«Курс молодого овца, или Самозащита в уголовном суде»

Курс молодого овца, или Самозащита в уголовном суде (fb2) - Курс молодого овца, или Самозащита в уголовном суде 3310K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Владислав И. Шейченко

Владислав И. Шейченко Курс молодого овца или Самозащита в уголовном суде

Посвящается _____________ (укажи свою кличку, № клейма, влажность носа, размер копыт)

Вводный трёп

Общие характеристики овцы: процессуальная глупость, доверчивость, слабоволие, раболепие, беззащитность, правовой пессимизм, безличие. На правовых пастбищах и фермах уголовного судопроизводства число овец стадного разряда – 95 % населения, тех кто обрёл эти свойства не столько в силу врождённых изъянов, как по политической воле пастухов от властей. Оказаться овцой не стыдно, вдруг обнаружив себя таковым. Стыдно ею оставаться, срамно смириться с этим. «Тварь ли я дрожащая или право имею?» – вопрошал себя овца Раскольников. Уймись, Расколыч, безусловно, ты – тварь, но имеющая Право (в то время, как и Право имеет тебя).

Существует общеобязательный закон, и существуют права для каждого из нас (овец), обязанности для каждого из них (пастухов и псовых), и есть порядок, изначально доступный, якобы, для всех. Покорность закону сама по себе естественна и правильна (коли Закон справедлив), неповиновение – бардак, а массовое неповиновение – хаос. Если нет согласия с установками закона, с ними тоже можно бороться, но легальными способами – через разрешённые правовые средства, например, оспаривая такой закон перед Конституционным Судом РФ. Но всякий человек, попадающий в сферу уголовных гонений, а от таких случаев страховым полисом не отгородиться, в теперешные времена неизбежно оказывается в среде беззакония (мнимой законности), правового беспредела (произвола). Он не готов к этому, да и не может быть готов в условиях информационного вакуума и вранья. Когда же у него появляется понимание действительности, и он обретает знания и желание сопротивляться, тогда оказывается безвозвратно пропащим. Локомотив по нему уже проехал и костей не собрать. Знакомься, это – овца. Другой, даже зная реальное положение вещей, пусть и некоторым опытом обладает, но погряз в неверии к силам своим и возможностям общим, не имеет воли и желания противостоять. Этот – тоже овца. А вот двуногий, он без пониманий и без стремлений постичь, постоять за себя, то ли слепо веря в справедливость, то ли полагаясь на удачу, отдался на жребий судьбы. И этот – овца. Узнаёшь себя в них?

То, что ты сейчас не преследуем в уголовном порядке и для тебя не видится поводов к этому – малое утешенье. Менты считают это только своей недоработкой, и. значит, ты – следующий. Любой без вины может стать виновным в этом государстве; любой, в малом повинный, обвинён станет в большем; всякий, верующий в Право своё, узнает однажды, что Право есть Лево; калечащий жернов судилища скрипит за спиной каждого.

Потенциально все мы жертвы этой механики, а потому – овцы в перспективе могучей. Овцы не по природе, ни с рождения вовсе, а под воздействием направленной на это системной политики властей. Так тому и быть, если овен не готов к этому, хотя бы знанием путей и не наделён процессуальным здравием. Тем более, в отсутствие опыта и закалёнки.

А даже, если и не готов, не всеоружен, всё при условии своевременности поправимо. И голышом можно уворачиваться от кнутовищ. Овечья суть в нас – волшебная штука. У этой твари дрожащей, при её деятельном стремлении вдруг расчихляются клыки, рожки победитовые и кольчужное руно. Такая может порезать волкодава, трепануть пастушка. У такой есть шанс с боем соскочить из отары и ферм, а и погибнет, то с почётом. Знавал я множество из них. Красавцы, право слово!

Как автор этой писанины не преследую личных целей. А вот же – крендель я кусанный – возомнил из себя знатока. Знания и опыт указали на востребованность таких увещеваний и острую необходимость верных помощи и советов крайне широкому кругу сограждан бедолажных. Тем, кто столкнулся с уголовным преследованием, волею судьбы не уберёгся от обвинений или осуждения, тем, кто не только вправе, но действительное желает защитить себя. Это равно касается и всех остальных в рамках негласного принципа судопроизводства «от тюрьмы и от сумы…».

Не имея специальных благословений от властей и лизоблюдов, посмел вскрыть их поганые приёмы и лживое мурло. За что могут и седло отстучать.

И плевать! Я – не ахти какой писака, прямо скажем – дрянной, так уж извините за корявость изложения.

Причины же создания именно такой формы комментариев следующие:

Во-первых, существует множество литературных источников, авторы которых пытались объяснить тактику и стратегию защиты в суде. С массивом подобного рода литературы знаком. Её авторы – вполне маститые авторитеты, признанные специалисты от юриспруденции и практикующие юристы, включая адвокатов славных. Но, предлагаемые ими текста изложены на специфическом языке, загромождены юридической терминологией, сухими комментариями или пространными рассуждениями. Такие изложения попросту оказываются недоступны для понимания простолюдину, именно тому, кто более и нуждается в поддержке. Складывается впечатление, что эти ребятушки трудились лишь для самих себя и своего клубка кишения, в порядке самоутверждения, создания имиджа, занимаются самолюбованием и саморекламой, как павлины выпендриваются друг перед другом. Уяснить смысл, тем более полезно воспользоваться такого рода наставлениями затруднительно.

Во-вторых, представленные в печати советчики – номенклатурное гнильё, так или иначе, относятся к определённым госструктурам, необратимо пропитаны духом этих структур и, соответственно, отражают (защищают) их интересы. Речь идёт условно об условно пяти государствен но-властных сегментах: менты, следаки, прокуратура, суд, адвокатура. Особнячком переминаются представители научно-преподавательского братства. Первая пятерня имеет собственный однобокий опыт понимания и применения законов, и в условиях существования негласных правил игры, стремятся утаить действительность, намеренно искажают Закон через обсуждение всяких абстрактных ситуаций в их идеальном виде, каковых на самом деле не бывает. Что же касается ученной братии, то эти – голые теоретики. Они крайне далеки от жизненной струи, где правит второй принцип российского судоскотства: «закон, что дышло, куда повернут, туда и вышло». Но в трудах всех научных умов этот принцип намеренно упущен, ведь они сами приложили руку к такому формату законов, позволяющему жонглировать правилами. Поэтому заинтересованный читатель из этого чтива не сможет познать суть «дышла», способы ворочания им, а также приёмы противодействия таким манипуляциям.

В-третьих, автор убеждён, что уяснить всю глубину процессов возможно только посредством самопереживания и крайней заинтересованности в происходящем. Только через собственные искания, пробы, ошибки и по истинной воле к достижению цели приходят верные выводы и приёмы борений. Все другие участники производства, кроме обвиняемого, не решают вопросов своей судьбы (карьера и гонорары не в счёт). Поэтому их интересы в деле ограничены и формальны. Что психологически препятствует поиску средств и способов, точному проникновению в происходящее, добросовестности и принципиальной борьбе «до конца».

Пишущий эти строки имеет достаточное юридическое образование и познания в области права, способен мыслить с позиции любых участников процесса. С другой стороны, личным опытом является судьба обвиняемого в совершении преступлений, причём крайних форм тяжести (особо тяжкие – умышленное убийство); непосредственное участие в качестве обвиняемого в судебных рассмотрениях различными составами (проф. судьи, суд присяжных) по всем без исключения стадиям и инстанциям (следствие, разбирательство, кассация, надзор, вновь открывшиеся обстоятельства) перед лицом всевозможных судебных органов (включая Конституционный и Евро-суды) при наличии обширной практики помощи другим обвиняемым со знанием их положения и обстоятельств дел, практических процедур и позиций властей в их отношении. Это позволило вызнать существующие «правила игры», и не столько нормативные, как негласную подоплёку происходящего.

В-четвёртых, большим ущербом известных мне комментаторов является их боязнь откровений из-за неизбежного преследования за такое. Являясь в большинстве официальными прикормышами власти, достигнув общественного веса, такие опасаются навредить своему благополучию, утратить своё положение от предсказуемых негласных давлений со стороны вышестоящих и силовых структур. Безусловно, что выступление против воли иерархов повлечёт травлю, а нарушение сложившихся табу – отлучение от кормушки. А вот я свободен в исповеди, мне косточки из языка удалили. Такая шалупонь как я много не потеряю. Ну, покошмарят слегонца, так в том разве препятствие пасть разевать. Небольшой повод для мщения Системе присутствует, но он вторичен. А если хотя бы одной овце советы мои станут облегчением, счастлив буду несказуемо.

И последнее. Читатель не должен тешить себя надеждой, что обнаружит подробные и окончательные инструкции действий для конкретно его дела.

Это невозможно из-за бесконечно большого разнообразия вариантов развития событий, обстоятельств производства, межличностных отношений по разным делюгам. Существуют лишь общие правила, тенденции, ошибки, предсказуемые для любого дела. Вот это и надо знать, этим пользоваться, пользоваться с умом. Творческий подход в работе с имеющейся информацией, примерка её к собственной ситуации – это помощь, что позволит с Законом быть на «ты», а с мусорами – на «цыц».

Хотя и выразил выше неудовлетворённость свою по всевозможным трудам, но всё же благодарен их авторам за дарения мыслей и познаний. Конечно, имею и благодарность ко всем мусорам, что кошмарили всеобъемлюще. Без этого также невозможно постичь было реалии. Желаю упростить общение с тобой, перехожу на «ты» и стану именовать тебя «Курсант», сообразно формату материала. Мы не на кафедрах и вне казарм, условия барачно-бардачные. Пребудь фантомным собеседником мне и слухай сюда.

Глава 1. Кто есть кто

Закон так и определил всех участвующих в уголовном деле лиц – Участники судопроизводства. Это общее наименование. Далее, в зависимости от интересов, целей, задач, прав и обязанностей (а также аппетитов, кармы, походки, размеров кошелька и задницы) участники группируются: суд (судьи, присяжные заседатели), стороны обвинения и защиты, прочие (пассивные) участники. Представители судейства призваны разрешать споры по существу и выносить решения в пользу одной из сторон. Стороны – это две подгруппы участников, спорящих перед судом между собой при конфликте их интересов. Сторона обвинения – все те, кто осуществляют от имени государства и жертв преступлений, а сами жертвы – и от собственного имени, уголовное преследование, добиваются разоблачения, осуждения, наказания и возмещения вреда. Перечисляем: прокуроры, дознаватели, следователи, потерпевшие и их представители, истцы. Вторая сторона – сторона защиты – те, кто защищается от преследования, противостоит обвинению: подозреваемые, обвиняемые (они же – подсудимые, осужденные), защитники, ответчики. Ну а «пассивные» участники – все остальные, кто не имеет собственного интереса в исходе судебного спора, его результатов, но привлекаются для обеспечения позиций сторон, производства процессуальных действий и мероприятий: понятые, свидетели, эксперты, специалисты, секретари, переводчики, помощники судей.

Но это строго законодательное распределение ролей и функций (формальные признаки). Мы со школьной скамьи помним три закона дерьмодинамики: Не всякий враг – кто обосрал; не всякий друг – кто из говна вытащил; попал в говно, так не чирикай. В силу этих положений и приведённое отнесение всех перечисленных участников к той или иной стороне, группе очень условны и идеальны, так как в реальности повсеместны размывы, разложение, смещение, подмена статусов – процессуальных положений участников по их действительным позициям по делу. В первую очередь все участники – это живые люди (например, не признают в качестве свидетеля собаку, а потерпевшим – куст малины), наделённые индивидуальными, порой скрытыми чувствами, мировоззрениями, убеждениями, совестью, интересами. Поэтому и о действительном положении участника необходимо судить не столько по его официальному наименованию, но и по фактическому положению в деле. Так, можно наблюдать подыгрывание судьи одной из сторон или конкретному участнику; обвиняемый даёт показания против сообвиняемого-соучастника; защитник способен предать интересы стороны защиты путём «слива» информации; случается, потерпевший поддерживает позицию подсудимого, противопоставляя себя другим участникам обвинения; прокурор, вдруг, создаёт препятствия в уголовном преследовании и добывает сведения в пользу защиты. Так же и свидетели, специалисты, прочие всякие эксперты да переводчики. Казалось бы, они привлекаются к участию в процессе одной стороной, но представляемые ими сведения или их действия оказываются более полезны для противоположной стороны. Нет исключений и для секретаря судебного заседания, который очень творчески может подредактировать содержание протокола.

А отсюда делаем вывод: внешнее обличье участника обманчиво, его наименованию слепо не доверяй. В такой ситуации выгоднее всего всех-всех-всех заведомо считать противниками (не врагами). Здесь применим принцип Презумпции вреда: все считаются вредителями, пока не обнаружится обратное. Соглашаюсь, что такие установки чужды нормальным взаимоотношениям людей. Это правило вынужденное, временное и продиктовано только реально сложившимися обстоятельствами направленной против тебя травли, обмана, лицемерия, произвола, тотальной несправедливостью твоих оппонентов, необратимостью грядущих итогов и отсутствием «второй попытки». Такой (анти-)принцип оправдываем собственной осторожностью и безвыходностью. Казнённому безразлична мораль живых. Так знай же, курсант, что фатальным будет запоздалое выяснение вредительской сути твоих мнимых союзников, как и не полное знание истинной личины противоборцев. И наоборот, нет особого ущерба при подтвердившейся или вдруг открытой дружественности наименованного союзника, тем паче оппонента. Во всяком случае, никогда не поздно покаяться в недоверии и подозрительности.

Твоей скорейшей задачей является определение истинных обличий других участников производства (кто там под шкурами притаился?), с целью выяснения лисьих морд. Это наиболее коварные противники, их действия непредсказуемы и опасны. Мы, прежде всего, говорим о профессиональных участниках. Редко оборотни встречаются в среде потерпевших, тем более в неактивном сегменте. Выяснение личины опирается, в том числе и на психическое (чувственное) восприятие и оценку поведения, действий и высказываний самого участника или окруженцев его. Вполне доверяй своей интуиции, которая отметит фальшь, нелогичность, наигранность, или открытость, искренность, другие проявления стремлений и воли. В меньшей степени применимы суждения по результатам собственно деятельности. Если эта деятельность не текущая, промежуточная или посторонняя вовсе, то её итоги очень могут быть необратимы, невосполнимы. Выводы окажутся запоздалыми и никчёмными.

В случае же выявления несоответствий в объявленном статусе участника по его наименованию, действительному его положению в процессе, при условии, что такая ситуация может навредить твоим интересам, конечно есть необходимость нейтрализовать, обезвредить или ослабить вредительство. Ату его, ату!

Да, имеются и в самом Законе положения о средствах и способах противодействий по таким случаям. Например, процедура и право отвода. Но отвод участнику возможен только при наличии перечисленных в том же Законе оснований, а также в условиях наличия доказательств предвзятости, несправедливости или заинтересованности в исходе дела у отводимого участника. В большинстве случаев таких доказательств в твёрдо выраженной форме получить не удаётся. Твои личные убеждения и сомнения в чьей-либо чистоплотности останутся только беспонтовыми предположениями. Профессиональные участники (судья, прокурор, следователь, адвокат) свои негативы не подтвердят и не продемонстрируют открыто в действиях или на словах. Суд в таких случаях любые рассуждения о недопустимости чьего-либо участия, в том числе и в свой адрес, отвергнет ввиду их «явной необоснованности». Отвод не осуществится, а лисья рожа лишь станет осторожнее и отомстит при случае.

Одним словом, отвод в указанных случаях непродуктивен. Однако разоблачительный результат сам по себе никуда не делся, и ты его можешь иметь в виду. Знание о двуличье важно для верной оценки обстановки, соотношения сил. Изобличенный (твоим мнением) участник становится отчасти предсказуем, и появляется возможность прогнозировать его деятельность. Более того, эта ситуация позволяет тебе по принципу обоюдности отступить от моральных внутренних запретов. Кое у кого появляется повод взаимно не быть открытым и честниньким Буратинкой, появляется причина для использования тех же приёмов в качестве равного (равноправного) противодействия. Речь идёт о скрытых провокациях, способных привести противника в замешательство, к ошибкам или даже нарушениям закона. Что в дальнейшем грамотном применении может пользу принесть: уступки, смягчения, прочие выгоды. Противник твой под флагом добродетели действует супротив тебя грязно и подло? Ты вправе отвечать его же методами. Примерчик.

Обнаружилось заигрывание, ложная самоуверенность следователя, и ты подозреваешь его в негласном сотрудничестве с защитником против тебя. Эти двое всячески дают понять, что обвиняемый обречён из-за достаточности доказательств причастности и вины. Блеф. Таким путём оказывается давление, и вводят в заблуждение разнесчастного тебя. Ну а ты вину не признаёшь либо уклоняешься от каких-либо комментариев по этому поводу, уверен в недоказанности или недоказуемости обвинительных претензий. Явных оснований для отвода адвоката и следователя не имеется. Замена защитника вовсе не гарантирует спокухи, ну а следователь может тактику сменить, станет более осторожным и, в том числе и нечестными способами, всё же насобирает необходимую совокупность доказательств. При всём притом ты не знаешь наверняка, насколько эти деятели блефуют. Тогда следует выиграть время, усыпить бдительность и понизить риск вреда. Даёшь понять, что осознаёшь свою обречённость и неизбежность осуждения. Изображаешь полный дипрессняк, но твердишь одно: полное согласие с обвинением будет дано только в суде; нет желания сейчас как-либо высказываться по сути обвинения (отвалите, мне хреново). При этом (якобы) имеется твёрдое намерение просить суд (и только на предварительном слушании) об Особом порядке разбирательства, так как (по твоему мнению) только это гарантирует более мягкое наказание. Такое вот тупое упрямство при явно выраженном пораженческом настрое. Велика вероятность, что твоим блеяниям поверят. Для справки: Особый порядок предполагает полное раскаяние, согласие с обвинением и исключает процедуру доказывания обстоятельств (смотри главу 40 УПК). Есть шанс, что следователь расслабиться, будет вяло заниматься сбором доказательств и ослабит своё внимание к формированию материалов дела, соблюдению процедурных требований. Ознакомление с материалами дела по окончании расследования позволит тебе перепроверить и сопоставить позиции сторон. Ты же всё это время не сидел, поджав хвост, а неистово собирал свои доказательства? Далее. Вопреки всем заверениям и намёкам, ты в суде не делаешь заявлений об Особом порядке и отклоняешь всякие предложения об этом. Сюрприз. Не только для следователя и псевдозащитника (этому, вообще-то, наплевать), но и для судьи (его тоже заранее предупредят о твоих побуждениях). Со стадии предварительных слушаний нет оснований инициировать дополнительное расследование. Сторона обвинения окажется лишённой возможности доработать свою позицию, существенно переформировать доказательственную базу, переформулировать прежнее обвинение, исправить (отбелить) нарушения, подкорректировать процессуальные документики. Я уверяю, что при должной бдительности, много выгодного для себя брака обнаружишь в деле, их брак – твоя выгода. Указанные приёмчики в разных вариациях были использованы в конкретных делах и повлекли разной степени благоприятия, в том числе усечение объёма обвинения, смягчение наказания.

Отдельной подгруппой выделяю таких участников, как свидетели и понятые, но из числа сотрудников правоохранительных структур, а в особенности свидетелей – сотрудников полиции (в просторечье – ментов), кто осуществлял оперативно-розыскное производство по твоему или смежному делу, а также из числа следователей и дознавателей (в просторечье – следаки), проводивших расследование. Эта категория участников в любом случае относиться только к свидетелям обвинения, кто всегда будет предвзят в твоём отношении, крайне опасен под своей фальшивой шкуркой. По сути, сами являясь обвинителями и в силу служебных сочувствий обвинению, данные свидетели дадут только выгодные для обвинения и изобличающие (либо нейтрализующие) тебя показания, при всякой возможности скроют, исказят любую анти-обвинительную информацию. Причины: а всё потому, что отрицательный для стороны результат по делу, выявленные нарушения и упущения однозначно поставят под сомнение и качество оперативной деятельности, качество расследования, должностные и профессиональные соответствия, компетентность. Показания таких свидетелей (и понятых в качестве свидетелей) в суде согласовываются, корректируются с другими доказательствами и выверяются под общее лекало обвинения. Эти свидетели всё понимают и готовно поддерживают ожидания стороны обвинения. Они легко уясняют своё предназначение, склонны ко лжи или блуду «во имя справедливости», знают и понимают обстоятельства рассматриваемого дела и нюансы производства по нему, в полной мере посвящены в позиции сторон и лики других важных участников. Их показания, особенно в судебном разбирательстве, заранее проверяются, они готовы к неожиданностям, разворотам ситуаций, чутко определяют «смену декораций» и настроений, способны угадывать ролевые границы. Например. Свидетелю поставлен непредвиденный вопрос или у него вдруг возникли сомнения по содержанию показаний в ответе. Любимым и проверенным приёмом для таких случаев в среде этих свидетелей являются ответы «Не помню. Ранее давал по этому поводу показания об известных мне фактах и обстоятельствах, поддерживаю эти показания». Другая причина (субъективно-психологическая) в том, что самовоспитание, личный опыт, сложившиеся стереотипы, ложные «честь мундира» и прочие круговые поруки подсознательно удерживают этих участников в рамках интересов и подавляющего влияния стороны обвинения.

Теперь об участниках по порядочку и по степени влияния на твою судьбинушку.

1.1. Суд, судьи

Суд – это орган власти такой, отдельная государственная структура, третья, самая стрёмная голова Горына[1]. Этого «монстра» абстрактно легко представить искусственно созданным организмом со специальными функциями, задачами, правилами существования и деятельности внутри него и вовне. Но у этого чудовища божьи полномочия – карать зло, вершить справедливость, оберегать человеческие ценности. Странная и страшная мешанина.

Суд существует составляющими его судьями и деятельностью этих субъектов. За вывеской «Суд» роится сообщество этих самых судей. И нас интересуют именно судьи, которые в итоге и от имени государства (считай – Народа, общества в целом!) решают твою участь. Поэтому, когда далее мы скажем «суд», то подразумеваем судей. Ага? И понимаем в числе этой кодлы судей всех звеньев судебной системы: от мировых судей до председателей Верховного, Высшего Арбитражного и Конституционного Судов, а также присяжных заседателей. Только присяжных обсудим отдельно, так как они качественно отличаются от профессионалов.

Профессиональный характер деятельности судей означает, что судейством, оправлением правосудия они занимаются в рамках своей профессии, осуществляя такую вот трудовую деятельность в должности «судья», являясь специалистами-юристами. Работа это у них такая. Токарь точит, проститутка сосёт, а судья судит. За это денежки получают нехилые (кроме токаря). Работа у судьи властная и кроме большого заработка приносит многие блага лично для них и родни. Судья имеет весомое общественное положение – статус, авторитет, блат. (Блат – не спорю, а по статусу и авторитету – сомневаюсь). Это почётно и удовлетворяет личные амбиции. Есть и отрицательные эффекты, например, угроза мести со стороны недовольных «клиентов». Даже прибить со злости могут. Ну что ж, за всё когда-то нужно платить.

Считается, что судьёй может быть назначен не только обладатель серьёзной квалификации и опыта в области юриспруденции, но и личность, соответствующая высокому уровню духовно-нравственных устоев. Куда там! Как говаривал один уважаемый мною дядька: юристы и педерасты – это тёмное пятно на теле нашего общества. С педиками он, конечно, погорячился. Но ещё смачнее «пятно», когда два указанных субъекта ютятся в одном флаконе.

И если судьям закон (издаваемый, якобы, по воле народа) предоставил реальное право решать твою судьбу, сами они по скромности своей соотносят себя с Высшей Волей (Божественной), веруют в свою всемогущественность, от которой до вседозволенности расстояние плевка. Но мы, курсант, пока оставляем такое восприятие в сторонке и обращаем внимание на другие факторы. Судьи – то ж обычные смертные и ничто человеческое им не чуждо. Они также кушать хотят, дышат теми же атмосферами, также любят своих детей, лечат болячки, имеют настроения или кое-кого имеют, или кое-кто имеет их, мечтают, пукают по ночам.

Закон (Конституция, О статусе судей, УПК) требует, чтобы судьи отличались определёнными качествами, что позволяло бы им прининать правильные решения. Общие требования: справедливость, независимость, беспристрастность, следование только закону, внутреннему своему убеждению и совести. Подробнее:

Справедливость. Эта категория очень объёмна, подвижна, глубоко философична и спорна при попытках её проявления. Не станем вдаваться в научные понятийные определители. Каждый из нас, пусть вне возможности умненько объяснить, но представляет для себя суть «справедливости» в среде жизненных отношений. Не так ли? Справедливым может считаться то, что правильно, оправданно мнением большинства, отвечает чаяниям нормального существования, с чем согласны при установлении баланса в интересах разных людей и их групп. Правильность, хотя и должна бы устанавливаться с учётом твоего и моего мнений, но наша с тобой точка зрения может не соответствовать усмотрению большинства других людей, в чьём обществе мы варимся. Мы с тобой можем считать справедливым: дать по башке любому, оскорбившему нас. Но вот общественное большинство отвергает такое насилие, как акт несправедливости. И мы должны с этим считаться. Общий же критерий оценки на предмет справедливости явствует из субъективного восприятия происходящего: не поступай так, как не хотел бы, чтобы поступили в твоём отношении, а любые крайности должны иметь разумное оправдание.

Справедливость судей отдельно в законе не обсуждается, но имеются ссылки об обязательной справедливости приговора, справедливости наказания. Естественно, справедливые «продукты» может произвести только справедливый производитель посредством справедливой деятельности.

Любое отступление от справедливости в процессе принятия приговора или назначения наказания автоматически ставит под сомнение справедливость их приёмщика и назначателя. Оценку справедливости приговоров и наказаний вправе делать, в общем-то, кто угодно, но обязательными к учёту будут приниматься только оценочные выводы вышестоящих судов, а по вопросу справедливости судебного разбирательства – Евросуда и Международной комиссии по правам человека. Исходя из того, что несправедливыми признаются только ничтожные единицы приговоров и наказаний, можно бы считать деятельность судов в целом справедливой, а самих российских судей – справедливыми. Неужели? Но взглянем, а кем дана оценка справедливости? Да всё теми же судьями. Ворон ворону глаз разве склюёт? Мнение сторон в процессе, да и народное в целом судейством учитывается только формально. Собственно народ этих всех судей (как и представителей обвинения) не избирал, судьи вовсе не являются выразителями воли гражданского большинства. А четверо из пяти обывателей убеждены в отсутствии справедливости в судах. С чего бы это? И стороны (участники) в процессах, по меньшей мере, в половине от общего объёма жалоб, ссылаются на несправедливость, но лишь в единичных случаях вышестоящие суды соглашаются с этим. Я перечислил не все аспекты существования справедливости. Она должна бы проявляться при множестве иных условий и требований к судейству. Абсолютной справедливости возможно и не добиться, к идеалам только стремятся, но не уходят от них, не отступают так откровенно от этого принципа, как это происходит в России.

Независимость. Судья, формируя свои выводы по спорным вопросам и принимая решения, должен быть связан только мнением и требованиями (позициями) сторон, что излагаются сторонами в открытом заседании гласно. В споре сторон судья может отдать предпочтение какой-либо из этих позиций, как наиболее убедительной, подтверждённой доказательствами или не опровергнутой, несомненной для суда во всех отношениях. Независимость предполагает ограждение от посторонних влияний на мнение и убеждение судьи, когда эти влияния происходят за рамками судебного заседания и обсуждаемого в разбирательстве. Суд может принимать решение, независимое лишь в условиях отсутствия постороннего давления в любой форме от кого бы то ни было.

В наше время независимость судей отличается однобокостью и косолапостью, существует в виде независимости только от мнения стороны защиты. Высокие наши правители провозгласили беспощадную борьбу за судейскую независимость при одновременном противодействии коррупции. Прелестно, кабы не одно «но». Коррупция в судах, безусловно, присутствует, да только не в тех масштабах, как это может показаться или как это пытаются преподнести. Речь идёт об единичных случаях и только о возможных взятках со стороны защиты. Если и можно предположить, что крайне заинтересованный или озлобленный потерпевший способен задействовать финансы с целью, например, более жёсткого наказания подсудимого, то невероятной представляется взятка со стороны прокурора или следователя. С другой стороны, только редкий обвиняемый (его родственники) способны изыскать десятки тысяч американских денежков, тем более отыскать пути их передачи по адресу, тем более результативно, тем более без кидалова со стороны судьи или посредников. С третьей стороны, если проблема коррумпированности судов столь острая и требует чрезвычайного вмешательства, где официальные данные о размахе самого явления, где данные о массовых изобличениях судей и их привлечения к ответственности? Не наблюдаем. Ну так, постреливают изредка председателей судов за не выполнение взяточных обязательств или отстраняют «в отставку». Тогда все визги о тотальном давлении и зависимости от обвиняемой стороны – это блеф, домыслы и что-то третье.

Что-то третье и четвёртое. Оценивать взглядом со стороны не реально. Необходимо проницать в нутро. Да, тяжело без отмычки, да, отвратительно на вид и воняет… Коррупция не исчезла и в зримой перспективе неискоренима вообще. Редкие случаи и возможности мздоимства обросли дополнительными сложностями. Кратно увеличилось число посредников в передачах материальных благ, в разы возросли суммы вручений, и это всё показатель роста цены «страховки» самих судей от изобличений. Здесь страхование идёт добавочной стоимостью от новых рисков, как компенсация от возможных утрат. Уменьшение количества взяточных дел (когда – курочка по зёрнышку) породило рост стоимости единичных актов (нажраться, как в последний раз). Оттого ныне суммы взяток по делам, рассматриваемым региональными и Верховным судами, исчисляется сотнями тысяч у.е., а могут и «лимон» содрать в зависимости от благосостояния «клиента». В случае же вынесения оправдательных или очень мягких приговоров, если, конечно, речь не идёт об их соратниках, немедленно прокуратурой поднимается вой – ставят вопрос о коррупционной проверке дела. В таких случаях судья автоматически попадает под серьёзное подозрение, начинается его травля ещё в отсутствие каких-либо фактов его заинтересованности. И как же быть бедолажке-судье, когда даже без всякой материальной его заинтересованности, следуя вдруг зову совести, он посчитал подсудимого невиновным, а обвинение – необоснованным? Ему бы вынести справедливое решение, но вынужден оглядываться на неминуемые подозрения и проверки, всяческие намёки от руководства и грядущее шельмование и гонения. И только потому, что выводы судьи не совпадают с желаниями стороны обвинения. Что это, как не прямое подавление независимости, причём в изощрённой форме. Но эти обстоятельства почему-то не принимаются политическим руководством государства во внимание. Ой, ли? Да только в этом и есть часть общей стратегии самого руководства в дрессировке и воспитании рядового судейства.

Фактор второй. Гипотетически судья вправе вынести любое решение, какое посчитает правильным. Закон определяет независимость судьи, в том числе и условием независимости от других, вышестоящих судов кассационной или надзорной инстанций, руководства судов и судейских сообществ. В реальности же вся практическая деятельность судов жёстко и нагло регулируется через вышестоящие судебные органы (детей воспитуют родители). Всероссийская обвинительная гидра очень влиятельна и сильна. Прокуратура и Следственный Комитет лоббируют свои интересы в высшей степени успешно именно через верхние судебные эшелоны, имеют там полную поддержку и полное понимание интересов.

Немного проблем у стороны обвинения в случаях обвинительных приговоров. Здесь задача – не допустить отмены или существенных изменений в такой приговор. Другое дело по оправдательным или шибко отличным от изначальной позиции обвинения судебным решениям. Включается механизм агрессии. Ведь идеальных процессов не бывает, не так ли? В каждом деле имеются серьёзные или потенциально серьёзные нарушения законности. Так вот, по обвинительным приговорам вышестоящий суд такие нарушения может в упор не зреть, игнорировать или найти им отговорки. В отношении же оправдательных решений любое из таких нарушений или совокупность других малозначных по сути без всяких смущений и грамотно облачают в разряд существенных, поднимают их на обсуждение и по их наличию (основание) отменяют оправдательные приговоры.

А вот же объявился объективный судья с претензией на справедливость и поверивший в свою независимость. Ах ты, лапочка! Он всё же решился оправдать подсудимого наперекор воле обвинителей. Но вряд ли сможет он идеально исполнить все правила разбирательства. Нет сомнений, любые его ошибки и упущения будут обнаружены, в том числе через фантазирование и таковые раздуют до размеров наигрубейших. С этим приговор и отменят, передав дело на новое рассмотрение другому, более послушному судье.

Ежели наш герой-судья из происшедшего не сделал должных выводов, не уяснил своей глупости, так и последующие его решения по всем другим делам будут с завидным постоянством отменять и пересматривать. Несколько таких отмен – и вот уже персональное дело судьи передают в квалификационную коллегию для решения вопроса о его профессиональной пригодности. Коллегия, если и оставит бунтаря у кормушки, то лишь убедившись, что впредь оный осторожнее будет играть с половыми органами. Такие воспитательные меры оказывают достаточное влияние на сознание и всех остальных судей. По таким случаям и без прямых тычков мордой в дерьмо оказывается понятна политика вершков, каждый может примерить к себе все последствия своеволия.

Фактор третий. За крайне редким исключением все судьи уголовной юстиции – выходцы из органов уголовного преследования и прокуратуры. Эти… граждане (едва не вырвалось – «мерзавцы») имеют опыт только обвинительной работы, они натасканы на подавление любых проявлений защиты обвиняемых (подозреваемых), у них в крови только обвинительные устремления, они напроч прошиты ненавистью к обвиняемым и их окружению. И это внутреннее состояние в судьях неискоренимо, как необратимая инвалидность.

Уже только по этим причинам можно оценить степень независимости наших судей. Хотя следует добавить, что возбуждение темы борьбы с коррупцией в среде арбитров случилось и с благословения самих судей. Брать «на лапу» не перестанут, а вот через скандал официальные свои заработки задрали существенно.

Беспристрастность. Это отсутствие у судьи предвзятости, когда у него заранее, ещё до исследования обстоятельств дела по существу, отсутствуют, не сформировались какие-либо убеждения или сомнения в правоте или неверности чьей-либо позиции, когда чьи-либо мнения и аргументы до их всестороннего обсуждения и проверки не считаются заслуживающими доверия или отставки. Предвзятый, предубеждённый судья заведомо настроен придираться к любой информации и действиям конкретных участников или стороны в целом. Такому отношению могут быть причины: личная, персональная неприязнь (например, раздражают внешность или поведение); отрицательная информация о деле или человеке, поступившая из сторонних источников или при общении; социальные, расовые, национальные противоречия и любое другое, происходящее из отношений между людьми на фоне уголовного дела. Отношение пристрастности обнаруживается по конкретным действиям судьи: придирки к одному и благосклонность к другому, односторонность предпочтений и выбора, тенденциозность в решениях, в жестах, мимике, репликах и прочих атрибутах поведения и самовыражения. Беспристрастность тесно связана, переплетена с Независимостью, Справедливостью, Предубеждением. И наоборот.

Примеров предвзятого отношения множество и они всплывают в любом деле. Например, стороны заявляют ходатайства об исследовании доказательств. Такие ходатайства от обвинения, несмотря на их явную необоснованность и возражения защиты, суд с лёгкостью удовлетворяет, а ходатайства того же характера от защиты, при всей их приемлемости, всякий раз подвергаются глубокому анализу, критике и в большинстве отвергаются судом. В первом случае судья изыскивает любые поводы для удовлетворения обращений одной стороны, а во втором – для отказа. Или же возвращаемся к юридической природе судей. Судья прошёл школу прокурорской работы.

Имея такой опыт, когда он в своё время покрывал пыточные действия оперативников по добыче доказательств обвинения, и в новом обличии будет внутренне готов с пониманием относиться к аналогичным методам получения информации, готов «отмазать» недавних единоверцев, примет меры, выгодные позиции обвинения.

Убеждения. Такие возникают в сознании судьи, когда в результате исследования всех доказательств и обстоятельств по делу, он приходит к однозначным и твёрдым выводам о верности определённых доводов, доказанности или недоказанности фактов, чьей-либо причастности и виновности в совершении преступлений либо же, наоборот – в их отсутствии. Верные убеждения способны зародиться и утвердиться только в условиях, когда разбирательство походит с чётким соблюдением всех процессуальных предписаний. Это означает в частности, что любую информацию по делу судья должен получать исключительно от участников процесса и по установленной в законе форме передачи и фиксации. А в действительности, уже в первые дни поступления дела в суд, а иногда и до этого, к принимающему материалы судье на «предварительную консультацию» заявляются представители прокуратуры, следствия и даже опера, – те, кто непосредственно дело расследовал или курировал. Они представляют судье собственные разъяснения по делу, сообщают известную информацию, в том числе и не включённую в материалы дела. В результате, задолго до рассмотрения обвинения по существу, у этого судьи уже формируется однозначное мнение, в том числе по ключевым вопросам причастности и виновности. На судью оказывается мощное информационно-психологическое давление, и он обретает убеждение в определённых фактах и обстоятельствах. Конечно, такие убеждения не направлены в пользу защиты. Может ли сам судья отгородиться от таких посещений и «консультаций»? Приёмов проникновения множество, и если судья пытается уйти от общения, то ему может, например, звякнуть и руководитель суда: «Жан Давидович, бля-бля-бля, к вам отправляю гражданина Тряпкина, бля-бля-бля, выслушайте его пожалуйста…». А этотТряпкин окажется следаком и игнорировать просьбы председателя суда проблематично. Судья будет внимать речам сладким Тряпкина и иметь в виду, что обсуждаемый вопрос уже обсуждался с руководством. Так председатель может и за руку клиента ввести в кабинет судьи и даже остаться на всё время «собеседования». Как это судья будет расценивать, если не прямое подстрекательство, склонение и согласительные симпатии от руководства. В процессах можно наблюдать и иные любопытные картинки. Например, в заседании возникает спорный и сложный вопрос неожиданного порядка, судья объявляет перерыв, удаляется в совещательную комнату (вернее – в рабочий кабинет), а за ним на полусогнутых поспешает гос. обвинитель. Последний прямиком заявится в тот же кабинет судьи и вовсе не бумажку туалетную спросить. Там с его участием произойдёт мини-совещание, то есть очередная двусторонняя консультация в тех же целях убеждения судьи, получения от него советов и согласования позиций. Бывает и адвокаты аналогичный доступ к телу имеют. Но их очередь всегда вторая. А в условия, что старый друг лучше новых двух, что он борозды не испортит, раве что только воздух, и друзей на переправе не меняют, шансов переубедить – мизер.

В других случаях убеждения могут возникать и из общения с не участниками процесса: с тем же судебным руководством, другими судьями, знакомыми и не очень знакомыми, от кого направленно или украдкой поступают акцентированные просьбы или тематическая информация. О иных аспектах обстоятельств дела судья может узнать из средств массовой информации. Презумпция невиновности на такие «новости», кроме утвердительных выводов о вине, не распространяется. Безусловно, эти сообщения и комментарии, которыми порой целеноправленно в отношении некоторых конкретных дел, а иногда и целой их плеяды создаётся массовый психоз и формируется общественное мнение с косвенным умыслом поднадовить на судей, – этот информационный ушат может отложиться в сознании судьи и повлиять на его убеждения.

Наибольший вред несут предварительные убеждения – предубеждения, особенно те из них, что коренятся в судье по его прошлому опыту, влачатся за ним поганым хвостом прежней следственно-прокурорской практики. Ясно, что такие убеждения крайне опасны целям защиты уголовно-преследуемых и разрушать их чрезвычайно сложно.

Законность. Признаем, судьи являются знатоками законодательства.

Наиболее грамотны судьи второго звена (областные, краевые, республиканские, окружные, городов Москва и С.-Петербург) и Верховного Суда РФ. Хотя формально судьи и всеядны, но в их среде присутствует разделение – специализация по различным отраслям. Это оправдывается объёмностью, массивом нормативов по большому числу отраслей права. В существующем океане всеразличных правил (законы, постановления, указы и пр.) ни один юрист физически не способен стать равно просвещённым спецом во всех отраслях (гражданское, уголовное, процессуальное, таможенное, налоговое и др.). Именно поэтому судьи специализируются по более узким направлениям. Особнячком стоят судьи, рассматривающие только уголовные и административные дела, по которым может быть применена такая мера ответственности, как наказание. Такие судьи образуют так называемые Коллегии по уголовным делам.

Кроме знания законов требуется знание и судебной практики. Такая практика в России опирается на разъяснения и решения вышестоящих судебных органов (президиумы, пленумы, кассационные и надзорные инстанции судов), а также на решения квазисудебных органов (Евросуд, Международная комиссия). Наибольшей юридической силой обладают решения Конституционного Суда РФ. Но здесь следует знать, что практические указания и решения (прецеденты) в нашем государстве, в отличие от стран с главенством прецедентного права (США, Великобритания), не имеют силу законов, не обязательны для судов, кроме решений Конституционного Суда РФ, Евросуда, Международной комиссии. Суды только лишь могут их учитывать при вынесении своих решений (а могут и не учитывать). Это связано с широтой действия принципа независимости судов – даже от вышестоящих инстанций. Таким образом, судья по своему усмотрению может принимать во внимание любые разъяснения или не принимать (хотя знает о них). Всё зависит от желаний и воли, а в существующих реалиях такие полномочия судей не следуют интересам защиты.

Наш процессуальный закон (УПК РФ) в его первозданном виде считался едва ли не самым прогрессивным в мире. Это так. Продуманность и стройность этого закона отмечались авторитетными экспертами права. Проблемой было только то, в чьих руках Закон оказался. Принцип «закон, что дышло…» в России никто не отменял. Отечественные правоохранительные структуры, особенно суды, укомплектованы специалистами такого уровня, кто способен красиво, грамотно, убедительно и выгодно извратить любой закон, вывернуть наизнанку любую норму. Эти деятели способны изыскать достаточно «полезных» изъянов путём хитрого прочтения и толкования любых положений законов, и с успехом их применять для достижения выгодных результатов.

В течении десятилетия Кодекс с помощью законодателя и под яросным давлением мусоров изудодован поправками настолько, что места живого не осталось на теле его. Всего один пример.

Покоится в УПК сладкий принцип Состязательности. Кроме прочего им гарантировано строгое разделение функций сторон (обвинения и защиты) и функции суда при абсолютном запрете подмены этих функций и их заимствования. Согласно этому, в частности, суду не позволено взамен стороны обвинения: изменять обвинение в худшую для Защиты сторону; переформулировать обвинение по существу; способствовать по собственной инициативе добыче новых доказательств обвинительного толка. Суд, будучи связан только позицией сторон, не имел возможности назначит более суровое наказание (то есть, избрать более «справедливую» кару), чем затребовано в судебных прениях гос. обвинителем и потерпевшими. Или же, выяснив в заседании корявость и неисправимость обвинительных формулировок, квалификаций либо в случаях, когда Обвинение «сдувалось» на доказательствах, когда эта сторона не имела или не ловка была в предоставлении дополнительных и более доброкачественных свидетельств, в тех случаях суд не мог подправить обвинителей, спаособствовать им как-либо в исправлении такой ситуации, но должен был следовать Презумпции Невиновности – фактически вставать на сторону Защиты, расценивая все обстоятельства в пользу этой стороны… Конечно, промусорённые суды и в таких условиях умудрялись изворачиваться и содействовать своякам. Так, столкнувшись с пороками при бестолковости представителей от Обвинения и перед лицом неизбежного оправдания или прекращения уголовного дела (преследования), гнусные рефери изыскивали, порой высасывая из пальца, формальные основания для «возвращения дела прокурору для устранения существенных^) нарушений», позволяя тем самым мусорам исправить «огрехи», не «получив на орехи». Но теперь всё изменилось. Нет, принцип как бы и остался, но его прежнюю силищу и действенность вытоптали. При поддержке со стороны Конституционного Суда норы Кодекса подправили, а сохранившиеся переосмыслили, предав им новые значения так, что суды оказались фактически не связаны почти никакими позициями и стали правыми вершить дело своим только усмотрением, в том числе всячески ухудшая положение обвиняемых. Несмотря на предложенные обвинением доводы об обстоятельствах, доказательствах, квалификации действий и мерах ответственности, суды, в том числе и вышестоящих инстанций оказались не только вправе, но обременены обязанностью выводить и постановлять на свой вкус и не считаться с мнением участников от сторон. Так, «справедливый» арбитр может решить, что совершено в действительности не причинение тяжких телесных повреждений, по неосторожности повлекших смерть (ст. 111.4 УК РФ), а прямое умышленное и квалифицированное убийство (ст. 105.2 УК РФ) и предписать казнь вплоть до «пыжика»; обнаружив в действиях составы иных деяний, ранее не заявленных стороной обвинения, судья может и таковые вменить. Что уж говорить о правомочии устанавливать новые или иные факты и обстоятельства, по своей инициативе добывать доказательства и прочее и прочее. «Нет, что вы, – поют нынче судебные чины, – в этом только оплот святого призвания Суда правосудие вершить по справедливости, достойно установленным фактам и обстоятельствам, не будучи связанным позицией стороны, которая может быть и ошибочна и фальшива». И мы теперь с тобой должны поверить, что отсутствует вовсе признак присвоения судом функции, например, обвинения когда вдруг суд сам выяснит наличие нового дока, сам его добудет и к делу присовокупит, сам предявит уликой его, сам же цену назначит доказательству и на его основе постановит вердикт, которым вместо загаданных обвинением 2 лет исправ. работ тебе отвесят, этак, лет 15 «строгача»?!

Одновременно существует и негласная практика. Законы применяют с учётом тех разъяснений, что даются Верховными жрецами свыше, но без посвящения в эти установки посторонних. Вторая составляющая (источник) этой практики – то понимание законов, к которому судьи приходят как бы своим умом через систему поощрений и взысканий (кнут и пряник?), то есть догадываются, чего от них добиваются руководители, какова истинная воля Вершков. Здесь увязанность с законами в действительном их содержании крайне зыбкая. Точнее – это беззаконие, а только видимость законности. Наибольшую роль в российском уголовном судопроизводстве играет именно негласная практика, по сути, подменяющая законность. Такое положение чудовищно и всеобще. Поэтому о законности в судах возможно лишь мнить и с достаточной долей иронии внимать по этому поводу рассуждениям судей, толстыми задами оседлавших Каноны.

«Ежели чувствуешь, что закон полагает тебе препятствие, то сняв оный со стола, положи под себя» (М.Салтыков-Щедрин / История одного города).

Совесть. Статья 17 УПК РФ обязывает властных должностных лиц, и в первую очередь судей, руководствоваться совестью при вынесении процессуальных решений. Это означает, что невыполнение «совестного» требования Кодекса является процессуальным нарушением. Совесть – чувство нравственной ответственности за поведение (чувство того, от кого поведение и исходит). Твой непокорный слуга, не согласившись с приговором и другими решениями по делу, отдельным доводом жалобы указал: «в ходе уголовного судопроизводства поделу судьи, прокурор и следователь нарушили положение статьи 17 УПК, так как при вынесении решений не руководствовались совестью». Хотя имелось множество и других нарушений, в той жалобе я ограничился только этим указанием о бессовестности. И что же кассационный суд на это ответил? Да ничего. Им была дана лишь формальная отписка об отсутствии существенных нарушений УПК.

Если существует норма закона, то прописанное в ней правило (обязанность, право) должно не только соблюдаться, но быть обозримой и контролируемой. Да только такой аспект, как человеческая совесть не поддаётся сколь-либо достоверной и однозначной оценке и проверке в процессе, чтобы заинтересованные участники (очевидцы применения совести?) могли добиваться разбирательства «по совести», то есть честно. Законы и официальные разъяснения не дают определения понятия «совесть», тем более в процессуальном значении. Отсюда непонятно, как различить чувства участников, тем более, если это чувство нравственной ответственности; о каком поведении может озаботиться чувство ответственности и т. д. Я не встречал в судебной практике обращений к суду с доводами о бессовестности, не известны мне судебные решения, где бы обсуждались вопросы совести, тем более, чтобы по таким доводам пересматривались решения, оценивались чьи-либо действия. Это объясняется размытостью самого понятия «совесть», не принятия его судебной системой в достойном значении и толковании. Указанная норма о Совести сейчас является не рабочей, а пустой декларацией – провозглашением в форме сотрясения воздуха. Если мы не можем обоснованно апеллировать к совести судьи, к её наличию, отсутствию или качеству, когда использование совести не может быть зафиксировано, измерено (представь оборудование для этого), то это позволяет Им вовсе не «включать» совесть в работу.

Итак, на лицо серьёзные проблемы с применением в процессе заглавных принципов со стороны отечественного судейства. А это, в свою очередь, крайне ослабляет действие всех остальных, на них основанных, правил судебного производства и самое главное – права на защиту (пшик!).

Общегосударственная политика в отношении судей и судебной системы за последние 15 лет, в большей части проводимая с подачи силовиков и тщедушностью высшего судебного руководства, привела к полному моральному порабощению судей. Сформировалась стая послушников телячьего склада ума, членам которого, с одной стороны, позволено считать себя властными, вольготно кормиться и пользоваться благами, а с другой – ограничено пользование принципиальными гарантиями в границах барской узды. 90-е годы пропустили в судебные органы множество бестолочей, правовых извращенцев, корыстолюбцев, носителей иных низменных качеств. Должность судьи можно было попросту купить или овладеть ею по протекции. Малые заработки в канве инфляций, перегруженность в делах, бесконтрольность работы и подбора кадров привели к повсеместной распущенности и мздоимству. Этим успешно воспользовались федеральные спецслужбы и прокуратура. Факты стяжательства, аморальности, бескультурья, нередко и преступлений целого поколения судей воплотились в досье-компроматы, используемые для давления на судей. Многие из этого Братства на долгие года, на всё время службы попали и до сих пор остаются под «колпаком» спецслужб и выбраться из этой смрадной ямы по собственной воле не способны. Заложники своих грехов, чья отставка возможна только через тюрягу или петлю, или когда Папа вольную даст. А из-за собственного ничтожества Им остаётся только покорно следовать указке под угрозой разоблачений и срамной ответственности.

Годами селекции образован властный клан, который в нутро своё чужаков не пущает, действительных своих устремлений не кажет, абсолютно и обоюдно лоялен к силовикам. Будем оптимистами, в ближайшее время это гнездовище не может быть вытравлено или хотя бы облагорожено. Слишком глубоко въелись тухлые споры и пущены корни по всем ступеням и этой власти и их кооператоров. Должны бы пара поколений быть пережиты, чтоб нейтрализовалось вредоносное воспитание, выветрилось всё мусорское. Они сами себя загнали в этот тупичок, а глупый народец (в том числе и мы с тобой) позволил такой власти родиться и, в общем-то, удовлетворён таким положением.

Некто Серёга Кулешов высказался за то, что само существо и деятельность российских уголовных судей – есть прямое доказательство отсутствия Бога, кармических законов и всемирового мысле-информативного поля. Его аргумент: При наличии любого из трёх, в условиях тотальной и умышленной несправедливости судейства, в условиях бесчисленно-искренних проклятий и заслуженной ненависти в их адрес, судьи не могли бы оставаться безнаказанными Свыше, а изошли бы едкими язвами, бились бы в агониях порчи и мутились рассудком. Любопытное заключение. А по мне, так одна отрада: если есть Царствие Небесное, то этих деятелей Там безусловно высекут ещё у порога в Канцелярию.

Вывод: Судьи подразделяются на две категории: «Ваша Честь» и «Ваша Нечесть». В уголовке властвуют подавляющим числом судьи второй категории. Пидорасты не причём.

1.2. Прокурор, следователь, дознаватель

Я намеренно объединил этих участников в одну упряж – знаменитая «русская тройка», что без каюра способна в тундре нарты доставить к месту любому. Закон от каждого из них требует выполнения двоякой функции. Во-первых, уголовное преследование причастных и потенциально виновных в совершении преступлений; во-вторых, защиту от незаконного преследования и защиту прав потерпевших. Кроме того, прокурор ещё наделён обязанностью надзора (контроля) за законностью всего уголовного расследования. Однако в настоящее время прокуратура и органы расследования негласно, но фактически отказались от защиты обвиняемых и выступают только в качестве уголовных преследователей, то есть активно осуществляют лишь обвинительные функции. Косвенно такой отказ оправдывают наличием принципа состязательности о строгом разграничении функций обвинения и защиты у сторон в процессе: есть защитники-адвокаты, это их хлеб и прямая обязанность, вот пусть и защищают. Да, в этом есть своя правда. Что за двуликий Анус (простите, Янус), двубортный болван, пытающийся в себе совместить противоположности – средоточие внутреннего конфликта!

Из такой установки есть исключение. Когда обвиняемый полностью согласен с обвинением, деятельно раскаивается в совершённом, он может рассчитывать на некоторую защиту и покровительство со стороны представителей обвинения, в том смысле, что будет поощрён их ходатайством перед судом о более мягкой ответственности, может рассчитывать на другие послабления (меры пресечения, вопрос ареста имущества, конфискаций, дополнительных ограничений). Но на такой, действительно благоприятный исход и обещания не следует слепо полагаться. Нередки случаи надувательства.

В любом случае, вопрос об отношении к обвинителям стоит проще. Они все – явно противостоящая и недружественная сила для обвиняемого. А зная такую основу легче выстраивать любое общение.

Ранее уже ссылался на негласное могущество представителей обвинения и, в первую очередь, прокуроров, которые вхожи не только в судебные кабинеты, но вольготны в отношениях со всеми другими властными и ведомственными представительствами. Странное межвластное положение дало прокурорам серьёзные рычаги давления (влияния). Именно через прокуратуру, если, конечно, нет личного знакомства, следователи и дознаватели проводят свои интересы в судах и добиваются выгодных решений. Но не следует проклинать и ненавидеть всех этих гонителей, а сочувствовать им, жалеть их нужно и любить, как дедушка Ленин любил детей – часто и в разных позах. Такая уж их работа – от имени государства бороться с преступностью. Добиваются они своих целей всеми доступными средствами и методами, в меру своего развития и здравия мозгового, в том числе и не совсем законными способами или даже вовсе незаконными. Произвол их распространяется настолько, насколько это им позволяется. А коль спустили с цепи без намордников, то нечего пенять на эпидемию бешенства.

Представители обвинения задачи реализуют в порядке структурного соподчинения по вертикали: сверху вниз и наоборот. В зависимости от разных обстоятельств дела, условий и внешних факторов. В первом векторе высшие эшелоны дают команды «фас»: разобраться, установить, изобличить и наказать. Зачастую даётся чёткое направление поиска, адресат гонений и даже желательные результаты. Тогда, под полным покровительством и во исполнение воли вожаков, уголовный сыск и орган расследования выявляют жертву и приводят дело к логическому завершению, не особо придерживаясь своих компетенции и полномочий. В обратном порядке, опера, дознаватели или следователи сами устанавливают изначально все признаки преступности и круг сопричастных лиц, а далее добиваются через прокуратуру своих целей по преследованию, осуждению и карам через суд.

Возвращаться – дурная примета, мы в приметы не верим и вернёмся к краеугольному понятию «убеждение». Именно убеждение играет заглавную роль в разрешении всех вопросов при производстве по уголовному делу. Это обстоятельство всегда держи во внимании. В большей части из-за недооценки или полного невнимания к убеждениям обвинителей и суда проигрываются дела и рушатся надежны. Да, курсант, и закон, и совесть, и доказательства – всё первично. Но убеждения, из этих трёх происходящие, как снежный ком формируются в сознании, умах Творцов правосудия, растут и крепнут, и плывут по черепам от рядового опера до высших судебных инстанций и далее по всем лакунам общественного мнения. «Он виновен, остальное – формальность, вор должен сидеть в тюрьме». И в обратном порядке, но реже. Отсюда коренной задачей подозреваемого (обвиняемого), то есть твоей является точное установление сути убеждений преследователей, выявление в них промоин и трещин, нахождение тех рычагов влияния на эти убеждения, что позволят сломать вредные тебе и привить полезные. Но, чёрт побери, как же это трудно!

Аналогично судам и вследствие кризисных прошедших лет, органы ментуры, расследования и прокуратуры покинули грамотные, воспитанные и идейные сотрудники. Многие тыщ-щи. Им на смену была допущена дикая стая корыстных, неученых наглецов и лицемеров. Сия орава оккупировала все властные ступеньки, порожки, перильца, навязала собственный порядок, переписала под себя все правила и принципы судопроизводства, размозжила традиции, выдавила остатки ясномыслия и планово раздавила всех, кто покушался с протестами и не держал строй при новых методах ведения войны. Обычным явлением было, когда следователями и помощниками прокуроров набирали желторотых старшекурсников юрВУЗов. Что тогда говорит об операх… Невежество, распущенность, беспринципность и алчность естественным образом привели к примитивизму и беззаконию в работе. Когда следователи оказались неспособны добывать качественные доказательства, тактически грамотно вести расследование и процессуальное оформление дел, а прокуроры сколь-либо эффективно контролировать, все они вернулись к ветхим и запрещённым приёмчикам: шантажу, пыткам, обману, провокациям, фальсификации, подлогу. Эта позорная эпопея, конечно, временем изойдёт, но сейчас все такие условия – данность, с которой придётся считаться.

Несмотря на то, что представители обвинения наделены законом самостоятельностью и независимостью, имеют возможность не соглашаться меж собой и даже оспаривать решения и действия друг друга – всё условности. Ментовка, органы расследования и прокуратура находятся в полном согласии и сплочённости. Они прут единым фронтом. Все, изредка случающиеся склоки внутри этой триады, легко разрешаются, чаще всего просто наиграны с целью создания у сторонних наблюдателей впечатлений об объективности и усердии в работе. Подобное не должно тебя вводить в заблуждение, тем более обнадёживать безоглядно. Хотя лица и различны по внешнему облику, но это всё разные лики одного цербера, при общих брюхе, лапах и страстях его. Для них верх блаженства, дело «чести» – изгнать обвиняемого за порог осуждения, на ту сторону Стикса. Почти любыми путями. Знаков смущений не обнаружат на челе, ни одной жилкой не вздрогнут от того, что может быть обвинён и осужден невиновный. Они, солидарно с судом, лишь формально ответственны за свой блуд, но ответственности, как правило, не несут. И знают о том.

Уровень профессиональности нынешней плеяды дознавателей и следователей за последние годы слегка подрос, хотя всё ещё преобладают в их рядах откровенные тупачи. Самое опасное в племени этом – отсутствие правовой культуры и властная распущенность, как жизненное кредо. Эти могут узконаправленно знать уголовное и уголовно-процессуальное законодательство. Но осмысленности и правильности в применении оного не имеют, действуют по шаблону и интуиции. Что до других законов и отраслевых актов, которые также должны приниматься во внимание и применяться, то здесь полный отстой. Они повсеместно допускают грубейшие нарушения, которыми можно с успехом пользоваться при защите. Тем более, что эти же ошибки и нарушения не различают и не устраняют вышестоящие контролёры – руководители отделов и прокуроры. Последнему фактору причина в том, что и сами эти контролёры по сути фуфлыжные, выродились из дремучего поколения 90-ых годов или закрывают на всё глаза. Лично я по собственному опыту разве что только парочку представителей этих структур смог различить, перед чьей грамотностью и разумностью готов коленья преклонить. Несмотря на то, что их знания и опыт были против меня направлены, но противники достойные, от таких не стыдно по лещам получить. А по большому счёту, что имена их скрывать. Это – Юра Бурцев (ныне прокурор-криминалист Тверьоблпрокуратуры) и Сан Саныч Булавкин (ныне судья Тверьоблсуда).

Большим же числом дознаватели, следователи и прокуроры в своей работе опираются на сложившуюся практику и уверенность в то, что суды сами исправят или проигнорируют их недочёты и нарушения, в крайнем случае, простят, отнесутся с пониманием. Здесь срабатывает механизм обратной подстраховки и обоюдного крышевания, в русле уже упомянутоого обвинительного пристрастия российских судов. Ну, не окрепли власти ещё в структурной независимости.

1.3. Оперативные сотрудники (опера)

Хотя они и не указаны в процессуальном Законе в качестве участников судопроизводства, но таковыми реально являются под личиной «орган дознания». Их участие значительно. Операми являются сотрудники криминальной полиции, спец, подразделений, таких органов, как ФСБ, ФСНК, Налоговой полиции, Таможенного комитета, Исполнительной службы и некоторых других «силовых» структур. Именно на плечи оперов, кроме погончиков, взвалена работа по обнаружению и закреплению первичной информации о преступлениях, лицах, взаимоотношениях. Они выявляют очевидцев, свидетелей, подозреваемых, опрашивают их, разыскивают улики и частень ко занимаются их сбором. Вся совокупность полезной информации далее передаётся органу расследованию и прокуратуре для решения ими вопроса возбуждения уголовных дел, формирования обвинительных базы и позиции, в частности, по установлению событий преступлений и официальному преследованию сопричастных. Смышленость, опыт и энергичность оперов задают перспективу и успех расследования. При в основе эффективности их деятельности, несмотря на смены вывесок над этим ведомством (милиция, полиция), ротацию кадров, обновление методов и условий деятельности, остаётся главный фактор – неизменная суть оперов.

«– А кто такие эти полицейские? – Бандиты! Честное слово бандиты». (Н. Носов / Незнайка на Луне).

Большая часть работы оперов скрыта от посторонних, они освобождены от обязанности посвящать в процесс своей деятельности следователей, прокуроров и суд. Сами по себе ход и результаты их работы в основном не будут отражены в материалах уголовного дела. Исключением станут только те из сведений, которые посчитают необходимым приобщать и использовать в качестве доказательств. Тем более, когда такие сведения единственны в своём значении для дела или существует заведомая договорённость в получении именно таких доказательств, например, по поручению от следователя.

Сами опера могут выступать в качестве свидетелей по известным им фактам и обстоятельствам, и давать значимые для дела показания. Такие показания имеют ценность для следствия и обвинения. Опера-свидетели только с формальной точки зрения могут считаться незаинтересованными в исходе дела. В действительности же им напрямую близки интересы стороны обвинения, так как именно опера ранее и инициировали конкретное дело, преследование и определяли сам факт преступления. При ином, оправдательном развитии разбирательства по делу и в оперов полетят камешки, и они огрызнутся в ответ. Однозначно, при негативном развитии расследования и обвинения, дело не только может развалиться, но и будут разоблачены их некомпетентность, упущения и прямые нарушения. Потому-то показания таких свидетелей отличаются чёткой направленностью, выверенностью и согласованностью с другими доказательствами и общей версией обвинения. Эти заранее знают, что и как сказать, о чём умолчать, как от скользких вопросов уйти, как врать без предательского румянца на щеках. Поэтому-то и затруднительно опровергать показания таких свидетелей, изобличать их предвзятость. Особенно, когда их показания – единственные по конкретному обстоятельству, и на них всё завязано.

Оперативная деятельность регулируется специальными законами: Об оперативно-розыскной деятельности, О полиции (милиции), а также рядом Инструкций, Приказов, Решений руководства по конкретным делам. Но эти законы и подзаконники настолько туманны и расплывчаты в формулировках правил, что в них фактически отсутствую чёткие формы и пределы для большинства из возможных оперативных действий, из них не установить однозначный смысл и содержание властных полномочий. Поэтому нормы Законов понимаются и применяются в достаточно вольном режиме и позволяют по сути откровенный произвол.

Операми в полной мере и эффективно используются негласные методы работы. Их негласные мнения и убеждения по цепочкам, воздушно-кашельным путём передаются следователям (дознавателям), прокурорам, а в необходимых случаях и судьям с целью развеять возможные сомнения. Здесь эти убеждающие доводы в словесной и письменной форме могут подкрепляться информацией, которая по тем или иным причинам недоступна к открытому обсуждению даже в суде (засекречена, компромат, незаконная добыча).

Вторая негласная функция – оперативное сопровождение дела, которое не прекращается и после вынесения приговора, и даже после его исполнения.

Со времени установления факта готовящегося или уже совершённого преступления опера устанавливают контроль в отношении конкретных участников и влияющих лиц, организаций, отслеживают значимые изменения в позиции сторон, особенно стороны защиты, пере-особенно содержащегося под стражей обвиняемого, изыскивают рычаги влияния и давления на тех субъектов, кто может ухудшить обвинительную обстановку. От такого контроля не ограждены, в том числе и судьи, против которых, в случае нужды также отыщется достойный компромат.

Нет возможности перечислить все способы и приёмы оперативной деятельности. Сей труд многогранен и связан со свободой творчества. Я не отрицаю наличия настоящих профессионалов в среде оперов, кто придерживается позиций честности и долга, а результатов добиваются в рамках Закона. Мне известны такие парняги и они достойны уважения. Но они сейчас скорее исключение, они на положении отщепенцев, являют собой альбиносов в общей срамной стае. Временами законность можно наблюдать в простых и однозначных делах, когда отсутствуют проблемы в получении нужной совокупности доказательств, обстоятельства дела очевидны, а обвинительная версия убедительна. Но нам важна деятельность оперов за границами таких «иногда».

Не правильно говорить о беспринципности оперов или об утрате ими идеалов. Принципиальность и идейность в наличии, только вот они в таких, на наш взгляд, уродливых формах существуют, переродившись из прежнего или привнесением извне. Что не мешает ментам, а, наоборот, принято как должное, приемлемым и актуальным. Те же нравственное разложение, низвержение былых ценностей и приоритетов, вседозволенность, безграмотность и круговая порука привили чернуху и пакость в работу оперов. Их новым определителем стала характеристика возможностей – это такие парни, кто может дать по башке любому обывателю без всяких для себя последствий. Ныне любой занюханный оперок позволяет себе и считает нормой применять шантаж и провокации, пытки и угрозы, обман, подлого и фальсификации. Все такие приёмчики используются (с подачи Г.Жиглова) опять же под флагом «преступник должен сидеть в тюрьме», с целью облегчить путь доказываний и силой преодолевать защитные редуты. В этом девизе человечка считают «преступником» ещё до всяких приговоров. Во главу пяти углов, особенно по делам, где нет очевидцев преступления, вернулась Мать доказательств – признание обвиняемым своей вины (Здравствуй, мать!). Когда обвиняемый не желает добровольно признать свою причастность и виновность, посмел скрывать подробности происшествия, тогда в ход пускаются мышечная физика и обман – грязная оперативная работёнка. Пыточный станок не заржавеет, пока в маслёнках не застыл курдючий жир.

1.4. Потерпевший, частный обвинитель

Эти участники являются жертвами, пострадавшими от преступлений, когда эти преступления были направлены против них и (или) их имущества, законных прав и интересов. По смыслу Закона, преступлением потерпевшему должен быть причинён вред здоровью или моральный вред (нравственные и физические страдания), или имущественный (материальный) ущерб, в любом сочетании таких компонентов.

И вот нюанс: жертвой потерпевший должен сам себя считать, он ей не может стать одним лишь восприятием окружающих. Здесь правит только мнение и воля того человека, именно в отношении кого и совершены предположительно криминального характера действия. И если человек отрицает по себе всяктй вред и ущербность, даже если он и физический вред отрицает, несмотря на наличие явных и зримых пореждений, например, вопреки заключениям медиков утверждая, что переломы рёбер не тяготят его, ухудшающих изменений он не ощущает, а то и напротив – более комфортно себя чувствовать стал, – то нет никакого вреда и ущерба; значит человек этот Жертвой не является и не может принудительным порядкок, повелением чьим-то быть признан таковой. «Не лепите из меня мученика!». Что, мало случаев, когда «жертвы», например, «изнасилований» влюблялись в своих «насильников»? Помню, как сам однажды «встретил» первую любовь свою…

Частный обвинитель – это просто разновидность потерпевшего по делам о незначительных преступлениях. В таких случаях мнение частного обвинителя является основным. Он сам возбуждает и прекращает уголовное дело и преследование, дело может окончиться и мировым соглашением по воле такого обвинителя.

Существует большое число так называемых публичных дел, где отсутствует участник-потерпевший. Например, дела о незаконном обороте наркоты. Но фактически и здесь потерпевшая сторона существует. Потерпевшим должно считаться общество в целом – то есть государство, от его имени как раз и выступает прокуратура и следствие. Да только отчего-то государство аналогичным с просто гражданами образом не признают пострадавшим в установленным порядком. И это странно. Рассуди: Государство – это, кроме пространств и территорий, народ, толпа. Толпа – это все и никто конкретно. Государство не может претерпевать или страдать. А нет конкретного потерпевшего – нет и преступления, так как интересы общества – это фантазм.

Если потерпевший в результате преступления погиб, допустим, в случае его убийства, факт его смерти позволяет передать (делегировать) его права и обязанности одному из близких родственников. Такой потерпевший может одновременно являться и потерпевшим ввиду причинённого и ему морально-материального вреда, в том числе по причине утраты близкого человека.

Участие потерпевшей стороны изначально считается, подразумевается обвинительной. Всё верно. Потерпевший пострадал от посягательств и, значит, вправе рассчитывать на справедливое возмещение своим утратам, добиваться восполнения ущерба и вреда, требовать наказания виновных всеми допустимыми законом способами. Логично ожидать, что потерпевший будет выступать против тебя и достаточно агрессивно. Это будет соразмерно его лишениям и обычным чувствам мщения. Его активность в процессе, при собственной процессуальной мало– безграмотности и направленность всех его настроений только супротив тебя наверняка будет подогреваться гос. обвинителем, адвокатом-представителем, а то и самим судом. Прокурор, хотя формально и призван равно охранять права и интересы обоих сторон в процессе, то есть и стороны защиты, в действительности основное внимание уделяет интересам обвинения, с частности, пострадавшей стороне, и старается, во всяком случае, влиять, регулировать участие потерпевшего в общем русле позиции обвинения. Чтобы все участники одной этой стороны выступали общим фронтом и согласованно.

Но случаются исключения: полная пассивность потерпевшего или его фактический переход на сторону обвиняемого, сопереживание судьбе последнего. А всё потому, что потерпевшие в большем их числе – простые обыватели, и им, в отличие от должностных властителей, не чужды нормальные человеческие чувства: совесть, честность, сострадание, милосердие, ну и корысть, конечно… Мнение потерпевшего, в том числе о мере наказания, обязательно учитывается. И этот фактор должен влиять на решение суда. Естественно в разумных пределах, когда, например, не вправе мы ожидать полной безнаказанности за особо тяжкие деяния. Ну а на мнение потерпевшего вполне можно повлиять и в пользу защиты. Только без всякой злонамеренности и обмана. Не забывай о присутствии у каждого человека эмоций и интуиции. Когда потерпевший почувствует фальш с твоей стороны, эффект от усилий будет не только обратный, но и более разрушающий.

Этого, противоборствующего тебе участника-обвинителя опасаться следует в наименьшей степени. Да, у потерпевшего много прав и негласных преимуществ, позволяющих ему добиваться твоего осуждения и наказания.

Но он явно не способен вовремя и правильно, тактически обдуманно воплощать свои права и правила производства, больше полагается на прокурорских. Даже при подсказках, консультациях прокурора или адвоката, отсутствие знаний и опыта сковывают его активность. Чаще всего они только поддакивают обвинителям и доверяют усмотрениям суда (а эти уж усмотрят!). И вот последней такой позиции потерпевших следует всевозможно препятствовать, так как это твоим недругам ручонки развязывает, распоясывает их. А через ручонки и пояски те – всё плети да кандалы расправные против тебя.

1.5. Защитник

Таким, следуя букве Закона, может выступать в первую очередь профессиональный юрист-адвокат, а наряду с ним, то есть одновременно с участвующим адвокатом – любое другое лицо. Соответственно, неучастие в деле адвоката-защитника само по себе исключает и участие на стороне защиты «вольного» защитника. Такое правило не только затрудняет помощь со стороны специалистов, не принадлежащих к клану адвокатов, но и используется для отстранения от участия неугодных, вредных обвинителям и суду правозащитников. Ведь может быть и так, что «вольный» слишком активен, умён, смышлён (от слова «мышь»), более рьян в процессе, чем адвокат, не контролируем, и в силу своей настырности не соблюдает корпоративные «правила игры», а становиться «костью в горле». Тогда находятся причины для вывода из дела основного защитника-адвоката (болезнь, срочный отъезд, война и прочее). А это обстоятельство используется для автоматического отстранения из процесса и вольнозащитника.

Тот факт, что ты назначил своему адвокату солидное вознаграждение или же он в дружбанских, близких отношениях с тобой, твоей семьёй, – это вовсе не гарантирует качества, надёжности и обеспеченности самой защиты, не означает успеха по делу. Во-первых, обвинение может быть достаточно снабжено доказательствами против тебя, а обвинительность приговора и жёсткое наказание – неизбежны, как пришествие Христа. Здесь возможно лишь добиваться послаблений в наказании и выслюнявливать более щадящую квалификацию действий. Во-вторых, твой успех по делу напрямую зависит от профессиональных и человеческих качеств адвоката (с акцентом на второе), а также согласованной воли участников от защиты.

Лично по моему мнению, нынешняя адвокатская братия в подавляющей своей массе достойна только презрения. И причини такому отношению множество. Степень твоей защищённости участием адвоката определяется толщиной твоей мошны (кошелька). Даже официальные ставки оплаты услуг адвокатов достаточно высоки (порядка 500–800 рябчиков/трудодень) и обременительны для обывателя. Но это – сущая мелочь, когда речь заходит о реальных запросах. Неофициальные «чёрные» выплаты во многие разы превосходят разумные размеры ценности самих услуг, редко соответствуют действительному объёму и качеству работ, значимости всех усердий. А это является чистейшим грабежом и надувательством. Да, они бывают авторитетны и «профи» вполне, их вознаграждение вроде, как и связано с добровольным согласием клиента, а соизмеряется с ценностью твоей же свободы или будущих снисхождений. Фактически же адвокаты попросту наживаются на горе обвиняемых и их родных, сродни похоронных бюро. К их помощи вынуждены обращаться от отчаяния и при ограниченном выборе.

Твой арест и уголовное преследование всегда внезапны, к таким заворотам судьбы невозможно быть готовым заранее, даже подозревая таковое. Поэтому выбор и привлечение защитника носят срочный характер. Отыскивают адвокатов почти случайным методом «тыка» – из ближайших контор и по советам знакомых. Велика вероятность непоправимо ошибиться в выборе, нарваться на негодяя, как на мину-квакуху. И встречный явиться шанс у адвоката-проходимца заполучить заказ, пустить пыль в глаза и поиметь дармовой доход путём разграбления бюджета твоей семьи.

Да хрен бы с ними, с деньгами! Первые дни и даже часы твоего пленения, привлечения подозреваемым (обвиняемым), да в условиях внезапности, имеют решающее значение. В сжатые сроки, настырно, агрессивно, грязно проводятся первичные следственные действия с твоим участием и против зарождающейся позиции защиты (допросы, очные ставки, обыски, осмотры, опознания и др.). В этот период следствие старается заполучить весь объём обвинительных доказательств и установить над источниками информации свой контроль. Оттого так важно эффективное участие, реальная и своевременная помощь нормального защитника. Только это и сподобит сдерживать первые удары, самоукрепиться психологически и доказательственно, оказать своё влияние на дальнейшие решения правоохранителей всех мастей. А я утверждаю, что большинство дел изначально обрекаются на провал защиты только лишь по вине защитников-адвокатов. Особенно это касается так называемых «дежурных» адвокатов (так их и называют – мусорские), привлекаемых к участию по выбору и назначению следствия или суда. Мало того, что помощь от них нулевая, так ещё и крайний вред успевают причинить подзащитному. Это твориться умышленно путём бездействия или же прямого обмана, введения в заблуждение.

Старая как мир проблема. «… Адвокатов надо брать в ежовые рукавицы и ставить в осадное положение, ибо эта интеллигентская сволочь часто паскудничает. Заранее им объявлять: если ты, сукин сын, позволишь себе самомалейшее неприличие или политический оппортунизм…, то я, подсудимый, тебя оборву тут же публично, назову подлецом, заявлю, что отказываюсь от такой защиты…» (В. Ульянов, в девичестве Бланк/из письма Е.Стасовой, 1904год).

Начнём с того, что независимость, профессионализм современных адвокатов сомнительны. Всё обусловлено той же общей политикой властей, формируемой под гнётом только интересов силовиков. Это определило состав адвокатского корпуса в сторону полной разложёнки и упадка. Квалификационные коллегии, избирающие и экзаменующие юристов, сплошь состоят из представителей судов, прокуратуры и руководства адвокатур. Решение «принять – не принять» зависит от совокупности факторов, и знания, опыт, разумность здесь далеко не решающие. Даже кандидат «семи пядей во лбу» под мнимым предлогом будет отвергнут, если экзаменаторы заподозрят в нём нелояльность к силовикам и суду, учуют строптивость, излишки энергии невыгодной, вольнодумство или неприятие всей общей политики. Естественно, что симпатии и предпочтения отдадут «своим» – выходцам из мусарни, ну и блатным – по договорённой протекции от тех же мусоров.

Вот и получается странная и страшная картинка. Открыто тебя преследуют опера, следаки и прокуроры. Судят тебя от имени Федерации всё те же следователи и прокуроры («бывшие», а в душе таковые). Защищают тебя так же уроженцы следственно – прокурорской среды. Вся эта публика пронизана сугубо мусорским складом ума, сознанием карателей и палачей. Это – паутина, где всё изначально и беспощадно выстроено только против тебя. Это – ролевые игры, где тебе уготована только роль глупой овцы на заклание. Правила придуманы властями, включая кремлёвские вершки, откуда скалятся «гаранты Конституции», а в прошлом недавнем – гэбисты. Абсолютно волчье, хищное обличье и всережущий клык. И всё окружение стайного типа. Не от них ли ты ждёшь понимания или пощады? Культ личности и раболепство в России неистребимы. Но без этого пока тоже не обойтись. Время такое, знаешь ли.

1.6. Подозреваемый, обвиняемый

То есть ты, курсант. Речь идёт о тебе разнесчастном, презренном, гонимом и лоховатом в процессуальном смысле, конечно. Множество этих пороков требуется скорее исправлять. А так как обсуждение такого участника – тема центральная и наиболее объёмная, здесь заговариваться не стану. Этим участникам будут посвящена отдельные глава. Да и все иные разделы, так или иначе, связаны с правовым положением, процессуальной судьбой уголовно преследуемых.

1.7. Свидетель

Эти участники должны располагать информацией по обстоятельствам уголовного дела и быть способными сообщить такую информацию для целей доказывания. А сама информация должна определяться значимостью (ценностью) – возможностью повлиять на выводы и решения о доказанности, наличии или отсутствии обстоятельств. Простецки выражаясь – это должен быть психически здоровый человек, который обладает знаниями по сути дела из собственных наблюдений, восприятия или от других информационных источников. Соответственно, с помощью таких сведений-доказательств и осуществляется установление фактов (событие, причастность, виновность и прочее), доказывание на следствии и в суде.

Свидетель, как уже отмечено, может быть (и это предпочтительно) прямым очевидцем каких-либо событий в окружающей его среде обитания, когда он лично эти события воспринимал через органы чувств (видел, слышал, осязал прикосновением, унюхал или вкусил). Во всех прочих случаях свидетель является только косвенным (не очевидец, не ухослышец, не…), когда о происшедшем и любых обстоятельствах знает опосредовано, то есть от других лиц из прочих источников (например, из текста документа, по показаниям прибора).

В зависимости от пользы для какой-либо из двух сторон, свидетелей условно подразделяют на две категории: свидетели обвинения или свидетели защиты. Третьего – нейтральных свидетелей Законом не дано, хотя такие и бывают. Условность такого различения определяется тем, что один и тот же свидетель может представлять сведения двусторонней полезности (одни – в пользу защиты, другие – за обвинение), или же одни и те же показания могут быть переоценены, например, из разряда доказательств обвинения перейти к доказательственной базе защиты, или же вообще оказаться никчёмными. При этом, любой свидетель изначально не может быть отнесён к какой-либо из сторон. К началу допроса, да, он ещё нейтрален, но ещё и не свидетель вовсе. За исключением свидетелей в лице потерпевших или и обвиняемых. Наибольшие ценность и объективность свидетеля обеспечиваются его независимостью от посторонних интересов, кроме интересов правосудия. Поэтому, по общей идее, свидетель не должен бы иметь собственного интереса по делу, должны исключаться условия его, пусть даже невольного подыгрывания.

Свидетели – источники и носители важной доказательственной информации – показаний. Хотя формально все доказательства равны между собой, но показания свидетелей в реальности равнее других, им уделяется больше внимания и отдаются предпочтения. Эти показания традиционны, пластичны в умелых руках и обладают духом старейшего вида доказательств. Во всех без исключения обвинительных актах такие показания занимают наибольший объём и оказывают решающее влияние. К свидетелям и их показаниям, сколь ни казались бы они невзрачными, следует относиться в высшей степени трепетно и чутко. Указанная пластичность таит в себе сюрпризов множество, и не всегда приятного характера. В случаях действительных независимости и беспристрастности свидетеля от него вполне можно добиваться правды-матки. Но такая правда редко выгодна всем сторонам, эти независимость и беспристрастность стараются сломать. А потому, как обычный свидетель не заражён ещё следственно-судебной тухлятиной, не пронизан этим духом непоправимо, вполне он может сохранить порядочность и здравый рассудок. Результат судебного спора зависим от того, на чью сторону будет перетянута большая и основная часть свидетельского одеяла. Отсюда ещё одно важное правило: изведи чужого свидетеля, а своего сыщи и сбереги.

Береги шерсть смолоду.

Но свидетельской информацией по делу обладают не только «свидетели» – самостоятельно так названные в УПК участники процесса. Процессуальное положение участника-свидетеля определяется не столько тем статусом, как официально это ему присвоили Закон и власти, а действительным его положением в процессе. От того, что голубя назвали хрюшкою, он не замяукает и вряд ли поплывёт. Потерпевшие, обвиняемые, если они дают (могут дать) показания по обстоятельствам дела, то есть свидетельствуют об известном им, также являются свидетелями, именно так и должны расцениваться. И любые другие участники (следователь, эксперт, специалист, понятой…), уже после их участия в основном качестве, могут быть в дальнейшем призваны как свидетели для дачи показаний по известным им обстоятельствам, связанным с прежним их участием.

То сложная и важная задача – верно оценить действительное положение участника, правильно и своевременно использовать такие свойства для собственной выгоды. Или же не позволить надуть себя намеренной подменой. Истинные профессионалы эффективно используют приёмы таких подмен статусов участников, играя на различии прав, обязанностей и ответственности свидетеля по отношению к статусу других участников.

Например. Фактического подозреваемого в особо тяжком преступлении могут допросить, как, якобы, свидетеля. В этом случае нет прямой обязанности обеспечивать его защитником, но акцент будет проставлен на обязанность свидетеля давать показания и на его уголовную ответственность за отказ от дачи показаний (развязывание языка), отсутствует необходимость разъяснять существо дела и реальных претензий (подозрений, обвинений) и прочие надобности, что могут мешать выуживанию информации. Другой пример. Близкий знакомый обвиняемого сведущ в вопросах судопроизводства, способен помочь обвиняемому своим соучастием «наряду с адвокатом». Такого постараются по любому пустяшному поводу вызвать и допросить как свидетеля. Что не позволит ему в дальнейшем выступать защитником.

Опера, дознаватели, следователи запросто могут быть допрошены в роли свидетеля в судебном разбирательстве по вопросам досудебного производства с их участием, особенно когда обвиняемый (подсудимый) заявляет о нарушении прав и порядка в ходе расследования.

– Вы угрожали обвиняемому? – Нет;

– Вы применяли к нему насилие? – Ну что вы, Ваша Честь, как можно…;

– Как проходил допрос? – В полном соответствии с законом, а как же.

Какие же они к чёрту независимые свидетели, когда иными ответами могут навлечь на себя обвинения? Такие свидетеля явно не заинтересованы в собственном разоблачении и возможном развале обвинения. Тем более что их показания являются, скорее всего, единственным опровержением, а принимаются достаточными. Так всё просто. В равной мере свидетельские игрища могут состояться с любым другим участником, от понятого до судьи. Разгул для творчества огромен, а последствия почти необратимы. В любом случае, со стороны следствия, прокуратуры и суда свидетель подвергается большому психологическому прессингу. Существует достаточно приёмов «законного» давления. К этому нужно быть готовым, уметь этому противостоять, ломать сценарии всякого циркачества.

1.8. Эксперт, специалист

Эти участники призываются в рамках уголовного дела и по поручениям к специальным исследованиям, проводят специфические работы и дают заключения. Эксперт и специалист должны обладать специальными профессиональными познаниями, образованием, опытом, квалификацией, допуском (разрешением) в достаточно узких (отраслевых) областях научных и прикладных знаний: медицина, химия, техника, строительство, финансы и многих других, посредством которых могут быть решены различные аспекты по обстоятельствам дела и в первую очередь по событию преступления. Перед экспертами и специалистами ставятся вопросы для установления и объяснения природы, причин, механизма, взаимосвязи, последствий по конкретным процессам и явлениям, когда это хотя и связано с разрешением правовых вопросов, но находится за пределами знаний и прямой компетенции органов расследования и суда, или же требуется «независимое» мнение. Например, только эксперты могут верно определить причину смерти, тяжесть вреда здоровью, соответствие образцов по их источникам и характеристикам, рыночную стоимость товара или услуги, состав химического вещества; только специалист способен выяснить конструктивные особенности здания, исправность или надёжность паровоза, методику выращивания конопли и характер обработки металлов. В отличие от экспертов, специалисты могут обходиться без научных знаний. Специалистом может выступить и поварёнок для объяснения кулинарных технологий.

Формально (то биш, по Закону), эксперты и специалисты являются независимыми участниками. Но стерильной независимости не бывает, а в российском судопроизводстве – и подавно. Под эгидой – покровительством правоохранительных органов созданы и действуют специальные экспертные бюро. Однако, как известно, кто девушку ужинает, тот её и танцует. Эти организации хотя и относятся к иным ведомствам, например к департаментам здравоохранения причислены Центры судебно-медицинской экспертизы, но в подавляющем объёме их деятельность подчинена задачам судопроизводства, и, что неудивительно, задачам (интересам) обвинения. Бюджетное финансирование, в том числе зарплатные ведомости, исходит из заказываемого объёма работ. Заказы от следствия и суда, как и кадровые соглашения, самым определённым образом влияют на размер и содержание кормушки и доступ к ней. При такой обоюдной заинтересованности, как минимум обнаруживаются взаимные симпатии. Лишь изредка «содержанка» в подушку всплакнёт в тихой ненависти и в чувстве стыда, да прикусив губёшку, уймётся. И по отработанной технологии отбора эксперты, прежде чем получить должность и регалию, проходят тщательную проверку, в том числе по вопросу лояльности к ментам и мусорам – к обвинительной среде.

Не то, чтобы такая зависимость проявлялась в полном подчинении, откровенной фальсификации и подлогах. Это случается не часто и в крайней нужде. Но в спорных случаях эксперт способен нейтрализовать факт, придать ему иной оттенок, что-либо не узреть, расценить иначе. Я скажу тебе – это не мало. В очевидных ситуациях эксперт может быть и полезен защите, например, когда в результате его исследований выявятся (нечаянно?) анти-обвинительные факты. Но, если следствие и суд заведомо убеждены в твоей причастности и виновности, очень-очень у них об этом зачешется, тогда от экспертов будут добиваться и скорее всего добьются иных результатов: однозначные выводы в пользу защиты переформулируют в версионные, предположения перекроят в разряд категоричных высказываний либо образуют путанную совокупность предположений против тебя, в пользу обвинительных предпочтений. Это не просто нейтрализация аргументов защиты, а не отрицание утверждений обвинения. Во как завернул?!

Как правило, все исследования назначаются с привлечением уже известных для силовиков экспертов и специалистов. Только вот же могут встречаться и достаточно редкие виды исследований, когда неизбежно и срочно привлечение ещё не проверенных спецов, допустим геолога. Тогда исследование стараются провести как бы заочно, под предлогом проверки самой возможности исследования и получения результата. По «левому» образцу осуществят предварительный анализ. И только затем всё это (повторно) официально осуществят, фактически зная о грядущих выводах экспертизы. Тесное сотрудничество позволяет силовикам получать не только предварительную информацию, но и контролировать весь ход исследований на различных его этапах, корректировать, подправлять его в нужное русло, обломать на корню.

Обнаружить и обнародовать прямую или косвенную зависимость экспертов или специалистов сложно, и сложно обосновывать доказательно свои подозрения против них. Факты скрыты. А вот их кривляния, манипуляции, и тем более нарушения выявляются и прослеживаются вполне. Нечестность и дилетантство, подлог и фальсификация всегда выявляемы, так как оставляют свои гусеничные следы. Когда тщательно перепроверяешь деятельность таких исследователей, ларчик обязательно вскрывается. А их развенчание, срывание пыльных покрывал принесёт твёрдые дивиденды. Здесь срабатывает общефизиологическое правило: наступи гадёнышу на хвост и он захлебнётся в собственном вранье, избегая самоудушения. Спасая собственную шкуру, гадина проговориться.

Экспертов и специалистов в очень узких пределах исследований может и защита привлекать, например, через «независимые» исследования. Здесь есть шанс добиваться добросовестности, обращаясь к дальним региональным конторкам или не запачканным уголовкой спецам. Но последующее давление на таких будет серьёзным. И к этому надо быть готовым.

1.9. Понятые

Как «народный контроль», их приглашают для участия в различных следственных действиях. Наименование происходит от «понять, понимать», и изначально понятые обеспечивали понятность наблюдаемых ими и в их присутствии осуществляемых процедур для разъяснения этого впоследствии. Значит, они должны восприниматься как свидетели процессуальных действий. По мнению законодателя, привлечение и участие понятых должно, в виде страховочного элемента обеспечивать соблюдение всех правил и процедур при проведении осмотров, обысков, опознаний и некоторых других значимых действий, исключать порочные методы, проверять ход и результаты со стороны других, заинтересованных участников.

Идея привлечения людей из толпы очень неудобна для правоохранителей при нынешнем их обличье. Неудобна хотя бы уже тем, что много времени отнимает на отыскание и уговоры. В самом деле, граждане не сознательные воспитались. Прохожим и соседям в облом отрываться от личных забот на многие часы. А следственные действия требуют оперативности и срочности. Оттого, чаще всего, понятые зазываются из числа опер-бабок, тех, что у подъездов на лавочках днями напролёт шкуры трут да кости соседям перемывают.

Как бы то ни было, институт понятых традиционен и востребован в гражданских сообществах, як признак демократизма. Российские власти не могут так запросто отвернуться от такой надобности. Власть наводит понт, что смирилась с этим и оценивает участие понятых двойственно: презрительно, из-за вмешательства посторонних в их деятельность; иронично, так как профессионалам не составляет труда вводить простолюдинов в заблуждение, через их участие создавать ореол законности действий.

В основной своей массе граждане понятые – это безвольный, пассивный и бестолковый контингент, у кого решительности не хватило сказать категоричное «нет» на приглашение. Они уже с первых минут присутствия проклинают себя за слабость и невезуху, страстно ждут окончания действа. А оттого они не внимательны, безразличны к происходящему. Но вдруг объявиться среди приглашённых активный проныра, следователи и опера сразу это просекут и примут меры к их нейтрализации. (Опера сопровождают следственные бригады и обеспечивают, в том числе, привлечение понятых.

Мы с Тамарой ходим парой, только кто из нас Тамара?). Отработаны приёмы по отвлечению, рассеиванию внимания, запутыванию. В крайнем случае, усмотрят в поведении нарушение порядка и помехи в ход мероприятия, заменят вредного понятого на более лояльного субъекта, действия проведут сызнова (если это возможно), постараются собрать подписи понятых по всем разделам протоколов в режиме спешки и без необходимых разъяснений. Да памятку в голове будут держать о таком гражданине, закашмарить попытаются.

В том числе и из-за сложностей привлечения граждан понятыми широко пользуются услугами «профессиональных» понятых. В порядке очерёдности на постоянной основе. Такие граждане заявляются по первому зову ввиду их прямой или косвенной зависимости. Ещё недавно опера таскали за собой на следственные действия административных 15-тисуточников как мнимых добровольцев, которые за это поощрялись. Ныне таковых с успехом подменяют наркоманы «на крючке», прочее хулиганьё, попавшее на мелких делишках, а через это в процессуальное рабство и зависимость к ментам. Другой группой можно выделить милиционерских курсантов, студентов юрфаков-практикантов, охранников от предприятий. Эти все стараются объяснить своё привлечение к участию как случайное: гуляют, якобы, как прохожие парами в нужное время и в подходящих местах средоточия следственных действий да мимо милицейских объектов. К третьей группе смело отнесём работников коммунальных служб и местных органов власти. В таких конторах негласно поощряется и оговорено всемерное содействие органам правопорядка.

Несмотря на все видимые прорехи, понятые являются весьма ценными для целей защиты, опять же, если грамотно пользоваться их личными знаниями и качествами. Заглавным здесь будет их внимательность, память, ещё не истреблённая совесть, в закоулках души ещё не удушенные человечьи чувства. Есть живые примеры, когда обдуманная работа с понятыми-свидетелями позволяла разоблачать подлог, фальсификацию, исключать недопустимые доказательства, громить позицию обвинения, добиваться выгодных решений и, как это не смешно звучит, справедливости.

К сожалению, пока книжка версталась, на рубеже 2012–2013 годов перечень сл. действий с обязательным участием понятых и порядок их привлечения к участию претерпели существенные изменения. Но об этом перетрём во второй части (см. Главу 8. 6. «Осмотр»)

Существуют и иные участники: гражданские истец и ответчик, переводчик, секретарь судебного заседания, помощник судьи, руководитель суда. Изредка их роль бывает существенна, но она менее значима при решении главных вопросов доказанности обстоятельств делу, обвинения по существу. Поэтому не стану в этом разделе уделять им равного внимания. В дальнейшем, их участия мы коснёмся при обсуждении вопросов судопроизводства, например, секретаря – по проблемам издания Протоколов судебного заседания.

Глава 2. Принципы судоскотства

Преобязательно себе уясни, провари эти самые принципы. Надо бы врезать их в башку калёнными скобами. Без знания о них, и не в общих чертах, а глубинно, без умения соизмерять с ними всё происходящее, творящееся вокруг тебя в ходе расследования и судебного рассмотрения, нет никакой возможности выбираться из этой трясины поганой. Так как всё иное нутро судоскотства различимо лишь взглядом через призму этих Основ. Это самый нудный раздел. Напряги внимание, курсант.

При простом даже упоминании о принципах, тем более, когда сторона защиты ставит вопрос об их соблюдении в том или ином конкретном случае, большинство следователей, прокуроров и судей низшего звена теряются и грустнеют. Они становятся похожи на опрокинутых панцирем вниз жучков и черепашек в беспомощности своей. А всё оттого, что эти ребятишки и сами-то толком не разумеют действительные смысл, содержание и значение принципиальных положений. А ты возопишь: куда же нам, быдлу, тягаться-деваться? – Туда… Не станем им уподобляться. Принципы – наше оружие и защита в тяжбах с произволом. Не так страшен чёрт, как его малюют. Он ещё страшнее.

Принципы – основные, заглавные правила, всему начало (и конечек). Принципы образуют фундамент для всех остальных норм – кирпичиков огромной и сложной конструкции, что зовётся законодательством (уголовным, в данном случае). Соответственно, неверный баланс кирпичиков с фундаментом препятствует построению стройной конструкции основанных на этом производств, а подрыв фундамента необратимо разрушает любые процессуальные сооружения. Изначально принципы прописаны в коренных нормативах: положениях Конституции РФ, межгосударственных актах и договорах (пакты, конвенции, соглашения). В процессуальном Законе принципы находят своё конкретное отображение, обрастают подробностями исходя из особенностей именно уголовного судопроизводства для разных стадий и процедур. Все остальные нормы-правила должны строго опираться на принципы, а применение этих правил – соизмеряться с принципиальными правами и гарантиями.

Далее обсудим принципы по порядку их практической важности, что, в общем-то, совпадает с установками УПК.

2.1. Законность

Вскрываем Кодекс: Все процессуальные решения должны быть законными, обоснованными и мотивированными. Нарушение норм УПК РФ при производстве по делу влечёт признание недопустимыми полученных таким путём доказательств. Не может быть применён закон, противоречащий УПК, а любые несоответствия иных, подлежащих применению законов Кодексу, разрешаются в пользу норм УПК (статья 7).

А). Законность, обоснованность и мотивированность решений означает, что приговор, любые определения, постановления должны по своей форме, содержанию и порядку их принятия полностью соответствовать требованиям УПК и других применяемых законов. В УПК имеются общие (для всех случаев) и специальные (для конкретных случаев) правила вынесения процессуальных решений, об их же обязательных структуре и содержании. Структурно решение должно состоять из трёх основных частей: 1) вводной части, где указываются общие сведения об органе рассмотрения вопроса и принятия по нему решения (должностное лицо); время и место вынесения решения; заявитель и участники рассмотрения; поводы и условия; 2) описательно-мотивировочная часть, содержащая сущность рассматриваемого вопроса, доводы, мнения, аргументы участников, выводы принимающего решение органа (лица), ссылки на применяемые или учитываемые нормы законов, мотивы принимаемого решения; 3) резолютивная часть, где собственно и формулируется принимаемое решение о признании каких-либо фактов или осуществлении действий, отклонении или удовлетворении обращений (требований) участников, принятии каких-либо мер процессуального реагирования.

Обоснованным решение может считаться, когда в нём представлены все имеющие значение правовые и фактические данные, позволяющие вынести решение. Правовые основания – те нормы права (закона), которые применены, учтены при разрешении текущего вопроса и которыми руководствовались суд, прокурор или следователь. На соответствующие статьи закона, где содержатся эти нормы, должны иметься ссылки, а содержащиеся в нормах правила – обсуждаться. Фактические основания – те события, факты и обстоятельства дела, которыми вызвана необходимость решения, на которые ссылаются участники или выявлены по праву самим решающим, когда они установлены или отвергнуты, и на чём строятся выводы в пользу принимаемого решения. Мотивы – это те побудительные причины, объяснения, убеждения людей, что-либо решающих, приведшие их к определённым выводам и решению. Мотивировкой отвечают на вопрос, почему именно принимающий решение пришёл к своим заключениям по существу дела.

Шибко мудрённое изложение? Согласен. Давай-ка на примере вздрогнем. Смотри картинку. Перед тобой постановление прокурора о возвращении уг. дела на доп. расследование. Вчитайся.

Здесь вводная часть – всего один абзац, – тот, что между наименованием и до слова «Установил:». Дальнейший текстовой массив до слова «Постановил» является описательно – мотивировочной частью. Прокурор сделал попытку через последовательное перечисление фактов подвести к решению. Он приводит не только события, но основания и мотивы. Как на правовые основания прокурор ссылается на положения статей 37, 162, 221 УПК, которые позволили ему или даже обязали принять данное решение о возвращении дела следователю. А перечисленные факты – есть фактические основания, к чему прокурор и подводит фразой «Вышеуказанное является основанием…». Ну а мотивом следует считать указание «… при наличии неотменённого постановления от 18. 12.2003 г… Ш. было предъявлено обвинение в совершении преступления… что является грубейшим нарушением уголовно-процессуального законодательства…». Эта формулировка не спроста выглядит как-то неполно, вроде как не хватает мотива: необходимость устранить выявленное нарушение. Ну а в концовке – собственно резолютивная часть, где сформулирована суть решения: Вернуть для устранения недостатков. Нифига себе недостатки!

Внешне для не посвящённых сие постановление увидится вполне нарядным. Есть в нём стройность, и логичность, и слога красота убедительная, все части обязательные на лицо. Но прокурор – енот ещё тот. В обсуждаемой им правовой ситуации случилось не только нарушение прав обвиняемого. По выявленным обстоятельствам выясняются прямые основания для полного прекращения уголовного преследования данного обвиняемого в силу предписаний статьи 27.1.5 УПК. О чём прокурор и должен был принять своё решение. Последствия для мусоров от такого решения понятны. Поэтому прокурор и обошёл такую каверзу, прикрывшись «левыми» мотивами и основаниями. Но наличие фиктивных мотивов и оснований равнозначно отсутствию таковых вообще (тебе на заметку).

Невыполнение требований законности, обоснованности и мотивированности должно повлечь признание самого решения, соответственно, незаконным, необоснованным и (или) немотивированным. Это также влечёт отмену (пересмотр) решения, а ранее обсуждаемый вопрос направляется на новое рассмотрение или даже снимается с обсуждения. Гарантии же обоснованности и мотивированности направлены на то, чтобы все заинтересованные в рассмотрении проблемы участники, вышестоящие инстанции, да впрочем, и любые сторонние лица в полной мере могли понять содержание решения, его поводы и причины, точно определить источники представленных автором выводов, а также возможные и грядущие последствия от исполнения решения. Это же позволяет оценить правоту решения, а в необходимых случаях оспорить его, принять меры к его исправлению в целях восстановления прав и должного порядка. При том, что оценка решения может производиться не только властными людьми, но и быдлом (то есть тобой и мной), содержание этого акта должно быть доступно для понимания обычному человеку (быдлу). Но на практике такие условия не выполняются вообще или не в полной мере.

Невыполнение требований законности, обоснованности и мотивированности должно повлечь признание самого решения, соответственно, незаконным, необоснованным и (или) немотивированным. Это также влечёт отмену (пересмотр) решения, а ранее обсуждаемый вопрос направляется на новое рассмотрение или даже снимается с обсуждения. Гарантии же обоснованности и мотивированности направлены на то, чтобы все заинтересованные в рассмотрении проблемы участники, вышестоящие инстанции, да впрочем, и любые сторонние лица в полной мере могли понять содержание решения, его поводы и причины, точно определить источники представленных автором выводов, а также возможные и грядущие последствия от исполнения решения. Это же позволяет оценить правоту решения, а в необходимых случаях оспорить его, принять меры к его исправлению в целях восстановления прав и должного порядка. При том, что оценка решения может производиться не только властными людьми, но и быдлом (то есть тобой и мной), содержание этого акта должно быть доступно для понимания обычному человеку (быдлу). Но на практике такие условия не выполняются вообще или не в полной мере.

Опять же, будучи юристами, все эти следователи с прокурорами и судьями в обнимку – великие формалисты и бюрократы по природе. Свои решения они стремятся издавать в наиболее сжатом виде. Это у них называется краткостью (та, что близкая родня талантам) и лаконичность (та, что не родня никому). И такая чрезвычайная скупость имеет двойную цель: скрыть, размыть истинные мотивы и основания при возможности различного истолкования, домысливания, и сократить до ничтожного возможность оспорить, опровергнуть решение, обоснованно излагать несогласие с ним. Но «верхами» принимается достаточным такие сжатость и даже поощряется такой подход. Ведь окончательную оценку будут делать вышестоящие иерархи всё из того же клана, кто прекрасно понимает суть творящегося, умеющие читать между строк и способные при необходимости получить устные разъяснения, именно те, кто создал и поддерживает общую практику формулирования решений, кто определяет критерии обоснованности и мотивированности собственным усмотрением. Однако верным будет исходить из того, что недостаточные обоснование и мотивировка, их двусмысленность, неоднозначность, неясность должны расцениваться как отсутствие мотивов и оснований вообще.

Кроме того, мы сталкиваемся порой и с откровенно безмотивными и необоснованными решениями. Подобные, например, выносятся судами при разрешении процедурных вопросов – так называемые «промежуточные» решения. Вот, подсудимый обращается к суду с ходатайством: прошу вызвать и допросить свидетеля Птичкина, так как…. Судья, совещаясь на месте, постановил: В ходатайстве о вызове и допросе Птичкина отказать. Всё. Здесь непонятно, почему невозможно или нет необходимости и вызывать и допрашивать заявленного свидетеля, какие имеются препятствия к этому, какими положениями закона судья руководствовался, какие факты и обстоятельства приняты во внимание. Такой вакуум явно не позволяет обсуждать и оспорить по существу постановление. Можно только догадки строить о мотивах и основаниях. Причиной отказа могла, например, послужить необоснованность самого ходатайства: не указаны обстоятельства, о которых может сообщить свидетель или же эти обстоятельства не касаются дела; не выполнены ли формальные требования: не представлены достаточные сведения о свидетеле, или прочие огрехи. Но и такие любые причины должны в решении приводиться. Ясно одно, решение необоснованно хотя бы уже потому, что не выполнены условия его обоснованности и мотивированности.

Принципиальность требований о законности, обоснованности и мотивированности обусловлена ещё и наличием связанных с этим прав и встречных обязанностей участников. В частности, с правом на обжалование решений. Отсутствие информационной сердцевины не позволяет постичь смысл решения, обоснованно возражать выводам властных решителей. Поэтому следует пристально внимать всем решениям, выносимым по делу, каких бы вопросов они не касались, оспаривать их своевременно. Законность даже одного промежуточного решения влияет на законность производства по делу в целом.

Приводя содержание статьи 7 УПК, я намеренно использовал общее понятие «Решение» в отличие от буквального текста, где перечислены только постановления и определения. В редакции Закона эта норма читается и понимается ограничительно, так как действие этой нормы умышленно распространяют только на такие виды решений. Следуя такому пониманию, принцип напрямую не требует качеств законности, обоснованности и мотивированности от Приговоров. Хотя в специальной норме статьи 297 УПК и затрагиваются принципиальные гарантии и в отношении Приговоров, но в этой норме нет гарантии по мотивированности. А что, такое решение как Вердикт присяжных не должен быть законным? Но в процессуальном обороте существуют и виды решений вообще не имеющие специальных наименований. Когда, например, в порядке надзора председатель отказывает в пересмотре Постановления надзорного судьи об отказе в возбуждении надзорного производства и передаче жалобы в президиум суда, такое решение руководителя не имеет названия, в УПК свойственным именованием не определяется. В этих случаях председатели (их заместители) легко пренебрегают требованиями статьи 7 УПК и формулируют свои акты в произвольной форме, не загружаясь приведением каких-либо мотивов и оснований. Ну что поделать, судо-боги капризны в своей срамоте и скромны в своих капризах. Но всё же и такие решения должны соответствовать принципиальным гарантиям в силу верховенства закона и равенства всех перед ним, и требования такие не снимаются.

Б). Принцип законности распространяется не только на процессуальные решения. Отчего же законодатель не укрепил в буквальном выражении эту же гарантию на процессуальные действия? Но ведь и действия должны быть безусловно законными и обоснованными. Такая нелепая недоговорённость частично восполняется совокупностью иных норм УПК, из содержания которых (только) следует искомое требование.

В). Нарушение норм УПК проявляется, когда установленные этими нормами правила не выполняются вовсе или не в полной мере, неправильно. Одним из частных последствий такого нарушения, кроме признания незаконности и исправительных мер, является признание полученных доказательств недопустимыми – то есть доказательства не допускаются (исключаются) по процедурам доказывания, не могут использоваться в целях обвинения или защиты. В принципиальной норме законность конкретизируется по отдельной и наиболее важной составляющей судопроизводства – в доказывании посредством доказательств. Что тесно переплетается с отдельной гарантией о недопустимости и исключении доказательств, полученных с нарушением УПК РФ (статья 75), но неравнозначно последней по акценту и смысловому значению. Хотя обе гарантии выведены из фундаментального принципа по ст. 49 Конституции РФ.

Более подробно обсудим содержание и особенности этого норматива в отдельном разделе о недопустимых доказательствах. Здесь только отмечу некоторую однобокость изложения принципа и его двусмысленность на практике. А односторонность вижу в том, что принцип неоправданно выделяет только значимость соблюдения норм УПК при получении доказательств. Отчего-то в равной мере не оговорено требование по соблюдению норм при решении всех других процедурных вопросов, когда для их претворения не требуется выносить специальных решений (например, осмотр) или же решения выносятся (возбуждение дела, заключение под стражу). Так же не оговорены и последствия нарушений. Хотя правила по этим процедурам имеются в других положениях УПК, но при том, что и при осуществлении таких действий используются сведения доказательственного значения, сам факт неуделения равного внимания внутри единого принципа умаляет значимость тех нарушений, при которых не обязательно чтобы и добывались доказательства как таковые.

Само понятие «нарушение норм» на практике толкуется неоднозначно. В действительности мусора не всякое нарушение и не всяких норм принимают во внимание, когда решают вопросы допустимости хотя бы и доказательств. Они учитывают только существенные нарушения, а существенность определяют по собственному усмотрению, при нужде находя отвираки и отбелки. Это есть произвол, своевольное искажение гарантии. Не иначе.

Г). Важным условием законности являются ясность и определённость применяемых правил, устанавливаемых различными законодательными актами. Эти требования обеспечиваются иерархией процессуальных законов, в зависимости от их вида и назначения. Верхушку пирамиды по старшенству оглавляют нормы Конституции РФ; далее по подчинённости следуют положения федеральных конституционных законов (ФКЗ) и федеральных законов (ФЗ), к последним относится и наш любимый УПК РФ; ниже стоят все прочие федеральные законы, просто законы, а также подзаконные нормативные акты (постановления, указы, положения и прочие).

Кроме УПК в сфере уголовного судопроизводства действуют и применяются специальные законы, которые с этой точки зрения являются также процессуальными. К таковым, например, относятся законы Об оперативно-розыскной деятельности, О судебно-экспертной деятельности, О присяжных заседателях, О полиции. В случае применения таких законов, их положения должны соответствовать положениям УПК, а если обнаруживаются противоречия, предпочтение отдаётся УПК. Кодекс запрещает применять такие, ему противоречащие нормативы. С другой стороны, специальные нормы действуют напрямую, когда только их правила определяют конкретный порядок по выполнению специальных процедур. Так же, если в специальном законе расширены права какого-либо участника, особенно от стороны защиты, или правомочия оговорены в более выгодном свете, тогда предпочитаются специальные законы. Так, Закон об адвокатской деятельности несколько улучшает права защитника в процессе по сбору (получению) доказательств по сравнению с установками УПК. Поэтому адвокатам выгоднее ссылаться на свои права по Адвокатскому Закону.

Абсолютно такое же правило предпочтений действует и в отношениях между УПК РФ, Конституцией РФ и международно-правовыми актами (Пакты, Конвенции, Договоры). Во всех случаях противоречий и несоответствий преимущество имеет Конституция – закон прямого и непосредственного действия. Любые международно-правовые акты, как составная часть нормативного поля РФ, более сильны, чем УПК, но юридически слабее Конституции, и в случае их применения не должны противоречить Конституции.

В судебно-следственной практике знаемы случаи несоблюдения иерархичности норм законов, их применение в режиме противоречий и несогласованности. Отчего-то адвокаты, тем более сторонники обвинения и судьи мало внимания уделяют анализу, сверке применяемых норм на предмет их согласованности. А зря. По многим делам можно обнаружить несоблюдение условий верховенства, неверные предпочтения. Что приводит к серьёзным нарушениям. Ну, к примеру. Вломились на хату ОБНОНовские опера под благовидным предлогом (шумят жильцы по ночам, пописать хочется, за солью) к предполагаемому наркодилеру лапоухому. Туда-сюда, то да сё. Ба! А на столике по центру гостиной пакетик с подозрительным порошочком тулится сиротливо (который опера сами украдкой и впарили тут же). Барыгу вяжут на месте, отобрав прикладом дыхалку, тянут соседей-понятых, осматривают, изымают, опечатывают, шмон оформляют протоколом обыска. Далее материальчик оперативно-розыскного мероприятия (ОРМ) передают следствию, затем и в суд, где рассматривают обвинение о хранении и покушении на сбыт крупноразмерных наркосредств. Не вдаваясь в подробности: было – не было, причастен – не причастен, в заседании заявляется о незаконности обыска в квартире и недопустимости полученных в результате этого обыска доказательств. То, что был произведён именно Обыск в жилом помещении, напрямую следует из наименования протокола, как и по фактическим действиям ментов. При этом не были выполнены значимые специальные правила по обысковым процедурам, как установленные в УПК, так и в законе об ОРД: отсутствовало решение с санкцией суда; не участвовал следователь (дознаватель), когда обыск – это только следственное действие; преодолена конституционная неприкосновенность жилища в отсутствие законных обоснований к этому и т. д. Обвинители пытаются оправдаться, мол, формально действовали менты в рамках Закона об ОРД, случайно выявив преступный факт, будучи впущенными в жильё добровольем подозреваемого, они принимали «безотлагательные» меры по пресечению деяния и закреплению доказательств. Ой-ёй-ёй, а нормы УПК таких исключений не дозволяют, и Закон об ОРД тута не приемлем в предлагаемом ментами понимании и применении, и действительное содержание проведённого мероприятия указывает на её следственный формат, который не может быть делегирован операм ни под каким соусом.

Д). В России нет прецедентной практики (применения судебных случаев по аналогии) по рассмотрению схожих дел и процессуальных вопросов. Поэтому «руководящие» указания (решения) Пленумов Верховного и других судов, как и прочих судебных актов, напрямую не применяются при рассмотрении уголовных дел, обязательной силы для судов, прокуроров и следаков не имеют. Судебные такие решения не являются Законом, не подпадают под критерий «законность», не обязательны к исполнению, но как предлагал сам Верховный Суд, могут учитываться правоприменителем. Хотя приводимые в пленарных решениях заключения и считаются официальным толкованием, но их подвешенное состояние не даёт возможности надёжно апеллировать с помощью такого средства. Суд, в свою очередь, по своему усмотрению, то есть, когда сам захочет, волен следовать таким рекомендациям. Уповать на эти решения-разъяснения не стоит, но и не следует слепо отказываться от них, как дополнительной пульки в арсенале защиты. Другое дело – решения Конституционного и Европейского судов. Заявляемая ими правовая позиция, толкование норм и оценка обстоятельств приравнены по юридической значимости к законам и обязательны к применению. На такие решения не только можно, но и нужно ссылаться при всякой необходимости. Тем более, что большинство правоохранителей не внимательны к такой практике, могут не помнить или вовсе не знать значимых постановлений.

Есть овцы, кто жадно вчитываются в комментарии к УК и УПК различных юристов, а затем пытаются аргументировать свои доводы ссылками на подобные изыски. Пустое. Комментарии, как частные мнения и суждения всевозможных умников, не имеют значения для обоснования позиции по делу. Этим материалом можно пользоваться только для углубления собственного понимания законодательных норм, чтобы соизмерять своё положение, возможности, перспективы и последствия происходящего. К любым комментариям следует относиться с крайней осторожностью, так как наряду с качественными трудами нас грузят откровенным фуфлом. Лучше пользоваться сразу несколькими мнениями разных авторов по одному и тому же вопросу, и в сравнительном анализе, не отвергая и собственных соображений, определять наиболее верный смысл. Не исключение и вот эти мои разглагольствования. Можешь относиться к ним критически и даже скептически. Правильной будет только лично твоя чуйка.

2.2. Осуществление правосудия только судом (см. статьи 8 УПК, 47 и 118 Конституции)

Данный принцип вмещает две гарантии: 1) Никто не может быть признан виновным и подвергнут уголовному наказанию иначе, как по приговору суда и в порядке, установленном УПК; 2) Подсудимый не может быть лишён права на рассмотрение его уголовного дела в том суде и тем судьёй, к подсудности (паскудности) которых оно отнесено опять же УПК.

Из дозволения осуществлять правосудие только судом, следует запрет на любой иной порядок осуждения и наложения кары. В России, как и в большинстве других, так называемых «цивилизованных» государств, засудить человека и назначить ему наказание вправе только судебный орган – специальная властная госсубстанция. Суд осуществляет свои функции через судей, как представителей и носителей этой власти, наделённых специальными полномочиями на такую деятельность. Все иные способы осуждения и наказаний расцениваются как самосуд в порядке «левосудия», расправы. И речь идет не только о случаях, когда самосуд творят, например, муж против жены путём претензий и рукоприкладства за неподчинение, или приверженцы шариатских укладов, хотя эти, вполне частые судилища почти открыто существуют и замалчиваются. Я считаю самосудом и деяния реальных обладателей мантий, когда они позволяют себе отступать от основных устоев правосудия, и под официальной личиной, действуя из посторонних для правосудия интересов, выносят обвинительные приговоры в отношении невиновных или при полном отсутствии доказательств или… Конечно, это самосуд и не что иное! Наличие внешних атрибутов судебной власти не гарантирует Правосудность наяву. В ответ на судебно-следственный произвол и тотальную несправедливость естественным образом появляются автономно настроенные личности, не доверяющие более Закону и его блюстителям. Влекомые обидой и нормальным чувством мести такие для себя издают собственные законы, провозглашают себя судьёй и палачом, своим же приговором творят ответное. Если бы не ветхожидозаветные жестокость и кровавость (око за око, кака за каку), то смысловое оправдание этому есть. Но и это, блин, самосуд.

Любопытные выводы следуют из составных гарантийных купонов. Первая составляющая тесно вяжется с презумпцией невиновности, но акцент в ней проставлен на а) наличие Приговора о виновности и наказании, и б) соблюдение установленного в УПК порядка признания виновности и назначения наказания. Это обязывает строго следовать всем предписанным процессуальным процедурам и правилам, как они регламентированы Кодексом, а также правил вынесения Приговора. И это касается не только процедуры доказывания виновности. Сюда же логично должны включаться обязательства доказывания и события преступления, и причастности обвиняемого, и всех прочих вопросов и обстоятельств, которые должен устанавливать суд (статья 299 УПК). Без чего не мыслимы выводы о виновности. Однако на практике даже промусорённые судьи «кое-кого» всё же осуждают и отправляют на казнь без соблюдения установленного порядка, когда законные предписания выполняются лишь формально, для видимости, – только с внешними признаками той самой законности, когда царствует осуждение только по усмотрению своевольщиков не в силу закона, а по целесообразности.

Вторая составляющая гарантии направлена на обеспечение подсудности дел территориально и вдоль властной вертикали. Сами правила подробно изложены в Главе 5 УПК. А в полном значении гарантия включает ещё и персональную подсудность – требование законного состава суда по рассмотрению конкретных дел, как это регламентировано в статье 6 Евроконвенции. Чаще всего нарушаются именно последние условия, когда, например, состав суда избирается в обход правил, без учёта мнения обвиняемого, либо дело вдруг рассматривает исполняющий обязанности судьи (ослик «И.О.») – то есть не вступивший в должность субъект, либо один из членов состава заменён без достаточных оснований, либо кандидатов в присяжные отбирают «под обвинение».

2. 3. Уважение чести и достоинства личности (ст. 9 УПК)

Ты, например, как потерпевший по делу (это всего лишь пример), смог бы с уважением относиться к личности другого гражданина, обвиняемого в убийстве близкого или родного тебе человека, в изнасиловании дочери или сестры? Способен ли признать честь и достоинство такой личности, пусть даже это существо ещё и не признано виновным официально, но убедительных улик против него «выше крыши»? Ну, разве только формально, в публичных общениях и не искренне. В подобных случаях отношение к этому субъекту сколь-либо уважительным быть не может по природе обычных человеческих чувств и переживаний. Никакие законодательные установления не способны подавить, перепрофилировать принудительно эти чувственные позывы. А указанный принцип, вернее всего, требует от участников и от любых других лиц только внешнего выраженного соблюдения правил приличия и сдержанности. Скажем так, не должно быть проявлений неуважения этих чести и достоинства, что, конечно, именно уважением не является. Кроме прочего, эти условия позволяют решать правовые вопросы и выяснять обстоятельства дела здравым рассудком (если таковой есть), а не опираясь на эмоции. Потому и кажется нелепостью, как в вышеприведённом мрачном примере, когда в потерпевшем какашки кипят от злости, а он обращается к подсудимому «уважаемый подсудимый…».

В равной мере и ты, как подозреваемый (обвиняемый) должен соблюдать уважительность ко всем другим участникам, в какой роли бы они не были задействованы, и сколь враждебно не было их участие в твоём отношении. Да-да, ты должен уважать честь и достоинство оперов, надругающихся над тобой, и следака, с чьей подачи тебя травят и истязают, и обвинителя, просящего суд назначить тебе «вышак», и судьи, бессовестно извирающего доказательства.

Вторая часть этого же принципа запрещает применять к участникам судопроизводства насилие, пытки, иного рода унижающее достоинство или жестокое обращение. Представляется, что не ко всем адресована такая защита, так как призрачна возможность применения насилия, пыток и жестокости в отношении следаков, прокуроров или судей. Что выпытывать можно у судьи, например? Очевидно, что такая норма охраняет тех, кто реально может быть подвергнут перечисленным формам обращения. Это в первую очередь касается напрямую подозреваемых и обвиняемых, во вторую – упрямых свидетелей, и очень редко – не менее упрямых потерпевших. И если пытки напрямую направлены на выпытывание – то есть на получение признаний и полезной информации, укрепление внутренних убеждений, то мотивы и поводы всех иных актов неуважения могут иметь и другой характер: месть, неприязнь, подавление воли, психическое принуждение и прочие благородные позывы.

Если этот принцип закреплён в законе, значит существует нужда принципиальная в таких защите и запрете. На фига законом запрещать то, чего нет или большая редкость? Нет, факты подобных нарушений сплошь и рядом. При том, что факты эти тупо не признаются властями и никого не привлекают к ответственности, отсутствуют в практике решения о признании нарушения данной нормы-гарантии. Во всяком случае мне не известны приговоры, по которым кто-либо осуждён за пытки, насилие к участнику или же за жестокое обращение. Вследствие чего может сложиться впечатление об отсутствии таких нарушений. Защитный принцип оказался на деле абсолютно пустым не только из-за укрывательств и замалчиваний. Продолжению практики бесчинств и безнаказанности способствует и то, что в уголовном законе хотя и существует дохлая норма с санкциями по схожим составам деяний (статья 302 УК РФ), но не существует чётких критериев определения и, соответственно, применения таких критериев как «пытка», «жестокость», «издевательство», и вообще не предусмотрено ответственности (наказания) за «унижение достоинства». Без чего не возможно доказывать такие составы правонарушений, привлекать к ответственности за их совершение. Законодатель тоже знает, где проблеять, а где и пролаять.

В современной России пытки, насилие, жестокость, унижения не изжиты из следственно-розыскной деятельности. Сейчас они, конечно, не столь откровенны, как это было в 90-е годы, но стали более изощрёнными. Этим профессионально увлечены опера, их добровольные помощники из числа аморальных должников и криминальных союзников. Прокуроры и следаки сами брезгают и напрямую приёмчики такие не пользуют, открытого согласия не дают, но вовсе без пыток обходиться не могут и лукаво допускают такие методы воздействий. Признание – всё ещё мать доказательств (мать её так!).

После психо-физической обработки пленённого подозреваемого опера получают от него «явку с повинной» о совершённом злодеянии. С этой Явочкой ещё тёпленького и нахлобученного приводят молодца к следаку, где та же информация закрепляется уже в виде признательных показаний. Всё, угрелась овца. Против него уже образована совокупность доказательств (показания + явка), от которой сложно будет откреститься в дальнейшем. Ни следак, ни надзорный прокурор не будут ставить под сомнение доброкачественность полученных доказательств, вникать в подробности их получения. Тщетно затем и у суда искать пониманий.

Факты пыток, насилия, жестокости и унижений трудно доказуемы. Эти процедуры производят без свидетелей и не оставляют явных следов – внешних признаков, так, что бы полностью были сокрыты всякие следы. Существует и негласная отечественная школа пыток и прочих методов наезда. Новая поросль палачей и хамов постепенно отходит от путей откровенных истязаний, но более широко внедряются приёмы надругательств морально-нравственного и психического свойства, насилие через третьих лиц или «нечаянную» обстановку. Ведь не секрет, что для большинства из нас нравственные боль и страдания, особенно длительного порядка, воспринимаются острее физических. Но если всё же удаётся собрать доказательства по таким нарушениям, то можно добиваться значительных уступок от мусоров. Торг уместен.

2. 4. Неприкосновенность личности (ст. 10 УПК РФ)

1). Никто не может быть задержан по подозрению в совершении преступления или заключён под стражу при отсутствии на то законных оснований, предусмотренных УПК.

2). Всякий, незаконно лишённый или ограниченный свободы, подлежит незамедлительному освобождению.

3). Условия принудительной несвободы должны исключать угрозу жизни и здоровью.

Любые, перечисленные в Законе виды ограничений физической свободы, я буду далее именовать в широком смысле – лишение свободы или арест (как принято на Диком Западе). Различие в видах обусловлено только различием целей лишений, режимов содержания, объёмами прав и обязанностей (статусом) лишенцев и нормативным размежеванием. Хотя «лишение свободы» – это такой вид наказания, а «заключение под стражу» – это мера пресечения (то есть пресечения возможностей), но по существу же обе такие меры в той или иной степени и объёме лишают каждого из нас конкретных свобод: передвигаться, общаться, питаться, совокупляться, испражняться, на диванчике валяться.

Да, любой вид лишения свободы оговорён Законом. Только вот границы различий призрачны весьма и размыты в реальном воплощении, что на практике позволяет произвольничать заинтересованным субъектам. При любых раскладках всё происходящее и собственное состояние нужно оценивать исходя из фактического положения, а не в формате толкований силовиков.

Ну, зачем мусорам, например, задерживать гражданина в официальном порядке, а вместе с тем выполнять правила 48-и часов, марать бланки протоколов, проводить регистрации процедур, разъяснять права, объясняться по инстанциям и заниматься прочей хернёй? Можно обойти все эти условности и правила: осуществить административное задержание (например, по мелкому хулиганству – поссал в общественном месте, якобы); устроить шмон, то есть досмотр; изъять отпечатки пальцев, образцы крови и прочее; провести негласное опознание; применить пыточку и т. д. Или же можно вызвать и допросить ту же овцу в качестве свидетеля. Вариантов множество. При этом в дальнейшем мусора укажут, что, мол, никто никого и ни в чём не подозревал и в таком качестве не задерживали. Гражданин в кабинетах оказался по другим причинам, а обстоятельства его причастности всплыли нежданно.

В подобных ситуациях главное придерживаться собственного мнения о происходящем, уяснить суть своего положения, категорично сопротивляться беззаконию, отстаивать свободу и действительные права всеми доступными средствами. О том, что тебя подозревают, и, значит, ты являешься подозреваемым, можно судить по направленности задаваемых вопросов, из содержания и смысла процессуальных документов, по характеру оказываемого давления и предлагаемых процедур. Обнаружив причины или их заподозрив, безотлагательно применяй доступные контрмеры – письменно жалуйся о подмене статуса и незаконности действий должностных лиц, связанных с ограничением действительных прав подозреваемого.

Так же и в случае мнимого административного задержания (привода, ареста). Молча сносить и ждать положительного исхода пагубно. Кроме несправедливости самого задержания, очевидна тебе должна быть и угроза уголовного дальнейшего давления. Помогут в некоторой степени те же жалобчёнки и указания о действительных причинах происходящего с тобой. Менты сторонятся скандалистов и склочников, а умных и настойчивых – вдвойне. Есть вероятность, что твои брыкания вынудят их, пусть временно, но ослабить хватку – освободить. Хотя бы для того, чтобы тактику сменить, выждать время для умиротворения твоих кляуз и активных протестных акций (голодовка, вскрытие вен и подобные выходки).

Законные основания для всех видов лишения свободы – это те причины и поводы, что напрямую предусмотрены Законом, то есть нормами УПК. Все меры процессуальной изоляции овцеподобного организма применяются в рамках статей 91-118 УПК, а собственно лишение свободы на конкретный срок опирается на приговор суда о виновно совершённом преступлении, а также нормы Кодекса о порядке принятия такого решения. Последний вид изоляции – это уже наказание, а не мера пресечения. Хотя в действительности такие различия крайне условны. Любой заключённый под стражу до суда также влачит наказание от такого обращения. Кроме физического состояния человека, загоняемого в клеть, косвенное подтверждение существа несвободы мы находим и в самом законе. Так, в случае обвинительного приговора, срок заключения предварительного «под стражу» засчитывается в общий срок лишения свободы равно пропорционально «день за день», то есть мера пресечения приравнена к наказанию (смотри ст. 308.1.9. УПК, 72.3 УК). Однако по условиям содержания лишение свободы в колониях много гуманнее, чем в изоляторах. Это только сейчас положение слегка выправляется. Но ещё лет пять назад человеков содержали «под стражей» в абсолютно скотских условиях.

Для принудительного помещения в медицинский или психиатрический стационар (там, где тоже небо в клеточку) также требуется принятие судебного решения об этом и выполнение обязательных процедур по нормам Закона (статьи 29, 165, 203, 433–446 УПК).

Из всего мы видим, что любое свободолишение, кроме 48-ми часового задержания и принудительного привода на допрос, требует упорядоченного судебного разрешения и следования процессуальным предписаниям. Необходимость получения судебных решений, как и сама возня с этим связанная, прибавили хлопот следствию и прокуратуре. И с годами, под давлением гуманитарных идей, судам всё труднее выискивать оправдания для таких лишений. Я не оговорился. С одной стороны, – это требование об изыскании в каждом случае убедительных аргументов о необходимости изоляции направлено в адрес следаков. С другой же – суд готов изначально и во многом пойти на встречу «просьбам» и склонен доверять мнению только ментов, а то и найти новые доводы в пользу несвободы. Хотя объём доводов и оснований увеличивается, решение вопросов о лишениях всё же остаётся формальностью. Поэтому в реальном применении Закон не препятствует повсеместным заточениям по дутым фактическим основаниям, кроме лишений свободы в форме приговорных наказаний, конечно. Последнее – хотя и тоже формальность на деле, но более громоздкая и обременительная по воплощению.

Таким образом, Принцип неприкосновенности очень относителен по природе своей: каждый неприкосновенен, пока сам не позволит прикоснуться к себе либо это не позволит Власть-Закон. Всякий из нас недотрога, пока не облапали. А лазейки для этого всегда найдутся. Ну вот, хотя бы по условиям ограничений задержаний 48-мью часами до судебного решения. Разумно это понимать так: нельзя удерживать человека в неволе более этого времени ни под каким предлогом; по истечении этих часов должно приниматься судом решение об аресте либо обязаны выпустить узника. И что для наших мусоров в этом за проблема? Задерживают интересующую личность и в течение допустимых 48-ми часов с ним проводят необходимые мероприятия. На 48-ом часу отпускают восвояси (припев: восвояси, восвояси, восвоясички мои). Как бы отпускают. Ага. Недалече. За порогом несвободы, на границе зримой воли, эту же овцу вновь задерживают, но под другим предлогом. И вновь без всякого суда удерживают желанные 48 часов. И так может продолжаться бесконечно.

Другое ограничительное условие: о незамедлительности высвобождения всякого, кто находится по арестом свыше срока, предусмотренного Кодексом, не менее пластично в ловких руках гончаров. Здесь ключевым является понятие «срок». Срок для каждой разновидности несвободы устанавливается различными нормами, как предельный – максимально допустимый. Но, благодаря невнятности Закона в данной части, лукавые мусора лишили Срок признака «предельность», а нормативные гарантии жёсткости довели до состояния эластичности (ценнейший материал для презервативов).

Механизмы защиты от обоснованной неволи переведены в разряд призраков.

Пример – всё то же ограничительное правило о 48 часах. Сказка № 1. Это правило подробно разжёвывается в таких нормах: По истечении 48 часов… подозреваемый подлежит освобождению, если… суд не продлит срок задержания (ст. 94.2 УПК). Продление срока задержания допускается при условии признания судом задержания законным и обоснованным на срок не более 72 часов с момента вынесения судебного решения по ходатайству одной из сторон для представления ею дополнительных доказательств обоснованности или необоснованности избрания меры пресечения в виде заключения под стражу (ст. 108.6 УПК). Очередной нормативный блуд, когда одной нормой родят внешне мужественного бойца, а другими его кастрируют. Мы видим, как гарантированный срок в 48 часов запросто раздувается до 5 суток. Для этого следаку по окончании первого срока достаточно передать в суд любое абсурдное прошение о заключении под стражу и тут же голословно ходатайствовать о дополнительном времени в целях предоставления суду новых доказательств (которых может и не быть вовсе). И нет гарантий и запретов, что в следующем после 5-ти суточного срока заседании следак опять не заявит такое же ходатайство об очередном продлении, а суд его не удовлетворит, признав законным длящееся задержание. Глупо звучит предложенная нормой возможность для второй стороны, то есть и для стороны защиты, аналогично просить суд о продлении срока для опровержения необходимости заключать под стражу. Как будто к этому времени вопрос ареста уже предрешён. Сколь бы нелепо это не выглядело, но это происходит, хотя подобные приёмы не повсеместны, а избирательны – когда крайне важно удержать человечка взаперти.

Другой пример приведу относительно крайней меры – заключения под стражу. Сказка № 2. Здесь правила установления срока закреплены в статье 109 УПК. Общий минимальный срок – 2 месяца, плюс дополнительные 6 месяцев, и далее только для тяжких и особо тяжких преступлений в сложных и исключительных случаях – до 12 и 18 месяцев. Вот человека обвиняют в совершении убийства по неосторожности (ст. 109.1 УК РФ, санкция – до 2 лет л/св, преступление небольшой тяжести). Очевидно в данном случае, что чела более 8 месяце (2+6) не вправе удерживать под стражей. Но обвиняемый, падла, сопротивляется, доказательств по делу не собрано или существуют иные причины для изоляции. Тогда следак может по своему усмотрению предъявить обвинение по составу особо тяжкого преступления, родственного преступления, допустим по ст. 105.2 УК РФ (умышленное квалифицированное убийство при отягчающих, сток – до 20 лет или «пыжик»), расписать невероятные события мокрухи, сложность его расследования и наличие исключительных обстоятельств. И всё с тем только, чтобы искусственно продлить сроки заточения. Следак-проныра знает, что суд на этой стадии не вправе проверять обвинение по существу, а обвинение никогда не поздно изменить, в том числе и в сторону смягчения. Ну а ежели речь действительно идёт об особо тяжком составе, и оно недорасследовано к концу 18-месячного срока, а арестованный действительно может «сделать ноги», так выпустят такого опять же только за порог изолятора и здесь же встретят новой санкцией о задержании по новому мнимому подозрению-обвинению в чём угодно: «руки в гору и распишитесь, любезный!». Обычно в таких случаях вменяют «парашютные» статьи, как то: о хранении боеприпасов, наркосредств, «бакланка»-хулиганка и прочая мелочь. Гражданина вновь «упакуют», а ныне приращённые обвинения впоследствии возможно и отшелушат, следуя лишь действительному интересу – дорасследование прежнего и удержание взаперти.

В последние годы заметны улучшения условий содержания в тюрягах. Этот прогресс – не результат пробуждения совести и сознания властей, но следствие давлений Евросуда и устыжения перед лицом «цивилизованного» сообщества за столь бесчеловечное обращение с грешными согражданами. И все положительные сдвиги вовсе не искренни. Нет. Россия ещё не скоро выползет из ямы дремучести и азиатской дикости, где глупые массы людоовец позволяют себе башку морочить, согласны содержать властью для себя подлецов и негодяев. И до тех пор, пока эти охреневшие полубоги не изменят (а они не изменят) своё восприятие арестованных, как скотье стадо, реальных перемен нам – скотам ждать не надо бы.

Не всё скоту масленица…

Внешние перемены «к лучшему» сопровождаются изысканиями более изощрённых средств и методов унижений и издевательств. И, если всё ещё не исключаются пытки, жестокость в местах лишения свободы, соответственно остаются угрожающие жизни и здоровью условия. Все заявляемые гарантии супротив этого – пустой трёп. Уже само по себе лишение свободы в любом виде необратимо разрушает психику, а значит, несёт прямой вред этим здоровью и жизни. То есть указанная гарантия изначально ничтожна и лицемерна.

Вредительство твоим жизни и здоровью начинаются с момента задержания. Уже тогда тебя стараются грохнуть башкой о бордюр или мордой твоей вычистить капот. Это всё – часть стратегии устрашения: изначальная демонстрация силы и власти, слом воли, указ о том, кто в этом домике чмо. При этом не будут соизмерять величину физической агрессии, выяснять наличие прежних травм, состояния здоровья, а, соответственно, возможности их рецидива. В случаях последующих вопросов от надзорных органов, мусора находят отговорки в твоём мнимом буйстве, сопротивлении законным требованиям в ходе задержания. В дальнейшей перспективе: дубины конвоиров, пресс от оперов, наезды сокамерников, инфекции и разложёнка по казематам, неоказание медпомощи и долго-долгое травление психики.

Этому всему есть некоторая возможность и необходимость сопротивляться. У тебя имеются язык и слово, способность жаловаться всякий раз. К более активным силовым действиям не призываю. Хотя бы не молчи. Не строй из себя Олежку Кошевого, иначе повторишь его летальный подвиг. Слово – могучая дубина. Само активное бодание твоё не оставит времени на дипрессняк. К происходящему относись с долей иронии и сарказма, а то и с любопытством исследователя. Псы только ссыкунов облаивают.

2. 5. Охрана прав и свобод (ст. 11 УПК РФ)

Читаем Свехновый Завет:

Суд, прокурор, следователь, дознаватель обязаны разъяснять участникам их права, обязанности, ответственность и обеспечить возможность осуществления этих прав. В случае согласия лиц, обладающих свидетельским иммунитетом, дать показания, их обязаны предупредить о том, что их показания могут использоваться в качестве доказательств в ходе дальнейшего производства по уголовному делу.

Мозгуем. Прямая обязанность разъяснения прав, обязанностей и ответственности возлагается Законом на должностное лицо (мусора), под чьим непосредственным руководством проводиться конкретное процессуальное действие и в чьём производстве находиться уголовное дело. Если, допустим, осмотр места происшествия проводит следователь, так никто иной не вправе вмешиваться в ход расследования, несмотря на должностное положение и статус этого «иного», пусть даже он много выше рангом следака (прокурор, начальник сл. отдела). Если производство ведётся в суде, то и разъяснения полагается делать суду в лице председательствующего по делу судьи. Любые разъяснения, поступающие от других участников, сколь ни были бы эти «другие» компетентны в этих вопросах, являются только юридическим подспорьем, но правовых последствий не влекут и не могут подменять прямых функциональных обязанностей ведущего производство мусорка. Остальные, включая защитника, только вправе, но не имеют прямых обязанностей в этом, хотя помощь защитника и подразумевает всесторонние пояснения происходящего и ролевых полномочий участников.

Кому же, в чей адрес делаются указанные в норме разъяснения? Всем остальным участникам, кому предстоит примерить на себя права и обязанности, кто может и должен этими правообязанностями пользоваться по назначению, и на кого могут распространяться меры ответственности. И, опять же, невзирая на матёрость участника. Безусловно, прокурор-криминалист и медик-эксперт вполне посвящены во все тонкости их участия, досконально знают свою процессуальную и служебную праводееспособность, известно им о мерах ответственности. Что же, это их профессиональные знания и опыт. Но и такая заведомая просвещённость не влечёт исключений в их отношении. Пусть это и покажется формальностью со стороны, но того требует Закон. Полезно всякому участнику напомнить его статус, настроить его через эту процедуру к серьёзности в работе, не допустить балаган, предупредить своеволие или незнание нормативных изменений. Факт разъяснений отмечаться должен отдельной строкой в соответствующих протоколах следственных действий под личную роспись получателя дозы разъяснений. Без всего этого в дальнейшем не привлечь к ответственности нарушителя.

Повторяюсь, закон не делает каких-либо исключений – разъяснения должны давать в обязательном порядке всем-всем-всем участникам без выяснения необходимости этого (почти принудительно, ха-ха). Трудно усомниться, что адвокат-защитник, обвинитель-прокурор или секретарь судебного заседания не ведают своих полномочий, обязанностей, ответственности и особенностей производства. Но и этим профессионалам полагаются их порции разъяснений. А вот ведь, разъяснений таковым не делают. Мне известен только один случай полноты разъяснительных процедур, и ещё я видел недоумение в глазах прокурора и защитника при этом. Они в том случае едва не оскорбились таким обращением. Порядок такой оправдан ещё и стой точки зрения, что другие участники, присутствуя при разъяснениях одному из них, через эту процедуру также узнают о статусных возможностях этого участника, усваивают роль его и могут принимать эти знания в процессе. А ещё вызнаются некоторые права, напрямую не прописанные в Законе, не разъясняемые одним участникам, но однозначно вытекающие из обязанностей других участников.

На вопрос: какой объём прав-обязанностей-ответственности подлежит разъяснению (?), ответ не сложен: Весь (не путать с древнеславянским народом «Весь»). Полный объём, достаточно подробно, в понятной и доступной форме. Конечно, речь идёт только о тех правообязанностях, которые существуют, могут появиться на текущее время и востребованы при производимых процедурах. С тем, чтобы участник овладел знанием о своём правовом положении и был способен осуществлять свойственные ему функции.

Сам объём, например прав, перечислен в Кодексе, а также некоторых других законах (О полиции, О следственном комитете, О прокуратуре, Об адвокатской деятельности и некоторых других). Права указывают напрямую формулярами перечней или они могут вытекать из содержания отдельных положений законов. Так, что касается прав обвиняемого, то они приведены в статье 47 УПК. Но у того же обвиняемого в зависимости от процессуальной ситуации могут займеться и другие права, не указанные в общем перечне вообще или являющиеся составной, сразу и неразличимой частью какого-либо права. Для примера приведу право обвиняемого знать о решении прокурора о возбуждении или отказе в возбуждении против него уголовного дела, его же право допрашивать показывающих против него свидетелей, порождаемые, соответственно, нормами по статье 146.4. УПК РФ и по статьям 6.3. Евроконвенции, 192.2, 275, 277, 278 УПК РФ.

Представленный в статье 47 УПК перечень прав дан в чрезвычайно сжатых формулировках. Их разъяснение не может ограничиваться формальным воспроизведением текста по статье. Явно недостаточно в порядке разъяснений просто указать, допустим, что обвиняемый имеет право заявлять ходатайства. Из этого ни хрена не понятно. Это только сообщение о наличии самого права в абстрактном выражении. Разъяснение подразумевает полное раскрытие существа права во всех его проявлениях и по порядку его осуществления, а также возможных последствиях его использования или отказа от употребления. Тогда, вслед за указанием о наличии права подлежат разъяснению вопросы: что означает «ходатайство»; какие бывают ходатайства на предстоящем этапе разбирательства по делу; В каких случаях и когда они могут быть заявлены; каков порядок заявления, особенности этого по разным из них, сроки; какие решения могут быть приняты и какие последствия таковые повлекут. Без всеобъемлющей информации о праве обвиняемому – такому быдлу как мы с тобой, не врубиться в смысл и содержание этого «заявлять ходатайства». А ещё вслед за разъяснением должно быть установлено, понятны ли сделанные разъяснения, так как «разъяснение» – от слова «ясно». Ясно, курсант?

Важная и неотъемлемая часть разъяснений – это разъяснение порядка осуществления права, то есть, как этим правом пользоваться без вилки и ножа. Такой порядок всегда специфичен и невыполнение его, само по себе, как формальное основание, может повлечь отказное решение или утрату возможности воспользоваться правом по месту и времени. Например, ярко отличается от прочих порядок заявления ходатайства об исключении доказательств. Специальные правила (статья 235 УПК) требуют наличия и предоставления копии ходатайства второй стороне в день его заявления; указания точного наименования доказательства и оснований для признания его недопустимым и исключения; требуют доказывания заявляемых нарушений или их опровержения, и прочие действия. Невыполнение любого из этих условий может повлечь отказ в удовлетворении ходатайства и оставления доказательства «в игре».

Некоторые права, как уже отмечено, и вовсе не прописаны прямым текстом, но прослеживаются исходя из «чужих» обязанностей. Это согласуется с общими правилами, что любое право обеспечено встречной обязанностью, и наоборот, любая обязанность происходит от существующего права и связана с ним крепкой дружбой. Внимательно анализируя отдельные положения Закона ты можешь (вдруг) обнаружить какое-либо своё право, производное от чужих обязанностей или установленных условий отдельных процедур (что почти одно и то же). Пример: Следователь, дознаватель обязаны уведомить родственников подозреваемого о его задержании (ст. 46.3.УПК). Из этого следует право твоих родственников (неопределённый их круг) знать о факте твоего задержания, и твоё право, чтобы родственники были уведомлены.

Другие права за гранью общего перечня прописаны в специальных нормах и только по ним выясняются. Например, право по окончании прений и до удаления суда в совещательную комнату представить суду в письменной форме собственные формулировки по основным вопросам (предстоящего) приговора – событию, причастности, виновности и прочим глупостям, включая личные просьбы, типа «слышь, отпусти, Отец родной» (ст. 292.7.УПК). А если есть такое право, то и оно должно равно разъясняться и обеспечиваться, путём предоставления времени на формулировку предложений. Однако на деле суд даже упомянуть о таких «промежуточных» правах забывает, как если бы данных полномочий вообще не существовало или они не имели значения. Негласное объяснение такой позиции, как в указанном случае: формулировки от сторон, особенно от защиты, не обязательны для суда, в ходе прений имелась возможность высказаться по данному поводу.

с подводы да поводу с тюлей в заду…

Разъяснение обязанностей и ответственности почти не колышет самого обвиняемого (подозреваемого). Обвиняемый мало чем обязан и почти безответственен. А вот другие участники по уши навьючены такой ношей. Например, свидетель обязан давать показания и несёт реальную ответственность за дачу ложных показаний и за отказ отдачи показаний (ст. 57 УПК, 307, 308 УК). Объём разъяснений и об этом также должен быть полным и безусловным. Без должных разъяснений нет возможности в дальнейшем ожидать точного выполнения функций от участника и упрекать его в неисполнении обязанностей (о которых участник не ведает) и тем более налагать ответственность. Как и с правами, полный перечень всевозможных обязанностей и ответственностей установлен в различных нормах уголовного кодекса, и не позволительны какие-либо отступления в разъяснениях. К примеру, вовсе не лишним будет напомнить адвокату-защитнику о его обязанности применять все доступные средства по осуществлению всесторонней помощи подзащитному. Хотя адвокаты и сами должны бы помнить об этом, но такие разъяснения положительно их бодрят, похлеще пощёчины звонкой, а то и остатки совести взбередят.

Что касается ответственности. Ответственность различается на процессуально-дисциплинарную, административную и уголовную. Всякая ответственность исходит от конкретной обязанности участника, его действий или бездействия и оговорена в Кодексах, а сам порядок применения в рамках уголовного судопроизводства – только в УПК. Не предусмотренная УПК или применяемая с нарушением установленного в УПК порядка ответственность – недействительна. К дисциплинарному виду можно отнести выговор следаку, выдворение участника из зала заседания за ненадлежащее поведение. Последняя мера ныне очень популярна в использовании и активно применяется судами для удаления неугодных обвинению участников, особенно при участии присяжных. Под таким предлогом в формально «законном» порядке участников от защиты лишают непосредственного участия.

Различные виды административной ответственности приведены в Кодексе об административных правонарушениях (КоАП РФ). К таким мерам относятся, например, наложение штрафа за неуважение к суду, за неявку по вызову мусоров. Есть и другие поводы (смотри главу 17 КоАП, если не лень). Сюда же я отношу задержание – фактический арест участника с целью обеспечения его явки к следаку или в суд (и просто закошмарить).

Уголовная ответственность применяется только по преступным действиям участников, таким действиям, что могут или влекут серьёзный ущерб интересам правосудия. Такие карательные меры перечислены в главе 31 УК РФ и требуют самостоятельного расследования с последующим разбирательством в суде. Наиболее яркими примерами служат составы по принуждению к даче показаний, по фальсификации доказательств, по заведомо ложным показаниям или отказу от дачи показаний (ст. 302, 303, 307, 308 УК РФ). В последнее время вменение таких деяний активно стали применять, но всё больше с целью давления и устрашения сторонников защиты, зачастую ограничиваясь лишь первичным производством. О некоторых видах такой ответственности (ст. 307, 308 УК РФ) предусмотрены специальные процедуры предупреждений с отобранием подписки об этом. Однако большинство мер ответственности не разъясняют вообще, не практикуют такового или разъяснения даются весьма поверхностные. Фактически участнику только сообщают о наличии такой ответственности, но её сущность, основания и возможные санкции остаются без оглашений. Большую озабоченность, например, вызывает укоренившаяся практика, когда предупреждая об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний или за отказ отдачи показаний, мусора не поясняют, что означает «заведомо ложные», какие именно действия воспринимаются отказом, и вообще не упоминают о наличии положений по Примечаниям к статьям 307, 308 УК РФ. Недопонимая действительные смысл и значение коренных понятий свидетель боится ошибиться в сказанном, всё более путается, всякую забывчивость примеряет к «отказу» или не может заявить и воспользоваться своим свидетельским иммунитетом – правом молчания. Не ведая о возможности освобождения от уголовной ответственности за ранее уже данные ложные показания (Случилось так, что набрехал. С кем не бывает?), не зная порядка и оснований к такому бескровному своему исправлению, но находясь только под угрозой ответственности, свидетель вряд ли изменит свою прежнюю лживую позицию в сторону правды. Скорее он и далее будет лгать во избежание кары. Что там у нас с объективностью?

Обеспечение возможности осуществления прав выражается в целенаправленных позитивных действиях (бездействии) мусоров, направленных на осуществление, реализацию каждого конкретного права с момента его возникновения. Должны помогать, а не мешать. И это должны быть не единоразовые функции, а действия регулярные, последовательные, длящиеся в обозримых пределах нужды своевременно и уместно. К примеру, право представлять доказательства, как составное права на защиту. Как минимум, обвиняемому должны разъяснить суть и значение различных видов доказательств, которые им могут быть представлены, порядок их получения и приобщения; обвиняемому предлагается дать показания, указать на лиц, кто также мог бы дать полезные показания, указать о наличии и местонахождении вещественных или «иных» доказательств; оказать обвиняемому помощь в их истребовании или изъятии; выяснить мнение о необходимых экспертных изысканиях; предоставить в случае нужды переводчика; сообщить о результатах получения доказательств или препятствиях к этому. Так приблизительно должно быть, но подобное немыслимо в российских реалиях. И даже нелепо звучит. Но, сама возможность осуществления прав напрямую зависит не только от знания о них, воли и желания воспользоваться ими, но и от действенных, открытых, доступных путей реализации этих прав. О полном обеспечении правами язык повернётся сказать только тогда, когда и закон и мусорская практика предоставляют вольницу и содействие. Любое мыслимое право останется абстрактной тенью, дремотным глюком, до тех пор, пока ты сам не активируешь его, не выпустишь этого Джона наружу. За всякое право нужно бороться, отстаивать его (до выпадения осадка), добиваться полного его исполнения.

Обеспечение возможности осуществления прав через бездействие мусоров выражается в том, что мусора не создают препятствий своей активностью, не мешают реализации прав напрямую или опосредованно. Таких пакостей много. Вот – твоё право выступать с речью в прениях. Ты излагаешь свою позицию, а председательствующий регулярно тебя прерывает всякими мудацкими замечаниями к месту и не к месту. От этого ты не можешь сконцентрироваться, последовательно и логично излагать свои мысли, псиХуешь, желанная речь превращается в рвань бессвязную.

Ущербом обсуждаемой гарантии по её буквальному содержанию вижу отсутствие равного требования обеспечивать возможность исполнения обязанностей. Такое гарантированное обеспечение непременно должно быть прописано в Законе. Ведь отточного и своевременного исполнения обязанностей напрямую зависят качество, эффективность, да и сама возможность осуществления связанных встречных прав других участников. Отсутствие же нормы позволяет недобросовестным представителям власти считать, что таких требований нет вообще, что они не обязаны принимать меры для обеспечения участникам возможности исправно выполнять возложенные на них законом и процессуальными решениями функции. С другой стороны косвенно допускается использование таких огрехов и в пользу интересов участников. Например, свидетель обязан являться в суд по вызову. Он свою неявку объясняет невозможностью исполнить данную обязанность в связи с необеспеченней таковой: видите ли, его не пропустили в здание суда по причине отсутствия повестки и (или) удостоверений личности. Плюнул, развернулся и прочь ушёл. Если это свидетель обвинения, и его показания вредны защите подобная неявка-неучастие при указанных формальных поводах может быть на руку защите в определённых ситуациях. Сечёшь?

Кроме того мы обращаем внимание, что в Законе не используются по отношению к участникам формулировки «обязан». В нормах установлено, например, что «свидетель не вправе… эксперт не вправе…» и подобное. Но отсутствие права – это ни фига не обязанность, понятия «не вправе» и «обязан» не равнозначны, нетождественны. Прямых обязательств по «не вправе» не установлено, тогда, если свидетель не вправе разглашать данные предварительного следствия, то он же и не обязан воздерживаться от этого. Врубаешься? Такая нормативная невнятность приводит к глупым правовым ситуациям. Вот, в соответствии с требованиями ст. 56 УПК свидетелю разъясняют, что он не вправе давать заведомо ложные показания. При этом ему не внушают, что он обязан давать правдивые показания. На сей счёт мне известен комичный, но логичный случай допроса свидетеля, очень важного для обвинения свидетеля. На вопросы следака по существу обстоятельств дела, этот хлыст откровенно тупил: Вы видели нож в руках Володи? – Мой велосипед храниться в сарае, руки всё не доходят отремонтировать его…; В каком расстоянии от вашего окна происходила драка? – По выходным я обычно выезжаю за город… и тому подобное. Мусора от него ответов по теме так и не добились. А свидетель-то не лгал не единым словом, всё по чесноку, но он и правды не говорил по обстоятельствам дела, так как эти обстоятельства его говором не затронулись. И противоречий в показаниях свидетеля не проявилось и, фактически, он не отказался отдачи показаний. Так и сторона обвинения не получила искомых сведений от такого допроса. А ещё этот свидетель мог равно тупо молчать с тем же успехом и не пояснять такое состояние. Даже признаки неуважения из этого не прослеживаются. Мотай на ус (если усов нет – срочно нарости).

Хорошо, теперь разгребаем вторую часть положений об охране прав и свобод. Кодекс не даёт расшифровки буржуйскому понятию «свидетельский иммунитет». Из общепринятого понимания считаем, что это такое защитное свойство и средство, проявляющееся в праве (иногда и в обязанности) и возможность (способности) не давать показания вообще или не давать показаний изобличительных, способных навредить. Здесь кроются ещё два не равных понятия: «показание» и «свидетельство». К категории свидетелей, обладающих таким иммунитетом, относятся прямо перечисленные в части 3 статьи 56 УПК лица, а также свидетели, судьбой не заинтересованные потворствовать ухудшению положения подозреваемого (обвиняемого) ввиду родственных или близких с ним отношений. Таким образом, первым признаком свидетельского иммунитета является сама способность свидетельствовать, а вторым – предоставляемая Законом защитная оболочка, позволяющая не свидетельствовать. Так как и обвиняемый, и потерпевший равно являются источниками показаний-свидетельств, на них также распространяется этот же иммунитет.

Наличие или отсутствие свидетельского иммунитета у подлежащих допросу лиц определяют те, кто организует и контролирует допрос, то есть мусора.

Это свойство они устанавливают собственным усмотрением и убеждением, что может не соответствовать действительному статусу участника. Мусора во всяком случае устремлены преодолеть иммунитет защиты. Тогда и умышленно может быть скрыто его наличие у допрашиваемого и сама необходимость такой защиты, её сознательно взламывают, игнорируют с целью получения выгодных показаний. Поэтому потенциальный свидетель, его адвокаты-представители не должны стесняться, но сами заявлять о наличии иммунных преград, добиваться полных разъяснений по этому поводу, признания значимых фактов, обстоятельств и самого права на отказ от дачи показаний.

Пример. Из взаимосвязанных положений статей 5.4. и 56.4.1. УПК явствует право не свидетельствовать только против супруга (супруги) и других близких родственников, перечень которых дан и ограничен. Следовательно, в отношении любых других лиц действие иммунитета распространения не имеет, а отказ давать показания против них считается не правомерным. И вот, живу я со своей Наташкой душа в душу не один год дружною весёлою семьёй, считаем друг друга мужем и женой, ребятёнка породили и воспитуём, обросли общим жильём да прочим имуществом. Сроднились иными словами семейно без всяких ЗАГСовых формальностей, но пред ликом Господнем и не помышляем судьбы другой. Меня обвинили в мокрухе (с кем не бывает?). Наташку мою мусора тянут свидетелем на допрос и грузят её по-полной. Её принуждают к даче показаний супротив меня, угрожают ответственностью за неправду или отказ. От дивчины не принимают доводы об иммунитете-те-те-те (и эти), не дозволяют пользоваться такой защитой. Основание – брачные отношения наши не являются «законными», так как не зарегистрированы в установленном Гражданским и Семейным кодексами порядке; я для Наташки не являюсь «законным супругом», то есть вовсе и не супруг, а хрен под боком, а потому иммунное действие на подобное родство не распространяются. Вот так. Формально, Наташку мою любимую могут привлечь к ответственности, угрожают ей лишением свободы, а значит, отрывом от ребёнка, разрухой семьи. Не всякая Наташка выдержит подобных давлений. Декабристки ныне не в ходу. Подружка может сломаться и наговорить кучу глупостей во избежание больших жертв. Да какого члена!

Во-первых, сам УПК не растолковывает значение понятия «супруг, супруга» никоим образом, в том числе в равном значении с понятиями гражданского законодательства, а все тождественности тогда остаются голословными; Во-вторых, иные отношения близкого родства, те же «внук-дедушка», не требуют специальных подтверждений и удостоверений через регистрацию гражданского состояния, не требуют документальных подтверждений наравне с удостоверением брачных уз. Что являет нам дискриминацию по порядку подтверждения отношений и родства; В-третьих, моя Наташка, заявив о семейственности со мной, вовсе не обязана доказывать это. Кто сомневается, пусть и добывает прочные контраргументы обратного; В-четвёртых, реальные отношения устанавливаются по действительным, фактическим условиям и состояниям, а не по документальным визам властных придурков. Если мы считаем друг друга супругами, то нам в этом ни Государство, ни сам Чёрт не указ; В-пятых, коренной смысл «свидетельского иммунитета» заключается в защите дорогих друг дружке, судьбой сплетённых, душевно срощенных (а также связанных специфичной зависимостью некоторых обстоятельств) людей от принудительного умерщвления отношений; В-шестых, интересы личности и частной жизни выше интересов общества и государства в целом, так как вторые без первых – дырка в бублике; В-седьмых, если Закон и его применители-толкователи замыслили, исповедуют и навязывают иное, тогда пошли бы они в опу, а мы упрямо стоим на своём.

То же самое можно сказать и по другим некоторым случаям. Дружбан мой Васька не в прямом мне родстве, но я считаю его братом в силу сложившихся с ним отношений – брат он мне по жизни и клятве. Утверждая так и следуя духу сему, я ж никогда его не предам и опираться буду смело так же на свидетельский иммунитет. Ничьи мнения по этому поводу меня не волнуют. Надо станет, взберусь на плаху вслед за ним или своей стезёй. Всё остальное – дерьмо собачье. Его я не обвиню, не оправдаю, но своими руками (языком) не буду сопричастен в ущемлении его. И вот что ещё видится в русле обсуждений. По большому счёту, любой, вызванный свидетелем, чел может заявить о каком-либо своём родстве по имеющемуся списку и исходя из приемлемых признаков возраста и пола. Ничего, что фамилии-отчества не совсем совпадают у объявившихся братьев-сестёр бывают разные отцы, описки паспортные. Мусорам сложно будет заявленное родство опровергать и перепроверить «с лёта». А пока выяснили (если вообще выяснят достоверно), нашлись и отмазки: перепутал, забыл…

«В случае согласия» означает, что перед допросом и всякими предупреждениями от допрашиваемого лица, в том числе обладающего свидетельским иммунитетом, должно быть получено согласие на дачу (им, а не кем-либо другим) показаний. Прямое согласие: Вы согласны дать показания? – Да, согласен. Отсутствие возражений не является «молчаливым согласием» и не может расцениваться в качестве согласия, согласием не является. Но мусора более любят констатировать факты отсутствия возражений, типа – «возражений не поступило», в том числе вовсе без выяснения мнений об этом, чем выяснять и согласие или отказ. Они отсутствием возражений очень выгодно для себя оправдывают дальнейшие действия и решения свои, по фальшивой взаимосвязи с мнением участников. При этом, вопрошая согласие на дачу показаний, должно разъяснять, что такое – эти предстоящие «показания». При этом такое предварительное согласие не являются окончательными. По ходу допроса возможно изменить своё мнение и позицию, например, в связи с изменившейся направленностью вопросов, и отказаться от своего согласия, выразить несогласие давать показания по конкретному вопросу или по всем любым дальнейшим. Или даже «взять все свои слова обратно», так как они ещё не закреплены окончательно протоколом допроса. Либо изначально оговорить, по каким обстоятельствам даётся согласие, а по каким – нет. И своевременно. А то получится как с первым американским астронавтом: тот тоже сначала дал согласие, потом отказался, но было поздно – в спейсе уже чувак подвис.

Сами же предупреждения призваны разъяснить допрашиваемому участнику доказательственное значение показаний ещё до их получения. Допрашиваемый должен знать и понимать природу допроса и те последствия, что могут наступать от использования его информации в последующем. Допрашиваемый должен осознавать всю важность предоставляемых им сведений. Такие предупреждения в любом случае должны возбудить у допрашиваемого чувства долга, ответственности, внимательности, совесть обострить: сведения по допросу – это не кухонные базары, не собственные излияния фантазий и пустобрешных домыслов, показания повлияют на чью-то жизнь, на правильность установления обстоятельств дела и самого торжества правосудия в смысле справедливости.

Невыполнение, включая не полное или искажённое выполнение таких условий, является существенным процессуальным нарушением, и, во всяком случае, влечёт ничтожность (недопустимость) полученных таким образом показаний, неприемлемость следственных процедур по получению показаний и незаконность состоявшихся на их основе решений.

Две другие составные части по статье 11 УПК не буду здесь выносить на обсуждение из-за их малозначимости в канве гарантии «охрана прав и свобод». Сама же гарантия в этой норме дана в крайне усечённом виде. Охрана включает в себя более объёмный защитный механизм со множеством важнецких шестерёнок-валиков, с комплектом принципов, вмещая не только судопроизводство в целом, но все конституционные атрибуты этого монстра: состязательность, равноправие, государственная и судебная защита, верховенство закона и права и прочие прелести.

2. 6. Неприкосновенность лежбища (статья 12 УПК)

Постулат «Мой дом – моя крепость» не приемлем к российским условиям. Власть не признаёт крепости в хижинах и норах славянских племён. Овчарни строены с их позволения, воспринимаются как мини-тюрьмы, а вся внутренняя территория скотьих загонов остаётся доступной для полного контроля.

Между тем, «крепость» пониматься должна не только твёрдостью и неприступностью границ домовладения, но и прочностью законодательной защиты, оборонительной мощью жителя. В России защита предусмотрена, но в полужидком состоянии нормативных установок, а на практике оказывается и вовсе призрачной. Вплоть до того, что вломятся без стука, детишек обидят, домового снасильничают, пирожки покрошат, в фикус написают. И речь не о бандосах-беспредельщиках, не о домушниках, а о мусорах наших родненьких.

Человек по природе своей, как и иная прочая зверушка, стремиться обладать и оградиться собственным жизненным пространством. Государство, в лице ментовских его представителей, такие желание и право гласно понимает и якобы признаёт. Наравне с лично-физической неприкосновенностью, защита предоставляется на словах и жилищу человека – тому гнездовищу людской особи, что является его телесно-духовным пристанищем, где он может ощущать свободу от внимания и жизнедеятельности других организмов.

Понятие «жилище» по данной гарантии должно восприниматься в наиболее широком значении. Жильё моё – то место в пределах обозримых границ, где я проживаю постоянно или временно, но на данный момент – преимущественно, которым я пользуюсь именно с целью проживания личного, своей семьи и прочих, близких мне существ. То есть жилищем можно и нужно считать любое ограниченное строение и жилыми помещениями в нём: дом, квартира, комната, шалаш в лесу, нора в сугробе, кабина трактора на свалке, «Диогенова» бочка и прочее. Жилище должно иметь все зримые признаки такового, как внешне (стены, крыша, проёмы окон да дверей, отгороженная территория, недвижимая привязка к местности, словестно-символическая атрибутика), так и внутренние (коммунально-бытовые, «ночлег-очаг»). Такие признаки должны позволять любому здравому (а кто из нас такой?), постороннему человеку понимать, что в этом месте живут или должны бы жить люди. Я захожу в подвальное помещение дома и обнаруживаю пристанище «синих львов»: лежаки из тряпья, примитивная мебель, носочки, мисочку и прочую утварь тварей тех. Я понимаю, что здесь всё же живут, какие ни есть, а люди, и место это – их жилище, вот такое вот жильё. Другим значимым, но не обязательным признаком жилья является его запираемость, закрытость от общего проникновения, когда и сами жильцы принимают разумные меры по охране интимного пространства и имущества, обеспечивают неприкосновенность обители своей для посторонних и не званных.

Государство, как истинный поработитель своего народа (от имени этого народа), стремиться контролировать всё и всякого, в том числе и во внутрижилищных пространствах. Гражданским и жилищным законодательством определены формы правообладания жильём (собственность, владение, пользование), основания этого (регистрация, наём, приобретение), а также, наряду с Примечаниями к статье 139 УК РФ, разъясняется само понятие «жильё, жилище». Для возведения, а иногда и уничтожения жилья государством придумана «разрешительная» система правил и порядка. То есть, для постройки, размежевания, обособления, сноса, целевого использования и прочих манипуляций необходимо проходить через учеты, регистрации, получать дозволения и уведомлять всяческие госорганы власти.

При несоблюдении правил регистрации и заселения властные рожи во всяком случае стремятся не признавать жильём всякие вольные вместилища туш человеческих. И если жилой объект не зарегистрирован таковым, должностные лица, особливо силовые чины, считают себя правыми не считать эти объекты неприкосновенными, свободно нарушать границы таких строений и помещений, несмотря на все признаки жилья. Несмотря – потому что не смотрят. Они, быть может из ложного приличия и посигналят в запертый створ, и даже предложат впустить их доброволием жильцов, но отдельных разрешений на доступ добиваться не станут. Это всё – следствие искажённого понимания принципа неприкосновенности: Всякое жилище прикосновенно, за исключением законодательных ограничений. Именно в таком понимании российские власти и применяют принцип, да ещё в условиях весьма тусклых «ограничений».

Но мы-то с тобой не абсолютные мудаки, а потому стоим на своём: Любое помещение, где живём без претензий окружающих – есть наше жилище, и вторгаться в него не дозволено ни под каким предлогом. Кроме, конечно, строго очерченных в Законе оснований. И внешняя узаконенность нашего проживания в этом помещении решающего значения не имеет для нарушения наших конституционных прав.

Понятие «неприкосновенность» также должно приниматься в наиболее широком смысле. В этом не только запрет на физическое вторжение посторонних в пределы жилища без разрешения жильцов. Запрет распространяется и на опосредованное (косвенное) проникновение с помощью технических средств или с помощью подставных лиц, у кого может иметься и имеется разрешение, но их внедрение продиктовано обманными намерениями в целях получения информации о внутренней жизни и обстановке жилья. И всё это в интересах посторонних и за рамками объявленной цели визита.

Неприкосновенность включает в себя запрет и на различного рода подглядывания, прослушивания, осуществляемое хотя и извне, но о внутренней среде жилья. Естественно такой запрет распространяется только на направленные действия «хоботков», и при условии, что жильцы и сами заботятся о внешней недоступности внутреннего мира для обычных внешних глазок и ушек. Речь идёт о понятных мерах, типа, зашторивания, нешумливости. Но оставь на доступном месте записку «Вася, ключ под ковриком, будь как дома, можешь трахнуть Светку», так любой пехотинец, считающий себя «Васей» на такое предложение вправе откликнуться, вплоть до овладения Светкой.

В сугубо процессуальном порядке неприкосновенность жилища может быть нарушена только для проведения следственно-судебных действий: осмотра, обыска, выемки. Данные мероприятия, когда требуется безусловное вторжение в жилище, дозволяются только по решению органа расследования, закреплённого специальным постановлением суда, или только одним судебным решением, когда дело находиться в стадии судебного разбирательства. Для каждого из этих действий установлены специальные правила их осуществления, которые обязательны вроде как (главы 24, 25 УПК). Это общие правила, из каждого из которых есть хитрющие исключения. Так, в «исключительных» случаях осмотр, обыск и выемка могут быть проведены без судебного разрешения, но с последующей судебной проверкой законности действий. А осмотр, кроме того может быть проведён и при простом согласии проживающих. Именно благодаря варианту «исключительности» случаев, такой маской удобно для себя менты прикрываются, и эта возможность вполне позволяет преодолевать общий запрет, пусть временно, но обходиться без судебных решений, использовать внезапность, а оправдания находить в зависимости от результатов нападений на жильё.

Закон не расшифровывает нам понятие «исключительный случай» (ст. 165.5. УПК), возможный перечень таких случаев не оговорён и не очерчен. Значит, функции определять исключительность отдано на мнение мусоров. В нормальном понимании такие исключительности связаны с ситуациями, требующими безотлагательных действий порядка «срочного вмешательства», скорых мер по предупреждению или предотвращению опасностей, опасностей крайних форм их выражения при необратимости возможных последствий (угроза жизни, здоровью, общественному порядку, сохранности доказательств и т. д.). Ясен хрен, что такие исключительные случаи имеют место наяву и должны учитываться законом и правоприменителем. Но в употреблении бесстыжих ментов эти правила приводят к созданию искусственных ситуаций, выгодно камуфлируются для целей оперативно-следственных нападок. Пример. Случайный прохожий Федя сообщил не менее случайно оказавшимся рядом мусорам, что из квартиры № 48 услышал душу-его-раздирающие крики «Убивают, помогите!». Такая информация позволила мусорам адекватно среагировать – вломиться на указанную хату. Заявленного насилия отчего-то не обнаружилось, угрозы жизни, а может быть даже здоровью сограждан не нашли своего подтверждения. Но при этом менты «пробили поляну», то есть осмотрели жилище в отсутствие жильцов и их согласия на это. Заодно поимелась возможность обшмонать, то есть обыскать хату без всяких официальных решений об этом, а также что-то обнаружить, изъять, подкинуть… Легендарный парень Федя укажет, что мог и ослышаться или вовсе не будет установлен лично. Быть может позднее извиняться хозяевам и оправдательное решение получат. Но, главное – несанкционированное проникновение проведено в полном соответствии с истинными нуждами ментов, а исключительность случая нашла обоснование придуманными опасностями, как обстоятельства этого воспринимались ментами.

Другим исключением из общего запрета, но только для осмотров, является наличие согласия проживающих. По этому предписанию имеются свои кривотолки и пороки применения: в какой форме должно быть выражено согласие? нужно ли согласие удостоверять? кого считать «проживающим» лицом, чьё согласие принимается во внимание и достаточно? Силовики достаточным считают и устную форму разрешения на вход, принимая таким согласием и кивок и молчаливое отсутствие возражений. Наличие согласия менты сами отражают в протоколе или попутной бумаге своим разумением, а прокуроры с судьями охотно доверяют доводам о подобных согласиях, хотя это может быть и враньём. Но действительным может признаваться только письменное согласие и только в виде прямого утверждения «согласен».

Сложнее дело обстоит с определением «жильцов» (ох, уж эти жильцы!), от кого требуется согласие получать. Если собственник жилья и реальный жилец (проживающий) – это одно и то же лицо, только его согласия и достаточно. Наверно. Но в жизни нашей всё чаще разнолюдное владение и пользование жильём. В таких всех случаях мусора не мудрят, поступают избирательно в пользу варианта минимума проблем и исключения согласия от нежелательных элементов. Так, в многокомнатной и многозаселённой квартире в твой угол милиционеры проникают, выбирая «согласников» по своему усмотрению из числа возможных. Естественно с выгодой только для своих интересов и во избежание препятствий. В твою обитель смогут проникнуть по согласию членов семьи, коммунальных соседей. В наёмное (снятое) тобой жильё войдут с согласия собственника-наймодателя этого жилья. Гостиничный номер станет проникновенен через позволение администрации. Вариантов получения фиктивного согласия множество, но это всё фальшивые оправдания, а в реальности происходят нарушения. Во всех случаях должен быть установлен реальный жилец – тот человече, кто непосредственно на данное время использует помещение для проживания в нём. Сама обоснованность проживания этого лица не играет решающей роли и требует отдельного доказывания и признаний фактов. Главное, что эта льдина заселена, ордерный пингвин может быть установлен, а наличие конкретного пользователя очевидно. Если представители властей знают или должны бы знать при нормальной осмотрительности о проживании определённого человека в данном вместилище (иначе для чего бы им осматривать жильё, как не для обследования аспектов жизнедеятельности этого человека?), только получаемое от него согласие и будет являться законным. Согласие обязательно, где бы и в каком состоянии этот человек не находился: внутри помещения, рядом, в СИЗО, за рубежом. Лишь бы не мертвец. Такие требования не распространяются на признанные места общего пользования – явно нежилые, типа, промышленных сооружений, контейнеров, подсобок, лифтов, подвалов, чердаков и прочих камор. В таких пространствах, хотя и могут людишки обитать, но эти пристанища законом не расцениваются в качестве жилья, и согласие обитателей подобных «жилищ» на их осмотр не требуется. Хотя, в любом случае, должен присутствовать представитель законного владельца обследуемого объекта, как например, в вышеназванном случае о бомжах в подвале.

Возвращаясь к теме внепроцессуальных методов, отметим эти же явления и по мероприятиям производства осмотра, обысков, изъятий. Все «цивилизованные» государства Европы и Сев. Америки напроч пронизаны политикой взаимного стукачества внутри их обществ, что культивируется почти открыто как в отношениях между людьми, так и между организациями, вплоть до верхних эшелонов власти и всяческих корпоративных структур. Подобная система отношений активно внедряется и в наше ещё не до конца проссученное общество. Сосед пасёт за соседом, приятель за корешем, а коллеги «сливают» друг дружку начальству обо всём подозрительном под эгидой взаимной бдительности, предупредительности и общей безопасности. В том числе и вследствие внедрения тотальной ссучарности, мы медленным сапом пришли к утрате исконно нашенского гостеприимства, доверия и радушия, а получили взаимоподозрительность и сволочизм. Ныне своих знакомых и друзей в дом не приглашают, встречи значат на нейтральных территориях. В ином случае существует угроза того, что через «сознательных» гостей наше жилище станет прозрачным для мусоров: будет проконтролировано органами, а в необходимом раскладе будет проведён косвенно-предварительный осмотр или обыск жилища посредством прошенных нами «гостей». Такие агенты или профессиональные взломщики (домушники, сами менты) способны и в твоё отсутствие прошмонать хазу, изъять под видом кражи всё любопытное интересам розыска и следствия, подкинуть вещдоки и компроматы или установить прослушку/наблюдение. Более распространён вариант только разведывательных действий лишь для решения вопросов о необходимости официального нарушения неприкосновенности жилья.

Не нужно забывать и о других методах оперативного проникновения. Это запросто делается через МЧС, жилищно-эксплуатационные службы, местную администрацию. Те же спасатели оправдаются ошибкой в вызове по факту пожара, затопления или утечек газа, взломают двери, но сопутствующие им менты свои истинные цели реализуют. Всякий такой случай сложно будет разоблачать.

2. 7. Неприкосновенность (тайны) сообщений (статья 13 УПК)

Ограничение права гражданина на тайну переписки, телефонных и иных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений допускается только на основании судебного решения.

Наложение ареста на почтовые и телеграфные отправления и их выемка в учреждениях связи, контроль и запись телефонных и иных переговоров могут проводиться только на основании судебного решения.

Любые формы частного, личного общения человека с другими людьми, их организациями и органами власти являются закрытыми от постороннего внимания, как интеллектуально-мыслительно-чувственная собственность индивидуума. Сокровенность и таинство будут соблюдаться в той мере, как это обеспечивается и самим человеком – источником информации (упаковка письма в конверт, разговор наедине, шифровка сигналов, уединённость, договорённость и другое), и компетентные организации связи по своим обязательствам и гарантиям (почта, телефонные компании), а также собеседник – адресат общения. Твое сообщение может стать доступным вниманию посторонних только с твоего согласия или в силу служебных полномочий оператора связи (приёмщик телеграмм), или заведомой публичности самой информации (надпись на заборе, разговор в присутствии третьих лиц, обращение в газету). Во всех других случаях контрольные и проверочные меры (перлюстрация, цензура) позволительны только по судебному решению и в результате специальных процедур.

Основаниями вторжения в твоё персональное общение, контроль этого, пресечение этих общений или изъятия результатов и содержания, являются только так называемые конституционно-значимые цели. То есть такие ограничения и лишения должны быть напрямую оговорены в Конституции РФ. Речь идёт только об уголовных и уголовно-процессуальных основаниях: пресечение преступлений, установление причастных и виновных в преступлениях лиц, защита граждан, прав, свобод, получение доказательств. Заинтересованная сторона должна обратиться в суд о даче разрешения на преодоление таких ограничений. Суд решает вопрос положительно или отказом. И только при выполнении этих условий может быть нарушена тайна сообщений, изъята информация. При этом суд в своих решениях должен определять пределы контроля (время, период времени, виды связи, объём подлежащего к изъятию, подконтрольных лиц, характер сообщений и прочие условия), основания вводимых ограничений, с тем, чтобы исключался произвол со стороны контролёров.

Но это всё мечты идиотов. В действительности обещанная нам конфиденциальность – фантом отвратительный. Создано множество приёмов и средств подслушивания, подсматривания, вынюхивания да слизывания. Основная чернуха-работа осуществляется оперативными службами. Абсолютно все организации связи подконтрольны силовикам, а их сотрудники с полным пониманием воспринимают деятельность и стремления мусоров. Изначально любой оператор связи проверяется на лояльность к чаяниям властей, а само рождение и нормальное существование организации связи и её работников напрямую зависят от их не только гласного, но и скрытого сотрудничества по доступу к проходящей через них информации. Сейчас мы не имеем полной и тотальной цензуры (хотя о ней и мечтают). Это пока технически не достижимо по людским и материальным ресурсам, по объёму транзитной информации. Но в отношении конкретных пользователей средств связи препятствий для контроля нет. Даже при наличии серьёзных подозрений в отношении отдельного гражданина в судебный орган не спешат обращаться за разрешением. Контроль осуществят вначале негласно. А далее, в зависимости от результата, продублируют получение той же информации уже официальным путём, фактически повторно, либо в порядке исключения с последующей судебной проверкой законности и обоснованности контрольных действий. И такие все манипуляции при внимательном анализе различимы.

В связи со сказанным крайне потешным видится недавний кипиш с Эдиком Сноуденом, кто вскрыл нелегальную прослушку спецслужбами США. Столько разговоров и искренних возмущений! Да в России менты сплошь и рядом только этим и занимаются, практикуют тотально и наглейшим образом, все об этом знают, и никакой истерии не устраивают.

Следует чётко разграничивать виды общения, на которые распространяются конституционные гарантии по статье 13 УПК, от прочих, но схожих видов общения. Ключевым является определение сущности и способа передачи информации, наличие всех основных признаков среды общения. Как минимум содержание должно иметь свойство конфиденциальности, содержать частноличную информацию, изначально не рассчитанную на разглашение. Во всяком случае, должны существовать адресат – получатель сообщений; средство с вяз и/контакта; явная выраженность и употребимость информации; индивидуальная атрибутика для идентификации источника и получателя; утечка информации не должна отвечать интересам общающихся и вредна этим интересам при постороннем доступе.

Так, обращение в средства массовой информации, смс-сообщение через общую трансляцию, разговор в толпе, хотя и относятся к переписке и переговорам, но не могут считаться частным общением. Подобное общение наперёд не ориентировалось на тайну для посторонних, а скорее подразумевает неограниченный доступ к ней. Иное дело письмо в специально опечатанном конвертике, адресованное конкретному лицу и доверенное в доставке специальному агенту связи (письмо, телеграмма, факсимиле). Здесь службы несут публичное обязательство по сохранению конфиденциальности и по доставке адресату, что подпадает под гарантию тайны.

Законами не определено понятие «переписка» по свойствам, перечню, периоду времени, когда блюстись должно таинство. То же самое касается и понятий «переговоры, сообщения». Подобные неопределённости всегда оставляют возможность их вольного толкования и произвола на практике. Но и ты в таких случаях также свободен в оценке существа гарантий. Тащим одеяло на себя.

Например. В ходе обыска изъято и приобщено к материалам дела письмо в конверте (вещественное доказательство); приняты во внимание сведения, содержащиеся в письме и на конверте (иной документ). На время обыска и изъятий служба связи не была задействована в обслуживании данной корреспонденции, процесс передачи письма не происходит. Но мы вправе настаивать, что изъятое письмо (пусть неотправленное или уже полученное) – это Переписка, неотъемлемая часть процесса Переписки, на каком бы этапе этот процесс не реализован к данному времени, – это твоё личное сообщение с другими лицами (лицом). Следовательно, для вторжения в содержание этой корреспонденции и в сам факт её наличия требуется судебное разрешение. Такого разрешения орган расследования не заимел. То есть, как доказательство это письмо будет являться недопустимым в связи с нарушением гарантии.

Более того. Любая переписка и переговоры определяют сообщённость между собой как минимум двух человек. Когда нарушается тайна лично твоих переговоров и переписки, то одновременно нарушенной станет и тайна сообщений твоего сообщника в связи – контрагента по переписке или переговорам. А отсюда следует, что по не одному тебе принадлежащей тайне общения судом равно должен решаться вопрос об ограничении права на тайну сообщений и твоего собеседника. Действительно, в процессе контроля переговоров одного (на законных основаниях), нарушается право неприкосновенности личного общения другого (уже без законных оснований) – ведь и в его жизнь фактически вторгаются, но без дозволения. Неучтение таких обстоятельств может свободно использоваться для преодоления гарантий в отношении неопределённо широкого круга лиц. Добывая под прикрытием формальных оснований разрешение на контроль в отношении одного лица (неинтересного для целей контроля), появляется бесконтрольный доступ к общению с ним другого лица (истинная цель контроля).

Или другой аналогичный случай. Ты интимно пообщался со своим приятелем, посекретничал с ним о личном. Впоследствии твой приятель в качестве свидетеля и под давлением ментов разглашает содержание вашей беседы и такими показаниями «из вторых уст» осуществляют доказывание обстоятельств по уг. делу против тебя, – на эти показания опирается сторона обвинения. Как это не абсурдно звучит, но состоявшийся ваш с приятелем разговор вполне охватывается понятием «переговоры», вполне облачён критерием «тайна», такой вид сообщений не исключён прямым текстом и однозначно из смыслового содержания конституционной гарантии. Тогда и на такой вид информации, информативного обмена распространяется общий запрет несанкционированного доступа, завеса тайны должна сдираться только через судебный акт. Что же на выходе: тогда для получения сведений от свидетеля об этих переговорах требуется разрешение суда? Разве нет? Интересно…

Подробнее о правилах контроля переговоров и других сообщений указано в статьях 185, 186 УПК, пробей их самостоятельно, а их применение мы обсудим в другом разделе. Ладушки?

2. 8. Презумпция невиновности (статья 14 УПК)

1. Обвиняемый считается невиновным, пока его виновность в совершении преступления не будет доказана в предусмотренном УПК порядке и установлена вступившим в законную силу приговором суда.

2. Подозреваемый или обвиняемый не обязаны доказывать свою невиновность. Бремя доказывания обвинения и опровержения доводов, приводимых в защиту подозреваемого или обвиняемого, лежит на стороне обвинения.

3. Все сомнения в виновности обвиняемого, которые не могут быть устранены в порядке, установленном УПК, толкуются в пользу обвиняемого.

4. Обвинительный приговор не может быть основан на предположениях.

Ох уж, эта Презумпция Невиновности! Как торжественно эта принципиальная гарантия звучит и очаровывает слух! Когда впервые узнаёшь о её существовании, грудь полнится оптимизмом. И таким смятением далее вера в эту гарантию омрачается, когда окунёшься в зловонные реалии! Эффект ошпаривания.

Утверждаю, что мусора да и народ в целом ещё не готовы смириться и на деле принимать этот принцип, следовать ему. В его действенность не верят, значение его не приемлют и не осознают, в нужности сомневаются. Правовое воспитание наших правящих юристиков ещё на уровне палеолита, разум покрыт чешуёй, совесть их удалена, как аппендикс. И если ты в присутствии прокурорских, следственных или судейских представителей, или даже при защитнике-адвокате станешь лопотать о Презумпции твоей невиновности, они едва сдержаться от ухмылок по твоей наивности. Но это только их отношение, которое вовсе не означает, что Принцип окаменел безвозвратно. Он жив кроха, глумятся над ним невежды, и на этом часто прокалываются. К сожалению факты нарушений ПН выносятся на обсуждение только по делам, рассматриваемых в межгосударственных инстанциях, в рамках нарушений Конвенции или Пакта, да и там крайне вяло. И мне не известны случаи, когда бы в наших судах добросовестно рассматривались эти вопросы, тем более выносились значимые решения, связанные именно с нарушением ПН. Так может быть и не случается таких нарушений? «Ой-хохонюшки-хо-хо».

(А.Н.Островский. Снегурочка.)

Традиционно и популярно ПН понимается, как запрет утверждать о виновности конкретного лица в совершении им конкретного преступления ещё до времени окончательного судебного решения об этом. Такие нарушения усматривают, в частности, в высказываниях о виновности со стороны представителей власти, организаций и граждан. На слуху случаи обвинительных высказываний через средства массовой информации. Да только действительное содержание ПН много глубже. Это видно даже и из объёма самой нормы по статье 14 УПК, которая многограннее даже положений Конституции РФ и международных актов. Нужно только принуждать всякий раз лицемеров уважать права по ПН. Прогресс на Руси движим розгами.

«…считается невиновным…». Считать или не считать – это элементы внутренних убеждений. Если определённые выводы созрели и укоренились в мозгу, но не объявлены вслух, это, конечно, не означает, что выводов нет вообще никаких. Мы не телепаты, не в состоянии проникнуть в мыслительную коробку судьи или другого думающего и рассуждающего «про себя», чтобы выяснить их мнения, действительные «считания», – всё, что решили они для себя наперёд. Прямые вопросы об этом истинную мысль их не раскроют. Предубедительные помыслы о виновности возможно лишь изредка засечь по косвенным признакам: поведение, намёки-высказывания, интонации. Например, заявив судье о своей невиновности, в ответ встречаешь ухмылку, удивлённую иронию «Неужели?», сомнительные отмашки «Да бросьте!». Или, в ответ на ходатайство о прекращении преследования издаётся отказное постановление с фомулировочкой «И так всё ясно..» и т. п. Такое отношение предубеждённости определяется по совокупности внешних признаков, и частью – по интуиции. Что не поддаётся документальной фиксации обычными средствами. В протоколах об этом укажут только по настоянию в виде возражений стороны, а выводы твои о характере подобных действий и высказываний отнесут к собственному воображению и мнительности. Неявное поведение не подпадает под процессуальную оценку, а видео-фиксация всего процесса не практикуется. Но это не повод умалчивать свои выводы по нарушению ПН. Любые сомнительные акции должны быть заявлены, зафиксированы документально, в том числе через Замечания к протоколам следственных и судебных действий, в Возражениях на действия и решения, в Жалобах. Твои указания о нарушении ПН не должны иметь характер предположений, но формулироваться только в утвердительной форме, сопровождаться приведением конкретных фактов и обстоятельств, свидетельствами других (если есть), твёрдым мнением о существе происходящего, оценкой этого и ссылками на последствия. Обращения должны содержать требования об устранении нарушения, о наказании нарушителей и о возмещении вреда. Это, как минимум, принудит окружающих соизмерять свои действия с форматом ПН «до тех пор…».

«…пока его виновность в совершении преступления не будет доказана…». Виновность по уголовному праву – это психическое отношение обвиняемого к совершённому деянию, степень и сам факт осознания им противоправности (преступности) собственных действий, установленный у него умысел на совершение этих действий. Но установлению виновности всегда предшествует установление (доказывание) события преступления, преступного характера действий по имеющимся составам УК РФ, и установление причастности обвиняемого к совершению данного преступления. Без последовательного и первоочередного доказывания этих обстоятельств немыслимо делать выводы по вопросу виновности. Представляется, что ПН должна по смыслу охватывать и эти обстоятельства в общем контексте: «…считаться невиновным, пока его виновность, а также причастность, событие деяния, преступность содеянного не будут установлены». Хотя об этом напрямую не утверждается, но в ином случае допустимым окажется считать кого-либо причастным (но не виновным ещё) к преступлению, высказываться открыто о такой причастности ещё до установления виновности и судебного решения об этом же.

«…пока виновность… не будет доказана в установленном настоящим Кодексом порядке…». Настоящим Кодексом – это не в смысле «не фальшивым, не поддельным», а представленным и находящимся перед глазами и в употреблении, содержащим данную норму, – то есть УПК РФ. На рубеже перехода от порядка судопроизводства по прежнему УПК РСФСР к новым правилам УПК РФ (2002 год) изменился порядок доказывания. Потешные были то времена. По множеству дел доказывание производилось на предварительном следствии в порядке УПК РСФСР, а в ходе судебного рассмотрения – уже подлежал применению УПК РФ. Некоторые проницательные обвиняемые воспользовались формулировкой «настоящий кодекс» себе на пользу и заявляли о нарушении в их отношении ПН (а также недопустимости всех ранее полученных доказательств) только в связи с тем, что имевшая место процедура доказывания, частично или полностью, осуществлена была не в порядке настоящего Кодекса, то есть не по правилам УПК РФ. Формально, такие заявители были правы, и суды не всегда находили возражений этому. Но действительный смысл выражения «настоящий Кодекс», конечно, другой и он много шире читаемого буквально. В нём понимается не столько УПК РФ, а действующее процессуальное законодательство вообще (которое, кстати, оговорено в самом УПК статьями 1 и 7). Это Законодательство включает в себя соответствующие нормы Конституции РФ, имеющие прямое действие, то есть подлежащие непосредственному применению, если положения УПК не соответствуют или противоречат конституционным либо необходимые правила вообще не нашли своего закрепления в Кодексе. Эти, а также положения Международного Пакта, Европейской и иных Конвенций, которые имеют приоритет над УПК (но ни в отношении Конституции РФ, которая круче). Кроме того в процессе доказывания, так или иначе, во множестве применимы и другие федеральные или просто Законы. Собирание, проверка и оценка доказательств, даже когда они ещё и не признаны таковыми, осуществляется, например, с применением законов об ОРД, о милиции (полиции), о Следственном комитете, о судебноэкспертной деятельности и других. В этих случаях исполнение порядка в рамках этих законов будет составляющим общего порядка доказывания по УПК при условии отсутствия противоречий.

Требование о доказывании в предусмотренном УПК порядке означает, что собирание, проверка и оценка доказательств должны производиться в строгом соответствии со всеми существующими для этих процедур правилами. Отсюда следует важный вывод (на который не обращают должного внимания): нарушение, невыполнение (любых) правил доказывания автоматом определяет нарушение порядка установления виновности, а, следовательно, и нарушение ПН.

«… и установлена вступившим в законную силу приговором суда…» – это вторая составляющая условий того, когда, с какого времени допускается считать обвиняемого виновным. Во-первых, должен быть провозглашён обвинительный Приговор, в котором утверждалось бы о виновности – последняя ступень процесса доказывания. Во-вторых, Приговор должен обрести законную силу. Обретение приговором законности, когда он может исполняться в полном объёме, происходит автоматически по истечении 10-дневного срока со времени вручения приговора обвиняемому, если за этот период приговор не обжалован сторонами, либо после апелляционной (кассационной) проверки приговора по жалобам с момента вынесения решения одной из этих инстанций о неизменности обвинительного приговора.

Презумпция невиновности по прямому смыслу этого принципа обязательна для всех, так как не содержит каких-либо ограничений по кругу лиц, кто был бы вправе ранее положенного высказываться о виновности утвердительно. Как это не странно, но даже орган расследования (дознаватель или следователь), чья прямая обязанность изобличать, доказывать вину, преследовать виновного и, соответственно, иметь и следовать своим убеждениям о причастности и виновности, так даже эти деятели должны воздерживаться в своих диагнозах от категорических заявлений факта вины. Особливо в адрес сторонних лиц. В данном случае само обвинение является предварительной претензией, предположением и только инициативой мусоров к обсуждению чьей-либо виновности. Они категорично утверждать могут только о событии преступления и причастности, но ни о вине. Виновность вправе устанавливать только суд. Следовательно, даже в адрес потерпевшего – равного мусорам участника от стороны обвинения, недопустимы указания следака о виновности обвиняемого, о, якобы, доказанности этого. Всё подобное должно расцениваться не иначе, как нарушение ПН. Такие выводы вполне подтверждаются и содержанием других норм УПК (ст. 5.22., 171.2., 220), из которых явствует, что обвинение – это утверждение о совершении преступления, но не о виновности. (Если я не прав, плюньте мне в лицо… Эй, кто там харкается?)

Опасность нарушения ПН гнездиться в заразном предубеждении – стойкой уверенности в виновности до времени выяснения всех обстоятельств по делу. Конечно, это препятствует объективному, честному разбирательству и влечёт нарушение прав участников, и не только участников со стороны защиты. А такая предубедительность всегда и безусловно сопутствует судейскому люду. Мало того, что эти (чуть не вырвалось матерная обзывалка на букву «б») деятели сами по нутру остались ментами-полицаями, так ещё к ним в кабинеты «по зелёной», ножками открывая калитки, что до, что в ходе разбирательства, вхожа всякая сволочь в кителях и с золотыми пуговками. И сволочь та зудит беспрестанно на ушные раковины судьям: «виноват подсудимый, не дай гадине соскочить».

Закон водрузил только на плечи стороны обвинения обязанность доказывать вину и опровергать любые контраргументы от защиты (если, конечно, позиции сторон не совпадают). Это позволяет обвиняемому совершеннейшим образом отстраниться от поисков и представления защитительных доказательств супротив доказательств обвинения. Обвиняемый вполне может ограничиться только общим выражением своего отношения к претензиям (да, было, виновен; нет, не было, не причастен и не виновен) или же вовсе отгородиться ширмой молчания.

Твои обвинители должны представить прочные доказательства по каждому из требующих доказывания обстоятельству (время, место, способ, участники, вред и прочее). И не по одному доказательству, а совокупности их, то есть по несколько доказательств по каждому из обстоятельств, которые подтверждают фактическую сторону выводов обвинения изобличающим образом. А если ты приводишь доводы об ином характере обстоятельств дела (Я не угонял автомобиль, он сам покатился с горочки), то обвинение должно проверить такие заявления, опровергнуть или согласиться с ними (обвиняемый не прав, на месте преступления горочки отсутствуют, а колесики у авто были изначально блокированы, но взломаны затем). При этом и всякие такие опровержения обвинителей не могут быть голословными, а должны подкрепляться доказательствами (данные по осмотру места происшествия; заключение авто-технической экспертизы, показания очевидцев и прочее).

Отсутствие прямой обязанности доказывать собственную невиновность совершенно не означает, что ты не вправе или не должен этого делать. Можешь, но не обязан, – всё на твоё усмотрение, курсант. Судопроизводственная действительность расставляет нам грабли по тёмным углам, когда бездействие и молчание оказываются крайне опасны. ПН, в части необязательности доказывать невиновность, так же, как и конституционное право отказа от дачи показаний, нашими властями не уважается и обгажено. В отечестве твоём дремучем всё ещё правит бал Презумпция Вины, а молчание, пассивность расцениваются мусорами и подавляющим числом соотечественников, как косвенные признаки причастности и вины во всех вменённых грехах. Так же, например, и отсутствие возражений от обвиняемого приравнивается к молчаливому согласию, пусть даже эти позиции и не равнозначны. Здесь ещё ко всему сказывается понятийная безграмотность и невоспитанность, когда «виновен» отождествляют с «причастен», а молчание человека, как попытку что-либо скрыть – молчаливое согласие.

Моя тебе толкушка: молчать и бездействовать вредно и ущербно. Из подобной твоей позиции во многих случаях (но не всегда) стороне обвинения удаётся дивидент получить, а защите геморр нажить.

Бабло с носу – колдырить легче.

Отсутствие опровержений от защиты упрочивает доказательственную базу и доводы обвинения, на будущее даёт оправдание упущениям позиции этой стороны. Ты окажешься сам повинен уже в том, что скрывал важные, оправдывающие тебя аргументы, а обвинители, в такой ситуации, остались свободны считать свою версию правильной, а добытые доказательства – бесспорными. Не потому, что нечем вообще оспорить, а потому, что спор не состоялся. Тем более что существует кабинетная договорённость между судом и представительством от обвинения: если сторона защиты молчала на следствии и вдруг при судебном разбирательстве пытается представить ранее не ведомые обвинению доказательства, суд будет всячески препятствовать их получению, приобщению и обсуждению по существу. Такие доказательства будут изничтожаться процедурными приёмами с созданием видимости их же полного отсутствия. Данную политику они оправдывают ещё одной странной претензией: ты, видите ли, скрывал доказательства в ходе предварительного следствия, а из-за этого сторона обвинения не имела возможности следственным путём проверять их и находить контрафакты (Во как!). Но существуют приёмы и против лома.

Другая проблема гарантии «не обязан доказывать свою невиновность» в содержании самого этого положения. Прореха Закона в том, что за бортом гарантии оставлены проблемы доказывания иных, не менее значимых обстоятельств, например, причастности. В некоторых случаях мусора придерживаются буквальности этой нормы и выводят, что раз в ней не идёт речь о причастности, то и нет гарантированной и равной защиты обвиняемого в этой части, то есть не отрицается обязанность доказывать свою непричастность. Это, конечно, наивное рассуждение, но в отсутствие разумного сопротивления подобным наворотам, обвиняемого стараются в подобном убедить и переложить на него бремя доказывания его непричастности к преступлению, или доказывать иную событийность деяния, или характер и размер вреда, или аналогично по всем остальным обстоятел ьства м.

Наличие сомнений, во всяком случае, подрывает позицию обвинения по вопросу виновности. Речь идёт только о сомнениях в доводах и выводах как обвинения, так и суда, а также сомнительных доказательствах. Сомнения же от защиты сами по себе лишь направлены на возбуждение сомнений обвинительности, но такой же силы не имеют, не значимы, не обязательны к обсуждению. Но, опять же, по прямому тексту расцениваются только в пользу защиты одни лишь сомнения в виновности, а не в причастности или по другим обстоятельствам. Ну, что за хрень такая?

Сомнения стороны обвинения и суда должны иметь явную выраженность в любой однозначно воспринимаемой форме. О сокрытых в башках, не высказанных вслух или на письме сомнениях можно лишь догадываться и никогда не установить их чётко.

Презумпция Невиновности установила прелюбопытное правило «обработки» возникающих сомнений. Предложена такая процедура: Если обнаружились сомнения, их следует (пытаться) устранить; устранение сомнений производиться в порядке, установленном УПК РФ; если сомнения не устранены, то они должны толковаться в пользу обвиняемого. Согласись, довольно мутные процедуры при последовательности невнятных условий их осуществления. Мы не найдём ответов: каким образом заявляются сомнения? кто их должен устранять? с помощью каких средств? где предел процессу устранения? как производить толкование? Гипотетически мы можем представить ситуацию. Судья: Ой, у меня возникли сомнения в виновности Коленьки, давайте их устранять. Иные участники: Давайте-давайте (или – Не давайте). Пошло брожение. Через некоторое время: Достаточно, сомнения устранены (или) Сомнения не устранены, и я их решил толковать в пользу Коли. Николай, вы чувствуете пользу? Далее судья выносит решение по итогам устранения, а в протоколе фиксируют весь такой движ. В другом варианте сомнения зародились внутри судьи, и он самостоятельно, внутримысленно осуществил попытку устранения. Но как же тогда другим участникам станет известно о том, что только вот происшедшие мероприятия являлись деятельностью по устранению сомнений. А ведь всякое действие, предписанное УПК, должно протоколироваться по существу, значит, и мыслительный процесс рождения, течения, всяческих попыток устранения сомнений? Бред!

Между тем, в УПК не прописан приемлемый специальный порядок устранения сомнений, такая процедура не обеспечена правилами её осуществления. Это откровенно препятствует самой возможности и праву участников осуществлять устранение сомнений именно «в порядке, установленном УПК». Теоретически можно бы приравнять процедуру «устранения сомнений» с известной процедурой «устранения противоречий между доказательствами». Но Сомнения и Противоречия – не равные понятийные объекты, хотя противоречия и порождают сомнения, и в таком раскладе устранение противоречий в некоторой степени устраняет и сомнения. Да только Сомнения – это ж мыслительно-чувственная среда, которая не может быть визуально отражена, как и любой иной мыслительный процесс в реальном его течении. При отмеченной процессуальной значимости процедуры работы с сомнениями как действия, процедура эта не может быть достоверно, точно и результативно отражаться в документальном виде – протоколироваться, не доступна для нормального обсуждения и проверки её правильности. Всё это, опять же, вздобряет почву для произвола. Так или иначе, при вдруг выявленных тобой сомнениях у обвинителей или суда, ты вправе требовать возбуждения процедуры устранения сомнений и вынесения решения по её результатам (если необходимость в этом появиться), либо ссылаться на нарушения порядка УПК, когда при наличии сомнений такие действия и решения не произведены.

Если же предположить, что позыв об устранении сомнений обращён только лишь к самому сомневальцу, который и должен бы самомысленно их устранять, то и в этом случае оговорка о необходимости устранений выглядит калекой в общей более-менее нормальной конструкции «производства» по УПК. Во-первых, непонятно, обязан или только вправе тот же судья устранять сомнения; Во-вторых, сомнения либо есть, либо их нет, можно сомневаться и в наличии самих сомнений, и не дело «беспристрастного» судьи заниматься самопереубеждением; в-третьих, всё та же проблема отсутствия процессуального механизма для устранения сомнений не позволяет законным образом и эффективно осуществлять устранение с фиксацией процедур и закреплением своих выводов в судебном решении; В-четвёртых, нормативная неопределённость не позволяет вышестоящим инстанциям проверять эти же действия и решения а участникам как-либо их контролировать и влиять на развитие ситуации. Например, судья постановляет приговор о невиновности, обосновывая его: появились сомнения в виновности; эти сомнения в судебном разбирательстве не устранены; суд их растолковал в пользу обвиняемого (подсудимого) Скотова, а потому суд приходит к выводу о недоказанности его вины – Оправдать. Далее, кассационная инстанция отменяет такой приговор, приходя к выводам: суд первой инстанции не принял всех мер к устранению сомнений. И то и другое – клоунада.

Извини, курсант, за обилие текста вокруг «сомнений». Но в этом вполне ясный пример сознательной порчи законов, когда глупыми, но намеренными в своей бестолковости формулировками основные и важные гарантии сводятся на «нет», фактически аннулируются. И ты сам можешь пользоваться такими изъянами в целях защиты, вгоняя недругов в его же ловушки.

Не менее двусмысленной является и формулировка «толкуются в пользу обвиняемого». Потолковали бабки у подъезда и разошлись – каждая при своём. Почему напрямую было не указать: «означают невиновность обвиняемого»? Словечко «польза» чересчур размазанное и вовсе не равнозначно категорическому выводу о невиновности. Считаю, что в любом случае выявления стороной защиты сомнений в виновности по позиции стороны обвинения или суда имеется необходимость определять такие сомнения как фактическое основание невиновности в целом.

Обвинительный приговор не может быть основан на предположениях?

Быть основанным – значит, иметь основания (опору, фундамент, базовую площадку). Основания в приговоре бываю правовые – то есть позволившие суду принять это решение соответствующие нормы права (положения статей закона), и бывают основания фактические – то есть использованные доказательства и выводы суда. Норм процессуального права предположительного содержания не бывает вообще. Поэтому четвёртая составляющая часть ПН касается только фактических оснований и, значит, запрещает обоснование приговоров предположительными доказательствами и предположительными выводами. Так?

Предположения – предварительные мысли, суждения, соображения, догадки о каких-либо фактах и обстоятельствах, которые в дальнейшем путём проверок могут подтвердиться, быть опровергнуты или остаться в подвешенном состоянии (ни да, ни нет), но на данный момент только формируют версии, вернее позволяют их формировать. Предположения в научных изысканиях именуются «гипотезами». Использование предположений и выстраивание версий – необходимый и неизбежный элемент процесса доказывания. Но только на ранних стадиях поиска ответов и решений проблем. Лишь всесторонняя проверка позволяет предположениям вылиться в результат – доказательства и убеждения. Так, ты можешь услышать характерный звук дождя в форме беспорядочной дроби по карнизу. Это только твоё предположение. Выглянув в окно (проверка) ты обнаруживаешь, что источником звука является не дождь, а склёвывающие на карнизе какую-то дрянь голуби (факт). Без подобной проверки с получением доказательств, но только с предположением за щекой, с зонтом и в калошах можешь выйти из дому. Под хихиканье всё тех же голубей.

Высказывания предположительного характера отличаются неустойчивостью содержащихся в них информационных формулировок, отсутствием категоричности, неубедительностью изложенной мысли. Откровенным признаком предположений является наличие в сообщениях фраз, типа, «можно предположить, считаю, полагаю, скорее всего, вероятно, возможно, мог (могла), может быть, наверное» и других подобных. В случае таких употреблений сами высказывания заранее допускают возможность опровержения приложенной к ней информации, получение противоположного результата или мысли. Поэтому, если такие мысли имеются в показаниях, заключениях, протоколах, документах и выводах суда, ты смело заявляешь о незаконном использовании предположений и нарушении этим гарантии по ПН.

Другим случаем использования предположений являются любые, пусть даже и в утвердительной форме высказывания, когда они не обеспечены вообще какими-либо доказательствами. Такая информация является произвольной по существу, опирается только лишь на собственные соображения автора либо на вымыслы из других источников. Например утверждается, что ты 30 февраля, находясь в своём автомобиле «Трабант» на улице Капитана Влада города Смоленск, приобрёл «гидропоник» у неизвестного лица… Однако в материалах дела отсутствуют и суду не были представлены доказательства: что в феврале бывает 30 дней; что ты владел на те дни а/м марки «Трабант»; что существует в Смоленске улица по имени корсара; что «гидропоник» утверждён в Перечне Правительства РФ в качестве запрещённого к свободному обороту наркосредства; что имело место приобретение такого вещества у легендарного неустановленного лица и т. д. Следовательно, приведённые утверждения не являются утверждениями, пригодными для обвинений, но лишь необоснованными доводами, а стало быть – Предположениями. И в таком случае гордо размахиваем флагом ПН.

УПК РФ определяет недопустимыми доказательствами любые показания, основанные на слухах или догадках (статья 75.2.)– «Я поняла (решила), что в дверь стучал Вася», «Люди в метро говорили, что этот мужчина ударил сотрудника». Подобными высказываниями, не являющиеся очевидцами происшествий граждане, домысливают факты или не в состоянии указать источник информации, конкретизировать источник своих знаний. Такая информация не может быть удостоверена и относится также к разряду предположений.

Заглавный ущерб в использовании предположений – это нарушение права на защиту. Действительно, невозможно опровергать подобные высказывания, защищаться от таких сообщений, что-либо противопоставлять им основательное кроме как анти-предположения (может быть – может не быть или не может быть). Тогда сам спор сторон переходит в обсуждение домыслов и фантазий, бессмысленную борьбу фантомов и теней.

Несмотря на существующий запрет, предположения повсеместно используются в обвинительных целях доказывания (обоснования) виновности. При полном попустительстве со стороны самой защиты. Предположения нужно своевременно изобличать и выкорчёвывать. Хреново ещё и то, что запрет на предположения по буквальному содержанию закона установлен только в отношении приговоров суда. Это позволяет бронелобым правоохранителям воспринимать такие установления как дозволение манипулировать против обвиняемого предположениями не только в обвинительных актах органов расследования или прокуратуры, так ещё и в других (кроме приговора) судебных решениях, например, в Кассационных определениях. Узколобые, конечно, не правы. Принцип должен пониматься шире, но на переубеждения приходиться много сил отвлекать.

2. 9. Состязательность сторон (статья 15 УПК)

Состязание – форма самоистязания и извечный попутчик животного человека в качестве эволюционного движка в его внутривидовой конкуренции. Иным словом: природой в нас запрограммировано локтями толкаться, царапаться и бодаться промеж себя по всем фронтам, без продыха доказывая себе и всем окрест, что «я» сильнее, умнее, ловчее и жирнее, с тем, чтобы выжила и потомство дала более «здоровая» особь.

Состязательность собственную эволюцию ведёт от древнейших днепровских соревнований[2] сугубо физического порядка, до интеллектуальных баталий дня сегодняшнего. Последний тренд в виде одноимённого «Состязательность» на плечиках физически хилых, но могучих в трепачестве еврейских революционеров времён французских Конвента и «Марсельезы» превнесена была наряду с иными мнимыми «демократическими завоеваниями», типа Свобода, Равенство, Братство в судопроизводство. Следствием в том числе и таких изысков судопроизводство сублимировано в судоскотство.

Теперь по сути.

1. Уголовное судопроизводство осуществляется на основе состязательности сторон.

2. Функции обвинения, защиты и разрешения уголовного дела отделены друг от друга и не могут быть возложены на один и тот же орган или одно и то же должностное лицо.

3. Суд не является органом уголовного преследования, не выступает на стороне обвинения или защиты. Суд создаёт необходимые условия для исполнения сторонами своих обязанностей и осуществления предоставленных им прав.

4. Стороны обвинения и защиты равноправны перед судом.

Общая схема состязательности не сложна: происходит спор двух как бы равноправных сторон (обвинение и защита). А промеж тех сторон расположился как бы нейтральный арбитр – судья. Стороны в ходе спора доказывают каждая свою правоту, убеждают суд путём доказывания и опровержений, склоняют суд вынести выгодное для одной из сторон решение. Суд же обеспечивает им возможность состязаться и решает дело в пользу той стороны, кто более убедила его. Именно в итоге спора сторон суд и выносит свои решения, включая окончательные – приговор и кассационное определение (апелляционное постановление).

Для российского уголовного судопроизводства состязательность ещё новое явление. Но…

новое – это хорошо подзабитое старое.

К состязательности и равноправию нынешнее поколение мусоров не привыкло и вряд ли будет в своей практике в полной мере придерживаться этих принципов. Не воспитаны ещё в этом духе ни власть, ни народ, а перевоспитывать в корне, перепрограммировать волю современников, «прошить» их совесть и мозги не получиться в нашу бытность. Сейчас мы довольствуемся лишь видимостью состязательности и равноправия, катаемся на понтах, когда ещё и адвокаты-то не осознают себя в процессах сколько-нибудь равными мусорам.

Ущербность этих принципов, а их два в одном, заключается не только в сознании участников, но и в корявости самого УПК. Просто примеры.

Пример 1. С одной стороны, функция защиты отделена от обвинения, а каждая из этих функций не может быть возложена на один и тот же орган или лицо. С другой же – прокурор, следователь и дознаватель обязаны обеспечивать обвиняемому возможность осуществлять им свои права, включая право на защиту – то есть фактически потворствовать защите. Чему, естественно, в душе обвинители противятся, не соглашаясь с таким положением вещей. А потому мусора стараются избегать выполнения таких функций или только видимость создавать в выполнении этого. Отчасти они правы и понять их можно. Ведь на началах взаимности участники от защиты не обременены встречной функцией обеспечивать обвинителям их право обвинять.

Пример 2. Сторона обвинения свободно собирает, приобщает и представляет суду любые какие угодно доказательства, собственным усмотрением признавая их таковыми, и тем самым свободно формирует доказательственную базу обвинения. А вот участники от защиты могут только просить (ходатайствовать) обвинителей о получении большинства видов сведений, просить о признании и приобщении их как доказательств. Обвинители же своей волей и усмотрением решаю о необходимости проведения просимых следственных действий (допрос, экспертиза, осмотр), о получении самих доказательств (показания, заключение протокольная информация), которые ещё нужно признать и приобщить. Самостоятельно сторона защиты этого сделать не вправе и не имеет реальной возможности. О каком равенстве здесь можно вести речь! Естественно, используя свою власть и под любым формальным предлогом, в условиях, когда возникает или может возникнуть угроза для позиции обвинения, мусора (и суд в том числе) находят причины для отказа в удовлетворении прошений защиты. Это же право следователя – право отказать. Идиотская реальность равноправия: одна равноправная сторона (защита) на коленках ползает перед равной в правах ей другой стороной (обвинение) и просит содействия униженномоляще. Да если и принудят сторону обвинения к такому, ведь она-падлюка намеренно напортачит так, чтобы в суде это доказательство признали недопустимым.

Пример 3. По вновь открывшимся обстоятельствам осужденный (он же – обвиняемый) не может самостоятельно обратиться в суд о возбуждении судебного производства и пересмотре дела. Осужденный может только просить об этом прокурора. А пан-прокурор уже решит своим усмотрением, следует или нет инициировать перед судом такое производство. Но ведь прокурор – это сторона обвинения, какие бы колготки он на себя не натягивал.

Купила Лёше тётка с лампасами колготки. Колготки настоящие, керзовые, блестящие…

И не выгодно прокурору возбуждать пересмотр уже состоявшегося решения, которое отвечает интересам обвинения. Новое разбирательство под сомнение может поставить законность всех предшествующих обвинительных потуг и успехов. Мало того, вследствие новых разборок появиться угроза чьим-то погонам и креслам. Потому мы имеем 99,9 % вероятности, что прокурор изыщет предлог для отказа в удовлетворении требований защиты. Равноправием и состязательности и в этом случае не пахнет.

Примеров несостоятельности принципа состязательности множество. Истинно, я не встречал случаев полного и искреннего соблюдения этих конституционных гарантий на любой из возможных стадий разбирательств уголовных дел. И обычно только для стороны обвинения создаются существенные преимущества, а возможности защиты подавляют по всем фронтам. Открытый путь для извращения того же принципа размежевания функций сторон и суда предоставляет УПК конкретно для судебной власти. Посему очень чешется ещё один примерчик тебе впарить.

Пример 4. Принцип состязательности гарантирует, что суд по функциям своим отделён от сторон. Суд не имеет полномочий уголовно преследовать, не вправе выступать на чьей-либо стороне. А мы знаем, что отобранные и профильтрованные для суда доказательства не должны оставаться нейтральными по значению, они обязательно отражают позицию какой-либо из сторон, как сторона об этом сама заявляет. Стороны сами должны собирать необходимые им доказательства, представлять их ко вниманию суда и давать им соответствующую своему мнению оценку. Дело суда – только разрешить дело по существу спора, и он может лишь содействовать сторонам в получении необходимых им доказательств по инициативе самих сторон, тем самым обеспечивая эту их возможность и право. Однако существуют одновременно в УПК нормы, предоставляющие суду возможность (а возможность такая Пленумом Верховного Суда приравнена к обязанности) самостоятельно, по собственной инициативе собирать, затем самому же себе представлять доказательства, и по этим доказательствам делать выводы и постановлять решение (смотри статьи 86.1., 87, 275.3., 277.1., 278.3., 281.2., 282.1., 283.1,4.). Опираясь кривой ногой на эти нормы, суд самостоятельно инициирует проведение конкретных следственных действий: допросы, оглашение показаний, истребование документов, проведение экспертиз, осмотров, опознаний и равно прочих других. В результате таких судебных инициаций появляются и исследуются в суде всеразличные доказательства. И эти доказательства пренепременно отражают интересы одной из сторон в процессе. Догадайся, какой из сторон? Молодец, конечно, обвинения! Тогда, если в заседании обвинитель по каким-то причинам не добыл и не представил суду, допустим, важные показания свидетеля, сам судья, путём допроса своими вопросами или через оглашение показаний этого свидетеля, получает нужные показания, устраняет в них противоречия, а затем на эти же показания ссылается в приговоре при установлении как доказанных каких-либо обвинительных обстоятельств. Тьфу, когда бы речь шла о таких судейских полномочиях, как задавать вопросы (получать показания) для уточнения ранее (уже) сказанного допрашиваемым. Так нет ведь, судьи активнейшим образом участвуют в сборе и самопредставлении доказательств, и этим, фактически, подменяют основные функции стороны обвинения, функционируют вместо этой стороны. Доходит до маразма, когда обвинитель – какая-нибудь молодая бестолковая курица выполняет роль статиста в заседании, безучастна в процессе, а всю её основную работу осуществляет председательствующий судья.

Судопроизводство – это не только производство в период рассмотрения дела (обвинения) судом, но во всё время предварительного расследования с момента официального следствия или дознания, а также на стадиях исполнения приговора. Гарантии состязательности распространяются на все без исключения стадии судопроизводства. Нам здесь интересна только стадия предварительного расследования. И важно отличать не формальное начало следствия (дознания), когда, например, рождается документальное фиксирование преступления и возбуждается уголовное дело, но когда расследование начинается фактически. Как уже отмечено, органы расследования и опера не склонны своевременно принимать открытые, гласные решения о начале своей деятельности и о начале уголовного преследования подозреваемых. Расследование может протекать некоторое, порой продолжительное время в скрытой форме, в том числе в «благой» целью сохранения тайны расследования, действительного статуса участников, наличия и существа доказательств, с целью избежания жёстких правил и гарантий, включая обсуждаемые принципы состязательности и равноправия. Но как бы то ни было, факт начала судопроизводства вскроется рано или поздно, что можно установить из материалов внутреннего мусорского производства (переписка, рапорта, сообщения, запросы, отчёты, справки и пр.). Так вот, касательно всего предварительного расследования тебе и необходимо последить соблюдение всех гарантий и использовать нарушения по ним.

Национальный Закон (Конституция, УПК, Закон о судебной системе) не раскрывает содержание понятия «состязательность». Стесняется. Только граем вороньим перекличку устроили: состязательность-состязательность-…-… Кроме статьи 15 ни в одной другой норме УПК мы не находим упоминаний этого принципа, его содержания, порядка воплощения и охраны. Только в статье 244 частично оговорено, как данность, равенство прав сторон, и только в отношении стадии судебного рассмотрения обвинения по существу. Судебная практика по этой теме торжественно глухарит. Сквозь эту глухомань видима общая нелюбовь законодателя и мусоров к гарантиям. А потому, что сами они не в состоянии полностью их воплощать, ссаться от могучей силы этих принципов на деле, когда они оказываются на вооружении у грамотной защиты.

Сущность принципа Состязательность мы можем выяснить из решений Европейского и Конституционного Судов. Следуя правовым позициям этих судов, данный принцип означает специально действующие и созданные условия равных и полных возможностей для спорящих сторон, их отдельных участников по использованию предоставленных законом прав и исполнению обязанностей. В рамках состязательности суд не только устранять должен любые препятствия, но и обеспечивать все необходимые условия для отстаивания сторонами своих законных интересов. В этих целях установлены специальные средства: разъяснение на каждой стадии существующих прав, обязанностей, ответственности, порядка их осуществления и содержания грядущих процедур; принятие и рассмотрение различных обращений (жалобы, ходатайства, отводы, заявления и прочие); представление, исследование, обсуждение доказательств; принятие мотивированных и обоснованных решений, их доведение до заинтересованных участников с разъяснениями; ознакомление с позицией участников; возможность подготовки, и многое другое. Как видим, это огромный комплекс правил, выполнение которых возложено на органы расследования, прокуратуру и суд, а также на адвокатов. Внешне незначительное отступление от любой из таких установок может повлечь серьёзные и невосполнимые утраты для заинтересованной стороны (участника) и признание недействительными уже состоявшиеся действия или решения. И если в ходе судебного разбирательства, хотя и в крайне извращённой форме, состязательность демонстрируется, то на стадии предварительного расследования гарантии игнорируются, а менты оправдываются «тайной следствия».

Ещё пример: Обвиняемый вправе знать, в чём он обвиняется, возражать против обвинения, представлять доказательства, иметь время и возможность для подготовке к защите (статья 47 УПК). По этой норме «знать, в чём обвиняется», то есть знать о существе обвинения, означает знание фактических оснований этого обвинения – иными словами, знание тех доказательств-улик, которые подтверждают обвинительные выводы и утверждения. Однако, по действующей в реальном измерении практике, вплоть до окончания предварительного расследования обвиняемым не сообщают об имеющихся против них доказательствах, скрывают такие изобличительные сведения. Соответственно, на стадии расследования любой обвиняемый лишён возможности противопоставлять что-либо конкретное против доводов стороны обвинения, обоснованно-доказательственно возражать всем имеющимся в его отношении претензиям. И если существуют, допустим, показания свидетеля о совершении тобой разбойного нападения в каких-либо подробностях, ты вправе бы знать о наличии таких свидетельств.

В ином случае нет никакой возможности отводить свидетеля из-за его лживости или необъективности, опровергать его показания другими сведениями, в том числе путём его же нового допроса, очной ставкой или через иные сведения защитительного свойства. А быть может, существенность улик подскажет тебе путь и к чистосердечному признанию содеянного. В дальнейшем же такие меры могут оказаться запоздалыми: свидетель сдох, его показания огласят без возможности передопроса, свидетели защиты за давностью событий ни черта не могут вспомнить важных обстоятельств, и прочие напряги.

Возвращаемся к гарантии о разграничении функций сторон и суда. Скрытая или явная подмена функций наблюдается в каждом процессе и только в пользу позиции обвинения, ввиду полной обвинительности самого судопроизводства по его содержанию. А ведь функциональные процессы могут проявляться как в активном действии, так и в пассивном бездействии.

Знаем, и бездействие порой не менее вредоносным оказывается по последствиям своим. Вот примеры такого расклада:

Пример 1. Так называемый «дежурный адвокат» привлечён к участию в качестве защитника только что задержанного подозреваемого. В ходе первичного следственного допроса мусора откровенно кошмарят подзащитного в присутствии «защитника». А защитник посиживает себе в уголочке тихонько, не вякает, никакой помощи не кажет, лишь в конце действа всего проставится своими подписюшками в протоколе. И всё. Бывает, что подзащитный много позже узнаёт, что «этот хрен в углу» оказывается был его защитником. В других случаях «защитник» активен, да только советы даёт вредоносные или не возражает незаконным действиям мусоров. Тогда такой субъект и не защитник вовсе, ввиду бездействия своего, а скрытый соучастник стороны обвинения. Разве нет?

Пример 2. Судья в заседании под различными предлогами не допускает к допросу нового свидетеля защиты или не принимает мер к исключению недопустимых доказательств обвинения. В первом варианте имеет место фактический запрет на представление доказательств защиты по основаниям и доводам самого суда, а не второй стороны. Вторым вариантом суд оставляет в процессе доказывания порочные сведения и потворствует нарушениям, отстраняясь от критической оценки доказательств. В этом видим самовозложение судом на себя функций стороны обвинения. Интересно, а известны ли случаи обратного характера, когда бы следователь на допросе взял, да и исполнил бы функции защитника, подсказал бы обвиняемому более выгодную для него позицию, или судья по собственной инициативе заморочился бы поиском и истребованием оправдательных доказательств. Я имею ввиду бескорыстные их акии. Это были бы поразительные явления. Укажите мне на такие случаи, поржём вместе.

Каждая сторона и суд должны только свои роли исполнять и только в границах законных полномочий. И только в таких условиях участники способны точно определять свои функциональные способности и возможности, в разумных пределах предвидеть действия и возможности других участников, добросовестно разуметь о возможных решениях и о последствиях от действий или бездействия, в том числе и от своих собственных. Если же функции подвергаются подмене, это непредсказуемо ломает баланс сил и возможностей, искажает существо правосудия, даёт кратные преимущества одной стороне и пропорционально угнетает способности оппонента. В спектре нашего вопроса подобное сопряжено и с нарушением права на защиту. Когда весы Фемиды подкручивают «в плюс» чаше обвинения, а сама Фемочка украдкой эту же чашу говнецом утяжеляет, понятно, что весь механизм сдержек и противовесов рушится, разрушая защитную среду.

Принцип состязательности, проставляя акцент на том, что суд не является органом уголовного преследования, в равной мере не отрицает безотносимость суда к «органам» защиты. Разве без такой нормативной прописки не ясно, что суд – это Суд? Нет, такой нормой, во-первых, дополнительно остерегают судейских, известно склонных к обвинительству, от злоупотреблений властными полномочиями. Закон призывает судей оставаться беспристрастными арбитрами в споре сторон, оберегая все правила «игры», предоставляя сторонам все установленные в том же Законе возможности добиваться выгодных решений и влиять результативно на убеждения суда, когда и сам суд должен полностью и равно быть открыт сторонам для законных влияний на него. Точно губка – готова впитывать всё полезное, этим и уживаясь. А, во-вторых, формально не отрицается функция суда по осуществлению и защитных мер.

Равноправие сторон перед судом распространяется только на комплекс общих прав: обращаться к суду; быть в курсе рассматриваемых судом вопросов и позицию противостоящей стороны (отдельных участников); доказывать; возражать; высказывать мнение и другие правовые возмоги. Соответственно, равенство не распространяется на те права, которые Законом предоставлены сугубо одной из сторонили конкретному участнику. Так, только подсудимый имеет право на последнее слово, только обвинитель может отказаться от предъявленного обвинения, только защитник может проводить опрос потенциальных свидетелей, только потерпевший вправе требовать возмещения морального вреда, или же только следователь (дознаватель, прокурор в суде) вправе ходатайствовать о применении меры пресечения.

Распределение прав в УПК не во всех случаях соответствует гарантиям равноправия. Когда сам Закон или его толкователи предоставляют одной из сторон явные преимущества, а для второй стороны отсутствуют эффективные средства противодействия, есть повод проверить такую норму на предмет её соответствия конституционной гарантии.

Формулировка «равноправны перед судом» в буквальном смысле означает ограничение действия гарантии только стадией судебного рассмотрения самого обвинения и прочими промежуточными этапами разбирательств по подсудным суду вопросам (рассмотрение жалоб, ходатайств о мере пресечения и других, перечисленных в ст. 29.2. УПК). Выпали из-под действия принципа также судебные, но вопросы, касающиеся разрешения отдельных следственных действий: контроля и записи переговоров; обысков и выемки в жилищах; ареста, осмотров, выемки корреспонденции; ареста имущества и денежных средств. Это изъятие из гарантии произошло только в силу сложившейся практики расследований. А и действительно, ведь утратит всякий смысл прослушивание телефонных переговоров подозреваемого, если он заранее об этом узнает через судебное разбирательство. С другой же стороны, не существует официальных оговорок, ограничивающих равноправность перед судом и для случаев обращений органов расследования в суд с возбуждением любых судебных производств, в результате которых могут быть как-либо ограничены гражданские права. По справедливости, так контролируемому лицу должна быть обеспечена равная возможность обсуждать судебные вопросы уже на первоначальной стадии их рассмотрения. Последующее право на обжалование не восполняет равенства и, вообще, может быть неосуществимо, вследствие безызвестности о случившемся контроле и состоявшемся решении суда по этому поводу. То есть такое производное право не может расцениваться адекватным средством защиты в рамках Равноправия. Может и нелепо это звучит, но подобное восприятие, как нелепицы – плод только наших собственных, искажённых, укоренившихся пониманий «таинства подслушивания и подсматривания» и привычки хождения на коротком поводке у подставных и прикормленных толкователей. А мы с тобой вправе настаивать: если нет исключений из Равенства, так обеспечьте его (и дальше шёпотом – «Скоты!»).

Гарантию равноправия следует осознавать глубже. Понятие «перед судом» не ограничивает равенство только лишь судебным производством. Стороны должны предстать «перед судом» в доспехах равноправия, которые им предоставлены должны быть ещё до возбуждения самого судебного процесса. А само Равноправие приобретается, накапливаются возможности и способности с момента начала уголовного преследования. Действие принципа распространяется на любые досудебные и послесудебные процессуальные вопросы, которые даже предположительно могут в будущем оказаться предметом судебных дрязг.

Возьмём в пример процесс доказывания. Итогово, доказательства рассматриваются судом. Но этому предшествует обширная процессуальная деятельность по их сбору, приобщению и оценке. И если сторона обвинения вправе осуществлять такое формирование собственной доказательственной базы, будучи обеспеченной достаточными временем и возможностями, тогда и сторона защиты должна иметь наравне такие же право и возможности. В ином случае, как это имеем сейчас, обвинение оказывается в преимущественном положении. Да, мы вправе так рассуждать, так как такие условия вполне отвечают критериям справедливости и соответствуют действительному значению конституционных гарантий. А вот законодательное неравенство, когда следак вправе получать и приобщать любые доказательства, а сторона защиты может только просить об этом; когда следак может собирать доказательства несколько месяцев по возбужденному делу, да ещё многие месяцы не возбуждая дело, а стороне защиты оставляют на это пару месяцев с галопирующей передачей дела в суд – эти и подобные нормативные явления сорнячны и требуют срочной прополки.

Во всех случаях, когда обнаруживается нарушение принципа или даже реальная перспектива этого, необходимо требовать исправления нарушений, но не ждать удачи, самозаглаживаний или того, что суд сам всё увидит и исправит. Такие выжидания могут хреново кончиться для тебя.

Острым примером нарушения равноправия и состязательности желаю отметить существующую практику выдворения подсудимых из зала заседаний. Это излюбленный приём из арсенала судей в рассмотрениях с участием присяжных заседателей – удалять неудобных, излишне активных подсудимых или других ярых участников от защиты. С одной стороны, подсудимый как бы вправе участвовать в судебном разбирательстве уголовного дела и право его в этом объявлено незыблемым (статья 47.4.16 УПК) – то есть обвиняемый вправе реализовывать право на защиту личным участием в открытом для сторон процессе. Но заложена в обойму суда хитрющая статеечка 258 УПК о мерах воздействия за нарушение порядка в судебном заседании (заметь: не порядка судопроизводства, не порядка судебного разбирательства и не регламента). По этой норме подсудимых лихо удаляют из зала заседания вплоть до окончания прений сторон лишь с предоставлением последнего слова. При этом Закон чётко не определяет, что понимается под «порядком судебного заседания»; что следует считать нарушением этого Порядка; насколько должно быть существенно такое нарушение; какими критериями определить само нарушение и его существенность – серьёзность. Если полагать, что указанным Порядком являются правила Регламента (ст. 257 УПК), так это заблуждение. В отличии же от Порядка исследования доказательств, например, Порядок судебного заседания не утверждается специальным судебным решением (постановление, определение), не оговаривается по элементам, не разъясняется участникам изначально. Ну да, подсудимого с Порядком в судебном заседании не знакомят и не устанавливают понятность разъяснений об этом. Так какой же спрос с него за нарушение незнаемого?

Исходя из сложившейся практики, сами судьи (когда им это выгодно, вернее – выгодно обвинению) под нарушением порядка негласно склонны понимать любые действия или бездействие, которые на их взгляд отступают от нормального течения процедурного участия в ходе заседания, как эти процедуры, якобы, установлены УПК и производственными решениями председательствующего судьи. «Якобы» – потому, как сами нормы и решения толкуются всякий раз неоднозначно, невнятно, а решения непредсказуемы в понимании. Но мы уже отмечали, что подсудимый слабо знаком с законодательными тонкостями, не опытен в практике и не имеет воспитанности должной. Оттого он часто подвержен эмоциональным срывам, ошибкам в поведении, подвержен ляпам и нарушительности, в том числе и из-за недопонимания происходящего. Зная это, обвинители и судьи, с превеликим удовольствием применят приёмы провокаций по отношению к подсудимому или иным «вредным» участникам. Вот подсудимый высказался вслух (реплика) во время выступления другого участника, а в следующий раз разразился недовольством в адрес судьи, развалился-подбоченился или отвернулся от зала и журнальчик листает, а теперь на вопрос гособвинителя схамил слегонца: «Не твоё дело». А судья по паучьи всё это время выжидает момент удобный, да и сам нагнетает отрицательный разряд в подсудимом (глянь, как усиками хищно шевелит, попкой по трону елозит в нетерпении, глазёнками зарделся, облизывает реснички в азарте). Одно замечание, второе, а после третьего резво выносит решение о выдворении гаденыша, и возмутителя Порядка под белы рученьки конвой буксирует в отстойник.

А в результате то – подсудимый фактически лишается всех своих прав и возможностей в судебном разбирательстве, кроме что последнего слова (последнего вздоха). Вариант замены непосредственно телесного участия, например, на конференцсвязь с возможностью голосовых пресечений, почему-то не предусмотрен. Такие лишения крайне выгодны обвинителям и, как мы видим, не могут быть компенсированы иными средствами.

Подсудимый, по сути, наказывается, а санкцией является ограничение конституционного права.

Или же обратимся к кассационной стадии. Своё право на непосредственное участие в заседании кассационного суда сторона обвинения может реализовать свободно, беспрепятственно. Право же участия осужденного, содержащегося под стражей, обременено множеством дополнительных условий. Если такой пожелает участвовать, требуется: ходатайствовать (слёзно просить) суд о своём участии; такое ходатайство заявить заблаговременно и в первоначальной жалобе; суд рассмотрит ходатайство и ещё решит, допустить к участию или нет; суд решает о форме участия, обычно в пользу использования видео-конференцсвязи. Таким образом, равноправием и не пахнет (а если и пахнет, так с душком).

2.10. Обеспечение права на защиту (статья 16 УПК РФ)

Ну что там нам предлагают:

1. Подозреваемому и обвиняемому обеспечивается право на защиту (надо же!), которое они могут осуществлять лично либо с помощью защитника и (или) законного представителя (неужели?).

2. Суд и прочие мусора разъясняют подозреваемому их права и обеспечивают ему возможность защищаться всеми не запрещёнными способами и средствами (здорово!).

3. В предусмотренных УПК случаях, обязательное участие защитника и законного представителя обеспечивается осуществляющими производство по уголовному делу должностными лицами.

4. В предусмотренных УПК и иными федеральными законами случаях подозреваемые и обвиняемые могут бесплатно пользоваться помощью защитника (ничтяк!).

Изначальное затруднение в усвоении данной гарантии связано с тем, что в Законе напрямую и однозначно не раскрыты понятия «право на защиту» и «обеспечение». Они до сих пор не определены так, чтобы их можно было чётко понимать, не будучи спецом-правоведом. А любые неясности, как мы понимаем уже, влекут произвол подлецов и лицемеров.

Право на защиту должно пониматься исходя из содержания различных и многообразных его элементов, объёма в целом по всей совокупности норм

УПК, Конституции, Евроконвенции и Международного Пакта, в которых так или иначе отражены аспекты правоспособности не только подозреваемого или обвиняемого, но и других участников от защиты, но и обязанностей иных участников по отношению к стороне защиты. Тогда это о-го-го-громаднейший комплекс возможностей твоих, выражаемых действиями или бездействиями, который ты можешь противопоставить нападкам обвинения, скрытой агрессии суда, с помощью которых способен держать круговую оборону от уголовных преследователей и пресмыкающихся к ним. Такие правомочия образуют доступные тебе средства и способы защиты (аминь!).

Круг правомочий по общему Праву на защиту установлен в положениях статей 46 и 47 УПК. Но в них содержатся указания только на обобщённые идеи, требующие отдельного и дополнительных уточнений, особенно в отношении различных стадий и по процессуальным ситуациям. Так, одним из составляющих Права на защиту является право представлять доказательства. Но и это право вмещает в себя ряд конкретных прав: допрашивать свидетелей, давать показания, участвовать в следственных действиях, просит об их проведении, заявлять об известных вещдоках и документах, оглашать материалы и прочее.

Когда имеет место невыполнение (нарушение) в любой форме и любого из правомочий стороны защиты, а не только обвиняемого (подозреваемого), мы однозначно определяем это как нарушение Права на защиту.

«Обеспечивается» – это когда Право не только существует абстрактно, объявляется на словах или бумаге, но может быть реализовано в специально созданных для этого условиях, с предоставлением всех доступных возможностей применения закона в благоприятную для реализации Права сторону. Исходя из ранее сказанного, такие обеспечительные возможности должны сопровождать и каждое составляющее правомочие внутри общего Права.

В чём именно выражается Обеспечение? В первую очередь право должно быть разъяснено. Особая важность разъяснений подкрепляется неоднократным понуждением мусоров к этому через специальные и общие положения (статьи 11.1, 16.2, 164.5, 243.2 и другие УПК). Разъяснения должны быть доступны для понимания, позволять участнику уяснить суть правомочий, и порядок их использования, и возможные последствия. Некоторые разъяснители из карательных племён воспринимают такие обязанности своей проблемой, когда они своими же руками вынуждены вооружать знаниями противостоящую им сторону защиты. Поэтому они желают понимать Обеспечение только в узком смысле Непрепятствования – то ест, отказ от создания препятствий к осуществлению прав участниками от стороны защиты. Причём в форме бездействия: сопротивляйтесь, овцы, мы вам не мешаем, но и пособничать не будем. Но в этом только выгодное обвинению понимание. Нет же. Обеспечение подразумевает в первую очередь активные, позитивные действия, направленные на всемерное содействие, и только вторым эшелоном содействие должно подкрепляться функциями не создания помех. Иное под корень рубит принцип «Состязательность», когда одна из сторон оставляется в состоянии незнания, при закрытых глазах в незнакомом лабиринте на расправу Минотавров. Действительно, когда ребятёнок объективно беспомощен и в нужде (а ты в данной ситуации вполне сравним с дитятей), опекун должен обеспечить его хотя бы минимальной заботой, например питанием. Понятно, что не только няньку (защитника) со стороны привести, не столько не препятствовать детёнышу самому находить пищу и пожирать её, но предоставить чаду и само питание, посуду, время на утоления голодности, пристойное место для кормёжки, минимальный комплект приборов (хотя бы руки развязать!). А вот хавать или не хавать, после дозы увещеваний, детка решит сам. Так же и с правом на защиту. Всякий раз должны создаваться условия и предоставляться доступные возможности, чтобы ты посредством любого из предоставленных правомочий мог осознанно и эффективно ими пользоваться.

Например, по отношению к упомянутому праву на предоставление доказательств, Обеспечение этого права означает такие функции: Следователь (прокурор, судья) должен объяснить понятие «доказательство», виды доказательств, их значение для разрешения спора; должен узнать, имеются ли какие-либо доказательства по обстоятельствам дела и есть ли желание их предоставить; должен выяснить источник и пути получения; должен провести мероприятия по получению требуемого доказательства (допрос, истребование, изъятие….) и фиксации его (осмотр, признание, приобщение….); должен сообщать о факте получения доказательства; должен предоставить возможность ссылок и оценки сведений по существу. Должен. Это его должок перед нами.

А долг платежом красен, как мусор – лицом.

Способы и средства осуществления уголовного преследования в УПК строго оговорены, и сторона обвинения в своей деятельности не в праве прибегать к недозволенным напрямую законом средствам и способам, как-либо отступать от имеющихся ограничений. В отличие от обвинения, для стороны защиты не установлено жёстких пределов в избрании средств и способов защиты. Единственное условие – желаемое средство или способ не должны находиться под запретом в том же УПК. В практическом толковании Следствие и Суд зачастую уравнивают понятия «не запрещено» и «разрешено, предусмотрено». И под таким началом устанавливают препятствия для любых защитительных мер, выходящих за общий перечень конкретных правомочий защиты. Однако отличия в понятиях, а с тем и ущерб для использования гарантии очевидны. Вот, в конкретной ситуации ты избрал себе средство защиты – обращение с письменным воззванием «Я не виновен!», и способ защиты – открытую демонстрацию плаката с таким воззванием ко всем присутствующим в зале суда. Текстом Закона как бы и не разрешены такие средство и способ защиты. Но они и не запрещены, а значит, обвиняемый вправе их использовать. Естественно, что сопротивления подобным средство-способам со стороны мусоров не избежать. По указанному случаю, я полагаю, предлог для нейтрализации твоих действий будут искать в «нарушении порядка заседания». Чему необходимо возражать и обосновывать позицию через право на «иные средства и способы» по статье 47.4.24 УПК.

Случаи обязательного участия защитника перечислены в статье 51 УПК. В случаях такой нужды сторона обвинения не парится особо. Как правило, они забывают поинтересоваться у обвиняемого (подозреваемого) его желанием, да и возможностью самостоятельно выбрать и пригласить защитника, а назначают «своего», дежурного из числа проверенных, лояльных подхалимов. Так и называют в народе этих адвокатов – «мусорские». Между тем гарантия бесплатной помощи защитника должна осуществляться с должной полнотой и эффективностью. Не следует смущаться отсутствием возможности оплатить услуги адвокатов в размерах гостарифов, тем более по тарифам «чёрных касс». Даже в порядке бесплатности никто не отменял требования добросовестности и всемерности такой помощи. И если адвокат-проныра пытается отморгаться формальным присутствием, к месту будет напомнить ему о Долге профессиональном, добиваться от него при всякой необходимости подробных консультаций. Такая необходимость определяется не только усмотрением адвоката, когда он считает нужным или даже обязан это сделать, но и лично твоими нуждами и волей, когда заинтересованность возникла у тебя самого. Потому ты вправе письменно и официальным порядком вызывать адвоката на консультации по месту своего принудительного нахождения, да и будучи ещё вольным человеком, требовать конфиденциальных встреч. В ходе этих свиданок без стеснений расспрашивай по любым назревших вопросам, по любым возможным процедурам и ситуациям, ищи от него советы себе. Верно, что без твёрдого доверия не следует раскрывать всех действительных соображений, планов и позиции, памятуя о возможном предательстве. Ну а ежели адвокат Ваньку валяет, филонит, любым способом избегает исполнения обязанностей защиты, пользуйся правом обжалования его действий (бездействия) тому же органу расследования, кто назначил его, или же в региональную коллегию адвокатов. Как показывает практика, это отрезвляет халтурщиков, кроме безнадёжных мудаков. Требуй активной помощи и должного уважения к собственным нуждам. Тем более что любые моточасы оплачивает госказна. Если не удаются нормальные отношения и взаимопонимание, выдвигайся на роль мини-босса: делай защитнику прямые указания, давай поручения о необходимых и конкретных действиях в рамках его законных полномочий (желательно письменно), требуй их исполнения. И главное, не позволяй морочить себе голову. В случае крайнего недоверия, при неудовлетворённости работой, настаивай на замене, заявляя о намерении жаловаться в Коллегию. Все свои желания и чаяния (только разумные!) указывай уже при первой встрече. Если самому не борзеть, не злоупотреблять правом, не быть пустой истеричкой, самому выказывать активную борьбу по делу, известны случаи, когда даже после первичных усобиц, эти «мусорские» адвокаты вдруг отрезвлялись, вспоминали о своём истинном призвании, в них начинала клокотать забытая активность, стремнина и усидчивость. Они начинали оказывать реальную помощь, включались в борьбу за своих питомцев (особенно тётки и девки), и плоды тех борений были ощутимы.

О принципе Свободной оценки доказательств подробно поворкуем в пункте 5.3. главы «Доказывание». Ага?

Кроме того, народно любимы, живы и здравствуют, реально и негласно применяются, (ещё как!) учитываются и существенно влияют на судоскотство и другие принципы: Вор (ещё до всякого суда) должен сидеть в тюрьме; От сумы и тюрьмы не зарекайся; Закон, что дышло – куда повернёшь, туда и вышло; Там Закон, где судья знаком; Не подмажешь – не поедешь; Была бы шея, а верёвка сыщется; Доносчику первый кнут, доказчику – первая мука; На «нет» и суда нет; Нужда крепче закона, и некоторые иные. Мы их раскатаем, не сомневайся, не меньжуйся и… не бзди, курсант, прорвёмся.

Глава 3. Подозреваемый и обвиняемый

Свершилось, какая прелесть! – ты попал под подозрение или обвинение. Несколько легче, чем попасть под локомотив. Это значит, что Фортуна повернулась к тебе задом. Насладиться спеши видом её роскошных ягодиц.

Да и не только видом, если ты ещё самец.

Редкая тварь останется равнодушной, когда попадёт в сектор внимания мусоров. Большинство впадает в ступор, приобретает по сходной цене стойкий, длительный стресс и дипрессняк, с которыми сложно совладать, о действии которых премного знают гонители твои, и от подавления которых напрямую зависит твоя бронька. Когда вещают по ТВ кадры оперативных задержаний, следственных мероприятий, ты сторонним взглядом мог наблюдать, в какой транс, растерянность психоз улетал любой герой, как изначально угнетаются воля и ясность рассудка задержанных, в каком упадке сил душевных пребывают они на допросах. Так здравый человек воспринимает всю серьёзность происходящего, в нём предчувствия худого бередят сознание, гнетут картины последствий и неверие в справедливость. Он, хотя и мог бы подобное предвидеть, но всё же застигнут врасплох.

И потому почти оглох, А с виду не сказать, что б – лох.

Да только нет «профессионалов» даже в среде рецидивистов отъявленных, по ремеслу своему, чтобы психически готовы были сдержано и спокойно перенесть атаку милиционерщины. Меж тем, все психо-эмоциональные аспекты подавления подозреваемых при задержаниях, особенно в русле внезапности и грубого давления, а также обвиняемых в ходе дальнейшего пресса, хорошо ментам известны и учитываемы. И по поведению задержанного они могут складывать первичные убеждения о причастности и виновности, выводы строить о личности, её окружении и обстановке сопутствующей. Не ускользнут от них твои наигранность, равнодушие, испуг, фальшивость, малодушие.

Нет, и не может быть единообразного программного предписания ко всем и каждому по личному поведению с точки зрения гарантированных защитных плюсов, в том числе и для самых ранних мероприятий преследования, включая акт задержания. Но, по общему восприятию, невиновный и должен вести себя как невиновный: всемерный протест, возмущение, требования о прекращении несправедливости и прекращении самого преследования.

Угроза несвободы и нормальное стремление любого к освобождению, дух справедливости требуют изначальных и неустанных усилий по мощному ответному сопротивлению. Ты хочешь пройти через все унижения и издевательства тюряжной жизни? Желаешь ли, чтобы тебя уже за 2 – 3 года колониальной практики чудесно превратили в животное? Жаждешь обрести сознание травы, опыт гомосека в пассиве и форшмака в активе, вынужденно общаться с дураками и психами, годами жрать помои, кутаться в тряпьё и презрение общества, влачить лишь страх и ожидание смены участи, пропитаться запахами чужих выделений, испражняться прилюдно, вступить в клуб анонимных онанистов, утратить семью и близких, лишившись возможности даже в последний путь их провожать….? У тебя прекрасные перспективы на эти и многие иные прелести российского обыдления, когда ты позволишь хлестать себя державным мерзавцам, если не начнёшь работать локтями и башкой своей овечьей активно и направленно. А для этого нужно скорее вникнуть суть нового своего положения. Ну да, ты теперь в положении, как баба беременная, да только с плодом чёрного проклятия во чреве.

3. 1. Подозреваемый

Закон определяет возникновение официального статуса «подозреваемый» тремя признаками: Когда в отношении конкретного гражданина возбуждено уголовное дело; Когда он задержан по сформулированному подозрению; Когда применена в его отношении мера пресечения (статья 46.1. УПК РФ). Такие установки власти стараются обходить ввиду их вредности для дальнейших перспектив и целей обвинения.

Одновременно сосуществуют и фактические признаки, когда и без применения любого из вышеперечисленных действий, гражданин всё же должен считаться, является подозреваемым. Это положение явствует, если подозрения о совершении преступления высказаны официальными (должностными) лицами устно или письменно, напрямую или косвенно; если проводятся оперативно-следственные мероприятия, направленные на установление событий и обстоятельств, по которым гражданин заявляется активным противоправным субъектом; если изданы акты, из которых следуют выводы о причастности, о подозрениях. Действительно, уголовное дело в публичном порядке может быть возбуждено не в отношении конкретно тебя, а лишь по факту обнаружения признаков преступления (ст. 146 УПК); круг подозреваемых определён только в мозгах сыщиков, а открыто объявлять тебя подозреваемым не спешат (продолжается слежка, свободней идёт добыча обвинительных доказательств, ты скрываешься и др.); не считают нужным задерживать, тем более применять меру пресечения (это их право – не обязанность, оперативная необходимость, сомнения в причастности и другое).

Но очевидных показателей о подозрении может и не проявиться. Тогда наличие подозрений будет вытекать из совокупности сложившихся вокруг тебя условий. Допустим, тебя вызывают на допрос или очную ставку как свидетеля. Однако характер вопросов к тебе явно находиться в русле версии о твоём предполагаемом участии (параллельно отметим: основное отличие подозреваемого от обвиняемого – о причастности не утверждают, оно предположительно). Других свидетелей акцентировано допрашивают по твоей личности с привязкой к преступлению. Под мнимыми предлогами проводят осмотры, обыски, выемки, исследования, действительное содержание которых отражает процесс обработки всё той же версии о твоей причастности. Ну что же, все такие обстоятельства являются определителями твоего действительного статуса – Подозреваемый, трындец какой Подозреваемый.

Положение твоё в качестве подозреваемого в отдельный период времени можно выявить при изучении материалов дела. Внимательность, анализ, сопоставление. К сожалению, доступ к этим документам ограничен до окончания расследования, то есть искомая информация обнаружиться с опозданием. Но «лучше поздно, чем никогда» – девиз камикадзе. И вдруг, листая смрадные странички дела, обнаруживаешь, например, Постановление о (частичном) прекращении уголовного дела (уголовного преследования), в котором решено: прекратить в твоём отношении уголовное дело или преследование. А что это значит? Значит, до времени вынесения этого постановления ты преследовался в уголовном порядке – то есть всё это время ты фактически являлся подозреваемым или даже обвиняемым. Далее, опят вдруг, ты обнаруживаешь другое Постановление об отмене предшествующего постановления «о прекращении уголовного дела (преследования)». Это, в свою очередь, означает, что ранее прекращённое в твоём отношении преследование вновь возобновлено, а ты со времени последнего решения «об отмене» вновь оказался подозреваемым. Но преследовать то можно только подозреваемых и обвиняемых. Следовательно, ты на периоды времени – до вынесения первого постановления и после вынесения второго, – являлся подозреваемым или обвиняемым. Хотя тебе твой реальный статус не объявлялся, а участвовал ты в эти времена в качестве совершенно иного участника, либо вообще был лишён какого-либо участия.

Косвенные свидетельства подозрений возможно установить также, например, их ходатайств и решений по продлению сроков расследования, назначения экспертиз и по прочим процессуальным актам, где поставлены вопросы твоей причастности к преступным деяниям, где рассматривается необходимость проверки информации, указывающей против тебя, где обсуждается это в любой форме. С момента издания таких резолюций аналогично следует вывод о наличии подозрений.

Подозреваемым будешь считаться ты и во всех случаях скрытых гонений, негласных подозрений, когда эти преследования определяются только косвенными признаками, обострённым вниманием к твоей персоне, кружении агентурных действий, пусть и без твёрдых внешних атрибутов прямых претензий. Любой способен интуитивно ощущать подозрения против себя по напряжению внешней обстановки и нагнетанию выяснительных отношений. Одно дело, когда это явствует из поведения окружающих – посторонних, другое – когда особенное внимание, настороженность, агрессивность, наигранность исходят от официальных лиц и их приспешников. Если это только не плоды собственной впечатлительности и воображения. В любом случае, дискомфорт подозрительности ты почувствуешь, доверяя своему восприятию. Пусть даже и не сможешь аргументировать это. Мы уже отмечали случаи формальных допросов свидетелей, которые фактически являлись подозреваемыми. Будучи призванным вот таким вот псевдо-свидетелем ты без сомнения просечёшь действительное к себе отношение со стороны следака по его поведению и вопросам. Это же будет выясняться из повышенного внимания от посторонних, кого распознаём, как оперов или сексотов, а чью активность – оперативной разработкой версий о твоей причастности. Насколько бы они не считали себя тонкими актёрами, стратегами и психологами, их паясничество всегда различимо на фоне привычного уклада жизни. Тем более при твоих ожиданиях и такой раскладушки. Последний вариант – это неочевидные признаки преследования, так как из-за его наличия только по личному убеждению и без твёрдых материальных доказательств почти невозможно подтвердить реальность статуса «подозреваемый». Но это подвигнет сам поиск и сбор более твёрдых доказательств об этом же.

В своё время Конституционный Суд РФ высказал однозначную позицию в отношении статуса «потерпевший». Гражданин приобретает положение потерпевшего главным образом не в силу решения о признании его таковым, но по причине наличия фактических признаков жертвы преступления. С этого времени и проявляются, приобретаются все присущие потерпевшему права и обязанности (статус) и открываются возможности эти права использовать, а обязательства исполнять. Данная правовая позиция в равной степени распространяется и на всех иных участников судопроизводства, кроме должностных лиц обвинения и суда, в том числе распространяется и на подозреваемых, и на обвиняемых. Любой должен считаться статусным участником, автоматически обретать свойственные права и обязанности с момента возникновения фактических признаков и вне зависимости от официального признания участником на бумаге (Я мужик не потому, что признали меня таковым в документе, а потому, что есть яйца у меня, растут усы, и в глаз любому дам тому, кто не согласен с этим утверждением!).

Действительно, следователь может и не вынести Постановления о привлечении в качестве обвиняемого, не предъявлять обвинение в официальном порядке через издание специального решения. Кто принудит его к этому? При этом он открыто и однозначно высказался, утверждает о твоих причастности и виновности по конкретному преступлению. Такие действия уполномоченного представителя власти по факту правильно расценивать как акт выдвижения обвинений. Соответственно с этого времени и возникают у тебя права обвиняемого, ты можешь открыто этими правами пользоваться, и требовать их обеспечения в полном объёме и во всех возможностях.

Непризнание статуса подозреваемого (обвиняемого) в обычном порядке – так это тактическая уловка мусоров. Таким путём уже на самых ранних стадиях создаётся дисбаланс в ущерб возможностям стороны защиты. Одна сторона – обвинение – реально существует, активно и свободно пользуется правами, в том числе по сбору доказательств и обеспечению позиции. Другая же сторона, соответственно – сторона защиты влачит существование всё это время в абстрактной форме, только потому, что в отношении её основного участника не выдвинуто официальным порядком подозрений (обвинений), не признаны участвующие от этой стороны носители функциональных прав: преследуемый, его представитель, защитник. И такие, не признанные участники ещё не существующей в объявленной форме стороны реально лишены любых возможностей осуществлять защиту. Разве что только заочно, руководствуясь лишь предвидением, предполагаемым характером и объёмом претензий. Такое неравенство и в дальнейшем влечёт явную выгоду только обвинению. Когда наивозможные доказательства обвинения уже будут собраны и осуществлены все формальные процедуры, проведены все согласования по структурным норам властей (сговор), только с этого момента сторона обвинения и обрушивает вероломно свою мощь на только что объявленного подозреваемого (обвиняемого). В течение ближайших месяца-двух в режиме «блицкриг» проводятся все обязательные мероприятия по вовлечению в процесс сторонников защиты. Тех, кроме преследуемого, кого сам подозреваемый успеет вовлечь. Дело ускоренно доводится до окончания расследования, составляются обвинительные акты, проводят ознакомление с материалами и шустренькую их передачу в суд. Естественно, такая чехарда и поспешность защите даже самоорганизоваться не позволяет. Бабочка в коконе не успевает созреть, а её уже сачком хлобучат.

Привлечение в качестве подозреваемого – вовсе не обязательная стадия по УПК. По основной массе дел открытое преследование начинается сразу участием обвиняемого через предъявление обвинения. Но если осмыслить суть реальность происходящего расследования, то оказывается, что попросту невозможно, неестественно и неприемлемо переступать через участие и само наличие в деле подозреваемого. В самом деле, ведь до появления твёрдых утверждений и убеждений о причастности лица к совершению преступления, до формулирования обвинения против него, отдельный период до этого, пусть и крохотный, но возникают подозрения против него же. Таких первичных подозрений не может не быть. Этот период может и должен быть высчитан, вычленен обязательно. А сам факт перешагивания через стадию, а с тем и лишения в правоспособности на это время следует расценивать как нарушение права на защиту. Время и факт наличия подозрений вполне может быть выяснен вопросом к самому следователю: Когда у Вас возникли подозрения о моей причастности к этому деянию? Глупо будут звучать ответы, что подозрений не было вообще и никогда, что они не возникали. Другим подтверждением окажутся поручения и оперативные разработки в твоём отношении по возможной или признаваемой сопричастности. И это возможно только при наличии подозрений. Не иначе.

Ну а в режиме реального времени участник-подозреваемый появляется в деле только в исключительных случаях. Это произойдёт, если весомых доказательств нет ещё, причастность гражданина – только часть версии, но этот гражданин оказался в поле подозрений по горячему следу, и оставление его на свободе грозит его исчезновением или его же действиями по сокрытию следов, давлению или по созданию прочих помех для «нормального» расследования. Реже – привлечение подозреваемым является лишь тактической уловкой с целью углублённой проверки на вшивость человечка после продолжительной травли. Взвешенное положение подозреваемого, когда человек уже не свободен, но ещё не обвинён, является серьёзной стартовой площадкой для его перехода в роль обвиняемого. Это произойдёт почти со 100 %-ой гарантией. Эта акция всегда обдуманна и ответственна, несмотря на кажущуюся инертность. А как же, в случае ошибки следствия бывший подозреваемый, он же – не состоявшийся обвиняемый подлежит реабилитации, а в адрес мусоров в зависимости от сопричастности к преследованию полетят наказания и взыскания. Поэтому, будучи привлечён подозреваемым, особых иллюзий не питай, прогнозируй скорое обвинение.

Другая выгода ментам и мусорам от официальных подозрений – человечка можно от 10 до 30 суток удерживать в качестве задержанного и заключённого под стражу в ИВС (изоляторе временного содержания), где в отличие от СИЗО (следственный изолятор), полновластно хозяйничают опера, так как они из одного ведомства с ОВДешниками – «цветными ментам» (ныне полицаи). Взаимопонимание между ними отменное, плюс согласованность со следствием и крышевание от прокуратуры. Это позволяет до настоящего времени использовать ИВС как пыточные профилактории.

3. 2. Немножко (чуть-чуть) о пытках

Сам процессуальный закон (статья 95.2 УПК) оставляет оконце для возможности посещения подозреваемого операми.

Сейчас для этого достаточно письменного разрешения следователя. В таком Разрешении будут указаны лишь формальные поводы и основания для встреч, например, необходимость проведения оперативно-розыскных мероприятий либо беседы. Действительные мотивы и намерения скрывают, а в случае крайней нужды, например, допроса самих оперов как свидетелей, могут спрятаться за формат секретности оперативной информации.

Новейшее законодательство (с 2002 года) существенно сократило сроки допустимых задержаний и содержания подозреваемых в ИВС. Соответственно сузилась и возможность пыточной добычи доказательств по ментовским подвалам. Ныне операм приходится поспешать, действительно работать оперативно. На всё про всё – 10 дней и столько же ночей. Вот раньше было раздолье, когда санкции на арест давали прокурорики заочно и сроками не поджимали. Забирали мерзавчика из тепла, из суеты бытовой и опостылевшей, в своё удовольствие лупили его в кровь по казематах, пока не расколется или не убедятся в его непричастности. Редкая овца доплывала до середины Днепра.

Но и с новым УПК и Законом о содержании под стражей перетаптывались не долго. Уж чем сильны отечественные мусора, так это находчивостью, новаторством и изощрённостью. На мой вопрос о перспективах и проблемах Юра Бурцев (тогда суперследователь Тверьоблпрокуратуры) откровенно поведал: Добывать нужную информацию от подозреваемого возможно и без официального задержания, ареста и прочих предварительных ласк. Вполне практичен и вариант, когда «клиента» в лес вывозят «братки» или под их видом опера, а в тех лесах дремучих (болотах, пустырях) языки и развязывают. И не поймёт «клиент», с кем дело имеет, насколько реальны угрозы расправы, воспринимать их будет на полном серьёзе. Пусть жалуется потом, увечья демонстрирует. Похитителей-истязателей не обнаружат, да и искать-то не станут, а информация о преступных подробностях уже получена, в том числе и с технической записью. Вслед за этими признательными откровениями того же «клиента» задержат, якобы, уже официальным порядком или «из рук в руки» (из Варяг в Греки) или как ранки заживут.

Особик Юра Бурцев не врал. С середины 2003 года действительно широко внедрилась практика подобных вне процессуальных допросов (хотя такое изредка и раньше наблюдалось). Одновременно в обойме мусоров появились и другие оригинальные приёмчики. А пытки «на стороне» стали более жестокими, вплоть до летальных исходов. Пытаться (только лишь пытаться) избежать их возможно путём резкого сокращения одиночного нахождения и передвижения. Если на улице тебя приглашают в незнакомый авто левые морды, лучше бы отказываться, какие бы причины не указывали и срочности. При ордерном задержании с подозрением на фальшивость происходящего желательно устроить публичный скандал, истерику с целью привлечь внимание окружающих. Быстрее всего похитители в такой ситуации ретируются и будут искать другие пути изъятия твоего тела, а то и вовсе откажутся от затеи такой. Преодолеть попытки и обороняться от надругательств возможно путём массовых жалоб во все концы, желательно с привлечением очевидцев. Нет ничего постыдного, если сообщать о прямых угрозах истязаний, даже в отсутствие таковых, а любые намёки излагать как факт. Полагаю, что в этих случаях все средства хороши. Менты на дух не переносят склочников и истеричек, их омрачают жалобы и разбирательства. Повторюсь, лучшим (и проверенным) является для таких случаев предупредительность, то есть меры по упреждению ситуаций. Заблаговременная жалоба об угрозе насилия и пыток, об обстоятельствах угроз, как правило, отбивает желание использовать насильственные методы дознания и на будущее, когда те же средства могут примениться и в тюряге. Незачем корчить из себя героя. Герои с отбитыми потрохами и наболтавшие против себя всяких глупостей смешны.

Всё сказанное относится и к пыточным опытам в условиях изоляторов или ментовских кабинетов. По отношению к стойким деревянным солдатикам, подкреплённых надёжной защитой, мусора действуют вероломно и бурно. А к тщедушным ссыкунам, не обеспеченным нормальной бронькой, могут использовать и приём ожидания, когда человека плющат психически одной лишь длительной угрозой пытки, держа тем самым в напряжении до срыва. Примером первого варианта укажу случай с гражданином Л. Менты знали, что он держит удар и терпит боль, что защитник его регулярно посещает, и в случае наездов бучу поднимет несомненно. Поэтому Л. в Убойный Отдел выдернули из изолятора нежданчиком, не только без предупреждений, но и под обманным предлогом. По прибытию к месту казни всё творили молча и угрюмо: отбили сердце, подвесили в растяжку, пожгли ручонки и прочие физические неудобства причинили. И никаких вопросов о признаниях не задавали, вообще причин расправы не указывали, не объясняли поводов всего. Вот только, как бы между прочим, оставив Л. одного в кабинете после очередной порции надругательств, под дверью устроили меж собой разговор. Так чтобы «нечаянно» слышно было и жертве. Мол, этот хрен всё равно ничего не расскажет, но нам и так известно – это его рук дело, ещё немножко попрессуем, а если подохнет, падла, вывезем его труп в лес, а задним числом оформим его освобождение от ареста, пусть думают, что другие грохнули, а делюгу закроем в связи со смертью виновного. В случае с Л. такой приём не сработал из-за мужества и ума этого парня. Но некоторые другие под впечатлением реальности происходящего, да ещё от не выдержки болей, ломаются всё же и соглашались на саморазоблачение. В пример второго варианта желаю привести следующую ситуацию. В Твери репутацией пыточного заведения заслуженно пользуется ИВС на улице Грибоедова (знал бы Грибоедов об этом – вот бы обрадовался!). Многие случаи издевательств над заключёнными в этом «Клубе садистов» активно обсуждаются в среде следственно-арестованных, так сказать, в рамках федеральной программы обобщения опыта и впечатлений. И когда после таких обсуждений арестованного выдёргивали этапом в ИВС «Грибоедовка» на следственные действия, в этом видели перспективой не поедание грибов, а неизбежные пытки. Поэтому слабонервные и мнительные уже ко времени прибытия в ИВС так прокачивались страхом, что срывались уже при первой встрече с ментами и давали требуемые показания.

Кабинетные пытки отличаются изощрённостью. Здесь умеют мучить, но насмерть забивают крайне редко. И это радует. Времена не те, знаете ли. Поприжали заплечных дел мастеров. Всё больше практикуют они бескровные методы: удушения, выкручивания, зажимухи, электростимуляция, отбивание ливера – неполный арсенал неопалачиков. Расчёт на крайнюю болезненность и бесследность. Жертве открыто демонстрируют его беззащитность, ментовскую полную власть, подавляют волю и деморализуют. Проходя через страдания и унижения обычный человек в полной мере осознаёт, насколько отвратительна и животна по сути мусорская власть в этой, мать её, Российской Федерации, и приобретает чувство встречной ненависти к представителям этой власти, искреннее желание ответной расправы при первой возможности. Другими словами, в этих ломках рождаются обострённый патриотизм и пылкая любовь к отечеству в лице его властных ублюдков, Любви в физически-половом смысле.

Может быть у тебя есть защитник, способный заявляться не только по вызову следака, при том, что в будние рабочие дни меньшая вероятность пыток. Скорее все кайфовые процедуры отнесены будут на выходные и праздничные дни, когда в ИВС не проводится встреч и мероприятий. Но для оперов не существует таких ограничений, для них такие времена как раз самые что ни на есть – будни. И всё же опасения следов телесных повреждений (синяки-гематомы, шрамы, переломы, травматика прочего пошиба) указывают на некоторую боязнь ментов со стороны прокурорско-судебного надзора. Тогда сама угроза пыток пропорционально уменьшается вниманием надзорщиков. В крайнем случае, когда уже терпежа не хватает, до горькой редьки надоели процедуры измывательств, вспомни об их опасениях и вырубайся, калечь себя сам. Не ссы. Ну да, прямо во время пыток, а лучше до них. Например, разбей себе башку, расквась морду, руку сломай о какой-нибудь угол и подобное. Желательно с потерей сознания. Хорошо бы, чтоб повреждения были наиболее обширны, с синевой и кровушкой обильной, и на самых видных местах тела. Проверено – это работает безотказно, это лучше, чем терпеть страдания и унижения. Подобный поступок, конечно, требует воли, но наверняка отобьет у ментов желание связываться с таким психом. Как минимум, на пресечении пыток будут настаивать сами ИВСовцы и медперсонал этой конторки, которым суициды и прокурорские наезды на фиг не нужны. Откуда им знать действительные твои намерения. Ты только, курсант, если включился в такую движуху, не тормози, заднюю не включай, а по всем последствиям и происшедшему пеняй на оперов и следака, их приславшего. Несмотря на угрозы. У тебя преимущество явное. Как правило, сами пытки согласовываются и контролируются следаком, и в их протяжении следак будет находиться где-то рядышком, как, например, в моём случае – в соседнем кабинете, с чаем-лимончиком, в ожидании результатов. В журнале посещений будет отмечен и его приход: когда, к кому (а ведь выходной, а ведь без вызова защитника). Много вопросов и подозрительностей обнаружиться при проверке. И по всем пунктам жалоб им отовраться не получиться. Увы.

Когда после двух первых пыточных дней я заявил защитнику Бойковой: меня, видите ли, бьют, требуется и её вмешательство (только на моей стороне, а не наоборот), давай-ка подруга-подпруга жаловаться сообща, её реакция была мне неожиданна. «Бьют? Это хорошо. Значит, нет у них доказательств против тебя. А жалобы бесполезны. Терпи». Очень ёмкая эрекция на ситуацию.

Верно – опера не пустые садюги и имеют мотивы действиям своим. Значит, не устраивает их расклад по делу, коли прибегают к крайностям. А вот по жалобам она не права, кляузы вовсе не бесполезны. В тот раз адвокат просто зассала, а я не знал, что она давно у ментов на крючке. Я самостоятельно бомбил их до крайней возмоги и уважать себя заставил, принудил к соглашениям и уступкам. Это тоже результат: о насилии более и не помышляли.

Ну так вот, если неизбежным стало применение пытки, не угадал её инициации, то терпи. А кули делать? Иначе утрёшься кровавыми соплями не за хрен собачий. Терпи. Слабаков и трусов грузят по полной, а воля камешки точит. Вон, моему сокамернику Гришке Петрову, не смогли фэшники язык развязать, уж к каким злодействам они только не прибегали. Так со злости мотор отбили, без следов, но чтобы через месяц кони двинул. А он через дух свой выжил и кусался с ними до последнего. Так, что даже фэшники те перед судом признали, что Гришка – мужественный чел, «нам бы таких!». Это также повлияло на решение суда в благоприятную сторону. Так что терпи. Если нет других вариантов. Хотя…

Когда обычные и доступные средства защиты не действуют, а такое имеет место в условиях произвола и беззакония властей, избираются формы протеста крайних форм. Такие акты противодействия, как голодовка, членовредительство, попытки суицида порой оказываются единственно доступными и оказываются вполне эффективны. Конечно, это крайне опасные мероприятия, так как могут повлечь необратимый вред здоровью и даже смерть. Сколь бы не были лицемерны силовики в своём отношении к подобным мерам самообороны, выказывали бы равнодушие, незначимость, безрезультатность, а то и отдельное преследование – всё это лишь дешёвый понт. За любой случай неестественных травм, тем более смерти, их взыскивают вплоть до уголовки. И если по одному эпизоду может быть и отоврутся кое-как по итогам неизбежной проверки, но повторы, рецидив, да ещё по разным, не связанным делам, неизменно влекут выводы о системности в действиях. (Если мент бьёт тебя, значит, он может прибегать к подобному и в отношении других). Подозреваемый же не признан психически нездоровым, склонным к самобичеванию, значит, нет других причин для столь внезапных и крайних поступков, кроме происходящего сейчас с ним в неволе. Всегда отмечается различие, и на это обращают внимание, насколько был здоров человек на время задержания и каким его же здоровье стало в застенках. Принимаются во внимание и отдельные периоды – за время допроса, содержания в ИВС и т. д. Кое-как, но учитывается и позиция Евросуда о том, что за здоровье человека в неволе ответственны власти, так как в этих случаях государство обязано обеспечить охрану и этому. И отсутствие со стороны государства вразумительных объяснений о причинах ухудшения здоровья, когда человек находился в полной зависимости от действий властей, всегда презюмирует вину государства. Эти обстоятельства также заставляют мусоров действовать с оглядкой.

В нашем случае логическая связь между причиной (пытки, насилие, бездействие властей) и последствием (акт протеста, вред здоровью, угроза вреда) должны заявляться прямо и недвусмысленно. Все события и обстоятельства должны объясняться и поддерживаться через другие формы воздействия (защиты): письменные обращения по инстанциям; требования медицинских освидетельствования и экспертиз; требования о привлечении к ответственности виновных именно в уголовном порядке; требования о возмещении вреда. Безусловно настаивай на активном содействии защитника. Все такие аспекты твоего поведения только лишь нервным срывом по причине ареста и боязнью уголовной ответственности гонители твои объяснить не смогут. Это не убедительные доводы. Активное противодействие встряхнёт мусоров и принудит их вести расследование в более тактичном русле.

В любом случае пыточные чудачества не продляться более трёх дней. Эти дни и необходимо выдержать. Откуда такой расчёт? Из практики. Считай: как уже сказано, пытки более доступны по выходным дням – с вечера пятницы до утра понедельника. Так? С другой стороны ныне каждый вывод на допрос в ИВС сопровождают медосмотром, где можешь письменно сообщить о состоянии и о претензиях. Периодически, два-три раза в неделю прокурорские люди делают обход всех камер, и в их адрес ты можешь указать об угрозах насилия, о беспределе. Те же прокурорские явятся по твоему вызову, а нет, то в течение трёх суток, когда объявишь голодовку, и, как миленькие, примут твои заявления и разборки устроят. И намного шустрее они жопами задвигают в случаях петель на шее и вскрытых вен. Предупреждения от прокуратуры опера и следователь проигнорировать не смогут. Точно тебе говорю. На тебе свет клином не сошёлся, кресло и карьера дороже, а их ответственность за твои жизнь и здоровье реальна. Они это помнят, хотя в пылу истязаний и заигрываются порой. Другие негативные для них последствия от насильственных действий – перспективы признания и исключения доказательств, полученных незаконными методами выпытываний, ввиду недопустимости таких доказательств.

Нас же интересует происходящее с точки зрения неизбежности и последствий от этого. Человеки не равны по силе духа и волевым качествам. Не всякий в силах выдержать боль и страдания. Уточним – это редкое качество. А если и способен, то время выдержки всё ж не резиновое. Полагаю, что соизмерять свою силу выдержки, терпеть и сносить возможно в пределах, соизмеримых с терпежом острой зубной боли. Через какое предательство по отношению к себе и другим ты готов переступить, чтобы прекратить эти сладкие ощущения? Известен ли тебе лимит условий, которыми ты поступишься ради сохранения собственной ничтожной шкурки? Но ведь тебе до конца не ведомы истинные помыслы и способности твоих палачей. С чего ты взял, что добившись через определённый пыточный объём от тебя нужных результатов, при обещании их прекратить, псы сдержат слово, а не используют твою слабость безгранично и далее, уверовав в эффективность этого способа получения доказательств?

Уже само по себе твоё согласие сотрудничества и уступки в признаниях и других желанных им сведений будет в дальнейшем являться косвенным свидетельством причастности и вины. Это не мало, если учесть, что даже сами пытки и полученная в ходе них информация могут быть записаны, а записи, как негласные улики, продемонстрированы по инстанциям вплоть до судьи, а качестве компромата – перед другими участниками. Да-да, ты не обчитался, подобная «оперативная» информация без стыда и смущений доводиться даже до судей (!) и влияние имеет против тебя. Положительные результаты от пыток и твоим мучителям набавляет уверенности в правильности выбора версии, и становятся оправданием самих методов такой добычи информации. Так что не думай, что если не сдержался и ляпнул лишнего на словах, то это останется сугубо порожней болтовнёй.

Ещё более серьёзные последствия нагрянут, если ты под пытками сделал письменные признания (удостоверения) каких-либо фактов (заявления, объяснения, явка с повинной и прочее). Такие сведения уже могут приниматься прямыми доказательствами (статья 74.2.6 УПК). Их укрепят сведениями от других источников, и в дальнейшем их достоверность оспорить будет затруднительно. Добиться в результате пыток (выпытать) письменную информацию от первоисточника, да затем продублировать её же через протокол допроса перед следаком – это конечная цель палачей. Твоя проблема выльется тем, что все последующие отказы от таких признаний, если только не найдёт твёрдого подтверждения сам факт пыток, суд не примет во внимание. Так что же реально можно противопоставить беспределу этому? По опыту других выясним некоторые оберёги.

Подозревая насилие, арестанты в вечерние часы и в выходные дни отказывались выходить из камеры на допросы и любые встречи по вызову. Отвергали устные заверения о присутствии адвоката, пока его наличие не продемонстрируют. Как продемонстрируют? – это Их проблемы, но это в пределах камерных продолов невозможно по существующим порядкам. А без этого посылали всех к чёртовой бабушке, не объясняя, где эту бабушку искать и какова её роль в процессе. Условия ставили только о рабочих дневных часах любых посещений. На всякие попытки изъятия арестованного из камеры силой или обманом, отвечали только равносиловым противодействием. Этот отказ по причинам-опасениям указывался открыто.

Силовой отказ выражался в физическом сопротивлении, когда человек и сам препятствовал себя перемещать. При этом в отношении себя творили всё, что считали возможным, но насилие против ментов исключается, так как последнее может быть квалифицированно как «нападение» на представителя власти «при исполнении». Им только повод дай. Но сопротивление – это не нападение. Сопротивленцы же не стеснялись собственных телесноповреждающих действий. Даже от замкнутых наручников оставались серьёзные раны на запястьях. Если всё же силой (на руках) до кабинетов доставлять их умудрялись, а там левые оперские рожи тусовались, так буйства и истерики не прекращались. Администрация места содержания дальше этого стрёма идти не решалась. Этакие страсти были для них непреодолимы. Ну, побуцкают для порядку бедолагу немножко, да в камеру возвращали. После одной-двух попыток обламывались. Далее воцарялось затяжное стояние противников, но в рамках обычных мероприятий расследования, что для защиты гораздо терпимее.

Режимное лишение свободы путём заключения под стражу в условиях СИЗО само по себе является пыткой. Здесь различают активную и пассивную. Активная – когда человека намеренно помещают в «пресс-хату» и обученные ментами сокамерники добиваются от жертвы нужной информации или поведения. Пассивной пыткой является создание длительных условий нравственных и физических страданий, когда мучительное состояние может быть облегчено только через признание или другие уступки по требованиям органа расследования.

Пресс-хаты организуются на постоянной основе по конвейерной системе, и через такую хату поочерёдно пропускают «отбойное мясо». Либо же такие вместилища создают специально, под конкретную овцу. И те и другие хатки применяются очень избирательно, в общем-то по исключительным случаям, если, допустим, овца очень упряма, а ментам руки марать нет желания, и весь беспредел можно списать на внутрикамерные разборки частного порядка. Когда бы следовать логике моего бывшего защитничка Бойковой, то решение о применении пресс-хаты должно означать крайнюю недостаточность улик, вплоть до того, что только признания и позволят провести обвинение, выяснить краеугольные аспекты обстоятельств преступления.

По всей специфики применения пресс-хат можно бы отдельную книженцию сварганить, так как это яркое и самобытное явление российской оперативной действительности очень объёмно в обсуждении, любопытно по содержанию. Здесь же ограничусь лишь краткими визгами.

В одну хату (камеру) сводят от двух до четырёх человек, вернее нелюдей во плоти и в роли палачиков из числа ранее судимой сволочи: подследственные, осужденные прикомандированные или, что намного реже, подсадные опера. Сюда же закидывают жертву, к кому следует применить воздействие. Беспредельщиков заранее инструктируют о качествах жертвы, о слабинах в его личности, способностях, здоровье, по сути подозрений против него, о характере искомой или требующей подтверждения информации. Возможен и вариант получения иной полезности: заставить молчать, придерживаться определённой позиции по делу. Заранее оговариваются порядок и величина оплаты пыточных услуг и гарантии прикрытия действий и последствий от них. Например, зека-беспредельщики могут быть мотивированы значительными поблажками за собственные грехи, регулярными свиданками со шлюхами, наркотой, пойлом, и прочее.

Наёмники, в силу дикости своей природной, редко когда прибегают к долгим уговорам и убеждениям, всё более им милее методы открытой агрессии через тотальное насилие по принципу «для достижения результата все средства хороши». Палачи из местных быков гуманностью и интеллектом не блещут.

Им даётся полная свобода творчества с единственным ограничением – не убивать, не калечить до инвалидности. Их психика тяжело контролируется, то есть нет условий жёсткого внешнего (и внутреннего) контроля действий в ходе пыток. Опера стараются, но реально не могут постоянно наблюдать за происходящим. А потому не возможно подробный установить сценарий, предсказывать его и своевременно вносить коррективы в «работу» исполнителей такого рода. Поэтому, при возникновении всяческих «нештатных» ситуаций, когда клиент, например, упрям чрез меры, а экзекуторы в психозе перегибают палочки, последствия карнавалов зачастую непредсказуемы. В крайнем случае, всё бремя риска и ответственности за здоровье и саму жизнь жертвы ляжет на долю самих беспредельщиков, как результат частного конфликта или несчастного случая. Хотя средства и методы истязаний и наездов примерно согласованы, частенько даже действия отдельного участника в команде мучителей или самого испытуемого вытекают за рамки договорённостей по причине стихийности развития событий.

Реалии таковы, что возможен любой исход (не путать с библейским Исходом) и приёмы обращения с жертвой. Человека могут запросто отъебать, обоссать, харей в говно укатать. Применимы любые воздействия, вплоть до тупого избиения, – всё, что в башку Их больную взбредёт, подскажут опыт и практика. Естественно, будут демонстрироваться намерения к умерщвлению или калечинью. Открыто показывают полную власть над здоровьем и беззащитность жертвы. Бывает, что реально тяжкие последствия наступают, как бы за пределами изначального умысла (передушили, мотор не выдержал и т. д.). Не всякий выдержит, вот ведь.

Именно в таких ситуациях, где здоровье и жизнь на кону, а мозги запирает от крайних унижений и боли, выбор методов противодействия также упирается в крайности. Приведу известный мне случай. Парнишка в Тверском централе, в бытность, когда там свирепствовал полкан Базулев, был в пресс-хату водворён. Так он не стал дожидаться расправы, но припасённой мойкой (лезвием от бритвы) сам почикал котов при первом удачном моменте. Несостоявшаяся жертва всем видом продемонстрировала, что будет их сечь до последней возможности. Чем и загасил агрессию, причём малой кровью, не своей. Я считаю его правым, а действия оправданными вполне, так как они были экстремально оборонительные. Людишки животной породы других доводов и не внимают, признают только силу и волю. Сострадания или снисхождения в таких не обнаружишь, движимы они только личной корыстью, обещанными благами и скотством своим. Но они же наделены, в них присутствует и животный страх за собственную шкурку. Поэтому, бей первым, Джонни! Это твои жизнь, здоровье и возможность свободы, а там – как жребий падёт. Прокурорам объяснишь как-нибудь свои поступки единственной в них преградой угрозам и пыткам.

К менее жёстким средствам спасения относятся «выламывание из хаты» и уже упомянутое членовредительство. Первое осуществляют в ходе различного рода выводов из камеры самой жертвы, когда жертва отказывается возвращаться, или вывода сокамерников, и вообще, при любом отпирании камерных дверей, когда арестант внезапно и силой вырывается наружу и отчаянно отказывается, препятствует возврату в ту же камеру. Уместны любые действия: и устный отказ, и силовое сопротивление, и вызов оперативного дежурного с объяснением причин неповиновения, и угрозы жалоб во все инстанции. Бедолага должен убедить всех в твёрдости своих отчаянных порывов, в своём состоянии крайности мер сопротивления возврату, несмотря на все «черёмухи», дубиналы и пинки. Не следует стесняться ситуации, своего внешне униженного поведения, чьих-либо мнений по этому поводу. Пошли они все в жопу! Это всё происходит и при их попустительстве или согласии. Приемлемо всё, например, вопли о беспределе, призывы помощи. Рядом, в соседних камерах и кабинетах, какие ни есть, а находятся люди. По коридорам имеются видеоконтроллеры. Инцидент с твоим участием обрастёт свидетельствами происшедшего. А твоим палачам и их подстрекателям лишние улики о бесчинствах не нужны. Как минимум ты можешь запомнить облик дежурного инспектора и ссылаться на него. Его смена, а значит и их должностная ответственность, фиксируются в журналах учета. Ему, так или иначе, придётся составлять рапорт о происшествии, собирать объяснения и самому их давать. Всё это – доказательства. А при большом скоплении «очевидцев» всем им врать, изворачиваться в непротиворечивой форме крайне затруднительно. Весь этот кипиш им на фиг не нуден, а тебе только на пользу. Чем шире скандал, тем лучше. В этой обстановке значителен шанс избавления от прежних сокамерников. Далее действуют через надзорную прокуратуру, защитников, тюряжное начальство. Любые пыточные акции опера проводят фактически «на свой страх и риск». Реальная перспектива персональной ответственности руководства места заключения под стражей заставит их самих принять меры к прекращению оперских движух. Пусть они косвенно и в союзе с мусорами других мастей, но не до такой степени, чтобы откровенно покрывать чужие преступления (а это преступления) и свою сраку подставлять.

Размер членовредительства, как средства защиты, соразмерен лишь твоему духу-решительности и воображению. Но чем существеннее повреждение и объёмнее его следы, тем лучше. Палачи вполне определяют мнимость намерений и серьёзность настроя. Царапины мойкой или стекляшками по поверхности рук не впечатляют. Но вот вдребезги разбитое лицо, подозрения на пролом черепа, проникающие ранения в области расположения жизненно важных органов с обильным кровоизлиянием на тело, одежду и окружающие предметы – это отрезвляющая картина и зримый акт влияния.

Не менее эффективным приёмом самозащиты от пыток является и вождение за нос, то есть тонкий и комбинированный обман мучителей. Возвращаемся к их основной цели – выпытывание доказательств и принуждение к определённому поведению. Опера желают получить от тебя информацию, которая, значит, им не известна или требует значительных уточнений, подтверждений. В любом случае сокамерникам-палачам ещё в меньшей степени известны подробности по обстоятельствам дела. Тогда твоё согласие действовать согласно их требованиям будет достаточным поводом для пресечения домогательств. Но тебе самому что-то может быть и известно по данному поводу, общие знания могут прийти хотя бы уже из характера и содержания вопросов. Сопоставляя информацию, ты в определённых пределах способен представлять возможные и правдоподобные обстоятельства по делу и творчески применить свои знания, понимание и воображение в угоду гонителям, а себе не во вред. Значит настало время хороводов с элементами жмурок (Чур, ты не жмурик!). Через непродолжительное пужание изображаем малодушие и искренний испуг. Как бы уступая требованиям, сообщаем устно и на письме собственную версию событий, выдавая её за действительность. Предлагаемые обстоятельства должны быть правдоподобны, внешне логичны и явно ущербны для тебя – нормальный человек не облил бы себя такой грязью, и это произошло только под давлением (якобы). Но эти сведения, при их дальнейшей проверке (ты знаешь) не должны подтвердиться, должны вступить в явное и не устранимое противоречие с вновь поступающими доказательствами, опровергаться ими.

Как это может выглядеть на примере. Допустим, речь идёт об убийстве, в совершении которого подозревают Борю. Исходя из имеющейся у Бори информации и уходя от пыток, он выдаёт страшные подробности: Вечером, около 18–30, 29 февраля он встретился с потерпевшим Федей на квартире его знакомой по имени «Надюха» по адресу: улица Нахимова дом 27 квартира 116; втроём выпили, поговорили, подрались; мотив конфликта: Федя ревновал Надюху к Боре, а кроме того, Федя продал Боре Авто «Ауди» и Боря остался должен ещё 200 у.е., но отказался рассчитаться в ближайшее время, вопреки ранней договорённости; в ходе драки Боря выбил Феде зубопротезный мостик и порвал на его куртке рукав; затем они вышли в подъезд дома вдвоём, где драка продолжилась; Боря дважды ударил лежащего Федю ножиком в горло; нож был кухонный с односторонней заточкой на клинке и зубцами на передней части, длинной…, шириной…, цветом рукоятки…; Этот нож Боря заранее и втихаря взял на кухне у Надюхи; Фёдор скончался на месте последней драки; после этого Боря вытащил тело на детскую площадку у дома и уложил красиво в кустарник; двум, сидящим у подъезда тёткам, одна из которых – дворничиха, объяснил, что просто дружбан упился вдрибодан, пусть на свежем воздухе отдуплится немного; Борькина одежда (спортивный костюм 1\Пке)была сильно испачкана кровью, и она сейчас в чёрном пакете у Борьки в гараже. И так далее, и другие подробности. Но Борюсик то знает и это выяснится позднее, что: не существует по указанной улице таких дома и квартиры, и никакая «Надюха» в знакомых жертвы и Бори не числиться; в феврале было только 28 дней; в 18–30 вечера всех последних дней февраля Боря находился при свидетелях в другом месте (алиби); эксперты определят, что раны на шее потерпевшего хотя и колотого характера, но нанесены сбоку и явно не ножевым клинком, а скорее всего, отвёрткой; зубной аппарат у потерпевшего естественный, целый а в области лица вообще нет повреждений; предложенные свидетели (подъездные опер-бабки) не наблюдали странных картин выноса бухих тел из подъездов; в подъездах не выявлено следов крови, борьбы, волочений; сам труп обнаружен с тыльной стороны здания в яме; телесные повреждения причинены в месте обнаружения, причём в момент ударов потерпевший находился в вертикальном (стоячем) положении, лицом к нападавшему; причин для ревности в отношениях Боря-Федя не выявлено (Федя – импотент); Ауди, хотя и продана, но другому лицу; кровавых одежд в гараже не оказалось, да и все свидетели утверждают в голос, что Борька никогда не имел и не рядился в спортивные костюмы. Такая петрушка.

Но эти разночтения и противоречия выяснятся позже, после проверки через проведение соответствующих следственных действий (порожняковых). А пока, после Бориной пыточной исповеди, ему может и дадут ещё пару пендалей для проверки на «фуфло» (кули ты свистишь нам, падло!), и для поддержания ярого имиджа. Но не поверить или перепроверить тут же Борюсика песню у Них нет никакой возмоги. Придется поверить на слово, тем более что звучит всё складно, вкусно и в подробностях. Быть может, палачи даже порадуются своим скорым успехам. А Боречка аж двух зайцев за раз поймал ни за одним из них не гоняясь. Заяц № 1: Борька избавился от пыток и сохранил своё здоровье в столь нездоровом коллективе. Заяц № 2: Вся слитая на мусоров информация будет закреплена не только Явкой с повинной, письменными Объяснениями, но и в протоколах допроса. И когда при обнаружении явных противоречий потребуют разъяснений об их природе, о причинах столь острой лжи и самооговора, Боря, не дрогнув рыжей бровью, прямо заявляет, что избавления иного не имелось от пыток, не зная действительных событий и будучи непричастным к преступлениям подобным. Избавиться от таких, уже приобщённых доказательств следаки и суд уже не смогут, нет оснований их недопустимости кроме как через признание факта вынужденности и пыток. Для отвержения же этих доказательств, как недостоверных, также нужны прочные основания, которых «тю-тю» и нет пути избежать скандала. А значит, будут Борькины разборки и возможно накажут его гонителей. Ой бабоньки, тут в силках ещё и третий зайка: сколько хлопот Боря прибавил мусорам, чтобы перепроверять его трёп – не один день работы и чертыханий.

С другой стороны, Борькины действия остались в рамках гарантированного права защищаться всеми средствами и способами, не запрещёнными УПК РФ (статьи 16.3, 46.4.11, 47.4.21 УПК). Ну да, кодекс не содержит прямых запретов защищаться от пыток и посредством самообороны – физическими действиями, не запрещает причинять вред собственным жизни и здоровью, не запрещает и прямой обман, введение в заблуждение во имя самоспасения. Последнее, безусловно, относится к оговору и ложности показаний. Но фактическая допустимость использования ложных показаний косвенно подтверждается самим уголовным законодательством, где не предусмотрено предупреждений в адрес подозреваемых и обвиняемых об ответственности за дачу заведомо ложных показаний (по секрету, однако, отмечу, что жертва-Боря в данном случае выступает как потерпевший-свидетель, и его должны бы предупреждать Но об этом тс-с-с). Такая ответственность не может быть применена для лжецов «против себя». Исключением являются лишь случаи прямого и намеренногооговора других людей в совершении грешных дел, когда ложными показаниями причиняется серьёзный вред безвинным (у кого нет винища). Это правильно, разумно. Себя хлестать можешь, как хрен на душу ляжет, но не за счёт свободы и здоровья тех, кто не гадит тебе.

К третьему виду пыток с лёгким сердцем отнесём внутрироссийскую практику досудебного заключения и содержания под стражей (арест). В этом направлении власти намеренно создали и поддерживают абсолютно скотские условия обхождения с людьми, со своим народом проклятущим. Второй (после задержания) мощный психоудар ты получаешь при резкой смене своего состояния и положения от обычного существования к положению изгоя и лишенца. Это само по себе сильно травмирует и рушит мозгу, когда ощущаешь отвращение себя от общества и ближайшего окружения, когда появляется ров между вами, а на челе своём различаешь клеймо отщепенца. Резкая смена обстановки – внешнее проявление перемен, определитель смены состояния. Это, с одной стороны, можно рассматривать и как производное эмоциональное давление, а с другой – различимо и самостоятельное значение. Вроде выстрела в башку дуплетом. Тебя и физически и душевно вырывают из привычной обстановка, нормальной для тебя обстановки без всяких адаптаций и предупреждений, и бросают в выгребную яму.

Первые дни отчаяния и отчуждения медленно, но верно перетекают в период апатии и подавленности. Как будто ты вдруг узнаёшь своим опытом о существовании «нулевого измерения» и обнаруживаешь себя в этих пустотах (нигде): твои жилы и воля забиваются тромбами безвременья, тисками тесного пространства и навязанными отношениями хрен знает с кем, а духовная составляющая начинает кровоточить. Своё жилище ты меняешь на клоповий угол; семью – на сокамерников и мусоров; пищу – на баланду и подачки; секс – на мастурбацию; интимное око своих Богов – на зрачок видеоконтроллера и шнифты в «тормозах» и т. д. Красота!

Всё тюремное обращение с тобой пронизано только целями подавления воли, психологического слома как личности. Одновременно с этим подводят к мысли о возможном избавлении от этого состояния, о наличии некоторого выхода вообще или пути облегчения тягот. Избавления и улучшения такие могут выразиться: изменением меры пресечения; более мягкое наказание – осуждение, но всё это только через полное согласие с обвинением и содействие следствию; быстрый этап на зону через скорое разбирательство, при том, что на зоне, якобы, лучшие условия; более мелкие, но, по сути, никчёмные поблажки, как то, бухнуть – уколоться – с подружкой перепихнуться – с детьми повидаться. Практикуются и такие поощрения, как перевод в другую камеру, смена удобств и сокамерников, отпускной выезд на больничку или в психушку.

Организация этих и других методов подавления личности и защитных свойств оттачиваются непрерывно годами на практике и через разработки специальных институтов. Опыт поколений палачей бесценен. При всей, так называемой «гуманизации» в свете объявленных лицемерами реформ, нынешние условия любых форм ареста не только сохранили пыточную суть, но обрели ещё большую жестокость и изощрённость. Главное достижение – необратимый вред здоровью. Методика отдала предпочтение, признала преимущество психическим приёмам давления, морально-нравственным способам угнетения. Например. Раньше ты вообще не мог (был не вправе) пользоваться телефонной связью с близкими и родными, и при категоричном отсутствии таких возможностей просто смирялся с таким положением дел, не думал об этом. Теперь такое право и мнимое отсутствие ограничений имеются. Но созданы многие «мелкие» препятствия для осуществления таких прав и возможностей: то связи нет, то заявление подавай, то это заявление кем-то не санкционировано, то сами разговоры насыщают техническими помехами, прерывают под разными предлогами и т. д. То есть, обезьяне протягивают банан, – на, жри, твоё право, но дотянуться обезьяна не может, а сможет, так только лизнёт или понюхает и прочая мастурбация. Тем самым прививается психоз, нервяк стебает. Разрешили в хате пользоваться телевизором. Удовольствия – первые часы. А далее опять нервотрёпку устраивают: то свет вырубят во время просмотра; а в 2200 отбой объявляют с полной отключкой сетей, когда самое интересное по ящику транслируют; в хате шесть рыл и каждый одеяло со своей программкой на себя тянет, и постоянная грызня из-за этого; телек без умолку целый день верещит и никуда не спрятаться от этого, чтоб сосредоточиться и за делюгу уголовную свою погонять. А раньше ящика не было, как не было и права на него. Нет его, да и хрен бы с ним – нет соблазна самого. Можно книжку почитать, зарики погонять, тишина и время есть для подготовок. В общем, всё внутрикамерное содержание тел построено на нервотрепании в различных её проявлениях, с прямым участием науськанных в этом направлении сотрудников. И если телесные раны со временем заживают, рубцуются шрамы, органика восстанавливается, то психическое разложение невосполнимо, превращает человека в тряпку дряхло-ветхую. Фатальные последствия от таких воздействий и состояний – тягостное, длительное, систематическое разъедание здоровья, его подрыв с отсрочкой. Преодолеть и предотвратить этих пагубных влияний практически не возможно. Даже при тренированной видимой отстранённости, подсознание не перестанет перевариватьвсё это дерьмо. Причинно-следственная связь явно не просматривается и формально не доказуема в рамках обычных процедур и восприятий. Ты не сможешь доказать, что неврастеником стал, что заработал инсульт и язву вследствиенервотрепаний последних, именно тюремных лет. Никакие надзорные инстанции не примут твоих доводов о нарушении твоего права на защиту ввиду отсутствия условий для подготовки к разбирательствам по причинам «бытового» характера. Не убедительными расценят доводы о том, что в тюряге в 22ш отбой, вырубают свет, кошмарят, если ты не люльке, а ты, видите ли, по натуре «сова» и мозги у тебя нормально включаются только в ночные часы, и подобные глупости. Для них такое – пустой трёп, не более.

Если поддаться депрессии, то в течение двух-трёх месяцев предсказуемо твоё торжественное с-ума-схождение, а следом и полный стопор в защите. Чего, собственно, и добиваются от тебя. Есть, правда, один оберёг от саморазрухи. Он действует через правило: Если не можешь повлиять на обстоятельства, не дай обстоятельствам повлиять на тебя. Всё же отрешись от обстановки, самоограничь себя во многом излишнем, отстранись от действительности, забей на бытовуху и окружающий люд. Сломай сознание и угол обзора происходящего, то есть внуши себе, что текущий этап – это положенная данность, вплоть до мысли, что не по принуждению такая обстановка, а ты сам так всё спланировал и пожелал, получил «подарком судьбы», что другим не доступно ввиду отсутствия заслуг на это. По-идиотски, конечно, звучит. Но это старая аксиома, известная опытным сидельцам: всё настолько хреново (или кайфово), насколько мы сами себе так внушили исходя из комплекса стереотипов, догм и ожиданий. Займи свои мозги полезным кипением. Желательно не в каких-то абстрактных областях познаний и созерцаний, а в русле интересов защиты по уголовному делу. Я, естественно, предлагаю загрузиться юриспруденцией: постигай законы и судебную практику, соизмеряй их содержание со своей ситуацией; вникай в правила игры; разрабатывай свои тактические и стратегические ходики; проигрывай различные ситуации и развитие событий; включайся в оценку происходящего через призму законности и перспектив, тренируй речевые функции. Пусть это напомнит увлеченное изучение шахмат на пути к гроссмейстерству с глубоким постижением всех правил, отработкой партий и ходов, где ты косишь под сранную пешку, но с перспективами стать ферзем, либо быть сожранной в глупом или намеренном жертвовании. При определённой доле той увлечённости и заинтересованности можешь получить реальную пользу – спасение, плюс, глубинные познания и даже кайф от работы. Ты приобщаешься к ранее неведомому, как на другую планету попав, первооткрываешь для себя новые явления и их существо, постигаешь законы происходящих процессов, действий и поведения участников «игрищ». О, это может стать очень занятным времяпровождением с мощной гимнастикой мозгов, сохранением психики, с сохранением защитного тонуса – устойчивого стремления, жажды активной борьбы с чувством уверенности в силах своих. Ну а ежели тошнит от всех этих правовых заморочек, то погружайся в любую другую творческую или познавательную деятельность: рисование, языки, науки, сочинительство и подобное. Для вреднючих внутренних переживаний и скотьих страхов меньше места останется. Это точно, курсант.

В общении с сокамерниками необходимо себя жёстко ограничивать, вплоть до допуска обсуждений лишь крайних вопросов к краткой форме «да – нет». Помни, тюрьма – не место для общений, в камерах водятся двуногие сучки и те субъекты, что самоутверждаются за счёт унижения других. Когда камера переполнена или тесна, а администрация не принимает мер в устранении этих неудобств, поможет даже метод намеренных конфликтов. Неуживчивость с другими, а в действительности – естественное желание любого организма уединённости и покоя, через безмотивные ссоры, драки, склоки, скорее всего вынудят ментов пойти на условия изоляции тебя от иных человеков. Знаешь ли, быть одному, то есть без тесного общества чуждых тебе личностей, намного комфортнее (а вместе только весело шагать по просторам, по просторам, по просторам). А если сама администрация нервяк прививает, на выручку придёт любимое тобой жалобописание. По любому поводу, где бы не узрел нарушение порядка и ущемление своих прав, да даже если такие являют тебе только воображения. Важно в обращениях всё сводить, акцентировать происходящее с нарушением права на защиту. Например, по схеме: в камере тусклое освещение —► усталость глаз при чтении и письме —► этим ограничена возможность в работе с процессуальными документами, обращениями и нормативами —► невозможность готовиться к следственно-судебным действиям —► нарушение права на защиту —► прошу устранить (чёрт бы вас там всех побрал!). К подобным заявлениям побольше внимания со стороны прокуратуры и судов. Если последствий серьёзных для тюремщиков и не будет от нытья твоего, но объяснениями, проверками и отписками их время серьёзно потопчешь, взаимно нервы потреплешь. Им бы проще тебе уступить.

Заблуждается тот, кто полагает, что после вынесения обвинительного приговора и с отправкой в колонию пыточная стезя прекратиться. Держи хлебало шире! Нынешняя политика исполнения наказаний по порядку режимных условий содержания заточена так, что в отношении непокорных воле обвинения и обвинительного суда, несогласных с приговорами, не признавших полностью вины, карательно-пыточный механизм не только продолжает действовать, но приобретает иной окрас и ужесточается кратно.

Травить будут и сами мусора и через других зеков, шантажировать возможностями поощрений и взысканий. Впрочем, об этом в своё время.

В любом случае, где и как бы ты не столкнулся, не ощутил на себе физическое, психическое или моральное давление, с помощью которых от тебя прямо или косвенно добиваются определённых телодвижений с целью достижения конкретных результатов, – есть смысл считать (оценивать) эти процессы пытками, заявлять об этом открыто и требовать настойчиво восстановления прав, законного порядка и наказания виновных.

3.3. Начало гонений

С момента становления тебя подозреваемым против тебя включаются все гласные и негласные (оперативные) методы сыска. В твоём отношении начинает работать процессуальная машина гонений – правоохранительная мясорубка конвейерного типа, мундиры и мантии зачинают свои хороводы. Весь круг знакомых, соседей, друзей, сослуживцев, родни, кто так или иначе связан с тобой, будут подведены под жёсткий пресс и глубинное зондирование. И среди них всегда сюрпризом обнаружатся подленькие и бесхребетные, кто с удовольствием, по глупости, из трусости, зовом сердца и скрытых чаяний обольют тебя грязью. Эти грязевые ручейки в дальнейшем сольются единым бурным потоком дерьма на твою головушку (и не только твою). Чем больше у тебя приятелей и знакомых, тем объёмнее и зловоннее те потоки. Подайте респиратор! Мундиры профессионально используют низменные чувства и слабости людишек; компромат, обман, провокации и силу с целью развязывания языков. Когда ещё нет твёрдых доказательств по обстоятельствам дела, но уже скапливается мрачная информация о твоей личности: способен, склонен, кто и когда склонил, слышали, поняли, видели, вспомнили. Из этого в дальнейшем будет сформирован твой образ, портрет и субъективное суждение о тебе, как криминальном элементе. Массив этой трепотни в большей части сопровождает материалы дела только в оперативном порядке, из уст в уста (как дерпис), по частному общению. Характеризующий материал образуется по информации ото всех лиц, кто способен обрисовать тебя. С момента задержания источники неуклонно пополняются. К прежней совокупности присовокупляются, например, сведения от проводящих беседы оперов, от врачей-психиатров, отдельных сокамерников-стукачей, из данных аудиовидео наблюдений, от следователей и даже адвокатов-защитников. Ежели тебя (вдруг) ещё не взяли под стражу, информацию о тебе может сообщить любая сволочь, вплоть до неумных членов семьи, вплоть до совершенно посторонних чуваков. Но, так или иначе, ты узнаешь о происходящем, сработают чутьё и болтливость других.

На этом этапе нечаянно вспоминается завет Бруно на костре инквизиции: «Язык мой – враг мой» (Бруно страдал типуном). Пусть с опозданием, но понимание должно прийти, что общаться нужно только с оглядкой на то, как сказанное может быть оценено слушателями, и не обратят ли твои слова против тебя самого. Принимая эти условии, одновременно могут быть и не чуждым намеренная провокация. Вот собственный пример. Имелись против меня подозрения о совершении убийства с применением огнестрела. Был помещён в камеру с «наседкой». Стукач был идентифицирован по поведению, а ещё на него кивнул сотрудник ИВС, ранее мне знакомый. Лез в душу ко мне стукачок, жаждал помочь мне советом опытного уркагана. А для верного совета желал он знать подробности делюги моей. Какой наив и примитив! Тогда я, в пылу как бы спора, и как бы нечаянно, раскрыл страшную тайну: убийство совершено в коттедже гражданина Л.; в одной из комнат второго этажа под половым покрытием на лагах остались следы крови; а оружие мокрушное Л. прячет под обшивкой своего BMW. (У меня было моральное оправдание такому поступку – этот Л. оболгал меня изрядно в оперативном порядке.) Естественно эту информуху стукач слил операм со всеми убедительными подробностями. На информацию клюнули, проигнорировать такое нельзя. Полы на коттедже у Л. вскрыли и ничего не обнаружили. На въезде в город Л остановили, мордой кинули на капот, взлохматили всю обшивку в салоне его Бэхи, и там ни фига не нашли. Л. – уважаемый в нашем городище пипл – полубандос, полукомерс, вхож в двери местных властей. Скандал случился страшенный. Ему же ещё при задержании на авто УБОПовцы печёнку отстучали. Менты, как полагается, от начальства своего по соплям получили следом. Стукача из камеры выдернули, морду со злости набили и вернули только, чтоб матрас свой санный забрал. Ну и мне слегка бакенбарды потрепали. Но больше ко мне стукачей не подселяли, признали бесполезность в провокациях, а ко всей информации, исходящей от меня, стали относиться трепетно и с недоверием. С чего бы это? Перестали верить свидетелям по содержанию моих с ними разговоров, и многие прежние беседы по прошлому общению, хотя и содержали опасность по сути, благополучно отсеялись.

Во всяком случае, тебе следует прогнозировать все имевшие место и возможные направления оперативных разработок. Необходимо определить круг лиц, к кому могут «хоботки» нагрянут с расспросами о событиях и тебе самом, определиться с предметом таких вопросов и возможными ответами на них. При общении с предполагаемым информатором о его связи с операми, даже без прямых указаний на это, возможно судить по изменениям в поведении, по изменившемуся отношению к тебе. Например, обнаруживается настороженность, напряжённость в разговорах, направленность вопросов на выяснение обстоятельств случившегося, чего раньше не наблюдалось, и чему нет разумных иных объяснений.

Отметим, если лицо не допрошено в официальном качестве свидетеля, а только проводился его опрос, состоялась беседа с операми или другими представителями обвинения, все их просьбы и встречные обещания о сохранении в тайне содержания бесед являются ничтожными, даже при всяких нелепых расписках об этом. Обязанность и ответственность за неразглашение сведений могут иметь место лишь при официальном порядке предупреждений об этом с изъятием специальных удостоверений. И вот, когда приходит осознание существующего сношения известного тебе лица с операми, и ты улавливаешь сочувствие к тебе у агента, возможно и напрямую его пристыдить, разъяснить этому человеку о неопасности обсуждений, добиться откровенности и разговора «по чесноку». Быть может этот человек, в силу своей порядочности и в протест милицейскому беспределу, сам откроется в своих знаниях, мнениях и переживаниях, ну хоть намёком укажет об интересах по твоей персоне. Первый вариант кажется более благоприятным для овладения информацией о существе подозрений и объёме улик. Но если это не действительно доверительный товарищ, то проявляемая им «болтливость» не гарантирована наличием достоверности именно его сообщений. Это может быть и провокацией тебя на саморазоблачение через мнимую дружественность и сочувствие, когда и твои реакции на сообщения (испуг, настороженность, безразличие, ирония) сами по себе могут означать косвенное или прямое соотношение с событиями по делу и с подозрениями. В каждом случае даже за пределами убеждений о реальной сути оппонента, тем более при неуверенности, неопределённости в намерениях и отношениях, единственно оправданным способом самозащиты является следование принципу: побольше узнать, поменьше открыться; не оставить однозначного мнения о себе в условиях информационного голодняка. И только при уверенности в мотивах и намерениях, помятуя, что другие не глупее тебя, можно избирать наиболее приемлемую линию поведения. А линия поведения (пунктирная или сплошная) будет обусловлена твоими целями и намерениями: убедить человека в чём-либо, сформировать у него конкретное мнение, добиться союза и поддержки, настроить против кого-то или даже себя, дезинформировать, спровоцировать, изобличить и прочее).

Второй вариант (очевидной дружественности) видится мне менее внятным. Опера ведь также способны распознавать отношения и изменения, принимать эти обстоятельства ко вниманию и мутить через тех же человеков двойную игру. Шпионские страсти. Но товарищу всё же что-то известно, он может сдерживаться от прямых откровений в силу скромности безликой или всяких дурацких опасений. Так и ты, твоя судьба ему вовсе не безразличны. Не следует с наскока, агрессивно одолевать его расспросами. Если он сам не углубляется в тему при выражаемом тобою равнодушии к ней, лучше сменить тему вообще. Через некоторое время, пусть даже ценные дни пройдут порожняком, «нечаянно» вернёшься к той же проблеме. Тогда, быть может, перекипит фигня всякая в мозгах у парняги и он откроется тебе вполне, важное поведает. Но гарантий твёрдых нет ни по одному варианту, человечий материал сложен в работе.

Во всех этих ситуациях наиболее сложной проблемой является способность уяснить, насколько тесно примерил твой знакомец маску агента, и насколько он может быть опасен сам, своими знаниями, или полезен при тех же данных. Удобной позицией при таких неясных характеристиках является уже полюбившееся нам правило по презумпции негатива: все заведомо (априори) гандоны, пока не установится обратное. Просто, когда ты твёрдо уверен в положительности человека, когда он только о твоей пользе радеет, готов помочь или хотя бы не навредить, в отношении такого не растеряй чуткость, искреннюю берегиню, не дай повода разочароваться в тебе, отвернуться, тем более пойти супротив. И сложна проблема определения истинных помыслов, стремлений и устойчивости отношений. Неизбежно будет угнетать мысль о возможной ошибке, о фатальной ошибке в оценке ситуации и возможных утрат. Отношения двух любых личностей всегда оригинальны и неповторимы, трудно предсказуемы, а потому не существует подробных правил, не может существовать идеально надёжных ходов. Я не беру в расчёт отношения мать – ребёнок, братья по крови, пуд соли съевшие фронтовые товарищи. По основной массе отношений уповать приходиться только на собственную интуицию (ты умеешь уповать?), жизненный опыт, искренность чувств и результаты проверки на вшивость. Так же как и твоя фальшивость, неискренность, обман по отношению к другим – эти элементы парши в поведении, явственны будут рано или поздно (лучше поздно, этак – заполночь).

Исходя из понятого и узнанного, уже возможно выстраивать, корректировать и своё положение и оценивать возможности, избирать более разумную и выгодную позицию. Такое позиционирование в уголовном противостоянии различаю в отношении преследуемого тремя основными видами, плюс двумя дэпэшками.

1. Ты причастен и виновен, согласен с претензиями, готов нести наказание. Вполне удобная и, в общем-то, всех устраивающая позиция. Чувство вины, покаяние, осознание противоправности содеянного можно считать нормальным состоянием морально, духовно и психически дисциплинированного человека. Такую позицию закон и власть стараются поощрять. Что следует из совокупности норм о смягчающих обстоятельствах, из правил и судебной практики по назначению более мягких видов и размеров наказаний или вовсе приводящих к уголовной безнаказанности, а так же из иных форм послаблений. Данная позиция приемлема и при действительном раскаянии, и в ситуациях явной доказуемости (обоснованности) подозрений, бесперспективности споров и возможностью облегчения своей участи через поддержку от самого обвинения. Здесь деятельность защиты может ограничиться лишь контролем и сдерживанием второй стороны и суда, в целях недопущения вольной трактовки событий, квалификаций действий, для обеспечения точного установления всех обстоятельств по делу, соблюдения законных прав и интересов обвиняемого, справедливого наказания. Но, как увидишь позднее, ожидания справедливой участи могут и не оправдаться. (Со своей стороны лишь добавлю, что не верую в существование искренне-реальных Раскольниковых. Не то, чтобы по себе сужу о других, но таковых реально не встречал, а в тех, кто провозглашает себя в данном образе лицемерие и фальшь рано или поздно выясняются. Все люди – просто умные животные, но всё же животные, и, если индивидуум психически здоров, не религиозный фанатик, в нём неистребимо чувство самоспасения, он под гильотину ни за что не полезет. Что бы ни натворил. Все эти акты раскаяния – придумка человека для недостижимых целей (пере)воспитания, создания института снисхождений для облегчения расследований и судилищ).

2. Ты непричастен и невиновен, полностью отвергаешь любые претензии, не намерен идти на поводу у своих преследователей. Наиболее жёсткая и категоричная позиция. И в этом случае естественны чувства возмущения, протеста и открытое сопротивление несправедливости. Понятно желание любого человека отстаивать свои честь и свободу. Если у властей иное мнение и есть уверенность в твоём отношении из-за их не квалифицированности, упрямства, низменных стремлений или наличия весомых свидетельств, давших повод тебя преследовать, то предстоит долгая и трудная борьба до кровавых соплей (скорее всего, твоих). В этом случае эффективность защиты и общий результат зависят от энергичности, широты и качества сопротивления на всяком этапе производства, начиная с «уже сейчас».

3. Ты и причастен, и виновен (самосознательно), но отрицаешь подозрения, не желаешь осуждения и наказания. Так ведь и это нормальное состояние, и поведение – желание избежать любых ущемлений, унижений и всяких утрат. Будучи в (здравой) зависимости от своих мировоззрений, предпочтений, воспитания, убеждений и прочих некачественных качеств (ты такой, какой есть), ты можешь относиться наплевательски к происходящему и грядущему, МОЖЕШЬ, несмотря на все законодательные запреты, считать себя правым в совершённом или всё же искренне в глубине души каяться и сожалеть, страдать и сопереживать. Но, как уже заметил в пункте первом, редкий овен из «людского» скопища готов добровольно вытесать себе крестилище и бесконечно влачить его на свою Голгофу-капище. Страх перед наказанием, как и перед смертью, также свойственен живым и понятно желание этого избежать или отдалить на неопределённое время, а лучше – навсегда. Тем более в варварских условиях нашего общества и государственной политики, где только глупец может рассчитывать на справедливость и понимание.

Жизнь то у каждого ОДНА (потусторонние блуждания душ не принимаю во внимание), здоровье невосполнимо. Ты, конечно, можешь на себя забить. Но твои лишения повлекут и лишения для всех родных и близких тебе людей. Поэтому ты вправе сопротивляться в любом случае, несмотря на все моральные противовесы. Тем более, что это право безоговорочно гарантированно и Законом, его использование не может являться основанием для ухудшения положения правообладателя, запрещено ставить их использование в укор. Естественно, эта позиция не сулит лёгких прогулок и беспечного фокстрота, а только баталий. Не плохо бы здесь объективным быть (ты когда-нибудь был таким?), верно оценивать собственные силы – возможности, мощу второй стороны, перспективность планов, принимать и победы, и поражения. Только, блин, без этих бесконечных метаний, а с пульсом «не бзди, прорвёмся» в мозгу. Всё же никогда не поздно сознаться, раскаяться. Но и от выигрышных сюжетов глупо отказываться. В обсуждаемом варианте защита тяготеет к активно-выжидательному состоянию, как кролик в засаде. Главное условие – самим не провоцировать появление обвинительных доказательств, а всю потугу устремлять на получение своих, на опровержение доводов противника, опорочку их же улик, на всемерную растяжку заграждений по всем направлениям процессуальных атак. Удачу можно и нужно ловить за хвост, в том числе и в ошибках этой хвостатой живности – в его оплошностях и нарушениях.

4. Дополнительные позиции различаю ввиду их частичного совпадения, пересечения с основными, их неоднозначностью и изменчивостью.

«Частичное признание вины» – это ещё и согласие с частью подозрений. Так, ты можешь признавать отдельные факты и обстоятельства, но в собственной версии, которая не совпадает с официальной. Допустим, тебя подозревают в совершении разбоя: с применением оружия напал на гражданина Н. с целью отобрать его мобилу. Ты же утверждаешь иное: с гражданином Н. случился конфликт из-за личной неприязни, произошла обоюдная драчка, никаким оружием ты не пользовался и не имел такового, куда делся телефон «потерпевшего» тебе неизвестно, ты его не отбирал и, вообще, не наблюдал в наличии. То есть ты фактически подтверждаешь только наличие со своей стороны насильственных действий, но в спектре иного состава правонарушения. Совершенно необоснованной является часто используемая формулировочка «частичное признание вины». Возвращаюсь к разбойному примеру. Итак, имеется на повестке дня подозрение в разбое – то есть в нападении с целью хищения с применением оружия. Но именно в совершении разбоя виновность тобой и не признаётся, из всех признаков состава «разбой» ты признаёшь наличие только одного – «насилие», не так ли? То, что ты признаёшь, так в этом нет подозрений или обвинений. О признании вины можно говорить, когда бы изобличаемый согласен был со всем объёмом подозрений и квалификацией действий, как по основной формулировке состава, так и по предлагаемым стороной обвинения обстоятельствам преступления. Не должно быть существенных различий между подозрениями и признаваемыми тобой фактами. В ином же случае, когда по значимым обстоятельствам претензии не совпадают с утверждениями подозреваемого, не может быть и речи о каком-либо признании вины. Теоретически можно бы рассуждать (но только рассуждать) о частичном признании, когда б ты согласился, что: да, напал, хотел трубу отобрать, для этого применил силу, но вот оружие не применял, как это вменяется отягчающей квалификацией.

С другой стороны, признание вины, пусть даже с присказкой «частичное», может состояться только в случае предъявления обвинения, когда действия преступного характера вменяют в вину, но не всего лишь подозревают в этом. И непонятно устанавливаемое правоохранителями различие в выводах: как отличают частичное признание вины от частичного непризнания вины. Такие выводы подразумевают положительную (признал) или отрицательную (не признал) оценку отношения подозреваемого, хотя у этих параметров одно и то же содержание (стакан наполовину полный или он наполовину пустой). Маленькие хитрости лукавых мусоров. Первый вариант призван поддержать позицию обвинения: вот видите, он признаёт насилие, стало быть мы правы, а в остальном подозреваемый просто выкручивается. Признание даже одного малого факта из совокупности подсознательно настраивает на косвенное признание и остальных фактов. Психология, мать её ети! Как бы то ни было, закон вообще не предусматривает подобных оценок, типа, частичное признание вины. С тем же успехом могут использовать и другие нелепые формулировки, например, частичное раскаяние, частичная причастность и прочие глупости. Я не зря пустился в обсуждение этих моментов. Обвинительная практика скопила множество маразматических приёмов для процесса доказывания и формирования убеждений в пользу обвинения.

Возвращаемся к позиции «частичного» признания вины. Здесь защита жёстко отстаивает свои утверждения об обстоятельствах происшествия, о степени причастности по действиям совершённым и по точной их квалификации. Естественно, если только позиция защиты сориентирована на менее тяжкие преступления и наказания. Согласись, глупо бы выглядел спор защиты в пользу совершения убийства с отягчающими обстоятельствами (ст. 105 ч. 2 УК РФ, наказание – вплоть до пыжика), когда подозрения высказаны лишь о причинении тяжких телесных повреждений без умысла на убийство (ст. 111 УК РФ, всего лишь! – до 15 лет лиш./св.).

5. Второй допик. Подозреваемый невиновен и непричастен, да и преступления, как такового не было, но наш герой соглашается со всеми претензиями и готов на любую ответственность. И такое тоже бывает, чему сам очевидец. Это происходит в случае, когда подозреваемый – полный мудила, в голове у него червячки заблудились либо в силу каких-то обстоятельств, под их давлением он принуждён к согласительной позиции. С дураками всё ясно. Много дел, когда подобная дурость выясняется прокурором или судом, и, в условиях липовых доказательств и необоснованности претензий, на почве остаточной совести, вдруг чудо вершиться – тиски уголовной юстиции размыкаются. Сознательное без вины самопожертвование, самооговор могут состояться по причине заинтересованности человека, группы человеков именно в таком сюжете.

Помниться мне случай корыстного сценария, когда некто Р. за солидное вознаграждение и договорные судебные поблажки взвалил чужие преступления на себя. Аналогично поступил из чувства кровной защиты отец, когда облачился грехами сына и за него испил цикуту. Ранее указывал на случаи самооговора под пытками или психодавлением. Встречаются и случаи прямого надувательства, когда «в стельку» бухого и беспамятного убеждают в противоправных действиях его и он пресмыкается к наименьшему злу. Недалече отстоят и жертвы проблем элементарного выживания, если социально отвергнутые личности (бомжи, бродяги) ныряют в омут повинности по «глухарям» ради казённого крова, пайки и мизерного быта.

В таких случаях защитные функции сведены к нулю. Некоторые меры защиты формально выполняет сам орган расследования и эта псевдо-защита направлена будет лишь на смягчение участи бедолаги. Бездействие опирается на отсутствие воли у самого подозреваемого, его намеренным согласием с развитием событий. Соответственно, данная позиция может повлечь только ущерб интересам этого подозреваемого. Что и происходит. В дальнейшем, когда эта овца всё же осознаёт тяжесть последствий после соприкосновения с ними, любые его потуги по исправлению ситуации – инициативы о пересмотре дела оказываются безрезультатны. Одним словом, необдуманные или вынужденные самопорубки имеют необратимый характер. И только следы покусов на локтях останутся немым свидетельством поздних сожалений.

Каждый из этих видов требует от стороны защиты выработки специфических, своеобразных стратегических и тактических установок, применения индивидуальных средств и методов борьбы. Но содержание этих приёмов и средств имеет и схожие чёрточки, некоторые аналогии, полезные и доступные для любой из позиций. Даже последний, с виду безысходный вариант имеет комплекс лекарств с перспективой на оздоровление. Имеющиеся в общей обойме возможности будем всякий раз соизмерять с теми правомочиями, коими одарил нас любезный законодатель. Средства, как правило, одни, но множественны способы. Избрание тех и других зависит от частных обстоятельств и разумений. Для простоты понимания: средство защиты – пистолет; способ защиты – выстрелить из него, им же ударить, угрожать применением, застрелиться самому, выбросить…

3. 4. Подозреваемый. Его права

Следовало бы начать с того, что подозрения по существу – это всего лишь предположения, предварительные суждения о чём-либо без ещё твёрдой уверенности в этом. Соответственно, подозреваемый – это лицо, в отношении которого только предполагается его причастность и виновность, а собранная к этому времени вся совокупность сведений-доказательств в отношении этого лица, является всего лишь фактическим основанием предположений о тех же причастности и виновности. Но одни и те же доказательства в неизменном их виде не могут произвольно менять своё правовое значение и свойства, то есть не могут они из предположительных вдруг переродиться по чьей-либо воле в утвердительно-обвинительные. В самом деле выглядит по меньшей мере странно, если на основании предположений человека сначала подозревают, а затем на их же основании обвиняют. Тебе предъявляют подозрения – предположения о твоей причастности и виновности, а ты в порядке защиты должен бы (но не обязан) опровергать такие предположения, возражать этому. «Борис, это наверное скорее всего вероятно ты украл, потому что ты мог это сделать. – Нет, дядьки-мусора, это наверное может быть не я украл (или: наверное я не украл), хотя, действительно мог или не мог этого сделать». Абсурд? Но на деле подозреваемому в ответ на предположения предлагается противопоставить твёрдые, категоричные утверждения об обратном – то есть опровергать предположения. А это не соразмерное, не адекватное обременение для стороны защиты. Тем более, что подобные предположения можно выдвигать против неопределённого круга лиц по любым противоправным фактам и обстоятельствам.

Другие нелепости выясняются из процессуального положения подозреваемого, как участника уголовного судопроизводства. Такое положение видится странным и неоднозначным. Я бы сравнил его с положением несчастных приведений – уже не люди, ещё не свободные духи, а где-то на полпути, в промежности космоса застрявшие (ни то, ни сё). Все активные участники от сторон утверждаются на свои роли, устанавливаются в своём статусе через специальные процедуры инсинуаций – их признание в определённом качестве. Так, потерпевший, гражданский истец, ответчик признаются таковыми через решения об этом (постановление о признании), обвиняемый становится обвиняемым через решение о привлечении его в этом качестве, что равносильно признанию (постановление о привлечении). Даже адвокат приобретает качество защитника только с момента вынесения решения о привлечении его к участию в деле (назначению) именно в таковом качестве. Но в отношении подозреваемого аналогичных процедур отчего то не предусмотрено. Ни одним процессуальным актом не решается вопрос о признании гражданина подозреваемым и присвоении ему статусных регалий. Из перечисленных в законе и издаваемых в ходе расследования решений можно только умозрительно делать выводы, что лицо оказалось в шкуре подозреваемого (например, по наличию постановления о возбуждении уголовного дела, о задержании, о применении меры пресечения – статья 46.1 УПК). И последующий протокол допроса подозреваемого не является актом признания такого статуса – это ведь не решение. То есть подозреваемый в общем порядке и не заявляется официально к кругу участников. Таким образом судопроизводственная действительность породила казусы, в том числе: человека мордуют подозреваемым, он фактически является и воспринимается всеми подозреваемым по делу, но его не уведомляют об этом, не признают таковым участником в нормальном порядке, не разъясняют прав, лишают возможности активной защиты. Человек попадает в подвешенное состояние и искусственно остаётся вне игры (любимые игрушки поотняли). Судопроизводство оказывается односторонним процессом: сторона обвинения реально существует в лице её уполномоченных (назначенных) участников, а сторона защиты отсутствует или заширмованна, потому как её основной участник (подозреваемый) тупо не признан участником, не привлечён к участию в деле. Состязательность и равноправие рубятся под корешки.

А теперь собственно о свойственных подозреваемому правомочиях (смотри ст. 46.4. УПК).

3.4.1. Право знать обвинение

Подозреваемый вправе знать, в чём он подозревается, получать копию постановления о возбуждении против него уголовного дела, либо протокола задержания, либо постановления о применении к нему меры пресечения.

Подозреваемому с момента признания его таковым (а признание такое быть должно!) обязаны в достаточных подробностях разъяснить сущностные параметры подозрений. Ему в понятной форме должны сообщить о характере и признаках выявленного преступного деяния, квалификации этого деяния по соответствующей статье УК РФ, о факте наличия предположений в отношении именно этого лица, как свершителя такого деяния. По смыслу Закона этой информации достаточно, чтобы подозреваемый уяснил своё положение. Правоведы и практики, руководствуясь такими рамками, считают об отсутствии обязанности разъяснять основания (правовые и фактические), а органы расследования уклоняются от пояснений этих вопросов. Они рассуждают: «знать, в чём подозревается», не означает знать, почему(какого хрена) подозревается. Таких разъяснений закон не предусматривает напрямую, значит и не обязаны.

Однако ясно и то, что получаемые (представляемые) подозреваемому знания должны бы позволять ему понимать содержание и причины претензий, против него направленных. Правильность и глубина понимания зависят и от качества, и от полноты разъяснений. Только это и даёт возможность определиться с собственной позицией по делу и выстраивать линию защиты. Безусловно отвратительна существующая практика информационной блокады, когда следаки считают достаточным ограничиваться формальными разъяснениями, типа, «Гражданин Петров, вы подозреваетесь в совершении убийства гражданина Смирнова». Они не сообщают обо всех сущностных сторонах подозрений, раскрывающих вопросы: что это за гражданин Смирнов, когда и где произошло преступление, мотивы, цель и способ его совершения, почему считают таким состав у данного деяния, каковы другие обстоятельства преступления, и самое главное – что послужило поводом подозревать именно Петрова???. А в ответ тишина, он опять не вернулся из боя («бой» – это «мальчик» по не-русски).

Вот именно, любые разъяснения мусора стараются давать в крайне сжатых формулировках и ускоренным темпом, невнятно. Они пользуются рассеянностью и дилетантством подозреваемых, только что охлабученных известием о катастрофе. Любой следак спешит заполучить расписку подозреваемого о факте разъяснений. Он знает, шельмец, после таких виз по соответствующим графам протоколов и постановлений, глупому подозреваемому затруднительно будет добиваться повторных, дополнительных разъяснений о любых подробностях, тяжко ему станет оспаривать качество разъяснений и доказывать негативные последствия от этого наступившие. Из этого следует – не торопись разбрасываться подписями в документах, пока не получишь ответы на все вопросы свои о возникших подозрениях, а любые препятствия в этом, включая отказы и недоговорки, письменно заявляй в разделах о замечаниях к протоколам и жалобами.

Перечисленные в норме закона три процессуальные документа должны содержать в развёрнутой форме основания не только закреплённых в них или проведённым по ним процессуальных действий или решений (возбуждение дела, задержание, применение меры пресечения), но и характер, основания самих подозрений. Так как получение знаний о подозрениях напрямую не связана с объёмом информации по копиям указанных в норме постановлений и протокола, то разъяснения могут излагаться устно или письменно со специальной документальной отметкой об этом. А три перечисленные – это первичные акты о возникновении статуса «подозреваемый», возникновении свойственных ему прав и обязанностей, и о лишительно-ограничительных действиях, намерениях против уже существующих у человека прав и свобод (например, об ограничении права на свободу передвижения). Наличие копий этих решений, в отличии от гласного сообщения (провозглашения) в присутствии адресата, должно позволить уяснить и анализировать происходящее, иметь подробные тексты под рукой и обращаться к ним по необходимости, изначально контролировать законность последующих действий, а также оспорить (обжаловать) сами решения и действия властей.

Разъяснения логически должны завершаться выяснением у того, кому разъясняют, понятно ли ему, в чём он подозревается. И только после этого всего подозреваемый может или подтвердить понятность или ставить дополнительные вопросы: Нет, мне не понятно, почему я подозреваюсь в совершении того-то-того, так-то-так, таким-то образом…. И так по каждому неясному аспекту существа подозрений (Ну объясните, почему? Мне не понятно..). При желании, когда уже и дереву всё ясно быть должно, некоторые подозреваемые откровенно тупили через требования разъяснить бесконечно последовательные и вытекающие из предшествующих пояснений подробности. Или они даже повторялись, показывая, что им всё же не ясен состав подозрений и прочего, и после только что полученных разъяснений вновь возвращались к тем же вопросам, но под другим углом зрения. Верно они прошли обучающий курс по «Самоучителю игры на нервах». Следователи не могли, да и не вправе были самостоятельно прекращать разъяснения и решать за подозреваемых, насколько понятны и понятны ли вообще данные ими разъяснения, достаточно ли предложенной информации для полноты усвоения. В случае же отказов, уклонений от ответов на все вопросы подозреваемого, неполнота и неясность разъяснений расцениваться могла как отсутствие разъяснений вообще. Потому, как любые разъяснения действительны только в случае их доступности, ясности и полноты по восприятию самим подозреваемым, как получателя информации, а не по мнению следователя об этих качествах. В тех случаях настырности люди добивались выяснения много больших подробностей по возникшим подозрениям.

Сам характер подозрений в последующем может измениться, причём существенно. В этом случае и всякий раз должны быть даны новые разъяснения о новых, изменённых аспектах подозрений. Подозреваемый вправе знать о существе подозрений с учётом всех дополнений или изменений. Невыполнение таких условий следует расценивать как нарушение права на защиту. Появление новых подозрений, значительно отличающихся от первоначальных, например, по признакам состава деяния (похищение вместо убийства; разбой вместо угона), определяет необоснованность прежних подозрений и, следовательно, незаконность предшествующего преследования, незаконность большинства процессуальных действий и решений, связанных и опиравшихся на те подозрения. Прежние подозрения оказываются ничтожными из-за ошибок неумышленных или намеренных ухищрений. Например. Предъявлены подозрения о совершении изнасилования. Это повлекло задержание, заключение под стражу подозреваемого, а также множество связанных с этим акций репрессивного свойства: обыски, выемку одежды, медицинское освидетельствование, психиатрическое тестирование и прочее. В ходе дальнейшего производства обсуждаются подозрения, а затем и обвинения только о совершении хулиганства в отношении той же терпилы и в рамках почти тех же обстоятельств. Значит, в какой-то момент объявились, а быть может только одни и существовали в реальности новые (другие) подозрения, отличные от изначально представленных, о которых и не уведомлялся подозреваемый, и суть которых ему не разъяснялась. А изначальные-то не подтвердились, хотя формально, орган расследования от них и не открестился. Вот как. (Возможно они существовали лишь в вымышленной форме, как предлог.) Тогда извините, кителя вы долбанные, незаконными являются ваши ранее навинченные задержание, заключение под стражу, прочие выкрутасы. Решения о таких актах должны быть отменены ввиду их необоснованности, все результаты процессуальных действий, как производные, подлежат аннулированию, и требуют применения все средства реабилитации (восстановление прав и возмещение ущерба).

3.4.2. Право давать объяснение

Подозреваемый вправе давать объяснения и показания по поводу имеющегося в отношении его подозрения либо отказаться отдачи объяснений и показаний.

В УПК не предусмотрено самостоятельным видом такое доказательство, как «Объяснение». Туманны общепроцессуальное и доказательственное значение этих самых Объяснений подозреваемого. Не понятно, в каком виде (письменно, устно) они принимаются, какая юридическая сила в них кроется, и каким процессуальным документом должны бы фиксироваться. Протокол дачи объяснений или Объяснительная законом в качестве допустимого источника не указаны. Эти несогласованности, конечно, можно использовать в собственных интересах в зависимости от пользы или вреда Объяснений, целей их подачи. Так, логично прозвучит заявление о недопустимости

Объяснений ввиду отсутствия такого вида доказательства вообще (статья 74 УПК), или получения их неуполномоченным Законом лицом, или в неустановленном порядке (на колхозной грядке), или неудостоверения их подписью подозреваемого, ввиду не разъяснения порядка дачи объяснений и прочее. Ведь действительно, в Законе нет установлений о порядке получения, о получателях, о подписантах и удостоверителях, о сопутствующих процедурах. Такая петрушка.

Представляется, что указанные Объяснения понимаются первичной информацией от подозреваемого, когда уже подозрения предъявлены, а допрос по их существу ещё не произведён. Объяснения могут быть по желанию подозреваемого (это его выбор) даны устно сотрудникам милиции (полиции) с последующей их фиксацией, допустим, в Рапорте, Сообщении или даже путём их воспроизведения в показаниях получившего эти объяснения сотрудника. Объяснения могут быть письменными, собственноручными, в виде отдельной бумаги и именоваться как угодно, допустим Заявление, Обращение, но правильнее именовать их согласно процессуальному назначению – «Объяснения». Ясен перец, объяснения могут содержаться внутри других документов – в протоколах задержания, осмотра места происшествия и в прочих, где отдельной строкой допустимы ссылки «согласно объяснениям подозреваемого…, подозреваемый пояснил…». Чтобы обрести минимальную крепость доказательства, сведения по объяснениям должны быть скреплены подписями дающего их и принявшего должностного личика, подтверждены в последующих показаниях (или опровергнуты тем же подозреваемым). Важно и то, что показания подозреваемого являются более весомыми доказательствами по сравнению с объяснениями в связи с правовой хилостью последних и отсутствием в УПК сколь-либо достаточных регламентаций по порядку получения этих чёртовых объяснений. Частенько на практике Объяснениям пытаются придать много большую ценность, чем стоят того они, и, в отсутствие подтвердительных показаний от того же подозреваемого, стремятся объяснениями попросту подменить показания, приравнивают к ним, с их помощью восполняют отсутствие информации от самого подозреваемого.

Нормативная формулировка «вправе… отказаться от дачи объяснений» показывает, что дача объяснений – всего лишь право (по предложению или собственной инициативой), но не обязанность. Никаких отрицательных для подозреваемого последствий отказ отдачи объяснений не влечёт. Отказ не может расцениваться, например, в качестве косвенного согласия с позицией или действиями стороны обвинения или же молчаливым признанием причастности, вины. Но следует учитывать при этом, что и случаи прямого отказа всё же влияют на внутреннее убеждение мусоров, могут усиливать, укреплять из подозрения (молчит, значит, есть что скрывать), и эти суждения ввиду их негласности не могут контролироваться, пресекаться, но негативом выплеснуться на последующие решения и выводы. Поэтому, когда нет желания что-либо объяснять, отказ не должен быть категоричным и прямолинейным. Выгоднее смотрится вариант причинного уклонения, когда действительный мотив скрывается за мнимыми предлогами, типа: колдан болит, нервное расстройство и перевозбуждение, время требуется на обдумывание и воспоминания и т. д. В общем плане это должно выглядеть, как «не отказываюсь, но объяснюсь чуть позже / не время сейчас, видите, я очень занят ковырянием в носу». Любые причины, по большому счёту, сводятся к созданию резерва времени для осмысления происходящего, предотвращения необдуманных высказываний. Тем более, что отсрочки в даче объяснений могут длиться-повторяться не ограничено по числу и продолжительности, всякий раз сопровождаясь разными причинами. То понос, то золотуха, то диарея, то диатез.

Несмотря на сказанное, всё же смущает полное отсутствие не только в УПК, но и в оперативно-полицейских законах правил о порядке получения и фиксации Объяснений. С одной стороны, такая неопределённость позволяет властям произвольничать – исходить только из собственных усмотрений (дискреционных полномочий) при получении и использовании объяснений в процессе доказывания. С другой же – те же самые аспекты позволяют заинтересованной стороне изничтожать доказательственное значение объяснений, бороться эффективно с такими сведениями, опираясь на их процессуальную порочность.

Показания – это сведения, которые представляет в данном случае подозреваемый в ходе его допроса и которые фиксируются в протокольной форме. Порядок проведения допроса и получения показаний достаточно подробно нормирован в УПК. Эти порядки мы ещё обсудим в других разделах (глава 5.3. и в след, книге). А сейчас затронем наиболее важные моменты.

Показания являются самостоятельной разновидностью доказательств. С их помощью осуществляют доказывание обстоятельств по делу. Опираясь на них, как на фактическую информационную основу, стороны формулируют свои доводы, а суд – выводы по итогам спора сторон. Закон определяет показания сведениями, то есть информацией, которую сообщает (подозреваемый) об известных ему фактах и обстоятельствах. Содержание и характер показаний отражают интересы одной из сторон процесса (или конкретного участника). Такая полезность (или вред) позволяет относить сведения по показаниям к доказательствам защиты или обвинения. Из такой вот информации по показаниям подозреваемого, в совокупности с информацией по другим видам доказательств, в итоге и образуется доказательственная база какой-либо стороны. При этом, оценка показаний по их относимости к интересам стороны достаточно условна. Одни и те же показания (полностью, отдельными сведениями) могут отражать интересы каждой из сторон, куда всякая из сторон, отдельный участник может считать их «своими». Либо представляемые показания одной стороны в качестве доказательства этой стороны в действительности несут пользу противоположной стороне. Либо показания может оказаться по ценности своей нейтральным, никчемным – ни нашим, ни вашим. А к чьей пользе отнести такие неоднозначные сведения или выбросить их в сорную корзинку окончательно решит только суд. Так, реально будут интересны сразу двум сторонам и явятся общими такие показания, когда позиции сторон по делу полностью совпадают, как в случае полного согласия подозреваемого с претензиями органа расследования с признанием виновности.

Однако итоговая оценка будет дана показаниям на более поздних стадиях разборок, когда встанет вопрос обвинения, а то и предания суду. А ныне подозреваемому следует чётко определиться: давать показания или не давать; если давать, то о чём возможно пасть разявить; как и когда это выгоднее сделать.

Естественно, что решение подозреваемого о даче показаний, как и содержание показаний, должно быть обдуманным, ввиду значимости такого доказательства, его влияния на субъективное мнение органа расследования и суда, как по обстоятельствам дела, как и по личности самого преследуемого. Очень ответственный акт, знаете ли. Известны случаи, когда именно полученные от подозреваемого показания решали исход дела, и решали против него – явились основой обвинения и осуждения.

Обращаю твоё внимание на вторую составляющую положения о праве на дачу показаний. В полном выражении она звучит так: При согласии подозреваемого дать показания он должен быть предупреждён о том, что его показания могут быть использованы в качестве доказательства по уголовному делу, в том числе и при его последующем отказе от этих показаний, за исключением случаев установленной недопустимости показаний, когда они даны в отсутствие защитника, включая случаи отказа от защитника и не подтверждённые в суде. Сколько текста!

Этой нормой Закон, во-первых, требует получить согласие от подозреваемого. Согласие на дачу показаний является обязательным условием добровольности показаний, в смысле доброй воли подозреваемого на это. Согласие должно быть явно выражено, удостоверено подписью, а не выведено из молчаливого отсутствия возражений. Отсутствие согласия равнозначно отказу отдачи показаний. Согласие, как и отказ – одномоментные волеизъявления, действительны только на текущее время начала допроса, а не на все последующие допросы. Согласие, как и отказ могут распространяться и на процесс дачи показаний в целом, и на частности допроса – обсуждения отдельных фактов и обстоятельств.

Во-вторых, подозреваемый заранее (после получения от него согласия) должен быть предупреждён о доказательственном значении показаний, которые предстоит дать. Показания – не порожний трёп, но сведения, возможно важные сведения по делу, которые могут быть направлены в том числе и против самого подозреваемого, ему в ущерб, то есть. И отказ от уже данных показаний вовсе не исключает их использования в дальнейшем.

Слово – не воробей, а гадюка подколодная (Шибче колоду тусуй!).

В-третьих, отсутствие согласия подозреваемого или не предупреждение его о доказательственном значении показаний, по каким бы причинам это не произошло, препятствует получению показаний, а всё же полученные должны признаваться недопустимыми.

Несложно заметить, что данная «разъяснительная» норма, как, впрочем, и многие остальные положенные в УПК странные формулировки, может приводить к нелепостям в процессе её применения и к искажениям в толковании. Кроме основной части нормы следак должен разъяснять подозреваемому и исключение из общего правила о том, что отказ от уже данных показаний будет удовлетворён, принят во внимание, если показания даны в отсутствие защитника. Едва ли при таких разъяснениях следак сам же и допустит отсутствие защитника при допросе и продолжит его, зная сам и понимая осведомлённость подозреваемого, что действительность этих показаний находится под угрозой, что они в любой последующий момент могут быть аннулированы простым отказным от них заявлением, тем более в условиях прямых указаний на существующую возможность. Так же и при участии защитника. Зачем предупреждать о том же самом, если по такому основанию отказ от показаний изначально неприемлем? Близок я к мысли, что подобные разъяснения являются памяткой самому следаку о наличии рисков.

Но не так всё примитивно, курсант. Следователи (чуть не вырвалось «подлюки») в порядке разъяснений указанных положений осуществляют это с хитрецой. Разъяснение ограничивается лишь сухим воспроизведением буквального текста по статье 46 УПК. Так они и сообщают: «При согласии подозреваемого дать показания, он предупреждён о том, что его показания могут быть использованы в качестве доказательств по уголовному делу, в том числе и при его последующем отказе от этих показаний, за исключением случая, предусмотренного в пункте 1 части 2 статьи 75 УПК РФ». Вот именно так, слово в слово. Этим образуется ситуация: В отсутствие защитника или даже при участии «мусорского» адвоката, подозреваемому не поясняют, что это за случаи такие исключительные по пункту 1 части 2 статьи 75 УПК, а с этим подозреваемый и не узнаёт не только о возможности, но и точных основаниях отказа; Разъяснение одним непрерывным массивом данных предписаний как бы подразумевает, что согласие уже получено от подозреваемого на момент дальнейшего текста предупреждений; Все последующие инстанции так и будут воспринимать подписку о разъяснениях, как факт согласия на дачу показаний, хотя этого согласия как такового и не получалось, наличие согласия не выяснялось; При этом доказательственное качество не раскрывается вообще, а о «подозреваемом» говориться в не персонифицированном виде – речь как бы идёт не понятно о каком именно подозреваемом, не обязательно, что и об участнике текущего допроса. Естественно, что такое понимание и применение нормы очень выгодны стороне обвинения. А в действительности происходит элементарное надувательство. Как по данной правовой ситуации, так и по большинству других, которые затронем далее, ты увидишь примеры циничного обсирания мусорами Закона и, в частности, Права на защиту. Серют тщательно и с изысками – какашечка к какашечке. Но деды нас учили:

Как пукнется, так и отсикнется.

Такие же правила о согласии, требование разъяснений доказательственного значения и последствиях представления сведений, так же как и гарантии участия защитника, отчего-то не коснулись Объяснений подозреваемого. Из этого мусора делают выводы об отсутствии необходимости всех таких процедур относительно Объяснений. Но из этого следует и иное заключение: Объяснения сами по себе не считаются равным, полноценным доказательством; не подтверждённые и не закреплённые в последующих показаниях того же подозреваемого, объяснения не могут считаться доказательственными сведениями, не имеют для этого достаточной юридической надёжности и силы. Однако на практике не только менты, но и мусора преспокойно берут подобные сведения за основу, даже в отсутствие показаний по тем же фактам. При этом отсутствие выраженного согласия, комплекса разъяснений, участия защитника не считают препятствиями, наглейшим образом ссылаясь на Закон, который, якобы, не обязует к этим процедурам. То есть объяснениям придают большее, порой и преимущественное, основное доказательственное значение. Всё это происходит вопреки реалиям, здравому смыслу и действительным гарантиям. И в том – также надувательство по сговору. Поэтому и придерживаюсь мнения, что в такой обстановке лучше вовсе уклоняться от каких-либо объяснений.

Если нет сомнений в крепости избранной позиции, в правоте и (или) неопровержимости, показания всё же следовало бы дать. Но сообщения должны ограничиваться только теми сведениями, которые отражают сугубо интересы защиты. Важность показаний и в том, что ими могут опровергаться доводы стороны обвинения, а последняя обязана станет принимать их во внимание и ещё суметь со своей стороны найти им контраргументы, если таковые существуют в природе. В дальнейшем, при решении вопросов о продлении сроков расследования, выдвижении обвинения, содержания под стражей, при передаче делюги в суд, при рассмотрении обвинения по существу, сторона обвинения и судьи вынуждены будут соизмерять свои решения и выводы с имеющимися показаниями, с тем, что они в себе содержат, насколько верную получили оценку и приняты во внимание изложенные в них факты; придётся выискивать средства для обоснования недоверия к ним и противопоставительные данные.

Стоит ли говорить, что показания должны быть осторожны на словах и в выражении мысли. Принимаются в учёт возможные каверзные вопросики. В случаях неуверенности лучше бы ограничиться только той информацией, что сам пожелал сообщить, уклоняясь от дополнительных разъяснений, комментариев, ответов на скользкие спросы. Одновременно уходят и от пояснений такой уклончивости. Ты собственно не отказываешься давать показания, что следаком могло бы расцениваться, как сокрытие знаний твоих, что возбуждает дополнительные подозрения. Уклоны, как в боксе от ударов, объяснены могут быть тем, что «это всё, что могу сообщить в настоящее время. Дополнительную информацию изложу позднее. На вопросы отвечать сейчас не готов, возможность дополнительных выяснений предоставлю на следующем допросе. О времени своей готовности уведомлю отдельно. Мне необходимо проконсультироваться со своим защитником и обратиться к документам». И в таком духе. Только ни в коем случае, ни словом одним никогда не ссылайся на положение статьи 51 Конституции РФ или их же воспроизведение по УПК о праве хранить молчание (ягнят). Это абсолютно поганские заявления. Однако проследи и отложи на внутреннюю памятку – все ли разъяснения тебе сделаны до начала допроса, даже если допрос и не начался по сути обстоятельств преступлений.

Возвращаемся к тому, что подозрения – это предположения, и показания подозреваемого в таком случае задач защиты должны бы содержать информацию в поддержку или в противовес предположений. А опровергать предположения, в таком случае и насколько это не абсурдно, допустимо посредством анти-предположений. Тогда вот примерный вариант: «Мы считаем, что вы можете быть причастны к данному преступлению. – Нет, я считаю, что я не причастен к этому преступлению, /или/ – Вы неправильно считаете, я скорее всего не причастен». Каков вопрос, таков и ответ. Мы уже отмечали, без твёрдых утверждений (а это уже может быть только при обвинении) тебя попросту провоцируют на конкретность и категоричность в ответах. Следствие пока только строит и обсуждает версию, оперируя предположениями и блудомыслями. С какой стати ты должен участвовать в обсуждении подобных гипотез, в групповухе толчения воды в ступе мусоров. Кроме того, даже подозрения-предположения должны иметь под собой какие-то основания. Речь идёт о доказательственной информации. Хотя и нет у органа расследования на данной стадии обязанности знакомить тебя с материалами дела, содержащими доказательства, но и запрета тоже не существует на эти действия. Подозреваемый же может настаивать, чтобы ему предъявили такие основания подозрений. Это очень полезно, хотя и сложнодостижимо. Но заманчивым поводом послужит озвученная тобой перспектива представить контрдоказательства в ответ на доказательства стороны обвинения. Что невозможно без раскрытия карт противника. Неудовлетворение же твоих требований о доступе к основаниям может расцениваться как препятствие к защите, как упущение самой стороны обвинения в своевременном и полном сборе доказательств, и как препятствие к самому допросу тоже.

И кстати, ты обратил внимание: на стадии подозрений и привлечения подозреваемым уже существует сторона обвинения, хотя и самого обвинения ещё не рождено, не предъявлено и не существует обвиняемого!

3.4.3. Право пользоваться помощью защитника

Подозреваемый вправе пользоваться помощью защитника с момента возбуждения уголовного дела в его отношении или с момента фактического задержания (ареста) и иметь свидания с ним наедине и конфиденциально до первого допроса.

Момент – достаточно краткий промежуток времени, соразмерный небольшому количеству минут, но никак не часам, тем более суткам. Момент возбуждения уголовного дела – это, в свою очередь, момент вынесения постановления о возбуждении уголовного дела с подписанием его компетентным должностным лицом. Время подтверждения правильности этого решения прокурором или руководством следственного подразделения в расчёт не берётся. Со времени (не более часа) издания и подписания такого постановления у подозреваемого и возникает право не только знать о вынесении этого решения, но и на помощь (активное участие) защитника. Если более чем через час со времени принятия возбудительного решения не приняли должных мер по извещению подозреваемого о его праве, можно утверждать о нарушении этого права. Сомневаюсь, что орган расследования такие условия выполнит. Чаще всего реальный подозреваемый будет ещё долго оставаться в безвестии о факте принятия решения на его счёт, не узнает вовремя о своём новом обличье, а не то чтобы о наличии каких-то там прав. Можно понять хищный инстинкт органов расследования: вначале физически овладеть жертвой, пленить её, и только после этого объяснить причины полона и грядущих расправ. Охотник знает, что глупо зверушку предупреждать заранее, что она стала дичью, что с некоторого момента начинают её травлю, так как зверёныш может сломиться прочь в недосягаемое далеко.

Может и так случиться, что постановление о возбуждении уголовного дела (уголовного преследования) вынесено, а сам подозреваемый оказался недоступен для прямого контакта по каким-то причинам (удрал, переселился втихоря, по грибы ушёл на всё лето в тайгу). Но фактически-то человек после решения приобретает статус подозреваемого и должен располагать реальными возможностями свои права употребить, обязанности исполнить. Отсутствие прямого контакта – не повод для умолчания и отсрочек. Нам в данном случае наплевать на проблемы следаков. Он в любом случае должен принять все меры к уведомлению преследуемого о статусных правах – сообщить по месту жительства, через родню или место работы, придорожными вывесками, sms-ками, рупором голосить на краю тайги. Согласен, новоявленный подозреваемый может забздеть с перепугу (а кто ж не забздит в условиях судомудоложескотства?) и даже намеренно скрываться, но прав, в том числе и права на защитника его лишать никак не можно. Так как и на таком этапе с помощью защитника-представителя любой подозреваемый вправе отстаивать свои законные интересы и участвовать через защитника в процессе. В ином случае, что опять имеем? Правильно – прямое нарушение Права на защиту путём лишения права пользоваться помощью защитника с момента решений о подозрениях.

Задержанием являются любые фактические действия по ограничению свободы передвижения, пусть это даже будет выражено в форме остановки с просьбой «позвольте задать вам несколько вопросов» с удержанием для ответов в невольном состоянии, когда нет действительной возможности на хрен этих корреспондентов послать. И как только тебя тормознули где бы то ни было: в лесу, в салоне, в лифте, а ты не можешь отвернуться и уйти прочь, то вправе считать происходящее задержанием, а значит, требовать предъявления точных оснований задержания и обеспечения права на помощь защитника. Орган расследования всякий раз стремиться обелить ситуации тем, что задержание следует воспринимать и отмерять со времени принудительного доставления в кабинеты и официального предъявления одного из указанных трёх актов. А в кабинеты те ты, якобы, явился добровольно, пусть и в сопровождении овчарок. Но смысл у понятия «фактическое задержание» иной – наличие любых признаков процессуальной несвободы. С момента появления любого такого признака наличиствует задержание, и наступает право на помощь защитника в гарантированном выражении его. Невыполнение и этих условий определяет нарушение права на помощь защитника с точки зрения своевременности такой помощи.

Помощь выражается в активном применении защитником всего комплекса своих полномочий, знаний, опыта с единой целью – защиты твоих интересов. Помощь эта ещё должна быть и эффективной, то есть реально и всеобъемлюще позволять добиваться выгодного подозреваемому результата, когда грамотно применяются все доступные средства и способы борьбы. Ведь желанного результата можно и не достичь. Не всё зависит единственно от воли, желаний и действий защитника. Произвол и беспредел сильны всему в противовес. Возможны и собственные оплошности. Не без этого. Но сам защитник и любой понимающий наблюдатель его деятельности со стороны должны справедливо определить: сделано всё, что было в силах.

Конечно, в условиях отсутствия собственных юридических грамотности и опыта, самому подозреваемому затруднительно оценивать беспристрастно эффективность и полноту участия защитника, правильность всех действий его. Но о возможностях и элементах участия возможно вызнать и у самого адвоката в ходе консультаций с ним через прямые вопросы: что предстоит? как действуем? каковы возможные результаты и последствия? Но надо стремиться и к самостоятельному скорейшему познанию сути уголовного процесса. Из чего будет видна вся сфера деятельности защитников. Возможности и текущая практика работы адвокатов в уголовных процессах явствует из специальной литературы, из информации от других опытных «бойцов».

На получение полной и всесторонней помощи следует рассчитывать безо всякого стеснения и в случаях участия защитника по назначению от мусоров, когда у тебя по каким-то причинам отсутствует финансовая возможность самостоятельно, то есть за своё бабло, нанимать адвоката. И от «дежурного адвоката» необходимо требовать, добиваться реальной помощи, настаивать на его активности, в конце концов взывать к его совести и гражданскому долгу или даже требовать его замены ввиду явного бездействия с жалобами в коллегию. Нет никаких оснований стыдиться своей ограниченности в средствах, в неплатежеспособности и материальных затруднениях. Это их – адвокатов наипрямейшая обязанность и призвание профессиональное, сродни врачебной участи, а их полноценное участие в процессах гарантированно возмещается бюджетом. Конечно, от участия «своего» защитника есть преимущество, но оно не подавляющее, отнюдь. И от «казённого» можно ожидать усидчивости и внимания к проблемам. Как всякая иная корыстная живность, он в некоторой степени будет удовлетворён и связан запахом вознаграждений. Любого из них следует контролировать, ушко держать востро.

От каждого – по способностям, каждому – по морде.

Перечислим общие виды помощи, какая может и должна быть оказана:

1). Консультации. В ходе собеседований от защитника можно получить разъяснения по всем возникающим правовым и процедурным вопросам. Защитник пояснит права, обязанности не только твои, но и любых других участников; порядок осуществления этих прав и проведения конкретных следственных действий; возможные последствия от использования правомочий или от пассивности в этом; сущность, содержание различных мероприятий, стадий, решений; соизмерит текущее производство по делу с существующей практикой и политикой в сфере уголовки; посоветует в избрании тактики и в планировании участия. Общая цель консультаций – разъяснение происходящего и планирование.

2). Непосредственное участие во всех следственно-судебных действиях с участием подзащитного, а также иных доступных лишь одному защитнику.

3). Составление и направление обращений: жалоб, ходатайств, заявлений, замечаний, возражений, запросов, требований, уведомлений и прочих.

4). Сбор материалов и информации, имеющих доказательственное значение.

5). Анализ по оценке доказательств, качеству материалов и по позиции противоположной стороны (обвинения).

6). Контроль действий иных участников и должное реагирование на них.

7). Нравственно-психологическая поддержка подзащитного, его близких (желательно), а также участников со стороны защиты. Это своего рода наставническая миссия. При всех неизбежных переживаниях самого подзащитного и важных свидетелей, адвокат профессионально способен сохранять твёрдость рассудка, волю и холодность в расчётах, а с тем вселять уверенность, бойцовский настрой для общей активности, собранности и плотности защитных действий всех участников от защиты.

Названным в законе Защитником, который наряду, то есть одновременно с адвокатом допускается к участию в деле, может быть любое лицо, чья помощь может оказаться полезной. Требование о решении суда для допуска такого лица защитником, конечно, является серьёзным препятствием для реактивного вмешательства, так как самостоятельно подозреваемому добиваться положительных решений хлопотно, затрачивается много времени. При этом сторона обвинения и суд всякий раз выискивают формальные поводы для отказов. Но успех в достижении желанного соучастия предсказуем, если обременить проблемой решения вопроса о привлечении защитника самого следователя. Ты можешь установить это обязательным и непреодолимым условием, вплоть до отказа от собственного участия, пока не будут удовлетворены требования. Это твоё личное право – выбирать наиболее выгодного помощника – защитника вне зависимости от его принадлежности к адвокатской клике.

«…иметь свидания с ним наедине и конфиденциально до первого допроса» некоторые мусора пытаются понимать ограничительно в том смысле, что обязанность предоставить свиданку может быть предоставлена только перед допросом. Из этого выводят, что нет такой обязанности перед другими следственными действиями с участием подозреваемого, например до (перед) обыском с участием подозреваемого, производимого ещё до всяких допросов и даже задержания. Ани фига подобного. Не купись на эту шляпу. Указанная формулировка подобных ограничений не несёт, и ты обламывай указанные доводы, так как гарантия установлена минимальным требованием.

Условие свиданий «наедине и конфиденциально» означает, что твоё общение с защитником и содержание обменной информации должны быть обеспечены недоступностью для внимания третьих, посторонних лиц, ограждены рамками тайны для окружающих, вплоть до вашего волевого решения об обратном. Решение об оглашении изначально конфиденциальной информации принимается только взаимным согласием на это или твоим желанием. В первую очередь это сугубо твои секреты-тайны. Встречи должны быть надёжно ограждены от наблюдений и прослушиваний, в какой бы форме такие вмешательства не могли бы происходить. Но не уверен, что эти условия могут быть реально обеспечены при нынешнем уровне технических средств подслушивания и подсматривания, при оперативной изощрённости ментов и при неувядающей их тяги к полному контролю. У вас с защитником не будет свободы выбора мест общения, а все спец. кабинеты в тюрягах абсолютно прозрачны для надзора за внутренними процессами.

Формулировку «иметь свидание… до первого допроса» твои недруги стремяться понимать, как их обязанность предоставить свидание только непосредственно перед допросом, отсекая из права весь предшествующий допросу период (нет допроса – нет свиданки). При том, что до первого допроса может значительное время пройти, порой происходят во множестве важные процессуальные события, а ты всё это время уже являлся подозреваемым и даже сам поучаствовал в каких-либо следственных действиях, такие рассуждение, обманные по сути, направлены только на ущемление твоих прав защиты. Фальшивость ясна и твоим гонителям, они посмеют только тебе одному устно ссылаться на подобную чушь, когда посчитают тебя лошарой. В действительности, такие свидания ты вправе иметь ещё до официального уголовного преследования тебя, когда сам оцениваешь своё положение подозреваемого и ощущаешь потребность в помощи и защите.

Да, даже если ты ещё и не признан подозреваемым и отсутствуют формальные основания для привлечения (допуска) защитника, это не лишает тебя права помощи через соучастие достойного профессионального помощника. Ничто не препятствует тебе обращаться за помощью к адвокатам, иным юристам или сведущим лицам за консультациями по правовым вопросам, заключать с ними соглашения о помощи, искать от них содействия и такое содействие получать сполна. В том числе на условиях конфиденциальности. Например, ещё до официально выраженных подозрений, адвокат в твоих интересах может обратиться к органу расследования о подтверждении или опровержении статуса «подозреваемый» в твоём отношении или же обжаловать какие-либо из известных действий и решений. В таких вариантах «доследственной» помощи, в том числе со стороны и не-адвокатов, но фактически признавая за реально задействованными помощниками статус «защитник», следует рассчитывать на конфиденциальность помощи и таковых. Хотя Закон внимания таким ситуациям и не уделяет за рамками адвокатских участий. Но из этого таки можно выделить важный нюанс: лицо, вызванное на допрос в качестве свидетеля и тем самым призванное мусорами сообщить об известных этому лицу обстоятельствах, может отказаться от дачи показаний (взгляни ст. 308 УК РФ) – то есть любой вызванный свидетелем может отказаться сообщать те факты, что стали известны ему от подозреваемого, ссылаясь на то обстоятельства, что эти сведения им получены при общении с этим гражданином-ныне подозреваемым в порядке оказания ему юридической помощи, а фактически – защиты. Разве не обоснована такая позиция?

3.4.4. Право представлять доказательства

Подозреваемый вправе представлять доказательства.

Довольно лицемерное заявление. Это установление явно не согласовано, вступает в противоречие с другими нормами и фактически не реализуемо, как самостоятельное право. Те информация и предметы, которые способны и желают представить представители от защиты не могут считаться Доказательствами до тех пор, пока мусора не признают их и не приобщат к материалам дела именно в значении «доказательства». А до этого времени такие информация и информативные предметы являются только хламидой со свойством потенциальных доказательств. Как яйцо по отношению к не родившейся цыпочке: ещё не известно вылупится или нет.

В нашем случае мнимому праву подозреваемого представлять доказательства противостоит компрессионная обязанность (право!) органа расследования изымать, приобщать, рассматривать представляемое подозреваемым «доказательство». Двуликий Закон оставил следаку оконце, хотя нет – распашные врата для произвола. Сведения и материальные предметы окажутся в числе доказательств только при условии, если следак признает, что они имеют значение для установления обстоятельств по делу и (вообще) существует необходимость в их получении (смотри статьи 84.1, 159.2 УПК).

То есть в этих вопросах первая скрипка отдана всецело следаку с его мнением, желанием, решением. Такие условия на деле оказываются непреодолимыми, так как на всякие инициативы подозреваемого о наличии и необходимости получения новых доказательств, вполне ожидаем отрицательный ответ или о незначимости таковых, или отсутствии необходимости в них, или о наличии всяких немыслимых препятствиях в получении. Все-все процедуры порождения и обнародования доказательств поставлены в зависимость от воли следака при иллюзорной возможности сопротивляться его волевым ухищрениям. Например. Тебе известно, что на месте преступления имеются следы крови или предмет, определяющие присутствие третьих лиц. Ты просишь дополнительно осмотреть место происшествия, изъять материал – потенциальное доказательство (сведения по протоколу осмотра, вещдок, образец). А вот следак берёт и не усматривает в этом необходимости, не придаёт значения появлению или самому наличию таких материалов и тупо отказывает в принятии мер по их получению. А с течением времени (ты в курсе, что у времени течка бывает?) эти улики попросту утрачиваются и оказываются невосполнимы. Следак-шельмец знает об этом, ну и зачем ему всякие антидоки (?). Та же картинка и в случаях нужды твоей провести мед. экспертизу, опознание, освидетельствование и прочие мероприятия в целях добычи полезной для защиты информации. Осуществление подобных процедур, особенно в отношении объектов и лиц уже подшитых к делюге, возможно и допустимо только по решению того же следака. Сам же подозреваемый или его защитник не только не способны, но и не вправе получать и представлять органу расследования доказательства в порядке процедур таких следственных действий. Мыслимо ли, чтобы без резолюций мусоров сам подозреваемый при участии наёмных очевидцев эксгумировал бы труп, обнаружил и описал бы на нём телесные повреждения, провёл бы посредством медиков новое экспертное исследование, изъял бы от трупа препараты-образцы, и приволок все эти материалы и свидетельства сыскному агенту: «Нате вам, подшейте к делу».

Но если следак и согласиться с ходатайством подозреваемого и допустит приёмку доказательств от него в процессуальный оборот, нет твёрдых гарантий, что на случай опасности этого материала для позиции обвинения, не сподобится он-прощелыга к искусственному их изничтожению. Для этого сознательно нарушаются правила получения и приобщения доказательств, с тем, чтобы в дальнейшем и при необходимости эти каки-доки могли быть исключены как недопустимые. Ну, в крайнем случае, просто их просрёт, пардон, – утратит «нечаянно».

Имея ввиду такие препятствия ты и защитник должны быть упрямы, тщательны и внимательны, чтобы пресекать все зримые отклонения, добиваясь искомого. Как минимум, ты имеешь реальную возможность представлять важнецкие сведения через свои показания по обязательным допросам. Этот порядок не может быть проигнорирован, но порождает полноценное доказательство – показания, от сведений по которым не отвертеться (почти). В ходе допроса подозреваемого, в числе своих ты можешь сообщить о любых известных обстоятельствах и указать на другие источники, которыми могут быть подтверждены те или иные факты: на свидетелей, о предметах-вещах, о влекущих специальные исследования свойствах каких-либо носителей информации, и на любой другой материал и его источник. От одного, доступного тебе доказательства, как бы выплетаются последовательные взаимосвязи кружев, узелков, формирующих общий орнамент совокупности доказательств, при том, что каждое из них ещё и индивидуально по своей значимости. Проверка одного из них требует и проверки других заявленных, а значит, и получения всех этих проистекающих информационных единиц. Но маленькое условие: ссылаясь в ходе предоставления одного доказательства на иное, ты обязательно должен конкретизировать ту информацию, которая (якобы) известна и получаема от известного тебе источника. Если, например, ты ссылаешься на свидетеля, так будь любезен указать не только его личные данные и известные ему сведения, но также и обстоятельства, при которых тебе самому стало известно об известном свидетелю. Если объявился аудио/видео носитель информации, так окажи милость, сообщи известные тебе местонахождение, внешние признаки, особенности, содержание, технические средства и цели получения, ну и конечно – какие обстоятельства по записям или по самому носителю могут выясниться при их исследовании (тем самым давая свою оценку доказательству). И тут же может быть выгодно указано о необходимости специальных (экспертных) исследований для получения ответов в порядке спец. познаний, для выявления и верной оценки доказательств.

Дополнительные меры контроля облечены формой дублирования и напоминания. К предстоящим допросам вообще-то готовятся. Часть подготовки – собственноручное изложение той информации, что намерен сообщить на допросе. Уже в ходе допроса ты ссылаешься и на это вот рукописное заявление, просишь приобщить его к протоколу с пометкой в протоколе об этом. На самом деле, конечно, такое заявление приобретает вполне самостоятельное доказательственное значение с информацией, куда большей, чем в показаниях, а то и суть отличной от неё. А почему бы и нет? Это, как и внимательное прочтение показаний по протоколу с необходимыми замечаниями, позволяет уберечься от искажений и игнорирования попутно заявляемого. Так и при последующих допросах или в ходе иных сл. действий, где откроются возможности делать заявления или же отдельными обращениями, ты вправе повторно, дополнительно сообщать о ранее заявленных или уже включённых в дело доказательствах. Такое информационное бомбилово с разных дистанций, позиций и калибрами не позволит следаку с лёгкостью отвертеться от заявляемых доказательств без исследования их существа, тем более избавляться от них. Так-то. Сами сведения и информация о новых доказательствах оказываются в перекрёстной и многоуровневой страховке.

Как и любое иное, Право представить доказательство (точнее – доказательственные сведения) ты можешь осуществить не только лично, но и через защитника или с помощью других доверенных, а то и посторонних лиц. Так, по твоей просьбе адвокат вправе (и даже обязан) обратиться в любой орган, организацию, к частному лицу о предоставлении важной информации, документа или предмета (не очень бесценного для них). А адресат такого обращения не вправе игнорировать такой запрос, кроме как по засекреченным сведениям. Результаты своих изысканий адвокат далее может направить следствию для приобщения и рассмотрения. Любой другой гражданин, располагая любопытной информухой, по твоей просьбе также способен передать эти сведения в мусарню, а то и тебе, где б ты не притаился, да с соответствующим разъяснением «чё-по-чём». Эти передачи предлагаю настоятельно осуществлять посредством почтовых отправлений во избежание бюрократических препон. Когда твой поверенный самолично явится к следаку с материалом и заявит ему о своих намерениях, есть вероятность, что его попытаются отшить вместе с грузом под любым благовидным предлогом, замучают переносами встреч и явок, зашугают по кабинетам, предложат расстаться с материалом без регистрации самого факта передачи и наличия. Этак и человека заколебают и улика пропадёт. То ли дело Роспочта! Заказное отправление с уведомлением о получении гарантирует, что милиционеры уже не отвертятся от приёмки и самого доказательства, и грядёт вызов отправителя для дачи показаний по факту. Такой же материал могут почтой даже и в СИЗО направить. На руки тебе может и не выдадут, так через твоё письменное заявление администрация тюряги переадресует груза следаку («Привет, Антон, посылаем тебе ногу от трупа, которую обнаружили по твоему поручению в лесу, чтоб ты доказательством её куда следует представил. Целую, Алёна»; «Гражданин начальник СИЗО, прошу направить полученную на моё имя мертвячью ногу следователю Твердолобову в СО Тимофеевского района. Обнял, арестованный Я»). В любом случае, все эти манипуляции приведут к тому, что доказательство обрастёт всякими транзитными бумагами (квитки, сопроводиловки), где посторонние властные человечки зафиксируют и наличие, и направленности, и общие характеристики самого материала. Что также не позволит в конечной инстанции открещиваться да умалчивать оборот материала.

Безусловно, что представляемое доказательство должно иметь прямое отношение к обстоятельствам дела, должен быть отчётлив источник его при возможности проверок доказательства и его подтверждения. Нужно ли говорить, что доказательство должно отражать интересы самого подозреваемого и исключать возможность вредной оценки его. Поэтому такой материал тщательно проверяют по вопросу полезности и убедительности.

3.4.5. Право заявлять ходатайства и отводы

Подозреваемый вправе заявлять ходатайства и отводы.

Общие правила о ходатайствах и отводах приведены с Главах 9 и 15 УПК. Все конкретные случаи (основания и порядок) рассредоточены по другим разделам, где обсуждаются различные процессуальные вопросы, которые в свою очередь могут быть решены по соответствующим ходатайствам или отводным заявлениям.

Ходатайство – это обращение в данном случае подозреваемого к уполномоченному Законом органу власти или должностному лицу об осуществлении ими каких-либо действий или принятию решений. Речь идёт о процессуальных действиях и решениях, которые востребованы подозреваемым, возможны на данной стадии и реализуемы – то есть, когда властные структуры в силу присущих им прав и обязанностей компетентны эти действия осуществлять, а решения принимать. Нет, ты конечно, можешь обозвать ходатайством и обращение к тёще своей, выкруживая у неё пельменей, и некий процесс от этого начнётся, но это останется только бытовой клоунадой.

Своим общим назначением такие обращения подозреваемого направлены на обеспечение защиты, на воплощение законных интересов через разрешение вопросов права и возбуждение всяческих процедур. Перечень возможных ходатайств уже на стадии подозрений достаточно широк для их полного и окончательного перечисления. Существо любого ходатайства всецело зависит от текущей проблемы, появившихся целей и задач, намерений и усмотрений подозреваемого. Общее свойство: какие процессуальные действия или решения осуществимы и нужны на данный момент, о тех и просят. Перечень возможных просьб напрямую или косвенно выясняется из содержания норм УПК по текущей стадии и в рамках общих положений Кодекса, которые распространяются на любую стадию. Например, следак уполномочен проводить допрос, осмотр, освидетельствование, назначать экспертизу, влиять на меру пресечения, изымать, приобщать, руководствуясь совестью оценивать доказательства, прекращать уголовное преследование и заниматься другими глупостями. А подозреваемый вправе пользоваться помощью защитника, представлять доказательства, участвовать в следственных действиях, знакомиться с отдельными материалами, не подвергаться пыткам и насилию, считаться невиновным и заниматься иной ерундистикой. Соответственно этим полномочиям следака и правам, подозреваемый ещё и вправе обращаться с ходатайствами (просить) об осуществлении любого из этих действий и принятии следаком должных решений. Примерно так: Прошу провести осмотр; прошу назначить и провести экспертное исследование; прошу прекратить уголовное преследование; прошу руководствоваться совестью; прошу не подвергать меня пыткам и насилию; прошу считать меня невиновным… Кроме шуток. Любопытно, какое решение будет сформулировано в ответ на последние ходатайства. А ведь следак обязан или удовлетворить, или отказать в их удовлетворении. Третьего не дано. «… Рассмотрев ходатайство… постановил: ходатайство подозреваемого удовлетворить – не подвергать его пыткам и насилию». Так что ли? Или: «… отказать в удовлетворении…». И что тогда – подвергать пыткам и насилию? М-да…

Законом не установлено специальных требований по содержанию ходатайств, в том числе нет требований обосновывать их. То есть подозреваемый не обязан приводить мотивы и основания, по которым имеется необходимость выполнить то или иное ходатайство его. Поэтому, когда орган расследования отказывает в удовлетворении ходатайства по причине его необоснованности, такие доводы и решение сами по себе не законны (не обоснованы). Но я всё же считаю, что мотивы и основания присутствовать в ходатайстве должны в русле изъявлений настойчивости и разумной откровенности, чтобы, с одной стороны не вскрывать своих козырей, не обнаруживать действительных устремлений, а с другой – обеспечить внешнюю понятность, убедительность и законность своим требованиям. Ещё – этим ты препятствуешь произвольному переосмыслению заложенных в ходатайстве побуждений защиты, не позволяешь исказить корневой смысл, не даёшь повод отказать в исполнении или исполнять не полно, ложно. Чем могучее аргументы у требований, тем больше шансов на их удовлетворение, тем эффективнее ожидаемый результат и весомее позиция будет для пересмотра отрицательных решений по ходатайствам перед лицом контролёров.

При всём при том Право заявлять ходатайства и отводы является в свете принципов состязательности и равноправия кормом для лохов. Именно в том значении, как это правило предложено Законом. Твоё право просить или чего-то там требовать само по себе вообще не гарантирует результата – плодов от ожиданий. С тем же успехом попрошайки на паперти смеют ожидать благополучных откликов своим нуждам. Реализация ходатайства поставлено в полную зависимость от воли мусоров, они решат – удовлетворить твоё прошение или нет. И преодолеть их подлое своеволие бывает, ох, как не легко. Ну а так, – проси себе сколько пожелаешь. Что с того?

Посредством отвода подозреваемый способен повлиять на состав участников уголовного судопроизводства. Отвод может быть заявлен судьям, секретарю, переводчику, эксперту, специалисту и всем участникам от сторон, кроме самого подозреваемого и потерпевшего. Однако статья 6 Евроконвенции утверждает, что обвиняемый вправе отводить ещё и свидетелей обвинения. (Вернее сказать не норма статьи самой в буквальном её содержании, но а силу практических критериев Евросуда / Смотри: Renda Martinsv. Portugal № 50085-99, Решение от 10.01.2002 г.). Хорошенькое дело! А если учесть, что обвинительные свидетельства могут представлять сообвиняемые и потерпевшие, то конвенционное право отвода распространяется и на таких «свидетелей». Только будем откровенны – данный норматив до сих пор не адаптирован к положениям Кодекса и российской судопрактике.

Основным и общим критерием отводимости является возможность устранения негативных последствий отличной заинтересованности участников в исходе дела, выходящей за разумные рамки процессуальных функций, наличия предвзятости или пристрастия. Повод для отвода – воля заявителя по необходимости исключить указанные негативные последствия и собственно заявление. Общая задача у отвода – обеспечить объективность и справедливость производства, а решение судьбоносных вопросов оградить от посторонних чувств, эмоций, предубеждений, другими словами, – максимальное удержание разбирательства в русле правдоискания и следования справедливым началам. Полностью психические свойства отключить и исключить их влияние не возможно. Мы все – не роботы, не автоматы. Но отрицательная чувственность не должна играть решающего значения в процессе разбирательства и иметь основное влияние на выводы и решения властных лиц. Значимые решения не должны строиться на эмоциях, как это ныне происходит в судах присяжных. Для противодействия этому как раз и созданы такие инструменты, как отвод участникам, который может быть активирован уже при одном подозрении на скрытый интерес. В связи с этим, сомнительна, например, объективность надзорного прокурора, если подозреваемый ранее любовничал с его женой, о чём прокурору стало известно. Сомнительна справедливость решающего о контроле переговоров или о заключении под стражу судьи, который ранее имел бытовой конфликт с близким родственником подозреваемого.

Другим поводом для отвода является повторность участия по одной стадии рассмотрения дела и противоречивость процессуальных интересов участника. Подобное происходит, когда одно и то же лицо, в рамках одного производства или по отношению к одному и тому же подозреваемому (обвиняемому) участвует в разных качествах, представляет конфликтные интересы спорящих сторон, их отдельных участников, замещает властные функции противостоящих или подконтрольных полномочий в процессе. Если гражданин изначально исполнял функции одного участника, Закон не допускает его к иному виду участия. Свидетель не может приобрести статус защитника, судьи, секретаря…; защитник не допускается к участию в деле, если он ранее уже в этом деле исполнял роль эксперта, следователя, представителя потерпевшего, защитника «вражьего» другого подозреваемого… Кроме того, судьи не вправе рассматривать то же дело по разным инстанциям. Во всех таких случаях действует прямой запрет Закона и отсутствует необходимость углублённого обоснования отводов доказательствами порочных интересов. Заинтересованность такая презюмируется.

Исключением является возможность привлекать в качестве свидетеля любого участника в ходе дальнейшего производства. Например, в качестве свидетеля может быть вызван в судебное заседание следак, понятой, эксперт, ранее осужденный обвиняемый и любые другие участники, кроме судей. Всех таких свидетелей допрашивают только по известным им обстоятельствам производства по делу, как правило, в связи с прежним выполнением их профессиональных или процессуальных функций. Чаще всего, когда поднимается вопрос законности и существа действий процессуального характера с их участием. В некоторых буржуйских странах прямо предусмотрена возможность отвода и свидетелей. Есть здравый смысл в этом. Разве не различимы признаки заинтересованности следователя, который как свидетель явно не заинтересован в саморазоблачении? Повсеместно в делах об обороте наркоты свидетелями выступают опера, проводившие оперативно-розыскные мероприятия (ОРМ). Разве признаются такие свидетели в дальнейшем, что они сфальшивили сюжет правонарушения, осуществили подлог материалов? Или существует надежда услышать признания опера, что он изначально желал упаковать и прессануть конкретного подозреваемого по личным, заказным или корыстным причинам? Конечно, нет. Никто (кроме мудаков) не пожелает признаваться в своих умышленных грехах, за которые можно поплатиться должностью, карьерой, теневым доходом, а то и свободой. Да только наш дырявый законодатель не желает признавать реалии и надёжно защищать от таких ситуаций. Мы не только не можем отводить подобных горе-свидетелей, но даже отвод им заявлять, как должностным лицам-участникам, так как к моменту их участия свидетелями они уже переобулись в кеды гражданского образца. Отвод же на прошедшую или изменённую ипостась не распространяется. А в отношении оперов возможность отводов вообще не предусмотрена. Лисья рожа – наш УПК выходом в подобных ситуациях предлагает только гипотетические возможности: ставить под сомнение показания свидетеля на предмет их достоверности. Но простите, это уже иная музычка – лёгкий и глупый шансон в сравнении с Гимном «республик свободных».

Ещё одним исключений из общих принципов отвода будут случаи совмещения одним лицом отдельных, но неотъемлемых статусов, формально разграничивающих разнопёрость участников. Так, потерпевший может одновременно являться и гражданским истцом, а подозреваемый – ответчиком, прокурору или следаку позволено выступать в качестве гос. обвинителя.

Повторюсь, основание отвода – заинтересованность – наиболее значимый повод для отстранения участника. Интерес по делу ввиду сложившихся у участника определённых тенденций (обвинительных или защитительных) напрямую влияет на объективность его участия и на справедливость разбирательства в целом. Выявление заинтересованности и её причин, безусловно, сопряжены с трудностями. Во-первых, будучи связана с внутренними чувствами и свойствами человека, заинтересованность в редких случаях явно проявляется внешним образом. Во-вторых же, эту заинтересованность необходимо доказывать тому, кто на неё ссылается – то есть самому отводящему. Ну хорошо, когда есть прямые свидетельства заинтересованности (письменные или устные сведения). Но крайне малый шанс, что поверят словестным доводам самого подозреваемого, если только ему лично тот же следак высказал подобный интерес в исходе, типа: «Я тя, гнида, по любому упеку на долгие года Г», – процедил он сквозь зубы вне допроса. При заявлении подозреваемого о таком факте, в порядке «проверки» опросят самого следака: «Было? Личный интерес имеете? А предубеждения или неприязнь?» – «Ну что вы, что вы! Только приязнь, без всяких личных интересов и пристрастий. Так и угроз не высказывал, и в помыслах таковых не имел». Естественно, за основу будут приняты такие вот объяснения следака, а заявление подозреваемого сочтут голословием. От заявителя потребуются более веские аргументы. И мотивов, реально приведших к выбору правоты версии следак, надзорщики не представят.

По вопросу заинтересованности есть исключения из общих правил. Напрямую заинтересованы в исходе дела (а иначе и немыслимо) активные участники от сторон. Их интересы продиктованы именно прямой заинтересованностью в определённом результате, и интересы эти как раз и являются их двигунками (но только когда соответствуют действительной роли). Заинтересованы в достижении только им выгодных результатов и подозреваемый (обвиняемый), и потерпевший, и защитник, и обвинитель. Их интересы могут совпадать, в чём-то пересекаться, противоречить друг другу. Но в то время как подозреваемый и потерпевший заинтересованы лично, защитник и представители обвинения не вправе выходить за рамки профессиональной заинтересованности, определённой целями правосудия и функциональными обязанностями. Поэтому перечисленные участники и не могут быть отведены по причинам указанной заинтересованности.

Хотя Закон формально и предоставляет возможность отвода в отношении сиюминутно участвующих лиц, как я уже указывал выше, общие конституционные гарантии позволяют иные значения в праве отвода. Отвод может быть заявлен в любой момент производства по делу, когда стали известны обстоятельства и появились основания для этого. Даже и после состоявшегося участия конкретного лица в некоторых случаях можно поднять вопрос, что этот участник имел порочный интерес или мог иметь такой интерес, знал об этом и подлежал отводу. Если участие лица длящееся, и в начале вступления этого лица в дело отвод ему не был заявлен, нет препятствий сделать это позднее.

Бесспорно, что сомнения в объективности, то есть в непредвзятости и беспристрастности отдельной личности также является препятствием для его участия и, следовательно, основанием для отвода. Закон как бы и не предусматривает такое основание прямым текстом, но отсутствие объективности прямо связано с состоянием «заинтересованность», и этой связью заявитель и должен мотивировать отвод. Так, вполне резонно можно сомневаться в объективности подавляющего большинства нынешних судей, шагающих от уголовной юстиции хотя бы уже в связи с их обильным прежним опытом деятельности на поприще уголовного преследования и прокурорской работы. Их необъективность порождена укоренившимся обвинительным воспитанием, правовым развратом, неистребимой предубеждённостью в виновности, а отсюда – симпатиями и «пониманием» чаяний сторонников обвинения, природном неуважении и презрении к защите.

Заинтересованность их выражается и объясняется повсеместным созданием более благоприятных условий для стороны обвинения, повсеместным ущемлением прав защиты и воспрепятствованием действиям её частников, презрением к принципам и гарантиям судопроизводства. Мы уже отмечали, что в современных судьях неисправимы обвинительный уклон и безнравственность, въевшиеся через личный их мусорской опыт и ментовскую наследственность. Поэтому они были мусорами и ими же остались, даже обрядившись в мантии.

Сколько волка не кормили, а всё кормою влез.

Необъективность на фоне заинтересованности может проявлять себя неограниченным перечнем признаков. Те признаки обусловлены самой природой различных противоречий в межличностных отношениях, что вызревают на разных почвах, во всех коридорах сожительства людей: социальной, политической, религиозной, профессиональной, расовой и т. д. Например, ты, как представитель общества защиты бобров, вправе не доверять объективности и отводить прокурора, которого ранее твои единоверцы изобличали в браконьерстве по отношению к несчастным бобрам. Ты, как ярый и известный антисемит, оправданно можешь отводить следака-еврея. Известен случай, когда в Тверском суде обвиняемый заявил о нежелании, чтобы дело его рассматривал судья-педик, требовал, чтобы председательствующий самоотстранился в связи с известной его голубизной на общем чёрно-белом фоне судопроизводства. Реально, судье нечего было противопоставить, не мог он опровергнуть такие упрёки, тем более, что и защита предлагала представить доказательства своей правоты через проведение мед. освидетельствования на предмет наличия целки у вершителя правосудия и признаков жопоепства. Тот судья, конечно, отстранился от дела, правда, под предлогом болезни. Но, так или иначе, отвод состоялся. Само заявление подобных доводов «в глаза», безусловно, возбуждало негативные личные чувства у судьи и предсказуемую его неприязнь к заявителю. Не может никто к такому остаться равнодушным. Так даже если бы и не отвёлся он по первоначальному заявлению сразу, само наличие таких претензий в будущем явилось бы основанием отвода.

3.4.6. Право на показания, объяснения, родной язык и переводчика тоже

Подозреваемый вправе давать показания и объяснения на родном языке или языке, которым он владеет, а также пользоваться помощью переводчика.

Судьба такая: для меня родным является язык народности Руока, что обитает в центральной Амазонии. Только этим языком я и владею. Соответственно, я вправе, способен и желаю давать показания и объяснения на этом языке. Как я в России очутился – долгая сказка, но вот, гляди ж ты, захвачен в плен местными властями с партией кураре на борту (коммивояжёр хренов).

Местных языков и наречий, извините, не ведаю. Как же любезным следакам и операм обеспечить моё право на дачу вразумительных показаний или объяснений, если у них даже нет возможности установить, на каком языке я с ними лопочу? Необеспечение такой возможности изъясняться самому и воспринимать информацию извне – явное нарушение права на защиту. Требуются срочные меры по отысканию специалиста-переводчика, чтобы для начала хотя бы установить мой язык общения. Где они в России знатока такого отыщут. Нет их. Но это всё крайности. Бывали случаи намеренных злоупотреблений, спекуляций редкостным языковладением. Подозрения этого у ментов возникали неизбежно, и они принимали меры к выявлению истины. Средства просты. В бессознательном, дрёмном состоянии человек использует только родную речь. К языковым срывам приводят пытки и насилие, или даже угроза этого. Отчего-то вспомнился случай с террористом Радуевым. Его по «пыжик» – приговору направили в тюрягу особого режима. Начальник каталажки звонит в главк и сообщает о проблемах: Радуев русский язык оказывается не понимает, команды не выполняет. Управленцы командуют, чтобы немедленно осужденного обучили русскому языку. На следующий день из тюряги рапортуют: приказ исполнен, обучение Радуева языку осуществлено успешно, Радуев владеет русским языком свободно. Каким образом проведено столь эффективное обучение «великому и могучему» можно не объяснять тебе? Только в течение последующего года того Радуева скоропостижно скончали «сердечным приступом».

И на старуху найдётся прореха?

Право пользоваться доступным пониманию языком направлено на обеспечение реального участия самого подозреваемого в процессе судопроизводства, а также на представление ему всего арсенала средств защиты. Через это право подозреваемый получает возможность понимать и быть понятым, получать и передавать информацию по делу при его общении с органами власти и участниками. Наличие права в его действительном выражении имеет целью добиваться правильности и справедливости разбирательства по делу, так как (теоритически) от активности подозреваемого зависит правильность установления обстоятельств, а особенно – решение вопросов причастности и вины.

Аналогично и по отношению к праву на участие переводчика. От точности и полноты перевода напрямую зависит качество (эффективность) участия подозреваемого, не владеющего официальным языком судопроизводства. И наоборот, неверность перевода естественным образом влечёт искажение информации, заблуждение у участников, недостоверность доказательств, препятствует полному и верному установлению обстоятельств и постановлению законных решений. Вообще-то в обеспечении этих прав в не меньшей мере заинтересованы и власти, хотя стараются этого интереса не выдавать.

Помощь переводчика заключается в качественном переводе не только устного общения подозреваемого в ходе его непосредственного участия в следственных действиях, но и в адаптации всех иных письменных материалов «в оба конца».

Закон не расшифровывает понятие «переводчик». Это опять же даёт повод мусорам привлекать в качестве переводчиков отнюдь не компетентных лиц, а всякую шалупень. Не редко переводами занимаются обыватели-дилетанты, которые только на бытовом уровне владеют и языком производства (не родным и для них), но и своим собственным (родным) говором. Ни о каком качестве помощи в таких случаях рассуждать не приходится. Такие «спецы» сами нуждаются в помощи переводчиков. Их соучастие – не помощь, а сплошное вредительство, вредительская безучастность. Помнится мне в связи с этим эпизод. Подозреваемому – кавказскому горцу предоставили переводчика М. в помощь. Этот М. у себя в ауле работал пастухом, средним образованием не обзавёлся, и в российской провинции прожил чуть дольше года, скотником работал на ферме, из сельской местности не вылезал, круг общения по большей частью ограничивался земляками. На русском языке данный переводчик мог только на половой орган внятно посылать. Когда выяснились результаты его переводов, у прокурора волосы на башке вздыбились, хоть и лысый он был. А остальные все, кроме прозревшего подозреваемого, вроде довольны остались помощью такой.

Очевидно, что от переводчика требуются глубокие знания на профессиональном уровне языков, на котором происходит общение в каждом конкретном деле. Профессионализм будет определяем наличием специального образования, свободным владением специфической речью судоизъяснения, достаточными познаниями в области юриспруденции, практическим опытом работы в качестве переводчика именно в процессах, а ещё нормальными качествами, такими как добросовестность, терпимость, честность, беспристрастность. Не многовато ли требований? Вовсе нет. Хотя с такими качествами людей вообще мало в живых осталось, но к этим критериям отбора должны стремиться, приближаться. Я полагаю, а любой вправе об этом настаивать, что переводчик для участия в судопроизводстве должен бы допускаться только через квалификационные разрешения (лицензии). И должны существовать специальные процедуры отбора и допуска, как это имеет место в отношении адвокатов, специалистов, экспертов. Переводчик настолько же значим в процессе, что и специалист, специалистом он и является, только функции своеобразны. Соответственно должны существовать чёткие показатели качества и такого специалиста. Нынешний же порядок привлечения переводчиков к участию в деле, когда следак или суд избирают их более по устным рекомендациям, а решают о привлечении только собственным усмотрением, – это откровенный бардельник. В таком порядке мусора не в состоянии самостоятельно проверить способности «переводчика», в отсутствие собственных знаний сторонних для них языков, а всяческие рекомендации – шибко хилое основание, не влекущее ответственности рекомендателен. И всё это часто непоправимо вредит разбирательству, и всегда – в ущерб интересам защиты.

Участие переводчика имеет все атрибуты Помощи. Помощь двусторонняя: и нашим, и вашим, без тени заинтересованности в судьбах участников и результатах разбирательства. Помощь должна быть всеобъемлющей, так как переводчик выступает посредником (медиатором) во всех процедурах, где подозреваемый может столкнуться с языковыми барьерами. Здесь мы обсуждаем его участие только исходя из интересов защиты, потому что на проблемы стороны обвинения и суда нам, в общем-то, наплевать. Не так ли, курсант? А помощь подозреваемому включает в себя переводы любых текстов по процессуальным документам и по переписке с властями. Предсказуемо активное участие переводчика и при встречах, любом виде общения с защитником, если, конечно, сам адвокат не владеет нужным языком. Но в случаях посредничества, как можно заметить, появляется угроза утраты конфиденциальности, так как «мусорской» переводчик вполне может слить обретённую им информацию. Потому, если есть возможность, необходимость и средства, выгоднее привлечь к участию компетентного спеца, обладающего доверием от защиты. Понятно, что посторонних для милицейской среды субъектов сторона обвинения и суд не приемлют и примут все меры для нейтрализации таковых. Ты можешь ответить тем же. По различным, не поддающимся проверке основаниям отводи навязываемых агентов (то переводчик на твоём родном языке оскорбил тебя, то вздумал уговаривать в признании вины).

Переводчики несут уголовную ответственность за заведомо неправильный перевод. Вернее сказать, что такая ответственность только предусмотрена. Современной судебной практике неизвестны случаи привлечения к такой ответственности. Какая идиллия! Вероятно, искажений переводов вообще не происходит. Но всё же признаем, что в существующих условиях практически невозможно доказывать точность и правильность перевода, когда нет чётких определителей, что считать по каждому случаю верно переведённым. Ещё сложней выявлять прямой умысел на искажения, злонамеренность, заведомость действий переводчика. Ведь текущая информация может подвергаться искажениям специально и в обусловленных содержании/форме. Чтобы доказывать такие факторы очевидно требуется задействование и контроль других специалистов, мнение которых то же может быть не бесспорным. Да и бремя ответственности частично будет лежать на тех следователе и судье, кто привлекли переводчика да не убедились в его способностях и пристрастиях. Такие условия вполне допускают намеренное внедрение таких специалистов, кто подыгрывает обвинению, заблуждает подозреваемого неточностями, искажением оборотной информации, а то и прямо толкают в пропасть. Случаются и грубые искажения, когда, например, вразрез с действительной позицией подозреваемого, переводчик заявляет «от его имени» о признании вины, о согласии с обвинением, но отказе от показаний. Тем более нет трудностей «забыть» все разъясняемые права или транслировать из в неверном значении или неполно. Подобные мерзости в дальнейшем к увечьям в защите. Есть страховочные заклятия против этого. Необходимо хотя бы разочек осуществить скрытую запись по участию переводчика и проверить его работу через других спецов. Или даже открыто демонстрировать проведение записи. Должен бы струхнуть, остеречься последствий.

Случалось так, что на судебной стадии рассмотрения обвинения вдруг выяснялось не владение подсудимым языком судопроизводства или его крайне сомнительные познания и понимание. Убедившись в такой ущербности суд признавал необходимость содействия переводчика. И на том ограничивались. Но признание таких фактов автоматом ставит под сомнение законность всех предшествующих этапов рассмотрения дела, включая стадию участия самого подозреваемого, когда он не был обеспечен помощью переводчика. Любые документальные свидетельства, типа «русским языком владею, в услугах переводчика не нуждаюсь» не могут служить оправданием, так как явно не соответствуют действительность. Что и подтвердилось последними выводами суда по языкознанию и нуждам бывшего подозреваемого. Скорее всего, все прежние утверждения фальшивы, имел место обман с преодолением права.

Кроме того, встречаются умники от следствия и судебной власти, кто пытается толковать содержание нормы о праве на пользование языком владения в усечённом значении. Наличие этого права они признают только по отношению к процессу дачи показаний или объяснений. А участие переводчика видят только для такого рода общений. Отсюда выводят отсутствие прямого права пользоваться родным языком в процессуальных обменах информацией иного формата, например, по ходатайствам, отводам, жалобам, возражениям и прочим обращениям. Враньё! Право на помощь переводчика вообще самостоятельно, отделено от «права на язык», и широту его действия Закон не ограничивает.

3.4.7. Право знакомиться с протоколами и подавать замечания

Подозреваемый вправе знакомиться с протоколами следственных действий, произведённых с его участием, и подавать на них замечания.

Знакомство указанное должно быть прямым, непосредственным и подробным, как люди знакомятся лично друг с другом, как враг с недругом, за руку и воочию. Именно в таком значении и должно правильно пониматься процессуальное знакомство. Опосредованное же знакомство, то есть через кого-то, с чьих-то слов и сообщений, через любые производные носители – это косвенный контакт с информацией, который не гарантирует полноты и достоверности. Посредничество в ознакомлении допустимо, если подозреваемый, например, в силу физических или иных препятствий не способен к самостоятельному ознакомлению (слепой, глухой, не владеет официальным языком, неграмотен, спит или умер).

При необходимости следователи заводят любимый ими вальсок – ознакамливают путём зачитывания протоколов вслух. Это считают достаточной мерой. После чего участники, включая подозреваемого подтверждают подписями правильность содержания документа, а вместе с этим и факт ознакомления с ним, с его содержанием. Но в таком порядке обычно оглашается только описательная часть существа следственного действия, оглашается кратко и с искажениями (изменения формулировок, пропуски, умалчивания). Мусора такие выкрутасы оправдывают экономией времени. Ну как же, пока все участники по очереди прочтут текстуру! Следователи тонко пользуются доверчивостью и невнимательностью подозреваемых. А те в дальнейшем изумляются, откуда в протоколе появилась левая информация, куда делись важные данные. Поздно, овца, в протоколе уже подпись твоя стоит удостоверительная. Ещё одна разновидность надувательства – оглашение документа «с экрана». При таком раскладе текст набирается через комп на дисплей, не распечатывается бумагой, следователь его зачитывает по экранному изображению, выясняет у участников верность изложения, если нужно, то подправляет с ходу или делает вид таких исправлений. Все согласны? – тогда только в печать и на подпись. И вновь защита упускает подлог.

Персональное и непосредственное ознакомление с окончательной редакцией бумажного протокола, напротив, позволяет в полной мере проконтролировать содержание всех разделов: данные о времени и месте составления, об ознакомлении с правами, о составе участников и всё прочее. Каждая составляющая сведений по протоколу важна для оценок их допустимости и доказательственного значения. Тем более только собственно-зрительное знакомство позволяет нам устанавливать соответствие происшедших процедур с их отображением в протоколе.

Специальный раздел в протоколе позволят внести в него Замечания о правильности (или неправильности) содержания. Здесь не только можно, но и нужно отметить любые несоответствия, неполноту текстовой информации. Замечания – существенное и самостоятельное средство защиты. Замечания не являются собственно обращением, хотя и могут содержать посыл: прошу учесть, принять во внимание, рассмотреть, удовлетворить. А почему «хотя и могут»? По моему мнению, необходимо выдвигать требования, без которого следаки оказываются, как бы и не обязаны что-либо исправлять, так как их к этому никто и не призывает. Как бы то ни было, Замечания выражают несогласное мнение о правильности сведений. Ни Закон, ни практика не определяют порядок рассмотрения Замечаний на протоколы по досудебной стадии производства. Представляется, что этот порядок должен равняться на правила рассмотрения Замечаний в отношении Протоколов судебных заседаний (сокращённо далее – ПСЗ), как это установлено в статье 260 УПК. То есть любые Замечания должны бы рассматриваться лицом, проведшим следственное действие и составившим протокол, удовлетворяются им или отклоняются специальным решением, а пусть даже и внутри самого протокола с указанием мотивов и оснований этого решения.

Только после выполнения указанных условий производство следственного действия можно считать завершённым, а результаты – зафиксированными. Однако ещё повсеместна традиция, когда те же Замечания к протоколам следственных действий вообще оставляют без рассмотрения. Они, их наличие как бы выпадают из общей процедурной канвы: родившись, Замечания остаются жить своей никчёмной жизнью. Следаки внимания на Замечания не обращают, как если бы такие не имели значения или не заявлялись вовсе. Отсюда непонятно становится, учтены Замечания или нет, оценивать сведения по протоколу вкупе с такими оговорками или эти основные сведения действительны и без сведений по Замечаниям. Такая неопределённость возникает и из-за того, что привнесение Замечаний – достаточно редкое явление. Некоторые следаки за многие года деятельности своей могут ни разу не столкнуться с подобным способом вмешательства со стороны защиты, тем более от прочих участников. В этом – одно из проявлений бестолковости действий защиты. Кроме того, сам УПК откровенно тупит по этому поводу, когда не дал регламентаций по порядку внесения и рассмотрения Замечаний. А это всегда – лишний повод к произволу. Но резонно считать, если предусмотрена возможность замечаний, то они подлежат рассмотрению, они неотъемлемы от остальных сведений протокола, которых касаются по смыслу «замеченного» ими. В ином случае содержание следственных действий останется не бесспорным, а результаты – не явными, а доказательство – в целом недопустимым.

Возможный перечень следственных действий, к участию в которых может быть привлечён подозреваемый, в разы меньше, чем их количество на последующих стадиях участия обвиняемого. К таким действиям относятся проводимые с подозреваемым осмотр места происшествия, обыск, изъятие, досмотр, освидетельствование, допрос, очная ставка, а так же получение явки с повинной, следственный эксперимент, опознание. Соответственно и доступность протоколов предполагается только по таким действиям. На практике редкий подозреваемый из-за краткости его нахождения в этом качестве едва бывает задействован хотя бы в паре-тройке таких мероприятий. Их большинство реально осуществимы уже на стадии обвинения либо самостоятельно проводятся без участия подозреваемого ил вообще до появления такого участника в официальном качестве его.

По прямому смыслу нормы с протоколами всех иных следственных действий, где не участвовал подозреваемый, он знакомиться не вправе. Вернее сказать, норму так понимают: нет у властей прямой обязанности знакомить подозреваемого с материалами, полученными без участия подозреваемого. Но нет и прямых запретов, Закон не предписывает лишения права доступа в категорической форме. Значит, ознакомление всё же может быть осуществлено или по воле следака, или по настойчивым требованиям защиты, или повелению вышестоящих должностных лиц. Это произойдёт, например, когда есть выгода мусорам, есть необходимость «засветить» материалы с целью давления, убеждения в чём-либо, порождения сомнений. Так, подозреваемому могут указать на разоблачительный факт и продемонстрировать в связи с этим протоколы допросов других лиц, в том числе и «липовые». Не обязательно, что такую процедуру ознакомления зафиксируют документально. Но если в ходе допроса следак ссылается в вопросе своём на какие-либо доказательственные сведения, тогда подозреваемый вправе потребовать подтверждений этой информации через непосредственное ознакомление с соответствующими протокольными данными. Существующий всё ещё негласный запрет на ознакомление со сторонними от участия подозреваемого протоколами связан с неувядающей причиной – тайной следствия. Следствие, как это не глупо выглядит, желает быть тайным даже по отношению к подозреваемому. Хотя такая (спорная) позиция законодателя и исполнителей явно не согласуется с нормами международного права, в частности, с общепризнанным правом подозреваемого знать об основаниях подозрений, то есть о фактических основаниях – доказательствах обвинения. А где эти доказательства фиксируются? Верно, в протоколах.

Но и в существующей практике мы находим отступления от сложившихся ограничений. Такие отступы мы обнаруживаем в праве доступа подозреваемого к тем протоколам, что составлены формально без его участия, но с участием его защитника. Ещё одна возможность обнаруживается при рассмотрении судом вопросов о мере пресечения. При наличии ходатайства от подозреваемого суд обязан ознакомить его с материалами, представленными суду от стороны обвинения. А среди этих материалов вполне могут оказаться и некоторые протокольчики. В общем, есть варианты проникновений и инструменты для взлома дурацкой секретности.

3.4.8. Право на участие в следственных действиях

Подозреваемый вправе участвовать с разрешения следователя (дознавателям в следственных действиях, проводимых по ходатайствам стороны зашиты.

Данное право порождается самой природой инициативы стороны защиты, отдельных её участников, их прямым интересом в процедуре и результатах, когда ожидается появление доказательств этой стороны. Но чтобы право это могло осуществиться требуется комплекс формальностей: ходатайство от защиты о проведении следственного действия; ходатайство о непосредственном участии в нём; решение о производстве этого действия; разрешение о привлечении к участию. Сомнительно уже то, что следак вообще решится на проведение действия в пользу защиты. Он постарается уклониться под любым предлогом. Или же в дальнейшем произведёт его, но уже, якобы, по своей инициативе, а значит и усмотрением своим о содержании процедур и составе участников в них. Тем более склонен он будет так поступить, когда заявляется об участии сторонников защиты. Зачем ему такое соглядатайство? Краеугольно встречное право следователя: разрешить или не разрешить. Тогда быстрее он не разрешит или допустит к участию только защитника. Данная позиция основная и исходная, а положительность в разрешениях – исключения.

К исключениям можно отнести случаи, где участие подозреваемого является ключевым, а само производство действия окажется неизбежным. Например, следак не в силах отвергнуть требование защиты о проведении осмотра места происшествия с участием подозреваемого, если защита указывает на возможность обнаружения и изъятия в ходе осмотра оружия убийства на участке местности, что может указать и распознать визуально только сам подозреваемый. Учитывая все эти нюансы, выгоднее, надёжнее для начала просить только о самом проведении действия без намёка на участие защиты.

И только после положительного решения о проведении, далее дополнять свои требования условием личного участия. Желательно с приведением обоснований полезности от этого. И не беда, если по результатам следственного действия будут обнаружены доказательства, не предположенные в ходатайстве и оказавшиеся неожиданными для мусоров. Сюрприз. Следак повёлся лошара и полностью удовлетворил ходатайство защиты, так как результатами заявленного следственного действия ожидалось получить выгодное именно мусорам доказательство, но по итогам, ах, какая досада, выявлен антифакт.

Другим исключением являются случаи, когда право на участие фактически не может быть реализовано, имеются серьёзные препятствия или для участия, или для нормального хода расследования. Например, признает следак необходимым и обоснованным проведение по ходатайству подозреваемого каких-либо экспертных исследований. Экспертиза – это так же следственное действие. Но такие исследования окружены специфическими условиями, связаны с длительностью процедур. Потому нет возможности подселить подозреваемого на многие дни в какую-нибудь лабораторию, и обеспечить его продолжительно-непрерывным наблюдением происходящих исследований. Или же ситуации, когда производство должно осуществляться на значительном удалении. Следаки и сами-то не командируются из какого-нибудь Смоленска в некий Хабаровск, чтобы там лично провести выемку документов, а поручают это местным мусорам. Так что же, подозреваемого через всю державу в Хабаровский край этапировать, чтобы участие его обеспечить?

В защиту от произвола мусоров в вопросе удовлетворить или не удовлетворить ходатайство о проведении того или иного следственного действия Закон не предлагает реальных средств. Некоторые в оправдание пытаются ссылаться на положения статьи 159.2 УПК: подозреваемого, его защитнику не может быть отказано в производстве следственных действий, если обстоятельства, об установлении которых они ходатайствуют, имеют значение для данного уголовного дела. Да хрень собачья это, а никакая не гарантия! Имеет или не имеет значение для дела какое-либо обстоятельство, это решает следак по своему мусорскому усмотрению. И при чём здесь установление обстоятельств? Сторона защиты не обязана ещё и в этом обоснования приводить, когда предмет ходатайства другой – провести конкретное следственное действие для получения доказательств. А какой реально будет получен результат-доказательство, и какое это будет иметь значение для установления обстоятельств – этого заранее знать, об этом однозначно утверждать невозможно. И располагая такими условиями, фактически неисполнимыми, следак легко отшивает любые наши домогательства.

3.4.9. Право на обжалование

Подозреваемый вправе приносить жалобы на действия (бездействие) и решения суда, прокурора, следователя, дознавателя.

Сама возможность оспаривать действия, бездействие и решения мусоров напрямую связана с посвященностью о наличии и содержании таких действий и решений. Отсюда вытекает важное право, которое постеснялись почему-то упомянуть в общем перечне прав подозреваемого. Это право звучать должно примерно этак: Подозреваемый вправе знать обо всех действиях и решениях, затрагивающих или способных затронуть его права и законные интересы. В частности, к таким решениям относятся акты о создании следственной группы; о прекращении уголовного дела (преследования); о продлении срока или приостановлении расследования; о назначении экспертизы; о контроле переговоров; о проведении конкретных действий и мероприятий; о рассмотрении ходатайств. Что касается действий и бездействий, то речь, конечно, идёт о следственных действиях, которые осуществлены или должны бы проводиться, но по воле органа расследования активности в этом направлении не происходит. Принимается во внимание как действие в целом (например – допрос / экспертиза), так и составляющее целого промежуточное (под-)действие (например – скрытая аудиозапись допроса / истребование образцов). Так же имеют значение и внепроцессуальные действия, которые тот же следак может осуществить за рамками официального порядка (например – телефонная угроза свидетелю защиты). Подозреваемый вправе быть посвящённым в происходящее. Только при таких условиях возникает знание существа событий, обстоятельств, результатов, последствий. Что и позволяет мотивированно и обоснованно оспаривать законность актов перед лицом вышестоящих органов надзора.

Жалобы должны содержать явные и однозначные заявления о характере и существе спорных решений или действий, о признании их незаконности (какие предписания и нормативы нарушены, в чём выразилось нарушение), об отрицательных последствиях, которые наступили или могут наступить (вред, ущерб), требования об устранении нарушений и о восстановлении прав или порядка (так называемый предмет жалобы).

Данное Право крайне нелюбимо всеми властными структурами, а особенно мусорами, а особенно теми мусорами, против кого жалобы обращены, чьими действиями или решениями мы – овцы посмели быть не довольны. С чего бы это? А может быть от того такое отношение, что именно этих субъектов процессуальная деятельность будет подвергнута проверке, чьи профессионализм и компетенция кем-то поставлены под сомнение. Зря это они так. Любой порядочный властитель должен радоваться и гордиться, что кляузничают супротив него.

Ранее то препятствия праву обжалования носили более изысканную манерность. Лишали письменных причиндалов, тупо не принимали бумаги или взяв из тут же швыряли в корзину, не разъясняли само право, отправляли жалобу на рассмотрение самому нарушителю, угрожали расправой, кисти рук отбивали. Новое время с вмешательством оголтелых правозащитников, мудацкой гласностью и трусливым присоединением к Конвенциям привнесло цивилизованный (культурный) разврат.

Вчитаемся в норму: «…вправе приносить…», – так в этом лишь право в голеньком виде (первая брачная ночь в отсутствие невесты), но ещё не право на то, чтобы жадоба была рассмотрена. Так мы вынуждены рассуждать вослед изощрённым законникам. Единицы подозреваемых имеют возможность напрямую «из рук в руки» передать свою срамную жалобчёнку адресату. Между ними зябнут посредники, кто в настоящее время и перенял пресекательные функции. Передаваемая почтой, через канцелярии и приёмные, через дежурных в изоляторах или специальные ящики сбора корреспонденции, жалоба, как и любое другое обращение, легко исчезает в пути или со стола адресата. Если, конечно, её направление и передача не были надёжно зафиксированы. Так, в СИЗО арестантам предлагается жалобы передавать дежурным инспекторам, которые сами регистрацию поступающих к ним бумаг не ведут, расписок не выдают, отказывают в факте получения и передачи. Администрация только через несколько дней уведомить должна бы о дальнейшем направлении обращений. Но, когда есть острая необходимость, от любой жалобы могут избавиться, то в помойку сбросят, а то и тайно одарят ею того, к кому в жалобе претензии выражены. На все последующие вопросы о судьбе бумаг только плечами пожмут – не было, мол, таких поступлений, ты гонишь, бродяга, всё, что им передавалось, если передавалось, всё это направлено по адресам. Их разумения и обоснования выводятся от обратного: если менты не направили жалобу в назначенный адрес и не уведомили об этом отправителя, а они всегда так поступают по своим инструкциям, значит мнимый отправитель ничего и не отправлял, брешет гад. Звучит убедительно и логично вполне. Аналогично способен поступить и следак, и прокурор, и судья. Примут жалобчёнку, замылят, а на последующие вопросы и возмущения только бровками мило вскидывают: не было жалобы, и всё тут. Эти выкрутасы вовсе не закономерность и не повсеместность, но временами пользуемый приём. Для арестанта такая ситуация станет неожиданностью или даже невосполнимой проблемой. Что, например, будет означать в результате указанных хулиганств «утрата» кассационной жалобы? Непоступление в суд жалобы в срок расценивается как отказ от обжалования, как нежелание использовать право. Истечение 10-дневного срока пресекает возможность кассационного разбирательства по твоему обращению, а значит, ты лишишься шанса на пересмотр судебного решения по второй инстанции. Выход один. При всякой нужде и всегда нужно пользоваться только контролируемыми каналами передач, снабжёнными регистрационными формами учёта. От получателей и любых посредников добивайся документальных удостоверений отдельными бланками или визами на копиях самих жалоб. Пусть тебя не убаюкают прямые нормативные обязанности властей – незамедлительное направление жалоб и их рассмотрение (статьи 123, 126 УПК).

Что значит «рассмотрение»? Да, праву на обжалование следует встречная обязанность жалобу рассмотреть. Любое же рассмотрение воплощается двояким исходом: удовлетворить требования жалобы, признав её доводы обоснованными, или отказать в удовлетворении, соответственно, отрицая обоснованность. Есть и третий, факультативный вариант – оставить жалобу без рассмотрения по всяким формальным соображениям (статьи 356.3, 363.2, 375.3, 412.1 УПК). Ага, всё же могут и не рассмотреть? Но и по двум основным вариантам гарантия рассмотрения жалоб, как право и обязанность, по своему значению настолько ничтожна, что самым свинским образом искажает исходную конституционную гарантию пересмотра обжалуемых решений (статья 50.3 Конституции), так как при рассмотрении жалоб собственно пересмотр не гарантирован. Одновременно искажена и гарантия защиты (статьи 45.1, 46.1 Конституции), так как рассмотрение жалобы реальной защиты может и не привнести. При существующем произволе, круговой поруке и бессовестности всех без исключения надзорщиков, их представители заточены заведомо на отказ в отношении любых обращений со стороны защиты. А удовлетворение жалоб следует понимать только исключением. Мусора работаю по правилу: отказывать стороне защиты во всём, если нет непреодолимых препятствий для отказа. Естественно, о такой позиции известно и тем, чьи решения или действия обжалуются. И при таком знании они борзеют и вольничают. В крайнем (худшем) случае, отвергнув жалобу, но при явных и существенных нарушениях, словестных подзатыльников своим напихают. А в лучшем случае – навафляют. Но разве это является карой для гомиков?

При всём при том, обжалование – мощное оружие в лапах настойчивых и грамотных. С помощью этого средства создаются прочные преграды своеволию, уязвимо поддавливается обвинительный массив. Жалобы привлекают к твоей персоне и делу твоему внимание широкого круга контролёров, напрягают и сковывают этим вниманием действия противников, принуждают их к осторожности и оглядкам. Они вынуждены станут считаться с твоим мнением и смириться с твоим участием. Но и этим правом необходимо пользоваться разумно, хотя бы уже потому, что из жалоб твоих может быть выявлена твоя истинная позиция по делу, твои намерения и настроения. И даже могут быть выявлены вредные для тебя обстоятельства и доказательства по источникам. Право на обжалование может быть использовано и в виде психологического противовеса, когда обильными потоками жалоб «на всё и вся» создаётся дополнительное напряжение в стане противника. У иных следаков такими шквалами отнимается много сил и времени, рабочий настрой, спланированный ход ломается и выедается сосредоточенность.

Хотелось бы отметить неоправданную ограниченность права на обжалование. Закон обрезал круг субъектов, на чью деятельность распространяется такое защитное воздействие. Но нарушения могут происходить и от иных участников, скрытых и явных. Вот, например, опера и их структурные подразделения. Хотя они и не признаны участниками судопроизводства («орган дознания» – несколько другой участник), их фактическое участие в уголовном преследовании очевидно. И беззакония в их действиях и решениях повсеместны, очень даже влияют на твою процессуальную судьбу. А что, заведомо безупречен всегда в деятельности своей адвокат? А другие участники? Тот же потерпевший может накуролесить, а процессуальные его нарушения в самый раз должны бы через жалобу пресекаться, в отсутствие других достойных средств защиты от подобного. И если нарушительность от всех таких участников не исключается в рамках производства по делу, то должно этому противопоставляться равное право обжалования. Вообще-то некоторая возможность к этому существует, о чём потрепемся в своё время.

3.4.10. О праве защищаться иными средствами и способами

Подозреваемый вправе защищаться иными средствами и способами, не запрещёнными УПК.

Такая правоспособность частично уже была затронута при обсуждении общего принципа «Обеспечение права на защиту» (Глава 2.10). Перед нами очередная порция зыби. Но мы отметили, что главными атрибутами предлагаемых средств и способов защиты является возможность с их помощью сопротивляться обвинению и отсутствие прямых запретов в УПК на их применение. Обратившись к уже существующим комментариям этой нормативной гарантии, всякий раз обнаруживается лишь краткое её воспроизведение без конкретизации самих средств и способов. Комментаторы промусорились и избегают обсуждать это право в практическом и сколь-либо подробном её содержании. Навязчива мысль, что такое тихушничество связано с тонкой и не ясной гранью между «дозволено» и «не дозволено», и трусостью в примерах. Их природная ссыклявость не позволяет овцам уяснить суть дополнительных возможностей, и овца попросту упускает правовые возможности для своей защиты. Само Право остаётся без реального употребления, норма оказывается нерабочей.

Вспомним для начала, что Средство – этакий механизм, орудие, с помощью чего осуществляется защита; Способ – это приёмы, пути, коими достигаются цели защиты в эффективном порядке. К «иным» средствам и способам относятся вообще не упомянутые в УПК (например, обращение в квазисудебный орган – Евросуд); упомянутые в УПК в производном значении (например, вытекающие из обязанностей других участников) и вновь изобретённые тобой или другими (например, введение нормы об обязательной проверке всех свидетелей через детектор лжи). Среди известных мне «иных» средств защиты назову: обращение к Президенту РФ, Уполномоченному по правам человека, В Евросуд, в Международную комиссию по правам человека, в Общественную Палату, в Конституционный Суд, воззвание к средствам массовой информации, акции протеста (не путать с ценными бумагами – акциями), аудио-видео контроль заседаний, призывы властей к совести и справедливости, осенение нечисти крестным знамением, привлечение частных сыщиков. В пример «иных» способов защиты сошлюсь на: допрос свидетелей обвинения, использование судебной практики, заявление алиби, игра в молчанку, сокрытие улик, неисполнение незаконных требований, физическое противодействие насилию мусоров, предоставление ложной информации без ущерба для посторонних, уклонение от явки под благовидным предлогом, домогательства о разъяснении текущих и грядущих процедур.

На самом деле «иных» средств и способов защиты не так много. Норма предполагает перспективу, что такой инструментарий может всплыть с законодательными новациями или прогрессом практики. При этом защитный слой нормы заранее отменяет любые ограничения для подобных изысков, предоставляют некоторую свободу выбора за рамками перечисленного в УПК. Воображение и изощрённость что-либо прикольное подскажут твоим порывам. Но, во-первых, такие средства и способы по сути могут пересекаться с уже заложенными в законах, либо окажутся из разряда «выходка». Поэтому ожидаемая мера противодействия властей от подобных защитительных фигур будет опираться на механизм «обеспечения порядка и соблюдения регламента». То есть любые не оговорённые Законом действия с твоей стороны будут оцениваться через призму поведения участника. Если будет такой вопрос поднят на обсуждение, не следует умалчивать о своей собственной оценке, что производимое с твоей стороны – это применение иных средств и способов.

По собственному опыту порочному знаю, что новые средства/способы обнаруживаются нежданно-негаданно, вдруг, исходя из складывающейся правовой ситуации. Приведу пример. Все десять (максимум – тридцать) суток задержания подозреваемый находится во взвешенном состоянии, томится в ожидании развязки: либо предъявят обвинение (скорее всего) либо отпустят на все четыре (три, две, одну) стороны света (темноты, сумерек, рассвета). Будучи даже отпущен или оставлен без задержания в официальном порядке чел не перестаёт быть подозреваемым, остаётся неопределённое время в незримом хомуте. Была бы шея, а хомут найдётся. Проблема отличия формального задержания от фактического, формальных подозрений от фактических… Перечисленные в статье 91 УПК условия и обстоятельства определяют только основания для задержания. Но отсутствие этих оснований самих подозрений не снимает. Закон не внятно обрисовывает процесс возникновения участника – подозреваемого. С одной стороны указывается, что основанием задержания подозреваемого является случай, когда это лицо застигнуто при совершении преступления. То есть к моменту решения о задержании и самого задержания застигнутое лицо уже расценивается подозреваемым. Но возвращаясь к нормативному определению «подозреваемого» по части 1 ст. 46 УПК находим обратное: подозреваемый – тот, кто задержан, в том числе по основанию застигнутости при (после) совершении преступления. В этой нормативной конструкции вначале происходит задержание, а затем становление свойства «подозреваемый». Сравнивая эти две нормы, мы не находим прямого ответа, что первично: «задержание» или «участник-подозреваемый» (курица или яйцо)? Мы-то разумно понимаем, что первичен «подозреваемый», так как прежде чем задержать кого-то по факту его противоправности в башке у мусоров должны родиться подозрения против этого «кого-то», а значит, этому субъекту тут же присваивается обличье «подозреваемый». Но нам более важно само наличие нормативных противоречий. Такое разночтение позволяет в различных правовых ситуациях утягивать правовое одеяло в любую сторону, и всегда – на себя сироток, и всегда формально-обоснованно. И это – чисто мусорской приём. Тогда любой вправе рассуждать с выгодной только для себя позиции и возражать задержанию тем, что задерживать допустимо только подозреваемого, а подозреваемым на момент задержания никто не объявлен. И наоборот. Резонно считать незаконными гласные подозрения, если чел ещё не задержан, или же не решено о возбуждении против него уголовного дела, или не применена мера пресечения. В этом и есть «иное» средство/способ защиты.

Аналогичные неясность и неопределённость царят в правилах о применении мер пресечения: меру пресечения допустимо применять в отношении подозреваемого, но и подозреваемым становятся в случае применения меры пресечения (смотри статьи 46.1.3, 97, 99, 100 УПК). Более того, три основания для установления, определения статуса «подозреваемый» перечислены в Законе через союз «либо». Это означает строгое разграничение и не совместимость этих трёх позиций, в отличие от формул, если бы основания давались через союзы «или» или «и». То есть Закон не приемлет одновременное использование сразу двух или трёх оснований.

Выноска на обсуждение таких проблем позволяет оспаривать законность процедур, следствие и суд вводит в ступор. Они вдруг оказываются не способны разрешить противоречия за рамками сложившихся и устоявшихся стереотипов, а следом затрудняются правильно просчитать правовую ситуацию на предмет наличия нарушений и путей их устранения. При любом решении властей, их решение окажется спорным. После чего непременно обнаруживается повод для обращения к конституционному судопроизводству (средство защиты), втянуть их в обсуждение и разрешение правовых вопросов, не связанных напрямую с основными обстоятельствами доказывания по уголовному делу (способ защиты).

Теперь возвращаемся к тому, что подозреваемый – это только предполагаемый нарушитель уголовного закона и только вероятный виновник торжества. Тогда все собранные против подозреваемого доказательства, на основании которых следак строит свои догадки, по существу сами считаться на то время должны предположениями. А это означает, что все добытые доказательства причастности и виновности в отношении подозреваемого являются сведениями предположительного характера. И такое свойство эти доказательства будут влачить вплоть до предъявления обвинения. Так? Но ведь одно и то же доказательство в отношении того же лица и при тех же обстоятельствах не может как гермафродит менять своё обличье по усмотрению пользователя – оно либо предположение, либо категоричное утверждение (либо баба, либо кобёл). Отсюда следует вывод об обвинительной ничтожности всех доказательств, собранных в своё время в обоснование самих подозрений против подозреваемого, включая показания его. Такими доказательствами (предположениями) неприемлемо обосновывать обвинение в ходе дальнейшего производства преследования. И если решилась необходимость обвинить и предать суду, то все доказательства причастности и вины следует собирать новым объёмом сведений об этих обстоятельствах или обновить их, возможно даже переоценив в корне. Эти условия не касаются сведений о событии преступления, которые остаются стабильны по свойствам и независимы от наличия и процессуального положения преследуемых лиц. Но органы расследования эти аспекты не учитывают, глаза закрывают на эту лабуду, и доказательства по причастности подозреваемого свободно перекочёвывают в обвинительную базу. Такими доказательствами легко обосновывают даже виновность в Приговорах, например, когда ссылаются на показания подозреваемого. И правильно поступают, так как не находят возражений этому ни от защиты, ни от суда. Впрочем, и здесь и вновь напарываемся пузом на рифы противоречий нормативного характера, уж в который раз позволяющих обвинителям толковать правила в искажённом значении. По статье 171 УПК, следак выносит постановление о привлечении в качестве обвиняемого только при наличии достаточных доказательств, дающих основание обвинять. То есть обвинительные доказательства-основания должны бы существовать в природе ещё до предъявления обвинения, но на время, когда ещё действуют подозрения. Вновь перед нами двойственный характер одних и тех же доказательств на один расчётный период времени. А такое положение, как мы уже выяснили, неприемлемо для объективного расследования, так как влечёт неоднозначность правового статуса преследуемого, процедурную кашицу. Кто-то скажет: «Демагогия всё это». Пущай выговорится.

Ну, прости, громоздкие примеры привожу. Но этим хочу показать, что осмысливая всякий раз ситуации, ты не раз столкнёшься с подобными вывертами, и из их анализа обнаружишь «иные» средства и способы защиты. Как в самом последнем случае, – средство старое: изыскание и исключение недопустимых доказательств, а способ новый: опровержение законности получения этих доказательств ввиду ложного толкования и применения Закона.

Всеми уже перечисленными правами и возможностями подозреваемый может пользоваться активно и широко на грани «злоупотребления». Такая активность, кроме собственно реализации правовых интересов, принуждает следака к дополнительным усердию и вниманию по делу. Зная об активности подозреваемого, он при всяком своём действии и решении будет озираться на возможные реакции со стороны защиты, станет дополнительно напряжен этим положением. Период стадии подозрений относительно краток. В это время следак и так интенсивен в проводке следственных действий и выполнением массы формальностей. Работа забирает все его силы и время, знаете ли, сроки поджимают. А тут ещё этот подозреваемый (мать его!) со своими ходатайствами и жалобами по любым поводам…. На каждое такое обращение требуются всё новые усилия, как минимум для подготовки ответов. Покой следаку не светит. На эти времена забыть ему о семье, доме, бытовухе, отдыхе, и секса лишён он будет, кроме половых отношений с материалами дела. Такие напряги могут привести к истерикам-психозам, вынуждают ошибаться и нарушать законный порядок. А этим можно воспользоваться в свою очередь, не правда ли? Вывод: завали следака работой. Если стресс, то обоюдный, если нервяк, то каждому. Пиши бумаги, даже если повода ясного не видишь, обращайся с любыми требованиями и по всяким основаниям, пусть даже они и надуманными видятся. В неограниченном числе и объёме.

Побегушки, побегушки, побегушечки мои…. Тех, кто скрывается, уклоняется от участия в судопроизводстве именуют в народе «побегушниками». Почему-то наравне с теми, кто совершил побег из-под стражи. Однако существует очевидное различие. Не явиться на встречу – не одно, что слинять с неё. Побег из-под стажи является уголовно-наказуемым деянием, преступлением, за которое наказывают. Только в единственном латиноамериканском государстве такие побеги преступлениями не считаются, если они не сопряжены с насилием или другими противоправностями. В государстве том умно признаётся, что стремление к свободе естественно и нормально для любого здравого человека. Россия, симпатизируя псевдо-гуманитарным идеям, не только согласна с суждениями о наказуемости, но и практику этого доводит до абсурда. От нас с тобой искренне ждут скотской покорности и добровольных восхождений на плаху или в пыточные. Прикольно.

Андрюша П. совершил дерзкий побег из ИВС. С кем не бывает? Дёру дал он потому, что опытом своим знал о беспределе мусорском, что упакуют на срок за делюгу, в которой не замешан. По ночам взломал Андрюха стену фомочкой, и был таков…. Чуть позже Андрюху изловили и вновь под замок швырнули. Но чудо случилось – его оправдали за основное преступление, из-за которого изначально под стражей оказался. Но при этом через самостоятельное обвинение в побеге осудили на реальный срок. Хотя само такое заключение под стражу являлось не законным. То есть этого парня фактически осудили за уклонение от Незаконного лишения свободы.

Забавно?

Побегушки же в форме уклонения от явок и участия в разбирательстве по делу собственно побегом-то и не являются, пусть даже чел и в розыск объявлен в связи с такой пассивностью и признан подозреваемым (обвиняемым). Прямого запрета на данное бездействие, неактивное противодействие УПК не содержит. В отличии от других участников, подозреваемый (обвиняемый не предупреждается об обязательстве явки (до задержания), а если предупреждение делается при применении меры пресечения, то всё равно ответственность не наступает. Не наказуемо подобное для подозреваемого. Что формально в общем-то дозволяет такую меру, как уклонение от явки, отнести к «иному» средству защиты. Да, именно защиты. Ведь мы осознаём и обнаруживаем твёрдое оправдание такому поступку: защита от произвола и беззакония (которые, быть может, только прогнозируются); защита от ограничений в собственноручном сборе доказательств; защита от пристрастий и пыток, защита родных и близких от потери кормильца и от переживаний за его судьбу в неволе; защита от несправедливого осуждения и лишения свободы. В этом есть весомый контраргумент в ответ на упрёки в трусости или несознательности дурацкой.

С другой стороны, никто не обязан считать своё участие в судопроизводстве наиболее важным, долговым обязательством в жизни. Государи так считают? Ну, мало ли что желают они считать правильным для овец! У нас могут быть дела и проблемы значимые и неотложные, с отлучкой далеко и надолго, и без посвящения в планы кого-либо, включая знакомых, близких, тем более каких-то там мусорят. Так ведь и родственники наши не обязаны ни перед кем отчёт давать о нашем месте пребывания и состоянии, удовлетворять чьё-либо любопытство в личной жизни, включая такие интересы со стороны властей. Частная жизнь и свобода гражданина выше любых интересов государства. Кто нам внушил, что мы должны в ущерб своей свободе безмерно уважать чаяния беспринципных мусоров и сопереживать их должностным побуждениям? Тем более в условиях животного к нам отношения. А находясь в срочной длительной отлучке, человек может добросовестно (да к чёрту эту совесть «добрую»!) не знать о вызовах, розысках его и о своём статусе «подозреваемый». Это только Их обязанность – обеспечить наше непосредственное участие, если таковое считают необходимым. Тогда сами пусть и решают свои проблемы. Мы Им своим отсутствием в этом не мешаем. Никто ещё не отменял институт представительства перед лицом органов расследования и суда. На всё время отлучки «подозреваемого» его интересы по делу может защищать адвокат (защитник) по всем мыслимым инстанциям, как это, например, происходило по уголовным делам в отношении Б. Березовского. А связь с защитником может быть вполне эффективной и при одностороннем контакте. Через того же представителя возможно осуществлять любые процессуальные полномочия. Поверь, наблюдать процесс своей казни со стороны много приятнее, чем личное участие в той же экзекуции в роли жертвы. Впрочем, никогда не поздно явиться и отдаться полюбовно.

Вот и ещё одно «иное» средство защиты всплыло – личная отстранённость и участие в форме представительства.

3. 5. Обвиняемый и его правоспособность

Существует две формы предварительного расследования уголовных дел: 1) Дознание – по делам о преступлениях небольшой и средней тяжести, и 2) Предварительное следствие – по делам о тяжких и особо тяжких преступлениях. В зависимости от этого различают участников, ведущих расследование: дознаватели или следователи, а также два вида формулируемых ими обвинительных решений, соответственно: обвинительный акт или постановление о привлечении в качестве обвиняемого, где утверждается о совершении преступлений. Формально, с момента издания таких решений в деле и возникает участник – обвиняемый, обычно вырождаемый из подозреваемого. Из гадкого утёнка является миру ещё более гадкий леблядь.

При общей схожести правового положения обвиняемых по обеим формам расследования я буду обсуждать только аспекты по следственному варианту, где штампуются Постановления о привлечении в качестве обвиняемых (сокращённо – Обвинительное Постановление), лишь иногда оговаривая случаи дознаний.

Если положение подозреваемого определяется наличием лишь подозрений о его причастности, то положение обвиняемого должно быть обусловлено прямыми утверждениями о совершении им конкретного преступления. Такие утверждения могут касаться только события преступления и участия в его совершении лица. Обвинить – значит выдвинуть только предположение, версию о виновности. В ином случае, при утверждениях о виновности, нарушается Презумпция невиновности. Устанавливать (утверждать) виновность вправе только суд через специальные решения об этом – Вердикт и Приговор. Все остальные получают возможность так считать только после вступления в силу Приговора.

Я не случайно коснулся этого вопроса. Многие прокурорско-следственные, не говоря уже о ментах низовых звеньев власти, смутно различают границы дозволенного в своих высказываниях, переоценивают свою компетенцию, толи в силу безграмотности, толи в порядке злоупотребления полномочиями. Сталкивался со множеством случаев, когда не только в обвинительных актах, но ими же издаваемых второстепенных документах, в том числе адресованные сторонним инстанциям, эти деятели позволяют себе утверждать о виновности подследственных лиц. Например, на два ходатайства потерпевшей в одном деле, следователь напрямую ссылался на отсутствие необходимости удовлетворять требования потерпевшей о проведении отдельных следственных действий, так как «вина Ш. полностью доказана собранными материалами». Аналогично на её же последующие жалобы высказался и надзорный прокурор. То есть, ещё до приговора суда эти двое открыто утверждали о виновности и гласно заявили об этом. При том, что в том деле расследование и надзор осуществляли мусора из разряда «высокая квалификация». Что же судачить о низших сословиях. Нет, они не просто ошибаются или заблуждаются. Они нагло уверовали в свою вседозволенность, давно и по убеждению присвоили себе право решать о чьей-либо виновности, а судебную функцию в этом расценивают не более чем формальностью. Если ты внимательно покопаешься в своей делюге, велика вероятность, что обнаружишь подобные гадости. Сгребай их в копилку фактов нарушения ПН.

Обвиняемым становятся, то есть приобретают все права такого участника с момента вынесения решения об этом – Обвинительного Постановления, а не с момента предъявления этого решения обвиняемому лицу или уведомления о нём в какой-либо форме. Между этими манипуляциями может пройти срок до трёх суток (ст. 172.1 УПК). Тогда, в течение этих дней обвиняемый может и не знать о новой своей роли, и, соответственно, пользоваться правами. Опасность таких временных разрывов и отсрочек понимают и сами следаки, когда норовят в присутствии жертвы преследования издать и объявить Постановление. Другие же технично употребляют законодательные разломы и, посредством имеющегося временного запаса, стараются выигрышно для себя осуществить в эти три для важные следственные действия, провести значимые решения. Это позволяет искусственно лишать граждан правомочий обвиняемого по отношению к таким действиям и решениям. Возможно, Закон иные цели преследовал и резервировал такой период для всяческих исключительных случаев, когда обнаруживаются действительные препятствия для незамедлительного предъявления обвинений. Однако у законодателя нашего память девичья, поди ж ты, забыл родненький установить условие исключительности.

Заключение о твоей причастности (или даже виновности) однозначно зародится в следачьей башке ещё до издания Обвинительного Постановления. Естественно, что убеждения следака решением бланковым получают только внешнее оформление всем утверждениям. Убеждение, во всяком случае, предшествует утверждению и предопределяет последнее (причина – следствие). Сам акт обвинения можно считать формой выражения «утверждённой уверенности» в причастности лица. Насколько не формализована ныне процедура выдвижения и предъявления обвинения, всё же по природе своей она остаётся важным и ответственным актом. И несмотря на правовую независимость и самостоятельность, следаки всякий раз предварительно консультируются с вышестоящими мусорами – надзорщиками или крышующими их, дабы убедить тех в правильности и перспективности обвинений, выяснить мнения, скорректировать редакцию, заручиться поддержкой и беспрепятственностью. Таким страховкам и предубеждениям способствует устойчивая и издавна выстроенная двусторонняя взаимосвязь между различными звеньями следственных органов и прокуратуры, а в некоторых случаях с подключением судейских представителей. В этих системных коалициях специально назначенные прокурорики наблюдают и помогают производству по определённому им кругу дел и прикреплённым к ним следственным звеньям. Каждый следак знает своего «папу», танцует с ним напрямую или через руководство своего подразделения, и «папа» этот является по отношению к следаку надзорной надстройкой. Весь проверочный материал и следственная деятельность распределяются промеж прокуроров не в случайном порядке, а сугубо адресно-персонально. Прокурор задолго до формирования Обвинительного Постановления и на протяжении всего расследования по делу в достаточных подробностях будет посвящён в обстоятельства и во все, включая негласные поводы для обвинений. Уже по этой причине направление копии Обвинительного Постановления надзорному прокурору и проверка им этого решения являются чистой формальностью. Прокурор и до поступления к нему копии Постановления о таком решении знал и фактически «дал ему зелёный свет». Потому и редкостны случаи (я таких не знаю), чтобы надзорщики от прокуратуры не соглашались и отменяли Обвинительные Постановления следаков. Или нас попытаются убедить, что деятельность и решения следаков всегда идеальны, безошибочны, всегда законны и обоснованы? Ха-ха!

Обвиняемый – это общее, сводное наименование одного участника, которое конкретизируется в других терминах для отдельных этапов судопроизводства. Со времени назначения дела к слушанию в суде и при дальнейшем рассмотрении существа обвинения по первой инстанции, вплоть до постановления приговора обвиняемого именуют «подсудимый». После вынесения приговора и в зависимости от его резолюции обвиняемого обзывают «осужденный» или «оправданный». Но при всех этих раскладах этот участник остаётся Обвиняемым и сохраняет именно такой коренной статус. При этом период «после вынесения приговора», если вообще не прекращено уголовное преследование, охватывает и всё время исполнения приговора, вплоть до момента погашения судимости. В связи с этим, все общие права обвиняемого, в частности, закреплённые в статье 47.4 УПК, равно распространяются на все подвиды Обвиняемого, под каким бы соусом эта дичь не предлагалась к столу. Права эти, пусть иногда и в изменённой форме, присущи и подсудимому, и осужденному, и оправданному, так как участник остаётся единым в своём общем правовом положении уголовно преследуемого лица. (Даже оправданный!). Это принципиальное правило. По отношению к конкретному праву оно действует до момента полной его реализации или исчерпания самого судопроизводства по конкретному уголовному делу. Исключением являются случаи прямых оговорок в Законе или если сама правоспособность установлена только на отдельно выделенный период или процедуру (стадию). Например, право пользоваться помощью защитника распространяется на все без исключения стадии, где участником присутствует Обвиняемый. И право на заявление ходатайств неотъемлемо Обвиняемому на всяком этапе судопроизводства, ограничивается лишь предметом этих обращений по допустимости вопросов рассмотрения для конкретных этапов разбирательства. И даже право отвода может быть осуществимо за рамками текущего участия отводимых лиц, так как принципиально не отрицается допустимость заочных отводов, когда заранее отвергаются конкретные участники из числа возможных, или с оправданным запозданием, когда исключающие участие обстоятельства выясняются позднее самого участия. С такой точки зрения, после окончания расследования не утрачивается право отвода к следаку, возможен отвод судье и после окончания судебного рассмотрения дела его участием. Только в этих случаях фактический отвод будет иметь форму исправления процессуальных нарушений. В связи с этим немного отступлюсь и замечу следующее.

С какого момента адвокат (или иное лицо) становится «защитником»? Есть два мнения по этому поводу (моё и неправильное):

– Со времени назначения в официальном порядке через признание статуса и принятия властями решения об этом. К такой версии тяготеют мусора;

– Со времени фактического участия, когда адвокат (или иное лицо) начинают применение юридической помощи. Это может определяться временем заключения соглашения, в том числе и в устной форме, или даже фактом осуществления конкретных защитных действий. Такой версии придерживается сама Правозащита.

Может случиться такая каверза: уже после исполнения защитных функций выясняется несоответствие «защитника» условиям участия. Ему отказывают в допуске к делу или выводят из процесса, например, ввиду некомпетентности или заинтересованности. Но в таких случаях следует одновременно рассматривать и вопрос о недопустимости всех доказательств, полученных при участии этого защитника. Такой проблеме почему-то не внемлют. Такая же ситуация сложится и в случаях отводов любого из мусорских участников.

Что же касается оговорённых в Законе ограничений по общему перечню прав Обвиняемого, то их можно обнаружить, например, по частным ситуациям.

Так, производное от права на обжалование – право на кассационное обжалование свойственно и доступно будет только Осужденному (Оправданному), и только в 10-дневный срок со времени постановления Приговора. За пределами этих условий право утрачивается или вообще не наступает. А вот право на представление доказательств относится в узком значении только к стадиям, где осуществляется процесс доказывания – то есть к предварительному и судебному следствию. Хотя в широком значении это право распространяется и на Осужденных (Оправданных), которые могут представлять доказательственный материал кассационному и надзорному судам. При условии, конечно, отождествления таких сведений с «доказател ьством».

Отсюда следует ещё один важный вывод: остро стоит необходимость точного знания не только своих прав в действительном их содержании, но и чёткого представления временных границ действия этих прав. Правомочие ценно своей своевременностью. Неиспользование вовремя отдельных прав по своим последствиям может оказаться необратимым и невосполнимым для интересов защиты, а по сути, – добровольным самолишением благих возможностей. Очередной повод локти грызть.

Применение к участникам двойных наименований – неудобный приём. Это вносит сумятицу не только в виде непонимания действий, действительности прав и обязанностей в умах не-юристов, это создаёт неоднозначность правовых положений участников. (Такой бардельник касается не только многоликости Обвиняемого, но и по стандартам: Прокурор – Гос. обвинитель, Потерпевший – Свидетель и т. д.). Из правила, что при вынесении оправдательного приговора обвиняемый именуется Оправданный, следует, что Оправданный – есть и остаётся неопределённое время Обвиняемым. Кроме того, что такой статус позволяет и после вынесения Приговора пользоваться общими правами обвиняемого, отсутствие чётких границ и размежеваний позволяет любого оправданного в обращениях к нему и вокруг его персоны сколь угодно долго и вполне обоснованно называть его общим наименованием – Обвиняемый. Что без дополнительных разъяснений будет крайне стеснять оправданного, создавать порочное давление на него и его окружающих людишек.

Факт предъявления обвинения, то есть объявление о наличии такового, сам по себе не достаточен для появления в деле обвиняемого. Как уже говорено, каждый участник определяется и выясняется наличием у него комплекса процессуальных прав и обязанностей. Эти права и обязанности, наряду с ответственностью, образуют так называемый «статус», создают облик участника, некий его ореол, внешнюю процессуальную оболочку, которая прививается человеку вне зависимости от его воли, даруется ему торжественно властями в установленном порядке. И человек тот ещё должен стать облачённым в сей наряд, хотя желания его могут и не приниматься в расчёт. Вот так бывает: шёл себе шёл мирно человек, никого не задевал, бац – и он уже обвиняемый. «Шевелите поршнями дальше, товарищ, не задерживайте очередь!». Так что в нашем случае решающим фактором вступления в дело обвиняемого должно считаться не само только гологласное признание статуса, а разъяснение всех свойственных прав, обязанностей (и ответственности) – то есть, правового положения, установленной понятности разъяснений этого положения, предоставленной возможности реального осуществления прав и исполнения обязанностей, и при документальной фиксации всего этого. Конь станет оленем не путём физического вмешательства в его внешний облик, а когда его признают таковым, убедят самого и окружающее зверьё, что он – в натуре олень по жизни.

От верного разъяснения всех и каждого из прав напрямую зависит понимание человеком нового своего положения. Здесь не сгодится формула, что аппетит приходит во время еды. Может оказаться поздно, кость проглочена, а аппетит так и не пришёл, заблудился дорогою. Надёжнее будет слюнки, а может и слёзки пустить до трапезы, о вкусовых качествах и иных достоинствах-недостатках узнать, убедиться в них заранее. Да, твой защитник должен тебе в порядке помощи делать соответствующие разъяснения. Ты сам можешь разъяснения почерпнуть из любых доступных источников. Но так как прямая обязанность разъяснений возложена на следака, то, в данном случае, после его разъяснений и твоего их уяснения ты и станешь действительным Обвиняемым (Прими поздравления, свыкайся с завистью окружающих, отбивайся от фанатов, торгуй автографией).

Психологический момент. Значение имеет, как быстро вникнешь в новый для себя образ, усвоишь его, проникнешься своими возможностями, перспективами и последствиями по объявленной тебе правоспособности. Подозреваемый, – тот ещё тешится надеждами о благополучном исходе. Вообще-то существует правило по статье 172.2 УПК: Следователь должен извещать обвиняемого о дне предъявления обвинения. Такая норма как раз и направлена на обеспечение возможности подготовиться «жертве» гонений не только юридической накачкой, но и морально-психологическим состоянием к инаугурации в сан «Обвиняемый» и грядущим репрессиям. Но разве эта установка на практике исполняется? Нет. Об обвинении ты узнаешь только в кабинете у следака. Ясен хрен, нежданная и резкая смена правового положения и обстановки, как бы ты её не предчувствовал, и даже несмотря на некоторый опыт преследований в шкуре подозреваемого, угнетающе обрушатся на твою психику. Эффект неожиданности и «холодного душа». На то и весь мусорской расчёт. За тобой наблюдают, тебя пытаются взять врасплох. Твои растерянность, ступор, нервный упадок уж очень выгодны им, так как влекут твоё бездействие, волевую беспомощность, устраняют сопротивляемость всем первичным обвинительным процедурам. При этом одним твоим поведением могут обнаружиться изобличающие факторы. Соответственно, от новоявленного обвиняемого на первичном этапе требуется внутренняя выносливость. Нужно найти в себе силы, чтобы преодолеть такое давление, не быть ввергнутым в оцепенение и отчаянность, чтобы сохранить работоспособность, здравый рассудок и ясное сознание. Легко советовать и рассуждать со стороны – осуществить сложно на деле. Где эти чёртовы силы черпать? Как один из вариантов преодоления мандража – относиться «неадекватно» к происходящему с тобой, например, с долей любопытства, заинтересованно и познавательно, или с иронией, как к некому приключению. Это испытанное средство, когда самообманом в корне меняется отношение к происходящему. Ведь не секрет, что проблематичность и влиятельность событий и обстоятельств на наше внутреннее состояние мы создаём лишь собственным психическим восприятием происходящего. В любом случае, у каждого из нас есть первичное право на консультацию с защитником. Можешь воспользоваться им или до момента объявления обвинения, или сразу после этого. Оставшись наедине с адвокатом, выдворив на время следака из кабинета, появится возможность просто отдышаться, привести мысли в порядок, сбить пульс.

3. 6. Права обвиняемого

Фальшивая политика гуманизации и демо(но)кратизма в судопроизводстве «цивилизованных» государств привела к значительному расширению прав обвиняемых по их (прав) количеству, объёму с гарантиями эффективности в реализации. Дремучую Россию с большими натяжками также пытаются причислять к таким цивильным сообществам. Вернее сами наши властители создают, формируют имидж – видимость такого соотношения. С зычным треском, но прослеживается только зачаточное движение в сторону приоритета и уважения прав человека, включая права обвиняемых. Слыханное ли дело, что бы в наших исконных пределах такая распущенность сотворилась?! Хотя общие права, даже в несколько большем объёме от минимума и признаны, но такое признание является скорее вынужденным, декларативным под давлением извне и в порядке заигрывания с быдлом, а на практике действие прав фактически заблокировано формальными препонами. Что и не удивительно вовсе. Насквозь промусорённые власти попросту и солидарно права игнорируют, всем гарантиям дано существование лишь на словах и бумагой, без возможности их реального воплощения наяву. Воля владетеля правом упирается в яростное сопротивление. Все проблемы хищной, эгоистичной сути властных представителей и уродливого народного менталитета: публика доверчива, раболепна перед властью, а та крепка'в своём восприятии скотности народа.

Это не исключительная ситуация для одного нашего государства. Даже такую «передовую» ржавую державу как США глупо считать цивилизованной. Хотя бы по той причине, что это – государство-убийца, где узаконено умерщвление людей через смертную казнь, где множество сфер жизнедеятельности организмов людских пронизано жестокостью, безнравственностью, влекут «отсроченную» смерть. Да и в дряхлой Европе «основные» права всё ещё на пути обретения. Долго, мучительно, с кровушкой. Что в сравнении с этим столь краткий опыт жидеющей России?

Но нам с тобой от этих сравнений нет утешений. Мы желаем справедливости немедля, правда? Права, в каком бы виде они не существовали, должны находить своё воплощение уже здесь и сейчас при действительной возмоге получать плоды с той растительности. Не мною подмечено: мало правом располагать, необходимо добиваться его уважения всеми другими и действенности результативной от его использования. Что понту от дырявого щита, прибитого к стене, да без инструкций по эксплуатации. Уверяю, только от твоих стремлений и настойчивости откроется доступ ко всем агрегатам, махина эта может быть задействована и полезной стать. Права и стороннее уважения приходят только к сильным, дерзким, стремимым.

Итак, что имеем мы в своём арсенале?

3.6.1. Право защищать права и законные интересы, иметь достаточное время и возможность для подготовки к защите

Обвиняемый вправе защищать свои права и законные интересы, иметь достаточное время и возможность для подготовки к защите.

Как-то нелепо и невнятно звучит формулировка «вправе защищать свои права». Так и чешется расширить: вправе защищать своё право защищать свои права… и так далее, как снежный ком: иметь право на право. И не уловить сразу смысл такого норматива. Но он имеется, и достаточно глубокий.

Во-первых, обвиняемый имеет права и законные интересы. Эти права и интересы гарантированно признаны, должны охраняться государством и судом. Верно посчитал кто-то там наверху, что такой охраны, самой по себе, может оказаться недостаточно, если, во-вторых, самому обвиняемому дана возможность ещё и самостоятельно защищать эти же права и интересы. Конечно, такая самостоятельность оказывается достаточно условной, так как за защитой прав (интересов) обвиняемый вынужден вновь обращаться к тому же государству и его властной веточке – суду. Нормой создана структура как бы двойной защиты – защита защиты, двуслойный панцирь. Именно поэтому данный дополнительный эшелон защиты отдельно оговорён и выделен в Законе. Было отмечено, что весь комплекс прав, обязанностей и процессуальных интересов – это и есть обличье обвиняемого, некое спектральное отражение человека в судопроизводственной среде обитания. Все эти права и интересы самостоятельны по существу, и образуют собой совокупность, как отдельные органы и части тела по отношению к организму в целом. При этом элементы внутри совокупности взаимосвязаны и взаимозависимы. Нарушение одной составной части в совокупности – любого права или интереса, влечёт нарушение целостности, негативно влияет на действенность связанных с этой других частей, их разрушение или даже погибель всего организма. Что и определило такое внимание Закона к защите ещё и самих прав с интересами от посягательств на них. И предоставлена такая возможность защиты самому обвиняемому. Нате Вам.

Необходимость защиты возникает, когда существует угроза нарушения, тем более, когда право или интерес уже нарушены. Основное здесь средство защиты – заявление в виде напоминания о праве (интересе) и всякого рода иные обращения, например, обжалование действий (бездействия), которые повлекли или хотя бы могут повлечь нарушение права (интереса). Так, для стадии предварительного расследования в порядке ст. 125 УПК, предусмотрена возможность обратиться с жалобой в суд. Другой путь – обращение в адрес прокурора, руководителя следственного отдела, коллегии адвокатов, руководству экспертного учреждения или любого другого ведомства в порядке вышестоящей контрольности и надзора. Если материалы дела переданы в суд, то обращения о нарушениях, связанных с этим делом, передаются данному суду. Ну а незаконность деятельности самих судов, где на данное время ведётся производство по делу – в вышестоящие судебные инстанции.

Высшим органом защиты прав, если права имеют конституционную значимость, является Конституционный Суд РФ. А ежели права гарантированы межгосударственными актами, то есть возможность обращаться в так называемые квазисудебные органы защиты, типа Евросуда и Международной Комиссии.

Но, возвращаясь к судебному средству защиты посредством судов общей юрисдикции, следует знать о двойственности такого средства. Кроме обращения в порядке ст. 125УПК, существует возможность защиты через исковое производство. Это значит, что пострадавший может обратиться в суд с исковым заявлением о нарушении конституционных прав в порядке рассмотрений гражданским судопроизводством, если только нарушения не являются процессуально-уголовными по существу своему (смотри Главы 24 и 25 ГПК РФ). Как и в случаях обжалования, исковым обращением заявляется о нарушенном праве (свободе), указываются обстоятельства и доказательства нарушения, наступившие последствия, и приводятся требования об устранении нарушения, устранении последствий от него, как минимум – восстановление нарушенного права. Исковое производство имеет свои особенности, в нём присутствует большая степень обстоятельности и доказывания. Например, в отличие оттого же порядка по ст. 125 УПК, где вся нагрузка по опровержению доводов жалобы лежит на субъекте обжалования (т. е. на том, на кого жалуются), при иске, наоборот, всё бремя доказывания возлагается на истца, а ответчик может быть пассивен в опровержениях, если считает, что достаточных доказательств против него не представлено суду.

Но, несмотря на такие сложности, путь исковых претензий я считаю более эффективным, хотя бы уже потому, что твоё обращение будет рассматривать судья гражданской коллегии, едва ли заражённый обвинительным уклоном, то есть не мусорской натуры. Поэтому, если имеется основание (или это основание можно красиво преподнести) для обращения с иском, советую использовать именно такую заморочку, как более предпочтительную.

Другие средства защиты, кроме обращений по инстанциям, мне неизвестны. А вот перечень способов полнится широкими возможностями. Кроме уже упомянутых пособников в форме уголовно(гражданско) – процессуального, конституционного и квазисудебного производств, имеются ещё ряд структур, кто своей деятельностью может исполнить правоохранительные функции. Формально, защищать право допустимо через вмешательство Президента РФ, как гаранта Конституции. Соответствующую проверку могут возбудить Уполномоченный по правам человека, федеральные депутаты, президентские комиссии, правозащитные организации – авторитеты, средства масс-инфо, частные лица из числа участников производства. Подробнее о всех этих средство-возможностях поговорим отдельно. Ага?

Что смущает: правовое обеспечение защиты имеет серьёзную проблему. В действительности, если принюхаться, то обвиняемый лишён эффективной возможности реализовывать самостоятельно своё право на защиту своих прав и интересов. На поверку – данное право оказывается фуфлом. Смотрим.

Во-первых. По всем известным средствам и способам обвиняемый не получает личной возможности, своими действиями и силами себя или своё право защищать напрямую.

Это позволено ему делать только опосредованно – путём обращений к различным контролирующим инстанциям и, гипотетически, к самому нарушителю. То есть, не сам обвиняемый, а должностные лица этих инстанций будут (вправе) проводить проверки: оценивать обстоятельства, устанавливать факт нарушения и принимать меры воздействия, если сочтут это нужным. А сочтут ли? Культивируемый властям порядок совершенно выхолащивает Право, парализует защитный механизм, делая его «пустышкой». Защита поставлена в полную зависимость от воли посреднических органов и лиц, то есть от воли и интересов мусоров.

Второе. Право обвиняемого защищать законные интересы не обеспечено нормами о встречной обязанности властей эти же интересы охранять, поддерживать, восстанавливать. Странно это весьма, но правоохранители не наделены полномочиями (в отличии от защиты прав) защищать законные интересы. Не предписана Законом такая функция для них. Соответственно, не имеется нормативных положений о механизме и порядке такой защиты. Поэтому госорганы, включая суд, не считают себя обязанными защищать всякие там интересы, откровенно отстраняются от этого. Более того, в отличие от таких понятий как «права» и «свободы» из Закона не определить значение и содержание понятия «законные интересы». Спроси мусоров: что это означает? Пожимают плечами. Вот и ещё один повод произвольничать.

Отсутствие официальных толкований для столь значимого правового понятия даже «профессиональных» юристиков разгоняет по тупичкам. Что уж об овцах базарить. Пробуем разобраться, исходя из собственных разумений и практики. Определение «законные» означает, что Интересы должны быть оговорены, предусмотрены самим Законом. Но в УПК содержание Интересов не раскрывается, а понятие применяется простым упоминанием об их наличии только в общих, принципиальных положениях, из которых запросто смысл не уяснить. Следует ли из этого, что обнаружившийся у обвиняемого какой-либо процессуальный интерес в таком случае и не может считаться законным? Похоже на то. Но присутствие, само наличие интересов (заинтересованности в чём-либо) глупо отрицать. А исходить нужно из заинтересованности обвиняемого, как в итогах рассмотрения обвинения (уголовного дела) в целом, так и по отдельным стадиям, процедурам, вопросам-частностям. Всякий раз задаёмся вопросом: чего добиваюсь, какую цель преследую? Ответ на него и определит твой Интерес – искомую выгоду, например, интерес в разрешении ходатайства, в непосредственном допросе свидетеля. Тогда, если имеются какие-либо процессуальные возможности, по ним выявляются и достижимые результаты, достижение коих и есть Интересы. То есть Интересы следуют из правовых возможностей и в таком виде они всё же предписаны Законом, и, следовательно, должны считаться «законными». Ура, нашлась иголка в стоге сена!

Отдельной категорией томятся Интересы обвиняемого, возникающие из конституционных и производно-процессуальных гарантий и принципов. Это те подлежащие удовлетворению правовые нужды и потребности, которые свойственны положению обвиняемого в споре сторон, и без которых не могут быть правильно решены задачи самого разбирательства по делу. Так из презумпции невиновности следует: законный интерес обвиняемого считаться невиновным до выполнения условий, предписанных в самой этой гарантии, включая точное соблюдение порядка судопроизводства. Из принципа состязательности вытекает интерес обвиняемого знать все доводы и доказательства, предлагаемые другой стороной суду для оказания влияния на его решение. С правом на обжалование связан интерес в рассмотрении обращения компетентным органом и исполнения решения по этому обращению.

Прискорбно, но этим и всем остальным интересам обвиняемого ничтожно мало защитного внимания уделяет даже сама сторона защиты. Так и не постигнув или утратив значимую суть этой гарантии, участники и суд в последнее время только всё более удаляются от должного обеспечения законных интересов обвиняемых, делают ручкою «аля-улю» этим интересам, с видом, что их и нет вовсе, заплутав в лабиринтах проклятого формализма.

«…иметь достаточное время и возможность для подготовки к защите». Подготовка к защите – это ещё не сама защита, но действия по её обеспечению. Подготовительные действия многочисленны, специфичны для различных этапов, стадий, отдельных мероприятий. Объём подготовки определяется усмотрением участников, содержанием процедур, значением грядущего действия, собственными способностями бойца и просто желанием готовиться. Ведь некоторые овцы считают, мудро полагают, что способны огрызаться и без всякой подготовки. (Хотя это в принципе невозможно, так как даже ответ на любой пустяшный вопрос требует, пусть и ничтожно малое, но осмысливание – то есть подготовки). В любом случае, процесс подготовки и содержание конкретных подготовительных действий должны быть направлены на Готовность к защите. Можно различать готовность, степень готовности исходя из свойств человеков: умственной, психической, моральной, физической, познавательной и прочими способностями по природе, развитости и состоянию. Всем тем, что определяет так называемую дееспособность индивидуумов в их взаимоотношениях с окружающими, когда обвиняемый способен правильно воспринимать, понимать происходящее, оценивать это, знать свои права, интересы и порядок производства, может свободно пользоваться своими правам и в разумных пределах предвидеть последствия от действий, бездействия, как своих собственных, так и других участников, включая суд. В этих параметрах Возможность выясняется по совокупности перечисленных свойств готовности обвиняемого. Наряду с этим, есть и внешние условия Готовности. К таковым относятся время и сторонние возможности – то есть любые другие, кроме времени, которые не связаны с личными характеристиками человека, а сложились их окружающей обстановки и условий, не зависят напрямую от воли обвиняемого.

Достаточность времени для подготовки – величина изменчивая, относительная. Временной показатель при оценке на достаточность определяется субъективно, то есть собственным мнением человека, исходя из сложившихся обстоятельств и по аналогиям таких же ситуаций и условий.

Для отдельных процессуальных действий в самом Законе установлены общие сроки подготовки к ним. Такие временные периоды являются общеобязательными, выработаны практикой, но предполагают отступления при исключительных обстоятельствах, когда имелись объективные препятствия для достатка во времени. Например, установлен срок в 7 дней до начала рассмотрения дела судом со времени вручения Объебона (Обвинительного Заключения). Этот срок считается достаточным для подготовки и суда к разбирательству, и обвиняемого – к его защите. И если строго обязателен такой срок для судебных властей, непреодолим для них, то по отношению к степени готовности может быть пересмотрен в пользу обвиняемого, если он, допустим, болен или есть иные уважительные причины, не позволившие ему нормально подготовиться. В других случаях сам обвиняемый или его защитник могут заявить о необходимом и требуемом времени для подготовки, или мусора сами, кто ведёт производство по делу, выясняют готовность и необходимость предоставления времени.

Когда временные рамки не оговорены в Законе, оценка достаточности даётся с учётом разумности времени, с учётом способности людей, условий проведения самих действий – их сложности и массива, и с учётом любых других житейских, процедурных обстоятельств, которые в полной мере не могут получить регламентацию нормами, но могут случиться. В первую очередь, и этого критерия придерживается Евросуд, достаточность устанавливается мнением самого обвиняемого. Кому, как не обороняющемуся лучше знать, в достатке или нет имеется (было) условий для подготовки к защите, и готов ли он защищаться к определённому времени. (Защищайтесь, сударь! – Ой, а я ещё не готов.) Основной обоснованной пресекательной границей считается наличие признаков злоупотребления временем или другими условиями, а значит и самим правом. Эти признаки вскрываются пониманием того, что любой другой «нормальный» обвиняемый при тех же равных условиях и за тот же период времени может в полной мере осуществить подготовительные действия свои. В обратном случае, если предоставляемое время употребляется не по назначению и не имелось объективных препятствий, заслуживающих уважения причин, то очевидно неоправданное бездействие, затягивание процедур и производства, что влечёт нарушение прав и интересов других участников процесса. Во всех случаях возникновения вопросов времени и возможностей для подготовки, когда ощутимы проблемы в этом, сторона защиты должна бы пояснять степень своей готовности, сообщать о причинах неготовности, об имеющихся преградах, о количестве требуемого времени и необходимых условиях, быть может и об объёме планируемых подготовительных мероприятий, о нужных мерах содействия от властей. С тем, чтобы и ведущий производство мусорюга был ограничен в произволе, а был понуждаем к обеспечению искомых времени и возможности.

В примерном обозрении подготовка к защите включает в себя следующее:

– о предстоящем процессуальном действии, о наступившей стадии (этапе) производства, о вынесенном решении обвиняемый должен быть заблаговременно предупреждён (уведомлен). Такая заблаговременность определяется, опять же, исходя из необходимых времени и условий собственного порядка;

– ознакомление с нормативной базой, то есть с законодательными правилами предстоящего действия или процедур по текущей стадии, о правах и обязанностях своих и других участников, о порядке осуществления этих прав и обязанностей, о возможных результатах от действий и о последствиях от возможных и предсказуемых действий участников и процессуальных решений;

– ознакомление с доступными материалами дела, с сопутствующими документами;

– сбор материалов в свою пользу;

– консультации с защитником и другими сведущими в текущих вопросах лицами;

– планирование и прогнозирование событий при их различном, в том числе и отрицательном для интересов защиты развитии;

– подготовка возможных обращений (заявления, ходатайства, жалобы и пр.), общее формулирование речевых выступлений;

– нормальный отдых «перед боем», обеспечение здравия и бодряка, ясного сознания (не бухать, не курить траву, не ширяться дрянью, не грузиться сторонними проблемами);

– если ты боговер, помолись своим богам, если нет – пообщайся с домашней живностью (приласкай кота, накорми кур, исполни супружеский долг и т. д.).

Не хило? А ведь это ещё не весь возок.

Так как защита может не ограничиваться общеизвестными способами и средствами, следует запастись «сюрпризами» – неожиданными действиями. Здесь простор твоему воображению, знаниям и творческим талантам. Один известный мне гражданин в ходе его опознания (он, плюс два подсадных статиста) при участии потерпевшей-опознающей, после предложения мусоров этой потерпевшей обозреть представленных ей лиц, соскочил перед ней на коленки и слёзно её просил признать-опознать именно его, как нападавшее лицо, хотя и не нападал сроду и не причастен, и что, если она его не опознает, менты будут и дальше его избивать, а то и вусмерть забьют. Естественно, опознание было сорвано, результатов не получено, а повторность проведения опознания в любой форме запрещена Законом. Так же и любые опознавательные высказывания от потерпевшей официально после этого случая не могли приниматься во внимание. Да, это был непредсказуемый ход, подлый приём, но он позволил защите предотвратить появление вероятно обвинительного доказательства. Обратим взгляд на то, что в указанном случае признания вины не произошло, но в присутствии потерпевшей, статистов и понятых фактически было заявлено о применении физического давления на обвиняемого. Конечно, этот мой знакомец готовился к подобным действиям, поступил обдуманно и руководствовался целью, своими мрачными прогнозами. Этот проныра знал законоположения о правилах опознания и воспользовался ими выгодно для себя.

3.6.2. Право знать об обвинении

Обвиняемый вправе знать в чём он обвиняется.

Данное право должно восприниматься и употребляться с учётом положения Статьи 6.3. Евроконвенции: Каждый обвиняемый имеет право быть незамедлительно и подробно уведомленным о характере и основаниях предъявленного ему обвинения.

Взаимосвязанный норматив означает, в первую очередь, что обвиняемому должно быть подробно сообщено не только существо, но и основания выдвинутого против него обвинения. Второй очередью отмечается срочность, неотложность такого уведомления.

Из требования подробности сообщений вытекает и необходимость разъяснений обвинения, когда кроме сушняка-формулировки обвинения должны сообщаться частности, от знания которых зависит и понимание обвинения.

Разъяснение существа обвинения условно подразделяется на две составные. Первая – описание события и других значимых обстоятельств совершённого, по мнению мусоров, преступления и роли обвиняемого в нём. Здесь в краткой форме обрисовывается картина происшедшего, как это считается установленным в результате расследования. Информация об обстоятельствах и причастности должна быть достаточно полной, чтобы ею отражались все важнейшие характеристики деяния, которые повлекли выводы по всем признакам вменённого состава преступления. Так, если указывается на совершение преступления «группой лиц по предварительному сговору», то обвиняемому должна быть представлена информация: о лицах, образовавших группу; о конкретных действиях этих лиц в составе группы; об их же общих, согласованных мотивах и целях; о характере, времени, содержании сговора и соучастия. Но заглавная часть разъясняемого существа – это сведения по подлежащим доказыванию обстоятельствам: событию (где, когда, что случилось), способу, умыслу, мотивациям-причинам, причастности конкретных лиц. Например, 31 декабря 2008 года около 23 часов 30 минут гражданин Тимоша и его знакомый гр. Евгеша, находясь в состоянии опьянения, передвигались нетрезвой походкой по ул. 26-ти Бакинских комиссаров. В районе дома № 13 эти два психа узрели гражданку Снегурку, в руках которой имелась ёлка нарядная в количестве 1 шт. У Тимоши и Евгеши умысел созрел на завладение ёлкой путём её открытого хищения, о чём они и сговорились тут же промеж собой. Тимоша подошёл к Снегурке сзади, а Евгеша к ней подступил… тоже сзади и в грубой форме предложили потерпевшей передать им безвозмездно ряженое растение ввиду их острой нужды в таковом. На что Снегурка вежливо отвечала им: а не желали бы они пройти на мужской детородный орган(?). В указанном направлении ныне обвиняемые идти отказались категорически. После чего обвиняемый Тимоша подошёл к Снегурке сзади ещё теснее, стал высказывать в её адрес угрозы причинения телесных повреждений, могущих по неосторожности повлечь её смерть, и стал открыто демонстрировать имевшийся при нём предмет, конструктивно напоминающий праздничную хлопушку 44 калибра, снаряжённую боевым зарядом мелко-дробно-свинцовой конфетти. В свою очередь гр. Евгеша стал угрожать потерпевшей рулоном серпантина в виде свёрнутой стальной ленты с двусторонней заточкой. Данные предметы были использованы в качестве оружия. Снегурка реально восприняла угрозы, хотя и виду не подала, а вежливо нарекла нападавших гомосексуалистами на букву «п», и предложила им вместо ёлки опять же детородный орган мужской в оральные их отверстия. С этим предложением нападавшие также не согласились, а обращение сочли оскорбительным для себя без всяких к тому оснований. Хотя и виду не подали. Далее, реализуя умысел на открытое хищение путём насилия, применения оружия и угроз, Тимоша напал на Снегурку. Напал на неё и Евгеша. В то время как Евгеша удерживал потерпевшую за язык двумя руками, Тимоша просунул хлопушку под подол сорочки потерпевшей и произвёл три направленных вдоль тела касательных выстрела. В результате выстрела были укромно повреждены веселительно-важные органы на передней поверхности пуза и в подмышечной области Снегурки. Данными ранениями был спровоцирован безудержный смех со спазмами верхних глотательных путей. Что является тяжким вредом здоровью и в итоге повлекло смерть потерпевшей. С похищенной ёлкой и украшениями на ней обвиняемые скрылись в ближайшей темноте и распорядились данным имуществом по своему усмотрению, а именно – одарили ими бездомных бродячих цыганских детей, проживающих по адресу… Примерно так.

Вторая составная часть разъяснений (которая по тексту может быть и первой либо дробно располагаться в начале и в итоговой части обвинения) – описание состава преступления по всем основным признакам, как это предусмотрено в статьях Особенной части УК РФ со ссылкой на конкретную такую статью. Применительно к приведённому примеру это должно прозвучать так: Тимоша обвиняется в совершении разбоя, то есть нападении с целью хищения чужого имущества с угрозой применения и применением насилия, опасного для жизни и здоровья, группой лиц по предварительному сговору, с использованием (применением) предметов в качестве оружия и с причинением тяжкого вреда здоровью потерпевшей. Таким образом, он совершил преступление, предусмотренное статьёй 162 часть 4 пункт «в» УК РФ. (То же самое отдельно по Евгеше и по «мокрухе»). При этом, все непонятные обвиняемому формулировки юридического толка, типа «хищение, имущество, насилие» и подобные, в случае нужды должны быть расшифрованы по их смыслу и значению.

Основания обвинения подразделяются на формальные и фактические.

Формальные основания – это установленные в УПК поводы и причины выдвижения обвинения и предъявление его конкретному лицу. В числе их: наличие достаточных доказательств (ст. 171.1); общие требования об уголовном преследовании, наказании виновных и возмещении вреда (ст. 6 и 21).

Фактические основания – это выявленный фактический материал, доказательства-улики, их оценка, на основании коих орган расследования посчитал установленными как событие преступления, другие обстоятельства, так и причастность обвиняемого. Именно о достаточном наличии таких доказательств и указано в статье 171 УПК. Здесь важно, что «доказательство» – это не столько название источника – документа, предмета, сообщения, но внутреннее содержание этого источника – конкретные сведения по источнику, на основании которых и установлены обстоятельства преступления (ст. 74 УПК). Из этого следует, что если, например, в поддержку обвинения следак опирается на показания свидетеля, то в качестве фактического основания того обвинения он должен указать о наличии самого источника (показания свидетеля Скворцовой), его форму (по Протоколу допроса от…), а главным образом – раскрыть кратко содержание самих показаний (Скворцова показала, что…).

Выразим сожаление. При нынешнем полном пофигизме всех без исключения надзорных органов, а с тем, естественно и мусоров, производящих расследование, продолжается тухлая практика, когда, предъявляя обвинение, обстоятельства преступного деяния сообщаются не кратко, а в крайне сжатой форме, разъяснительная процедура ограничивается вручением «сухого» текста копии Обвинительного Постановления (На, читай!), а фактические основания – доказательства – не сообщаются вовсе. В части необходимости приведения доказательств, если вопрос об этом поднять, сторона обвинения ссылается на отсутствие буквальных прямых предписаний в УПК сообщать обвиняемому изобличающие его сведения, во-первых, и на мнимую тайну следствия, во-вторых. Однако такое толкование Закона явно противоречит Евроконвенции, принципу состязательности и ущемляет право на защиту. Очевидно, что в созданных условиях обвиняемый утрачивает возможность уяснить суть обвинительных претензий из-за скрытности самих причин вменения ему деяний и непонятности выводов о его причастности, а также характера действий в свете их противоправности. Обвиняемый, имея одновременное право возражать обвинению и представлять свои доказательства, фактически лишён возможности реализовать такие права – он не в состоянии определиться в средствах защиты, в том, какие обстоятельства и доказательства ему нужно бы опровергать, какие контрдоказательства мог бы он предложить в противовес обвинительной информации. Кто-то может быть и способен догадываться об уликах и сути дела, но личную проницательность (а то и точные знания, но из иных источников и иными путями получения, включая собственный опыт) в расчёт не берём. Таким образом, ограничения носят чрезвычайный характер для интересов и прав защиты, однозначно препятствуют самой возможности состязаться уже на начальном этапе преследования, обоснованно доказывать свою правду-матку и добиваться справедливости. Представление «кое-каких» подробностей по существу обвинения сугубо в Обвинительном Заключении нисколько не исправляет ситуацию, так как к тому времени расследование фактически завершается, а время и возможности на добычу аргументов для защиты утрачиваются безвозвратно. То есть практически на всё время расследования стороне защиты предлагается «игра в жмурки». Чур, жмурится всегда овца.

Правовой облом и правоприменительная извращёнка глубокие корешки пустили в сознании судопроизводственников. Столь глубоко, что и основная масса адвокатов не различают среди обязанностей второй стороны функции по представлению фактических оснований обвинений. Эта мудейшая позиция, стадно-бездумное поверье привело к тому, что перед органом расследования вообще не ставят вопрос о существе фактических оснований обвинительных претензий, не обжалуют такое щемящее бездействие и явную необоснованность решений (не представлено оснований – значит необоснованно, вне зависимости от их возможного существования по запертым комодам и погребам). И все контрольные органы отзываются равной пассивностью, абсолютно безынициативны в устранении данных нарушений Права на защиту. По умолчанию, конечно. Так как мало кто и обращается по такому поводу. В этом живой пример, что свои права не только знать и понимать нужно, но неустанно добиваться их полного обеспечения, не дожидаясь благоволий со стороны мусоров. В этом и суть защиты Права на защиту, как мы обсудили это выше. Пока овца не мявкнет, пастух не перекрестится.

Те же разъяснительные требования в полной мере распространяются и на любые последующие изменения обвинения, сколь бы существенны они не были. Обвиняемый вправе знать не только существо изменений, но и их причины, опять же – основания изменений. Покажи нам, следак, фактический материал, от чего изменил ты свои выводы и позицию! Это касается даже таких измен, которыми состоялся отказ от обвинений или прекращения дела (преследования). Здесь обвиняемый, хотя и как бы утрачивает свой статус (А отменено ли было Обв. Постановление?), и формально, кто-то смеет рассуждать, мол, он уже и не участник судопроизводства вовсе… Лажа. Право реабилитации позволяет добиваться полного замаливания вреда и ответственности для его причинителей. Всякий реабилитант вправе знать о тех обвинительных доказательствах, что следак воспринял супротив него в своё время. Нет ли клеветы, лжи заведомой среди обвинительных улик? Не занимался ли какой Хоботок фальсификацией или подлогом? И насколько собранного материала на время предъявления обвинения было достаточно, чтобы осквернять достоинство публичным преследованием? Так что у защиты могут иметься, обнаружиться собственные основания преследования самих мусоров и их приспешников заядлых. Почему нет, если есть повод удобный вздрючить их?

3.6.3. Право на получение копий обвинительных актов

Обвиняемый вправе получать копии постановления о привлечении в качестве обвиняемого, постановления о применении меры пресечения, Обвинительного Заключения или Акта (в случае дознания).

Перечисление в Законе только этих решений нисколечко не обозначает отсутствия права получать копии и других процессуальных решений и актов правового свойства. Любые мусорские решения, которыми так или иначе затрагиваются права и интересы обвиняемого, и которые он мог бы оспорить, должны быть доведены до внимания обвиняемого. На сей счёт в некоторых специальных нормах указано об обязательности вручения именно копий решений (смотри ст. 47.4.2, 213.4, 356.1 и др. УПК). В иных случаях обвиняемого обязаны ознакомить с решениями или сообщить о них, и в исполнение таких предписаний направляют в адрес обвиняемого Сообщение с кратким приведением в нём содержания только резолютивной части решения (статьи 145.2, 195.3, 214.4 и др. УПК). Но и здесь необходимо настаивать на предоставлении полных версий решений через ходатайства в порядке Главы 15 УПК.

Акцентированное же закрепление права получать копии обвинительных и меропресекательных решений связано, по сути, с наибольшей конституционной значимостью самого права, важностью его обеспечения, крайним характером мер и последствий по таким решениям. Ведь ими затрагиваются такие фундаментальные гарантии, как право всякой твари на свободу, неприкосновенность личности. Закон через такие прямые установки стремиться обеспечить Максимальную прочность прав и возможность защиты от таких решений, как минимум через знание о них.

Овладение текстами решений, Заключения или Акта, ничем неограниченный доступ к их содержанию, позволяют напрямую воспринимать, достоверно уяснять не только существо (предмет) решений следаков и их выводы, но и мотивы, основания этих решений, а обвинительные решения ещё и сопоставлять с Заключениями (Актами). Непосредственный анализ потрошков документов позволяет оценить их правильность, аргументированно их (решения) обжаловать. Я не оговорился, Обвинительные решения не только возможно, но и нужно обжаловать, как и всякое любое решение, оно обжалуемо через вышестоящие инстанции в случаях несогласия с ними. В связи с этим забегу чутка вперёд, чтобы обостриться на одной проблемке.

Отчего-то так повелось, что Обвинительные Постановления в среде юристов всех мастей считаются не обжалуемыми. Чушь собачья! Никаких ограничений в праве на обжалование в отношении таких процессуальных решений следаков Закон не содержит (статья 19.1 УПК), и принципиальных оснований для подобных запрещений не существует. Некий барьер усматривают в том, что такими решениями реализуется верховное право следаков решать об уголовном преследовании через обвинение, а спор по существу этих же решений входит в компетенцию судов первой инстанции при поступлении к ним дел и обвинений для рассмотрений их существа. Вот и рассуждают: тот суд впоследствии и вправе решать спор, а сейчас, на стадии расследования обсуждение существа обвинений неуместно. Отчего же? Обвинительное Постановление является «заурядным», не имеет большей или преимущественной ценности в сравнении с любыми другими решениями следака и не обеспечено какой-либо спец. защитой от посягательств несогласных с ним. На такие Постановления в полной мере распространяются требования законности, обоснованности и мотивированности (ст. 7.4 УПК). И все без исключения эти качества Постановления обвиняемый (и его защитник) вправе оспорить по Праву обжалования (ст. 19.1, 47.4.14 УПК), в том числе через суд по месту производства расследования (ст. 123 УПК). В таком случае суду могут быть заявлены доводы о незаконности, необоснованности постановления, в части того, что не выполнены следаком условия статьи 171 УПК о «наличии достаточных доказательств» для привлечения в качестве обвиняемого: «достаточные доказательства отсутствуют» – заявляешь ты не скромно. Тогда органу расследования потребуется опровергать эти доводы. Куда деваться? А это возможно только через демонстрацию наличия самих доказательств и обсуждения достаточности таковых для построения обвинительных выводов. Забавно…

Как минимум, через такое разбирательство у обвиняемого (вдруг) появляется возможность ознакомиться уже на этой стадии следствия с существом доказательств обвинения, так как эти материалы станут достоянием судебного производства, доступ к которым у второй стороны свободно открывается по принципу состязательности. При этом любопытно, каким образом сам суд будет делать оценку достаточности доказательств, а вместе с тем и исчислять параметры обоснованности обвинения. Суд фактически принуждается к заимствованию части функций стороны обвинения, при одновременном контролировании правильности позиции этой стороны, и тем самым к постановке предварительных суждений о правильности уголовного преследования конкретного лица, что, в свою очередь, окажется в противоречии с теми же принципами. Но это уже не наша с тобой проблема, курсант. Тут же дополнительно отмечу (по секрету), что аналогичный доступ к доказательствам (когда мусора упрямствуют нормальному порядку) появляется и через обжалование Постановления о применении меры пресечения, если перед судом ставиться вопрос об обоснованности этого решения.

3.6.4. Право на возражения, показания или отказ от их дачи

Обвиняемый вправе возражать против обвинения, давать показания по предъявленному обвинению или отказаться отдачи показаний. При согласии обвиняемого дать показания он должен быть предупреждён о том, что его показания могут быть использованы в качестве доказательств по уголовному делу, в том числе и при последующем отказе от этих показаний, за исключением случая, когда эти показания даны в отсутствии защитника, включая отказ от такового, и не подтверждены в суде самим обвиняемым (Присказка к Праву в одной и той же норме – ст. 47.4.3 УПК).

Возражение может быть выражено в форме простого несогласия с обвинительными утверждениями: «возражаю; не согласен!». В этом – пассивное возражение, отрицание обвинения в целом или по каким-либо отдельным доказываемым обстоятельствам (вина, причастность, событие, мотивы и иже с ними). Активные возражения подразумевают ещё и обоснование несогласия путём выдвижения контр-аргументов и доказательств защиты. Любой и этих вариантов приемлем и достаточен сам по себе. И во всяком случае нельзя упрекнуть обвиняемого в необоснованности его возражений, тем более против него обращать факт отсутствия возражений, так как существует ещё и «право на молчание». То есть отсутствие гласных возражений не может приравниваться, восприниматься как косвенное согласие с обвинением, при том что всяким правом мы можем пользоваться, но не обязаны. А вот опровергать возражения обвиняемого (ведь они – тоже доводы защиты!) орган расследования обязан. Но таких действий по опровержению, пусть даже формального свойства мы на практике не встречаем, когда бы в ответ на возражения следак дал бы этим возражениям свою оценку, например об их несостоятельности. Подобная немота однозначно и в свете Презумпции невиновности должна расцениваться в пользу обвиняемого и против позиции обвинения: нет опровержений возражениям, значит, возражения не опровергнуты, значит, возражения правильны, а обвинение ошибочно.

Любопытный момент. Обвиняемый может выступать источником только одного вида доказательств – собственных показаний. Возражения, как информативные сведения, не являются доказательствами в числе допустимых видов. Тогда, если в возражениях содержатся какие-либо сведения по значимым обстоятельствам дела (а такое бывает), меры реагирования по этой информации принимать обязаны, обязаны принимать во внимание всё заявленное. Но применять такие сведения в качестве доказательств, в том числе обвинительного толка, орган преследования и суд не вправе. Значит, через подобные возражения возможно задать стороне обвинения какие-либо ориентиры по расследованию без угрозы использования доказательством самих возражений.

Кроме того, возражения – это ещё и акт выражения обвиняемым своего отношения к обвинению. Для установления такого отношения предусмотрены отдельные процедуры мероприятия и при предъявлении обвинения, и в дальнейшем судебном рассмотрении (статьи 173.2, 273.2 УПК). Но эти процедуры почему-то ограничены выяснением вопроса о признании обвиняемым своей виновности. Через такой заплёт попросту стремятся преодолеть Презумпцию невиновности. А как ещё это понимать? Несмотря на то, что сам Закон предлагает возможность выяснять виновность у самого обвиняемого, сами выяснения и их результаты заведомо ничтожны. Можно смело отстраняться, уклоняться от ответов на подобные выяснения (Я отказываюсь отвечать на данный вопрос; Я затрудняюсь…; Я не готов, я отвечу позднее…). Если ты был в отключке, когда разжёвывал тебе, повторю: Во-первых, не в компетенции органа расследования устанавливать виновность, это – прерогатива суда; Во-вторых, признание или не признание обвиняемым своей вины юридического значения не имеет, и в-третьих, сам обвиняемый не в состоянии объективно оценить свою виновность – психическое отношение к содеянному. Однако органы расследования и суды продолжают идиотскую практику, они горазды принимать во внимание даже «частичное признание вины» из уст обвиняемых, ссылаться на данные факты в своих процессуальных решениях, как на основания выводов о вине. При том, что абсолютно не объяснимы смысл и значения этой формулировочки «частичное признание…». Либо виновен человек, либо он не виновен в рамках предъявленных обвинений. Третьего – этой долбанной частичной вины, – не дано и быть не могёт. Абсурд. Здесь впору ставить вопрос о конституционности самих норм УПК о порядке выяснения отношения обвиняемого по вопросу его виновности, как возможность высказать свои возражения по существу обвинительных претензий. Ещё отметим, что возражения обвинению возможно заявлять в любое время по желанию обвиняемого, в любой форме (устно или отдельной бумагой), и во всяком случае требовать их рассмотрения и решений по ним.

Принимая во внимание, что подсудимый, осужденный (оправданный) – это лишь разные лики того же обвиняемого (ст. 47.2 УПК), то и право возражать обвинению равно распространяется на все стадии судопроизводства, последующие и за предъявлением обвинения. То есть не имеется формальных ограничений возражать обвинению при рассмотрении дела по первой инстанции, в кассационном или надзорном судах, по новым или вновь возникших обстоятельствах, путём обращений в любые и не только властные органы. Оспаривая приговор или иные решения по делу, обвиняемый во всех таких случаях возражает – так или иначе выражает несогласие с обвинительными доводо-выводами, производными от первоначального обвинения.

Любой тупице ясно, что право и возможность возражать обвинению возникает со времени зачатия самого обвинения и его вывоза на свет божий, предъявления то есть. А вот известному мне чувачку (он слыл тупицей «не любой») оказалось это ясным не совсем. Что учудил это хлыст…. Будучи ещё официально подозреваемым, он направил прокурору Возражения на обвинение. В бумаге той было заявлено, что чувак не согласен с обвинением его в таком-то преступлении, которое предъявил ему с обозрением текста следак на первой же встрече (адвокат не присутствовал), но на руки постановление выдано не было, мол, позднее вручат; в Возражениях указывалось, что такие-то обстоятельства по обвинению являются ложными, что квалификация действий не верная, что обвинение насыщено противоречиями, и что не выполнены должные процедуры предъявления. Возражения, конечно, отклонили по формальным основаниям. Но его искренние возмущения восприняли поверьем, что имелись действительные попытки незаконных провокаций со стороны следака. Всё стройно и логично подведено. Следака того на всякий случай отстранили от производства по делу. Может в том и были изначальные замысел и цель?

В отличие от аналогичных прав подозреваемого, право на дачу показаний обвиняемым связано уже с наличием утверждений об определённом состоявшемся событии преступления, о причастности конкретного лица, а то и группы лиц. Попутно обрати внимание на очередную хитринку в содержании нормы: вправе давать показания по предъявленному обвинению. В искажённом понимании мусоров эта установка позволяет им на деле ограничивать объём показаний пределами предъявленного обвинения. И такие ограничители включаются только когда выгоду находят в этом сами обвинители, конечно в случаях, когда могут быть порождены сомнения в правоте обвинения. Например. Ты в суде пытаешься опровергать обвинение показаниями о том, что не ты кидал бомбу в царя, то шмальнул в него Сашка Ульянчик (или она сама кинулась). И, как очевидец происшествию, описываешь обстоятельства. Следуя правилам, твои обвинители должны бы опровергать такие доводы, исследовать существо сведений, выискивать в противовес новые доказательства, в том числе через допрос самого Шурки. Хрена лысого! Несмотря на фактических характер твоих показаний, как сведений о невиновности и непричастности, их отвергнут по простой причине того, что предъявленным обвинением не охватывается участие какого-то там Ульянчика, какие-либо преступные действия сторонних лиц против императора не входят в объём обвинения против тебя и, следовательно, показания такого содержания данного обвинения не касаются, не подлежат обсуждению и оценке по существу. И такие ограничения могут обрезать показания обвиняемого далеко за осязаемыми границами «относимости к делу».

С другой же стороны, показания обвиняемого ценны оказываются тем, что нередко оказываются едва ли не единственным доказательством защиты. Доказательством, которое не может быть проигнорировано. Допрос обвиняемого – обязательная к осуществлению процедура для самих мусоров. И показания обвиняемого оказываются неизбежны, если только он сам не воспользуется правом отказа. В то время, как любые другие сведения защитного свойства, всегда находятся под угрозой вычленения и утраты. Знаем, свидетеля защиты могут под каким-либо предлогом не допросить, а если и допросят, то «забудут» включит в протокол проблемные для обвинения показания. С тем же успехом следак может отвергнуть всякое ходатайство защиты о проведении какого-либо следственного действия, где могут быть получены доказательства. А вот с допросом и показаниями обвиняемого так не поступить. Все заявленные в показаниях факты и обстоятельства мусора вынуждены будут проверять и опровергать, а представленные в ходе допроса другие доказательственные материалы – приобщать к уголовному делу и исследовать по существу. В том числе через проведение иного рода следственных действий. Тогда обвиняемому следует и в самих своих показаниях напрямую ссылаться на наличие представляемых им доказательств и кратко изложить их содержание, и дать им собственную оценку – что именно подтверждают или опровергают эти сведения. Желательно те же самые данные представить отдельным заявлением и параллельным путём. Такая перекрёстная подстраховка не обязательна по Закону, но оправдана практикой – не позволяет мусорам уклоняться от приобщения и проверки таких доказательств. А в случае же их утраты, в том числе и намеренной, можно рассчитывать и на то, что своевременно не опровергнутые тем же следаком показания обвиняемого и о существе представленных в ходе допроса других доказательств, должны будут приниматься в суде сами по себе, как достоверные сведения о фактах, пусть и производной значимости.

Право давать показания не может быть ограничено волей других участников, хотя попытки этого повсеместны, намерения мусоров очевидны в этом направлении. Это значит, что по собственному желанию обвиняемый может показания давать в любом их объёме и в любое время расследования или судебного рассмотрения, не только непосредственно вслед за предъявлением обвинения, но и заявив о необходимости дачи показаний в более позднее время или при наступлении определённых условий (например, после допроса свидетеля) или при необходимости дополнений прежде поведанного.

Право – не обязанность. Из чего следует, что весь объём сообщаемой информации определять может только сам обвиняемый. Тогда он может самоограничиться лишь рамками собственных изложений, по желанию отвечать на вопросы адвоката и отказываться от ответов по вопросам других участников (следака, терпилы, судьи, присяжных). Показания – это в первую очередь устные и непосредственные сведения, которые обвиняемый сообщает при допросе лично, если он, конечно, физически способен на это.

Поэтому неприемлемы любые иные формы передачи (ретрансляции) показаний: через адвоката, аудио-носитель, средства связи и прочие посредничества, кроме соучастия переводчиков. Любая опосредованно передаваемая информация «от имени» обвиняемого может восприниматься иным видом доказательства, но никак не показаниями, и в отсутствии самих показаний не может считаться достоверной. С другой стороны, может быть полезным подкрепление прямых показаний через параллельную их фиксацию в иных формах, например, через собственноручные или звукозаписывающие изложения. Это позволяет иногда избежать искажений по протоколам.

Показания должны касаться лишь обстоятельств рассматриваемого уголовного дела и связанных с ними фактов (правило относимости). Так и эту тематичность определяет сам обвиняемый, а при потугах следака ограничивать показания по основанию «отношение к делу не имеет» надобно указывать необходимость и значимость представляемых сведений, возражать самим ограничениям. Безусловно, порожняя брехня о посторонних для дела вещах будет пресекаться. Хотя некоторые обвиняемые и использовали приём: регулярными, уходящими в сторону от темы рассуждениями шибко трепали нервы и терпения мусорам. При том, что границы относимости трудно различимы, и не всегда сразу въедет допрашивающий, в какое болото укатывается разговор.

Право отказаться от дачи показаний производно от Права обвиняемого давать показания (но со знаком «-»). Само собой, если не запланирован или не осуществляется сам допрос и не извергаются показания, то не может быть обеспечено и право отказа. Нет допроса – нет показаний, а требования обеспечить право отказа повисают в воздухе, выглядят чудно.' Однако я встречал комичные случаи (внешне предурковатые), когда обвиняемый требовал настойчиво своего допроса, а когда ему предоставляли возможность дать показания, тот отказывался от их дачи. И так несколько раз кряду. Что ж, это он реализовывал одно такое право отказа через создание предпосылок для его возникновения? Иную цель преследовал? Подозревал я тогда, что шельмец (богом не меченный) такими движухами добивался свиданок с ленивым защитником. И вот что ещё. Заявленный по праву Отказ отдачи показаний не является всеобъемлющим и не констатирует окончательную позицию. Отказ при одном допросе не лишает права дать показания позднее. Отказ от дачи показаний по одному факту или вопросу не означает отказ от показаний вообще. Всякий раз должны выяснять у обвиняемого характер и пределы его отказа.

Процедура получения показаний от обвиняемого, так же как и применительно к подозреваемому, отмечается в Законе рядом предупредительных условий. Поперёд всего должно быть получено прямое согласие обвиняемого на предложение дать показания (согласен/не согласен). То есть должен быть поднят конкретный вопрос и получен однозначный ответ с протокольной фиксацией воли обвиняемого. Все прочие формы побуждения к показаниям (желаете? – желаю; не возражаете ли? – не возражаю; и т. д.), тем более отсутствие возражений по умолчанию, – не определяют категоричного волеизъявления обвиняемого, как его согласия (Варианты: желаю, но не согласен; возражаю, но согласен). В иных случаях обвиняемый вправе утверждать, что согласие им не давалось, а показания вынуждены или даны ввиду заблуждений о сути процедур. Отсутствие согласия или прямой отказ препятствуют получению показаний, ну и освобождают следака от всех последующий разъяснений и самого допроса. Объяснять причины несогласия вовсе не обязательно и обвиняемый может запросто заткнуться при любых пробах развязать ему язык. Но следак может быть и сам вполне удовлетворён отказным результатом. У всякого своя ягода-выгода.

Второе действие после получения согласия – это разъяснения в порядке ст. 11 УПК о доказательственном значении показаний, которые вот-вот могут вырваться из пасти овцы. Здесь следак должен разложить в понимании обвиняемого те последствия (негативные или полезные), которые могут наступать после получения и исследования показаний: они могут быть оценены в обвинительном или оправдательном значении в зависимости от их содержания и смысловой взаимосвязи с другими доказательствами (сведениями); о природном значении показаний в процессе установления обстоятельств дела (событие, причастность, виновность, вред и др.); то, что от показаний станут зависимы и сами результаты расследования и судебного разбирательства (решение о прекращении, оправдательный или обвинительный приговор); и что могут выясниться новые элементы преступности, как ухудшающего, так и улучшающего положение свойства; любые другие ход и результаты. Считаю, что если речь в разъяснениях касается «доказательство», то следак, пусть и в краткой форме, должен раскрыть и значение этого понятия. Во всяком случае чего-то там не догоняющий обвиняемый вправе настаивать и на таких пояснениях. Что позволит исключить споры о полноте и доступности информации. Сейчас все такие разъяснительные процедуры носят только формальный характер, а любые протесты защиты впоследствии о таких ущемлениях, мусора опровергают указанием на наличие в протоколах кратких отметок о факте разъяснений.

«Последующий отказ» – это заявление, отрицающее факт дачи показаний, верности их содержания, добровольности их представления, в общем-то, любое несогласие с показаниями полностью или в какой-либо части после их дачи и фиксации. «Последующий отказ» сродни «взять свои слова обратно», где слово – вполне себе воробей, вылетел который, и вернуть его возможно. При этом уже полученными показания будут считаться, когда они не только речью вырвались из орального отверстия обвиняемого (звуковые вибрации к делу не пришьёшь), но в установленном порядке запротоколированы, скреплены удостоверительными подписями всех участников допроса. Единственная возможность принятия отказа от показаний, удовлетворения такого отказа имеется в случае, если при их получении не участвовал «обязательный» защитник, и если таковой даже и участвовал, но подсудимый отказался от него, при условии не подтверждения самим обвиняемым этих показаний в суде. Закон (ст. 75.2 УПК) не даёт расшифровок ни по форме «отказа», ни по его времени или прочим условностям. Тогда мы вольны считать, что Отказ может быть заявлен и путём отвода или в форме самостоятельного такого обращения; что Отказ может осуществляться в любое время участия отказного защитника, как до данного допроса, в ходе допроса, так и много позднее; что важен сам факт заявления Отказа, а не решения об исключении или оставлении защитника в качестве участника; что если участвует несколько защитников, включая неадвокатов, то достаточен Отказ от любого из них. Такая петрушка.

Существует возможность косвенного отказа от показаний через их исключение как недопустимых доказательств. Для этого должны быть выявлены, кроме уже упомянутой проблемы неучастия обязательного защитника, любые иные нарушения порядка получения показаний. Отказом от показаний можно считать случаи их опровержения ввиду признания недостоверными (противоречия, слухи, предположения). Но последнее происходит по инициативной оценке судом или участников от сторон, когда и сам обвиняемый может заявить о ложности, заблуждениях и прочих причинах неверности ранее представленной им информации, или же ставит свои показания сам под сомнение с требованием не учитывать их.

Я всё о том же: всякое право обвиняемого не должно сослужить ему во вред. Обдуманно используй своё право на дачу показаний и ясно представь себе все возможные последки. Не надеясь особо на вариант «последующего отказа», помним, что слово так запросто не вырубается топором, а молчание – ещё не ложь, особенно если это молчание ягнят. Слишком многое на кон поставлено, на член насажено. Ты на перекрёстке двух дорог, дорогая овца. Ты в метании: дать показания, и обрушить их против себя; не дать показания, и лишить себя важного доказательства защиты; дать показания, и смягчить свою участь; не давать показаний, и разозлить мусоров; дать показания, и ввести в блуд обвинение; не дать показания, и поставить под удар близкого… Скользкие качели «или-или», вечная проблема – как бы и рыбку съесть, и присесть поудобней. И за тебя сей выбор никто не свершит.

3.6.5. Право представлять доказательства

Обвиняемый вправе представлять доказательства.

Повторяться не станем. Данное право обвиняемого имеет те же характеристики, что и право подозреваемого (зырь пункт 3.4.4.). Дополнительные возможности возникают в связи в расширением числа следственных действий, производимых в том числе без участия обвиняемого, в результате которых появляются новые доказательства, но о них не было известно стороне защиты. Речь о сюрпризах на стадии окончании расследования, когда стороне защиты предоставляется чудесная возможность ознакомиться со всеми материалами дела, включая вещественные доказательства. В ходе процедуры «оконечного» ознакомления обнаруживаются ранее неизвестные доказательства и возникает возможность их оспаривать. Тогда сторона защиты может требовать возобновления расследования и проведения конкретных мероприятий с целью выявления и приобщения новейших доказательств в пользу защиты. Безусловно, что и среди уже собранных ранее мусорами могут быть обнаружены ценные сведения или оказаться защитительными те, что ранее объявлялись обвинительными. Все эти доказательства обвиняемый, руководствуясь указанным правом, может представлять.

Не менее широкие возможности для представления доказательств появляются в ходе судебного разбирательства. На этой стадии обвиняемый не только волен представлять свои показания, но и любые другие сведения в числе исследуемых общим обсуждением. В этом возможность и непосредственного представления, например получение показаний через допрос других участников, передачу и оглашение письменных свидетельств, и опосредованное представление, в одних случаях – через просьбу (ходатайство) о проведении конкретных следственно-судебных действий, например, посредством экспертных исследований, истребованием и оглашением документов, вызовом и допросом свидетеля, а в других случаях – через представления доказательств другими участниками: защитником, обвинителем, сообвиняемым, потерпевшим.

Есть возможность представлять доказательства на апелляционной стадии разбирательства, где, кроме повторного исследования ранее представленных суду первой инстанции, дозволено представлять и новые сведения. Последняя, почти призрачная возможность представлять доказательства предусмотрена для кассационной стадии (дополнительные материалы, непосредственное исследование прежних). После вступления приговора в законную силу лавочка закрывается – рассмотрение обвинения по существу прекращается, а с этим считаются полностью исчерпанными возможности на реализацию права представлять доказательства. Другими словами, обвиняемый-осужденный при активированном приговоре уже не вправе представлять доказательства. Некому их представлять, так как некому их исследовать состязательным рассмотрением и с оценкой-переоценкой. Это станет вновь возможным только при условии возобновления производства с отменой Приговора или решений апелляционного, кассационного судов, если последние состоялись. А до тех пор любые сведения, которые по твоему мнению являются значимыми доказательствами и могли бы повлиять на исход дела, дозволено лишь предложить на рассмотрение прокурору, который по нему и через соответствующее обращение в суд решит о возможности (необходимости) возобновления производства. Только от таких решений и открывается возможность представлять доказательства. С учётом того, что прокурор – это сторона обвинения, можно только похихикать над реальностью таких перспектив. Что же касается надзорного суда, то этот только вправе перепроверить уже рассмотренные, то есть ранее представленные доказательства. Не более. От изучения вновь представляемых доказательственных сведений эта инстанция отстраняется, под предлогом того, что этот суд не вправе подменять компетенцию 1-ой инстанции.

Условия прежние: сторона обвинения и суд будут всеми силами препятствовать появлению в деле доказательств защиты. Чем ранее представлены доказательства, тем больше возможности их внедрить и поставить в учётный ряд. Ешь беляшики, пока горячи. А ещё необходимо уловить выгодное и удобное время для реализации Права.

Естественно твоё, впрочем, как и твоих оппонентов, стремление упрочить позицию, а именно – добиться неопровержимости представляемых доказательств. Что всегда сопровождается сомнениями, неуверенностью в их надёжности, трусливым ощущением опасности: ой, доказательства могут быть опровергнуты. Обычный атрибут любого спора – каждый желает свои доказательства представить беспрепятственно, а второй стороне создать проблемы в этом. Именно в рамках таких побудительных условностей и действуют следаки, например, когда осуществляют процедуру ознакомления стороны защиты с экспертными заключениями в самом конце расследования, а пока участники защиты переваривают содержание этих материалов в сжатые сроки, объявляется об окончании расследования. Любые твои ходатайства о новых, дополнительных, повторных, комиссионных исследованиях отклоняются по формальным основаниям. Любые твои отводы и заявления о нарушениях не поспевают за стадией расследования. Теми же устремлениями руководствуются следаки, когда предоставляют тебе возможность знакомиться с большинством доказательств обвинения только при конечном ознакомлении со всеми материалами при завершении расследования.

Но таким же образом может поступить и сторона защиты. По принципу взаимности – «как ты со мной, тем же концом и я тебе». Например, обвиняемый волен заявить своих свидетелей только в суде, где непосредственно и впервые представит их показания. Аналогично этому, только на судебной стадии впервые могут быть представлены показания самого обвиняемого (подсудимого), любые другие сведения, информация, предметы и вещи по различным источникам. Ага… твой расчёт на то, что все эти сведения станут неожиданны для стороны обвинения, которая на данной стадии уже не может самостоятельно проводить следственные действия, для перепроверки и отыскания, создания контраргументов. Да и по прошествии значительного времени пропорционально усложняется сам поиск новых доказательств и их источников. Поверь на слово – мусоров волтузит от таких нежданчиков, «из шкуры вон» они стремятся предугадать их и создать им помехи. Со своей стороны обвинение при мощной поддержке судов долгими годами практики выработало приёмы противодействия таким оборотам, ими изысканы формальные средства-препятствия против представления новых доказательств от защиты. Такие формальные выверты оказываются, в свою очередь неожиданны и для обвиняемого. Ну как же, овца думала так просто устроить облом и сама напоролась на нож! Но те мусорские приёмы всё же имеют общие черты, закономерности, и их возможно и необходимо уметь преодолевать. Я тебе подробнее раскатаю эту тему в разделах «Доказательства» и «Судебное следствие». Не бзди, прорвёмся.

Другой напряг – контроль за правильностью получения и представления доказательств, то есть за соблюдением правил (порядка) осуществления этих процедур. Мы вынуждены реализовывать свои права в условиях жесточайшего формализма и давления. Тактическая непредусмотрительность, несоблюдение элементарных правил сбора, хранения, закрепления, представления и исследования доказательств грозят их утратой путём исключения из оборота ввиду недопустимости. Что требует адекватных усилий по сбережению своих доказательств и изничтожению сведений противника. Все действия, охватываемые общим термином «представление», должны проверяться по их соответствию правилам УПК и другим специальным нормативам. Велико будет разочарование, когда ценное тебе и такими трудами добытое доказательство будет отвергнуто из-за невыполнения каких-то условий формального свойства, и не сможет оказать ожидаемого влияния на решения властей. Возникнет до отчаянного тупая ситуация: доказательство существует, существенно по значению, но не может быть использовано; право имеется, а поди ж ты воспользуйся им.

Право представлять доказательства само по себе не мыслимо в отсутствие права и предшествующей возможности обвиняемого собирать (добывать) эти доказательства. Ну правда, крайне ограничена оказывается возможность что-либо представить, если это не может быть получено в распоряжение целевое. (Ты вправе показать «fuck» ампутированной рукой). Здесь кроется очередная законодательная уловка. В Законе, хотя и предусмотрено право обвиняемого собирать доказательства (с. 86.2 УПК), однако не зарезервирована встречная обязанность органов власти, организаций и частных лиц представлять обвиняемому натурой или в иной форме отображения какую-либо информацию или предметы. Гипотетически, обвиняемый может реализовывать своё это право путём обращения за содействием к посредникам – сторонним органам и лицам в целях получения через них требуемого материала (например, через суд или адвоката). Но этим обвиняемый поставлен в прямую зависимость от воли и действенности таких посредников. Мы же понимаем, что такие псевдо помощники, впрочем как и сами владельцы материалов, имеют широкий спектр формальных оснований для отказов, то есть удушению самой возможности что-либо добыть. В их ответах мы найдём ссылки на само отсутствие обязанности удовлетворять запрос, на закрытость информации, откровенный текстовой понос и т. п. При этом большинство искомых сведений действительно связаны с охраняемыми законом личными или персональными данными, регистрационными учётами, коммерческой или банковской тайной, и прочими базами данных, доступ к которым ограничен. А частные лица могут руководствоваться и просто нежеланием. Вот, допустим, к тебе – вольному фермеру, поступил бы запрос от какого-нибудь арестанта из СИЗО о предоставлении ему твоей любимой лопаты или свидетельства о рождении твоих детей, или письма от тёти Фроси, или бы с прошением слёзным явиться в суд свидетелем. Как резво бы бросился ему способствовать в просьбах таких? То-то. Куда бы не сунулся обвиняемый с запросами такими, адресаты постараются отказать, как минимум с отсылкой по такому праву и возникновению у них обязанности что-либо представлять только при обращениях со стороны властных структур. Но чаще – тупо в молчанку играют.

И другой отрицательный фактор. Та информация и предметы, которые обвиняемый всё же способен получить, ко времени представления их мусорам не будут являться «доказательствами». Такое качество у этих материалов появиться только после их принятия к делу и признания доказательствами решением об этом. Вот и получается, что обвиняемый объективно лишён возможности представлять именно Доказательства. Исключение имеется лишь в возможности представлять уже находящиеся в деле доказательства, например, представлять суду документы, собранные органом расследования, но отождествляемые обвиняемым как «доказательства защиты». Из этого всего следует один вывод: собственно обвиняемый, в отличии от того же адвоката-защитника, фактически не имеет реальной возможности получать, а значит и представлять доказательства. Тогда и само Право обвиняемого представлять доказательства, кроме скудных возможностей представлять собственные показания, допрашивать участников с позволения следака или суда, ссылаться на материалы дела, – это Право является абстрактным, декоративным, так как не обеспечено эффективным механизмом реализации Права, обременено практическими и нормативными препятствиями, действует не самостоятельно, но только через волю других лиц.

Можно сколь угодно долго рассуждать о наличии и прямом действии конституционного права получать затрагивающую конституционные права информацию и соответствующую этому праву обязанность эту информацию предоставлять. Но… Не всякая доказательственная информация напрямую затрагивает именно конституционные права. С эти качеством ещё нужно суметь увязать свои доводы и представить должные основания. И вовсе ничтожны способности обвиняемого заполучить сведения «закрытого типа» о других лицах. Неизбежным окажется необходимость обращаться отдельно в исковом порядке с требованиями о восполнении самого права. А это всё связано с серьёзными затратами времени и средств. Кроме того и сама встречная обязанность распространяется только на органы власти и организации. У физических лиц и индивидуальных предпринимателей такой обязанности нет, и от этих субъектов через такое Право искомых сведений не добьёшься, не принудишь ты их аргументом обязанностей. Если только добровольностью они не откликнутся. По всем этим условиям очевидно явное неравенство. Сторона обвинения наделена чрезвычайными преимуществами по представлению доказательств. Мусорам по первому их требованию предоставляют любую информацию, включая судебно-разрешительную, да и без соответствующих решений суда, даже в тех случаях, где только такой порядок установлен обязательной предпосылкой. Отдельные прерогативы действуют в исключительном праве мусоров решать вопросы проведения следственных действий, например, проведения экспертиз, через которые только и могут быть получены, а затем и представлены важнейшие доказательства. Защита аналогичными возможностями не располагает, она повязана уровнем порядочности и совести мусоров – откровенных противников.

Само понятие «представлять» имеет несколько значений, которые обеспечивать должны всю полноту правомочий. Представлять – в смысле направлять, передавать физически от субъекта к субъекту в данном случае доказательство или информацию о доказательстве (субъект – человек или юридическое лицо). Представлять – в смысле раскрывать содержание, свойство и характеристики доказательства, давать его оценку, создавая в сознании других сущностную картину, образ доказательства. Представлять – в смысле выносить на обсуждение, инициировать исследование сведений и привлекать к ним внимание вообще.

Из этого мы видим весь объём направленных действий, содержащихся в сухоньком «Представление». А какое же из трёх этих значений имеет в виду Закон, когда «даёт право» представлять доказательства? Раз нет специальных оговорок, мы вольны понимать, что все перечисленные значения вмещает в себя обсуждаемое право. Тогда обвиняемый должен быть озабочен не только тем, как правильно ему осуществить передачу доказательства, но и проблемой представления собственной оценки с позиции защиты, то есть описать доказательство, выделить подтверждающие или опровергающие им обстоятельства, дать характеристики по критериям относимости, достоверности и допустимости, удержать внимание на доказательстве и проконтролировать его же учёт. Подробнее об этом всём смотри в разделе «Доказывание».

Ещё вопрос: кому, в чей адрес осуществляется представление-передача доказательства? Вроде бы ясно, что доказательство передаётся тому, в чьём производстве находиться уголовное дело на время процесса доказывания. Таких адресатов всего два – это орган расследования или суды первой и второй инстанции. Но в некоторых случаях полезно отступать от общего правила прямого посыла. Выгодным может оказаться в целях гарантированного закрепления сведений о самих доказательствах передавать их через транзитные инстанции, например, через вышестоящие инстанции. Это позволяет предотвратить или значительно снизить риск утраты и порчи материалов со стороны искомого должного получателя, но добавляется риска в этом со стороны самих посредников. К такому приёму я сам неоднократно прибегал, когда доказательственные документы передавал не напрямую судьям в заседаниях, а направлял их через администрацию СИЗО. Подобные же отправления делал в суд или прокурору, хотя производством занимался следак, вроде не имелось препятствий отдать материальчик в его ручки напрямую. Всё намеренно, со знанием того, что руководство СИЗО, те суд и прокурор перенаправят материал адресату. Те и перенаправляли, – куда деваться. А попутно, информация о материалах фиксировалась по регистрационным журналам, в сопроводительных документах указывались параметры проходного материала, оставлялись копии во всевозможных досье. Плюс к тому – добивался от того же СИЗО светокопии с удостоверительными отметками этого же «доказательства». При такой кутерьме следак или судья остерегутся от истребления бумаг. Иной примерочный вариант – собирать и направлять материалы через адвоката с помощью письменных обращений к нему и бессовестно злоупотребляя его полномочиями по части 3 статьи 86 УПК. Тоже вариант. Когда вокруг одни гандоны, приходится самому изворачиваться, страховаться от «залётов».

3.6.6. Право на ходатайства и отводы

Обвиняемый вправе заявлять ходатайства и отводы. И эти права аналогичны правоспособности подозреваемого, с особенностями увеличения процессуальных действий и решений, которые позволительно инициировать со стадии предъявления обвинения и в условиях привлечения к участию в деле новых субъектов.

Так, обвиняемый может ходатайствовать об изменении обвинения; о дополнении или возобновлении расследования; о рассмотрении дела конкретным составом суда; о предварительных слушаниях; о вызове участников; об исключении доказательств и многих иных действиях, формально доступных и предусмотренных при судебных разбирательствах по всем грядущим инстанциям. Всё, что может осуществить или решить следствие, прокуратура и суд со времени выдвижения обвинения, – обо всём этом есть право ходатайствовать.

Попутно припомним себе: Ходатайство – это обращение к следователю или суду. Чёрте знает с коих времён сложилось, что такое обращение высказывается в форме просьбы. Это обусловлено реликтовым значением понятия «ходатайствовать» – просить, хлопотать (слово то какое красивое!). Вот из этого подразумевают, формулируют всякое такое обращение через «прошу то, прошу сё». Но ведь в этом процессуально навязанном «прошу» заложена традиция унижений, когда тот же обвиняемый ставиться исподтишка в роль попрошайки. В убогой России народ всегда ставился в рабское положение (раком) по отношению к номенклатуре – властным мажорам, и ходатайства по сию пору воспринимаются Челобитными. Бей челом, пади ниц перед ожиревшей гадиной – может и снизойдёт на отклик. Особый цинизм этого при обращениях к следаку. Равные участники – обвиняемые должны слюняво о чём-то просить этих (чуть не вырвалось «мерзавцев») душегубов. А Эти (едва не вырвалось «сволочи») могут снизойти до просьбы просящего: удовлетворить или отказать в прошении. Но обратного, равноправного положения Закон ведь не предусматривает – чтобы следак нас о чём-нибудь просил, и был в зависимости от нашей воли? Собственно говоря, власть служит народу или народ в услужении властей? А ты ещё не вычеркнут из списков «народ». Так какого, извиняюсь, члена нас швыряют в подмётки!

Предлагаю: не опускаться до таких самоунижений, не применяй в ходатайствах это униженное «прошу», а только «требую» либо вообще обходись без спец. увещиваний подобных. Например: «…на основании изложенного (прошу) проведите повторный осмотр места происшествия». Не уступай Им даже в малом.

Число возможно-отводимых лиц увеличивается за счёт вступления в дело новых участников от суда и прокуратуры, а так же при вступлениях в виде замены одного участника на другого. Вновь появляется возможность отводить судей, состав суда в целом, секретаря судебного заседания, помощника судьи, гособвинителя, заменённого нового защитника. В отличии от периода подозрений, новые участники по обвинительной стадии имеют полномочия решать вопросы существа обвинения или влиять на решение этих вопросов другими.

Кроме того, расширение возможностей происходит из-за непосредственного распознавания качеств участников и выяснения ранее не известных обстоятельств. Например, на предварительном следствии данные об эксперте были ограничены краткими сведениями по Заключению, которые не давали повода к его отводу. Только в судебном заседании, куда этот эксперт вызван для допроса, ты зримо узнаёшь этого чела – ты ранее отбил у него тёлку, случился на этой почве конфликт, и, в отличии от тебя, он знает данные о твоей личности, не мог остаться равнодушным к случившемуся, а значит мог быть зависим от чувства мщения, в том числе и при составлении Заключения «против тебя». Поэтому только в суде выясняются причины предвзятости, и появляется реальная возможность отвода этого эксперта.

Общие основания отвода всё те же – наличие обстоятельств, позволяющих сомневаться в беспристрастности, незаинтересованности в исходе дела, в независимости от внешнего воздействия, в непредубеждённости по отношению к участникам защиты. Стеснений здесь не должно быть. Если есть хоть малейшие предположения о наличии препятствий в объективности участника, особенно, что касается ментовских или мусорских представителей (судьи и прокуроры – это тоже мусора, помнишь?), такие проблемы необходимо выносить на обсуждение и заявлять отводы. И следует иметь ввиду, что предъявление и оглашение оснований отвода в виде отрицательных данных об участнике, сами по себе, могут вызывать (породить) неприязнь к заявителю. То есть в этом случае появляется новые, самостоятельные поводы и основания для отвода. И так – по спирали и по принципу «домино». Например, в деле об изнасиловании судье был заявлен отвод на том основании, что в недалёком прошлом её собственная дочь подвергалась сексуальному насилию с извращёнкой, на почве чего эта судья несколько помешалась рассудком, по слухам принимает суровые психотропы, стала мужененавистницей, утратила беспристрастность к предполагаемым случаям любого вида секс-насилия, по делам такой категории обвинений, попадавшим к ней на рассмотрение, придерживалось сугубо обвинительной позиции и всегда назначает наиболее жёсткие наказания, тем самым осуществляя месть за собственную судьбу. Судья такие доводы отвергла, а отвод отклонила, как необоснованный. Доводы признаны были несостоятельны. Но в дальнейшем был заявлен другой отвод уже на том основании, что предшествующее заявление в адрес судьи содержало сведения, по характеру своему пограничные с оговором и принижением достоинства. Эти упрёки личного порядка затронули чувства судьи, и теперь судья не может беспристрастно относится к самому заявителю – обвиняемому. В итоге – последний отвод удовлетворили, а сторона защиты через такой манёвр добилась отстранения от дела невыгодного судьи. Тот судья действительно с особым усердием и яростно преследовал «насильников» по каким-то личным соображениям.

А вот пример обратных последствий от отвода в виде ухудшения положения обвиняемого по собственному опыту. Дело по кассационной стадии было передано судье Верховного Суда – М.М.М. А мой защитник в этом процессе ранее работал в Генпрокуратуре, и по его инициативе в те года выперли из этого ведомства близкого родственника судьи М.М.М. Данное обстоятельство защитник прошляпил самонадеянно. Но личная неприязнь судьи свою роковую роль сыграла (горцы – мстительный народ), и судья М.М.М., имея серьёзный вес в Верховном Суде и покровительство от самого Славы Лебедева, вынес отрицательное решение. Далее случилось новое уголовное дело по новому обвинению в мокрухе. С кем не бывает? Обстоятельства второго дела во многом перекликались с предшествующим. Кассационная стадия. К этому времени судья М.М.М. дорвался до ещё большей власти: член Президиума ВС РФ и руководитель 6-ой Секции. Ещё до поступления материалов дела и жалоб в кассационную инстанцию я заочно заявил отвод судье М.М.М., не скрывая истинных причин недоверия. Самым чудесным образом новая делюга вновь досталась на рассмотрение этому, чёрт бы его побрал, М.М.М. Он не только отказал по всем доводам защиты, но и развернул дело для «рассмотрения вопроса об усилении наказания». Эти рекомендации суд первой инстанции охотно исполнил, куда бы они рыпались. А ведь если бы М.М.М. удовлетворил требования защиты по кассации, он этим поставил бы под сомнение правильность и своего, более раннего решения.

Но что же отвод? Отводное заявление ловко и намеренно тормознули в процессе передачи в Верховный Суд, и самым чудесным образом оно поступило в этот суд только на следующий день после состоявшегося рассмотрения дела и, соответственно, оказался за бортом разбирательства.

Но судья М.М.М. безусловно знал об отводе в его отношении. На недоумения защитника по поводу кассационного решения об усилении наказания председательствующий в процессе судья Тверьоблсуда так и сказал: А не фиг было такой отвод заявлять Такому. Ну да, злопамятны коррумпированные и гордые кавказцы. Опасно таких задевать по личняку. Обижаются падлы. Итог печален: плюс два года лишения свободы, и попробуй перескачи такую говнотечку, когда и не всякая пицца долетает до середины Днепра.

В отношении отдельных участников придуманы специальные основания для отвода. Так, эксперт и специалист могут быть отведены, если будет выявлена их некомпетентность в соответствующих областях знаний, которые применимы при назначаемых исследованиях (статьи 70, 71 УПК). Полагаю, то же самое касается и переводчика.

Кроме оснований, приводимых в УПК, поводы для отвода мы можем обнаружить и в других федеральных Законах. Такими основаниями послужат некомпетентность, отсутствие должностных полномочий у участников, которые будут явствовать из положений Закона о прокуратуре – в отношении гос. обвинителя; Закона об адвокатуре – в отношении авоката; Закона о статусе судей – в отношении судей; Закона о присяжных заседателях – в отношении «судей факта», и некоторых других положений. Да что там федеральное законодательства. Тряхнём пыль с древних эдиктов. Пётр, который «Первый» в свою бытность принял Рескрипт: в суде воспрещается свидетельствовать косым и рыжим, понеже [потому как] бог шельму метит. Насколько мне известно, этот акт до наших дней не утратил силы. Тогда смело ссылайся и на такое основание, если кто рыжий или кривой глазом заявится в процесс свидетелем, или любым другим участником.

Но такие участники, как сам обвиняемый и потерпевший принципиально не подлежат отводу и никакие основания не канают. Даже наличие предвзятости и откровенной заинтересованности – всё не повод, так как наличие таких факторов приемлемо для них, и эти обстоятельства могут только учитываться при оценке получаемых от них доказательственных сведений.

3.6.7. Право показывать и объясняться на родном языке или языке владения

Обвиняемый вправе давать показания и объясняться на родном языке или языке, которым он владеет.

Повторюсь, что показания обвиняемого – наиболее доступные доказательства защиты. По многим делам отсутствуют прямые свидетели происшествия, очевидцы тех действий, которые и повлекли вред и ущерб. Нет и не может быть, например, прямых свидетелей в краже – тайном хищении, кроме самих крадунов. Иначе такое хищение и не может считаться «тайным». Так же мала вероятность присутствия свидетелей при насильственных преступлениях, реализованных «один на один», тем более, когда итогом случилась смерть потерпевшего на месте происшествия или другое препятствие потерпевшему что-либо свидетельствовать по обстоятельствам и указывать на виновных. От мертвецов или коматозных не добиться внятных показаний, хотя кто пытался их допрашивать(Р). В отсутствие очевидцев о событиях таких преступлений судят по косвенным доказательствам. Из них с определённой долей вероятности вырисовывают картинку случившегося. Недействительная очевидность достижима только из информации от очевидцев. В представленных случаях одним, может быть основным очевидцем тогда является единственно сам обвиняемый (если причастен и нет соучастников). Только он способен достоверно и подробно сообщать обо всех обстоятельствах, подтвердить или опровергнуть версию обвинения, полностью или в части. Показания обвиняемого становятся тем стержнем, вокруг коего вьются все иные доказательства и доводы, прирощаясь к его показаниям или отлетая шелухой, размывая эти показания или застывая гудроном. По этим показаниям определиться позиция защиты по делу и стратегическая линия всех действий в процессе доказывания. Во многом в руках обвиняемого забота о прочности этого стержня и обеспечение эффективности всей навесной конструкции. Ведь обвиняемый может и не давать показаний. Иным основообразующим стержнем тогда может стать любое другое, приглянувшееся мусорам доказательство, допустим, показания потерпевшего. И уже этот стержень следак постарается обвесить доказательствами по своему вкусу и выбору. Конкурс на лучшую ёлочку в дурдоме. У тебя есть возможность творить, создавать гармоничную картинку, но тебе только по рукам стучать будут, а через высокое жюри навязывать красоту собственных растений. И нужно бы постараться, чтобы твоя ёлка была краше, стройнее, прочнее и желанней, не завалилась бы под тяжестью бутафорий, не придавила бы создателя своего. А других ёлок чтобы не было вовсе, а если и выставлены, так сплошь – корявые уродцы, облепленные какашками, битые дятлами, да термитами пожратые. Ёлки-моталки.

То, что показания выкладывает обвиняемый – участник со стороны защиты ещё не означает, что показания автоматом явятся доказательством защиты. Для таких отнесений должно выполняться условие, что показания эти отражают цель и интересы защиты, работают только в пользу обвиняемого, и в полном их объёме. Показания, по сути признательные, могут в целом или большей частью подтверждать версию обвинения. И если даны они сознательно, по доброй воле, то такие показания имеют двойственный характер: они являются одновременно и доказательством обвинения, и доказательством защиты, так как обвиняемый через свои росказни тем самым выражает раскаяние, оказывает помощь расследованию и искренне добивается смягчения своей участи. Если же глупая овца не обдуманными или вынужденными показаниями подкрепила только позицию обвинения, себе во вред и без всякой ощутимой пользы, то такие показания – они односторонне обвинительные. Когда содержание показаний по заложенной в них идее идёт вразрез с версией обвинителя хотя бы по частностям, и этим направлено на достижений выгоды обвиняемому, – то перед нами доказательство защиты. Не иначе. Но случается, когда сведения по показаниям каждая из сторон оценивает в свою пользу, спор возбуждает об этом, считая их доказательствами своей стороны. Здесь возникает неопределённость, доказательством защиты или обвинения признавать такие показания? Это должен будет решить арбитр-судья. Уступать не следует, твоё право оценивать любое доказательство по достоинству и своим убеждением, придавать ему то значение, как это разумно видится самому, и соответственно своим выводам заявлять о показаниях по принадлежности. Вроде бы пустяшный спор? Фиг там. В дальнейшем обнаружиться эффект от перетяжки одеяла. Так, уже при составлении Обвинительного заключения (в просторечье – Объебон. От какого корня слово?) и направляя дело в судилище, следак на свой лад разграничивает доказательства по двум перечням: Обвинения или защиты. Этой классификацией далее пользуется и судья. Сторона обвинения, имея право первой представлять свои доказательства, уже в начале судебного следствия пользуется её же перечнем и своим усмотрением предлагает к исследованию любые доказательства, заявляя о них от своей стороны, то есть обвинительными. В общем числе такими могут стать и показания обвиняемого. Тогда изначально обвинитель выставит их только в выгодном для себя свете, будет иметь серьёзные дивиденды от стартовой такой оценки. Преимущества: обвинитель первым задаёт вопросы, оглашает прежние показания и другие связанные материалы, первым ссылается на них в прениях. А суд, опираясь на такое свойство показаний, как и любых других доказательств, свободно приводит их в обвинительном приговоре против обвиняемого. Но когда в томже судебном следствии и второй очередью сторона защиты заявит об этих же показаниях, как собственных защитных доказательствах и сделает попытку провести их же исследование по собственному сценарию, это обречено на отказ под тупым предлогом, что это доказательство уже, видите ли, исследовано. При этом не принимается во внимание, что, например, при оглашении показаний обвинитель своим усмотрением воспроизвёл их избирательно, то есть не в полном объёме, акценты проставил своим усмотрением и кое-что перефразировал, то есть переврал. В таком случае иные, оставшиеся не оглашёнными по указанным причинам, но полезные целям защиты сведения, не смогут быть обсуждаемы стороной защиты в прениях по причине их не исследования в судебном следствии, а значит, не могут получить оценки в приговоре, учитываться судом. Сечёшь прикол? Тебе не дают что-то делать, а потом упрекают, что не сделал это. А кому это выгодно? Фактически, в таком порядке сторону защиты искусственно лишают её же собственной базы.

Обсуждаемая правовая норма имеет тройственное содержание: право давать показания; право объясняться; право делать это всё на языке общения самого обвиняемого. Первую правосоставляющую мы уже слегонца помусолили. Едем дальше…

Право объясняться – это свободная возможность изъясняться, делать сообщения, излагать свои мысли и любые соображения устно или письменно в ходе процессуального общения с другими участниками (а также с самим собой). Понятие «объясняться» здесь ближе по смыслу к «общаться, сообщаться». Такие объяснения имеют место во всех других формах информативного обмена за рамками дачи показаний при допросах обвиняемого. Например, объяснениями будут являться консультации с защитником, доводы жалоб, ходатайств и отводов, заявления, запросы, речь в прениях, реплики, последнее слово, вопросы участникам, правовые пояснения, сообщения и подобное. Важно, что полученные в форме объяснений сведения показаниями не являются, но в некоторых случаях могут стать доказательствами по делу в виде сведений протоколов или «иных документов» (статья 74.2. УПК), и равно влиять на исход разбирательства. Разграничение прав «давать показания» или «давать объяснения» не покажется неожиданным, если распознавать объём присущих им процедур, при которых обвиняемый участвует, но где его допросов не происходит. Примером могут служить процедуры ознакомления с экспертным производством и постановки вопросов экспертам; явка с повинной; замечания к протоколам; предварительные слушания; рассмотрение вопроса о мере пресечения; надзорное обращение. Перечень возможных процедур широк.

Право объясняться, как и право на показания – это только право, но не обязанность. То есть не обязан ты давать какие-либо объяснения, даже по поводу самого согласия или отказа давать эти самые объяснения и показания. И ничто тебя не может принудить к этому, ни под каким соусом, кроме собственного пожелания. В частности, твой пассив может выражаться в форме игнорирования любых вопросов к тебе, тупое молчание в ответ на любые побуждения к общению. Даже когда судья поставит перед тобой пустяковый вопрос по личным данным (Подсудимый, назовите суду свою фамилию…?) или любым разъяснениям. При таком обращении суда обвиняемый должен бы подняться «с пятой точки», так как иное может быть воспринято как неуважение к суду, а вот отвечать на вопросы, то есть объясняться – не обязан. Значит, может промолчать. Так же, как он не обязан и объяснять причины своего молчания. Внешне, конечно, подобное выглядит странновато, если учитывать ещё наличие не только права обвиняемого на участие в судебном рассмотрении, но и обязанность его участия (статья 247.1. УПК), и обязанность суда обеспечить такое участие. В рассматриваемом случае Участие не произойдёт ввиду полной безучастности участника, но лишь присутствием его. И тогда председательствующий не в состоянии будет эту ситуацию разрулить, обеспечить обязательность участия обвиняемого. С другой же стороны, и обвиняемый формально не отказывается от участия. Верно?

А как быть в случаях правовых разъяснений? Обвиняемому не только должны быть разъяснены права и порядок, но и установлена понятность, смысловая доступность этих разъяснений. Судья с вопросом: «Обвиняемый, Вам понятны Ваши права?». А в ответ – рыбья немота. Конечно, велик будет соблазн постановить факт отказа в даче пояснений на этот счёт, но так и останется не выяснен вопрос: так понятны права или не понятны(?). И что, если не понятны? Это препятствует дальнейшему разбирательству. Или же в случае не менее тупого молчания на вопрос: «Согласны ли дать показания?». Молчание не показывает, согласен или не согласен. Но ведь обвиняемый и не отказался.

«Объясняться» – это более ёмкое понятие, чем «давать объяснение», как это свойственно для подозреваемого. Такое действие уже не подразумевает лишь возможность формирования такого процессуального акта, как Объяснение. Речь идёт о речевом общении любого формата с любыми субъектами.

«…на родном языке или языке, которым он владеет…». Здесь через союз «или» обвиняемому гарантируют возможность избирать удобный и выгодный для него язык сообщительства. Обвиняемый сам выбирает, а не кто-то за (для) него. (Я полагаю, тебе не нужно отдельно втолковывать, что речь идёт о Языке – системе словесного выражения мысли, а не о Языке – мясной щупальце в твоей пасти). Дача показаний и объяснений на определённом языке предполагает наличие обратной связи. То есть с обвиняемым должны изъясняться на том же языке его общения, пусть даже и через посредников.

И все процессуальные документы, которые адресованы обвиняемому, затрагивают его права и обязанности, должны быть изложены на том же языке. А при ознакомлении с любыми иными материалами, и не только из уголовного дела, но и как-либо с рассмотрением этого дела связанными, должна быть обеспечена двусторонняя языковая адаптация. Ныне это острая проблема. У обвиняемого может возникнуть потребность в рамках производства сообщаться со сторонними органами власти, организациями и гражданами (передать – получить информацию). И сами такие обращения, и ответы на них, естественно, потребуют языковой переработки. Всё это тесно связано по своей проблематике со следующим правом, что…

3.6.8. Право на бесплатную помощь переводчика

Обвиняемый вправе пользоваться помощью переводчика бесплатно… который, чёрт побери, не может физически неотступно или хотя бы ежедневно по часу быть рядом с обвиняемым. Тем более если обвиняемый заперт в тюряге. Тогда и само общение активного в процессе обвиняемого через переводчика крайне затрудняется, невероятно замыливается по времени, притупляет эффективность защиты. Плюс ко всему и переводчик фактически получает полный доступ ко всей переписке обвиняемого, к его тематике общений с защитником и не только. Переводчик тот, по проходящей через его мозг информации станет, осведомлён о многих аспектах позиции обвиняемого и его окруженцев. А будучи осведомлён, где гарантии, что он осведомителем не станет в пользу мусоров.

То первейшая забота – изначальную наладить связь с переводчиком, например, через адвоката регулярными плановыми встречами или почтовой перепиской. В любом случае привлечение переводчиков производится по процессуальным решениям об этом. И уже в этом решении по настоянию (ходатайству) самого обвиняемого могут быть оговорены конкретные требования к переводчику о режиме посещений и участия. Чтобы постановление «о назначении» стало не формальным решением о наличии переводчика, а об его Участии. Через такую резолюцию эти требования станут обязательствами. Тот же следак или судья сами должны будут выполнять данное постановление и контролировать его исполнение другими. Кроме прочего, ещё до решения о назначении переводчика мусора должны будут убедиться в его компетентности и личных возможностях. Фирштейн?

Призрачное решение многих проблем – самостоятельный поиск и вербовка спеца. По перспективности это удобный вариант и в свете обеспечения доверия, и возможности соглашений по многим пунктам обязательств. Если ты сам и за свой счёт решишь привлекать двуязыкого человечка (это дорогое удовольствие), а переводчик откажется от негласного сотрудничества с мусорами, скорее всего, такого не допустят к участию в деле или впоследствии отстранят по доводам о его «некомпетентности». Всё аналогично борьбе с «честными» адвокатами. Методов давления множество. Например, при посещении тебя в СИЗО и по мнимому подозрению в попытке проноса «запретов», переводчика пару-тройку раз покошмарят, прошмонают хорошенько, промурыжат по кабинетам и объясниловками задрочат, а то и реально запрет подкинут в карман. После подобных наездов наш знаток языков сломается на хрен, проклянёт такое участие, и вернёхонько соскочет с темы. Стало быть, за «своего» переводчика придётся тебе постоять тогда и даже меры предупредительные применить. Знаю случай уместный. Закандаленный таджик уже в начале участия «своего» переводчика закинул жалобчёнку прокурору о (якобы) угрозах давления на этого переводчика, о (якобы) намёках и угрозах прямых со стороны следака по силовому отстранению от участия через прокладон. После беседы с прокурором следак, хотя и отнекивался по всем статьям, но остерёгся на будущее от акций давления.

Желательно, конечно, чтобы и сам переводчик обладал некоторыми волевыми установками, активно и открыто отстаивал свои полномочия и задачи (статья 59 УПК). Да много ли таких бойцов отыщешь в среде «вшивой интеллигенции»? Во всяком случае, все свои обращения в адрес мусоров ты волен составлять только на удобном тебе языке, и в них настаивать на участии конкретного лица в качестве переводчика. Так же, как ты волен устраивать скандалы о неверных, не точных, ложных переводах, осуществляемых левыми субъектами. Яхши?

Традиционный вариант: переводчик назначен по выбору мусоров, так сказать бюджетным порядком. Уже с первой встречи следи и требуй, чтобы следак или судья дали ему полный объём разъяснений, сам удостоверься в его компетентности и знаниях, оспаривай при случае неполноту этого всего и несоответствие регалий. Особое внимание разъяснениям по ответственности за разглашение ставших известными переводчику сведений по позиции защиты не только из участия в следственных действиях, но и всех прочих. Вообще-то, переводчики – ещё не настолько прогнившая публика, как следаки, прокуроры, судьи и прочие мусора. Твои призывы к нему «Не предавай!» могут задеть струнки совести в ещё живом сознании, в ещё не очерствевшей душонке гуманитария. Понял?

Третья сторона медали (ребро) – когда услуги переводчика требуются лишь эпизодически. Допустим, само общее производство ведётся на «твоём» языке – русском. Но в деле участвует в качестве свидетеля француз, америкос или епеой иной чурка, для которого русский родным языком не является, а его общение на «великом и могучем» явно примитивно и затруднено. Ты можешь и сам наблюдать его проблемы в понимании других и сомневаться в правильности восприятия его сообщений. Либо в деле есть место иноязычным материалам, в том числе сопровождаемым переводами. Ну и пусть мусора слепо доверяют содержащейся в таких источниках информации. Их право. А право твоё – сомневаться в правильности предложенного перевода и верности чучмекских изъяснений. Но ведь от качества таковых напрямую зависит степень достоверности свидетельств. В этом случае право обвиняемого пользоваться помощью переводчика распространяется и на такие случаи. Требования о привлечении переводчика обосновываются тогда твоими доводами о самой необходимости языковых идентификаций, сомнениями в верности состоявшихся переводов, убеждениями в наличии искажений обменной информации, необходимостью перепроверки на предмет достоверности. Например, ты можешь заявить, что ни черта не понимаешь из лопотаний иноземца или же в исследуемом документе от нерусских инстанций усмотрены смысловые противоречия и недоговорённости, не позволяющие однозначно понимать содержание, а значит влекущие произвольные выводы о фактах и обстоятельствах. И здесь без участия переводчика не обойтись, конечно. Андестенд?

Ну что за лошизм, боже правый! Сколько годков уже существуют приличные, опробованные и эффективные электронные переводчики, достоверно исполняющие свои функции. Почему бы не пользоваться такими, взамен человечьих усилий со всеми проблемами субъективных огрехов и помех?

Ведь могут обеспечить и употребление таких всемерно. Почему бы тебе не настоять на такого рода помощи. Пусть этой железяке прошитой и разъясняют права с обязанностями.

3.6.9. Праве на помощь защитника

Обвиняемый вправе пользоваться помощью защитника, втом числе бесплатно в предусмотренных УПК РФ случаях; иметь свидания с защитником наедине и конфиденциально, в том числе до первого допроса и без ограничений их числа и продолжительности.

Всё, что сказано о защитниках при обсуждении их статуса и прав подозреваемого (пункты 1.5., 3.4.3.) во многом совпадает с их же участием в «помощь» обвиняемым. При взгляде на современную роль и сущность защитников-адвокатов, я порой выражаюсь жестковато. Ой, простите-простите, это потому, что не в силах удушить в себе негатив, чувство гадливости и, всё же, не беспочвенную предвзятость к этим деятелям. Это не оставляет равнодушным, когда мордой в дерьмо суют, и я не вешаю собак на чужие лобовые кости, только бы себя отбелить. То, что я оказался вообще обвинён и осужден, – все это случилось во многом по предательству, низости и безграмотности участия адвокатов в процессе. Я вновь и вновь на эти подлые грабли наступал, а и ступить-то больше некуда было. Их (адвокатов) отвратительную изнанку в подтверждение собственных выводов наблюдал «волосья дыбом» и по многим другим делам. Трагедии со-расправы над овцами по схожим сценариям. С полной ответственностью, распните меня, присягнуть готов, что нынешнее судоскотство, офоршмачивание законности, вытаптывание прав и интересов защиты, вопиющая несправедливость, а главное – человекобитие, – в этом на 99 % прямая вина адвокатской оравы. Они до последней кишки своей разменялись на меркантильное удовлетворение и подвластный уют. В большинстве своём не ведают о существовании, назначении совести и чести, какой там на хрен Долг! изначально отравлены безволием и бездушием, в крысятничестве переплюнули политиков и священников. Это вероотступники, так как первым эшелоном извратили и умерщвили веру в защиту; это клятвопредатели, так как отвернулись от присяг уже на время их принятия. (Что-то я раздухорился… Эмоции, курсант).

Верный признак нечистоплотности, когда адвокат требует 100 % предоплаты и пытается настойчиво всучить «стандартный» бланк договора с размытыми формулировками обязательств об «участии» и заниженной суммой оплаты в разрез реально затребованной. Какие бы доводы и оправдания адвокат не втирал, будь то про частый кидок со стороны клиентов (уклоняются от оплаты), большие подорожные расходы, некий залог, нештатные банкеты с «нужными людьми» – всё брехня, торговля котами в мешках. Наяву нормальные отношения по предоставлению любых услуг: работа – приёмка работ – проверка качества – оплата. Мы сдаём холодильник в ремонт, разве с нас тут же полную сумму восстановления фройзера сдирают? Хотя бы уже по тому, что неизвестно, а удастся ли реинкарнация. Конечно, сама текущая работа (затрата времени и средств) должна получить возмещение. Тем более возмутительны будут действия монтёра, когда бабло он рвёт по-полной, но должен знать наперёд, что прибор неисправим в разумных затратах. Та же чешуя и с адвокатами. Их услуги – всё же услуги; услужи честно – достойно получи. Уже сами ссылки на факты отказов в оплате должны насторожить.

Да, бывают и бессовестные клиенты, но такие – не система, да и по неисполнению договора с них взыскать можно через суд ещё и с процентами по отсрочкам. Причина в другом. Значит, наш любезный адвокат явно не оправдал доверия и ожиданий, не исполнил заведомо пустых обещаний. Клиенты не довольны и отказались оплачивать фуфло – видимость услуг, ложность работ и усилий. Попытки же предоплат, как страховки от обмана – это ещё и факт изначального недоверия к клиенту. Или он боится взыскивать через суд? Ну да, там – в заседании, много услышит о себе и деятельности своей в присутствии народа и властных людей, и договор его раскатают за ничтожностью. Людей (клиентов) не судят по себе. Нормальные отношения не могут изначально строиться на недоверии и лжи, когда уже первичные условия участия защитника – конфиденциальность и доверительность. Да что я всё о деньгах!? А потому, что повсеместны мошенничество, грабёж и нажива на чужих несчастьях и доверчивости. Клиента вынуждают платить за понт в повышенном тарифе при его отчаянном состоянии, как это культивируется, например, в сфере ритуальных услуг у могильщиков с анатомами. Эй адвокат, почём нынче гробы с «всё включено»?

Я настаиваю, что наперекор всем впечатлениям первым, хвалебным мнениям со стороны, порядок вознаграждений и оплаты через небольшой аванс нужно устанавливать наиболее узкими и частыми этапами участия защитника или даже за отдельные действия. Безусловно, потребуется и Приз – дополнительная весомая награда за положительные результаты – удачные, выгодные решения (распознать бы ещё эти выгоды с ходу!). В соглашении могут предусматриваться не только стимуляторы, но и штрафные санкции: за необоснованное прекращение работ; неучастие по фальшивым причинам; утрата доверия и др., в том числе и с каким-либо возмещением и возвратом уже полученных средств. Периодичность оплаты и общими стадиями судопроизводства, – это классика: предварительное следствие; предварительные слушания; судебное разбирательство; апелляция; кассация; надзор… Определяется оплата и условными этапами внутри стадий. Например, по предварительному следствию могут быть выделены: время подозрений; период обвинения; окончание расследования и ознакомление с материалами дела. Могут быть отмечены конкретные, затратные и трудоёмкие работы: участие в суде по мере пресечения; по жалобам и ходатайствам; консультации в СИЗО; сбор доказательств; подготовка обращений и прочее. Хотя и сложно предугадать все, вдруг возникающие нужды, но позволительно оговорить такие процессуальные ситуации отдельной строкой при отдельном порядке оплаты. Для подобных прогнозов естественно требуется собственное понимание нюансов производства или наличие дополнительного консультанта со стороны. Есть такие матёрые спецы, например, какой-нибудь бывалый следак или судья (хотя мусора «бывшими» и не бывают), кто, не влезая в прямое участие, мог бы дельные советы и оценки давать. Опять же, всё такое делается при корректности по правилу «золотой середины» и при собственном твоём мнении во главе, но и с возможным компромиссом. Знаешь ли, эти юристы – сволочной народец, недолюбливают друг дружку (секс врозь, а деньги в кружку), на ревнухе завёрнуты. А потому, сторонний советчик может легко скатиться до обсирания работы защитника. Со стороны то оно всегда видней, а не ошибается только бездельник. Так что, окончательные взвешенные оценки только за тобой. И всё сказанное вовсе не значит, что по любому поводу адвокатов можно крайними выставлять. У каждого свой колчан за плечом.

На буку наденься, а срам не прощай.

Но это мы в частности полезли. А до того… Вероятнее всего, как только ты при составлении контракта с адвокатом предлагать будешь отступления и расширения по тексту устоявшегося формуляра, навязывать вздумаешь свои порядки, адвокат забуксует и посеменит в сторону. Он будет видеть, что перед ним не конченный лошара, что на него вешают контрольку, а денежки запросто к языку не прилипнут. Станет выёживаться, шипеть-пыхтеть, утверждать, мол, форма договора установлена «свыше», непоколебима стандартом своим. Да, он попытается срулить от таких договорённостей (сруль презренный). Бычку включать не следует. Образуя пусть и малосплочённую, но мафиозную структуру, адвокаты пользуют удачно для себя и то обстоятельство, что выбор в их среде достаточно ограничен, конкуренция не велика в числе сертифицированных защитников. В их кишме действуют и блюдутся негласные правила – не ломать сложившуюся практику по оплате их услуг (читай – грабежа). И, если гнуть только свои палочки, можно вообще остаться без защитника. Выход в компромисках, а торг уместен. Торг по всем рыночным традициям: цена, условия, оплата, выгоды. На то он и Договор, чтобы стороны договорились взаимовыгодно, а Соглашение – что стороны согласие нашли меж собой, а не вынуждались.

Столько текста «на гора» по вопросам денежным. Деньги могли бы стать показателем и стимулятором качества защиты от услуг профессионалов; деньги являют моральный облик и совесть Адвоката; деньги – мерило твоих возможностей. Филки, воздух, капуста, бабло.

Аромат твоих несчастий и отчаяния падальщиков влечёт. Судороги твои и кровяная капель соберут на халявную дойку кровососню всех мастей, в чьём круженье место своё найдёт и адвокат. Он равно в этой компании потянется к твоей яремной вене. Он в доляне – дольщик бурой жижи твоей, то есть твоих денежков. И он первейший доступ поимеет, посредником станет для многих остальных. Ну, скажи на милость, с чего тебе жертвовать своей только веной, когда под отсос можно подставить вену иную, оконечную? Тогда и сам кайф словишь.

Редкий случай – формулировка в Законе удачная. Не просто участие, но именно Помощь требуется обвиняемому участием защитника. Обвиняемый, ввиду прямой заинтересованности, выступает основным участником, а защитник – его помощником. Как подмастерье или ассистент, хотя познаниями и опытом адвокат должен бы превосходить обвиняемых (из числа быдла). Такая своеобразная заворуха, где подмастерье мастеровитее мастера, а призван быть наставником и попечителем. Но такова расстановка шаров на шахматной доске, и адвокат должен следовать ей во всяком случае. Что, в первую очередь, направлено на первостепенный учёт мнения подзащитного, на поддержание им выбранной позиции и интереса. Воля клиента – Закон даже если воля та неверно направлена, безрезультатна по воплощению.

Вольному – воля, зловонному – вонь.

А дело и долг адвоката – подсказать, пытаться убедить, но перечить окончательному решение подзащитного он не смеет, даже вне согласия своего с позицией подопечного. При этом, любое несогласие, противоречия во мнениях и вынужденность действий защитника вопреки его убеждениям не должны проявляться внешним образом, зримо для посторонних участников, дабы никак не порочить позицию защиты и не возбуждать сомнений только по одному уже факту несогласованности, а значит, слабости позиции защиты в целом. Порой такие огрехи дорого обходятся. Так, по моему делу защитник перед присяжными позволил себе высказывание: «Я в любом случае обязана с пеной у рта доказывать вам невиновность своего подзащитного».

Выражение «в любом случае» подразумевает и случай действительной виновности «подзащитного». Присяжные могли воспринимать сказанное защитником и так, что она оправдывается за свою роль в этом процессе, за себя лично; даже, если подсудимый и виновен, а это может предполагаться, она лишь связана такой вот обязанностью – защищать «в любом случае». (В том деле присяжные действительно так и восприняли заявление это, что мне известно от некоторых из присяжных при личном общении с ними). То есть защитник не столько защищал «с пеной у рта», сколько занималась отбелкой репутации (кстати, пены не наблюдалось). Для чего и почему так было сказано – второй вопрос. Но подобная двусмысленность, необдуманность в словах, определяющих общее позиционирование, способно единым махом перечеркнуть все усилия защиты, непоправимо вредят обвиняемому.

Когда мы говорим о Помощи защитника, разумеем деятельное, активное и эффективное его участие, направленное и способное достигать положительных (выгодных) результатов. Деятельность может быть и пассивная, но также в рамках договорённости и нужности по ситуации (вовремя промолчать, уклониться, не инициировать процедуру, оставить на усмотрение других).

Реальность и эффективность Помощи в главном и преимущественно оценивать должен ты сам. Оцениваешь своими убеждениями, мнением, знаниями функциональных возможностей защитника, наличием и исполнением договорённостей и процессуальными правами. Контролировать в разумных пределах участие защитника не только возможно, но и нужно. Ты вправе получать от него разъяснения о его конкретных действиях или бездействии. Сопоставляя возможности защитника по отдельно взятым процессуальным ситуациям, проведённую им работу по подготовке и в ходе мероприятий, степень участия и результаты, вполне возможно составить выводы о наличии Помощи и её эффективности. При этом, Помощь определяется как по характеру отдельных помогающих действий, так и в целом, а эффективность – не обязательно наступившим положительным выхлопом, но наличием всемерных усилий защитника, нацеленных на достижение желанного результата.

Вместе с тем, мы должны отдавать себе отчёт, помнить, что адвокат – не Джин всесильный ламповый. Не только его одной волей и желанием разрешаются твои проблемы и правовые вопросы судопроизводства. Ему так же оказывают мощное противодействие мусора. (Речь, конечно, идёт только о добросовестных представителях адвокатуры). Защитники – те же живые организмы и могут ошибаться, в чём-то лохонуться. Однако это может случаться простительно разок-другой, но не становиться системой в работе, и не иметь фатальности для позиции защиты.

Допустим. По делу об изнасиловании обвиняемый отрицает насильственный характер своих действий, настаивает на полюбовности половой связи с «потерпевшей». Мотивы претензий «жертвы» объясняет, как её оправдания измены законному супругу, который узнал о случае и этой сучке предъявляет. При такой позиции обвиняемого защитник должен направить свои усилия на поиск доказательств в пользу версии подзащитного. Отыскиваться и предварительно опрашиваться должны потенциальные свидетели отношений, как до, так и после «изнасилования». Если потерпевшая сообщает неправду, это можно установить через допрос и проверку показаний, когда через вопросы выявляются противоречия как внутри показаний «жертвы», так и в сравнении с иными доказательствами по тем же обстоятельствам. Инициируется добыча новых, дополнительных и тщательная проверка уже имеющихся сведений (осмотры, экспертизы и прочие), с целью опровержения обвинительной версии события деяния. Это выявиться, например, фактами об отсутствии на «месте преступления» следов борьбы, но наличием обычного порядка в вещах и обстановке, отсутствием значимых повреждений одежды и на теле терпилы и горе-любовника, и прочее подобное, что идёт в разрез с доводами и свидетельствами обвинения. Так вот, если любые из таких защитительных обстоятельств и доказательств о них прослеживаются, то защитник просто обязан выявить их в свете интересов подзащитного, как, например незначимые (царапины на теле – последствия экстаза); неочевидные в проявлениях (сброшены книги с полок, вывернут карман – причём здесь это?); неотносимые (следы крови и спермы на одежде другого срока появления и иного генотипа). Одновременно защитник принимает меры по исключению как недопустимых тех доказательств обвинения, что могут быть проблемны опровержением в обычном споре по их существу, и добивается получения, приобщения и рассмотрения собственных доказательств защиты.

А кроме этого, конечно, требуется его же активное участие по множеству других вопросов и за рамками процесса доказывания: жалобы, отводы, возражения и прочее. Всё участие защитника диктуется единой задачей – обеспечить и продвинуть интересы подзащитного в русле его версии о невиновности в изнасиловании. Объём всех возможных функций не может быть не известен адвокату, когда он настоящий профи и защитник по духу и призванию. Отмазки, типа: «Я не сделал, так как обвиняемый об этом не просил» – не канают. Это гнилой базар. Есть обязанность защиты, и она всеобъемлюща, то есть максимальна в заведомом объёме, а усечение объёма требуемых действий возможно только при наличии объективных препятствий к их осуществлению. Делает защитник всё возможное – он красавец и нет к нему вопросов. А если не принимает мер по многому и важному при отсутствии уважительных причин безделья, не даёт внятных объяснений этому – то урод и сволочь. Другой вариант, если защитник шевелится, а пользы от этих судорог не то, чтобы ноль, но только вред один. Например, по указанному случаю «изнасилки», защитник без должной проверки призывает нового свидетеля, а это хмырь на допросе заявляет, что в указанное время со стороны квартиры терпилы слышал истошные крики о помощи. Или защитник ходатайствует о проведении новой биологической экспертизы по одежде, а полученное заключение подтверждает версию обвинения о наличии следов насилия, в то время, когда прежнее Заключение по этому же поводу было исключено ввиду его недопустимости или не имело обвинительных выводов экспертов. Спрашивается: какого хрена он замутил эту движуху? Он фактически способствовал получению доказательства обвинения, а это – откровенное вредительство! Перед нами не защитник, а гадина. Естественным будет отвод такому с заявлением о нарушении именно им Права на защиту ввиду не только отсутствия таковой, но обвинительной деятельности его. Это обоснованно должно повлечь возврат разбирательства к той стадии, где допущены нарушения с дисквалификацией всех процедур и результатов, произведённых при такой «помощи» с обеспечением должной защиты.

За всё под Небом этим приходится платить. И даже сыр в мышеловке не дармовой. Цена – мышиная жизнь или свобода. А вот помощь адвоката, оказывается, может быть бесплатной. С чего бы такая халява? В статье 16.4. УПК нам чешут об этом категорично. Но далее, в статье 47 УПК встречаем уже отступления от гарантии такой. Видите ли, бесплатность доступна только в отдельных случаях, предусмотренных тем же УПК. Принципиальная норма статьи 16 распространяется, оказывается и на некоторые другие случаи, указанные и в других федеральных законах. Только вот сам УПК РФ такие случаи уточняет. Похоже, курсант, нам опять пытаются мозг сплющить?

Некоторые умницы склонны рассуждать о тождестве этих случаев с теми, когда участие защитника является обязательным (несовершеннолетние, присяжные, особо тяжкие деяния и прочие по ст. 51 УПК). А вот мусора считают иначе. При твоей пассивности, но в случае обязательного участия защитника, тебе такого петрушку назначают принудительно. И Помощь его не будет автоматически бесплатной. На обвиняемого повесят все расходы по услугам адвоката уже после рассмотрения дела. Стало быть, о помощи именно бесплатной требуется отдельное ходатайство, бесплатность помощи необходимо отдельно оговаривать и объяснять свою финансовую несостоятельность. А о бесплатном характере помощи, кроме того, должно быть напрямую указано в решении о назначении защитника. То же самое касается и рассмотрения любых других категорий дел за перечнем обязательного участия защитника. Обвиняемый по всякому делу может требовать не только обеспечить ему помощь (а не просто участие) защитника, но и настаивать на безвозмездности для него такой помощи ввиду тяжёлого материального положения, например. При том, что такое исключительное обстоятельство (то есть исключающее нормальный порядок), как «тяжёлое материальное положение» свойственно практически каждому заточённому под стражу. Арест сам по себе лишает человека работы и заработка, иных доходов (кроме пенсий и благотворительных жертв). Крайне затрудняются возможности распоряжаться накоплениями и сбережениями, если только не через посредников и представителей, услуги которых тоже не бесплатные и принудительны по сути. В этих крысиных условиях ты можешь справедливо рассуждать этак: Государство тебе навязало участие в судопроизводстве со всеми связанными издержками; ты загнан в принудительную нужду проф. помощи адвокатов; тебя же заперли под засов и ограничили в возможностях добычи денежных средств; недостойно находиться на иждивении родни, чтобы на их плечи взваливать немалые расходы на адвокатов; это всё скрытая форма грабежа и вымогательства тебя и твоей семьи. Со стороны государства; власть навязала такие условия, тогда солидарно пусть несёт и бремя расходов по созданным непреодолимым трудностям по проблемам необходимости помощи юристов и расходов на эту помощь. Пусть тогда это дикое сообщество озаботится и проблемой оплаты. При том, что деньги улетают реальные, а предлагаемая помощь призрачна. Опять мы о деньгах. Рябчики, зюзи, лавэ и хрусты.

Другой вопрос – помощь и участие защитников категории «не адвокаты» (далее по тексту будем называть таких – гражданский защитник, сокращённо – гр. защитник, от слова «гр-р-р»). Обсуждая отдельно такого участника, мы отметили его качественное отличие и порядок соучастия в деле (пункт 1.5.). Здесь вспомним три важных условия: таким защитником может быть любое лицо; участие этого лица допускается только наряду, то есть одновременно с участием защитника-адвоката; допуск к участию устанавливается только по решению суда. Любое лицо – это дееспособный, совершеннолетний человек любого пола, гражданства, образования, степени родства к обвиняемому и прочих личных качеств, кроме тех лиц, чьё участие в качестве защитника исключается правилами статьи 72 УПК. Понятие «наряду» двусмысленно в том, что позволяет различно понимать характер соучастия с адвокатским защитником: в общем плане вместе или в каждом случае непосредственного участия гр. защитника? С одной стороны, общепринято, хотя и спорно с точки зрения конституционных гарантий защиты, такое положение: если адвокат вообще не участвует в деле, это делает невозможным и участие гр. защитник (кроме дел небольшой тяжести производства мировых судей). Мусорские правоохранители настаивают, что условие «наряду» означает допустимость активного участия гр. защитник только при сопровождении и непосредственном участии адвоката – то есть они должны работать вместе, в паре, тем более при всяком соприкосновении с обвиняемым, в том числе по любым действиям за границами следственносудебных. Это несправедливое обделение в полномочиях, по сути устанавливающее соглядатайство, некую сводную, групповую дееспособность пары не равных по статусу защитников в форме сосуществования Сиамских близнецов, где гр. защитник обречён на роль тени адвоката, в своём участии попадает в зависимость от адвоката, а адвокат облачается в роль контролёра, а то и балластового приложения. С таким положением, пожалуй, и можно бы согласиться, если принимать во внимание возможные трагические ошибки от непрофессионального защитника, который и не несёт на самом деле корпоративной, процессуальной ответственности в отличие от адвоката. Но всё это только при условии честности самого адвоката. А последнее сомнительно. Тем более, иногда объективна эффективность только от участия одного лишь гр. защитника, доверия только к такому при абсолютной ненужности, может и вредности адвоката.

Ты вправе настаивать на ином понимании и применении нормы статьи 49.2 УПК. Вправе и будешь прав понимать «наряду» в смысле «равным образом», «так же, как и…» – что означает не соучастие гр. защитника, а его независимое участие. Закон напрямую не содержит указанных ограничений. Если формально имеется защитник-адвокат и допущен к участию гр. защитник, последний вправе действовать самостоятельно, иметь отдельные поручения и функции в процессе, не касаемые адвоката. Более того, действовать втайне от адвоката. Таким образом «вольный» защитник должен иметь беспрепятственную возможность автономно проводить консультации с обвиняемым, равно знакомиться с материалами, собирать доказательства и осуществлять прочие полномочия защитника. По соглашению могут быть вообще разграничены обязанности в отношении выполнения конкретных действий, и гр. защитник не может быть принуждён бродить по лабиринтам судоскотства на пару с «Тамарой». Ведь, для сравнения, тот же УПК по аналогии не обязывает следователей из состава следственной группы не отлучаться меж собой при проведении следственных и иных процессуальных действий, осуществлять все мероприятия только групповухой или с предварительным согласованием. Так должно быть и с защитниками, за исключением всё же разумной подстраховки участием адвоката в том же процессе, в остальном им свойственна правовая самостоятельность и относительное равенство. (Относительная – потому что есть у адвокатов некоторые, только им присущие свойства по Закону об адвокатуре, что не может относиться к посторонним для адвокатского сообщества лицам). Исключением, конечно, является только стадия судебного рассмотрения дела, где по обязательным случаям участия именно адвоката в качестве защитника такая позиция законодателя абсолютно оправдана и понятна, а участие одного лишь гр. защитника не может считаться эффективным средством защиты. В этом случае Закон включает страховочный механизм. Пусть в кукольной роли, но адвокат, являясь всё же профессионалом, должен быть задействован, так как фактически только он может быть ответственен за обеспечение надлежащей помощи. Действительно, упомянутый Закон об адвокатуре только адвокатов наделил статусом защитников в судопроизводстве, и они одни могут присягнуть о своём долге. Гражданский же защитник по факту никому ничего не должен, хрен ему что предъявишь.

Может иметь место ситуация, когда ты в полной мере доверяешь только гр. защитнику, и только его признаёшь для себя действительным помощником. Это твой выбор и право. Норма «наряду» сама по себе не усиливает роль или первостепенность участия, значения одной из двух категорий защитников, предпочтений кому-либо из них не даёт. Не ясно, о каком защитнике в этом ряду акцент большей значимости проставлен, – значит, о любом из них. Тогда и гр. защитник не только равен, но вправе быть и «первой скрипкой» во всех процедурах, а адвокат может довольствоваться формальным соучастием (присутствием).

То, что для вступления в дело требуется решение суда, конечно, имеет оттенок дискриминации. Данное требование при ближайшем его обнюхивании вовсе не означает, что участие гр. защитника допустимо только на судебной стадии, как склонны полагать некоторые мусора. Здесь установка только на компетенцию одного лишь суда по решению таких вопросов обеспечения защиты. Может быть, наш мудрый законодатель желал изначально ограничить произвол органов расследования и прокуратуры? Вряд ли. Не тот гуманист наш законодатель, чтобы в чём-либо отступать от своей полицейской сути, да и не настолько дальновиден, прозорлив, чтобы умышлять подобные механизмы как благость. Большая загадка – для чего вообще эта формула введена. Твое право на участие и помощь защитника (любого) безоговорочно и неумолимо. Всякое вмешательство даже суда в вопросы привлечения обвиняемым себе защитников в помощь ещё на досудебных стадиях является ограничением самого Права на защиту.

Правило о специальном допуске только препятствия создаёт и кутерьму в нормальный ход процесса. Цели такого нормирования известны одному лишь законодателю. Он же отмалчивается. Правоприменитель-силовик, со своей сторонки, невнятно рассуждает о направленности сей установки на укрепление гарантии защиты и исключение произвола (который заранее предполагается?).

Свежо питание, да серится с трудом.

Вот, потребовалось привлечение гр. защитника в ходе предварительного расследования. По букве Закона, сами следователь или прокурор не вправе принимать решение о его назначении и участии. Если разрешение этого вопроса отнесено к суду, стало быть, решить это должен суд по месту производства расследования. Так? Тогда интересы защиты попадают в зависимость от воли какого-то там судьи, который по своим мусорским соображениям может и отклонить просьбу, а, значит, гр. защитник дискриминируется. Так? (Я тебя, курсант, спрашиваю «Так?». Кули ты молчишь?). Ведь для участия адвоката в качестве защитника не требуется никаких судебных решений и предшествующих этому процедур по рассмотрению соответствующих ходатайств. Ещё большая дискриминация в соотношении с условиями для стороны обвинения. Например, гособвинитель имеет прямой уведомительный доступ к участию; по вопросу его вступления в дело не требуется предварительных обсуждений и судебных решений о назначении.

Установка Закона такова, что участие судов в ходе предварительного расследования ограничено сугубо их контрольной функцией по конституционно-гарантийному надзору. Вот если бы гр. защитника не допустили к участию, логично было бы вмешательство суда при обращении к нему. Но в рассматриваемом случае не исключается и безмотивный, безосновательный отказ, когда сам суд может препятствия создавать. Этакая процессуальная возня затрудняет сам ход расследования. Ты ведь можешь не смириться с отказами и устроить межсудебные склоки, одновременно и своей такой деятельностью внося помехи в текущий процесс. Количество защитников не ограничено. Гр. защитника ты вправе привлечь на весь период судоскотства, включая даже стадию исполнения приговора. Таким защитником, например, может быть любой юрист-профессионал в процессуальной отрасли, не заражённый ментовской гнилухой. Но и на отдельных этапах или даже под конкретные мероприятия или следственные действия может потребоваться участие более узких спецов, вовсе не юристов, но в качестве защитников. Например, при ознакомлении с материалами экспертиз не хило бы подтянуть защитником матёрого эксперта нужной специализации (не раскрывая, конечно, следаку его профессиональной личины), который способен оперативно оценить содержание исследований и поможет определиться с вопросами к эксперту, по необходимости дополнений, комиссионности или комплексности состава экспертов и по исследовательской части Заключений. Твоё право. И вот, следак вызывает тебя на ознакомление с заключениями (как правило, без предварительного извещения). Несмотря на наличие адвоката-защитника, только на встрече в кабинете у следака, выяснив существо предстоящего мероприятия, ты заявляешь о желании привлечь к участию защитником ещё одно лицо для работы именно с экспертизами. Пока ты составишь и передашь в суд ходатайство об этом, а там – 5 дней на его рассмотрение, пока иного рода задержки. И отказать тебе нет оснований достаточных. Итого – полтора месяца долой. Кому же такие проволочки выгодны? Да следак сам скуксится от желчный излияний в мозг.

Ходатайство, хотя и должно содержать мотивы обращения, но в данном случае желай быть кратким в объяснении причин, тем более качеств нового защитника. Например: Гражданин П. обладает юридическими познаниями и опытом, способен и согласен оказать мне эффективную помощь на всех стадиях разбирательства в качестве защитника наряду с адвокатом М. В помощи П. нуждаюсь уже при проведении данного действия с моим участием. Прошу:… Ни в коем случае не следует раскрывать перед мусорами профессиональные навыки нового защитника, его знания, практические навыки и конкретные следственные мероприятия, где ожидается его помощь.

Этому защитнику до поры следует оставаться тёмной кобылкой, что способна галоппировать неожиданно и ко времени «X». В ином случае, учуяв угрозу утраты полного контроля над происходящим, угрозу ужесточения сопротивления, сторона обвинения и обвинительный суд изыщут средства для нейтрализации и отстранения отдела такого защитника.

Иметь гарантированно свидания с защитником наедине и конфиденциально возможно только оставаясь вольняшкой. Одна из череды причин заточения всякой овцы под стражу – острое желание пасти'её, в том числе через контроль встреч с защитником. На эти цели направлена деятельность оперов из подразделений изоляторов и специальный, для этих же целей созданный режим в этих заведениях. Приёмы перехвата информации о действиях, намерениях сторонников защиты выработаны многими годами и всё прогрессируют с развитием технологий и средств контроля.

Примерный объём мероприятий по нарушению тайны свиданий таков: В камерах тебя всегда сопутствует «наседка» – осведомитель (сука), кто при всяком удобном случае клюв свой суёт в бумаги твои, жало пилит в разговоры твои и сам провоцирует беседы «по душам» и мысли вслух, фиксирует твоё поведение. Полученную из такого пригляда информацию наседка сливает операм. Время свиданий с защитником формально ограничено только часами рабочего времени самого СИЗО – то есть с 9-00 до 17–00. Ты и твой защитник должны подстраиваться под эти пределы и работать на таких условиях. Кроме этого у оперов есть возможность манипулировать этим временем с помощью бюрократических и режимных рычажков, например, под предлогом занятости кабинетов, параллельных выводов на медосмотр. Время прибытия защитника, его пропуск, твои вывод и обратное водворение в камеру, как и продолжительность встреч, зависимы и от волевых установок администрации. Сам ты, весь материал при тебе, выносимый или вносимый на свидания, подлежит досмотру. Никакие материалы ты и твой защитник не можете передавать друг другу без ведома контролёров. Общий, якобы поверхностный просмотр документов и записей в действительности позволяет тренированным попкарям зрительно «фотографировать» содержание хотя бы в общем характере содержания либо это делается под зрачками видеоискателей. Всё подозрительное (по мнению того же попкаря) подвергается более детальному изучению, а при нужде изымается и передаётся операм на ознакомление (проверку). Визуальное наблюдение встреч будет постоянным со стороны контролёров. Большинство комнат свиданий (кабинеты следственных действий) нелегально контролируются с помощью технических средств прослушки и видеонаблюдений. С мнимой целью безопасности самого защитника помещения встреч изнутри оборудуются глухими перегородками, позволяющими только видеть собеседника. Общаться же предлагают через телефонный коммутатор, линия которого, естественно, доступна для параллельных, сторонних соединений, а значит, для прослушивания и записи. Обложили суки, суки обложили…

Вся информация оконечно по канализационным стокам стекается следаку на анализ. Это не тот анализ, что калом или мочой в мензурках томиться, но тот анализ, что исследованием выводы и заключения влечёт. Хотя вони не меньше. Уже из этого видно, что ты и защитник в своих встречах и попытках уединений изначально обречены на полный контроль со стороны властей, действующих солидарно в угоду целям преследования. А гарантия «тайны свиданий» – полное фуфло. Явные и скрытые сторонники твоего преследования, включая ссученных адвокатов, обеспечивают контроль консультаций и позиции стороны защиты. И чем больше сопротивляемости в действиях защиты, непредсказуемости её намерений и возможностей, тем интенсивнее и шире разведывательный напор.

Что противопоставить этому? Все условия, которые на твой взгляд нарушают уединённость и конфиденциальность, должны активно обжаловаться, как нарушающие конституционную гарантию. Существо нарушений излагается только в категоричной, утвердительной форме (разговор записывали, а не могли записать; личные записи изъяли, а не пропали), то есть все свои даже предположения и подозрения указывай как факт. В разумных пределах, конечно. На посиделках меняйте с защитником взаимное расположение в отличии от того, как оно предложено установкой сидячих мест. Действия по обмену информацией должны быть непредсказуемы для внешнего наблюдателя. Разговор вести следует полушёпотом и несколько в сторону от уже сориентированных мест, тем самым и от направленных в этом секторе микрофонов. Часть беседы по наиболее важным разделам может происходить и письменным обменом. Передаваемые и читаемые документы, любой иной материал отклоняй «картинкой» в сторону или прикрывай. Текстовой лист, помещённый в рельефный файл, из-за бликов и отражений от поверхности пластика здорово вредит чёткости видеосчитывания. (Нет, это не шпионистика маньячного меня – то всё явь). Документы и записи, назначенные к обсуждению или передаче (как и получению) смешиваются в большом количестве другого материала разрозненно по листам, как тасованная колода, с тем, чтобы любопытным непонятно было, что именно из этой кучи являет собой предмет встречи и обсуждений; чтобы заблудилось чужое внимание в этом массиве. Когда ты понимаешь, что в бумажках твоих роются у тебя за спиной или открыто досаждают шмонами, отчего бы не заявить в прокуратуру о крысятничестве и порче важных процессуальных документов.

«… в том числе до первого допроса обвиняемого…». Начало реализации права на свидания с защитником не ограничено. Но, если речь идёт об обвиняемом в рамках расследования, то и право формально возникает с момента появления в деле такого участника, то есть со времени вынесения постановления о привлечении в качестве обвиняемого, когда (естественно) это стало известно следаку и стало (должно бы стать) известно самому обвинённому. Но и до этих пор право на свидания с защитником существовало. Оно плавно проистекало из аналогичного права подозреваемого, если такой участник состоялся в своё время. И в таком случае разрыва действующих возможностей и перерыва в правопользовании не происходит. И даже без стадии преследования подозреваемого ты (примеряем эту рубашку к тебе) формально, хотя бы уже осознав своё положение обвиняемого и без официальных претензий об этом, можешь искать защитных свиданий с любым, кого посчитаешь себе «защитником». Только собственно защитниками в процессуальном активе они ещё не могут являться, так как не могут открыто вступать в участие по делу при полных регалиях-полномочиях. Ваша внебрачная связь до поры до времени останется частной деятельностью, без тех процессуально-правовых возможностей, что предоставляются Законом открыто заявленным в процесс участникам. Вот видишь, даже в таких «мелочах» и наперекор состязательности «право первой ночи» отдано мусорам. Только следак решит, когда возбудить ему преследование, и определяем момент, когда удобней вылупиться на свет Божий обвиняемому, его защитникам и прочей срани. И только тогда у этих всех появятся права участников, а значит, и правоспособность. Чем не повод следаку уверовать в свою природу Творца и Создателя.

«… без ограничений их числа и продолжительности…». Это громко звучит и торжественно, но нереализуемо уже по той причине, что возможности завязаны на времени приёма посетителей в изоляторах и других исполнительных учреждениях. Время свиданий могут ограничить и следователь с судьёй, если посчитают, что сторона защиты злоупотребляет своим правом и этим нарушаются права других участников оргии, например, когда выводят о нарушении права потерпевших на разумные сроки рассмотрения дела или выполнения отдельных процедур. Во всех иных обстоятельствах ограничений быть не должно. Свиданькайтесь на здоровье, пока не стошнит друг от друга или иные физиологические позывы не разлучат вас. Полагаю, что нескольких часов в сутки (например, 25 часов) вполне достаточно для обстоятельных общений, включая секс, если твой защитник из числа желанных и любимых. Кстати, понятие «свидание» не должно тобой восприниматься в значении полюбовных случек. Здесь разумеется только деловое общение во всех доступных формах: консультация, беседа, информационный обмен при личной встрече.

К свиданиям с защитником равно относятся и требуемые консультации с ним в ходе следственных действий и судебных заседаний. Сама необходимость уединения и закрытого общения отдельно Законом не прописаны, но бесспорно признаётся как составная «помощи», возникает повсеместно и непредсказуемо. Поэтому при всякой нужде защитник или обвиняемый вправе обратиться к руководителю текущей процедуры или действия (следователю, судье) о предоставлении времени и условий для консультации. Такие свидания также не могут быть ограничены, тем более не дозволены вообще. На время консультации объявляется перерыв, а если требуемое время длительно, допустим, более часа, то такой перерыв может вылиться в перенос текущей следственно-судебной процедуры на другой день. Случаи злоупотреблений правом пресекаются, а сами признаки «злоупотреблённости» определяются сугубо усмотрением мусоров. Закон разъяснений этому понятию не даёт, но должно присутствовать в действиях какое-то «зло», которое «употребляют» без закуски натощак. Естественно в этой связи, что субъективное мнение того же судьи о достаточности предоставляемого времени и злоупотребляемости могут оказаться произвольными, а применяемые им ограничения – нарушением Права на защиту. Возможности стороны защиты должны оцениваться по наличию уважительных причин всех задержек (статья 217.3 УПК). Если же обратиться к реалиям, то подобные уважительные причины всплывают чаще всего по вине самих властей в условиях ими созданных процессуальных трясин.

Пример. Сторона защиты просит в заседании время для консультации «около часа». Текущее время – 14–00. Раздражённый этой наглостью судья вынужден уступить просьбе защиты, но объявляет перерыв в заседании до утра следующего дня. В здании суда помещений для продолжительных консультаций не предусмотрено. Тебя направляют этапом в СИЗО. В изолятор ты прибудешь этак часа через два в лучшем случае. Время – 16–00. Около часа продлится приёмка тебя по документам, и только к 17–00 ты можешь быть выведен на внекамерное мероприятие, в том числе на свиданку к защитнику. Всё это время твой защитник с внешней стороны дожидается твоих прибытия, оформлений, свободных кабинетов. И ко времени истечения всех этих заморочек рабочий день будет закончен приёмными часами посетителей. Значит, изначально это ясно, свидание или вовсе не состоится, или может продлиться лишь краткое и недостаточное время. А на следующий день тебя вновь спозаранку выдернут на этап. В заседании сторона защиты будет втирать судье обо всех препятствиях и необеспечении возможности консультаций при указанных причинах. Но право так и не реализовано! В чьи же интересах такие мозготрахи, по чьей они вине? Или судья не был заранее в курсах о таких проблемах? Нет, это обычное издевательство под лозунгом: «чтоб впредь неповадно было!». Но и ты этому недоБогу способен отвечать той же банкнотой. Его и сторону обвинения вряд ли обрадуют твои последующие и частые требования консультаций, например, каждые полчаса по десять минут в самое неподходящее время. Демонстрация зубного аппарата, принуждения уважать себя и свои права – непременный атрибут противодействий. Если тебе не позволяют нормально работать, создают помехи, почему для этих (чуть не вырвалось – «сволочей») ты должен обеспечивать комфорт и уют? Кроме собственно консультаций у обвиняемого могут быть и иного рода неотложки. И подобными, нередкими требованиями (то ссать, то срать), заявляемыми в самый неудобный для этих (опять едва не вырвалось – «мерзавцев») момент, например, в ходе выступлений участников от обвинения или исследования их же доказательств, сам процесс насыщается суматохой и нервяком. Подобными выходками (и входками тоже) ломается допрос свидетелей, выступление обвинителя в прениях, речь судьи в напутствии присяжным и т. д. Конечно, и к тебе отношение не улучшиться. Что ж, доставай бронежилет или меняй почаще памперсы.

3.6.10. Право на участие в сл. действиях, доступ к протоколам и замечания

Обвиняемый вправе участвовать с разрешения следователя в следственных действиях, производимых по ходатайству зашиты, знакомиться с протоколами этих действий и подавать на них замечания.

Странными созвучиями плещет этот гнилой рояль: вправе участвовать, но с разрешения. Очередное право одной (равной) стороны поставлено в зависимость от разрешений другой стороны. Если следак разрешит, то обвиняемый вправе, а если не разрешит, то не вправе что ли? Куда само Право то в этом случае деется? Какова состязательность! Всё на откуп мнению и желаниям мусоров – стороны обвинения, не в интересах которой способствовать усилению позиции защиты. Ведь именно о необходимости получения доказательств защиты предложено в статье. По ходатайству участников стороны защиты и по результатам истребованных (просимых) следственных действий логично должны бы появляться именно доказательства в пользу защиты. Хотя в случаях откровенной бестолковщины или злонамерений кого-либо от защитных рядов, могут быть инициированы в том же порядке и процедуры на пользу противостоящей стороны. Если следак видит возможный ущерб интересам обвинения от воплощения следственных действий по ходатайству защиты, то своей властью он непременно будет изыскивать причины для облома таких инициатив.

По прямому смыслу обсуждаемой нормы, для реализации закреплённых в ней Прав требуется выполнение нескольких условий: наличие ходатайства о производстве конкретного действия – это раз; прошение о непосредственном участии – это два; ходатайства должны исходить от самого участника защиты, кто вправе и желает действия и участия своего (а не, например, от потерпевшего или через адвоката от имени обвиняемого) – это три; следак должен дать разрешение на участие – то ж четыре; само ходатайство о проведении следственного действия должно быть удовлетворено – пять. И следаку не составляет труда в таких процессуальных дебрях изыскать формальное основание для отказа, тем более, когда ему овцы противостоят. Вот и получается: ты вправе, но попробуй-ка этим Правом воспользоваться.

А самые отважные мусора толкуют эту норму ещё прикольнее. Их пониманием разрешительные функции распространяются и на знакомство с протоколом, и на возможность подачи замечаний на них. Одновременно позволяют себе от вольного определять объект замечаний: то ли замечания на протоколы, то ли – на следственные действия. Реактивное мнение по этим условиям тебе озвучат только устно, конечно, дабы попытаться обмануть или осадить. Знай же, мой стадный товарищ, что для знакомства с протоколами и для подачи замечаний разрешений не требуется. Замечания подаются на протокол в целом, так как в нём, кроме самого следственного действия фиксируются и другие важные сведения, с правильностью отражения которых ты так же можешь не согласиться и заявить об этом (разделы об участниках, о разъяснениях, о времени и месте…). Знакомство с протоколом может быть по твоему усмотрению непосредственным, путём оглашения или осуществляться путём предоставления копии на руки. Только учти: знакомство – это однократное приобретение знаний о существе ранее незнакомого тебе объекта. Это как с девушкой, дважды знакомиться с которой невозможно, так как после первого знакомства ты как бы уже с ней знаком. Резерв остаётся только в плане более глубокого, подробного знакомства. Ну, ты понимаешь о чём я… Поэтому, когда овцы вновь просят ознакомить их с протоколами, с которыми знакомство ранее уже состоялось, мусора таких отшивают. Необходимо в таких случаях указывать о недостатках, недостаточности прежних знакомств, причинах этого.

Участие по удовлетворённым ходатайствам подразумевается второстепенной ролью. Опорный участник действия – всегда следак, а твоё участие вернее будет обозначить присутствием, соглядатайством этого действия, и лишь иногда, по отдельным видам действий, получишь возможность на некоторую активность. Так, при допросе свидетеля ты и защитник сможете задать ему свои вопросы, тем самым обретя функцию допрашивающих; а при осмотре места происшествия – указать на значимые обстоятельства, объекты внимания и дать свои пояснения; а в ходе следственного эксперимента – стать во плоти объектом воссоздания ситуации; а при вскрытии трупа – собственноручно покопаться в кишках покойника (шутка). Как раз последний, идиотский пример указует, что имеются такие действия, где участие обвиняемого и (или) защитника практически невозможны, не реализуемы либо могут быть доступны эпизодически, а то и вовсе запрещены. Сомнительно соучастие в любых экспертных исследованиях. Их большинство длительны во времени (дни, недели, месяцы). Некоторые, как медицинская экспертиза трупов, не планируемы по частям, имеют срочный характер, и эксперт не в состоянии сверять время исследований сообразно возможностям участия других лиц. Само исследование может быть комплексным, осуществляться вразброс по разным лабораториям, экспертам, а по времени даже одновременно. Уже из этого видно, что нет условий обеспечить участие обвиняемого, особенно – арестованного. Да и само участие твоё, даже будь оно обеспечено, не выйдет за рамки наблюдения. Если ты не обладаешь специальными познаниями по предмету исследований, то и не вкуришь суть происходящего, смысл манипуляций экспертов, а они со своей стороны не обязаны всякое свое действие сопровождать комментариями, объяснениями, согласованиями, а мыслительные процессы – озвучивать для присутствующих. Согласись, это будет балаган, а не работа. Пусть даже разъяснения по порядку следственного действия и включены в обязанность следака, только следак и сам в этих вопросах подробностей экспертиз полный профан. Он не в состоянии сам-то понимать большую часть производимого перед его взором без соответствующих разъяснений, не способен контролировать процесс. Больше скажу, даже «вопросы эксперту» изначально формулируют сами эксперты. Это их царство. Что тогда говорить о таких балбесах, как мы с тобой.

В качестве запретного участия, пожалуй, выставлю примером участие в освидетельствовании лица, противоположного с тобой пола, когда требуется внимание к сакральным частям тела. Запретный плод не всегда сладок.

Но на твоём дирижабле, бля, нету тормозов. Закон не имеет каких-либо ограничений по перечню следственных действий, где вправе участвовать обвиняемый и защитник. Любые формальности, те что, якобы, препятствия – преодолимы. Мы уже знаем, что гражданским защитником может включиться в участие и матёрый эксперт, с уймой времени в распоряжении, и такой вполне может поучаствовать в исследованиях, где бы и сколь-либо долго они не случились. Есть возможность участия подобного представителя и в освидетельствованиях, когда он однопол с осматриваемым субъектом. Это всё означает: если уж принято решение о проведении следственного действия по твоему ходатайству, ты можешь настаивать на участии своём или доверенного представителя (защитника). По той же экспертизе возможность такая, например, специально предусмотрена Кодексом (статья 198.1.5. УПК). Все технические трудности тебя не е-е, – это проблемы следака. Но в этом деле важно не спешить с заявой об участии. Ты вначале отдельным ходатайством добейся назначения к проведению самого действия, и только после этого, как дополнение, требуй участия своего. Для отказа в последнем, следаку потребно станет приводить достаточные мотивы и основания (а когда их было в достатке?). Он вынужден будет убедительно объяснять невозможность или никчёмность твоего участия. Но такие отказы и для тебя поводом станут заявлять о нарушении права на защиту. Не так ли?

Если следственное действие возбуждается ходатайством защиты, то ты и защитник должны быть ознакомлены с решением (постановлением) о его проведении или об отказе в этом, так как такое решение является ответом на ваше обращение. И это решение может быть обжаловано. Однако не рассчитывай на все подобные возможности, если такие ходатайства и их разрешения происходят по инициативе сообвиняемых или их защитников по твоему же делу.

Бывает и так. Заявляемое защитой сл. действие даже следаку видится необходимым и неизбежным для обеспечения полноты расследования. Следак понимает его целесообразность, а то и обязательность. Он по каким-то причинам упустил в своё время необходимость проведения такового. А тут поступает ходатайство защиты, да ещё с просьбой об участии. В таких ситуациях следаки стараются перехватить инициативу, в том числе, и чтобы не позволить придать доказательству защитный окрас, исключить влияние стороны защиты на его формирование. Есть у них два шикарных приёма на такой случай. В одном варианте, следак по поступившему ходатайству выносит отказ, а чуть позже или в тот же день своим решением и от себя назначает проведение действия, схожего по сути, но формально имеющего отличия. Либо притормаживает ходатайство «в пути следования», осуществляет свою инициативу, и после этого отказывает по причине дублированности производств: видите ли, его просят о том, что и так уже в процессе осуществления или уже произведено. Второй вариант, когда следак откладывает рассмотрение твоего ходатайства, но провоцирует одновременно такое же обращение, например, от потерпевшего. Итог тот же. Пока ты будешь склочничать через прокурора или суд, действие будет произведено, а доказательство – получено, но уже без влияния на его содержание со стороны защиты. А надзорщики те жалобу отклонят, так как просимый защитой премьерный показ спектакля фактически состоялся к тому времени, искомые защитой сцены – реализованы, и какая разница, кто первый чего добивался (А разница, конечно, есть!).

Знакомься с протоколами собственноглазно, коли зрением не слаб. Только при этом варианте получишь полную и достоверную информацию по содержанию протокола, можешь оценить верность отражённых в нём хода и существа действия, оценить процессуальное соответствие сведений и формата по документу требованиям Закона, выявить все недостатки. Плюс ещё в том, что без оглашения всем участникам самим следаком, сам следак может и не перечитать тут же свою писанину. Тогда некоторые тебе выгодные моменты могут удачным образом сохраниться. Но не наоборот – вредные тебе искажения требуют немедленных вмешательств.

Замечания. И правом на замечания умный человек пользуется с оглядкой. Когда протоколы содержат доказательства явно обвинительной направленности вовсе не обязательно обращать внимание следователя на замеченные тобой грубые нарушения (явные и скрытые) и противоречия по этому протоколу. Что проку с того, что ты укажешь на недостатки? От них тут же избавятся. Лучше бы об этих ущербах промолчать, а использовать их в последующих стадиях, например, в суде. Таким аллюром тот протокол окажется неисправим, а доказательство – невосполнимым, заново его получить не возможно. А вдруг имеется у тебя в противовес своё доказательство. В этой ситуации твоё доказательство останется единственным и неопровержимо равным. Умываем ручки.

Другая струя, если протоколом фиксируют полезные тебе сведения. Здесь уж все недочёты (а такие могут и намеренно мусора внедрять) непременно заявляй через Замечания к протоколу, добивайся их рассмотрения и удовлетворения «не отходя от кассы». Протокол должен быть исправлен, а у стороны обвинения отобран шанс исключить сведения по нему из дальнейшего рассмотрения.

Кроме тебя и следователя могут в сл. действии участвовать и другие лица, как минимум, твой защитник. Замечания заявляй гласно во всеуслышание, и если другие участники согласны с твоими доводами, призови их присоединиться к твоим замечаниям (подписаться в их верности), а лучше заявить собственные, пусть даже они будут дубляжом. Как привило, эти «другие» стесняются следователей поправлять, крайне пассивны, отстранены от происходящего, ввиду явной незаинтересованности или, наоборот, меньжуются перед дутым авторитетом мусоров или на их же дуде лабают. Те же защитнички, когда ты и выскажешь замечания, внешне выразив солидарность с твоим мнением, примут позу нейтралитета, дескать, вноси их сам, милый, этого будет довольно, нет смысла в унисонных пениях. Не купись на эту блевотину. Твоё сиротство в замечаниях позволит прокурору и судье позднее рассуждать, что факт неподдержки замечаний не только следаком, но даже и защитником (!) ставит под сомнение верность самих замечаний, а значит, клонит чашу в пользу достоверности протокольных сведений в редакции следака. Одним словом, ищи письменных союзников в среде других участников – свидетелей искажений.

3.6.11. Права, связанные с производством экспертиз

Обвиняемый вправе знакомиться с постановлением о назначении судебной экспертизы, ставить вопросы эксперту и знакомиться с заключением эксперта.

Данные Права свойственны только для стадии обвинения, на время присвоения тебе почётного звания «обвиняемый». И так как «обвиняемый» является общим наименованием и для подсудимого, и для осужденного, то, как и в отношении прочих прав, приписанных Обвиняемому, и вышеприведённые формально действуют, могут быть использованы не только на стадии судебного разбирательства, но и после осуждения (оправдания). Кроме одного – Права ставить вопросы эксперту. Прямых запретов на такое как бы и нет, но Право фактически оказывается не реализуемым. Правда, и с этим надо смириться даже таким занудам, какими становимся мы с тобой, судебная экспертиза, а значит и вопросы к эксперту, возможны только на время предварительного или же судебного следствия. Из этого понятно, что за границами этих следственных стадий, когда эксперты перестают быть участниками судопроизводства, Право на вопросы к ним издыхает само собой.

На время существования возможности осуществления этих Прав любое из них должно быть обеспечено незамедлительно уже на момент возникновения. Прямая обязанность такого обеспечения висит на мусорах (следователе, суде).

Если экспертизы уже проведены к моменту предъявления обвинения, то материалы по ним должны быть все представлены на ознакомление, вкупе с Заключениями. По старой недоброй традиции следаки оттягивают ознакомление к этапу завершения расследования. Нам известна их похоть: чтобы отжать у стороны защиты время на оценку проведённых исследований, на подготовку и заявление каких-либо обращений в связи с производством экспертиз, а с этим и осложнить выработку позиции защитой, которая могла бы учитывать сведения по таким доказательствам, принимая их во внимание. А доказательственные-то сведения по Заключениям экспертов частенько бывают не только сверхважными, но и единственными, решающими по отдельным обстоятельствам дела. Так, по известному мне делу эксперт-химик указал, что изъятый у обвиняемого порошок не являлся наркотическим средством, а оказался сахарной пудрой с красителем (посредник-сука-падла-провокатор облажался в ходе проверочной закупки; он подменил на глюкозку дозу герыча, выданную ему ментами, с целью самому бахнуться на халяву). Зная достоверно о содержании (якобы) изъятого при задержании пакетика с порошком уже на время первичной экспертизы и при известных проблемах доказывать «подставу», наш горе-обвиняемый мог бы утверждать хотя бы об отсутствии у него криминального умысла на сбыт наркосредства в особо крупном размере. Он мог бы жевать, что действовал в форме розыгрыша, и не состоялось бы вменение состава преступления вовсе. Но вот же, без этих знаний о существе «изъятого», да под мусорским наездом и реальностью расправы, бедолага признал свою вину в намерениях торгонуть кайфом и обогатил свою биографию «покушением на сбыт в особо крупном размере», а также четырьмя годами лишения свободы (судья сжалился вдруг).

Или же мой собственный опыт. Меня грузанули умышленным причинением смерти (тяжким вредом здоровью, то есть). Ясен перец, если смерть причинена, то у смерти той должна быть причина. Причины смерти и тяжесть вреда здоровью подлежат обязательному доказыванию по всем составам деяний, с этим связанным. Однако в моём деле эксперты хором указали, что причина смерти не установлена, по выявленным на трупе повреждениям не определили их прижизненность или посмертность, соответственно, не смогли определить и тяжесть вреда здоровью от этих повреждений. Других доказательств по этим же обстоятельствам в деле не имелось. То есть сторона обвинения фактически не располагала доказательствами по объявленному ими составу преступления. В то же время выводы экспертов были выражены в размытых формулировках, и эти выводы необходимо было уточнять до категоричности высказываний. Меня и защитника намеренно ознакомили с этими Заключениями только в конце расследования, лишив возможности нормально проанализировать ситуацию и шансы к пересмотру доказательств. Весь мусорской расчёт был на слепоту присяжных заседателей, которые не смогут разобраться в этих правовых тонкостях. И такая тактика обвинителей оправдала себя вполне.

Любого рода задержки процедур ознакомления влекут нарушение Права на защиту в смысле ограничения временных возможностей осуществления защитных правомочий. Следаки и союзные им «верха» ссылаются в таких случаях на формальность и несущественность нарушений при косвенном наличии у стороны защиты возможностей обжалования действий и решений следователя, возможностей возбуждать производственные экспертизы в дальнейшем ходе процесса, возможностей получать разъяснения от экспертов и прочего такого. Да, можно бы согласиться, что эти возможности не утрачены. Однако перед нами нарушение иного порядка: отсутствие достаточных времени и возможностей для осуществления защиты в части конкретных прав. Предлагаемый винегрет замешан отдельно значимыми ингредиентами. Наличие одних прав и возможностей не подменяет других при их неравноценности изначальной. Тебя лишают завтрака с отмазкой: не велика беда, завтра позавтракаешь обедом во время ужина, если докажешь, что голоден был вчера.

Так как экспертиза ко времени ознакомления окажется завершённой производством, ставить вопросы эксперту останется возможным, да только ответы эксперта на такие вопросы не станут результатом (прошедших) исследований. Иными словами, эти результаты не будут являться предметом экспертных исследований, когда эксперт не руководствовался этими вопросами при исследованиях, экспертиза не была обусловлена этими вопросами поиска. Безусловно, у защиты могут появиться вопросы, ответы на которые способны существенно влиять на установление обстоятельств по делу. Доступными тебе остаются лишь варианты постановки вопросов через возбуждение дополнительных или повторных экспертиз. Либо, если ответы могут быть получены путём разъяснений уже состоявшихся исследований и выводов, то есть, всё же через допрос эксперта. Но в большей вероятности, что обвиняемый не получит искомых ответов на свои вопросы: или следак откажет в проведении новых исследований по каким-либо надуманным причинам, например, ввиду нецелесообразности; или же невозможны окажутся сами исследования из-за необратимой порчи, утраты объектов исследования в ходе первичных экспертиз, и всякое такое. В этих случаях используем доводы о неполноте, необъективности состоявшихся исследований, когда их однобокость породила недостоверное доказательство. Мы озадачены разоблачением выводов эксперта, правильности его трудов в том направлении, как в этом его нацелил следак. И все наши потуги к тому, чтобы нейтрализовать обвинительную суть доказательства либо извернуть его на рельсы защиты. Но не преодолимой проблемой станет ситуация, когда истекшими исследованиями вообще разрушены перспективы получения доказательства защиты. Эти факты тоже ставь в укор действиям органа расследования: мусора, видите ли, намеренно преодолели права защиты, чтобы только своим сценарием провести экспертизу, заведомо зная о невозможности дальнейших повторов, возобновлений и переоценок.

Если экспертные исследования назначаются и проводятся одновременно или после привлечения к участию в деле обвиняемого (что большая редкость), то перечисленные Права должны обеспечиваться поэтапно. Первым делом обвиняемого (и его защитника) ознакамливают с постановлением о назначении экспертизы. Так как в этом постановлении должны быть указаны основания, мотивы, перечень вопросов к эксперту, то появляется возможность оспорить данное решение в целом на предмет его законности и обоснованности, и повлиять на вопросную составляющую. Таким путём от одних вопросов избавляются, другие меняют или вносят дополнительные новые. Всякий раз при этом мы должны иметь представление: чего добиваемся, есть ли у наших действий и побуждений цель вообще, а если нет чётких целей и перспектив, не потрепать ли просто нервы мусорам.

«…ставить вопросы эксперту…» Реализация данного Права может протекать двумя руслами. Русло первое, когда экспертизу зачинает следак. Ко времени представления тебе возможности постановки эксперту вопросов, следак уже вынес своё постановление о производстве экспертизы, где обозначил только свои вопросы. Чтобы включить в объём исследований и вопросы защиты требуется тогда следаку пересмотреть своё, уже изданное решение о той же самой экспертизе. Засим выдам тебе тайну страшенную: ни то, ни другое действие не возможны без ущерба для производства, потому что и Закон таких выкрутасов не предусмотрел – в его нормах не согласованы процедуры касательно чёткого обеспечения Права обвиняемого на вопросы. Ну сам прикинь, единожды вынесенное решение может быть дисквалифицировано не иначе как через признание его незаконности и (или) необоснованности. УПК не позволяет всякому выносчику решения, будь то следак, прокурор или судья, самим признавать своё же решение неправильным и отменять его. Такая канитель. Пересмотр может осуществить только вышестоящее должностное лицо (орган) в порядке проверки и пересмотра того решения. То есть такой вариант (вынесение следаком нового или дополнительного решения) заведомо является недействительным, так как не мыслимо и для следака осуществлять процедуру приёмки по существу дополнительных вопросов к эксперту, поступивших от обвиняемого путём обжалования и пересмотра постановления по вышестоящим инстанциям. Хотя это и допустимо для случая, если следак полностью откажет включению вопросов обвиняемого в общий перечень. Так ведь принимать и дополнительные постановления – так же не санкционированное Законом мероприятие. Пусть частично, но любое дополнительное решение будет дублировать первичное, а два в чём-либо равных решения сосуществовать мирно не могут, породят конфликт меж собой, как в среде парней трипперных по поводу одной самки на дискаче. Быть может разумея эти проблемы, мусора на практике поступают тупо и просто: уступая требованиям защиты, они отправляют первичное постановление в корзину для сора (который не выносят из избы), заменяя его новым, как будто оное и было изначально. Подлог чистейшей воды.

В одном деле обвиняемый изловчился, заимел и сохранил первичную редакцию такого вот решения с закорючкой следака. А затем устроил скандал о подлоге документа. Тем более, в доказательство всего, само ходатайство о дополнительных вопросах имело ссылку на решение, вопросник которого и требовалось скорректировать. Приемлемый же выход в указанной ситуации, когда защита обращается с ходатайством о постановке своих вопросов, то следак выносит решение лишь об удовлетворении такого ходатайства с перечислением принятых к рассмотрению вопросов, и это решение запускает в производство, то есть к исполнению. Ежели экспертиза ко времени подачи вопросов защиты уже проведена, то такой вопросник вообще не может быть принят для разрешения по существу. Пользованной бумажкой не подтираются. Даже я(!) своим извращённым воображением не вижу возмоги воплотить Право в такой ситуации.

Второе русло речки-говнотечки. Его течением экспертизу инициирует защита. На вскидку, сложностей не видать, решение о назначении ещё не вынесено и нет препятствий включения любых вопросов. Только вот следак (чуть не добавил «паскуда») может твои вопросы перефразировать, своих добавить, и всё это без согласования со стороной защиты. Если что тебе не по душе – жалуйся (сам паскуда).

Но у всякого русла есть дно непроглядное. С какого припёку следак вдруг решает о необходимости экспертизы, и с какого посева родиться тематика вопросов его, когда он действует по собственному наитию или с подсказок спецов? Ведь не из пальца эти необходимости он высасывает? Хотя сосать ему и не привыкать (такая служба), но экспертные нужды проистекают из следственных нужников, возникают из проблематики выяснения подлежащих доказыванию обстоятельств. Вот ведь, опирается следак в своих разумениях на материалы уголовного дела, где копятся сведения-доказательства (и немножко на оперативную информацию). Такие материалы он и эксперту направляет для их попутного изучения. Реализуя своё Право на постановку вопросов, обвиняемый аналогично не может те вопросы с потолка отколупывать. Его Право может быть в равной мере обеспечено только при доступе к тем же материалам для анализа обстоятельств и обнаружения проблем, требующих выяснения через вопросы. Из этого явствует не скромное Право на доступ к материалам дела, хотя бы в объёме передаваемого экспертам, уже на этапе действия Права постановки вопросов. Так что, граждане мусора, выньте и положте пред наши ясные очи свои бумажки процессуальные. В целях обеспечения возможности подготовки вопросов стороной защиты, конечно.

Если копнуть тину и грязюку придонную глубже, то обнаружим скелет русалочки. Законность (обоснованность) решения о назначении экспертизы связана с наличием фактических данных по материалам уголовного дела. Эти данные следак обмозговал и на них ссылается (кратенько) в постановлении, а их содержащие материалы уголовного дела направляет эксперту. Проверка обоснованности постановления требует внимания к этим материалам. К таковым должен будет внимать и суд, когда ты пожалуешься ему на неправоту постановления. Тем более, что в своём обращении к суду ты прямо киваешь в сторону материалов. Но ты, вот наглец, настаиваешь ещё и на личном участии в заседании, а в заседании, ну не подлость ли с твоей стороны, по праву требуешь ознакомления с этими документами. Чем не манёвр, для доступа к материалам дела поперёд желаний следака. Схоже можно действовать в целях доступа к материалам при судебных обжалованиях любых решений органа расследования.

Другая ситуация. Экспертиза назначена и материалы эксперту отосланы, а ты вознамерился дополнить новыми вопросами или возбудил судебную тяжбу. Тогда материалы потребуется вернуть и, значит, экспертизу приостанавливать, а когда это невозможно – назначать вновь. Что так же может оказаться невозможным, например, когда уже начато патологоанатомическое исследование трупа. Мусора столкнутся с неразрешимой дилеммой, когда любой результат по твоим требованиям (скорее всего отказной) повлечёт нарушение Прав защиты.

Экспертные исследования связаны с использованием специально-научных, узкопрофильных познаний, и обсуждение всех вопросов эксперты ведут на специфическом языке с использованием специальных понятий и терминов. Употреблённые экспертом выражения и речевые обороты при описании исследований и выкладке выводов могут оказаться для тебя или вовсе непостижимы, непонятны, или исказиться в твоём восприятии. Здесь бы желательно соучастие защитника из рядов тех же спецов в криминалистике, кто мог бы вовремя и правильно разобраться во всех нюансах назначения и производства исследований. Все свои умозаключения такой консультант сообщит тебе отдельно. Нет необходимости ставить следака в курс о собственных находках в результате проверки экспертиз. Это сможешь сделать и позднее, через соответствующие обращения.

Приложи усилия, чтоб заполучить в своё распоряжение светокопии материалов и знакомиться с ними самостоятельно, без всякой спешки, суеты и в удобной остановке. Полагаю, что даже в тесной хате, среди гама и режимных напряг, притулившись с бумагами на сквозняке, больше комфорта найдёшь, чем в кабинете мусоров. Запрета на приобретение таких копий уже на данной стадии не существует. Следаки соглашаются, например, на такой размен: для них – скорое твоё ознакомление и внесение удостоверительных подписей об этом; тебе – копии материалов. Копии требуй вперёд, расписка – следом. Ведь в ином случае процесс ознакомления может шибко затянуться во времени, чему причин у тебя найдётся уйма. Не так ли? Что проку мусору отсиживать с тобою задницу долгие часы с перерывами на дни, когда у него и других забот полна котомка.

«Ставить вопросы эксперту» означает возможность постановки вопросов на время, когда сама экспертиза едва назначается. Это же правомочие позволяет задавать вопросы и в случае допроса эксперта. Тебе (и защитнику) может быть позволено самим участвовать в допросе и ставить свои вопросы непосредственно или сделать это по предварительной заяве, когда твои письменные вопросы поставит перед экспертом сам следак. Для случая допроса предпочтительнее личное участие, так как сами эксперт со следаком без тебя могут запросто сговориться и извернуться от острых вопросов, а проконтролировать, вопросы уточнить, перефразировать, а то и новые набавить ты будешь не в состоянии.

Следаки не вполне законно, но настойчиво требуют, чтобы ходатайство о допросе эксперта являлось обоснованным – чтобы в нём были указаны не только причины и поводы для проведения допроса, но были представлены уже сформулированными сами вопросы как бы в окончательной редакции. Достаточно спорное требование, но по существующей практике его невыполнение позволяет мусорам отклонять ходатайства, как беспредметные. А даже и представишь перечень вопросов, по их характеру и собственной оценкой следак ещё рассудит, действительно ли направлены вопросы на разъяснение заключения эксперта. Широко здесь поле для придирок. Ещё один пример дискриминации защиты в получении доказательств. Разве нет? Свои сценарии получения доказательств следак (сторона обвинения) с тобой (стороной защиты) не обсуждает, от тебя не требуется разрешительных санкций на его действия. А ты вот не можешь сам допросить эксперта, можешь только просить об этом без всяких гарантий не только личного участия, но и самого производства допроса. Несмотря на наличие бледного Права на участие в следственных действиях, проводимых по твоим ходатайствам, следак в крайнем случае будет склонен проводить допрос по твоим вопросам, но самостоятельно, за закрытыми дверьми. Повторяюсь, важно добиваться личного допроса, край – через защитника. А в ходатайстве не приводи все желанные и особо дерзкие вопросики, да и приводимые формулируй попроще, пограничным смыслом внутри, с возможностью неожиданных уточнений. Несложно догадаться, что ещё до допроса следак обкатает предварительно с экспертом все твои вопросы на предмет их безопасности для обвинения. Кроме того, в ходатайстве, наряду с несколько заданным перечнем вопросов, следует указать на перспективу постановки и других вопросов, которые могут возникнуть исходя из получаемых ответов. Требования о непосредственном участии веско сопровождают ссылкой на Право по Статье 6.3. Евроконвенции: каждый обвиняемый вправе допрашивать показывающих против него свидетелей или иметь Право, чтобы эти свидетели были допрошены. В нашем случае эксперт (по твоему убеждению) относится к свидетелям обвинения, так как представлял свидетельства (доказательства) против тебя направленные (то есть обвинительного свойства), а допрос только через следака (представителя обвинения) не обеспечивает полноту выяснений.

Что же касается постановки вопросов на экспертное исследование, здесь Право может осуществляться только до начала этих исследований и только в письменной форме. Лишь изредка выпадает необходимость осторожничать. Например, ты можешь уже после назначения экспертизы подать новые вопросы или уточнить прежние.

В суде эти же самые правомочия осуществляются более открыто. Если уж суд решил о допросе эксперта (со скрипом и через возражения обвинителя), допрос произойдёт только с твоим участием – спрашивай в волю. Хотя и в этом случае всю каверзу необходимо оставлять сюрпризом, а допроса добиваться по более простецким и мелочным выяснениям. Отличительная особенность допроса в суде – это возможность получить не только разъяснения по уже состоявшейся экспертизе, но и дополнений к ней, как в случае, если твой вопрос не может быть однозначно разрешён и требуются доп. исследования. Кстати, иногда выгодно вообще не баловаться вопросами на предварительном следствии, а, твёрдо зная о выгодности для тебя будущих разъяснений, отложить это до судебных разборок.

3.6.12. Право на доступ к материалам уголовного дела

Обвиняемый вправе знакомиться по окончании предварительного расследования со всеми материалами уголовного дела и выписывать из него любые сведения в любом объёме.

Окончание расследования определяет новый этап и начало отсчёта времени, когда все материалы дела становятся доступны стороне защиты, открывается возможность защиты с помощью знаний всей совокупности информации по уголовному делу, имеющейся среди материалов и подлежащей представлению в суд. Эти знания сторона защиты может употребить не только в грядущем судебном споре, но и для опровержения законности самого решения о завершении расследования, а вместе с тем и его объективности. Да, существует гипотетическая перспектива пересмотреть обвинение и на стадии окончания расследования, когда защита по результатам ознакомления с материалами дела указует мусорам на фактические данные из этих материалов, влекущие разубеждение руководителей следствия или надзорных прокуроров в обоснованности, законности преследования. В любом случае, знакомство с материалами позволит защите оценить правильность производства, возможности сторон, перспективы в предстоящем разбирательстве, наличие или отсутствие достаточных доказательств и их же допустимость по всяким там обстоятельствам, обоснованность обвинений, весомость аргументов защиты, выработать или скорректировать имеющуюся позицию по делу, в общем – действовать более зримо, а не наощупь, как это происходить могло до этого.

Долгие лета'органы расследования и суды ограничивали действие этого права только периодом самой стадии окончания расследования. По их лживым заверениям Право могло быть использовано лишь до передачи дела в суд. На судебной же стадии, например, на предварительных слушаниях, существовало несколько иное право – право на дополнительное ознакомление (статья 227.3 УПК), реализация которого всецело зависела от дозволительного решения суда. При таком раскладе, обвиняемых, выразивших желание повторно (вновь) ознакомиться с материалами в ходе судебного производства, посылали на детородные органы, ссылаясь на израсходование такого правомочия на той самой стадии окончания расследования (даже если обвиняемый по каким-то причинам и не знакомился с делом на то время). Это безобразие продолжалось вплоть до мая 2006 года, когда в ответ на жалобу одного мерзавца, Конституционный Суд указал о прямом действии права на доступ к материалам дела и об отсутствии каких-либо ограничений для всех стадий производства с участием обвиняемого. Таким образом, Право на ознакомление (доступ) с документами и материалами возникает с момента окончания расследования и может быть использовано на протяжении всего дальнейшего производства по делу, включая стадию исполнения приговора (осуждения или оправдания). Также мы выяснили выше, что аналогичное Право вполне себе реализуемо и на более ранних этапах, правда не для всего объёма материалов дела. Но учтём, что существуют иногда объективные препятствия воплощения Права. Например, не сможет ознакомиться с делом тот осужденный, кто не решил о своём непосредственном участии в кассационном суде, а материалы уже переправлены в эту инстанцию. Также фактически невозможен вывоз в расположение резиденции суда осужденных из колоний для предоставления им заархивированных дел. В подобных случаях Право на доступ возможно обеспечить опосредованно: или через представителя, или путём получения копий документов.

Наибольшее значение имеет первичное ознакомление. «О сколько нам открытий чудных готовит…». Масса эмоций, не всегда положительных, тебе обеспечена, когда поволочёт тебя по этим лабиринтам слёзных радости и отчаяния. Ты впервые узреешь весь массив улик против/за тебя, и исторический путь расследования. Делюга твоя может оказаться тощим томиком или собранием фолиантов – всё в зависимости от объёма вменённых злодеяний, обширности следственных действий и мероприятий, громоздкости самого производства. При виде этой текстовой прорвы быть может встрепенёшься ты, как разбуженный выстрелом лунь полярный, и пара жирных мурашек галопом проскочат по твоей потно-преступной спине. Не ссы, это нормальное явление. Ведь перед тобой без меры вымышленная биография твоя – Евангелие от… (как там твоего следака кличут?). Издание редкое (один экземпляр), С изнанкой рыхлою (лживою), дармовое (бесплатное), бесценное (о твоей судьбе копеечной). Преклонись и ороси.

Как и с экспертными знакомствами выбор имеешь из двух путей: 1). Непосредственно всё пролистывать, вчитываться, в тему въезжать, выписывать нужное, прощупывать, просматривать, вынюхивать и пробовать на вкус. Следак или его представитель должны присутствовать, а также защитник твой, если будешь настаивать. Время не ограничено, кроме как при обстоятельствах явных злоупотреблений этим временем. Но сам процесс в условиях дискомфорта окажется утомительным. В первую очередь – для тебя самого, хотя и спешить тебе в тюряге, в общем-то, не куды. В какой-то момент выдохнешься, внимание ослабнет, а без внимания и понту нет в работе этой; 2). В размен долгих посиделок, нудных и для следака, выторговать у него комплект копий всех материалов дела, сверить их с объёмом оригинала (чтоб не было изъятий), ознакомиться с вещдоками, с аудио-видео материалом, удостоверить подписью факт ознакомления и… аля-улю. А подробное знакомство дальше проводить по светокопиям, развалясь на нарах. А? Я всегда придерживался второго пути, если нет других необходимостей для встреч «ты-следак-адвокат».

Обвиняемому обязаны предоставить ко вниманию все без исключения документики из дела, что включены в него на время окончания расследования, и которые единым объёмом двинуться гулять по инстанциям. Конечно, мусора мухлюют, чтобы упрятать с глаз твоих долой какую-либо значимую информацию или сведения об отсутствии таковой. Потому – ушки держать надо востро. Помни, курсант, после окончания расследования запрещено дополнять материалы дела доказательствами, минуя возврат дела на следственную стадию. А любые, вновь появляющиеся документы, подлежащие включению в число этих же материалов, но издаваемые в текущий период, должны быть отдельно представлены на ознакомление. Такие материалы образуют самостоятельный томик.

Каждый том, а в их заглавиях полагается полная Опись документов, должен быть прошит и пронумерован. Концы стяжных шнуров скрепляются печатью и подписью в порядке пломбирования. Печать и подпись только от следака. Но разве он не может их в любое время обновить? Тогда следи, чтобы листы были пронумерованы только чернилами, а не грифелем карандаша, и чтобы нумерация совпадала с Описью. В ином случае у мусоров есть возможность подправлять циферки, добавлять, заменять, изымать какие-либо из листиков. Отсутствие чернильной нумерации констатируй как полное отсутствие нумерации, скандаль до выполнения требований о чернильном письме, исключающем бесследные правки.

Опись документов, как оглавление в любых печатных изданиях, должна содержать чёткий перечень всех документов с их поименованием, позволяющем идентифицировать, с указанием номеров листов по порядку внутри соответствующего тома. Наименование указывается полностью при возможных сокращениях слов, плюс – дата издания документа, например: «Протокол осмотра квартиры от 24.02.2010 г… л.114–116». Недопустимы отписки, типа «Протокол» и всё на этом. Мало ли каких ещё протоколов в этом деле водиться. Иначе, при таком раскладе уже после ознакомления на тех же самых листах № 114–116 может обнаружиться хотя и Протокол, но протокол, например, допроса свидетеля – доказательство обвинения, о существовании которого ты «не нюхом, ни рылом». Факт подобной подмены в дальнейшем ты вряд ли докажешь. Сам овца!

Это не брехня, следаки, эх, да чего уж там – судьи тоже, не особенно стесняются подлогов и фальсификаций. Крысы ещё те. Подменки – обычное явление. Такие манипуляции позволяют не только скрыть важные доказательства, осуществить неожиданный вброс данных, но и задним числом исправить многие ляпы, избавиться от нарушений.

Приобщённые вещественные доказательства – неотъёмлемая и составляющая часть материалов уголовного дела, и они должны храниться при деле, всюду его сопровождать. И с такими материалами следует знакомиться непосредственным образом. Опосредованное знакомство через протоколы и фототаблицы недостаточно, и более того, желательно одновременное знакомство и с объектами и с их документальными фиксаторами. Нет исключений и для громоздких вещдоков, таких, как например, сооружения или автотехника. Да, их к делу не пришить и не доставить в кабинет. Вот пусть и обеспечивают тогда доставку Магомеда к горе, он желает лично ту гору осмотреть, имеет право на то. А как же!

При знакомстве с вещдоками перво-наперво изучаем упаковку, пломбы, крепления и шовчики – всё, что призвано было обеспечить целостность и неприкосновенность. Таких охранительных уровней может быть множество в зависимости от числа гуляний вещдока по рукам и инстанциям всяким, и по числу обращений к нему исследователей. Все свои личные наблюдения сверяем с документами из дела, где отражена судьба и движение вещдока. Вскрывать и переупаковывать должны так же в твоём присутствии.

В ходе дальнейшего производства по делу у тебя не раз может появиться нужда обратиться к материалам дела уголовного. Ну, так ты без стеснений при любой необходимости используй Право на дополнительное ознакомление. А органы, в чьём распоряжении будут находиться на то время материалы, обязаны станут обеспечить тебе такой доступ. В любых случаях, когда будешь ходатайствовать об ознакомлении, кроме процессуального права по ст. 47 УПК ссылайся на гарантию по ст. 24 Конституции.

А если повстречался на твоём тернистом пути мусор упрямый, по каким-то причинам он не предоставляет возможность изготовить и заполучить на руки светокопии, злоупотреби Правом собственноручно выписывать из этих материалов любые сведения и в любом их объёме. Вплоть до того, что полностью воспроизводи все бумаги по форме и содержанию. А там посмотрим у кого сфинктер прочнее.

Кое-что из материалов тебя сразу зацепит, но по большинству материалов сиюминутно не сможешь определиться в их будущной необходимости и важности. Что ж, срисовывай все текста. Такая информационная жадность и дотошность вполне оправданна, и может быть обеспечена только подробным копированием. Важным для себя заведомо считай ВСЁ. Да, подобная возня затребует уйму времени и энергий тщедушных твоих. И не только твоих. Как опыт показывает, мусора сами сдуваются от такой тягомотины и идут на уступки в требованиях о копиях. Бесплатных, конечно.

По общему правилу, ограничений в доступе нет. Запрещено только распространение копий документов, содержащих гостайну, а материалы такого рода предоставляют защите лишь на время разбирательства. Однако на практике ограничения в доступе распространяют ещё и на материалы, касающиеся личных данных о засекреченных участниках (свидетелях, терпилах), а также на Особые мнения судей по коллегиальным их решениям. Основания последних сокрытий не ясны, но эти ограничения законными не являются.

3.6.13. Право на копирование материалов уголовного дела

Обвиняемый вправе снимать за свой счёт копии с материалов уголовного дела, в том числе с помощью технических средств.

Данное правомочие по своей значимости на первый взгляд покажется мелочным в сравнении с другими «основными» правами, чтобы его выделять в нашем здесь перечне фундаментальных гарантий, как он издлжен в части четвёртой статьи 47 УПК. Весь прикол в том, что слишком долгая и ожесточённая борьба шла за выделение и признание отдельным такого «мелочного» Права, а того больше хлопот – за возможности, из него вытекающие. Так что пришлось крепить его прописной гарантией. Перед нами – живой пример, с каким упорством мусора уступают любым защитным поползновениям по интересам и потребностям защиты. Сопротивление этому праву и по сей день ощутимо через бюрократические приёмы проволочек и самодурства властей. И всё потому, что мусора страшатся полного доступа к своим материалам, считая их только своим доходом и добычей. Здесь же понятное нежелание как-либо содействовать противостоящей стороне. Внутренне им кажется несправедливым: они напрягались, искали, дерзали, складировали, в чём-то ошибались и мухлевали, а пришла вражина – отдай ей часть вооружений, свои секреты и планы распахни, как телогрейку. Обнажаться перед противником и спорить по-честному в России не принято как-то.

Естественно, что при всей гнилости производств, дилетантстве следаков, фальшивости и никчёмности собираемых доказательств, твоя и твоих изредка не глупых союзников кропотливая и грамотная работа с материалами, анализ документов позволяют обнаруживать нарушения, обоснованно возражать обвинению, вспарывать «белые нитки», которыми «дело шито». Даже, если на многие из таких пороков суд и забьёт свой могучий фаллос, но и сама их систематичность неизбежно поставит под сомнение соответствие следака его служебному положению. Наиболее болезненными для мусоров последствиями от копаний защиты в материалах дела являются случаи полного и позорного разгрома обвинения по мусорской же собранной материальной базе, когда на основании изданных и приобщённых к делу сведений выявлялись неисправимые нарушения, недопустимость коренных доказательств, невыполнение обязательных процедур.

Одно дело, если ты единовременно или даже через дополнения знакомишься с материалами дела. Это происходит эпизодически, кусками, и твоё внимание ограничено отдельным предметом просвещения только в пределах обособленного объёма сведений или даже всего дела целиком, но ещё без концентрации внимания на всём действительно достойном этого внимания. Точно-точно, откуда тебе знать наперёд ход событий, грядущие потребности в конкретных единицах из информационного массива и быть уверенным, что всё значимое по документам застряло в памяти твоей, и нет нужды в перепроверке. Другой дело, когда в условиях интенсивного разбирательства, непредсказуемости его виражей, материалы дела у тебя под рукой. Вся существенная информация тобой контролируется, ты имеешь удобность обращаться к информации, способен оперативно принимать решения по своей защите и сопротивляться нападкам в свой адрес, располагая соответствующей документалистикой.

Желаю тебе в эти скотские дни, чтобы в твоём распоряжении имелись копии материалов в полном их объёме, что называется «от корки до корки», включая титульные листы с оглавлением. И попутных штормов тебе, курсант! Этак ты можешь в полной мере владеть тем же объёмом информухи, чем владеет сторона обвинения, и которая будет представлена суду на рассмотрение (за исключением оперативки, конечно). Соответственно, это позволит многое понимать в происходящем, определённо оценивать позицию противоположной стороны и суда (то есть мусоров), строить прогнозы развития процесса. Это всё же не исключает того, что какие-либо сведения, как стилеты, будут оставаться под сукном и им дадут ход отдельным порядком, а при нужде – в режиме «нож в спину». Однако общая картинка тебе представится и заимеешь возможность к обдуманным действиям.

Право получать копии всех (любых) документов появится только одновременно с правом на полный доступ (ознакомление) к тем же материалам – то есть с момента окончания предварительного расследования. До этих пор в обязательном порядке и задарма тебе обязаны предоставить только копии процессуальных решений, которыми затрагиваются как-либо твои права обвиняемого – те решения, о которых ты вправе знать и которые вправе оспорить, а также любые состязательные бумаги, передаваемые суду на рассмотрение участниками от сторон. К таким «состязательным бумагам» по заключениям Евросуда, относятся любые обращения и документы, которые стороны представляют суду с целью оказать влияние на его выводы и решения. Правда, во многих случаях, и пользуясь невнятностью Закона, мусора стремятся не копии передавать обвиняемому, а огорчать его краткими сообщениями о факте решений и их резолютивных составляющих. Именно так они поступают, например, при продлении срока следствия и при его возобновлении (смотри статьи 162.8, 211.3 УПК), подсовывают текст: следователь уведомляет обвиняемого…; о возобновлении сообщается обвиняемому… В таких вариациях приходиться отдельный вайдон поднимать для получения копий самих решений, которые ты бы мог при желании обжаловать по существу.

Остальные, так сказать необязательные материалы, как и повторные экземпляры, могут быть изготовлены только «за свой счёт» – то есть за твой счёт, силами и средствами обвиняемого. Это означает, что ты сам или по твоему поручению любое другое доверенное лицо должны нести всё бремя расходов по изготовлению копий: оплатить издержки за использование спец, аппаратуры (фотокопировальной), расходных материалов (красители, бумага), электроэнергии и рабочего времени сотрудников. Стоимость этих услуг (оказывается, мусора так же предоставляют платные услуги!) определяется департаментами в ведомственных циркулярах и на сегодняшний день составляет 5 рябчиков за погонный метр (за поганую страницу). При этом не имеет значение объём и плотность копируемого изображения, ценой не учитывается необходимость прошивки и удостоверений. Гони тариф и баста!

Если речь идёт только о денежных расходах, то они обусловлены государственной пошлиной (пошлый грабёж, да пошли бы они…). Основания пошлятины и порядок таких сборов-поборов расписан в Налоговом кодексе РФ (триста какая-то там статья, точно не помню), где, в отличие от норм прежде действовавшего Закона о гос. пошлине, напрямую не предусмотрена возможность освобождения от её уплаты. Только после вмешательства Конституционного Суда РФ было решено применять эти правила НК РФ с учётом имущественного положения обвиняемых, тем самым предоставляя возможность уменьшения денежных расходов или полного освобождения от них. Кули делать, люди не равны по финансовой состоятельности. Особенно ущербен в этой части заключённый под стражу гражданин, кто по известным причинам не может заработать бобосов, иметь доходы и сбережения, а попрошайничать на стороне, пусть даже у родни своей, считает унизительным для себя. В таких условиях денежной импотенции и лишений Право на получение копий ставится в зависимость от имущественного положения нуждающегося в этих копиях, и может оказаться не реализуемым. Тем самым приходим к неравенству правовых возможностей и упираемся в дискриминацию по имущественному признаку, которые длительно оказались непреодолимы для многих обвиняемых, повлекли нарушение их права на защиту.

«За свой счёт» понимается не только платёжной функцией. Эта установка позволяет использовать не денежные ресурсы, а техническую и материальную форму затрат. Например, ты или твой порученец по доверенности (или решению о представительстве, ордеру защитника) можете сами заявиться к месту нахождения материалов дела и с помощью собственных фотика, ксерокса и бумаги отснять любые документы в нужном количестве копий. Эти усердия, как и последующие удостоверительные действия мусоров (если такие понадобятся) пошлиной не облагаются.

Но на кой чёрт лишний раз грузить своих близких, трепать их время, деньги и нервы. Бюрократы от власти, в силу скотства своего, не упустят возможности поиздеваться над ними: то архив взаперти, то занята секретутка, то ожидать извольте разрешения судьи, света нету, ксерокс глючит, дело изъято, всем составом на поминках и такое прочее. И фигнёю этой мозги сношать будут многие дни. Это любят они и умеют. Садюги. Проще шёпотом послать их в ан(н)алы, а самому ступать другим путём.

Путь такой. Основную, наибольшую часть копий по материалам ты можешь получить от следака через размен вашего общего времени на ознакомительной стадии, как это предложено в предшествующем пункте о

Праве доступа к материалам. Только не проморгай момент. Последующее судебное производство обычно менее объёмно в бумажном эквиваленте, а наиболее значимым для тебя будет Протокол судебного заседания. С небольшой погрешностью, но в сторону большего, ты можешь вычислить количество печатных листов (страниц) по требуемым материалам, или можешь сделать по этому поводу отдельный запрос. Оплата через родню-знакомых или с собственного лицевого счёта «госпошлины в суд» по квитанции (образцы бланков имеются во всех отделениях банков) из расчёта 5 рэ за страницу, плюс 5 % сверху от этой суммы, как страховку от недоплаты. Квитанцию такую с платёжными отметками банка тебе пусть перешлют «заказным с уведомлением» письмом. Далее её вместе с ходатайством о предоставлении копии и отправляешь в суд по месту нахождения дела. А в ходатайстве том ты укажешь перечнем конкретные документы либо их листовой объём, исходя, например, из периода производства (все материалы за 3-10 декабря 0000 года; все материалы, приобщённые до/после вынесения приговора), либо касающиеся отдельных процедур (рассмотрение ходатайств об исключении доказательств; Напутственное слово…). В таком порядке письменно-почтового запроса у мусоров не будет объективных оснований для отказа или игнорирования твоих требований, хотя изредка и делают попытки отбрехаться разным, и в течение месяца тебе обязаны прислать почтой или спец, курьерами желанную макулатуру.

Возможно и вовсе бесплатное приобретение копий, когда такие необходимы тебе, например, для предоставления в Конституционный Суд РФ или Евросуд в качестве доказательств по обоснованию твоих обращений в эти инстанции. Конституционный закон и Конвенция жёстко обязывают органы власти, включая органы расследования и суды, предоставлять заявителю (бесплатно) копии официальных документов, которыми подтверждаются нарушения. Если ты не имеешь возможности (или желания) для оплаты, то ссылаешься в ходатайстве на дальнейшую адресность требуемых тебе материалов в высшие суды. Отказать не посмеют. Да и проверить истинность твоих намерений в те инстанции обращаться нету них никакой возможности.

Копии документов именно в удостоверенном их формате – с вшивой прошивкой, с печатями и подписями об их верности оригиналам, – они тебе надобны, когда их требуется представлять в вышестоящие инстанции. А для собственного потребления в работе все эти украшения ни к чему. Иногда заранее и не знаешь, какой конкретно документ и когда понадобится очень-очень. Резолютивные решения (приговор, касс. определение и др.), само собой, должны быть удостоверены, как основной и ходовой материалец. Но остальные все достаточны для ознакомления и подручного держания в простом отображении. В связи с этим, как поступают толковые адвокаты, разумно сплошняком и с помощью цифрового фотика все бумажечки отснять. Далее на компе всё это легко обрабатывается, и затем распечатывают нужное на бумагу, а общее – держат на носителе (диске, флэхе).

Это удобно тем, что можно предварительно, с экрана ознакомиться и выбрать нужное, не растрачивая зазря расходный материал. Даже таким образом распечатанное допустимо отсылать властям и прочим, в том числе для их удостоверения. И вообще, на дворе электронный век. Какого хрена не вводят наши тормознутые законодатели цифровой оборот материалов?! Не понятны их тупорылые запреты на пользование обвиняемыми хотя бы ридерами.

Порой материалов дела бывают десятки томов. Я наблюдал, как некоторые бедолаги страдают от тяганий коробов, набитых бумагами, томов по тридцать-пятьдесят, и в каждом по пятьсот листов. Всё содержание этих громоздких фолиантов легко бы уместилось в одном гаджете ладонном.

И последнее, о каких материалах дела идёт речь в нормативе о праве твоём? Каких-либо ограничений по разновидностям материалов Закон не установил. Значит, считается – любые и все материалы. Вещдоки – это тоже материалы дела, не правда ли? Допустим с кое-каких вещдоков полную объёмную копию физически и не состряпать. Поэтому бессмысленно требовать копию от приобщённых к делу тряпки или топора. А вот изготовить копии с так называемых «иных доказательств», таких как аудио-видеоматериалы вполне по силам. А что, если пожелать в своё распоряжение точную копию с изъятых наркосредств? Можешь истребовать. Любопытно, чем тебе на это мусора ответят.

3.6.14. Право на обжалование и участие в рассмотрении жалоб

Обвиняемый вправе приносить жалобы на действия (бездействие) и решения дознавателя, следователя, прокурора и суда, и принимать участие в их рассмотрении.

«Приносить жалобу» не связано с процессом ношения, как носят трусы или вынашивают идеи, и такое право твоё не в подношениях. С юридического жаргона выражение понимается в значении подавать жалобы, жаловаться, обжаловать, доносить до внимания компетентного органа (лица) свои несогласия. Само же Право обжалования вмещает в себя много аспектов, ему и порядку его осуществления, пожалуй, посвятим отдельную главку, но позднее – вслед того, как более мелкие косточки перемоем и перероем исподнее бельё в компании фетишистов. Здесь же сугубо общих характеристик коснёмся. Тем более, что общая картинка такому Праву нами уже смалёвана ле-натюр при обсуждении того же права подозреваемого.

С увеличением числа стадий, в которых может участвовать обвиняемый, при всех особенностях этих стадий, изменяются и возможности обжалования по субъектам обжалования (против чьих действий или решений направлена жалоба), по предмету (о чём просишь/чего требуешь), по основаниям (причинам), правомочиям надзирателей (широта и сила влияния). Всё зависимо от имеющихся уровней контрольных механизмов – этажей власти и властных полномочий, которыми Закон в виде надзорных функций наделил те или иные мусорские структуры для разных этапов судопроизводства, куда окунулся участник-обвиняемый.

Органы предварительного расследования и дознания – в каждой из этих структур организован руководящий контроль по восходящей соподчинённой вертикали внутри и с выходом наружу ко внешним контролёрам. Так, ковыляя по властным ступенькам поэтапно, то действия того же следака могут быть обжалованы, считаем: начальнику следственного отдела (рас-с), руководителям следственного управления и комитета (два-три), далее, прокурорам от районного до генерального (четыре-пять-шесть), в суд по месту нахождения органа расследования (семь получилось).

Поочерёдное осуществление процесса обжалования через обращение к каждому такому контролёру вовсе не обязательно. Здесь обвиняемый может скакнуть через головы, он своим усмотрением выбирает, какой из этих мусоросфер сопли и слёзки свои изобразить – то есть жалобу передать на рассмотрение. Главное условие в том, чтобы поднятые тобой вопросы были подведомственны органу обращения, и чтобы тот, к кому обращаешься с жалобчёнкой, был компетентен рассмотреть именно такие вопросы, что ты поставил. При этом существуют ограничения по предмету обжалования. Так, для стадии предварительного расследования, если руководителю следственного органа и прокурору можно пожаловаться на любые действия и решения подконтрольных им функционеров, то в судебную инстанцию жалоба может быть подана только при наличии таких оснований, как они установлены в статье 125 УПК. А та статья ставит условие, что обжалуемые тобой действие (бездействие) или решение должны иметь направленность на причинение ущерба твоим конституционным правам и свободам или затруднять тебе доступ к правосудию. Соответственно, твои жалобы суду должны чётко сообщать, каким образом, при каком ущербе и по каким именно конституционным правам (свободам) случились нарушения, или каким образом нарушительные действия препятствуют правосудности (осуществлению прав и защите интересов в порядке судопроизводства).

Нормальный, цивилизованный порядок – это когда срабатывают эффективные механизмы контроля, то есть, когда гражданин оспаривает незаконные действия или решения поэтапно, будучи уверенным, что его обращения будут внимательно и по-справедливости рассмотрены каждым вышестоящим контролёром, и сам этот гражданин может сполна использовать на этом пути все предоставленные Законом средства защиты. Но, так как мы с тобой зябнем в диком, напроч промусорённом государстве, а уровень мышления властителей подзавяз в веригах карательно-корыстных целей, то и Право обжалования следует применять с учётом мрачной действительности. Глянь окрест, розочку с глаз долой и не поддавайся наиву. Начальники сл. отделов и прокуроры – это те же обвинители (мусора), в какие бы мундиры и законодательные лантуха они не рядились. Нет в них того интереса, чтобы дела уголовные ломать и своих стайных калечить. Все жалобы ими рассматриваются с точки зрения заведомой правоты следака (дознавателя), а обнаруживаемые нарушения они стремятся «исправлять» без существенного ущерба для производства и общей линии уголовного преследования, не брезгуя при этом и гнилыми приёмами, типа, фальсификации.

Глянь какая бяка: срок самого расследования у мусоров ограничен, он установлен пределами – от 2 до 18 месяцев; прохождение жалобы последовательно через три инстанции (начследствотдела, прокурор, суд), не принимая во внимание заезды внутри этих инстанций (например, для суда – апелляция, кассация, надзор) займёт, как минимум, 2 месяца; за это время (а следствие в это время не тормозится) обжалуемое тобой действие или решение уже обрастёт другими процедурами, которые, в случае признания незаконности предшествующего, последовательно придётся пересматривать (отменять, повторять, возобновлять или иметь полную утрату без возмещения равнозначным). Ой, не хватит духу мусорам допустить развал уголовного дела, никто не посмеет свернуть его в клубок противоречий. Перспектива: любую твою жалобчёнку будут замыливать по инстанциям – гонять порожними рассмотрениями и отписками до тех самых пор, пока само дело уголовное не будет передано в суд для рассмотрения обвинения по существу, а с тем и выйдет из производства органа расследования. (Хотя, между нами девочками, такие недоделки внутри предварительного производства должны расцениваться неполнотой расследования и влечь возвращение дела органу расследования для устранения недостатков и такого плана). Политика же судов I инстанции известна – они отстраняются от рассмотрения этих жалоб, которые изначально адресованы не суду и на судебной стадии подобные вопросы законности производства предварительного расследования уже не имеют прежнего, самостоятельного значения, но связуются с недопустимостью доказательств. Предметность прежних жалоб уже не совпадает с полномочиями суда I инстанции, так как, например, этот суд не вправе отменять какое-либо решение следователя, вернуть ему дело для производства следственного действия и, вообще, принудить к чему-либо должность-обязательному. Тем самым полностью исключается сама возможность рассмотрения таких жалоб судом, либо они должны быть обвиняемым (подсудимым) переформулированы в иного рода обращения. А это уже, знаете ли, другая песня. И что же мы имеем? В такой кутерьме для Права обвиняемого по обжалованию изначально созданы изысканные препоны, посредством которых и подавляется само Право, когда всякая жалоба непременно должна увязнуть в паутине бюрократических проволочек и процедурных ловушках.

Иным сценарием может случиться, что сработает механизм многослойности предмета обжалования. Сперва ты обжаловал, допустим, действия следака начальнику сл. отдела, этот начальничек, бац, – и отказал в удовлетворении жалобы. Далее, те же самые действия следака ты обжалуешь прокурору. Но, если прокурору тому признавать действия следака незаконными, это будет значить и незаконность решения начследствотдела, который до этого необоснованно отверг твою жалобу. При этом ты бы мог отдельно и самостоятельно обжаловать и то решение начслествотдела. И так и сяк. Всё это указывает, что прокурор должен вне зависимости от наличия твоих специальных доводов и требований в отношении одного из решений, проверять законность каждого из них и дать заключение по обоим. Иначе может полный дрэг получиться: прокурор, например, признал действия следака незаконными, а решение начследствотдела о правильности тех же действий следака оставил без пересмотра, то есть фактически, решение руководителя органа расследования о законности решения следака останется в силе и с тем вступит в противоречие с прокурорским актом. Вывод: чем в более высокую инстанцию улетает твоя кляуза, тем большее число предшествующих контрольных решений по этому же поводу подлежат одновременной проверке на червивость. А у тебя, в свою очередь, снежным комом будут множиться правоприменительные решения, которые ты далее можешь обжаловать самостоятельно или в любом их сочетании.

Безусловная глупость – ждать беспристрастности и справедлива от мусоров, включая суд, и помятуя, что их мозга заточена только против тебя, они по-натуре обвинителями являются. Но и отказываться от обращений в низовые инстанции не разумно. Мы – только гости на этой кухне (как кролик у удава на званом обеде), едим – что подадут, а потому довольствуемся только дерьмом. Извините, рылом не вышли, но крупом вошли. Твои жалобы руководству следствия и прокурорам, так или иначе, привлекут их внимание к твоей делюге (привлекательным дело станет), и они, пусть и близоруко, но устроят проверочку. От следака потребуют дополнительных усилий резоны отыскивать в ответ на твои петиции, впредь он будет выёживаться, держа в башке возможные твои реакции и излишнее внимание руководства. Если случается, что и палка в третьем антракте стреляет (сам видел, причём с двух концов дуплетом), то временами и без ясных причин вдруг демонюги пробуждаются и взбучку устраивают следакам. Может быть и без твоих заклинаний у них зуд имелся половой на конкретного следака, так ещё и ты им повод трахнуть его предоставил. Бывает, бля буду. Это есть загадочное явление – периодические вспышки активности в среде следственно-прокурорских. Я демонологию специально изучал, так что в тех случаях не совесть пробуждается (откуда б ей взяться!), скорее это гормональные будоражки, мелкие обиды вымещают, креслица высвобождают и прочий кулуарный писточёс. И всё же эта мерзость вдруг бодриться, гудеть начинает, хлестать своих же собратьев серогорбых, а вскорости вновь впадает в прежнее дремотно-попёрдывающее состояние. И ты можешь себе на удачу застигнуть возбуждение в той кодле. Твоя сранная кляуза окажется оружием в чьих-то мерзких лапах. Трахнут твоего следака. Как известно, траханный следак на Руси – желанная невеста.

Идеальный вариант: когда твои обращения удовлетворяют полностью, принимая решения к твоей безусловной ягоде-выгоде. Примером являются случаи даже прекращения уголовных дел или уголовного преследования, как результат рассмотрения жалоб, и когда следственным руководством всё же усматривается, пресекается таким образом беспредел следаков.

Положительным результатом станут и те пересмотры, что повлекли появление доказательств защиты, породили опровержения или сомнения по доказательствам и выводам обвинения в любой его части, проявили любые другие недостатки обвинительного расследования, а тебе открыли кайфовые возможности и пушистые перспективы.

Мал елдовик, да дорог.

Но и отказные решения могут содержать полезную информуху. Сколь бы не были ужаты в них мотивы и основания, и по таким можно вычислить позиционное настроение твоих противоборцев, дабы выстраивать и ориентировать свои-твои редуты дутые. Тот же суд все твои слёзные вопли должен будет рассматривать в открытом заседании, по требованию заявителя с его участием, и, следуя правилам, какой ни есть, но состязательности. Движ в том, что ты и твой защитник, участвуя телесно в судебных посиделках, можете дополнять свои доводы, а обвинители окажутся обязанными те доводы доказательно опровергать. Ты же не долбишься в уши, а значит, те доводы услышишь и сможешь так же ознакомиться со всеми письменными материалами по угол. делу, которые вынужден будет представить суду представитель обвинения, не имеющий представления об итоге этих представлений.

Много нового для себя почерпнёшь глубоким черпаком. И суды временами устраивают трёпку органам расследования. Всегда есть шансик на удачный исход и облегчение участи.

Кроме того, само судебное решение, коль скоро оно тебе не по душе, возможно обжаловать самостоятельно в апелляционном (кассационном) и надзорном порядке. Так что при новом подсчёте проверочных инстанций их оказывается уже девять. Это мы ещё не взяли в расчёт в рамках общего порядка твои возможности жаловаться в Конституционный Суд, в квазисудебные органы (Евросуд, Международная комиссия по ПрЧ), Президенту, парламентариям, в Общественную палату, Омбудсмену (пардон – Уполномоченному по правам человека). Э-ге-гей! Аж колдан кругом идёт, – сколько контор наплодили! А теперь допустим: разудалый следователь выносит фуфлыжное постановление об отказе в удовлетворении твоего бесценного ходатайства. Ты с этим не соглашаешься (какая наглость!) и инициируешь обжалование через все указанные органы контроля. Следствие оказывается перед лицом такой громады активированных средств защиты и должно бы содрогнуться только от краткого вида на эти мегатонны в тартилловом эквиваленте. Однако эта лавина впечатлить может лишь лоха наивного, но не тебя и меня. Для Молоха – государственной репрессивной машины, частью которой является и следак, эти лавы и сели, зримо безудержные и непреодолимые– что ладошкой по попе. Потому, как знает всякий следак, что все эти силы давненько выдрессированы и, в принципе своём, созданы под них. Все эти структуры могло бы заменить одно учреждение, если бы в природе властных институтов существовали действительные независимость, справедливость, добрая воля и совесть людская. Пока же мы дело имеем с насквозь гнилым сообществом сугубо полицейских организаций и с их прикормышами, на принципиальность которых лучше бы не полагаться. Шанс добиться их внимания появляется лишь через отчаянную борьбу. Негодования свои придержи при себе, так как и сами мы с тобой приложили ручонку к существованию этого подлого режима. Воистину, каждый народ заслуживает себе своих властителей. Это мы с тобой и наше глупое поколение избрали (или отстранились от верного избрания) эту сволочь, которая плодит себе подобных по всем властным закуткам. Теперь вот они от нашего имени законы издают, назначают нам палачей и казнят произволом своим безнаказанно. Мы сами себе эти погосты отмерили. Да ладно, не бзди, прорвёмся.

Чем дальше влез, тем глубже вырез.

Чем выше по вертикали располагается властный орган, чья деятельность может быть обжалована, тем пропорционально меньше остаётся инстанций для обращений. Последняя такая для обычного порядка обжалования – Председатель Верховного Суда, выше которого именно в судебной иерархии нет властителя. Ему только другие "первые лица" государства могут вкрадчиво шепнуть "Славик, взгляни, что можно сделать в этом деле…". А дальше – стена глухая, космоса конец. Всяк, упёршийся в них, сгинь нафиг! Решение Верховного супер-Мусора считается окончательным по всем твоим жалобам, а средства обжалования на национальном уровне – исчерпанными.

Следуя прямому предписанию ст. 47 УПК, обвиняемый вправе участвовать только в судебных рассмотрениях его жалоб. Получается, что право непосредственного участия не распространяется на прокурорские рассмотрения ему адресованных жалоб. Действие этого же права не прослеживается по процедурам предварительного рассмотрения надзорных обращений, при надзорном разбирательстве у руководителей судов (ст. 406.1.,4 УПК), а также в порядке обсуждений новых или вновь возникших обстоятельств по делу (глава 49 – до 01.01.2013 г.). Ну да, прокурорские проверки ограждают от присутствия стороны защиты, и судьям при единоличном активе удобнее без такого вмешательства, как будто не может возникнуть нужды в уточнениях, выяснениях и нет интереса во мнении оппонентов. И судебная практика идёт по пути обеспечения участия лишь для рассмотрений, где обусловлен спор сторон. Но общие-то положения о порядке рассмотрения жалоб (ст. 123–124 УПК) не исключают их открытость, не отрицают участия обвиняемого в таких процедурах непосредственным образом. Значит, делаем вывод: Ограничений участия не существует. Отчего же наяву наблюдаем отступления? Быть может потому, что обвиняемые, их защитники и не ходатайствуют о своём участии? Похоже на то. Лично я не встречал подобных просьб и настояний, случаев отказов таким требованиям, когда бы можно было делать окончательные выводы о наличии ограничений, об их природе, и пытаться исправлять тогда порочные нормы, если таковые есть или их так употребляют. Потому, курсант, в случае необходимости ступай нетореной дорожкой, ты можешь воспользоваться возможностью лично донести свои претензии и прокурорам, и всевозможным судейкам.

Прямых наставлений нет, но правильнее, когда всякая твоя жалобёшка будет обоснованной, мотивированной будет, и будет содержать достаточные доводы, и сопровождаться доказательственным материалом, как это предписано, например, для кассационных жалоб (смотри ст. 375 УПК). Такой формат создаёт солидный задел, а вместе с тем и серьёзные препятствия для отказа по формальным основаниям – жалоба не может быть отвергнута с помощью произвольных заключений. Рассматривающий жалобу (чуть не вырвалось "мерзавец", но я сдержался) будет вынужден давать оценку по каждому заявленному тобой доводу и с учётом представленных тобою доказательств, придётся ему отвечать на каждый поднятый тобой вопрос нарушительности прав или порядка. В ином случае – само решение окажется необоснованным, а жалоба – рассмотренной не в полном объёме заявленных требований и доводов. Второй плюс от обстоятельных обращений в том, что приведение мотивов и оснований самому тебе позволяет быть убедительным в собственных претензиях, с чем логично рассчитывать на порождение положительных впечатлений в сознании адресата.

Полноценной твоя жалоба может считаться, когда ты в ней укажешь:

1) наименование адресата – тот орган или должностное лицо, кому жалобу направляешь и кто, по твоему мнению, должен бы её рассмотреть и принять решение; 2)общие сведения о себе: Ф.И.О., место проживания или преимущественного нахождения; 3)изложение факта и обстоятельств происшедшего нарушения; 4)предмет жалобы – это то, что ты требуешь от адресата, какой результат желаешь видеть в итоге разбирательства по жалобе; 5)перечень прилагаемых материалов; 6)дату составления жалобу и твою личную подпись.

Наиболее значимая и трудоёмкая часть жалоба – раздел с твоими доводами о фактической стороне и обстоятельствах нарушений, так называемая описательно-мотивировочная часть. Более подробно о содержательности доводов поговорим в специальном разделе о жалобах и обжаловании. В общем же виде твои доводы пусть содержат такие элементы:

1) Описание события – то, что случилось в ходе производства по делу, что произошло чередой обстоятельств и условий при процессуальных действиях (бездействии) или принятии решения, то есть: что? когда? кем? каким образом? и всё в достаточных подробностях. Все описываемые тобой безобразия и хулиганства должны быть доходчивыми в восприятии любым душевно здоровым читателем.

2) Изложение положений (норм) Закона, которыми руководствовался или должен был которые применять нарушитель в ходе своей деятельности или при принятии решения, и которые оказались нарушенными. При этом может оказаться недостаточным простое воспроизведение нормы, а есть смысл раскрыть содержание этой нормы с раскладкой по существующей практике её применения.

3) Изложение сути нарушения – того, в чём выразилось нарушение и какие негативные последствия наступили в виде причинения вреда и ущерба интересам, правам конкретных участников или правосудию в целом.

Повторяюсь: жалобы – значимое средство борьбы. Места на бумаге много, тогда ещё раз: жалобы – мощное оружие. Ещё?.. Такие обращения предназначены для оказания легального влияния (давления) на мнение и убеждения не только мусоров, но и любых сопричастных и влиятельных. Не только тех, кто рассматривает жалобу, но и против кого жалоба направлена.

А на чьи-либо убеждения могут повлиять только убедительные доводы о фактах, обстоятельствах и правоте твоей. Пустая брехня и кривотолки никого не впечатлят. Твоё же, вполне законное давление на арбитров и контролёров может оказать эффект разве что глубоким анализом происшедшего, аргументами о несомненном наличии и характере нарушений. Поэтому, хотя мусора формально и обязаны откликаться на любую жалобу полной и всесторонней проверкой, лучше бы тебе быть достаточно подробным (но не пространным) в своих изложениях, оценках и претензиях. Тогда и все твои аргументы подлежат подробному исследованию, а проверяющие станут обязаны ответ давать по каждому из них. Этим ты не оставляешь мусорам свободы усмотрений и сковываешь их произвол.

Совсем не объёмна, но, тем не менее, значима часть жалобы, где ты должен сформулировать её предмет. Правило простое. То, что ты добиваешься от мусоров, должно соответствовать их компетенции и полномочиям, то есть твои требования должны быть реально выполнимы, а мусора – рассмотрители – жалобы должны быть способны в рамках Закона осуществить требуемые тобой действия или принять требуемое тобой решение, подлежащее исполнению. Например, ты вправе просить, а вышестоящие мусора имеют возможность и обязаны отменить решение следака, которым он отказал в удовлетворении твоего ходатайства, и предписать следаку заново и более внимательно твоё ходатайство рассмотреть. И, например, мусора не вправе обеспечить по твоей жалобе принудительную явку свидетеля – гражданина Лулумбии с места его лулумбского жительства. Второй нюанс: предмет твоей жалобы должен соответствовать, напрямую быть связанным и логично вытекать и мотивировочной части. Бессмысленно в жалобе сообщать об одном нарушении, а просить чего-то постороннего этому нарушению. Такие противоречия в обращениях проверяющий не в силах устранить и выбрать, чему же ему следовать в решении своём: факту изложенного нарушения или сторонним от этого требованиям.

3.6.15. Право возражать против прекращения уголовного дела

Обвиняемый вправе возражать против прекращения уголовного дела.

На первый взгляд наличие, да ещё в перечне "основных", такого права может казаться странным, а предложенная возможность возражать – милостыней олигарху. В самом деле, мусора прекращают производство по уголовному делу, по которому ты обвинён в злодействах всяких, что естественным образом влечёт освобождение от ответственности. С куя ли б не радоваться?

А ты – морозота начинаешь канючить, возражаешь такой постанове, требуешь продолжения расследования и публичного судилища, следствием которых не исключено и уголовное наказание твоё и утверждение вины. Ну, ни овца ли?

Тормозим. Это Право для здравых чуваков, за него тоже кровь пролилась, и в цивильном обществе оно порождено из глубокой правовой идеи уже не физической, но внутренней свободы, морально-нравственного очищения личности и защиты её от ментовского беспредела.

А дело всё, курсант, в том, что уголовное дело, а вместе с ним и уголовное преследование прекратить возможно по двум различным основаниям: реабилитирующим и нереабилитирующим обвиняемого. С реабилитацией всё фартово. Здесь, одновременно с прекращением дела ты признаёшься непричастным и невиновным, а причинённые тебе вред и ущерб должны быть компенсированы. Важным из реабилитационных мер являются официальные извинения и оповещение общественности о твоей безвинности, ошибочности подозрений и обвинений. Тебе возвращают доброе имя (злое отчество, грустную фамилию), и прилагают усилия по восстановлению прежних взаимоотношений с людом, органами и организациями.

Нереабилитирующие основания являются формальными причинами, по которыми дело или преследование прекращают, но обвинение остаётся не аннулированным, а процессуальные решения, утверждающие твою твои причастность и виновность, останутся действительны за исключением применения наказания. Такими нереабилитирующими основаниями являются: амнистия, смерть обвиняемого, истечение сроков давности для преследования, отсутствие заявы от терпилы по частным обвинениям о преступлениях небольшой тяжести, отсутствие согласия от компетентных органов или заключения суда по обладающим спец. иммунитетом лицам, наличие неотменённого обвинительного решения или решения о прекращении дела (преследования), отказ парламента в лишении президента неприкосновенности (ты случаем не президент, не парламентарий?). При любом из этих вариантов виновность либо устанавливается и считается доказанной (первые три), либо подразумевается, не отрицается де-факто (ой, прости – "фактически"), но обнаруживаются непреодолимые препятствия для полного преследования и осуждениях; так как срабатывает иммунка. Обвинение-то остаётся не опровергнутым по существу, обвинённый сохраняет лик преступника. А если, например, амнюха настигла тебя нечаянно после вынесения обвинительного приговора, сами факт осуждения и правомерности этого не могут уже быть оспорены в прежнем, обычном порядке, а судимость продолжает поганить биографию человека. Гражданин, напрямую или косвенно, но остается причастным и виновным в совершении ранее вменённого ему преступления, ему нет оправданий, он не вправе рассчитывать на какие-либо возмещения, имя доброе и достойное положение при общаке к нему не вернутся.

Для примера припомним разнесчастных ГКЧПистов. Их объявили врагами народа и осудили как гос. преступников. Затем под них сварганили амнистию и освободили. Контора "Боря Ельцин и Братва" тем самым замутили плоский размен, когда волки с овцами (кто из них кто?) находят общий язык (говяжий под майонезом) и вынуждаются к компромиссам. И безнаказанными "смутьянов" оставить никак не можится и шибко карать побздёхивают (те ведь могли обидеться и много сору вынести наружу из кремлёвской избы). Есть оборотная сторона у разменной монетки-амнистии (реверс) – после расчётов такой деньгой, то есть при применении амнюхи, уголовное дело прекращается и уже никакие жалобы в отношении обвинения не принимаются к рассмотрению, делюга не пересматриваемой по существу оказывается. Руцкой и сотоварищи хапанули полной свободушки, но в разуменье общественном остались преступным элементом, а Борюсика камарилья присвоила ореол благородных спасителей народа, и до настоящего времени преступный захват власти этим самоклонированным кланом, в том числе в лице ныне правящих адептов, остаётся темой, запечатанной от быдла (то ест, от нас с тобой).

Или помнится амнистийный кураж по чеченской теме. Необъявленная гражданская войнушка. Фактически целая нация (включая стариков и детёнышей) были объявлены бандитским формированием. Политический тупик в преодолении сепаратизма. Если федеральная власть признала преступными действия большинства населения, то логично следовала необходимость их уголовного преследования и наказания. А согласились бы гордые горцы сдаться путинской воле, когда они себя правыми считали. Вот и замутили в Кремле маскарад массового очищения через амнистию. Отработанная схема: без всяких признаний, раскаяний и возмещений от наказания освободили всех поголовно. Но от обличья преступников не избавили… И в этих примерах только самые яркие вспышки.

Но истинно: невиновный человек, гордый и достоинства полный, не допустит половинчатых актов о себе. Такой не согласиться ни-в-жизь на шельмование имечка своего и сопротивляться будет беспределу до полного оправдания, до реабилитации и наказания виновных в поругании чести его. Этот наглец вправе отказаться от применения к нему подачки-амнистии, то есть отвернуться от акта прощения (так как прощать-то его и не за что) с прекращением дела, и может настаивать на продолжении разбирательства в поисках Правды. А ведь этот упрямец может и не добиться искомой справедливости, нет гарантий такому исходу в российском судоскотстве. Да, велик риск башку разбить о мусорской беспредел и увязнуть в кандалах. Что ж, не многие отваживаются дёргать свою судьбу за писюн. Так и мусора в курсе о тотальной трусости, покорности овец. В случаях следственных провалов они даже намеренно используют приёмы нереабилитирующих прекращений дел, зная, что натерпевшись от всех передряг мужичок, только рад будет такому раскладу, и рыпаться он не станет. Этакое одолжение делают ему при выраженном своём сожалении: ах, жертва с надроченного сорвалась, но если что…

Или взять посмертные прекращения дел. Мусора вовсе не против, если обвиняемый в ходе расследования двинет кони, даст дуба или коньки отбросит. Особенно по корявым делищам, тем, что лепят сопливыми доками и домыслами бредовыми, но получившим внешний резонанс. Имеют место и провокации смертей через летальное насилие, через заражение тяжкими болячками и неоказанием медпомощи, доведением до инфарктов, инсультов и суицидов (последнее ещё и имитируют порой). На то есть пресс-хаты, последователи доктора Менгеле, методы психотравмирования, воссоздания спец. ситуаций и обстановки. И вот обвиняемого в педофилии "опустили" сокамерники, крепанули менты с братвой, помогли влезть в петлю, объявили самоубивцем. Стало быть, совесть извращенца замучила? Родне и публике прочей выдали на десерт решение о прекращении дела в связи со смертью. Хавайте, придурки! Но реальность была такова: дело фуфловое, Федота взяли, а Федот – не тот, назревал "висяк" при полной недоказухе и большая вздрючка по мусорским рядам грядёт. Не доводить же дело до оправданий? А вот, кстати, случилась смерть без пяти минут виновного – то ж какая радость для всех и облегчение, отчасти даже и для покойника: делюга закрывается, никаких тебе проблем с доказыванием, виновник фактически установлен, и его страдания прекратились, беспредел сокрыт за посиневшими устами, а значит, жалоб не предвидится, материалы сгинут в архивах. Позвольте, а родне-то как дальше жить с этим семейным пятном проклятущим, с позорным клеймом несмываемым, а? В сомнениях и жажде справедливых выяснений близкие сострадальцы зачинают опротестовывать резолюции о Федоткиной причастности, добиваются возобновления производства и кропотливого расследования, пересмотра выводов и решений о преступности упокой-душу-сородича. Пусть не часто, но подобные скандалисты добивались реабилитаций посмертных. Низкий им поклон.

У нас ведь как повелось: скрутят менты тебе конечности, хотя бы одну из них, по судам затаскают, промурыжат в застенках, да и вышвырнут за борт – "свободен!". А по округе, по знакомым и сослуживцам молва-гадюка расползётся: Володька – преступник, но выкрутился как-то, гадёныш. И в свободных умах земляков останешься рангом негодяя навечно. Девки плясать с тобой не пойдут, беременный инвалид не уступит лежачего места в сельском метро, спину заплюют подростки, с работы выпрут "на всякий случай", детёныша в школе зачмырят и даже солнышко обделит теплом своим. Сей позор – несмываем, подозрения – не проходящи, а при нереабилитирующем исходе ещё и факт судимости все анкеты испоганит. Со всеми отрыжками и погранцами на будущие времена.

Потому, наиболее борзые овцы смеют не соглашаться с прекращением уголовных дел по основаниям, исключающим их (или родненьких им) полную реабилитацию, и бьют копытом властный бетон в поисках Справедливости. Долог тот поиск и костоломен до невозможности. Отказываясь от актов прощения, от преследований прекращения, упрямствуя о продолжении разбирательств и проверок, кроме собственного отбеливания те овцы имеют виды иного порядка. Бывший обвиняемый может добиваться преследования и наказания истинно виновных, получения новых доказательств в пользу защиты по конкретным обстоятельствам дела, принятия официальных и окончательных решений (где гарантии, что к тебе позднее не заявятся с уже ново-другим обвинением по тем же преступным событиям?), привлечения к ответственности ложных доносчиков, фальсификаторов и фуфлыжников, добиваться публичных извинений и опровержений, полного зализывания ран в порядке возмещения вреда. Да мало ль чего ещё? Общая и высшая цель – оправдательный приговор важен также и своей мотивировочной составляющей, выкладкой оснований, важен тем, что серьёзно ограничивает возможный произвол на будущность твою незавидную. Произвол не только со стороны мусоров. Скольких ещё гадов всяких встретиться на твоём гадском пути! Оправдательный приговор, после его подтверждения вышестоящими судами, мусорам сложно будет отменить для возобновления новых притеснений твоей персоны. В то время как с обычным Постановлением о прекращении дела (преследования) таких проблем не имеется, когда, даже не ведая того, ты долго ещё будешь находиться в сферах мщения мусоров, под угрозой новых пресечений. (Эти жабы так просто не соскакивают в кювет.) Фактически, такое Постановление окончательным не является.

Попутно, не вскрыть ли нам гнилушку в норме статьи 47 УПК, из-за которой на практике осложняется применение самой нормы? Всё дело в том, что мудрый наш законодатель оговорил Право возражать только против прекращения уголовного дела и только по основаниям части 2 статьи 27 УПК. Однако в этой самой части второй ст. 27 УПК перечислены основания сугубо для прекращения уголовного преследования, а не уголовного дела в целом. По сути, Закон предлагает ничтожные основания ввиду их конфликтности между собой. Смекаешь? Функция "прекратить уголовное преследование мельче по объёму и значению чем функция «прекратить уголовное дело». Прекращение преследования ни во всяком случае влечёт прекращение дела. Поэтому-то возражения, опирающиеся на норму ст. 27.2 УПК вполне могут быть отклонены по указанным формальным причинам. Выход один: пользуясь Правом и возражая прекращению уголовного дела, не следует приводить основания по конкретной норме либо же ссылаться только на правила по статьям 24 и 27 УПК в общей форме, без упоминания положений с.47 УПК.

Несогласованность норм и недалёкость (или лукавость?) законодателя порой порождают тупиковые, тупые ситуации. Читаем: обвиняемый вправе возражать против прекращения уголовного дела (преследования) и по основанию, указанному в пункте 4 части 1 ст. 24 УПК, то есть в случае смерти обвиняемого. Замечательно и вполне себе прогрессивно: УПК предоставляет мёртвому обвиняемому право возражать против прекращения преследования его же мёртвого. Ну что же, мертвецам в России, как самым отчаянным возраженцам, государство даровало право самостоятельно добиваться справедливости и требовать реабилитации. Тогда и статью 47 УПК нужно несколько подкорректировать: В случае смерти каждый обвиняемый вправе… Возражения есть? Нету? – Принято единогласно. Теперь есть, чем ночью занять себя одинокому мертвецу в Московии.

И ещё. Уголовное дело или преследование могут быть прекращены частично. Это происходит, например, по делам со множеством эпизодов или обвиняемых. Право возражений тогда распространяется и на частные прекращения. Мусора ловко пользуют приём частичных прекращений, и под эту дудку удобно для себя вычленяют блоки доказательств, освобождаются от обсуждений отдельных обстоятельств, которые связаны были формально только с прекращаемыми эпизодами или преследуемыми лицами, но их существо благоприятствовало защите по оставшейся части. И что, мало ли случаев, когда в отношении одного из сообвиняемых (или подозреваемых) прекращают преследование и переводят их ранг свидетелей обвинения? В Законе не установлено ограничений в том, что ты возражать можешь прекращениям лишь тебя одного касательных, где мусора именно в тебя укорным пальцем тыкали. Ты сам решаешь, что касается тебя и что из оборотного базиса обвинения отвечает интересам твоей защиты. Тогда и Право твоих возражений распространяется и на любые части по изначальному объёму дела или преследований.

3.6.16. Право на участие в судебных разбирательствах

Обвиняемый вправе участвовать в судебном разбирательстве уголовного дела в судах первой, второй и надзорной инстанций, а также в рассмотрении судом вопросов об избрании меры пресечения; продления срока содержания пол стражей; помещения в медицинский или психиатрический стационар для производства экспертиз; временном отстранении от должности.

Право участия призвано обеспечить натуральную реализацию принципов, и в первую очередь, конституционного принципа обязательного участия обвиняемого в рассмотрении судом его делюги, как составляющего общего права и гарантии на Защиту. Далее учитываются принципы состязательности, равноправия сторон, непосредственности и некоторая другая «мелочь». Не хило.

Первая инстанция – суды нижнего звена, рассматривающие обвинение по существу и выносящие Приговоры, а также суды, непосредственно рассматривающие жалобы, обращения сторон по вопросам меры пресечения, производства отдельных следственных действий и по иным процедурным проблемам, требующим судебного контроля. Мировые судьи сюда же причисляются. Ко второй инстанции относятся апелляционные и кассационные суды, перепроверяющие решения судов I инстанции. Третьей же инстанцией является надзорный суд. Тогда разбирательство дела судом I инстанции – это судебное рассмотрение обращений сторон, в том числе предъявленного обвинения, со времени передачи таких обращений и материалов уголовного дела суду (вернее сказать – поступления дела в судебное производство) до времени вынесения приговора или иного резолютивного решения, плюс, весь период приготовительных мероприятий по последующей передаче тех же материалов суду II инстанции. В свою очередь, разбирательство дела судом II инстанции охватывается всеми судебными мероприятиями со времени поступления обращений сторон вместе с материалами в этот суд до момента вынесения тем же судом своего резолютивного решения, как итогового акта о пересмотре или подтверждении правильности решений суда I инстанции. Ну, и разбирательство дела надзорным судом аналогично включает в себя всё производство, связанное с рассмотрением надзорных обращений (жалоб, представлений, прочее) со времени их поступления в этот суд до вынесения решения по существу поставленных перед судом вопросов.

Вновь коварный законодатель использовал многоликие понятия, уклонился от единообразия, чем привнёс неразбериху в применении обсуждаемого права на радость мусорам. Разбирательство, рассмотрение… В общем-то, это один хрен, который, ввиду халявности немногим слаще редьки показался. А вот мусора прикогтились к этой разноголосице и выгодно для себя считают «разбирательство» более узким понятием, роднят его только с той частью рассмотрения, которая осуществляется в заседаниях слушанием дела. Тем самым Участия обвиняемых вычленяется из всех прочих составляющих общего рассмотрения, например, связанных с принятием промежуточных, подготовительных решений, связанных с осуществлением прочих сопутствующих процедур. Ловкая уловка в ловле блошек на живца.

Сам овца!

При дальнейшем терзании нормы о Праве на участие на поверхность чумными бубонами выступают другие погрешности и противоречия, влекущие уже привычные нам проблемы. С одной стороны, Право участия безоговорочно для всех инстанций. С другой же – следуя специальным нормам о порядке рассмотрения дел в этих инстанциях, мы находим, что Право действует «автоматически» только по первой инстанции. А для его воплощения во II инстанции или в надзорном суде требуется выполнение дополнительного условия: заявить ходатайство о своём участии. Не заявил такового ходатайства, да ещё в определённый срок, да ещё и в оговорённом формате – большой бэн тебе на воротник. То есть, мы сталкиваемся со всяческими обременениями Права, от которых зависит его реализуемость.

Или вот: тебе может привидеться, что Право участия в разбирательстве по первой инстанции распространяется на всю стадий? Ан нетушки. Обвиняемый может остаться за бортом, например, при заочном разбирательстве или когда суд рассматривать будет его Замечания на ПСЗ, или когда назначать будет судебное заседание без предварительных слушаний.

Само понятие «участие» в Кодексе не расшифровывается. И это позволяет мусорам щемить возможности защиты. Так, признавая кассационную стадию – более письменной формой производства, суды не считают обязательным до начала заседания предоставлять обвиняемым (осужденным) все «состязательные бумаги» по делу, представленные участниками суду с целью влияния на его выводы и решение. В частности, обвиняемому и защитнику не представляют копии возражений, дополнительных жалоб и материалов доказательственного значения. Что это, если не ограничение Права на участие?

Можно согласиться, что норма по статье 47 УПК является предписанием общего (универсального) характера. Допустим. Ведь существуют в её развитие правила по специальным нормам, в коих отдельно конкретизируется и уточняется Право на участие в более развёрнутом виде. А эти специальные нормы, притом, имеют преимущество в применении и по расшифровке для конкретных случаев. Да только все такие последующие оговорки, в свою очередь, столь корявы, что порой существенно изменяют содержание Права или вообще приводят к отмене его. В этом наблюдается результат влияния мусоров на редакцию Закона, когда под их давлением вносились изменения и дополнения, изуродовавшие УПК до безобразия. В итоге Кодекс ныне пренасыщен такими чёртиками-перевёртышами взамен стройных норм.

Дурацкими являются все без исключения ограничения, в которые укутали Право на участие. Глянь-ка, внутри нормы перечислены возможные судебные инстанции и отдельные стадии, на которые распространено Право участия. Из данной конструкции явствует, что на судебные рассмотрения всех иных вопросов Право не распространяется. Следовательно, обвиняемый не вправе рассчитывать на участие, например, в рассмотрении судом вопросов по контролю его корреспонденции, по проведению обыска и выемки в его жилище, по аресту его денежных средств и имущества. А сами суду в ответ на редкие возмущения по поводу таких ограничений голосят: Всё верно – нет Права, но ничего страшного, ограничения такие вполне компенсированы последующей возможностью обвиняемого обжаловать решения судов в вышестоящие сферы. Надо же, что за вздор! Указанными решениями и осуществляемыми на их основе действиями напрямую затрагиваются не менее значимые конституционные права и свободы обвиняемого, чем по, например, всё же учтённому в том же Законе решению о временном отстранении от должности. И то обстоятельство, что перечисленные следственно-судебные действия пытаются связать с мнимой «тайной следствия» или с необходимым аспектом неожиданности осуществления в значении устранения возможных противодействий – такие доводы не могут оправдать урезание Права защиты на доступ к правосудию (участию в нём). Допустимость и обязательность участия обвиняемого при рассмотрении и указанных вопросов права фактически подтверждается тем, что прямое участие стороны защиты предопределено и не умаляется при рассмотрении точно таких же вопросов в ходе рассмотрения дела первой инстанцией по существу обвинения. Указанные же ограничения для стадии предварительного следствия Закон никак не объясняет, и об их природе мы можем только догадки строить. Но сами нормы, а в особенности существующая практика ущемлений со временем подправляется с учётом всё же интересов защиты. В чувство законодателя и мусоров приводит Конституционный Суд.

Другой странностью видится отделение Права участия в судебных рассмотрениях дела от Права участия в разбирательствах по жалобам, подаваемым в суд в ходе предварительного следствия. По всем внешним признакам рассматриваемые в этих случаях судом вопросы касаются всё того же уголовного дела, само рассмотрение происходит в обычном порядке судебных заседаний с участием тех же сторон, а решения суда способны существенно повлиять и на ход самого производства по делу и на позицию обвинения. Умнички-юристы пытаются объяснить такое размежевание тем, что обжалование в порядке ст. 125 УПК, якобы, не затрагивает существа обвинения – то есть, вопросы преступности, причастности, вины и наказуемости не решаются такими рассмотрениями. Враньё. Жалобы на законность расследования, пусть косвенно, но всё же обвинение затронуть могут, да так затронуть, что обвинение прахом падёт. Так, через судебные решения о незаконности конкретных следственных действий их результаты (доказательства) вылетают в трубу ввиду недопустимости, что может повлечь даже прекращение уголовного преследования из-за явной необоснованности (читай – недоказанности) обвинения. Разве нет? Да, чёрт побери! Я лично одному чуваку слепил жалобу на незаконность прослушки и записи его телефонных переговоров, когда фэшники произвели такой контроль за пределами срока, установленного судом на проведение ОРМ. И что, суд подтвердил незаконность действий ментов, а после этого пришлось следаку вычленять из дела распечатки, расшифровки, аудионосители тех переговоров. Утраты эти оказались невосполнимы для мусоров. При том, что доказательства были единственными в своём роде, составообразующими. В том деле целый эпизод улетел из обвинения. А эпизод, между прочим, о приготовлении к заказной мокрухе, – голимый червонец могли по нему впаять… И напротив, монументально откованное в Законе Право на участие в рассмотрении судом вопроса об отстранении от должности уж точно не касается сути обвинений, любое решение суда по данному вопросу не скажется на производстве значимым образом. Так где же логика в нормативном обособлении? Её нет, но есть дурь. Таким разделением законодатель под давлением практикующих мусоров искусственно отгородил суды от возможных касательств любых вопросов по обвинительным процедурам и выводам на стадии расследования при рассмотрении судами каких-либо жалоб обвиняемого. А под предлогом таких завуалированных ограничений возникает формальный повод отказывать в удовлетворении жалоб или даже не принимать их к рассмотрению. Так то.

Участие в судебном разбирательстве подразумевает обеспечение обвиняемого реальной возможностью активно использовать предоставленные Законом правомочия участника от стороны. Участие отличается от присутствия.

Участие может быть прямым, когда обвиняемый сам и непосредственно функционирует в действах, или же участие будет опосредованным, когда функции осуществляются через посредников, представительством в суде или дистанционно, например, через письменные обращения, через конференц-связь. (Не ухмыляйся, предложенный Законом такой формат участия, как конференц-связь, вовсе не обеспечивает непосредственное участие; посредниками здесь выступают технические средства коммуникации, а также люди-операторы этих средств). Различие стадий, инстанций и предметности обсуждений в них, конечно, обуславливает некоторую разность по объёму возможных действий обвиняемого. Самые обширные и множественные возмоги предопределены для рассмотрения судом обвинения по существу в I-ой инстанции. К общим действиям участника можно отнести функции его по процедурным вопросам подготовительной части: заявление отводов, ходатайств, жалобничество, ознакомление с материалами. Судебное разбирательство по существу основного вопроса рассмотрения именуется исследовательской частью – так называется стадия судебного следствия. Здесь участие обвиняемого определяется правами стороны в споре: представление суду обращений; ознакомление с обращениями от второй стороны; представление доказательств, высказывание мнений и суждений, выступления в прениях, выдвижение требований, получение разъяснений, приёмка судебного решения. Основным благом от участия является возможность непосредственного восприятия процесса, возможность влиять на выводы и решение суда личными действиями, оказывать вполне законное давление на суд, с тем, чтобы ты не был обделён объедками со стола или все они достались лишь тебе.

Соответственно любое ущемление в правах участника, когда создаются преграды для его правовых средств и условий их реализации, должно расцениваться как ограничение Права на участие в разбирательстве.

Право на участие не является абсолютным. Мы уже отметили одно объективное и непреодолимое препятствие участию – смерть обвиняемого. Тяжкое заболевание, психическое расстройство, пропадание без вести также явно не располагают к участию. Упомянута была и заочная форма разбирательства (Без тебя тебя женили, нерв заочно теребя). Но наиболее популярной формой отстранения от участия ныне считается удаление из зала суда под предлогом нарушения порядка заседания. К этому свинству я ещё вернусь в главе о судах присяжных. А пока отметить хотелось бы, что крайне резво профессиональные судьи взяли на вооружение данный способ именно в судах присяжных, когда мусора обнаруживают угрозу от эмоциональных и энергичных воздействий со стороны обвиняемых на хрупкие умы «непрофессиональных» судей. Естественно у мусоров нежелание подобного влияния, способного обрушить их позиции и чаяния. Не секрет, что правила судопроизводства сложны для их верного понимания и для точного выполнения даже проф. юристами. Редкий из обвиняемых удержаться сможет в берегах регламентных условий, сумеет сдержать свои эмоции, праведное возмущение на всех крутоярах, порогах, стремнинах слушаний, особенно, когда сталкивается с явной несправедливостью со стороны председательствующего судьи. В крайнем случае, когда подсудимый оказался необыкновенно тактичен, его намеренно провоцируют на «нарушение порядка», попросту придираются к его поведению и высказываниям. И, проведя подсудимого через пару-тройку замечаний, с детской непосредственностью выдворяют из зала заседаний аж до «последнего слова». Это – ни что иное, как лишение Права на участие, так как через то самое выдворение основного участника полностью отлучают от участия без предоставления каких-либо альтернатив, например, переводом его в формат видео-конференц-связного участия, пусть даже при односторонней трансляции обвиняемому картинки и озвучки процесса (полу-участие).

Но именно личное, телесное участие обвиняемого во всех судебных действиях и непосредственное присутствие при вынесении (провозглашении) решений максимально обеспечивает защитные его потенции, когда он может глазками, ушками, кожей своей воспринимать все процессуальные вибрации. Именно обвиняемый – самое заинтересованное в исходе дела лицо, и он не может быть ограничиваем, тем более полностью лишаем возможности прямо и без посредничества реагировать на происходящее, всякий раз доводить своё мнение до внимания суда, согласовывать свою позицию с другими участниками от защиты, собственной волей и действиями добиваться благоприятных себе итогов, тем самым используя равный доступ к правосудию.

3.6.17. Право на доступ к ПСЗ и замечания

Обвиняемый вправе знакомиться с протоколом судебного заседания и подавать на него замечания.

Протокол судебного заседания (сокращённо обзовём– ПСЗ) является основным, а порой и единственным источником, отражающим ход судебного разбирательства – той клоунады, что твориться в стенах залов судебного заседания под маркой "правосудие". Да, Закон предоставляет возможность производить видео– и аудиозапись происходящего в заседаниях, любой участник может собственноручно фиксировать представление. Но все, таким Макаром пропасённые телятки (материалы, то есть), не имеют самостоятельного значения, а лишь могут сопутствовать сведениям по ПСЗ. Информация по таким материалам может быть, но не обязана быть приобщённой к ПСЗ, а вместе с Протоколом и к делу в качестве приложений. Основным же фиксатором содержания судебных действий будет и остаётся только ПСЗ. Именно Протокол признаётся доказательством и именно по нему милому вышестоящие инстанции проверяют законность разбирательства и Приговора, обоснованность жалоб о нарушениях в процессах.

Предназначение же остальных материалов (по замыслу мудрого законодателя) о ходе заседаний определено качеством этих материалов, как носителей проверочной информации: по ним судят о правильности и полноте содержания ПСЗ. Причём презюмируется правильность Протокола.

Давай-ка для начала избавимся от одного вредного заблуждения. Большинство овец, впервые попавших на растерзание, готовы беспечно видеть в Протоколе некий точный копир событий. По мнению этих глупых созданий, Протокол, как гипсовый слепок с поверхности, точно воспроизводит весь рельеф того спектакля, что перед их глазками проигрывается. Ха! Такая овца, наблюдая нарушения и промахи в процессе полагает, что реально пободается по этому поводу в дальнейшем, так как всё это найдёт своё отражение содержанием ПСЗ. Ха! Но кто составляет Протоколы? Верно – люди. А какие люди работают в судах и вершат правосудие во благо нации? Правильно – подлые, зависимые и пристрастные (страсть имеющие). Мусора, одним словом. Властные люди генетически склонны и талантище имеют к тому, чтобы историю переписывать "под себя" в интересах определённых. Держи всегда это в своей башке как неизбежную данность, в том числе рассуждая о природе и качествах ПСЗ. Едем дальше, поддай газку, курсант…

Ознакомление с Протоколом позволяет, во-первых, вспомнить и уточнить как отдельные эпизоды в судебных заседаниях, так и общую картину разбирательства в той постанове, как это предлагает суд. Во-вторых, пинок под дых, по ПСЗ устанавливаются нарушения, не замеченные сразу по ходу процесса, и производится сверка наличия нарушений, ранее тобой отмеченных и на ус намотанных (Ты решил вопрос с усами, как я просил?). Этим ты, в частности, проверяешь обоснованность, например, готовящихся доводов жалобы, с теми сведениями, как они отображены в ПСЗ. И, в-третьих, проверяется правильность самого ПСЗ по содержанию на наличие в нём искажений или упущений. Из всего этого явствует доказательственная ценность ПСЗ в формировании твоей грядущей позиции по делу: будут ли сведения по ПСЗ служить подтверждением твоих доводов и развенчивать доводы противника (до есть, доказательством защиты), либо же наоборот, ПСЗ не подтверждает, а то и опровергает твои аргументы напроч, и на такой ПСЗ смогут ссылаться оппоненты (то есть станет доказательством обвинения).

Пусть ты даже полностью согласен с итогами проведённого разбирательства и устраивает тебя приговор суда, время скотьей любви ещё не пришло. Мой тебе совет босяцкий: всё же ознакомься Протоколом. И будь внимателен в этом. Желательно добыть его удостоверенную копию. Понимаю, что как бы и нафиг уже не нужны эти судороги, кошмарики уже в глубокий тыл уходят, быстрее б проблеваться и забыть… Но ты не вздумай полагаться на незыблемость проведённого разбирательства и окончательность мусорских решений по твоим поводам, и вряд ли ты сможешь угадать истинные позывы стороны обвинения, судейские заплёты. Мне известны случаи, когда при показной удовлетворёнке результатом процесса, сторона обвинения или один её участник исподтишка возбуждали пересмотр дела к худшему для осужденного новому результату. ПСЗ ко времени таких инициатив и повторных рассмотрений оставался без проверки стороной защиты. А зафиксированные в ПСЗ доказательства, например, показания свидетеля, были настолько искажены, не исправлены своевременно, а значит, не опровергнуты, что это являлось поводом к последующему, более жёсткому осуждению. Ой, как глупо – довериться правосудию безоглядно, самонадеянно забыть на миг о подлячей личине отечественных правоохранителей.

Тем паче, если с приговором ты не согласен, как тот Герасим, а оспорить его намерен, как тот мерин, ищешь срыва с худого конца, как та овца. Тогда никак не обойтись без кропотливого ознакомления с Протоколом. Одно дело – что ты сам узрел и подслушал в заседаниях, узнал ли нечто от других, как воспринято разбирательство собственным твоим разумом и сознанием, другое – какими нотами те же события табулированы в ПСЗ. Ты можешь к своему удивлению обнаружить такие существенные различия между происшедшим наяву и проекцией этого в текстовке с подачи нео-летописцев, что волосья на жопе вздыбятся от столь изощрённого вранья. Искажения могут оказаться настолько серьёзными, что картина разбирательства обретёт совершенно фантазийный видок. Куда там Ван-Гогушкам и Сальвадориям Далям. С ног на голову факты и обстоятельства. Историю государств изящно переписывают, тогда что молвить о таких мелочах, как твои уголовные разборки и твоя мандевошья судьба. Тьфу, им на тебя!

Для отмены состоявшегося приговора и проведения нового разбирательства надобны основания. Без них – никак. Таких оснований всего-то четыре, но вязких таких (взгляни статью 379 УПК). А два из тех оснований – это 1) Несоответствие выводов суда фактическим обстоятельствам дела, и 2) Наличие существенных нарушений процессуального закона, – эта парочка наиболее бываема и значима, именно по таким основаниям и пересматривается большинство дел. Объясню их суть. Несоответствия в выводах суда обнаруживаются всякий раз, когда суд даёт неверную оценку рассмотренным фактическим данным (т. е. доказательствам), воспринимает их свойства и значение не по действительным заслугам. Такое несоответствие определяется, например, из противоречивости показаний допрошенного лица, когда части показаний опровергают друг дружку, не состыковываются, а суд каждое из них принял достоверными и обосновывает ими в равной цене свои выводы по какому-либо обстоятельству. Процессуальные нарушения, в свою очередь, по большей части случаются в ходе судебных рассмотрений, когда не выполняются правила производства, нарушаются права участников, не соблюдаются гарантии и принципы. И те и другие нарушения как основания могут быть заявлены вышестоящему суду. Но проверяющий доводы твоей жалобы судья, ясен перец, на слово тебе не поверит. Кто ты есть, гнида преступная, чтоб полубоги слову твоему доверились? Ты и так – никто, а Там – ещё никтее. А будет судья все упрёки твои фильтровать именно через ПСЗ. Само собой, при проверке заявленных фактов предпочтение отдадут протокольным сведениям. Поэтому и ты, помятуя о таком обычае бычьем, должен удостовериться: а зафиксированы ли в Протоколе проблемные подробности, каким образом суд события разбирательства преподносит, подтверждает ли содержание Протокола то, о чём ты собираешься сообщить вышестоящей инстанции. ПСЗ в этих случаях будет отрабатывать как доказательство твоей правоты или голословия. Да, если в Протоколе не зафиксированы или представлены в ином свете заявленные тобой факты, то с помощью такого Протокола доводы жалобы и будут опровергать ввиду их несостоятельности. Таким образом, только сверившись с Протоколом, решай: есть ли смысл раскачивать бодягу. Иногда разумней от каких-либо доводов и отказаться, когда вспышку просрал и грустно констатируешь их бесперспективность, когда понимаешь, что все вопли твои разобьются о глыбу Протокола.

Такое положение вещей – нарушения реально были, а судейские мошенники сокрыли их следы – конечно, оптимизма не прибавляет. Но только не тебе, который заранее был готов к подлости и лицемерию мусоров. Разве не ты и твой защитник отдельными репликами отмечали происходящие в заседании безобразия, и акцентировали внимание секретутки на необходимость отразить это в протоколе? Разве не ты отдельно и навязчиво просил туже секретаршу перепроверять текст Протокола после его возвращения от судьи, так как видите ли часты, ох, как часты случаи намеренных искажений? Не ты ли с адвокатом добились дозволения производить аудио (видео-) фиксацию процесса и приобщения этой записи к делу? Кто, если не ты, мать твою, призвал себе помощником профессионального стенографиста? Неужто не ты скрупулёзно процедил сквозь фильтра буквы Протокола, подал на него Замечания вкупе со всеми материалами о правоте своей, а с тем добился полного удовлетворения Замечаний, тем более через их рассмотрение с участием стороны защиты и секретуточки? Ты? Тогда и не тебе колпаки примерять.

Но, если и не про тебя все эти подвиги, ещё не повод соплю пускать. Гениальных Андерсенов и Крыловых биосфера рождает в скудных количествах, штучным экземпляром. Судья твой, хотя он и с богатым воображением и поднаторел во лживинке, а всё не тех талантов. Когда он станет перевирать ПСЗ, подгонять его под Приговор, то довольно косяков напорет, шкодина. Штопанные портки – худой продукт; острый глаз спеца всегда кузовные деформации заметит, сколь не прячь их под штукатурки. Завраться судья может до тех степеней, что скрыв по тексту одни нарушения, сглаживая нестыковки и противоречия, сварганит тем самым новые другие, на пустом месте, породит несуразности каких и в помине не бывало. У тебя может возникнуть соблазн: почему бы не обратить судейские подлючки против него самого, не вдарить по нему его же рогатиной, и не заявить о вытекающих из текста «причёсанного» Протокола нарушениях и фактах, как о реальных, преподнося их в выгодном для себя свете (?). А ведь твои доводы в таком случае будут полностью подтверждаться Протоколом. Пусть подавятся собственными котяхами. О, ты поддался, кажись, такому соблазну, реализовал искушение своё? Ну и сволочь же ты после этого! Уважаю.

Воспользовавшись правом знакомства с Протоколом, ознакомившись с ним, у тебя может возникнуть несогласие с содержанием такового. Свои возражения ты можешь воплотить путём употребления Права подавать Замечания на ПСЗ. Замечания – это особая форма письменного обращения. Посредством Замечаний ты оспариваешь сведения по ПСЗ по всем обнаруженным неточностям и искажениям. Ну, ни по Всем, так… – избирательно, с оглядкой на эту чёртову Целесообразность. Так как не факт, что судья примет правильными все твои уточнения. Он будет, конечно, руководствоваться собственными усмотрениями о содержании Протокола и имеет несколько иные задачи по охране Приговора от твоих нападок. Во всех таких случаях председательствующие имеют следующий манёвр: часть (причём малозначных) замечаний удовлетворяют, изображая тем самым мнимую объективность, а часть (наиболее острых) – отклоняют. Добиться же полного удовлетворения Замечаний всегда проблематично. Судейским фальшивкам ты должен противопоставить бесспорные аргументы и доказательства. Располагаешь ли ты такими средствами для претворения претензий? Знай, курсант, обнаруженные тобой искажения по принципиальным аспектам доказывания вернее всего не случайны, а намеренны. Выгребая искажения на поверхность, тем самым ты фактически затрагиваешь и вопрос противоправности действий самого судьи – фальсификации и подлога доказательств. А так оно и есть. Он мог (в паре с секретуткой) и ошибиться, конечно. Не ошибается только тот, кто ни фига не делает. Но при ближайшем рассмотрении оказывается почему-то многовато ошибок (описок), и ошибки эти со странной системностью касаются сплошь серьёзных фрагментов разбирательства, связанных с ними нарушений. В мозгу проникает мысль-гадюка об умышленных действиях судьи в этом, о действиях пограничных с преступностью судьи. Значит, судья тот будет сопротивляться и на хрен тебя посылать изо всех своих сил судяшных.

А теперь лови подачу с проблемой выбора. Сам факт не заявления тобой Замечаний может (и будет) расцениваться в русле формализма как твоё согласие с правильностью содержания ПСЗ в целом, включая вральные места. А заявишь ты искажения и замечания об этом отошьют, тогда далее в жалобах бодаться по нарушениям и о ложной интерпретации содержания процесса по Протоколу – порожняк гольный.

Редко, но случается обнаружить при ознакомлении и такое нарушение, как несоответствие ПСЗ форме процессуального документа. Фишка в том, что любой Документ официальный должен содержать обязательные реквизиты: дату и место составления, наименование, подписи издателей. Любые технические дополнительные записи, замечания, первоисточники-носители информации – все такие должны прилагаться к ПСЗ, так же как и решения об их рассмотрении и приобщении

Так как ПСЗ является источником доказательств по делу, то, при наличии серьёзных нарушений порядка получения судом этих доказательств, вполне возможно заявлять о недопустимости ПСЗ и требовать его исключения из общего перечня доказательств, целиком или местами. Некоторые пиплы заблуждаются, когда полагают, что отмена Приговора автоматом аннулирует и составленный судом Протокол. Фигушки. Этот Протокольчик ещё много говнеца может принести, он – мина замедленного действия. Протокол могут использовать доказательством в последующем разбирательстве, если мер своевременных не принять по его отторжению из материалов дела, если не осуществить его юридическую дисквалификацию.

3.6.18. Право на обжалование судебных решений и получение их копий

Обвиняемый вправе обжаловать приговор, постановление, определение суда и получать копии обжалуемых решений.

Чу, слышишь пропеллеров шум? То наши стройно летят мусоров бомбить, жалобами бомбить.

…И в том строю есть промежуток малый Быть может это место для тебя. Ла-ла-ла-ла-а-ла-а….

Ябедничать– дурно, не достойно гордости мужичьей по признаку слабости. За кляузы в нашу бытность по губёшкам лупили нароком и пронзительнее, чем за любую иную провинность. Ещё недавно «по понятиям», а по понятиям жила почти вся страна, вообще было впадлу жаловаться: терпи втихаря беспредел и отомсти при случае удобном и наличии здоровья, иначе заклеймят терпилой позорным. А ныне что? Срамота! Мозги народу прошили чёртовой псевдопринципиальностью, и повально ссучился, все, даже самые говённые дрязги норовит решать через стукачество, челобитие и слюнопускание. Тьфу.

Да только вот шибко ограничен перечень приёмов и способов защиты, которые нам дозволены и могут иметь своевременное и должное влияние. Произволу власти и незаконности мусорских решений Закон допускает противодействием один лишь путь их обжалования в вышестоящие инстанции, плюс чмошные надежды на мудрость, милость и справедливость от более властных иерархов. (Хе-хе. А кому-то топор и волына кажутся более надёжными аргументаторами). Однако такие качества чужды современным правосудникам, ввиду их аморальной природы. В блестящую обёртку закатали каку, в лучшем случае – плацебо. То есть выбора как бы и нет. А, во-вторых, на мусоров жаловаться вовсе не впадлу.

Обжалование подразумевает подачу специального обращения – жалобы в письменной или устной форме. Жалобой выражается несогласие с судебным решением и требование о его исправлении, пересмотре то есть. Процесс обжалования включает в себя и представление доказательств (например, письменных материалов) в обоснование доводов жалобы. Такие доказательства прилагаются к жалобе и считаются составной частью её.

Право на обжалование, как это отмечено Евросудом, означает не только формальную возможность подачи жалобы, но и право на то, что жалоба любая будет рассмотрена компетентным судом в рамках всех принципов правосудия по существующим процедурам, а по жалобе будет принято законное решение.

По буквальному содержанию нормы Право на обжалование распространено только на решения суда и не затрагивает вопроса законности действий (бездействия) суда. Всё верно, здесь нет ошибки и ограничений. Кажущееся недоразумение объясняется следующим: любые судебные решения, так или иначе, выносятся в результате каких-либо процессуальных действий или же бездействия, осуществляемых судом или под его контролем иными участниками. Действия (бездействие), в зависимости от их направленности, напрямую влияют и на правильность самих решений. Потому проверка законности решения зиждется на оценке всех предшествующих решению процессуальных действий – процедур, как причин-оснований. Поэтому обжалование, например, приговора связано всякий раз с оспорением процессуальных действий, приведших к постановлению приговора и, соответственно, определяющих его законность, обоснованность и справедливость. Кроме того, в нашем распоряжении есть более общая норма по Праву на обжалование (пункт 14 ч. 4 ст. 47 УПК) и конституционный принцип по ст. 19 УПК, которые имеют прямое непосредственное действие. Значит, в случае необходимости мы ссылаемся на таковые и пользуем их, когда… сам знаешь, в каком месте тебя шило беспокоит, в связи с желанием акцентировать предмет жалобы на действия (бездействие).

Выделение же Права на обжалование конкретно приговоров, определений и постановлений суда самостоятельным положением объясняется особым вниманием к такому Праву в отношении судебных решений, связанных с решением вопросов виновности, преступности и признанием прочих значимых фактов. Судебные стадии и судебные решения разнятся спецификой их характеристик, особенностей. Порядок по каждой стадии (рассмотрение в суде I инстанции, апелляция, кассация, надзор, новые/вновь возникшие обстоятельства) объёмен в правилах. Кодексом эти правила сведены по разделам и главам. Здесь не станем обсасывать это Право для каждой стадии. Отсылаю тебя к специальным этим главам. Но Право на обжалование по ст.47 УПК, как и любое иное из перечисленных в этой норме прав, имеет общее и обобщающее значение и соотносимо с любой и каждой стадией. Отметим лишь эти общие чёрточки.

Обвиняемый ни под каким предлогом не может быть ограничен в его праве на обжалование приговора. Никто и ни каким мотивом не смеет подобные ограничения включать. Даже в случае заочного разбирательства и вынесения приговора в отсутствие обвиняемого, при наличии жёстких сроков на подачу апелляционной жалобы (10 дней), если осужденный реально не ведал о состоявшемся решении и не мог с ним ознакомиться, предусмотрен механизм не только восстановления сроков (а с этим и Права самого) на обжалование, но и возобновления разбирательства по существу дела. Сроки на обжалование должны восстанавливаться во всяких случаях, когда имеются серьёзные, так называемые "уважительные" причины пропуска этих сроков. Наряду с этим предусмотрен "резервный" путь обжалования – в порядке кассации и надзора, где нет тех же проблемных условий, а срочность годовалая.

Право на обжалование неразрывно связано и является составляющим Права на пересмотр судебных решений, как последнее закреплено в Конституции и в Евроконвенции. Так ведь и порядок пересмотра при обжаловании для разных стадий отличен по эффективности – по степени использования множества правомочий, реализуемости принципов при рассмотрении дела и возможности влияния на суд. Чем далее (выше) отстоит инстанция по отношению к суду 1-ой инстанции, тем менее она эффективна. Так, значительно меньше эффективности у надзорного производства в сравнении с кассационным, а оба эти уступают эффективностью апелляции, где всё разбирательство существа обвинения может быть фактически продублировано. Соответственно этому и Право на обжалование обладает разной степенью эффекта в зависимости от близости контрольной инстанции к уровню того суда, чьи решения оспариваются. Поэтому заблуждается та овца, кто считает, а ещё и убеждать пытается других, что чем выше расположена судебная инстанция, тем больше шанс положительного пересмотра. Это гон. Наличие больших властных регалий и заявляемых мудрости, опыта у контролёров вовсе не означают усиления гарантий и внимания. У каждой инстанции свои полномочия и уровень сволочизма, и добиваться пересмотра, суть – использовать своё Право на обжалование с ожиданием наибольшего эффекта необходимо на ближайших ступенях.

Но есть и ограничения, куда без них. Запрещено обжалование постановлений, которые выносятся судом по результатам предварительных слушаний, кроме решений о мере пресечения и прекращении уголовного дела (ст.236.7 УПК). Право на обжалование ограничено в отношении постановлений о назначении судебного заседания, о возвращении дела прокурору. Но ввиду того, что в каждом таком постановлении решается одновременно по нескольку вопросов права, благодаря близорукости законодателя запрет обжалования распространился и на все такие локальные (под-) решения. Таким брасом, оказались неподлежащими обжалованию почти все решения, выносимые в ходе предварительных слушаний: по составу суда; по ходатайствам об исключении доказательств, по вызову и допросу свидетелей; об истребовании новых доказательств; по текущим жалобам; об определении состава суда для разбирательства по существу; об изменении обвинения; о дополнительном ознакомлении с материалами дела; об особом порядке рассмотрения дела и по прочим, не менее важняцким вопросам. Это скотство пытаются робко исправлять. К примеру, только чередой вмешательств Конституционного Суда оговорена возможность обжалования решений о приостановлении производства по уголовному делу.

Другой запретный гнойник вызрел в отношении так называемых "промежуточных" решений суда, которые выносятся в ходе судебного разбирательства (смотри с. 355.5 УПК), например, решающих вопросы порядка исследования доказательств, рассмотрения каких-либо ходатайств. Это на практике наносит серьёзный урон защите. Допустим, очевидно, что недопустимость доказательств повлияла на правильность Приговора, когда суд решил в ходе рассмотрения дела об отсутствии признака "недопустимость" и не исключил своевременно кривые сведения. Такие оценочные выводы должны перепроверяться, так как напрямую и однозначно влияют на окончательное решение о виновности. И отсылать такую проверку на поздний срок к вышестоящей инстанции не правильно. Даже если контролёры и решат позднее о недопустимости и исключении, они не способны установить, насколько в своё время повлияло наличие того недопустимого доказательства на оконечные выводы суда и насколько достаточным для обвинительного решения оказалась оставшаяся совокупность сведений. В подобных случаях вышестоящие суды обычно, исключают порочное доказательство, но Приговор в целом остаётся незыблем. Однако суд первой инстанции в этих же условиях мог бы решить и о недостаточности доказательственной базы с учётом состоявшегося вычленения и постановить решение о недоказанности. Возможно? В общем-то, да. Но при указанных условиях и порядке контрольный суд ведь был ещё и связан запретом предрешать (пересматривать) вопросы виновности и доказанности других обстоятельств. Тогда эффективность от имеющегося запрета на обжалование – ноль минус один.

По большому счёту весь ход судебного следствия строится на тех действиях, которые позволяются либо не позволяются решениями суда по ходатайствам сторон. От законности этих решений и самой возможности осуществлять действия зависит и окончательное решение о виновности. Так, ты можешь ходатайствовать о допросе свидетеля защиты Н., суд немедленно выносит решение об отказе в удовлетворении данного ходатайства без приведения каких-либо мотивов отказа, то есть ты лишаешься права допросить и представить суду доказательство – показания этого грёбанного Н. Ты не доволен чегой-то. Ой же, – так это решение является "промежуточным" и ты не имеешь возможности оспорить его немедля перед вышестоящим судом, а с тем и добиваться устранения препятствий. Такими правилами законодатель развязал пакостные ручонки судейского произвола. Ну да, любой судья может вынести в таких случаях незаконное решение, зная, что оно не может быть обжаловано, пересмотрено в дальнейшем. А нам придётся искать спасительной защиты в применении иных мер, например, как в указанном случае, обжалуя не решение как таковое, а заявляя о нарушении Права (допрашивать) или законного Порядка (представление и исследование доказательства) или через Возражения действиям председательствующего в процессе (создание препятствий). Хотя не всякого судью на такой фуфел разведёшь.

В норме жёстко очерчен перечень перечных видов судебных решений, которые могут быть обжалованы. Вердикт присяжных, хотя и является судебным решением, а в перечень не включён. Так вот: статьёй 379.2 УПК не принимаются в качестве оснований пересмотра приговора несоответствия в выводах суда присяжных. Выводы суда не оспоримы, что и породило мнение о наличии запрета обжаловать Вердикты вообще. Это не верно. Как такового запрета Кодекс напрямую не установил, то есть Закон в данной части домысливается и применяется произвольно. Разъясню. Учитывая запрет ставить под сомнение вердикт (ст. 347.4 УПК) и то, что основания выводов присяжных остаются неизвестны для сторон и проф. суда, вполне логична невозможность оспаривать выводы присяжных. Однако Вердикт – это не только выводы присяжных, но связанные с выводами, поставленные перед присяжными вопросы председательствующего, от качества которых напрямую зависит и качество решения присяжных. Законность Вердикта во многом определяется и многими иными условностями, например, правильностью разъяснений прав и обязанностей, правильностью напутствий присяжным. Поэтому Вердикт не только можно, но и нужно обжаловать, но не касаясь самих только выводов – ответов присяжных "да, доказано"/"нет, не доказано".

Обычно все судебные решения, которые принимаются с участием обвиняемого, провозглашаются в его же присутствии. Крайне сложно сиюминутно запомнить и уяснить решения, когда они доведены только оглашением, особливо при наличии объёмной описательно-мотивировочной части. Суды по текстам своих резолюций используют сложный формализованный язык, муторную фразеологию, что неподготовленному быдлу (типа нас с тобой) даже после повторных сказов остаются непонятны и не усвоены многими разделами. Обоснованность жалобы и убедительность доводов, направляемых против решений, во многом зависят от возможности осмыслить текстовую суть этих решений, имея их перед глазами. Кроме того, многие инстанции (надзорная, Конституционный Суд и пр.) условием обращения к ним установили требования о предоставлении им копий самих обжалуемых решений. Отсюда и Право твоё на получение таких копий. Отсюда и встречная обязанность суда, издавшего решение, копию решения тебе предоставить. Причём бесплатно, даже при повторных обращениях об этом. Мало ли, во сколько инстанций различных имеется у тебя нужда обращаться о пересмотре этого неправосудного акта, или представлять его свидетельством.

Право на обжалование является твоим средством защиты. Самым значительным ограничителем Права на обжалование является условие реализации – разовое использование обвиняемым правомочия жаловаться в каждую из существующих инстанций. То есть Право на обжалование самоистребимо, после каждого выстрела из ограниченного боекомплекта, остаётся только гильзочка пустая, которую тебе не обменять на новьё. Тогда, например, для защиты от Приговора районного суда в твоей обойме только пять зарядов. Считаем: 1) кассационная жалоба в областной (краевой, городской, республики) суд; 2) надзорная жалоба в президиум того же областного (…) суда; 3) жалоба председателю этого же суда; 4) Надзорная жалоба в коллегию Верховного Суда; 5) жалоба председателю ВС РФ. (С 2013 года заработала ещё и апелляционная инстанция, которая иерархически заменила сутью кассацию, но доп. патроном не стала, хотя более эффективна).

Использовать в целях защиты все эти заряды возможно только поочерёдно и одиночными пострелами, и каждый последующий выстрел слабеет по мощности. Ухайдохав весь комплект ты сам себя обезоруживаешь. Как говаривают западные чуреки: "Гейм овер", а по-русски значит – пистец. Твои пять, ну, шесть пистонов это много или мало? При том, что и заряды могут оказаться сырыми, холостыми. Вот пропустил ты без уважительной причины 10-дневный срок – полностью утрачиваешь возможность обжалования в апелляцию. Склеротический залом не позволил тебе сообщить кассационному (надзорному) суду очень важный довод о сурьёзном нарушении, а возможность нового обращения в тот же суд тебе не предоставят под предлогом повторности твоей жалобы. Руководители судов, такте вообще не компетентны пересматривать именно Приговор по его существу. В результате чё? – кал с мочой: из пяти максимум два заряда могут реально сработать, но без гарантии, что окажутся направлены в цель, а не станут маскарадным фейерверком.

Таким образом, Право на обжалование как бы становится нереализуемым вовсе или не реализуемым полно и эффективно. Но нахрена бы я затеял всю эту писанину, если бы не существовало приёмов не только обхода, преодоления преград, так даже и усиления возможностей. На всякого крученного Эзопа есть буй с винтом. Не ссы, прорвёмся.

3.6.19. Право на получение копий обращений и подачу возражений на них

Обвиняемый вправе получать копии принесённых по уголовному делу жалоб и представлений и подавать возражения на эти жалобы и представления.

Если судопроизводство обусловлено принципом состязательности, то неукоснительно должен выполняться ряд правил. Припомним, что разбирательство – спор сторон, и чтобы спорящая в процессе сторона могла эффективно использовать свои полномочия спорщика, участники от этой стороны должны ясно представлять себе позицию второй стороны по делу. Кроме прочего, участник спора должен знать о всех доводах и требованиях, которые представлены суду до начала разбирательства, которые будут перевариваться судом и которые оттого способны повлиять на решение суда.

Такие доводы и требования передаются суду в виде обращений (жалобы, представления, заявления, ходатайства, возражения). Обращения эти могут быть в письменной или устной форме, или дублированы двумя формами одновременно.

В приведённой норме речь идёт только о жалобах, представлениях и возражениях. Данная формулировка нормы дала поводок для кривого истолкования объёма правомочий и обязанностей встречного порядка. Властные рожи рассуждают так:

– Рассуждение № 1: право закреплено только по отношению к двум указанным видам обращений, значит и обязанность предоставлять копии распространяется только на жалобы и представления прокурора, значит, у обвиняемого отсутствует право на получение копий иных видов обращений, а с тем отсутствует и обязанность мусоров представлять их копии;

– Рассуждение № 2: право на возражения имеется только по отношению к представленным (полученным) в копиях жалобам и представлениям, значит обязанность существует только по обеспечению возможности возражать при данных условиях, значит нет у обвиняемого права возражать на другие обращения и, значит, нет обязанности мусорской вообще допускать к рассмотрению какие-либо иные возражения, выпадающие их указанных установлений;

– Рассуждение № 3: Эти права установлены, якобы, только для кассационной (апелляционной) стадии, а жалобами считаются, якобы, только те, что поданы в 10-ночный срок, а всякие приложения к обращениям собственно жалобами, представлением или возражением не являются и действие нормы на них, якобы не распространяется.

И так рассуждает задорно весь мусорской кильдым, вплоть до умников из Верховного Суда. Последние и насаждают такое понимание и применение норматива. Эвона как накрутили, мохнолапые! Значит да якобы в карманах у Якова.

В этом вся мусорская изнанка судейских – при всякой возможности толковище норм гнуть только с позиции выгоды для обвинения и к блокировке защиты. Эти правоведуны не могут не понимать, что норма по ст. 47 УПК не может восприниматься лишь буквальным и единственночтимым её отображением. Являясь сама составляющей принципа, норма действует только в комплексе с основными принципиальными положениями судопроизводства, такими как состязательность, равноправие, справедливость, доступность правосудия и материалов, затрагивающих права и свободы и прочими, и применяться, значит, должна с учётом иных специальных норм, регулирующих порядок обжалования, а также правовых позиций Евросуда и Конституционного Суда по этому же вопросу.

Действительное содержание нормы следующее. Указание "имеет право" в отношении одного объекта вовсе не означает, что обвиняемый в отношении равных других объектов прав не имеет. Любые ограничения "не вправе" должны оговариваться в Законе и быть обусловлены конституционнозначимыми целями.

Наша норма не очерчивает круг участников, чьи жалоба (представление) должны предоставляться в копиях обвиняемому. Из этого следует, что обвиняемому должны быть предоставлены жалобы всех без исключения участников – сообвиняемых, защитников, потерпевших, представителей, представления прокуроров. Не являются исключением и возможные жалобы от неактивных участников, например, свидетелей, когда они заявляют об известных им нарушениях. Подайте обвиняемому копии и таких жалоб, даже если они и не подлежат рассмотрению.

Наша норма не ограничивает действие прав какими-либо стадиями, не установлено в ней пределов начала действия прав и окончания их действия. Глянь-ка, в норме указан обвиняемый вообще, а не подсудимый или осужденный. Из этого следует, что действие права равно распространяется на все стадии рассмотрения дела, включая предварительное следствие, надзор, новых или вновь возникших обстоятельств, на стадию исполнения судебных решений. То есть, если на предварительном следствии потерпевший подал жалобу, допустим, на действия следака, копия такой жалобы должна быть представлена обвиняемому с предложением возражать. То есть, если прокуратура обратилась с надзорным представлением, копию такого обращения осужденный (оправданный) должен тоже получить. В настоящее же время эти правила не выполняются ни на жмень. А осужденный может вообще никогда и не узнать, что, например, терпила со своей стороны обращался о пересмотре уже состоявшегося Приговора в надзорный суд и какие-то решения по этому поводу выносились.

Норма не ограничивает право исходя из вида жалобы (представления). Ведь существует же законное дозволение дополнять или изменять жалобу (представление) путём подачи дополнительной жалобы (представления), и имеется возможность жаловаться устно, когда такие жалобы фиксируются внутри протоколов следственных или судебных действий. Любые изменения и дополнения являются неотъемлемой частью первоначальных обращений и могут в корне изменить позицию участника, стать основными и по смыслу содержащихся доводов и требований. Форма же изложения обращения сути его не меняет. Поэтому обвиняемым однозначно должны направляться и копии всех дополнительных жалоб, включая те, что зафиксированы в процессуальных документах, с тем, чтобы обвиняемый заимел чёткое представление о действительной позиции других участников (стороны) с учётом из последних заявлений и аргументов, и мог адекватно на это реагировать.

Норма не ставит дополнительных условий по обеспечению и реализации заложенных (под небольшой процент) в ней прав. Права эти действуют непосредственно и вне зависимости от воли и желания суда и других участников. То есть от обвиняемого не требуется отдельных и специальных прошений (ходатайств) о предоставлении ему копий обращений. Эти материалы должны представляться "автоматом" и, в силу прямой обязанности властей и должностных лиц, в чьё производство поступают на рассмотрение сами эти обращения.

Возражения предназначены для опровержения доводов жалоб (представлений), для противопоставления им контраргументов. При этом Закон не устанавливает условий обоснованности Возражений – в таких обращениях не обязательно приводить оснований несогласия, а достаточно и ограничиться простым "я возражаю". Спросят тебя следом: Конкретно, чем ты не доволен, малыш? Ты: А вот, возражаю, и всё тут. Кроме того, факт неподачи Возражений не является свидетельством того, что возражений нет вообще как таковых, что участник не возражает происходящему, тем более такое бездействие не равнозначно Согласию, как такие ситуации пытаются комментировать мусора. Но, в связи с тем, что в письменных Возражениях может содержаться серьёзная аргументация и важная информуха, к Возражениям могут быть присовокуплены в качестве доказательств письменные документы, а эти доводы и доказательственный материал способны существенно повлиять на выводы суда, – в этой связи и стороне защиты они должны быть известны до начала слушаний. А это значит, что и копии Возражений со всеми приложениями к ним мусора обязаны представлять обвиняемому.

3.6.20. Право на иные средства и способы защиты

Обвиняемый вправе защищаться иными средствами и способами, не запрещёнными УПК.

Аналогично праву, что и для подозреваемого (см. п. 3.4.10.) при тех же опциях осуществления принципа (пункт 2.10.). Но здесь право пожирнее будет именно за счёт значительного расширения процессуальных границ участия новыми стадиями производства. У обвиняемого появляются новые не запрещённые УПК средства и способы защиты, которые не приведены ни в статье 47, ни в других положениях Кодекса.

Включай воображение «от вольного» и соизмеряй свои действия только с тем, имеются ли прямые запреты на их осуществление в самом УПК или имеется, быть может, возможность перевоплотить средства и способы в такую форму, что запреты становятся неочевидными и запрещения вязнут в сознании контролёров твоих. По большому счёту, этой нормой законодатель очень справедливо отказался от каких-либо ограничений защиты и сейчас и на будущее, создал задел на «впредь». Если вдруг на вооружении объявятся новые, не ведомые и не оговорённые УПК средства и способы, то платформа для них готова, им заведомо включён «зелёный» свет. Но только в интересах защиты. Естественно, что такие возможности должны в первую очередь касаться упрочения положения обвиняемого в процессе: получения доказательств защиты, опровержения позиционных предъяв обвинения и оказания законного воздействия на мусоров, включая суд.

Ну, допустим, твоя ясновидящая подружка-шаманка указала на "увиденные" ею в ходе камланий обстоятельства дела, например, место сокрытия орудия преступлений. Для начала ты самостоятельно, с привлечением парочки, желательно посторонних тебе людей, проверяешь ту информацию, сообщив этим "понятым" предварительно об источнике информации и объекте изысканий, целях таких телодвижений. Обнаружив искомое или следы этого, тогда уже и обращаешься к органу расследования с полученной информацией. Кроме тебя и твоих "понятых" указывать смело можешь и на основной источник первичных сведений – ясновидящую подругу свою. Она должна бы стать свидетелем косвенным по делу и дать показания об "ясно увиденном" – то есть об известных ей фактах. А как ставших известными(?) – вопрос второй. Почему бы и не использовать такой путь? Только не вздумайте упоминать о поедании мухоморов и призывах к Матерь-оленихе. Несмотря на жёсткий материализм процессуальных принципов следоискательства, не приемлющих мистических приёмов, несмотря на отсутствие утверждённых методик ясноглядения и прочих обязаловок формальных, указанный приём обнаружения улик вовсе не противоречит критериям допустимости. Смотри норму по ст.75.2 УПК: показания не относятся к догадкам, предположениям или слухам они опираются на уверенные знания, категоричность ясновидца; наш свидетель в полной мере может указать на источник своей осведомлённости – духовное зрение, сверхзнание. И потом, в результате действий ведь обнаружен объект поиска, его наличием самим подтверждается верность и результативность, обнаруженные вещдоки нашли полное подтверждение своему существу при их проверке через комплекс других действий и совокупность вполне допустимых и достоверных доказательств. И если материалист "конченный" не в состоянии что-либо понять рассудком своим, объяснить, это вовсе не означает невозможность, недоступность и неприемлемость таких путей познания. Поэтому, получение дока не традиционным образом может быть отнесено к "иному", не запрещённому УПК способу защиты.

Другой пример. Российское судопроизводство не приемлет частный сыск, но и как средство защиты он не запрещён. Параллельно официальному расследованию ты сам или "профи" по твоему поручению можете организовать собственное расследование обстоятельств, сбор доказательственного материала (опрос лиц, получение предметов и вещей, эксперименты с экскрементами и прочие конвульсии). Базара нет, такая деятельность не должна быть вмешательством в действия следака и не быть откровенно направленной на воспрепятствование официальным потугам. Полученные таким образом сведения, с ясным объяснением порядка их получения, вполне себе могут быть представлены следствию и суду в качестве доказательств защиты.

Развитие технологий расширяет существующие возможности. Уже обычны допросы посредством конференц-связи, дистанционная веб-фиксация "картинок", и полученные таким образом показания, изображения признаются допустимыми, (хотя трудно с этим согласиться в отсутствие прямых нормативных регламентаций). И вот ты, зная о творящемся произволе, когда "упаковать" любого из нас могут не за хрен, уклоняешься от непосредственных сношений с властями, но и не против своего участия в разбирательстве. Почему не воспользоваться электронными средствами связи ради требуемого соучастия? Принимать вопросы и давать те же показания возможно и дистанцировано, через текстовые сообщения, через видеообращения. Так и участвовать при должном тех. обеспечении практически в любых следственных действиях можно также через удалённый контакт онлайн. (Так можно домечтаться и до виртуального отбытия наказаний. Хе).

Скудность моего воображения и отсутствие реальных примеров не позволяют здесь предложить тебе навальный выбор "иных" средств и способов защиты.

Я сам к "иным" прибегал считанные разы, они не были изощрёнными, хотя и сложны по исполнению, и о них поведаю в разделе "Доказывание", когда коснёмся способов сбора и получения информации силами защиты. И, по-моему мнению, уже существующих средств и способов вполне достаточно, если ими умело и последовательно пользоваться. Но всё же "не-запрещёнка" хороша своей капризной сюрпризностью, когда мусора не готовы ко всяким изыскам таким. Чудесны они и в качестве предварительных действий по обнаружению и закреплению доков.

Итак, коль скоро не существует нормативного перечня запрещённых средств и способов защиты, обозначенных категоричным «запрещено», то обвиняемый волен прибегнуть к любым действиям, к любой форме проявления волевых защитных установок, которые сочтёт полезными себе. Предел выбора может быть стеснён лишь собственным воображением, изобретательностью, с условием отсутствия в действиях (или бездействии) признаков противоправности. Если такие средства и способы, даже несколько аморального свойства, способны оказать защитный эффект – флаг в руки.

Взять к очередному примеру такой способ, как «косилово под дурку». Ныне этот ход не заслуженно подзабыт. А помнится ещё в 90-е годики знавал случаи пользования им. В том числе и с удачным исходом. Как таковая, симуляция психиатрический заболеваний не запрещена, но установление факта «невменяемости», пусть и единичными разами защищало подонков от уголовного преследования и ответственности. Да, от косящего косаря требуется огромная выдержка, способность к нетрадиционному поведению, да, – это путь лишений и переживаний и реальна угроза здоровье своё повредить, да, заколоть могут до состояния овоща. Но, когда выбор стоял промеж десятками лет несвободы, пэжэ, а до того – следственно-судебного произвола, с одной стороны, и нескольких лет дурдома, пусть и в не менее зверских условиях содержания, с другой стороны, то решались на меньшее «зло». Светлый обыватель вякнет не подумавши: глупости всё это, бесперспективный мандраж, в психушках такие монстры педалят, кто запросто расколют симулянта. Э нет, не так всё гладко, обыватель не в теме.

В своё время, так, любопытства ради, я приобрёл несколько экземпляров Бюллетеня института им. Сербского (тиражи толкали по закрытой подписке). Прелюбопытное издание, где патриархи и прочая учёная шерсть обсуждают глубинные проблемы дурогонства. Почитал я их околесицу и понял: да ни хрена они не знают о природе психических заморочек, нет у них окончательных и бесспорных представлений о существе болячек, симптоматике, порядке «протекания крыш», и отсутствуют реальные лечилки. А всё потому, что психика человека не доступна ещё для сколь-либо определённого понимания самим человеком. Одни гипотезы, споры, мнения – то есть брехня. Значит, если любой из нас станет вести себя как угодно странно, будет последователен в этом, такое поведение могут принять за психическое отклонение от нормального, в том числе с применением приближенных ранжиров по типам и видам заболеваний. Естественно, сталкиваясь всякий раз с неадекватом, особенно в уголовных ракурсах, психиатры, среди которых много и промусорённых, побздёхивают показать свою беспонтовость, категорично ни о чём не заключают, копаются в расплывчатых выводах, перестраховываются. У них есть право на ошибку и они оглядываются только на центральный свой аппарат. По особо тяжким составам последнее слово в диагнозе всегда за Москвой. Что маскали проклятые решат, то и суд не перегнёт. Из-за этого всего так много реальной шизы и дюбелей пинают камни по зонам, кого не смогли или не захотели признавать невменяемыми. И наоборот, здравые челы влачат пижамки по психушкам. И по этой же причине всегда есть шанс через дурку соскочить с делюги.

Немаловажно в статье о Правах обвиняемого и нормативное установление того, что участие защитника не является основанием ограничения прав самого обвиняемого (ст. 47.5 УПК). Пользуясь бесовщинкой адвокатской братии, органы расследования и суд зачастую перекладывают отдельные защитительные функции сугубо на адвокатов, зряче рассчитывая на их пассивность и недобросовестность. Указанное правило направлено на сдерживание подобных ограничителей. Защитник не вправе своим участием полностью подменять основные функциональные возможности обвиняемого.

С другой же стороны, процессуальный Закон одарил защитников дополнительными правоспособностями. Например, Адвокаты (а так же наряду с ними участвующие защитниками "не профессионалы"!) вправе собирать доказательства путём: опроса лиц; истребования документов при встречной обязанности адресатов таких запросов представлять документы; получения предметов; привлечения специалистов с получением от них Заключений (ст. 86.3., 53.1.3 УПК). В таких условиях и обвиняемый оказывается вправе пользоваться этими же правомочиями, но посредством помощи защитника в этом. Ну, а если защитник вообще не участвует в деле, тогда что же, обвиняемый формально лишается этих возможностей по собиранию доказательств? Нифига. Принцип не ограничения изначально даденых прав указывает на открытую возможность и самого обвиняемого в использовании "адвокатского" порядка собирания информухи.

Кроме прочего, в функции того же суда и прокуратуры входит контроль за порядком судоскотства. Это означает также и то, что обвиняемому должны быть обеспечены к использованию все-все-все свойственные его статусу правомочия. Одновременно должно соблюдаться и общее правило: отказ от права изначально недействителен. Поэтому на следствии и в суде всякая деятельность стороны защиты может осуществляться при обязательном выяснении мнения и воли заглавного её участника – Обвиняемого.

Глава 4. Доказательства

Доказательства – это тот строительный материал, с помощью которого единым комплексом сооружаются и обвинительные утверждения, и защитительная позиция. Что касается Обвинения, то Доказательствами создаётся фундамент и вся несущая конструкция претензий о противоправности и необходимости наказаний. Это, конечно, сугубо в образном смысле удобно представить себе некое зримое сооружение под названием «обвинение». Тогда это сооружение состоит из «кирпичиков» и «блоков» – доказательств. А вот связующая между ними субстанция, некие крепёжные растворы, балки и арматурщина всякая, а также отделка/облицовка, – то уже доводы и аргументы – составляющие процесса «доказывание». (О них речь пойдёт в следующей главе). Сами доводы и аргументы, как утверждения обвинительного характера, в целях доказывания никчёмны или крайне неустойчивы, если они не имеют основой своей доказательства. И наоборот. Здесь существует полнейшая взаимозависимость, одно без другого бесплодно и друг дружкой обусловлено. При этом доказательства должны быть прочными, надёжными и «в масть». Они должны образовывать твёрдую и стройную совокупность, не позволяющую разрушиться обвинительной конструкции ни самой по себе, ни при внешнем деструктивном (ой, прости – разрушительном) воздействии. Тогда, Доказательства защиты по отношению к обвинительному строению – это, стало быть, любые изъяны в самой целостности и качестве обвинительной постройки (гнилые кирпичи, ржавые фрамуги), или же те внешние силы, с помощью которых обвинительная конструкция может быть изобличена «карточным домиком», вовсе сметена, поставлена на грань изничтожения. Другой вариант более подвязан с активной процедурой «доказывание», когда с помощью собственных аргументов и доказательств сторона защиты рядышком с халупой обвинения выстраивает свой терем, типа «небоскрёб», которым напроч затмевает обвинительные трущёбы, и у тщедушного судейки появляется выбор – юркнуть за убедительные стены того скрёбанеба.

Доказательства в просторечье зовутся уликами, так как с их помощью уличают (изобличают) преступный элемент. Но это понятие более применимо к доказательствам обвинения либо к таким, что уличают мусорских улиток в противоправной процессуальной деятельности.

Из сказанного видно, что доки подразделяются на две группы: обвинительные и доказательства защиты, в зависимости от того, интересы какой из сторон они отражают. Такое размежевание очень условно, хотя основания этому мы и находим в УПК (см. ст. 220.1.5 – 6.), и определяется только собственным восприятием участников. Каждый, в том числе и суд, вправе дать свою оценку конкретному доказательству – в пользу какой стороны его отнести следует, но решающей явится только оценка суда. Поэтому, если какое-то доказательство в Объебоне указано доказательством обвинения, это не станет окончательным цензом. Обвиняемый, защитник могут ссылаться на это же доказательство, как доказательство защиты, сочтя, что оно полезно именно для интересов защиты от обвинения. Один и тот же документ может содержать такой состав сведений, что часть их имеет обвинительный характер, а другая часть, наоборот, обладает защитным свойством. Либо же представляемое доказательство вообще может оказаться нейтральным, потому что сведения в нём не способны поддержать доводы ни одной из сторон, бесполезны в целях доказывания, – пустошь.

Отсюда вытекает важная задача – кропотливо проанализировать имеющиеся доказательства на предмет их отношения к обвинению или защите, вне зависимости от мнения других участников по этому же поводу, отделить зёрна от плевел, а дёрн от плевка, и использовать выгодные доки для своих нужд, убеждая суд в истинном их значении для разрешения дела.

А ещё Доказательства различают на прямые и косвенные. И это – не официальное разграничение, но оно принимается во внимание для определение степени достаточности. Прямыми являются те, что напрямую подтверждают или опровергают какие-либо факты. Так, прямым доказательством будут показания Джузепе, в чьём присутствии старый Карло – педофил проклятый – изготовил деревянного с ног до головы мальчишку Буратино в целях удовлетворения своих низменных пристрастий. Прямым доказательством будут и отпечатки твоих пальчиков в разграбленной гробнице Ким Ир Сена или заключение эксперта об отсутствии у тебя мозгов, что исключает твоё участие в тонкой афёре. Косвенные же доказательства, хотя и сообщают о наличии каких-либо фактов, но исходят от посреднических источников. К косвенным доказательствам, применительно к вышеприведённым примерам, в таком случае относятся показания А.Толстого, изложенные им по материалам дела «Приключения Буратино» о том, что стало известно ему от Тартилы; фототаблица отпечатков пальцев из могильника Великого Кормчего; заключение дополнительной экспертизы о внутречерепных пустотах, полученное по материалам первичного Заключения.

Естественно, что прямые доказательства более надёжны, чем косвенные. Для доказывания какого-либо факта всегда требуется не одно, а совокупность доказательств. При отсутствии прямых, совокупность косвенных должна быть много большей и всесторонней.

4. 1. Обстоятельства доказывания

Процессуальный кодекс установил чёткий перечень тех обстоятельств уголовной делюги, которые обязательно должны доказываться. Доказыванием устанавливается наличие или отсутствие самих обстоятельств и их частная атрибутика (ст. 73 УПК). Под обстоятельствами здесь понимаются все факты, условия и характеристики, позволяющие отнести случай-происшествие к категории преступного деяния и принимать окончательное судебное решение по существу уголовного дела.

Из всего перечня подлежащих доказыванию обстоятельств важнейшие для нас четыре: 1. Событие преступления; 2. Виновность, форма вины, мотивы; 3. Характер и размер вреда от преступления; 4. Исключающие преступность и наказуемость деяния обстоятельства. А важнейшие они, – потому как от них зависит, будет ли обвиняемый осужден и наказан или минёт его сия чаша. Есть ведь и другие обстоятельства, но они влиять могут лишь на жёсткость мер ответственности или вообще могут не выясняться за ненадобностью. Например, при установлении неважности, малозначности деяния, нет смысла разбираться по поводу смягчающих или отягчающих вину обстоятельств.

Сама норма по статье 73 УПК сконструирована так, что перечисленные в ней обстоятельства должны доказываться поочерёдно, а отрицательный ответ о наличии первостоящего обстоятельства освобождает от выяснений наличия всех иных, ниже того перечисленных обстоятельств. Если не доказано, например, обстоятельство по первому пункту – событие преступления, то логично отпадает нужда доказывать следующее обстоятельства по пункту второму (вина), так же, как и по всем остальным. Такая очерёдность установления обстоятельств оговорёна и специальными правилами для судей и присяжных (статьи 299, 302.1–5, 339, 343.8 УПК). Имеется и нормативное недоразумение. Куда без таких! Об этом в пункте 4.1.2.

4.1.1. Событие преступления

Устанавливая это обстоятельство необходимо обнаружить однозначный ответ на вопрос «Что произошло?» через ответы на составляющие его частные вопросики: Где совершено деяние (обстоятельство места), Когда совершено деяние (время), Какими орудиями и с помощью каких средств совершено деяние (способ), Для чего совершено деяние (цель), Кем совершено деяние (причастность). Последний подвопросик касается обстоятельства, которое по мнению мусоров находится внутри обстоятельства «событие преступления». В этом как раз и есть упомянутое чуть выше недоразумение.

Если речь в норме статьи 73 УПК изначально идёт о Преступлении, то обосновывать (доказывать) нужно и отношение деяния к определённому составу преступления по Особенной части УК РФ, то есть давать действиям юридическую квалификацию. Поэтому-то приведённые в Законе формулировки доказываемых обстоятельств видятся несколько корявыми, так как формально в них ставится вопрос о преступности деяния заведомо, а значит, преступность как бы считается установленной ещё до выяснения всех основных вопросов по событию деяния. Во всяком случае, и на будущее, когда в процессе доказывания, например, в ходе прений, будет обсуждаться событие происшедшего, не позволяй изначально именовать то деяние Преступлением до обсуждения собственно квалификации действий по УК РФ.

Круг вопросов, подлежащих самостоятельному доказыванию внутри события преступления, является общеобязательным для всех составов единым перечнем. Но из-за различия составов по только для них характерным признакам и особенностям может отличаться и перечень обстоятельств. Перечень может расшириться за счёт дополнительных, тоже обязательных выяснению мини-обстоятельств по событию. Так, для состава «изнасилование несовершеннолетней» (ст. 131.3.а. УК РФ) подлежит обязательному выяснению возраст потерпевшей на время насилия, знание или понимание таких возрастных данных насильником, а так же его сексуальная потенция – способности членостояния; по составам «незаконного оборота наркосредств» (ст. 228-229УК РФ) – относимость веществ к числу наркотических средств по Перечню Правительства РФ; по составу «терроризм» (ст. 205 УК РФ) – имели ли действия характер устрашения в отношении множества людей, и так далее.

А. Временем совершения преступления является тот период, когда произошли сами «преступные» действия, прчинившие вред или ущерб. При этом сами вредоносные последствия могут наступить и в более позднее время, так сказать – с оттяжечкой. Например, ножевые ранения в жизненно-важные органы с умыслом на убийство гражданину Н. были причинены 10.12.2005 года в 15–00 часов. Это время и должно считаться временем совершения убийства, хотя фактически смерть потерпевшего наступила только по прошествии месяца. Главный здесь фактор – что причиной смерти явились именно телесные повреждения по той декабрьской поножовщине.

В отсутствие специальных толкований, общепринятое определение событийного времени чрезвычайно принижено. Время исчисляется в годах, месяцах, днях, часах, минутах, иногда и в секундах, если последний размер имеет процессуальное значение. Одномоментное преступное действие, например, убийство через огнестрел, определяется достаточно кратким промежутком времени, вплоть до единозначного показателя, когда произведён собственно выстрел и заряд ворвался в организм клиента – час и минуты. Но другие преступные действия могут быть и длящимися, например, то же самое убийство, но через голодомор. Такое насилие охватывает период времени, исчисляемый днями и даже месяцами, начиная со времени когда умысел начал реально воплощаться и до времени наступления смерти. При этом следует чётко различать продолжительное действие, пусть даже оно разделено несколькими этапами, различными по времени, от многократности (множественности) преступлений, однородных по сути, но не связанных единым умыслом. Вот пример длящейся кражи: вчера вырубил сигналку, сегодня ломанул запоры, на завтра выгреб товар. Либо же объём похищаемого был большим и его выносили несколько ночей частями. Это – одно деяние, растянутое по времени и разбитое несколькими этапами. Но вот жулик разок вынес с фатеры добра сколько мог и одним поиском ценного. Скрылся. Затем покумекал, может чо прочухал в спешке, и ещё разок лукнулся в ту же хату, нашёл, вынес ещё чуток. Здесь две самостоятельные кражи. Да, грань тонкая, но необходимо по каждому различимому и отделённому друг от друга во времени элементу выяснять связанность умысла, и если деяния самостоятельны не только преступными эпизодами, но и различимыми целевыми актами, устанавливать время совершения по каждому совершённому действию.

Череда временных событий непрерывна. Что-то происходило до преступления и вело к нему, а кое-что – после. Неверное определение одного временного звена в цепочке, на поздних стадиях расследования может необратимо порушить обвинение, когда будет доказано, что в это же время происходили совсем иные события, вплоть до алиби. Хотя такие сюрпризы не станут отрицанием самого факта преступления, но потребуется коренной пересмотр обстоятельств дела, а если производство по делу к тому времени уже находиться на судебной стадии, то вероятно и оправдание или прекращение преследования. Худшим для мусоров сценарием может случится разоблачение произвольности самого обвинения, фальшивости собранных доказательств, незаконности действий, как раз и приведших к ложным выводам о времени.

Одной из эффективных мер защиты является возможность заявить об алиби – нахождении в момент совершения преступления в другом месте, нежели место преступления. Момент – это достаточно краткий отрезок времени, и таковым может быть течение минут, с натяжкой – час, но никак не годы-месяцы-недели. Соответственно, неопределённость во времени совершения преступления в близком к моментальному его выражению, фактически может лишить возможности заявить об алиби, а тем самым повлечь и нарушение Права на защиту. Кроме того, временная неопределённость не позволяет сколь-либо достоверно выяснять все иные, предшествующие или последующие преступлению события в тех же целях защиты. Мало ли что важного происходило в те связанные с делюгой времена.

Это головная боль для расследования – чётко, однозначно установить время преступных действий. Особенно это касается преступлений, обнаруженных со значительным запозданием или по которым нет прямых улик (так называемые неочевидные деяния). Природа (мать наша) беспощадно уничтожает следы, экспертные методики и техника далеки от совершенства, документы теряются, а память людская мутнеет в летах. Получаемые доказательства не позволяют точно выводить дату событий, тем более время.

Процессуальный закон не уточняет значение понятие «время». В таких условиях мусора прибегают к более размытым и объёмным формулам: около 16 00, утром, в ночное время, ближе к полудню, после 10 40, не позднее (не ранее) 6 30, примерно с 20 00 21.10.2002 г. по 2 00 22–10.2002 г., осенью 2007 года, … и тому подобные выверты. Могут и откровенно приперчить заметками: «Более точное время следствием не установлено». Ай, да красотулички! Оправдываются тем, что подобные значения так же являются выражением времени и, формально, никаких нарушений в этом нет. Могут мусора, например, ссылаться на норму ст. 5.21. УПК, где употреблено понятие «ночное время». При этом не желают внимать, что здесь речь идёт о промежутке времени, а не о фиксированном значении момента. Лукаво не дочитывают и саму норму, где второй половиной разъясняется понятие «часов».

Когда обвинение охватывает наиболее широкий временной период, допустим указывая «после 1000», они этим страХуются на случай дальнейших возможных уточнений. В таком случае они могут твёрдо считать, что ранее 1000 преступление не могло быть совершено. Но вдруг защита представляет доказательства, что не было преступных действий именно в 1000 того злополучного дня. Что ж, тогда для определения времени события имеются все любые другие, последующие и после 1000 часы. Они – те часы ведь также охватываются формулировкой «после 1000…». То есть ошибки со стороны обвинителя как бы и не будет. Здесь примерно определяется только начальный предел, а последующих границ нет вовсе, они остаются открыты для корректировок. Все последующие после 1000 часы, дни и годы – все они равно относятся к «после 1000». Очень удобно… Или что могло бы означать «около 1600»? Гениальная формулировка! Любое время, как до 1600, так и после, включая сам этот час, даже за дальними пределами от него, будь-то 1500 или после 1700 – верны фомату; все эти времена с тем же успехом, пусть и в натяжку, но могут считаться «около». Все такие окружные времена остаются в рамках указанных допущений.

И это ещё цветочки-лютики. Встречаются и более призрачные, замысловатые временные дебри. Пожалуйста:

… Владя встретил Петю Около 1800 в придорожном кювете. Помолотив языками немного Засобирались в путь-дорогу. Затем, проехав город Клин В автомашине ВАЗ-2101, Тормознули у речки Лысок, Чтоб сменить пробитое колесо. После этого проследовали в лесополосу, Где, колупая козюльки в носу, И проклиная всё на свете, Ножом зарезал Владя Петю…

По таким и подобным формулирвочкам определяется только предположительное время встречи и некоторая последовательность событийных действий (потом,…затем,…следом,…). А собственно время резни не указывается как таковое. Это обстоятельство объёзжают юзом. И на вопрос «Когда зарезал?» четкого ответа мы не обнаруживаем.

Всякий ли из нас способен вспомнить подробности какого-либо будничного дня, месячной, тем более годичной давности? А вспомнишь, так веры обвиняемому не много. Тогда найдутся и могут ли быть убедительно подтверждены события считанных часов того же серого дня от свидетелей? Какие-то моменты мы можем из памяти выхватить, но указываем на них только с долей временной погрешности. Но вдруг твоя блестящая память тебя не подвела, и ты категорично возражаешь обвинению, заявляя следаку: Я, бля, не совершал и не мог совершить преступление около 1600, 31 июля прошлого года, так как в это время я находился на соседней улице Ленина у дома № 0, стоял-шмалил, в руке держал бидончик с кислотой, потому как возвращался из «Гальваники». Помню ещё, что засмотрелся на крупногрудую тёлку, меня окатил из придорожной лужи джипарик, и со злости и вослед ему…, смеялись дети, а в небе высоком гудел самолёт, рейса Москва-Адлер № 2856. Я ещё подумал: «На хрен он гудит-спешит, когда такие тёлки рядом…».

Нет, курсант, выход здесь видится только один. При такого рода размытых временных формулировках тычь в харю мусорам неконкретностью обвинения в части события преступления, о фактическом неустановлении этого события и нарушении Права на защиту. Как минимум, требуй уточнить время деяния, чтобы заиметь возможность представлять доказательства непричастности своей в рамках однозначных временных границ. О непонятности подобного обвинения заявляй и во время его предъявления, и в подготовительной части судебного разбирательства, когда вопросы о понятности обвинения тебе будут ставиться и выясняться твоё мнение (отношение к обвинению).

При этом любые уточнения и разъяснения, во-первых, не могут изменять существенно сформулированное ранее обвинение (ограбил около 2000, уточняю – в 2115), а во-вторых, будут своевременны только в ходе формирования самого Обвинения, так как любые изменения должны вноситься в обвинительные акты. Только после этого появляется возможность конкретные утверждения опровергать, заявлять алиби в формате «момента» времени, который не согласуется с формулами «около…часов».

Б. Место совершения преступления. Таким местом является тот обособленный участок территории, определяемая и скоординированная в пространстве зримыми границами площадь местности и размещения человека или других материальных объектов, где были совершены преступные действия. Это место может и не совпадать с местом наступления вредоносных последствий. Местом преступления являются только природные площади на суше, воде и в воздушном пространстве, а также рукотворные вместилища: комната, салон авто, помещения кораблей и самолётов… Но в любом случае устанавливаемое место должно иметь привязку к окружающим другим объектам, в свою очередь прочно связанными с землёй и сориентированных между собой (так называемые «недвижимые объекты»).

Плёвое дело, когда место располагается на суше и среди объектов, имеющих индивидуальные особенности. Проблемы возникают в случаях, когда дело имеют с открытыми или подвижными участками, при однородном ландшафте больших площадей (степь, пустыня, водные и воздушные бассейны).

Ещё сложней, когда место связано или находится внутри движущегося объекта (автомашина, поезд, морское судно). Те сложности возникают в определении устойчивых координат, привязке к местности. Например, тайное хищение гаджета произошло в салоне рейсового автобуса, двигавшегося маршрутом Москва-Якутск без остановок. Факт хищения обнаружен только по прибытию к берегам Лены. Как установить место совершения кражи? Твёрдо можно лишь утверждать, что деяние случилось внутри транспортного средства. А где именно по местности, если объект наш движимый по сути, реально двигался длительное время и в протяжённом пространстве? «Хрен его знает» – ответит любой сыщик. Хрен-то может и знает, но молчит. Мусора выкручиваются в подобных случаях так: кроме салона автотранспорта указывают на «участок федеральной автодороги Ы-13 Москва-Якутск» с оговорочкой «более точно установить место хищения в ходе расследования не удалось». С таким же успехом можно ссылаться на всю колесом катанную поверхность Земли. Единственной надеждой для мусоров остаётся, что может сам похититель внесёт уточнения, а по приведённым в обвинении формулировкам защита не будет придираться. На суд не оглянутся. Правосудники вполне удовлетворятся предложенной формулировкой, так как с пониманием относятся к проблемам «более точного установления обстоятельств». А ты не ходи на их поводу. Подобные утверждения явно недостаточны, ущербны. При этих условиях обвиняемый вправе заявлять комплексом и о неустановлении события преступления в части места его совершения, и о нарушении Права на защиту. Кража одного предмета не является длящимся преступлением, не может непрерывным образом осуществляться часами, объективно не может растягиваться по многокилометровой длине. Поэтому в подобных ситуациях мусора пытаются обойтись ссылкой лишь на салон транспорта (место) при сопутствующем указе, мол, авто во время хищения находилось в движении по определённому маршруту.

Определение Места совершения преступления должно быть обеспечено столь надёжными ориентирами в пространстве, которые бы позволяли любому заинтересованной морде безошибочно, по одному лишь описанию вновь обнаружить это место. Иначе невозможным станет, например, повторный осмотр Места преступления или проверка показаний обвиняемого (свидетеля, потерпевшего) на этом месте. Во-вторых, указы на протяжённые площади Места преступления в таких случаях безусловно размывают и время совершения деяния. Такое положение препятствует заявлениям алиби.

Если всё же преступление носило длящийся характер, было начато в одном месте, а закончено – в другом, то местом, по сложившейся практике признают место завершения преступных действий. С этим тоже не легко согласиться, так как при таком раскладе все предшествующие событийные Места не считаются криминальными «сценами», хотя в действительности на определённых этапах преступление в тех Местах совершалось и реализовывался преступный умысел. Вот, допустим, моложавый нарик решил ширнуться мулькой сранной. Наш кайфуша бо; шки маковые надрал в огороде тёти Клавы, подсушил на чердаке бабы Любы, сварил на своей хате, в кострюльке снёс балдёжное варево к корешу Семёну. На семёновом стойбище наркоша варево подмолодил, отфильтровал, отжал, зарядил в баяны и жахнулся с Семёном на пару. Вопрос: где совершено изготовление наркосредства? А изготавливалось оно в разных местах, значит каждое из этих мест и является в совокупности местом совершения преступления. Верно? Но мусора укажут только на семёново жилище. Им так проще.

Содержательно различаются, а потому не надо путать «Место совершения преступления» и «Место происшествия». Они, эти Места, конечно, могут и совпадать. Что чаще всего и бывает. Как, например, в случаях виновных автоаварий со смертельными исходами: происшествие имеет место там же, где случились преступные действия кого-то из участников ДТП. Но в порядке расследований Местом происшествия обзывают любое место, где обнаружены следы и признаки преступных действий. Так всегда бывает при обнаружении трупов с признаками насилия. Тогда Место обнаружения сличают с Местом происшествия. Но это ещё не значит, что именно в этом месте были причинены смертельные телесные повреждения. Правда? Преступление могло быть совершено совершенно в другом месте (которое и должно признаваться Местом преступления), а труп злонамеренно удалён был прочь.

В.Способ совершения преступления.

Это обстоятельство определяет, каким образом, какими силами, приёмами и с привлечением каких средств осуществлены преступные действия. Чёткое установление данного обстоятельства позволяет выяснить и охарактеризовать сопутствующие преступлению возможности, способности, зарождение и крепость умысла, сложившуюся обстановку по внешним условиям и по взаимоотношениям преступника с объектом посягательств его. Если запоры вскрыты и из коего места похищены ценности, то разумно считать, что промышлял опытный взломщик по слаженной схеме. А вот у дороги девка лежит, насмерть каменюгой придорожной пришибленная. Можно выводить из этой картинки, что конфликт случился у неё внезапным, убийство девы этой загодя не планировалось (хотя и планер рядом порушенный валяется) и не было оружейных заготовок с подбором места для расправы. Правда, нападавший не мог бы твёрдо рассчитывать на наличие такого камешка в конкретном месте, орудие такое избрано случайно-попавшимся под руку по обстановке. Естественно – это всё только предварительные версии, так как злодейства могли быть коварно спланированы, а обстановка инсценирована именно с расчётом на наши с тобой впечатлительность и такие рассуждения, с целью путанки следов. Но это всё вытекающие, производные от способа характеристики. Сами способы определяются юридической оценкой: в первом случае – (как?) путём взлома и незаконного проникновения; во втором – (каким образом?) путём ударов в жизненно-важные органы, с помощью физической силы и камня, использованного в качестве оружия.

Способов совершения преступлений всеразличной их направленности природа и "изобретательность" человека обнаружили нечислимое множество. Развитие мысли в любых видах отношений и в любой сфере познаний, кроме полезности и прогрессивного "во благо" отзывается использованием этих же знаний "во вред", порождая всё новые ухищрённые способы совершения преступлений. И ещё под вопросом, какие силы в действительности движут более прогрессом: положительные или отрицательные начала (способности) в каждом из нас, или где-то на границах этих проявлений твари творчески творят. Регулярно при расследованиях всплывают всё новые, ранее не ведомые даже профильным профи способы. Что приводит к следственным ошибкам вплоть до не установления событий преступлений, ввиду неспособности мусоров понять применённый способ.

Г. Цель преступления. Даже блохи скачут ночью между прочим неспроста. Тем более человековы поступки и действия, включая такие крайности, как преступления, – все они от похоти, намерений и целей, все они направлены на результат. Это условие распространимо и на так называемые невменяйчики. Если наука до сих пор не в состоянии постичь природное содержание психики и внутренней движки у отдельного сегмента людей (дураков ли?), а идёт по пути объявления их больными, недоразвитыми – это только беспомощный сговор большинства. И это вовсе не значит, что действия «невменяемых» бессмыслены и бесцельны всякий раз.

Целенаправленность действий зависит от желаний, побуждений. От характера целевых векторов напрямую зависит состав преступлений – наличие совокупности характерных признаков деяний. В результате действий преступные цели могут быть не достигнуты по каким-либо внутренним (отказ, слабина…) или внешним (вмешательство…) причинам. Реально наступившие последствия без установления оконечных целей совсем не отражают целостную картину события преступления. Например, совершён поджёг дома жилого. Пламена; потушили, жилец эвакуирован. А вот ведь, установлена цель поджога – убить того жильца, превратить его в Не-жильца на Этом Свете. Тогда, исходя их этих целей – преступных намерений, и само событие определяем не по составу "обычного" поджога и уничтожения имущества, но покушением на убийство, то есть – не оконченным причинением смерти.

Возможно по совокупности внешних приметностей и признаков судить о действительных целях и намерениях. Как, например, в приведённом случае поджога: ежели будет установлено, что поджигатель достоверно знал о нахождении в доме терпилы, имелись сурьёзный конфликт, неприязнь или иная мотивация рулила им, а основными очагами пожара явились дверные и оконные проёмы – то есть места возможного упасения от огня, выбраны предутренние часы, когда слаще сны, и прочее. Но чаще, что все эти атрибуты туманны и предположительны только. Истинные цели таятся в сознании и памяти виновника. Тогда установление целей будет во многом зависеть от объяснений самого подозреваемого. И в отсутствие серьёзных противоречий и опровержений именно эти объяснения и должны приниматься за сюжетную основу при установлении целей.

Сознание человеков – крайне пластичный и зыбкий инструмент. Оттого цели действий могут меняться даже в ходе уже начавшихся действий. Наряду с одной целью могут ставиться и несколько таких, что достижимы одним деянием. Отдельные виды составов преступлений или их отягчающие/смягчающие признаки напрямую обусловлены целями (разбой: цель – завладение чужим имуществом; убийство с целью скрыть другое преступление: цель указана буквально; убийство при превышении пределов допустимой самообороны: цель – всё-таки оборона). При одних и тех же последствиях (смерть человека), цели действий виновного различны (преодоление сопротивления; умышленное причинение смерти; причинение смерти по неосторожности), преступность деяний определится разными нормами УК РФ (ст. ст. 162.4, 105.2, 109.1), что повлечёт различную ответственность-наказание (от 8 до 20 лет лиш. св. или пыжик / ограничение свободы до 2 лет или на тот же срок колонии).

Повторимся, от того, насколько сам виновник убедительно объяснил свои цели и намерения, в согласованном восприятии этого с другими доказательствами, тем и будет в конечном счёте определяться целевой состав деяния, а значит и участь виновника. Молчание или невнятное мычание обвиняемого развязывает воображение следаков, и они "накручивают" свои собственные установки, обычно в сторону наиболее тяжких составов, с оглядкой на то, что смягчить обвинение "всегда успеется" и суд, если что, подправит их. Ну а мы с тобой в головах держим "запасные аэродромы", помяту;я о том, что и любое событие может в своём развитии очень значительно отдаляться от первично заданных целей. Так бывает при эксцессах преступлений: преступный результат, последствия оказываются более тяжкими, чем это можно было осознавать при реальных намерениях, а развитие событий выходит из-под контроля виновного, ввиду вмешательства "независимых" от его воли сил. Туманно выражаюсь? Тогда примером. Ты скрысил у лоховатого туриста видеокамеру (тайное хищение – ст.158 УК РФ), и тебя задержали на месте преступления с поличным. С кем не бывает? Но ведь могли быть у тебя и другие цели изъятия той же камеры. Был ли то розыгрыш, например? Точно. Ты хотел шуткануть с целью оконфузить этого раззяву и поржать над его метаниями. Некоторые придурки получают удовольствие от "чёрных" розыгрышей и провоцируют подобные ситуации смеха ради, но не умысла злого для. Красть-то и присваивать никто не собирался, и по прошествии энного периода публичных потех, камеру бы туристу вернули, да ещё с записанным на ней же роликом "Не будь лохом!". Вполне себе убедительная версия. И по ней цели (временного) изъятия имущества исключают тайное хищение (кражу), то есть действия не будут являться криминальными по природе. Это исключает уголовную их квалификацию и преследование.

А может и обратный случиться сюжет, когда ты шёл на грабёж той же камеры. Выхватывая из рук терпилы сей аппарат, не рассчитано толкнул законного владельца, и он в падении летально голову себе разбил. Разве ты намерен был изначально или в ходе нападения мокрушничать? Нет. Это – чистой воды инцест… тьфу ты, эксцесс исполнителя.

4.1.2. Причастность к совершению преступления

В то время, как христианская паства (стадо) причащаются, поедая тело и спивая кровь Спасителя своего, судоскотское причастие – тот же каннибализм. Но в судейском ритуале «спасители» будут пожирать твою плоть, обнаружив твою причастность.

Только своим мнением посчитал нужным обособить это обстоятельство и включить его в число важных, вслед УПКовскому перечню. В самой статье 73 УПК данное обстоятельство не прописано заслуженной строкой. По неясным причинам Закон не закрепил вопрос причастности в число обязательно доказываемых обстоятельств. Однако это обстоятельство самостоятельно по значению, не может быть отнесено ни к событию преступления, ни к иным, как их составляющее, и должно располагаться вторым номером – доказываться после события и до виновности, соответственно весу. Необходимость самостоятельного доказывания причастности подтверждается, например, положениями статей 299.1.2., 339.1.2 УПК, руководствуясь которыми суд (присяжные заседатели) решает, доказано ли, что деяние совершил подсудимый – то есть причастен ли подсудимый к совершению конкретного деяния. А как же, позвольте полюбопытствовать, будет суд решать этот вопрос о доказанности или не доказанности, если никто и не принимал мер по доказыванию причастности, так как и доказывать такое обстоятельство Закон не обязал мусоров? Во как! Этими противоречиями и прорехами в Законе (а я их считаю намеренными) вполне успешно пользуется сторона обвинения. Отдельным регламентом они не вывозят на обсуждение, соответственно и не обосновывают в ходе расследования Причастность обвиняемого. Лишь вскользь касаясь фактов, мусора не представляют доказательств о причастности. Не обязаны, видите ли. Зырь сюда: нормы о содержании обвинительных актов (ст. 171, 220, 225 УПК) формально освобождают мусоров от этих напряг. На поверхности получаем, что сам суд себе же доказывает причастность подсудимого, сам внутри себя переваривая эту тему. Но мы-то понимаем, к чему это ведёт – верно, к нарушениям Права на защиту и конституционной гарантии порядка доказывания. Нам остаётся упрямо сейчас исходить из обязательности доказывания причастности. Потому, кратенько обсудим и это обстоятельство.

Любое преступление происходит в результате деятельности человека – действий, запрещённых Законом, влекущих вред (ущерб) другим людям или интересам сообщества с карательным итогом для виновника. Несомненно, вред может быть причинён и участием других, не людских сил, например, со стороны природы или живых существ, не относящихся к людским особям. Но преступлением действия стихий и живности являться не будут. Нельзя признать преступным элементом и привлечь в уголовном порядке к ответственности, допустим, дятла, пробившего череп электромонтажнику. Безнаказан останется селевой оползень, порушивший твою хибару у подножия горы. Нет криминала в собачьих укусах и рухнувшем под тобой табурете. Ты можешь, конечно, их всех осудить, даже казнить, но это – расправа над тенью.

После того, как мусора установят случившееся – то бишь, событие преступления, и установят причину, источник этого случая – деятельность (действия или бездействие) человека, здесь и родится вопрос о причастности: какая гадина на такое сподобилась, кто автор действа и причинитель вреда, с кого спрос вести. Перво-наперво определяют общий круг подозреваемых – тех лиц, кто был вероятностно способен совершить такое безобразие и у кого имелись причины так поступить по личным склонностям или вследствие сложившейся обстановки. Нет хлопот, когда конкретный подозреваемый обнаруживается сразу – на основании явных и прямых изобличений против него. В других случаях предпочитают метод исключения: путём вычленения из общего числа подозреваемых – тех, в отношении кого имеются твёрдые оправдания или алиби, вплоть до остатка в одного или нескольких человек, в чьём отношении подозрения в сопричастности не развеяны. Джем-гейм. Вначале выбирается подружка игрой "вышибалки", затем устаивают игрище "на раздевание". Поочерёдно шулер срывает тряпки, чешуйки, скорлупки в порядке разоблачения. Всё так нудно и натужно, и страсть, как хочется дорваться до ядра. А там… рёбра торчат, прыщи и сабельный шрам. И никакой презумпции невинности. При отсутствии очевидных виновников включаются правила преследования того, на ком больше подозрений. Такого сгружают в костоломный маховик, кольца вокруг бедолаги сомкнуться, и имя теперь ему – Сатурн.

Если всё же с подачи мусоров следовать идее, что вопрос причастности – составляющая вопроса о событии преступления, то оценка причастности складывается из комплекса обстоятельств происшедшего, характеристик предполагаемого преступления в сравнении с характеризующими данными по подозреваемому. Орган расследования должен установить: находился ли подозреваемый во время совершения преступления в месте его совершения; располагал ли подозреваемый физическими, техническими, интеллектуальными возможностями и способностями совершать такие преступные действия; какими мотивами и целями руководствоваться мог подозреваемый; насколько убедительны и надёжны все имеющиеся против подозреваемого фактические сведения и есть ли исключающие его причастность обстоятельства, а если есть, то как распорядиться информацией по этому поводу. Собранный массив доказательств в поддержку версии подозрений или опровергающий причастность в конечном итоге и должен решить судьбу подозреваемого: обвинить и предать суду или вольную дать.

Гига-усердий потребуется, чтоб тормознуть единожды раскрученный маховик преследования. Во многом это зависит и от того, насколько своевременно человек узнаёт о наличии против него подозрений и буде сподобен опровергать фактами претензии мусоров. Маховичная инерция страшна её силовым и слепым преодолением объективных фактов и возражений от защиты. Это уже свойство Молоха в руках упрямых негодяев.

4.1.3. Виновность, форма вины и мотивы

Причастность к совершению преступления ещё не означает виновности. При совершении какого-либо поступка, сколь ни был бы он отвратителен, не всякая тварь двуногая может правильно понимать значение своих действий (или бездействия) с точки зрения опасности последствий от них для окружающих людей, государства-сообщества и для самого себя. Человек может быть недоразвит психически, быть дичком, то есть не воспитанным нравственно или в рамках общепринятых правил поведения. Некоторые попросту заблуждаются относительно правильности, полезности, вредности, запретности тех или иных действий (бездействия). Что понту наказывать человека, если он не может уяснить, отчего его казнят. Нет проку, если и обществу останется непонятным основания преследования в отношении умалишённого. Это станет не более чем слепой местью овощу за то, что он незрелый.

Уголовные преследование и наказание, опираясь на строжайшие запреты по УК РФ должны сами по себе быть ориентированы и достигать свойственных им задач и целей. В частности, карательный механизм может (и должен!) включаться только в отношении тех, кто понял, понимал, мог понимать (осознавать) противоправность своих действий, возможность наступления вреда от них, неизбежность расплаты. Так же как и терпилы, общество в целом должны через преследование, осуждение и взыскания от преступника получить наиболее полное удовлетворение своих утрат, достигать восстановления баланса интересов и условленного порядка. Но если совершитель преступления не способен был правильно оценить реальный характер своих действий с неизбежностью последствий от них, не мог он осознавать вредоносность, например, в силу психического нездоровья, то все правоохранные потуги окажутся бессмысленными. Справедливо ли наказывать солдата, убившего в бою другого солдата, но противника, когда он руководствовался приказом и чувством долга защиты отечества? Но ведь он всё же убивец по сути? Какой резон линчевать слабоумного за поджог сельского клуба? Поэтому и непреодолим вопрос о виновности, вопрос о вменяемости – допустимо ли вменять в вину совершённое?

Система воспитания в обществе в целом построена так, что большинство при достижении совершеннолетия в определённой степени знают и понимают существующую систему ценностей и уголовных запретов, способны становятся соизмерять с этим объём дозволенностей. Даже не изучая специально уголовные положения, человек разумом своим усваивает основные заповеди. Может быть и сомнительна установка, что незнание Закона не освобождает от ответственности за его нарушение, но всё же признаем, что здравомыслящий пипл не может не знать основных правил поведения, должен знать существующие ограничения, способен сопоставлять свои поступки с интересами других. Можешь и не соглашаться с этим по каким-то там своим разумениям. Я и сам-то не со всеми указками этих догм согласен. А один хрен, в нормальном человеке по нутряной природе (в меньшей степени) и по воспитанию (в большей) в башке срабатывает при случае соответствующем тумблерочек "не-зя". С этим позывом любой из нас способен заведомо знать, что нельзя без разрешения присвоить чужой кошель; нельзя без взаимного согласия трахнуть девицу; нельзя отымать здоровье (и жизнь тем более) другого, когда не тобой это даровано… А льзя только при отсутствии прямых запретов. Исходя из этих и некоторых прочих принципов и требуется устанавливать (доказывать) виновность в ходе уголовного судопроизводства.

В отличие от колхозанного понимания, когда "вина" запросто понимается как "причастность", действительное процессуальное содержание понятие Виновность облачено совершенно в иные свойства.

Виновность напрямую связана с психическим (сознавательным) отношением обвиняемого к собственным действиям. О виновности допустимо утверждать, когда имеются достаточные доказательства, что обвиняемый полностью и адекватно оценивал происходящее с его участием (в его присутствии), его действия контролировались его восприятием и желаниями, он руководствовался собственными волей, соображениями, страстями, целями, понимал грядущий итог. Либо по всей логике событий и здравому рассудку не мог не понимать возможных последствий. Виновность взаимосвязана и зависит от наличия умысла или преступной неосторожности, самонадеянности. Всё разноформие вины приведено в нормах Главы 5 УК РФ. Здесь оговаривается, что все составы преступлений считаются умышленными действиями, за исключением тех, где специально отмечена "неосторожность".

Различение умысла на прямой или косвенный, при том, что преступник осознавал опасность и последствия, зависит от наличия желания по наступлению таких последствий либо, если прямого пожелания не имелось, но определённые последствия осознанно допускались (предполагались) исходом или преступнику было безразлично – наступят эти последствия, не наступят ли они. Так же и неосторожность разграничивается на два автономных подвида: по легкомыслию, если последствия предвидятся, но необоснованно и самонадеянно считаются едва ли возможными; и по небрежности, когда последствия являются в общем-то непредсказуемыми, но при условии должной предусмотрительности такие плачевные результаты всё же можно было предвидеть и пытаться их хотя бы предотвратить.

Нетрудно заметить, что при одинаковых последствиях и при наличии виновности, формы этой виновности влияют на определение состава деяния, которые существенно могут отличаться по тяжести и наказанию. Неосторожные преступления всегда и справедливо считаются менее тяжкими, и по виновности в совершении таковых Закон более снисходителен. Да только не просто устанавливать наличие вины, тем более её форму, не говоря уже о подформах. Так как эти категории относятся к психической и духовной ипостаси, -

Категорил Стас Настасью По курчавым ипостасям. Припев: Ипостаси, ипостаси, ипостасечки мои.

– то есть внутренней, сакральной жизни человека, когда даже его самоличные указания на характер виновности не задорого продашь. Для пущей достоверности требуется проникновение во внутренние миры. Невозможно, недоступно. Реально это могли бы осуществить, наверное, некие духовные существа, типа бого-ангелов и прочих компетентных небожителей. Но эту публику в свидетели и эксперты не дозовёшься.

Решение вопроса о виновности относится к ведению судей, за ними последнее слово. Судьи – те тоже, невесть какие психо-духовники, что по наитию крайне поверхностно разбирают такие проблемы. Пытаются виновность оценивать по доказательствам – показаниям самого обвиняемого, свидетелей происшествия и поведению предположительного виновника, по различного рода характеризующему материалу. Но в большинстве случаев обращаются к специалистам – экспертам психологам и психиатрам, за основу берут их Заключения, а фактически прячутся за выводы этих брейн-диггеров.

Как открываем мы такие Заключения и в каждом первом из них обнаруживаем выводы, типа: на время совершения преступления Гриша мог осознавать характер своих действий и руководствоваться этим… и подобная пурга-метель. Это не доказательство вины, а хрен собачий, ужо; вые выкрутасы. Вникни овен. Эксперт не вправе определять преступность деяния. Слово "мог" выдавливает выводы в разряд предположений (а мог и не осознавать, мог и не руководствоваться). Это гипотезы о возможностях но не констатация фактов… Кроме того, что Закон запрещает обвинительное использование предположений, само отсутствие категоричности, пространность рассуждений не дают повод вообще утверждать что-либо. Такие выводы во многом провоцируются самими вопросами к эксперту (мог ли Гриша?…) и подлежат безусловному исключению. Что тогда остаётся? Да практически вакуум (хотя и из вакуума бомбы лепят). Решения о виновности в приговорах, тем более в обвинительных решениях следствия обосновываются словесной кашей несваримой. Суды, например, могут преподнесть формулировочку: несмотря на непризнание, виновность Гриши подтверждается следующими доказательствами… И далее приводится абсолютно произвольный перечень доказательств, содержащих всяко-разно сведения, в которых ни слова, ни намёка в поддержку умысла или неосторожности, где не обнаружится сведений о психической составляющей.

Через виновность устанавливает суд и вменяемость обвиняемого: возможно ли тому вменить в вину содеянное. Здесь состояние "вменяемость" означает положение человека, когда он может быть привлечён к ответственности при его установленной виновности, иными словами, когда спрос с чела есть, и он способен ответить перед миром за свои проделки. "Невменяемость" не во всяком случае понимается и отождествляется слабоумием (бытовое понимание), но и любым иным состоянием или наличием внешних факторов, которые препятствуют вменению, например, при малолетнем возрасте виновного или при ложной компетенции "должностного" лица, освобождающей от ответственности за должностное преступление. Но мусора редко вникают в эти нюансы и Вменяемость рассматривают только с психической точки зрения. Только поэтому следаки и судьи рассмотрение данного вопроса слепо передают на разрешение психиатрам. И следом получают от халатов Заключения: "…При таких обстоятельства Г. на время совершения деяния следует считать вменяемым." Подобные выводы без стеснений далее приводят в обвинительных актах, включая Приговоры. Вода святая в ступе. Выражение "при таких обстоятельствах…" оставляет пути для отступлений на случай, если выяснятся вдруг другие обстоятельства (дела), или если те же обстоятельства приобретут иные оттенки. "Следует считать" – это всего лишь предложение считать, полагать. В этом высказывании отсутствует категоричность. Ну, ни лиса ли рыжая, эксперт наш? Почему он прямо не заявит: Гриша является и являлся вменяемым(?), но применяет такие хлипкие рекомендации, когда и "считать" – это не "признать". Нет, эксперт не то чтобы боится ошибиться, он попросту не в состоянии дать объективное и бесспорное заключение, он и не горазд на категоричные отрицательные выводы, а, в силу скотьей зависимости и ссанности, не желает быть прямолинейным. А вот суды не столь застенчивы и свободно опираются на подобные сведения, как на доказательства вины. Свободно… до тех пор, пока ты не оскандалишь это безобразие.

А ныне мы можем только констатировать, что такое обстоятельство как Виновность вообще не доказывается в уголовных делах, в процессах по существу не обсуждается и в Приговорах не обосновывается. Это видно даже из поверхностного анализа судебных разбирательств, из содержания обвинительных актов. Начиная с обвинительного постановления и далее, в обвинительных заключениях, в судебных следствиях и прениях сторон, по Приговорам и Кассационным определениям, мы к удивлению нигде-нигдешеньки не встречаем обсуждений умышленности действий: прямой умысел или косвенный, а по неосторожности: легкомыслие случилось или небрежность. Если следаки и суды выяснение этого считают незначимым, то Закон для чего-то делает по этому поводу разгранички и оговаривает особенности, без которых не выстроятся обоснованные выводы о характере вины. Да, и не достаточно лишь упомянуть форму вины, необходимо доказательства всему представить. Без выполнения таких условий вопрос вины вообще не может быть всесторонне исследован.

Я считаю, что законодатель рамсы попутал, когда позволил присяжным заседателям решать вопрос о виновности. Если уж редкий профессиональный судейка способен чётко разобраться в психических аспектах состояний и действий обвиняемого, тем более не по зубам этот корм для судей от народа. Для решения таких вопросов им необходимы собственные знания и опыт, хотя бы для того, чтобы критично оценивать выводы психиатрических экспертиз – краеугольных доказательств по виновности и вменяемости. Краткие пояснения существа понятия "виновность", как это вывозится по напутствиям к присяжным от председательствующих судей, полной ясности присяжным не могут дать, явно не достаточны. Когда заседателей призывают решить в Вердиктах вопрос "Виновен ли…?", они откровенно не врубаются в проблему, и их решение в этой части никогда не объективно, не адекватно проблеме, произвольно, а фактически является дублированием предшествующего вопроса о причастности.

И последнее. Не правильно и безответственно устанавливать виновность через выяснение этого вопроса у самого обвиняемого. А Закон это допускает. У обвиняемого выясняют, признаёт ли он себя виновным, и факт такого признания приводят в общем перечне доказательств, подтверждающих виновность, а отрицание (отказ) вины может повлечь ужесточение наказания по причине "не осознал". Вопиющее свинство. Но опять же, чтобы получить близкий к достоверному ответ, требуются и соответствующие разъяснения и понимание "виновности" самим обвиняемым. А разве допустимо добиваться самооценки виновности у человека, чья вменяемость ещё не выяснена? А признание вины, само по себе, разве всегда соответствует действительному душевному состоянию заявителя? Но и любые разъяснения "виновности" заведомо могут считаться произвольными, так как понятие это Законом не раскрывается, а толкования от правоприменителей и теоретиков права не только разнятся, так ведь и противоречат друг дружке. Да и сама психиатрическая практика – полный волюнтаризм. Такая фигня, курсант.

Мотивы, наряду с целью определят наличие, содержание или отсутствие умысла, и тем самым и обстоятельство виновности в целом. Мотивы – это те побудительные причины, что склонили человека к совершению конкретных действий. По дикой традиции это обстоятельство оставляют без отдельного доказывания. Изредка, в общих выводах проскальзывают поверхностные упоминания причин преступлений, а также намёки о наличии доказательств, которые предлагают угадывать в гуще обвинительных сведений. Такие выводы не поддаются внешней проверке, так как отдельной строчкой в обвинительных актах мотивация не доказывается. И это самостоятельный повод для обжалования таких решений.

4.1.4. Характер и размер вреда

Любое преступление разрушительно по сути, является вредительством не только в отношении жертв преступлений, но и для самого виновного. Так как преступник наказуем, значит, сосватан он будет за страдания и утраты, а не приобретёт каких-либо дивидендов, как мог бы загадывать он сам изначально по своим «подвигам». Но указанное обстоятельство вреда здесь подразумевает только вред, причиняемый жертве – потерпевшему или общественным интересам. И, так как одна из целей судопроизводства – возмездие, через меры по исправлению вредоносных последствий, то выяснение характера и размера вреда направлено на обеспечение задачи заглаживания вреда и возможного восстановления всех ущемлений и потерь.

Характер и размер вреда может быть обсуждаем только при наличии самого вреда. Без вреда не выловить и гниду из муда. Отсутствие вреда в любом его проявлении отрицает сам факт преступления как такового. А характеризуется вред тремя его формами: физический вред здоровью; материальный (имущественный) ущерб, моральный вред.

Физический вред выражается в утрате здоровья. Каждый человеческий организм в биологическом аспекте обладает относительной степенью здоровья, которое, в общем-то, не поддаётся измерениям. Не существует, не выработано шкалы здоровья. Абсолютно здоровых не бывает, чтобы из этого отлить эталон (хотя абсолютное нездоровье различимо – оно у мертвяков). Поэтому, для установления объёма вреда выясняется разница между тем здоровьем, что имелось у чела до преступных воздействий на него и тем здоровьем, каким оно оказалось после преступления (остаточный принцип). Но в уголовной практике почему-то не принимается во внимание первоначальное состояние, а выводы делают лишь по наступившим результатам, исходя из обнаруженных телесных повреждений. Некоторые составы преступлений в качестве последствий указывают и такой близкий по значению параметр, как утрата трудоспособности (напр. по ст. 112, 115 УК РФ). Применение такого признака в качестве основополагающего несколько смущает, так как непонятно, каким образом определить утрату трудоспособности, допустим, у изначально нетрудоспособных инвалида или малолетки.

Размер (степень) вреда здоровью оценивается также в трёх величинах: лёгкий вред, вред средней тяжести и тяжкий вред здоровью. Эти степени разграничивают исходя из опасности для жизни и путём исключения возможности наступления более тяжких последствий. Так, лёгкий вред соизмеряют с кратковременностью расстройства здоровья, а среднюю тяжесть вреда выводят из факта не наступления последствий, характерных для тяжкого вреда (ни то, ни сё). Наиболее внятно в Законе объясняется тяжкий вред здоровью. При таком вреде повреждаются жизненно важные органы (мозговина, печенюга, мотор и др.). К тяжкому причисляют и необратимые повреждения других органов, собственно смерть не влекущих, но существенно калечащих органику (утрата ноги, почки, глаза, обезображивание морды лица и подобное). В эту же группу включены и травмы-переломы некоторых телообразующих костюков: позвоночник, череп и рёбра. С самым последним сложно согласиться, так как сам по себе перелом рёбер, если он не осколочно-проникающий, для жизни не опасен и полностью заживляем.

Перечень тяжких телесных повреждений подробно приводится в специальных нормативных актах. Определение тяжести вреда здоровью – прерогатива медиков-экспертов, с целю чего в обязательном порядке проводится экспертное исследование (ст. 196 УПК РФ). Обращаем внимание на неоднозначность предмета доказывания: размер вреда / степень вреда.

А вот для лёгкого и средней тяжести вреда подобный перечней не существует. Отнесение к одному из этих видов каких-либо телесных повреждений осуществляют на основании оценки экспертов субъективно и произвольно. И с этим мнением всегда можно поспорить по его обоснованности. В экспертных заключениях, кроме порой гипотетических оценок, типа: "эту ранку можно считать влекущей лёгкий вред, а вот этот перелом и причинил средней тяжести вред", мы не находим объяснений: почемуй-то эксперт так посчитал, какие нормативы и методики он использовал. Но ты уже вкуриваешь, что любая необоснованность – это произвол.

Материальный вред соизмеряется с имущественным ущербом. Он определяется стоимостью материальных объектов, при условии, что такая оценка доступна исчислению по каждому конкретному объекту. У каждой принадлежной вещи, предмета есть своя цена, которая может быть худо-бедно установлена. Оценка исчисляется в денежном выражении – стоимостью, ценой в российских рублях, даже если реальные посягательства или пост-преступные расходы (убытки) выражались какими-либо чучмекскими денежками, типа баксы или еврики, любыми ценными бумагами и имуществом. Значение имеет только Реальная (рыночная) стоимость – та цена в денежном эквиваленте, которой вещь или предмет обладали на время преступления. Здесь отрабатываются уже правила гражданского права, в чём уголовные судьи откровенно пробуксовывают. На практике мусора обычно принимают в расчёт только заявленную терпилами изначальную стоимость – ту цену, за которую имущество было приобретено как новое. Но мы-то немытые понимаем, что по прошествии времени, любое имущество, даже без его потребления, утрачивает свои первоначальные свойства, а вместе с тем и обесценивается, в том числе и потому, как пользователь этой вещи за период держания приобрёл какие-то благости от наличия её. И ко времени преступления стоимость вещи порой значительно понижается. Пусть даже этой вещью будет какая-либо безделушка, допустим, слоник фарфаровый на камоде бабушки твоей. Его не съесть, ни гвоздь им заколотить, ни рассчитаться им за автосервис. А вот ведь, слоник керамической глупостью своей радовал глаз и в том потребительское свойство своё излучал – расходовался, значит, он некую стоимость всё ж имеет.

Другой «например». Лет 10 назад (не уточняем: на чей зад) Василий приобрёл фалоиммитатор за тыщу рублей. А ныне спёрли прибор у него. С кем не бывает? Но со времени приобретения, ввиду повседневных терзаний Васькин прибор явно обесценился, ни за тыщу, ни даром его никому не впарить на ярмарке секс утех. То обстоятельство, что вибратор дорог Василию как память, как друг, в расчёт не принимаются. Это уже моральные издержки. Для указанного и равных случаев, когда речь идёт о стареющем, расходном имуществе, утрачивающем со временем качественные свойства вещах, их степень износа и остаточная стоимость выясняются только через специальную оценочную экспертизу. Исключением являются предметы роскоши, коллекционные и высокохудожественные вещи (изделия мастеров, редкости природного происхождения, марочное бухло и т. д.), цена которых со временем только растёт. Тот же Васькин "станок", будь он, например, точной и прижизненной копией члена Клеопадлы, мог бы считаться и артефактом, и произведением искусства с мега-стоимостью. Так же и некоторые объекты недвижимости в престижных поселениях, например, камеры владимирского равелина, подворье на Соловках, могут в цене неуклонно прибавлять. Поэтому ко времени хищения или повреждения таковых стоимость возрастает. И тогда требуется вмешательство профессиональных оценщиков для выяснения рыночной (коммерческой) стоимости на время взыскания. Эта цена и будет подлежать возмещению.

В уголовном Законе размер ущерба подразделяют, опять же, на три (священное число!) категории: значительный; крупный; особо крупный. Для двух последних категорий установлены строгие рублёвые ранжиры. А "значительность" оценивается, кроме минимального предела в 2.000 рублей ещё и имущественным положением терпилы (смотри Примечания к ст. 158 УК РФ). Оценка имущественного положения отнесена Законом к усмотрению мусоров. И при отсутствии чётких критериев для этого мусора оценивают своим произволом, по одному лишь заявлению потерпевшей стороны на встречный наводящий вопрос: Для вас ущерб является значительным? – Естественно, значительным. Потерпевшему при этом не спешат разъяснять смысл "значительности", и он свободен в своих оценочных разумениях. Соответственно и доказательств по этим заявкам от терпилы не просят и суду не представляют. Хотя следовало бы обсудить материальный уровень жизни терпилы по многим параметрам: его доходы, расходы, объём нажитого. Ведь разнится существенность утраты 3.000 рублей для одинокой бабуськи-пенсионерки и для навороченного комерса, у кого пуговка на кальсонах дороже стоит.

Неправильная оценка материального ущерба влечёт и ошибочное определение объёма вреда в данной части, а вместе с этим и неверную квалификацию состава преступления, когда с увеличением размеров ущерба состав обрастает дополнительными признаками, ужесточающими наказание.

Особенностью оценки имущественного вреда является тяготение, предпочтение к установлению того объёма имущества, на которое распространялся изначальный умысел преступника, вне зависимости от реальных утрат. Это касается случаев, когда намерением виновного было завладение или уничтожение большего размера имущества по массе и цене, чем это случилось в действительности. Если разбойник нагрел кассу, руководствуясь информацией о лимоне в ней, а там оказалась "кукла" и 20 рублей мелочью, и что же: гоп – не гоп(?). Фигушки. Действия похитителя должны оцениваться по умыслу как покушение на разбой в особо крупном размере (статьи 30 и 162 УК РФ). Мусора не могут разбежаться между двумя конкурирующими составами: оконченным разбоем в 20 рэ и неоконченным в лям, и стараются избрать состав с более жёсткой санкцией, более тяжёлой категории. Хотя очевидно, что похищение 20-ти рублей – это часть не доведённого по независящим от виновника обстоятельствам неоконченного разбоя в особо крупном размере. Обвиняемые и сами путаются мыслью, сваливают в кучу реальный ущерб, который параллельно заявляется в исках от терпил, и ущерб по умыслу, собственно и определяющий состав деяния. Нужно различать: исковыми требованиями обсуждается только размер возмещения (возврата) от утрат, включая моральные издержки, а квалификация размера "ущерба" зиждется на размере посягательного имущества по умыслу, то есть по аппетитам хищника.

Аналогичным образом оцениваются и действия, вредящие здоровью. Вот, паря Валера усталый вернулся с забоя домой и в супружеском ложе спалил жену Танечку с соседом Костиком. Ну, с кем не бывает. Осерчал до крайности Валерка зрелищам низменно-изме; нным и с молоточком да криками "Убью, зараза!" на Татьянку кинулся, получил по-встречной пня по яйкам от Коляна, только лоб жинке расшиб, и тут же ослаб от собственных болей паховых. Здесь действия нападавшего должны определяться как покушение на причинение тяжкого вреда здоровью (или же неоконченное убийство). А реальный вред – ушибы да царапины будут составной частью общего события преступления. Всего лишь.

Морал – порода могучих оленей таёжных. Вред, причинённый такому зверю, именуется «моральным». Шучу. Моральный вред – то нравственные и физические страдания человека от совершённых против него преступнических действий. Без шуток. Такие последствия, хотя и не имеют внешних материализованных атрибутов, могут быть много значительнее любых материальных потерь. Это так. Установление и оценка морального вреда вызывает объективные затруднения у правоприменителя, так как связаны с оценкой духовно-психических состояний человека и способностью самого оценщика проникнуться этим. Усугубляет все проблемы и отсутствие сколь-либо ясных критериев для оценки по суммам денежного удовлетворения вреда. Уже сам по себе формальный перенос моральных издержек только в денежное русло является несправедливостью. Многие потери, например, урон чести и здоровья, безнравственно уводить в финансовый эквивалент. Альтернатив Закон не предоставляет. Хотя можно было бы, как в некоторых дремучих "правовых" государствах, использовать иные формы возмещений по разумным соображениям самих терпил, например, покаянные действия, физические и работные участия в жизни семьи потерпевшего.

Всякие страдания связаны с возникновением отрицательных чувств, расстройств, болезненных ощущений. Состояния пострадавшего могут характеризоваться чувствами обиды, униженности, стыда, переживаниями и волнениями, депрессией при затронутых чести и достоинстве личности, при ошельмованной репутации. Расстройства психики имеют как кратковременный эффект (только в ходе преступления), так и быть необратимо длительными, вплоть до необходимости в помощи от специалистов, вплоть до полного с-ума-схождения и суицидного кризиса. Это зависит и от тяжести преступления против личности, и от внутренних иммунных установок самой личности, в зависимости от сформировавшихся в ней морально-нравственных ориентирах – от собственного восприятия происшедшего. Безусловно, разнятся по объёму психические травмы от изнасилований у проститутки, которая профессионально способна переступать через стыд, и у монашки, для которой это – высший грех, запретный орех и нравственная катастрофа (Но в примере с монашкой только, если случилось впервые. Быть может с третьего-четвёртого раза и войдёт во вкус, вредом не посчитает, а напротив…).

Как бы то ни было, оценка во всех случаях индивидуальна и опирается на совокупность многих обстоятельств и условий. Закон даже не пытается всё это утрясти, да это и невозможно нормировать, тем более суды не могут быть в оценках быть предельно точными и в любом деле справедливо разрешать проблемы моральных возмещений. Решая о только денежном возмещении, отечественная практика застряла в границах мизерных размеров, в том числе и исходя из ничтожного благосостояния самих преступников. С драной овцы хоть шерсти клок. Под эту дудочку и состоятельные хищники уходят от разорительных взысканий.

Максимальные суммы возмещения по самым тяжким деяниям против жизни и здоровья наших сограждан топчут порог на отметке 100 тыс. рублей, хотя по экономическим делюгам рвут миллионами. Понятное дело, в последних случаях бобосы пойдут не какому-то быдлу, а в казну, то есть в карман кресельным сукам. При этом существуют категории преступлений, где утраты вообще невосполнимы, например, любые виды мокрух и тяжких причинений вреда здоровью. По таким вред не может быть восполнен никоим образом, в том числе денежными приценками. Взять хотя бы мою делюгу, где я объявлен был убивцем, пусть и не соглашался с причастностью и виновностью. В этом деле потерпевшая на старости лет потеряла единственного сына. Невозможно представить страдания и муки этой женщины, да ещё в условиях, когда четыре года следственных и судебных тяжб так и не дали ей внятного ответа о случившемся. Утраты её невосполнимы, а горе безмерно, если проникнуться этим через себя. У меня язык не повернулся оспаривать факт морального вреда и её право на компенсации. В итоге, этой несчастной женщине присудили 50.000 руб., плюс предложили удовлетвориться самим фактом осуждения и наказания "виновного". И даже, если бы ей позволили самолично сжечь меня в зале суда, вряд ли это облегчило страдания. Тем более, когда и поныне не развеяны её сомнения о событиях по версии мусоров. Убеждён: все эти ничтожные суммы возмещений унизительны, и позорны сами средства, ныне практикуемый порядок компенсаций. Причем, для обеих сторон. Для обвиняемого – когда это определяется бездоказательно, произвольно.

Физические страдания связаны с болевыми ощущениями в случаях прямого насилия над органикой человека. Здесь вред здоровью может и не причиняется, терпила не утрачивает своих общих физических функций и качеств или они не могут быть реально оценены. Такие страдания, в первую очередь, относятся к составам "истязания, побои", а во-вторую, – с любыми другими составами насилий, но частью посягательств, и связаны с любыми острыми болезненными ощущениями, недомоганиями. Через такие страдания проходит и ребятёнок, когда его пытаются воспитывать "ремешком", и проходящий у оперов пыточный конвейер подследственный, когда истязают его с целью "развязать язык", и лишённый свободы заложник, которого морят голодом, жаждой, не дают опорожнится и лишают сна. Такого рода насилие, как правило, не оставляет следов, но переживание этого неизгладимо травмируют жертву.

Представляется, что в случаях морального вреда, который всё же предлагают нам считать восполнимым, процедуре возмещения лучше бы ступать путём гражданско-правового прецедента (аналогий по судебным решениям). Как оговорился об этом аспекте выше, такой порядок вполне себе приемлем. Тогда, например, можно допустить выяснение у самого терпилы: что бы он сам принял в качестве возмещения, и какие меры, по его мнению, могли бы загладить урон. В таких раскладах возможны и компромисс, и удовлетворение. Так, при рассмотрении одного дела, потерпевший заявил претензии о моральном вреде, но не мог определиться в материальной части должного возмещения, указать и обосновать конкретный объём своих пожеланий. Тогда судья ему: Каким образом обычно вы преодолеваете свои переживания? Терпила: Парой бутылок бухла (0,5 л.). Судья: Сколько вам потребуется дней на реабилитацию в данном случае? Терпила: Пару недель, так думаю. Судья: Какой спиртной продукт предпочитаете? Терпила: Восьмидесятирублёвая "Гжелка" канает. Судья, сам с собой совещаясь: 14 дней Х 2 пузыря Х 80 рублей, итого – 2.240 рублей. Устраивает? Терпила: Лады… На том и разбежались.

Отсюда можно сделать приценочный вывод, что вред настолько велик, насколько это воспринимается самим потерпевшим (в разумных пределах, конечно), и возмещённым вред может считаться, соответственно, когда сам потерпевший ощутит удовлетворённость от мер компенсаторных. В нынешних же условиях возмещение вреда не только бездоказательным остаётся, но и самим процессом его осуществления является унизительным и абсурдным. Порой потерпевшие не меньше моральных травм получают от сумм ничтожных возмещений, их вымаливания, от процесса признания вреда, когда добиваются удовлетворения своих законных интересов перед бесстыжей рожей властей. Не сочти, что сказанным я переобуваюсь под обвинительные топи. Нет, потерпевший – это не коренной двигунок обвинения, и сволочизм мусоров равно может щемить и этих участников.

4.2. Время перейти к самим доказательствам

Итак, перед нами легендарная Итака.

– Дети, слушай мою команду: на две группы живо раздели;сь, занять позиции по траншейкам и окопчикам в сугробах, налепить плотненьких снежков! Налепили? Следующая установка: снежки – це ж ваши доказательства. Начинаем прицельно швырять их в противника… Кидь их, кидь. Ага. Отставить смех, сделали суровые личики, лютость и отчаяние нарисовали под бровями. Марина, что за дерьмо, целься в морду… Ванюша, кули ты клювом щёлкаешь, уворачивайся.

– Ай, Полина Колаевна, Стёпке нос разбило.

– Ничевось, злее будет.

Доказательства различают шестью видами: показания; заключения; вещественные доказательства; протоколы; иные документы (статья 74 УПК).

И вновь нас грузят нормативными неясностями, нечёткими формулировками. Когда указывается последним пунктом перечня доказательств «иные документы», следует логический вывод, что все предшествующие по перечню разновидности – тоже документы. Но ясно, что вещдоки – суть, вещи и предметы не являются документами. Так же как и устные показания или заключения (голосовой продукт, сигнальное сотрясание эфира). Хрень какая!

Говоря о доказательствах, перво-наперво нужно чётко различать для себя два понятия: собственно доказательство и источник этого доказательства. Доказательства по содержательной стороне – это сведения, информация, данные, содержащие сообщения по обстоятельствам дела. Такие информативные сведения отражают мысль и знание человека или результаты его действий-деятельности. Так, показания и заключения отражают информацию, исходящую от лица физического, в том числе, если это лицо голосит от имени организации. Информация такая выражается речью устно или на письме. Вещественные доказательства несут на себе (внутри себя) информацию от воздействий человека на объекты материального мира – то есть это информативная составляющая вещей, предметов, природных или искусственных созданий. Как например, следы источения протекторов на шинах – они несут информацию об износе и употреблении по назначению колёсному.

Сами же материальные носители информации, будь то человек, иная живность, документ, вещь или предмет – это только источники доказательств. Поэтому неверны будут утверждения, что доказательством по делу является протокол допроса свидетеля. Глупости, протокол допроса – это только источник. Доказательством в этом случае являются показания – сведения, сообщённые свидетелем. Не менее абсурдно будет сообщение о вещественном доказательства, допустим, изъятом с места происшествия ноже. В этом случае доказательством будет являться какая-либо информация, связанная с этой колюще-режущей штуковиной, например, сведения того, что у преступника был этот нож и он кое-что им сделал, а на ноже отразились следы этих действий или состояний, либо действием этого ножа образованы какие-либо отметены на других объектах, в сознании людей. В некоторых случаях доказательства могут выступать и в двояком значении. Например, тот же протокол допроса, с одной стороны, может приниматься во внимание как носитель показаний, а с другой стороны и при необходимости, как источник – вещественное доказательство того, что такой документ существует в природе, им зафиксирован имевший место быть допрос, процессуальные действия участников допроса, или же на протоколе отображены следы каких-либо внешних воздействий.

Не различение, смешение двух, пусть и взаимосвязанных, но автономных понятий "сведения" и "источник сведений" в обобщающем понятии "доказательство" приводит к серьёзным нарушениям, процессуальному блуду. В том числе такое искажённое понимание присуще и профессиональным юристам самых широких кругов. Вот пример массового мракобесия. С лета 2002 года по новому УПК (статья 220) было введено требование указывать в Обвинительных Заключениях перечни доказательств сторон. Органы расследования в этом разделе Объебонов стали приводить перечнями только источники доказательств – сухо перечисляли наименования протоколов, документов, заключений, вещдоков. Но сами сведения, содержащиеся в этих источниках, оставались без изложения, не раскрывались. Фактически, доказательства не приводились вовсе. Конечно, это было выгодно мусорам, так как сама доказательственная информация оставалась сокрытой. Соответственно нарушалось и Право на защиту, в частности право знать о фактических основаниях обвинения. И такое безобразие продолжалось вплоть до 2004 года, пока, кряхтя, Верховный Суд отдельной директивой не уточнил действительное содержание Закона. Так ведь и до настоящего времени встречаются аналогичные нарушения, когда, например, в тех же Перечнях Объебонов или даже в Приговорах мусора делают ссылки на вещдоки и некоторые документы, на их доказательственное наличие, но не приводят информативное содержание.

Перечисленные в Законе виды доказательств мусора не вправе своим усмотрением дополнять другими видами. И имеющиеся виды не могут быть подменены между собой или вне перечня иными видами доказательств – из тех, что не предусмотрены с самом УПК. Не будут допущены, например, предсказания гадалки, видения, сообщения говорящего ворона, результаты гипнотических воздействий, заключения парапсихолога. Неприемлемы в качестве вещдоков неустойчивые объекты: снег, пламена, энергетический субстант; или любые живые организмы: муравейка, бурундучок, слоник; или человек, хоть живой, хоть дохлый, так же, как и любой его организменный фрагмент. Зафиксированные в протоколе осмотра места происшествия сообщения обвиняемого являются только показаниями, а не просто сведениями по протоколу. Допросные показания свидетеля не могут воспроизводиться через показания другого свидетеля, например, следователя, производившего допрос этого свидетеля, а показания потерпевшего через показания его представителя. Надписи не стенке клозета не принимаются как "иной документ".

Для каждого вида доказательства (а иногда и подвида) установлены свои правила их получения, фиксации, хранения и передачи. Даже при внешней схожести форм выражения доказательств, их свойства определяются чёткими критериями, позволяющими обособлять их друг от друга. А путём подмены видов между собой мусора пытаются обойти наиболее муторные правила, преодолеть запреты или получить дополнительные доказательства дублирующего характера. И эти выкрутасы у них, в условиях слепоты контролёров, практикуются успешно. Например, распространён приём, когда процедуру опознания подменяют получением показаний, в которых допрашиваемый сообщает об узнавании им другого лица или предмета – то есть опознаёт объект выяснения.

4.2.1. Доказательства допустимые и не очень

Доказательства подразделяются на: допустимые и недопустимые.

Допустимые – те из доказательств, что получены в строгом соответствии с установленными в Законе правилами и соответствуют одному из разрешённых видов. Недопустимые – когда законодательные предписания не выполнены – когда нарушен Закон в ходе получения, фиксации, исследования доказательств. Установление факта нарушения Закона при формировании доказательства влечёт, вернее может, должно бы повлечь признание доказательства недопустимым и его исключение из общей совокупности доказательств.

Одна из серьёзных проблем отделения зёрен от плевел порождена самим Законом (УПК РФ), который отчётливо не регламентирует порядок отбора и различения. Судебная практика попёрлась по накатанному пути презумпции допустимости доказательств – то есть любое доказательство заранее считается допустимым, пока не будет доказано, установлено обратное – его недопустимость. Такая положуха выгодна только стороне обвинения, так как основная масса доказательств по уголовному делу – это доказательства стороны обвинения. Их сбор осуществляли представители обвинения и не в интересах мусоров устраивать ревизию собственного добра, что может повлечь разоблачение их нарушений, уничтожение их же изысков и достижений. Обвинитель породил этих чудовищных деток и ревниво оберегает их от поклевания. При этом выявление признаков недопустимости всегда связано с глубокой проверкой всех процедур получения доказательства или даже с необходимостью проведения дополнительных следственных действий, с принятием новых решений. Возможность осуществления этих процедур всецело во власти органов расследования и суда, и как всякая мусорская власть они не позволяют, страстно препятствуют проверочным процедурам своими волей и усмотрением, страхуясь от негативного исхода для себя.

Следуя указанной презумпции допустимости, следствие и суд априори принимают законными любые доказательства обвинения, слепо им доверяют и запускают их в процесс доказывания без предпроверок и ограничений. Это происходит в свободном режиме, но до тех пор, пока заинтересованная сторона (защиты) не заявит о недопустимости того или иного доказательства, не инициирует его проверку и не будет добиваться исключения. Только при таких условиях, с пробуксовками, но включается механизм оценки на предмет допустимости, и только тогда компетентный орган обостряет (или делает вид) внимание не на содержание существа сведений, а на их внешнюю оболочку – на законность порядка получения и закрепления.

Однако существует общее требование, связанное с оценкой доказательств: Каждое доказательство ПОДЛЕЖИТ оценке с точки зрения допустимости (ст.88 УПК). Предписание "подлежит" определяет обязательность и безусловность осуществления действия, в данном случае по оценочной проверке. Из чего следует прямая обязанность тех же следователя, прокурора и суда такую проверку проводить. Но они делают это вяло и редко, и даже в Приговорах мы находим лишь формальные отписки, что все собранные и исследованные доказательства являются допустимыми. Тот же суд не утруждает себя сколь-либо глубоким анализом и следует негласному правилу: Кому надобно, тому и обыгрывать свои сомнения. Через такую постанову разбирательство в данной части упрямо соотносят с принципом состязательности. Кое-кто опять нас с тобой пытаются вздрючить в очередной раз? Кого пать-пать, вся попа в шрамах!

На самом деле в данном направлении оценочная деятельность должна следовать «презумпции недопустимости»: до тех пор, пока компетентный орган не утвердит допустимость доказательства через его тщательную проверку, это доказательство не может быть допущено к процессу доказывания обстоятельств уголовного дела по существу обвинения. Более того, следуя Презумпции Невиновности, обвиняемый не должен доказывать свою невиновность, в том числе и путём выявления и исключения недопустимых доков, доказывая тем самым незаконность собранных против него сведений. Мы в вновь сталкиваемся с профессиональной склеротичностью мусоров. Они напроч забывают, не желают помнить о своей функции защиты личности от безосновательных гонений, наслаждаясь лишь конкурирующими принципами разделения функций сторон и невмешательства суда в спор между сторонами. И если "подлежит" лишь созвучно с "подлый жид", значит должны родиться мотивированные заключения (решения) по вопросам допустимости. Да, органы расследования избегают самоинициатив по обсуждению допустимости собственных доказательств, а суд, как уже отмечено, ограничивается формальными декларациями на этот счёт. Тогда твоя работа – напрягать и напоминать, теребить эту гадину.

Вторая проблема. Процесс проверки и решения вопросов о признании и исключении доказательств ввиду недопустимости завязаны на заявлениях заинтересованной стороны о нарушении порядка при получении доказательств. Отказывая в удовлетворении таких заявлений (ходатайств) мусора применяют ссылки на несущественность нарушений, даже если они (нарушения) и нашли своё подтверждение. Доводы о несущественности выводят из степени влияния допущенных нарушений на доброкачественность самих доказательств. Протестуем. При видимой логичности подобных рассуждений, применение критериев "существенности" выходит за рамки действительного содержания норм Закона. Статья 75 УПК указывает основой недопустимости единственное условие: нарушение законного порядка. В норме нет оговорок о существенности или влиятельности. То есть, должны приниматься безоговорочно любые нарушения. Действительно, невозможно влезть в бо; шки и выяснить доподлинные мотивы "добытчиков" доказательств и ясно воспроизвести все обстоятельства получения доказательств с учётом мотивации «нарушителей порядка» по их сознанию, примеряя их умыслы и направленности к мышлению других на последнее время. Закон категоричен, и до; лжно следовать буквальной его установке. Есть нарушение – доказательство в топку. Всё остальное – измышление, искусственное создание путей отступления, преодоление нарушений и самого Права на устранение недопустимых доказательств.

Заранее мявкну: процедура исключения доказательств – значимое средство защиты. Можно мятежно и нужно натужно добиваться преимуществ в разбирательстве с использованием и этой процедуры. Мне известны случаи, когда именно таким путём позицию обвинения вымораживали насквозь. Данной теме будут заданы отдельные главки (см. п. 5.3.3.; 5.4.2. «В» и др.).

4.2.2. Доказательства прямые и косвенные

В процессуальном Законе нет предписаний, но условно доказательства подразделяют на: прямые и косвенные. Прямыми считаются такие сведения, которые напрямую указывают на факты и обстоятельства, подлежащие доказыванию, могут служить однозначным их подтверждением или опровержением. Так, показания свидетеля, личным наблюдением, слухом и прочей локацией воспринявшего действия по причинению телесных повреждений, то есть способного непосредственно описать картинку происшедшего, – такие показания считаются прямыми. А сам такой очевидец обзывается прямым свидетелем. Одно отступление: свидетель, будучи свободен характеризовать обстоятельства, не вправе давать им юридическую квалификацию. Не его компетенция. Потому, когда в показаниях свидетель вдруг плеснёт: «я видел, как мужик убил мужика», это ещё не означает, что произошло именно убийство потерпевшего (ст.105 УК РФ), а, допустим, не причинение смерти по неосторожности или какой другой схожий по смертным последствиям состав.

Всегда прямыми доказательствами являются показания потерпевшего по деяниям против его личины. В таких случаях ему достаётся достоверная информация о совершённом против него преступлении. Он непосредственно воспринимает всеми своими рабочими органами чувств, а порой и "на собственной шкуре" всё происходящее вокруг. Естественно, что прямыми будут и показания самого преступника, так же, как и его подельников, если последние присутствовали и очевидцами являются. Прямыми следует считать и сведения по любым другим первоисточникам, будь-то видеокадры, тексты оригинальных документов или след на грунте, данные исследований тел, вещей и предметов при непосредственном контакте с ними. Но с последним иногда можно поспорить.

Косвенные доказательства дают опосредованную информацию о фактах и обстоятельствах, и по таким сведениям можно сделать только поверхностные, дополнительные, предварительные умозаключения в пользу какой-либо версии. Косвенные сведения принимаются с той степенью доверия, насколько сам источник этих сведений приближен был к фронту событий. Чем дальше отстоял источник, чем больше число промежуточных посредников в передаче данных, тем больше искажений могло проникнуть в исходную информацию (если вообще они были). Так, в любом случае, косвенными должны считаться показания свидетеля, который сам не наблюдал происшествия, но узнал о нём со слов прямого свидетеля. Косвенные доказательства менее надёжны по достоверности, а потому их требуется больший объём и по источникам и по характеру сведений. Такое необходимое количество называется «достаточной совокупностью доказательств».

Предпочтение отдаётся прямым доказательствам, хотя Закон и не позволяет обвинению ограничиваться их единственным числом, а требует всегда совокупность. (Без совокуплений не обойтись и в доказывании). Пропорционально количеству и качеству, тем более косвенных доказательств, обеспечивается та самая степень крепости позиции или обвинения или защитных построений. Совокупность должна, во всяком случае, позволять сделать выводы по обстоятельствам дела. Особенно это касается умышленных преступлений, так называемых неочевидных составов, которые всегда планируются и осуществляются злодеями с оглядкой на последствия, а значит, ими прилагаются силы к избежанию прямых улик и изобличений, в том числе и по созданию ложных доказательств. По некоторым делюгам, например, мокрухам в формате "рыло на рыло" может вообще не оказаться прямых доказательств. Тогда картинку деяния восстанавливают только по совокупности косвенных доказательств. Например, о факте и обстоятельствах причинения смерти, причастности и виновности укажут такие данные, как: наличие самого трупа с множественными проникающими ранениями в жизненно важные органы, целевая направленность повреждающий действий, прижизненный характер телесных повреждений и их прямая связь с наступившей смертью; сведения об орудии преступления и его принадлежности конкретному лицу; следы нахождения подозреваемого на месте и во время преступления, отсутствие данных о его же нахождении в другом месте на то же время; наличие мотивации у подозреваемого вследствие сложившейся обстановки, условий или отношений с терпилой; своеобразное поведение подозреваемого до и после совершения преступления; обнаружение на подозреваемом, его одежде, присутственных его местах следов о пребывании с потерпевшим; и прочие глупости. Совокупность может быть и любая другая, какая угодненькая и состоять только из косвенных доказательств. Но по ней, и в отсутствие достойных опровержений должно возникать твёрдое убеждение по всем аспектам происшествия.

4.2.3. Доказательства достоверные и недостоверные

Доказательства в порядке их оценки подразделяются на: достоверные и недостоверные.

Достоверные – то есть в достаточной степени, достойно верные. К достоверным доказательствам должно проявляться положительное отношение: вера в их правильность, правдивость, ясность и полноту. Эти качества определяются восприимчивостью того, кто исследует доказательство, когда по различным признакам в нём возникает и укрепляется доверие к сведениям. При этом достоверность сведений неразрывна с достоверностью их источников. В этом они едины. Немыслимо считать правдивой информацию по Протоколу опознания, полагая сам Протокол по порядку его составления фальшивкой. Сомнительны будут показания свидетеля уже по той причине, что свидетель параноидален. Глупо довериться письменным сведениям "иного документа", в то время как их автор предвзят, а носитель подвергался обработке. В любом случае "вера" в рамках "достоверности", в отличии, например, от боговерия, не может быть слепой, опираться лишь на интуитивные позывы, но иметь в основе очевидные фактические данные.

Каким образом уясняется достоверность, Закон не конкретизирует процедурно, так как это всё же связано с внутренними чуйками людей, осуществляющих ревизию доказательств. Единственный нормативный шаблон: "исходя из всей совокупности данных". По такой раскладке свои последовательные вопросы возникают: каким порядком "исходить"?; что значит "из всей" – из всей вообще, или из всей, но относящейся к конкретному обстоятельству? Оставим эти размышления потомкам. Однако каждый волен сам для себя решать и ощущать, верит он представленной информации или нет, или верит, но не очень. Логичность, последовательность, однозначность, прозрачность самой информации, её согласованность и связанность со сведениями по другим источникам, а также личные качества самого получателя информации, способного разумно, по совести, достаточными знаниями и опытом правильно воспринимать, анализировать информацию – такие свойства приводят к убеждениям о достоверности или плодят недоверие, сомнительность.

Соответственно сказанному, недостоверными должны считаться любые доказательства, которые воспринимаются отрицательно, как неправдивые или блудливые. Такие сведения искажают факты, события и обстоятельства, и создают порочное представление о существе и характере исследуемых процессов и людских данных, создают неопределённость в восприятии, противоречивые чувства. Недостоверность может быть порождена как намеренной ложью источника, так и его заблуждениями, болезненно-искажённым восприятием, ошибками, забывчивостью, впечатлительностью. Это что касается людского ресурса. Материальные носители информации сами по себе могут нести неправду, так как всё в этом мире подвержено порче, что саморазложением, что от соприкосновения с иными материями, а то и намеренным вмешательством в их судьбу всякого рода негодяев, негодность привносящих. К недостоверным (одновременно и недопустимым) относятся, в частности, и любые предположения, домыслы, догадки, слухи, которые не содержат категоричных высказываний и констатаций или не имеют источника, по которым их можно бы было проверить.

Когда любой из нас, не являясь очевидцем событий, получает некую информацию о них, то в нормальном режиме восприятия не может заранее судить о её верности или ложности. И после изучения той информации по одному сиротскому источнику так же сложно прийти к однозначным выводам о правдивости. Хотя и сама информация по содержанию уже после первичного с ней ознакомления может вызывать чувства доверия или наоборот, если зримы, например, явные противоречия. Для полноты и всесторонности требуется совокупность информации по одному и тому же вопросу и желательно от различных, независимых друг от друга источников. Одно дело, когда событие по подготовке сбыта наркосредств описано подозреваемым в "явке", протоколе его допроса, в протоколе очной ставки, пусть даже и несколькими свидетельствами от не вполне заслуживающих доверия оперов наркоконтроля, другое – если те же события, кроме подозреваемого, изъясняют независимые свидетели, результаты осмотров и экспертиз, кадры видеонаблюдений. Поэтому, при малости объёма самих предметных сведений или при крайней скудности источников рабочей информации может оказаться вообще не достаточно, чтобы оценить достоверность, сделать однозначные выводы об этом. Тогда вопрос достоверности зависает, остаётся как бы открытым, и достоверность не решается. Эта непонятка может протянуться сколь угодно долго, пока не будут обнаружены новые данные, полезные оценочным задачам.

Опять же, в Законе нет и, думаю, не может быть прописано подробных процедур по установлению достоверности. Общие требования справедливости разбирательства требуют критического отношения к любой выдаваемой "на гора" информации. Критическое не путать с кретиническим, как происходит у мусоров на деле. Критически относиться – не значит пропускать всё через шельмование и направленно изыскивать пороки, но только использовать подход большой осторожности, заранее не решая для себя о достоверности или недостоверности, удерживаясь как бы в нейтрале, оставляя в работе буфер для сомнений. В этом случае не годен принципиальный механизм презюмирования, здесь не может быть заведомых опорных предпочтений в пользу той или иной оценочной характеристики. Так должно быть в нормальном порядке, при порядочном производстве. Но как далека отечественная практика от подобного понимания (666 километров пёхом)!

Мусора культивируют обвинительные предпочтения: презюмируется достоверность любых доказательств стороны обвинения и недостоверность всяких сведений от защиты, не согласующихся с первыми. Тот же суд настроен слепо доверять доказательствам, представляемым от обвинения, принимает их "на верочку" и не обременяет себя не то чтобы тщательной, но проверкой вообще. А если имеются (вдруг) противоречия, то суд двинет булками по пути тупой выборки сведений, наиболее выгодных целям обвинения. Это происходит как бы программой установочных предпочтений по умолчанию, свободным парением топора до тех пор, пока не будут представлены жёсткие опровержения достоверности, не возбудятся глубокие, непреодолимые сомнения в чистоте информации. И, наоборот, в отношении доказательств защиты заранее предполагается их кривота. Этим доказательствам суд заведомо не доверяет, берёт их в тиски отторжения и любые сведения от защиты подвергает самой тщательной ревизии, а источники этих сведений – невероятному давлению. Нередко это происходит в самых агрессивных тонах. Мусора целенаправленно изыскивают любые формальные поводы, чтобы опорочить доказательства защиты. Весь помысел: обосрать и зарыть. При этом для переубеждения суда в пользу позиции защиты потребуется значительно больше опровержительной информации, так как при равности весовых чаш в Фемочкиных клешнях, чашу стороны обвинения откровенно подкручивают. Совокупности обвинительных доказательств должна противостоять кратно большая совокупность твои грузов.

4.2.4. Доказательства обвинения и стороны защиты

Как при дележе добычи, пусть не всегда заслуженно, делят и доказательства: на доказательства обвинения и доказательства стороны защиты. Сведения фильтруют под позицию и интересы одной из сторон, выценивая в них обвинительные или оправдательные качества.

В прайде нет согласия, и уже при первом дербалове добычи нам с тобой на справедливость и понимание лучше бы не уповать. Само по себе заявление стороны об отношении того или иного доказательства к ней, к интересам этой стороны, не является определяющим. Мало ли кто и как доказательства расценил для себя своим разумением. Главное – существо доказательства и его реальное влияние во благо или во вред интересам каждой стороны. Поэтому, если сторона обвинения, например, ссылается как на своё доказательство на сведения по протоколу очной ставки, а реальное содержание сведений в этом протоколе противоречит версии обвинения, то сторона защиты вправе считать эти сведения доказательством защиты, вправе относить их к своей базе.

Размежевание вслед интересам сторон, бля буду – хлопотное занятие, и оное требует чёткого распознавания, установления ценности и массы доказательственного продукта. Всякая сторона и любой активный участник от сторон вправе давать собственную оценку по относимости сведений "за меня, за нас" или "против". Любые споры по этому поводу между сторонами или среди отдельных участников внутри сторон, хотя и состоятельны, а иногда и неизбежны, но фактически не подлежат разрешению каким-либо независимым арбитром в традиционном порядке рассмотрения дела по существу такого спора. Официальных актов о признании данных качеств не выносится, постановлений об этом не принимается. Меж тем такие мнения участников должны учитываться.

Кроме случаев, когда истинная ценность доказательства может и не совпадать с мнением стороны «моё», а право собственности на доказательство не закрепляется признанием и Свидетельством, случаются недоразумения и иного рода-племени. Какая бы из сторон не заявляла об относимости доказательства к её базе, это доказательство в действительности может статься и нейтральным. Ничейной будет, например, любая порожняя брехня – сведения, которыми ничто по обстоятельствам не подтверждается и не опровергается. Информационный хлам. Либо же одно и то же доказательство одновременно отражает позицию обеих сторон, то есть является доказательством и защиты и обвинения. Это характерно при спорной оценке зафиксированных обстоятельств, или при многозначности сведений. Например, сторона обвинения как на доказательство своей стороны может ссылаться на майку с тела потерпевшего, на которой выявлены следы порезов. Этими фактами, якобы, подтверждается версия об убийстве потерпевшего. На это же вещественное доказательство (майку) ссылается и сторона защиты, считая его своим доказательством, так как на краях порезов отсутствуют следы крови, а это, в свою очередь означает, что на время тканевых повреждений данный предмет одежды не был одет на потерпевшем, и сами рассечения не определяют наличие телесных повреждений в тех же местах на теле (сам труп не был обнаружен).

Не редки случаи, когда сведения по одному источнику, внутри него или отдельными частями информации отвечают разным интересам разных участников. Например, в одном протоколе допроса свидетеля часть его показаний направлены против обвиняемого, а другая их часть говорит в его пользу. Это может происходить как вследствие внутренней противоречивости показаний по одному и тому же обстоятельству, или может касаться разных обстоятельств дела при противоположной их полезности. Вот свидетель в одном разделе указывает, что ты треснул терпилу палкой по башке. Это доказательство обвинения о причинении тяжких телесных. Но далее тот же свидетель говорит, что ты – хромоножка, той же палкой пользовался в качестве опорной трости, а без неё не был устойчив на ногах. А вот эти сведения уже доказательство защиты по версии невозможности безопорного нанесения самим предметом опоры удара, значительной и повреждающей здоровье силы.

Разведение доказательств по базам сторон имеет практическое значение, стратегическую важность, и раздел этот реально применяется в процессе доказывания. Перечни доказательств отдельными блоками указываются в Обвинительном заключении (ст. 220 УПК). Так как те Перечни изначально составляет сама сторона обвинения, она по собственному усмотрению разгребает доки в две кучки. Естественно, всё более-менее лакомое и в собственном понимании мусоров значимое для доказывания своей позиции они отгребают в свою кладовку. Стороне защиты, как правило, достаются объедки и огрызки, а то и вовсе бубликова дырень. И тогда обвинитель в перечне доказательств защиты укажет, что таких "доказательств нет". Что может означать и полное отсутствие в природе, и не выявление вследствие каких-то причин. Защитники и их подопечные сквозь пальцы ног взирают на это безобразие, не чуя последствий. И в числе доказательств обвинения по результатам таких обособлений не вдруг оказываются даже оправдывающие обвиняемого сведения, которые при этом намеренно сокращаются или перефразируются.

Если ты, конечно, тактически не озадачен целью вообще не раскрывать свою позицию по делу, не желаешь указать своё отношение и оценку дать доказательственной базе, то следовало бы уже с этого этапа вцепиться молочными зубками в шкуру недобитого медведя, тягать её на свой нехилый задок. Движ такой: Непосредственно после окончания расследования и ознакомления с материалами дела, но до составления Обвинительного Заключения (Объебона), фиксировано передай следаку собственный перечень доказательств защиты (имеющихся в деле) с ходатайством о приобщении Перечня к Объебону. Будет сопротивляться и отнекиваться. Далее в зависимости от результатов и проанализировав содержание перечней по представленному тебе экземпляру Объебона, повторное ходатайство направляешь прокурору, кто будет утверждать Объебон. Здесь же можешь указать об ущербности перечней в редакции следака: подтасовка, искажение, неполнота, произвольность. В случае невыполнения твоих требований или неправильного их выполнения, свой Перечень настойчиво внедряй в дело и в предварительных слушаниях, и в подготовительной, и в исследовательской частях разбирательства по существу обвинения в суде. И при всяком упоминании, обсуждении доказательств акцентируй соответствующие из них по относимости к твоей стороне, если мусора обозначают такие доказательства иной принадлежностью.

Отсутствие должных усилий в указанном направлении приводит к таким последствиям:

Во-первых, затрудняется исключение как недопустимых тех из доказательств, что не заявлены перечнями от сторон для исследования в суде. Не заявление по Перечню может послужить основанием для отказа в исследовании и в исключении;

Во-вторых, возникают препятствия представить суду "новые" доказательства защиты. Такие будут подвергнуты жесточайшей формальной критике;

В-третьих, реальные по наличию и значению доказательства защиты, но представленные суду в числе и качестве доказательств обвинения от этой стороны, будут и интерпретированы в первую очередь обвинителем. Обвинитель оказывается в барышах уже когда, например, получает возможность первым ставить вопросы свидетелям (защиты) и оглашать фактически защитные материалы дела избирательным объемом сведений;

В-четвёртых, суд пренепременно воспрепятствует "повторному" исследованию доказательства (защиты), если оно в какой-либо форме уже было представлено суду и оглашалось в качестве доказательства (обвинения), хотя обвинитель представлял только ему выгодные выборки – часть сведений;

В-пятых, изначально заявив как о "своём" доказательстве, обвинение может вовсе не представлять его суду, например, по причине того, что в реальности эти сведения не выгодны обвинению, а могут пойти в зачёт интересам защиты. В том и расчёт. Сторона же защиты может оказаться не готова к такому повороту событий, уповая на исследование этих сведений обвинителем и не предложив их предусмотрительно к исследованию в числе защитных. Тогда какой-то из козырей защиты может оказаться "вне игры".

Конечно, и с подобными гадостями можно управиться. Есть к тому методы. Но зачем нам лишний геммор? А как конкретно мусора применяют гнилые приёмы работы с базовыми доказательствами, мы вскроем в главе о судебном следствии.

Кроме того. Исходя из положений статьи 74.2 УПК, доказательствами являются не только сведения по обстоятельствам, подлежащим доказыванию в рамках обвинения (при производстве по уголовному делу), но так же и сведения по иным обстоятельствам, собственно к обвинению не относящимся, но имеющим значение по тому же уголовному делу. Такими "иными" обстоятельствами, не относящимися к вопросам Приговора, являются, например, обстоятельства применения меры пресечения; обстоятельства, определяющие законность производства по делу и допустимость доказательств; обстоятельства по исковым взысканиям вследствие причинённого ущерба. Материалы и сведения, которые стороны представляют суду для установления или опровержения таких "второсортных" обстоятельств, как и для решения судом вопросов права, Закон также именует Доказательствами (см. ст. 108.7.3, 235.4, 309.1.1 УПК). А потому что с их помощью также осуществляется доказывание. Но процессуальное значение таких доказательств оставлено туманным, приниженным. Что, как уже не трудно догадаться, влечёт произвол мусоров при осуществлении процедурного оборота таких "доказательств".

Надо бы отметить то, что указанные обстоятельства сами по себе не включены в общий перечень обстоятельств, подлежащих доказыванию (ст. 74 УПК), когда такой Перечень, по сути, является исчерпывающим. Формально, суд оказывается свободен от оценки доказательств по этим обстоятельствам. В частности, на такие доказательства как бы и не распространяются правила исключения по недопустимости. Эти доказательства со стороны обвинения приобщаются к материалам дела "автоматически" и на общее обсуждение могут не выноситься. Так и происходит. Например, при неявке свидетеля в суд поступает Рапорт от службы суд. приставов о результатах отыскания и препятствиях обеспечить явку свидетеля. Формально, сведения по рапорту расцениваются доказательством невозможности явки и участия (допроса). Так? Хорошо, если суд соизволит хотя бы огласить Рапорт, но обычно лишь сообщают о наличии такового. Собственно процедуры доказывания невозможности явки не происходит. Не позволяется обсуждение сведений по рапортине на предмет достоверности и допустимости. Однако на его основе далее может быть принято решение об оглашении ранее данных свидетелем показаний, со всеми последствиями от этого. А подтверждением обоснованности доводов стороны обвинения и решения суда в части проведения оглашения показаний свидетеля выступят как раз сведения по Рапорту.

4.3. Показания

Показаниями являются устные или письменные сведения по обстоятельствам дела, сообщаемые участниками в ходе допросов. Показующими участниками, то есть словом своим показывающими на факты и обстоятельства, могут быть только подозреваемый, обвиняемый, потерпевший, свидетель, эксперт и специалист. В связи с невозможностью допроса, не могут быть получены показания от других, не указанных в Законе участников – участников данного разбирательства, а именно от: судьи, присяжного, секретаря, защитника, обвинителя и кое-кого ещё. Для того чтобы этим деятелям развязать языки, их предварительно следует признать свидетелями (а может и обвиняемыми) – переобуть в другие тапочки. При этом Признание, в отличие от установления статуса, допустим, потерпевшего носит псевдоофициальный характер, так признание не закрепляется специальным решением. Но однажды облачённый свидетелем запросто из тех тапок не выпрыгнет.

Устные показания – есть продукт говорения, речи словесной, посредством которой человек передаёт информацию другим человекам (а иногда умудряется сообщаться даже с животными или сущностями иных измерений). Та же информация может быть выражена и представлена на обглодание в письменном виде с помощью таких вот значков, что сейчас мельтешат перед твоими глазьями – письменной речью, то бишь, рукописно или через печатные станки на бумаге; выражена и представлена собственноручно допрашиваемым или с его слов лицом, ведущим допрос. Предпочтение должно отдаваться устным, непосредственным показаниям, когда свидетельствующий источник сведений в режиме реального времени извергает из себя словеса. Замечу попутно. Не могут считаться показаниями любые неречевые действия (так называемые – невербальные), будь то: жестикуляция, мимика, начертания. Хотя такие действия и могут быть информативными по содержанию, но они только сопровождают показания, сопутствуют им. Ты спросишь: а как же кривляния глухонемых? Отвечу: это – исключение, допущение по Закону, когда такие манипуляции признаны языком общения.

Любая форма показаний закрепляется и сохраняется путём протоколирования в специальных следственно-судебных документах – протоколах допросов, очных ставок, проверок показаний на месте, судебного заседания. Все другие виды изъяснений участника, фиксируемые в иного рода протоколах, если они получаются в ходе следственно-судебных действий с признаком "допрос", показаниями не являются(!). Усёк, Васёк?

Для получения показаний по различным следственно-судебным действиям, где такие показания могут быть получены, Кодексом установлены строгие правила проведения действий и получения показаний. Правила эти достаточно громоздки, объёмны, требуют от исполнителей тщательности и последовательности в осуществлении процедур, и порождены практикой, с целью именно максимально узаконить допросы, обеспечить достоверность и полноту получаемых сведений. Соответственно, всякое отступление от таких правил (порядка производства) может повлечь исключение показаний из числа допустимых и признание допроса незаконным.

Ещё раз для тупиц: Показания могут быть получены только в ходе допросов, производимых по специальным правилам. Эти правила оговаривают множество формальностей, обязательных к их выполнению, например, многими случаями обязательного участия (а не присутствия) защитника. Такие условия, по мнению и воле законодателя, должны бы наделить надёжностью получаемую информацию, когда и допрашиваемый способен осознанно, обдуманно и добровольно высказываться, понимать суть происходящего, и будучи обеспечен защитой. Закрепление же показаний на бумаге вполне может контролироваться и корректироваться. Сам допрашиваемый и его законные представители дают подтверждение правильности или неверности отражения показаний в протоколе допроса. Эти условия определяют юридическую силу и преимущество таких доказательств, их большую надобность, ценность по сравнению с любыми другими сведениями от того же лица, закрепляемыми другими способами.

Да, орган расследования и суд, в попытке преодолеть невыгодные им формальности, стремятся применить иные способы получения сведений от участника ради формирования и проводки доказательственной базы обвинения. Та же информация по важнейшим обстоятельствам дела от того же лица может содержаться и в Явке с повинной, и в заявлениях, объяснениях, письмах, ходатайствах, жалобах, может быть получена через показания других участников (со вторых уст). Только вот показаниями первого лица эти сведения не являются, не могут признаваться таковыми. Надыбанные таким образом сведения, могут относиться лишь к разряду "иное доказательство", к другим видам. А показания сторонних лиц – хотя и показания по форме, но косвенные. Несмотря на принцип видового равенства доказательств, показания первоисточников "равнее" других. И доказательственной силой наполнятся все перечисленные только после их закрепления и подтверждение, только через допрос, и при условии, что это показания от истинного источника. В ином случае, то есть в случае, когда заявленным источником категорически отрицается принадлежность ему или соответствие действительным, таковые сведения не должны приниматься во внимание, тем более в качестве фактических признаний. А как иначе? Мало того, что при получении устной информации от участников в ходе иного рода сл. действий не выполняются допросные правила, так и проверить законность получения устных изложений попросту не возможно ввиду отсутствия или необязательности должных для Допроса процедур. Такие сведения невозможно применять и в процедурах устранения противоречий между показаниями, их невозможно изменить или дополнить, как это позволительно в отношении показаний. В том числе и по этим причинам, например, закошмарив и выбив от подозреваемого нужную информацию, опера незамедлительно организуют его допрос, волокут к следаку для допроса и получения фиксированных в протокольной форме показаний. Пока клиент не очухался. А уже пропустив овцу через подтвердительный допрос, менты могут выпасть на расслабуху. В любом случае, при отсутствии личных показаний или при неподтверждённом их характере необходимо яро отшивать использование любых косвенных источников – непоказаний. Всякие сведения, полученные от лица при производстве каких угодно следственных действий, не являющихся Допросом, такие сведения, как бы мусора это не вывозили, не могут приравниваться к показаниям, выдаваться за показания, и, в отсутствие их подтверждения через допрос того же лица по тем же фактам и обстоятельствам, должны отвергаться как недостоверные ввиду их непроверяемости через перво-источник.

Я уже говорил, когда допрашиваемый представляет сведения в ходе очных ставок, при непосредственном участии в осмотрах, обысках, опознаниях и прочих, то такие сведения схожи по природе с показаниями, могут и должны бы расцениваться в таком качестве. На такие сведения в полной мере распространяются общие «допросные» правила, соответственно статусу различных допрашиваемых участников. Кроме того, различные следственные мероприятия должны сопровождаться и только им свойственными разъяснениями об основаниях, о порядке и особенностях проведения. Поэтому мусора заблуждаются, вернее лживят, когда считают, других убеждают об отсутствии необходимости выполнять все допросные процедуры, упрямо не выполняют «допросные» правила, ссылаются на отсутствие прямых указаний на осуществление таких действий в специальных нормах по проведению, например, тех же осмотров и очных ставок, где участник излагает важную информацию. Попытки через такие, по сути, вспомогательные следственные действия получать и использовать показания (псевдопоказания), и одновременно уйти от разъяснительных процедур, безусловно, влечёт нарушение прав и законного порядка. И такие ухищрения, вполне обычные в нынешней практике нормоприменения, при прозорливости стороны защиты, наоборот, создают проблемы самим мусорам. Показания не подменяемы в принципе, невозможно природить их другим обличьем. Получение же показаний сопряжено только с допросом, допросом – самостоятельным действием либо составляющим другое следственное действие. Не понимание этих условий, не желание их принимать на деле, будь-то вследствие неверного толкования Закона, по правовой безграмотности или намеренным расчётом, – всё приводит к тому, что следаки, например, при тех же очных ставках и осмотрах с участием обвиняемого, не разъясняют ему все правомочия, доказательственное значение «показаний», конституционное положение о праве молчать, не испрашивают согласия на дачу «показаний», а при осмотрах не фиксируют в протоколах задаваемые вопросы, а фактически допрашиваемый обвиняемый со своей стороны не удостоверяет отдельной подписью правильность им сказанного. Тем самым следак в ущерб позиции обвинения обращивает дело доказательствами о нарушениях. Те же привлекаемые к участию понятые могут впоследствии подтвердить факт нарушения порядка «допроса» в части не выполнения допросных правил, потому что происшедшее, как ни крути, а было допросом.

Устные показания могут фиксироваться также с помощью различных технических средств звукозаписи. При современном-то уровне развития техники, качественной глубины и подробности фиксаций, вплоть до междометий и шуршания ресниц, Закон пока что данные средства допускает к использованию лишь в качестве сопутствующих. Звукозапись может производиться как производящим допрос (следователь, суд), так и со стороны допрашиваемого (обвиняемый, свидетель, потерпевший, защитник, представитель). В первом случае, если, конечно, процесс записи ведётся открыто, весь аудиоматериал автоматом прилипает к соответствующему протоколу в качестве неотъемлемого аудиоприложения, во втором – участник должен заявить об использовании его стороной звукозаписи, ходатайствовать о приобщении носителя сигнала к протоколу и материалам дела, желательно с произведённой распечаткой речевых и прочих звуковых образов. Во всех случаях в протоколе или отдельным документом (худший вариант) оговариваются все значимые характеристики звукозаписывающего устройства и условий записи, например: диктофон (Соната 202), модель носителя (кассета МК-60, флеш-карта…, внутренний накопитель и т. д.), дата, время, место, участники базара, следственное мероприятие. Очень неудобно для дела, когда запись производиться только на внутреннюю память тех. устройства. Тогда либо весь аппарат передавай в делюгу, либо удостоверенную копию записи (например, на CD-диске), когда и последнее затруднено формальными процедурами.

Если самому следователю, суду невыгодны по каким-то им одним известным причинам такие фиксации показаний, и не они были инициаторами самой записи, мусора несомненно применят свою власть. Будь уверен, эти (чуть не ляпнул «сволочи») будут изыскивать любые формальные причины к отказу от записи или от приобщения уже записанного материала. Но мы-то, что румяные пионеры, всегда готовы и не дадим поводов к отказам, настойчиво добиваемся присовокупления звуковых показаний, особливо, когда записью подтверждается несоответствие показаний и (или) процесса допроса действительности. Ну и тупить тоже не следует, чтобы, наоборот, полезные для тебя и письменно отображённые изъяны в показаниях не исправлять себе в ущерб.

Следствие и суд явно недолюбливают (любят, но не очень; хотят полюбить, но стесняются) аудиофиксацию. Мы видим, как трескуче продвигается процесс внедрения даже видеоотображений судебных процессов. Смущает мусоров особенно не планированная, без предупреждений проводящаяся запись. А всё из-за опасности огласки нарушений при допросах и появления подтверждений всей лажы. Без нарушений могут обойтись только культурные профи. А таких в нашей державе единицы. Но самый нелюбимый для мусоров вариант – видеозаписи, где кроме звукового формата отображается и видеоряд происходящего. Только по видеоизображению (в зоне обзора) могут быть зафиксированы те действия, что не отражены на письме и в озвучке, например, поднесённый к морде свидетеля кулак следака вслед за вопросом по делу, гримассы подвешенного за яйца подозреваемого, ухмылки и ужимки судьи в ходе допроса подсудимого, дремлющего в процессе присяжного, эксперта «с бодуна».

Любые видеоматериалы приобщаются к соответствующим протоколам по тем же правилам, что и аудиоматериал.

Качество показаний определяется качеством составляющих и сопутствующих показаниям атрибутов: качеством источника – свидетеля, качествами допрашивающего лица и качеством самой процедуры допроса. (Поищи на лбах участников клеймо «Знак качества»). Проблемно добиться триединой гармонии, спору нет.

Источник показаний – тот, кого допрашивают и кто даёт показания. Источник сей, во-первых, должен честен быть и объективен в той информации, которую источает из себя. Допрашиваемый призван сообщить всё, что ему известно по обстоятельствам дела в реальном отображении этих обстоятельств по собственным чувствам и их восприятию (видел, слышал, учуял, ощутил). Здесь не должно быть искажений ни намеренных, ни случайных. И вольные интерпретации не уместны. Только собственные знания фактов и память о них в «сухом» излиянии. Но… правды и истинны в незыблемом виде не бывает, всё относительно в этом меняющемся мире. Поэтому можно говорить только о определённом уровне, о степени правды.

Степень правдивости определяется и психофизическим здоровьем человека – развитие и состояние на время событий и допроса, – когда допрашиваемый способен нормально воспринимать окружающую действительность, сохранять информацию в своей мозговой памяти и ясно, доступно излагать свои знания. Болезненное же состояние органов чувств или сознания искажают входящую информацию от мира и собственного тела или придают ей ложное значение. Степень правдивости определяется состоянием источника и на время получения сигналов, и на время её изложения другим лицам или при фиксации на спец. средства. Человек может быть в целом здоров, но в отдельные времена находиться под воздействием угнетающих его сознание факторов: дурман, опьянение, крайняя усталость, истощение, рассеянность, дремота. Такие состояния также не позволяют точно и адекватно воспринимать происходящее, удерживать в памяти и воспроизводить во вне. Степень правдивости зависит от эмоциональной впечатлительности и независимости от происходящего и от наступивших последствий. Свидетель может иметь собственное восприятие наблюдаемого, индивидуально оценивать происходящее, отмечая одни нюансы и не заостряясь вниманием на других деталях. Под воздействием самих событий возникают более живописные картины в сознании, факты додумываются и обрастают фантазийными подробностями, объекты бракуются в своём содержании и качестве. В некоторых, зачастую экстремальных ситуациях свидетель может уверенно указывать, например, на следы губной помады, как на пятна крови, движенья черепахи окажутся стремительны, и деревянный дрын смерещится ломом.

Но самый опасный фактор влияния – это, безусловно, отсутствие независимости. Зависимость от сложившихся обстоятельств возникает из-за личных отношений, предубедительности, пристрастий, посторонних давлений, собственных переживаний и желаний. Преступления, а в особенности криминальные посягательства на жизнь и здоровьишко – это всегда крайне драматические события. И как истинная драма, преступное событие пронизано переживаниями всех сопричастных: драматургов, сценаристов, актёров и впечатлительных зрителей; пронзительна она своим воздействием. Можно бы только «зрителей» считать независимыми свидетелями, но и им не чужды естественные страсти, сочувствие происходящему, а значит, есть место симпатиям и антипатиям, стремлениям повлиять на «сценарий»: собственной волей простить-карать-превознести. Нормальный человек всегда реактивен к крайностям, склонен подыгрывать под давлением и собственных эмоций, и внешних влияний. У кого эмпатия – ноль, то есть отсутствует сострадательность, тот и не человек вовсе, а живность.

Я убеждён и уже говорил о том, что в уголовном процессе даже судья-арбитр не остаётся, не может остаться полностью независим. И не только потому, что давят на него общественное мнение, теплота служебного кресла, вышестоящие руководители, недоуровень воспитания, компроматы, лично-частные проблемы, судебная политика. На него и сам Закон давит, которым судья поставлен в зависимость от позиций сторон в процессе: либо утвердить правильность позиции обвинения, либо отвергнуть её и согласиться с позицией защиты, как будто третьего и не дано. Не может судья остаться равнодушным и к воспринятым подробностям по обстоятельствам дела, и происходящее в заседании безразличным не будет для него. Только что виду не подаст по тренированной сдержанности. Что уж говорить о свидетельствующих потерпевших, прошитых ненавистью к обидчикам. Так же и обвиняемый – он естественным образом не желает репрессий на свою голову.

Из таких вот условий порождена относительность любых оценок по верности свидетельств. Свидетельства могут быть или в определённой степени правдивыми, или в определённой степени ложными. По аналогии с критериями оценки полноты налива в стакане: стакан наполовину полон или наполовину пуст. Официально принятая стратегия российского судопроизводства определяется презумпцией правдивости: всё правдиво, пока не опровергнуто. Но в реальном отображении уголовного судоскотства культивируют такой подход только в отношении свидетельств обвинительного характера. А вот показания в поддержку защиты презюмируются (заранее считаются) ложными, не заслуживающими доверия, пока не будет представлено твёрдых доказательств их правоты и несомненности (доказательства доказательствам).

При всём при этом даже ложка ложного может пролиться не только от намерений, умышленных действий, направленных на достижение определённого результата, но и нечаянно, волей случая и обстоятельств. Например, последние вариации имеют место в условиях добросовестных заблуждений, искажений от первоисточника, под давлением сложившихся обстоятельств, вследствие не здравого рассудка. В этом не будет вины свидетеля, когда у него не прослеживаются собственные интересы и выгоды от таких свидетельств. Особнячком стоят показания, опирающиеся на предположения, слухи, домыслы, пространные рассуждения, шутки-потешки. Такие сведения, например, слухи, по которым не обнаруживается первоисточник информации, могут и не быть ложными, а соответствовать действительности, но из-за своей неустойчивости, а паче того, из-за непроверяемости, эти сведения не допускаются к процессу доказывания. А единожды допущенные – выбраковываются.

Опасные штуковины – намеренная ложь и фальсификация, особенно при их симбиозе. Они зачастую (конечно, в зависимости от ловкости обманщика) продуманны, выверены, трудны в разоблачении. Особенно, когда лжецу готовы или вынуждены верить. Наиболее опасны эти явления в случаях, когда вральные показания одного лица по конкретному и ключевому обстоятельству единственны в своём значении. Подобную информуху не с чем сопоставить, не с чем сравнить и выверить ей достойную цену. Такая ложь влечёт непоправимый ущерб для производства расследования и принимаемого резолютивного решения, так как предсказуема несправедливость, которая к тому же оказывается не исправимой.

Стандарты придуманы, идеалов в этом мире нет, а что некачественно – то брак. Как у любого изделия рукотворного или природой рождённого и у животного человека присутствуют изъяны и недостатки. Такие недостатки в каждом из нас, в большей или меньшей степени. Тогда и степень качества зависима от соотношения объёмов личных, профессиональных недостатков с достоинствами.

Качество допрашивающего – это комплекс качественных характеристик лица, производящего допрос и получающего показания. Круг таких лиц может включать не только представителей власти (дознаватель, следователь, прокурор, судья), но и другие участники, кому процессуальный Закон позволил задавать допрашиваемым вопросы и получать фиксированные ответы – показания. Например, таким правом и возможностями обладают защитник, представитель, потерпевший и обвиняемый в ходе допросов, очных ставок. Присяжные заседатели также вправе ставить вопросы через председательствующего в суде. Наиболее значимы лица по первой категории – профессиональные сборщики доказательств, так как ими в подавляющем числе допросы инициируются, задаётся тон и направленность, определяются содержание и объём всей первичной информации, выпекаются коренные выводы по всем вопросам доказывания. При общей их посредственности в исполнении предписаний Закона правильно отмечается сугубо обвинительная заинтересованность – односторонний подход к допросам. Природа этого корениться в искажённом понимании и применении норм, в следовании сложившейся судебно-следственной практике, в кадровой избирательности только в пользу угодных жополизов и послушников, а значит, субъектов с заведомо низкими морально-нравственными данными. (Собирательное наименование такой категории на сленге зека – Гадьё). Ну не может человек, даже превосходных грамотности и интеллекта, поставленный и находящийся только в устремлении к погрому прав и законного порядка, направляющий все свои знание и мастерство только на преодоление «чужих» законных интересов сохранить в себе нормальные человеческие начала (если были такие в нём изначально). Все кристаллики в таком необратимо мутнеют и деполяризуются, и он становится безвозвратным карателем. При такой ломке характера уродуются все качества «специалиста» – специалистами они как бы и остаются, но в извращённом обличье. Такие уже не способны объективно воспринимать информацию, оценивать и использовать её по достоинству. Попадут к ним сведения, противные обвинительным установкам, тут же включаются внутренние программы на нейтрализацию или уничтожение, на игнорирование или ретуширование такой информации. Программы те продуманны практикой и поколениями, насыщены приёмами и возведены в ранг традиций и обычаев. Ныне в почёте и признаются спецами не те, кто чётко следует принципам судопроизводства, а кто способен их «грамотно» обходить. И, возвращаясь в показаниям, отмечаем, что качество получаемых сведений через «профессионалов» будет крайне низким ввиду заведомой не качественности самих этих профи. Освободившаяся от глупости овца всегда уличит обман и фальшь, и не позволит беспрепятственно разливать вокруг себя сточные воды, дважды в них не войдёт.

Ты и твой адвокат вряд ли из семейства белопушистиков. Свои пороки ты, конечно, знаешь, а по адвокату – постараешься вызнать. И это твой выбор: в окружении псовом оставаться честной овцой и быть сожранным, тешась мудацким ореолом мученика и жертвы системы, или всё же пободаться, пусть даже состряпав себе образ «чеснока», или всё же и на себя напялить серую шкурку и сыграть по правилам стаи. Здесь важно другое. Зная о нюансах получения показаний, вооружившись соответствующими знаниями, следуя своему животному интересу и инстинкту самозащиты, ты и сам можешь давать показания, можешь получать их от других. Как минимум при всевозможных мусорских обломах в судебном следствии, в том числе через или в крепком тандеме с защитником.

Способность допрашивающего получать не только возможные, но и нужные показания, выбирать иглы из сенных стогов, различать правду от кривды, его умение оберечь и укрепить полученные сведения, да соблюсти при этом требования законности – отдельная наука и искусство. Каждая сторона и активный участник стремятся получить получит выгодные только им показания, препятствуя их опровержению второй стороной спора и самим судом, а уже полученным словам придать выгодный свет. Я зацепил и судей. Да, только судьи должны бы получать независимую информацию. Последнего не случается, так как любые показания, получаемые по вопросам судей, в любом случае будут отражать выгоду для позиции одной из сторон, а на практике – позицию обвинения.

Но, в процессе получения одних и тех же показаний, каждый допрашивающий применяет свои собственные качества, как личного характера, так и в силу профессиональных устоев. Набор приёмов достаточно многообразен: вопросы «в лоб»; вопросы наводящие (запрещены!); вопросы косвенные, то есть через вызнавание сопутствующих или связанных фактов – от общего к частному и от частностей к общему; перекрёстный допрос – очная ставка; устранение противоречий; свободный рассказ; провокация (запрещена!); принуждение к молчанию или преодоление такого права, в том числе через обман или насилие (запрещено!); прочее запутывание. Приёмы используются попеременно в зависимости от эффекта от них и нужды, в зависимости от персональных качеств и активности других участников допроса и сиюминутных возможностей. Сказываются и настроения, и душевно-физическое состояние и куча иных факторий.

За редким исключением, допрос – это всегда столкновение интересов и характеров. Характер межличностного контакта напрямую влияет на результат – содержание и ценность показаний, которые затем могут быть использованы для правильного установления обстоятельств. Мусора мечтают найти средства избавления от влияния характеров людей. Вот бы, думают, какой-нибудь придумали химикат, чтобы вогнать допрашиваемого в анабиоз, гипноз, другое безэмоциональное состояние: Оно покорно отвечает, а ты выжимай беспрепятственно любую инфу.

Однако искомых показаний может и не родиться вовсе. Такое случается, если овцевидец – разносчик информации не обнаружен или он в категорическом отказе. Даже несмотря на угрозы, насилие и применение мер ответственности за отказ от дачи показаний. Отсутствием показаний следует считать и случаи представления ложных, блудливых сведений, так как они не раскрывают сути исследуемого вопроса по искомым фактам.

Качественность, то есть высокая степень качества процедуры допроса выражается в стогом следовании всем установленным в Законе правилам проведения допроса или другого сл. действия, при которых могут быть получены показания, а также выражается в полноте и точности фиксации сведений, правильности документального оформления – протоколирования. Здесь нет мелочей. Любое, внешне пустяковое упущение может быть расценено существенным нарушением и повлечь исключение показаний, признание их недопустимым доказательством, а самого допроса – незаконным. Тем более искажение содержания показаний или невнимание к замечаниям ставят под сомнение объективность полученных сведений, их достоверность. Это может статься по ошибке или намеренными, целенаправленными действиями.

Особнячком тулятся показания экспертов и специалистов. Показания этих участников имеют самостоятельное свидетельское значение. Они, хотя и касаются доказываемых обстоятельств, но связаны с ранее данными Заключениями, ограничены выяснением вопросов, которые изначально ставились перед экспертами (специалистами), которые уже исследовались и в какой-то степени обсуждались в Заключении, а сейчас требуют разъяснений. Так часто бывает, когда Заключения непонятны для обычного или неподготовленного восприятия, содержат неясности, противоречия, двусмысленность. Но показания этих деятелей не могут своим содержанием выходить за рамки уже проведённых исследований и постановленных выводов или суждений, как это было сформулировано в Заключениях. То есть это не должны быть новой, дополнительной информацией. Такие показания не должны подменять не только уже данные заключения, но и вторгаться в сферу производства иного рода и вида исследований, когда эти вопросы должны выясняться, могут быть разрешены только через дополнительные (повторные или иной специфики) экспертизы.

Эксперты и специалисты, как таковые, не являются очевидцами обстоятельств преступлений. Иногда их допрос может быть направлен, как в случаях с допросом оперов и мусоров, на выяснения обстоятельств проведения следственных действий, каковыми являются экспертные исследования, проводимые по мусорским директивам. Но в любом случае, показания этих участников должны отвечать всем качественным условиям, как это установлено общими правилами проведения допросов.

4.4. Заключения экспертов и специалистов

Это исключительность, если кто может стать равнокомпетентным одновременно по нескольким, хотя бы по двум отраслям знаний. Если это не смежные отрасли. Не хватит попросту времени на выучку. Вот и мусора, едва ли им удаётся заделаться истинными профи хотя бы по собственной специальности, специализируясь в юриспруденции. А в прочих направлениях знаний, тем более глубоко научной принадлежности, максимум – добиваются поверхностных усвоений. Но установление некоторых обстоятельств по уголовным делам требует применения опыта и знаний, посторонних от юриспруденции. Поэтому мусора вынуждены привлекать к участию профильных спецов.

Заключения – это результаты исследования по вопросам, где требуются специальные познания в различных областях наук, технологий, искусств. Перечень таких отраслей обширен и не ограничен. Но к ним не относятся собственно юридические дисциплины. Поэтому, если судья или следак при рассмотрении дела столкнётся, например, с вопросами о применении налогового или градостроительного законодательства, по которым дупля не отлавливает, он вправе подтягивать в помощь в качестве спеца таких отраслевиков. Налоговое и градостроительное право – это юридические дисциплины, и мусора сами должны тянуть лямку нормативной базы этих отраслей. А ведь не потянут, и потому втихаря получают консультации от специалистов. На этом их и можно хлопнуть, так же как вполне ожидаемы грубые ошибки в применении и толковании отраслевых норм. Но мы немного отвлеклись.

В Заключениях даются ответы только по тем вопросам, которые поставлены сторонами в процессе или судом. Исключением является порядок по праву эксперта и специалиста указывать на такие аспекты, которые ими расцениваются важными для дела. В ходе исследований могут быть выявлены факты, значимые для установления обстоятельств, но по которым вопросы со стороны мусоров не заданы ввиду непредсказуемости самого наличия таких фактов. И тогда исследователи сами обращают на них внимание мусоров, и такие данные могут быть приняты во внимание. При этом, вновь обнаруженные факты могут быть столь существенны, что в корне меняют позицию сторон и ход разбирательства. С другой стороны, норма фактически смывает ограничения по вопросам экспертных выяснений, которые определяются вопросами следователя. Важными, имеющими значение для дела фактами и обстоятельствами эксперт может посчитать любые по своему усмотрению, как бы предугадывая нить расследования, а фактически замещая в этом самого следователя, впрягаясь с ним в одну узду. Эксперт и специалист в такой раскладке свои м произволам решают об «исключительности» случая. Такие полномочия не оставляют эксперту независимости. А в практическом выражении эксперты оказались поставлены в положение обязанных указывать на всякие «важности».

К экспертам и специалистам обращаются при всякой нужде, когда важные вопросы не могут быть разрешены без их участия из-за отсутствия у других участников должных компетенции и знаний. И даже, если у кого из «рядовых» участников подобные знания и имеются, например, свидетель по роду своей мирской деятельности обладает достаточными познаниями в области медицины, это не избавляет от специальных мед. исследований с дачей Заключения. Так как кроме знаний и пусть даже авторитетности требуется ещё и профессиональный допуск по компетенции, наличие инструментария, контроля, возможностей, ответственного подхода, специального закрепления процедур и следования оговорённым правилам, в конце концов, наличия атрибутов «доверия» к самому исследователю – установленные Законом и отраслевыми нормами гарантийные условия качества работ.

Заключениями экспертов являются сведения, содержащиеся в исследовательской части и в выводах экспертов по поставленным перед ними вопросами, а Заключениями специалистов – суждения, так же по вопросам выяснения. Заключения оформляются только в письменном виде в формате документа, который так и обзывается – «Заключение». Обязательность письменной формы для экспертных Заключений установлена не в УПК, а в специальных законах и производных от них ненормативных актах: в Законе об экспертной деятельности, в положениях, инструкциях, методических указаниях. В отношении Заключения специалистов не издано до сих пор отдельного регулятивного Закона о порядке исследований и постановке выводов. Поэтому такая же, как по экспертизам обязательность письменного изложения суждений не предусмотрена, хотя и подразумевается. А это значит, что Заключения спецов могут быть и изустными.

К услугам специалистов в уголовных процессах стали активно, вернее сказать – приближенно к активности прибегать только в последнее время. До этого привлечение специалистов, получение от них Заключений и использование таких Заключений в процессе доказывания фактически бойкотировалась мусорами в одностороннем порядке, самой возможности участия спецов значения не придавали. Такая политика «не любви» опиралась на три костыля: слабость нормативной базы для такого вида исследований; не подконтрольность или чрезвычайно низкая контролируемость специалистов мусорским влияниям; кадровая малочисленность лицензированных спецов.

4.4.1. Заключения эксперта

Что бы там нам не пели о равносильности видов доказательств, но, как и с показаниями, негласное преимущество экспертных заключений по доказательственной силе – несомненны, когда речь идёт о выяснении вопросов научного порядка. В народе, иногда и небеспочвенно сложилось какое-то трепетное отношение к учёным мужам и их сакральным знаниям. Деятельность экспертов непостижима быдлу и в восприятии граничит со сверх-способностями и таинством. Да, просканировать спектрально материю – это тебе, бля, не куру ощипать.

На разрешение экспертам скидывают вопросы, которые не могут быть решены непосвящёнными и с помощью обычных условий и средств. Ответы на такие вопросы, например, о причинах смерти, не могут быть достоверно получены из других видов доказательств и в ином порядке, чем специальные исследования. Имей мы даже дюжину свидетельств от очевидцев о выстреле в голову человеку, имей мы сам труп с таким ранением, а этого окажется не достаточно, чтобы утверждать о кончине терпилы вследствие огнестрельного поражения мозга, пока в этом не убедиться медик-эксперт. И суждения по тем же вопросам даже из уст судей, прокуроров-криминалистов или следаков не принимаются бесспорными и окончательными.

Штат экспертов по отношению к количеству дел региональной подведомственности крайне ограничен, конкуренции не существует. Мы имеем открытую монополию под эгидой гос. силовиков. Традиционно, проведение экспертизы поручается ближайшему и единственному в регионе экспертному бюро (сокращённо – Бюро СЭ). Такого адресата для исследований выгодно для себя избирает тот, кто ведёт производство по делу. Особенно на ранних стадиях расследования, когда второй стороны (защиты) ещё физически не существует. Но и позднее, при участии обвиняемого, защитника, потерпевшего, им не даётся права выбора эксперта. А даже и владея они такой возможностью гипотетически, на время назначения экспертизы участники от защиты заранее не располагают информацией о предстоящих исследованиях, их целях и задачах, о существовании других, альтернативных экспертов и бюро. Тем более не оказывается поводов и оснований для отводов уже заявленным экспертам, когда персонально эксперты не конкретизируются в постановлениях о назначении экспертиз, а называется только экспертное учреждение. Все отводы и сомнения будут заведомо голословны, а потому попадут под отклонения. Сами же исследования зачастую невосполнимы и не дублируемы, не возобновляемы ввиду их необратимости и расходования образцов и материалов (труп вскрыт и захоронен, патроны отстреляны, вещество обработано реактивами).

Оспорить содержание исследований и выводы по ним может только другой эксперт и только равной или большей квалификации. И это он сможет осуществить не самостоятельным изучением первичного объёма исследований, а по уже выверенным материалам готовой экспертизы. Невозможно полностью воссоздать картину производства в реальном измерении и восприятием бывшего исследователя. В некоторой степени проверена может быть только формальная сторона ранее осуществлённых процедур. Повсему поэтому крайне затруднительно бороться с Заключениями, оспаривать их. Даже заведомая ложность экспертиз зачастую не вскрываема, не преодолима.

Сами следователи и судьи не в состоянии оспаривать проведённые исследования. Они могут только уповать на дружественные отношения с экспертами и их руководством, лояльность промусорённых экспертных контор, и, конечно, широко используют свою преимущественную возможность знать предварительно о ходе и результатах экспертиз. Что, как минимум, позволяет вносить коррективы или даже своевременно отказаться от уже произведённого.

Все эти основания, порядок проведения, постановление выводов и формы фиксации экспертных исследований достаточно жёстко и подробно регламентированы, оговорены совокупностью различных актов. Объём этих правил огромен: тут тебе и нормы УПК, и Закон об экспертной деятельности, положения, инструкции, методики по проведению конкретных исследований – это всё обязательные установления. Не забудем и о таких регуляторах, как решения мусоров, а также руководящие указания ведомственного (локального) характера. Можно бы посочувствовать экспертам – они обременены, кроме собственно исследовательских работ, ещё и удержанием в башке огромнейшего объёма правил, проблемой чёткого следования этим предписаниям. Вне зависимости от собственных разумений и очевидностей.

Вот, для примера общий вид судебно-медицинского исследования трупа. Кратенько проследим процесс. Медицинского эксперта – кто и будет в дальнейшем проводить патологоанатомическое исследование, привлекают к участию уже на время обнаружения трупа для осмотра места происшествия и самого мертвеца. И уже на этом этапе он делает поверхностные фиксации и кумекает первичные выводы о криминальном характере происшествия, состоянии трупа, расположении и всех аспектах видимых телесных повреждений. Именно с подачи этого эксперта, который здесь выступает пока в качестве «специалиста, врача, медика», вносятся сведения о трупе в Протокол осмотра. Кроме этого, устно эксперт высказывает свои соображения органу расследования и даёт рекомендации о необходимости каких-либо исследований, о направлении трупа на исследование. А это уже не фиксируется документально. Здесь же эксперт обращает внимание на значимые по его мнению обстоятельства. Только после окончания осмотра экспертом, труп направляют в морг при Бюро судмедэкспертизы – в то место, где наш милый эксперт и будет проводить само исследование. То есть, уже на этом этапе предрешён вопрос о том, кто и где осуществит экспертизу. Без вариантов. Если только морг не сгорит, эксперт сам коньки не отбросит или тяжко не захворает. Только позднее будет следователем вынесено Постановление о производстве экспертизы. Фактически «задним числом», хотя реальное решение было принято числом «передним», хотя уже и сами исследования уже начаты были при осмотре. В том числе и большинство вопросов по назначающему Постановлению сам же эксперт и сформулирует предварительно, пусть даже общей направленностью исследований. Ну и что, если причины смерти и внешне очевидны (нож торчит из груди у трупа). Экспертиза должна будет проведена по полной программе, следуя всем нормативам (нож мог пронзить и мёртвое тело покойника). В рамках действующих и обязательных положений, методик и решений, эксперт для начала будет ознакомлен с правами и предупреждён об ответственности. Непонятно, правда, кто именно, когда и где делает эксперту такие разъяснения.

Однажды, за пачку «Явы» прополаскивая носки соседу по камере, крепко призадумался я над сутью процесса ознакомления экспертов с правоспособностью. Закралось подозрение, что выставляемые об этом сведения фальшивы. Случай представился и в суде подсыпал эксперту подлых вопросов:

– После вашего участия в осмотре места происшествия, через какое время вы вновь встретились со следователем?

– Точно не скажу, но это произошло при другом осмотре по другому делу.

– А каким образом тогда вами получено было решение о проведении экспертизы?

– Это решение, так у нас заведено, мне передал следователь через моего помощника.

– Вместе с материалами дела?

– С какими материалами?… А, ну да, вместе с ними…

– А составленное Заключение каким образом передали следователю в обратном порядке?

– Так… а его я, насколько помню, сам завёз. Только мы Заключения отдаём не следователям в руки, а сдаём их в приёмную-канцелярию.

– Вместе с материалами дела?

– С какими материалами?… Ах, ну да, вместе с материалами, конечно.

– Значит, всё это время контактов со следователем не состоялось?

– Нет, не встречались, незачем.

– В вводной части вашего Заключения указано, что вы были ознакомлены с правами и обязанностями, и предупреждены об ответственности. Кто, когда в каких условиях проводил с вами указанные ознакомления и предупреждение?

– Ну, так это… пр-р-р…

Черёд самому исследованию. Подробно осматривается одежда на трупе и при снятии, всё содержимое карманов. Осматривается труп снаружи по его физическому состоянию, целостности, повреждениям, следам, морфологии. Эксперт (скоро он будет по локти в трупятине) начинает внутреннее исследование тела со вскрытия мест повреждений, ранений, подозрительных очагов. Определяются все характеристики различимых повреждений (глубина, связь с органами, орудийность, тяжесть, прижизненность и т. д.). Далее патологоанатом перекапывает поочерёдно все органы туловища и головы мертвеца, где могут быть обнаружены любые иные повреждения, следы воздействий, болезненных изменений, телесных изъянов. В этом не только поиск причин смерти, но и выявление тех особенностей, что позволят индивидуализировать, определиться твёрдо в личности упокоенного человека. В процессе этого аудита отдельные органы, фрагменты тела и пробы жидких субстанций (кровь, лимфа, слизи,…) изымаются и передаются на точечное исследование другим экспертам (химикам, биологам, гистологам, трассологам,…). Отдельными образцами изымают фрагменты поверхностных тканей со следами повреждениями, и вместе с одеждой отправляют на самостоятельное изучение. Только после получения результатов всех анализов делается окончательный диагноз причин смерти и составляется собственно Заключение – самостоятельное доказательство.

Параллельно «основному» патологоанатомическому Заключению по трупу добываются и другие Заключения. Они могут быть составляющими анатомического, в вышеописанном порядке, или возбуждаться следаком самостоятельно по совершенно другим направлениям исследований. При варианте взаимосвязанности исследований, о необходимости их проведения, месте, времени, эксперте, постановочных вопросах – обо всём этом следаку указывает тот же судмедэксперт, кто изначально привлечён был к осмотру. Фактически этот эксперт должен считаться действительным инициатором и координатором добычи большого массива доказательств, а вынесение следователем решений об экспертах, изъятиях и передачах образцов – всё это производно. Вот именно. Это ж наш эксперт принимает меры по изъятию, сохранению, рассылке всех обнаруженных и добытых будущих вещдоках. Он упаковывает, опечатывает, сверяет реквизиты.

Объёмы работ и формальностей действительно масштабны. И в процессе такой деятельности, то нарочно, а то и случайно допускаются нарушения, которые ты можешь обнаружить. Проработка тобой всей формальной изнанки – «дорожная карта» разоблачений и опровержений результатов экспертиз, так как перепроверить уже случившиеся исследования через новые такие же работы невозможно в большинстве случаев.

А теперь, уподобляясь анатомам, вскрываем Заключение, чтобы вспотрошить его и выяснить нутро. Само Заключение – процесс и результат всей исследовательской деятельности может быть достаточно пухлым документом. Не дрейфь, взламывай. Состоит Заключение из четырёх основных частей: вводная часть; исследовательская часть; выводы (заключение); приложения. Если внутри экспертизы проводились другие, попутные исследования, на которые есть ссылки в данном Заключении, то все материалы по ним должны быть включены в общий состав «нашего» Заключения.

Вводная часть содержит общую информацию о том, кем, когда, где, на каком основании проведена данная экспертиза, её цели, задачи, условия проведения, формальные отметки. В этом разделе обязательно указывается: 1) наименование экспертного учреждения, данные о регистрации и лицензировании; 2) время и место производства исследований, составления и подписания Заключения; 3) основание исследований – решение органа власти о назначении и проведении экспертизы, а иногда – договор (соглашение) с физическим или юр. лицом; 4) данные об экспертах по их личностям и профессиональным качествам, а также по другим непосредственным участникам; 5) факт разъяснения экспертам их прав, обязанностей и ответственности под расписку, скреплённой печатью эксп. учреждения; 6) указание на отраслевую направленность экспертизы (судебно-медицинская, баллистическая, авто-техническая,…); 7) видовой характер исследований, если экспертиза повторная, дополнительная, комиссионная или комплексная; 8) данные об объектах, которые представлены эксперту на исследование (препараты, образцы, фрагменты, документы,…); 9) лабораторные условия (температура, освещение, влажность, или другие влияющие факторы).

И здесь мелочей не бывает. Важность и значение вводной информации выстрадана временем, всем опытом получения и использования экспертных доказательств для задач криминалистики. Содержание вводной части само по себе доказательственного значения по обстоятельствам доказывания не имеет. Но по этой информации возможно проверить законность самого производства экспертизы – соблюдению процессуальных правил. А во взаимосвязи с другими разделами оценить достоверность и относимость Заключения в целом. Перекубаторив эти данные вдруг выяснишь серьёзные упущения, которые могут считаться «существенными нарушениями». В самых, порой неожиданных местах вводных частей Заключений всякий раз сталкивался с такими сюрпризами.

Примеры косяков: экспертиза проводилась в другом учреждении, чем указывалось в постановлении следака; отсутствовали какие-либо из обязательных данных или они не отражали требуемой информации; профессиональные данные об эксперте (стаж, специальность, специализация, квалификация) не соответствовали условиям допуска к конкретному виду исследований (не прошедший аттестацию эксперт-химик провёл биологическое исследование); экспертизы по форме не соответствовали решению об этом (проведена комиссионная, хотя в постановлении о назначении об этом ни слова); эксперты не были ознакомлены с правами, обязанностями, ответственностью, или были ознакомлены, но не по должным нормам, или по «левому» Закону; экспертиза инициирована по фиктивному основанию (указано несуществующее постановление следака или была начата прежде вынесения такого решения). Бывало и так, что какие-то из обязательных разделов вообще отсутствовали. При проверке содержания любой Экспертизы, и это касается всех составных частей, необходимо сверяться со всеми сопутствующими документами и материалами дела, которые связаны с данной Экспертизой, следуют ей или производны от неё. Так, всегда заглавным является Постановление о назначении экспертизы. От установочных условий такого решения эксперт не вправе отступать, кроме специально оговорённых случаев. Или другой пример. Суд в Приговоре ссылается на Заключение эксперта № 508 от 10. 05. 2008 г., которым установлено «ля-ля-ля». Но в материалах дела такого Заключения нет нифига. Значит, приведённый источник доказательств – фуфлыжный, а сами ссылки на сведения по нему безосновательны. И нам в данном случае насрать, что в деле есть Заключение № 805 от 05.10.2008 г. с такими же сведениями.

Исследовательская часть. Первой реакцией возможно будет тебе рвотный рефлекс уже от навороченности текстовой мути, когда столкнёшься с массой специфических терминов и выражений. Эксперты при фиксации своих работ, изысканий и умозаключений предпочитают изъясняться научным сленгом, их узкопрофильные выражения, слова с бранной огласовкой могут быть тебе не понятны. Такие текстуры впечатляют и авторитетно поддавливают, порождают у овцы-читателя комплекс неполноценности, чувства собственной глупости и беспомощности перед мантрическими письменами и сакральностью смысловых посылов. Не надо пукать, курсант. Вспомни, что эти исследования и выводы по ним эксперт должен составлять с расчётом не только на себя и ему подобных умников, но для участников процесса. Ты смеешь думать, что те же следаки или судьи с лёгкостью поймут эту хренатень? Нет. Или частично «нет». Только виду они не подадут. Да и вообще не станут вчитываться в суть процедур, они ограничатся только выводами.

В ходе ознакомления с экспертными заключениями я позволил себе поглумиться над следователем Яковлевым. Обратился к нему с малой просьбочкой: поясни, говорю, что означают эти вот «митохондриальный, абсорбация элюции, аглюцинация, полиморфные локусы, эпиметафизар-р-р, микробиоз, интеральвеолярные, изогемагглютинирующие сыворотки» и прочее такое. Следак всматривался в те текста, глазьями ворочал и что-то мычал пространномысленное, но так ничего вразумительного и не выдавил из себя. Я не удовлетворился его пояснениями, сказал, что вся эта шняга не понятна мне, и подайте сюда тех разэтих экспертов на толковище. Я прав оказался в своих предположениях: мусора не петрют многих научных терминов. И при таком раскладе разве могут они оценивать выводы экспертов? Но это упрёк и экспертам самим. Между собой, в своём котле они могут изъясняться как удобным для себя сочтут. Что ж, существуют специфические языки профессионального общения, и они, естественно, что оказываются не понятны «не резидентам». Когда я указал следаку, что «всё это – шняга», он должен бы был возмутиться и пресечь такие высказывания. Конечно, но если бы знал, что «шняга» по фене означает половой мужской орган в полувозбуждённом состоянии. Следак такого термина не ведал, потому и проглотил сказанное, виду не подав, что безграмотен в этой части. Я к чему? Ты вправе понимать существо доказательства, оно тебе должно быть доступно по содержанию. А потому смело требуй полнейших разъяснений по любым неясностям и непонятностям, а также недопонятностям. Пусть тянут этого клоуна и он разжёвывает тебе свои излажёнки.

Исследовательская часть начинается с перечисления вопросов, которые поставлены перед экспертом и ответы на которые мы бы должны обнаружить в его же выводах. Формулировки вопросов запросто воспроизводятся из постановления о назначении экспертизы. И даже такую, внешне простую процедуру умудряются запороть. Перепечатывая вопросы, эксперты перефразируют их, что-то упускают в смысловой цепочке исканий или подправляют редакцию вопросов своим усмотрением. Соответственно от этого меняется существо вопросов, а следом и выводы, на них опирающиеся. Фактически в таком режиме эксперт уже делает выводы не по вопросам следака, а по другим, своим собственным вопросам. Это можно расценивать как произвол и как отступление от самих оснований экспертизы – экспертиза утрачивает относимость к предмету исследований. Это доказательство выходит за границы постановленных задач исследования. Действительно, наша экспертиза в таком случае не будет соответствовать решению о ней. Этой бумажкой останется только попку подтереть.

Далее. Эксперт даёт общее описание поступившим к нему на исследование объектам, как он их наблюдает по поверхностным их характеристикам, состоянию и упаковке. Объём всего материала должен соответствовать тому перечню, что указан в постановлении об экспертизе и сопроводительному письму (направляйке). Если по этим данным обнаруживаются нестыковки, по правилам, эксперт должен бы вернуть все материалы вместе со своим сообщением о проблемах и возникших препятствиях. Но на практике этот порядок не срабатывает чего-то. Эксперты принуждены к мышинным ходам. В межличностном порядке, например – звоночком (но не в дверь) следака курсуют о противоречиях и выясняют, согласовывают выход их положения. Бывает, что «включают заднюю»: решают вернуть всё барахло следаку на утряску, или вообще обламывают экспертизу, изъяв из дела и постановление и прочий материал, как будто и не планировалась даже сама экспертиза, не проводилась вовсе. Последнее может случиться, когда результаты исследований, так же как и их безрезультатность влекут серьёзный ущерб обвинению. Встречаются случаи, что и сами эксперты не узнают об «утрате» их производства, им попросту не сообщают об этом. Однако все такие манёвры иногда вызнаются по регистрационным журналам входящих / исходящих документов. В любом экспертном Бюро предварительная регистрация проводится и от этих сведений сложно избавиться, скрыть их от дотошных искателей. Твои шпиёны могут пробить поляну…. Но вернёмся к процессу.

Описание вещей и предметов даётся только поверхностным зрительным восприятием без определения их точного наименования, даже когда свойства явные и само наименование дано в сопроводительных бумажках. Тогда, например, о пуле без оболочки укажут – фрагмент металла серого цвета в форме заострённого цилиндра; об образце крови – жидкость бурого цвета. Это не от глупости наблюдателя, но во избежание предрешённости основных свойств материальных объектов, так как именно эксперт должен будет определять, чем является объект по свойствам и назначению. В иных вариантах предсказанности характеристик, выводы могут быть расценены как необъективные. Например. В постановлении указано, что у Васи изъят героин, который направляется на исследование. Эксперт также посмел ссылаться, что ему представлен «героин» и поставлен вопрос: «Чем является образец?», а затем делает выводы, что это героин. Ну, в самом деле, как эксперту отвечать в таком случае: что представленный героин является героином? Эксперт в такой ситуации оказывается в ловушке – он скован предрешённостью вопроса.

Описание упаковки даст представление о сохранности и первозданности материала. Поступившие на изучение объекты должны быть упакованы герметично, опломбированы специальными ярлычками, на котором проставляются подписи следака и понятых (если проводился осмотр) и других лиц, кто имел непосредственный доступ к объекту. Эта пломба располагается на стыке краёв сплошной поверхности в той части, где расположено входное отверстие или по швам. Поверх подписей проставляется оттиск печати того же органа, кто последним манипулировал объектом в открытом виде. Кроме того должна иметься этикетка или бирка с дыркой, кура вносится пояснительная надпись о содержимом данной упаковки. Таких упаковок может быть несколько, как у матрёшки, все они сохраняются последовательным облачением друг на дружке. Эксперт описывает упаковочные характеристики и должен проверить целку по каждой, отмечая любые зримые недостатки. Это позволяет установить неприкосновенности «груза» на время передачи. А мы с тобой, сравнивая такое описание с другими описаниями по всем предшествующим манипуляциям с теми же объектами, в том числи и путём личного обзора в ходе ознакомления с материалами дела, можем проверить сохранность и установить возможные нарушения. Исключением являются только крупногабаритные предметы (труп, автомобиль) и те материалы, что складируются в томах и не обязательны к упаковке и пломбированию.

Отдельной строкой и поэтапно использованию эксперт должен представить сведения о всём инструментарии, которое им применено в ходе исследований. Речь идёт о любых технических приборах, аппаратных средствах, инструментах измерения и физического воздействия на объект, о химических и биологических реагентах, природных или искусственных материалах, – всё, с помощью чего проводят измерения, внедрения, устанавливают величины, составы, состояния и свойства в опытно-экспериментальном порядке в отношении изучаемых объектов. Дело в том, что любой применяемый инструмент должен быть разрешён к эксплуатации в ходе экспертиз, иметь подтверждение от компетентных органов о его допустимости в целях получения достоверных данных. Поэтому в исследовательской части равно приводится техническое описание и электронного микроскопа и обычной линейки (марка, модель, производитель).

Я очевидец двум случаям использования в экспертизах «левых» инструментов. Так, по делу о наркообороте экспертиза по установлению наличия наркотического вещества в изъятом порошке была проведена с использованием спектрографа. Но, как выяснилось позднее, такой спектрограф не прошёл в установленном порядке лицензирование, не был зарегистрирован в гос. реестре средств измерения. Поэтому применение такового являлось незаконным, а результаты анализа и выводы эксперта – недопустимыми доказательствами. В том деле к моменту выявления нарушения образец наркоты был полностью израсходован. Оказалось невозможным проведение нового исследования и, соответственно, вновь получить доказательство о наркотическом свойстве изъятого вещества. Этим обвинение было аннулировано по событию преступления, основной признак состава деяния оказался неподтверждённым, что повлекло прекращение производства по уголовному делу. Во втором случае при молекулярно-генетическом исследовании образца крови от трупа использовался аппаратный комплекс, по которому истёк срок очередной поверки по техническому состоянию. Данный факт препятствовал его использованию, повлёк признание недействительными результаты проведённого исследования.

Основной объём Исследовательской части естественно занимает описание самих работ по исследованию объектов. Эксперт должен подробно и последовательно описать свои действия, наблюдения и отобразить выявленные факты и обстоятельства. Их он сопоставляет, даёт им профессиональную оценку. На основании своих наблюдений, изысканий, применяя научный подход и знания о предмете исследований, о процедурах поиска, эксперт выстраивает мысленную логическую цепочку по оценке всех значимых характеристик объектов, их взаимосвязей. Вся направленность поисковых работ определена изначально теми задачами, которые сформулированы в вопросах следака. Всеми своими потугами эксперт ищет ответы на эти вопросы, и уже в разделе Исследований такие ответы можно узреть. Описание всех процедур и умозаключений должны быть понятны, убедительны, а все появляющиеся казусы и противоречия – находить свои объяснения. Такие исследования могут быть объёмны. Всё зависит от сложности вопросов, методов работ и условий исполнения «заказа». Я встречал и 50-ти страничные сочинения, и это не предел. При этом количество текста не отражает трудоёмкости самих работ, не считая работы по самому текстовому их изложению. Одной страницей можно изложить и многочасовые труды. И наоборот. Но самыми насыщенными, кропотливыми, а значит и сложными, считаю судебно-медицинские исследования трупов по вопросам характера телесных повреждений, обстоятельств их причинения, тяжести вреда здоровью и причинам смерти. Вот где поистине титанический труд и просвещённость деятелей. Немногим отстают в объёмах почерковедческие, лингвистические и фоноскопические исследования. Можно бы уважить таких исследователей, если бы…

Но нам важно научится не слепо доверять экспертам, а всякий раз убедиться в их правоте. А больше того – найти изъяны в их работе. Поэтому будем критически всякий раз оценивать все экспертные действия и оценки. Для этого не хреново бы самому стать экспертом. Не возможно? Согласен, тех же квалификаций тебе не заиметь. Но достойная проверка возможна. И не только через привлечение других экспертов. На самом деле достаточны будут твои внимательность, тщательность, последовательность ревизии всей доступной информации, наличие своего мнения и владение документальным материалом «по теме». Например, очень выручит тебя наличие под рукой тех же Положений об экспертизе и Методик, на которые ссылается сам эксперт или которыми должен был руководствоваться. А ещё мы «не сотворим себе кумиров» – то есть, не станем обожествлять экспертов, излишне трепетать перед их ученостью, мудреностью производств, не будем прогибаться под их внешней авторитетностью, но помним, что в некотором роде – тоже люди, а значит, могут ошибаться, поддаваться страстям, заблуждаться, лгать. Да и сами их знания и даже Методики – не бесспорны, пластичны, подвижны, как любые человечьи знания. Спорить с экспертом любым не только возможно, но и нужно. И здесь мне известны случаи, когда дутый авторитет и изыскание экспертов вдребезги разбивались о челюсть лохов. Лохов и дилетантов – таких, как мы с тобой, курсант.

Примерчик. Вот эксперт исследовал колото-резанное ранение на теле трупа. Данное телесное повреждение затронуло жизненно важные органы шеи потерпевшего (венозные артерии, дыхательные пути). Выводами эксперта такое ранение явилось тяжким вредом здоровью и повлекло смерть. То есть причиной смерти было как раз это самое ранение и повреждение указанных органов. Из таких заключений в дальнейшем сформулировано было в дальнейшем обвинение в убийстве. Изучая исследовательскую часть и сопоставляя данные по другим источникам (которые, кстати, имелись и в распоряжении эксперта) я натолкнулся на другие факты. Очевидно, что повреждение венозных артерий на шее живого человека должно вызвать обильное кровотечение. Но на месте ранений шеи у трупа, по краям телесных покровов не было следов кровоизлияний. Не имелось следов крови и на краях порезанной в сопредельном с раной месте одежды на трупе (ворот свитера). Более того, кровяных следов вообще не было обнаружено на всех остальных частях тела и одежды. Что за фигня! Эти обстоятельства могут объясняться только тем, что телесные повреждения причинялись в мёртвое тело, причём изрядно окоченевшее тело, когда система кровообращения не работает и самоизлияние загустевшей жидкости из утробы затруднено. «Но позвольте, скоты! – нечаянно вырвалось у меня при тех раздумьях, – Говорить о тяжести вреда здоровью можно только по отношению к живому человеку, так как мертвецы, как бы, здоровьем не обладают». Внутренний голос продолжил: «Судя по сему, смерть потерпевшего наступила ни от этих повреждений, ни они явились истинной причиной смерти. И заключения эксперта в данной части необоснованны». Одновременно другой частью Заключения эксперт сообщил по трупу о высоком содержании спирта в крови, о пустом его желудке, о наличии на стенках желудка тёмно-бурых пятен, о зимнем времени наступления смерти (труп был обнаружен весной в лесу, про такие говорят – «подснежник»). Эти факты оставлены были экспертом почему-то без внимания. Однако, указанные внутрижелудочные пятна имели все признаки так называемых «пятен Вишневского» и появляются в условиях переохлаждения человека «натощак». А совокупность приведённых данных указывала, что потерпевший погиб от обморожения при сильной алкогольной интоксикации. Проще говоря: бухой мужик замёрз и помер. Телесные же повреждения, обнаруженные на шее, причинены были позднее. Кем, зачем? – не ясно. Здесь важно другое. Эксперт по каким-то причинам (я знаю по каким) уклонился, падла, от однозначного ответа о прижизненном или посмертном характере ран, исследование провёл хотя и всесторонне, но без должной оценки фактов и сделал необоснованные выводы. Но вывод следовал иной: причина смерти не установлена и имеются данные в пользу других причин. Отчего эксперт разродился таким исследованием при заявленной его высокой квалификации – дело его совести. Мышь щель себе найдёт.

Если экспертиза комплексная или комиссионная и участвуют в ней несколько экспертов разных специальностей, каждый из которых роет собственную канаву, в исследовательской части отдельно излагаются их труды. Эксперты подписываются под своей частью работы и за неё отвечают персонально. Объединяет их исследования в совокупный акт руководитель комиссии или комплексного исследования. Им же, с общего согласия, формулируются связующие раскладки данных и последовательные оценки. В целом, конечным массивом экспертиза подтверждается в её правильности подписями всех экспертов в конце документа.

По ходу исследований возникает необходимость изъятия каких-либо образцов и для сторонних исследований, и для их обособления вещдоками, а то и в целях расходования по самой экспертизе. Все такие изъятия должны быть оговорены текстом экспертизы с указанием причин и процедуры отторжения. Эти действия не могут выходить за рамки предписаний и поручений следователя по его Постановлению о назначении экспертизы. Эксперт не имеет самостоятельных правомочий на подобного рода изымания, такие его действия без специальных письменных дозволений от органа расследования или суда являются незаконными. В случае действительной необходимости изъятий и перенаправления материалов в другие инстанции при отсутствии решения об этом, эксперт может осуществить отторжение, но с обязательным уведомлением мусоров, с получением официального предписания от них в ответ. Всё изымаемое и передаваемое «на сторону» равно подлежит упаковке и опломбированию. Аналогично и возвращаемый материал должен экспертом паковаться с сохранением всех прежних контрольных оболочек. Материалы возвращаются мусорам все, ну, за исключением разве что отдельных образцов архивного характера, например, образцов крови для возможных в будущем генетических исследований.

В связи с этим «ахтунг-ахтунг»! На практике эксперты прибегают к уловкам подмены видов экспертиз, выходят за пределы своих полномочий, иными словами – произвольничают. Вот одно из таких ухищрений: Следак назначил суд. – мед. экспертизу трупа конкретному эксперту Бюро СМЭ и направил ему сам трупешник. Что делает эксперт? Он в рамках своей компетенции провёл вскрытие и некоторые исследования. А кроме того эксперт изъял от мертвяка образцы крови и органов, и направил эти препараты другим экспертам других специализаций. Те «другие» параллельно провели свои исследования: химическое, биологическое, гистологическое и др. По каждому такому исследованию были составлены отдельные Заключения и Акты, которые передали первому эксперту. Он эти результаты включил в свою исследовательскую часть, совокупно проанализировал, перенял выводы тех экспертов, представив их своим Заключением, которое и всучил следаку. Букет нарушений взамен погребального венка. Привлекая экспертов других специальность, пусть даже они и под одним Бюро крышуются, перво-эксперт фактически организовал и провёл комплексную экспертизу в отсутствие решения следователя об этом. Эксперт самостоятельно изъял и распорядился материалом, без мусорского решения фактически инициировал другие экспертизы. Выводы других экспертов были включены в канву основной работы. Кроме того, что они самостоятельно были заявлены в выводах, на них опиралась направленностью своей и часть основной работы. Эти выводы не могут тогда считаться выводами данного (основного) исследования и данного эксперта, и он за их достоверность не может отвечать, как и перепроверить такие данные не может.

Заключительная часть называется «Выводы эксперта» – это итоговый раздел. В своих выводах эксперт даёт ответы на поставленные перед ним вопросы по всем исследованиям, научным и практическим поискам. Выводы должны содержать ответы на все вопросы. В случае невозможности ответа, эксперт указывает на это с приведением причин. Существует общее правило: если обнаруживается невозможность дать ответ по какому-либо вопросу, то есть, если обнаружились причины и условия неспособности эксперта к эффективному исследованию, то эксперт возвращает постановление без исполнения. Но если такой неразрешимый (или вообще не относимый к компетенции эксперта) вопрос является единственным из множества других, но решаемых вполне результативно вопросов, то позволено исключение из правила – эксперту дозволяется провести частичную экспертизу. Хотя такой приём я считаю сомнительным в свете законности, не вижу в законе позволений на подобное и не нахожу прописных исключений.

Заметим, что если эксперт не ответил на какой-либо вопрос, то экспертиза должна считаться проведённой не в полном объёме. Так? Как отсутствие ответа должны расцениваться случаи, если ответ формально существует, но по смыслу он не согласуется с вопросом.

Как-то уже помянули по Презумпции невиновности общий запрет на использование предположений в обвинительных целях. Помянем вновь, сорок дней минуло. Как и любое иное доказательство сведения по выводам эксперта могут излагаться в предположительной форме. Научные предположения именуются гипотезой. Так вот, эксперт вправе высказываться гипотетически, но такого свойства высказывания не могут в дальнейшем применяться доказательствами против обвиняемого. А в целях защиты – вполне. Гипотезы сами по себе имеют защитное свойство уже тем, что плодят сомнения в обвинительных гнёздах. Выводы, как и исследовательскую часть, тебе необходимо тщательно сканировать на предмет наличия в них гипотез и версионных указок.

Эксперты – рыси хитрые, многожильные проводочки. Уберегаясь от прямых ответов на вопросы, они склонны использовать многоликие, неоднозначные формулировки, неустойчивую фразеологию и условные (обусловленные) мысли. Таким путём эксперты как бы оставляют пути для отступлений, в стиле: вы меня не так поняли; этим я хотел сказать иное. Дело в том, что экспертизы проводятся в основной своей массе на ранних стадиях расследования, а в последствии могут появиться опровержения выводам экспертизы. Что задевает самолюбие, пошатнёт профессионализм и квалифицированность, упрёки повлечёт в адрес исследователя. И эксперт знает, сучий потрох, что для уточнений и выяснений его вызовут «на ковёр» и допросят: чё за херню он наплёл. И тогда у него появится возможность уточнить свои прежние выводы, избрать более точную формулировочку, которая косвенно уже имеется в первоначальном заключении в затуманенном виде. Это, конечно, позволит ему остаться сухоньким в воде, безошибочным при любом раскладе, не закозлиться жертвенно.

Когда от эксперта ждут определённых ответов, как гречи небесной, а у него ответа такого нету, когда эксперт не в силах надежд оправдать мусорских, а авансы отрабатывать пристало, и нужно бы не рюхнуться мордой в грязь, пусть и рыльце давно в пуху, эксперт прибегнет к излюбленному и проверенному приёму – он пустит пыль в глаза. В качестве такой пылевой завесы как раз и используется предположительно – гипотетический формат изъяснений. Зачастую такого рода высказываниями выводы пронизаны обильно, бывают единичные случаи их использования, и вообще не бывает, чтобы предположений не имелось.

Сами предположения определяются наличием в предложениях мыльных словосочетаний, как то: может быть, скорее всего, можно считать, вероятно, возможно, не исключается и подобная этому словесная дрисня. Однако подобные ответы не всегда являются плодом собственных ухищрений экспертов. Сами постановочные вопросы от органов расследования и судов формулируются таким образом, что провоцируют неопределённые, двусмысленные ответы на них. Иногда, как мы знаем, и с предварительной подачи самих экспертов.

Обратимся к примерам:

1. Вопрос следака: Могли ли повреждения в области груди потерпевшего быть причинены представленным ножом?

Вывод эксперта: Перечисленные в пункте 2 ранения на теле потерпевшего могли быть причинены представленным ножом. (Вывод об орудии причинения не имеет категоричной формы. Из него не следует, сто именно представленным ножом причинены телесные повреждения. Они могли быть причинены этим ножом, а могли – не этим, и могли быть – любым другим, и не только ножом. «Могли» – это всего лишь возможности);

2. Вопрос следака: Мог ли В. на момент убийства осознавать фактический характер своих действий?

Вывод эксперта: Характер и последовательность действий В. на момент убийства дают возможность полагать, что он мог осознавать фактический характер своих действий. Поэтому В. следует считать вменяемым. (Этот В. мог осознавать, а мог и не осознавать. Эксперт здесь не указывает категорично, что В. осознавал, а такими «могунчиками» не выясняется однозначно вменяемость. Опят же, выводы ограничены обсуждением способностей, возможностей, но не устанавливают твёрдый факт и обстоятельства. Эксперт всего лишь полагает и считает, имея к тому свои возможности);

3. Вопрос следака: Каким орудием могло быть причинено повреждение в области головы?

Вывод эксперта: Ранение в затылочной области головы могло быть причинено вероятнее всего безоболочной пулей калибра 6 мм. (Месиво гипотез. Могло быть причинено, а могло быть не причинено или ранение могло не быть причинено. Допущение эксперта равно относится ко всем словам, стоящим после «вероятнее всего», как отдельно, так и в их сочетаниях. Вероятнее всего безоболочной, вероятнее всего… пулей, вероятнее всего… калибра, вероятнее всего… 6, и вероятнее всего миллиметров. Из множества всяких вероятий эксперт избирает более предпочтительные вероятности, которые не перестают быть вероятностями. Наш милый эксперт играет предпочтениями в пользу одних условий, не отрицая других возможностей).

Подобные выводы, из-за отсутствия в них категоричности, не относятся к утверждениям, на их основе возможно лишь построение каких-либо версий. В качестве обвинительных доказательств такие выводы не гожи, сомнительны по существу, предопределяют перспективу их опровержения, являются недопустимыми и подлежат исключению, в случае если сторона обвинения или суд пытаются обосновать ими обвинительные выводы или опровергать такими доводы защиты.

Кроме того, эксперты не вправе давать юридическую оценку каким-либо фактам и обстоятельствам ввиду их некомпетентности в правовых вопросах и отсутствия полномочий в таких установлениях. Но это происходит повсеместно. В приведённом выше примерах № 1, 2 мы видим случаи использования экспертом (с подачи мусоров) формулировок «потерпевший», «убийство». Такие и подобные им формулировки определяют правовой статус участников и юридическую квалификацию действий, что формально относится к правовой оценке и явно выходит за пределы полномочий эксперта.

Выводами завершается как само исследование, так и документальное его отображение – Заключение. Поэтому выводы, резолютивно всему исследованию закрепляются подписями всех экспертов и других участников этого действа. А всё вместе цементируется печатью экспертного учреждения. Полагаю, что и каждый лист Заключения должен бы подкрепляться такими же подписями и оттисками печати, а ещё бы и прошиваться для исключения подменок отдельных листов документа.

Приложился Глеб к бутылке, не отнять с губы бухло. Приложения являются составной, неотъемлемой частью Заключения. Тематически содержание Приложений должно быть неразрывно связано с проведённым исследованием. В таком качестве прилагаются различные материалы, которые изготовлены и образовались в ходе исследований в результате самостоятельных, отдельных действий эксперта, и этими сведениями расширенно, более углублённо отражают, объясняют какие-либо данные по экспертизе. Такими материалами обычно выступают фототаблицы, аудио– видеоотображения, рисунки, распечатки, графики, иные таблицы, расчёты больших объёмов, документы, образцы и фрагменты предметов, любые другие объекты, которые эксперт считает необходимым представить в подтверждение своих выводов и исследований.

Непременным условием для приложений является наличие ссылок на них в самом Заключении. Ссылки делаются в исследовательской части или в концовке документа до подписей экспертов. Указывается наименование прилагаемых объектов и их объём, например, количество листов, вес. По аналогии с Приложениями к протоколу осмотра, если при создании и изготовлении Приложений использовались тех. средства, то и о них должно сообщаться отдельной строкой. В случае производности материала прилагаются ещё и первичные источники (фиксаторы) или указывается о месте их нахождения (негативы фотоплёнки, информационные базы данных).

Приложения должны соответствовать форме документа для бумажных носителей, когда изобразительно-письменный материал содержит его наименование, время, место и условия изготовления (составления), наименование Заключения, к которому приобщается материал, подписи и печати изготовителей. Если прилагаются не документальные материальцы, например, отрез ткани или образец крови, то такие герметично упаковываются и опечатываются.

Прилагаемые к Заключениям материалы используют в качестве доказательств. На сведения по ним ссылаются, их исследуют а процессе доказывания наравне с иными сведениями по Заключениям, приводя их в качестве фактических оснований при обвинении или защите.

Однако, следуя букве УПК с тезисом, что доказательственным значением по Заключениям обладают только сведения, излагаемые в исследовательской части и выводах (статьи 74, 80), а Приложения не относятся ни к тому, ни к другому разряду сведений, то есть доказательственной силой сведения Приложений не обладают в рамках Заключения, и значит не являются допустимым доказательством. Таким изъяном можно воспользоваться, если считаешь нужным такие сведения отшить из доказательственной базы мусоров. Особенно, если внутри Заключений отсутствуют ссылки на Приложения. Допустим, перед нами прилагаемые к Заключению вещи или предметы. Если таковые не признаны отдельно вещдоками и не приобщены в таком качестве к материалам дела, то такие «приложения» ещё и не соответствуют критерию «письменное содержание». А этот признак – дополнительная причина недопустимости.

Весь, предоставленный эксперту на исследование материал, кроме израсходованного, должен быть по окончанию экспертизы вместе с Заключением возвращён мусорам, кто ведёт производство по делу или передан в другие спец. инстанции для обеспечения сохранности. В том числе законным владельцам материала. Но все сторонние передачи могут быть осуществлены лишь по письменному предписанию того же следака. На крайняк, до отдельных указаний запоздалых, материал может быть оставлен в экспертной конторе на ответственное хранение. Но и эти все действия-решения должны найти свою оговорку в Заключениях и сопроводиловках по ним.

4.4.2. Заключение специалиста

Заключение специалиста, как уже указано – письменные суждения по поставленным вопросам. Перед спецом ставят вопросы, а он судачит. Я, блин, никогда не сталкивался с такими Заключениями, мне неизвестна практика их составления, условия дачи таких Заключений, процедуры рассмотрения и оценочные позиции судов по такому виду доказательств, а на мнение всякого рода теоретиков этого вопроса полагаться не желаю.

До сих пор на правовых просторах России нет законодательной и методологической базы для нормального, однозначного порядка получения и использования в судоскотстве Заключений специалистов. Принимая во внимание настороженность мусоров к специалистам «свободного парения» – напрямую неподвластным для них участникам, а из этих условий – возможность получения «независимых» доказательств, видится приятная перспектива в привлечении специалистов. Именно для пользы стороны защиты и при исключении участия специалистов – представителей силовых структур.

Специалисты-менты привлекались и ранее к участию в различных криминалистических целях при производстве следственных действий. Мы найдём ссылки на их соучастие и можем наблюдать их деятельность, например, при производстве осмотров, когда они содействуют в обнаружении, изъятии и фиксации предметов и документов (фотографирование, снятие слепков, оттисков, извлечения объектов из различных сред, специальные обработки и прочая возня).

Но нас с тобой интересуют несколько иная аппликация – деятельность специалистов при даче Заключений и существо таких Заключений. А здесь туман. Из содержания нормы о статусе специалиста (ст. 58 УПК) мы не находим в перечне его полномочий такой функции, как дача Заключений. При том, что приведённые «разъяснения» не имеют отношения к даче Заключений. И это странно, так как возможность осуществлять любое процессуальное действие заведомо недействительно без закрепления в Законе комплекса прав и обязанностей по такой функциональности.

Другой открытый вопрос – квалифицированность специалистов, мерила этого. В отличии от фигурации экспертов Законами не установлены критерии оценки, правила допуска к исследованиям в отношении специалистов, так же как отсутствуют и нормы о порядке производства ими специальных исследований, не существует профильных методик для проведения конкретных видов работ, не имеется правил составления Заключений. Процессуальный закон указывает, что Заключение специалиста – это его суждение, но само использованное понятие «суждение» не расшифровывается. Отсюда непонятно, в каком виде специалист должен бы излагать своё Заключение, когда и термин «суждение» по значению шибко тесно к понятию «суд», а-а-а а вправе ли какой участник впору Суду суждениями-осуждениями заниматься по любым вопросам процессуального характера. Так, и суждения могут быть предположениями, когда последние вообще не приемлемы в доказывании. Бурелом дремучий. Но с другой-то сторонки все эти неопределённости возможно толковать от вольного, а значит удачно применять и в целях защиты. Так ведь? В одних случаях, когда специалист от обвинения и он вреден тебе, ты, опираясь на перечисленные непонятки, можешь ставить под сомнение полномочия такого специалиста, его компетентность, правильность его работ и этих чёртовых суждений. В других – если выгодного тебе и привлечённого по Закону специалиста или его труды пытаются опорочить мусора, смело указываешь на необоснованность всех претензий, на отсутствие в Законе каких-либо ограничений. Хотя и Закона такого нет, а то – не наша проблема.

В отсутствие других специальных предписаний, думаю, правильным будет мнение (это – моё мнение, а оно всегда верно), что Заключение специалиста допустимо составлять по образу и подобию Заключения эксперта. А о нем мы тёрли пунктом выше. Оговорка лишь в том, чтобы последний раздел в Заключении вместо «Выводы» именовался бы «Суждения», как это предлагает и Закон. И всё тогда будет чики-пуки.

Ну чё, курсант ты мой, припотел от чтений. Терпи, осталось каких-то тыща страниц.

Татарин Наиль семейство своё перевёз в Россию из Узбекистании, а сам утряс бумажно-имущественные дела и последним эшелоном добирался вослед. Его приятель всучил для передачи гостинцы своим в Москве «попуткой». На «трёх вокзалах» менты вывернули багаж и в тех «гостинцах» надыбали герыча по-крупняку. И сколько татарин не отгораживался от груза – всё беспонту, а за упрямство впаяли «червонец», считай по «потолку». Ныне Наиль шестой годок зоной разменял, сам влачит и семья его бедствует, детишки тихонечко подрастают молитвами его.

– А чё дальше, Наиль? – спрашиваем его, перетаптывая снег на вечерней проверке.

– А ни чё – так он нам отвечает, – Жизнь, считай, просрана. Безысходка в пилотке. Выйду, своим горбом не наверстать. Правды нету, годы мусора сграбили. Мне на себя уже наплевать. Как выйду, так сделаю то, за что закрыли, раз уж отсидел заочно. Пойду в наём, за раз пару кило запрета перевезу, чтобы за своих долги отдать. А потом пусть делаю со мной, чё хотят… Хотя нет… – Пока говорит, глаза у Наиля стекленеют, морща на лбу глубенеет. – Хотя нет… Возьму ствол, вломлюсь в дом к какому-нибудь прокурору или судье, положу их там всех нахрен, а всё ценное, что нажили своим беспределом заберу. А что не унесу – спалю к херам. Во. Своих на года обеспечу, а заодно возмещу себе. А дальше пусть делают со мной что хотят, твари.

– Погодь, Наиль, что значит «всех положу»? А если дети в доме?

– Чё дети? Их тоже на моих слезах растили и жировали… Ну так-то да, дети…, а потом, живьём их оставь – всё свидетели и тоже мстить начнут, щенята… Короче, тогда детей оставлю. Только глаза повыковыриваю, чтоб не опознали, пальцы поотрубаю, чтоб не писали, языки срежу им, чтоб не трепались. Пусть живут. Что я – изверг какой? Дети всё-таки…

Вот смеху-то было. А я скажу: ни хрена не смешно. Был Наиль человеком, а ныне мусора до озверения его довели отчаянного. И ты такой же животиной станешь. Если не будешь бодаться за себя.

4. 5. Вещественные доказательства

Всякая вещица имеет историю свою, несёт в себе следы событий, в том числе и криминального порядка. Столько вокруг нас вещей, хватай любую, суй её под лупу, обязательно что-либо преступное всплывёт.

К такому виду доказательств относятся почти все вещи и предметы материального мира. Принципиальное требование к таким объектам: они должны либо сами быть орудиями преступления (нож, фальшивая ксива, накладная борода…), либо быть объектом посягательств (слямзенный лепень, перебитый движок, взломанный сейф…), либо сохранить на себе (внутри себя) следы преступления (волына с «пальчиками» на затворе, флэха с записью, бланк с подписью…); либо быть ценным имуществом, полученным преступным путём (тачила в виде взятки, купленное на тыренные бабки шмутьё, хата…), либо любые другие предметы, по которым установить возможно подробности происшествия (белые перья в подъезде – знак того, что в этом месте тусовались ангелы; кеды с трупа – признак того, что обнаружены останки человека, а не, например, оленя; чешуя у кострища – свидетельство тому, что в этом месте зимовали драконы; акваланг в пустыне – значит, здесь когда-то было море; котяхи в спускаемом аппарате – подтверждают, что Терешковой было страшно).

Далеко не всегда сами мусора (включая суд) правильно отличают вещественные доказательства от иных видов. Изначально избранная и неисправленная вовремя неверная оценка доказательства по его видовой принадлежности выливается в грубое процессуальное нарушение, которое может повлечь исключение этого доказательства. Яркий пример этого – частые путаницы между существом вещдока и таким видом, как «иной документ». Документ должен определятся как вещдок, если доказательственное значение по нему имеют либо сам факт наличия документа, включая информацию о наименовании и реквизиты, либо факт наличия каких-то следов на бумаге – носителю информации, включая такие следы, как собственноручная подпись или применения печатных средств. Но если доказательственное значение придают самой информации по содержанию этой бумаги, – то есть сведениям, – это признак того, что перед нами «иной докуМент», или другой вид письменного доказательства, например, Протокол.

Но… для каждого вида доков предусмотрены свои правила собирания, приобщения, закрепления. Не так ли? И, если «иной документ» пытаются выдать по сути за вещдок, напрямую его не называя таковым, но следуя его фактическим свойствам, то, в итоге, оказываются не выполнены требования об осмотре, упаковке, признании и приобщении. И наоборот. Когда под видом вещдока представляют сведения по документу, все ранее проведённые процедуры по обработке вещдока оказываются ничтожны. Подобные подмены видов доказательств, как мы уже говорили, не всегда случайны или ошибочны. Это творят и намеренно, например, с целью в блуд ввести других участников, но чаще, чтобы преодолеть ранее допущенные, а ныне уже невосполнимые нарушения и избежать исключения доказательства из базы. Вот, следаку поступает Заключение эксперта-баллиста, которым исследованы патроны и пистолет. Причём в ходе экспертизы патроны были отстреляны, а гильзы утрачены. Но само Заключение произведено настолько отвратительно, с такими нарушениями, что велик риск его исключения. А маслятки-то израсходованы, тю-тю, и новую (повторную) экспертизу уже не провести. Вот тогда наш хитрожопый следачок с согласия руководства, прокурора, или даже заручившись слепотой судьи, идёт на манёвр – он приобщает то Заключение в качестве вещдока со всеми формальными процедурами, с удалением из дела Постановления о назначении экспертизы и всех прочих, связанных с этим бумаг. Какая наглость, однако! А в суде, представляя новоявленный вещдок, обвинитель ещё и огласит сведения по содержанию Заключения, и ими же суд впоследствии обоснует свой Приговор. И подобные кренделя пекут мусора при полном попустительстве стороны защиты. Мало того, защита им ещё и хворост в печь подбрасывает.

В отношении вещественных доказательств Кодекс заряжен массивными правилами их сбора и хранения. Это доказательство не может с воздуха родиться непорочным зачатием. Всякий вещдок обнаруживается вследствие появления реформации о нём при проведении следственных действий: из показаний при допросе; изъятиями при обысках и осмотрах; по результатам экспертиз; из сообщений от сторонних органов и лиц. По обнаруженным вещам и предметам производят их изъятие или выемку с составлением протокола об этом. Затем объекты осматриваются с участием понятых, упаковываются под пломбу, о чем так же составляют протокол. Всё это время эти вещи и предметы ещё не будут являться доказательствами, как ты помнишь. Для этого требуется особая процедура придания объекту юридического статуса – Признание. Факт признания вещественными доказательствами и приобщение их к материалам дела осуществляются через специальное Постановление, которое так и называется «Постановление о признании и приобщении вещественных доказательств».

Пищу лучше хранить в желудке, желудок – в менте, мента – в тюрьме, тюрьму – в Воркуте. Общее правило хранения вещдоков в том, чтобы сохранить качества вещи (предмета), а сами эти вещи (предметы) сохранить при уголовном деле отдельным пакетом или, при незначительном объёме – непосредственно среди материалов (документ, конверт с диском…).

Требование хранить при уголовном деле прежде всего означает, что вещдок должен находиться на хранении в том органе, где ведётся производство по уголовному делу. В целях сохранения специально оборудуются сейфы, шкафы и помещения (хранилища). За каждым таким вместилищем закреплён ответственный работник и ведутся журналы учёта. Соответственно, при передаче уголовного дела в другие инстанции и все хранящиеся при деле вещдоки должны следовать за этим делом, перенаправляться вместе с ним, как неотъемлемые составляющие материалов. Вот это условие как раз и нарушается повсеместно. При передачах уголовных дел между следаками, начальникам сл. отделов, прокурорам и даже в суды для непосредственного рассмотрения дела должностные морды как-то забывают передавать вещдоки. Забывают или забивают на это? Вещдоки оставляют в первоначальных инстанциях/камерах хранения, лишь изредка уведомляя друг дружку о месте нахождения. А получатель дела традиционно довольствуется одной лишь информацией по протоколам осмотров. Таким образом, материалы уголовного дела фактически передаются не в полном их объёме, происходит процесс обратный приобщению – размежевание материалов, отчуждение одних материалов без соответствующей санкции (решения) на это. Материалы дела утрачивают свою целостность, вещдоки выходят из под контроля органа, реально ведущего на данным момент производство по делу. С этим открывается возможность «левых» манипуляций с вещдоками, они теряются, а что-то более ценное попросту разворовывается. В этих случаях ответственных не оказывается, не с кого спрос учинить. Целка-невредимка превращается в шнягу-невидимку. Получивший дело орган (должностной мусорок) в отсутствии части доказательств оказывается не в состоянии полностью проверить делюгу, обоснованность обвинения и других выводов, достоверность других доказательств, совокупное единение доказательственной базы. Наряду с незаконностью самого распыления материалов дела последовательно незаконными станут и любые последующие попытки воссоединений. Ведь для этого потребуется выполнение спец. процедур: изъятия, новые осмотры с вынесением решений о приобщении. Такие заморочки, мама не горюй!

Отдельный порядок оговорён для хранения предметов скоропортящихся (продукты питания,…), крупногабаритных (авто,…), опасных для жизни и здоровья (отрава, взрывуха,…), значительной ценности (крупные суммы денег, антиквариат,…), и других, требующих специальных способов хранения. Сей порядок, не всегда обоснованно, связывают с исключительностью условий сбережения, и он подробно разжёван в ст. 82 УПК.

Само понятие «вещественное» проистекает от коренных понятий «вещь, вещество». Но Закон умышленно избегает прямой смысловой привязки, объезжает эти значения, определяя вещественным доказательством любые предметы. Вещь и Предмет не равнозначны. Понятие «предмет» не разъясняется в законе, значение его как бы должно быть понятно каждому. Но по вещному праву в рамках гражданского законодательства вещами признаются и масштабные объедки, пардон, – объекты, например, участок земли, здание, морской лайнер, фруктовый сад и даже живность всякая – домашние и не очень домашние скотинки, рыбки в частном пруду, лишённые свободы птахи и т. д. Очевидно, что по своему значению и по большинству вариантов понятие «предмет» – это много меньшая штуковина, чем «вещь» (хотя, например, труселя на тебе – это и вещь, и предмет одежды тоже). Поэтому, когда Закон поёт «любые предметы» – это не означает любые вещи и вовсе не любые. Исключается возможность признания и приобщения в качестве вещдоков связанных с земной поверхностью объектов недвижимости (пахотное поле, заводик, столб электропередач), подвижных, летучих и неустойчивых масс и составов (водный участок, шмат атмосферы, пары ртути, пламя, нейтрино), живых и мёртвых существ, их фрагментов (человек, зверь, насекомое, их трупаки или части от них же). Хотя на отдельных из этих объектов и могут иметься следы преступлений (пулевое отверстие, след протектора), или они могли быть приобретены на преступно нажитые средства (остров, слонёнок, улей с пчёлами). В этих случаях и по возможности изымаются фрагменты и образцы, но без признания ихвещдоками. Это создаёт некоторую баламуть. Пример: Изъята кровь от трупа в качестве образца. Не принимаясь по сути вещественным доказательством, тот кровяной образчик вообще не оценивается доказательством в процессуальном порядке – не осматривается, не признаётся, не приобщается, а если такое и сотворят, то в безобразном порядке. Но ведь эти образцы фактически фигурируют по делу вполне себе самостоятельным материалом?! С другой стороны, в Законе прописано правило процессуального оборота образцов, – все такие объекты остаются как бы за рамками общего порядка, живут своей жизнью. Такое положение позволяет возмутиться существующей практике в случае необходимости, поставить под сомнение законность манипуляций с образцами или бездействия по обращению с этими «предметами». Ведь Закон не содержит запретов или исключений, напрямую прописанных для таких, по сути, доказательных объектов. И насколько бы не показалось бы неразумным, но при нужде можно настаивать о приобщении вещественным доказательством и коровы, нажитой преступным путём или такое орудие преступление, как контейнер для наркоты из задницы узбекского перевозчика.

4. 6. Протоколы следственных и судебных действий

Вот и кончились приколы, на нас строчат протоколы (или всё-таки строчат?).

О! Это такие специальные документы, специально предназначенные сугубо для фиксации хода и результатов всех процессуальных действий на предварительном следствии при получении и обработке доказательств, а в судебных заседаниях – при всём разбирательстве.

Сколько существует следственных действий, столько возможно и разнообразных Протоколов, их отображающих в документальном виде. Для каждого следственного действия, будь то осмотр, допрос, обыск, выемка, освидетельствование, очная ставка, эксгумация, задержание, и прочих – для каждого из них составляется собственный Протокол. Кроме таких специфических действий, как экспертиза, для которых существует своя форма фиксации – Заключение, – и которые осуществляют не сами мусора.

Закон допускает совмещение следственных действий, когда они имея в общем-то самостоятельное значение, проводятся одновременно, и поэтому их могут оформлять единым Протоколом. Так, в ходе осмотра места происшествия может быть произведён и осмотр трупа или допрос участвующего в осмотре свидетеля, либо в ходе допроса того же свидетеля могут произвести изъятие предмета, документа, предоставляемого в распоряжение следствия самим допрашиваемым. И единый Протокол судебного заседания внутри себя содержит информацию о всех без исключения следственно-судебных действиях, производимых в ходе заседания.

Помнишь ли, курсант, что сам по себе Протокол – это только источник доказательств? Доказательствами являются сведения, – та информация, что внутри Протоколов томится и ведает обстоятельностью дела. А Протокол – всего лишь хранилище существа следственного действия и его результатов (сведений). Как и по всякому официальному документу форма Протокола подчинена жёсткой регламентации, и почти все возможные образцы этих формуляров отдельной статьёй включены в УПК. Докатились, уже и такую ерунду в Законе приходиться проговаривать наглядно, вплоть до «запятых». Иначе мусора тупить начинают.

По содержательности Протоколы разбиваются на разделы: вводная часть, описательная часть, итоговая часть и приложения. В любом случае, даже если следственное действие, едва начавшись, не состоялось, в Протоколе должна содержаться информация об условиях и порядке производства. В вводной части всегда указывается: наименование документа и следственного действия; время и место проведения действия и составления самого протокола; наименование органа и данные о должностном лице этого органа, производящего действие; основание, причины и цель проведения сл. действия; основные данные о всех других участниках этого действия; сведения о разъяснении участникам их прав, обязанностей, ответственности, порядке проведения действия с изъятием подписей об этом; сведения о применяемых тех. средствах и условиях производства.

В описательной части подробно фиксируется всё производимое по существу следственного действия в той последовательности, как это имело место наяву. Информация должна точно и внятно отражать происходящее, скупым изложением, без прикрас, обрезов и междометий. Не фиксируется только информация, не относящаяся к делу и не влияющая на ход и результаты действия (криминалист хлебал лениво пиво; понятой оказался глухим; прокурор визжал на следака, как истеричка; опера сломали палец обвиняемому). Хотя некоторые такие «мелочи» могли сказаться на процедурах и законности. Так же, как спорными могут быть чьи-то выводы об относимости отдельных действий и обстоятельств… Описательная – самая важная часть Протокола для таких доказников, как мы с тобой. А потому что именно в этой части сосредоточены доказательственные сведения, которые в дальнейшем повлияют на решения по вопросам доказанности обстоятельств, которые нам выпала часть или разоблачить, или которыми отмахиваться от гнуса.

Итоговая часть Протоколов на самом деле никаких итогов не поводит, как это бы выразилось в решении, но лишь подводит черту под осуществлёнными мероприятиями, повествует о последних штрихах действа. В этой части содержатся сведения о полученных сопутствующих материалах, если таковые выявлены (обнаружены) и о дальнейшей судьбе всего изымаемого, в том числе посредством планового применения тех. средств (например, об изъятом вещдоке, полученном фото/видео-материале или образце), о направлении этого добра эксперту, о приложении к Протоколу, и всё такое. Отмечается факт ознакомления всех участников с содержанием только что состряпанного Протокола (оглашение или личное прочтение) под их расписку. Следующая строка отведена сведениям о наличии или отсутствии Замечаний участников по содержанию Протокола. В этом разделе каждый участник может указать о своём несогласии с текстом Протокола, исходя из собственных знаний о существе и порядке произведённых действий и закреплённых результатах; может указать о необходимости конкретных исправлений или дополнений по уже включённым или подлежащим включению сведениям; а также может указать о тех процессуальных нарушениях и несоответствиях, которые им обнаружились. И в этом разделе изымаются подписи всех участников сл. действия, даже если замечания и отсутствуют. Последним, ниже всех, подписывается лицо, производившее сл. действие и руководившее им. Своей подписью он также выражает ответственное подтверждение о реальности всего под его дуду сплясанного.

Кроме всего, понятые, обвиняемый (подозреваемый) и защитники, потерпевший с представителем, если таковые участвовали, вносят свои подписи ещё и на каждой странице Протокола, тем самым заверяя и правильность содержания, и своё участие.

Каждое сл. действие имеет свои особенности. Поэтому и Протоколы по наличию и содержанию разделов в них различаются. Многие их Протокольцев по форме рекомендованы в последнем разделе УПК. Рекомендованы – значит, не обязательны, а предложены к подражанию. Делать тебе будет не хрен – ознакомься. Прелюбопытные экземпляры предложил законодатель. Во многих образцах встречаются параграфы, до смешного противоречащие правилам самого УПК. В связи с возникающими нюансами в фарватере действий и по связанными с ними обстоятельствами, реальные Протоколы много шире по содержанию от обязательных пунктов, как они предписаны и в правилах проведения сл. действий, и в образцовых вариантах, отступать от которых мусора не вправе.

Протоколы могут изготавливаться рукописно или с помощью печатных средств. Использование рекомендованных бланков, в общем-то, не обязательно, хотя их использование очень удобно, а наличие готовых разделов позволяет мусорам не забыть об основных процедурах. Рукописный текст должен быть разборчив и читаем, иначе сведения не могут быть восприняты или воспринимаются не однозначно. Случалось так, что невнятность содержания, неразборчивость текстов по Протоколам влекли исключение такого источника, а последовательно – и самих протокольных доказательств. Но и печатающие средства не достаточно мобильны, чтобы ими во всех условиях можно было адекватно пользоваться. Следаки поскуливают о трудностях в работе с оргтехникой в полевых условиях (на болотах, на склонах крыш). Ну да, мудрено запитаться электричеством от пня.

Протокол составляется в ходе следственного действия или непосредственно после его завершения и на месте проведения сл. действия. Составление в режиме «после» действия, то есть с отсрочкой, и тем более в другом месте допускается правилами, но только при наличии объективных препятствий для соблюдения непосредственности с объяснением этих причин. Можно понять ситуации (хотя не очень хочется понимать), когда следак физически не может одновременно шарить одной ручонкой по телу и одежде трупа, и каждое из этих действий тут же фиксировать в протокол другой конечностью. Или когда по окончанию сл. действия на открытой местности грянул лихой шторм, а вечером сумеречным в помещении вырубило электроэнергетику, и «дежурные» факела скисли в запасниках. Но и в этих случаях полная достоверность утрачивается, так как все события будут воспроизводиться уже по памяти.

Как бы то ни было, непосредственно после завершения означает сразу, в течение ближайших минут после действия, но никак не спустя часы или дни. Все случаи переносов должны оговариваться. Как крайняя мера и если этому нет препятствий, действие должны повторить сызнова или полностью перенести на иное подходящее время или место. Вдруг, что во время работы следак (или другой важный и незаменимый участник) захворал – ну, радикулит сломал его или поносом изошёлся? С кем не бывает? Конечно, понос оправдает любой перенос действия и составление протокола даже через сутки, но при прежнем составе участников. Другое дело, если перед нами протокол, составленный, якобы в ходе следственного действия в лесном массиве окажется изготовленным в электронном виде с распечаткой. Ослу понятно, что не могла быть в чащобе использована оргтехника. Это верный признак изготовления документа «задним числом».

Применённые в ходе следственного действия технические средства указываются все без исключения и с пометками о цели их использования. Как правило следаки сообщают о всяких там фотоаппаратах да диктофонах, а вот данные об использованных компьютерах и принтерах, в помощью которых изготавливался сам документ, вносить забывают. Как-будто это оборудование не является тех. средствами, а стройный и печатный текст на выходе – результат собственноручной каллиграфии мусоров. Наименование тех. средств должно указываться достаточно подробно, чтобы в последствие их можно было идентифицировать. Это всё незряшные требования. Сопоставление данных о техсредствах позволяет выявить и случаи подлога, подделок, фальсификации документов и причины тех. искажений. Такое бывает, если возникает спор о законности и достоверности полученных доказательств, когда необходимо выявить нарушения. Здесь могут важны быть и другие подробности, допустим о марке красителя в принтере, о типе использованной бумаги и т. д.

Любые исправления, которые вносятся в текст Протокола, все редакционные изменения по ходу составления документа или после его подписания, сопровождаются оговорками о их верности и удостоверяются подписями участников на полях по месту самих коррекций. Не удостоверенные изменения вызывают сомнения в правильности и доброкачественности этих мен, в соответствие содержания Протокола в целом. Подозрительны подобные поправки без специальных объяснений: мало ли кто и зачем внёс подправочки. Это равно касается и печатного способа составления Протоколов. Следаки, обнаружив недочёты по тексту уже изготовленного документа, симпатизируют способу полной перепечатки текста путём изготовления нового Протокола. А с тем выходит, что изменений как бы не бывало. Ать, шалунишки. «Но позвольте, гады» – не сдержит возмущений наблюдатель, – «Единожды составленный документ с внесёнными в него подписями уже рождён, официально издан в процессе судопроизводства, и никто не вправе изничтожить таковой внепроцессуально». В крайности, в таких ситуациях, если очень чешется, первично составленный Протокол должен быть приложен к вновь изготовленному, природно являющемуся новым Протоколом. Те же изменения по неправильному тексту также могут быть внесены и путём внесения соответствующих уточнений в раздел «Замечания». Это может сделать и сам следак, Почему нет? Препятствия отсутствуют. Либо может быть составлено дополнение к Протоколу по тому же поводу.

Все сведения в Протоколе должны излагаться обычным, понятным языком. Применение специальных терминов, оборотов речи, а особенно заимствованных с чурбанских диалектов словечек, типа: гомеостаз, имманентно, пуберантный и прочих тявканий, допускается только в силу необходимой неизбежности, допустим, из-за отсутствия аналогов в русском языке или когда коренные сведения содержали такие пакости и само их наличие имеет значение для оценки обстоятельств. В силу своих научных, литературных, социальных и прочих качеств источник сведений или сам составитель документа могут быть склонны к своеобразным изъяснениям. Ну да, попадётся, например, свидетель, кто заявит, что он, бля поэт, и он нам скажет рифмой; другой, видите ли «по фене ботает»; следак окажется сторонником трагедийного жанра: «… на месте вакханалии нелюдей зримы кровавые месива тел нагих мужей…»; криминалист возжелает использовать узкотехнические рыки. Всякие такие, особенно иноязычные высказывания требуют перевода на современный, русский и общедоступный язык. С тем расчётом, чтобы последующим исследователям этих же сведений были понятны они без дополнительных пояснений. Естественно это всё осуществимо лишь при соответствующих консультациях и разъяснениях от самих источников информации. Иначе смысл той информации может быть искажён или утрачен.

Протоколы судебных действий (они же – Протоколы судебных заседаний), как доказательства, из-за своих особенностей выделены в УПК. Такой вид Протоколов ощутимо отличается от Протоколов, плодимых мусорами на стадии предварительного следствия. Если так наименованную разновидность Протоколов считать Протоколами судебных заседаний (сокращённо – ПСЗ), то основные характеристики ПСЗ по форме, содержанию, порядку составления и издания с достаточной подробностью изложены правилами статей 245, 259 и 260 УПК РФ. Но странное дело, уже в разделе УПК о видах доказательств используются разные наименования судебного Протокола. В статье 74.2.5. указывается, что в качестве доказательств допускаются Протоколы судебных действий. А в последующих статьях того же УПК, где раскрывается суть всех видов доказательств, указанный тип Протоколов (Протоколы судебных действий) больше не упоминается, доказательством же обсуждается всегда ПСЗ (смотри ст. 83 и другие). Исходя из наименований можно считать, что речь идёт о разных видах и подвидах Протоколов, равнозначность и тождественность которых в Законе не оговорена. Тогда что же, следуя жёсткому формализму, в русле мусорских приёмчиков, возможно утверждать, что такое доказательство, как ПСЗ вообще не является допустимым доказательством в рамках законодательных допущений статьи 74.2 УПК. Разве нет? И по свойствам ПСЗ отличаться должен от Протоколов судебных действий, так как в первом фиксируют не только судебные действия, но и судебные решения, а ещё и судебные бездействия. Таким образом ПСЗ может включать в себя ПСД, но не наоборот. Я, по правде, ещё нигде не встречал обсуждений этих противоречий. Судебная практика, судя по всему, тихонечко следует пониманию равности существа этих Протоколов. Будем и мы исходить из такого же восприятия. До поры до времени. А то запутаемся на хрен.

В отличии от иных видов доказательств по ПСЗ не указывается в Законе, какая именно информация (сведения) такого источника является собственно доказательством. Это также создаёт неопределённость и путаницу. Очевидно, что не любая информация по ПСЗ в рамках задач конкретного судебного разбирательства может считаться и использована быть именно доказательством. Как минимум не употребимы в таком качестве зафиксированные в том же ПСЗ промежуточные решения суда, содержание прений и последнего слова, содержимое различных ходатайств, заявлений, возражений, реплик, обсуждений процедурных вопросов. Тогда что? Здесь важно идентифицировать и отчленить собственно доказательственную информацию из общей массы по тем признакам, как они определены в отношении различных видов доказательств.

По общим правилам доказательства рождаются в результате следственных действий, в нашем случае – следственно-судебных. В судебном рассмотрении получение и исследование доказательств происходит только на стадии судебного следствия. Так вот, только результаты этих следственно-судебных действий и являются доказательствами, только они одни, а именно: сведения из показаний допрашиваемых участников; сведения из различных других оглашённых протоколов; сведения по самостоятельным процессуальным действиям внутри заседания (осмотры, опознания, эксперименты, освидетельствования); сведения по заключениям экспертов, специалистов и по «иным» документам, сведения по вещдокам. Так? Не совсем…

Полагаю, в тебе уже должна просыпаться рассудительность правовая и ситуационная. А ну-ка, сам шевельни рогом и роди ответ.

Вопрос: Являются ли результатом следственно-судебных действий текущего судебного разбирательства 1) Показания, данные свидетелем в судебном заседании; 2) Показания этого же свидетеля, оглашённые по протоколу допроса; 3) Оглашённое в судебном следствии Заключение эксперта по исследованиям, проведённым в ходе предварительного следствия; 4) Судебные показания эксперта по данному им в ходе предварительного расследования Заключению??? (Ответ на следующем листике, не спеши подсматривать).

Вся прочая, не относящаяся к сути обвинения и обстоятельствам преступления информация по ПСЗ может расцениваться доказательствами лишь по спорам о правовых вопросах – нарушениях, не связанных с обвинением, как таковым, а обсуждаемых в процессе доказывания законности порядка судопроизводства на той стадии, где вёлся ПСЗ.

Например. Сторона защиты заявляет о процессуальном нарушении: до начала допроса свидетелей они не были удалены из зала заседания и присутствовали при допросе других участников, а потому могли сопоставлять свои показания с услышанными. Для проверки таких фактов обращаются к ПСЗ. Ну да, в ПСЗ отсутствуют сведения об удалении свидетелей до их допроса и о приглашении этих же свидетелей в зал поочерёдно. И такие сведения ПСЗ (отсутствие сведений о факте и обстоятельствах по удалению-приглашению) в данном случае подтверждают доводы стороны защиты, то есть являются доказательством в пользу позиции этой стороны об имевшем место нарушении. При этом сами такие доказательства не затрагивают существа обстоятельств обвинения.

Таким образом, ПСЗ должен рассматриваться как сводный источник – мусоросборник комплекса различных сведений, которые по виду принадлежности их могут служить доказательствами. И поэтому, когда мы называем, ссылаемся на доказательство, то всегда конкретизируем его собственным видовым качеством, а сам ПСЗ при этом принимаем только как второисточник сведений, если речь идёт о доказательствах по обстоятельствам обвинения, или как первоисточник, если речь идёт о доказательствах по обстоятельствам судебного производства. Например, перед нами доказательство – показания свидетеля Щеглова, данные им в судебном заседании 1 апреля 2006 года. По сложившейся практике ссылаться на него будут так: источник – ПСЗ, том 4, листы дела 33–36. А на самом деле: источник – свидетель Щеглов, а ПСЗ – второисточник. При этом по ПСЗ учитываются и все иные требования относимости конкретных видов доказательств. Так, не будут являться доказательствами ответы того же Щеглова на вопросы о понятности разъяснённых ему прав, обязанностей, ответственности, об его отношениях с другими участниками. Такие сведения показаниями не являются.

Читаем часть 1 ст. 259 УПК: В ходе судебного заседания ведётся протокол. Из этого понятно, что ПСЗ-ия является только тот протокол, который ведётся именно в ходе заседания. Поэтому, если ты видишь, что секретарь в заседании осуществлял протоколирование рукописным способом или же вовсе «балду гонял» при использовании диктофона, а в деле потом оказывается машинописный документ под названием «П… С… З..», то ясно, что в перед нами документ, который Протоколом судебного заседания не является, так как он не вёлся в ходе судебного заседания, издан за рамками заседания, вне текущего процесса. А даже, если и была видимость печати в суде, тот документ могли в корне и позднее подредактировать, переписать, так что от изначального ПСЗ кроме названия остался только запах метана. Здесь вся проблема в том, что в отличии от протоколов предварительного следствия ПСЗ не поддаётся непосредственному контролю всех участников, а нынешние суды с удовольствием используют возможность «рисовать» ПСЗ под приговор, а не наоборот (когда приговор составляют, опираясь на данные ПСЗ), – то есть элементарно фальсифицируют доказательства по ПСЗ и совершают подлог документа.

Смотри сюда. Если уголовное дело по обвинению рассматривает Суд, то и ПСЗ в широком смысле издаёт тот же СУД. Процессуальный Закон уполномочил секретарей судебных заседаний вести ПСЗ (ст. 245 УПК). Но подписывают, удостоверяют ПСЗ совместно секретарь и председательствующий судья (ст. 259.6 УПК). По этой норме они же оба уполномочены изготавливать ПСЗ, значит, на пару ответственны за рождение и качество этого дитяти (чем не родители?). Только вот не понятна до конца роль председательствующего судьи в процессе изготовления, когда он сам-то и не ведёт Протокол. Судья может только проверять правильность его. Из такого полномочия проскальзывает скрытая возможность судьи исправлять неправильности в ходе проверки по своему усмотрению, а значит, изменять содержание ПСЗ, составленного секретарём – то есть, фактически Законом допускается переиздание документа. А где переиздание, там и новое издание. В любом случае изменённый ПСЗ уже не будет оригиналом.

В отличии от порядка протоколирования в ходе предварительного следствия, при судебном протоколировании всем иным участникам производства, кроме секретаря и судьи, не предоставлено право на непосредственное удостоверение в самом ПСЗ своего участия и верности представленных этими участниками сведений посредством внесения подписей «тут же». Содержание ПСЗ в том виде, как он издан судом, заведомо считается правильным до тех пор, пока кто-либо из заинтересованных участников не заявит Замечания. Этот порядок также открывает путь подлогам и фальсификациям. Ведь Замечания на ПСЗ – своеобразное явление. Замечания вносятся отдельно и самостоятельно от ПСЗ, после ознакомления с ним, когда и такое ознакомление – только право участника, а не обязательное для него бремя. Замечания рассматривает единолично судья, и он же единорожно выносит решение об их удовлетворении (полном, частичном) либо об отказе в этом. Вот и представь, какое решение по твоим Замечаниям о вральности ПСЗ вынесет судья, фуфло в Протокол двинувший.

Если заседание фиксировалось судом дополнительно ещё какими средствами-способами (стенограмма, аудио-, видеозапись), то все эти материалы, а том числе и оригинальный Протокол-черновичок, замечания и решения по ним – вся эта дрисня должна прикладываться к «окончательному» ПСЗ. Казалось бы, вот где страховка от фальши. Хрен там! При том, что в ст. 259 УПК не указываются авторы-изготовители всех параллельных фиксаций, о которых должна делаться отметка в ПСЗ и материалы по которым подлежат приобщению, приложены будут только те материалы, которые изготовил сам суд, а он, шельма, такими способами дублежа не увлекается. Как раз к большей свободе своих ухищрений. А если стенографирование аудио-, видеконтроль вздумают осуществлять сами участники от сторон, особенно в безуведомительном порядке, то судом будут изысканы формальные причины для отказа в приобщении такого материала. На эти случаи есть приёмы борьбы, есть они. И всё-таки порядок рассмотрения Замечаний к ПСЗ более эффективен, чем порядок подачи и рассмотрения замечаний к протоколам сл. действий при предварительном расследовании, где Замечания вообще не рассматриваются.

При затяжном разбирательстве по делу, при перерывах в заседаниях и по усмотрению судьи Протокол может изготавливаться и частями. Полагаю это более надёжным и верным способом держать под контролем фиксацию процесса, так как в таком варианте можно вовремя эргировать на выкрутасы суда и стороны обвинения. Тогда, каждая из этих частей будет считаться составной одного ПСЗ, и на каждую из них, причём на время издания по времени возможно представлять Замечания. Хотя Закон такой порядок не обсуждает. Естественно эти части не должны быть произвольной выборкой процесса, а вмещать в себя цельные заседания по рабочим дням суда.

Ответ: Показания свидетеля и эксперта (1,4) будут являться результатов судебного следствия, так как они получены именно в ходе этого судебного следствия. Но только в части новых, оригинальных сведений. Любая информация дублирующего свойства – она фактически добыта ранее, а в суде лишь произошло подтверждение её наличия и содержания, проверка качества, представления участникам и суду. Оглашённые же показания свидетеля и сведения по Заключению (2, 3) результатом судебного следствия не являются, так как порождены не следственно-судебными действиями, а следственными действиями стадии предварительного расследования. А это значит, что зафиксированные в ПСЗ сведения по таким показаниям и Заключению самостоятельного доказательственного значения не имеют, и ПСЗ по отношению к ним не является источником, в смысле первоисточимости. В данном случае по отношению к таким сведениям ПСЗ выступает сугубо свидетельством исследования этих доказательств. Если твой ответ совпадает с моим мнением – поздравляю; если нет – не расстраивайся, твоё мнение тоже правильным может быть. Но не в этот раз…

4.7. Иные документы

Определение «иные документы» распространяется на любые другие документальные материалы за исключением рядышком в статье 74 УПК перечисленных видов, то есть кроме Заключений и Протоколов. Таким понятием перечень документов, допускаемых в качестве доказательств, фактически не лимитирован. Под «иным» документом предлагают подразумевать любой информационный массив по любым источникам-носителям. При всей такой безграничке, этот вид доказательств всё же нагружен рядом обязательных признаков по допустимости.

Такое доказательство должно иметь форму документа: официального или частного. В свою очередь официальные документы издаются органами власти и прочими юридическими лицами, для публичного (всеобщего), внутреннего (предприятия, организации, частн. предприниматели) и межорганизационного (между двумя и более юр. лицами) пользования. А если конкретно, к подобным документам относятся договоры, акты, решения (кроме судебных приговоров), квитанции, инструкции, сообщения, уставы, удостоверения, отчёты и любые другие виды информативов, связанных с деятельностью юр. лиц. Такие документы должны иметь специальные реквизиты: наименование и адрес этого лица, издавшего документ; данные о времени и месте его издания и подписания; сами подписи должностных лиц, уполномоченных на издание; оттиск удостоверительной печати или штампа; сведения о регистрации и учёте (не всегда). Надо бы оговориться, что по действительному смыслу документ является официальным только, если он исходит от органа власти. Но мусора с коих-то пор стали присовокуплять к этому виду и любые другие документы от всех прочих юр. лиц, включая частных предпринимателей. И это очень спорно.

К частным относятся информативные материалы, авторами которых выступают граждане лично, без прикрытия их должностными регалиями, а также исходящие от вольных сообществ граждан. Такая информация может быть связана только с деятельностью отдельных людишек и вне деятельности зарегистрированных союзов людей. Речь идёт о личных документах, частных договорах, доверенностях, заявлениях, обращениях, переписке. Вот если директор птицефермы Сурков издаст приказ по конторе – это официальный документ, а тот же Сурков напишет записку любовнице, пусть даже перед фамилией вточив «директор» – то будет частный документ. Весь вопрос в том, в каком качестве по документу данный мэн выступает реально.

Частные документы также должны иметь реквизитные отличия: данные об изготовителе и его подпись, если документ не рукописный. Без таких минимальных характеристик материал не может приниматься допустимым документом. И здесь загнездилось разночтение, когда, например в качестве «иного документа» документом пытаются впарить какую-нибудь частную корреспонденцию: письмо, записку, послание, в которых отсутствуют прямые и достаточные сведения об авторе (ф. и. о., место нахождения, дата), а вместо подписи обнаруживается «Целую, твой котёнок». И что теперь, котёнка вычислять прикажете. Иногда мусора впаривать пытаются письма без всякой инициализации в них, а авторство экспертным порядком по почерку вызнают. Да может и из под руки данного человека письмена те вышли, но какой эксперт следом его опровергнет, что не от собственного имени он выступал, а под диктовку другому пособничал либо художественно фантазировал высокого искусства ради.

Процессуальный кодекс не раскрывает значение понятия «документ». Не найдёшь расшифровки этому ни в УК РФ, ни в гражданском законодательстве. Следовать подачкам из комментариев да руководящих указаний – неблагодарная затея, так как силы закона эти пистопольства циркулярные не имеют, не источники они единого и окончательного мнения. В различных правовых ситуациях «документу» присваивают разношёрстные свойства и обличия. Это вынуждает выискивать значение по общепризнанным толкам. Словари и энциклопедии в небольших вариациях сообщают о том, что Документ пониматься может в двух смысловых значках: в широком смысле – это любой материальный, письменный носитель информации; в узком – юридический акт. Но и такие определители не совсем точны для процессуальных потреб. Мы-то не дурни распоследние, ага, мы помним, что доказательства – это сведения, а не источник сведений. Тогда доказательство Документ – это должен быть не носитель информации и не юридический акт гербовой бумажкой, а сама информация на этом носителе и в этом акте. Такое понимание, в общем-то, совпадает и с оригинальным значением слова «документ», происшедшего от латинского «свидетельство».

Судебная практика тяготеет к восприятию «документа» в широком смысле. Поэтому в качестве доказательства – «иного документа» используют любые информационные сведения, выраженные в письменном виде. Доказательственное внимание уделяют любому способу письма (буквы, цифры, все прочие знаки и символы) на любом носителе, сохраняющем эту писанину (электронные, бумажные, тканевые, прочие твёрдо-поверхностные тела).

Такое понимание, которым практически все ограничители допустимости вырубаются безусловно, выгодно стороне обвинения. И Суд на то благословляет. Как смиришься с этим, так по прихоти обвинителя в качестве «иных документов» против тебя будут использованы не только текстовые бумажки, но и этикетка от гондона, изображение с дисплея, надпись на крышке гроба, наколка «Всё пропью, баян оставлю» на шкуре кореша твоего. Думается, в каждом случае сомнений в принадлежности к Документу каких-либо странных и неочевидных материалов их такую природность и видовую принадлежность следует оспорить.

Только в соре рождается глистина.

Особенно, когда такие материалоносители на основании ст. 84.2 УПК пытаются отнести к «иным документам» за гранью прямо дозволенных кино-, фото-, видео-, аудионосчиков. Подобного «левака» во множестве обнаруживаем по материалам уг. дел. Не просто уяснить их доказательственный характер, так как, в отличие от тех же вещдоков, Закон не предписал по «иным документам» процедуру и решение о признании их таким видом доказательства.

Основными и обязательными условиями допустимости «иных документов» являются:

– прямое отношение содержащихся в них сведений к обстоятельствам уголовного дела (та же относимость);

– определимость источника – автора Документа;

– соблюдение требований УПК по собиранию и приобщению к материалам дела;

Относимость к подлежащим доказыванию обстоятельсвам может быть не только прямая, когда, например, на видео файле отраженна картинка самих преступных событий, но и косвенной. Косвенная информация сама по себе не раскрывает обстоятельство, но при сопоставлении с информацией из другого доказательства, то есть в совокупной оценке, позволяет сделать однозначные выводы, убеждает в наличии или отсутствии искомого обстоятельства. Так, из предсмертной записки усматривается только то, что Коля Боков (в миру – Колобок) крайне разочарован в жизни и не видит смысла в продолжении своей бытийности. Ну и что? Это только мыслительные заметки на память. Но в совокупности с другими доказательствами: полное запирание квартиры изнутри, характерные следы вертикального удушения на шее висельника, отсутствие следов внешнего насилия и другие приметы, – это подтверждает версию добровольного самолишения жизни, самоубийства (суицида). В данном случае письменное послание Колобка принимается «иным документом» – косвенными сведениями о событии и составе деяния.

Всякая прочая информация, не позволяющая установить обстоятельства, не имеющая отношения к предмету доказывания, влечёт исключение Документа, в том числе в случаях, когда содержание сведений своим значением «за уши» притягивается к делу, когда информация домысливается или вообще не содержит конструктивной мысли. Например, по делу об изнасиловании не имеют значения для установления обстоятельств самого преступления документальные сведения о состоянии банковского счёта обвиняемого. Если только сам обвиняемый в свою защиту не ссылается на такие данные, подтверждающие факт обналички тарифной суммы на оплату услуг проститутки – потерпевшей по делу, то есть о добровольности совокуплений и вымогательстве.

Заслуживают отдельного внимания всякого рода процессуальные решения. Эти решения по всем внешним признакам являются Документами (актами). Но все они, за исключением Приговоров и иных судебных решений, не могут использоваться в качестве доказательств для установления основных компонентных обстоятельств: события, причастности, виновности, преступности, вреде. Лишь в отдельных случаях такие решения применимы для установления данных о личности виновного, например, в качестве характеризующего материала, или о наличии смягчающих (отягчающих) обстоятельств, как например, о решении прокурора по «соглашению о сотрудничестве». Причина доказательственной недопустимости сведений по процесс. решениям в том, что сведения по ним исходят от лиц, связанных с производством по делу, имеющих процессуальный интерес в исходе дела, когда сами такие решения связаны с исполнением должностных властных полномочий участников процесса и могут быть обжалованы и пересмотрены вышестоящими инстанциями, когда эти решения не очевидны ввиду отсутствия у них качеств «свидетельства» по существу и порядку получения доказательств. Например, не могут приниматься в качестве доказательств о событии преступления – совершении грабежа сведения по Постановлению следака о возбуждении уг. дела по признакам совершения преступления по ст. 161 УК РФ; не будут иметь значения для установления причастности данные по ментовскому постановлению о контроле переговоров в квартире подозреваемого; нет доказательственной силы по вопросу виновности у постановления суда о назначении психиатрической экспертизы. Равным образом и отсутствие процессуальных решений как таковых не считается доказательством в пользу каких-либо фактов или обстоятельств обвинения. Процессуальные решения могут считаться доказательствами только по обстоятельствам законности конкретных процедур или самого наличия процессуальных действий. О ничтожности решений, как доказательств, об их несостоятельности в качестве «иных документов» умалчивается в Законах и разъяснениях. Это делается намеренно, чтоб заблудить овец, таких как мы с тобой. При этом, и невзирая на наличие преград, сторона обвинения и суды охотно применяют в доказывании проц. решения, перетасовывая их с другими видами доков в один винегрет и создавая мнимую совокупность. Зачастую, кроме таких документов-решений в обвинительных решениях не обнаруживается вообще каких-либо других «нормальных» доказательств, то есть этими «документами» полностью подменяют при доказывании отдельных обстоятельств не добытые качественные сведения.

Грустным исключением из этого правила являются только сведения по вступившим в законную силу Приговорам или иным судебным решениям резолютивного толка. Такой вариант в Законе обзывается буржуйским словом «преюдиция» (см. ст.90 УПК). Термин этот звучен, но коварен в своём значении. А означает он предрасположенную, заведомую доказательственную силищу всех фактов и обстоятельств, установленных в Приговорах и равных решениях. Сама норма об этом в УПК лукаво отведена в сторону от основного перечня видов доказательств. О Приговоре, как о доказательстве напрямую не говорится, но мусора подводят именно к такому смысловому пониманию этого положения.

Суть вот в чём. Если каким-то судебным решением установлен некий факт (Петя бухал с Васей на вершине Эвереста рыбье молоко в тени эвкалиптов), то при рассмотрении другого уг. дела, где, среди прочего, обсуждаются важными для разрешения те же самые обстоятельства, они не требуют нового доказывания, не подлежат переоценке, а принимаются уже установленными – бесспорными. В новом разбирательстве ни судья, ни другие участники не могут выказывать сомнения в достоверности уже состоявшихся установлений и перепроверять те обстоятельства. И в большинстве случаев (и не только мусорам) очень удобно и легче прятаться за подобными утверждениями, какой бы абсурд в них не сквозил, какие бы вновь полученные данные это не опровергали. Что же касается возможных внутренних сомнений у мусоров, так они не будут обнародованы. Более того, доказательственная сила суд. решений является эффективным и надёжным средством доказывания. Это средство умышленно применяют при доказывании новых обвинений, как промежуточный резерв в достижении заглавных целей. Существует и применяется специальный тактический приём изощрённого надувательства и преодоления защиты.

Вот, например, зреет обвинение тебя в сбыте особо крупного размера наркоты. Обвинение дохлое, непроходное из-за отсутствия доказательств по обстоятельству твоего нахождения в определённом месте в определённое время. Ясен хрен, что без доков обвинение обречено на развал, защита такому обвинению имеет все шансы успешно сопротивляться, а ты можешь улизнуть от казни. Тогда мусора через подброс «дозы» возбуждают дело и предъявляют тебе обвинение в совершении какого-нибудь плёвого деяния, много меньшей тяжести, допустим по хранению наркосредств по ст. 228 ч.1 УК РФ, за которое максимально могут впаять 3 года несвободы. И то – вряд ли: по этому составу предусмотрены альтернативные виды наказаний, не связанные с лишением свободы, а по первому разу могут и вовсе освободить от угол. ответственности. Выказывая отказ от обвинений в сбыте, но закошмарив тебя по более «лёгкой» делюге, вследствие чего ты может быть даже и обрадуешься такому обороту, мусора обосновано рассчитывают, что ты можешь разменяться на меньшее наказание под угрозой много больших лишений, и обвинение «по хранению» состоится успешно. И будет суд, и будет Приговор. А по приговору тому станет, как бы между прочим, доказанным и обстоятельство по ранее проблемным времени и месту твоего пребывания, плюс – сам факт твоей связанности с наркотой. После этого тебе румяному пупсу самым подлым образом двинут первоначальное обвинение, – то самое – по особо тяжкому сбыту той же наркоты, и в суде уже не придётся мусорам рогом упираться, чтобы доказывать кривые обстоятельства. В подтверждение им будет представлен «бесспорный» преюдиционный Приговор о хранении. Усё, мыль жопу, овца!

Аналогичным образом поступают по многоэпизодным делюгам или групповым соучастиям. Опять же, при слабости доказательственной базы, среди подельников (соучастников) избирают «слабое» звено – более покладистую, беззащитную овцу. В отношении таковой под мнимым предлогом уголовное дело выделяют в отдельное производство, обвиняют, осуждают, может быть и с предоставлением льгот, и тем самым добиваются Приговора, содержащего установки по нужным обстоятельствам. А дальше уже начнут долбасить остальных соучастников с использованием уже «железно» установленных приговорошных фактов, обсуждать, тем более оспаривать которые не позволит преюдиционный полис. Такой же движ устраивают с выделением эпизодов.

Срамота это всё, конечно. Но кто вдруг решил, что и ты не можешь поступить той же поступью для своего куражу. А кули нет? Допустим, просто допустим: существует розовая угроза серьёзных обвинений тебя в преступлении, которое, якобы, ты совершил, якобы, в городе Н., якобы, в 1400 7 февраля 2000 года. К тому же звать тебя – Якоб. Но ещё до официальных обвинений или уже при них твоя жёнка, а лучше кто-либо посторонний в частном порядке обвиняет тебя в совершении против них какой-нибудь мелкой хулиганки. Весь прикол в том, что это хулиганство произошло оказывается того же 7 февраля, того же года, также в 1400 пополудни, но в городе С. Ты согласен с этим обвинением, частный твой обвинитель (жена?) настаивает на осуждении, доказательств достаточно, включая твои признательные показания, и мировой судья (О! он не знает о существовании иных обвинений) выносит Приговор о твоей виновности в совершении хулиганки при указанных обстоятельствах. Такой Приговор в рамках второго, как и любого другого обвинения станет мощным доказательством защиты. Железнее алиби не бывает. Такой Приговор может быть предъявлен на любой стадии, желательно в конце судебного следствия по второму делу (тут выдержка нужна), и отвертеться от его преюдиционного содержания мусорам будет крайне проблематично.

Отсутствие в «ином документе» чётких данных об его источнике (гражданин, организация, орган власти, их должностные лица) препятствует проверке существа доказательства по вопросу достоверности. Анонимность сведений, какими бы причинами это не объяснялось, лишает сведения надёжности и приравнивает их к разряду «слухи». Авторство не просто указывается прописным наименованием, но и удостоверяется подписью гражданина или представителя его, а в случае официальных форматов дополнительно требуется бланковый носитель и оттиск печати. Вся такая авторизующая атрибутика должна присутствовать на самом Документе. Сообщение авторства в сопутствующем порядке, например в сопроводительном письме или телефонным уведомлением, при отсутствии таких данных внутри самого Документа, однозначно не восполняют недостатков. Частенько в делах обнаруживаются, к примеру, материалы контроля переговоров в виде распечаток. В сопроводительном письме есть информация о сборщике и поставщике данных, и даже указания на прилагаемые распечатки. Но сами эти распечатки, которые только и могли бы являться доказательством, – они не содержат подписей и иных реквизитов. Это напроч лишает те распечатки признака документальности и исключает их доказательственную ценность. Мы понимаем, что такие бумажки можно прилепить и позднее, они могли быть изготовлены другим лицом, – то есть возможен подлог, а авторство сомнительно. Не исправят ситуацию даже допросные пояснения предполагаемого автора-изготовителя, когда он будет кивать: да-да, эти-эти, конечно моя стряпня. Здесь, как в общегражданском праве срабатывает механизм отторжения неустранимых сомнений – отсутствие обязательной письменной формы договора (документа) не может подменяться свидетельствами об этом. Всё то – будут только слова, сомнения не устраняющие.

Но и наличие полных данный об авторе может лишить Документ силы доказательства, если автором вдруг посмеет выступить некомпетентное лицо – тот, кто не вправе в силу своего должностного положения представлять орган (организацию) в определённом качестве, а в частности – собирать и представлять конкретного вида информацию. Так сомнительна будет информация электрика о медицинских показателях, а налоговика о лекарственной ценности пеницилина, а закоренелой домохозяйки о поддельности векселя.

Требование о соблюдении правил УПК при сборе и приобщении Документов означает только то, что весь порядок этого должен строго соответствовать специальным предписаниям, а материалы дела, как общий свод информации, должны содержать сведения о том, каким образом Документ попал в материалы. Это уже вопросы доказывания, которые регулируются нормами о проведении следственных и судебных действий. Документ не может появиться необъяснимым путём и образом. Его появлению всегда сопутствуют такие действия, как выемка, изъятие, представление, запросы, получение, осмотр, приобщение. Только в присутствии таких условий может происходить обмен документальными сведениями, когда одно лицо передаёт другому или принимающая сторона сама обнаруживает и захватывает в своё распоряжение Документ. При этом любое отступление от правил или невнятность происшедших процедур ставят под сомнение законность появления Документа в деле.

Ещё одно требование – подлинность, оригинальность оборотного Документа. В качестве доказательства могут быть использованы лишь сведения по оригиналам Документов. Приобщение и рассмотрение копий допускается только при наличии оригинала, при невозможности его длительного хранения в деле, будь-то из-за необходимости его использования в других операциях с условием сохранности оригинала до окончания производства и при условии должного удостоверения верности копии. В отсутствие оригинала обыкновенные копии и даже дубликаты отвергаться должны уже по той причине, что нет возможности их проверить всесторонне. А вместе с этим невозможно достоверно определить источник, время вылупления на свет божий и другие важные характеристика. Допустим, перед нами простая фотокопия рукописного текста. В случае претензий о принадлежности и времени составления самого (изначального) документа, по представленной копии эксперты не в состоянии будут определить соответствие почерка руке заявленного автора, время написания оригинала, тем более природу каких-либо исправлений, поправок по содержанию. Или же нам предлагают в копии цифровое видеоизображение. Такой формат не позволяет проверять материал на предмет монтажа или применения графической обработки. А оригиналом во всех вариантах считается только самый-самый первичный источник, регистратор исходной информации, на который эта информация поступала непосредственно. Вот на последний фактор отчего-то и не обращают внимания. А задуматься, так ведь тот же напечатанный посредством компа ПСЗ по сути является производным документом, так как информация изначально была скоплена во внутренней памяти компа. Выдайте нам тогда первичный накопитель – жесткач, по которому можно будет сконтролировать любые заштатные воздействия на текст. Но если же неизбежно применение удостоверенных копий, то и такие удостоверения допустимы только в случаях, когда верность оригиналу подтверждают уполномоченные на это лица – автор документа или нотариус. Тогда смешны попытки тех же следаков собственными росчерками и штампами заверяющих верность копий по документам из материалов уг. дела, по которым они не являются авторами. Пусть даже эти документы и находятся в самом деле оригинальными экземплярами.

И как уже отмечали, милиционерские службисты во множестве случаев путаются в правильном определении видов доказательств, а особенно блудят промеж двух сосен: вещдоками и «иными документами». И когда ты их вовремя вздрючишь по этому поводу, тем вскроешь сурьёзные нарушительства – невыполнение спец. правил УПК, для разных видов установленные в работу. Простейший пример – аудиодиск с записью переговоров. Здесь аудиодиск является только вещдоком, а вот аудиозапись – то и есть «иной документ». Ошибаются, когда эти составные части представляют единым доказательством – «иным документом», а вместе с этим упускают процедуры осмотра, признания и приобщения вещдока-диска. Или наоборот.

Такого рода доказательств, как результаты ОРД мы коснёмся следующим пунктом, а пока несколько слов. В статье 89 УПК сообщается об ещё одном подвиде «иных документов», а именно о «результатах оперативно-розыскной деятельности», которые могут применяться в доказывании, если они отвечают требованиям, предъявляемым УПК к доказательствам. Этакая двуликая расплывчатая формула допущения. Чушь полнейшая! К другим видам доказательств какие угодно результаты ОРД по своему облику и содержанию причисленны не могут быть даже гипотетически. Ну, разве что вещи и предметы можно натужно обрядить некоторыми свойствами вещдоков. Смотрим прищурясь. Одним из коренных и обязательных требований, которые УПК предъявляет к доказательствам является требование о получении их органом расследования (дознания, прокуратуры, судом – мусорами, одним словом) в порядке УПК, то есть путём проведения соответствующих следственных действий (статьи 75, 85, 86 УПК). Но опера – это менты, не являются они мусорами из-за ментовской сути своей. Но перечень возможных следственных действий строго ограничен (статьи 176–207 УПК). По этому перечню единственным приемлемым действием для получения результатов ОРД может быть только Выемка, когда мусора вправе получить от ментов какой-нибудь материал. (Возможность применения обыска по отношению к операм выглядит фантастичной и силовой). Только в этом случае можно говорить о некотором формальном соответствии порядка получения доказательств требованиям Кодекса, о том, что будущие доказательства получались законно. Все остальные, ныне активно применяемые способы передачи материалов от оперов мусорам, производимые по инициативе самих оперслужб, выемкой не являются ни в коей мере, допустимым порядком не урегулированы, а значит, всякий раз такие приобщения доказательств идут вразрез с требованиями УПК. Все предложенные и разрешённые процедуры по направлению результатов ОРД, как они прописаны в Законе об ОРД и Приказе от 13.05.1998 г. № 23 не являются законными по причине их несоответствия требованиям УПК. И нас не должно конфузить само наличие положений статьи 38.2.4 УПК о праве следователя давать органу дознания поручения о проведении оперативно-розыскных мероприятий и производстве отдельных следственных действий. Это не отменяет границ по перечню допустимых следственных действий и не может пониматься, как возможность следаков передавать свои полномочия ментам или подменять существо законных процедур. Указанная норма ст. 38.2.4 УПК и ей аналогичные, по моему мнению, ввинчена в УПК «на дуру», и ею мусора откровенно злоупотребляют.

Пожалуй, давай-ка, эту тему перетрём отдельными пунктами. Она стоит того.

4.8. Результаты ОРД

Оперативные подразделения ментов формально отделены от органов расследования. Они именуются в УПК как «Орган дознания» и проводят значительный объём работ по сбору доказательственного материала, существенно влияют на выявление преступлений, на ход и результаты расследования по ним, а иногда и вовсе инсценируют преступную деятельность. Деятельность оперов наделена реальными атрибутами независимости и самостоятельности, но никак не справедливости и беспристрастности. За одним сиротским положением по статье 89 УПК сокрыта силища страшенная. Тень чёрных крылов её сопровождает жертву уголовного преследования по семи кругам поругания. И твоя юдоль – во многом их заслуги.

Чертовски ловко закручен сюжет. С одной стороны, опера, сами по себе, не признаны процессуальным Кодексом участниками судопроизводства, а с другой – участвуют в полный рост. С одной стороны, результаты ОРД не являются доказательствами по перечню ст.74 УПК, а с другой – могут и принимаются таковыми в порядке отдельной оговорки по ст. 89 УПК. С одной стороны, порядок получения всех видов доказательств установлен правилами УПК, с другой же – для результатов ОРД такой порядок не писан, а привила проведения оперативно-розыскных действий (мероприятий) подробного порядка не содержат, не сопоставимы с УПК-ашными принципами и гарантиями, произвольны по существу. С одной стороны, процесс сбора доказательств по УПК открыт и контролируем, с другой – порядок получения результатов ОРД, как потенциальных доказательств, опечатан условиями негласности.

По общим правилам следственные действия – это процессуальные действия, которые могут осуществляться только в порядке предписаний УПК. Эти регламентации однозначно устанавливают круг должностных лиц и органов, кто вправе проводить сл. действия ради получения доказательств. Во многих статьях Кодекса такие лица (органы) так напрямую и названы: следователь или дознаватель, ну иногда и руководители сл. отделов. Перечень этих субъектов прав (а заодно и обязанностей, и ответственности тоже) строго ограничен, расширению не подлежит, и в этот перечень не включены ни опера, ни органы дознания. (При том что орган дознания может быть представлен только в лице его руководителя, и при том, что не нужно путать две разные субстанции: «орган дознания» и «дознаватель»). И это справедливо, правильно и понятно. Ведь опера не являются по статусу участниками производства именно в таком качестве. Но наряду с этим нормы УПК содержат подлые вкрапления, по сути ломающие общий порядок, дозволяющие отступать от него. Вот перед нами нормы статей 38.2.4 и 157.4 УПК по которым следователь (а ещё недавно и прокурор) вправе поручать органам дознания проведение наряду с оперативно-розыскными мероприятиями также и отдельные следственные действия, а орган дознания обязан такие поручения исполнять. Что за триппер? Хотя Кодекс и делает оговорку, что действия эти должны быть «неотложными», а после передачи дела в ведение мусоров эти действия могут опираться только на поручения следователя, но мы-то понимаем, что характер «неотложности» мусора могут присвоить практически любым действиям по своему мусорскому разумению, а перечень действий, которые могут быть делегированы операм через Поручение, не ограничен. На практике применение таких силиконовых норм выливается в форменный произвол. Один и тот же орган, по одному и тому же, зачастую ещё не возбужденному или недовозбужденному уг. делу осуществляет различные действия, собственным усмотрением избирая, в какую форму действие облачить: будет ли это оперативным мероприятием или применить процедуры следственного свойства. Допустим, есть необходимость некую овцу и его тачилу прошмонать хорошенечко. Будет ли тот шмон в форме досмотра или обыска – а не один ли хрен? Важен-то результат, например, в виде обнаружения и изъятия предмета, и важно ещё, чтобы к этому результату приблизиться без потерь и лишних напряг. Опера (сами или согласием мусоров) выбирают путь реализации своей задачи в зависимости от сложившихся обстоятельств, например, в форме досмотра (результат досмотра – это результат ОРД). Естественно, что им (как и мусорам) милее ОРД-эшный вариант, при котором нет обязанностей выполнять множество нудных и сложных формальностей по правилам УПК. Не станет препятствием даже факт возбуждения уг. дела против той овцы. Необходимость досмотра объяснят основаниями, не связанными с производством именно по данному уг. делу, например тем, что, якобы, поступила информация от конфиденциального источника о подготовке нашей овцой другого преступления.

Но есть и третий путь. С третьего пути отправляется литерный поезд «Закон о полиции». В то время как лики: опер – орган дознания – полицай густо перемешаны, опер сам может выступить в роли полицмейстера или привлечь таковых из параллельных подразделений ОВД. Тогда, действуя уже в рамках полицейского Закона, овцу могут захомутать и досмотреть вне всяких ОРД и следственных процедур, и, в зависимости от результатов досмотра, уже и решать об участи овцы и направлении движения дела, о том, какой характер своим действиям придать. Никогда не поздно оформить «задним числом» в отношении посягательств решения о проведении оперативного мероприятия или издать поручение следователя. Союзное сообщество ментов и мусоров давно уяснили всю прелесть Результатов ОРД как доказательств именно из-за большой свободы процесса добычи полезных обвинению сведений при равной доказательственной ценности конечного результата с результатами «обычных» видов доказательств (по видовой принадлежности, как уже заметили, их лукаво причисляют к «иным» доказательствам по перечню ст. 74 УПК). Правовых оснований для предания Результатам ОРД доказательственной силы – мизер. Всего-то и требуется: выполнить странные условия о получении этих результатов в соответствии с УПК. А получить в таком соответствии в даном случае означает не соблюдение процедур получения доказательств, как они установлены для следственных действий и как если бы операми добывались именно доказательства. Нет, это соответствие ограничено только правильностью процедуры передачи сведений от оперов органу расследования. То есть, от оперов, от органов дознания требуется (якобы) только выполнения формальных процедур по переадресации Результатов мусорам для признания законности получения сведений. Такие функции состоят из примитивно простого объёма обязанностей: рассекретить данные; сформировать комплект материала; вынести решение о передаче и собственно передать. Херня делов-то? Именно так и понимают мусора критерии допустимости Результатов ОРД.

Однако сам Закон таких установок не содержит, отнюдь. Статьёй 89 УПК допустимость Результатов ОРД имеет в действительности иной ракурс оценки: Результаты должны отвечать требованиям УПК, как они установлены для получения доказательств. Но, чёрт возьми, это невозможно в принципе! Данное правило вообще не может быть выполнено, хотя бы уже по той, ранее нами отмеченной причине, что Доказательства могут быть получены в рамках правил УПК и только в результате следственных действий. А опера (не дознаватели, а именно опера) не являются по УПК сборщиками доказательств, УПК не делегировало операм таких функций, и сами опера не смеют руководствоваться положениями УПК – не их ведомства этот Закон. Так ведь и Результаты ОРД не являются результатом следственных действий, даже будь они исполнены по поручению следователя (дознавателя), так как такое поручение само по себе не является даже в части следственным действием, ограниченный перечень которых приведён в Главах 23–27 УПК – нет там никакого такого «поручения». В то время как обязательной формой фиксации, получения доказательств является Протоколирование, Результаты ОРД не могут, да и не закрепляются через протоколы. Ни одно из перечисленных в Законе об ОРД мероприятий, на осуществление которых только и полномочны опера, – ни одно из них, ни по форме, ни по содержанию не тождественно следственным действиям. Да и сам этот Закон ограничивает поисковую деятельность оперов сугубо рамками таких мероприятий. Полученные по итогам данных мероприятий сведения являются результатами ОРД, но не являются доказательствами, в бессилье такой природы своей не могут быть приравнены к доказательствам, даже через признание их «доказательствами». Волевое признание Результатов в качестве доказательств заведомо не лигитимно по указанным выше причинам.

Во всём, так называемом «цивилизованном» мире любые результаты опер. действий (мероприятий) принимаются к рассмотрению не иначе как предположительным, версионным материалом для целей расследования. Как, допустим, данные разведки для решения вопроса о проведении военной операции, как, ещё раз допустим, сплетни соседей об изменах супругов. Доказательствами в собственном соку подобная информация в буржуйских судопроизводствах не принимается, включая допросные свидетельства от оперов, пусть бы они даже очевидцами себя заявляли. Ихние мусора брезгуют включать оперские результаты в доказательственные базы сторон. А всё потому, что в том проклятом капиталистическом мире правит жёсткий регламент допущений сведений в число доказательств: только сведения, полученные следователями, и только в ходе следственных действий, осуществляемых силой и контролем следователей. На основании оперативной информации «западное» следствие лишь возбуждает собственные действия по добыче юридически сильных доказательственных сведений. То есть, материалы могут стать предпосылкой к сбору доков, не более того.

Доказательственная ничтожность Результатов ОРД справедливо вытекает из негласного характера её получения, из внеследственных приёмов добычи, из отсутствия должной квалификации у ментов, из отсутствия несомненных гарантий о следовании принципам судопроизводства, из спорной беспристрастности источников – оперов, как представителей власти. Российское судоскотсво, хотя и вылизывает тщательно жопу международному сообществу гуманюг, делая позу признания общепризнанных гарантий, а всё же барахтается в маргинальных вагинальностях. Вот и Результаты ОРД с благословения верховных судей, генеральных прокуроров и прочей иерархической шерсти получили не только равное, но и преобладающее над следственными результатами доказательственное значение. А по некоторым категориям дел, например, по составам о сбыте наркоты или при осложнённых случаях расследований эти самые Результаты допускаются единственно решающими исход доказывания. Заточенная под это судебно-следственная политика при отсутствии всяческого сопротивления привела к крайней степени оборзения оперов. Органы дознания ныне по многим делам фактически подменяют функции расследования. Через проведение разного рода оперативно-розыскных мероприятий (ОРМ), не стремясь к своевременному возбуждению уголовных дел и проведению официальных расследования и преследования, опера собирают подавляющую массу информации об обстоятельствах. И только затем эта информация передаётся органам расследования, которые, в свою очередь запросто, под прикрытием нормы статьи 89 УПК и переводят её в разряд твёрдых доказательств. Вот такими сведениями в дальнейшем и подпирают собственно обвинение, с их помощью осуждают на каторгу овечий контингент.

Выгода мусорам от подобных заступов ощутима. Чего там титьки мять-то. Слегка подправили УПК, исказили его содержание через ложные толкования, сломали ребро судебной политике, привили юридическому сообществу смиренность, поначалу вернулись к прежней совковой схеме оперативного соучастия, а теперь и вовсе отдали бразды сбора доказательств ментам и фактическому преследованию их же легавой силой.

В практической проекции доказывание с помощью Результатов ОРД происходить может так, как это имело место, например, в конкретном деле.

Для сведения. Закон об ОРД допускает участие оперов в осуществлении строго ограниченного перечня мероприятий: 1. Опрос; 2. Наведение справок; 3. Сбор образцов для сравнительного исследования; 4. Проверочная закупка; 5. Исследование предметов и документов; 6. Наблюдение; 7. Отождествление личности; 8. Обследование помещений, зданий, сооружений, местности, транспортных средств; 9. Контроль отправлений и сообщений; 10. Прослушивание телефонных переговоров; 11. Снятие информации с тех. каналов связи; 12. Оперативное внедрение; 13. Контролируемая поставка; 14. Оперативный эксперимент (статья 6 Закона). При этом проверочная закупка и поставка, эксперимент и внедрение могут проводиться только на основании постановления органа дознания, а для контроля связи, прослушивания переговоров требуется ещё и решение суда (статья 7 Закона). Итак…

Наши старые знакомые Лёва и Серёжа попали в поле зрения оперов по подозрению в причастности к наркообороту. Опера получили санкцию суда на контроль переговоров, а сей контроль им показал, что назревает крупная сделка. Принято решение о проведении ОРМ «Наблюдение». Понаблюдали и засекли встречу «бизнесменов» в ими условленных месте и временя. Обнаружив признаки обмена какими-то подозрительными предметами, легаши приняли решение о задержании. Задержали, доставили в ментовку, произвели досмотр самих задержанных и авто, изъяли всякое, получили объяснения. Изъятые вещества, деньги и пакеты передали экспертам, получили от них экспертные заключения о наличии, размере наркоты и о следах пальцев на упаковках. Параллельно этому прошвырнулись на фатеру к Лёвушке, где в присутствии его маман произвели «осмотр помещения», а также взяли с неё объяснения. Все добытые таким путём материалы по постановлению отгрузили следаку на рассмотрение. Следак то принял решение о возбуждении уг. дела, включил материалы по ОРД в число доказательств обвинения и приступил к расследованию да преследованию. Именно те материалы по ОРД и явились основными доказательствами против «сладкой парочки». Всё иное, собранное следователем, имело только проверочный характер, а по доказательственной ценности стоило едва дороже выеденного яйца.

Перед нами е-панорама. Вид в профиль. Выявив данные о признаках подготовки особо тяжкого преступления опера не сообщают об этом мусорам для решения вопроса о возбуждении дела и для проведения официального расследования. Они таких мер не принимают даже когда задержали и выявили наркоту, хотя все признаки преступных посягательств на лицо. Менты продолжили только своё производство. Можно бы, конечно, рассуждать, мол, не имелось ещё достаточных удостоверений в подозрениях, но очевидно, что всякие проверочные выяснения должны иметь некие разумные пределы. Таких границ мы в данном случае не наблюдаем.

Вид анфас. Приняв решение о проведении ОРМ «Наблюдение», опера, с понтом под этим зонтом, осуществляют ещё и задержание, досмотры, изъятия, опросы с объяснениями, осмотры, обследование и экспертные исследования. Все последние мероприятия явно выпадают за рамки, не являются составной частью изначального «Наблюдения». Решение об их проведении не принималось в установленном порядке, а умозаключительные решения «на ходу» без внешне выраженных мотивов, оснований и провозглашений в качестве должных актов не воспринимаются. Отдельные из проведённых мероприятий – задержание, досмотр, изъятие, осмотр и экспертиза – эти вовсе не включены в перечень допустимых опер. мероприятий. Опера не вправе такие действия осуществлять.

Вид с тыла. Не имея отношения к следственно-судебным действиям, все сварганенные мероприятия не сопровождены соблюдением гарантий по УПК. Ментовско-оперские Законы не содержат правил осуществления (проведения) такого рода мероприятий и, соответственно, требований о выполнении гарантийных обязательств, с ними связанных. Это позволяет произвольничать. Элементарная подмена следственных действий на оперативные мероприятия, например, проведение осмотра помещения взамен обыска жилища, даёт возможность не следовать конституционным гарантиям, допустим, в таком раскладе отсекается необходимость в судебном контроле.

Вид под юбку. Внепроцессуальная сущность ОР-мероприятий и примазанных к ним действий не требует обеспечения действительной правоспособности заинтересованных в этом участников, не предполагает следование принципам судопроизводства. Безусловно произвольный, но с видимостью наличия порядок осуществления ОРМ снимает с его исполнителей всякую процессуальную ответственность и обязательства. В таких условиях, например, можно не сообщать гражданину о том, что он является «подозреваемым», не расходоваться на разъяснения и не обеспечивать защитительные права, включая право на участие защитника (ведь защитником адвокат может стать только в рамках производства официального расследования и преследования овцы в уголовном порядке). Привлекаемые к участию мнимые «понятые», открыто именуемые «представителями общественности» изначально являются кукольными фигурами, потому как виснут без законного статуса, да и любые разъяснения в их адрес не основаны на действующих нормах. Что за чепуха: какую такую «общественность» данные субъекты представляют, и кто им выдал мандат на представительство? И вовсе комичен внепроцессуальный порядок назначения и проведения экспертиз, где менты с экспертами свободно манипулируют образцами, а фактически преследуемая сторона напроч лишена возможности влиять и контролировать процесс. Это чудо, что тварят менты со всеми изъятыми вещами и предметами, которые могут стать впоследствии вещдоками! (Тварят – от слова «тварь», конечно).

Вид изнутри (вскрытие). Полученные операми Результаты – всевозможные Акты, Объяснения, Рапорта, Заключения, Справки, материальные предметы, Распечатки и прочий хлам через их передачу органу расследования, дальнейшие осмотр и приобщение обналичиваются в качестве «доказательств». Их внагляк приравнивают по значению к процессуальным видам и формам доказательств, например, Объяснения – к Показаниям, Акты – к Протоколам, Заключения – … к Заключениям, предметы признают одним махом вещдоками, любые письменные документы – к «иным документам» и т. д. Псевдо процессуальный порядок сбора избавляет сведения по таким материалам от установленных УПК условий допустимости. Эти сведения облагораживают, наделяют не только равной, но, как мы видим, и преимущественной доказательственной силищей. А ввиду таких факторов, как негласность получения, агентурная секретка по источникам, проверка и оценка оказывается попросту невозможна, любые попытки выяснений подробностей по порядку получения упираются в непреодолимые препятствия.

Весь информационный массив по ОРМ мусора позднее подкрепляют свидетельствами самих оперов – участников тех мероприятий. Такие «профессиональные» свидетели через показания не только повторно разъясняют «что да как», но связывают ранее полученные ими сведения между собой в целях формирования единой совокупности. Таким образом процессуальный спор сторон перенимает форму одностороннего наезда, тот же бой с тенью.

Посредством таких изощрённых технологий мусора навострились из говна лепить кондитерские изделия. Правосудники, с молчаливого согласия бестолковой защиты, с аппетитом хавают сей продукт. А потому, что вожди приказали: жрать, улыбаться да кондитеров нахваливать. Позорный этот ритуал они из гнилой совдеповской практики переняли и возвели в недобрую традицию. С традицией все как-то свыклись в годах, а практика стала привычным обычаем. Судьи со своей стороны не решаются, нет, скорее – не желают что-либо менять. Тем более, что их особенно и не напрягают в этом вопросе ни стороны в процессах, ни руководство. Наоборот – поощряют. В таком случае арбитры и не вспоминают о своей независимости: гром не грянул – нет повода мужикам креститься. Слава России!

Любой, склонный к вдумчивости и критичности, кто впервые напарывается на такой «вид» доказательства, как Результаты ОРД, обнаруживает гадкую их природу и лукавую практику применения. Видиться мне, что только обвиняемые нынче и способны активно протестовать использованию против них Результатов, открыто отождествляя это с правовым аферизмом. Способны, конечно, в физическом смысле их личной и прямой заинтересованности и безнаказанного упорства. Как застарелая ржа, громоздка проблема самого порядка доказывания через Результаты. Веригами полонят овец ничтожные интеллект, знания и опытность. Только в твоих руках эффективность защиты от использования Результатов; тебе и обоснованно возражать этому. Все пороки их использования, в общем-то, на поверхности. Как минимум, само наличие препятствий проверять достоверность и допустимость ввиду обозначенных выше препятствий – это уже основание для выдворения таких доказательств.

Что касается деятельности оперов по так называемым поручениям следователя. Видать депутаты были шмалью укурены, когда согласились с нормальностью положений статей 38.2.4 и 157.4 УПК (следователь вправе поручать органам дознания проведение отдельных следственные или иных процессуальных действий, а орган дознания обязан такие поручения исполнять). К ранее высказанному недоумению добавлю: эти положения явно не соответствуют процессуальным принципам, здравому смыслу и вступают в конфликт с другими нормами УПК. Не укладывается в голове: Закон допускает передачу одним должностным лицом своих процессуальных полномочий другим лицам, кто по принципиальным положениям того же Закона вообще не является участником уголовного судопроизводства и не вправе заимствовать должностные функции следственной направленности. Позволю пошлое сравнение.

«Боинг» в полёте, выходит к пассажирам пилот, срывает пилотку:

– Эй, пипл, а есть ли летун кто из вас?

Молодец с района «мест для поцелуев» отзывается застенчиво:

– Ну, я в детстве с третьего этажа лётывал, в десантуре с парашютом оземь ронялся, на «плейстейшене» в симулятор гонял. В чём проблема?

– Годиться. Падай, зятёк, за штурвалы, порули до Кишинёва, а дальше я подменю. Что-то калдан у меня трещит после вчерашнего…

– Так это… нельзя, как бы.

– Не дрефь, по Кодексу Воздухоплавания командир корабля вправе поручить выполнение отдельных действий по управлению судном любому из пассажиров.

– Базара нет. Тогда я нынче в ночь отсыпной возьму, а ты, тесть дорогой, подмени меня, трахни мою жену – свою дочь.

– Да ты никак рехнулся?!

– Ой, только давайте без обмороков, папаша. Семейным Кодексом предусмотрено, что каждый из супругов вправе поручить любому родственнику в соответствии с половой принадлежностью исполнение отдельных супружеских обязанностей, а родственник тот обязан такое поручение исполнить. Как благонравный патриарх Сим завещал.

Вопросов нет: уголовное дело для производства расследования передаётся следователю, следователем принимается к производству, и только следователь в силу своей прямой компетенции и при должностной ответственности вправе осуществлять следственные действия. Повторяюсь, только следователь башкой своей ответственен за результаты расследования и соблюдение порядка производства, – с него и спрос (и просо, и овёс). А сам следак уже не может перевести стрелки на каких-то там порученцев и поверенных, нет ему заместителей на этом поприще. Да, бывают исключения и они обоснованы: некоторые действия, как, например, производство экспертиз, следаки поручают экспертам, но этот порядок во сяком случае охраняется специальными нормами об ответственности экспертов и особом порядке проведения. А в нашем случае УПК-ашное отступление от общего порядка и условий провоцирует мудацкую ситуацию. С одной стороны, опера остаются безответственны за результаты и качество порученных им действий, с другой – и самоотстранившийся от исполнения своих прямых функционалок следователь также ответственности за те действия нести не может, потому, как не осуществлял их и не мог контролировать непосредственным образом. Сама природа подобных действий «на доверии» и «чужими руками» не может гарантировать их правильности и эффективности. Перепоручения аналогичного свойства возможны только между равными субъектами внутри специально для этого образованной следственной группы (ст. 163 УПК) или с переадресацией другим равным по статусу территориальным подразделениям. Равные субъекты, в данном случае – это следователи, в связи с тем, что следственные действия вправе осуществлять исключительно следователь или вышестоящее должностное лицо.

Только следователи (наряду с дознавателями, прокурорами, нач. следств. отделами) имеет соответствующую специальность, квалификацию и законные полномочия для производства расследования и выполнения внутри него специфических процедур – следственных действий по правилам УПК. Как и судьи: ввиду наличия тех же условий, они вправе осуществлять следственно-судебные действия в ходе разбирательств по делу. Иное – когда к производственным рычагам и педалям допускаются посторонние – влечёт бардельник.

И любые, даже законодательно-вменяемые отступления от таких условий изначально недействительны. Когда Закон устанавливает подобные отступления без оправданий исключительного характера таких мер – это уже сам законодатель окуел. Можно, конечно, допустить, что некоторые опера имеют некоторые знания и способности для правильного проведения и следственных действий. Но и наличие таких качеств не отменяет требования по соответствию должностным и профессиональным полномочиям, требования о разумности подобных отступлений и допущений.

Взгляни-ка, во всех статьях УПК, регламентирующих правила по конкретным следственным действиям, их проводником и исполнителем указан именно «следователь». В них повсюду и о любой затее: следователь то – следователь сё. В таком должностном уложении и запрограммирована изначальная воля законодателя. Разумно, правильно и красиво. А отдельной отступной нормочкой статьи 89 стройный порядок коварно смят. Обычное для российской властеницы явление: бортники соберут бочку мёда, а барыга ложкой дёгтя обогатит медок немного. В отечественном законотворчестве стройные и умные законы умеют и любят поганить, поражают их гнилушками сознательно, под давлением заинтересованных структур (известно каких структур). В нашем случае этот фокус проделан не изменением или отменой норм о только участии следака, а путём оговорки по спец. статье.

Нормативное дозволение на основании поручений привлекать оперов к автономному и активному участию в следственных действиях, направленных на получение доказательств, – торный путь к фактически безответственному беспределу с необратимыми последствиями. Мало того, что этакое соучастие не имеет ограничений ни по перечню, ни по характеру сл. действий, допустим, в данном порядке следак может поручить ментам и проведение экспертизы(!), но сами результаты таких со-действий скатываются в уродливый симбиоз. При внешних наименовании и форме «следственные» данные результаты вмещают и атрибутику Результатов ОРД. Кроме того, через такое нормирование, одному и тому же органу фактически дозволяется осуществлять и следственные и ОР-мероприятия. Что недопустимо. И как тебе такие вариации: обвиняемый сообщает следаку о наличии и нахождении важных доказательств защиты; следак съезжает на обочину – поручает провести проверку и получение тех доказательств операм; опера выезжают на место, кошмарят свидетеля, забираю у него вещдок, никаких протоколов не составляют, а следаку сообщают, мол, никаких полезных сведений для дела не добыто. В итоге и свидетель затыкается, и вещдок пропадает с концами, и концов тех не сыскать, у следака ручки чистые, а защите писю на воротник. Красота!

Всяким отступлениям от «обычного» порядка должны иметься объяснения целей, задач и поводов, требующих подключения к процессу подсобных средств. Мы шиты не лыком, мы суровой жилой строчены, нервом оверлочены, и вот такие-рассякие кубаторим, а не находим оправданий: что же может служить серьёзной помехой следаку самолично свои прямые обязанности исполнить?; какие такие ситуации «исключительного» свойства вынуждают следаков делегировать свои производственные полномочия чёрте-знает-кому? Ну, как-то ещё можно смириться с доследственными ОРМ. Однако Кодекс, мать его, дозволяет следакам и после возбуждения уголовного дела выдавать операм ордера на ОРМ. Причём поручается о проведении таких мероприятий, которые по своему характеру полностью совпадают со следственными действиями. Вот, в ходе расследования возникла острая нужда осуществить контроль и запись телефонных переговоров. Приспичило. Казалось бы, процедура по реализации ясна и легальна, порядок известен и доступен. Следак должен получить судебную санкцию (ст. 165 УПК) и осуществить само следственное действие – то есть проконтролировать и записать переговорки (ст. 186 УПК). Так нет же, псина воротит нос: по сути тот же объём действий взваливает на оперов через поручение о проведении ими ОРМ в порядке статьи 6 Закона об ОРД. А те не визжат, что их работой лишней грузят – всё нормалёк. Аналогичным образом союз мусоров и ментов подменять наблатыкался почти все виды сл. действий, вплоть до проведения экспертных исследований. Сечёшь салочки какие? Нам с детства втирали, что цирк и зоопарк – это разведённые институции, а оказалось есть ещё и шапито, где всё смешалось: кони, ****и… И где без софитов не различишь смены фокусов, живности, клоунов и декора, а, значит и не въедешь в суть процессов. Причинная формула глупых французов – «шерше ля фам», стало быть «ищите бабу»; наши мусора облагородили сей вектор поисковый, перефразировали: «шерше ля всем вам» – то есть «ищи выгоду». Уводя добычу доказательств в русло ОРД, органы расследования преодолевают жёсткие порядок и гарантии участников, сами доказательства получаются в облегчённом режиме, «если что» – крайних не сыскать. А кроме того, те же прослушки давно стали монопольной специализацией оперов, а операторы связи – их подконтрольной вотчиной, куда они и мусоров так запросто не впустят. Через такие «услуги» и следователи имеют более эффективные возможности ментов. Следаку незачем тогда слепо выискивать данные, например, по телефонным переговорам и копить порожний материал, захламлять им дело. А предварительно и негласно прозондировать эти источники он не в состоянии. Зато это могут опера. На закваску через «свои» связи в коммуникационных компаниях менты проведут неофициальную (читай – незаконную) прослушку и контроль. И вот ежели по такой контрольке что всплывёт любопытное, тогда и цинканут следаку: варгань, браток, поручение; тогда менты для собственных «розыскных» нужд получат судебное разрешение, а от телефонистов – распечатки и записи. Никто и никогда не узнает, не вскроет их афёр. Ну а вдруг всё же вскроются махинации, так следак как бы и ни причём.

Но нет места отчаяниям, курсант. Когда мы знаем о незаконных манипуляциях, когда мы можем их предвидеть как непреложность судопроизводственной практики, то можем это обратить в свою пользу, пожинать плоды и от знаний и плодами теми поужинать. Любые изъяны в работе мусоров и ментов – чем не повод для дисквалификации фуфлыжных доказательств обвинения. Есть светлые лики и в беспределе. Те же опера, когда проводят, например сл. действия по поручениям, да и в ходе собственных ОРМ – они косячат на каждом шагу. Косипорят они в силу своей процессуальной глупости, профессиональной недалёкости. Отчего большинство получаемых от такой «помощи» сведения, будучи выставляемы доказательствами, трещат орехами под молотом ревизий допустимости.

Всякий вид доказательств и порядок их получения, прежде чем включиться в легальный перечень средств и методов доказывания, проходит многолетнее испытание. В череде всесторонних проверок должно быть найдено объективное подтверждение надёжности и пригодности нового средства доказывания. Все известные виды доказательств прошли такой опытный путь. Отдельные из них, как, например, результаты следственного эксперимента или экспертные заключения, получили «добро» и закогтились в УПК, другие – такие как результаты пыток или угроз – почему-то отвергнуты. По сей день вяло, но рассматривается вопрос об исключении из практики доказывания результатов провокаций, которые наблюдаются при уже упомянутых «контрольных закупках». В то же время всё ещё на стадии обсуждений и дискуссий проблема применения «детекторов лжи» и психологического портретирования по методу Пола Экмана. Последний (метод) также основан на тестировании в системе «правда – ложь», но без применения аппаратно-программных средств.

Ну, а пока решается судьба публичного внедрения оба указанных метода на практике применяются эпизодически. Повторюсь, результаты процедур психо-проверок на вшивость не являются легальными, так как не допущены законодательно. Однако менты упрямо этими средствами пользуются (всё чаще в негласном порядке убеждения мусоров) и не оставляют попыток внедрить их в официальный процесс доказывания. Посему и таких «доказательств» следовало бы нам с тобой попутно коснуться в этом разделе.

Легенды о практике применения «детекторов лжи» в судопроизводстве первым упоминанием отсылают нас в дремучие времена, когда обезьяны ещё были умнее людей, солнце всходило на западе, а геноцид неондертальцев со стороны кроманьонцев был в апогее. Древнекарельские мусора действовали так: подселяли подозреваемого в берлогу к легавому медведю; узнику сообщалось, что мишка, дескать, смышленый; если подозреваемый лжив по натуре, то, дёрнув зверя за хвост, получит от него словестный вердикт о лживости; а если правдив, – то сколько не дёргай, умный потапыч будет молчать, не проснётся даже, ну, может быть рявкнет на своём пару раз, не более того. Сам подозреваемый «на доверии» и должен был сообщить мусорам о результатах исследований. При этом медведке втихоря намазывали хвост мёдом. Когда подопытный, покинув берлогу, сообщал о том, что на дёрганье хвоста косолапый отозвался молчанием и, значит, подтверждается честность арестанта, то у заявителя проверяли ручки. Отсутствие вкуса сладости на руках, соответственно, указывало, что с хвостом контактов не было, а уже этот факт сам по себе определял лживость подозреваемого.

Современные полиграфы по эффективности не продвинулись дальше «умного мишки». Фактически, детекторы не констатируют напрямую правду или враньё, склонности к этому или присутствие вообще одного из данных свойств у человека. Тем более не различаются такие аспекты, как умышленная ложь, заблуждение или незнание, болезненное восприятие. Нет, регистрируются только изменения физических состояний, таких как потоотделение, пульс, кровяное давление, расширение зрачков, искрения в мозгах, накипь на ушах и всё такие реакции. Но в этом только рефлексия, отраженье психо-физических импульсов. Всплески таких параметров считаются не подконтрольными воле человека и, по мнению сторонников тестирования, являются выразителями волнений. А тревоги эти, в свою очередь, объясняют сверхактивностью мыслительной деятельности, которая автозащитой через неконтролируемые внутренние переживания выискивает не правильный, а спасительный ответ. Одновременное условие – такие реакции, якобы, не свойственны честнокам: ответ по искомым фактам и обстоятельствам, в том числе без заведомого знания существа вопросов, лежит (должен лежать) на поверхности их сознания, и ответ этот выдаётся (должен выдаваться) без психических усилий и препятствий соответственно действительности, отражённой в памяти, знаниях и понимании. Чушь!

Долгий опыт применения в судопроизводственной практике полиграфов со всей очевидностью показал бестолковость сей затеи. Во-первых, существует во множестве такая категория людей, как социопаты. Эти гады твёрдо убеждены в собственной правоте, стойки в волевых установках своих, уравновешены до тех степеней, что «адекватных» реакций не выдают. Эти мерзавцы легко обламывают программные ожидания. Их проверка даст только «левый» результат. Кроме того, имеются порядка двадцати способов намеренного обмана детекторов и один – чтобы наградить программу параличом. Я сам к такому прибегал, знаю. Это когда, срелаксировав мозг, отвечаешь «да – нет» что называется «от балды», не задумываясь о сути вопроса. Итог выходит крайне противоречивый, не годный для каких-либо выводов. Все эти обстоятельства приводят к недостоверности данных, к неэффективности применения детекторов в качестве средства получения доказательств. История знает огромное число дел, где вследствие доверия мусоров к «электронной башке» виновные уходили от ответственности, а безвинные птахи отправлялись на плахи.

4.9. Сведения по Приговорам

Приговоры судов по своему значению и юридической силе сопоставимы с Законами. Их фундаментальность может быть нарушена и преодолена только одним путём – путём пересмотра такого акта в установленном порядке вышестоящими инстанциями судебной власти. Даже тот судья, что единожды постановил Приговор в дальнейшем не в силах его пересмотреть как-либо собственной волей и инициативой. (Ты бровку задерёшь: почему же? А я отвечу. Потому что не этот судья вовсе постановлял приговор – он вынесен Российской Федерацией). Даже если Евросуд или Президент выскажут обоснованное мнение о неправомерности Приговора, даже если новым уголовным законом будут внесены какие-либо изменения, подлежащие учёту применительно к уже состоявшемуся Приговору – данные обстоятельства автоматически тот Приговор не изменят. Любые корректировки окажут влияние на суть Приговора только через судебные решения об этом.

Как резолютивные акты (якобы) самостоятельного, (якобы) независимого, (якобы) равного прочим органа власти, Приговоры подводят черту общественной – итожат уголовное дело. Здесь нас не колышет, что Приговоры, несмотря на придаваемую им внешнюю монументальность, могут считаться и быть несправедливыми, незаконными и необоснованными с точки зрения всех иных субъектов, кроме одного суда. Чьи-либо несогласия с Приговором, как любые недовольства в отношении Законов, с волевой позицией властей, сути закреплённых в Приговоре сведений не меняют. В угоду этим условиям и существует положение статьи 90 УПК о преюдиции Приговоров, то есть о их заведомой доказательственной силе. Иными словами, Кодекс признаёт Приговоры ещё одним видом доказательств. Хм-м.

Встряхнём кудрями и вспомним, что доказательства – это сведения, информация. И что Приговоры конструктивно состоят из трёх частей:

1) вводная часть – установочные данные по общим условиям состоявшегося разбирательства;

2) описательно-мотивировочная часть, где приведено содержание разбирательства (доводы, мотивы, основания, выводы);

3) резолютивная часть – собственно решение (решения) суда о признании фактов и обстоятельств по делу, по установлению мер ответственности (наказание – санкции) и о разрешении других значимых вопросов права.

Так как в статье 90 УПК говориться о Приговоре в целом, не оговорены какие-то его части, значит, преюдицию – предопределяющее доказательственное значение имеют все без исключения сведения, отражённые в Приговоре. От первой буковки до последнего смайлика. То, что в самой норме речь идёт об «обстоятельствах, установленных приговором», сути не меняет. Под понятие устанавливаемых судом «обстоятельств» подпадает любая информация из Приговора, не только касаемая обвинения, но, например, и самого хода и итога процесса. Дата составления приговора – это обстоятельство; данные об участии лица – тоже обстоятельство, и оценочные выводы суда по доказательству – конечно, обстоятельство. Норма ведь не задаёт предметность «обстоятельствам», допустим, рамками только обстоятельств предъявленного обвинения или совершения преступления или судьбы вещественных доказательств.

Заведомая (априорная) сила сведений – доказательств по Приговору обязательна не только для всех участников рассмотрения дела, включая суд, но и всех прочих людей, их организаций, сообществ и гос. органов. Но нам важно применение таких фактов и обстоятельств в ходе рассмотрения других, параллельных дел. Если определённый факт или обстоятельство уже установлены каким-либо приговором, и если они же имеют значение по другому, только сейчас расследуемому или рассматриваемому в суде делу, то эти факты и обстоятельства оказываются неоспоримыми и их наличие принимается «за чистую монету» без обсуждений. Никто кроме суда не вправе дать им новую, отличную от прежней оценку или усомниться в их правильности. Такие приговорные директивы становятся (почти) не преодолимы для сторон.

Пример. Приговором № 1 установлено, что гражданин Л. в некий период времени незаконно приобрёл и владел огнестрельным оружием – пистолетом «ПМ». Впоследствии рассматривается другое уголовное дело, связанное с незаконным применением того же самого пистолета «ПМ». Тогда в новом деле и следователь, ведущий расследование, и суд, постановляющий Приговор № 2, вынуждены принимать достоверностью и без обсуждений-споров тот же самый факт – у Л. в такой-то период времени имелся в распоряжении «Макарыч», и баста. Никакие возражения этому факту и любым обстоятельствам, что связанными выяснились по незаконному владению данным оружием, во внимание приниматься не будут, и рассматриваться все всплывающие версии должны будут с учётом позиции по Приговору № 1. Любые доводы об иных фактах подлежат безусловному отводу в силу запрета по ст. 90 УПК.

Или другой пример. Приговором № 1 установлено, признано, что некие показания свидетеля Ю. являются недопустимыми или недостоверными в части изложения каких-то событий. Тогда, если при рассмотрении другого дела тот же засранец Ю. даёт аналогичные прежде признанным порочными показания о тех же событиях, эти не могут быть приняты мусорами за достоверность и допустимыми свидетельствами без специальной перепроверки показаний в текущем разбирательстве в силу уже состоявшегося вывода по этому поводу в Приговоре № 1.

А как же выживают доказательства, ранее рассмотренные и зафиксированные Приговором – сердцу милые доказательства? Мы же несколько отступили от основной темы. Формально в ст. 90 УПК говориться только об «обстоятельствах», а не о безропотной приёмке ранее рассмотренных и оценённых доказательствах – о фактах, а не о фактических сведениях.

С одной стороны, ранее зацементированные приговором обстоятельства естественно не были самостоятельны по природе фактической своей, но опирались на доказательства об этих обстоятельствах и на оценку этих обстоятельств (исходя из обстоятельств их получения). Всё так. Поэтому и на такие доказательства нахлобучивают значение непреложности и неоспоримости. Во всяком случае такой практики стараются придерживаться обвинение и суд. И при новом производстве мусора либо не вспоминают о прежних доказательствах или же ссылаются на них, применяют в доказывании, но перешагивая через их проверку и оценку по всем требующим установления критериям качества. Это логично при таком позиционировании, так как любая переоценка может повлечь и неприятие правильными прежде установленных приговорных обстоятельств, а значит привести к нарушению статьи 90 УПК.

Прохвосты от обвинения и обвинительного суда навострились извлекать выгоду и правила о предопределённости Приговоров. Допустим, есть уголовное дело по нескольким эпизодам в отношении граждан Р. и Д… Допустим, обвинение явно хилое по доказательствам, и в честном бою дело проигрышно для обвинения. Всё бы ничего, но гражданин Д. брыкается, гнида, сопротивляться удумал. Тогда мусора под каким-либо надуманным (а других у них и не бывает) основанием выделяют дело в отношении покладистого Р. в отдельное производство. Выделение производят скопом по всем или по одному из эпизодов с участием Р., но без прямых указаний на соучастие Д. (его указывают в таких случаях как «второе лицо», дело в отношении которого выделено в отдельное производство), и где бы обсуждались слабо доказуемые обстоятельства, связанные с и с обвинением Д. по оставшемуся делу. Далее выделенное по Р. дело пропускают самотёком через суд, выносят приговор (№ 1) с фиксацией в нём искомых обстоятельств, как доказанных (установленных). И только после этого начинают трепать самого Д. По его делюге ранее являвшиеся хило доказуемыми обстоятельства уже и доказывать-то не придётся – они установлены (доказаны) Приговором № 1. У этого бедолаги Д. как бы есть иллюзорный шанс – опровергать приговорные обстоятельства массивом новых «железных» доков. Но он и его защитники должны осознавать, что новый суд может попросту не захотеть усомниться в правильности ранее установленных Приговором № 1 обстоятельств, а с этой позиции суд будет всячески гробить любые новые версии и доказательства защиты, так как они, якобы, противоречат ранее установленным. Тенденция такова, что суды уже на этапе оного лишь заявления о наличии контр-доказателсьства, уже по ходу выдвижения возражений обвинению в данной части обламывают такие доводы и заявления по основанию, что ими «ставятся под сомнение ранее установленные обстоятельства». Этот приём заимствован из сложившейся симпатичной практики применения статьи 347. 4 УПК (Обсуждение последствий вердикта) о том, что сторонам (в прениях и после) «запрещается ставить под сомнение правильность вердикта, вынесенного присяжными заседателями», когда любые высказывания, оцениваемые усмотрением суда в качестве «сомневательских», пресекаются на корню. Да, гипотетически, в рамках всё той же нормы статьи 90 УПК, обладая правом таким, суд самочинно может поставить под сомнение ранее другим судом установленные обстоятельства, посчитав их неверными. Однако я не знаю реальных дел, где бы такую дулю сломали. Да это и практически не осуществимо. Что значит «поставить под сомнение»? Допустим, тот же Д. действительно представил суду в своём разбирательстве елейные доказательства по тем же обстоятельствам, когда, принимая такие новые доказательства, эти обстоятельства переворачиваются с ног на голову. От новых сведений не отвертеться, и они однозначно опровергают прежние выводы. Если текущий суд всё же принимает новые доказательства и делает заключение об иной обстоятельности дела, указывает об этом в своём Приговоре, то порождается этим ярый конфликт двух равных по юридической силе Приговоров. Такие Приговоры «о разном» одновременно сосуществовать не могут ни единого мгновения, как не уживаются в одной котомке добро и зло или в одной норе суслик с питоном, как самоуничтожаются (схлопываются) материя с антиматерией. Первый Приговор должен быть отменён или пересмотрен по искомым обстоятельствам ещё до постановления второго. То есть, суд ещё в процессе разбирательства по делу Д. и до вынесения окончательного решения должен каким-то образом инициировать пересмотр Приговора ранее состоявшегося, и ныне препятствующего вынесению нового Приговора в отношении Р. Но даже вышестоящей инстанциональности суд этого сделать не способен. Он должен подтолкнуть одну из сторон к возбуждению процедуры пересмотра. Сам по себе суд оказывается немощен в реализации своих сомнений. Да и не будет он их плодить. А потому что на фиг оно ему не впёрлось. Либо, если прокуроры не станут напрягать с этим.

Им в наш колодец ссикать можно, а нам, значит, в их нельзя? Ещё как льзя!

Схомутали Антошку мусора поганные и обвинили: 1 сентября 1999 года в 20 05 на огородах у дома № 1 по улице Щорса города Тьмутаракань убил своего дедушку лопатой. Вот доказательства тому: лопата, показания свидетеля, заключения экспертов и прочее. Пока базар-вокзал, шьют дело и передают в суд его, Антошка тихонько плетёт своё лукошко. Он сговорил приятеля Федю, и тот подаёт мировому судье заяву о совершении против него преступления небольшой тяжести. Уголовное дело по частному обвинению возбудили, и Антоха по нему полностью признал свою вину, раскаялся слёзно: действительно, как правильно указано в заявлении, он в ходе вздоры с Федей, 1.09. 1999 г., в указанные 20 05 в квартире № 13 дома № 18 по улице Будённого Федю избил и оскорблял по всякому. Мировой судья вынес против Антошки приговорное решение, где признал все обстоятельства по событию преступления доказанными. Откуда было этому миро-судье знать, что по Антону скрипят цепи в другом суде по иному обвинению. И вот только делюга об убийстве дедушки перекочевала на непосредственное разбирательство в федеральный суд, а слушания докатились до прений сторон, тут Антоша и пустил жёлтую струю в колодец правосудия. Бэ-бэнц – нате вам «мировой» Приговор, обстоятельствами по которому устанавливается алиби, непреодолимое обычными рассусольками. Ну не мог Антон деда привалить, никак не мог – он в указанное обвинением время находился в другом месте, где добросовестно совершал иные противоправности против Феди. Это серьёзная подсечка мусорам. Суд должен или вынести оправдательный приговор, или искать предлоги и междометия для возвращения дела прокурору, или приостанавливать рассмотрение возвратом на стадию суд. следствия и пытаться через пересмотр добиться отмены «мирового» Приговора. Но это ещё писами виляно, то есть вилами писано что первичные судебные утверждения сумеют опровергнуть в мировом суде даже повторным рассмотрением. Погоны возмутятся изустно, что Антоха грязной ложью промышляет в защите своей, а Антоха им: блин блином заедают, то есть клин клином вышибают. А-то!

4.10. Сведения по иным актам и процессуальным документам

Всего пару слов, но это важно. По кривой аналогии с доказательственным значением сведений по Приговорам обвинители и суды настырны в попытках той же мазью помазать нормативные акты и решения всяческие. Следуя лукавым усмотрениям, мусора вровень другим видам используют в качестве доказательств всеразличные Законы, «подзаконники», типа Постановлений Правительства РФ, Указов Президента, а также ненормативные акты, вплоть до ведомственных и локальных всяких Приказов да Распоряжений. Сродни этому, доказательственное могущество придают процессуальным решениям как органов расследования, так и прокурорским, судейским изданиям за пределами собственно Приговоров. Именно поэтому мы с долей удивления в перечнях доказательств по Обвинительным Заключениям и Приговорам вдруг обнаруживаем ссылки, например, на Закон «Об оружии», на Постановление Правительства РФ об утверждении перечня и размеров запретных к свободному обороту наркосредств, на Постановление следователя о производстве выемки, на Постановление органа дознания о проведении ОРМ «Наблюдение», на Приказ руководителя ООО об увольнении гражданина К. и всё такое прочее.

Сведения по таким актам и решениям наглейшим образом включают в доказательственные базы, ими обосновывают фактическую сторону по обстоятельствам уголовных дел. Хватит, натерпелись, такие поползновения пресечём на корню.

Мы уже обсуждали и, вообще-то, не отрицается судами, что властные и ведомственно-административно-производственные акты, процессуальные решения не являются доказательствами в силу ограничений по перечню ст. 74.2 УПК; не могут считаться таковыми хотя бы уже потому, что их сбор и проверка не обеспечены правилами УПК для доказательств, а проще сказать подобные «доказательства» не проверяемы и не опровергаемы по существу и в обычном порядке доказывания. Истинно: что захотели депутаты, руководители, следаки, то и решили своей волей, которую путём предоставления контр-аргументов не взломать. Кроме того, сами сборщики таких сведений не являются и не могут являться в силу правового положения и должностного статуса источниками доказательств. Вместе с тем никчёмны и попытки заявлять акты и процессуальные решения «иными документами» (ст. 74.2.6 УПК) и воображать в них доказательственную суть, как по Приговорам, когда и последние в таком статусе являются странным исключением из правил. Но о такой силе приговоров хотя бы нормочка в УПК прописана.

Любые сведения из процессуальных решений допустимы для установления только лишь процедурных обстоятельств производства по делу, но никак не обстоятельств самого дела – обвинения (событие, вина, причастность…). Властные же нормативы, в свою очередь, годны могут быть сугубо в целях определения пределов правоприменения. Таким образом, ссылки на акты и решения допустимы только в связи с обсуждением вопросов законности производства и правильности нормоприменения, например, при оценке допустимости доказательств, для установления сроков, наличия судимости, для квалификации действий и прочего подобного. Но не далее этих сфер.

Ой, кажись, я вновь сбрехал (извини, привычка). В отдельных случаях материальная часть актов может выступить в качестве доказательства. Так будет, если документ несёт на себе следы преступлений, например, следы пальчиков, подчисток, искажений – ты знаешь, это тогда вещдок; или когда сведения по документу сами являются доказательствами объективной стороны преступления, например, подлога, фальсификации – тогда это «иной документ»; либо если сведениями по документу определяется обстоятельство преступления, например, событие деяния или отсутствие этого события. По последнему варианту, если рассматривать упомянутый Приказ об увольнении сотрудника, то сведения по нему будут являться доказательственными, когда доказыванию подлежит событие преступление в той части, что данный сотрудник, на конкретный период времени не вправе был использовать свои должностные полномочия. Всё. Во всех остальных ситуациях использование актов и процессуальных решений доказательствами недопустимо. Больше к этому не возвращаемся.

Глава 5. Доказывание

Прежде чем вчитываться в этот раздел, тебе, пожалуй, стоит проблеваться. Потому что чтение этой мудянки может вызвать рвотные рефлексы, причём в самый неподходящий момент. Два пальца в рот – это победа! По мне же, напротив, процесс доказывания самый прикольный, увлекательный в следственно-судебной чехарде. Всё одно, что шарады распутывать, решать головоломки, собирать паззлы из едва различимых фрагментов, создавая невероятные и неожиданные картины мира, или их разрушая. И потом, вот что. Голова твоя – это не только платформа для перескопов и прочих эхолокаторов, это не только бункер для еды и средоточие половых узлов. Голова твоя – ещё и мощнейший анализатор и зачинщик идей. Срочно с ней подружись.

В предшествующих главках мы не раз уже, так или иначе, касались темы доказывания. Это краеугольные проблемы судопроизводства: доказательства и доказывание. Вокруг них завязаны все остальные процессы. И вообще немыслимо обсуждать только один из этих вопросов, ограждаясь от касательства второго, впрочем, как и от других судопроизводственных аспектов. В этом котле все ингредиенты тесно переварены между собой, соки перемешаны, а целостный вкус варева объясним только взаимосвязью и пропорцией его ингредиентов.

Если обвинение – некая пирамидоидальная конструкция из кирпичиков и других элементов в качестве составляющих доказательств, а растворы, арматурье, балки и прочие скрепы – доводы обвинения, то сам процесс от проектирования до сдачи склепа «под ключ» – это и есть Доказывание. А ещё сравнил бы уголовное преследование в твоём отношении с дикой охотой.

Тебе уготована участь зверушки, которую желают затравить и изничтожить. Как там, не тесна тебе шкура овцы? Кое-кто желает эту шкуру подырявить, потроха твои выдернуть на показ. На шкурку твою нацелены берданы.

Обоймы тех бердан картечью снаряжены, а картечка та, из труб рубленная. Эти снаряды огнестрельные, плюс капканы, петли, ловушки да овчарки – доказательства против тебя. А вот сам процесс применения таких орудий и средств, эффективный или не очень, – это и есть доказывание. Насколько способны ранить тебя, пленить или просто зашугать тебя этой всей приблудой, в том и измеряется моща, сила доказывания. Ведь боеснаряды могут быть сырыми, петли – гнилыми, сети – ветхими, а охотники – косыми. Да и ты, падла, – шустрый проныра такой. Увернулся, ушмыгнул, подранком огрызнулся, боданул егеря с дуру, пока тот копья о тебя ломал. Твои ответные действия, активные или безучастные – и это тоже доказывание, антидоказывание по отношению к доказухе противников. Ну так что, порезвимся, овца?

Можно в обойме иметь сколь угодно мощные и надёжные доказательства, но не суметь ими правильно распорядиться и просрать весь спор. И наоборот, не имея доказательств в свою пользу, чудно извернуться от доказательств противника, испоганить их, привести к саморазрушению, а то и обратить против самого владельца, когда капкан цапает самого затравщика. А в реальных игрищах случается, что доказательства на поверку призрачны оказываются, их нет вовсе, вся травля – иллюзия искусных профанаций.

Овца же по самомнению и искажённым восприятием сама загоняет себя в пятый угол и там от стресса гибнет. Но встречаются отчаянные овцы бойцовых пород, сами – борзые по жизни.

Здесь психологический аспект присутствует. В чём прелести травли? Любой завалящий егерёк скажет: расчёт на безоглядный инстинкт самосохранения, показуха внезапной агрессии по широкому фронту с одной стороны и ловушка убиенная в расчётной точке загона. Выверенным комплексом приёмов по наведению шухера в зверюгу сеют панический страх, адриалинят её по полной, чтобы рассудка лишить и думанья. Будучи не способна взвешено решать проблему, зверушка в горячности порит глупость, слепо идёт на поводу обманных обстоятельств, сконструированных ловчими. Деланное безумие овцы влечёт её по ложному пути спасения, где и откинет копыта.

Что за терзания такие и судьба? – ты спросишь.

Шобы пороки огласить овечьи. В вопросах злодеяний, помыслов и нужд.

Как сме́ла живность ночкой тёмной снасильничать бухого пастушка?!

А была ли овца и был ли малец?

Что сотворилось, где, когда и нафига?

Есть факт заявы пастушка. Нужда есть:

Разрешить конфликт, установить событие, изобличить и наказать виновных.

Потребность есть ущербы возместить, загладить вред.

Есть побужденье: в назиданье прочим

Пример подать гранитости законов, пределов всех свобод и несвобод.

Есть высшая задача – Справедливость,

А также просто хочется поесть.

Известно всем, что натощак и в жажде

Сомнительны потуги извращенцев

Процессуальных актов половых вмешательств

В права и власть держащих мертвецов.

(вступают оркестром свирели, дудки, рожки и шотланская волынка)

Процесс доказывания осуществляется с помощью доказательств; осуществляется не сам по себе, а волей и активными действиями сторон в процессе, полномочиями их участников; осуществляется с целью убеждения компетентных лиц и суда в правоте своей позиции и в пользу принятия выгодного для стороны (участника) окончательного решения по делу. Доказывание – это спор, по итогам которого формируются и проявляется истина или нечто, похожее на неё, либо же только обнаруживаются пути возможного нахождения истины, либо же выясняется бессмысленность самого спора из-за ложности, надуманности заявленных проблем.

Доказывание твоё – изнурительная, кропотливая, напряжённая работа, последовательный мыслительный движ по созданию линии Защиты, по воплощению её в действиях на всех без исключения стадиях судоскотства. От мыследеятельности требуется где логическая жёсткость, где словестная жестокость, где пластичность и выдержка. Это живая, подвижная организация, адекватно реагирующая на все внешние изменения и касания, соизмеряющая силы, возможности свои с напряжением и давлением от окружающих.

Смысловой нагрузкой Доказывание предполагает активную деятельность – действия, направленные на результат. Эта деятельность обязательна для одной стороны – стороны обвинения, как её прямая функция в процессе. Такая работа. Поэтому и нормативные правила в первую очередь в основном обсуждают объём действий участников этой стороны, определяя границы обязательного, дозволенного и запреты. Полномочия стороны защиты, а также отдельных участников от обвинения (терпила, его представитель) как бы сдвинуты на второй план, им достались «шестые роли». Эти участники вправе, но не обязаны что-либо доказывать при скудных и усечённых возможностях, при серьёзной зависимости от воли обвинителей и суда. И крайне нелепо определены полномочия Суда. Суд приравнен и в правах, и, что самое поразительное, в обязанности осуществлять доказывание к участникам стороны обвинения. Что явно противоречит принципу состязательности и разграничения процессуальных функций сторон от суда.

Функции сторон от суда отделены, а функции суда от сторон – нет, так что ли?

Давай-ка проедемся по Порядку, как он предначертан Законом, и какие червячки из этого родятся.

Только в соре рождается глистина.

Статья 85 УПК определяет элементы доказывания и их целевое назначение. Доказывание сужено до трёх возможных функциональных действий: собирание доказательств; проверка доказательств; оценка доказательств. Цель этих судорог – установить (или опровергнуть) подлежащие доказыванию обстоятельства, те обстоятельства, что предусмотрены статьёй 73 УПК, а именно: событие преступления; виновность; причастность; характеристики личности обвиняемого; вред; исключения преступности и наказуемости; смягчения или отягчения; освобождающие от наказания обстоятельства; свойства конфиската; способствовавшие совершению преступления обстоятельства. Из этого следует, что Доказывание – это процесс собирания, проверки и оценки доказательств с целью установления обстоятельств по делу. Уф, ты чё-нибудь понял?

5.1. Собирание доказательств

Грибы – не мудаки, и сами вокруг грибника не соберутся, а и назвавшись «груздем» в кузовок к нему не полезут. Но по ним хотя бы разведаны гребные места. С доказательствами сложнее. По любому из обстоятельств доказательства существуют где-то не зависимости от нашего знания о них. Два пальца оросить, когда доки, как те грузди, у нас под ногами катаются, а споры грибниц по поверхности жилами стелятся. Но по большей части, их наличие и местонахождение лишь угадывается чутьём, их пребывание едва улавливается рассудительно. То есть первичный этап собирания – это розыск и обнаружение доказательств.

Учинила Роза розыск, обнаружила мразь наружную.

И только после этого возможно собственно Собирание в форме завладения доказательством – его изъятием, получением из места нахождения с переводом в состав материалов дела (приобщение). И коль скоро доказательство может изгадиться или юридически отмереть, пропасть, то неотъемлемой частью Собирания признаем ещё и сохранение доказательств, их сбережение. Мы условно включаем действия по розыску и сохранению в понятие «собирание», подыгрываем в этом псевдо-логике законодателя. В этом достаточно раздутая толковка, за рамками Собирания – изъятия, но без такого понимания есть перспектива заблудиться в правилах.

Другое уяснение. Если доказательства – это сведения по обстоятельствам, подлежащим Доказыванию, и доказательствами сведения могут быть признаны только в рамках возбужденного уголовного дела в ходе производства по нему компетентным должностным лицом, а сама информация собираться может и за рамками данного производства (до, после, параллельно), то правильнее говорить о Собирании сведений, имеющих доказательственное значение. Моно-пенисно и в отношении проверки и оценки.

Не счесть всевозможных вариантов Собирания доказательств. Вся вариативность из-за своеобразия самих преступных событий, стечения обстоятельств, столкновений действий и интересов разных по свойствам личностей и должностных лиц, из-за самой возможности людей по их оснащённости, и даже расположением и присутствием самой удачи – той, что Фортуной кличут. Единого и всеобъемлющего для любого случая алгоритма не существует, тем более что присутствует творческий, интеллектуальный аспект деятельности человека при его индивидуальных качествах. Потому поэтому проследим-ка процесс сбора доказательств на примере конкретного дела.

Дело о покушении на умышленное причинение смерти гр. В. Ленину. Такие обстоятельства, как предварительный сговор эсеров, склонение Фанни Каплан к нападению на Ильича, приискание с этой целью орудий, снаряжение отравленными боеприпасами, планирование действий, слежка по маршрутам следования Ульянчика – все они есть составляющие процесса зарождения доказательств ещё до преступных посягательств. В результате этих и некоторых других процессов и родились сами доказательства – то есть сведения об обстоятельствах. Сведения существовали, но не были оприходованы в качестве «доказательств» в процессуальном значении.

Непосредственно же после преступного деяния сбор доказательственных сведений выразился следующими актами:

– Задержана и допрошена Каплан. На третьем десятке ударов в подбрюшье от неё получены чистосердечные признательные показания «что да как» (доказательство);

– Допрошены и дали показания (док.) свидетели – ожидавший вождя поводырь и группа рабочих-детей;

– Сквозь пальцы произведён осмотр места происшествия (док.);

– Изъяты орудия преступления – рука Каплан с двумя пальцами и слеповатый глаз с глазницей (вещдоки);

– По изъятому и ногтям получены заключения (док.) технической, баллистической и трассологической экспертиз;

– Эти же орудия и ногтевой боекомплект осмотрены через прищурный аппарат (док.);

– Полудохлого Володеньку раздербанили. Тряпьё со следами повреждений (вещдоки) изъято и осмотрено (док.) при участии понятливых понятых;

– По той одёжке (халат, шорты, гольфы и сандалики) получено заключение (док.). При снятии под одеждой было обнаружено тело фюрера;

– Проведено судебно-медицинское исследование и дано заключение (док.) по телесным повреждениям и о вреде здоровью недобитка (док.);

– Изъяты и осмотрены (док.) застрявшие в шейном отделе фрагменты ногтей (вещдок);

– Получено заключение хим. экспертизы (док.) о наличии на ногтевых фрагментах ядовитых веществ – слюны Каплан;

– Подранок Вова дал показания (док.);

– По месту жительства Капланихи проведены обыск и осмотр (док.), изъяты документы – меню и афиша (док.) и предметы – родовое древо и диван (вещдоки);

– Изъяты и осмотрены записи (док.) видеонаблюдений с территории завода;

– От «Швахтелеком» получена расшифровка переговоров (док.) и соединений сотовой связи (док.) Каплан с товарками;

– Молекуляно-генетическая экспертиза заключила (док.) о семитском родстве нападавшей и потерпевшего;

– по результатам вскрытия труппа Каплан (док.) установлено, что причиной смерти Каплан явилось само вскрытие. Также выявлены 6-месячную беременность, 118 колотых ранений и врождённую слепоту.

Совокупность этих доказательств позволила сделать выводы о виновности Каплан в том, что она промахнулась. Дура. Конечно, это лишь малая толика собирательных следственных действий. Но и из этого перечня видна широта охвата большинства значимых обстоятельств, подлежащих установлению и оценке с помощью собранных данных. А сколько их осталось за бортом ввиду безрезультатности, неотносимости, тем паче по политическим соображениям снятых с обсуждения проблем. Вектор сбора сведений не предсказуем. Никогда заранее не знаешь, где найдёшь, где потеряешь, если не специально терял, чтобы чаянно найти.

5.1.1. Поиск доказательств

За базар отвечаю, около четверти всех дел, особливо что касается спланированных мокрух и тайных хищений, не позволяют раздобыть столь объёмную совокупность полезной делу информации, как в примере с краснопузым путчистом. Сыщики, что курёнки подворные, вынуждены выискивать крупицы и по наитию определять направление поисков и доказательственное значение обнаруживаемого, а с тем и обстоятельства происшедшего. При неочевидности наружных признаков, в одном случае, следаки собирают всё подряд подозрительное, впоследствии отплёвывая шлак; или только зондируют обстановку, сбор ведут избирательно, выжидают конкретности, и далее действуют адресно; а то повальный сбор поручается операм – им на внеследственный чёс и скирдование, а позднее что-либо ценное изымается, как «случайно обнаруженное». Кроме прочего, процедуры таких «задним числом» сборов искусственно воссоздают по договорным сценариям.

Так, по одному делу напоролся на симпатичный этюд:

Свидетель (обвинения) заявил на допросе, что в своём деле бесцельно копаясь в строительном хламе обнаружил сумку с двумя импортными стволами, глушаком, проф-комплектом, двумя запасными обоймами, и футболкой цвета «хаки». Такой прикид он видел однажды на своём знакомом Ш. В сумку свидетель не заглядывал и не раскрывал её, но понял о содержимом наощупь. А сегодня, когда его вызвали на допрос, подумал, что находка его может быть как-либо связана с убийством гр. К. и обвинением проклятого Ш., предположил, что сумьё и вещи в ней могли быть оставлены в его доме этим Ш., который около полугода назад захаживал к нему. Поэтому свидетель прихватил поклажу с собой, готов выдать её следствию, и вот, значит, выдаёт. Нате Вам скорей, руки печёт… Мне, курсант, показался странным этот танго. Не находишь? Позднее, когда этому чудо-свидетелю настучали в бубен, ларчик приоткрылся. Опера его прессанули и вынудили на штеле, а корявый сценарий – то косяк «зелёного» следака.

Сторона обвинения не ограничена в средствах и способах отыскания доказательств. Что нашёл, то и схавал. Контроль над их деятельностью в этой возне, хотя и нормирован, но вполне условен. Мусора сами себе контролёры. Потерпевший – не в счёт. Во власти того же следака применить силовые приёмы добычи, возможность перевоплотить доказательство, сфантазировать или избавиться от такового. Обнаружив некий источник информацию ищейки от вольного решают судьбу сведений, своим усмотрением определяют полезность и значимость для дела, необходимость приобщения и обсуждения.

Официально поиск доказательств может начаться только с момента возбуждения уголовного дела и в ходе расследования (следствия; дознание мы подразумеваем). А неофициально – задолго до начала расследования или даже после его окончания. Все поступающие сообщения и улики проходят предварительную проверку, и лишь после решения о необходимости или неизбежности расследования и при выводах о включении их в объём расследования, все эти сведения могут считаться доказательствами.

Вот, предположительная жертва (терпила?), представляет данные медицинского освидетельствования о телесных егоповреждениях, сведения о событиях нападения и похищенном имуществе. Опергруппа выезжает на место происшествия. Осматривает место, опрашивает очевидцев, изымает важности, принимает меры по установлению личности нападавших. Только по результатам проверки Рапорт о признаках преступления и собранные материалы передадут следаку на блюдце с каймой, и тот, почесав изрядно репу (и не только себе), решит вопрос о возбуждении у/дела или об отказе в этом. Вся эта информация или выборка из неё в перспективе станет доказательствами, а до времени возбуждения дела и её приобщения уже приобрела доказательственное значение. Следак своих сил к поиску данной инфы не прилагал, в поиске не участвовал, но приобщит её к делу позднее под видом «иных документов». В том числе и «Протокол осмотра», полученный при ОРД может приниматься только как «иной документ», но не в качестве Протокола следственного действия, так как не имеет отношения к следственным действиям. Следствие на время осмотра ещё не зачиналось. Верно?

Слышу твой гундёж: Да какая нахрен разница – протокол, не протокол, если сведения по бумагам, как ты их не обзови, с равным успехом применяются доказательствами. Э нет, не спеши с выводами, есть разница. Когда касались существа конкретных видов доказательств, показывал же различия в их весомости, ценности, в том числе ещё не раз покажу как воспользоваться для себя этими «разницами» в ходе следствия и на суде. Есть разница, чем тебя лупят железной фомкой или её муляжом из картона. Так же как различным будет значимость тобой представляемых доказательств, имеющих несоразмерный по значимости калибр и зону поражения.

Собиранием, как действием следака в отношении указанного материала, будут только принятие к рассмотрению и приобщение. Либо, если менты по каким-то причинам не дали ход тому материалу, а следак узнал о его существовании, то собирание может осуществить в виде истребования и изъятия.

Поисковые действия следака нашего начнутся, когда он своими силами станет выуживать информацию из лунок первоисточников, в нашем случае, когда он: допросит жертву (с признанием её потерпевшим) и свидетелей, вникнет в другие данные и определиться в направлении поиска для установления обстоятельств происшествия, или чего-то похожего внешне на это. Он – летучая мышь в чуждой, мрачной пещере с «убитым» локатором на борту, – не в состоянии знать маршрут; методом тыка бьётся башкой о стены и прочие там сталагмиты, за каждым взмахом перепонок своих, через синяки и шишки только выясняя путь. Так и есть, о наличии доказательств узнаётся вдруг из показаний допрашиваемый онлайн или перекубаторив информацию позднее, из сопоставления сведений между собой, логически просеивая источники по практике, опыту, очевидной последовательности процессов и явлений, а чаще того – наугад. Другие доказательства и в дальнейшем могут упасть в карман к следаку без всякой его инициативы, когда иные лица нагрянут к нему с подачками, как Санта-Клаусы в межсезонье. А какие-то из доказательств останутся не установленными, не обнаруженными, что твои грязные мысли о счастье.

Надо ли дивиться, что поисковые функции остальных участников, не относящихся напрямую к кительному обвинению, несоизмеримо мелочнее по охвату и эффективности. Несколько выгоднее смотрятся полномочия суда, который, как отмечено, и сам может инициировать большинство выяснений. Тем более, если есть ходатайство стороны. Нейтралитет суда – байки для придурков. И по собственному усмотрению, установив о наличии даже абсолютно новенького, не открытого на стадии предварительного расследования доказательства, особенно обвинительного толка, суд способен замутить почти любое следственное действие для отыскания этого доказательства. Да что там – способен-бен-бен-бен! Политика Верхушкового Суда такова, что он недвусмысленно поисковые возможности «рядовых» судов облачил формой обязанности, то есть фактически принудил суды 1-ой инстанции принимать все меры по добыче сведений. А то неровен час какой-нибудь ленивый судья не воспользуется урочно своей «возможностью» и «правом» в ситуации, когда обвинитель нерасторопный просрал позицию в какой-то части. Нет, товарищи, – говорят Верховные, – недопустим такого разврата, мы не позволим злоупотребить независимостью.

И таким образом, суд не только горазд на запросы, истребования, вызовы и назначения, но и поручения даёт. Последние, как это не приятно для нас, адресуются представителям гос. обвинения; к стороне защиты – никогда, даже если защита настаивает на таком порядке или согласна с этим; либо суд может намеренно поручить нечто адвокату, зная, что у того самостоятельно нифига не выгорит. Смысл ясен: кто первым лизнёт доказательство, тот и в куражах в части предварительной проверки, влияния на сведения и источник, продвижения доказательства в процессе. Единственный наш плюсик – некоторая возможность контролировать и присутствовать при судебном отыскании доказательств. Хоть что-то, и на том благодарствую, барин. При этом, вполне осознавая беспринципность своевольных открытых инициатив по розыску и привлечению доков, судьи склонны осуществлять такое «содействие» сторонам, провоцируя самих участников от сторон обращаться к суду с соответствующими ходатайствами. «Ну, вы же сами этого захотели, хотя мы и подсказали, что вам лучше хотеть» – провокации в форме навязчивых подсказок.

Например. Обозначился явный недостаток в позиции обвинения – отсутствует или исключено какое-либо ключевое доказательство. Но существует возможность восполнить «пробел». А сам гос. обвинитель тупит, не просит суд, допустим, вызвать и допросить нового свидетеля. Тогда судья, как бы невзначай, обращается к участникам: имеются ли у сторон какие-либо ходатайства? Тормоз-прокурорик не вкуривает, в чём дело: «нет» – мотает головой в свой черёд. Судья: что, нет даже ходатайств о вызове и допросе новых свидетелей? «Нет таковых у стороны» – продолжает быковать. Судья, уже пристально пялясь на прокурорского: Даже нет ходатайств о вызове и допросе в качестве свидетеля гр. Лапкина по поводу… Прокурор, не врубаясь в ситуацию и намёки, гнёт своё «нет». Судья раздражённо объявляет технический тайм-аут и манит прокурора за собой. А там в кабинете: ты чё, баран…. Возвращаются в зал. Всклокоченный обвинитель подрывается с места: у стороны обвинения имеется ходатайство о вызове и допросе свидетелем гр. Лапкина…

Кто барахтался в судах, тот в цирке не смеётся.

Вся прочая «шерсть», типа терпилы, обвиняемого, представителя, защитника имеют свободу отыскивать доказательства лишь по доступным им адресам, там, где есть согласие или отсутствуют возражения источников и третьих лиц – посредников, представителей, а также с помощью этих третьих лиц или когда доступ к доказательственным сведениям не ограничен. Ты можешь преспокойно заниматься поиском у себя дома, у соседа с его согласия (Позвольте порыться в вашем белье, мадам), на открытых участках местности, в публично доступных местах…

Но в силу «закона подлости» самые желанные и вкусные улики всегда скрываются в местах ограниченного доступа. Такая их сволочная натура, – когда потреба в них острая появляется, гады-улики просекают ситуацию и, желая цену себе набить или пуху на плечи накинуть, хоронятся во владениях неприкосновенных территорий, в обители посторонних для тебя граждан, юр. лиц и властных структур. При такой подляне существует гипотетическая возможность обратиться с частным запросом к этим, соответственно, гражданину, руководству организации или органу о предоставлении сведений, то есть об их местонахождении, качественных свойствах, о содержании и о выдаче в пользование. Такими Запросами просят (не требуют) предоставить искомые сведения, ознакомить с ними каким-либо образом, предоставить копии материалов-носителей, а лучше – эй, подай оригинал, обрати внимание на важность и необходимость сохранения. От любого компетентного лица ты вправе просить разъяснений в отношении «доказательств» по их наличию, форме выражения и существу информации. При аналогичных возможностях, в сравнении с твоей потенцией, защитники-адвокаты имеют более благоприятные условия. Если тебе – рядовому быдлу другие граждане и органы (организации) по большинству внутрикорпоративных сведений ответ давать только вправе и, предположительно, постараются отнекаться от помощи тебе, то на Запросы адвокатов отвечать и предоставлять информацию обязаны. Закон об адвокатуре, знаете ли, прописал такую обязанность, правда не оговорив меры ответственности за отказ или не выполнение таких обязательств. Можно считать, что ответственности нет, но адресаты-то об этом не ведают. Кроме того, адвокату может быть отказано в предоставлении сведений конфиденциального и секретного характера, а под секретку подвести можно многое.

По-любасу, Запрос, как поисковое средство в руках твоих и твоего адвоката – крайне ненадёжный инструмент. Редкая удача, когда таким вот «напроломом» сторона защиты получает удовлетворение своих нужд.

Быстрее кактус в тундре зацветёт. Иной коленкор, если Запросы применяют, преследуя на самом деле другой интерес, как бы ширмуя предметность истинную. Понятно ведь, что интересно может быт цепануть результат совершенно стороннего свойства, неадекватным ответом, когда знают заранее или надеются на определённую реакцию адресата, на внимание других, иногда не менее заинтересованных в тех же доказательствах субъектах. Речь идёт о провокациях, как ты уже смог бы догадаться. Приведу варианты, как они случались наяву.

Вариант 1. Адресат, понимая по тексту Запроса, что в его распоряжении заимелась уголовная улика, обнародование которой сделает «адресата» сопричастным к делу прямо или косвенно, насторожиться. (Аты бы не вздрогнул?) Через какое-то время он решит для себя, что лучше бы не ввязываться в уголовку, пусть даже и свидетелем. Затаскают. А то и лишнее «своё сокровенное» на поверхность всплывёт. Тогда «адресат» может избавиться от улики или исковеркать её. А тебе только этого и надо.

Вариант 2. Текст запроса содержит посыл того, что имеющаяся у «адресата» улика является доказательством совершения преступления им самим. Намёк на достаточную известность о нахождении улики у «адресата» и неизбежность её изъятия принудительно, если нет желания «по добру, по здоровью» при более жёстких последствиях от упрямства. «Адресата» может наделать в штанцы, и в целях ухода от несправедливых подозрений и угрозы необоснованного преследования выдаст улику. Если не тебе, так в мусарню снесёт. А ты только этого и ждал.

Вариант 3. Запрос содержит информацию, якобы, не предназначенную для посторонних глаз. Но текст в порядке транзитного хода падает под нос «кому надо», и «те, кто надо» реагируют должным образом: тормошат «адресата» (даже, если и нет самой улики), изымают улику (она есть, но не та). При этом сам текст Запроса содержать может описание важных (для тебя) обстоятельств и даже сам по себе может быть использован как доказательство. Или всей информацией по Запросу правишь «кого надо» по ложному пути. Чтобы из всей затеи не произошло согласно твоим намерениям – только этого тебе и подавай.

И прочие такие мерзости.

Как и любая другая свобода в нашей «свободной» отчизне, Свобода поиска доказательств – конечно, условная штуковина. Она имеет естественные и неестественные, то есть навороченные практикой ограничения. Будучи под стражей, ты не в силах вступить в прямой диалог с «застенным» миром. Эти все бетонные своды, арматуры, вздрючки-колючки, замочки и пёсики, девки с карабинами на вышках, опера и все их прибамбасы жутко стесняют любые твои поисковые поползновения. При ничтожной материальной положухе нет шансов снарядить адвоката на рысканье и конструктивную работу. Поверь на слово, что твои сограждане, особливо властные шкуры не очень-то открыты для общения с такими отщепенцами как ты, трусливы и скупы к выдаче любой информации. Для их среды общения предпочтительны молчание или пустословие: кабы себе не навредить, в дерьмо не вляпаться: болт на всех толстый и прочный. Это отдача ещё со времён Иоськи рябого. И если простой чел может со скрипом что-либо дельное сообщить в открытом контакте, возможно его на базар развести, то органы и организации заточены под бюрократизм и пустословие. Ответ они, конечно, обязаны дать в месячный срок, но предметности, полноты и конкретики в тех ответах не ищи. Закон в таких качествах не напрягает. Во всяком случае, когда возможно подробный ответ на поступивший Запрос беспокоит своими последствиями, нет собственной выгоды и прямой опасности ущерба себе же, когда нет гарантий чистоплотности других (а гарантий нет), должностные морды стремятся ограничиться общими двусмысленными, не значимыми высказываниями, всяко выискивают поводки для отказа. Уж в этой части они – профи, куда деваться.

Оттого и нежелательны вопросы «в лоб». Лучше бы угадать заранее, как хвостом они закрутят, и подстроится под то хвостовращение в ритм и со-направлено. Правила просты, во всяком случае, не сложнее тех, по каким рулит нами Всевышний.

Ну, во-первых, никогда не предупреждай оппонента о своём пришествии, врывайся в общение вероломно, как бульдозер в сельский сортир. Если этот финт не возможен без «предварительных ласк» – то есть, без назначения времени и темы, так не дури, не указывай истинных целей визита и предмет своих поисков. Во-вторых, не раскрывай с порога причин тех поисков, не трепись о том, нахрена тебе «это» занадобилось, что за страсть тобою движет. Будущего свидетеля можно обозначить бывшим сослуживцем, роднёй, половым партнёром, в конце-то концов. Интерес к искомой информации свяжи с какой-нибудь важной бытовухой, производственными проблемами, любопытством к чудесам или творческим поиском. Тягу знакомства с вещью или документом покрывай посторонними основаниями или (мнимым) интересом к сопутствующим объектам, вывози последние на первый план обсуждения. Знай твой собеседник о перспективе коснуться частных, тем более судебных склок, он непременно поскучнеет и соскочит с подножки. Без замутнения темы и отвлечения внимания, бля буду, не обойдётся.

Проверенный приём – раздразнить оппонента, возбудить у него хвастовство, гордыню, собственно его заинтересованность в выкладке ответа. Такие стимуляторы, как корысть, халява в приобретениях и необязательно материального плана, желание ославиться, подзадрать авторитет, неутолимая потребность значимости и упрямство в споре – вот малый перечень рычажков, которыми можно удачно отыгрывать партию в преф. Те низменные чёртушки для всякого российского руководителя, да и обывателя тоже, совершенно нормальны и обычны, как ответный оргазм одуванчика: дунул слегка – его понесло. В связи с этим…

Пример 1. По делу об изнасиловании известно о ложности показаний потерпевшей. Изнасилование мнимое, цель оговора – банальное вымогательство. Значит, гипотетически существует доказательство защиты – показания самой терпилы о действительных обстоятельствах дела. И, значит, можно лицедейно пойти у неё на поводу. Вариант мордобоя отпадает. Угрозы, призывы к совести, попытки прямолинейного развода – малоперспективны.

Эта тварь будет упрямствовать. Тогда заинтересованный посредник «нечаянно» встречается с терпилой, изображает лёгкое отчаяние, слёзно просит пощады и содействия. Между прочим, невзначай и фоном, предлагается крупная компенсация денежная. Ой, так ведь эта подача согласуется с изначальными побуждениями клиента! Сомик клюёт, успевай за клюв подсекать. Но вот незадача: простым отказом от прежних показаний и обращением в мусарню о прекращении такие категории дел не сворачиваются. А ещё рыбке нашей нужно бы избежать ответственности за ложь и клевету в особо тяжком деянии на безвинного. Так будут расценены её первичные показания (хотя таковыми они и являются). Логически подводят к единственному выходу. Видите ли, милый рыбёнышь, требуется железная и убедительная версия случившегося и причин, по которым даны были вами такие показания, и причин теперешнего изменения позиции.

Новую информацию мусора воспримут, если звучать она будет достоверно, совпадая в нюансах с другими доказательствами. Блин, но это достижимо только при максимальном сближении с реалиями событий тех отвратительных дней. Так, пошагово выстраивая новую / старую версию, сгаживая грани, устраняя противоречия и нестыковки, терпиле отдаётся вся творческая инициатива, и последовательно выясняется правда «из первых уст». Пусть выговорится вдоволь. Ведь всё это время диктофон в режиме «вкл.», не так ли? Плевать, что записью явствует ещё и попытка «подкупа» (давления) на потерпевшую. Этот нюанс честно объясняется целями добычи истины и вывода рыбины на чистые воды. Не отвертеться.

Пример 2. Обвинение в разбое с причинением ножевого ранения. В основе обвинения версия потерпевшего. Свидетелей, якобы, нет. В реальности «виновный» – сам жертва, он оборонялся и на каравай терпилы роток не разевал. А ещё: в оконном проёме дома напротив была замечена наблюдавшей конфликт некая бабёнка – возможный очевидец происшествия. Значит, опять же, существует доказательство защиты в виде показаний той тётки. Но вот беда, женский контингент злополучной квартиры открещивается: ничего не видели, не слышали, рылом не водили. Попытки разговоров повторных пресекают начисто. А и правда, зачем им геморрой? Включаем механизм дистанционного убеждения. Видеороликом записали личное обращение страдальца гонений к таинственной незнакомке. Без наездов, соплей и лукавства изложили ситуацию и попросили о помощи, возвали к человечьему, указали на безысходность. Иначе, мол, кирдык и обвиняемому и его близким. Указали координаты свои и органа расследования. Диск – в конверт, конверт – в почтовый ящик. Такой же диск в открытом конверте соседям в ящик, как-будто ошибочно (пусть пробьют любопытсва ради и также передадут по адресу). Та запись не могла не тронуть за живое, совесть и сострадание не задеть. Искренность чудеса творит, тварь такая. Свидетель всё же отозвался и нужное доказательство всплыло прекрасной кувшинкой. Сама запись также полетела в защитную корзинку.

Пример 3. Дело о мокрухе рассмотрено коллегией присяжных. В состав присяжных был включён и избран старшиной, напрямую повлиял с перевесом в один голос в пользу обвинительного вердикта – ну, кто бы мог подумать – ни конь в пальто, ни дед Пихто, а гражданин Федорчук В. Н. Полно именовался гражданин Виктором Николаевичем, то есть был он мужеского пола человеком. Так уж природа распорядилась слепо.

Сторона защиты со скуки возьми да перепроверь данные кандидатов в присяжные заседатели по опубликованным в региональной газетёнке Спискам. Оба-на, мужик с фамилией Федорчук обнаружен в Списках тех не был. Значит и кандидат такой не числится. Странно. При этом в Списках значилась дамочка с этой же фамилией, но звалась она – Валентина Николаевна (хотя и на свист откликалась). Тогда инициалы этой мадамы будут «В. Н.» соответственно. То есть явившийся в суд кандидат не являлся законно избранным согласно Спискам и не мог вершить правосудие.

Защита приняла решение добыть надёжные доказательства нарушения порядка формирования скамьи присяжных. Заявлять об этом, ссылаясь на одни лишь газетные публикации наивно (газета – не документ), и в открытую выяснять несоответствия у самих ответственных за составление списков лиц – неосмотрительно. Не исключено, зная нравы наших властей, что обнаружив такие вопиющие изъяны, они пойдут на мухлёж и фальсификацию. Предсказуемо могут указать: мол, законно избран действительно мужичок, а в газетном Списке или каком промежуточном документе допущена опечатка.

И задним числом подправят списки.

Вот что сделали. Не объясняли истинную причину поисков, а начиная с низовых (районных) ступеней направляли запросы, требующие подтвердить данные о кандидате Валентине Николаевне, но в группе нескольких других кандидатов, в том числе и заведомо не числящихся в списках. Своими ответами районная, а затем и областная администрации, кроме прочего, подтвердили, что да, такая тётенька под порядковым номером… действительно избрана кандидатом. Есть! Следующим этапом пробили такую же информацию, но в отношении мужика-Федорчука. Получили отрицательный ответ. Вот эти уже официальные ответы и суду не переплюнуть. Защитой надыбан полный комплект доказательств о незаконности состава присяжных ввиду привлечения к участию постороннего лица. (Объясню ситуацию. В том случае суд лоханулся. В анкетах, которые предварительно рассылали кандидатам были указаны лишь краткие инициалы адресатов. И явившихся кандидатов сверяли по спискам с такими же сокращениями. А в семейке Федорчуков с такими инициалами прижились сестра и братишка великовозрастные. В то время как сестричка фактически проживала по другому адресу, её брательник посчитал, что призыв суда касается именно его). Итог таких собираний доказательственной информации позволил отменить обвинительный Приговор.

У адвокатов шире возможности по розыску и получению доказательственных сведений. УПК и Закон об адвокатуре определённо всучил им полномочия напрямую обращаться в организации и органы власти с запросами, а те обязаны адвокатам отвечать, представлять нужную информацию. Адвокат вправе опрашивать любых частных лиц с их согласия и получать от них объяснения. Интересный момент: отсутствует как таковой запрет (а значит – можно) опрашивать и уже состоявшихся в рамках того же дела свидетелей, потерпевшего, если они не дали подписку о неразглашении сведений по следственным действиям, проведённых с их участием. Оказалось, что многие адвокаты и не подозревают о наличии таких возможностей, соответственно и не прибегают к их использованию. Я считаю, что в таком контексте может быть опрошен и сам подзащитный, и даже находящиеся взаперти сообвиняемые или свидетели. Как это осуществить технически в условиях предсказуемых палок в колёса и песочка в карбюратор со стороны мусоров – вопрос второго порядка. В любом случае необходимо вначале направить письменный вопрос о согласии, получить письменное согласие, а дальше добиваться аудиенции. Но можно и через переписку получить объяснения ответами на заранее сформулированные вопросы. Адвокатская переписка как бы не подлежит цензуре, но нос мусора в неё сунут при случае. Имеем ввиду.

Вправе адвокат участвовать во всех следственных действиях, проводимым с его подачи, тем более в тех, где участвует его подзащитный. Участие – это не мебельное присутствие, но активная деятельность, направленная на поиск доказательств. Искания защитника возможны и при следственных действиях с другими участниками, когда адвокат может настаивать о личном участии или где его участие и вовсе обязательно, например, при очной ставке его подзащитного со свидетелем (потерпевшим, сообвиняемым), в ходе опознания подзащитного. Впрочем, адвокат может требовать участия и в любых иных следственных действиях, ставя такое условие даже заочно, допустим об участии в любых перспективных допросах конкретного свидетеля или в производстве каких-то осмотров. При всяком участии адвокат может задавать вопросы допрашиваемым, обращать внимание на значимые моменты. Розыскные действия адвоката, если есть конечно доверие и он добросовестный грамотный искатель, могут быть вполне эффективны, хотя бы за счёт его официального статуса и некоторой опытности в такого рода делишках.

Что касается всех прочих поисковых возможностей участников от защиты, то они изрядно ограничены усмотрением стороны обвинения. Можно бы помечтать: ах, если бы иметь право самостоятельно, параллельно мусорским ходкам, проводить свои расследовательские действия, в том же объёме, да ещё за бюджетный счёт. Держим карман шире. Адвокат (и обвиняемый), не имея путей по собственному, независимому сбору доказательств, о проведении большинства из прописанных в УПК следственных действий в тех же целях получения сведений вынуждены быть только просителями (ходатаями), зависимы от воли органа расследования. И если назрела такая потребность, если идёшь на прошение, так и здесь нежелательно разоблачать истинную цель. Предмет поиска лучше бы скрыть, завуалировать, чтобы цель поиска и требуемое тебе доказательство обнаруживалось только в процессе действия «нечаянно», непредвиденно для обвинения или же без выставления объективной ценности «всплывшего» доказательства.

Например. В материалах дела имеется аудиодиск с записью разговоров (по контролю переговоров) – доказательство обвинения. При прослушивании фонограммы ты улавливаешь с определённого места смену тона голосовых сигналов одного из говорящих, изменение фона и отклонения в тематике диалога одного лица по сравнению с встречными вопросами собеседника. Возникает подозрение монтажа записи через наложение голосов и вторичности диска, как носителя информации. Значит существует доказательство этому. Если напрямую высказать свои подозрения и требовать проверки, при том, что фальсификат мог быть изготовлен намеренно и мусорами, а следак в курсе этой стряпухи, то неминуем формальный отказ в удовлетворении ходатайства о фоноскопической экспертизе. Мусора могут позднее вообще избавиться от этого диска и зачистить следы о его существовании. Тогда защитник, не оглашая реальных подозрений, ставит, допустим, под сомнение принадлежность одного из голосов на записи заявленной личности. Следователь, не сомневаясь в положительном для себя результате от такого экспертного выяснения, быть может удовлетворит ходатайство – назначит фоноскопию по вопросу соответствия голоса и направит материал экспертам. А вот после этого подаются дополнения в виде новых вопросов к эксперту о наличии признаков монтажа, перередактирования, о производности записи с вопросом о первичности источников. Причём дополнительное ходатайство направляется через руководство следственного подразделения или прокурора с указанием причин подозрений и возможных препятствий.

Кому, как не самому обвиняемому в большей степени и с достоверностью могут быть известны большинство обстоятельств по делу? Даже если и невиновен, непричастен или причастен несколько к иным событиям и действиям. Остаются в памяти зарубки, указующие пути поисков доказательств в пользу аргументов защиты. Тогда отважный искатель должен бы знать, пусть приблизительно, где средоточатся те сведения, что установят факты по его алиби или по другим нюансам, подсекающим обвинительные утверждения. Обвиняемый может сам обнаруживать доказательства, бережно складывать их в свой короб, тихорить до поры до времени, когда этих доказательств скудное количество. Но при явной и прочной позиции, при наличии совокупности вполне надёжных и взаимосогласующихся доказательств, и при уверенности в невозможности их очернения, позволительно осуществлять их промысел и открытым способом. Особенно в условиях ограниченных собственных возможностей по добыче, когда необходим подрядчик. Что ж, тогда о нахождении и содержании этих доказательств, о необходимости их получения, об их значении для дела заявляется органу расследования. Через следака, ему в руки – тоже вариант поисков. Не отрицаю такую возможность, но пусть она используется только в третью очередь при несостоятельности твоей собственной или посредников.

Указанное обращение к мусорам может выглядеть так: Следователю СО СК по… области от (тебя). Ходатайство. Согласно обвинению мною совершены насильственные действия сексуального характера в отношении гражданки М., в том числе путём принуждения к оральному совокуплению. Показаниями потерпевшей нападавший был в маске, меня она опознаёт по голосу, габаритам, хромоте и глазам. Сам акт по утверждениям жертвы был реализован полностью – до семяизвержения, то есть. В зрительных или иных восприятиях М. стеснений не имела и не отмечает каких-либо половых отклонений физического свойства у нападавшего. Одновременно мною в показаниях сообщается, что я около 5 лет страдаю импотенцией, мой половой орган не достигает эрегированного состояния. С лихой молодости моя пиписка накачана вазелином до гигантизма, а в залупу вшиты три шара. Это, как и отвратительные шрамы от неудачных попыток избавления от данных атрибутов мужества, не могли остаться незамеченными внешним образом и контактным ощущением от внимания сексуально опытной гражд. М., препятствовало половому акту вообще и в любой форме. (Это всё предпосылки). В связи с вышеуказанным, требуется (это о необходимости) допросить мою жену Светку, её любовника Витька, подружек и Лариску с соседнего подъезда; провести медицинские освидетельствование и экспертизу, а также дополнительно – саму потерпевшую (это источники доказательств, их нахождение) по вопросам членостояния и внешним особенностям моего агрегата. Данные показания свидетелей и заключения опровергнут заявления потерпевшей о самой возможности сексуального насилия с моей стороны и именно моим членом (это о содержании доказательств). Тем самым будет установлена необъективность показаний потерпевшей и необоснованность обвинения (это о значении). К освидетельствованию прошу привлечь симпотную докторшу, а не такую лошадь страшную, как потерпевшая, которая похоть и больные фантазии свои выдаёт за действительность (попутные соображения).

Такие «помощи» от следователя и суда зачастую неизбежны. Мы-то помним, что Закон неумолимо отдал все основные полномочия поиска и признания доказательств в лапы властей. Полагаться на их честность и добросовестность не приходиться. Но до тех пор, пока Кодекс предпочитает Этих, и только Они имеют полный доступ и ресурсы к получению подавляющего числа доказательств, особенно таких, как многие виды заключений экспертов, контроль сообщений, обыски, осмотры, освидетельствования и прочие, мы в безисходке по выбору путей своих и средств обретения. Доказательства станут таковыми только через следственные (судебные) действия Для нас этот порядок не преодолим, мы зависимы от чужой воли. Единственный имеем рычаг – контролировать добычу полезных руд, отбраковывать и отшлаковывать, загодя применять доступные меры по предупреждению вредительства и отказов. Грустно.

Считается, что у следователя имеется вся полнота возможностей по выявлению доказательств. Внешне – да. Следак загребает разностароннюю информацию, решает о её доказательственных качествах и судьбе. Следак приценивается к уже полученным данным. Через оценку обнаруживает доказательства внутри этих данных или от них приходит к другим. Но мощь этих возможностей зиждется на большем времени и наполненности процессуальных доступов в его распоряжении. При этом сторона защиты доступ к той же информации получает только со времени окончания расследования. Однако стоит помнить, что ко времени выдвижения обвинения в официальном порядке в башке у следака уже крепко сформирована коренная версия о преступном событии и причастности обвиняемого. С этого времени у его глазниц отрастают костяные шоры, и видимость событий обуславливается «туннельным» зрением – кругозор сужается вдоль одной, вперёд бегущей трассы, в границах колеи уже избранной той версии с упором в стену, именуемую Приговор. Не смущает даже, что упор этот может статься не правым результатом, а банальным тупиком. Упрётся тогда следак лбом в стену и до обессилил когтями грунт из-под себя вышибает. Как рысь в прогоне, не имея широты манёвра, редко с реверсом, возможно с пробуксовками и при упрямом стремлении только к поступательному тяглу, наш «гражданин начальник» повязан своими амбициями и уже розданными заверениями о своей правоте в адрес вожаков и контролёров. А потому после предъявления обвинения все его изыскания будут подчинены одной цели получения доказательств в пользу этого обвинения. Редкое качество в среде мусоров – способность при появлении серьёзных контр-аргументов честно признаваться в своей ошибочности, отказываться от прежнего мнения и основательно пересматривать позицию по делу. Только глупец в таких условиях станет тешить себя мыслью о содействии следака в поиске (а не в сборе уже готовых) новых доказательств защиты, сколь бы не были они перспективны для развенчания версии обвинения или хотя бы для разжижения её. Крайне опрометчиво, открыто заявлять о защитной силе и значимости новых, требующих розыска доказательств. При этом я не сомневаюсь в эффективности совместных со следаком поисковых мероприятий в случаях совпадения позиций обеих сторон, либо при незначительных разногласиях, а изредка – при сговоре и взаимоуступках.

Неспроста весь предшествующий абзац оговорил условием «Считается». «Вся полнота» возможностей обнаруживать доказательства может быть вполне себе результативно скована посвященностью одной лишь защиты в истинные обстоятельства «преступления». При расхождении позиций сторон и когда на (возможную) версию защиты уже не оглядываются или обвинители не ведают о её существовании, или когда прессинг, провокации и выжидательство не развязали язык, не взломали защитные ресурсы и намерения, тогда сама защита оставляет за собой достаточную свободу в своевольных поисках и наполнениях. При том, что обвиняемый и его защитник разумны в вопросах: что ищут, где ищут, как поиск осуществить, что докажется этим и какой понт с того.

Начало поисков определимо. Для стороны защиты эти действа начинаются, вернее могут начаться со времени совершения преступного действия, когда и стороны-то самой ещё нет, а есть предположительный виновник, и когда предположительно преступное происшествие уже совершилось, либо когда заинтересованный участник разумно ожидает подозрений против себя или узнал о своей сопричастности. Последнее характерно, если деяния совершаются в безрассудочном состоянии. Исключения оставим на совести будущих обвиняемых (виновников), но только для тех из них, кто заведомо знал о развитии грядущих событий, предвидел многое из них. Речь идёт, конечно, о планируемых умышленных преступлениях.

В первых вариациях «виновник торжества» сразу охватывает сознанием доступное ему информационное пространство, анализируя, какие источники и сведения могут быть направлены против него, могут быть обнаружены как изобличающий его материал, а какие способны защитную функцию нести. Одновременно он может располагать средствами и принять меры к воздействию на эти улики и их носители. Нам странным не покажется, что эти действия в 99 % ситуаций будут направлены на создание защитной базы: затереть след, спрятать документ, сделать сообщение, вплоть до крайних мер, как, например, физическое устранение свидетеля. Животное чувство самосохранения, знаете ли. Любой ценой шкуру свою сберечь.

Вариант же плановых деяний, как правило, изначально включает некий состав подготовительных мероприятий с заочным поиском доказательств. Естественно, что доказательств в пользу будущей защиты. Эти доказательства создаются, как например, алиби или фальшивый след, либо виновник подстраивается под уже существующие сведения, например, подыгрывая искажённому восприятию очевидцев. Я тебе так скажу, нет ни одного дела, где бы не обнаружились в самых, казалось бы, безысходных ситуациях доказательства в пользу обвиняемого. Даже такие доказательства, которые могут опровергать самые наипрочнейшие, объективно устанавливаемые обстоятельства деяний. Много примеров, когда и свидетели вдруг высказывались о заблуждениях, эксперты рожали «странные» заключения, или обнаруживался не извесного происхождения вещдок, – все опровергающие выводы мусоров.

Окончание поисковых усилий для стороны обвинения и суда определяется только моментом вступления Приговора в законную силу, так как ещё и на апелляционной стадии допустимы отдельные элементы доказывания, а, значит, и в этот период можно искать и представлять доказательства. А вот для стороны защиты и потерпевшего таких пределов не существует. Бывает, что уже в ходе судебного следствия при исследовании одних уже известных доказательств, обнаруживаются новые. Из речи в прениях или последнем слове обвиняемых могут вскрыться ранее неизвестные источники. И на апелляции, и на кассации всё ещё существует возможность обнаружить что-то новенькое. Даже после узаконения Приговора поиски могут дать результатом пересмотр состоявшихся решений. Прекратить изыскания и решить о «конце-то концов» может только сам обвиняемый своей волей, толи от согласия с результатами разборок, толи от чувства безысходности непреодолимого и отчаяния крайнего.

5.1.2. Изъятие доказательств

Процедура изъятия доказательства следует за его обнаружением и связана с вычленением сведений, иногда вместе с источником из общей среды нахождения. Одновременно замещается держатель материала; новый владелец – мусора.

Изъятие в любом случае является мерой принуждения, даже когда передающий выражает добровольность отторжения. И если копнуть вглубь, процессуальное изъятие по природе своей оказывается неконституционным действом, так как противоречит Основным принципам и гарантиям. А это значит, что всякий акт изъятия заведомо незаконен, несмотря на его прописку в УПК. Ну, сам прикинь: Речь идёт не об изъятии запрещённых к обороту объектов, что имеет под собой правооснову, а об изъятии доказательств – сведений и источников, когда они ещё и доказательствами не признаны-то. Доказательства изначально являются, по сути, вещами и информацией. Вещи и информация относятся к разряду «имущество», которые ещё до установления их доказательственного значения и отбора являлись объектами гражданских прав (статья 128 ГК РФ). Так? Вещи и информация, если они не были брошены, не выморочны (то есть безхозны после смерти собственника), не государственное они достояние, имеют всегда конкретного владельца. А законному владельцу этого имущества Конституцией гарантировано право иметь, владеть и распоряжаться этим имуществом свободно (статья 35). В этой же норме гарантировано, что никто не может быть лишён имущества своего иначе как по судебному решению, а принудительное отчуждение (считай – изъятие) должно сопровождаться возмещением. Так ведь? Но процессуальное изъятие вещей и информации, как ни крути, приводит к утрате владельцем владельческих прав. Изъятие на стадии предварительного следствия (а в судебном и не практикуется) не обеспечивается судебными разрешениями, возмещений по нему не предусмотрено, а ограничения в пользовании объективны. Мусора становятся новыми владельцами и пользователями изъятого имущества, могут распоряжаться этим имуществом пусть и с некоторыми ограничениями. Переход прав на имущество не подкрепляется документально и предметно этому. И таким образом конституционные принципы и гарантии высекаются. Но это я к слову, к слову о гнилой подстилке к нормативному произволу.

Изъятие должно осуществляться таким «макаром», чтобы ни сам источник, ни информация в нём не подверглись повреждению, искажению, тем более утрате. А если нет возможности получения без ущерба для самого доказательства, то должны существовать убедительные объяснения неизбежности этого и процессуальная фиксация всех процедур, включая те из них, что привели к ущербу. Это чтобы на основании такой информации можно было воссоздать первоначальные свойства и облик. Объём изымаемого материала должен позволять каждому последующему исследователю безошибочно уяснять содержательную сторону доказательства в достаточных границах погрешностей. Что не всегда просто осуществить, когда в оборот попадают хрупкие, путанные или двоякие сведения.

Обратимся к примерам. Свидетель дал показания: «Рома около 24ш взял ружьё и вышел. Затем я услышал выстрел. Тогда всю ночь мы проспали и не реагировали на хлопки салютов». Дал такие показания свидетель и через некоторое время помер. А Рому, в том числе на их основе, загребли по мокрому делу. Разберёмся. Кроме того, что в самих показаниях обнаруживаются противоречия (около 24т взял – всю ночь проспали; выстрел – хлопки салюта), в защиту Ромы интересны исключительно сведения по последнему предложению. Но если их изымать из общего объёма показаний показаний дословным цитированием «Тогда всю ночь мы проспали и не реагировали на хлопки салютов», всплывает взаимосвязь с другими показаниями, например, самого Ромы, о его непричастности к мокрым делам. Свидетеля не сберегли и выяснить теперь не у кого: указанное им «тогда» – это когда? В ту ночь, в момент выхода Ромы из дому, спустя три года…? Через «тогда» прослеживается взаимообусловленность с предшествующей порцией показаний свидетеля, которые в таком сочетании не выгодны защите и от которых желательно отвертеться. В данном случае изъятие (выборка отрывка из текста, а смысла сказанного – из контекста) произведено с ущербом для содержательности сведений, но в пользу защиты, которая может прибегнуть к воспроизведению показаний путём пересказа по своему их восприятию: Согласно показаний свидетеля, всю ночь такого-то дня Рома спал, а свидетель слышал, но не реагировал на хлопки салютов; его же указания на звуки выстрела не должны пониматься означающими, что это была стрельба из ружья и с целью убийства. Следуя этому же пути, сторона обвинения прибегла бы также к частичному изъятию с перефразировкой, но только двух первых предложений в качестве доказательств.

Указанный порядок более подходит для изъятий в форме оглашения части уже имеющихся показаний или других фиксированных сведений. Но в ходе прямого допроса (опроса) этот путь неприемлем, здесь многое изначально зависит от содержания вопросов, отвечая на которые свидетель был бы скован в объёме излагаемых им сведений только искомой темой выяснения. Слышали ли Вы ночью хлопки салюта? – Да/Нет; Хлопки салютов схожи со звуками выстрела? – Да/Нет; Реагировал ли Рома на эти хлопки? – Да/Нет; Если «нет», Почему он не реагировал? – Потому что спал (всю ночь)… В подобной манере, конструируя логическую цепочку и направляя выяснение заданным руслом с прогнозом ответов, возможно вообще избежать опасные для стороны сведения, и изъять одни ничтяки либо обойтись пустословием. Всё в зависимости от поставленных задач и ловкости.

Нет, я не попутал рамсы, получение показаний – продукта говорения – тоже определяю изъятием. Из счастливого обладателя сведений вытягивают словесную верёвку информации со всеми там узелками, надрывами, вплетёнками. Вытягивают всю до кончика или обрубят достаточным куском. А что вытянули, тем овладели, намотали на барабан.

Грань между поиском и изъятием тонка, большей частью условна и без демаркационных линий. Эти два этапа в реальной реализации зачастую последовательно сливаются промеж себя. Следуя в цепи единого комплекса изъятие плавно вытекает из поиска, и они сращиваются в процессе двойняшкой. Так, ещё не ведая результата, мы допрашиваем свидетеля – идёт поиск; но получив показания, тут же изымаем их памятью своей, протокольным письмом или аппаратной записью, что является изъятием уже на время говорения (слово – не воробей).

В техническом же плане изъятие словесной изустной информации сопряжено со специальным процессом её фиксации, закрепления. В силу непосредственности такая фиксация производится кроме как мозговой памятью получателей информации ещё и выкладкой на материальные носители: на бумагу, магнитную ленту, оптическую платформу и прочие копилки. Тогда концовкой процессуального изъятия будет считаться создание всякого рода документального материала: протокола, заключения, фототаблицы, электронного накопления, рисунка, таблицы, графического изображения.

Материальные же доказательства – вещи и предметы, включая документы, изымаются путём их тупого забирания, если они отделимы от окружающей среды (ботинок, доска, печатный лист) или частично (образец грунта, крови). А если объекты не отделимы, то ближним окружением той среды (кровь на грунте – с грунтом; порез на ткани – с частью ткани). Некоторые вещдоки сами по себе не могут быть разлучены с привязанной к ним материей без вреда для целостности и индивидуальных свойств самого вещдока или при важности его держателя (надпись на витрине, рана на теле живого человека), а так же ввиду чрезмерной громоздкости. В таких случаях вещи и предметы фактически не изымаются, а допускается их копирование, перенос вида и свойств на другой носитель (оттиск следа, радиограмма шумов, фотопортрет, схема местности).

Другие доказательственные сведения каждая овца может преспокойно изымать с долей осторожности и оглядкой, чтобы не повредить доказательство, сохранить его характеристики на уровне, как они существовали на время обнаружения. Вот ты сам, например, исторгаешь из себя устные или письменные объяснения или отбираешь их от окружающих людей. И такие сведения приобретают значимость и могут быть использованы при доказывании. Так же мы с тобой способны приобрести различным путём в своё распоряжение отдельные материалы, которые сгодятся вещдоками или «иными документами». Вполне возможно получить и заключения экспертов или специалистов по отдельным разделам наук, искусств, ремёсел. Осторожность и оозирания здесь связаны с соблюдением и учётом реалий и «правил игры», чтобы исключать препятствия для будущных приобщений, рассмотрений сведений в формате официального следствия. А неосмотрительность в таких делах запросто может привесть к порче или полной утрате порой неподменимых, единственных доказательств. Замечательный мой защитник – умница и проныра, обнаружил важного для дела свидетеля, предварительно опросил его, зафиксировал сообщение письменно за подписью этого очевидца. Объяснения этого лица фактически определяли моё алиби и могли порешить исход дела. Но защитник, в прошлом профессиональный сыщик, совершил нелепую ошибку – взял и наименовал письменные объяснения «Протокол опроса». Протокольная форма не допустима для внеследственных действий. Этой формальности было достаточно пристрастному суду, чтобы отвергнуть такие «объяснения» и зарезать на корню позицию защиты.

Именно путём следственных действий и полномочиями мусоров процессуальный Закон в наибольших возможностях предлагает осуществлять изъятия доказательств. Этим косвенно очкрчены и границы возможностей для самостоятельности других участников. Хотя и нет прямых запретов.

Так случилось. Тебе от кореша стало известно, что тот в драке насмерть зашиб собутыльника. Ты призываешь двух соседей на роль «понятых» (или «представителей общественности»), сам принимаешь решения о проведении необходимых действий по добыче доказательственных сведений. Далее: делаешь сам себе вызов и выезжаешь на место «дела мокрого»; проводишь самостоятельно да с участием понятых и предположительно виновного кореша осмотр места побоища и трупа; фотографируешь; изымаешь «вещдоки» по своему разумению; письменно фиксируешь весь процесс. В общем, обладая достаточной просвещённостью в существо и порядок проведения всех таких процедур, как произошло бы это в исполнении мусоров, аналогично фиксируешь действия, включая рукописный опрос очевидцев. Труп терпилы отвозите в морг. На стук в калиточку ржавую нарисуется судмедэксперт. Ему предлагаете с умным видом оплату и проведение экспертизы по трупу в частном порядке. Безусловно эксперт, как бы не был он пьян, охренеет от такой движухи. Ещё бы! А что собственно в действиях тех ваших незаконно? Идиотской ситуация покажется из-за нетрадиционности, но не более того. Будущая «сторона защиты» была вправе и добыла свои «доказательства», открыто используя «любые иные средства и способы защиты, не запрещённые законом». Спокойно, паря, запретов на приведённые выше средства и способы нет. У нас – рядовых овец, нет долга и обязанности во всяких ситуациях с криминальным душком ломиться с заявлениями и сообщениями. И ответственности нет – в умысле не имелось скрывать следы «преступления», а наоборот – сплошное содействие в сторону объективности, пока, как говориться, дохлятина не окоченела. Все действия те осуществлены до возбуждения уголовного дела. Препятствий расследованию не создано, так как и расследования-то самого ещё и не начиналось. Зато сколько набрано информации в пользу защиты. Ё-моё! И от неё не отвертеться. А мусора пусть изыскивают, что найдут себе второй очередью. А каково равенство возможностей изначально, а?! Красота. Да только на стадии обращения к эксперту, подозреваю, всё и встанет. (Если, конечно, эксперт – не таким же кретином окажется, как мы с тобой. Хотя, включив воображение, можно воспользоваться услугами и «левого» медика, знающего толк в мед. исследованиях.) Так-то, да, – дело публичного производства и значения, знаете ли. По таким включаются прерогативы обвинительных структур по изъятию доказательств в порядке официального уголовного судопроизводства. А нам-овцам, пардон, о том не известно было.

Но вот с момента расследования (при условии, что это известно нам стало) Закон только обвинителям и суду дозволяет производить изъятия по самым важным направлениям. Напрямую процедуры изъятия прописаны как составляющие для обысков, выемки и осмотров. Получение доказательств при всех других мероприятиях также сопряжено с изъятиями. Кроме того, фактические изъятия осуществляются путями и не прописанными такой формой в Законе, но сложившейся практикой различного рода истребований, запросов, инициативных передач, направлением материалов от сторонних лиц и параллельных структур. Вот по всем таким процессуальным и околопроцессуальным действиям именно и только усмотрением мусоров производство изъятий и дозволяется, соответственно, и сценариями органа расследования или суда определяются результаты изъятий. Мусора будут решать всякий раз: что изъять, а что нет, и есть ли необходимость в этом. И в таких монопольных полномочиях своеволие мусоров частенько непреодолимо. Как, например, в указанном случае с частным обращением к эксперту о необходимости исследования трупа. Такие исследования и изъятие доказательства – то есть получение Заключения – свершаться только по санкции властей. Иные, пусть и результативные поползновения они выметут в брак. С другой стороны, пределы добывающих функциональных возможностей стороны защиты зависимы лишь от существующих и напрямую оговорённых в Законе запретов, замешанных на конституционных принципах и гарантиях. Иными словами, при получении доказательств явно нельзя, например, нарушать гарантии неприкосновенности жилищ, переговоров, создавать угрозу чужим жизням и здоровью (своим – пожалуйста), нарушать общественную безопасность и всё такое. Настаиваю, в остальном – ты волен применять любые меры, какими необычными они не покажутся, чтобы приобретать нужные тебе сведения, способствовать их приобретению другими. Вольность распространяется и на изъятия разрушительного свойства, вплоть до полного уничтожения улик, их же сокрытия в недоступном для посторонних людей месте.

Перетопчимся на таком моменте как сокрытие или уничтожение улик, предвосхищая упрёки в подстрекательстве к противоправным действиям. Обвинители культивируют претензии к стороне защиты, что та препятствует нормальному ходу расследования, в частности, путём пресечения доступа к доказательствам. Подобные аргументы мы можем услышать, например, при рассмотрении вопросов о применении меры пресечения, причём в предположительном уклоне: обвинямый может помешать расследованию. И в судебных прениях при рассмотрении существа обвинения громогласно заявляют о тех же препятствиях. И суд принимает такие аргументы в ущерб обвиняемому. Да, существует и уголовная ответственность за противодействие мусорам. Но вся фишка в том, что для таких претензий необходимо существование таких условий, как объективная известность мусорам о наличии, содержании и местоположении конкретного материала, официального признания статуса «доказательство» за этим материалом, охраняемость носителя сведений с тем же признанием его статуса, а также очевидная известность этих обстоятельств «нарушителю» – тому, кто посягает на эти сведения с целью их вывода из следственного оборота. При отсутствии хотя бы одного из этих признаков любые претензии абсолютно беспочвенны. Таким образом, не может быть расценено как давление на свидетеля какое-либо влияние на человека, ещё не привлеченного свидетелем к участию в деле, но лишь полагаемого таковым позднее. Следуя вышеуказанной логике, мусора в качестве противодействия следствию, как сокрытие доказательств расценивают и молчание самого обвиняемого, который тем самым не предоставляет мусорам важные доказательства – свои показания. А если обвиняемый порешит себя? – вот, падла какая, он же уничтожил себя, как источник, уничтожил этим и доказательства (его потенциальные показания)!

А когда обвиняемый изменит показания, то следует привлечь его к ответственности, ведь он, подонок, испортил доказательства (показания)!

В исконном понимании «нормальный ход расследования» означал только активные, в рамках дозволенных правил и полномочий действия мусоров следственно-процессуальной направленности в целях достижения объективных и справедливых выводов и решений. Что касается процесса доказывания, то это всегда выражалось лишь в собственных действиях мусоров по отысканию и использованию доказательств: что нашёл, то и съел. Этот ход и понимался нормальным. Соответственно и «препятствиями» для такого «нормального хода» могли считаться лишь активные противодействия обвинительному доказыванию. Например, мусор точно знает, что некто владеет документом, требует его выдачи, а этот Некто отказывается выдать, прячет или уничтожает бумагу. Однако к настоящему времени мусора вконец оборзели. Нормальным ходом расследования они считать стали наличие таких условий, когда им не только не создают препятствий, но и искренне содействуют все без исключения субъекты, кто имеет сопричастие к важному доказательству. Вне зависимости от осведомлённости самих мусоров о наличии и источнике таких доказательств. Отсюда и препятствием предлагают они считать и пассивное умолчание со стороны носителей и источников доказательственной информации, вплоть до недоносительства овцы на самое себя. Нечто подобное, но уже в открытой форме мы можем наблюдать в практике англосаксов. Там подвергают жесточайшему шельмованию и уголовному преследованию любого, кто хотя бы мог знать, но вовремя не заявил о криминальных уликах. Даже близких родственников не оставят в покое. Гарантии «не свидетельствовать против себя и своих родственников» последовательно вышибаются из сознания масс. Скоро и нас к такому приведут. Это сладкая мечта мусоров – поголовная ссученность населения.

Нов реальной системе прав и гарантий ты не связан обязанностью, получив предмет или информацию, беречь её или передавать кому-либо, тем более отсылать в мусарню. Как и нет обязанности твоей разглашать ставшими тебе известными сведения, поднимать на поверхность любые, тобой обнаруженные «вещдоки» и документы. Помнишь, мы говорим о сведениях и предметах, которые ещё не признаны доказательствами, и которые не известны стороне обвинения и суду (знания и мнение потерпевшего не принимаются в расчёт) как перспективно значимые. Тем более до возбуждения дела и начала расследования. Например, известные тебе чьи-либо устные или письменные сведения до времени расследования ещё не являются показаниями или «иным документом», а значит, отсутствует состав деяния как за их ложность так и отказ от их дачи (подачи). Также как и любые протокольные сведения, хотя и облачённые в форму следственного производства, но не имеющие отношения к твоему делу на данный момент, – и такие не являются доказательствами в этот же период по конкретно твоему делу.

5.1.3. Сохранение доказательств

Мало получить доступ к доказательственным сведениям, их нужно ещё суметь сохранить (сберечь). Сбережение – протяжённая во времени процедура, никакими сроками не ограниченная. Это может быть и пассивная деятельность в виде неприкосновенного удержания, длящаяся годами. Такой срок определяет сам хранитель по мере надобности наличия и целостности. Срок хранения заранее не оговаривается конкретным временем, периодом, но обусловлен наступлением определённых событий и условий. Чаще всего это связывают с пригодностью доказательства и нуждой в нем для производства, сообразно целям (средство доказывания), возможностями сохранения (неустойчивость состояния), или наоборот, в связи с вредностью и никчёмностью.

Сохранение по природе своей направлено на длительное удержание существа, первозданных качеств и свойств доказательств, на обеспечение их стабильного состояния и процессуальной пригодности. Это обеспечивается комплексом специальных мер по сохранению источников доказательств, как носителей сведений. Сохранность источника позволяет сохранить и саму информацию в её исконном виде. Со слов китайских конструкторов вечного двигателя: «ничто не вечно под Луной», кроме постулата, что «ничто не вечно под Луной». Это верно – в нашем плятском мире всё изменчиво, смертно и пагубно, а к чудесным консервантам доступа не имеем. Мы с тобой, курсант, стареем с рождения, свидетели дохнут как мухи, рукописи горят, коррозия жрёт металлы, продукты тухнут, материя ветшает, склероз забивает мозг. Короче, положиться на одно лишь наличие источника мы не можем. Та же фигня, как с баблом: вначале проблема их добыть, а упало в карман – проблема его сохранить.

Когда мы говорим о «комплексе специальных мер», то имеем ввиду те методы и способы, что выработаны практикой, как оправданные опытом, многие из которых предписаны Законом. Знающий эти системные правила, конечно, предпочтёт их употребление, и только второй очередью может прибегнуть к новшествам, в том числе и по своей придумке. Ты же, например, не будешь «изобретать велосипед», когда решишь принять меры по сохранения первозданной красоты своей тёлочки, не станешь, допустим, рубить её на куски и хранить её в морозильной камере, следуя новой идее эффективности такого метода. Нет, ты разумно прибегнешь к уже испытанному и надёжному средству, последуешь обычаям и завету предков: попользовался тёлочкой, закатал её в бочку с уксусом, понадобилась опять – достал, вымочил, употребил; тёлочка свежести не потеряла, и ты – бондарь хоть куда. (Фу, какие вульгарные сравнения?! А если это прочтут женщины…, а если это прочтёт моя мама… или дети?).

Вот и следственно-судебная практика, кроме собственно фиксации исходных сведений, как закрепляют, например, устные показания в протоколах или облик предмета через его описание, кроме хранения-держания оригинала доказательства в целях его сохранения наработала три приёма: копирование, дублирование и формирование совокупностей.

Копирование, если оно возможно, технически позволяет воспроизвести сведения по материалу в достаточных подробностях по форме и содержанию. Должная процедура удостоверения соответствия копии оригиналу позволяет использовать копию с приданием ей доказательственной силы, принимая по достоверности вровень с оригиналом. Даже при полной утрате оригинала.

Дублирование, как и копирование, выступает в страховочной роли. Но в данном случае изготавливается идентичный второй (третий и т. д.) экземпляр того же доказательства. И все они юридически равны между собой, взаимозаменяемы. При утрате первого (условно основного) материала, вместо него может использоваться дубликат. Идентичность последнего несомненна, так как оба материала равно принадлежат одному и тому же источнику и несут в себе одно и то же сообщение.

Формирование совокупности сведений, получаемых от одного источника, совместно с привлечением других, но касающихся одного и того же вопроса, тоже имеет одной из целей сохранение информации. Такую совокупность образуют сведения, получаемые от основного и производных ему носителей информации. Хотя эти сведения и будут отличаться характеристиками и качеством, но при согласованности промеж себя позволяют не только подкреплять опорные сведения в свете их убедительности, так и воссоздавать их содержание при потерях головного доказательства или любого другого из этой совокупности. Здесь срабатывает защитный принцип совмещения разнообразных средств хранения, как этого придерживаются, например, при экономическом капиталосбережении. Буржуи тоже знают о нестабильности цены материальных объектов с презюмированием уценки и неизбежности потерь. Поэтому капитал распределяется по возможно широкому перечню активов в долевом балансе и без твёрдых гарантий ликвидности по каждому средству хранения. Капитал вкидывают в деньги наличные, на банковские счета, в ценные бумаги, драгоценности, имущество, бизнес, сырьё, товар и прочую дрянь. При обесценивании (утрате) одного-двух элементов, капитал, пусть и частично, но сохраниться, как останется невредимым и статус капиталиста проклятого у собственника средств. Так и с доказательственным материалом: чем разнообразнее формы и способы выражения и сохранения информационной единицы, тем больше шансов долголетия и свежести информационного продукта, пригодности его к употреблению.

Наиважнейший первичный источник доказательств – это знания человеков о воспринятых ими фактах и обстоятельствах. Такая единожды познанная информация сохраняется в памяти конкретного индивидуума, а также на вещах и предметах, запечатлевших на себе деятельность природы и людей (вещдоки). Знания могут быть утрачены или искажены пропорционально утрате (искажению) памяти или целостности материального объекта со следами на них. Чтобы сохранить источник, кроме охраны его самого, дублируют его и содержащуюся информацию, создавая другие данные об этих же фактах и обстоятельствах. Например, некто Герасим владеет информацией по обстоятельствам причинения смерти Му-Му. Ещё бы, – он сам её и затопил, собака! Но Герасим (источник и носитель) сегодня жив и здоров, способен давать достоверные показания, а назавтра, глядишь – и помер или занемог психически, а с тем и познания его сморщились. Также он может отречься от своих слов: наговор совершил, мол, и хоть ты тресни. Трескать безнравственно и, дабы утрат ценных сведений не произошло, личную его, производную и сопутствующую информацию по делу сохраняют на других источниках: 1) в Протоколе допроса – показаниями самого Герасима; 2) в Протоколе очной ставки – его же мычанием и скулежом дохлой Му-Мы; 3) в Протоколе осмотра места происшествия с участием обвиняемого – повтор тех же показаний; 4) в Протоколе допроса свидетеля Ивана Тургенева, описавшего обстоятельства, ставшие известными ему от Герасима; 5) на Вещественных доказательствах: лодке, камне и бечёвки с шеи утопленницы. Наличие (как минимум) таковых, позволяет в ходе доказывания в случае утраты или повреждения одних из сведений восполнять информацию о деле по другим источникам. И такие источники со времени их изготовления и комплектации получают самостоятельное значение.

В официальном порядке сохранением доказательств занимаются те мусора, в чьём производстве на данном этапе находиться уголовное дело, кто производство по нему ведёт, то есть. Процессуальный порядок обязует их документировать всю поступающую информацию доказательсвенного характера в протоколах, приобщать доказательства к материалам дела, а сами материалы хранить специальным образом, в приемлемых для этого условиях определённый срок. Кроме того для отдельных видов доказательств оговорены особые условия – упаковка, пломбирование, камеры хранения, персональная ответственность лиц. Бумажные и другие негабаритные накопительные материалы повсеместно копируются, и каждая предшествующая инстанция, через чьи руки материалы прошли рекомендательно копии оставляет у себя. За исключением последнего варианта, все охранительные действия также документируются.

Вынуждены подмечать, что действия следственных органов и суда по охране доказательств обусловлены обвинительными интересами. Формально они должны беречь любую доказательственную информациюи по любым источникам, в том числе и ту, что имеет защитительное свойство. При этом, доказательственная база стороны обвинения не подлежит расширению с момента окончания расследования. То есть обвинители и суд не вправе пополнять базу новыми доказательствами. Как и не вправе оставлять какие-либо сведения и их носители на стороннем сохранении вне объявленного объёма по уже сформированному комплекту материалов, как бы в запасе, на всякий пожарный.

Вправе – не вправе… Кто удержит мусоров от соблазна? Находят они лазейки и причины придержать некоторые сведения в «закромах» док-индустрии и применить их «точечным ударом», до востребования. Действия эти из арсенала непредсказуемых. А потому выкидыши доказательств из закрытых резервов (или их сброс в помойку) тараном способны пробить позицию защиты как раз из-за неготовности к такому повороту. Тактика такая поощряется, негласно поддерживается как изыск процесса доказывания. При малейшем посягательстве на сферу интересов обвинения чёртиком из табакерки врубается механизм сопротивления доказательствам защиты. Втом числе не гнушаются и ломкой условий охраны доказательств. Чтобы иметь полную власть над материалом и не пользоваться возможностью повлиять на этот материал? Ой, да не щекотайте мне подмышечные впадины. Если нельзя, но очень хочется – то можно!

Воздействуют на доказательства путём искажения уже существующей информации, путём её умалчивания, ретушированием, внедрением заразы. Крайние формы – фальсификация показаний, подлог документов, устранение источника физически, привнесение грубых нарушений в общий порядок получения информации. Для вещественных доказательств создают (допускают условия «нечаянной» порчи или полной утраты, например, теряя их при пересылке, при том, что и пересылку эту затевают умышленно. Другие сведения, например, неясного значения, могут оставить по-шулерски в рукаве и бросят на сукно козырем, вдруг выяснив их обвинительную полезность и подходящий момент улучив. В кризисный момент или по плану. Так поступят в судебном следствии, когда по сценарию обвинителя, на его вопрос или вопрос судьи свидетель через показания выдаст порцию новой информации; когда по инициативе тех же мусоров «нежданно» втиснутся в обсуждение новые документы и предметы, будут получены новые заключения. Всех этих материалов до времени их представления суду ранее не имелось в деле. Но сторона обвинения в лице следаков и прокуроров конечно же знала о их существовании, но в силу врождённой скромности своей молчала о них, а суд не нашёл препятствий для их приобщения к делу и рассмотрению по существу в общей совокупности доказательств обвинения.

В другом случае, те же суд с прокурором в обнимку найдут средство избавиться от проблемных сведений, порочащих обвинение. Допустим, свидетель ранее дал показания, удовлетворительные для позиции обвинения, но показания эти мухлёванные, или расцениваться могут защитными, или велика вероятность, что свидетель откажется от них, запутается в заученных текстах при вопросах защиты. Лучше бы без такого свидетеля вообще обойтись в заседании. Что ж, свидетеля формально вызовут в суд, но судебные приставы будут систематически представлять рапорты о невозможности обеспечит явку. И тогда, в зависимости от ситуации, огласят ранее данные показания (в пользу обвинения) или завершат процесс без допроса, а значит и без показаний этого свидетеля (если они могли бы содействовать защите). И таким образом доказательство (показания) не сохранено в натуральном виде ввиду направленных действий мусоров.

Оглянемся на охранные возможности защиты. Как бы шею не свернуть? Сторона защиты в порядке взаимной любезности может прибегнуть к тем же подлостям, а при таком подходе имеет даже некоторые преимущества. Нам известно, что обвинение не может быть изменено после окончания расследования в худшую сторону. Не может оно быть изменено не только формулировкой, но и расширением (усилением) доказательственной базы. Поэтому все указанные мусорские замуты с припасами сведений незаконны и могут такие приёмы прокатить только при твоём непротивлении этому. Сторона защиты, не будь дурой она, должна препятствовать диверсиям, хотя бы путём возражений. Минимальные меры: Те из доказательств, что уже попали в число материалов дела и сделались доступны на досудебной стадии, тобою и защитником добываются в копиях, желательно в удостоверенном их виде. И такими копиями материалы (доказательства) хранятся у вас на руках. Кроме того, что этими копиями пользоваться можно по прямому назначению, обращаясь к ним как источникам доказательств в процессе разбирательства, данные копии выполнят ещё и роль охраны объёма доказательств. Эта мера, в свою очередь, оберегает и исходные материалы от умышленной или случайной порчи, так как обвинение и суд будут знать о наличии у вас контрольного пакета.

Подобным же образом поступают и с доказательствами, передаваемыми мусорам на любой стадии производства по делу. Копии любых материалов с отметкой получателя о приёмке на этой копии сохраняются у защиты, а сами доказательства предпочтительно передаются через посредников, функции которых включают и действия по регистрации всего проходящего через них материала (почта, мусорские инстанции). Одно дело – передать документ следаку «ноздря в ноздрю». Ты за дверь, а он бумажку твою в урну. Другое – обеспечит себя документальным подтверждением факта передачи от «независимых» инстанций (квитанция о доставке, запись в журнале регистраций, квиток о направлении). А те из доказательственных сведений, что защитой решено не передавать властям до наступления времени «X», определяются на сохранение по собственному выбору места и условий. Естественно, с тем, чтобы информация и её источник не были повреждены или затеряны. Здесь всё так же зависит от носителя и работают те же правила дублирования и формирования перекрёстной совокупности. Ну а преимущества у тебя в том, что ты не связан процедурными требованиями по специальным условиям хранения и документирования этого процесса; не обременён обязанностью выдачи сведений и предметов; как обвиняемый – источник доказательств, ты сам являешься их носителем и способен хранить в себе самом – в своей памяти удерживать аж целую информационную «бомбу» – те самые свои показания. (По аналогии с аксиомой, что самое надёжное место хранения пищи – желудок.) А право представлять в том числе и новые доказательства в любой удобный для защиты момент разбирательства – чем тебе не фора?

Есть и минус. Минус есть и он жирненький. Всё хранимое защитой по кладовкам и выставленное нежданчиком на показ будет подвергнуто беспощадным нападкам, попадёт под дискредитацию со стороны обвинителей и союзного им суда на предмет именно сохранности данных ко времени обнародования. Даже сами возможности твоей памяти поставят под сомнение. В таких случаях как раз и сгодятся ранее указанные мусорские приёмы дублирования: ты или «твои» свидетели заранее излагают свои знания о фактах и обстоятельствах с помощью различных носителей, например, в письмах или устными сообщениями другим «свидетелям», в своих дневниках, в «объяснениях» адвокату и тому подобное.

Когда я привожу Примеры, некоторые из таких можешь принимать как образцы для подражательства, если ситуация подходящая сложилась. Вся практика судопроизводства и защиты в суде, в частности, впрочем, как и законотворчество, опирается на реальные случаи и чей-то опыт, причём и отрицательного свойства. Больше скажу: всякие процессы, правила – все они сложены из людских проб, ошибок, удач и утрат, выстраданы чьей-то кровью или ликованием. Пользоваться чужим опытом и знаниями – это нормально. Так отчего же не в почёте россиян следовать чужим примерам? Даже говорку позорную придумали: «по чужим следам срать не ходят». Что за глупости! Ещё как ходят. Во всём мире ходють, а у нас не ходють? Те пути засранские уже проверены, надежны, значит, только под ноги посматривай. И ты ходи, курсант, смело ходи. Глядишь, твои пути-дорожки увековечат мемориальными дощечками, затротуарят, почётный караул выставят. Экскурсии водить станут: «Вот, – с трепетом заголосит гид, – тропой этой срать хаживал суровый поборник права Михаил (или как там звать тебя?). Здесь он оставил след свой. И вы можете торжественно тем следом проследовать. По обе стороны от тропы, куда б вы носом не уткнулись, можете узреть святые кучки. Руками экспонаты не трогать! А вот присесть над ними можете, можете проникнуться той атмосферой возвышенных чувств и легендарных промыслов. Только представьте себе, точно так же сиживал Михаил, думки свои думал: как бы сподручнее с мусорами бороться. Бывало сидит себе, а вокруг – красотища: ели лапами качают, белка какая метнётся, клёст затрещит, рысь промурлычит, муравейка по голой ляжке щикотно пробежит… В добрый путь!»

5.2. Проверка доказательств

Про Верку доказательств сказать что имею. Знаю, что за девица такая. По смыслу «проверка» означает деятельность по определению верности, правильности, правоты – это действие, то есть, направленное на установление достоверности, качества приемлемости. В Законе указывается, что проверка доказательств состоит из сопоставления сведений, установления источников, получения новых доказательств (ст. 87 УПК). Верить или не верить – каждый решает для себя сам, конечно. Но в отличии, например, от веры в бога, процессуальная вера не должна быть слепой, как бы не склонял нас к этому образ Фемиды.

По сути, все проверочные действия с разносторонней оценкой доказательств по вопросам относимости, допустимости, достоверности и достаточности. Эти действия, как составляющие в одном флаконе, выделены в той же норме о доказывании отдельным пунктом об оценке. Возможно законодатель спорол горячку, когда так категорично обособил «проверку» и «оценку», так как содержание этих понятий применительно к работе с доказательствами сращивается. Действительно, любая процессуальная проверка вполне включает в себя оценочные действия. И наоборот. Например, оценка достоверности осуществляется, кроме прочего, тем же путём сопоставления доказательств, то есть их проверкой, а проверка доказательств на предмет соблюдения порядка при их получении является ничем иным, как оценкой на предмет допустимости. Якобы самостоятельное действие – получение новых доказательств в порядке проверки ранее полученных доказательств также вполне совпадает по содержанию с оценкой достаточности этого доказательства, а как процессуальная деятельность «получение» относится к «собиранию» доказательств, значит, собственно проверкой не является. Поэтому выберемся-ка поскорее их этой сточной ямы, копанной мудрым законодателем, чтобы мозги себе не пудрить и перейдём к разделу об оценке.

5. 3. Оценка доказательств

Только что обмолвились: оценка доказательств состоит из проверки доказательств на предмет их достоверности, допустимости, относимости и достаточности. В пункте 1.1. «Суд, Судьи» (стр. 11–12) мы уже частично пощупали принцип свободы оценки доказательств, обсуждая Убеждение и Совесть. Перечитай. Следовать этим же критериям должны все активные участники из мусорской кодлы. Им всем предписано руководствоваться внутренним убеждением, законом и совестью (статьи 88 и 17 УПК). А сторонники защиты лишь вправе, не обязаны, но лучше также и им не терять человеческого лица. Хотя…

Ещё к вопросу о совести, что касается мусоров. В силу принципа свободы оценки доказательств, выходит, что руководствоваться своей совестью они могут свободно, то есть как заблагорассудится. Кроме того, по статье 28 Конституции, каждому гарантирована Свобода совести, значит и мусора свободны в совести своей, когда и на них конституционный принцип равно распространён. И таким образом, вот что получается, братцы: совесть мусорская двойной свободой укомплектована: она сама по себе свободна и употреблять её можно свободно. Не много ли вольностей? Тем более, разве разумно столько свободы мусорам давать, хоть хлипкая уздечка, но должна оставаться. Вон, пролетарии, полагали, что мало свободы имеют и терять им было нечего, кроме своих цепей. Устроили бузу и последнее – цепи отобрали, свободой захлебнулись.

До кучи заглянем в толковый словарь и узнаем, что Совесть – то суть чувство нравственной ответственности за своё поведение перед другими людьми, а Нравственность, в свою очередь, – внутредуховные заточки человека. «Да уж…» – сказал бы на это Киса Воробьянинов. Как-то не вписывается Совесть в судопроизводственный процесс. Процессуальная деятельность – это не поведение, и духовная составляющая этой деятельности не свойственна – это же поповская движуха.

Цель оценки в установлении качественных характеристик сведений и источников, определение их пригодности для формулировки выводов по всем обстоятельствам дела и принятия решения. Только своим качеством доказательства, как строительный материал, могут привести к прочным конструкциям обвинительных утверждений, оправданий или других правовых решений.

Во взаимосвязи с «проверкой» и «собиранием» оценочная деятельность, как Право и Возможность предоставлено Законом только стороне обвинения и суду. Право стороны защиты в рамках тех же возможностей Закон игнорирует, хотя право такое на практике категорично и не отвергается. Мы уже отмечали правомочия защиты оперировать доказательственными сведениями, которые лишь могут по милости властей быть допущены к обсуждению и признаны доказательствами. Такое положение мусора пытаются обосновать принципом публичности уголовного судопроизводства, по которому коренные полномочия процессуальной деятельности возложены на государство в лице его исполнительных и судебных органов.

Оценка есть умственная аналитическая деятельность, которой выявляется ценность доказательства, как факт ценности и как определённая величина – цена. Но если в других направлениях знаний и отношений людей такая величина, как ценность может выражаться в размерах точных или относительных (художественная, историческая ценность; ценность – 3 рубля), то в отношении доказательств размерность не применяется. Применяют только абстрактность – ценно или не ценно, но даже без оглашения этого. Поэтому, например, при оценке доказательства по вопросу допустимости, выводят только один из двух крайних вариантов: данное доказательства достоверно или не достоверно, и третьего не дано. Неприемлемо определять относительную ценность: считать доказательство частично допустимым, недопустимым на 30 % или допустимым при определённых условиях. Более того, при всякого рода сомнениях в той же достоверности должна срабатывать «презумпция порока». Есть хоть малое сомнение – доказательство не достоверно. А это значит, что всякое доказательство изначально должно считаться недостоверным, недопустимым, неотносимым и недостаточным, пока в порядке всесторонней оценки (проверки) не будут эти установки опровергнуты. Из всего получается, что такие проверки-оценки неизбежны, доказательства изначально не могут приниматься «на верочку», отношение к ним попервой должно быть критическое. Что в реальной деятельности мусорских органов не воспринимается ими как должное. Более того, если Закон обязывает проводить оценку по указанным четырём параметрам, доказательства подлежат такой проверке, то властные органы, на кого из них возложены прямые обязанности доказывания, в своих резолютивных актах, будь то обвинительное постановление или приговор обязаны всякий раз представлять свои выводы по вопросам достоверности, допустимости, относимости и достаточности в отношении каждого рассмотренного доказательства, в отношении их предметных совокупностей или групп, определяющих доказанность (или недоказанность) конкретных обстоятельств; мусора обязаны вместе с тем приводить какие-либо основания по своим оценочным выводам. Но мы и этого на практике не наблюдаем. Иногда только, дай Б., в приговорах и последующих решениях контрольных инстанций вскользь, поверхностно и формально указывается о признании судом отдельных доказательств достоверными или допустимыми. И полностью упускается оценка по относимости и достаточности. В таких случаях можно смело для себя считать, что оценки в данной части не проводились вообще проводились вообще.

5.3.1. Достоверность

Достоверность – достаточная верность – это высшая степень верности, какая может быть присуща доказательственной информации о каких-либо фактах и обстоятельствах, – та верность, что не вызывает сомнений. Достоверность близка к истинности, но истину собой не являет, потому и понимается иногда, как «относительная истина» – истинна, обусловленная возможностью её опровержения. Внутреннее убеждение оценщика в правдивости информации действительно на конкретное время, выдержано и испытано в ходе специальных исследований, но может измениться в будущем при появлении более мощных контраргументов.

Однако «здесь и сейчас» конкретная информация признаётся верной.

Установление достоверности доказательств опирается на сформированное в сознании человека внутреннее убеждение, когда своим восприятием человек принимает правдивыми или неопровержимыми сведения по их содержанию и источнику. В этом нет слепого выбора: верить – не верить по жребию или произвольным предпочтением. Достоверность должна опираться на устойчивую убеждённость, на всестороннюю проверку знанием, опытом, осмыслением, здравым рассудком и лишь отчасти – интуицией подкрепляться может. Но не наоборот. Предчувствие играет роль, но само опирается на опыт и знание. Интуиция вовсе не отвергается в среде профессионалов и позволяет, как поводырь, приходить к верным выводам и решениям. Конечно, и у тебя бывало, когда один или несколько источников тебе сообщают внешне правдоподобную, логичную информацию, а в тебе родиться недоверие, причин которому сразу и не объяснишь. Это «чуйка», курсант, Чуечка родная, и она редко нас обманывает в тех вещах, в которых мы достаточно разбираемся и опытны. Предчувствие пусть и не обманывает, а вот ведь рациональными схемами не выясняется по существу. Чуйка естественна и полезна всякому, когда не стоит в заглавии, не перерождается в упрямство тупорылое и в тотальную подозрительность. В любом случае для опорным определителем достоверности является свободный разум и аналитическое, непредвзятое восприятие сведений.

Оценка доказательств на предмет достоверности производиться несколькими способами (направлениями) в доступном их сочетании и зависит от объёма исходной информации, насколько бы минимальным этот объём не был.

Направление 1: Определение реальности фактов и обстоятельств. Здесь угольный вопрос: а вообще такой факт (обстоятельство) возможен в действительности? Отрицательным ответом вычленяются очевидные небылицы. Здоровым пониманием ты вправе отвергнуть сказочные доводы о событиях и явлениях, которые природными законами и известными способностями живых существ не могут быть осуществлены. Даже несмотря на то, что прямых опровержений не имеется. Ты, как и любой другой, в подобном случае правильно считать будешь недостоверной информацию, например, о самостоятельном нападении паяльника на задницу потерпевшего, о конструктивном диалоге человека с мышью, о независимости судей, об отсутствии у тебя права на свободу.

Направление 2: Установление противоречий между сведениями, внутри одного источника. Противоречия могут выразиться несоответствием одних сведений в их сравнении с другими, когда эти сведения повествуют об одном и том же обстоятельстве. Или противоречия могут быть в форме взаимной исключительности сведений, их конфликта между собой, когда одно информационное сообщение отрицает другое. В таких случаях невозможно выбрать одно из сведений, как правильное, и через это выяснить сущность факта. Допустим, терпила сообщает: «Мы были в кабинете вдвоём. Егор взял из стола папку с документами. После чего она сказала, что пойдёт в администрацию». Обратил внимание, сведения о втором лице по отдельным частям показаний не соответствуют друг дружке, так как не понятно, мужик или баба находился «вдвоём» с потерпевшим в кабинете, либо речь идёт о разных лицах, либо в кабинете был третий, либо это разновременные события. Не ясно, к одному и тому же лицу относятся действия по взятию папки с бумагами и о походе в администрацию. Другой пример. Выводы эксперта: «1. В ходе исследований не выявлено признаков прижизненности в отношении телесных повреждений в области шеи;… 4. Повреждения органов в области шеи является тяжким вредом здоровью…». Нетрудно заметить, что сведения по четвёртому пункту опровергаются предшествующим заключением. Тяжкий вред здоровью может иметь отношение только к живому человеку, у которого есть здоровье. Если не установлена прижизненность телесных повреждений, – тот факт, что эти повреждения причинены живому человеку, а не после его смерти, – то не возможно утверждать и о тяжести вреда здоровью от этих ран. Такие доказательства (равносильные сведения) являются противоречивыми, а значит оцениваться должны недостоверными каждое.

Направление 3: Выявление противоречий в сведениях об одном факте (обстоятельстве), исходящих от разных источников. При такого рода оценке могут обнаруживаться те же расхождения по несоответствиям или взаимным опровержениям. Имеющаяся информация происходит от разных, не связанных между собой напрямую источников, которые отличаются в авторстве, видовой принадлежностью, независимостью между собой. Например, в нашем распоряжении доказательство – сведения о признаках орудия преступления, представленные по таким различным источникам, как Протокол осмотра вещественного доказательства (нож); Вещественное доказательство (сам нож в натуре); Протоколол осмотра происшествия (об обнаружении ножа с его описанием); Заключение судмедэксперта (о параметрах колюще-режущего предмета, которым причинены повреждения); Заключение эксперта-криминалиста (характеристики ножа); Показания обвиняемого (описание ножа). Кроме того я различаю источники, которые хотя и относятся к одному автору, касаются одних и тех же обстоятельств, но возникли в разное время. В рамках последнего Примера можно различить описания ножа, как они даны гражданином Н.(единый источник), но по различным фиксаторам, времени и статусной его позиции, а именно: по его показаниям в Протоколе допроса подозреваемого от 22.04.2005 г., в Протоколе допроса обвиняемого от 10.05.2005 г., в Протоколе очной ставки от 14.06.2005 г.

В ходе проведения сравнительного анализа по разным источникам дотошный оценщик может также обнаружить несоответствия. Например. Характеристика ножа по Протоколу его осмотра констатирует наличие клинка с односторонней заточкой. И это не соответствует выводам эксперта, который, исходя из параметров раневого канала, ссылается на двустороннюю заточку у применённого лезвия. Примером противоречий при взаимоисключениях может стать ситуация, когда заключение криминалиста сообщает о ширине лезвия представленного на исследование ножа – 25 мм., а Заключением судмедэксперта установлена наибольшая ширина раневого канала – 20 мм. Понятно, что не может образоваться рана более узкого размера, чем реальная ширина предлагаемого орудием клинка. Это влечёт выводы о применении другого орудия, чем вещдок, или о неправильности одного из двух исследований.

Один и тот же автор в различное время, и находясь различных процедурных условиях, может сообщать противоречивые сведения, по сути, опровергая свои же слова. Яркие примеры тому, когда свидетели или обвиняемые представляют не совпадающие показания на следствии и в суде. Например, при первом допросе свидетель утверждает, что лично слышал звуки выстрелов, а при последующих допросах отрицает это обстоятельство или же утверждает, что вообще выстрелов не было. Ни одно из этих сообщений не может быть принято достоверным, пока какое-либо из них не найдёт своего подтверждения, а другое – опровержений, либо если не появится третья, более убедительная информация по этому же поводу.

Направление 4: Определение ясности, однозначности и недвусмысленности доказательств. Сведения по любому доказательству в целях его применения сами по себе и в совокупности с другими данными должны быть доступны для понимания и уяснения. Не позволительны сведения, которые своим содержанием могли бы истолковываться в разных значениях, давали бы повод выводить из них различные, порой противоположные факты.

Проблема неясности, неоднозначности сведений касается всех без исключения видов доказательств. Подобные изъяны мы можем встретить даже по таким, казалось бы, открытым восприятию сведениям, как информационное существо вещдоков. После того, как лазерный диск стали использовать подстаканником, однозначно и не решишь, в каком качестве принимать к рассмотрению данный предмет: носитель электронной информации; носитель следов, допустим, пальцев рук; или кухонной утварью. Грубую подделку денежной купюры с ходу и не отнести к фальшивой денежке или к сувениру. Неясности – обычное явление в показаниях участников из числа рядового «быдла». У каждого из нас различны манеры словоизложения, разговорные местечковые традиции, голосовые способы выражения мыслеобразов, речевые возможности, привычки и всякие там воспитания. То, что тебе самому из тобою сказанного кажется понятным, слушателем может быть осмысленно иначе. Тем более, если у «слушателя» умысел имеется к тому, когда услышать хотят иное или редактируют твою мысль. Встречаются трепачи, особенно в среде мусоров и властных номенклатурщиков, профессионально заточенные и почитающие настоящим искусством обрамлять свою речь двойным смыслом или вообще лишать такого смысла. Они смотрят наперёд, на возможные последствия от информации, катая дополнительные дорожки то ли для отступлений, то ли для параллельных марёвров. Как минимум, наличие смысловой подстилки позволяет им отказываться от сказанного с мотивировкой «вы не так меня поняли…, я имел в виду другое…». Этакие семитские штучки. Но и юристы, в коммуникацию которых внедрён специальный ресурс речевых штампов, частенько в документах и гласно, намеренно или из-за недостатка профессиональности допускают всякого рода словоблудия. Ты услышишь внешне красивые, с заявкой на мудрость, пространные рассуждения некоторых спикеров из числа «авторитетных» адвокатов и обвинителей. Соловьи припадочные. А попытаешься вникнуть в смысл сказанного: а хрен знает, о чём говорено. И не станешь апеллировать той болтовне, пытаться выяснять и уточнять от боязни казаться бестолочью. На то и расчёт.

Обычное явление в документообороте и деловой переписке – представление информации в сверхсжатом виде. Преподнесённая так информация тоже позволяет выводить двойные значения.

Пример 1. Показания: «Фёдоров сообщил, что ему угрожает опасность, а после этого перестал отвечать на звонки». Кому-то покажется ясен смысл сказанного, и по конкретному уг. делу эти показания принял суд как доказательство преступной обстановки. Но при должной критическом анализе всплывают безответные вопросы. Как может неодушевлённая Опасность кому-то угрожать? Каким образом эта Опасность свои угрозы воплощает в действиях и в чём суть этих угроз? На какие такие Звонки перестал отвечать Фёдоров: звонки по телефону, в дверь, колокольчиков, «звон в ушах»? Кому Фёдоров перестал отвечать на звонки: дающему показания, кому-то третьему, всем, и почему он должен был отвечать?

Пример 2. Документальные сведения: «Протокол следственного эксперимента… Следователь… произвёл следственный эксперимент с целью проверки и уточнения показаний свидетеля М., заявившей при допросе, что

К… при себе имел ключ от квартиры_в доме_по улице_, где она

вместе с ним проживает… Следственный эксперимент осуществлён следующим образом:… ключ был вставлен в верхний замок двери… Дверь в данную квартиру на момент следственного эксперимента закрыта. Ключ был повернут по часовой стрелке, дверь открылась… После этого дверь в квартиру ____ была закрыта этим же ключом…». Эту лажу слепил следователь высшего звена, а ни какая-нибудь шерсть подворотная. Теперь, если ты встряхнёшь свой студень в голове, так задашься вопросами. Что же действительно проверялось и уточнялось в ходе эксперимента через все эти открывашки-закрывашки: то, что К. имел ключ отданной квартиры или что М. вместе с К. проживали в квартире, или оба факта одновременно, или же технические возможности дверей, замков и ключей (ключ был обнаружен при трупе К.)? Если «момент» – это краткий промежуток времени, а следственный эксперимент не является моментальным действием, то к какому времени, стадии, этапу эксперимента относится указание на факт закрытости двери? Если «часовая стрелка» – это стрелка часов (от часов), отмеряющая и показывающая временные показатели – метки на циферблате, а ключ вначале вставлялся и поворачивался по такой стрелке, то как оказался часовой элемент-«стрелка» при замке, каковы функции часовой стрелки в механике дверного замка, возможно ли было обойтись без этой стрелки? Если ключ один раз вставили в замок, повернули его, дверь открылась, а потом дверь была закрыта этим же ключом, то: дверь открылась сама или прилагались усилия? Следуя тексту, после вставления и поворачивания ключа в замке открывалась и закрывалась дверь. А что же сам замок, он-то при этом отпорно-запорные инстинкты проявлял, или это никого не интересовало?

Ты скажешь, что придираюсь к словам? И ты придирайся, так как информация доказательственного толка должна быть настолько светла и прозрачна, что не позволяла бы любых кривотолков.

Направление 5: Выявление слухов, догадок, анонимности, предположений. Если не принимать во внимание всякую мистическую чушь, то всякая информация не появляется из «ниоткуда», имеет свой материальный источник и носителя. Но случается, что информация существует, скачет по барабанным перепонкам, а её источник – конкретное лицо или предмет, от кого она исходит установить не возможно в силу каких-либо объективных препятствий. Тогда эта информация не может быть проверена, подтверждена или опровергнута через работу с её источником. При том, что сами информативные сведения могут быть и верными, соответствовать действительности. Но у нас на руках гарантийный талон: вне установленного источника, а значит при невозможности всесторонней (полной) проверки, любые сведения отвергаются.

Анонимность схожа с оборотом слухов в том, что по представляемой информации не определяем её источник – первоначальный автор сообщения. Автор, конечно, существует, но персонифицировать его невозможно или это требует значительных усилий. Закон напрямую не отвергает анонимки именно ввиду недостоверности, но только позволяет отказываться от них по причине недопустимости. Это разные критерии. Анонимное сообщение в любом случае будет принято ко вниманию, к делу приобщено и проверено, как минимум оперативкой, но вот в качестве доказательства не поучаствует в процессе доказывания. Мы можем наблюдать на практике, когда на такие сообщения, особенно связанными с тяжкими деяниями мусора реагируют полным комплексом следственно-оперативных мер. А в случаях подтверждения фактов, изложенных инкогнито, проводят масштабные поиски источника.

Как бы то ни было, анонимная информация имеет отношение только к людской среде и никогда не соотносима с внутренним содержанием вещдоков; она всегда имеет направленность и конкретность, а сокрытие авторства в них, кроме оплошностей – следствие намеренности. Цели сокрытия разные: нежелание официального участия в разбирательствах, животная боязнь ответственности или расправы, в том числе за ложное доносительство или оговор. Очень редко причиной бывает невнимательность или забывчивость, когда, например, автор послания забывает себя указать или делает это невнятно. К анонимкам следует причислять любые голосовые и письменные сообщения, где информатор не только не назвался вообще, но и по которым авторизация не различима (например, неотчётливо произнесено имя, вместо имени названа кличка, или же в бумаге проставлена подпись, но не понятно – кому она принадлежит) или сведения об авторе ложные (когда, например, выдают себя за другого, подписавшись его именем). Именно поэтому как недостоверные расцениваться должны Рапорты дежурных ментов по поступившим сообщениям о каких-либо фактах, если автор не указан или не установлен (сама ментовка в данном случае источником информации не является). Даже когда в процессуальном документе не проставлена подпись, не представлены достаточные данные о личностях, представивших сведения, – эти сведения также несут характер анонимности, какие бы оправдания мусора не предлагали учесть. При наличии такого ущерба в документе последующие установления автора и даже его собственные заверения о принадлежности ему, как истинному источнику данной информации, ситуацию не меняют. Сведения по тому документу достоверности не приобретут. Вот сызнова состряпать ту же информацию от такого источника о том же самом – это пожалуйста.

Догадки о фактах и обстоятельствах не имеют под собой прочной основы. Догадки – это домыслы, которые оценивают происходящее не точным знанием и прямым восприятием, но лишь предчувствиями, собственным мыслительным воображением, переживаниями. В догадках коренится оценка тому, чего человек сам не наблюдал, но о чём выработалось его мнение, как о предшествующем или сопутствующем определённому происшествию. Определение сведения в качестве догадки не обязательно должно быть связано с прямыми оговорками самого источника «я догадался». Догадка выявляется при уточнении информированности, если человек не способен представить чётких оснований своей осведомлённости тому, о чём сообщает. «Днём Михаил мне сообщил, что через пол-часа подъедет к офису». Вроде всё ровно. Выясняем далее: «Каким образом Мишка вам сообщил об этом? -

Он прислал мне SMS-ку. – Почему вы решили, что сообщение это прислал Михаил? – Ну а как же! Сообщение пришло с его номера. Он всегда меня предупреждал о приезде, а свой телефон никому не давал в пользование..?..». Вот и получается, что источник свои первичные утверждения домыслил, следуя не точным знаниям, а только личным восприятиям, впечатлению, сложившимся традициям и условностям. Однозначных подтверждений о действиях и намерениях Михаилки не обнаружилось. При этом не исключается, что о привычках и заведённом порядке могли знать и другие лица, они же могли завладеть «трубой» в намерениях действовать именно так, со знанием восприятия других и с целью ввести в заблуждение.

Предположения всегда содержат неустойчивую информацию, они не категоричны по существу и на их основе невозможно делать утверждения о чём-либо. Предположительные сведения оставляют открытой возможность их опровержения и напрямую запрещены к использованию в доказывании. О них уже говорено в пункте 2. 8. «Презумпция Невиновности». Побей там.

Направление 6: Определение достоверности источника информации. В таком векторе необходимо решить, насколько засуживает доверия сам источник (носитель) информации, можно ли вообще ему доверять. Такое отношение – доверие или сомнительность – должно иметь основание и мотивы. Предубеждения в этой части не уместны и даже вредны, хотя они и могут быть осознанными. Так, ты, будучи уголовно преследуем, волен изначально не доверять не только всем мусорам без исключения (и это правильно), но и всем вокруг (тоже не плохо). Такое состояние тотальной подозрительности и неверия в чистоплотность, несмотря на очевидную асоциальность такой позиции, максимально повышает осторожность и критичность к любым сведениям и источникам и осложняет проникновение грязной информации.

(Но одновременно возникают сложности и вовлечению доброкачественных сведений – это издержки). Эта позиция может именоваться Презумпцией неправды – враньё всё, пока не будет установлено обратное. Тактически такое презюмирование вполне применимо, но ущербно станет в крайних формах нигилизма – отрицание правды во всём и вся, когда такое отношение превышает любые разумные масштабы, а с тем приобретает болезненные и маниакальные формы. Шизы должно быть в меру, кретинизмом не злоупотребляй.

Аналогично и любой сторонник обвинения может изначально не доверять тебе – обвиняемому. С чего вдруг тот же следак или потерпевший, на которого ты напал и пришиб, должны тебе верить или доверять словам твоих родственников – свидетелям защиты, когда по их мнению ситуация требует от тебя изворотливости во избежание ответственности, а у твоей родни кровный интерес оградить тебя от напастей любых. Но не выяснение признаков предубеждения, с чьей бы стороны предубеждение не исходило бы, неминуемо повлечёт необъективность разбирательства.

Достоверность источников напрямую зависит от персональных качеств этого источника, условий его существования под бременем доказательственных сведений. Таковых качеств множество. Если речь идёт об источнике – участнике судоскотства, включая суд, то на их достоверность влияют:

а) Личные качества человека, включая должностное лицо, как представителя предприятия или органа – воспитанные честность, совестливость, нравственность, психическое здоровье, личная заинтересованность, сложившиеся отношения, физическое состояние;

б) профессиональные качества – образование, квалификация, опыт, долг, (не)зависимость, воля, сознательность.

Негативные аспекты или низость этих качественных параметров в любых их сочетаниях в той или иной степени могут проявляться у любого участника. Что даёт повод сомневаться в его способности и возможностях быть и оставаться объективным, то есть участвовать праведно, добросовестно пользоваться своими правами, честно исполнять обязанности. Единожды солгавший, даже в «незначительном» обстоятельстве свидетель возбуждает недоверие по любой другой информации и действиям. Единожды ошибающийся потребует большей осторожности и внимания ко всей его иной продуктивности. Сомнительна способность потерпевшего давать объективную информацию, если он пронизан ненавистью и жестокосердием к тебе. Не оправдано ожидать правильных разъяснений от эксперта, когда он проявил некомпетентность в отраслевом исследовании.

Касательно источников – письменных и иного рода документов, то к лично-профессиональным качествам участников, приложивших руку к формированию такого источника, домешиваются условия соблюдения процессуальных принципов и правил. Затруднительно верить в правильность протоколов следователя, когда он оказывает незаконное давление на других участников следственных действий, искажает или замалчивает сведения. Нелепо ожидать от судьи точной редакции ПСЗ, когда этот судья (зараза такая) в обвинительном русле ведёт весь процесс. Вряд ли будут объективны результаты оперативных действий, когда менты целенаправленно «копают под тебя», вышибая с экономического рынка под заказ. Объяснимо станет недоверие и к представляемым тобой материалам, когда ты замечен в лжесвидетельстве или попытках уничтожения улик.

Если источником выступает вещественное доказательство, так и оно может подозреваться в недостоверности из-за персональных качеств тех лиц, кто доступ к ним имел, из-за «странных» манипуляций с вещдоками, вследствие фактов несоблюдения порядка обращения с этими вещами и предметами, например, если пломбы или упаковки вещдоков имеют признаки несанкционированного вскрытия их. Так, не убедит меня доказательственная чистота «ствола», который обнаружен ментами «случайно» на открытом, общедоступном и посещаемом месте много позднее преступных событий при повторном осмотре того же места происшествия, когда первый осмотр не дал того же результата.

Сами законодательные установления о необходимости проверки всякого доказательства на предмет его достоверности требую от мусоров критического отношения к доказательствам. Этим предопределено, что исходить при оценке любого, вновь добытого дока необходимо с позиции предположительной, изначальной недостоверности этих доказательств до получения убедительных данных о достоверности. Тем самым и деятельности ментов привита презумпция недостоверности. И такая позиция является вообще-то нормой, полностью совпадает с тем отношением к доказательствам, что я предложил и тебе в самом начале этого повествования: не верь улике, пока не убедишься в её чистоте. Но на практике оценка достоверности осуществляется «на изнанку». Стороны и их участники, влекомые собственными и противостоящими интересами в процессе, не равно относятся и к доказательствам: свои доказательства считаются заведомо достоверными, а доказательства оппонентов – порочными. Соответственно, только в отношении доказательств «вражин» выражается недоверие, инициируется критическая травля. То есть, тот же следак самым тщательным образом будет травить твои доказательства, но не удостоит равной критики, например, материалы ОРД, материалы, полученным по его запросам от других мусорских структур, тем более, лично им собранные сведения. Самое дерьмовое в том, что и суд, оставаясь обвинительным органом, отступает от принципов судопроизводства и априори доверяет всему, что представлено от обвинения. Проверка им мусорских доказательств начнётся только когда защита выразит свои сомнения и потребует внимания. Проверка будет тем глубже, чем скандальнее инициатор.

5.3.2. Относимость

По уголовному делу в отношении Р. и Л. одним из доказательств был заявлен вещдок – сейф с баблом и документами. Обвиняемые ссылались на неотносимость этого доказательства на том основании, что с места преступления отнести куда-либо сейф не представилось возможным.

Относимость – это наличие отношения (соотношения) одного объекта с другим, их взаимосвязь и взаимообусловленность существования с обоюдным влиянием в рамках конкретных ситуаций и условий. Страница имеет отношение к книге, поскольку частью её является по целевому, конструктивному назначению и содержанием текста. Указанные Р. и Л. имеют отношение друг к другу на почве личного знакомства и соучастия в краже. А уголовное дело отношение имеет к ним обоим, так как касается их причастности к содеянному. Соответственно, относимость доказательств определяет наличие отношения конкретных доказательственных сведений к обстоятельствам конкретного уголовного дела (обвинения). Доказательство должно иметь отношение к предмету доказывания, то есть способствовать выяснению любого из обстоятельств. Выясняя относимость мы должны ответить: имеет или нет данное доказательство отношении к делу (к обстоятельствам дела).

Через выявление и вычленение неотносимых доказательств, во-первых, зону обсуждения освобождают от информационного мусора, поле исследований очищают от чуждых и вредных элементов и, во-вторых, препятствуют тому, чтобы посторонние сведения могли повлиять на выводы и решение по существу дела.

В контексте того, что доказательство – это не монолитная среда, а совокупность сведений, и внутри этой совокупности каждое частное сведение по сути обладает признаком самостоятельной значимости, нам важно при оценке на относимость уметь прорабатывать всякое сведение автономно, выделяя эти автономии. Вот, допустим, те же показания – это свод многих сведений, этаких мини-доказательств внутри одного, зримо единого повествования допрашиваемого участника. Тогда каждое законченное предложение, каждую фразу, смысловые их союзы следует считать показаниями и оценивать каждое из них через призму «относимости». И всякое неотносимое сведение из них беспощадно пускать под нож. Иначе, будучи исследованной в общей массе, такая информационная единичка может оказать своё, порой негативное влияние, навредить, то есть.

Мусора с любовью применяют такой приём (и ты, кстати, им можешь воспользоваться): допрашивая, к примеру, свидетеля по делу о наркосбыте, выясняют у него некий давнишний эпизод употребления обвиняемым зелья, и включат показания об этом в общую канву. Эти сведения по употреблению к собственно обвинению в сбыте прямого отношения не имеют, фактически являются неотносимыми, но будучи вплетены в текст, намеренно станут оглашены перед судом, окажут впечатление в том смысле, что обвиняемому обращение с наркотиками не чуждо. Поэтому от таких сведений нужно вовремя избавиться.

Кропотливый анализ сведений всегда позволит выявить множество «затерянных» сведений, неотносимых по характеры. Удачный опыт сброса всякий «левых» высказываний в корзину позволяет серьёзно обезжиривать изначальный массив. Ты как бы по кусочку выдираешь текстовые сообщения, а в итоге остаются убогие фрагменты скелета, по которому уже и не составить целостной картины. Бывает и так, что одно предложение в одном разделе доказательства по смыслу связано с другим предложением, но расположенным в стороне, как бы дополняющим или разъясняющим первое. Вычленив как неотносимое последнее, ты можешь лишить смысла первое, и наоборот. Таким образом, цельный кувшин разбивается на черепки, собирать и копаться в которых непродуктивно. А по таким деструктивным действиям нужны, конечно, навык и сноровка. Которые необходимо натренировать. Это тебе не детские куличики на пляже пинать.

Небольшой практикум. В качестве разминочного материала возьми любые протокольные показания обвинительного толка. Взял? Разгруппируй текстовые предложения на высказывания по отдельным мини-темам, смыслом общим увязанным (здесь говорится о сговоре, а тут речь идёт о прибытии к месту преступления…). Эти группы, которые могут состоять из нескольких или одного единственного предложения или даже в одном предложении через «,» задевать пару тем, – эти группы обводи карандашиком, с присвоением каждой группёшке тематического наименования. Обвёл? Умничка!

Получились визуально обособленные блоки, которые, впрочем и удобства ради можешь выписать на бумажку. Тепереча каждую группку проверяй на смысловую её увязанность с обвинением. Не с обстоятельствами дела – фактической стороной обвинения, потому как описание этих обстоятельств само по себе может не совпадать (противоречить) с обвинением, а с формулировкой обвинения по соответствующей статье УК РФ. В пылу своей критичности не стесняйся придираться к словам, и таким ходом выясняй, а действительно ли данное, отдельно избранное высказывание напрямую связано с обвинением, как-либо подкрепляет его(?). Напрямую – значит, ты не принимаешь во внимание косвенности и околотолки. Если есть сомнения: есть связанность или нет, когда высказанное можно понять и так и этак, тогда оценка даётся в пользу «неотносимости». Все, по твоему мнению, неотносимые фразы и высказывания дополнительно обведи красным (губным) карандашом. Обвёл? А с особо значимыми – рядом поставь «галочку», «галочку» очерти квадратиком и жирный «восклицательный знак» поверх квадрата водрузи. Водрузил? Хороший мой. По каждому такому фрагменту обязательно сформулируй объяснение, мотивируй: скуяли данное высказывание имеет отношения к делу (обвинению). Теперь сделай общий обзор: что в показаниях вышло голым остатком. А остаток может чудесным образом оказаться полной бестолковщиной. Но может показаться и так, что, вычленив сор, основные обвинительные сведения ясной речью сохранились в опасной массе. Безрезультатно? Ещё раз прогони эту массу через массорубку. Не отчаивайся, показаний всяких в деле замысленных против тебя много, и если хотя бы пару-тройку из этой совокупности удастся тебе заклеймить «неотносимостью» – это уже неплохой результат. Прежде чем скисать от прежних неудач, взгляни: в тех показаниях неотносимые и относимые предложения между собой по тексту могут быть срощены фразами, типа «потом, значит, поэтому…», образующих логические цепи. Выемка неотносимого выражения с такой фразкой может существенно покалечить и смысл относимого. Действуй.

На самом деле большая проблема – вовремя разоблачить и отвести неотносимую информацию. Особенно, когда таковая имеет косвенный характер или крепко ввязана, находится внутри в общем-то относимых к делу сведений. Вот, по делу об изнасиловании предъявлено Заключение по оценке квартиры потерпевшей. Козлу понятно, что сведения о стоимости жилья не относятся к такого рода преступлению, так как с их помощь ни одно из обстоятельств ни доказывается, ни опровергается, и эти данные не могут повлиять на решение. В другом случае при обвинении в убийстве свидетель дал показания и, кроме прочего упомянул, что подсудимый в юном возрасте был замечен в жестоком обращении с кошками и частенько дрался со сверстниками. Защита здесь вправе отводить такие показания, так как они не имеют никакого отношения к обсуждаемому ныне, спустя 20 лет преступлению. Такими показаниями пытаются оказать влияние на судью, обозначая их косвенной уликой: вот, мол, характеризующие личность данные о склонности к жестокости и насилию.

Всякое представленное стороной доказательство должно сопровождаться пояснением: наличие или отсутствие какого именно обстоятельства данное доказательство подтверждает или опровергает. В виде обязательности такая функция Законом не закреплена, таких разъяснений в процессе доказывания потому и избегают. Во всяком случае, когда обвинитель суду будет представлять свои доказательства, суд не станет выяснять их относимость. Но вдруг сторона защиты заявит в суде о новых доказательствах – это другое дело, судья задолбает вопросами ещё до непосредственного их исследования: о чём эти доказательства по существу, что вы ими хотели показать. Однако, несмотря на глухомарь в позиции обвинения, требовать комментариев следует непременно, например, через мотивацию «обвинение мне не понятно» по фактической стороне. И если представляющий доказательство оппонент окажется не в состоянии увязать представляемые сведения с обвинением (или защитой от обвинения), впору ставить вопрос об их относимости. Та же фигня при варианте установленной никчёмности, нейтральности сведений в свете доказательственного значения: порожняк информации – повод оставить её без внимания.

Фактическое удаление неотносимых сведений из доказательственных баз сторон реально может быть осуществлено только, когда каждое такое доказательство пройдёт этап двустороннего обсуждения, в том числе по вопросу его относимости, – то есть, когда доказательство будет исследовано предметно участниками. Это может произойти на предварительном следствии, когда одна сторона удовлетворит требования другой или в ходе судебного следствия, также по инициативе сторон или самого суда. В предварительных слушаниях такой вопрос не примут к рассмотрению. Большая редкость, чтобы сам владелец доказательства отказался от него, но он вправе снять доказательства с обсуждения, заявив об его неотносимости. Почему нет? Только после таких инициатив и решается судьба сведений. Но, повторюсь, как правило таких целевых исследований не возбуждается и, соответственно, не осуществляется. Вплоть до того, что об отказе от одних из доказательств ввиду их неотносимости суд решит втихую и ты об этом узнаешь только из, например, приговора. С другой стороны, обвинительные акты мусорами нашпиговываются мутной массой неотносимых сведений, и порой именно такой массивностью создаётся видимость и весомость объёма доказательств, мнимая обоснованность мусорских претензий и иллюзорная крепость позиции обвинения в целом.

Дерьмо полезно в качестве удобрения, спору нет. Но на нём одном ландыш цветения не даст; нужны бы ещё пот и слёзы. Так и здесь… И без того произвольные совокупности доказательств обвинения щедро сдабриваются безотносительной информацией, и тем прикрывают скудность относимых доказательств. Их в действительности – горсть пыли, чтобы пустить в глаза. При скрупулёзном просеивании такая, что-либо значащая горстка сведений и останется глубоко за диваном. Однако при таким резерве окажется невозможным делать выводы и постановлять решения. Потому, как не выдерживается и другой критерий – Достаточность (см. п. 5.3.4).

5.3.3. Допустимость

Один мой знакомец (кажись, это был я сам) подал порядка 35 ходатайств об исключении недопустимых доказательств. Такими доказательствами по его разумению являлись практически все доказательства обвинения. Шутка ли, оснований для исключения обнаружилось прорва, порой по нескольку на одно доказательство. В иных случаях единым основанием охватывалась совокупность сведений и источников. Два дня заседаний суд угробил только на рассмотрение этого вопроса. Со скрипом и ворчанием, но суд удовлетворил требования защиты лишь по шести докам. То были значимые улики, без которых доказывание существенно осложнялось. И в этом было инициатива лишь самого подсудимого, без предупреждения и согласовки даже с защитником. Сюрпри-из. Защитник был удивлён таким процедурным успехом и высказался в духе: прикольно, я теперь тоже всегда буду такие ходатайства заявлять. Вот ведь, адвокат даже не предполагал об эффективности такого средства защиты, явно не верил в такое, и, как оказалось, никогда до этого дня не использовал в своей практике данные возможности.

Другой мой знакомый (уверен – это был не я, но с моей подачи) измудрился исключить ВСЕ свидетельские показания – единственные весомые доказательства против него. Он не оставил суду шанс приговорить его обвинением в тяжком «за недоказанностью».

Прямого определения понятию «допустимость» в УПК нет. Исходя из положений статей 7.3 и 75 УПК, недопустимыми доказательствами являются те из них, которые получены с нарушением требований (норм) УПК. Тогда от обратного, хотя это и не вполне корректно, допустимые – доказательства, полученные с соблюдением требований (норм) УПК.

И вновь мы сталкиваемся с тусклой терминологией. Что значит «полученные», когда в УПК такое действие, как «получение доказательств» по содержанию и порядку его осуществления не прописано? Равнозначно ли оно «собиранию»?

Собирание – собственное действие человека. Получение же более широким смыслом загружено. Ведь некоторые вещи и предметы могут быть «получены» как бы сами по себе, без волевой активности самого получателя, вне зависимости от его желаний, вот как котятки на свет божий. Камень в чистом поле получается участием природы. Тот камень может стать вещдоком, но природное его получение не регулируется и не может регулироваться какими-то там требованиями (нормами) УПК. Когда следователь изъял и приобщил к делу молоток, неверно считать, что он его получил, так как следак никоим образом не участвовал в производстве инструмента. Скажешь, занимаюсь словоблудием? Отнюдь. Через такие неоднозначности как раз и творят произвол. Например, когда ты заявишь ходатайство о недопустимости доказательства, твоим мнением «полученного с нарушением УПК», встречный вопрос обвинителя: «что значит получено?», в рамках вышеуказанных рассуждений, может в ступор тебя вогнать. Если ты не сможешь сформулировать получение, у мусоров появиться возможность отвергнуть твоё ходатайство по формальной причине его необоснованности – ты не смог полных обоснований предъявить. Ты тоже вправе такими приёмчиками пользоваться для облома обвинителей и суда. Полагаю.

Правильно, конечно, отождествлять «получение» с «собиранием» в смысле приобретения.

«Соблюдение требований УПК» означает выполнение всех существующих нормативных правил, процессуального порядка, установленного для получения (приобретения) доказательств. Значит, для установления допустимости мы должны проверить: все ли и в полном ли объёме правила выполнены в ходе получения конкретного доказательства. Несколько занудная процедура. Не требуется вникать в суть сведений, а ограничиваемся анализом всех формальностей, связанных только с получением. По результату и выясняется, может ли быть допущено доказательство в процесс доказывания.

В УПК, как тебе уже известно, прописались, как клопы в коммуналке, общие и специальные правила получения (собирания) доказательств. Общие распространяются на все без исключения виды доказательств, они так или иначе зафиксированы во множестве положений трёх первых разделов Кодекса (Общие положения, Участники, Доказательства и Доказывание). Специальные правила оговаривают порядок получения конкретного вида доказательства, частные случаи и условия, учитывая специфику получения некоторых сведений. Например, для показаний свидетеля такой порядок совокупно установлен в статьях 164, 166, 167, 179, 180, 187–194, 240, 259, 260, 274, 278–281, 287–290 УПК. Не хило, да? Кукундер может сорвать от держания столькой информации в оперативной памяти. Так и есть, удерживать все эти нюансы во внимании мусорам не так то и просто.

Поэтому, самые настоящие профи, хоть трижды уверены будут в прочности своих знаний, а всякий раз сверяются с теми нормативами, освежают память, самопроверяются. В этих же целях они используют специальные бланки протоколов, где уже текстом отображены многие процедурные последовательности – подсказки. Нам на счастье таких профи мало. Самоуверенные балбесы в кителях упускают важные детали, как и те из них, что намеренно пытаются мухлевать. А мухлёж всегда связан с неестественностью процедур, попыткой ухода от правила, что всегда выливается в нарушение порядка производства следственного действия или осуществления сопутствующих процедур. Признаки невыполнения требований УПК выясняются порой в самых неожиданных моментах производства. Хвост даю на отсечение, я не встречал до сей поры НИ ОДНОГО кристально чистого доказательства. В каждом блох вылавливал. Сезон охоты на них бессрочен. И по своим доказательствам ты вскроешь их россыпями, коли азартен будешь. От тебя требуется трепетная страсть, та самая «блошиная лихорадка» в поиске. Ату их!

Все варианты нарушений порядка сложно, вернее громоздко перечислять, и список этот никогда окончательным не будет. Вот сколько существует всяких правил, столькие и могут быть нарушены. Нарушение одного даже правила приобретает различные оттенки из-за неповторимости условий получения доказательств в границах действия этого правила, из-за его широкой сочетаемости на деле с другими правилами, чем само нарушение отягощается, а вместе с этим самобытность, особенность проявит. Скорым оком зыркнешь на такие нарушения – они одного разлива ряженка, а станешь кирять – в одной волос седой, а от другой пучит.

Итак, ситуация: получение всякого доказательства крепко связано с выполнением определённого порядка; порядок этот для получения каждого вида доказательств представляет из себя совокупность правил проведения следственного действия.

В последующих разделах мы серпом пройдёмся по яйцам всех следственных (следственно-судебных) действий, в том числе по порядку получения показаний свидетеля (вызов, допрос, оглашение, очная ставка и другие проверочные участия, протоколирование, мероприятия-попутки). А сейчас ради примера этот порядок отожмём слегонца. Ты берёшь за шкварни уже имеющиеся показания любого свидетеля в протокольной их форме и проводишь сверку всей документальной информации о процедурах, связанных с получением показаний, с процессуальными правилами, то есть с нормативными установками о правильном порядке. Не забывай об Общих правилах, потому как на невнимании к ним мусора также лажают. Вот, копаешь по протоколу, и подкопаться вроде не к чему, всё внешне пристойно исполнено. Но вдруг обнаруживаешь по другим документам, что на время допроса производство по делу было приостановлено. Значит, на такой стадии не могли производиться никакие сл. действия, в том числе и допрос. Это стало бы возможным только после возобновления производства. Делаешь вывод: получение показаний в период приостановки производства является нарушением порядка, показания являются недопустимыми. Ну а кроме проверки формальностей, дополнительно обращаешь внимание и на содержание сведений. Вдруг там всплывут наводящие вопросы или слухи-догадки, которыми также определяется недопустимость показаний, но лишь в этой части показаний.

Серьёзную проблему в борьбе с недопустимыми доказательствами создаёт неоднозначность формулировки «полученные с нарушением требований настоящего Кодекса», где понятие «настоящий Кодекс» означает «УПК РФ». Мы знаем, что в ходе получения отдельных видов доказательств напрямую применяются незаменимые, обязательные и необходимые в своей процессуальной значимости положения и других нормативов (законов). Так, заключения экспертов не могут быть получены без применения Закона об экспертной деятельности, Положений и Методик о проведении конкретных видов экспертиз. Нарушение экспертом правил по таким нормативам объективно ставит под сомнение законность порядка получения его заключения. Но, когда сторона защиты ссылается на нарушения таких положений, как на признак недопустимости Заключений, то напарывается на возражения мусоров, типа: Закон об экспертизе и связанные с ним иные нормативы не являются УПК РФ, нарушение норм экспертного Закона не является нарушением УПК, следовательно отсутствуют основания считать в данном случае нарушенными требования самого УПК РФ, как это установлено критерием в самом УПК. И у мусоров этот фокус проходит, как минимум, принуждением защиты к снятию ходатайства с рассмотрения. Конфуз от таких трактовки и доводов преодолевают только опытные лоцманы.

Дело в том, что положение ст. 75 УПК является исковерканной подстилкой под гарантию статьи 50 Конституции РФ. Последняя устанавливает, что «при осуществлении правосудия не допускается использование доказательств, полученных с нарушением федерального закона». Конституция РФ имеет верховенство над УПК, а Кодекс не может противоречить Конституции. В случае таких противоречий или противоречивых толкований в ходе правоприменения, как это имело место в приведённом выше случае, подлежит применению ст. 50 Конституции – норма прямого действия. А по ней федеральный закон – это не только злосчастный УПК. И Закон об экспертной деятельности также является федеральным законом, он применяем в уголовном процессе для получения доказательств, и его нарушение влияет на законность получения экспертного заключения, а значит – на допустимость самих сведений по Заключению. Этим выводам корреспондирует и принцип по статье 7 того же УПК: «…не вправе применять федеральный закон, противоречащий настоящему Кодексу». Из чего вытекает право на применение только такого федерального закона, который не противоречит УПК. Таким образом любые другие фед. законы (а также основанные на них подзаконные нормативы) применимы в целях получения доказательств, и если такие Законы применяются, то по ним определяется и вопрос законности (законного порядка) в тех же рамках конституционных гарантий о недопустимости или допустимости. Уф…, то есть Фу.

Да не будь они мусорами, если не испоганят Закон своими толкованиями и практикой. Слушать их, так, якобы, чётких критериев оценки в нормах не прописано. Решили сами прописать. Органы расследования и суд внедрили признаки разграничения нарушений, принимая во внимание при решении вопросов допустимости только существенные нарушения. А признак существенности мусора определяют лишь своим усмотрением, и исходя из условий: могло или нет повлечь данное нарушение искажение доказательства по существу сведений, в нём содержащихся. Красота! Ай да мусора, ай да сукины дети! То есть они пытаются перевести всё к проверке достоверности доказательств, к обработке «сомнений». А это, пардон, наглый произвол, произвольное переосмысливание Закона, так как норма ст. 75 УПК, подстать гарантиям ст. 50 любимой Конституции вообще-то не содержит оговорок подобных, на такие умозаключения не настраивает – не ставит условий существенности.

Само понятие «существенность» в Закон не включено, соответственно, не раскрывается по содержанию и вольготно в понимании. Его мусора слизали из своего же толкования положений статьи 381 УПК, когда рассуждают о критериях нарушений, которые могут повлечь пересмотр судебных решений. (Этого мы ещё коснёмся. В том случае «существенность» отождествляют с фундаментальностью – конституционными основоположениями). Естественно такой расклад развязывает бархатные ручонки правоохранителей – они теперь полномочны придерживаться своего мнения по любому, тобой заявленному нарушению. Тогда, если может пострадать позиция обвинения, могут несущественным признавать практически всякое нарушение, будь оно хоть трижды растленным. Тем самым любое нарушение может быть отбелено, порочные доказательства могут быть оставлены в деле, и наоборот, всякий пустяк раздут до тучи грозовой. Параллельно этому практикуется псевдоустранение, восполнение самих нарушений, когда доказательству искусственно подвешивают атрибуты законности.

Вот живой пример. Обвинение представило суду Протокол осмотра. Защита заявила о недопустимости этого доказательства в связи с тем, что Протокол не удостоверен подписью следователя (нарушена ст. 166.7 УПК). Вызывают в суд следака: «В чём дело чувак?». Следак суду: «Протокол составлял я лично, в нём всё верно указано. Вот даже подписи понятых есть. Вы знаете, Ваша Честь, ну закрутился-завертелся, столько дел, с тестем поругался, голова кругом, забыл, блин, вот ведь – забыл по запарке подпись воткнуть». Судья: «Ну, с кем не бывает, я тоже бывает всякое забываю… хм…. ладушки, зятёк», и признаёт нарушение не значимым, а Протокол оставляет допустимым.

Нет, дорогие мои мусора – это голимое скотство и беспредел. Таким макаром можно и в отсутствие Протокола наяву признавать его существование и допустимыми сведения по нему, воспроизводя всё это по памяти. Любое нарушение – это нарушение, чёрт подери! Предугадать последствия от него невозможно, в том числе и судейским усмотрением. Факт нарушения безусловно влечёт выводы и признание о недопустимости. Железно. Перед Законом все равны, и не позволено даже этим ряженным в мантии «Честям» толковать Закон своевольно. Хотя они не отказываются при удобном случае забраться с ногами поверх Закона. И что нас с тобой «радует» в указанном «порядке» мусора способны любое доказательство защиты очернить по любому пустяшному упущению, при незначительном огрехе в получении доказательства в этом усмотрят «вопиющее» нарушение, непременно обнаружат крайние последствия и мигом исключат. Более того, зная обвинительную политику суда, органы расследования уже на стадии приёмки доказательств от защиты заражают их всяческими нарушениями именно с целью дальнейшей их нейтрализации при необходимости применения таких мер нейтрализации.

Безусловно, признание доказательства недопустимым наносит урон, порой невосполнимый урон интересам стороны в процессе. Факт недопустимости доказательства, конечно, сам по себе не означает как таковое отсутствие тех фактов, что отражены доказательственными сведениями. Нарушения не обязательно, что всегда намеренные. Естественно обиженка накатит, завеет несправедливостью, если из-за какого-то дурацкого нарушения исключат единственные в своём роде, прямые показания по факту убийства, отражённые в протоколе, когда их оглашение окажется недозволительным, и станет не возможным вновь допросить свидетеля-очевидца (допустим, он умер до суда). Исключаемые показания, по сути-то, были правдой, отражали действительную картину событий. А без них, что ж, подсудимого (реально виновного) придётся отпустить, оправдать, реабилитировать? Да, плять, придётся. Ройте дальше, легавые. Закон непреклонен и непреодолим. Выполняй всяк его букву, и впредь вам будет неповадно: быть безграмотными, близорукими, распистяями, безответственными, зажратыми и кичливыми скотами. Всё просто: не будет расслабухи, взаимокрышевания и блатняка – не будет и нарушений. В стол ещё и воспитательный аспект. А чтобы не случалось вышеуказанных доказательственных обломов, существуют ещё и условия достаточности. О чём поболтаем следом.

5.3.4. Достаточность

Достаток определяется таким запасом продукта, когда приходит ощущение сытого счастья, прочности и надёжности состояния сейчас и на будущее. Ареал оптимиста. В то время, когда имеются перспективы новых или дополнительных приобретений, а жадность – не порок, определённый уровень жира позволяет удовлетвориться уже его наличием и массой. Даже с прогнозом некоторых потерь и расходов. Тот жирок обозначает совокупность доказательств, а удовлетворённость от его наличия и качества – достаточность.

В силу Презумпции невиновности, когда сама невиновность не обязательна к доказыванию стороной защиты, требование достаточности обращено только к доказательствам обвинения. То есть, доказательства защиты не подлежат оценке по критериям достаточности, претензии о недостаточности доказательств защиты в пользу невиновности (непричастности, отсутствию события преступления) всегда ничтожны и не должны приниматься во внимание.

Достаточность полагается вовсе не совокупностью доказательств общей грудой. В этой совокупности должны иметься доказательства по каждому обстоятельству уг. дела, по каждому пункту обвинения. Каждое из обстоятельств должно быть обеспечено своей совокупностью, как для убедительности позиции, обоснованности, так и на случай, если одно из доказательств окажется на поверку недостоверным или недопустимым.

Патриарх Ной призвал парных тварей на последнюю попойку. Старик точно знает только то, что последним бухлом для всех станет морская водь. Ной – не ной, а накроет водой… Питейные же предпочтения всякого пришлого не известны. Поэтому Кормчий затарил всё мыслимое и доступное бухло. В этом случае наличие пойла всех видов и сортов, хотя бы по два пузыря на рыло можно считать достаточным объёмом. Пара – это больше одного, это уже совокупность. Опытный бармен – Нойка в курсе, что после первого стакана' клиенты менее капризны и разборчивы. Понты отстреливаются прочь, как пустая тара, а потреба удовлетворяется доступным, вплоть до «всё едино, что в себя вливать».

Так и в твоём случае. Тебя обвинили в совершении террористического акта (ст. 205 УК РФ) – совершении взрыва, устрашающего население и создавшего опасность гибели человека. С кем не бывает. Тогда условием достатка доказательств будет наличие как минимум двух разноисточных доказательств о факте взрыва; как минимум двух – о том, что население (несколько местных жителей!) устрашилось; как минимум двух – о признаках смертельной опасности; и далее по два и более доказательства по всем остальным обстоятельствам. В ином случае, если хотя бы один признак или обстоятельство греет лишь одно доказательство, тем более в отсутствие такового вообще – имеем недостаточность.

В любом случае, достаточность – величина абстрактная, индивидуальна она окаянная для каждого дела по причине зависимости от сложности доказывания. Пусть считается, что простых дел не бывает. Нифига подобного! Всегда сложнее в доказывании особо тяжкие составы, где больший ресурс прикладывается, где много экспертных изысканий, где не добыто прямых улик, где более крупны обстоятельства и признаки. Другая зависимость существует от доступности сведений к обсуждению, а ещё от усмотрения тех, кто и будет ту достаточность признавать или делать выводы о недостатке окончательным вердиктом. Когда следственные люди и суд мастырят обвинение, они это обвинение, в целом и по частям, соизмеряют с имеющимися доказательствами. И если по их мнению обвинительные выводы в достаточной степени подтверждаются доказательствами, то имеющийся сейчас объём доказательств (фактических данных) считают достаточным. Так должно быть в идеале.

Но УПК и по такому оценочному явлению сюрпризничает. Буквальное содержание правила о достаточности (ст. 88.1 УПК) лукаво: подлежат, видите ли, оценке с точки зрения достаточности для разрешения уголовного дела все собранные доказательства в совокупности. Во как!

С миру по нитке – мёртвому припарка.

То есть, необходимо оценивать достаточностью всю совокупность доказательств в целом, общей кучей. Никакие части (блоки), например, в отношении отдельных обстоятельств, никакие отдельные доказательства не могут оцениваться достаточными. Опираясь на прямое понимание этой нормы органы расследования и суд оказались вне обязанности каждое обстоятельство подтверждать доказательством, тем более совокупностью доказательств. Они вправе ограничиться сбором сведений в той мере, чтобы на их фоне вырисовывалась общая картинка преступления, а обстоятельства выглядели правдоподобно. Не правдиво, а правде подобно. Такая положуха расслабляет доказательственную деятельность мусоров, вплоть до того, что они позволяют себе ограничиться и произвольной совокупностью, обозначающей лишь общие черты и фоновый ракурс обстоятельств без многих, порой самых важных частей.

Суть такого подхода в понимании правоприменителей мусорского типа выясняется, если ознакомиться с разъяснениями «достаточности», как это сладко льётся из уст судей, например, в адрес присяжных. «Совокупность доказательств, – ссал в уши присяжным судья Андреев, – можно сравнить с фрагментами разбитого кувшина или мозаики. Вы складываете эти фрагменты между собой для воссоздания первоначальной формы. Какие-то из фрагментов могут отсутствовать. Но и без них по имеющейся совокупности Вы вполне способны определить первоначальный облик кувшина или сюжет мозаики. И в таком случае имеющаяся совокупность доказательств будет достаточной». Вот тебе и значение нормы о совокупочной оценке достаточности. И это – не личное мнение отдельного судьи. Образчики таких формул судьям рекомендательно спускают церкулярами «сверху». Сам понимаешь, подобные «рекомендации» от верховной курии носят ультимативный характер. Поэтому и Напутствия присяжным с разъяснениями по этому же поводу от других судей и по иным процессам копируют друг друга. То не просто навязанные директивы. Судьи сами такое значение воспринимают искренне и как должное.

Прикинь X к носу. В числе отсутствующих фрагментов могут быть главные, структурно (сюжето) образующие детали, например, дно у кувшина или голова у крылатого создания в мозаике. Или не доставать может подавляющая часть желанной совокупности. Без них и кувшин – не кувшин, и невесть кто крылатым существом изображён: демон или ангелочек. Как и в случае отсутствия любых других фрагментов, такое положение приводит лишь к возможности с определённой долей вероятности восполнять картинку и форму через собственное воображение. Хотя таковые могут и не соответствовать действительному, автором замысленному и воплощённому изначально содержанию и облику. Иными словами через указанные разъяснения судья позволил домысливать и сами недостающие доказательства – фрагменты мозаики, и общую сюжетную линию. Но любые домыслы равнозначны предположениям. А такой способ доказывания, как тебе известно, запрещён УПК. К такому разврату приводят на деле нормы Закона, подбадривая невежество властей.

Заявленная Свобода оценки доказательств, в приближенном её рассмотрении, свободой не оказалась. Кроме ограничений собственно нормативных, мусора к критериям оценки своим произволом воткнули дополнительные буксы. Следуя их трактовке, отсутствие доказательств даже по таким важнейшим обстоятельствам, как например, причина смерти, время и место деяния или мотивы, не само по себе является препятствием для постановки выводов о достаточности. Коммуняки мечтали всех уровнять до уровня трудовых рабов. Обломались. Клерикалы мечтают охомутать через «раб божий». Обломаются. А Эдем в мечтах мусоров – резервации, где доказывание без доказательств допустимо. Но где Им рай – тебе загон бесправия, правовое порабощение. Обломай их.

5.4. Правила оценки доказательств

Оценка доказательств – это действие процессуальное, предусмотренное УПК. В силу этого, сам процесс оценки доказательств подпадает под действие пункта 32 статьи 5 УПК, то есть является процессуальным действием: следственным, судебным или «иным». Согласно же общих правил, в ходе следственных или судебных действий должен вестись протокол (статьи 164.8, 259.1. УПК). Значит оценка доказательств, как и любое иное процессуальное действие должна фиксироваться в протокольной форме, а результаты оценки должны быть отражены в соответствующем решении.

Что на деле? Органы расследования оценочную деятельность свою не протоколируют и решений по этим вопросам не принимают. Лишь изредка, по ходатайствам или в ответ на жалобы защиты, когда в поле обсуждения попадает оценочное звено, следаки могут в решениях, этак вскользь и формально, указать некоторые ценники. Их же краткие резюме по Обвинительным Заключениям не в теме, так как этот акт не является ни протоколом, ни решением. Суды первой инстанции закрепят протокольно оценочные действия в виде доводов сторон, но, опять же, если стороны дебаты затеют по этому поводу. В Приговорах – да, кратенько укажут выводы суда по оценке, но в формате окончательных выводов «суд считает доказательства допустимыми, достоверными…». (Только считает!). Мотивов и оснований не приведут. Также и в процессуальной деятельности вышестоящих инстанций мы не найдём протокольных оценок. Вывод: мусора всех ветвей и уровней тупо не воспринимают требований Закона. Практикуется это издревле и никто не растормошил до сих пор этот улей. Поэтому сама процедура оценки остаётся скрытой от нас. Довольствуемся только своими догадками об умозаключениях властей по результатам разбирательств. Такие результаты в виде признаний доказательств достоверными, допустимыми, относимыми и достаточными штампуются в резолютивных судебных решениях (Приговор, решения по Аппеляйкам, Касаткам, Надзоркам), в иных случаях – в специальных решениях по рассмотрению ходатайств о недопустимости, ещё реже – в обвинительных актах стадии расследования. И не по каждому оценочному параметру, а по отдельным из них. В остальных случаях следствие и суды не считают необходимым объясняться в своём аудите. А без этого невозможно уразуметь: каким образом оценка производилась и почему мусора пришли к определённым выводам. Но повторяю, нормативное требование «подлежит оценке» не оставляет законникам всех мастей права выбора, как эти действия осуществлять и осуществлять ли вообще. Они обязаны отражать данную деятельность протокольно и раскрывать её в своих решениях. И это только их проблема, каким образом излагать на бумаге все последовательности своей мыслительной логистики, приведших к оценочным выводам.

В ситуации пассивности и отстранённости властей, граничащих с нарушением законности, когда это так укоренилось на практике, участникам от защиты не следует ждать попутных ветров, но инициативно добиваться должных процедур. То обстоятельство, что Закон не причислил сторону защиты к оценщикам, вовсе не отменяет у тебя и твоего поверенного право на собственное мнение о качестве доказательств. Действительное содержание нормоположений в том, что ты вправе, но не обязан утруждать себя определением ценности сведений, хотя и ваши выводы в данной части как бы второстепенны, не имеют решающего значения. Впрочем, и оценки обвинителей не многим значительнее (юридически) твоей в присутствии суда. А опорой Права стороны защиты на оценку является общее Право этой стороны высказывать мнение по любым подлежащим обсуждению вопросам. Оценка доказательств в числе таких вопросов и структурно находиться внутри сводных вопросов по статье 299 УПК «доказано ли….?». При этом оценочная потенция защиты равно распространяется и на стадию предварительного расследования, естественно, со времени доступности доказательств, и на стадию сутяжничества, где оспорена может быть любая составляющая позиции обвинения, в том числе по фактической обоснованности и приемлемости доказательств.

«Что делать?», в смысле «как процедурить оценку?». Практически гожие ответы об этом не найдёшь ты ни у Коли Чернышевского, ни у Миши Зощенко, и ни у Агнешки Барто. А я не скромник, я поднесу фитиль. Смотрим.

В этом грёбанном УПК имеются нормы, частично объясняющие процесс оценки доказательств, например, по вопросу допустимости (статьи 88, 234, 235 УПК). Мы ещё отдельно и позже заостримся на этом вопросе, а пока коснёмся ядра. Мусора могут признавать недопустимыми и исключать доказательства по собственной инициативе. В отношении доказательств обвинения подобная инициатива с их стороны маловероятна, в отношении же доказательств защиты – всегда пожалуйста. Стороне защиты предоставлено почти равное право инициировать проверку и исключение любых сведений. Это реализуется через ходатайство об исключении доказательств. Выявив нарушение законного порядка, имевшего место в ходе получения доказательства, ты, при наличии желания избавиться от этого доказательства, возбуждаешь через следака или суд процедуру исключения.

В таких ходатайствах от тебя требуется привести правовые основания – те нормы Закона, которые позволяют доказательство исключить, определяют связанные с этим процедуры, также требуется привести фактические основания – те нарушения, из-за которых доказательство не может быть допущено к рассмотрению. Доводами о фактических основаниях (нарушениях) как раз и даётся оценка доказательству по вопросу допустимости. Вследствие чего ты и обращаешься с просьбой, первое – о признании недопустимым, второе – об исключении из общего числа. Кроме того оценку допустимости не возбраняется сделать и в форме простого заявления и в жалобах своих, поставить это на обсуждение на любой стадии судоскотства.

Относительно вопросов достоверности, относимости и достаточности, то процедур их исключения, подобно устранению недопустимостей, в УПК не предусмотрено. Но и запретов нет поступать аналогичным образом. Почему бы тогда не пойти той же тропкой? Ведь установление, например, недостоверности каких-либо сведений на деле также ведёт к их фактическому исключению из доказательственной базы. Хотя и в ином режиме воплощения. Недостоверные доказательства не принимаются во внимание, не берутся за основу, отвергаются с указанием мотивов этого. Да, отсутствует прямое норморегулирование о порядке исключения сомнительных сведений. Но правовые основания для такого отвержения, как аналога исключения, существуют. На такую возможность, допустим полномичием суда, указывается в статьях 305.4, 307.2 УПК. Всякие там следаки и судьи могут признать доказательство недостоверным, неотносимым да недостаточным. А могут и не признать. Так же, как могут вообще оставить без обсуждения такие характеристики. Уповать на их активность глупо, в том числе и потому, что такие процедуры не практикуются широко. Это ты должен заявлять, сообщать о собственной оценке доказательств, излагать доводы об ущербности и настойчиво требовать признания их «такими-сякими», добиваться решения о последствиях – оправдательное (прекратительное) решение.

В отличие от недопустимости, оценка по признакам достоверности, достаточности и относимости в объективном выражении может быть дана только после исследования существа доказательств, то есть вслед критическому обсуждению содержания сведений. Для стадии предварительного следствия это свойственно этапу окончания расследования, а для судебного разбирательства – со стадии судебных прений сторон и далее.

Не пытайся подловить меня на самопротиворечиях: «Как же так? Не ты ли давеча внушал ковать железяки по-горячему – незамедлительно реагировать на любую порочность?». Конечно, можно, а иногда и выгодно позиционно делать соответствующие заявления непосредственно после, например, оглашения дока уже в ходе судебного следствия. Так и поступают некоторые судьи, когда уже в ходе допроса свидетеля отдельные из показаний тут же отводят, например, с мотивировкой «это к делу не относится», тем самым определяя их неотносимость, ещё и не узнав продолжения в повествовании. Но это не более чем «обломный» приём в отношении доказательств защиты. Такие судейские выходки юридически безосновательны и, если не получают встречных возражений, в протоколах обычно не фиксируются, остаются без документальной огласовки. Тактический ход. И если ты, допустим, уже расценил какие-либо из протокольных показаний свидетеля, заявленных к оглашению, неотносимыми, так же рекомендовано может быть заранее требовать отвода таковых. Но когда тебе в ответ на это укажут о несвоевременности таких процессов исключения сведений из обсуждения, по сути, мусора будут правы. Во-первых, потому что действительно сведение должно пройти исследовательскую проверку, а это уже предполагает, как минимум, их оглашение; а во-вторых, для этих целей и созданы специальные стадии, такие как судебные прения сторон, направленные именно на обсуждение доказательств, в том числе и с точки зрения их качественности. Хотя те же прения при этом не предполагают возможности заявлять ходатайства об исключении доказательств, что допустимо лишь в судебном следствии. Порочно замкнутый круг, верно? Но здесь я касаюсь сугубо законного порядка – формальной правильности действий оценочных. А для тебя, как и для мусоров Закон при случае не очень-то «писан», изворачивайся себе на выгоду, насколько тебе позволяют гибкость позвоночника, обстоятельства производства, неоднозначность норм и бестолковость твоих оппонентов.

Так вот, я считаю, что только на указанных выше этапах (стадиях) производства корректно выносить на обсуждение вопросы достоверности, достаточности и относимости. Значит, только после такого рода исследований в требуемый миг можешь рассчитывать с помощью своих настойчивых требований, чтобы следаки и суды отразили в своих решениях достойную ценность тех или иных доказательств. А оценка такая, повторяюсь, во всяком случае, должна быть дана. И не краткой отпиской, типа «признано относимым», но мотивированно и обоснованно – развёрнутым ответом: почему так решено, что послужило поводом и причиной выводам таким. И если сторона высказала свои сомнения, то и такие заявления должны отклик в решениях найти в виде аргументов правоты доводов стороны или опровержения этим доводам.

Принципиальная «свобода» оценки доказательств, в соответствии с требованиями ст. 17 УПК, должна опираться на внутреннее убеждение оценщика, а само это убеждение, в свою очередь, опорой иметь уже имеющиеся и исследованные с участием сторон доказательства. При этом мифического Оценщика обязуют руководствоваться Законом и совестью. Если наблюдать этот процесс «с хвоста», то он может быть представлен так: ко времени назревшей оценки явственно существует некая совокупность доказательств, закон и совесть; «явство» из этих трёх продуктов Оценщик закидывет в пасть, и переваривая внутри себя, порождает Убеждения относительно исследуемого другого доказательства (хавчик в приглядку); под впечатлением таких вот убедительных Убеждений Оценщик выдаёт оценку доказательству. Я так понимаю, из всех четырёх элементов только внутреннее Убеждение и Совесть могут гипотетически быть свободными. А вот Доказательства и Закон (в идеале) не позволяют свободы в ходе их оценочного применения, а наоборот, лимитируют вольнодумие. Однако мы вынуждены считаться со стремлением мусоров к раскрепощённости в интерпретациях как любой рабочей информации, так и правил любых. Повод к этому они, кстати, находят как раз при толковании указанной нормы об оценке доказательств.

Ясно, что в мыслительной сфере не применимы, да и не изобретены ещё строгие алгоритмы оценочных исчислений. Кто твой тамбовский товарищ на вкус и цвет? Хотя такие алгоритмы природно и существуют, но пока, в силу скудности знаний не выявлены и, соответственно, как-либо контролироваться даже самим Оценщиком не могут. В том числе и поэтому, а более того из лукавых соображений законодателем и предложен к пользованию такой порядок. Данный порядок придаёт процессу оценки форму абстракции, непролазной путанки, он не позволяет реально воплощать процесс оценки и контролировать его извне, а напротив, сеет произвол.

Во-первых, мы видим, что всякое доказательство предлагается оценивать не само по себе, а только на основе совокупности доказательств. Значит, ко времени оценки данного доказательства такая совокупность должна безусловным образом существовать. Как же тогда поступить оценщику, когда подлежащее оценке доказательство первородно, других доказательств, способных образовать требуемую совокупность, ещё не существует – нет плацдарма, нет условий оценки данного доказательства? Как поступить оценщику, если нуждающееся в исследовании данное доказательство единственно по своему значению, например, только оно как-либо раскрывает одно из обстоятельств дела, а других доказательств, касающихся того же обстоятельства не добыто, не существует вовсе, и имеющаяся совокупность иных сведений не влияет на оценку значения и существа первого? Что же, все едино опираться на эту совокупность? Видимо Закон не различает подобных ситуаций. Тогда его требования тупичковы и абсурдны. Или в этом – уловка, как раз и позволяющая обходиться всё равно какими совокупностями? Похоже на то. При этом непонятно: оцениваемое доказательство включено, состоит внутри совокупности общей массы доказательств или считается самостоятельным вне её? Ситуация: ко времени оценки данного доказательства другие, входящие в некую совокупность доказательства, уже должны быть оценены по достоинству, и насколько их уже случившаяся оценка, произошедшая до появления данного дока, может считаться окончательной и верной? Такая вот круговерть в следствии нормативного пистопольства.

Во-вторых, Убеждение – крайне ненадёжный посредник между личными познаниями и опытом индивидуума, с одной стороны, и доказательствами, с другой, тем более между доказательствами, совокупностями доказательств. Поэтому Убеждение не может считаться эффективным инструментом оценки. Явная бессмыслица – переносить свои убеждения по одной совокупности доказательств на постороннее от этой совокупности другое доказательство. В таком случае Убеждение принимает облик Предубеждения. Верно?

Внутренние убеждения – это те из них, что родятся и прочатся только внутри оценщика, где-то в Марианских глубинах его сознания и души (если есть таковая). Убеждения не возникают сами по себе на пустом месте. Предложено формировать их на основе совокупности доказательств. И только. Но сами по себе доказательства без их оценки – ничто, гольный трёп. И без этой оценки одних доказательств прийти к каким-либо убеждениям в оценке других, томящихся абстрактной совокупностью, попросту невозможно. Оценка, а с ней и плодонос убеждений, должны происходить как бы одновременно по всем доказательствам по наличной их совокупности. Тот же суд, он не способен в споре сторон абсолютом оставаться независимым от тех оценок, что даются сторонами в тех же прениях и через всевозможные обращения. Судьи не покидают зал на это время и не закладывают себе ушки. Именно стороны грузят суд своими оценочными убеждениями, а суд в той или иной степени внемлет им. Блин, но убеждения сторон – это внешние для суда убеждения. Без них немыслимо формирование внутренних у восприимчивого суда. Значит, вообще неисполнимо требование на одних лишь внутренних убеждениях осуществлять оценку.

Убеждения пластичны только на самых ранних стадиях судоскотства, когда обстоятельства дела ещё мутны в мусорских калданах. И в процессе выяснения (кажущегося выяснения) всё больших фактов Убеждения приобретают более прочные и отчётливые очертания, черствеют и коченеют по нарастающей. Ко времени предъявления обвинения считай, что Убеждения следака уже вполне созрели и прочны, яко панцирь черепаховый. Я уже приводил сравнение: сродни заразе Убеждения передаются по мусоропроводам анально-аральным путём вверх, вплоть до судебных вагин, и с каждой последующей ступенью продвижения и развития, нейтрализовать эту гадость всё сложнее. Но только через ломку одних убеждений на их месте возможно взрастить новые, естественно положительного содержания для стороны защиты. Но в указанном принципиальном порядке, когда, например, позиция следака опирается только на его собственные внутренние убеждения в окончательной их твёрдости, мы имеем фактически непреодолимые препятствия самой возможности повлиять на его мнение и на его оценку теми убежденчиками, которые мог бы ему привить ты и защитник посредством позиции и «доказательствами» защиты. Застарелые язвы только огнём травятся успешно.

Третье. Не зря ли я в кавычках указал доказательства? При использовании в норме такой формулировки под действие правил оценки автоматически не попадают те сведения от защиты, которые имеют доказательственное значение, но доказательствами не признаны, или ещё не признаны.

Например, вне поля рассмотрения могут быть оставлены сведения по воле следака, который под разными предлогами не приобщает материалы от защиты. Как, впрочем, и любые иные, вновь поступившие на рассмотрение к следаку сведения, которые только в перспективе могут быть признаны волей следака или суда доказательствами, но на время их поступления ещё доказательствами юридически не являются (не считаются), – такие формально выпадают из зоны действия статьи 17 УПК. В этих случаях мусора не находят буквальной обязанности анализировать информацию в среде совокупности с другими сведениями, применять убеждения, а наряду с ними – Закон и Совесть. Хотя негласно предварительную оценку, конечно, проводят.

Четвёртый аспект. Участник от защиты вправе давать оценку доказательствам, без обязанности к этому. Право оценивать доказательства и высказывать своё мнение по этому поводу не может быть ограничено ни волей мусоров, ни Законом. Но Закон не уделил внимания специфике правоспособности участников от защиты и не оговаривает с учётом таких специфических условий правила и порядок оценки соотносимо с положением защиты, в то время, как общий порядок по статье 17 УПК необязателен для нас с тобой и явно не применим. Согласимся, затруднительно оценивать одно доказательство с опорой на некую совокупность других доказательств, когда такой доступ к той совокупности не обеспечен. Такая ситуация обычна, например, для всего периода предварительного расследования, вплоть до его окончания. Как может обвиняемый, не имеющий юридических познаний и процессуального опыта руководствоваться законом? Совесть оставим в покое, так как мы не можем быть достаточно объективны к любым обвинительным сведениям, когда преследуем свой интерес в деле. Действенной для защиты остаётся только усечённая формула: «оценивать на основании внутренних убеждений». И что тогда, вне применения остальных инструментов (совокупность доказательств, закон, совесть) – оценочная деятельность защиты оказывается незаконной, не может считаться правильной и не принимаема во внимание?…

В-пятых. Оценка доказательств – процессуальная деятельность. Логично, что при такой деятельности руководствоваться необходимо процессуальным законом. В статье 17 УПК применено общее понятие «закон», из которого непонятно, каким именно законом предписано руководствоваться. Термин «закон» можно понимать и в узком смысле – УПК и только он. Но почему тогда так и не указали – «руководствоваться УПК»? «Закон» можно понимать и в широком смысле – то есть, любые действующие законы и прочие нормативы. Неоговорённость «закона» даёт возможность следствию и суду понимать «закон» свободно, в зависимости от своего усмотрения. Тогда, если ты высказываешь оценочное мнение, например, о недопустимости доказательства, которое получено с нарушением Закона об ОРД, или о недостоверности исковых претензий в связи с нарушением правил искового производства по ГПК РФ, тебя обвинители под радостное повизгивание суда отшивают: такие Законы, якобы, незначимы при оценке доказательств, а из УПК данных нарушений не усматривается. И наоборот, при необходимости мусора принимают во внимание любые нормативы для собственной оценки доказательств, подводя их под понятие «Закон».

В-шестых, внутреннее убеждение не может основываться на совокупности доказательств, как это предложено принципом оценки. Доказательства не могут явиться основой убеждениям. Убеждения могут опираться только на результаты мыслительной деятельности, то есть на результаты оценки, на результаты исследований доказательств.

В-пол-седьмого. Совесть. К сказанному в пункте 1.1 добавлю. Старики говорят, что Совесть – это такое чувство ответственности перед окружающими и обществом за своё поведение, когда выводы и решения формируются при ясном осознании, что есть добро, а что – зло; что правильно, а что порочно. У следователей и судей Совесть не проверяется, не проверяема и вообще не известно о наличии у них такого чувства. Деды перешёптываются, что мусорам удаляют совестный пузырь наряду с гландами и аппендиксом в раннем девичестве. Может быть неспроста этот инструмент (совесть) указан последней очередью в норме? Уровень нравственности у людей различен: кому нравственность по глотку, кому по щиколотку, а кому до писты. Этот нравственный уровень «плавает» во времени, в руслах воспитанности и фарватером директивных усмотрений. Где подвох? Зачем совесть палачам, могильщикам и прочим золотарям?

На подмостках уголовного процесса выступают не личности, а процессуально безликие участники, пусть они и от рода людяшного. Нынешние властители, по-моему, – специально генерированное племя бессовестных биотов, кто не имеет и кому даже вредна духовная чувственность, в частности, не уместны для них летекторы добра и зла. Это понятно хотя бы из общей обвинительной позиции мусоров всех мастей. Уродливая, искажённая Совесть – она всё же совесть, вот такая хреновая, но совесть. Так зачем же ей позволять во всяком случае руководствоваться?

В качестве доказательств зачастую фигурирует информация о голых фактах. При оценке такого доказательства совесть вовсе не применима, а порочная совесть, – так та ещё и ущерб несёт. Представь ситуацию: представлено к оценке единственное в своем роде доказательство – показания о том, что «в тот день выпал белый снег». Следак включает совесть, эмоциональное понимание добра и зла (!), и руководствуясь этим оценивает это доказательство как недостоверное. Что позволяет ему сделать выводы о том, в тот день выпал зелёный снег или, что снег, правда был, и был снег белым, но не выпадал, а подлым образом завезён из Бишкека. Только такие выводы по разумению следака и могут гарантировать должный баланс добра и зла. Именно так в судебной практике и вершится оценка доказательств, именно так и употребляются совестные установки на деле в часы должностной бессовестницы.

И последний штрих. Процессуальная деятельность мусоров не является поведением, за которую можно было бы совестно ответствовать перед окружающими. Тем более, что и люлдского окружения-то нет никакого, ввиду независимости и должностной индивидуализации, а все рядом бывающие в силу служебного положения следаку не являются обществом или коллективом, в смысле социальной среды отношений.

Ой, слышу ворчанье твоё: опять он эту мудянку завёл «как, да если бы, да вот». Только без нервов, курсант. Помнишь себя карапузого? Маманя, родня и кореша сдабривали тебя механическими игрушками. Сколькие из них остались не раскуроченными, когда любопытство ты имел узнать механику и потроха у всякой приблуды навороченной? А сейчас что, состарился, веришь данным паспорта? То было здравое любопытство, верни его немедленно. Только через нутрянные проникновения в суть игрищ нынешних придёт к тебе понимание правил, происходящего и перспектив. Давай-давай, включай мозги. Ты должен стать рассудительным, расчётливым, понимать всякие движухи.

Процесс доказывания – корнеобразующий. Очень важно понимать ход рассуждений и действий твоих заклятыхдрузей и закадычных врагов. Какая-нибудь, стоившая выделки овчинка попадёт в лабиринты кривых лекал, даже не впервые, а потеряется. Или будет тешиться оптимизмом, типа: доказательств нет и хрен чего докажут, ха-ха-ха. После оглушительных обвинений и Приговора та овца ещё долго будет окуевать: дык, как же так, ведь доказательств нет, а те, что были – вывернули изнанкой, гады. А всё от самонадеянности еённой. Поздние недоумения как раз и порождены непониманием, в том числе тонкостей и пакостей (и пар костей не ломит) осуществлённой мусорами оценки доказательств, приведшей к убеждениям, к обвинительным выводам и обрядительным вводам. Пока дорогая себе овца не взглянет на себя и окружающую вакханалию глазами волка, не примерит его шкурку, не содрогнётся его страстями, так и не уяснит, как очутилась на вертеле. А в пронизанном состоянии уже и не очень-то пободаешься.

Что ж, напяливаем шкуру (фу, какая вонючая и тесная внутри!). Плёвый случай. Кража. Из стада вырываем ближайшую к очагу овцу. Зовут овцу – Аркаша, хотя и на свист откликается вполне. Нет прямых свидетельств, что

Аркаша взлохматил хатёнку, устроил там шмон, выгреб ничтяки, отчалил с барахлом и скинул те пожитки барыгам. Но всплывает другая информуха: Аркадий ранее привлекался за кражу; вечером накануне его припасли недалече от домовладения ломового; знакомый почерк «работы»; у официально не трудоустроенного Аркаши завелись деньжата в последующие после кражи дни и он сорил ими на тусовках с тёлками; имеются общие с терпилой знакомцы, от кого подозреваемый знал об отлучке хозяев и об обстановке в их жилье; Аркашкина соседка трепанула, что тот через день после случая кражи предлагал её по дешёвке розовый унитаз, а как раз такой же числится среди похищенного; на хате выявлены следы шуз, по размеру совпадающих с аркадиевыми. И это всё.

Отдельно каждое из доков вроде бы не изобличает Аркашу, и он мог бы смеяться в пупок любому сыщику с такими уликами. Ну и что, что привлекался: оступился – дело прошлого. Что с того, что кто-то видел: могли обознаться, я гуляю где пожелаю. Похожесть «почерка», ай, перестаньте, – это не означает идентичности «руки». Знание о жильцах и их планах криминальных помыслов не обязательно чтобы и влекут… И в том же духе.

Однако у обвинителей свой инстинкт и понимание правил оценки. Каждое из перечисленных доказательств оценивается допустимым, так как порядок их получения соответствовал УПК. Каждое из доказательств признаётся достоверным, так как в них не обнаружено вралек или противоречий. Волей мусоров эти доказательства принимаются относимыми, ввиду того, что видится их связь и объяснение обстоятельств по данному делу. В отсутствие других доказательств, расширяющих и прочащих знание об обстоятельствах, той же прихотью мусоров все имеющиеся доказательства принимаются достаточными для того, чтобы утверждать о причастности и виновности именно Аркадия. (Фактическая сторона события преступления считается к этому времени как бы установленной). И, помимо того: «Ты виноват лишь в том, что хочется мне кушать», – сказал и в светлый суд ягнёнка уволок.

По такой вот, внешне чахлой совокупности и посредством свободного, богатого воображения стряпухи с кухонь мусорских выпекают вполне себе съедобные коржики о краже с участием Аркаши нашего. В процессе этого стойкие подозрения на его счёт перерождаются в убеждения, а далее – в утверждения. Естественно обвинительные утверждения о сопричастности бедолаги. Мусора вправе иметь всякие, в том числе и такие убеждения, и несут их эстафетой по инстанциям. А в порядке преемственности тех убеждений каждой последующей инстанцией верность и обоснованность выводов обвинительных сами собой укрепляются. По вопросу законности – здесь полный порядок. Совесть? Нравственные стояки мусоров откалиброваны под борьбу со злом, где Злом, ну кто бы сомневался, принимается преступность – явление, виновники и вред при минимальном наборе подозрительных фактов и в условиях Презумпции вины. Помнишь её: виновен тот, в отношении кого больше не опровергнутых подозрений. Убеждениям отдано преимущественное значение. Доказательства, Закон и какая-то там Совесть – эти все вторично и прозаично. В случае с Аркашкой это означает, что он будет преследуем и осужден, пока не представит железное алиби или не будет обнаружен другой виновник, хотя бы человек при больших подозрениях против него. Языческую традицию козла (овцы) отпущения ещё никто не отменял. Кто-то должен быть крайним. Нынче им будет Аркаша, и через его жертвенную лимфу отпустятся грехи ментов, мусоров, реальных виновников, если преступление такое вообще имело место. Но коренным определителем Совести является принципиальное убеждение, что вся живность вне стаи – это мясо, чья судьба ничтожна и жертвенна, а смысл должностной деятельности – личное благополучие, властное честолюбие и мундира серого «честь».

То был обзор с позиции хищника. Не планирую сеять в тебе паникёрство и безысходку. С положением таким тяжело мириться, но знать реалии ты должен, прагматично принимать условия все во внимание как данность всё ещё неизбежную. И с учётом этого выстраивать свои ходы-выходы. Сможешь действовать не на ощупь в темноте, а с примерным знанием, кто и с чем наперевес может таиться там – за поворотом (там – за поворотом, там, там-тарам, там-тарам). А ещё знаешь головное условие: пощады не жди.

Приведённые нормы о порядке оценки доказательств, как они представляются пониманием и толкованием мусоров исковерканы, конечно, намеренно. Между тем эти правила в действительности имеют иное значение и позволяют пользоваться ими защитным порядком.

Как-то мы применили сравнение общей конструкции обвинения с сооружением из доказательств-кирпичиков (детский сад, да и только). Бракованными, рыхлыми кирпичами варганят только хилое строение, лишь иллюзорную прочность имеющего. Строение прочится только за счёт совокупности доказательств, пригнанных промеж себя. Будучи уверенным в трухлявости составляющих, можно приложить усилия и повышибать кирпичи по одному, пока вся хламида не рухнет, завалив обломками халтурщиков. Тогда достаём из дедова сарая отбойный молот, селитру и дух самого деда (поди ж: десять килотонн в «тартилловом» эквиваленте). В ранец заплечный – шмат терпения, пол-литра стремления и пять кубов гадючьего жира.

Разбей совокупность доказательств, зыря на строение не в целом, а на каждое отдельно. Оцениваем. Оцениваем по достоинству, то есть, определяя реальную «рыночную» ценность каждой, отдельно взятой информационной единички. Вначале оцениваем непредвзято, свободным сознанием, так, как мог бы оценить эту информацию любой другой незаинтересованный в её использовании чел. Зафиксируй своё отношение «стороннего наблюдателя». После этого оцениваем предвзято, заранее считая доказательства ничтожными с намеренным выискиванием признаков этого, вплоть до умышленного навешивания порочных ярлыков. Это – искусственная девальвация информативного продукта, приведение сведений к обветшанию при надуманных, «за уши» подтянутых, но правдоподобных основаниях, когда имеются видимые доказательства этих пороков, а наличие самих этих ущербностей косвенно чем-то подтверждается или хотя бы трудноопровержимо. Кто-то взвизгнет: бля, нечестно! Спокуха, мы играем по ИХ правилам, где «все средства хороши», а круче нас с тобой – только фурия.

Повтор сказанного. Закон не отрицает возможность участников защиты давать оценку доказательствам и своё мнение по этому поводу доводить следственно-судебным чинам. Это прямое Право в силу принципов состязательности и равноправия сторон: не только позволено хлопотать за себя всеми способами, что даны второй стороне, но и обращать плети супротив бичующих. Разоблачительную деятельность лучше бы вести поочерёдно по перечисленным в самом Законе критериям оценки: относимость, достоверность, допустимость, достаточность. И всё это в два подхода: непредвзято и предвзято.

Вот мой опыт и видение процесса.

5.4.1. Процесс оценки

По вопросу относимости. Квартирку прикупили, ждём в гости к нам на новоселье, а мебели – ноль. Умная хозяйка «на безрыбье» и в целях зауючивания пространства наполнит интерьер псевдо-гарнитурой, она вдоль пустых стен, взамен шкафов, диванов, столов и стульев разных бутафорий нагромоздит – понаставит тарных коробов и ящиков. А следак – чем дурнее? При скудном улове существенных доказательств базу обвинения наполнит доказательствами неотносимыми к сути обвинения. С помощью таковых создаётся видимость объёма и сочности самой базы, а вместе с тем рассеивается внимание защиты, спутывается логическая цепь по фактической обоснованности обвинения. На безлюдье и бес – Люда. Возмущаться и тыкать их носами в их же помои на стадии расследования бесполезно. Творят, что хотят, геморрой тебе прививают.

И ропот – сын отшивов трупных, И геморр – опоросов друг.

Наши действия безобразны. В порядке исследования отдельно взятого доказательства, вникая в суть содержащейся в нём информации, просеиваем всю её через смысловое сито. Каждый фрагмент сведений проверяется: какое именно обстоятельство по обвинению данная информация устанавливает, подтверждает или опровергает; в доказательство каких именно фактов мусора желают эту информацию представить; может ли она влиять на выводы по существу обвинения, а имеющиеся выводы – соответствуют ли они данным сведениям напрямую или косвенно.

Вот, к материалам приобщена некая информация по Сообщению о наличии регистрации твоего охотничьего ружья. Обвинители ссылаются на это доказательство в общей куче. Но обвинён ты в применении другого вида стрелкового оружия – пистолета, который, в свою очередь, не обнаружен. Указанное ружьё, как и правомочия владения и пользования им, не отражают содержательную сторону события преступления. Факт наличия ружья никоим образом не подкрепляет выводы обвинителей о твоей причастности к действиям, в коих задействован иной огнестрел. Не понятно, для чего применены ссылки на такие сведения: чтобы показать доступность для тебя огнестрельного оружия вообще (владение и пользование им для тебя не чуждо) или обратить внимание на наличие у тебя практических навыков в применении? Прямых ссылок об этом нет в деле, а мы и не должны добиваться сами отдельных разъяснений по этому поводу. Поэтому такие сведения по Сообщению следует считать неотносимыми доказательствами и выдворять их из базы.

Необходимое замечание. Как тебе известно, любое из доказательств имеет задачей подтвердить правильность самого Обвинения, точнее сказать – обвинительных утверждений. Структурно Обвинение составляет, кроме заглавной формулировки состава деяния по статье УК РФ и концевых выводов о его совершении, ещё и их Описательная часть. Как раз в этой Описательной части, которая занимает основной текстовой объём обвинения, и излагается фактическая сторона преступления – обстоятельства преступления. (Обычно, описание обстоятельств предваряется словами «Преступление совершено при следующих обстоятельствах:…»). И вот в подтверждение этих самых обстоятельств, с целью их доказывания (обоснования для), доказательства обвинения по идее и должны быть представлены. Но вот в чём прикол, курсант. Отдельные из приводимых обстоятельств (а бывает – почти все) внутри этой Описательной части могут сами по себе не иметь отношения к существу преступного состава, то есть быть неотносимыми. Например, могут иметься указания о каких-то событиях и фактах, которые совершенно не касаются собственно преступных действий. Подробнее эти казусы мы ещё обмозгуем в главе о предъявлении обвинения. А сейчас ты должен вкурить, что ежели существуют и предлагаются тебе упрёком подобные, посторонние для дела обстоятельства, они являются неотносимыми, а значит, и любые доказательства обвинения, предлагаемые в подтверждение данных обстоятельств, автоматически также определяются неотносимыми. Этого факта достаточно, чтобы вычленить док и не исследовать его с позиций иного рода критики. Другими словами: если доказательство формально относится к обстоятельствам по обвинению, но сами эти обстоятельства выходят за рамки возможно преступных событий, то доказательство будет неотносимым. Так понятней?

Дрейфуем далее на Север. Наибольшее количество информационного хлама обнаруживается в показаниях допрашиваемых, особенно свидетельского толка. Порой следаки инерционно протоколируют много лишнего в порядке «фиксировать всё и дословно», вовремя не реагируя на шлак. Так, в рыбодобыче на сейнера тянут тралами с морских пучин всех жаберных без разбора, что в сеть угодили ненароком. Обычно же следаки попросту увлекаются и хапают всякие рассказки, например, о сопутствующих, напрямую не связанных с преступлением событиях. И в своей делюге ты обнаружишь показания от одного лица единым потоком, где ни одним словом не будет касательств собственно обстоятельств противоправия твоего. С внешне не ясной целью, но ушатами грязи будут обильно пролиты мнения и суждения свидетелей о посторонних вопросах частной жизни обвиняемого, основанные на личном восприятии или даже через восприятия других принятые за факт. Такие показания, перемывающие твои косточки, переворачивающие твоё же исподнее бельё, при их внешней бестолковости бесспорно способны создать гнетущую, мрачную картину и возбудить отрицательное отношение к обсуждаемой в показаниях личности, её образе жизни, о сопроводительных случаях и периодах житейских. Уверен, даже судьи, имеющие профессиональный иммунитет против усвоения подобных сплетен, не остаются эмоционально равнодушны, вылавливают настройки предвзятости, подспудно проникаются грязевым компроматом в отношении обвиняемого. На то и расчёт? Точно. Но сам факт отсутствия у каких-либо данных прямой связки с событием именно криминального, тебе вменяемого деяния однозначно определяет их неотносимость.

Другой свидетель быть может и сообщает «кое-что» по существу. Однако эти существенные показания занимают лишь крошечную часть от всего объёма показаний. Остальное всё на поверку – откровенный порожняк, толчённая в ступе водица, как например, сообщения свидетеля о событиях до и после «делюги», о каких-то его впечатлениях, личных переживаниях, отношениях, твоём круге знакомств, привычках и наклонностях, проф. пригодности, обстановке в жилье и всякое такое, если всё это не является определителем признаков состава деяния преступного. Но и такие судачества не только включают в череду показаний, так ещё и оглашают в общей массе перед судом, воспроизводят в обвинительных решениях. Цель всё та же – предание доказательствам массивности и яркости, а обвинительным выводам – обоснованности.

Следуя общему требованию обоснованности следователи и суды в ходе представления доказательств сами должны офишировать свои оценочные доводы об относимости доказательств (или неотносимости). Если доказательства – это сведения о фактах, тогда любые обвинения должны сопровождаться отчётливым объяснением, какое отношение к обвинению имеют изложенные в сведениях факты. И так по каждому доказательству, по каждому фрагменту сведений. Но так как такие оценочные доводы, конечно, объёмны и пространны будут, кропотливости требуют и могут послужить самостоятельным поводом для спора, то обвинительные следователь и суд или вовсе не дадут оценок относимости или выскажутся с крайней скромностью. С них станется. Ты же с их «колокольни» сам анализируй доказательства, что попали в процессуальный оборот и те, что могут там оказаться тоже. Шунтируй их нутро вне всяких сомнений и рассудительно. Ну да, пробуй рассуждать вместо следака (суда) о том, какие выводы следуют из информации и сопоставь свои заключения с выводами мусоров. Без эмоциональной оплётки реши для себя, употребимы ли в целях доказывания каких-либо из заявленных обстоятельств данные сведения, пригодны ли они для установления или объяснения этих обстоятельств. И если твёрдого мнения для себя об относимости не составил, вдруг сомневаешься: относимо-не относимо, то вправе требовать разъяснений внятных по этому поводу.

Объяснять свой выбор и доказательственное значение спорного дока положено будет тому субъекту, кто заявил данное доказательство к рассмотрению, кто ссылаться посмел на него в обоснование своих доводов. Если доказательство заявлено на предварительном следствии, по его итогам стороной обвинения, то пущай объясняются, соответственно, следак или терпила (потерпевшие иногда представляют доказательства от себя и по своей инициативе). Если доказательство, направленное против тебя, выложил на прилавок сообвиняемый, значит, это его и его защитника бремя – изложить оценку такой информации. Конечно, и от тебя могут потребовать комментарии по защитительным доказательствам. В ходе судебного следствия все такие вопросы адресуются обвинителю, и, в любом раскладе, его оценочные доводы должны быть изложены в прениях. Суд может инициировать те же выяснения у представителей сторон в процессе. Но вот тот суд, что представит доказательства в мотивировочной части своих же решений, – он от подобных объяснений фактически освобождён, не принуждаем за пределами как таковых текстовых мотивировок. То есть, отдельных разъяснений судьи не дают (чтоб жёны им также давали в постели).

А может быть ты не уверен в собственной объективности, решая об относимости? Прекрасно. Тогда в самый раз обратиться к защитнику, не хер ему балду гонять: пусть и он составит своё мнение. Когда же и посторонние мнения, доводы не способны повлиять на твою позицию, прекрати теребить свои убеждения, они состоялись – останься при своём мнении и придерживайся его. Семь раз отмерил – резать пора – свои выводы считай верными.

И, кроме того, курсант, ты же можешь не вымаливать разъяснений по относимости запросами, а двинуть им по мордам категоричной заявой, мол, данное доказательство является неотносимым. И при такой предъяве должны следовать разъяснения (доводы) от оппонентов, но те разъяснения уже будут иметь форму опровержения твоих доводов в порядке процессуальной обязанности опровергать. Этот путь мне более мил и симпатичен.

Возвратимся на миг к твоим доказательствам, то бишь доказательствам защиты. Будь то либо тобой вновь представленные либо уже имеющиеся в материалах дела – добытые другими, но полезные тебе доки. Выставляя такие доказательства на обсуждение ты должен для себя убедиться в их относимости к делу и быть готовым аргументировать относимость следаку или судье. С уже имеющимися при деле материалами несколько проще обходиться. Скорее всего, доказательства по ним будут задействованы «автоматически» по твоей воле, и вопрос относимости поднимется лишь при сомнениях второй стороны или суда. Тогда ты вынужден будешь обосновать относимость таковых. Но ежели речь идёт о новых сведениях, обоснование относимости требуется от лица защиты представить незамедлительно, на время представления доказательства. Надеяться на рассеяность мусоров в этом случае не станем. Хотя таких прямых обязанностей и нет, но следствие и суд в таких ситуациях желают опереться на положения статьи 234 (части 7, 8) УПК. Данные положения оговаривают возможность стороны защиты истребовать и представлять новые доказательства, в том числе через допрос свидетелей. Но ставиться условие, мать их за ногу: такие доказательства должны «иметь значение для дела», а свидетелям должно быть «что-либо известно по обстоятельствам». Кто бы спорил о правильности таких условий! Но эти установки изуродовали, особенно при распространении данных правил на практику предварительного расследования. Следуя им, ещё до непосредственного исследования доказательства от представляющего требуют раскрыть сущность и оценочное значение информации наперёд. Но такие предварительные оценки могут и не совпадать с действительной сутью сведений, – в этом ведь будет лишь субъективное, во многом предположительное мнение. Как, допустим, свидетель, не будучи посвящён в подробности дела и в предмет предстоящих выяснений, может соизмерять известные ему факты с этими обстоятельствами? Ответим: никак или кое-как. Так ведь и самому обвиняемому на ранних стадиях расследования не спешат все обстоятельства раскрывать. Тогда и у него проблемы будут в ориентировке по значимости его сиюминутных, текущих показаний. С другой же стороны, в нарушение состязательности, сторона обвинения не только не имеет того же бремени заранее обнародовать оценки по представляемым ею доказательствам, но ещё и самочинно, заведомо решает значимость, а значит и судьбу любых сведений, предлагаемых к рассмотрению защитой. В том числе свободно играя возможностью намеренных пресечений.

Идёт алкаш, качается, с опорой о стену.'.. А опьянённые властью мусора опору в нашем случае нашли в норме ст. 234 УПК и успешно через неё реализуют на практике свою предвзятость. Действительно так, в порядке предварительного ознакомления с доказательствами защиты сторона обвинения и суд тут же решаю вопрос относимости. Они наделили себя скромным правом давать им оценку относимости, отвергая как не относящиеся к делу всякие доказательства защиты не только при наличии признаков, но и измышляя таковые. Предрасположенность и заочное умаление значения доказательств защиты говорит о предубеждениях: доказательства защиты заранее считаются порочными, потому что они от защиты исходят. Одновременно сторона защиты поставлена в условия, что фактически должна каждый раз доказывать относимость, причём ещё до оглашения самих сведений. Прелестно.

Всякому давлению оправданным есть противодействие адекватное. Согласно третьему закону термодинамики Иси Ньютона: с милкой – ласково, а с плятями – по плятски. Используем приёмы мусоров. Прочь беспристрастность, мажемся предвзятостью, шплинцуемся «критическим отношением». В таком состоянии заранее считай все доказательства обвинения не относящимися к делу, изыскивая признаки этого. Нет явных и бесспорных признаков. Не меньжуйся – придумай их.

Допустим, если доказательства касаются события преступления, то вспоминаем, что каждое преступление – это последовательность действий, действий направленного посягательства, действий предшествующих или последующих, но крепенько связанных с криминалом. Преступность этих действий определяется характером, направленностью, умыслом, целями. Внутри доказательств эти действия, как правило, описываются сухо, без оценок. Общую их взаимосвязь и оценку выясняют уже стороны и суд. Разрывая действия между собой по описательской картинке обвинительных свидетельств, расточая связи промеж них, этим действиям возможно придать иные свойства и характеристики. Самые лакомые образцы для переоценки мы легко найдём в показаниях «вольных» свидетелей о заявлено преступных событиях. Граждане при повествованиях зачастую склонны драматизировать, эмоциональничать, живописать красочно, применяют свободный слог и сленгуют (особенно сапожники). Редкий следак способен осушить такую речь, рихтануть информацию из обывательщины в безусловно понятный формат. Да и боязнь искажений внештатных стесняет. А кроме того, мусора и не вправе применять редактирование. Им бы в случаях сомнений всяких ограничиться дополнительными разъяснениями от свидетеля, типа, «что вы этим хотели сказать, милок?». Какой там! А мы с тобой в тех потоках словоизлияний можем выискивать «неотносимости».

Свидетель: «Серёжка вернулся домой поздно и выглядел испугано. Он сказал, что они подрались с Толиком. Теперь Толик – не жилец». Этими показаниями, как косвенным признанием самого «Серёжки» мусора обосновывают его обвинение в убийстве «Толика». Скачет зайка-рассуждайка… Нтэ-экс, по статье 14 УК РФ преступлением является совершённое общественно опасное деяние. Замечательно.

1. Сведения о том, что «Сергей вернулся домой…» не содержат признаков преступности, так как раннее или позднее возвращение Серёжки домой Законом не запрещено, опасность обществу от такого действия не просматривается. Состав «убийства» этим действием не образуется. Значит, данные показания не имеют значения для установления обстоятельств – события (и причастности тоже), то есть являются неотносимыми.

2. Сведения «Сергей… выглядел испуганным» вообще не содержит информации о каких-либо действиях (деянии) – то, что Сергей «выглядел» не являются действием или бездействием человека. Внешний эмоциональный облик по восприятию стороннего наблюдателя (свидетеля) не приемлем в качестве признака состава преступления. Аля-улю! Ввиду незначимости, такие показания являются какими? Верно, неотносимыми являются. Испугаться и выглядеть таким Серёжка мог совершенно по всяким причинам, например, из-за позднего возвращения или потому что бабайка его в подъезде напугал.

3. Сведения «Он сказал, что они подрались с Толиком», хотя и содержат информацию о противоправных, насильственных действиях, но эти действия (драка) не образуют состав «умышленное причинение смерти». Событие драки является самостоятельным, отдельным по времени от «убийства», умысла на причинение смерти не содержит. Из показаний однозначно не следует, что Сергей и Толик подрались между собой, а, например, не вдвоём против третьих лиц, или каждый сам по себе в несвязанных между собой конфликтах с третьими лицами. Поэтому сведения о драке «с Толиком» удобно расценивать не относящимися к убийству того же Толика.

4. Сведения «Теперь Толик – не жилец» так же не содержат мокрушной информации, описаний преступных действий или связанных с этим обстоятельств. Показаниями сообщается, что Толян перестал (или перестанет) быть жильцом – то есть он по каким-то причинам прекратил пользоваться неким жилым помещением в целях проживания (продал, выселили…), либо обнаружилось у него тяжкое заболевание, угрожающее жизни и здоровью. Кроме того, непонятно, от кого исходит эта информация: от Сергея, от Толика или в этом личное мнение самого свидетеля? Таким образом, и эти показания, пока не поступит более надёжных сведений по этой же тематике, не относимы с обстоятельствами убийства.

Общий вывод: при всей кажущейся трагичности и заявленной значимости, показания свидетеля не содержат фактической, полезной информации о преступлении по статье 105 УК РФ. Отдельные оценки составных частей в качестве неотносимых приводит к безотносительности показаний в целом. Обвинительные показания оказываются на поверку досужим трёпом. Ура! Выпьем за это.

Аналогичную расправу можно учинить и в отношении любых других доказательств, сколь бы формализовано и веско они не выставлялись на торга. Будь перед нами Протокол осмотра или Экспертное злоключение – нам по барабану, что форшмачить, везде найдём пустоты. Хламная информация никчёмна в целях доказывания обстоятельств. Но она же может оказаться значима для установления обстоятельств производства расследования при анализе этой информации в свете качества процедур, как они отразились в документах – источниках доказательств. Через беспощадное линчевание избавься от этого сора. Даже то из сведений, что, в общем-то, касается обстоятельств дела через переосмысление поддаётся выдворению в числе «неотносимостей». Ломать – не строить, а ломоть – не уже каравай.

Результаты анализа, выводы по оценке на предмет относимости вызревают в башке и лишь при необходимости извергаются наружу в виде соответствующих заявлений. Всякий сам решает, когда ему выпустить пар своих соображений и выпускать ли его вообще. И если у защиты только право, то сторона обвинения обязана оценки свои представить. Тот факт, что они включат некие доказательства в обвинительную базу не может приниматься в значении признанной относимости. Однако мусора уклоняются от открытых и своевременных оценок. Краткие и обобщённые оценки изредка встречаются лишь в Объебонах, а в суде нечто подобное возможно услышать в прениях. Их сценарии предсказуемы и внешне логичны в свете концепции «спор сторон»: превозносить свои доказательства и обосрать товар от конкурента. Но, опровергая качественность доказательств защиты, обвинители должны указать основания той же неотносимости. Не только формальные основания привесть – нормы, регулирующие вопросы такой оценки, но и фактические основания – то есть убедительные признаки того, что данная информация является посторонней для устанавливаемых обстоятельств. Без представления таких оснований любые опровержения по вопросу значимости, любые гласные сомнения в относимости сведений должны считаться голословием и игнорироваться. Несмотря на поддержку суда, который лихо подменят функции стороны обвинения и «отсебячиной» выводит необходимые основания. Если такие основания исходят не от обвинителя, значит – обвинитель оснований не представил, и значит – оснований попросту не имеется в таком случае. И точка.

Ох уж, эта извечная дилемма: когда бы сподручнее заявить о пустышках обнаруженных. Только тебе решать по обстановке и тактическим разумением. Можешь, чего тебе стоит, твёрдо уверовать в относимость неких сведений, можешь молчать в тряпочку и выжидать, как мышь в засаде, свой час. А потом, бэ-бэнц, и, например, в судебных прениях мявкнуть свирепо о неотносимости. Нате вам, гады, подавитесь, пожалуйста! Такие ходики будут оправданы, когда существует опаска исправления, восстановления в тех же сведениях баланса достоверности путём, например, включения слов «по делу». А после прений-то, когда следственные действия во многом невозможны, утраты обвинителей станут необратимыми.

Но иногда выгода есть и в незамедлительных ударах хвостиком. Принцип состязательности позволяет уже на ранних этапах устраивать дрязги отвратительные по любым спорным моментам. Уже со времени доступа к доказательствам обвинения, соизмеряя сведения с формулировками обвинительных претензий, имеешь ты возможность оценивать их по всем параметрам и излагать свою оценку органу расследования. О неотносимости выставляемых тебе во фронт доказательств можешь высказаться как следаку, так и в адрес руководителя органа расследования или прокурору. Этим открыто ставишь под сомнение не только собственно относимость доказательств, но и обвинения, на тех доказательствах основанного.

Под давлением твоих аргументов обвинители могут пойти на коренной пересмотр своей позиции. Вплоть до этого. Но попервой они, конечно, приложат десяток лошадинных сил и снорову своего на подгонку док. базы под уже имеющееся обвинение, примут меры для сохранения, для усиления прежней позиции путём получения новых доказательств и переиздания старья. Велик будет соблазн фальсификаций, подлога и подделок. Смотри в оба. И ты уверен должен быть, что мусора не нароют новых улик против тебя (если есть подозрение о наличии), что не обновят ранние доки (если их проблема в описках и ошибках тех. плана). Только в такой случке смысл есть ввязываться в потасовку немедля. Лично я склонен всегда к выжидательности.

Тише бредишь – дольше чудишь.

По общим условиям, оценка достоверности может быть осуществлена после исследования доказательств по существу доказательственных сведений, когда оценщик проникнется содержанием и может соизмерить его с обвинением (или с контр-позицией защиты). Я так понимаю, такое исследование должно иметь двусторонний формат для получения возможности и оппонентам выразить своё мнение, а может быть и оспорить при разногласиях те решения, что последуют по результатам процедурной оценки. Соответственно, на стадии судебного разбирательства такой двусторончик происходит в присутствии суда. В таких условиях, кажись, исключаются ликвидные операции с активированными в дело доказательствами, основанием которых станут инициатива, воля и выводы сугубо одной стороны в скрытом режиме безконтрольности. То есть, доказательство, если оно приобщено к делу, не может по умолчанию и собственномордным желанием следака быть исключено из общей доказательственной базы ввиду выводов следака о неотносимости. Следак должен, как минимум, уведомить вторую сторону о своих намерениях таких, обложив их аргументами. Хотя всякое доказательство может быть и не «прибранным к рукам», если стороны пассивны к его наличию, не прибегают как к средству доказывания, попросту не включая в свою базу. Аналогично и в ходе судебных производств стороны не только самочинно, но и двусторонним соглашением не могут за спиной суда решать об отлучении каких-либо сведений от рассмотрения, посчитав их неотносимыми. И даже недостаточным будет собственный отказ одной из сторон от доказательства с самопризнанием их неотносимости. Требуется ещё и мнение противоборцев и постановительные выводы суда о дальнейшей судьбе доказательства.

Что касается оценочной деятельности в суде, правила отсылают её к стадии судебных прений сторон. Однако такое правило само по себе не содержит запрет осуществлять оценку и за рамками прений. На практике обвинители заявляют о неотносимости уже на время предъявления доказательства к исследованию или в ходе его оглашения. Сам суд может объявить о неотносимости доказательства во время заявления его стороной к слушанию. Через такие моментные оценки достигаются и результаты – доказательство фактически изымается из обращения.

Твои обвинители и обвинительный суд церемониться не станут, секут гребки под корень – лишь шляпка их лишайника на поверхность выглянет. Как только ты сообщишь о наличии доказательства обобщённой сутью или же в ходе его оглашения, мусора без объяснений своих смысловых открытий, по большому счёту – наобум, как тактической заготовкой, спешат объявить доказательство защиты неотносимым. Вообрази примером, что ты даёшь показания (док. Защиты), но тебе не дают досказать предложение, обрывают устную мысль указаниями «это к делу не относится». Их задача ясна: единожды оглашённая информация, даже несмотря на её последующее вычленение, осядет в памяти любого слушателя, включая судей и присяжных, и та информация продолжит своё гнусное влияние. Слово не воробей. Указанными обломами мусора ещё на взлёте контузят тех пернатых, не позволяя набрать высоту.

И что мешает тебе отвечать той же звонкой пощёчиной. Прочь реверансы, препятствуй представлению обвинительных доков, заявляя об их неотносимости также до оглашения, возражай их исследованию на том же основании в процессе их исследования. Беспрестанно тормоши суд проблемами неотносимости. Пусть и нет прочного повода к этому.

Кроме как в судебном следствии о неотносимости доказательств, пусть кратко, но позволено выговориться уже во вступительном слове, где защита выступает вслед уже огласившему свой список доказательств обвинителю, что и даёт защите право выразить своё отношение к предъявленному обвинению. В том числе это позиционное отношение к обвинению может быть выражено и оценкой фактических оснований (то есть, доказательств). Само собой, полный, безудержный расхлёст уместен будет в прениях, где во всех красках извергнешь свои соображения по итоговым оценкам всех предъявленных суду улик.

Суд оценку свою, конечно, сделает. Но о его выводах в обычном течении разбирательства ты узнаешь только из итоговых решений (Приговор, Определение, Постановление). Эта оценка гипотетически может и не совпадать с оценками сторон, например, если обвинители указывают об относимости, защита молчит, а суд выводит неотносимость сам. Пусть это и фантастика. Но я считаю, что решение по вопросу относимости может состояться и по ходу разбирательства по аналогии с разрешением споров по допустимости доказательств. Тогда изъятие из следственного оборота неотносимых сведений оговариваться должно так называемым «промежуточным» решением. Особенно это актуально для судов присяжных, где остро стоит проблема недопущения ко вниманию жюри любых порочных свидетельств.

5.4.2. Анализ достоверности

Спор сторон в процессе порождается противоречием интересов у сторон. А одной из причин возникновения противоречий является различное отношение сторон к доказательствам друг друга. Антагонизм такого рода отношений выразим формулой: доверяем своим доказательствам и сомневаемся в правильности доказательств оппонента. Главный атрибут спора – несогласие с позицией противника. Но всё это не означает, что наличие спорного состояния является самоцелью, оно всегда вторично и порождено позиционным разногласием в том числе по восприятию доказательств. Может быть и иной процесс. Спор изначально не состоится, когда нет недоверия к доказательствам: ты принимаешь доказательства обвинения, а мусора доверят твоим.

Установить достоверность доказательства с наибольшей точностью возможно только через объективную его оценку. Объективность подразумевает, что правильность или неверность, сомнительность или убедительность сведений определяются без учёта интересов сторон и отдельных участников, определяется беспристрастно (то есть, при отключке страстей), независимо, где осознаваемая ценность соответствует реальному значению по совести и справедливости. Но мы-то знаем, что даже суд не может быть абсолютно объективен, хотя бы уже потому, что Закон ставит ему изначальное условие – исходить в своих оценках из оценок сторон, при постановке выводов отталкиваться от их позиций, оценивать не только правильность доказательства, но и правильность его оценки сторонами.

Факты, изложенные в доказательстве, могут соответствовать действительности, а могут не соответствовать. Парадокс: информация может считаться, может признаваться правдивой и верной, но не являться истиной. Отсутствие опровергающих фактов однозначно не определяет достоверность доказательства, так как должных опровержений может и не обнаружиться вообще, например, если доказательство единственно в своём роде, не может быть перепроверено или ложный информатор не поддаётся разоблачению. Ты легко столкнуться можешь с Заключением эксперта, исследовавшего труп, или же с показаниями очевидца-одиночки и окажешься не способен эти сведения перепроверить, потому как нет проверочного материала. По этим сведениям всё складно и наряжено. Так что же, верить им? Но и в таких могут быть ошибки, блуд, намеренные и искусные искажения. На эти случаи в нашем портфеле тлеет правило о всесторонней проверке. В пункте 5.3.1 касались этого. Не лишним будет напомнить кое-что. Всесторонность – от корня «сторон» – углов зрения на доказательство, которых всего-то парочка: изнутри и наружка. Внутренний облик сам по себе может быть оценен на предмет стройности, последовательности мысли, правдоподобности описываемых обстоятельств, по наличию противоречий, нестыковок, многозначности или бессмыслицы. При внешнем анализе прибегают к сопоставлению с иными сведениями, хот как-то касающихся обстоятельств по проверяемой информации, в том числе от одного и того же источника исходящими. Если мы имеем дело с вышеуказанным вариантом одиночки-очевидца, то подвешиваем его за рёбра крюками, суём ему паяльник между булок… ой, что я такое говорю, извини – замечтался. Сведения от очевидца проверяют через его же неоднократные разновременные показания, по показаниям свидетелей, кому он сообщал об увиденном, сравнивают с данными по осмотрам и исследованиям, с вещдоками и прочим. Тем самым выясняют противоречия или, наоборот, – складности по информации от сиротливого очевидца. А применение тех крюков да паяльников очевидностей не прибавит, конечно. Свидетель тебе в таком угаре что хочешь набрешит, лишь бы подольше на крючьях кайфануть и принудить тебя всё-таки включить этот чёртов паяльник. К внешнему оценочному вектору отнесём и ценность самого источника ввиду его личных качеств. Например, должны учитываться его паталогическая склонность к трёпу, болезненное воображение или наличие обстоятельств, принуждающих его к обману или заблуждению.

Равно приём «всесторонность» применима и к самобытному Заключению эксперта. В нашем распоряжении имеется не только документ – Заключение, но и сопутствующие материалы, а также сам эксперт. Скидываешь очкастого эксперта на верёвке в колодец с водой, подливаешь туда же бензинчику… ой, что я такое болтаю, извини – фантазии. Конечно, сведения по экспертизе в некоторой степени можно оценивать с помощью других экспертных проверок, производной и предшествующей информацией, показаниями эксперта и подобным.

А что касается объективности, то в уголовном процессе эта штуковина всё же так или иначе сопряжена с изначально критическим отношением ко всякому доказательству. В тебе в любом случае присутствовать будет элемент неагрессивного, мягко-нежного предубеждения. Ты будешь исходить из предполагаемого наличия фальши в доказательствах ещё до начала самой оценки. Это нормально. Иначе и в самой оценке смысла нет. А далее, уже по ходу анализа или возникнут и укрепятся сомнения в правдивости сведений или первородные сомнения твои рассеются. И пока ты не отрешишься от своих подозрений полностью, ну, хотя бы временно, объективности в тебе ни на слёзку.

Почти медитация. Подход объективной оценки сторонним беспристрастным взглядом позволит тебе определить, конечно, с некоторой погрешностью реальную обоснованность обвинений или защитных доводов соразмерно имеющимся (а также возможно привлекаемым) Доказательствам. В этом – условия объективности в целом. А нам-то требуется объективность по отношению к конкретным доказательствам, которые и составляют фактическую сторону позиций сторон. Как раз объективности в оценке мы по наивности ждём от мусоров. В этом столетии не дождёмся. А пока выруливаем сами. Потому как только оценка вне тенденций во многом позволят тебе выяснить степень верности сведений соответственно их заслугам, а значит и их ожидаемое влияние на выводы то ли в пользу обвинения, то ли защиты, а то ли Толи. Уяснив наличие достоинств или незаслуженность внимания по доказательству, у тебя появиться возможность обдуманно избирать, нивелировать, продвигать оценочную позицию сообразно ценности доказательства как такового и вкупе с другими по той же теме.

Допустим, ты в полной мере осознаёшь весомость и убедительность собранных против тебя улик при отсутствии или значительном недостатке равных либо превалирующих по убедительности доказательств, имеющихся в распоряжении защиты. Так может и правильным будет не бычить, а согласиться с обвинением, двинуть по тракту раскаяния и согласий, добиваться снисхождения, а? Ведь такая поступь в указанном положении также имеет свойство защиты.

Иной рамс, когда делюгу белыми нитками шьют, линчевать тебя пытаются по беспределу посредством дутых обвинений и фуфлыжных доказательств. Иная раскладушка, когда тебя пытаются грузить большим, чем вместить может твой кузовок, и тебе не увезти этого груза. Другое дело, когда может душёнка твоя и с грешком, а добыть обвинительных доказательств не можится (или ты – продуман, или следак – лошара, или…), и мусора пробуют это дело протащить «на соплях». Тогда в самый раз от объективности перейти к предвзятости. Объективничая поначалу, ты понимаешь, что, да, есть почва некоторая в доказательствах обвинения, чтобы подозревать и обвинять тебя. Но вслед за этим встаёшь на дыбы (не путать с дыбой). Заведомо принимаешь выставляемые против тебя доказательства полной блевотиной, пардон, недостоверными. Твоя цель – обнаружить и вскрыть все ошибки, несоответствия, нарушения, воспользоваться ими.

Встречался мне и такой этюд. Подсудимый полностью признавал свою вину, соглашался с обвинением по существу, но в судебном следствии категорично оспорил доказательства обвинения. Через свои изящные оценки и доводы этот наглец посмел разоблачить улики ввиду их недостоверности и недопустимости, был в этом прав и убедителен. Суд был поставлен в неловком положении – в позу «партер». При всех согласиях, основания для принятия даже этих согласий оказались ничтожными. Признание же вины – это не доказательство, на нём одном обвинение не протащишь.

При активной защите, при несогласии с обвинением, когда ты настроен на отчаянное сопротивление, понятно, что недостоверными ты считаешь любое доказательство обвинения. Не «считаешь» недостоверными, а категорично утверждаешь об этом. Это – лично твои оценки. Но пустословием результат не выудишь. Требуется ещё и суд (следователя) убедить в недостоверности, возбудить в них сомнения, недоверие к доказательствам.

А. Достоверность по источник

Перво-наперво шерстим источник доказательства – того, кто информацию предоставил и тот носитель, что информацию содержит. Возможно ли доверять источнику вообще и в частности? Душевнобольному вообще не доверяют, а заинтересованному потерпевшему – в частности. Слухам не доверяют вообще, а некомпетентному специалисту – в частности.

Первоисточником большинства видов доказательств выступает человек в роли допрашиваемого участника, в качестве эксперта, специалиста, должностного лица и так далее. Тогда в целях проверки изучению подлежат все его личные и профессиональные качества, которые могли повлечь или повлекли заинтересованность, ошибки, искажение информации. Значение имеют заинтересованность в исходе дела, характер сложившихся отношений с другими участниками, физическое и психическое здоровье и состояние на время восприятия или представления информации, морально-нравственные устои, профессиональные качества, компетентность и полномочия в решении текущих задач, влияние внешних обстоятельств. Если есть причины для недоверия по субъективному (человеческому) фактору, их нужно выцедить. А причин таких может быть бессчётное множество. Потерпевшая высказала соседу, что любыми путями добьётся осуждения обвиняемого. Ага, значит, может пойти на лжесвидетельство. Свидетелю опера угрожают расправой, значит, попал под устрашение. Сообвиняемому пообещали мусора скачуху, тогда есть предпосылка, что пойдёт на поводу. А следака жена месяц кряду к своему телу не подпускает, начальник отдела грозит дело изъять за волокиту, – знать повод есть протоколы мухленуть. Эксперт изгадил образцы, – можно ждать подтасовку результатов сравнительного анализа. Специалист аттестацию «по блату» прошёл, – бля буду, напортачит в исследованиях. В ходе осмотра местности сумерки застали бригаду, – стало быть всех подробностей не узреют. Контора погрязла в афёрах, – этак главбух выдаст кривой отчёт. Руганулся с начальством по месту работы, – жди хулёжной характеристики. Свидетели от обвинения дружны между собой и с терпилой, жаждут расправы над виновником, – потому горазды обсуждать события и сверять показания в сторону очернения обстоятельств и сокрытия оправдательных фактов. Косвенный свидетель показывает со слов умершего очевидца, – где, мать вашу, гарантии честности того очевидца и наличия самого сообщения от него. Патологоанатом плотно «на пробку» подсел, – вот и нагородил пургу по тексту Заключения с перепоя.

На достоверность информации влияют и так называемые посредники, что оказались в цепи получения доказательства промеж источника и результатом. В роли посредников фигурируют, кроме, само собой, человеков, технические приборы и аппаратные средства, различные материальные объекты, сквозь или с помощью которых информация передаётся от источника к фиксатору. В одних случаях участие посредника неизбежно, в других – обусловлено необходимостью обработки информации с целью её перевода в иной формат, позволяющий хранить и воспринимать.

Чем большее количество посреднических органик преодолевает проглоченная тобой тефтелька, тем ущербнее продукт сей станет по содержанию. Конечные свойства такой тефтельки на выходе после массива воздействий тебе известны. Так и с информацией. Собственные качества влиятельных посредников влекут искажения, деформируют исходник, отчего информация в любом случае теряет свой первичный облик и содержательность. Когда существенно, когда не очень. В результате транзитного вмешательства в информацию, в том числе целенаправленного, исходные сведения могут в корне сменить смысл и значение, могут быть утрачены или дополнены информацией от самого посредника.

К посредникам позволь причислить косвенных свидетелей; составляющих акты, протоколы и осуществляющих оперативные и процессуальные действия ментов, дознавателей, следователей; переводчиков; издающих ПСЗ секретаря и, конечно, судью, и всяких там нотариусов, иных властных морд и частных граждан, кто пропускает через себя процессуально значимую информацию в процессе её обращения. Составляя Рапорт об оперативном мероприятии опера запросто искажают наблюдаемые ими события и результаты своих поисков, будучи заинтересованы в создании криминальных оттенков ситуаций, подкладывают вещдоки, создают физический и психический пресс на источник. Подгоняя доказательства под формулировку обвинения дознаватель перефразирует показания допрашиваемого в ходе внесения их в протокол. Следуя слепым убеждениям в причастности подозреваемого ещё до его опознания, следак допустит «нечаянное» обозрение подозреваемого будущим опознающим. Не профессиональный переводчик переврёт действительные показания при их ретрансляции. Секретарь велению судьи или по зову сердца и собственным мнением изменит содержание сведений в ПСЗ, чем сфальшивит результаты следственно-судебных действия и заширмует собственные нарушения в целях поддержки обвинительного Приговора.

При оценке источника проверяются его собственные способности и возможности представлять качественные сведения. В ходе такой оценки мы можем вдруг обнаружить явное несоответствие уровня изложенной информации личностным данным самого информатора. Такие характеристики живого источника, как возраст, здоровье, образованность, опыт, уклад жизни, социальное положение и прочие его же свойства, в зависимости от привязки к обстоятельствам участия в деле, сопоставляются с информацией, исходящей (как это заявлено) от этого источника. Сопоставляя такие данные, могут возникнуть сомнения в принадлежности сведений заявленному источнику и вдруг выясняются противоречия.

Вот, ты знакомишься с Заключением эксперта, изложение исследований которого неграмотно, бессвязно, пронизано полу-бытовой речью, и понимаешь, что не свойственно специалисту, профессионалу лепить такие тексты. Вслушайся: «Занимаясь обследованием мёртвого мужчины, я разрезал медицинским ножом живот поближе к рёбрам…». Профи выразил бы мысль и действия свои иначе. Его вариант: В ходе исследования трупа вскрыта посредством скальпеля верхняя часть брюшной полости. Эксперт-профи не станет повествовать от первого лица (я, мне), скальпель обзывать ножом, употреблять фразы, типа «занимаясь», «живот», «пониже», «мёртвого». Такие ляпы выдают дилетанта, далёкого не только от экспертных работ, но и от медицины вообще. В припадке чрезмерных усердий, а то и плодя фальсификат, следаки варганят показания свидетелей в несвойственной для уровня данных граждан языковой форме. Тогда мы можем встретить в материалах дела показания несовершеннолетнего, где использованы фразы и выражения, явно несоответствующие подростковым возрасту и развитию. В этих и подобных случаях мы способны выявить, что следак выдаёт свою мысль от имени допрашиваемого, потому как используемый язык этот свойственен лишь для следственно-судебной практики общения либо же следак взял на себя смелость корректировать чужую речь по своему пониманию с переводом на юридические штампы, что, как правило, грозит сменой смысла сказанного. Неудивительно, что редакцией следователей в ходе таких вмешательств изъяснения коренных сельчан вдруг выдаются урбанизированным языком или, наоборот, некий обыватель при описании специфических объектов вдруг проявляет профессиональные познания, а какой-нибудь дремучий сиамец – недавний мигрант – отчего-то ловко выражается на «великом и могучем» без помощи переводчиков.

В большинстве случаев, конечно, необходимо самому знать пределы способностей источника информации через специально добываемую информацию об этом, через направленные выяснения. В других – нестыковки выясняются из тех же материалов дела, например, по вводной части протокола допроса, где фиксируются обязательные данные о личности участника.

Я с подружкой сожительствовал не один год и вполне знаком с её способностями изъясняться. Меня мусора обезвредили, а вскоре предъявили одной из улик показания письменные, якобы, со слов этом дамочки рождённые, как свидетеля обвинения. Ничего удивительного – нынче в почёте дружеское предательство. Шмыгнул я разбитым шнобелем, читаю: ляля, тополя… «Владислав сообщил, что у него произошёл конфликт с Константином с причинением побоев последнему… на его сорочке я заметила пятна тёмно-бурого цвета, характерные для запёкшейся крови…». Серьёзная потрава. Однако, подружка моя ненаглядная, хотя и красючка, а по уровню развития – глупая курица. Её интеллект и грамотность резко контрастировали таким речевым оборотам и способу построения, изложения мысли. Большинство из протокольных словечек ей чужды, ею не употребимы. Построение сколь-либо усложнённых речевых предложений не доступно для неё. Скорее всего, то был употреблён слог самого следака. Подобные обстоятельства она в реальности описать могла бы следующим образом: Влад сказал, что они с Костиком поругались и он его побил; на его (Влада) рубашке я заметила тёмные пятна. Кроме того, что факты по данным показаниям не соответствовали действительности, представленные показаниями речевые особенности однозначно указывали о непринадлежности тех сведений устам дамы сердца моего.

Для изобличения подлога источника доказательств по таким вариантам разноголосицы достаточно во многих случаях при личном допросе поставить свидетелю вопросы с применением протокольных выражений. Тогда свидетель сморщит лобик и остекленеет глазками, пытаясь врубиться в смысл заданного. А можно и в лоб: в протоколе зафиксирована именно ваша речь или вы изъяснялись другими словами? Либо же, выхватывая отдельные «умные» слова или выражения и протокольной текстовки, просить свидетеля о разъяснениях: как это понимается(Р). Так и выясняется и вывозится далее суду подлог, ложность источника, если через того же свидетеля определяются речевые противоречия или он сам подтвердит наличие корректировок по тексту. Мусора, конечно, старания приложат тему замять, но как говаривал Аристофан: Вся лажа на поверхности.

Куй железо, не отходя от кассы. Выяснив обстоятельства подлога сведений, следующим шагом (немедля или в прениях) ты извергаешь оценочные доводы свои. Ты утверждаешь категорично о комбинированной недостоверности доказательства, как по источнику, так как его фактически подменили в ходе получения доказательства, так и по самим сведениям, так как выставляемая на обсуждение редакция, смысл, значение и суть информации не соответствуют реально сказанному при допросе. (А истинные показания, даже если их свидетели и воспроизведут изустно в суде, не приемлемы обвинительным доказательством. В отличие, скажем, от доказательств защиты, которые могут быть представлены на любом этапе разбирательства по делу, к обсуждению в заседании может быть допущен лишь тот массив доказательств обвинения, что этой стороной собран в ходе предварительного расследования, которые были включены в перечень по Объебону, и по которым защита могла готовиться к Защите в ходе судебных разборок. Но об этом подробнее позже потрещим). Одновременно указываешь о недопустимости протокольных показаний, так как явствуют нарушения правил (порядка) получения доказательств: Показания должны фиксироваться по возможности дословно (ст. 190.2 УПК), когда возможность имелась, а условие дословности не соблюдено.

Предлагаю рассуждать этак: Закон не даёт каких-либо послаблений по качеству доказательств, ввиду возможных погрешностей в идентичности авторства при работе с информацией. Закон вообще эти обстоятельства «неминуемости ущерба» не учитывает. Значит, незаконной является любое искажение информации, вне зависимости даже от объективной непреодолимости этих процессов, вне зависимости от причин, чьей-либо вины.

Мы знаем, что любые технические средства передачи, фиксации и воспроизведения информации не являются верхом надёжности и совершенства. А в совокупности же с пороками людей, применяющих в ходе своей деятельности эти тех. средства, поступающая в работу первоначальная информация, умышленно или нечаянно, но будет изувечена.

Пропечатывая показания через комп, следак промахнётся клавишей, одну единственную буковку в ключевом слове изменив. Или сам комп при внутрибуферной обработке данных глюканёт. И всё – фраза утрачена, а с этим и исконный смысл информации прахом падёт. В лучшем случае фразу, не имеющую защитного свойства, устранят из обращения, а то ведь по искажённому её значению преступный фактик впаять могут, гады такие, усмотрят обстоятельство криминальное, с-скоты. Любые средства аудио-, видео записи меняют параметры информации и на входе её, и во время сохранения, и при воспроизведении. Сигналы в любом случае искажаются, и получаемые через эти средства сведения отступят от оригинальных их характеристик. Что нам тешится современным уровнем развития программных средств обработки различного рода сигналов, будь они оптического, звукового, газо-химического или иного свойства.

Сквозящие через микрофоны, радио и оптические приборы, через всякого рода анализаторы, детекторы и прочие приблуды сигналы подвергаются обработке и воздействию, утрачивают первозданность свою сущностную. В руках умелого спеца программные средства позволяют манипулировать информацией любого типа, вплоть до изящной фальсификации. (А это, скажу тебе, – высокое искусство. Гениальные технари достойны восхищения). Или же в порыве усердия, из «лучших» побуждений предания сведениям качества, первичную информацию попросту ломают. Всякое программное вмешательство, какими благими целями его не оправдывают, в той или иной степени вредит доказательству, искажает суть его. И чем технически сложнее прибор, чем численнеє аппаратные средства в цепи обработки и исследования доказательств, тем больше погрешностей даст результат. Даже применение таких «примитивных» для нас измерителей, как линейки и весы не освобождает от сомнений в достоверности получаемых с их помощью данных. Что уж говорить о таких «монстрах», как газонанализатор или атомный микроскоп, когда и результаты их использования перепроверить тебе не дано, а предлагается потреблять на доверии. Но точности достойной и эта приборика не даст – слишком массивна и не стабильна обработка материала, знаете ли, и здесь присутствует и влиятелен этот чёртов «человеческий фактор». По большей части нам предлагается тупо ВЕРИТЬ в эффект. При этом сложнейшее оборудование, методики, знания, опыт и доступ в применении такой высокотехнологичной аппаратуры средоточатся в руках единичных спецов. Как-либо контролировать их деятельность и применение столь сложного инструментария нет возможности. В нашем распоряжении только описание работ и результативные выкладки, составленные ими же самими, у нас на руках лишь техническая документация и разрешительные акты на их использование, издаваемые теми, не в чьих интересах принижать достоинства аппаратуры и квалифицированность применителей. Спецы-молодцы знают об этих ограничителях в отношении внешних влияний и контролю, и достаточно свободны в своих экспериментах работы с доказательствами. Особенно свободны, когда мусора диктуют им условия этой свободности.

Отсутствует полная надёжность и по любым материальным носителям (держателям) информации, будь то природные или искусственные объекты. Весь материальный мир неустойчив. Вопрос только в величине погрешности и срока сохранности. Если писчая бумага истлеет на открытом свету Солнышка за день, то наскальные граффити древнеальпийских мазил держат сюжет истребления зверушек порядка 10.000 лет при ничтожном износе носителя (гранита). Потому всегда существует и имеется в виду степень устойчивости материала, а в нашем случае (от обратного) – степень неустойчивости для существующих средств фиксации и отражения информации. Бумага, гипс, биологические ткани, иные органические и хим. составы, реактивы, магнито-фото-оптические накопители и прочие закрепители да консерванты не способны с абсолютной точностью воспроизводить на себе и надёжно сохранять первично поступившую информацию. Отпечаток стопы на грунте будет больше размера ноги, оставившей этот след, а природные осадки, термоперепады, воздушные потоки, эрозия почв деформируют контуры и протекторный облик. Химический состав чернил выгорает от нагрева, например, при прокатке через принтер, и тогда не установить точного времени написания. Магнитный порошок на лентах сыпется, оптические диски оцарапываются, органика разлагается, «жесткачи» в компах электротоками пробиваются, камни по полю катаются, девки морщинами покрываются.

Изучаем источники и их носители, и выясняем – имел ли место информационный сбой по ним, а если это случилось – когда, где, почему это произошло, каким образом закрались ошибки и враки всяки. Какие-либо внешние признаки, срабатывание Чуйки горазды возбудить в нас подозрения о нечистоте сведений, о существе и характере повлиявших факторов.

«– Бога нет – сказал Остап. //– Есть, есть, – отвечали ксензы» (Ильф, Петров. Золотой телёнок).

Я к тому, что споры бессмысленны, когда ни одна из сторон не способна представить серьёзных аргументов в пользу своей позиции. Так и в нашем случае беспочвенно, а значит, безрезультативно будет сутяжничество: «данное доказательство ложное; нет, это доказательство правдиво», если стороны не имеют фактической поддержки своим заявлениям.

Имеем в виду существование двух несколько конфликтных принципиальных положений:

1) обвиняемый не обязан доказывать только свою невиновность, но в доказывании иных обстоятельств не освобождён; 2) обвинение обязано опровергать защитные доводы.

Практическое значение этих положений выливается в следующие условия: ты должен доказывать недостоверность, а сторона обвинения оказывается не обязанной обосновывать свои возражения в ответ на голословные заявления о недостоверности. Это, в частности, требует от тебя установления причин недостоверности и их представление в обоснование своей позиции.

Допустим ситуацию, что тебя – невинную овцу следак нагло грузит, устремлён в преследовании тебя. Тогда ты вправе ожидать с его стороны фуфлогонства при добыче доказательств. При искусственном создании доказательственной базы, при подгонке материалов, будь тот мусорюга хоть семи блядей во лбу, а в чём-нибудь он да загадится. И ты эту срань обязательно обнаружишь и в рулон бумаги замотаешь.

Сколь трудно выявлять причины, а пуще того – доказывать их. Но и без того обходиться порой. Когда ворох подозрительно-умышленных недостоверностей объявляется вокруг одного следака, даже близорукому судье понятны причины такой напасти. А сами эксперт, потерпевший и секретарша ни в жизнь не признаются в своих намерениях или недалёкости. Лишь в некоторых случаях с материальными посредниками (носителями) удаётся причины изыскать через привлечение своих спецов, а с тем – и сомнения в вопросе достоверности посеять.

Недостоверность источника – это ещё и глубокое, как фурункул, сомнение в наличии доказательства. А был ли мальчик, а действительно ли пальчиком он водил? Оценка доказательства возможна только в условиях возможности его перепроверки. Доказать обстоятельство – это ещё и убедить в существовании сведений, их соответствии с тем, о чём источник изначально информировал. Но так случилось, что единожды давший наедине со следователем показания свидетель пропал без вести, умер или удрапал безвозвратно за кордон. Да, бывало так, когда назвавшийся человек – свидетель по протоколу не смог быть обнаружен впоследствии. Следак при допросе поверил с его слов личным данным при отсутствии документов личности, не принял удостоверительных мер, а тот дядя наврал – обозвался другим именем и представил вымышленную информацию о себе. Мусора едут по заявленному свидетелем адресу – нет такого жильца, не обнаружился, падла. Показания этого скрытника, если он вообще существовал в природе и что-либо выговаривал на допросах, объективно не могут быть проверены. Сам источник достоверно не установлен. Сомнения в достоверности его показаний, если такие сомнения заявлены, не могут быть устранены. В таких случаях показания должны признаваться недостоверными. Но для этого, повторяюсь, требуется заявление, инициатива заинтересованного участника. По умолчанию, в отсутствие гласных сомнений, показания эти суд пропустит в совокупности других в значении действенного доказательства.

Закон допускает оглашение показаний умершего свидетеля (статья 281.2.1 УПК). Делаются попытки оглашать и показания пропавших без вести под предлогом чрезвычайности обстоятельств, препятствующих явке (ст. 281.2.4 УПК), хотя чрезвычайность в этой ситуации оспорима. Но и в этих случаях явствует невозможность проверки прежних показаний через непосредственный допрос того же лица, то есть прямо нарушаются принципы непосредственности и устности; достоверность полученных сведений не может быть подтверждена. Нам предлагают верить в порядочность того следователя, кто допрашивал и правил протокол допроса. С куя ли? Нам предлагают слепо довериться источнику и его знаниям. С какого хрена? Даже при «силовом» оглашении не умолчи, объяви о своих сомнениях в достоверности, мотивируя свои убеждения какими угодно, заслуживающими внимания аргументами. Тем более в ситуации, когда источники и их показания единственны в своём роде и имеют решающее значение.

На практике, в ответ на отрицательные оценки защиты о недостоверности подобных «непроверяемых» источников, мусора указывают, что, дескать, «нет оснований сомневаться в достоверности». Несмотря на Презумпцию невиновности, тебя склоняют всё же к необходимости представлять «основания» (то есть доказательства) недостоверности, когда доказывание этого фактически сродни доказыванию невиновности. Да, не плохо бы требуемые доказательства предоставить, хотя в такой ситуации и эти доказательства, например, твои показания со слов не явившегося свидетеля сами оказываются голословием, ввиду невозможности их проверки через того же мертвеца (без вести пропавшего). Круг замкнулся, змея схавала свой хвост.

Но возможно и ограничиться имеющейся ситуацией под зонтиком всё той же ПН и с простым заявлением о недостоверности и неразрешимости проверки должной. Это твои доводы должны мусора опровергать, и обвинитель должен изначально представлять по указанного состояния свидетельствам основания благонадёжности источника. Разворачивай ёжиков в обратную сторону, курсант. Опровергать с представлением оснований (доказательств) – прямая обязанность мусоров. Допустим, ты сам или какой свидетель указываете, что умерший (безвестно пропавший) гражданин после допроса тебе (свидетелю) сообщил, что он был вынужден солгать, оговорить тебя или переврать обстоятельства на допросе, был бухой или с похмелья, заставили, обманули его. Посредством таких доводов порождаются сомнения. А как их опровергнуть. Первоисточника-то тю-тю. Вызвать допрашивавшего следака для выяснений обстоятельств допроса? Но разве может такой свидетель представить гарантии сознательности и совестности действий другого в прошедшем времени. Так ещё под вопросом доверие к самому следаку, когда обсуждением затронуты и факты нарушений порочности действий и с его стороны.

Или припомним понятых. Они также принимаются в качестве источников доказательств. Они же участвуют в следственных действиях и способны влиять на содержание и качество доказательств, получаемых при их прямом участии. Влияние проявляется, когда понятые подтверждают или не подтверждают правильность следственных действий по соответствию их текстовому описанию в протоколах, когда вносят замечания и дополнения. Как по окончанию действий, так и при последующей проверке, участвуя уже свидетельствами своими. Берусь утверждать, что участие понятых по множеству дел и сл. действий или фиктивны ввиду вымышленности, или сопровождается привлечением промусорённых типов: зависимых лиц, знакомых да из «союзных» структур, из числа нариков и бомжей. Объективность, а значит достоверность сведений от таких понятых крайне сомнительны.

Достоверность таких источников как документы и вещественные доказательства обусловлена подлинностью и сохранностью изначального состояния. Другое условие – известность авторства доказательства, если оно – плод деятельности человека.

Присел должностной человек на пенёк, лизнул пирожок, издал документ.

Чуть погодя передумал тот документ, содержание сведений в нём подправил и в таком виде издал обновку взамен прежнего. При этом документу оставлено прежнее название и регистрационные данные, втиснуты те же подпись, печатка, даты издания и составления. Вот головосъёпка: который их двух документов подлинность, а который – подлость?

Бывало так, что обнаружишь в деле материалец, где сведения в твою пользу могут толковаться. Заикнёшься о таком с надеждой о лучшем, гля, а через краткое время, бля, в том же месте дела уже вроде тот, а по суди другой, правленый акт красуется. А по вопросу головосъёпному отвечаю: подлинным является первый, ну, тот, что первым родили. Всякие остальные – то либо дополнения (изменения), либо подложка чистейшей воды. Коли подтвердятся обстоятельства первоиздания и натурально обнаружен будет первенец, хотя бы визированной копией его, такой и следует обращать как подлинник. Любой, изданный позднее, в отсутствие промежуточных решений об отказе от первого или о внесении в него изменений – такой подлежит дисквалификации. А нефиг было вприсядку выпечку лизать. Хотя… блин, и второй документ – тот тоже подлинник в своём роде, да только ничтожен он из-за фальшивой производности. Хреновый такой подлинник.

Подобная эквилибристика сведениями и материалом сплошь и рядов в нашем судоскотстве. Состряпав акт, запротоколировав свидетельства, легавые через какое-то время вдруг обнаруживают его ошибочность, несоответствие действительным усмотрением или новым обстоятельствам по делу, они вдруг выясняют вредность документа, а то и их совокупности в свете текущей позиции. Или вред не обнаруживается в связи, например, с утратой документа. Это совсем недавно для таких каверз взят на вооружение безобразный приём, когда прежний издатель через спец-его-допрос наглейшим образом ссылается на «технические ошибки» при составлении документа, уточняет его, и с помощью таких вот показаний фактически заменяют суть бумаги по любому его разделу. Но для условий, когда сопутствующие документу другие материалы (где имеется перекрёстная ссылка на информацию по документу) и сам документ ещё не переданы в «чужие» руки, мусорами облюбована иная беспардонность. Документ правят той же падлючей рукой и тех. средствами, переиздают и, в порядке дикой подмены, изымают прежний из материалов. А на его место новёхонький впендюривают (чуть не вырвалось оскорбительное «с-суки!»; но я сдержался).

Несколько осложнит потенцию мусоров ситуация, когда требующий правки документ запущен в глубокий делооборот, перекочевал во власть иных органов и лиц. Тогда заинтересованное в правках лицо может обманным способом добиться доступа к соответствующим материалам с этим документом. Так поступят, если заранее не рассчитывают на взаимопонимание и отзывчивость держателей документа, и полагая, что новый владелец зассыт ввязываться в аферу с перспективой личной ответственности. Однако, доступность возможно обеспечить и «законным» путём. Это путь возврата материалов первому предшествующему владельцу под благовидным правовым поводом. Повод и основания (мнимые) для этого обеспечиваются, например, порядком возвращения судом материалов дела прокурору (ст. 237 УПК), а прокурором следователю (ст. 221.1.2 УПК), а и от одного следака другому (37.2.12, 39.1.1 и 11 УПК). Фактические основания для таких и подобных вариаций придумываются до легко и изящно. Особое лицемерие – когда основанием указывают благой почин: необходимость блюсти Право на защиту.

Ну, к чему такие условности, господа! Естественным, предпочтительным и традиционным будет условие дружественности структур, их взаимопонимания и согласия при общем решении о доступе, обменах и передачах.

Практически невозможно осуществить подлог при утрате документа или при его нахождении визированной формой в лагере независимых или противостоящих субъектов, например, в твоих руках. Понятно, здесь мундиро-мантные негодяи оказываются под угрозой разоблачений. Но и в таких ситуациях мусора с детской непосредственностью делают попытки внедрить новую бумагу, божась именно в её оригинальности, дескать, ошибочка и техническая запарка вышла: вот он, правильный, а тот – брак, экземпляр с опечатками, который в канцелярской путанице мимо корзины втесался среди бумаг. Так ведь и такой лепет канает, принимается убедительным и достаточным доводом в вышестоящих инстанциях. Как не поверить, когда кровное дитя брешет? Святое дело.

Как-то раз мне на удачу подвернулся такой наглючий судья. Я ему вздумал апеллировать, тыкать в харю его же решением (удостоверенная копия).

Судья тот секунду поморщил носик и запросто поменял в деле оригинал решения на новый вариант, внеся в него соответствующие правки. А от моей копии жрец правосудия отмахнулся, изъял её под предлогом ознакомления, дерзко ссылался об опечатках в моей копии, и в ответ на уместный ропот защиты, пользуясь тем, что я не могу до его глотки дотянуться зубами, стал судья тот угрожать уголовной расправой: мол, это ты сам, падла, сидя в тюряге своей вонючей подделал документ, а не завалишь епало, припаяю новую делюгу, сука преступная. С них станется… Насчёт «падлы» и «суки» я как бы не возражаю, но укором в подставе и фальши остался оскорблён.

С вещдоками сложнее. Этот источник физически нейтрален к мусорской среде, и их большинство оригинально и неподменно. Если, допустим, и возможно раздобыть аналогичный гвоздь или перчатку, то ювелирку или конверт с рукописным текстом покойника нарыть неоткуда. Легче угробить такой вещдок и затеять пропажу. Достоверность вещдока выясняется из самих материалов, где прослеживается судьба дока с описаниями и перекрёстными ссылками на оный, вплоть до обстоятельств его обнаружения и приобщения. Дополнительные меры по выяснению всяких противоречий природы и принадлежности выясняют через дополнительные проверки через сопричастных к обороту с этой вещью (предметом) уже известных лиц или вновь выявленных очевидцев.

Мелким гребнем чеши, и гниды недостоверности обильно осыпят шузы твои. Тем явственнее будут признаки недостоверности, чем на более дольный период отступает время подмены от времени рождения первичного источника. Время неотвратимо меняет нас и всё окрест. Неутешительное само по себе обстоятельство это в данном случае играет нам в плюс. Например, вздумает следак через полгода-год свой документ воссоздать по-новой, а прежних средств не сыскать ему. Потому что Мир сменился: чернила не те, бумага в принтере не та, рука подпись выводит не ту и мыслит он уже не так. Те-та-ту-так. А, кроме того, материалы пухнут объёмом, копии идут вразлёт по инстанциям, перекрёстные ссылки копятся. Ещё не зная о подлоге ты взглянешь на такой документ в ряду других, того же времени и лица-издателя и всяко различия отметишь, то ли по бланкетной форме, то ли по рукописным приметам или расхождениями с ранними копиями и параллельными ссылками. Где-то, а косячок обнаружится.

Существует симпатичная практика (дозволенная между прочим Законом – статья 158.1 УПК) восстанавливать материалы дела – документы, утраченные в ходе производства. Документы в их доказательственном значении самым чудесным образом восстанавливают по сохранившимся копиям, а иногда и по памяти. То есть, если оригинал по каким-то причинам профукали мусора, они принимают решение о восстановлении, изыскивают его копию (не обязательно удостоверенную), сами удостоверяют её соответствие и правильность и принимают в работу взамен оригинала на тех же условиях. Во как!

Такие нормативные дозволения дают широкий простор «творческой» деятельности нечистым на руку мусорам. Поведаю случай. Следак просрал постановление о назначении экспертизы и добивался его восстановления по копии. А оказалось, что такого постановления и копии его не было изначально. Ситуация правовая сложилась так: Следак «забыл» вынести решение, хотя экспертизу провели, и эксперт в своём заключении заочно сослался на его наличие. Защита заявила о нарушении порядка проведения экспертизы в связи с отсутствием назначающего решения. А следак не растерялся, а следак пяткой бил себя в гудинку перед прокурором, мол, было решение, потерялось оно, но есть копия, позвольте восстановить, за ним не заржавеет. Следак тыкал пальцем в материалы, где действительно не доставало одного листа. Этим листом дела, следуя указанию «Описи документов» являлось постановление. Правда, непонятно было, о каком именно решении шла речь, так как в Описи лишь кратко указывалось – «постановление». Ни названия, ни даты. Как позже выяснилось, в этом месте было постановление, но по решению мелкого процедурного вопроса. Хотя и саму Опись можно было запросто перепечатать. Как бы то ни было, прокурор санкционировал восстановление. Далее следак изготовил муляж требуемого акта, проставил на нём все необходимые реквизиты «задним» числом, изготовил с этого экземпляра обычную светокопию, представил прокурору, осуществил формальное восстановление и пихнул признанной идентичной эту копейку в материалы дела. Всего-то делов, разговоров больше! При наличии такой светокопии и экспертным путём не установить время издания, соответствие письменных данных и печатей, как они могли иметься в оригинале, как не определить и само существование того оригинала ранее в природе. Ну а восстановление «по памяти», когда содержание документа воспроизводится (по сути, с погрешностью) очевидцами документа, обычно самим автором и издателем – это всего лишь элемент судоскотства.

Одновременно существует гарантийное правило: копии (светокопии) документов не принимаются к рассмотрению в качестве доказательств в отсутствие оригинала этого документа, без сверения с подлинником, то есть. Соответствие имеющейся копии оригиналу удостоверить вправе только орган (должностное лицо), кто издал документ, или нотариус, а в случае сомнений – экспертиза. Оригинал в любом случае должен существовать в наличии, так как только по нему возможно точно устанавливать действительное содержание, форму, время создания документа, подлинность и принадлежность подписей, печатей, рукописных надписей и оттисков всеразличных. И это разумно. Копии не могут считаться достоверными источниками, источниками сами по себе не являются, а могут служить только подтверждением его наличия и содержания. Проверить достоверность доказательства по копии не возможно. В отсутствие оригинала даже заверенной копии доказательственная цена – грош. Сомнения в достоверности не могут быть устранены без сопоставления с оригиналом этой копии, такие сомнения не преодолимы волевым решением мусоров.

Законодательная постанова о возможности восстанавливать документы отчасти приемлема, если бы те документы реинкарнировали по дубликатам. Естественно при выполнении специальных условий: дубликат издаётся одновременно с оригиналом как второй (третий) экземпляр документа со всеми атрибутами последнего и при оговорках, что второй экземпляр приобретает ту же юр. силу доказательства в случае утраты первичного материала. Плюс ко всему – полагаются специальные правила архивирования для таких запасов. Подобие такого дубляжа мы можем наблюдать в процессе предъявления обвинения. Там обвинительное решение изготавливается в двух экземплярах, с расчётом «для стороны защиты». И хотя передаваемый обвиняемому экземпляр именуется «копия», но он имеет почти все достоинства дубликата (одновременность издания, сиюминутность рукописных подписей и текстовок всех участников, совместная сверка содержания). Отсутствует лишь удостоверительная отметка об идентичности.

Существующий же ныне порядок восстановления документов по копиям является туфтой и, как показано выше, создаёт нормативный бардак. Главное – сверить представляемую копию не с чем. Твоё заявление и сомнения твои в принадлежности и подлинности подписей, оттисков штампов и печатей, времени издания и подписания, в сохранности и соответствии содержания по копии документа, и вообще, в существовании былом самого этого документа – эти сомнения попросту оказываются неопровержимы. Так как даже экспертным путём нет возможности решить вопрос о соответствии. И, как указано примером, допуск «восстановленных» сведений по копиям документов позволяет мусорам злоупотреблять этими возможностями, подменять и сам процесс получения и использования документальных свидетельств, и подменять сведения по существу.

Закон сделал допущение по восстановлению доказательств только в отношении документов. Ослу понятно, что вещдок восстановить не возможно. Ослу может быть и понятно, а мусорам – не очень. Безусловно нет возможности, сами утраченные вещи и предметы они ещё не научились воссоздавать натуральным образом. Но широко практикуется их псевдовосстановление через воспроизводство производных доказательств – через протоколы осмотров, фототаблицы, показания, сообщения, исследовательские части экспертиз, – где даётся обзор и описание вещдоков. И эти трюки прокатывают сугубо при овечьей безропотности защиты.

Приколись. Два разудалых урки, Ромка и Валерик знакомились в урочный час с материалами дела. Их следак был шибко занят, разрываясь в делах, он одновременно с ознакомлением проводил допрос в соседнем кабинете третьего злодея – меня. Оставленные наедине с документами те два кекса решили избавиться от документации порочной и сколько представилось возможным, рвали, пожирали да пожгли как бы не половину бумажек дельных во всей их очаровательной оригинальности. Следак не долго горевал. Ромку и Валерика как полагается избили качественно, а документики по светокопиям восстановили. Следак сам, своей же подписью и посредством волшебного штампа «Прокуратура… Для пакетов №…» удостоверил соответствие. Защита заявила, что представленные копии не равны оригиналам по содержанию, предложенная удостоверенность ничтожна по значению, а предлагаемые к обсуждению новые источники и доказательственные сведения недостоверны. Только при повторном рассмотрении дела скрипучий суд согласился с доводами защиты.

Так то ещё бисер. Доходят доходяги до абсурда. В порядке регенерации, пардон, – восстановления мусора не только обновляют документы из числа уже имевшихся в материалах дела, так изловчились рожать новьё в порядке запросов и поступлений со стороны третьих лиц. Требуемый, но порой вовсе не существующий в природе документ искусственно воссоздают через мнимую утрату оригинала (якобы, был такой-то документ, мамой клянусь, но куда-то запропастился) и инсценированное его обнаружение бутафорной копией (ура, нашёлся!). А далее такую «находку» выдают за реальный источник сведений. Но мы должны решить для себя: любые копии документов без их оригиналов, когда нет поруки надёжной об идентичности, – это недостоверные документы. Данная уценка безусловна.

Документы должны храниться в материалах дела неотъёмно, то есть в скрепленном с другими материалами и нумерованном состоянии.

Специальной упаковки для каждого документа не предусмотрено. Любые производственные манипуляции (изъятия, приобщения, видо– и формоизменения) должны оговариваться. Все, поступающие к следователю извне, материалы подлежат регистрации в специальном журнале учёта. В иных случаях, когда отчётливо не прослеживается движение и судьба материалов, возникает вопрос о недостоверности. Так, если документ был приобщён определённой датой, а в материалах дела отсутствуют какие-либо сведения о его изъятии и передаче в иные инстанции, но из других материалов видно, что в тот же период этот документ оказывался в распоряжении сторонних органов и лиц, кто не вёл на тот момент производство по делу (прокурор, эксперт и т. д.), то впору сомневаться в сохранности документа, а значит, в его достоверности, как источника доказательств. Или же вот: существует некая запись переговоров на аудиокассете изначально, затем нам предъявляют ту же запись (распечатку), но по приложенному к материалам аудиодиску и в отсутствие кассеты, и без всяких достойных оговорок о состоявшемся переносе информации, о процедуре этого переноса (перезаписи) на нынешний носитель. Эти обстоятельства также влекут подозрения в не сохранности, не идентичности, то есть в недостоверности.

Когда нам предлагают к осмотру, к исследованию вещи или предметы, но явствует их внешнее отличие от тех параметров, как они приведены описанием при обнаружении и (или) изъятии, при или после передач-получений по инстанциям, нас вновь одолевают сомнения в идентичности таких вещдоков. (Что ж мы такие подозрительные?). Допустим, в качестве изъятой на месте преступления одежды от трупа в протоколе указан серый джемпер; при осмотре и приобщении к делу этот вещдок указан – «синяя кофта», а при непосредственном ознакомлении мы наблюдаем невнятно тёмного цвета свитер. Ещё допустим, что опера указали в Акте об изъятии порошкообразное вещество светло-розового цвета; эксперт сообщает о поступлении на исследование к нему «вещества в виде комочков бежевого цвета весом 1,5 грамма», а при последующем после экспертизы осмотре с участием понятых ссылки даются на «белый порошок» и также весом 1,5 грамма. Достоверны вещдоки? Материалы и собственный глаз отмечают различия в цвете и состоянии одёжки и вещества. В первом случае можно утверждать о несовпадении предмета одежды. Во втором… В ходе экспертиз какая-то часть материала пускается в расход и исследуемое вещество не может сохранить вес.

Любые, не объяснённые документально и не оправданные издержками производства признаки изменений по внешним характеристикам вещественных объектов – это прямой повод подозревать и утвердиться во мнении о недостоверности таких источников. Но для выводов об этом принимаются во внимание только явные контрасты. Не утруждай себя придирками к объективно малозначимым разногласицам в отношениях и восприятии. Разные наблюдатели при пограничных свойствах объекта действительно могут по-разному его характеризовать, фактически подразумевая одно (рубашка – сорочка / светло-коричневый – тёмножёлтый / след – отпечаток…). Так же не имеет решающего значения, если один из наблюдателей упустит какую-то мелкую подробность (деталь) в отличии от другого. Если, конечно, эта «мелочь» не является ключевой. Так, отсутствие пуговки на краденой куртке не влияет на выяснение обстоятельств хищения, а тот же недостаток на одежде жертвы изнасилования вполне влияет на установление факта насилия. Поэтому, в первом случае осмотр не акцентировался на целостности застёжек, и разница в описании такой детальки сама по себе – не весть какой повод сомневаться в источнике.

Сохранность и неприкосновенность вещдоков – относительные условности постольку, поскольку это позволяется объективными обстоятельствами и неизбежным процедурным обращением к этим вещам и предметам. Обеспечиваются эти условия комплексом мер: подконтрольное нахождение в установленном месте и состоянии; строгий учёт; регистрация; персональная ответственность должностных лиц (а иногда и физических лиц, если вещ передаётся на ответственное хранение). Для негабаритных вещей обязательны упаковка, пломбирование и опечатывание.

Что на деле? Отсутствие жёсткого организационного контроля независимыми субъектами позволяет мусорам свободно манипулировать «грузами», преодолевать формальные требования о сохранности и неприступности. Втом числе с целью подлога и фальсификации. В Законе нет чётких регламентаций по порядку сбережения. Запущенные в тему всякие там сранные Инструкции, Положения и Приказы недостатков нормативных не восполняют, Законами не являются, ответственности за их неисполнение реальной не влекут и носят самостраховочный характер. Фактически, должного пригляда за шмутьём и прочим хламом нет, а весь охранный процесс отдан на откуп, положен на совесть тех мусоров, у кого материалы находятся в производстве. Но в отсутствие совести, какой спрос? И яркая примета и стимулятор безответственности: передача материалов дела с вещдоками от одного мусора другому не сопровождается составлением Акта приёма-передачи (передал – принял), как это свойственно для любого хозяйственного и ответственного оборота вещей между людьми и их организациями. Или мусора – не люди, или мусарни – не людские организации?

А давай-ка, курсант, недолгий экскурс совершим в кабинет следака, подглядим через замочную скважину (ай, как не красиво!) за работой одного честного такого. Живо напяливай свои бантики-колготки, вечереет, шевели батонами… Да не ссы ты, то всё одно, что за тёлками в бане подглядывать. Зырь, во – обнажёнка. Только в скрытости своей можно естество других увидеть, как чел в интиме своем релаксирует: ест казюльки, чешет промежность и пакостит материалы. Но нам любопытна возня подсуконная – как он дело копытит.

Следак рулит делом. Именно к нему, напрямую в руки или через канцелярию и руководство, поступают документы и прочая материалка, имеющие отношение к делу. Следак эти материалы попервой никак не регистрирует, а собирает в один котёл. Для такой оттяжки есть у него оправдания: вначале нужно ещё установить относимость и значимость для дела поступившего материала и решить о приобщении. А разве обязан он во всяком случае приобщать каждое поступление такое. Вовсе нет. В этом и его право и его обязанность, но обязанность при первоочередной свободе оценки значимости и отношения к существу дела. Тем более редкая тварь, передавая следаку материал, ходатайствует о его приобщении. А нет просьбы (требования) о приобщении – следак волен сам решить о судьбе приобретения. И в таком свете, как это не странно, даже полученные самим следаком показания и изъятые в ходе обыска вещички не обязательно, что и будут к делу приобщены. Нет, он, конечно, некоторый учёт материалам ведёт, составляя Опись документов. Но такой список имеет временный, промежуточный характер – этакая памятка самому следаку, путеводитель для любопытных прокурора и нач. следств. отдела, сведение о комплектности при временной передаче дела другому следаку. Во всяком случае и когда угодно эта Опись может быть пересоставлена без сохранения прежних изданий, и историю изменения объёма дела нам не составить. Формирование же материалов строго упорядоченным сводом станет безусловной необходимостью только по окончанию расследования – окончанию производства по делу данным следаком. Таким образом, когда ему заблагорассудится, но край – по окончанию следствия, и собственным усмотрением и выбором об объёме включений в общую совокупность материалов того или иного источника, наш следак шьёт «делюгу». Он сам решает об очерёдности листов и нумерует их, прошивает материалы и сгребает их в тома, составляет описи и реестры, своей подписью заверяет поступления и перечни. Не имея собственной должностной печати, следак пакует вещдоки, лепит на них пломбы со штампами и, опять же, своей рукой делает на бирках пояснения с подписью. И, блин, никакого внешнего контроля над всеми этими движухами. Видишь, он только своим рылом ворочает эту свалку. Как тут ему не поддаться соблазну и не смошенничать к своей выгоде? Ты бы устоял? То-то (Кутуньо). А следаку слепо доверяют, он сам себе контролёр, ревизор, демон непорочности, прелестный честнок.

Ну и что мусору за проблема в случае необходимости те материальчики расшить, тиснуть любую бумазель, отдать её на сторону, переиздать или избавиться от неё, пересоставив опись, заново прошив, присвоив страницам новые номера, навесив пломб и подписей? Два пальца об асфальт. Ту же нумерацию листов следак осуществляет черновым образом – карандашиком грифельным, подчищая цифры вновь и вновь. Это мы сейчас через скважину воочию усекли, а без соглядатайства, попробуй подлови его, когда формальные признаки неприкосновенности все присутствуют. Что позволяет в некоторых случаях дело переформировывать целиком и бесследно.

Оперативно-следственные дельцы поднаторели в приёмах взлома упаковок и пломб, зачастую уже на момент запаковки вещдоков оставляют пути для внештатных проникновений. И в этом сложно их изобличать. Там, где Кио и Копперфильд учились – мусора преподавали. Упаковка с пломбами по виду целки, подписи со штампами на местах, а сами вещдоки перетяпаны. Вот за что я люблю Россию: только на этих широтах могут сожрать консерву, не вскрывая жестянки, и горазды маляву пробить через конверт. Мусора, конечно, рискуют. Кроме навыков они полагаются на пофигизм судов и адвокатов, слепоту и глупость обвиняемых, потворство от руководства и союзных племён.

Все упаковочные процедуры, пусть и поверхностно, кратко, но сообщаются в каждом документе о проведении следственного действия, исследованием которого явился вещдок. Сопоставляя между собой документальные данные о состоянии упаковки, пломбирования и самого вещдока с тем состоянием, как это узреешь при непосредственном обзоре, можешь обнаружить признаки нарушения сохранности вещдока, целостности упаковки, несанкционированного пользования материалом. Как в игре «найди десять отличий».

Но может сложиться и другая ситуация. Ранее опломбированный при следственном действии (№ 1) вещдок являлся предметом исследования действия № 2, а в протоколе (№ 2) нет описания вскрытия упаковки и нового пакования. При этом ты не был участником того сл. действия, не наблюдал процессы, а значит, не можешь прибегнуть к фантазиям и запулить подробности надругательств над материалом. Что ж, если из последующего (№ 3) документа, где дано описание упаковки с вещдоком, будет следовать такое же состояние, как по документам о действии № 1, как и в случае, если описания по действиям № 1 и № 3 будут различны, ты можешь утверждать о подлогах в обеих вариантах. Любые твои истории окажутся неопровержимы, если они связаны с доводом, что по окончании действия № 2 вещдок не был упакован вообще, а было это сделано позднее и при непонятных обстоятельствах.

Вернёмся к нашим баранам, вернее к следаку за замочной скважиной. Он сейчас наглядным примером увлечён делом твоим о незаконном обороте наркосредств. Следак изъял подозрительное вещество и указал в протоколе: «… Из левого кармана брюк гражданина К. извлечён пакет. Пакет представляет собой целлофановый фрагмент упаковки от сигаретной пачки, свёрнут трубочкой и перемотан чёрной нитью по всей длине сворачивания. При разворачивании внутри пакета обнаружено порошкообразное вещество белого цвета. После осмотра вещество в обратной последовательности упаковано и перевязано. Данный объект помещён в бумажный пакет, край которого скреплён бумажной пломбой с оттиском печати «Для пакетов», подписями следователя и понятых».

Следующим действием изъятое вещество следак направил на экспертное исследование. Эксперт со своей стороны в Заключении привёл описание поступившего к нему материала так: «… Бумажный тёмный конверт по линии клапана имеет бумажную пломбу с тремя подписями, исполненными синим красителем. С обратной стороны конверта имеется этикетка с надписью «вещественное доказательство – героин, изъятое в ходе ОРМ 20.02.2010 г.». Конверт скреплен клейкой лентой типа «скотч». На время осмотра видимых повреждений на упаковке не наблюдается. Внутри конверта находится целлофановый свёрток – свёрнутый рулоном и стянутый жгутом пакет размером 4x3 см. с пластиковым зажимом на торце. При вскрытии последнего обнаружено порошкообразное вещество светло-розового цвета».

Не учитываем характеристики вещдока и упаковки по последующему их осмотру, который должен проводиться после экспертизы. Не принимаем во внимание результаты собственных наблюдений этих же объектов, когда б такой обзор не состоялся. Сейчас нам достаточно сличить те два уже состоявшихся описания. По этим ревизиям мы обнаруживаем резкие отличия. Для удобства и чёткости предлагаю сопоставить эти данные в виде сравнительной таблички.

В качестве дополнительных комментариев заметим: То обстоятельство, что эксперт не наблюдает видимых повреждений на упаковке – это не гарантия того, что повреждений нет. Этим только констатирует он факт отрицательного, безрезультативного своего действия, которое могло произойти и по причинам, не связанным с наличием или отсутствием повреждений. Эксперт мог просто-напросто бездействовать – не проводить наблюдений намеренно по ленности своей либо по просьбе мусоров, или мог забыть это сделать, или имелись у него препятствия к такому вниманию, например, из-за хилого зрения либо не освещённости рабочего помещения. Но можно и согласиться с версией эксперта в пользу именно отсутствия повреждений. Действительно, внешняя и внутренняя упаковки при двух осмотрах отличаются, они разные. Упаковки изменились, вернее их подменили, и вторые такие (представленные эксперту) сами по себе оригинальны, правда – не вскрывались. Из всего напрашивается вывод, что в период времени после изъятия до передачи эксперту имел место не санкционированный доступ к вещдоку через вскрытие и смену упаковок. В подтверждение этому – разница в цвете вещества. Плюс ко всему иные противоречия. На каком это основании следак наименовал изъятое вещество «героином» (на этикетке)? Согласно Протоколу изъятия, вещество изымалось следователем, а значит – в ходе следственного действия. Так? Но следуя пояснениям с той же этикетки (как это представлено эксперту), вещество изъято в ходе ОРМ, то есть в результате оперативно-розыскного мероприятия. ОРМ входит в функции ментов, не является следственным действием мусоров. Другая мелочь – осмотром одежды задержанного К. установлено, что его брюки не имели карманов. Стало быть повод весомый имеешь заявить о недостоверности источника.

Не устаю поражаться распистяйству многих тысяч обвиняемых и их защитников, кто пренебрегает возможностью лично и во всех подробностях ознакомиться с вещдоками. Ведь только контроль со стороны защиты и позволяет в некоторой степени придавить мусоров рыжий хвост. Именно при непосредственном обзоре есть шанс обнаружить подлог и противоречия. В половине случаев вначале по самим вещдокам выяснишь подвох с дальнейшим его уяснением по соответствующим письменным сведениям, в других – наоборот, подозрения возникнут при анализе документов, информацию по которым ты можешь спроецировать на вещдоки с упаковками в ходе прямого осмотра.

Точно тебе говорю, по всем бумагам пробьёшь – всё говорит о целостности упаковок, а при личном контакте с объектом вдруг объявятся надрывы по швам или полная подмена упаковки, или сам, «нечаянно» и украдкой повредишь упаковку (зря ли ноготок точенный отрастил на мизинце?). Есть причина возмутиться не сохранностью.

Верно толкую тебе, изловчится твой следак, отпаяет да вновь присобачит пломбу с подписями и штампом, а ты зёнки протрёшь и увидишь, ах шельма, – края-то у бирки залуплены, клейковина в сторону от бирки съехала, след прежней порции пломбира в другом месте со сдвигом. Или сам, как полагается – нечаянно, украдкой раздербанишь пломбу. Копнёшь документы затем: в осмотрах участвовали понятые, вещдок передавался эксперту… ба-а, а подписи понятых на пломбе не идентичны их визам по протоколу осмотра, и эксперт никоим образом не удостоверил своё последнее пакование. В другой раз имеешь дело с аудиоматериалом. В качестве изъятого и приобщённого фигурирует диск одного производителя с записью переговоров на нём, но в результате личного осмотра ты выясняешь, что к делу подшит конверт с диском, изготовленным другим субъектом, и сам конверт не запечатан чавой-то. Самое время скандалить о посягательствах на святой источник.

Вещественное доказательство впервые, традиционно после настойчивой просьбы твоей, тебе предоставят к ознакомлению по окончанию расследования. Обрати внимание: следак при тебе вспарывает упаковки (после твоего осмотра этих упаковок), ты осмотрел вещдок, а далее, после окончания процедуры ознакомления… следак или уносит весь этот хлам в распакованном виде или нагло лепит все пломбы на прежние места дислоцирования. В любом случае, когда на судебной стадии по твоему очередному требованию или заданным в порядком осмотра ты уделишь внимание тому же вещдоку, то упаковки окажутся во вскрытом состоянии или запечатанными, как будто следак при тебе и не вскрывал таковые. При этом в Протоколе ознакомления с материалами дела нет ни слова о состоявшейся ранее распаковке, о новом опечатывании или оставлении в открытом состоянии, о причинах и процедурных моментах этого. В таком случае все манипуляции оказываются де-факто произвольными, так как не зафиксированы документально. Да и при остром желании удостоверить новое опечатывание попросту некому, так, чтобы этот процесс соответствовал правилам УПК: понятые уже не могут быть привлечены к участию – следствие-то завершено(!). Очередной повод разыграть карту мухлежа с вещдоками, заявит суду о признаках внепроцессуального взлома и не сохранности важных улик. В первом варианте, когда после твоего ознакомления следак оставил вещдок во вскрытом виде и таким состоянием его передал суду – имеем нарушение общих требований о сохранности в опечатанном виде. Второй вариант, когда следак самостоятельно восстановил целку по упаковке, – это состояние, в условиях отсутствия документальных оговорок, ты оскверняешь протокольным свидетельством состоявшегося осмотра. И в этом явное нарушение сохранности. Палка о двух концах.

Хватай её за любой, можно и за оба, только сухожилки на руках не порви.

Б. Достоверность сведений

Черёд настал обсудить достоверность самих сведений. Вспомним оценочные параметры (критерии) достоверности. Доказательство достоверно, если оно: реалистично, однозначно, основательно по источнику, категорично. Соответственно признаками недостоверности будут: нереальность, двусмысленность, противоречивость, опора на слухи или догадки, предположительность.

Б.1. Реалистичность или нереальность

Реалистичность или нереальность сведений, как уже сказано устанавливается обыкновенным восприятием. Весь опыт жизни человека в обществе и природно, его знания о натуральных и технических возможностях любых процессов и явлений, общая известность и допустимость способностей, различных качеств, состояний, признаков живой и «мёртвой» материи, включая бытийность существ, – эти знания, сами по себе дают возможность оценивать информацию и ответить на вопрос: могло такое быть или такого быть не может «ни в жизь». Речь идёт только об очевидных фактах, оспаривать которые неразумно в силу их общей признанности и естества. И речь идёт о неочевидностях, которые не вяжутся с реалиями мира и не находят подтверждения даже опытным, экспериментальным путём.

Нереальными будут сведения об оживлённых, разумных действиях со стороны предметов и вещей, как, например, о полётах камня по ломанной траектории вслед уворачивающейся цели; о действиях людей за пределами физических возможностей организма, как, например, испускание высоковольтных разрядов руками; о противоречащих законам природы процессах, как, например, восход Солнца на Западе; о технических характеристиках рукотворных объектов за гранью прогресса, как, например, самостроящийся дом и тому иже с ними чертовщинки. Подобные явления в народе именуют чудесами.

Однако информация о фактах «на грани возможностей», хотя и возбуждает чувство нереальности, но подлежит уже самостоятельному доказыванию или опровержению. Например, многие достижения человека фиксируются так называемыми «рекордами». Всем известно, что без соответствующей физ. подготовки, таланта и мастерства обычный чел не пробежит 100-метровку быстрее 10 секунд. А вот свидетель – бабуся – божий одуванчик, лет 70-ти утверждает, что пёхом догнала твой движущийся автомобиль, на бегу луканулась в боковое стекло и запасла АКМ на заднем сиденье. Также установлено, что авто шёл в потоке со скоростью около 40 км/час. А иные показания бабки описывают твой облик, внутренний интерьер салона в точно совпадающих подробностях, которые неочевидцу не могли быть доступны. Кроме того у старушенции этой не имелось другой возможности наблюдать все это, так как ты на своём корыте единожды пересёк транзитом тот задрипанный городишко. Тогда, чтобы верить показаниям о наличии оружия, надо бы верить и тому, что наша бабуська развила скорость быстрее 40 км/ час, а значит, 100 метровку рванула живее даже чем за 10 секунд. При наличии только одного заявления о скоростных способностях можно бы смело утверждать о их нереальности. Очевидная нереальность сообщения складывается из очевидных фактов (не требующих доказывания) того, что, хотя и известны физические способности крайне малого числа стайеров преодолевать стометровки быстрее 10 секунд, но по отношению к пожилому «обычному» человеку такие способности немыслимы, истории такие факты не известны и разумом они не принимаются. Но отвергая ввиду нереальности указанные беговые показатели, должны последовательно отклоняться и сведения от того же свидетеля о ставших ему известными фактах (интерьер, оружие, люд). А ведь эти данные (кроме Калаша) полностью подтверждаются иными доказательствами, и бабке нашей неоткуда было узнать таковые подробности за гранью собственных наблюдений в другие времена. Так? И если давать отставку всему ею виденному, то необходимы достойные основания-опровержения. Которых нет в распоряжении исследователя, кроме тупого объявления «этого не было, так как этого не может быть никогда». В то же время необходимо установить и причину неправды такой: заблуждается, привиделось, врёт. Хотя и такие выводы не обоснованы, так как опровергаются доказательствами об обратном. Противоречия. Вот – пограничный случай реальности. Можно бы для развенчания сомнений провести следственный эксперимент: пущай бабуля наглядно повторит свои возможности. Или убедительно объяснит свой подвиг. А если не повторит, не объяснит… Да только не возможен сам такой эксперимент, так как присутствует явная угроза для здоровью пожилого человека. Воистину – неразрешимый казус.

Пример. Обвиняемый заявил суду показаниями, что не топил потерпевшего вывозом его к глубинным акваториям залива, а лишь по морде ему разочек вдарил. Не сильно. Потерпевший же, видимо струхнув, ломанулся прочь. И деранул он бегом, прям поверх водной глади заливчика в сторону турецких берегов. Пробежав таким маршем шагов полста, то ли духу не хватило, – так и рухнул под воду без лишних бултыханий. С тем и утоп, родимый, нечаянно. Ещё, тот обвиняемый клялся Его (Не)Чести, что не брешет в сказанном. Нормальным разумением такие сведения полагается «отшить» ввиду их нереальности. Всяк понимает, что человек не может пёхом передвигаться по воде, как по суше без подручных средств. Суду бы не принять такие показания правдой. Но тогда нужно отрицать и доводы защиты в пользу всё же реальности происшедшего. Обвиняемый – зараза такая – ссылается на исторические факты, имеющие прецедентное значение, которые установлены в ходе рассмотрения уголовного в отношении подданного Назареи некоего Иисуса Христа. В том деле свидетель Матвей дал под присягой показания, что его лепший кореш Джошуа пешим ходом передвигался поверхностью морской (дело об Иисусе, том 14, л.д. 25–26). Тот же факт в заседании подтвердили ещё десять заслуживающих доверия свидетеля, включая свидетеля обвинения – Иуду. Отрицая данные способности и возможности через официальные оценочные выводы, судом будут поставлены под сомнение ранее установленные факты, обладающие силой преюдиции. Подобное решение суда не встретит восторга многих миллионов фанатов христианства, будут оскорблены чувства верующих, которые, как известно, очень обидчивы и им дай только повод оскорбинки покушать. При таком раскладе судья рискует взойти на священный костёр инквизиции. Бля буду, спалят кощунца прямо во дворе. Ну, а в обратном случае, соглашаясь с водными гульками потерпевшего, последующие суды, включая разбирательство текущего дела об утоплении, вынуждены будут слепо верить правдоподобности таких же фактов и обстоятельств.

Тем более, что известны и другие случаи неординарных способностей людских, которые к настоящему времени избавлены от ярлыков «чудо». В избытке чувств и эмоций отдельные субъекты перемахивают высокие заборы с колючкой, вызнают на расстоянии о недоступных прямому созерцанию событиях. Я, бля буду, сам очевидец, как чел при встрече с медведем сиганул в порыве побега по глади озера на несколько шагов проч.

Конечно, от «сказочных» сведений можно отвернуться. Но среди правил оценки сидит занозой и такое, что, если суд отвергает какое-либо из доказательств, он должен представить этому мотивы (статья 307 УПК). Мотивировка не может сама по себе быть голословной, а должна сопровождаться фактическими данными. Значит приводимым показаниям, даже «странным» по существу, должны быть, в случае отмашки от них, противопоставлены контр-доказательства и убедительные доводы. Зашибись, когда в распоряжении есть прямые опровержения и на них можно опереться. А когда нет? В любом случае суд должен следовать ПН, если «странные» показания являются защитными (куда деваться!), а подобные доказательства в пользу обвинения суд должен отвергнуть, если нет убедительных подтверждений представляемым фактам.

По некоторым уголовным делам всплывают такого рода подозрительные доказательства, отступающие от реальности. Часть таких доказательств исключается вследствие их заведомой ошибочности (описки, оговорки, опечатки, неверное восприятие и фиксация, болезненная психика и искажённое сознание), когда сам источник информации отказывается от подобных свидетельств, сторона – заявитель доказательства исключает доказательство из собственной базы или оно признаётся недостоверным. Другая часть вычленяется через опровержение анти-доказательствами. По третьей части сведений произойти может их самоизъятие, когда не находиться опровержений, но отказ заявителя вынужден и формален. Речь идёт о случаях, когда источник, хотя и не расстаётся со своим убеждением в правоте, но прекращает использовать информацию под давлением собственного понимания а-реальности сведений для восприятия окружающими, рационально ориентируясь на грядущее мнение о твёрдом недоверии, в том числе, и к другой информации от него же на фоне «странностей». Отказ идёт как по самосознанию, так и по настоянию соратников.

В любом случае, когда сведения подвергаются сомнениям из-за их нереальности, когда правдоподобность фактов и обстоятельств по данным сведениям спорна, и для таких случаев безмотивный отказ недопустим. Стало быть, не исключается применение эксперимента с целью проверки, подтверждения или опровержения информации. Если, конечно, такой эксперимент вообще может быть осуществлён доступными средствами и способами. Например, свидетель заявил, что услышал через бетонную стену не только крик, но и содержание этого вопля в форме угрозы. Это утверждение не трудно проверить, создав условия, близкие к той же обстановке и с участием тех же лиц. Эксперимент даст ответ: могло такое быть или не могло, а значит, заслуживает информация доверия или нет.

Однако сами «моглы-не моглы» – всего лишь предположение. Доказывание же требует определённого Было или Не Было (да-нет, свой-чужой) в категоричной форме одного из двух. Отсюда следует, что установление реальности факта или обстоятельства, при всей необходимости этого, является предварительной оценкой, так как само по себе окончательных выводов не даёт, но лишь предвосхищает дальнейший анализ сведений в качестве допущения к их углублённому обсуждению.

Б.2. Оценка на однозначность

Далее потрошим сведения по другим оценочным критериям, как их выше перечислил, в любом их порядке и последовательности. Я же буду придерживаться привычного мне порядка. Перехожу к оценке на однозначность – двусмысленность.

Получена информация, которая заявлена в процесс в доказательственном значении в пользу позиции одной из сторон. Сделать определённые выводы на основе этой информации по доказываемым (или опровергаемым) с её помощью обстоятельствам ты, как и любой другой оценщик, можешь осмыслив эту информацию и поняв эту информацию в некотором доступном пониманию значении. А такое понимание в отношении одной и той же информации у разных людей, естественно и в силу субъективного восприятия, может разниться. Всякий по-своему может понять словообразы, и это понимание не всегда совпадает с понимайкой соседа. И даже если информация сопровождена комментариями другого спорщика-оценщика о его конкретизированном понимании, ты можешь иметь другое, отличное мнение о сути сведений, ты вправе быть уверенным в правильности своего понимания и придерживаться такой трактовки.

Знаем мы: любая информация от окружающего мира, несмотря на множественность исходного формата (зримый образ, запах, тактильное ощущение, вкус), применительно к доказательствам материализуется только двумя формами, принятыми для сохранения и пользования: видеообразы и речь. Визуальные картинки пока оставим в покое. Что касается речевой информации, она состоит из слов, фраз, предложений, и все эти составляющие могут восприниматься в разном значении.

Понимаем мы: истинное значение речевой информации известно только первоисточнику. Все остальные потребители могут воспринимать её неверно и, соответственно, делать по ней не правильные выводы и заключения. Что частенько и происходит. Значит, мы должны всякий раз сверять, уточнять содержание информации по источнику с тем, какие выводы по ней напросились по-первой и ответить на вопросы: а соответствуют ли наше понимание (или понимание других) реальному смыслу сообщению, и есть ли повод сомневаться в правильности нашего восприятия; а какое ещё значение может иметь та же самая информация при ином понимании использованных в ней понятий? Такая ситуация предсказуема, если мы обнаруживаем в информации неоднозначные понятия и определяем причину неправильного их понимания из-за некорректного их применения самим источником или передатчиком мысли. А в отсутствие возможности обратиться за разъяснениями к источнику сведений и имея своё понимание, вправе свою точку зрения в этом считать истинной, пока нас в этом не разубедят. Свою позицию об ином толковании информации мы противопоставляем мнению противостоящей стороны в споре, ставим под сомнение их выводы, если они несут нашему положению угрозу, добиваемся опровержений и принятия за основу нашего понимания, как единственно отражающему действительные смысл и значение. Одно неверно понятое слово, знак препинания, логика фразы, зачастую может повлечь искажённое применение доказательства, состоящего из данной информационной единицы. Классический пример: «Казнить(,) нельзя(,) помиловать». Оттого, где будет проставлен в этом выражении акцент, зависит и смысл всего высказывания. Допустим, свидетель привёл в показаниях подобную фразу со слов обвиняемого, следак занёс это высказывание в протокол, но знак препинания не проставил, а выводы делает в сторону негативного понимания сказанного. Отчего же? Оспорим такое мнение.

Но в большинстве случаев пересмыслица не плавает открыто на поверхности и разночтения выявляются не первым взглядом, а через дополнительные рассуждения. Особенно при направленной придирчивости. Чёрт… Ты что-нибудь просёк из этой жеванины? И я не очень. А предупреждал: тот из меня ещё препод. Пройдёмте, курсант, в примерочную.

Пример 1. Федя обвинён в смертельном причинении тяжкого вреда здоровью Серёжи. Прекрасно! Преступление (по версии обвинения) совершено группой из двух человек, а виновность Федькина определена по показаниям сообвиняемого Митьки. Замечательно! Вот эти показания: «Мы с Федей приехали к квартире, где жил Сергей. Он был дома, собрался и мы поехали на автомашине Феди на коттедж. Сергей стал оправдываться, что деньги он не брал и не мог этого сделать, так как в тот день работал в Бежецке. Мы стали ругаться и подрались. После удара чайником Сергей упал. Я видел, что на затылке у него пошла кровь. Потом позвонили его брату и всё рассказали». А вот у защиты другие соображения по смыслу сказанного. По данным сведениям неоднозначно воспринимаются слова и фразы о множестве лиц «мы, приехали, поехали, подрались, позвонили». Из сообщения не ясно, кто другой (другие), кроме Митьки, участвовал(и) в действиях. Нет прямого указания именно на Федю. Непонятно, кто «поехал на коттедж»: вся эта троица, включая Федю; Митька с Сергеем, но без Феди, хотя и на машине последнего; или же действовали сообвиняемый с третьими лицами – без Феди и даже без Сергея. Фраза «ударил чайником» говорит об одном действии со стороны какого-то одного, не понятно, какого лица. И вовсе не обязательно, что удар наносился по Сергею. Открыт вопрос по показаниям: а наносились ли другие удары и почему в этом действии обвиняют Федю? Кроме того: драка и удар чайником где происходили – в машине по ходу движения?… И в том же духе. То есть, Федькина защита вполне может опровергать выводы обвинения о преступных действиях Феди и о самом событии преступления, по-своему определяя смысл и значение таких показаний.

Пример 2. Протокол осмотра трупа: «… Зубы все. Часть коренных зубов на металлических штифтах». А по этой информации, знаешь ли, идентифицировали труп с конкретной, предположительно погибшей личностью, следуя параметрам зубного аппарата по стоматологической карте. Вообще зашибись! Но мы имеем своё понимание. Сведения-то эти по существу двусмысленны. Что значит: «зубы все». Все целы, все на местах, все отсутствуют, все белые…? Слово «часть» может пониматься и как часть от общего числа зубов, и частями (фрагментами) самих зубов – верхняя, нижняя, боковая части. В таком случае защита оспорит выводы обвинения о соответствии трупа и, якобы, погибшего потерпевшего.

Пример 3. Заключение эксперта: «… Экспертиза начата 10 августа 2005 года. Экспертиза закончена 15 ноября 2005 года… Выводы:… Смерть наступила не менее, чем за 1 месяц до момента исследования трупа… Каких-либо переломов костей скелета не обнаружено…». Мусора из этого вывели, что смерть причинена до 10 июля 2005 года, и исключили версию ударнотелесного насилия из-за отсутствия костоломных признаков. С куя ли? Выводы эксперта неоднозначны и допускают иные обстоятельства смерти. Понятия «момент исследования» и «не обнаружено» в канве других данных по экспертизе не позволяют вести отсчёт от конкретной временной величины, в том числе от предела «до 10 августа», не позволяют решать о характере прижизненного насилия. По данным этой Экспертизы не определиться в вопросе, что считать моментом исследования: дату начала исследований; время окончания исследований или любой «момент» промеж этих двух столбов. При том что «моментальные» границы значительно разведены (август – ноябрь). И ты вправе понимать точкой отсчёта, например, время окончания экспертных исследований – 15 ноября. Тогда, минус заявленный месяц от середины ноября, выйдет серединка октября, то есть смерть наступила в ходе исследований (и шо, дохтер зарезал?). А формулировка «не обнаружено» вовсе не означает, что переломов костей не имелось, тем более это не позволят отрицать телесные воздействия значительной силы на пострадавшего. Эксперт такие переломы мог не увидеть, мог их проигнорировать, не выискивать без указания причин не результативности, да и сами кости от мощных ударов в корпус не обязательно, что и ломкаются (кости целы, а селезня отбита).

Аналогично и с визуальной информацией. То, что увидел и запечатлел памятью или фото, – видео картинкой следак или свидетель, твоим видением может обнаружить другую детализацию.

Да, в некоторых случаях только экспертным путём выясняют характер следов, например, на ткани (кровь или краситель; разрыв или порез), предметность объекта (оружие или муляж; корчи от боли или симуляция; электропровод или бельевое веретено). Но экспертизы не всякий раз проводят, считая предметность и качества очевидными или же вследствие недоступности объекта для непосредственного его изучения. Всегда есть место ошибкам, погрешностям в визуальной идентификации намётанным глазом мусоров, есть место и намеренным искажениям и измышлениям зрительных данных. Значит, выводы их можно оспорить и двинуть свою версию.

Допустим, ссылками на данные видеонаблюдения обвинители утверждают, что подозреваемый передвигался крадучись. А у тебя доводы, что ноги больные, потому и походка с такими особенностями острожной ходьбы. Допустим, терпилица настаивает, что ты держал рукой в кармане предмет, по очертаниям смахивающим на пистолет, и это угрожающе действовало на неё. А ты прёшь со своими доводами: нет, просто член на неё встал, пытался через карман обломать эрекшн, да и шмонать хату в возбужденном состоянии не ловко.

Вот протокол осмотра, в котором дано описание лежащего на полу свежего трупа. А вот фототаблица с картинкой этого трупа. Но ни следак, ни криминалист не дают комментариев ракурса съёмок – с какой позиции вести обзор данного изображения. Ты меняешь угол зрения, повершув фотку на 90° по часовой. И, если нет рядом с изображённым телом крупных, определяющих приземлённость объектов, то оказывается, что тело видится вертикально-стоящим, в прислонённом к стене положении. Из картинки не следует, что фотомодель мертва; а то, что глаза закрыты – так зажмурился от фотовспышки… или спит… стоя. А быть может это чучело браконьера из охотничьего клуба местного? Тогда есть повод оспорить письменные данные по осмотру, поставить под сомнение их объективность.

Ныне-то – не то, что давеча: не только мусора, но и рядовое быдло оснащены всякими видеорегистраторами и средствами звукозаписи. При такой оснащённости и доказательственные базы обогащаются аудио-видео материалом. Запись осуществляется в «полевых условиях», без сценариев, спец. подготовки, не профессионалами, не редко низкокачественной техникой и без соответствующей программной поддержки. Оттого изображения и звуковые данные местами имеют невнятный характер, и то, как изображения, речь или иные фоновые вибрации отражаются сведениями в протоколах и распечатках, может не совпадать с реальным видеорядом и содержанием звуковых сотрясений. Эй, ты ведь не будешь слепо доверять таким производным сведениям, например, по текстовым распечаткам переговоров, – тебе подавай оригинал звуковой дорожки. И в ходе прослушивания вдруг оказывается: слова, интонации и прочее слышатся другим содержанием, не прослушиваются вообще или можно их понять иначе. Или реально различаемые слова-фразы следователь посчитал неясными и заменил их в Распечатке многоточием. А от этого исказился смысл исходной речи. Или, наоборот, подменил слово, чьё-то чавканье «за кадром» переиначил чётким слогом. Значит, ты можешь, следуя своим низменным интересам, настаивать на правильности своего восприятия в результате прослушивания (просмотра) оригиналов или требовать исключения из обсуждения спорных, не разрешимых моментов. Короче, прочь стеснения, слышь и видь своё, а к остальным мнениям с претензией: мол, граждане, вы в глазки и ушки долбитесь.

Таким образом, выяснив по вредной тебе информации неоднозначность (двусмысленность), оценив её такой, и в зависимости от своих целей и задач, ты вправе добиваться переоценки полученных и уже оцененных мусорами по-своему сведений. При этом тебе незачем потворствовать каким-либо дополнительным выяснениям и разъяснениям. Нет тебе в том забот и выгоды. А достаточно будет указаний о недостоверности сведений всего лишь ввиду их неоднозначности, не позволяющей точно устанавливать обстоятельства по делу. Основание: неоднозначность информации влечёт неоднозначность выводов по ней, когда выбор понимания информации осуществляется сугубо прихотью мусорского оценщика; иное, не принимаемое во внимание содержание сведений, а, значит, их смысл и значение потенциально сохраняют свою доказательственную силу, остаются не опровергнуты и угнетают достоверность первичных оценки и выводов.

Б.3. Оценка на противоречивость

Противоречивость. В пробирке два разшёрстных доказательства поселилось:

Показания потерпевшего: «… В ответ на моё возмущение приятель Андрея рявкнул мне «завали е…ло, гнида, а то я сам сейчас тебе его завалю», и едва я заявил в категорической форме, что не стану никаких е…л заваливать, этот парень ударом в лицо опрокинул меня на землю. После чего они обшарили спешно мои карманы и побежали в сторону котельной».

Акт медицинского освидетельствования: «… ушибленная рана в области скулы; с рассечением надбровных дуг и четыре ушибленные раны на грудной поверхности… причинены в одно время твёрдым тупым предметом…».

То, что в данных свидетельствах ударный «прибор» терпилой прямо назван кулаком, а по Акту – тупым предметом не являет противоречие между сведениями об орудии причинении. Хотя кулак и не корректно относить к «предмету» – то есть, неодушевлённому предмету, не совсем тупа и тверда поверхность кулака. Перед нами не более, чем обобщающее фразеологическое клише, какие традиционно и профессионально используют коновалы для обозначения характеристик и свойств. А вот различия по сведениям о количестве ударных воздействий – в этом имеется противоречие. Потерпевший сообщает только об одной зуботычине, медики же о множестве повреждений различной локализации. И именно на основании медицинских выводов мусора заключают об избиении – большей агрессивности нападавшего, совокупной тяжести покушения на здоровье потерпевшего.

Противоречивость выражается таким различием сведений, касающихся одного и того же факта или обстоятельства, когда по смысловому содержанию сведения вступают в конфликт. Что препятствует определённости в выяснении характера и самом существовании этих факта или обстоятельства. Несоответствие, нестыковка информации может обнаружиться как по одному и тому же источнику, внутри него, так и между различными источниками или их группами. Для должного внимания такие различия не обязательно должны касаться только основных, наиболее важных и определяющих фактов и обстоятельств. При том, что хотя степень важности в этом сама по себе субъективна и спорна, значимы могут быть и противоречия в «мелочах». Ложны рассуждения мусоров о второстепенности, не существенности отдельных обстоятельств, когда наличие противоречий в информации о них не влияет на достоверность в целом. Противоречивость в малом влечёт сомнение и в правильности всего остального. Противоречие выражается не только резким отличием – противопоставлением, отрицанием одной информационной единицы другой (да – нет; чёрное – белое; было – не было), но и несоответствием, когда по содержанию сведений допускается альтернатива в понимании и восприятии, например, если факт не опровергается как таковой, но описывается различно, и это различие влияет на оценку его.

Давай исходить, что прицениться к достоверности нам дано в полном объёме лишь когда все доказательства станут нам доступны, а значит – со времени окончания расследования и ознакомления с материалами дела. Другое условие: Оценку мы можем направленно производить только исходя из окончательной формулировки обвинения с представлением доказательств сторон – при наличии «на руках» Объебона, который выдаётся только после процедуры ознакомления с материалами дела. На этой стадии Следствие уже завершено, наши оценки становятся безразличны органу расследования и никак не влияют на сформулированные к этому времени выводы обвинения ввиду их фактической отстранённости от всяческих исследований по делу, ну и по причине нежелания что-либо пересматривать. А пока наш процесс всестороннего и полного ознакомления завершиться материалы дела уже пройдут контрольку прокурора и поступят на рассмотрение в суд. А оценку мы должны сделать со своей стороны, суд этим в нашу пользу заниматься не будет. Значит, все наши оценочные заключения могут быть готовы и сгодятся только в суде. И так как оценка наша направлена против доводов обвинения, то и отталкиваемся на первом этапе только от позиции обвинения.

Общая схема фильтрации:

1. Обвинение условно фрагментируем на отдельные утверждения по обстоятельствам и рассматриваем эти части самостоятельно. Здесь внимание средоточим не на формулировке обвинения, которым воспроизводиться какая-либо статья УК, а на описание фактических обстоятельств обвинения – подробности преступления;

2. Среди всей совокупности доказательств по перечню базы обвинения выделяем конкретные сведения, на которые сторона обвинения опирается (может опираться) в подтверждение правильности своих обвинительных утверждений по данному обстоятельству. Такими сведениями обвинитель вероятнее всего и будет обосновывать свою позицию в суде. «Скорее всего» – потому что мы можем только предполагать использование этих сведений в процессе доказывания, но до конца в этом не уверены. В Объебоне не даётся жёсткой привязки дробных сведений к отдельным обстоятельствам; доказательства приводятся «в навал»; обвинитель и сам может что-либо упустить из своей обоймы, не иметь нужного доказательства вообще или пытаться выудить нужное «из-под полы»;

3. Выясняем, есть ли противоречия между сведениями внутри каждого отдельно взятого доказательства. Такие нестыковки могут обнаружиться и в одном предложении (не имея под рукой режущих орудий мы использовали нож), и по различным частям доказательства, когда блоки информации не соответствуют, опровергаются взаимно (Тот парень, что был выше ростом, со шрамом на щеке, сказал второму…..Я не уверен, что могу опознать нападавших, так как на них были маски-шапочки с прорезями для глаз);

4. Определяем наличие противоречий в сведениях, данных одним и тем же источником, но в разное время, и между сведениями, исходящими от разных источников, но касающихся того же, нами избранного обстоятельства обвинения;

5. Устанавливаем, а нет ли других сведений, противоречащих тому же обвинительному утверждению, хотя и не заявленных стороной обвинения, но имеющихся среди материалов дела или среди доказательств защиты, уже полученных или возможных к получению;

6. Делаем выводы на основании таких противоречий о достоверности доказательств обвинения.

Так или почти так прорабатывает доказательства и сторона обвинения. Без некоторой последовательности не обойтись. В этой системности эффективность анализа. Сравнительная ревизия будет наглядной и выразительной, если отдельные, противоречивые сведения раскладывать табличкой, как это мы сделали в концовке пункта 5.4.2.А. (стр.328).

Разберём для верности сказанное ещё одним примером.

Обстоятельство: время совершения преступления. Обвинение утверждает: 4 января 2006 года около 2 200в ходе ссоры, на почве внезапно возникших неприязненных отношений Кирилл ударил Василия ножом в область груди. Сторона обвинения в подтверждение своих утверждений ссылается на показания свидетеля Хохлова. Показания данного свидетеля по Протоколу допроса от 2.08.06 г.: «Мы втроём с Кириллом и Васей 4 января 2006 года распивали спиртное на квартире Васи. Около 2200я ушёл домой, а через день пришёл Кирилл. Он рассказал, что после того, как я ушёл, он с Васей подрался и Кирилл ударил его ножом».

Знакомясь с показаниями этого свидетеля по тому же протоколу, ниже, ответом на дополнительный вопрос находим: «Да, мы вместе отмечали Новый год, застолье продолжалось в этой же квартире, а драка произошла через день, я точно помню. О поножовщине я знаю только со слов Кирилла». Мы видим разногласия внутри одного доказательства по единому источнику. Показаниям первичным о событии 4 января противоречат последующие показания о времени конфликта, так как «через день» от события «Новый

Год» означает 3 января. Время – 22 часа (около!) напрямую не подтверждаются указанными доказательствами.

Другим доказательством о времени преступления обвинители впаривают Заключение судмедэксперта: «Время начала исследования трупа 5 января 2006 года 1100… Выводы… смерть наступила не ранее, чем за 40 часов до начала исследований…». Считаем: из 11 часов 5 января вырезаем 40 часов и получаем 03 часа ночи 3 января. Такие данные вступают в противоречие с показаниями свидетеля.

В деле имеются ещё два взаимосвязанных доказательства. Распечаткой телефонных соединений сотовой связи сообщается о состоявшемся соединении 3 января 2006 г. в 2300 абонентского номера Хохлова с номером Гудова, а из показаний Гудова следует, что в указанные дату и время ему звонил Хохлов и в разговоре трепанул, что Кирюха «пришил» Ваську. Эти совокупные доказательства также противоречат всем другим сведениям о времени причинения ножевых ранений. Откуда бы Хохлову знать на время его звонка о том, что произойдёт только на следующий день? Если Хохлов узнал о событии со слов Кирилла, а Кирилл ему, якобы, сообщил «на следующий день», но и по времени звонка Хохлова поножовщина тогда могла бы произойти только в предшествующую звонку ночь, стало быть, – 2 января. Так?

Все приведённые сведения противоречат не только первичным показаниям Хохлова, избранным стороной обвинения за основу в части времени преступных действий, но противоречивы промеж себя. Потому ни одно из них нельзя считать достоверным и опираться на них в целях обвинения. Но в целях защиты по факту наличия этих противоречий мы строго придерживаемся довода о недостоверности одних лишь показаний этого Хохлова о времени событий 4 января в 2200. Все остальные данные, в контексте их противоречия первичным показаниям Хохлова, можно расценивать доказательствами защиты. Хотя они и собраны стороной обвинения и выставляются ими в обвинительном качестве, но они подрывают позицию обвинения по рассматриваемому обстоятельству.

Кроме того имеются, имеются в нашем распоряжении и собственные доказательства (защиты), противоречащие доказательствам обвинения и также определяющие недостоверность первой части показаний Хохлова. Речь идёт о показаниях обвиняемого (Кирюши) о том, что Васе он вреда не причинял на указанное в обвинении время (А что могло происходить в другие времена – вопрос не данного обвинения).

Аналогичным образом исследуем каждое из доказательств, имеющее хоть какое-то отношение к основным «обстоятельственным» утверждениям по предъявленному обвинению. В ходе сравнения сведений обнаруживаем противоречия, и с их помощью оспариваем достоверность обвинительных доказательств (то есть, обоснованность обвинения).

В числе доказательств, кроме основных сведений, всегда есть место сопутствующим, которые на первый взгляд как бы и не определяют основу обвинения, не влияют на доказанность обстоятельств, а информируют о второстепенных фактах. Бывает и так, что по основным обстоятельствам противоречий в сведениях нет или они действительно незначительны, или вполне устранимы. Зато сопутствующая информация пронизана противоречиями. Известно мнение, что не следует таковым неувязкам уделять внимания, и на них всякий раз пытаются навесить ярлык «неотносимые». Отчего же? Наличие противоречий в сопутствующей информации, само по себе, когда, например, свидетель путается «в мелочах», даёт разное описание действий лиц и окружающей обстановке до и после преступления, – это само по себе даёт повод не доверять и заглавным сведениям. Это значит, что и «основная» информация может быть неверной и требует более тщательной проверки, осторожного применения. При таких противоречиях, как минимум, необходимо крайне критическое отношение к доказательствам в целом. Источник, свидетельства которого единожды уличены в блуде, ошибочности, враньём в малом, не может считаться надёжным и по любой иной информации, от него исходящей, доверие к нему обнуляется.

Обнаружив противоречия в доказательствах обвинения, – и это очень важный момент – сторона защиты ограничивается только указками на разногласия, лишь ссылается на факт их наличия, и на их фоне вывозит свою оценку о недостоверности. На этом – стоп! Сидеть на корточках, ходить на цыпочках. Не дело защиты, не в её интересах самой затевать (гласные) выяснения причин противоречий, ввязываться в дебаты по этому поводу (за границами помех для любых поползновений обвинителей), тем более как-либо участвовать в их устранении. В том наш «прикуп» – чтобы обвинительные сведения были противоречивыми, а противоречиям быть не устранимыми. Аминь! Наличие и преодоление противоречий должно оставаться проблемой обвинителей, и незачем способствовать мусорам в устранении этих проблем. Наоборот, нашим подвигом станет козни им строить. А соучастие защиты в таком деле равно суициду, так как через устранение могут быть сохранены в доказывании «подлеченные» прежние сведения, а того хуже – получены новые. Уяснил? Покажу на примере делюги вышеназванного Хохлова. Если б дело уже слушалось в суде, после того, как обвинитель огласил первичные показания Хохлова и не представил остальное, сторона защиты в судебном следствии только огласила показания этого же свидетеля, данные им ранее по дополнительному вопросу, а так же сведения по экспертизе, по Распечаткам и показаниям Гудова. Не давая им оценки, не комментируя никоим образом. Оценку на недостоверность ввиду противоречий сторона защиты даёт только в прениях. Обвинитель, должно быть, чухнет в чём беда. Но произведённая оглашёнка не позволит обвинительному суду вольготно опираться только на выгодную мусорам часть показаний Хохлова, без оглядки на наличие противоречащих этому сведений. Через такой ров не сигануть.

Но обычно наблюдаем в процессах картины, когда адвокатишки проявляют скоторвение. После допроса такого «Хохлова», огласив его противоречивые показания, сволочной адвокат лезет к нему с мудацкими вопросами: какие из показаний правильные?; почему он так сказал в данном случае?; чему из сказанного верить. Тот же гнидакат инициирует вызов и допрос эксперта и свидетеля Гудова, через подлючие вопросы подводит их к изменению или дополнению прежде данных сведений в сторону событийности 4 января, в район 22 часов этой даты. В угоду обвинения. В этом случае происходит устранение противоречий против позиции защиты силами самой защиты. По отношению к противоречивым доказательствам обвинения подобные действия будут уместны только в качестве противодействия обвинению, когда последнее пытается в порядке устранения противоречий избавиться, опровергнуть корявые доказательства, обвинением полученные.

Иной расклад, если речь идёт о собственных доказательствах защиты. Тут роли меняются на противоположные. Мы можем обнаружить противоречия в «своих» доказательства. Мы о них умалчиваем или же при внимательности к этой проблеме и активности обвинителя устраняем гнилушки сами, например, через дополнительные свидетельства. Тут уже подтягивай ремешок: выясняй и показывай причины противоречий, обосновывай ошибки, неточности, для подтверждения выгодной информации и изжития вредоносных, навязывай своё понимание свидетельств.

В идеале, противоречия не могут оставаться без устранения. Иначе нет возможности, и нет оснований довериться одному из них и игнорировать другие. Часть сведений опровергают, размывают другие, и наоборот. Из такой конфликтности модно выгребаться через совокупности. Например, если одному доказательству о факте противостоят два других доказательства о другом факте, то достоверность отдают вторым путём суммарного предпочтения. Если вступают в противоречия два равных доказательства, и нет достойных оснований не доверять какому-либо из них (тем более обоим), то должна срабатывать ПН – сердечную любовь отдают тому доку, что благоприятствует защите. Но на практике мусора из-за всеобщей обвинительной политики клали большой и толстый на эти принципы. В тех ситуациях они прибегают к выискиванию ничтожных пороков, в оборот берут произвольные совокупности всяких бестолковых сведений, в том числе плодят доказательства путём дробления, дублирования одного, представляют «левые» основания недоверия для. Даже наличие в арсенале защиты совокупности (более двух) в противовес единственному дохлому, но обвинительному – не гарантия выбора в пользу защиты. Поводы для «разоблачений» и отвержения твоих доков буквально из пальцев высасывают. И что прискорбно, от таких подсосов губы у них не закатываются, хари не трещат по швам. При том же равенстве по силе двух, взаимоопровергаемых доказательств поводы к недоверию защитным как раз и выуживают через недостоверность, сомнительность прочей (сопутствующей) информации по тому же источнику. Зачастую приводимые мусорами основания откровенно глумливы. Так, отдавая предпочтение показаниям терпилы и отвергая показания обвиняемого, такой выбор обосновывают тем, что «показания обвиняемого – это только его способ избежать ответственности, нежелание открыть истину, ввести суд в заблуждение, что ему невыгодно давать правдивые, изобличающие его сведения». Если же версию обвиняемого посмели поддерживать свидетели, встретим такие доводы: «свидетель является близким родственником (знакомым, дружен) подсудимого и, сопереживая ему, из чувства ложной симпатии даёт необъективные показания, пытаясь смягчить его участь». Впечатляющая аргументация по степени правовой наглости! А что, – правильно подметишь ты – если свидетель или какой эксперт не обнаружат подвязок со стороной защиты? И против таких находят изобличения, придумывают их, но, как правило, сведения от таких заранее фильтруют и корректируют, вплоть до выведения их из рассмотрения.

Тебе ли стрематься таких поворотов. Ведь у тебя есть я и мои поучения. Мы скачем «от печки», скажем «гоп» поперёд прыжка всякого и подстелим соломки.

Первый скок. Любые обоснования должны и сами быть состоятельны, а вышеприведённые доводы мусоров завсегда голословны и произвольны. Ни обвинитель, ни суд на деле не располагают и не приводят фактических данных, с какого бодуна они вдруг решили, что обвиняемый желает скрыть истину, устремлён уходом от ответственности, а не наоборот, добивается правды и выступает за справедливую, повинную ответственность. Покажите тот дубок, с которого мусора рюхнулись, когда решили, что обвиняемому не выгодно давать правдивые показания и изобличать себя или других сопричастников, сообщать известное по делу? Только потому, что его показания не соответствуют версии обвинения? Разве мусорами представлены доказательства отвергающим доводам? Нет таковых. Сам по себе факт родства, приятельства и симпатий не является заведомым препятствием для дачи правдивой информации. Обоснование недоверия с помощью таких доводов – чистой воды предубеждение и произвол. С такой позиции домыслов и предположений любое доказательство может быть опрокинуто навзничь.

Второй скок. Указанными доводами обвинителей сторону защиты фактически попрекают её же Правом защищаться, отстаивать свои законные интересы. В этом явная дикарская память, в этом слушаться отголоски совкового судоскотства, когда Право на защиту не признавалось. Глаз мне вон – помяну старое: при Совдепии, например, защитник к участию в деле допускался только на судебной стадии. Возмущение нонешних мусорков понятно – овцы смеют защищаться!

Третий скок. Следуя принципу равенства возможностей, сторона защиты вправе кивать на априорную заинтересованность любых сторонников обвинения, равно оценивать, как не заслуживающие доверия показания потерпевшего, да и любые иные свидетельства обвинительного толка.

Значит, мы вправе рассчитывать на тот же успех, указывая, что сведения обвинения недостоверны, так как участники-источники преследуют цель «упаковать» обвиняемого, неправдой добиваются его осуждения, они все и каждый в отдельности не заинтересованы в раскрытии своих нарушений и должностных преступлений, устремлены злоупотребительством своих прав и обязанностей. Равно мусорам мы освобождаемся от обязанности представлять доказательства таким доводам. Чем на это и при тех же условиях сподобиться ответить обвинитель и обвинительный суд? Только об этом тобой должно быть сказано непременно и даже предупредительно. А потому как произвол иногда творят и втихаря. Обвинитель может и не привести в прениях подобных аргументов. Это сделает за него суд, сделает вне обсуждений, молча прописав мотивами и выводами в Приговоре. Соответственно, у защиты не будет повода возражать таким голословиям в заседании. Тем самым данная аргументация прольётся за края позиции обвинения, но в поддержку последнего.

Показателен случай, когда вследствие не устранённых противоречий в доказательствах суд был вынужден применить ПН, что и решило исход дела. Во время охоты мочканули одного из трёх товарищей. Его движение в зарослях двумя другими было принято перемещением зверушки. Двое пальнули в этом направлении одновременно. Одинаковые ружья, заряды, дистанция, направленность, (пули по гладкоствольным берданам не поддаются идентификации). А рана на теле-то одна! Каждый товарищ-убийца признал свою причастность, но установить конкретного причинителя вреда оказалось невозможным. Формально, признательные показания каждого из стрелков являлись предположениями и противоречили друг дружке, ни одно из них не могло быть признано достоверным и проверено посредством каких-либо других сведений. В итоге, руководствуясь ПН, суд оправдал каждого за недоказанностью причастности. Подозреваю, что исход и этого дела не был бы столь благополучен для обвиняемых, не будь они «бывшими» прокурорами.

Уже в процессе изыскания и представления собственных доказательств стороной защиты все ощутимые противоречия, как внутри сведений, так и при сопоставлении их со сведениями обвинения, должны быть заблаговременно выявлены и учтены. Уповать на рассеянность мусоров глупо. А противоречия такие (если нет согласия с обвинением) объективно неизбежны, хотя бы потому, что отображают твою позицию, которая противоречит позиции обвинителей. Базар идёт об опасности противоречий, которые подрывают позицию защиты изнутри, влекут взаимное подавление доказательств внутри доказательственной базы защиты. Когда брат на брата, а сын на овца. Значит, наши доки должны быть жирнее, румянее и белее, – то есть солидней, убедительней и процессуально прочными. При разрушительном свойстве в отношении доков противника наши доки пусть будут живучи.

Ситуации противоречий между доказательствами защиты проявляются в форме двух этюдов.

Этюд 1. Разношерстные доки конфликтуют между собой, но мусора ещё не в курсе об их наличии и содержании. Если пороки противоречивости не исправимы, острые углы нестыковок не сглаживаются, то от одного из двух – более слабого и менее подпитанного со стороны третьих, – лучше бы отречься. Отказ может носить и временный характер, а док – остаться в запасниках, с тем что, а вдруг оставленное в работе доказательство будет похерено, например, ввиду недопустимости, или свидетель (источник) потеряется, или другие поводы обнаружатся для смены (размена) фигур.

Этюд 2. Противоречия есть, но доказательства уже заявлены в рассмотрение, например, включены в материалы дела. Тогда при избрании для защиты одного из них существует угроза, что обвинение апеллировать к нему станет с помощью второго, мрачный фон через него создавать в целях недоверия. В этом варианте столкнёмся только с нестабильностью позиционной. По сути-то каждое из этих доказательств имеет пусть и своеобразное, но свойство защиты – каждое из них в твою пользу и всё равно против обвинения. И если дура-обвинитель вдруг вздумает ссылаться на любое второе из них, противоречие ты сам можешь устранить просто – ты сам отказываешься от первоначально тобой заявленного. А в остатке имеем другое, также защитное. Учти, из-за таких сальто возможна корректировка и всей позиции защиты, в частности, оглянись заранее на взаимосвязь оставшегося дока с другими доказательствами по защитной базе.

Схожая вариативность и при наличии противоречий внутри доказательств защиты.

Первая вариация: информационные блоки по одному источнику, хотя и имеют равное защитное свойство, но содержанием противоречат друг другу при определении фактов или обстоятельств, придают им различные несовместимые характеристики.

Вторая вариация более коварна. В противоречие вступают два (несколько) разновестных блока сведений, один из которых – в пользу защиты, а другой, напротив, – подтверждает обвинение или нейтрален. Здесь нейтральность выражается в том, что часть сведений не подтверждает обвинительные обстоятельства, а опровергает защитные сведения, тем самым похеривая их значение и роль. Только в таком смысле сведения эти полезны обвинению: враг нашего врага – наш друг (друг нашего друга – наш враг?).

Сократ в смятении, ему на опохмелку даден жуткий коктейль: дельфийское вино с цикутой; вино от спазмов икотных, конечно, спасёт, а от цикуты – дух вон. Так и в нашем случае. У тебя в распоряжении, например, Заключение эксперта, в котором один из выводов опровергает довод обвинения, а другой – рядом стоящий опровергает «наш» вывод, а того хуже – подтвердить может иное обвинительное обстоятельство. Решишь ты словчить, представишь это доказательство в частичном виде, выборкой сведений (такой приём используют мусора, это не запрещено) – твоё безусловное право, – но нет гарантий, что обвинитель не воспользуется противоречиями и соседскими сведениями против тебя. Лучшим, на мой взгляд, выходом будет вообще не ворошить это говно, выуживая жемчуг. Вони больше. Или вот будут у тебя на руках письменные показания свидетеля. Некоторая часть в них говорит за тебя. Но есть подозрение, что свидетель в этой части оговорился, не так поняли его, не досмотрели, опечатка случилась, может и соврал. Следом другое подозрение буровит череп: заявишь эти показания, а свидетеля подтянут на допрос и там добьются от него новых показаний, опровергающие первые и устраняющие противоречия. Оно тебе надо?

Сократ мне друг, но глистина дороже (Питон).

Путём предвзятой оценки (т. е. с позиции мусоров также) обвиняемый и его защитник через кропотливое сопоставление своих доказательств ещё до непосредственного предъявления доказательств к публичному обсуждению принять меры по устранению или же нейтрализации противоречий. Да, возможен и отказ от части сведений (жертва пешки во спасение ладьи), умолчание о них. Перспективны изыскания дополнительных доказательств и убедительных доводов о причинах противоречий, но о таких причинах, что калечат всякую контру, прививают выгодное защите понимание и логичность. В качестве средства устранения и нейтрализации противоречий успешными могут стать такие действия или пассивность, что препятствуют доступу мусоров к сведениям, способным подмочить твои доказательства. Например, о «слабом» доке ты можешь заявить не сразу, но выждав, когда свидетель крякнет; когда эксперт уйдёт в отставку и его уже не допросить в качестве «эксперта»; когда вещь подпортится; когда срок хранения базы данных у сотового оператора истечёт; когда горилла раком свистнет на. Конечно, если события такие в прогнозе. В этом же ряду и процессуальные средства, как то: возражения процедурной огласке прежних показаний в отсутствие законных оснований для оглашения (да пусть бы они и были); процессуальные меры по исключению доказательств ввиду их недопустимости; отрицательное мнение по ходатайствам об осмотре вещдоков, истребовании документов, вызове свидетелей…. – весь тот арсенал защиты, которым всякому «хочу» мусоров ты отвечаешь своим «возражаю», а всякому их «отказать» швыряешь своё «настаиваю».

Как и в отношении всех иных качественных характеристик доказательств, оценку достоверности на предмет противоречивости стороны гласно объявляют в прениях (если разборки по делу докатилось до судебных тяжб). Прения – на то специально и предназначенная стадия разбирательства, где в порядке обсуждения доказательств, в ходе полемики по любым позиционным вопросам, в режиме доказывания с указанием мотивов и оснований стороны излагают итоговые оценки доказательствам. К этому времени в судебном следствии эти же доказательства должны уже быть исследованы, в том числе с выставлением на обсуждение и той информации, что влияет на достоверность. (Примечание: доказательства, не исследованные на стадии судебного следствия, не допускаются к обсуждению в прениях). Для тупиц повторяю, что сторона защиты не должна полагаться на «суд сам всё видит и во всём разберётся», а с этим – пренебрегать возможностью всеобъемлюще участвовать в прениях. Само собой, в отношении доказательств обвинения указываешь признаки их недостоверности. Своё же барахло аргументируешь, напротив, как достаточно верное, накидываешь пуху на него оценочного, навязываешь мнение о безупречности. Иначе оценку за тебя сделают мусора обвинительно «свободным» усмотрением, и их выводы тебя вряд ли обрадуют. Даже если и гложут тебя сомнения по опрятности защитных доков, упрямствуй об их девственной чистоте.

Мнение мнением, доводы подводами, а одними перепалками составчик не тронется. Нужен смачный пендаль. Всякому обсуждению следует обращение к суду (следаку). В данном случае ты должен заявить требование о принятии итогового решения: о признании доказательства достоверным или недостоверным. Это решение и станет должной оценочной резолюцией.

Б.4. Основательность по источнику

Основательность по источнику при оценке достоверности гарантирует условия того, что у сведений имеется источник, его возможно идентифицировать и через источник сей проверить сведения. (Источник – значит то, что источает из себя, в данном случае источает информацию). Параметр «основательность источника» не нужно путать с достоверностью источника, где источник чётко различим и проблема заключается только в качестве источника – в его способности и возможности давать правдивую информацию. Таким образом, и Закон к этому обязывает, сведения будут считаться основательны по источнику, если только источник различим. В обратном случае объявившаяся и предложенная на обсуждение информация должна признаваться недостоверной.

Свидетель сообщает о фактах и обстоятельствах, которые вызнал из разговора нескольких человек, находившихся за дверью от него вне прямого их наблюдения. Терпила описывает события со слов женщины, внешние признаки которой описывает с достаточной подробностью, но личные данные этого гражданина не установлены и сам он не обнаружен. В материалах дела нарисовалось письменное свидетельство по важным обстоятельствам дела без приведения данных о направителе этого материальца и без его подписи (анонимка). Орган расследования ссылается на внешние признаки пистолета по протоколу его осмотра, но сам пестик в виде вещдока в деле отсутствует.

В этих и подобных случаях источник физически существует и это формально не отрицается. Ведь кто-то говорил, и кое-кто составлял письмена? В этих случаях сообщаемая информация может соответствовать действительности и даже полностью совпадать с другой информацией о тех же фактах (обстоятельствах) или логически быть увязанной с другими понятными источниками. Но, в то же время имеются и серьёзные препятствия в проверке этой информации из-за недоступности первоисточника. Сведения эти не проверяемы в порядке исследования доказательств; отсутствует субъект – кто был бы ответственен за правдивость первичной информации, и, следовательно, не исключается возможность искажения информации или её изначальная искусственность-фальшивость как со стороны первоисточника, так и косвенным свидетельством. Действительно, допущение к рассмотрению сведений без предоставленной одновременно возможности проверить информацию – прямой путь к злоупотребительству.

Закон напрямую оговаривает запрет на использование только слухов и анонимок (и такой запрет почему-то связывают с недопустимостью по ст. 75.2 УПК). Но таких ограничителей явно не достаточно, так как существуют и иные формы сведений, не обеспечиваемые источниками. Вот, офисный охранник наблюдает какие-либо события через средство видеонаблюдения по прямому сигналу или по записи. Вот, следак сообщает суду информацию, услышанную им от обвиняемого в ходе допроса. Но в первом случае охранник не являлся непосредственным наблюдателем, между ним и картинкой обстоятельств имелся посредник – электронно-оптическое оборудование, которое может исказить визуальный ряд, а записи этих сигналов отсутствуют в материалах дела. Во втором случае сведения фактически исходят от следака, а не от обвиняемого, но официально зафиксированными показаниями обвиняемого эта следачья информация не закреплена, и обвиняемый отрицает и приводимые следаком факты по делу и саму дачу им таких показаний (сообщения). При этом оба информативных варианта не относятся по характеру представления сведений ни к слухам, ни к анонимкам. Но и такие источники, а они по существу – косвенные, не могут считаться основательными. Отсутствуют первоисточники, способные подтвердить (или опровергнуть) заявленные сведения, в указанных случаях – видеосигнал и обвиняемый (обвиняемый присутствует только физически, но не как источник ввиду отрицания им себя в таковом качестве).

С таким уклоном рассуждая, конечно, можно далече уйти, напроч отрицая применение любых производных, косвенных источников, и прийти к выводу о заведомой недостоверности подавляющего большинства видов доказательств. Ни в коем случае. Рамс только о случаях неприродных (искусственных) посредников, чьи искажающие свойства должны приниматься во внимание с позиции Презумпции недостоверности, о случаях, когда первоисточники не подтверждают представляемую (якобы) от них информацию или не могут её подтвердить, как например, мертвецы. Ведь если «первоисточник отрицает и факт предоставления и содержание информации, предлагаемой на суд от его имени, о которой сообщает только со ссылкой на него информатор, а другие независимые «подтвердители» отсутствуют, то тогда требуемого первоисточника фактически и не существует в природе в достоверном виде, он ложный или не подтверждённый, а вся последующая, ему приписываемая информация должна приравниваться к слуху (анонимке) Верно? Иначе от твоего или моего имени, мнимо, нашими устами можно любому другому слушателю заявлять о любых признаниях; а в отсутствие самой экспертизы следак станет способен выставлять её содержание изустно; а взамен надуманного вещдока оперативник укажет о следах на нём и т. д. И вся такая информация будет приниматься доказательством и повлияет на решения по всем вопросам доказывания и уголовного наказания, и предложено будет верить в правдивость такой информации. Обвинительная практика тяготеет к подобным вменениям, что приводит к диким казусам, когда повсеместно обвиняют и осуждают на основании не надёжных источников, а в приближении – без таковых. Машу обвинили в сбыте амфитомина Серёже на основании показаний Володи о данном событии, и что Серёже стало известно во всех подробностях со слов самой Маши, хотя Маша отрицала и факт сбыта и факт таких сообщений со своей стороны. Отрицал это и Серёжа тоже. Осудили.

Кстати о мертвецах… Не спадает популярность такого способа доказывания, как свидетельства со ссылками на сообщения лиц, почивших в бозе. Правда, – это очень выгодно и удобно опираться на информацию от не живых (или больных тяжкопсихическим, пропавших) источников. Например, в моём деле обвинение использовало показания свидетеля, который не был очевидцем. Все его свидетельства приплодом шли со слов погибшего потерпевшего, который, в свою очередь, ещё до гибели, якобы, сообщил этому свидетелю страшные подробности преступления, якобы, узнанные им из моих признаний в его адрес. Этакая двойная производность. И проверить такого рода сообщения не представляется возможным. Вызов и допрос духов умерших не практикуется.

Справедливости ради обмолвимся, что на словестную молчанку мертвецов полагается и защита. Но, в отличии от таких же действий обвинения, если к ним прибегает защита, мусора реагируют адекватным отказом ввиду невозможности проверки сведений. А начнут против тебя свидетельствовать устами мёртвых мусора – примут это на «ура». Я склонен согласиться с принятием достоверными таких и подобных этому свидетельств лишь в некоторых случаях, – когда, например, такие сообщения первично были запротоколированы (свидетель дал показания и помер после допроса), а сами сведения подтверждаются через другие источники и виды доказательств, то есть совокупно обнадёжены. Но всё же и здесь требуема крайняя осторожность.

Чтобы там не скулили легавые, а когда имеем дело со свидетельствами, представляемыми через посредничество других лиц, пред нами подмена доказательств. При всей нелепости применения подобной природы сведений, приёмы этого широко применяются в судоскотстве, а судьи склонны принимать такие сведения во внимание в равном значении с прямыми уликами. Мусора осмеливаются на эту дерзость только вследствие трусливого молчания овец.

«Ничто так не подбадривает струсившего, как трусость другого человека» (У. Эко / Имя Розы).

Таким образом, надобно нам по каждому доказательству выяснять наличку твёрдого источника знаний. А им должен быть первоисточник, действительно информированный по обстоятельствам дела. Любое косвенно-производное доказательство критически оцениваем и о малейших сомнениях в его искренности заявляем властям. Чур, это не касается сомнений в собственных доках. В случае же очевидных препон в проверке через первоисточник в категоричной форме должен следовать сигнал о недостоверности.

Производная информация, как ранее отметили, может и соответствовать действительности, может верно отображать событийность. Хотя костные косвенности субъективно и принимаются во внимание мусорами (и защитой), но в сиротстве своём годны лишь для построения версий. Эти данные требуют ревизии и убедительных удостоверений. И если единичные такие сведения всегда сомнительны, то совокупность подобных в отношении одного и того же факта может поляризовать достоверность. Так произойдёт, если о твоих устных признаниях во вполне совпадающем их содержании сообщают два независимых свидетеля, которые указывают именно на тебя, как на источник такой информации, получили эти признания в разное время и не имели возможности обсуждать эти свидетельства между собой, согласовывать позиции или получить доступ к той же информации, допустим, через следственные действия через посредничество.

Б. 5. Ничтожность предположений

Ничтожность предположений. Отсутствие утвердительности, стабильности лишает предположения (гипотезы) доказательственной силы и значимости. Неустойчивость, не категоричность предположительных сведений не позволяют на их основе строить достоверные выводы по обстоятельствам дела.

Предположения, ввиду сомнительного содержания, стоят в одном помойном ряду с догадками и домыслами. При данных формах изложения мысли источники либо только допускают возможность существования или наступления каких-либо событий и их обстоятельств, либо источники делают самостоятельные и произвольные суждения. Суждения и выводы источников опираются лишь на собственное их восприятие, когда они не являются прямыми очевидцами и контактёрами. В таком содержании информации предположения, догадки и домыслы равны в ничтожности своей сведениям, поступающим от неосновательных источников (см. Б.4.). Так и есть, по всем подобным познаниям источников собственно знание отсутствует – информация зиждется на плывунах, порождена сугубо субъективными умозаключениями и личным восприятием. Пусть такая информация иногда опирается на другие твёрдые знания, но сама по себе уже не выводит чёткой фактуры, а только допущения и условности.

Прямые признаки предположительности сведений, догадок и домысливания обнаруживаются из содержания сведений, когда в речи присутствуют характерные фразы. Уже приводил подобные словоблудия: может быть; скорее всего; полагаю; кажется; я понял; вероятно, и всякие такие. Вместе с тем, предположения, домыслы и гадкие догадки могут паразитировать внутри доказательств в скрытой форме. Требуется кислотные инъекции, чтобы эта ржавь выступила на поверхности и её можно было зачистить.

Вот, потерпевший даёт показания: «Нападавший втолкнул и закрыл меня в кабинете. Он хотел сломить моё сопротивление. Затем он перешёл в соседнее помещение и стал искать документы и ценности по столам и полкам». Внешне всё нарядно, но гадюкой закрадываются в мозг сомнения в природе таких уверений о событиях преступления. И мы начинаем пытать терпилу дополнительными вопросами: С чего вы, мил человек, взяли, что агрессор своими действиями желал сопротивляемость вашу нейтрализовать; От куда вам, дорогуша, известно, что нападавший занимался поиском документов и ценностей? Может вы видели это или гость сообщил о цели визита, делился планами или же он комментировал свои действия? Потерпевший: Нападавший подвёл меня к кабинету, открыл дверь и с силой втолкнул внутрь, его действия выражали угрозу, и я понял, что если попытаюсь покинуть кабинет, то он учинит расправу. Я слышал, как нападавший открывал дверцы мебели и выдвигал ящики стола, слышны были звуки перебирання бумаги и двиганья всякими предметами. Я догадался, что он что-то ищет, скорее всего, что-то важное и ценное, возможно деньги, векселя, расписки.

Вопрос ктерпиле: Нападавший требовал от вас, чтобы вы не покидали кабинет, угрожал за неподчинение этому? \\Терпила: Нет.\\ Вопрос к терпиле: Вы сами видели или нападавший сообщил, что он занят поиском, и что ищет конкретные ценности и бумаги? \\ Терпила: Нет. Но это ж и так понятно было бы любому…

По всему и выходит, что в правильной транскрипции первичные показания потерпевшего имели форму допущений и его личного мнения, события он воспринимал субъективно: звук, характерный для открывающейся мебели; действия он посчитал угрожающими. А это значит, что действия нападавшего могли следовать иным помыслам, иметь другое содержание. Например, непрошенный гость (который лучше татарина) решил, что хозяину схеровилось и провёл его в помещение, где кресло удобное имелось. Грубо обращался? Ну, так «нападавший» значительно превосходит по физике, и его обычные телодвижения только казались терпиле-доходяге силовым давлением. Такие поведение, мимика, разговорные манеры от природы грубоваты у «агрессора», только незнакомец может их воспринимать угрожающими. У страха и тщедушия глаза с пятаки. Те же звуки предметных и мебельных шевелений могли быть связаны с поиском валидола для терпилы, с праздным любопытством или баловством. Шуршание бумаг? Да равно шуршат листаемые книги и пересчитываемые собственные купюры. Поэтому, насколько бы очевидными не казались цель и мотивы чьих-то действий, без прямого наблюдения и знания их существа выводы о них являются только результатом собственных умозаключений, не исключающих другие характер и состав у тех же действий. Не убедительны такие сведения, не устойчивы, а значит – не достоверны и должны вычленяться из рассмотрения. Даже если правильность тех умозаключений и подтвердится другими доказательствами, например, как по приведённому случаю – обвиняемый согласится с верностью догадок и предположений потерпевшего, а всё равно, показания терпилы подлежат кремации. Домыслы, догадки и предположения исключаться должны из обращения по одному лишь факту их существования.

Особенной мнительностью отличаются дамочки, а также те фраера, что на время приключений находились под шафэ (кайфом) или в крайних формах пси-возбуждения. Их впечатлительность порой пишет картины мира а-ля Дали. Девушка-свидетель утверждает, что различила капли крови на одежде подозреваемого. Но на дополнительные вопросы об основаниях таких выводов и идентификации кровности следов, оказалось, что сумеречное освещение не позволяло цветность различать, прямой информации о природе пятен не сообщалось, а восприятие сложилось из предположений в обстановке подозрительности по ряду странностей в конфликтном поведении ныне обвиняемого. Другая баба утверждала: потерпевшего избили и он корчился от боли. Но через дополнительные вопросы выяснилось, что драчки-то самой свидетель не видела, позже узнала о ней от подружки, а в тот раз потерпевший стоял согнувшись, держался за пузо и ликом выражал страдания. Стало быть, и данные показания являются плодом воображения и домысливания, произвольны, так как не отрицается возможность и иных обстоятельств происшествия. То состояние могло быть вызвано и другими причинами, будь то острым расстройством от отравления жратвой или бухлом или ранением от собственной неосторожности.

Глюки и искажения сознания у людей под воздействием специальных практик (молитвы, мантры, медитации), тот же хрен, только с помощью химии, и даже без всего этого по неизвестным пока науке причинам, в состояниях перевозбуждения или крайнего упадка восприимчивости, ситуационные напряги – всё это способно даже у «крепкого» рассудочника существенно изменить суть действительности «на входе». И разве можно быть уверенным, что высказанное одним будет чётко и адекватно понято другим по смыслу и содержанию? Нет. Язык богат и сопровождаем жестикуляцией и пантомимикой комментирующего свойства. А некоторые из нас или не способны в силу своего развития выражаться однозначно, склонны к изящной словесности, позволяют себе «черный» юмор, скрывают словом смысл намеренно. Из-за этого случаются и не правильное понимание, толкование и переосмысловка услышанного (прочитанного). И разве все наши действия и поступки всегда прямолинейны, рациональны и системны? Не допускают ли отдельные личности лишних, порой намеренно обманных действий, которые у постороннего наблюдателя найдут неоднозначную оценку? Да сплошь и рядом.

Потерпевший зудит, что его пытались убить, замахиваясь предметом, похожим на стилет. Данное свидетельство обвиняемый объявил домыслом: он, де, отмахивался от свирепых оводов рукой, а в той руке щуп был агрегатный. Голосовыми угрозами или иного рода намерениями – и это не опроверг терпила – размашистые действия обвиняемого не сопровождались, чтобы из этого можно было агрессивный тон выводить.

Свидетель утверждал, что обвиняемый признался ему в изнасиловании потерпевшей, и это выразилось высказыванием «всё, я шваркнул её». Понимание сказанного окажется домыслом, когда обвиняемый даст объяснение высказанному при ином значении слова «шваркнул», например, – «бросил», то есть прекратил отношения.

Заурядное явление: наше слово неверно понимается неблагодарными слушателями, слово насыщают чуждым содержанием, криво толкуют, и измышления эти как раз и находят опору в догадках домыслах, в предрасположенности услышать нечто. В повседневном общении ты можешь оставить слухаря наедине с его пониманием и мнениями. В уголовке же такая пассивность боком выйдет (и тылом войдёт). Стороннее суждение, если им могут подсечь тебя как омуля за язык, если суждение ломает смысл или в ранее сказанном имеются смысловые комбинации для «переигровки» слов на иной лад, – не пускаем такое на самотёк, не миримся с чуждым мнением. По каждому горькому свидетельству, сколь не казалось бы оно однозначным, а в особенности – по косвенному такому свидетельству, мы тщательно выясняем верность восприятия слов и действий, причины того восприятия, как это преподносят на суд сточные источники. Сами ли они толкуют или посредством голодных до травли мусоров? Твой запас прочности в Презумпции: истинные смысл и значение сказанного (сделанного) точно знает сам сказитель (деятель). Первой головой выступает знание источника, потому, как выяснить умысел «виновного» предпочтительно через него самого. И мнение даже мусоров в этих вопросах вторично.

Витя по воле блатовал и с подсидкой не унялся – дерзил мусорам, чёрный ход держал на тюряге, общак собирал и всё такое. Надоел он операм до горькой редьки, а тут и повод появился прессануіь его – на новую статью раскрутить. Словили мусора маляву от него о передаче кайфа корешам, свидетеля из сокамерников подписали, чтоб подтвердил движ такой. Стали Витеньке паять сбыт наркоты одним словом. С кем не бывает. Ну, свидетелю-то пасть закрыли, а в деле при обвинении остались его первичные показания и текст малявы – записки по «почте» тюремной. Содержание: «Привет Колян… (тоси-боси, ляси-тряси)… Лови от меня кропалик говна, поправь здоровье… С тем, жму молотки. Жизнь ворам. Калина». Мусора пропустили текстуру через почерковедческую и лексическую экспертизы. – Да, – поют эксперты, – Текст выполнен рукой Витька, выступившего автором под погонялом «Калина»; термин «кропаль» на жаргоне может использоваться в значении «немного, доза и т. д.», а «говном» иногда именуют в среде нариков «героин». Так себе экспертиза, не впечатляет по категоричности выводов. Судья, в надежде дохлой развести самого обвиняемого на базаре, вопросами Витю донимать: – Вами, Витенька, письмо данное составлено? – И чё? Мною.

– А что подразумевалось под словом «говно», которое, судя по тексту, пересылалось «Коляну»? – Ну и чё, говно и говно… – Вы что же, уважаемый, фекалии, что ли своему знакомому передавали? – И чё? Да, какашку запаял бандючком и с малявой отправил… Прикол такой… Чё, нельзя что ли? -…

Сам «груз», перехвачен ментами не был, пришлось смириться с версией автора письма.

Бля буду, в результате таких разборок, и не только в отношении показаний, но и заключений, прочих видов доказательств, подавляющая масса информации по ним, изначально представляемая в толковании мусоров, чудесным образом оказывается их фантазиями. Потому, при промывке этих мыльных пузыриков и студней дрожащих удаётся обессмыслить информацию или придать информации значение вслед версии защиты (подбить версию под новый выясненный смысл и значение).

То, что сторона обвинения по-своему понимает содержание доказательств – это их право. Следуя своему пониманию, обвинители строят выводы об обстоятельствах и формулируют собственно обвинительные претензии. Сторона защиты вправе иметь собственную оценку достоверности, в том числе и на предмет наличия догадок, домыслов, предположений. Это, в свою очередь, даёт право всесторонней перепроверки информации любыми доступными способами.

Самыми сложными к уяснению и пониманию для быдла (такого, как ты и я) являются Заключения экспертов и специалистов, особенно, по исследовательской их части, а также материалы от различных узкопрофильных контор, например, акты бухгалтерских ревизий, экономические, технические, научные данные. Такая информация требует специальной посвящённости в язык и специфику производства. И то, как подобную информацию определённым образом поняли мусора ещё не определяет правильность этого понимания, соответствия выводов действительному содержанию информации. В этом всего лишь позиционная выгода именно такого понимания. В случае неясности или наличия противоречий мусора всегда и беспрепятственно могут вызвать и раздобыть дополнительные разъяснения от специалистов (статьи 80, 207 УПК). А могут, наоборот, воспрепятствовать уточнениям. Так и ты, имея собственное мнение и понимайку содержания «навороченных» сведений вправе настаивать на правильности своего восприятия смысла и значения, возражать выводам второй стороны в споре или добиваться в связи с этими разночтениями дополнений и разъяснений от самих авторов сведений (кстати, в этом – одно из средств вызова специалистов и для постановки им других вопросов). И не стоит принижать свою восприимчивость и мнение.

Временами, когда защита выражает не(до)понимание или иное понимание информации, чем это дано обвинением, представители последнего или суд пытаются самостоятельно давать разъяснения и толкования. Знай же, не их это прерогатива, ведь и они не всегда «в теме», могут ошибаться. Достоверно разъяснить заложенную мысль способен только равный по квалификации специалист, а в первую голову – сам автор исходной информации. Посему, при всяком разночтении ты вправе игнорировать толки мусоров и настаивать на своих выводах до тех самых пор, пока не выскажется по этому поводу автор. К чему я клоню? А к тому: когда ты добиться сумеешь перепроверки, например, какого-либо Заключения с привлечением к этой процедуре эксперто-специалиста, то через вопросы (с чего вы взяли? почему так решили? как это понимать?) оказаться может, что большинство внешне категоричных их утверждений на поверку окажутся только догадками, домыслами и предположениями. Гирлянды твоих «почемучек» чудо сотворят: сдуют дутую авторитетность с этих прихвостней.

Эх, ещё раз. Обнаружив свободомыслие и предположения в сообщениях, сообщай о своей оценке недостоверными (недопустимыми) таких сведений органу расследования или суду (кому из них сочтёшь уместным) и требуй исключения данных сведений, если они активированы обвинительными доками. После таких вычленений естественно образуются рванные дыры в общем объёме доказательственной базы. Дыры эти, часто невосполнимые, мусора, конечно, попытаются законопатить, стыдливо затыкать станут ветошью. Жалкие потуги. Источники-то не резиновые, не плодятся как дрозофилы, а сведения и до того скудны были. Кто ж из Них раньше рассчитывал, что трубы рванёт на морозе. В России живём – откуда мистер Фрози в наших широтах?

Делать некуй, мусора другой попыткой замахнуться перешагнуть через те сквозняки, станут заслонять их собственной попой. Они, например, через повторное обращение к тем же источникам, допустим, через повторный допрос или дополнительную экспертизу, будут добиваться от той же инстанции прежней информации, но уже с учётом ошибок, в нашем случае – с категоричной и утвердительной формой изложения точных знаний. А нам приём сей не страшен, мы готовы к нему. Среди наших аргументов «против» довод о явном противоречии: каким образом свидетель, опираясь на тот же объём своих показаний и восприятий оказался владельцем фактически новых, более точных знаний? Тем более при большем отступлении по времени от самих событий, в то время, как память человека более эффективна на ранних этапах. Каким образом эксперт (специалист), владея тем же объёмом исходных данных для тех же исследований (а то и меньших, так как образцы утрачивают свойства), приходит к новым фактическим выводам? На такие вопросы убедительных ответов мусорам не сыскать, хотя могут тупо ссылаться на улучшение памяти, на прежние помехи и неточности, новые возможности и всё такое.

Замечу, что догадкой, домыслом или предположением в некоторых случаях может оказаться более обширный участок информации, чем это усматривается при отрывочном восприятии речи (текста). Даже если отдельные высказывания и воспринимаются твердым изложением, но по смыслу привязаны, предвкушают или производны догадкам, домыслам и предположениям – эти высказывания равно являются ничтожными ввиду их не самостоятельности. Используя критический подход мы вправе речевые неустойки мысленно распространять на рядом стоящие высказывания, постольку, поскольку это позволяет смысловая общность описанных событий и обстоятельств. И, опять же, наше мнение в такой оценке презюмируем правильным и предпочтительным, пока нас железно не разубедят. Ну, что ты носик морщишь? Айда к примерам.

Пример. Заключение эксперта-баллиста. Выводы: Представленный на исследование объект является скорее всего фрагментом безоболочечной пули калибра 5,6 мм…. Применяются такие пули в зарядах к пистолетам моделей… и охотничье-промысловым и спортивным ружьям моделей…, имеющим нарезные стволы…

Заключение судмедэксперта. Выводы: в результате исследований могу сделать выводы… Пулевым ранением повреждены…

Уверен, цепким взглядом ты выхватил из текста оборотец «скорее всего», который обращает выводы эксперта в предположительность. Нам важно, что этот предположительный определитель распростёр смысловой вакуум на все следующие за ним высказывания по предложению. Как в целом, так по каждой составной фразе. Читаем и понимаем: скорее всего фрагмент; скорее всего… безоболочечной; скорее всего… пули; скорее всего… калибра 5,6 мм. Однако на этом не тормозим. Если применённое «пуля» – предположение, то и все другие выводы по этой же экспертизе о применении пуль в каких-либо зарядах и по модельному ряду оружия, а также выводы по судмедэкспертизе о «пулевом» характере ранений – блин, это тоже предположения. Медик в определении «пули» опирался ведь на (предположительные) оны баллиста.

Оп, внимание на высказывание: «Выводы. В результате исследований могу сделать выводы…». Ай, да эксперт, ай, да сучий потрох! Суть его выводов в том, что он может сделать выводы, а не делает их. То есть, все нижеследующие за этим высказыванием заключения на самом-то деле и не выводы вовсе, а лишь их проект. Эксперт остался в рамках сообщения о наличии у него только способности делать выводы, заявил о намерениях и потенции в этом направлении. Значит любой тот субъект, кто по такому заключению возьмётся утверждать о перечисленных в Заключении фактах (а соблазн такой будет непременно), оный использует домысливание.

В тихом омуте черти водятся и по нашу честь. Закон не запрещает использовать догадки и предположения в показаниях обвиняемого (тем паче – подозреваемого). Это вполне в духе ПН и гарантии защиты. И это означает, что сам по себе факт наличия в твоих показаниях догадок и предположений не является основанием для исключения таких сведений из рассмотрения. Мелочь, а приятно. Такие предположки-догадлики в показаниях не только должны быть допущены к обсуждению, но и станут довлеть над позицией обвинения, аки меч занесённый (снегом), пока мусора не опровергнут их категоричными анти-доками своими. В ином случае, – когда опровержений твёрдых не представлено с их стороны, все не опровергнутые версии оставляют сомнения. Таким образом тобой сформулированные догадки и предположения имеют силу доказательств о невиновности (непричастности, иной событийности) на равных с любыми другими, но утвердительными доказательствами. Усёк? А это позволяет мыслить более дерзко: приниматься к рассмотрению должны при такой парадигме любые догадки, предположения и по любым иным видам доказательств при условии, если они имеют защитное свойство, заявлены в числе доказательств защиты и, страховочно, сопровождены показаниями обвиняемого.

Допустим, какие-либо отдельные выводы эксперта или мнение о следах на вещдоке являются по характеру предположительными. Если этими сведениями обвинение пытается обосновать свою позицию – на свалку их, а если ими оперирует защита – принимаются в зачёт по курсу 1:1.

В. Оценка допустимости

К уже запаленному в пункте 5.3.3 полкинем дровишек. Нарушение федерального закона при получении доказательств (основной критерий недопустимости) выражается не только в несоблюдении правил УПК и других федеральных законов, как это усматривается в буквальном условии по норме о недопустимости, но и невыполнением правил любых других нормативов и ненормативных актов, которые применялись или которыми должны были руководствоваться в своей деятельности все те участники (соучастники) судоскотства, кто так или иначе был задействован в получении доказательств. На необходимость соблюдения правил таких полу-законов могут иметься и прямые ссылки в федеральных Законах, либо их применение является должно-обязательным для осуществления процедурных отраслевых работ. В этом случае подзаконные и ненормативные акты являются и признаются составной частью Закона или из него вытекают, издаются в развитие Закона, как регламентирующие нюансы и подробности конкретных производственных действий.

Например, нами уже упомянуто о применении в экспертной деятельности различных Положений и Методик (методические указания / руководства). Эти акты ни федеральными, ни «простыми» Законами не являются, а Методики – такте вообще не относятся к нормативам. Однако на необходимость применения тех же Методик имеются прямые ссылки в Законе об экспертной деятельности и в статье 204.1.9 УПК: «в заключении эксперта указываются содержание и результаты исследований с указанием применённых методик». Значит и нарушение любых установочных правил по таким актам приравнивается к нарушению тех фед. законов, которыми их применение оговорено. И это несмотря на как бы отсутствие прямых ссылок в нормах Закона на необходимость именно соблюдения Методик и Положений.

Собирает следователь доказательства может быть и самолично, как централизованный накопитель, но исходно они добываются, могут формироваться органами и лицами, напрямую не относящимися к органам расследования. Деятельность этих органов и лиц регулируется своими (не процессуальными) актами. Тогда в поле обязательного исполнения попадают и специальные нормативы, и локальные акты внутриорганизационной направленности. Имея обязательность для исполнения этих правил при заданных работах и процедурах, правильность и точность соблюдения таковых, конечно, также влияет на законность добытых с учётом этих директив доказательственных сведений – на законность издания сведений уже со стороны названных источников. Невыполнение таких «закулисных» предписаний, равно, как и применение положений актов, которые не дозволены к применению в данном процедурном случае, является самым, что ни на есть нарушением федерального закона. Казалось бы, плёвое дело – запросил следак справочку от конторы государственной. Контора справочку выдала (куда деваться). Всё чин-чинарём: информация (против тебя), дата, подпись, печать, прочие реквизиты. Начинаем улей тормошить. Ба!

Справочку подмахнул подписью зам. директора – некто тов. Жабов. Да только этот Жабов на время составления и подписания им Справочки находился в очередном отпуске по Приказу №… от (такого-то числа). Значит, на время отпуска, а из отпуска он не отзывался, Жабов не полномочен был исполнять свои трудовые руководящие функции. Приказ нарушен, нарушен Трудовой кодекс РФ (гл. 19), составленная Жабовым Справочка – ничтожна, а исполнение Жабовым мусорского запроса – не действительно. А-то?!

Или же инспектор МЧС Огнев составил и подписался под Заключением с места пожарища о причинах возгорания и прочих обстоятельствах этого происшествия по адресу (такому-то) в городе Рыльске губернии Скотской. Проверяем. Тю! Так ведь по распоряжению руководства Рыльского МЧС отважный огнеборец Огнев был откомандирован на период времени, совпадающий со временем пожарища в Рыльске и составлением указанного Заключения, в Республику Бурятия на тушение лесных пожаров. Значит, по этому Распоряжению Огнев должен был исполнять служебные обязанности за пределами Рыльстка, а рыльский ареал на этот период – не его место службы, и состряпанное им на территории Рыльска Заключение – ничтожно. Кроме того, и на этом сами мусора частенько обжигаются, все эти ненормативные и ведомственные (кроме локальных) акты приобретают юридическую силу и значимыми в применении становятся не со времени их издания, а только после их регистрации в Минюсте.

Одним словом, законность деятельности всяких сторонних от расследования юридических лиц определяется вовсе не столько УПК, как их собственными специальными законниками, правительственными решениями, ведомственными и организационными актими и директивами, которых многое множество (уставы, договоры, инструкции и прочая перхоть). Когда такие акты нарушаются, не выполняются, не правильно или не полно исполняются в процессе подготовки и предоставления какой-либо информации в адрес мусоров, эта информация явится недопустимым доказательством.

Возмущение слышу обоснованное твоё: как физически возможно держать на контроле столько документалистики и условностей, доступ к которым весьма затруднён и само существование которой едва предсказуемо? Разве по силам нам, овцам, да ещё находясь под стражей, вникнуть в нюансы не то, чтобы работы всяких контор, но переварить доже добытые материалы. Да, – отвечу – тяжко, трудно, но возможно. Я же смог, и ты сможешь. Главное в нашем деле – не бздеть, лиха беда – начало. Имей желание рвать и метать, как мечут икру меченосцы. Всё по силам, и такие ревизии проводили некоторые, находясь в более тяжких условиях, буквально «в подвале на одной ноге по пояс в дерьме». А нынче – не то, что давеча. Затруднён, но есть доступ практически к любой нормативной и ненормативной базе, например, через специальные правовые справочные системы, типа, Консультант+, Кодекс, Гарант и подобные. Без прямого доступа к таким базам имеешь возможность с перечнем необходимых материалов ознакомиться, заказать их распечатки «на руки». Что касается локальных актов, издаваемых для внутреннего пользования предприятиями и организациями, – такие документы в развёрнутом объёме сведений или в виде выписок (ссылок) ты можешь хапануть через адресные запросы к этим конторам, в том числе, с помощью защитника и путём приведения всяких изощрённых оснований, которые, в свою очередь, не позволили бы твои запросы игнорировать и установить предметный интерес. В этом пути некоторую, пусть предварительную, общую информацию твои шпиёны могут выудить из бесед от самих должностных лиц или иных служивых из тех организаций. Главное – иметь ясную цель поиска, немножко бабла и разбудить в себе зверя – искателя, то есть.

Но вот, в чём прикол. Эти дебри, где черти ноги ломали, а язычники копья свои, как раз и есть выгодный и перспективный фронт работы твоей по отысканию нарушений. Ты взвыл, только предварительно окинув взглядом своим громадьё подлежащей отысканию и оценке информации. А мог бы догадаться – аналогичное содрогание присуще и мусорам. Ты думаешь, получив бумагу со стороны, какой-нибудь следак или судья обременят себя проверкой всех аспектов законности, связанных с изданием и передачей тех материалов? Щас! Они такие же распистяи, дремучие и ленивые зверушки, как изначально любой из нас. Ничего проверять они не будут, нет у них на это знаний, сил, времени, желаний и жалований. Зная по практике, что и защита в этом белье не копается, мусора, если поступившая информация отвечает их чаяниям, примут её на верочку, схавают вслепую. Потому, как дальше своего УПК не заглядывали и боятся заглядывать, да и по «собственному» Кодексу хромают на обе ноги. И они равно тебе рассуждают, что ни ты, никто иной копаться в это говнище не полезет. Так ведь и те чинуши, что бумажку халтурили – мало того, что сами откровенно «плавают» в отраслевом законодательстве, аналогично мусорам обнадёжены мыслью, что в кучи их говённые посторонние не сунуться, а сунуться, так не поймут ничерта. Этак и катится тот возок по колее и на «авось». А ты, подлюка, взял и полез голыми руками, твою ж мать. А ты, сволота, взял и сунулся, сунулся и понял, и мама не причём. И как ты рыть начнёшь втом направлении, бля буду, отыщешь сокровища.

Вот горшок пустой, он пример простой. Борзые пацаны хлопнули банковскую кассу – вооружённый разбой. Налёт осуществлён на помещение филиала банка, где пацанчики слегка пошмаляли в потолок, уронили охрану и кассира, выгребли немного бабла. Заяву о налёте состряпал и подал в мусарню руководитель филиала. Он же признан и выступил на следствии и в суде в качестве потерпевшего; именно в этом статусе он дал показания и представил финансовую отчётность о размере ущерба, заявил исковые требования. Время судебных разборок неспешно бежало своим чередом, когда мы с обвиняемым по той дел юге взялись потрошить материалы. Вскорости из отраслевых нормативов выяснилось: филиалы финансовых организаций (банков в том числе) не являются самостоятельными юридическими лицами, не вправе выступать от собственного имени перед лицом иных организаций и органов, а значит не полномочны по Закону их представители участвовать в роли потерпевшей стороны (смотри также ст.23 УПК). Головной Банк доверенность на представительство работникам филиала не давал, как и согласия на возбуждение дела в публичном порядке. Такие основания и поводы, как преступные действия против физ. лиц при возбуждении и расследовании дела не учитывались вовсе. Все официальные заявления со стороны руководства филиала, все представленные этим подразделением свидетельства в такой ситуации оказались юридически ничтожны.

Черпанули глубже. Ё-моё, а лицензия-то на деятельность самого филиала на время разбоя была просроченной; заявленью к ущербу и в качестве объектов посягательства денежные средства не были оприходованы даже, текли «мимо кассы»; составивший финансовый отчёт работник филиала не являлась бкхгалтером-экономистом-кассиром, а так – баба с вокзала; сам же отчёт не соответствовал по форме и порядку составления законодательным и инструктивным правилам; находившаяся на кассе тётка ещё не была официально трудоустроена; оригинальные видеозаписи с камер видеонаблюдений исчезли странным образом, а представленные филиалом копии видеоданных обнаружили следы монтажа. Заявление защитой о данных нарушениях привело к развалу дела через возврат на доп. расследование. При этом некоторую часть нарушений защитой намеренно умолчала, предъявила руководству банка компроматом, и под давление таких улик банкиры оказали содействие защите – обвинение склонили к большим уступкам.

Как и по любому другому критерию, оценка недопустимости требует изначально критического отношения к доказательствам, то есть заведомого недоверия к ним с точки зрения законности получения. Оценщик при исследовании порядка получения сведений не оставляет свой разум в свободном парении мысли и не отдаёт своё восприятие на волю случая, дескать, вдруг нарушение само дурнинкой обнаружиться – то ли нечаянным вниманием, то ли по сторонней указки выниманием. Не позволительно, чтоб критическое отношение исходило из самодостаточности или куталось в голословное недоверие «не верю, да и всё тут». Нет, выяснение качества опирается на активный поиск недостатков. Та самая Презумпция Порока. Мы, проникнутые заведомым недоверием, усердно проверяем все обстоятельства получения доказательств. И только когда установим отсутствие каких-либо нарушений, убедимся в чистоте всех осуществлённых процедур получения, тогда и позволяем считать доказательства допустимыми.

Закон прямым текстом обязует суд и орган расследования проводить проверку на допустимость, а стороне защиты только право в этом полагает.

Но действительность омрачает нас неизбежностью: у суда и прочих активных участников прежде должен возбудиться интерес, стимул к проверке; должны коим-то образом обозначиться выгоды или, напротив, ущербные перспективы. Обстановочка такова, что сторонники от обвинения и иже с ними суд, в силу искренней незаинтересованности либо вообще отстраняются от изучения сведений на предмет их допустимости, либо, при видимости нарушений, склонны умалчивать о них. Есть им чем отбрехаться впоследствии, «если что»: пардоньте, не заметили. А заявяться вредные обвинению доказательства защиты – ну, тут сам Бо-бо велел – не сомневайся, мусора изойдутся в рьяной критике. По-человечески их можно бы понять: воля любого противиться разорению врагами родного гнезда, не позволяет рубить сук под собой. (Не руби сук, из-за которых сидишь).

Однако Закон не преклонен, представители властей призваны безусловно исполнять его, а исполнительность должна преобладать над личными или должностными тягами, эмоциями, усмотрениями. Обязаны – значит обязаны!

И точка. А раз обязаны, так исполняйте беспрекословно, гады!

Что твои попытки побудить мусоров к исполнению указанных обязанностей только лишь нагими требованиями, находясь в пассиве – морока одна. Но вот же, сторона защиты своими силами обнаружила нарушения правил по получению конкретного доказательства, защита заявила собственной оценкой о его недопустимости и просит: «Исключи, судья». Обвинение, естественно, аозражает, а суд удовлетворяет требования защиты – признаёт наличие нарушений и саму недопустимость, суд исключает доказательство из оборота. Сей факт, кроме прочего, определяет ещё и то обстоятельство, что те же обвинитель и суд, чья и была первейшая обязанность данное доказательство проверить и оценить по достоинсту, этих своих обязанностей не выполнили. А не выполнили обязанность – значит нарушили Закон. Ведь нарушили же, гады!

Ну, да ладушки, как говаривал в подобных ситуациях судья Михайло Литягин – это всё лирика. Нам ли ждать милостей от властей? Помятуя реалии, сами пороемся в их сорных баках, словим паразита на его огрехах и пороках, так как право на это имеем железное.

Получение всякого доказательства сопровождено выполнением правил; правил общих для всех и любых видов доказательств, правил частных – то есть применимых только к отдельно взятым докам. Если общие и частные правила прописаны в УПК, то существо индивидкально-частных выясняется лишь из посторонний Кодексу законов и подзаконных актов (локальных и ведомственных). Например, правило об осуществлении следственных действий при условии возбуждения уголовного дела – это общее для получения любых доказательств правило (ст. 149 УПК). Поэтому, что показания потерпевшего, что сведения по осмотру вещдока в отсутствие решения о возбуждения уголовного дела – недопустимы. Правило об участии педагога при допросе несовершеннолетнего (ст. 191 УПК) является частным (или специальным), так как относится только к такому виду доказательства, как показания, но при той специфике (особенности), что допрашиваемый является по возрасту недорослем. Поэтому факт неучастия педагога определяет недопустимость показаний от несовершеннолетнего и незаконность осуществлённого допроса. Правило об аттестации педагогической деятельности (наличие решения аттестационной комиссии) является индивидуальным, так как всякий раз будет иметь отношение к конкретным допросам с получением показаний от несовершеннолетнего терпилы, где и участвовал данный педагога. Поэтому факт нарушения (не выполнения) аттестационного Решения, указывающий об отсутствии соответствующего допуска к педагогической деятельности, просрочка аттестации у участвующего в допросе в качестве педагога какого-то гражданина, тем более отсутствие такого Решения вообще, определит отсутствие у него статуса «педагог»; влечёт недопустимость конкретно этих, полученных с его привлечением показаний.

Имея перед глазами доказательство, мы определяем его видовую принадлежность и индивидуальные характеристики, выясняем наиболее полный объём правил, которые подлежали выполнению в ходе получения этого доказательства, само собой, включая общие правила. Каждое из привил примеряем к процедурам, всякий раз выясняя вопросы: 1) выполнено ли данное правило; 2) если правило не выполнено, в чём выразилось нарушение; 3) какие последствия наступили, могли наступить или угрожают наступлением из-за этого нарушения. Последний вопрос имеет факультативный характер, то есть он как бы и не обязателен для выяснения. Последствия от нарушения, их размерность и даже отсутствие последствий – эти обстоятельства сам факт нарушения не оправдывают. Но как мы уже замечали это нам необходимо из-за придирок судей к нарушениям по признакам «существенность».

Доказательств по делу будет «с горочкой», а правил, их получение регулирующих, – гряда до горизонтов. Меньжоваться перед этим массивом не надо, лиха беда – начало! Знаем, как горы свернуть – трубочкой. С первой пятёркой-червонцем доказательств ты, конечно, натрахаешься. А дальше пойдёт, как по-смазанному, быть может, даже во вкус (кислинки) войдёшь. Так как к тому времени общие правила в башке уже утрясутся, и ты будешь «на автомате» реагировать на любые отступления от них. Будет малый повод порадоваться, возгордиться о себе – ого, в тебе рождается Процессуалист, рык из блеяния твоего прорезается.

Из-за великого множества вероятных нарушений и их оттенков не представляется возможным здесь по всякому и любому доказательству, и даже по отдельному их виду привести сколь-либо полный перечень проверочных действий. Эти, невольно обозначенные мною, ограничительные рамочки могут укорениться в твоём сознании, что помешает среагировать на нарушения, оказавшиеся за границей моего перечисления. В последующих Главах будем обсуждать порядок получения различных видов доказательств, и по приводимым там правилам станут более различимы признаки недопустимости из элементарного невыполнения правил. А сейчас главное уяснить общий подход. Но пример необходим. Пробно покажу круг правил-вопросов, потребных для выяснения нарушений по отдельному виду, по самому простецкому, на мой взгляд, доказательству.

Предлагаю разобраться со Сведениями по Протоколу обыска жилого помещения. Подлежит выяснению:

– возбуждено ли уголовное дело, в рамках которого проводится следственное действие. Насколько законно и обоснованно постановление об этом (раздел VII УПК);

– не было ли время обыска производство по делу приостановлено или прекращено преследование (ст. 28, 29 УПК);

– соблюдены ли правила подследственности и иные условия предварительного расследования (Глава 21 УПК);

– имелись ли законные основания для обыска: судебное решение или постановление следака с изложением фактов о необходимости (ст. 164.1–2, 165, 182.1,3 УПК). Особливое внимание к вариантам обысков, проводимым до судебного решения по «исключительным случаям» – насколько это обоснованно (ст. 165.5 УПК), ну, и по наличию признака «жилище»;

– имел ли следак соответствующие полномочия: его принадлежность к данному органу расследования; наличие поручения о ведении расследования, решения о принятии дела к производству, решения о создании сл. группы, о возглавлении этой группы и (или) о передаче полномочий другим следователям (ст. 149, 156, 163 УПК). Обладали ли полномочиями и компетенцией другие участники, особенно, для случаев «неотложности» действий (ст. 157.4 УПК);

– а нет ли признаков подмены сл. действий, например, при фактическом проведении осмотра или личного обыска;

– отражены ли время и место производства, имеются ли спец, оговорки ночного времени по основаниям для «не терпящих отлагательства» (ст. 164.3 УПК);

– соблюдён ли порядок привлечения других участников, в наличии у них профессиональная компетенция, должностные полномочия, имелись ли основания отводов к ним. Отдельное внимание к понятым (главы 6–9; ст. 163, 164.5 УПК);

– разъяснены ли в полной мере всем участникам их права, обязанности, ответственность, порядок производства обыска. Имеются ли искажения данного порядка (ст. 165.5 УПК). Обеспечено ли осуществление правомочий.

– каков порядок применения технических средств и способов (ст. 164.6 УПК);

– обосновано ли и в чём выразилось участие оперов (ст. 164.7 УПК);

– сделано ли предложение о добровольной выдаче вещей (предметов). Объяснил ли следак, что именно подлежит изъятию и может иметь значение. Кому конкретно предлагалась выдача (ст. 182.5 УПК);

– имелись ли действительные основания для вскрытия обособленных помещений (коммуналки, разведёнки…). В чём выразился отказ в добровольной допуске в помещения и не восприняты ли отказом обстоятельства иного рода объективных препятствий для проникновения. Предупреждены ли «жильцы» о последствиях отказа в допуске (ст. 182.6 УПК);

– соблюдены ли гарантии тайны личной жизни «жильцов» (ст. 182.7 УПК);

– сам ли следователь провёл все сл. Действия. Достаточны ли были условия для наблюдений за его действиями. Нет ли признаков брожения ментов одновременно в разных местах с возможностью подлогов. Нет ли данных о проведении отличных друг от дружки следственных действий одновременно, но в разных местах;

– являлось ли изъятое заявленным изначально предметом поиска (ст. 182.5., 9 УПК);

– соблюдены ли правила предъявления изъятого участникам, его описания и упаковки (ст. 182.10 УПК);

– обеспечено ли присутствие истинных жильцов или семейников, участие адвоката (ст. 184.11 УПК);

– соблюдены ли требования полноты и объективности Протокола обыска (166, 182.12–15 УПК), следуя каждому пункту правил его составления и приобщения к делу;

– выполнены ли правила изъятия, признания, приобщения и хранения всех обнаруженных вещдоков по результатам обыска (ст. 81–84 УПК) с попутным порядком их осмотра (ст. 166, 177 УПК).

Ну как тебе? Хе-хе… Только писать не надо. Це ж ищё нэ усё. Полно других правил, их совокупностей и взаимосвязей может оказаться в поле применения, а, значит, требовать их проверки. И не только по осевому Закону – УПК, когда я, например, не стал отсылать твоё внимание к некоторым Общим положениям Кодекса, к принципиальным положениям. Выше мы вообще не затронули положения других отраслевых законов и «ненормативов», например, Закона об ОРД. Ведь, гипотетически, способен следак или участвующий опер в начале обыска твоей квартиры ляпнуть: «А сейчас, дорогие понятые, будем осматривать фатеру Фёдора-убийцы». Опачки, высказыванием нарушена Презумпция Невиновности (ПН). Нарушение ПН произошло в ходе и во взаимосвязи с обыском, а значит влечёт и нарушение производства самого сл. действия. Кроме того, опера, эксперты, специалисты всех мастей ещё должны руководствоваться и своими, соответственно, ментовским законом, об экспертной деятельности, другими специальными нормативами и установлениями. Тогда и нарушение тех специфических правил такими участниками, если их выполнение каким-либо боком было подвязано к служебной, специальной деятельности при обысковых процедурах – это всё также выльется в процессуальные нарушения. А как же?

В том и смысл оценки, что располагая информацией о ходе и результатах обыска, ты соизмеряешь каждое действие поочерёдно сов семи правилами, определяющими формат законности обыска. Обнаруживаемые тобой отступления от этих правил, данные об их невыполнении – суть беззаконие, нарушение Закона. А уже сами факты нарушения Закона последовательно влекут и выводы о недопустимости результатов Обыска.

Последовательная и полная проверка в «пошаговом» режиме обусловлена тем, что ты заранее не ведаешь, где нарушение приютилось и сколько их там под камнями лежит, а одного обнаруженного может оказаться недостаточным. Тебя Жаба должна душить: чем больше нароешь – тем лучше, а того лучше сграбастать за пазуху ВСЁ. При этом результатом Обыска являются не только сведения по Протоколу обыска, но и сведения по всем производным доказательствам, как то: обнаруженные и изъятые вещдоки; сведения по их осмотру; сведения экспертных и спнциальных Заключений по этим же вещдокам; любые показания, порождённые информацией от обыска и т. д. Лавина и ещё снежный комочек. Проистекающая от первого недопустимого доказательства цепочка неумолимо затягивает под нож недопустимости все производные доказательства. И стихия такая накроет тем больше информации, чем фундаментальнее, основополагающе для других является первичное доказательство-родитель. Ведь чем отрыгнётся, например, установление недопустимости сведений по Протоколу осмотра места происшествия (и трупа) в деле об «убийстве»? Всего лишь катастрофой для позиции обвинения. Цепной реакцией вслед тухлым осмотровым сведениям чрево отторгнет в общей блевотине многие другие добытые и схаванные следствием информационные и материальные свидетельства о событии преступления, включая экспертные заключения о характере телесных повреждений и причинах смерти – по первостатейным обстоятельствам доказывания в составах «мокрух». И коли в своё время мусора не подсуетились – не надыбали параллельных и автономных по значению доказательств о тех же обстоятельствах, то сторона обвинения, конечно, загнётся от дизентерийного истощения.

Важный вопрос – объективность нарушения. Объективность здесь сродни обстановке несомненности нарушения. А обстановка эта складывается из условий существования, наличия нарушения в соответствии с действительным ходом процессов и обстоятельств проведения того следственного действия, при котором и было получено доказательство. Параллельным курсом другая важность ковыляет: наличие умысла или неосторожности, небрежности, так же как их отсутствие – эти обстоятельства не принимаются во внимание при установлении факта нарушительности, не «смягчают» и не отменяют его суть, и, следовательно, объективность наличия.

Очевидцами получения доказательства являются все участники следственного действия. Только они наблюдали происходящее в их присутствии и, значит, только от них можно ожидать достоверного фактов и оценки действиям участников на предмет нарушения (соблюдения) законного порядка. Но не всякий очевидец способен быть объективным и непременно будет таковым. Берусь утверждать, что проводящий тот самый обыск следователь и ментовские прихвостни его, случись с их стороны какой процедурный «косяк», не возгорят желанием открыться в этом, уберегутся от отрицательных оценок, а случай представится – заширмуют следы своей шкодливости. Понятые? Даже если и привлекут к участию действительно нейтральных к происходящему сограждан, вряд ли в их числе найдётся знающий толк в судо-процессе и сознательный чел, кто отметит нарушения. Понятые в массе своей попросту не способны понимать сущность происходящего и обращать внимание на значимые аспекты дела (понятой от слова – понять). Если речь не идёт о «профессиональных» понятых, то рядовые понятые ничегошеньки не просекут из разъяснений их статусных прав, обязанностей, порядка проведения действия, особенно по той форме, как эти разъяснения будут преподнесены на слух. И по прошествии времени их память многие подробности сотрёт. Что-то, конечно, в их головушках осадком выпадет – не каждый день «вольные» граждане участвуют в таких мероприятиях. Если бы не изначальная, не только процессуальная, но и житейская дремучесть обывателя, кабы не обманные действия ментов и мусоров по запутыванию, рассеиванию внимания, то понятых, в общем-то, позволительно считать объективным элементом. Тогда что остаётся? В остатке единственными чутко воспринимающими реальность очевидцами участники от защиты, когда внимательность только этих субъектов может быть обусловлена заинтересованностью в законности. Ну, иногда и интересом в беззаконности производственных процессов в пользу защиты. Не без этого…

Считай подфартило, если ты, твой добросовестный защитник, а лучше – за компанию вместе, стали участниками обыска. Тогда ты сам способен собственным восприятием отмечать происходящее в соотношении с существующими правилами. Вот шмонают твою хату, и ты лицезреешь: следак, ты, понятые и прочие участники сгруппировались в одной комнатке, где следак производит на текущий момент обыск – шарит по мебели и составляет протокол. Один из оперов интересуется, где в квартире сортир, видите ли приспичило ему «по-маленькому». На правах хозяина ты указал, опер отошёл, а от сортира через короткое время его ор несётся: «Хиляйте все сюда, я здесь предмет обнаружил подозрительно схожий с пистолетом!». Вся тусовка перемещается весёлою гурьбой к клозету, где опер тычет пальцем кривым за сливной бачок. Батюшки, а из-за бочка того откровенно торчит рукоять «Смит & Вессон». Ты, мол, не моё, подкинули суки! Волыну изымают, осматривают, описывают всё в протоколе. Ты же отмечаешь (про себя), что обыск в части обнаружения «ствола» произведён-то не следователем, а неуполномоченным законом должностным лицом. На момент обнаружения оружия обыск именно в месте обнаружения (туалетная комната) не производился (хотя, формально местом обыска являлась вся квартира). То есть, пистолет выявлен вне обыска. А это влечёт прямые выводы о нарушении законного порядка получения доказательств (вещдока – пистолета и сведений об этом в протоколе), а, значит, об их недопустимости. В приведённом случае нарушение объективно существует. Оценка недопустимости опирается на твои знания должного порядка обыска, понимание характера нарушений при наличии у тебя средств доказывания фактов и обстоятельств. Здесь процесс оценки обеспечен, как минимум, твоими оценочными действиями и осуществлён сиюминутно. Это ты выступил наблюдателем текущих событий, применил свои знания и рассудок. Дело за малым: оценку обнародовать и исключить недопустимое доказательство.

Вру, не за «малым». Происшедшие нарушения затрагивают обыск не в целом, не все добытые по его результатам доказательства, а лишь касательно оружейной истории. Поэтому и вопрос об исключении может ставиться только в отношении сведений об отыскании револьвера и всей последующей информации, с этим связанной. Только последующей. То есть, любые сведения, полученные о той же «дуре» вне обыска, – до него или в порядке параллельных поисковых мероприятий, например, через допрос сантехника Лёвы, о том, что он при проведении ремонтных работ в том же клозете твоей квартиры наблюдал в том же месте заныканный подобного же рода объект – эти результативные сведения не охватываются указанными нарушениями правил обыска, не связаны с ними.

Одновременно перед тобой дилемма: как и когда защите отреагировать на нарушения?

1. Ты можешь заявить о незаконности действий уже на момент, когда опер самостоятельно обнаружил ствол и указал о находке участникам. При всей очевидности подлога или явной сомнительности в сердцах присутствующих о чистоте розыска такого, столкнувшись с твоей чуткостью, следак, скорее всего, вычленит эпизод обнаружения «волыны» из общей канвы обыска, а доказательства в данной части переведёт в иные форматы: объяснения и показания от опера, его же Рапортина, составит в отношении «пушки» отдельный Протокол изъятия. И, таким образом, сведения об оружии могут остаться в доказательствах обвинения.

2. Ты можешь заявить о нарушениях в самом конце обыска, когда дело станет за внесением Замечаний в Протокол. Вслед таким замечаниям и при тех же очевидностях следак озадачится вопросом об исключении из числа доказательств части сведений по Протоколу обыска, касающихся обнаружения, изъятия с отказом от приобщения пистолета. Конечно, следак может и проигнорировать эти замечания, особенно, если в них не выражено направленных требований об исключении, также как он может отложить рассмотрение замечаний в «долгий ящик». Но сохраняется у него возможность и оставить «ствол» в деле через те же свидетельства опера в рамках попутного обыску ОРМ, хотя самостоятельное изъятие уже и не произвести. В случае же крайнего смятения по обеим вариациям следак может и вовсе удалить «стволовой» эпизод. Однако порождается угроза, что оружейный подкидыш всплывёт позднее в иных месте и обстоятельствах «отыскания», но в более убедительной форме. Ведь наличие в деле материальных сведений об оружии изначально продиктовано какими-то целями обвинения, как минимум, необходимостью подсадить тебя на «парашютную» статью.

3. Ты можешь заявить о тех же нарушениях и недопустимости в любое другое время дальнейшего производства по делу (вплоть до времени отбытия срока наказания!). Лично я более выгодным полагаю не спешить с этим, а по ментовской традиции стрелять в спину – сделать заявления или по окончанию расследования или в суде 1-ой инстанции. Объясняю. К тому времени обвинительная база по пистолетному эпизоду уже будет сформирована окончательно. К собранию своих сочинений, в отсутствие твоих протестов и опровержений, следствие будет относиться с уверенностью в их доказательственной силе и достаточности материалов. Мусора успокоятся по данному направлению. Вещдок (револьвер) к тому времени обрастёт чешуёй в виде производных всяких доказательств. Кроме сведений по Протоколу обыска в дело вплетут свидетельства по осмотру оружия; по криминалистическим экспертизам; по показаниям новых свидетелей, которые, якобы, не единожды видели сей прибор в твоих преступных руках; по вдруг обнаруженным на посещаемых тобой территориях патронам подходящего образца и калибровки… На основании этой совокупности будут сформулированы изящные выводы твоих обвинителей. И тут, бэбэнс! ты швыряешь свою падло-бомбу. Эх, что за веселуха начнётся! Отвечаю за базар. Это всё равно, что бабка бы твоя вязала месяц свитерок тебе-падонку, осталось– то всего два рядка по подолу пройти спицей, а ты за один конечек веретянной потянул – и распустилась шерстянка в одну нить. Что плели – всё зазря от одного рывка… Так и здесь. Недопустимость и исключение опорных сведений повлечёт необратимый обвал всех надстроек – доказательств, связанных с оборотом обнаруженного оружия. Радости пуд: медным тазом накроет обвинение в данной части. Наслажденья охапка: эти доказательства уже не восстановить, а розыскные действия – не возобновить. И счастья глоток: обвинителей не выручат даже свидетельства опера ввиду их запоздалости, они не вправе дополнять доказательственную базу обвинения за пределами стадии расследования, а с помощью таких показаний результаты обыска и изъятия не подменяемы. Насущная задача твоя при выборе такой вариации – на всё это время внимательность и память понятых о действительных событиях того обыска надо сохранить в обострённом состоянии, подмолаживать. С этой целью, твой защитник или иной поверенный разыщет тех понятых без отлагательств, встряхнёт их воспоминания, поможет событийные акценты расставить, возьмёт с них объяснения, зафиксирует такие беседы письменно и аудиозаписью, а через некоторое время вновь их файлы потеребит, заручится явкой в суд. Всего-то делов. Сообщения понятых и будут приняты во внимание при разборе полётов. Ведь в самом Протоколе обыска следак не отразит подробности активного соучастия опера, а в замечаниях к протоколу сторона защиты обойдётся лишь кратким указанием, что обыск проведён с «вопиющими» нарушениями законного порядка, и что более подробные замечания будут представлены позднее отдельной петицией. Последний финт – чтобы отсечь претензии, типа: а чё ж вы раньше глухарили, замечаний не подали, как бы и не имели таковых, что нонче измысливаете? А ты: как же – как же, были замечания, а «позднее» – это вот сейчас.

4. Ты можешь вообще не обращать внимания на прокладон, не подавать замечаний, не склочничать по этому поводу. Мои соболезнования, ты в натуре – овца.

В отличии от представленной ситуации, когда нарушения влекут недопустимость только части доказательств, получаемых в итоге одного следственного действия (обыска), другие нарушения по своей значимости могут привести к исключению всех полученных сведений из-за незаконности обыска в целом. Это случится, если нарушены будут краеугольные правила, например, когда установиться, что не получено судебное решение, не разъяснили участникам их права, не обеспечили участие жильца и подобные недоразумения.

Любопытны случаи, когда доказательство оказывается недопустимым по нарушениям, напрямую не явствующих из процедуры проведения данного сл. действия, но затрагивающим «коренные» правила судоскотства. Допустим, сам обыск прошёл гладенько. Однако выяснилось, что на время его проведения следак ещё не принял дело к своему производству, или производство находилось в приостановленном состоянии, или расследование проводилось с нарушением территориальной подследственности и т. д. При таком раскладе результаты обыска «автоматом» обретают статус недопустимых и отпадает необходимость проверять процедуру самого обыска. И не только доказательства по обыску, но и любые другие доки, полученные в период общего для них нарушения, когда все сл. действия оказались за бортом законности – всё в топку.

Применительно к описанной выше ситуации нарушения объективны (попали в объектив) без проверки действительного содержания обыска. Вся фактическая сторона порядка проведения сл. действия и получения доказательств по сути уже не имеет значения, нет нужды вдаваться в подробности осуществлённых обысковых процедур. Значимым только факт нарушения общих, принципиально-гарантийных положений производства по уголовному делу. Обыск как таковой не осуждается, свидетельства о нём не интересны. Сама же объективность будет устанавливаться сугубо по процессуальным документам производства на данном его этапе. Например, для варианта приостановления производства по делу доказательственные сведения об этом обстоятельстве найдём в Постановлении о приостановлении при отсутствии на время обыска решения (Постановления) о возобновлении расследования по делу. При этом сведения по таким решениям не могут быть оспорены (опровергнуты или изменены) посредством всякого рода свидетельствами, например, объяснениями того же следака: ой, забыл вынести решение; вынес-то я вовремя, да не приобщил; решение-то было, но утрачено; дата издания проставлена ошибочно, опечатался, мамой клянусь…. Ах, даже мамой?

Что ж, если мусора выясняют объективность нарушений, стало быть, нарушения бывают и необъективными, ну, понятно с какой отдачей – а чтобы через нарушения косолапо переступить, не дать доказательствам задохнуться. Вербально, необъективность выражают: «Не вполне ясно, случилось нарушение или только видимость его; не то, чтобы и нарушение, а так – недоразумение; нет достаточных доказательств о фактической стороне нарушительности…». Практически, такими сомительностями можно любое нарушение растворить. К чему мусора и прибегают для отшива претензий защиты. Например, если вернуться обыску и обнаруженной «плётке», несколько переиначим ситуацию. Опер шёпотом спросил у тебя сортирный маршрут, сходил, вернулся, следственная группа приступила к обыску клозета только после обследования других помещений, и вот тогда и выудили «пушку». Ты понимаешь, что подброс совершён – ну не твоё оружие и быть его не могло на хате – пальчиков на пистолете твоих не выявлено, есть свидетели, отрицающие принадлежность. Заявляешь о нарушении, мол, вон у опера была возможность при посещении отхожего места подсунуть. А опер отпирается: не посещал он туалет, врёшь ты всё, да выходил, но выходил покурить на лестничную площадку. Понятые разговоров не слышали, ни одну из версий подтвердить не могут. Из этого и выясняется необъективность твоих заявлений о нарушении, нет ему достойных подтверждений. Но и опровержений достойных нет, может ты и прав. На этом основании суд твои доводы и предъявы отвергнет. Не сомневайся даже. Как отвергнет через «необъективность» и почти любые другие претензии в недопустимости.

Что страшно от безысходности? Да не ссы ты. Для чего тогда я бодягу всю эту затеял, если б не было б у нас пенисов для них. Всё просто. Когда эти деятели пытаются вывезти «необъективность», все их доводы опираются на Сомнения. А это ключевой фактор. Ты же помнишь, что все сомнения толкуются в пользу обвиняемого, а не наоборот. На это и дави.

По отношению к большинству доказательств ты и твой защитник не присутствовали при их получении. Вы оба не знаете о реальных событиях и содержании тех сл. действий, сопутствующих им мероприятий, в результате которых доказательства получены. Так? Первичную информацию обо всём об этом возможно будет заиметь только при ознакомлении с самими доказательствами и процессуальными материалами об их получении. Этот доступ появляется по истечении значительного времени. Иногда гады-годы пролетят, когда вы окажетесь способны ознакомиться с соответствующими документами, и, вообще, узнаете об их существовании. Естественно, что информация по этим материалам о ходе получения доказательств может не совпадать с реалиями. Мы можем в этих случаях только по внешней информации, более чуйкой интуитивной, наплодить подозрений о наличии или отсутствии нарушений по порядку получения доказательств. Кроме того, наши возможности к самостоятельной проверке крайне ограничены. Нам фактически закрыт доступ к прямым свидетельствам о ходе мероприятий, за пределами протокольных сказок. Если в некоторых случаях и появляется выход на понятых – а они как информаторы скудны весьма, – то ко всем остальным участникам сл. действий из мусорской шайки-лейки тропинки перепаханы. Они откажутся обсуждать с представителями от защиты подробности тем более своего участия в сл. действиях за рамками официальных встреч и выяснений. Из изложенных условий следует однозначный вывод: наши суждения о порядке получения большинства доказательств, как и наша оценка допустимости, когда мы вынуждены в этом опираться только на документальные источники, зачастую издаваемые нашими оппонентами (врагами?) – всегда необъективны.

Первоначально же перед нами сухая документалистика и сама достоверность этой информации не ясна. Из содержания такой информации мы улавливаем признаки нарушений. Документально отражённый процесс получения доказательств считаем «предварительной» информ-версией неких нарушений за счёт зримых противоречий, несоответствий, всякого рода недосказанностей, а то и прямых свидетельств отступлений от правил. Эти предварительные выводы впоследствии могут быть опровергнуты, конечно, так как открывшиеся нам факты носят ещё неустойчивый характер. С другой же стороны, документальные сведения могут и вовсе не содержать указаний на действия с признаками нарушений – всё нарядно и причёсанно. Нарушения, если и были, то скрыты за малахитовой скорлупой. Они есть, но мы их не видим, и вскрыть их представится шанс только через проверку. Истинная картина происшедшего в некоторой степени достоверности откроется через свидетельства очевидцев, через средства параллельного контроля. Тогда, если действительные следственные события окажутся не соответствующими тому, как они отражены в протоколах и сопутствующих материалах, можно говорить о ложности документальных свидетельств.

Мы с тобой, также как судьи, также как и любой другой участник, не являющийся очевидцем получения доказательства, определиться по вопросу объективности заявленных кем-либо нарушений может только через тщательную проверку существа имевших место следственных процедур. И только через это возможно однозначно выяснить допустимость доказательства.

Следуя позиции заведомого недоверия к обвинительным доказательствам, сторона защиты сомневается в законности получения любого из них. На какой бы стадии производства конкретное доказательство не стало доступным нам, кроме проверки качества существа доказательственных сведений по обстоятельствам доказывания, параллельно, а лучше – первоочерёдно, скрытно или напрямую, мы ведём проверку допустимости через очевидцев или по доступным нам материалам.

Вот перед нами документальные показания свидетеля, протокол допроса которого доступен стал только на стадии окончания расследования. С недоверчивым прищуром вчитываемся. Свидетель показывает: «По обстоятельствам уголовного дела могу сообщить следующее… (ля-ля-тополя)». Свидетель в тех «ля-люшках» сплошным текстом выдаёт почти страничную информацию, выстраивая картинку происшедшего. Стоп! Мы вызнаём личину этого свидетеля – это обычный дядька, водила по жизни. Откуда ему известно, что такое «обстоятельства уголовного дела», сведения по которым имеют значение для выяснения и которые интересны на время допроса мусорам? Откуда в дядьке такая конкретность по вопросам расследования? Действительно ли он способен на одном дыхании, без внешних корректировок исторгать столь последовательную мысль? Удивительно, но в речевых запасниках этого мужичка имеются специфические выражения, типа «внешние признаки», «кровоизлияние», «направленные удары» и подобное. В нас родятся подозрения, что показаниями такими свидетель отвечал на вопросы, а вопросы в протоколе не отражены; что устами свидетеля отчасти глаголит некто другой. Но это – пока нагие подозрения. Возможность разобраться, выяснить подробности появляется только в судебном разбирательстве в ходе допроса свидетеля.

Здесь-то и всплывают обстоятельства того допроса через вопросы к этому свидетелю с обозрением протокола: Что означает, по его мнению, использованные в показаниях понятия? Сам ли он всё изложил единым объёмом информации или отвечал на вопросы? Из объяснений свидетеля явствует, что да, вопросы были, но в протоколе их почему-то нет; вопросы имели наводящий характер, и некоторые из них задавал не следователь, а другое лицо (опер, прокурор ли?), и представленные показания собственно давал не свидетель, а сами мусора. Что ж, нарушения нашли своё подтверждение и объективно существуют. Как полагаешь, недопустимость данных на предварительном следствии показаний этого свидетеля очевидна?

Или же наоборот. В протоколе обыска видим отметку о разъяснении участникам их прав, обязанностей и ответственности, но отсутствуют сведения, что тем же участникам был разъяснён порядок проведения следственного действия.

– Ага-а, – шепчет тётя Надя – Имеем признаки процессуальных нарушений.

– Точно-точно, – поддакивает ей баба Вера – Прокололись мусора.

– Ша, куры! – гонишь их в сени – Объективность нарушений ещё не очевидна.

При допросе тех участников они хором (как сговорились) заверяют, что порядок производства обыска им всё-таки разъяснялся. То есть, нарушение правил по статье 164.5 УПК не допущено, в смысле – не добыто данных о таком нарушении. Ну, ладно. Однако же неопровержим факт нарушения требований частей 4 и 10 статьи 166 УПК – в Протоколе не зафиксировано такое процессуально-значимое действие как разъяснение порядка. Хотя данное нарушение несколько иной весовой категории, чем мы ожидали. Ей-ей: мусора спихнут его в разряд «несущественных».

Теперь сложнее вариант. Нарушение объективно существует, например все участники сл. действия не были ознакомлены с содержанием протокола после его составления, а подписи внесли «вслепую». Однако в самом протоколе указано о полном выполнении правил, и все участники утверждают о, якобы, имевшем место оглашении протокольных сведений. Таким образом, протокол в данной части искажён, а очевидцы по каким-то причинам сообщают ложные сведения. Откуда тебе об этом известно? Да из устных признаний отдельных участников, например, при последующем отказе их от таких признаний. Вот же – существует нарушение в реальности. Свидетели первично были искренни, а нынче – жопа – документальные и свидетельские отрицания. Положение здесь до безобразия безвыходно, так как достаточными доказательствами ты не располагаешь, а доводы твои разбиваются о совокупность контр-аргументов. При всей объективности существования нарушений семь печатей на них непреодолимо препятствуют обнародованию. Ты в отчаянии: у тебя нет средств эту стену проломить, вывезти факты суду, соответственно и суд не может дать оценку допустимости с учётом тех нарушений. Блин-нафиг, тогда просто забей на них, плюнь, не терзай себя мыслями об их добыче и самом существовании. Мы не в состоянии оперировать фактами, которые не могут быть доказаны. На этой принцессе свет миром не сошёлся. Найдём себе и в другом месте дюжину невест не хуже.

Естественно, что по подавляющему числу процедур получения доказательств обвинения мы не состоим в очевидцах, и оценивать допустимость всех этих доказательств можем только на основании документального материала. И наша оценка всегда будет только предварительной, так как дать окончательную цену сведениям, решить вопрос допустимости и исключения доказательствам по Закону вправе только следователь и суд. Из-за неочевидности любых наших выводов и заявлений, формально наша оценка явится предположением. Но предположения не могут заявляться к обсуждению и будут безусловно отвергнуты, как основания ходатайств. На основании таких предположений не могут и возбуждаться оценочные проверки. Поэтому, несмотря на фактическую предположительность о нарушении порядка получения конкретного доказательства и о его же недопустимости всегда заявляй в категорической форме: порядок нарушен; данное доказательство недопустимо; требую исключить его. Только при этом условии второй стороне будет навязано бремя опровержения доводов о недопустимости, а суду – оценочное разрешение спора. Вряд ли обвинение без боя согласится на ликвидацию своих ресурсов. Даже при очевидности нарушений. Эта гидра будет цепляться за любые факты, переосмысливать сведения на новый лад, передёргивать доводы защиты, а то и вовсе, как упрямоё дитя, тупо отрицать претензии. Чем массивнее представляемые защитой основания, тем весомее и подробнее должны быть контр-аргументы. В теории и здравым смыслом. Но мы-то помним, на чьей стороне суд. Поэтому в практическом выражении, не находя достойных опровержений, сторона обвинения, обвинители считают достаточным иногда ограничиться голословием: Нарушений не было, доказательство допустимо. В порядке подхалимства суд может посчитать достаточными, убедительными и такие опровержения (возражения). Такой произвол ты должен предвосхищать. Немедля после подобных высказываний пользуйся правом дискуссионной реплики: «Обвинение обязано опровергать доводы о нарушениях и недопустимости. Опровержения должны сопровождаться мотивами и фактическими основаниями. В данном случае обвинитель не приводить оснований своему несогласию, а голословное отрицание не может считаться опровержением. Суд не вправе опираться на подобные опровержения ввиду их фактического отсутствия, но должен следовать презумпции правоты доводов защиты».

Либо же второй, излюбленный мусорами сценарий. Ты утверждаешь в ходатайстве об исключении, опираясь на сведения, допустим по протоколу, что изъятые предметы были упакованы на месте обыска без их представления понятым для обозрения. Обвинитель возражает: клевета, всё изъятое без исключений было представлено на обозрение всем участникам, следовать просто-напросто забыл об этом указать, и отсутствие указаний – это всего лишь техническая оплошность, недописка протокольная. Однако этот обвинитель, так же как и ты, не является очевидцем происшедшего и, соответственно, не может делать заключений о фактах и причинах. А если ему какие-либо подробности известны от очевидцев, например, от следака, обвинитель тогда должен бы ссылаться на такой источник своих познаний. В ином случае такой формы опровержения обвинителя – это его личные предположения и домыслы. Такая брехня не может приниматься во внимание в качестве должного и сколь-либо достаточного опровержения. Эти доводы и должны от тебя прозвучать в реплике.

В то же время следует помнить, что любые свидетельства о содержании уже свершённого сл. действия приняты будут во внимание, если ими разъясняются непонятки по спорной, но всё же в какой-либо документальной форме отражённой процедуре. Показаниями свидетеля-участника документальные сведения не могут дополняться, тем более заменяться и восполняться. Это как в общегражданском праве: если не соблюдена обязательная письменная форма сделки, то никакие устные свидетельства о существовании и характере этой сделки не принимаются судом во внимание. Да только вот обвинительные суды частенько забывают или упёрто не вспоминают о таких правилах. Отчего можно наблюдать и такие крайности, когда в отсутствие обязательного для данного случая документально-письменного сообщения, сущность не зафиксированных процедур едва ли ни в полном объёме восстанавливают с помощью свидетельств участников. Во всех этих случаях свидетелями выступают сами мусора и их союзники. Кто бы мог подумать?! И будучи явно не заинтересованы в ином исходе дела, эти (чуть не вырвалось – «гады») участники с удовольствием подтверждают всё, что от них требуется для исправления ситуаций в пользу того де обвинения.

Пример к сказанному. По делу проведена генетическая экспертиза, результатом которой мусора вывели принадлежность трупа конкретной личности пропавшего и, якобы, обнаруженного мёртвым гражданина. Следуя материалам дела, результат идентичности был получен на основании сравнительного исследования двух образцов крови, один из которых был (якобы) получен от (из) трупа при вскрытии, а для генетических исследований – изъят следаком и Тверского Бюро СМЭ (судмедэкспертизы). Этот образец упаковали, снабдили пояснительной биркой: кровь от трупа, обнаруженного там-то. Следак данный образец осмотрел и передал генетикам вместе со вторым образцом, изъятым от предполагаемого родственника. Генетики сравнили и заключили о высокой степени родства по образцам. Прекрасно… Но мы-то с вами, дорогая овца уже знаем: когда мусора мухлюют, следы этого где-то, да чихнут. Так и в том случае случился выкидыш-неясность: каким макаром образец от трупа очутился в Тверском Бюро СМЭ? По документам видно, что патологоанатомическое исследование проводилось в районном морге; да, в Заключении судмедэксперт указывал об изъятии кое-каких препаратов от трупа и об их отсылке иным экспертам, но ни в этом Заключении, ни в «попутных» материалах не отмечено об изъятии и направлении «на сторону» трупной крови; среди бумаг не нашлось места решению следака об осуществлении подобных манипуляций; не имелось сведений по этому поводу и в регистрационных журналах районного подразделения СМЭ и Тверского Областного Бюро о входящих / исходящих биологических материалах. Естественно, что защита в такой ситуации подняла вайдон: «Беспредел! Мусора лепят фуфло!», и поставила вопросы о фальшивой природе образца, незаконности процессуального оборота вещдоков, недостоверности и недопустимости результатов генетической экспертизы. Если нас с тобой в капусте нашли, то клоунов от юстиции собирали по сорочьим гнёздам. Мусора тянут в судилище того чудо-эксперта, кто, якобы, изымал и направлял в область образец. Эта пьянь взъерошенная (я знавал его – вместе бухали) была призвана свидетелем своих же деяний. Его, видать, прямо с покойницкой выдернули; представь явление: резиновый фартук с подтёками, волочит к ботинку прилипшую кишку, волной нафталинового амбре расчищает путь, дрозофил озорная стайка торжественным конвоем проводят к трибунам его. Судья сурово в лоб: что за херня с образцом, Джони? Эксперт, заикаясь: да, блин, изымал, да, направлял, мы всегда так поступаем по неопознанным труппам; блин, чуваки, простите, работы – завались, закрутился, блин, забыл отметить в Заключении и сопроводиловках; но вот, блин, у меня документ в подтверждение. Эксперт суёт суду светокопию какой-то рукописной справки, им же составленной и с его же визой о верности данной копии оригиналу (козёл сим подтверждает, что он козёл).

В тот раз защита облажалась по полной – схавала такие доказательства. А должна бы возражать: отводить такие свидетельства как ничтожные. Показания свидетеля не могут возместить отсутствующих обязательных документальных сведений. Копия документа не принимается к рассмотрению в отсутствие оригинала (а та копи-справочка скорее всего была фальшивой). Не приемлемы удостоверения должностного лица о себе, своих же полномочиях и действиях. Объективность сл. действий этих случаях не выясняется, так как свидетельства, предлагаемые в подтверждение или опровержение им, сами по себе не объективны. Скажем больше. Даже если бы и существовали по приведённому случаю письменные материалы об изъятии, передаче и получении образца, уже тот факт, что отсутствовали сведения об этом в Заключении, а действия не оговаривались Постановлением о назначении экспертизы или другим равным решением – это определяло нарушение законного порядка и, следовательно, недопустимость полученных впоследствии доказательств.

Ничтяк, теперь ты можешь рамсить с мусорами почти на равных: объективно – не объективно. 1) Объективные нарушения – те, факт которых явствует из содержания самих свидетельств и не требуются дополнительные проверки; когда такие нарушения уже не могут быть опровергнуты. 1) Необъективные – те, которые явствуют по некоторым признакам документального свойства, но существует вероятность их опровержения через проверочные мероприятия. Различая эти категории, защите, прицениваясь по объективности, можно зреть перспективы по выдворению недопустимых доказательств. Защита может представлять объём усилий, препятствий, которыми будет сопровождаться обсуждение качества доказательств, и через которые возможно станет добиваться выгодной и окончательной оценки в свою пользу. Уже сказано: оценка – это не столько наше субъективное (личное) восприятие событий по порядку получения доказательств, но резолютивное восприятие того события теми, кто решение оценочное будет принимать. Представим, мы обнаружили при анализе документа нарушение или отступление какое-либо от обязательных правил и следом должны решить о его объективности – то есть, явствует ли нарушение со всей очевидностью уже из самих материалов дела, может ли оно быть оспорено и требуются ли дополнительные усилия с целью доказывания факта и характера нарушения. Последнее, как ты уже понимаешь, определяет необъективность выявленного нарушения. Но, по-любасу, любые твои заявления о нарушениях должны сопровождаться акцентированным утверждением: «нарушение объективно существует».

Граница между объективностью и необъективностью порой весьма призрачна. Выявили признаки нарушительности и тут же нас обуревают сомнения, мы затрудняемся твёрдо решить, к какой категории бы данное нарушение отнести безвозвратно. Даже в случаях казалось бы однозначных документальных сведений. А всё из-за крайней неустойчивости судебной политики, продвинувшей абсолютно порочную практику, практику двойных стандартов при ядовитой репрессивности разбирательств. Политика, исходящая от верховных мусоров такова, что оценки по вопросам недопустимости (но только в случаях обсуждения доказательств защиты) даже убедительные для нас данные о нарушении и его объективности всякий раз напарываются на агрессивное противодействие и искусственное выискивание нелепых оправданий. В сложившихся условиях мало какими документальными свидетельствам можно удовлетвориться – однозначно считать их достаточными для оценочных резолюций. Так будет, например, в случае отсутствия в протоколе обыска подписи следователя или других участников, если неподписание последними не оговорено достойными причинами. Не выполнение требования о подписании протокола (статья 166.7 УПК) явствует напрямую и в достатке установим обозрением самого протокола. Оправданий эти фактам не найти, а выводы о нарушении однозначны.

А вот: в том же протоколе обыска нет записи о разъяснении участникам их прав, обязанностей и ответственности. Стало быть явное нарушение правила по ст. 166.10 УПК? Но обвинитель тянет на ковёр свидетеля – следователя, составившего протокол, а то и других соучастников обыска, которые в один голос визжат, что, мол, в действительности все требования Закона выполнены, разъяснения были даны в полном объёме, а в протоколе не отметили, так это по небрежности – техническая ошибка, значит…. Ещё в недавние времена в подобных случаях, естественно при поддержке суда, успешно отбеливалось тем доводом, что отсутствие в протоколе отметки о каком-либо действии, само по себе не означает, что этого действия в действительности не было. Сладкая трель! Ладно бы на этой жиже катались внутри национальных судокомбинатов. Этакой брехнёй отечественные педюристы пытались накормить и Евросуд. Но, Слава св. Демьяну (или кто там, на небесах курирует судопроизводство?), еврозащитники не воспринимают сколь-либо серьёзно такой бред. И правда, с тем же успехом можно любое сл. действие вообще оставить без протоколирования. А позицию свою аргументировать: отсутствие фиксации, допустим, обыска не означает, что обыска не было; был обыск. Этом путь перевода требований Закона о документировании действий (или решений) в незначимую формальность. Такие рассуждения приемлемы убедительными в обыденной жизни на бытовом уровне выстраивания отношений. Но Судопроизводство опирается на законодательные непреодолимые предписания, общеобязательные для всех и каждого, и не допускающие отступлений от существующих правил этого производства. И существует ещё процессуальная культура делопроизводства, которой также обусловлен Порядок судопроизводства. В Законе указано – сделай! Не сделал? – Получай по шее!.. Так и в нашем случае. Норма о фиксации разъяснений нарушена, нарушение нормативного правила неумолимо, и только нарушением должно восприниматься всеми, тем более судом. От нарушения нельзя укрыться через дополнительные свидетельства, которые в такой раскладке вступают в противоречие со сведениями по обязательными форме и содержанию официального документа.

Но в этом казусе влияние ещё имеет симпатичная практика толкования норм в части нарушительных ситуаций, практика, измысленная самими судами о том, что значение должно придаваться только так называемым «существенным» нарушениям. Под существенными балахонники желают понимать лишь те нарушения, что повлекли реальный ущерб правам участников и (или) порядку судопроизводства. А под покровом подобных выводов, да ещё в нашенскую эпоху бессовестности правоохранителей, предоставленная самим судьям возможность решать о существенности нарушений открывает дорогу произволу. Они оказались вольны практически всякое нарушение признать или не признать существенным, руководствуясь собственной прихотью и не отдавая отчёт в этом. Тогда, как и по вышеприведённому примеру мусора могут рассуждать следующим образом: Да, в протоколе не отмечено о факте разъяснений; но сами-то участники подтвердили, что разъяснения имели место; значит, участники были уведомлены о своих правах (обязанностях, ответственности), знали о них и были способны руководствоваться этими знаниями и правильно воспринимать своё статусное положение; отсутствие формальной отметки, по-сути, отрицательных последствий для правоспособности и нормального хода сл. действия не повлекло, на качество производства и права участников не повлияло. Следовательно – нарушение не существенно. И следовательно – нет нужды внимать ему. Расход.

В том беда и позор российского судопроизводства уголовного. Мафиозное сообщество судей открыто презирает принцип Верховенства Закона, себя и своё мнение ставят превыше Закона, и под вывеской «Разъяснения» псевдоправила возводят в систему. В итоге действует не Закон, а навязанные или саморожденные должностные суждения, искажающие действительный смысл и содержание Закона, позволяющие обходить его предписания. И без того не вполне здравого младенца калечат акушерки. Этих зарвавшихся хамов всякий раз нужно на место ставить, жёстко сажать пятой точкой на бетон. Указана в Законе норма(?) – она подлежит чёткому исполнению; не исполнена – это нарушение; мнение об оттенках этого нарушения значения не имеют. Не понятны содержание или порядок применения нормы(?) – что ж, обращайтесь за разъяснениями к тому, кто издал эту норму, то есть к законодателю. Причём здесь мнение судов? Не ими Закон писан, значит и не им толкование давать. С другой-то стороны, ведь не от скуки законодатель прописал в законе определённый порядок. Нормативные подробности привнесены временем, скоплены опытом судилищ, пронизаны чьим-то горем, слезами, необратимыми потерями. Вон как действуют в подобных случаях, например, в растленной пидорастией Франции. Если в их судопроизводстве Не выполнен в чём-либо Закон в буквальном соответствии его норм, никакой суд не позволит ни себе, ни сторонам ввязываться в пространные дискусы о ценности нарушения. Правильно и справедливо мыслят гомосеки проклятые: Закон – есть Закон, и он не просит есть… ну, в смысле, никто, ни под каким предлогом и ни в какой форме не вправе его преступать. При отсутствии должных сведений в протоколе французский их судья сюсюкаться бы не стал, за базар отвечаю, – тот судья оценил бы случившееся однозначным пороком, выпер бы без оглядки такой протокол из рассмотрения. А чтоб впредь неповадно было всякой сволочи Закон нарушать. Молодцы, точно молодцы, несмотря на то, что извращенцы. Нашим педикам у ихних пример нужно брать в этом, перенимать опытом.

А мы с тобой твёрдо должны стоять на своём, опираясь на гарантию «верховенства». Не смотря на попытки втянуть нас в трясину обсуждения и учёта значимости всяких там побочных факторов. Но действуй не вслепую, а спредвидением всех козней и правового мародёрства властей. Как минимум, это означает, что заявляя о нарушении и давая собственную оценку недопустимости, заранее указывай о том, что любые устные опровержения не имеют значения; о том, что и определение существенности нарушения не имеет значения; о том, что суд должен руководствоваться самим фактом нарушения формы и содержания Протокола, как части единого порядка проведения сл. действия; о том, что свидетельства не могут подменять обязательный документальный формат. Всеми этими условностями ты должен подпереть свою позицию Ага?

Горжусь тобой, курсант: ты обратил внимание, что в качестве конечного оценщика – того, кого тебе убеждать, кому тебе апеллировать в оценках, – я указываю только Суд. И вообще не упоминаю следаков, прокуроров и прочую «шерсть» в той же связи. Хотя и эти мусора в равной степени правомочны на стадии расследования решать о недопустимости, а в суде отказываться от любых своих доказательств и претензий. А не поминаю их, во-первых, в силу заклятия «не поминай чёрта всуе…». И, во-вторую очередь, – мои уклончивости завязаны на том, что этих деловаров по данному вопросу вообще не следует брать в расчёт, как инстанцию по переоценке доказательств. Опыт показывает, что нет и намёков эффективности обращений к ним по данным вопросам из-за их явной незаинтересованности, заведомой необъективности в переоценке доказательств собственного сбора, а пуще того – из-за угрозы невыгодного тебе подправления доказательственной базы обвинения, вплоть до подлогов. В данном случае обнаруженные той нарушения – они твои же дивиденды. Незачем свои доходы прежде времени вскрывать и тем провоцировать крысятничество.

Вернёмся к вопросу объективности нарушения, но уже в свете только позиционных интересов защиты. Вернулись. Пожалуй, ты уже горазд в некоторой степени предвидеть и отчёт скбк давать, как будет твоё заявление о нарушении восприниматься мусорами, какие на это противоядия в их барзетках припасены. По случаям нарушений, явствующих только из документальных седений, твои противника всякий раз пытаться будут втянуть тебя в трясину дебатов, где у них есть шанс перевернуть все факты с ног на голову, перебрехать проблемные шумы. Защита выдерживает строгий изначальный курс самим утверждением об объективности нарушения. Когда в сведениях о получении доказательства нет указаний об осуществлении какого-либо обязательного действия – ты однозначно констатируешь, что данного действия не было (Например, нет указаний о разъяснениях – ты говоришь: «разъяснений не было дано», а не «из протокола следует, что разъяснений не было / не понятно, имели место разъяснения или нет»). Когда действие осуществлено, но оно по содержанию с признаками действия иного свойства – ты указываешь, что реально проведено то, второе действие (например, в протоколе сообщается, что обнаруженный вещьдок «представлен на обозрение понятому», тогда и говори, что данный вещдок представлялся не всем, а только одному понятому, но не строй лишь версии об этом). Понял? Во всех этих случаях уже на время заявления ходатайств защита даёт свою оценку по буквальному смыслу и содержанию документальной информации в пользу выгодного ей понимания, заранее указывает на недопустимость любых изменений или дополнений текстовых сведений через сторонние свидетельства, на неприемлемость переоценки содержания протокола, как единственного источника, на невозможность опровержений посредством анти-фактов, порождающих неустранимые противоречия прежних сведений с вновь предлагаемыми, когда достоверность и допустимость последних сами требуют дополнительных проверок. И далее в том же духе.

В единственном случае позволительно защите обсуждать вопрос необъективности нарушений – когда на «повестке дня» мусора отгружают сомнения в объективности доказательства защиты. Ой, наврал. Ещё имеется случай – когда имеющиеся сведения о порядке получения доказательства не ясны, не однозначны и в восприятии самой стороны защиты. Блин, присутствует иной случай – когда действия по одному или нескольким предметным объективности источникам описаны противоречиво. Хотя защита изначально и будет настаивать на только ей выгодном понимании тех сведений, но проверка неизбежна при выявлении стороной обвинения или судом других возможных значений информации. Возникнет спорная ситуация, и суд не может (не вправе) придерживаться позиции заявителя, не выяснив мнение второй стороны и не убедившись в правильности только одной заявленной версии.

Пример 1. Пред нами процессуальный документ под наименованием «Протокол обыска (выемки)» с текстом: «… Следователь… с участием… произвёл обыск (выемку)…». Во всех последующих разделах протокола сл. действие также определено «обыск (выемка)». Ясен перец, что это два различных следственных действия: Обыск и Выемка, со своими специфическими правилами их проведения. Но из протокола при таких формулировках не понятно, какое именно в данном случае сл. действие следак провернул. И мы вправе рассуждать критически и придирчиво: под предлогом выемки следователь произвёл обыск; выполнив предписания УПК для выкмки, следователь обошёл правила обыска и тем самым преодолел спец. гарантии; кроме прочего участником не дано свойственных обыску разъяснений, не получено согласие «жильца» на обыск. Обо всех таких нарушениях мы и заявляем в категорической форме и требуем исключения доказательства – результатов «выемки». Что ж, ситуация спорная. Судья-оценщик не может однозначно установить суть следственного действия по одной твоей подаче. Поэтому он должен вызвать участников, выяснить подробности, характеризующие существо действия, получить всесторонние объяснения и только после этого дать заключение: какое следственное действие по всем признакам было произведено и какая нарушительность явствует из всего.

Пример 2. В Протоколе обыска указано, что обнаружен и изъят свитер светло-серого цвета со следами сквозных повреждений и пятнами бурого цвета в местах повреждений. Имеем также постановление следователя о назначении экспертизы и им же составленное письмо-направляйку в экспертное учреждение, в которых указано о направлении экспертам кофты серого цвета. А вот и Заключение, в котором эксперт со своей стороны ссылается, что им получен и исследован джемпер голубого цвета. В этой связи правомерно будет твое недоумение и заявление о нарушении порядка, о недопустимости результатов экспертиз, осмотров. Обоснованны будут твои сомнения в достоверности всех перечисленных доказательств, связанных с исследованием одежды, так как природные характеристики вещдока явно разнятся – в каждом из доказательств речь идет о различных одеяниях. Следак выносит решение об экспертизе и осуществляет передачу в отношении кофты серого цвета, хотя изымался свитер светло-серого цвета. Кофта оказалась в разряде «не пришей к пи-пи рукав». Инициировано исследование объекта постороннего, неизвестного происхождения. А куда, с-скоты, затырили свитер? Эксперт исследовал некий голубой джемпер, – такой предмет одежды в деле не фигурирует: не изымался, эксперту не направлялся и им не исследовался. Эй, эксперт, ветошь тебе на бороду, куда кофточку замылил и где джемпером разжился? Соответственно этим документальным раскладкам и твои заявы о недопустимости по совокупности нарушений порядка производства по у/делу (утрата важного вещдока, подлог, фальсификация…). Но несмотря на эти овердрайвы нарушения необъективны (мы знаем об этом внутримысленно, правда?). Судья проверит всю совокупность материалов, трясанёт участников и, конечно, сочтёт всё за разницу восприятия одежды по виллу и цвету – субъективный фактор. А может быть и права окажется сторона защиты. Если не найдётся железных опровержений, версия защиты о нарушениях остаётся основной и решающей; судья может заблудиться в обстоятельствах, склониться к убеждениям о незаконных манипуляциях… Как говориться: На всё «бля» Вошья, а черезжопного рог стережёт.

Велико дело – обнаружить нарушение, сокрытое документальной кутерьмой. Редкой удачей будут явные их выступы на поверхность. Оттого и радостней на сердце твоём овечьем от находок тех. Тем более, что наличие порогов можно различить и бурлением вод над ними, не так ли? Правоохранители, конечно, сволочной народец, публика с придурью, но они не конченные дебил и не наивные щенята для очевидных ляпов. Если мусора и нашкодят, подтереть срам за собой не впадлу им. Чаще всего нарушения совершаются во второстепенных действиях, где приложено манипуляций во множестве при скоплении нескольких участников, участием своим что-либо превносящих в процесс. А то бывает, что мусора расслабляются, путаются, дркг на друга полагаются или в торопях и чехарде упускают важное, а то и намеренно переступают обязанности и права.

Я тебе толкую, они порят косого регулярно и повсеместно, и у тебя всегда есть шанс комбины их просечь, нагнуть их «в партер». Тем более, что сам имеешь запасные аэродромы. Когда, вопреси существующему нарушению, сторона обвинения (при поддержке суда) горазда откреститься от него с помощью фальсификаций и лжесвидетельств, с чего бы тебе оставаться в чесноках, вторые щёки подставлять ударам, агонизировать бессильем навстречу беспределу, а?

Всяка тварь – тварец своей судьбы. Зенки разуй, взгляни на мир с высоты бычьего помёта глазами рядового вурдалака. И увидешь: бляха-муха, а ведь нарушение можно и придумать, из пальца высосать, а значимость его раздуть до слонявых размеров. Одно условие: «нарушение» должно хотя бы косвенно по сопутствующим получению доказательству сведениям или не опровергаться сведёнными сведениями категорично. Чтобы тобой заявленное любой независимый оценщик мог заключить твою подачу в объятия: да, это могло быть.

Пример подобного хулиганства. Лёву и Серёжу задержали что называется «с поличным». С кем не бывает. В Ю00 эти козлы, находясь в автомашине Лёвы свершили обмен: 3 кило шалы на много тысяч рубликов (сбыт наркоты по-крупняку). Тут их и накрыли опера УФСНК города Питера. На время нападения ментов пацаны уронили товар и бабки под седлухи. Далее Лёва на своём авто в сопровождении двух оперов был препровождён в городскую Управу, а Серёга туда же отправился в ментовском купе. Перво-наперво обоих препроводили в кабинеты, лично досмотрели, опросили. И только к 1700 честная компания спустилась во двор Управы, где всё это время оставался на парковке лёвушкин авто. Спустились, значит, и в присутствии «представителей общественности» (понятых) досмотрели. Естественно обнаружили и изъяли шалу с деньгами, оформили всё протоколами, передали материал следаку. Лёва и Серёжа смекнули о косяках по документам и в суде заявили о недопустимости доказательств: вещдоков, изъятых в автомашине; результатов осмотров; экспертных заключений. А в обоснование указали следующее: с момента задержания и до обыска, то есть с Ю00 до 1700 авто перешло в физическое владение оперов; процессуальный контроль на этот период за автомашиной не осуществлялся, охрана не была обеспечена; к моменту начала обыска в салоне автомашины двери в ней заперты не были, не опечатывались; у оперов и третьих лиц был прямой и бесконтрольный доступ внутрь автомашины. Эти условия позволили покинуть в салон вещдоки. Хотя эта версия и была вымышленной, но доводы барыг оказались документально неопровержимы. Они сами изначально отрицали причастность к купле-продаже наркосредств. В актах и протоколах отсутствовали сведения о том; в каком порядке после задержания доставлялись пленные и авто к месту будущего отсроченного обыска; в каком состоянии всё это время двери и замки находились; что в этот период происходило с машиной и как была обеспечена охрана объекта; изымались, а если «да», то куда подевались ключи от транспорта. Вялые возражения свидетелей-ментов не произвели на суд впечатления и делюга бесславно развалилась.

Олежка рос обычным пацаном. Как все сверстники гонял на скутере, бегал с бедоном за молоком, рисовал уродов, мамке помогал по случаю, был в меру прилежен в учёбе, душил котят, верил Путину, резал лапки голубям, прокурором хотел стать. Время настало: голос огрубел, прыщи сошли и яйца волоснёю заросли. И в зарослях тех запутал он свою судьбину. Первый залёт по наговору, второй по беспределу, а дальше – по накатанной да по смирению в участи такой. И случился при нём в пересыльной тюряге Ярославля-города сходняк. Тёрли авторитеты за «жили-были», за общее, за положение в лагерях. После канистры первача базар плавно скатился на здоровье, на марух, на «что в мире-то твориться, господи» и прочий порожняк. Тут один из авторов прокатил по ушам весомо: «Если в один прекрасный миг Вселенная уменьшится в тыщу раз, то никто этого не заметит». Но Алик Энштейнов в харю ему запустил антитезой: «В самом деле? – хитрым прищуром сверкнул. – Мне кажется, что первыми заметят подобную перемену мясники, когда отяжелевшие вдруг туши станут срываться с крюков». Так сказал Алик. Шнырям слово не давали, но Олежек добавил масла в огонь, что и позиция российских мусоров аналогична позе того астрошизика: коли поголовье овец ужмётся на тысячу сгинувших в неволю, то стадо и история скотоводства этого не заметят. Допустимая погрешность, знаете ли. «Неужели?» – со своего угла дивился и я, деловито штопая соксы. Первыми заметят такие перемены матери и жёны, из чьих рук отяжелевших посыплется посуда. Вторыми заметят те перемены их дети, чьи башни сорвёт безотцовщина. Ну, а третьей очередью заметят изменения сами мусора, так как месть неистребима и избирательна, сколько её не запрещай, и временами она срывается с крюков отяжелевшей тушей и на головы правоохранителей.

И так по кругу и по спирали. Кто-то проблеет: рок, что от судьбы не уйти взаперти. Ой-ли? Просто не будь овцой. Не стань для Них той погрешностью, лёгкой добычей не случись. Но коли и врюхался ногами в жир, пусть туша твоя неподъёмна станет для крючьев живодёрных. Защищайся, курсант, а я тебе подсоблю.

(перекур)

Примечания

1

Ведические сказания донесли до нас модель деспотического государства в образе Горына, три башки которого суть Законодательная, Исполнительная и Судебная ветви власти. И каждая иная часть тела этого гада олицетворяет некий социальный сегмент общества. Соответственно этому структурному представлению наше с тобой место отождествляется с попой на букву «ж». Примечательны причины уродства именно третьей, «судебной» башки. С завидной периодичностью народный гнев в образе витязя обрушивал меч именно на головы Змея. Так как витязь был правша, а суд-башка располагалась телесно крайней справа – а перед лицом богатыря, соответсвенно, слева, то к ней в большей степени и первым махом прикладывался кладенец. Башка отрастала вновь, но каждый новый клон нёс на себе всё большие следы увечий.

(обратно)

2

Ещё до греческих Олимпиад спортивные состязания, но во истину континентального масштаба, проводились на территории Скифии. На берега Днепра (местечко Хохлаки) раз в год съезжались наиболее сильные и ловкие мужи – представители всех крупнейших народностей тогдашних Европы и Азии. Что примечательно: кроме традицион-ных видов соревнований, как то: прыжки в сторону, пластунский спринт и пугание ежей голым задом, молодчики состязались в метании через реку Днепр хлебобулочных изделий. Соответственно, китаи швыряли рисовые ле-пёшки, персы – самсу, евреи – мацу, славяне – расстегаи да кулебяки всякие, а вот римские парни – пиццу. Отсуда и «крылатое» выражение: «Не всякая пицца долетит до середины Днепра». И по сию пору в тех местах цыганские скауты там и сям находят окаменелости древней выпечки, а современным подобием италийского «снаряда» за-служенно стал метательный диск.

(обратно)

Оглавление

Вводный трёп

Глава 1. Кто есть кто

  1.1. Суд, судьи

  1.2. Прокурор, следователь, дознаватель

  1.3. Оперативные сотрудники (опера)

  1.4. Потерпевший, частный обвинитель

  1.5. Защитник

  1.6. Подозреваемый, обвиняемый

  1.7. Свидетель

  1.8. Эксперт, специалист

  1.9. Понятые

Глава 2. Принципы судоскотства

  2.1. Законность

  2.2. Осуществление правосудия только судом (см. статьи 8 УПК, 47 и 118 Конституции)

  2. 3. Уважение чести и достоинства личности (ст. 9 УПК)

  2. 4. Неприкосновенность личности (ст. 10 УПК РФ)

  2. 5. Охрана прав и свобод (ст. 11 УПК РФ)

  2. 6. Неприкосновенность лежбища (статья 12 УПК)

  2. 7. Неприкосновенность (тайны) сообщений (статья 13 УПК)

  2. 8. Презумпция невиновности (статья 14 УПК)

  2. 9. Состязательность сторон (статья 15 УПК)

  2.10. Обеспечение права на защиту (статья 16 УПК РФ)

Глава 3. Подозреваемый и обвиняемый

  3. 1. Подозреваемый

  3. 2. Немножко (чуть-чуть) о пытках

  3.3. Начало гонений

  3. 4. Подозреваемый. Его права

    3.4.1. Право знать обвинение

    3.4.2. Право давать объяснение

    3.4.3. Право пользоваться помощью защитника

    3.4.4. Право представлять доказательства

    3.4.5. Право заявлять ходатайства и отводы

    3.4.6. Право на показания, объяснения, родной язык и переводчика тоже

    3.4.7. Право знакомиться с протоколами и подавать замечания

    3.4.8. Право на участие в следственных действиях

    3.4.9. Право на обжалование

    3.4.10. О праве защищаться иными средствами и способами

  3. 5. Обвиняемый и его правоспособность

  3. 6. Права обвиняемого

    3.6.1. Право защищать права и законные интересы, иметь достаточное время и возможность для подготовки к защите

    3.6.2. Право знать об обвинении

    3.6.3. Право на получение копий обвинительных актов

    3.6.4. Право на возражения, показания или отказ от их дачи

    3.6.5. Право представлять доказательства

    3.6.6. Право на ходатайства и отводы

    3.6.7. Право показывать и объясняться на родном языке или языке владения

    3.6.8. Право на бесплатную помощь переводчика

    3.6.9. Праве на помощь защитника

    3.6.10. Право на участие в сл. действиях, доступ к протоколам и замечания

    3.6.11. Права, связанные с производством экспертиз

    3.6.12. Право на доступ к материалам уголовного дела

    3.6.13. Право на копирование материалов уголовного дела

    3.6.14. Право на обжалование и участие в рассмотрении жалоб

    3.6.15. Право возражать против прекращения уголовного дела

    3.6.16. Право на участие в судебных разбирательствах

    3.6.17. Право на доступ к ПСЗ и замечания

    3.6.18. Право на обжалование судебных решений и получение их копий

    3.6.19. Право на получение копий обращений и подачу возражений на них

    3.6.20. Право на иные средства и способы защиты

Глава 4. Доказательства

  4. 1. Обстоятельства доказывания

    4.1.1. Событие преступления

    4.1.2. Причастность к совершению преступления

    4.1.3. Виновность, форма вины и мотивы

    4.1.4. Характер и размер вреда

  4.2. Время перейти к самим доказательствам

    4.2.1. Доказательства допустимые и не очень

    4.2.2. Доказательства прямые и косвенные

    4.2.3. Доказательства достоверные и недостоверные

    4.2.4. Доказательства обвинения и стороны защиты

  4.3. Показания

  4.4. Заключения экспертов и специалистов

    4.4.1. Заключения эксперта

    4.4.2. Заключение специалиста

  4. 5. Вещественные доказательства

  4. 6. Протоколы следственных и судебных действий

  4.7. Иные документы

  4.8. Результаты ОРД

  4.9. Сведения по Приговорам

  4.10. Сведения по иным актам и процессуальным документам

Глава 5. Доказывание

  5.1. Собирание доказательств

    5.1.1. Поиск доказательств

    5.1.2. Изъятие доказательств

    5.1.3. Сохранение доказательств

  5.2. Проверка доказательств

  5. 3. Оценка доказательств

    5.3.1. Достоверность

    5.3.2. Относимость

    5.3.3. Допустимость

    5.3.4. Достаточность

  5.4. Правила оценки доказательств

  5.4.1. Процесс оценки

  5.4.2. Анализ достоверности

    А. Достоверность по источник

    Б. Достоверность сведений

      Б.1. Реалистичность или нереальность

      Б.2. Оценка на однозначность

      Б.3. Оценка на противоречивость

      Б.4. Основательность по источнику

      Б. 5. Ничтожность предположений

    В. Оценка допустимости Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg