«Защита жертв преступлений»

Защита жертв преступлений (fb2) - Защита жертв преступлений 1759K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Мурад Алаудинович Мусаев

Мурад Алаудинович Мусаев Защита жертв преступлений

© Мусаев М.А., текст, 2012

© Издательство «Человек», издание, 2012

* * *

Предисловие

Представляемая работа, хотя и имеет в своей основе нами ранее опубликованную монографию «Правовые и социальные средства защиты жертв преступных посягательств», не является её повторением и может претендовать на самостоятельную жизнь. Новыми материалами, повышающими убедительность наших предложений и их значение, как для законодателя, так и для совершенствования общих условий защиты жертв преступных посягательств, являются материалы социологических опросов работников правоохранительных органов, судей и адвокатов, данные о работе полиции по её борьбе с преступностью в 2011 г., новые материалы аргументированной оценки отечественной статистики. Разработан впервые в нашей юридической литературе проект Положения о государственном фонде возмещения вреда жертвам преступлений (с необходимым обоснованием). Сформулированы предложения об изменении и дополнении норм УПК и УК РФ. Существенно расширено освещение деятельности Уполномоченного по правам человека и НПО в интересующих нас направлениях. Упорядочена и включена в книгу библиография.

Проблемы, как правовые, так и социальные, особенно актуализировались на протяжении последних нескольких десятилетий с выходом преступности на международный уровень, оснащением её современными техническими средствами, совершенствованием её организационных форм.

Вместе с ростом преступности в стране возрастает и количество её жертв. Под угрозой оказываются свобода, здоровье, имущество, доброе имя и сама жизнь человека. Страх за себя и близких становится одной из доминант психологического состояния личности в современном криминализированном обществе. Вопросы защиты населения страны от преступных посягательств не могут не привлекать внимание государственной власти и общественности. Периодически к ним обращается и юридическая наука, призывая к преодолению исконной инертности государственных структур и гражданского общества в защите самой обиженной части нашего общества.

Ограждение граждан от преступных посягательств, использование различных видов материальной и психологической компенсации вреда, причиняемого жертвам преступлений, становятся одной из актуальных задач современных государства и общества. Решению этой задачи во многих странах посвящаются специальные законодательные акты, создаются государственные и общественные фонды помощи жертвам преступлений. Российское законодательство в этом отношении существенно отстает от зарубежного.

Надежды на изменения, связанные с судебно-правовой реформой в России, не оправдались. Одним из существенных недостатков нового УПК РФ является его однобокая ориентация на защиту обвиняемого и игнорирование интересов процессуальной фигуры потерпевшего. Выводы криминологической науки о том, что граждане, пострадавшие от преступлений, избегают обращений за защитой в наши правоохранительные органы, считая это бесполезным, сохраняют свою актуальность и ныне.

Надежной статистики, свидетельствующей о количестве лиц, пострадавших от преступлений, нет. Отдельные официальные источники сообщают, что это число давно перевалило за два миллиона и составляет ныне 2 303 752 человека[1]. Подлинное количество и преступлений и жертв преступности неведомо ни правоохранительным органам государства, ни криминологической науке. Осведомлённые эксперты предлагают увеличить официальные статистические данные в 7-10 раз.

Удельный вес возмещения вреда, причиненного гражданам и юридическим лицам по делам, оконченным производством следователями Следственного комитета при прокуратуре Российской Федерации в 2008 г., составил 12,2 %[2]. За последние 8 лет осталось нераскрытыми порядка 11,3 млн. зарегистрированных преступлений[3], вред от которых остаётся не возмещенным.

В последние годы были проведены рядом авторов значительные исследования положения потерпевшего в уголовном судопроизводстве. Но их рекомендации и предложения о защите потерпевших остаются в запасниках юридической науки. В сущности, такая же судьба постигла и многие международные пакты, объявленные частью правовой системы России, в частности – «Декларацию основных принципов правосудия для жертв преступлений и злоупотреблений властью», принятую 96-м пленарным заседанием Генеральной Ассамблеи ООН 29 ноября 1985 года.

Задачи нашего исследования мы видим не только в том, чтобы обобщить уже выстраданные идеи и напомнить о них, но и посмотреть на проблему правовой и социальной защиты жертв преступлений с позиции современной преступности, правовой идеологии и нынешнего законодательства, включая международный опыт защиты жизни, здоровья, имущества и доброго имени человека.

Глава первая Жертвы преступности как объект правовой и социальной защиты

Вопросы прав и свобод человека, крайне актуализировавшиеся после Второй мировой войны, свое первое воплощение на международном уровне нашли в решениях Организации Объединенных Наций. Её Устав, подписанный в Сан-Франциско 26 июня 1945 г., начинался торжественным утверждением ценности человеческой личности. «МЫ, НАРОДЫ ОБЪЕДИНЕННЫХ НАЦИЙ, ПРЕИСПОЛНЕННЫЕ РЕШИМОСТИ избавить грядущие поколения от бедствий войны, дважды в нашей жизни принесшей человечеству невыразимое горе, и вновь утвердить веру в основные права человека, в достоинство и ценность человеческой личности, в равноправие мужчин и женщин и в равенство прав больших и малых наций»… Следующим шагом ООН было принятие Всеобщей декларации прав человека (10 декабря 1948 г.), оказавшей большое влияние на развитие национальных законодательных актов, прежде всего конституционных разделов о статусе личности. Впервые в истории мировой цивилизации на планетарном уровне получил признание принцип «суверенитета человеческой личности», основу которого составляют естественные права и свободы, принадлежащие каждому человеку вне зависимости от его политических взглядов, национальности, вероисповедания, гражданства, пола или имущественного положения.

И ныне можно с чувством удовлетворения отметить, что последующее развитие цивилизации достигло значительных успехов в гуманизации общественных отношений, развитии и воплощении принципов демократии, правовых и социальных гарантий основных прав человека и гражданина.

Переживаемый нашей страной период системных общественно-политических перемен и в научном, и в практическом планах с особой остротой ставит вопрос об отношениях между государством и обществом, о характере и динамике этих отношений. Процесс демократических преобразований российского общества, его политическое, экономическое и социальное реформирование, создание истинно демократического, правового государства невозможны без обеспечения защиты прав человека.

Однако поступательное развитие любого национального законодательства, включая и наше отечественное, не свободно от отклонений от общих принципов равенства прав граждан и средств их защиты. Нередко мы оказываемся свидетелями тех или иных предпочтений законодателя, оказываемых интересам отдельных социальных групп. Появляется социальная элита, ограждённая дополнительными средствами правовой защиты. В наших условиях это выразилось в создании гипертрофированных юридических иммунитетов для депутатов, судей, других групп чиновников, практически потворствующих их злоупотреблениям. Обновление уголовно-процессуального законодательства, проходившее под лозунгом принципов состязательности и равенства прав противоборствующих сторон, создавало сложную систему гарантий для обвиняемого и игнорировало (в значительной мере) интересы жертвы преступного посягательства. Надо признать, что этот порок имел распространение и в правовых системах других стран и потому на международном уровне стали появляться специальные правовые акты о защите жертв преступных посягательств. Они должны были бы восполнить пробелы нашего законодательства, ибо за ними признана роль его составной части. Но так обстоит дело в конституционных декларациях, в которые правоприменительная практика вносит свои коррективы.

В теории права в этой связи появилось и успешно стало развиваться новое направление – философия прав человека, ставящая задачу мировоззренческого и методологического осмысления феномена прав и свобод личности и их соотношения с государственным монстром, продолжающим во всем мире традиционно если не подавлять, то ограничивать её свободу и индивидуальность.

Положение личности определяется правовыми нормами в первую очередь, но не только. Имеют значение и иные регуляторы общественных отношений – мораль, корпоративные уставы и правила, требования традиционной культуры и обычаев. Поэтому правовой статус человека в его философском аспекте принято увязывать с иными социальными нормами и явлениями. В нашем исследовании мы не ставим задачу так далеко уходить от права. Для нас жертва преступления и её процессуальное воплощение в фигуру потерпевшего – явление юридическое, поддающееся исследованию прежде всего методом логико-юридического анализа. Моральные критерии, к которым обращение неизбежно, присутствуют главным образом в категории справедливости, к которой закон прибегает при оценке судебных решений.

§ 1. Основные права человека и их обеспечение

Возможны различные подходы к определению системы прав человека, их классификации и, соответственно, способам защиты. Одним из наиболее приемлемых способов классификации прав человека является выделение в их массиве трёх групп: а) личные (гражданские), б) политические, в) экономические, социальные, культурные[4].

Основными правами и свободами личности считаются те из них, которые составляют общий правовой статус человека и гражданина. К ним относятся право на жизнь, свободу, личную неприкосновенность, неприкосновенность жилища, свободу слова, вероисповедания, свободу передвижения и выбора места жительства и др. Некоторые авторы добавляют к ним право не подвергаться пыткам, насилию, право на личную и семейную тайну, право на защиту чести и достоинства, на судебную защиту и др[5]. Эти права содержатся, как правило, в конституциях государств и международно-правовых документах по правам человека.

Они считаются абсолютными, их ограничение не допускается в демократических государствах ни при каких обстоятельствах. «Они признаются основными субъективными правами не в каком-то философском, моральном, социологическом, а в собственном юридическом смысле – признаются критерием правового качества законодательства и государственного управления, действуют непосредственно и защищаются судом»[6].

Ряд положений Конституции РФ подтверждает именно такой подход к оценке правового статуса личности.

«В Российской Федерации признаются и гарантируются права и свободы человека и гражданина согласно общепризнанным принципам и нормам международного права и в соответствии с настоящей Конституцией.

Основные права и свободы человека неотчуждаемы и принадлежат каждому от рождения» (ст. 17 Конституции РФ).

«Права и свободы человека и гражданина являются непосредственно действующими. Они определяют смысл, содержание и применение законов, деятельность законодательной и исполнительной власти, местного самоуправления и обеспечиваются правосудием» (ст. 18 Конституции РФ).

В формировании правового статуса личности и создании условий практической реализации прав и их защиты определяющее место, как видим, занимают Конституция РФ, общепризнанные принципы и нормы права, законы, принимаемые на федеральном уровне. К ним примыкают «постановления Конституционного Суда РФ, выполняющего роль «негативного законодателя» или «суперзаконодателя», постановления Пленума Верховного Суда РФ, в которых даются фактически обязательные для других судов общей юрисдикции и арбитражных судов разъяснения по вопросам судебной практики»[7].

Вместе с тем мы не считаем приемлемым ограничение защиты жертв преступлений кругом только основных прав личности, хотя их нарушение представляется и наиболее очевидным, и нетерпимым. Преступное посягательство возможно не только на них, но и на те права, которые по классификации отнесены к политическим, экономическим, социальным и культурным. Можно представить себе ситуацию, когда лицо временно лишают свободы с тем, чтобы исключить его участие в избирательной кампании. Покушение на экономические права личности может достигаться созданием препятствий для ведения бизнеса, что достаточно изощрённо делают чиновники, злоупотребляя служебным положением. И т. д. При рассмотрении сущности и содержательной характеристики вреда (ущерба), причиняемого физическому лицу преступными посягательствами в материально-правовом смысле, мы выделяем наряду с физическим, имущественным, моральным вредом также вред в виде существенного ущемления его основных и иных прав.

Для цивилизованного общества свойственно к правам личности относить и их гарантии в виде «притязаний на защиту общего правового статуса – полицейскую и судебную»[8]. Важнейшую группу таких гарантий составляют процессуальные гарантии: право на судебную защиту, на квалифицированную юридическую помощь, право обвиняемого считаться невиновным, пока виновность не будет доказана вступившим в законную силу приговором суда, право потерпевших от преступлений и злоупотреблений властью на доступ к правосудию и компенсацию причиненного ущерба и др. Основные процессуальные гарантии закрепляются в Конституции и находят детальное развитие в принципах и нормах процессуальных отраслей законодательства.

Тема прав человека на протяжении последних нескольких десятилетий находится в центре внимания законодателей, правоохранительных структур государства и средств массовой информации. Это связано с преодолением последствий расистской идеологии после Второй мировой войны, принятием мировым сообществом ряда пактов о правах человека, постепенным уходом от тоталитарных режимов, развитием глобализационных процессов и представлений о сущности демократии. Ограничение прав человека, переходящее в деспотическое их попрание, явилось одной из причин разочарования в коммунистической идее и разрушения советской империи. Это произошло тогда, когда стало очевидным, что за лозунгом неукоснительного соблюдения социалистической законности стоят интересы государственного монстра, оттеснившего личность на задворки общественного бытия.

Гуманистические лозунги демократии и прав человека оказались мощным идеологическим оружием на международной арене, приобретая всё более очевидный спекулятивный характер. Именно их эксплуатация позволила США стать мировым гегемоном, объявлять по своему усмотрению государства «империями зла», оправдывать собственные вооруженные агрессии благородной миссией защиты демократических ценностей. Эти лозунги охотно приняли в свой арсенал и некоторые национальные партии политической оппозиции, расшатывая устои общественной и политической жизни в своих странах. Так рождались «оранжевые революции», завуалированной целью которых являлась смена правящей элиты ценой новых разрушений и углубления народных бедствий.

Эксплуатация лозунга защиты прав человека в чисто политических интересах интенсивно продолжается. Задача науки – отделить зёрна от плевел.

Приобщение России к демократическим ценностям на рубеже XX–XXI столетий началось также с провозглашения идей незыблемости прав человека, торжества закона как «единственно приемлемой диктатуры», активизации общественной жизни через формирование гражданского общества и его институтов. Закон и институты гражданского общества должны были обуздать государство и олицетворяющего его чиновничью касту, поставить их на службу человеку. Конституция РФ, одобренная всенародным волеизъявлением в 1993 году, создавала для этого благоприятные условия. Ею устанавливается не только развёрнутая система демократических прав и свобод человека, но и гарантии их реализации в виде обязанностей государства и его органов обеспечивать их осуществление. Важнейшим конституционным принципом является положение о том, что «признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина – обязанность государства» (ст. 2). Эта обязанность распространяется на все три ветви государственной власти. «Права и свободы человека и гражданина являются непосредственно действующими. Они определяют смысл, содержание и применение законов, деятельность законодательной и исполнительной власти, местного самоуправления и обеспечиваются правосудием» (ст. 18).

Конституцией провозглашено равенство всех перед законом и судом, право на свободу и личную неприкосновенность. «Достоинство личности охраняется государством. Ничто не может быть основанием для его умаления. Никто не должен подвергаться пыткам, насилию, другому жестокому или унижающему человеческое достоинство обращению или наказанию» (ст. 21). «Каждому гарантируется судебная защита его прав и свобод» (ст. 46). Права потерпевших от преступлений и злоупотреблений властью охраняются законом. Государство обеспечивает потерпевшим доступ к правосудию и компенсацию причиненного ущерба (ст. 52).

Каждый имеет право на возмещение государством вреда, причиненного незаконными действиями (или бездействием) органов государственной власти или их должностных лиц (Статья 53).

В целом раздел Конституции РФ «О правах и свободах человека и гражданина» мог бы с честью выдержать сравнение с соответствующими положениями любой конституции мира! Эти достижения Основного закона страны отмечались на научной конференции, прошедшей в виде «Круглого стола» в Институте законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве РФ 3 декабря 2008 г., посвященной 60-летию Всеобщей декларации прав человека и 15-летию Конституции РФ.

Выступающие ведущие ученые-юристы отметили огромное влияние Всеобщей декларации на национальное законодательство. В конституциях более чем 110 стран мира имеются в той или иной степени ссылки на Декларацию, которую можно рассматривать как своеобразный международный кодекс, впервые закрепивший универсальный перечень прав и свобод человека на международно-правовом уровне в качестве признаваемых большинством государств правовых стандартов.

Вместе с тем подчеркивалось, что Российская Конституция 1993 г. пошла дальше положений Всеобщей декларации, провозгласив высшей ценностью не права человека как таковые, а самого человека. Многие закрепленные в Конституции Российской Федерации права и свободы человека по своему содержанию более полны и насыщены по сравнению с нормами Декларации. А целый ряд прав и свобод, направленных на защиту интересов граждан России, нашел закрепление в статьях Конституции, не имея аналогов во Всеобщей декларации прав человека[9].

Но закон, даже если это Основной закон страны, не всегда совпадает с реальной правовой жизнью. Распространенность нарушений закона в сфере прав человека, высокий уровень преступности, включая её латентную часть, изощрённость злоупотреблений должностных лиц, необъективность и дегуманизация правоприменителей лишают рядовых граждан уверенности в своей защищенности.

Обобщенных достоверных данных о нарушениях прав граждан России и состоянии их защиты ни правоохранительные органы, ни руководители государства не имеют в силу отсутствия надлежащего учета. Но есть косвенные показатели, позволяющие составить некоторое представление о положении дел в этой сфере. НИИ Академии Генеральной прокуратуры РФ проводит ежегодный мониторинг состояния законности и правопорядка в Российской Федерации. Его основу составляют материалы практики прокурорского надзора, ущербной статистики и результатов научных исследований. Этими исследованиями подтверждается, в частности, «долговременная тенденция роста нарушений закона». О том же свидетельствуют и материалы прокурорских проверок. Так, в 2008 г. прокурорами выявлено 4 231 597 правонарушений, что на 14,1 % выше, чем в 2007 г.[10] При этом их наибольшее число касается сферы соблюдения прав и свобод человека и гражданина: в 2006 г. – 1 207 673; в 2007 г. – 1 301 860; в 2008 г. – 1 461 170[11]. В 2009 г. прокурорами обнаружено правонарушений на 10,5 % больше, чем в 2008 г.[12] Эти нарастающие цифры можно связывать с повышением активности прокурорского надзора. Но не менее убедителен и другой вывод – о нарастании беззаконий в стране.

Лавинообразно нарастала преступность (зарегистрировано в 2008 г. 3 209 862 преступления). При этом «по самым осторожным оценкам, число латентных преступлений в 2008 г. более чем в семь раз превысило число зарегистрированных»[13]. Исследованиями 2009 г. эта цифра подтверждена: 23 миллиона преступлений не были учтены в документах официальной статистики, и лица, их совершившие, остались безнаказанными»[14]. За пределами правовой защиты оказались и жертвы этих преступлений. Но и в тех случаях, когда преступление зарегистрировано в связи с настойчивостью пострадавшего, это вовсе не обеспечивает ему моральных и материальных компенсаций. Число нераскрытых преступлений, несмотря на многообещающие реорганизации следственного аппарата, не только не снижается, а, как и сама преступность, имеет тенденцию роста. «Если в 2001 г. из известных нераскрытыми осталось 29 % зарегистрированных преступлений, то к 2009 г. этот показатель возрос до 56 %. Всего за девять лет ХХI века осталось нераскрытыми порядка 12,6 млн. зарегистрированных преступлений»[15].

Не снижается и количество граждан, пострадавших от беззаконий в правоохранительной сфере. Всё это свидетельствует о низком уровне правовой защищенности личности и актуальности самой этой проблемы.

Некоторый интерес для оценки состояния законности и нарушений прав граждан представляют сведения об их обращениях за помощью к адвокатам. Надёжной статистики и в этой сфере тоже нет. Но есть данные о выполняемых адвокатами бесплатных поручениях в виде юридических консультаций, составления документов правового характера, представительства в гражданском судопроизводстве, в органах местного самоуправления и др. Таковых выполнено в 2007 – 994 629, в 2008 – 1 112 882. По уголовным делам адвокатами выполнено по назначению органов уголовного преследования и суда в 2008 г. более 2 млн. поручений[16].

Вместе с тем ознакомление с адвокатской практикой показывает, что в ней удельный вес правовой помощи, оказываемой жертвам преступлений, выступающих в роли потерпевших в уголовном процессе, минимален.

Результаты анкетирования адвокатов 28 региональных адвокатских палат показали, что только 7 % опрошенных адвокатов осуществляют судебное представительство в уголовном процессе интересов потерпевших. При этом 93 % ответили, что участвуют в уголовных делах исключительно с целью защиты (подозреваемого) обвиняемого[17]. Это и понятно: ни Конституция РФ, ни уголовно-процессуальное законодательство не предусматривают возможность предоставления потерпевшим (в отличие от обвиняемых) бесплатной юридической помощи. Привлечь же адвоката за свой счёт потерпевший, как правило, материальной возможности не имеет[18].

За всеми этими данными и цифрами скрывается и беспомощность правоохранительной системы, и безнаказанность преступников, и трагедии жертв преступлений, не получающих ни материальных, ни моральных компенсаций. В странах Запада уже многие годы принимаются на государственном уровне меры по снижению остроты проблемы для жертв преступлений путём организованной системы компенсаций ущерба из государственных и общественных фондов. Власть исходит из того, что между государством и обществом как бы существует договор по поводу обеспечения защиты гражданина от неправомерных посягательств. И если государство не справляется с преступностью, оно обязано искать дополнительные меры материальной реабилитации пострадавших.

В России такая помощь жертвам не организована, не созданы и фонды, средства которых можно было бы использовать для помощи. Между тем, эти вопросы ставятся общественностью давно, и были даже попытки их решения. Однако решения не состоялись, и жертвы преступности чаще всего остаются наедине со своей бедой.

В посланиях Президента страны и в выступлениях СМИ многократно отмечалась опасность, исходящая от разрастающейся преступности. Подчеркивалось, что она угрожает не только безопасности граждан, но и проводимым реформам, самому государственному строю. Если жизнь человека, его здоровье и собственность не имеют надежной защиты со стороны государства, то следствием этого является не только падение престижа власти, рост правового и нравственного нигилизма, но и бесперспективность экономических реформ, что чувствует каждый из нас.

Всё это вроде бы осознаётся руководителями государства и ветвями власти, но действенных мер по защите жертв преступлений в социальном и правовом плане пока даже не намечено. И вновь, в очередном послании Президента Федеральному собранию (10 ноября 2010 г.) мы читаем призыв к чиновникам «не прятаться по кабинетам и наблюдать за тем, как на их территории растёт и наглеет криминал. Они должны делать всё, чтобы люди не боялись за свою жизнь и жизнь своих близких, не опасались потерять своё здоровье, имущество и человеческое достоинство».

В отношении законодателя к проблеме защиты жертв преступлений весьма показательна эволюция позиции на конституционном уровне. В Декларации прав и свобод человека и гражданина, принятой в 1991 году, было записано: «Права жертв преступлений и злоупотреблений властью охраняются законом. Государство обеспечивает им доступ к правосудию и скорейшую компенсацию причиненного ущерба» (статья 33)[19]. Этой статьей Декларации была дополнена Конституция 1978 года. Однако в ныне действующей Конституции, принятой в 1993 году, эта норма сформулирована таким образом, что обязательства государства как защитника своих граждан существенно ограничены. Статья 52 гласит: «Права потерпевших от преступлений и злоупотреблений властью охраняются законом. Государство обеспечивает потерпевшим доступ к правосудию, компенсацию причиненного ущерба». Речь, как видим, уже идет не о жертвах преступлений и злоупотребления властью, а о потерпевших, то есть процессуально признанных таковыми, а скорейшая компенсация, которую якобы обеспечивает государство, заменена туманным обещанием компенсации в неустановленные сроки.

Уместно отметить и еще одну попытку законодателя проявить внимание к жертвам преступлений. Закон РСФСР «О собственности в РСФСР» (24 декабря 1990 г.) в статье 30 часть 3 устанавливал: «Ущерб, нанесенный собственнику преступлением, возмещается государством по решению суда. Понесенные при этом государством расходы взыскиваются с виновного в судебном порядке в соответствии с законодательством РСФСР». Как видим, было принято обязательство обеспечить компенсацию жертвам преступления за счет государства. Предвидя возможную лавину исков потерпевших по возмещению ущерба от преступлений, оставшихся нераскрытыми, государство подстраховалось. Верховный Совет РСФСР в постановлении о введении в действие закона РСФСР «О собственности в РСФСР» от 24 декабря 1990 г. N 444-1 указал: Пункт 3 статьи 30 Закона РСФСР «О собственности в РСФСР» ввести в действие с 1 июля 1991 года. Было также установлено, что Закон РСФСР «О собственности в РСФСР» применяется к правоотношениям, возникшим после введения в действие Закона, то есть с 1 января 1991 года.

Но эта норма оказалась мертворожденной: нераскрытых преступлений было слишком много, чтобы бюджет мог справиться с задачей материальной поддержки их жертв.

В связи с объявленным в 1994 г. мораторием на применение указанного положения закона о собственности, а затем и отменой самого этого закона, приведенная конституционная норма статьи 52 выглядит в целом не как средство защиты человека, а как способ уклонения государства от своих обязанностей по защите граждан.

Конституционный Суд Российской Федерации своим определением от 11 апреля 1997 г. N 82-О косвенно поддержал эту странную эволюцию отечественного законодательства[20]. Дело Конституционным Судом рассматривалось по заявлению гражданина В.И. Калабишко, обратившегося в КС РФ «с просьбой проверить конституционность статьи 2 Федерального закона от 30 ноября 1994 года «О введении в действие части первой Гражданского кодекса Российской Федерации», которой с 1 января 1995 года признан утратившим силу Закон РСФСР от 24 декабря 1990 года «О собственности в РСФСР», а следовательно, и пункт 3 его статьи 30, согласно которой ущерб, нанесенный собственнику преступлением, возмещается государством по решению суда. Признание этой нормы утратившей силу, по мнению заявителя, не соответствует требованиям статей 55 (части 2 и 3) и 56 (часть 3) Конституции Российской Федерации.

Поводом для обращения в Конституционный Суд Российской Федерации послужили решения судебных инстанций города Санкт-Петербурга, вынесенные в 1995 году, которыми заявителю на основании статьи 2 Федерального закона «О введении в действие части первой Гражданского кодекса Российской Федерации» отказано в иске о возмещении ущерба, причиненного кражей автомобиля.

Секретариат Конституционного Суда Российской Федерации в пределах своих полномочий уведомлял заявителя о несоответствии его жалобы требованиям Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации», однако В.И. Калабишко настаивает на принятии Конституционным Судом Российской Федерации решения по этому вопросу.

2. Статьей 2 Федерального закона от 30 ноября 1994 года «О введении в действие части первой Гражданского кодекса Российской Федерации» признан утратившим силу Закон РСФСР от 24 декабря 1990 года «О собственности в РСФСР». Данная норма, устраняя определенный механизм возмещения вреда, причиненного преступлением, не исключает применения к такого рода правоотношениям положений Конституции Российской Федерации, гражданского законодательства, позволяющих разрешать споры о возмещении вреда.

Однако определение того, какой именно закон подлежит применению в конкретном деле при наличии тех или иных фактических обстоятельств, отнесено к компетенции судов общей юрисдикции. При этом в соответствии со статьями 15, 18, 120 Конституции Российской Федерации и с учетом разъяснений, содержащихся в Постановлении Пленума Верховного Суда Российской Федерации N 8 от 31 октября 1995 года «О некоторых вопросах применения судами Конституции Российской Федерации при осуществлении правосудия», суды общей юрисдикции обеспечивают непосредственное действие конституционных прав граждан, в том числе закрепленного в статьях 52 и 53 Конституции Российской Федерации права на возмещение вреда, причиненного преступлением или незаконными действиями государственных органов и их должностных лиц. Конституционному Суду Российской Федерации разрешение таких вопросов неподведомственно. Кроме того, проверка конституционности статьи 2 Федерального закона от 30 ноября 1994 года о признании утратившим силу другого закона была бы невозможна без проверки конституционности последнего, однако как недействующий он не оспорен и не мог быть оспорен заявителем.

Исходя из изложенного и руководствуясь частью второй статьи 40, пунктами 1 и 2 части первой статьи 43 и частью первой статьи 79 Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации», Конституционный Суд Российской Федерации определил:

1. Отказать в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Калабишко Василия Ивановича как не являющейся допустимой в соответствии с требованиями Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации» и ввиду неподведомственности поставленного в ней вопроса Конституционному Суду Российской Федерации.

2. Определение Конституционного Суда Российской Федерации по данной жалобе окончательно и обжалованию не подлежит».

Этим определением высший суд страны признал, по сути, что законодатель может по своему усмотрению лишать граждан тех средств защиты, которые устанавливал ранее. Статья 55 Конституции РФ действовала и тогда, действует и теперь:

«1. Перечисление в Конституции Российской Федерации основных прав и свобод не должно толковаться как отрицание или умаление других общепризнанных прав и свобод человека и гражданина.

2. В Российской Федерации не должны издаваться законы, отменяющие или умаляющие права и свободы человека и гражданина».

Остаются вопросы: в какой мере положения Конституции подкреплены отраслевыми законами и практикой их применения и почему КС РФ в приведенном случае не усмотрел отступления законодателя от требований статьи 55 Конституции РФ.

Одним из главных положений, составляющих фундамент правового государства, является принцип равенства прав участников общественных отношений, исключающий дискриминацию и привилегии.

Всеобщая декларация прав человека (10 декабря 1948 г.), являющаяся ориентиром для правовых систем государств, входящих в состав Организации Объединенных Наций, в Преамбуле подчёркивает: «Признание достоинства, присущего всем членам человеческой семьи, и равных и неотъемлемых прав их является основой свободы, справедливости и всеобщего мира…». Это положение находит логическое развитие в статьях 1 и 7 Декларации: «Все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах… Все люди равны перед законом и имеют право, без всякого различия, на равную защиту закона. Все люди имеют право на равную защиту от какой бы то ни было дискриминации, нарушающей настоящую Декларацию, и от какого бы то ни было подстрекательства к такой дискриминации». Эти принципы нашли отражение и в других международных пактами о правах человека. Включены они, как это отмечено выше, и в положения Конституции Российской Федерации.

Очень скоро мы убедились, что положение о равенстве прав как не действовало в нашем отечестве ранее, так не действует и теперь. Но если в условиях «победившего социализма» отступления от этого принципа во имя благ партфункционеров стыдливо камуфлировалось, то теперь это стало государственной политикой, открытой и циничной, оправдываемой некими высокими целями.

Привилегии самого различного характера, как правило, не обозначенные в законе, в социалистическом обществе лежали в основе субъективных прав личности с учетом её места в социальной иерархии. То были привилегии в распределении жилья, в льготах при оплате коммунальных услуг, в здравоохранении (спецполиклиники и санатории), в построении систем оплаты труда (доплата в конвертах) и пенсионного обеспечения (категории персональных пенсионеров республиканского и союзного значения), пользовании закрытыми распределителями, государственными дачами, персональным транспортом и пр. и пр. Заметим, что речь не шла о привилегиях и льготах для социально незащищенных слоёв общества (стариках, инвалидах, детях), либо о людях с особыми заслугами перед обществом. Обеспечивались льготами в основном партфункционеры и чиновники высших эшелонов власти.

Скрытый смысл подмены права привилегиями состоял в делении классов на социальные группы, а государственная власть, обретая патерналистский характер, получала возможность пользоваться опорой и поддержкой определенных слоев общества. При этом индивидуальная свобода, возможная лишь в рамках правового равенства, ограничивалась: одни боялись утратить льготы, другие искали способы их приобретения. Так формировалось право эпохи социализма, так оно формируется и теперь, может быть, с меньшим размахом, но зато с большим цинизмом.

С принятием УПК РФ 2002 г. появились правовые привилегии уголовно-процессуального характера. Его раздел – «Особенности производства по уголовным делам в отношении отдельных категорий лиц» – откровенно и глумливо для всего общества практически выводил из сферы действия уголовного закона ту часть чиновничества (депутаты, судьи всех уровней, высшие должностные лица и пр.), которая должна бы демонстрировать уважение к закону, обеспечивать его торжество и нести повышенную ответственность за отступления от требований права. В государстве создавалась каста т. н. элиты, защищенной от ответственности за служебные злоупотребления юридическим иммунитетом. Такое решение было подготовлено программным документом в виде Указа Президента РФ от 6 июля 1995 г. «О разработке концепции правовой реформы в РФ», который, вопреки положениям Конституции РФ, не содержал указания на обеспечение равенства прав граждан России. Создавался тепличный режим для коррупции, борьба с которой, реальная или мнимая, составляет ныне предмет политических спекуляций.

Независимость суда представляется важнейшей демократической ценностью, если известен ответ на вопрос, независимость от чего и в чьих интересах. Гипертрофированная независимость, как показывает практика, вполне может сочетаться с безответственностью и откровенной защитой клановых привилегий, если объективность и истина изгоняются из числа принципов правосудия. Безмерный юридический иммунитет депутатов вёл к созданию правовой системы, отражающей интересы не общества в целом, а определенных группировок, нередко неприкрытого криминального характера. Господство практики, игнорирующей важнейший принцип правового регулирования – принцип формального равенства всех перед законом – подрывает уважение к праву и иным социальным нормам, снижает возможности обеспечения законности и справедливости.

Всё это не может не снижать уровень эффективности усилий правоохранительной системы в её попытках борьбы со служебными злоупотреблениями. И не потому ли из уголовно-процессуального законодательства реформаторами исключено требование воспитания граждан в духе уважения к праву и морали как одной из целей судопроизводства: правосознание потенциальных воспитателей ущербно изначально и на решение такой задачи не ориентировано.

Ныне вопрос защиты прав человека подвергнут новым испытаниям путем преднамеренного размывания самого этого понятия. Речь уже не идёт о защите основополагающих, естественных и неотчуждаемых прав человека, таких, как право на жизнь, здоровье, имущество, доброе имя. Появилась новолиберальная концепция прав: право на мужеложство и однополые браки, право на «личную жизнь» (прайвеси), включающую недопустимость общественного вмешательства в неё даже в случаях совершения действий, пагубных для личности как члена социума. Правозащитные организации уже поднимают голос против принудительного тестирования школьников на применение наркотиков! Побеждает рыночная мораль, стимулирующая и оправдывающая доход и успех на крови. Следование общечеловеческим нравственным ценностям объявляется делом постыдным, достоянием пещерных предков. Гуманизм либеральных правозащитников распространяется скорее на преступников, нежели на жертв преступлений. Отсюда их настойчивость в осуждении смертной казни даже по отношению к серийным убийцам, отсюда же и защита педофилов от возможного применения кастрации. Извращение нравственного сознания в этих случаях проявляется в нарушении субординации ценностей: предпочтение отдаётся правам и интересам потерявшего человеческий облик преступника и нувориша в ущерб интересам общества и законопослушной личности.

Преодоление такого рода взглядов и установок составляет актуальную задачу правовой идеологии и законодателя. Последний должен иметь четкое представление о перспективах развития субъективных прав личности и способах их защиты. А пока общественное мнение может лишь констатировать перекосы правовой действительности и возмущаться без надежды на позитивные изменения. Престиж права и правоохранительной деятельности упал до позорной отметки, о чем свидетельствуют результаты многочисленных социологических опросов[21]. И нам не удержаться от приведения соответствующих оценок известных соотечественников, высказываемых ныне в печати с риском навлечь неприязнь сильных мира сего.

Журналист Наталья Метлина, известная вкладом в «Специальные расследования», говорит: «Помню, как после расследования по так называемому «делу Mabetex» мне звонил Павел Павлович Бородин и кричал: «Ты со своим другом Боровиком поедешь у меня в одном вагоне! Я вас в магаданских тюрьмах сгною!» Но, озвучивая факты об отмытых им миллионах при реконструкции Большого Кремлевского дворца, счетах в швейцарском банке, как Бородина, так и членов семьи Ельцина, я готова была подписаться под каждым своим словом»[22]. Однако г-н Ельцин после добровольной отставки сподобился государственной награды «За заслуги перед Отечеством», а г-н Бородин до сих пор строит Союзное государство с Белоруссией.

«Законы наши сделаны таким образом, – утверждает известный деятель отечественной культуры пианист Николай Петров, – чтобы предоставить режим наибольшего благоприятствования жуликам, ворам и взяточникам»[23]. Кто опровергнет это утверждение? Уже много лет высшая власть объявляет «решительную борьбу» со взяточничеством и коррупцией в эшелонах власти. И вот что сообщает читателям Генеральный прокурор РФ Юрий Чайка: «По сравнению с первой половиной 2009 г. выявленных случаев коррупции стало меньше на 11 %, снизилось количество уголовных дел и количество чиновников, привлеченных к ответственности. При этом большинству из них (55 %) удалось отделаться условным сроком, 26 % присудили штраф, и только 16 % мздоимцев лишили свободы. По статистике, средний размер взятки вырос с 23,1 до 30,5 тыс. руб.»[24] Таковы «успехи» борьбы с наиболее страшным злом – всеохватывающей коррупцией, делающей граждан страны и беззащитными, и фактически – бесправными при очень хорошей Конституции.

Несмотря на продолжающуюся судебно-правовую реформу в реальной правовой жизни и в общественном мнении не произошло существенных сдвигов в пользу положительных оценок состояния дел в области защиты прав человека. Видимо, этим следует объяснять официально провозглашаемые усилия по продолжению реформ суда – главной надежды на защиту от произвола. Об этом свидетельствуют Постановление Правительства РФ от 20 ноября 2001 года № 805 «О федеральной целевой программе «Развитие судебной системы России» на 2002–2006 годы» и Постановление Правительства РФ от 21 сентября 2006 г. № 583 о Федеральной целевой программе «Развитие судебной системы России на 2007–2011 годы», реализуемой в настоящее время. Большие надежды возлагаются на реформу системы МВД РФ, преобразование милиции в полицию с обновленными требованиями к кадрам, с созданием правовых и организационных условий их ориентации на защиту рядовых граждан.

В сфере защиты прав человека и жертв преступлений, в частности, задействованы не только правоохранительные органы и суд, но и многие другие государственные и общественные институты: службы аппарата управления, система уполномоченных по правам человека, адвокатура, неправительственные правозащитные организации и др. Так, Уполномоченный по правам человека в РФ много лет тому назад, оценивая сложившуюся ситуацию, подчеркивал в качестве «актуальной задачи нашего времени» – коренным образом изменить отношение государства и общества к проблемам жертв террористических акций и иных преступлений[25]. Но заметных изменений пока не происходит.

В последнее время в юридическом сообществе активизировалась дискуссия о путях развития законодательства в сфере оказания квалифицированной юридической помощи. Предполагается, что деятельности адвокатуры в этой сфере недостаточно. В одном из своих решений Конституционный Суд РФ отметил: «…Содержащееся в статье 48 (часть 1) Конституции Российской Федерации положение о том, что каждому гарантируется получение квалифицированной юридической помощи, означает конституционную обязанность государства обеспечить каждому желающему достаточно высокий уровень любого из видов предоставляемой юридической помощи, но не обязанность потерпевшего и гражданского истца пользоваться помощью только адвоката»[26].

Заботой о защите прав человека продиктован вынесенный Минюстом РФ в 2010 г. на обсуждение проект закона «О системе бесплатной юридической помощи в Российской Федерации». Его целями являются: обеспечение гарантированного Конституцией Российской Федерации права граждан на бесплатную юридическую помощь; повышение уровня социальной и правовой защищенности малоимущих граждан, а также иных указанных в настоящем федеральном законе категорий граждан; обеспечение их доступа к правосудию, содействие в реализации их прав, свобод и законных интересов; повышение правовой культуры населения, противодействие правовому нигилизму (из статьи 2).

Проектом определена Система бесплатной юридической помощи в Российской Федерации, которая состоит из: государственной системы бесплатной юридической помощи и негосударственной системы бесплатной юридической помощи.

«Государственная система бесплатной юридической помощи включает государственные центры бесплатной юридической помощи (государственные юридические бюро), а также федеральные органы исполнительной власти, органы прокуратуры Российской Федерации и органы исполнительной власти субъектов Российской Федерации. В целях настоящего Федерального закона к государственной системе бесплатной юридической помощи относятся также органы местного самоуправления.

Адвокаты участвуют в оказании гражданам бесплатной юридической помощи в рамках государственной системы бесплатной юридической помощи в соответствии с Федеральным законом от 31 мая 2002 года № 63-ФЗ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации».

Негосударственная система бесплатной юридической помощи включает негосударственные центры бесплатной юридической помощи, организованные адвокатами и их объединениями, нотариусами и их объединениями, общественными организациями, политическими партиями, юридическими клиниками при образовательных учреждениях высшего профессионального образования (далее – высшие учебные заведения), а также иными частными лицами» (из ст. 12).

Открытым остаётся вопрос, каким образом будет контролироваться уровень бесплатной юридической помощи, особенно правовой помощи, оказываемой «иными частными лицами». За этим туманным словосочетанием скрываются десятки тысяч частнопрактикующих юристов – свободных предпринимателей на рынке правовых услуг. Они не имеют официального правового статуса, и рассматриваемый проект не содержит попыток его определения, хотя вопрос этот заслуживает самого пристального внимания. Гарантированная Конституцией РФ каждому «квалифицированная юридическая помощь» может в определенных случаях оказаться её профанацией.

В проекте подчёркивается, что «бесплатная юридическая помощь не оказывается по вопросам, связанным с уголовным судопроизводством» (Статья 18). Это означает, что и жертвы преступлений, и потерпевшие окажутся за пределами предлагаемых нововведений.

Исследуя проблемы правовой и социальной защиты наиболее уязвимой и многочисленной части нашего общества – жертв преступных посягательств, – мы увидим их удручающее положение, обусловленное не только особенностями правоохранительной практики и правосудия, но и недостатками законодательства, игнорирующего демократические положения Конституции РФ, общественное мнение и научные рекомендации. Для общественных наук и прежде всего юридической науки привлечение внимания общественности и законодателя к проблемам правовой и социальной защиты жертв преступлений является одной из актуальных задач.

§ 2. Международные пакты о правах человека и защите жертв преступлений

Одним из несомненных завоеваний в ходе демократических преобразований в России конца ХХ века явилось признание отдельных достижений мировой правовой мысли. Россия стремительно входила в правовое поле современной цивилизации европейского типа. По крайней мере, декларативно. Конституцией РФ 1993 г. было установлено:

«Общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы. Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора» (ст. 15 ч. 4). Под общепризнанными принципами и нормами международного права имелись в виду, прежде всего, пакты о правах человека и их защите, принятые Организацией Объединенных Наций. Важнейшими из них, имеющими непосредственное отношение к рассматриваемой нами теме, являются:

– Всеобщая Декларация прав человека. Принята Генеральной Ассамблеей ООН 10 декабря 1948 года.

– Конвенция о защите прав человека и основных свобод (Заключена в г. Риме 04.11.1950, вместе с последующими дополняющими протоколами – см. Собрание законодательства РФ. 08.01.2001. № 2. ст. 163).

– Международный пакт об экономических, социальных и культурных правах (Нью-Йорк, 19 декабря 1966 г.)

– Декларация основных принципов правосудия для жертв преступления и злоупотребления властью. Принята Генеральной Ассамблеей ООН 29 ноября 1985 г.

– Стандартные минимальные правила Организации Объединенных Наций в отношении мер, не связанных с тюремным заключением (Токийские правила), принятые 14.12. 1990 г. резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН 45/110[27].

– Решения VII и VIII Конгрессов ООН (Милан, 1985 г., Гавана, 1990 г.) по предупреждению преступности и обращению с правонарушителями.

– Венская декларация о преступности и правосудии: ответы на вызовы XXI века (Принята по итогам работы X Конгресса Генассамблеей ООН)[28].

Генеральная Ассамблея ООН Резолюцией 26/261 от 31.01.02 приняла Планы действий по осуществлению Венской декларации о преступности и правосудии: ответы на вызовы XXI века[29]. Раздел X Декларации предусматривает: поощрять создание фондов для жертв преступлений (п. 30b); содействовать применению средств примирения сторон, главным образом в случае мелких правонарушений. Для этого предлагалось использование посредничества (медиации), возмещения ущерба или соглашений, на основе которых правонарушитель предоставляет потерпевшему компенсацию (п. 47.с); содействовать формированию условий, благоприятствующих посредничеству и реституционному правосудию, среди правоохранительных, судебных и социальных органов, а также местных общин (п. 47.d).

Вопросы т. н. реституционного правосудия привлекли внимание X Конгресса Экономического и Социального Совета ООН, который принял Основные принципы применения программ реституционного правосудия в вопросах уголовного правосудия[30], и рекомендовал государствам опираться на них при разработке и практическом осуществлении программ такого правосудия. Реституционными признавались такие процессы, в ходе которых преступники и потерпевшие, пострадавшие от преступления, участвуют непосредственно либо через посредников в решении вопросов, связанных с преступлением. При этом акцент в таких случаях делается на социальную реинтеграцию потерпевших и преступников.

Реализация всех этих решений ООН, касающихся принципов защиты прав личности (жертв преступных посягательств, в частности), возлагалась на законодателей стран сообщества, а их практическое воплощение ожидалось от практикующих юристов. В этой связи были подготовлены:

– Основные принципы, касающиеся роли юристов (приняты восьмым Конгрессом ООН по предупреждению преступности и обращению с правонарушителями, Гавана, 27 августа – 7 сентября 1990 г.).

– Основные положения о роли адвокатов (приняты восьмым Конгрессом ООН по предупреждению преступлений в августе 1990 г. в Нью-Йорке).

Вступление России в Совет Европы (февраль 1996 г.) и подписание Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод вело к распространению на правовой статус граждан нашей страны европейских стандартов в области прав человека и условий их защиты.

В отечественный правовой обиход входили акты Совета Европы.

– Европейская конвенция о выплате компенсации жертвам тяжких преступлений (Совет Европы. Правовые вопросы);

– Резолюция (77) 27 Комитета министров Совета Европы о компенсации потерпевшим от преступлений (Принята 28 сентября 1977 г.).

Ряд положений Совета Европы касался вопросов правовой помощи, распространяясь на жертв преступлений. К ним относятся:

– Рекомендация Комитета министров Совета Европы о свободе осуществления профессии адвоката (принята Комитетом министров Совета Европы 25 октября 2000 г.);

– Рекомендации Комитета министров Совета Европы от 14 мая 1981 г. № R (81) 7 «Относительно путей облегчения доступа к правосудию»; и от 8 января 1993 г. № R (93) 1 «Об эффективном доступе к праву и правосудию малообеспеченных» и др.

Основополагающим международным пактом, сыгравшим значительную роль в развитии национальных правовых систем, является Всеобщая Декларация прав человека (ООН, 10 декабря 1948 года). В её формулировках принципов и норм, касающихся прав человека, мы не найдём прямых указаний о статусе жертв преступных посягательств, однако ряд положений с несомненностью выводит на проблемы защиты личности от преступлений. Приведём некоторые из них. «Каждый человек имеет право на жизнь, на свободу и на личную неприкосновенность» (статья 3); «Каждый человек имеет право на эффективное восстановление в правах компетентными национальными судами в случае нарушения его основных прав, предоставленных ему конституцией или законом» (статья 8); «Каждый человек имеет право на социальный и международный порядок, при котором права и свободы, изложенные в настоящей Декларации, могут быть полностью осуществлены» (статья 28).

Главным международным пактом о защите жертв преступных посягательств является «Декларация основных принципов правосудия для жертв преступлений и злоупотреблений властью», принятая Генеральной Ассамблеей ООН в виде резолюции (1985 г.). Мы рискнём привести значительные по объёму выдержки из этого документа по двум причинам. Во-первых, потому, что наш законодатель не торопится инкорпорировать его положения в отечественное право; во-вторых, потому, что правоприменитель, хотя и ориентированный на использование общепризнанных международных принципов и норм, действует чаще всего по старинке, руководствуясь правилами УПК РФ. Последние, хотя и обновлены, но не ушли от привычных традиций.

Итак, Декларация в преамбуле «напоминает, что миллионам людей во всем мире наносится ущерб в результате преступлений и злоупотребления властью и что права этих жертв не признаются должным образом; подтверждает необходимость принятия национальных и международных мер по обеспечению всеобщего и эффективного признания и уважения прав жертв преступлений и злоупотребления властью; призывает государства-члены принять необходимые меры по осуществлению положений, содержащихся в Декларации». В целях ограничения виктимизации, государствам-членам следует принимать усилия по осуществлению социальных мер, мер в области здравоохранения, включая охрану психического здоровья, образования, экономики, а также конкретных мер по предупреждению преступности в целях сокращения виктимизации и содействия предоставлению помощи жертвам, находящимся в бедственном положении; по созданию и укреплению средств выявления, судебного преследования и наказания виновных в совершении преступлений и пр., и пр.

Под термином «жертвы» Декларацией «понимаются лица, которым индивидуально или коллективно был причинен вред, включая телесные повреждения или моральный ущерб, эмоциональные страдания, материальный ущерб или существенное ущемление их основных прав в результате действия или бездействия, нарушающего действующие национальные уголовные законы государств-членов, включая законы, запрещающие преступное злоупотребление властью». В соответствии с Декларацией то или иное лицо «может считаться «жертвой» независимо от того, был ли установлен, арестован, передан суду или осужден правонарушитель, а также независимо от родственных отношений между правонарушителем и жертвой. Термин «жертва» в соответствующих случаях включает близких родственников или иждивенцев непосредственной жертвы, а также лиц, которым был причинен ущерб при попытке оказать помощь жертвам, находящимся в бедственном положении, или предотвратить виктимизацию». В п. 4 Декларации подчеркивается, что «к жертвам следует относиться с состраданием и уважать их достоинство. Они имеют право на доступ к механизмам правосудия и скорейшую компенсацию за нанесенный им ущерб в соответствии с национальным законодательством. Предусматривается предоставление надлежащей помощи жертвам на протяжении всего судебного разбирательства; обеспечение их безопасности, а также безопасности их семей и свидетелей с их стороны и их защиты от запугивания и мести; предотвращение неоправданных задержек при рассмотрении дел и выполнение постановлений или решений о предоставлении им компенсации. Нормы Декларации предусматривают возможность реституции и компенсаций жертвам не только за счет виновных, но и в необходимых случаях – за счет государства и социальных фондов.

Отдельный раздел Декларации посвящен вопросам защиты жертв злоупотреблений властью.

К вопросам социальной и правовой защиты жертв преступлений ООН периодически обращается в решениях своих конгрессов и работе комиссий. Так, в материалах IX Конгресса ООН по предупреждению преступности и обращению с правонарушителями (Каир, 29 апреля – 8 мая 1995 г.) содержится раздел IV о жертвах преступлений. В нем отмечаются определенные успехи в реализации странами Содружества положений «Декларация основных принципов правосудия для жертв преступлений и злоупотреблений властью». В частности, речь идёт о признании роли потерпевших в процессе уголовного правосудия, оказании услуг потерпевшим, более широком использовании принципов компенсации и реституции. Содержатся напоминания о наиболее конструктивных идеях, предложенных локальными конференциями и семинарами по защите жертв преступлений. Ими являются, в частности, вопросы реформирования системы уголовного правосудия с целью более надежной защиты нужд и прав жертв преступления, расширения услуг адвокатов потерпевшим.

Значение IX Конгресса ООН следует видеть, прежде всего, в том, что его участникам удалось преодолеть традиционный подход к проблеме защиты прав человека, при котором всегда и неизменно в центре внимания оказывались права и интересы лица, виновного в совершении преступления либо привлекаемого к уголовной ответственности. Конгресс перенес акцент с приоритетной защиты прав правонарушителя на приоритетную защиту жертвы правонарушения и общественных интересов, поставив соответствующие задачи перед уголовным, уголовно-процессуальным законодательством и виктимологическим разделом криминологической науки. К сожалению, разработчиками нового УПК РФ эти призывы Конгресса ООН услышаны не были. Конституционному Суду РФ и до принятия нового УПК, и в условиях его действия постоянно приходится сталкиваться с необходимостью проверки его норм на соответствие Конституции РФ. При этом в поле зрения включаются и отдельные нормы о правах потерпевшего, ставящих его в неравное положение со стороной защиты. Председатель КС РФ в этой связи замечает: «…В стремлении защитить права обвиняемого, что в новых условиях было крайне необходимо, законодатель в определенной степени упустил из виду права потерпевших. Между тем их права – не менее важная конституционная ценность. Без баланса этих ценностей немыслимо правовое государство»[31].

Перспективной идеей является напоминаемое в документах IX Конгресса ООН предложение о создании типового закона о правах жертв и кодекса обращения с жертвами преступлений, обсуждавшаяся на международном симпозиуме в Аделаиде (Австралия).

Европейская конвенция «О компенсации ущерба жертвам насильственных преступлений» (23 ноября 1984 г.) содержит ряд важных принципов возмещения убытков. В основе этих принципов лежало осознание объективной реальности, состоящей в том, что интересы потерпевших далеко не всегда могут быть удовлетворены за счет реституции. Причин тому несколько: неплатёжеспособность большинства преступников, причинивших ущерб жертве, применение мер наказания, лишающих осужденных иметь доходы для возмещения ущерба, латентность преступлений. Конвенция устанавливала: если возмещение убытков не может быть обеспечено за счет виновного и из других источников, государство должно взять это на себя в отношении тех, кому в результате умышленного насильственного преступления был нанесен серьёзный урон физическому состоянию или здоровью, а также в отношении тех, кто находился на иждивении погибшего в результате такого преступления. Компенсация должна покрывать следующие части ущерба: потерю дохода, затраты на лекарства и госпитализацию, затраты на похороны, содержание иждивенцев, алименты. Возмещение ущерба может быть ограничено верхним пределом и сроком, а также уменьшено или отменено с учетом финансового положения запрашивающего, а также в связи с поведением жертвы во время или после совершения преступления. К Конвенции присоединились почти все европейские государства. С 1 февраля 1988 г. она вступила в силу. Рекомендации Европейской Конвенции нашли воплощение и развитие в национальных программах государственной компенсации ущерба от преступлений в странах Европы, США, Канаде. В них, как правило, предусматривается государственный орган, в который следует обращаться за компенсацией, минимальный и максимальный размер компенсации в денежном выражении, размер выплаты в зависимости от тяжести характера телесных повреждений и их связи с утратой трудоспособности и пр.

Одной из первых стран, в которой были созданы общественные фонды помощи жертвам преступлений и учрежден Совет по компенсациям ущерба, явилась Шотландия. Её опыт по определению шкалы денежных компенсаций с учетом характера физического вреда, причиненного жертве, был воспринят многими странами Британского содружества наций. Так, к примеру, перелом челюсти оценивался в 2750 ф. ст., перелом суставов – 2500 ф. ст., шрам на лице мужчины – 6000 ф. ст., на лице женщины – 9000 ф. ст., потеря одного глаза – 20000 ф. ст. и т. д. Эти суммы не являлись неизменными, выполняя ориентирующую роль. Реальные выплаты зависели от состояния экономики, размеров отчислений в общественные фонды, поведения потерпевшего в момент совершения преступления, его сотрудничества с полицией в ходе раскрытия преступления и пр.

В феврале 1990 года Англией принята Хартия жертв преступлений, в которой нашли отражение общие принципы защиты жертв преступлений, включая проблемы компенсаций.

В США Федеральный закон о защите жертв преступлений был принят 12 октября 1984 г. Им была упорядочена сложившаяся до этого в штатах различная практика помощи жертвам. Революционный характер этого закона был связан с созданием Федерального фонда помощи жертвам, выделяемой в дополнение соответствующих программ, существовавших в отдельных штатах. Размеры этой помощи увеличивались из года в год. К 1993 году выплаты компенсаций ущерба 150 тысячам потерпевших составили 260 млн. долларов. Компенсации в большинстве штатов выплачиваются за физический ущерб от насильственных преступлений, включая в себя расходы на медицинскую помощь, на возмещение временной потери трудоспособности и заработка. Право на получение государственной компенсации имеют сами потерпевшие, их родственники, а также те, кто пытался пресечь преступление и задержать преступника.

В 1990 году в США принят Федеральный закон, в котором выделены принципы судопроизводства в отношении жертв преступлений. Декларировано право на справедливое и уважительное отношение к потерпевшим с соблюдением достоинства личности и конфиденциальности; право на защиту от обвиняемого; право быть информированным о судебном заседании, представлять свои интересы и быть выслушанным; право на реституцию и, наконец, на информацию об обвинении, приговоре, об отбывании наказания преступником и дате его освобождения из заключения.

Российское законодательство в решении подобных вопросов существенно отстает. Оно ограничивается краткосрочной оплатой больничных листов, бесплатной медицинской помощью жертвам, как и всем гражданам, назначением и выплатой пенсий в случае установления инвалидности. Жертвам террористических актов выплачиваются и единовременные пособия и компенсации. В отношении правовой защиты жертв и потерпевших действуют нормы материального права и процессуального законодательства. УПК РФ содержит нормы о потерпевшем и гражданском истце. Чаще всего эти процессуальные фигуры совпадают. «Потерпевшему обеспечивается возмещение имущественного вреда, причиненного преступлением, а также расходов, понесенных в связи с его участием в ходе предварительного расследования и в суде, включая расходы на представителя, согласно требованиям статьи 131 настоящего Кодекса. По иску потерпевшего о возмещении в денежном выражении причиненного ему морального вреда размер возмещения определяется судом при рассмотрении уголовного дела или в порядке гражданского судопроизводства» (из ст. 42 УПК РФ).

«Гражданским истцом является физическое или юридическое лицо, предъявившее требование о возмещении имущественного вреда, при наличии оснований полагать, что данный вред причинен ему непосредственно преступлением. Гражданский истец может предъявить гражданский иск и для имущественной компенсации морального вреда» (из ст. 44 УПК РФ).

Пленум Верховного суда РФ в своих постановлениях обращает вынимание судов общей юрисдикции на выполнение этих требований закона. Так, в Постановлении «О судебном приговоре» от 29 апреля 1996 г. (в ред. Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 06.02.2007 N 7) в п. 21. указывается: «Судам надлежит иметь в виду, что лицо, которому преступлением причинен моральный, физический или имущественный вред, вправе также предъявить гражданский иск о компенсации морального вреда, которая в соответствии с законом осуществляется в денежной форме независимо от подлежащего возмещению имущественного вреда. При разрешении подобного рода исков следует руководствоваться положениями ст. ст. 151, 1099, 1100, 1101 Гражданского кодекса Российской Федерации, в соответствии с которыми при определении размера компенсации морального вреда необходимо учитывать характер причиненных потерпевшему физических и нравственных страданий, связанных с его индивидуальными особенностями, степень вины подсудимого, его материальное положение и другие конкретные обстоятельства дела, влияющие на решение суда по предъявленному иску. Во всех случаях при определении размера компенсации вреда должны учитываться требования справедливости и соразмерности».

Пленум Верховного суда РФ, рассматривая практику денежных компенсаций морального вреда, проявляет осторожность, уклоняясь от оценки взыскиваемых в пользу потерпевшего сумм. «Компенсация морального вреда виновным должностным лицом или гражданином либо средством массовой информации определяется судом при вынесении решения в денежном выражении».

(в ред. Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 25.04.95 No. 6)

При определении размера такой компенсации суд принимает во внимание обстоятельства, указанные в ч. 2 ст. 151 первой части Гражданского кодекса Российской Федерации»[32].

Как видим, в руководящем разъяснении высшего органа судебной власти повторяются нормы законодательства без дополнения какой-либо новой информацией о судебной практике по поводу денежного выражения компенсаций потерпевшему. Это порождает решения, ставящие размер взыскания в зависимость от социального статуса сторон и произвольного усмотрения судьи. Нередко взыскания носят символический характер.

В ряде стран в последние 2–3 десятилетия приобретают популярность различные виды альтернативной юстиции в виде примирительных процедур. И это не только известные нашей отечественной практике Третейские суды, решающие гражданско-правовые споры на компромиссной основе. Это и примирительные способы решения уголовно-правовых конфликтов по делам, не представляющим большой общественной опасности. Чаще всего эта форма распространяется на дела несовершеннолетних, которые при этом, как правило, изымаются из сферы официального правосудия.

В июле 1995 г. в г. Барселоне Совет Европы провел Панъевропейский семинар с повесткой дня, вполне отвечающей духу Каирского Конгресса ООН. «Урегулирование отношений между жертвой и преступником: подходы, проблемы, достижения в их решении». Россия к тому времени не входила в Совет Европы и ее представители участвовали в семинаре в роли приглашенных гостей.

Основная идея концепции была выражена во вступительном докладе как восстановление справедливости. Были заслушаны: обзорный доклад «Положение потерпевшего при отправлении уголовного правосудия» по материалам западноевропейских стран и стран Восточной Европы, а также региональные доклады на тему: «Урегулирование отношений между жертвой и преступником: правовые основы и практика».

Излагался опыт Австрии, Франции, Норвегии, Испании, Великобритании. Суть этого опыта сводится к созданию специального органа примирения потерпевшего с обвиняемым на основе возмещения вреда, причиненного преступлением. Таковым, как правило, выступает примирительный совет при муниципалитете, состоящий из представителя муниципалитета («медиатор» – примиритель) и местных активистов. Дело в совет поступает из органов прокуратуры или суда и обычно касается преступления несовершеннолетнего, иногда и взрослого преступника, но малозначительное по своему характеру.

Адвокаты и официальные лица судебной системы в примирительной процедуре не участвуют, примирение не может быть принудительным. При достижении соглашения соответствующий документ направляется в прокуратуру или суд, и на этом деятельность органов уголовной юстиции по делу прекращается, при условии, если стороны исполняют соглашение и конфликт ликвидируется.

Эта практика оценивается положительно, как способствующая снижению социальной напряженности, обеспечению интересов жертвы преступления и благотворно влияющая на уровень преступности, являясь важным профилактическим средством.

Примирительные процедуры в отечественном судопроизводстве, хотя и не прописанные в законе, использовались в определенной мере при прекращении уголовных дел в связи с деятельным раскаянием лица, впервые совершившего малозначительное преступление (статья 7 УПК РСФСР), и в связи с примирением обвиняемого с потерпевшим (статья 9 УПК РСФСР). В первом случае одним из условий прекращения дела было требование, чтобы лицо, совершившее преступление, «возместило причиненный ущерб или иным образом загладило вред, причиненный в результате преступления» (ст. 75 УК РСФСР). При этом от потерпевшего не требовалось согласия на такое решение и за ним сохранялось право обжалования постановления органа расследования или определения суда о прекращении дела. Примирительная процедура в этом случае не предусматривалась, но практически должностные лица (прокурор), принимавшие решение о прекращении дела, во избежание конфликтов проводили соответствующие собеседования с обвиняемым и потерпевшим. Во втором случае – прекращение дела за примирением обвиняемого с потерпевшим – допускалось по малозначительным преступлениям и по делам о преступлениях средней тяжести. Однако при этом требовалось не только загладить причиненный потерпевшему вред, но и проявление активного волеизъявления потерпевшего о примирении путём подачи соответствующего заявления. Разумеется, такое примирение чаще всего сопровождалось разъяснениями со стороны автора постановления (определения), а нередко и адвоката. Используются примирительные переговоры и при рассмотрении дел частного обвинения судами (ст.27 УПК РСФСР). Следует отметить, что существование такой практики не привело в то время в законодательстве к появлению таких понятий, как примирительные процедуры, либо медиация.

В новых условиях, связанных со снижением роли общественности в уголовном судопроизводстве (отказ от участия в процессе общественных обвинителей и защитников, от практики прекращения дел с передачей обвиняемого на поруки трудовому коллективу либо на рассмотрение товарищеского суда), признаётся целесообразным расширение применения примирительных процедур. В последние годы эта идея обретает все большую популярность в России. Практика медиаторства (медиации), как содействие третьей стороны в поисках соглашения в спорной или конфликтной ситуации, относительно уверенно внедряется в сферу гражданско-правовых конфликтов.

Предпринимаются попытки её правового оформления, организационного упорядочивания и перенесения в сферу уголовно-процессуальных правоотношений[33]. Сторонами конфликта в этом случае окажутся преступник (точнее, с учётом презумпции невиновности, – подозреваемый, обвиняемый, подсудимый) и жертва. На роль медиатора претенденты пока чётко не определились, но среди них явно просматривается фигура адвоката.

Новый УПК РФ 2001 г. сохранил нормы о прекращении дела небольшой и средней тяжести в связи с деятельным раскаянием (ст. 28 УПК РФ), если после совершения преступления лицо добровольно явилось с повинной, способствовало раскрытию и расследованию преступления, возместило причиненный ущерб или иным образом загладило вред, причиненный в результате преступления, и вследствие деятельного раскаяния перестало быть общественно опасным (ст. 75 УК РФ). Освобождение от уголовной ответственности в связи с примирением с потерпевшим (ст. 25 УПК и 76 УК РФ) предусмотрено в случае, если лицо, впервые совершившее преступление небольшой или средней тяжести, примирилось с потерпевшим и загладило причиненный потерпевшему вред.

В научных публикациях отмечается, что институт примирения не только снижает конфликтность в сфере уголовно-процессуальных отношений, но и создаёт для потерпевшего возможности выработки приемлемых условий, порядка и сроков совершения обвиняемым конкретных действий, направленных на возмещение материального и морального вреда. Появление в УПК РФ раздела Х об особом порядке судебного разбирательства, при котором исключается необходимость исследования доказательства, повышает значение позиции потерпевшего и способствует возмещению вреда. Упрощенный порядок осуществления правосудия допускается по уголовным делам о преступлениях, наказание за которые не превышает 10 лет лишения свободы, при условии согласия подсудимого с предъявленным обвинением, а также при наличии согласия государственного или частного обвинителя и потерпевшего. Реализация этих условий предполагает предварительные переговоры участников процесса о примирении.

Государственной Думой 5 июня 2009 года принят ФЗ О внесении изменений в УК и УПК РФ, связанных с введением нового института уголовного права и процесса о порядке, условиях и правовых последствиях заключения досудебного соглашения о сотрудничестве подозреваемого (обвиняемого) с органами уголовного преследования и судом. Такое соглашение призвано облегчить раскрытие преступлений, стимулируя подозреваемого (обвиняемого) рядом правовых льгот. К сожалению, и этот закон и внесенные в связи с его принятием многочисленные изменения в Уголовно-процессуальный кодекс РФ никак не связаны с положением потерпевшего, не облегчают возможности получения им компенсаций ущерба. Напротив, предусматриваются некоторые ограничения в представлении ему материалов дела для ознакомления, а правовые льготы для «сотрудничающего» преступника вполне могут вести к ущемлению его интересов в плане возмещения морального вреда.

Как видим, развитие отечественного законодательства в области защиты прав человека в значительной мере ориентировано на общепризнанные принципы и нормы международного права. Вместе с тем имеются и достаточные основания для утверждения о том, что практика их применения недостаточно последовательна, а во многих случаев отстаёт от мировых стандартов в защите прав человека, в частности, жертв преступных посягательств. В этой связи для теории права актуализируется вопрос о значении общепризнанных принципов и норм международного права для развития национальных правовых систем. Общий характер содержащихся в них рекомендаций, отсутствие механизмов реализации привели к тому, что в международном праве утвердилось правило, согласно которому выбор способов осуществления его норм оставляется на усмотрение государства[34]. Известный отечественный теоретик права С.С. Алексеев полагает, что «нормы международного права в области прав человека обнаруживают свойства норм-принципов… Правовые принципы как бы направляют функционирование права, помогают установить пробелы в праве, необходимость отмены устаревших и принятия новых юридических норм»[35].

Представляется, что правовые принципы международных пактов должны иметь ориентирующее значение для национального законодателя, не ограничивая правовой суверенитет государства. Но этому взгляду противостоит формула ст. 17 ч. 2 Конституции РФ. Достаточно категоричны в подтверждении приоритетного значения общепризнанных принципов и норм международного права в отечественной правовой системе руководящие разъяснения Пленума Верховного суда РФ.

Так, в постановлении от 31 октября 1995 г. N 8 О НЕКОТОРЫХ ВОПРОСАХ ПРИМЕНЕНИЯ СУДАМИ КОНСТИТУЦИИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ ПРИ ОСУЩЕСТВЛЕНИИ ПРАВОСУДИЯ Пленум Верховного суда РФ указал:

«Судам при осуществлении правосудия надлежит исходить из того, что общепризнанные принципы и нормы международного права, закрепленные в международных пактах, конвенциях и иных документах (в частности, во Всеобщей декларации прав человека, Международном пакте о гражданских и политических правах, Международном пакте об экономических, социальных и культурных правах), и международные договоры Российской Федерации являются в соответствии с ч. 4 ст. 15 Конституции Российской Федерации составной частью ее правовой системы. Этой же конституционной нормой определено, что если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора» (п. 5 в ред. Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 06.02.2007 N 5)».

Эти позиции были в последующем подтверждены и конкретизированы в Постановлении пленума Верховного суда РФ от 10 октября 2003 г. N 5 «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации» (приводятся выдержки).

«Под общепризнанными принципами международного права следует понимать основополагающие императивные нормы международного права, принимаемые и признаваемые международным сообществом государств в целом, отклонение от которых недопустимо.

К общепризнанным принципам международного права, в частности, относятся принцип всеобщего уважения прав человека и принцип добросовестного выполнения международных обязательств. Под общепризнанной нормой международного права следует понимать правило поведения, принимаемое и признаваемое международным сообществом государств в целом в качестве юридически обязательного. Содержание указанных принципов и норм международного права может раскрываться, в частности, в документах Организации Объединенных Наций и ее специализированных учреждений.

При осуществлении правосудия суды должны иметь в виду, что по смыслу части 4 статьи 15 Конституции Российской Федерации, статей 369, 379, части 5 статьи 415 УПК РФ, статей 330, 362–364 ГПК РФ неправильное применение судом общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации может являться основанием к отмене или изменению судебного акта».

Реализация прав отдельным субъектом в конкретных случаях не должна вести к нарушению прав и свобод других лиц (ч. 3 ст. 17 Конституции РФ). По сути, этой нормой, в полной мере отвечающей общепризнанным правовым актам о правах человека, устанавливается необходимая граница индивидуальной свободы и социальной активности личности, выход за пределы которой способно привести к правонарушающим деяниям, к злоупотреблениям субъективными и служебными (должностными) правами.

Как видим, указания достаточно определенны и категоричны. Однако обилие международных пактов ООН и Совета Европы, чаще всего дублирующих, а нередко и дополняющих друг друга, а также различных подходов международной практики защиты жертв преступных посягательств и наличие определенного отечественного опыта, не всегда достаточно последовательного, подтверждает актуальность идеи создания закона о правах жертв и кодекса обращения с жертвами преступлений, их правовой и социальной защиты. Более подробный анализ отечественного законодательства в этой части даст возможность представить дополнительные аргументы в пользу специального закона.

Нам представляется, что Кодекс о правах и социальной защите жертв преступлений может включать разделы, посвященные понятиям жертвы преступления и потерпевшего, правам потерпевшего как участника уголовного судопроизводства; обязанностям должностных лиц правоохранительной системы по их обеспечению; содержанию потенциального вреда, причиняемого преступными посягательствами; источникам материальных компенсаций в случаях несостоятельности обвиняемого либо неустановления его; правовой помощи жертвам преступлений и способам их судебной защиты. Составной частью Кодекса должно стать положение о государственных и общественных фондах помощи жертвам преступлений.

Таким образом, обеспечение и защита прав и свобод человека и гражданина, являющиеся конституционной обязанностью государства, особое значение приобретают в сфере борьбы с преступностью, ставящей под угрозу жизнь, здоровье, доброе имя и имущество значительной части населения.

Ограждение граждан от преступных посягательств, материальной и психологической компенсации вреда, причиняемого жертвам преступлений, становятся одной из актуальных задач современного государства и общества. Решению этой задачи в России и за рубежом посвящаются специальные законодательные акты, во многих странах создаются государственные и общественные фонды помощи жертвам преступлений. В нашем исследовании предпринята попытка провести системный анализ соответствующих институтов и норм отечественного законодательства, принципов и норм международного права и обосновываются положения, имеющие целью совершенствование правовых и социальных средств защиты жертв преступлений.

Глава вторая Жертвы преступности – криминологическая и социальная характеристика

§ 1. Социальная значимость проблемы жертв преступлений

Выбирая ту или иную проблему для исследования, невольно задаешься вопросом о её значимости – стоит ли она затрачиваемых усилий, каков её социальный масштаб, каковы тенденции развития этого неприятного явления, не изживёт ли оно себя со временем без кардинального вмешательства и затрат. Так обстоит дело с болезнями. Острословы говорят, что если лечить грипп – он проходит за неделю, если не лечить – достаточно семи дней. Зубная же боль сама не проходит, без вмешательства медицины она может только усиливаться, создавая, в конечном счете, угрозу жизни.

Проблема жертв преступлений масштабна, как сама преступность, более того, её значимость может выходить далеко за пределы значимости общеуголовных преступлений. Вот что об этом пишет один из известных учёных-криминалистов: «…Социальный масштаб проблемы жертв не ограничивается числом зарегистрированных или вычисленных потерпевших. Ведь потерпевший – это процессуальная фигура, это лицо, наделенное определенными процессуальными правами. Жертв же преступлений значительно больше, потому что к их числу относится не только то конкретное физическое лицо, против которого было направлено зарегистрированное посягательство, но это и все его близкие, члены семьи, ибо также несут и имущественный, и моральный ущерб. Значит, цифру необходимо существенно увеличить.

А если учесть латентную преступность, то мы выходим на цифру, значительно превышающую десяток миллионов в год. Но сюда следует еще добавить жертвы экологических преступлений (а Россия пережила Челябинск, Чернобыль, Семипалатинск и сейчас является, как известно, мировой свалкой радиоактивных отходов). Следует учесть и пострадавших от экономических реформ, связанных с ограблением трудящихся путем обесценивания их сбережений (по опубликованным данным это 10,9 трлн. рублей, или свыше 300 млрд. долларов, которые никогда не будут возвращены вкладчикам) и от преступной приватизации общенародного достояния, то окажется, что все мы жертвы преступлений или общеуголовных, или государственных»[36].

Автор не упомянул ещё жертв локальных войн, провоцируемых не столько народами, сколько преступными политиками, стоящими у власти. Понимая безбрежность проблемы, заслуживающей внимания целого научно-исследовательского коллектива не только юристов, но и представителей многих других гуманитарных дисциплин – социологов, психологов, политологов, экономистов и пр., – мы ограничимся рассмотрением только тех вопросов, которые укладываются в рамки заявленной темы – жертв общеуголовной преступности и терроризма. Именно с ними имеют дело органы уголовного преследования и суды, рассматривающие дела о совершенных преступлениях.

Уголовно-процессуальному законодательству Российской Федерации, как и законодательству бывшего СССР, неизвестно понятие жертвы преступления. Речь, как правило, идет о потерпевшем, каковым «является физическое лицо, которому преступлением причинен физический, имущественный, моральный вред, а также юридическое лицо в случае причинения преступлением вреда его имуществу и деловой репутации. Решение о признании потерпевшим оформляется постановлением дознавателя, следователя или суда» (статья 42 ч. 1 УПК РФ).

Ясно, что жертва преступления и потерпевший – понятия не совпадающие как в формально-юридическом смысле, так и по сути.

В теории уголовного процесса это расхождение понятий осознавалось, но не всегда достаточно чётко.

Так, в учебнике «Уголовного процесса» под редакцией П.А. Лупинской утверждается, что различие этих понятий состоит в том, что если «потерпевший» это субъект процессуальной деятельности, которому предположительно нанесен преступлением вред, то «жертва преступления» это лицо, вред которому преступлением достоверно установлен[37].

Отсюда вытекает, что жертва преступления также понятие процессуальное, подтвержденное соответствующим процессуальным актом (приговором) и более узкое по содержанию, нежели понятие потерпевшего.

Однако это не так. В нормах УПК о приговоре (статьи 296–313 УПК РФ) жертва преступления (как, впрочем, и потерпевший) не упоминается. Закон ограничивается лишь смутным напоминанием о гражданском иске, который чаще всего, но не всегда, исходит от потерпевшего (статьи 305 ч.1, п. 5, 309 ч. 2 УПК РФ).

Что же касается норм УПК об обжаловании приговора в апелляционном или кассационном порядке, то одним из таких субъектов упоминается потерпевший, но не жертва преступления (ст. 354 ч. 4 УПК РФ)[38].

Представляется очевидным иное соотношение этих понятий: потерпевший – это лицо, формально допущенное к участию в процессе специальным процессуальным актом (ст. 42 ч. 1 УПК РФ). Жертва преступления – это лицо, которому прямо или косвенно причинен вред преступным деянием, независимо от того, является ли это лицо участником процесса. Это лицо могло вообще не обратиться за защитой в правоохранительные органы, его заявление могло быть не зарегистрировано, а если зарегистрировано, – оставлено без движения и т. п.

Это значит, что жертв преступлений фактически значительно больше, чем официально признанных потерпевшими, что чаще всего они не охватываются статистикой и скрываются в латентной части преступности[39].

В отечественных законодательных актах термин «жертвы преступлений» появился относительно недавно – российская «Декларация прав и свобод человека и гражданина» (1991 г.) в ст. 33 установила: «Права жертв преступлений и злоупотреблений властью охраняются законом». Эта норма была воспроизведена в Конституции РСФСР 1977 г. путем ее дополнения. Однако в Конституции РФ 1993 г. речь уже идет не о жертвах преступлений, а о потерпевших (ст. 52), что противоречит не только Декларации, но и международно-правовым актам, составляющим органическую часть нашего законодательства[40].

Речь, как видим, идет не о терминологических спорах, а о существе проблемы. Кто является объектом защиты Закона и правоохранительной практики? Если только потерпевший, то поле защиты резко сужается до уровня зарегистрированных заявлений о преступлениях.

Отсюда вытекает ряд вопросов, как связанных с необходимостью совершенствования регистрации заявлений о преступлениях с указанием полного перечня лиц, прямо или косвенно пострадавших от преступного посягательства (обычно речь идет о родственниках, членах семьи), так и получения от всех этих лиц согласия на представительство их интересов тем, кто формально признается потерпевшим.

Статистическая картина проблемы жертв преступлений и потерпевших представляет огромный государственный интерес, ибо именно масштабы этого явления должны определять содержание соответствующих разделов федеральных программ борьбы с преступностью. Правовые и социальные меры защиты жертв преступлений не должны ограничиваться определением процессуального статуса потерпевшего. Началу решения задачи защиты прав человека в сфере борьбы с преступностью должны положить меры по обеспечению полных сведений обо всех лицах, прямо или косвенно понесших ущерб от преступления. С учетом этих данных должны строиться как правовые, так и социальные программы защиты жертв преступлений, включающие и материальные компенсации, и средства психологической реабилитации, и квалифицированную юридическую помощь. Учитывая значение проблемы социальных и правовых гарантий защиты интересов жертв преступлений, обсуждению этих вопросов был посвящён ряд научных конференций, на которых поднимался и вопрос о необходимости статистического учета лиц, пострадавших от преступных посягательств[41]. Начиная с 1997 года Главный информационный Центр (ГИЦ) МВД РФ совместно с НИИ Генеральной прокуратуры РФ организовал учет сведений «О преступлениях, по которым имеются потерпевшие».

В обобщенном виде, то есть без расшифровки на виды преступлений, это выглядит следующим образом[42].

Приведенная таблица используется в ряде публикаций по той причине, что до появления этих сведений представления о соотношении количества заявлений о преступлениях и количества лиц, признанных потерпевшими, не было вообще.

Статистические данные позволяют отметить некоторые закономерности правоохранительной практики, имеющей отношение к защите потерпевших.

Округлённо можно утверждать, что число зарегистрированных преступлений на треть меньше числа заявлений и сообщений о преступлениях. Число осужденных составляет менее половины от числа зарегистрированных преступлений и около 70 % от числа выявленных преступников.

Общее число потерпевших составляет менее половины от числа заявлений и сообщений о преступлениях, но значительно более числа осужденных (примерно на 60–70 %). Последнее обстоятельство можно объяснить значительным числом уголовных дел с множеством потерпевших (рэкет, т. н. экономические пирамиды, террористические акты и др.).

Наибольшее число потерпевших зафиксировано по делам корыстной направленности: по кражам, грабежам, а также хулиганству и др.

Ныне мы имеем возможность дополнить приведенную картину, чтобы увидеть тенденции явлений и их устойчивость. Количество потерпевших от преступлений в 2007 г. составило 2 675 075, т. е. намного больше, чем в 1999 г. (2.099.383). В 2008 г. число лиц, признанных потерпевшими, хотя и превышало уровень 90-х годов, но пошло на снижение, составив 2 303 752 человека. В 2009 г. продолжалось «снижение преступности» на 6,7 % в сравнении с 2008 г., а, следовательно, и снижение числа потерпевших. Суммарных данных о потерпевших обнаружить в используемых источниках не удалось, но есть сведения о динамике заявлений, поступивших в органы МВД, и частичные сведения о потерпевших по видам преступлений. Динамика числа поступивших заявлений в органы внутренних дел и зарегистрированных преступлений за период с 2006 по 2009 г. (в млн.)[43].

Количество заявлений росло (округленно с 19 млн. до почти 23-х млн., а количество регистрируемых преступлений тем временем сокращалось с почти 4-х млн. до чуть менее З-х млн. Объяснить этот парадокс могли бы лишь авторы преобразования милиции в полицию!

Разумеется, официальные сведения о количестве обращений в органы МВД за защитой и лиц, признанных потерпевшими, могут иметь лишь ориентирующее значение для представления о числе жертв преступных посягательств. Оценивая эти данные, всегда следует иметь в виду ущербность статистики и уровень латентной преступности.

Последняя составляет весьма значительный массив и делится специалистами на скрытую и скрываемую часть преступности. И здесь свой комплекс причин: неверие населения в реальность защиты со стороны правоохранительных органов, непрофессионализм последних, крайняя перегруженность, связанная с хроническим отставанием роста их кадров от роста самой преступности. Отмечается также халатность и злоупотребления работников правоохранительных структур[44]. А ныне – ещё и коррумпированность правоохранительной системы страны.

Симптоматично, что данные о сокращении преступности в последние годы оцениваются исследователями весьма критически. Приведем в этой связи общий вывод авторов Информационно-аналитического доклада НИИ Генеральной прокуратуры РФ.

«Сохранившаяся в 2009 г. устойчивая тенденция сокращения числа зарегистрированных преступлений не должна вызывать чувства успокоенности. В стране нет каких-либо объективных факторов, наличие которых обусловило бы сокращение преступности. Вместе с тем продолжающийся экономический кризис, спад производства, высокий уровень безработицы, сокращение потребления и иные факторы объективно способствуют тому, что преступность должна расти, а не снижаться. Эти и иные данные дают основание для вывода, что фиксируемое по итогам 2009 г. сокращение числа зарегистрированных преступлений и количества лиц, выявленных за их совершение, носит искусственный характер»[45]. Заметим, что и в прежних обобщениях состояния преступности высказывалась та же мысль об искусственном характере сведений о снижениях, оцениваемых как «криминологический парадокс» (регулируемая статистика)[46].

Попытка дать общие контуры проблемы жертв преступлений предпринималась отдельными авторами и ранее, ибо она составляет имманентную часть криминологической науки и отраслей правовых наук криминального цикла. На наш взгляд, развитие этой темы неизбежно обострит постановку вопросов социальной детерминации преступности, демографического портрета жертв различных по характеру преступных посягательств; причин виктимизации определенных слоёв населения; способов профилактирования посягательств на личность, имущество и доброе имя гражданина; путей правовой и социальной реабилитации жертв преступлений.

Здесь есть множество неразрешенных, трудно решаемых и не решаемых даже в перспективе проблем: пока жива преступность – будут и её жертвы. Однако цивилизованный мир ищет и находит способы смягчения социальной напряженности, вызванной противостоянием двух образов жизни – преступного и законопослушного. Осмыслить их и найти приемлемые для нашей действительности пути решения этих проблем – актуальная задача современной юридической науки и смежных с ней других общественных наук.

Итак, социальная значимость проблемы жертв преступных посягательств определяется масштабами явления, связанного с устойчивой тенденцией роста преступлений, как выявленных, так и остающихся латентными (ориентировочно – до 20 млн. жертв преступлений ежегодно). Психологической доминантой самочувствия современного человека становится синдром жертвы, переживающей последствия преступного посягательства или опасающиеся такового, что может углублять опасность социальных конфликтов и рост недоверия граждан по отношению к государственным институтам.

§ 2. О причинах роста числа жертв преступных посягательств

Можно согласиться с тем, что в общих чертах причины роста жертв преступных посягательств в значительной мере совпадают с причинами преступлений вообще, которые исследует криминологическая наука, если иметь в виду составы преступлений, преимущественным объектом посягательств которых является жизнь, здоровье, имущество человека. Активное развитие отечественной криминологии началось в Советском Союзе в 60-х годах прошлого столетия, когда идеологи ЦК КПСС осознали необходимость научного подхода к объяснению негативных явлений в стране «победившего социализма». Железный занавес надёжно закрывал страну от «тлетворного влияния Запада», и становилось всё менее убедительным объяснение преступности пережитками капитализма в сознании людей. Монопольно правящая коммунистическая партия вынуждена была пойти на беспрецедентное решение о создании Всесоюзного НИИ «По изучению причин и разработки мер предупреждения преступности» под эгидой Верховного суда СССР и Генеральной прокуратуры СССР (1963 г.). Начались социологические исследования, выясняющие отношение населения страны к определенным «ценностям социализма», уровень правового и нравственного сознания, степень их «деформации» и связь с антисоциальным (делинквентным) поведением. В науке стал утверждаться взгляд на многофакторный характер детерминации преступности, обусловленный внутренними проблемами социализма. Факторов преступности оказалось много – десятки и даже сотни. Попытка их обобщенного описания привела к выделению материальных и идеологических причин преступности; причин, лежащих в сфере общественного бытия и области общественного сознания, субъективных и объективных причин. «С развитием интеракционистского понимания причинности преступности, – пишет известный криминолог А.И. Долгова, – как взаимодействия социальной среды и личности преступника вопрос о классификации причин преступности обсуждается менее интенсивно»[47]. Думаем, что это утверждение нуждается в корректировке. Интеракционистская теория связывает объяснение преступного поведения личности с влиянием его прежнего преступного опыта, но недостаточна для выявления всего причинного комплекса.

Исследования отечественных криминологов (в том числе и упомянутого автора) и социальных психологов последних лет приводят к выделению важнейших детерминантов преступности в современной России. По сути речь идёт о факторах преступности, объединенных в укрупненные блоки. Так, в одном из последних аналитических докладов о законности и правопорядке в стране, факторами, определяющими их состояние, названы: уровень жизни граждан (бедность), имущественное расслоение населения, безнаказанность за преступления (низкий уровень работы правоохранительной системы), негативные процессы в сфере миграции населения, коррупция, алкоголизм и наркотизм, деформации общественного сознания (утрата ценностных ориентаций, правовой нигилизм)[48]. Эти факторы, как правило, тесно взаимодействуют, усиливая влияние друг друга на криминогенную обстановку. Общий негативный фон (например – ситуация экономического кризиса) неизбежно ведет к всплеску преступности.

Мы приведём здесь краткую характеристику некоторых из этих факторов, чтобы показать устойчивую связь преступности с социальными условиями и неизбежность нарастания численности жертв преступных посягательств в современной России, движущейся по пути криминального капитализма. Приводимые нами аналитические материалы и выводы не являются оригинальными: они отражены и в криминологических исследованиях отечественных учёных, и в ежегодных информационно-аналитических докладах НИИ Генеральной прокуратуры РФ, направляемых руководству страны. Последний из этих докладов, издания 2010 г., нами здесь цитируется (см. сноску).

Начинается этот раздел доклада с оценки уровня жизни граждан.

«По данным Федеральной службы государственной статистики, во II квартале 2009 г. 21,1 млн. российских граждан имели доходы ниже прожиточного минимума (размер которого составил 5187 руб.), что составило 15,0 % всего населения. При этом минимальный размер оплаты труда достигал 4330 руб.

По оценкам экспертов Института социально-экономических проблем народонаселения РАН, существующий на сегодня прожиточный минимум является не границей бедности, а границей нищеты, обеспечивающей простое выживание.

Проведенные в 2009 г. исследования показывают, что 19,3 % опрошенных граждан, которым доходов хватает только на продукты питания, готовы пойти на совершение преступлений» (стр. 9).

Следующий фактор – имущественное расслоение населения – явление, неведомое советскому периоду – порождение эпохи «демократических преобразований.

«По данным Министерства экономического развития РФ, в 2009 г. децильный коэффициент в условиях финансово-экономического кризиса в России достиг 16,7 % (1:17). А по экспертным оценкам, разрыв в доходах десяти процентов самых бедных и десяти процентов самых богатых в России составляет 1:20, а с учетом укрываемых от налогообложения доходов может достигать 40–60 % (1:40–1:60).

Имущественная поляризация населения в России в значительной мере усиливает и генерирует социальную дисгармонию (чувство несправедливости, а порой и зависти к имущественному богатству других отмечают 37 % опрошенных), рождает протестные настроения, мотивирует значительное число нарушений закона.

Такое положение дел чревато социальным взрывом и требует принятия специальной программы неотложных мер по повышению доходов основной массы населения страны и сглаживанию существующих диспропорций» (стр. 12).

Далее в докладе рассматриваются факторы безработицы, безнаказанности за преступления и правонарушения, коррупция, негативные процессы в сфере миграции населения, пьянство, алкоголизм, наркотизм, правовой нигилизм, деформация ценностных ориентаций и др.

Уместно отметить парадокс российской действительности – явление «работающих бедных».

«Из 100 % лиц, уровень доходов которых ниже прожиточного минимума, 48 % – это люди, имеющие работу, 19 % – дети в возрасте до 15 лет, тогда как в развитых странах к числу бедных, как правило, относятся только неработающие. Доля лиц трудоспособного возраста (от 16 до 60 лет) с денежными доходами ниже величины прожиточного минимума составляет около 64,2 % от всего населения страны. По оценкам специалистов, масштабы российской бедности колеблются в пределах около 70 % всего населения страны, что совпадает с социологическими опросами, где 70 % людей позиционируют себя как бедные» (стр. 10).

Мы завершим этот обзор наиболее, пожалуй, впечатляющей проблемой – проблемой бедности детей, которая определяет и неутешительные перспективы отечественной преступности, и «мудрость» государственной демографической политики.

«В структуре малоимущего населения дети (в возрасте до 16 лет) составляют около 22 % – это около 7 млн. чел. (13,5 % всех детей). Как показывают опросы детей в возрасте от 10 до 14 лет, проживающих в семьях с доходами ниже прожиточного минимума, около 27 % из них постоянно испытывают чувство голода, 17 % – чувство зависти к детям более состоятельных семей; 14,3 % мальчиков из малообеспеченных семей имеют опыт совершения краж, а 4 % отбирали деньги у своих сверстников. Всего 21 % опрошенных детей отметили уверенность в получении профессии и обеспечении себе достойного будущего, а 47 % выразили готовность совершать правонарушения, чтобы достичь успеха в жизни» (стр. 11).

Приведенный обзор основных факторов, подпитывающих преступность, делает убедительным суждение о том, что актуальным для реформируемой России стал такой психологический феномен, как осознанный социальный протест, формирующий мотивацию преступного поведения. Ярким тому примером явилось тяжкое преступление, совершенное подростком-школьником. Это уголовное дело стало достоянием средств массовой информации в 2006 г., вызвав широкий общественный резонанс с неоднозначными оценками. Мы приведем его описание по книге «Адвокатура и адвокаты»[49].

«Летом 2006 г. страну потряс не укладывающийся в границы разумного объяснения случай изуверского убийства семьи журналиста Александра Петрова, отдыхавшей на берегу реки в предгорьях Алтая. Убийца расчетливо расстреливал супругов и их малолетних детей из-за куста, а затем безжалостно добивал своих жертв камнем, топором, ножом и сбрасывал трупы в реку. Тем монстром, если верить официальной версии, был 16-летний подросток Руслан Кулиш, недавний успешный выпускник 9-го класса местной школы. Мотивы преступления предельно просты – подростку захотелось покататься на старенькой иномарке журналиста. Возможно, так и будет записано в обвинительном заключении… И это будет явным упрощением, очередной попыткой официальных органов уйти от порочащей нас правды. А правду нужно искать в тех глубинных явлениях, рождённых преступными реформаторами, которые поставили большую часть населения страны на грань выживания. Высокая мораль и убогая, бесперспективная жизнь плохо сочетаются.

Руслан рос без отца, взвалив на себя заботу о трёх малолетних сёстрах, учился и подрабатывал, как мог. Помощи ждать было неоткуда. Примерно такой же жизнью жили и его сельские сверстники из тех, кто рос в неблагополучной семье. Видели они и жизнь другую – приезжающих на природу горожан, праздничных, самодовольных. Для них это были вроде как инопланетяне. Представить себе, что достаток тех людей мог быть заработан честным и иногда тяжким трудом, они не могли, ибо сами были лишены такой возможности. Односельчане и школьные учителя Руслана потрясены случившимся и не хотят верить в вину подростка – они жалеют его.

Повествуя об этом, журналисты вроде бы сочувственно, хотя и с оговорками, приводят рассуждения вузовских преподавателей – сослуживцев жены Петрова – о социальной подоплёке преступления, о том, что «поколение, к которому принадлежит преступник, – продукт эпохи. И оно будет мстить обществу, людям, добившимся успеха, за то, что произошло со страной и с ними в прошлом десятилетии»[50]. Об этом же речь идёт и в интервью политолога Глеба Павловского в связи с нападениями студентов на темнокожих сверстников. «Те, о ком мы говорим, – это не худшие люди. Они не фашисты, не хулиганы, хотя среди них хулиганы тоже есть. Наверное, и скинхеды есть. Они опасны потому, что они живые и беспокойные. Их тошнит от нас, от нашего мнимого процветания в условиях замалчиваемых угроз. Это дети августа 1991 года и Беловежских соглашений. …Их надо судить, но при этом защищать»[51].

Пора думать о защите отчаявшихся, убиваемых нашей жизнью мальчишек, толкаемых ею на путь преступлений, жестоких и бессмысленных. И тех, кто прозябает в деревенской глуши, в грязи и пьянстве, без надежды на сносные условия, и тех, кто пытается получить образование на медные гроши за счет нищенствующей семьи, и тех миллионов беспризорников, живущих на вокзалах, чердаках и канализационных коллекторах, от которых государство давно отвернулось.

Но защищать подрастающее поколение не значит театрально сокрушаться по поводу демографического неблагополучия страны и соблазнять будущих рожениц символическими пособиями. Защищать – значит хозяйствовать рачительно: не набивать карманы нуворишей за счет сырьевых ресурсов страны, умерить алчность чиновников и депутатов, дуреющих от неправедных богатств, ограничить права правительства по разбазариванию миллиардов народных средств «в помощь зарубежным друзьям».

Автор предваряет описание дела Кулиша следующей максимой: «Не может иметь перспективы экономический строй, основанный на отрицании социальной справедливости и простых норм общечеловеческой морали».

Многолетняя боль России – события в Чечне. Они давно уже не воспринимаются обществом в рамках официальной пропаганды как борьба с «бандформированиями». Это – война, война гражданская, ибо ведётся она вполне организованно, в рамках одного государства. К тому же это война без правил, породившая и подпитывающая терроризм, уносящий тысячи жизней – жертв и с одной и с другой стороны, жертв социальной напряженности, вызванных убожеством жизни, безработицей, нищетой, отсутствием перспективы и надежды.

В числе факторов преступности, причем не только в Российской Федерации, возрастает значение межэтнической и межконфессиональной розни. Лозунг «Россия для русских», нелепость которого для многонациональной страны очевиден, оказался притягательным для тех слоёв общества, для которых поиск работы и повседневного пропитания стал проблемой. Привычными становятся изуверские нападения на лиц с восточным акцентом, темным цветом волос и кожи, не тем разрезом глаз. Руководители правоохранительной системы осознают значение проблемы.

Противодействие экстремизму и преступлениям на национальной почве, обеспечение законности и порядка в сфере межнациональных отношений объявлено Генеральным прокурором РФ Ю. Чайкой «одним из основных приоритетов в проводимой работе»[52].

«До недавнего времени, – сообщает докладчик, – в Генеральной прокуратуре и в прокуратурах субъектов Федерации не было подразделений, которые бы имели самостоятельным предметом надзора соблюдение законности в межнациональных отношениях. Сейчас в Генеральной прокуратуре такое подразделение создано. Его главный приоритет – соблюдение законности в сфере межнациональных отношений. Это позволит нам системно подходить к решению накопившихся проблем, на основе надзорной и следственной практики своевременно вырабатывать и вносить в Правительство актуальные предложения по нормализации ситуации».

«Приоритетов» в работе правоохранительных органов, если верить отчетам их руководителей, много. Только результаты работы в рамках приоритетов не вдохновляют. «В прошлом (т. е. в 2005 г.) году, – докладывает Ю. Чайка, – по стране было зарегистрировано 80 преступлений, ответственность за которые предусмотрена статьёй 282 Уголовного кодекса. Это возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства по признакам пола, расы, национальности, отношения к религии. Кроме того, уголовной статистикой учтено ещё 152 преступления так называемой экстремистской направленности. К ним относятся убийства и причинение вреда здоровью по мотиву национальной, религиозной ненависти или вражды, случаи истязания по этим мотивам, вандализм, уничтожение или повреждение памятников истории и культуры, надругательство над местами захоронений и т. п. За январь-июль текущего (2006) года зарегистрировано уже 149 таких преступлений».

В его же докладе на заседании Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации (по итогам 2008 г.) констатируется рост преступлений на национальной почве.

«В 2008 году в Российской Федерации зарегистрировано 460 преступлений экстремистской направленности (+29 %), из них 430 раскрыто. В структуре преступлений экстремистской направленности значительное количество (182) занимают деяния, квалифицированные как возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства. Проблема распространения экстремизма в Российской Федерации стала одним из ключевых факторов, ведущих к росту нестабильности в обществе, порождающих в отдельных регионах сепаратистские настроения и создающих угрозу крайних форм экстремистских проявлений – террористических актов. Эти тенденции представляют реальную угрозу безопасности государства. Они могут быть использованы представителями различных международных организаций экстремистской и террористической направленности для расширения своего влияния.

В такой ситуации нам нельзя в многонациональной стране допускать конфликты на межэтнической почве. Необходимо не только наращивать усилия по изобличению и ликвидации экстремистских группировок, но и активнее проводить профилактическую работу»[53].

Последнее положение доклада, бесспорное и актуальное, требует некоторых комментариев. Правоохранительные органы не справлялись и не справятся с преступностью, имеющей социальные и идеологические корни. Они могут лишь «сдерживать» её в пределах той границы, за которой возможен социальный взрыв, обозначенный классиком литературы как бунт бессмысленный и беспощадный. Обществу нужны не только условия благосостояния, но и цель, и соответствующая цели идеология.

Идеология расизма и расового превосходства, как мы помним, покорила немецкий народ и привела к тем массовым преступлениям, которые Нюрнбергский международный суд отнес к преступлениям против человечества. Ныне нагнетается идея неизбежности межэтнических и межконфессиональных конфликтов. Когда эта идея провозглашается группами скинхедов для оправдания своих кровавых деяний, это можно воспринимать как отсутствие элементарной культуры вследствие недостатков воспитания и решать проблему в рамках уголовного закона. Но, к сожалению, нередко приходится убеждаться в том, что подобные идеи подпитываются трудами высокоинтеллектуальных деятелей отечественной науки и культуры.

Характерный тому пример – статья «Чеченская республика», опубликованная в 58 томе «Большой энциклопедии» (Москва, издательство «Терра», 2006 г.). В ней в искаженном, негативном свете представлена история чеченского народа, содержатся оскорбительные и клеветнические выпады в его адрес, навязывающие читателю античеченские настроения, способствующие разжиганию межнациональной розни в России. Объём статьи таков, что её воспроизведение здесь, даже в конспективной форме, заняло бы много места, и потому ограничимся частичным приведением оценок из Заключения комплексной культурологической и психолого-лингвистической экспертизы Российского института культуры от 4 февраля 2010 г.

«Ведущим идеологическим тезисом во всём историческом разделе статьи является тезис о том, что чеченцы всё время воевали – либо между собой, либо занимались «разбоем» в отношении соседних народов, но главным образом – с Россией, для которой они исконные и давние враги.

Таким образом, целью статьи является дискредитация идеи мирного добрососедства с чеченским этносом, который представлен состоящим из бандитов, прикрывающих уголовную сущность своих деяний националистической демагогической фразеологией. Это достигается за счёт использования неуважительных или просто грубых, оскорбительных эпитетов. Чеченцы и их действия описываются весьма скудными, постоянно повторяющимися словосочетаниями: «бандиты», «террористы», «абреки», «фанатики-исламисты», «обычные разбойники», «либеральные националисты», «чеченские национал-экстремисты», «чеченская мафия», а также описания их действий как «…возглавило террористическую борьбу против русских войск» и пр. …Навязчивы повторы темы убийств и притеснений чеченцами русских…» Авторами Заключения в результате подробного анализа текста статьи «Чеченская республика» делается вывод: «В представленных на исследование материалах содержатся специальные языковые средства для целенаправленной передачи оскорбительных и унизительных характеристик, отрицательных эмоциональных оценок, негативных установок и побуждений к действиям чеченской нации, мусульманской религии и отдельных лиц как её представителей»[54].

Едва ли следует рассчитывать на то, что подобные публикации будут способствовать водворению мира и согласия на российской земле, а усилиями правоохранительных органов будет остановлена «борьба» скинхедов против лиц «иной национальности», ведущая не только к человеческим жертвам, но и возрождению расовой идеологии.

(Естественное возмущение чеченцев энциклопедической статьей, исходящей от высокоавторитетных авторов, вылилось в судебное разбирательство, инициированное заявлением и.о. прокурора Чеченской республики о признании упомянутой статьи экстремистской публикацией. Решением заводского районного суда города Грозного от 5 апреля 2010 г., оставленного в силе кассационным определением судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда ЧР от 25 мая 2010 г., заявление и.о. прокурора, поддержанное Уполномоченным по правам человека в Чеченской республике (представляемого в суде автором данного исследования), было удовлетворено. Статья в 58 томе о Чеченской республике была признана экстремистской, разжигающей межнациональную рознь. Принято также решение о конфискации данного тома энциклопедии и направлении материалов дела в следственные органы для привлечения лиц, принимавших участие в подготовке статьи и её издании, к уголовной ответственности[55]).

Трудно сказать, насколько значительна связь между подобными антинационалитстическими публикациями и соответствующими видами преступлений, но то, что они не способствуют преодолению межэтнической розни, сомнений не вызывает.

В докладе на заседании Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации 28 апреля 2010 г. «О состоянии законности и правопорядка в 2009 году и о проделанной работе по их укреплению» Генеральный прокурор РФ Ю. Чайка констатирует: «Не прекращается рост преступлений экстремистской направленности. В минувшем году их зарегистрировано почти на 20 % больше (548). Более того, современный экстремизм приобретает организованную основу, почти четверть экстремистских преступлений (122) совершена в составе организованных групп или преступных сообществ. На 12 % увеличилось число убийств, совершенных по экстремистским мотивам (всего 19). Кроме того, ежегодно прокуроры выявляют сотни тысяч нарушений законодательства о межнациональных отношениях, противодействии экстремизму и терроризму. Только в 2009 г. их было около 127 тыс. – это почти в полтора раза больше, чем в 2008 г.

Причина этого – слабая работа по противодействию экстремизму и терроризму органов государственной власти, правоохранительных органов. По-прежнему действия всех органов власти плохо скоординированы между собой»[56]. К этим причинам следовало бы добавить отсутствие надлежаще организованной воспитательно-идеологической работы в молодёжной среде.

Статистика преступности и криминологические исследования позволяют в общих чертах составить представление о социальном портрете потерпевших от преступлений, экстраполируя его с известной долей обоснованности на весь массив жертв преступных посягательств.

В январе – декабре 2009 года органами внутренних дел рассмотрено 22,79 млн. заявлений, сообщений и иной информации о происшествиях. Всего возбуждено 2445,5 тыс. уголовных дел.

Установлено, что в результате преступных посягательств погибло 46,1 тыс. человек, здоровью 55,4 тыс. человек причинен тяжкий вред. На сельскую местность приходится 40,7 % погибших (18,8 тыс. чел.), на города и поселки, не являющиеся центрами субъектов федераций, – 37,4 % лиц, здоровью которых причинен тяжкий вред (20,7 тыс. чел.).

Почти половину всех зарегистрированных преступлений (47,6 %) составляют хищения чужого имущества, совершенные путем: кражи – 1188,6 тыс., грабежа – 205,4 тыс., разбоя – 30,1 тыс. Количество преступлений в отношении иностранных граждан и лиц без гражданства составило 14,9 тыс. преступлений[57].

Можно со значительной долей вероятности предположить, что среди потерпевших, большей частью являющихся жителями сельской местности, городов и поселков, не являющихся центрами субъектов федерации, не много тех, кто скрывает виллы высокими заборами, содержит за свой либо государственный счет охрану и ездит с сопровождением кортежа. Жертвы преступности – это в основном представители тех слоёв населения, которые принято относить к слабозащищенным. Они «слабо защищены» не только в экономическом плане, но и в криминальном. А поскольку таковых в современной России десятки миллионов, то отсюда, надо полагать, берут начало истоки социальной напряженности.

Данные специальных исследований эту мысль подтверждают. Так, в структуре потерпевших от преступлений против собственности по социальному положению выделяются: работники аппарата управления – 2 %. Но: рабочие – 18 %, работники производственной сферы – 17 %, неработоспособные пенсионеры – 15 %, учащиеся, включая студентов, – 7 %[58].

Отсюда вывод: при формировании государственных программ борьбы с преступностью и уголовно-правовой политики следует с максимально возможной степенью учитывать интересы жертв преступлений, дифференцированных по социальному статусу. К этому вопросу мы вернёмся при рассмотрении научных рекомендаций, относящихся к уголовно-правовым и уголовно-процессуальным средствам борьбы с преступностью.

§ 3. Виктимность жертвы – криминологический и правовой аспекты

В понятийном аппарате криминологической науки рядом с причинами преступного (противоправного, делинквентного) поведения самостоятельное место занимают условия, способствующие совершению преступления. Они, как правило, не включаются в цепочку причинно-следственных связей совершенного преступного акта, могут далеко отстоять от факторов, предопределяющих антисоциальные наклонности личности и преступный умысел, но облегчают его реализацию. Уголовное законодательство признает отягчающими вину обстоятельствами совершение преступления в отношении малолетнего или иного беззащитного и беспомощного лица. Эти качества возможной жертвы преступления носят объективный характер, как правило, заранее учитываются субъектом преступления и облегчают достижение им результата. Однако достаточно распространены и некоторые субъективные свойства личности, обрекающие её на статус потенциальной жертвы преступления. Они далеко не всегда очевидны, могут носить спонтанный характер, и их уголовно-правовая релевантность чаще всего представляется сомнительной. Вместе с тем значение некоторых субъективных качеств жертв в механизме совершаемых преступлений настолько существенно, что их изучению посвящено самостоятельное направление в науке, именуемое виктимологией. Это направление было актуализировано в 90-е годы – годы бурных реформ и преобразований, когда разрушение «тоталитарной системы» казалось залогом торжества демократии и свобод личности, а в деятельности правоохранительных органов репрессивное направление должно было уступить место правозащитной функции. Задача эффективной защиты человека, ограждения его от преступных посягательств не могла решаться

без привлечения внимания к личности жертвы, как состоявшейся, так и потенциальной. В науке утверждалось направление виктимологической профилактики[59].

Виктимология (от лат. viktima – жертва) – учение о жертве преступления. При этом выделяются, причем, не всегда чётко, два направления исследований. Одно из них охватывает всю совокупность проблем, относящихся к характеристике жертв: различение их по социальному положению, полу, возрасту, образованию, национальности, вероисповеданию и пр. При этом могут иметься в виду не только жертвы зарегистрированные, но и латентные, и потенциальные. Именно такой подход характерен для раздела «Состояние криминальной виктимизации в Российской Федерации», к которому мы выше обращались[60]. Это направление в наибольшей степени отвечает широким социальным программам выведения страны из унижающих личность условий бедности, социальной апатии, правового нигилизма. И в материалах IX Конгресса ООН по предупреждению преступности в разделе, посвященном сокращению виктимизации, излагаются рекомендации, обращенные ко всему обществу. «Сокращение виктимизации является по существу трёхсоставной задачей, к решению которой имеют отношение потенциальный потерпевший, правонарушитель и широкая общественность, включая представителей органов по борьбе с преступностью. …Как правило, причины насильственной виктимизации кроются в культурных обычаях, порождающих конфликты, включая ханжество, расизм, религиозный фанатизм, дискриминацию по признакам пола, гомофобию и ксенофобию. Основная задача эффективной политики предупреждения виктимизации должна заключаться в изменении таких взглядов и поощрения терпимости и социальной гармонии»[61]. Предполагается воспитательно-идеологическая работа, рассчитанная на перспективу, настолько же реальную, насколько реально решение задачи об изменении природы человеческой, идущей от скрижалей Моисеевых и десяти заповедей Нагорной проповеди Христа. Не будем считать её утопической: успехи цивилизации в деле гуманизации общественных отношений очевидны, если вспомнить мракобесие средневековья. (Однако не будем забывать и об углубляющемся расслоении общества на сверхсытых и голодных, и о кровавых межэтнических конфликтах современности, и об угрозе атомного апокалипсиса в перспективе). Есть и более прагматичные рецепты, указывающие на способы противостояния всеобщей виктимизации населения. Это – ориентация каждого на способы «самозащиты». «В той мере, в какой общество (государство) не может защитить личность от преступных посягательств, личность должна самостоятельно обеспечить свою защиту»[62]. Автор приводит пример прецедентного характера: в недалеком прошлом в городах Китая двери не запирали, так как не было необходимости в защите от посягательств на находящееся в доме имущество и на самих жильцов. Теперь китайцы обзаводятся железными дверями. Как и россияне с расцветом капитализма. Обидная для человечества перспектива!

Более узкий подход к пониманию виктимизации связан с изучением субъективных качеств лиц, ставших жертвами преступных посягательств. С этого направления зарождалась виктимология, и именно в этой части она достигла определенных успехов. Их, эти успехи, уместно связывать с программой частной профилактики. Давно замечено, что судьба человека в немалой степени зависит от него самого, его адаптации к окружающему миру. Одни уклоняются от конфликтов, другие их обостряют и даже провоцируют, пожиная соответствующие плоды.

К числу основоположников этого направления виктимологии относят Г. Гентига, который в 1948 г. Издал книгу «Преступник и его жертва. Исследование по социобиологии преступности», положившую начало изучению личностных недостатков человека, обуславливающих его предрасположенность стать жертвой преступления. В отечественной криминологической литературе приоритет утвердился за Л.В. Франком, который рассматривал как виктимное, а потому социально ущербное, провоцирующее преступность поведение потенциальной жертвы в виде распущенности, легкомыслия, неосмотрительности и пр.[63] Позже появились работы Ривмана Д.В., Коновалова В.П., Рыбальской В.Я., связывающие проблемы профилактики с преодолением виктимизации.

Л.В. Франк термином «виктимность» обозначал, как и его предшественники, «повышенную способность человека в силу социальной роли или ряда духовных и физических качеств, при определённых объективных обстоятельствах становиться потерпевшим. Виктимизации – это процесс превращения такого лица в реальную жертву, конечный совокупный результат такого процесса»[64]. Автор не пытался придавать жертве ореол невинного страдальца, вызывающего во всех случаях сочувствие и, тем более, заслуживающего его. Приводя суждение В.И. Даля о том, что «один бывает невинною жертвою злонамеренности, другой же необузданности своей», Франк замечает – трудно себе представить более точное обозначение потерпевшего от преступления в виктимологическом смысле. В поле зрения исследователей проблем виктимологии, ориентированных на цели частной профилактики, правовой квалификации действий обвиняемого и пределов компенсаций, на которые может претендовать жертва, являются вопросы личности и поведения потерпевшего, их роль в генезисе преступления, отношения между жертвой и преступником, значимые в криминалистическом и криминологическом аспектах. А.И. Долгова отмечает, что «часто преступление это результат поведения лица в конфликтной и проблемной ситуации, когда потерпевшая сторона ведёт себя не просто виктимно, но и прямо криминально». Ею разделяются суждения некоторых исследователей, что в 80 % случаев тяжкое насильственное преступление «является результатом конфликта, в котором только случай решает, кто становится жертвой, а кто виновным»[65]. Подобное суждение характерно и для других криминологических публикаций по проблеме виктимности. Так, Д.В. Ривман, один из соавторов учебника «Криминология», пишет: «В механизме преступления нередко роли преступника и жертвы переплетаются столь причудливо, что вообще приходится констатировать тот факт, что само различие между ними весьма относительно, поскольку лишь случай решает, кто станет преступником, а кто жертвой. К тому же эти роли могут взаимозаменяться и совмещаться одном лице»[66]. Мы не берём на себя смелость оценивать обоснованность такого рода суждений, – возможно, здесь имеет место некоторое преувеличение провоцирующей роли жертвы преступного посягательства. Важно другое: есть связь между поведением жертвы и преступлением, повлекшим причинение ей ущерба. Эта связь представляет интерес не только для криминологической науки, но и для правоприменителя, решающего вопросы юридической квалификации преступления, определяющего степень вины преступника и пределы компенсаций ущерба, причиненного жертве.

Теория права, уголовного и уголовно-процессуального, в частности, требуют относиться к обвиняемому как невиновному до вступления приговора в законную силу. Полагаем, что такой же презумпции следует придерживаться и по отношению к жертве (потерпевшему), пока не доказано в надлежащем процессуальном порядке её провоцирующее поведение. При этом должно быть выработано операциональное понятие провоцирующего поведения, – к нему не может относиться неопытность, неосмотрительность, беспомощность, излишняя доверчивость и наивность потенциальной жертвы. Это свойства личности, о которых ежедневно напоминает телевидение в сюжетах о мошенниках под личиной работников собеса, о гадалках и колдунах, обирающих страждущих и пр. Эти индивидуальные особенности личности, ставшей объектом преступных посягательств, могли бы войти в перечень отягчающих обстоятельств, предусмотренных уголовным законодательством. Разумеется, этому должна предшествовать их теоретическая проработка, исключающая оправдание пещерной глупости и ограниченности жертвы, превращающие её в таковую своими собственными руками. Мы испытываем большое искушение напомнить и о грехах отечественного телевидения, навязывавшего населению всей страны чудесных целителей в виде экстрасенсов Кашпировского и Чумака. Достаточно попить воды, заряженной через эфир их энергетикой, чтобы тебя миновали любые напасти – и медицинские, и криминальные. В этой корыстной практике телевизионщиков вполне уместно отметить психологические истоки виктимизации населения.

Особую тревогу вызывает виктимизация несовершеннолетних. Динамика роста преступлений, объектом посягательств которых являются несовершеннолетние, является угрожающей. Статистические данные, взятые за относительно длительный период, выглядят следующим образом. Несовершеннолетние (включая малолетних) стали жертвами преступных посягательств: в 1997 г. – 91 786 человек, в 2004 г. – 113 456, в 2006 г. – 194 364, в 2008 г. – 126 512. Число погибших подростков в результате совершения преступлений в 2008 г. составило 1914 человек. Отмечаются высокие темпы роста преступлений сексуального характера в отношении несовершеннолетних. Зарегистрировано таких преступлений: в 2003 г. – 4628, в 2004 г. – 5981, в 2005 г. – 7608, в 2006 г. – 9678, в 2008 г. – 9098 г.[67] Специалисты выделяют в качестве причин виктимизации подростков три группы факторов: социальная изоляция, связанная с оставлением школы, безнадзорностью и беспризорностью; отсутствие навыков безопасного образа жизни; распространенность у подростков черт, повышающих виктимность (легкомыслие, беспечность, беспомощность, склонность к подражательсву, влекущая к распитию спиртных напитков и наркотизму и пр.)[68].

В последние годы для органов исполнительной власти (включая Правительство, МВД и Прокуратуру) стало привычным и даже модным выделять «приоритеты» в работе и политике. Таким приоритетом в демографической сфере стало, как известно, поощрение рождаемости с помощью «материнского капитала». Борьба с безнадзорностью, беспризорностью и нищетой уже родившихся «малых сих» в приоритеты, к сожалению, не входит.

УПК РФ в гл. четвёртой, раздел XVI предусматривает процессуальные особенности рассмотрения уголовных дел по обвинению несовершеннолетних в совершении преступлений. Этот раздел УПК содержит систему процессуальных гарантий, обеспечивающих соблюдение прав и интересов несовершеннолетнего обвиняемого (подсудимого), что вполне обосновано психологией и уровнем социальной адаптации субъекта преступления. Что же касается несовершеннолетних жертв преступных посягательств, то они вниманием явно не обременены. Выделение профессионального защитника (представителя) для них закон не предусматривает, как не предусматривается для них и средств психологической реабилитации и социальной адаптации в ходе расследования и рассмотрения соответствующих уголовных дел. В этом отношении куда больший интерес представляет уголовное законодательство, включающее раздел о преступлениях против семьи и несовершеннолетних (глава 20 УК РФ).

Вопросы правовой и социальной защиты несовершеннолетних заслуживают отдельного рассмотрения.

Выводами этого раздела могут быть следующие соображения. Рост преступности и криминализация общественных отношений сопровождается виктимизацией общества, что свидетельствует о наличии реальной угрозы для каждого стать жертвой преступного посягательства. Отсюда фиксируемое социологическими опросами ощущение незащищенности и страха, ставшими доминантами общественного сознания. С этим в известной мере связаны явления социальной апатии и равнодушного отношения значительной части населения к т. н. программам «возрождения и модернизации». Преодолению виктимизации должны способствовать меры общей профилактики преступности и совершенствования средств защиты населения, особенно той его части, которая ощущает явную угрозу преступных посягательств либо реально подверглась противоправным воздействиям. Решению задач ограничения преступности и виктимизации населения должна быть посвящена научно обоснованная, рассчитанная на перспективу программа борьбы с преступностью, включающая экономические, организационные, правовые, идеологические, культурно-воспитательные и иные меры воздействия на социальные процессы и общественное и индивидуальное сознание. Изложенные идеи не отличаются новизной, но и забывать о них не следует[69].

Виктимность личности, становящейся жертвой преступного посягательства, представляет собой совокупность её субъективных качеств, провоцирующих преступление либо облегчающих достижение преступного результата. Представление о них является одной из основ частной профилактики преступлений. Виктимные свойства потерпевшего, проявившиеся в создании условий конкретного преступления и механизме его реализации могут, иметь существенное значение для юридической квалификации и ответственности обвиняемого. Они подлежат учёту и при решении вопросов материальной и моральной компенсации потерпевшего, что учитывается в судебной практике и нашло отражение как в международных правовых актах, так и в законодательстве России.

Европейская конвенция о выплате компенсации жертвам тяжких преступлений, открытая для подписания 24.11.83 г. и вступившая в силу 01.02.88 г., устанавливает случаи, когда компенсация со стороны государства должна быть уменьшена либо вовсе не выплачиваться: а) если это связано с поведением потерпевшего до, во время или после совершения преступления или относительно факта причинения вреда или смерти; б) если потерпевший был вовлечен в организованную преступность или был членом организаций, совершавших преступления; в) если выплата компенсации противоречит основам правопорядка (ст. 8). Из размера компенсации исключаются суммы всех иных выплат, которые производились потерпевшему из других источников (ст. 9).

Гражданский кодекс РФ, часть вторая которого была принята 22 декабря 1995 г., в статье 1083 – «Учет вины потерпевшего и имущественного положения лица, причинившего вред», установил более четкие правила, исключающие возможность огульного подхода.

1. Вред, возникший вследствие умысла потерпевшего, возмещению не подлежит.

2. Если грубая неосторожность самого потерпевшего содействовала возникновению или увеличению вреда в зависимости от степени вины потерпевшего и причинителя вреда размер возмещения должен быть уменьшен.

При грубой неосторожности потерпевшего и отсутствии вины причинителя вреда в случаях, когда его ответственность наступает независимо от вины, размер возмещения должен быть уменьшен или в возмещении вреда может быть отказано, если законом не предусмотрено иное. При причинении вреда жизни или здоровью гражданина отказ в возмещении вреда не допускается.

Вина потерпевшего не учитывается при возмещении дополнительных расходов (пункт 1 статьи 1085), при возмещении вреда в связи со смертью кормильца (статья 1089), а также при возмещении расходов на погребение (статья 1094).

3. Суд может уменьшить размер возмещения вреда, причиненного гражданином, с учетом его имущественного положения, за исключением случаев, когда вред причинен действиями, совершенными умышленно».

Глава третья Жертвы преступлений в свете уголовно-правовой и процессуальной политики государства

§ 1. О государственной политике борьбы с преступностью и её отражении в уголовном и уголовно-процессуальном праве

С середины 90-х годов прошлого столетия в связи с угрожающим ростом преступности отдельными отраслями юридической науки все больше внимания уделяется проблемам формирования и реализации государственной политики борьбы с преступностью. Предпринимаются попытки научного осмысления правовых и социальных средств воздействия на преступность. Речь шла и об определении задач ветвей государственной власти в деле сдерживания и, в конечном счете, преодоления наиболее опасных преступных проявлений, устранения факторов криминализации общества и государственного аппарата, профилактики преступности и отдельных видов преступлений.

Тема «Основы государственной политики борьбы с преступностью» впервые была включена в исследовательский план НИИ проблем укрепления законности и правопорядка при Генеральной прокуратуре РФ в 1995 г. В 1997–1998 гг. были проведены научные конференции по этой теме, стали появляться и первые публикации[70]. В то время и государственная власть лихорадочно разрабатывала и принимала федеральные программы борьбы с преступностью, которые не приводили к заметным успехам без их обеспечения в экономическом, организационном и правовом отношениях, без отработанной научной базы.

Долговременными негативными факторами, определявшими рост преступности, были кризисные явления в экономике переходного периода, последствия криминальной приватизации «общенародного достояния» – социалистической собственности, ослабление социального контроля, анемия власти, низкий уровень деятельности правоохранительных органов и пр. Дискриминация коммунистической идеологии привела к крушению многих привычных социальных и духовных ценностей. Необходимо было поднять престиж нравственности, вернуть уважение к труду и веру в социальную справедливость, осудить неправедный образ жизни и культ обогащения любой ценой. Таким образом, политика борьбы с преступностью предполагает, прежде всего, соответствующее использование экономических, идеологических, духовных средств. Однако возможности работы в этих направлениях в условиях перехода к рыночным отношениям оказались крайне ограниченными. Более того, нарастающие негативные процессы в сфере экономики влекли разрушительные последствия в общественном сознании. Общество оказалось обреченным на рост правового и нравственного нигилизма, ибо обострялась проблема физического выживания любой ценой. Процесс деградации затянулся. Те страшные явления общественной жизни, которые мы привыкли относить к «лихим девяностым», в начале нового столетия продолжали обостряться. Возрастало расслоение общества, концентрировались богатства в руках немногих и нищало остальное население, продолжали нарастать безработица, алкоголизм, наркомания и пр. Всё это сказывалось и на росте преступности, и на виктимизации населения, и на числе жертв этих процессов. Связь этих процессов очевидна. Для иллюстрации этих связей приведём несколько цифр.

Если в 1990 г. доля лиц, не имеющих постоянного источника дохода, среди выявленных преступников составляла всего 16,9 %, то к 1997 г. она поднялась до 52,4 %, в

2008 г. составляла 60,8 %, а в 2009 г. – 64,4 %. Коэффициент криминальной активности таких лиц ежегодно возрастает: если в 2008 г. составил 622 лица на 100 000 человек, то в 2009 г. вырос до 642 человек.

Имеют ярко выраженную криминогенность злоупотребление алкоголем и потребление наркотиков в России. Каждое шестое преступление в 2009 г. (13 %) из раскрытых было совершено лицами, находившимися в состоянии алкогольного опьянения.

Все более общественно опасный характер приобретают процессы виктимизации несовершеннолетнего населения страны. Количество зарегистрированных преступлений, совершенных в отношении детей в 2009 г., в сравнении с 2008 г., увеличилось на 41,7 %, достигнув 105 805, а тяжких и особо тяжких на 33,0 % – 23 044; на 21,2 % возросло число малолетних, пострадавших от преступлений, сопряженных с насильственными действиями, нарастает неблагоприятная динамика роста на 11,0 % сексуальных преступлений против несовершеннолетних и малолетних детей[71].

Казалось бы, такого рода материалы должны составить исходные основы для формирования государственной политики борьбы с преступностью. Но авторы этих обзоров, кажется, разуверились в возможности влияния государства на базовые факторы бытия. Видимо, поэтому в выводах Информационно-аналитического доклада акцент делается на более доступных психологии юриста мерах, связанных с совершенствованием правоохранительной практики, прокурорского надзора, организационно-правовых мер[72]. Конечно, есть место и для правовых мер в процессе совершенствования общественных отношений, в деле борьбы с преступностью и, тем более, в защите её жертв.

Проводившаяся судебно-правовая реформа привлекала внимание к повышению значения правовых факторов в борьбе с преступностью. Упование на правовые рычаги как наиболее действенное средство воздействия на общественные отношения и способ преодоления негативных явлений – извечное заблуждение политических стратегов. Но есть в этом и рациональное зерно: закон определяет средства и приоритеты защиты социальных ценностей, права и свободы личности, раскрепощая её, создавая условия для активного самовыражения и деятельности. Работа над обновлением законодательства во второй половине 90-х годов и начале нового столетия позволяла создавать новую правовую систему «с человеческим лицом». Менялось и назначение «священного принципа социалистической законности»: из средства обеспечения интересов государственного монстра он должен был стать средством защиты прав человека.

В числе правовых средств борьбы с преступностью важнейшая роль принадлежит отраслям уголовного и уголовно-исполнительного права. Защита же прав обвиняемого от произвола и защита интересов жертвы преступных посягательств – прерогатива, прежде всего, уголовно-процессуального права. Этими соображениями было предопределено появление теории уголовной политики и политики уголовно-процессуальной как самостоятельных разделов государственной политики борьбы с преступностью.

Мы остановимся здесь лишь на некоторых аспектах уголовно-правовой политики, имея в виду оценку объективности информации о состоянии преступности, подлинных оснований декриминализации многих составов преступлений, акции по либерализации мер наказания, исключения некоторых из них из УК РФ, правовых основаниях амнистий, явно игнорирующих права жертв преступлений, а также на наиболее общих вопросах и уголовно-процессуальной политике государства.

Давно известно, что объективная информация о состоянии того или иного общественно значимого процесса является необходимой предпосылкой для успеха воздействия на него с целью получения желательного результата. Для формирования действенной уголовной политики необходимо знание характера и реальных масштабов преступности в стране. Выше мы уже отмечали недостатки ведомственной статистики преступности, ссылались на исследования научных коллективов о том, что масштабы реальной преступности в семь раз превышают её зарегистрированную часть. Состояние статистики преступности, предлагаемой МВД РФ, давно не вызывает доверия. Криминологическая наука ищет способы корректировки её показателей путем отправления от цифр наиболее тяжких преступлений (убийств, в частности), труднее поддающихся фальсификации, но и этот способ оказался ненадежным. Количество убийств можно маскировать статистикой пропавших без вести или отнести в число преступлений, причинивших тяжкие телесные повреждения, если жертва скончалась не в день нападения. В 2009 г. было зарегистрировано 27 642 умышленных убийств. А всего по установлению личности граждан по неопознанным трупам находилось на учете 111 577 человек… «В этих цифрах скрывается большая доля умышленно убитых, но они не попали в статистику убийств, а их близким не было оказано необходимой правовой помощи»[73].

Возможны и иные, более хитроумные манипуляции, чаще всего связанные с недостатками регистрации сигналов о преступлениях. Просматривая статистику МВД РФ за ряд лет, можно заметить её существенные колебания с заменой руководителя ведомства. С приходом нового министра отмечается заметный скачек преступности, затем она спадает и вновь подскакивает с появлением очередного руководителя. Это наблюдение казалось плодотворным, и для его подтверждения нужно лишь было выстроить соответствующий статистический ряд. Однако выяснилось, что идея не оригинальна, – она уже использована и на цифрах подтверждена. Известный криминолог профессор В.В. Лунеев в одной из недавних публикаций пишет: «Я проанализировал причинные связи между министрами внутренних дел СССР (России) и динамикой преступности за 1966–2009 гг. В 1966–1982 гг. министром был Н.А. Щелоков. В первый год его службы (1966) учетная преступность возросла на 18,1 %, а в 1967 г. она снизилась на 1,9 %. За 17 лет его бдения были небольшие колебания и со знаком плюс, и со знаком минус»[74]. Далее автор сообщает, что с приходом В.В. Федорчука (1983 г.) зарегистрированная преступность возросла на 21,7 %, с появлением министра В.В. Бакатина рост составил 31,8 %, Б.К. Пуго – +15,7 % и т. д. Причем, каждый раз после года «царствования» нового министра шло снижение преступности. Причина манипуляций проста: рост преступности выдавался за устранение недостатков регистрации, в которых виновен предшественник, а дальнейшее снижение – результат блистательного руководства преемника. Автор называет это явление статистическим мошенничеством, пронизывающим всю систему отчетности подразделений МВД «по показателям». Р.Г. Нургалиев возглавил ведомство в 2004 г., и число зарегистрированной преступности за этот год возросло на 5 %, а за 2005 – еще на 27,3 %. Затем началось снижение показателей, убеждая в успехах нового руководителя, маскируя факт полного кадрового разложения и завершение процесса сращивания подразделений МВД с криминальными группировками.

В ходе активной подготовки законопроекта о реформировании МВД и превращении милиции в полицию (вот он путь к успеху!) к концу 2010 г. президент Медведев охарактеризовал статистику преступности вполне адекватно: «враньё». Но ведь враньё давно стало стилем нашей жизни. Жаль, что президент заметил это только теперь и только по отношению к статистике г-на Нургалиева. Шокирующие данные, касающиеся многих сфер нашей жизни, приводит бывший директор НИИ статистики Василий Симчера со словами: «Надоело врать» (справка KM.RU, интернет). Мы воспроизведем некоторые из них без комментариев автора.

Темпы прироста ВВП. Официально: 6 %. Фактически: 4 %. Инфляция в среднем за год. Официально: 6–8%. Фактически: 18,27 %. (По данным НИИ статистики (Росстата), в стране 12 млн. алкоголиков, более 4,5 млн. наркоманов, свыше 1 млн. беспризорных детей. Не удивительно, что официальные данные занижены в 30 раз: почти половина деклассированных в богатейшей стране – свидетельство полного провала экономической и социальной политики власти). Удельный вес убыточных предприятий в %. Официально: 8 %. Фактически: 40 %. Степень износа основных фондов в %. Официально: 48,8 %. Фактически: 75,4 %. Доля иностранного капитала в экономике России в %. В целом официально: 20 %. Фактически: 75 %, Эффективность модернизации в % к затратам. Официально: 25 %. Фактически: 2,5 %.

Чтобы сохраниться, резюмирует Олег Смолин, власть превращает статистику в наглую ложь, а гражданам с ее помощью пытается напялить «розовые очки». Возникает вопрос: кто придумал это статистическое мошенничество и как можно эффективно руководить страной в условиях перманентных информационных искажений?

После обсуждений проекта Федерального закона О полиции таковой был принят (Государственной Думой – 28 января 2011 г., одобрен Советом Федерации – 2 февраля 2011 г.). Появились некоторые основания надеяться на то, что полиция действительно станет на службу народу, а с искажениями сведений о результатах её работы будет покончено. В Законе содержится глава 10 «О контроле и надзоре за деятельностью полиции». В ней выделены: Государственный контроль за деятельностью полиции, Общественный контроль за деятельностью полиции, Судебный контроль и надзор, Прокурорский надзор. Обилие контролирующих систем и органов впечатляет, хотя многие из них, казалось бы, функционировали и ранее. Привлекает особое внимание статья 50, посвященная организации общественного контроля за деятельностью полиции. В него включены: граждане Российской Федерации, общественные объединения, Общественные наблюдательные комиссии и члены этих комиссий, Общественные советы, образуемые при федеральном органе исполнительной власти в сфере внутренних дел, при территориальных органах. Прописаны и полномочия этих общественных контролирующих органов. Надо полагать, что столь массированный контроль деятельности бывшего МВД, а ныне Полиции РФ, исключит манипуляцию статистикой преступности в угоду ведомству и будущие программы борьбы с преступностью получат доброкачественную информационную базу.

Но есть и метод снижения статистики преступности более изысканным способом, – например, путем изменения уголовного законодательства. Под флагом либерализации проводится декриминализация составов преступлений, перевод преступлений в административные правонарушения. С учётом этих изменений и мошенническими манипуляциями при 25 млн. реально совершаемых преступлений только 4 % преступников несут наказание[75]. Так создаётся видимость благополучия и очередных государственных побед, необходимых для поддержания высокого рейтинга руководителей.

Разумеется, при фальсифицированной информационной базе, характеризующей состояние преступности, не может формироваться научно обоснованная политика борьбы с преступностью, требующая адекватного правового, организационного и экономического обеспечения.

Закон О полиции начал действовать с 1 марта 2011 года. Прошло не так много времени, и уже СМИ констатируют ухудшение работы органов правопорядка. «Прокурор Москвы Сергей Куденёв недавно заявил, что раскрываемость особо тяжких преступлений ухудшилась в 2011 г. на 11 %, а наиболее распространенные злодеяния – кражи – и вовсе удаётся раскрыть в 17 % случаев. В МВД «АиФ» подтвердили, что статистика немного ухудшилась»[76]. Куда уж хуже! Создаётся впечатление, что реформы ведомств затеваются с единственной целью: замаскировать провалы бездарных чиновников. Кажется, после государя императора Александра II и министра Столыпина в России не появилось ни одного здравомыслящего руководителя!

Многие вопросы уголовной политики были предметом дискуссий при подготовке и прохождении в Государственной Думе проекта Уголовного кодекса РФ. В частности, наиболее активные обсуждения велись по вопросам применения конфискации имущества как меры наказания, о пределах ограничения юридического значения судимости, о допустимости отказа от понятий рецидивиста и особо опасного рецидивиста, об ограничении применения исправительных работ. Серьезные возражения встретили предложения о введении таких мер наказания, которые требовали значительных затрат из бюджета – арест, ограничение свободы, обязательные работы. Новый УК РФ был принят в 1996 г., и многие из этих спорных проблем остались достоянием истории и научных публикаций, упомянутых нами выше.

В последующие годы в УК РФ вносилось множество изменений (по некоторым подсчётам – до 900). По инициативе руководителей страны осуществлялась т. н. либерализация многих составов особенной части УК РФ. Стоит эта задача и теперь. Президент Д.А. Медведев настойчиво высказывается за отказ от ограничения усмотрения судьи при применении меры наказания нижним пределом санкций, о замене мер лишения свободы штрафами по определённым категориям преступлений. В своём Послании Федеральному собранию 2010 г. он заявил: «Сегодня я внесу в Государственную Думу закон, который позволит суду применять дифференцированный подход при назначении наказания. По целому ряду составов преступлений будут исключены нижние пределы санкций. У суда появится возможность более широко применять такие альтернативные меры наказания, как штраф и принудительные работы. Но главное, чтобы в отсутствие нижнего предела уголовной санкции суды не воспринимали верхний предел как единственный ориентир при назначении наказания. Ведь сила суда не в жёсткости, а в неотвратимости и справедливости наказания, а миссия правосудия – не только карать, но и исправлять».

Это заявление Президента имеет прямое отношение к формированию уголовной политики, однако возникают сомнения в обоснованности отдельных высказанных им положений. Обратимся в этой связи к действующему УК РФ. Статья 64 УК предусматривает возможность назначения судом более мягкого наказания, чем предусмотрено за данное преступление. Её ч. 1 гласит: «При наличии исключительных обстоятельств, связанных с целями и мотивами преступления, ролью виновного, его поведением во время или после совершения преступления, и других обстоятельств, существенно уменьшающих степень общественной опасности преступления, а равно при активном содействии участника группового преступления раскрытию этого преступления наказание может быть назначено ниже низшего предела, предусмотренного соответствующей статьей Особенной части настоящего Кодекса, или суд может назначить более мягкий вид наказания, чем предусмотрен этой статьей, или не применить дополнительный вид наказания, предусмотренный в качестве обязательного» (выделено нами).

Кроме того, ст. 73 УК РФ позволяет суду применять условное наказание: «Если, назначив исправительные работы, ограничение по военной службе, ограничение свободы, содержание в дисциплинарной воинской части или лишение свободы на срок до восьми лет, суд придет к выводу о возможности исправления осужденного без реального отбывания наказания, он постановляет считать назначенное наказание условным.

При назначении условного осуждения суд учитывает характер и степень общественной опасности совершенного преступления, личность виновного, в том числе смягчающие и отягчающие обстоятельства».

Таким образом, закон и ныне позволяет суду применять дифференцированный подход при назначении наказания. Совпадение предложения об изменении закона с уже реализованной в законодательстве идеей не представляет большой опасности, ибо ситуация может быть скорректирована законодателем. Однако поиски некоего дополнительного смысла в предложении, исходящем от высшего должностного лица государства, вполне могут привести к дестабилизации в правоприменении.

Появление у суда возможности более широко применять такие альтернативные меры наказания, как штраф и принудительные работы, автор предложения дополняет сентенцией о том, что «сила суда не в жёсткости, а в неотвратимости и справедливости наказания». Но ведь справедливость – категория субъективная, она по-разному видится подсудимым и его жертвой. И уж если совершенствовать уголовный закон с учетом моральных критериев, следовало бы вспомнить и позицию «другой стороны» – стороны безвинно страдающей, во имя защиты которой изначально формировалось уголовное право.

Далее в Послании развивается мысль о замене тюрьмы штрафом: «Нашей принципиальной задачей остаётся борьба с коррупцией. Считаю, что мы должны самым внимательным образом анализировать исполнение уже принятых решений и двигаться дальше. Опыт показывает, что даже угроза лишения свободы до 12 лет не удерживает взяточников. Представляется, что в ряде случаев экономические меры в виде штрафов могут быть более продуктивны. Поэтому коммерческий подкуп, дача и получение взятки могут наказываться штрафами в размере до стократной суммы коммерческого подкупа или взятки».

Предлагается усвоить сомнительную мысль о том, что штраф действеннее и страшнее 12-ти лет лишения свободы. Не сомневаемся, что такая уголовная политика очень обрадует коррупционеров-чиновников, занимающих высокие посты и счета которых, размещенные в зарубежных банках, растут отнюдь не за счёт трудовых доходов.

Заметим также, что ставшие ныне популярными идеи замены по отдельным составам преступлений лишения свободы штрафами скрывают опасность роста социальных напряжений и ущемления интересов потерпевшего. Обвиняемые окажутся разделенными на две категории – богатых и бедных. Первые откупаются от тюрьмы деньгами, вторые обречены на содержание в тюрьмах и исправительных колониях. Потерпевшие, которые вправе рассчитывать на реальное наказание преступника, будут видеть его на свободе, торжествующим и, вполне возможно, угрожающим местью своей жертве. Впрочем, в УПК РФ эта идея давно реализована в виде денежного залога в качестве меры пресечения, альтернативной заключению под стражу или домашнему аресту (ст. 106 УПК РФ). Расслоение общества, как видим, нарастает не только за счет воровства теми, кто подсуетился в эпоху криминальной приватизации. Не выдержал столкновения с действительностью и конституционный принцип равенства всех перед законом и судом.

В публикациях последних лет по вопросам уголовной политики проблемы её либерализации подвергаются серьёзной критике, убедительность которой, на наш взгляд, не вызывает сомнений, если не игнорировать факт всё нарастающей криминализации общества. Авторы книги «Российская уголовная политика: преодоление кризиса» солидаризируются с известным теоретиком либерализма Ф.А. Хайеком, писавшим, что такой принцип либерализма, как терпимость, применим только к тем, кто способен к диалогу, требующему терпения, и не применим к тем, кто к этому не способен[77]. В той же работе авторы солидаризируются с мнением В.В. Лунеева в том, что российский либерализм, отвергающий эффективный социально-правовой контроль, оказался беспомощным в борьбе с преступностью на современном этапе: «Диктатура преступности при либеральной борьбе с ней становится не менее опасной, чем диктатура тоталитаризма»[78].

Приведём и еще одно извлечение из работы А.И. Алексеева, В.С. Овчинского и Э.Ф. Побегайло, в полной мере нами разделяемого: «Многие отмеченные «тупики» были заложены в УК РФ 1996 г. изначально. Кодекс был построен на неолиберальной концепции абсолютного приоритета прав личности, потерпевшей в российских условиях полное банкротство. Под предлогом деполитизации и деидеологизации устоявшихся положений из УК РФ были исключены многие важные и оправдавшие себя институты и нормы. В результате все негативные прогнозы реализовались в российской действительности»[79].

Соглашаясь с авторами, мы считаем необходимым напомнить и об общественном мнении, настойчиво требующем адекватных тяжести преступности мер наказания, ужесточения наказаний, вплоть до отказа от моратория на смертную казнь за тяжкие преступления – терроризм, умышленные убийства, педофилию и пр. Есть и риторический вопрос, который можно бы адресовать либералам: за чей счёт предлагается уголовно-правовой гуманизм – опять за счет жертв преступлений и налогоплательщиков?

Новшества принятого УК РФ и предложения по гуманизации уголовного законодательства, как видим, не увязываются ни с характером современной российской преступности, ни с вопросами правовой защиты жертв преступлений, условиями возмещения материального и морального вреда потерпевшим. Так, общие начала назначения наказания, формулируемые в новом УК РФ, устанавливают: «При назначении наказания учитываются характер и степень общественной опасности преступления и личность виновного, в том числе обстоятельства, смягчающие и отягчающие наказание, а также влияние назначенного наказания на исправление осужденного и на условия жизни его семьи» (ст. 60 УК РФ). Здесь нет упоминания о характере последствий преступления для его жертвы.

Представляется неоправданным исключение из числа наказаний обязанность осужденного загладить причиненный вред (ст. ст. 21 и 32 УК РСФСР, действовавшего до конца 1996 г.). Этот вид наказания был исключен в проекте УК, его нет в новом УК РФ. Такое ограничение мер воздействия не отвечает интересам потерпевшего, а также снижению конфликтности в сфере уголовного судопроизводства. Не отвечает оно и рекомендациям международных пактов, ориентированных на защиту жертв преступных посягательств. Так, «Стандартные минимальные правила Организации Объединенных Наций в отношении мер, не связанных с тюремным заключением» (Токийские правила), принятые 14.12. 1990 г. резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН 45/110[80], в числе санкций, не связанных с лишением свободы при вынесении приговоров, признаются допустимыми компенсации жертве и постановления о компенсации (подчеркнуто нами – автор), а также реституционные меры.

Токийские правила содержат свод основных принципов по использованию мер, не связанных с тюремным заключением, а также минимальные гарантии для лиц, к которым применяются альтернативы тюремному заключению, в том числе связанные с возмещением вреда, причиненного преступлением. Этот документ рекомендован государствам-членам ООН к применению в национальной политике и практике. УК РФ разрабатывался и принимался ранее токийских правил, но это не мешает внесению в него поправок в духе международных пактов о защите прав человека.

Возникают вопросы к определению в новом УК РФ акта амнистии. На основании амнистии лицо, совершившее преступление, освобождается от уголовной ответственности (ст.84 ч.2). В публикациях отмечается, что в законодательстве об уголовном судопроизводстве нет лица, «совершившего преступление», – есть подозреваемый, обвиняемый, подсудимый, осужденный, оправданный. Амнистия, как правило, распространяется и на тех, кто еще не осужден, чья вина еще не установлена и не доказана. Скопом прекращаются дела на стадии расследования. Возникает и вопрос о том, кто и как будет защищать интересы жертв преступлений при издании акта амнистии. Кому в этих случаях жертва преступления предъявит иск о возмещении вреда? Между тем, – указывается в одной из публикаций по этому поводу, – существует достаточно простое решение: «амнистию применять только к лицам, которым предъявлено обвинение, которые признают себя виновными и готовы загладить причиненный преступлением ущерб. Только при этих условиях амнистированное лицо не может возражать против иска потерпевшего, прикрываясь презумпцией невиновности»[81].

Аналогичные соображения могут быть отнесены и к статье 85 УК о помиловании.

Принцип справедливости, сформулированный в статье 6 УК РФ, распространен только на применение мер ответственности к обвиняемому: «Наказание и иные меры уголовно-правового характера, применяемые к лицу, совершившему преступление, должны быть справедливыми, то есть соответствовать характеру и степени общественной опасности преступления, обстоятельствам его совершения и личности виновного».

Остаётся неясным, как этот принцип сочетается с интересами жертвы преступления. Было бы уместно добавить формулу ст. 6 УК указанием на необходимость учитывать при определении наказания и тяжесть последствий преступления для его жертвы.

Уголовно-процессуальная политика государства, как составная часть правовых основ политики борьбы с преступностью, есть обеспечение присущими ему властными средствами развития такого уголовно-процессуального законодательства, которое обеспечивало бы эффективную деятельность соответствующих правоохранительных органов и правосудия, по борьбе с преступностью, гарантируя вместе с тем защиту личности, ее прав и свобод, интересов общества и государства. Формулируются и обосновываются принципы, которым должна быть подчинена деятельность по реализации уголовно-процессуальной политики борьбы с преступностью (законность, справедливость, неотвратимость ответственности, предупреждение преступлений и пр.), в числе которых выделен и принцип защиты интересов жертв преступлений. Подчеркивается его значение для повышения авторитета государственной власти, обеспечения социальной стабилизации, веры человека в личную безопасность, защищенность его семьи и имущества. Отмечались и недостатки действовавшего УПК РСФСР в части гарантий прав потерпевшего[82].

Главной особенностью нового УПК РФ в этой части является его ориентация на гипертрофированное представление о правах человека в ущерб общественным интересам. Принцип публичности в значительной мере уступил гражданско-правовому принципу диспозитивности, а под правами личности понимаются в основном права обвиняемого. Последний огражден сложной системой процессуальных гарантий, за которыми с трудом просматривается жертва преступления, трансформированная в безликую фигуру потерпевшего.

Нельзя сказать, что проблемы жертв преступлений не входили в предмет заботы руководства страны. Так, еще в 1996 г. Постановлением Правительства Российской Федерации в целевой программе по усилению борьбы с преступностью на 1996–1997 годы было дано задание правоохранительным ведомствам, а также министерствам юстиции и экономики России разработать в 1996–1997 годах «систему мер по обеспечению защиты жертв преступлений, повышению их правового статуса в соответствии с резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН «Основные принципы отправления правосудия в отношении жертв преступлений и злоупотребления властью», расширению их прав в уголовном судопроизводстве и гарантий возмещения причиненного материального и морального ущерба». Затрагивались в какой-то мере эти вопросы и в других официальных актах. Ныне можно констатировать, что некоторое расширение процессуального статуса потерпевшего в новом УПК РФ (2002 г.) имеет место, однако ни гарантий возмещения причиненного материального и морального ущерба, ни правовой помощи потерпевшему на льготных условиях до сих пор не обеспечено.

Отказ от таких принципов процесса, как принцип объективной истины и всестороннего и объективного исследования обстоятельств дела, как и введение особого порядка судебного разбирательства, работает в пользу преступника, но не жертвы. И здесь мы наши оценки принятой процессуальной формы готовы подкрепить мнением широкого круга признанных специалистов.

«Либеральные реформы, вызванные бездумным и безоглядным следованием западным рецептам общественного развития, маниакальным желанием переделать Россию на западный манер, не просто оказались не оправдавшими себя, но – гораздо хуже того – убийственными для всей страны. Либерализм привёл российское общество к гибели. Человеческие, материальные и духовные потери, которые понесла Россия за эти годы, неисчислимы. Они сопоставимы с тем уроном, которые понесла наша страна в результате Великой Отечественной войны»[83].

Эти общие соображения о безответственных реформах в России конца XX и начала XXI веков в равной мере относятся и к политике демократизации, и к экономическим реформам рыночного типа, и к уголовной и уголовно-процессуальной политике. Пауперизация населения через криминальную приватизацию и ваучеризацию госсобственности обеспечила обнищание населения и рост преступности на длительную перспективу. Забота о жертвах преступлений в этой перспективе не просматривается.

Недостаткам отдельных норм действующего УПК РФ и практики их применения в части защиты жертв преступлений мы посвятим отдельную главу.

§ 2. Проблемы имущественной и психологической реабилитации жертв преступлений как составная часть государственной политики борьбы с преступностью

В этом разделе мы не касаемся судебных решений по искам потерпевшего в уголовном и гражданском процессах. Им нами посвящаются отдельные разделы. Здесь речь пойдёт о социальных обязанностях государства и задачах гражданского общества, связанных с бедами составляющих его граждан.

Социальные обязанности государства по отношению к гражданам определены Конституцией РФ.

Из статьи 7: «Российская Федерация – социальное государство, политика которого направлена на создание условий, обеспечивающих достойную жизнь и свободное развитие человека».

Из статьи 17: «В Российской Федерации охраняются труд и здоровье людей, устанавливается гарантированный минимальный размер оплаты труда, обеспечивается государственная поддержка семьи, материнства, отцовства и детства, инвалидов и пожилых граждан, развивается система социальных служб, устанавливаются государственные пенсии, пособия и иные гарантии социальной защиты».

В теории государства и права понятие о социальном государстве сводится к представлениям о «произвольном перераспределении национального дохода в пользу социально слабых». Этим оно отличается от правового (либерального) государства, в основе которого господствует принцип формального равенства. Конституции многих современных государств чаще всего сочетают признаки правового и социального государства: наряду с провозглашением равенства прав граждан, предусматриваются формы социальной помощи «слабым». У слабых появляются права-притязания, которые не являются естественными и неотчуждаемыми, а скорее относятся к «привилегиям» – льготам и преимуществам (бесплатное жилье, бесплатная медицинская помощь, пособия по безработице и пр.). «Подобные привилегии социально слабых означают, что общество в социальном правовом государстве делится на тех, в чью пользу перераспределяется национальный доход, и тех, за чей счёт он перераспределяется. Поэтому принцип социальной государственности – это несправедливость, или уравниловка»[84].

Вопрос о том, в какой мере могут быть реализованы конституционные декларации о социальных льготах слабо защищенных слоёв общества в современной России с её разрушенной экономикой и небогатым бюджетом, нами здесь не обсуждается. Вместе с тем, ныне не кажется убедительным утверждение о том, что «положения ст. 7 Конституции в обозримом будущем будут оставаться фикцией»[85]. Реальность государственных акций социальной помощи многодетным семьям, гражданам, пострадавшим от стихийных бедствий, техногенных катастроф и терроризма, установление серьёзных льгот по оплате жилья и коммунальных услуг и пр. опровергают суждения о фиктивном характере социального государства в России. Мы исходим из того, что государство соответственно с Основным законом страны возложило на себя заботу о гражданах и по возможности её выполняет. И это естественно, иначе не было бы смысла в таком объединении, недешево обходящемся подданным.

Пределы социальных забот государства не уточнены и составляют ныне предмет научных споров, которые ведутся в основном в рамках представлений о его патерналистских функциях. Обобщенное представление об этих спорах и предлагаемых выводах даёт статья Цуканова С.С. в Ученых трудах РААН, на которую мы в данном случае сошлёмся[86].

«В юридической литературе, – пишет автор, – доминирует мнение о том, что патернализм (лат. pater – отец) – это принцип попечительства, опеки государственных органов над населением и органами местной власти; тип отношений между правителями и населением, предусматривающий «отеческую заботу» первых и «сыновнюю благодарность» вторых за улучшение условий жизнедеятельности».

Проанализировав историю развития идей патерналистского, правового и полицейского государств в разных научных источниках, автор сообщает: «На страницах российской периодической печати сосуществовали две разнонаправленные идейные установки. С одной стороны, апеллируя к работам европейских мыслителей, российские авторы объявляли о приоритете интересов свободно действующей личности, а с другой – писали о государстве как об институте, осуществлявшем заботу и покровительство по отношению к собственным гражданам. Переплетение либеральных и патерналистских ценностей прослеживается не только в отношении целей существования государства, но и при описании условий, необходимых для его функционирования».

Далее им развивается мысль о вреде патерналистской концепции. «Люди привыкли к тому, что за все вопросы необеспечения их социального и материального положения может нести ответственность государство. Более того, отсутствие длительное время условий для существования гражданского общества привело к тому, что государство заполнило собой все общественное пространство». Вместе с тем в ряде публикаций отмечается, что любые попытки государства освободиться от функции непосредственного «опекуна» своих граждан, избавиться от патернализма, в частности, в социальной сфере, воспринимаются гражданами как невозможность или отказ от реализации социальных прав[87].

Приводятся и слова Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации В. Лукина: «Ситуация, когда люди смиренно просят государство о том, чего должны были бы требовать, – пишет он, – увы, типична для нашей страны с ее давними традициями патернализма и чинопочитания. Проблема очень серьезна: неспособность граждан отстаивать свои права развращает государство, объективно препятствует его демократизации»[88]. Автор не уточняет, идет ли речь о необходимости активной защиты основных, неотчуждаемых прав или о защите прав-льгот. А это далеко не одно и то же, и не может быть одинаковой реакции на их нарушение.

Призывы к гражданам об активном отстаивании своих прав слышались и ранее. Широко известно высказывание основателя пролетарского государства В.И. Ленина о том, что граждане должны «научиться воевать за свои права по всем правилам законной в РСФСР войны». Очень скоро, однако, выяснилось, что война эта и обременительна, и опасна. Власть пресекала любое свободомыслие, а попытки организованных выступлений расценивались как государственные преступления контрреволюционного характера. Наиболее упорных «борцов за права» отправляли на Колыму. Насаждался страх перед государственной властью, который до сих пор ещё сохраняет след в общественном сознании россиян. При всем том идеология патернализма активно поддерживалась официальной пропагандой и находила подтверждение в реальности, ведущей и к чинопочитанию, и к благоговению перед государственной властью.

Конечный вывод автора упомянутой статьи сводится к следующему несколько неоднозначному положению. «Таким образом, есть основания утверждать, что концепция государственного патернализма отнюдь не утратила своей актуальности; однако она, к сожалению, является предметом не исторических научных исследований, а подоплекой нескрываемой ностальгии и, по сути, идеализации феодального и советского этапа развития права и государства». Обоснование «неизбежности» патерналистского характера российского государства представляется автору «весьма спорным научным направлением, ибо, в первую очередь, российский исторический опыт подтверждает несостоятельность такого теоретического подхода».

Мы бы сказали: напротив, российский исторический опыт подтверждает именно состоятельность такого теоретического подхода. Проблема не в опасности патернализма, а в доведении идеи до абсурда путём внушения представления о патернализме как о безграничной опеке государства, сковывающей инициативу и самостоятельность личности. Отказ от патерналистской идеи это, по сути, отказ от социальных функций государства, от государственной поддержки семьи, материнства, отцовства и детства, инвалидов и пожилых граждан, от системы социальных служб, государственных пенсий, пособий и иных гарантий социальной защиты. Цивилизованный патернализм – это поддержка государством социально незащищенных слоёв общества и тех граждан, которые обездолены стихийными бедствиями, техногенными катастрофами, преступностью.

Пожары лета 2010 года в России, поставившие на грань нищеты тысячи семей, не могли не заставить государство прийти им на помощь. Здесь уместно припомнить и помощь государства жертвам техногенных катастроф (Чернобыль, к примеру), и жертвам террористических актов (Норд-Ост, Беслан, аэропорт Домодедово и др.). Впору говорить о недостаточности компенсаций, а не об их неуместности, «развращающих правовое и нравственное сознание населения». Практика возмещения вреда жертвам террористических акций формировалась путём выплат единовременных пособий за счёт средств федерального бюджета либо бюджета субъектов Федерации и рассмотрения исков в порядке гражданского судопроизводства. Её правовые основы были определены ст. 17 ФЗ № 130 «О борьбе с терроризмом» от 25 июля 1998 г. Причем размеры выплат жертвам терактов существенно возрастали с ростом тяжести последствий и числа жертв. Размер выплат зависит и от возможностей бюджета, но едва ли кто будет оспаривать их необходимость – даже и противники государственного патернализма[89].

Идея разумного патернализма ныне перерастает в идею социальной ответственности ветвей государственной власти, бизнеса, институтов гражданского общества.

В каждом случае она имеет свои конкретные способы реализации. Исполнительная власть реализует формы материальной и психологической поддержки слабозащищенных слоев общества и жертв преступности. Законодательная ветвь власти призвана обеспечить правовые предпосылки и условия её адресной направленности. Судебная власть обеспечивает процессуальные формы защиты прав потерпевших. Бизнес использует формы благотворительности и меценатства. Институты гражданского общества – неправительственные правозащитные организации, адвокатура и др. – способствуют реализации прав гражданами, и их доступ к правосудию. Все эти виды деятельности заслуживают и популяризации, и поддержки. Они актуальны в современной России, для которой ущемление прав граждан составляет стиль повседневной жизни.

Мы уже отмечали, и еще не раз вернемся к этому, недостаточность внимания современного российского государства к жертвам преступных посягательств. Им требуется упорядоченная правом и четко организованная материальная поддержка, особенно в случаях, когда причинен вред здоровью, связанный с потерей заработка и иных доходов, а преступник или не установлен, или оказался несостоятельным. Для этого во многих странах создаются государственные и общественные фонды помощи жертвам преступлений. Идея не нова. И она не раз обосновывалась и в научных публикациях, и в рекомендациях конференций ученых и практических работников правоохранительных органов, обращенных к «компетентным органам и ведомствам». Учеными НИИ при Генеральной прокуратуре РФ ещё в 1997 г. было подготовлено Положение о Государственном фонде помощи жертвам насильственных преступлений[90]. Это был детально отработанный и юридически состоятельный документ, включавший разделы общих положений, о порядке деятельности фонда и основаниях получения помощи фонда, источниках его финансирования. И ныне, спустя 12 лет после опубликования Положения, не возникает сомнений в его обоснованности, как не возникает и оснований для обвинения авторов в популизме. Для иллюстрации приведём отдельные извлечения из этого документа. «Ст. 1. Обращаться в отделения Фонда могут граждане, которым преступным посягательством причинен физический вред в виде менее тяжких и тяжких телесных повреждений, близкие родственники лица, погибшего в результате преступления, а также те лица, жилище и имущество которых уничтожены в результате совершения преступления». «Ст. 5. Оказание материальной помощи зависит от финансового положения потерпевшего, а также компенсаций, полученных из фондов социального страхования, иных источников социального обеспечения». Предусмотрены пределы размеров материальной помощи, возможности её снижения в зависимости от вины потерпевшего. Указываются и источники финансирования Фонда, максимально снижающие бремя государственного бюджета.

Судьба этого документа, как и многих других благих начинаний, печальна. В ведомствах, куда проект Положения был направлен руководством НИИ, он был положен «под сукно», где и истлел за десять с лишним лет.

Предложения по совершенствованию законодательных актов по защите и обеспечению прав граждан, пострадавших от преступлений, достаточно многочисленны и уже давно обрели свою историю. Многие из них, касающиеся в основном вопросов судебной защиты потерпевших, рассматриваются в нашем исследовании. Законодательные предложения, относящиеся к социальной роли правосудия, мы делим на частные нормы и нормы-принципы.

Слабое использование отечественной судебной практикой положений международных пактов о защите жертв преступлений актуализирует идею подготовки фундаментального межотраслевого правового акта О защите жертв преступных посягательств.

Если вопросы социальной ориентированности исполнительной и законодательной ветвей власти более или менее определены конституционными принципами правового и социального государства, то положение судебной власти отличается особенностями, ставящими её вне социальных забот. Таковы последствия судебно-правовой реформы 90-х годов и начала нового века. Либеральные реформаторы, ориентированные на мифические «западные образцы», превзошли своих зарубежных адептов, добившись максимального отчуждения суда от народа и социальных проблем. Их взгляд на формирование суда, его состав и определение задач правосудия победил при обновлении судоустройственного и процессуального законодательства. И ныне мы имеем суд, вызывающий острую критику и специалистов, и общественности, заставляющую продолжать и продолжать т. н. судебную реформу. Связаны же многие недостатки правосудия с освобождением судей от общественного контроля, их защищенностью от ответственности юридическими иммунитетами, снижением роли судьи как субъекта доказывания, изменением задач правосудия.

Всё это вело к отчуждению суда от защищаемого им населения, к снижению его социальной роли.

Было очевидным не только специалистам, но и общественности несоответствие концептуальных положений, отраженных в результатах реформы, конституционным принципам.

Конституция РФ предусматривает осуществление правосудия судом (ст. 118 п. 1). Суд же – орган коллегиальный, и отступление от этого правила в истории отечественного судопроизводства не допускалось. В результате реформы утвердился суд, осуществляемый государственным чиновником единолично. Принцип коллегиальности правосудия теперь не упоминается даже в учебниках.

Конституция предусматривает право граждан участвовать в отправлении правосудия (ст. 32 п. 5). Но народные заседатели из суда устранены, а подсудность коллегиального суда присяжных составляет менее десятой части одного процента от числа рассматриваемых уголовных дел, не распространяясь на гражданские дела. Такая избирательная подсудность противоречит конституционному положению о равенстве граждан перед законом и судом.

Вместе с народными заседателями из сферы правосудия исключены и другие общественники, каковыми были представители трудовых и учебных коллективов в виде общественных обвинителей и защитников, действовавших наряду с профессиональными участниками процесса. Устранение народного контроля за действием чиновника-судьи открывает простор для злоупотреблений.

В дореформенное время судьи в СССР избирались народом. Конечно, это были советские выборы, без конкуренции кандидатур. Но избираемого судью знало население района, и он обязан был о своей деятельности отчитываться перед избирателями. И избиравшиеся трудовыми коллективами народные заседатели отчитывались перед ними. Теперь судейский корпус комплектуется по спискам квалификационной коллегии судейского сообщества и утверждается Президентом. Получив столь высокий мандат, судья может позволить себе свысока взирать на сограждан, что и подтверждается в повседневной жизни.

При всех призывах о повышении авторитета судебной власти правовая и социальная роль правосудия заметно и необоснованно снижена. Это касается, прежде всего, понимания задач судебной власти и осуществляемого ею правосудия.

Соответственно традиционным взглядам, поддерживаемым наукой о правосудии и дореформенным законодательством, судебная власть располагает наиболее сильными рычагами воздействия на отношение граждан к закону, на их «установки» в выборе вариантов правового либо противоправного поведения. Уровень правового и нравственного сознания населения связывался с культурой и справедливостью правосудия. Торжественность и гласность порядка отправления правосудия, активная демонстрация судом и профессиональными участниками процесса уважения к закону и его роли в обеспечении субъективных прав и интересов личности, попадающей в сферу правосудия, выяснение судом по каждому рассматриваемому делу «подлинной правды жизни» (по выражению А.Ф. Кони) – вот та школа, которую должны проходить участники судопроизводства и судебная аудитория. Выявление причин, способствовавших возникновению правового конфликта либо совершению преступления, и разумное реагирование на них как приговором, так и частными определениями, – это также один из способов проникновения судьи в сущность рассматриваемого конфликта и способ реализации судом его воспитательно-профилактической функции.

Именно такой образ деятельности суда, отраженный в задачах судопроизводства, подтверждал общественное значение и самой судебной процедуры, и решений суда, обеспечивая упорядочивающую и общепревентивную роль права.

Но есть и другой взгляд на правосудие. Он сводится к тому, что от суда нельзя требовать больше, чем разрешение данного правового конфликта. Рассматриваемое дело задает жесткие границы правосудию. Его социальная значимость – за пределами интересов суда, ибо возникает, как полагали реформаторы, опасность объективного вменения и обвинительного уклона.

И потому в новом УПК РФ нет упоминания о таких задачах правосудия, как формирование у граждан уважения к закону, предупреждение преступлений, и это повлечет множество вполне прогнозируемых правовых последствий и противоречивых решений.

Так, сохранение в УПК возможности выносить частные определения и постановления по вопросам устранения нарушений законов и обстоятельств, способствовавших совершению преступлений (ч. 4 ст. 29), не корреспондирует назначению правосудия (ст. 6). По этой, видимо, причине выпала из нового УПК и статья о частных определениях и постановлениях, выносимых одновременно с приговором.

Освобождение суда от активного поиска истины, воздействия на преступность, от обязанности реагирования на выявленные в ходе судебных разбирательств новые преступления оставляет потерпевшего без той самой судебной защиты, которая предусмотрена ст. 46 Конституции РФ.

Одним из лозунгов судебной реформы был лозунг борьбы с бюрократизацией суда, его отстраненностью от интересов рядового человека. Как видим, эта задача судебной реформой не решена. Казённое равнодушие и бюрократизм суда возведены в правило, поощряемое строем процесса.

Затянувшаяся судебно-правовая реформа проходит, как известно, под лозунгом формирования независимой и сильной судебной власти. Это отвечает идее правового государства, ибо суд – важнейший гарант прав человека и, как орган власти, способен эффективно выполнять свою роль, упреждающую скатывание исполнительной власти к диктату.

Эта роль, к сожалению, не нашла развития в концепции судебной реформы. И ныне, на этапе ее завершения, не утратили значения дискуссии о задачах судебной власти, о ее социальном назначении и функциях правосудия.

По мнению многих специалистов, вносящих позитивный вклад в развитие теории правосудия, суд, как ветвь государственной власти, не может стоять в стороне от общих вопросов, решаемых государством: утверждения законности и правопорядка, совершенствования законодательства, формирования правовой культуры в обществе путем воздействия на общественное и индивидуальное правосознание, внедрения в общественные отношения принципов здоровой морали.

Будем надеяться, что продолжаемая судебная реформа не ограничится латанием пробелов и устранением мелких противоречий в законодательстве. Следует, наконец, осознать, что сама концепция и судебной власти, определения её места в системе властей и задач правосудия требуют пересмотра с позиций уточнения их социальной роли, приближения к человеку как важнейшей социальной ценности, осознанию необходимости защиты, прежде всего, жертв преступлений.

Реализация идеи социального государства и его патерналистских функций на практике и в теории привело к пониманию социальной ответственности не только государственных институтов, но и институтов гражданского общества, и субъектов предпринимательской деятельности.

Любая деятельность подчинена определенным целям, которые могут преследовать чисто эгоистические личные либо групповые корпоративные интересы. Эти интересы могут быть безразличны обществу и государству, могут вступать с ними в конфликт либо, напротив, отвечать общественным потребностям. Осознание социальной ответственности стимулирует служение обществу, способствует решению стоящих перед обществом и государством задач. Разрушительные реформы 90-х годов, начавшиеся с дискриминации прежних идеологических ценностей, не обошли и проблему соотношения частных и публичных интересов – побеждала установка на индивидуальную вседозволенность, личный успех любой ценой. Вопросы служения обществу, защиты общего блага стали восприниматься в виде наивного архаизма. Восстановление социального равновесия и духовности требовало обращения к нравственным ценностям, отвечающим русскому национальному менталитету. Вспомнили о социальной ответственности бизнеса, о реабилитации успешно разрушаемой морали, о том, что благополучие индивида не может быть прочным в условиях пренебрежения общим благом, публичными интересами.

Требование социальной ответственности применимо к любому институту общества и государства. И мы уже видим определенные сдвиги общественного сознания в этом направлении. Так, применительно к представителям юридических профессий принцип социальной ответственности нашел отражение в «Меморандуме о социальной ответственности российского юриста», принятом Ассоциацией юристов России (30 сентября 2008 г.)[91]. Им предложены представителям «всех юридических профессий» принять стандарты социальной ответственности. Этот стандарт предполагает оказание юристами на добровольной основе безвозмездной юридической помощи гражданам и некоммерческим организациям, не имеющим возможности такую помощь оплатить, а также осуществлять правовое просвещение граждан.

Обсуждаемый ныне предложенный МЮ РФ проект Федерального закона «О системе бесплатной юридической помощи в Российской Федерации» развивает идею о социальной ответственности представителей юридических профессий. Его статья первая, посвященная предмету регулирования, устанавливает систему бесплатной юридической помощи в Российской Федерации, под которой понимается «информирование населения о действующем законодательстве; безвозмездное оказание юридической помощи отдельным категориям граждан федеральными органами исполнительной власти, органами исполнительной власти субъектов Российской Федерации, органами местного самоуправления, государственными юридическими бюро, адвокатами, нотариусами, а также иными участниками системы бесплатной юридической помощи». Проект предусматривает виды юридической помощи, оказываемые перечисленными субъектами с учетом их статуса и реальных возможностей. Для адвокатов эта благотворительная деятельность является привычной с момента её образования судебной реформой России 1864 г. Она лишь расширялась с годами и вполне отвечала и данному проекту, и известным положениям Общего Кодекса правил для адвокатов Европейского сообщества: «В любом правовом обществе адвокату уготована особая роль… Адвокат должен действовать в интересах права в целом, точно так же, как в интересах тех, чьи права и свободы ему доверено защищать…» (ст. 1.1). В этом отношении российская адвокатура имеет давние заслуги, неизменно соединяя задачи защиты частного интереса со служением обществу, что предопределяло публично-правовой характер её деятельности. Активное участие адвокатов в обеспечении бесплатной юридической помощью малоимущих граждан, участие в правовом просвещении населения нашло признание законодателя, отнесшего адвокатуру к числу институтов гражданского общества.

* * *

Подводя итог положениям этого раздела, отметим следующее. Вопросы правовой и социальной защиты жертв преступлений должны быть тесно увязаны с научно обоснованной государственной политикой борьбы с преступностью. В основе последней должна лежать выверенная информация о состоянии преступности и её тенденциях, об устойчивых детерминантах преступности и средствах воздействия на них – экономических, идеологических, организационных, правовых и др.

Исходя из Рекомендаций IX Конгресса ООН по предупреждению преступности и обращению с правонарушителями (Каир, 29 апреля – 8 мая 1995 г.) о необходимости переноса акцента с приоритетной защиты прав правонарушителя на приоритетную защиту жертвы правонарушения и общественных интересов, автором подвергаются критической оценке отдельные изменения законодательства последних лет, ведущие к ухудшению правовых условий защиты жертв преступлений. Акцентируется внимание на уголовно-правовых и уголовно-процессуальных аспектах политики борьбы с преступностью и защиты населения от преступных посягательств, имущественной и моральной реабилитации жертв преступлений.

Мы не ставили перед собой задачу в деталях определить основы будущей уголовной политики государства как политики борьбы с преступностью и необходимых мер защиты государства и общества от нарастающей криминализации. Это сложнейшая задача, которая может решаться коллективом специалистов, включающим криминологов, правоведов, социологов, социальных психологов, представителей правоохранительных органов, экономистов. Наша цель – напомнить о значении проблемы в условиях, когда преступность сращивается с аппаратом управления и перерастает в реальную угрозу самому существованию отечественной государственности. Мы пытались освежить в памяти известные достижения науки в этой области, показать убожество информационной базы в виде фальсифицированной ведомственной статистики преступности, напомнить об обязанностях государства – правового и социального – по защите прав и свобод человека, о социальной ответственности институтов государства и общества, погребенных идеологией рыночного чистогана. И мы видим в этом будущем программном акте в качестве самостоятельного раздела – систему мер имущественной и психологической реабилитации жертв преступных посягательств с учетом сложившейся практики цивилизованных государств.

Глава четвертая Жертвы террористических актов

§ 1. Общая характеристика терроризма и общепризнанных принципов борьбы с ним

Проблема безопасности приобрела для России особую актуальность не только в связи с глобальными геополитическими изменениями, происходящими в мире, но и с изменениями во внутренней политике. Наряду с положительными факторами, приблизившими нашу страну к становлению гражданского общества, реформирование породило ряд негативных явлений: рост преступности, ухудшение демографической обстановки, обнищание части населения, развитие националистических, сепаратистских сил, утрату многих социальных гарантий, которые были доступны гражданам в советские времена[92].

Конституция РФ закрепила идеалы демократического, правового, социального государства, в котором человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Однако всё еще нерешенной задачей государства остаётся создание необходимых условий для достижения провозглашенных целей. Обеспечение собственной безопасности, а также безопасности своих граждан – основная задача государства, направленная на обеспечение прав и свобод человека и гражданина. Вместе с тем рост преступности и терроризма как одной из наиболее опасных её составляющих становится знамением времени и в глобальных, и внутригосударственных масштабах. Подрывается стабильность общественных отношений, разрушается привычная шкала социальных ценностей, деформируется сознание и поведенческие установки.

Конституция РФ непосредственно не регулирует вопросы противодействия терроризму, но некоторые государства в своих конституциях специально касаются и этих вопросов. В частности, Конституция Республики Чили в ст. 9 отмечает, что терроризм в любых его формах по существу противоречит правам человека[93]. В ст. 15 Политической Конституции Колумбии от 6 июля 1991 г. предусматривается отдельные меры предотвращения террористических актов[94].

Такого рода положения, заключенные в некоторых Конституциях зарубежных стран по противодействию террористической деятельности, носят скорее идеологический, нежели правоустанавливающий характер.

К правовым основам противодействия терроризму в России относятся только акты федерального уровня. В первую очередь это УК РФ и Федеральный закон от 6 марта 2006 г. № 35-ФЗ «О противодействии терроризму».

Существуют формы индивидуального и массового террора. Федеральный закон от 26 февраля 2006 г. «О противодействии терроризму» в статье 3 дает основные понятия: терроризм, террористическая деятельность, террористический акт, террористическая группа, противодействие терроризму, контртеррористическая операция.

Терроризм – идеология насилия и практика воздействия на принятие решений органами государственной власти, органами местного самоуправления или международными организациями, связанные с устрашением населения и иными формами противоправных насильственных действий.

Террористическая деятельность – деятельность, включающая в себя:

а) организацию, планирование, подготовку, финансирование и реализацию террористического акта;

б) подстрекательство к террористическому акту;

в) организацию незаконного вооруженного формирования (НВФ), преступного сообщества (преступной организации), организованной группы для реализации террористического акта, а также участие в такой структуре;

г) вербовку, вооружение, обучение и использование террористов;

д) информационное или иное пособничество в планировании, подготовке или реализации террористического акта;

е) пропаганду идей терроризма, распространение материалов или информации, призывающих к террористической деятельности либо обосновывающих или оправдывающих необходимость последней.

Терроризм является угрозой, подрывающей основы конституционного строя и оборону конкретной страны, нравственность, здоровье, права и законные интересы человека и гражданина. Очевидно, что в рамках эффективной борьбы с этой угрозой неизбежно введение некоторых ограничений прав и свобод человека и граждан. Концепцией национальной безопасности РФ, утвержденной Указом Президента РФ от 17 декабря 1997 г. № 1300 (в ред. Указа Президента РФ от 10 января 2000 г. № 24)[95], международный терроризм назван в качестве одной из угроз национальной безопасности. В частности, в Концепции отмечается, что опасность терроризма, имеющего транснациональный характер и угрожающего стабильности в мире, обусловливает необходимость объединения усилий всего международного сообщества, повышения эффективности имеющихся форм и методов борьбы с этой угрозой, принятия безотлагательных мер по ее нейтрализации. Аналогичная норма закреплена в Стратегии национальной безопасности США 2002 г. Совет Безопасности ООН, проведя 20 января 2003 г. заседание на уровне министров иностранных дел, в своей резолюции подтвердил, что «существует серьезная и возрастающая угроза доступа террористов к ядерным, химическим, биологическим и другим потенциально смертоносным материалам и их использования, и поэтому существует необходимость усиления контроля за этими материалами»[96].

Общепризнанные принципы и нормы международного права, осуждающие террористические действия и направленные на защиту личности и государства, играют важную роль в борьбе с международным терроризмом[97]. Как известно, международное право выполняет регулирующую, координирующую, обеспечительную и охранительную функции. По своей сути международно-правовое регулирование представляет собой процесс функционирования динамично развивающейся системы с обратной связью. Объектом регулирования в данной системе являются межгосударственные отношения. В нашем случае это отношения, возникающие в борьбе с преступлениями, связанными с терроризмом. Цель международно-правового регулирования совпадает с общими целями борьбы с терроризмом – обеспечением безопасности государств и мирового сообщества в целом, защитой жизни и здоровья людей, охраной общественного правопорядка и окружающей среды, собственности, укреплением международного режима безопасного использования атомной энергии.

Принципам международного права отводится наиболее важная роль в регулировании межгосударственных отношений. Особое место занимают основные принципы международного права, сформулированные в Уставе ООН 1945 г.[98], Всеобщей декларации прав человека 1948 г.[99], Международном пакте об экономических, социальных и культурных правах 1966 г.[100] и других международно-правовых документах. К таким основным принципам принято относить принципы: суверенного равенства государств, невмешательства во внутренние дела, неприменения силы и угрозы силой, всеобщего уважения прав человека и др. Данные общепризнанные принципы являются фундаментом международного правопорядка. Именно им должны соответствовать специальные международно-правовые принципы, сформировавшиеся в области борьбы с преступностью в целом и с терроризмом в частности.

К специальным принципам, которые характерны для международного сотрудничества в области борьбы с преступностью, можно отнести принципы: неотвратимости наказания, гуманности, невыдачи политических эмигрантов, защиты жертв преступных посягательств и др. Эти принципы стали общепризнанными.

Однако принципы международного права, касающиеся борьбы с терроризмом, только начинают складываться. Декларация о мерах по ликвидации международного терроризма, утвержденная резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН 49/60 от 9 декабря 1994 г., к числу принципов международного сотрудничества в борьбе с терроризмом относит:

– безоговорочное осуждение как преступных и не имеющих оправдания всех актов, методов и практики терроризма, где бы и кем бы они ни осуществлялись;

– недопустимость оправдания актов терроризма независимо от того, какими бы соображениями политического, философского, идеологического, расового, этнического, религиозного или любого другого характера ни руководствовались лица, их совершающие;

– укрепление международного сотрудничества между государствами, международными организациями по предотвращению, пресечению и ликвидации всех форм международного терроризма;

– обеспечение задержания и судебного преследования или выдачи лиц, совершивших террористические акты и оказывающих им содействие;

– непредставление убежища лицам, занимающимся террористической деятельностью или оказывающим им содействие[101] и др.

К универсальным международным договорам, которые регулируют общие вопросы борьбы с терроризмом, следует отнести:

1) Декларацию по терроризму 1978 г.[102],

2) Международную конвенцию о борьбе с бомбовым терроризмом 1997 г.[103],

3) Конвенцию о борьбе с незаконными актами, направленными против безопасности гражданской авиации 1971 г.[104],

4) Международную конвенцию о борьбе с финансированием терроризма 1999 г.[105],

5) Европейскую конвенцию о пресечении терроризма (с поправками в соответствии с протоколом к ней)[106],

6) Европейскую конвенцию о взаимной правовой помощи по уголовным делам[107],

7) Европейскую конвенцию о компенсации жертвам насильственных преступлений[108] и др., а также ряд рекомендаций Парламентской Ассамблеи Совета Европы.

Террористический акт посягает на общественную безопасность, угрожает жизни, здоровью граждан, их имущественным интересам.

Уголовный кодекс РСФСР 1960 г. не содержал состава терроризма, а предусматривал уголовную ответственность лишь за террористический акт, под которым в ст. 66 Уголовного кодекса РСФСР понималось:

1) убийство государственного или общественного деятеля либо представителя власти, совершенное по политическим мотивам.

2) убийство представителя иностранного государства с целью провокации войны или международных осложнений (ст. 67 Уголовного кодекса РСФСР)[109].

Уголовный кодекс РФ 1996 г. впервые закрепил понятие терроризма и его целей. Статья 205 УК РФ определяет террористический акт как совершение взрыва, поджога или иных действий, устрашающих население и создающих опасность гибели человека, причинения значительного имущественного ущерба либо наступления иных тяжких последствий, в целях воздействия на принятие решения органами власти или международными организациями, а также угрозу совершения указанных действий в тех же целях[110]. При этом террористический акт совершается только с прямым умыслом. Ст. 205 УК РФ предусматривает также ответственность за угрозу совершения тех же действий.

Субъектом преступления по общему правилу является лицо, достигшее 14 лет. По мнению большинства исследователей, террористы не составляют специфическую группу. На путь терроризма чаще становятся люди со специфической личностной предрасположенностью, которая, вероятно, не приводила бы ни к каким негативным последствиям, если бы не воздействие микросреды[111].

В соответствии с ч. 1 ст. 205 УК РФ в субъективную сторону террористического акта включается в качестве цели – оказание воздействия на принятие решений органами власти или международными организациями.

За все преступления, связанные с террористической деятельностью, предусмотрено наказание в виде лишения свободы, вплоть до пожизненного. Только в трех нормах из двадцати одной предусмотрены альтернативные наказания. Однако и самые суровые санкции не останавливают террористов.

Федеральный закон РФ от 25 июля 1998 г. N 130-ФЗ «О борьбе с терроризмом» внес свой вклад в криминологическое понятие терроризма и его целей, каковыми являются:

1) нарушение общественной безопасности;

2) устрашение населения;

3) оказание воздействия на принятие органами власти решений, выгодных террористам, или удовлетворения их неправомерных имущественных и (или) иных интересов;

4) прекращение государственной или иной политической деятельности государственного или общественного деятеля;

5) провокация войны или осложнение международных отношений[112].

Непосредственными исполнителями террористических актов часто являются террористы-смертники, или зомби, которые исполняют замыслы организаторов и вдохновителей терактов[113]. Исследователями отмечается, что агрессию террориста-смертника формируют особые психологические механизмы, поэтому и мотивы их поступков наиболее сложны для понимания[114].

К пострадавшим от терроризма принято относить лиц, к которым применено насилие террористического характера или угроза его применения. Насилие есть применение физической силы к кому-либо, принудительное воздействие на кого-нибудь или что-нибудь; притеснение, беззаконие[115].

Чаще всего насилие понимается как действие, результатом которого является (или может являться) нанесение серьезного вреда жизни людей (причинение биологических, телесных повреждений, физическое подавление, имущественный ущерб, психическое, духовное травмирование) или материальным условиям их существования[116]. По своей сущности насилие является видом поведения отдельных лиц или определенной части общества, нарушающего социальные нормы (правовые, нравственные и др.), посягающего на важнейшие социальные ценности и обладающего свойствами общественной опасности, которая выражается в ущербе от насилия – моральном, физическом и имущественном. Рост насильственных преступлений – яркий показатель кризисного состояния общества, проявление его социальных пороков[117]. Всякое насилие – это, как правило, активный поведенческий акт. Однако в последние годы довольно часто стала обсуждаться проблема насилия с помощью такого способа воздействия человека, как внушение.

Что касается стимулов насилия, можно сказать, что оно является одним из видов разрешения конфликтного отношения, противоречия. Противоречия или конфликты, разрешаемые насилием, подразделяются на противоречия внутренние и внешние, главные и второстепенные, общие и специфические, возможные и действительные, объективные и субъективные и т. д. О.А. Баев, исследуя проблему конфликта в следственной практике, отмечает, что противоречие приобретает форму конфликта лишь тогда, когда оно состоит в несовместимости целей (интересов) или способов их достижения[118].

Понимание причин социальных конфликтов открывает путь к поиску оптимальных средств профилактики преступлений, включая акты терроризма.

Анализ статистических данных показывает неуклонную тенденцию к росту террористических актов в мире. В нашей стране больше всего террористических актов происходит на Северном Кавказе. При этом страдают и сотрудники правоохранительных органов, и мирные граждане, представители иностранных государств, журналисты.

Самым масштабным террористическим актом в мировой практике считается захват 12 сентября 2001 г. четырех гражданских лайнеров и таран башен Всемирного торгового центра в Нью-Йорке и здания Пентагона в Вашингтоне. При этом погибло около 5 000 человек, экипажи и пассажиры самолетов, служащие, полицейские, пожарные и спасатели.

Для координации усилий по противодействию терроризму Указом Президента Российской Федерации от 15 февраля 2006 г. № 116 созданы Национальный антитеррористический комитет и Федеральный оперативный штаб из представителей силовых структур и правоохранительных органов во главе с Директором ФСБ. В субъектах Российской Федерации образованы антитеррористические комиссии и оперативные штабы. Несмотря на то что борьба с проявлениями терроризма является по преимуществу прерогативой ФСБ, большая роль в ее проведении принадлежит и органам внутренних дел. Это обусловлено тем, что именно в дежурные части территориальных ОВД, как правило, поступают первичные сведения о совершенных террористических акциях либо об угрозе их осуществления, в силу чего сотрудникам милиции до прибытия специальных подразделений все первоначальные действия по их пресечению в реальной обстановке приходится проводить самостоятельно[119].

Признание государством ценности человеческой личности вызывает необходимость создания эффективно действующих механизмов, обеспечивающих каждому человеку и гражданину возможность добиваться защиты и восстановления его прав и свобод от любых незаконных ограничений и нарушений.

§ 2. О причинах террористической угрозы и мерах профилактики терроризма

Питательной почвой терроризма как идеологии и террористических актов являются конфликтные ситуации, возникающие на почве национальных, этнических и религиозных разногласий; рост националистических, экстремистских и корыстных проявлений; кризисные явления в экономике, участившиеся «разборки» по разделу сфер влияния с применением оружия и взрывных устройств и т. п. Международный опыт борьбы с терроризмом подтверждает эти общие суждения, отмечая значение таких факторов, как углубление социальной дифференциации населения; слабая эффективность деятельности институтов государственной власти; обострение борьбы за власть политических партий и движений; снижение уровня духовности в обществе; рост тенденций к разрешению возникающих противоречий в корпоративных интересах силовым путем; усиление криминализации общества; рост влияния исламского фундаментализма в отдельных регионах мира и России[120]. Человечество при переходе в новое тысячелетие столкнулось с таким комплексом негативных явлений, преодоление которых едва ли возможно в ближайшей перспективе. Умеренно оптимистические прогнозы связаны с поиском адекватных средств профилактики терроризма как идеологии и насильственных террористических актов доступными средствами правоохранительной деятельности.

Выступая на расширенном заседании коллегии Федеральной службы безопасности в конце января 2009 г., Президент Российской Федерации Д.А. Медведев отметил, что в целом количество террористических проявлений не снизилось. Поэтому установление причин террористической угрозы и террористических актов в России является необходимым условием для разработки и осуществления мер по предупреждению терроризма не только в России, но и в мире. Невозможно предупредить негативное явление, не зная его истоков и способствующих его развитию факторов.

Терроризм как вид организованной преступности существенно отличается от обычной преступности: в основе террора лежит идея. В криминологической литературе почти не развито учение о влиянии идеи на развитие терроризма. Исключением являются работы Н.Д. Литвинова, исследовавшего роль идеи в развитии антигосударственного терроризма и характере экстремистских идей, способствовавших развитию терроризма на Кавказе[121]. Автор делит экстремистские идеи по месту рождения на две категории: местные и зарубежные. «Местные – это идеи, родившиеся среди определенных слоев населения для «внутреннего» употребления и получившие хождение среди «родившего» их населения. Как правило, такие идеи, – считает автор, – более отвечают потребностям аборигенов, ибо авторы, «генераторы» идеи, лучше знают надежды и чаяния населения»[122]. Другой вид идеи – зарубежные, или внедряемые; это «те, что родились за пределами территории, в сознание населения которой они затем внедряются»[123].

Знание места зарождения экстремистской идеи позволяет сделать вывод об объективном либо субъективном появлении их на определенной социально-этнической территории. Местные идеи более понятны населению и более востребованы. Совсем иная картина наблюдается с зарубежными идеями: они родились для «внутренних» потребностей иных народов либо специально разработаны для внедрения их в сознание других народов.

Если исходить из места рождения так называемых исламистских идей, то следует признать, что они родились за пределами Кавказа: «ислам» занесен на Кавказ с Ближнего Востока, идеи панисламизма зародились на территории Турции и Персии, идеи социализма и анархизма пришли на Кавказ из Западной Европы. На Кавказе столкнулись два мощных идеологических течения: «исламское» с юга и «христианское», «православное», с севера. Борьба конфессий порождала и религиозный фанатизм, и борцов за веру, не останавливавшихся перед силовыми приёмами, ведущими к терроризму. Преодоление межрелигиозной вражды, достижение межконфессионального мира, устранение неблагоприятных социально-экономических условий является наиболее действенными способами профилактики терроризма, устранения причин, порождающих терроризм.

После трагических событий 11 сентября 2001 года в США для любой страны мира проблема обеспечения национальной безопасности приобрела невиданную до сей поры остроту. И первое, что в этой связи продемонстрировали США, до сих пор считавшиеся оплотом либеральных ценностей, – это резкое ограничение прав и свобод и агрессивную внешнеполитическую реакцию в отношении любого государства, которое стало подозреваться в пособничестве мировому терроризму. Причем поводом для таких подозрений послужили исключительно данные спецслужб. О какой-либо судебной процедуре в данном случае речь не шла. Насколько это правильно, покажет история, но то, что ситуации возникновения угроз безопасности, на которые не рассчитана существующая система, повлекли за собой применение особых, неординарных мер в масштабах мощнейшего в мире либерального государства, заставляет по-новому взглянуть на проблему обеспечения безопасности в любой стране.

Для России, до сих пор переживающей изменения в концептуальных подходах к системе институтов обеспечения безопасности, все это крайне актуально. Понятно, что прошлая советская система тоталитарного господства базировалась на силовых структурах, которые воплотились в универсальную систему государственной безопасности. Именно она с начала девяностых годов в условиях демократического развития страны стала первоочередным объектом массовых и частых реорганизаций, приведших к невиданному в истории российского государства снижению уровня безопасности. Именно тогда возникла тенденция к криминализации всех структур общества, да и самого государства. Именно в это время иностранные спецслужбы и представители бизнеса получили невиданные возможности для подрывной деятельности на территории России.

Международный «исламский» терроризм более всего проявил себя на южных рубежах нашей страны и в конце концов выкристаллизовался в незатухающем чеченском конфликте, унесшем и продолжающем уносить десятки тысяч человеческих жизней, причиняя грандиозный ущерб экономике страны.

В ходе реорганизации российской системы безопасности под натиском возникших в этой сфере угроз государство в последние годы нашло в себе силы обратить на это самое серьезное внимание. В результате сформировалась более или менее внятная система обеспечения безопасности, получившая правовое и структурное оформление в виде базового Закона Российской Федерации «О безопасности»[124], законах об отдельных видах и органах безопасности, наконец, Концепции национальной безопасности России[125]. Вопрос лишь в том, насколько все это отвечает современным угрозам безопасности и потребностям практики их преодоления.

На территории Российской Федерации к концу ХХ века участились случаи нападения на объекты органов внутренних дел и других правоохранительных органов. Все нападения отличались особой дерзостью, повышенной общественной опасностью и тяжкими последствиями. Они причинили материальный, физический и моральный ущерб обществу, серьезно подорвали авторитет государственной власти, в том числе правоохранительных органов.

Трагедия Беслана заставляла особенно серьезно подойти к планам охраны и обороны образовательных учреждений. Предотвращенная накануне 23 февраля 2007 г. органами ФСБ попытка диверсии в Москве в отношении важных объектов, среди которых значился и Московский университет МВД России, наглядно демонстрирует, что война с террором проходит и по нашей улице.

Вместе с тем, несмотря на принимаемые меры и некоторые позитивные изменения, оперативная обстановка в стране остается сложной. Не получил своевременного и адекватного отпора рост протестной активности молодежных радикальных организаций, через которые предпринимаются попытки распространить идеологию фашизма и национализма в среде социально не защищенных подростков. Число преступлений экстремистской направленности в 2007 г. возросло на 76 %, количество нераскрытых преступлений данной категории увеличилось на 60 %. Отмечается рост числа экстремистских акций, совершенных национал-шовинистическими группами в Центральном и Северо-Западном федеральных округах.

Для пресечения возможности отстаивания террористами собственных интересов в ст. 16. п. 2 закона № 35-ФЗ «О противодействии терроризму» установлено, что при ведении переговоров с террористами не должны рассматриваться выдвигаемые ими политические требования[126]. Конституционный Суд РФ в Определении от 19 февраля 2009 г. № 137-О – «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы граждан Э.Д. Бзаровой, Э.Л. Кесаевой, В.А. Назарова и Э.Л. Тагаевой на нарушение их конституционных прав положением пункта 2 статьи 14 Федерального закона «О борьбе с терроризмом» дает толкование части 2 ст. 16 Федерального закона «О противодействии терроризму»: запрет ведения с террористами переговоров о выполнении их политических требований, как посягающих на базовые конституционные ценности, по своему содержанию является гарантией этих ценностей.

Данные положения не предполагают отказ от защиты прав и свобод человека, а равно пренебрежение жизнью и здоровьем граждан при пресечении террористического акта. Иное противоречило бы как Конституции Российской Федерации, так и статье 2 Федерального закона «О противодействии терроризму», определяющей в числе основных принципов противодействия терроризму обеспечение и защиту основных прав и свобод человека и гражданина и приоритет защиты прав и законных интересов лиц, подвергающихся террористической опасности.

Законодательное установление недопустимости рассматривать при ведении переговоров с террористами выдвигаемые ими политические требования, будучи адресовано во многом и субъектам этих преступлений, носит превентивный характер и является мерой предупреждения террористических актов, преследующих политические цели, делая их достижение невозможным, а совершение террористического акта – бессмысленным.

Стратегия проведения в конкретной ситуации переговоров с террористами для сохранения жизни и здоровья людей должна выбираться с учетом того, что обсуждение вопроса о выполнении политических требований террористов и, тем более, какие-либо уступки им в этой части не способствуют минимизации последствий терроризма, а наоборот, могут усугубить террористическую угрозу, усилить агитационно-пропагандистский эффект террористического акта, стимулировать совершение новых актов терроризма и в конечном счете – способствовать их превращению в механизм политического управления государством, что несовместимо с самими принципами существования демократического правового государства[127].

Меры противодействия террористической угрозе могут рассматриваться как деятельность государства и общества по трем основным направлениям: профилактика терроризма, предупреждение, устранение причин и условий, порождающих терроризм и борьба с терроризмом. При этом наличие превентивных норм, в отсутствие поощрительных, изначально переводит переговоры с террористами из правовой плоскости во внеправовую.

Однако есть угрозы, которые в обычном порядке преодолеть невозможно. В этом случае Конституцией Российской Федерации и законодательством предусмотрено применение специальных мер, к которым прежде всего относятся режимы чрезвычайного и военного положения, позволяющие в целях безопасности временно ограничивать некоторые права и свободы на отдельных территориях, применяя при этом специальные меры подавления угроз безопасности. Их перечень содержит Федеральный конституционный закон «О чрезвычайном положении»[128].

Режим чрезвычайного положения – мера временная и неординарная. Его введение сопровождается сложными процедурами и далеко не всегда поддерживается Советом Федерации. Тем не менее то, что предусматривает этот режим, прямо свидетельствует о возможности подобных мер для преодоления угроз безопасности.

Непростительно медленное осознание опасностей организован ной преступности в России является одним из доказательств хронического отставания уголовно-правового контроля от криминальных реалий. Аналогичные процессы происходили и в других странах, но их законодатели и разработчики были более реалистичными и мобильными. В Италии, где опасность организованной преступности давно адекватно осознана, среди криминологов бытует выражение: «Подобно тому как мафия или является ассоциацией, или ее нет вообще, так и борьба с мафией – это или борьба с ее ассоциативной структурой, или борьбы нет»[129]. Но эта простая истина оказалась трудной для многих отечественных учёных и практиков.

Ученые и полицейские западных стран, объективно, а не мифологически представляющие демократию и не по газетам знающие организованную преступность в своих странах, не разделяют позицию либерального отношения к организованной преступности и прямо писали, что в России нет необходимого законодательства для борьбы с этим явлением[130].

Профилактика террористических актов всегда оказывается эффективнее, проще и дешевле, чем устранение их последствий. Поэтому первостепенное значение имеют предупредительные меры. Необходимы совместные усилия правоохранительных органов, других государственных и негосударственных органов, трудовых коллективов и населения, средств массовой информации, без которых эта работа будет малоэффективной[131].

Отдельным в этом списке являются усилия законодательных органов.

Исполнители теракта совмещают в себе правовой статус жертвы и террориста, нередко действующего по принуждению. Глава 8 УК РФ выделяет обстоятельства, исключающие преступность деяния. В соответствии со ст. 40 УК РФ не является преступлением причинение вреда охраняемым уголовным законом интересам в результате физического принуждения, если вследствие такого принуждения лицо не могло руководить своими действиями (бездействием).

Учитывая двойственное правовое положение исполнителей террористических актов ст. 205 УК РФ предусматривает в примечании, что лицо, участвовавшее в подготовке террористического акта, освобождается от уголовной ответственности, если оно своевременным предупреждением органов власти или иным способом способствовало предотвращению осуществления террористического акта и если в действиях этого лица не содержится иного состава преступления.

Однако состав ст. 205 УК РФ одновременно подразумевает привлечение лиц по ст. 208 и, или 209 УК РФ. Кроме того, освобождение лица от уголовной ответственности не исключает возможности привлечения его к иным видам юридической ответственности (гражданской, административной и т. д.). Таким образом, поощрительная мера, предусмотренная ст. 205 УК РФ, в действующей редакции не в полной мере выражает цель законодателя о предотвращении террористического акта.

Для обеспечения поощрительного эффекта и минимизации тяжких последствий преступления было бы целесообразно изложить примечание к ст. 205 УК РФ в следующей редакции: «Лицо, совершившее преступление, предусмотренное настоящей статьей, освобождается от уголовной ответственности, если оно своевременным сообщением органам власти или иным образом способствовало предотвращению либо пресечению преступления, которое оно финансировало и (или) совершению которого содействовало, и если в его действиях не содержится иного состава преступления, не связанного с организацией террористического акта».

К сожалению, практика борьбы с терроризмом показывает, что активная работа ведется лишь после совершенного преступления, а не на уровне предупреждения террористического акта. В последующем она постепенно ослабевает до очередного проявления террористического характера.

Основными исполнителями террористических актов являются террористы-смертники. Их использование обусловлено рядом соображений:

– Исполнитель теракта не нуждается в путях отхода после его совершения, поэтому подготовка и исполнение теракта становится менее сложной задачей.

– Теракты с участием смертников оказывают большее психологическое воздействие на общество.

– Создается героический образ «мучеников», что помогает террористическим организациям вербовать сторонников.

Как показывают исследования психологов, общей чертой террористов-смертников является отсутствие прочных социальных связей и подверженность внешнему влиянию. Этот фактор усиливается практически полной изоляцией смертника от внешних социальных контактов непосредственно перед совершением теракта. Обесценивание жизни, которое облегчает совершение суицидального теракта, вызвано стремлением избавиться от одиночества, от чувства унижения за свою этническую группу. Известно, что среди террористов-смертников значительную часть составляет молодежь, пережившая войну и выросшая в семьях беженцев[132]. Обеспечение прав и социальной поддержки отдельных этнических групп может являться действенной мерой по предупреждению террористических актов.

Одним из направлений борьбы с терроризмом является блокирование подпитывающих его финансовых потоков. В настоящее время существует ряд факторов, которые снижают эффективность противодействия финансированию терроризма. Среди них: недостаточное научное обеспечение противодействия финансированию терроризма, отсутствие специализированной литературы по данной тематике, несоответствие нормативной базы Российской Федерации в этой области международным стандартам и рекомендациям международных органов в области борьбы с финансированием терроризма[133].

В связи с ростом организованной преступности в последнюю четверть века в мире складывается устойчивая тенденция формирования нового адекватного уголовного законодательства, отвечающего на вызовы времени, согласно которому само участие (создание, управление, руководство) в организованном преступном сообществе стало считаться преступлением[134].

Терроризм вышел за государственные границы и составляет ныне часть транснациональной преступности, борьба с которой требует новых подходов. Учреждение Международной организации уголовной полиции (МОУП/Интерпол) в 1923 году было одним из таких новых и перспективных международных решений. Оно опережало появление массовой транснациональной преступности, но не предотвратило ее. В последующем на международном уровне периодически обсуждались меры борьбы с наиболее распространенными и опасными преступлениями межнационального характера, являющимися основными источниками доходов большинства транснациональных преступных организаций. Это касалось проблем, связанных с отмыванием денег, незаконным оборотом наркотиков, незаконными поставками оружия и боеприпасов, незаконным оборотом химических и ядерных материалов.

Одним из серьезных преступлений транснациональной мафии стала торговля людьми, женщинами, детьми, человеческими органами.

Особую тревогу вызывал и вызывает внутренний и международный терроризм, ставший частью современной жизни[135]. Объединение усилий международного сообщества в борьбе с этим злом – настоятельная потребность современного цивилизованного мира. Она осознается ведущими государствами, и принимаемые меры внушают определенный оптимизм.

§ 3. Система реабилитации жертв террористических актов (материальный, моральный, психологический аспекты)

За всю историю России не существовало столь явной опасности для общества, какую таит в себе терроризм, связанный с производством и применением взрывных устройств. Растут разрушительные последствия терактов, резко увеличивается число их жертв, приобретает особое значение проблема возмещения причиняемого вреда и компенсаций пострадавшим. С правовой точки зрения эта проблема представляется весьма социально значимой и многоаспектной, заслуживающей пристального внимания со стороны государства, общества, науки. Ее решение предполагает не только установление основных принципов противодействия терроризму, но и определение путей, средств и способов минимизации и (или) ликвидации последствий терроризма.

Комплекс вопросов, связанных с защитой жертв террористического акта, как и жертв любого преступного посягательства, носит достаточно сложный характер, включая состав причиняемого вреда, его причинную связь с действиями виновного, способы легальных форм компенсаций. В соответствии с положениями норм международного права жертвы преступлений имеют четыре вида прав: право на доступ к правосудию; право на возмещение вреда от причинителя вреда (или от третьих лиц); право на финансовую компенсацию причиненного вреда за счет государства и право на получение социальной помощи[136].

В Российской Федерации правовую основу защиты прав потерпевших от террористических актов составляют Конституция РФ, гражданское законодательство, общепризнанные принципы и нормы международного права о защите жертв преступлений, международные договоры Российской Федерации, специальные законы РФ «О борьбе с терроризмом» (1998 г.) и «О противодействии терроризму» (от 6 марта 2006 г.), нормативно-правовые акты Правительства и других органов государственной власти.

Выше мы уже отмечали значение положений Конституции РФ о защите прав потерпевших от преступлений и Декларации основных принципов правосудия для жертв преступлений и злоупотребления властью (утверждена резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН 40/34 от 29 ноября 1985 г.).

Для определения методов и форм возмещения вреда жертве террористических актов учитывается, что таковой может быть как физическое лицо, так и определенная общность людей, и юридические лица (организации), которым в результате совершения преступлений причинен определенный вред. Вопросы о характере вреда, подлежащего компенсациям, мы рассматривали выше, с учётом положений Гражданского кодекса и УПК РФ, а также разъяснений судебных органов страны.

Федеральным законом от 25 июля 1998 г. № 130-ФЗ «О борьбе с терроризмом» устанавливается, что под преступлениями террористического характера понимаются деяния, предусмотренные ст. ст. 205–208, 277 и 360 УК РФ. Пострадавшими от терроризма являются те, кому причинено насилие террористического характера или была угроза его применения. Физические лица и организации, в отношении которых было применено насилие террористического характера либо угроза его применения, при условии возбужденного уголовного дела по признакам соответствующего состава преступления, приобретают уголовно-процессуальный статус потерпевших. Потерпевший, предъявивший требование о возмещении имущественного вреда, при наличии оснований полагать, что данный вред причинен ему непосредственно преступлением, в соответствии со ст. 44 УПК РФ приобретает статус гражданского истца.

Виды способов возмещения вреда, включая моральный вред, закрепляются в ГК РФ (статьи 151, 1099, 1100, 1101 и др.). Они могут быть реализованы при наличии ответчика – причинителя вреда. В случае гибели или неустановления исполнителя террористического акта и его организаторов материальные компенсации вреда принимает на себя государство.

Так, Федеральный закон «О противодействии терроризму» (от 6 марта 2006 г. № 35-ФЗ) устанавливает следующие положения в ст. 18:

«1. Государство осуществляет в порядке, установленном Правительством Российской Федерации, компенсационные выплаты физическим и юридическим лицам, которым был причинен ущерб в результате террористического акта. Компенсация морального вреда, причиненного в результате террористического акта, осуществляется за счет лиц, его совершивших.

2. Возмещение вреда, причиненного при пресечении террористического акта правомерными действиями, осуществляется за счет средств федерального бюджета в соответствии с законодательством Российской Федерации в порядке, установленном Правительством Российской Федерации.

3. Вред, причиненный при пресечении террористического акта правомерными действиями здоровью и имуществу лица, участвующего в террористическом акте, а также вред, вызванный смертью этого лица, возмещению не подлежит».

Как видим, законодатель, предусмотрев компенсационные выплаты жертвам терактов за счет казны, освободил государство от обязанности возмещения морального вреда, возложив ее исключительно на лицо, совершившее террористический акт. Полагаем, что с этим можно согласиться в тех случаях, когда причинитель вреда установлен и к нему можно предъявить требования как к ответчику. Именно он должен заглаживать моральный вред публичным покаянием, извинениями, материальной компенсацией. Авторы комментария не пытаются оспаривать правомерность упомянутого положения закона, однако указывают на «проблематичность» взыскания денежной компенсации морального вреда вследствие неустановления лиц, причастных к совершению теракта[137]. При этом комментаторы напоминают о статье 52 Конституции РФ об обязанности государства компенсировать ущерб, причиненный потерпевшему преступлением. Следовало бы раскрыть юридическое содержание ущерба в соответствии с гражданским законодательством и вывод о том, что государство должно брать на себя бремя возмещения морального ущерба жертвам терактов оказался бы неизбежным. Пока же оно через своих высших должностных лиц ограничивается выражением соболезнования, что не может быть признано адекватной компенсацией морального ущерба.

Вопрос о компенсации морального вреда жертвам теракта Норд-Оста явился предметом рассмотрения судов г. Москвы, Верховного Суда и Конституционного суда РФ. Решения не в пользу жертв.

Напомним: в результате захвата заложников 23–26 октября 2002 года в Театральном центре на Дубровке погибли 130 и пострадали более 700 человек. Пострадавшие обратились в Тверской суд г. Москвы с исками о компенсации как материального, так и морального вреда. Требования возмещения материального ущерба были судом 23 января 2003 года частично удовлетворены, однако суд отклонил все иски родственников погибших в теракте о моральной компенсации. Свой отказ в удовлетворении жалоб Татьяны и Ивана Карповых, Зои Черницовой, семьи Храмцовых и ряда других родственников погибших Тверской суд мотивировал тем, что статья 17 закона о борьбе с терроризмом предусматривает возможность взыскания компенсации морального вреда лишь с непосредственного причинителя вреда, то есть с террориста. Позже, 28 апреля 2003 года, Мосгорсуд, а затем и президиум Мосгорсуда подтвердили законность этого решения. Верховный суд РФ своим решением от 6 октября 2004 г. подтвердил законность решений нижестоящих судов, постановив: Правительство Москвы не должно возмещать моральный вред жертвам «Норд-Оста». В жалобе, поданной в Конституционный суд РФ, представитель потерпевших просил признать статью 17 закона «О борьбе с терроризмом» не соответствующей ряду статей Конституции РФ. «Она предполагает выплату только материального ущерба, тогда как 80 % истцов требуют назначить им компенсацию морального вреда». Но маловероятно, что КС пойдет на это – с каждым годом жертв терактов в России становится, к горькому сожалению, все больше. Бюджет не выдержит многомиллионных компенсаций для каждого из них. Опасения оправдались. Конституционный Суд РФ своим определением отказал принять жалобу адвоката к рассмотрению, объяснив свою позицию тем, что Государственная дума сейчас рассматривает новый законопроект «О противодействии терроризму», который существенно изменит правовое регулирование возмещения ущерба, нанесенного в результате теракта. В апреле 2007 года Европейский суд по правам человека принял к производству жалобы потерпевших в результате теракта на Дубровке, поданную еще в августе 2003 года. Решение ожидается.

При проведении анкетирования практических работников нами был поставлен и вопрос о компенсации государством морального ущерба, причиняемого терактом.

Как видим, позиции разошлись. Ответы в основном ориентированы на возможности бюджета.

Альтернативным способом возмещения вреда потерпевшим могло бы стать обязательное страхование таких лиц, о чем говорилось в специальном докладе Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации. В указанном докладе, в частности, отмечалось, что во многих государствах, таких как США, Великобритания, Германия, Франция, Австралия, Япония и др., для указанных целей существует обязательное страхование, которое и обеспечивает компенсационные выплаты пострадавшим, и приводится мысль, что России следует воспользоваться таким положительным опытом зарубежных стран, создав систему государственного страхования жертв преступлений[138].

Вместе с тем Федеральный закон «О противодействии терроризму» предусматривает социальную реабилитацию лиц, пострадавших в результате террористического акта, которая включает в себя психологическую, медицинскую и профессиональную реабилитацию, правовую помощь, содействие в трудоустройстве, предоставление жилья и которая проводится в целях социальной адаптации лиц, пострадавших в результате террористического акта, и их интеграции в обществе и осуществляется за счет средств федерального бюджета в порядке, определенном Правительством РФ, а также средств бюджета субъекта РФ, на территории которого совершен террористический акт, и иных источников, предусмотренных законодательством Российской Федерации (статья 19).

20 апреля 2006 г. Российская Федерация ратифицировала Конвенцию Совета Европы о предупреждении терроризма. В ее преамбуле выражается глубокая солидарность с жертвами терроризма и членами их семей, подчеркивается необходимость осознать опасное положение, в котором оказываются страдающие от терроризма люди. «Каждая сторона принимает надлежащие меры в целях предупреждения террористических преступлений и их негативных последствий при соблюдении обязательств в области прав человека, предусмотренных Конвенцией о защите прав человека и основных свобод, Международным пактом о гражданских и политических правах, а также других обязательств в соответствии с международным правом (ст. 3 «Национальная политика по предупреждению терроризма»).

В отдельных статьях Конвенции определяются такие правовые категории, как публичное подстрекательство к совершению террористического преступления (ст. 5), вербовка террористов (ст. 6), подготовка террористов (ст. 7), указывается на ответственность независимо от фактического совершения террористического преступления (ст. 8), сопутствующие преступления (ст. 9).

Весьма значительным является закрепление в ст. 10 ответственности юридических лиц – каждая сторона принимает такие меры, которые могут потребоваться на основании ее правовых принципов, чтобы установить ответственность юридических лиц за участие в преступлениях, названных в Конвенции. Эта ответственность в соответствии с законодательством сторон, может быть уголовной, гражданской или административной.

Статья 13 Конвенции регламентирует вопросы предоставления защиты, компенсации и поддержки жертвам терроризма: каждая сторона принимает такие меры, которые могут потребоваться для защиты и поддержки жертв проявлений терроризма, имевших место на ее территории. Эти меры, будучи приняты в рамках надлежащих национальных систем и при условии соблюдения норм внутреннего законодательства, могут включать, кроме прочего, финансовую помощь и компенсацию жертвам терроризма и их близким членам семьи.

В связи с ратификацией Конвенции Совета Европы «О предупреждении терроризма» и принятием Федерального закона «О противодействии терроризму» были внесены изменения в целый ряд иных нормативных актов.

Так, изменения коснулись федеральных законов «О средствах массовой информации», «О федеральной службе безопасности», «Об оперативно-розыскной деятельности в Российской Федерации», Уголовного кодекса (с дополнением раздела, предусматривающего конфискацию имущества, используемого или предназначенного для финансирования терроризма; при этом при решении вопроса о конфискации имущества в первую очередь будет решаться вопрос о возмещении ущерба, причиненного потерпевшему). Также изменения вносятся и в другие законы: «О статусе военнослужащих», «Об общих принципах организации законодательных (представительных) и исполнительных органов государственной власти субъектов Российской Федерации», «О противодействии легализации (отмыванию) доходов, полученных преступным путем, и финансированию терроризма», в УПК РФ, в Кодекс РФ об административных правонарушениях и др.

Таким образом, в российском законодательстве постепенно формируется единая система нормативных актов, своего рода подотрасль законодательства, регулирующая отношения, возникающие в связи с противодействием терроризму и минимизацией его последствий.

Заслуживают отдельного обсуждения вопросы юридической природы и размеров денежной компенсации за счёт государства жертвам террористических актов.

С точки зрения правовой природы компенсационные выплаты жертвам терактов это скорее акты благотворительности, подтверждающие положение Конституции РФ о социальном характере государства. И всё же остаётся вопрос о перспективе: будем потихоньку добавлять размеры компенсаций с учетом инфляции, а также роста цен на нефть и видеть в жертвах терактов просителей с протянутой рукой или искать правовые решения. Основания для таковых имеются. Гражданин и государство партнёры определенных правоотношений. Гражданин уплачивает налоги, государство содержит на них аппарат защиты подданных и поддержания правопорядка. Невыполнение любой из сторон своих обязательств должно влечь правовые последствия. За неуплату налогов физическим либо юридическим лицом установлена гражданская, административная и уголовная ответственность. За невыполнение государственной функции защиты жизни, здоровья, имущества, доброго имени и деловой репутации налогоплательщика ответственность государства ограничена лишь мерами компенсации реабилитированным. В остальных случаях ответственность государства нуждается в уточнениях и обеспечении её необходимыми правовыми механизмами. Следует признать, что жертва теракта не должна униженно ждать милостей от государственной власти – она вправе требовать полного возмещения причиненного ущерба, и это требование должно быть подкреплено судебной защитой. Тем более что тому есть обоснование в конституционных положениях: «В Российской Федерации признаются и гарантируются права и свободы человека и гражданина согласно общепризнанным принципам и нормам международного права и в соответствии с настоящей Конституцией» (статья 17 ч.1 Конституции РФ). Возмещение государством ущерба потерпевшим от преступлений предусматривает статья 52 Конституции РФ. Возможность обжалования в суде решений и действий (или бездействия) органов государственной власти, органов местного самоуправления, общественных объединений и должностных лиц предусмотрена ст. 46 ч. 2 Конституции РФ. Надо полагать, к бездействиям органов государственной власти относится и невыполнение ими мер защиты граждан от терроризма и иных преступных посягательств.

Попытка возложения на государство бремени материальной ответственности перед жертвой преступления была предпринята в условиях демократической эйфории. Закон «О собственности в РСФСР», принятый 24 декабря 1990 г., в ст. 30 устанавливал, что ущерб, причиненный собственнику преступлением, возмещается государством из средств бюджета по решению суда. Появился правовой институт защиты имущественных прав жертв преступных посягательств. Вместе с тем возникли серьёзные сложности его реализации: без оснащения его детальным правовым механизмом открывался простор для злоупотреблений, симуляций якобы имевших место краж и необоснованных претензий о возмещениях мнимого ущерба.

Сначала Парламент, а потом и Президент вынуждены были объявить на этот закон мораторий (причем Президент, что очень любопытно, наложил мораторий на статью 30 часть 3 Закона «О собственности» неким обходным путём, продлив действие статьи 25 Закона «О государственном бюджете», принятого Верховным Советом. Таков изощренный способ маскировки непопулярного решения). Вместе с тем было обнародовано постановление Президента РФ от 30 сентября 1992 года, которым давалось задание ГПУ срочно разработать инструкции о порядке применения статьи 30 части 3 Закона «О собственности». Это задание не было выполнено, а при подготовке Гражданского кодекса о нем постарались забыть. Об этом сейчас уже никто не вспоминает. Между тем институт, установленный статьей 30 закона «О собственности», мог бы украсить отечественную правовую систему, выведя защиту жертв преступлений на уровень, существенно опережающий соответствующее законодательство стран традиционной демократии. Для этого требовалось разработать правовые условия его применения, отсекающие возможность злоупотребления предоставляемыми им правами.

Ответственность государства перед жертвой общеуголовной преступности чаще всего ограничивается возмещением того вреда, который связан с гибелью пострадавшего, причинением телесных повреждений, утратой трудоспособности. Именно по этому пути развивается зарубежная практика. Однако, на наш взгляд, такой подход приемлем для случаев, когда причиненный преступлением ущерб неочевиден. Обычно это ущерб, связанный с уничтожением либо повреждением имущества: требуется сложный процесс доказывания, что имущество было, его оценка, факт связи ущерба с преступным посягательством. В таких случаях требуется применение исковой формы защиты интересов жертвы, т. е. судебной процедуры. Иным должно быть отношение к возмещению вреда жертвам терактов, ущерб от которых не только личности, но и имуществу пострадавшего очевиден, – спор может быть связан только с оценкой уничтоженного (поврежденного) имущества.

Опрошенные нами респонденты проявили относительное единодушие в защите интересов жертв терактов, правда, в нашей формулировке ущерб не дифференцировался по характеру, а вопрос морального ущерба нами был специально выделен, о чем речь шла выше.

С учетом изложенного нами предлагается следующий вариант правового обеспечения интересов жертв террористических актов: «В случае неустановления виновного в совершении террористического акта, его неплатёжеспособности или гибели возмещение причиненного им физического, имущественного и морального вреда жертве осуществляется государством в полном объёме».

В ходе антитеррористических операций не исключаются случаи причинения вреда жизни, здоровью и имуществу граждан, не имеющих отношения к теракту. Речь идёт о правомерном причинении вреда во имя устранения более тяжких последствий. Его возмещение в соответствии с ч. 2 ст. 18 ФЗ «О противодействии терроризму» осуществляется за счёт средств федерального бюджета. Изложенные нами выше соображения о пределах материальной ответственности государства применимы и к этим случаям.

Федеральный закон «О противодействии терроризму», как и прежнее законодательство, не содержит ориентиров для определения сумм компенсаций. Практика возмещения материального вреда жертвам террористических акций формировалась путём выплат единовременных пособий за счёт средств федерального бюджета либо бюджета субъектов Федерации. При этом не преследовалась цель полной компенсации ущерба, причиненного жертве. Это скорее были акты правительственной помощи жертвам, размеры которой определялись возможностями соответствующих бюджетов. Так, пострадавшим от трёх терактов во Владикавказе (1999–2000 г.) выплаты осуществлялись в следующих размерах: семьям погибших – 10 тысяч руб.; получившим тяжелые ранения и увечья – 5 тыс. руб.; получившим травмы средней тяжести – 3 тыс. руб. В последующие годы выплаты из бюджета возрастали. Жертвы террористической акции в театральном центре на Дубровке (г. Москва, 23 октября 2002 г.) получали компенсации в следующих размерах: семьи погибших – 100 тыс. руб., получившие ранения и травмы любой тяжести (включая легкие) – 50 тыс. руб.[139] Таким же был размер компенсации 54 семьям погибших и пострадавших в результате теракта 6 февраля 2004 г. в московском метро. Кроме того, 38 гражданам компенсирована стоимость утраченного имущества. Попытки обращения в Конституционный суд РФ потерпевших на Дубровке с требованиями компенсаций морального вреда поддержки не нашли.

Размеры государственных компенсаций продолжают возрастать. Так, Департамент социальной защиты населения Москвы выплатил семьям погибших от теракта в Домодедово (2010 г.) по 2 миллиона рублей на каждого погибшего. Лица, получившие травмы тяжелой и средней степени получают по 1,5 миллион рублей, травмы легкой степени – 1 миллион рублей.

Много ли это? Приведем для сравнения размеры выплат жертвам терактов 11 сентября 2001 года в Америке. Правительственный фонд США, созданный для компенсаций, выплатил каждой семье погибших более $1,5 млн. при разбросе размеров выплат до $6,1 млн. Компенсации выплат получившим ранения составили на человека от $500 тыс. до $6,8 млн.[140] Едва ли мы можем равняться на подобные проявления государственной щедрости: слишком различны бюджетные возможности России и США. Однако и отечественная практика знает случаи «государственной щедрости» по отношению к избранным. О них напоминает Уполномоченный по правам человека в РФ. «В случае гибели судьи или должностного лица правоохранительных и контролирующих органов, если она наступила вследствие причинения вреда их здоровью в связи с их служебной деятельностью, наследникам указанных лиц выплачивается компенсация в размере, равном 180-кратному размеру среднемесячной заработной платы погибшего. В 2007 году среднемесячная заработная плата судьи составляла 80 тыс. рублей, соответственно, сумма выплачиваемой его наследникам из федерального бюджета компенсации составила бы 14 млн. 400 тыс. рублей»[141]. Далее автор заключает: «Таким образом, лица, самостоятельно избравшие для себя деятельность по борьбе с преступлениями и другими правонарушениями, находятся под существенно большей правовой, социальной и материальной защитой государства, нежели граждане, которые не только пострадали от преступлений, но и не были обеспечены эффективной государственной защитой от дальнейших противоправных посягательств». Насколько справедлив столь существенный разрыв в оценке жизни чиновника и рядового гражданина, судить трудно, – мы уже приучены к ситуации, связанной с различием в оплате труда представителям «низшего сословия» и «элиты» и правовыми льготами чиновников, подрывающими конституционное положение о равенстве всех перед законом. Таковы особенности российского капитализма.

В отечественной практике вопрос о «стоимости жизни» пока является одним из спорных. Он, так или иначе, затрагивается в научных публикациях, в которых обсуждаются способы определения экономического эквивалента стоимости жизни, но единого решения нет. И это естественно: слишком много факторов пришлось бы учитывать, причем факторов, не имеющих однозначной оценки. Существуют и нравственные ограничения творческой фантазии, подобные тем, которые стоят на пути научных экспериментов по клонированию человека. И всё же, табуирование проблемы моральными максимами о том, что жизнь человеческая бесценна, постепенно уступает прагматическим взглядам: всему есть цена, только иногда её трудно скалькулировать. С трудом, но всё же мы приходим к пониманию, что с развитием цивилизации риски, угрожающие человеческой жизни, не снижаются, что нарастает опасность не только природных катаклизмов, но и техногенных катастроф, что преступность в её самых страшных проявлениях не оставляет надежд на радужные перспективы. От государства и общества требуется создание материальных ресурсов для предупреждения и смягчения последствий всех этих неблагоприятных явлений, для оказания поддержки и реальной помощи их жертвам. А ресурсы эти небезграничны, они требуют рачительного отношения и скрупулезного учёта.

С вопросом денежной оценки человеческой жизни столкнулись прежде всего страховые компании и предприниматели, вынужденные оплачивать гибель и увечье работника вследствие производственных рисков и нарушения правил техники безопасности. Российское государство вынуждено было вводить обязательное страхование для представителей профессий, подверженных повышенным рискам: судей, работников правоохранительных органов, аварийно-спасательных служб, пожарных, военнослужащих, лётного состава аэрофлота и др. Страховые суммы, выплачиваемые семьям погибших, колебались от 120 до 180-кратного размер среднемесячной заработной платы. Это усредненные суммы, чаще всего, не имеющие сколько-нибудь убедительного обоснования, взятые, как принято говорить, с потолка. Кроме того, здесь очевиден уравнительный подход, не отражающий индивидуальных особенностей конкретных жертв, не учитывающий морального вреда и вреда, причиненного их имуществу.

Все эти вопросы обостряются с нарастанием тяжести последствий террористических актов. В США после взрыва башен-близнецов был издан Закон о компенсации вреда жертвам террористического акта 11 сентября 2001 г. и Инструкция-формуляр федерального фонда помощи жертвам 11 сентября 2001 г. Это весьма обширные документы, отразившие серьёзную работу по поиску справедливых решений для определения индивидуальных компенсаций жертвам и членам их семей. При определении размера денежных компенсаций учитывались такие характеристики личности пострадавшего, как его социальный статус, размер доходов и налоговых платежей и их отсутствие, наличие иждивенцев, возраст жертвы, согласие не обращаться за судебной защитой и пр. Были выработаны калькуляции расчетного экономического убытка и пояснения к ним[142]. Рекомендации этих актов не могут иметь универсального международного значения уже потому, что они отражают конкретную ситуацию в конкретной стране с особенностями её экономических возможностей и национального менталитета. Вместе с тем это достаточно поучительный пример поиска социально справедливого решения органами государственной власти.

Обобщенное представление о методических подходах к оценке жизни человека в трудах отечественных и зарубежных авторов дают публикации И.Л. Трунова, Л.К Айвар и Г.Х. Харисова. Ими приводятся сложные формулы математических расчетов и делается ряд общих выводов: проблема определения стоимости человеческой жизни реально существует; она носит междисциплинарный и законодательный характер. В качестве её базовой оценки с учётом отечественного и международного опыта стоимость жизни может быть определена в 300 тыс. долларов (что составляет в рублях около 9 млн.)[143]. Соответственно социологическим опросам различных слоев населения РФ сумма выглядит скромнее – от 4,1 млн. до 7,6 млн. рублей[144]. Разумеется, речь идет о сугубо ориентировочном значении этих оценок, которые едва ли могут стать эталонными, как по причине меняющейся экономической ситуации в стране, так и в силу отсутствия дифференцированного подхода к определению размера индивидуальных убытков. И названными нами, и другими авторами констатируется, что официальные ставки правительственных компенсаций являются заниженными и дискриминационными[145].

Вопрос о необходимости создания государственного фонда помощи жертвам террористических актов и иных преступлений, а также разработки современного варианта Положения о его назначении, источниках пополнения, определения составляющих ущерба и условиях выплаты компенсаций остаётся актуальной задачей науки и законодателя. Мы полагаем, что возмещение лицу вреда, причиненного террористическим актом, должно быть введено в правовые рамки и осуществляться в полной мере государством во всех случаях, когда иным способом такое возмещение невозможно (неустановление виновного, его гибель, несостоятельность и пр.). При определении размера денежной компенсации различных видов вреда ориентиром могут служить как рекомендации авторов соответствующих научных исследований, так и решения Европейского суда по правам человека, и практика стран Запада, которая нами рассматривается в гл. десятой данной работы.

Глава пятая Статус потерпевшего и вопросы возмещения вреда от преступлений в уголовном судопроизводстве РФ

§ 1. Признание жертвы преступления потерпевшим

Причинение преступлением ущерба личности, его здоровью, доброму имени, имуществу ставит её в положение жертвы, но это вовсе не означает распространения на неё охранительной функции закона. Лицо (физическое или юридическое) становится объектом правовой защиты и субъектом уголовно-процессуальной деятельности с приобретением статуса потерпевшего. Решение о признании потерпевшим оформляется постановлением дознавателя, следователя или суда по заявлению жертвы преступления или её представителя. У жертвы сохраняется возможность выбора: смириться, принять собственные меры по возмещению причиненного вреда, обратиться за защитой в правоохранительные органы. Выше мы приводили данные криминологических исследований, подтверждающих нежелание обращений пострадавших в милицию. Мотивы приводятся разные: неверие в реальность помощи, опасение мести со стороны преступника, предвидение длительной волокиты, нежелание огласки и пр. Но и факт обращения в органы МВД с подачей соответствующего заявления еще не означает «легализации жертвы», вступления в действие механизма её защиты. Заявление жертвы может не породить никаких правовых последствий, если оно не будет надлежащим образом зарегистрировано. По зарегистрированному заявлению может быть принято постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Возбужденное дело может завершиться его прекращением либо приостановлением с последующей сдачей в архив. Словом, существует множество возможностей для недобросовестных работников оградить себя от обременительной работы по раскрытию преступлений. Осуществляющая надзор прокуратура пытается реагировать на эту незаконную практику, однако это реагирование нередко носит сугубо формальный характер, не приводя к заметным позитивным изменениям. Для подтверждения приведем соответствующие выдержки из докладов Генерального прокурора РФ на заседаниях коллегии Прокуратуры и Совета Федерации ФС РФ по итогам года. Ещё на заседании коллегии Генпрокуратуры по итогам работы в 2001 г. (проходила 11 февраля 2002 г. с участием Президента) Генеральный прокурор – в то время г-н Устинов – сетовал по поводу огромного количества нераскрытых преступлений (7,7 тыс. умышленных убийств, 15,7 тыс. разбойных нападений, 70,7 тыс. грабежей, 625 тыс. краж и пр.). Его вывод о том, что «общественная и личная безопасность становится дефицитом», не являлся неожиданным. Социологические исследования и до и после этого выступления настойчиво подтверждали мысль о том, что страх является одной из доминант общественной психологии, определяющей самочувствие и поведение рядовых граждан. Спустя два года, отчитываясь о работе Прокуратуры РФ за 2004 г., Генеральный прокурор РФ (в то время всё еще г-н Устинов) обратил внимание на многие недостатки правоохранительной практики подразделений МВД РФ. Один из них – отсутствие реакции на преступления. «Сегодня милиция выполняет много функций. Но главная функция – это защита людей от преступных посягательств, – напомнил далеко не в первый раз Генпрокурор. – А в сложившейся ситуации с регистрацией получается, что она объективно покрывает преступников, помогает им избежать заслуженного наказания, потому что часть преступлений вообще не регистрируется. Нет регистрации, значит, нет преступления. Следовательно, нет и правосудия. А что есть? Есть издевательства над законностью и правами граждан»[146].

Реакция, казалось бы, достаточно острая. Одним из её следствий явилось издание Приказа руководителей правоохранительных ведомств «О едином учёте преступлений» от 29 декабря 2005 г. № 39 (Российская газета от 25 января 2006 г.). Появилась обоснованная надежда на позитивные изменения в деле регистрации преступлений, ибо к проблеме было привлечено внимание и руководителей ведомств, и исполнителей. Однако надежда не оправдалась. Новый Генеральный прокурор Ю. Чайка в докладе на заседании Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации о состоянии законности и правопорядка по итогам 2006 г. (первый год действия означенного приказа) вынужден был отметить:

«Только в 2006 г. прокурорами при возбуждении уголовных дел выявлено и устранено почти 2,3 млн. нарушений закона, отменено более 1,5 млн. незаконных постановлений об отказе в возбуждении уголовного дела. Выявлено и поставлено на учет 144 тыс. ранее не зарегистрированных преступлений, даны указания по 500 тыс. уголовных дел, отменено более 38 тыс. незаконных постановлений о прекращении уголовных дел и более 357 тыс. постановлений о приостановлении предварительного следствия и дознания.

Все сказанное свидетельствует о необходимости усиления прокурорского надзора за законностью на стадии возбуждения уголовного дела. Кроме того, важнейшим эффективным инструментом для нас является утверждение статистической отчетности по регистрации преступлений. Я требую жестко подходить к этому вопросу».

Однако неблагоприятная ситуация с регистрацией и учетом преступлений сохранялась, что отмечалось и в последующие годы в докладах Генпрокурора. На расширенном заседании коллегии Генеральной прокуратуры 4 марта 2010 г., т. е. спустя четыре года после издания грозного межведомственного приказа, Ю. Чайка вновь отмечает: «Принятые организационно-практические меры позволили добиться некоторого улучшения состояния законности в сфере регистрации преступности. В то же время число выявляемых преступлений, укрытых от учета, остается значительным. В прошедшем году было дополнительно поставлено на учет почти 155 тыс. преступлений, среди которых 250 убийств, почти 3 тыс. деяний с причинением тяжкого вреда здоровью и около 70 тыс. преступлений против собственности».

Итак, «принимаемые меры» ощутимых результатов не дают даже в регистрации наиболее тяжких преступлений против личности – убийств. И эта практика сохраняется ныне, несмотря на действие в течение почти десяти лет нового УПК РФ, в котором подробно прописан порядок принятия заявления не только оформленного письменно, но и сделанного в устной форме (ст. 141 УПК РФ). Заявителю при этом должен выдаваться документ о принятии сообщения о преступлении с указанием данных о лице, его принявшем, а также даты и времени его принятия (ст. 144 ч. 4 УПК РФ). Требования закона не выполняются. Вместе с тем возрастает латентная часть преступности, включающая и преступления против личности. Возрастает и уровень социальной напряженности, вызванной криминализацией общества.

При проведении опроса практических работников нами выяснялось их мнение о состоянии регистрации заявлений граждан в органах МВД. Вопрос был сформулирован следующим образом.

«Считаете ли Вы удовлетворительным состояние регистрации заявлений граждан о совершенных преступлениях. Нужное подчеркнуть».

Ответы, как и предполагалось, оказались единодушно отрицательными.

На неблагоприятное положение, связанное с реагированием органов уголовного преследования на обращение граждан, неоднократно обращалось внимание в докладах Уполномоченного по правам человека в РФ. Так, в докладе за 2009 г. им отмечалось: «Не менее «изящные» технологии ухода от реальной защиты прав и свобод граждан существуют и в собственно уголовно-процессуальной сфере. Одна из таких технологий предусматривает многократность проверок поступающих в правоохранительные органы заявлений о преступлениях. Алгоритм прост: едва ли не под любым предлогом по заявлению выносится постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. На которое, естественно, приносится жалоба заявителя. После проверки этой жалобы отказное постановление отменяется, а все материалы возвращаются на повторную проверку. Отказное постановление выносится вновь, а потом по жалобе заявителя вновь отменяется. И так до бесконечности… Совместными усилиями органов следствия и прокуратуры попытка заявителя добиться справедливости, как правило, обрекается на провал»[147].

Опрошенные нами респонденты согласились с необходимостью усиления ответственности должностных лиц соответствующих правоохранительных структур. При этом определенный либерализм к нарушителям проявили следователи, не считающие приемлемым введение уголовной ответственности, и лишь немногие из них высказались за увольнение провинившихся.

С принятием и введением в действие Закона о полиции (февраль 2011 г.) появляются основания надеяться на улучшение не только работы этого государственного органа, но и на устранение недостатков регистрации заявлений граждан и реагирования на них, о чем безуспешно пеклась на протяжении многих лет Генеральная Прокуратура. На полицию возлагаются в этой связи следующие обязанности:

«Принимать и регистрировать (в том числе в электронной форме) заявления и сообщения о преступлениях, об административных правонарушениях, о происшествиях; выдавать заявителям на основании личных обращений уведомления о приеме и регистрации их письменных заявлений о преступлениях, об административных правонарушениях, о происшествиях; осуществлять в соответствии с подведомственностью проверку заявлений и сообщений о преступлениях, об административных правонарушениях, о происшествиях и принимать по таким заявлениям и сообщениям меры, предусмотренные законодательством Российской Федерации, информировать заявителей о ходе рассмотрения таких заявлений и сообщений в сроки, установленные законодательством Российской Федерации, но не реже одного раза в месяц; передавать (направлять) заявления и сообщения о преступлениях, об административных правонарушениях, о происшествиях в государственные и муниципальные органы, организации или должностному лицу, к компетенции которых относится решение соответствующих вопросов, с уведомлением об этом в течение 24 часов заявителя; информировать соответствующие государственные и муниципальные органы, организации и должностных лиц этих органов и организаций о ставших известными полиции фактах, требующих их оперативного реагирования»[148].

Однако вопрос об эффективности государственного и общественного контроля деятельности МВД (Полиции) и, прежде всего, прокурорского надзора, предметом которого является «соблюдение прав и свобод человека и гражданина федеральными министерствами, государственными комитетами, службами и иными федеральными органами исполнительной власти, представительными (законодательными) и исполнительными органами субъектов Российской Федерации…» не снимается. В предмет обязанностей прокуратуры входит и надзор за исполнением законов органами, осуществляющими оперативно-розыскную деятельность, дознание и предварительное следствие. Для того у прокуратуры и имеются соответствующие полномочия. В частности, прокурор в силу служебных обязанностей «принимает меры по предупреждению и пресечению нарушений прав и свобод человека и гражданина, привлечению к ответственности лиц, нарушивших закон, и возмещению причиненного ущерба»[149].

Впрочем, аналогичные обязанности у подразделений МВД РФ были и ранее. Почему эти меры или не принимаются, или, будучи принятыми, не дают эффекта, остается ведомственным секретом. Всё это свидетельствует о необходимости реформирования не только МВД РФ, но всей правоохранительной системы страны с тем, чтобы подчинить её задаче служения обществу и каждому гражданину в отдельности. На фоне разрастающейся коррупции в государственных органах любое реформирование может и не дать ожидаемого результата. Публицисты пишут о больном обществе. Но еще больше оснований говорить о больном государстве – криминализированном, антигуманном.

Положительные последствия настойчивости жертвы преступного посягательства выражаются в факте регистрации преступления. Но это пока ещё не означает появления процессуальной фигуры потерпевшего, наделенного минимумом прав для отстаивания своих интересов, в частности, правами контроля за ходом следствия и способами влияния на него. Потерпевший появится значительно позже – с того момента, как будет принято решение о признании его таковым и оформлено постановлением дознавателя, следователя или суда (статья 42 ч. 1 УПК РФ). На каком этапе проведения дознания или следствия будет вынесено такое постановление, закон не определяет, относя решение вопроса на усмотрение соответствующих должностных лиц, осуществляющих предварительное расследование. «Соответствующим должностным лицам» активное участие потерпевшего в ходе расследования оказалось обременительным, и практика сложилась таким образом, что признание заявителя (жертвы) потерпевшим почти во всех случаях переносится на конец расследования, если таковое заканчивается наличием обвиняемого и перспективой составления обвинительного заключения.

Такая практика, порождающая возможность игнорирования интересов жертв преступлений и ведущая к массовым нарушениям её прав, вызывает обоснованную критику в научных публикациях на протяжении многих лет. Приведем в этой связи выдержку из диссертационного исследования по теме «Обеспечение прав потерпевшего в уголовном судопроизводстве». Эта диссертация защищалась в НИИ проблем укрепления законности и правопорядка при Генеральной прокуратуре РФ в 1995 г. Автор писал в п.1 положений, выносимых на защиту: «Положение дел с защитой прав потерпевшего в уголовном процессе нельзя признать удовлетворительным. Изучение уголовных дел показало, что следователи, формально соблюдая требования закона о признании потерпевшим в тех случаях, когда уголовное дело направляется в суд, делают это во многих случаях неоправданно поздно, перед окончанием расследования; по делам же, впоследствии прекращаемым или приостановленным производством, решения о признании потерпевшим большей частью вообще не принимаются. Выявлено практически полное отсутствие профессиональных представителей потерпевших по уголовным делам… В связи с этим возникает необходимость обеспечить участие пострадавшего лица в уголовном процессе с самой ранней стадии производства по делу, а также дать ему возможность пользоваться в необходимых случаях бесплатной помощью профессионального юриста – представителя»[150].

Вопрос о моменте признания лица потерпевшим (еще до защиты упомянутой диссертации) активно обсуждался в ходе судебной реформы при подготовке нового УПК. В Проекте УПК РФ, подготовленном НИИ проблем укрепления законности правопорядка в ст. 31, посвященной потерпевшему, было записано: «О признании потерпевшим лицо, производящее дознание, следователь и судья выносят постановление, а суд – определение. Решение о признании потерпевшим принимается незамедлительно после установления события преступления, повлекшего причинение вреда, и не зависит от возраста, психического и физического состояния лица»[151]. Сдержалось подобное решение о времени признания лица потерпевшим и в проекте УПК Государственного правового управления президента РФ. В ст. 73 проекта указывалось о том, что решение о признании потерпевшим принимается при возбуждении уголовного дела. «В случае, если в момент возбуждения уголовного дела основания для признания потерпевшим отсутствуют, указанное решение принимается немедленно по установлении таких оснований»[152].

Эти предложения, направленные на совершенствование правовых средств защиты многомиллионного числа жертв преступлений, были игнорированы при принятии нового УПК РФ Государственной Думой в 2001 г. И ныне каких-либо сдвигов не происходит ни в самой практике, ни в её законодательной регламентации, несмотря на перманентные изменения, вносимые в УПК РФ в ходе его применения. Это утверждение подтверждает не только анализ норм УПК РФ 2001 г., определяющих статус потерпевшего и его представителя, но и обобщение следственной и судебной практики. Исследования положения потерпевшего, проводимые в последнее время, выявляют всё те же недостатки законодательства и его применения. И всё те же предложения о способах их устранения вносятся авторами, что и 10–15 лет назад[153]. Авторы фундаментального учебника «Уголовный процесс», подготовленного в условиях действия нового УПК РФ, вынуждены повторять то, о чем давно и безуспешно отмечали многие исследователи проблемы защиты потерпевших: «Признание потерпевшим должно быть своевременным: при наличии достаточных доказательств, указывающих на причинение преступлением вреда конкретному лицу, – это лицо должно быть признано потерпевшим. Затягивание с таким признанием лишает гражданина либо юридическое лицо возможности пользоваться правами потерпевшего и тем грубо нарушает его права и охраняемые законом интересы»[154]. Настойчивые требования о необходимости законодательного определения момента признания лица потерпевшим, обосновываемые во многих научных публикациях, были услышаны и поддержаны Уполномоченным по правам человека. В его Специальном докладе (2008 г.) предложено дополнить статью 146 УПК РФ положением о том, что пострадавшее от преступления лицо признается потерпевшим одновременно с вынесением постановления о возбуждении уголовного дела. Подобное предложение касалось также статьи 44 УПК РФ, определяющую статус и права гражданского истца[155]. Однако до настоящего времени эти предложения не нашли отражения в УПК РФ.

Респонденты, опрошенные нами, проявили должное понимание этой проблемы и единодушно поддержали давно назревшее решение.

В литературе обосновывалось предложение о разграничении понятия потерпевшего в материальном и процессуальном смысле[156]. К сожалению, эта идея не нашла развития и, соответственно, отражения в реформированном уголовном и уголовно-процессуальном законодательстве. Между тем, нельзя не признать, что такие признаки потерпевшего, как наличие причиненного ему преступлением физического, имущественного или морального вреда, – признаки материального права и должны быть отражены в понятии преступления, входящего в предмет уголовного закона. В уголовно-процессуальном определении потерпевшего следовало сделать акцент на факт нарушения прав личности деянием, содержащим признаки преступления. Такой подход к конструированию дефиниции потерпевшего для УПК важен по двум причинам. Во-первых, появляется правовое основание для определения момента признания лица потерпевшим на ранних этапах расследования. Во-вторых, еще и потому, что снимается противоречие между используемым в ст. 42 УПК термином «преступление» и принципом презумпции невиновности, относящим решение вопроса о наличии преступления и констатации виновности определенного лица к моменту вступления приговора в законную силу (ст. 14 УПК). Целесообразна и детализация понятия причиненного вреда, который не может быть ограничен только вредом физическим, имущественным или моральным.

Конституцией РФ каждому гражданину гарантируются также политические, трудовые, имущественные и иные права и свободы, на которые могут быть направлены преступные посягательства и которые должны защищаться как уголовно-правовыми (см. главу 19 УК РФ – «Преступления против конституционных прав и свобод человека и гражданина»), так и уголовно-процессуальными средствами. Заметим, что законодатель учитывает это обстоятельство в случаях, когда речь идет о жертвах злоупотребления властью при осуществлении функции уголовного преследования, в последующем реабилитированных. В числе их прав, подлежащих восстановлению, речь идет и о трудовых, пенсионных, жилищных и иных правах (статья 138 УПК). Уместно отметить, что такое развитие отечественного законодательства отвечает в полной мере международным принципам защиты жертв преступлений. Так в Декларации ООН об основных принципах правосудия для жертв преступлений и злоупотребления властью (29 ноября 1985 года) в ст. 1 отмечается: «Под термином «жертвы» понимаются лица, которым индивидуально или коллективно был причинен вред, включая телесные повреждения или моральный ущерб, эмоциональные страдания, материальный ущерб или существенное ущемление их основных прав в результате действия или бездействия, нарушающего действующие национальные уголовные законы государств – членов, включая законы, запрещающие преступное злоупотребление властью» (подчеркнуто нами – автор).

В свете изложенного, ч. 1 ст. 42 УПК РФ процессуальное понятие потерпевшего могло бы быть сформулировано следующим образом: «Потерпевшим является физическое лицо, которому преступлением либо покушением на преступление причинен физический, имущественный, моральный вред либо нарушены его политические, трудовые, имущественные и иные права и свободы. Потерпевшим может быть признано также юридическое лицо в случае причинения преступлением либо покушением на преступление вреда его имуществу и деловой репутации. Решение о признании потерпевшим принимается при возбуждении уголовного дела и оформляется постановлением дознавателя, следователя или суда. В случае, если в момент возбуждения уголовного дела основания для признания потерпевшим отсутствуют, указанное решение принимается незамедлительно по установлении таких оснований».

Права потерпевшего защищаются и в случае причинения ему вреда деянием лица, признанного невменяемым, за действия которого, причинившие ущерб, несут ответственность законные представители и опекуны.

Наши суждения и суждения других исследователей, ориентированных на расширение процессуальных прав потерпевшего, в полной мере отвечают духу рекомендаций Комитета Совета Европы от 28 июня 1985 г. о положении потерпевшего в рамках уголовного права и процесса, отметившего, что «основной функцией уголовного правосудия должно быть удовлетворение запросов и охраны интересов потерпевшего».

§ 2. Представительство потерпевшего в уголовном процессе

Представитель потерпевшего законом наделен теми же правами, что и представляемое им лицо (ст. 45 ч. 3 УПК РФ). Это касается любых представителей, включая адвокатов. Правовой статус адвоката в видах судопроизводства (гражданского, уголовного, арбитражного, конституционного, административного) определяется соответствующим процессуальным законодательством, о чем справедливо напоминает закон «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в РФ»[157]. Вступление представителя потерпевшего в процесс возможно не ранее признания представляемого лица потерпевшим. Появление профессионального представителя осуществляется в отличие от появления защитника обвиняемого только по воле самого потерпевшего и за его счёт.

Вопрос о полномочиях адвоката как субъекта доказывания решен непоследовательно, что не раз уже отмечалось в специальной литературе. В тех случаях, когда адвокат выступает в роли защитника, он вправе приглашать специалиста (ст. 53 ч. 1 п. 3 УПК РФ), а также собирать доказательства путем: получения предметов, документов и иных сведений; опроса лиц с их согласия; истребования справок, характеристик, иных документов от органов государственной власти, органов местного самоуправления, общественных объединений и организаций, которые обязаны предоставлять запрашиваемые документы или их копии (ст. 86 ч. 3 УПК). Когда же адвокат выступает в роли представителя потерпевшего, гражданского истца или гражданского ответчика, он имеет те же процессуальные права, что и представляемые им лица (ст. 45 ч. 3 УПК). А их права в части собирания доказательств значительно уже прав защитника[158]. Возможно, эти ограничения должны бы распространяться только на тех представителей, которые заведомо не обладают профессиональными знаниями (родственники подсудимого, опекуны и пр.). Но это предположение не нашло подтверждения в руководящих разъяснениях Пленума Верховного суда. В уже цитированном нами Постановлении «О практике применения судами норм, регламентирующих участие потерпевшего в уголовном судопроизводстве» отмечено в п. 11: «Исходя из принципа равенства прав сторон (статья 244 УПК РФ) потерпевший пользуется равными со стороной защиты правами на заявление отводов и ходатайств, представление доказательств, участие в их исследовании… …Руководствуясь положениями статей 15 и 86 УПК РФ, судам при наличии к тому оснований следует принимать меры для оказания помощи потерпевшему в собирании доказательств (получении документов, истребовании справок и т. д.)». Вопрос об использовании возможностей по собиранию доказательств, установленных ч. З ст. 86 УПК РФ, Пленум не затронул ни применительно к потерпевшему, ни к его представителю, несмотря на напоминание о равенстве прав сторон.

О том, что потерпевшего могут представлять не только адвокаты, справедливо напомнил Конституционный Суд, рассмотрев соответствие Конституции РФ ст. 45 УПК РФ.

В ней предусматривалось представительство потерпевшего, гражданского истца и частного обвинителя только адвокатами. При этом представителями гражданского истца, являющегося юридическим лицом, могли быть и иные лица, правомочные в соответствии с Гражданским кодексом Российской Федерации представлять его интересы. По постановлению мирового судьи в качестве представителя потерпевшего или гражданского истца допускались также «один из близких родственников потерпевшего или гражданского истца либо иное лицо, о допуске которого ходатайствует потерпевший или гражданский истец».

Рассмотрев положение ч. 1 ст. 45 УПК РФ, Конституционный Суд Российской Федерации определил:

«Часть первая статьи 45 УПК Российской Федерации по ее конституционно-правовому смыслу не исключает, что представителем потерпевшего и гражданского истца в уголовном процессе могут быть иные – помимо адвокатов – лица, в том числе близкие родственники, о допуске которых ходатайствует потерпевший или гражданский истец»[159].

Можно считать, что это решение КС РФ смягчает остроту проблемы обеспечения потерпевшего представительством, но не решает её, ибо непрофессиональное представительство не является адекватной заменой адвоката. Это обстоятельство отражено в ст. 49 ч. 2 УПК: «В качестве защитников допускаются адвокаты. По определению или постановлению суда в качестве защитника могут быть допущены наряду с адвокатом один из близких родственников обвиняемого или иное лицо, о допуске которого ходатайствует обвиняемый. При производстве у мирового судьи указанное лицо допускается и вместо адвоката». Более того, профессиональный защитник обвиняемому как бы навязывается, ибо участие защитника в уголовном судопроизводстве обязательно, если подозреваемый (обвиняемый) не отказался от защитника (ст. 51 ч.1 п.1). Отказ же от защитника допускается только по инициативе подозреваемого (обвиняемого) путём подачи заявления в письменном виде (ст. 52 УПК). Такой заботы о потерпевшем и его профессиональном представительстве закон не знает, хотя равенство прав сторон провозглашено в УПК РФ не только в расшифровке принципа состязательности (ст. 15 ч. 4), но в общих условиях судебного разбирательства (ст. 244).

Между тем Конституционный Суд РФ в одном из своих определений как бы солидаризировался с позицией многих юристов об обеспечении потерпевшему бесплатной юридической помощи. Речь идёт об Определении от 5 февраля 2004 г. N 25-О по жалобе гражданки Ивкиной В.О. на нарушение ее конституционных прав частью первой статьи 45 и статьей 405 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации. Конституционный Суд РФ в мотивировочной части отметил:

«…содержащееся в статье 48 (часть 1) Конституции Российской Федерации положение о том, что каждому гарантируется получение квалифицированной юридической помощи, означает конституционную обязанность государства обеспечить каждому желающему достаточно высокий уровень любого из видов предоставляемой юридической помощи, но не обязанность потерпевшего и гражданского истца пользоваться помощью только адвоката»[160].

Проведенное нами анкетирование подтвердило необходимость обеспечения потерпевшего профессиональным представителем, по крайней мере, в случаях, когда он настаивает на этом. В настоящее время потерпевший крайне редко обращается за помощью профессионального представителя. Причина банальна: нет желания, а чаще всего и возможности нести дополнительные расходы, которые могут и не быть компенсированы. Опрос адвокатов об их практике представительства интересов потерпевших подтвердил в большинстве случаев её незначительность либо отсутствие.

На вопрос к адвокату: Приходилось ли Вам лично на протяжении последних трёх лет выступать в роли представителя потерпевшего, сколько раз и как Вы относитесь к такого рода поручениям?

Наиболее часто встречавшийся ответ: «Мне лично представлять потерпевших в уголовном процессе не приходилось. Такого рода обращения к адвокатам относительно редки. Обычно ограничиваемся устной консультацией».

Что касается предоставления потерпевшему профессионального представителя за счет бюджета и расширения права адвоката-представителя потерпевшего собирать доказательства путем опроса лиц с их согласия, то эти предложения поставлены под сомнение лишь определенной частью следователей и судей.

Остаётся надеяться, что законодатель рано или поздно придёт к осознанию этих проблем и увидит в назначении уголовного судопроизводства приоритетное значение задачи защиты прав жертв преступных посягательств.

Неудовлетворительно решен и вопрос о компенсации расходов потерпевшего на представителя. УПК РФ в ст. 42 ч. 3 предусматривает возмещение потерпевшему расходов, понесенных им в связи с его участием в ходе предварительного расследования и в суде, «включая расходы на представителя, согласно требованиям статьи 131 настоящего Кодекса».

Между тем, ст. 131 в п. 5 к числу подлежащих возмещению процессуальных издержек относит «суммы, выплаченные адвокату… в случае участия адвоката в уголовном судопроизводстве по назначению». Но назначение адвоката потерпевшему ст. 42 УПК не предусматривает за исключением случаев, указанных в ст. 45 ч. 2 УПК РФ, касающихся обязательного привлечения «законных представителей или представителей» для защиты потерпевших, являющихся несовершеннолетними или ограниченно дееспособными. Если не иметь в виду этого исключения, то участие адвоката на стороне потерпевшего возможно только за плату или на основе благотворительности. Адвокаты нередко идут на это, но далеко не всегда и не все, уместно ссылаясь на ст. 47 ч. 3 Конституции РФ: «Каждый имеет право на труд… и на вознаграждение за труд без какой бы то ни было дискриминации и не ниже установленного федеральным законом минимального размера оплаты труда…»

Пленум Верховного суда РФ, учитывая некоторую неопределенность в решении вопроса о компенсации расходов потерпевшего на представителя, в Постановлении № 17 от 29 июня 2010 г. в п. 34 указал: «Суду необходимо учитывать, что указанные расходы (в ч. 3 ст. 42 УПК РФ – автор), подтвержденные соответствующими документами, в силу п. 9 ч.2 ст. 131 УПК РФ относятся к иным расходам, понесенным в ходе производства по уголовному делу, которые взыскиваются с осужденных или возмещаются за счет средств федерального бюджета как процессуальные издержки (ч.1 ст. 131 УПК РФ)»[161]. Забота о представителе потерпевшего, как видим, проявлена. Но при этом по неясной причине игнорирована норма п. 5 ст. 131 УПК, предусматривающая оплату представителя – адвоката только в случае его участия по назначению. Перед судьями, решающими этот вопрос при рассмотрении уголовных дел, поставлена дилемма – руководствоваться указанием Верховного суда или законом. Вероятно, они вынуждены будут вспомнить ст. 120 Конституции РФ, которой предписано: «1. Судьи независимы и подчиняются только Конституции Российской Федерации и федеральному закону. 2. Суд, установив при рассмотрении дела несоответствие акта государственного или иного органа закону, принимает решение в соответствии с законом».

Таким образом, ряд норм УПК РФ, касающихся прав потерпевшего, находятся в противоречии с принципом состязательности и требованием закона о равенстве прав сторон. Это касается права потерпевшего на бесплатную помощь профессионального представителя и на уравнение прав представителя с правами защитника по участию в доказывании и собиранию доказательств. Соответствующие изменения должны быть внесены ст. 42 ч.2 (право иметь представителя, в том числе бесплатно); в ст. 48 и ст. 86 ч. 3 (о правах профессионального представителя по участию в собирании доказательств).

§ 3. Потерпевший на предварительном следствии

Изложенное выше позволяет утверждать, что потерпевший как субъект определенной системы прав и обязанностей, или, иначе, как процессуальная фигура, появляется лишь в ходе расследования преступления, на практике – чаще всего к его концу с принятием соответствующего постановления дознавателем либо следователем. Признание лица потерпевшим постановлением суда имеет место, как правило, по делам частного обвинения, не проходящих стадию досудебного расследования. Потерпевшим чаще всего признаётся физическое лицо, которому преступлением причинен вред. Юридическое лицо также может обрести статус потерпевшего в случае причинения вреда его имуществу либо деловой репутации. В случае признания потерпевшим юридического лица его права осуществляет представитель.

Участие в уголовном деле законного представителя и представителя потерпевшего не лишает его прав, предусмотренных статьей 42 УПК.

Как участник уголовного судопроизводства потерпевший отнесен по классификации УПК РФ к стороне обвинения (глава VI, статья 42 УПК РФ). Как лицо, которому причинен тот или иной вред, потерпевший относится к группе участников процесса, имеющих свой интерес и наделенных определенными правами для защиты этого интереса.

Судебно-правовая реформа в России конца XX и начала XXI веков существенно расширила права потерпевшего и на предварительном следствии и в суде. Вместе с тем, как это показано в предыдущем параграфе, его процессуальный статус несопоставим со статусом обвиняемого, несмотря на объявленное равенство прав сторон в условиях состязательного процесса. И это касается всех стадий уголовного производства, начиная со стадии предварительного расследования. Так, потерпевшему уже в ходе досудебного производства не обеспечивается профессиональное представительство на бесплатной основе, как это имеет место по отношению к подозреваемому, обвиняемому. Многие права потерпевшего на этапе расследования, которые перечислены в УПК РФ, остаются нереализованными как по причине отсутствия четкого механизма их реализации, так и в силу преднамеренно запоздалого признания лица потерпевшим, когда основные следственные действия по собиранию и проверке доказательств совершены, и он лишен возможности принять в них участие. Отсутствие к тому же юридически подготовленного представителя потерпевшего крайне снижает его влияние на ход расследования и принятие решений на этой стадии процесса.

Как и до обновления процессуального законодательства, так и ныне в процессе применения УПК РФ, после внесения в него нескольких сотен поправок и уточнений, статус потерпевшего остаётся неудовлетворительным и мы вынуждены отмечать всё те же ущемления его прав. «Дознаватель и следователь всеми возможными (а чаще невозможными) способами стараются отсрочить момент вынесения соответствующего постановления, периодически допрашивая потерпевшего в качествен свидетеля. Видимо, таким образом правоохранительные органы пытаются не допустить в уголовный процесс участника, способного влиять на ход следствия или дознания (например, путём заявления различного рода ходатайств). Такая следственная практика должна в любом случае признаваться незаконной, поскольку объём прав свидетеля значительно уже объёма прав потерпевшего». Автор связывает ущемление прав потерпевшего с тем, что «в УПК РФ никак не определено, в какой момент производства по уголовному делу или при наличии каких оснований у дознавателя, следователя (или суда) возникает обязанность вынесения постановления о признании лица потерпевшим»[162].

В стадии предварительного расследования потерпевшему принадлежит круг прав, перечисленных в п.п. 2 – 13 статьи 42 УПК (в ред. Федерального закона от 05.06.2007 N 87-ФЗ).

Потерпевший вправе: 1) знать о предъявленном обвиняемому обвинении; 2) давать показания; 3) отказаться свидетельствовать против самого себя, своего супруга (своей супруги) и других близких родственников, круг которых определен пунктом 4 статьи 5 настоящего Кодекса. При согласии потерпевшего дать показания он должен быть предупрежден о том, что его показания могут быть использованы в качестве доказательств по уголовному делу, в том числе и в случае его последующего отказа от этих показаний; 4) представлять доказательства; 5) заявлять ходатайства и отводы; 6) давать показания на родном языке или языке, которым он владеет; 7) пользоваться помощью переводчика бесплатно; 8) иметь представителя; 9) участвовать с разрешения следователя или дознавателя в следственных действиях, производимых по его ходатайству либо ходатайству его представителя; 10) знакомиться с протоколами следственных действий, произведенных с его участием, и подавать на них замечания; 11) знакомиться с постановлением о назначении судебной экспертизы и заключением эксперта в случаях, предусмотренных частью второй статьи 198 настоящего Кодекса; 12) знакомиться по окончании предварительного расследования со всеми материалами уголовного дела, выписывать из уголовного дела любые сведения и в любом объеме, снимать копии с материалов уголовного дела, в том числе с помощью технических средств. В случае, если в уголовном деле участвует несколько потерпевших, каждый из них вправе знакомиться с теми материалами уголовного дела, которые касаются вреда, причиненного данному потерпевшему; 13) получать копии постановлений о возбуждении уголовного дела, признании его потерпевшим или об отказе в этом, о прекращении уголовного дела, приостановлении производства по уголовному делу, а также копии приговора суда первой инстанции, решений судов апелляционной и кассационной инстанций.

Потерпевшему принадлежит также право приносить жалобы на действия (бездействие) и решения дознавателя, следователя, прокурора (гл. 16 УПК). Потерпевший может ходатайствовать о применении мер безопасности. При наличии достаточных данных о том, что потерпевшему, а также его близким родственникам или близким лицам «угрожают убийством, применением насилия, уничтожением или повреждением их имущества либо иными опасными противоправными деяниями, суд, прокурор, следователь, орган дознания и дознаватель принимают в пределах своей компетенции в отношении указанных лиц меры безопасности, предусмотренные статьями 166 частью девятой, 186 частью второй, 193 частью восьмой, 241 пунктом 4 части второй и 278 частью пятой настоящего Кодекса, а также иные меры безопасности, предусмотренные законодательством Российской Федерации» (ст. 11 ч.3 УПК РФ).

По уголовным делам о преступлениях, последствием которых явилась смерть лица, права потерпевшего переходят к одному из его близких родственников. В случае признания потерпевшим юридического лица его права осуществляет представитель. Участие в уголовном деле законного представителя и представителя потерпевшего не лишает его прав, предусмотренных статьей 42 УПК РФ (части 8-10 ст. 42 УПК).

Нетрудно заметить, что многие права потерпевшего из числа перечисленных могут быть в той или иной мере реализованы лишь в случае своевременного вынесения постановления о признании лица таковым. Например – знать о предъявленном обвиняемому обвинении, участвовать с разрешения следователя или дознавателя в следственных действиях, производимых по его ходатайству либо ходатайству его представителя; знакомиться с протоколами следственных действий, произведенных с его участием, и подавать на них замечания; знакомиться с постановлением о назначении судебной экспертизы и заключением эксперта и др. Однако для юридически неосведомленного лица, лишенного, как правило, профессионального представителя, даже своевременно допущенного в процесс условия защиты прав и законных интересов существенно не облегчаются, если разъяснение его прав осуществляется формально.

На некоторые из вопросов, связанных с условиями защиты прав потерпевшего, было обращено внимание Конституционным Судом, проверявшим соответствие Конституции п. 1 ч. 2 ст. 42 УПК РФ. Учитывая значение этого решения для защиты прав потерпевшего, мы приведем подробные выдержки из него, выделив шрифтом наиболее важные для рассмотрения статуса потерпевшего на этапе расследования уголовного дела.

«2. Согласно статье 52 Конституции Российской Федерации государство обеспечивает потерпевшим доступ к правосудию и компенсацию причиненного ущерба. Конституционный Суд Российской Федерации в своих решениях, обращаясь к проблеме защиты прав потерпевшего в уголовном процессе, выразил следующие правовые позиции.

Потерпевший, являясь лицом, которому преступлением причинен физический, имущественный, моральный вред или вред деловой репутации, имеет в уголовном процессе свои собственные интересы, для защиты которых он в качестве участника уголовного судопроизводства со стороны обвинения наделен правами стороны. Такой подход к регламентации прав потерпевшего корреспондирует положениям Декларации основных принципов правосудия для жертв преступлений и злоупотребления властью (принята Резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН от 29 ноября 1985 года N 40/ 34). Потерпевшему должна быть обеспечена возможность изложить свои мнения и пожелания на любых этапах судебного разбирательства в тех случаях, когда затрагиваются его интересы, без ущерба для обвиняемых (Постановления КС РФ от 18 февраля 2000 года N 3-П по делу о проверке конституционности пункта 2 статьи 5 Федерального закона «О прокуратуре Российской Федерации»; от 24 апреля 2003 года N 7-П по делу о проверке конституционности положения пункта 8 Постановления Государственной Думы от 26 мая 2000 года «Об объявлении амнистии в связи с 55-летием Победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов»; от 8 декабря 2003 года N 18-П по делу о проверке конституционности положений статей 125, 219, 227, 229, 236, 237, 239, 246, 254, 271, 378, 405 и 408, а также глав 35 и 39 УПК Российской Федерации).

Статья 24 (часть 2) Конституции Российской Федерации обязывает органы государственной власти обеспечить каждому возможность ознакомления с документами и материалами, непосредственно затрагивающими его права и свободы, если иное не предусмотрено законом. Положения уголовно-процессуального законодательства о праве потерпевшего знакомиться с материалами уголовного дела с момента окончания предварительного расследования и о его реализации с учетом специфики уголовного процесса не могут рассматриваться как ограничивающие право потерпевшего на получение информации.

В целях обеспечения устранения нарушений прав личности, в том числе путем обжалования соответствующих судебных актов, потерпевшему должен быть предоставлен доступ к соответствующей информации для незамедлительного обращения с жалобой в суд (Постановление КС РФ от 23 марта 1999 года N 5-П по делу о проверке положений статьи 133, части первой статьи 218 и статьи 220 УПК РСФСР; Определение по жалобам гражданки О.В. Старовойтовой от 14 января 2003 года N 43-О и от 4 ноября 2004 года N 430-О).

3. Согласно пункту 1 части второй статьи 42 УПК Российской Федерации потерпевший вправе знать о предъявленном обвиняемому обвинении. Это предполагает обязанность следователя довести до сведения потерпевшего не только сам факт предъявления обвинения конкретному лицу, но и содержание постановления о привлечении в качестве обвиняемого, включая описание фактических обстоятельств инкриминируемого лицу преступления и его юридическую оценку.

Отсутствие в названной норме прямого указания на порядок, в соответствии с которым следователь знакомит потерпевшего с предъявленным обвиняемому обвинением, и на обязанность вручить потерпевшему копию постановления не означает, что до окончания предварительного расследования этот участник уголовного судопроизводства не вправе на основании пункта 12 части второй статьи 42 УПК Российской Федерации ознакомиться с текстом постановления и снять с него копию. То же относится – с учетом особенностей правового положения потерпевшего на стадии предварительного следствия – и к закрепленному пунктом 20 части второй статьи 42 УПК Российской Федерации праву потерпевшего знать о принесенных по уголовному делу жалобах и представлениях и подавать на них возражения. Иное противоречило бы закрепленному в статье 123 (часть 3) Конституции Российской Федерации принципу состязательности и равноправия сторон, на основе которого осуществляется судопроизводство, поскольку ограничивало бы возможности потерпевшего по отстаиванию своей позиции по уголовному делу и оспариванию решений, непосредственно затрагивающих его права и законные интересы.

4. По смыслу приведенных правовых позиций Конституционного Суда Российской Федерации, для обеспечения права потерпевшего защищать свои права и законные интересы, в том числе заявлять отводы осуществляющим предварительное расследование по уголовному делу следователю и дознавателю (пункт 5 части второй статьи 42 УПК Российской Федерации), он должен быть, как минимум, информирован о том, каким именно следователем или дознавателем осуществляется расследование по делу, а в случае производства предварительного следствия следственной группой – кто и с какими полномочиями входит в состав этой следственной группы.

Содержащаяся в части второй статьи 163 УПК Российской Федерации норма, предусматривающая обязанность объявить о составе следственной группы обвиняемому и подозреваемому, не может истолковываться как исключающая право других лиц, выступающих как на стороне обвинения, так и на стороне защиты, знать состав следственной группы и при наличии к тому оснований заявлять отводы входящим в нее лицам.

5. Норма, содержащаяся в части второй статьи 198 УПК Российской Федерации, уже была предметом рассмотрения Конституционного Суда Российской Федерации применительно к праву потерпевшего на ознакомление с постановлениями о назначении судебных экспертиз независимо от их вида и с соответствующими экспертными заключениями.

В Определении от 4 ноября 2004 года N 430-О по жалобе гражданки О.В. Старовойтовой на нарушение ее конституционных прав пунктом 1 части второй статьи 42, частью восьмой статьи 162 и частью второй статьи 198 УПК Российской Федерации Конституционный Суд Российской Федерации, основываясь на ряде своих постановлений, сформулировал правовую позицию, согласно которой правоприменительные органы, обеспечивая на досудебных стадиях уголовного судопроизводства права и законные интересы потерпевшего, при применении взаимосвязанных положений пункта 11 части второй статьи 42 и части второй статьи 198 УПК Российской Федерации должны предоставлять ему возможность знакомиться с постановлениями о назначении судебных экспертиз независимо от их вида и с подготовленными на их основании экспертными заключениями.

В силу статьи 6 Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации» данная правовая позиция является общеобязательной.

Исходя из изложенного и руководствуясь пунктами 2 и 3 части первой статьи 43 и частью первой статьи 79 Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации», Конституционный Суд Российской Федерации определил:

1. Находящиеся во взаимосвязи положения пунктов 1, 5, 11, 12 и 20 части второй статьи 42 УПК, части второй статьи 163, части восьмой статьи 172 и части второй статьи 198 УПК Российской Федерации не исключают права потерпевшего до окончания предварительного расследования по уголовному делу знакомиться с постановлениями о привлечении конкретных лиц в качестве обвиняемых, знать состав следственной группы, осуществляющей предварительное расследование по этому делу, а также знакомиться с постановлениями о назначении судебных экспертиз, независимо от их вида, с экспертными заключениями и поступившими от участников производства по уголовному делу жалобами и представлениями в случаях, когда ими затрагиваются его права и законные интересы».

2. В соответствии со статьей 6 Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации» конституционно-правовой смысл указанных законоположений, выявленный Конституционным Судом Российской Федерации в настоящем Определении на основании правовых позиций, выраженных в сохраняющих свою силу решениях, является общеобязательным и исключает любое иное их истолкование в правоприменительной практике»[163].

В приведенном Определении КС РФ, хотя и благоприятном для потерпевшего, не содержится предложений о необходимости уточнения в УПК РФ положений, относящихся к условиям реализации его прав. Это относится как к уточнению момента признания заявителя потерпевшим, так и к правовым гарантиям обеспечения таких прав, как право знать о предъявленном обвинении, право знать о принесенных по уголовному делу жалобах и представлениях и подавать на них возражения (п. 20 ч. 2 ст. 42). Потому рекомендации КС выглядят как добрые пожелания.

Так, ст. 172 УПК, подробно регламентирующая порядок предъявления обвинения, акцентирует внимание на соблюдение при этом прав обвиняемого и его защитника, вплоть до вручения им, и в копии прокурору, постановления о предъявлении обвинения. О правах потерпевшего речь не идет – он не извещается ни о времени, ни о характере предъявляемого обвинения и, следовательно, лишен возможности выразить к нему своё отношение. То же касается и следственного действия об изменении и дополнении обвинения либо частичного прекращения дела (ст. 175 УПК). О характере решений следователя по этим вопросам потерпевший в лучшем случае узнает на этапе окончания расследования при ознакомлении с материалами дела. Но и возможность реализации его права на ознакомление с материалами дела оказывается под сомнением. Следователь знакомит потерпевшего, гражданского истца и гражданского ответчика с делом не в силу обязанности, как это имеет место по отношению к обвиняемому и защитнику, а лишь по ходатайству указанных лиц (ст. 216 УПК). Потерпевший должен помнить, что такое право ему предоставлено, и вовремя направить ходатайство о желании им воспользоваться.

Конституционный суд обходит молчанием и связанные с этими недостатками УПК вопросы нарушения законодателем принципа равенства прав сторон.

Изучение следственной практики в части обеспечения процессуальных прав потерпевшего показывает, что далеко не все должностные лица, выполняющие функцию уголовного преследования, с готовностью выполняют имеющиеся предписания закона и его толкований органом конституционного контроля. «Органы предварительного следствия, – отмечает исследователь проблем потерпевшего уже после приведенного Определения Конституционного Суда, – рассматривая потерпевшего и его представителя исключительно как помеху на пути передачи уголовного дела в суд, нередко либо просто «забывают ознакомить их с тем или иным постановлением, либо осуществляют ознакомление по истечении значительного промежутка времени с момента вынесения такого постановления… В результате потерпевший не может обжаловать принятое по делу решение…»[164].

Е.М. Варпаховская, отмечая в своём исследовании отсутствие юридического механизма реализации права потерпевшего знать о характере предъявленного обвинения и содержании поступающих по делу жалоб, предлагает усилить прокурорский надзор за реализацией этих прав потерпевшего. Прокурор, по мысли автора, должен контролировать направление следователем копий соответствующих документов потерпевшему в ходе их принятия[165]. Но УПК РФ такой обязанности следователя не предусматривает, и последний вполне может игнорировать любые требования прокурора, не основанные на законе. Следователь ориентируется на активность потерпевшего: попросит он ознакомить его с тем или иным процессуальным документом, появятся и основания для размышлений. На практике потерпевший не уведомляется даже о приостановлении или прекращении расследования.

Впрочем, столь пренебрежительное отношение правоприменителя к требованиям закона в силу как злоупотреблений, так и свойственного славянской правовой культуре правового нигилизма, создаёт нередко комфортные условия и для правонарушителя. И это сказывается не только на высоком уровне латентной преступности, но и на поведении граждан, к преступлениям впрямую не причастных – потерпевших и свидетелей. Нарушение ими обязанностей далеко не всегда вызывает меры адекватного реагирования. Следственная и судебная практика почти не знает случаев применения санкций за уклонение потерпевших и свидетелей от дачи показаний, за их изменение и дачу заведомо ложных показаний[166]. И не всегда очевидно, что в этих случаях имеет решающее значение: некомпетентность правоприменителя, его недобросовестность или привычная лень, определяющая способы уклонения от работы. В России суровость закона всегда смягчалась необязательностью его исполнения. И эта традиция неукоснительна.

Вопрос об устранении практики, затрудняющей защиту прав потерпевшего, не решен и в Постановлении Пленума Верховного суда РФ, посвященном потерпевшему[167]. В его п. 3. напоминается положение ч. 1 ст. 42 УПК со следующим дополнением: «Вместе с тем следует иметь в виду, что правовой статус лица как потерпевшего устанавливается исходя из фактического его положения и лишь процессуально оформляется постановлением, но не формируется им». Полагаем, что Верховный суд не превысил бы своих полномочий, если бы добавил пожелание принимать решение о признании лица потерпевшим безотлагательно по установлении оснований для этого.

Уголовно-процессуальное законодательство РФ не содержит гарантий прав потерпевшего в случаях прекращения уголовных дел по нереабилитирующим основаниям. Прежде всего, это касается случаев прекращения уголовного дела в связи с примирением сторон и прекращения уголовного преследования в связи с деятельным раскаянием (статьи 25 и 28 УПК РФ). Так, ст. 25 УПК устанавливает: «Суд, а также следователь с согласия руководителя следственного органа или дознаватель с согласия прокурора вправе на основании заявления потерпевшего или его законного представителя прекратить уголовное дело в отношении лица, подозреваемого или обвиняемого в совершении преступления небольшой или средней тяжести, в случаях, предусмотренных статьей 76 Уголовного кодекса Российской Федерации, если это лицо примирилось с потерпевшим и загладило причиненный ему вред». Казалось бы, в этом случае прекращение уголовного дела инициируется самим потерпевшим и оснований беспокоиться о соблюдении его интересов нет. Однако в практике возможны различные последствия такой инициативы, связанные с введением потерпевшего в заблуждение, его обманом, невыполнением обвиняемым взятых на себя обязательств и т. п. Прекращение уголовного преследования в связи с деятельным раскаянием также нуждается в механизме обеспечения интересов потерпевшего, чего, к сожалению, ст. 28 УПК РФ не предусматривает, что является её существенным недостатком. «Суд, а также следователь с согласия руководителя следственного органа или дознаватель с согласия прокурора вправе прекратить уголовное преследование в отношении лица, подозреваемого или обвиняемого в совершении преступления небольшой или средней тяжести, в случаях, предусмотренных частью первой статьи 75 Уголовного кодекса Российской Федерации». Потерпевший, дающий согласие на прекращение уголовного преследования обвиняемого, не может быть уверенным в том, что последствия в любом случае окажутся для него благоприятными.

По этим причинам во многих государствах Запада введен процессуальный контроль за характером обязательств причинителя вреда, условиями и сроками их исполнения. Более того, предусматривается возможность инициирования должностными лицами – полицией, прокуратурой, судом – примирения потерпевшего с обвиняемым. Решению этих вопросов служит институт медиации, включаемый в уголовно-процессуальный регламент.

В отечественной юридической литературе последних лет медиация пропагандируется как способ реализации идеи «восстановительного правосудия», ограничивающего сферу карательного разрешения уголовно-правовых конфликтов. Значение такого подхода не без оснований видится в сокращении конфликтов через примирение сторон, психологическом исцелении жертвы преступления и создании дополнительных условий обеспечения интересов потерпевшего от противоправных посягательств[168]. Сущность метода состоит в привлечении нейтрального посредника (медиатора) для ведения переговоров об условиях примирения между жертвой и преступником по делам частно-публичного и публичного обвинения небольшой или средней тяжести. В зарубежной практике медиация применяется относительно широко как по инициативе органов уголовного преследования, так и суда с согласия сторон конфликта. Завершаются переговоры при успешном исходе составлением соглашения с указанием условий примирения, размеров, порядка и сроков выплаты компенсации материального и морального ущерба. Справедливость и законность соглашения проверяется судом. В случае нарушения условий соглашения причинителем вреда производство по уголовному делу возобновляется со всеми вытекающими последствиями. Использование медиации поощряется, ибо не только достигается решение указанных выше задач, но и сокращается контингент судимых и государственные расходы на их содержание.

Практика, как известно, нередко обгоняет реакцию законодателя, подталкивая его к правовому оформлению возникающих общественных отношений. При прекращении уголовных дел в силу ст. 25 УПК РФ следователь выясняет, примирилось это лицо с потерпевшим и загладило причиненный потерпевшему вред. Закон не исключает возможность склонения обвиняемого и потерпевшего к примирению на определенных условиях. К сожалению, на практике такая возможность (не объявленная законодателем, но и не противоречащая закону) используется редко, что подтвердили результаты анкетирования.

К этому вопросу наиболее часто встречавшееся в анкетах пояснение: «Вести с обвиняемым разговоры о добровольном возмещении вреда потерпевшему приходится при незначительных и доказанных обвинениях. К сожалению, официально процедура медиации не прописана и отсутствие незаинтересованного посредника ограничивает возможности мирного устранения конфликтов». Респонденты признали желательным внедрение института медиации в отечественную практику уголовного судопроизводства.

Вместе с тем, несмотря на положительное отношение к институту медиации и практических работников, и авторов научных публикаций, процессуальный регламент этого института не разработан даже ориентировочно и есть предложения, на наш взгляд, весьма спорные. Так, в публикациях и кандидатской диссертации Понасюк А.М. предлагается институт медиации закрепить в ФЗ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в РФ». Медиатором в этом случае должен выступать адвокат, как лицо профессионально компетентное[169]. Автору следует отдать должное: он предложил ряд дополнений в закон «Об адвокатской деятельности…» по поводу условий адвокатской медиации, гарантий объективности и беспристрастности адвоката, организации специальных подразделений в адвокатуре, оплаты труда адвоката-медиатора и пр. Однако, несмотря на эти усилия автора, идея адвокатской медиации остается весьма сомнительной. И законодательство об адвокатуре, и Кодекс профессиональной этики адвоката не позволяют ему быть представителем сразу двух сторон с несовпадающими интересами. Результаты его посреднических услуг могут быть оспорены заинтересованной стороной под предлогом необъективности адвоката. Кроме того, автором не предложены нормы процессуального закрепления результатов медиации и способов контроля выполнения достигнутого соглашения.

Вместе с тем идея расширения сферы деятельности адвокатов по оказанию правовой помощи сама по себе заслуживает обсуждения. А учитывая общее благотворное стремление к снижению уровня конфликтности в сфере уголовно-процессуальных отношений, пропаганда медиации как одного из продуктивных решений в этом направлении заслуживает пристального внимания органов самоуправления адвокатуры. Совет ФПА РФ, отвечая соответствующим запросам практики, создал рабочую группу для выработки разъяснений по вопросу о возможности совмещения адвокатской деятельности с деятельностью медиатора на профессиональной или непрофессиональной основе. Её вывод: адвокат вправе выполнять функции медиатора как на профессиональной, так и на непрофессиональной основе (если только он одновременно не является адвокатом одной из сторон). При этом осуществлять деятельность медиатора на профессиональной основе адвокат вправе при условии, что он прошел соответствующий курс обучения по программе подготовки медиаторов (ст. 16 Закона О медиации), а также с соблюдением иных требований, установленных Законом «О медиации»[170].

Можно признать вслед за указанной группой ФПА РФ, что деятельность адвоката по выполнению функций медиатора не нарушает положений Закона Об адвокатской деятельности и адвокатуре и Кодекса профессиональной этики адвоката при соблюдении условий: если он не является представителем одной из сторон, добровольно выбран ими в качестве медиатора и подготовлен к выполнению этой функции.

Представляется, что медиация в уголовном судопроизводстве должна стать процессуальным институтом, с нормативным определением этого понятия, урегулированием порядка проведения примирительных процедур, способом утверждения достигнутого соглашения и порядка контроля его исполнения. Медиаторская служба, подобно институту третейских судов, не должна входить в систему государственных правоохранительных органов и адвокатуру. Это могло бы быть подразделение муниципалитета, формируемое из уважаемых граждан, имеющих определенную юридическую подготовку. Включение адвокатов в число медиаторов возможно с соблюдением указанных выше условий.

Недостатки процессуального законодательства, касающиеся условий реализации прав потерпевшего на предварительном следствии, так или иначе, затрагиваются во многих публикациях. Отдельные авторы связывают их устранение с необходимостью усиления прокурорского надзора за соблюдением прав личности при реализации функции уголовного преследования[171]. Однако прокурорский надзор не может выходить за рамки закона и прокурор не вправе требовать от следователя исполнения несуществующих норм. Учитывая это соображение, а также факт перманентных поправок законодателем действующего УПК (их внесено с 2001 г. около 700), было бы желательно в УПК закрепить ряд процессуальных гарантий прав потерпевшего. Так, в ст. 42 УПК после перечисления прав потерпевшего следовало указать, что создание условий, обеспечивающих своевременную реализацию потерпевшим его прав, является обязанностью органа дознания, дознавателя, следователя, прокурора и суда.

Мы привыкли ориентироваться на правило, что субъективные права участников процесса гарантируются соответствующими обязанностями должностных лиц, ответственных за ведение процесса расследования и рассмотрения дела. Оказывается, этого недостаточно даже при наличии напоминаний высших судебных органов страны. Не потому ли Европейский Суд по правам человека к 2010 году накопил 120 000 жалоб, из которых третья часть состоит из жалоб россиян. Изыскиваются способы упрощения судопроизводства в ЕСПЧ, чтобы снизить нагрузку и расчистить завалы[172]. Вот только неясно, облегчится ли в этой связи участь жалобщиков из России.

Перечень обязанностей потерпевшего внушителен. Приведём перечень процессуальных требований к потерпевшему. Они изложены в п.п. 1–3 ч. 5 и частях 6 и 7 той же статьи 42-й УПК в форме запретов и возможных нарушений, влекущих применение санкций. Потерпевший не вправе: 1) уклоняться от явки по вызову дознавателя, следователя и в суд; 2) давать заведомо ложные показания или отказываться от дачи показаний; 3) разглашать данные предварительного расследования, если он был об этом заранее предупрежден в порядке, установленном статьей 161 настоящего Кодекса. 6) При неявке потерпевшего по вызову без уважительных причин он может быть подвергнут приводу. 7) За отказ от дачи показаний и за дачу заведомо ложных показаний потерпевший несет ответственность в соответствии со статьями 307 и 308 Уголовного кодекса Российской Федерации. За разглашение данных предварительного расследования потерпевший несет ответственность в соответствии со статьей 310 Уголовного кодекса Российской Федерации.

Нарушения потерпевшим перечисленных обязанностей не является редкостью. Однако реакций на эти нарушения исследователям следственной и судебной практики, как правило, обнаружить не удаётся. Их отсутствие едва ли следует объяснять снисходительным отношением к правонарушениям потерпевшего. Скорее в этом проявляется соответствующий уровень правовой культуры правоприменителей, которые новым законодательством освобождены от заботы воспитания у граждан уважения к закону.

§ 4. Потерпевший в судебном разбирательстве

Выше мы отметили, что совершенствование в ходе правовых реформ процессуального законодательства, регулирующего предварительное расследование, не привело к позитивным изменениям в статусе потерпевшего. То же можно сказать и о стадии судебного разбирательства. Права потерпевшего на этой стадии значительны, но они, не имея опоры на профессиональную юридическую поддержку, или не реализуются, или исполняются формально, не обеспечивая жертву преступления должными материальными и моральными компенсациями. Более того, есть основания для утверждения об ухудшении положения потерпевшего в связи с изменениями некоторых концептуальных основ российского уголовного процесса.

Уголовный процесс дореформенного времени (советский период) был ориентирован на установление объективной истины в характере отношений обвиняемого и потерпевшего, складывавшихся до и во время совершения преступления. Это требовало строгого следования принципу полноты, всесторонности и объективности исследования всех обстоятельств дела, имеющих отношение к преступлению. Этот принцип в равной мере программировал деятельность и органов расследования и суда, обеспечивая защиту подозреваемого (обвиняемого) от неосновательных обвинений и интересы потерпевшего при определении характера и размеров причиненного ему ущерба и способов его реального возмещения. Доктрина процесса не отделяла от функции расследования и обвинения функцию защиты и юридической помощи обвиняемому и потерпевшему. И следователю и суду вменялось в обязанность установление обстоятельств, как изобличающих, так и оправдывающих обвиняемого, независимо от участия профессионального защитника. И потерпевший мог считать защищенными свои интересы независимо от собственной процессуальной активности и участия профессионального представителя. Это была патерналистская концепция процесса, и так было, по крайней мере, в идеале.

Теория судебного доказывания отражала (возможно, и предвосхищала) эту позицию законодателя. Суд относился к субъектам обязанности доказывания[173]. Он «активно и самостоятельно собирает, проверяет и оценивает всю совокупность доказательств. Это составляет публично-правовую обязанность суда, гарантированную соблюдением ряда процессуальных правил»[174]. Подчеркивалось также, что невыполнение защитником обязанностей по установлению оправдывающих подзащитного обстоятельств либо смягчающих его ответственность, не может вести к ухудшению положения обвиняемого (соответственно и потерпевшего), ибо на защите его интересов стоит следователь, прокурор, суд. «Наблюдение за надлежащим выполнением обязанности доказывания защитником входит в процессуальную компетенцию следователя и суда»[175]. Что же касается потерпевшего, то обеспечение его прав и интересов как бы соединялось с обоснованием обвинения, на что была направлена деятельность следственных органов, государственного обвинителя и суда.

Отсутствие строгости и чистоты в размежевании процессуальных функций имело тот смысл, что даже и при отсутствии в процессе профессиональных защитников и представителей не должно было отрицательно сказываться на положении обвиняемого и потерпевшего – их права и интересы охранялись должностными лицами правоохранительных органов и суда. Можно предположить, что такая конструкция процесса не только отражала всеобъемлющую роль государства, поставившего в зависимость от своей опеки (чаще декларируемой, чем действительной) граждан страны, – это могло быть связано со слабостью институтов юридической помощи населению (адвокатуры, в частности) и всеобщей бедностью, затрудняющей пользование профессиональными услугами юристов. Не идеализируя УПК РСФСР 1960 г., мы отмечаем лишь некоторые его особенности, ориентированные в равной мере на защиту прав и обвиняемого и жертвы: ориентацию на установление истины, на объективность и справедливость, на формирование уважения к закону и нравственности.

Концептуальные изменения уголовного судопроизводства в реформах конца XX и начала XXI связаны с реализацией законодателем принципа состязательности англо-американского образца. Согласно УПК РФ должностные лица органов уголовного преследования (прокурор, следователь, начальник следственного отдела, орган дознания, дознаватель) безоговорочно отнесены к стороне обвинения. Это значит, что они выполняют одностороннюю функцию и освобождены от обязанности в ходе расследования устанавливать обстоятельства, свидетельствующие в пользу обвиняемого. На их стороне, т. е. стороне обвинения, потерпевший. Но это вовсе не означает, что защита интересов потерпевшего входит в круг обязанностей названных должностных лиц. В этом нетрудно убедиться, ознакомившись со статьями УПК РФ, определяющими их полномочия (ст., ст, 37–41). Потерпевший для них не более чем источник информации о преступлении, т. е., по сути, – свидетель обвинения.

Не меняется отношение к потерпевшему и в стадии судебного разбирательства. Полномочия прокурора, выступающего в роли государственного обвинителя (ст. 246 УПК РФ), позволяют ему отказаться от обвинения, не интересуясь позицией потерпевшего, который «на стороне обвинения», несмотря на весьма существенные для потерпевшего последствия такого отказа. Часть 7 статьи 246 УПК устанавливает: «Если в ходе судебного разбирательства государственный обвинитель придет к убеждению, что представленные доказательства не подтверждают предъявленное подсудимому обвинение, то он отказывается от обвинения и излагает суду мотивы отказа. Полный или частичный отказ государственного обвинителя от обвинения в ходе судебного разбирательства влечет за собой прекращение уголовного дела или уголовного преследования полностью или в соответствующей его части по основаниям, предусмотренным пунктами 1 и 2 части первой статьи 24 и пунктами 1 и 2 части первой статьи 27 настоящего Кодекса». Конституционный Суд РФ в это положение нашел необходимым внести поправку: «Взаимосвязанные положения частей седьмой и восьмой статьи 246 и пункта 2 статьи 254, поскольку по их конституционно-правовому смыслу в системе норм предполагается, что полный или частичный отказ государственного обвинителя от обвинения, влекущий прекращение уголовного дела, равно как и изменение государственным обвинителем обвинения в сторону смягчения, должны быть мотивированы со ссылкой на предусмотренные законом основания, а вынесение судом решения, обусловленного соответствующей позицией государственного обвинителя, допустимо лишь по завершении исследования значимых для этого материалов дела и заслушивания мнений участников судебного заседания со стороны обвинения и защиты, и что законность, обоснованность и справедливость такого решения возможно проверить в вышестоящем суде». При соблюдении этих условий часть 7 статьи 246 УПК и пункт 2 статьи 254 признаны не противоречащими Конституции РФ[176].

Эти положения Постановления КС РФ для защиты интересов потерпевшего представляют существенный интерес: прекращение дела с учетом отказа прокурора от обвинения требует обоснования и создания условий для его последующей процессуальной проверки. Вместе с тем, Конституционный суд не указал, как быть в тех случаях, когда участники процесса, потерпевший и его представитель, в частности, возражают против прекращения дела и потому остаётся неясным, с какой целью следует заслушивать мнения участников судебного заседания. Иными словами, КС РФ не увидел в этой ситуации ущемления прав потерпевшего. Более того, КС решением, касающимся ст. 254 ч.1 УПК об отдельных случаях прекращения дел в судебном заседании, подчеркнул, что это не препятствует суду рассмотреть по существу находящееся в его производстве уголовное дело, если до вынесения приговора новым уголовным законом устраняется преступность и наказуемость инкриминируемого обвиняемому деяния, «и не лишает обвиняемого права на доступ к правосудию и права на эффективную судебную защиту в установленных законом процессуальных формах»[177]. Открытым остался вопрос о том, как в этих случаях быть с защитой потерпевшего, его правом на доступ к правосудию и правом на эффективную судебную защиту в установленных законом процессуальных формах?

Этими решениями КС РФ как бы санкционировал отступление УПК РФ от принципа равенства процессуальных прав сторон.

Здесь возникает и еще одна проблема, не решенная законодателем. В соответствии с ч. 6 ст. 246 УПК прокурор (государственный обвинитель) предъявляет или поддерживает предъявленный по уголовному делу гражданский иск, если этого требует охрана прав граждан, общественных или государственных интересов. Продолжает ли прокурор выполнять эту свою обязанность при отказе от обвинения? Очевидно, нет, коль скоро суд обязан прекратить уголовное дело. Иск потерпевшего в этом случае может быть передан истцом на рассмотрение в порядке гражданского судопроизводства. «Прекращение уголовного дела ввиду отказа государственного обвинителя от обвинения, равно как и изменение им обвинения, не препятствует последующему предъявлению и рассмотрению гражданского иска в порядке гражданского судопроизводства» декларирует ч. 10 ст. 246 УПК. Но ведь нельзя не понимать того, что судьба гражданского иска тесно связана с обвинением, и в зависимости от оснований прекращения дела по заявлению обвинителя может оказаться бесперспективной.

В литературе в этой связи вносилось предложение о необходимости продолжения слушания дела и при отказе прокурора от обвинения, если потерпевший на этом настаивает, предоставив ему поддержание обвинения[178]. Но ни Конституционный Суд этой проблемы не услышал, ни законодатель не обратил на нее внимания. Можно было предполагать, что этот вопрос будет если не решен, то хотя бы затронут в Постановлении Пленума Верховного суда о потерпевшем (№ 17 от 29 июня 2010 г.). Но это предположение не подтвердилось.

Требование о прекращении уголовного дела в случае отказа государственного обвинителя от обвинения в ходе судебного разбирательства, выраженное в категорической форме (часть 7 статьи 246 УПК РФ), не только связано с ущемлением прав потерпевшего и ограничением полномочий суда по осуществлению правосудия, но и находится в противоречии с положениями Конституции РФ и рядом норм того же УПК РФ. Конституцией РФ предусмотрено право каждого на судебную защиту (ч.1 ст. 46) и право потерпевшего на доступ к правосудию и возмещение ущерба (ст. 52). Прекращение производства по уголовному делу в связи с отказом государственного обвинителя от обвинения подрывает, а нередко и исключает возможности защиты интересов потерпевшего. Ограничение прав суда мы видим в том, что, принимая решение по основаниям части 7 статьи 246 УПК РФ, суд вынужден ориентироваться не на собственное внутреннее убеждение о доказанности обвинения, а на мнение одного из участников процесса. Очевидна и рассогласованность положения ст. 246 УПК с его другими нормами о потерпевшем. Так, отнесение потерпевшего к стороне обвинения не исключает, а предполагает возможность его участия в доказывании, которое возложено законом не только на прокурора, но «на сторону обвинения» (ч. 2 ст. 14 УПК). Потерпевшему предоставлено право участия в уголовном преследовании обвиняемого (ст. 22 УПК), т. е. осуществлять процессуальную деятельность в целях изобличения обвиняемого в совершении преступления (п. 55 ст. 5 УПК РФ).

Сложившаяся процессуальная ситуация, как видим, не укладывается в юридическое содержание принципа состязательности, провозглашаемого и Конституцией, и новым УПК РФ. В этой связи мы предлагаем для обсуждения следующие изменения редакции ч.7 ст. 246 УПК РФ:

«Если в ходе судебного разбирательства государственный обвинитель придет к убеждению, что представленные доказательства не подтверждают предъявленное подсудимому обвинение, то он отказывается от обвинения и излагает суду мотивы отказа. Полный или частичный отказ государственного обвинителя от обвинения в ходе судебного разбирательства может влечь за собой прекращение уголовного дела или уголовного преследования полностью или в соответствующей его части по основаниям, предусмотренным пунктами 1 и 2 части первой статьи 24 и пунктами 1 и 2 части первой статьи 27 настоящего Кодекса, при условии обоснованности отказа и отсутствия возражений со стороны потерпевшего. Продолжение рассмотрения уголовного дела может осуществляться как по инициативе суда, так и по мотивированному ходатайству потерпевшего с возложением на него и его представителя функции поддержания обвинения».

Одним из доводов противников предложения об обеспечении за счёт казны потерпевшего профессиональным представителем подобно тому, как это практикуется по обеспечению права обвиняемого на защиту, было соображение о том, что интересы потерпевшего надежно защищает и следователь, и государственный обвинитель. Изобличая преступника, они действуют в интересах потерпевшего. Мы пытались показать выше несостоятельность такой позиции, начиная от момента обращения жертвы преступления с заявлением в правоохранительные органы. Да и сам факт привлечения виновного к уголовной ответственности и осуждения его еще не гарантирует восстановления всех нарушенных прав потерпевшего.

Отметим также, что и судья, рассматривающий уголовное дело, новым УПК РФ не уполномочен выяснять обстоятельства, обеспечивающие интересы потерпевшего. Его статус определен концепцией принципа состязательности: не вмешиваться в процесс доказывания, чтобы не запятнать мантию подозрениями в необъективности. Председательствующий лишь «руководит судебным заседанием, принимает все предусмотренные настоящим Кодексом меры по обеспечению состязательности и равноправия сторон». Кроме того, он обеспечивает соблюдение распорядка судебного заседания, разъясняет всем участникам судебного разбирательства их права и обязанности, порядок их осуществления (из ст. 243 УПК). Странным на этом фоне, явно противоречащим концепции УПК РФ, выглядит напоминание Верховного суда РФ «о необходимости наиболее полного использования достижений науки и техники в целях всестороннего и объективного исследования обстоятельств, подлежащих доказыванию по уголовному делу»[179].

Заметим, что законодательные решения, обрекающие суд на роль пассивного наблюдателя борьбы сторон, противоречат традициям отечественного правосудия не только советского времени, но и актам судебной реформы в России 1864 г. Более того, они оказались в противоречии и с принципами правосудия европейских государств, с которых реформаторами копировалось юридическое содержание судебной состязательности.

Судебная реформа России 1864 г., ориентированная на лучшие образцы континентальной системы судопроизводства, наделяла суд широкими полномочиями для воздействия на ход процесса и его результаты. Председательствующий «направляет ход дела к тому порядку, который наиболее способствует раскрытию истины…» (из ст. 613 Устава уголовного судопроизводства 1864 г.). Активность при исследовании доказательств подчеркивалась в ряде статей Устава (ст. ст. 682, 684 и др.).

«По делам, в решении коих участвуют присяжные заседатели, председатель суда обращает особенное внимание на то, чтобы они воспользовались всеми средствами для обстоятельного рассмотрения дела, и, по требованию их, дает им надлежащие объяснения в простых и понятных для них словах» (ст. 614 Устава).

В законодательстве европейских государств нашего времени также можно отметить положения об активной роли суда в состязательном процессе.

УПК Франции устанавливает: «Председатель наделен дискреционной властью, в силу которой он может по своей чести и совести принимать любые меры, которые он сочтет необходимыми для установления истины… Он может в ходе судебного разбирательства вызвать и заслушать любое лицо, выдавая в случае необходимости приказ о приводе, или распорядиться о доставлении любых новых документов, которые, по его мнению, в связи с развитием судебного заседания необходимы для установления истины» (ст. 310 УПК Франции 1958 г., по состоянию на 1 января 1995 г.).

УПК ФРГ также не возлагает особых надежд на объективность сторон и результаты их состязательности. В силу принципа обязанности исследования всех обстоятельств уголовного дела (аналог нашего ныне исключенного из УПК РФ принципа объективности, всесторонности и полноты исследования обстоятельств дела) суд «по долгу службы сам обязан исследовать все факты и доказательства, которые имеют значение для разрешения дела». При этом закон определяет цель доказывания, каковой является установление истины (§ 244 ч. 2 УПК ФРГ).

Заметим также, что законодательство США и Англии последних нескольких десятилетий развивалось по пути сближения с континентальной процессуальной системой. Так, в Своде Законов США (раздел 28 и комментарии к нему) отмечается, что «на судье лежит безусловная ответственность за эффективную реализацию состязательной системы». Федеральные правила использования доказательств в п. 614 подчеркивают, что судья не ограничивается фактами и доказательствами, представленными по выбору сторон. Судья имеет право вмешиваться в представление доказательств сторонами, дабы способствовать установлению истины. В п. «а» правила 611 говорится о том, что судья должен осуществлять разумный контроль за способом и порядком допроса свидетелей и представлений доказательств с тем, чтобы сделать «такие допрос или представление эффективными для установления истины».

Равным образом и «английское право все более проникается идеей, что уголовный процесс не должен сводиться исключительно к противоборству двух сторон в суде. Его задачей прежде всего является не победа кого-то из «процессуальных противников», а выявление лиц, действительно виновных в совершении преступления…»[180].

В теоретических работах британских авторов обосновывается необходимость наделения судей «более широкими и интенсивными полномочиями, чтобы они могли играть более активную роль в процессе». Более того, обосновывается предложение о целесообразности замены суда присяжных судом шеффенов[181].

Одной из идей, казавшейся составителям УПК РФ особенно привлекательной, соответствующей новому пониманию состязательности, была идея расширения самостоятельности участников процесса вплоть до перенесения в УПК гражданско-процессуального принципа диспозитивности. Под этим предлогом из УПК убраны не только нормы об активном участии суда в доказывании, но и все другие нормы, дававшие суду возможность оказывать участникам процесса помощь в реализации их прав, в защите их законных интересов. Так, исключена норма старого УПК о том, что суд при постановлении приговора вправе по собственной инициативе разрешить вопрос о возмещении причиненного преступлением материального ущерба, если потерпевшим гражданский иск не предъявлен (ст. 29 ч. 4 УПК РСФСР). Исключены нормы о праве суда по собственной инициативе принимать меры обеспечения гражданского иска и его рассмотрения в судебном заседании (ст. 233 и 252 УПК РСФСР). Суд освобожден и от обязанности принимать меры по поводу новых преступлений, выявленных в ходе судебного разбирательства, оставляя потерпевшего наедине со своими проблемами. Это связано, очевидно, с новым пониманием принципа публичности как обязанности соответствующих государственных органов реагировать на факты преступлений принятием соответствующих решений. В старом УПК РСФСР это была статья 3 об обязанности возбуждения уголовного дела и раскрытия преступления, которая распространялась и на суд. В УПК РФ такой нормы нет. Есть статья об обязанности уголовного преследования (21), в которую суд не включен.

Мы не ставим перед собой задачу оспаривать обоснованность этих положений, учитывая принятую юридическую конструкцию принципа состязательности, обеспечивающую четкое размежевание процессуальных функций. Но мы вправе констатировать уход от задачи защиты и обвиняемого и потерпевшего органами уголовного преследования и судом в рамках уголовного судопроизводства. УПК РФ предусмотрел компенсации этих правоохранительных потерь. Однако они распространены лишь на обвиняемого, но не потерпевшего. Так, защитник допущен к участию в стадии расследования с его ранних этапов (с момента возбуждения уголовного дела в отношении конкретного лица, с момента фактического задержания лица, подозреваемого в совершении преступления и т. д. – ст. 49), причем его участие обязательно, если подозреваемый, обвиняемый не отказался от защитника в предусмотренном законом порядке (ст. 51 УПК). Подозреваемый, обвиняемый могут пригласить нескольких защитников. Не имея средств (или желания их расходовать), они могут требовать обеспечения их защитником, дознавателем, следователем, прокурором или судом (ст. 50 УПК). Для потерпевшего и его возможного представителя таких комфортных условий пользования профессиональной помощью не предусмотрено.

Все это свидетельствует о том, что внимание к защите интересов потерпевшего законодателем не распространялось далее поддержания всем известных и давно сформулированных в литературе положений.

При вынесении приговора суд придерживается позиции той стороны, которая ему представляется наиболее убедительной. Убедительность позиции и возможность её обоснования зависит не только от формального равенства сторон, даже если бы этот принцип последовательно соблюдался, но и от многих других условий, остающихся за кадром (мы не затрагиваем здесь проблему коррупции, влияния административного ресурса, клановых связей и пр.).

Суд присяжных, на который возлагались большие надежды реформаторов как на суд неподкупный, объективный, справедливый, имеет свои существенные изъяны. Присяжные не несут ответственности за вердикт, а профессиональный председательствующий не несет ответственность за приговор, т. к. он связан вердиктом. Вопросы, которые решают присяжные в совещательной комнате, не касаются проблем возмещения вреда жертве преступления. Содержание вопросов присяжным заседателям не включает вообще каких-либо упоминаний о жертве преступления и о причиненном ей ущербе. Выдерживается классическая схема вопросов:

1) доказано ли, что деяние имело место;

2) доказано ли, что это деяние совершил подсудимый;

3) виновен ли подсудимый в совершении этого деяния.

В случае признания подсудимого виновным ставится вопрос и о том, заслуживает ли он снисхождения. Вопросы возмещения ущерба потерпевшему присяжные не рассматривают, – они отнесены ко второму этапу прений сторон, проходящему после оглашения вердикта без участия присяжных заседателей (ст. 346 ч.3, 347 УПК РФ).

Так защищаются права потерпевшего в ходе судебного разбирательства, осуществляемого ли единолично судьей, или с участием народных представителей в виде присяжных заседателей.

Напомним перечень прав потерпевшего, относящихся к судебным стадиям, указанный в ст. 42 УПК. Потерпевший вправе:

«14) участвовать в судебном разбирательстве уголовного дела в судах первой, второй и надзорной инстанций;

15) выступать в судебных прениях;

16) поддерживать обвинение;

17) знакомиться с протоколом судебного заседания и подавать на него замечания;

18) приносить жалобы на действия (бездействие) и решения дознавателя, следователя, прокурора и суда;

19) обжаловать приговор, определение, постановление суда;

20) знать о принесенных по уголовному делу жалобах и представлениях и подавать на них возражения;

21) ходатайствовать о применении мер безопасности в соответствии с частью третьей статьи 11 настоящего Кодекса;

22) осуществлять иные полномочия, предусмотренные настоящим Кодексом.

3. Потерпевшему обеспечивается возмещение имущественного вреда, причиненного преступлением, а также расходов, понесенных в связи с его участием в ходе предварительного расследования и в суде, включая расходы на представителя, согласно требованиям статьи 131 настоящего Кодекса».

Ответ практических работников на вопрос анкеты об обеспечении возмещения потерпевшему вреда, причиненного преступлением, был единодушно положительным, хотя, как мы неоднократно убеждались при проведении исследования, эта добрая позиция реализуется далеко не всегда.

Возмещение потерпевшему вреда в условиях уголовного судопроизводства осуществляется путем рассмотрения и разрешения гражданского иска.

Фактическим основанием для включения в судопроизводство по уголовному делу определенных элементов гражданского права и гражданского процесса является совпадение в одном лице обвиняемого и причинителя вреда. Юридическим основанием такого объединения является указание в предмете доказывания по уголовному делу обязанности по установлению характера и размера вреда, причиненного преступлением, что может оказывать влияние на оценку степени общественной опасности исследуемого деяния, его квалификацию и меру наказания.

Гражданский иск в уголовном процессе может быть предъявлен после возбуждения уголовного дела и до окончания судебного следствия в суде первой инстанции. При этом гражданским истцом может быть как физическое, так и юридическое лицо, предъявившее требование о возмещении имущественного вреда, при наличии оснований полагать, что данный вред причинен ему непосредственно преступлением. Решение о признании гражданским истцом оформляется определением суда или постановлением судьи, следователя, дознавателя. Гражданский истец может предъявить гражданский иск и для имущественной компенсации морального вреда. При предъявлении гражданского иска гражданский истец освобождается от уплаты государственной пошлины.

Таковы общие правила, установленные ст. 44 УПК РФ. Практически гражданским истцом чаще всего выступает потерпевший лично или через представителя. Юридическое лицо, которому преступлением причинен вред, участвует в процессе только через представителя. Такое совпадение процессуальных ролей потерпевшего и гражданского истца в известной мере предопределяет и совпадение их статуса.

Однако есть и различия. Так, специфическими правами гражданского истца являются право поддерживать гражданский иск; представлять доказательства в обоснование оснований и размера иска; давать объяснения по предъявленному иску; отказаться от предъявленного им гражданского иска; знакомиться по окончании расследования с материалами уголовного дела, относящимися к предъявленному им гражданскому иску; выступать в судебных прениях для обоснования гражданского иска; обжаловать приговор, определение и постановление суда в части, касающейся гражданского иска. Существенной особенностью процессуального статуса гражданского истца является и то, что он, в отличие от потерпевшего, не относится к числу источников доказательств, хотя право представлять доказательства ему предоставлено.

Для защиты имущественных интересов потерпевшего важен момент заявления гражданского иска, требующего, как правило, определенных процессуальных действий по его обеспечению. Соответствующее ходатайство гражданским истцом целесообразно представлять вместе с заявлением иска в стадии расследования уголовного дела. «Для обеспечения исполнения приговора в части гражданского иска, других имущественных взысканий… следователь с согласия руководителя следственного органа, а также дознаватель с согласия прокурора возбуждают перед судом ходатайство о наложении ареста на имущество подозреваемого, обвиняемого или лиц, несущих по закону материальную ответственность за их действия. Суд рассматривает ходатайство в порядке, установленном статьей 165 настоящего Кодекса». Правила обеспечения гражданского иска изложены в ст., ст. 115–118 УПК РФ.

Предметом гражданского иска является причиненный преступлением имущественный вред, выраженный в деньгах. Предметом иска может быть и требование компенсации морального вреда, причиненного физическому лицу, и деловой репутации юридического лица. Это требование может выступать как в виде денежной, так и чисто моральной компенсации (публичное извинение причинителя вреда, опубликование опровержения клеветы в печати и пр.). Вопрос о расчётах денежных сумм, подлежащих взысканию с гражданского ответчика, мы рассмотрим в главе, посвященной возмещению вреда потерпевшему в порядке гражданского судопроизводства.

Гражданский истец отнесен к участникам процесса, выступающим на стороне обвинителя. Его права, предусмотренные ст. 44 УПК, ориентированы на деятельность, связанную с обоснованием исковых требований. Однако нормы о прениях сторон такого ограничения не содержат, и гражданский истец, выступая после государственного обвинителя и потерпевшего, может выйти за пределы иска, участвуя в обосновании обвинения как условия, определяющего судьбу иска. Таким образом, участие гражданского истца в исследовании доказательств и в прениях сторон в известной мере может подкреплять позиции и обвинителя, и потерпевшего.

В приговоре суда – его описательно-мотивировочной части – приводятся мотивы решения в отношении гражданского иска. При постановлении оправдательного приговора, вынесении постановления или определения о прекращении уголовного дела по основаниям, предусмотренным пунктом 1 части первой статьи 24 и пунктом 1 части первой статьи 27 Кодекса, суд отказывает в удовлетворении гражданского иска. В остальных случаях суд оставляет гражданский иск без рассмотрения. Суд может признать за гражданским истцом право на удовлетворение гражданского иска и передать вопрос о размере возмещения гражданского иска для рассмотрения в порядке гражданского судопроизводства (ст. 309 ч. 2 УПК). В любом случае оставление судом гражданского иска без рассмотрения не препятствует последующему его предъявлению и рассмотрению в порядке гражданского судопроизводства (ст. 306 УПК).

Пленум Верховного суда РФ в своих руководящих разъяснениях уделяет должное внимание вопросам рассмотрения гражданского иска. Так, в Постановлении «О судебном приговоре» содержатся следующие указания.

Пункт 19. «Обратить внимание судов на то, что в соответствии с положениями ч. 2 ст. 309 УПК РФ при постановлении обвинительного приговора суд обязан разрешить предъявленный по делу гражданский иск. Лишь при необходимости произвести дополнительные расчеты, связанные с гражданским иском, требующие отложения судебного разбирательства, и когда это не влияет на решение суда о квалификации преступления, мере наказания и по другим вопросам, возникающим при постановлении приговора, суд может признать за гражданским истцом право на удовлетворение гражданского иска и передать вопрос о размере возмещения гражданского иска для рассмотрения в порядке гражданского судопроизводства.

Суд обязан привести в приговоре мотивы, обосновывающие полное или частичное удовлетворение иска либо отказ в нем, указать с приведением соответствующих расчетов размеры, в которых удовлетворены требования истца, и закон, на основании которого разрешен гражданский иск. При удовлетворении гражданского иска, предъявленного к нескольким подсудимым, в приговоре надлежит указать, какие конкретно суммы подлежат взысканию с них солидарно и какие – в долевом порядке.

Пункт 20. Судам надлежит иметь в виду, что лицо, которому преступлением причинен моральный, физический или имущественный вред, вправе также предъявить гражданский иск о компенсации морального вреда, которая в соответствии с законом осуществляется в денежной форме независимо от подлежащего возмещению имущественного вреда. При разрешении подобного рода исков следует руководствоваться положениями ст. ст. 151, 1099, 1100, 1101 Гражданского кодекса Российской Федерации, в соответствии с которыми при определении размера компенсации морального вреда необходимо учитывать характер причиненных потерпевшему физических и нравственных страданий, связанных с его индивидуальными особенностями, степень вины подсудимого, его материальное положение и другие конкретные обстоятельства дела, влияющие на решение суда по предъявленному иску. Во всех случаях при определении размера компенсации вреда должны учитываться требования справедливости и соразмерности»[182].

Недостатком судебной практики в этой части является нередкое необоснованное оставление судом гражданского иска без рассмотрения под предлогом необходимости дополнительного обоснования размера исковых требований. Между тем, устранение этого недостатка вполне можно было обеспечить и при подготовке дела к слушанию (например, запросить справки о стоимости похищенных или испорченных вещей), и в ходе судебного разбирательства. Передача дела в части гражданского иска на рассмотрение в порядке гражданского судопроизводства обрекает гражданского истца (потерпевшего) на новое прохождение долгой судебной процедуры с повторным рассмотрением тех же вопросов и несение дополнительных расходов. В этой связи было бы целесообразно в случае необходимости отложения рассмотрения гражданского иска вменить в обязанность тому же суду вернуться к его отдельному от уголовного дела рассмотрению. Соответственно этому приемлемым вариантом ст. 309 ч. 2 УПК могла бы быть следующая формула: «При необходимости произвести дополнительные расчеты, связанные с гражданским иском, или при наличии иных оснований, требующих отложения рассмотрения иска, суд осуществляет его рассмотрение отдельно от уголовного дела в порядке гражданского судопроизводства».

§ 5. Потерпевший и его представитель в контрольных стадиях уголовного процесса

К контрольным стадиям в уголовном судопроизводстве относится деятельность судебных инстанций, в которых осуществляется проверка законности, обоснованности и справедливости приговоров и иных судебных решений. Поводом для рассмотрения дела в контрольных стадиях являются жалобы и представления определенного круга участников процесса, в число которых входят потерпевший и его представитель. Судебные решения, не вступившие в законную силу, могут быть обжалованы сторонами в апелляционном или кассационном порядке. Надзорные инстанции рассматривают жалобы и представления на вступившие в законную силу приговоры, определения, постановления суда. В апелляционном порядке по апелляционным жалобам и представлениям проверяется законность, обоснованность и справедливость приговора и постановления мирового судьи. В кассации и надзоре проверяются любые решения судов первой инстанции, а также приговоры и постановления суда апелляционной инстанции.

В сущности, новый УПК РФ не внес каких-либо заметных изменений в организационный порядок пересмотра судебных решений, действовавший до его принятия, если не считать появления апелляционного производства с введением системы мировой юстиции. Можно отметить также уточнение, касающееся участия потерпевшего и его представителя в надзорной инстанции. Если прежний УПК допускал к участию в надзорной инстанции потерпевшего и его представителя по усмотрению суда, то теперь за ними право присутствовать и давать объяснения признавалось законом.

Принципиальные изменения коснулись оснований пересмотра приговоров. Они подверглись существенным ограничениям соответственно тем концепциям, которые были реализованы в новом УПК РФ. Причём ограничения, прежде всего, отрицательно сказались на условиях защиты прав и законных интересов потерпевшего. Так, из числа оснований отмены или изменения судебного решения в кассационном и надзорном порядке была исключена выявленная односторонность или неполнота дознания, предварительного или судебного следствия (см. ст. 379 и 409 УПК РФ в сравнении со ст. 342 ч.1 УПК РСФСР).

Это изменение соответствовало исключению из принципов процесса требований установления истины путем полного, всестороннего и объективного исследования обстоятельств дела. УПК освободил органы уголовного преследования и суд от установления всех эпизодов преступления, совершенных обвиняемым, и, следовательно, от выявления всех пострадавших от преступления, а также и от определения реального ущерба, причиненного жертве. Вводилось «приблизительное правосудие», без полноты и объективности. Это позволило ввести и особый (упрощенный) порядок производства по отдельным категориям уголовных дел без исследования доказательств (раздел Х УПК РФ). Были введены и процессуальные льготы «для отдельных категорий лиц» (раздел XVII УПК РФ), явившиеся индульгенцией для большого числа коррумпированных чиновников. И это не могло не сказаться на основаниях обжалования и отмены приговоров. Потерпевший во многих случаях лишался возможности защищать свои интересы на предварительном расследовании и в суде первой инстанции. Не мог он рассчитывать и на помощь контрольных судебных инстанций.

Недостатки нового УПК РФ, связанные с его концептуальной ущербностью, находят проявление и в непоследовательности судебной практики в оценке оснований отмены приговоров. Так, Верховный суд РФ в определении от 29.03.2005 N 6-073/03, которым был им отменен приговор с направлением уголовного дела на новое судебное разбирательство в суд первой инстанции, в качестве одного из оснований отмены указал на неполноту и односторонность судебного следствия.

Особенно нетерпимыми, попирающими здравый смысл и чувство справедливости оказались ограничения прав потерпевшего на обжалование приговоров, вступивших в законную силу, под предлогом требования «недопустимости поворота к худшему». Статья 405 УПК РФ установила: «Пересмотр в порядке надзора обвинительного приговора, а также определения и постановления суда в связи с необходимостью применения уголовного закона о более тяжком преступлении, ввиду мягкости наказания или по иным основаниям, влекущим за собой ухудшение положения осужденного, а также пересмотр оправдательного приговора либо определения или постановления суда о прекращении уголовного дела не допускаются.»

Заметим, что прежний УПК РСФСР не препятствовал обжалованию и опротестованию в порядке надзора приговоров по указанным основаниям (а также определения или постановления суда о прекращении дела), ограничивая лишь срок пересмотра одним годом (ст. 373 УПК РСФСР).

Под давлением юридической общественности и жертв преступлений Конституционный Суд РФ, а затем и законодатель внесут коррективы в статью 405 УПК. Однако мы считаем необходимым подробно остановиться на этой скандальной истории, убедительно отразившей односторонние установки авторов УПК РФ, ориентированные на игнорирование интересов потерпевшего в угоду преступнику. Эта история довольно подробно описана в публикациях члена Научно-консультативного совета Верховного суда РФ проф. Бойкова А.Д., из которых мы воспроизведём здесь наиболее существенные соображения[183].

Автор сообщает, что к началу 2005 г. в Конституционном Суде РФ накопилось немало заявлений граждан по поводу нарушения их прав при применении ст. 405 УПК. Ситуации, описываемые заявителями, различны, но во всех приводимых случаях препятствием для отмены неправосудных судебных решений является ст. 405 УПК, абсолютизировавшая принцип недопустимости поворота к худшему путем очевидного ущемления гарантированных Конституцией прав жертв преступных посягательств.

Особенно вопиющими являются случаи, когда судьба обвинения решается кассационной инстанцией путём отмены обвинительного приговора с прекращением дела производством. Такое определение в интересах потерпевшего вообще не может быть подвергнуто ни судебному, ни прокурорскому контролю. Убедительно иллюстрировала эту ситуацию жалоба Иванова В.А. – отца убитого Иванова А.И.

По этому делу в убийстве сына потерпевшего Иванова был признан виновным и осужден по ст. 105 ч. 1 УК РФ к 8,5 годам лишения свободы гр. Марченко И.В. приговором Советского районного суда г. Новосибирска от 4 марта 2002 г. Определением СК по уголовным делам Новосибирского областного суда от 5 мая 2002 г. обвинительный приговор был отменен по кассационной жалобе осужденного и дело прекращено производством за отсутствием в действиях Марченко состава преступления. Несмотря на убедительные доводы о незаконности определения, надзорные инстанции (Президиум Новосибирского облсуда и Верховный суд РФ) и протест прокурора, жалобы потерпевшего отклонили по формальным основаниям ст. 405 УПК, не входя в обсуждение существа дела.

Гр. Башкирова Л.И., признанная потерпевшей по делу об изнасиловании и убийстве её дочери, не может добиться проверки обоснованности оправдательного приговора Верховного Суда Республики Татарстан от 26 августа 2003 г. ни в кассационном, ни в надзорном порядке, несмотря на весьма убедительные доводы. Её кассационная жалоба и протест прокурора были отклонены в связи с тем, что процессуальные нарушения для отмены оправдательного вердикта суда присяжных признаны недостаточными (ст. 385 ч. 2 УПК). Проверке же дела в порядке надзора препятствует ст. 405 УПК РФ.

Жалобы Иванова, Башкировой и ряда других потерпевших обсуждались членами НКС Конституционного Суда РФ в начале 2005 г. с точки зрения соответствия ст. 405 УПК конституционным положениям о правах личности, а также с учетом правового содержания принципа состязательности. Учитывались и прежние решения КС РФ по вопросам, связанным с судебной защитой прав личности, и положения международных пактов по правам человека.

Так, в Постановлении КС РФ № 13-П от 17 июля 2002 г. отмечалось: «Правосудие по самой своей сути может признаваться таковым лишь при условии, что оно отвечает требованиям справедливости и обеспечивает эффективное восстановление в правах.

Надзорное производство по уголовным делам… призвано обеспечить исправление судебных ошибок путём пересмотра вступивших в законную силу приговоров, определений и постановлений, с тем, чтобы – исходя из принципов справедливости, соразмерности и правовой безопасности – гарантировать эффективную защиту конституционных ценностей, прежде всего, прав и свобод человека и гражданина.

Признать не противоречащими Конституции Российской Федерации… ст. 373, части 3 ст. 380 и ч. второй ст. 382 УПК РСФСР – в части, наделяющей надзорную инстанцию правомочием в течение года после вступления в законную силу обвинительного приговора отменить его … и передать дело на новое рассмотрение…»

Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод (4 ноября 1950 г.) в ст 13 устанавливает: «Каждый человек, чьи права и свободы по настоящей Конвенции нарушены, имеет право на эффективное восстановление в правах и свободах национальным государственным органом даже в том случае, если такое нарушение совершено лицами при исполнении ими служебных обязанностей».

В этих положениях, вполне отвечающих здравому смыслу и чувству справедливости, следовало искать ответ на вопросы о приемлемости ограничений прав потерпевшего статьёй 405 УПК РФ.

Постановлением Конституционного суда РФ от 11 мая 2005 г. рассматриваемое положение ст. 405 УПК было признано противоречащим Конституции РФ[184]. КС РФ отмечал: «Статья 405 в той мере, в какой она в системе действующего уголовно-процессуального регулирования пересмотра вступивших в законную силу приговоров, определений и постановлений суда, не допуская поворот к худшему при пересмотре судебного решения в порядке надзора по жалобе потерпевшего (его представителя) или по представлению прокурора, не позволяет тем самым устранить допущенные в предшествующем разбирательстве существенные (фундаментальные) нарушения, повлиявшие на исход дела, признана не соответствующей Конституции РФ, во взаимосвязи со статьей 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод и пунктом 2 статьи 4 Протокола № 7 к ней (в редакции Протокола № 11) (Постановление Конституционного Суда РФ от 11.05.2005 № 5-П).

В соответствии с частью 3 статьи 79 Федерального конституционного закона от 21.07.1994 № 1-ФКЗ акты или их отдельные положения, признанные неконституционными, утрачивают силу.

Впредь до внесения соответствующих изменений и дополнений в уголовно-процессуальное законодательство пересмотр в порядке надзора по жалобе потерпевшего, его представителя и по представлению прокурора обвинительного приговора, а также определения и постановления суда в связи с необходимостью применения уголовного закона о более тяжком преступлении, ввиду мягкости наказания или по иным основаниям, влекущим за собой ухудшение положения осужденного, а также оправдательного приговора либо определения или постановления суда о прекращении уголовного дела, допускается лишь в течение года по вступлении их в законную силу».

Изменения в статью 405 УПК РФ были внесены законодателем спустя четыре года. В новой редакции Федерального закона от 14.03.2009 N 39-ФЗ она выглядит следующим образом.

«1. Пересмотр в порядке надзора обвинительного приговора либо определения или постановления суда в связи с необходимостью применения уголовного закона о более тяжком преступлении, ввиду мягкости наказания или по иным основаниям, влекущим за собой ухудшение положения осужденного, а также пересмотр оправдательного приговора либо определения или постановления суда о прекращении уголовного дела не допускаются, за исключением случаев, предусмотренных частью второй настоящей статьи.

2. Пересмотр в порядке надзора обвинительного приговора и последующих судебных решений, вынесенных в связи с его обжалованием, по основаниям, влекущим за собой ухудшение положения осужденного, а также пересмотр оправдательного приговора либо определения или постановления суда о прекращении уголовного дела допускаются в срок, не превышающий одного года со дня вступления их в законную силу, если в ходе судебного разбирательства были допущены фундаментальные нарушения уголовно-процессуального закона, повлиявшие на законность приговора, определения или постановления суда.

3. К фундаментальным нарушениям относятся нарушения уголовно-процессуального закона, которые повлекли за собой постановление приговора незаконным составом суда или вынесение вердикта незаконным составом коллегии присяжных заседателей, а равно лишили участников уголовного судопроизводства возможности осуществления прав, гарантированных настоящим Кодексом, на справедливое судебное разбирательство на основе принципа состязательности и равноправия сторон либо существенно ограничили эти права, если такие лишения или ограничения повлияли на законность приговора, определения или постановления суда».

Таким образом, главный порок ст. 405 УПК, исключавший право потерпевшего на защиту в надзорных инстанциях, был устранен. Но не устраненными остались ограничения оснований обжалования, касающихся не только формальных нарушений уголовно-процессуального закона, а существа приговора. Его несправедливость может и не быть связана с «фундаментальными нарушениями» УПК. Внутреннее убеждение суда, лежащее в основе оценки доказательств, уходит от внешнего контроля с отказом от всестороннего, полного и объективного рассмотрения обстоятельств дела. Остаётся актуальным требование дополнения оснований отмены или изменения приговора указанием на односторонность и неполноту дознания, предварительного или судебного следствия. Без этого дополнения невозможна обоснованная оценка несоответствия выводов суда, изложенных в приговоре, фактическим обстоятельствам дела. В общей части УПК РФ следует восстановить этот процессуальный принцип в формулировке ч. 1 ст. 20 УПК РСФСР.

Глава шестая Возмещения вреда потерпевшему в порядке гражданского иска в судопроизводстве РФ

§ 1. Соотношение средств защиты исковых интересов потерпевшего в уголовном и гражданском судопроизводстве

В предшествующей главе мы затронули общие проблемы, связанные с предъявлением гражданского иска в уголовном судопроизводстве в качестве одной из прерогатив потерпевшего и средства защиты его имущественных интересов. Однако возникает необходимость рассмотрения общих проблем исковой формы защиты интересов жертв преступлений с учетом возможностей, предоставляемых различными процессуальными отраслями видов судопроизводства – уголовного и гражданского.

Для жертв преступлений, независимо от факта признания их потерпевшими, основным, а чаще всего и единственным способом возмещения ущерба является исковая форма, гарантированная Конституцией РФ как право судебной защиты. В случаях, когда ущерб, обусловленный совершенным преступлением, и виновный установлен, право на его возмещение реализуется путем предъявления гражданского иска в уголовном деле либо в общеисковом порядке гражданского судопроизводства. Лицо, понесшее в результате преступления вред, становится гражданским истцом в уголовном деле не автоматически, а лишь после подачи искового заявления и признания его таковым соответствующим решением. Время подачи гражданского иска в уголовном процессе определяется самим лицом, пострадавшим от преступления. Никто, однако, не лишает права потерпевшего по уголовному делу заявить свои требования в гражданском, а не в уголовном процессе на общих основаниях в соответствии ст. 22 ГПК. Здесь проявляются диспозитивные начала в реализации процессуальных прав, хотя в целом в уголовно-процессуальном праве действует начало публичности, социально-правовое значение которого заключается в том, что интересы государства обязывают принимать меры по охране прав и свобод человека и гражданина.

Альтернативой предъявления гражданского иска в уголовном процессе, как видим, является право отказаться от предъявления иска в уголовном деле и воспользоваться защитой своих интересов средствами гражданского процесса. Такой способ защиты имущественных интересов жертвы преступления может быть вынужденным в случаях, когда отказано в возбуждении уголовного дела по нереабилитирующим основаниям либо при невыполнении обвиняемым принятых на себя обязательств по возмещению ущерба в ходе производства по уголовному делу. Возможен и случай непредъявления потерпевшим гражданского иска в уголовном деле по причинам субъективного характера либо длительной волокиты расследования и рассмотрения дела. В соответствии с правилами гражданского судопроизводства «заинтересованное лицо вправе в порядке, установленном законодательством о гражданском судопроизводстве, обратиться в суд за защитой нарушенных либо оспариваемых прав, свобод или законных интересов» (из ст. 3 ГПК РФ). При обращении в суд с иском в порядке гражданского судопроизводства потерпевшему приходится доказывать факт причинения вреда ответчиком. Если же обращение с иском имеет место после рассмотрения уголовного дела, истец (потерпевший) имеет возможность сослаться на обстоятельства, уже установленные приговором как бесспорные, что прямо предусмотрено ст. 61 ГПК РФ: «Обстоятельства, установленные вступившим в законную силу судебным постановлением по ранее рассмотренному делу, обязательны для суда. Указанные обстоятельства не доказываются вновь и не подлежат оспариванию при рассмотрении другого дела, в котором участвуют те же лица. …Вступивший в законную силу приговор суда по уголовному делу обязателен для суда, рассматривающего дело о гражданско-правовых последствиях действий лица, в отношении которого вынесен приговор суда, по вопросам, имели ли место эти действия и совершены ли они данным лицом».

Истцы по искам о возмещении имущественного и (или) морального вреда, причиненного преступлением, при обращении в суды общей юрисдикции, а также к мировым судьям освобождаются от уплаты государственной пошлины.

Рассмотрение гражданского иска в уголовном деле имеет для потерпевшего существенные преимущества перед рассмотрением его в гражданском процессе. Касается это, прежде всего, условий доказывания правовых оснований и обоснования размера исковых требований. В условиях гражданского судопроизводства доказательства представляются сторонами (истцом и ответчиком) и другими лицами, участвующими в деле. При этом каждая сторона должна доказать те обстоятельства, на которые она ссылается как на основания своих требований и возражений (статья 56 ч.1 ГПК РФ). Таким образом, истец (в нашем случае – жертва неправомерных действий), заявивший исковые притязания, вытекающие из причинения вреда (Глава 59 ГК РФ), принимает на себя бремя доказывания всех юридически значимых обстоятельств. В некоторых случаях, но далеко не всегда, ему может прийти на помощь прокурор. В частности, прокурор может обратиться в суд с иском в защиту прав, свобод и законных интересов гражданина в случае, если гражданин по состоянию здоровья, возрасту, недееспособности и другим уважительным причинам не может сам обратиться в суд. Кроме того, прокурор вправе вступить в процесс и давать заключение по делам о возмещении вреда, причиненного жизни или здоровью (ст. 45 ГПК РФ). Однако в этом последнем случае он не обязан собирать доказательства и обосновывать исковые требования.

Деятельность гражданского истца в уголовном процессе существенно облегчается, ибо доказывание обвинения, определяющего связь причиненного ущерба с действиями виновного, составляет обязанность обвинителя (прокурора), с истца снимается бремя поиска ответчика, сокращаются сроки разрешения исковых претензий. Крайне облегчает положение гражданского истца и то, что в предмет доказывания по уголовному делу входит установление характера и размера вреда, причиненного преступлением (ст. 73, ч.1, п. 4 УПК РФ). Эти данные являются уголовно релевантными, могут влиять на квалификацию действий обвиняемого и меру наказания. Доказывание их возложено на обвинителя. Всё это должен знать будущий истец (потерпевший), и было бы целесообразно предусмотреть в законе обязанность должностных лиц органов расследования и суда не только разъяснять пострадавшему его право на предъявление гражданского иска в уголовном процессе, но и последствия непредъявления гражданского иска, а также отказа от иска.

Гражданский иск в уголовном процессе – это комплексный уголовно-процессуальный правовой институт, который представляет собой совокупность норм, регулирующих общественные отношения по поводу имущественных последствий преступления в сфере уголовного судопроизводства, и включает в себя, в силу единства материальных гражданско-правовых отношений в уголовном и гражданских процессах, элементы гражданско-процессуального метода регулирования. Вместе с тем – это заявленное при производстве по уголовному делу требование гражданина или юридического лица о возмещении имущественного и морального вреда, причиненного преступлением, к обвиняемому или лицам, несущим материальную ответственность за действия обвиняемого.

Лицо, виновное в моральном или материальном ущербе, несет юридическую ответственность. Считается, что юридическая ответственность является формой государственного принуждения. Так, С.С. Алексеев определяет ответственность как государственное принуждение, выраженное в праве, и выступает как внешнее воздействие на поведение, основанное на организованной силе государства и наличии у него «вещественных» орудий власти и направленное на внешне безусловное (непреклонное) утверждение государственной воли[185].

Как полагают другие авторы, юридическая ответственность – это государственное принуждение к исполнению требований права, содержащее осуждение деяний правонарушителя государством и обществом[186].

Юридическая ответственность – государственное принуждение к исполнению требований права, правоотношение, каждая из сторон которого обязана отвечать за свои поступки перед другой стороной, государством и обществом. В этом определении фактически объединены две концепции понимания юридической ответственности: как принуждения и как правоотношения[187]. Отсюда вывод: потерпевший – это физическое либо юридическое лицо, которому преступлением причинен тот или иной вред, обладающее процессуальным правом использования правовой формы государственного принуждения для восстановления нарушенных прав.

В УК РФ в качестве результата посягательства, наряду с категорией «вред», употребляются такие понятия, как «ущерб», «нарушения прав законных интересов» и разного рода нежелательные «последствия».

Кроме того, следуя смыслу ч. 1 ст. 42 УПК РФ, речь в ней ведется о потерпевшем, которому вред реально причинен. Однако уголовное законодательство берет под защиту не только лицо, в отношении которого было совершено оконченное преступление, но и лицо, в отношении которого было совершено покушение, поскольку в данном случае причинение вреда не исключается. То есть уголовно-правовое понятие потерпевшего предусматривает реальное и потенциальное причинение вреда[188].

Гражданский иск может предъявляться как потерпевшим, так и иным лицом (физическим или юридическим), понесшим имущественный вред от преступления, а равно другими лицами, действующими в их интересах (законные представители, управомоченные государственные органы и др.). Закон также предоставил право предъявления и поддержания гражданского иска прокурору в интересах государства или в интересах отдельных граждан, в частности, – несовершеннолетних, а также лиц, признанных в установленном порядке недееспособными, – которые не могут сами защищать свои права и законные интересы (ч. 3 ст.44 УПК РФ).

Что касается исков о возмещении вреда, причиненного в результате гибели кормильца, причиненного повреждением здоровья, возмещении причиненного материального ущерба, если определение ущерба требует заключений специалистов, экспертов и т. д., такие иски, как правило, в уголовном судопроизводстве не рассматриваются.

Действующее законодательство не требует обязательного рассмотрения иска, вытекающего из уголовного дела, совместно с последним. Он может быть рассмотрен в порядке гражданского судопроизводства и до рассмотрения уголовного дела. Лицо, признанное потерпевшим, при таких обстоятельствах не вправе вновь заявлять иск в уголовном процессе. Отказ в иске в порядке гражданского судопроизводства лишает истца права вторично предъявлять тот же иск по уголовному делу.

Гражданский иск как средство защиты права и законных интересов потерпевшего недостаточно эффективен в силу многих причин, в том числе и по причине низкой раскрываемости преступлений, и в силу недостаточной платежеспособности виновного, и в силу трудностей исполнения приговора в части имущественных взысканий. Данная проблема обсуждалась на 5 Конгрессе ООН по предупреждению преступности и обращению с правонарушителями (Женева, 1-12, сентября 1975 г.), который в своих рекомендациях отметил: «…символическое возмещение вреда вряд ли сможет хотя бы частично компенсировать боль и страдания, перенесенные потерпевшими и их семьями».

Если преступление осталось нераскрытым, преступники не найдены и не наказаны, иск о возмещении вреда предъявлять некому. Практически невозможно получить возмещение ущерба и во многих случаях, когда преступники установлены и осуждены. Даже в тех условиях, когда преступник отбывает срок лишения свободы, нет никаких гарантий того, что нанесенный им ущерб будет возмещен. На протяжении последних десяти лет около половины осужденных не работают в местах лишения свободы из-за отсутствия таковой. Если же осужденный работает, то заработанные им деньги распределяются не в интересах потерпевшего. Согласно ст. 107 УИК РФ из заработка осужденного вначале удерживает налоги государство, затем удерживаются алименты на детей осужденного, следом идет покрытие государству его расходов по содержанию осужденного (стоимость питания, одежды, обуви и т. д.). Кроме того, осужденному закон гарантирует зачисление на лицевой счет 25 % его заработка, в колониях-поселениях – 50 %. В итоге на возмещение ущерба жертвам преступления практически ничего не остается. Представляется, что такой подход к возмещению вреда потерпевшему не отвечает ни конституционному принципу защиты потерпевших, ни задачам уголовного судопроизводства, указанным в ст. 6 УПК РФ. Виновное лицо должно нести материальное взыскание прежде всего в пользу потерпевшего, а не в пользу государства в виде штрафов. Работа правоохранительных органов и суда уже оплачена из бюджета государства, который формируется, в частности, и из налогов, выплачиваемых потерпевшими.

Материальная ответственность – наиболее эффективная мера наказания и должна появиться в уголовном законодательстве как форма ответственности за преступление перед потерпевшим, наряду с иными мерами наказания виновного, которые для его исправления и предупреждения совершения новых преступлений применяет государство. В этой связи весьма уместным является не раз высказанное в литературе предложение о возвращении в число наказаний Уголовного кодекса РФ обязанность осужденного загладить причиненный вред (ст. ст. 21 и 32 УК РСФСР, действовавшим до конца 1996 г.).

Проблемы, относящиеся к определению надлежащего истца, размера вреда и лиц, ответственных за его возмещение, представляются достаточно сложными, требующими детального рассмотрения.

При рассмотрении правового положения гражданского истца обращают на себя внимание различия формулировок ч. 1 ст. 44 УПК РФ и ч. 1 ст. 54 УПК РСФСР относительно круга лиц, имеющих право на предъявление иска. УПК РФ применительно к гражданам вводит более полную формулировку, т. к. по УПК РСФСР лица без гражданства формально не имели права на предъявление иска в уголовном процессе, хотя при практическом применении закона никто не сомневался в том, что такое право у них существует. В отношении же юридических лиц новый закон использует более компактную формулировку, обобщающую их организационно-правовой статус и учитывающую положения главы 4 ГК РФ «Юридические лица». Круг лиц, имеющих право быть гражданскими истцами, более рационально, точно и компактно, чем прежде, изложен в ч. 1 ст. 44 УПК РФ.

Касаясь проблемы возмещения морального вреда, необходимо отметить, что формулировка закона (ч. 1 ст. 44 УПК РФ) неудачна. При буквальном понимании получается, что правом на предъявление требования о возмещении морального вреда обладают лишь лица, признанные гражданскими истцами, т. е. уже заявившие требования о компенсации имущественного вреда. Стало быть, если преступлением причинён только моральный вред, то участие гражданского истца в деле может быть поставлено под сомнение. Однако целый ряд преступных деяний причиняет не столько материальный, сколько моральный или только моральный вред.

В бланке постановления о признании гражданским истцом (приложение 115 к ст. 476 УПК РФ) отсутствует упоминание о компенсации морального вреда. Нелогичность подобной ситуации совершенно очевидна, а чтобы неудачная формулировка закона и пробелы бланка постановления о признании гражданским истцом не создавали практических последствий, их следовало бы изменить, приведя в соответствие с ч. 1 статьи 44 УПК РФ (в ред. Федерального закона от 05.06.2007 N 87-ФЗ): «Гражданским истцом является физическое или юридическое лицо, предъявившее требование о возмещении имущественного вреда, при наличии оснований полагать, что данный вред причинен ему непосредственно преступлением. Решение о признании гражданским истцом оформляется определением суда или постановлением судьи, следователя, дознавателя. Гражданский истец может предъявить гражданский иск и для имущественной компенсации морального вреда».

Упоминание о требовании компенсировать моральный вред, причиненный преступлением, должно содержаться и во вводной части постановления о признании гражданским истцом.

Автор соглашается с высказанной в литературе критической оценкой ст. 74 УПК РФ, которая не предусматривает возможности использования показаний гражданского истца и ответчика в качестве доказательств по уголовному делу.

В числе субъектов, которые могут нести гражданско-правовую ответственность по гражданским искам о компенсации вреда, могут быть физические и юридические лица, ответственность может быть как индивидуальной, так и коллективной (ст. 1068–1079 ГК РФ):

Действующее гражданское законодательство выделяет особые случаи возможных взысканий за вред: компенсации за моральный вред независимо от вины причинителя вреда (ст. 1100 ГК РФ) и взыскание компенсации за вред не с причинителя вреда, а с лиц, несущих по закону материальную ответственность за его действия (ответственность за причинение вреда несовершеннолетними, лицами, признанными недееспособными и ограниченно дееспособными и др. (ст. 1073–1079 ГК РФ).

Особыми случаями является ответственность:

а) лечебного или иного учреждения, обязанного осуществлять надзор за малолетним, либо лиц, осуществляющих такой надзор на основании договора, если малолетний причинил вред в то время, когда находился под вышеуказанным надзором (п. 3 ст. 1073 ГК РФ);

б) лечебного или другого учреждения, в котором находился несовершеннолетний в возрасте до 18 лет, нуждающийся в опеке или попечении, и которое в силу закона является опекуном или попечителем такого несовершеннолетнего, причинившего вред (п. 2 ст. 1073, п. 2 ст. 1074 ГК РФ);

в) юридического лица или гражданина – в случае причинения вреда его работником при исполнении трудовых (служебных, должностных) обязанностей (ст. 1068 ГК РФ).

Исследуя процессуальное положение гражданского ответчика, необходимо остановиться на следующих проблемах.

По общему правилу вред, причинённый личности или имуществу гражданина, а также вред, причинённый имуществу юридического лица, подлежит возмещению в полном объёме лицом, причинившим вред (п.1 ст. 1064 ГК РФ). Однако абзац 2 п. 1 ст. 1064 ГК РФ предусматривает возложение законом обязанности возмещения вреда и на лицо, не являющееся причинителем вреда, что нами было отмечено выше. Это положение закона не всегда учитывается на практике, что приводит к судебным ошибкам, примеры которых и рассматриваются автором.

В соответствии со ст. 54 УПК РФ в качестве гражданского ответчика привлекается тот, кто несёт ответственность за вред, причинённый преступлением. Научная дискуссия по этому вопросу привела к обоснованию мнения, что действующий уголовно-процессуальный закон даёт основания полагать, что не только обвиняемый, но даже и подозреваемый вполне может быть привлечен в качестве гражданского ответчика по уголовному делу. Такой вывод, который мы разделяем, вытекает из того, что закон предоставляет право привлекать физическое или юридическое лицо в качестве гражданского ответчика дознавателю. Между тем дознание производится по уголовным делам, указанным в ч.3 ст. 150 УПК РФ, возбуждаемым в отношении конкретных лиц (ч. 2 ст. 223 УПК РФ). Такие лица имеют статус подозреваемого (п. 1 ч. 1 ст. 46 УПК РФ), а обвиняемый при данной форме расследования преступлений появляется только после вынесения в отношении него обвинительного акта (п. 2 ч. 1 ст. 47 УПК РФ).

УПК РФ, считая подозреваемым и лицо, в отношении которого возбуждено уголовное дело по основаниям и в порядке, установленным главой 20 УПК РФ (п. 1 ч. 1 ст. 46 УПК РФ), не определяет периода времени, в течение которого это лицо может иметь статус подозреваемого.

Федеральным законом от 27 апреля 2004 года «О внесении изменений в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации» статья 100 УПК РФ дополнена частью второй, которая устанавливает, что обвинение в совершении хотя бы одного из преступлений, предусмотренных статьями 205, 205-1, 206, 208, 209, 277, 278, 279, 281 и 360 УК РФ, должно быть предъявлено подозреваемому, в отношении которого избрана мера пресечения, не позднее 30 суток с момента применения меры пресечения, а если подозреваемый был задержан, а затем заключён под стражу– в тот же срок с момента задержания.

Таким образом, в развитии российского уголовно-процессуального законодательства в последние годы обнаруживается своеобразная тенденция к увеличению срока нахождения лица в статусе подозреваемого, либо даже к неустановлению такого срока. Было бы ошибкой не учитывать это обстоятельство и игнорировать применительно к гражданскому иску в уголовном деле. К тому же для обеспечения исполнения приговора в части гражданского иска закон допускает наложение ареста на имущество подозреваемого, обвиняемого или лиц, несущих по закону материальную ответственность за их действия (ч. 1 ст. 115 УПК РФ), т. е. гражданских ответчиков.

Лицо становится гражданским ответчиком после принятия соответствующего процессуального решения, бланк которого для стадии предварительного расследования содержится в приложении 116 к ст. 476 УПК РФ. Недостаток этого бланка, точно так же как бланка постановления о признании гражданским истцом, видится в том, что он не содержит перечня процессуальных прав гражданского ответчика. Этот недостаток вполне устраним путём дополнения указанного приложения перечнем процессуальных прав гражданского ответчика.

Делая общий вывод о процессуальном положении гражданского истца и ответчика, можно прийти к заключению, что некоторые положения уголовно-процессуального закона ущемляют в одинаковых правах то гражданского истца, то гражданского ответчика. Есть все основания полагать, что гражданский истец и гражданский ответчик, исходя из принципа состязательности сторон, должны быть равны в своих правах, а текст закона в этой части должен быть унифицирован и не содержать противоречий и разночтений.

Если гражданский иск не был заявлен в ходе предварительного расследования, то он может быть предъявлен в стадии назначения судебного заседания. Закон обязывает судью выяснить по поступившему в суд уголовному делу, приняты ли меры по обеспечению возмещения вреда, причинённого преступлением (п.5 ст. 228 УПК РФ). Это, естественно, предполагает и право суда признать то или иное лицо гражданским истцом по делу. Кроме того, в этой стадии уголовного судопроизводства судья по ходатайству потерпевшего, гражданского истца или их представителей либо прокурора вправе вынести постановление о принятии мер по обеспечению возмещения вреда, причинённого преступлением. Исполнение такого постановления возлагается на судебных приставов-исполнителей (ст. 230 УПК РФ).

Закон допускает предъявление гражданского иска и после назначения судебного заседания на стадии судебного разбирательства, но только до окончания судебного следствия в суде первой инстанции (ч.2 ст.44 УПК РФ).

В последнее время в сфере полемики оказались не только привычные для многих процессуалистов проблемы, но и уголовно-процессуальные институты, которые в течение многих лет казались незыблемыми. Именно такая ситуация сложилась с весьма неоднозначной, современной практикой рассмотрения гражданских исков в уголовном процессе и разноречивыми попытками ее объяснения.

На страницах юридических изданий стали появляться высказывания, авторы которых выступают за ликвидацию этого института. Аргументы авторов, возражающих против института гражданского иска в уголовном процессе, сводятся в основном к тому, что:

– производство по гражданскому иску не соответствует природе, сущности уголовного процесса, направленного на реализацию уголовной ответственности или освобождение от нее в установленных законом случаях;

– такое производство, как и любое другое рассмотрение гражданско-правового спора, должно основываться на презумпции виновности, при которой каждая из сторон обязана доказывать те обстоятельства, на которые ссылается, в то время как уголовное судопроизводство базируется на презумпции невиновности обвиняемого и органы уголовного судопроизводства не вправе перелагать на него обязанность доказывания;

– процедура рассмотрения гражданского иска вместе с уголовным делом требует более полной правовой регламентации (что затруднительно с точки зрения законодательной техники) либо вынуждает суд использовать по аналогии нормы гражданского процессуального права (что недопустимо или по крайней мере нежелательно).

В подтверждение данной позиции ее сторонниками приводятся многочисленные статистические данные о рассмотрении гражданских исков в уголовных делах, характеризующиеся невысоким процентом рассмотренных исков и большим количеством исков, переданных для рассмотрения в порядке гражданского судопроизводства, и т. д.

На наш взгляд, гражданский иск в уголовном процессе приемлем не только с учетом традиционной практики и оснований, изложенных нами выше (в частности, в силу совпадения элементов предмета доказывания), но и потому, что деяние подозреваемого, обвиняемого, подсудимого или гражданского ответчика противоречит нормам как уголовного, так и гражданского права, является основанием как уголовно-правовой, так и гражданско-правовой ответственности. Одно только единство этих оснований свидетельствует о допустимости рассмотрения гражданского иска в уголовном процессе.

Значительные сложности возникают с определением источников средств для компенсации ущерба жертвам преступления в случаях, когда их невозможно взыскать с виновного. Частично эта проблема может быть решена при условии ратификации Европейской Конвенции по возмещению ущерба жертвам насильственных преступлений (Страсбург, 24 ноября 1983 г.). Необходим отдельный федеральный закон, объединяющий ратификацию конвенции, методики расчета вреда и механизмы применения конвенции. Так, по правилам Европейской Конвенции возмещение ущерба осуществляется государством, если преступник не может быть подвергнут уголовному преследованию, например, не установлен. Государство берет на себя возмещение вреда и в случае, если в отношении виновного применено освобождение от наказания в связи с актами амнистии или помилования, тяжелой болезнью и т. п. В России же возмещение ущерба, причиненного преступлением, производится, как правило, только при наличии приговора суда, что при низком уровне раскрываемости преступлений и высокой её латентности лишает потерпевших возможности возмещения вреда, поскольку виновные в их совершении лица не установлены.

В современной России удовлетворение судом исковых требований жертвы преступления, независимо от того, произошло это в рамках гражданского или уголовного судопроизводства, вовсе не означает, что истец реально получит присужденные компенсации. Известно, что до 40 % судебных решений не исполняется или исполняется в результате длительной волокиты. Это касается и решений по искам потерпевших. В связи с этим в праве появилось понятие разумных сроков, касающихся и отправления правосудия, и исполнения решений судов.

Пунктом 1 статьи 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод закреплено право каждого в случае спора о его гражданских правах и обязанностях или при предъявлении ему любого уголовного обвинения на справедливое и публичное разбирательство дела в разумный срок независимым и беспристрастным судом, созданным на основании закона.

Право на судебную защиту, включающее право на исполнение судебного акта, гарантировано статьей 46 Конституции РФ. 4 мая 2010 г. вступили в силу Федеральный закон от 30 апреля 2010 г. N 68-ФЗ «О компенсации за нарушение права на судопроизводство в разумный срок или права на исполнение судебного акта в разумный срок» и Федеральный закон от 30 апреля 2010 г. N 69-ФЗ «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в связи с принятием Федерального закона «О компенсации за нарушение права на судопроизводство в разумный срок или права на исполнение судебного акта в разумный срок».

Есть основание надеяться, что этими возможностями воспользуются и лица, пострадавшие от преступных посягательств. При рассмотрении дел о присуждении компенсации за нарушение права на исполнение судебного акта в разумный срок следует принимать во внимание, что в соответствии с Федеральным законом от 8 мая 2010 г. N 83-ФЗ «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в связи с совершенствованием правового положения государственных (муниципальных) учреждений» с 1 января 2011 г. вводится новое регулирование в части порядка исполнения судебных актов, предусматривающих обращение взыскания на средства бюджета. В этих случаях применяются положения, установленные главой 24.1 БК РФ.

§ 2. Понятие имущественного и морального вреда и вопросы их денежного возмещения

Вред как социальное явление выражается в нарушении любых общественных отношений, препятствует их нормальному осуществлению. Социальный вред всегда посягает на нравственные устои общества, охраняемые нормами права, нормами морали, традиций, обычаев, обрядов. Имущественный вред, причиненный преступлением, нередко кажется более или менее очевидным, и споры чаще ведутся не о его наличии, а о денежной оценке, редко составляющей непреодолимые трудности. Но это не совсем так. Выше, рассматривая проблему оценки жизни, мы видели трудности, возникшие и в отечественной и зарубежной практике, которые преодолеваются далеко не всегда убедительно. При утрате трудоспособности в случае причинения жертве вреда здоровью также возникают сложности, связанные с определением прямого ущерба и упущенной выгоды. Пожалуй, еще сложнее решаются вопросы компенсаций ущерба, связанного с утратой имущества, идёт ли речь о теракте или традиционной краже. Мы видели сложности, возникшие с применением ст. 30 ч. 3 Закона РСФСР «О собственности в РСФСР» (24 декабря 1990 г.), которой несколько опрометчиво устанавливалось: «Ущерб, нанесенный собственнику преступлением, возмещается государством по решению суда». Отделить ущерб, причиненный собственнику преступлением (чаще всего кражей), от имитаций ущерба самим собственником оказалось делом малоперспективным. К тому же неизбежно возникали непреодолимые трудности при доказывании реального наличия вещи на момент похищения и её стоимости. Эта норма при последующем реформировании законодательства была игнорирована.

Правда, Гражданским кодексом РФ при определении общих оснований ответственности за причинение вреда (статья 1064 ч. 1) установлено правило, охватывающие любые случаи его противоправного причинения: «Вред, причиненный личности или имуществу гражданина, а также вред, причиненный имуществу юридического лица, подлежит возмещению в полном объеме лицом, причинившим вред». Но это касается ответственности причинителя вреда, а не государства. Хотя в той же статье указано, что законом обязанность возмещения вреда может быть возложена на лицо, не являющееся причинителем вреда, ответственность государства должна определяться и определяется специальными нормами, выходящими за пределы Гражданского кодекса. Исключением является ответственность за вред, причиненный самими государственными органами, органами местного самоуправления, а также их должностными лицами, и ответственность за вред, причиненный незаконными действиями органов дознания, предварительного следствия, прокуратуры и суда (статьи 1069 и 1070 ГК РФ).

В тех случаях, когда способом защиты имущественных прав жертвы преступления является гражданский иск, независимо от того, заявлен он в уголовном процессе или в порядке гражданского судопроизводства, доказывание самого факта похищения именно данного имущества со всеми его индивидуальными особенностями и определением стоимости лежит на истце. На доказательствах, представленных в этой части истцом, основывается реституция. Институт реституции в уголовно-процессуальном законодательстве РФ специально не выделен, а в учебной литературе поглощается понятиями «восстановления» прав, возмещения вреда, реабилитации. В специальной юридической литературе понятие реституции раскрывается как возмещение и/или заглаживание вреда при активном участии потерпевшего, общественности и государства, за счет средств виновного: (1) имущественного вреда, причиненного преступлением, путем возврата собственности или возмещения ущерба и расходов, в случае если возврат невозможен; (2) морального вреда, эмоциональных страданий; а также (3) восстановление существенно ущемленных прав потерпевших от преступлений[189].

Государство, как правило, освобождается от заглаживания такого рода имущественного вреда, и это нашло отражение в некоторых международных пактах. Вместе с тем имущественный вред, причиненный лицу в результате теракта, антитеррористической операции, а также и при совершении иного преступления, если он выразился в уничтожении недвижимости – жилья в виде квартиры, дома, дачи и служебных построек, офисных и производственных помещений и т. п., по нашему мнению, должен возмещаться государством в случае невозможности получения компенсаций за счет виновного. Вред в этих случаях бесспорен и очевиден. Мы полагаем, что при решении вопросов государственной компенсации имущественный ущерб, причиненный преступлением, должен быть разделен на очевидный и неочевидный (скрытый, латентный). Очевидный ущерб – это ущерб, связанный с уничтожением либо повреждением объектов недвижимости. Он легко обнаруживается и оценивается с учетом рыночной конъюнктуры и может быть возмещен государством без обращения жертвы за судебной защитой.

Неочевидный ущерб обычно связан с кражами (тайным похищением имущества), но может сопровождать и другие преступные посягательства. Вопрос о том, было ли действительно это имущество и какова его подлинная стоимость, требует специального выяснения, что может быть с определенной степенью надежности установлено лишь с применением судебных процедур. В этом случае жертве преступления должна быть предложена исковая форма защиты интересов с перенесением на истца бремени доказывания выдвигаемых требований. В качестве пресечения недобросовестных исков со стороны квази-потерпевших может быть предложена система мер. Так, при заявлении иска для его обоснования может быть потребована справка органа дознания, следователя или прокурора о причинении вреда здоровью соответствующей степени тяжести, о гибели гражданина в результате преступного деяния, об уничтожении (повреждении) жилища и (или) имущества в результате совершения преступления и о возбуждении по этим фактам уголовного дела либо в отказе от возбуждения дела по нереабилитирующим основаниям (в связи с амнистией, смертью посягателя и др.). В справке также должно быть указано, не возмещен ли причиненный гражданину ущерб самим виновным лицом либо органами социального обеспечения и страхования. Иски потерпевших, как это уже установлено законом, освобождаются от государственной пошлины. Однако в случаях отказа в иске и установления факта злоупотребления правами со стороны такого истца на него могут быть возложены судебные издержки.

То же можно сказать и о проблемах, связанных с компенсациями т. н. упущенной выгоды.

Общие правовые основания возмещения вреда, причиненного жизни или здоровью гражданина, объем и характер возмещения вреда, причиненного повреждением здоровья, определение заработка (дохода), утраченного в результате повреждения здоровья, возмещение вреда лицам, понесшим ущерб в результате смерти кормильца и др., регулируются статьями 1084–1092 ГК РФ. В статьях УПК РФ, определяющих статус потерпевшего и гражданского истца, речь о размерах компенсаций не идёт. По нашему мнению, для решения этих вопросов было бы целесообразно ввести специальный раздел о реституциях.

(Представляет интерес, как вопрос о возмещении вреда потерпевшему – реституциях – решался в дошедших до нас древних правовых памятниках. Перед нами «Уголовно-судебное уложение Священной Римской империи, Императора Карла Пятого» 1532 г.[190] В статье «о наиболее ничтожной (мелкой) краже, совершенной тайно» читаем: судья должен приговорить его – вора – «уплатить потерпевшему двойную стоимость покражи. Если же вор не в состоянии уплатить подобный денежный штраф, он должен быть наказан заключением в тюрьму на некоторый срок. И если вор не имеет или не может достать ничего большего, он должен, по крайней мере, возвратить украденное потерпевшему или же оплатить или возместить его стоимость».

В статье о более тяжкой краже предусматривается: вор должен быть выставлен к позорному столбу, высечен розгами и изгнан из страны. «Прежде всего, однако, вор должен возвратить потерпевшему украденное или возместить его стоимость». Если вор будет признан знатным лицом, судья может подвергнуть его гражданско-правовому наказанию: «таким образом он должен заплатить потерпевшему в четырёхкратном размере…» (статья CLVIII). В статье CLX о наказании за кражу более серьезную – в пять гульденов и выше – суду предлагается при назначении наказания учитывать «звание и положение лица, которое совершило кражу, и то, насколько могла повредить кража потерпевшему, и в зависимости от того назначить телесные наказания или смертную казнь»).

Здесь для законодателей XXI века содержатся несколько полезных уроков. Во-первых, защита потерпевшего ставится на первое место в сравнении с государственной карой. Во-вторых, двукратное и даже четырехкратное возмещение имущественного ущерба потерпевшему вполне означает и компенсацию морального вреда, понятие которого тогда еще не было достаточно отчетливо сформировано. В-третьих, преступник, будучи «лицом знатным» (уровень, надо полагать, наших чиновников и депутатов), несет повышенную ответственность и при определении наказания, и при взысканиях в пользу потерпевшего. Таково было состояние общественной морали, поддерживаемой правом, о которой ныне если и вспоминают законодатель и правоприменители, то не без сарказма).

В целях единообразного определения сумм, подлежащих выплате потерпевшим вследствие причинения физического вреда, было бы целесообразно поручить Минфину совместно с Министерством здравоохранения и социального развития РФ разработать и включить в законодательство «Компенсационные таблицы» о размере выплат средств в зависимости от тяжести причиненных телесных или психических повреждений, времени лечения, степени утраты трудоспособности, последующего восстановительного периода (в том числе затрат на медикаменты, усиленное питание, физиотерапию и т. д.), не ограничивая эти выплаты размером заработной платы потерпевшего.

Значительно большие сложности связаны с компенсациями морального вреда. Понятие «моральный вред» с точки зрения юриспруденции представляет собой институт защиты «нравственного интереса» лица и понимается как страдания и лишения физические и нравственные, причиненные лицу неправомерной деятельностью правонарушителя. И хотя само понятие появилось сравнительно недавно, аналогию этого института можно найти в самых ранних эпохах. Это «идеальный вред», «обида», «бесчестье» и др.[191] Так, по Судебнику 1497 г. компенсация морального вреда имела место в случае посягательства как на личные, так и на имущественные права[192], а по Своду законов Российской империи в редакции 1899 г. «должник, умышленно или по грубой неосторожности не исполнивший обязательство, может быть присужден и к возмещению иных убытков, хотя бы они заключались не в имущественном, а в нравственном вреде и не подлежали точной оценке»[193]. В современной России нормативная база по данному вопросу соответствует мировым стандартам, но отсутствует единообразие в судебной практике по методике расчета морального вреда. Расходы на юридическую помощь и потраченное время в суде зачастую превышают взысканные суммы.

Права человека защищаются только теми способами, которые предусмотрены в законе. Согласно гражданскому законодательству (ст. 12 ГК РФ) компенсация морального вреда – один из способов защиты гражданских прав. Возмещение морального вреда – это денежная компенсация физических и нравственных страданий (ст. 1101 ч. 2 ГК РФ), независимо от подлежащего возмещению имущественного вреда, поэтому такой способ применим только для защиты прав гражданина (физического лица). Закон не устанавливает ни минимального, ни максимального размера компенсации морального вреда, передавая решение этого вопроса всецело на усмотрение суда. Моральный вред признается законом вредом неимущественным.

Под моральным вредом понимаются нравственные или физические страдания, причинённые действиями (бездействием), посягающими на принадлежащие гражданину от рождения или в силу закона нематериальные блага (жизнь, здоровье, достоинство личности, деловая репутация, неприкосновенность частной жизни, личная и семейная тайна и т. п.) или нарушающими его личные неимущественные права (на пользование своим именем, авторства и другие в соответствии с законами об охране результатов интеллектуальной деятельности) либо нарушающими имущественные права (см. п. 2 постановления Пленума Верховного Суда РФ «Некоторые вопросы применения законодательства о компенсации морального вреда» от 20 декабря 1994 г. № 10).

В отношении охраны прав и законных интересов юридических лиц нормы ГК о компенсации морального вреда не применяются. Юридическое лицо может воспользоваться таким средством, как предъявление иска о защите деловой репутации (чаще всего такой иск заявляется в арбитражном суде – ст. 152 ГК и п. 1 ч. 1 ст. 33 Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации 2002 г.).

Ряд случаев, предусмотренных законом, когда возможно избрать в качестве способа защиты имущественных прав граждан компенсацию морального вреда, невелик.

Например, право на жилое помещение (в том числе и право титульных пользователей жилым помещением) является имущественным. Однако это важное и одно из наиболее ценных имущественных прав граждан, нуждающееся во всесторонней и полной защите. Необходимость использовать весь арсенал способов защиты субъективных гражданских прав применительно к праву пользования жилым помещением не является преувеличенной[194].

По мнению С.Ф. Мазура и Н.В. Куркина, сущность морального вреда – это не просто страдания и переживания того или иного человека, а «зло», вызванное неправомерными действиями в отношении любого представителя общества, и именно такое «зло», которое, говоря юридическими терминами, причиняет ему физические или нравственные страдания. Если толковать понятие «моральный», то это означает «внутренний, душевный», то есть «моральный вред» – это «душевный ущерб», относящийся к внутренней жизни человека. Если же толковать буквально понятие «моральный вред», то получится, что вред или ущерб причиняются самой морали как таковой. При всей, казалось бы, очевидности грани между моральным и аморальным, вся сложность как раз и состоит в том, чтобы разделить эти два понятия (ведь то, что представляется добром для одних, кажется злом для других). Действующая в обществе система моральных норм не носит жестко фиксированного характера, более того, сами нормы очень размыто и широко определяют границу между дозволенным и недозволенным. По этому поводу есть хорошая поговорка: «Чужая душа – потемки»[195].

В статье 151 ГК РФ моральный вред определяется как «физические или нравственные страдания». В пункте 2 Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 20 декабря 1994 г. № 10 «Некоторые вопросы применения законодательства о компенсации морального вреда» дается более широкая трактовка понятия морального вреда. Под таковым предлагается понимать: «нравственные или физические страдания, причиненные действиями (бездействием), посягающими на принадлежащие гражданину от рождения или в силу закона нематериальные блага (жизнь, здоровье, достоинство личности, деловая репутация, неприкосновенность частной жизни, личная и семейная тайна и т. п.) или нарушающими его личные неимущественные права (право на пользование своим именем, право авторства и другие неимущественные права в соответствии с законами об охране прав на результаты интеллектуальной деятельности) либо нарушающими имущественные права гражданина»[196].

Ключевым в определении понятия морального вреда, является термин «страдания», которые реализуется через «действия лица, причиняющего вред», которые обязательно должны найти отражение в сознании потерпевшего, вызвать определенную «психическую реакцию». При этом неблагоприятные изменения в охраняемых законом благах отражаются в сознании человека в форме негативных ощущений (физические страдания) и негативных представлений или переживаний (нравственные страдания). Содержанием переживаний может являться страх, стыд, унижение или иное неблагоприятное в психологическом аспекте состояние[197]. В Толковом словаре русского языка страдание определяется как «физическая или нравственная боль, мучение», а боль, в свою очередь, связывается с «ощущением страдания»[198].

Подтверждением морального вреда являются характерные признаки страдания, которые, в частности, могут быть установлены и использованы в суде. Например, по мнению Е.Н. Гриценко, ими являются поведенческие признаки и психическое состояние человека. Страдающий человек внешне выглядит печальным, отрешенным от происходящих событий, он испытывает одиночество, изолированность, особенно от тех, кто заботится о нем, чувствует себя неудачником, несчастным, потерпевшим поражение, неспособность к достижению прежних успехов. Уныние, упадок духа, мысли о своей профессиональной некомпетентности, об утрате смысла жизни все чаще посещают его. Понижается и общий физический тонус. Появляются соответствующие этому различного рода функциональные расстройства, нарушается сон, аппетит[199].

Понятие «нравственность» и производное от него прилагательное «нравственный» имеют несколько смысловых оттенков. Нравственность – это правила, определяющие поведение человека в обществе, но, кроме этого, в понятие нравственности вкладываются «духовные, душевные качества, необходимые человеку в обществе, а также выполнение этих правил поведения». Наконец, понятие «нравственный» употребляется не только по отношению к человеку, соблюдающему требования нравственности, но и как прилагательное, характеризующее то или иное явление, «относящееся к внутренней, духовной жизни человека»[200].

Другие авторы, рассматривая «вред» в широком понимании, включали в него имущественный и неимущественный (моральный) вред и полагали, что поскольку случаи возмещения имущественного вреда прямо определены законом, постольку для компенсации морального вреда достаточно предусмотреть в составе норм, регулирующих деликтные обязательства, наряду с нормами, определяющими способы возмещения имущественного вреда, статьи, посвященные способам компенсации морального вреда, подчеркивая тем самым равные основания для возмещения имущественного и неимущественного вреда[201].

Некоторые авторы не согласны с применением термина «моральный вред», так как установленное законодателем содержание данного термина включает физические и нравственные страдания личности, а понятие «мораль» применительно к личности означает совокупность представлений об идеале, добре и зле, справедливости и несправедливости. В российском законодательстве, как отмечает М.М. Громзин, определение термина «моральный вред» дано через его синоним, ибо мораль и нравственность – одно и то же. В связи с этим он выделяет новый, одноименный вид морального (нравственного) вреда – стрессовый[202].

Зарубежный опыт разрешает этот вопрос несколько по-иному. В Англии и США аналогом термина «моральный вред», использующегося в российском законодательстве, является, в частности, «психологический вред», который определяется как «физические и психические страдания». Причем под психическими страданиями в англо-американской судебной практике понимаются негативные эмоциональные реакции[203].

Наиболее интересным с практической точки зрения представляется вопрос об оценке морального вреда с точки зрения трудовых отношений. Нормативная база на этот счет весьма скудна. В силу ст. 237 ТК РФ моральный вред, причиненный работнику неправомерными действиями или бездействием работодателя, возмещается в денежной форме. Размер компенсации устанавливается соглашением сторон. В случае возникновения спора факт причинения работнику морального вреда и размер его возмещения определяются судом[204]. Пункт 2 данной статьи указывает, что факт причинения работнику морального вреда и размер его денежной компенсации устанавливаются судом независимо от возмещения работнику материального ущерба, причиненного в результате незаконного лишения его возможности трудиться. Размер компенсации морального вреда определяется судом исходя из конкретных обстоятельств каждого дела, с учетом объема и характера причиненных работнику нравственных или физических страданий, степени вины работодателя, иных заслуживающих внимания обстоятельств, а также требований разумности и справедливости[205].

Таким образом, если вопрос о принципиальной возможности возмещения морального вреда законодательством урегулирован, то четких критериев оценки морального вреда не существует, что, на наш взгляд, значительно усложняет становление единообразной судебной практики по спорам о возмещении работодателем морального вреда, причиненного работникам[206].

Любое преступление, нарушающее нематериальные блага потерпевшего, совершается помимо его воли. В момент совершения преступления и наступления преступных последствий человек реагирует на происшедшее, о чем свидетельствуют страх, учащение сердцебиения, повышение артериального давления и т. д. Указанные признаки не что иное, как ответная реакция организма человека на преступные действия, и представляют собой проявление морального вреда, вызывающего у потерпевшего негативное эмоциональное состояние, связанное с его нравственными или физическими страданиями, которые причиняются в результате совершения преступления. При этом негативное эмоциональное состояние наступает как в момент совершения преступного деяния при осуществлении преступных действий (бездействия), так и после их окончания в виде возникшей раны, болезни или появления чувства утраты, например, в случае кражи. По совершении преступления потерпевший продолжительное время испытывает последствия морального вреда в виде негативного эмоционального состояния, вызванного случившимся и сопровождающегося возникновением чувства мести, незащищенности, страха за свою жизнь и т. п.

Таким образом, моральный вред как негативное эмоциональное или дискомфортное состояние потерпевшего присутствует и в момент реализации преступных действий (бездействия), и при появлении преступных последствий, и в ходе их развития.

Говоря о моральном вреде, российский законодатель должен разграничивать нравственные и физические страдания, поскольку любое причинение вреда здоровью вызывает у потерпевшего нравственные страдания. При этом в уголовном, уголовно-процессуальном и гражданском законодательстве необходимо наличие правовых норм, которые бы расшифровали термины «нравственные» и «физические» страдания и содержали четкие критерии их установления. В этой связи интересен подход к рассматриваемой проблеме С.В. Нарижного, который считает, что нравственные страдания включают следующие компоненты – обиду, страх, возмущение, горе, чувство утраты; физические страдания – боль, удушье, головокружение, тошноту, зуд, жжение. Однако перечень названных компонентов является далеко не полным[207].

Законодатель отвел суду роль эксперта, определяющего размер возмещения, при отсутствии внятных методик расчета. «Размер компенсации морального вреда определяется судом в зависимости от характера причиненных потерпевшему физических и нравственных страданий, а также степени вины причинителя вреда в случаях, когда вина является основанием возмещения вреда. При определении размера компенсации вреда должны учитываться требования разумности и справедливости.

Характер физических и нравственных страданий оценивается судом с учетом фактических обстоятельств, при которых был причинен моральный вред, и индивидуальных особенностей потерпевшего» (статья 1101 ч. 2 ГК РФ).

Наибольшие сложности возникают с определением размера возмещения морального вреда, связанного с гибелью либо причинением физического вреда. Верховный Суд РФ не взял на себя смелость систематизировать и обобщить практику с целью определения размера компенсации, не получилось даже определить конкретные критерии, которые должны учитывать суды. Пленум Верховного Суда РФ от 29.09.1994 г. (с изменениями и дополнениями) «О практике рассмотрения судами дел о защите прав потребителей» в п. 25 указал, что при решении вопроса о компенсации морального вреда, учитывают следующие обстоятельства: характер нарушения прав потребителей, отношение к сложившейся ситуации причинителя вреда, его готовность разрешить возникший конфликт, характер негативных последствий, возникших в результате неисполнения обязательств изготовителем (исполнителем, продавцом), поведение самого потребителя, материальное положение потребителя и причинителя вреда.

Компенсация морального вреда осуществляется независимо от возмещения имущественного вреда и понесенных потребителем убытков. Вместе с тем и до сих пор суды испытывают значительные трудности при определении денежной оценки морального вреда, причиненного потерпевшему.

При оценке морального вреда необходимо учитывать не только общие соображения, изложенные в ст. 1101 ГК, но и требования, предусмотренные ст. 1083 ГК РФ: это степень вины потерпевшего и имущественное положение гражданина, причинившего вред. При грубой неосторожности потерпевшего, содействовавшей возникновению или увеличению вреда (проблема виктимности), размер компенсации должен быть уменьшен (п. 3 ст. 1083 ГК РФ).

В США при решении вопросов возмещения вреда в связи с терактом 11 сентября использовались способы калькуляции расчетного экономического убытка и сам закон разрабатывала группа ученых юристов, экономистов, социологов. В Великобритании по вопросам компенсации морального вреда создана и функционирует Комиссия, применяющая в настоящее время Тарифную схему 1994 г., в которой подробно описаны условия и суммы выплат компенсаций в зависимости от особенностей случая. В Германии при исчислении компенсации морального вреда принимаются во внимание суммы компенсации, определенные ранее вынесенными решениями судов по аналогичным правонарушениям. Выписки из таких решений систематизируются и публикуются, легализируя прецеденты. Этот опыт имеет значение для нас в свете совершенствования методик соответствующих расчетов, разработка которых требует участия специалистов – медиков, психологов, экономистов, экспертов. Принятие решений, соответствующих мировым стандартам защиты прав и свобод человека, с учетом экономических реалий нашей страны, и последующая публикация этих судебных решений, может стать ориентиром для будущих судебных решений по аналогичным делам, способствовать развитию судебной практики как источника гражданского права.

В законодательной и судебной практике России случаи возложения на государство возмещения морального вреда пока не отмечены. Выше, в связи с попытками жертв теракта на Дубровке получить компенсации морального вреда, мы отметили, что вопрос перенесен в Европейский Суд по правам человека, решение которого пока не последовало. Есть основание рассчитывать на положительный результат, учитывая практику ряда государств Европы и США.

§ 3. Судебное представительство потерпевшего в гражданском процессе

Институт представительства – один из традиционных институтов гражданского процессуального права. Используется этот институт и в уголовном судопроизводстве. В судебной практике нередки случаи нарушения процессуальных норм, определяющих объем полномочий представителя, его процессуальное положение, что не может не привлекать внимания юридической науки к проблемам представительства, и, прежде всего – представительства профессионального.

Общие положения о судебном представительстве содержат отрасли процессуального законодательства. Представительство в гражданском процессе предусмотрено ст. 48–50 ГПК РФ: «Граждане вправе вести свои дела в суде лично или через представителей. Личное участие в деле гражданина не лишает его права иметь по этому делу представителя».

Представителями в суде могут быть дееспособные лица, имеющие надлежащим образом оформленные полномочия на ведение дела. Права, свободы и законные интересы недееспособных или не обладающих полной дееспособностью граждан защищают в суде их родители, усыновители, опекуны, попечители или иные лица, которым это право предоставлено федеральным законом.

ГПК РФ предусмотрел случаи назначения судом представителя в случае отсутствия представителя у ответчика, место жительства которого неизвестно, а также в других предусмотренных федеральным законом случаях. В этих случаях в качестве представителя назначается адвокат, способный на профессиональном уровне обеспечить защиту интересов представляемого.

Представительство гражданского истца в уголовном судопроизводстве регламентировано в основном ст. 45 УПК РФ:

«1. Представителями потерпевшего, гражданского истца и частного обвинителя могут быть адвокаты, а представителями гражданского истца, являющегося юридическим лицом, также иные лица, правомочные в соответствии с Гражданским кодексом Российской Федерации представлять его интересы. По постановлению мирового судьи в качестве представителя потерпевшего или гражданского истца могут быть также допущены один из близких родственников потерпевшего или гражданского истца либо иное лицо, о допуске которого ходатайствует потерпевший или гражданский истец.

2. Для защиты прав и законных интересов потерпевших, являющихся несовершеннолетними или по своему физическому или психическому состоянию лишенных возможности самостоятельно защищать свои права и законные интересы, к обязательному участию в уголовном деле привлекаются их законные представители или представители.

3. Законные представители и представители потерпевшего, гражданского истца и частного обвинителя имеют те же процессуальные права, что и представляемые ими лица.

4. Личное участие в уголовном деле потерпевшего, гражданского истца или частного обвинителя не лишает его права иметь по этому уголовному делу представителя».

Наибольшее внимание в научных исследованиях уделялось участию адвоката в качестве профессионального представителя потерпевшего в уголовном судопроизводстве. Однако и в оценке роли адвоката-представителя в уголовном процессе не все теоретики придерживались единых критериев оценки. Высказывалось мнение о том, что институт профессионального представительства в уголовном судопроизводстве вступает в противоречие с принципом права на защиту обвиняемого. Так, по мнению С. Фликера, «защита адвокатом интересов потерпевшего ухудшает положение обвиняемого, а поэтому противоречит задачам, стоящим перед адвокатурой»[208]. Его мнение поддерживает Воронов А.А. «Если вдуматься, это звучит достаточно странно: адвокат (защитник по определению), представляя потерпевшего, поддерживает обвинение»[209]. И до сих пор некоторые представители адвокатского сословия видят в представительстве потерпевшего нравственную проблему, ставящую под сомнение устоявшееся представление о профессиональном долге адвоката как защитника обвиняемого. Это отражается на практике представительства в уголовном процессе – она крайне ограниченна.

В истории адвокатуры известны примеры, когда выдающиеся русские адвокаты, такие как Ф.Н. Плевако, В.Д. Спасович, А.И. Урусов, выступали в судах не только в защиту обвиняемых, но и представляли интересы потерпевших (гражданских истцов) по уголовным делам. В.Д. Спасович при произнесении речи по делу Овсянникова кратко охарактеризовал специфику защиты потерпевших по уголовным делам: «…кроме этой главной обвиняющей стороны, могут быть обвинители второстепенные, случайные, гражданские истцы, лица, потерпевшие от преступления, действующие ввиду своих особенных интересов и только в границах этих интересов. Эти интересы очерчивают около каждого из них круг, за который выходить ему не следует»[210].

Эту характеристику дополнил А.И. Урусов, выступавший в качестве представителя гражданского истца по делу Мироновича. Дело слушалось с участием присяжных заседателей, подсудимого защищали Н.П. Карабчевский, С.А. Андреевский. В своей судебной речи А.И. Урусов сказал: «…по закону, программа прокурора и гражданского истца в сущности одна и та же; разница только в том, что представитель государственного обвинения предъявляет требование о наказании, а гражданский истец – об убытках. Деятельность же на суде у того и другого идет в одном и том же направлении, как вы могли убедиться по ходу судебного следствия… Мне приходится вслед за обвинением, на ходу, так сказать, подбирать оброненные им или оставленные без внимания факты»[211].

Однако и в тех случаях, когда адвокат выступает в своём привычном амплуа – защитника обвиняемого, – он не может избежать конфликтных ситуаций, ставящих его в положение обвинителя, как бы ни противоречила эта роль его нравственному чувству. Это неизбежно, когда речь идет о соотношении вины соучастников преступления либо когда подлинный преступник маскируется ролью разоблачителя.

Выступая в защиту Н. Кострубо-Карицкого, Ф.Н. Плевако вынужден был с чувством явного сожаления изобличать некую особу, оговаривавшую обвиняемого. Приведём фрагменты его речи. «Обвинение в краже колеблется меж двух лиц: между Карицким и Дмитриевой…Как защитник Карицкого, я обязан выставить перед вами некоторые факты, может быть, и не совсем выгодные для Дмитриевой.

Из тех двух лиц, между которыми колеблется обвинение, одно было за триста верст от места кражи в момент совершения ее, другое присутствовало на этом месте, в обоих вероятных пунктах, т. е. в деревне и в Липецке; у одного никто не видал краденой копейки в руках, другое разъезжает и разменивает краденые билеты; у одного не видно ни малейших признаков перемены денежного положения, у другого и рассказы о выигрышах, и завещание, и сверхсметные расходы – на тарантас, на мебель, на отделку чужого дома…

Но кто возьмет на себя смелость, на основании одного оговора, обвинять человека, против которого нет ни одной существенной улики, в то же самое время, когда целая масса улик против оговаривающего подрывает значение этого оговора? Неужели ничего не значит то обстоятельство, что Дмитриева вскоре после кражи созналась в ней отцу, дяде, тетке …

Вы видели, что отец ее, вызванный в суд в качестве свидетеля, отказался дать показание… Но что означает отказ отца Дмитриевой? Неужели он уклонился бы свидетельствовать перед судом ее невиновность, если бы только был убежден в этой невиновности?..

Нет! Он отказался быть свидетелем, вероятно, потому, что знал о невозможности оправдывать ее и верил, и до сих пор верит тому ее признанию в краже, которое слышал от нее три года назад…»[212].

Такого рода приёмы защиты кажутся вполне естественными и чувства протеста не вызывают, если они убедительны и доказательны.

В настоящее время право участия адвоката в качестве представителя потерпевшего ставится в несколько иной плоскости: обсуждаются этические пределы его участия в качестве представителя потерпевшего. Так, некоторые авторы полагают, что адвокат, выступая в судебных прениях, не должен заканчивать свою речь выводом о согласии с наказанием, которое предложил назначить государственный обвинитель, поскольку это «значило бы служить чувству мести своего доверителя, а не домогаться восстановления нарушенной против доверителя справедливости»[213], и, кроме того, такое согласие противоречит природе адвокатской профессии[214].

На наш взгляд, в этих суждениях есть некое рациональное зерно: адвокат-представитель не должен без нужды брать на себя функцию обвинителя. Его задача – участие в проверке доказательств вины привлеченного к ответственности лица, установления причинной связи между действиями обвиняемого и причиненным вредом потерпевшему, определением и обоснованием денежного размера видов вреда, подлежащих компенсации. Но и полностью отрешиться от оценки тяжести вины адвокат не может, поскольку от характера обвинения и его доказанности зависит судьба гражданского иска, а размер и вид наказания нередко связан с оценкой морального вреда и должен отвечать требованию справедливости. Следует согласиться с мнением профессора Л.Д. Кокорева, полагавшего, что «восстановление нарушенных прав одних участников процесса несправедливо рассматривать как нарушение интересов других участников процесса»[215].

Защита – это не только уголовно-процессуальная функция, ориентированная на обеспечение интересов обвиняемого. Конституция Российской Федерации (ст. 45, 46 и 48) и Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации используют категорию защиты и в более широком значении. Так, ст. 6 ч. 1, п.1. УПК РФ в числе принципов уголовного судопроизводства указывает на «защиту прав и законных интересов лиц и организаций, потерпевших от преступлений». Да и согласно ч. 1 ст. 1 ФЗ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации» адвокатская деятельность осуществляется в целях защиты прав, свобод и интересов, а также обеспечения доступа к правосудию физических и юридических лиц.

Задача адвоката – представителя потерпевшего – защита прав, свобод и интересов своего доверителя, а не вообще защита. Интересы сторон в судебном процессе почти всегда противоположны, и, защищая одного, адвокат не может не усложнять положения другой стороны. Так, не вызывает сомнения ситуация, когда истец вместе со своим представителем доказывают вину ответчика в совершении гражданско-правового деликта и требуют применения к нему мер гражданской ответственности. Хотя гражданское правонарушение может дистанцироваться от уголовного преступления лишь несущественной материальной разницей. С точки зрения профессиональной этики адвоката эти две ситуации ничем не отличаются друг от друга. И в первом, и во втором случаях адвокат помогает восстановить нарушенные права своего доверителя путем применения к правонарушителю мер разных видов юридической ответственности – гражданской и уголовной соответственно.

Условием справедливого судебного разбирательства дела, подчиненного принципу состязательности, является равно предоставляемая сторонам возможность довести свою позицию относительно всех аспектов дела до сведения суда. Об этом напоминает и Конституционный Суд: «Интересы потерпевшего в уголовном судопроизводстве не могут быть сведены исключительно к возмещению причиненного ему вреда – они в значительной степени связаны также с разрешением вопросов о доказанности обвинения, его объеме, применении уголовного закона и назначении наказания, тем более что во многих случаях от решения по этим вопросам зависят реальность и конкретные размеры возмещения вреда»[216].

Деятельность, осуществляемая потерпевшим и его представителем в уголовном судопроизводстве, является одним из способов реализации права на судебную защиту. Деятельность обвиняемого и его адвоката, заключающаяся в защите от обвинения, является второй формой этого конституционного права. Уголовное судопроизводство как раз и имеет своим назначением реализацию этих двух форм права на судебную защиту. Еще в Декрете о суде № 1 в ст. 24 предусматривалось, что «при Советах рабочих, солдатских, крестьянских и казачьих депутатов создается коллегия лиц, посвящающих себя правозаступничеству в форме как общественного обвинения, так и общественной защиты»[217].

Все это является свидетельством того, что деятельность адвоката, в каком бы процессуальном статусе он ни выступал, является правозаступнической по сути своей. Высказывания адвоката-представителя о применении к подсудимому уголовного наказания не противоречат нормам морали, поскольку имеют своей целью способствование вынесению судом справедливого решения, которое поможет восстановить нарушенные права и интересы потерпевшего.

Другое дело, что обвинительная позиция адвоката должна отвечать, как и обвинительная речь прокурора требованиям умеренности и здравого смысла. То, что писал А.Ф. Кони об отношении прокурора к обвиняемому, в не меньшей степени относится к адвокату: «Прокурор не должен превращать судебные прения в «запальчивую травлю подсудимого», возбуждать к нему неприязненные чувства… преувеличивать значение доказательств или важность преступления. Прокурор, исполняя свой тяжелый долг, служит обществу. Но это служение только тогда будет полезно, когда в него будет внесена строгая нравственная дисциплина и когда интерес общества и человеческое достоинство личности будет ограждаться с одинаковой чуткостью и усердием»[218].

Весь комплекс предоставленных законом полномочий адвокат-представитель реализует в процессуальной форме, установленной законодательством и непременно в рамках её. Однако это не исключает права адвоката-представителя, как и адвоката-защитника использовать и непроцессуальную форму оказания юридической помощи, включая в нее консультации доверителя, советы, беседы[219]. Непроцессуальная форма оказания юридической помощи по отношению к процессуальной форме носит вспомогательный характер, может предшествовать либо сопутствовать процессуальным формам, причем её объем может быть намного значительней и содержательнее. Хотя непроцессуальные формы осуществления представительской деятельности в гражданском судопроизводстве для адвоката носят производный характер, но и они в конечном счете тоже урегулированы законодательством. Основным источником, предусматривающим непроцессуальные меры и средства осуществления адвокатом-представителем своих полномочий на досудебном этапе гражданского судопроизводства, является Федеральный закон «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации».

Характер взаимоотношений адвоката с потерпевшим, интересы которого он представляет, обусловливаются процессуальным положением адвоката, обладающего полномочиями самостоятельного участника процесса. Вместе с тем остаётся спорым вопрос о пределах независимости адвоката-представителя от позиции потерпевшего. Адвокат – представитель потерпевшего не должен быть связан волей потерпевшего в оценке тех вопросов, которые относятся к компетентности в сфере права. В решении иных вопросов, выходящих за рамки чисто правовых, необходимо руководствоваться принципом солидарности адвоката – представителя с потерпевшим. В юридической литературе этот принцип рассматривается обычно применительно к защите адвокатом интересов обвиняемого. При этом подчеркивается, что исходным положением защиты является принцип позиционной солидарности защитника – адвоката с обвиняемым (подсудимым). Сказанное, однако, в полной мере относится и к адвокату – представителю потерпевшего, который рассчитывает на действенную помощь своего представителя и уж во всяком случае вправе ожидать, что представитель своими действиями не причинит ему вреда. Решение этого вопроса содержится в прямой либо косвенной форме в законодательстве. Так Закон «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в РФ», содержит запрет адвокату занимать по делу позицию вопреки воле доверителя (ст. 6, ч. 3, пункт 3). Гражданско-процессуальное законодательство решает эти вопросы путем оформления представительства и полномочий представителя. В соответствии со ст., ст. 53 и 54 ГПК РФ полномочия представителя должны быть выражены в доверенности, выданной и оформленной в соответствии с законом. «Представитель вправе совершать от имени представляемого все процессуальные действия. Однако право представителя на подписание искового заявления, предъявление его в суд, передачу спора на рассмотрение третейского суда, предъявление встречного иска, полный или частичный отказ от исковых требований, уменьшение их размера, признание иска, изменение предмета или основания иска, заключение мирового соглашения, передачу полномочий другому лицу (передоверие), обжалование судебного постановления, предъявление исполнительного документа к взысканию, получение присужденного имущества или денег должно быть специально оговорено в доверенности, выданной представляемым лицом».

Если предпринятые адвокатом усилия по выработке общей позиции с представляемым не привели к единству, соглашение о представительстве может быть расторгнуто. Инициатива в данном вопросе может исходить как с одной, так и с другой стороны. Правда, это правило не вызывает возражений только применительно к представительству, но не к защите. В широком плане адвокат, выступающий в роли защитника, тоже выполняет представительские функции. Но он, в отличие от представителя потерпевшего, не вправе отказаться от принятой на себя защиты обвиняемого.

Из сказанного вытекает и решение вопроса о допустимости использования адвокатом – представителем потерпевшего – определенных средств защиты интересов потерпевшего и возможности защиты тех или иных его интересов. То обстоятельство, что адвокат представляет и защищает интересы потерпевшего в процессе, отнюдь не делает его защитником любых интересов последнего и не дает ему права на использование для этого приемов и средств, противоречащих закону.

Адвокат выполняет свои обязанности по представительству интересов потерпевшего на основе договора поручения. Согласно ст. 973 ГК РФ поверенный обязан исполнять данное ему поручение в соответствии с указаниями доверителя, но при том условии, что указания доверителя «должны быть правомерными, осуществимыми и конкретными». Вопрос о том, какие средства и способы защиты интересов потерпевшего являются законными, на наш взгляд должен решаться так, как он решается применительно к деятельности адвоката-защитника. Адвокат вправе использовать самые разнообразные средства для защиты интересов доверителя, независимо от того, прямо они предусмотрены законом или лишь вытекают из общих правовых принципов. Важно лишь, чтобы используемые средства не вступали в противоречие с законом.

Применительно к деятельности адвоката, по нашему мнению, в отличие от требований к органам и лицам, ведущим процесс, должно применяться правило «разрешено все, что не запрещено законом». И если согласно ст. 45 Конституции РФ «каждый вправе защищать свои права и свободы всеми способами, не запрещенными законом», то аналогичное право в защите этих же прав и свобод должно быть у адвоката.

К условиям, обеспечивающим доверительный характер отношений адвоката и лица, интересы которого он призван представлять, следует отнести также положения, вытекающие из Кодекса профессиональной этики адвоката. В частности, это касается адвокатской тайны и свидетельского иммунитета адвоката как гарантии обеспечения этой тайны. Суть положений, закрепляющих адвокатскую тайну, состоит в том, что адвокат не вправе разглашать сведения, сообщенные ему доверителем в связи с оказанием юридической помощи. За разглашение этих сведений адвокат несет дисциплинарную ответственность. Потерпевший должен быть уверен, что все обсуждаемые им со своим адвокатом вопросы, в числе которых могут быть и достаточно деликатные, не станут известны не только третьим лицам, но также органам и лицам, ведущим процесс. Если бы адвокат был обязан давать показания об обстоятельствах, ставших ему известными в связи с выполнением своей профессиональной функции, это неизбежно привело бы к дискредитации института представительства и подрыву доверия граждан к адвокатам. Однако недостаточно одной лишь уверенности в том, что адвокат сам по своей инициативе не будет распространять сведения, полученные от потерпевшего.

Учитывая это, «Основные положения о роли адвокатов»[220] требуют от правительств признания и соблюдения конфиденциальности коммуникаций между адвокатом и клиентом в рамках их отношений, связанных с выполнением адвокатом своих профессиональных обязанностей. Данное общее требование международного права в российском национальном законодательстве применительно к уголовному судопроизводству трансформируется в запрет допроса адвоката в качестве свидетеля об обстоятельствах, которые стали известны ему в связи с исполнением им обязанностей представителя. Так закрепляется свидетельский иммунитет адвоката – представителя потерпевшего.

Обычно под свидетельским иммунитетом понимается право участника процесса в определенных случаях отказаться от дачи показаний. Данный подход безусловно справедлив, однако не полностью выражает сущность этого института. В литературе верно замечено, что проблема свидетельского иммунитета входит также в круг вопросов, сказанных с допустимостью доказательств в уголовном процессе. Это положение нашло отражение в ст. 75 УПК РФ о недопустимости доказательств. «Доказательства, полученные с нарушением требований настоящего Кодекса, являются недопустимыми. Недопустимые доказательства не имеют юридической силы и не могут быть положены в основу обвинения, а также использоваться для доказывания любого из обстоятельств, предусмотренных статьей 73 настоящего Кодекса».

При рассмотрении свидетельского иммунитета под таким углом зрения он предстает как совокупность правил, не позволяющих допрашивать лицо под угрозой утраты доказательственного значения его показаний. Таким образом, недопустимость показаний выступает как процессуальная санкция за нарушение государственными органами, ведущими процесс, установленного запрета на допрос тех или иных участников процесса, в том числе и адвоката – представителя потерпевшего.

Такова общая характеристика правовых и нравственных отношений между потерпевшим и представляющим его интересы адвокатом. В отличие от внутренних отношений в сфере представительства адвокат, представляющий интересы потерпевшего, вступает с судом в процессуальные отношения, регламентируемые нормами уголовно-процессуального и гражданско-процессуального права. Характерная особенность этих отношений заключается в том, что со стороны суда они носят властный характер, поскольку именно суд управляет всем ходом судебного разбирательства. Председательствующий направляет деятельность всех участников процесса, обеспечивая строгое соблюдение ими требований процессуального закона. Адвокат-представитель, как и адвокат-защитник, выполняет правозащитную функцию, лишенную властных начал. Однако любые её ущемления со стороны должностных лиц государства, осуществляющих уголовное преследование либо правосудие, вступают в противоречие с правовыми гарантиями участников судопроизводства и входят в число оснований обжалования незаконных правоприменительных актов, их отмены или изменения.

Глава седьмая Жертвы злоупотребления властью при осуществлении функции уголовного преследования и правосудия

§ 1. Понятие и значение реабилитации лиц, неосновательно привлеченных к уголовной ответственности

Выше мы рассматривали положение жертв преступных посягательств, вред которым причинен деяниями субъектов преступлений, предусмотренными особенной частью Уголовного кодекса России. Но список жертв может быть существенно расширен, если в него включить и тех, кто, так или иначе, пострадал от злоупотреблений органов государственной власти, их должностных лиц. В уголовно-процессуальном законодательстве России нормы о возмещении ущерба, причиненного гражданину незаконными действиями в ходе уголовного судопроизводства, появились в связи с Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 08.08. 1983 г. Несколько позже будет принята ООН ДЕКЛАРАЦИЯ ОСНОВНЫХ ПРИНЦИПОВ ПРАВОСУДИЯ ДЛЯ ЖЕРТВ ПРЕСТУПЛЕНИЙ И ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЙ ВЛАСТЬЮ (29 ноября 1985 года), в которой вопросы защиты прав лиц, пострадавших от злоупотребления властью, приобретут значение международно-правового принципа. В её статье 19 было сформулировано следующее обращение к странам сообщества: «Государствам следует рассмотреть вопрос о включении в национальные законы норм, запрещающих злоупотребление властью и предусматривающих средства защиты для жертв таких злоупотреблений. В число таких средств следует, в частности, включить право на реституцию и/или компенсацию и необходимую материальную, медицинскую, психологическую и социальную помощь и поддержку»[221].

Значение этой проблемы в современном мире неуклонно возрастает. В России её актуальность связана с коррупцией государственного аппарата, чиновничьим бездушием, их некомпетентностью и безответственностью. Значение чиновничьего произвола настолько велико, что жизнь в стране становится все менее комфортной. И это обстоятельство, наряду с обнищанием, стало причиной «бегства населения из страны». Сначала (90-е годы) был массовый отток «мозгов», теперь и рядовые граждане ищут лучшей доли за рубежом. Президент страны трезво оценивает сложившуюся ситуацию, отмечая в своих выступлениях опасность преступности и особенно коррупции для судьбы государства. В своём Послании Федеральному собранию (30 ноября 2010 г.) он обращается к чиновникам: «Надо добиться прозрачности, чёткости и простоты в каждодневных отношениях государства и гражданина – подчёркиваю, каждодневных. Понимание того, что чиновники служат народу, а не вершат его судьбы, – основа демократического устройства. Для гражданина ведь государство – это чиновник, к которому он пришёл на приём; судья, который принял решение по его делу; участковый или налоговый инспектор – и любой из облечённых властью решать его проблемы, все присутствующие в этом зале. Деятельность всех должностных лиц не должна дискредитировать государство. Их главная задача – улучшать условия жизни людей».

Хорошие задачи ставятся гарантом Конституции и не только сегодня. Они ставились и раньше, но сдвиги, особенно в борьбе с коррупцией, пока не впечатляют.

И наряду с жертвами общеуголовной преступности всё острее ставятся вопросы о пострадавших от власти, о способах защиты граждан от произвола чиновников. Проводящиеся ныне реформы МВД обусловлены, в частности, массовыми нарушениями прав граждан вплоть до причинения вреда их здоровью и имуществу.

«Каждый имеет право на возмещение государством вреда, причиненного незаконными действиями (или бездействием) органов государственной власти или их должностных лиц».

Эту норму содержит Конституция РФ 2003 г. (статья 53). Новые ГК и УПК РФ существенно расширили правовые основы защиты лиц, пострадавших от нарушений закона. Однако эти положения реализуются далеко не всегда, оставаясь нередко декларативными украшениями правовой системы.

В отличие от жертв общеуголовной преступности, выступающих в суде в качестве потерпевших, жертв злоупотребления властью мы далее будем именовать пострадавшими.

* * *

Возмещение вреда, причиненного неправомерными действиями не только должностных лиц, но и любыми другими субъектами, составляют самостоятельный правовой институт, относящийся в теории гражданского права к недоговорным обязательствам, или иначе – к обязательствам из причинения вреда. Субъектами возникающих правоотношений являются пострадавший и лица, ответственные за причинение вреда, каковыми могут быть как физические и юридические лица, так и государство. В советское время институт возмещения вреда, причиненного правонарушениями, применялся относительно широко, однако связано было его применение преимущественно с защитой интересов государства (ответственность за выпуск недоброкачественной продукции, за ущерб от приписок в отчётах, от падежа скота и пр.)[222]. Понятие вреда как умаления или уничтожения охраняемого законом блага остаётся не только актуальным, но и возрастает в силу многих причин, связанных с ослаблением государственного контроля и господством рыночной анархии. К тому ведут расширение производственного травматизма, невыплата зарплаты новыми предпринимателями наёмным работникам, выпуск недоброкачественной продукции и нарушение прав потребителей, беспредел бюрократии и пр. и пр.

«Гражданские права и обязанности возникают из оснований, предусмотренных законом и иными правовыми актами, а также из действий граждан и юридических лиц, которые хотя и не предусмотрены законом или такими актами, но в силу общих начал и смысла гражданского законодательства порождают гражданские права и обязанности»[223].

В соответствии с этим гражданские права и обязанности возникают, в том числе, и вследствие причинения вреда другому лицу (ГК ст. 8 ч. 1 п. 6).

Из большого перечня случаев причинения вреда, связанных с договорными и внедоговорными отношениями, мы выделяем проблемы ответственности за вред, причиненный государственными органами дознания, предварительного следствия, прокуратурой и судом. Эти случаи отличает существенная специфика и наличие специального нормативного регулирования, включенного в уголовно-процессуальное законодательство.

Положение о порядке возмещения гражданину ущерба, причиненного незаконными действиями органов дознания, предварительного следствия, прокуратуры и суда было утверждено Указом Президиума Верховного Совета СССР от 18 мая 1981 г. Его полным наименованием было: «О возмещении ущерба, причиненного гражданину незаконными действиями государственных, общественных организаций, а также должностных лиц при исполнении ими служебных обязанностей»[224]. Положением устанавливался порядок возмещения ущерба в полном объёме независимо от вины должностных лиц за счет федерального бюджета в случаях незаконного вовлечения граждан в сферу уголовного преследования при их последующей реабилитации. Это Положение послужило основанием введения Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 8 августа 1983 г. в УПК РСФСР статьи 58-1. В соответствии с её предписаниями орган дознания, следователь, прокурор и суд при прекращении уголовного дела за отсутствием события преступления, отсутствием в деянии состава преступления или за недоказанностью участия гражданина в совершении преступления, а также при постановлении оправдательного приговора обязаны разъяснить гражданину порядок восстановления его нарушенных прав и принять предусмотренные законом меры к возмещению ущерба, причиненного гражданину в результате незаконного осуждения, незаконного привлечения к уголовной ответственности, незаконного применения в качестве меры пресечения заключения под стражу.

Итак, обязанность соответствующих должностных лиц – «разъяснить и принять меры». Нетрудно себе представить, как на практике реализовались такие обязанности должностных лиц, по вине которых появлялись пострадавшие от злоупотреблений, и какой ущерб им возмещался. Случаи компенсаций вреда реабилитированному оставались явлением редким, если не считать пострадавших в результате политических репрессий.

Глава 59 ГК РФ, посвященная обязательствам из причинения вреда, содержит в разделе общих положений нормы об ответственности за вред, причиненный незаконными действиями органов дознания, предварительного следствия, прокуратуры и суда. Часть первая статьи 1070 ГК содержит перечень юридически значимых обстоятельств, влекущих основания для компенсаций пострадавшему, и субъекта ответственности: «Вред, причиненный гражданину в результате незаконного осуждения, незаконного привлечения к уголовной ответственности, незаконного применения в качестве меры пресечения заключения под стражу или подписки о невыезде, незаконного привлечения к административной ответственности в виде административного ареста, а также вред, причиненный юридическому лицу в результате незаконного привлечения к административной ответственности в виде административного приостановления деятельности, возмещается за счет казны Российской Федерации, а в случаях, предусмотренных законом, за счет казны субъекта Российской Федерации или казны муниципального образования в полном объеме независимо от вины должностных лиц органов дознания, предварительного следствия, прокуратуры и суда в порядке, установленном законом».

В понятие вреда включаются убытки в виде прямого имущественного ущерба и неполученных доходов (упущенная выгода), а также моральный ущерб в денежном выражении.

Исходные положения о характере и размерах возмещения вреда определяются ст. 1085 ГК РФ. «При причинении гражданину увечья или ином повреждении его здоровья возмещению подлежит утраченный потерпевшим заработок (доход), который он имел либо определенно мог иметь, а также дополнительно понесенные расходы, вызванные повреждением здоровья, в том числе расходы на лечение, дополнительное питание, приобретение лекарств, протезирование, посторонний уход, санаторно-курортное лечение, приобретение специальных транспортных средств, подготовку к другой профессии, если установлено, что потерпевший нуждается в этих видах помощи и ухода и не имеет права на их бесплатное получение.

При определении утраченного заработка (дохода) пенсия по инвалидности, назначенная потерпевшему в связи с увечьем или иным повреждением здоровья, а равно другие пенсии, пособия и иные подобные выплаты, назначенные как до, так и после причинения вреда здоровью, не принимаются во внимание и не влекут уменьшения размера возмещения вреда (не засчитываются в счет возмещения вреда). В счет возмещения вреда не засчитывается также заработок (доход), получаемый потерпевшим после повреждения здоровья.

Компенсация морального вреда осуществляется в соответствии с общими положениями, рассмотренными нами в связи с возмещением такового жертвам преступных посягательств. Независимо от вины причинителя вреда моральный вред компенсируется в случаях, когда таковой причинен гражданину в результате его незаконного осуждения, незаконного привлечения к уголовной ответственности, незаконного применения в качестве меры пресечения заключения под стражу или подписки о невыезде, незаконного наложения административного взыскания в виде ареста или исправительных работ.

Компенсация морального вреда осуществляется в денежной форме. Размер компенсации морального вреда, как и во всех иных случаях, определяется судом в зависимости от характера причиненных потерпевшему физических и нравственных страданий, а также степени вины причинителя вреда в случаях, когда вина является основанием возмещения вреда. При определении размера компенсации вреда должны учитываться требования разумности и справедливости.

Характер физических и нравственных страданий оценивается судом с учетом фактических обстоятельств, при которых был причинен моральный вред, и индивидуальных особенностей потерпевшего (ст. 1099–1101 ГК РФ)

Эти положения, ориентирующие на способы денежного исчисления пострадавшему компенсаций вреда, причиненного неправомерными действиями, для нас являются базовыми, которые могут быть положены в основу исковых требований, но они не являются исчерпывающими. Дополнительными требованиями могут быть расходы, связанные с проездом к месту лечения и обратно как пострадавшего, так и сопровождающего его лица, расходы на обслуживание транспортного средства и пр. Правомерность таких требований подтверждена Постановлением Пленума Верховного суда РФ[225].

Предусмотренные Гражданским кодексом способы защиты неимущественных гражданских прав, в частности, путём компенсации морального вреда, в пореформенные годы получили широкое распространение в судебной практике. Пленум Верховного Суда РФ в Постановлении от 06.02.2007 N 6 в этой связи указал: «Суд вправе рассмотреть самостоятельно предъявленный иск о компенсации причиненных истцу нравственных или физических страданий, поскольку в силу действующего законодательства ответственность за причиненный моральный вред не находится в прямой зависимости от наличия имущественного ущерба и может применяться как наряду с имущественной ответственностью, так и самостоятельно»[226].

Возможен регрессный иск к должностному лицу, вина которого установлена вступившим в силу приговором суда (часть 3 статьи 1081 ГК – Право регресса к лицу, причинившему вред).

Так развивалась правовая база возмещения вреда гражданину, причиненному незаконными действиями должностных лиц в сфере уголовного судопроизводства.

В конце 2001 г. был принят новый УПК РФ, который впервые включил самостоятельный раздел, посвященный реабилитации (глава 18, статьи 133–139), подробно регламентировавший этот институт. В соответствии со статьёй 5 УПК, разъясняющей основные понятия, используемые в Кодексе, реабилитация означает установленный порядок восстановления прав и свобод лица, незаконно или необоснованно подвергнутого уголовному преследованию, и возмещения причиненного ему вреда, а реабилитированный – лицо, имеющее в соответствии с настоящим Кодексом право на возмещение вреда, причиненного ему в связи с незаконным или необоснованным уголовным преследованием.

Следует отметить, что законодателем в УПК РФ сделан значительный шаг вперед в сравнении с положениями статьи 1070 ГК РФ, что отразилось не только в подробном правовом регламенте реализации института реабилитации, но и в расширении оснований возмещения вреда. При этом какие-либо споры, связанные с наличием рассогласованности норм ГК РФ и УПК РФ решаются в пользу УПК, о чем свидетельствует ст. 4 ч. 2 ФЗ «О введении в действие УПК РФ» от 27 декабря 2002 г. № 181: «Впредь до приведения в соответствие с Уголовно-процессуальным кодексом Российской Федерации указанные федеральные законы (имеются в виду законы и иные нормативные акты связанные с УПК– автор) применяются в части, не противоречащей Уголовно-правовому кодексу Российской Федерации». Так законодателем подтверждено приоритетное значение раздела УПК РФ о реабилитации.

Отечественное законодательство о реабилитации и её последствий для реабилитированного является наиболее детальным, последовательным и гуманным в сравнении с аналогичными правовыми институтами и дореволюционной России, и стран Запада. Правовые истоки института реабилитации в России восходят к положениям «Русской правды», предписывавшим при недоказанности вины платить ответчику гривну за истязания. В ХIХ в. отдельными законодательными актами предусматривалась обязанность судей возмещать расходы на лечение и даже пожизненное содержание в случаях причинения ущерба в результате применения пыток к невиновному. Устав уголовного судопроизводства 1864 г. предусматривал возможность «просить о вознаграждении за вред и убытки, причиненные ему неосновательным привлечением к суду». При этом иск рассматривался в порядке гражданского судопроизводства, а ответчиками являлись должностные лица (судебный следователь, прокурор). Пострадавший должен был доказать, что они «действовали пристрастно, притеснительно, без законного повода или основания или вообще недобросовестно». Возможность предъявления иска к судьям не предусматривалась. Государственная казна на себя расходов по возмещению вреда не брала[227].

В государствах Запада институт реабилитации формировался, как и в России, на протяжении нескольких веков и ныне отличается определенными национальными особенностями. Чаще всего его основанием признаётся только причинение ущерба незаконным лишением свободы и незаконным осуждением. Существуют процессуальные ограничения для заявления иска, сложности доказывания, ограничения возможных сумм компенсаций. В ряде стран иск может быть предъявлен реабилитированным только к должностному лицу, расследовавшему преступление. Так, в Англии принцип ответственности государства при возмещении ущерба пострадавшему до сих пор не нашел своего законодательного закрепления. В ряде стран – Швейцарии, Венгрии, Германии – в отличие от скандинавских стран моральный ущерб не подлежит денежной компенсации. Нередко на истца возлагается обязанность доказывания того, что выдвинутое против него обвинение не было вызвано его неправильным поведением. Федеральное законодательство США предусматривает возможность возмещения причиненного ущерба незаконным лишением свободы и незаконным осуждением. Для обеспечения таких исков создан специальный орган – Претензионный суд. В ряде стран выплата компенсаций превращалась в акт милости государства при отсутствии правового механизма о предъявления соответствующих исков и их судебной защиты. Существует и угроза выплаты пострадавшим судебных издержек в случае проигрыша дела[228].

Определенными особенностями отличается законодательство Франции, установленными Законом от 8 июня 1895 г., нормы которого вошли в УПК 1958 г. Соответственно положениям УПК Франции судебным решением, которым лицо, ранее осужденное, признано невиновным, может быть взыскано возмещение убытков, причиненных незаконным осуждением. Компенсации осуществляются за счет государства, которое в порядке регресса может взыскать выплаченную сумму с заявителя о преступлении или лжесвидетеля, повинного в незаконном осуждении. Гражданский процесс Франции предусматривает возможность предъявления иска к судье, виновном в серьезных служебных упущениях и злоупотреблениях[229].

Гуманизм и детализация отечественного законодательства по отношению к реабилитированному, выгодно отличающие его от соответствующих положений правовых актов Запада, не случаен. Миллионы жертв политических репрессий большевистского режима 30-40-х годов ХХ столетия искали справедливости и видели её в ответственности государства, а не подневольных исполнителей преступной политики.

Значение института реабилитации, учитывая несовершенство правоохранительной практики и состояния правосудия, огромно. Об этом могут свидетельствовать данные о количестве лиц, неосновательно привлекаемых к уголовной ответственности, подвергающихся ограничениям в связи с неосновательным применением мер процессуального принуждения. Продолжается и процесс реабилитации жертв политических репрессий. Речь идёт о материальных компенсациях, восстановлении прав и доброго имени миллионов соотечественников. Принцип социальной справедливости, от которого далеко ушли реформаторы 90-х годов ХХ века, хотя бы частично реализуется применением института реабилитации.

Получить обобщенные данные, характеризующие масштабы и характер вреда, причиненного гражданам государственными органами дознания, предварительного следствия, прокуратурой и судом, в отличие от данных об «успехах» в борьбе с преступностью, практически невозможно: правоохранительная система оберегает себя от критики. И всё же некоторое представление об этом дают доклады Уполномоченного по правам человека, ежегодные отчеты Генерального прокурора РФ и целевые научные исследования НИИ прокуратуры.

Из Доклада Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации за 2009 год получаем наиболее общее представление по рассматриваемым вопросам. «Почта Уполномоченного содержит немало примеров нарушений прав человека и в уголовном судопроизводстве. Чаще всего заявители жалуются на необоснованные процессуальные решения следователя, дознавателя или прокурора. Постановления об отказе в возбуждении уголовного дела или о его прекращении или, наконец, о приостановлении по нему производства, и правда, выносятся порой с удивительной легкостью и без должных на то оснований. Важно, однако, помнить, что подобные действия должностных лиц государства есть не что иное, как нарушение конституционного права каждого из нас на судебную защиту.

«Один из наиболее тревожных парадоксов сегодняшней России состоит в том, что государственные органы, на которые возложена прямая обязанность защищать наши права, на самом деле их зачастую нарушают. Достаточно в этой связи сказать, что в почте Уполномоченного количество жалоб на действия сотрудников правоохранительных органов – прокуратуры, органов внутренних дел, а также иных органов, осуществляющих следствие и дознание, – является в последние годы стабильно высоким и в отчетном году составило 12,8 % от общего числа жалоб на нарушения личных прав».

Доклады Генерального прокурора выделяют наиболее существенные нарушения закона органами предварительного расследования, касающиеся пороков учета преступлений и необоснованных отказов в возбуждении уголовных дел. В докладе на заседании Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации по итогам 2009 г. Ю. Чайка сообщает: «Повсеместно следственными органами нарушаются конституционные права граждан. Среди наиболее часто выявляемых прокурорами нарушений – незаконное возбуждение уголовных дел, нарушение прав участников уголовного судопроизводства, необоснованное привлечение к уголовной ответственности. В 2009 г. следователями органов внутренних дел в отношении более 1 тыс. 300 лиц уголовные дела прекращены по реабилитирующим основаниям (рост почти вдвое в сравнении с 2008 г.), при этом каждый пятый из них содержался под стражей.

При осуществлении надзора за производством предварительного расследования прокуроры выявляют массовые факты фальсификации процессуальных документов, грубейшие случаи искажения статистической отчетности, направленные на искусственное повышение показателей раскрываемости преступлений и качества проведенного предварительного расследования»[230].

Из Информационно-аналитического доклада НИИ Генпрокуратуры можно почерпнуть следующие данные. На стадии досудебного производства по уголовным делам прокурорами за 2009 г. выявлено 2 903 770 нарушений, допущенных в основном при приеме, регистрации и рассмотрении сообщений о преступлениях. Число выявленных и поставленных на учёт преступлений увеличилось в сравнении с предыдущим годом на 8,6 % и достигло 154 697 случаев. О необоснованных задержаниях, арестах и незаконном применении иных мер процессуального принуждения можно судить лишь по фрагментарным данным, касающимся изменений мер пресечения, либо отклонения ходатайств дознавателей и следователей об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу.

В общей структуре подсудимых доля лиц, в отношении которых уголовные дела прекращены, в 2009 г. составила 23,1 %, тогда как в 2008 г. уголовные дела были прекращены в отношении 24,6 % подсудимых. В связи с прекращением уголовного дела (уголовного преследования) освобождено из-под стражи в судебном заседании 25 990 лиц (9,3 %), в том числе по постановлениям районного суда – 23 397, по решениям верховных судов республик и равных им судов – 88. В 2009 г. федеральными судами и мировыми судьями оправдано (без учета дел частного обвинения, поступивших от граждан) 2575 подсудимых[231].

Таким образом, счет числа лиц, в отношении которых в 2009 г. принимались решения о прекращении уголовного дела либо выносился оправдательный приговор, идет на десятки тысяч. Подобные цифры повторяются из года в год, причем чаще всего отмечается их рост и почти как исключение – снижение некоторых из них. Количество же лиц, в отношении которых применялись те или иные меры процессуального принуждения, подсчёту не поддаётся. А о тех, кто подвергался пыткам при задержании и допросе, кто получил увечья либо скончался под пытками, мы узнаем в относительно редких случаях из сообщений СМИ, но отнюдь не из отчетов МВД. Количество таких сообщений и их содержание удручают.

«…В Башкирии милиционер на своей машине сбил пенсионерку. Бабушка могла бы выжить, но, чтобы замести следы и избавиться от свидетеля, постовой забил пожилую женщину молотком и скрылся с места преступления».

«…В Питере врач с коллегой возвращался домой с дежурства. У станции метро их остановили двое милиционеров, без объяснения причин отвезли в отделение. Там врача избили ногами так, что он потерял сознание, а когда очнулся, старшина милиции связал его ремнем, притянув запястья к лодыжкам, продел лом сквозь связанные руки и ноги, подвесил между двух стульев и на глазах у начальства продолжил избиение»[232].

Это те случаи, которые служат основанием для возбуждения уголовных дел, а жертвы обретают процессуальный статус потерпевшего с обеспечением его интересов по правилам ст. 42 УПК РФ.

Но чаще всего изощренные пытки применяются при допросах, результатом которых должно стать признание пытаемым вины. Эти случаи нарушения законности и попрания прав человека, как правило, остаются латентными и лишь в редких случаях находят отклик в судебной практике. Добиться привлечения к ответственности и осуждения работников милиции, виновных в применении пыток и иных злоупотреблениях, попирающих права граждан, чаще всего не удаётся, либо требуются годы на поиски справедливости, – система своих не выдаёт.

Одно из таких дел – дело Михеева – дошло до Европейского Суда по правам человека и заслуживает того, чтобы быть упомянутым здесь. В своё время оно освещалось в СМИ и интернете, и если мы напоминаем о нём, то не только потому, что оно даёт представление о распространенных приемах расследования, принятых в системе МВД России, но и потому, что оно иллюстрирует тесную связь правоохранительных органов (МВД, Прокуратуры) в обеспечении безнаказанности своих служителей, гарантируемой круговой порукой.

В сентябре 1998 года 22-летний житель Нижнего Новгорода Алексей Михеев, являвшийся сотрудником ГАИ, по подозрению в изнасиловании и убийстве Савельевой Марии был доставлен в Ленинское районное управление внутренних дел (РУВД) г. Нижнего Новгорода. Формальным основанием для задержания и ареста было возбуждение уголовного дела по признакам преступления, предусмотренного ст. 222 Уголовного Кодекса Российской Федерации (УК РФ) – хранение боеприпасов в виде трёх патронов к пистолету, обнаруженных в автомашине Михеева. С целью получения признания в предполагаемом изнасиловании и убийстве девушки Алексей Михеев был подвергнут интенсивным допросам и пыткам. В одном из кабинетов ГУВД Михеева посадили на стул, завели руки за спину, зафиксировали их в таком положении наручниками, а затем подсоединили к ушам Михеева клеммы, провода от которых шли к электросети. Включение тока повторялось несколько раз, в результате чего Михеев сознался в изнасиловании и убийстве Савельевой. Потом Михееву предложили сознаться еще в нескольких нераскрытых убийствах. Алексей согласился и на это. Более того, его заставили указать место, где он спрятал труп, которого, разумеется, там не оказалось. Не выдержав издевательств, Михеев 19 сентября 1998 года в ходе очередного допроса с применением пыток в наручниках выбросился из окна третьего этажа, разбив стекло головой. В результате падения он получил тяжелый компрессионный перелом позвоночника с размозжением спинного мозга и оказался парализованным ниже пояса.

В тот же день мнимая потерпевшая явилась домой без каких-либо повреждений, сообщив, что Михеев действительно подвозил её на своей машине до Нижнего Новгорода, где она с ним рассталась, отправилась к своим друзьям, у которых провела несколько дней, не сообщив об этом матери.

Дело об ответственности работников милиции за применение к Алексею Михееву пыток длилось 7 лет. За это время различные органы прокуратуры выносили постановления об отказе в возбуждении уголовного дела – три раза, о приостановлении уголовного дела – еще три раза, о прекращении уголовного дела – 20 раз. И только когда стало известно об обращении Михеева в Страсбургский суд, дело в отношении работников милиции было наконец расследовано и передано в суд. Судом Ленинского района Нижнего Новгорода работники милиции, виновные в фальсификации обвинения и применении пыток при допросах, были приговорены к лишению свободы.

26 января 2006 года Европейский суд по правам человека признал тот факт, что в отношении подследственного Алексея Михеева сотрудниками милиции были нарушены требования статьи 3 Европейской Конвенции прав человека и основных свобод (запрет пыток), что расследование по «делу Михеева» не было эффективным и не соответствовало требованиям статьи 3 Европейской Конвенции. Европейский Суд признал также факт отсутствия эффективных средств правовой защиты «по жалобам на плохое обращение» (нарушение статьи 13 Европейской Конвенции). Государство-ответчик – Российская Федерация – было обязано в течение трёх месяцев со дня вступления Постановления ЕСПЧ в законную силу выплатить заявителю (Михееву Алексею) в возмещение материального ущерба 130 000 евро и в возмещение морального вреда 120 000, а всего – 250 тыс. евро[233].

Приведём более свежий пример, подтверждающий стабильность отмеченного стиля работы правоохранительных органов. В станице Кущевской на Кубани утром 5 ноября 2010 г. в доме местного фермера были обнаружены обгоревшие тела 12 человек, включая четверых детей. Практически все жертвы были зарезаны. Расследование, проводимое специалистами из центра, показало, что в Краснодарском крае на протяжении многих лет орудует некая преступная группировка, в активе которой убийства, изнасилования, грабежи, рэкет. Обращения жертв преступлений в местные органы милиции, прокуратуры, в суд оставались без реагирования. Более того, такие обращения оказывались опасными для жалобщиков. Налицо – сращивание криминала с органами правоохраны.

Последующие события показали, что подобная атмосфера господства криминальных группировок характерна и для других регионов страны. Надежда на предупреждение преступлений и защиту их жертв оказывается всё более иллюзорной. «Диктатура закона», приверженцами которой не раз объявляли себя наши высокие руководители, пока не вытеснила диктатуру беззакония.

Дело Менешевой О.Е., также дошедшее до ЕСПЧ, показывает, как и дело Михеева, насколько бесперспективны попытки рядового гражданина страны добиться реабилитации в случаях злоупотребления служебным положением работниками правоохранительных органов. В связи с тем, что Менешева воспротивилась производству обыска в своей квартире без надлежаще оформленного документа, она была арестована по указанию майора милиции и доставлена в отдел внутренних дел Железнодорожного района г. Ростова-на-Дону. Заместитель начальника уголовного розыска, допрашивая её в качестве свидетеля, будучи не удовлетворен показаниями, начал душить её и избивать с помощью других работников милиции, угрожать изнасилованием. Случайно зашедший в момент избиения заместитель прокурора района, к которому Менешева обратилась с жалобой, помощи ей не оказал. Глумление продолжалось. Жалобы жертвы беззакония и насилия в различные инстанции не дали результата «в связи с отсутствием эффективных внутригосударственных средств правовой защиты», как констатирует ЕСПЧ в решении от 9 марта 2006 г. Власти Российской Федерации не представили комментариев в связи с требованиями заявителя по вопросу справедливой компенсации, отмечено в том же решении. В пользу жертвы ЕСПЧ взыскал 35000 евро в виде компенсации морального ущерба и 5000 рублей в качестве компенсации судебных издержек[234].

Документом, которым была официально признана практика пыток в органах МВД, явилось решение Постоянной палаты по правам человека Политического Консультативного совета при Президенте РФ «О грубых нарушениях прав человека в органах внутренних дел» (от 7 апреля 1998 г.). В нем отмечалось: «Пытки и жестокие, унижающие достоинство человека, виды обращения и наказания по отношению к гражданам в органах внутренних дел на досудебных стадиях уголовного судопроизводства носят массовый и систематический характер, что представляет из себя одну из острейших проблем злоупотребления властью и нарушения прав человека».

Каково количество граждан, оговоривших себя под пыткой, которые в последующем были реабилитированы и получили материальные и моральные компенсации, мы не знаем. И никто об этом доподлинно не осведомлен. Практика применения правил реабилитации в полном объёме крайне бедна. Вычислить количество реабилитированных лиц, тем более – получивших материальные компенсации и по отчетам ведомств, и по результатам научных исследований можно лишь гадательно. Ясно одно: количество лиц, пострадавших в силу нарушений законов в стадии расследования дел и их судебного рассмотрения значительно и вопросы реабилитации пострадавших остаются актуальными, заслуживающими пристального внимания не только прокурорского надзора, суда, но и общественности.

§ 2. Основания, условия и пределы восстановления прав реабилитированного

Ныне действующий УПК РФ, принятый в 2001 г., как было отмечено выше, впервые в истории отечественного законодательства подробно регламентирует порядок реабилитации лиц, так или иначе пострадавших в связи с неосновательным привлечением к уголовной ответственности, либо к которым были незаконно применены меры процессуального принуждения. Им предусмотрены основания и условия реабилитации и, что особенно важно – обязанности должностных лиц и государства по реальному обеспечению реабилитации и возмещению вреда реабилитированному.

Статья 133 УПК РФ предусматривает следующие основания возникновения права на реабилитацию и лиц, имеющих это право, в том числе право на возмещение вреда, связанного с уголовным преследованием:

1) подсудимый, в отношении которого вынесен оправдательный приговор;

2) подсудимый, уголовное преследование в отношении которого прекращено в связи с отказом государственного обвинителя от обвинения; (в ред. Федерального закона от 04.07.2003 N 92-ФЗ)

3) подозреваемый или обвиняемый, уголовное преследование в отношении которого прекращено по основаниям, предусмотренным пунктами 1, 2, 5 и 6 части первой статьи 24 и пунктами 1 и 4–6 части первой статьи 27 настоящего Кодекса; (в ред. Федерального закона от 24.07.2002 N 98-ФЗ)

4) осужденный – в случаях полной или частичной отмены вступившего в законную силу обвинительного приговора суда и прекращения уголовного дела по основаниям, предусмотренным пунктами 1 и 2 части первой статьи 27 настоящего Кодекса;

5) лицо, к которому были применены принудительные меры медицинского характера, – в случае отмены незаконного или необоснованного постановления суда о применении данной меры.

3. Право на возмещение вреда в порядке, установленном настоящей главой, имеет также любое лицо, незаконно подвергнутое мерам процессуального принуждения в ходе производства по уголовному делу.

Право на реабилитацию включает в себя право на возмещение имущественного вреда, устранение последствий морального вреда и восстановление в трудовых, пенсионных, жилищных и иных правах. Вред, причиненный гражданину в результате уголовного преследования, возмещается государством в полном объеме независимо от вины органа дознания, дознавателя, следователя, прокурора и суда.

Признание права на реабилитацию осуществляют:

1. Суд в приговоре, определении, постановлении, а следователь, дознаватель в постановлении признают за оправданным либо лицом, в отношении которого прекращено уголовное преследование, право на реабилитацию. Одновременно реабилитированному направляется извещение с разъяснением порядка возмещения вреда, связанного с уголовным преследованием.

2. При отсутствии сведений о месте жительства наследников, близких родственников, родственников или иждивенцев умершего реабилитированного извещение направляется им не позднее 5 суток со дня их обращения в органы дознания, органы предварительного следствия или в суд (статья 134 УПК).

Статья 136. Возмещение морального вреда

1. Прокурор от имени государства приносит официальное извинение реабилитированному за причиненный ему вред.

2. Иски о компенсации за причиненный моральный вред в денежном выражении предъявляются в порядке гражданского судопроизводства.

3. Если сведения о задержании реабилитированного, заключении его под стражу, временном отстранении его от должности, применении к нему принудительных мер медицинского характера, об осуждении реабилитированного и иных примененных к нему незаконных действиях были опубликованы в печати, распространены по радио, телевидению или в иных средствах массовой информации, то по требованию реабилитированного, а в случае его смерти – его близких родственников или родственников либо по письменному указанию суда, прокурора, руководителя следственного органа, следователя, дознавателя соответствующие средства массовой информации обязаны в течение 30 суток сделать сообщение о реабилитации.

4. По требованию реабилитированного, а в случае его смерти – его близких родственников или родственников суд, прокурор, следователь, дознаватель обязаны в срок не позднее 14 суток направить письменные сообщения о принятых решениях, оправдывающих гражданина, по месту его работы, учебы или месту жительства.

Статья 138. Восстановление иных прав реабилитированного

1. Восстановление трудовых, пенсионных, жилищных и иных прав реабилитированного производится в порядке, установленном статьей 399 настоящего Кодекса для разрешения вопросов, связанных с исполнением приговора. Если требование о возмещении вреда судом не удовлетворено или реабилитированный не согласен с принятым судебным решением, то он вправе обратиться в суд в порядке гражданского судопроизводства.

2. Реабилитированным, которые были лишены на основании судебного решения специальных, воинских и почетных званий, классных чинов, а также государственных наград, восстанавливаются соответствующие звания, классные чины и возвращаются государственные награды.

Статья 139. Возмещение вреда юридическим лицам

Вред, причиненный юридическим лицам незаконными действиями (бездействием) и решениями суда, прокурора, следователя, дознавателя, органа дознания, возмещается государством в полном объеме в порядке и сроки, которые установлены настоящей главой.

Процессуальный закон устанавливает определенные ограничения оснований возникновения права на реабилитацию. Ими являются ситуации, когда вина лица в совершении противоправного деяния сомнений не вызывает, а лицо по тем или иным причинам освобождается от уголовной ответственности или наказания. Статья 133 в ч. 4 устанавливает, что правила реабилитации не распространяются на случаи, когда примененные в отношении лица меры процессуального принуждения или постановленный обвинительный приговор отменены или изменены ввиду издания акта об амнистии, истечения сроков давности, недостижения возраста, с которого наступает уголовная ответственность, или в отношении несовершеннолетнего, который хотя и достиг возраста, с которого наступает уголовная ответственность, но вследствие отставания в психическом развитии, не связанного с психическим расстройством, не мог в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) и руководить ими в момент совершения деяния, предусмотренного уголовным законом, или принятия закона, устраняющего преступность или наказуемость деяния.

Определением Верховного Суда РФ N 81-004-138 от 19.01.2005 подтверждена правомерность отказа в удовлетворении требований о признании права на реабилитацию, а также принесении официального извинения за причиненный вред через средства массовой информации, в силу того, что право на реабилитацию имеют лишь лица, полностью оправданные по предъявленному им обвинению и не осужденные по другому обвинению. Учитывая принципиальное значение данного определения, мы приведем его полный текст.

«Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда Российской Федерации в составе: председательствующего Кудрявцевой Е.П., судей Русакова и Линской Т.Г. рассмотрела в открытом судебном заседании 19 января 2005 года кассационную жалобу осужденного Г. на постановление судьи Кемеровского областного суда от 9 ноября 2004 года, по которому Г., 22 января 1969 года рождения, уроженцу г. Новокузнецка Кемеровской области, отказано в удовлетворении требований о признании права на реабилитацию, а также принесении официального извинения за причиненный вред через средства массовой информации.

Постановлением Центрального районного суда г. Новокузнецка от 23 апреля 2003 года было удовлетворено ходатайство следователя прокуратуры Центрального района об избрании Г. меры пресечения в виде заключения под стражу.

Определением судебной коллегии по уголовным делам Кемеровского областного суда от 7 мая 2003 года постановление от 23 апреля 2003 года было отменено и Г. был освобожден из-под стражи.

Заслушав доклад судьи Верховного Суда Российской Федерации Русакова В.В., мнение прокурора Тришевой А.А., полагавшей судебное решение в отношении Г. оставить без изменения,

Судебная коллегия установила:

в кассационной жалобе Г. просит об отмене постановления судьи, ссылаясь на неподтвержденность оснований содержания его под стражей, указывает, что он имеет право на реабилитацию и на принесение ему официального извинения за причиненный вред через средства массовой информации прокурором Центрального района г. Новокузнецка.

Проверив материалы дела, обсудив доводы кассационной жалобы, Судебная коллегия находит постановление судьи законным и обоснованным.

Согласно ст. 99 УПК РФ при решении вопроса о необходимости избрания меры пресечения в отношении подозреваемого или обвиняемого в совершении преступления и определения ее вида должна также учитываться тяжесть преступления. Следовательно, судья был вправе при избрании Г. меры пресечения в виде заключения под стражу сослаться на тяжесть предъявленного ему обвинения.

То обстоятельство, что мера пресечения Г. была изменена на более мягкую, не может служить основанием для его реабилитации, поскольку частично предъявленное Г. обвинение в последующем нашло свое подтверждение и Г. был осужден приговором Кемеровского областного суда от 22 июля 2004 года.

Кроме того, по смыслу закона право на реабилитацию (ст. 133 УПК РФ), включающее в себя право на возмещение имущественного вреда, устранение последствий морального вреда и восстановление в трудовых, пенсионных, жилищных и иных правах, имеют лишь лица, полностью оправданные по предъявленному им обвинению и не осужденные по другому обвинению.

При таких обстоятельствах Г. не мог ставить вопрос о своем праве на реабилитацию и возмещении ему вреда, связанного с уголовным преследованием, так как такое право возникает лишь в случае полного оправдания по предъявленному обвинению и неосуждения по другому обвинению.

Исходя из изложенного, руководствуясь ст. ст. 377, 378, 388 УПК РФ, Судебная коллегия определила: постановление судьи Кемеровского областного суда от 9 ноября 2004 года в отношении Г. оставить без изменения, кассационную жалобу осужденного Г. – без удовлетворения».

Определенные сложности в формировании практики возмещения вреда, связанного с уголовным преследованием, возникают в связи с несогласованностью различных отраслей законодательства. Это обстоятельство нашло отражение в докладе Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации за 2010 год. Им замечено, что нарушение прав реабилитированного часто происходит «не столько в силу злого умысла или недобросовестности конкретных людей, сколько по причине наличия пробелов или нестыковок в действующем законодательстве.

Типичный пример – положения ст. 242.1 Бюджетного кодекса Российской Федерации, согласно которым компенсация причиненного государством вреда может быть выплачена только лицам, оправданным судом. Но никак не лицам, в отношении которых постановление о прекращении уголовного дела и о возмещении вреда вынесено следователем или прокурором на стадии досудебного производства, что предусмотрено уголовно-процессуальным законодательством. Столь очевидное несовершенство указанной статьи Бюджетного кодекса Российской Федерации прямо ограничивало права многих граждан и не раз становилось поводом для их обращений к Уполномоченному. Который, в свою очередь, счел необходимым обратиться в Конституционный Суд Российской Федерации с жалобой в защиту одного из своих заявителей, гражданки Д.»[235].

Постановлением от 02.03.2010 г. № 5-П Конституционный Суд признал несогласованность между взаимосвязанными положениями частей 2 и 4 ст. 135 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации относительно вынесения следователем, дознавателем не требующего подтверждения в судебном порядке постановления о производстве выплат в целях компенсации имущественного вреда лицам, реабилитированным на стадии досудебного производства по уголовному делу, с одной стороны, и положениями статей 242.1 и 239 Бюджетного кодекса, допускающими взыскание из средств бюджетов Российской Федерации только по судебному акту, – с другой. Законодателю предложено устранить указанную несогласованность.

В юридической литературе неоднозначно решается вопрос о значении неподтвержденного самооговора лица для последующей реабилитации. Нет сомнений в том, что самооговор, сделанный добровольно, имеющий целью запутать следствие, уйти от ответственности за более тяжкое преступление, выгородить подлинного преступника и т. п. исключает возмещение причиненного лицу ущерба. Иное дело – самооговор вынужденный, вызванный запугиванием, угрозами со стороны следователя, применением к лицу мер физического или психического воздействия. В этих случаях реабилитация со всеми её последствиями является необходимой и обоснованной.

Предложение о признании за любым опровергнутым самооговором оснований для реабилитации, в том числе и не спровоцированном незаконными действиями должностных лиц органов расследования, нам представляется неприемлемым. Такое предложение обосновывается соображением о том, что показания обвиняемого, не подтвержденные другими доказательствами, не могут быть положены в основу обвинения[236]. Но ведь нельзя не учитывать и того, что неспровоцированный добровольный самооговор, какие бы мотивы ни лежали в его основе, уводит следствие на ложный путь, нередко ведет к утрате доказательств, способствует сокрытию подлинного правонарушителя и связано с необоснованными затратами времени и средств. Такой самооговор не должен поощряться компенсациями даже в случае применения к оговорившему себя лицу в последующем мер процессуального принуждения.

В ходе применения законодательства о реабилитации возник ряд спорных вопросов, которые стали предметом рассмотрения высших судебных органов страны – Верховного Суда и Конституционного Суда РФ. Разъяснения были даны по вопросам о надлежащем ответчике по искам о возмещении имущественного вреда, о субъекте права на реабилитацию и возмещение ущерба, о недопустимости прекращения дела в отношении умершего, когда производство по делу необходимо для реабилитации умершего.

Вопрос о надлежащем ответчике возник в связи с необходимостью разграничения обязанностей по выплате денежных компенсаций реабилитированному между федеральным и местными бюджетами.

Постановлением Президиума Верховного Суда РФ от 12.09.2007 N 287-П07 было признано, что обязанность по возмещению вреда в порядке реабилитации ошибочно возложена на территориальный орган федерального казначейства.

В Постановлении отмечается, что 23 августа 2005 г. Ставропольским краевым судом в отношении П. был постановлен оправдательный приговор и за ним было признано право на реабилитацию в соответствии с главой 18 УПК РФ. 29 ноября 2005 г. приговор вступил в законную силу.

Постановлением судьи Ставропольского краевого суда от 14 апреля 2006 г. по заявлению П. в его пользу в порядке реабилитации взыскано с Управления Федерального казначейства по Ставропольскому краю за счет казны Российской Федерации 26 тысяч рублей в возмещение расходов по оплате услуг адвоката на предварительном следствии и в судебном заседании.

В соответствии со ст. 1070 ГК РФ вред, причиненный гражданину в результате незаконного осуждения, незаконного привлечения к уголовной ответственности, незаконного применения в качестве меры пресечения заключения под стражу или подписки о невыезде, возмещается за счет казны Российской Федерации. Согласно положениям ст. 1071 ГК РФ в случаях, когда вред подлежит возмещению за счет казны Российской Федерации, от имени казны выступают соответствующие финансовые органы, если в соответствии с пунктом 3 статьи 125 ГК РФ эта обязанность не возложена на другой орган, юридическое лицо или гражданина.

В соответствии с ч. 1 ст. 242.2 Бюджетного кодекса Российской Федерации обязанность по исполнению судебных актов по искам о возмещении вреда, причиненного незаконными действиями государственных органов Российской Федерации или их должностных лиц, возложена на Министерство финансов Российской Федерации за счет казны Российской Федерации.

К настоящему времени накопилась значительная литература, посвященная институту реабилитации в отечественном праве[237]. В них можно видеть предложения о некоторых поправках и дополнениях норм УПК РФ. Не все они равноценны и заслуживают поддержки. Мы остановимся на тех спорных вопросах, которые имеют принципиальное значение и нашли обоснованное, на наш взгляд, решение в актах высших органов судебной власти России.

Спорные вопросы о субъекте права на реабилитацию и возмещение ущерба возникли в связи с реабилитацией жертв политических репрессий: можно ли считать таковыми несовершеннолетних детей репрессированных и в каких случаях.

Постановлением Конституционного Суда РФ от 23.05.1995 N 6-П «По делу о проверке конституционности статей 2.1 и 16 Закона РСФСР от 18 октября 1991 года «О реабилитации жертв политических репрессий» (в редакции от 3 сентября 1993 года) в связи с жалобой гражданки З.В. Алешниковой», эти вопросы были решены в пользу детей.

Поводом к рассмотрению дела явилась жалоба гражданки З.В. Алешниковой на нарушение ее конституционных прав статьями 2.1 и 16 Закона РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий».

Заявительница – гражданка З.В. Алешникова, 1931 года рождения, проживала до 1942 года вместе с родителями в Сталинградской области. В 1942 году ее родители были повторно репрессированы в административном порядке как социально опасные лица, в связи с чем она вместе с семьей была насильственно выселена с места своего проживания.

В 1993 году родители З.В. Алешниковой были реабилитированы УВД Волгоградской области на основании пункта «в» статьи 3 Закона РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий», а она на основании абзаца 1 части первой статьи 2.1 того же Закона была признана пострадавшей от политических репрессий.

Полагая, что к ней политические репрессии применялись непосредственно, З.В. Алешникова обращалась в органы социального обеспечения, в Министерство юстиции Российской Федерации с просьбой признать ее необоснованно репрессированной и распространить на нее все компенсации, предусмотренные для этой категории лиц статьей 16 Закона РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий» и статьей 110 Закона РСФСР «О государственных пенсиях в РСФСР». В просьбе ей было отказано на том основании, что к моменту окончания срока примененных к ее родителям репрессивных мер она не достигла 16-летнего возраста, с которого по действовавшему в то время законодательству мог применяться соответствующий вид политических репрессий. Ленинградский районный народный суд города Калининграда также отказал З.В. Алешниковой в приеме заявления о нарушении ее конституционных прав в связи с применением к ней положений статей 2.1 и 16 Закона РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий».

Целью Закона РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий», как указано в его преамбуле, является реабилитация всех жертв политических репрессий, восстановление их в гражданских правах, устранение иных последствий произвола и обеспечение посильной в настоящее время компенсации материального и морального ущерба.

Признание частью первой статьи 2.1 названного Закона детей, находившихся вместе с родителями в местах лишения свободы, в ссылке, высылке, на спецпоселении, не репрессированными, а пострадавшими от политических репрессий не отвечает этой цели, ограничивает для таких лиц возможность реабилитации, создает для них иной по сравнению с реабилитируемыми правовой статус, в частности уменьшает объем предусмотренных компенсаций.

Действовавшее в период применения репрессий законодательство формально не требовало вынесения решений о применении репрессий в отношении детей, не достигших 16-летнего возраста. Однако по существу эти дети репрессировались, фактически подвергаясь мерам принуждения. То обстоятельство, что к моменту необоснованного применения репрессий к родителям они не достигли возраста, позволявшего юридически привлечь их к ответственности, не имеет значения для оценки их правового положения и не может служить основанием для ограничения их прав и свобод в процессе реабилитации.

Таким образом, рассматриваемое положение абзаца 1 части первой статьи 2.1 Закона РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий» по существу и по смыслу, придаваемому ему на практике, устанавливает необоснованные и несправедливые различия (в том числе связанные с возрастом) в отношении определенной категории граждан, признаваемых пострадавшими от политических репрессий, по сравнению с необоснованно репрессированными, хотя к ним применялись такие же меры репрессий по политическим мотивам.

КС РФ постановил:

1. Признать положение абзаца 1 части первой статьи 2.1 Закона РСФСР от 18 октября 1991 года «О реабилитации жертв политических репрессий» (в редакции от 3 сентября 1993 года), относящее детей, находившихся вместе с родителями в местах лишения свободы, в ссылке, высылке, на спецпоселении, к пострадавшим от политических репрессий, а не к репрессированным, не соответствующим статье 19 (часть 1) и статье 52 Конституции Российской Федерации.

2. Согласно части второй статьи 100 Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации» дело гражданки З.В. Алешниковой, разрешенное на основании признанного неконституционным положения абзаца 1 части первой статьи 2.1 Закона РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий», подлежит пересмотру компетентным органом в установленном порядке.

3. Согласно части второй статьи 87 Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации» настоящее Постановление является основанием отмены в установленном порядке положений нормативных актов, основанных на признанном неконституционным положении абзаца 1 части первой статьи 2.1 Закона РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий», либо воспроизводящих его, или содержащих такие же положения. Положения этих нормативных актов не могут применяться судами, а также другими органами и должностными лицами.

4. Федеральному Собранию Российской Федерации надлежит внести изменения в Закон РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий» с целью наиболее полного восстановления прав детей, о которых идет речь в части первой статьи 2.1 названного Закона, устранив противоречия и дискриминационные положения, не являвшиеся предметом рассмотрения по данному делу.

Вопрос о прекращении дела в отношении умершего, подлежащего реабилитации, был разрешен Постановлением Президиума Верховного Суда РФ от 20.10.1999 N 608 п 99. «Уголовное дело подлежит прекращению в отношении умершего, за исключением случая, когда производство по делу необходимо для реабилитации умершего. Поскольку родственники умершего настаивают на судебном рассмотрении дела для реабилитации умершего, то постановление судьи о прекращении дела подлежит отмене, дело – направлению на новое кассационное рассмотрение».

Практика высших судов страны в целом развивается в направлении усиления гарантий прав реабилитированных. Периодически возникает необходимость напоминания правоохранительным органам о неукоснительном соблюдении и правильном применении положений законодательства о реабилитации. Так, Конституционный Суд Российской Федерации в Определении от 4 декабря 2003 г. N 440-О по жалобе гражданки Т.Н. Аликиной указал: «В соответствии с пунктом 1 статьи 1070 ГК Российской Федерации в его конституционно-правовом истолковании вред, причиненный гражданину в результате незаконного задержания в качестве подозреваемого, подлежит возмещению за счет казны в полном объеме независимо от вины должностных лиц органов дознания, предварительного следствия и прокуратуры».

Рассмотрев жалобы граждан И.В. Богданова, А.Б. Зернова, С.И. Кальянова и Н.В. Труханова на нарушение их конституционных прав и свобод, содержащееся в пункте 2 статьи 1070 ГК, Конституционный Суд Российской Федерации в Постановлении от 25 января 2001 г. N0. 1-П предложил ряд принципиально важных решений:

«Признать не противоречащим Конституции Российской Федерации положение, содержащееся в пункте 2 статьи 1070 ГК Российской Федерации, согласно которому вред, причиненный при осуществлении правосудия, возмещается в случае, если вина судьи установлена приговором суда, вступившим в законную силу, поскольку на основании этого положения подлежит возмещению государством вред, причиненный при осуществлении правосудия посредством гражданского судопроизводства в результате принятия незаконных судебных актов, разрешающих спор по существу. (Курсив в приведенных решениях КС РФ наш).

«Данное положение в его конституционно-правовом смысле, выявленном в настоящем Постановлении, и во взаимосвязи со статьями 6 и 41 Конвенции по защите прав человека и основных свобод, не может служить основанием для отказа в возмещении государством вреда, причиненного при осуществлении гражданского судопроизводства в иных случаях (а именно когда спор не разрешается по существу) в результате незаконных действий (или бездействия) суда (судьи), в том числе при нарушении разумных сроков судебного разбирательства, – если вина судьи установлена не приговором суда, а иным соответствующим судебным решением.

«Федеральному Собранию надлежит в законодательном порядке урегулировать основания и порядок возмещения государством вреда, причиненного незаконными действиями (или бездействием) суда (судьи), а также определить подведомственность и подсудность дел применительно к случаям, предусмотренным абзацем вторым пункта 1 резолютивной части настоящего Постановления, руководствуясь Конституцией Российской Федерации и с учетом настоящего Постановления».

В этих решениях подчеркивается значение положений о реабилитации в рассмотрении соответствующих конфликтов, связанных с гражданским судопроизводством, в том числе – порождаемых судебной волокитой. В этой связи заслуживает, на наш взгляд, поддержки предложение о внедрении института реабилитации в административный, гражданский и арбитражный процесс[238].

Несмотря на эти и другие благоприятные для реабилитированных решения высших судебных органов, практика компенсаций вреда реабилитированным, особенно в случаях незаконного применения мер процессуального принуждения в ходе производства по уголовному делу, складывается с трудом. Такого рода дела относительно редки, и это имеет свои причины. На некоторые из них обращают внимание авторы учебника «Уголовный процесс» под ред. К.Ф. Гуценко[239]. Указывается на слабое знание практическими работниками действующего законодательства о реабилитации, с чем связано их опасение личной материальной ответственности. Это опасение поддерживается и возможностью предъявления иска регресса. Указывается и на позиции чиновников Минфина РФ, которые в своём рвении к «экономии» ищут возможности всяческого урезания выплат пострадавшим. Есть и желание должностных лиц органов расследования скрыть свои собственные промахи и злоупотребления, дабы не навлечь дисциплинарные взыскания и не повредить карьере.

Ситуацию с реальным обеспечением возмещения вреда реабилитированным лицам можно поправить. Для этого необходимо усиление ведомственного контроля и прокурорского надзора за исполнением положений УПК и ГК РФ о возмещении вреда реабилитированным. Требуются жесткие меры по обеспечению неотвратимости ответственности должностных лиц органов уголовного преследования за ненадлежащее исполнение законодательства о реабилитации. Кроме того, следователю необходимо вменить в обязанность не только разъяснять права реабилитированным, но и вручать каждому из них распечатку статей 133–139 УПК РФ с указанием государственного органа, обязанного возместить причиненный вред. Реабилитированному, как и потерпевшему от преступлений, должно быть предоставлено право на бесплатную юридическую помощь (т. е. за счет государства).

Глава восьмая Роль Уполномоченного по правам человека в РФ в защите жертв преступлений

§ 1. Статус Уполномоченного и общая характеристика его правозащитной деятельности

Первый Уполномоченный по правам человека в России был назначен Государственной Думой 17 января 1994 г., а Федеральный закон о нем, принятый и утвержденный палатами Федерального собрания, был подписан Президентом РФ 26 февраля 1997 г.

Институт уполномоченного (омбудсмена) как защитника прав человека пришел к нам из-за рубежа. Его происхождение связано с появлением должностного лица шведского парламента, призванного способствовать справедливому разрешению конфликтов государственных и индивидуальных интересов. «Упрочение омбудсмена можно оценить как ответ гражданского общества на усиление государственного влияния… сопровождавшееся ослаблением норм общественной и управленческой морали»[240].

Международной ассоциацией юристов институт омбудсмена определён как «служба, предусмотренная конституцией или актом законодательной власти и возглавляемая независимым публичным должностным лицом высокого ранга, которое ответственно перед законодательной властью, получает жалобы от пострадавших лиц на государственные органы, служащих, нанимателей или действуют по собственному усмотрению, и уполномочено проводить расследования, рекомендовать корректирующие действия и представлять доклады»[241].

В соответствии с Федеральным конституционным законом 1997 г. об Уполномоченном по правам человека в РФ деятельность Уполномоченного была призвана дополнять существующие средства защиты прав и свобод граждан. Этот новый для России институт как бы занял промежуточное место между органами государства и гражданского общества. Не обладая властными полномочиями, Уполномоченный выполняет контрольные функции по отношению к государственным правоохранительным органам и функции советчика-консультанта для жалобщика, помогая ему в определенных случаях пробиться через бюрократические препоны в поисках правового решения возникшего конфликта.

Статьёй 1 Закона провозглашалось, что должность Уполномоченного по правам человека учреждается в целях обеспечения гарантий государственной защиты прав и свобод граждан, их соблюдения и уважения государственными органами, органами местного самоуправления и должностными лицами. Уполномоченный предоставленными ему средствами призван способствовать восстановлению нарушенных прав, совершенствованию законодательства Российской Федерации о правах человека и гражданина и приведению его в соответствие с общепризнанными принципами и нормами международного права, развитию международного сотрудничества в области прав человека, правовому просвещению по вопросам прав и свобод человека, форм и методов их защиты.

Уполномоченный назначается на должность сроком на пять лет и освобождается от должности Государственной Думой большинством голосов от общего числа депутатов Государственной Думы тайным голосованием. Предложения о кандидатах на должность Уполномоченного могут вноситься в Государственную Думу Президентом Российской Федерации, Советом Федерации Федерального Собрания Российской Федерации, депутатами Государственной Думы и депутатскими объединениями в Государственной Думе. Деятельность Уполномоченного и его аппарата финансируется за счет Федерального бюджета.

К компетенции Уполномоченного относится рассмотрение жалоб на решения или действия (бездействие) государственных органов, органов местного самоуправления, должностных лиц, государственных служащих, если ранее заявитель обжаловал эти решения или действия (бездействие) в судебном либо административном порядке, но не согласен с решениями, принятыми по его жалобе.

Статья 23 Закона наделяет Уполномоченного широким кругом прав, позволяющих ему объективно и всесторонне оценить характер возникшего правового конфликта и предложить обоснованные рекомендации. При проведении проверки по жалобе Уполномоченный вправе:

1) беспрепятственно посещать все органы государственной власти, органы местного самоуправления, присутствовать на заседаниях их коллегиальных органов, а также беспрепятственно посещать предприятия, учреждения и организации независимо от организационно-правовых форм и форм собственности, воинские части, общественные объединения;

2) запрашивать и получать от государственных органов, органов местного самоуправления и у должностных лиц и государственных служащих сведения, документы и материалы, необходимые для рассмотрения жалобы;

3) получать объяснения должностных лиц и государственных служащих, исключая судей, по вопросам, подлежащим выяснению в ходе рассмотрения жалобы;

4) проводить самостоятельно или совместно с компетентными государственными органами, должностными лицами и государственными служащими проверку деятельности государственных органов, органов местного самоуправления и должностных лиц;

5) поручать компетентным государственным учреждениям проведение экспертных исследований и подготовку заключений по вопросам, подлежащим выяснению в ходе рассмотрения жалобы;

6) знакомиться с уголовными, гражданскими делами и делами об административных правонарушениях, решения (приговоры) по которым вступили в законную силу, а также с прекращенными производством делами и материалами, по которым отказано в возбуждении уголовных дел.

По вопросам своей деятельности Уполномоченный пользуется правом безотлагательного приема руководителями и другими должностными лицами расположенных на территории Российской Федерации органов государственной власти, органов местного самоуправления, предприятий, учреждений и организаций, лицами начальствующего состава Вооруженных Сил РФ и воинских формирований, а также администрацией мест принудительного содержания. По результатам рассмотрения жалобы Уполномоченный в соответствии со ст. 29 Закона вправе:

1) обратиться в суд с заявлением в защиту прав и свобод, нарушенных решениями или действиями (бездействием) государственного органа, органа местного самоуправления или должностного лица, а также лично либо через своего представителя участвовать в процессе в установленных законом формах;

2) обратиться в компетентные государственные органы с ходатайством о возбуждении дисциплинарного или административного производства либо уголовного дела в отношении должностного лица, в решениях или действиях (бездействии) которого усматриваются нарушения прав и свобод человека и гражданина;

3) обратиться в суд или прокуратуру с ходатайством о проверке вступившего в законную силу решения, приговора суда, определения или постановления суда либо постановления судьи;

4) изложить свои доводы должностному лицу, которое вправе вносить протесты, а также присутствовать при судебном рассмотрении дела в порядке надзора;

5) обращаться в Конституционный Суд Российской Федерации с жалобой на нарушение конституционных прав и свобод граждан законом, примененным или подлежащим применению в конкретном деле.

Значение деятельности Уполномоченного по защите прав человека возрастает с расширением его связей с международными правозащитными организациями. Деятельность Уполномоченного на международной арене проявляется в сотрудничестве с такими организациями, как Европейский Комитет по предупреждению пыток и бесчеловечного или унижающего достоинство обращения или наказания, Консультативный комитет Кабинета министров Совета Европы, другими межгосударственными органами по защите прав человека.

Указом Президента РФ от 28 декабря 2005 г. N 1549 «О Межведомственной комиссии РФ по делам Совета Европы» для обеспечения международных связей Уполномоченного и его участия в сотрудничестве с Советом Европы данная государственная должность включена в состав утвержденной комиссии.

В литературе отмечается, что Уполномоченный как бы соединяет отдельные функции прокурорского надзора и адвоката-правозащитника. Однако в отличие от прокурора он не связан ни жесткими служебными правилами, ни волей вышестоящего в иерархии ведомства должностного лица. В отличие от адвоката Уполномоченный свободен и от диктата клиента, с которым он не связан ни договорными обязательствами, ни гонораром. Этим определяется мера его свободы и независимости, а значит и степень объективности принимаемых решений[242].

Ознакомление с ежегодными Докладами Уполномоченного свидетельствует о нарастании популярности этого института защиты прав личности. Так, если в 2000 г. зарегистрировано 24985 обращений, то в 2009 г. цифра составила 54046 единицы входящей корреспонденции (обращений). Индивидуальные и коллективные жалобы связаны с нарушениями прав конкретных лиц либо содержат информационные сообщения о нарушениях прав человека, предложения о сотрудничестве, учреждении печатных изданий по правозащитной тематике, политические заявления и др. Общее количество поступивших жалоб на нарушения прав конкретных лиц в 2009 году составило 32043 единицы. По сравнению с предыдущим годом данный показатель возрос на 16,2 %. (Отметим для сравнения, что в органы прокуратуры в том же 2009 г. поступило от граждан более 2,2 млн. обращений – на 25,7 % больше, чем в 2008 г. – с жалобами на нарушение их прав в сфере трудовых, жилищных, административных правоотношений, пенсионного обеспечения, здравоохранения и пр.[243] Аналогичны цифры обращения к адвокатам за получением юридических консультаций.)

Для оценки эффективности работы Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации могут быть использованы также следующие приводимые в Докладе за 2009 год цифры: «По итогам рассмотрения 60,8 % жалоб заявителям, не исчерпавшим правовых средств защиты своих прав, были направлены разъяснения и рекомендации о формах и методах их дальнейших действий. Во взаимодействии с компетентными органами государственной власти Уполномоченный в отчетном году принимал меры для восстановления прав 29,9 % своих заявителей. В результате этой работы были восстановлены права 8,6 % заявителей». Докладами за прошлые годы подтверждается эта практика – в подавляющем большинстве случаев (до двух третей) заявителям лишь разъясняется способ защиты их прав без принятия конкретных мер по их восстановлению.

Тематика жалоб разнообразна. Из Доклада за 2009 г. следует, что жалобы указывают на остроту социальных вопросов. Нарушениям социально-экономических прав граждан посвящена каждая четвертая жалоба. Не менее остро стоят и жилищные проблемы. Они заключаются в необходимости обеспечения жильем военнослужащих, участников Великой Отечественной войны, инвалидов, а также людей, проживающих в ветхих и аварийных домах. Количество жалоб по проблемам охраны материнства и детства в отчетном году выросло на одну треть. Заметен рост количества жалоб, связанных с неэффективностью судебной системы, нарушением права на судебную защиту и справедливое судебное разбирательство. В отчетном году не улучшилось положение с обеспечением разумности сроков судебного разбирательства, с реализацией принципов справедливости судебного разбирательства, а также состязательности и равноправия сторон. На уровне 2008 года осталось количество жалоб на нарушения прав человека в ходе процессуальной деятельности органов дознания и следствия, а также на нарушения свободы совести и вероисповедания. Увеличилось количество жалоб, связанных с условиями отбывания наказаний в учреждениях уголовно-исполнительной системы.

Особую тревогу вызывает отсутствие эффективной государственной защиты прав человека. В этой связи в Докладе отмечается: «Один из наиболее тревожных парадоксов сегодняшней России состоит в том, что государственные органы, на которые возложена прямая обязанность защищать наши права, на самом деле их зачастую нарушают. Достаточно в этой связи сказать, что в почте Уполномоченного количество жалоб на действия сотрудников правоохранительных органов – прокуратуры, органов внутренних дел, а также иных органов, осуществляющих следствие и дознание, – является в последние годы стабильно высоким и в отчетном году составило 12,8 % от общего числа жалоб на нарушения личных прав».

С учетом предмета нашего исследования мы ограничимся подробным рассмотрением деятельности Уполномоченного по защите жертв преступлений (потерпевших) и жертв злоупотреблений властью. Исходными материалами для этой цели могут служить специальные доклады Уполномоченного по отдельным вопросам соблюдения прав и свобод граждан в Российской Федерации, направляемым им в Государственную Думу (статья 33 ч. 2 Закона).

§ 2. Деятельность Уполномоченного по защите жертв преступлений (потерпевших) и жертв злоупотреблений властью

Специальный доклад Уполномоченного по правам человека в 2008 г. был посвящен Проблемам защиты прав потерпевших от преступлений. В этом содержательном докладе отмечаются многие давно наболевшие и не раз обсуждавшиеся в юридической литературе вопросы правовой и социальной незащищённости жертв преступлений. Докладчик констатирует, что по данным статистики, ежегодно каждый десятый житель России становится жертвой того или иного преступления и в соответствии с установленным порядком признается «потерпевшим». Отмечается, что права потерпевшего в процессе ограничены, а их нарушения, в отличие от нарушений прав обвиняемого, не влекут процессуальных последствий; что потерпевшим жертва преступлений признается с большим опозданием, лишая гражданина возможностей активно защищать свои права; что ему, в отличие от обвиняемого, не обеспечивается бесплатная юридическая помощь и не возмещается ущерб в случае несостоятельности виновного, и пр. Т. е. приводится весь комплекс проблем, который в научных исследованиях ставится давно и настойчиво[244], не приводя к сдвигам в законодательстве. Это вселяет надежду на то, что Законодателю труднее игнорировать сигналы Уполномоченного, нежели научные доктрины. Правда, надежда может оказаться иллюзорной: игнорирует же Государственная Дума настойчивые требования общественности отменить юридические иммунитеты депутатов и вернуться к конфискации имущества как мере наказания по делам о коррупции и тяжким экономическим преступлениям. Доклад Уполномоченного содержит своевременные и необходимые напоминания о том, что правосудие не может считаться свершившимся, если при его отправлении не были обеспечены права и законные интересы потерпевшего от преступления; что в соответствии с общепризнанными международными нормами потерпевшие имеют право на доступ к механизмам правосудия и скорейшую компенсацию за нанесенный им ущерб. Приводятся положения Декларации основных принципов правосудия для жертв преступлений и злоупотреблений властью. Её требования совпадают с Рекомендацией Комитета министров Совета Европы № R (85) 11 от 28 июня 1985 года «О положении потерпевшего в рамках уголовного права и процесса», а также с нормами Конвенции о возмещении ущерба жертвам насильственных преступлений, принятой Советом Европы 24 ноября 1983 года. Критические замечания по поводу недостатков процессуального статуса потерпевшего по УПК РФ дополнены такими вполне приемлемыми предложениями, как «проработать вопрос о дополнении статьи 146 УПК РФ положением о том, что пострадавшее от преступления лицо признается потерпевшим одновременно с вынесением постановления о возбуждении уголовного дела» а также «дополнить статью 44 УПК РФ, определяющую статус и права гражданского истца, положением о том, что пострадавшее от преступления лицо, которому был причинен имущественный вред, признается гражданским истцом одновременно с возбуждением уголовного дела.

В Докладе ставится вопрос о возможности компенсаций причиненного преступлением ущерба потерпевшему в определенных случаях за счет государственного бюджета. Отмечается, что в бюджетном законодательстве Российской Федерации отсутствуют правовые нормы, обеспечивающие полную реализацию положений пункта 12 Декларации основных принципов правосудия для жертв преступлений и злоупотреблений властью. «Смысл указанных положений в том, что государство должно взять на себя обязательства по компенсации вреда лицам, получившим в результате преступления значительные телесные повреждения или увечья, с последующим возмещением выплаченных (выплачиваемых) сумм с осужденного в регрессном порядке. Точно таким же образом должна выплачиваться компенсация иждивенцам жертв преступлений в случае смерти или недееспособности последних».

Для совершенствования бюджетного законодательства Уполномоченным предлагается дополнить Федеральный закон «О бюджетной классификации Российской Федерации», внеся в него недостающий вид расходов. Одновременно в Бюджетном кодексе следовало бы предусмотреть создание соответствующего фонда, порядок его функционирования и механизм осуществления компенсационных выплат. Приводится и обоснование этих предложений. По данным статистических отчетов Судебного департамента при Верховном Суде Российской Федерации, прямой материальный ущерб от преступлений, определенный по приговорам и решениям судов, в 2007 году составил 17,5 млрд. рублей (в 2006 году – 11,2 млрд. рублей). При этом из присужденных сумм ущерба реально взыскивается не более одной трети. Уровень раскрываемости корыстно-насильственных преступлений на фоне ежегодного увеличения числа преступлений, причинивших крупный ущерб (28,9 процента в 2006 году, 18,6 процента за январь – май 2007 года), не превышает 60 процентов. При этом возмещение ущерба производится только при наличии приговора суда. Потерпевший не может рассчитывать на возмещение вреда, причиненного преступлением, в случае, если преступник не установлен или установлен, но скрывается от следствия и, соответственно, не может быть привлечен к уголовной ответственности. Таким образом, более трети потерпевших лишены возможности возмещения вреда, поскольку виновные в их совершении лица не установлены.

В докладе отмечается и такой серьезный недостаток законодательного регулирования, как условия и порядок компенсации морального вреда. «К сожалению, полное и адекватное возмещение потерпевшему морального вреда остается пока редкостью для российского уголовного судопроизводства. Вопросы определения размера морального вреда и тем более «денежной» оценки жизни человека не имеют законодательного регулирования и отдаются на усмотрение судьи». По мнению Уполномоченного, адекватное обстоятельствам возмещение потерпевшим морального вреда, причиненного им преступлением, – это вопрос восстановления социальной справедливости. В силу этого представляется необходимым безотлагательно разработать и закрепить в российском законодательстве методики определения стоимости человеческой жизни и исчисления морального вреда для расчетов сумм компенсаций потерпевшим от преступлений.

Недостаток этого раздела Специального доклада Уполномоченного мы видим в отсутствии предложений, связанных с необходимостью разработки Положения о государственном фонде помощи жертвам преступления. Не выражено и его отношение к имевшимся в литературе предложениям по этому поводу.

При рассмотрении вопроса о возмещении вреда, причиненного государственными органами, Уполномоченным отмечается, что таковое производится на общих основаниях, но не исчерпывается нормами, закрепленными в главе 59 ГК РФ и судебной практикой. Общие принципы законодательного регулирования возмещения вреда органами государственной власти закреплены в статьях 1069, 1070, 1071 второй части ГК РФ, а сам порядок и механизм возмещения – Положением о возмещении ущерба, причиненного гражданину незаконными действиями органов дознания, предварительного следствия, прокуратуры и суда, утвержденным Указом Президиума Верховного Совета СССР от 18 мая 1981 года, а также Инструкцией по применению данного положения, утвержденной Министерством юстиции СССР, Прокуратурой СССР и Министерством финансов СССР 2 марта 1982 года. Сами эти нормативные акты прилагаются к докладу, и это является существенным напоминанием государственным органам, ответственным за законность и справедливость складывающейся практики.

Отмечаются недостатки, сопутствующие применению мер защиты потерпевших, предусмотренных Федеральным законом от 20.08.04 № 119-ФЗ «О государственной защите потерпевших, свидетелей и иных участников уголовного судопроизводства», вступившим в силу 1 января 2005 года, который фактически не работает. (По данным МВД России, в 2005 году меры обеспечения безопасности потерпевших, свидетелей, подозреваемых и иных участников уголовного судопроизводства применялись лишь в 350 случаях. В 2006 году таких случаев набралось уже более 1000, что все равно ничтожно мало в отношении к количеству зарегистрированных преступлений). Указывается на недостаточный размер денежных компенсаций в случае увечья или гибели потерпевшего, в отношении которого приняты меры защиты. Не предусмотрен в федеральном законе и комплекс мер по обеспечению безопасности защищаемых лиц после завершения судебного процесса.

Так в общих чертах выглядит Специальный доклад Уполномоченного по правам человека 2008 г., посвященный Проблемам защиты прав потерпевших от преступлений. Предложенный Уполномоченным в этом Докладе комплекс мер по совершенствованию законодательства является приемлемым и актуальным, соответствующим рекомендациям отечественной правовой науки и положениям международных правовых актов о защите прав лиц, оказавшихся жертвами преступлений. Однако возникают и существенные замечания. Доклад выглядит много беднее опубликованного в 2003 г. Специального доклада Уполномоченного по правам человека в РФ О.О. Миронова по теме «Защита жертв террористических актов и иных преступлений». Он, как и ежегодные доклады, не отражает реального положения дел с защитой жертв преступлений, не содержит обобщенных сведений о характере нарушений их прав и прав лиц, признанных потерпевшими. Не показана и деятельность Уполномоченного по их защите. По сути, Специальный доклад представляет собой трактат о пробелах и недостатках законодательства, повторяющий в систематизированном виде накопившиеся в специальных научных исследованиях предложения de lege ferenda. Логичным завершением такого трактата было бы представление готовых к обсуждению законопроектов по узловым проблемам статуса жертв преступлений (О регистрации заявлений, контроле способов реагирования на них и ответственности соответствующих структур МВД; Об условиях, порядке и размерах компенсаций жертвам преступлений из Федерального бюджета; О государственном фонде помощи жертвам преступлений, источниках его пополнения, и принципах использования, и др.) Возможна и подготовка комплексного правового акта «О мерах правовой и социальной защиты жертв преступных посягательств».

Не обладая правом законодательной инициативы, Уполномоченный в силу ст. 31 Закона о нем может обращаться к субъектам такого права с предложениями об изменении и о дополнении федерального законодательства и законодательства субъектов Российской Федерации либо о восполнении пробелов в федеральном законодательстве и законодательстве субъектов Российской Федерации. Исходя из содержания обсуждаемого Специального доклада и тех материалов, которые положены в его основу, такая инициатива Уполномоченного была бы вполне уместной и своевременной.

Глава девятая Роль неправительственных правозащитных организаций в защите жертв преступлений

Неправительственные правозащитные организации (НПО) представляют собой особую группу общественных объединений некоммерческого характера преследующих цель защиты прав человека с использованием методов разъяснительной деятельности, формирования общественного мнения по вопросам права и правоприменения, взаимодействия с государственными правоохранительными органами при оказании правовой помощи конкретному лицу и пр. Функции и методы деятельности НПО закрепляются в их уставах (положениях) и проходят проверку при государственной регистрации, присваивающей им статус юридического лица. Как институты гражданского общества НПО в России приобрели значительную популярность: уже к началу ХХI века их количество превышало тысячу единиц. Результаты их деятельности не всегда доступны оценке, но некоторые НПО приобретают известность, оставляя заметные следы в общественном сознании. Это, прежде всего, Комитет солдатских матерей, Общество потребителей, Хельсинская группа, Общество Мемориал, Российский союз налогоплательщиков и др. Мы не рассчитывали найти в их уставах специальных положений о защите жертв преступлений и злоупотреблений властью. Их представители, за редким исключением, не участвуют в уголовном судопроизводстве на стороне потерпевших. Но правозащитная деятельность НПО, благотворно влияя на правовой и нравственный климат в стране, несомненно, распространяется и на жертв преступности. Усилиями НПО дополняется, а зачастую и активизируется деятельность государственных правоохранительных органов, Уполномоченного по правам человека РФ, комиссий Общественной палаты России. Учитывая крайне неудовлетворительное положение с обеспечением и защитой прав человека, включая права лиц и организаций, страдающих от преступности и злоупотреблений властью, мы считаем уместным в нашем исследовании обратить внимание на необходимость создания благоприятных условий для правозащитной деятельности НПО, усиления их связей с другими институтами гражданского общества, в частности, с адвокатурой. Это касается их правового статуса, организационных условий функционирования, финансовой поддержки со стороны государства тех НПО, которые подтвердили своей деятельностью приверженность провозглашаемым целям.

§ 1. Место и роль неправительственных правозащитных организаций в системе защиты прав и свобод человека в современной России

Одним из необходимых условий продвижения к правовому государству является формирование гражданского общества и его институтов в виде общественных объединений[245].

Конституция РФ закрепляет право каждого на объединение и гарантирует свободу деятельности общественных объединений. Никто не может быть принужден к вступлению в какое-либо объединение или пребыванию в нем (статья 30). Существенное значение для формирования и деятельности общественных объединений имеют положения статьи 13 Конституции РФ о признании в Российской Федерации идеологического и политического многообразия и многопартийности, о равенстве общественных объединений перед законом. Запрещается создание и деятельность лишь таких общественных объединений, чьи цели или действия направлены на насильственное изменение основ конституционного строя и нарушение целостности России, подрыв безопасности государства, создание вооруженных формирований, разжигание социальной, расовой, национальной и религиозной розни.

Деятельность общественных объединений регулируется целым рядом федеральных законов, в числе которых: Гражданский кодекс РФ (часть первая, глава 4. 30 ноября 1994 г.), ФЗ «Об общественных объединениях» (от 19 мая 1995 г. № 82-ФЗ)[246], «О политических партиях» (от 11 июля 2001 г. № 95-ФЗ)[247]; ФЗ «О государственной поддержке молодежных и детских общественных объединений» (от 26 июня 1995 г. № 98-ФЗ)[248], ФЗ «О благотворительной деятельности и благотворительных организациях» (от 11 августа 1995 г. № 135-ФЗ)[249], ФЗ «О профессиональных союзах, их правах и гарантиях деятельности»(от 12 января 1996 г. № 10-ФЗ)[250], ФЗ «О некоммерческих организациях» (от 12 января 1996 г. № 7-ФЗ)[251].

В статье 5 ФЗ «Об общественных объединениях» определено понятие общественного объединения: «…добровольное, самоуправляемое, некоммерческое формирование, созданное по инициативе граждан, объединяющихся на основе общности интересов для реализации общих целей, указанных в уставе общественного объединения». В приведенном положении, как и в других статьях, речь идет только о гражданах как членах общественных объединений, хотя на самом деле, как правило, имеются в виду и неграждане (т. е. все люди как частные лица), поскольку иностранные граждане и лица без гражданства имеют равные права с гражданами России в сфере отношений, регулируемых Федеральным законом «Об общественных объединениях», за исключением случаев, установленных федеральными законами или международными договорами Российской Федерации[252].

По территориальной сфере деятельности возможны общероссийские общественные объединения, осуществляющие свою деятельность на территориях более половины субъектов РФ и имеющие там свои структурные подразделения; межрегиональные – действуют на территориях менее половины субъектов РФ (но не менее двух) и имеют там свои структурные подразделения; региональные – их деятельность осуществляется в пределах территории одного субъекта РФ; местные – существуют в пределах территории муниципального образования[253].

Согласно ст. 7 закона «Об общественных объединениях», существует несколько организационно-правовых форм общественных объединений: общественная организация, общественное движение, общественный фонд, общественное учреждение, орган общественной самодеятельности.

Статья 17 этого закона запрещает вмешательство органов государственной власти и их должностных лиц в деятельность общественных объединений, равно как и вмешательство общественных объединений в деятельность органов государства и их должностных лиц.

Общественные объединения пользуются широким кругом прав, обеспечивающих их активное участие в социально-экономической, культурной и политической жизни. Политические общественные объединения (политические партии, организации, движения) наделены правом участия в избирательных кампаниях в качестве избирательных объединений[254]. Вообще, общественные объединения как важные звенья гражданского общества и системы демократии обеспечивают специфические интересы различных групп населения, связывая и согласовывая их с интересами общества и государства[255].

Государство обеспечивает соблюдение прав и законных интересов общественных объединений, оказывает поддержку их деятельности, законодательно регулирует предоставление им налоговых и иных льгот и преимуществ. Государственная поддержка может выражаться в виде:

– целевого финансирования общественно полезных программ общественных объединений по их заявкам (государственные гранты);

– заключения любых видов договоров, в том числе о выполнении работ и предоставлении услуг;

– социального заказа на выполнение различных государственных программ неограниченному кругу общественных объединений, размещаемого в порядке, предусмотренном Федеральным законом от 21 июля 2005 г. № 94-ФЗ «О размещении заказов на поставки товаров, выполнение работ, оказание услуг для государственных и муниципальных нужд»[256].

Особо стоит отметить, что 1993 г. стал вехой в развитии самого гражданского общества и в конституционно-правовом регулировании деятельности его важнейших институтов – общественных объединений. Индикаторами того промежуточного состояния гражданского общества, к которому Россия пришла на рубеже столетий, по мнению В.Н. Влазнева, «можно считать наличие самостоятельных негосударственных образований, уровень развития гражданского самосознания, уровень влияния общественных институтов на государственную власть и уровень гражданской солидарности»[257].

В системе общественных объединений наиболее многочисленную группу составляют т. н. некоммерческие объединения (НКО). В них входят «НКО взаимопомощи» (организации инвалидов, родителей больных детей и т. д.); «НКО клубного типа», включающие разнообразные группы самосовершенствования, клубы по интересам и т. д.; «НКО социальной направленности», или благотворительные организации; НКО «экологической» направленности, связанные с защитой окружающей среды и др.

Многие положения, касающиеся организации и деятельности некоммерческих организаций, имеют значение и для правового обеспечения деятельности НПО.

Понятие некоммерческой организации как субъекта правоотношений впервые было введено в Основах гражданского законодательства Союза ССР и республик от 31 мая 1991 г. № 2211-1[258]. Далее развитие законодательной базы в области функционирования в России некоммерческих организаций было осуществлено Государственной Думой России 21 октября 1994 г. при принятии первой части Гражданского кодекса РФ[259], в которой содержится не только понятие «некоммерческая организация» как юридическое лицо, но и перечень видов не коммерческих организаций.

В декабре 1995 г. Государственной Думой Федерального Собрания РФ был принят Федеральный закон от 12 января 1996 г. № 7-ФЗ «О некоммерческих организациях»[260], развивший положения Гражданского кодекса о некоммерческих организациях и определивший новые правовые нормы. Главной задачей Закона стало формирование основ правового регулирования организационно-экономического функционирования некоммерческих структур в целях их совершенствования и развития. Одна ко, учитывая многообразие субъектов некоммерческой деятельности и видов их деятельности, Закон не ставит задачу урегулирования всех вопросов деятельности некоммерческих организаций. Он, по сути, является рамочным и отражает наиболее значимые правовые положения, оставляя возможность дальнейшего (точечного) регулирования государственно-правового механизма формирования и поддержки некоммерческих организаций как институтов гражданского общества региональному и местному законодательству.

Как и Гражданский кодекс РФ, ФЗ «О некоммерческих организациях» определяет некоммерческую организацию в качестве юридического лица, для которого прибыль не является основой деятельности и которое не распределяет ее между учредителями организации (п. 1 ст. 2 Закона). Некоммерческая организация считается созданной как юридическое лицо лишь с момента ее государственной регистрации в установленном порядке (ст. 3 Закона).

Организация не приобретает правовой статус с момента принятия коллективного или индивидуального решения о ее учреждении. Именно государственная регистрация устанавливает права, обязанности и ответственность, связанные с созданием некоммерческой организации. Только с момента регистрации правомерно предпринимать организационные, экономические, правовые и иные действия от лица некоммерческой организации или в отношении нее[261].

Органами юстиции в 1991 г. было зарегистрировано 4 613 общественных объединений, а общее число зарегистрированных общественных объединений в 1992 г. достигло 13 993, в 1997 г. – 66 662, в 2002 г. – 257 892[262]. Большинство (94 %) общественных объединений зарегистрировано местными органами юстиции на территории субъектов РФ. По некоторым данным, в 2003 г. насчитывалось 294 тыс. российских некоммерческих организаций[263].

В числе многочисленных некоммерческих общественных объединений значительное место принадлежит правозащитным организациям. Опыт работы отечественных негосударственных правозащитных организаций позволяет сделать некоторые выводы, дать определение понятия правозащитной организации, назвать специфические признаки, отличающие правозащитные организации от других общественных объединений, схожих по функциям, дать классификацию правозащитным организациям.

Правозащитные организации – это те организации, которые призваны служить прежде всего малозащищенным группам населения, содействовать реализации их прав. НПО, внося вклад в защиту основных прав человека, способствуют национальному развитию, обеспечению единства общества и укреплению стабильности и безопасности страны. Их деятельность нацелена на то, чтобы государственное управление на всех уровнях стало прозрачным и доступным для контроля.

Как правило, правозащитные организации не являются массовыми, а их программные (уставные) цели ограничиваются кругом вполне конкретных проблем. Правозащитные организации носят некоммерческий характер, их бюджет в основном состоит из взносов членов организации, пожертвований и других источников (гранты, получаемые внутри страны и от международных организаций и т. д.)

Правозащитные организации обладают всеми признаками, присущими общественным объединениям (организациям). Однако они имеют свои особенности и специфические признаки, позволяющие выделить их как особый вид общественных объединений и дать внутреннюю классификацию.

Специфическими признаками правозащитных организаций являются:

1. Их целевое назначение – защита прав и свобод человека. В соответствии с этим признаком стало возможным дать внутреннюю классификацию правозащитных организаций.

2. Правозащитные организации не ставят целью извлечение какой-либо выгоды, действуют бескорыстно.

3. Правозащитные организации как вид неполитизированных общественных организаций не занимаются поддержкой каких-либо политических партий или политических движений.

4. Правозащитные организации, как правило, используют независимые от государства источники финансирования, что позволяет им осуществлять деятельность в области защиты прав человека, свободную от влияния властных структур. При этом правозащитники взаимодействуют с представителями органов государственной власти в целях достижения своих уставных задач.

Классификация правозащитных организаций сопряжена со значительными трудностями, которые обусловлены не только большим их количеством, но и наличием множества различных критериев, на основе которых она возможна. Наиболее интересными представляются классификации по сферам деятельности и нормативно-правовым основаниям их создания.

Исходя из этих критериев, можно предложить классификационную схему:

а) Неправительственные правозащитные организации общей концепции;

б) Неправительственные правозащитные организации специальной концепции:

– организации экономической ориентации;

– правозащитные организации, основной целью которых является защита прав призывников и военнослужащих;

– организации, занимающиеся защитой прав женщин;

– молодежные правозащитные организации;

– организации, объединяющиеся по профессиональному признаку;

– организации, основной целью которых является защита прав лиц, находящихся в местах принудительного содержания;

– организации, защищающие права беженцев и вынужденных переселенцев;

– правозащитные организации, оказывающие помощь безнадзорным детям и детям сиротам.

в) Классификация неправительственных правозащитных организаций в зависимости от нормативно-правового основания их создания:

– правозащитные организации, созданные в соответствии с Федеральным законом от 12 января 1996 года «О некоммерческих организациях»;

– правозащитные организации, созданные в соответствии с Федеральным законом от 11 августа 1995 года «О благотворительной деятельности и благотворительных организациях»;

– правозащитные организации, созданные для защиты прав верующих в соответствии с Федеральным законом от 26 сентября 1997 года «О свободе совести и о религиозных объединениях»;

– молодёжные и детские организации, созданные в соответствии с Федеральным законом от 28 июня 1995 года «О государственной поддержке молодёжных и детских общественных объединений».

Для НПО существенной частью их деятельности является взаимодействие с властными структурами, прежде всего правоохранительными органами государства, его исполнительными органами и специально созданными правозащитными институтами. Вместе с тем их роль может быть существенно повышена путем укрепления их связей с Уполномоченным по правам человека и общественными объединениями юридического профиля, в круг интересов которых входит повышение уровня правовой защищенности сограждан.

В основе правозащитных общественных объединений лежит публично-общественный интерес, а их деятельность отражается на управлении общественными делами и жизнью. Общество, которое претендует на высший уровень самоорганизации, на то, чтобы именоваться гражданским, должно обеспечить создание все возможных общественных объединений[264].

Для НПО, как и для других общественных объединений, существенное значение имеют вопросы государственной регистрации.

В первоначальной редакции ст. 21 «Государственная регистрация общественного объединения» закона «Об общественных объединениях» говори лось: «Общественное объединение вправе не регистрироваться в органах юстиции. В этом случае данное объединение не приобретает прав юридического лица». При введении в 1998 г. категории «политическое общественное объединение» было установлено, что оно подлежит государственной регистрации. Такое же требование предъявляется и к политическим партиям.

При внесении в 2002 г. изменений и дополнений в ФЗ «Об общественных объединениях» положение о возможности общественного объединения не регистрироваться было исключено из текста. Однако другие положения данного Закона позволяют общественному объединению существовать без регистрации. При этом закон (ст. 27) содержит ряд гарантий и для незарегистрированного общественного объединения: последнее имеет право свободно распространять информацию о своей деятельности, проводить собрания, митинги, демонстрации, шествия и пикетирование, представлять и защищать свои интересы в органах государственной власти и местного самоуправления, выступать с инициативами и вносить предложения в названные органы в порядке реализации своих уставных целей.

В регистрации нередко видят главным образом средство, позволяющее государству полностью взять под свой контроль общественные объединения. Отчасти это соображение справедливо.

После вступления в силу Федерального закона от 10.01.2006 г. N 18-ФЗ «О внесении изменений и дополнений в некоторые законодательные акты Российской Федерации», существенно изменившего порядок регистрации и функционирования некоммерческих неправительственных организаций на территории Российской Федерации, возникли определенные проблемы. Особенно непросто пришлось иностранным неправительственным организациям, имеющим филиалы или представительства на территории России. Новый порядок регистрации этих организаций в специальной регистрационной службе, а не в МИД России, ожидаемо не позволил многим из них пройти эту процедуру в установленный срок, то есть до 18 октября 2006 года[265].

Новый закон расширил полномочия Министерства юстиции Российской Федерации, наделив Федеральную регистрационную службу контрольными функциями над некоммерческими неправительственными организациями. Отныне регистрационная служба вправе инициировать их финансовые проверки через налоговые или правоохранительные органы. До вступления нового закона в силу неправительственные организации отчитывались в расходовании полученных средств только перед грантодателем, как это принято во всем мире. В России они теперь отчитываются еще и перед регистрационной службой. Это уже привело к разбуханию ее штатной численности, но пока что не сказалось положительно на эффективности работы. И, конечно, применение нового закона привело к резкому увеличению трудозатрат сотрудников всех некоммерческих неправительственных организаций.

Вместе с тем следует отметить и положительные стороны государственной регистрации. У зарегистрированного общественного объединения больше возможностей для активной и плодотворной деятельности. После регистрации общественное объединение приобретает целый комплекс прав: оно вправе рассчитывать на защиту со стороны государства своих законных интересов, приобретает права юридического лица, свой юридический адрес, может иметь свое имущество, открывать счета в банке, проводить финансовые операции, вправе участвовать в выборах и референдумах (если оговорит это в своем уставе) и др.[266]

Представляет интерес существующая в юридической науке критическая трактовка современных общественных организаций как «зародышевых структур гражданского общества»[267], которые «функционируют в среде, характеризующейся существенной размытостью ценностных установок и ориентиров»[268]. Элементам этой структуры свойственны фрагментарность и амби валентность, чем объясняется их «неподлинность», а их прототипы весьма далеки от классических образцов[269].

По мнению Л.М. Алексеевой, речь идет о неутешительной тенденции, согласно которой «при общем увеличении количества действующих в России некоммерческих общественных организаций, с их общественно-правовыми позициями и мнениями власть все меньше считается: к ним крайне редко обращается власть (законодательная и исполнительная), не видя в сущности никакой нужды в институте общественной экспертизы; их деятельность мало интересует журналистов. Однако в этом не стоит усматривать кризис либо злой умысел. Политически структурированное общество со сложившейся системой представительства и многопартийностью в подобных институтах особо и не нуждается. Об этом свидетельствует и зарубежный опыт»[270].

Если в советское время понятия власти, государства и общественных организаций были несовместимы, то сегодня российская власть осознает необходимость налаживания сотрудничества с общественными организациями[271]. Так, Гражданский форум, который прошел в ноябре 2001 г., стал первой попыткой властей вступить в диалог с общественными неправительственными организациями[272].

В течение 1990-х гг. непрерывное охлаждение отношений между властью и правозащитными организациями отчасти объяснялось и реакцией на конфликт в Чечне. В силу своей природы и уставных задач правозащитники выказывали большую озабоченность бесправием и униженностью гражданского населения чеченских селений в зоне боевых действий, нежели действиями вооруженных сепаратистов[273].

Указанные организации (прежде всего, правозащитные) сыграли определенную роль в обсуждении и доработке проектов федеральных законов «Об общественных объединениях» (1995 г.), «О благотворительной деятельности и благотворительных организациях» (1995 г.), «О некоммерческих организациях» (1996 г.). Объединения избирателей (их лидеры, а также некоторые депутаты, получившие, благодаря им, мандаты) активно участвовали в закладке фундамента российского избирательного права в общественной экспертизе проектов федеральных законов от 12 июня 2002 г. № 67-ФЗ «Об основных гарантиях избирательных прав и права на участие в референдуме граждан Российской Федерации»[274], от 20 декабря 2002 г. № 175-ФЗ «О выборах депутатов Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации»[275].

Федеральным законом от 28 июня 1995 г. № 98-ФЗ «О государственной поддержке молодежных и детских общественных объединений»[276] определены гарантии, общие меры государственной поддержки данных объединений в России (ст. 3, 4 и 5), предусмотрены основные направления и формы государственной поддержки (ст. 6–11), ответственность лиц, федеральных органов исполнительной власти и руководителей молодежных и детских объединений за исполнение данного Закона (ст. 16), а также судебная защита прав молодежных и детских объединений (ст. 17). Таким образом, российское законодательство детализирует и гарантирует реализацию положения ст. 30 Конституции РФ о праве каждого на объединение, а также содержит некоторые запреты в целях защиты конституционного строя России[277].

Общественное объединение для осуществления своих уставных целей имеет многие права, например: распространять информацию о своей деятельности; участвовать в выработке решений органов государственной власти и органов местного самоуправления в порядке и объеме, предусмотренными законодательством; проводить собрания, митинги, демонстрации, шествия и пикетирование; учреждать средства массовой информации и осуществлять издательскую деятельность; представлять и защищать свои права, законные интересы своих членов и участников, а также других граждан в органах государственной власти, органах местного самоуправления и общественных объединениях; выполнять в полном объеме полномочия, предусмотренные законодательством об общественных объединениях; вы ступать с инициативами по различным вопросам общественной жизни, вносить предложения в органы государственной власти[278].

В советский период общественные организации имели право законодательной инициативы, т. е. они могли подготовить и внести законопроект в высший представительный орган Союза ССР, союзной или автономной республики. В наше время на федеральном уровне общественные объединения утратили это право. Федеральный закон от 6 октября 1999 г. № 184-ФЗ «Об общих принципах организации законодательных (представительных) и исполнительных органов государственной власти субъектов Российской Федерации»[279] оставляет решение вопроса о пол ном круге субъектов права законодательной инициативы на усмотрение самих субъектов. Конституцией (уставом) субъекта это право может быть предоставлено и общественным объединениям (ст. 6).

С учетом изложенного возможны следующие выводы.

А. Деятельность НПО, как и других общественных объединений, невозможна без правовых рамок и определенной опеки государства в лице уполномоченных органов, которые, с одной стороны, создают законодательную базу для деятельности общественных объединений, с другой стороны, обеспечивают реализацию общественными объединениями предоставленных им прав.

Б. Основные направления реализации государственного механизма формирования и поддержки деятельности общественных объединений, включая НПО, возможны в следующих формах:

– целевое финансирование общественно полезных программ общественных объединений по их заявкам (государственные гранты);

– заключение государственными органами с общественными объединениями любых видов договоров, в том числе о выполнении работ и предоставлении услуг;

– социальный заказ неограниченному кругу общественных объединений и проведение конкурсов на выполнение различных государственных программ;

– предоставление некоммерческим организациям льгот по уплате налогов и иных льгот, в том числе полное или частичное освобождение от платы за пользование государственным и муниципальным имуществом.

В. Эффективность деятельности НПО в значительной мере зависит от государственной поддержки и установления ими связи с иными органами и организациями, осуществляющими правоохранительную деятельность либо способствующими ей (государственные правоохранительные органы, органы исполнительной власти, адвокатура, Общественная палата РФ, Уполномоченный по правам человека РФ и др.).

§ 2. Взаимодействие НПО с государством и общественными объединениями по вопросам правозащитной деятельности, защите жертв преступлений и злоупотреблений властью

В дореформенный период (в шестидесятые – восьмидесятые годы ХХ века) российское правозащитное движение воспринималось исключительно как политическая сила, оппозиционная власти. Однако сегодня, с утверждением базовых демократических ценностей, акцент целей правозащитных объединений, как в России, так и в мировой практике, сместился в сторону решения социальных задач. Правозащитные организации, в которых реально нуждается общество, – это неполитизированные структуры, помогающие гражданам решать их повседневные проблемы, связанные с несовершенством законов, правоохранительной практики и правосудия. Это ежедневная деятельность по защите социальных ценностей, среди которых решающее место занимает личная безопасность, защита от криминала, справедливость правосудия, поддержка государством его гражданина, защита детей от домашнего и сексуального насилия и пр.

Выстраивая правовые отношения с негосударственными правозащитными организациями, структуры власти устанавливают правила, по которым будут в дальнейшем развиваться взаимоотношения с обществом, что важно не только для становления гражданского общества, но и для укрепления государства.

Правопорядок в стране – это не только результат деятельности государственных органов в сфере охраны правопорядка, но также, во многом, результат эффективного взаимодействия органов государства и субъектов гражданского общества – граждан и общественных объединений. Опыт, накопленный в зарубежных странах, свидетельствует – именно общественные организации при поддержке государственных органов в состоянии оказать эффективную помощь жертвам преступлений, а также оказать влияние на законодательство с целью приведения его в соответствие реальным потребностям общества.

Более 30 лет в США и странах Европы общественные и государственные структуры совместными усилиями помогают своим законопослушным гражданам отстоять нарушенные права, оправиться от травм и вернуться к нормальной жизни. К примеру, в рядах немецкого движения «Белое кольцо» с 1992 года состоит канцлер Германии Ангела Меркель. В Великобритании уже около 30 лет действует гражданская структура, защищающая права жертв преступности. Правозащитное движение поддерживается государством и патронируется королевской семьей. Во главе движения стоит принцесса Анна.

Вне зависимости от форм финансирования, будь то частные пожертвования или государственные вливания, во всех странах Европы и США гражданские структуры по поддержке потерпевших от преступных посягательств работают в тесном контакте с правоохранительной системой.

То есть идет не борьба с государством, а борьба за эффективность государства. Это принципиально важно. Взаимоотношения между правоохранительными органами и гражданами являются важнейшим индикатором социально-политической ситуации в стране.

В настоящее время в свете роста количества совершаемых преступлений, а также возросшей угрозы экстремизма и терроризма, необходимо необходим поиск эффективных путей сотрудничества с правоохранительной системой с целью усиления правовой защищенности государства и общества.

Одна из задач общественных организаций – помочь жертвам преступлений вновь обрести достойное место в обществе, преодолеть последствия перенесенных страданий. И именно в этот момент возникает точка соприкосновения двух структур – государственной правоохранительной общественной, гражданской, берущей на себя поддержку травмированного человека.

Усиление правовой защищенности населения напрямую связано с необходимостью вернуть милиции доверие граждан, поднять общественный престиж правоохранительной деятельности и переориентировать милицейские коллективы (ныне – полиции) в сторону реальной, гарантированной защиты прав и законных интересов граждан, интересов общества и государства от преступных посягательств, что неосуществимо без активного участия самого населения.

Процесс формирования системы правозащитных общественных объединений продолжается. Общероссийское общественное движение «За права человека», созданное 20 ноября 1997 г. как федерация правозащитных организаций, объединяет ныне более 120 региональных и местных правозащитных организаций. Уставной целью Общероссийского движения «За права человека» является становление правового государства и развитие гражданского общества в России. Особенность и уникальность Движения заключается в его многопрофильном характере, охватывающем самые разные стороны правозащитной деятельности[280]. В Движение «За права человека» за защитой обращаются люди разного социального положения и разных возрастов, в том числе: пенсионеры, инвалиды, бездомные, заключенные, врачи, учителя, артисты, художники, инженеры, домохозяйки и предприниматели. Предприниматели становятся жертвой уголовных дел, сфальсифицированных с целью вымогательства, для чего используются ложные улики – подброшенные наркотики, оружие[281].

Опыт работы Движения показывает, что беззакония власти часто носят всеобъемлющий характер. Нарушения прав милицией или чиновниками не всегда вызывают беспокойства прокуратуры или даже покрываются ею. Суды также часто зависят от властей и не защищают права и законные интересы граждан. Для того чтобы добиться восстановления справедливости, разорвать порочный круг беззакония, сотрудники Движения сопровождают граждан, обращающихся в официальные инстанции, суды, органы власти и прокуратуру, и управления собственной безопасности МВД России, выезжают на место происшествия.

Движение проводит собственные расследования некоторых проблем, попавших в центр его внимания, и готовит доклады о результатах этих расследований. Например, были подготовлены доклады о пытках в следственных изоляторах и местах исполнения наказаний, о массовых избиениях ОМОНом людей в Башкортостане, Тверской области, Дагестане и других местах, о политических преследованиях. Тексты докладов распространяются среди журналистов, членов общественных организаций, направляются в соответствующие инстанции. Ведется постоянный мониторинг преследований по политическим мотивам, новостные ленты на эту тему регулярно рассылаются по Интернету[282].

Среди других общественных движений можно выделить: общероссийское политическое общественное движение матерей «За социальную справедливость» (ДМС), общероссийское общественное движение «В поддержку армии, оборонной промышленности и военной науки», общероссийское общественно-политическое движение «Народно-патриотический союз молодежи», общероссийское общественно-политическое движение «Социал-демократическая Ассоциация Российской Федерации» и др.[283]

На сегодняшний день, по мнению диссертанта, остро назрел вопрос совершенствования комплекса мер, направленных на защиту граждан от преступлений, мер, оберегающих их от участи жертв преступлений.

Следует особо отметить, что в последние годы в Российской Федерации резко увеличилось незаконное воздействие криминала на потерпевших, свидетелей и других лиц, содействующих уголовному судопроизводству. Нарушается и становится неэффективным установленный законодательством процесс правосудия, создаются непреодолимые трудности в собирании доказательств, в связи с чем уровень раскрываемости уголовных дел падает, а преступникам все чаще удается уходить от ответственности.

Между тем, вся система органов внутренних дел должна быть сориентирована на защиту законных прав и интересов граждан и носить при этом предельно открытый характер.

Вопрос об эффективности уголовного права как инструмента государственной защиты граждан от преступлений в значительной мере сводится к вопросу об эффективности уголовного наказания и зависит от правильного определения целей наказания. Наказание в уголовном законодательстве есть мера государственного принуждения, назначаемая по приговору суда. Цель наказания – восстановление социальной справедливости, а также исправление осужденного и предупреждения совершения новых преступлений (ст. 43 УК РФ).

Восстановление справедливости заключается, прежде всего, в приведении общественных отношений, искаженных совершением преступления, в одобряемое действующим законом состояние судом, рассматривающим дело, и общественным мнением. Среди составляющих восстановления справедливости – назначение наказания, адекватного совершенному преступлению и личности виновного. Восстановление справедливости включает в себя также возмещение морального и материального вреда, причиненного преступлением потерпевшему.

Представляется, что используемый в настоящее время подход к возмещению вреда потерпевшему не оправдывает назначения уголовного судопроизводства – защиту прав и законных интересов потерпевших (п. 1 ч. 1 ст. 6 УПК РФ). При этом если государственные структуры, на которых возложена обязанность обеспечения правопорядка и безопасности в государстве и обществе, не сумели обеспечить этот правопорядок, то возмещать вред должны именно эти органы, в лице государства.

Всё это требует повышения роли институтов гражданского общества, усиления их внимания к согражданам, страдающим от преступных посягательств и злоупотреблений власти, особенно в сфере борьбы с преступностью.

Общественные правозащитные организации повышают эффективность своей деятельности и облегчают достижение положительных результатов, вступая в отношения сотрудничества с государственными структурами.

В соответствии с ч. 3 ст. 23 Уголовно-исполнительного кодекса РФ[284] определенное содействие в работе учреждений и органов, исполняющих наказания, оказывают представители общественных, прежде всего неправительственных правозащитных организаций. Правозащитники ведут переписку с осужденными, представляют их интересы в различных государственных органах, в том числе в судах при нарушениях прав и свобод, посещают исправительные учреждения, встречаются с осужденными, оказывают благотворительную помощь, бесплатно рассылают правовую литературу, осуществляют общественный контроль за деятельностью персонала исправительных учреждений.

Действующее уголовно-исполнительное законодательство в достижении цели исправления определенное место отводит служителям культа, которые могут посещать исправительные учреждения не только по просьбе осужденных, но и по своей инициативе. Во многих исправительных колониях построены культовые сооружения. Федеральный и территориальные органы уголовно-исполнительной системы заключили договоры с руководителями традиционных для всей России и отдельных регионов конфессий, на основе которых развивается взаимовыгодное сотрудничество.

О взаимодействии неправительственных правозащитных организаций с институтом Уполномоченного по правам человека в России можно судить хотя бы из ежегодных докладов Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации. В частности, этой теме посвящен раздел 4 («Взаимодействие с неправительственными правозащитными организациями») Доклада Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации за 2006 год (Москва, 9 февраля 2007 г.)[285]. Правозащитники нынешнего поколения, согласно Докладу, в отличие от своих предшественников, действуют вполне легально. Зато и стоящие перед ними задачи стали неизмеримо более сложными. Это утверждение в России единых для всех демократических стран стандартов в области прав и свобод человека, мониторинг и анализ нарушений прав и свобод человека, оказание помощи людям, пострадавшим от произвола государства, завоевание поддержки и понимания своих усилий со стороны общества. Главное же заключается в том, что все эти и многие другие задачи чаще всего реализуются наиболее эффективно не путем конфронтации, а в рамках диалога и сотрудничества с государством (что, разумеется, предполагает зачастую и довольно острую полемику). Можно с удовлетворением констатировать, что многие члены российского правозащитного сообщества разделяют этот подход к задачам обеспечения прав и свобод человека в России. Общее понимание текущих задач служит основой для тесного сотрудничества между государственным институтом Уполномоченного и неправительственными правозащитными организациями[286].

Неправительственные правозащитные организации, располагая большим количеством активистов и отделениями в разных регионах страны, оказывают реальную помощь Уполномоченному в мониторинге нарушений прав и свобод человека. При участии активистов неправительственных правозащитных организаций в ряде регионов успешно функционируют общественные приемные Уполномоченного, проводятся зачастую весьма содержательные учебные семинары для сотрудников аппаратов региональных уполномоченных по правам человека, издается методическая литература.

Особенно плодотворным в отчетном году было взаимодействие Уполномоченного с такими неправительственными организациями, как Московская Хельсинкская группа, Правозащитный центр «Мемориал», Фонд «Социальное партнерство», Фонд «Демос», Независимый экспертно-правовой совет, Всероссийская коалиция общественных организаций «За демократическую альтернативную гражданскую службу», Форум переселенческих организаций и многие другие.

В Докладе Уполномоченного за 2009 г. отмечалось усиление его взаимодействия с общественными объединениями, в частности, с российскими правозащитными организациями. «На плановой основе это взаимодействие осуществлялось в рамках работы Экспертного совета при Уполномоченном по правам человека в Российской Федерации. Так, в частности, на заседании Экспертного совета, состоявшемся в июле, обсуждались итоги работы общественно-наблюдательных комиссий, посещавших исправительные учреждения и изоляторы временного содержания во исполнение Федерального закона «Об общественном контроле за обеспечением прав человека в местах принудительного содержания и о содействии лицам, находящимся в местах принудительного содержания. По мере необходимости Уполномоченный взаимодействовал с неправительственными правозащитными организациями (НПО) и на основе ad hoc, принимая к рассмотрению их оперативную информацию о фактах нарушения прав и свобод человека. Уполномоченный признателен за предоставление этой информации и высоко оценивает ее качество. (Конкретные примеры взаимодействия с НПО приводятся в соответствующих разделах настоящего доклада.) Кроме того, Уполномоченному приходилось порой и оказывать помощь НПО, чьи права оказывались под угрозой вследствие непродуманных действий тех или иных органов власти. В частности, совместно с Уполномоченным по правам человека в г. Москве удалось предотвратить выселение двух известных НПО – Московской Хельсинкской группы и Движения «За права человека» из занимаемых ими помещений»[287].

Поиск путей установления более тесных взаимоотношений с общественными объединениями, обеспечивающими повышение уровня правозащитной деятельности, вылился в заключение в ноябре 2009 года Соглашения Уполномоченного с Общероссийской общественной организацией «Ассоциация юристов России» о сотрудничестве в вопросах обеспечения и регулирования прав и свобод человека. Вместе с тем приходится констатировать, что неправительственные правозащитные организации пока ещё не сумели завоевать должной поддержки и понимания широких слоев российского общества. Отчасти в этом, видимо, виноваты сами правозащитники, не всегда проявлявшие необходимое внимание к таким традиционно болезненным в России проблемам, как, например, защита жертв преступлений и злоупотреблений власти, соблюдение социально-экономических прав человека. Обращает на себя внимание не совсем здоровая конкуренция между отдельными НПО, принципиальное нежелание некоторых из них сотрудничать как с коллегами по правозащитному сообществу, так и с органами государственной власти. В повестке дня остается вопрос расширения связей НПО с другими общественными объединениями, в частности, теми из них, которые преследуют цель повышения правовой культуры общества, создание дополнительных условий обеспечения прав человека. Таким общественным формированием, в частности, является объединение «Юристы за права и достойную жизнь человека»[288]. Её главными целями и задачами являются:

– участие в общественной жизни;

– содействие реализации конституционных норм о защите прав и свобод человека и гражданина;

– защита прав и социальных гарантий граждан на достойную жизнь, гарантированных Конституцией Российской Федерации и нормами международного права;

– разработка проектов и программ, направленных на защиту конституционных прав и свобод человека и гражданина в Российской Федерации;

– принятие в установленном законом порядке необходимых мер по пресечению конкретных случаев нарушений конституционных прав и свобод человека и гражданина; и др.

Хотя в Уставе объединения «Юристы за права и достойную жизнь человека» и есть упоминание о сотрудничестве с российскими, зарубежными и международными организациями, объединениями и ассоциациями, нам представляется желательным его дополнение положениями о формах сотрудничества с НПО и установлением с ними организационных связей с целью повышения эффективности правозащитной деятельности.

Перспективным является установление связей НПО с общественными объединениями адвокатуры.

К концу 80-х и в первой половине 90-х годов, т. е. ещё до принятия нового закона об адвокатуре, начали создаваться общественные объединения адвокатов в виде Международного союза (содружества) адвокатов, Федерального союза адвокатов России, Гильдии российских адвокатов, Ассоциации адвокатов России, Профсоюза адвокатов. Уставами этих союзов выделялась их общая цель: «объединение адвокатов в профессиональную организацию, способную сплотить адвокатов, защитить их, достойно представлять адвокатов, как в России, так и за рубежом»[289]. Такая постановка задач казалась вполне естественной в условиях раздробленности коллегий адвокатов и отсутствия объединяющего их центра. О более широкой социальной роли общественных объединений адвокатуры тогда речь не шла. Ныне, с созданием Федеральной палаты адвокатов (2003 г.), многие из этих задач законодателем возложены на ФПА РФ и её Совет. Общественные объединения адвокатуры должны были озаботиться поиском своей ниши в правовой жизни путем уточнения своих задач, размежевания их с функциями ФПА РФ, расширением своей социальной ответственности в связи с признанием адвокатуры институтом гражданского общества. Значимость общественных объединений адвокатуры могла бы быть существенно повышена, если их цели и задачи не ограничивать только корпоративными интересами адвокатского сообщества. На эту тему в юридической литературе стали появляться публикации[290]. В резолюции съезда Федерального Союза адвокатов России (сентябрь 2004 г.) отмечена необходимость расширения задач Федерального Союза адвокатов России и других общественных объединений адвокатов, приближая их к положению адвокатуры в качестве института гражданского общества. Но дальнейшего развития эта проблема пока не получила.

Между тем, к задачам общественных объединений адвокатуры могут быть отнесены:

содействие защите общественных интересов правовыми средствами и мерами идеологического воздействия;

участие в организации и активном функционировании общественного контроля деятельности органов государственной власти и органов местного самоуправления;

содействие формированию общественного правосознания и нравственности, соответствующих правовому государству;

установление форм взаимодействия с неправительственными правозащитными организациями с целью повышения эффективности правозащитной деятельности; и др.

«Выполнение этих требований общественными объединениями адвокатуры может оказаться делом вполне реальным при налаживании ими тесного сотрудничества с Неправительственными правозащитными организациями, структурами Общественной Палаты, Уполномоченным по правам человека и различными самодеятельными организациями общества»[291].

Немалый ущерб репутации российских правозащитников нанесли различного рода необоснованные обвинения, растиражированные некоторыми СМИ, явно нацеленные на создание негативного образа правозащитника в общественном мнении.

Одна из характерных для России проблем – трудности с финансированием деятельности НПО. Скорее исключением, нежели правилом, остается предоставление неправительственным правозащитным организациям средств из государственных или муниципальных источников или от частных российских спонсоров. В результате они нередко вынуждены обращаться к зарубежным источникам финансирования, что в принципе не запрещено, но и авторитета им не добавляет. Важно, чтобы получение зарубежных грантов не превращалось в самоцель. Прозрачность получения и использования НКО и НПО зарубежных грантов – требование вполне законное и естественное в том случае, если оно не перерастает в попытку подчинить деятельность этих организаций государственным или каким-либо иным особым интересам.

В целом же представляется очевидным, что государство и общество не могут не быть заинтересованы в деятельности НПО, в сохранении их независимости. Эти организации нуждаются прежде всего в том, чтобы их голос был востребован и услышан, а также в реальной помощи и поддержке.

Следует отметить, что в настоящее время НПО, по сути, не получают должной государственной поддержки; они не имеют ни прочного законодательного статуса, ни экономической базы.

В самом правозащитном движении существует стойкое неприятие идеи создания какого-либо координирующего центра или тем более государственной комиссии. В этой ситуации государству целесообразнее занять позицию невмешательства во внутренние дела правозащитного движения, что не освобождает его от оказания содействия его сохранению и развитию.

В этой связи необходима система мер государственной поддержки НПО (правовой и материальной):

– обеспечить НПО возможностями осуществлять свою деятельность в области прав человека без какого-либо вмешательства извне (с конкретизацией гарантий против такого вмешательства);

– заменить действующую систему регистрации НПО системой обязательного общественного уведомления;

– совершенствовать механизмы взаимодействия между НПО и органами государственной власти;

– предоставить государственную материальную поддержку (помещений, оргтехники, залов для проведения собраний);

– содействовать привлечению финансовых и материально-технических средств из российских и зарубежных источников. В этих целях целесообразно разработать систему финансовых льгот, стимулирующих предоставление средств на нужды НПО со стороны российского и зарубежного бизнеса.

На повестке дня стоит необходимость правового и организационного решения вопросов координации деятельности НПО и других общественных объединений (включая общественные объединения адвокатуры) путём создания системы внесудебной защиты прав человека. В ней могло бы найти разграничение сфер деятельности и индивидуализация задач входящих в неё организаций. Было бы целесообразно выделение отдельных структур, специализирующихся на защите жертв преступлений и злоупотребления властью.

Глава десятая Правовое регулирование возмещения вреда от преступлений и злоупотребления властью в судопроизводстве зарубежных государств

§ 1. Позитивная роль и опасности сравнительного правоведения

Обращение к опыту правового регулирования общественных отношений других государств, именуемое методом сравнительного правоведения, становится всё более привычным, а нередко и необходимым условием развития отдельных отраслей юридической науки. Это связано с развитием международных интеграционных процессов в экономике, культуре, политике. Информационный бум ускоряет эти процессы, выводя их на глобальный уровень.

В начальных главах нашего исследования мы обращались к общепризнанным международным пактам, по оценке Конституции РФ составляющих имманентную часть отечественной правовой системы. Здесь мы рассматриваем интересующие нас правовые институты в рамках национального права отдельных государств, развивавшихся в основном самобытно, не претендующих на глобальное значение, но представляющих интерес с точки зрения «обмена правовым опытом». Последние слова мы берём в кавычки, ибо учитываем возможность пагубного влияния стороннего правового опыта, не согласующегося с традициями и ценностями отечественной правовой культуры.

Процесс взаимного влияния правовых систем сложен, имеет глубокие исторические традиции и корни, отмечен явным выделением лидирующих семейств (римское право, романо-германская семья, общее право). В целом этот процесс можно характеризовать как поступательный: повсеместно получают признание естественные неотъемлемые права человека; исчезают из правовых систем изуверские наказания и способы расследования преступлений. Это свидетельство гуманизации и демократизации правовых систем под влиянием неких общих парадигм современной цивилизации.

Глобализацию права через сближение национальных правовых систем следует отличать от естественного процесса развития и совершенствования права отдельных государств. При этом тоже могут иметь место заимствования правовых принципов, институтов и норм (рецепция в традиционном понимании). Но это свободный эволюционный, как правило, процесс без понуждений извне. И если при этом допускаются просчеты, заимствование не лучших образцов или правовых институтов, чуждых данной системе, – это должно быть на совести своих законодателей и правоведов.

Мы уже останавливались на некоторых примерах из нашего реформируемого уголовно-процессуального законодательства. Копирование некоторых западных образцов вступило в противоречие с отечественными традициями судопроизводства и национальным менталитетом, что не повышает престиж правосудия и не способствует решению стоящих перед ним задач. Это, прежде всего, ограничение его узко прагматическими задачами, отказ от перспективных целей правосудия, связанных с его позитивным влиянием на правовое и нравственное сознание населения, снижение процессуальной активности профессионального судьи и сведение его роли до положения пассивного наблюдателя «дуэли состязающихся сторон», равных формально, но не фактически; упрощение процедуры судопроизводства до «сделки с правосудием», отказ от поисков истины. Последнее особенно болезненно для русского менталитета, ибо уход от старого постулата наших предков «правда в истине» чреват разрушением нравственного сознания. Не зря, видно, мужик ещё со времен Салтыкова-Щедрина предпочитал, чтобы его судили по совести, а не по закону.

Для юриста метод сравнительного правоведения – это поиск оптимальных правовых решений с учетом международного опыта и национальных традиций, исключающих насилие над правовым и нравственным сознанием, сберегающим духовные ценности народа.

В правовых системах современного мира принято выделять романо-германскую правовую семью, общее право англосаксонской группы (Англия, в значительной мере США и др.), религиозные и традиционные системы права (мусульманский Восток, право Индии, Китая, Японии, африканских государств и др.). Становление российской правовой и судебной систем от Петра I до Александра II проходило под явным влиянием континентального, романо-германского права.

Романо-германская правовая система, утвердившаяся в континентальной Европе с победного шествия римского права, начала свое формирование в ХIII веке. Эта система оказалась весьма жизнестойкой, способной к распространению своего влияния на другие континенты. Особенно заметным оно было в странах Восточной Европы и Евроазиатского региона. По сути, это был процесс формирования законодательства с использованием достижений юридической мысли блестящей римской цивилизации. Закон оттеснял обычай, неопределенный и необязательный.

Англия считается родоначальницей общего права, начавшего складываться в ХI веке. Для него характерно автономное развитие, без обновлений и кодификаций, без явного использования постулатов римского права. Исторический парадокс состоит в том, что римское господство, длившееся в Англии в течение четырех веков (до начала V века), не оставило серьезных следов в правовой сфере.

Ближе других правовых систем к праву Англии примыкает право США, изначально развивавшееся путем рецепирования общего права.

И все же неодинаковость жизненных укладов, политического строя (монархия и федеральная республика), а затем и особенностей языка породили определенные различия и норм и правовых понятий вроде бы родственных систем Англии и США. Появилось федеральное законодательство и законодательство штатов, возрастала роль закона в ущерб роли судебного прецедента. Появилась знаменитая Конституция США (1787 г.), создаются своды законов и кодексы, как в отдельных штатах, так и на федеральном уровне. Всего этого Англия не имела и не имеет.

Означенные правовые системы охватывают наиболее экономически развитые государства Европы и Америки. Они сохраняют некие родственные черты, обусловленные характером западной цивилизации.

Мы оставляем эти многоаспектные проблемы историкам и теоретикам права, ограничиваясь вопросами правовой защиты жертв преступлений затронутыми здесь правовыми системами, учитывая не только предмет нашего исследования, но и то обстоятельство, что возмещение вреда, причиненного преступлением, является достаточно актуальной проблемой для каждого государства, к какой бы правовой системе оно ни относилось.

§ 2. Возмещения вреда, причиненного преступлением, по законодательству государств англо-американской правовой системы

Понятием «правовая семья» объединяются родственные, но отнюдь не идентичные правовые системы, – «это более или менее широкая совокупность национальных правовых систем, которые объединяют близость происхождения источников, основных понятий, приемов юридической техники и способов толкования»[292]. Англо-американская правовая семья (или система «общего» права) включает правовые системы Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии, США, государств – членов Содружества (Британского), а также многих других англоязычных стран. Особенностью национального права этих государств является приоритетное удовлетворение частных правовых интересов и помощь жертвам преступлений[293].

Для законодательства Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии характерно отсутствие отраслевых кодексов. В Великобритании основными источниками права являются статуты (парламентское законодательство, законы) и судебные прецеденты, которые составляют общее право, а также т. н. делегированное законодательство в виде подзаконных актов, издаваемых различными правительственными органами в порядке поручения, данного парламентом. При этом общее право применяется только на территории Англии и Уэльса, но не распространяется на Шотландию и Северную Ирландию. Впрочем, законодательство и практика правоприменения последних, как правило, избегают существенных рассогласований с общим правом Англии и Уэльса.

Потерпевший (идентичным ему является понятие «жертва преступления») в Великобритании не является самостоятельным субъектом уголовного судопроизводства. Фактически потерпевший рассматривается как свидетель, т. е. источник значимой информации, способной повлиять на исход дела. Практика возмещения вреда и компенсации ущерба, причиняемого гражданам в результате нарушения их интересов, по законодательству Англии и Уэльса, а также Шотландии и Северной Ирландии осуществляется в рамках обязательств из причинения вреда или деликтов. Иски о возмещении вреда, в том числе причиненного преступлением, подлежат рассмотрению в порядке гражданского судопроизводства на основе норм деликтного права, при этом основными источниками правого регулирования такой ответственности являются судебные прецеденты. Выделяются иски о компенсации за вред, причиненный личности; иски из прямой угрозы физической расправы; иски из нанесения телесных повреждений; иски из неправомерного лишения свободы и др.

Наиболее распространены иски о компенсации за вред, причиненный личности, которые при размере до 50.000 фунтов стерлингов относятся к компетенции судов графств. При более высокой цене иска дело рассматривается Высоким судом правосудия, действующим в составе Верховного Суда. Размер ущерба (цена иска) включает: оценку общих убытков, понесенных в результате причинения боли и утраты удовольствия; специальных убытков, понесенных на момент заявления иска (ущерб здоровью, расходы, уже понесенные на лечение, на погребение и т. п.); расходов, которые предстоят в будущем в связи с временной или стойкой утратой трудоспособности, инвалидностью, повлекшей утрату трудоспособности и заработка, расходов на медицинскую помощь в будущем, которые в этой части определяются как произведение суммы ежегодных потерь и определенного числа лет.

Отнесение исков о возмещении вреда потерпевшему к гражданскому судопроизводству переносит их рассмотрение по времени после завершения рассмотрения соответствующего дела в порядке уголовного судопроизводства. Это создает существенные сложности и для потерпевшего, и для судов, вынужденных дублировать исследование одних и тех же доказательств, в связи с чем в правовом регулировании и практике английского уголовного судопроизводства утверждается идея допустимости при назначении наказания за совершенное преступление одновременного принятия решений и по вопросам о возмещении вреда, причиненного преступлением.

Первой такой законодательной попыткой явилось включение в Закон о полномочиях уголовных судов 1973 года норм, наделяющих суды правом выносить судебные приказы о компенсации (выплаты потерпевшим денежных сумм в возмещение причиненного вреда) одновременно с назначением наказания. В последующем, Законом об уголовной юстиции 1982 года, введена норма (ст. 65) о том, что компенсация может присуждаться «в качестве единственной санкции», то есть, по сути, заменять уголовное наказание[294]. В силу того, что потерпевший (жертва преступления) не имеет четко определенного статуса в уголовном судопроизводстве и не является стороной уголовного процесса[295], именно суду принадлежит активная роль в определении как доказанности обстоятельств и факта причинения преступлением вреда, так и установления его вида и размера и формы возмещения.

После принятия Генеральной Ассамблеей ООН Декларации основных принципов правосудия для жертв преступлений и злоупотребления властью Министерство внутренних дел Великобритании опубликовало Хартию жертв преступлений (1990 года) и Судебную Хартию (1993 года). Последняя была дополнена и издана в качестве Хартии для участников судебного процесса 1995 года. Впервые английский законодатель комплексно осуществил правовое регулирование института судебных приказов о компенсации в уголовном судопроизводстве Законом о полномочиях уголовных судов (при назначении наказания) 2000 года[296].

Другие государства Содружества следовали примеру Великобритании.

При определении размера компенсации суд исходит из возможностей осужденного и его материального состояния. Приказ о компенсации по общему правилу не может отдаваться на сумму, превышающую ту, которую осужденный мог бы уплатить. Правда, при недостатке средств у осужденного для одномоментной оплаты суды вправе предоставить рассрочку для выплаты компенсации.

При рассмотрении уголовного дела может учитываться поведение потерпевшего, его провоцирующее поведение и действия, которыми обвиняемому причинен вред (юридические последствия виктимности). Законом об уголовной юстиции 2003 года предусмотрено право лица, совершившего преступление, заявить гражданско-правовые требования о возмещении вреда к потерпевшему, если последний причинил виновному ущерб именно в связи с совершением в отношении последнего преступления.

Законодатель устанавливает случаи, когда подача такого иска о возмещении вреда возможна:

– когда потерпевший, причинивший вред виновному, был уверен, что последний: а. готов был совершить преступление, б. был в состоянии совершить преступление, в. или только что совершил преступление; и – потерпевший был уверен, что его действия необходимы для: а. защиты себя или другого лица, б. защиты или возврата собственности, в. предотвращения совершения или продолжения преступления, или г. задержания лица, совершившего преступление.

Такого рода ущемления интересов потерпевшего в пользу обвиняемого наше отечественное законодательство не знает, хотя нельзя не признать, что здесь можно усмотреть стремление к торжеству справедливости. Впрочем, эта цель достигается включением в перечень смягчающих наказание обстоятельств «противоправность или аморальность поведения потерпевшего, явившихся поводом для преступления» (статья 61 п. з УК РФ).

В практике нередки ситуации, когда вред, причиненный преступлением потерпевшему не может быть компенсирован за счет осужденного. Во многих правовых системах в таких случаях на помощь приходит государство, ибо на его правоохранительных органах лежит задача защиты сограждан от преступных посягательств. При этом субъектами возникающих в этой сфере правоотношений выступают потерпевший (жертва преступления) и государство. В Великобритании правовой основой таких решений является Закон о компенсации вреда от преступлений 1995 года. Им предусматриваются компенсации потерпевшему (жертве преступления) в тех случаях, когда причиненный вред: (а) не может быть восполнен виновным самостоятельно; (б) не может быть возмещен по результатам уголовного или гражданского судопроизводства из-за нехватки средств у осужденного или ответчика; (в) по характеру и размеру носит т. н. «фатальный» характер, ставящий под угрозу жизнь или реализацию иных неотъемлемых прав человека. Согласно закону компенсации подлежит вред, причиненный серьезными преступлениями, влекущими арест подозреваемого до суда. Компенсации подлежит вред, причиненный здоровью, вследствие «увечья, полученного в результате одного или нескольких преступлений» насильственного характера (включая пожар и отравление), или связанных с нападением на железнодорожном транспорте, или связанных с задержанием и арестом преступника или подозреваемого преступника, предотвращением или попыткой предотвращения преступления, а также оказанием помощи в пресечении преступлений работникам правоохранительных органов. Под увечьем понимается как физическое (включая причинение смерти), так и умственное увечье (т. е. психиатрическое или психологическое заболевание). Компенсация за вред здоровью подлежит выплате независимо от того, осуждено ли судом лицо, совершившее преступление, или нет. Размеры компенсация нормированы[297]. Их максимальная сумма не может превышать 500.000 фунтов стерлингов. Компенсационные выплаты призваны покрыть ту часть вреда, которая не возмещена иным образом (в частности, путем страховых выплат). Решение вопросов, связанных с исполнением закона, возлагается на Департамент по вопросам компенсации вреда от преступлений, формируемом в составе Министерства внутренних дел Великобритании.

О значении материальных компенсаций для потерпевших, придаваемом законодателем Великобритании, свидетельствует принятие ряда детализирующих правовых актов: Закона о жертвах домашнего насилия и преступлений (2004 года); Кодекса практики для потерпевших от преступлений (2005 года); Закона о возмещении вреда (2005 года); Закона об антитерроризме (2008 года), которые постепенно расширяют возможности компенсаций вреда от преступлений, особенно в тех случаях, когда невозможно предъявить требование о его возмещении в порядке гражданского или уголовного судопроизводства.

В Великобритании для практического урегулирования вопросов возмещения вреда от преступлений на различных стадиях уголовного судопроизводства широко используются процедуры «медиации» двух основных видов: полицейская медиация и судебная медиация. Полиция вправе до возбуждении уголовного дела передать материалы в Службу медиации, обычно состоящую из работников Службы пробации, представителей общественности и, иногда, представителей полиции. В случае успешного проведения примирительных процедур и заключения соответствующего соглашения о заглаживании вреда полиция освобождает виновного от уголовной ответственности, ограничиваясь обычно предупреждением. Судебная медиация, как институт уголовного процесса, используется по категориям уголовных дел, рассматриваемых судами. Особое значение судебная медиация имеет для ювенальной юстиции. Ее суть состоит в отложении судом вынесения окончательного приговора и назначения наказания до проведения медиационных процедур. Суд вправе отсрочить с согласия подсудимого назначение наказания на срок до 6 месяцев для возмещения им ущерба. Вместе с тем судебная медиация не является альтернативой уголовной ответственности лица, поскольку в случае успешного проведения медиационных процедур суд вправе лишь смягчить меру наказания.

Правовое регулирование возмещения вреда, причиненного преступлением, по законодательству США в определенной мере родственно современному законодательству Англии. В уголовном судопроизводстве США, как и в Великобритании, потерпевший не обладает самостоятельным процессуальным статусом, выполняя функцию свидетеля. Отсюда перенесение спора о компенсациях преимущественно в сферу гражданского судопроизводства на основе норм деликтного права. Вместе с тем у потерпевшего имеются широкие возможности для возмещения вреда, причиненного преступлением, которые ему предоставляют институты общего прецедентного права, конституционного права, статутного права, основу которого составляют статуты, издаваемые Конгрессом США, а также законодательство штатов; административного права. Иски о возмещении вреда в порядке гражданского судопроизводства являются институтом, наиболее часто используемым для возмещения вреда от преступлений в системе американского правосудия, однако распространенной практикой в США, как и в Великобритании, является и использование гражданского иска, заявляемого и рассматриваемого непосредственно в уголовном судопроизводстве. В отличие от законодательства Великобритании, согласно которому постановка, рассмотрение и решение вопроса о компенсациях вреда в процессе уголовного судопроизводства отнесено к исключительной компетенции суда, правом заявления иска в современном уголовном судопроизводстве США может воспользоваться любое лицо, которому преступлением причинен вред. Законом предусмотрен перечень преступлений, в рамках преследования которых допускается использование гражданских средств защиты в уголовном судопроизводстве. В него включены преступления повышенной опасности.

Однако такой порядок возмещения ущерба потерпевшего сложился лишь на протяжении нескольких последних десятилетий. Традиционно интересы потерпевшего в уголовном процессе представлял обвинитель, через которого потерпевший мог защитить свой интерес. Ограничение гражданских средств защиты в уголовном судопроизводстве лишь по некоторым делам о тяжких преступлениях соответствовал представлениям о правовой системе общего права: смешение в одном процессе уголовного и гражданского судопроизводства не допускается.

Положение в части решения вопросов о возмещении вреда от преступления стало меняться лишь с 1980-х годов, с изменением взглядов на роль потерпевшего в уголовном судопроизводстве. В 1982 году законодатели США в Законе о защите жертв и свидетелей преступлений 1982 года[298] впервые отметили, что «Конгресс США признает и провозглашает, что без взаимодействия с потерпевшими и свидетелями система уголовного правосудия перестает функционировать». Это было признанием правовой и социальной несостоятельности старой установки на игнорирование потерпевшего либо отношения к нему лишь как к средству изобличения виновных. В Законе признавалось: «Еще часто потерпевшие от тяжких преступлений вынуждены испытывать физические, психологические и финансовые лишения в качестве первоначального результата преступления, а впоследствии в результате контакта с системой правосудия, безответственно относящейся к реальным потребностям жертв». Этим законом были установлены положения института реституции в уголовном судопроизводстве как требования суда, на основании которого обвиняемый или осужденный выплачивает денежные средства или совершает определенные действия в пользу жертвы преступления. Для реализации этого института закон наделил суд в рамках уголовного судопроизводства издавать судебный приказ о реституции. Закон о жертвах преступлений (принят в 1984 году) явился следующим шагом в правовом регулировании реституционных процедур. Им было предусмотрено возмещение вреда, причиненного преступлением, не только за счет средств осужденных лиц, непосредственно виновных в совершении преступлений, но и за счет компенсационных выплат от государства, если возмещение вреда за счет виновных окажется невозможно. Соответственно устанавливалось федеральное финансирование программ компенсаций жертвам преступлений из Фонда жертв преступлений.

Положения о реституции нашли развитие в Законе о правах жертв преступлений и реституции (1990 года), а затем в Законе о контроле за преступностью (1990 года), которым использование реституционных процедур было распространено на дела о преступлениях, совершенных несовершеннолетними, либо в отношении несовершеннолетних. Формировалось понимание реституции как возмещения за счет средств виновного, а при необходимости и с участием общественности и государства, – а) имущественного вреда, причиненного преступлением, путем возврата собственности или возмещения ущерба и расходов, в случае если возврат невозможен; б) морального вреда, эмоциональных страданий; в) восстановление существенно ущемленных прав потерпевших от преступлений и/или заглаживание при активном участии виновного.

Последующее законодательство расширяло возможности использования института реституции. Законом о контроле за насильственными преступлениями и правоприменении (1994 года) предусмотрено обязательное использование реституционных процедур для возмещения потерпевшим вреда, причиненного преступлениями, связанными с домашним насилием, сексуальными преступлениями, а также преступлениями в сфере электронной торговли. Закон об обязательной реституции (1996 года) возложил на суды обязанность назначать полную сумму компенсации (без учета материального положения подсудимого) по большинству федеральных преступлений. Законом об эффективном наказании в борьбе с терроризмом (1996 года) было установлено, что реституция как в рамках уголовного судопроизводства, так и за счет средств федерального бюджета подлежит обязательному применению в интересах всех потерпевших от преступлений терроризма.

Принципиальные изменения в процессуальный статус потерпевшего, роднившего его со статусом потерпевшего в российском уголовном судопроизводстве, были внесены Законом об уточнении прав жертв преступлений (1997 года). Потерпевший (жертва преступления) фактически наравне с обвиняемым наделяется правом участвовать в уголовном судопроизводстве по делам о преступлениях, которыми ему причинен вред: давать показания, представлять доказательства, заявлять требования о реституции и т. д.

Отдельные требования реабилитации жертв преступлений включались в Закон о борьбе с насилием в отношении женщин (2000 года), Закон о защите жертв торговли людьми (2000 года).

Закон о правосудии для всех (2004 года) устанавливал, что жертвы всех преступлений имеют право на «полную и своевременную реституцию».

Сводом законов США (раздела 18) кодифицированы процессуальные нормы Закона об обязательной реституции 1996 года.

Способами реализации реституции законодатель признаёт:

– возращение собственности владельцу или лицу, указанному владельцем;

– возвращение стоимости собственности;

– возложение судом на осужденного обязанности возместить потерпевшему все расходы, которые он понес в результате преступления;

– возложение судом на осужденного обязанности вместо денежной компенсации загладить иным образом причиненный жертве вред.

Субъектами права на реституцию являются: а) жертвы преступления; б) члены семьи жертвы преступления; в) частные предприниматели; г) агентства помощи жертвам преступлений и другие организации, оказывающие помощь жертвам.

Возмещение вреда от преступлений в случаях, когда виновные в его причинении неизвестны или когда вред не может быть возмещен за счет виновных, осуществляется путем выплаты компенсаций за счет средств федеральных программ, аккумулируемых в Фонде жертв преступлений, и аналогичных программ, действующих в большинстве штатов США.

В США первая выплата государством компенсации жертвам преступлений была осуществлена в Калифорнии в 1965 году. Позже такая практика стала осуществляться в некоторых других штатах. Единая Федеральная программа помощи жертвам преступлений была учреждена на основе Закона о жертвах преступлений (1984 г.), во исполнение которого создан Фонд жертв преступлений, формирующийся за счет средств федерального бюджета США. Им реализуется общее правило, согласно которому жертве преступления компенсируются в основном те потери, которые не покрываются возмещением из других источников, таких, как реституция по судебному приказу, выплаты по страховым договорам, суммы, полученные по результатам рассмотрения гражданского иска и др.

Как видим, в США, как и в Великобритании, в последние десятилетия осуществляется детальное регулирование права на реституцию в уголовном судопроизводстве и института государственной компенсации вреда от преступлений в той части, в какой он не возмещен в рамках иных правовых институтов. Это свидетельствует о признании правовых и социальных средств защиты жертв преступлений одним из наиболее важных направлений деятельности государства и общества.

§ 3. Возмещения вреда, причиненного преступлением, по законодательству романо-германской правовой системы

Романо-германская правовая семья (или система континентального права), утвердившаяся в континентальной Европе с победного шествия римского права, начала свое формирование в ХIII веке. Эта система оказалась весьма жизнестойкой, способной к распространению своего влияния на другие континенты. Особенно заметным оно было в странах Восточной Европы и Евроазиатского региона. По сути, это был процесс формирования законодательства с использованием достижений юридической мысли блестящей римской цивилизации. Закон оттеснял обычай, неопределенный и необязательный.

Становление российской правовой и судебной систем от Петра I до Александра II проходило под явным влиянием континентального, романо-германского права. И если в настоящее время способы правовой и социальной защиты жертв преступлений в англо-американском праве приближаются к европейским стандартам, то для российского права образцы романо-германской правовой системы являются вполне родственными в силу исторических традиций. В любом случае очевидно сближение различных правовых систем в защите жертв преступлений. Является ли это результатом бурного роста одинаково опасной современной преступности в мире, или это закономерное следствие развития гуманистических начал цивилизации христианского типа, или результат глобализации правовых идей, против которых едва ли могут воевать даже самые отчаянные антиглобалисты? Бог весть, но процесс идёт в общем направлении. К сожалению, мы вынуждены будем отметить определенное отставание современного российского права в материальной реабилитации жертв преступлений от англо-американских и европейских образцов. Это вполне объяснимо длительным господством социалистического права, ориентированного на приоритетную защиту «государственных интересов», а также экономическими трудностями перехода к экономике рыночного типа, связанными с оскудением возможностей реституции за счет виновного и компенсаций за счёт государственного бюджета.

В основе нашего сравнительно-правового исследования используется преимущественно законодательство Французской Республики и Федеративной Республики Германии. Однако приводятся иллюстрации и из правовых актов других европейских государств, представляющих интерес для раскрытия темы защиты жертв преступных посягательств.

Правовое регулирование возмещения вреда, причиненного преступлением, по законодательству Федеративной Республики Германии заключено в основном в уголовном и уголовно-процессуальном законодательстве. Потерпевший (жертва преступления) по преимуществу занимает положение свидетеля, однако по некоторым категориям дел он выступает в роли самостоятельной стороны. Так, по делам частного обвинения потерпевший осуществляет уголовное преследование. По делам «дополнительного частного обвинения», по которым уголовное преследование возбуждается прокурором, жертва вправе вступить в процесс в качестве сообвинителя.

Уголовно-процессуальное законодательство ФРГ не содержит понятия гражданского иска, однако потерпевший или его наследник вправе предъявить в уголовном процессе к обвиняемому «имущественно-правовое требование» (§ 403 УПК ФРГ), которое, по сути, является гражданским иском в уголовном судопроизводстве. Такое требование с указанием предмета и оснований заявляется в виде устного или письменного ходатайства и согласно п. 2 § 404 УПК ФРГ имеет те же последствия, что и заявление иска в гражданско-правовом споре. Рассмотрение такого требования может завершиться его полным или частичным удовлетворением, возможно и заключение мирового соглашения между потерпевшим и подсудимым, которое допускается до вынесения приговора по делу. Вместе с тем, если рассмотрение имущественно-правового требования может в силу его спорности привести к затягиванию уголовного дела, оно откладывается с последующей передачей в суд по гражданским делам. Равным образом требование о выплате компенсаций морального ущерба относится к сфере гражданского судопроизводства.

При определении оснований и пределов возмещения причиненного преступлением ущерба, как и во многих других правовых системах, используется гражданско-правой институт обязательств из причинения вреда. В ФРГ в соответствии с нормами Германского гражданского уложения предусмотрена возможность возмещения вреда, причиненного противоправными и виновными действиями только тем ценностям другого лица, которые перечислены в законе. Ими являются жизнь, здоровье, свобода, собственность и иные принадлежащие потерпевшему права.

Помимо возможностей принудительного возмещения причиненного преступлением вреда виновным лицом в порядке уголовного или гражданского судопроизводства, предусматривается применение и таких реституционных механизмов, как институт временного отказа от возбуждения обвинения и институт медиации.

Институт временного отказа от возбуждения публичного обвинения и указаний обвиняемому предусмотрен § 153а УПК ФРГ. Его суть сводится к тому, что прокурор с согласия суда и самого обвиняемого вправе временно отказаться от возбуждения публичного обвинения, одновременно возложив на обвиняемого обязанность возместить причиненный преступлением вред, либо выполнить определенную работу с целью загладить вред, причиненный преступлением, выполнить иную общественно полезную работу, выплатить определенную денежную сумму в государственную казну. В случае исполнения возложенных обязанностей обвиняемым в установленный срок прокурор полностью отказывается от возбуждения публичного обвинения.

УК ФРГ предусматривает право суда отказаться от назначения наказания при условии возмещения виновным вреда, причиненного преступлением, или при выраженном стремлении к этому (§ 46а). К соглашению о возмещении вреда стороны могут прийти самостоятельно либо воспользоваться помощью посредника – медиатора в случаях, если за совершение преступления предусмотрено не более строгое наказание, чем лишение свободы на срок до одного года или денежный штраф в сумме до 360 дневных ставок оплаты труда.

В случаях невозможности возмещения вреда, причиненного преступлением, в порядке реституции, законодательством ФРГ предусмотрен институт государственной компенсации вреда. Такая возможность установлена Законом о компенсациях жертвам насилия (1976 год), общие положения которого были включены в Социальный кодекс ФРГ:

1) Компенсация подлежит выплате только в связи с умышленным насильственным преступлением, совершенным на территории Федеративной Республики Германии.

2) Возмещению в компенсационном порядке подлежит как физический вред, так и моральный ущерб.

3) Потерпевшие, чье состояние здоровья и условия жизни ухудшились в результате совершенного в отношении них преступления, не должны оказаться материально беспомощными. Лица, получившие инвалидность, и лица, близкие которых погибли в результате преступлений, получают соответствующие компенсации в рамках пенсионного обеспечения. В случае 25-процентной потери трудоспособности, независимо от возраста, потерпевшему назначается базовая пенсия.

4) Лица, здоровью которых преступлениями причинен вред, получают компенсации и льготы достаточные для восстановления здоровья. Вид и размер компенсаций зависят от тяжести экономических и медицинских последствий.

5) Допускается выплата компенсаций в связи с потерей профессиональных навыков, если причиненный преступлением вред повлек за собой такой вред здоровью, который предопределил утрату возможностей заниматься профессиональной деятельностью.

6) Компенсации подлежит утраченная часть заработной платы.

7) В случае смерти лица в результате преступления государством компенсируются:

– расходы на погребение,

– ущерб, связанный с потерей кормильца или основного дохода – вдовам, детям сиротам, нетрудоспособным иждивенцам.

8) Компенсации выплачиваются за счет федерального бюджета (40 %) и бюджетов федеральных земель (60 %) при условии подачи потерпевшим соответствующего заявления. Ответственность за рассмотрение заявлений несут территориально-компетентные земельные ведомства.

Восстановление компенсационных ресурсов осуществляется за счет: а) накоплений в бюджетах федеральном и федеральных земель, б) регрессных требований к лицам, виновным в совершении преступлений, если таковые имеются, в) за счет добровольных пожертвований и реализации различных социальных программ.

Правовые основы возмещения вреда, причиненного преступлением, по законодательству Французской Республики имеют особенности, связанные с доктриной уголовного судопроизводства. Суть концепции состоит в том, что преступление одновременно причиняет вред как обществу в целом, так и частному лицу (потерпевшему), в силу чего и общество, и частное лицо должны иметь возможность требовать в судебном порядке возмещения вреда. Соответственно в уголовном судопроизводстве обществу предоставляется право на т. н. «публичный иск», а частному лицу – на «гражданский иск» – для защиты общественных (публичных) и частных (гражданских) интересов. Возмещение причиненного потерпевшему вреда, равно как и выявление и осуждение лиц, виновных в совершении преступления, является целью уголовного судопроизводства.

Публичный иск реализуется через представляющего общественные интересы прокурора, гражданский иск составляет право лица, потерпевшего от преступного деяния, обратиться к судебной власти с требованием о возмещении вреда, причиненного преступлением, или (и) установления виновности лица, его совершившего. Заявление гражданского иска может сопровождаться внесением денежного залога, который суд может потребовать, дабы гарантировать возмещение заявителем судебных издержек, если иск будет отклонен. Гражданский истец в ходе уголовного судопроизводства имеет права, в значительной мере совпадающие с правами обвиняемого: давать показания, заявлять ходатайства, принимать участие в исследовании доказательств, обжаловать судебные решения, консультироваться с защитником, выступать в прениях сторон перед вынесением приговора судом.

Гражданско-правовые вопросы, возникшие во время процесса, суд разрешает отдельно после рассмотрения публичного иска и вынесения приговора. Принятое мотивированное решение по гражданскому иску оглашается в открытом судебном заседании. Проведение в рамках уголовного судопроизводства двух независимых судебных заседаний для раздельного разрешения исков предопределило возможность диаметрально противоположных решений по ним: вынесение оправдательного приговора по публичному иску не исключает разрешения гражданского иска в пользу истца.

Денежная компенсация при предъявления соответствующего иска в суд может касаться не только возмещения имущественного вреда. Возмещению подлежит и вред, выражающийся в боли и душевных страданиях, связанных с телесными повреждениями в результате деликта, которые включают боязнь, опасение, страх, любую психическую реакцию, эмоциональное беспокойство, невроз. Размеры компенсаций внушительны. Так, при наличии у потерпевшего боли французские суды присуждают компенсацию в размере от 1.000 до 15.000 евро.

На досудебных стадиях уголовного процесса разрешение вопросов о возмещении вреда, причиненного преступлением, может осуществляться в рамках уголовно-процессуальной реституции. В соответствии со ст. 41 УПК Франции прокурор, до принятия решения о возбуждения уголовного преследования (публичного иска), с учетом обстоятельств совершения правонарушения, его тяжести и личности виновного вправе осуществить условный отказ в возбуждении уголовного преследования и в связи с ним: произвести напоминание подлежащему привлечению к уголовной ответственности лицу о его обязанностях; предложить ему возместить ущерб, причиненный преступлением; начать с согласия сторон процедуру медиации между виновным и потерпевшим; предложить виновному оплатить или иным установленным законом образом внести «штраф по соглашению».

Процедура медиации осуществляется без участия суда либо самим прокурором при непосредственном участии сторон, с их согласия, либо материалы о правонарушении передаются в какую-либо специализированную структуру (общественную организацию) для проведения примирительных процедур. При достижении сторонами примирения – заключается соответствующее соглашение, если нет – имеющиеся материалы прокурор вновь рассматривает в качестве повода для возбуждения публичного уголовного преследования. В соглашение могут включаться не только размеры и порядок возмещения причиненного преступлением вреда, но и ряд других условий чаще всего воспитательного характера, а также уплатой в течение года в государственную казну штрафа в размере до 3.750 евро единовременно или частями. Для утверждения материалы дела передаются в суд. Председатель суда проверяет приемлемость соглашения, в случае необходимости может допросить потерпевшего и виновного, после чего выносит не подлежащее обжалованию решение, которым либо утверждает соглашение, либо отказывает в этом. В последнем случае предложение прокурора теряет силу. Для контроля за исполнением принятого решения назначается медиатор. Если виновный выполнит предписанные действия надлежащим образом, то государство теряет право на его уголовное преследование.

Вопросы выплаты государственных компенсаций вреда потерпевшим от преступления решены с введением в УПК Франции Закона № 77-5 3 января 1977 «О возмещении ущерба за телесный вред, причиненный потерпевшему преступлением» (в УПК – статьи 706-3 – 706-13). Потерпевший получил право на государственную компенсацию за причиненный ему преступлением вред до того момента, когда виновный предстанет перед судом. Государство при этом взыскивает в регрессном порядке с осужденного все свои затраты по возмещению потерпевшему вреда от преступления.

Законом № 81–82 от 2 февраля 1981 г. «Об усилении безопасности и защиты свободы личности» в главе 3 «О защите потерпевшего» предусмотрена система гарантий для потерпевших от преступления. В частности, для потерпевших вследствие кражи или мошенничества предусматривается компенсация за юридическую помощь лицам, доход которых в месяц ниже 900 евро. В таких случаях государство выделяет им сумму, равную трехкратному размеру их максимального ежемесячного дохода.

Таким образом, законодательством Французской Республики, как и законодательством ФРГ, для возмещения вреда, причиненного преступлением, характерно широкое использование уголовно-процессуальных институтов, институтов гражданского судопроизводства, механизмов государственной компенсации вреда. Устойчивой тенденцией развития законодательства о защите жертв преступлений является расширение возможностей использования института гражданского иска и институтов уголовно-процессуальной реституции для скорого и полного возмещения вреда, причиненного преступлением.

Заключение

Проведенное исследование, посвященное жертвам преступлений в России, отразило неудовлетворительное состояние правовых и социальных средств защиты этой ущемленной части населения страны. Наши выводы и предложения о позитивных изменениях ситуации основаны на анализе статистики правоохранительных ведомств, действующего законодательства и практики высших судебных органов страны, достижений отечественной науки, преимущественно уголовно-правового и социолого-криминологического цикла. Важным источником конструктивных идей и их правового обоснования явилось использование метода сравнительного правоведения, позволившего оценить международные принципы и нормы, а также законодательство ряда государств Запада в области защиты жертв преступлений и злоупотреблений власти.

Социальная значимость проблемы жертв преступных посягательств определяется масштабами явления, связанного с устойчивой тенденцией роста преступлений, как выявленных, так и остающихся латентными (ориентировочно – до 20 млн. жертв преступлений ежегодно). С ростом преступности, особенно её наиболее жестоких форм, связан тот факт, что психологической доминантой самочувствия современного человека становится синдром жертвы, переживающей последствия преступного посягательства или опасающейся такового. Это в свою очередь может углублять опасность социальных конфликтов и рост недоверия граждан по отношению к государственным институтам.

Ограждение граждан от преступных посягательств, обеспечение материальной и психологической компенсации вреда, причиняемого жертвам преступлений, становятся актуальными задачами современного государства и общества. Решению этой задачи в России и за рубежом посвящаются специальные законодательные акты, во многих странах создаются государственные и общественные фонды помощи жертвам преступлений.

Вопросы защиты жертв преступлений увязаны с необходимостью разработки научно обоснованной государственной политики борьбы с преступностью. В её основе должна лежать выверенная информация о состоянии преступности и её тенденциях, об устойчивых детерминантах преступности и средствах воздействия на них – экономических, идеологических, организационных, правовых и др. С учетом темы исследования акцентируется внимание на уголовно-правовых и уголовно-процессуальных аспектах политики борьбы с преступностью и защиты населения от преступных посягательств, имущественной и моральной реабилитации жертв преступлений.

Основным способом защиты интересов жертв преступлений в современной России является уголовное судопроизводство. Гражданское судопроизводство чаще всего выступает в виде субсидиарных форм разрешения имущественных конфликтов потерпевшего и преступника.

Уголовно-процессуальное законодательство, призванное определять статус потерпевшего и условия защиты его интересов, в результате проведенной реформы и принятия УПК РФ 2002 г., существенно ухудшило его положение. Были игнорированы рекомендации IX Конгресса ООН по предупреждению преступности и обращению с правонарушителями (Каир, 29 апреля – 8 мая 1995 г.), о необходимости переноса акцента с приоритетной защиты прав правонарушителя на приоритетную защиту жертвы правонарушения и общественных интересов. В этой связи автором обосновывается необходимость ужесточения правовых гарантий регистрации обращений граждан с сигналами о совершенных преступлениях, о выполнении соответствующими правоохранительными органами обязанности возбуждения уголовных дел и своевременного признания жертвы преступления потерпевшим по делу.

Обосновывается необходимость внесения в УПК РФ других дополнений и изменений, обеспечивающих интересы потерпевшего:

– выделение потерпевшему по его просьбе профессионального представителя с оплатой за счет государства либо виновного;

– введение в общую часть УПК принципа полноты, всесторонности и объективности исследования всех обстоятельств дела, имеющих отношение к преступлению и определению причиненного ущерба, а также обязанность установления объективной истины в качестве цели доказывания;

– предусмотреть обязанность суда реагировать на выявленные в ходе судебного разбирательства новые преступления путём направления соответствующего представления органам уголовного преследования либо возвращения дела на дополнительное расследование;

– восстановить в качестве основания к отмене и изменению приговора односторонность или неполноту дознания, предварительного или судебного следствия (к ст. 379 и ст. 409 УПК), повлиявших на судьбу гражданского иска;

– исключить раздел XVII УПК РФ, предусматривающий юридические иммунитеты для должностных лиц, усложняющие, а нередко и препятствующие привлечению их к уголовной ответственности за преступления, как противоречащий конституционному положению о равенстве всех перед законом и судом и затрудняющий возможности защиты интересов жертв преступлений.

Автором обосновывается необходимость установления материальной ответственности государства за вред, причиненный жертве преступления, в случае неустановления виновного, его неплатёжеспособности или гибели, что особенно актуально по делам о террористических актах. При этом предлагается заменить благотворительные акции государства правовым институтом возмещения вреда в полном объёме с обеспечением в необходимых случаях судебной защитой жертв терроризма.

Снижению социальной напряженности, связанной с естественной конфликтностью правоотношений в уголовном судопроизводстве, способствовало бы внедрение в процессуальную ткань норм о медиации как способа примирения потерпевшего с обвиняемым на базе заглаживания последним вреда, причиненного его действиями.

Бюрократизация и коррупция государственных структур, включая органы правоохранительной системы, актуализируют проблему защиты граждан от злоупотреблений при осуществлении функции уголовного преследования и правосудия. Обновленное гражданское и уголовно-процессуальное законодательство создает необходимые правовые предпосылки реабилитации и восстановления прав реабилитированного. Однако практическое применение этого законодательства встречает активное сопротивление аппарата власти, что требует не только усиления общественного контроля их деятельности, но и развития и укрепления институтов гражданского общества. Формирование гражданского общества и его институтов в виде общественных объединений, включающих неправительственные правозащитные организации (НПО), рассматривается в работе в качестве необходимых условиий продвижения к правовому государству и обеспечению защиты прав человека. Правозащитные организации содействуют реализации прав граждан, формированию правовой культуры общества. Они достигают положительных результатов, вступая в отношения сотрудничества с государственными структурами, от которых вправе ждать поддержку в виде правовой, организационной и финансовой помощи.

Рассмотрение институтов защиты жертв преступлений по законодательству англо-американской и континентальной правовых систем позволяет сделать общий вывод о том, что ими создан и реально функционирует механизм, обеспечивающий материальные компенсации вреда, причиняемого преступными посягательствами. Если наша процессуальная доктрина ориентирована преимущественно на лозунг самостоятельной борьбы потерпевшего за свои права, то их концепция – обеспечение прав и интересов потерпевшего усилиями государства и должностных лиц правоохранительной системы. Преимущества последней очевидны. При этом понятие вреда трактуется максимально широко, включая вред, причиняемый здоровью личности, её физическому и психологическому самочувствию, имуществу, репутации, её защищаемым законом правам. Источником средств являются как реституционные взыскания, так и государственные и общественные фонды.

Отсутствие в России фондов помощи жертвам преступлений оставляет их беззащитными перед нарастающей преступностью, большая часть которой не только не раскрывается, но и не регистрируется, даже при наличии убедительных сигналов. Первый вариант проекта «Положения о государственном фонде помощи жертвам насильственных преступлений», подготовленный учёными НИИ проблем укрепления законности и правопорядка в 1998 г., не был удостоен официальной реакции. Задачу современной науки мы видим в подготовке обновленного варианта этого акта и предложений к возможному проекту закона «О защите жертв преступлений» с учетом достижений отечественной науки и рекомендаций органов международного сообщества.

Приложение № 1

ПРОЕКТ

Положение о государственном фонде возмещения вреда жертвам преступлений

I. Общие положения

1. Задачей Фонда является выплата компенсаций в возмещение материального и морального вреда лицам, пострадавшим от преступлений.

2. Жертвой преступления признаётся лицо, которому преступлением либо покушением на преступление причинен физический, имущественный, моральный вред или существенное ущемление его прав.

3. Жертва преступления, признанная постановлением дознавателя, следователя или суда потерпевшим (гражданским истцом) или заявившая иск в порядке гражданского судопроизводства, становится участником процесса с самостоятельными интересами и комплексом прав для их защиты, предусмотренных процессуальным законодательством.

4. Управление федеральным Государственным фондом осуществляется центральным аппаратом – Главным управлением Фонда.

Председатель фонда назначается Советом Федерации Федерального собрания РФ по представлению Председателя Правительства РФ.

Вариант: Председатель фонда назначается Правительством РФ.

При Главном управлении Фонда создаётся Ревизионная комиссия и Совет Фонда, действующие на общественных началах. Их функции, полномочия и порядок формирования определяются Положением, утверждаемым Правительством РФ.

5. Управление региональными отделениями фонда осуществляется аппаратом, порядок формирования которого и полномочия определяются правительством и законодательными органами субъектов Федерации.

II. О порядке деятельности Фонда и основаниях для выплаты Фондом компенсаций причиненного вреда жертве преступления (потерпевшему)

1. Обращаться в отделение Фонда могут граждане, которым преступным посягательством причинен физический вред в виде менее тяжких и тяжких телесных повреждений, близкие родственники лица, погибшего в результате преступления, а также, лица, жилище и имущество которых уничтожено либо повреждено в результате совершения преступления.

2. Для выплаты материальной компенсации из фонда помощи жертвам преступлений должны соблюдаться следующие условия:

а) Материальная компенсация выплачивается жертве преступления (потерпевшему) при наличии данных о совершении преступления, в случаях неустановления виновного, его смерти или неплатежеспособности, а также во всех иных случаях, когда компенсацию невозможно получить в полном объеме от правонарушителя или из других источников.

б) Ущерб должен являться прямым следствием совершенного преступления (покушения), причинившего вред здоровью, связанный с полной или частичной утратой трудоспособности.

в) Ущерб собственности может служить основанием для выплаты компенсации лишь при уничтожении либо повреждении имущества и (или) жилища пострадавшего в случае отсутствия или недостаточности страховой компенсации.

3. При определении размера компенсации в случае причинения вреда здоровью учитывается:

– продолжительность временной нетрудоспособности, – затраты на медикаменты и госпитализацию, – затраты на физическую реабилитацию (протезирование и т. д.).

Размер компенсации уменьшается на суммы, выплаченные лицу из фондов социального страхования и иных источников социального обеспечения.

4. В случае смерти жертвы преступления (потерпевшего) денежная компенсация выплачивается его близким

родственникам и лицам, находившимся на иждивении умершего (погибшего). Размер единовременной выплаты определяется принятой в обществе оценкой жизни человека.

Размер ежемесячных выплат на содержание иждивенцев и алименты определяется в соответствии с действующим законодательством.

Затраты на похороны компенсируются лицам либо организациям, их фактически понесшим, по представлении расходных документов, в разумных пределах.

5. Размер денежной компенсации морального вреда определяется в зависимости от характера причиненных потерпевшему физических и нравственных страданий. При определении размера компенсации морального вреда должны учитываться требования разумности и справедливости.

6. Выплачиваемая материальная компенсация может быть уменьшена или отменена, если выяснится, что:

а) ущерб потерпевшему причинен по его вине либо он был участником преступления, в результате которого для него наступили вредные последствия,

б) противоправными либо аморальными действиями потерпевший провоцировал совершение преступления,

в) своим поведением он усугубляет (усугубил) причиненный ущерб,

г) потерпевший несвоевременно заявил в правоохранительные органы о совершенном в отношении него преступлении и (или) препятствовал расследованию преступления.

7. В случае освобождения лица, совершившего преступление, от уголовной ответственности актом амнистии, либо прекращения уголовного дела по нереабилитирующим основаниям за потерпевшим сохраняется право на получение материальной компенсации.

8. Заявления о компенсации принимаются в срок до 120 дней со дня совершения преступления.

9. Основанием для получения компенсации является представление гражданином заверенной гербовой печатью справки органа дознания, следователя или прокурора о причинении вреда здоровью соответствующей степени тяжести, о гибели гражданина в результате преступного деяния, об уничтожении (повреждении) жилища и (или) имущества в результате совершения преступления и о возбуждении по этим фактам уголовного дела либо в отказе от возбуждения дела по нереабилитирующим основаниям (в связи с амнистией, смертью посягателя и др.). В справке также должно быть указано, не возмещен ли причиненный гражданину ущерб самим виновным лицом либо органами социального обеспечения и страхования.

10. Срок рассмотрения заявления о выплате компенсаций – две недели. По истечении этого срока заявитель получает требуемую компенсацию либо информируется об отказе с указанием причин или о том, что компенсация ему будет выплачена при поступлении средств на счет Фонда.

11. Сведения о выплате Фондом материальной компенсации направляются следователю для приобщения к материалам уголовного дела.

12. В случаях возникновения спора о связи ущерба с преступлением, а также при определении размера ущерба, подлежащего компенсации, жертва преступления (потерпевший) вправе обратиться с иском в суд в порядке гражданского судопроизводства. Ответчиком в этом случае может быть региональное отделение Фонда возмещения вреда жертвам преступлений с привлечением представителя Министерства финансов РФ в качестве соответчика.

III. Формирование средств Фонда

Источниками финансирования средств Фонда могут быть:

а) отчисления из средств, полученных при реализации имущества, конфискованного по вступившим в законную силу приговорам, определениям и постановлениям судов (судей),

б) денежные средства, взысканные в качестве штрафов, налагаемых в административном порядке, а также по вступившим в законную силу приговорам судов (судей),

в) средства от конфискованных залогов,

г) добровольные взносы, благотворительные пожертвования предприятий, учреждений и организаций, общественных объединений, граждан, а также иностранных юридических лиц и граждан, поступающие в виде денежных средств,

д) иные доходы в соответствии с действующим законодательством.

С учётом финансового состояния Фонда возможны дотации из средств Государственного Федерального бюджета и региональных бюджетов субъектов Российской Федерации.

Фонд возмещения вреда жертвам преступлений, а также органы социального обеспечения и страхования вправе возмещать понесенные расходы путем последующего иска к осужденному.

Пояснительная записка к проекту

Положения о государственном фонде возмещения вреда жертвам преступлений

Ограждение граждан от преступных посягательств, обеспечение материальной и психологической компенсации вреда, причиняемого жертвам преступлений, является одной из актуальных задач современных государства и общества. Решению этой задачи во многих странах посвящаются специальные законодательные акты, создаются государственные и общественные фонды помощи жертвам преступлений. Российское законодательство в этом отношении существенно отстает от зарубежного. Оно ориентировано в основном на оплату больничных листов, бесплатную медицинскую помощью жертвам, как и всем гражданам, назначение и выплату пенсий в случае установления инвалидности. Жертвам террористических актов выплачиваются единовременные пособия, суммы которых определяется произвольно, без учёта реальных размеров причиненного вреда.

Нельзя сказать, что проблемы жертв преступлений не входили в предмет заботы руководства страны. Так, еще в 1996 г. Постановлением Правительства Российской Федерации в целевой программе по усилению борьбы с преступностью на 1996–1997 годы было дано задание правоохранительным ведомствам, а также министерствам юстиции и экономики России разработать в 1996–1997 годах «систему мер по обеспечению защиты жертв преступлений, повышению их правового статуса в соответствии с резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН «Основные принципы отправления правосудия в отношении жертв преступлений и злоупотребления властью», расширению их прав в уголовном судопроизводстве и гарантий возмещения причиненного материального и морального ущерба». Затрагивались в какой-то мере эти вопросы и в других официальных актах. Ныне можно констатировать, что некоторое расширение процессуального статуса потерпевшего в новом УПК РФ (2002 г.) имеет место, однако ни гарантий возмещения причиненного материального и морального ущерба, ни правовой помощи потерпевшему на льготных условиях до сих пор не обеспечено.

Уголовное судопроизводство России развивалось преимущественно путём расширения гарантий прав обвиняемого. В нем не нашли отражений Рекомендации IX Конгресса ООН по предупреждению преступности и обращению с правонарушителями (Каир, 29 апреля – 8 мая 1995 г.) о необходимости переноса акцента с приоритетной защиты прав правонарушителя на приоритетную защиту жертвы правонарушения и общественных интересов. Жертва преступлений в России в подавляющем большинстве случаев не получает компенсаций причиненного ущерба ни от виновного, ни от государства в тех случаях, когда преступление остаётся нераскрытым, а также в случаях смерти либо неплатежеспособности преступника.

Надежной статистики, свидетельствующей о количестве лиц, пострадавших от преступлений, нет. Отдельные официальные источники сообщают, что это число давно перевалило за два миллиона и составило в 2008 г. 2 303 752 человека[299]. (Заметим, что рост числа официально признанных потерпевших составляет устойчивую тенденцию, о чем свидетельствует даже наша ущербная уголовная статистика. Так, в 1998 г. в правоохранительные органы поступило 3.870.645 заявлений о преступлениях. В том же году было осуждено 1.070.336 человек, при этом общее число лиц, официально признанных потерпевшими, составило 1.852.645 человек.

Эти цифры достигли максимального значения к концу 2000 г., когда было зарегистрировано 3.783.487 заявлений о преступлениях, осуждено 1.307.098 человек и признано потерпевшими 2.095.504 граждан. Затем началось сокращение этих показателей на 5-10 % в год. Это, разумеется, не было доказательством спада преступности – снижался уровень борьбы с нею).

Подлинное же количество и преступлений и жертв преступности неведомо ни правоохранительным органам государства, ни криминологической науке. Осведомлённые эксперты предлагают увеличить официальные статистические данные в 7-10 раз.

Удельный вес возмещения вреда, причиненного гражданам и юридическим лицам по делам, оконченным производством следователями Следственного комитета при прокуратуре Российской Федерации в 2008 г., составил 12,2 %[300]. За 8 лет (2000–2008 гг.) осталось нераскрытыми порядка 11,3 млн. зарегистрированных преступлений[301], вред от которых остаётся не возмещенным.

В последнее десятилетие в связи с ростом числа жертв террористических актов государственная власть, как федерального, так и регионального уровня, предпринимает меры по оказанию материальной помощи самим жертвам либо их родственникам в случае гибели жертв. И хотя размеры этой помощи имеют выраженную тенденцию роста, однако критерии определения сумм выплат остаются явно произвольными. Так, если пострадавшим от трёх терактов во Владикавказе (1999–2000 гг.) выплаты семьям погибших составляли – 10 тысяч руб., то семьи погибших в театральном центре на Дубровке (г. Москва, 23 октября 2002 г.) получали 100 тыс. руб.; за погибших в аэропорту Домодедово (конец 2010 г.) оплата составляла уже 2 млн. руб.

Эта практика «материальной реабилитации» жертв терактов и других преступных посягательств на жизнь, здоровье, имущество и доброе имя человека, находящихся под защитой государства, с неизбежностью породила вопрос: является ли материальная помощь жертвам преступления со стороны государства проявлением его социально-патерналистской функции, т. е. видом благодеяния, или это правовая обязанность власти по отношению к гражданам?

Актуализируются и вопросы о цене жизни человека, казавшиеся ранее кощунственными, и о видах и способах исчисления материального ущерба, подлежащего компенсации.

Конституционный Суд РФ занял, на наш взгляд, неприемлемую позицию по поводу правовых обязанностей государства. В Определении от 27 декабря 2005 г. КС РФ отмечает: «Организуя систему компенсаций, государство выступает не как причинитель вреда (что требовало бы полного возмещения причиненного вреда) и не как должник по деликтному обязательству, а как публичный орган, выражающий общие интересы, и как распорядитель бюджета, создаваемого и расходуемого в общих интересах»[302]. Иными словами, КС РФ не увидел оснований для рассмотрения взаимоотношений жертв преступлений и государственной власти как взаимоотношений правового порядка. Следствием этого явилось решение об отклонении требований жертв теракта на Дубровке о возмещении морального вреда государством. Толкуя ст. 17 Федерального закона «О борьбе с терроризмом» вкупе со ст. 18 закона «О противодействии терроризму», КС отметил, что положения ст. 17 по их конституционно-правовому смыслу в системе действующего нормативно-правового регулирования – не содержат неопределенности и как таковые не нарушают конституционные права заявителей.

На наш взгляд, такая позиция не соответствует ни духу Конституции РФ, ни её конкретным положениям. Так, в частности, ст. 52 Конституции устанавливает: «Права потерпевших от преступлений и злоупотреблений властью охраняются законом. Государство обеспечивает потерпевшим доступ к правосудию и компенсацию причиненного ущерба». С ещё большей определенностью вопрос обязанностей государства поставлен в Российской Декларации прав и свобод человека и гражданина, принятой в 1991 году: «Права жертв преступлений и злоупотреблений властью охраняются законом. Государство обеспечивает им доступ к правосудию и скорейшую компенсацию причиненного ущерба» (статья 33).

В этих основополагающих актах отечественной правовой системы ущерб не подразделяется на физический и моральный. «Скорейшая компенсация причиненного ущерба» означает её возможность и до возбуждения уголовного дела, и до формального признания жертвы преступления потерпевшим, что вполне приемлемо в очевидных случаях. И речь идёт не о «помощи» потерпевшим, а о компенсации ущерба. Основания для правовых решений представляются очевидными и с позиции здравого смысла: гражданин и государство связаны партнёрскими отношениями – гражданин уплачивает налоги, государство содержит на них аппарат защиты подданных и поддержания правопорядка. Невыполнение любой из сторон своих обязательств должно влечь правовые последствия.

В соответствии с положениями норм международного права, поддержанными отечественными специалистами, жертвы преступлений имеют четыре вида прав: право на доступ к правосудию; право на возмещение вреда от причинителя вреда (или от третьих лиц); право на финансовую компенсацию причиненного вреда за счет государства и право на получение социальной помощи[303].

Таким образом, если исходить из того, что речь должна идти не о благотворительности, а об обязанностях государства, как это вытекает из зарубежной юридической практики и положений Конституции РФ, то взаимоотношения государственной власти и жертвы преступления должны быть переведены в правовую плоскость с определением сторон возникающих правоотношений, комплекса их прав и обязанностей, с распространением на права жертв общих условий их судебной защиты, с четким определением понятия подлежащего денежным компенсациям вреда и критериев расчета компенсаций, включая оценку жизни погибшего.

Учеными НИИ при Генеральной прокуратуре РФ ещё в 1997 г. было подготовлено Положение о Государственном фонде помощи жертвам насильственных преступлений[304]. Этот документ, направленный в надлежащие ведомства, поддержан не был, что объяснимо с позиций экономических и правовых условий 90-х годов. Представляемый нами проект не является его воспроизведением, ибо в его основании иная концепция, – концепция права, а не милости по усмотрению чиновников. Здесь уместно напомнить слова Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации В. Лукина: «Ситуация, когда люди смиренно просят государство о том, чего должны были бы требовать, – пишет он, – увы, типична для нашей страны с ее давними традициями патернализма и чинопочитания. Проблема очень серьезна: неспособность граждан отстаивать свои права развращает государство, объективно препятствует его демократизации»[305].

Итак, жертва преступления, независимо от формального признания потерпевшей в свете норм УПК РФ, должна быть признана стороной в возможном споре с государством по вопросам возмещения ущерба.

В случае гибели жертвы стороной выступают её близкие родственники. Это понятие в отечественном законодательстве является несколько размытым, требующим уточнения. Так, Семейный кодекс РФ в статье 14. об обстоятельствах, препятствующих заключению брака, к близким родственникам (родственникам по прямой восходящей и нисходящей линии) относит родителей и детей, дедушку, бабушку, внуков, полнородных и неполнородных (имеющих общих отца или мать) братьев и сестёр; усыновителей и усыновленных. Нам представляется более четким, отвечающим задаче правовой защиты жертв преступлений понятие близких родственников, содержащееся в УПК РФ, который отнёс к ним супругу, супруга, родителей, детей, усыновителей, усыновленных, родных братьев и родных сестёр, дедушку, бабушку, внуков (ст. 5 п. 4). В судебном споре о компенсации ущерба в связи с гибелью жертвы преступления может выступать любой из них при несовпадении интересов либо общий представитель. Единовременная компенсация не зависит от количества близких родственников и должна быть одной на всех. Ежемесячные выплаты иждивенцам и нетрудоспособным, находившимся на содержании жертвы, определяются и по срокам, и по размерам, соответственно действующему законодательству.

Значительные трудности возникают при определении размеров денежной компенсации как при причинении преступлением вреда здоровью, так и при материальных убытках и ущербе. В целях единообразного определения сумм, подлежащих выплате потерпевшим вследствие причинения физического вреда, было бы целесообразно поручить Минфину совместно с Министерством здравоохранения и социального развития РФ разработать и включить в законодательство «Компенсационные таблицы» о размере выплат средств в зависимости от тяжести причиненных телесных или психических повреждений, времени лечения, степени утраты трудоспособности, последующего восстановительного периода (в том числе затрат на медикаменты, усиленное питание, физиотерапию и т. д.), не ограничивая эти выплаты размером заработной платы потерпевшего.

Что касается материального ущерба, причиненного похищением, уничтожением либо повреждением имущества жертвы, то при определении размера компенсационных сумм едва ли можно ориентироваться на популистские формулировки о «полном возмещении», столь характерные для некоторых международных пактов и научных публикаций. Российское законодательство в этой связи в своё время обрело негативный опыт, если иметь в виду знаменитую ст.30 ч. III Закона «О собственности в РСФСР» от 24 декабря 1990 г. Ею предусматривалась компенсация за счет бюджета причиненного жертве преступления ущерба в случае, если преступление не будет раскрыто. Но как только попытались применять этот закон потерпевшие и судьи, оказалось, что бюджет не может выдержать таких расходов. Кроме того, что очень существенно, появились и мошеннические иски о требованиях государственных компенсаций за якобы причиненный преступлениями ущерб. Сначала Парламент, а потом и Президент вынуждены были объявить на этот закон мораторий (причем Президент, что очень любопытно, не наложил мораторий на статью 30 часть 3 Закона «О собственности», а продлил действие статьи 25 Закона «О государственном бюджете», принятого Верховным Советом. Таков изощренный способ маскировки непопулярного решения). А известное постановление Президента РФ от 30 сентября 1992 года, где дается задание ГПУ разработать срочные инструкции о порядке применения статьи 30 части 3 Закона «О собственности», так и не было выполнено, а при подготовке Гражданского кодекса о нем постарались забыть. Об этом сейчас уже никто не вспоминает.

Мы полагаем, что при решении вопросов государственной компенсации имущественный ущерб, причиненный преступлением, должен быть разделен на очевидный и неочевидный (скрытый, латентный). Очевидный ущерб – это ущерб, связанный с уничтожением либо повреждением объектов недвижимости: жилья, служебных и хозяйственных строений, офисных и производственных помещений и т. п. Он легко обнаруживается и оценивается с учетом рыночной конъюнктуры и может быть возмещен государством без обращения жертвы за судебной защитой.

Неочевидный ущерб обычно связан с кражами (тайным похищением имущества), но может сопровождать и другие преступные посягательства. Вопрос о том, было ли действительно это имущество и какова его подлинная стоимость, требует специального выяснения, что может быть с определенной степенью надежности установлено лишь с применением судебных процедур. В этом случае жертве преступления должна быть предложена исковая форма защиты интересов с перенесением на неё бремени доказывания выдвигаемых требований. То же можно сказать и о проблемах, связанных с компенсациями т. н. упущенной выгоды.

Не менее спорным был и остаётся вопрос о стоимости жизни человека, определяющей размер единовременных компенсаций ущерба в случае гибели жертвы. Федеральный закон «О противодействии терроризму», как и прежнее законодательство, не содержит ориентиров для определения сумм компенсаций, связанных с гибелью жертвы. Табуирование проблемы моральными максимами о том, что жизнь человеческая бесценна, постепенно уступает прагматическим взглядам: всему есть цена, только иногда её трудно скалькулировать. С трудом, но всё же мы приходим к пониманию, что с развитием цивилизации риски, угрожающие человеческой жизни, не снижаются, что нарастает опасность не только природных катаклизмов, но и техногенных катастроф, что преступность в её самых страшных проявлениях не оставляет надежд на радужные перспективы. Все эти вопросы обостряются с нарастанием тяжести последствий террористических актов. В США после взрыва башен-близнецов был издан Закон о компенсации вреда жертвам террористического акта 11 сентября 2001 г. и Инструкция-формуляр федерального фонда помощи жертвам 11 сентября 2001 г. Это весьма обширные документы, отразившие серьёзную работу по поиску справедливых решений для определения индивидуальных компенсаций жертвам и членам их семей. При определении размера денежных компенсаций учитывались такие характеристики личности пострадавшего, как его социальный статус, размер доходов и налоговых платежей и их отсутствие, наличие иждивенцев, возраст жертвы, согласие не обращаться за судебной защитой и пр. Были выработаны калькуляции расчетного экономического убытка и пояснения к ним[306]. Признавая позитивное значение этой практики для поиска решений о справедливой оценке жизни человека, мы не можем признать её универсального характера. Жертвы теракта 11 сентября 2001 г. отличались определенным социальным единообразием: то были в основном предприниматели и служащие банков. Но жертвами могут быть и дети, и домашние хозяйки, и пенсионеры, и безработные. Любые попытки дифференциации оценки их жизни окажутся неприемлемыми априори из-за отсутствия убедительных критериев. Конкретный опыт США, как и других стран, по определению размера компенсаций за погибшего не может иметь прецедентного международного значения уже потому, что он отражает конкретную ситуацию в конкретной стране с особенностями её экономических возможностей и национального менталитета. Это всего лишь частные случаи, которые стимулируют поиск принципиальных общих подходов к оценке жизни человека.

В трудах ряда отечественных авторов приводятся сложные формулы математических расчетов цены жизни и делается ряд общих выводов: «проблема определения стоимости человеческой жизни реально существует; она носит междисциплинарный и законодательный характер. В качестве её базовой оценки с учётом отечественного и международного опыта стоимость жизни может быть определена в 300 тыс. долларов (что составляет в рублях около 9 млн.)»[307]. Соответственно социологическим опросам различных слоев населения РФ сумма выглядит скромнее – от 4,1 млн. до 7,6 млн. рублей[308]. Разумеется, речь идет о сугубо ориентировочном значении этих оценок, которые едва ли могут стать эталонными, как по причине меняющейся экономической ситуации в стране, так и в силу отсутствия дифференцированного подхода к определению размера индивидуальных убытков. И названными нами, и другими авторами констатируется, что реализуемые ныне официальные ставки правительственных компенсаций являются заниженными и дискриминационными[309].

От государства и общества требуется создание материальных ресурсов для предупреждения и смягчения последствий разрастающейся преступности для её жертв. А ресурсы эти небезграничны, они требуют рачительного отношения и скрупулезного учёта. Формирование государственного фонда возмещения вреда жертвам преступлений отражает назревшие потребности общества. Практика его использования поможет найти приемлемое решение и тем вопросам, по которым наши рекомендации не отличаются однозначной определенностью.

Таковы общие соображения, которые нами учитывались при разработке проекта Положения о государственном фонде возмещения вреда жертвам преступлений, его организации, статусе, условиях, порядке и размерах компенсаций жертвам преступлений в случаях, когда преступление остаётся нераскрытым, преступник не установлен, погиб либо оказался неплатежеспособным.

Приложение № 2

Изменения и дополнения к УПК РФ

Статья 6. Назначение уголовного судопроизводства

1. Уголовное судопроизводство имеет своим назначением:

1) защиту прав и законных интересов лиц и организаций, потерпевших от преступлений;

2) защиту личности от незаконного и необоснованного обвинения, осуждения, ограничения ее прав и свобод.

3) Уголовное судопроизводство должно способствовать укреплению законности и правопорядка, предупреждению правонарушений, формированию уважительного отношения к закону и суду.

2. Уголовное преследование и назначение виновным справедливого наказания в той же мере отвечают назначению уголовного судопроизводства, что и отказ от уголовного преследования невиновных, освобождение их от наказания, реабилитация каждого, кто необоснованно подвергся уголовному преследованию.

Статья 7-а. Всестороннее, полное и объективное исследование обстоятельств дела

Суд, прокурор, следователь и лицо, производящее дознание, обязаны принять все предусмотренные законом меры для всестороннего, полного и объективного исследования обстоятельств дела, выявить как уличающие, так и оправдывающие обвиняемого, а также отягчающие и смягчающие его вину обстоятельства. Целью доказывания является установление объективной истины как основания законного, объективного и справедливого решения.

1. Предлагаемая редакция ч.1 ст. 42 УПК РФ: «Потерпевшим является физическое лицо, которому преступлением причинен физический, имущественный, моральный вред или существенное ущемление его прав; а также юридическое лицо в случае причинения вреда его имуществу либо деловой репутации. Решение о признании потерпевшим принимается при возбуждении уголовного дела и оформляется постановлением дознавателя, следователя или суда. В случае, если в момент возбуждения уголовного дела основания для признания потерпевшим отсутствуют, указанное решение принимается незамедлительно по установлении таких оснований».

2. Пункт 8 ч.2 ст. 42 УПК РФ предлагается дополнить положением: «По просьбе потерпевшего ему обеспечивается помощь профессионального представителя (адвоката). Расходы на оплату труда назначенного органом расследования либо судом представителя компенсируются за счёт средств федерального бюджета». Соответствующее положение должно быть включено в ч. 1 ст. 45 УПК РФ. После перечисления прав потерпевшего в ст. 42 УПК следует указать, что «создание условий, обеспечивающих своевременную реализацию потерпевшим его прав, является обязанностью органа дознания, дознавателя, следователя, прокурора и суда».

Статья 86. Собирание доказательств

3. Защитник и представитель потерпевшего вправе собирать доказательства путем: (далее по тексту). Соответствующее расширение прав представителя потерпевшего должно быть отражено и в ч. 3 ст. 45 УПК РФ.

3. Предлагаемая редакция ч.7 ст. 246 УПК РФ: «Если в ходе судебного разбирательства государственный обвинитель придет к убеждению, что представленные доказательства не подтверждают предъявленное подсудимому обвинение, то он отказывается от обвинения и излагает суду мотивы отказа. Полный или частичный отказ государственного обвинителя от обвинения в ходе судебного разбирательства может влечь за собой прекращение уголовного дела или уголовного преследования полностью или в соответствующей его части по основаниям, предусмотренным пунктами 1 и 2 части первой статьи 24 и пунктами 1 и 2 части первой статьи 27 настоящего Кодекса, при условии обоснованности отказа и отсутствия возражений со стороны потерпевшего. Продолжение рассмотрения уголовного дела может осуществляться как по инициативе суда, так и по мотивированному ходатайству потерпевшего с возложением на него и его представителя функции поддержания обвинения».

Статья 252-а. Меры, принимаемые судом при выявлении в ходе судебного разбирательства новых преступлений.

1. Если при судебном разбирательстве будут установлены обстоятельства, указывающие на совершение подсудимым преступления, по которому обвинение ему ранее предъявлено не было, суд, не приостанавливая разбирательство, направляет необходимые материалы для производства дознания или предварительного следствия в общем порядке.

2. В случае, когда новое обвинение связано с первоначальным и раздельное их рассмотрение не представляется возможным, все дело должно быть возвращено для производства дополнительного расследования.

3. Если при судебном разбирательстве будут установлены обстоятельства, указывающие на совершение преступления лицом, не привлеченным к уголовной ответственности, суд направляет необходимые материалы для производства дознания или предварительного следствия.

4. В случаях, когда обстоятельства, указывающие на совершение преступления лицом, не привлеченным к уголовной ответственности, находятся в связи с рассматриваемым делом и раздельное их рассмотрение не представляется возможным, суд направляет все дело для производства дополнительного расследования.

Статья 379. Основания отмены или изменения судебного решения в кассационном порядке

1. Основаниями отмены или изменения приговора в кассационном порядке являются:

1) односторонность или неполнота дознания, предварительного или судебного следствия;

2) несоответствие выводов суда, изложенных в приговоре, фактическим обстоятельствам уголовного дела, установленным судом первой или апелляционной инстанции;

3) нарушение уголовно-процессуального закона;

4) неправильное применение уголовного закона;

5) несправедливость приговора.

Статья 379-а. Односторонность или неполнота дознания, предварительного или судебного следствия

Односторонним или неполно проведенным признается дознание, предварительное или судебное следствие, которые оставили невыясненными такие обстоятельства, установление которых могло иметь существенное значение при постановлении приговора.

Дознание, предварительное или судебное следствие во всяком случае признается односторонним или неполным, когда по делу:

1) не были допрошены лица, чьи показания имеют существенное значение для дела, или не была проведена экспертиза, когда ее проведение по закону является обязательным, а равно не были истребованы документы или вещественные доказательства, имеющие существенное значение;

2) не были исследованы обстоятельства, указанные в определении суда, передавшего дело для производства дополнительного расследования или на новое судебное рассмотрение;

3) не установлены с достаточной полнотой данные о личности обвиняемого.

Статья 409. Основания отмены или изменения судебного решения, вступившего в законную силу, подлежит приведению в соответствии с изменениями ст. 379 УПК РФ.

Исключить раздел XVII УПК РФ «ОСОБЕННОСТИ ПРОИЗВОДСТВА ПО УГОЛОВНЫМ ДЕЛАМ В ОТНОШЕНИИ ОТДЕЛЬНЫХ КАТЕГОРИЙ ЛИЦ», предусматривающий юридические иммунитеты для должностных лиц, усложняющие, а нередко и препятствующие привлечению их к уголовной ответственности за преступления, как противоречащий конституционному положению о равенстве всех перед законом и судом и затрудняющий возможности защиты интересов жертв преступлений.

Регламентировать в УПК РФ процедуру медиации в качестве процессуального института с нормативным определением этого понятия, урегулированием порядка проведения примирительных акций с помощью нейтрального посредника (медиатора), регламентированием способов утверждения достигнутого соглашения и контроля его исполнения. Медиаторская служба подобно институту третейских судов не должна входить в систему государственных правоохранительных органов и адвокатуру. Это могло бы быть подразделение муниципалитета, формируемое из уважаемых граждан, имеющих определенную юридическую подготовку.

Приложение № 3

Изменения и дополнения к УК РФ

Статья 6. Принцип справедливости

1. Наказание и иные меры уголовно-правового характера, применяемые к лицу, совершившему преступление, должны быть справедливыми, то есть соответствовать характеру и степени общественной опасности преступления, обстоятельствам его совершения и личности виновного.

При определении наказания учитывается также тяжесть последствий преступления для его жертвы.

Статья 44. Виды наказаний

Дополнить виды наказаний, восстановив содержавшиеся в УК РСФСР: а) возложение обязанности загладить причиненный вред, б) конфискация имущества (за корыстные преступления и акты терроризма).

Статья 84. Амнистия

1. Амнистия объявляется Государственной Думой Федерального Собрания Российской Федерации в отношении индивидуально не определенного круга лиц.

2. Актом об амнистии лица, виновные в совершении преступления, могут быть освобождены от уголовной ответственности. Лица, осужденные за совершение преступлений, могут быть освобождены от наказания, либо назначенное им наказание может быть сокращено или заменено более мягким видом наказания, либо такие лица могут быть освобождены от дополнительного вида наказания. С лиц, отбывших наказание, актом об амнистии может быть снята судимость.

Применение амнистии допускается только к лицам, которым предъявлено обвинение, которые признают себя виновными и обязуются загладить причиненный преступлением ущерб.

Приложение № 4

Анкета

С ростом преступности возрастает и количество её жертв, нуждающихся в защите и социальной реабилитации. Проводимое исследование имеет целью выявление недостатков средств правовой защиты жертв преступных посягательств и обоснование предложений по их совершенствованию. Важное значение при этом отводится мнению специалистов по затрагиваемым вопросам, выявлению которого подчинена данная анкета.

Просим Вас отметить (путем подчеркивания) тот вариант ответа, который Вы считаете наиболее приемлемым. Заранее благодарим Вас за оказанную помощь.

Заведующий кафедрой адвокатуры

Государственной классической

академии им. Маймонида

Мусаев Мурад

1. Ваша должность (специализация):

2. Считаете ли Вы удовлетворительным состояние регистрации заявлений граждан о совершенных преступлениях. Нужное подчеркнуть.

3. Криминологической наукой отмечается явление, условно именуемое «бегством от правосудия». В первую очередь это касается позиции жертв преступлений, не желающих обращаться в органы МВД и прокуратуры. Ваше мнение о причинах этого явления:

4. Для обеспечения регистрации заявлений граждан о каждом совершенном преступлении предлагается ввести ответственность соответствующих должностных лиц органов полиции и прокуратуры за злостное уклонение от этой обязанности в виде:

5. С целью обеспечения прав потерпевшего в ходе расследования преступления предлагается установление момента признания его таковым путём внесения дополнения к ч. 1 ст. 42 УПК РФ:

«Решение о признании потерпевшим принимается при возбуждении уголовного дела и оформляется постановлением дознавателя, следователя или суда. В случае, если в момент возбуждения уголовного дела основания для признания потерпевшим отсутствуют, указанное решение принимается незамедлительно по установлении таких оснований». Согласны ли Вы с этим предложением?

6. Принцип состязательности, которому подчинено современное судопроизводство, предполагает равенство процессуальных прав сторон. В этой связи вносятся предложения:

7. Считаете ли Вы, что возмещение потерпевшим вреда, причиненного преступлением, должно являться обязательным по результатам уголовного судопроизводства по конкретному уголовному делу?

8. Разделяете ли Вы мнение об обязанности государства возмещать вред, причиненный жертве преступления, во всех случаях, когда преступление остается не раскрытым, преступник погиб (в частности, в случае теракта) или оказался неплатежеспособным?

9. Считаете ли Вы приемлемым положение закона, освобождающего государство от обязанности возмещения морального вреда, причиненного жертве террористическим актом?

10. Использовался ли Вами в практической деятельности для решения вопросов о возмещении вреда, причиненного преступлением, институт примирения сторон?

К вопросу 10. Наиболее часто встречавшееся в анкетах пояснение: Вести с обвиняемым разговоры о добровольном возмещении вреда потерпевшему приходится при незначительных и доказанных обвинениях. К сожалению, официально процедура медиации не прописана, и отсутствие незаинтересованного посредника ограничивает возможности мирного устранения конфликтов.

________________________________________________

________________________________________________

________________________________________________

11. Считаете ли Вы целесообразным введение процедуры примирения сторон (медиации) в процессуальное законодательство России?

12. Вопрос к адвокату: Приходилось ли Вам лично на протяжении последних трёх лет выступать в роли представителя потерпевшего, сколько раз и как Вы относитесь к такого рода поручениям?

Наиболее часто встречающийся ответ: «Мне лично представлять потерпевших в уголовном процессе не приходилось. Такого рода обращения к адвокатам относительно редки. Обычно ограничиваемся устной консультацией».

_______________________________________________

_______________________________________________

_______________________________________________

_______________________________________________

*** В тех случаях, когда у респондента возникает желание мотивировать своё мнение по тому или иному вопросу, это можно сделать здесь, указав номер вопроса.

Библиография

I. Нормативные акты Российской Федерации[310]

1. Конституция Российской Федерации (12 декабря 1993 года)

2. Конституция Российской Федерации – проблемный комментарий. М. 1997 г.

3. Декларации прав и свобод человека и гражданина (принята в 1991 г.)

4. Уголовно-процессуальный Кодекс Российской Федерации – 2001 г. № 174-ФЗ

5. Уголовный Кодекс Российской Федерации – 1996 г. № 63-ФЗ.

6. Гражданский кодекс Российской Федерации. Часть первая и часть вторая (1994–1995 г.)

7. Гражданский процессуальный кодекс РФ

8. Трудовой кодекс Российской Федерации от 30 декабря 2001 г. № 197-ФЗ // СЗ РФ, 2002. № 1 (ч. 1), ст. 3.

9. Федеральный закон от 25 июля 1998 г. № 130-ФЗ «О борьбе с терроризмом»

10. Федеральный закон от 6 марта 2006 года № 35-ФЗ «О противодействии терроризму».

11. Закон о полиции (2011 г.)

12. Федеральный закон «О прокуратуре Российской Федерации».

13. Федеральный закон от 19 мая 1995 г. № 82-ФЗ «Об общественных объединениях», ст. 1 // СЗ РФ. 1995. № 21. Ст. 1930.

14. Устав уголовного судопроизводства 1864 г. ст. 780–784.

15. О суде (N 2): Декрет Всероссийского центрального исполнительного комитета. 1918 г. 7 марта // Хрестоматия по истории государства и права России: Учебн. пособие / Сост. Ю.П. Титов. 2-е изд., перераб. и доп. М., 2005.

16. Федеральный закон от 31 мая 2002 г. № 63-ФЗ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации».

17. Федеральный Закон от 20 августа 2004 г. № 119-ФЗ «О государственной защите потерпевших, свидетелей и иных участников уголовного судопроизводства».

18. Постановление Правительства Российской Федерации от 3 марта 2007 г. № 134 «Об утверждении правил защиты сведений об осуществлении государственной защиты потерпевших, свидетелей и иных участников уголовного судопроизводства».

19. Постановление Правительства Российской Федерации от 27 октября 2006 г. № 630 «Об утверждении правил применения отдельных мер безопасности в отношении потерпевших, свидетелей и иных участников уголовного судопроизводства».

20. Постановление Правительства Российской Федерации от 10 апреля 2006 г. № 200 «Об утверждении государственной программы «Обеспечение безопасности потерпевших, свидетелей и иных участников уголовного судопроизводства на 2006–2008 годы» II.

21. Защита прав жертв террористических актов и иных преступлений (сборник нормативных актов и официальных документов) / Под общ. ред. О.О. Миронова. – М., 2003. – С. 137–138.

22. О полиции. ФЗ. Принят Государственной Думой 28 января 2011 года.

II. Международные конвенции и правовые акты[311]

23. Всеобщая декларация прав человека: принята на третьей сессии Генеральной Ассамблеи ООН: резолюция 217 А (III) от 10 декабря 1948 г.

24. Международный пакт о гражданских и политических правах: Нью-Йорк, 19 декабря 1966 г.

25. Конвенция о защите прав человека и основных свобод от 4 ноября 1950 г.

26. Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод от 4 ноября 1950 г.

27. Декларация основных принципов правосудия для жертв преступления и злоупотребления властью, утвержденная резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН № 40/34 29 ноября 1985 г.

28. Рекомендации Комитета Совета Европы №R (85) 11 «О положении потерпевшего в рамках уголовного права и процесса» от 28 июня 1985 г.

29. Резолюция (77) 27 Комитета Совета Министров Европы «О компенсации потерпевшим от преступлений» от 28 сентября 1977 г. Общий кодекс правил для адвокатов стран Европейского Сообщества от 28 октября 1988 г.

30. Конвенция ООН против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания (Нью-Йорк, 10 декабря 1984 г.).

31. Международный пакт об экономических, социальных и культурных правах (Нью-Йорк, 19 декабря 1966 г.)

32. Минимальные стандартные правила обращения с заключенными (утверждены ООН 30 августа 1955 г., одобрены Экономическим и Социальным Советом на 994-ом пленарном заседании 31 июля 1957 г.).

33. Декларация «Основные принципы использования программ восстановительного правосудия в уголовных делах» (принята Экономическим и Социальным Советом ООН 24 июля 2002 года); Вестник восстановительной юстиции. index.org.ru/nevol/2005-4/maxud_n4.htm.

34. Посредничество в уголовных делах. Рекомендация N R (99) 19, принятая Комитетом Министров Совета Европы 15 сентября 1999 года.

35. Общий кодекс правил для адвокатов стран Европейского Сообщества.

36. Основные положения о роли адвокатов (приняты восьмым Конгрессом ООН по предупреждению преступлений в августе 1990 г. в Нью-Йорке).

37. Основные принципы, касающиеся роли юристов (приняты восьмым Конгрессом ООН по предупреждению

преступности и обращению с правонарушителями, Гавана, 27 августа – 7 сентября 1990 г.)

38. КАРОЛИНА – «Уголовно-судебное уложение Священной Римской империи Императора Карла Пятого». Перевод профессора С.Я. Булатова. Алма-Ата, 1967 г.

III. Судебная практика Российской Федерации и решения Европейского Суда по правам человека

39. Постановление Конституционного Суда РФ от 15 января 1999 г. N 1-П «По делу о проверке конституционности положений частей первой и второй статьи 295 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР в связи с жалобой гражданина М.А. Клюева» // Собрание законодательства Российской Федерации от 25 января 1999 г. № 4. Ст. 602.

40. Постановление Конституционного Суда РФ от 11 мая 2005 г. № 5-П.

41. Постановление Конституционного Суда РФ от 8 декабря 2003 г. N 18-П «По делу о проверке конституционности положений статей 125, 219, 227, 229, 236, 237, 239, 246, 254, 271, 378, 405, 408, а также глав 35 и 39 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с запросами судов общей юрисдикции и жалобами граждан» // СЗ РФ. 2003. N 51. Ст. 5026.

42. Определение Конституционного Суда РФ. от 11 апреля 1997 г. N 82-О о проверке конституционности статьи 2 Федерального закона от 30 ноября 1994 года.

43. Определение Конституционного Суда РФ от 5 февраля 2004 г. N 25-О «По жалобе гражданки Ивкиной Валентины Оноприевны на нарушение ее конституционных прав частью первой статьи 45 и статьей 405 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации».

44. Определение Конституционного Суда РФ от 19 февраля 2009 г. № 137-О-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы граждан Э.Д. Бзаровой, Э.Л. Кесаевой, В.А. Назарова и Э.Л. Тагаевой на нарушение их конституционных прав положением пункта 2 статьи 14 Федерального закона «О борьбе с терроризмом».

45. Постановление Пленума Верховного Суда РФ «О судебной практике по делам о взяточничестве и коммерческом подкупе» от 10.02.2000 г. № 6. Постановление Пленума Верховного Суда СССР «О практике применения судами законодательства, регламентирующего участие потерпевшего в уголовном судопроизводстве» 1 ноября 1985 г. № 16.

46. Постановление Пленума Верховного суда РФ «О практике применения судами норм, регламентирующих участие потерпевшего в уголовном судопроизводстве». № 17, 29 июня 2010 г.

47. Постановление Пленума Верховного суда РФ от 10 октября 2003 г. N 5 «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации».

48. Постановление Пленума Верховного суда РФ от 18 августа 1992 г. (в ред. Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 21.12.1993 г. и 25.04.1995 г.) «О некоторых вопросах, возникающих при рассмотрении судами дел о защите чести и достоинства граждан и юридических лиц».

49. Постановление Пленума Верховного суда РФ № 28, 21 декабря 2010 г. «О судебной экспертизе по уголовным делам».

50. Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 29 апреля 1996 г. N 1 «О судебном приговоре» (в ред. Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 06.02.2007 N 7).

51. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 17 марта 2004 г. № 2 «О применении судами Российской Федерации Трудового кодекса Российской Федерации» // «Бюллетень Верховного Суда РФ», № 3, март, 2007.

52. Постановление Пленума Верховного суда РФ от 28 апреля 1994 г. «О судебной практике по делам о возмещении вреда здоровью». П. 20.

53. Постановление Пленума Верховного суда РФ от 20 декабря 1994 г. N 10 в ред. постановлений Пленума Верховного Суда РФ от 25.10.96 N 10, от 15.01.98 N 1, от 06.02.2007 N 6 – Некоторые вопросы применения законодательства о компенсации морального вреда.

54. Постановление Европейского Суда по правам человека по делу «Михеев (Mikheyev) против Российской Федерации (Жалоба № 77617– 01) от 26 января 2006 г. в книге Институт реабилитации в российском законодательстве. «Юридический центр Пресс», 2007 г., стр. 200–238.

55. Постановление Европейского Суда по правам человека по делу «Менешева (Menesheva) против Российской Федерации (Жалоба № 59261–00)» от 9 марта 2006 г. в книге Институт реабилитации в российском законодательстве. «Юридический центр Пресс», 2007 г., стр. 239–265.

IV. Монографии, учебники, статьи, сборники материалов

56. Азаров В.А., Супрун С.В. Охрана имущественных интересов личности в сферах оперативно-розыскной и уголовно-процессуальной деятельности. – Омск: Омская академия МВД России. 2001.

57. Александров С.А. Правовые гарантии возмещения ущерба в уголовном процессе: Учебное пособие. Горький: Горьковская высшая школа МВД СССР. 1976.

58. Антонов-Романовский В.Г. – Виктимность и самозащита населения крупных городов. В сб. Проблемы защиты жертв преступлений. М. 1999 г., стр.70.

59. Авакьян С.А. Конституционное право России: Учебный курс. 2-е изд., перераб. и доп. В 2-х томах. Т. 1. М.: Юристъ, 2007.

60. Алексеев С.С. Социальная ценность права в советском обществе. М., 1971 г.

61. Алексеев С.С. Структура советского права. М. 1975.

62. Алексеев А.И., Овчинский В.С., Побегайло Э.Ф. – «Российская уголовная политика: преодоление кризиса». М. НОРМА, 2006 г.

63. Адвокатура в России: Учебник для вузов. (под ред. проф. Демидовой Л.А.) – 2-е изд., перераб. и доп. – «Юстицинформ», 2005 г.

64. Баглай М.В., Габричидзе Б.Н. Конституционное право Российской федерации. Учебник для вузов. М. Инфра, 1996 г.; Теория и практика защиты прав челолвека под ред. Е.В. Середы. М. Юриспруденция, 2004 г.

65. Баев О.А. Тактика следственных действий. – Воронеж, 1992.

66. Баранов П.П. Институты гражданского общества в правовом пространстве современной России: Дисс… канд. юрид. наук. Ростов-на-Дону, 2003. С. 82

67. Большой юридический словарь. М. Инфра-М, 1998 г.

68. Бойков А.Д. – Адвокатура и адвокаты. Издание второе, дополненное. М. Юрлитинформ, 2010 г.

69. Бойков А.Д. – «Государственная политика борьбы с преступностью и ее отражение в праве и правосудии» в кн. «Россия на рубеже тысячелетий» М., 2000 г.

70. Бойков А.Д. – Защита жертв преступлений в уголовном судопроизводстве РФ. В сб. Правовые и социальные проблемы защиты жертв преступлений. М.1998 г.

71. Бойков А.Д. Третья власть в России. Книга вторая– Продолжение реформ. М. 2002 г.

72. Бойцова В.В… Народный правозащитник: статус и функционирование. Часть 1. Тверь 1994 г.

73. Бойцова В.В. – Служба защиты прав человека: Мировой опыт. М. 1997 г.

74. Бойцова В.В. и Бойцова Л.В – Реабилитация необоснованно осужденных граждан в современных правовых системах. Тверь, 1993 г.

75. Божьев В.П. Условия допуска потерпевшего к участию в предварительном следствии // Предварительное следствие в условиях правовой реформы: Сб. науч. тр. Волгоград, 1991.

76. Братусь С.Н. Юридическая ответственность и законность. М., 1978.

77. Быкова Е.В. – Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод: вчера, сегодня, завтра. Ж. Вестник академии Генеральной прокуратуры РФ № 3 (17) 2010 г.

78. Витрук Н.В. Общая теория правового положения личности. М.: Норма, 2008.

79. Владимирова В.В. – Компенсация морального вреда – мера реабилитации потерпевшего в российском уголовном процессе. «Волтерс Клувер» М. 2007 г.

80. Воронов А.А. Этические проблемы процессуального поведения адвоката – представителя потерпевшего в уголовном процессе // Воронежский адвокат. 2006. № 11.

81. Ворпаховская Е.М. – Проблемы эффективности использования полномочий прокурорского надзора по защите прав лиц, потерпевших от преступлений. Ж. Вестник академии Генеральной прокуратуры РФ № 3 (17). 2010 г.

82. Воскобитова Л.А. Перспективы развития института примирения сторон в уголовном судопроизводстве России // Мировой судья. 2007. № 1.

83. Востросаблин А.А., Айвар Л.К. К вопросу обоснования сумм компенсационных выплат за жизнь человека. В сб. «Терроризм. Правовые аспекты борьбы». М. 2005 г.

84. Гаджиев К.С. Концепция гражданского общества: идейные истоки и основные вехи формирования // Вопросы философии. 1991.

85. Гаджиева А.А. Понятие «жертвы преступления» в современных виктимологических исследованиях // Черные дыры в российском законодательстве. 2008. N 5.

86. Гриценко Е.Н. Моральный вред как последствие преступлений против жизни и здоровья: Дис… канд. юрид. наук. Москва, 2005.

87. Гаврилов С.Н. Адвокатура в Российской Федерации.

88. Громзин М.М. Новый вид морального вреда и метод определения размера его компенсации в денежной форме // Закон и право. 2002. № 5.

89. Гуреев П.П. Гражданский иск в советском уголовном процессе. М.: Госюриздат. 1961.

90. Гуськова А.П. Медиация как метод восстановительного правосудия в уголовном судопроизводстве // Уголовный процесс. 2009. № 10.

91. Гуценко К.Ф., Головко Л.В., Филимонов Б.А. Уголовный процесс западных государств. М.: ИКД «ЗерцалоМ». 2001.

92. Грачёв Сергей – Здравствуйте, я ваша мафия. АИФ № 42, 20–26 октября 2010 г.

93. Гнездилова О., Джибладзе Ю., Милославская Д., Таубина Н. Доклад «Первый год применения нового российского законодательства об НКО: проблемы и рекомендации по изменениям». М., 2007.

94. Дубровин В.В. «Гражданский иск и другие институты возмещения вреда от преступлений в уголовном судопроизводстве (международный зарубежный, отечественный опыт правового регулирования). Канидатская диссертация. М. 2010 г.

95. Долгова А.И. «Причин преступности классификация» – в Российской криминологической энциклопедии. М. 2000 г.

96. Долгова А.И. – Виктимность и криминогенность. В сб. Проблемы защиты жертв преступлений. М. 1999 г.

97. Добреньков В.И. – Россия на краю бездны…. Нас убивают: документы, статьи, письма. М. 2004 г.

98. Додонов В.Н. Сравнительное уголовное право. Общая часть. М.: Издательство «Юрлитинформ». 2009 г.

99. Епихин А.Ю. «Некоторые проблемы защиты пострадавшего».

100. Забрянский Г.И… Виктимизация несовершеннолетних. В сб. Проблемы защиты жертв преступлений. М. 1999 г.

101. Зорькин В.Д. Верховенство права и встреча цивилизаций //Журнал конституционного правосудия. 2008. № 1.

102. Зорькин В.Д. – Не теряйте веру в торжество закона. Российская юстиция. 2006 г. № 3.

103. Иванова Е. Тихая радость омбудсмена //ЭЖ-Юрист. 2008. № 11.

104. Иншаков С.М. Зарубежная криминология. М. 1997 г.

105. Карнозова Л.,Максудов Р., Флямер М. – Восстановительное правосудие: идеи и перспективы для России. Российская юстиция, 2000 г. № 11.

106. Киселев С.В. О соотношении права собственности и морального вреда // «Юрист», № 9, 2002

107. Коновалов И.В. Психология терроризма // «Юридическая психология», 2007, № 4.

108. Кузнецова А.Е. – Медиация конфликта. Учёные труды РААН № 3 2008 г.

109. Конин В.В. Профессиональная этика в деятельности адвоката // Федеральное законодательство об адвокатуре: Практика применения и проблемы совершенствования: Материалы Международной научно-практ. конф., 13 июля 2004 г. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2004.

110. Козлова Ю.М. Компенсация морального вреда как способ защиты титульных пользователей жилым помещением // «Семейное и жилищное право», 2009, № 2.

111. Кокорев Л.Д., Котов Д.П. Этика уголовного процесса. Воронеж, 1993.

112. Кони А.Ф. Приемы и задачи прокуратуры: Собрание сочинений. Т. 4.

113. Криминология. Учебник для вузов. М. «Норма» 1997 г.

114. Криминология. Учебник для юридических вузов. СПБ, 1999 г.

115. Коновалов И.В. Психология терроризма // «Юридическая психология», 2007, № 4.

116. Литвинов Н.Д. Роль идеи в развитии антигосударственного терроризма. Воронеж, 1999 г.

117. Литвинов Н.Д., Нурадинов Ш.М. Кавказский террор в Российской империи. М., 1999 г.

118. ЛубенскийиА.И. Возмещение ущерба, причиненного незаконным арестом и осуждением, по законодательству зарубежных стран. М. 1980 г.

119. Лукашук И.И. Международное право в судах государств. СПб. 1993 г.

120. Лунеев В.В. – Латентной криминальности необходим системный мониторинг. Вестник Академии Генеральной прокуратуры РФ № 3 (17) 2010 г.

121. Мамичева С.В. Права жертв преступлений // Журнал российского права. 2001. № 7.

122. Маркова Т.Ю. Реализация прав потерпевшего в уголовном судопроизводстве. В сб. Адвокатура, государство, общество. М. ООО «Информ-Право», 2008 г.

123. Махов В.Н., Разумовский Д.Б. Гражданский иск в уголовном деле. – М.: Юнити, 2009 г.

124. Малеин Н.С. Возмещение вреда, причиненного личности. М. 1965.

125. Малиновский А.А. Вред как юридическая категория // Юрист. 2006.

126. Материалы научно-практической конференции опубликованы в сборнике «Права человека в России и правозащитная деятельность государства». СПБ 2003 г. Объём 395 стр.

127. Мамонов В.В. Понятие и место национальной безопасности в системе конституционного строя России // Журнал российского права. – 2003. – № 6.

128. Мазур С.Ф., Куркина Н.В. Проблемы компенсации морального вреда потерпевшим от преступлений // «Черные дыры» в российском законодательстве. 2003. N 3.

129. Мельников С.А. Представительство в современном российском уголовном процессе. Автореферат к.д., Ижевск, 2002 г.

130. Мирзоев Г.Б. – Правоохранительная деятельность государства и вопросы общественного контроля. М., Юрлитинформ, 2007 г.

131. Мирзоев Г.Б. – Доступ к правосудию и проблемы бесплатной юридической помощи. М. 2010 г.

132. Миронов О. О. «Защита жертв террористических актов и иных преступлений». Специальный доклад Уполномоченного по правам человека в РФ. М. «Юриспруденция», 2003

133. Миронова Е. «Моральная» неустойка // ЭЖ-Юрист. 2010. N 2

134. Минязев Д.М. Меры уголовно-правового характера, применяемые к лицам, виновным в террористической деятельности // Общество и право. 2009. N 5.

135. Михайлов В.А. (отв. редактор) – Курс уголовного судопроизводства. Учебник в трёх томах. Москва-Воронеж, 2006 г.

136. Нарижный С.В. Компенсация морального вреда в уголовном судопроизводстве России: Монография. М.: Городец, 2001.

137. Ожегов С.И. Словарь русского языка. – М., 1986 г.

138. Панасюк А.М. – Актуальность альтернативного разрешения споров в современной России. Учёные труды РААН № 2, 2009 г.

139. Петрищев В.Е. Феномен терроризма смертников // Криминология: вчера, сегодня, завтра. Труды Санкт-Петербургского криминологического клуба. 2005. № 1(8).

140. Почечуева О.С. Особенности деятельности адвоката – представителя потерпевшего в российском уголовном процессе. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата юридических наук. М. 2009 г.

141. Понасюк А.М. – Содействие адвокатом примирению сторон уголовного судопроизводства в качестве посредника (медиатора). Ученые труды РААН № 3, 2010 г., стр. 26–31.

142. Понасюк А.М. Участие адвоката в урегулировании юридических споров посредством медиации. Канд. дисс. М. 2011 г.

143. Прокудина Л.А. – Новое в возмещении ущерба гражданину, причиненного незаконным уголовным преследованием. В сб. Проблемы защиты жертв преступлений. М. 1999 г., с. 36–38.

144. Ратинов А.Р., Адамов Ю.П. и Волков В.В. – «Правовая культура и борьба с лжесвидетельством» в сб. Правовая культура и вопросы правового воспитания. М. 1974 г.

145. Рене Давид – Основные правовые системы современности. М. 1967 г. Решетников Ф.М. Правовые системы стран мира. М.: Юридическая литература. 1993 г.

146. Решетников Ф.М. Современные тенденции развития уголовного законодательства и уголовно-правовой теории // Государство и право, 1994. № 6. С. 44–77.

147. Рохлин В.И. и др. – Институт реабилитации в Российском законодательстве. Изд-во «Юридический центр Пресс», 2007 г.

148. Самощенко И.С., Фарукшин М.Х. Сущность юридической ответственности в советском обществе. М., 1974.

149. Сухарев А.Я. – Защита жертв преступлений – важная проблема в юридической науке. Сб. «Проблемы защиты жертв преступлений. М. 1999 г.

150. Сухарев А.Я., Алексеев А.И., Журавлёв М.П. Основы государственной политики борьбы с преступностью. Теоретическая модель.

151. Савин М.С. Правозащитная деятельность государства в оценках экспертов. Сб. Права человека в России и правозащитная деятельность государства, с. 383–385.

152. Семеняко М.Е. – Посредничество (медиация) в системе альтернативных способов разрешения конфликтов. Учёные труды РААН № 1, 2009 г. Тиунов О.И. – всеобщая декларация прав человека в нормах международного и конституционного права. Журнал российского права, 2009 г. № 2.

153. Сидоров Б.В. Поведение потерпевших от преступления и уголовная ответственность. Автореферат д.д. М. 1998 г.

154. Стрельников К.А. Организация работы органов внутренних дел по выявлению преступлений, связанных с финансированием терроризма // «Уголовное судопроизводство», 2009, № 1.

155. Татьянин Д.В. – Реабилитация в уголовном процессе России. «Юрлитинформ» М. 2007 г.

156. Теория доказательств в советском уголовном процессе. Часть общая. М. 1966э

157. Терроризм. Правовые аспекты противодействия. М. Эксмо, 2007 г., стр. 721–776 – Акты о компенсациях жертвам теракта 11 сентября 2001 г. и материалы калькуляции расчетов убытков.

158. Трунов И.Л., Айвар А.К. – Экономический эквивалент человеческой жизни. Часть I. В книге – Терроризм. Правовые аспекты противодействия. М. Эксмо 2007 г., стр. 400–414.

159. Трунов И.Л., Харисов Г.Х. – Экономический эквивалент человеческой жизни. Часть II. В той же книге, стр. 414–424.

160. Трунов И.Л. Терроризм и совершенствование правовых основ контртеррористических действий // Адвокат. 2004. N 12.

161. Уголовный процесс. Учебник. Издательство «Юрист», Москва, 1995 г.

162. Уголовный процесс. Учебник для студентов юридических вузов и факультетов. Под ред. Заслуженного деятеля науки РФ проф. Гуценко К.Ф. Изд-во «Зерцало. МГУ, 2005 г.

163. Франк Л.В. – Потерпевший от преступления и проблемы советской виктимологии. Душанбе, «Ирфон», 1977 г.

164. Фликер С. Вправе ли адвокат быть представителем потерпевшего // Соц. законность. 1960. N 10.

165. Хайека Ф.А. – Познание, конкуренция, свобода. СПБ, 2003 г.

166. Хачароев З.Д. Возмещение вреда жертвам терроризма: отечественный опыт // Российский следователь. 2010. N 13.

167. Цуканов С.С. «К вопросу о сущности и содержании понятия патернализм государства на современном историческом этапе». Ученые труды РААН. М. 2010 г. № 4.

168. Чайка Ю.Я. Из доклада в рамках «парламентского часа» в Государственной думе Российской Федерации 15.11.2006 г. Сайт Генерального прокурора РФ.

169. Чорновал О.Е. Компенсация морального вреда по Своду законов Российской империи // Актуальные проблемы цивилистических отраслей права. Межвузовский сборник научных трудов. Екатеринбург: Изд-во УрЮИ; МВД России, 2007. Вып. 6.

170. Чорновал О.Е. Компенсация морального вреда по Судебникам 1497 и 1550 гг. // Актуальные проблемы цивилистических отраслей права. Межвузовский сборник научных трудов. Екатеринбург: Изд-во «Урал» Юрид. ин-та МВД России, 2004. Вып. 4.

171. Шарыло Н.П., Прокудина Л.А. – Гражданско-правовая ответственность за причинение вреда. В сб. Правовые и социальные проблемы защиты жертв преступлений. М. 1998 г. с. 28.

172. Шигарёва Юлия – «Я – за честную игру». Пианист Николай Петров – о детях, взятках и ЕГЭ. АиФ№ 42, 20–26 октября 2010 г.

173. Шестаков Д.А. Криминология. Преступность как свойство общества. – СПб., 2001.

174. Эрделевский А.М. Компенсация морального вреда. Анализ законодательства и судебной практики. 2-е изд. М.: БЕК, 2000.

175. Юридическая энциклопедия / Под ред. М.Ю. Тихомирова. М., 1999. С. 503.

176. Яни П.С. «Обеспечение прав потерпевшего в уголовном судопроизводстве». Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата юридических наук. М. 1995 г., с. 4.

177. Яртых И.С. – Адвокатура и власть. Юрлитинформ. Москва 2003 г.

V. Сборники статей, отчеты о состоянии преступности, проекты УПК РФ и др.

178. «Правовые и социальные проблемы защиты жертв преступлений», Москва, 1998 г, Статьи: Сухарев А.Я. – стр. 3, Бойков А.Д. – стр. 9.

179. «Большой юридический словарь», Москва, 1997 г, стр. 202 – «Жертва».

180. Сборники научных трудов НИИ проблем укрепления законности и правопорядка: «Судебная реформа и проблемы уголовного судопроизводства», Москва, 1995 г.;

«Правовые и социальные проблемы защиты жертв преступлений», Москва, 1999 г. и др.

181. Сборник статей – «Проблемы теории и практики уголовного процесса: история и современность» – Воронежский государственный университет, 2006 г.

182. Состояние законности в Российской Федерации (1998–1999 гг.), аналитический доклад. Москва, 2000 г. Раздел: «Преступность в России и её изменения». Коллектив авторов НИИ Генеральной прокуратуры РФ.

183. Состояние и тенденции преступности в Российской Федерации. М., «Экзамен», 2007 г.

184. О состоянии преступности в Российской Федерации и результатах работы органов Следственного комитета при Прокуратуре Российской Федерации за 2008 г. // Вестник Следственного комитета при прокуратуре Российской Федерации. 2009. № 2(4). С.64.

185. Состояние законности и правопорядка в РФ и работа органов прокуратуры. 2008 год. Информационно-аналитический доклад. М. 2009 г.

186. Состояние законности и правопорядка в РФ и работа органов прокуратуры. 2009 год. Информационно-аналитический доклад. Часть 1, М. 2010 г. Состояние законности и правопорядка в РФ и работа органов прокуратуры. 2009 год. Информационно-аналитический доклад. Часть III, М. 2010 г.

187. Преступность: стратегия борьбы – М., 1997 г.; «Преступность и законодательство» М., 1997 г.; Уголовная политика России – прошлое, настоящее и будущее.

188. Сборник информационных материалов Общественного центра содействия реформе уголовно правосудия (Москва). 1997. Вып. I. «Преступность и реформы в России» М., 1998 г.

189. Специальный доклад Уполномоченного по правам человека в РФ – Проблемы защиты прав потерпевших от преступлений. (Москва 2008).

190. Статистические данные по адвокатуре приводятся по публикациям Совета ФПА РФ в «Вестнике ФПА».

191. Правовые и социальные проблемы защиты жертв преступлений. Сборник научных трудов и нормативных актов. М. 1998 г., с. 123–126.

192. Вестник Федеральной палаты адвокатов РФ № 1, 2009 г. с. 174–176.

193. Модельный УПК для стран СНГ.

194. Журнал НАНА (мать) № 5–6 2010 г. (Учредитель – Министерство Чеченской республики по внешним связям, национальной политике, печати и информации).

195. Международный терроризм: борьба за геополитическое господство. М., 2005.

196. Уголовная юстиция: проблемы международного сотрудничества. Международный научно-исследовательский проект. – М., 1995. С. 61.

197. Handelman Stephen, guoted in Seymour M. Hersh, «The wild East» // The Atlantic Monthly. Vol. 273. № 6 (June 1994). P. 79; Serio Joseph, «Organized Crime in the former Soviet Union: only the name is new» // CJ International. Vol. 9. No. 4 (July – Aug. 1-993). P. 11.

198. United States Departament of Justice Washington, D.C., 1993. Federal Bureau of Investigation, Terrorism in the United States;

199. «Круглый стол»: терроризм: психологические корни и правовые оценки // Государство и право. 1995. № 4. С. 20–47.

200. «Жизнь в четыре миллиона» – АиФ № 48, 2009 г.

201. Выдержки из докладов Генерального прокурора РФ приводятся с сайта Генеральной прокуратуры РФ.

202. Жертвы преступлений: право на защиту. Проблемы защиты прав потерпевших и свидетелей по уголовным преступлениям. Доклад правозащитного движения «Сопротивление», 2008 г.,

203. Проект Федеральной программы обеспечения и защиты прав и свобод человека (1998–2002 гг.) // СПС ГАРАНТ.

204. Проект УПК РФ НИИ проблем укрепления законности правопорядка. М. 1994 г.

205. Проект общей части УПК РФ Государственного правового управления президента РФ. М. 1994 г.

206. Судебные речи русских юристов. Сборник. Издание второе, исправленное и дополненное. М., 1957.

207. Доклад Генерального прокурора РФ на заседании Совета Федерации Федерального Собрания Российской

Федерации по итогам 2009 г. Сайт – страница Генерального прокурора РФ.

208. СЗ РФ. 2001. № 29. Ст. 2950. СЗ РФ. 1995. № 27. Ст. 2503.

209. СЗ РФ. 1995. № 33. Ст. 3340. СЗ РФ. 1996. № 3. Ст. 148.

210. СЗ РФ. 1996. № 3. Ст. 145. СЗ РФ. 2005. № 30 (Часть 1). Ст. 3105.

211. Ведомости СНД и ВС СССР. 1991. № 26. Ст. 733.

212. СЗ РФ. 1996. № 3. Ст. 145. СЗ РФ. 1999. № 42. Ст. 5005.

213. СЗ РФ. 1997. № 2. Ст. 198.

214. Российский статистический ежегодник. М., 2003. С. 111–117.

215. Неправительственные общественные организации: Справочник. М., 2003.

216. Официальный сайт общероссийского общественного движения «За права человека» ///

217. Научно-практическая конференция «Социальные реформы в современной России: роль общественных движений» (10, 11 октября 2005 г., Москва). М., 2005.

218. Официальный информационный портал правозащитников «Права человека в России»

219. Российская газета. 13 апреля 2007 г. N 78.

220. Mireille Delmas-Marty and J.R. Spencer. European Criminal Procedures. Cambridge University Press. New York. 2002. P. 156.

221. The Powers of Criminal Courts (Sentencing) Act 2000 [Electronic resource] / Website of UK Office of Public Sector Information. URL: Wright, Federal Practice and Procedure 528 (1995 Supp.); Twenty-Fifth Annual Review of Criminal Procedure, 84. Georgetown Law Journal 641, 1322-326 (1996).

Примечания

1

См. Состояние законности и правопорядка в РФ и работа органов прокуратуры в 2008 г. М., 2009 г., с.179.

(обратно)

2

О состоянии преступности в Российской Федерации и результатах работы органов Следственного комитета при Прокуратуре Российской Федерации за 2008 г. // Вестник Следственного комитета при прокуратуре Российской Федерации. 2009. № 2(4). С.64.

(обратно)

3

Состояние законности и правопорядка в Российской Федерации и работа органов прокуратуры. 2008 год: информ. – аналитич. доклад: М., 2009. Ч. II. С. 13, 23, 26, 27.

(обратно)

4

Баглай М.В., Габричидзе Б.Н. Конституционное право Российской федерации. Учебник для вузов. М. Инфра, 1996 г.; Теория и практика защиты прав челолвека под ред. Е.В. Середы. М. Юриспруденция, 2004 г., с. 28–51.

(обратно)

5

Большой юридический словарь. М. Инфра-М, 1998 г.

(обратно)

6

Конституция Российской Федерации – проблемный комментарий. М. 1997 г., стр. 28.

(обратно)

7

См. Конституция Российской Федерации – проблемный комментарий. М. 1997 г., стр. 51. Мы не касаемся здесь нормотворчества органов управления и законодательных органов субъектов Федерации, которые не должны противоречить Конституции РФ и общепризнанным принципам и нормам международного права.

Постановления Конституционного Суда РФ и постановления Пленума Верховного Суда РФ нами затрагиваются здесь в той мере, в какой они касаются интерпретации и использования отечественной правоприменительной практикой общепризнанных принципов и норм международного права.

(обратно)

8

См. Конституция Российской Федерации. Проблемный комментарий. М. 1997 г., с. 29.

(обратно)

9

О.И. Тиунов – Всеобщая декларация прав человека в нормах международного и конституционного права. Журнал российского права, 2009 г. № 2.

(обратно)

10

Состояние законности и правопорядка в РФ и работа органов прокуратуры. 2008 год. Информационно-аналитический доклад. М. 2009 г. стр. 5.

(обратно)

11

Там же, стр. 6.

(обратно)

12

Состояние законности и правопорядка в РФ и работа органов прокуратуры. 2009 год. Информационно-аналитический доклад. Часть 1, М. 2010 г. стр. 25.

(обратно)

13

Состояние законности и правопорядка в РФ и работа органов прокуратуры. 2008 год. Информационно-аналитический доклад. М. 2009 г. стр. 16.

(обратно)

14

Состояние законности и правопорядка в РФ и работа органов прокуратуры. 2009 год. Информационно-аналитический доклад. Часть 1, М. 2010 г. стр. 14.

(обратно)

15

Там же, стр.14.

(обратно)

16

Статистические данные по адвокатуре здесь и далее приводятся по публикациям Совета ФПА РФ в «Вестнике ФПА».

(обратно)

17

Почечуева О.С. Особенности деятельности адвоката – представителя потерпевшего в российском уголовном процессе. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата юридических наук. М. 2009 г.

(обратно)

18

А.П. Галоганов – Председатель президиума Московской областной коллегии адвокатов (ныне – Президент адвокатской палаты Московской области и вице-президент ФПА РФ), соглашаясь с соображениями о необеспеченности потерпевших правовой помощью, вынужден был констатировать: «На адвоката и коллегии никто не возлагает обязанности оказывать бесплатную юридическую помощь потерпевшим. Государство как бы вообще «забыло» о потерпевших, механизма оказания им бесплатной юридической помощи не предусматривает» – Сборник – Проблемы защиты жертв преступлений. М. 1999 г., с. 20.

(обратно)

19

Декларация прав и свобод человека и гражданина (принята в 1991 г.)

(обратно)

20

Конституционный Суд РФ. Определение от 11 апреля 1997 г. N 82-О о проверке конституционности статьи 2 Федерального закона от 30 ноября 1994 года.

(обратно)

21

Центром социального прогнозирования в октябре-декабре 2005 г. проведено анкетирование 2511 респондентов, отобранных соответственно с моделью комбинированной выборочной совокупности. Целью опроса являлось изучение отношения граждан РФ к деятельности органов Судебной власти.

Итог удручает. Только 19 % опрошенных высказали ту или иную степень доверия деятельности судебных органов. При этом, безусловно доверяющих судам оказалось лишь 7 %. (Аналитическая записка по итогам реализации проекта «Социологическое исследование по изучению отношения граждан РФ к деятельности органов Судебной власти» М. 2005 г.).

На предложение указать, какой из государственных структур они более всего доверяют, респонденты ответили: Армии – 29,7 %, Органам безопасности – 12,5 %, Милиции – 10,6 %, Суду – 9,8 %, Прокуратуре – 6,7 %, Налоговой инспекции – 7,5 %, никому из перечисленных – 37,4 %. («Престиж органов прокуратуры». М. 2001 г. с. 59).

Нет оснований полагать, что эти оценки за последние годы стали более благоприятными для правоохранительных органов и суда. Опросы Левада-Центра в 2009 г. показали, что отношение граждан к милиции ухудшается из года в год и 68 % из числа респондентов связывают эти оценки с «разложением и коррупцией всей правоохранительной системы (суда, прокуратуры) и отсутствием должного контроля руководства страны за их деятельностью».

(обратно)

22

Сергей Грачёв – Здравствуйте, я ваша мафия. АИФ № 42, 20–26 октября 2010 г., стр. 14.

(обратно)

23

Юлия Шигарёва – «Я – за честную игру». Пианист Николай Петров – о детях, взятках и ЕГЭ. АИФ№ 42, 20–26 октября 2010 г., стр. 3.

(обратно)

24

АИФ № 42, 20–26 октября 2010 г., стр.11.

(обратно)

25

См. «Защита жертв террористических актов и иных преступлений». Специальный доклад Уполномоченного по правам человека в РФ О.О. Миронова. М. «Юриспруденция» 2003 г., стр. 62.

(обратно)

26

Из Определения Конституционного Суда РФ от 5 февраля 2004 г. N 25-О «По жалобе гражданки Ивкиной Валентины Оноприевны на нарушение ее конституционных прав частью первой статьи 45 и статьей 405 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации».

(обратно)

27

Стандартные минимальные правила Организации Объединенных Наций в отношении мер, не связанных с тюремным заключением (Токийские правила) // Международные акты о правах человека. Сборник документов. М.: Издательская группа Норма – Инфра-М. 1998. С. 217.

(обратно)

28

Резолюция 55/59, принятая Генеральной Ассамблеей ООН 04.12.2000 г. «Венская декларация о преступности и правосудии: ответы на вызовы XXI века». // Документ ООН A/RES/55/59. 17 January 2001.

(обратно)

29

Документ ООН A/RES/56/261, 15 April 2002.

(обратно)

30

Резолюция Экономического и Социального Совета 2002/12 «Основные принципы применения программ реституционного правосудия в вопросах уголовного правосудия». // Резолюции и решения, принятые Экономическим и Социальным Советом на его основной сессии 2002 года (1–26 июля 2002). Документ ООН E/2002/INF/2/Add.2, 13 August 2002. С. 60–65.

(обратно)

31

Зорькин В.Д. – Не теряйте веру в торжество закона. Российская юстиция. 2006 г. № 3, с. 3.

(обратно)

32

Постановление Пленума Верховного суда РФ от 18 августа 1992 г. (в ред. Постановлений Пленума Верховного Суда РФ от 21.12.1993 г. и 25.04.1995 г.) «О некоторых вопросах, возникающих при рассмотрении судами дел о защите чести и достоинства граждан и юридических лиц».

(обратно)

33

См. Воскобитова Л.А. – Перспективы развития института примирения сторон в уголовном судопроизводстве России. Мировой судья № 1 2007 г.; Кузнецова А.Е. – Медиация конфликта. Учёные труды РААН № 3 2008 г. Стр. 88–96; Семеняко М.Е. – Посредничество (медиация) в системе альтернативных способов разрешения конфликтов. Учёные труды РААН № 1 2009 г. с. 43–48; Панасюк А.М. – Актуальность альтернативного разрешения споров в современной России. Учёные труды РААН № 2 2009 г. с. 36–41.

(обратно)

34

Лукашук И.И. Международное право в судах государств. СПб. 1993. С. 14.

(обратно)

35

Алексеев С.С. Структура советского права. М. 1975. С. 88.

(обратно)

36

А.Д. Бойков – Адвокатура и адвокаты. Издание второе, дополненное. М. Юрлитинформ, 2010 г., стр. 229.

(обратно)

37

«Уголовный процесс», Москва, «Юрист», 1995 г., стр. 74.

(обратно)

38

В некоторых случаях в литературе используется термин «пострадавший», но его использование требует существенных дополнительных оговорок. Так, А.Ю. Епихин к пострадавшим относит не только потерпевших, но и тех, кто оказался объектом незаконного «уголовно-процессуального воздействия», например – свидетель (см. его «Некоторые проблемы защиты пострадавшего» в кн. «Криминологическая ситуация на рубеже веков в России», Москва, 1999 год, стр. 207). О пострадавшем, но уже в другом смысле, – как о лице, заявившем о преступном посягательстве на него, – речь идет в Модельном УПК для стран СНГ (ст. 89). По сути же имеет место простая замена понятия «жертва преступления», что также требует уточнений и обоснования.

(обратно)

39

См. сб. «Правовые и социальные проблемы защиты жертв преступлений», Москва, 1998 г. Статьи: Сухарев А.Я. – стр. 3, Бойков А.Д. – стр. 9, и др., а также «Большой юридический словарь», Москва, 1997 г., стр. 202 – «Жертва».

(обратно)

40

См. «Европейская конвенция о компенсации ущерба жертвам насильственных преступлений», 1983 г; Декларация основных принципов правосудия для жертв преступлений и злоупотреблений властью», 1985 г. и др.

(обратно)

41

См. Сборники научных трудов НИИ проблем укрепления законности и правопорядка: «Судебная реформа и проблемы уголовного судопроизводства», Москва, 1995 г.; «Правовые и социальные проблемы защиты жертв преступлений», Москва, 1999 г. и др.

(обратно)

42

Цифры приводятся по книге «Состояние законности в Российской Федерации» (1998–1999 гг.) аналитический доклад. Москва, 2000 г., стр. 68. Раздел: «Преступность в России и её изменения». Коллектив авторов НИИ Генеральной прокуратуры РФ.

(обратно)

43

Состояние законности и правопорядка в РФ и работа органов прокуратуры. 2009 год. Информационно-аналитический доклад. Часть I, М. 2010 г. стр. 46.

(обратно)

44

См. «Криминология», Москва, 1997 г., стр. 135–137.

(обратно)

45

Состояние законности и правопорядка в РФ и работа органов прокуратуры. 2009 год. Информационно-аналитический доклад. Часть III, М. 2010 г. стр. 139.

(обратно)

46

Состояние законности и правопорядка в РФ и работа органов прокуратуры. 2008 год. Информационно-аналитический доклад. М. 2009 г. стр. 16.

(обратно)

47

А.И. Долгова – «Причин преступности классификация» – в Российской криминологической энциклопедии. М. 2000 г., с. 608.

(обратно)

48

Состояние законности и правопорядка в РФ и работа органов прокуратуры. 2009 год. Информационно-аналитический доклад. Часть I, М. 2010 г. стр. 9-24.

(обратно)

49

А.Д. Бойков – Адвокатура и адвокаты. М., Юрлитинформ. Стр. 193–194.

(обратно)

50

Владимир Иголкин, Нина Рузанова – «Жизнюшка». Российская газета, Неделя, 33, 25 августа 2006 г.

(обратно)

51

Н. Коныгина. «Кто взрастил молодых волков». Российская газета, 26 августа 2006 г.

(обратно)

52

Из доклада Ю.Я. Чайки в рамках «парламентского часа» в Государственной думе Российской Федерации 15.11.2006 г. Сайт Генерального прокурора РФ.

(обратно)

53

Интернет. Сайт Генерального прокурора РФ.

(обратно)

54

Полный текст Заключения, как и другие материалы, связанные с реакцией чеченской интеллигенции и официальных лиц, опубликован в журнале НАНА (мать) № 5–6 2010 г. (Учредитель – Министерство Чеченской республики по внешним связям, национальной политике, печати и информации).

(обратно)

55

Копии судебных решений см. в упомянутом журнале НАНА (мать) № 5–6 2010 г.

(обратно)

56

Сайт Генерального прокурора РФ.

(обратно)

57

Сайт МВД РФ.

(обратно)

58

См. Состояние и тенденции преступности в Российской Федерации. М., «Экзамен», 2007 г., с. З42-343.

(обратно)

59

См. Криминология. Учебник для вузов. М. 1997 г., глава XII.

(обратно)

60

См. Состояние и тенденции преступности в Российской Федерации. М., «Экзамен», 2007 г., с. З22-344.

(обратно)

61

Материалы IX конгресса ООН по предупреждению преступности и обращению с правонарушителями (Каир, 29 апреля – 8 мая 1995 г.), раздел IV о жертвах преступлений.

(обратно)

62

В.Г. Антонов-Романовский – Виктимность и самозащита населения крупных городов. В сб. Проблемы защиты жертв преступлений. М. 1999 г., стр.70.

(обратно)

63

Л.В. Франк – Потерпевший от преступления и проблемы советской виктимологии. Душанбе, «Ирфон», 1977 г.

(обратно)

64

Там же. Стр. 8.

(обратно)

65

А.И. Долгова – Виктимность и криминогенность. В сб. Проблемы защиты жертв преступлений. М. 1999 г., стр.28.

(обратно)

66

Криминология. СПБ 1999 г. стр.192.

(обратно)

67

Информационно-аналитический доклад О состоянии законности и правопорядка в РФ и работа органов прокуратуры в 2008 г. М. 2009 г. с. 180–181.

(обратно)

68

Г.И. Забрянский. Виктимизация несовершеннолетних. В сб. Проблемы защиты жертв преступлений. М. 1999 г., стр.48.

(обратно)

69

В зарубежной криминологической литературе и практике борьбы с преступностью рекомендации виктимологических исследований приобрели широкое распространение, породив разнообразные системы профилактики преступлений и способов защиты от преступных посягательств. Создаются виктимологические организации, оказывающие существенное влияние на преступность, формируются ассоциации жителей микрорайонов и поселков, объединения соседей и родителей, ставящие цель защиты от преступных посягательств. Виктимология оказала влияние даже на архитектурные концепции, заставляя архитекторов при проектировании жилых массивов избегать создания закрытых пространств, облегчающих нападение преступников. Принятие законов о возмещении государством ущерба от преступления, независимо от того, пойман преступник или нет, связано чаще всего с инициативой виктимологов. С.М. Иншаков. Зарубежная криминология. М.1997 г. стр. 185, 186.

(обратно)

70

О состоянии преступности и мерах борьбы с ней в условиях реформ, включая усилия и роль всех трех ветвей власти, а также выработку концептуальных позиций государственной политики в этой сфере см. сборники: «Преступность: стратегия борьбы» М., 1997 г.; «Преступность и законодательство» М., 1997 г.; Уголовная политика России – прошлое, настоящее и будущее: Сборник информационных материалов Общественного центра содействия реформе уголовного правосудия (Москва). 1997. Вып. I. «Преступность и реформы в России» М., 1998 г.; Сухарев А.Я., Алексеев А.И., Журавлёв М.П. Основы государственной политики борьбы с преступностью. Теоретическая модель. А.Д. Бойков – «Государственная политика борьбы с преступностью и ее отражение в праве и правосудии» в кн. «Россия на рубеже тысячелетий» М., 2000 г.

(обратно)

71

См. Состояние законности и правопорядка в РФ и работа органов прокуратуры. 2009 г. Информационно-аналитический доклад. Часть III, Москва, 2010 г., стр. 140–141.

(обратно)

72

Там же, стр. 139–145.

(обратно)

73

В.В. Лунеев – Латентной криминальности необходим системный мониторинг. Вестник Академии Генеральной прокуратуры РФ № 3 (17), 2010 г. стр. 47–48.

(обратно)

74

В.В. Лунеев – Латентной криминальности необходим системный мониторинг. Вестник Академии Генеральной прокуратуры РФ № 3 (17) 2010 г., стр. 42.

(обратно)

75

Там же, стр. 43.

(обратно)

76

«АиФ» № 48, 2011 г. стр.5. «Глухарей» стало больше?»

(обратно)

77

А.И. Алексеев, В.С. Овчинский, Э.Ф. Побегайло – «Российская уголовная политика: преодоление кризиса». М. НОРМА, 2006 г. стр. 11 Ссылка на книгу Хайека Ф.А. – Познание, конкуренция, свобода. СПБ, 2003 г., с. 148.

(обратно)

78

Там же, стр. 11. Ссылка на работу Лунеева В.В. – Преступность ХХ века: мировые, региональные и российские тенденции. Изд.-2, М. 2005 г. с. 860–861.

(обратно)

79

Там же, с. 17.

(обратно)

80

Стандартные минимальные правила Организации Объединенных Наций в отношении мер, не связанных с тюремным заключением (Токийские правила) // Международные акты о правах человека. Сборник документов. М.: Издательская группа Норма – Инфра-М. 1998. С. 217.

(обратно)

81

А.Д. Бойков – Защита жертв преступлений в уголовном судопроизводстве РФ. В сб. Правовые и социальные проблемы защиты жертв преступлений. М.1998 г. с. 17–18.

(обратно)

82

А.Д. Бойков – «Государственная политика борьбы с преступностью и ее отражение в праве и правосудии» в кн. «Россия на рубеже тысячелетий» М., 2000. С. 183–209.

(обратно)

83

А.И. Алексеев, В.С. Овчинский, Э.Ф. Побегайло – «Российская уголовная политика: преодоление кризиса» М. НОРМА, 2006 г. стр. 20–21. Ссылка на книгу Добренькова В.И. – Россия на краю бездны…. Нас убивают: документы, статьи, письма. М. 2004 г. с. 623–624.

(обратно)

84

Конституция Российской Федерации. Проблемный комментарий. М. 1997 г. с. 57.

(обратно)

85

Там же, с.57.

(обратно)

86

Цуканов С.С. «К вопросу о сущности и содержании понятия «патернализм государства на современном историческом этапе»». Ученые труды РААН. М. 2010 г. № 4.

(обратно)

87

Зорькин В.Д. Верховенство права и встреча цивилизаций //Журнал конституционного правосудия. 2008. № 1. С. 33.

(обратно)

88

Иванова Е. Тихая радость омбудсмена //ЭЖ-Юрист. 2008. № 11. С. 22.

(обратно)

89

Так, если пострадавшим от трёх терактов во Владикавказе (1999–2000 гг.) выплаты семьям погибших составляли – 10 тысяч руб., то семьи погибших в театральном центре на Дубровке (г. Москва, 23 октября 2002 г.) получали 100 тыс. руб., за погибших в аэропорту Домодедово (конец 2010 г.) оплата составляла 2 млн. руб.

(обратно)

90

См. – Правовые и социальные проблемы защиты жертв преступлений. Сборник научных трудов и нормативных актов. М. 1998 г., с. 123–126.

(обратно)

91

Вестник Федеральной палаты адвокатов РФ № 1, 2009 г. с. 174–176.

(обратно)

92

Мамонов В.В. Понятие и место национальной безопасности в системе конституционного строя России // Журнал российского права. – 2003. – № 6. – С. 24.

(обратно)

93

См.: Конституции государств Америки: В 3 т. / Под ред. Т.Я. Хабриевой. Т. 3. М.: Институт законодательства и сравнительного правоведения, 2006. С. 997 – 1070.

(обратно)

94

См.: Конституции государств Америки: В 3 т. Т. 3. С. 537–688.

(обратно)

95

СЗ РФ. 1997. № 52. Ст. 5909.

(обратно)

96

Резолюция Совета Безопасности ООН 1456 (2003) от 20 января 2003 г. // Документ ООН S/RES/1456(2003).

(обратно)

97

Защита прав жертв террористических актов и иных преступлений (сборник нормативных актов и официальных документов) / Под общ. ред. О.О. Миронова. – М., 2003. – С. 137–138.

(обратно)

98

Международные акты о правах человека: Сборник документов / Сост. докт. юрид. наук, проф. В.А. Карташкин, докт. юрид. наук, проф. Е.А. Лукашева. – 2-е изд., изм. и доп. – М.: Норма, 2002. – С. 35.

(обратно)

99

Принята и провозглашена резолюцией 217 А(III) Генеральной Ассамблеи ООН от 10 декабря 1948 г. (Международные акты о правах человека: Сборник документов / Сост. докт. юрид. наук, проф. В.А. Карташкин, докт. юрид. наук, проф. Е.А. Лукашева. – 2-е изд., изм. и доп. – М.: Норма, 2002. – С. 38.

(обратно)

100

Принят резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН от 16 декабря 1966 г. (Международные акты о правах человека: Сборник документов / Сост. докт. юрид. наук, проф. В.А. Карташкин, докт. юрид. наук, проф. Е.А. Лукашева. – 2-е изд., изм. и доп. – М.: Норма, 2002. – С. 43.

(обратно)

101

Следует отметить, что в данной области этот принцип ограничивает право государство предоставлять лицам политическое убежище по своему усмотрению.

(обратно)

102

Борьба с терроризмом. Нормы Совета Европы. – 3-е изд., изм. и доп. – Страсбург: Издательство Совета Европы, 2005. – С. 503.

(обратно)

103

СЗ РФ. 2001. № 35. Ст. 3513.

(обратно)

104

Борьба с терроризмом касается каждого. Библиотечка «Российской газеты». Вып. 13. – М., 2003. – С. 145–150.

(обратно)

105

Бюллетень международных договоров. 2003. № 5. – С. 10–23.

(обратно)

106

Борьба с терроризмом. Нормы Совета Европы. – 3-е изд., изм. и доп. – Страсбург: Издательство Совета Европы, 2005. – С. 5.

(обратно)

107

Там же. – С. 45.

(обратно)

108

Там же. – С. 111.

(обратно)

109

См.: «Уголовный кодекс РСФСР» утв. ВС РСФСР 27.10.1960 «Ведомости ВС РСФСР», 1960, № 40, ст. 591.

(обратно)

110

См.: «Уголовный кодекс Российской Федерации» от 13 июня 1996 г. № 63-ФЗ «СЗ РФ», 1996, № 25, ст. 2954.

(обратно)

111

См.: Коновалов И.В. Психология терроризма // «Юридическая психология», 2007, № 4. С. 28.

(обратно)

112

См.: Федеральный закон от 25 июля 1998 г. № 130-ФЗ «О борьбе с терроризмом»//«СЗ РФ», 1998, № 31, ст. 3808.

(обратно)

113

См.: Минязев Д.М. Меры уголовно-правового характера, применяемые к лицам, виновным в террористической деятельности // Общество и право. 2009. N 5. С. 181–184.

(обратно)

114

См.: Петрищев В.Е. Феномен терроризма смертников // Криминология: вчера, сегодня, завтра. Труды Санкт-Петербургского криминологического клуба. 2005. № 1(8): Терроризм и террор в контексте мирового социального насилия. СПб., 2005. С. 33.; Сердюк Л.В. О формировании агрессии современного терроризма. С. 107.

(обратно)

115

См.: Ожегов С.И. Словарь русского языка. – М., 1986. – С. 334.

(обратно)

116

См.: Максимов С.В., Ревин В.П. Насильственные преступления в сфере семейно-бытовых отношений и проблемы их профилактики. – М., 1993. – С. 42.

(обратно)

117

См.: Шестаков Д.А. Криминология. Преступность как свойство общества. – СПб., 2001. – С. 168.

(обратно)

118

См.: Баев О.А. Тактика следственных действий. – Воронеж, 1992. – С. 37.

(обратно)

119

Костылев А.О. Организация охраны и обороны особо важных объектов и пресечения их захвата: Методическая разработка для проведения практического занятия по специальной тактике. – М.: МосУ МВД России, 2005.

(обратно)

120

См.: Международный терроризм: борьба за геополитическое господство. М., 2005. С. 19–20.

(обратно)

121

Литвинов Н.Д. Роль идеи в развитии антигосударственного терроризма. Воронеж, 1999 г.; Литвинов Н.Д., Нурадинов Ш.М. Кавказский террор в Российской империи. М., 1999.

(обратно)

122

Литвинов Н.Д. Роль идеи в развитии антигосударственного терроризма. Воронеж, 1999. С. 35.

(обратно)

123

Там же. С. 36.

(обратно)

124

Ведомости СНД и ВС РФ. 1992. № 15. Ст. 769.

(обратно)

125

СЗ РФ. 2000. № 2. Ст. 170.

(обратно)

126

См.: Федеральный закон от 06 марта 2006 г. № 35-ФЗ «О противодействии терроризму» // СЗ РФ, 2006, № 11, ст. 1146.

(обратно)

127

См.: Определение Конституционного Суда РФ от 19 февраля 2009 г. № 137-О-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы граждан Э.Д. Бзаровой, Э.Л. Кесаевой, В.А. Назарова и Э.Л. Тагаевой на нарушение их конституционных прав положением пункта 2 статьи 14 Федерального закона «О борьбе с терроризмом»// СПС Консультантплюс // 15.11.2010 г.

(обратно)

128

СЗ РФ. 2001. № 23. Ст. 2277.

(обратно)

129

Уголовная юстиция: проблемы международного сотрудничества. Международный научно-исследовательский проект. – М., 1995. С. 61.

(обратно)

130

Handelman Stephen, guoted in Seymour M. Hersh, «The wild East» // The Atlantic Monthly. Vol. 273. № 6 (June 1994). P. 79; Serio Joseph, «Organized Crime in the former Soviet Union: only the name is new» // CJ International. Vol. 9. No. 4 (July – Aug. 1-993). P. 11.

(обратно)

131

См.: Шалыгин Б.И. Предупреждение терроризма на транспорте мерами административно-правового воздействия // «Административное право», 2009, № 2, с. 36.

(обратно)

132

См.: Что толкает людей на самоподрыв в толпе? О психологии террористов-смертников // Известия //

(обратно)

133

См.: Стрельников К.А.Организация работы органов внутренних дел по выявлению преступлений, связанных с финансированием терроризма // «Уголовное судопроизводство», 2009, № 1

(обратно)

134

Там же. Р. 8; Законодательство по борьбе с организованной преступностью в зарубежных странах. – М., 1989.

(обратно)

135

См., например: United States Departament of Justice Washington, D.C., 1993. Federal Bureau of Investigation, Terrorism in the United States; «Круглый стол»: терроризм: психологические корни и правовые оценки // Государство и право. 1995. № 4. С. 20–47.

(обратно)

136

См.: Мамичева С.В. Права жертв преступлений // Журнал российского права. 2001. № 7. С. 102.

(обратно)

137

Терроризм. Правовые аспекты противодействия. «ЭКСМО» 2007 г., стр. 120–121.

(обратно)

138

См.: Защита прав жертв террористических актов и иных преступлений: Специальный доклад Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации. М., 2003. С. 41–43.

(обратно)

139

Защита прав жертв террористических актов и иных преступлений. Специальный доклад Уполномоченного по правам человека в РФ О.О. Миронова. М. «ЮРИСПРУДЕНЦИЯ» 2003 г., стр. 46.

(обратно)

140

По материалам Интернет-сайтов.

(обратно)

141

Специальный доклад Уполномоченного по правам человека в РФ – ПРОБЛЕМЫ ЗАЩИТЫ ПРАВ ПОТЕРПЕВШИХ ОТ ПРЕСТУПЛЕНИЙ (Москва 2008).

(обратно)

142

Правовые акты о компенсациях жертвам теракта 11 сентября 2001 г. и материалы калькуляции расчетов убытков см. в книге Терроризм. Правовые аспекты противодействия. М. Эксмо, 2007 г., стр. 721-776

(обратно)

143

И.Л. Трунов, А.К. Айвар – Экономический эквивалент человеческой жизни. Часть I. В книге – Терроризм. Правовые аспекты противодействия. М. Эксмо, 2007 г., стр. 400–414. А также И.Л. Трунов, Г.Х. Харисов – Экономический эквивалент человеческой жизни. Часть II. В той же книге, стр. 414–424.

(обратно)

144

См. «Жизнь в четыре миллиона» – АиФ № 48, 2009 г.

(обратно)

145

См. Востросаблин А.А., Айвар Л.К. К вопросу обоснования сумм компенсационных выплат за жизнь человека. В сб. «Терроризм. Правовые аспекты борьбы». М.2005 г. с. 193–207.

(обратно)

146

Выдержки из докладов Генерального прокурора РФ приводятся с сайта Генеральной прокуратуры РФ.

(обратно)

147

Доклад Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации за 2009 год. Раздел – Право на эффективную государственную защиту.

(обратно)

148

Закон о полиции (2011 г.) ст. 12 ч. 1.

(обратно)

149

См. Федеральный закон «О прокуратуре Российской Федерации».

(обратно)

150

Яни П.С. «Обеспечение прав потерпевшего в уголовном судопроизводстве». Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата юридических наук. М. 1995 г., с. 4.

(обратно)

151

Проект УПК РФ НИИ проблем укрепления законности правопорядка. М. 1994 г.

(обратно)

152

Проект общей части УПК РФ Государственного правового управления президента РФ. М. 1994 г.

(обратно)

153

См. Почечуева О.С. – Особенности деятельности адвоката – представителя потерпевшего в российском уголовном процессе. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата юридических наук. М. 2009 г.

(обратно)

154

Уголовный процесс. Учебник для студентов юридических вузов и факультетов. Под ред. Заслуженного деятеля науки РФ проф. Гуценко К.Ф. Изд-во «Зерцало». МГУ, 2005 г, с. 150.

(обратно)

155

Специальный доклад Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации – ПРОБЛЕМЫ ЗАЩИТЫ ПРАВ ПОТЕРПЕВШИХ ОТ ПРЕСТУПЛЕНИЙ, Москва, 2008 г.

(обратно)

156

Яни П.С. – Обеспечение прав потерпевшего в уголовном судопроизводстве. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата юридических наук. М. 1995 г.

(обратно)

157

См. ст. 6 ч. 1 Закона «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации».

(обратно)

158

ФЗ Об адвокатской деятельности и адвокатуре в РФ вносит в процессуальные нормы свои коррективы, пытаясь уравнять права защитника и представителя по собиранию доказательств. Статья 6 ч. 3 гласит – «Адвокат вправе:

1) собирать сведения, необходимые для оказания юридической помощи, в том числе запрашивать справки, характеристики и иные документы от органов государственной власти, органов местного самоуправления, а также общественных объединений и иных организаций. Указанные органы и организации в порядке, установленном законодательством, обязаны выдать адвокату запрошенные им документы или их заверенные копии не позднее чем в месячный срок со дня получения запроса адвоката; (пп. 1 в ред. Федерального закона от 20.12.2004 N 163-ФЗ)

2) опрашивать с их согласия лиц, предположительно владеющих информацией, относящейся к делу, по которому адвокат оказывает юридическую помощь».

Рассогласование законов налицо.

(обратно)

159

Определение КС РФ от 5 декабря 2003 г. N 447-О о соответствии Конституции РФ ст. 45 УПК РФ.

(обратно)

160

Определение Конституционного Суда РФ от 5 февраля 2004 г. N 25-О по жалобе гражданки Ивкиной В. О. на нарушение ее конституционных прав частью первой статьи 45 и статьей 405 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации.

(обратно)

161

Постановление Пленума Верховного суда РФ О практике применения судами норм, регламентирующих участие потерпевшего в уголовном судопроизводстве. № 17, 29 июня 2010 г.

(обратно)

162

Маркова Т.Ю. Реализация прав потерпевшего в уголовном судопроизводстве. В сб. Адвокатура, государство, общество. М. ООО «Информ-Право», 2008 г., с. 110.

(обратно)

163

Конституционный Суд Российской Федерации. Определение от 11 июля 2006 г. N 300-О

(обратно)

164

Маркова Т.Ю. Реализация прав потерпевшего в уголовном судопроизводстве. В сб. Адвокатура, государство, общество. М. ООО «Информ-Право», 2008 г., с. 113.

(обратно)

165

Е.М. Варпаховская. Проблемы эффективности использования полномочий прокурора по защите прав лиц, потерпевших от преступлений. Вестник академии генеральной прокуратуры РФ № 3 (17) 2010 г., с. 36–38.

(обратно)

166

Масштабное эмпирическое исследование лжесвидетельства было проведено научными сотрудниками НИИ по изучению причин и разработке мер предупреждения преступности, результаты которого были отражены в статье А.Р. Ратинова, Ю.П. Адамова и В.В. Волкова – «Правовая культура и борьба с лжесвидетельством» в сб. Правовая культура и вопросы правового воспитания. М. 1974 г., с. 137–159. Авторы отмечают широкую распространенность явления, его формы и причины и крайне слабую реакцию на это преступление правоохранительных органов. Заведомо ложные показания остаются обычно без последствий. По гражданским делам за этот вид преступления привлекается к ответственности один человек в год; по уголовным делам привлекается к ответственности не более 10 % явных лжесвидетелей.

Привлечение к ответственности потерпевших – явление исключительное, ограничивающееся ситуациями злостной клеветы при проявлении нетерпимости оклеветанным.

(обратно)

167

Постановление Пленума Верховного суда РФ О практике применения судами норм, регламентирующих участие потерпевшего в уголовном судопроизводстве. № 17, 29 июня 2010 г.

(обратно)

168

См. Карнозова Л., Максудов Р., Флямер М. – Восстановительное правосудие: идеи и перспективы для России. Российская юстиция, 2000 г. № 11.

(обратно)

169

Понасюк А.М. – Содействие адвокатом примирению сторон уголовного судопроизводства в качестве посредника (медиатора). Ученые труды РААН № 3, 2010 г., стр. 26–31. Его же – Участие адвоката в урегулировании юридических споров посредством медиации. Канд. дисс. М. 2011 г.

(обратно)

170

Сайт ФПА РФ.

(обратно)

171

Е.М. Ворпаховская – Проблемы эффективности использования полномочий прокурорского надзора по защите прав лиц, потерпевших от преступлений. Ж. Вестник академии Генеральной прокуратуры РФ № 3 (17) 2010 г., с. 36–40.

(обратно)

172

Е.В. Быкова – Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод: вчера, сегодня, завтра. Ж. Вестник академии Генеральной прокуратуры РФ № 3 (17) 2010 г. с. 16.

(обратно)

173

Теория доказательств в советском уголовном процессе. Часть общая. М. 1966 г. с. 465 и далее.

(обратно)

174

Теория доказательств в советском уголовном процессе. Часть общая. М. 1966 г. с. 514.

(обратно)

175

Там же, стр. 547.

(обратно)

176

Постановление Конституционного Суда РФ от 08.12.2003 N 18-П. Отдельные положения выделены курсивом нами.

(обратно)

177

Определения Конституционного Суда РФ от 05.11.2004 N 359-О, N 361-О.

(обратно)

178

Бойков А.Д. Третья власть в России. Книга вторая Продолжение реформ. М. 2002 г. с. 169. См. также учебник МГУ «Уголовный процесс» М. 2005 г. с. 471.; Сборник статей – «Проблемы теории и практики уголовного процесса: история и современность» – Воронежский государственный университет, 2006 г., с. 679–675. и др.

(обратно)

179

Постановление Пленума Верховного суда РФ № 28, 21 декабря 2010 г. О судебной экспертизе по уголовным делам. П. 1.

(обратно)

180

См.: С.Ф. Гуценко, Л.В. Головко, Б.А. Филимонов «Уголовный процесс западных государств». М., 2001. С. 119.

(обратно)

181

Там же. С. 127–129.

(обратно)

182

Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 29 апреля 1996 г. N 1 «О судебном приговоре» (в ред. Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 06.02.2007 N 7)

(обратно)

183

См., в частности, – Бойков А.Д. – Жертвы преступлений нуждаются в защите. В книге Адвокатура и адвокаты. М., Юрлитинформ 2010 г., стр. 237–241.

(обратно)

184

См. Постановление Конституционного Суда РФ от 11 мая 2005 г. № 5-П.

(обратно)

185

См.: Алексеев С.С. Социальная ценность права в советском обществе. М., 1971. С. 106.

(обратно)

186

Самощенко И.С., Фарукшин М.Х. Сущность юридической ответственности в советском обществе. М., 1974. С. 6.

(обратно)

187

См.: Юридическая энциклопедия / Под ред. М.Ю. Тихомирова. М., 1999. С. 503.

(обратно)

188

См.: «Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации» от 18 декабря 2001 г. № 174-ФЗ // СЗ РФ. 2001. № 52. ст.4921.

(обратно)

189

См., в частности, В.В. Дубровин – Гражданский иск и другие институты возмещения вреда от преступлений в уголовном судопроизводстве (международный, зарубежный, отечественный опыт правового регулирования). Диссертации на соискание ученой степени кандидата юридических наук. М. 2010 г., стр. 12.

(обратно)

190

КАРОЛИНА – «Уголовно-судебное уложение Священной Римской империи, Пресветлейшего великодержавнейшего непобедимейшего Императора Карла Пятого». Перевод профессора С.Я. Булатова. Алма-Ата, 1967 г., стр. 111–113.

(обратно)

191

См.: Мазур С.Ф., Куркина Н.В. Проблемы компенсации морального вреда потерпевшим от преступлений // «Черные дыры» в российском законодательстве. 2003. N 3. С. 286.

(обратно)

192

См.: Чорновал О.Е. Компенсация морального вреда по Судебникам 1497 и 1550 гг. // Актуальные проблемы цивилистических отраслей права. Межвузовский сборник научных трудов. Екатеринбург: Изд-во «Урал» Юрид. ин-та МВД России, 2004. Вып. 4. С. 145.

(обратно)

193

См.: Чорновал О.Е. Компенсация морального вреда по Своду законов Российской империи // Актуальные проблемы цивилистических отраслей права. Межвузовский сборник научных трудов. Екатеринбург: Изд-во УрЮИ; МВД России, 2007. Вып. 6. С. 163.

(обратно)

194

См. Козлова Ю.М. Компенсация морального вреда как способ защиты титульных пользователей жилым помещением // «Семейное и жилищное право», 2009, № 2

(обратно)

195

См. Мазур С.Ф., Куркина Н.В. Проблемы компенсации морального вреда потерпевшим от преступлений // «Черные дыры» в российском законодательстве. 2003. N 3. С. 286.

(обратно)

196

Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 20 декабря 1994 г. N 10 с изменениями от 15 января 1998 г. «О некоторых вопросах применения законодательства о компенсации морального вреда» // Сборник постановлений Пленумов Верховного Суда Российской Федерации и Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации по гражданским делам. 2-е изд., перераб. и доп. М.: ПБОЮЛ Грачев С.М., 2001. С. 235.

(обратно)

197

См.: Мазур С.Ф., Куркина Н.В. Проблемы компенсации морального вреда потерпевшим от преступлений // «Черные дыры» в российском законодательстве. 2003. N 3. С. 286.

(обратно)

198

См.: Ожегов С.И. Словарь русского языка [Текст]. М., 1998. С. 47.

(обратно)

199

См.: Гриценко Е.Н. Моральный вред как последствие преступлений против жизни и здоровья: Дис… канд. юрид. наук. Москва, 2005.

(обратно)

200

См. Ожегов С.И. Словарь русского языка. М., 1998. С. 630.

(обратно)

201

См.: Гриценко Е.Н. Моральный вред как последствие преступлений против жизни и здоровья: Дис… канд. юрид. наук: М., 2005. С. 85.

(обратно)

202

Громзин М.М. Новый вид морального вреда и метод определения размера его компенсации в денежной форме // Закон и право. 2002. № 5. С. 55.

(обратно)

203

См.: Эрделевский А.М. Компенсация морального вреда. Анализ законодательства и судебной практики. 2-е изд. М.: БЕК, 2000. С. 110.

(обратно)

204

Трудовой кодекс Российской Федерации от 30 декабря 2001 г. № 197-ФЗ // СЗ РФ, 2002. № 1 (ч. 1), ст. 3.

(обратно)

205

Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 17 марта 2004 г. № 2 «О применении судами Российской Федерации Трудового кодекса Российской Федерации» // «Бюллетень Верховного Суда РФ», № 3, март, 2007.

(обратно)

206

См.: Миронова Е. «Моральная» неустойка // ЭЖ-Юрист. 2010. N 22. С. 14.

(обратно)

207

См.: Нарижный С.В. Компенсация морального вреда в уголовном судопроизводстве России: Монография. М.: Городец, 2001. С. 113.

(обратно)

208

См.: С. Фликер. Вправе ли адвокат быть представителем потерпевшего // Соц. законность. 1960. N 10. С. 64–65.

(обратно)

209

См.: Воронов А.А. Этические проблемы процессуального поведения адвоката – представителя потерпевшего в уголовном процессе // Воронежский адвокат. 2006. № 11. С. 10.

(обратно)

210

Судебные речи русских юристов. Сборник. Издание второе, исправленное и дополненное. М., 1957. С. 664.

(обратно)

211

См. Судебные речи русских юристов. Сборник. Издание второе, исправленное и дополненное. М., 1957. С. 750.

(обратно)

212

Плевако Н.Ф. Избранные речи. М., 1993. С. 89–90.

(обратно)

213

См. Конин В.В. Профессиональная этика в деятельности адвоката // Федеральное законодательство об адвокатуре: Практика применения и проблемы совершенствования: Материалы Международной научно-практ. конф., 13 июля 2004 г. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2004.

(обратно)

214

А.А. Воронов. «Этические проблемы процессуального поведения адвоката – представителя потерпевшего в уголовном процессе» включена в информационный банк согласно публикации – «Адвокатская практика», 2007, N 1.

(обратно)

215

См. Кокорев Л.Д., Котов Д.П. Этика уголовного процесса. Воронеж, 1993. С. 183.

(обратно)

216

См. Постановление Конституционного Суда РФ от 8 декабря 2003 г. N 18-П «По делу о проверке конституционности положений статей 125, 219, 227, 229, 236, 237, 239, 246, 254, 271, 378, 405, 408, а также глав 35 и 39 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с запросами судов общей юрисдикции и жалобами граждан» // СЗ РФ. 2003. N 51. Ст. 5026.

(обратно)

217

См. О суде (N 2): Декрет Всероссийского центрального исполнительного комитета. 1918 г. 7 марта // Хрестоматия по истории государства и права России: Учебн. пособие / Сост. Ю.П. Титов. 2-е изд., перераб. и доп. М., 2005. С. 287.

(обратно)

218

См. Кони А.Ф. Приемы и задачи прокуратуры: Собрание сочинений. Т. 4. С. 129.

(обратно)

219

См. Гаврилов С.Н. Адвокатура в Российской Федерации. С. 146–147.

(обратно)

220

Основные положения о роли адвокатов (приняты восьмым Конгрессом ООН по предупреждению преступлений в августе 1990 г. в Нью-Йорке).

(обратно)

221

Декларация основных принципов правосудия для жертв преступлений и злоупотреблений властью (ООН, 29 ноября 1985 года)

(обратно)

222

Н.П. Шарыло, Л.А. Прокудина – Гражданско-правовая ответственность за причинение вреда. В сб. Правовые и социальные проблемы защиты жертв преступлений. М. 1998 г., с. 28.

(обратно)

223

Гражданский кодекс РФ. Ст. 8 ч.1.

(обратно)

224

Ведомости ВС СССР. 1981 г. № 21, ст. 741.

(обратно)

225

Постановление Пленума Верховного суда РФ от 28 апреля 1994 г. «О судебной практике по делам о возмещении вреда здоровью. П. 20.

(обратно)

226

Постановление Пленума Верховного суда РФ от 20 декабря 1994 г. N 10 в ред. Постановлений Пленума Верховного Суда РФ от 25.10.96 N 10, от 15.01.98 N 1, от 06.02.2007 N 6 НЕКОТОРЫЕ ВОПРОСЫ ПРИМЕНЕНИЯ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА О КОМПЕНСАЦИИ МОРАЛЬНОГО ВРЕДА

(обратно)

227

Устав уголовного судопроизводства 1864 г. ст. 780–784.

(обратно)

228

Вопросы развития и современного состояния института реабилитации в законодательстве зарубежных стран см. в работах: Бойцовой В.В. и Бойцовой Л.В – Реабилитация необоснованно осужденных граждан в современных правовых системах. Тверь, 1993 г.; Рохлина В.И. и др. – Институт реабилитации в Российском законодательстве. Изд-во. «Юридический центр Пресс», 2007 г. глава 2, стр. 42–70.

(обратно)

229

См. А.И. Лубенский – Возмещение ущерба, причиненного незаконным арестом и осуждением, по законодательству зарубежных стран. М. 1980 г., стр. 28–29.

(обратно)

230

Доклад Генерального прокурора РФ на заседании Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации по итогам 2009 г. Сайт – страница Генерального прокурора РФ.

(обратно)

231

Состояние законности и правопорядка в РФ и работа органов прокуратуры. Информационно-аналитический доклад НИИ Генпрокуратуры ч. III, Москва, 2010 г., разделы 4.3. и 4.4.

(обратно)

232

Почему менты пытают и берут взятки – FoxЖурнал на Ivlim.Ru. Дата индексирования: 15.11.2010. –

(обратно)

233

Постановление Европейского Суда по правам человека по делу «Михеев (Mikheyev) против Российской Федерации» (Жалоба № 77617–01) от 26 января 2006 г. в книге: Институт реабилитации в российском законодательстве. «Юридический центр Пресс», 2007 г., стр. 200–238.

(обратно)

234

Постановление Европейского Суда по правам человека по делу «Менешева (Menesheva) против Российской Федерации» (Жалоба № 59261–00) от 9 марта 2006 г. в книге: Институт реабилитации в российском законодательстве. «Юридический центр Пресс», 2007 г., стр. 239–265.

(обратно)

235

Доклад Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации за 2010 год. Раздел – Право на компенсацию вреда, причиненного государством.

(обратно)

236

Л.А. Прокудина – Новое в возмещении ущерба гражданину, причиненного незаконным уголовным преследованием. В сб. Проблемы защиты жертв преступлений. М. 1999 г., с. 36–38.

(обратно)

237

Помимо упомянутых выше монографий см. Д.В. Татьянин – Реабилитация в уголовном процессе России. «Юрлитинформ» М. 2007 г.; В.В. Владимирова – Компенсация морального вреда – мера реабилитации потерпевшего в российском уголовном процессе. «Волтерс Клувер» М. 2007 г.

(обратно)

238

В.И. Рохлин и др. Институт реабилитации в российском законодательстве. СПБ, «Юридический центр Пресс», 2007 г., стр. 194.

(обратно)

239

Уголовный процесс – учебник для студентов юридических вузов и факультетов. Издательство «Зерцало» МГУ, 2005 г. стр. 644–645.

(обратно)

240

В.В. Бойцова. Народный правозащитник: статус и функционирование. Часть 1. Тверь 1994 г. с. 37.

(обратно)

241

Там же. Стр. 41. Обстоятельное рассмотрение статуса и деятельности омбудсмена см. в книге В.В. Бойцовой – Служба защиты прав человека: Мировой опыт. М. 1997 г.

(обратно)

242

Г.Б. Мирзоев – Правоохранительная деятельность государства и вопросы общественного контроля. М., Юрлитинформ, 2007 г., с. 37.

(обратно)

243

Состояние законности и правопорядка в РФ и работа органов прокуратуры в 2009 г. Информационно-аналитический доклад. Часть 1, стр. 35–37. М. 2010 г.

(обратно)

244

В Докладе Уполномоченного эти предложения подаются без ссылок на научные источники, что вполне отвечает психологии крупных чиновников: приписывать достижения себе, а промахи и просчёты – всем прочим.

(обратно)

245

См. Гаджиев К.С. Концепция гражданского общества: идейные истоки и основные вехи формирования // Вопросы философии. 1991. № 7. С. 9; Гражданское общество и перспективы демократии. М., 1994; Голенкова З.Т., Витюк В.В., Гридчин Ю.В., Черных А.И., Романенко Л.М. Становление гражданского общества и социальная стратификация // Социс. 1995. № 6. С. 5, 6.

(обратно)

246

См.: СЗ РФ. 1995. № 21. Ст. 1930.

(обратно)

247

См.: СЗ РФ. 2001. № 29. Ст. 2950.

(обратно)

248

См.: СЗ РФ. 1995. № 27. Ст. 2503.

(обратно)

249

См.: СЗ РФ. 1995. № 33. Ст. 3340.

(обратно)

250

См.: СЗ РФ. 1996. № 3. Ст. 148.

(обратно)

251

См.: СЗ РФ. 1996. № 3. Ст. 145.

(обратно)

252

См.: Федеральный закон от 19 мая 1995 г. № 82-ФЗ «Об общественных объединениях», ст. 1 // СЗ РФ. 1995. № 21. Ст. 1930.

(обратно)

253

См.: Авакьян С.А. Конституционное право России: Учебный курс. 2-е изд., перераб. и доп. В 2-х томах. Т. 1. М.: Юристъ, 2007. С. 450.

(обратно)

254

См.: Лапаева В.В. Нужен референдум по избирательной системе // Власть. 1997. № 12. С. 47.

(обратно)

255

См.: Витрук Н.В. Общая теория правового положения личности. М.: Норма, 2008. С. 429.

(обратно)

256

См.: СЗ РФ. 2005. № 30 (Часть 1). Ст. 3105.

(обратно)

257

См.: Влазнев В.Н. Указ. соч. С. 106.

(обратно)

258

См.: Ведомости СНД и ВС СССР. 1991. № 26. Ст. 733.

(обратно)

259

См.: Гражданский кодекс Российской Федерации (часть первая) от 30 ноября 1994 г. № 51-ФЗ, п. 1, 3 ст. 50 // СЗ РФ. 1994. № 32. Ст. 3301.

(обратно)

260

См.: СЗ РФ. 1996. № 3. Ст. 145.

(обратно)

261

См.: Баранов П.П. Институты гражданского общества в правовом пространстве современной России: Дисс… канд. юрид. наук. Ростов-на-Дону, 2003. С. 82.

(обратно)

262

См.: Российский статистический ежегодник. М., 2003. С. 111–117.

(обратно)

263

См.: Неправительственные общественные организации: Справочник. М., 2003.

(обратно)

264

См.: Авакьян С.А. – Указ. Соч. С. 450.

(обратно)

265

См.: Гнездилова О., Джибладзе Ю., Милославская Д., Таубина Н. Доклад «Первый год применения нового российского законодательства об НКО: проблемы и рекомендации по изменениям». М., 2007. С. 8–9.

(обратно)

266

Там же. С. 467.

(обратно)

267

См.: Гражданское общество в России: Структуры и сознание. М., 1998. С. 8.

(обратно)

268

Там же. С. 9.

(обратно)

269

См.: Баранов П.П. – Указ. соч. С. 83, 84.

(обратно)

270

См.: Алексеева Л.М. Указ. соч. С. 3.

(обратно)

271

Гаджиев К.С. Концепция гражданского общества: идейные истоки и основные вехи формирования // Вопросы философии. 1991. № 7. С. 9; Гражданское общество и перспективы демократии. М., 1994; Голенкова З.Т., Витюк В.В., Гридчин Ю.В., Черных А.И., Романенко Л.М. Становление гражданского общества и социальная стратификация // Социс. 1995. № 6. С. 5, 6.

(обратно)

272

Проведение Гражданских форумов в 2001 и 2007 гг., организованных по инициативе Администрации Президента РФ, показало, что власть признала существование если не гражданского общества в завершенном виде, то, во всяком случае, его зачатков. Например, когда собирали Гражданский форум 2001 г., было решено не приглашать политические общественные организации, религиозные организации и профсоюзы, т. е. власть весьма разумно ограничилась самым многочисленным третьим сектором. Очевиден был интерес властей поговорить именно с неполитическими общественными организациями, набирающими силу в последние годы.

(обратно)

273

См.: Влазнев В.Н. Указ. соч. С. 111.

(обратно)

274

См.: СЗ РФ. 2002. № 24. Ст. 2253.

(обратно)

275

См.: СЗ РФ. 2002. № 51. Ст. 4982.

(обратно)

276

См.: СЗ РФ. 1995. № 21. Ст. 1930.

(обратно)

277

См.: Калашников С.В. – Указ. соч. С. 236, 237.

(обратно)

278

См.: Авакьян С.А. – Указ. соч. С. 468.

(обратно)

279

См.: СЗ РФ. 1999. № 42. Ст. 5005.

(обратно)

280

См.: Официальный сайт общероссийского общественного движения «За права человека» ///

(обратно)

281

Движение «За права человека» – единственная в России правозащитная организация, защищающая предпринимателей от преследований власти.

(обратно)

282

См.: Научно-практическая конференция «Социальные реформы в современной России: роль общественных движений» (10, 11 октября 2005 г., Москва). М., 2005. С. 2.

(обратно)

283

См.: Официальный информационный портал правозащитников «Права человека в России» // #2

(обратно)

284

См.: СЗ РФ. 1997. № 2. Ст. 198.

(обратно)

285

См.: Российская газета. 13 апреля 2007 г. N 78.

(обратно)

286

См.: Проект Федеральной программы обеспечения и защиты прав и свобод человека (1998–2002 гг.) // СПС ГАРАНТ.

(обратно)

287

Доклад Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации за 2009 год, раздел 15. Взаимодействие с российскими и международными правозащитными структурами.

(обратно)

288

«Юристы за права и достойную жизнь человека» – общероссийская общественная политическая организация, зарегистрирована 30 октября 1998 года. Координатором избран Президент Гильдии российских адвокатов Гасан Борисович Мирзоев.

(обратно)

289

Комментарий к Федеральному закону «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в РФ». Изд. «Юрист», 2003 г., с. 146.

(обратно)

290

См. Бойков А.Д. Адвокатура и адвокаты. Разделы: «О повышении роли общественных объединений адвокатуры как института гражданского общества» (с. 28–36) и «Социальная ответственность адвокатуры» (с. 58–71), Изд. «Юрлитинформ», М. 2010 г., а также его более ранние публикации.

(обратно)

291

Бойков А.Д. Адвокатура и адвокаты. Изд. «Юрлитинформ», М. 2010 г. Стр. 65.

(обратно)

292

Крылова Н.Е., Серебренникова А.В. Уголовное право зарубежных стран (Англии, США, Франции, Германии). Изд. 2-е, переработ. и доп. Учебное пособие. М.: Издательство «Зерцало». 1998. С. 26–27.; См. также: Рене Давид – Основные правовые системы современности. М. 1967 г. Решетников Ф.М. Правовые системы стран мира. М.: Юридическая литература. 1993; Он же. Современные тенденции развития уголовного законодательства и уголовно-правовой теории // Государство и право, 1994. № 6. С. 44–77.

(обратно)

293

Гуценко К.Ф., Головко Л.В., Филимонов Б.А. Уголовный процесс западных государств. ИКД «Зерцало-М». 2001. С. 44–46, 164–166.

(обратно)

294

Додонов В.Н. Сравнительное уголовное право. Общая часть. М.: Издательство «Юрлитинформ». 2009. С. 329.

(обратно)

295

Mireille Delmas-Marty and J.R. Spencer. European Criminal Procedures. Cambridge University Press. New York. 2002. P. 156.

(обратно)

296

The Powers of Criminal Courts (Sentencing) Act 2000 [Electronic resource] / Website of UK Office of Public Sector Information. URL: / acts2000/ukpga20000006_en_1.

(обратно)

297

Для потерпевших, здоровью которых причинен вред, установлены компенсации:

– нуждающимся в стационарном лечении и реабилитации (сроком не более 6 недель) – до 27.000 фунтов стерлингов;

– получившим повреждения конечностей (переломы) или внутренних органов без последующей утраты функций – до 13.500 фунтов стерлингов, а связанные с утратой функций или удалением парных органов (почки, глаза, легкого, слуха) – до 55.000 фунтов стерлингов;

– в случае длительной стойкой утраты трудоспособности на срок свыше 28 недель – до 250.000 фунтов стерлингов.

(обратно)

298

Wright, Federal Practice and Procedure 528 (1995 Supp.); Twenty-Fifth Annual Review of Criminal Procedure, 84. Georgetown Law Journal 641, 1322-326 (1996).

(обратно)

299

См. Состояние законности и правопорядка в РФ и работа органов прокуратуры в 2008 г. М. 2009 г., с.179.

(обратно)

300

О состоянии преступности в Российской Федерации и результатах работы органов Следственного комитета при Прокуратуре Российской Федерации за 2008 г. // Вестник Следственного комитета при прокуратуре Российской Федерации. 2009. № 2(4). С.64.

(обратно)

301

Состояние законности и правопорядка в Российской Федерации и работа органов прокуратуры. 2008 год: информ. – аналитич. доклад: М., 2009. Ч. II. С. 13, 23, 26, 27.

(обратно)

302

ОПРЕДЕЛЕНИЕ КС РФ ОТ 27 ДЕКАБРЯ 2005 Г. N 523-О ПО ЖАЛОБЕ ГРАЖДАН БУРБАН ЕЛЕНЫ ЛЕОНИДОВНЫ, ЖИРОВА ОЛЕГА АЛЕКСАНДРОВИЧА, МИЛОВИДОВА ДМИТРИЯ ЭДУАРДОВИЧА, МИЛОВИДОВОЙ ОЛЬГИ ВЛАДИМИРОВНЫ И СТАРКОВОЙ ТАМАРЫ МИХАЙЛОВНЫ НА НАРУШЕНИЕ ИХ КОНСТИТУЦИОННЫХ ПРАВ ПОЛОЖЕНИЯМИ СТАТЬИ 17 ФЕДЕРАЛЬНОГО ЗАКОНА «О БОРЬБЕ С ТЕРРОРИЗМОМ»

(обратно)

303

См.: Мамичева С.В. Права жертв преступлений // Журнал российского права. 2001. № 7. С. 102.

(обратно)

304

См. Правовые и социальные проблемы защиты жертв преступлений. Сборник научных трудов и нормативных актов. М. 1998 г., с. 123–126.

(обратно)

305

Цитируется по статье Ивановой Е. Тихая радость омбудсмена // ЭЖ-Юрист. 2008. № 11. С. 22.

(обратно)

306

Правовые акты о компенсациях жертвам теракта 11 сентября 2001 г. и материалы калькуляции расчетов убытков см. в книге Терроризм. Правовые аспекты противодействия. М. Эксмо, 2007 г., стр. 721-776

(обратно)

307

И.Л. Трунов, А.К. Айвар – Экономический эквивалент человеческой жизни. Часть I. В книге – Терроризм. Правовые аспекты противодействия. М. Эксмо, 2007 г., стр. 400–414. А также И.Л. Трунов, Г.Х. Харисов – Экономический эквивалент человеческой жизни. Часть I I. В той же книге, стр. 414–424.

(обратно)

308

См. «Жизнь в четыре миллиона» – АиФ № 48, 2009 г.

(обратно)

309

См. Востросаблин А.А., Айвар Л.К. К вопросу обоснования сумм компенсационных выплат за жизнь человека. В сб. «Терроризм. Правовые аспекты борьбы». М.2005 г. с. 193–207.

(обратно)

310

При использовании законодательных актов РФ учитывались внесенные в них изменения и дополнения по состоянию на 2010 г. Источник информации – справочная система «КонсультантПлюс».

(обратно)

311

Тексты международных конвенций и правовых актов используются в основном по СПС «КонсультантПлюс» и «Гарант».

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Глава первая Жертвы преступности как объект правовой и социальной защиты

  § 1. Основные права человека и их обеспечение

  § 2. Международные пакты о правах человека и защите жертв преступлений

Глава вторая Жертвы преступности – криминологическая и социальная характеристика

  § 1. Социальная значимость проблемы жертв преступлений

  § 2. О причинах роста числа жертв преступных посягательств

  § 3. Виктимность жертвы – криминологический и правовой аспекты

Глава третья Жертвы преступлений в свете уголовно-правовой и процессуальной политики государства

  § 1. О государственной политике борьбы с преступностью и её отражении в уголовном и уголовно-процессуальном праве

  § 2. Проблемы имущественной и психологической реабилитации жертв преступлений как составная часть государственной политики борьбы с преступностью

Глава четвертая Жертвы террористических актов

  § 1. Общая характеристика терроризма и общепризнанных принципов борьбы с ним

  § 2. О причинах террористической угрозы и мерах профилактики терроризма

  § 3. Система реабилитации жертв террористических актов (материальный, моральный, психологический аспекты)

Глава пятая Статус потерпевшего и вопросы возмещения вреда от преступлений в уголовном судопроизводстве РФ

  § 1. Признание жертвы преступления потерпевшим

  § 2. Представительство потерпевшего в уголовном процессе

  § 3. Потерпевший на предварительном следствии

  § 4. Потерпевший в судебном разбирательстве

  § 5. Потерпевший и его представитель в контрольных стадиях уголовного процесса

Глава шестая Возмещения вреда потерпевшему в порядке гражданского иска в судопроизводстве РФ

  § 1. Соотношение средств защиты исковых интересов потерпевшего в уголовном и гражданском судопроизводстве

  § 2. Понятие имущественного и морального вреда и вопросы их денежного возмещения

  § 3. Судебное представительство потерпевшего в гражданском процессе

Глава седьмая Жертвы злоупотребления властью при осуществлении функции уголовного преследования и правосудия

  § 1. Понятие и значение реабилитации лиц, неосновательно привлеченных к уголовной ответственности

  § 2. Основания, условия и пределы восстановления прав реабилитированного

Глава восьмая Роль Уполномоченного по правам человека в РФ в защите жертв преступлений

  § 1. Статус Уполномоченного и общая характеристика его правозащитной деятельности

  § 2. Деятельность Уполномоченного по защите жертв преступлений (потерпевших) и жертв злоупотреблений властью

Глава девятая Роль неправительственных правозащитных организаций в защите жертв преступлений

  § 1. Место и роль неправительственных правозащитных организаций в системе защиты прав и свобод человека в современной России

  § 2. Взаимодействие НПО с государством и общественными объединениями по вопросам правозащитной деятельности, защите жертв преступлений и злоупотреблений властью

Глава десятая Правовое регулирование возмещения вреда от преступлений и злоупотребления властью в судопроизводстве зарубежных государств

  § 1. Позитивная роль и опасности сравнительного правоведения

  § 2. Возмещения вреда, причиненного преступлением, по законодательству государств англо-американской правовой системы

  § 3. Возмещения вреда, причиненного преступлением, по законодательству романо-германской правовой системы

Заключение

Приложение № 1

Приложение № 2

Приложение № 3

Приложение № 4

Библиография Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg