки. Все это служит базой научно обоснованной системы профилактики преступлений, в том числе ранней, но изучение указанных лиц выходит за пределы личности субъекта преступления. Стало быть, в предмет криминологии входит не только личность собственно преступника, но и тех, кто может стать на преступный путь, что исключительно важно для борьбы с преступностью. Изучение всех этих вопросов помогает раскрыть причины преступлений и разработать эффективные средства их профилактики.

Можно представить исследование проблем личности преступника, которая, как и любая личность, постоянно изменяется и развивается, в виде некоего пути. Этот путь весьма условно и относительно можно разбить на три части:

1) формирование личности преступника, личность в ее взаимодействии с конкретной жизненной ситуацией до и во время совершения преступления;

2) личность преступника в процессе осуществления правосудия в связи с совершенным им преступлением; 3) личность преступника в период отбывания наказания. Период адаптации к новым условиям освобожденных от наказания интересует нас лишь в связи с возможностью совершения ими нового преступления, поэтому он может быть включен в первую часть. Каждая часть может исследоваться соответствующей группой наук.

Наряду с предложенной возможна и такая классификация основных аспектов личности преступника, каждый из которых изучается обязательно с привлечением методов и достижений соответствующих наук (схема 1).

Из схемы 1 видно, методы и достижения каких наук необходимо использовать при изучении личности преступника.

При организации и осуществлении междисциплинарного изучения личности преступника необходимо иметь в виду возможности наук, не только уже участвующих в таком изучении, но и, разумеется, других. Здесь хотелось бы подчеркнуть то обстоятельство, что целями междисциплинарного познания личностных особенностей преступников, как и исследования их отдельными науками, являются разработка мер по профилактике преступного поведения, исправление преступников, причем последнее должно реализовываться еще в процессе расследования преступлений и в суде.

Однако криминология в области изучения личности преступника не формулирует исходных понятий для других наук, поскольку это не входит в ее компетенцию. Подобные понятия в рамках своего предмета разрабатывают и развивают соответствующие отрасли научного знания, которые, конечно, должны широко использовать криминологические достижения. По той же причине криминология не определяет задач, пределов и инструментария исследований личности преступника, осуществляемых другими науками. Исследование личности в криминологии может быть только криминологическим. Криминология не выполняет и не может выполнять функции междисциплинарного познания, поскольку это выходит за пределы ее как науки.

Схема 1

Важной задачей междисциплинарного исследования личности преступника является раскрытие того главного звена, которое придает этой личности характер целостности. Целостность личности нельзя понимать как простое механическое перечисление всех ее определений или как сумму признаков — психологических, демографических, правовых и т.д. Подобное суммарное понимание, внешне претендующее на всестороннее рассмотрение, в действительности утрачивает понимание целостности. Таким звеном является представление о личности преступника в целом как субъекте и объекте общественных отношений, как носителе социальных и биологических особенностей, влияющих на поведение через ее психологию.

Если обратиться к отдельным частям пути развития личности преступника, то окажется, что, например, личность осужденного будет изучаться криминологией, уголовно-исполнительным правом, уголовно-исполнительной психологией, уголовно-исполнительной педагогикой, судебной статистикой и судебной психиатрией. Однако наиболее важными и основополагающими являются научные изыскания в криминологии — личность преступника входит в предмет только криминологии. Разумеется, любая наука для своих нужд может воспользоваться данными криминологии о личности преступника, научные сотрудники любого профиля могут осуществлять изучение преступников.

Теорию личности преступника нужно рассматривать как возникшую на определенном этапе развития криминологии некоторую совокупность упорядоченных и систематизированных знаний, описывающих и объясняющих существование, развитие и особенности тех, кто совершает преступления. Знание о личности преступника представляет собой научную теорию. Во-первых, это не просто совокупность или сумма знаний, а сложно организованная, систематизированная, внутренне замкнутая и логически в целом непротиворечивая их система знаний о вполне определенном социальном явлении, имеющая свои принципы, идеи, суждения, факты и понятийный аппарат. Во-вторых, эта область криминологии располагает проверенными практикой данными, может достаточно полно описать и объяснить причины и закономерности своего предмета познания. Эти описания и объяснения представляются логически единственно возможными. В-третьих, анализируемая теория отвечает требованиям минимизации, т.е. в своей основе она имеет минимум исходных идей и понятий. В-четвертых, она дает принципиальную возможность прогнозирования индивидуального преступного поведения, разрабатывает методику такого прогнозирования. В-пятых, настоящая теория служит основанием для многочисленных практических предложений и рекомендаций, широко использующихся при осуществлении профилактики преступлений и исправления преступников.

В плане познания личности криминология — уникальная наука, поскольку только она исследует всю совокупность социологических, психологических, правовых, этических, педагогических, медицинских и иных аспектов личности тех, кто совершил преступление. Обеспечивая взаимосвязь указанных аспектов и тем самым взаимодействие различных наук, криминология на качественно новом уровне вырабатывает синтезированное знание об этом явлении.

Не переоценивая достижений в области изучения личности преступника, можно тем не менее предположить, что теория этой личности в целом адекватно отражает свой предмет познания. Критерием ее развития является не только то, что она обладает объяснительными функциями (что важно в первую очередь), но и то, что указанными функциями обладают такие ее составные элементы, как идеи, суждения и понятийный аппарат. Этот критерий проверяется практикой, но не только и не столько отдельными, изолированными актами практики, а главным образом всей ее совокупностью в прошлом и настоящем. Практика постоянно расширяет, уточняет, изменяет наши знания о личности преступника, но не устанавливает их абсолютной достоверности на все времена, что является одним из движущих механизмов постоянного развития этой отрасли знания.

Теория личности преступника выполняет важную роль концептуального обоснования других теорий — прежде всего теории преступного поведения и теории индивидуальной профилактики преступлений, которые широко используют ее достижения, исходят из них. Вот почему так опасен отрыв, например, теории профилактики преступлений от криминологии. На практике это будет означать беспредметность и неэффективность профилактических мероприятий, если они не будут ориентированы на криминогенные явления, детерминирующие особенности личности преступника, ее формирование, а отсюда — преступное поведение.

Теория личности преступника является частной по отношению к общей теории криминологии и в то же время базой для всех криминологических исследований личностных проблем. Теория личности преступника обладает определенной самостоятельностью, поскольку имеет достаточно четко очерченный круг только ей свойственных интересов. Вместе с тем она тесно внутренне связана с другими криминологическими учениями, в единстве с которыми составляет системную целостность.

Действительно, теория личности преступника тесно связана с другими криминологическими теориями: преступности, ее причин, преступного поведения, его прогнозирования и предупреждения, конкретных криминологических исследований, виктимологической теорией и др. Например, можно отчетливо проследить взаимосвязь учения о личности преступника с теорией причин преступности. Они частично перекрывают друг друга, т.е. некоторые основные понятия и исходные утверждения одной из них в той или иной мере совпадают с соответствующими понятиями и утверждениями другой, что является условием интертеоретических отношений между ними. Так, во многом пересекаются понятия и утверждения, объясняющие причины преступности и причины преступного поведения. Вместе с тем между этими теориями не существует отношений изоморфизма, т.е. они не имеют одинаковой формы и структуры. По-видимому, такие отношения вообще не существуют между криминологическими теориями.

Теория личности преступника складывалась, конечно, из разных источников. Ее теоретическими источниками были философия, социология, психология, криминалистика и особенно наука уголовного права, а практическими — деятельность по предупреждению и расследованию преступлений, рассмотрению уголовных дел в судах, исправлению преступников. В целом же формирование этой теории диктовалось потребностями общественной практики, необходимостью повышения эффективности борьбы с преступностью. Конечно, не было жесткой, непосредственной, прямолинейной детерминации общественными потребностями зарождения и развития этой теории, как и криминологии в целом. Осознания потребности еще, как известно, недостаточно для возникновения новых учений или научных дисциплин. Необходимо, чтобы в самой науке созрели научные предпосылки решения проблем, поскольку она имеет свои специфические закономерности движения. Возникновению учения о личности преступника предшествовали схематизация (или идеализация) изучаемого явления, создание некой концептуальной модели, например в рамках антропологической школы — учение о прирожденном преступнике (преступной личности). Формирование же отечественной криминологической теории о природе и причинах преступности позволило создать такую концепцию, ведущей особенностью которой было признание социальной природы личности преступника. С помощью этой концепции, несмотря на ошибки биологизаторского и социологизаторского характера, были описаны некоторые существенные черты и свойства данной личности.

Значительное развитие теоретические исследования личности преступника в нашей стране получили начиная с 1960-х гг. Все больше внимания стало уделяться причинам и механизму преступного поведения, формированию личности преступника и ее основным характеристикам, типологии и классификации преступников. Немало сделано в познании психологии преступника, обозначены важные системные подходы в его изучении и объяснении в совокупности с преступным поведением. Вместе с тем в очень многих работах преобладают лишь описание и систематизация эмпирического материала, мало и часто односторонне (например, преувеличивая значение психиатрических факторов) анализируются природа явления и причины протекающих в нем процессов. Редко вводятся в рассмотрение сколько-нибудь сложные абстрактные объекты, недостаточно используются кибернетические методы исследования. Иными словами, это исследования, обеспечивающие лишь феноменологический уровень развития теории, при котором познание ограничивается описанием явлений (феноменов). Интенсивная теоретическая деятельность криминологов и психологов в последние годы позволила в целом достигнуть высшего, нефеноменологического уровня в изучении личности, когда раскрываются внутренние механизмы происходящих процессов и их причин.

Рассмотрим некоторые черты криминологической характеристики личности преступника, прежде всего социально-демографические. Изучение и учет криминологических особенностей личности позволят установить отличия преступников от непреступников, выявить факторы, влияющие на совершение преступлений. Такой анализ необходимо осуществлять не только в масштабах страны, республики, края или области, но и в городах и районах, на отдельных участках оперативного обслуживания. Его результаты помогут определить наиболее важные направления предупредительной работы, например среди тех групп населения, представители которых чаще совершают правонарушения.

Выборочные криминологические исследования и статистические данные свидетельствуют о том, что среди преступников значительно больше мужчин, чем женщин. Однако в некоторых видах преступлений доля женщин выше, чем в преступности в целом, например среди виновных в хищениях чужого имущества путем присвоения, растраты или злоупотребления служебным положением и некоторых других. Расхитительниц-женщин сравнительно больше среди работавших в системе торговли и общественного питания, легкой и пищевой промышленности.

Возрастная характеристика преступников позволяет делать выводы о криминогенной активности и особенностях преступного поведения представителей различных возрастных групп, обусловленных психологическими особенностями их представителей. Криминологией давно установлено, что лица, по возрасту относящиеся к молодежи, чаще совершают преступления агрессивного, импульсивного характера. Противоправное же поведение лиц старших возрастов менее импульсивно, более обдуманно, в том числе и с точки зрения возможных последствий такого поведения. Наконец, возраст во многом определяет потребности, жизненные цели людей, круг их интересов, образ жизни, что не может не сказываться на противоправных действиях. Имеющиеся данные показывают, что наиболее часто совершают преступления лица в возрасте 16—29 лет. Далее следует группа 30—39 лет, а затем преступная активность значительно спадает. Наименьшая доля среди преступников приходится на лиц старше 60 лет. Основная масса таких преступлений, как убийства, нанесение тяжкого вреда здоровью, кражи, грабежи, разбои, хулиганство, изнасилования, совершается лицами в возрасте до 30 лет. Среди тех, кто совершил должностные преступления и хищения имущества замаскированными способами, преобладают преступники старше 30 лет. Материалы специальной переписи осужденных к лишению свободы говорят о том, что примерно 3/4 отбывающих наказание в местах лишения свободы составляют лица в возрасте от 18 до 39 лет.

Данные о социальном положении и роде занятий лиц, совершивших преступления, позволяют сделать выводы о том, в каких социальных слоях и группах, в каких сферах жизнедеятельности имеет наибольшее распространение совершение тех или иных преступлений. Изучение этих вопросов показывает, что, например, почти половина преступников к моменту совершения преступления не состояли в браке, что значительно выше, чем доля не состоявших в браке среди всего населения. При этом коэффициент преступности среди не состоявших в браке почти в два раза выше, чем среди состоявших. В немалой степени это объясняется тем, что среди совершивших преступления значительную долю составляют молодые люди, не успевшие обзавестись семьей. Интересно отметить, что семьи лиц, состоящих в зарегистрированном браке, прочнее, чем у тех, кто состоял в фактических брачных отношениях. За время отбывания наказания в местах лишения свободы чаще распадались семьи осужденных женщин, чем мужчин. Иначе говоря, жены больше ждут своих мужей, чем мужья жен.

Существует и другая закономерность: с ростом числа судимостей увеличивается число лиц, не состоящих в зарегистрированном браке.

Подавляющее большинство лиц, совершающих преступления, участвовали в общественно полезном труде, однако многие из них, особенно из числа хулиганов, воров, разбойников и грабителей, часто меняли место работы, имели перерывы, иногда значительные, в трудовой деятельности. Среди тех, кто не работал, не учился и не получал пенсии, немало женщин, которые до осуждения занимались домашним хозяйством. Среди неработающих достаточно велика доля преступников-рецидивистов.

Больше всего среди лиц, совершающих преступления, рабочих, значительно меньше служащих и учащихся.

В связи с трудовой занятостью необходимо рассмотреть вопрос и о трудоспособности. Этот вопрос должен постоянно учитываться при разработке и осуществлении предупредительных мероприятий, в работе по исправлению осужденных. Поэтому важно знать не только степень трудоспособности, но и характер заболевания, а в связи с этим рекомендации медицинских учреждений.

Выборочные исследования показывают, что большинство преступников были полностью трудоспособными, лишь примерно каждый 8—10-й имел ограниченную трудоспособность. Однако в практической работе важно знать не только о наличии инвалидности, но и если ее нет, то и о том, какими заболеваниями или расстройствами страдает тот или иной человек, попавший в орбиту предупредительной деятельности правоохранительных органов. Особого внимания заслуживают в связи с этим расстройства психической деятельности, поскольку именно такие расстройства, даже если они вызваны соматическими («телесными») заболеваниями, оказывают значительное влияние на поведение человека, в том числе противоправное. Поэтому необходимо отметить, что, как показало специальное изучение, среди преступников около 50% составляют лица, страдающие алкоголизмом, психопатиями, олигофренией, остаточными явлениями травм черепа, органическими заболеваниями центральной нервной системы и некоторыми другими расстройствами психики, которые в подавляющем большинстве случаев не влекут за собой инвалидности.

Наличие психических аномалий помогает понять (признавая определяющей роли социальных факторов) совершение лишь отдельных видов преступлений — в основном некоторых насильственных преступлений и хулиганских действий либо преступлений, связанных со значительной деградацией личности преступника, с ее постоянным антиобщественным образом жизни (неоднократно судимые рецидивисты, бродяги, попрошайки). Основная же масса преступлений (значительная часть насильственных преступлений, кражи, экономические преступления, преступления против порядка управления, преступления против общественной безопасности, общественного порядка и т.д.) совершается, как правило, психически вполне здоровыми лицами.

С другой стороны, отдельные преступления могут совершаться лицами, имеющими отклонения в психике, однако эти отклонения могут не иметь никакого отношения к преступлению (например, совершение хищения психопатом). В зависимости от формы, группы и стойкости психических аномалий они могут быть криминогенны в одних случаях и совершенно нейтральны в других. Поэтому важное значение имеет исследование связи отдельных форм патологий с отдельными видами преступлений, например путем выявления частоты встречаемости тех или иных отклонений в тех или иных видах преступного поведения. Так, многие исследования показали, что среди убийц и виновных в нанесении тяжкого вреда здоровью больше всего психопатов и лиц с психопатоподобными состояниями, а среди совершивших изнасилования — лиц с остаточными явлениями органического поражения центральной нервной системы и олигофренов.

Криминогенность аномалий обусловливается и формами патологических изменений личности, которые, как показывает клиническая практика, могут иметь временный, преходящий характер с последующим восстановлением личности либо структурный, необратимый.

На поведение личности, сферу ее интересов, круг общения, выбор способов реализации жизненных целей оказывает влияние образование. Имеющиеся данные свидетельствуют о том, что уровень образования лиц, совершающих преступления, ниже, чем у других граждан, причем особенно низка доля лиц, имеющих высшее и среднее специальное образование. Наименее низкий уровень образования у лиц, виновных в совершении насильственных, насильственно-корыстных преступлений, хулиганстве и бродяжничестве, наиболее высокий — среди совершивших должностные преступления и преступления в сфере экономической деятельности.

Среди характеристик личности преступников особого внимания заслуживают такие, как характер и длительность преступного поведения, что непосредственно связано с психологическими особенностями преступников. Больше всего рецидивистов среди воров, хулиганов, грабителей, разбойников, членов преступных организаций.

Преступники в отличие от непреступников хуже усвоили требования правовых и нравственных норм, они не оказывают на них существенного влияния. Такие люди очень часто не понимают, чего от них требует общество. Можно предположить, что это связано с необычностью их установок и восприятия, из-за чего любые жизненные ситуации существенно искажаются. В итоге человек не может понять, чего от него ждут и почему он не должен совершать то или иное действие. Причем, весьма важно отметить, что, поскольку нормативный контроль поведения нарушен, оценка ситуации осуществляется не с позиций социальных требований, а исходя из личных переживаний, обид, проблем, влечений и инстинктов.

Возможен и другой вариант нарушения социальной адаптации, который называется отсутствием мотивированности к соблюдению социальных требований. В этом случае человек понимает, что от него требует окружение, но не желает данные требования выполнять. Это порождается отчуждением личности от общества и его ценностей, большим влиянием на нее малых социальных групп (семьи, трудовых коллективов и т.д.). У таких людей плохая социальная приспособляемость. Поэтому у них возникают немалые сложности при попытках адаптироваться в тех же малых группах. Отчужденность преступников проявляется, например, в том, что среди них больше, чем среди законопослушных граждан, тех, у кого невысокий уровень образования и производственной квалификации, отсутствует семья и слабы связи с родственниками, кто часто меняет место работы и место жительства.

Об этом же убедительно свидетельствуют истории жизни отдельных преступников и преступниц, особенно из числа рецидивистов. Многие из них никогда не были женаты (замужем), а если и были, утратили связи с семьей и не стремятся к их восстановлению. Иногда даже женщины, самой природой, казалось бы, предназначенные для сохранения домашнего очага, в результате длительного антиобщественного существования теряют контакты с родственниками, не знают, что с их детьми. Нет сомнения, что у таких лиц вырабатывается особый взгляд на жизнь, свое, специфическое ее ощущение, и реагируют они на возникающие жизненные ситуации в соответствии с этим. Поэтому не должны удивлять их на первый взгляд странные, иногда нелепые, резко выходящие за рамки обычного поступки, к тому же вроде бы ничем не мотивированные. Но они лишь внешне кажутся таковыми, а на самом деле в результате глубокого анализа всегда можно обнаружить, что преступное поведение внутренне закономерно, субъективно целесообразно и во всех случаях мотивированно.

Сочетание указанных выше психологических особенностей, потенциально предрасполагающих к совершению преступлений, обнаружено исследователями и в других странах. Например, обследование подростков, проведенное в США, показало, что те из них, у которых были выявлены эти сочетания, чаще совершали преступления.

Как показали выборочные криминологические исследования, такие черты, как импульсивность, агрессивность, отчужденность, асоциальность, высокая чувствительность и др., в наибольшей степени присущи тем, кто совершает грабежи, разбойные нападения, изнасилования, убийства или наносит тяжкий вред здоровью. Реже их можно обнаружить у тех, кто был признан виновным в совершении краж, а еще реже — у расхитителей чужого имущества и взяточников.

Именно указанные признаки в совокупности с антиобщественными взглядами и ориентациями отличают преступников от непреступников, а их сочетание (необязательно, конечно, всех) у конкретного лица выступает в качестве непосредственной причины совершения преступления.

Негативные психологические особенности личности функционируют в рамках индивидуального бытия, на базе собственного жизненного опыта, а также биологически обусловленных особенностей. Однако многие особенности, равно как и психологические черты, имеют как бы нейтральный характер и в зависимости от условий жизни и воспитания наполняются тем или иным содержанием, т.е. приобретают социально полезное или антиобщественное значение.

Например, не может всегда расцениваться в качестве только негативной такая черта, как агрессивность. Она, правда, присуща насильственным преступникам, но нужна футболистам, боксерам и некоторым другим спортсменам, совершенно необходима военным — защитникам Родины. Склонность к игре, острым и необычным ситуациям, характерная для мошенников и карманных воров, — неотъемлемое условие успешности некоторых видов предпринимательской деятельности.

Акцент при анализе особенностей личности преступника на психологические ее черты отнюдь не означает, что такие черты можно существенно изменить или даже полностью устранить в результате воспитательно-профилактического воздействия. Необходимо предостеречь от подобных усилий. Стремление, например, ликвидировать такую черту, как агрессивность, может привести к разрушению личности, психическим расстройствам. Поэтому предпочтительнее наполнять личностные признаки другим, социально позитивным содержанием, придавать им другую нравственную окраску. При этом следует помнить, что личность — это всегда совокупность тесно взаимосвязанных и взаимодействующих психологических качеств и свойств и коррекция одного из них повлечет изменение другого.

Среди преступников немало лиц с ярко выраженной индивидуальностью, лидерскими способностями, большой предприимчивостью и инициативой. Данные качества в сочетании с негативно искаженными ценностными ориентациями, нравственными и правовыми взглядами обычно выделяют лидеров преступных групп и преступных организаций, являясь общественной характеристикой последних. Эти же качества могут служить основой классификации преступников, показателем их общественной опасности и общественной опасности того или иного вида преступного поведения. В то же время указанные качества должны с успехом использоваться в профилактике преступлений и исправлении преступников. Необоснованное ограничение свободы или принуждение, ненужное подавление инициативы ведут к стандартизации, усреднению личности, лишают ее индивидуальности, тем самым мешая развитию и совершенствованию человека. Индивидуальное начало является, таким образом, существенным моментом предупреждения преступлений, предполагая всестороннее знание и учет особых, неповторимых качеств каждого человека, своеобразие его природных и социальных свойств.

Изучение лидерских способностей отдельных преступников особенно важно для сферы борьбы с организованной преступностью. Наличие лидерских черт означает не только умение руководить людьми и подчинять их себе любыми средствами, но и наличие у лидеров такой черты, как эмоциональная холодность, равнодушие к другим участникам преступной группы или преступной организации. Личность лидера обычно определяет общую направленность преступной активности группы и совершение ею конкретных преступных действий.

Зная общие характеристики контингента преступников, их отличительные особенности и типологические черты, нельзя в то же время забывать, что в любой сфере практической деятельности по борьбе с преступностью — профилактике, раскрытии, расследовании преступлений, рассмотрении уголовных дел в суде, назначении уголовного наказания, исправлении и перевоспитании преступников — сотрудник правоохранительного учреждения всегда имеет дело с живым человеком. Поэтому во всех случаях он обязан иметь в виду индивидуальную неповторимость каждого конкретного подозреваемого, обвиняемого, осужденного.

В преступнике недопустимо видеть лишь носителя социального зла, а всегда — личность с ее неповторимостью, с ее страстями и сложностями, только ею прожитую жизнь, какой бы неправедной она ни была. Каждый человек (без исключения) интересен, и каждого надо понять, вникнуть в его судьбу, в условия его существования, какое бы гнусное преступление он ни совершил. Это нужно отнюдь не для того, чтобы оправдать преступника, как полагают многие обыватели, а для того, чтобы объяснить его действия и с учетом этого принять адекватные решения по делу, назначить справедливое наказание, эффективно исправлять осужденного, всегда проявляя гуманность.

В нашу эпоху переоценки многих ценностей, утверждения новых начал общественной жизни важность проблемы индивидуальности ещё больше возрастает. От развития и совершенствования индивидуальных качеств людей много зависит в строительстве нового общества. В области борьбы с преступностью значение индивидуальности определяется необходимостью улучшения индивидуальной профилактики преступлений, индивидуализации уголовных и иных наказаний, индивидуального подхода к исправлению преступников. Только учитывая индивидуальность и неповторимость человека, можно понять, почему объективно одинаковые внешние воздействия вызывают разную реакцию у различных людей. Негативные социальные влияния, например, могут привести к формированию антиобщественной направленности личности, только взаимодействуя с индивидуальными, в первую очередь нравственно-психологическими особенностями человека, конкретными условиями его жизнедеятельности, индивидуального бытия. Можно представить следующую схему психологической структуры личности преступника, каждая подструктура которой взаимодействует со всеми остальными (схема 2).

Изъятие любой из приведенных подструктур разрушает целостность всей структуры. Ни одна из них не может существовать самостоятельно. Следовательно, все подструктуры находятся в определенных взаимоотношениях и взаимозависимостях, благодаря чему мы имеем дело не с простой суммой, а со сложной совокупностью элементов, образующих структуру личности преступника.

Схема 2

Предлагаемая структура личности преступника не претендует на то, чтобы быть единственно возможной, а описание ее подструктур, очевидно, не является исчерпывающим. В данном случае важно то, что личность преступника (как и личность вообще) представляет собой сложную структуру, состоящую из ряда подструктур. Предлагаемая структура не отражает специфику личности преступника и является статистической структурой личности вообще, т. е. достаточно отвлеченной от реально функционирующей личности, абстрактной параметрической моделью. В статистическом состоянии нет, на наш взгляд, какой-либо особенной личности преступника, включающей в себя такие подструктуры, которые отсутствуют у других людей. И у личности вообще, очевидно, невозможно обнаружить какие-то подструктуры, которых нет у личности преступника. Между тем изучение личности преступника ни в коем случае не может сводиться к познанию лишь общечеловеческих качеств. Анализ личности преступника направлен на установление лишь криминологически значимых черт.

Личность преступника отличается от личности вообще не отсутствием или наличием каких-либо компонентов своей статистической структуры, а прежде всего содержанием, направленностью определенных компонентов этой структуры. Вот почему мы говорим об антиобщественной направленности взглядов, интересов, потребностей, наклонностей, привычек, которые составляют нравственные особенности и ориентации личности, стремимся раскрыть, какие психологические черты характерны именно для преступников. Личность преступника не существует вне общества не только потому, что именно общество, социальная среда формируют именно такую личность, ее антиобщественную направленность. Дело и в том, что только общество может отнести определенные поступки к разряду преступных. Само понятие преступника производно от понятия преступления. Иначе говоря, вне преступления нет личности преступника и, следовательно, психологии этой личности. Между тем есть деяния, за которые общество не может не устанавливать уголовную ответственность (убийство, разбой, бандитизм и др.).

Одной из коренных проблем изучения личности преступника является проблема соотношения социального и биологического. Эта проблема имеет научное, практическое, правовое значение. От ее решения во многом зависят объяснение причин преступности и определение главных направлений борьбы с нею. Отношение к биологическим факторам представляет собой основу некоторых криминологических теорий. Важность указанной проблемы тем более необходимо подчеркнуть, что и в современной криминологии иногда высказываются утверждения, что биологические детерминанты играют столь же существенную роль, что и социальные.

Изучение вопроса о соотношении социального и биологического в личности преступника требует многостороннего подхода с использованием достижений философии, социологии, психологии, биологии, криминологии и других наук, рассмотрения человека не с абстрактно-антропологических позиций, а как продукта конкретно-исторического процесса. В этом смысле человек имеет общественную природу, а личность может формироваться только при условии включения индивида в систему общественных отношений. Социальный характер жизнедеятельности человека — его отличительная черта. Это отнюдь не означает игнорирования биологических факторов, однако они могут иметь характер условия, способствующего преступному поведению, но отнюдь не его причины.

В подтверждение того, что биологические факторы могут сами по себе приводить к преступному поведению, что предрасположенность к такому поведению биологически детерминирована и может передаваться наследственно, часто приводятся данные о том, что среди преступников немало лиц, страдающих расстройствами психической деятельности.

Действительно, как было сказано выше, среди преступников, особенно убийц, насильников, хулиганов, людей многократно судимых, высок удельный вес лиц, имеющих психические аномалии в рамках вменяемости. В то же время достижения патопсихологии и психиатрии, некоторые криминологические данные дают основания считать, что ослабление или искажение психической деятельности любого происхождения способствуют возникновению и развитию таких черт характера, как раздражительность, агрессивность, жестокость, и в то же время снижению волевых процессов, повышению внушаемости, ослаблению сдерживающих контрольных механизмов. Они препятствуют нормальной социализации личности, приводят к инвалидности, мешают заниматься определенными видами деятельности и вообще трудиться, что повышает вероятность совершения противоправных действий и ведения антиобщественного образа жизни. Значимость указанных факторов возрастает в современных условиях общей психической напряженности, увеличения количества эмоционально-стрессовых расстройств, состояний психической дезадаптации.

Однако это вовсе не означает, что аномалии психики являются причиной совершения преступлений. Во-первых, среди всей массы преступников субъектов с подобными аномалиями не так уж много. Во-вторых, даже наличие аномалий у конкретного лица далеко не всегда свидетельствует о том, что они сыграли криминогенную роль в его противоправном поведении. В-третьих, как доказано многими эмпирическими исследованиями, не сама аномалия психики предопределяет совершение преступления, а то воспитание, те неблагоприятные условия формирования индивида, которые породили его криминогенные личностные черты. Разумеется, такие аномалии могут способствовать их возникновению и развитию, как и самому противоправному поведению, но лишь в качестве условия, не определяющего содержания этих черт.

Констатация какой-то психической аномалии (например, психопатии, олигофрении в степени легкой дебильности, органического поражения центральной нервной системы и т.д.) отнюдь не объясняет, почему данный человек совершил преступление. Мотивация, внутренние причины преступного поведения не представлены в диагнозе, который лишь определяет наличие того или иного расстройства, его степень, тяжесть и т.п. Поэтому понять субъективные причины преступления, представленные в мотиве, можно лишь путем психологического изучения личности. Дефекты психики, если, конечно, они имеются, вовсе не представляют мотивов преступного поведения, хотя и могут влиять на них.

Среди насильственных преступников, например, немало психопатов. Как установлено, психопатия является одним из факторов, способствующих совершению подобного рода преступлений. В то же время давно известно, что люди, страдающие психопатией, успешно работают и выполняют многие другие обязанности. Поэтому основное значение имеет не аномалия сама по себе, а социальный облик лица, сформированный обществом.

Криминологами предпринимались попытки выявить значение биологических факторов в личности преступника путем изучения близнецов. Это изучение ориентируется на единое генетическое начало, а именно на сходство (идентичность) генотипа, и направлено на выяснение степени совпадения иных, в том числе криминологических, признаков. Значение близнецового метода состоит в том, что однояйцовые близнецы имеют совершенно идентичный генотип. Они рождаются в виде двух мальчиков или двух девочек. Сравнивая таких близнецов и оценивая величину внутрипарной корреляции (соответствия), можно установить, какие их особенности детерминированы генотипом и какие — воздействием среды. Сопоставление данных различных исследований показывает частоту преступности второго близнеца, если первый был преступником, при этом, как оказалось, частота преступного поведения однояйцевых близнецов в два с половиной раза выше, чем у двуяйцевых. Однако это не может служить доказательством биологического происхождения преступлений. Преступное поведение лиц, обладающих сходным генотипом, может объясняться как сходной средой формирования личности, так и сходными психофизиологическими особенностями изученных лиц. К тому же, что немаловажно, однояйцевых близнецов среди населения очень немного, а среди преступников — практически единицы, что не позволяет сделать какие-либо однозначные выводы.

В плане соотношения биологического и социального внимание криминологов привлекали лица, обладающие хромосомными аномалиями, т. е. отклонениями от нормального строения и количества хромосом в наследственных (половых) клетках. Хромосомные аномалии встречаются примерно у 0,4% новорожденных. Криминологическое значение хромосомных аномалий обычно приписывается двум из них, связанным с наличием у мужчин добавочной 47-й хромосомы типа X или типа У. В зарубежной литературе было высказано мнение, что именно эти типы хромосомных аномалий могут быть связаны с преступным поведением. Однако и в этой области не имеется достоверных данных о связи хромосомных аномалий с преступным поведением. Несовершенство методик исследования, малое число наблюдений в каждом из них привели к тому, что различия в оценках разных ученых степени распространенности лишней хромосомы среди преступников достигают 20-кратных размеров. По существу, исследования хромосомных аномалий установили известную связь этих аномалий не столько с преступностью, сколько с психическими заболеваниями: среди обследованных значительное большинство составили именно лица, страдающие такими заболеваниями (аномалиями). Надо заметить, что приписывание лицам, имеющим хромосомные отклонения, отрицательных свойств психики, а тем более склонности к преступному поведению отнюдь не является безобидным фактом. Отнесение того или иного человека к лицам такой категории может навсегда искалечить ему жизнь. Окружающие будут склонны относиться к подобным людям с подозрением и недоверием. Вот почему правильное понимание рассматриваемой проблемы имеет не только медицинское и правовое, но и педагогическое значение.

При рассмотрении такой сложной проблемы, как соотношение социального и биологического в личности преступника, необходимо иметь в виду одно исключительно важное соображение.

Поскольку речь идет о личности, о роли этих факторов можно говорить лишь на личностном, психологическом уровне. Личность, ее психика являются, образно говоря, ареной, на которой происходит взаимодействие социальных и биологических факторов. Вне ее особенности и значимость соотношения понять невозможно. Поэтому научный анализ указанной проблемы может быть плодотворным только в том случае, если рассматривать действие этих факторов в структуре личности, поскольку человеческое поведение зависит от того, на какой личностной основе они функционируют. Интенсивность проявления социальных и биологических обстоятельств зависит от того, какова сама личность. Однако и здесь мы имеем в виду именно личность, т. е. субъекта и объекта общественных отношений, социальное качество человека, сформированное воспитанием, средой.

Таким образом, и социальное и биологическое репрезентированы, представлены в психике человека. Поэтому и возникает необходимость их познания и криминологической оценки именно на психологическом уровне. Вообще следует отметить, что игнорирование личности преступника, по существу, означает отказ от признания преступника личностью.

1.2. Формирование личности преступника

Процесс формирования личности принято рассматривать как социализацию, т.е. процесс наделения личности общественными свойствами, выбора жизненных путей, установления социальных связей, формирования самосознания и системы социальной ориентации, вхождения в социальную среду, приспособления к ней, освоения определенных социальных ролей и функций. В этот период возникают и закрепляются типичные реакции на возникающие жизненные ситуации, наиболее характерные для данного человека предпочтения.

Социализация личности как активный процесс длится не всю жизнь, а лишь период, необходимый для восприятия комплекса норм, ролей, установок и т.д., т.е. на протяжении времени, нужного для становления индивида как личности. Можно выделить первичную социализацию, или социализацию ребенка, и промежуточную, которая знаменует собой переход от юношества к зрелости, т.е. период от 17—18 до 23—25 лет.

Особенно важную роль в формировании личности играет первичная социализация, когда ребенок еще бессознательно усваивает образцы и манеру поведения, типичные реакции старших на те или иные проблемы. Как показывают психологические исследования личности преступников, уже взрослым человек часто воспроизводит в своем поведении то, что запечатлелось в его психике в период детства. Например, он может с помощью грубой силы разрешить конфликт так, как это раньше делали его родители. Можно сказать, что преступное поведение в определенном смысле есть продолжение, следствие первичной социализации, но, конечно, в других формах.

Дефекты первичной, ранней социализации в родительской семье могут иметь криминогенное значение в первую очередь потому, что ребенок еще не усвоил других положительных воздействий, он полностью зависим от старших и совершенно беззащитен перед ними. Поэтому вопросы формирования личности в семье заслуживают исключительного внимания криминологов. Семья — главное звено из цепи причин преступного поведения.

Сейчас накоплено значительное количество данных о семьях правонарушителей, условиях их родительского воспитания. В основном это социологические, социально-демографические данные о семье. Однако на нынешнем этапе развития науки и запросов правоохранительном практики становится ясно, что с помощью лишь такой информации (о составе родительской семьи будущих правонарушителей, общих характеристиках отношений в ней, уровня культуры родителей, совершении ими и другими родственниками аморальных или противоправных действий и т.д.) уже нельзя в должной мере объяснить происхождение преступного поведения.

Так, при всей ценности весьма многочисленных данных о неблагополучных или неполных семьях остается непонятным, почему многие выходцы из таких семей никогда не совершают противоправных действий. К числу же неблагополучных семей относят только те, в которых родители совершают противоправные или аморальные действия. Отсутствие, например, отца или его аморальное поведение далеко не всегда формируют личность правонарушителя. Поэтому следует считать, что решающую роль играют не состав семьи, не отношения между родителями, даже не их объективно неблаговидное, пусть и противоправное поведение, а главным образом их эмоциональное отношение к ребенку, его принятие или, напротив, отвержение. Разумеется, перечисленные негативные факторы не могут быть безучастными к таким эмоциональным контактам. Однако можно обнаружить достаточное количество семей, в которых родители совершают правонарушения, но их эмоциональное отношение к детям отличается теплотой и сердечностью. Поэтому есть все основания считать, что именно отсутствие подобных отношений в детстве в решающей степени определяет ненадлежащее поведение человека в будущем.

Однако условия жизни ребенка не прямо и не непосредственно определяют его психическое и нравственное развитие. В одних и тех же условиях могут формироваться разные особенности личности, прежде всего из-за того, в каких взаимоотношениях со средой находится человек, какими биологическими чертами он обладает. Средовые влияния воспринимаются в зависимости от того, через какие ранее возникшие психологические свойства ребенка они преломляются.

Имеется множество убедительных доказательств того, что в семьях с прочными, теплыми эмоциональными контактами, уважительным отношением к детям активнее формируются такие качества, как коллективизм, доброжелательность, внимательность, способность к сопереживанию, самостоятельность, инициативность, умение разрешать конфликтные ситуации и др.

Все это делает детей коммуникабельными, обеспечивая высокий престиж в группе сверстников. Напротив, чем меньше тепла, ласки, заботы получает ребенок, тем медленнее он формируется как личность. Даже недостаточное внимание, низкая частота общения родителей и детей (гипоопека) по самым разным причинам, в том числе объективным, нередко вызывают у последних эмоциональный голод, недоразвитость высших чувств, инфантильность личности. Следствием этого могут быть отставание в развитии интеллекта, нарушение психического здоровья, плохая успеваемость в школе, совершение аморальных и противоправных проступков.

Психологическое отчуждение ребенка от родителей является не единственной причиной формирования личности преступника.

Нередко это происходит иным путем: у ребенка и подростка есть необходимые эмоциональные связи с родителями, но именно последние демонстрируют ему пренебрежительное отношение к нравственным и правовым запретам, образны противоправного поведения (например, постоянно пьянствуют, учиняют хулиганские действия). Поскольку же тесные контакты с ними имеются, подросток сравнительно легко усваивает эти образцы, соответствующие им взгляды и представления, которые вписываются в его психологию, стимулируя его поступки. Этот путь криминогенного заражения личности достаточно хорошо известен практическим работникам правоохранительных органов.

Криминогенные последствия может иметь и такой недостаток семейного воспитания, когда при отсутствии теплых эмоциональных отношений и целенаправленного нравственного воспитания окружающие заботятся об удовлетворении лишь материальных потребностей ребенка, не приучая его с первых лет жизни к выполнению простейших обязанностей перед окружающими, соблюдению нравственных норм. По существу, здесь проявляется равнодушие к нему.

Лишение ребенка родительской заботы и попечения может иметь место в явной, открытой форме. Чаше всего это случаи, когда ребенка часто бьют, издеваются над ним, иногда очень жестоко, выгоняют из дома, не кормят, не проявляют ни малейшей заботы и т.д., нанося ему этим незаживающие психические травмы. Неприятие своего ребенка может быть и скрытым, отношения между родителями и детьми в этих случаях как бы нейтральны, эмоционально никак не окрашены, каждый живет по-своему и мало интересуется жизнью другого. Такие отношения выявить всегда трудно, их обычно скрывают и родители и дети, причем делают это скорее невольно, непреднамеренно. Ведь даже для взрослого человека очень тяжело признать, да еще открыто, что родители его не любили, что он был им в тягость и т.д. Осужденные в местах лишения свободы нечасто делают такие признания, поскольку для них в их бедственном положении помощь, сочувствие и любовь родителей чрезвычайно важны, даже если с ними ранее никакой близости не было. Нередко дети предоставлены сами себе в семьях, в которых много детей или в которых родители слишком заняты по работе.

К., 17 лет, осужденная за ряд квартирных краж, так рассказала о своей семье: «Нас, детей, в семье было семеро, я — пятая. Каждый жил, как хотел, на меня родители внимания не обращали, хотя и не обижали никогда». Итог: две младшие сестры К. находятся в детском доме, двое братьев и она — в местах лишения свободы.

Отсутствие надлежащих семейных контактов особенно пагубно для девочек. Во-первых, почти все отвергнутые семьей девочки слишком рано начинают половую жизнь, становятся легкой сексуальной добычей для более взрослых парней, быстро деморализуются, их интимные связи приобретают беспорядочный характер. Во-вторых, оторванным от семьи, школы, вышедшим за пределы нормального человеческого общения, таким девушкам очень трудно, а иногда и невозможно вернуться к обычной жизни, завоевать уважение окружающих. Социальное клеймение (стигматизация) женщин обычно оказывается намного более стойким и губительным, чем мужчин. Особенно трагично складывается судьба бродяг, проституток, наркоманок, алкоголичек, а также тех, кто связал себя с профессиональными преступниками. Их не только трудно перевоспитать, но и они сами подчас не могут найти место в нормальной человеческой жизни.

Чрезвычайно важно отметить, что в результате эмоционального отвержения родителями ребенка, его неприятия или лишения родительской ласки и попечения в его психике на бессознательном уровне формируются тревожность, беспокойство, боязнь утраты себя, своего «Я», своего положения в жизни, неуверенность в своем бытии, ощущение враждебности, даже агрессивности окружающего мира. Эти качества из-за отсутствия надлежащих воспитательных воздействий или ввиду негативных влияний затем закрепляются в ходе общения в школе, в учебных и трудовых коллективах, среди товарищей и, что важно, очень многими и субъективно значимыми условиями жизни индивида.

Все названные качества можно назвать тревожностью, понимая ее как страх небытия, несуществования. Этот страх может иметь два уровня: страх смерти (высший уровень) и постоянное беспокойство и неуверенность (низший уровень). Если тревожность достигает уровня страха смерти, то человек начинает защищать свой биологический статус, свое биологическое существование, отсюда совершение насильственных преступлений как способ защиты от мира, субъективно воспринимаемого как опасный или враждебный. Рядом специальных психологических исследований установлено, что наиболее характерными чертами убийц являются повышенная восприимчивость, ранимость, ожидание угрозы со стороны среды. Если тревожность сохраняется на уровне постоянного беспокойства и неуверенности, то человек может защищать свой социальный статус, социальное существование, свою социальную определенность путем совершения корыстных и корыстно-насильственных преступлений.

Тревожная личность совершенно иначе видит окружающий мир и соответственно реагирует на его воздействия. Ее ведущей чертой является постоянное стремление к самоутверждению, к самоприятию, защите себя и своего «Я», отстаиванию своего места в жизни. Тенденция к утверждению и самоутверждению может осуществляться за счет снижения статуса другого человека, его унижения и даже уничтожения. Именно такие тревожные люди обладают наибольшей степенью внутренней несвободы и весьма предрасположены к противоправному поведению.

Наличие тревожности, бессознательное ощущение призрачности и хрупкости своего бытия, опасение небытия являются фундаментальными особенностями личности и качественно отличают преступника от непреступника. Именно эти особенности выступают в роли основной и непосредственной причины преступного поведения. Иными словами, человек совершает преступления для того, чтобы не разрушились его представления о самом себе, своем месте в мире, его самоощущение, самоценность, не исчезло приемлемое для него его биологическое и социальное бытие.

У тревожных личностей угроза бытию, биологическому или социальному, способна преодолеть любые нравственные преграды или правовые запреты, игнорировать их, никак не принимать во внимание. Поэтому не учитывается и угроза сурового наказания. Нравственные нормы, регулирующие отношения между людьми, в силу указанных особенностей и отсутствия целенаправленного воспитания не воспринимаются ими. Однако в принципе возможна компенсация указанных черт с помощью целенаправленного, индивидуализированного воздействия с одновременным, если это нужно, изменением условий жизни. Но этого в большинстве случаев не делается.

Если рассматривать причины преступлений на таком бытийном уровне, то их совершение можно представить себе как охрану себя и своих коренных интересов. Названные качества закрепляются, развиваются в личности, «обрастают» другими положительными и отрицательными особенностями, часто противоположными, причем эти наслоения нередко преобладают в ее реакциях на средовые воздействия. Поэтому подобные качества обнаружить очень сложно даже с помощью специальных методов. Изначальные контуры этого психического и психологического явления как бы исчезают, затушевываются более поздними образованиями, в первую очередь культурными, а также теми, которые вызваны физиологическими изменениями.

В нашей стране уже давно существуют объективные факторы, формирующие высокий уровень тревожности личности: значительное расслоение общества в связи с разным уровнем материальной обеспеченности, объемом и качеством социальных услуг; социальная напряженность между людьми; утрата людьми, особенно молодыми, привычных жизненных ориентиров и идеологических ценностей, некоторое ослабление родственных, семейных, производственных и иных связей, социального контроля; постепенное увеличение числа тех, кто в современном производстве не может найти себе места. Надо полагать, что люди пожилого возраста, несовершеннолетние и женщины более уязвимы для неблагоприятных внешних социальных воздействий. Конечно, многие люди обладают прирожденной предрасположенностью к тому, чтобы с повышенной тревожностью воспринимать окружающий мир, и у них риск поведенческого срыва достаточно велик. Однако никакая предрасположенность фатально не приводит к совершению преступлений. Страх смерти, как и постоянное беспокойство, может быть преодолен вполне допустимыми и нравственными способами, великое множество которых выработало человечество на протяжении своей истории. Это рождение и воспитание своих детей и внуков, попечение о них, передача им по наследству имущества, традиций и нравственных ценностей, успешная карьера, создание произведений искусства, литературы, научных трудов, накопление богатства и т. д. Поэтому можно сказать, что преодоление страха небытия, в том числе страха смерти, является мощным стимулом человеческого поведения, творческой деятельности, хотя и очень редко осознается в таком своем качестве. Вот почему ни в коем случае нельзя считать, что страх небытия выполняет лишь негативные функции. Нравственная и правовая его оценка целиком и полностью зависят от того, какими способами он преодолевается.

Семья, как известно, психологически характеризуется взаимосвязью между ее членами, а именно наличием взаимных идентификаций, взаимными привязанностями, что порождает общие интересы и ценности, согласованное поведение. Внутрисемейные идентификации представляют собой внутренние механизмы взаимопонимания между членами семьи, способность каждого из них принимать на себя роль другого. Человек может сочувствовать и сопереживать другому человеку, если он способен представить себя на его месте, понять, что тот, другой, тоже может нуждаться в помощи и поддержке. Идентификация неразрывно связана с коммуникацией, ибо, только вообразив себя на месте другого, человек может догадаться о его внутреннем состоянии. На идентификации основывается одна из главных функций семьи — формирование у ее членов способности учитывать в своем поведении интересы других людей, общества.

Значительно возросшие за последние годы агрессивность и жестокость людей, выражающиеся в росте насильственных преступлений, прямо связаны с нарушением эмоциональных коммуникаций в семье. Эти коммуникации сейчас ослабли, семья меньше, чем ранее, способна эффективно контролировать поведение своих членов, которые, в свою очередь, далеко не всегда находят в ней возможность психологической разрядки и отдыха. Семья перестала в должной мере обучать женщину состраданию, сочувствию, мягкости, причем надо отметить, что если родители ее не любили и не заботились о ней, то вряд ли такая женщина сможет научить этому своих детей. Понятно, что все это весьма негативно сказывается на воспитании подрастающего поколения, весьма активно способствуя росту правонарушений среди подростков.

Семья, включая ребенка в свою эмоциональную структуру, обеспечивает тем самым его первичную, но чрезвычайно важную социализацию, т.е. «через себя» вводит его в структуру общества. Если этого не происходит, ребенок отчуждается от нее, чем закладывается основа для весьма вероятного отдаления в будущем от общества, его институтов и ценностей, малых социальных групп. Это отдаление может принять форму стойкого дезадаптивного, отчужденного существования, в том числе бродяжничества, если не будут осуществлены специальные воспитательные мероприятия. Последнее обстоятельство нужно подчеркнуть особо, так как просто наступление благоприятных, по мнению окружающих, условий жизни может не привести к желаемым результатам, поскольку эти условия субъективно будут восприниматься как чуждые для данного индивида, не соответствующие его ведущим мотивационным тенденциям.

Неблагоприятное формирование личности продолжается в антиобщественных малых неформальных группах сверстников. Последние, как правило, представляют собой объединение в прошлом отвергнутых семьей детей — и юношей, и девушек. Их сближение в рамках такой группы происходит обычно очень быстро, так как они представляют друг для друга огромную социальную и психологическую ценность. Дело в том, что групповая сплоченность и постоянное общение позволяют им устоять перед обществом, которое воспринимается ими как нечто чуждое и враждебное. Естественно, что некоторые его важные нормы перестают регулировать их поведение.

Таким образом, существование преступных групп или групп, в которых господствуют отсталые, вредные взгляды и нравы, антиобщественные нормы поведения и которые, в свою очередь, оказывают отрицательное влияние на личность, также обусловлено только социальными причинами. Существование подобных групп неизбежно в той же мере, в какой закономерно существование таких общественных структур, из которых выталкиваются отдельные люди, обрекаемые на отчуждение. Отчужденные же личности обязательно объединяются в свои группы для защиты собственных интересов и взаимной поддержки. Общество всегда их будет осуждать, почти всегда забывая о том, что само виновато в этом. Конечно, группы отличаются друг от друга и сплоченностью, и устойчивостью, и степенью общественной опасности, причем не только для среды в целом, но и для отдельных своих же членов. Отторгнутый родительской семьей индивид почти всегда попадает под сильнейшее влияние антиобщественной группы сверстников, участники которой, как правило, совершают преступления. Под влиянием группы формируются установки и ценностные ориентации, включающие в себя способы разрешения возникающих жизненных ситуаций и проблем. Это очень важный момент, поскольку не всегда противоправны сами мотивы и цели поведения, таковыми чаще являются способы реализации мотивов и достижения целей. Например, противоправно не стремление разбогатеть, а то, каким путем приобретается достаток. Уголовно наказуемым способам может научить семья, но чаще это делает именно группа.

Влияние группы значительно постольку, поскольку данный человек ценит свое участие в ее жизнедеятельности. Ее члены находятся в повседневном общении, между ними возникает множество отношений, основанных на чувствах, причем их отношения друг к другу и оценки различных социальных фактов, событий, других людей неизбежно выражаются в эмоциональной форме. Группа осуждает или одобряет, радуется или негодует, и потому общие настроения и мнения выступают ее основными социально-психологическими, духовными образованиями. Настроения и мнения, господствующие в группе, неизбежно передаются ее членам.

1.3. Психологические черты личности преступника

Под психологическими особенностями личности, или личностными особенностями, мы понимаем относительно стабильную совокупность индивидуальных качеств, определяющих типичные формы реагирования и адаптивные механизмы поведения, систему представлений о себе, межличностные отношения и характер социального взаимодействия. Другими словами, это внутренний компонент личности, который представляет собой относительно устойчивую и неповторимую структуру, обеспечивающую индивиду активную деятельность в обществе.

Полученные в последние десятилетия результаты эмпирического изучения личности преступников в сравнении с законопослушными гражданами убедительно свидетельствуют о наличии некоторых отличительных особенностей, в том числе психологических. Более того, результаты изучения позволяют раскрыть у преступников содержание этих черт, их роль в структуре личности и механизме преступного поведения. Дальнейшее теоретическое осмысление полученных данных будет иметь большое научное и практическое значение.

Отметим вначале исследование, проведенное А. Р. Ратиновым и его сотрудниками с помощью разработанного ими теста «Смысл жизни», содержащего 25 пар противоположных суждений. Исследование выявило существенные различия между преступниками и законопослушными гражданами и наиболее сильные — между преступниками и активно правопослушной группой по всем шкалам теста. По дополнительно построенной суммарной шкале статистическая значимость различий находится на уровне достоверной. При пошкальном анализе оказалось, что законопослушные группы испытуемых намного превосходят преступников по социально-позитивному отношению ко всем базовым ценностям, общему самоощущению, оценке смысла своей жизни. По всем данным законопослушные группы испытуемых выгодно отличаются от отдельных групп преступников и от преступной популяции в целом. Различия между преступниками и законопослушными группами в наибольшей мере выражены в отношении к таким ценностям, как общественная деятельность, эстетические удовольствия, брак, любовь, дети, семья. Преступники более фаталистичны и меланхоличны, они крайне отрицательно оценивают прожитую жизнь, повседневные дела и жизненные перспективы, у них снижена потребность в саморегуляции и в дальнейших планах они предпочитают беззаботное существование.

Исследование, основные итоги которого мы привели, характеризует главным образом ценностно-нормативную систему личности преступника, ее нравственные стороны. Однако их недостаточно для раскрытия сущности личности преступника и соответственно причин преступного поведения. Поэтому в предпринятом в свое время исследовании сделана попытка выявить психологические особенности преступников и их отдельных категорий. С этой целью была изучена группа лиц, совершивших так называемые общеуголовные преступления, т.е. убийства, изнасилования, хулиганство, кражи, грабежи, разбои, хищения имущества, а также нанесших тяжкие телесные повреждения. Контрольную группу составили законопослушные граждане (360 человек), в отношении которых не было никаких данных о совершении ими противоправных действий.

Было выдвинуто предположение, что сравнительный анализ психологических особенностей различных категорий преступников и законопослушных граждан позволит еще раз проверить значение этих особенностей в возникновении преступной деятельности.

Отобранные группы изучались с помощью методики многостороннего исследования личности (ММИЛ). Этот тест представляет собой адаптированный вариант Миннесотского многофакторного личностного опросника (MMPI), с помощью которого возможно целостное исследование личности, охватывающее три ее уровня. Первый уровень — это врожденные особенности, определяющие темп психической активности, силу и подвижность нервных процессов, устойчивые эмоциональные свойства, сексуальную направленность и другие параметры, имеющие отношение к темпераменту. Второй уровень характеризуется совокупностью устойчивых качеств, сформировавшихся в процессе индивидуального развития в социальной среде и проявляющихся как в виде типичных реакций и действий, так и в виде сознательной, гибкой деятельности, которая представляет определенный тип социального поведения. Третий уровень касается социальной направленности личности, иерархии ее ценностей и нравственных отношений.

Для удобства интерпретации и сравнения различных профилей оценка полученных данных производится в Т-баллах (от 20 до 120). Нормативным является профиль в пределах от 0—65 Т-баллов. Шкалы, имеющие пики в пределах 65— 75 Т-баллов, указывают на наличие акцентуаций; свыше 75 — неврозов, реактивных состояний или психопатий.

В ММ ИЛ 13 шкал: 3 — оценочных, 10 — основных. Оценочные: шкала Ь (ложь) — «измеряет» стремление выглядеть в глазах экспериментатора в более благоприятном свете; шкала И (надежность) — позволяет помимо оценки достоверности полученных по методике данных судить о психическом состоянии (напряженности, удовлетворенности ситуацией и т.д.), степени адаптации; шкала К (коррекция) — дает возможность дифференцировать лиц, стремящихся смягчить либо скрыть те или иные черты характера, выявить уровень социальной опытности, знание социальных норм. Основные: 1 (соматизация тревоги) — позволяет выявить беспокойство за состояние своего здоровья; 2 (депрессия) — расстройства тревожного характера, утрату интересов к окружающему, подавленность и т.д.; 3 (демонстративность или истероидность) — склонность к истерическим реакциям или демонстративному поведению; 4 (импульсивность) — склонность поступать по первому побуждению, под влиянием эмоций и т.д.; 5 (мужественность или женственность) — выраженность традиционно мужских или женских черт характера; 6 (ригидность, «застреваемость») — «застревание» аффекта, склонность к подозрительности, злопамятность, повышенную чувствительность в межличностных отношениях;

7 (тревога) — постоянную готовность к возникновению тревожных реакций, фиксацию тревоги и ограничительное поведение; 8 (изоляция) — тенденцию к соблюдению психической дистанции между собой и окружающим миром, уход в себя; 9 (активность) — настроение человека, общий уровень активности, наличие оптимизма или пессимизма; 0 (социальные контакты) — степень включенности в среду, общительность или замкнутость.

Следует отметить, что важны не только показания по отдельным шкалам, но и сочетания различных показателей (профиль ММ ИЛ).

Сравнение усредненных показателей ММИЛ преступников с нормативными данными (полученными на выборке законопослушных граждан) показало наличие статистически достоверных различий между ними (р < 0,05) почти по всем шкалам. Профиль преступников имеет пикообразный характер (ярко выраженные пики по шкалам И — надежность, 8 — изоляция, 6 — ригидность, 4 — импульсивность), расположен в пределах от 55 до 73 Т-баллов, являясь по сравнению с нормативными данными смещенным вверх (рис. 1). 90

Рис. 1. Усредненные показатели преступников (/) и законопослушных граждан (2)

Подобный пикообразный профиль обычно свидетельствует об относительной однородности по психологическим особенностям обследованной группы. Причем, как отмечают большинство исследователей, работающих с этой методикой, пики на правых шкалах (4, 6, 8 и 9) связаны в большей степени с устойчивыми характерологическими особенностями, а не с актуальным психическим состоянием.

Подъем шкал Р, 4, 6, 8 до 70 Т-баллов можно интерпретировать как наличие у большинства из обследованных преступников заостренных личностных черт, в значительной мере определяющих их поведение. Подобные показатели могут свидетельствовать также о сниженной социальной адаптации и серьезных нарушениях межличностных контактов. Полученные нами результаты в принципе не расходятся с результатами исследований Г. X. Ефремовой.

По ее данным, суммарный профиль преступников характеризуется сочетанием ведущего подъема по шкале 8 и выраженных подъемов по шкалам 4 и 6, что свидетельствует, как она считает, о плохой социальной податливости, отсутствии внутренних морально-этических критериев, выраженной агрессивности и активности.

Исследования преступников, проведенные в других странах, также показали, что у большинства из них отмечаются высокие результаты по шкалам Р, 4, 8, 9. Обследование подростков, проведенное в 1950-х гг. в США, показало, что те из них, которые имели высокие показатели по шкалам 4, 8, 9, чаще совершали преступления. Эти результаты были подтверждены в ряде других исследований.

Подводя итог сказанному, можем отметить, что в своей массе преступники характеризуются выраженными устойчивыми психологическими особенностями, отражаемыми пиками по шкалам 4, 6, 8. Психологические свойства, отраженные в пиках по шкалам 4, 6, 8, не являются следствием актуальной неблагоприятной ситуации, а относятся к числу фундаментальных. Они формируются в процессе социализации индивида на достаточно раннем этапе, что подтверждается наличием у подростков, склонных к совершению преступления, аналогичных данных.

Сочетание высоких значений по шкалам 4, 6 и 8 встречается у большинства преступников не случайно, так как личностные свойства, отражаемые таким профилем, в наибольшей степени потенциально предрасполагают при соответствующих условиях к совершению преступления. Пик на шкале 4 ММ ИЛ связан с такими свойствами, как импульсивность, нарушение прогнозирования последствий своих поступков, неприятие социальных, а тем более правовых норм и требований и враждебное к ним отношение (асоциальность). Повышение по шкале 6 усиливает все вышеописанные тенденции, так как они становятся постоянной линией поведения. Пик по шкале 6 при этом отражает ригидность, высокий уровень агрессивности, наличие аффективных установок, которые не позволяют изменить стереотип поведения, что приводит к нарушению социального взаимодействия и плохой социальной приспособляемости.

Таким образом, повышение по шкале 6 отражает прежде всего то, в какой степени поведение человека управляется аффективно заряженной концепцией, а повышение по шкале 4 — насколько субъект считается с существующими нормами при проведении в жизнь своих стремлений.

Для сколько-нибудь асоциального поведения необходим подъем по шкале 6 в сочетании с подъемом на шкале 4. Без подъема на шкале 6 возникают лишь эпизоды асоциального поведения, оно не выступает как образ жизни. Повышение по шкале 8 при имеющемся профиле выявляет своеобразие установок и суждений, которые могут реализовываться в странном и непредсказуемом поведении, ухудшение прогноза последствий своих поступков за счет оторванности от социальной реальности. Если при таком сочетании шкал имеется еще дополнительно и повышение по шкале 9, отражающей силу активности, то можно ожидать внезапных вспышек агрессивности, так как высокий уровень активности приводит к еще большим трудностям управления своим поведением.

Значительные отличия преступников от непреступников по показателям шкал 4, 6, 8 и их сочетаниям наглядно представлены в табл. 1. Она показывает, что удельный вес преступников, характеризующихся названными пиками, намного выше, чем среди законопослушных граждан. Как отмечалось, психологические особенности, выявленные с помощью этих шкал, имеют устойчивый характер и не определяются условиями изоляции от общества. Это подтверждается тем, что среди осужденных за хищения доля характеризующихся пиками по шкалам 4, 6, 8 значительно меньше, чем среди других преступников, а усредненный профиль расхитителей вообще не отличается выраженными пиками.

Прослеживается статистическая связь между видом преступления и особенностями личности, выявленными с помощью использования методики.

Можно сказать, что наиболее типичные по психологическим особенностям преступники встречаются среди лиц, совершивших тяжкие насильственные преступления (грабежи, разбои, изнасилования, убийства), и психологически менее типичными являются лица, совершившие ненасильственные преступления (кражи, хищения имущества). Минимальная типичность и соответственно наибольшее психологическое разнообразие отмечаются в группе законопослушных граждан.

Таблица 1

Соотношение видов преступлений и преступников, имеющих типичный профиль по ММИЛ 4, 6, 8

Таким образом, можно считать установленным, что преступники от непреступников на статистическом уровне отличаются весьма существенными психологическими особенностями, влияющими на противоправное поведение. Иными словами, понятие личности преступника может быть наполнено этим психологическим содержанием. Поскольку указанные психологические черты участвуют в формировании нравственного облика личности, есть основания утверждать, что преступники от непреступников в целом отличаются нравственно-психологической спецификой.

Полученные нами результаты позволяют дать психологический портрет обследованных преступников и выделить ведущие личностные черты. Профиль ММИЛ преступников указывает прежде всего на плохую социальную приспособленность и общую неудовлетворенность своим положением в обществе (подъем на шкалах Р, 4). У них выражена такая черта, как импульсивность, которая проявляется в сниженном контроле своего поведения, необдуманных поступках, пренебрежении последствиями своих действий, эмоциональной незрелости.

Социальные нормы, в том числе правовые, не оказывают на поведение таких людей существенного влияния. Поскольку нормативный контроль поведения нарушен, оценка ситуации осуществляется ими исходя из личных переживаний, обид, проблем и желаний.

Возможен и другой вариант нарушения социальной адаптации, который вызван отсутствием мотивированности к соблюдению социальных требований. В этом случае человек понимает, что от него требует социальная среда, но не желает эти требования выполнять.

Сочетание подъема на шкале 8 и снижения на шкале 5 может свидетельствовать о нарушении эмоционального контакта с окружением, невозможности встать на точку зрения другого, посмотреть на себя со стороны. Это также снижает возможность адекватной ориентировки, способствует возникновению аффективно насыщенных идей, связанных с представлением о враждебности со стороны окружающих людей и общества в целом. В этом случае может создаваться такое представление субъекта об обществе, с которым реальное общество не тождественно. С другой стороны, одновременно идет формирование таких черт, как уход в себя, замкнутость, отгороженность и т. д. По мнению большинства исследователей, работавших с тестом, подобные личностные тенденции вызваны повышенной сензитивностью и чрезмерной стойкостью аффекта, что наиболее ярко проявляется при подъемах на шкалах Р, 4, 8. Как уже отмечалось выше, такой профиль встречается у подростков, склонных к правонарушениям. У взрослых преступников, как видно из наших данных, можно отметить пик и по шкале 6. В этом случае появляются такие свойства, как агрессивность, подозрительность, чрезмерная чувствительность к межличностным контактам. Правильная оценка ситуации еще более затрудняется, так как поведение управляется аффективными установками, а поступки окружающих рассматриваются как опасные, ущемляющие личность. Это приводит к еще большей зависимости поведения от актуальной ситуации, выход из которой может быть противоправным, так как в этот момент для преступника реально существует только настоящее. Другими факторами, способствующими совершению преступлений, являются дефекты правосознания и нарушения социальной адаптации, поэтому многие преступления, особенно насильственные, являются результатом неспособности разрешить ситуацию в социально приемлемом плане.

Данные ММ ИЛ нормативной группы (законопослушные граждане), как видно на рис. 1, существенно отличаются от результатов, полученных при обследовании преступников. Их профиль имеет линейный характер со средней линией 50 Т-баллов. Это говорит прежде всего о неоднородности группы по своим психологическим особенностям и о сравнительно незначительном количестве среди них лиц с ярко выраженными личностными свойствами (акцентуированными или психопатизированными). Другими словами, среди законопослушных граждан встречаются люди с разнообразными типами личности (и среди них, в отличие от преступников, нельзя выделить доминирующие).

Рассмотренные выше личностные черты преступников присущи различным их категориям не в равной мере. У одних категорий, например у осужденных за изнасилования, профиль ММ ИЛ и соответственно психологические особенности сходны с суммарным профилем всех преступников, у других (осужденных за убийство, грабеж и разбой, а также за кражу), совпадая по общей конфигурации, отличаются по степени выраженности тех или иных показателей. При этом необходимо отметить, что профили убийц и грабителей расположены выше, чем суммарный профиль преступников, т. е. определенные психологические свойства у этих категорий преступников выражены сильнее, а у воров слабее, что говорит о меньшей выраженности соответствующих черт у последних.

Особое место среди преступников по своим психологическим свойствам занимают расхитители, которые, по данным ММ ИЛ, существенно отличаются от всех остальных категорий преступников как по расположению профиля, так и по его конфигурации, т.е. как по набору личностных черт, так и по степени их выраженности. По сравнению с другими преступниками расхитители являются более приспособленными к различным социальным ситуациям и их изменениям; лучше ориентируются в социальных нормах и требованиях, более сдержанны, могут хорошо контролировать свое поведение. Расхитителям не свойственны такие черты, как агрессивность и импульсивность поведения, которые отмечаются у насильственных преступников. Они более общительны, большинство не испытывают трудностей в установлении социальных контактов, у многих встречаются такие черты, как стремление к лидерству, потребность в социальном признании.

Данные ММ ИЛ расхитителей показывают, что лица, входящие в эту категорию, обладают разнородными и разнонаправленными личностными свойствами.

На профиле ММ ИЛ у них не выделены выраженные личностные черты, присущие всем или большинству из них. Подтверждается это тем, что профиль ММ ИЛ расхитителей имеет равномерный линейный характер со средней линией 60 Т-баллов, что обычно связано с неоднородностью психологических свойств обследованных. По своим психологическим особенностям большинство расхитителей не имеют существенных отличий от нормативной группы (законопослушные граждане), которые в массе также обладают различными личностными свойствами. На рис. 2 видно, что усредненные данные расхитителей и законопослушных граждан достаточно схожи по конфигурации. Вместе с тем профиль ММИЛ расхитителей расположен несколько выше нормативного, что можно объяснить, на наш взгляд, наличием у этой категории преступников, в отличие от законопослушных граждан, актуальных социально-психологических проблем, связанных с привлечением к уголовной ответственности.

Последствием возникшего в связи с этим неблагоприятного психического состояния является общая активизация защитных механизмов, направленная на снижение внутреннего напряжения и тревоги.

Конфигурация усредненного профиля расхитителей также подтверждает, что его общее повышение по сравнению с нормативными данными связано с неблагоприятным психическим состоянием вследствие пребывания в местах лишения свободы.

Рис. 2. Усредненные показатели расхитителей (/) и законопослушных граждан (2)

Усредненный профиль расхитителей характеризуется незначительными пиками по невротическим шкалам 2, 7 (депрессия и тревога) и снижением по шкале 9 (активность). Также имеются незначительные пики по шкалам 4, 8, 0, отражающим импульсивность, степень изолированности и уровень развития социальных контактов. Такой профиль ММ ИЛ свидетельствует о наличии депрессии, пессимистической оценки перспективы, сочетающейся с внутренней напряженностью, тревогой, общей неудовлетворенностью ситуацией и снижением активности. Иначе говоря, их профиль отражает скорее актуальное психическое состояние, а не стойкие характерологические особенности.

В значительной степени черты, присущие всем преступникам, выражены у убийц. Профиль ММ ИЛ убийц имеет достоверное отличие (р < 0,05) от усредненного профиля всех преступников по шкалам Ь, Р, К, 3, 5, 6, 7, 8, 9, 0, т. е. по 10 из 13 показателей методики. Однако, несмотря на сходство конфигураций, у убийц обнаружены выраженные однородные личностные свойства, которые определяются прежде всего пиками по шкалам Р, 6, 8 (рис. 3).

Это, следовательно, люди, поведение которых в значительной мере определяется аффективно заряженными идеями, реализуемыми в определенных ситуациях.

Они чрезвычайно чувствительны к любым элементам межличностного взаимодействия, подозрительны, воспринимают внешнюю среду как враждебную. В связи с этим у них затруднена правильная оценка ситуации, так как она легко меняется под влиянием аффекта. Повышенная сензитивность к элементам межличностного взаимодействия приводит к тому, что индивид легко раздражается при любых социальных контактах, представляющих хотя бы малейшую угрозу для его личности.

Такие люди обладают достаточно устойчивыми представлениями, которые с трудом могут корригироваться. Другими словами, если они имеют о ком-то или о чем-то свое мнение, то их трудно переубедить. Все затруднения и неприятности, с которыми они встречаются в жизни, интерпретируются как результат враждебных действий со стороны окружения. В своих неудачах они склонны обвинять других, но не себя.

Наиболее чувствительны такие люди в сфере личной чести, для них характерно повышенное сознание своей ценности.

Рис. 3. Усредненные показатели всех преступников (7), убийц (2), корыстно-насильственных преступников (3), воров (4)

Вследствие болезненно обостренного сознания того, что менее достойные пользуются большими правами, чем они, у них может возникнуть потребность защищать свои права, и они начинают играть роль «борца за справедливость».

Значительное повышение по шкалам Б и 8 говорит также о наличии у убийц эмоциональных нарушений, социальной отчужденности и трудностей, связанных с усвоением не только моральных, но и правовых норм. Такие люди чаще всего совершают преступления в отношении того или иного человека или ситуации в связи с накопившимся аффектом, не видя при этом (или не желая видеть) другого способа разрешения конфликта. Наделение других людей своими мыслями, ощущениями и действиями приводит к тому, что они начинают восприниматься как враждебные и агрессивные. Вследствие этого, совершая акт насилия, убийца считает, что он таким образом защищает свою жизнь, свою честь, «справедливость», а иногда и интересы других. Следовательно, убийц отличают от всех других категорий преступников прежде всего чрезмерная стойкость аффекта и повышенная интерперсональная сензитивность, а также возможность возникновения реакций «короткого замыкания» (самое высокое значение на шкале 3).

Близко к убийцам по степени выраженности личностных свойств находятся корыстно-насильственные преступники. От убийц они отличаются по шкалам 1, 3, 4, 9, О ММИЛ (р < 0,05) в сторону увеличения степени выраженности психологических свойств (см. рис. 3).

Корыстно-насильственные преступники, так же как и убийцы, являются однородной группой с выраженными характерологическими признаками, содержание которых в основном определяется пиками на шкалах Б, 4, 6, 8, 9. Значительное повышение по шкале 4 связано с такими свойствами, как импульсивность поведения и пренебрежение социальными нормами, агрессивность. Пик по шкале 6 усиливает агрессивность поведения за счет общей ригидности и стойкости аффекта. Повышение по шкале 8 показывает значительную отчужденность от социальной среды, в связи с чем снижается возможность адекватной оценки ситуации. Подъем по шкале 9 (имеет самое высокое значение среди сравниваемых групп преступников) до уровня 70 Т-баллов, т. е. повышение общего уровня активности, приводит к тому, что импульсивность поведения становится наиболее характерной чертой, может возникать внезапная агрессия.

Психологический анализ профиля ММ ИЛ корыстно-насильственных преступников показывает, что для них характерна повышенная враждебность к окружению и их асоциальные поступки выступают как постоянная линия поведения. Прежде всего в профиле этой категории преступников отражаются трудности в усвоении моральных, а следовательно, и правовых норм. Если поведение убийц направляется в основном аффективно заряженными идеями, то поведение корыстно-насильственных преступников определяется тенденцией к непосредственному удовлетворению возникающих желаний и потребностей, что сочетается с нарушением обшей нормативной регуляции поведения, интеллектуального и волевого контроля. Таким образом, корыстно-насильственные преступники отличаются от других наибольшей неуправляемостью поведения и внезапностью асоциальных поступков.

Профиль ММШ1 воров определяется пиками по тем же шкалам, что и других категорий преступников (кроме расхитителей), т.е. Е, 4, 6, 8, 9. Однако у воров эти показатели имеют меньшую степень выраженности в сочетании с возможностью более высокого контроля своего поведения. По общей конфигурации профиль воров имеет сходство с профилем корыстно-насильственных преступников, но расположен значительно ниже профилей не только убийц и корыстно-насильственных преступников, но и суммарного профиля всех обследованных категорий, что говорит о меньшей выраженности у них соответствующих личностных свойств. Они также являются однородной группой с выраженными характерологическими особенностями. От корыстно-насильственных преступников их отличает значительное снижение (р < 0,05) по шкалам И, 4, 6, 7, 8, 9 и подъем по шкале К. Другими словами, их психологические особенности сходны с корыстно-насильственными, но имеют значительно меньшую степень выраженности. Они более социально адаптированы, менее импульсивны, обладают меньшей ригидностью и стойкостью аффекта, более лабильны и подвижны, у них меньше выражены тревога и общая неудовлетворенность актуальным положением. Их агрессивность значительно ниже, и они в большей степени могут контролировать свое поведение.

По сравнению с усредненным профилем всех преступников профиль воров статистически достоверно (р < 0,05) отличается снижением по шкалам Р, 6, 7, 8, 0 и подъемом по шкале К.

Поведение их по сравнению с другими преступниками отличается гибкостью, уверенностью при необходимости принимать решения (снижение по шкале 7). И если поведение убийц направляется в основном аффективными идеями и искаженно понимаемыми социальными требованиями и нормами, а импульсивное поведение корыстно-насильственных преступников обусловлено трудностями в усвоении и осознании социальных норм, то для воров характерны хорошая ориентация (по сравнению с другими преступниками, кроме расхитителей) в этих нормах и требованиях, но, несмотря на это, их внутреннее неприятие и сознательное нарушение.

Вызывают интерес данные по ММ ИЛ в отношении лиц, совершивших такое преступление, как изнасилование. Их профиль полностью совпадает с усредненным профилем всех преступников, за исключением более низких значений по шкалам Ь и 5. Эти данные свидетельствуют о наличии таких свойств, как склонность к доминированию и преодолению препятствий, снижение чувствительности по отношению к другим людям и возможность рефлексии. Лица с низким значением шкалы 5 могут демонстрировать нарочито мужественный стиль жизни, характеризующийся подчеркиванием своей силы, пренебрежением к мелочам. Можно предположить, что они стараются всячески утвердить себя в мужской роли. Об этом говорит и характер совершенного ими преступления, в котором в меньшей степени отражаются сексуальные мотивы, а в большей — самоутверждение себя в мужской роли. По нашему мнению, об этом свидетельствует и то, что данные лица при обследовании их по ММ ИЛ стремятся подчеркнуть наличие у себя традиционно мужских черт. Такая тенденция выявляется обычно как гиперкомпенсация нарушения идентификации с традиционно и культурно обусловленной мужской ролью. Этот вид преступлений, так же как и другие, связан с такими личностными свойствами, как импульсивность, ригидность, социальная отчужденность, нарушение адаптации, дефекты правосознания и возможности регуляции своего поведения. Об этом говорит сходство конфигураций профилей сравниваемых групп преступников. Но направленность этого вида преступлений обусловлена стремлением к самоутверждению себя в мужской роли. Интересные данные получены при сравнительном анализе показателей ММ ИЛ различных категорий преступников (табл. 2) с выделением по отдельным шкалам наиболее высоких и наиболее низких значений (р < 0,05). Данные, приведенные в табл. 2, дают возможность выделить отличительные признаки, характерные для каждой категории преступников.

Например, у убийц по сравнению со всеми другими группами преступников более высокие результаты по шкалам 3, 5, 0. Значения по этим шкалам статистически достоверно (р < 0,05) отличаются от аналогичных показателей у других категорий преступников. Можно предложить следующую интерпретацию этих результатов.

У убийц в наибольшей степени выражена тенденция выглядеть в лучшем свете. Они придают большое значение мнению окружающих о себе, и поэтому действия убийц чаще могут определяться актуальной ситуацией, складывающейся в их межличностных отношениях (подъем по шкалам 3 и 5 и сравнительно высокое значение по шкале Ь). Можно предположить, что убийцы наиболее склонны к импульсивным реакциям «короткого замыкания» на фоне аккумуляции аффекта (самое высокое значение по шкале 3).

Таблица 2

Отличительные черты категорий преступников

В то же время убийцы наиболее чувствительны к оттенкам межличностных отношений и обнаруживают очень сильную зависимость от них (об этом говорит самое высокое значение по шкале 5 на фоне имеющегося профиля). Убийцы сравнительно больше испытывают трудностей в установлении контактов, более замкнуты и необщительны, что еще больше затрудняет межличностные отношения и способствует возникновению конфликтов (самое высокое значение по шкале 0 при имеющемся профиле).

У корыстно-насильственных преступников наиболее высокие значения по шкалам 4 и 9 (р < 0,05). Поэтому можно сказать, что у этих преступников в наибольшей степени выражена потребность в самоутверждении, аффективный фон оказывает непосредственное влияние на поведение в большей степени, чем у других преступников, т.е. у них наиболее сильно выражены такие черты, как импульсивность и пренебрежение к социальным нормам и требованиям. Они обладают наиболее низким интеллектуальным (сравнительно низкое значение по шкале К) и волевым контролем поведения (самое высокое значение по шкалам 4 и 9).

У совершивших изнасилование, по сравнению со всеми остальными преступниками, обнаружено наиболее низкое значение по шкале 5 (р < 0,05). Это говорит о том, что у них самая низкая чувствительность в межличностных контактах (черствость) и в наименьшей степени выражена склонность к самоанализу и рефлексии. Интеллектуальный контроль их поведения так же низок, как и у корыстно-насильственных преступников (сравнительно низкое значение по шкале К).

У воров самое низкое по сравнению с другими преступниками значение по шкале 7. Это говорит о том, что воры обладают наиболее гибким поведением и отличаются сравнительно низким уровнем тревоги (об этом говорит и низкое значение по шкале 2). В то же время они наиболее общительны, с хорошо развитыми навыками общения и в большей степени стремятся к установлению межличностных контактов (сравнительное снижение показателя по шкале 0). Они наиболее, исключая расхитителей, социально адаптированы. Для них менее характерна реакция самоупрека и самообвинения за совершенные ранее асоциальные действия (об этом говорят сравнительно низкие значения по шкалам 2, 6, 7, 8, 0).

Расхитители имеют самое высокое значение по шкале К, т. е. они обладают наиболее высоким интеллектуальным контролем поведения, дорожат своим социальным статусом, хорошо ориентируются в нюансах социальных взаимодействий (об этом говорит также сравнительно высокое значение по шкалам Ц 2). В то же время они наиболее адаптированы, лабильны, неаутизированы, отличаются наименьшей психической напряженностью (снижение по шкалам Р, 4, 6, 8). Сравнительное снижение по шкале 9 при имеющемся профиле говорит о том, что аффективный фон не оказывает на их поведение существенного влияния, а также о высоком уровне интериоризации социальных норм.

Проведенный анализ психологических особенностей преступников позволил сделать следующие выводы.

1. Среди преступников значительное число лиц, обладающих однородными личностными особенностями, среди которых ведущими являются импульсивность, агрессивность, асоциальность, гиперчувствительность к межличностным взаимоотношениям, отчужденность и плохая социальная приспособляемость.

2. Относительное число лиц, имеющих типичные особенности преступника, зависит от вида совершенного преступления. Максимальное число лиц с типичными психологическими особенностями отмечается среди тех, кто совершает грабеж или разбойное нападение (44,4%), изнасилование (41%); минимальное — среди тех, кто совершает кражи (25%) и хищения имущества (22%). Лица, совершившие убийства и нанесшие тяжкие телесные повреждения, занимают промежуточное положение (36%) между этими двумя категориями. Однако независимо от вида совершенного преступления количество преступников, имеющих типичные психологические особенности, значительно превышает относительное число подобных типов личности среди законопослушных граждан (5%).

3. Обнаруженная связь между психологическими особенностями и преступной деятельностью позволяет рассматривать данные особенности как один из потенциальных факторов преступного поведения, который при определенных воздействиях среды может становиться реально действующим, причем среда может оказывать как усиливающее, так и тормозящее влияние на проявление этого фактора.

4. С учетом приведенных данных о нравственных и психологических чертах преступников можно сказать, что личность преступника отличается от личности законопослушного гражданина негативным содержанием ценностно-нормативной системы и устойчивыми психологическими особенностями, сочетание которых имеет криминогенное значение и специфично именно для преступников. Эта специфика их нравственно-психологического облика является одним из факторов совершения ими преступления, что отнюдь не является психологизацией причин преступности, поскольку нравственные особенности складываются под влиянием тех социальных отношений, в которые был включен индивид, т. е. имеют социальное происхождение. Психологические особенности личности преступников, в том числе те, которые были выявлены нами с помощью ММ ИЛ, можно рассматривать как предрасположенность к совершению преступления, т.е. как свойства индивида, понижающие криминогенный порог. Однако реализация этой предрасположенности зависит от многих других факторов, среди которых следует иметь в виду нравственные проблемы и такую важную составляющую психолого-криминологического исследования личности, как характер.

Если проблемы нравственности достаточно полно отражены в соответствующей криминологической литературе, то на исследовании роли характера целесообразно остановиться подробнее, что позволит глубже проникнуть в сферу личностных свобод, признаков и особенностей.

Многими современными психологами «личность понимается как социальное свойство индивида, как совокупность интегрированных в нем социально значимых черт». К этим чертам относится также характер человека как манера, стиль, приемы поведения, свойственные данному человеку.

Выдающийся советский психолог С. Л. Рубинштейн считал возможным выделить устойчивые психические свойства личности безотносительно к историческому времени и нации. К ним он относил «восприимчивость и впечатлительность, наблюдательность, вдумчивость, рассудительность, эмоциональную возбудимость и устойчивость, инициативность, решительность, настойчивость и т.п.». Думается, что ученый удачно выделил именно основные черты характера, не смешивая их ни с моральными нормами поведения, ни с темпераментом и эмоциями, что часто встречается у других исследователей.

Многие психологи конца XX в. тоже избегают этого смешения, однако толкуют понятие характера либо слишком широко, либо, напротив, узко. Так, И. Абрахам полагает, что характер — это «совокупность реакций человека на его социальное окружение». Почему только на социальное? Наверное, такие черты, как решительность или неуверенность в себе, восприимчивость или хладнокровие в стрессовых ситуациях, не в меньшей мере могут проявляться и в природной среде. Другое сужение понятия характера имеет место в работе Б. И. Додонова. Правильно определив характер как «систему определенных стереотипов эмоционального, когнитивного и поведенческого реагирования на типичные жизненные ситуации», этот автор пишет далее, что характер «определяет реактивное, а не инициативное первичное поведение личности». Однако субъект ведь не только реагирует на разные ситуации, но и создает их; часто это можно наблюдать и у преступников. Разве в таких случаях не проявляется их характер?

Следует отметить важность и трудность разработки типологии характеров (и в более общем виде — типологии личности). Для оценки нравов людей любая попытка создания подобной типологии представляет особое значение, так как позволяет установить наличие или отсутствие связи между тем или другим типом характера и преступным поведением.

Одной из удачных попыток в указанном направлении стала работа И. С. Кона «Постоянство и изменчивость личности».

Опираясь на ряд зарубежных и отечественных исследований, он выделяет три группы характеров подростков и взрослых, называя их типами развития личности:

1) мальчики, «обладающие упругим самовосстанавливающимся Я... отличаются надежностью, продуктивностью, хорошими способностями, широтой интересов, самообладанием, прямотой, дружелюбием, интроспективностью, философскими интересами и сравнительной удовлетворенностью собой. Эти свойства они сохранили и в 45 лет, утратив часть былого эмоционального темпа и отзывчивости»;

2) «беспокойные со слабым самоконтролем» мужчины характеризуются импульсивностью и непостоянством. «В подростковом возрасте эти мальчики отличались бунтарством, болтливостью, любовью к рискованным поступкам и отступлениям от привычного образа мышления, раздражительностью, негативизмом, агрессивностью, слабыми дисциплиной и самоконтролем. Пониженный самоконтроль, мятежность, склонность драматизировать свои жизненные ситуации, непредсказуемость и экспрессивность характеризуют их и взрослыми»;

3) «ранимые, с избыточным самоконтролем в подростковом возрасте отличались повышенной эмоциональной чувствительностью, “тонкокожестью”, интроспективностью и склонностью к рефлексии... После 40 лет они остались такими же ранимыми, склонными уходить от потенциальных фрустраций, испытывать жалость к себе, напряженными и зависимыми».

Среди женщин высоким постоянством свойств обладают:

1) представительницы «воплощенной феминности» — уравновешенные, общительные, теплые, привлекательные, зависимые и доброжелательные;

2) «ранимые с пониженным самоконтролем» — импульсивные, зависимые, раздражительные, изменчивые, болтливые, мятежные, склонные драматизировать свою жизнь и исполненные жалости к себе, тревожные;

3) «гиперфеминные заторможенные» — эмоционально мягкие, постоянно озабоченные собой, своей внешностью и т.д.

В связи с классификацией И. С. Кона возникает вопрос: в какой мере характер способен к изменениям? По мнению Дж. Келли, «личность конкретного человека непрерывно принимает новые формы». Но, судя по приведенным И. С. Коном данным, к характеру это относится в гораздо меньшей степени, чем, например, к эмоциям, системе ценностных ориентаций, хотя нет достаточных основании отрицать в принципе возможность изменений в характере, особенно с возрастом и приобретением жизненного опыта. Как писал Л. С. Выготский, характер не неизменный тип, а личность, динамически развивающаяся в процессе адаптации человека к миру и сама формирующаяся в ходе этой адаптации.

Одним из элементов этой структуры является самоконтроль. Исследования И. С. Кона показывают, что сила или слабость самоконтроля — устойчивая черта личности. Это важно, поскольку данная черта, если она развита, препятствует вовлечению человека в преступную деятельность. Такую же положительную роль играют позитивная самооценка личности, ее целеустремленность, жизненная стойкость, а также признание человеком правовых способов разрешения возникающих в жизни конфликтов.

Выше уже приводились результаты исследований личностных черт преступников в сравнении с психологическим портретом законопослушного населения. Исследование личности велось на трех уровнях: врожденные особенности, имеющие отношение главным образом к темпераменту; устойчивые качества, сформировавшиеся в процессе индивидуального развития и проявляющиеся в виде типичных реакций и поступков; социальная направленность личности.

Исследование позволило сделать вывод о том, что преступники характеризуются выраженными устойчивыми психологическими особенностями, отличающими их от основной массы населения. Главные из этих особенностей относятся к следующим психологическим и характерологическим чертам:

1) импульсивность, плохое прогнозирование последствий своих поступков, враждебное отношение к социальным и правовым нормам;

2) ригидность, «застреваемость» линии поведения, подозрительность, злопамятность, повышенная чувствительность в межличностных отношениях;

3) изолированность, тенденция к соблюдению психологической дистанции между собой и окружающим миром, уход в себя.

Наиболее типичны эти черты для преступников, совершивших грабежи, разбои, изнасилования, убийства, и менее типичны для лиц, совершающих корыстные преступления.

Разумеется, приведенные данные не надо абсолютизировать. Опыт борьбы с преступностью показывает, что у ряда преступников нет ни одной из указанных особенностей характера, а преступление все же совершается. И наоборот, даже при сочетании неблагоприятных свойств личности преступление не является неизбежным. Это свидетельствует, во-первых, о весьма сложных причинных связях между личностью и поведением, которые имеют вероятностный характер; во-вторых, о том, что в механизме поступка может быть деформировано практически любое звено, т.е. имеют значение самые разные личностные черты.

Можно высказать следующий общий тезис: нет такого единого (и единственного) свойства личности, которое вызывало бы преступное поведение и отличало бы лиц, к нему склонных, от тех, кто соблюдает правовые нормы. По существу, аналогичная мысль была выражена А. Р. Ратиновым: «Принципиально различает преступников и непреступников... не одно какое-то свойство или их сумма, а качественно неповторимое сочетание и особый при этом “удельный вес” каждого, т. е. пока еще недостаточно изученный комплекс личностных особенностей, который имеет характер системы».

Развивая этот тезис, можно сказать, что существуют некоторые комплексы черт личности, характерные для лиц, нарушающих уголовный закон, но нет таких черт, которые фатально предопределяли бы совершение преступления. Это относится и к психофизиологическим особенностям личности, включая психические аномалии.

Эти соображения вполне совпадают с выводами других исследователей. Рассмотрим теперь, каков механизм влияния характера на выбор линии поведения человека и совершение конкретного поступка, в том числе преступления. Для того чтобы проанализировать этот механизм, необходимо напомнить, как формируется и осуществляется любой поведенческий акт.

Этот процесс можно представить себе в виде цепочки из следующих элементов, последовательно связанных между собой: потребности человека —» его возможности ценностные ориентации —» мотивы поведения —» жизненная ситуация —> принятие решения действовать -> поступок -» результат. На какие из этих элементов и как влияет характер действующего лица?

Если говорить о потребностях человека, то с характером наиболее тесно связана социально значимая потребность в самоутверждении. У уязвимых в этом отношении личностей неудовлетворение потребности в самоутверждении выливается в реальные и вымышленные обиды, экстравагантные поступки, а порой и в преступления. По данным Н. А. Барановского, среди мотивов насильственных преступлений стремление к самоутверждению любыми способами встречалось в 25% уголовных дел.

Лицам, совершающим насильственные преступления (убийства, причинение вреда здоровью, изнасилование и проч.), присущи неуравновешенность характера и темперамента, болезненное самолюбие, неустойчивость оценок, среди них распространен культ грубой физической силы. Рецидивистам, а также тем, кто совершает предумышленные преступления, свойственна постоянная внутренняя готовность к совершению преступлений при появлении подходящей ситуации.

Во многих случаях тяжелый характер ведет к конфликтам с окружающими, подчас перерастающим в преступления. Исследования психологов показали, что основным источником семейной конфликтности в большинстве случаев (59,2%) являлось вмешательство родителей или родственников супругов в их семейную жизнь. Вначале формируется неприязнь между ними, возникают ссоры, скандалы, угрозы с обеих сторон, что нередко заканчивается причинением вреда здоровью, побоями, истязаниями и даже убийством.

Такие особенности характера человека, как несдержанность, агрессивность, злопамятность и др., наглядно проявляются в преступлениях, совершенных на основе извращенных потребностей — пристрастия к наркотикам, пьянства и алкоголизма. В упомянутых выше внутрисемейных конфликтах, приведших к убийству, преступник находился в состоянии опьянения в 85,4% случаев, потерпевший — в 61,5%.

К потребностям примыкают так называемые проблемные ситуации, которые можно определить как совокупность обстоятельств, требующих выхода, незамедлительного решения.

Причинами проблемных ситуаций могут быть следующие:

1) перед субъектом возникают такие жизненные (поведенческие) задачи, которые ему в силу тех или иных причин трудно разрешить обычными, повседневно используемыми способами;

2) ранее существовавшие возможности решения проблемы ограничены этими способами;

3) появляются новые возможности решения, в том числе в обход социальной нормы и вопреки ей. Это, например, возникшие трудности материального характера; семейный или производственный конфликт; выбор служебной карьеры; политические события, меняющие жизнь человека.

Особенности характера человека сказываются на том, как он отнесется к разрешению подобной ситуации. Первое решение — уклонение от трудностей, откладывание решения «на потом», что обычно приводит только к затягиванию дела. Второе решение конформистское, т.е. принятие ситуации, как она есть, без попыток выйти из нее (например, продолжать жить с нелюбимым человеком). Третье — сопротивление, борьба, преодоление возникших трудностей.

Значит ли это, что решительный характер — гарантия правомерного и целесообразного поведения? Совсем нет. Решительность может быть проявлена и в неблаговидном поступке. Выбор пути зависит от синтеза многих факторов, среди которых характер не является главным.

Говоря о разном отношении к выбору путей разрешения проблемной ситуации, необходимо учитывать, что в большей степени важна не столько сама ситуация, сколько представление о ней действующего субъекта. Именно это представление влияет на его поведение. Возможно несколько вариантов расхождения объективного содержания ситуации и ее субъективного восприятия: 1) ситуация может совершенно не измениться по сравнению с прежней, а вся «проблема» привносится искаженным воображением; 2) проблема может действительно существовать, но преувеличиваются ее роль и степень остроты, а поле зрения по поводу возможных вариантов ее решения у субъекта сужается; 3) неверная оценка субъектом существующих в данной ситуации факторов, предполагаемых последствий и собственных действий.

Анализируя различные причины искаженного понимания ситуаций, специалисты указывают на следующие обстоятельства, порождающие противоправное решение или способствующие ему: 1) напряженность ситуации, которая нередко воспринимается как безысходность (например, глубокий семейный конфликт и стресс жены из-за пьянства мужа); 2) быстротечность ситуации, не дающая возможности при прочих равных условиях принять нормативно правильное решение (неожиданная ссора); 3) видимые легкость и бесконфликтность ситуации, облегчающие противоправный поступок (например, соблазнительное предложение о запрещенной сделке).

Нетрудно видеть, что во всех этих случаях поиски выхода из проблемной ситуации в существенной мере определяются особенностями характера: целеустремленностью, рассудительностью, терпимостью, уравновешенностью или, напротив, агрессивностью, мелочностью, тщеславием, упрямством, мстительностью и т.д.

Наиболее существенное влияние особенности характера оказывают на стадию принятия решения, когда человек стоит перед выбором: совершить преступление или отказаться от него.

Касается ли решение отдельного элемента преступления (например, места и времени) или преступления в целом, оно с большей или меньшей степенью категоричности определяет будущее преступное действие (бездействие) и сопутствующие ему обстоятельства. Представляя собой психологический акт саморегулирования (самоуправления) субъекта, решение является предпосылкой его самоконтроля и основой самооценки. Иногда решение принимается в самом начале планирования или даже на стадии мотивации: субъект в принципе решает совершить задуманное, а затем уже намечает этапы подготовки и детали осуществления замысла. Так обстоит дело, например, при заказном убийстве. Исследования О. Л. Дубовик показали, что из всех изученных ею умышленных убийств в 63,6% дел преступники приняли именно такие заблаговременные решения (а из числа разбойных нападений — даже в 90,4%).

Непосредственно перед преступлением или даже в процессе его осуществления также принимается немалое число решений; понятно, что те из них, которые имеют окончательный характер, порождены в этих случаях импульсивностью и ситуативностью поведения. Но в процессе совершения преступления принимается больше решений частных, относящихся к отдельным элементам, главным образом — к применяемым преступником средствам достижения цели. По данным О. Л. Дубовик, уже во время совершения преступления субъектам пришлось частично менять ранее принятые решения в 3,6% случаев умышленных убийств и в 11% случаев разбойных нападений. Чтобы избежать подобной ситуации, предусмотрительные преступники иногда разрабатывают многовариантные планы и принимают так называемые условные решения (например, совершить убийство намеченной жертвы, если рядом не будет свидетелей). О. Л. Дубовик по изученным ею материалам так ранжировала «условные» решения, принятые убийцами: на первом месте среди благоприятных для них условий стоит определенное поведение жертвы; на втором — подходящая внешняя обстановка; на третьем — безуспешность иных, кроме убийства, средств достижения конечной цели (например, безуспешность вымогательства); далее — наличие необходимых орудий и средств совершения преступления и, наконец, присутствие соучастников. При этом окончательное решение откладывается до тех пор, пока не будут обеспечены все названные условия.

На выбор решения существенное влияние оказывают характерологические и психофизические особенности личности, например склонность к определенному типу реакции: преодолению трудностей либо уходу от них, приспособлению к обстановке или жизни по принципу выживания; быстрой или медленной оценке ситуации и принятию решений. Если содержание и направленность поступка детерминируются главным образом системой ценностных ориентаций (установок) личности, то тип принятого решения во многом зависит от характера субъекта, а его динамика — от его психофизиологических особенностей.

Психологические исследования показывают, что при принятии решений важное значение имеют такие личностные черты, как склонность к риску, уровень самоконтроля, импульсивность, ригидность и внушаемость. При этом большую степень риска при выборе предпочитают люди агрессивные, с сильной потребностью в лидерстве, самоутверждении. Осторожные стратегии поведения избирают лица более высокого интеллектуального уровня, а также склонные избегать неудач. Не стремятся к рискованным решениям и лица, имеющие большой жизненный опыт. Эти психологические особенности в равной мере касаются и преступного поведения.

Как уже говорилось выше, многие решения оказываются неадекватными действительным ситуациям. Дело в том, что далеко не всегда сравнение вариантов осуществляется достаточно рационально; в результате предпочитается ошибочный путь (учтем к тому же, что во всех криминологических исследованиях речь идет о разоблаченных преступниках). Будущему преступнику мешают продумать свои действия невысокий интеллект, страх, нервное напряжение, искаженное восприятие реальной обстановки, а нередко и такие факторы, как алкогольное опьянение, психические аномалии и многое другое.

Как показали исследования О. Л. Дубовик, 13,6% убийц и 21,9% разбойников колебались перед принятием решения о совершении преступления, что объяснялось в основном страхом перед наказанием или боязнью огорчить близких. В то же время 18,2% убийц считали, что им не удастся скрыть свое преступление, и потому некоторые из них намеревались после совершения преступления явиться с повинной или покончить с собой. Все эти цифры относятся к лицам, которые, несмотря на свои колебания и сомнения, все же совершили преступления. И хотя мы точно не знаем, какое число лиц, имеющих преступное намерение, в результате колебаний полностью отказалось от совершения преступления, все же можно сделать вывод о сдерживающем значении уголовного наказания как общей превенции преступлений. Естественно, что это сдерживающее значение понижается у людей, склонных к аффективному и импульсивному поведению, которые чаще руководствуются эмоциями, чем рассудком.

Что изменилось в процессе принятия преступных решений за последние годы? Можно отметить два наиболее заметных явления. Во-первых, это рационализация и усложнение преступных акций, а соответственно и решений, принимаемых в сфере экономических преступлений. Вместо банальных ограблений получили распространение изощренные финансовые махинации, а они невозможны, если решения принимаются «на авось». Во-вторых, это высокая импульсивность и ситуативность решений в сфере насильственной преступности, что объясняется увеличением числа лиц, испытывающих на себе ситуацию отчуждения, фрустрации, разрушенных жизненных планов и надежд.

Таким образом, общее ухудшение криминогенной ситуации связано с повышением опасности (и действенности) принимаемых преступниками решений. Это в известной степени, как уже отмечалось выше, связано с перераспределением в населении доли лиц с определенными чертами характера: в обстановке переходного периода преступная среда «отбирает» лиц жестоких, беспринципных, агрессивных, готовых на все. Определенные свойства характера если и не детерминируют, то способствуют формированию преступного поведения, в том числе в его наиболее опасных формах. Они же проявляются и на стадии исполнения преступного замысла.

Беспринципность, сочетающаяся с корыстолюбием и цинизмом, с пренебрежением к чужим интересам, теперь все чаще встречается и у людей, вроде бы достаточно респектабельных и занимающихся по своей профессии общественно полезной деятельностью.

В одном из рассказов В. Токаревой описывается ситуация, когда на операционном столе оказалась погибающая от потери крови из-за несчастного случая молодая женщина (Елена).

«Врач, не торопясь зашивать кровоточащую рану, спрашивает ее:

— Проплачивать будете?

— Что проплачивать? — не поняла Елена.

— Все. Бинты. Манипуляцию.

— Я же умираю... — слабо удивилась Елена.

— Финансирование нулевое, — объяснил врач. — У нас ничего нет.

— Но руки у вас есть?

— А что руки? Все стоит денег.

Елена заплакала в первый раз. Она поняла, что ее ничто не спасет. Последняя кровь уходила из нее. А у этих двоих нет совести. Им плевать: умрет она или нет. Им важны только деньги.

Большая часть ее жизни пришлась на советский период. И там, в Совке, ее бы спасли. Там все работало. Работала система, и были и бинты, и совесть. А сейчас система рухнула, и вместе с ней рухнула мораль. Если человек верил в Бога, то ориентировался на заповеди. А если нет, как этот врач, — значит, никаких ориентиров. И придется умирать».

К счастью, рассказ имеет хороший конец: внезапно появившийся состоятельный друг Елены вносит требуемые деньги и тем спасает ее жизнь. Читателю-юристу очевидно, что упомянутый врач стоял на грани преступления: по меньшей мере — неоказание помощи больному (ст. 124 УК РФ).

Завершая анализ типов характера, можно констатировать, что хотя общие их свойства, типология и разновидности мало или вовсе не изменились со временем, социальная ситуация меняет приоритеты и потребности в людях с теми или иными характерологическими особенностями: стойкие, инициативные, решительные люди выдвигаются вперед в обстановке развития рыночных отношений, но растет спрос и на хитрых, изворотливых, лицемерных людей, лучше выживающих в обстановке неопределенности. Отрадно отметить лишь одно — устойчивость позитивных эталонов характера, особенно у молодежи, которая, в определенной мере, стремится сохранить в своем мировоззрении представления об идеале человеческой личности.

1.4. Мотивация преступного поведения

«Преступное поведение» — более широкое понятие, чем «преступление». В уголовном праве преступление определяется как виновно совершенное общественно опасное деяние, запрещенное УК РФ (ст. 14) под угрозой наказания. Из этого определения следует, что речь идет о внешне выраженном акте человеческого поведения, который причинил ущерб объекту посягательства или поставил его под угрозу причинения вреда.

Однако криминолога, изучающего причины преступлений, интересует не только и не столько указанный акт сам по себе, сколько предшествовавшие ему объективные и субъективные обстоятельства, с которыми были связаны возникновение мотивов преступления, постановка целей, выбор средств, принятие решений и т.д. Все эти обстоятельства в процессе их формирования еще не образуют состава преступления как завершенного акта. Однако они могут быть включены в понятие преступного поведения, которое в криминологическом понимании охватывает формирование преступного намерения и его осуществление. Таким образом, преступное поведение есть процесс, развертывающийся в пространстве и во времени и включающий внешние, объективные действия, образующие состав преступления, а также внутренние, предшествующие им психологические явления, которые детерминируют совершение преступления.

Важный аспект изучения преступного поведения — анализ его механизма. Механизм умышленного преступления обычно включает три основных звена: мотивацию преступления; планирование преступных действий; их реализацию (схема 3).

Механизм преступного поведения тесно связан с личностью преступника и с внешней физической и социальной средой. Он не может существовать в отрыве от личности, потому что все психические процессы, из которых складывается этот механизм, суть процессы, происходящие в самой личности, организме, мозге человека. Личность не только осуществляет мотивацию, планирование и исполнение задуманного, но также предвидит возможный результат своих действий. На схеме 3 эта обратная связь показана пунктиром.

Схема 3

Столь же тесно связан механизм преступного поведения и с окружающей внешней средой: ведь преступник действует не в безвоздушном пространстве. Мотивы его поступка рождаются на основе внутренних и внешних влияний, во взаимодействии интересов человека с особенностями переживаемой им жизненной ситуации. При планировании преступником будущих действий невозможно отвлечься от внешней среды, а исполнение преступления затрагивает эту среду непосредственным образом.

Мы приступаем к более обстоятельному анализу основного звена механизма преступного поведения — мотива. Под мотивом обычно понимается внутреннее побуждение к тому или иному поступку. Изучение мотива отвечает на вопрос, почему человек поступает так или иначе. Несмотря на его огромное значение для понимания человеческого поведения, он все еще не привлек к себе должного внимания отечественных психологов. Что касается криминологии, призванной объяснять преступное поведение, то ее познание еще не совсем вышло из круга обыденных представлений, основанных прежде всего на здравом смысле, а не на результатах научных исследований. Юристы полагают, что преступления совершаются главным образом из корысти, мести, ревности, хулиганских побуждений, совершающий преступление не задумывается над тем, какие глубинные психологические и внешние социальные реалии они отражают, в чем их субъективный смысл.

Разумеется, указанная цепочка достаточно условна, поскольку основные мотивы, ведущие мотивационные тенденции формируются в том же процессе, в котором возникают черты отчужденности личности и ее тревожность. Отчуждение, начавшееся с отвержения родителями ребенка, порождает тревожность как личностное свойство, а она — мотивы преступного поведения, связанные с охраной биологического или (и) социального существования индивида. Социальная дезадаптивность и тревожность в связи с теми или иными событиями в жизни человека или развитием у него психических аномалий могут возрастать. Соответственно большую значимость приобретают и порожденные, обусловленные этими явлениями мотивы.

Напомним, что многие преступники не отвергались родителями в детстве и не отличаются тревожностью. Они были любимы ими, были приняты ими, но именно эмоционально близкие родители передали им негативные нравственные представления и аналогичные образцы поведения. У таких лиц мотивы преступлений не порождаются социально-психологической изоляцией и тревожностью. Они отчуждены от широкой социальной среды и ее ценностей, но вполне адаптированы в малых социальных группах и общностях.

В целом же мотивы преступного поведения нельзя понять вне связи с прожитой человеком жизнью, с теми влияниями, которым он подвергался и которые определили его личностные особенности. Мы утверждаем, что проблема мотивов — это во многом проблема их происхождения, их обусловленности внешними и внутренними факторами в ходе индивидуальной истории личности. В мотивах как бы воспроизведено, отражено прежде всего содержание раннесемейных отношений, а затем и последующих событий. Отношения и события детства обретают вторую жизнь, новую форму существования и, реализуясь через мотивы в поведении, являются как бы ответом на них, их продолжением или следствием. Если же не связывать мотивы со всей жизнью индивида, то можно прийти к абсурдному выводу: любой мотив возникает мгновенно под воздействием актуальной ситуации. Подобный вывод означал бы также, что мотивы не имеют личностных корней.

Конечно, нет жесткой и однозначной зависимости между условиями жизни и содержанием мотивов, равно как и совершением преступлений. Однако неблагоприятные условия формирования личности оказывают определяющее влияние на дальнейшую жизнедеятельность человека.

Итак, мотивы выражают наиболее важные черты и свойства, потребности и стремления личности. Поэтому обоснованно утверждение, что каковы мотивы, такова и личность, и наоборот, а поэтому они являются наиболее полной и точной ее характеристикой. Это тем более верно, так как мотивы — это не только то, что побуждает к определенному поведению, но и то, ради чего оно совершается, в чем его внутренний смысл для действующего субъекта («Каждый стоит столько, сколько стоит то, о чем он хлопочет» (Марк Аврелий)). На это мы обращаем особое внимание потому, что отдельные исследователи под мотивами понимают любые стимулы, в том числе внешние, способные вызвать или активизировать поведение. Для решения вопроса об ответственности, в частности уголовной, человека за свои поступки это чрезвычайно важно, поскольку, рассуждая логически, он не должен отвечать за те действия, причины которых лежат вне его.

Однако содержание мотивов не может быть сведено и к отдельным психическим явлениям (интересам, потребностям, чувствам и т.д.), несмотря на то, что они играют существенную роль в мотивации и очень часто проявляются именно в отдельных мотивах. Например, в насильственном преступном поведении весьма заметна роль эмоций, особенно тех, которые отличаются интенсивностью, яркостью, длительностью. Обычно эмоции отражают в мотивации острые противоречия между личностью и средой, конкретной жизненной ситуацией. Однако простая констатация присутствия гнева, ярости еще далеко не раскрывает содержания мотивов, поскольку она не дает ответа на вопрос, каков субъективный смысл совершаемых действий. Пытаясь понять мотив, нельзя, на наш взгляд, ограничиваться указанием на то, что в момент совершения преступления виновный испытывал сильнейший приступ гнева, хотя эта эмоция оказывает значительное влияние на принятие решения.

Состояние гнева, возмущения и т.д. можно расценивать как свидетельство слабой приспособленности личности к среде, ее недостаточной адаптированности. Не случайно многие исследователи справедливо отмечают повышенный эмоциональный характер преступлений, совершаемых подростками. Для них характерны слабая адаптация к жизни, неумение преодолевать трудности и как следствие — повышенная тревожность. Она, помимо прирожденных особенностей, формируется и в связи с тем, что молодые люди еще не обрели прочного места в жизни, часто попадают в ситуации сложного выбора, стоят перед необходимостью обретения основных ориентиров, имеющих кардинальное значение для их жизни. Не забудем и об отсутствии или недостаточности психологической и материальной поддержки со стороны родителей в переходный период жизни несовершеннолетних.

Главную роль в формировании мотивов преступного поведения играют потребности субъекта. Потребности человека отражают его зависимость от внешнего мира, нужду в чем-либо. Классифицируя различные потребности, можно выделить шесть основных групп: 1) материальные потребности; 2) потребность в безопасности; 3) потребность в социальном общении (уважении, признании, одобрении); 4) сексуальные потребности; 5) потребность в знаниях; 6) мировоззренческие потребности.

Понятно, что источником преступного поведения может быть не всякая потребность.

В мотиве конкретизируются потребности, которые не только определяют его, но, в свою очередь, изменяются и обогащаются вместе с изменением и расширением круга объектов, служащих их удовлетворению. Это, естественно, означает изменение и обогащение самой личности, особенно если нравственны способы реализации мотивов и потребностей. У одного человека не может быть беспредельного их числа, но богатство мотивационной среды, а стало быть, и самой личности проявляется в их разнообразии и взаимодополняемости. При таком положении они могут не только сотрудничать друг с другом, но и усиливать или ослаблять друг друга, вступать во взаимные противоречия, следствием чего может быть непоследовательное, даже правонарушающее поведение. Но гораздо хуже, когда мотивы вступают в конфликт с нравственными нормами, регулирующими способы их удовлетворения. Именно в этих случаях чаще всего наступает преступное поведение.

Мотивы — явление психологическое, но они могут формироваться лишь при условии вступления человека в разнообразные социальные отношения с окружающими, его включенности в общественные связи. Поэтому можно сказать, что они присущи только личности и представляют для нее канал связи со средой. В данном канале отражается то, как человек воспринимает мир, что он видит в нем, какие цели преследует, насколько близок к нему и, главным образом, к людям, насколько ценит их и свое место среди них. Чем беднее этот канал, тем отчужденнее индивид, тем слабее его социальные связи. Следует допустить, что криминогенное значение имеет недостаточное число, так сказать, немногочисленность мотивов. Основанием для подобного предположения помимо общетеоретических соображений служат и некоторые эмпирические данные о том, что у так называемых общеуголовных преступников (убийц, воров, грабителей, разбойников, хулиганов) по сравнению с законопослушными гражданами значительно уже спектр мотивов и соответственно меньше способов их реализации. Блокирование даже одного из наиболее значимых мотивов при общей скудости их набора вызывает не только психотравмирующие переживания, но и еще большее отчуждение от среды и норм, регулирующих поведение. Все это повышает вероятность совершения преступных действий.

Мотив, представляя собой одну из психологических форм отражения действительности, находится как бы внутри поведения. Он пронизывает все его содержание и проявляется на всех его этапах, соединяя поведение с личностью. Мотив — внутренняя непосредственная причина преступления, выражающая личностное отношение к тому, на что направлены преступные действия.

Хотя мотив не может сформироваться без влияния внешних условий, он не является лишь простым передатчиком этих условий, существовавших в различные периоды жизни человека. Испытывая на себе влияние биологических и личностных особенностей, мотив олицетворяет единство объективного — социальной среды, и субъективного — личностных качеств, в которые трансформировались и через которые преломились объективные обстоятельства. В то же время он образует особое личностное свойство, в котором фокусируются ведущие жизненные тенденции личности. Поэтому о мотиве можно сказать, что он и зависим и автономен.

Очень важно отметить, что нет мотивов, которые порождали бы только преступное поведение. В этом смысле мотивы нейтральны. Следователь, прокурор, суд, а затем и работники исправительно-трудовых учреждений, как правило, квалифицируют мотив в рамках содержащейся в уголовном законе «номенклатуры» мотивов. При этом практически игнорируется то обстоятельство, что многие мотивы не являются специфически криминогенными, так как могут определять и непреступное поведение. Нередко даже в тех случаях, когда указываются, казалось бы, специфически криминогенные мотивы, например хулиганские побуждения, оказывается весьма неопределенным их содержание как непосредственных побудителей именно данных, а не каких-либо других преступных действий.

Сами мотивы не могут быть преступными. Преступным способно быть только поведение, а оно зависит от выбора средств для реализации мотивов, от нравственной направленности личности, ее солидарности с правовыми нормами, приятия их. Изучение мотивов преступного поведения, по нашему мнению, всегда должно осуществляться в тесной связи с личностью преступника, их понимание всегда должно вытекать из понимания самой личности, ее сущности. Только подобный подход позволит вскрыть, почему данный мотив свойствен именно данному человеку. Таким путем может быть осуществлен переход от констатации только неспецифичности мотива преступления к признанию его специфичности, закономерности для конкретного индивида.

В качестве психологического явления мотивы не могут быть и антисоциальными (асоциальными, псевдосоциальными), поскольку это не более чем их внешняя оценка, не раскрывающая их сути. Точно так же не следует, по нашему мнению, считать антиобщественными некоторые потребности личности. Таковой безоговорочно не должна признаваться даже потребность в наркотиках, нужда в которых может быть велика, например, при болезни. Вот почему неверно утверждение, что тяжкие преступления порождаются антиобщественными, т.е. более опасными, мотивами, а менее тяжкие — асоциальными, т.е. менее опасными.

Рассмотрим так называемые псевдосоциальные мотивы, в основе которых лежит предпочтение норм, интересов и ценностей отдельных социальных групп, противоречащих охраняемым законом нормам, интересам и ценностям общества в целом. К типичным мотивам такого рода обычно относят ложно товарищеские — в межгрупповых агрессивно-насильственных столкновениях, групповых хулиганских действиях; ведомственно корпоративные — при совершении коррупционных, должностных и хозяйственных преступлений, а также преступлений против правосудия (например, должностные подлоги, укрывательство преступлений).

Однако анализ псевдосоциальных мотивов не может ограничиваться констатацией противоречия интересов группы интересам общества. Поскольку в каждом случае виновный знает, что такой конфликт имеется и своими поступками он нарушает уголовно-правовой запрет, то, чтобы найти подлинный мотив, надо ответить на вопросы, в чем именно заключен для него смысл преступных действий, что психологически он выигрывает, совершая их. Вот почему мотивом является не ложно понятый интерес группы, а определенная польза для себя, хотя в чем именно она состоит, преступник не всегда четко осознает. Таким образом, мы приходим к выводу, что нет ложно понятых групповых интересов, выступающих в качестве так называемых псевдосоциальных мотивов, т.е. преступник не ошибается в правовой и нравственной оценке этих интересов, а есть потребность утверждения, улучшения своего социального статуса, подтверждения своего социального бытия, наконец, страх быть низвергнутым или уничтоженным системой, если не пойти ей на уступки, даже поступаясь собственной совестью.

Именно в этом мы видим мотивы, например, грубейших нарушений законности, массовых репрессий. Рассуждения о пользе репрессий для Родины, для социализма и партии или для борьбы с преступностью не более чем маскировка подлинных стимулов. Конечно, некоторые люди могут даже поверить в такие свои «чистые» побуждения, но в подавляющем большинстве случаев это будет то, что в народе попросту называют шкурным интересом. Есть очень точное выражение: «спасение собственной шкуры под видом борьбы за якобы общий интерес».

Можно ли говорить о неадекватных мотивах, т.е. о сугубо индивидуальных, свойственных данной личности и не соответствующих тем ситуациям, в которых они реализованы? О таких мотивах упоминают в тех случаях, когда, казалось бы, ничтожные поводы вызывают разрушительные и яростные вспышки, взрыв страстей. Чаще всего виновными в таких случаях бывают лица с психическими аномалиями, которые не могут управлять своими эмоциями. Представляется, что ставить вопрос о существовании подобных мотивов можно лишь с очень большой долей условности, помня о том, что каждая ситуация, объективно существующая, всегда воспринимается с субъективных позиций. По внешним оценкам, мотив может расцениваться как неадекватный внешним условиям, но он всегда будет строго соответствовать особенностям данной личности, потому что это ее мотив.

Эти, казалось бы, теоретические конструкции имеют, тем не менее, колоссальное значение для правосудия, для эффективного исправления и перевоспитания осужденных, предупреждения рецидивной преступности. Сейчас одно из важных требований закона об установлении мотива преступления остается почти нереализованным в своей основной функции — в функции непосредственного предмета исправительного воздействия, а следовательно, и предупреждения рецидива.

Указываемые в приговорах мотивы преступлений по своему значению чаще всего являются внешними социальными оценками приписываемых преступнику побуждений, не характеризуют смысла, сути самих побуждений. Особенно ярко это выявляется в отношении осужденных к справедливости вынесенного им приговора (наказания). Их отношение в огромной мере зависит от того, в какой степени удалось суду и следствию выявить и сформулировать обвиняемому истинные мотивы его преступных действий.

Чаще всего суду и следствию не удается раскрыть мотивы преступления, в том числе по той весьма распространенной причине, что данному вопросу они попросту не придают никакого значения. Это одна из веских причин того, что подавляющее большинство преступников считают приговор и наказание несправедливыми, а себя не признают действительным источником наступивших общественно опасных последствий. Они искренне убеждены, что действительными виновниками являются потерпевшие, свидетели, жизненные трудности и иные обстоятельства, признают же себя виновными лишь формально. Понятно, что при таком отношении трудно рассчитывать на осмысление содеянного, раскаяние, стремление исправиться.

Отдельные поступки, а тем более поведение человека в целом направляются не одним каким-то, а рядом мотивов, находящихся друг с другом в сложных иерархических отношениях. Среди них можно выделить основные, ведущие, которые и стимулируют поведение, придают ему субъективный, личностный смысл. Вместе с тем изучение мотивов краж, хищений и некоторых других преступлений убеждает в том, что одновременно и параллельно могут действовать два ведущих мотива, например мотив корысти и мотив утверждения себя в глазах престижной группы. Они дополняют и усиливают друг друга, придавая поведению целенаправленный, устойчивый характер, значительно повышая его общественную опасность. В этом можно видеть главную причину длительного совершения преступлений, например, ворами и расхитителями.

Конечно, в те или иные периоды жизни один из ведущих мотивов как бы вырывается вперед, приобретает главенствующую роль, затем они «идут» наравне или меняются местами и т.д. Так, преступник вначале совершает кражи, чтобы утвердиться в качестве члена группы, и здесь мотив утверждения основной. В дальнейшем, по мере осознания в полной мере материальных, порой значительных, выгод от совершения краж его действия начинают диктоваться и корыстью.

Совокупность мотивов и лежащих в их основе потребностей создает мотивационную сферу личности и является ее ядром.

Правда, в качестве такого ядра может выступать и система ценностей, в свою очередь влияющая на мотивы поведения.

Ценности окружающего мира усваиваются (накапливаются, изменяются и т. д.) человеком с самых ранних этапов его развития и могут мотивировать его поведение, они могут выступать в качестве побудительных сил человеческой активности. Однако понятие мотива, а тем более мотивационной сферы, включающей, в частности, мотивы различной силы и значимости, их иерархию, взаимоотношения, влечения и эмоции, не идентично, на наш взгляд, понятию ценностей или ценностно-нормативной системы. Для нас данный вопрос имеет важное значение в целях решения сложной практической проблемы: что должно быть объектом индивидуального воздействия в сфере охраны законности и правопорядка — мотивы преступлений или ценностно-нормативная система личности? Думается, и то и другое.

Отметим, что наиболее стабильные ценности могут и не охватываться сознанием и на этом уровне мотивировать поведение. Можно полагать, что именно ядерные образования максимально определяют свойства всей системы, каковой является личность. Вместе с тем ядро и периферия обладают различной степенью податливости внешним воздействиям. Однако разрушение ядра, если понимать под ядром и такие ценности, которые сохраняются и функционируют на бессознательном уровне, — задача не только исключительно трудная, но во многих случаях и невыполнимая. Напротив, как нам представляется, значительно легче перестроить ценностно-нормативную систему, охватываемую сознанием.

Например, можно изменить собственно мотивы корысти, на первый взгляд лежащие на поверхности и почти всегда осознаваемые, но очень трудно повлиять на те психологические механизмы, которые дают человеку возможность подтвердить или утвердить свое социальное бытие путем незаконного овладения материальными благами. Так же сложна коррекция мотивов имущественных преступлений ради адаптации к среде либо, наоборот, для ведения дезадаптивного, часто бездомного, паразитического образа жизни. В первом случае взгляды и представления, а следовательно, и лежащие в их основе ценности имеют наиболее рациональный характер, достаточно осознаются личностью. Стремление к обладанию материальными ценностями непосредственно стимулирует поведение. Во втором случае внутренние, субъективные детерминанты краж, хищений и т.д. как бы завуалированы для самого индивида теми отношениями, которыми он связан со средой, или тем образом жизни, который он ведет.

Исходя из сказанного, особенно учитывая неосознаваемый характер многих мотивов, можно предположить, что мотивы, точнее, их совокупность шире ценностно-нормативной системы личности. При этом ценности, как мы отмечали, могут выступать в качестве мотивов, в том числе на бессознательном уровне.

Не пытаясь дать определение мотивов преступлений, отметим лишь, что они, по-видимому, включают в себя не только ценности, но и потребности, эмоции, влечения и другие компоненты, составляющие целостность личности и детерминирующие ее активность. Поэтому мы полагаем, что объектом индивидуального предупредительного воздействия на личность должна быть вся мотивационная сфера, а не только ценности. Однако именно ценности в силу рационального характера многих из них в наибольшей степени могут поддаваться изменению и перестройке, в чем мы видим одну из основ успеха предупредительной деятельности, включая исправление преступников.

Здесь мы вплотную подошли к чрезвычайно сложной и практически важной проблеме бессознательных мотивов преступного поведения. Их раскрытие позволяет ответить на вопросы: почему и ради чего совершены те преступления, смысл которых неясен или неочевиден, почему в данной ситуации человек совершил именно эти преступные действия, а не какие-либо другие, каково вообще происхождение ведущих мотивов поведения конкретного лица, какую роль они играют в его жизнедеятельности в целом? Изучение бессознательных мотивов, как и всей сферы бессознательного, позволяет значительно лучше понять конкретную личность и ее отношение к миру.

До сих пор юристы и криминологи очень редко обращались к сфере бессознательного для установления действительных мотивов многих преступлений. Они, во-первых, исходят из осознанности всех мотивов преступлений и, во-вторых, не владеют методами выявления таких мотивов. Имеющиеся в литературе объяснения субъективных причин значительной части преступлений, особенно насильственных и сексуальных, имеют поверхностный характер и не способствуют решению актуальных проблем теории и практики борьбы с преступностью.

Обычно мотив не «извлекается» из личности, а приписывается ей, исходя из внешней оценки преступных действий на базе установившихся традиций. Именно по данной причине преступники редко осведомлены о том, почему они совершили преступления, и поэтому у них существенно затрудняется возможность контролировать свое поведение.

Можно ли утверждать, что бессознательные мотивы преступного поведения начинают формироваться в детском возрасте? По-видимому, такое утверждение будет не совсем точным. Однако справедливо, что именно в детстве начинают формироваться отношение человека к окружающему миру, ощущение себя в этом мире, устанавливаются и развиваются связи с ним. Именно в детстве возникают отношения и ощущения, лежащие в основе мотивов преступного поведения. Роль бессознательных мотивов определяется степенью зависимости субъекта от конкретных условий его существования. Чем более жесткой является эта зависимость, тем более вероятным оказывается совершение преступления, причем зависимость начинает управлять поведением в той степени, в которой он не осознает ее существования.

Ощущение среды как опасной для индивида, несущей угрозу его бытию чаще всего не осознается в первую очередь потому, что оно слишком травматично и поэтому переводится в сферу бессознательного. В то же время зависимость тревожной личности от неблагоприятной среды весьма велика, поскольку эта личность постоянно и жестко привязана к этим внешним условиям. В данном смысле такая личность несвободна в целом и по отношению к конкретным жизненным ситуациям, так как еще недостаточно выделила сама себя из среды. Следовательно, у нее низок уровень осознания сущности и смысла действий, их субъективной значимости.

Преступники почти не способны подняться над возникшей жизненной ситуацией, взглянуть на нее со стороны, избрать иной, кроме противоправного, разрушительного, способ ее разрешения. Психологически это происходит в первую очередь потому, что они, можно сказать, без остатка растворяются в происходящем, намертво связаны с определенными внешними условиями, действиями других лиц, что исключает или, во всяком случае, серьезно затрудняет анализ и оценку этих условий и действий, а следовательно, и принятие автономных решений. То, что значительное большинство преступников неспособны к анализу и оценке, доказывается приведенными выше эмпирическими данными о том, что они отличаются от законопослушных граждан повышенной эмоциональностью и «застреваемостью» эмоций и переживаний.

Тот факт, что мотивы некоторых преступлений могут быть скрыты от сознания субъекта, не освобождает лиц, совершивших преступления по неосознаваемым ими мотивам, от уголовной ответственности и наказания. Совершая убийство, субъект обычно не осознает собственных глубинных побуждений к данному поступку, их внутреннего смысла, но он должен осознавать преступный характер своего действия.

То, что бессознательные мотивы преступного поведения определяются повышенной тревожностью личности, а тревожность, в свою очередь, порождается ее отчужденностью и дезадаптацией, подводит нас к следующим выводам. Во-первых, эти мотивы отражают личность как целостность, как сложную систему ее свойств, проявляемых в тех или иных ситуациях. Такой подход избавляет от однолинейных и примитивных объяснений типа «корысть кража», искажающих истинную природу преступного деяния. Во-вторых, указанные мотивы, выявляющие основные личностные тенденции, связаны со всей прожитой жизнью индивида и вне ее не могут быть поняты. В-третьих, бессознательные мотивы, поскольку они вызываются тревожностью, на уровне психики выполняют функции защиты — и физической, и психологической.

Можно, следовательно, выстроить схему: такая личность —> такие мотивы —> такое поведение. В этом случае последнее не предстает чем-то случайным. Напротив, оно целесообразно и закономерно именно для данного субъекта. Преступное поведение регулируется, как правило, не сиюминутно актуальной, а основной, постоянно готовой к реализации установочной потребностью. Ею, на наш взгляд, выступает необходимость защиты своего биологического или (и) социального бытия, его подтверждения, обретения уверенности и снижения таким путем беспокойства и тревожности. Очевидно, что мотивы имеют определенные пласты и верхние из них, особенно те, которые выполняют функции непосредственного побуждения к действию, чаще всего осознаются личностью. Значительно меньше, а обычно вообще не охватываются сознанием глубинные уровни, которые заключают в себе субъективный смысл поведения, его личностную значимость. Например, похищая чужое имущество, преступник понимает, что это принесет ему материальный комфорт, лучший достаток, а следовательно, «целесообразно» совершать такие поступки. Но от его сознания ускользает, что подобным образом он утверждает (или подтверждает) свое социальное бытие и обеспечивает его защищенность, снижает беспокойство по поводу своей социальной определенности и положения среди окружающих. Глубинный и в данном случае наиболее мощный пласт мотивации как раз в этом и состоит. Аналогичную картину можно обнаружить при анализе мотивов бродяжничества. Лицо, систематически ведущее бродячий образ жизни, конечно, осознает, что своим поведением уклоняется от общественно полезной деятельности, поддержания нормальных отношений в семье и иных малых социальных группах. Как правило, эти люди и не оспаривают негативной оценки своего образа жизни, более того, они вполне искренне заверяют в желании раз и навсегда покончить с бездомным существованием. Но они не осознают, что все это им нужно для того, чтобы избежать социальной идентификации, социального контроля, сохранить личностную целостность. Тем более они не знают причин такого поведения, заключающихся в их отвержении родителями в детстве, точнее, не осознают отвержения в качестве криминогенной причины. Поэтому без специального воспитательного воздействия в целях перестройки внутренних установок они не способны жить иначе. Поскольку же бродяги лишены такой помощи, у них не формируется способность управлять своим поведением, самостоятельно принимать решения, а не попадать в жесткую зависимость от внешних обстоятельств.

Чаще всего человеком не осознается психологическая структура своей личности. Если в этой структуре личности преобладают какие-то особенности, то они могут не только «срабатывать» в неадекватных для нее психотравмирующих или провоцирующих условиях, но и порождать соответствующие ситуации. Например, человек, в структуре личности которого преобладают паранойяльные черты, характеризующиеся подозрительностью и мнительностью, всегда найдет повод для ревности и обиды. Можно полагать, что это закономерность функционирования данного типа, которая, однако, не ведет с неизбежностью только к преступным действиям.

Унижения, несправедливое, жестокое обращение в детстве могут оставлять неизгладимый след в эмоциональной структуре личности и при определенных условиях порождать соответствующие формы поведения. Однако в сознании личности эта связь обычно не отражается. В повседневной жизни она наиболее ярко проявляется в выборе друзей, подруг, жен, мужей. Зафиксировавшиеся в психике ребенка, прежде всего в его эмоциональной сфере, образцы, ассоциированные с конкретными лицами, являются моделью для последующего выбора или создания ситуаций и круга общения. Чем сильнее эти ранние фиксации, тем жестче модель определяет выбор и поведение, вплоть до полной зависимости лица от ситуации или от другого человека. Нередко тот, от кого лицо находится в жесткой зависимости, становится его жертвой.

Мотивы почти всегда имеют бессознательный характер при совершении так называемых замещающих действий. Суть этих действий в том, что если первоначальная цель становится недостижимой, то лицо стремится заменить ее другой — достижимой. Например, если действие, при помощи которого лицо рассчитывало добиться осуществления своей цели, является нереальным, оно выполняет иные действия, могущие привести к той же цели. Благодаря замещающим действиям происходит разрядка (снятие) нервно-психического напряжения. Примером может служить поведение насильственных преступников. Как правило, их преступления направлены против определенных, конкретных лиц. В отдельных же случаях насилие применяется к лицу, не являющемуся непосредственным поводом преступного поведения. Создается иллюзия отсутствия какой-либо психической причинности в действиях правонарушителя. Замещающие действия часто встречаются в бытовой сфере. Знание их психологической природы приобретает практический интерес и для уголовно-правовой сферы.

Замещение действий, т.е. смещение в объекте действия, может проходить разными путями. Во-первых, путем «растекания» поведения, когда насильственные побуждения направлены не только против лиц, которые являются источником недовольства, но и против близко связанных с ними родственников, знакомых и т.д. В этих случаях правонарушитель, поссорившись с одним человеком, переносит свои враждебные чувства на близких и друзей этого человека. Во-вторых, путем выражения так называемых смежных ассоциаций. Например, школьник, недовольный учителем, рвет или кидает учебники по предмету, который преподает этот учитель. В-третьих, путем замещающих действий, направленных против лица или неодушевленного предмета, которые первыми «попались под руку». В этом случае объект нападения беззащитен, а нападающий уверен в своей безнаказанности. В-четвертых, видом замещающих действий выступает автоагрессия, т.е. перенос насилия на самого себя. Не имея возможности исполнить свои агрессивные намерения вовне, лицо начинает «бичевать себя» и нередко причиняет себе увечья или кончает жизнь самоубийством.

Выявить мотивы так называемых замещающих действий всегда достаточно сложно, и, к сожалению, следствие и суд не всегда в состоянии с этим справиться, так как, анализируя действия виновного, должностные лица не выходят за пределы той ситуации, в которой было совершено преступление. Разумеется, это необходимо, но абсолютно недостаточно. Знание субъективно важных обстоятельств, предшествовавших ситуации преступления, всей жизни обвиняемого поможет понять, каково значение для него совершенных им уголовно наказуемых действий, какие субъективные задачи он при этом решал, почему, не решив их вначале, он продолжал искать иные возможности, т. е. почему ему было необходимо совершить эти действия.

Интересно отметить, что сами виновные обычно пребывают в полном неведении по поводу того, почему они их совершили, что двигало ими. Поскольку преступники при совершении этих действий чаще всего бывают в нетрезвом состоянии, то этим они обычно и объясняют свое поведение.

Наиболее же общим для всех изученных нами преступников был факт почти полной неосознаваемости ими смысла своих действий, они не могли ничего сказать ни о мотиве убийства, ни о цели. Причем на осознание этого их не могли натолкнуть никакие наводящие вопросы. По картине поведения при ответах на вопросы, касающиеся мотивов и цели убийства, можно было заключить, что эти лица вообще не понимают смысл подобных вопросов и они звучат для них как бы на другом, совершенно не понятном им языке. Как правило, преступные действия, за которые они были осуждены, воспринимаются ими как случайность, как нечто, что не могло с ними произойти. Все это создает впечатление отчуждения осужденным своего преступления, причем это отчуждение не всегда имеет характер активного отрицания, но пассивного, молчаливого неприятия.

Для иллюстрации бессознательного характера мотивов преступного поведения приведем следующий пример.

Н., 17 лет, ранее был судим за разбойное нападение, осужден за убийство из хулиганских побуждений. Оно совершено им при следующих обстоятельствах: около 23 часов недалеко от своего дома, будучи в состоянии опьянения, встретил свою родственницу К., 67 лет, затащил ее в пустынное место между частными гаражами, где повалил на землю и, не предпринимая попыток изнасилования, изуверски вырвал рукой влагалище. После этого он ударил ее ножом в сердце, отрезал правую грудь и отбросил ее. Ничего не сделав для сокрытия преступления, Н. ушел домой и сразу же уснул. Убийство квалифицировано как совершенное из хулиганских побуждений. Признан вменяемым с констатацией психопатоподобных черт характера.

В этом преступлении прежде всего надо отметить внешне ничем не мотивированные особо жестокие и циничные действия преступника, который никогда не имел никаких конфликтов с потерпевшей. Данных о намерении изнасиловать ее, человека пожилого, или ограбить не имеется. Поэтому вызывает несогласие утверждение «убийство из хулиганских побуждений». Необходимо искать мотивы убийства в обстоятельствах жизни преступника, в тех реальных социальных условиях, в которых он находился, в глубинах его психики.

Как выяснилось в ходе беседы с осужденным и изучения имеющихся в его деле материалов, Н. отличался наглым, несдержанным поведением, часто употреблял спиртное, всегда был агрессивен, учинял хулиганские действия, дрался. В то же время, по сделанному им в беседе признанию, он был девственником, хотя очень стремился к половым контактам с женщинами, но это ему не удавалось. Был влюблен в девушку, жившую по соседству (татуировка с ее именем «Надя» имеется на кисти его левой руки), однако, несмотря на его неоднократные усилия и благоприятные ситуации, половой близости с ней не смог достичь.

Следовательно, есть все основания предполагать, что у Н. из-за невозможности удовлетворения актуальной половой потребности нарастали фрустрация, аффективное напряжение, развивались неосознаваемые состояния неуверенности, неполноценности, ущемленности. Это причиняло ему страдания и требовало выхода вовне, что в сознании могло выступать под маской справедливого негодования против кого-либо из окружающих, чему способствовали постоянная агрессивность, а также нетрезвое состояние, ослабляющее, как известно, самоконтроль.

События непосредственно перед убийством благоприятствовали спонтанному повышению напряженности имеющегося у Н. агрессивного аффекта. Как он рассказал в беседе, в этот день он после выпивки никак не мог найти Надю, хотя много раз приходил к ней домой. Впоследствии оказалось (с его же слов), что Надя была в кино, но ее отец, отрицательно относившийся к Н., говорил ему, что она уехала из города. В последний раз он сказал ему об этом около 23 часов, после чего Н. сразу пошел домой, но по дороге встретил К. и убил ее. Иными словами, это произошло в момент наивысшего напряжения аффекта у Н.

Теперь сопоставим приведенные данные, не нашедшие оценки в приговоре, с событиями преступления. По существу, Н. лишил К. признаков ее пола, десексуализировал ее, в чем убеждают все его действия. Поступки Н. имеют как бы символический характер, и его жертвой, по-видимому, могла быть любая женщина, кроме Нади, которую он, по его словам, любит до сих пор и ни за что бы не обидел (татуировка на руке свидетельствует о том же). Женские половые органы являлись для него источником страданий, и он уничтожил их. То, что после убийства Н. сразу уснул, говорит о том, что оно привело к разрешению, снятию сильнейшего напряжения, подтверждая тем самым наше толкование событий.

Таким образом, действия Н., которые вначале представляются непонятными и немотивированными, подвергнутые психологическому анализу, приобретают определенное значение и смысл, для него — неосознаваемый. Мотивы данного преступления — в сфере бессознательного. Следовательно утверждение суда о хулиганских мотивах ничем не подтверждается и представляет собой неудачную попытку объяснения события, сущность которого могла быть понята лишь с помощью специальных психологических усилий, предпринятых психологом-экспертом. Заметим, что вообще многие убийства квалифицируются судами как совершенные из хулиганских побуждений только потому, что ни следствие, ни суд не смогли найти их действительные мотивы. Это еще одна причина, говорящая о необходимости более интенсивных психологических исследовании в теории и практике борьбы с преступностью.

Что касается самого Н., то он вообще не смог дать никаких вразумительных объяснений по поводу содеянного. Они сводились лишь к тому, что он был пьян и ничего не помнит. Перевоспитание Н. в колонии сводилось к разъяснению ему вреда злоупотребления спиртными напитками и учинения хулиганских действий, что, как мы попытались показать, в данном случае никак не соответствует действительным мотивам совершенного тяжкого преступления.

Бессознательная мотивация убийств связана с тем, что у большинства убийц отсутствует чувство вины за совершенное преступление. В этом убеждает то, что содержание и эмоциональный тон их высказываний лишены элементов раскаяния. Психологически весьма симптоматично, что некоторые преступники-убийцы легко принимают вынесенное им наказание, согласны с ним, иногда даже считают его недостаточным. Объяснением этому может быть то, что при отсутствии чувства личной виновности имеет место осознание социальной ответственности, ее неизбежности и необходимости.

Следует отметить, что почти все обследованные нами осужденные за убийства, согласные с наказанием, не удовлетворены ходом следствия и суда по их делу, указывают на неточность либо искажение следователем и судом важных, по их мнению, фактов. Они считают, что их действия юридически неправильно квалифицированы, что не учтены многие смягчающие их личную ответственность обстоятельства. При этом эмоциональный тон их высказываний о ходе следствия имеет достаточно выраженный индифферентный характер. Однако мы склонны видеть в обсуждении темы следствия и суда попытку переместить внимание с совершенного преступления на действия следователя, суда или прокурора по поводу этого преступления. Преступники охотнее обсуждают действия следователя или судьи, свидетелей или очевидцев, чем свои собственные. Следовательно, отношение преступника к наказанию начинает формироваться не после вынесения приговора, а задолго до этого, еще в период следствия, что достаточно красноречиво говорит об их общей отчужденности.

В таком смещении акцентов еще раз проявляется отчуждение осужденным факта преступления от собственной личности и осознание его через действия других людей. Ведь, по существу, именно следствие и судебное разбирательство вводят этих людей в круг их собственных действий. Именно следствие и суд показывают им все детали преступления, именно следствие и суд через анализ преступных действий и других обстоятельств устанавливают, кто их совершил. Однако констатация такого факта чаще всего существует лишь для следователя и суда, преступник же не ощущает себя источником наступивших последствий. В определяющей степени это связано с бессознательным характером мотивации преступлений.

Часто возникает вопрос: являются ли открыто провозглашенные намерения «реальными» мотивами поведения? Конечно, между публично провозглашенными и осознаваемыми субъектом намерениями иногда существует различие, но важно другое: является ли объяснение причин того, что люди делают, адекватным толкованием их поведения? Поскольку многие их поступки непроизвольны и неосознанны, ответ, очевидно, должен быть отрицательным.

Прежде всего отметим, что и в преступном поведении достаточно часто можно встретить расхождение между провозглашенными намерениями и реальными мотивами. Если они не совпадают, то не только и не столько по причине того, что преступник желает обмануть окружающих. Скорее дело в неосознаваемости значительного числа мотивов преступлений, которые из-за этого не совпадают, да и не могут совпадать с высказанными намерениями. Например, главарь хулиганствующей группы подростков может заявить, что избиение участников конкурирующей группы необходимо, чтобы покарать их за какие-то враждебные действия. На самом деле подобная акция нужна ему для того, чтобы сплотить своих и усилить среди них свою лидирующую роль. Расхождение декларируемых намерений и истинных мотивов можно часто обнаружить при совершении хищений государственного и общественного имущества.

Конечно, выявить мотивы преступлений всегда достаточно сложно, и особенно если они имеют бессознательный характер. То, что на первый взгляд иногда представляется ведущим мотивом, в действительности может оказаться одним из второстепенных стимулов или вообще не иметь никакого стимулирующего значения. Поэтому перед сотрудниками органов внутренних дел и других правоохранительных органов, да и перед многими исследователями, стоит задача кропотливого поиска подлинных мотивов преступлений, и при этом они должны помнить, что мотив и мотивировка далеко не одно и то же. Между тем именно мотивировка, данная следствием или судом либо самим преступником, юристами, научными и практическими работниками, воспринимается именно как мотив. Нередко мотивировки, данные обвиняемым, кладутся в основу определения мотивов, формулируемых затем следствием и судом в их процессуальных актах.

Мотивировка — рациональное объяснение причин действия посредством указания на социально приемлемые для данного субъекта и его окружения обстоятельства, побудившие к выбору данного действия. Мотивировка выступает как одна из форм осознания мотивов, с ее помощью человек иногда оправдывает свое поведение или маскирует его в целях психологической защиты. Не следует упускать из виду и те в общем-то редкие случаи, когда посредством мотивировки пытаются скрыть подлинные мотивы.

В воспитательной работе, например с осужденными, сотрудники исправительно-трудовых учреждений обычно исходят из тех мотивировок, которые имеются в приговорах по уголовным делам. Однако во многих приговорах, даже по уголовным делам об убийствах и нанесении тяжких телесных повреждений, указания на мотивы преступлений вообще отсутствуют. Так, изучение значительного числа уголовных дел об умышленных убийствах показало, что во многих из них данные о субъективных причинах преступлений ничего общего с мотивами не имеют (например, в них указывается на убийство «на почве пьянства», убийство «из-за враждебных отношений и ссоры»). Во-первых, правоохранительные органы, пытаясь определить мотив, исходят из перечня, который имеется в некоторых статьях уголовного закона и за пределы которого, даже если это диктуется обстоятельствами дела и личностью виновного, следствие и суд, как правило, не выходят. Между тем, например, ст. 105 УК РФ не содержит перечня мотивов убийств. В ней лишь указаны признаки, квалифицирующие наиболее опасные виды этого преступления. Во-вторых, указанные органы при определении мотивов руководствуются давно устоявшимися, устарелыми представлениями, не соответствующими современным достижениям психологии о субъективных источниках человеческой активности. Слабо разработаны проблемы мотивации в криминологии и уголовном праве. В-третьих, многие работники следствия и суда, милиции и исправительно-трудовых учреждении считают, что корыстные преступления порождаются корыстными мотивами, насильственные — хулиганскими побуждениями. Однако известно, что, например, подростки совершают кражи не для того, чтобы завладеть какими-то материальными ценностями, а в целях демонстрации своей силы, ловкости, сообразительности. Указание на хулиганские побуждения тоже мало что дает для индивидуальной работы с преступниками, поскольку не содержит конкретных данных о побудительных силах преступления. Практика показывает, что к формулировке «хулиганские побуждения» прибегают обычно тогда, когда не ясны истинные мотивы преступлений.

Выявление и изучение мотивов преступного поведения важны не только для расследования преступлений, предупредительной работы с конкретными лицами, успешного воспитательного воздействия на отдельных преступников, правильной квалификации преступлений, но и для решения более общих задач профилактики преступности. Мы имеем в виду типологию личности преступника в зависимости от мотивов преступного поведения. Созданные на этой основе, они будут весьма ценны именно в профилактических целях, поскольку нельзя успешно предупреждать преступления, если не знать мотивы, по которым они совершаются. Однако вначале следует назвать и проанализировать эти мотивы.

Будем помнить, что, поскольку преступники в своей массе отчуждены и дезадаптивны, а также отличаются тревожностью, мотивы преступного поведения выполняют функции защиты их личности. На этом глубинном и в то же время бытийном уровне они не фиксируются сознанием. Этот вывод представляется чрезвычайно важным для понимания природы такого поведения. Подводя некоторые итоги, мы хотели бы вновь подчеркнуть, что изучение мотивов преступного поведения, попытка понять его глубинные, неосознаваемые личностью причины продиктованы желанием не оправдать, не защитить преступника, а понять движущие силы преступления, объяснить его и вызываются потребностями цивилизованного правосудия. Одно наказание заслуживает виновный, убивший, например, обидчика, и другое, более суровое, тот, кто «просто» стрелял по прохожим и убил одного из них. Знание мотивов необходимо и для того, чтобы предметно перевоспитывать конкретного осужденного, помочь ему начать новую жизнь без рецидивов правонарушений.

Нелишне еще раз обратить внимание на то, что незнание преступником подлинных мотивов своего поведения не освобождает его от уголовной ответственности. Виновный наказывается только за то, что он совершил поступок, запрещенный уголовным законом.

Среди мотивов преступного поведения чаще всего фигурируют следующие: корысть, месть, ревность, хулиганские побуждения.

Выше мы уже говорили о том, что эти субъективные факторы сами по себе вряд ли способны порождать только уголовно наказуемые действия. Корысть, месть, ревность очень широкие «житейские» понятия, включающие самое различное содержание. Еще более неконкретно понятие «хулиганские побуждения».

Необходимо знать, какую функцию (или функции) выполняют названные мотивы в отношении личности, какую «службу» ей служат, в чем для нее психологическая выгода от совершения преступных действий, побуждаемых данными стимулами. Этот момент мы считаем наиболее важным для понимания мотивов преступлений, и именно по той причине, что любое субъективное побуждение должно освещаться с позиций личностного смысла, личностной значимости. Но к такому пониманию мы вернемся несколько позже, а сейчас хотя бы в общем виде рассмотрим, что такое корысть, месть, ревность и хулиганские побуждения.

В большинстве словарей русского языка корысть определяется как выгода, материальная польза и на первый взгляд не содержит ничего дурного. Однако отражаемое этим понятием явление со временем стало пользоваться у нас плохой репутацией. В нем начали усматривать только жадность и накопительство, стремление лишь к наживе и достатку, сведение всех отношений к материальной выгоде, абсолютизацию личного материального интереса. При этом в недавнем прошлом провозглашалось, что советские люди наподобие первых христиан менее всего должны думать об имущественных благах и не преследовать личные интересы. Разумеется, объявлялось, что в нашем обществе корысть — это пережиток, а в буржуазном — основная движущая сила действий людей в сфере общественной деятельности и личных взаимоотношений.

Вот что было написано о корысти у советских юристов: это одно из самых сильных побуждений, толкающих людей на совершение преступлений; она порождает больше всего зла на земле и возникла вместе с частной собственностью. Корысть, стремление к обогащению становятся при капитализме основным стимулом человеческой активности, а накопительство осуществляется ради накопительства. В советском же обществе корысть рассматривается как отрицательное моральное качество и обстоятельство, отягчающее уголовную ответственность, а некоторые формы проявления корысти, с которыми сталкивается судебная практика в условиях капиталистического общества, в советской действительности не только не встречаются, но и просто немыслимы.

Наряду с такими прекраснодушными утверждениями некоторые юристы справедливо отмечали, что этот мотив связан со стремлением получить какое-либо имущество или право на него, избавиться вследствие совершения преступления от каких-либо материальных затрат, незаконно обогатиться или получить выгоду, нарушая тем самым имущественные права других. Однако не следует безоговорочно соглашаться с подобным пониманием корысти, поскольку здесь, в сущности, имеется в виду не корысть, а корыстолюбие, что далеко не одно и то же. Но совершенно неверно объяснять корыстью или корыстолюбием совершение всех имущественных преступлений: разве страсть к накопительству и наживе определяет действия мелкого воришки, крадущего для того, чтобы приобрести средства на водку? Разве всегда исключительно из жадности воруют и грабят подростки, а расхитители похищают имущество?

Мы полагаем, что корысть, а точнее, корыстолюбие, может быть мотивом многих имущественных преступлений, но необходимо понять, что психологически выигрывает человек, приобретая таким путем материальные блага. Очевидно, что ни жадность, доведенная до скопидомства, ни постоянное алчное стремление к материальной выгоде и ориентация в жизни только на нее, ни страсть к накопительству сами по себе однозначно не порождают преступного поведения. Однако одного мотива корысти (или корыстолюбия) недостаточно, чтобы встать на преступный путь, нужен и иной стимул. Им, на наш взгляд, может быть еще один мотив — утверждения (или подтверждения) себя в жизни, о чем будет подробно сказано ниже. Только действуя вместе, они и приводят к преступлению.

Месть означает ответное намеренное действие в отплату за зло, возмездие за что-нибудь, например за оскорбление, обиду, страдание, материальный убыток. В далеком прошлом она считалась важной общественной добродетелью и одним из регуляторов отношений между людьми. В современной нравственной норме месть в основном расценивается как порок, в чем немалая заслуга христианской религии. Действительно, она не может считаться эффективным и человечным способом разрешения конфликтов, подчас же создает лишь видимость восстановления справедливости, но на самом деле не может обеспечить ее, так как по большей части зиждется на агрессии и грубой силе. Одна месть влечет другую, одно насилие — другое, и в целом это порождает атмосферу вражды, ненависти, настороженности и недоверия между людьми или группами. Национальные конфликты можно представить себе как в общем-то бессмысленную месть.

Невозможно дать хотя бы примерный перечень ситуаций, вызывающих месть, или ситуаций, в которых она реализуется. Это могут быть действия, начиная с насилия в ответ на устное оскорбление и заканчивая кровной местью (в данном случае нас интересует лишь уголовно наказуемая месть). Вызвавшие ее поводы могут быть совершенно неадекватны характеру ответных действий, и здесь все или очень многое зависит от субъективного восприятия виновным сложившейся ситуации и от его собственных возможностей. Поэтому так важно выяснить все обстоятельства, породившие месть.

Что же такое месть как мотив преступления? Прежде чем пытаться решить эту сложную проблему, поставим ещё один вопрос: всегда ли отомстивший человек получает удовлетворение от мести, т.е. от нанесения другому ущерба, порой очень серьезного и даже непоправимого? Думается, что это далеко не так, и особенно в тех случаях, когда отмщение предписывается ему окружением, причем сама месть выступает в качестве одной из норм ценимой или навязываемой ему культуры. Мы имеем в виду в первую очередь кровную месть, когда виновный стремится не только, а иногда и не столько получить удовлетворение от предпринятого насилия, сколько исполнить обычай, который лично ему, может быть, даже чужд. Предписанная месть не носит поэтому сугубо личного характера, а приобретает общественное звучание, нередко достаточно широкое. Так, в среде преступников жестко предписывается, что определенные действия, в том числе словесные оскорбления, обязательно должны вызывать ответное насилие. В противном случае, как и при неисполнении кровной мести, человек осуждается сообществом и в связи с этим подвергается различным санкциям, подчас весьма унизительным и жестоким. Сказанное позволяет утверждать, что иногда месть имеет вынужденный характер и о личном удовлетворении можно говорить не в связи с тем, что преступник причинил страдание или смерть потерпевшему, а потому, что он исполнил обычай. Но можно ли подобные действия назвать местью, если она навязана извне, и в чем тогда ее личностный смысл? Представляется, что по внешним признакам это все-таки месть, но она не может оцениваться в качестве мотива соответствующих действий. Им выступает стремление утвердиться на социально-психологическом уровне, т.е. «сохраниться» в глазах группы, подчас очень большой, например национальной или иного сообщества. Неподчинение обычаям означает катастрофу, полное крушение, утрату всего наиболее ценного: социального положения, авторитета, уважения окружающих, иногда имущества и даже жизни, — изгнание из общности, а значит, небытие, несуществование, чаще всего социальное. Таким образом, здесь мотив как бы защищает личность, и он отражает, прежде всего, отношения не с жертвой мести, а со своей средой и с самим собой.

Теперь рассмотрим другой вариант: месть осуществляется по инициативе, по желанию самого преступника, его никто на это не толкает и к этому не принуждает; если давление извне и есть, то оно минимально, не имеет характера ультиматума и уж во всяком случае не расходится с его собственным стремлением. Но выступает ли здесь месть в роли мотива? Думается, что не всегда, поскольку субъективный смысл агрессивных «мстящих» действий состоит не просто и не только в причинении вреда кому-то. Эти действия, напомним, всегда совершаются в ответ на оскорбление, обиду и т.д., на уже содеянное зло, которое воспринимается мстящим именно в таком качестве. Оно, это зло, может вызывать тяжкие, глубокие страдания, потрясение, психотравмирующие аффективные переживания.

Можно предположить, что собственно месть может выступать в качестве мотива в тех случаях, когда она не связана с необходимостью психологической защиты себя, своего бытия, представления о себе в глазах окружающих. Это, например, месть (в том числе кровная) за убийство близкого человека, когда убийце наносится такой же или примерно такой же вред, чтобы этим удовлетворить свое чувство справедливости и, возможно, хотя бы в такой форме компенсировать (психологически!) понесенную утрату. Стремление обеспечить справедливость может заявить о себе, когда обдумывается месть человеку, который представляется носителем опасных пороков или совершил тяжкие преступления.

При этом он мог и не причинить ущерб самому мстителю, а совершить безнравственные или преступные действия в отношении третьих лиц, даже и незнакомых. В таком аспекте мотив отражает в основном отношения с объектом мести.

В других случаях, когда агрессия совершается с тем, чтобы на психологическом уровне отстоять представление о самом себе, отразить посягательства на свой биологический или социальный статус, мотивом выступает не месть, а утверждение (подтверждение) себя в среде, а также самоутверждение. Здесь, как и при вынужденном подчинении давлению окружающих, определяющая роль принадлежит повышенной тревожности, которая окрашивает все возникающие связи и процессы в соответствующие тона. Мотив же отражает отношения не с жертвой мести, а со всей средой и с самим собой, причем тревожность часто мешает адекватно воспринимать действительность. Конечно, одни и те же поступки могут порождаться и мотивами мести, и мотивами утверждения, что делает их еще более целеустремленными.

Месть может быть связана с ревностью. Последняя представляет собой не только недоверчивость, мучительные и тягостные сомнения в чьей-то верности и любви, в полной преданности, но и желание владеть чем-то. По своему содержанию ревность есть не что иное, как стремление человека к тому, чтобы все — и успехи, и заслуги, и расположение других людей — безраздельно принадлежало только ему, «однако проявление этого чувства не следует всегда расценивать в качестве анахронизма или пережитка прошлого, ибо ревность представляет собой хотя и побочный, но неизбежный продукт соревнования между равноправными индивидами или группами».

Нет сомнений, что ревность, как и зависть к чужим успехам, страстное стремление владеть всем тем, что человек видит у других и что в его глазах представляет значительную ценность, может побуждать к совершению преступных действий. Но давайте разберемся, почему это происходит, почему такие желания неумолимо толкают одних людей к безнравственным поступкам, а у других ничего подобного даже не возникает? Почему личность испытывает неприязнь и вражду к липам, достигшим успеха или высокого материального положения в жизни?

Конечно, одних эти успехи и достижения совсем не взволнуют, других — взволнуют лишь отчасти, а третьи — именно они нас и интересуют — почувствуют острую и непроходящую зависть, беспокойство и неуверенность в себе и своем социальном существовании, поскольку не они владеют вожделенными ценностями. Вот если бы эти ценности были в их руках, тревожность и беспокойство значительно снизились бы или вообще исчезли, они перестали бы ощущать эту травмирующую угрозу своему бытию, этот неясный и глубоко лежащий страх за себя. Но такого рода надежды напрасны, поскольку повышенная тревожность как фундаментальная черта их личности вновь и вновь будет порождать зависть, ревность и страх.

Да, страх как желание удержать достигнутое и одному наслаждаться им, одному пользоваться вниманием, расположением и приязнью другого лица. Поэтому ревность можно понимать как вид страха при стремлении обладать какой-то ценностью и удержать ее. Ревность всегда питается боязнью потери этой ценности, причем для ее возникновения не имеет значения, вызвано это чувство действительными или ложными причинами.

Как мы видим, не сама ревность является мотивом поведения, а то, что лежит в ее глубине и ее же в определенной мере порождает, — стремление утвердить себя, подтвердить свое бытие путем овладения новыми благами, которые есть у других. Этот мотив может порождать имущественные преступления, особенно кражи. В еще большей мере он характерен для преступных действий, в которых четко проявляется насилие, прежде всего для грабежей, разбоев и вымогательств. Можно полагать, что здесь насилие выступает в качестве инструмента мести для того, кто демонстрировал до этого несостоятельность, незначительность, несущественность виновного, поскольку не он, а «обладатель» имел ту самую ценность и распоряжался ею. Тем самым преступник утверждает себя, и в первую очередь в собственных глазах. Представляется, что подобного рода мотив имеет гораздо большее распространение при совершении преступлений, чем нам представляется сейчас. Очевидно, что такой мотив достаточно часто можно обнаружить в уголовно наказуемых действиях молодых людей, завидующих чужому достатку, общественному положению или признанию тех, кто имеет престижную одежду, автомобиль, мотоцикл или магнитофон либо пользуется расположением девушек и т. д. Именно этим во многом можно объяснить особую жестокость, цинизм и разрушительность действий преступников при совершении некоторых разбойных нападений, когда, например, потерпевший подвергается бессмысленному избиению, уничтожаются его вещи.

В том, что мы сейчас сказали о ревности, не выделен один очень важный и сложный аспект, который связан с отношениями между полами. Этот аспект обоснованно вызывает повышенный криминологический интерес, поскольку многие преступления против личности совершаются из ревности. Неосознаваемое ощущение собственной неполноценности и ущемленности, угрозы своему бытию может мотивировать многие преступления, обычно относимые к тем, которые совершаются из ревности. Подобное ощущение связано с тем, что лицо, вызывающее ревность, демонстрирует другому его неполноценность, недостаточность как мужчины (женщины), поскольку предпочитает ему какого-либо иного человека. Эта демонстрация может быть чрезвычайно травматичной и невыносимой, и, по-видимому, в момент, когда тревожность достигает наивысшего уровня, а насильственные действия представляют собой попытку защитить себя, нравственные и иные запреты теряют силу.

Так, мотивом действий Карандышева («Бесприданница» А. Н. Островского) является, на наш взгляд, не ревность, а стремление защитить свой социальный и биологический статус. Он убивает Ларису не только потому, что она ушла к другому, но и потому, что этим она показала ему его ничтожность как мужчины и мелкого чиновника, предпочтя блестящего Паратова. В его преступлении нет ни безмерного эгоизма, ни просто стремления во что бы то ни стало обладать любимым существом, поскольку мы не знаем, действительно ли он любил Ларису. Это скорее месть судьбе, реакция на тяжкое унижение, когда смертельной опасности подвергается все то, что составляет основу жизни. Именно под влиянием такой опасности зреют ненависть и злоба.

Ревность существует и может играть роль мотива преступного поведения в отношениях между мужчиной и женщиной. Но неверно относить к ней все, что похоже на нее лишь внешне. Например, супружеская или иная измена либо угроза ее не всегда вызывают только ревность в традиционном ее понимании, рамки которого мы пытались расширить.

Ревность проявляется вовне, отражает отношение к потерпевшему, обиду и недовольство его действиями, досаду, гнев, негодование. Вне отношений с ним она попросту не может существовать. В некоторых случаях поведение жертвы, особенно если оно имело аморальный характер (например, не вызывающая сомнения супружеская измена), может порождать состояние сильнейшего душевного волнения.

Отметим, что все эти проблемы имеют отнюдь не умозрительный характер. Закон требует, чтобы мотив преступления устанавливался в отношении каждого обвиняемого и отражался в приговоре. Установление мотива имеет огромное значение для предупредительной работы.

Обычно, когда у юристов не хватает знаний, чтобы объяснить причины конкретных преступлений или отдельной группы преступлений, в качестве мотивов указывают хулиганские побуждения. Так, при анализе мотивов убийств и некоторых других насильственных преступлений исходят из того, что хулиганские действия совершаются по хулиганским мотивам. Иначе говоря, сам мотив вроде уже преступен, но это мало кого смущает, ведь все становится просто, и совсем не нужно ломать голову, особенно когда надо установить субъективные причины необычных или внешне непонятных преступлений. Удобнее все списать на эти самые хулиганские побуждения. В предыдущем параграфе мы приводили пример, когда суд счел сексуальное преступление с очень сложной мотивацией совершенным из хулиганских побуждений. Судя по всему, суд совершенно не смутило, что сексуально окрашенные действия виновного даже отдаленно не напоминают хулиганские. Хулиганскими побуждениями принято называть стремление в вызывающей форме проявить себя, выразить пренебрежение к обществу, другим людям, законам и правилам общежития. Такие побуждения предполагают отсутствие личных отношений вражды, зависти, неприязни и т. д. между виновным и потерпевшим. В основе хулиганских побуждений обычно лежат эгоизм, озлобленность и неудовлетворенность, доходящие до тупой злобы, вызванные явным расхождением между уровнем притязаний человека и имеющимися возможностями их удовлетворения. Выбор именно хулиганской формы преодоления указанного противоречия предопределяется условиями нравственного формирования личности, бескультурием, невоспитанностью. Хулиганские побуждения часто проявляются по незначительному внешнему поводу, когда ситуация, в том числе будущий потерпевший, не дает субъекту преступления предлога для учинения преступных действий, в частности расправы над ним. Поэтому жертвами часто становятся совершенно случайные лица, которые выступают в качестве одного из объектов насильственного посягательства.

Однако при исследовании мотивов хулиганских побуждений трудно объяснить, почему в одних случаях подобные побуждения приводят к убийствам и тяжким телесным повреждениям, а в других — к хулиганству.

Поэтому получается, что о различиях между ними можно судить лишь по характеру и тяжести наступивших последствий, т.е. в зависимости от того, какой ущерб нанесен конкретной личности.

Итак, хулиганские побуждения — это стремление в вызывающей форме проявить себя, выразить пренебрежение к обществу и его установлениям. Но, во-первых, в вызывающей форме можно проявить себя, отнюдь не преступая уголовных законов (например, манерами, одеждой). То же самое можно сказать о пренебрежении к обществу, формы и способы которого столь многообразны, что перечислить их попросту невозможно. К тому же любое преступление есть вызов обществу, пренебрежение к закону и интересам других людей, а не только те, которые совершаются по так называемым хулиганским побуждениям. Во-вторых, если хулиганские побуждения диктуются стремлением бросить вызов обществу, то в чем же заключается этот вызов, если, например, глубокой ночью и без свидетелей совершается убийство ранее незнакомого человека, причем без каких-либо попыток завладеть его имуществом? В-третьих, почему невоспитанность и бескультурие приводят именно к тяжкому насилию над личностью, а не к каким-либо другим формам антиобщественного поведения, например к обыкновенному хамству? В-четвертых, если в основе хулиганских побуждений лежат бескультурие и невоспитанность, почему насильственные преступления по таким мотивам совершают люди, получившие хорошее воспитание и отличающиеся достаточным уровнем культуры? Очевидно, что дело совсем не в желании проявить себя в вызывающей форме и показать неуважение к обществу, не в отсутствии культуры и воспитанности. К тому же неясно, зачем нужно вести себя таким образом.

Чтобы понять мотивы внешне беспричинных действий, которые привычно относят к совершаемым по хулиганским побуждениям, необходимо найти ответ на неоднократно ставившийся нами вопрос: ради чего субъект поступает так, в чем здесь личностный смысл, что он от этого выигрывает в психологическом отношении? Мы полагаем, что в этих случаях мотивы имеют глубинный, бессознательный характер и связаны с психотравмирующими переживаниями неуверенности, страха, беспокойства, боязни за свое существование, место в жизни. Причем тревожность столь велика, а переживания достигают такого уровня, что человек, чтобы защитить себя, начинает пренебрегать всеми людскими законами.

Мы считаем, что в природе не существует никаких хулиганских побуждений или хулиганских мотивов, а есть стремление защитить, обеспечить свое бытие, подтвердить себя в качестве социального и биологического существа, т. е. все тот же мотив утверждения. Почему же утверждение происходит за счет других, и притом обычно в разрушительных формах?

По этому поводу мы могли бы представить некоторые соображения. Прежде всего отметим, что если человек ощущает вокруг себя угрожающую атмосферу (а как раз таких людей мы и имеем в виду), то снять свою бессознательную боязнь можно, только потеснив других, как бы отодвинув их от себя, а еще надежнее — уничтожив носителей угрозы. Именно последний путь субъективно наиболее выгоден, так как создает иллюзию мгновенного решения всех психологических проблем, приобретших бытийный смысл. При совершении хулиганских действий страдают не только люди, иногда уничтожаются вещи, животные. Это происходит потому, что весь мир, все его элементы ощущаются как враждебные и несущие угрозу.

Вообще насилие в руках агрессивного и жестокого человека приобретает самостоятельное, самодовлеющее начало как орудие установления его власти в сам момент применения насилия, терзая, пытая, уничтожая другого. Причиняя ему страшные страдания, преступник ощущает всю полноту своей власти. Быть может, именно в этот момент, без остатка порабощая свою жертву, он живет наиболее полной жизнью. Эту очень важную сторону насилия и власти хорошо выразил Дж. Оруэлл: «Цель репрессий — репрессии. Цель пытки — пытка. Цель власти — власть». И далее: «Власть состоит в том, чтобы причинять боль и унижать. В том, чтобы разорвать сознание людей на куски и составить снова в таком виде, в каком вам угодно».

Мы полагаем, что жестокие пытки, применяемые сейчас многими рэкетирами при вымогательстве денег и других материальных ценностей, часто мотивируются желанием не только получить эти ценности, но и, причинив особые страдания и мучения, установить свою власть в данный момент.

Таким образом, в целом можно считать, что большинство убийств имеет субъективный, как правило, неосознаваемый смысл защиты от внешней угрозы, которой в действительности может и не быть.

Страх перед возможной агрессией извне обычно мотивирует совершение упреждающих поступков. Он ведет свое начало, как мы уже говорили ранее, с первых дней жизни индивида. Напомним только: изначально он формируется психическим давлением на ребенка в детстве, эмоциональным отторжением его родителями, что затем может приводить к отчуждению личности, характерному для большинства преступников, особенно насильственных.

Это не означает, что эмоция страха может фатально приводить к преступлению, однако недостаточно социализированные ее формы могут иметь такие последствия. Поэтому, на наш взгляд, мотивом многих убийств выступают защита от агрессии среды или утверждение.

Как мы отмечали выше, этот мотив в союзе с корыстью способен порождать и имущественные преступления, когда личностным смыслом поведения выступает стремление утвердить себя на социальном, социально-психологическом и индивидуальном (самоутверждение) уровнях. Утверждение личности на социальном уровне означает стремление к достижению определенного социально-ролевого положения, связанного с трудовой, профессиональной или общественной деятельностью, часто без ориентации на микроокружение, мнение и оценки которого могут не иметь никакого значения. Выдвижение на социальном уровне обычно соотносится с завоеванием престижа и авторитета, карьерой, обеспечением материальными благами.

Утверждение на социально-психологическом уровне предполагает стремление к приобретению признания со стороны личностно значимого ближайшего окружения, т. е. чаше всего на групповом уровне. Оно включает в себя утверждение в глазах семьи или эталонной группы, с которой в данный момент субъект может и не иметь необходимых контактов. В таких случаях преступление выступает в качестве способа его включения в подобную группу, его признания. Утверждение на социально-психологическом уровне может осуществляться и вне зависимости от социального признания в широком смысле, от карьеры, профессиональных достижений и т.д. Для многих людей, особенно молодых, признание в глазах ценимой группы сверстников является вполне достаточным.

В самом общем виде под самоутверждением личности можно понимать желание достичь высокой оценки и самооценки, повысить самоуважение и уровень собственного достоинства. Однако это часто реализуется не путем требуемых оценок со стороны других групп или общества, а изменением отношения к себе благодаря совершению определенных поступков, направленных на преодоление своих внутренних психологических проблем: неуверенности, субъективно ощущаемой слабости, низкой самооценки. Причем все это чаще всего происходит бессознательно.

Самоутверждение характерно, например, для расхитителей так называемого престижного типа, которые стремятся к приобретению или сохранению определенного социального статуса любым путем, в том числе преступным. Недостижение такого статуса, равно как и «падение вниз», для них катастрофа. Можно предположить, что ведущим, глубинным мотивом, личностным смыслом их преступлений является опасение, даже страх быть подавленным, униженным, возможно, уничтоженным средой, а отсюда неосознанное стремление занять такое место в жизни, которое позволило бы оказать среде необходимое сопротивление.

Из названных уровней утверждения личности именно самоутверждение, по всей вероятности, имеет первостепенное значение, стимулируя жажду признания на социальном и социально-психологическом уровнях. Самоутверждаясь, человек чувствует себя все более независимым, раздвигает психологические рамки своего бытия, сам становится источником изменений в окружающем мире, делая его более безопасным для себя. Это дает ему возможность показаться в должном свете и в глазах ценимой им группы, и в глазах общества. Эти признания, дополняя друг друга, обеспечивают индивиду внутренний психологический комфорт и ощущение безопасности.

Среди взяточников и расхитителей можно встретить тех, кто стремится к утверждению на любом из перечисленных уровней. Среди воров, грабителей, разбойников, мошенников и спекулянтов чаще всего обнаруживаются те, которые желают признания группы и (или) самоутверждения, т. е. утверждения на социально-психологическом уровне и тем самым решения своих внутриличностных проблем, т.е. самоутверждения. Надо отметить, что среди воров в отличие от расхитителей мы не обнаружили лиц, которые стремились бы утвердить себя на социальном уровне (своей профессией, достижением должности, карьерным ростом и т.д.).

Иногда решение внутренних проблем достигается преимущественно путем самого факта совершения преступления. Здесь ценность похищенного как бы сдвинута на второй план. В этом случае преступное поведение имеет явно компенсаторный характер, поскольку добытые материальные ценности не имеют первостепенного значения и практически могут даже не использоваться. Для преступников главным является, например, преодоление собственной неуверенности, страха, тревоги, чувства неудачника, подтверждение своих волевых качеств и т.д. Тем самым обеспечиваются приятие самого себя, повышение уверенности в собственной личностной ценности, самоуважение и приобретение возможности доминирования над социальной средой, другими людьми.

Как видим, индивид, желая самоутвердиться, постоянно соотносит себя со своей средой, и вне ее его социальное существование невозможно. При этом среду следует понимать исключительно как среду данной личности, «мою среду», «мое жизненное пространство», «мою территорию». Вот почему «моя жизнь» будет лучше и «мои психологические проблемы» будут успешнее решены, если это пространство будет значительно улучшено, освоено, укреплено, защищено. Можно сказать, что это одно из условий, причем наиболее существенных, бытия личности. Поэтому удивительно ли, что многие расхитители в личную территорию включают и место работы, особенно если они занимают руководящее кресло. Поскольку на этой территории решаются такие жизненно важные задачи, они не жалеют для нее сил и используют даже противозаконные средства для решения производственных проблем. При этом лично для себя они могут не иметь весомых материальных выгод. Здесь улучшение производства означает не что иное, как улучшение своей психологической территории, условие формирования необходимого представления о самом себе, своей ценности, а значит лучшей защищенности и получения возможности снижения уровня тревожности.

Среди воров и расхитителей выделяется группа, характеризуемая выключенностью из социально полезного общения, слабыми контактами со средой. Для многих из них основным мотивом, смыслом совершения хищений и краж являются сохранение или приобретение значимых для них отношений с другими людьми, преодоление своего отчуждения, одиночества, приспособление к группам, поиск поддержки в них.

Самоутверждение ярко проявляется в качестве мотива при совершении изнасилований. Да, именно утверждение своей личности, а не удовлетворение лишь половой потребности, не частнособственническая психология и пережиточное отношение к женщине, не только неуважение к ней, к ее достоинству и чести, не низкая личная культура и т.д., хотя вес эти факторы влияют на совершение таких сексуальных преступлений.

Субъективные причины изнасилований, как и других преступлений, в первую очередь связаны с особенностями представлений преступника о самом себе, «Я»-концепцией, само-приятием. В аспекте преступления есть попытка изменить имеющееся, нередко психотравмирующее, представление о самом себе и тем самым повысить собственное самоприятие. Неприятие прежде всего проявляется в негативном эмоциональном отношении к самому себе и собственным действиям. Поэтому человеку кажется, что нужны некоторые специфические условия, чтобы было осуществлено самоприятие. Такими условиями является преодоление, прежде всего в психологическом плане, доминирования противоположного пола или осуществление самоутверждения в мужской роли, которое при этом трактуется весьма субъективно.

В других случаях перед насильником стоят чисто защитные задачи. Изнасилование выступает формой защиты имеющегося представления о себе от угрозы, связанной с определенным субъективно унижающим преступника поведением женщины, которое наносит удар по его оценке себя в мужской роли. При этом поведение женщины объективно может и не быть таковым, более того, она может и не знать об этом. Представление насильника о себе есть следствие его взаимоотношений с конкретными женщинами, через которые формируется его отношение к женщинам вообще.

Особенности межполовых взаимоотношений только в том случае могут угрожать самоприятию, если они в силу определенных личностных дефектов становятся субъективно наиболее значимыми, переживаемыми, что и определяет фиксацию на сексуальной сфере и повышенную восприимчивость к любым элементам отношений с женщинами. Утверждение себя в требуемой сексуальной роли для таких мужчин равносильно тому, чтобы существовать, т. е. на бытийном уровне. Совершая изнасилование, они в первую очередь как бы подтверждают свое право на существование в собственных глазах, поскольку их бытие зиждется на роли и поведении в сексуальной сфере. Надо отметить, что такие внутриличностные тенденции, как правило, не осознаются человеком, от него ускользает их личностный смысл.

Реализации названного мотива часто способствуют циничные взгляды и представления о женщинах, отрицательное, презрительное отношение к их личной свободе, достоинству, половой неприкосновенности. Для насильника ценность женщины в силу его психологических особенностей велика, но в то же время чрезвычайно низка ее половая неприкосновенность.

Многие имущественные преступления совершаются лицами, ведущими антиобщественный, паразитический, часто бездомный образ жизни. Многие из них являются бродягами. Не имея законных источников получения средств к существованию, они добывают их путем совершения правонарушений корыстного характера. Однако ими движет не стремление к приобретению материальных благ или к получению особых выгод, а тем более к их накоплению, а лишь желание обеспечить свое существование и в большинстве случаев потребность в спиртном. Поэтому мотив имущественных преступлений со стороны таких дезадаптивных личностей может быть определен как обеспечение. Можно, конечно, хищения в целях накопления материальных благ рассматривать как обеспечение определенного образа жизни, но в этом случае их совершают, чтобы утвердиться в определенной социальной среде, а уйдя из нее, сохранить субъективно приемлемую жизнедеятельность.

На наш взгляд, по мотивам обеспечения совершаются и преступления в целях получения средств на приобретение спиртных напитков или наркотических веществ. В этих случаях реализация таких мотивов позволяет удовлетворить известные болезненные влечения.

Как мы видим, мотивами многих имущественных преступлений наряду с корыстью могут быть утверждение (самоутверждение) и обеспечение в зависимости от решения личностью жизненно важных для нее задач.

Дезадаптивное существование присуще не только лицам, систематически занимающимся бродяжничеством, но и многократно судимым рецидивистам, выпавшим из сферы нормального общения. Поэтому важно знать мотивы такого поведения, тем более что многие его формы наказываются в уголовном порядке.

Что же, например, мотивирует бродяжничество? Большинство отечественных исследователей полагают, что основным мотивом такого поведения является стремление уклониться от участия в общественно полезном труде. Но такое мнение не представляется обоснованным, поскольку неучастие в труде характерно не только для бродяг. Нужно отметить и то, что немалая часть бродяг, в том числе злостных, работает, правда, частным образом. Исследования показали, что неблагоприятные условия социализации на первых этапах жизни будущих бродяг предопределили особенности их личности и поведения. Это в детстве неприятие в родительской семье, невключение в ее эмоциональную структуру, отчуждение от нее, причем еще более жесткое и грубое, чем других будущих преступников. Это обусловило психологическую невозможность в дальнейшем их адаптации в собственной семье, в трудовых, дружеских и иных социальных группах. Бессознательным мотивом бродяжничества является стремление к тому, чтобы не закрепляться в какой-либо малой группе, уйти от нее, не идентифицироваться с ее членами, поскольку индивид еще в детстве не закреплялся и не идентифицировался в своей первичной социальной группе — родительской семье, т. е. человек поступает так, как поступали с ним в детстве, воспроизводя в своем «взрослом» поведении то, что зафиксировалось в его психике на уровне бессознательного в результате весьма неблагоприятных условий воспитания в детстве.

Если принять эту нашу точку зрения, становится понятным и стремление бродяг к праздному, паразитическому существованию, желание уклониться от труда и т. д. Дело в том, что, например, участие в труде предполагает, как правило, членство в трудовом коллективе, а выполнение семейных и родственных обязанностей — жизнь в семье, постоянное общение с ее членами. Однако в силу отвержения будущих бродяг в детстве они оказываются неспособными закрепляться в малых группах (семье, коллективах и т. п.). Мы предлагаем называть мотив бродяжничества уходом, т. е. стремлением выйти, из микросреды, освободившись тем самым от основных человеческих обязанностей и ведя существование, которое порождено всей прожитой жизнью, и в первую очередь эмоциональным отвержением родителями в детстве. К числу основных мотивов преступного поведения принадлежит игровой. Этот тип мотивации достаточно сложен и мало изучен. Между тем доля преступников-«игроков» среди воров, расхитителей, особенно мошенников и некоторых других категорий относительно велика. К ним относятся те, кто совершает преступления не только, а во многих случаях и не столько ради материальной выгоды, сколько главным образом ради игры.

Чтобы выявить игровые мотивы преступного поведения, необходимы определенные подходы и даже специальная психологическая подготовка исследователей и практических работников. Изучение таких мотивов необходимо для объяснения причин совершения сложных преступлений и, следовательно, повышения эффективности их предупреждения.

Например, наличие игровых мотивов позволяет объяснить хищения имущества, совершающиеся в течение длительного времени, когда, казалось бы, преступник похитил уже достаточно много и мог бы удовлетвориться приобретенными материальными благами, однако продолжает участвовать в хищениях. Это обычно вызывает удивление, тем более что постоянно возрастает риск быть разоблаченным, да и наказание в этих случаях может быть более суровым. Мы считаем, что некоторые из подобных преступлений стимулируются уже не столько корыстью, сколько потребностью человека в игре, удовлетворяющей жизненно важные эмоциональные ощущения. Игровые мотивы часто наблюдаются в преступлениях воров-карманников и нередко тех, кто совершает кражи из квартир, складов, магазинов и других помещений. Эти мотивы ярко проявляются в мошенничестве, где можно выделить интеллектуальное противоборство, состязание в ловкости и сообразительности, умение своевременно и адекватно оценивать складывающуюся ситуацию, максимально использовать благоприятные обстоятельства и быстро принимать наиболее правильные решения. Как правило, мошенники не совершают других преступлений, а если и совершают, то почти всегда с элементами игры. Карточные шулера, например, играют как бы в двойную игру — и по правилам, и обманывая, так что получают от всего максимальные эмоциональные переживания. Вообще распространенность азартных игр среди преступников, в первую очередь корыстных, как раз и объяснима постоянным стремлением к риску.

Изучая (совместно с В. П. Голубевым и Ю. Н. Кудряковым) преступников-«игроков», мы выделили среди них два типа личности и соответственно два типа подобной мотивации: игрового активного и игрового демонстративного. Для первого типа характерно сочетание способности к длительной активности и импульсивности, что рождает постоянное влечение к острым ощущениям и переживаниям. Они активно ищут возбуждающие ситуации и нуждаются во внешней стимуляции. У них это сочетается с пренебрежением социальными нормами, правилами, обычаями, сверхактивностью, импульсивностью в поступках, безответственностью. Это люди, в значительной степени идущие на поводу своих желаний и влечений, у них часто встречается склонность к злоупотреблению алкоголем, беспечной праздности, легкой жизни. Они чрезвычайно общительны, легко устанавливают контакты и всей душой отдаются игре. Пускаясь на отчаянные авантюры, не испытывают страха перед возможным разоблачением и не думают о последствиях, часто совершая такие действия без видимой необходимости. Они рискуют, «играя» не только с законом, но и с соучастниками, невзирая на угрозы расправы со стороны последних, поскольку основным в их мотивации является удовлетворение потребности в острых ощущениях.

Лица второго типа обладают хорошо развитым механизмом вытеснения эмоций и поэтому сравнительно легко игнорируют трудности и неудачи, с которыми встречаются. Главное для них — произвести сильное впечатление на окружающих. За счет своей артистичности и психологической пластичности они хорошо приспосабливаются к изменениям ситуации, без особого труда меняют принятую роль, что помогает им совершать преступления. В их поведении часто сохраняется игра в нужного, полезного для всех человека, причем обыкновенно они больше говорят, чем делают, что мешает им занять лидирующие позиции в преступных группах, пользоваться там постоянным авторитетом.

Таковы в общих чертах игровые мотивы преступного поведения, позволяющие многое понять в его природе.

Мы проанализировали не все, а только основные мотивы преступлений. Полагаем, что могут быть обнаружены и иные, не названные нами субъективные стимулы. Некоторые мотивы можно обозначить иначе. Но, как бы дальше ни развивались исследования проблем мотивации поведения, преступного в том числе, они, насколько нам позволяют судить сегодняшние знания, должны ориентироваться на обнаружение того, ради чего поведение реализуется, в чем его личностный смысл.

Глава 2. Отдельные категории преступников

2.1. Типология и классификация преступников

Все лица, совершившие преступления, отличаются друг от друга по демографическим, правовым, психологическим и иным признакам, с одной стороны, а с другой — они по тем же признакам схожи между собой, образуют устойчивые группы. Поэтому возникает необходимость классификации и типологии преступников. В советской юридической науке эти вопросы вначале решались с позиций уголовного права и исправительно-трудового права. В связи с этим в основу классификации брались социально-демографические (пол, возраст, род занятий и т.д.) и правовые критерии (характер и степень тяжести совершенных преступлений, длительность преступной деятельности, повторность совершения преступлений, объект преступного посягательства, форма вины и т.п.). Классификации, предлагаемые криминологами, обычно исходят из нравственных и психологических признаков личности преступника, степени общественной опасности правонарушителей, ее глубины, стойкости, содержания.

Для того чтобы правильно решить вопросы классификации и типологии преступников, что имеет большое научное и практическое значение, необходимо определить принципиальные методологические подходы к этим приемам научного познания. Прежде всего отметим, что классификация и типология при всей их схожести не одно и то же.

Классификация, являясь более низким уровнем обобщения, представляет собой устойчивую группировку исследуемых объектов по их отдельным признакам и строится на весьма жестких критериях групп и подгрупп, каждая из которых занимает четко зафиксированное место. Типология же не содержит такой жесткой дифференциации.

Классификация — это система соподчиненных понятий, классов объектов какой-либо области знания или деятельности человека, используемая как средство для установления связи между этими понятиями или классами объектов. Классификация содействует движению науки от эмпирического накопления знаний до ее теоретического осмысления, в частности с помощью типологического анализа. При классификации объекты всегда разделяются по единым основаниям. Так, в одной и той же классификации нельзя делить часть преступников по признакам возраста, а часть, скажем, по повторности совершенных преступлений. Кроме того, в классификации должны быть представлены все группы классифицируемых объектов, а не только часть этих объектов. Например, классификация преступников по признаку возраста не может состоять только из несовершеннолетних преступников и лиц в возрасте 25—30 лет. Классификация по этому признаку должна быть построена следующим образом: лица до 18 лет, от 19 до 25 лет, от 26 до 30 лет, от 31 года до 40 лет и т. п. Здесь представлены все возрастные группы, иных не может быть. Разумеется, могут быть образованы иные классы: липа до 18 лет, от 19 до 30 лет и т. д.

Типология — метод научного познания, в основе которого лежит расчленение систем объектов и их группировка с помощью обобщенной, идеализированной модели или типа. Типология опирается на выявление сходства и различия изучаемых объектов, стремится отобразить их строение, выявить их закономерности. В теоретическом отношении типология по сравнению с классификацией представляет собой более высокий уровень познания. При построении типологии, в отличие от классификации, не требуется вычленения всех без исключения типов, составляющих части познаваемого объекта. Так, среди преступников возможно выделение и изучение одного типа, например личности насильственного преступника, собственно, типологический анализ личности преступника вообще допускает обращение к этой личности как к единому и самостоятельному типу. В качестве такового он может быть выделен среди других социальных типов, причем не предполагается, что при этом должна быть составлена типология всех без исключения социальных типов, существующих в обществе. Самым же важным отличием классификации от типологии является то, что первая дает описание изучаемого объекта, а вторая (наряду с другими методами) его объяснение, т.е. с помощью типологии можно успешнее вскрыть его природу, причины, закономерности зарождения и развития, составить прогноз. Напомним, что основная функция любой науки — объяснение.

Классификация преступников может быть построена по различным основаниям, среди которых следует выделить две большие группы: социологические, в том числе социально-демографические, и правовые. К первым из них относятся: пол, возраст, уровень образования, уровень материальной обеспеченности, социальное положение, наличие семьи, социальное происхождение, занятость в общественно полезном труде, род занятий, наличие специальности, место жительства. К правовым относятся: характер, степень тяжести совершенных преступлений, совершение преступлений впервые или повторно, в группе или в одиночку, длительность преступной деятельности, объект преступного посягательства, форма вины. Целесообразным представляется, в частности, характеристика личности преступников, совершающих преступления как умышленно, так и по неосторожности.

По названным классификационным основаниям могут быть выделены и отдельные типы, например несовершеннолетние преступники, женщины-преступницы, насильственные преступники, преступники — городские жители. В целом же типология представляет собой расчленение целого на отдельные группы по наиболее важным, сущностным признакам. Именно типология дает возможность вскрыть природу, причины, закономерности преступного поведения, создать основы его прогнозирования и антикриминогенного воздействия.

Так, заслуживает внимания типологизация отдельных категорий преступников в зависимости от их принадлежности к устойчивой, социально-корпоративной, обособленной группе. К ним, в частности, относятся: работники правоохранительных органов, военнослужащие, государственные чиновники, депутаты.

Следует отметить, что криминолого-психологических исследований в отношении этих категорий преступников ранее в надлежащей степени не проводилось. В то же время криминальная активность представителей этих групп с учетом высокой латентности и кажущейся мнимой статистической незначительности представляет особую, повышенную общественную опасность, поскольку, имея тесные связи со всеми ветвями власти, а подчас напрямую их представляя, они обладают реальными возможностями для длительной безнаказанности, теневой преступной деятельности.

В отечественной криминологии, как уже выше указывалось выше, имеется опыт создания типологий преступников по мотивам совершенных преступлений. Почему в основу типологии был положен именно мотив?

Мотив — внутреннее побуждение к поведению, это то, ради чего оно осуществляется, в нем заключается его субъективный смысл. Поэтому можно сказать, что мотив наиболее ярко характеризует человека и личность такова, каковы ее мотивы. Проиллюстрируем данное положение примерами.

Так, среди виновных в корыстных преступлениях заметно выделяется группа людей, совершающих такие действия из престижных мотивов, т.е. для того, чтобы занять в жизни более высокое социальное, в первую очередь должностное положение, завоевать авторитет среди окружающих, быть все время на виду и т.д. Это часто сопровождается неправильным пониманием производственных и иных интересов своего предприятия или учреждения. Корысть, понимаемая в смысле личного обогащения, если она здесь есть, выступает в качестве дополнительного мотива. Следовательно, названных преступников можно объединить в престижный тип.

Однако по престижным мотивам совершаются не только так называемые корыстные преступления. Давно установлено, что иногда кражи, грабежи, разбои, хулиганство, даже убийства и изнасилования и некоторые другие преступления отдельные лица совершают для того, чтобы завоевать авторитет в группе, закрепиться в ней, если членство в группе представляется ценным. Насильственные действия нередко допускаются и для того, чтобы утвердиться в собственных глазах, доказать самому себе, что «я смог» это сделать, тем самым повысить самоприятие. Подобные мотивы весьма характерны для преступников молодежного возраста, причем соображения личного обогащения, если, например, насилие сопровождается завладением материальными благами, не всегда являются ведущими. Стало быть, и такого рода преступников целесообразно относить к престижному типу либо к самоутверждающемуся.

Вообще вопрос об определении типа личности преступников, совершающих корыстно-насильственные преступления (разбои и грабежи), достаточно сложен. Для его решения необходимо исходить из того, какие мотивы были главными. Так, если разбой был совершен в целях обогащения, то субъект должен быть отнесен к корыстному типу. Среди грабителей и разбойников немало тех, для кого совершение преступлений во многом игра, напоминающая игру в «казаков-разбойников». Таких лиц надо причислять к игровому типу.

Корыстные мотивы доминируют в действиях тех, кто совершает кражи или преступные действия, связанные с предпринимательской (финансовой) деятельностью, в том числе с использованием насилия. Не менее сложной выглядит психолого-типологическая характеристика членов гангстерских организаций, в действиях которых можно обнаружить и престижные (включая сюда самоутверждение), и игровые, и корыстные, и насильственные мотивы. Мотивы насильственных преступлений (убийства, нанесения вреда здоровью, изнасилования, хулиганства и др.) достаточно разнообразны. Вообще называть насилие мотивом всех насильственных преступлений ошибочно, потому что совершение насильственных действий ради них самих можно наблюдать далеко не всегда. Понятие насилия чаще отражает внешний характер действия и не во всех случаях его сущностное, внутреннее содержание. Преступления против личности могут совершаться по мотивам личного обогащения, поэтому виновных следует относить к корыстному типу. Некоторые убийства, нанесение вреда здоровью, а иногда даже изнасилования совершаются из хулиганских побуждений, по мотивам мести и ревности. Лица, действия которых направляются указанными стимулами, могут быть отнесены к насильственному типу, а виновные в изнасиловании и других половых преступлениях на почве сексуальных побуждений — к сексуальному.

Таким образом, среди основной массы лиц, совершающих так называемые общеуголовные преступления, по мотивационным критериям можно выделить корыстный, престижный, игровой, насильственный и сексуальный типы. Их выделение имеет условный характер. Разумеется, могут быть выделены и другие типы. Легко заметить в приведенной типологии, что вид преступлений не совпадает с типом личности преступника, совершающего одно из преступлений этого вида. Так, виновный в убийстве, являющемся насильственным преступлением, по мотивам личного обогащения должен быть отнесен к корыстному типу.

Мотив — главный, но не единственный признак для типологии преступников. Их типологические группы могут быть построены и по характеру преступной направленности, и по степени общественной опасности.

По характеру преступной направленности могут быть выделены следующие типы: корыстный, насильственный, корыстно насильственный и универсальный. О первых трех говорилось выше. Универсальный тип преступника назван так потому, что составляющие его лица способны совершать самые разные преступления: экономические и сексуальные, присвоение имущества и истязания и т.д. Следовательно, у них можно обнаружить определенную гибкость и изменчивость мотивов, сочетание разных из них.

Более сложной является типология по степени общественной опасности. Попытки построения типологии по этому признаку уже предпринимались, причем в качестве ведущего обстоятельства признавалась стойкая антиобщественная установка, что проявлялось в длительном преступном поведении. Однако такой признак не представляется достаточным: нетрудно представить себе карманного вора, который на протяжении длительного времени совершает кражи, но тем не менее нет оснований относить его к числу особо опасных преступников. Представляется, что в основание названной типологии нужно положить следующий признак: отношение преступника к главной ценности — человеческой жизни. В соответствии с этим можно выделить следующие типы.

Абсолютно опасные — совершающие серийные убийства, в том числе наемные и сексуальные, а также убийства нескольких человек одновременно, как правило, ранее незнакомых, либо общеопасным способом, например в ходе совершения террористического акта.

Особо опасные — совершающие убийства, как правило, в конфликтной ситуации, а также длительное время совершающие корыстные (с причинением большого материального ущерба) и корыстно-насильственные преступления. Сюда же следует отнести лидеров организованных преступных групп и сообществ.

Опасные — совершающие преступления против личности или (и) собственности, нарушающие общественный порядок и т.д., но не посягающие на жизнь.

Представляющие незначительную опасность — остальные преступники, в первую очередь те, которые совершили преступления по неосторожности, непредумышленно или в силу неблагоприятного стечения личных обстоятельств, но не против жизни человека.

2.2. Убийцы

Если обратиться к статистике убийств, то регистрируемое их количество, казалось бы, имеет тенденцию к снижению (1997 г. — 28 467; 1998 г. — 28 794; 1999 г. — 30 337; 2000 г. — 31 052; 2001 г. — 32 792; 2002 г. — 32 285; 2003 г. — 31 630; 2004 г. — 31 553; 2005 г. — 30 849; 2006 г. — 27 462; 2007 г. — 22 227; 2008 г. — 20 056). Однако следует отметить, что эти данные весьма далеки от реальности. С учетом этого убийства уже не представляется возможным относить к традиционному низколатентному виду преступности. Об этом наглядно свидетельствует значительное число лиц, пропавших без вести, а также обнаруживаемых ежегодно неопознанных трупов с явными признаками насильственной смерти, сведения о которых в официальную статистику об убийствах не попадают. По самым скромным экспертным оценкам, убийств в России фактически ежегодно совершается в полтора-два раза больше. Подавляющее большинство убийц составляют мужчины (90%), но убийства являются той сферой, в которой всегда проявляли активность и женщины. Хотя среди преступниц только 1 % составляют осужденные за убийства и покушения на них, удельный вес убийц среди всех женщин, совершающих преступления, примерно такой же, как и в аналогичной категории насильственных преступников среди всех мужчин, совершающих преступления. Об этом говорят, например, данные Всесоюзной переписи осужденных. Оказалось, что среди лиц, отбывающих наказание в исправительных учреждениях (ИУ) (убийцы, как правило, именно там и отбывают наказание), мужчин, осужденных за умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах, — 4,9%, женщин — 4,3%, за умышленное убийство без отягчающих обстоятельств соответственно 6,2 и 10,9%, за неосторожное убийство — 0,1 и 0,1%. Убийство — преступление взрослых, подростки совершают его сравнительно редко, однако в 1990-х гг. отмечался рост числа несовершеннолетних, наказанных за это преступление. Если в 1990 г. в убийствах и покушении на них участвовало 534 подростка, то в 1995 г. — вдвое больше. В последующие годы количество убийств, совершаемых несовершеннолетними, имело стойкую тенденцию к росту (1998 г. — 1024; 1999 г. — 1123; 2000 г. — 1331; 2001 г. — 1670). В последние годы эта тенденция продолжает сохраняться. Статистика ежегодно фиксирует, что больше всего убийств совершают лица в возрасте 20—40 лет. Это в общем-то неудивительно, поскольку самые тяжкие преступления «должны» совершать лица, чей возраст больше связан с высокой социальной активностью, с накоплением тяжких переживаний и аффективных состояний, с ростом тревоги за себя. Конечно, возможность действовать во все более существенных общественных масштабах, опираясь на свое знание жизни, отнюдь не является предпосылкой совершения толькоубийств и других насильственных действий, а не каких-нибудь других, в том числе вполне социально приемлемых поступков.

Поэтому, имея в виду возраст, есть все основания предполагать, что здесь немалую роль играет то, что период высокой социальной активности связан со временем наибольшего накопления конфликтов личности как внутри ее самой, так и со средой. Естественно, что эти две группы противоречий неотделимы друг от друга, причем у некоторых людей по мере возрастания активности и притязаний к среде, попыток определения своего места в ней и приятия самого себя могут обостряться конфликты индивидуально-психологического и социально-психологического характера. С началом взрослости могут окончательно или в большой степени развеяться иллюзии по поводу себя или (и) других людей, по отношению к жизни в целом, желаемые роли в которой можно отвоевать разными способами, в частности с помощью насилия.

В названном возрасте выясняется, в какой мере и как может управлять человек своим поведением, своими инстинктами, влечениями и страстями, насколько усвоил он социальные, в первую очередь нравственные нормы, стали ли они регуляторами его поведения.

По сравнению с другими категориями преступников убийцы имеют более низкий образовательный статус, что, впрочем, присуще всем насильственным правонарушителям и хулиганам. Это давно установленный факт, который обычно не вызывает сомнении, поскольку использование грубой силы есть удел примитивных и нецивилизованных натур. Рассматриваемый факт неудивителен и потому, что среди убийц до 60% лиц, имеющих различные психические аномалии в рамках вменяемости, а подобные расстройства отнюдь не способствуют получению и повышению образования, приобщению к культуре. Такую же негативную роль играют патологии в психике в трудовой адаптации людей, и убийцы, конечно, здесь не исключение. Среди них доля работающих не превышает (по разным данным) 70—80%, а те, которые работали, чаще были заняты тяжелым ручным, неквалифицированным, непрестижным трудом, которым обычно не дорожили и бросали при первой возможности. Если названные обстоятельства суммировать с низким образовательным уровнем убийц, распространенностью среди них психических аномалий, невысокой долей тех, кто состоял в зарегистрированном браке (50%), то можно сделать однозначный вывод о том, что это весьма дезадаптированная категория людей.

К сказанному следует добавить, что криминогенность сожителей не менее чем в пять-шесть раз превышает криминогенность лиц, находящихся в зарегистрированном браке. Что касается поведения разведенных супругов, главным образом мужей, то доля тяжких насильственных преступлений, совершенных ими, за последние 15—20 лет увеличилась примерно в три раза. Обычная житейская практика убедительно свидетельствует о том, что разведенные супруги злоупотребляют спиртными напитками чаще и больше, чем те, которые состоят в зарегистрированном браке. Разумеется, сказанное отнюдь не снимает сложной проблемы убийства жен (мужей), многие из которых совершаются в нетрезвом виде. Вообще 80—90% всех убийств совершаются в состоянии алкогольного опьянения, но этот несомненный факт отнюдь не делает опьянение причиной совершения убийств и любых других преступлений. Этот факт лежит на поверхности и всегда привлекает к себе повышенное внимание, но очень редки попытки объяснить его действительное значение.

Оно состоит в том, что опьянение снимает внутренние запреты, сформированный всей предыдущей жизнью самоконтроль, т.е. уничтожает то, что привито человеку цивилизацией, и возвращает, образно говоря, в состояние дикости. Подобный регресс для многих людей весьма желаем, хотя об этом они, как правило, ничего не знают, поскольку это потаенное стремление, скрытое от сознания в глубинах психики. Если имеет место фактическое отрицание цивилизации путем ухода в далекое прошлое, то совершенное в рамках этого ухода преступление можно назвать проявлением психического атавизма.

Еще одна важная функция опьянения при совершении убийства: оно способствует забыванию содеянного, вытеснению в бессознательное психотравмирующих воспоминаний и переживаний о совершенном убийстве. Реализация этой защитной функции наиболее часто наблюдается среди тех, кто убил своих близких: отца, мать, детей, жену, сожительницу. Нет сомнений, что в некоторых случаях преступники лгали, утверждая, что ничего не помнят из-за опьянения, но во многих случаях так и было. В этом убеждают не только стойкие, начиная с первого допроса, утверждения о забывании случившегося, но и то, что обвиняемые не отрицали своей вины, признавали, что убили, однако не могли вспомнить и описать очень многие важные эпизоды и детали происшествия.

П., 28 лет, грузчик с восьмиклассным образованием, ранее судимый за хулиганство, на почве ревности пытался задушить жену, а когда она убежала, ударами головой о стену убил их дочерей двух и трех лет. П. — привычный пьяница и из семьи привычных пьяниц: постоянно пьянствовали его отец и мать; злоупотребляла спиртными напитками и его жена. Убийство детей совершено в состоянии сильного опьянения, он пил до этого несколько дней подряд, об обстоятельствах преступления ничего рассказать не мог, хотя и не отрицал, что мог совершить такое. Подлинным мотивом этих убийств является то, что, поскольку дети ощущались П. психологическим продолжением жены, убив их, он мстил ей.

Отнюдь не случайно то, что чаще всего вытесняются из сознания тс действия, в результате которых погибли родные и близкие, поскольку прежде всего такие преступления принято расценивать как наиболее безобразные. Даже те, которые вначале лгали, что ничего не помнят, в дальнейшем, за долгие годы пребывания в местах лишения свободы и после освобождения, как бы убедили себя, что им нечего вспоминать, и таким путем перевели психотравмирующие воспоминания в невспоминаемую сферу психики. В ИУ осужденные за убийства тщательно избегают разговоров на тему о том, за что они осуждены, и попытки вызвать их на откровенность часто безрезультатны, причем здесь имеются в виду расспросы сотрудников названных учреждений и исследователей. Некоторые осужденные за убийства прямо просят не вспоминать содеянное ими или особенно стараются обойти молчанием детали.

В аспекте потребления спиртных напитков убийцами представляют интерес данные, полученные в результате опроса убийц из случайно сложившихся пьянствующих уличных компаний, о культуре потребления этих напитков в их среде. Более 2/3 из них считают нормальным пить суррогаты, пагубно влияющие на психическое состояние и здоровье; не закусывая, и в местах, запрещенных законом; подавляющее большинство не находят ничего предосудительного в доведении себя до состояния сильного алкогольного опьянения, в нецензурной брани в процессе выпивки. К числу запретов, принятых в таких группах, относятся поступки, ущемляющие права участников компании, связанных с выпивкой: нельзя часто пить за чужой счет, наливать себе спиртного больше, чем другим, присваивать деньги или купленную на общие деньги водку, навязываться в компании, не внеся своей доли. В условиях дефицита денежных средств при повышенной потребности в алкоголе такие проступки влекут суровые групповые санкции.

Нетрудно заметить, что многие из перечисленных норм достаточно нравственны (например, запрет на присваивание общих денег), в то же время все они весьма красноречиво характеризуют этот низший, материально необеспеченный, люмпенизированный слой общества. Между тем в рамках именно этого «пьяного» (или «полупьяного») слоя совершается относительное большинство самых распространенных убийств — на бытовой почве. Причем в значительной части таких преступлений в нетрезвом виде были и преступники, и жертвы. Насилие в названном слое столь же привычно, как каждодневный прием пищи, оно впитывается с детства, становится привычной формой общения и принятым способом разрешения конфликтов. Сквернословие и побои четко представлены в отношениях родителей и детей, между супругами, между соседями, между членами неформальных малых групп. Это особая культура, в которой бутылка водки есть признанная единица измерения материального и духовного благосостояния.

В качестве иллюстрации приведем бесхитростный рассказ о своей семье 3., которая была осуждена за то, что свою пятимесячную дочь ударила головой о выступ фундамента и бросила ее там. Ребенок скончался сразу. Матери было всего 16 лет.

«У моих родителей четверо детей. Старшая, 24 лет, замужем, потом я, еще брат шести лет и сестра двух лет, но она живет в детдоме, поскольку отец запретил матери брать ее домой, пригрозив убить ребенка. Он пил каждый день, даже одеколон, половину зарплаты пропивал. Бил мать, меня, сестру. Перебил мне палец, сломал кость на кисти, матери — переносицу. Брата тоже бил, он летал по квартире. В доме от отца постоянно слышался мат. Мать тоже пила, а когда пили они с отцом, то обычно потом дрались между собой. Когда я родила, отец все время ругал меня, грозил убить ребенка, выбрасывал пеленки. Я отсюда, из колонии, отправила домой 34 письма, получила только одно, от мамы».

Таких рассказов можно привести множество. В каждом из них непроизвольно звучит тема загубленной жизни, а проживший ее человек нередко становится виновником гибели другого человека.

Бессознательная потребность в опьянении для достижения определенных состояний психики может соединяться с такой же бессознательной потребностью в убийстве, что, конечно, бывает не всегда. Однако в случае названного объединения вероятность совершения убийства и, следовательно, общественная опасность соответствующего лица неимоверно возрастает.

Среди убийц высок удельный вес ранее судимых лиц, причем тех, «кто отбывал наказание в местах лишения свободы». Если кражи, грабежи, разбои и хулиганство часто совершаются в течение года после освобождения из ИУ, то убийства имеют место по прохождении более значительного времени. Очевидно, для совершения такого наиболее значимого преступления, как убийство, необходимо больше времени для накопления и обострения внутренних конфликтов, вызывающих сильные психотравмирующие переживания.

Вместе с тем нужно должным образом оценить два взаимосвязанных и схожих обстоятельства: нахождение в период совершения преступления в среде тех, кто ведет антиобщественный образ жизни, и пребывание среди преступников в местах лишения свободы. Оба эти обстоятельства формируют в человеке склонность решать свои проблемы с помощью силы, не считаясь с жизнью, здоровьем и достоинством других. Таких проблем достаточно много у лиц, которые вернулись в условия свободы, но не смогли успешно адаптироваться к ним. Многие из ранее судимых лиц являются носителями социально порицаемой субкультуры и тех психологических особенностей, которые они унаследовали или усвоили в течение своей жизни. В зависимости от типа и структуры личности указанные черты могут более или менее жестко регламентировать и регулировать ее поведение.

Среди ранее судимых убийц большую часть составляют те, которые в прошлом наказывались не за убийства, а за другие преступления, прежде всего кражи. Э. Ферри, сторонник теории прирожденного преступника, еще в конце прошлого века для объяснения причин изменений преступного поведения призывал не смешивать различные типы воров. Он писал: «Простой вор, похищающий при помощи ловкости, обмана и проч., может вследствие привычки дойти до взлома и до разбоя; но он с трудом переходит к предумышленному убийству, совершаемому исключительно и прежде всего для ограбления жертвы. В известных случаях он может совершить и убийство, но лишь для того, чтобы обеспечить себе безнаказанность, побуждаемый к этому криками, сопротивлением жертвы и проч. Наоборот, кровожадный вор есть лишь разновидность предумышленного убийцы; таким он является по врожденной склонности, чаще всего проявляющейся внезапно до возраста возмужалости, но иногда, вследствие благоприятных внешних условии, совсем не проявляющейся или проявляющейся поздно. И в этом случае вору нет надобности меняться, потому что тип убийцы у него был до совершения убийства».

Конечно, не только кражи и другие преступления нередко предшествуют убийствам, но и наоборот: убийцы после убийства вполне могут совершать преступления, не связанные или связанные с насилием над личностью, в частности новые убийства. Такое можно наблюдать среди представителей организованных преступных групп, для которых преступления являются существенной частью их образа жизни, а убийство иногда выступает в качестве средства обеспечения такого существования.

Можно отметить и постепенное нарастание агрессивности у многих преступников: вначале совершаются мелкие хулиганские действия, наносятся оскорбления, побои, легкие телесные повреждения и только затем — убийство. Возможен и другой путь: хулиганство грабежи, разбои -> убийство. Но ни в коем случае не следует утверждать, что убийствам всегда предшествуют менее опасные преступления и мелкие правонарушения, поскольку нередко убивают те лица, которые ранее не допускали никаких аморальных поступков. К числу таких убийц относятся, например, те, которые убили из ревности или мести в состоянии сильного душевного волнения. Но то, что благополучные в прошлом люди насильственно лишают кого-то жизни, ни в коем случае не говорит о том, что это лишь случайность в их жизни. Любой поступок, насильственно-смертельный в том числе, есть порождение внутренних сил и конфликтов данной личности, он, этот поступок, субъективно логичен и целесообразен для нее.

Данное деяние — убийство — совершено данным человеком, а не другим, и деяние таково, каково оно есть, но не какое-нибудь иное, во всем этом нельзя не усмотреть закономерность, присущую именно интересующему нас лицу. Те лица, в жизни которых раньше не имели места правонарушения, могут совершить преступление, поражающее своей жестокостью, однако это не значит, что оно случайно.

Убийцы чаще всего действуют в одиночку — около 90% всех убийств (если, конечно, не включать сюда убийства на войне и убийства, связанные с войной или иными вооруженными конфликтами, например истребление мирных жителей, а также уничтожение людей в концлагерях). Совершение преступления в одиночку больше всего характерно как раз для убийц, ни одна другая категория преступников не действует так. Группы преступников, сорганизовавшиеся для убийств или нанесения тяжкого вреда здоровью, встречаются чрезвычайно редко; если они образуются, то после совершения одного из таких преступлений распадаются. В большинстве случаев антиобщественные группы, члены которых совершили убийства, при своем формировании не преследовали цель лишить кого-либо жизни, а складывались на социально дефектной основе при совместном проведении досуга с выраженной тенденцией к пьянству, наркотизму, азартным играм, хулиганству, разврату. Убийство выступает непредвиденным итогом анархической разнузданности подобных малых неформальных групп.

Почему убийства чаще, чем любые другие преступления, совершаются в одиночку? Ответ надо искать в содержании самого деяния, в его исключительно интимном характере, который заключается во встрече убийцы со смертью. То, что в данном случае смерть чужая, не играет, по-видимому, решающей роли, учитывая всеобщую значимость этого фактора, хотя преступник может и не осознавать его глобальности, а сознание иногда может не принимать, даже отвергать факт лишения другого жизни. Если каждый умирает в одиночку, то и дверь «туда», хотя бы и не для себя, тоже открывает один.

Если иметь в виду те убийства, которые совершаются группой, то надо учитывать распределение ролей в ней. Одно дело, когда все члены группы принимают непосредственное участие в данном преступлении, все становятся его исполнителями. Другая складывается ситуация, когда роли распределены иначе. Встреча со смертью в большинстве случаев более значима для исполнителей, а пособники и организаторы часто не видят ни самого убийства, ни трупа.

Если обратиться к нравственно-психологическим чертам убийц, общим для этой категории преступников, то нужно отметить следующее.

Убийцы — это чаше всего импульсивные люди с высокой тревожностью и высокой эмоциональной возбудимостью, для которых в первую очередь важны собственные переживания и интересы и у которых не сформирована установка относительно ценности жизни другого человека. Образно можно сказать, что их не хватает для сопереживаний из-за высокой тревожности, предопределяющей расходование своей энергии в основном на самого себя. Они неустойчивы в своих социальных связях и отношениях, склонны к конфликтам с окружающими. От других преступников убийц отличает эмоциональная неустойчивость, высокая реактивность поведения, когда оно обычно принимает форму реакции на внешние раздражители, сугубо субъективно воспринимаемые и оцениваемые. Они внутренне неорганизованны, а высокая тревожность порождает такие качества, как подозрительность, мнительность, мстительность, как правило, сочетающиеся с беспокойством, раздражительностью, напряженностью.

Среда ощущается убийцами как враждебная. В связи с этим у них затруднена правильная оценка ситуации, и данная оценка легко меняется под влиянием аффекта. Повышенная восприимчивость к элементам межличностного взаимодействия приводит к тому, что индивид легко раздражается при любых социальных контактах, ощущаемых как угроза для него.

Такие люди обладают достаточно устойчивыми представлениями, которые, однако, с трудом поддаются корректировке, а тем более существенным изменениям. Другими словами, если они о ком-то или о чем-то имеют свое мнение, то их трудно переубедить. Все затруднения и неприятности, с которыми они встречаются в жизни, интерпретируются как результат чьих-то враждебных действий. В своих неудачах они склонны обвинять других, а не себя, что весьма облегчает снятие с себя какой-либо ответственности.

Наиболее чувствительны убийцы в сфере личной чести или того, что они считают честью, поскольку для них характерно повышенное сознание своей ценности. Из-за наличия постоянного аффективного переживания, что менее достойные пользуются большими правами и возможностями, чем они, у них может возникнуть потребность защитить свои права, и они начинают играть роль «борца за справедливость». Поэтому «справедливое» убийство можно наблюдать не только при разбоях, когда как бы перераспределяется имущество, но и при совершении убийств из мести или ревности, когда якобы отстаивается личная честь, и даже при учинении хулиганских действий. Убийцам свойственны эмоциональные нарушения, психологическая, а иногда и социальная отчужденность, а также трудности, связанные с усвоением моральных и правовых норм. Последнее может зависеть от наличия расстройств психической деятельности, препятствующих надлежащему нравственному воспитанию. Такие люди совершают преступления чаще всего в связи с накопившимся аффектом в отношении того или иного человека или ситуации, причем аффект возникает и развивается по своим внутренним закономерностям и автономно от среды. Поэтому иногда бывает так трудно, а часто и невозможно урезонить домашнего дебошира или уличного хулигана. Убийцы часто переносят на других то, что свойственно им самим, а именно агрессивность, враждебность, мстительность, и воспринимают их уже с такими ими же спроецированными качествами. Для потенциальных убийц понятно, что от людей с дурными намерениями нужно защищаться, лучше всего нападая на них, а поэтому, совершая акт насилия, убийца считает, что защищает других людей. Следовательно, убийц отличает не только высокая восприимчивость в межличностных отношениях, но и искаженная оценка их. Насильственные реакции с их стороны могут происходить но принципу «короткого замыкания», когда даже незначительный повод может сразу вызвать разрушительные действия.

Вспоминается уголовное дело о зверском и весьма своеобразном умышленном убийстве, совершенном на бытовой почве.

В один из майских праздничных дней в 1970-х гг. к знакомой самогонщице зашли два не вполне трезвых покупателя. Хозяйка радушно встретила гостей, угостила их, а затем слезно пожаловалась на соседа по лестничной клетке, который утром, покупая у нее самогон, якобы нахально украл ее любимые наручные часы. Возмущенные гости немедленно отправились разбираться с преступником. Дверь в квартиру была не заперта и, войдя туда, «поборники справедливости» обнаружили пьяного хозяина, сидевшего за столом с головой, опущенной в грязную тарелку.

Кое-как растормошив его, гости с возмущением потребовали вернуть украденные часы, на что пьяный сосед, не понимая, в чем его обвиняют, бормотал что-то невразумительное.

Решив соблюсти справедливость, гости пригласили соседку и устроили «судебное» разбирательство. Поскольку перекрестный «допрос с пристрастием» результатов не дал, а слегка протрезвевший «преступник» так и не смог сообразить, в чем его обвиняют и что собственно от него хотят, его «приговорили» к высшей мере наказания и жестоко насмерть забили.

С чувством исполненного долга «судьи» спокойно вернулись в квартиру самогонщицы и продолжили возлияния, с гордостью комментируя справедливость возмездия в отношении подлого ворюги. А вскоре хозяйка, случайно заглянув под стол, обнаружила злополучные часы, которые она, будучи в подпитии, сама уронила на пол.

Убийцы бывают весьма решительны, но эта решительность не всегда продуманна, и они зачастую плохо представляют себе всю совокупность последствий своих поступков, в том числе непреступных. При низких моральных устоях у них узкий личностный спектр возможностей и средств решения возникающих проблем, имеющих для них важное, а во многих случаях глобальное значение. Одни из таких преступников способны убить, подчиняясь групповому давлению, в то время как другие сами могут руководить группой лиц, готовящих и совершающих убийства. Однако и в том и в другом варианте, независимо от взятой на себя роли, они обладают теми общими психологическими признаками, которые указаны выше.

Убийства в отличие от некоторых других преступлений чрезвычайно разнообразны по своей мотивации, наполненности страстями, способам и орудиям совершения преступления, количеству жертв и количеству соучастников, особенностям личности тех и других, использованию внешних ситуаций и т. д. Особенно поражают сами убийцы-исполнители, проявляемая некоторыми из них чудовищная жестокость, большое количество убитых ими людей. Создается впечатление, что это вырвавшиеся из преисподней злые силы, находящиеся по ту сторону добра и зла, которым абсолютно неведомы людские установления, сострадание и жалость.

Несомненным «рекордсменом» последних лет нужно считать сексуального убийцу Чикатило, который, каждый раз проявляя особую жестокость и изуверство, убил 53 женщины и мальчика, получая при этом сексуальное удовлетворение. Он съедал отдельные части тела потерпевших, копался во внутренностях, вырывал и отрезал половые органы.

Но в нашей кровавой истории есть изуверы пострашнее Чикатило. В начале 20-х гг. XX в. преступник по кличке Мишка Культяпый участвовал в совершении 78 убийств. Он отличался изощренным садизмом: связывал своих жертв веревкой и укладывал их так, что ноги одного несчастного ложились на ноги другого, а туловища из центра расходились веерообразно, под углами. Завершив свои приготовления, убийца шел по кругу и раздроблял головы жертв острием топора.

В те же годы в Подмосковье и некоторых соседних регионах свирепствовала банда Василия Котова-Смирнова, убившая 110 человек. Сам главарь действовал с исключительной жестокостью, вырезая целые семьи, иногда сразу по 11 — 13 человек, на крестьянских хуторах, при этом топором убивал одних членов семьи на глазах других, не жалея женщин и маленьких детей. В 1922—1932 гг. на юге России, в основном в Ростовской области, орудовала банда Башкатова, которая убила 459 человек! Главарь вел список своих жертв, причем убивал якобы с целью ограбления, но среди жертв были совсем неимущие, о чем преступник не мог не знать, и дети. Сам Башкатов, как можно полагать, не считал, что совершил что-то из ряда вон выходящее, о чем свидетельствует его заявление, в котором он написал, что просит «наказать пятилетним одиночным заключением, чтобы я мог себя исправить». Представляется, что в отношении всех трех (Мишки Культяпого, Котова-Смирнова, Башкатова) можно утверждать, что их нападения в целях ограбления лишь видимая часть мотивации их поведения. Главное — причинение смерти многим.

Все, что нам известно о Котове-Смирнове, позволяет сделать вывод: он является ярко выраженным некрофилом, который стремится к уничтожению других людей, это становится для него единственным смыслом и целью жизни. Смерть влекла его к себе. И хотя он не смог бы облечь это в слова, но тайную силу ее бессознательно ощущал. Котов-Смирнов — нечто вроде спонтанно и слепо карающей силы, посланной на землю для расправы над людьми, грешными и безгрешными, убивающей всех без разбора, даже животных, т. е. предназначенной для глобального, по возможности, уничтожения. К сожалению, это не первый и не последний «посланец» с такой миссией. Это убийца, убивающий ради убийства.

Иногда такие лица признаются невменяемыми, и у них стремление к уничтожению другого ради самого уничтожения выражено наиболее ярко. Влечение к убийству носит неодолимый характер, но наличие у них душевной болезни отнюдь не освобождает от научной обязанности объяснить, ради чего совершаются подобные поступки.

Разумеется, далеко не все убийцы похожи на Котова-Смирнова. Это давно уже предопределило необходимость типологизации, разделения их на отдельные группы, поскольку только такой путь позволяет уяснить действительную природу этих самых опасных преступников. Представляет интерес типология убийц, содержащаяся в исследованиях, проведенных в середине 1980-х гг. Результаты этой работы были опубликованы в научном труде, который следует отнести к числу наиболее глубоких в отечественной криминолого-психологической литературе, собственно говоря единственной, содержащей психологическую типологию убийц. К сожалению, эта работа неизвестна широкому кругу читателей, даже специалистам. Это и неудивительно, поскольку ее тираж был всего тысяча экземпляров, да еще с ограничительным грифом «Для служебного пользования», который был снят лишь в 1992 г. Авторы получили необходимую информацию об убийцах путем всестороннего изучения личных дел осужденных, особенно приговоров, психологических бесед с ними, а также применения 16-факторного опросника Р. Кеттелла и Методики многостороннего исследования личности, которая является адаптированным MMPI.

Каждому выделенному типу дано название, отражающее ведущее психологическое свойство.

Возбудимый тип. У представителей этого типа ярко выражены социальная активность и стремление к лидерству, но им не свойственна четко выработанная жизненная позиция. У них зафиксированы повышенная эмоциональная возбудимость и склонность к накоплению аффекта. Они вспыльчивы, долго помнят нанесенную действительную или мнимую обиду, агрессивны, вспышки ярости возникают легко и по любому незначительному поводу. В этом состоянии их поведение может становиться неуправляемым, и они способны совершать грубые акты насилия. Поэтому совершаемые ими преступления отличаются крайней жестокостью.

Постоянно накопляемые отрицательные эмоциональные переживания могут непосредственно реализовываться в поведении в виде аффективной агрессии, сопровождающейся сужением сознания и резким двигательным возбуждением. По определению российского психиатра А. К. Личко, их можно сравнить с разрывом парового котла, который постепенно и долго закипает. Повод для взрыва может быть случайным.

Поведение таких убийц в большей степени определяется не благоразумием или логическим взвешиванием своих поступков, а влечениями и побуждениями, понять смысл и содержание которых они обычно не в состоянии. Сила влечений проявляется в особой манере алкоголизации: когда таким людям хочется выпить и есть возможность достать спиртные напитки, они не думают об опасности острого опьянения и его последствиях, могут пить «до отключения», в результате часто не контролируют свои действия во время опьянения, что потом удивляет их не меньше, чем окружающих.

М., 30 лет, постоянно ссорился с женой, на почве ревности жестоко избивал ее, в результате чего она ушла к своей матери. М., решив помириться, приехал к жене, но ее мать не разрешила ему войти в дом, оскорбляла его и заперла дверь. Когда М. добился, чтобы его впустили, теща стала выгонять его, ругать, выталкивать на улицу. М. просил ее разрешить хотя бы повидать сына, выслушать его, но теща продолжала оскорблять М. и плюнула ему в лицо. Тогда он достал нож и быстрыми движениями стал наносить ей удары, все время повторяя: «На, на, на...». Затем подскочил к жене и нанес ей несколько ударов ножом. По показанию свидетельницы, вид у него был как у «больного», взгляд злой, «было страшно смотреть на него».

Потом М. быстро вышел из дома, по пути выбросил нож и тихим шагом пошел к центру поселка. Работники милиции нашли его сидящим с опущенной головой на ступеньках клуба. Выглядел он устало, на вопросы не отвечал, на приказание следовать в милицию покорно подчинился. В процессе следствия ссылался на запамятование некоторых событий, происходивших во время совершения убийств.

Исследователям бросилась в глаза замедленность мыслительных процессов (тяжеловесность мышления) представителей этого типа. Даже на простые вопросы приходилось подолгу ждать ответа. Если они рассказывают о чем-либо, то много внимания уделяют мелким деталям, не имеющим существенного значения. Их тяжеловесность проявляется и в моторике: движения скованны и замедленны.

Неуправляемый тип. Убийцы, относящиеся к этой категории, по некоторым психологическим особенностям сходны с возбудимым типом и являются его разновидностью. Но их специфика заключается в том, что по сравнению с возбудимыми те же личностные свойства выражены у них более ярко, и это соответствующим образом отражается на поведении, которое приобретает как бы импульсивный характер. У них, как и у возбудимых, выражено стремление к доминированию, которое они склонны реализовать и насильственным путем. Но все-таки они редко становятся лидерами, поскольку не могут прогнозировать свое и чужое поведение, подавлять собственные эмоции, быть хитрыми и расчетливыми.

Представители этого типа импульсивны, и импульсивность является их ведущим личностным свойством, что выражается в неожиданных и кратковременных аффективных взрывах. Они несдержанны и склонны поступать по первому побуждению под влиянием внешних обстоятельств или собственных эмоций. Их крайняя вспыльчивость и агрессивность активно питаются социальной запущенностью, несформированностью нормативной системы, в первую очередь нравственной, а низкий интеллектуальный уровень предопределяет содержание интересов.

Они конфликтны, в местах лишения свободы такие убийцы выделяются тем, что нагнетают вокруг себя «грозовую атмосферу», постоянно допускают нарушения: притесняют других осужденных, недобросовестно работают, провоцируют конфликты, активно участвуют в драках. Самые суровые наказания редко оказывают на них воспитательное воздействие, в беседах они игнорируют любые доводы и аргументы.

Решающим для поведения названных лиц, как и у предыдущего типа, является не благоразумие, а неконтролируемые побуждения. Они находятся во власти своих влечений и стремления время от времени разряжать накопившийся аффект. Поэтому их поведение имеет импульсивный характер, что дает основание говорить о них как об источнике повышенной опасности и высокой вероятности рецидива насилия.

Упорный тип. Ведущее свойство убийц этого типа — повышенная устойчивость аффективно окрашенных переживаний, что может выражаться в честолюбии, стремлении к повышению собственной значимости и повышенной восприимчивости, болезненной обидчивости и легкоуязвимости; ригидности («застреваемости»), что у них проявляется в малой подверженности воздействию различных «сбивающих» факторов в поведении; целеустремленности, при которой любая цель, имеющая к ним отношение, может стать сверхцелью; злопамятности, накоплении обид; устойчивости образовавшейся жизненной позиции и склонности к прямолинейности, решительности в поступках.

Честолюбие и целеустремленность порождают у убийц данного типа тенденцию к лидерству. Но в отличие от возбудимых и неуправляемых такие преступники имеют четко выбранную жизненную позицию, склонны к прямолинейности и завышенной оценке собственной личности. У них черно-белое восприятие мира и поэтому категоричность в высказываниях и поступках, значительные затруднения в коррекции своего поведения в соответствии с новыми обстоятельствами. Целеустремленность и тенденция делать цель сверхцелью дает им возможность бросать на ее достижение все свои силы. Если это делается для того, чтобы захватить лидерство в группе, всех, кто этому сопротивляется, может ожидать жестокая расправа. Они чаше всего вполне подходят для роли лидера и успешно справляются со своими обязанностями.

Основой упорного типа личности является повышенная стойкость аффекта, его представители дольше, чем другие люди, помнят нанесенную обиду, особенно когда оказываются затронутыми их самолюбие и гордость. Поэтому их характеризуют как злопамятных, болезненно обидчивых и мстительных людей, для которых характерны такие побуждения, как месть, ревность, «борьба за справедливость».

Например, Р. постоянно подозревал свою жену в супружеской неверности, следил за ней, устраивал ей проверки. За несколько месяцев до преступления застал ее у подруги с неким К., которого посчитал ее любовником, за что избил ее. После этого постоянно устраивал дома скандалы, бил, если она приходила поздно; однажды во время очередной ссоры, которая происходила на кухне, схватил нож и нанес жене смертельное ранение.

Активный тип. Основной личностной характеристикой убийц этого типа является повышенная активность, которая выражается в постоянно приподнятом фоне настроения и оптимизме, разнообразии интересов, постоянном стремлении к перемене деятельности, что обеспечивается присущей им способностью переключаться с одного объекта на другой и приспосабливаться к новой ситуации. При стремлении к острым ощущениям и риску у них ослаблено чувство ответственности, низкий самоконтроль переплетается с легкомыслием.

Это люди, которые хотят получить от жизни прежде всего удовольствие, отсюда тенденция потакать своим прихотям и влечениям. В поисках удовольствия они теряют грани между дозволенным и недозволенным, что часто приводит к нарушениям закона. То, что препятствует удовлетворению чрезмерной жажды удовольствия, может быть ими уничтожено, в том числе путем убийства, тем более что они любят риск и острые ощущения.

Следует отметить также, что преступники, принадлежащие к активному типу, очень общительны, всегда на виду, не обидчивы, настроение чаще всего хорошее и приподнятое. Если бывают вспышки раздражения, то они проходят, как правило, быстро и бесследно. Им свойственна переоценка своей личности, они много обещают, но делают гораздо меньше, так как слишком быстро переключаются на другое, отвлекаются и не могут долго заниматься одним и тем же делом.

Переоценка своей личности одним из последствий имеет то, что представители данного типа редко раскаиваются в совершенном убийстве. Демонстративный тип. Поведение представителей этого типа определяется прежде всего сильным стремлением любым путем выделиться, добиться восхищения, удивления собой, почитания. Они любят быть в центре внимания, очень высоко оценивают себя, и самое страшное для них — остаться незамеченными. Чтобы добиться признания, они могут охотно идти на ложь, придумывать о себе разные небылицы и причем делать это таким образом, что у собеседника часто даже не возникает сомнений в их правдивости. Это люди, которые способны лгать, иногда даже не осознавая, что лгут. Они обладают богатой фантазией, склонны к позерству, могут совсем «забыть» о том, чего не желают знать.

Многие из них даже отличаются неплохими актерскими способностями, могут вживаться в роль, умеют улавливать настроение окружающих и подделываться под него. Любят рассказывать о себе невероятные истории, всячески приукрашивая свою роль.

Они могут признаться в совершенном убийстве, если это произведет впечатление или само преступление демонстрирует, по их мнению, какие-то их сильные стороны, например характер, физическую силу, ловкость, но при этом они некритичны к себе. Свойственная им необдуманность поступков часто проявляется и в совершенном преступлении, что повышает возможности их установления и задержания. Эмоции таких людей поверхностны, что в немалой степени объясняет отсутствие сопереживания потерпевшему. Безвольный тип. Основной личностной характеристикой таких убийц является недостаток волевых качеств, поэтому их часто называют безвольными или слабовольными. Подобное личностное качество особенно отчетливо выступает в сферах учебы, труда, исполнения обязанностей и долга либо достижения целей. Они обладают повышенной подчиняемостью, и именно по этой причине совершение ими убийств (как и других преступлений) есть следствие подчинения групповому давлению. При этом не обязательно, чтобы другие члены группы тоже обвинялись бы в данном преступлении, они вполне могут остаться в тени.

Тяга к удовольствиям, бездумность, с одной стороны, и повышенная тенденция к подчинению, с другой стороны, приводят их к нарушениям правил поведения. В местах лишения свободы безвольные убийцы, привлеченные уголовной «романтикой», тянутся к группам с отрицательной направленностью. Но трусость и недостаточная инициативность не позволяют таким людям добиться авторитета, поэтому лидеры указанных групп используют их для выполнения мелких поручений или в качестве объекта скрытой гомосексуальной связи.

Представители безвольного типа обычно живут настоящим и безразличны к своему будущему, не строят планов, не мечтают о какой-либо профессии. Интеллектуальный уровень у них низкий, что в немалой степени связано с такими их личностными свойствами, как безволие и отсутствие инициативы. Возникает впечатление, что им просто «лень подумать», а поведение целиком определяется жаждой сиюминутного удовольствия. В сложных ситуациях они иногда бывают нерешительны и робки, внешне часто производят впечатление запуганных, боязливых, тревожных и беззащитных людей.

В общении с ними трудно рассчитывать на постоянство или верность слову, тем более при отсутствии у них устойчивых интересов и привязанностей, а также при предрасположенности к наркотизации и алкоголизации. Демонстративно-застревающий тип. Этот тип убийц представляет собой сочетание уже рассмотренных выше демонстративного и упорного типов личности. Иными словами, у таких лиц максимальная ориентация на внешние обстоятельства переплетается с устойчивостью в достижении цели. Если, например, они стремятся к лидерству, а это бывает часто, то бросают все силы на то, чтобы добиться этого. Отличаются чрезмерным честолюбием, жестокостью, повышенной ранимостью в отношении всех воздействий, затрагивающих их личность, что объясняет совершение ими убийств. Но злопамятности в той форме, которая свойственна чисто застревающему типу, у них нет, что обусловлено хорошо развитым механизмом вытеснения психотравмирующих воздействий.

Поведение демонстративно-застревающих убийц достаточно гибкое, в нем проявляется способность к реагированию в соответствии с изменениями внешней ситуации. Многие обладают артистическими способностями, могут неплохо сыграть принятую роль, что также определяет гибкость их поведения. Умеют подчинять себе других людей и направлять их поведение на достижение своих личных и корпоративных целей, но только в той степени, в какой они совпадают с их личными интересами. В данном случае эгоизм, свойственный застревающей личности, усиливается эгоцентризмом демонстративной личности.

Они умеют производить впечатление принципиальных, имеющих собственный взгляд на жизнь людей, но это либо поверхностное, либо обманчивое впечатление. Углубленное исследование их личности показывает, что, если ситуация становится неустойчивой и такие лица попадают в сферу конфликтов, они готовы пожертвовать своими принципами. Подобные их личностные свойства обусловлены наличием демонстративного компонента, который существенно ослабляет устойчивость представлений, свойственную для застревающих. Это происходит из-за того, что их слова могут расходиться с делом, они гораздо больше обещают, нежели делают, всячески преувеличивая свои личные способности.

Такова типология убийц, основанная на конкретных типологических исследованиях преступников. Следует подчеркнуть, что данная типология больше описывает отдельные типы, схватывая их наиболее важные черты, чем объясняет причины совершения убийств представителями различных типов.

2.3. Сексуальные преступники

С учетом высокой латентности ежегодно регистрируется примерно равное количество изнасилований (1997 г. — 9307; 1998 г. — 9014; 1999 г. — 8346; 2000 г. — 7901; 2001 г. — 8196; 2002 г. — 8117; 2003 г. — 8085; 2004 г. — 8795; 2005 г. — 9222; 2006 г. — 8871; 2007 г. — 7038; 2008 г. — 6208).

Как показывают статистические исследования, лица в возрасте до 21 года включительно составляют среди насильников примерно 2/3. Наиболее высока преступная активность несовершеннолетних в возрасте 16—17 лет. На лиц же в возрасте 32 лет и старше приходится менее 1/10 общего числа выявленных насильников. Приведенные данные указывают на одну из основных проблем изучения изнасилований. Она состоит в установлении факторов, обусловливающих возрастные различия в общественно опасном социальном поведении мужчин. Эти особенности касаются не только криминальной активности, но и других показателей совершения изнасилований, например характера применяемого насилия, совершения их в группе или в одиночку, выбора жертвы.

Сексуальные преступники отличаются большим своеобразием, которое выделяет их среди всех преступников. Особенно сильно это проявляется в мотивации сексуальных преступлений, и, хотя в настоящее время осуществлено значительное число содержательных научных исследований личности сексуального преступника, мотивов и механизмов сексуального преступного поведения, многие возникающие проблемы требуют дополнительного изучения и анализа.

Чем моложе преступники, тем чаще совершают изнасилования в группе. Редко встречаются устойчивые группы, специально сложившиеся для совершения рассматриваемых преступлений. Умысел на совершение группового изнасилования вызревает, как правило, в ходе совместного проведения досуга знакомыми лицами. Если же группа устойчива, то она состоит большей частью из несовершеннолетних, объединившихся в процессе совершения различных по характеру преступлений и иных правонарушений. Доля групповых изнасилований среди всех изнасилований значительно превышает долю совершения группой лиц умышленных убийств или тяжких телесных повреждений.

Изнасилования ранее судимыми лицами совершаются реже, чем ранее не судимыми. Рецидивисты чаще совершают убийства и наносят тяжкий вред здоровью.

Во многих работах отмечается низкий образовательный и культурный уровень насильников, который тем не менее выше, чем среди тех, кто виновен в совершении убийств и причинении тяжкого вреда здоровью. Среди насильников отмечается также наличие отрицательных привычек поведения. Так, по выборочным данным, неоднократные нарушения общественного порядка и пьянство характерны для более чем 2/3 данного контингента. Для нравственно-психологических свойств лиц, совершающих изнасилования, типичен эгоцентризм, при котором собственные желания и чувства рассматриваются как единственно значимые для выбора варианта поведения и подлежащие безусловному удовлетворению. Им свойственно неуважение к женщинам, примитивизм и цинизм во взглядах на половые отношения.

В связи с этим не могут не привлечь внимания полученные нами при опросе осужденных за изнасилования следующие данные: 36% опрошенных указали, что при сходных обстоятельствах они всегда применяли насилие по отношению к женщинам. Следовательно, такой образ действий становится для них стереотипом, отражая в то же время отношение к женщинам в целом.

По результатам ранее проведенных исследований можно выделить следующие нравственно-психологические характеристики сексуальных преступников, и в первую очередь насильников:

1) грубость, зачастую переходящая в жестокость, цинизм, отсутствие чувства стыда, неуважение к людям, эгоизм, потребительское отношение к окружающим;

2) крайний примитивизм во взглядах на взаимоотношения полов, сводящий их к физиологическому акту;

3) взгляд на женщину как на низшее существо, призванное служить мужчине орудием полового наслаждения;

4) разнузданность, не признающая никаких преград на пути к удовлетворению полового влечения;

5) моральная распущенность, рассматриваемая некоторыми из насильников как достоинство.

Западногерманский криминолог Г. Кайзер приводит следующие данные о виновных в изнасилованиях. Среди них, как вообще в «классической» преступности, больше представителей низшего социального слоя и низших групп среднего социального слоя, а также лиц с дефектами социализации. У преступников-насильников встречаются значительно чаще, чем у других половых преступников, ненормальные семейные условия, нарушения поведения в детстве и направления в дом для трудновоспитуемых. Давая более осторожную формулировку, можно сказать, что органами социального контроля регистрируются, прибегая к помощи жертв, и подвергаются санкциям со стороны органов юстиции прежде всего преступники с такими признаками. Для осужденных половых насильников характерны, чаше всего, нарушенные семейные связи, трудности и неуспехи в школе и на работе, а также отклоняющиеся ценностные ориентации.

Для осуществления воспитательной работы в процессе следствия, суда и исполнения наказания важное значение имеет поведение подозреваемых (обвиняемых, подсудимых, осужденных), их отношение к собственным преступным действиям, та позиция, которую занимают они в ходе расследования.

В начале предварительного следствия полностью признавали свою вину и подробно рассказывали о содеянном обвиняемые лишь по 59% уголовных дел. Все разнообразие защитительных позиций, занимаемых обвиняемыми, можно разделить на семь групп: 1) большая группа обвиняемых (45% дел) утверждали, что половой акт был добровольным; 2) по 20% дел обвиняемые, отрицая совершение полового акта, пытались иначе объяснить повреждения, имевшиеся на потерпевшей и ее одежде; 3) по 14% дел допрашиваемые, признавая встречу с потерпевшей во время, близкое к моменту преступления, отрицали, однако, совершение в отношении ее каких-либо сексуально окрашенных действий; 4) по 7% дел обвиняемые соглашались с тем, что предлагали потерпевшим совершить половой акт, «приставали» к ним, но потом отказались от этого намерения; 5) по 5% дел обвиняемые признавали, что были на месте происшествия, но утверждали, что не общались с потерпевшими; 6) по 7% дел обвиняемые выдвигали алиби; 7) по 2% дел обвиняемые вообще не вступали в контакт со следователями либо отказывались давать показания по существу дела.

Специальное изучение показало, что на момент отбывания наказания около 60% осужденных за изнасилования не признавали себя виновными. Особенно это характерно для тех мужчин зрелого возраста, которые изнасиловали несовершеннолетних, почти для всех случаев изнасилования малолетних девочек, дочерей и женщин преклонного возраста. На наш взгляд, подобное отношение к содеянному обусловлено не только боязнью резко отрицательных оценок других осужденных, весьма возможных унижений, «отвержения» с их стороны, но и потребностью насильника выглядеть в собственных глазах лучше, чем он есть на самом деле. Такая самооценка постепенно, а они обычно отбывают длительные сроки наказания, становится устойчивым образованием, прочно закрепляется в психике, выполняя субъективнозащитные функции. Данное образование тем стабильнее, чем раньше оно сформировалось, например в начале предварительного расследования.

У многих насильников, как свидетельствуют беседы с ними, появляется почти искренняя уверенность в том, что, в сущности, они ни в чем не виноваты или их вина невелика. Всю вину они переносят на внешние обстоятельства и на самих потерпевших. Именно поведение последних выступает в рассказах многих осужденных за изнасилования основной причиной их преступных действий. Если бы жертвы вели себя иначе, как вытекает из их слов, то ничего бы не произошло. При этом виновность потерпевших усматривается и тогда, когда объектом сексуального посягательства были девочки 10—14 лет. Разумеется, такое отношение к собственному преступному поведению существенно затрудняет исправление и перевоспитание подобных лиц, повышает вероятность повторения насильственных сексуальных действий.

Криминологи часто и обоснованно обращают внимание на то, что среди насильников заметна доля тех, кто имеет психические расстройства (в рамках вменяемости). Как правило, этим расстройствам дается адекватная криминологическая оценка. На практике очень часто изнасилования, в первую очередь в особенно извращенной, жестокой, наиболее циничной форме, а также сексуальные покушения на малолетних и женщин преклонного возраста пытаются объяснить именно наличием психических аномалий («изнасиловал потому, что психопат», «мозги замкнуло», «заклинило»).

В этом отношении интерес представляет, например, уголовное дело в отношении сексуального маньяка. На вопрос о том, что подвигло его на гнусное преступление в отношении малолетней девочки, которую он зверски изнасиловал и задушил, он пояснил следующее: «Сидя днем за рюмкой водки у телевизора, я спокойно смотрел передачу “Алло, мы ищем таланты”, где под руководством известного телеведущего маленькие девочки, одетые как взрослые “модели” танцевали, с азартом имитируя сексуальные телодвижения, подражая взрослым девицам-танцовщицам. Это зрелище вызвало у меня непреодолимое желание, что-то в голове “замкнуло”, и я, ничего не соображая, помчался в ближайшие дворы на поиски объекта сексуального “удовлетворения”».

Такие выводы о психогенных аномалиях представляются принципиально неверными. Прежде всего отметим, что наличие психических отклонений лишь медицинский диагноз, сам по себе не объясняющий поведение полностью, поскольку не содержит указания на его мотивацию. Следовательно, необходимо психологическое объяснение, психологический анализ субъективных причин поступков с обязательным учетом нарушенной психики. Известно, что множество людей с такой психикой не совершает никаких противоправных действий, и уже одно это свидетельствует о нефатальном характере психических аномалий.

Тем не менее для совершенствования работы по предупреждению изнасилований, для правильного распределения сил и средств, применения адекватных мер воздействия нужно знать, какова среди насильников доля лиц с психическими аномалиями, каков характер этих аномалий. По полученным нами выборочным данным, 61,0% виновных в изнасилованиях психически здоровы. Среди остальных основную массу составляют: психопаты — 15,8%, хронические алкоголики — 9,0%, олигофрены — 6,8%, лица с остаточными явлениями травм черепа — 2,8%. Обращает на себя внимание тот факт, что олигофренов среди насильников вдвое больше, чем среди убийц, воров, грабителей и разбойников. Если всех олигофренов, обнаруженных нами среди преступников, принять за 100%, то их распределение среди осужденных будет таково: за умышленные убийства — 6,3%; нанесение тяжких телесных повреждений — 6,3%; изнасилований — 25,0%; разбой или грабежи — 14,6%; кражи — 18,8%; хулиганство — 20,8%; по совокупности из числа названных с другими преступлениями — 8,2%.

Высокий удельный вес олигофренов среди насильников объясняется тем, что интеллектуальные расстройства мешают им устанавливать контакты с женщинами, в том числе в целях сексуального сближения. Дефекты речи, ограниченный запас слов и их неправильное употребление и произношение, замедленность движений, угловатость, однообразие и бедность мимики и пантомимики, тупое маскообразное лицо, нарушения строения черепа, наружного уха и т. д. в сочетании с неприятностью и неряшливостью — все это с детских лет затрудняет олигофренам взаимоотношения с людьми, вызывает в них озлобление и замкнутость.

В целом изнасилования имеют существенную криминологическую специфику, несмотря на ряд общих моментов, объединяющих их с другими насильственными преступлениями, в первую очередь такими, как убийства и нанесение тяжких телесных повреждений. Относится это и к самим насильникам. Поэтому следует признать обоснованным мнение о том, что хотя убийство и изнасилование объединены одним специальным объектом, поскольку направлены против личности, и хотя оба эти преступления имеют, безусловно, насильственный характер, однако лица, их совершающие, во многом и существенно различаются между собой.

Как представляется, такие различия могут быть обнаружены скорее не в социально-демографических характеристиках насильников и, например, убийц. Если здесь различия и имеются, то они вряд ли столь существенны для объяснения преступного поведения. Очевидно, важнее найти отличительные признаки в причинах этих преступлений, способствующих им условиях, мотивации. Гораздо сложнее установить выделяющиеся черты в действиях и личности тех, кто совершил убийства или нанес тяжкие телесные повреждения, и тех, кто совершил изнасилование, а затем убил потерпевшую или нанес ей тяжкие телесные повреждения. Очень возможно, что подобные черты вообще не существуют.

Исследование латентности изнасилований показало, что чаще всего о совершенном на них сексуальном посягательстве (по понятным причинам) не сообщают замужние женщины. Чаще заявляют о подобных преступлениях лица, которые были не только изнасилованы, но которым к тому же были нанесены телесные повреждения или (и) у них было похищено имущество. Отсюда вывод: учтенные изнасилования соотносятся с изнасилованиями латентными как 1 : 3.

Можно выделить следующие наиболее типичные группы изнасилований по их внешним, объективным признакам.

1. Внезапные нападения на женщин, в том числе на малолетних девочек и несовершеннолетних, лиц преклонного возраста, а также случаи, когда потерпевшие находятся с мужчинами. Жертвами могут быть и те, которых и раньше знали насильники.

2. Изнасилования, связанные с совместным свободным времяпрепровождением в малых группах. Это наиболее характерно для несовершеннолетних и молодых взрослых преступников, часто принимает форму группового изнасилования.

3. Изнасилования, совершаемые в результате контактов (обычно досуговых) между мужчиной и женщиной, причем знакомство их часто бывает коротким по времени.

4. Изнасилования женщин, находящихся в родственных и семейных связях с преступниками, а также являющихся соседями или товарищами по работе.

5. Иные случаи изнасилований.

Ненадлежащее поведение потерпевшей может наблюдаться во всех выделенных группах, но чаще всего по второй и третьей. Неосторожное, неосмотрительное поведение может встречаться и в рамках первой группы. Осуществленное совместно с В. П. Голубевым и Ю. Н. Кудряковым исследование изнасилований и виновных в их совершении лиц позволило выявить следующие типы насильников:

1) охотящийся (внезапно нападающий в целях изнасилования на незнакомых женщин);

2) регрессивный (совершающий изнасилования девочек-подростков 7—14 лет);

3) тотально-самоутверждающийся (совершающий изнасилования женщин и в то же время убийство находящихся с ними мужчин или наносящий им телесные повреждения);

4) конформный (совершающий изнасилования под влиянием группы);

5) аффективный (совершающий изнасилования малолетних девочек (до 7 лет) и женщин преклонного возраста);

6) импульсивный, или ситуативный (совершающий изнасилования в ситуациях, субъективно оцениваемых как благоприятные);

7) отвергаемый (человек с умственной недостаточностью и другими физическими и психическими аномалиями. В силу этих недостатков он не может удовлетворить свои половые потребности обычным путем, а поэтому прибегает к насилию);

8) пассивно-игровой (совершающий изнасилования в связи с сексуально-провокационным поведением женщин и собственным неумением найти выход из создавшейся ситуации).

Это не исчерпывающий перечень типов насильников, возможны и другие. Внимание общественности и правоохранительных органов не только России, но и всего мира привлекают в последние годы преступления, тесно примыкающие к тем, которые выделены в уголовном законе в группу деяний против половой неприкосновенности и половой свободы личности. Это вовлечение в занятие проституцией (ст. 240 УК РФ), организация и содержание притонов для занятий проституцией (ст. 241 УК РФ), незаконное распространение порнографических материалов или предметов (ст. 242 УК РФ). Такие преступления особенно опасны, если в их орбиту вовлечены несовершеннолетние. За последние пять лет число уголовных дел, возбужденных по ст. 240—242 УК РФ, увеличилось почти вдвое.

В последние годы сотрудниками органов внутренних дел была предотвращена деятельность нескольких организованных преступных групп, изготавливавших и распространявших через Интернет и международные почтовые компании порнографические материалы с участием российских детей, а также занимавшихся похищением несовершеннолетних и принуждением их к занятию проституцией. Названные преступные группы действовали в пяти областях европейской части страны. Только по одному уголовному делу во время обысков были изъяты магнитные и иные носители, содержащие более 30 тыс. порнографических изображений с участием детей.

В России отмечается растущий поток девушек, в том числе несовершеннолетних, которые направляются для занятия проституцией практически в любой регион мира.

Очень активно используется Интернет как эффективный канал распространения порно- и другой сексуально ориентированной продукции, размещения рекламных сведений о ней и ее производителях. По оценкам зарубежных экспертов, «раскрученный» порно-сайт приносит доход до 3 млн. долл., в год.

По одному уголовному делу организатор группы, гражданин России, проживающий в г. Москве, установил связь через Интернет с гражданами Украины и Германии, распространявшими порнографические материалы в Интернете в индивидуальном порядке. Им же было организовано производство и распространение порнопродукции, распределение обязанностей и разделение доходов. На имеющихся в распоряжении преступной группы порно-сайтах россиянином размещалась порнопродукция, получаемая через Интернет от украинских производителей. Ее отличали крайняя степень цинизма и высочайшая извращенность.

В целях сокрытия следов криминальной деятельности для работы в Интернете злоумышленники использовали похищенные улегальных пользователей реквизиты доступа и регистрировали сайты на подставных лиц. В 2007 г. правоохранительные органы России пресекли деятельность группы лиц, занимавшейся перепродажей и пересылкой через сеть Интернет порновидеопродукции со сценами насилия и издевательства над малолетними детьми. Ресурсы были размещены преступниками в российском сегменте сети Интернет с использованием технологии редиректа (перенаправления) в целях сокрытия реального электронного адреса ресурса. Главари и организаторы этой преступной группы, проживающие в Юго-Восточной Азии, были осуждены на родине, некоторые находятся в розыске.

В 2002 г. в Перми была арестована преступная группа из семи человек, которая совершала половые сношения, развратные и иные насильственные действия сексуального характера в отношении несовершеннолетних из неблагополучных семей, занималась изготовлением и распространением детской порнографической продукции в сети Интернет. При обыске у них было обнаружено около 2 тыс. порнографических фотоснимков с детьми.

2.4. Корыстные преступники

Корыстные преступления чрезвычайно многообразны, столь же разнообразны и разновидности людей, совершающих такие преступления. Поэтому особенно важной представляется типология личности корыстных преступников. Она позволяет строить предупредительную работу предметно и адресно, а при расследовании уголовных дел и их рассмотрении в судах ясно представлять себе, кем является конкретный обвиняемый, к какой типологической группе он принадлежит. Предлагается типология по трем признакам: по мотивам преступного поведения, по степени устойчивости преступной установки и по характеру преступных действий.

Рассмотрим типологию личности корыстных преступников по мотивам (имеются в виду ведущие мотивы).

Корыстолюбивый тип. Его составляют лица в основном алчные и жадные, которые похищают ценности ради их накопления. Чаще всего они имеют постоянное место работы, там могут даже пользоваться уважением и доверием, среди них немало хороших специалистов.

Утверждающийся тип. Это лица, которые совершают кражи, хищения и другие корыстные преступления ради того, чтобы утвердить себя в глазах окружающих, а иногда даже и в собственных глазах, если совершение преступления требует особых умений или храбрости. Среди представителей этого типа довольно много молодых людей, для которых совершение корыстных преступлений представляется удачным способом показать себя. Дезадаптированный тип. Его составляют главным образом люди, находящиеся за рамками социально одобряемого общения. Как правило, это преступники-рецидивисты, даже профессионалы, для которых совершение, в первую очередь, краж, а также иных преступлений имущественного характера является основным или единственным источником получения средств к существованию. Такие лица обычно не имеют семьи и места работы. Чаще это люди среднего и старшего возрастов.

Семейный тип. Его представляют лица, совершающие корыстные преступления в основном для обеспечения нужд своей семьи. При этом семейные потребности следует понимать в самом широком плане, начиная от питания членов семьи до учебы детей в престижных вузах или за границей. Сами такие семейные преступники могут быть людьми достаточно скромными и из похищенного себе лично не брать ничего или очень мало. Наверное, такие лица не представляют особой опасности для общества.

Игровой тип. Его составляют лица, для которых совершение корыстных преступлений представляет собой увлекательную игру с опасностью, с риском.

Для них важен сам процесс похищения или иного незаконного завладения ценностями или имуществом.

Разумеется, соответствующий мотив функционирует только или преимущественно на бессознательном уровне, однако его реализация доставляет огромное удовлетворение тем людям, которые включены в активную деятельность в форме совершения различных корыстных преступлений. Неправильно думать, что корыстные мотивы двигают только карманными или квартирными ворами. Такие мотивы вполне могут наличествовать и у крупных расхитителей, взяточников, представителей преступных организаций, специалистов в области компьютерной техники, которые, совершая корыстные преступления в сфере высоких технологий, в то же время решают сложные интеллектуальные задачи, тем самым вступая в игру и заведомо рассчитывая на получение материального и морального удовлетворения.

К игровым преступным типам с определенной степенью условности можно отнести также лудоманов (игроманов), страдающих стойкой психологической зависимостью и хронической тягой к азартным играм.

Для них постоянная и всевозрастающая потребность в деньгах «на игру», так же как у алкоголиков и наркоманов, создает предпосылки для изыскания любых для этого средств, возможностей, в том числе сугубо криминальных. Причем противоправные пути и способы органически могут восприниматься как желанное и верное средство адреналинового возбуждения и удовлетворения.

Повышенная общественная опасность игроманов, количество которых постоянно растет и достигает сотен тысяч, определяется и подтверждается еще и тем, что этой болезненной напасти подвержены и бедные и богатые, несовершеннолетние и молодые, взрослые и лица преклонного возраста, т. е. «от мала до велика».

Остается сожалеть, что надлежащего государственного и общественного внимания к этому социально-психологическому бедствию своевременно не последовало.

Алкогольно-наркотизированный тип. Его составляют те, кто находится в патологической зависимости от алкоголя и наркотиков и совершает имущественные преступления главным образом для того, чтобы обеспечить себя спиртными напитками или наркотическими средствами. Чаще всего такие субъекты оказываются на социальном дне, и их ресоциализация представляет собой исключительную сложность. Как правило, она должна сопровождаться лечением.

Дезадаптация и отчуждение подобных лиц стремительно прогрессируют при наступлении таких поводов, как распад семьи, уход от родителей, переезд на жительство в другой регион, перемена длительного рода занятий (например, увольнение из армии), а также освобождение из мест лишения свободы, — иными словами, их «скатывание» имеет место тогда, когда значительно ослабляется или вообще перестает действовать привычный, но достаточно жесткий социальный контроль. Здесь наблюдается внешне противоречивая картина: многие из них стремятся избавиться от такого контроля, но, обретая «свободу», в силу своей общей неприспособленности к жизни, весьма слабых субъективных адаптационных возможностей быстро деградируют. Надо отметить, что некоторые из них осознают это, но не находят в себе сил изменить ставший обычным образ жизни.

Наблюдения показывают, что такие лица, даже имея определенное место жительства (часто формально, но не проживая там) и работу (причем ее они постоянно меняют и поэтому не работают), ведут, по существу, дезадаптированный образ жизни. Их связи с семьей и трудовыми коллективами весьма поверхностны и неустойчивы, в ряде случаев связей попросту нет, они систематически пьянствуют, кражи являются для них основным источником поддержания такого существования и, главное, получения средств на употребление спиртного. Такие лица, как правило, совершают мелкие кражи государственного, общественного и личного имущества. При этом они нередко крадут и друг у друга, а также у родственников, соседей, знакомых, что еще раз убедительно свидетельствует об их дезадаптации в микросреде. Все похищенное почти сразу же пропивается.

Для иллюстрации приведем рассказ Б., 42 лет, имеющего среднее специальное образование, судимого четыре раза за кражи личного имущества граждан.

«Родился в Украине. Отец погиб на фронте, мать умерла, когда мне было шесть лет. Жил вначале у бабушки, но она со мною не справлялась, и меня отдали в детский дом. Оттуда я часто убегал и просто так, и к бабушке. Там закончил 10 классов, там же стал употреблять водку. Закончил военное училище, стал офицером. В 1968 г. женился, в 1970-м родился сын. Служил в Иркутске, но в армии мне не нравилось, так как не было свободного времени, и я уволился в запас. Жили мы у тещи, работал инженером по снабжению, а затем заместителем директора птицефабрики. Имея свободный доступ к материальным средствам, стал злоупотреблять этим, скопил капиталец, но часто пил. Уволился оттуда сам, так как почувствовал, что рано или поздно все вскроется и меня могут посадить за хищения. Уехал с семьей в Харьков. Там получил квартиру и вначале жил хорошо. Устроился работать в фотографию, ездил по селам и брал заказы. Затем стал странствовать и очень много пить. Как-то приехал в Улан-Удэ, познакомился с женщиной, поселился у нее. Запил сильно, дошел до ручки, познакомился с подобными себе и в основном общался с ними, нигде не работал. Во время одного запоя вошел в фотоателье погреться. Там лежала куртка клиента. Я надел ее и вышел, но был задержан и осужден. После освобождения вернулся к сожительнице (с семьей отношений давно не поддерживал), но на работу не устраивался и вообще уже никогда больше не работал. Она иногда меня кормила.

Пил каждый день, в том числе одеколон, настойки, политуру и другие заменители. Изо дня в день воровал на рынке мясо и другие продукты. Как-то пьяный зашел к знакомому и пока тот ходил в магазин за водкой, украл у него куртку и транзистор, понес продавать их на рынок. Однажды с сожительницей встречали Новый год у ее матери. Там я похитил мельхиор на 12 персон, все спиртное и унес домой. Были и другие случаи краж в состоянии сильного опьянения, подробностей обычно не мог вспомнить. Спал в подъездах и других местах, у малознакомых женщин, заразился сифилисом.

Стал я спиваться еще в армии, но она все-таки как-то удерживала. Если бы остался с женой, ничего бы не случилось, но я не стал с ней жить, не стремился вернуться к ней. Почему — не знаю».

Б. — дезадаптированный алкоголик. Его отчуждение началось с детства (смерть родителей, отказ бабушки от воспитания) и закрепилось в детском доме. Социальный контроль для него неприемлем, он вступает в противоречие с его основными мотивационными тенденциями «выхода» из среды. Отсюда увольнение из армии и уход от семьи в целях ведения дезадаптированного существования, одним из основных элементов которого является избегание контроля, при всем том, что его отсутствие часто ощущается как условие, способствующее деградации. Это ощущение снимает состояние опьянения, снижающее уровень тревоги по поводу своего положения. Совершение краж надо рассматривать только в аспекте такого образа жизни, который характеризуется постоянным пьянством, отсутствием семьи и места работы, устойчивого круга общения. Кражи — способ обеспечения такого существования.

У Б. можно отметить некоторые проявления самоконтроля: во время отбывания наказания за последнее преступление бросил курить, занимается спортом, не нарушает режим, т. е. в условиях жесткого контроля может демонстрировать правопослушное поведение и стремление к ведению социально одобряемого образа жизни. Однако такие тенденции вступают в противоречие с ведущими мотивами поведения Б., содержанием которых является стремление избавляться от социального контроля. Поэтому вероятность рецидива преступного поведения здесь достаточно высока.

Б. — представитель наиболее деградированного подтипа корыстных преступников, который наряду с бродягами составляет, по существу, деклассированную группу людей. Однако среди дезадаптированных преступников, постоянно совершающих кражи, нередко встречаются и такие, которые отличаются иными типологическими особенностями. Во-первых, многие из них не склонны к алкоголизму и употребляют спиртные напитки относительно редко. В силу этого их поведение менее дезадаптировано, отношения с ближайшим окружением, на первый взгляд, более широки и устойчивы, они активнее участвуют в общественно полезном труде или, в худшем случае, создают видимость такого участия, что может говорить об их более высоких адаптивных способностях. Вместе с тем углубленное изучение их личности и образа жизни свидетельствует, что их социальные связи и отношения все-таки недостаточно стабильны и широки: значительная часть из них не имеет семьи, не трудится длительное время в одном и том же коллективе, не имеет стойких привязанностей, не дорожит мнением и оценкой окружающих. Для них характерны частые изменения места жительства.

Во-вторых, преступное поведение таких лиц отличается большей общественной опасностью, так как они обычно совершают крупные кражи, часто в группах, в которых нередко выступают организаторами. Особенно отметим среди них квартирных и карманных воров, а также тех, кто совершает кражи из магазинов, складов и других охраняемых помещений. Их выявление и разоблачение представляет, как правило, большую сложность. Мировоззрение подобных индивидов отличается сформированностью и достаточной четкостью, у них есть то, что можно назвать убеждениями. Они стремятся к доминированию в группах, способны убеждать других и направлять их поведение, их высказывания спокойны и отличаются силой. Интеллектуальнее развитие таких преступников выше, чем у представителей первого подтипа.

В целом криминологически значимым представляется необходимость подчеркнуть, что их дезадаптация в большинстве жизненно важных сфер сопровождается адаптацией на криминальном уровне.

Рассмотрим типологию личности корыстных преступников по степени устойчивости преступной установки. По этому признаку можно выделить следующие типы.

Ситуационный тип. Его составляют те лица, которые пользуются благоприятными ситуациями для совершения преступлений — самых разнообразных. Это могут быть и мелкие карманные кражи, обирание пьяных, кражи в магазинах, а также имущественные преступления по месту трудовой деятельности, когда из-за плохой организации работы и контроля создаются благоприятные условия для совершения преступлений.

Неустойчивый тип. Это лица, близкие по своему психологическому облику к ситуационным преступникам. Однако они не только используют благоприятную обстановку, но нередко сами ее создают. Их неустойчивость проявляется, как правило, в том, что они подвержены колебаниям в выборе вариантов поведения между дозволенным и запретным, чаще всего склоняясь в пользу второго.

Представителей неустойчивого типа можно встретить среди тех, кто совершает преступления в сфере экономической деятельности, а также среди молодых людей, которые не в состоянии устоять перед искушением совершить преступление либо под давлением сверстников или взрослых.

Злостный тип. Его составляют те лица, которые сами активно и целенаправленно создают благоприятные ситуации для совершения преступлений. Для них характерны: хорошее знание обстановки, условий, предварительная подготовка, отбор соучастников, умения и навыки в совершении определенных преступных деяний.

Особо опасные типы. К ним относятся те лица, которые совершают крупные махинации, не только на региональном, но межрегиональном и международном уровнях. Они не только активно обеспечивают благоприятную ситуацию для себя, но создают систему для долгосрочной и безопасной преступной деятельности. Эти лица, как правило, сотрудничают с преступными сообществами, нередко входят в их состав. Надо отметить, что так называемые воры в законе относительно мало представлены среди этой категории преступников.

Некоторые особо опасные корыстные преступники обычно богаты, располагают большими связями, в том числе в правоохранительных органах, имеют вес в политике, особенно на региональном уровне, и их изобличение представляет весьма сложную задачу. Такие преступники наносят огромный ущерб обществу.

Среди преступников такого типа есть представляющие чрезвычайную опасность корыстные убийцы, и среди них — нелюди, убивающие детей для использования их органов и тканей.

Небезынтересна также типология личности корыстных преступников по характеру преступных действий.

Воры, и особенно воры, которые сделали воровство своей профессией. Хотя не они, как показывают выборочные исследования, составляют основную массу подобного типа преступников.

Грабители, разбойники, вымогатели, похитители людей, убийцы. Разумеется, эта категория корыстных преступников, особенно похитители людей и убийцы, представляет собой повышенную опасность.

Взяточники.

Растратчики, мошенники, расхитители, лица, совершающие преступления в сфере финансовой и экономической деятельности.

Иные корыстные преступники.

По результатам проведенных в ряде регионов России (Московская, Новосибирская, Омская области, Ставропольский край) опросов лиц, осужденных за все основные виды корыстных преступлений против собственности, выяснилось, что в среднем 44% из них считали, что совершенные ими деяния несправедливо отнесены к числу преступлений; 48% — что за совершенные ими преступления установлены чрезмерно суровые наказания; 4% были готовы совершить преступление даже в случае неизбежного привлечения к уголовной ответственности.

Анализ этих данных позволяет сделать вывод, что для совершающих наиболее распространенные виды корыстных преступлений против собственности характерны весьма низкий уровень солидарности с соответствующими нравственно-правовыми запретами.

Некоторые виды корыстных преступлений против собственности (присвоение или растрата, отдельные формы мошенничества, хищения предметов, имеющих особую ценность), 3/4 видов корыстных преступлений в сфере экономической деятельности и все виды преступлений против интересов службы в коммерческих и иных организаций совершаются лишь лицами, имеющими специальный статус, обеспечивающий соответственно облегченный доступ к вверенному имуществу, занятие определенным видом экономической, в том числе предпринимательской деятельности, либо управление имуществом или персоналом в коммерческой или иной организации.

В криминологии принято считать, что психические аномалии влияют в основном на насильственное преступное поведение. Они играют заметную роль и при совершении корыстных преступлений. Среди изученных криминологией воров более 2/3 человек уже привлекались к уголовной ответственности неоднократно, а более половины — совершили первое преступление в подростковом возрасте. При прохождении судебно-психиатрической экспертизы более половины признаны невменяемыми. В отношении 60% рекомендовались принудительные меры медицинского характера, 36% испытуемых страдали органическими поражениями центральной нервной системы, 19,7% — шизофренией, 10% — олигофренией в различной стадии дебильности, 10% — психопатиями.

Основная часть воров с патологическими особенностями воспитывались в неполных семьях или семьях, где родители недостаточно заботились о своих детях, не проявляли тепла и ласки. Подобное отношение пагубно отразилось на формировании личности, породило ощущение незащищенности, ненужности, тревожности, со временем привело к девиантным и патологическим изменениям личности. Такие преступники неплохо ориентируются в социальных требованиях и нормах, но им свойственно внутреннее неприятие этих норм, сознательное нарушение или недобросовестное их выполнение. Хотя многие формально признали свою вину в преступлении, у них отсутствует чувство вины, реакция самоупрека и самообвинения.

Гораздо в большей степени, чем у здоровых, у этих воров выражено снижение или отсутствие критики к своему состоянию и совершаемым кражам, вызванное нарушениями сознания, памяти, восприятия, мышления, умственной работоспособности, наличием психопатологических синдромов. Они отличаются высоким уровнем социальной неадаптированное™ в то время как психически здоровые лица, обвиняемые в кражах, обычно достаточно социабельны. Почти 75% имеют низкие умственные способности, а некоторая часть — незначительное умственное отставание, что во многом объясняет высокий уровень нигде не работающих и не учащихся среди них. Им также свойственны импульсивность, эмоциональная неустойчивость, нетерпеливость, 1/3 из них конформна, подчиняема. Они склонны изменять свое поведение в зависимости от влияния других людей, с тем чтобы оно соответствовало мнению окружающих, повышенно внушаемы. Кроме того, им оказались присущи такие состояния, как быстро возникающие гнев и ярость, и в то же время беспомощность, острое переживание собственной неполноценности.

2.5. Корыстно-насильственные преступники

Мы представим здесь характеристики разбойников и вымогателей — наиболее опасных преступников из числа корыстно насильственных. В количественном отношении в последние годы регистрируется относительно стабильное число разбоев (1997 г. — 34 317; 1998 г. — 38 509; 1999 г. — 41 135; 2000 г. — 39 473; 2001 г. — 44 802; 2002 г. — 47 052; 2003 г. — 48 678; 2004 г. — 55 448; 2005 г. — 63 671; 2006 г. — 59 763; 2007 г. -45 318; 2008 г. — 35 366).

По результатам изучения уголовных дел о разбоях за последние 15 лет, доля мужчин в разбойных нападениях составила 94,5%, доля женщин — 5,5%. Наибольшее число разбоев совершают мужчины, однако в последнее время наблюдается некоторое увеличение доли женщин среди данной категории преступников. Скорее всего, это лишь кажущаяся активизация со стороны женской части корыстно-насильственных преступников, и происходит она прежде всего потому, что на фоне реального роста преступности соответственно увеличивается доля женщин в составе преступников.

Разбойные нападения в основном совершаются лицами молодежного возраста. Наибольшую криминогенную активность проявляют лица в возрасте от 18 до 24 лет (44%). Остальные возрастные группы распределились следующим образом: 14— 17 лет — 7%; 25-30 — 28,9%; 31-40 — 15,9%; 41-50 лет -2,5% общего количества совершивших разбои.

Таким образом, можно выделить наиболее криминогенный в корыстно-насильственном смысле возрастной период — 18—30 лет.

Не может не вызывать тревоги наметившийся в последние годы высокий уровень разбойных нападений, совершаемых несовершеннолетними. В последние десятилетия количество этих опасных преступлений колеблется в пределах 4—6 тыс. в год.

Разбойники обладают невысоким уровнем образования, в основном они имеют среднее и неполное среднее образование, значительно реже — среднее специальное, высшее образование — лишь единицы. Причем, как показали исследования, проведенные среди осужденных за разбои, у этих лиц отсутствует желание повышать свой культурный и образовательный уровень. Одна из характерных особенностей лиц, совершающих разбойные нападения, — это устойчивое ведение паразитического образа жизни, отсутствие какой-либо определенной профессии, постоянного места работы, определенного места проживания. Эти лица в основном нигде не работают либо находятся на случайных, временных работах. Среди преступниц часто встречаются женщины, занимающиеся проституцией, сводничеством, нередко лишенные материнских прав, наркоманы и пьяницы.

Проведенное исследование показало, что лишь менее половины обследуемых работает (48,3%). В основном это рабочие низкой квалификации, часто меняющие место работы. Учащиеся составили 10,4% общей массы разбойников. Большинство среди них являлись учащимися старших классов школ и ПТУ, однако далеко не все, судя по характеристикам, данным администрацией учебных заведений и находящимся в уголовных делах, числятся трудными подростками и состоят на учете в милиции.

Можно предположить, что подобное явление связано не столько с ослаблением социального контроля в отношении подростков со стороны учителей и воспитателей, сколько с общей сложившейся атмосферой недоверия и недовольства в обществе, что, естественно, не могло не отразиться на подрастающем поколении.

Основную массу (41,3%) составили лица, не занятые социально полезной деятельностью. Эти лица, как правило, часто употребляют спиртные напитки, иногда наркотики. В последние годы все больше среди этой категории преступников встречается лиц, специализирующихся в разбойных нападениях. Причем подчас они не только хорошо подготовлены физически, но и обладают набором оружия — от ножей и кастетов до огнестрельного.

Таким образом, большинство совершающих разбои составляют лица, не занятые общественно полезным трудом либо обладающие низкой квалификацией и занятые в основном на «черных», малооплачиваемых работах.

Подводя итог, можно выделить следующие основные черты разбойников:

1) подавляющее большинство преступников, совершающих разбои, составляют мужчины, несмотря на увеличивающуюся долю женщин среди них;

2) наиболее криминогенным среди разбойников является возраст от 18 до 30 лет. В последнее время возрастает тенденция к их омоложению;

3) личность преступника, совершившего разбой, характеризуется, как правило, невысоким уровнем образования, отсутствием желания повышать культурно-образовательный уровень;

4) среди преступников, совершивших разбои, значительна доля лиц, не имеющих семьи и не занятых общественно полезной деятельностью.

Как известно, в основе любой человеческой деятельности лежат потребности, которые определяют, в чем нуждается сама личность и ее организм. От уровня сформированных потребностей зависят ценностная ориентация и общая поведенческая направленность человека. Потребности, стимулирующие преступную деятельность, далеко не всегда асоциальны, они могут иметь и положительный характер с точки зрения морали. Например, стремление улучшить свое материальное положение присуще как законопослушным гражданам, так и преступникам. Однако пути и формы реализации этой потребности у них различны. Преступник потому и преступник, что он выбирает криминальное решение.

Изучение потребностей помогает выявлению устойчивых побуждений к преступному поведению, раскрытию источников ее мотивационной сферы. Изучение уголовных дел и беседы с осужденными за разбои позволили определить наиболее характерные для разбойников потребности, удовлетворение которых выразилось в совершении преступных действий. Среди них можно назвать следующие: 1) приобретение денег, престижных вещей, модной одежды, а также удовлетворение своих потребностей в алкоголе и наркотиках (59,4%); 2) поднятие своего авторитета в глазах соучастников (11,4%); 3) потребность отомстить потерпевшему (8,2%).

В некоторых случаях материальные потребности совершивших разбой связаны с удовлетворением потребностей в алкоголе и наркотиках. Однако большинство посягательств совершается в основном в целях приобретения престижных, модных вещей, дефицитных товаров, иногда драгоценностей, антиквариата, т. е. предметов далеко не первой необходимости, лишь в 6,7% ситуаций преступник испытывал крайнюю нужду, и разбой в этом случае выступал в качестве способа приобретения средств к существованию, обычно паразитическому и дезадаптивному. В данной категории наибольшее количество лиц, крайне деморализованных в социальном плане, они часто не имеют жилья и работы, пробавляются кражами, грабежами, разбоями.

Рассмотренная группа потребностей питает корыстную мотивацию преступлений. Однако корысть является далеко не всегда основным мотивом корыстных преступлений, тем более корыстно-насильственных. Как известно, мотив и потребность далеко не одно и то же. В мотиве конкретизируется потребность, преломляясь через определенные условия внешнего или внутреннего характера. Поэтому с изменением условий изменяются и мотивы, они не остаются постоянными. В системе мотивов, регулирующих человеческое поведение, далеко не все мотивы одинаково значимы, действенны и устойчивы. У одной категории людей мотивы носят относительно устойчивый характер, создавая стройную иерархическую структуру, у другой легко меняются в процессе жизни, опыта или под влиянием ситуации. Под влиянием социальной среды и личностных качеств мотив образует особое свойство субъективного характера, в котором фокусируются ведущие жизненные тенденции личности.

Как показывают многочисленные исследования в области преступной мотивации, мотивы далеко не всегда осознаются виновным. Так, 10% преступников, совершивших разбой, не смогли ответить на вопрос, зачем они это сделали, и обосновали свое поведение состоянием опьянения. Пытаясь объяснить свои действия, преступник, как правило, не осознает истинную их причину. Более того, его объяснения имеют в основном оправдательный характер и более всего направлены на смягчение наказания. Истинные же мотивы преступного поведения лежат глубоко в психике человека, и иногда их сложно определить. Объяснения самого преступника по сути дела — мотивировки.

Разбой относится к той категории преступлений, которые объединяют в себе несколько мотивов, т. е. является полимотивированным преступлением. Корысть тоже входит в этот комплекс и определяет цель самого посягательства. Однако любое разбойное нападение сопровождается насилием, выраженным в физической или психической форме, либо в той и другой одновременно. Источником, детерминирующим насильственные действия, является не только корысть, но и другие мотивы, например самоутверждение, в том числе путем подавления другой личности. Все эти мотивы, включая корыстный, не всегда равнозначны, один (или несколько) выступает в роли ведущего, другой — второплановым, фоновым.

Ведущим или смыслообразующим мотивом является тот, который в наибольшей степени детерминирует поведение преступника, и в нем, в основном, заключен психологический выигрыш от выполненных действий. Второстепенный или мотив-стимул выполняет лишь роль эмоционального побудительного фактора, способствующего совершению преступления. Корысть охватывает лишь немногим более половины ситуаций разбоев, остальная, немалая их часть совершена по другим мотивам, хотя, конечно, мотив корысти присутствовал в них тоже, но не являлся смыслообразующим, основным мотивом, питающим преступление.

Во многом наличие такого распространенного мотива, как самоутверждение, в разбойных нападениях объясняется социальной и возрастной структурой самого контингента разбойников. На процесс мотивации несовершеннолетних и преступников молодого возраста, несомненно, влияют особенности возрастного и индивидуального характера. Речь идет об особенностях мышления, восприятии окружающей среды, недостатке жизненного опыта и т. п. Эти факторы обусловливают наибольшую подверженность внешнему влиянию, в том числе отрицательному. Причем довольно часто у несовершеннолетних подобные мотивы связаны с наличием острых противоречий между сложившимися формами взаимоотношений со средой и индивидуальными физическими и психологическими возможностями и притязаниями. Подобное сочетание иногда приобретает своеобразную форму криминального характера, возрастает он и в условиях социального кризиса у людей молодого поколения. Утверждение умственных возможностей в той среде, которая выбрана ими в силу различных эмоционально-личностных симпатий и предпочтений, нередко выражается в групповых формах преступления.

Одним из распространенных мотивов разбойных нападений является мотив мести (8,2% случаев); если результатом насилия стало убийство особо жестоким способом, этот процент увеличивается (до 24,6% случаев). В ситуациях, не связанных с особой жестокостью и характеризующихся психическим насилием, выраженным в угрозах или в физическом насилии без квалифицирующего признака, посягательства, имеющие мотив мести, составили более 4%. Такой значительный разрыв в соотношении одного и того же мотива говорит о том, что степень примененного насилия во многом определяется характером и сущностью мотивации поведения. Мотив мести, как известно, обусловлен межличностными отношениями преступника и потерпевшего. Как правило, эти отношения складываются не ситуативно, а в течение довольно длительного периода времени, причем некоторая их доля имела родственный или сексуальный характер. Остальная часть взаимоотношений преступника с потерпевшим основывалась в основном на организации совместной преступной деятельности, проведении свободного времени. Здесь мотив мести являлся своеобразным возмездием за причиненное ранее зло или за нарушение неписаных внутригрупповых правил.

В целом на процесс мотивации разбойных нападений, особенно на групповую мотивацию, решающее влияние оказали такие человеческие свойства, как паразитизм и негативизм. Эти черты в основном присущи разбойникам несовершеннолетнего возраста. Искаженные потребности в общении, аморальное проведение досуга, стремление утвердиться в группе с противоправной ориентацией в сочетании с извращенным пониманием эталона мужественности — все эти факторы питают групповую преступную среду несовершеннолетних.

Невозможно не сказать еще об одной особенности разбойников. Весьма значительное число преступников систематически употребляет алкогольные напитки. В состоянии алкогольного опьянения разбойное нападение совершили 73% преступников. И хотя всего 8,4% осужденных за разбой признаны хроническими алкоголиками, стремление добыть деньги на выпивку или на удовлетворение других квазипотребностей характерно для многих.

Как уже было отмечено выше, для лиц, совершающих разбой, характерно стремление к совместным действиям. При этом ведущее положение занимают социально-психологические мотивы, выражающиеся в стремлении утвердить себя в неформальной социальной среде, в преступной группе. Часто подобный мотив присущ женщинам-соучастникам, которые, подтверждая свое присутствие в группе и оправдывая собственную роль, совершают опасные преступные действия, порой не уступающие в жестокости мужским. Рассмотрение уголовных дел позволило установить наличие в преступных действиях несовершеннолетних определенного криминального профессионализма. Некоторые из них хорошо владеют приемами рукопашного боя, обладают в том числе огнестрельным оружием, пользуются «наводкой», тщательно планируют свои действия, пути отхода, методы маскировки и места сбыта похищенного. Их действиям, по сравнению с действиями преступников старших возрастов, в большей степени присущи безжалостность, жестокость и цинизм. Нередко в подобных налетах участвуют девочки, совершая наряду с юноша-ми-ровесниками тяжкие преступления. Основная черта этих групп — особая форма их организации — банда, целью которой является совершение нескольких преступлений аналогичного характера.

Разбойничий «вкус» у несовершеннолетних преступников заметно поменялся. Если буквально пять-шесть лет назад основными предметами среди похищенного были импортная одежда, радио-, видеоаппаратура, музыкальные инструменты, винно-водочные и табачные изделия, небольшие суммы денег, то сейчас наблюдаются зачатки криминального «профессионализма» не только в отношении способов нападения, но и в выборе похищаемых вещей. Естественно, это говорит о повышенной общественной опасности и отсутствии каких бы то ни было запретов у данной категории разбойников.

В группах, насчитывающих более пяти человек, обычно выделяются два или три наиболее активных ее члена, которые берут на себя организаторские функции. Причем, чем устойчивее преступная группа, тем сложнее соподчинительная иерархия. Остальные участники группы представляют собой простых исполнителей или имеют только касательное отношение к разбою.

Преступники более молодого возраста чаще выступают в роли непосредственных исполнителей разбойных нападений, а лица более старшего возраста — организаторами этих преступлений. В подавляющем большинстве разбоев роль лидера в группе совпадает с ролью организатора, этому же человеку принадлежит инициатива совершения нападения. Организаторы разбойных нападений — это в основном злостные преступники, неоднократно судимые.

Женщины обычно выполняют функции пособниц — завлекают жертву, спаивают ее, помогают соучастникам скрыться с места происшествия, сбывают похищенное и т.д. Как правило, они находятся в интимных отношениях с некоторыми из соучастников или занимаются проституцией, часть заработка отдавая сутенеру — участнику группы, либо находятся в иной зависимости от мужчин, вместе с которыми совершают преступления.

Группы, состоящие из двух или трех участников, в большинстве своем неустойчивы и возникают случайно. Для них менее характерно четкое распределение ролей, не так тщательно продумываются преступные акции.

Одним из важных элементов, характеризующих личность преступника, особенно его общественную опасность, является наличие судимостей. Рецидив преступлений в любом случае характеризует лицо как повышенно опасное, с более устойчивой антисоциальной направленностью. В настоящее время уровень рецидива среди лиц, совершающих разбои, достигает 35%. Исследование показало, что среди разбойников почти каждый второй ранее привлекался к уголовной ответственности, причем около половины из них — это лица, имеющие по нескольку судимостей в основном за такие преступления, как кражи, грабежи, хулиганство. В целом можно сказать, что у большинства осужденных за разбой уже сложилась стойкая корыстная направленность линии поведения.

Почти каждый седьмой до достижения совершеннолетия уже совершал преступные деяния. Остальные в детстве, как правило, были «трудными» подростками, состояли на учете в комиссиях по делам несовершеннолетних или подвергались частым приводам в милицию за совершение правонарушений. Около половины ранее осужденных к лишению свободы уже имели общий «стаж» нахождения в местах лишения свободы менее трех лет. Однако почти у каждого 10-го этот период составил 10 лет и более. Надо сказать, что у осужденных за раз-бой, в отличие от воров и насильников, почти отсутствует специальный рецидив (он составил всего 5,7%), хотя корыстная направленность почти у половины разбойников прослеживается довольно четко (за кражу было осуждено 30,3%).

Для выявления мотивации преступного поведения виновных в разбое весьма важно знать, какие преступления были ранее ими совершены наряду с разбоем. Изучение уголовных дел помогло выявить такую картину: за убийство было осуждено 15,9%; за изнасилование — 1,2%; за другие сексуальные преступления — 1,2%; за нанесение вреда здоровью — 15,2%; за кражи — 15,2%; за иные преступления — 25,6%. В целом более 38,8% лиц наряду с разбоем совершили преступления с ярко выраженным насильственным характером. Это еще раз подтверждает приоритет насильственной мотивации в разбойных нападениях над корыстной.

Как известно, физические или психические аномалии лица всегда сказываются на поведении и могут выступать в роли условий, способствующих антиобщественному поведению.

Проведенный анализ психического состояния лиц, совершивших разбой, показал, что немногим менее половины (41%) психически здоровые люди, остальные же имеют какие-либо психические заболевания или аномалии. Так, почти каждый восьмой страдает психопатией с различной симптоматикой или обнаруживает психопатические черты характера. Психопатии вообще характерны для лиц, совершивших насильственные преступления, или тех, кто применил насилие в ходе своих преступных действий.

Хроническим алкоголизмом страдают 8,4%, причем данное заболевание характерно для лиц как молодого возраста, так и зрелого. Это одна из особенноностей, отличающая разбойников от насильников. Среди последней категории молодежи, страдающей алкоголизмом, значительно меньше, чем взрослых.

Органическим заболеванием центральной нервной системы подвержены 4,2% разбойников, почти столько же лиц имеют остаточные явления травм черепа. Обычно эти расстройства сочетаются с другими, например с психопатиями и дебильностью.

Вообще для лиц, совершающих насильственные преступления, характерно подобное сочетание психических девиаций.

Небольшое количество составили лица, страдающие хронической наркоманией, — 3,4%. Столько же оказалось больных шизофренией в стадии стойкой ремиссии. Интересно, что в основном это люди зрелого возраста, для которых характерно предварительное обдумывание нападения и тщательная подготовка к нему. Как правило, они совершают преступление в одиночку и порой выбранный способ посягательства отличается жестокостью и безжалостностью. Здесь присутствует весьма сложный мотивационный механизм, цели преступления и достигнутые результаты имеют парадоксальное значение. Олигофренией в стадии дебильности страдают 1,5% лиц, совершающих разбои, в отличие от насильников и хулиганов, в числе которых их значительно больше. Причем нередко разбой у этих лиц одновременно сочетается с изнасилованием. Это говорит о том, что в силу умственной отсталости и характерного внешнего облика они по большей части лишены возможности удовлетворять свои сексуальные потребности естественным путем, в силу чего часто прибегают к насильственным действиям.

Лиц, у которых диагностированы реактивные состояния, неврозы и эпилепсия, среди разбойников почти не встречается.

Все перечисленные нарушения так или иначе могут приводить к стабильным личностным изменениям, не носящим характера психической болезни. Сами по себе психические аномалии не являются субъективной причиной преступного поведения, однако же психологические особенности личности, которые формируются под их влиянием, могут активно способствовать такому поведению. Преломляясь через психологию субъекта, психические расстройства способны вызывать общественно опасные поступки.

Сами действия лиц с психическими аномалиями нередко носят разрушительный и жестокий характер по отношению как к жертве, так и к третьим лицам. Поведение этих лиц в основном регулируется на бессознательном уровне. Надо отметить и то, что у 1/3 изученных лиц данные о психическом состоянии в материалах уголовных дел и в личных делах осужденных отсутствовали вообще, что, естественно, затрудняет возможность дать объективную картину психического состояния лиц, совершающих разбои. Картина была бы неполной, если не отметить, что всего около 1/4 страдающих психическими заболеваниями или аномалиями состояли на учете у психиатра.

В основной своей массе разбойники не испытывают чувства вины за содеянное, зная тем не менее, что они нарушили уголовный закон. Им чуждо раскаяние, и истинное признание вины — явление для них чрезвычайно редкое. Тем не менее в ходе следствия или в стадии судебного разбирательства обвиняемые нередко признают себя виновными, чаще в надежде на смягчение наказания. Исследование показало, что только 21% осужденных за разбой сожалеют и раскаиваются в содеянном, хотя их раскаяние — скорее формальное признание фактических обстоятельств события с оттенком сожаления о неблагоприятных последствиях. Они далеки от истинного покаяния и не считают себя виновными в полном смысле этого слова.

Остальная доля преступников безразлична к своему поведению, не признает свою вину или признает ее частично, оправдывая свое поведение объективными обстоятельствами, действиями или личностью потерпевшего. Однако даже в том случае, когда лицо осуждает свои действия, оно в то же время полностью отвергает корыстный характер своего деяния, объясняя собственное поведение желанием напугать жертву либо проучить ее за дерзкое или демонстративное поведение.

Обратимся к характеристике личности вымогателей. В последние годы имеет место тенденция уменьшения числа зарегистрированных фактов вымогательства (1997 г. — 14 503; 1998 г. — 15 991; 1999 г. — 14 613; 2000 г. — 12 547; 2001 г. — 11 772; 2002 г. — 9368; 2003 г. — 8877; 2004 г. — 8144; 2005 г. — 9320; 2006 г. — 8927; 2007 г. — 7189; 2008 г. — 6140).

Соответственно уменьшилось количество выявленных лиц, совершивших преступления (1997 г. — 9183; 1998 г. — 9835; 1999 г. — 8602; 2000 г. — 7022; 2001 г. — 6483). В 2002-2008 гг. указанная тенденция сохранилась. Следует, правда, помнить о высоком уровне латентности этих преступлений. Большинство вымогателей — это лица мужского пола (96,5%), удельный вес женщин, совершивших вымогательство, составляет всего 3,5%. Несмотря на незначительную долю женщин-вымогательниц, их личность тем не менее представляет определенный интерес для анализа. Это связано с опережающим приростом доли женщин-вымогательниц по сравнению с мужчинами. Среди женщин можно выделить следующие основные типы вымогателей:

1) организаторы и участницы и уличного и школьного вымогательства, а также в студенческой среде. Как правило, это женщины, проживающие в общежитиях. Мотивом преступления является возможность реального обогащения за счет другого человека. Если говорить о девочках-вымогательницах, то зачастую это заброшенные, не нужные ни обществу, ни родителям дети, которые пытаются с помощью вымогательства добыть себе деньги на карманные расходы. Не стоит забывать о подобных способах самоутверждения, свойственных «трудным» подросткам;

2) вымогательницы-шантажистки. Как правило, шантаж требует таких свойственных многим женщинам качеств, как коммуникабельность, находчивость, живой ум, наблюдательность, сноровка. Шантажистки, как правило, используют сведения, порочащие потерпевшего или его близких, и совершают вымогательство на бытовой почве;

3) женщины-вымогательницы, являющиеся членами преступных группировок или преступных организаций. В подобном случае они редко бывают организаторами вымогательства, являясь в основном соучастницами преступлений.

Увеличение доли женщин, совершающих вымогательства, связано, прежде всего, с негативными социальными изменениями в обществе — рост безработицы или трудоемкая, но низкооплачиваемая работа, тогда как культ обогащения получил немалое распространение. Не стоит забывать и о женской эмансипации, культивируемой СМИ, о преобладании у многих современных женщин некоторых черт мужского характера (например, агрессивности); женщины наравне с мужчинами вынуждены зарабатывать себе средства к существованию.

Уличные группировки, в основном состоящие из «трудных» подростков, занимаются сбором «дани» с одноклассников или сверстников с других улиц, районов, зачастую представляя собой примитивную модель будущей организованной преступности. В среде учащихся ПТУ, техникумов, колледжей, институтов и университетов также в достаточной мере развито такое криминальное явление, как вымогательство. Нередко учащиеся помимо небольшой стипендии имеют дополнительные заработки в свободное от учебы время, что может привлекать к ним внимание со стороны вымогателей из числа одноклассников, сокурсников или людей более старшего возраста. Образовательный уровень вымогателей распределился следующим образом. Основная масса преступников (52,5%) имеет обязательное для всех в течение последних 25 лет среднее образование. Начальное образование — у 3,5% вымогателей, неполное среднее имеют 15,6%, среднее специальное — 15,7%, неполное высшее — 5,6%, высшее — 7,1%.

Преобладание среди вымогателей лиц с неполным средним, средним и средним специальным образованием имеет свои объективные причины. В недавнем прошлом в период перестройки многие молодые люди оставили дальнейшее образование, которое, как им казалось, не являлось гарантией хорошего заработка и надлежащего уровня жизни. В процессе передела собственности многие из них остались без определенного места работы и занялись преступной деятельностью; составили бригады «по выбиванию» долгов из коммерсантов, занялись рэкетом, пополняя ряды организованной преступности. При этом лидеры преступных организаций, как правило, имеют высшее образование.

Отказ от получения дальнейшего образования характерен для несовершеннолетних вымогателей, трудных подростков и лиц, уже обладающих криминальным опытом, которые в последующем имеют все шансы пополнить ряды организованной преступности. Многих из них толкала на преступный путь их корыстно-паразитирующая установка: нежелание учиться, собственным трудом зарабатывать себе на жизнь, а также эгоистические наклонности.

Как показали данные исследования, только 48% вымогателей являлись жителями сверхкрупных городов. Остальные 52% составили лица, проживающие в средних, малых городах, поселках городского типа, причем только 2,5% из них не имели постоянного места жительства.

В процессе изучения уголовных дел о вымогательстве нами было установлено, что подавляющее большинство вымогателей временно или по каким-то причинам не работали. Для такой категории лиц вымогательство являлось одним из возможных способов получить средства к существованию. Как показал анализ судебной практики, большинство преступников состояло в преступных организациях.

Велик удельный вес вымогателей, работавших в различных потребительских сферах (водителями, охранниками, слесарями, грузчиками), — 14,7%. Весьма значительно количество преступников, совершивших вымогательство, среди лиц, занятых в сфере бизнеса, — 12,6%. Учащиеся составляют 9,1% вымогателей, работники милиции и других правоохранительных органов — 7,6%, работники частных охранных предприятий — 2%.

Как показали результаты изучения уголовных дел, среди лиц, совершивших вымогательство, нередко фигурируют работники правоохранительных органов. Они вымогают деньги с подозреваемых в совершении преступлений, обещая не возбуждать против них уголовных дел или прекратить начатое дело. Нередки случаи вымогательства со стороны работников патрульно-постовой службы, вымогающих деньги с приезжих иногородних лиц, не имеющих временной регистрации в столице; со стороны должностных лиц ГИБДД, закрывающих глаза на ДТП и правонарушения за определенную мзду со стороны водителей. Наконец, встречаются случаи нелегального «крышевания» некоторыми представителями правоохранительных органов предпринимательских структур на основе регулярно получаемой от них денежной «дани», «спонсорской помощи» и т.п.

Среди вымогателей преобладают лица, которые не состоят в браке (54%). Данное обстоятельство частично объясняется тем, что вымогатели в большинстве своем молодые люди, зачастую не рассматривающие институт брака как социальную ценность. Их вполне могут устраивать кратковременные связи или фактические брачные отношения, как бы снимающие с них ответственность перед семьей за последствия их криминальной деятельности. Ранее судимые вымогатели составляют 20,7% общего числа изученных преступников. Специальный рецидив вымогательства составляет 18,7%, два раза осуждались за совершение вымогательства 1,5%, три раза — 0,5% преступников. Большинство вымогателей были ранее судимы за грабежи и разбои, кражи, незаконный оборот оружия и наркотиков. Вымогательству часто сопутствуют такие преступления, как захват заложника, похищение человека, незаконное хранение и ношение огнестрельного оружия, самоуправство. Наиболее часто вымогательство сопряжено с другими корыстно-насильственными преступлениями, например с грабежом или разбоем.

В состоянии алкогольного опьянения вымогательство совершили 14,7% лиц, из них 1,5% судом было назначено принудительное лечение от алкоголизма. Преступники при совершении вымогательства редко находятся в состоянии сильного алкогольного опьянения, что объясняется спецификой объективной стороны данного вида преступления (демонстрация силы, реализация отдельных насильственных действий). Алкоголь в основном выступает в роли допинга, придает вымогателю больше уверенности в себе, облегчает с психологической точки зрения сам процесс совершения преступления, притупляя при этом такие позитивные человеческие качества, как совесть, сочувствие, сострадание. Вместе с тем совершение вымогательства в состоянии алкогольного опьянения само по себе может привести к трагедии.

Так, П., С., И., имея умысел на вымогательство денег у своего «должника» С., похитили его. В процессе понуждения жертвы отдать им долг они все вместе распивали спиртные напитки на квартире у вымогателей. Наконец, прилично опьянев и возмутившись тем, что С. отрицал свою задолженность, они стали избивать его различными предметами, которые попадались под руку, в результате чего С. умер. Протрезвев, преступники уверяли родных жертвы и следствие, что у них не было умысла на убийство С., которого изначально предполагалось просто запугать.

Однако встречаются случаи, когда умысел на вымогательство возникает внезапно, под воздействием спиртного, что характерно больше для преступлений, совершенных на бытовой почве.

Так, В., употребляя спиртные напитки в компании своей сожительницы И., узнал от нее о ее знакомой С., которая, по мнению И., «сжила со свету своего мужа» и теперь получила от него в наследство большую трехкомнатную квартиру. Возмущенный подобной «несправедливостью», В. в тот же день позвонил С. и, представившись дальним родственником ее покойного мужа, потребовал от последней продать унаследованную ею квартиру, после чего передать ему часть вырученных денег.

Случаи нахождения вымогателей в момент совершения преступления в состоянии наркотического опьянения немногочисленны и отличаются большей латентностью, чем в состоянии алкогольного опьянения. Вымогатели-наркоманы чаще всего встречаются среди подростков и молодежи (от 18 до 24 лет), которые в большинстве своем употребляют наркотики. Для наркоманов-одиночек со стажем, особенно в состоянии абстиненции, наиболее характерны такие виды преступлений, как кража, грабеж, разбой, дающие им, в отличие от вымогательства, возможность быстрого обогащения.

Обобщение приведенных выше данных, характеризующих личность вымогателя, позволяет определить типологию этого корыстно-насильственного вида преступников. Данную типологию целесообразно сформировать по нескольким группам.

Вымогатель-школьник, участник школьного и уличного вымогательства. Вымогатели данной категории в силу возрастных особенностей больше склонны к групповым формам совершения преступлений. Многие из них относятся к категории «грудных подростков», некоторые при этом состоят на учете в милиции. Из-за возрастного эгоизма и стремления к самоутверждению в соединении с устойчивой корыстно-насильственной установкой вымогательство достаточно распространено среди данной категории лиц. Под различными, зачастую искусственно созданными самими вымогателями-подростками предлогами у малолетних жертв вымогаются деньги: в качестве «прописки» новичка в новом коллективе учебного заведения, компенсации за мнимые обиды, за право нахождения на улице, во дворе, где проживает юный вымогатель, и т.п. В школьном вымогательстве распространены и «счетчик», и организация охраны, и шантаж.

Практически все вымогатели-школьники — это дети из неполных и неблагополучных семей. Они плохо учатся в школе, находятся в конфликтных отношениях с учителями и одноклассниками, подавляют сверстников, которые слабее их. Представители данного вида вымогателей могут входить в качестве «новичка» в преступные организованные группы и сближаться с вымогателями-профессионалами.

К следующей категории вымогателей можно отнести лиц, действующих в студенческой среде (студенты лицеев, колледжей, институтов, университетов и т.п.). Вымогатель-студент в меньшей степени склонен к совершению вымогательства в преступной группе, чем вымогатель-школьник. Вымогатель-студент чаще, чем вымогатель-школьник, совершает преступление в одиночку. В силу своей психологической зрелости он чаще всего не нуждается в психологической поддержке и одобрении сверстников. При этом мотив самоутверждения как бы уходит у вымогателя-студента на второй план, уступая место корысти, жадности, потребительству, а вымогательство чаще всего оправдывается реальными или мнимыми долговыми обязательствами жертвы.

У вымогателей-студентов бывают кратковременные или длительные связи с асоциальной средой, но эти вымогатели редко относятся к злостному типу личности преступника. Вымогатель-студент и вымогатель-школьник чаще всего относятся к ситуативному типу преступника, который совершает преступление в силу влияния криминогенных обстоятельств внешней среды, невысокой материальной обеспеченности. Данный вид преступления становится для молодого вымогателя источником средств к существованию, а также удовлетворения иных потребностей.

Еще одна распространенная группа — вымогатели, совершающие преступления на бытовой почве. Надо отметить, что это в определенной степени распространенное явление. Бытовой вымогатель — это лицо любого возраста, различного рода деятельности и образования, совершающее преступление по личным мотивам (вражды, мести, зависти, из хулиганских побуждений и т. п.). В бытовом вымогательстве к мотивам алчности и корысти, которые как бы уходят у преступника на второй план, присоединяются элементы обиды, жадности, ложно понимаемой несправедливости, зависти, конкуренции и иные подобные им чувства. Особенность данной группы вымогателей состоит в том, что жертва не всегда обладает какими-то значимыми для преступника материальными ценностями или правами на них, хотя встречаются и такие случаи. Бытовой вымогатель очень часто использует шантаж для достижения своих целей и чаще всего относится к злостному и ситуативному типу. Последняя и наиболее распространенная категория вымогателей — вымогатель-рэкетир. Это постоянно эволюционирующая категория. Данный тип имеет прямое отношение к рыночной экономике, складывающейся в нашей стране на протяжении последних 10—15 лет.

С началом рыночных реформ многие молодые люди, не желая довольствоваться мизерной ежемесячной заработной платой, ринулись в коммерцию, а кто-то встал на преступный путь. В конце 80-х гг. XX в. вымогательство было «вульгарным наездом», т.е. представляло собой получение от собственника денежной дани под угрозой насилия, повреждения или уничтожения имущества (поджога складов, ларьков, магазинов). Следующий шаг в развитии рэкета — создание бригад «по выбиванию» долгов за определенный процент от суммы задолженности. И наконец, самой совершенной формой вымогательства данного вида является организация постоянных нелегальных или легально действующих «крыш» по защите предпринимательских структур на основе регулярно получаемой от них денежной дани по гибкой ставке, изменяющейся в зависимости от инфляции и расширения предпринимательских операций, от посягательств со стороны других преступных группировок. Сегодня многие коммерческие и государственные структуры в сфере бизнеса, торговли, производства и т. п. находятся «под крышей» преступных организаций мафиозного типа. Многие предприниматели уверены в том, что находиться под такой опекой гораздо надежнее, чем под защитой правоохранительных органов.

Современный рэкет представлен как минимум на двух уровнях. Во-первых, это обычный «черный рэкет», который «собирает дань» с мелких торговцев. Во-вторых, существуют более сложные формы рэкета в отношении солидных предпринимателей, когда с мафиозными структурами заключаются договоры на обслуживание, охрану, оказание маркетинговых услуг, совместную деятельность. На таком уровне представители «крыши» официально вводятся в руководящие органы коммерческих структур, включая банковскую систему. Злостный тип вымогателя имеет все признаки вымогателя-профессионала, он многократно совершает преступления и имеет асоциальную установку. В рядах рэкета, как правило, состоят молодые люди, имеющие среднее, среднее специальное и неоконченное высшее образование. Многие из них занимались спортом в различных клубах (некоторые из них профессионально), секциях, так называемых качалках. Отдельные лица раньше занимались частной охранной деятельностью и имеют навыки обращения со специальными средствами и с огнестрельным оружием.

По данным, полученным в ходе изучения материалов уголовных дел о вымогательстве, на момент совершения преступления 86,9% вымогателей были психически здоровы, 4,5% преступников имели различные психические расстройства, не исключающие вменяемости.

2.6. Участники организованных преступных групп

Организованная преступность — это наиболее опасный и разрушительный для общества и государства вид криминальной деятельности. Она оказывает супернегативное и деформирующее воздействие на социально-экономические, морально-психологические, социокультурные и иные базовые ценности и процессы в обществе.

В организованную преступность активно вовлекаются самые различные социальные слои общества.

За последние 10 лет количество организованных преступных формирований в России увеличилось в 16 раз, в пять раз возросло число его участников. В настоящее время на территории Российской Федерации действует около 130 крупных преступных сообществ, которые пользуются поддержкой коррумпированных должностных лиц всех уровней власти, располагают прочными и влиятельными позициями в государственных органах, включая правоохранительные, могучим аппаратом лоббирования своих интересов в представительных структурах.

Российская организованная преступность стала неотъемлемым элементом транснационального организованного преступного сообщества, а в своем собственном государстве — фактически формой социальной организации жизни.

Для того чтобы охарактеризовать личность участника организованной преступности, необходимо принять во внимание два обстоятельства.

Во-первых, тот контингент населения, из которого формировалась в России организованная преступность.

Во-вторых, внутреннюю структуру организованных преступных группировок и сообществ, поскольку она чрезвычайно неоднородна и образована людьми с самыми разными социально психологическими свойствами.

Что касается контингента, то его особенность в России состояла в том, что первоначальной его основой были «теневики», т.е. дельцы скрытой, незаконной экономической деятельности, существовавшей еще в 1920-е гг., а затем ставшей бурно расцветать после окончания войны и смерти Сталина. Ход развития этой незаконной деятельности, постепенно превратившейся в организованную преступность, у нас сильно отличался от возникновения и развития организованной преступности на Западе (США, Италия, Германия и др.). Там предпринимательство было и осталось сферой легального бизнеса и преступникам в нем делать было нечего: они осваивали иные сферы (наркотики, игорные дома, ограбление банков, сутенерство и т.д.). Поэтому и основной формой организованной западной преступности был и до сих пор остался гангстеризм — понятие, сходное с русским термином «бандитизм».

В советской России частное предпринимательство было запрещено под страхом уголовного наказания, но оставалось весьма прибыльным делом. Поэтому, несмотря на запреты, именно в эту сферу устремились «деловые люди» — специалисты по производству предметов ширпотреба (например, джинсовой ткани), которые никак не могла освоить государственная промышленность, и т.п. Именно из таких «теневиков» — людей предприимчивых, ловких, энергичных, профессионально грамотных, собственно, и стала складываться организованная преступность в СССР и России в 70—90-х гг. XX в. А затем, с возрождением частной собственности и ослаблением всех форм государственного контроля, эта сфера стала быстро расширяться, повторяя западные образцы: игорные дома, наркобизнес, кража и продажа автомашин и т.д. И люди понадобились несколько другие. Как показали социологические исследования, к началу XXI в. большинство преступных сообществ образованы в конечном счете выходцами из следующих социальных групп: 1) бывшие «теневики» — опытные дельцы, занимающиеся незаконным бизнесом далеко не первый год; 2) бывшие комсомольские и партийные работники, оказавшиеся «не у дел», но сохранившие старые, весьма полезные для них связи в государственном аппарате; 3) «новые русские», т.е. более молодые по возрасту бизнесмены самых различных специальностей (в основном экономисты, финансисты, торговцы, товароведы, программисты, инженеры и т. п.); 4) бывшие спортсмены, а также бывшие военнослужащие, не имевшие другой профессии; 5) ранее судимые лица, рецидивисты, профессиональные преступники, «воры в законе».

К началу XXI в. в России сложились, не считая примитивных традиционных преступных групп (уличные грабители, карманники, автомобильные воры, мошенники, квартирные воры и т.п.), две основные структурные разновидности организованной преступности.

Организованная преступная группировка, имеющая иерархическую структуру, строгое единоначалие, функциональное распределение ролей, криминальный профессионализм. Такие группы автономны, отличаются устойчивой криминальной сплоченностью. Под их контролем находятся нередко большие территории, различные сферы легального и нелегального бизнеса и т.д.

Преступная организация, криминальное сообщество, имеющее сплоченную сетевую иерархическую систему управления и функционирования, разведку, контрразведку, связи с коррумпированными властными структурами, правоохранительными органами. У таких сообществ имеется устойчивая и разветвленная сеть высокодоходных легальных и нелегальных материальных источников (банки, предприятия, фонды, фирмы, корпорации и др.).

Нетрудно заметить, что состав участников указанных преступных группировок неоднороден, многолик и многообразен.

Достаточно перечислить наиболее распространенные сферы их деятельности, чтобы понять, какой широкий круг лиц из самых разных социальных слоев привлекается как непосредственно к криминальной деятельности, так и к обеспечению ее безопасного функционирования на всех необходимых уровнях.

К указанным участкам организованной криминальной деятельности относятся:

1) банковские и финансовые легальные, полулегальные и нелегальные учреждения, используемые для мошенничества, отмывания денег и незаконных финансовых операций как внутри страны, так и за рубежом;

2) нелегальные и полулегальные промышленные и сельскохозяйственные предприятия и структуры (начиная от производства фальсифицированных промышленных и продуктовых товаров, алкоголя и заканчивая выращиванием и переработкой наркотических веществ);

3) нелегальная торговля на мировом рынке похищенным в России сырьем (полезные ископаемые, нефть, морской промысел и т.п.), а также оружием и наркотиками;

4) игорный бизнес, порнография, проституция, сутенерство, продажа женщин и детей за рубеж;

5) заказные убийства, похищение людей, вымогательство, насилие над представителями законного предпринимательства и охрана крупных деятелей преступного мира.

Все эти группы имеют тесные и разветвленные региональные и международные связи.

На этом фоне в упрощенном виде вырисовывается перечень участников организованной преступности:

1) лидеры организованных преступных группировок и сообществ. Это предприимчивые, грамотные, волевые, авторитетные люди. Если для группировок характерны, как правило, главари сугубо криминальной ориентированности: «воры в законе», «авторитеты» со всем присущим этой категории лиц комплексом психологически значимых черт и приверженностей (воровская идеология, соответствующие правила жизнедеятельности и т.п.), то лидеры преступных организаций, сообществ непосредственно к сугубо криминальному контингенту чаще всего не имеют никакого отношения и являются представителями социально-элитарных слоев, предпочитая большей частью оставаться в тени. Это могут быть руководители крупных финансовых и промышленных структур, государственных и представительных органов;

2) специалисты самого разного профиля (финансисты, экономисты, инженеры, плановики, эксперты, юристы и т. д.). Все они неплохо подготовлены, имеют обычно высшее образование, владеют иностранными языками. Это высокооплачиваемый персонал.

Представляет интерес последовательность приоритетов, на которые тратят заработанные (и украденные) деньги эти высокооплачиваемые люди — высший слой организованной преступности. Анонимное социологическое исследование выявило следующую картину.

На первом месте — расходы на личную охрану (так считают 77% опрошенных богатых дельцов).

Далее идут следующие расходы: недвижимость за рубежом (78%), загородный коттедж (76%), престижная квартира (75%); престижный автомобиль (71%), расходы на связи с органами власти (59%), расходы на связи с криминальным миром (56%), дорогая одежда (33%). Сумма цифр гораздо выше 100%, так как одновременно назывались несколько приоритетов. Этот перечень ясно рисует систему ценностей опрошенных: личная безопасность, роскошная жизнь, двойная подстраховка: со стороны властей и от конкурентов;

3) технический персонал, необходимый в любой организации. Их отличительная особенность — скрытность относительно места и характера работы, кадров учреждения, его подлинного предназначения, а также размеров доходов;

4) низшее звено: охрана, боевики, внутреннее и внешнее наблюдение, разведка, лица, физически непосредственно участвующие в различных операциях (подкуп, рэкет, угрозы, насилие, убийство).

Понятно, что при таком разнообразии функций и сфер деятельности преступных групп и сообществ характеристики личности их участников оказываются весьма многоликими и разнообразными, не поддающимися какой-либо единой оценке.

Есть лишь одна черта, которая их всех объединяет: неуемная страсть к большим деньгам. Естественно, что эти «большие деньги» выглядят по-разному у лидеров (это миллионы и миллиарды долларов или рублей), у их подчиненных (сотни и десятки тысяч) и, наконец, у низшего звена (тысячи и сотни). Размер оплаты разглашать не принято. Многие лидеры организованных преступных группировок и сообществ чаще всего стараются вести респектабельный образ жизни, заботятся о своем имидже, охотно участвуют в благотворительных акциях, в последнее время все активнее внедряются в политическую жизнь страны. Для этой категории лиц характерны такие личностные качества, как повышенный уровень притязаний, честолюбие, алчность, цинизм, нигилизм, нарциссизм, жестокость.

Для низшего и среднего звеньев необходимо строгое подчинение ряду обязательств, налагаемых преступной организацией: тайность операций и имен, неразговорчивость с посторонними, беспрекословное подчинение и выполнение любых заданий. Вступающие в преступную группировку подлежат тщательной проверке. Все это ведет к выработке таких личностных свойств, как приспособленчество, цинизм, жестокость, ложь, скрытность, двуличие, безразличие и равнодушие к чужим судьбам и интересам и т.п.

Каков же резерв организованной преступности? Есть ли он в нашей стране и из кого он состоит?

К сожалению, такой резерв есть, и если говорить о нижних ступенях организованной преступной иерархической лестницы, то состоит он главным образом из малообеспеченных и социально неблагополучных слоев населения.

Тот, для кого 10 долл. — большие деньги, а 1 тыс. долл. — немыслимая сумма, легко поддается соблазну, а то и жизненной необходимости выполнить вначале мелкую услугу знакомому дельцу, а потом и согласиться поработать у него на вполне пристойной работе (например, автоперевозках). Только он до поры до времени может и не знать, что в автомашине — не консервы, а наркотики, и везет он их не в партнерскую фирму, а в следующее звено преступной цепочки, протянувшейся вплоть до Западной Европы. Узнает — будет уже поздно.

В свою очередь, возможно активное вовлечение в организованную преступную деятельность и людей из вполне благополучных слоев нашего общества. Это могут быть высокообеспеченные, образованные и самодостаточные личности, которые хотят быть ещё богаче, ещё «круче», иметь возможность для удовлетворения всех своих капризов и суперпрестижных материальных и морально-психологических потребностей. Естественно, что представить, как уже упоминалось выше, анализ психологических характеристик всего спектра личностей, вовлекаемых в организованную преступную деятельность, не представляется возможным из-за их исключительного многообразия.

В то же время если исходить, например, из степени криминальной активности и общественной опасности отдельных социальных групп участников организованных преступных сообществ, то несомненный криминолого-психологический интерес представляют этнические преступные формирования в России и их конкретные представители.

В настоящее время на оперативный учет поставлены различные этнические преступные группировки, дислоцированные в разных регионах страны. В численном отношении преобладают и отличаются однородностью этнического состава представители кавказских регионов. Среди них преобладают азербайджанцы, далее следуют чеченцы, дагестанцы, грузины, армяне, ингуши, абхазцы.

Этнические преступные формирования обычно специализируются по определенным видам преступной деятельности. Как правило, эти группировки возглавляются «ворами в законе». Характерно, что примерно 60—70% всех «воров в законе» составляют представители упомянутых национальностей. Азербайджанское сообщество специализируется на незаконных торговых операциях, корыстно-насильственных преступлениях, мошенничествах, подпольном изготовлении алкогольной продукции, торговле наркотиками, вымогательствах.

Чеченское сообщество занимается незаконным экспортом нефти и нефтепродуктов, редкоземельных металлов, банковскими операциями, похищениями автомобилей, вымогательствами.

Дагестанское сообщество склонно к корыстно-насильственным и имущественным преступлениям.

Грузинское сообщество специализируется на квартирных кражах, разбойных нападениях, вымогательствах.

Армянское преступное сообщество совершает преступления в сфере экономики, занимается незаконным автобизнесом, мошенничеством, вымогательством, торговлей оружием.

Для ингушского сообщества характерны незаконная деятельность в сфере золотодобычи, операции с оружием.

Определенная криминальная специализация этнических преступных формирований в первую очередь обусловлена устоявшимися тенденциями распределения сфер влияния. При этом немалую роль играют и особенности национального характера конкретной этнической общности.

В настоящее время этносоциальные аспекты организованной преступности нарастающими темпами проявляются в таких сферах, как экономика, банковская (отмывание преступных доходов), внешнеэкономическая деятельность, финансовые «пирамиды», валютный оборот, таможни, производство и реализация алкогольной продукции.

Следует особо подчеркнуть, что выбор упомянутых национальных групп абсолютно не связан с какой-либо целенаправленной тенденциозностью, а является объективной констатацией того фактического состояния, согласно которому, как показывает статистический анализ, более чем в 55% всех известных и взятых на учет организованных преступных группах в качестве активных участников либо руководителей фигурируют жители закавказских государств и северокавказских республик России.

Справедливости ради следует отметить, что в поле зрения оперативных служб постоянно находятся также этнические преступные объединения из числа татар, украинцев, таджиков, узбеков, молдаван, цыган и др. Криминогенную обстановку осложняют также преступные формирования вьетнамцев, корейцев, китайцев, нигерийцев и др.

Однако по сравнению с сообществами из числа жителей кавказских регионов указанные преступные группировки не оказывают столь серьезного влияния на общую криминогенную ситуацию на региональном и межрегиональном уровнях.

Для всестороннего и полного анализа этносоциальных особенностей организованной преступности и успешной борьбы с ней весьма полезными представляются сведения об обобщенных характеристиках национальной психологии наиболее криминально активных этнических общностей, впервые предложенные в соответствующих научных трудах.

Подобного рода исследования и тем более публикации в открытой печати долгие предшествующие годы, в советский период, фактически были под запретом.

Так, азербайджанцы любознательны, сообразительны, в определенной мере смелы, соблюдают данные ими обещания, эмоциональны. При общении с азербайджанцами следует проявлять больше подлинного уважения. Доверием, дружеским отношением и участием от них можно добиться большего, нежели давлением и принуждением. В конфликтных ситуациях азербайджанцы эмоционально невыдержанны, но не так безоглядно, как, например, чеченцы или осетины. Однако с представителями других национальностей они подчас склонны решать вопросы «с позиции силы», вступаются за своих земляков вне зависимости от того, правы они или нет в данном случае.

Большинство азербайджанцев в основном проявляют добросовестное отношение к труду. Вместе с тем есть немало и таких, у кого проявляются лень, желание найти «тепленькое место». Есть люди, которые стремятся быть обеспеченными, ничего для этого не делая. Азербайджанцы вообще нередко подходят к жизни излишне прагматически, часто руководствуясь лишь сиюминутной выгодой. Они очень чувствительны к успеху, почету, известности. Азербайджанцы любят хвалиться своими успехами, всячески подчеркивают личные заслуги и достижения, делают все, чтобы другие люди обращали на это особое внимание. Они охотно общаются и взаимодействуют с людьми разных национальностей.

Армяне обладают острым умом, высоким образовательным уровнем; они предприимчивы, привержены своей национальной культуре, традициям. Армянская семья отличается крепостью уз, страстной привязанностью к детям. В отличие от других народов Кавказа большим авторитетом в Армении пользуется не только отец, но и мать. Огромен авторитет также бабушки. Женщина практически освобождается от участия в других работах, в основном занимается домашним хозяйством и воспитанием детей. Для армян нет человека, после общения с которым он «никак» к нему не относится. Мнение составляется полярное: или друг, единомышленник, или чужой, «не наш», «враг» — и никак иначе. Любое общение армяне стремятся перевести в плоскость неформальных межличностных отношений. Армяне коммуникабельны. В профессиональных и личных отношениях, как правило, придерживаются стиля, который отличается дружелюбием и доброжелательностью. Подобного же поведения они ожидают и от других. Армяне способны устанавливать деловые контакты с представителями любых национальностей. В личных взаимоотношениях с ними резкости не проявляют. Они умеют в различных ситуациях сдерживать чувства, но вместе с тем очень самолюбивы, болезненно воспринимают просчеты и упущения при достижении поставленных целей.

Грузины испокон веков с особым уважением относились к военному делу. Каждый мужчина считается воином, который должен защищать свою Родину, близких, самого себя. Грузинам присуща смелость. В различных ритуалах используется оружие как символ борьбы со злом. Существует культ креста, шашки и кинжала. Грузины обладают обостренным чувством национальной гордости и национального достоинства. В психологии населения Грузии имеют место такие черты национального характера, как уважение к людям, обладающим знаниями, остроумие и находчивость. Грузины высоко ценят дружбу. Известно грузинское гостеприимство. Психология терпимости, такта и сотрудничества в межличностных отношениях и общении характерна для народов Грузии. Грузины с иронией и юмором относятся к своим недостаткам.

Дагестанские народы очень самобытны, впечатлительны, смелы, обладают хорошими организаторскими способностями, с лучшей стороны зарекомендовали себя в экстремальных условиях. В многонациональных коллективах держатся независимо, в их среде очень сильны родоплеменные связи. На первых порах для них характерны замкнутость, скованность в общении, настороженность в поведении. Мало внимания они уделяют общественно-политической жизни. В межличностных отношениях не стремятся занимать лидирующее положение. У большинства дагестанцев высоко развито чувство национального достоинства и чести. У них низкий образовательный уровень. Часто они очень религиозны.

Ингуши являются представителями родственного чеченцам вайнахского народа. Для них свойственны неспешность в действиях и поступках, проницательность и сообразительность, выдержанность и умение контролировать свое поведение, общение. Ингуши предпочитают улаживать свои отношения с представителями других этнических общностей на основе взаимопонимания и сотрудничества, корректного отношения к обычаям и привычкам других народов.

Осетинам свойственны такие национально-психологические особенности, как высокая национальная гордость и самолюбие, честность и добросовестность в отношениях со своими близкими и единомышленниками, преданность начатому делу, стремление всегда достигать своей цели, чего бы это им ни стоило. В их среде сильны кровнородственные связи и отношения, которые восходят своим содержанием к строгому соблюдению своих обязанностей, долга перед близкими, своими единоверцами и ради поддержания которых осетины готовы пойти на многое, это для них дело принципа.

Черкесы отличаются твердым характером, верностью слову, настойчивостью, терпением в достижении поставленных целей, неприхотливостью в быту. Они впечатлительны, кажутся несколько легкомысленными, но вместе с тем энергичны и упорны.

Чеченцы в своем историческом развитии перешагнули феодальный этап и почти не знали рабства, поэтому клановые и родовые отношения, составляющие основу их общества, до сих пор находятся в полном расцвете. У них ярко выражено чувство родового коллективизма. Его представители всегда ощущают себя частью семьи, рода (тейпа). Внутриродовые связи здесь часто более тесны, чем у других этнических общностей. Они поддерживают отношения с родственниками до пятого колена.

При этом чувство принадлежности к тейпу преобладает над национальной принадлежностью. Члены рода связаны кровным родством по отцовской линии, пользуются одинаковыми личными правами. Свобода, равенство и братство в тейпах составляют главный смысл существования. В тейпах строго соблюдаются законность происхождения и права членов своего рода, поддерживать славу и могущество которого каждый его представитель считает своей личной обязанностью. От тейпа же, в свою очередь, зависит безопасность каждого индивида, поскольку оскорбление и убийство любого члена рода не остаются безнаказанными (обычай кровной мести). Членам тейпов не дозволено жаловаться в государственные органы, прибегать к их защите от обидчиков. За каждым тейпом стоят вооруженные формирования, которые подчиняются лишь родовым авторитетам. У чеченцев множество стереотипов поведения во всех областях жизнедеятельности. Они базируются на строгом соблюдении национальных традиций и обычаев, приверженность к которым зачастую имеет гипертрофированный характер. Существенной особенностью национальной психики чеченцев является осознание правомерности любых, даже самых жестоких действий в качестве возмездия за нанесенное оскорбление, покушение на достоинство, жизнь и честь родственника. В многонациональных коллективах чеченцы держатся независимо. Как правило, они стараются группироваться строго по этническому признаку. На первых порах в общении для них характерны замкнутость и настороженность, но, освоившись, они могут занимать в группе лидирующее положение.

Анализ социально-психологических особенностей народов Закавказья и Северного Кавказа позволил представить их обобщенные характеристики, учет которых в значительной мере может способствовать повышению эффективности антикриминогенного противодействия деятельности этнических преступных формирований. Большинство из них наделено:

1) высокоразвитым, обостренным чувством национальной гордости, самолюбия и самоуважения, большой, нередко фанатической приверженностью национальным традициям, обычаям, религиозным канонам;

2) чертами холерического и сангвинического типов темперамента, взрывной эмоциональностью в ответ на чужие поступки, ярко выраженным стремлением к самовыражению и самопрезентации;

3) большой самостоятельностью, активностью и инициативностью, упорством и настойчивостью, особенно в тех случаях, когда это выгодно;

4) подчеркнутым вниманием и уважением к старшим по возрасту, социальному положению и должности;

5) стремлением к лидерству среди представителей других этнических общностей и в многонациональных коллективах, а также образованию микрогрупп по земляческому признаку.

Приведенные характеристики в определенной мере позволяют выявить этносоциальные детерминанты организованной преступности. Установлено, в частности, что идеология этничности, представления о нации, ее интересах на уровне социальных и политических институтов обычно не совпадают с представлениями, стереотипами людей. В ходе проведенных исследований было опрошено около 300 представителей различных национальностей. Многие респонденты, особенно в моноэтнической среде, затруднялись ответить, что их объединяет, роднит со своим народом. Например, большинство русских в России называли в лучшем случае один-два признака, характеризующих народ, а дать стереотипы других национальностей вообще отказывались.

Анализ статистических данных и выводов проведенного исследования позволяет заключить, что этносоциальные особенности преступности, которые наиболее отчетливо проявляются в деятельности этнических преступных формирований, не могут быть логически выведены исключительно из наличия, например, объективных противоречий между экономическими потребностями и возможностями общества, диспропорций в сфере распределения материальных благ, разбалансированности хозяйственной структуры, интенсивного расширения внешнеэкономических связей, упрощения порядка выезда и въезда, нерегулируемой миграции населения, ослабления пограничного и таможенного режима, наличия «горячих точек» одновременно на территориях нескольких государств, несовершенства законодательства, резкой социальной дифференциации населения по уровню доходов, инфляционных процессов, безработицы, нестабильности политической системы, нестабильной уголовной политики, а также других криминогенных факторов, включенных в механизм детерминации преступности. Эти факторные комплексы преступности являются лишь катализаторами, питательной основой криминальной активности конкретной этнической общности. Применительно к этносоциальной проблеме преступных формирований самостоятельное и решающее значение имеет исследование миграционных процессов, активно детерминирующих этническую преступность. При этом региональные различия во влиянии этнических факторов на криминогенную обстановку обусловлены степенью полиэтничности и развитием процессов миграции лиц из числа криминально активных этнических общностей.

В отечественной криминологии бесспорным признавался факт влияния миграционных процессов на преступность, в частности на личность преступника.

В конце 1960-х гг. в ходе изучения влияния миграции на преступность удалось сформулировать ряд выводов, имеющих принципиальное значение. Было установлено, в частности, что данные о соотношении уровня преступности среди мигрантов и коренного населения подтверждают известную зависимость между статистическими показателями миграции населения и уровнем преступности, и эта зависимость не является случайной.

Уровень преступности приезжих лиц в местностях с особенно высокими показателями интенсивности миграции существенно превышает уровень преступности, средний для данной местности. Одновременно в районах активной миграции имеет место тенденция к возрастанию как абсолютного числа тяжких преступлений, совершаемых приезжими, так и доли этих преступлений в структуре преступности.

Отрицательное влияние миграции усиливается, когда она выступает во взаимосвязи с другими факторами, действующими в том же направлении.

В ходе проведенного исследования удалось установить также, что криминальная обстановка значительно обостряется при увеличении количества приезжих из представителей народностей Северного Кавказа.

Для мигрантов в повышенной степени характерны такие психологические свойства, как тревожность и отчужденность, порождающие страх быть униженными средой, постоянное ощущение ее враждебности. Это во многом проясняет облегченный переход от правопослушного поведения к противоправному. В дальнейшем при исследовании миграционных процессов была выявлена непосредственная связь этносоциальных особенностей преступности и миграции населения.

Признавая в целом позитивное значение миграции, способствующей развитию и расширению производства, культурному обмену и т.п., вместе с тем из проведенных исследований видно, что в настоящее время она приобрела характер вынужденных переселений. По данным миграционной службы России, последние годы каждый четвертый мигрант являлся беженцем или вынужденным переселенцем. Значительное их число прибывало на новое место жительства без официальной регистрации.

Одновременно миграция населения сопровождается значительными изменениями экономического, социально-психологического, культурного, организационного характера. Исследования показали, что часть этих изменений приобретает явно криминогенное значение.

В частности, при усилении миграционных потоков наблюдается резкое отставание темпов социального развития от темпов хозяйственно-экономического развития соответствующего региона. В условиях обострения проблемы безработицы, вызванной спадом и повсеместным свертыванием производства, кризисными явлениями в различных сферах жизнедеятельности людей, диспропорция в темпах экономического и социально демографического развития значительно обостряет криминогенную обстановку в регионе.

Осложняется демографическая ситуация.

Возникает и в дальнейшем усугубляется диспропорция в структуре населения, и как следствие этого — отрицательные последствия социально-психологического характера. Этот разрыв становится особенно заметным в межэтнических отношениях, когда приезжие из числа других национальностей ориентируются на свою эталонную группу. Различными способами они подчеркивают свою этническую определенность, различными путями добиваются сохранения собственных ценностей и символов.

В демографии под миграцией понимается перемещение людей со сменой постоянного местожительства или для временного проживания по месту прибытия. Эта перемена места жительства может быть:

1) стационарной, когда люди переселяются на новое место жительства для постоянного проживания;

2) сезонной, связанной с временным переездом для выполнения конкретных задач;

3) маятниковой, когда люди совершают ежедневные переезды от места жительства к месту работы и обратно;

4) эпизодической, связанной с временной переменой места жительства на период, зависящий от целей переезда (командировка, учеба, туристическая поездка и т.п.).

Применительно к этносоциальным аспектам современной организованной преступности продуктивным может оказаться сочетание позитивистского и этносоциологического подходов к исследованию миграции.

При позитивистском подходе предполагается, что каждый мигрант полностью осведомлен обо всех условиях предстоящего перемещения, о возможных выгодах и потерях, имеет одну рациональную цель, состоящую, как правило, в получении определенной материальной выгоды. Этносоциологическое же исследование миграции преследует цель показать, как особенности культуры этноса отражаются на миграционном поведении его членов, а также выявить различные аспекты совместимости мигрирующей группы со средой вселения.

Очевидно, что позитивистский подход имеет силу преимущественно в обществах, основанных на рыночных отношениях. Если учесть, что организованные преступные формирования характеризуются общностью корыстных интересов его участников и конечная цель их деятельности сводится к получению сверхприбыли, то данный подход к исследованию миграционных процессов различных этнических общностей может иметь весьма важное методологическое значение.

По данным Федеральной миграционной службы, в настоящее время в России на нелегальном положении находятся более 1,5 млн. иностранцев.

Длительное время находясь на нелегальном положении в стране пребывания и не имея законных средств к существованию, иностранные граждане объединяются в организованные группы и преступные сообщества, совершают корыстные и насильственные преступления, смыкаясь зачастую с местной уголовной средой.

Получают распространение такие преступления, как торговля малолетними детьми, вовлечение в проституцию молодых женщин при вывозе их за границу, изготовление и распространение порнографических материалов с использованием международной компьютерной сети Интернет и др.

2.7. Террористы

Если попытаться дать общую психологическую характеристику террористам, то можно прийти к выводу, что они принадлежат к экстремистскому типу сознания. Однако подобное суждение выглядит достаточно расплывчатым и неоднозначным, если не назвать конкретные психологические черты, присущие именно террористам. Между тем их уже неоднократно квалифицировали как шизофреников, садистов, фанатиков, ущербных личностей, самоутверждающихся, пожираемых амбициями, морально глухих и даже как бескорыстных и чистых мучеников за идею. О террористах как об отдельном психолого-психиатрическом и даже социальном типе можно говорить лишь в том случае, если будут найдены такие их черты, совокупность которых свойственна именно им, а не другим типам.

Тогда можно будет обоснованно судить о мотивации террористического поведения. В целом психолого-психиатрическая информация о личности террориста нужна для решения многих практических задач в ходе оперативно — розыскной и оперативно-боевой деятельности, расследования преступлений террористического характера и их профилактики, задержания преступников и проведения с ними отдельных следственных действий, построения следственных версий, для ведения переговоров с террористами и т.д.

За последние годы накоплена значительная научная информация о личности террориста, которая с успехом может быть использована в борьбе с этим явлением. Однако соответствующие исследования еще не имеют систематического характера, психологические и психиатрические сведения о террористах достаточно отрывисты. Они чаще всего основаны не на эмпирических изысканиях, не на обследовании конкретных террористов, а на общих представлениях тех или иных авторов о том, какими личностными особенностями должны обладать эти преступники.

По мнению большинства исследователей, террористы не составляют специфическую диагностико-психиатрическую группу.

Хотя в некоторых работах прослеживается ряд от нормального типа до психопата, подавляющая часть сравнительных исследований не обнаружила никакой явной психической ненормальности в большинстве случаев. Тем не менее на путь терроризма чаще становятся люди со специфической личностной предрасположенностью, которая, как мы увидим ниже, не приводила бы ни к каким негативным последствиям, если бы не воздействие микросреды. Если суммировать результаты ряда исследований, в том числе тех, которые были проведены нами, наиболее характерными для террористов особенностями являются следующие.

Приводимые ниже данные основаны на изучении группы лиц, обвиняемых в терроризме, захвате заложников и похищении людей. Для их обследования специально была составлена анкета, в которую вносились данные биографического, криминологического, психологического и психиатрического характера. При этом широко использовались клинические беседы и психологическое тестирование.

Это выборочное исследование дало следующие результаты.

Общая черта многих террористов — тенденция к экстернализации, поиску вовне источников личных проблем. Хотя эта черта не является явно паранойяльной, имеет место сверхсосредоточенность на ней. Причем необходимо отметить, что экстернализация присуща практически всем категориям террористов: политическим, сепаратистским, этнорелигиозным и др. Такая особенность является психологической и идеологической основой для сплачивания террористов и, несомненно, принадлежит к числу ведущих. Она активно питает ненависть к представителям иных национальных, религиозных или социальных групп, приписывание им самых отвратительных черт, объяснение собственных недостатков, неудач и промахов только коварством и злобой врагов. Отсюда особая жестокость при совершении террористических актов, отсутствие сопереживания их жертвам. Как показали проведенные нами обследования конкретных лиц, обвиняемых в терроризме, им непереносимо признать себя источником собственных неудач.

Другие характерные психологические черты личности террористов — постоянная оборонительная готовность, чрезмерная поглощенность собой и незначительное внимание к чувствам других, иногда даже их игнорирование. Эти черты связаны с паранойяльностью террористов, которые склонны видеть постоянную угрозу со стороны других и отвечать на нее агрессией. Так, для 88% обследованных нами лиц, обвиняемых в совершении преступлений террористической направленности, типична агрессия как реакция на возможную опасность со стороны окружающей среды.

Паранойяльность у террористов сочетается с ригидностью, «застреваемостью» эмоций и переживаний, которые сохраняются на длительный срок даже после того, как исчезла вызвавшая их причина. Ригидные явления и процессы ведут как бы автономные от личности переживания.

Многие террористы испытывают болезненные переживания, связанные с нарциссическими влечениями, неудовлетворение которых ведет к недостаточному чувству самоуважения и неадекватной интеграции личности. Вообще нарциссизм имманентно присущ террористам, причем не только лидерам террористических организаций, но и рядовым исполнителям. Эту черту можно наблюдать как у политических, так и у этнорелигиозных террористов,

особенно в их высказываниях, в которых звучит явное торжество по поводу их принадлежности к данной группе. Они убеждены в своем совершенстве, в своих выдающихся личных особенностях и превосходстве над другими только или главным образом по той причине, что принадлежат к данной этнорелигиозной группе, которая является «единственно правильной». Чтобы доказать это себе и другим, такой террорист совершает дерзкие нападения и пренебрегает общечеловеческими ценностями.

Общественную опасность группового нарциссизма подчеркивали многие исследователи, в частности Э. Фромм. Эту особенность надо учитывать в антитеррористической пропаганде, в работе с населением тех регионов, где имеют место этнорелигиозная нетерпимость и экстремизм. В местах лишения свободы могут возникнуть большие проблемы, если там будут содержаться группы из людей одной этнорелигиозной принадлежности, осужденных за преступления террористического характера. Будет достаточно сложно переориентировать их на позитивное отношение к представителям других народов.

При нарциссических установках люди воспринимают мир черно-белым, а все причины своих неудач и ошибок видят только в окружающем их обществе, они уверены, что все эти причины никак не могут быть порождением их собственной группы. Вот почему они отщепляют от своей личности низкооцениваемые и причиняющие психотравму части и проецируют их на другие национальные и религиозные группы, на культуру, которую они считают враждебной, и уже в таком качестве воспринимают ее.

Для многих людей, профессионально занимающихся терроризмом, характерна замкнутость на своей террористической группе, ее ценностях, целях ее активности. Такая сосредоточенность вроде бы свидетельствует о цельности и целостности личности, но на самом деле ведет ее к культурологической изоляции, накладывает жесткие ограничения на индивидуальность человека и свободу его выбора. Он начинает еще более резко делить весь мир на свой и чужой, постоянно преувеличивая опасности, грозящие со стороны других культур.

Лица, склонные к терроризму, принадлежат к людям того склада, для которого характерен примат эмоций над разумом, непосредственных активных реакций на действительность над ее осмыслением; предвзятость оценок, низкий порог терпимости и отсутствие должного самоконтроля, они достаточно легко и естественно сживаются с идеей насилия. Не случайно среди обследованных нами преступников террористической направленности 44% отличаются явной эмоциональной неустойчивостью, а для 80% характерны эмоционально насыщенные ассоциативные образы. 51 % обследованных склонны скорее действовать, чем осмысливать происходящее и строить обоснованный прогноз. Разумеется, указанные особенности личности террористов не исключают продуманности и рациональности их агрессивных действий, что еще раз свидетельствует о полимотивации последних. Так, среди обследованных нами лиц, причастных к терроризму, у 68% в основе лежали корыстные стимулы, а у 24% — достижение таких конкретных целей, как освобождение арестованных и осужденных соучастников и иных лиц, связанных с террористами.

Среди террористов много тех, кто движим игровыми мотивами. Для них участие в террористических актах — игра: с обстоятельствами, врагом, правоохранительными органами, судьбой, даже со смертью. Особенно это характерно для молодых людей, в том числе подростков. Не исключено, что это может быть и чертой национального характера.

Такую особенность личности террористов необходимо учитывать при проведении конкретных антитеррористических мероприятий, например, в переговорах с теми, кто захватил заложников. Нужно учитывать, что подобные ситуации террористы бессознательно воспринимают именно как захватывающую игру, ставкой в которой может быть их жизнь. Но надо помнить, что это их, во всяком случае многих из них, не испугает: для них собственная жизнь, не говоря уже о жизни других людей, лишь плата за то несказанное удовлетворение, которое они испытывают от участия в столь захватывающей игре. При этом насыщаются и их нарциссические влечения.

Исследуя конкретных террористов, можно убедиться в том, что большинству из них присущи предельная нетерпимость к тем, кто думает иначе, и фанатизм, порожденный максималистскими идеями «спасения» своей этнорелигиозной группы, ее торжества, полного посрамления и уничтожения ее врагов, которые ненавидимы. Террористам свойственна твердая вера в обладание абсолютной, единственной и окончательной истиной или в то, что те, кому они подчиняются, конечно же, обладают ею. Отсюда вера в свое мессианское предназначение, высшую и уникальную миссию во имя «спасения» и счастья своей нации или сторонников своей веры. Убежденность в собственной миссии может быть чисто эмоциональной, а может основываться на «рациональных» идеологических постулатах, святости традиции, мудрости лидеров. Подобная убежденность отличает истинных террористов от «попутчиков», которые согласились совершать террористические акты из корыстных соображений, и от «темных», неосведомленных, попавших под чье-то влияние людей.

В целом этнорелигиозные террористы принадлежат к закрытому типу личности, что исключает всяческую критическую мысль и свободу выбора, поскольку они видят мир только в свете предустановленной «единственной истины». Логическим следствием «закрытости» и фанатизма является поразительная, подчас парадоксальная узость, односторонность взглядов, ведущая к максималистской абсолютизации частного, произвольно вырванного из общей системы связи и совершенно не учитывающего другие позиции и представления. Очень часто вследствие этого мир теряет для них реальное очертание, само же сознание и его образы становятся мифологизированными. Формирующиеся в нем символы приобретают бытийное значение, поэтому посягательства на них, действительные или мнимые, воспринимаются крайне болезненно.

Закрытость личности террористов, равно как и другие их особенности, следует прежде всего учитывать при проведении переговоров с ними и их допросов в ходе расследования уголовных дел. Однако прямолинейные и тем более грубые попытки разрушить их «закрытую оборону» могут привести к весьма нежелательным результатам, сделать невозможными доверительные контакты с ними.

Психолого-психиатрические особенности личности террориста во многом определяются тем, что он непосредственно соприкасается со смертью, которая влияет на его психику, поступки и на события, в которые он включен. Личностная специфика террориста такова, что он стремится к смерти. Террорист разрушает последние преграды, отделяющие от нее.

Это террорист-некрофил. У террориста отсутствует задача выживания, чаще всего он и не ставит таковую перед собой, поскольку сам стремится к смерти. Раз приблизившись к ней, такой человек начинает приобретать опыт, который либо осознается и становится основой внутреннего развития, либо не осознается и на уровне личностного смысла определяет поведение, в том числе через потребность вновь и вновь испытывать дрожь от соприкосновения с тем, что находится за гранью. Наркотическая для террористов атмосфера близости к смерти может толкать на совершение самоубийственных террористических актов, а также убийств, не обязательно террористических, например при участии в разных военных конфликтах.

Террористы, которые видят в смерти, своей или чужой, единственный путь решения вставших перед ними проблем, естественно, не испытывают страха перед возможной гибелью. Поэтому профилактический эффект неотвратимости уголовного наказания в отношении таких людей практически ничтожен. Они не боятся смерти, а перспектива длительного, даже пожизненного лишения свободы обычно не принимается ими во внимание, они просто не думают об этом. Только уже после вынесения приговора такие люди начинают осознавать, что им всю жизнь или значительную ее часть предстоит провести в местах лишения свободы. Их страдания, связанные с наказанием, начинаются с этого момента.

Всех обследованных нами террористов мы сопоставили с теми людьми, которые совершили убийства в сфере быта, семьи и досуга. Приведем вначале некоторые общие показатели, характеризующие эти две группы.

Прежде всего оказалось, что средний возраст террористов (28 лет) несколько ниже, чем возраст бытовых убийц.

Семейная адаптация и состояние в браке в этих группах были сходными. Как показатель внутрисемейной адаптации учитывалась роль обследуемого лица в семье. При этом роль лидера в семьях была одинаковой в обеих группах, однако роль подчиненного в основной группе обследованных отсутствовала, в то время как в группе «обычных» убийц она встречалась в 16%.

Уровень образования в основной группе был выше за счет лиц, имеющих высшее или незаконченное высшее образование (26% против 10%).

Число лиц, занятых умственным трудом, более чем в три раза превышало этот показатель в группе сравнения (17% против 5%). Лиц, занятых физическим трудом, в основной группе было на 10% меньше; здоровых, но не работающих — вдвое больше.

Без особенностей прошли армейскую службу 37% подэкспертных основной группы и 47% — из группы сопоставления. Не служили по иным причинам 13% из группы террористов и 21% — из группы сопоставления.

Таким образом, можно полагать, что в целом уровень социальной адаптации в основной группе был несколько выше, чем в группе лиц, совершивших «обычные» убийства, за счет более высокого образовательного уровня, хотя число неработающих оказалось больше.

Среди психиатрических данных обращает внимание меньшая психопатологическая отягощенность у этих испытуемых. Так, среди родственников шизофрения встречалась примерно одинаково в обеих группах (6 и 7,5%), в то время как алкоголизм в пять раз реже (8% в основной группе против 42% в группе сопоставления). Патология в родах также отмечена у первых в два раза реже.

Половина подэкспертных основной группы воспитывалась в полных семьях. Значительных нарушений типа воспитания не было, только в 4% случаев можно было отметить пониженный уровень опеки, в то время как в группе сопоставления почти у половины прослежена гипоопека и у трети — гиперопека. Возможно, это связано с некоторыми национальными особенностями воспитания.

Известно, что в развитии агрессивных установок большое значение придается игровой деятельности в детстве. Социально приемлемые формы игровой деятельности прослеживались почти у половины лиц обеих групп, в то время как социально неприемлемые в основной группе встречались почти в два раза реже (соответственно 12 и 21%). Взаимоотношения со сверстниками отличались главным образом по показателю отвержения, отказа от совместных игр. Таких в основной группе было в три раза меньше по сравнению с группой «обычных» убийц (4 и 12%). В то же время показатели равных, партнерских отношений и лидерства в основной группе были ниже, чем среди совершивших убийства (соответственно 33 и 55%, 10 и 14%).

Черепно-мозговые травмы в прошлом отмечались примерно с одинаковой частотой.

Под наблюдением психоневрологических диспансеров в прошлом состояли лишь около 33% лиц из основной группы и 42% — из группы сопоставления. Диагноз «алкоголизм» встречался значительно реже в исследуемой группе террористов. Это заболевание вообще очень редко встречается среди террористов, сам характер террористического поведения обычно исключает чрезмерное увлечение алкоголем.

Судебно-психиатрическую экспертизу по прежним уголовным делам проходили 8% террористов и 27% убийц, причем доля невменяемых оказалась примерно равной — 6 и 7%.

Необходимо отдельно сказать о тенденции к аутоагрессии, важность которой не только в том, что она нередко сопровождает агрессию, но и в том, что в современном мире суицид активно используется для совершения террористических актов. Названный показатель был относительно высоким в группе убийц — более 1/5 совершали суицидные попытки и самоповреждения. В основной группе таких лиц тоже было немало — 10%.

Заслуживает внимания процесс формирования социальных установок, который происходит в юности и имеет большое значение для последующей криминальной активности. При исследовании группы убийц более чем у 1/3 обвиняемых не было выявлено каких-либо особенностей в формировании социальных установок, но у половины остались несформированными общепринятые морально-этические нормы. В основной группе (террористов) формирование обычных социальных установок прослежено почти в половине случаев (46%), их несформированность выявлялась реже. Однако в целом неблагополучное социальное развитие в обеих группах встречалось весьма часто. Вместе с тем к этим данным нужно подходить с немалой осторожностью. Необходимо помнить, что неблагоприятный ход жизни может заключаться как раз в том, что формируются искаженные представления не только о своей нации и вере и нации и вере других, но и в целом негативное отношение к культуре других народов.

Психопатологические показатели двух групп отличаются больше всего. Оценка особенностей психопатологического синдрома в период совершения правонарушения показала, что этот признак в группе сравнения встречался почти в два раза чаше. Так, бредовые и сверхценные образования в основной группе составили 4%, в сравнительной — 22%, аффективные синдромы — соответственно 4 и 23,5%, различные варианты личностных расстройств — 38 и 56,5%, расстройства влечений — 2 и 26,5%, умственная отсталость — 4 и 14%.

Экспертное решение «вменяемы» было принято в отношении 88% лиц основной группы, а в группе сравнения — 63, «невменяемы» — 8% среди первых по сравнению с 31% в группе убийц.

Психиатрический диагноз в результате проведенных экспертиз выглядит следующим образом: «психически здоров» — 42% среди террористов, 10% среди убийц; «шизофрения» — соответственно 8 и 16%; «эпилепсия» — 2 и 2%; «психопатия» — 6 и 15%; «остаточные поражения головного мозга» — 24 и 33%; «алкоголизм» и «наркомания» — 4 и 10%; «умственная отсталость» — 2 и 4%.

Иными словами, в группе террористов доля лиц с психической патологией оказалась значительно меньшей, хотя личностные расстройства встречались довольно часто.

При сопоставительном анализе мотивации общественно опасных действий выяснено, что болезненная мотивация, если в нее включать психопатическую, составила 20% у лиц основной группы и 36% — в сравнительной группе.

Среди вариантов психологической мотивации поведения преобладала корыстная мотивация действий более чем у 68% террористов против 9% в группе сравнения. Это понятно, поскольку в основную группу были включены и лица, обвинявшиеся в захвате заложников в целях выкупа. При этом надо заметить, что корыстная мотивация не самая характерная черта бытовых убийц.

Мотив мести конкретным лицам отмечен лишь в 4% по сравнению с 10% в группе «обычных» убийц. В 1/3 случаев выявлены «иные мотивы» действий. Вообще мотивы террористического поведения не следует делить только на две группы: корыстные и бескорыстные, даже в случае захвата заложников. Такое поведение почти всегда полимотивировано, но некоторые мотивы на глубинном, смысловом уровне могут иметь бессознательный характер и не выявляются при недостаточно квалифицированном личностном анализе.

При анализе мотивов общественно опасных действий, кроме отмеченных выше преобладающих корыстных, выявлены мотивы истерической самоактуализации (6%), «наведение страха» (4%), получение политических выгод (6%), достижение конкретных целей (24%), установление «справедливости» (24%), уничтожение политических и иных противников, обеспечение торжества своей религии или нации (8%).

Психическое здоровье «обычных» убийц оказалось гораздо хуже, чем у террористов, и, следовательно, оказывало большое влияние на их преступные действия. Так, бредовые расстройства обнаружены у 22% среди первых и только у 6% среди вторых, аффективные расстройства — соответственно у 23,5 и 4%, синдромы расстройств личности — у 55,9 и 38%, синдромы расстройств влечений — у 26,5 и 2%, слабоумие — у 13,7 и 4%. Что касается некоторых психологических данных, то они характеризуют террористов следующим образом: мнестические процессы в норме зафиксированы у 84%, высокий темп умственной деятельности — у 26%, достаточный — у 60%, устойчивое внимание — у 11%, устойчивая работоспособность — у 60%, высокий уровень обобщения — у 60%, средний — у 33%, способность обобщать существенные признаки — у 80%, способность к переносу и установлению логических связей — у 60%.

Более половины обследованных террористов были способны к четкому осознанию и постановке целей своего поведения, около половины могли четко оценивать промежуточные цели и прогнозировать возможные последствия своих поступков. Абсолютное большинство преступлений в группе террористов планировалось и готовилось заранее, в то время как в группе «обычных» убийц запланированными было только около 15%.

В этом отношении представляет большое значение выяснение роли того или иного лица в группе и влияние групповых взаимоотношений на поведение. Группоцентрическое поведение, т. е. ориентация на референтные нормы асоциальной группы при регуляции поступков, выявлено более чем у половины лиц из группы террористов. Лидирующее или высокое положение в группе занимали почти 3/4 обследованных, рядовых исполнителей была 1/4. В групповых преступлениях «бытовых» убийц имели место обратные отношения — среди обследованных убийц преобладали исполнители. 75% групп террористов состояли из пяти человек и более.

В криминальном аспекте анамнез в прослеженных группах весьма заметно отличался. В милиции в подростковом возрасте состояли на учете 6% лиц из основной группы и 16% лиц из группы убийц, т. е. почти втрое больше. К. уголовной ответственности до настоящего преступления привлекались 38% лиц из основной группы и около 48% — из группы сравнения. Среди террористов доля привлекавшихся к уголовной ответственности два раза и более составила 14%, а среди убийц — 31,4%. Большинство ранее привлекавшихся к уголовной ответственности в основной группе в настоящее время обвиняются в похищении людей в целях получения выкупа.

Эти данные дают все основания для важного предположения, что мотивы террористических действий в основном формируются не в неформальных малых группах, не под влиянием опасных общеуголовных преступников или в совместном совершении «обычных» преступлений. Возникновение и развитие указанных мотивов происходит в ходе семейного воспитания, под влиянием местных этнорелигиозных обычаев и традиций, носящих сугубо пережиточный характер, под влиянием призывов старших и авторитетных лиц. Данные обстоятельства имеют немалое практическое значение.

В свете сказанного большой интерес представляют полученные нами данные об отношении террористов и «обычных» убийц к содеянному: среди первых полностью отрицают свою виновность 31%, среди вторых — 20%, сожалеют о содеянном соответственно 8 и 12,7%. Такие различия отчасти могут быть объяснены тем, что «обычные» убийцы совершили насилие в отношении главным образом своих, а террористы — исключительно в отношении чужих и чуждых, которых к тому же ненавидели как представителей иной культуры. Последний фактор, как нам представляется, входит в число ведущих.

2.8. Коррупционеры

Под коррупцией как социально-правовым явлением обычно понимается продажность государственных чиновников, должностных лиц, а также общественных и политических деятелей. Познание свойств личности субъектов коррупционной деятельности представляет особый и повышенный интерес в криминолого-психологическом плане.

Личность коррупционера обычно изучается в двух аспектах: во-первых, как объект социальных связей и влияний и, во-вторых, как субъект, способный к активной, целенаправленной, преобразующей деятельности.

Психологические особенности личности коррупционера, в частности, следует понимать как относительно стабильную совокупность индивидуальных качеств, определяющих типичные формы реагирования и адаптивные механизмы поведения, систему представлений человека о себе, межличностные отношения и характер социального взаимодействия. Сравнение полученных в последние годы результатов эмпирического изучения личности коррупционера и личности законопослушного гражданина свидетельствует о наличии у первой некоторых отличительных особенностей, в том числе психологических. Законопослушные граждане намного опережают коррупционеров по социально-позитивному отношению ко всем базовым ценностям, общему самоощущению, оценке смысла своей жизни. Таким образом, личность коррупционера отличается от личности законопослушного гражданина негативным содержанием ценностно нормативной системы и устойчивыми психологическими особенностями, сочетание которых имеет криминогенное значение и специфично именно для преступников. Эта специфика их нравственно — психологического облика является одним из факторов совершения ими преступлений, что, однако, отнюдь не является психологизацией причин преступности, поскольку нравственные особенности складываются под влиянием тех социальных отношений, в которые был включен индивид, т. е. имеют все-таки социальное происхождение.

При этом очевидно, что личность коррупционера существенным образом отличается от личности других преступников. В большинстве своем это люди семейные, хорошие работники (многие из них имеют блестящий послужной список и отличаются исключительными деловыми качествами и высоким уровнем работоспособности), имеющие высшее образование (часто не одно). Это люди с устоявшейся психикой и мировоззрением. Также значительная часть коррупционеров, как это ни парадоксально звучит, — люди с высоким материальным достатком. Нет никаких оснований упрекать большинство из них и в непатриотичном отношении к своей стране. Иными словами, можно смело утверждать, что изучение личности коррупционера лежит, скорее, в области социальной и юридической психологии, нежели в рамках обычных общих подходов к личности преступника.

Структура криминологического портрета российских коррупционеров и степень коррупциогенности выглядит следующим образом: представители исполнительной власти, работники министерств, комитетов и их подразделений на территории субъектов Российской Федерации — 41,1%, сотрудники правоохранительных органов — 26,5%, работники контролирующих органов — 8,9%, работники налоговой и таможенной служб — 3,2%, депутаты — 0,8%, иные категории — 19,6%.

Из приведенного статистического анализа не следует, что в наибольшей степени коррупции подвержены служащие органов исполнительной власти, поскольку численность соответствующих групп лиц, имеющих публичный статус, существенно различается. Также необходимо учесть, что особый уголовно-процессуальный статус депутатов, судей и прокуроров препятствует эффективному выявлению и привлечению к уголовной ответственности коррумпированных должностных лиц из их числа.

Данные уголовной статистики свидетельствуют также, что среди лиц, осужденных за взяточничество, 13% были ранее судимы, из них: за взяточничество — 4%, за иные корыстные преступления — 6%, за прочие преступления — 6%.

Из всей совокупности осужденных за взяточничество 54% осуждены за квалифицированные виды дачи, получения взятки и посредничества во взяточничестве.

Специальный рецидив свойствен в основном так называемым мнимым посредникам (их доля от числа повторно осужденных за взяточничество составила 56%).

Опрос 135 осужденных за коррупционные преступления показал, что 72% из них были осведомлены об уголовной противоправности своего деяния, 96% рассчитывали избежать наказания, 83% считали назначенное им наказание незаслуженно суровым и лишь 2% полагали, что понесли справедливое наказание (15% затруднились ответить).

Если характеризовать социально-демографические признаки личности коррупционеров последних лет, то изменения коснулись и их. Необходимо отметить, что средний возраст взяткополучателя составил 33 года (по состоянию на 2008 г.), т. е. произошло небольшое (в сравнении с данными за 1995 г. — 37 лет) естественное демографическое «омоложение» взяточников. Из всех лиц, осужденных за взяточничество, в возрасте от 20 до 30 лет совершили это преступление 22%, в возрасте от 30 до 40 лет — 32%, в возрасте от 40 до 50 лет — 10%, старше 50 лет — 13%.

Средний возраст коррупционера-взяткодателя оказался выше, чем взяткополучателя (37 лет). Раньше, по данным некоторых исследователей, среднестатистический взяткополучатель обычно был старше взяткодателя. Сравнивая возраст взяткополучателей, данные о котором были получены во время исследований в России в 1990-х гг., и аналогичные современные данные, можно говорить о том, что «омоложение» взяткодателей связано, прежде всего, с «омоложением» государственного аппарата в целом. На «омоложении» взяточников, вероятно, сказалось и значительное снижение средней продолжительности жизни россиян в конце прошлого века. Имеет тенденцию также повышение уровня феминизации коррупционеров (28% — женщины).

Другим свойством личности коррупционера-взяточника является его образовательный статус. По данным нашего исследования, большинство лиц из числа взяткополучателей (74%) имели высшее, незаконченное высшее или среднее специальное образование. В числе взяткодателей с таким образованием насчитывалось 38% осужденных. Следует отметить, что среди посредников высшее образование имели 58% осужденных за это преступление.

Как одну из тенденций следует рассматривать рост уровня образования взяточников, хотя он и без того традиционно высок. В исследуемый период в органы государственной власти на руководящие должности перешло много лиц, имеющих ученые степени, два и более образования, что конечно же сказывается на образовательном уровне такой категории осужденных.

В прежние годы подкупу-продажности более других категорий граждан в основном были подвержены государственные служащие, за ними следовали работники торговли, что было закономерно для того времени. С переходом к рыночным отношениям подкуп-продажность стали затрагивать и новые сферы деятельности: малый бизнес, банковскую систему, земельные отношения, приватизацию и др. Следовательно, период перехода к рынку характеризуется помимо наличия взяточничества в традиционно криминогенных отраслях народного хозяйства и активным криминогенным поражением вновь создаваемых и разнообразных сфер деятельности.

По данным опроса, проведенного Э. П. Тепловым, 37% представителей малого и среднего бизнеса в 1991 г., 59% — в 1992 г. и 78% — в 1993 г. признали факты вымогательства у них взяток государственными служащими.

На это обстоятельство в последнее время указывают и другие исследователи. Как правило, представители малого бизнеса вынуждены постоянно давать взятки за получение различных разрешений, регистраций или лицензий. Таким образом, статистические данные свидетельствуют не только о весьма неблагополучной динамике основных коррупционных преступлений, но и о негативных процессах, связанных с тем, что изменяется и личность коррупционера. При этом следует иметь в виду, что невыявленными остаются большинство коррупционеров. Более того, как свидетельствует исторический опыт, к уголовной ответственности бывают привлечены, как правило, коррупционеры низшего и в крайнем случае среднего уровня.

На протяжении уже длительного времени, например, выявляется и регистрируется в год весьма незначительное количество фактов взяточничества (1997 г. — 5608; 1998 г. — 5804; 1999 г. — 6823; 2000 г. — 7047; 2001 г. — 7909; 2002 г. — 7311; 2003 г. — 7047; 2004 г. — 8928; 2005 г. — 9821; 2006 г. — 11 063; 2007 г. — 11 616; 2008 г. — 12 512). К уголовной ответственности бывают привлечены менее 30% взяточников, а реально осуждены к одной из мер уголовного наказания менее 20%. И это в то время, когда, по единодушному мнению экспертной группы, в крупных мегаполисах, например в Москве, упомянутое количество фактов получения и дачи взяток происходит ежедневно.

Следует еще раз отметить, что коррупция — это далеко не только взяточничество. Она объединяет различные по своей криминологической характеристике криминальные деяния: хищения, должностные преступления, подкуп-продажность и т.п.

Коррупцию, как отмечают ведущие криминологи, следует сегодня рассматривать как определенный и устойчивый сектор криминального рынка — оборота того, что прямо запрещено законом, или оборота в нарушение определенных, специальных норм и правил.

Современный криминальный рынок — это не только незаконный оборот наркотиков, оружия, человеческих органов. Это еще незаконный оборот должностей, голосов избирателей, полномочий и возможностей, различных значимых решений и т.п. Поэтому коррупция активно проявляет себя в самом широком спектре общественного бытия, например в спорте, шоу-бизнесе и др. И сегодня можно уверенно констатировать, что коррупция все теснее и прочнее смыкается с организованной преступностью, приобретает черты высокоорганизованных криминальных формирований и сообществ. И соответственно спектр лиц, втянутых в организованную, групповую и индивидуальную коррупционную деятельность, весьма широк и разнообразен.

Причины данного явления мы видим в следующем:

1) превращение коррупции в главный инструмент продвижения и закрепления на государственно-политическом Олимпе;

2) утверждение коррупции в качестве всеобщего образа жизни большей части населения;

3) рост профессионализма в деятельности преступных сообществ, участниками которых нередко являются коррупционеры;

4) несовершенство действующего законодательства о предупреждении коррупции и об ответственности за коррупционные преступления.

Нельзя не учитывать и того, что коррумпированные лица обладают не только официальным статусом и профессиональными знаниями, но и определенным криминальным опытом; сами могут проявлять инициативу, выполняя те или иные действия (бездействие) в интересах подкупивших их лип. Коррупционеров трудно выявить еще и потому, что уголовной ответственности подлежат как они сами, так и лица, их подкупившие. И те и другие заинтересованы сохранять свою преступную деятельность в тайне, оказывая противодействие расследованию в самых различных формах. Обе стороны стараются действовать без очевидцев, принимают меры к сокрытию и уничтожению следов преступления, прибегают в случае возбуждения уголовного дела к фальсификации доказательств, подкупают или запугивают соучастников и свидетелей преступления, а в последнее время и лиц, производящих расследование. Следует также иметь в виду, что коррумпированные должностные лица оказывают противодействие правоохранительным органам путем использования личных связей во властных структурах.

Личность коррупционера, имеющего высокий служебный статус, во многом остается неизученной.

При исследовании личности коррупционера особую ценность представляют сведения о мотивации его поведения. Исходя из этого было бы ошибочно, например, думать, что коррупционеры совершают преступления исключительно из корыстных побуждений. Достаточно большую их часть составляют люди, совершающие подобные действия по мотивам карьеризма или властолюбия. Этим лицам необходимо постоянно завоевывать авторитет среди окружающих, быть все время на виду и т.п. Корысть, понимаемая в смысле личного обогащения, если она здесь есть, выступает в качестве лишь дополнительного мотива.

Кроме того, следует обратить внимание на так называемые псевдосоциальные мотивы, в основе которых лежит предпочтение норм, интересов и ценностей отдельных социальных групп, противоречащих охраняемым законом нормам, интересам и ценностям общества в целом. К типичным мотивам такого рода относятся в том числе ведомственно-корпоративные как весьма характерные для коррупционеров. Например, значительная часть коррупционеров объясняет совершение преступных действий в целях решения таких вопросов, которые без нарушения закона решить невозможно. При этом коррупционер обычно прекрасно осведомлен о сути конфликта его интересов и интересов общества, которыми он пренебрегает. Именно поэтому типичным мотивом для коррупционера является не ложно понятый интерес группы, общества, а получение определенной пользы для себя. Следовательно, для коррупционера не характерны ложно понятые групповые или ведомственные интересы, выступающие в качестве псевдосоциальных мотивов. Другими словами, преступник не ошибается в правовой и нравственной оценке указанных выше интересов, однако у него есть потребность упрочения или улучшения своего социального статуса, подтверждения своего социального бытия, наконец, страх быть низвергнутым или уничтоженным сложившейся в обществе системой. Последнее обстоятельство может в какой-то степени объяснить, почему определенная часть государственных и муниципальных служащих, подпадая под влияние окружающих их сослуживцев, постепенно втягивается в орбиту преступных взаимоотношений, хотя по своим личностным характеристикам эти лица изначально не собирались становиться преступниками.

Очевидно, что отдельные поступки, а тем более поведение человека в целом, направляются не одним каким-то, а рядом мотивов, находящихся друг с другом в иерархических отношениях. Среди них можно выделить ведущие, которые и стимулируют поведение, придают ему субъективный, личностный смысл. Вместе с тем изучение коррупционных преступлений убеждает в том, что одновременно и параллельно могут действовать два и больше ведущих мотива, например мотив корысти и мотив утверждения себя в глазах престижной группы. Они взаимно дополняют и усиливают друг друга, придавая поведению целенаправленный, устойчивый характер, значительно повышая его общественную опасность. В этом, помимо прочего, можно видеть причину длительного совершения коррупционерами преступлений.

Конечно, в те или иные периоды жизни один из ведущих мотивов как бы приобретает главенствующую роль, затем мотивы могут реализовываться вместе, меняться местами и т.д. Совокупность мотивов и лежащих в их основе потребностей создает мотивационную сферу личности и является ее «ядром». В качестве подобного ядра может выступать в том числе система ценностей, в свою очередь влияющая на мотивы поведения.

При этом между публично провозглашенными и осознаваемыми коррупционером намерениями иногда существует различие. Другими словами, в преступном поведении можно встретить расхождение между провозглашенными намерениями и реальными мотивами. Если они не совпадают, то не только по причине того, что преступник желает обмануть окружающих, включая представителей правоохранительных органов. Скорее, дело в неосознаваемости значительного числа мотивов преступлений, которые из-за этого не совпадают с высказанными намерениями. То, что на первый взгляд представляется коррупционером в качестве ведущего мотива, в действительности может оказаться одним из второстепенных стимулов или вообще не иметь никакого стимулирующего значения. Поэтому перед сотрудниками правоохранительных органов (впрочем, как и перед исследователями, занимающимися рассматриваемой проблемой) стоит задача поиска подлинных мотивов преступлений. При этом следует учитывать, что мотив и мотивировка далеко не одно и то же. Между тем нередко именно мотивировка, определенная следствием или судом или самим преступником, юристами, научными и практическими работниками, воспринимается именно как мотив. Нередко мотивировки, данные обвиняемым, ложатся в основу определения мотивов, формулируемых затем следствием и судом в их процессуальных актах.

Таким образом, мотивировка — рациональное объяснение причин действия посредством указания на социально приемлемые для данного преступника и его окружение обстоятельства, побудившие к выбору данного действия. Мотивировка выступает как одна из форм осознания мотивов; с ее помощью коррупционер иногда оправдывает свое поведение или маскирует его в целях психологической защиты, внутреннего оправдания нарушения установленных правовых предписаний. Например, государственный служащий для привлечения необходимых инвестиций, строительства жилья, ремонта дорог намеренно предоставляет более выгодные контракты каким-либо фирмам, получая за это определенное вознаграждение, однако полученные таким образом деньги вкладывает в освоение региона. При этом, понимая, что он нарушает закон, коррупционер оправдывает свои действия тем, что печется о благе руководимого им региона. Впрочем, не следует упускать из виду и те случаи, когда посредством подобной мотивировки пытаются скрыть подлинные мотивы.

Ценности окружающего мира усваиваются, накапливаются человеком с самых ранних этапов его развития и могут мотивировать его поведение, они могут выступать в качестве побудительных сил человеческой активности. При этом ценности человека в различные периоды времени могут существенным образом видоизменяться. Наиболее стабильные ценности могут и не охватываться сознанием и на этом уровне мотивировать поведение. Именно ядерные образования максимально определяют свойства всей системы, каковой является личность коррупционера. Вместе с тем ядро и периферия обладают различной степенью податливости внешним воздействиям. Исходя из сказанного, особенно учитывая неосознаваемый характер многих мотивов, можно с достаточной степенью уверенности утверждать, что совокупность мотивов шире ценностно-нормативной системы личности. Поэтому объектом индивидуального предупредительного воздействия на личность коррупционера должна быть вся мотивационная сфера, а не только какие-либо ценности. В то же время именно ценности личности в силу рационального характера многих из них в наибольшей степени могут поддаваться изменению и перестройке, в чем видится одна из основ успеха профилактики коррупционных проявлений на личностном уровне.

Между тем правоохранительные органы далеко не всегда могут правильно определить мотивы преступного поведения коррупционеров. Причин подобного положения дел несколько. Во-первых, определяя мотив, правоохранительные органы исходят из перечня, который имеется в некоторых статьях уголовного закона, за пределы которого, даже если это диктуется обстоятельствами дела и личностью виновного, как правило, не выходят. Во многих статьях УК РФ, предусматривающих ответственность за коррупционные преступления, большинство конкретных мотивов данного вида преступлений не указано. Обычно указываются квалифицирующие наиболее опасные виды коррупционных преступлений и не более того. Во-вторых, правоохранительные органы при определении мотивов, как правило, руководствуются устаревшими представлениями о субъективных источниках человеческой активности. В-третьих, многие работники следствия и суда исходят из лжеаксиомы о том, что корыстные преступления совершаются исключительно из корыстных побуждений, а насильственные — из насильственных.

Выявление и изучение мотивов преступного поведения, разработка типологии личности коррупционера важны не только для расследования коррупционных преступлений, но и для решения задач профилактики коррупционной преступности.

Мотивы преступного поведения коррупционеров, как уже отмечалось, выполняют функции защиты их личности. В этом смысле они не фиксируются сознанием. Данный вывод представляется чрезвычайно важным для понимания природы противоправного поведения. При этом изучение мотивов преступного коррупционного поведения, попытка понять его глубинные, неосознаваемые личностью причины продиктованы желанием не оправдать и не защитить преступника, а понять движущие силы преступления, объяснить его.

Разработка типологии личности коррупционера необходима также для того, чтобы наглядно представлять то место, которое занимает личность коррупционера в типологии личности преступника в целом.

Именно по этому критерию целесообразно выделить следующие обобщенные типы личности коррупционера: корыстолюбивый, престижный и игровой.

Коррупционер корыстолюбивого типа последовательно, целеустремленно и постоянно стремится к удовлетворению своих, прежде всего материальных, потребностей, умножению и сохранению личного благосостояния, используя для этого все имеющиеся у него возможности: должностное положение, властные полномочия, связи и т.п.

Для престижного типа характерно стремление не столько обеспечивать себя материально, сколько с помощью криминальных денег создавать и постоянно поддерживать свой личностный статус, имидж. Он должен ощущать всеобщее почтение, уважение, занимать высокое положение в обществе, входить в известные элитарные социальные группы (дорогие клубы и т.п.). Для этого он легко, не скупясь, использует финансовые и иные резервы, добытые в результате преступной, коррупционной деятельности.

Для игрового типа важны прежде всего не власть, не деньги, а сам процесс реализации власти. Ощущение реальной опасности при балансировании на грани правопослушного и преступного, дозволенного и запретного доставляет ему остро требуемое моральное удовлетворение. Для этого он стремится к созданию для себя максимально комфортных условий и возможностей, нарушая закон, «рулить во власти».

Среди последовательных преступников-коррупционеров особое место в современных условиях занимают отдельные представители финансовой, экономической и политической элиты.

Криминолого-психологический анализ этой категории преступников представляется исключительно актуальным и важным в связи с их повышенной общественной опасностью.

Если, например, в советский период самые крупные коррупциогенно уязвимые теневики, взяточники, расхитители независимо от своего должностного или общественного положения всячески маскировали, прятали от посторонних глаз свое богатство, нажитое преступным путем, и старались максимально оградить себя от какого-либо афиширования, публичной шумихи, огласки, что делало их нажитое неправедным путем материальное благополучие, «умение жить, вертеться и делать деньги» не столь уж соблазнительным примером для массового подражания, то сегодня все наоборот.

Определенная часть финансовых воротил, олигархов, руководителей крупнейших корпораций, структур, так называемых нуворишей отечественного бизнеса, считают вполне оправданным и просто необходимым самую широкую рекламу своих миллиардных заработков и других социально-экономических успехов, используя для этого любые возможности и наиболее эффективные рекламные средства и технологии.

И в этих условиях неизбежно возникает реальный риск благоприобретения или активного развития сугубо негативных, психогенных мотивационных установок и состояний, имеющих опасную тенденцию повышенного внимания, болезненно-завистливого восприятия и распространения в социуме, подавляющее большинство которого с трудом сводит концы с концами.

Это в первую очередь патологическое корыстолюбие, алчность, бессовестность, безнравственность, жестокость, цинизм, равнодушие, нарциссизм, уверенность в непогрешимости, вседозволенности и безнаказанности и подчас даже антипатриотизм и др.

С учетом также и того, что работа и личная жизнь подобных субъектов повседневно протекает в постоянной и тесной взаимосвязи, контактах, сотрудничестве, соперничестве с широчайшим кругом самых разных представителей социума (партнеры, конкуренты, друзья, помощники, советники, сотрудники, охранники, пресса и др.), то происходит неизбежное и постоянно действующее активное и исключительно вредное взаимозасорение психогенностью и криминогенностью как на массовом, так и на индивидуальном уровнях сознания.

Можно смело утверждать, что такие, например, распространенные привычки и проявления, как неудержимое хвастовство своими самыми крутыми возможностями, связями, материальным благополучием (яхты, недвижимость, спортивные клубы, автотранспорт, самолеты, раритеты искусства и антиквариата, драгоценности и т.п.), — реальный путь к стойкой психолого-психиатрической зависимости. Другими словами, это можно квалифицировать также как отсутствие в нашем обществе элементарной «культуры богатства».

Так, для определенной, наиболее уязвимой части указанных личностей «яхта меньшей длины и комфортности», «замок или вилла в менее престижном месте», «более скромные затраты на отечественных и зарубежных “звезд”», «меньшие затраты на свадьбы и корпоративные вечеринки» могут порождать реактивные и стрессовые состояния, нервные срывы и тем самым способствовать активизации психогенных и криминогенных проявлений и установок. И не случайно в последние годы появились и успешно функционируют частные клиники и кабинеты, специалисты которых оказывают нуждающимся необходимую психолого-психиатрическую помощь.

В определенной мере подобные криминолого-психологические признаки могут иметь тенденции к благоприобретению и развитию также у криминогенно уязвимых представителей высших эшелонов общественно-политической и чиновничьей элиты. С той лишь разницей, что этим личностям, в силу специфики должностного, профессионального и общественного статуса, в значительно меньшей степени присущи и позволительны публичные бравирование и показуха, но общественная опасность от их теневой противоправной деятельности по своим последствиям неизмеримо более значительна и вредоносна.

Очевидно, что выделение любых типов преступников имеет условный характер. Вместе с тем уяснение глубинных мотивов, которые лежат в основе поведения человека, занимающего важные посты и положение в государстве, может оказать существенную помощь, например, в кадровой политике. Общепризнанным сегодня является тезис о том, что никакое богатство или повышение уровня оплаты труда чиновников, сотрудников правоохранительных органов и других работников исполнительных органов государственной власти не может служить надежной гарантией от коррупции, если у них отсутствуют государственно-патриотическая, профессиональная и нравственная установки, на уровне индивидуального сознания, препятствующие искушению всевозможными соблазнами. Поиск, призыв и ориентирование на людей с надлежащими позитивными установками и есть главная задача общества и государства.

2.9. Преступники — представители правоохранительной системы

Речь идет о личности той категории правонарушителей, которые являются представителями особой многопрофильной системы органов, структур, объединений, функционально предназначенных для решения социально-правовых конфликтов, обеспечения законности в жизни общества, противодействия преступности и другим нарушениям правопорядка.

В системе этих органов выделяются: суд, государственные правоохранительные органы (прокуратура Российской Федерации, Министерство внутренних дел РФ, Следственный комитет при прокуратуре РФ, Министерство юстиции РФ, Федеральная служба безопасности РФ, Федеральная служба охраны РФ, Федеральная таможенная служба, Федеральная налоговая служба, Федеральная служба РФ по контролю за оборотом наркотиков, ведомственная охрана), негосударственные правоохранительные органы (адвокатура, нотариат, частные охранные и детективные предприятия).

Так, преступность и совокупность суда и государственных правоохранительных органов можно рассматривать как две большие, кардинально различающиеся подсистемы современного общества, ведущие постоянную непримиримую борьбу между собой. Преступность наносит огромный урон людям, обществу, государству. Правоохранительная система стремится этот урон предотвратить, минимизировать, выявить и наказать виновных. Преступность в целом аморфна, отдельные ее акты непредсказуемы, она растворена в массе добропорядочных граждан, многолика и изменчива. Государственная правоохранительная система, хотя и не имеет единого центра, состоит из органов, тесно взаимосвязанных между собой и координирующих свою деятельность на основе закона. Можно указать и еще на многие различия. Говоря философским языком, эти две подсистемы олицетворяют собой борьбу добра со злом, права и морали с беззаконием и произволом.

Столь же в принципе различны и люди, из которых состоят эти подсистемы. Не совпадают даже их демографические данные. Если, как говорилось выше, средний возраст преступников колеблется в пределах 25—30 лет, то сотрудники правоохранительных органов в целом заметно старше (около 40 лет). У них более высокий образовательный уровень, устойчивое социальное положение и материальное обеспечение.

Но главное различие не в этом — оно лежит в духовной, мировоззренческой и поведенческой сферах.

Население вправе требовать и рассчитывать на то, что его охраняют честные, неподкупные, опытные и смелые профессионалы, на опыт и знания которых можно положиться в любой опасной и тяжелой ситуации. В целом так и есть. Однако, к сожалению, преступления совершаются и судьями и иными сотрудниками правоохранительных органов, что особенно опасно для общества, если учесть, что эти люди, как правило, обладают большой и авторитетной властью, а их служебное положение охраняется законом.

Основные преступления, совершаемые сотрудниками правоохранительных органов, предусмотрены в гл. 31 «Преступления против правосудия» УК РФ. Это привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности (ст. 299), незаконное освобождение от уголовной ответственности (ст. 300), незаконные задержание, заключение под стражу или содержание под стражей (ст. 301), принуждение к даче показаний (ст. 302), фальсификация доказательств (ст. 303), провокация взятки или коммерческого подкупа (ст. 304), вынесение заведомо неправосудных приговора, решения или иного судебного акта (ст. 305). Но сюда примыкают некоторые преступления, предусмотренные другими главами УК РФ, например должностные преступления и взяточничество.

Если в 2000 г. за преступления против правосудия было осуждено 2155 лиц, а в 2001 г. — 2487, то в 2008 г. привлечено к уголовной ответственности около 4000 представителей правоохранительной системы.

Статистика свидетельствует о том, что преступлений, совершаемых сотрудниками правоохранительных органов, регистрируется сравнительно немного. Если представить себе уголовное судопроизводство в виде лестницы, то на нижних ее ступенях (оперативно-розыскная деятельность, дознание) преступлений больше, чем на последующих ступенях (следствие, суд, исполнение наказания). Соответственно чаще рассматриваемые преступления совершаются сотрудниками милиции. Если в 2001 г. за должностные преступления было привлечено к уголовной ответственности сотрудников милиции 2171 человек, осуждено — 338, то в 2006 г. — 4020, осуждено — 1964; в 2007 г. — 4367, осуждено — 1200; в 2008 г. — 3785, осуждено — 1629. Реже преступления совершаются прокурорами и судьями. Так, к уголовной ответственности в 2006 г. было привлечено 27 прокуроров, осуждено — 6, в 2007 г. — 22 и 7, соответственно, в 2008 г. — 10 и 4.

За три года (1999—2001) квалификационные коллегии лишили полномочий судьи 342 человека, но только в отношении нескольких были возбуждены уголовные дела. На основании Закона РФ от 26 июня 1992 г. № 3132-1 «О статусе судей в Российской Федерации» к дисциплинарной ответственности за три года (2006—2008) было привлечено 1185 судей. Из них досрочно прекращены полномочия 206 судей, о неполном служебном соответствии предупреждены — 979, дано согласие на привлечение к уголовной ответственности в отношении 63 судей.

Такое распределение числа зарегистрированных преступлений между разными профессиями имеет ряд причин, к числу которых относятся и профессиональный уровень и количественный состав сотрудников разных правоохранительных органов, и характер их работы, и состояние контроля со стороны государственных учреждений и общественности. Достаточно сказать, что если оперативно-розыскная деятельность осуществляется скрытно, то судебное разбирательство — публичное и гласное, доступное и публике, и СМИ. Всякое нарушение закона в этой стадии если и не невозможно, то во всяком случае весьма затруднительно. В целом же для всех упомянутых преступлений, безусловно, свойственна высокая латентность.

Для характеристики личности преступников в правоохранительной системе весьма важно понять особенности формирования преступного поведения и мотивацию их незаконных действий.

Анализ практики показывает, что наиболее частыми являются две разновидности такой мотивации.

Первая разновидность мотивации — это ложно понимаемые служебные интересы, обязанности и полномочия. Наиболее ярким примером такого поведения может служить эпизод из известного телевизионного фильма «Место встречи изменить нельзя». Ответственный сотрудник уголовного розыска Жеглов незаметно подкладывает в карман предполагаемого вора кошелек, украденный у женщины и выброшенный вором, а затем «находит» его и арестовывает подозреваемого. В ответ на замечание своего подчиненного Шарапова, что так поступать недостойно, Жеглов убежденно заявляет: «Вор должен сидеть в тюрьме!» У него нет никаких сомнений в правильности своих действий, не говоря уже о законе и принципах морали.

Несомненно, Жегловым совершено преступление. Каковы же его мотивы? В данном примере — понимаемый им по-своему служебный долг, стремление любыми средствами искоренять преступность. Однако эта мотивация на практике как бы раздваивается: одна часть нарушителей закона, вроде упомянутого персонажа, действует из лучших, даже, можно сказать, благородных побуждений — только закон для них не столь уж важен. Но есть и другая группа с аналогичной мотивацией — поймать и наказать преступника, однако источником этой мотивации служит иное исходное соображение: улучшить показатели работы в своем районе, области, республике. Здесь внешне благородные побуждения часто приобретают карьеристский характер, перерастают в корыстно-личный интерес — быстрого продвижения по службе, получения наград и иных видов поощрения.

Ярким примером подобной психологической установки может служить история печально знаменитого белорусского следователя М. Жовнеровича, прогремевшая на всю страну в 1970-х гг. Тогда говорили: «У Жовнеровича не бывает нераскрытых дел», его часто ставили в пример на региональных и всесоюзных конференциях и семинарах следователей. А трагическим результатом постоянного поддерживания в его сознании уверенности в собственной абсолютной непогрешимости и правоте явились расстрельные приговоры, приведенные в исполнение, в отношении двух как всегда «блестяще разоблаченных убийц» за их страшные преступления, которых, как выяснилось позднее, они никогда не совершали.

Психологические особенности рассматриваемых лиц нужно охарактеризовать в первую очередь в плане уровня их правосознания и нравственных качеств.

Что касается правосознания, то очевидно, что все они достаточно хорошо знают законы, но на деле не считаются с ними. Ложно понимаемые интересы борьбы с преступностью приводят к тому, что они начинают действовать такими же методами, что и те, с кем они борются: ложью, обманом, провокацией, а то и прямым насилием. При этом им, разумеется, хорошо известно, что все подобные методы строго запрещены законом. Но, как уже сказано, это их нисколько не смущает: по мнению многих сотрудников правоохранительных органов (которые разделяет и большинство обывателей), наш закон чрезмерно гуманен, мягок, не помогает борьбе с преступностью, а мешает ей. Надо ли с ним считаться?

Указанная негативная позиция наглядно подтверждается результатами опроса сотрудников органов внутренних дел в г. Москве, проведенного нами в 2008 г. на условиях анонимности. Опрошено было 139 сотрудников. На вопрос: «Способны ли Вы при субъективной уверенности в виновности подозреваемого в тяжком преступлении допустить сознательно нарушение процессуальных норм при сборе доказательств?» — более 65% опрошенных ответили утвердительно, пояснив, что новый УПК РФ создал условия, при которых они считают невозможной нормальную работу по изобличению виновных и их справедливому наказанию.

Почти все опрошенные выражали неудовлетворение своим материальным содержанием и недопустимо низким уровнем престижности своего труда. Продолжением этих взглядов являются и нравственные качества. Гуманистическая идея необходимости человечного отношения даже к заядлому правонарушителю им совершенно чужда. Добиться результата любой ценой — вот как понимают они свою задачу. «Цель оправдывает средства» — эта одиозная формула не всегда произносится вслух, но по существу именно она служит руководством к действию.

Подобная нравственная позиция (ее вернее, конечно, назвать безнравственной) порождает и такие личностные черты, как правовой нигилизм, цинизм, грубость, равнодушие, самодовольство и самомнение, особенно характерные для работников низших звеньев правоохранительной системы.

Здесь уместно напомнить также и о том, что у многих сотрудников правоохранительных органов выработался, особенно в последние годы, комплекс стойкой психологической уверенности в своей безнаказанности, связанный с тем, что, с одной стороны, царит «круговая порука», а с другой — размылись и продолжают активно размываться границы между криминальной средой и органами правосудия.

За время перестройки тысячи бывших профессионалов из числа работников органов внутренних дел, прокуратуры, ФСБ, налоговой полиции перешли и активно переходят «на ту сторону баррикад», пополнив ряды и штаты подчас сомнительных банков, фирм, структур, охранных предприятий околокриминального, а нередко и сугубо криминального характера.

На вопрос: «Не боитесь ли Вы, нарушая процессуальные законы, неотвратимости административного или уголовного наказания?» — 40% вышеопрошенных уверенно ответили «не очень», пояснив при этом, что более достойную работу с их опытом и связями они всегда найдут.

К числу разнообразных причин, формирующих подобную личность, следует отнести постоянное пребывание их в тяжелой среде преступников, алкоголиков, пьяниц, что неизбежно вызывает негативные ассоциации: отвращение, презрение, ненависть или полное безразличие к человеческой судьбе и, как правило, приводит к профессиональной психологической деформации сотрудников.

Имеет значение неадекватная оплата труда и крайняя перегрузка, огромное число уголовных дел, которые надо раскрыть и довести до конца. Невозможность освоить такой объем работы ведет к спешке, нарушениям законной процедуры расследования и рассмотрения дел, а подчас к фальсификации доказательств и принуждению к самооговору, чтобы скорее завершить дело.

Не следует забывать и о том трагическом для нашей страны периоде сталинских репрессий, когда беззаконие и произвол поощрялись высшим партийным и государственным руководством. Ничто не проходит бесследно. Психология самоуправства и пренебрежения к нормам права мы будем искоренять еще не одно десятилетие.

Теперь перейдем ко второй разновидности мотивации — личной выгоде, имея в виду другую категорию преступников из числа сотрудников правоохранительных органов. Это те, кто был назван нашей прессой «оборотнями в серых шинелях» или «оборотнями в погонах». Картина здесь, в известном смысле, противоположна описанной выше. Если предыдущая категория характеризовалась тем, что, нарушая закон, они исходили хотя бы из ложно понятых интересов дела, то здесь нет и намека на какие-либо служебные интересы: мотив преступного поведения у них только один — личная выгода. Подбрасывая не кошелек в карман подозреваемого, а пистолет, боеприпасы или наркотики заведомо невиновному человеку, эти лица рассчитывают на получение взятки, выкупа или иной личной выгоды. И на это «уличенным» гражданам чаще всего приходится идти.

Можно сказать так: в данном случае с социально-психологической точки зрения это не работники правоохранительных органов, совершающие преступления, а обыкновенные взяточники, воры, вымогатели, насильники и убийцы, пролезающие в правоохранительную систему, чтобы легче было скрыть свое истинное лицо.

Достаточно привести вопиющий пример запредельно циничных преступлений, связанных с многоэпизодными кражами государственных наград у ветеранов и инвалидов Великой Отечественной войны, которые совершали в 2009 г. не банальные воры-домушники, а эксперты-криминалисты одного из подразделений УВД Восточного округа г. Москвы. В данном случае вряд ли есть необходимость как-либо комментировать подобные наигнуснейшие деяния уже не оборотней, а выродков в погонах. Поэтому давать детальную личностную характеристику этим преступникам в данном параграфе по сути дела излишне: она уже была исчерпывающе дана в предшествующих параграфах, посвященных личности соответствующих категорий правонарушителей.

Субъективная характеристика таких преступников должна быть дополнена упоминанием о тех упущениях в работе правоохранительной системы, которые сделали возможной такую неприглядную картину. Это плохой подбор кадров, бесконтрольность, отсутствие опоры на широкую общественность, отсутствие необходимой гласности.

Примером недопустимых кадровых просчетов в органах внутренних дел служит трагедия, которая произошла в ночь на 27 апреля 2009 г. в г. Москве, когда майор милиции, начальник ОВД района Царицыно Е. без каких-либо видимых причин застрелил двоих и тяжело ранил семерых человек. Как выяснилось, серьезные негативные нравственно-психологические отклонения отмечались за ним неоднократно и ранее, но необходимых выводов при неоправданном интенсивном кадровом «продвижении» 32-летнего «оборотня» не делалось.

Активизация разоблачений «оборотней», предпринятая в последние годы руководством Министерства внутренних дел РФ, выявила десятки и сотни таких лиц в разных регионах страны. Эти меры не должны превращаться в кратковременную кампанию; очищение правоохранительной системы от преступных элементов должно быть постоянной и приоритетной заботой государства и общества.

В свою очередь, характеризуя личность преступников, представителей негосударственной правоохранительной системы, целесообразно, прежде всего, остановиться на личности адвоката.

Специфика профессиональной деятельности адвокатов требует особого внимания к анализу социально-правовых и нравственно-психологических свойств их личности. В данном случае, тех из них, кто вопреки святой обязанности защищать право, нарушает его.

В адвокатском сообществе таковых немного, ибо большинство российских адвокатов честные и принципиальные профессионалы. Об этом свидетельствует и официальная статистика.

На 1 января 2009 г. в России зарегистрировано 62 тыс. адвокатов, среди которых злостных нарушителей закона совсем немного. Так, в связи со вступлением в законную силу судебных приговоров лишены профессионального статуса в 2005 г. 13 адвокатов, в 2006 г. — 24, в 2007 г. — 19.

В 2008 г. в отношении 136 адвокатов были возбуждены уголовные дела. Из них в суд было направлено 40 дел, а лишены профессионального статуса 23 адвоката. Не следует, правда, забывать о весьма высокой латентности преступлений и правонарушений, совершаемых адвокатами. В связи с этим представляет интерес психолого-криминологическое исследование свойств личности адвоката-правонарушителя.

Призванный обеспечить максимальную правовую защиту клиента, адвокат неминуемо и постоянно находится под значительным психологическим прессом острейшей необходимости в ограниченные процессуальными процедурами сроки найти наиболее эффективные способы, возможности для обеспечения своего процессуального долга зашиты интересов своего подопечного. Причем нередко в условиях острого, и далеко не всегда правомерного, противодействия «коллег» и «соратников» по право-охране.

В этих условиях неизбежно происходит интенсивное формирование стойких и подчас далеко не позитивных нравственно психологических установок и состояний.

Постоянное стремление к поиску смягчающих, оправдывающих (подчас любых) обстоятельств и необходимости их наиболее эффективного (даже эффектного) представления в рамках следственного и судебного производства нередко создает предпосылки для психогенного «раздвоения личности» и фактического, подчас бессознательного перехода на ценностные ориентации и позиции подопечного. «Да, он гнусный убийца, насильник, грабитель, махровый взяточник, коррупционер, мафиози, но!..»

Подобное постоянное психологическое насилие над собственным внутренним кредо и убеждениями может становиться реальной основой к благоприобретению либо закреплению и интенсивному развитию таких негативных личностных свойств, как цинизм, лживость, корыстолюбие, неискренность, готовность к криминальному посредничеству и «взяткодательству» и т.п. Безусловно, самостоятельного криминолого-психологического анализа заслуживает также углубленное исследование свойств личности правонарушителей — сотрудников нотариата, частных охранных и детективных предприятий, имеющих свою особую криминогенную специфику. Так, наличие среди нотариусов лиц, «преступающих закон», связано главным образом с тем, что нотариат является весьма «лакомым» объектом возможного склонения его сотрудников к противоправным действиям по удостоверению фальшивых и сомнительных документов, незаконных сделок с недвижимостью, земельными угодьями, квартирами и т.п., что создает заманчивые предпосылки для взаимовыгодного сотрудничества в сфере криминальных интересов. Подобные соблазны таит в себе также специфика частной охранной и детективной деятельности, профессиональные возможности которых реально могут быть востребованы в сферах криминального захвата предприятий, объектов недвижимости (рейдерства), сбора компрометирующих материалов и использования их в целях запугивания и шантажа в конкурентной борьбе и др. Многие вышеописанные выводы и аналитические характеристики в большинстве своем могут быть применимы и к упомянутым субъектам правоохраны.

Указанные негативные свойства личности должны быть в постоянном поле зрения лиц и органов, ответственных за формирование кадров правоохранительных структур и организаций, сообществ и подразделений, особенно если учесть, что указанные сферы деятельности активно пополняются за счет бывших сотрудников государственной правоохранительной структуры, отдельные представители которой относятся к числу умудренных противоправным опытом прежней работы, а также определенной части далеко не самых лучших выпускников юридических вузов и факультетов.

Речь в данном случае идет о серьезных недостатках и просчетах в системе подготовки юристов в постперестроечный период в России. Если полную потребность в юристах в СССР обеспечивали 52 вуза, то в России в настоящее время официально действует 520 государственных юридических вузов и факультетов и 625 негосударственных, качество обучения и воспитания в подавляющем большинстве которых оставляет желать лучшего.

Это еще один крайне сомнительный резерв кадров, засоряющий системы суда, государственных и негосударственных правоохранительных органов.

Об этом прямо сказал Президент РФ Д. А. Медведев на встрече с участниками президиума Ассоциации юристов России 16 апреля 2009 г.

Как справедливо отметил Президент, «если такой выпускник оказывается в кресле следователя, адвоката или, что еще хуже, судьи или прокурора, это может иметь очень серьезный негативный эффект для всей страны».

2.10. Преступники-военнослужащие

Личность преступника — военнослужащего срочной службы будет рассматриваться в основном по социально-психологическим особенностям поведенческого восприятия действительности.

Что касается психологических особенностей, то здесь, с нашей точки зрения, определяющими по-прежнему являются известные четыре типа темперамента, предложенные в свое время еще Гиппократом и развитые И. П. Павловым (на основе трех свойств нервной системы человека — силы, уравновешенности и подвижности процессов возбуждения и торможения): 1) сангвинический (спокойные, жизнерадостные люди); 2) флегматический (спокойные, но медлительные люди); 3) холерический (вспыльчивые люди); 4) меланхолический (унылые, мрачные люди).

Военнослужащим-сангвиникам присуща быстрота и смелость, военнослужащие-холерики проявляют завидную, хотя и неосознанную решительность и смелость. В то же время они могут испытывать неподотчетный, а потому особенно сильный страх. Военнослужащие-флегматики обладают осознанной решительностью и смелостью, однако данные качества у них сильны только

при выполнении тех задач, к которым они специально готовились. Наиболее не подготовлены для армейской действительности военнослужащие-меланхолики, поскольку их решительность и смелость является кратковременной и проявляется только при преодолении незначительных препятствий. Впрочем, всегда следует помнить определенную условность подобной (как и любой другой) типологии.

Психология воинской деятельности отличается, с одной стороны, динамикой, последовательностью развития событий, одновременно стандартностью или нестандартностью принимаемых решений, а с другой стороны, рутинностью, скукой, невозможностью принятия инициативных решений.

Иными словами, наблюдается известное противоречие между романтикой военной службы, которая оказывает существенное влияние на восприятие молодым человеком армейской службы, особенно в первое время, и повседневной реальностью. Не случайно спустя непродолжительное время после начала службы 31% солдат и 18% сержантов говорят о том, что они не удовлетворены условиями службы. При этом, рассуждая о причинах такого положения дел, они называют: привлечение к хозяйственным работам (21%), негативное отношение к армии со стороны общества (30%), плохие климатические условия (14%), проблемы взаимоотношений в армейском коллективе (8%), недостаточное культурное развитие окружающих (13%). Говорить о том, что молодые люди в стране не испытывают патриотических чувств и изначально негативно относятся к военной службе, неверно (во всяком случае, не всегда верно). Так, перед призывом среди ценностей военной службы они называли: возможность испытать себя (28%), возможность приобрести необходимые жизненные навыки (19%), возможность увидеть другие края (17%), возможность достичь физического совершенства (13%), воинскую честь (3%).

Для любой преступности военнослужащих срочной службы характерна корыстная мотивация. Здесь корысть заключается не только в противоправном обладании материальными благами (хотя это тоже есть), но и в чувстве власти над людьми, в том, чтобы заставить других работать и выполнять всю грязную работу (например, чистку туалетов) вместо себя. Следовательно, для личности преступника — военнослужащего срочной службы характерны в основном насильственные психологические черты: крайняя десоциализированность, стереотипизированность асоциальных поведенческих навыков, крайний эгоцентризм, стремление к немедленному удовлетворению спонтанно возникших желаний, примитивизм и цинизм.

Так, 8 марта 1997 г. курсант Камышинского высшего военно-строительного училища Л. хладнокровно расстрелял своих сослуживцев, находившихся вместе с ним в карауле. Тем самым он хотел привлечь внимание девушки, которая незадолго перед этим объявила ему о разрыве, а также отомстить капитану И., своему непосредственному командиру, который, кстати, называл Л. одним из лучших и которого Л. убил первым. Характерно, что в преступный план Л. посвятил своего приятеля А. Будучи натурой волевой, он каким-то образом сумел убедить А. в том, что, сбежав из части с оружием, они смогут не только уйти от ответственности, но и зарабатывать себе на жизнь. Как выяснилось после задержания, Л. намеревался заняться грабежами и возомнил себя кем-то вроде Робина Гуда.

В первоначальный план входило только убийство И., остальных предполагалось расстрелять только в случае создания с их стороны каких-либо препятствий. Однако, убив И., Л. уже не мог остановиться и убивал под воздействием непреодолимого желания удовлетворить свои внутренние крайне низменные потребности. Его поведение испугало даже А., который пытался спрятаться, чтобы не убегать вместе с Л. Тем не менее Л. подчинил А. своей воле, и, забрав оружие и боеприпасы, они подались в бега, но вскоре были задержаны. В этой истории следователей поразило даже не само убийство шестерых неповинных людей (еще двое были тяжело ранены), а то, что на первом и последующем допросах Л. не только не испытывал чувства раскаяния, но и пытался изображать себя героем-одиночкой (его любимый литературный персонаж — одиночка-рейнджер, без страха и упрека убивающий своих врагов). В этом случае никаких проявлений «дедовщины» не было. Военнослужащий, не справившись с трудностями внутригруппового и личностного характера, решился на демонстративно-агрессивное поведение. Импульсивность, тенденция поступать по первому побуждению под влиянием эмоций, «застревание» аффекта (ригидность), склонность к подозрительности, злопамятность, повышенная чувствительность, а также отчужденность, уход в себя, стремление к соблюдению дистанции между собой и окружающим миром характерны для личности корыстно-насильственных преступников вообще и совершивших вышеописанное преступление в частности.

Как показывают проведенные исследования, негативные качества личности преступников-военнослужащих формируются в крайне отрицательных условиях микросреды, в условиях пониженного социального контроля. Агрессивное поведение часто оказывалось предпочтительным. Как правило, такие люди чаще желают быть одни (что в условиях прохождения военной службы практически невозможно), проявляют насилие и жестокость при разрешении мелких межличностных конфликтов, являются активными сторонниками «дедовщины», причем в самом худшем варианте, с элементами вымогательства. При этом агрессивность может быть как предметно — недифференцированной (состояние озлобленности, конфликтность), так и избирательно-предметной (постоянно направленной на определенные социальные объекты).

В последнем случае агрессивность направляется обычно на более слабых военнослужащих, которые становятся изгоями в коллективе, потому что никто не хочет прийти им на помощь. Их забитость и униженное положение становятся нормой, и они находятся под постоянным давлением старослужащих солдат.

Преступников — военнослужащих срочной службы можно типологизировать следующим образом: 1) случайные, для которых совершенное преступление — результат их неадекватной реакции на внезапно возникшие острые конфликтные ситуации; 2) устойчивые, которые отличаются постоянной агрессивной направленностью и сформированным стереотипом применения грубой силы; 3) злостные, для которых агрессивное поведение является нормой. При этом практически всегда, как уже говорилось выше, агрессивно-насильственное поведение имеет корыстную мотивацию. Кстати, американские криминологи выделяют четыре типа корыстно-насильственных преступников, где к случайным склонным к насилию на постоянной основе, асоциальным добавляются особо жестокие преступники с психическими отклонениями. На последний тип преступников можно было бы не обращать внимания, если бы в армию не призывались психически нездоровые лица. На практике, как известно, в деятельности призывных комиссий случаются ошибки.

Для поведения преступников — военнослужащих срочной службы характерен эффект регресса жизни, а также феномен одиночества толпы. Наиболее ценны становятся не интеллектуальные способности, а сила и умение постоять за себя. Прием пищи (особенно в последнее время) обставляется определенным ритуалом: первыми едят «деды», затем старослужащие, в зависимости от срока службы, и в последнюю очередь — молодые военнослужащие. Участие военнослужащих срочной службы в различных локальных конфликтах привело к тому, что наиболее ценными для них являются качества, позволяющие выжить в экстремальных условиях: умение развести костер, приготовить еду из минимума продуктов и т.п. Однако дело в том, что после увольнения из армии эти качества оказываются невостребованными в обычной жизни. Кроме того, военнослужащие срочной службы практически лишены возможности уйти в себя, сосредоточиться, вспомнить дом и близких. В одних случаях это может привести к агрессивно-насильственному срыву, в других — к решению самовольно оставить часть или, в худшем случае, к самоубийству. За четыре года (2005—2008) суицид в армии унес около тысячи молодых жизней.

О регрессе жизни среди военнослужащих срочной службы наиболее наглядно свидетельствует получивший широкое распространение жаргонизм, практически полностью совпадающий по смысловому содержанию с блатным. Если раньше жаргонизм среди военнослужащих распространялся только на градацию по срокам службы («дембеля», «деды», «черпаки» и т.д.), то в настоящее время его незнание военнослужащими способно вызвать социальный бойкот и изоляцию. Например, «слон, не чадись» означает: «молодой боец, не теряй достоинства»; «если озадачат, то шурши» — «если попросят о чем-либо, сделай это сразу и беспрекословно»; «драй очки» — «не смущаясь, мой унитазы»; «рожай хавчик» — «доставай где-нибудь вкусную еду»; «после вечерухи прочищай хобот» — «после вечерней поверки умывайся и чисти зубы»; «забивай дудки на шакалов» — «не давай офицерам сесть себе на шею» и т.д.

Одна из характерных черт личности преступника — военнослужащего срочной службы — очарование самим собой (феномен нарциссизма) и втягивание в преступную деятельность сослуживцев (эффект групповщины, свойственный преступности молодежи вообще). «Нарциссическая личность или нарциссическая группа могут уничтожить любого человека или другую социальную группу, если посчитают, что те посягают на их интересы...». Выделение такой личности и ее окружения сопровождается принятием определенной клятвы и обставляется почти языческим ритуалом, что также свидетельствует о регрессе жизни, сопровождаемом завышенной самооценкой и пренебрежительным отношением к другим. В 68% случаев насильственные действия военнослужащих срочной службы имели конечной целью установление авторитарной власти с беспрекословным подчинением и насаждением обстановки превосходства и страха.

Преступникам-военнослужащим присущи следующие черты: 1) скудность духовных потребностей и интересов; 2) пренебрежительное отношение к военной службе; 3) неполнота, искаженность или дефективность правосознания; 4) доминирование примитивно-бытовых побуждений извращенного характера; 5) легкость мотивации при неглубокой критической оценке жизненной ситуации, в которой совершается преступление; 6) слабая развитость предвидения последствий своих действий; 7) эмоциональная неустойчивость.

При сравнении личностных черт преступников — военнослужащих срочной службы, совершающих насильственные и корыстные преступления, мы наблюдаем их схожесть: 1) доминирование эгоистических тенденций; 2) примитивность интересов и развитая потребность к спиртному, а в последнее время — к наркотикам; 3) полное или значительное отсутствие высоких человеческих устремлений. В то же время для преступников, совершающих насильственные преступления, характерна явная или скрытая готовность к агрессивному поведению, а для преступников, совершающих корыстные преступления, — направленность на сиюминутное исполнение желаний. Отдельно вкратце необходимо сказать о личности преступника — военнослужащего срочной службы, совершающего преступления на сексуальной почве. Молодые люди насильственно включаются в однополую социальную группу, где вынуждены проводить большую часть времени. Многие из них до призыва уже имели опыт половой жизни. При таких условиях и определенных обстоятельствах сексуальные преступления становятся неизбежными. Чаще всего это изнасилования, но могут быть и случаи насильственного мужеложства, которые, впрочем, помимо сексуальных причин выступают средством устрашения или наказания провинившихся молодых военнослужащих. Для личности сексуального преступника характерна интроверсия, отличающаяся повышенной импульсивностью поведения. Присутствуют среди них и лица, склонные к сексуальным перверсиям (извращениям). Причем если последние не пользуются уважением, то сексуальные насильники в армейской среде (в отличие от уголовной среды) не третируются и не унижаются. Во многом это объясняется тем, что отношение к женщине среди военнослужащих срочной службы (как мы уже отмечали) откровенно цинично (большинство девушек, с которыми юноши встречались до призыва в армию, не могут дождаться их возвращения), а также тем, что сексуальные преступления совершают в основном старослужащие.

Таким образом, для личности преступника — военнослужащего срочной службы характерны: 1) молодой, наиболее криминогенно активный возраст (19—21 год) и агрессивно-разрушительное поведение, присущее этому возрасту; 2) несложившаяся, а потому неустойчивая психика (выше говорилось о том, что окончательное формирование личности человека происходит к 21—22 годам); 3) зависимость несложившейся психики от множества косвенных факторов, объективных и субъективных (например, отношение к новобранцу офицеров, отношение старослужащих, вид и род войск, особенно если юноша мечтал о ВДВ, а попал в военно-строительную часть); 4) «гедонистический риск», т. е. удовольствие от опасности, риска; 5) противоправное анархичное допризывное поведение (согласно результатам одного из опросов 15,6% военнослужащих до призыва привлекались к уголовной ответственности, но обвинения им не были предъявлены по разным причинам, 7,7% привлекались к административной ответственности и состояли на учете в инспекциях по делам несовершеннолетних); 6) опыт употребления спиртных напитков и наркотиков — 50% военнослужащих, привлеченных к ответственности за совершенные преступления, признались, что до призыва употребляли спиртные напитки, причем 11% — ежедневно, 16% — ежемесячно, 23% — реже одного раза в месяц (о масштабах распространения наркотиков среди молодежи мы уже говорили выше); 7) социальный статус — 40% военнослужащих жили в семьях, где уровень доходов был ниже прожиточного минимума, еще 49% жили в семьях с уровнем дохода, не превышающим прожиточного минимума, 15% военнослужащих воспитывались одним родителем (чаще всего матерью), 2% были сиротами; 8) низкий культурный и образовательный уровень — 45% военнослужащих признались, что не читают газет и журналов, более 33% — что не читают книг; некоторые из них были уверены, что Солнце — это спутник Земли; 9) опыт общения в неформальной молодежной среде (при этом следует подчеркнуть, что большинство неформальных молодежных группировок связано с криминальным миром; более того, почти в каждой из них есть своего рода «наставник» — человек с уголовным прошлым, который учит молодых людей «блатным законам» и присущим криминальному миру нормам поведения; в последнее время у молодежи стали популярны нацистские и расистские неформальные объединения); 10) переоценка роли мотива поведения и недооценка объективной общественной опасности правонарушения, а также неумение давать верную оценку своим конкретным действиям (известно немало случаев, когда один военнослужащий наносил другому удар кулаком в область живота, в результате чего потерпевшему причинялся разрыв селезенки, виновный военнослужащий при этом искренне удивлялся, так как, насмотревшись различных фильмов, был уверен, что, сколько ни бей человека, ему ничего не будет); 11) неразвитость привычки сопоставлять свое поведение с законом, незнание или, в лучшем случае, поверхностное знание законов, зависимость правосознания от мнения ближайшего окружения; 12) участие в неформальной армейской структуре и лидирующее положение в ней; 13) хорошее физическое развитие и стремление к регрессивным человеческим ценностям; 14) убеждение в своей правоте и ненависть к более интеллектуально развитым сверстникам, особенная ненависть к лицам, сумевшим получить отсрочку от призыва в армию; 15) возбудимость, вспыльчивость, ничем не спровоцированное агрессивное поведение (принадлежность к холерическому типу темперамента).

Сформулируем следующий вывод. Преступник — военнослужащий срочной службы — это чаще всего несложившаяся личность холерического темперамента, наиболее криминогенного возраста, с неустойчивой психикой, хорошо развитая физически и имеющая приоритетные регрессивные ценности жизни, занимающая лидирующее положение в неформальной армейской структуре, а также имеющая опыт подросткового агрессивно-анархического насильственного поведения, связанный с употреблением спиртных напитков и наркотиков, и клеймо социального аутсайдерства.

Самостоятельного анализа требует характеристика личности преступника-начальника (командира).

К командирам мы относим следующие категории военнослужащих: офицеры, прапорщики, военнослужащие-контрактники на рядовых и сержантских должностях. Для удобства далее употребляется обобщающий термин — «офицер Вооруженных Сил». Данная категория военнослужащих составляет основу Вооруженных Сил и требует серьезного криминологического изучения, поскольку: 1) это профессиональные военные; 2) от них зависит боеготовность войсковых частей; 3) их возраст — от 21 года (выпускники военных училищ) и выше, т.е. в психологическом плане это сложившиеся личности; 4) они находятся в привилегированном социально-бытовом положении по сравнению с военнослужащими срочной службы (живут, как правило, не в казармах; имеют значительно больше свободного времени, которым могут распоряжаться по своему усмотрению; имеют больше возможностей в выборе места службы и военной специальности); 5) они имеют прямой доступ к материальным ценностям Вооруженных Сил (склады с обмундированием, продовольствием, боеприпасами и т.д.); 6) совершение ими преступлений представляет значительную общественную опасность и наносит серьезный моральный и материальный вред. Необходимо признать, что от того, как относится к выполнению своих обязанностей офицер, во многом зависит криминогенная обстановка в воинской части.

Между тем более 60% офицеров считают, что в армии имеются случаи социальной несправедливости, проявляющиеся во взаимоотношениях со старшими начальниками. Около 50% офицеров недовольны сложившейся системой выдвижения на вышестоящие должности. От 50 до 80% офицеров жалуются на плохие жилищные условия. В последнее время наиболее острая проблема для офицеров — задержки с выплатой денежного довольствия. Офицерские семьи еле-еле сводят концы с концами. Все получаемые деньги в большинстве случаев уходят только на пропитание.

В отличие от преступников — военнослужащих срочной службы, личность преступников-офицеров имеет разные характеристики, в зависимости от преступлений, которые совершаются. Поэтому ниже будут рассматриваться отдельно личности преступников, совершающих насильственные преступления, и преступников, совершающих корыстные преступления. В то же время мы полагаем, что большинство характерных черт присущи личности преступника-офицера независимо от того, какие преступления им совершаются.

1. Представляется, что главной особенностью личности офицера-преступника, совершающего насильственные преступления, является ее дезадаптация, а в более широком аспекте — отчуждение.

Довольно часто офицер оказывается внутренне не готов к разрешению серьезных противоречий, возникающих между военнослужащими срочной службы. Не умея грамотно заниматься воспитательной работой и не обладая организаторскими и управленческими способностями, офицер пытается решать сложные вопросы наиболее простыми методами, которые, как правило, связаны с насилием. Известен факт, когда офицер заставлял работать военнослужащих, запирая их в холодные помещения и избивая черенком лопаты. В другом случае лейтенант жестоко избил младшего сержанта за употребление алкогольных напитков. В присутствии других военнослужащих он сломал младшему сержанту челюсть, а затем запер его более чем на сутки в сейфе оружейной комнаты. При этом оказывается, что организовывать работу с подчиненными не умеют не только лейтенанты, но и старшие офицеры.

По результатам проведенных опросов, 35,5% офицеров испытывают затруднения в работе с представителями неформальных молодежных организаций в армии; 65% — в работе с военнослужащими различных национальностей; 35,5% офицеров не видят эффективных способов сплочения воинских коллективов, кроме применения мер физического воздействия на подчиненных; 20% офицеров не знают, как бороться с «дедовщиной» и другими насильственными проявлениями со стороны военнослужащих.

Совершенно естественно, что о насилии со стороны офицеров военнослужащие срочной службы предпочитают умалчивать, опасаясь мести.

О том, что такая месть возможна, свидетельствуют некоторые факты, вскрытые прокурорской проверкой. Например, лейтенант, находясь вместе со своими подчиненными на уборке урожая, регулярно избивал троих военнослужащих, которые, по его мнению, плохо работали. После того как пострадавшие попытались обратиться за помощью к заместителю командира части, тот приказал поместить их в специально отрытую яму глубиной четыре метра, а одного военнослужащего привязал к своей кровати и заставил его так спать. Мать одного из военнослужащих решила пожаловаться на известные ей факты издевательств со стороны старослужащих солдат в отношении своего сына, написав письмо командиру военной части, где назвала поименно тех, кто избивал молодых солдат. Однако командир, даже не назначив служебного расследования, наложил на письме следующую резолюцию: «Подготовьте ответ о подонке-сыне и родителях, которые такого подонка воспитали». Кроме того, рискнем предположить, что насилие, которое офицеры часто применяют для наведения порядка в подразделении, не исключение, а, скорее, правило. Во-первых, большинство из них являются выпускниками военных училищ, где, будучи курсантами, они сталкивались с той же самой «дедовщиной». Во-вторых, в специальную подготовку офицеров входит применение насилия к противнику, причем значительное внимание уделяется психологическому аспекту, поскольку довольно сложно в обычных условиях обычному человеку причинить физическую боль другому. Например, вот как описываются приемы рукопашного боя: «В сердце (под левую лопатку), в левую или правую почку, в печень, в селезенку наносят сильный колющий удар и стараются повернуть нож в ране. В итоге противник мгновенно теряет сознание, поскольку происходит мощный выброс крови внутри тела, и через короткий промежуток времени наступает летальный исход»; «Хорошо заточенным лезвием саперной лопаты легко можно перерезать горло, развалить надвое череп, отделить пальцы от руки, а сильным тычком в живот сделать противнику харакири». В-третьих, офицеры не всегда принимают меры к пресечению «дедовщины» именно из-за того, что многие из них внутренне согласны с тем, что молодые солдаты должны пройти своеобразную «школу выживания». Довольно часто приходится слышать от офицеров (особенно прослуживших в армии значительное количество лет), что порядок в части должен быть такой, чтобы военнослужащим «служба медом не казалась». И, надо сказать, многие офицеры делали все возможное, чтобы таких «тягот и лишений» было как можно больше. В-четвертых, в Вооруженных Силах нет сколько-нибудь эффективного механизма снятия психологических нагрузок. Иногда из-за того, что военнослужащему негде побыть одному (например, в автономном подводном плавании, при выполнении длительного диверсионного задания и т. п.), сосредоточиться, у него начинает снижаться самооценка личности, происходит ее огрубление, усиливается ее психологическая незащищенность и в то же время создается почва для конфликтов с другими военнослужащими. В-пятых, применению насилия (особенно психического) способствует существующая система «накачек» в офицерской среде, когда начальник, заставляя подчиненного офицера выполнять то или иное указание, унижает его честь и достоинство, часто в присутствии не только других офицеров, но и военнослужащих срочной службы. Из тысячи офицеров Московского военного округа, представленных на обследование в военно-врачебную комиссию, 50% были признаны негодными к строевой службе, причем у 68,8% из них был обнаружен невроз, у 22% — психоз, у 9% — прочие болезни, связанные в том числе с плохим и беспорядочным питанием. В-шестых, у значительного числа офицеров (особенно молодых) развита психология «временщика».

2. Для личности корыстных преступников-офицеров характерна в еще большей степени, чем для личности насильственных преступников, психология «временщика», которая ведет к необузданной наживе, алчности, чувству безответственности, разрыву элементарных внутренних социально-контрольных функций и т.д.

При этом особую тревогу вызывают факты злоупотреблений своим служебным положением со стороны высших армейских должностных лиц. Довольно часто преступления совершаются под прикрытием каких-либо фондов (в том числе ветеранских).

Например, был создан некий ветеранский фонд, возглавляемый генералом Н. Затем этот фонд обратился к одному из командующих войсками, для того чтобы тот ходатайствовал перед специальной комиссией при Президенте РФ о предоставлении фонду льгот при перевозке через границу товаров, закупленных этим фондом. Теоретически выручка от продажи необлагаемых таможенными пошлинами товаров должна была бы идти на нужды ветеранов различных войн. Однако пикантность ситуации заключалась в том, что руководитель фонда, обращаясь к командующему, по сути, обращался сам к себе, так как в обоих случаях это было одно и то же лицо. Далее командующий добивался от комиссии желаемого разрешения, и ветеранский фонд доставлял из-за границы партию сигарет на сумму 150—200 тыс. долл., не облагаемую никакими платежами. С реализацией товара также не возникало особых проблем, поскольку руководитель фонда и командующий договаривался сам с собой о том, что вся партия сигарет закупалась военторгом на бюджетные деньги и продавалась на территории армейских войсковых частей, где военнослужащие просто не могли не скупить весь товар, так как другого не было. В другом случае механизм корыстных злоупотреблений развивался по более сложному сценарию, когда в него включалось сразу несколько высокопоставленных должностных лиц. Международным гуманитарным фондом «Россиянин» (руководитель — генерал армии М.) при активном содействии депутата Государственной Думы, заместителя председателя Комитета по безопасности, был заключен договор с одной из венгерских фирм на поставку в Россию продуктов питания на сумму 32 млн. долл. Со стороны некоторых министерств (МВД, Минобороны) последовали ходатайства в уже упомянутую комиссию с просьбой ввезти приобретаемые фондом продукты беспошлинно, поскольку фонд обещал из вырученных от реализации денег предоставить министерствам гуманитарную помощь. В результате, после того как ввезенные продукты питания были реализованы, фонд сумел выделить в качестве гуманитарной помощи: один автомобиль «БААВ» для ФПС; один автомобиль «БААВ» для Управления исполнения наказания ГУВД Санкт-Петербурга; дорогостоящий бильярдный стол для одного из отделов ГИБДД г. Москвы. В войсковые части обещанная гуманитарная помощь так и не дошла.

Еще более распространены случаи злоупотребления служебным положением со стороны военных комиссаров при призыве на действительную военную службу.

Инертность и безразличие должностных лиц на руку представителям организованной преступности, которые стараются активно использовать недовольство офицеров задержками с выплатой денежного довольствия и плохими бытовыми условиями. Они предлагают посреднические услуги при заключении договоров на поставку вооружения, продуктов питания в войска, не без их участия действуют те же ветеранские фонды. Кстати, известные события, связанные с убийством руководителей ветеранских фондов, объединявших военнослужащих, воевавших в Афганистане (М. Лиходей, Д. Матешев, взрыв на Котляковском кладбище), говорят об активном проникновении в Вооруженные Силы организованной преступности. Также имеется достаточно фактов о подкупе организованной преступностью государственных чиновников. Обращают на себя внимание правонарушения со стороны военнослужащих-контрактников, находящихся на рядовых и сержантских должностях, которых в армии становится все больше и профессиональный отбор которых еще не отвечает современным требованиям. Особенно низкие требования к личности военнослужащего-контрактника предъявлялись в период боевых действий в Чечне. Например, после вывода из Чечни одной из войсковых частей, состоявшей в основном из контрактников, около 1/3 военнослужащих самовольно оставили часть. При этом среди оставшихся широко распространилось пьянство, грабежи местного населения, распродажа боеприпасов и оружия.

На личности военнослужащего-контрактника следует остановиться более подробно в связи с особым социальным статусом данной категории военнослужащих и провозглашением все более активного перехода Вооруженных Сил на профессиональную основу. Следовательно, во многом состояние преступности среди военнослужащих в недалеком будущем будет зависеть от них. Динамика качественных характеристик контрактников улучшается. Так, 60% из них — рабочие, 18% — служащие, 6% — интеллигенты, менее 1% — предприниматели. Около 58% контрактников имеют среднее специальное образование, 23% — среднее, 14% — неоконченное высшее или высшее образование. Наиболее серьезно относятся к службе по контракту молодые люди в возрасте от 21 до 30 лет, обладающие корпоративными, специальными или собственными «военными» чертами характера. Наиболее подходящие из них — выходцы из интеллигентов, крестьян и рабочих, имеющие среднее техническое образование, прослужившие срочную военную службу. Среди приоритетных характеристик направленности личности, которые выделяли сами контрактники при опросе, можно отметить следующие: желание продолжить службу по специальности (62%); дисциплина (42%); трудолюбие (34%); профессиональное совершенствование (36%); воинская честь (21%); неудовлетворенность профессиональной перспективой в гражданском обществе (22%); интересная работа (19%); честность (13%); приверженность военным ритуалам (6%); получение необходимых специальностей, которые пригодятся после службы (19%).

Кстати, в последнее время делается немало для того, чтобы привлечь к контрактной службе наиболее подготовленных молодых людей. Так, заметно улучшается их материально-бытовое положение.

На основании изложенного можно сделать вывод, что личности преступников-офицеров присущи следующие черты:

1) возраст от 21 года (окончание военного училища) и старше, т. е. в психологическом аспекте это сложившиеся личности;

2) агрессивно-насильственный опыт, приобретенный в военных училищах, и низкая общая и правовая культура. Низкая правовая культура офицеров проявляется двояким образом: незнание права; сознательное нарушение норм права. В свою очередь, незнание норм права обусловлено: обилием нормативных документов, в том числе приказов и распоряжений вышестоящих начальников; незнанием законодательных актов, которыми офицер должен руководствоваться в повседневной жизни; нарушением закона в деятельности офицера, выражающемся в издании незаконных приказов, распоряжений, а также неправомерном поведении; наконец, отсутствием в обществе традиций законопослушного поведения. Следует подчеркнуть, что офицеры сознательно нарушают закон по следующим побудительным мотивам: во имя достижения конечной высоконравственной цели, т.е. для получения положительного результата любой ценой; по убеждению, что с подчиненными иначе поступать нельзя, поскольку они не в состоянии понять необходимость предпринимаемых шагов;

3) отсутствие хорошей психолого-педагогической подготовки;

4) боязнь принятия ответственных решений по службе и руководство правилом выполнения того, что требует непосредственный начальник, даже если это требование вступает в противоречие с интересами службы и нарушает действующее законодательство;

5) существующая система «накачек», выражающаяся в оскорблении начальниками подчиненных, в том числе за проступки, совершаемые военнослужащими срочной службы;

6) отвлечение офицеров на хозяйственные работы и потеря ими воинского статуса и боевых навыков (имевшие место события в Чечне и других «горячих точках», к сожалению, подтверждают этот тезис);

7) распространенность бытового пьянства и наркотизма, особенно среди молодых офицеров. Число погибших военнослужащих в результате токсического и наркотического отравлений в последние годы постоянно увеличивается. На почве бытового пьянства среди офицеров совершено около 1/3 самоубийств и семейных ссор с тяжкими последствиями, 60% бесчинств по отношению к местному населению, 25% автокатастроф;

8) переложение части своих обязанностей (например, по воспитанию молодых солдат) на военнослужащих срочной службы второго года, или, как их чаще называют, — старослужащих, ведущее к дальнейшему росту глумлений и издевательств одних военнослужащих над другими («дедовщина»);

9) коррумпированность среди должностных лиц (в том числе связь с коррумпированными должностными лицами в гражданском обществе) и втягивание в преступную деятельность сослуживцев, включая военнослужащих срочной службы;

10) связь с представителями криминального мира, в том числе с представителями организованной преступности;

11) алчность, стяжательство, безразличие к судьбам подчиненных;

12) нарциссизм;

13) регресс жизни;

14) психология «временщика», которая может выражаться как в абсолютном игнорировании карьеристских устремлений, так и, наоборот, в доминировании карьеристских побуждений, оказывающих влияние на повседневную деятельность и на отношение к сослуживцам.

Таким образом, преступник-офицер — это сложившаяся личность холерического темперамента, имеющая опыт агрессивно-насильственного поведения (приобретенный в военных училищах), исключительно корыстные побуждения (связанные и не связанные с карьеристскими устремлениями), испытывающая косвенное влияние представителей криминального мира (в том числе организованной преступности), обладающая психологией «временщика» и безразличная к судьбам подчиненных в частности и армии вообще.

Хотелось бы заострить внимание еще на одном немаловажном обстоятельстве.

Существенным психологическим фактором, с нашей точки зрения, отрицательно влияющим на дисциплинированность и правопослушность военнослужащих, следует признать абсолютно непонятную и легкомысленную утрату в армии строгого и неукоснительного соблюдения достойного внешнего вида и приличного форменного обмундирования.

В тяжелейшие годы Отечественных войн русский солдат, офицер и генерал всегда и везде, как в мирное, так и военное время, были одеты по форме (вспомним суворовских гренадеров и офицеров), гордились этим и свято соблюдали эту государственную атрибутику.

В настоящее время всех и вся, кроме торжественных мероприятий, мы видим в неряшливых, уродливых и сиротских камуфляжах, в которых практически невозможно отличить солдата от офицера и генерала, военнослужащего от штатского охранника, а всех вышеупомянутых — просто от бандитов, мошенников и попрошаек-нищих.

Это отрицательно влияет не только на индивидуальное, но и на общественное сознание, поскольку, когда, например, на экранах телевизоров за столом мирных переговоров в зонах конфликтов и военных действий сидят представители противоборствующих сторон, одетые неряшливо, некрасиво и абсолютно одинаково, трудно надеяться, что указанная странная мода последнего времени не будет оказывать негативного и деформирующего воздействия на психологические, идеологические и патриотические установки как военнослужащих российской армии, так и общества в целом.

2.11. Неосторожные преступники

Криминальная неосторожность слагается из различного уровня дефектов поведения и их комбинаций, что предполагает наличие у неосторожных преступников дефектов интеллектуальной, эмоциональной и волевой сфер. Те дефекты, которые считаются устойчивыми, нередко напрямую связываются с отрицательными чертами личности, и эти последние принято рассматривать в качестве основной причины неосторожного преступления. При таком подходе психологические факторы неосторожных преступлений фактически отходят на задний план, хотя именно их анализ и учет позволяют вскрыть действительные механизмы этих преступлений.

Изучение личности неосторожных преступников с помощью ММ ИЛ выявило следующее.

Профиль ММ ИЛ лиц, совершивших неосторожные преступления, свидетельствует, что они являются относительно однородной категорией по своим психологическим особенностям. Профиль определяется выраженным пиком по шкале 7 ММ ИЛ (фиксация тревоги и ограничительное поведение). По сравнению с нормативными данными (выборка законопослушных граждан) совершившие неосторожные преступления имеют статистически достоверные отличия (р < 0,05) по следующим параметрам: Ь, Р, 7, 0 (рис. 4).

Рис. 4. Неосторожные преступники (/); законопослушные граждане (2)

Снижение по шкале Ь (лжи) и повышение по шкалам Р (надежность) и 0 (социальные контакты) по сравнению с нормативными данными можно объяснить, на наш взгляд, воздействием на личность условий лишения свободы.

Например, снижение по шкале Ь и повышение по шкале Р обычно связаны с психическим состоянием и социальной адаптацией. Подъем по шкале 0 интерпретируется как ограничение социальных контактов и связей, что является естественным показателем для осужденных к лишению свободы.

На наш взгляд, особого внимания заслуживает выраженный пик по шкале 7 у лиц, совершивших неосторожные преступления. Причем анализ профиля ММ ИЛ каждого из обследованных неосторожных преступников показывает, что подъем по шкале 7 свойствен практически каждому из них, хотя сам профиль по своей конфигурации может быть различен. Можно поэтому сделать вывод, что среди этой категории преступников встречаются разные типы личности, но психологическое качество, отражаемое пиком по шкале 7, является фундаментальным и ведущим. О том, что среди лиц, совершивших преступления по неосторожности, встречаются различные типы личности, свидетельствует то, что их профиль носит выраженный линейный характер со средней линией 55 Т-баллов и практически совпадает с нормативными данными (за исключением шкалы 7).

Лица, совершившие неосторожные преступления, имеют принципиальные отличия по своим психологическим особенностям от совершивших умышленные преступления. Это показывает сравнительный анализ их данных по ММ ИЛ (рис. 5).

Профиль совершивших умышленные преступления статистически достоверно (р < 0,05) отличается от совершивших неосторожные преступления практически по всем параметрам методики: Р, 1,2, 3, 4, 6, 7, 8, 9. Другими словами, личность совершивших неосторожные преступления имеет принципиальные психологические отличия от совершивших умышленные преступления. Как видно на рис. 5, пик по шкале 7 выделяет неосторожных преступников среди всех остальных.

Особой категорией преступников по своим психологическим свойствам являются расхитители. Они не представляют собой однородной массы, и их усредненный профиль по конфигурации практически совпадает с нормативными данными, преступления (2) но расположен несколько выше.

Рис. 5. Неосторожные преступники (/); совершившие умышленные

На профиле ММИЛ у расхитителей, как и у нормативной группы, не выявлены выраженные личностные черты, присущие всем или большинству из них. Подтверждается это тем, что профиль ММ ИЛ расхитителей имеет линейный, равномерный характер, со средней линией 60 Т-баллов, что обычно связано с неоднородностью психологических свойств обследованных (рис. 6). Как уже отмечалось, профиль ММ ИЛ расхитителей расположен несколько выше нормативного, что можно объяснить, на наш взгляд, наличием у этой категории преступников, в отличие от законопослушных граждан, актуальных социально-психологических проблем, связанных с отбыванием наказания. Об этом же свидетельствуют и незначительные пики профиля расхитителей по шкалам 2 (депрессия), 7 (тревога) и снижение по шкале 9 (активность). Такой профиль отражает актуальное психическое состояние, а не наличие стойких психологических особенностей.

Сравнительный анализ профилей расхитителей и совершивших неосторожные преступления показал наличие между ними статистически достоверных различий (р < 0,05) по следующим параметрам: Ь, 1,2, 3, 4, 7, 0. Но различия по этим шкалам (кроме шкалы 7, поскольку совпадает конфигурация этих профилей) могут свидетельствовать лишь об отличии психических состояний этих категорий преступников, а не об отличительных характерологических признаках. Пик же по шкале 7 на профиле неосторожных преступников изменяет его конфигурацию по сравнению с профилем расхитителей и поэтому отражает психологическое качество, имеющее фундаментальное, а не ситуативное значение (рис. 6).

Рис. 6. Неосторожные преступники (/); расхитители (2)

С остальными категориями умышленных преступников (убийцы, воры, совершившие изнасилования и т.д.) сравнивать неосторожных преступников нецелесообразно, поскольку различия в профилях те же, что и в усредненных данных всех умышленных преступников по сравнению с неосторожными. Усредненный профиль умышленных преступников (как и различных их категорий) характеризуется выраженными пиками по шкалам: Р, 4, 6, 8 (рис. 5), что свидетельствует об однородности по своим психологическим особенностям этих преступников, о том, что среди них встречаются преимущественно одни и те же типы личностей со сходными психологическими состояниями. Этого нельзя сказать в отношении законопослушных граждан, расхитителей и неосторожных преступников. Среди законопослушных граждан и расхитителей в своей массе нет преимущественно распространенных типов личностей и объединяющих их фундаментальных психологических качеств. Среди же неосторожных преступников, исходя из данных ММИЛ, также нельзя выделить преимущественно распространенный тип личности, но существует, как уже отмечалось выше, фундаментальное психологическое качество, встречающееся практически у всех совершивших неосторожное преступление. Оно определяется пиком по шкале 7 профиля ММИЛ неосторожных преступников.

Для лиц, профиль которых определяется пиком по шкале 7, характерна мотивация избегания неудачи, а не мотивация достижения цели, как, например, у умышленных преступников (пики по шкалам 4, 6, 8). В соответствии с этим при мотивации избегания неудачи главным для человека становится не стремление к успеху, а избегание неуспеха, который рассматривается как личная катастрофа.

С позиций типа реагирования на жизненные ситуации для неосторожных преступников характерны интрапунитивные реакции, т. е. возложение вины за происходящее преимущественно на себя (пик по шкале 7), в отличие, например, от умышленных преступников, для которых характерны экстрапунитивные реакции, т.е. склонность возлагать вину на окружающих (пики по шкалам 4, 6).

Интерпретация профиля неосторожных преступников с позиций наличия характерных психологических свойств предполагает рассмотрение пика по шкале 7 как личностной черты, а не состояния.

На наш взгляд, пик по шкале 7 при имеющемся профиле не может рассматриваться как последствие психического состояния, вызванного самим фактом совершения преступления и отбывания наказания. Это связано в первую очередь с тем, что изолированное повышение пика по этой шкале встречается достаточно редко, поскольку существует взаимокорреляция шкал 7, 8 и 2. Поэтому если бы в данных ММ ИЛ отражалось психологическое состояние, то профиль характеризовался бы не изолированным пиком, а системой показателей, другими словами, конфигурация профиля была бы иной.

Пик по шкале 7 у неосторожных преступников не связан с тем, что они отбывают наказание. Если бы условия отбывания наказания способствовали активизации психологических качеств, отражаемых пиком по этой шкале, то аналогичные результаты были бы у расхитителей и других умышленных преступников. Следовательно, имеющийся профиль неосторожных преступников отражает постоянные, изначально присущие им психологические качества, а не ситуативные образования и состояния.

Наличие пика по шкале 7 обычно интерпретируется как склонность к образованию реакции тревоги на различные ситуации. Лица, характеризующиеся такими показателями, обнаруживают неуверенность в себе, склонность к волнениям при стрессе и избыточный самоконтроль. В экстремальных ситуациях такие лица легко поддаются страху и склонны к эмоциональной, а не рациональной реакции на ситуацию, содержащую угрозу. Все это предполагает снижение эффективности выполняемых действий в экстремальных условиях и увеличение количества ошибок. Лица с высокими показателями по шкале 7 обнаруживают пониженную помехоустойчивость, что приводит к нарушению адекватной ориентировки в экстремальных ситуациях и трудностям в принятии решений. Исследование показывает, что для таких лиц являются стрессовыми ситуации с непредсказуемым исходом, быстрой сменой действующих факторов и неупорядоченными параметрами.

В таких ситуациях они обнаруживают склонность к стереотипным, шаблонным способам действий и не в состоянии достаточно объективно проанализировать обстановку, что может приводить к нарушению прогноза. Чем больше выражен пик по шкале 7, «тем меньше способность выделить в совокупности фактов действительно важное и существенное, абстрагироваться от малозначительных деталей».

Такие особенности вызывают определенный подход к реальности со стремлением буквально все проконтролировать и учесть. Каждый новый стимул, появляющийся в «поле зрения», воспринимается обычно как потенциально угрожающий, и при этом возникает стремление держаться того, что уже известно и представляется надежным. Естественно, что такой подход недопустим по отношению к экстремальным ситуациям, возникающим, например, при управлении автотранспортом и другими источниками повышенной опасности. Дело в том, что нельзя предусмотреть все возможные ситуации и их развитие, возникающие в дорожных условиях. Каждая экстремальная ситуация требует: 1) оценки ситуации в целом, выделения главных и второстепенных факторов; 2) мгновенного прогноза возможного ее развития; 3) выбора оптимального решения для данной сложившейся ситуации, которое не может быть стереотипным. Причем важно отметить, что эти требования к успешному разрешению экстремальной ситуации должны осуществляться в считанные секунды (или даже доли секунд), и поэтому времени на ее обдумывание нет.

Из сказанного выше становится ясно, что лица, данные по ММИЛ которых характеризуются повышением по шкале 7, не могут отвечать требованиям, предъявляемым к успешному разрешению экстремальной ситуации в условиях дорожного движения.

Необходимо также отметить, что все обследованные с помощью ММИЛ неосторожные преступники совершили дорожно-транспортные происшествия в состоянии алкогольного опьянения. Известно, что алкоголь снижает возможность творческого подхода к экстремальной ситуации, активизирует у человека привычные, шаблонные методы реагирования. Особенно это характерно для лиц, профиль ММИЛ которых определяется пиком по шкале 7. Поэтому сочетание двух данных факторов — опьянения и тревожности — максимально способствует повышению аварийности среди такого рода лиц в условиях дорожного движения.

Важно также отметить, что психологические качества могут существовать на характерологическом уровне в скрытом состоянии. В обычных условиях эта черта может быть выражена слабо или не проявляться совсем даже при продолжительном наблюдении. Однако под действием определенных ситуаций и психических травм скрытые черты могут выступать ярко, порой совершенно неожиданно для окружающих. Причем это те ситуации и травмы, которые предъявляют повышенные требования к «месту наименьшего сопротивления». Психические травмы иного рода или ситуации, даже тяжелые, могут не выявлять скрытые черты определенного типа.

Другими словами, каждая ситуация и травма в аспекте активизации скрытых черт имеет «своих адресатов», т.е. специфику приложения к конкретному человеку с конкретными, определенными особенностями. Причем активизация ранее латентной черты у человека приводит в дальнейшем к ее функционированию до окончания стресса и обретения личностью внутреннего баланса. Нарушение адаптации, как правило, связано с тем, что оно приводит к активизации тех или иных ранее скрытых черт.

В связи со всем вышесказанным мы считаем, что можно предположить следующее: наличие такой черты, как тревожность (пик по шкале 7), даже в скрытом виде, может способствовать принятию объективно неправильных решений в экстремальных ситуациях. Опьянение, конфликтные ситуации, различные психические травмы, переутомление и т.п. могут приводить к активизации скрытых особенностей, ранее присутствовавших у человека в скомпенсированном, психологически нейтральном состоянии, а это обычно включает привычные способы реагирования и поведения (стереотипы). Такого рода психологический феномен, бесспорно, повышает аварийность в условиях дорожного движения, особенно если скрытым качеством является тревожность (пик по шкале 7). Можно предположить, что наличие пика по шкале 7 практически у всех обследованных нами неосторожных преступников связано с тем, что они имеют это свойство как явно выраженное и постоянно присутствующее либо которое активизировалось вследствие стрессовых факторов.

Исследования Л. Н. Собчик летного состава ВВС, в частности тех, кто часто совершает ошибочные действия, показывают, что многие из них имеют высокие показатели по шкале 7, что выражается в их пониженной помехоустойчивости, высокой тревожности, приводящих в экстремальных условиях к хаотическому поведению. Таким образом, результаты исследования Л. Н. Собчик в принципе не расходятся с полученными нами данными и подтверждают значение показателей шкалы 7 ММИЛ для прогноза склонности к ошибочным действиям в экстремальных ситуациях.

В качестве возможной гипотезы можно рассмотреть и другой вариант интерпретации данных ММИЛ неосторожных преступников. Пик по шкале 7 всегда предполагает наличие чувства вины как качественной особенности личности. Состояние, связанное с испытываемыми чувствами вины, для такого рода лиц является субъективно привычным, и они неосознанно к нему стремятся. Поэтому тенденция к неосознаваемой постановке себя в ситуации, связанные с активизацией чувства вины, может иметь сценарийный, по терминологии американского психолога и психиатра Э. Берне, смысл, т. е. выступать как неосознаваемое жизненное стремление, программа, определяющая поведение человека и являющаяся для него мотивом, пронизывающим все его поступки и поведение в целом. В этом аспекте интерпретации результатов изучения неосторожных преступников можно предположить, что преступление является для них закономерным звеном жизни, определяющейся бессознательным стремлением к постановке себя в ситуации, в которых они могли бы субъективно максимально сильно испытывать чувство вины и находиться в этом состоянии длительное время, а то и постоянно. Неосторожное преступление выступает в рассматриваемом аспекте интерпретации как субъективная возможность максимально испытать чувство вины и всю дальнейшую жизнь продолжать его испытывать. Другими словами, неосторожное преступление можно расценивать как своеобразный экзистенциальный выигрыш, позволяющий разрешить основную жизненную проблему — приобрести факт жизненной биографии, дающий возможность в дальнейшем постоянно испытывать чувство вины независимо от будущих обстоятельств. Все сказанное нами выше в аспекте интерпретации чувства вины как фундаментального личностного качества может рассматриваться только в плане возможной гипотезы, требующей проверки и дальнейших методик.

В целом не вызывает сомнений, что в психологическом аспекте неосторожные преступники — особая категория. По данным применения ММ ИЛ, они наравне с расхитителями наиболее близки к законопослушным гражданам и существенно отличаются от всей основной массы преступников. Это обстоятельство доказывает, что специфические психологические черты, присущие последним, являются не следствием влияния условий мест лишения свободы, а суть их фундаментальные качества. Следовательно, о личности неосторожного преступника можно говорить как об определенном типе личности. Сделанные нами выводы отнюдь не опровергают положения, что многие неосторожные преступления совершаются правонарушителями, личность которых имеет ту или иную степень криминогенной деформации и антиобщественной направленности (установки, ориентации и т.д.). Однако наличие социальных, криминогенных деформаций, антиобщественных установок — внешние, социальные оценки, не раскрывающие внутренних механизмов совершения неосторожных преступных действий. Ведь среди рассматриваемой категории правонарушителей значительную долю составляют такие лица, для которых социальная деформация и тем более антиобщественная установка не являются характерными. Вот почему социально-нравственный аспект изучения обязательно должен сочетаться с психологическим.

Изложенные здесь эмпирические психологические данные и их интерпретация имеют не только теоретическое, но и практическое значение. Может быть, например, следовало бы задуматься над тем, чтобы не допускать к управлению техникой тех лиц, у которых имеются психологические особенности, отражаемые пиком по шкале 7 ММ ИЛ. Для дачи окончательных рекомендаций на этот счет необходимы дополнительные исследования. Однако уже те результаты, которые получены в настоящее время, убедительно свидетельствуют о том, что возможности использования достижений психологии в профилактике неосторожных преступлений весьма значительны. Рассмотрим более подробно особенности психологии личности в случаях неосторожного нарушения правил безопасности полетов.

В криминологической литературе, посвященной проблемам преступлений, совершенных по неосторожности, наблюдается смещение интересов к исследованию социологических аспектов личности в ущерб психологическим, и особенно индивидуально-психологическим, в рамках изучения конкретных видов преступлений. В этом плане нельзя признать обоснованными упреки в излишней психологизации неосторожных преступлений. Так, применительно к преступным нарушениям правил безопасности на транспорте особенно тесно переплетаются социальные, психологические, психофизиологические факторы, предопределяющие на их фоне исключительную роль человеческого фактора.

Не случайно на московском коллоквиуме Международной ассоциации уголовного права (1977 г.) подчеркивалось, что психологические аспекты неосторожности относятся к актуальным проблемам правовых наук криминального цикла.

Существенного внимания в связи с изложенным заслуживает вопрос об особенностях психической деятельности пилотов (авиадиспетчеров) в усложненных условиях полета.

Деятельности пилота, как правило, свойственны: высокий профессионализм, спокойное отношение к опасности, способность легко ориентироваться в стрессовых ситуациях, отсутствие эмоциональной конфликтности, невротичности, вспыльчивости, застенчивости. Подавляющее большинство пилотов, конечно, обладают всеми этими столь необходимыми для их профессии личностными качествами. Однако известны и психологические корреляты предрасположенности пилотов к ошибочным действиям, лежащие в области личностных свойств. Так, у некоторых выявлены черты личности, которые предрасполагают к возникновению авиационных происшествий. К их числу относятся: легкомыслие, переоценка своих возможностей, неадекватный оптимизм, тщеславие, рассеянность внимания, нерешительность, неспособность предвидеть последствия своих действий, повышенный уровень тревожности, ограничивающий свободу действий пилота, и др.

В связи с этим представляется целесообразным проанализировать характерные проявления психофизиологических, психологических и социально — психологических качеств пилотов в типичных усложненных условиях полета. Самым показательным в этом отношении является такой особенно сложный и ответственный этап полета, как посадка воздушного судна.

Рассмотрим наиболее типичные ситуации и их взаимосвязь с личностным фактором.

1. Приближаясь к земле, на высоте 60—80 м и на расстоянии 1000 м от взлетно-посадочной полосы, когда до приземления остается 10—15 секунд, пилот неожиданно обнаруживает, что нормальная посадка исключена или крайне затруднена тем, что самолет имеет значительное отклонение от заданного курса в связи с предельно низкой границей облачности и плохой видимостью.

В сложной ситуации выхода на визуальное пилотирование и при остром дефиците времени это может привести к следующим ошибочным действиям: попытке, невзирая на сложившуюся обстановку, посадить самолет либо запоздалому уходу на второй круг.

Указанные ошибочные действия обусловливаются, как правило, причинами психологического и психофизиологического характера, связанными с недостаточной сенсомоторной реакцией, приводящей к увеличению времени двигательной реакции, запаздыванию в выполнении необходимых действий, а также причинами социально-психологического характера, порожденными излишней самоуверенностью, упрямством, отсутствием профессионального опыта, недостаточным знанием возможностей самолета и т.п.

2. При пилотировании по приборам в районе подхода к аэропорту воздушное судно отклоняется от курса (в связи с интенсивным боковым ветром, выходом из строя приборов, ошибочной командой диспетчера и др.).

При этом в поведении пилота, также связанном с острым дефицитом времени, чаще всего наблюдаются: непроизвольная концентрация внимания на основную группу приборов, блокирование необходимой переработки дополнительного и Закодированного потока информации и принятия решений с учетом новых факторов; дезориентация в форме иллюзий, ложное впечатление о течении времени и местонахождении самолета (пилоту кажется, что прошло много времени и самолет находится в непосредственной близости от взлетнопосадочной полосы); подача неопределенных, трудновыполнимых команд, усиливающих напряжение экипажа, или, наоборот, поощряющих (похвальных) команд, усыпляющих его бдительность (особенно в случае повышенной конформности или заниженном уровне притязаний его членов).

3. Внезапное попадание воздушного судна непосредственно перед посадкой в зону сильной облачности, тумана, густого дыма, ливневых дождей, снегопада, что требует немедленного перехода от визуального к приборному пилотированию.

Для пилотов, не сумевших выполнить своевременно эту операцию, в данном случае характерны: эффект установки и изменения мышечного тонуса; провалы в оперативной памяти (показания приборов кажутся неожиданными, как бы возникшими после перерыва); коллизии восприятий (резкий переход от только что воспринимаемой визуальной информации к необходимости пользоваться только показаниями приборов), что приводит к появлению неосознанных, непроизвольных, судорожных, спонтанных движений; неточность действий или их неполнота, обусловленные резким дефицитом времени и крайним эмоциональным напряжением, пониженная переключаемость, низкий уровень аналитико-синтетической деятельности, необходимой для быстрого считывания и анализа показаний приборов, принятия решений и их исполнения.

4. После пролета ближней радиоприводной радиостанции по приборам пилот, не видя взлетно-посадочной полосы, игнорирует указание диспетчера об уходе на второй круг или запасной аэродром (при наличии достаточного количества горючего), продолжает снижение и пытается совершить посадку в автоматическом режиме.

Поведение пилота при этом характеризуется: нарушением коммуникативности в силу крайне повышенного уровня притязаний; эффектом психологического обеднения (отключения) (испытывая огромное нервно-эмоциональное напряжение, он не реагирует на приказы с земли и сам не дает команд экипажу); возникновением лидирующей доминанты, блокирующей адекватные реакции (господствует одна идея — «приземлиться любой ценой»); непроизвольной навязчивой концентрацией внимания на основных приборах; провалом оперативной памяти; непониманием, невосприятием показаний некоторых пилотажно-навигационных приборов, обусловленным высоким психологическим напряжением.

5. При посадке внезапно обнаруживается отказ какой-либо системы воздушного судна (шасси, двигателей и т.п.).

Неожиданное сообщение о случившемся (нередко в панической форме), острый дефицит времени, внезапное осознание крайне опасной аварийной ситуации могут привести к ряду ошибочных действий, связанных, как правило, с возникновением у пилота эффекта антагонизма механизмов памяти и угнетения интеллектуальной и двигательной активности; неспособностью воспроизвести в памяти причины отказа и выполнить в надлежащем порядке необходимые действия, направленные на устранение возникших дефектов; утратой представлений о соотношении курса, высоты полета и рельефа местности; дезориентацией в форме иллюзий о времени и местонахождении самолета.

В психологическом аспекте наиболее вероятными личностными характеристиками пилота здесь могут быть: слабая подготовка, предрасположенность к растерянности в экстремальной ситуации, дефекты эмоционально-волевой сферы и др.

Приведенные выше примеры показывают проявление и органическое взаимодействие в экстремальных ситуациях психофизиологических, психологических и социально-психологических свойств пилота, которые могут обусловить типичные общераспространенные ошибки, приводящие к происшествиям, но не всегда связанные с виновным поведением.

Так, в описанных выше ситуациях пилот, вменяемый в психиатрическом смысле, тем не менее нередко не может принять правильные, адекватные данной обстановке решения. Причины этого весьма разнообразны. Чаше всего ими являются небрежность, неосмотрительность, беспечность, недостаточная профессиональная подготовка и т.д. Но в ряде случаев правильное решение не могло быть принято в силу того, что оно было за пределами индивидуальных психофизиологических возможностей пилота. Это, безусловно, требует более глубокого изучения человеческого фактора при взаимодействии человека с авиационной техникой, обеспечения принципа ответственности только за вину и принципа справедливости наказания.

Изложенное свидетельствует о том, что в условиях интенсивного развития авиационной техники огромное значение приобретает включение в систему судебно-экспертных исследований вопросов, связанных с выявлением психологических и психофизиологических механизмов поведения субъектов, управляющих воздушным транспортом. Это не только повысит качество расследования авиационных происшествий, но и позволит правильно квалифицировать содеянное и тщательно индивидуализировать меры ответственности и наказания.

Вместе с тем заслуживает внимания и проблема так называемой профессиональной, или специальной, невменяемости, привнесение которой в сферу уголовно-правовой квалификации в свое время предполагалось на страницах юридической печати.

На несостоятельность этих предложений неоднократно указывал в своих трудах И. И. Карпец, справедливо полагающий, что нет надобности конструировать понятие «специальная вменяемость», поскольку сама по себе неподготовленность оператора к работе и его «растерянность» в критических ситуациях не равнозначны понятию «невменяемость».

Нервно-психические перегрузки в системах «человек—машина», безусловно, могут вызвать невменяемость субъекта, его психически болезненное состояние, которое одновременно не дает ему возможности руководить своими поступками. Но это будет не профессиональная или специальная, а просто обычная невменяемость, определение которой возможно в рамках судебно-психиатрической экспертизы.

В системе «человек—машина» возникают также и специфические ситуации группового поведения.

Летный экипаж — это особый производственный коллектив, профессиональными чертами которого являются сложность, ответственность и опасность деятельности по пилотированию воздушного судна, а также постоянное взаимодействие. «Члены летного экипажа связаны отношениями деловой зависимости, общностью целей и мотивов деятельности, чувством долга и профессиональной гордости, сходной профессиональной манерой поведения, определенными нормами и регламентом жизни и деятельности, наглядностью успехов и неудач».

Экипаж воздушного судна являет собой наиболее ярко выраженную модель коллектива, от социально-психологической сплоченности которого зависит успешное и безопасное выполнение заданий.

В этом отношении большой интерес представляют исследования, в процессе которых определялись характерные психологические признаки сплоченности членов экипажа. С помощью современных методик было выведено математическое уравнение, позволяющее диагностировать уровень сплоченности экипажа.

В результате проведенных исследований установлено, что уровень сплоченности групп в значительной мере определяется профессиональной подготовленностью членов экипажа, общей направленностью на наилучшее решение полетных заданий. Низкие производственные показатели — это, как правило, и показатели низкой сплоченности этой группы.

В несплоченных экипажах в большинстве случаев встречаются личности с такими чертами характера, как чрезмерная замкнутость или общительность, стремление к лидерству. Им чаще всего свойственны слабость тормозных процессов саморегуляции, нерешительность, высокий уровень возбудимости, тревожности и т.п. Все эти индивидуальные качества, резко обостряясь в экстремальных условиях, могут явиться причинами авиапроисшествий. Члены несплоченных экипажей, как правило, не удовлетворены социально-психологическими качествами своих командиров. В связи с этим возникает склонность к обсуждению, даже нарушению приказов командира. В ряде случаев данное обстоятельство также приводит к авиапроисшествиям.

Под групповой сплоченностью в социальной психологии понимают степень связанности, единения членов социальной группы. Детерминантами групповой сплоченности являются: общая ценностно-мотивационная основа деятельной группы; общность социальных ожиданий группы; опыт участия в других группах (общественных объединениях, в качестве главы семьи и т.д.).

Наиболее значительными факторами сплоченности летных экипажей являются: профессиональное мастерство, социально-психологическая совместимость, чуткость и доброжелательность в межличностных отношениях, товарищеская надежность участников группы; способность командира к лидерству, его эмоциональная устойчивость (неподверженность нервноэмоциональным взрывам). В указанных исследованиях также просматривается исключительно важный аспект — возможность экспертной оценки уровня сплоченности авиационных экипажей как одного из решающих факторов обеспечения безопасности полетов. Объективные условия совершения преступных нарушений правил безопасности на воздушном транспорте выступают в качестве индикатора свойств личности правонарушителя.

Анализ психического отношения субъекта к преступлению не должен ограничиваться установлением формы вины по отношению к действию и последствию. Неизбежно также возникает вопрос о мотивах нарушений. Механизм противоправного поведения в неосторожных преступлениях в общих чертах такой же, как и в умышленных, хотя в неосторожных преступлениях он действует в сокращенном, свернутом виде.

Поэтому нельзя согласиться с авторами, которые полагают, что в неосторожных преступлениях не могут проявиться потребности, интересы, установки их субъектов, особенно антисоциальные.

Результаты криминологических исследований показывают, что можно установить самые различные интересы и потребности, лежащие в основе мотивации неосторожных преступлений.

К сожалению, в материалах уголовных дел о нарушении правил безопасности полетов и эксплуатации воздушного транспорта далеко не всегда отражаются мотивы совершения этих преступлений. По этой причине, а также в связи с тем, что мотив не устанавливается в тех случаях, когда сами правила были нарушены по небрежности (неосознанно), не представлялось возможным на ограниченном материале дать исчерпывающую классификацию всех мотивов исследуемого преступления. Однако можно выделить несколько видов наиболее типичных групп мотивов умышленного нарушения правил безопасности полетов и эксплуатации воздушного транспорта.

1. Откровенно эгоистические мотивы связаны с достижением сугубо личных целей. Они характерны для таких нарушений, как самовольный вылет, отклонение от заданных маршрутов по личным нуждам. Тяжкие последствия наступают нередко из-за сопутствующих нарушений (полет без радиосвязи, приземление на неподготовленную площадку и т.д.).

2. Часто встречается стремление скрыть другие нарушения, допущенные по небрежности. При этом нередко сознательно игнорируется возможность тяжких последствий, субъект легкомысленно рассчитывает на их предотвращение.

Отсюда отношение к наступившим последствиям в форме преступной самонадеянности.

Командир корабля М. небрежно руководил предполетной подготовкой судна и экипажа, не пользовался контрольной картой обязательных проверок перед выруливанием на старт. В результате самолет начал вылет с застопоренными рулями. Обнаружив это во время разбега самолета, М. и второй пилот К. взлета не прекратили, пытаясь расстопорить рули в процессе разбега. На выкрики членов экипажа, требовавших прекратить взлет, М. не реагировал. Рули были расстопорены лишь частично, самолет начал уклоняться вправо от центра взлетно-посадочной полосы, продолжая разбег с большим ускорением. Тем самым была создана огромная опасность для жизни пассажиров и экипажа. М. упустил контроль за управлением, самолет сошел на грунт, двигаясь под небольшим углом к взлетно-посадочной полосе. За 300—500 м до конца взлетно-посадочной полосы бортмеханик К. самостоятельно, без команды М., перевел рычаги управления двигателя на самый малый газ, и только после этого последовала команда М. о прекращении взлета. Одновременно было применено основное, а затем аварийное торможение, однако ввиду большой скорости самолета он выкатился на концевую полосу безопасности, столкнулся с бруствером и загорелся. Экипаж и пассажиры срочно покинули самолет и не пострадали, но самолет получил значительные повреждения организма, желание упростить, облегчить свои профессиональные обязанности. Так, некоторые пилоты стремятся избежать заходов на посадку «по схеме» (посадка по приборам при отсутствии возможности прямой визуальной посадки), ради чего нередко вводят в заблуждение диспетчеров относительно условий, в которых протекает полет.

Встречаются и другие случаи нарушений правил работниками авиации из эгоистических побуждений избежать дискомфорта. Так, Б., из-за неправильных действий которого потерпело катастрофу воздушное судно, на вопрос, почему он не пользовался, как полагается, локатором, ответил: «Не хотел лишний раз облучаться, так как здоровье мое и так подорвано».

4. Особую группу составляют мотивы, которые можно назвать ложно понятыми производственными либо иными престижными интересами. Например, нередки случаи, когда экипаж грубо нарушает правила, стремясь выполнить рейс в любых сложных условиях, даже когда правила безопасности это запрещают. Главным образом это выполнение (или окончание) рейса, когда погодные условия не соответствуют минимуму, установленному для данного экипажа.

Сюда же относятся и случаи, продиктованные стремлением перевыполнить объем работ и соответственно связанные с этим перегруз воздушных судов, превышение установленного количества и дальности рейсов (эти нарушения особенно характерны для малой авиации, используемой в народном хозяйстве).

Здесь возникает вопрос о производственном риске. Однако ссылка на производственный риск не может признаваться извинительной, когда речь идет о здоровье экипажа и пассажиров. Как пишет М. С. Гринберг, жизнь и здоровье человека не должны быть объектом риска.

Если в названных выше трех группах мотивов антисоциальная установка субъекта очевидна, то в последней группе она завуалирована производственной необходимостью, хотя и ложно понимаемой. На наш взгляд, антисоциальная установка определяет мотив поведения и в этом случае. Антисоциально само по себе игнорирование правовых предписаний и запретов. Антисоциально и представление о том, что «производственная необходимость», «требование жизни» или выполнение капризов высокопоставленных пассажиров и т.п. могут заслонить, отодвинуть на второй план требования закона. Это есть не что иное, как юридический нигилизм, питаемый дефектами правового сознания.

Достаточно вспомнить обстоятельства трагической гибели в 2002—2003 гг. губернатора Красноярского края А. Лебедя и губернатора Сахалинской области И. Фархутдинова, где имели место грубейшие нарушения правил безопасности полетов, связанные с игнорированием неблагоприятных метеорологических условий и самовольным изменением заданных маршрутов и других допустимых параметров полетов. Характерно, что 6 января 2004 г. в отношении пилотов вертолета, в котором летел губернатор Красноярского края А. Лебедь, краевым судом был вынесен обвинительный вердикт.

К трагическим последствиям привели также грубейшие нарушения правил безопасности полетов, когда высокопоставленные чиновники незаконно охотились с борта вертолета МИ-171 на Алтае 9 января 2009 г. на горных баранов (архаров), занесенных в Красную книгу РФ. В результате погибли семь человек, включая полпреда Президента РФ в Государственной Думе А. Косопкина.

5. Пятую группу составляют мотивы, продиктованные юридическим нигилизмом в чистом виде, без отягощения ложно понимаемыми производственными интересами или какой-либо личной заинтересованностью. Мы имеем в виду случаи, когда субъект игнорирует требования права только потому, что считает их ненужным формализмом вообще, либо потому, что в данной ситуации, по его мнению, соблюдение этих норм необязательно. При этом субъект нередко убежден, что никаких тяжких последствий нарушение данного правила не может повлечь, а это и делает их необязательными. В таких случаях отношение к последствиям наступает из-за преступной небрежности. Однако нежелание соблюдать правила безопасности может сочетаться с преступной самонадеянностью в отношении последствий, которые виновный предвидит, но легкомысленно рассчитывает предотвратить, надеясь на свое «летное мастерство» или опираясь на прежний опыт благополучного исхода при подобных же нарушениях.

Так, при подлете к аэродрому командир самолета Ту-154 в нарушение действующих правил разрешил выполнить заход на посадку второму пилоту, который не был в достаточной степени подготовлен к самостоятельному выполнению этого наиболее сложного элемента полета. На завершающем этапе посадки вторым пилотом были допущены ошибки в пилотировании, которые привели к более крутому снижению самолета с увеличением вертикальной скорости выше допустимой. В свою очередь командир упустил контроль за этими неправильными действиями, поздно вмешался в управление, в результате чего самолет приземлился с большой вертикальной скоростью и разрушился от нагрузок, значительно превысивших предельно допустимые.

В катастрофе погибли 11 пассажиров, а 16 получили травмы и были госпитализированы.

При расследовании причин катастрофы российского аэробуса А-310 под Междуреченском в марте 1994 г., унесшей жизни 75 человек, были установлены грубейшие нарушения правил безопасности, связанные с нахождением в кресле командира посторонних лиц (его детей-подростков).

6. В отдельных случаях умышленное нарушение правил может быть обусловлено конформностью, коммуникативностью поведения, когда, например, член экипажа нарушает правила совместно с командиром экипажа, подчиняясь его авторитету, или диспетчер разрешает посадку в неблагоприятных погодных условиях, учитывая нежелание экипажа уходить на запасной аэродром. Поскольку здесь мотив также сочетается с непринятием для себя требования непременного соблюдения правил безопасности, его тоже можно считать связанным с антисоциальной установкой личности.

Таким образом, мотивы умышленных нарушений правил безопасности полетов или эксплуатации воздушного транспорта при неосторожном отношении к последствиям свидетельствуют о том, что это антисоциальная (или, по крайней мере, асоциальная) установка субъектов данных преступлений.

Когда же сами нарушения правил безопасности совершаются по небрежности, отрицательная социальная позиция виновного не играет решающей роли в этих преступлениях. Проявление неосторожности здесь обусловливается ошибочной реакцией субъекта на особенности ситуации.

Особого внимания заслуживает психологический анализ личности при неосторожных преступлениях военнослужащих. Связано это с тем, что по роду своей деятельности военнослужащие имеют прямое отношение к оружию (в том числе ракетно-ядерному), всем видам транспорта, системам ПВО и другим существенным источникам повышенной опасности.

Совершение военнослужащими неосторожных преступлений может реально привести к самым тяжким последствиям, включая гибель людей и нанесение значительного материального и морального ущерба.

Неосторожного преступника — военнослужащего срочной службы можно определить как лицо, обладающее заниженной или завышенной самооценкой, не всегда способное соизмерять свои действия с необходимостью и допустимостью определенного оправданного риска (в боевых условиях или условиях, когда жизни военнослужащих или охраняемым интересам угрожает смертельная опасность), стремящееся к удовлетворению эгоистических потребностей личностного характера и не соблюдающее (чаще не соблюдающее, чем соблюдающее) элементарные меры предосторожности.

В свою очередь, неосторожного преступника — офицера следует определить как лицо со сложившейся и, как правило, устоявшейся психикой, в которой преобладает стереотип поведения, направленный на отрицание необходимости соблюдения правил безопасности (можно с определенным допущением назвать его «стереотипом неосторожного поведения»). При этом личность неосторожного преступника — офицера более социально опасна, поскольку нарушения, допускаемые такими лицами, подвергают опасности, в первую очередь, не только самого офицера, но и многих людей, как военнослужащих, так и гражданских, поскольку большинство воинских частей расположено недалеко от гражданских объектов. Также нельзя недооценивать и общесоциальное значение преступлений, совершенных офицерами даже и по неосторожности.

Исходя из этого приходится констатировать, что росту неосторожной преступности в армии способствуют прежде всего следующие криминолого-психологические детерминанты, связанные с личностью военнослужащих:

1) эгоистическо-потребительское или легкомысленно-безответственное отношение к установленным правилам безопасности и предосторожности;

2) негативные традиции слабой подготовки юношей для работы со сложной техникой и неумение просчитывать наступление вредных последствий в результате собственных непродуманных действий (для неосторожных преступлений, совершаемых военнослужащими, довольно типично умышленное игнорирование установленных правил, когда военнослужащий не может адекватно оценить степень риска подобного нарушения, поэтому не случайно именно отечественному фольклору принадлежит емкое выражение — «на авось», которое означает «делать что-либо в надежде на позитивную случайность»);

3) неграмотное и непрофессиональное обучение лицами, которые обязаны подготавливать военных специалистов, или же негативные личные примеры вышеназванных лиц, которым склонны подражать другие военнослужащие;

4) психология «временщика», свойственная в последнее время, к сожалению, не только военнослужащим срочной службы, но и офицерам и прапорщикам, выраженная в «непрофессиональном» отношении к выполнению функциональных обязанностей и в руководстве правилом «после меня хоть потоп»;

5) всевозможное давление со стороны вышестоящего начальства, которое требует от подчиненных положительного результата «любой ценой», независимо от степени подготовки военнослужащих (например, от командира требуют высоких результатов на боевых учениях, и он посылает стрелять из гранатомета военнослужащего, явно к этому не подготовленного);

6) ненормированный «рабочий день» военнослужащих, что усугубляется в ряде случаев постоянным штатным личным некомплектом в конкретных воинских подразделениях, и как следствие этого — совершение неосторожных преступлений из-за невнимательности, рассеянности, вызванной переутомлением;

7) гедонистический риск, который свойствен особенно молодому возрасту (в армии, как известно, проходят службу лица наиболее криминогенноактивного возраста), т.е. чувство удовольствия от опасности. При этом в последнем случае криминологическая детерминация проявляется двояко: с одной стороны, прохождение военной службы связано с определенной опасностью, а с другой — именно молодой возраст военнослужащих (особенно срочной службы) не всегда позволяет им правильно оценить степень риска при обращении с оружием, при эксплуатации боевой техники или выполнении приемов рукопашного боя.

Вышеизложенное подтверждается данными социологических опросов, согласно которым источниками социально-психологического напряжения в армии являются:

1) недостаточное материально-техническое снабжение (так считают 60% опрошенных);

2) устаревшая техника и вооружение (35%);

3) утрата веры в необходимость и престижность ратного труда (45%), т.е. то, что мы называем «психология временщика».

2.12. Преступники-рецидивисты

Личность рецидивиста всегда привлекала внимание, но, главным образом, в связи с общими проблемами рецидивной преступности.

Уголовно-правовые и социально-демографические показатели личности рецидивистов показывают, что большинство из них впервые становятся на путь преступлений в несовершеннолетнем возрасте или в первые годы после наступления совершеннолетия. Следовательно, существует зависимость между возрастным началом преступной «карьеры» и последующим поведением: чем раньше молодой человек становится на преступный путь, тем вероятнее, что и дальше он будет совершать преступления в силу прежде всего его дезадаптации. При этом он может принадлежать к асоциальному или антисоциальному типу, совершать разнородные или однородные, даже такие же преступления. Многократно судимые рецидивисты всегда имеют значительный тюремный опыт.

Доля женщин в контингенте рецидивистов в целом в два-три раза меньше, чем среди первичных преступников, однако у них криминогенные качества выражены острее, чем у рецидивистов-мужчин по таким показателям, как алкоголизация, многократность судимостей, утрата социально полезных связей, бездомность, нравственная деградация, огрубление, маскулинизация. По данным А. С. Михлина, мужчин среди судимых в два-три раза значительно больше, чем женщин, но доля тех и других становится примерно одинаковой при наличии семи-восьми судимостей.

Основную массу обследованных составляют люди вполне зрелого возраста — от 26 до 50 лет (около 70%). Лиц в возрасте до 26 лет среди них всего 14%. Однако статистическая картина резко меняется, если обратиться к данным о возрасте, в котором был рецидивист осужден впервые. Оказывается, что более 80% были осуждены впервые в возрасте до 26 лет. Значит, именно они в этом молодом возрасте были цепко схвачены криминальной субкультурой, обстоятельствами криминогенной природы, уже были внутренне готовы продолжать совершение преступлений, ощущая в них наилучший и субъективно наиболее приемлемый способ решения своих жизненных проблем. Это одно из свойств той социальной среды, которая сформировала их личностный, нравственный облик, а они — выходцы из той среды, которая постоянно поставляет преступников. Это низшие страты общества, самые необеспеченные и неблагополучные, самые бездуховные и необразованные. У них выработалась определенная идеология оправдания такой жизни. Она все более крепла под влиянием своего жизненного опыта, своих неудач и катастроф, по мере отчуждения от позитивных ценностей и социальных групп положительной ориентации. У них все время укреплялась психология «постоянного» преступника и соответственно оправдания этого даже независимо от того, какие преступления они совершили, с кем общались, было ли их преступное поведение активным, или они, спившись и опустившись на «дно», просто «плыли по течению». Последних среди них немало, алкоголизм же таких людей лишает какой-либо возможности вернуться в нормальную жизнь.

Около 70% обследованных рецидивистов не состоят в браке, что вполне закономерно, поскольку их брачный возраст совпал с пребыванием в местах лишения свободы. Вместе с тем почти 70% обследованных имеют детей, однако большинство из них не поддерживают с ними связи, что также свидетельствует об их отчуждении. Но у большинства есть родственники, с которыми они эпизодически поддерживают связь, чаще всего это матери, реже братья и сестры. Осужденные переписываются с ними, время от времени родственники приезжают к ним на свидания.

Материалами переписи 1999 г. зарегистрировано большее по сравнению с 1970 г. число лиц, не состоявших в браке. По данным переписи 1970 г., среди рецидивистов не состояли в браке 57,3% мужчин и 60,8% женщин. В 1999 г. зафиксировано 72,8% не состоявших в браке мужчин и 66,4% женщин, совершивших преступление при рецидиве. Процент распавшихся семей остался практически неизменным у мужчин (9,6% в 1970 г., 9,3% — в 1999 г.) и несколько снизился у женщин (в 1970 г. — 20,2%, в 1999 г. — 16,0%). Это может свидетельствовать о нежелании гораздо большего числа граждан, по сравнению с периодом предшествующего десятилетия, связывать себя узами брака.

С особенностями признания совершения преступления при особо опасном рецидиве связан относительно невысокий показатель среднего возраста таких лиц. Не всегда лицо должно иметь судимость за совершение двух или более преступлений. Согласно положению закона одним из оснований такого признания является совершение лицом умышленного тяжкого преступления, если ранее оно было один раз осуждено за особо тяжкое преступление, или особо тяжкого преступления, если ранее оно было осуждено за умышленное тяжкое или особо тяжкое преступление. Для совершения ряда преступлений необходимо более длительное время, и поэтому средний возраст осужденных, имеющих несколько судимостей, растет по мере увеличения их числа. Показатели, характеризующие мужчин, совершающих преступления при рецидиве, практически совпадают с данными о всех рецидивистах. Подобное распределение объясняется тем, что среди рецидивистов более 90,0% составляют лица мужского пола.

Совсем иначе распределяются, по данным специальной переписи, возрастные группы лиц женского пола. Больше всего оказалось тех, кто имел две и три судимости, с четырьмя и более судимостями женщин было меньше, в основном такие многократно судимые рецидивистки были обнаружены в возрасте 30—49 лет — свыше 60%. После этого возраста количество рецидивисток с четырьмя и более судимостями резко падает. В возрасте 50—59 лет — 5,5%, 60 лет и старше — 3,4%.

Характеризующие женщин показатели сильно отличаются от общего распределения рецидивистов и от распределения рецидивистов-мужчин по возрасту. Женщины несколько позже совершают повторные преступления: если средний возраст мужчин, имеющих две судимости, равняется 30,4 годам, то женщин — 32,1. Однако женщины на три-четыре года раньше совершают преступления при особо опасном рецидиве.

Данные об относительной плотности распределения всех осужденных по возрасту также практически совпадают с аналогичными показателями, характеризующими мужчин. В соответствии с этими данными пик криминальной активности у мужчин, имеющих две—четыре судимости, приходится на 25— 29 лет, пять судимостей — на 30—39 лет, шесть и более судимостей — на 40—49 лет. Старше этого возраста рецидивисты чаще всего перестают совершать преступления, но отнюдь не потому, что они исправились и перевоспитались. Обычно это происходит по причине общего спада жизненной активности в связи с достижением определенного возраста, болезнями, которые не могли не обостриться в тюремные периоды жизни, усталости. Некоторые просто спиваются и способны лишь на мелкие кражи, либо, в лучшем для них случае, «консультируют» тех, кто готовит совершение преступлений. У женщин, по данным переписи, большинство имеющих две-три судимости также составляют лица в возрасте 25—29 лет, четыре судимости и более — 30—39 лет. Совершившими преступления при особо опасном рецидиве чаше признаются лица в возрасте 25—29 лет как мужского, так и женского пола. Для сравнения укажем, что среди осужденных впервые самая большая плотность отмечается в группе 18—24-летних независимо от половых различий. Из обследованных нами рецидивистов большинство имеет профессию, хотя никаких документов об этом нам не показывали, как не показывали и документов об образовании, и мы вынуждены опрошенным просто верить на слово. Впрочем, характерно, что результаты нашего исследования совпадают с другими. Около 30% рецидивистов имеет образование в пределах семи-восьми классов, около 40% — полное среднее образование, а 25% — даже среднее специальное. Около 5% рецидивистов утверждали, что они учились в высших учебных заведениях, но это вызывает большие сомнения. А вот то, что многими из них хоть какое-то школьное образование получено в местах лишения свободы, тем более что речь идет о рецидивистах, вполне обоснованное предположение.

Большинство обследованных нами многократно судимых рецидивистов составляют трудоспособные (85%); инвалидов всех трех групп всего оказалось около 10%. Большая же часть (80%) имели постоянное место жительства до ареста; 70% были психически здоровы. Однако по мере нарастания числа лет, проведенных в местах лишения свободы, количество имеющих психические аномалии растет, что еще в XIX в. отмечал Р. Крафт-Эббинг.

Итак, большинство обследованных имело профессию, среднее образование и постоянное место жительства до лишения свободы, было трудоспособно. Однако работали, с их же слов, только 52%; полагаем, что и это число преувеличено. Скорее всего они работали эпизодически, время от времени. Это значит, что они добывали средства к существованию путем совершения преступлений, случайных заработков или паразитировали за счет жены или родственников. Поэтому совершение ими нового преступления закономерно. Приведем и такие полученные нами данные: 4,3% обследованных страдали алкоголизмом, 5,1% — наркоманией. Некоторые другие психические аномалии среди них распределились следующим образом: психопатия — 1,7%, органическое поражение центральной нервной системы — 0,9%, черепно-мозговые травмы — 1,7%, шизофрения — 1,7%, эпилепсия — 0,9%. Как известно, расстройства психической деятельности могут активно способствовать преступному поведению. Если они сочетаются с незанятостью в общественно полезном труде, то такая совокупность становится еще более криминогенной. В то же время многие лица с психическими аномалиями вполне пригодны для трудовой деятельности, во всяком случае к определенным ее видам. Однако само наличие такой аномалии препятствует формированию установки на работу.

Каждый 10-й до ареста состоял на учете в психоневрологическом диспансере.

Основную часть обследованных составляют преступники, осужденные в третий раз, — 46,0%, осужденных в четвертый раз — 32,8%, в пятый раз — 6,8%, в шестой раз и более — 14,6%.

Сходные данные получены авторскими коллективами под руководством А. С. Михлина, осуществившими в разные годы специальные переписи осужденных.

Больше всего многократно судимых рецидивистов, по данным названных коллективов, оказалось, как и следовало ожидать, среди отбывающих наказание в исправительных колониях особого режима, несколько меньше — среди приговоренных к пожизненному лишению свободы.

Таблица 3

Распределение осужденных по числу судимостей (в разные годы)

Следует учесть, что все эти данные не отражают действительной картины преступной активности многократно судимых рецидивистов (табл. 3), поскольку совершенные ими, наиболее опытными преступниками, преступления реже раскрываются.

Для полноты характеристики многократно судимых рецидивистов важно знать, сколько лет в целом они провели в местах лишения свободы, помня, что впервые многие из них не были приговорены к лишению свободы. Нами получены следующие данные: до трех лет — 6,2%; до пяти лет — 16,3%; до 10 лет — 43,6%; до 15 лет — 19,3%; до 20 лет — 7,8%; до 25 лет — 4,2%; свыше 25 лет — 3,6%.

Для объяснения многократного рецидива преступлений небезынтересно, что примерно 13% из числа обследованных до достижения возраста уголовной ответственности уже находились в закрытых учебных (воспитательных) заведениях. Значит, такой подросток вел антиобщественный образ жизни, совершал аморальные поступки, вследствие чего был лишен свободы. Такие закрытые учреждения уже давно являются резервом рецидивной преступности, но это отнюдь не означает, что именно они и только они повинны в этом.

Таблица 4

Повторяемость совершенных преступлений по видам

Во всяком случае, представляется очевидным, что то ведомство, к которому эти учреждения принадлежат, а также общественные организации, которые должны им помогать (впрочем, не всегда такие организации существуют), не выполняют тех задач, которые на них возложены. Ведь не случайно около 40% впервые осужденных из числа обследованных нами были подобным образом наказаны в несовершеннолетнем возрасте.

Выделим наиболее значимые преступления, за которые виновные были осуждены в первые три раза и в настоящее время (в %).

Из табл. 4 видна стабильность совершения убийств, нанесения тяжкого вреда здоровью (тяжкого телесного повреждения) и насильственных действий сексуального характера. Наряду с этим растет удельный вес грабежей, разбоев, вымогательств и изнасилований, но уменьшается доля хулиганства и краж. Однозначные объяснения этим явлениям вряд ли возможны, но в целом можно сделать вывод о стабильности совершения преступлений насильственного характера, а относительно некоторых видов — об их росте. Вместе с тем мы видим, что при любом осуждении, первом или последнем, наибольший удельный вес принадлежит ворам (примерно такие же данные получены другими исследователями).

51% обследованных нами лиц были осуждены к лишению свободы на срок до пяти лет, на срок до 10 лет — 30,6%, до 15 лет — 11,5%, до 20 лет — 4,3%, до 25 лет — 2,7%.

Среди изученных нами рецидивистов не оказалось ни одного «вора в законе», но среди них было обнаружено 7,2% «смотрящих»; 6,8% имели статус «отвергнутых»; остальные — «обычные» преступники. Работой в местах лишения свободы был обеспечен лишь каждый третий, но в то же время каждый четвертый отказывался от работы. Добросовестно относятся к работе чуть меньше половины; активно участвуют в работе самодеятельных (общественных) организаций только 23,4% от числа обследованных, что в совокупности с данными о трудовой занятости свидетельствует о неплохой социальной адаптации к условиям отбывания наказания немалой части многократно судимых рецидивистов. Этому соответствуют общие характеристики многократно судимых рецидивистов: так, положительная характеристика была только у 38,3% из них, нейтральная — у 30,6%; остальные характеризовались отрицательно или как злостные нарушители режима; 8,1% совершили новое преступление во время отбывания наказания.

Добавим к этому, что 44,3% не подвергались дисциплинированным взысканиям, 36,6% не имели за все время нахождения в местах лишения свободы никаких поощрений. Иными словами, основная масса рецидивистов не проявляла себя активно ни в плохом, ни в хорошем отношении, во всяком случае настолько заметном, чтобы это вызвало какую-то реакцию.

Рассмотрим вопросы ресоциализации многократно судимых рецидивистов после освобождения от наказания. Понятно, что решение проблем постпенитенциарного обустройства имеет весьма существенное значение для снижения уровня рецидива преступлений в стране.

Оказалось, что 80% таких рецидивистов имеют жилье, 74,5% — родственников и близких, которые могли бы помочь после освобождения, однако 58,7% тем не менее нуждаются в социальной помощи после освобождения.

Что касается свиданий лишенных свободы (их количество также дает представление о семейной дезадаптации (адаптации) преступников), то и у мужчин, и у женщин также с увеличением числа судимостей уменьшается доля лиц, использующих максимальное количество разрешенных законом свиданий, и увеличивается доля лиц, не пользующихся этим совсем. Согласно переписи осужденных (1999 г.), используют максимальное количество свиданий при одной судимости 25,6% мужчин и 11,3% женщин, а при неоднократных судимостях — только 9,2% мужчин и 5,5% женщин. Не пользуются свиданиями при однократной судимости 42,1% мужчин и 68,7% женщин, при неоднократных судимостях — 72,1% мужчин и 78,6% женщин.

Из приведенной статистики видно, что женщины, попавшие в места лишения свободы, оказываются в большей социальной изоляции по сравнению с мужчинами. Ясно также, что по мере возрастания количества судимостей растет дезадаптация рецидивистов, уничтожаются семейные и родственные связи. Согласно итогам почти всех исследований для большинства рецидивистов, особенно судимых многократно, характерно отсутствие семьи, профессии, постоянной работы и постоянного места жительства, т.е. частичная или даже полная дезадаптация.

Личность осужденных, совершивших преступления при особо опасном рецидиве, характеризуется как наиболее общественно опасная, с трудом поддающаяся исправлению. У таких лиц более ярко выражены антиобщественные установки, хотя вербально выраженное их отношение к такому социальному институту, как семья, незначительно отличается от отношения лиц, совершивших преступление при рецидиве. Но это только вербально выраженное отношение, в действительности они вполне могут не нуждаться в семье, да многие вообще не очень понимают, что это такое.

Разрыв семейных, родственных и трудовых отношений среди таких рецидивистов, усиливающийся по мере возрастания у них числа судимостей, приводит к тому, что после освобождения многие из них не имеют места для проживания. Так, по сравнению с впервые осужденными мужчинами, среди которых жилье не имеют 7,1%, число судимых семь раз и более, лишившихся жилья, возрастает до 25,7%. Аналогичная ситуация и у женщин, среди которых при одной судимости не имеют жилья 7,2%, а при пяти судимостях и более — 24%.

Выше мы приводили наши данные о распространенности психических аномалий среди преступников-рецидивистов. Психически аномальные лица проявляют особую склонность к многократному совершению преступлений. Во-первых, они хуже усваивают нравственные и правовые нормы, регулирующие поведение; во-вторых, их поведение более импульсивно по сравнению со здоровыми, они или вообще не готовятся к совершению преступлений, или эта подготовка у них кратковременна. Нами установлены также некоторые корреляции показателей рецидивной преступности лиц с психическими аномалиями. К числу основных особенностей психически аномальных рецидивистов относятся следующие.

1. Повышенная склонность к повторному совершению преступлений, о чем свидетельствует то, что удельный вес рецидива среди них в два раза больше, чем в общей массе лиц, преступивших уголовный закон. Удельный вес рецидивистов среди лиц, страдающих психопатией, составил 73,3%. За ним по мере убывания следуют: олигофрены (доля повторных правонарушителей — 58,7%); лица, имеющие остаточные явления черепно-мозговых травм (55,2%); хронические алкоголики и наркоманы (48%); лица с органическими поражениями головного мозга (41,4%); эпилептики (33%); лица с иными психическими отклонениями (30,8%).

2. Существует зависимость между повторностью общественно опасных деяний (количество судимостей и величина интервалов рецидива) и клиническими характеристиками преступников с психическими аномалиями.

Так, многократное совершение преступлений и высокая интенсивность рецидива (интервал до двух лет) присущи лицам, страдающим психопатией. Средняя интенсивность рецидива (интервал от двух до пяти лет) и наличие двух-трех судимостей чаще всего наблюдаются у наркоманов и травматиков. Рецидивисты с умственной отсталостью, как правило, ранее привлекались к уголовной ответственности лишь однажды, при этом последнее и предыдущее преступления разделяют небольшие промежутки времени (до двух лет).

3. Структурная характеристика преступного поведения аномальных рецидивистов во многом обусловлена наличием конкретного вида отклонения психики: лица с нарушенным интеллектом в основном совершают имущественные и сексуальные уголовно наказуемые деяния, в то время как хронические алкоголики и правонарушители с психопатическими девиациями обнаруживают склонность к насильственным посягательствам, а наркоманы — к деяниям, связанным с нелегальным оборотом наркотиков.

4. В целом рецидивисты с дефектами психики в рамках вменяемости более склонны по сравнению с психически здоровыми и лицами с аномалиями психики, ранее не совершившими преступлений, к действиям насильственного характера. Преступления, связанные с применением насилия, в структуре рецидивной преступности аномальных субъектов составляют 36,5%, а в структуре психически здоровых рецидивистов — лишь 13,4%.

5. Наибольшая криминогенная активность у изученного контингента рецидивистов приходится на первые два года после отбывания наказания за предыдущее преступление. В период от двух до пяти лет наблюдается затухание такой активности, в период от 6 до 10 лет она вновь повышается, а после 10 лет — минимальна.

6. Степень тяжести последующего деяния главным образом обусловлена характером предыдущего посягательства и видом психического отклонения и при этом чаще всего соответствует предыдущему преступлению. Рецидивисты с психическими аномалиями не способны в большинстве случаев осуществлять предварительную подготовку к противоправным действиям и совершают их по внезапно возникшему умыслу. Это отличает их от психически здоровых преступников.

7. Рецидивисты с аномалиями психики гораздо труднее адаптируются в местах лишения свободы по сравнению со здоровыми неоднократно судимыми лицами, часто нарушают режим и даже предпринимают суицидальные действия в период отбывания наказания; имеют большие трудности в ресоциализации и в местах лишения свободы, и после освобождения от наказания. Подводя итоги общего анализа личности многократно судимого рецидивиста, рассмотрим некоторые обобщающие их характеристики. Здесь мы хотим отметить, что для любого криминологического исследования очень важны конкретные данные, описывающие явление, ставшее предметом изыскания. Но не менее важны и обобщающие характеристики, в которых должны быть и сведения, объясняющие этот предмет.

Отчуждение от позитивной среды, уход в иное, антисоциальное измерение. Для большинства рецидивистов, особенно судимых многократно, характерно отсутствие семьи, профессии, постоянной работы и постоянного места жительства, т. е. частичная или даже полная дезадаптация. С другой стороны, такие люди прекрасно приспособлены к жизни и местах лишения свободы, они чувствуют себя своими в антиобщественных и преступных группах, ценности и нормы которых они разделяют, а часто и участвуют в их создании и формировании. Не надо думать, что рецидивисты, и особенно многократно судимые рецидивисты, все время находятся в оппозиции к обществу: современные исследования показывают, что многие из них охотно сотрудничают и с милицией, и с администрацией ИУ.

Бедность потребностно-мотивационной сферы, преобладание материальных потребностей. Для преступников-рецидивистов типичен невысокий уровень общей культуры, примитивные потребности, в основном сводящиеся к удовлетворению материальных нужд, обеспечению желаемого социального статуса в неформальной антиобщественной среде и личной безопасности в случае совершения преступления. Бытует расхожее мнение, что среди преступников и преступников-рецидивистов много очень талантливых людей. Это выдумка, не подтверждаемая реальной жизнью. «Художественные» произведения преступников, в том числе песенная продукция, примитивны и убоги. Наличие лидерских способностей у рецидивистов. Речь идет о наличии подобных способностей лишь у некоторых из них, а отнюдь не у всех. Если такие способности сочетаются с профессиональными преступными умениями и навыками, то обладатель таких качеств представляет собой существенную общественную опасность.

Деградация личности по мере роста числа судимостей и лет, проведенных в местах лишения свободы. Жизнь от преступления к преступлению, антиобщественный образ жизни, постоянная боязнь разоблачения, отсутствие позитивных социальных контактов постоянно и неуклонно снижают уровень личности, чему столь же активно способствует многократное и длительное пребывание в местах лишения свободы. Чем больше судимостей и лет, проведенных в местах лишения свободы, тем больше лиц, страдающих психическими расстройствами. Наиболее высокий уровень психически аномальных преступников наблюдается среди осужденных в местах лишения свободы особого режима. Большая часть многократно судимых рецидивистов выглядит намного старше своих лет, иногда — глубокими стариками, страдает хроническими соматическими болезнями. Они нуждаются в постоянном медицинском обслуживании и уходе, вряд ли кто-нибудь из них способен постоянно трудиться.

Утрата страха перед наказанием, прежде всего обусловленная тем, что рецидивисты плохо адаптированы к условиям свободы, им хорошо там, где она отсутствует. Поэтому многие из них совершенно не боятся возвращения за решетку, для них тюрьма является родным домом. Известны случаи, когда рецидивисты совершали преступления именно ради того, чтобы вернуться в места лишения свободы. Многим рецидивистам действительно хорошо в исправительных учреждениях, они не могут жить вне жестких рамок регламента жизни и без опеки вышестоящей силы, в роли которой выступают правила отбывания наказания и администрация мест лишения свободы. Для рецидивистов весьма привлекательны существующие в местах лишения свободы антиобщественные группы преступников, членством в которых они весьма дорожат. Еще одна категория рецидивистов, стремящихся в ИУ, — это лица, утратившие связи, особенно родственные, не имеющие места жительства и постоянного источника получения средств к существованию. Среди них много стариков и инвалидов, для которых пребывание в местах лишения свободы означает решение основных жизненных проблем с жильем, питанием, лечением, досугом и т. д. Конечно, это печально, что есть люди, мечтающие о тюрьме как о месте спокойной, сытой и обеспеченной жизни, тем не менее такие люди есть, причем не только в нашей стране, но и практически во всем мире.

Знание правовых норм при отсутствии солидарности с ними.

Необходимо уточнить, что рецидивисты хорошо знают нормы уголовного или уголовно-исполнительного права лишь в части, которая им необходима или с которой они сталкивались во время следствия, суда или отбывания наказания. Поэтому их правовые знания более чем ограничены и закрепляются в их личности лишь на уровне фиксации, но не солидарности с ними. Хотя, впрочем, и здесь нужны определенные комментарии. Преступники, в том числе рецидивисты, по большей части согласны с наличием каких-то уголовно-правовых или уголовно-процессуальных норм в принципе. Например, они считают вполне справедливым наказание за убийство или грабеж, но при этом возражают относительно того, как эта норма применена лично к ним, главным образом в части санкции — срока лишения свободы. Иными словами, они каждый раз находят необоснованным применение именно к ним тех или иных правовых норм.

По результатам нашего опроса, в колониях строгого режима полностью виновными признают себя около 20% рецидивистов, частично виновными (с различными оговорками) — около 60%, невиновными — 20%. При этом заметим такую тенденцию: по мере увеличения числа судимостей увеличивается количество лиц, признающих себя полностью или частично виновными. Причина этого, наверное, заключается в том, что рецидивисты старших возрастов более критически относятся к себе и меньше, чем молодые, склонны перекладывать на других свою вину. Но это не означает, конечно, что их легче перевоспитать, хотя бы потому, что их убежденность в правильности избранного ими образа жизни крепче.

Преступников-рецидивистов отличает стремление к постоянному и интенсивному общению с теми, кто ведет антиобщественный образ жизни, в частности совершает преступления. Таким образом, формируются и закрепляются нормы антиобщественной идеологии и морали, что активно способствует распаду общественно полезных связей и созданию социально-психологической общности статусов и интересов рецидивистов. Устойчивость названных групп обеспечивается как их лидерами, так и преданностью их участников групповым ценностям. Многие рецидивисты заботятся о пополнении преступных группировок, для чего втягивают в них молодых людей, нанося тем самым огромный ущерб обществу.

Тюремная и в целом криминальная субкультура создается и поддерживается в таких группах именно преступниками-рецидивистами, которые отражают в нормах («понятиях») этой субкультуры свой жизненный опыт, собственное видение мира и отношение к нему.

Как показали выборочные исследования, количество рецидивистов, совершивших преступления в группе, уменьшается по мере увеличения их возраста. Наоборот, с увеличением возраста растет число рецидивистов, совершивших преступление в одиночку. В большинстве случаев это может свидетельствовать о высокой общественной опасности личности рецидивиста. Количество рецидивистов, совершающих преступления против собственности, значительно выше осужденных за насильственные преступления: первых — 70—75%, вторых — 10—12%. За совершение насильственных преступлений больше рецидивистов, отбывающих наказание в тюрьме, чем в колониях разного вида режима. При совершении преступлений в сфере экономической деятельности рецидивисты часто использовали жестокость при запугивании и расправах над потерпевшими.

По данным Н. А. Коломытцева, среднее число судимостей у субъектов особо опасного рецидива возросло и составляет в колониях особого режима и тюрьмах 5, в колониях строгого режима — 4,4. Среднее число судимостей в общей массе осужденных к лишению свободы составляет 2,2. Свыше 60% имеют от трех до шести судимостей, что дает основания для вывода о высокой степени общественной опасности, прочно укоренившихся антиобщественных взглядах рецидивистов. В колониях особого, строгого режимов и тюрьмах 8,2% осужденных имеют восемь судимостей и более. По мнению Н. А. Коломытцева, увеличение в составе осужденных количества лиц, имеющих большое число судимостей, будет продолжаться.

В связи с изложенными данными представляется важным еще раз отметить, что количество судимостей отнюдь не всегда свидетельствует о высокой общественной опасности конкретного лица. Как уже отмечалось выше, среди многократно судимых рецидивистов нередко встречаются люди, совсем отчужденные от жизни на свободе по причине старости, болезней, отсутствия родственников. Вряд ли следует говорить о них, что они представляют повышенную общественную опасность. То же самое можно утверждать относительно тех пусть и молодых людей, кто постоянно совершает мелкие кражи. Следовательно, личность нужно отделять от деяния.

Глава 3. Личность осужденных

3.1. Теоретические предпосылки изучения личности осужденных

Если исправление осужденных является основной целью уголовного наказания, то деятельность ИУ направлена в первую очередь на решение психолого-педагогической по своей сути задачи. Ей должно предшествовать изучение личности различных категорий осужденных. Необходимость такого изучения особенно актуальна на современном этапе развития законодательства и практики его применения в связи с углублением демократизации и гуманизации уголовного и уголовно-исполнительного законодательства. В частности, такого рода исследования должны способствовать расширению уголовного наказания, не связанного с лишением свободы, дифференциации и индивидуализации исполнения любых уголовных наказаний.

Еще Ю. Ю. Бехтерев подчеркивал, что изучение личности должно предшествовать пенитенциарному воздействию на нее и проникать во все звенья ИУ, обеспечивая решение следующих задач:

1) правильной классификации заключенных в пределах одного ИУ;

2) установления соответствующего режима для каждой категории заключенных;

3) разумной организации трудовых процессов;

4) целесообразной постановки школьной и внешкольной работы ;

5) правильного учета результатов пенитенциарного воздействия;

6) повышения педагогической квалификации работников пенитенциарных учреждений.

Все эти положения являются, на наш взгляд, актуальными и сегодня, они требуют дальнейшей разработки и внедрения с учетом современных достижений уголовно-исполнительной (пенитенциарной) психологии. Поэтому изучение личности осужденного необходимо рассматривать как важнейшую предпосылку индивидуализации карательных и воспитательных воздействий, повышения их эффективности.

Изучение особенностей личности преступников началось еще в конце XIX в. Отметим работы, например, таких ученых, как Ч. Ломброзо, П. Н. Тарновская, М. Н. Гернет. Новый импульс криминологические исследования в нашей стране получили в 1960-е гг. В рамках изучения преступника вообще предметом исследования становится также личность преступника-рецидивиста. Но в то время углубленного изучения личности именно осужденных не проводилось, что явилось следствием недопустимо медленного проникновения в науки пенитенциарного профиля и в пенитенциарную практику современных психологических методов.

Это приводило к созданию примитивных классификаций осужденных, основанных на достаточно поверхностном изучении их личности, которые, естественно, не способствовали разработке эффективных мер воспитательных воздействий. Примером может служить распространенная в свое время классификация осужденных, по которой указанный контингент целесообразно считалось разделить на следующие критерии:

1) осужденных, вставших на путь перевоспитания. Своим примерным поведением, честным отношением к труду и обучению, активным участием в общественной жизни коллектива они стремятся искупить вину и доказать исправление, правильно осознают и оценивают совершенные преступления и свое уголовное прошлое, осознают свои нравственные пороки и т.д.;

2) осужденных в основном с положительным, но неустойчивым поведением, отношением к труду и учебе. Они не всегда правильно осознают и оценивают совершенное преступление и криминальное прошлое, свои отрицательные качества и необходимость перевоспитания, не проявляют должной активности в общественной жизни коллектива и т.д.;

3) осужденных, не вставших на путь перевоспитания. Они систематически и злостно нарушают режим и правила поведения, недобросовестно трудятся, уклоняются от участия в воспитательных мероприятиях и общественной жизни коллектива, от обучения в школе и ПТУ.

Совершенно очевидно, что для создания подобной классификации не требуется серьезных научных изысканий. Все эти описания были и ранее известны практическим работникам. Общие житейские рассуждения о личности преступника могут в практике И У вылиться только в такие же общие лозунги и призывы. Ни к каким реальным конкретным воспитательным методикам это привести не могло.

Помощь в изучении личности осужденного могут оказать только специальные психологические методики, особенно те, которые позволяют дать наиболее полную характеристику личности, ориентированную на решение задач исправления и перевоспитания. О таких методиках мы будем говорить ниже. Но дело не только в них — нужно отказаться от многих привычных взглядов и представлений. Так, чтобы выяснить действительные движущие силы преступного поведения, необходимо отказаться от понимания мотива лишь как осознанного побуждения, являющегося свойством личности, вследствие которого совершается тот или иной проступок.

Таким образом, происходит ограничение понимания мотива путем включения в это понятие лишь того, что человек считает причиной своего действия. Причем такая трактовка мотива не предполагает рассмотрение его как детерминирующий поведение фактор, а лишь как осознаваемое индивидом побуждение, соображение, цель, вследствие которых он совершает именно этот, а не иной поступок. Понимание мотива как осознанного побуждения, которое человек считает причиной своего действия, сводит психологический анализ причин поведения до уровня интерпретации поведения по двухзвенной схеме «стимул-реакция». При объяснении в рамках этой схемы поведения человека остается непонятным, почему он выбрал именно тот, а не иной способ действия. Указание на какую-либо одну потребность, например сексуальную или пищевую, не объясняет, почему человек совершил именно это действие. При выявлении причин (мотивов) поведения необходимо принимать во внимание не только потребности, соответствующие совершенному поступку, но и те внутренние обстоятельства, которые направляют поведение человека по конкретному пути, т. е. действительные побуждения, внутренние детерминанты поведения.

Если в понимании мотива ограничиться только выявлением того, что человек думает о причине своего поступка, и считать это мотивом поведения, его основной причиной, то получается поневоле переход на уровень устаревшей двухзвенной схемы анализа поведения, которая справедливо подвергается критике в современной психологии.

Это происходит потому, что человек в качестве сознательной причины своих действий называет как раз внешние или, образно говоря, лежащие на поверхности стимулы (например, насильник говорит об определенном поведении женщины, ее внешней привлекательности, собственной сексуальной потребности). Но эти факторы сами по себе никак не могут ответить на вопрос, почему данный человек поступил именно так, а другой в аналогичной ситуации этого не сделал.

Попытки привлечь такие категории, как дефекты морально-нравственной сферы, ненадлежащие социальные установки, антисоциальную направленность и т.д., также не дают убедительных объяснений причин — детерминант конкретного поступка на индивидуальном уровне. Это слишком общие категории, которые трудно поддаются индивидуализации. Таким образом, то, что преступник осознает в качестве причин своих действий, в большинстве случаев не является отражением реальных мотивов. Поэтому было бы неправильно, исходя только из ответов осужденного, делать вывод об истинных причинах, которые привели его к преступлению. Сознательное представление осужденного о том, почему он совершил преступление, можно рассматривать лишь как материал для гипотезы, но не более.

Введение такой категории, как мотив, при анализе личности осужденных позволяет преодолеть приведенную двухчленную систему, поскольку мотивы становятся внутренним промежуточным личностным звеном, через которое преломляется реальность в восприятии человека. Именно система мотивов человека и является тем внутренним условием, через которое действуют внешние причины.

При изучении личности необходимо также учитывать, что осужденные находятся в местах лишения свободы, где социальная среда отличается качественными характеристиками и способна активно влиять на личность и поведение. В связи с этим особенности поведения, меры воспитательного воздействия необходимо рассматривать в контексте отношений, складывающихся в социальной среде осужденных. Человек, находящийся в местах лишения свободы, естественно, застает там сложившуюся социальную среду, отличающуюся от той, в которой он жил ранее. Особенности этой социальной среды определяются прежде всего действием следующих факторов: изоляцией от общества, регламентацией поведения во всех сферах жизнедеятельности, принудительным включением в однополые социальные группы, сложившейся стратификацией среды и действием неформальных норм поведения, бытующих в этой среде, и т.д. Естественно, что приходится приспосабливаться к данным условиям, и поэтому у индивида, находящегося в местах лишения свободы, изменяются личностные свойства и появляются новые. Цель исполнения наказания предполагает положительные изменения личности, однако на практике под влиянием социальной среды результат часто бывает обратным. Отсюда и вытекает проблема рецидива, которая приобрела в настоящее время такой острый характер.

Повышение эффективности воспитательных воздействий требует также их индивидуализации и конкретизации применительно к различным категориям и типам осужденных. В связи с этим типологический подход в изучении и «объяснении» личности преступника крайне необходим. Прежде всего он позволяет выявить характерные особенности отдельных групп преступников, показать их специфические черты и предложить меры по дифференциации и индивидуализации карательно-воспитательного воздействия на них.

Решение проблемы идет в двух направлениях. Первое направление охватывает те классификации, в основе которых лежат правовые признаки. С расширением оснований классификации появляется возможность получить более подробную дифференциацию осужденных, объединив их в группы по ряду схожих признаков. Недостатки этого направления прежде всего в том, что личностные свойства здесь вторичны и часто искусственно привязываются к правовым признакам.

Второе направление имеет целью поиск оснований для классификаций, которые отражали бы личностные свойства осужденных. Такими признаками считаются эгоистическая устремленность, ослабленная волевая конституция или социальная и моральная запущенность. Типичные недостатки таких классификаций в том, что они, учитывая в первую очередь личностные свойства, не предлагают способов измерения или выявления таких категорий, как нравственная запущенность, асоциальные установки, эгоистическая устремленность и т.д. Невозможность замерить или хотя бы четко определить подобные свойства снижает практическую ценность предлагаемых классификаций. Даже понятия «осужденные-приспособленцы», «осужденные с неустойчивым поведением», «осужденные, встающие на путь исправления» и т. п. трудно использовать в качестве индикаторов, если отсутствует четкое и однозначное их описание и нет возможности измерения.

Наконец, общим недостатком многих классификаций (группировок) является то, что они направлены на выделение отдельных групп лиц по внешним, формальным признакам, например социально-демографическим, а не по внутренним, сущностным характеристикам, что является необходимым для построения эффективных, дифференцированных программ исправления.

В криминолого-пенитенциарных исследованиях и практике исправительного воздействия на преступников типологические методы находят дифференцированное применение. Для целенаправленного превентивного воздействия строятся узкие социальные и социально-психологические модели. В этом случае типология отдельных категорий преступников имеет ярко выраженную практическую направленность и выполняет функцию дифференциации.

Построение типологии именно осужденных, как уже указывалось выше, должно служить цели их исправления и перевоспитания, т. е. иметь сугубо практическую направленность. Оно должно отвечать решению задач специального (частного) и общего предупреждения. Для того чтобы дифференцированно и более эффективно исправлять и перевоспитывать осужденных, нужно строить социально-психологическую типологию исходя из специфики мест лишения свободы. При ее построении в первую очередь следует учитывать криминологически значимые черты личности, в особенности те ее индивидуально-психологические и социально-психологические свойства и качества, которые способствуют совершению преступлений. Сущность исправления и перевоспитания, как известно, состоит в том, чтобы в процессе целенаправленного воспитательного воздействия устранить, изменить или нейтрализовать личностные свойства, способствующие совершению преступлений. Именно поэтому разработку той или иной типологии осужденных следует рассматривать как средство для решения задач их исправления и перевоспитания.

В настоящее время изучение именно мотивации преступного поведения приобретает все большее значение в пенитенциарных и криминологических исследованиях. Ей посвящен ряд научных трудов. Причем перспективность изучения мотивов преступного поведения определяется прежде всего тем, что ответ на вопрос о субъективных детерминантах такого поведения позволит успешно разрабатывать как профилактические мероприятия, так и осуществлять воспитательное воздействие на осужденных. В последнем случае большое практическое значение имеют типологии осужденных, разрабатываемые на основе изучения криминогенных мотивов. Знание мотивов позволяет определить пути и направления предупредительных и исправительных воздействий. Это особенно важно в связи с тем, что, если в процессе индивидуальной работы не затронуть и не нейтрализовать субъективные причины, которые привели или могут привести конкретного человека к совершению преступления, вероятность таких действий, в том числе рецидива, остается высокой. Поэтому для исправительных учреждений изучение мотивации преступных действий имеет основополагающее значение в плане их индивидуальной профилактики. Для повышения эффективности воспитательной работы с осужденными собственно и были разработаны на основе изучения мотивов типологии различных категорий преступников. С другой стороны, большое значение для разработки воспитательных методик и повышения эффективности исправления и перевоспитания имеют также типологии осужденных, разрабатываемые на основе других психологических параметров. В первую очередь это касается характера и темперамента. Подчеркнем, что мотивационная типология не заменяет собой полностью характерологической применительно к проблемам предупреждения преступлений, исправления и перевоспитания осужденных. Эффективность воспитательных воздействий определяется знанием как мотивов, так и характерологических особенностей. Если выявление мотивов совершенного преступления может помочь воспитателю определить общую направленность индивидуального воздействия, его цели, то знание черт характера и темперамента позволит разработать оптимальные тактические приемы педагогических воздействий, являющиеся наиболее эффективными для конкретных осужденных.

Понятие «характер» часто смешивают с понятием «личность», что является следствием близости значений этих терминов. Под характером в отечественной психологии понимается «индивидуальное сочетание устойчивых психологических особенностей человека, обусловливающих типичный для данного субъекта способ поведения в определенных жизненных условиях и обстоятельствах». Понятие «личность» в широком смысле включает в себя такие понятия, как «характер», «темперамент», «способности», «мировоззрение» и т. п. Характер — это свойство более поверхностное и наблюдаемое извне, это форма проявлений человека в жизни, виды его адаптации и поведения. Характер считается базисом личности и формируется в основном в подростковом возрасте. Личность же — это характер вместе с глубинными психологическими механизмами, система, обеспечивающая всестороннюю адаптацию человека к изменяющимся условиям жизни.

Перспективными для разработки мер воспитательного воздействия являются типологии осужденных, где типы выделены на основе акцентуированных (существенно выделяющихся) свойств характера, темперамента и поведенческих признаков. Это позволяет, как показывает практика, конкретизировать меры воспитательного воздействия применительно к отдельным осужденным, сделать их максимально индивидуализированными. Методические рекомендации по воспитательной работе с осужденными, составленные с нашим участием на основе типов характера и темперамента, прошли успешное испытание практикой и показали свою эффективность.

Значимость решения психологических проблем в деятельности ИУ делает необходимым существенное повышение психологической компетентности их сотрудников и создание там психологической службы. Эта служба должна заниматься разработкой и реализацией индивидуальных и групповых программ ресоциализации осужденных, нормализацией социально-психологической обстановки в указанных учреждениях, повышением компетентности личного состава, использовать методы психодиагностики и психокоррекции личности. В психологическую службу ИУ должны быть включены специалисты-психологи.

Предполагается, что основными функциями этой службы будут следующие: психодиагностическая, направленная на полное изучение индивидуальных и групповых характеристик осужденных; прогностическая, дающая оценку вероятного индивидуального и группового противоправного поведения осужденных; профилактическая, направленная на реализацию способов целенаправленного воздействия на поведение осужденного; профориентационная, связанная с оценкой психической пригодности осужденного к определенным видам деятельности в условиях НУ; консультационная, ориентированная на оказание индивидуальной психологической помощи осужденным; просветительская, рассчитанная на распространение психологических знаний.

Следует подчеркнуть, что, хотя преступность в местах лишения свободы занимает незначительное место в структуре всей преступности в стране, углубленный и целенаправленный научный интерес к этому специфическому и опасному виду криминальной деятельности и личности преступников ни в коем случае не должен ослабевать.

Не следует также забывать о необходимости постоянного научного внимания к углубленному исследованию личности преступников — должностных лиц уголовно-исполнительной системы, тем более что преступность подобной категории лиц имеет тенденцию к росту и, мимикрируя, приобретает весьма изощренные и опасные свойства и особенности.

Безусловно, криминально-психологический анализ подобных личностей во многом совпадает с вышеописанными характеристиками соответствующих криминальных типов, однако особенности их пенитенциарной профессиональной деятельности должны быть в постоянном поле зрения исследователя в целях учета правильного ориентирования и предусмотрения в разработках указанной особой специфики.

Отрадно, что ученые и практические работники уголовно-исполнительной системы и права в последнее время активизируют научные разработки в области пенитенциарной криминологии, справедливо рассматривают ее как органическую составляющую криминологической науки в целом.

3.2. Изучение личности осужденных

Если личность преступника является главным объектом воспитательно-предупредительного и карательного воздействия, то, естественно, встает вопрос о глубоком и всестороннем ее изучении. Более того, мы полагаем, что изучение осужденных в ИУ представляет собой одно из основных направлений деятельности этих учреждений и выступает в качестве важного условия обеспечения их эффективности. Поэтому для исправительных учреждений вопрос о методах исследования личности достаточно актуален.

Как уже отмечалось выше, для успешного достижения целей наказания исключительно важное значение имеет выявление тех внутренних, субъективных причин, которые привели данного человека к совершению конкретного преступления. Эти причины должны быть прежде всего объектом индивидуального воздействия. Работа по исправлению и перевоспитанию осужденных должна строиться не на переделывании или разрушении сформировавшихся личностных свойств, а на детальном изучении этих свойств и, главное, на выявлении мотивов преступной деятельности и типологической принадлежности индивида. Необходимо определить у каждой конкретной личности негативные стороны, которые нужно скорректировать, и то положительное, на чем можно строить процесс перевоспитания. Только в этом случае можно достичь успеха в воспитательной работе.

Большое значение знание личности имеет и для выбора наиболее эффективных мер воспитательного воздействия. Прежде всего имеется в виду знание особенностей характера, темперамента, интеллекта и направленности личности.

Опыт показывает, что путем применения только социологических методов невозможно вскрыть личностные причины преступного поведения, а именно эти причины должны быть объектом как профилактической работы, так и исправления и перевоспитания преступников. Именно поэтому значительно возрос интерес к психологическим методам изучения личности, которые позволяют получить информацию, имеющую прикладное значение.

Важнейшими средствами изучения личности осужденного являются: индивидуальные беседы, наблюдение, а также сведения, полученные из различных источников, например от родственников, из материалов дела.

Изучение осужденного должно начинаться с детального анализа всего имеющегося на него материала, особое внимание обращается на его роль в совершении преступления, способы и мотивы, указанные в приговоре. После этого можно приступать к беседе с осужденным и проведению других мероприятий, связанных с изучением личности. Перечня вопросов, которые были бы обязательными для проведения любой беседы в целях определения характерных личностных черт, нет, хотя некоторой схемы для выяснения этих черт следует придерживаться. Например, в ходе беседы выясняются взаимоотношения с родителями и членами семьи, жизненные цели и ценности, имеющиеся увлечения, особенности взаимоотношений с друзьями, нарушения поведения в прошлом и настоящем (прогулы, пьянство, аморальные проступки и т. д.), наиболее тяжелые события в прошлом, особенности взаимоотношений с другими осужденными и желание участвовать в общественной жизни, отношение к совершенному преступлению и факту осуждения, планы на будущее. Задавая при беседе вопросы, необходимо фиксировать возникающие реакции.

Важнейшим критерием для определения личности являются особенности поведения в конкретных ситуациях. За осужденным необходимо наблюдать непосредственно, изучая его поведение на производстве и в быту, взаимоотношения в коллективе, в ближайшем окружении, а также образ действий в конфликтных ситуациях, реакцию на взыскания и поощрения и т. п. Даже при поверхностном наблюдении отчетливо могут выступить такие черты, как общительность или замкнутость, тревожность или осторожность, обстоятельность или суетливость, болтливость или осмотрительность и т. д. В итоге все данные, полученные об осужденном из различных источников и различными способами, необходимо соединить в его психологическом портрете, выделив основные, ведущие черты характера и мотивы поведения. Это дает возможность определить тип личности осужденного и выбрать оптимальные пути воздействия на него.

Изучение личности предполагает также квалифицированное применение психологических методик, выбор которых осуществляется в соответствии с конкретными задачами при оказании исправительного воздействия на то или иное лицо. Именно применение специальных психологических методик позволяет дать наиболее полную психологическую характеристику личности, вскрыть мотивы того или иного поведения, решать задачи профессиональной пригодности и выбирать оптимальные методы коррекции поведения. Наиболее широкое применение для этих целей нашли прежде всего анкетные методы: ММИЛ и 16-факторный опросник Кеттелла.

Методика многостороннего исследования личности представляет собой модифицированный и стандартизированный Ф. Б. Березиным, М. П. Мирошниковым, Р. В. Рожанцом вариант Миннесотского многофакторного личностного опросника (MMPI), созданного Хатавеем и Мак-Кинли. Методика позволяет достаточно полно исследовать различные аспекты личности и ее актуальное психологическое состояние. Она проста, удобна для широкого практического использования, эмпирически стандартизирована и позволяет статистически контролировать получаемый результат. В одном из опросников содержится 377 утверждений, на каждое из которых необходимо дать ответ, верно или неверно данное утверждение для лица, заполняющего тест. Ответы регистрируются на специальном бланке, затем подсчитывается первичный результат, который переносится на специальные карты для построения профиля.

С помощью ММИЛ были проведены фундаментальные исследования различных категорий преступников, выявлены их отличительные особенности. На основе проведенного исследования был сделан вывод, что среди преступников имеется значительное число лиц, обладающих однородными личностными особенностями, среди которых ведущими являются импульсивность, агрессивность, асоциальность, гиперчувствительность к особенностям межличностных отношений, отчужденность и плохая социальная приспособляемость. В ходе исследования была обнаружена связь между психологическими особенностями и преступным поведением. Выявлены также отличительные психологические особенности преступников от законопослушных граждан.

16-факторный опросник Р. Кеттелла является одним из самых мощных анкетных методов изучения личности. Он позволяет получить психологическую информацию, использование которой может сделать педагогический процесс в ИУ более предметным и целенаправленным. Выявленные с помощью этой методики психологические свойства личности могут существенно помочь и при прогнозировании поведения осужденного в той или иной жизненной ситуации, а также в решении вопросов профпригодности и профориентации. В качестве единственного метода изучения личности опросник Кеттелла применять нецелесообразно. Данные, полученные с его помощью, необходимо оценивать в контексте беседы, а также в контексте результатов наблюдения за поведением осужденного в тех или иных ситуациях и изучения всех имеющихся на него материалов.

Опросник Кеттелла по сравнению с другими анкетными методами является наиболее простым в использовании, и поэтому самостоятельное обучение методике вполне возможно, особенно в процессе ее постоянного практического использования.

Методика Кеттелла предназначена для характеристики личности по 16 психологическим параметрам, или шкалам, выявляющим наличие определенных психологических свойств. Под свойствами (или чертами) личности автор теста понимает факторы, оказывающие влияние на поведение человека. Опрос по тесту приводит к оценке свойств личности (по стандартной 10-балльной системе — от 1 до 10 баллов) по каждому из 16 факторов. Из полученных значений факторов строится профиль личности, который используется для определения конкретных психологических черт и особенностей поведения человека.

Приведем для иллюстрации примерную интерпретацию факторов опросника. Первый фактор (А): аффектотимия—шизотимия.

Высокое значение этого фактора (аффектотимия) говорит об общительности, умении легко устанавливать контакты, хорошо приспосабливаться к среде. Такие люди отличаются эмоциональной выразительностью, добродушием, внимательностью и оптимизмом. Низкое значение этого фактора (шизотимия) свидетельствует о наличии таких личностных черт, как сдержанность, отгороженность, холодность, склонность к критике, недоверчивость, скептицизм. Те, у кого низкое значение этого фактора, эмоционально вялы, ригидны, обладают устойчивыми взглядами и установками, склонны к самоанализу.

Второй фактор (В): высокая—низкая интеллектуальность.

Высокие показатели свидетельствуют о наличии способности быстро обучаться новому, хорошем интеллектуальном контроле поведения, рассудительности. Низкие показатели говорят о плохой способности к обучаемости, конкретном мышлении и буквальной интерпретации происходящего.

Третий фактор (С): эмоциональная устойчивость—неустойчивость.

Высокое значение отмечается у эмоционально устойчивых лиц, умеющих объективно анализировать обстановку, хорошо адаптированных. При низких значениях фактора личность эмоционально незрела. Такие люди эмоционально неустойчивы, раздражительны, обладают низким порогом фрустрации.

Четвертый фактор (О): независимость—подчиняемость.

Высокие показатели свидетельствуют о настойчивости в достижении цели, стремлении к лидерству, нетерпимости к авторитетам, агрессии. Низкое значение — о мягкости в общении, уступчивости, зависимости, подчиняемости, легко возникающем чувстве вины.

Пятый фактор (Е): импульсивность—сдержанность.

Высокое значение отмечается у активных, но беспечных людей, стремящихся к постоянным переменам. Низкое — у сдержанных, молчаливых, осмотрительных и осторожных.

Шестой фактор (Е): внутреннее приятие—неприятие моральных стандартов (зрелость или несформированность морально-этических норм).

Высокое значение фактора встречается у людей обязательных, с развитым чувством долга, добросовестных, уравновешенных, поведение которых жестко регулируется внутренними моральными стандартами. Низкое значение — у людей, чувствующих себя свободными от обязательств, которым не свойственны угрызения совести, плохо прогнозирующих дальнейшее развитие ситуации, эгоистичных, не приемлющих конвенциальных норм.

Седьмой фактор (О): смелость—робость в социальных контактах.

Высокие показатели свидетельствуют о хорошей способности к установлению социальных контактов, активности в сфере взаимодействия с другими людьми. Такие люди легко переносят реальную опасность. Низкое значение фактора — у робких и застенчивых людей, плохо включающихся в групповое взаимодействие.

Восьмой фактор (Н): мягкость (женственность)—жесткость (мужественность).

Высокие показатели характерны для чувствительных, мягкосердечных людей, зависимых и несамостоятельных, непрактичных, мечтательных, требующих к себе внимания от окружающих. Низкие показатели отмечаются у независимых и самостоятельных людей, практичных и обязательных.

Девятый фактор (I): подозрительность—доверчивость.

Высокие показатели — свидетельство подозрительности, раздражительности, недоверчивости. Такие люди упрямы, отстаивают свое мнение, даже если оно заведомо неправильно. Низкие показатели по данному фактору говорят о доверчивости, заниженной самооценке, непоследовательности и отсутствии стремления к доминированию.

Десятый фактор (К): творческое воображение—практичность.

Высокое значение этот фактор имеет у людей с богатым творческим воображением, с развитым внутренним миром, непрактичных. Они имеют широкий круг интересов, но необщительны, так как поглощены своими идеями. Люди с низким значением этого фактора, практичны и педантичны.

Одиннадцатый фактор (Ь): дипломатичность—прямолинейность.

Высокое значение фактора коррелирует с социальной опытностью, хитростью, расчетливостью. Низкое — с сентиментальностью, хорошей рефлексией, отсутствием социальной опытности и хитрости, откровенностью. Двенадцатый фактор (М): тревожность—спокойствие.

Высокие показатели свидетельствуют о наличии тревоги, депрессии, чувстве вины. Низкие — об уверенности в себе, умении справиться с трудностями. Тринадцатый фактор (СМ): радикализм—консерватизм.

Высокое значение фактор имеет у людей, склонных к экспериментированию в жизни, интересующихся нетрадиционными подходами к решению проблем, свободомыслящих. Низкое — у людей консервативных, придерживающихся традиционных решений, осторожных ко всему новому.

Четырнадцатый фактор (02): нонконформизм—конформизм.

Высокие показатели свидетельствуют о самостоятельности, стремлении к одиночеству. Такие люди не нуждаются во взаимодействии с социальной группой, руководствуются собственным мнением и идеями. Низкое значение фактора отмечается у людей, предпочитающих принимать решения совместно с группой, нуждающихся в постоянной групповой поддержке. Пятнадцатый фактор (03): высокий—низкий самоконтроль.

Высокое значение фактора положительно коррелирует с такими свойствами личности, как самоконтроль, предусмотрительность, внимательность к другим, уравновешенность. Низкое значение фактора свидетельствует о наличии внутриличностных конфликтов, недисциплинированности, небрежности. Такие люди обычно не считаются с общепринятыми требованиями, невнимательны по отношению к другим, плохо работают в группе.

Шестнадцатый фактор (04): высокий—низкий порог фрустрации.

Люди с высоким значением фактора напряжены, беспокойны, легко теряют душевное равновесие, раздражительны. Низкое значение фактора свидетельствует об устойчивости к стрессовым воздействиям, внутреннем спокойствии и уравновешенности.

В 16-факторном опроснике имеется также четыре дополнительных (или, по Р. Кеттеллу, вторичных) фактора: уровень тревоги, интроверсия—экстраверсия, сензитивность—уравновешенность, подчиненность—независимость.

Опросник Кеттелла применялся в исследованиях, связанных с разработкой типологий различных категорий преступников, а также для выявления типичных личностных черт. Изучались, например, особенности осужденных за кражи личного имущества, рецидивистов и их отличие от впервые осужденных. Применение 16-факторного опросника Кеттелла в изучении личности преступника показало, что это достаточно информативная методика, которая может существенно помочь в решении ряда конкретных, прикладных задач. Ее целесообразно использовать для получения общей психологической характеристики осужденного, позволяющей подбирать для него наиболее оптимальные методы педагогического воздействия, а также при решении вопросов профпригодности и профориентации. Данные, полученные с помощью этой методики (как, впрочем, и ММ ИЛ), могут помочь при прогнозировании поведения осужденного в той или иной жизненной ситуации.

Метод незаконченных предложений является достаточно распространенным в экспериментально-психологической практике. На основе анализа и интерпретации полученных данных можно сделать заключение об особенностях отношения обследуемого к окружающим, представителям того же или противоположного пола, друзьям, людям вообще, к самому себе, своему будущему, законам и т.д.

При этом могут быть выявлены мысли о самоубийстве, скрываемые или даже неосознаваемые переживания. Метод применим как для индивидуальных, так и для групповых обследований, достаточно прост и не требует специального психологического образования. Наиболее известен вариант метода незаконченных предложений, разработанный Д. Саксом и Л. Леви. Он включает 60 предложений, которые могут быть разделены на 15 групп, характеризующих систему личностных отношений обследуемого и выявляющих страхи, чувство вины, тревоги.

Обычно дается следующая инструкция: «Ниже приводится ряд незаконченных предложений. Прочитайте их и закончите как можно быстрее первой пришедшей Вам в голову мыслью». Каждое предложение представляется обследуемому отдельно от других. При этом необходимо исключить предварительное прочитывание и обдумывание. Саму процедуру исследования целесообразно проводить как можно быстрее. Если обследуемый затрудняется с ответом, нужно постоянно торопить его, что позволяет повысить достоверность результатов. При обработке полученных данных предложения и ответы с помощью ключа разбиваются на 15 групп, позволяющих выявить систему личностных отношений.

Эта методика применялась в основном для изучения мотивационной сферы конкретных преступников, поскольку групповые исследования с ее помощью достаточно трудоемки. Например, с ее помощью изучалась мотивационная сфера осужденных за кражи личного имущества.

Цветовой тест, использованный нами в исследованиях, представляет собой короткий (восьмицветовой) вариант теста, разработанного швейцарским психологом М. Люшером в 1947 г. и являющегося в настоящее время одним из наиболее распространенных методов психодиагностической оценки личности. Данная методика позволяет за сравнительно короткий промежуток времени (три—пять минут) оценить наиболее характерные для того или иного человека эмоционально-мотивационные стороны поведения, такие, например, как стремление к активной деятельности или к пассивному созерцанию, стремление постоянно отстаивать собственные позиции или неумение настоять на своем и пойти наперекор чьему-либо мнению.

Восьмицветовой вариант теста Люшера представляет собой набор карточек серого, темно-синего, зеленого, красного, желтого, фиолетового, коричневого и черного цветов определенной тональности. Обследуемого просят последовательно разложить весь набор карточек по степени предпочтения каждого из цветов относительно остальных, т. е. результатом работы с тестом является восьмицветовой ряд карточек, на одном конце которого (обычно слева) лежит наиболее предпочитаемый цвет, а на противоположном — наименее предпочитаемый.

Интерпретация цветовых раскладок базируется на следующих методологических принципах. Каждый цвет имеет свою психологическую значимость, т. е. является своего рода признаком определенных поведенческих характеристик человека. Например, красный цвет связан с потребностью в активности, в интенсивном познании жизни, стремлении к победе; коричневый — с потребностью в физическом покое и чувственном довольстве; зеленый — с потребностью в самоутверждении, силой воли; темно-синий — с потребностью в покое, в тихой, свободной от конфликтов обстановке; черный — с отрицанием всяких компромиссов, критическим взглядом на окружающее (нигилизмом); серый — с желанием быть никем и ничем не связанным, отгородиться от внешних влияний, стимулов и участия в каком-либо деле; фиолетовый — со стремлением к взаимопониманию, некоторой инфантильностью (сентиментальностью); желтый — с экспансивностью, некоторой развязностью, расслабленностью при отсутствии целенаправленности.

Другой основой для интерпретации цветовых раскладок служит место (позиция) цвета в раскладе. Этот параметр называется функцией цвета и позволяет определить следующие личностные характеристики: манеру поведения, эмоциональную и мотивационную цель поведения, эмоциональную оценку человеком окружающей обстановки, неприемлемый для поведения человека в данный момент эмоционально-мотивационный настрой.

Этот тест также применяется для исследования отдельных преступников, которые в силу особенностей совершенных ими действий представляют исключительный интерес. Например, были изучены отдельные расхитители государственного и общественного имущества.

Применение рисуночных тестов для исследования личности особенно широко распространено за рубежом. У нас в стране только в последнее время стали обращать внимание на рисунок как способ изучения психологических особенностей человека. Рисуночные тесты относятся к числу проективных методик, т.е. тестовый материал выступает в качестве своего рода экрана, на котором обследуемый проецирует характерные для него потребности и мотивы. Мы не будем останавливаться на всех существующих рисуночных тестах, их очень много. Рассмотрим только два, которые нашли широкое применение в криминологических исследованиях.

Тест К. Маховер «Рисунок человека» является наиболее известным и перспективным в современной психологии. В этом тесте обследуемому дают карандаш и бумагу с заданием нарисовать человека, а затем нарисовать еще одного человека, противоположного пола по отношению к первому. Интерпретация теста в основном имеет психоаналитический характер и направлена прежде всего на выяснение представления о самом себе, особенности мотивации взаимоотношений с лицами противоположного пола, психосексуальных проблем и трудностей. Именно поэтому данная методика была применена нами для изучения мотивов изнасилований. Опыт ее применения показал, что она дает возможность получать информацию, которую сам обследуемый не может сообщить о себе, поскольку люди обычно редко осознают особенности своих сексуально-ролевых установок и отношений.

Другим рисуночным тестом, применяющимся в исследованиях личности преступников, является Ассоциативный рисуночный тест. С его помощью можно выявить такие качества, как агрессия, особенности поведения в группе, а также в конфликтных ситуациях, актуальные проблемы взаимоотношений с лицами противоположного пола, качественные характеристики, представление человека о самом себе. В этом тесте обследуемому предлагают лист бумаги, разделенный на восемь квадратов для рисунков. В шести из них находится исходный стимульный материал, в двух других рекомендуется сделать рисунок согласно инструкции.

Опыт применения этой методики показал, что ее наиболее целесообразно использовать для исследования конкретного индивида, а не групп.

Ценность ее в аспекте изучения личности преступника прежде всего в том, что она дает информацию, позволяющую прогнозировать поведение человека в критической для него ситуации.

Методика позволяет оценить также общее психологическое состояние обследуемого, составить представление о его характере и актуальных проблемах. Для изучения отдельных преступников применяются и наиболее сложные проективные методики: Тематический апперцептивный тест (ТАТ) и тест Роршаха.

ТАТ включает в себя 20 сюжетных картинок, по которым обследуемый должен составить связный рассказ. Его использование в исследовании отдельных преступников, особенно убийц, показало, что у него широкие возможности в раскрытии глубинных особенностей личности и в познании неосознаваемых скрытых мотивов преступного поведения.

Тест Роршаха состоит из таблиц, на которых дан максимально неопределенный материал (черно-белые и цветные симметричные чернильные пятна). Они предъявляются обследуемому в строго определенном порядке, а инструкция дается в следующей формулировке: «Что вы здесь видите? На что это похоже?» Методика применялась для изучения психопатов, совершивших преступления.

Необходимо учитывать, что ТАТ и тест Роршаха являются самыми сложными по интерпретации психологическими методиками. Их применение требует высокого профессионализма. В условиях мест лишения свободы целесообразно, чтобы их применяли специально подготовленные психологи.

Для криминологических исследований также разработан ряд специальных методик, предназначенных для исследования в первую очередь личности преступника. Один из них предложен Е. Г. Самовичевым и носит название криминогенетического анализа. Он представляет собой метод изучения происхождения конкретного преступного деяния, совершенного конкретным лицом. По сути, этот метод сводится к выяснению строго индивидуальных особенностей преступления. Он направлен на то, чтобы выяснить взаимосвязь прожитой жизни, прошлых влияний, личностных особенностей и особенностей преступных действий. Иными словами, такой подход позволяет понять преступное поведение в контексте индивидуальной жизни, вывести это поведение из нее, представив тем самым преступление как внутренне детерминированное и субъективно закономерное явление. Несомненно, что криминогенетический анализ обладает большими прогностическими возможностями.

3.3. Отношение преступника к содеянному и проблемы личной вины

Поскольку карательно-воспитательный процесс в ИУ должен быть направлен на коррекцию нравственных дефектов, осужденный должен рассматриваться не только как лицо с особым правовым статусом, но и как носитель этих дефектов. Это тем более важно подчеркнуть, что в связи с пребыванием в местах лишения свободы могут произойти дальнейшие деформации нравственного сознания.

Особое значение для психолого-нравственной характеристики личности осужденного имеет оценка ею обстоятельств, приведших к преступлению, самого преступления и назначенного за него наказания. Эти признаки относятся к числу важнейших в характеристике осужденного. По нашему мнению, психологическое отношение осужденных к наказанию настолько важно для организации исправительного воздействия, что его следует принять в качестве одного из основных критериев исправления. К сожалению, как работники ИУ, так и суды при решении вопроса об условно-досрочном освобождении очень редко учитывают данный критерий. Это может привести к ошибкам в оценке степени исправления осужденных и как следствие к рецидиву преступлений, на что справедливо обращалось внимание в литературе. Формирование у осужденных правильного отношения к наказанию (отношение как к справедливому) является одним из путей повышения его эффективности. Осужденный, не раскаивающийся в совершенном преступлении и считающий наказание несправедливым, практически не поддается исправлению — он просто не видит в этом необходимости, а наказание воспринимает только как кару.

Таким образом, основными признаками, характеризующими нравственную деформацию личности осужденного, являются неправильное отношение к преступлению, неадекватная оценка роли своих личностных качеств в его совершении и отношение к назначенному наказанию как к несправедливому. По данным наших исследований, менее чем у половины несовершеннолетних осужденных сформировано правильное отношение к наказанию, а значит, установка на исправление отсутствует у меньшей части осужденных. Это свидетельствует о достаточно глубокой деформации их личности, поскольку даже факт совершенного преступления и последовавшего наказания у многих из них не затронул внутреннего морально-психологического регулятора, воплощенного в совести, не привел к переоценке собственной личности и своего поведения. Такая позиция личности препятствует эффективному влиянию на нее средств исправительного воздействия, поэтому необходима планомерная воспитательная работа по преодолению данной позиции.

Но подобная работа существенно затрудняется тем, что в условиях мест лишения свободы действуют значительные факторы психологического и социально-психологического порядка, которые способствуют поддержанию и усилению указанных деформаций.

К факторам психологического порядка, укрепляющим негативную нравственно-психологическую позицию личности при отбывании наказания, следует отнести феномен психологической защиты, весьма распространенный среди осужденных. Механизмы защиты достаточно многообразны, в нашем исследовании был рассмотрен только один — рационализация, т. е. подыскивание разумных доводов для оправдания собственного поведения, его вынужденности, полезности и т.д. Действие этого механизма может выражаться в отрицании своей личной ответственности (более половины несовершеннолетних осужденных видят причины своего поступка во внешних обстоятельствах), отрицании нанесения своими действиями кому-либо какого-нибудь ущерба (более трети из них полагают, что причинили вред только себе), осуждении людей, которые их осудили (более половины подростков считают работников следствия и суда несправедливыми людьми), обращении к более важным обязательствам, когда нарушение закона оправдывается наличием обязательств перед другими, чаще всего перед членами неформальной группы, к которой принадлежал подросток (более трети осужденных апеллируют именно к этому обстоятельству).

С помощью данных психологических механизмов может быть нейтрализован социально-правовой контроль. Правонарушителю не обязательно усваивать антисоциальные нормы, он может в принципе одобрять общепринятые правила, но нейтрализовать распространение их обязательности на собственное поведение путем психологической защиты. Использование преступниками различных форм морального самооправдания является отрицательным в педагогическом плане. Но это все же свидетельствует о наличии у осужденных морально-эмоционального дискомфорта, порожденного преступлением, о том, что хотя социально-правовой контроль нейтрализуется, но его правомерность все-таки неявно признается.

В условиях мест лишения свободы действуют и мощные негативные социально-психологические факторы, под влиянием которых осужденные приходят к отрицанию правомерности социального контроля вообще — путем противопоставления сообщества осужденных другим людям, осознания своих особых ценностей и выработки особых норм. Мы имеем в виду явление, получившее в литературе название «другая жизнь осужденных» (асоциальная субкультура). Асоциальная субкультура, культивируя и усиливая противопоставление индивида и общества, препятствует осознанию вины за совершенное преступление, вообще снимает для осужденного проблему морального самооправдания, нейтрализует влияние на личность средств исправительного воздействия. Она, паразитируя на идеях коллективизма и товарищеской взаимопомощи, извращает смысл важнейших нравственных принципов, превращая их в групповщину и круговую поруку, прививает осужденным чувство крайнего эгоизма. «Другая жизнь» опирается на систему ценностей, норм, традиций, регулирующих поведение осужденных и их отношение к окружающим. Ее сущность заключается в особой стратификации сообщества осужденных, их делении на слои (страты), имеющие различное положение, права и обязанности в сфере неформального общения.

Для правильного понимания нравственной сущности «другой жизни» следует иметь в виду, что для мест лишения свободы ее возникновение закономерно и объективно. Представление о том, что она есть продукт «злой воли» преступников (или «злой воли» администрации ИУ), является поверхностным. Специфичность «другой жизни» обусловливается уникальностью взаимосвязанных социальных факторов, присущих в полной мере только наказанию в виде лишения свободы: принудительной изоляцией индивидов от общества, включением их в однополые группы на уравнительных началах, жесткой регламентацией поведения. Действие этих факторов постоянно и принципиально неустранимо, поскольку они являются необходимыми элементами лишения свободы. Указанные факторы являются объективными, внешними по отношению к социальной среде мест лишения свободы.

Но существуют и внутренние факторы. Общество осудило преступников и изолировало их в ИУ, тем самым противопоставив их основной массе законопослушных граждан. Это способствует тому, что осужденные осознают себя членами особого сообщества «мы», имеющего свои интересы, противопоставленного «им», т. е. людям, живущим в условиях свободы. Это является материальной основой для консолидации данного сообщества, имеющего свои особые интересы и ценности и вырабатывающего особые меры по защите этих интересов и сплочению самого сообщества. Принудительное включение в особую социально-психологическую среду, невозможность добровольного выхода из нее, общезначимость некоторых основных ценностей заставляют всех осужденных придерживаться норм, выработанных сообществом, хотя ориентация на само сообщество и степень идентификации себя с ним могут быть различны.

Знание общих закономерностей возникновения и существования «другой жизни» позволяет определить и общие направления борьбы с этим негативным социально-психологическим явлением. Имеющиеся здесь возможности ограничены действием внешних факторов, устранить их нельзя, следовательно, нужны меры (естественно, в рамках закона), смягчающие действие таких факторов. Детальная регламентация поведения во всех сферах деятельности объективно вырабатывает у осужденных стереотипы поведения, отвечающие весьма специфическим условиям ИУ, а не социальной практике вне мест лишения свободы. Это в условиях замкнутой среды, где ограничены возможности удовлетворения многих потребностей, снижает активность личности, формирует пассивность и несамостоятельность. В воспитательных колониях следует развивать и поощрять те формы деятельности, в которых могут реализоваться потребности личности в уважении, самоутверждении, творчестве и т. д. Надо принимать меры к тому, чтобы физическая изоляция осужденных не превращалась в социальную. Чем более прочными и разносторонними являются связи осужденного с внешней социальной средой, тем меньше степень противопоставления «мы» и «они», тем меньше влияние на его поведение оказывают нормы асоциального сообщества. Поэтому в пределах, установленных нормами права, должны максимально расширяться связи осужденных с практической деятельностью и духовной жизнью общества.

Кроме того, необходимо разумное уменьшение детальной регламентации повседневной жизни и быта осужденных. В ИУ следует развивать те формы деятельности, которые реализуются в самоутверждении и самоуправлении. Разумеется, возможности самоуправления в местах лишения свободы ограничены рамками закона, но они есть, и задача заключается в том, чтобы пересмотреть структуру самодеятельных организаций осужденных и существенно расширить правовое положение коллективов осужденных. Детальная регламентация поведения осужденных значительно снижает активность личности в условиях изоляции и воспроизводит иждивенческие настроения. Реальной альтернативой этому может быть только максимально возможная в условиях исполнения наказания самостоятельность осужденных, которая может проявляться прежде всего в формировании воспитывающего коллектива осужденных.

Беседы с осужденными, особенно доверительные и обстоятельные, убеждают в том, что, к несчастью, очень мало кто из них исполнен искреннего и глубокого раскаяния по поводу содеянного. Причем, как ни удивительно, покаянных чувств не испытывают, как правило, не только воры, расхитители и взяточники, но и убийцы, насильники, разбойники. В числе последних и те, которые совершали такие преступления неоднократно, или с особой жестокостью и цинизмом, причиняя жертве неимоверные страдания и мучения, или против своих близких. Вот только три примера.

Н., 17 лет, подговорил знакомого убить свою мать, вооружил его ножом. После убийства похитил 2500 руб. убитой.

К., 28 лет, во время пьяной ссоры с родным братом зарубил его топором.

О., 27 лет, поссорившись с женой, избил ее, а затем схватил их двухмесячного сына и на глазах у матери убил его ударом головы об пол.

Никто из этих троих в длительных беседах не выразил ни малейшего сожаления по поводу совершенных им тягчайших преступлений в отношении самых близких родственников — матери, брата, сына, хотя все они признали себя виновными. Создается впечатление, что никто из них, как и большинство других преступников, вообще не задумывается над тем, какие злодеяния им учинены, не ставит проблему в нравственной плоскости, в плане личной вины и личной ответственности. Основное, что беспокоит их до вынесения приговора, это понести по возможности более мягкое наказание, а еще лучше — вообще избежать его. Отбывая же наказание, осужденные за тяжкие преступления против личности стараются сделать все, чтобы наказание было снижено.

При этом аргументы приводятся самые разные. Н., убивший родную мать, силится доказать, что его пребывание за решеткой вообще бессмысленно, поскольку, видите ли, этим мать нельзя воскресить. Братоубийца К. все сваливает на убитого им брата, а О. винит во всем жену и ее родственников. Эти недостойные попытки хоть как-то, но обязательно обелиться достаточно типичны для всех насильственных преступников, которые готовы винить в содеянном ими же кого угодно — родных, близких, свидетелей, жертву, следователя, судью, прокурора, но только не самого себя. Достаточно прочитать их жалобы и просьбы о помиловании, чтобы легко убедиться в этом. Психологически это понятно. Многие осужденные, рассказывая о совершенных ими преступлениях, уходят от нравственной оценки содеянного в силу психической травматичности для себя подобных оценок и взамен этого сосредотачиваются на связях между различными факторами и наступившими общественно опасными последствиями. При этом они стараются растворить себя среди этих факторов, преуменьшая свою роль и по возможности не ощущая себя источником указанных последствий. Происходит отторжение своего «Я» от собственного же поведения. Чрезвычайно любопытно, что насильственные преступники между тем отлично знают, за что именно их наказали, и абстрактно, безотносительно к себе искренне убеждены в том, что за такие действия обязательно надо наказывать. В принципе они не возражают против того, чтобы и их наказали, это тоже было бы справедливо, главный же вопрос для них — как. Поэтому убийцы в один голос утверждают, что наказание слишком сурово, что вполне можно было бы обойтись половиной назначенного срока, что их уже давно можно было бы освободить и т.д.

Все это дает основание думать, что кающиеся убийцы, которых все время преследуют образы их жертв и которые сурово и беспощадно осуждают себя, во многом плод фантазии писателей, которые никогда не изучали таких преступников. И это необходимо признать, особенно всем тем, кто безоглядно и бездумно ратует за мягкие наказания опасным преступникам.

Вспоминается уникальное интервью, которое удалось получить соавтору (В. Е. Эминову) настоящей работы в 1965 г. в Кировской области, где он участвовал в проверке состояния борьбы с преступностью в регионе. Интервью состоялось в исправительно-трудовой колонии, находящейся на границе с Республикой Коми. В соответствии с просьбой была организована встреча со «знаменитым» рецидивистом, криминальным «авторитетом».

Особый интерес состоял в том, что незадолго до этой встречи названный субъект совершил дерзкий побег с двумя другими заключенными.

Дело было ранней весной, побег был заранее тщательно подготовлен. Одного из трех осужденных упомянутый «авторитет» со своим подельником специально отобрали и взяли с собой «на мясо», для съедения, при необходимости, в тайге.

Интервьюируемый «авторитет» спокойно поведал о том, как они бродили по тайге, а потом «схавали» третьего. На 10 день таежных скитаний «авторитет» вынужден был «пришить» и съесть также и своего верного «кореша», а вскоре был обнаружен и задержан оперативной группой.

На вопрос: «А не жалко было кореша?» — последовал спокойный ответ: «Для меня, если надо, пришить и сожрать любого — дело плевое».

За совершенное злодеяние жестокий людоед был приговорен к высшей мере наказания. О том, что его ждет «вышка», он хорошо знал и на прощанье неожиданно разразился сентиментальным и весьма талантливым стихотворным откровением на блатной фене (жаргоне):

Ты врезал дубаря, ты сквозанул с концами, Туда, где никому не надо ксив. В одну хавиру вместе с фраерами, У Господа прощенье закосив. И всю дорогу, с почерка горя, Нигде не раскололся ты ни разу, Мы за тебя всегда держали мазу, Так что ж ты, падла, оборвался втихаря. Стоим на цирлах, без вина косые, Но как ты ни крутись, и как ни шестери, На кичу попадешь, на сухари, И негде нам права качать в России. А ты кимаришь, ты теперь в законе, Разбейте понт, идет последний шмон! Но и теперь уже никто не тронет, На рыжей паутине чертогон.

Для указанной категории преступников свойственны патологическая жестокость, крайний цинизм, полное безразличие и наплевательское отношение к чужой (а подчас и к своей) жизни и т.п. По типологии это, безусловно, личность абсолютно опасная.

Наглядным подтверждением этого может служить и другой пример, когда в 1960-х гг. рецидивист, заключенный одной из Мордовских колоний, неожиданно на глазах сокамерников отрезал себе уши и тут же их съел. Когда прибежавшие на шум надзиратели спросили его, зачем он это сделал, последовал спокойный ответ: «Чтобы гражданин начальник лучше мышей ловил!» Интересно, что судебно-психиатрическая экспертиза каких-либо серьезных патологических отклонений у него не выявила.

Что же касается корыстных преступников, то здесь картина другая, поскольку очень многие из них, формально даже согласные с приговором, в глубине души все-таки не понимают, за что же они попали в неволю. В последние годы всеобщего воровства и лихоимства подобное отношение к содеянному резко возросло, и такие преступники глубоко убеждены в том, что наказаны они только потому, что попались. Естественно, нравственный самоупрек здесь (как, впрочем, и среди убийц) начисто отсутствует. Поэтому сожаление выражается обычно по поводу своего поведения, неосторожности, неумения делать деньги, отсутствия ловкости, предательства друзей, жестокости милиции или суда и т.д. Наивные (но только на наш взгляд) рассуждения воров, взяточников и расхитителей невольно напоминают поведение первобытных охотников и собирателей, которые брали от природы все, что могли. Так ведут себя и названные преступники, ощущая, бессознательно воспринимая окружающую среду как социализированную природу, которая сама по себе предоставляет человеку средства к существованию. Поэтому нет греха, во всяком случае особого греха, взять у нее что-нибудь. То, что это почти всегда принадлежит другим или государству, мало кого смущает, поскольку изначально оценивается как некая данность, извечный порядок вещей, к которому надо просто приспособиться. Завладение чужим добром ведь тоже форма приспособления, адаптации, хотя и достойная порицания в глазах общества. Мы не будем здесь вдаваться в детальный анализ общесоциальных причин такого отношения преступников к наказанию. Отметим лишь, что в настоящее время оно тесно связано с общим падением нравов, утратой многих привычных моральных ориентиров и ценностей, разочарованием в жизни и неверием, ростом анархических настроений, нигилистическим отношением к закону на фоне ухудшающегося материального положения людей, отдельных групп населения. Но было бы неверным указывать лишь на эти явления и процессы, сколь значительными бы они ни были. Ведь убийство, например, родной матери или собственного ребенка в принципе должно безоговорочно осуждаться самим преступником независимо от того, какие социально-экономические и иные трудности в данный момент переживает общество. Более того, отношение виновного к им же содеянному, если брать даже не единичные случаи, а их множество, по-видимому, вообще напрямую не связано с уровнем материального благосостояния людей. И в современных развитых странах, и в дореволюционной России, которая была несравненно богаче, чем теперешняя, имелось и имеется множество опасных преступников, которые в тюрьме и на каторге и не думали каяться. Блестящая работа В. Дорошевича «Сахалин» — убедительное тому доказательство. В книге дана мастерски написанная галерея портретов убийц и разбойников, рассказывающих о своих злодеяниях без угрызений совести, вполне спокойно, даже с усмешкой и некоторым юмором. «Весельчаки» — убийцы неоднократно встречались и нам.

Так в чем же дело?

Прежде всего отметим, что сразу же после обнаружения и задержания преступника он попадает как бы в оппозицию ко всем и от всех ожидает нападения, т.е. значительного ухудшения своего положения, сурового наказания вплоть до лишения жизни. Очень многие ему угрожают, он ни от кого не ожидает действительного сочувствия и понимания, никто не выражает желания разделить его страдания и страхи. Поэтому все его жизненные силы, от природы иногда не очень значительные, уходят на круговую оборону, которая тем яростнее, чем более враждебной ощущается им государственная машина, хладнокровно переламывающая его жизнь и судьбу и отнюдь не склонная к снисходительности. На данное обстоятельство мы обращаем особое внимание, поскольку преступник чаще всего — это отчужденная личность, бессознательно ощущающая немалую дистанцию между собой и людьми, социальными институтами, общественными ценностями. Иными словами, будущие преступники в силу своей отчужденности уже заранее предрасположены воспринимать следствие и суд как нечто чуждое и даже враждебное. Дальнейшие события обычно убеждают их в своей правоте. Однако подвергнутые аресту подозреваемые и обвиняемые вынуждены обороняться не только от следователя или прокурора. Не менее травматичными становятся для очень многих из них, особенно впервые взятых под стражу, сама обстановка в местах лишения свободы, ее жесткие ограничения, подавление воли и желаний, действия сокамерников и т.д. Так что «фронт обороны» у них весьма широк. В этих условиях нравственные вопросы собственного преступного поведения неизбежно начинают отступать на второй план, а потом как бы растворяются, самоупреки, если они и были, исчезают вообще, так как своих сил и возможностей может не хватить для отражения внешних опасностей, которые так реальны и которые могут исковеркать всю жизнь. Таким путем вырабатывается определенная позиция, постоянная линия поведения, ориентированная лишь на обеспечение собственной безопасности и жестко закрепляемая в психике как более или менее надежная гарантия своего относительного благополучия в крайне неблагополучных условиях мест лишения свободы.

Надо добавить, что темы совершенного преступления, личной вины, ответственности весьма непопулярны в тюрьмах и колониях. Их редко касаются даже представители администрации, и не в последнюю очередь в связи с тем, что обычно не могут сказать ничего существенного по поводу причин преступного поведения, соотношения виновности и наказания, перспектив дальнейшей жизни. Они совершенно не подготовлены, а поэтому не способны проникнуть в душу осужденных, в ее сокровенные глубины и интимные переживания, вызвать исповедь и покаяние, а тем самым и очищение. Но даже если бы тюремные работники могли бы и захотели это сделать, у них попросту не хватило бы времени на такие занятия в силу множества других, на первый (только на первый!) взгляд гораздо более важных обязанностей.

Итак, покаяние чуждо преступникам, отбывающим наказание в местах лишения свободы, более того, такая проблема там даже и не ставится. Между тем оно крайне необходимо для решения не только абстрактных нравственных проблем, но и многих практических задач и в первую очередь для предупреждения рецидива преступного поведения, изменения поведения вообще на основе обретения духовности и обращения к иным ценностям. Покаяние не только признание собственных ошибок и заблуждений, но и достижение человеком нового качества. Исповедь и покаяние могут стать существенным способом снижения высокого уровня тревожности осужденных и напряженности в их среде, а следовательно, сокращения числа нарушений в ИУ и укрепления там режима.

Нельзя забывать, что покаяние, раскаяние (лат. репйепйа; отсюда — пенитенциарные учреждения) представляет собой переживание чувства стыда и угрызений совести. Это морально-психологическое переживание имеет исключительное значение для нравственного совершенствования осужденного, поскольку покаяние обусловлено тем, что переживание чувства стыда сопровождается самопорицанием, самоупреками и самоосуждением им своего поведения. Регулирующая роль этой важнейшей этической категории заключается в том, что стыд представляет собой зачаточный, не резко выраженный гнев человека на самого себя, гнев, обращенный вовнутрь человека. Внутренняя, этическая сущность стыда и совести одна и та же: «Стыд и совесть говорят разным языком и по разным поводам, но смысл того, что они говорят, один и тот же: это недобро, это недолжно, это недостойно. Такой смысл уже заключается в стыде; совесть прибавляет аналитическое пояснение: сделавши это недозволенное или недолжное, ты виновен во зле, грехе, в преступлении». Переживание осужденными чувства стыда и осознание нравственной ответственности за свое поведение (совесть) значимы с педагогической точки зрения еще и потому, что они являются индивидуальными психическими механизмами, через которые общество воздействует на личность посредством внутренней саморегуляции ею своего поведения и, следовательно, самовоспитания. Совесть составляет способность личности контролировать свое поведение, отражать в своем самосознании, самооценках и мотивах те наиболее высокие требования, какие только могут быть предъявлены человеку. Органическая связь совести и добра делает совесть не только формой своеобразной нравственной самокритики, но вместе с тем и проявлением моральной ответственности личности, определяющим выбор поведения. Угрызение совести, сопровождающее покаяние, — это устойчивое эмоциональное отношение осужденного к содеянному, выражающееся в отрицательных эмоциях, переживаниях глубокого неудовольствия, морального страдания. Оно вызывается самоосуждением человека, сожалением о содеянном в прошлом преступлении. Что же надо сделать, чтобы в условиях отбывания наказания сработал этот мощнейший механизм нравственного воздействия на личность осужденного? Как разбудить дремлющую совесть? Сразу же оговоримся, что мы отрицательно относимся к такой постановке вопроса, что у некоторых совести (как и стыда) вообще нет, что этот вечный «внутренний тиран» (по выражению З. Фрейда) иными сверхчеловеками уже преодолен, а иными недочеловеками неизвестно когда утерян. Безусловно, совесть есть у каждого вменяемого человека. Вопрос только в том, что она по многим причинам заблокирована еще до совершения преступления, а во время отбывания наказания из-за определенных условий эта блокада не только не снимается, но порой даже еще более усиливается. Одна из самых существенных преград на пути к покаянию осужденного — феномен психологической защиты, проявляющийся, как уже отмечалось выше, в различных формах сопротивления воспитательному воздействию. Однако речь должна идти не о разрушении психологической защиты, которая выражает бессознательное стремление личности сохранить целостность, определенность своего «Я», уровень самосознания, самоуважения и самооценки. Необходимо так построить процесс исправления, чтобы с помощью индивидуального психотерапевтического воспитательного воздействия постепенно преодолевать этот барьер. Следует подчеркнуть, что для успеха в этой работе имеет значение умение воспитателя выявить у осужденного и использовать в своих целях склонность к концентрации на проблемах собственной жизни, помочь пробудить у него интерес к самому себе («надо отважиться войти в самого себя»). Это позволяет создать определенные предпосылки для формирования более правильной самооценки у преступника, а также способствует пробуждению у него первых импульсов потребности самопознания и самовоспитания, что напрямую связано с проблемой покаяния.

Переживание раскаяния, чувство стыда и угрызения совести не должны быть сведены к беспредельному самокопанию личности во внутреннем мире и болезненному самоистязанию, доводящему до психического истощения. С другой стороны, раскаяние должно быть деятельным искуплением вины, выразившимся в осознании необходимости отбыть наказание и исправиться: «Поскольку преступника наказывают, это предполагает требование, чтобы и он понимал, что его наказывают справедливо, и если он понимает это, то, хотя он и может желать, чтобы его освободили от наказания как внешнего страдания, тем не менее его всеобщая воля, поскольку он признает, что его наказывают справедливо, согласна с наказанием».

Таким образом, покаяние должно осуществляться в рамках того общего подхода к наказанию, согласно которому оно есть приговор, произносимый осужденным над самим собой. Однако если все силы осужденного уходят на круговую оборону или самооборону, то дело не доходит не только до деятельного раскаяния или покаяния, но даже до более или менее искреннего самоупрека. Поэтому следующим направлением пробуждения у осужденного чувства стыда и совести должно стать максимальное снятие неоправданных правоограничений, гуманизация условий содержания. Прежде всего здесь идет речь о смягчении фактора асоциальной субкультуры и ее профилактике. Преодолеть «другую жизнь» в условиях изоляции от общества, как уже отмечалось, практически невозможно, но оградить осужденного от наиболее уродливых ее проявлений необходимо не только с точки зрения законности, но прежде всего с той целью, чтобы освободить душевные силы человека от изнурительной борьбы с преступным сообществом за свое элементарное самосохранение, чтобы направить эти силы в русло духовного самовозрождения, покаяния и самоопределения.

3.4. Основные мотивы поведения осужденных

Адекватное и объективное исследование непосредственно основных мотивов поведения осужденных, лишенных свободы, предполагает максимальный учет всех тех внутренних и внешних факторов, которые влияют на мотивы и мотивацию таких лиц. В частности, важно отметить, что осужденные, лишенные свободы, испытывают фрустрационные состояния. Но это не относится к тем, которые сознательно или бессознательно стремились к такому наказанию. Для них следственный изолятор и НУ являются как раз тем местом, где они испытывают психологический комфорт, находясь среди людей, которые их понимают и ценят, или где они избавлены от каждодневных изматывающих забот о крыше над головой, питании, времяпрепровождении и т. д. Это по большей части характерно для дезадаптированных рецидивистов старшего возраста.

Остальные обычно испытывают фрустрацию. Это тщетное ожидание, особое эмоциональное состояние, возникающее в случае внутреннего противоречия между потребностью, часто становящейся мотивом, и невозможностью ее удовлетворения; это столкновение с непреодолимым препятствием, проблемой, которую необходимо, но неизвестно как или невозможно решить, это расстройство от нереализованных планов и жизненных ожиданий. Фрустрация всегда связана с внутренними конфликтами, мотивацией и внешними условиями. Фрустрация — это всегда неудача, провал, поражение, вызванные субъективно и объективно непреодолимыми препятствиями, когда какая-то потребность не может быть удовлетворена.

Для осужденных, особенно тех, кто лишен свободы впервые, фрустрация особенно характерна, что не может не оказывать влияния как на сами мотивы, так и на мотивационный процесс. Фрустрация вызывает у них агрессию (в самых разных формах), двигательное бесцельное возбуждение, выработку психологических защит, фиксированность на препятствиях, инфантилизацию и примитивизацию поведения, что неизбежно связано со снижением качества исполнения. Фрустрация порождает также апатию, безразличие к своему положению и состоянию. Естественно, что фрустрация у каждого конкретного осужденного проявляется по-своему, в соответствии с особенностями его личности. Она может быть вызвана и другими причинами; например, агрессия часто является реакцией на угрозы со стороны других осужденных.

Более обстоятельно рассмотрим другие субъективные факторы, влияющие на мотивацию поведения осужденных. Для этого воспользуемся наблюдениями и выводами, сделанными А. И. Ушатиковым и Б. Б. Казаком.

Особенности волевого действия. Основные трудности у осужденных вызываются самим наказанием или опосредуются им. У осужденных процесс преодоления трудностей и достижения целей имеет преимущественно импульсивный характер. В волевом действии у них подчас отсутствует этап планирования, а для завершения действия им не хватает выдержки и настойчивости. В итоге трудности не преодолеваются, а положительные цели либо не достигаются, либо достигаются частично, либо замещаются легкодоступными, в том числе отрицательными. У осужденных появляется неуверенность в своих силах, они не пытаются преодолеть встречающиеся трудности, их поведение и деятельность начинает зависеть от случайных обстоятельств. Эмоциональная регуляция деятельности осужденных. Мощным эмоциональным фактором является процесс следствия, пребывание в местах лишения свободы. У осужденных могут возникать переходные состояния, которые находятся на границе нормы и патологии, а также болезненные проявления эмоций. Среди осужденных нередко встречаются люди, для которых характерна так называемая эмоциональная тупость. У них слабые эмоциональные реакции на окружающее. Они вялы, пассивны, у них трудно вызвать какие-либо эмоции, их часто называют бессердечными. Но также встречаются осужденные с повышенной эмоциональной возбудимостью и неуравновешенностью. На любое воздействие они отвечают излишне сильной и глубокой, крайне неадекватной эмоциональной реакцией. Это раздражительные, неуживчивые люди, не находящие себе места в среде осужденных.

Некоторые осужденные, особенно из числа молодых, демонстрируют искусственную возбудимость и неуравновешенность, пытаясь показать свою удаль.

Однообразие и бедность условий мест лишения свободы, грубость царящих там нравов, длительное пребывание в них снижает у осужденных эмоциональную отзывчивость, а нередко приводят к искажению чувств.

Проявление темперамента у осужденных. У осужденных акцентируются отрицательные качества темперамента: у сангвиника — поверхностность, беззаботность, легкомысленность; у флегматика — эмоциональная тупость, безразличие, подозрительность, пассивность; у холерика — аффективность, взрываемость, агрессивность; у меланхолика — пессимистичность, замкнутость, угрюмость, тревожность, мнительность. У осужденного-холерика состояние подавленности и неуверенности возникает вследствие сильного переутомления, в то время как у осужденного-меланхолика — при сильном и резком однократном возбуждении или в случае коренного изменения обстоятельств.

Некоторые особенности осужденных связаны с видом совершенных преступлений. Так, осужденные за насильственные преступления обладают высокой реактивностью, ригидностью, низкой способностью к адаптивным формам поведения, агрессивностью. Среди них преобладают холерики, среди корыстных преступников — флегматики. Последние отличаются импульсивностью, эмоциональной нестабильностью. Ситуативно-ролевые установки корыстных преступников в большей степени могут быть подвержены изменению, чем установки осужденных за насильственные преступления.

Влияние мест лишения свободы на характер осужденных. Специфика отбывания наказания и организация процесса исправления мало способствуют формированию мотивационной готовности и развитию нравственных, интеллектуальных, эмоциональных и волевых качеств осужденных. Среда осужденных стимулирует психологическую защиту, связанную с установкой на несправедливость наказания, обусловливает взаимное психическое заражение, формирует эмоциональные и смысловые барьеры к требованиям администрации.

Перейдем к рассмотрению основных мотивов поведения лишенных свободы. В первую очередь считаем необходимым подчеркнуть, что типология таких мотивов имеет условный характер, что один и тот же поступок может быть полимотивирован, при этом одни мотивы будут выражены ярче других. Мы рассмотрим здесь те мотивы, которые актуализированы в местах лишения свободы.

1. Мотивы защиты. В первую очередь это защита своего здоровья, чести и достоинства, а иногда и жизни от других осужденных, от нравов тюремной среды, норм тюремной субкультуры.

Основную массу правонарушений в местах лишения свободы составляют насильственные проступки, хотя там немало и корыстных правонарушений. Но без преувеличения можно сказать, что именно первые имеют исключительное значение, поскольку как раз они определяют внутреннюю атмосферу, отношения между людьми в однополом замкнутом сообществе, неформальный статус каждого человека. Между тем от этого статуса подчас зависит само его существование там, защищенность его здоровья, чести и достоинства.

Насилию среди осужденных отечественные исследователи уделили много внимания. Об этом писали еще С. В. Познышев и М. Н. Гернет, многие современные криминологи и пенитенпиаристы. Насилию среди осужденных посвящены произведения художественной и публицистической литературы. Из ранних работ об этом особо выделим «Сахалин» В. М. Дорошевича. Коммунистическая действительность, в первую очередь гулаговского периода, дала обильную пищу для описания жестокости в местах лишения свободы. Об этом много писали А. И. Солженицын и В. Т. Шаламов. В частности, они отмечали, что администрация советских концлагерей активно использовала уголовников («блатных») для глумления и расправ над всеми безвинными жертвами политических репрессий. Тоталитарная гулаговская система предоставляла «блатным» и другим воровским «авторитетам» необозримые возможности не только безнаказанно издеваться над другими заключенными, но и самым наглым образом грабить их. Насилие уголовников было дополнительным наказанием, и лагерное начальство прямо толкало их на это. Не надо забывать о том, что это же начальство само и в самых широких масштабах практиковало насилие, вплоть до убийств заключенных.

Одной из самых важных причин распространения насилия в местах лишения свободы является то, что там происходит значительное ослабление формальных и неформальных норм, регулирующих распределение и потребление материальных и духовных благ. Принципы справедливости и, по возможности, распределения этих благ в соответствии с количеством и качеством затраченного труда в этих учреждениях частично вытесняются тем, что они могут доставаться лицам, которые в неформальной иерархии среды осужденных занимают ключевые позиции.

Агрессивные поступки в местах лишения свободы (начиная со следственных изоляторов) можно разделить на две большие группы: агрессивные преступления и агрессивные проступки, не являющиеся преступными или не зарегистрированные в таком качестве. Разумеется, вторая группа не только многочисленнее, но и питает первую. Чем грубее нравы и отношения между арестованными, осужденными, между ними и администрацией мест лишения свободы, тем выше вероятность совершения там насильственных преступлений и выше уровень насильственной преступности. Специфическим тюремным преступлением, причем отличающимся высокой латентностью, является насильственное мужеложство. Жертвы такого насилия входят в группу так называемых опущенных (отвергнутых), в которых наряду с ними находятся лица, уличенные в доносительстве, в связи с чем они также подвергаются насилию. «Опускающему» насилию подлежат и те, которые осуждены за преступления против детей, а иногда даже имеющие родственников, которые работают в правоохранительных органах. В целом члены группы «опущенных» живут в гораздо худших условиях, чем остальные осужденные. Их здоровье, честь и достоинство находятся под постоянной угрозой, поэтому не случайно они сами прибегают к насилию, чтобы защитить себя.

Часть актов насилия в местах лишения свободы имеет ярко выраженный протестный, демонстративный характер, представляет собой реакцию, нередко весьма болезненную, на лишения и ограничения, связанные с изоляцией от общества, для многих тюремных бунтарей это способ высказаться, точнее выкричаться, показать себя, обратить на себя внимание. Это дает основание для вывода о том, что среди осужденных немало истероидных, демонстративных личностей, но и сами условия жизни вне свободы детерминируют потребность «выплеснуть» себя. В целом в местах лишения свободы 20—25% среди осужденных занимают лица с психическими аномалиями.

Наблюдение за отдельными лицами, которые вечно находятся в оппозиции режиму отбывания наказания, показывает, что многим из них их образ жизни нравится и, более того, они вовсе не хотели бы с ним расставаться. У них есть некоторое сходство с политическими крикунами-фанатиками, для которых тоже не важен конечный результат, о котором, кстати, они могут иметь самое смутное представление или совсем не задумываться, важнее выкричаться, показать себя даже в ущерб другим, обратить на себя внимание. Подконвойным оппозиционерам это не только дарует ореол мученика за справедливость, но и предоставляет возможность эмоционально разряжаться, никак не сдерживая свои желания и инстинкты.

Насилие для конкретного осужденного может быть субъективно целесообразным, если с его помощью он пытается компенсировать все то, что потерял в связи со взятием под стражу. Как бы преступник ни был согласен с тем, что такие поступки, какие он совершил, должны наказываться по уголовному закону, его живая природа тем не менее неизбежно будет требовать выхода за рамки неволи и обретения того, что лежит за ними, хотя бы психологически и за счет других. Человек, полностью и безоговорочно смирившийся с тюрьмой и принявший ее — со всеми ее ограничениями, символикой, нравами, обычаями, отношениями, едой, запахами и т.д. — уже не совсем человек — не обычный, не нормальный человек. Поэтому протест лишенного свободы, даже если он бесплоден, для него может быть психологически целесообразен и иногда свидетельствует о том, что протестующий ещё не полностью потерял человеческий облик и не забыл того, что означают слова «личное достоинство». Разумеется, это не означает одобрения неоправданных протестов, да еще в ущерб другим.

Это не праздные рассуждения. Всем, кто знаком с жизнью на тюремных нарах, известны опустившиеся, лишенные всякой инициативы, жалкие и безвольные существа. В силу старости, соматических и психических заболеваний, несоблюдения гигиенических правил они всеми презираемы и находятся на социальном дне. Основным мотивом их поведения, его смыслом является стремление выжить в условиях, которые они, не раздумывая, полностью приняли. Поэтому их защита состоит в абсолютном непротивлении.

Если бы во всех странах все осужденные (заключенные) соглашались со всеми порядками в местах лишения свободы, т.е. не только с теми, которые установлены законами, то они стали бы бессловесными рабами, а те, которые надзирают над ними, превратились бы в рабовладельцев. При всем том, что многие требования осужденных бывают нелепы и необоснованны, более того, невыполнимы, они тем не менее каждый раз заставляют нас вспомнить, что они люди.

Таким образом, названные здесь и казалось бы внешне бессмысленные всплески агрессивности на самом деле являются выражением глубинных переживаний, часто весьма болезненных.

Насильственные преступления разного рода в структуре преступности в местах лишения свободы составляют обычно свыше половины из числа всех совершенных. Данное обстоятельство отличает пенитенциарную преступность от любого другого вида преступности и от общероссийской в целом. Такую же ситуацию можно наблюдать и в других странах. Поэтому защита своей жизни, своего здоровья, своей чести и достоинства актуальна для всех мест лишения свободы.

Если насилие понимать в максимально широком смысле, не только как физическое действие, но и как нецензурную брань, угрозы, оскорбления, унижения, то все это для мест лишения свободы есть повседневная реальность. Нравы там грубые, резкие, характерные именно для однополых закрытых сообществ, причем в такие сообщества не только в нашей стране, но и во всем мире чаще попадают люди из низших слоев общества. Это те страты, которые отличаются невысокой культурой повседневного общения, таким же образованием и запросами. Естественно, что следственные изоляторы и исправительные колонии их отнюдь не облагораживают. Все это относится как к мужчинам, так и женщинам, особенно к несовершеннолетним, которых от грубости, хамства и насилия не удерживают ни жизненный опыт, ни соображения целесообразности.

Насилия можно ожидать от любого осужденного, в том числе от члена группы так называемых опущенных. Такой «опущенный» способен применить агрессию в отношении как своих постоянных обидчиков, так и «собратьев» по отверженной группе. Последних он может унижать и третировать, чтобы повысить свой социальный и психологический статус, хотя бы только в своих собственных глазах. Но больше всего к насилию склонны члены элитных групп, которые находятся в активной оппозиции к обществу, имеют ярко выраженные антисоциальные установки, устойчивую жизненную позицию, сложившееся мировоззрение, свою «философию жизни». Все это у них является результатом прожитой жизни, тюремного опыта, умения постоять за себя, проявления лидерских способностей. Обычно они являются профессиональными преступниками и строго придерживаются правил криминальной субкультуры.

Насилие, применяемое лидерами элитных групп, не обязательно принимает форму физического действия. Нередко такому лидеру подчиняются только потому, что он лидер, а санкции за непослушание могут быть очень суровыми. Лидер не только принимает решение в той или иной ситуации и отвечает перед своей группой за ее «правильность», т.е. соответствие правилам тюремной субкультуры, но ещё должен проследить за его строгим выполнением.

Так, признанный в среде осужденных «авторитет» В., стремясь избежать конфликтов с администрацией, принял решение о том, чтобы любые споры между осужденными разрешались без применения физической силы. Виновники должны были нести суровое наказание вплоть до изгнания из группы и значительного снижения своего неформального статуса. Затем В. инсценировал конфликт, который привел к ссоре и драке между двумя осужденными. Оба «провинившихся» были наказаны, они утратили свое прежнее неформальное положение. Тем самым В. продемонстрировал своему окружению, что принятое им решение непоколебимо и что никто не может ожидать снисхождения за невыполнение его предписаний.

В обязанности некоторых участников элитной группы входит «выколачивание» долгов, сбор, часто насильственный, средств в общую кассу, расправа над неугодными осужденными, охрана членов группы и т.д. Эти осужденные обычно обладают большой физической силой, вращаются в среде отрицательно ориентированных осужденных, имеют устойчивые асоциальные привычки. Они не задумываются в ситуациях, когда необходимо применить силу. Для выполнения названных обязанностей могут привлекаться осужденные молодежного возраста, увлеченные уголовной «романтиком» и воровскими «идеями». Многие из них находятся в положении учеников.

Как мы видим, для элитной, т.е. самой опасной, в местах лишения свободы группы насилие является обычной, повседневной практикой. Насилие не только заставляет совершать требуемые действия, сама угроза его применения принуждает к этому. К тому же основная масса осужденных ещё подчиняется неписаным «законам зоны», среди которых применение насилия и предполагается, и приветствуется. Осужденные как бы продолжают линию насилия: их ведь насильно (принудительно) лишили свободы и всех благ, которые с ней связаны.

Насилие можно ожидать от любого осужденного, но также и любой осужденный может стать его жертвой, даже член элитной группы, например со стороны человека, который хотел бы занять его место. К нему может быть применена агрессия и со стороны администрации, впрочем, она может быть агрессивной по отношению к любому осужденному, часто на вполне законных основаниях.

Однако учет только преступного насилия, даже латентного, для адекватной оценки нравов в ИУ недостаточен.

К числу наиболее распространенных преступлений в местах лишения свободы принадлежат хулиганство и побег. Некоторые исследователи усматривают прямую связь между этими преступлениями в динамике. А. В. Абаджан считает, что между ними существует обратно пропорциональная связь, хотя совершение хулиганства не составляет труда, не требует длительной подготовки и отличается импульсивностью. Побег же из-под охраны, наоборот, требует серьезных усилий в приготовлениях, длительного времени, поиска соучастников. Поэтому одно как бы замещается другим во время его отсутствия. О. В. Старков полагает, что оба эти преступления проистекают из подсознательной мотивации несогласия с изоляцией, с узкими рамками общения, что отражается или в стремлении к расширению этого круга (побег), или в хулиганстве, насилии и т. д. Побеги — следствие самой природы наказания, предполагающей уклонение от него. Хулиганство же по своей природе органично связано с сужением пространства и времени сообщества, что характерно для мест лишения свободы, а в их условиях нарушить общественный порядок труда не составляет.

А. В. Абаджан опросил осужденных относительно причин совершения ими преступлений в ИУ. Наиболее значимыми оказались следующие субъективные факторы (в порядке убывания): завоевание престижа, авторитета среди осужденных; защита чести и достоинства; разрешение конфликтной ситуации; протест против системы исполнения наказания; приобретение спиртных напитков, наркотических или сильнодействующих веществ. Каждую из этих причин можно рассматривать в качестве мотива преступного поведения, причем как корыстного, так и насильственного. Например, для приобретения спиртных напитков, наркотических или сильнодействующих веществ могут совершаться кражи. Но не случайно на первые места преступники поставили защиту чести и достоинства, достижение престижа и завоевание авторитета среди осужденных. Для осужденных, справедливо указывает А. В. Абаджан, это наивысшие ценности, поскольку от их положения в стратификации зависит практически все — от выживания до самых элементарных условий существования. Надо отметить, что во многих случаях завоевание престижа, авторитета среди осужденных и защита чести и достоинства практически одно и то же, поэтому и соответствующие мотивы сливаются.

Насилие в местах лишения свободы в значительной мере определяется тем, что осужденным присуща повышенная тревожность, страхи, беспокойство, ожидание угроз со стороны окружающего мира, который, по их ощущениям, часто бывает к ним жесток и унижает их. Поэтому они постоянно напряжены и готовы к обороне путем насилия. Не случайно его причинами и осужденные, и представители администрации называют конфликты осужденных друг с другом и с администрацией.

Ситуации, предшествующие пенитенциарному преступлению, обычно длятся не очень долго, поскольку в условиях изоляции и скученности людей, необходимости постоянно сталкиваться с одними и теми же лицами раздражение перерастает в агрессию очень быстро, ситуация после двух-трех конфликтов часто завершается преступлением.

Конфликты чаще всего имеют место не между группами осужденных, а между отдельными лицами, но при этом групповая принадлежность каждого имеет весьма существенное значение. Каждый человек опирается не только на свои силы, но и на силу и авторитет своей группы, если, конечно, она имеет силу и авторитет. Некоторые осужденные прибегают к насилию, потому что не видят иного выхода из сложившейся ситуации, другие смиряются и потому могут попасть в унизительное положение, третьи пытаются бежать или просят перевести их в другое исправительное учреждение, четвертые ищут защиты у администрации или у своих родственников и друзей на свободе и т.д.

В целом же условия лишения свободы не дают большого разнообразия путей выхода из сложных жизненных обстоятельств, возможности осужденных здесь очень ограничены их изоляцией. Физическое насилие весьма доступно, является «дешевым» способом разрядки стрессов и напряженности в качестве двигательной реакции и быстро может принести удовлетворение, особенно если оно направлено на обидчика, в котором так просто видеть концентрацию своих бед. По механизмам проекции своему «противнику» в конфликте часто приписываются те качества, которые есть у данного осужденного, но которые на бессознательном уровне неприемлемы для него и переносятся на «противника». Последний воспринимается уже с этими перенесенными на него особенностями и становится поэтому объектом насилия. Разумеется, такой перенос не является чем-то специфическим для мест лишения свободы. Он характерен для человечества вообще и даже для отношений между народами. Например, ксенофобия может вызываться (в числе других причин) еще и названным механизмом. Кстати, ксенофобические установки вполне могут проявить себя и в местах изоляции от общества, если там имеет место разделение на группы в связи с национальной, религиозной или территориальной принадлежностью. Даже небольшие по численности группы там могут принуждать других, если эти группы хорошо организованы, сплочены и агрессивны.

А. В. Абаджан с помощью опросника Кеттелла провел в НУ психологическое обследование осужденных, совершивших там насильственные преступления. Он пришел к выводу, что это люди в большей степени невыразительные, неприметные, как бы «серые мышки». Среди них очень мало ярко выраженных лидеров преступного мира — «воров в законе» или просто сильных «авторитетов», поскольку они обычно не попадают в поле зрения органов уголовной юстиции в ИУ. А если и попадают, то очень редко, поскольку являются опытными преступниками, тонкими психологами. Они почти всегда действуют под хорошим прикрытием, «крышей», поэтому редко привлекаются к ответственности, всегда имеют запасной вариант отхода. Чаще всего стараются сами не действовать, находясь «в тени», управляя и организуя совершение преступлений. Иногда, если действуют сами, специально подбирают лиц, которых можно подставить вместо себя и которые уже находятся в поле зрения сотрудников ИУ.

Преступники, прибегающие к насилию в ИУ, по данным А. В. Абаджана, — это прежде всего лица эмоционально неустойчивые, нестабильные. Имеют низкий порог в отношении фрустрации, т. е. слабую терпимость к переживанию растерянности, беспокойства, вызванных препятствиями-фрусграторами. При расстройстве теряют равновесие, переменчивы в отношениях и неустойчивы в интересах, легко расстраиваются. Уклоняются от ответственности, имеют тенденции уступать. Они обладают невротическими симптомами (фобии, нарушения сна, психосоматические расстройства), характерными для всех форм невротических и некоторых психопатических расстройств. Эмоциональная неустойчивость содействует проявлению насильственной криминальной направленности личности, что отражается в характере совершенных ими преступлений. Это свидетельствует и о том, что данные лица на себе испытывали воздействие фрустрационных ситуаций разного содержания. Обычно подобные ситуации не разрешались, а потому отягощались, вызывая, в свою очередь, усиление невротических и психопатических проявлений.

У названных лиц выявлено слабое Супер-Эго, а это, согласно З. Фрейду, означает, что человек с таким Супер-Эго всегда нуждается в защите, в значительной степени повышающей его агрессивность как специфическую форму активности, что способствует совершению насильственных преступлений. Кроме того, данное свойство означает негативную нормативную ориентацию, избегание данным человеком правил, обязанностей, негативную ориентацию по отношению к социальной группе вообще. Характерна тенденция к непостоянству цели. Это усиливает их конформизм, а значит, опять же предрасположенность к невротическим проявлениям и психическим заболеваниям. Человек может быть свободен от влияния группы, но не свободен от влияния конкретных людей, а именно «авторитетов» преступного мира, под чьим воздействием чаще всего и совершает преступление, обычно насильственное.

Мы приводим эти психологические данные о личности осужденных, прибегающих к насилию в исправительных учреждениях, для иллюстрации того, кто способен к таким поступкам. Следовательно, подобная информация может использоваться в профилактических целях.

Особо подчеркнем, что осужденные в местах лишения свободы вовсе не стадо обезумевших зверей, и каждый осужденный отнюдь не вынужден все время думать только о том, что на него могут напасть. Поэтому, описывая их жизнь, ни в коем случае нельзя пользоваться только черной краской. В личности и поведении многих из них немало самоотверженности, смелости, верности принципам, пусть и не всегда самым лучшим, сильно развито чувство взаимовыручки и т. д. Один из опросов, проведенных с нашим участием, показал, что большинство из них (71,7%) считают, что даже в неволе человек обязан заботиться о других, что не все люди враги (56,3%).

В целом, как мы видим, в тюремных учреждениях сами отношения между людьми постоянно требуют осторожности, осмотрительности, необходимости быть готовыми к отпору, защите своего здоровья, своей чести и достоинства, а иногда и своей жизни. Мотивы защиты поэтому можно отнести к числу основных в период пребывания в местах лишения свободы. Эти мотивы можно назвать и мотивами обеспечения — обеспечения себя, своего статуса, своего отношения к самому себе.

Мотивы защиты (обеспечения) теснейшим образом, иногда неразрывно, переплетаются с мотивами, которые мы сейчас рассмотрим. Мы так обстоятельно остановились на этих мотивах и питающих их источниках, поскольку именно они являются ведущими для всех людей, лишенных свободы.

2. Мотивы самоутверждения и утверждения в глазах микроокружения. В самом общем виде под самоутверждением личности можно понимать желание достичь высокой самооценки, повысить самоуважение и уровень собственного достоинства. Однако это часто реализуется не в соответствии с моралью и законом, а путем совершения антиобщественных поступков, направленных на преодоление своих внутренних психологических проблем: неуверенности, субъективно ощущаемой слабости, низкой самооценки. Это и порождает субъективные проблемы и конфликты; между тем человек может принять самого себя лишь при определенных условиях, лишь в случае достижения каких-то важных успехов в своей личной, особенно интимной, а также общественной и профессиональной жизни. Причем оценка самого себя, постановка целей для повышения самооценки чаще происходят на бессознательном уровне. Человек может просто ощущать непонятные ему недостаточность чего-то, неуверенность, ущербность самого себя.

Совершение какого-то субъективно значимого поступка, могущего способствовать самоутверждению, может психологически теснейшим образом связать человека со своим поведением: он попадает в поведенческую зависимость от самого себя. При реализации этой зависимости личность каждый раз испытывает удовлетворение от совершенного, достигает спокойствия и умиротворения, а главное — обретает значимость «Я». Отсюда приверженность к строго определенным поступкам и «застреваемость» на них. Поэтому можно сказать, что понятие застреваемости (ригидности) следует относить не только к эмоциям, переживаниям, но и к поведению вследствие неспособности корректировать его программу в соответствии с требованиями ситуации. Поведенческая зависимость («застреваемость») обычно наблюдается у серийных преступников, например сексуальных, а также карманных воров. У них можно обнаружить аффективную ригидность, проявляющуюся в неспособности изменить структуру аффективных проявлений, фиксации на однообразных объектах, которые навсегда или почти навсегда становятся эмоционально значимыми, негибкости мотивационных структур. Преступное поведение у таких личностей представляет собой попытку изменить имеющееся, иногда психотравмирующее представление о самом себе, своей значимости и тем самым повысить собственное самоприятие. Неприятие прежде всего проявляется в негативном эмоциональном отношении к самому себе и собственным действиям. Поэтому человек ощущает, что нужны некоторые специфические условия, чтобы было осуществлено самоприятие. Такими условиями являются преодоление, прежде всего в психологическом плане, неких субъективных структур или (и) внешних объективных барьеров, прежде всего отношений других людей. При этом оценка тех и других обычно бывает достаточно эгоистической.

Особенности межличностных взаимоотношений обычно в том случае могут угрожать самоприятию, если они в силу определенных личностных дефектов становятся субъективно наиболее значимыми, переживаемыми, что и определяет фиксацию на какой-либо сфере и повышенную восприимчивость к некоторым элементам отношений со значимыми другими. Утверждение себя в требуемой социальной или социально-психологической роли для личности, переживающей свою недостаточность, равносильно тому, чтобы существовать (на бытийном уровне). Например, если осужденный в силу собственной ущербности не способен утвердить себя в желаемой роли, это будет для него источником болезненных переживаний. Если же он достигает такой цели, это станет для него основанием для соответствующей оценки самого себя. В местах лишения свободы ролевой статус имеет особое значение, часто это означает надежную защиту своих интересов. В связи с этим происходит и самоутверждение, и утверждение себя на микросоциальном уровне.

Мотивы защиты тесно переплетены с мотивами самоутверждения и утверждения себя в глазах ближайшего окружения. Защищая себя, осужденный пытается избежать психотравмирующего представления о самом себе и тем самым повысить само-приятие. Если защита оказывается безуспешной, это может проявиться в негативном эмоциональном отношении к себе, своим способностям, даже к своему биологическому статусу, особенно если он становится объектом гомосексуальных насильственных посягательств, что, как мы знаем, достаточно распространено в тюремных учреждениях всех стран. Если в совокупности оценивать условия жизни в местах лишения свободы, в том числе бытовые, то необходимо прийти к выводу, что эти условия сами по себе являются причиной высокой эмоциональной субъективной, межличностной и межгрупповой напряженности, тревожности, раздражительности осужденных. Это, в свою очередь, негативно влияет и на представителей администрации, и на их отношения с преступниками. Если в обычной жизни общение людей разделено на бытовую, досуговую и производственную (профессиональную) сферы, то в местах изоляции от общества все эти сферы сливаются. Люди общаются друг с другом не фрагментарно, как в условиях свободы, а всей личностью. В условиях тюремной скученности, когда разрушаются все суггестивные барьеры, это бывает особенно пагубно. Вот почему там так важно и самоутверждение, и утверждение себя в глазах ближайшего окружения.

Социально-психологическое утверждение напрямую связано с самоутверждением. Только тот, кто озабочен быть тем, кем ему хочется быть в собственных представлениях, станет добиваться какого-то важного статуса в неформальной среде или просто независимого существования. Однако именно материальные факторы в жизни тюремных учреждений определяют возможности самоутверждения и социально-психологического утверждения, доступность материальных и духовных благ, заведомо ограниченных тюремным режимом. Эти блага будут тем шире, лучше и разнообразнее, чем выше социально-психологический статус конкретного человека, причем не только неформальный, но и формальный, если он, например, возглавляет самодеятельную организацию осужденных. В последнем случае этот статус позволяет рассчитывать еще и на досрочное освобождение от наказания.

В связи с социально-психологическим утверждением в местах лишения свободы рассмотрим проблему лидерства среди осужденных. Лидеры именуются там по-разному, чаще всего «смотрящими», реже — «ворами в законе», но только потому, что «воров в законе» мало и их может не быть в данном учреждении.

Лидерство в среде осужденных представляет собой сложное и неоднозначное социально-психологическое явление. Оно связано, точнее, порождено иерархией в системе неформальных отношений преступников, жестко обусловлено бытующими в их среде нормами (правилами) поведения осужденных и отношений между ними. Неформальное лидерство (здесь мы не выделяем и подробно не рассматриваем такое специфически российское явление, как «воры в законе») достаточно мобильно, механизм его формирования зависит от возникновения и распада различных групп осужденных, объединяющихся по основаниям, которые слабо регулируются законом. Лидер обычно занимает соответствующую позицию с открытого или скрытого согласия группы, а может прибыть в данную колонию или следственный изолятор уже в лидерском качестве, если он вообще авторитетен в среде преступников.

Лидер не просто осужденный, который в соответствии со своим неформальным статусом занимает ведущее место среди других преступников, но он обязан еще исполнять ряд обусловленных его статусом функций. Для нас же сейчас является важным подчеркнуть, что исполняемые им роли предполагают получение ряда преимуществ в получении и потреблении материальных и нематериальных благ. Например, он может получить лучшее спальное место, лучше питаться, с меньшим трудом, чем другие, иметь доступ к спиртным напиткам и наркотикам и т.д. Он достаточно надежно защищен от насилия со стороны других преступников. Таким образом, место лидера дает преимущества, особо ценимые в условиях изоляции от общества, особенно если добавить к сказанному, что он является уважаемым лицом. Понятно, что и приближенным к нему людям часто перепадает из того, что ему причитается. Из сказанного следует, что соблазн занять место лидера, или быть среди приближенных к нему, или, на худой конец, заручиться его покровительством и защитой, или войти в элитную группу становится одним из самых важных мотивов для осужденных. Для некоторых, например из группы «опущенных», это совершенно недостижимо, но многие другие вполне могут на такое рассчитывать. Разумеется, среди осужденных немало таких, которые об этом не думают, они вполне уверены в себе и не нуждаются в чьей-либо поддержке.

Что касается самих лидеров, прежде всего «воров в законе», то мотивация их поведения обусловливается конфликтными отношениями с обществом в целом, неприятием его ценностей, отчуждением от социальных институтов и позитивных микрогрупп, в том числе в местах лишения свободы. Такая мотивация определяет их активное противодействие существующим нормам отбывания наказания и соответствующим усилиям администрации ИУ, в том числе выражаясь в систематических действиях по укреплению своей группировки и собственного авторитета. Такое поведение в колонии является частным проявлением общего социального и социально-психологического отчуждения лидеров — в первую очередь особо опасных — от общества. Последние могут стать эталоном для других преступников, особенно молодых, для которых он кумир, представление о его качествах способно мотивировать нежелательное поведение в период отбывания наказания. Склонность лидеров к риску, отсутствие страха в отношениях с администрацией и в острых конфликтных ситуациях, активное утверждение антисоциальных норм и правил способствуют закреплению высокого межличностного статуса в субкультуре тюрьмы.

Большинство осужденных не пытаются, конечно, утвердиться в роли лидеров или членов элитных групп. Большинство осужденных мысленно очерчивают себе полезный круг общения в соответствии со своими представлениями о себе, своими индивидуальными особенностями и способностями. Большинство осужденных соотносят свои жизненные планы в период отбывания наказания с его сроком, возможностями родных и близких оказать помощь и поддержку. Значимость этого большинства в пенитенциарных учреждениях достаточно велика, хотя его представители обязаны соблюдать правила тюремной субкультуры.

3. Мотивы обеспечения своего здоровья, получения материальных и духовных благ. Конечно, мотивы защиты себя от насилия, самоутверждения и утверждения себя в глазах микроокружения ориентированы на защиту своего здоровья, получение материальных и нематериальных благ. Но здесь имеются в виду другие мотивы, которые находят свою реализацию в более или менее сносном питании, лечении, соблюдении определенного режима дня и в целом образа жизни. Человеку, даже в условиях неволи, отнюдь не каждый день приходится отстаивать свои интересы от внешних посягательств, но у него вырабатывается общая мотивационная установка по обеспечению своего здоровья путем реализации материальных благ и духовных запросов. Такие запросы — это не только возможность общения со своим богом в молитвах и т.д., но и получение образования, его повышение, приобретение профессии, удовлетворение потребностей в познании, пусть и примитивных. К духовным потребностям можно отнести и дружбу, дружеские отношения с другими осужденными, с людьми, которые остались по ту сторону тюремной решетки. Дружба с ними очень важная часть жизни тех осужденных, которые чужды криминальным обычаям и традициям, не желают принимать тюремную субкультуру и не имеют близких дружеских связей с другими преступниками. Дружба — особое благо, тем более что в исправительном учреждении люди не очень доверяют друг другу, о чем говорят и личные наблюдения, и специально проведенные опросы.

Мотивы обеспечения своего здоровья присущи всем осужденным, за исключением, возможно, тех, кто стар, хронически болен и не очень ясно представляет себе свое соматическое состояние и пути его укрепления, вообще не задумывается об этом.

Духовные блага часто видятся осужденному как нечто, связанное с волей, а иногда и исключительно с ней. Поэтому он так ценит любую информацию, которая приходит оттуда в форме книг, газет и особенно телевидения, — все, что приносят приходящие к нему на свидания жена (муж) и родственники. Потребность в поддержании связи с «большой» жизнью на свободе создает для лишенных свободы преступников устойчивый мотив поведения.

4. Мотивы заботы о своей семье. Среди осужденных немалую часть составляют те, которые наказаны за присвоение или растрату чужого имущества, преступления в сфере экономической деятельности, действия против интересов службы в коммерческих и иных организациях, против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления. Чаще всего это люди, далекие от преступной среды, многие из них имеют свою семью или проживали в родительской семье. После осуждения они, как правило, сохраняют связь со своей семьей и с родителями. Вместе с тем и среди так называемых общеуголовных преступников (воров, грабителей, разбойников, убийц, хулиганов и т.д.) немало людей, которые имеют семью или (и) сохранили тесные связи со своими родителями, в первую очередь с матерями.

Вот почему среди осужденных распространены мотивы заботы о своей семье или (и) своих родственниках. Это же дает возможность сохранения связей с широкой социальной средой за пределами мест лишения свободы, что очень важно для тех, кто лишен свободы на длительный срок. Этот мотив особенно характерен для женщин, он укоренен в самой их природе. Вот почему они так страдают, когда их разлучают с детьми, да и сами преступления женщины часто совершают ради детей, что их положительно характеризует по сравнению с мужчинами.

Сохранение связей с семьей и близкими имеет весьма существенное значение для адаптации освобожденного от наказания. Но сама забота о них, имеющая такое важное мотивационное значение, высоконравственна.

5. Мотивы как можно более скорого освобождения от наказания. Не все осужденные стремятся обрести свободу, поскольку среди них немало пожилых и даже старых людей, которые давно утратили всякие связи с родственниками и друзьями. У них нет возможности обрести крышу над головой, работать они неспособны. Есть и сравнительно молодые люди, которые не желают жить на свободе. И тех и других перспектива освобождения только страшит. Но значительное большинство преступников мечтают об освобождении, они готовы сделать все, чтобы день, когда они покинут ИУ, побыстрее настал. Все их поведение подчинено такому стремлению. Поэтому они не нарушают дисциплину, выполняют все распоряжения администрации, даже если они с ними в душе не согласны, активно участвуют в работе самодеятельных организаций, поддерживают связи с родными и близкими и т. д. Одним словом, мотивы как можно более скорого освобождения от наказания у них являются доминирующими или одними из главных. При этом многие не очень ясно представляют себе, что они могут делать после освобождения, другие такие планы имеют, причем не всегда солидарные с моралью и правом.

6. Мотивы исправления и возмещения причиненного вреда. Особые условия, которые складываются в ходе следствия, суда и пребывания в местах лишения свободы, отнюдь не располагают к покаянию, поскольку обвиняемый и лишенный свободы вынужден защищаться от обвинения, доказывая если не свою правоту, то хотя бы наличие смягчающих обстоятельств; он защищается еще и от других осужденных, а нередко и от действий администрации; он часто пребывает в состоянии стресса и фрустрации. В силу всех этих причин у него просто нет или почти нет возможности сосредоточиться на своей вине, обдумать и оценить свои действия, признанные законом в качестве преступных, причем оценить их с позиций общечеловеческой морали, определить свою вину и постараться материально возместить причиненный вред. Последнее осужденным вообще трудно сделать, поскольку тюремное население — это преимущественно бедняки, а заработки в исправительных учреждениях весьма невелики или их вообще нет.

Тем не менее наличие мотивов исправления и возмещения причиненного вреда среди осужденных не следует отрицать. Немалое число преступников пытается разобраться в себе, понять свою истинную вину и покаяться, хотя бы самому себе.

Жаль только, что мало им помогают в этом чрезвычайно трудном и столь сложном деле, которое имеет глобальное значение для любого общества, нашего в том числе.

3.5. Тюремная субкультура

Одним из серьезных препятствий, стоящих на пути эффективной организации исправления в условиях пенитенциарного учреждения, является асоциальная субкультура с ее специфическим набором ценностных ориентаций, норм и правил поведения, сетью устойчивых неформальных взаимосвязей правонарушителей.

Исходя из результатов исследований, можно утверждать, что она навязывает определенный нормопорядок как в психологическом, так и в физическом отношениях. Именно это вынуждает одних скептически относиться к средствам перевоспитания, других — открыто противодействовать усилиям персонала, третьих — оставаться в стороне от проводимых воспитательных мероприятий. Возможности реализации потребностей личности оказываются ограниченными, поскольку членство в группах и принятие субкультурных ценностей выступают в роли категорического императива, обязывающего вести себя должным образом.

Хотя указанные обстоятельства не являются непреодолимым барьером, с ними необходимо считаться и успешно преодолевать, если мы хотим улучшить качество ресоциализации преступников.

С психологической точки зрения асоциальная субкультура или так называемая другая жизнь представляет собой довольно стабильную сеть непосредственного взаимодействия осужденных.

Она объективирована в неформальных стандартах поведения, внутри- и межгрупповых отношениях, неписаной ценностно нормативной системе.

В общем виде это не имеющая правового статуса самоорганизация осужденных, возникающая в результате удовлетворения актуальных потребностей личности в сфере психологических отношений или иных значимых целей в период отбывания наказания.

Несмотря на внешний примитивизм, самоорганизация осужденных выполняет важные, нередко даже терапевтические функции. В частности, она обеспечивает адаптацию личности через смягчение страданий, обусловленных изоляцией от общества. Интеграция в неформальные группы дает возможность ей реализовать свои потребности, в том числе сексуальные, без утраты образа своего «Я».

В силу социальной идентификации осужденный ослабляет влияние мощного психического дистресса, каким является тотальный институт лишения свободы со всеми вытекающими последствиями. Вместе с тем участие в субкультуре оказывает негативное влияние на личности и группы осужденных. Принятые в ней ценности и стандарты поведения вступают в противоречие с нормами и моделями взаимодействия формальной организации.

В рамках субкультуры меняется субъективная привлекательность мер воспитательного влияния. Они могут менять свой потенциал на противоположный в зависимости от членства в той или иной группе. Например, совершение противоправных поступков в стенах пенитенциарного учреждения, сопровождаемое помещением в штрафной изолятор, поднимает престиж человека в глазах асоциальной группы. Напротив, содействие администрации или участие в самодеятельных организациях увеличивает риск стать объектом насмешек и преследований. Нередко это приводит к падению статуса со всеми вытекающими из этого последствиями.

В результате подобной трансформации группового сознания сохраняются ценности и стандарты поведения среди преступников, направленные на нейтрализацию воспитательных мероприятий. С функциональной точки зрения охранительное по существу и криминогенное по ориентации влияние субкультуры оказывается настолько сильным, что может привести к совершению новых преступлений. Можно привести немало примеров, когда в социальных ситуациях неформальные группы выступали в качестве силы, направляющей субъектов на путь девиантного поведения, а если они уже встали на этот путь, то — мощного мотиватора, удерживающего личность в рамках асоциального сообщества.

Таким образом, есть основания полагать, что процесс ресоциализации преступников опосредуется влиянием нескольких факторов: общества в целом (с помощью СМИ), деятельности персонала пенитенциарного учреждения, родственников, близких, семьи, общественности, с одной стороны, а с другой — местной локальной субкультуры осужденных, в которой асоциальная среда занимает весьма заметное место.

Исходя из материалов наших исследований, следует подчеркнуть, что влияние последней на индивидуальное и групповое поведение оказывается сильнее и интенсивнее, чем воздействие формальных организаций и социальных институтов. Хотим мы этого или нет, но в условиях пенитенциарного учреждения любого вида наряду с правовыми, моральными, нравственными ценностями активно развиваются ориентации и представления, прямо противоположные тем, которые признает общество и символами которых служит просоциальное поведение. Одни и те же формально организованные и стихийно возникающие группы составляют единую микросоциальную психологическую среду, но выполняют различные функции и являются носителями разных ценностей. В соответствии с этой спецификой развиваются и формы взаимодействия осужденных, преобладающей чертой которых служит неформальность отношений между ними.

Эти отношения складываются и развиваются в рамках неформальных групп, специфической чертой которых является дифференциация общения и межличностных статусов. Наблюдения показывают, что в пенитенциарных учреждениях любого типа подавляющее число осужденных входит в неформальные группы различной направленности. Численность этих групп варьируется, как правило, от двух до семи человек, иногда в группе 10—15 членов и более. Образование их строится, главным образом, на принципах психологической совместимости, общности взглядов и интересов. Нередко включение в неформальные группы является следствием психологического давления или же диктуется стремлением к доминированию над остальными. Последняя тенденция характерна для осужденных молодежного возраста, особенно с устойчивыми антисоциальными взглядами, а также лиц, чья преступная «карьера» началась очень рано.

Неформальные группы можно классифицировать по различным основаниям: характеру, направленности, численности, длительности существования, особенностям внутренней структуры и др.

Оценивая их в зависимости от доминирующих ценностных ориентаций и целей, можно условно выделить группу профессиональной, нейтральной и асоциальной направленности.

Последние представляют собой интерес с воспитательной точки зрения, поскольку выступают не просто в роли носителей субкультурных ценностей, но, что самое главное, осуществляют негативную социализацию личности. Это происходит за счет блокирования воспитательных программ или усвоения посредством включения в совместное решение групповых целей субкультурных ценностей, стандартов поведения и негативных представлений. В рамках таких неформальных структур шлифуются преступные навыки или приобретаются новые приемы совершения действий; развивается сплоченность вокруг значимых идей и криминальных интересов, иногда — авторитетных личностей; вырабатывается готовность к агрессии.

Можно выделить следующие цели асоциальных групп: сведение до минимума влияния персонала пенитенциарного учреждения; осуществление скрытых способов контроля за его действиями; достижение максимальных благ для своих членов. В конечном счете это цель формирования такой модели поведения, которая позволяла бы осужденному чувствовать себя «хозяином своих поступков», быть справедливым и честным в глазах окружающих, причем справедливость и честность понимаются лишь с точки зрения той же субкультуры.

Можно, таким образом, утверждать, что в случае ослабления нравственных, правовых, экономических, психологических и иных факторов воздействия в среде осужденных активно развивается своего рода солидарная оппозиция. Она складывается в результате интенсивных групповых и межличностных контактов независимо от принадлежности к определенной системе ценностей и направлена на принятие таких норм и стандартов поведения, которые символизируют общую лояльность к преступной субкультуре и подчеркивают негативное отношение к администрации, органам самоуправления и различным социальным инстанциям.

Эмпирические исследования показывают, что групповое взаимодействие влияет на систему представлений и взглядов осужденных. Например, по индексу отношений осужденных к возможности участия в самоуправлении, представлению о самом себе и предпочитаемым способам поведения была установлена положительная корреляция между членством в группах и выраженностью этих мнений. Причем по мере усиления режима коэффициент связи увеличивается.

Это свидетельствует о том, что факторы изоляции способствуют интеграции в неформальные группы и увеличивают психологическую зависимость осужденного. Другими словами, чем важнее для него группа и выше занимаемый в ней статус, тем менее самостоятельным он становится в выборе индивидуальной линии поведения. Функционирование в стенах пенитенциарного учреждения относительно автономной неформальной системы с жесткой дифференциацией статусов и сплоченными взаимосвязями является, кроме того, существенным криминогенным фактором. Подтверждением этому служит анализ острых ситуаций, возникающих в среде осужденных, подавляющее число которых обусловливается групповыми характеристиками. В частности, установлено, что конфликты, их динамика и способы разрешения во многом определяются статусом неформальной группы, а также степенью идентификации осужденного с соответствующей группой, ее ценностями и нормами.

По мере ограничения сферы общения, углубления противоречий между формальной и неформальной ценностно-нормативной системами конфликты становятся острее. Увеличивается их латентный период и реже восстанавливаются позитивные отношения между участниками конфликтного взаимодействия. В таких условиях затрудняется контроль за протеканием конфликтов со стороны персонала. Например, если в колониях общего режима при помощи администрации разрешается каждая вторая конфликтная ситуация, то в учреждениях строгого режима — каждая четвертая—пятая.

Существует определенная зависимость между количеством, характером, направленностью неформальных малых групп и численностью конфликтов. Общая тенденция может быть сформулирована так: чем меньше в колонии групп, имеющих асоциальную направленность, и чем менее противоречивы ми являются в субкультуре системы нормативно-ценностных ориентаций, тем меньшее число осужденных и малых групп втягивается в орбиту конфликтного взаимодействия. Падает и численность межгрупповых конфликтов.

Реальное существование в стенах пенитенциарного учреждения асоциальной субкультуры и функционирование неформальных групп с противоречивыми стандартами поведения стимулируют межличностную и межгрупповую напряженность, а также свидетельствуют о том, что наиболее нуждающимися в адекватных способах коррекции являются такие категории и группы осужденных, которые в наименьшей степени ориентированы на просоциальные ценности и формальную структуру общения.

Приведенные положения имеют существенное значение как для объяснения механизма преступного поведения, так и для определения психологических особенностей личности. Дело в том, что предметные отношения осужденного, в которых проявляется и оценивается другими его сущность, складываются не во внутреннем пространстве психики, а в системе социального взаимодействия, субъектом которого он является как личность. В связи с этим даже пристальный психологический анализ, обращенный исключительно к интрасубъективным характеристикам, например к мотивационно-потребностной сфере, не может открыть воспитателю, почему в одних группах осужденный оказывается просоциалъной, а в других антисоциальной личностью.

Из этого вытекает необходимость социально-психологического изучения сферы общения и взаимодействия осужденных. С другой стороны, обращение к анализу этих процессов порождается практическими потребностями решения двух взаимосвязанных проблем — оптимизации управления средой осужденных и повышения эффективности организации программ исправления различных категорий преступников, особенно в плане их психологического обеспечения.

Задача изучения структуры и динамики неформальных взаимосвязей в условиях изоляции весьма сложна и нетрадиционна. В первую очередь она обусловливается сложностью малой группы как одной из психологических подсистем социальной общности осужденных. Малые неформальные группы, пусть даже в относительно замкнутых условиях пенитенциарного учреждения, включают в себя большое число различных по характеру личностных отношений, сетей коммуникативных связей. На их формирование и развитие оказывает влияние ряд факторов внешнего и внутреннего содержания — специфика образа жизни и деятельности, особенно социального окружения, индивидуальные и личностные характеристики.

Работа в коллективе осужденных должна быть направлена на изучение социально-психологических характеристик функционирования неформальных малых групп осужденных в рамках криминогенной субкультуры. К ним можно отнести социальную направленность группы, особенность ее статусно-ролевой структуры, внутри- и межгрупповую активность, устойчивость взаимоотношений, конфликтность и т.п. Вполне понятно, что в практическом плане знание указанных характеристик существенно как для построения реальной модели развития и прогнозирования социальных процессов в среде осужденных, так и для выбора оптимальных способов коррекции и, возможно, профилактики нежелательного поведения отдельных лиц или групп. Несмотря на достаточно обширный методический арсенал, используемый в психологии для изучения системы взаимоотношения людей, имеются значительные ограничения в применении традиционных методик в условиях ИУ:

1) в силу действия механизмов психологической защиты, чрезмерной тревожности и подозрительности, маскировки истинных мотивов поведения, свернутости и завуалированности процесса общения осужденные не только неохотно идут на контакт с исследователем, но и стремятся дезинформировать его;

2) с помощью традиционных методов изучения системы взаимоотношений (социометрия, референтометрия, шкалы приемлемости и т. д.), как показывает практика, можно выявить лишь временный срез социально-психологических характеристик неформальных групп. Вследствие этого динамика взаимодействия остается вне поля зрения исследователя;

3) применение существующих методов, как правило, предполагает определенную психологическую компетентность работников исправительных учреждений, наличие у них специальных навыков. В противном случае, естественно, сужается сфера их использования или формируется недоверие к потенциальным возможностям методик в плане повышения результативности программ перевоспитания осужденных.

Исходя из перечисленных положений, общий подход в работе может опираться на следующие принципы.

1. Определение системы внутри- и межгруппового взаимовоздействия не должно нарушать привычного образа жизнедеятельности осужденных и стиля работы сотрудников учреждения.

2. Полученные сведения должны отражать достаточную степень подвижности состава осужденных и в то же время фиксировать устойчивые связи их неформального взаимодействия.

3. Способы определения групповых и личностных характеристик должны учитывать формально организованное распределение осужденных по отрядам, производственным звеньям и бригадам.

Таким образом, основное внимание должно быть сосредоточено на возможностях получения психологической информации, адекватно отражающей реальную структуру взаимодействия осужденных. Техническая сторона ее применения не требовала бы от сотрудников специальных знаний и значительного ресурсного обеспечения. Одновременно с этим ставилась задача — создать такую диагностическую схему анализа взаимодействия, которая позволяла бы получать значимую информацию о динамике неформальных связей осужденных с точки зрения оптимальной организации, исправления и перевоспитания.

Прежде чем приступить к изложению конкретных методических процедур, остановимся на основных рабочих понятиях. Их констатация поможет практическим работникам раскрыть специфику изучаемых явлений.

Организация любого социального института, в том числе исправительного учреждения как системы по ресоциализации преступников, имеет две взаимосвязанные стороны, или структуры, — формальную и неформальную. Формальная, «видимая» структура (отряды, производственные бригады, учебные группы, органы самоуправления и т.п.) — это имеющие специальный правовой статус организационные формирования осужденных, создаваемые для реализации социально значимых целей и задач, стоящих перед исправительными учреждениями и обществом в целом. Для нее характерны:

1) устойчивые и фиксированные отношения между субъектами процесса ресоциализации, регламентированные соответствующими нормативными правовыми актами и должностными обязанностями;

2) юридически закрепленные требования режима, определяющие виды деятельности и своеобразие образа жизни осужденных в период отбывания наказания;

3) юридически фиксированные программы исправления осужденных в соответствии с их индивидуальными особенностями, социальными и уголовно — правовыми характеристиками;

4) гарантированная нормативными актами социальная, экономическая и правовая защищенность осужденных.

Неформальная, «скрытая» структура, или так называемая другая жизнь (неформальные малые группы, «землячества» и т. п.), — это не имеющая правового статуса довольно устойчивая система, или самоорганизация, непосредственного взаимодействия осужденных, создаваемая для удовлетворения жизненно важных потребностей в сфере межличностных и межгрупповых отношений и реализации значимых проблем в период отбывания наказания. Для нее свойственны:

1) гибкая система связей, основанная наличных, психологических отношениях осужденных вне зависимости от положения, занимаемого в формально организованных группах;

2) наличие неписаного кодекса поведения, регулирующего взаимодействия осужденных как между собой, так и с персоналом исправительного учреждения;

3) жесткая дифференциация статусов и ролей осужденных вне зависимости от юридической регламентации, определяющей своеобразие жизнедеятельности личности и группы в условиях лишения свободы.

Рассмотрим и некоторые другие исходные понятия. Личностное (психологическое) и групповое взаимодействие — взаимозависимость осужденного А (группа А) от осужденного Б (группа Б) и наоборот, проявляющаяся в систематических контактах (связях), необходимых для успешного решения задач, входящих в сферу взаимных интересов.

Личностное (групповое) взаимодействие является неформальным, если осужденные (в группе) непосредственно устанавливают и поддерживают контакты, базируясь на принципах совместимости, согласия, общности взглядов, землячестве и т.п. Как правило, оно осуществляется в скрытых (интимных) формах и регламентируется неписаным кодексом поведения. Взаимодействие является формальным, если отношения между осужденными или малыми группами устанавливаются в ходе выполнения совместной деятельности, опосредуются действующими нормативно-правовыми требованиями и реализуются в рамках формально-организованных структур.

Межличностная (межгрупповая) система взаимодействия — достаточно стабильная и плотная сеть непосредственных личностных (групповых) взаимосвязей осужденных, которая объективируется в поведенческих актах, способах взаимовлияния, особенностях внутри- и межгруппового общения.

Малая группа — относительно немногочисленная общность (7 ± 2) непосредственно взаимодействующих осужденных, которые объединены на основании одного или нескольких признаков для совместного достижения цели. В психологическом плане группа может рассматриваться как субъект действия. Группа является формальной, если она имеет фиксированный нормативно-правовой статус, а взаимодействие осужденных регламентировано непосредственно социально задаваемыми целями деятельности. К типичным формальным группам относятся производственные бригады, органы самоуправления и т.д.

Неформальная группа — это не имеющая юридического статуса общность осужденных, характеризующихся чувством идентичности (сопринадлежности) и разделяющих единую систему взглядов, интересов, ценностных ориентаций. Для таких групп свойственны жесткая дифференциация межличностных статусов и следование неписаному кодексу поведения.

Исходной идеей может служить общепризнанное, подкрепленное данными криминологических и психологических исследований утверждение о роли неформальных групп в организации программ по исправлению осужденных. В этом контексте анализ системы межличностных и межгрупповых связей осужденных выступал в качестве существенного фактора оптимизации деятельности персонала исправительных учреждений. Например, психологическое знание возмущающих, конфликтогенных процессов, происходящих в рамках неформальных групп, дает возможность практическим работникам выбрать правильные способы их коррекции или осуществить эффективные меры контроля за их развитием. Предполагалось, что своевременная фиксация реальной сети активных межличностных и групповых контактов, определение их частоты и плотности позволят построить своего рода психологический портрет неформального сообщества осужденных. При таком подходе допускалось, что личностная (непосредственная, «лицом к лицу») связь между осужденными реализуется в форме контактов — встреч, необходимых для решения значимых проблем, входящих в круг их интересов или целей совместной деятельности. В свою очередь, развитие личностных (диадических) взаимосвязей как условия взаимодействия одного осужденного с другим приводит к образованию относительно замкнутых, различных по конфигурации, численности и характеру сплоченности неформальных групп. Таким образом, сплоченные общности будет отличать максимальное число связей, замкнутых на отдельных осужденных или группах, а диффузные — рассеянные, неустойчивые диадические взаимосвязи с редкими межличностными и групповыми контактами.

В данном случае за минимальную степень зависимости условно может быть принята личностная связь двух осужденных одной группы с двумя осужденными из другой. Если наблюдается единичная связь члена одной группы с осужденным из другой, то такое взаимодействие относится к случайным, или фоновым. При классификации неформальных групп в каждом конкретном случае можно исходить из плотности внутри- и межгрупповых связей осужденных, выраженности доминирующих интересов, длительности устойчивых взаимных контактов или иных факторов совместной деятельности и общения.

Усилия практических работников должны быть направлены на выявление сферы межличностных связей осужденных. Здесь же осуществляется первичный анализ личностных и групповых характеристик, особенно определение динамики их структурных изменений. Изучение лучше начать с неформальных групп, состав которых хорошо известен. После завершения этого, опираясь на результаты наблюдения, можно регистрировать постоянные взаимосвязи осужденных.

В схему изучения неформальных групп входят определение ролевых характеристик, анализ функций, которые выполняют те или иные члены групп, привычных образцов поведения, правил «приписывания» ролей, например лидеру группы. Важным видится и выявление системы нормативных представлений осужденных. В каждой неформальной группе формируются взгляды на то, какие отношения должны быть между ее членами и какая ответственность (санкции) предусматривается за различные внутри- и межгрупповые события. Специальному изучению подлежат и формы поведенческого контроля. В этих случаях фиксируются способы, какими неформальная группа оказывает влияние на поведение своих членов, регулирует его в рамках сообщества (жесткий контроль, демократичный, гибкий, лояльный и т.д.). При работе с неформальными группами, кроме того, необходимо учитывать: возраст ее членов, социальный слой, к которому они относятся, уголовно-правовые характеристики и т.д. Существенная роль должна отводиться поиску причин установления устойчивых взаимосвязей и выяснению мотивационных факторов, определяющих стиль взаимоотношений в неформальных группах.

В целях диагностики можно выделить: крайне устойчивую зависимость индивида от группы (супервовлеченность), когда осужденный полностью идентифицирует себя с ней; устойчивую, при которой он ощущает себя носителем групповых ценностей и строит свое поведение в соответствии с ожиданиями группы; умеренно устойчивую, если осужденный в эмоциональном плане связан с ней, но предпочитает выбирать свой собственный стиль поведения; неустойчивую, или ситуативную, когда индивид проявляет интерес к группе лишь постольку, поскольку членство в ней повышает шансы удовлетворения его актуальных потребностей.

Предложенная схема анализа позволяет отбирать наиболее ценную психологическую информацию для классификации малых групп на основе соотношения тех или иных характеристик. Она дает возможность более точного построения сферы внутри- и межгруппового неформального взаимодействия осужденных.

Отметим, что общую логику изучения целесообразно соблюдать вне зависимости от того, имеем ли мы дело с относительно коротким периодом пребывания осужденных, например в условиях общего режима, или с длительными сроками отбывания наказания. Некачественное завершение любого из этапов, игнорирование возможностей углубленного анализа неформальных взаимосвязей осужденных — источник многих ошибок не только в оценке их индивидуальной линии поведения, но и в прогнозе групповых явлений, складывающихся в преступной субкультуре.

Особенности этой субкультуры позволяют обратить внимание на психологические факторы оптимизации групповых взаимоотношений в условиях исправительного учреждения. Дело в том, что в зависимости от объективных условий их функционирования и характера предъявляемых требований могут либо усиливаться, либо ослабляться нежелательные групповые процессы в среде осужденных.

На практике действие указанных факторов обычно связано с различными способами контроля за развитием неформального взаимодействия. К сожалению, следует признать, что сегодня администрация колоний предпочитает в основном авторитарные, директивные методы влияния на группы. В их основе — жесткие санкции, использование властных полномочий, строгий надзор за поведением членов неформальных групп. Однако наблюдения показывают, что это приводит к тому, что осужденные начинают сплачиваться для отпора, признают общность своей судьбы, воспринимают свое положение как необоснованное. Из-за этого углубляются противоречия между администрацией и осужденными.

Более того, в условиях, где исключается взаимное согласие, а интересы личности не принимаются в расчет, осужденный легко отождествляет себя с другими близкими по взглядам лицами в своем противодействии администрации. На этом фоне стимулируются процессы образования неформальных групп, внутри которых растет чувство протеста против социальной несправедливости. Хотим мы этого или нет, но такая несправедливость представляет собой взрывное устройство с часовым механизмом и рано или поздно выливается в прямой протест или явный конфликт.

Деструктивные процессы становятся особенно выраженными, если сотрудники администрации проявляют неограниченную власть, например в сфере надзора за общением осужденных, и в то же время стараются держаться с осужденными на значительной психологической дистанции. Подобный стиль не только препятствует сотрудничеству между ними, но в значительной мере способствует пониманию последними необходимости образовывать сплоченные неформальные группы, чтобы в них или с их помощью попытаться решать свои проблемы.

Вместе с тем осуществление строгого надзора и детальная регламентация поведения являются серьезным препятствием на пути эффективного достижения групповых целей. В таких ситуациях развитие внутри- и межгруппового общения начинает происходить в более скрытых, изощренных формах, с соблюдением мер предосторожности и сопровождается агрессивными тенденциями.

Поскольку социальная среда исправительного учреждения разделена жесткими границами группового членства, возможность проявления интегративного начала в ней резко сужается. Групповая принадлежность осужденного и занимаемый статус в субкультуре, дающие, например, «законные» права на неформальное обладание дополнительными материальными ресурсами или же, напротив, приносящие известные моральные и физические ограничения, начинают играть роль определяющих факторов социального поведения. За счет этого развиваются дифференциальные тенденции, яркой иллюстрацией которых служат факты межгрупповой враждебности и конфликтного взаимодействия.

В асоциальных неформальных группах занятие высокого положения достигается главным образом путем демонстративного отказа от общепринятых стандартов поведения, включения в движение протеста против несправедливости, усвоения и активного поддержания системы субкультурных ценностей, эксплуатации членов низкостатусных групп. Следует отметить, что проявление межгрупповой враждебности наиболее вероятно в тех случаях, когда члены низкостатусных групп будут воспринимать свое положение как нетерпимое, а высокостатусные начнут утрачивать свои «законные привилегии». Можно ли в таких условиях исключить развитие негативных межгрупповых установок и сформировать отношения сотрудничества?

Это дело нелегкое. В настоящее время мы не обладаем эффективными программами по управлению системой неформального взаимодействия осужденных. Однако можно предположить, что по мере перестройки организационных и воспитательных целей пенитенциарных учреждений, перехода от жесткого, авторитарного стиля воздействия и режима к более гуманному и доверительному отношению к осужденным неформальная структура также подвергнется трансформации в благоприятной перспективе. Осужденные будут становиться более социализированными и менее оппозиционными по отношению к администрации. Напротив, солидарность и межгрупповая оппозиция будут укрепляться по мере централизации власти и усиления авторитарных форм обращения с осужденными.

В психологическом плане уже сейчас представляются вполне реалистичными изменение стиля руководства групповым поведением и профилактика социальной несправедливости в структуре неформальных отношений. Это особенно важно в современной ситуации, на фоне обострения политических, национальных, социально-культурных и региональных противоречий. В этих условиях возрастает вероятность развития межгрупповой напряженности и дискриминации за счет неправильной оценки деятельности групп или несправедливого обращения с осужденными, занимающими определенное положение в групповой структуре.

В ходе наших исследований были эмпирически выделены следующие типичные факторы стиля руководства, приводящие к эскалации напряженности и развитию деструктивных процессов: произвольность, отсутствие четких критериев оценки индивидуального и группового поведения; непоследовательность и предвзятость действий или требований со стороны администрации; акцент на применение угроз и системы наказаний; перенос оценок с особенностей поведения на личность осужденного; попытки достижения социально-психологического компромисса или сохранения существующего положения в целом делегированием ряда полномочий, а иногда и преимуществ членам одних групп в противовес осужденным из других; игнорирование мнений и интересов осужденных при решении вопросов, предполагающих достижение общегрупповых целей.

Очевидно, что профилактика нежелательного межгруппового взаимодействия станет тем успешнее, чем в большей степени администрация в своей деятельности будет опираться на знание индивидуального и группового поведения. Существенной чертой является культивирование мобильного стиля управления, который бы учитывал внешние обстоятельства и способствовал позитивному изменению системы взаимоотношений осужденных.

Можно привести некоторые психологические рекомендации, направленные на минимизацию межгрупповой напряженности и углубление сотрудничества:

1) в организации воспитательных мероприятий желательно избегать ситуаций социального сравнения и публичного обсуждения членов неформальных групп, особенно занимающих полярные статусы в преступной субкультуре;

2) целесообразно разработать с учетом местных условий систему показателей оценки трудовой и общественной активности осужденных, которые позволят объективно и правильно определять их поведение и величину личного вклада в совместную деятельность. Критерии оценки любых действий должны быть ясными, понятными для всех групп независимо от статусных различий. В этом случае применение системы поощрения или наказания является оправданным в глазах низкостатусных и высокостатусных осужденных, поскольку открыто аргументируется;

3) достижение позитивных результатов членов групп и их оценка должны быть напрямую связаны с собственными усилиями, а не зависеть от субъективных пристрастий или среднегрупповых показателей. Предложенный стиль руководства исключает социальную несправедливость и повышает престиж администрации. Напротив, произвол и предвзятость в оценках поведения способствуют стагнации несправедливости, что стимулирует апатию осужденных и разрушает нормопорядок в стенах ИУ;

4) при комплектовании производственных бригад и развитии в них положительных взаимоотношений целесообразно учитывать социально-демографические, национальные и психологические характеристики осужденных. Не следует, например, включать в них лиц одинакового возраста и лиц, имеющих сходное криминальное прошлое, поскольку это может приводить к замкнутости, корпоративности отношений и формированию устойчивых ценностных ориентаций. При распределении осужденных следует находить оптимальное соотношение лиц молодежного и более старшего возраста, учитывая психологическую совместимость и профессиональные навыки;

5) при расстановке осужденных по рабочим местам необходимо принимать во внимание принадлежность их к различным группам, избегать по мере возможности сосредоточения на одном участке работы лиц, входящих в неформальные сообщества асоциальной направленности. Для ограничения сети неформальных связей в рамках бригады численность ее не должна превышать 10—15 человек;

6) при назначении или выборе кандидатов на должность бригадиров, руководителей органов самоуправления желательно ориентироваться не только на их целевые качества, но и на психологические: умение конструктивно общаться, наличие организаторских качеств, занимаемый статус в субкультуре, инициативность и т.д. Для исключения фактов социальной несправедливости и развития отношений типа «круговой поруки» предлагается систематически проводить аттестацию таких лиц, учитывая при этом мнение воспитателей и осужденных;

7) необходимо более активно привлекать разностатусных членов групп к совместному обсуждению значимых вопросов (определение коэффициента трудового участия, применение мер поощрения и взыскания, перевод на улучшенные условия содержания и т.п.). Такая практика будет способствовать развитию взаимодействия, базирующегося на принципах ответственной зависимости, что особенно важно в условиях производства, где осужденные разобщены между собой;

8) необходимо создавать по мере возможности одинаковые условия для разностатусных осужденных во всех сферах жизнедеятельности и своевременно реагировать на те или иные нарушения, предусмотренные требованиями законодательства. Соблюдение указанного принципа имеет особое значение, поскольку нередко наблюдается ситуация, когда администрация пенитенциарного учреждения не только не пытается подорвать существующую иерархию в субкультуре, но и скрытно (иногда неосознанно) ее поддерживает. Например, в обмен на соблюдение должного нормопорядка в сообществе предоставляет лидерам лучшую работу или закрывает глаза на незначительные нарушения, на обладание неформальными привилегиями. К ним относятся: занятие престижных спальных мест, перераспределение материальных ресурсов, результатов труда и проч. Такими способами управления администрация, образно говоря, покупает асоциальную субкультуру, избегая активного и открытого противодействия ей.

Для профилактики деструктивных межгрупповых конфликтов, в основе которых лежит, как правило, обострение противоречий между формальной и неформальной ценностно-нормативной системами, регулирующими поведение осужденных, целесообразно:

1) выявлять высокостатусные группы и «элитный слой» субкультуры, вокруг которых строятся процессы общения и которые являются потенциальными источниками неформального влияния;

2) своевременно устанавливать участников конфликта, анализировать их психологические особенности, способы разрешения конфликтных ситуаций в целях выбора (иногда и прогноза) оптимальных мер воздействия. Г ласно информировать осужденных о последствиях и применяемых санкциях в отношении нарушителей;

3) пресекать различного рода дезинформацию, слухи, которыми умело манипулирует асоциальная часть осужденных для «восстановления» социальной справедливости или оправдания своих действий;

4) использовать специальные мероприятия для выявления конкретных носителей ценностей асоциальной субкультуры. Раскрывать на частных примерах ущербность групповой морали;

5) применять для нейтрализации напряженных и конфликтных отношений организационные, психологические или иные средства, не нарушая при этом права, достоинства личности и не выходя за рамки закона;

6) оказывать психологическую поддержку лицам, прибывающим в пенитенциарное учреждение, особенно в период их нахождения в карантине, для безболезненного выполнения ими своих ролей в различных сферах совместной деятельности;

7) ориентировать их на сознательный выбор положительного круга общения и своевременно блокировать неформальные связи с асоциальной частью осужденных. Для этого важно обучить их наиболее рациональным способам установления конструктивных взаимоотношений в среде ближайшего окружения и показать перспективу в случае принятия асоциальных ценностей, носителями которых являются малые группы;

8) в доверительных беседах снимать негативные эмоциональные состояния, безосновательную тревогу. Первостепенное значение уделять вовлечению в группу организованного общения лиц молодежного возраста, поскольку именно они для разрядки агрессивности или поднятия своего статуса в субкультуре нередко используют так называемые компенсирующие формы взаимодействия, в основе которых лежат употребление наркотиков, алкоголя, совершение гомосексуальных актов и других дискриминационных действий;

9) привлекать к процессу исправления лиц указанных категорий медицинских работников, а если необходимо — психологов, потому что среди осужденных наблюдается значительное количество страдающих психическими расстройствами.

Важными обстоятельствами регуляции взаимоотношений, развития позитивных стандартов межгруппового поведения являются применение нетрадиционных форм воспитательной работы и изменение стиля руководства. В условиях перехода исправительной системы от репрессивных, ограничительных и неперсонифицированных мер воздействия к гуманистическим принципам обращения с правонарушителями должен меняться в содержательном плане подход к разработке программ исправления.

Помимо организационных, правовых, социально-экономических новаций они обязаны строиться на психологических закономерностях работы с людьми. Это, в свою очередь, предполагает трансформацию стиля руководства в направлении отказа от авторитарных методов влияния на осужденных, распространении недирективных, терапевтических моделей коррекции группового и индивидуального поведения. В соответствии с этим основной субъект процесса ресоциализации — начальник отряда будет вынужден сменить свои привычные функции осуществления надзора и организации производства на функции социального работника, своего рода эксперта по коррекции поведения осужденных.

Успешная реализация такой роли предполагает включение в воспитательную практику так называемых групповых терапевтических программ (групповая терапия). Они направлены на создание таких взаимоотношений между осужденными, которые позволяют: формировать первичные просоциальные группы или же превращать асоциальные неформальные группы в непреступные путем принятия новых ценностей и стандартов поведения.

В общем виде терапевтические программы можно рассматривать как регулируемые способы организации общения, которые могут проводиться параллельно с другими формами исправительно-трудового воздействия. Они представляют собой практическое применение некоторых психологических принципов, касающихся изменения установок личности по отношению к обществу, окружающим людям, представителям администрации и т. д. В основе подобных программ лежит тезис: поведение личности в значительной мере обусловливается факторами группового общения.

Действительно, осужденные при выборе той или иной линии поведения соизмеряют свои позиции и ценностные ориентации с социальными ожиданиями групп, членами которых они являются. Следовательно, для корректировки поведения необходимо менять структуру их группового общения. Другими словами, человека нужно либо побудить вступать в новые неформальные группы и разорвать прежние отношения со значимым кругом общения, либо направить усилия на изменение ценностно-нормативной системы группы, членом которой он является.

3.6. Личность в неформальном взаимодействии осужденных

Одним из главных препятствий, стоящих на пути успешной реализации программ исправления осужденных, является негативная социально-психологическая среда, которая ориентирована на нейтрализацию, а в некоторых случаях и на открытое противодействие усилиям администрации. Формальную структуру среды составляют специально созданные администрацией формирования осужденных, ориентированные на нормативно-правовые требования, необходимые для реализации общественно значимых целей и задач. Неформальная структура стихийно образуется как противодействие формальным требованиям норм права. Она представляет собой довольно устойчивую сеть коммуникативных взаимодействий, которые объективированы в поведенческих актах, неписаной ценностно-нормативной системе, определяющей дифференциацию статусов и ролей осужденных.

В основе их поведения лежит так называемый конфликт норм, проявляющийся в столкновении формальной и неформальной ценностно-нормативной системы, о чем мы уже говорили выше. Личность в этих условиях теряет главное — разнообразие межличностных статусов, возможность самовыражения в тех сферах и формах, где оно наиболее приемлемо. Формируются безличные формы поведения, когда каждый должен быть похож на другого и вести себя так же, как другой, при условии, что они находятся на одной и той же ступени социальной организации. Это способствует развитию у личности синдрома лишения свободы. Если свободный человек имеет возможность компенсировать утерянный статус в одной группе сменой ее на другую, оставаясь при этом на том же уровне самоуважения, то осужденный чаще всего такой возможности не имеет. Теряя статус, он как бы переходит на более низкую ступень социальной организации. Оценка со стороны других становится символом его личности. Последний предъявляет к нему определенные требования в поведении, возможности оказывать на других моральное, психологическое или даже физическое воздействие.

Изменение статуса идет, как правило, в одном направлении, от более престижного до презираемого и отвергаемого, т. е. «сверху вниз», и развивается в системе координат «свой— чужой». Жесткое закрепление места в системе отношений «свой—чужой» соответствует в большинстве своем враждебно агрессивной или пассивно-зависимой межличностной позиции каждого члена социальной общности, с неизбежностью предполагая неравное распределение «власти» между ее членами. Неформальные нормы поведения, зафиксированные в системе отношений «свой—чужой», имманентны сообществу осужденных, включая и тех, кто вынужден принимать участие в самодеятельных формированиях.

Наблюдения показывают, что подавляющее число осужденных являются членами неформальных групп различной направленности, объем которых варьировался от двух до семи человек и более. Образование таких групп обусловливалось прежде всего избирательной потребностью в общении, поддержании чувства безопасности, оказании взаимопомощи по совместной работе в объединении с другими на основе одинакового отношения к наказанию, сходства ценностных ориентаций, совместного проживания в том или ином регионе. Нередко включение в неформальные группы является следствием психологического давления со стороны других осужденных и диктуется их стремлением к доминированию, которое выражается в подчинении других своей воле. Последняя тенденция особенно характерна для лиц молодежного возраста, имеющих устойчивые антиобщественные ценностные ориентации, а также для осужденных, чья преступная «карьера» началась очень рано.

В качестве доминирующего признака неформальной структуры среди преступной среды выступает дифференциация между определенными категориями индивидов. Она выражается и проявляется прежде всего в обладании определенным набором материальных ресурсов и видах взаимных моральных и психологических требований. Как правило, в условиях лишения свободы существуют достаточно ограниченные «ассортименты» материальных и моральных ресурсов или ценностей, которые определяют развитие межличностных отношений и оказывают определяющее влияние на поведение осужденных. На наш взгляд, к числу наиболее значимых из них относятся: продукты питания и одежда; деньги; алкоголь и наркотические средства; социальное одобрение, уважение и самоуважение; уступки, снижение требовательности со стороны администрации; доступ к средствам информации; контроль за каналами проникновения в И У запрещенных предметов. Очевидно, что чем больше возможностей имеют члены неформальных групп использовать перечисленные ценности, а также предложить их другим, тем в большей степени они будут получать поддержку и уважение со стороны окружающих и тем быстрее они завоюют авторитет, престиж и влияние в неформальной системе отношений.

Другим важным элементом этой системы являются групповые нормы и санкции, регулирующие взаимоотношения осужденных между собой и администрацией. В условиях изоляции неофициальные нормы выполняют следующие основные функции:

1) являются своеобразной формой фиксации отношений неформальной межличностной дифференциации статусов, закрепляя ожидаемые и отвергая нежелательные образцы поведения;

2) служат неформальным критерием оценки жизнедеятельности членов неформальных малых групп, важным для стимулирования их поведения;

3) являются источником информации и средством социальной поддержки для осужденных при решении тех или иных личных проблем;

4) сохраняют и закрепляют значимые ценности, в которых выражаются отношения осужденных к различным сферам социальной действительности;

5) выступают в роли своеобразного регулятора, направленного на консолидацию и развитие неформальной структуры отношений, укрепление групповой сплоченности и противодействие усилиям администрации, а также активу самодеятельных организаций.

По мере увеличения количества судимостей и общего времени отбывания наказания в условиях лишения свободы определенная категория осужденных становится законодателем неформальных норм поведения, интенсифицирует процессы самоорганизации, ужесточает иерархию отношений во всех сферах жизнедеятельности. Вследствие этого преступники, имеющие более высокие позиции во внутригрупповой структуре отношений, получают возможность оказывать психологический прессинг на лиц, занимающих подчиненное положение. Использование предоставляемых услуг с их стороны осуществляется в обмен на гарантии, связанные с оказанием необходимой помощи и поддержки в случае экстремальных ситуаций, возникающих в период отбывания наказания. Нетрудно заметить, что в отличие от принципа насилия и его роли в неформальной организации «другой жизни» функциональное назначение межличностного взаимодействия, основанного на принципе эксплуатации, состоит в поддержании среди заключенных утраченного чувства безопасности и удовлетворении их актуальных интересов. Последнее достигается за счет жесткой регламентации их взаимоотношений, базирующейся на модели «зависимость—подчинение» и скрытом перераспределении материальных и духовных благ.

Остановимся на некоторых особенностях этого явления, происходящего в сфере производства. Определенная категория лиц не только занята более легкой и высокооплачиваемой работой, но еще и перекладывает часть ее на плечи других, не теряя в размере вознаграждения. Правда, эта прибавка достигается за счет своеобразного перераспределения, когда одни осужденные расширяют свои права, еще более умаляя их у других. Согласно исследованиям такой порядок держится не только и даже не столько на насилии. Видимо, он является подобием налога в порядке возмещения затрат на выполнение общезначимых функций, вытекающих из системы сложившихся отношений. Совершенно очевидно, что ориентация на преступную субкультуру способствует отчуждению от общества, полностью разрывает отношения с семьей и родственниками у каждого четвертого из числа многократно судимых. Наблюдения показывают, что в условиях лишения свободы многие формы поведения, приводящие к конфликтам на производстве, на самом деле вряд ли можно считать сугубо индивидуализированными. Во многих случаях они вызывались столкновением таких мотивов, интересов, целей, которые отражали противоречия между индивидом и неформальной группой. В этих условиях конфликты имеют затяжной, напряженный характер, ведут к серьезным последствиям.

Например, наиболее деструктивные конфликты на производстве вызываются стилем руководства бригадой, распределением рабочих мест и заработной платы. Их удельный вес достигает 65% в общей структуре причин конфликтного взаимодействия. В тех случаях, когда неформальные лидеры и их ближайшее окружение занимают ключевые позиции и оказывают влияние на распределение рабочих мест среди осужденных, закладывается основа скрытого перераспределения условии труда и заработной платы.

История развития нашего государства со всей очевидностью показала, что внеэкономическое принуждение — наименее эффективный способ организации труда. Принудительные методы не позволяют раскрыть потенциальные возможности работника. Исторически сложившийся и действующий в настоящее время механизм внеэкономического принуждения с учетом особенностей функционирования системы исправительно-трудовых учреждений создал и продолжает создавать адекватный себе социально-психологический тип работника с достаточно устойчивой специфической системой жизненных ценностей и приоритетов.

Это особенно ярко проявляется среди многократно судимых преступников, ориентированных на неформальную систему ценностей. Для них характерны высказывания, что устроиться на работу по специальности практически невозможно. При этом наиболее типичными являются жалобы на судьбу, неблагополучные обстоятельства жизни, отсутствие помощи и со стороны общества, невозможность самостоятельно разорвать порочный круг и жить за счет труда. Наши данные показывают, что почти половина многократно осужденных за кражи личного имущества граждан и другие общеуголовные преступления (48,3%) имеют максимальную вероятность рецидива. В том числе 30% этой категории преступников через полгода после освобождения возвращаются в колонию. Не случайно, что среди них был выявлен максимальный процент неработающих после освобождения (29,7%), у которых отсутствовали необходимые трудовые навыки.

Особое внимание привлекают лица, занимающие лидирующее положение в преступном сообществе. Их поведение отличается соблюдением так называемой воровской этики. Они сознательно готовят плацдарм для последующего пребывания в колонии и тем самым определяют свое отношение к прошлым и будущим преступлениям. Это проявляется в детальном обсуждении уголовных дел, особенно тех, которые не были раскрыты, обмене опытом в «технологии» совершения преступлений. На первый план у них выдвигаются не деловые качества работника, например его трудовые навыки и квалификация, а то, что дает им большую свободу за счет урезания ее у других. Максимальная вероятность совершения повторного преступления определяется глубиной и степенью принятия ими противоправных норм, а также, что очень важно, уровнем идентификации с неформальными группами. В данном случае отношение к труду, сформированное у них в прошлом, является своеобразным рентгеновским снимком наиболее глубоких структур их личности, свидетельствует о несостоятельности принудительных средств трудового воздействия. Возможность «гальванизировать» труд как средство зависит не столько от технического уровня производства, вида, условий, характера труда и квалификации работников, сколько от способа принуждения той системы распределительных отношений, которая в конечном счете и определяет уровень организации этого процесса.

Причем сам по себе способ принуждения является питательной средой незаконных перераспределений, так как администрация вынуждена включать осужденных в управление производством, а значит, и делегировать им часть полномочий, связанных с распределительными отношениями. В условиях действия механизма внеэкономического принуждения такое делегирование приводит к отрицательным результатам. Механизм принуждения неизбежно синтезируется с неформальной системой отношений (наиболее ярко это проявляется в среде многократно отбывающих наказание) и органически воспроизводит незаконное перераспределение, которое распространяется на все сферы жизнедеятельности осужденных. Не случайно нами был выявлен высокий уровень заработной платы у скрытых лидеров отрицательной направленности поведения при их минимальной степени трудового участия и высокой вероятности совершения повторного преступления после освобождения. С учетом приведенных положений целесообразно подчеркнуть, что неформальная система отношений охватывает все сообщество осужденных как просоциальной, так и асоциальной направленности поведения, разница состоит лишь в степени принятия тех или иных норм неформальной среды. В конечном счете характер реальных отношений между различными группами зависит от того, в чьих руках находится источник влияния, кому делегируются полномочия, обеспечивающие функции управления. Система координат «свой—чужой» предполагает разделение не только внутри сообщества с учетом различных межличностных позиций, но и их объединение при отношениях «осужденные—администрация», когда включается система отношений «мы—они». Формы взаимодействия, возникающие в рамках этих систем, далеко не однозначны и не исключают возникновения противоречивых отношений. Однако основная тенденция направлена на консолидацию «своих» по отношению к «чужим». В этом заложены материальная основа любой неформальной системы отношений, ее конструктивные или деструктивные начала.

В условиях внеэкономического принуждения в среде осужденных образуется своеобразная элита, цели которой начинают совпадать с целями администрации по соблюдению требований формальной системы норм. В этих условиях действие факторов перераспределения не только постоянно, но и неустранимо, так как оно имеет объективный характер, вытекающий из природы соотношения формальных и неформальных норм. Напряженность этого противоречия зависит от характера взаимоотношений внешней среды в лице администрации и сил, противодействующих ей, которые зафиксированы в неформальной системе отношений между осужденными.

Силовым путем сломать эту систему невозможно, так как она приобретает другие скрытые формы и становится более изощренной и менее видимой внешнему контролю. Система неформальных норм с неизбежностью будет предписывать платить, как мы уже говорили выше, своеобразную дань в порядке возмещения затрат на выполнение общезначимых функций. В этих условиях труд как средство исправления снижает свою эффективность, а в отношении рецидивистов утрачивает ее совсем, и становится из средства достижения свободы и социальной защиты средством, формирующим ненависть, деструктивное поведение во всех сферах деятельности.

В ходе изучения социально-психологических особенностей среды осужденных было выявлено четыре основных типа взаимодействия. Прежде чем приступить к описанию каждого из них, рассмотрим факторы, определяющие социально-психологический климат отряда, структуру его межгрупповых отношений. Под социально-психологическим климатом в данном случае понимается преобладающий в общности относительно устойчивый эмоциональный настрой, в котором выражаются отношения осужденных друг с другом, к исправительно-трудовому воздействию, нормам и требованиям, а также к администрации ИУ.

В основе климата лежат те общественные отношения, которые представлены в разделяемых общностью ценностях, нормах и правилах поведения. Наличие различных неформальных групп свидетельствует о том, что появились осужденные, сплотившиеся ради реализации других целей или использующие иные способы даже для достижения одобряемых законом целей. Их появление свидетельствует о противоречиях, выраженность которых является своеобразным барометром, характеризующим стиль взаимодействия, преобладание конструктивных или деструктивных отношений в сообществе. Наиболее значимыми, на наш взгляд, факторами, определяющими поляризацию отношений между различными группами, являются: вид, условия, характер и оценка трудовой деятельности; возрастной и уголовно-правовой состав осужденных отряда; степень влияния лидеров просоциальной и асоциальной направленности; удельный вес лиц, не адаптированных к условиям лишения свободы, а также имеющих психические аномалии; уровень квалификации и профессиональных качеств администрации ИУ. Указанные факторы в значительной степени определяют характер складывающихся отношений в сообществе, условия, от которых зависит, в чьих руках концентрируются источники влияния, определяющие способы достижения социально значимых или асоциальных целей. Можно предположить, что результирующий вектор этого влияния приобретает просоциальную направленность в том случае, если администрация находит адекватные способы воздействия на неформальную структуру отношений.

В связи с этим рассмотрим полярные по своей структуре типы отношений осужденных в отрядах, различающихся условиями, содержанием и оценкой трудовой деятельности. Эти характеристики независимо от вида режима являются системообразующими. Они как бы фильтруют, независимо от администрации, всех поступающих в колонию преступников по уровню квалификации, возрастному и уголовно-правовому составу, предопределяют уровень сплоченности неформальных групп и способы достижения ими своих целей. Таким образом, изначально полярные различия неформальной структуры отношений заданы объективными производственными условиями колонии. В свою очередь, форма проявления просоциальной или асоциальной направленности поведения осужденных, способы достижения ими своих целей во многом зависят от стиля руководства персонала ИУ. На наш взгляд, наиболее оптимальный подход будет заключаться в нахождении такого стиля руководства, который создает условия для реализации идеи построения межгрупповых структур, обеспечивающих сбалансированность отношений в отряде.

К первому типу взаимодействия, назовем его конструктивным, могут быть отнесены межгрупповые отношения, которые складываются на производстве, требующем наличия специальных профессиональных навыков в области инструментального производства, ремонтного обслуживания, эксплуатации различных энергетических систем и т.п. Сравнительно высокий уровень квалификации осужденных обеспечивает им относительную независимость и автономность в отношениях, прежде всего в трудовой сфере деятельности, создает благоприятные предпосылки равенства статусов, сведения к минимуму различного рода привилегий.

Так, по результатам наших исследований, среди осужденных в колониях общего вида режима в отрядах, отнесенных к этому типу взаимодействия, 23% составляли лица, входящие в самодеятельные формирования, 72% — лица, входящие в группы нейтральной направленности поведения, 5% — лица, входящие в группы неярко выраженных нарушителей. Здесь практически не встречаются так называемые отверженные, а также злостные нарушители режима. В этих условиях относительное равенство статусов и независимость определяют своеобразие отношений, предполагающих в известной степени конструктивное взаимодействие сторон. Отсутствие жесткой кастовой системы не накладывает ограничений на общение среди членов сообщества, тем самым стимулирует развитие горизонтальных, т. е. равноправных, связей в рамках сложившейся иерархии.

На производстве такое взаимодействие минимизирует сферу деструктивных конфликтов, которые обусловлены в основном неадекватным стилем руководства бригадой, распределением рабочих мест, нарушениями в оплате труда. Наибольший удельный вес причин, влияющих на возникновение конфликтов, относится к сфере предметно-деловых разногласий, связанных с обеспечением инструментом, спецодеждой, неритмичной поставкой материала. Указанная тенденция проявляется и в сфере внетрудовой деятельности. При гаком типе взаимодействия администрация, делегируя функции управления осужденным, не порождает напряженных отношений в силу определенного равенства их межличностных статусов. Однако равенство статусов является необходимым, но далеко не достаточным условием развития конструктивного взаимодействия. В условиях лишения свободы наблюдается стремление к нарушению равенства, подавлению одних за счет других, расширению таким образом «свободы для себя». Для этого возникает субъективная необходимость разрушить реальную тесную близость с теми, за счет кого предполагается расширить границы своей свободы. Установление различий в статусах, принижение одних за счет других не что иное, как устранение равноправного партнерства, взаимного контроля в отношениях. Поэтому стиль руководства начальника отряда, который обеспечивает условия, исключающие привилегии, препятствует созданию неблагоприятного социально-психологического климата. Механизм, обеспечивающий эти условия наряду с осуществлением контроля за соблюдением требований норм права, предполагает выполнение начальником отряда функций посредника, осуществляющего контроль неформальной системы отношений.

Эффективность такого подхода предполагает прежде всего отсутствие выгоды для себя у лица, выполняющего посреднические функции. Идеальный посредник не может быть потенциально опасным. У него должны быть необходимые для этого психологические качества. Не случайно осужденные ценят среди представителей производственной администрации компетентность и профессиональные навыки, а у начальника отряда — способность понять человека, разобраться в противоречивой природе конфликтных отношений. Результаты исследований показывают, что администрация нередко принимает решения, опираясь на формальные требования, не вникая в суть взаимоотношений среди осужденных. Допущенные при этом ошибки не всегда исправляются, так как принятие правильного решения зависит от знания внутренней жизни, умения оценить интересы различных категорий преступников. Зная сложившуюся структуру конфликтного взаимодействия в основных сферах деятельности, можно глубже разобраться в природе возникновения конфликта с администрацией. В этих условиях стиль руководства приобретает более целенаправленный и предметный характер.

Сбалансированный тип взаимодействия предполагает демократические способы разрешения напряженных ситуаций. В таких случаях к начальнику отряда предпочитают обращаться как лидеры самодеятельных формирований, так и представители неформальных групп. Со стороны сообщества это не считается нарушением неформальных норм, поскольку изначально между ними не существует враждебной конфронтации. При таких отношениях неформальные правила, регулирующие развитие конфликта, ориентированы на то, чтобы помочь другим справиться с обострившимися противоречиями. Они исключают применение неформальных санкций, чтобы усиливать за счет этого сферу влияния на членов сообщества. Это оказывается чрезвычайно важным. Дело в том, что отстаивание интересов одной группы от притеснения другой неизбежно дает моральное право на дополнительные привилегии, расширяет сферу влияния и авторитет в сообществе. Поэтому роль посредника со стороны администрации состоит в том, чтобы ограничить сферу такого влияния, уравновесить, а затем и конструктивно разрешить возникающие противоречия между различными группами в отряде.

Второй тип взаимодействия, условно обозначенный как деструктивный, характерен для осужденных, работающих на производстве с тяжелыми или вредными условиями труда, напряженными нормами выработки. Как правило, состав производственных бригад формируется из лиц молодежного возраста с низким уровнем квалификации. Межличностные отношения строятся на основе неформальной системы ценностей, норм и правил поведения. Другими словами, изменение организационно правовых, технологических и иных условий труда создает предпосылки к трансформации содержания межличностных и межгрупповых отношений.

Отличительной особенностью этого типа взаимодействия является прежде всего консолидация руководителей самодеятельных формирований с лидерами группировок отрицательной направленности поведения. В неформальном сообществе осужденных такая консолидация определяется термином «крылатые блатные». Она порождает тотальную систему влияния, создает необходимые предпосылки для собственной неуязвимости, так как «беспредел» отношений, установленных неформальными лидерами, прикрывается активом самодеятельных формирований. Посреднические функции начальника отряда берут на себя «авторитеты». Они становятся способными разрешить возникающие конфликты, присваивая таким образом себе функции управления, становятся реальной властью в сообществе. Создаются уникальные условия, позволяющие как бы исключить объективные противоречия, вытекающие из целей и задач формальных и неформальных норм поведения. Это проявляется в соблюдении внешних правил поведения, чистоты и порядка в отряде, образцовом оформлении стендов политико-воспитательной работы или трудового соревнования.

Казалось бы, такой тип взаимодействия несет порядок и дисциплину в отряде. Однако, как показывает практика, подобная система неформального контроля оказывает наиболее деструктивное воздействие на поведение осужденных. Строгая иерархия членов сообщества, практическая бесконтрольность «авторитетов» не позволяют осужденному искать защиты непосредственно у начальника отряда, минуя старшего дневального. Поэтому в отрядах данного типа максимальное число лиц совершают членовредительство как крайнюю меру защиты от безысходного положения, возможность хотя бы на время освободиться от страха физической расправы и таким путем выйти из данного сообщества. Культивирование страха среди тех, на кого распространяется физическое и моральное воздействие, осуществляется в целях усиления сферы влияния, закрепления отношений, которые обеспечивают безраздельную власть. Такое положение приводит к тому, что поступающие в отряд осужденные независимо от прежнего статуса не могут безнаказанно пользоваться установленными ранее привилегиями. Они вынуждены подчиняться неформальным требованиям этого типа взаимодействия.

Вполне понятно, что, оказавшись в позиции «между двух огней» и занимая маргинальное положение, осужденные провоцируют процесс образования ситуаций, приводящих к появлению скрытой оппозиции как в отношении осужденных, так и администрации.

Третий тип взаимодействия характеризуется как неустойчивый. Его основной отличительной особенностью является открытая конфронтация между активом самодеятельных формирований и лидерами групп отрицательной направленности поведения. Подобная социально-психологическая ситуация отражает неустойчивый характер отношений в среде осужденных, стремление любой ценой подавить оппозицию и захватить влияние в отряде. Основной причиной, порождающей такое противодействие, является неправильный подбор актива самодеятельных формирований, который осуществляется без учета психологических особенностей их личности, авторитета и способности строить конструктивное взаимодействие.

Непродуманная (механическая) замена этих лиц по линии формального устранения возникающих конфликтов приводит к возникновению структуры отношений, во многом тождественной второму типу взаимодействия. Степень этой тождественности будет зависеть от позиции, занимаемой начальником отряда, согласованности лидеров групп отрицательной направленности, а также от условий содержания и оценки их труда. Отметим, что сам по себе формальный подход может дискредитировать идею самодеятельных формирований как самоуправляющего и регулирующего начала, выступающего против произвола неформальных норм и правил поведения. Отсутствие активной поддержки со стороны начальника отряда повлечет физическую расправу над осужденными, результатом которой может стать переход бывших лидеров просоциальной направленности в категорию отверженных. В этих условиях члены самодеятельных формирований, для того чтобы не оказаться в роли заложников, вынуждены подчинить свое поведение принципам и образцам, доминирующим в неформальной системе отношений.

В отличие от третьего типа взаимодействия, при котором отношения полярных групп имеют характер открытой конфронтации и преобладает тенденция к усилению роли лидеров отрицательной направленности, четвертый тип характеризуется достаточно устойчивой защитной позицией актива самодеятельных формирований. Его отличительной особенностью является высокая частота конфликтов осужденных с членами секции профилактики правопорядка. Возникают напряженные отношения при распределении спальных мест, соблюдении санитарно-гигиенических правил и норм повседневного общения. Ослабление жестких санкций неформальной системы отношений, невыполнение определенной категорией лиц норм выработки могут приводить к конфликтам на почве воровства продуктов питания и предметов первой необходимости.

На наш взгляд, основным отрицательным моментом этого типа взаимодействия является незаконное перераспределение результатов трудовой и внетрудовой деятельности в пользу руководителей самодеятельных формирований. Такой характер взаимоотношений неизбежно приводит к появлению скрытой оппозиции, которая начинает использовать возникающие противоречия против действий администрации. Лидеры групп асоциальной направленности становятся «рупорами справедливости» в глазах большинства осужденных. В данной ситуации инициаторами конфликтов могут быть уже не только лидеры неформальных группировок, а в большинстве своем так называемые нейтралы, поведение которых в силу их многочисленности приобретает неуправляемый характер. Эти осужденные занимают зависимо подчиненную позицию и оказываются в тех группировках, которые способны подчинить их своему влиянию. Поэтому тип взаимодействия во многом определяется не только соотношением полярных категорий преступников, но и позицией, которую занимают «нейтралы», пополняя ряды просоциальной или асоциальной части осужденных. Они являются как бы питательной средой группировок различной социальной направленности.

Критическое соотношение просоциальной, нейтральной и асоциальной категорий преступников в сочетании с неблагоприятными условиями производства и оценкой труда осужденных может поставить начальника отряда в практически безвыходное положение, когда методы воздействия со стороны формальных норм права и привлечения для этого лидеров самодеятельных формирований становятся неэффективными в достижении положительных результатов производственной деятельности и соблюдении режима.

Казалось бы, применение неформальных санкций ликвидирует это отрицательное явление. Однако, как мы уже говорили, в условиях изоляции подобная система неформального контроля имеет ряд существенных недостатков, неблагоприятно влияющих как на состояние режима, так и на результативность процесса исполнения наказания. Дело в том, что причины, порождающие такие отношения, не будут устранены за счет применения неформальных санкций, под их давлением они переходят из одной формы в другую — скрытую, как бы загоняются внутрь, и способом их разрешения становятся уже серьезные преступления.

В связи с этим было бы неверным утверждение, что просоциальная или асоциальная ориентация отряда всецело зависит только от администрации колонии. Тип взаимодействия осужденных и соответствующий ему стиль руководства в значительной степени предопределены объективными факторами лишения свободы и, прежде всего, видом, характером, условиями и оценкой труда, уровнем квалификации осужденных и другими причинами социального и психологического порядка. Каждый из рассматриваемых нами типов взаимодействия отражает лишь основные тенденции отношений. Задача авторов состояла в выяснении основных структурных изменений в зависимости от различного рода факторов и условий, оказывающих влияние на общую картину социально-психологического климата осужденных.

Сложившаяся практика имеет существенные недостатки в этом отношении. Более чем в 75% случаев администрация колонии узнает о конфликтах после их разрешения, более чем в половине случаев не устанавливаются мотивы конфликтов, администрация слабо информирована о численности и структуре малых групп, их ценностно-нормативной системе. В большинстве случаев основные усилия направлены на достижение плана производства и необходимый для этого тип взаимодействия становится решающим фактором выполнения норм выработки и соблюдения требований режима.

Создание условий, при которых нейтрализуется влияние негативного лидерства, всякий раз неизбежно возвращает нас к необходимости разработки положений, допускающих расширение сферы реализации социальных свойств труда осужденных. Заставляет нас с учетом реально изменяющихся производственных отношений устранять недостатки в организации и оценке их труда, осознать необходимость использования принципов арендной и кооперативной деятельности. Негативное лидерство является отражением объективных противоречий, порождаемых условиями лишения свободы.

Жесткая и определенным образом зафиксированная неформальная ценностно-нормативная система, регулирующая, по существу, все сферы взаимодействия преступников, в том числе с администрацией, является одним из основных факторов, детерминирующих отношения деструктивного характера. Интенсивность ее влияния на поведение осужденных зависит от степени урегулированности межличностных взаимоотношении официальными правовыми нормами, а также от выраженности противоречий между требованиями администрации и социальными ожиданиями неформальных групп. Чем полнее будут урегулированы эти взаимоотношения, и прежде всего в сфере труда, тем оптимальнее будет стиль деятельности администрации, так как сокращаются область неформального регулирования и степень его негативного влияния на личность и систему взаимодействия с окружающими. С другой стороны, чем в большей степени неформальная система согласовывается с формальными требованиями и социально одобряемыми ценностями, тем меньше оказывает она отрицательное действие на взаимоотношения осужденных. Это обстоятельство необходимо учитывать при планировании и проведении профилактических мероприятий по формированию системы положительных взаимоотношений среди осужденных.

Оглавление

Глава 1. Общая характеристика личности преступника

  1.1. Понятие, структура и общая характеристика личности преступника

  1.2. Формирование личности преступника

  1.3. Психологические черты личности преступника

  1.4. Мотивация преступного поведения

Глава 2. Отдельные категории преступников

  2.1. Типология и классификация преступников

  2.2. Убийцы

  2.3. Сексуальные преступники

  2.4. Корыстные преступники

  2.5. Корыстно-насильственные преступники

  2.6. Участники организованных преступных групп

  2.7. Террористы

  2.8. Коррупционеры

  2.9. Преступники — представители правоохранительной системы

  2.10. Преступники-военнослужащие

  2.11. Неосторожные преступники

  2.12. Преступники-рецидивисты

Глава 3. Личность осужденных

  3.1. Теоретические предпосылки изучения личности осужденных

  3.2. Изучение личности осужденных

  3.3. Отношение преступника к содеянному и проблемы личной вины

  3.4. Основные мотивы поведения осужденных

  3.5. Тюремная субкультура

  3.6. Личность в неформальном взаимодействии осужденных Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg