«Механизм преступного насилия»

Механизм преступного насилия (fb2) - Механизм преступного насилия (Теория и практика уголовного права и уголовного процесса) 1881K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Игорь Анатольевич Петин

Игорь Петин Механизм преступного насилия

СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ Владимира Ивановича Симонова, Ученого, Человека, Учителя, сделавшего все от него возможное для выхода данной работы, посвящается

Редакционная коллегия серии «Теория и практика уголовного права и уголовного процесса»

Р. М Асланов (отв. ред.), А. И. Бойцов (отв. ред.), Н. И. Мацнев (отв. ред.), Б. В. Волженкин, Ю. Н. Волков, Ю. В. Голик, И. Э. Звечаровский, В. С. Комиссаров, В. П. Коняхин, А. И. Коробеев, Л. Л. Кругликов, С. Ф. Милюков, М. Г. Миненок, А. Н. Попов, М. Н. Становский, А. П. Стуканов, А. Н. Тарбагаев, А. В. Федоров, А. А. Эксархопуло　

Рецензенты:

Г. О. Петрова, доктор юридических наук, доцент, зав. кафедрой уголовного права юридического факультета Нижегородского государственного университета им. Н. И. Лобачевского

Г. М. Ралдыгина, доктор юридических наук, профессор, зав. кафедрой Государственного муниципального управления Оренбургского государственного аграрного университета, заместитель директора Института Управления Оренбургского государственного аграрного университета

Editorial Board of the Series “Theory and Practice of Criminal Law and Criminal Procedure”

R. M. Aslanov\(managing editor), A. I. Boitsov (managing editor), N. I. Matsnev (managing editor), B. V. Volzhenkin, Yu. N. Volkov, Yu. V. Golik, I. E. Zvecharovsky, V. S. Komissarov, V. P. Konyakhin, A. I. Korobeev, L. L. Kruglikov, S. F. Milyukov, M. G. Minenok, A. N. Popov, M. N. Stanovsky, A. P. Stukanov, A. N. Tarbagaev, A. V. Fedorov, A. A. Eksarkhopoulo

Reviewers:

Doctor of Law, associate professor, Head of the Department of Criminal Law of the Law Faculty of Nizhni Novgorod State University after N. I. Lobachevsky G. O. Petrova

Doctor of Law, professor, Head of the Department of State Municipal Administration of Orenburg State Agrarian University, Deputy Director of the Institute of Administration of Orenburg State Agrarian University G M. Raldyguin

For the first time in domestic legal science the book tries to make an integral approach to the mechanism criminal violence.

On the basis of special literature, widely applied judicial practice in three regions (1929 registration cards, 488 criminal cases were studied and generalized), traditional and formalized analysis of criminal judicial statistic data, sampling sociological research of different categories of population the author analyses the mechanism of criminal violence in a complex and comprehensive way.

The problem of violence is considered at the meeting point of theories of criminal responsibility, culpability, justice and their realization in human behavior. As a result the author offers complete and logical conception of the mechanism of criminal human behavior, and measure of violence elimination resulting from it.

The book is addressed to researchers, post-graduates of law schools, representatives of legislative, judicial and investigative bodies as well as to everybody who is interested in criminal law.

© I. A. Petin, 2004

© R. Aslanov Publishing House “Yuridichesky Center Press”, 2004

Введение

Вопросы совершенствования уголовного законодательства в России являются особенно актуальными, поскольку темпы прироста преступности в нашей стране в 4–5 раз выше среднемировых[1]. При этом отмечаются ее опасные проявления в виде эскалации насилия, жестокости, агрессивности, коррупции, взяточничества и, как следствие, роста масштабов социальных и экономический последствий преступности[2].

Проблемы насильственной преступности уже не раз обсуждались многими исследователями. Однако прогрессирующий рост насильственной преступности, в особенности в настоящее время, свидетельствует о том, что действительные причины и условия насилия не устраняются, и, следовательно, механизм воспроизводства преступного насилия практически не затрагивается принимаемыми для этого мерами противодействия.

Отсюда – кризисное состояние криминологической ситуации в данной сфере. В настоящее время характер и распространенность насилия представляют серьезную опасность для сосуществования людей. Нередки случаи применения насилия или оружия при похищении людей, захвате заложников и совершении актов терроризма или диверсий, которые могут иметь тяжелые материальные, психические и иные последствия[3].

Преступное насилие является неотъемлемой составной частью таких проблем, как наркобизнес, коррупция, безвестное отсутствие граждан, организованная преступность, которые, по обоснованному заявлению А. И. Гурова, создают угрозу национальной безопасности России[4]. Растет рынок работорговли, в том числе в целях трансплантации человеческих органов.

Несмотря на постоянное сокращение численности населения России, абсолютное количество преступлений превышает существующий прежде уровень в несколько раз. Объективные данные свидетельствуют о том, что действующая уголовная политика не достигает поставленных целей. Увеличение сроков наказания в виде лишения свободы, казалось бы, должно приводить к «очищению» общества от опасных «элементов» и уменьшению преступности. Но факты свидетельствуют о росте рецидива преступлений, в том числе за счет преступных насильственных посягательств.

Продолжает возрастать уличная преступность – за счет совершения убийств и покушений на убийство[5], причинения тяжкого вреда здоровью, изнасилований и других насильственных преступлений[6]. Тревожным является тот факт, что в России ежегодно подвергается насилию около 2 млн детей[7], что не может не влиять на будущее страны. А число осужденных, совершивших особо тяжкие и тяжкие преступления в несовершеннолетнем возрасте в Оренбургской области за период с 2001 по 2003 г. выросло с 708 до 1692, т. е. более чем в два раза[8].

Особую тревогу вызывает женская насильственная преступность, которая, как справедливо отмечает Ю. М. Антонян, является показателем «нравственного здоровья общества, его духовности, отношения к основным общечеловеческим ценностям»[9]. Исследователь указывает на разлагающее действие насильственного поведения женщин на несовершеннолетних и непосредственную связь с преступностью молодежи. В частности, число несовершеннолетних женщин, осужденных за преступления в Оренбургской области за период с 2001 по 2003 г., выросло с 86 до 121[10].

Рост насильственной преступности наблюдается не только в масштабе страны, но и по отдельным регионам. Так, в 1996 г. в Оренбургской области было совершено 1364 преступления против личности, что составило 4,1 % от общего числа зарегистрированных преступлений, в Самарской области за тот же период совершено 1766 (3,7 %), а в Свердловской – 3964 соответствующих преступлений (3,7 %)[11]. Из них в Оренбургской области зарегистрировано 440 убийств и покушений на него, в Самарской области – 755, в Свердловской – 941[12]; умышленных тяжких повреждений соответственно – 729, 821 и 2707[13]; изнасилований и покушений на него – 192, 164 и 298[14].

В 1998–1999 гг. продолжался рост общего числа зарегистрированных преступлений, причем преимущественно за счет насильственной преступности[15]. В 1999 г. было выявлено 523 преступления, квалифицированные по ст. 209 УК РФ (бандитизм), 155 убийств по найму, 1554 похищений людей[16]. В 2001 г. совершено 465 фактов бандитизма, 327 террористических посягательств, 101 убийство по найму, 1417 похищений людей[17].

В целом по стране фиксируется неуклонный рост убийств (с 23 тыс. в 1992 г. до 32,3 тыс. в 2002 г.), умышленных причинений тяжкого вреда здоровью (с 53,9 тыс. в 1992 г. до 58,5 тыс. в 2002 г.), грабежей (со 112 тыс. в 1997 г. до 167 тыс. в 2002 г.), разбоев (с 30,4 тыс. в 1992 г. до 47,1 тыс. в 2002 г.), хулиганства (со 121 тыс. в 1992 г. до 133 тыс. в 2002 г.)[18].

При этом, рассматривая статистические показатели, необходимо учитывать, что под зарегистрированным преступлением понимается не только «выявленное», но и «взятое на учет» правоохранительными органами преступное деяние[19]. То есть латентная преступность может внести в официальную статистику весьма значимые коррективы.

В настоящее время преступность, в особенности исследуемая[20], фактически «бросает вызов XXI веку»[21].

Помимо количественного роста происходят качественные изменения насильственной преступности – она становится все более организованной, профессиональной, коррумпированной. Обострение проблем неразрывно связано с деятельностью человека, его поведением. Ситуация осложняется тем, что в XX в. началось стремительное развитие технических и прикладных наук, результаты которых могут оказаться и оказываются в руках преступников, что многократно увеличивает опасность насилия и ведет к возникновению глобальных проблем человечества.

При такой ситуации предпринимаются попытки регулирования преступного поведения при помощи вторжения в неизученный в системном отношении генетический механизм человека, что чревато выходом из-под контроля результатов непродуманных и неосознанных экспериментов и созданием угрозы всему разумному человечеству.

Настораживает и следующий факт. Исследователями отмечается, что стремительный рост преступности, в частности корыстно-насильственной, и низкая раскрываемость (не более 50 %) ставит перед необходимостью обсуждения вопроса «о мерах стабилизации преступности или хотя бы о резком замедлении темпов ее роста»[22]. Отмечаемая криминологами чрезвычайная ситуация в сфере насильственных преступлений ставит перед необходимостью принятия чрезвычайных мер «по ее осмыслению, выработке нестандартных мер профилактики»[23].

Насилие является признаком составов многих преступлений и, как правило, квалифицирующим, что говорит о важности совершенствования мер уголовного воздействия на насильственную преступность. Особую актуальность в современном информационном обществе приобретает психическое насилие. По результатам проведенных автором эмпирических исследований, до 63 % респондентов оценивают опасность психического насилия как чрезвычайно высокую. При этом до 91 % опрошенных обоснованно считают, что уголовное законодательство не предусматривает ответственность за все виды психического насилия. В связи с этим вопросы защиты нарушенных прав, свобод и законных интересов потерпевших от преступлений и полного восстановления причиненного им вреда требуют своего разрешения.

Вместе с тем в правовом государстве нельзя не принимать во внимание, что преступник также обладает правами, свободами и законными интересами. Данный вопрос приобретает особое значение с учетом того, что причины и условия насильственного поведения людей обусловлены существующими общественными институтами. Поэтому юридическая сложность проблемы заключается в том, что реформирование законодательства, регулирующего криминальную сферу, и основанная на нем правоприменительная практика должны учитывать права, свободы и законные интересы обеих сторон конфликта при строгом соблюдении принципов законности, виновности, справедливости, равенства и гуманизма.

Фактический рост насильственной преступности, несмотря на принятие нового уголовного законодательства, неустойчивая уголовная политика, характеризующаяся многочисленными изменениями уголовного законодательства, введение в систему наказаний смертной казни и пожизненного лишения свободы свидетельствуют о неэффективности существующего уголовного закона и необходимости пересмотра парадигмы модели познания преступления, его субъекта, а также сущности мер исправительного воздействия как в криминологии, так и в уголовном праве. Проблема насильственного поведения, как частная проблема человека, превращается в общую проблему наук криминального цикла. Поэтому требуется принятие реальных мер к достижению криминологической обусловленности, логичности и соответствия диалектическим законам норм, отдельных институтов и уголовного законодательства в целом.

Исследованием различных проявлений насилия занимались С. Н. Абельцев, В. М. Анисимков, Ю. М. Антонян, В. Д. Блувштейн, С. В. Бородин, Б. С. Волков, Л. Д. Гаухман, А. А. Герцензон, П. С. Дагель, А. И. Долгова, Н. П. Дубинина, Н. Д. Дурманов, М. И. Еникеев, Н. И. Загородников, Н. Г. Иванов, И. И. Карпец, И. Я. Козаченко, Л. В. Кондратюк, А. Н. Красиков, В. Н. Кудрявцев, Н. Ф. Кузнецова, В. В. Лунеев, Р. И. Михеев, А. В. Наумов, В. А. Никонов, Н. А. Носов, В. Г. Павлов, А. А. Пионтковский, Р. А. Сабитов, А. Б. Сахаров, В. И. Симонов,О. Д. Ситковская, Н. Г. Иванов, С. А. Тарарухин, М. Д. Шаргородский, В. С. Устинов, Д. Н. Узнадзе, Г. Й. Шнайдер, А. А. Яковлев и др. Многие вопросы насилия рассматривались в диссертациях В. Ф. Ивановой, И. Я. Козаченко, Г. К. Кострова, С. К. Лесного, А. В. Мазукова, И. М. Мацкевич, В. С. Метельского, Т. А. Плаксиной, А. Л. Ренецкой, В. И. Симонова, Л. В. Сердюка, Р. Д. Сабирова, А. В. Усса, А. Д. Чернявского, Г. И. Чечеля, А. В. Шеслера, Б. В. Яцеленко и др.

Вместе с тем проблема преступного насилия в обществе остается открытой. В частности, в настоящее время в практическом плане не разрешен вопрос о механизме взаимосвязи теории и практики насильственного поведения. Формальное совершенствование уголовного закона, не устраняющее реальные причины насилия, неспособно предотвратить следствие существующих причин. Рассмотрение отдельных, разрозненных аспектов проблемы насилия не привело к их разрешению. В этой связи требуется комплексное рассмотрение насильственного поведения и разрешение ситуации на уголовноправовом, криминологическом и социальном уровнях. Только после выявления подлинных причин и условий совершения преступления облегчается задача по их устранению и предупреждению таких преступлений в дальнейшем.

Объектом настоящего исследования является механизм преступного насилия: основные элементы данного механизма, их взаимосвязи и связи с внешней средой. В структуру явления входят социально-экономические и политические условия, влияющие на механизм насилия. В связи с этим изучены не только онтологические, но и гносеологические моменты преступного насилия.

Исследованы также причины и условия возникновения и существования преступного насилия в обществе; уголовно-правовые и криминологические аспекты данного явления; функциональные особенности насилия как элемента обратной связи общественного организма, роль потерпевшего в генезисе насилия; особенности квалификации насильственного поведения, степень соответствия нравственным требованиям деятельности правоохранительных и судебных органов, направленной на борьбу с насильственной преступностью.

Одновременно предложены новая концепция предупреждения преступного насилия, варианты совершенствования уголовного законодательства, меры для достижения криминологической обусловленности норм уголовного права и выполнения их предупредительно-охранительных функций, а также диалектический путь гармоничного развития человека, общества и государства.

Методологическая основа исследования строится на диалектическом методе научного познания, отражающем, в частности, неразрывную связь теории и практики. Автором использованы различные методы исследования общего и частного характера: исторический, формально-логический, сравнительно-правовой, системный, анализа и синтеза, индуктивный и дедуктивный, статистический, анкетирование, принцип неразрывности метода и истины, диаграммы и др. В целях методического и информационного обеспечения исследования в работе, помимо традиционных методов анализа действующих юридических норм, их исторического, систематического и грамматического толкования, использовались социологические приемы обработки информации.

Автором реализован комплексный и нетрадиционный подход к анализу механизма насилия и его основных элементов, выявлению взаимодействия между ними и проявления их в поведении человека в целом. Рассмотрены первоначальные этапы формирования моделей насильственного поведения и их трансформация в социальной действительности, раскрыты содержание и общественная опасность преступного насилия, основанного на скрытом управлении поведением человека при помощи подсознательных процессов психики, а также особенности механизма воздействия насилия на индивида. Насильственное поведение рассматривается как признак неадекватной оценки субъектом целостного устройства мира и взаимосвязанности физических и психических явлений. Субъект преступления и потерпевший также представляют собой единое целое. При этом в целях предупреждения насилия из двух сторон конфликта следует обращать больше внимания на роль потерпевшего и его предшествующее поведение.

Проблема механизма насилия рассматривается на стыке теорий уголовной ответственности, виновности, справедливости и поведения личности. Выяснение содержания механизма насилия, его элементов, взаимосвязи и особенностей их проявления в поведении человека, а также анализ правоприменительной практики, законодательства зарубежных стран об уголовной ответственности за насилие позволили автору обосновать выводы о необходимости оптимизации правоприменительной практики, изменения и дополнения действующего уголовного законодательства.

С учетом выводов о социальной обусловленности, значимости поведения субъекта, степени его свободы предложена целостная конструкция понятия преступного насилия, определены его элементы и признаки, понятие и содержание вины, рассмотрена профилактическая роль процесса квалификации насилия. Проанализированы различные аспекты применения правовых норм к оценке характера и степени общественной опасности насильственного поведения субъекта, назначению уголовного наказания за него, исправлению лица, совершившего преступление, стабилизации криминологической ситуации и ее сокращению.

Глава I Социально-правовая характеристика преступного насилия

1. Преступное насилие и криминологическое значение его признаков

Несмотря на давно отмечаемую криминологами чрезвычайную ситуацию в сфере насильственных преступлений[24], в действующем уголовном законодательстве отсутствует само понятие насилия[25], что отмечал, в частности, В. И. Симонов[26]. Ю. А. Тихомиров подчеркивал важное значение нормативных понятий и терминов, применяемых в законодательстве[27]. Л. Д. Гаухман выделял среди проблем УК РФ 1996 г., вытекающих из его содержания и вызывающих трудности при его применении на практике, такие как бланкетность, декларативность и казуистичность норм закона[28]. Ю. Ляпунов отмечал в качестве нерешенной проблемы неполноту дефинитивных уголовноправовых норм[29].

По результатам социологических опросов 40 % судей и осужденных женщин, до 55 % студентов юридического факультета университета указали на то, что от четкой и ясной формулировки закона в большей степени зависит соблюдение принципов уголовного права. Следует отметить, что в настоящее время все больше исследователей обращают внимание на умаление принципа законности, игнорирование в поведении человека права, упадок его престижа[30], при этом возвышенные представления о нем, его верховенстве в жизни демократического общества превращаются в «уходящие в прошлое рудименты правовой романтики и юридических иллюзий»[31].

К методологии правопонимания в научной литературе имеются различные подходы. Среди основных правовых направлений познания можно отметить государственно-организационную, психологическую, социологическую, нормативную теории и их различные сочетания. Вместе с тем было бы неправильным отдавать приоритет какой-либо одной теории, поскольку каждая из них имеет право на существование, отражая соответствующие закономерности реальности. Следует согласиться с А. В. Корневым, отмечавшим, что право «не может быть понято вне связи с фактами и условиями действительной жизни»[32]. Тем более, что происходящие процессы реформирования российского общества и изменение приоритетов и ценностей «заставляют задуматься о путях и перспективах развития современной российской государственности»[33].

Структура понятий права была предметом исследований таких ученых, как Л. О. Резников, Д. П. Горский, Г. А. Курсанов, A. Н. Филатова, Е. К. Войшвилло, А. С. Арсеньев, В. С. Библер, B. М. Кедров, И. Я. Чупах, М. Н. Алексеев, В. В. Копнин, В. И. Мальцев, А. К. Манеев, В. Т. Павлов, М. М. Розенталь, В. И. Черкесов, А. И. Уемов и многих других.

К тому же существует также проблема толкования закона, «изначальной возможности многоосмысленности правового текста при функциональном требовании его однозначности»[34]. Данная проблема будет существовать до тех пор, пока не будут решены вопросы гносеологических и логических закономерностей восприятия определений права на уровне конкретной личности. Причем наибольшие трудности вызывает гносеология как теория познания[35]. Действительно, вопрос о том, что есть знание, а что – мнение, что есть истина и что заблуждение, всегда является актуальным. Знание, по существу, является отражением предмета знания. Насколько психическая модель мира соответствует окружающей действительности, зависит от аппарата восприятия индивида[36].

Ни в какой науке не может устанавливаться свод незыблемых правил и норм, поскольку истина относительна и отражает объект не полностью, а в известных пределах, при определенных условиях, отношениях, которые постоянно изменяются и развиваются. Каждая ступень познания обусловлена историческими условиями жизни общества и уровнем его практики, т. е., практически любая истина относительна. Абсолютизация истины неизбежно приводит к заблуждению и догматизму мышления. Целью метода познания является установление истины, т. е. воспроизведение объекта познающим его субъектом «таким, каким он существует сам по себе, вне и независимо от человека и его сознания»[37]. И нередко познание истины связано с возникновением и разрешением противоречий.

Степень приближения к истине зависит от качества познавательного аппарата анализирующего объект исследователя. Но, поскольку «охватить сознанием все его многообразие невозможно – приходиться отвлекаться от части обстоятельств»[38], абсолютная истина вряд ли достижима, да и нет необходимости учитывать буквально все существующие связи, свойства того или иного явления. Для соблюдения принципов и норм уголовного права достаточно выявить элементы, определяющие или влияющие на причинно-следственные связи событий и явлений.

В практической деятельности для субъекта интерес представляет конкретная истина, предполагающая точный учет всех существенных условий объекта познания, выделение главных, существенных свойств и тенденций его развития. «Абстрагирование допустимо в тех пределах, в которых оказавшимися за «бортом» обстоятельствами можно пренебречь. Весь вопрос, следовательно, в том, чтобы правильно оценить роль внешних обстоятельств по отношению к избранному предмету исследования»[39]. Принцип конкретности является одним из основных принципов диалектического подхода к познанию и требует подходить к исследуемым фактам с учетом реальных условий и конкретной обстановки.

Г. К. Мишин в целях раскрытия сущности и правильного использования диалектического метода для разрешения проблем уголовного права и уголовной политики обоснованно предлагает использовать научное наследие, в частности, Гегеля, рассматривающего мир как систему, и Канта, «указавшего на неразрывность идеального и материального и обосновавшего таким образом невозможность разделения субъекта и объекта научного познания»[40].

Р. Ф. Абдеев предлагает в качестве универсального критерия любого организационного процесса считать количественный информационный критерий. Формирование новой структуры (общества, закона) начинается в условиях максимальной информационной энтропии (хаоса, неопределенности), развитие которой подчиняется законам диалектики, со временем амплитуда колебательного процесса уменьшается и он переходит в эволюционную стадию развития[41].

Соотношение объективного и субъективного в познании в методологическом отношении важно для любой науки. Указанные категории представляют в совокупности единое целое, но в целях познания истины окружающая реальность рассматривается с определенных позиций, абстрагируясь от тех или иных отношений. Таков метод познания, который «локализует действительность, дробит ее на части и «конструирует в понятие такую реальность, которая как таковая не встречается в действительности»[42].

Разделение преступного деяния на элементы и признаки, на объективную и субъективную стороны имеет вспомогательное и методологическое значение, а именно – способствует процессу постижения истины. Сначала происходит разделение и изучение отдельных сторон, а затем – синтез, т. е. соединение, обобщение и соответствующие выводы о наличии или отсутствии насильственного преступления. «Границы объективного и субъективного определяются целями, задачами и уровнем проводимого исследования»[43]. Во избежание заблуждения следует строго определять критерии выбираемых границ и в дальнейшем четко их придерживаться. Поэтому необходимо стремиться к тому, чтобы понятия насилия, его форм и видов имели достаточно определенное содержание и не порождали различные толкования при правоприменении.

Не менее важным является закрепление выявленного в правовых формах. Вместе с тем, как указывал П. С. Юшкевич, все научные понятия имеют запутанную и длинную историю[44]. В. Е. Жеребкин также отмечал неразработанность проблемы логического анализа понятия права[45], что связано с недостаточно полной изученностью явления, логическими ошибками, уклонением от логических выводов. Только учет в содержании нормы действительной сущности явления, особенностей их проявления и понимания в реальности является необходимым условием выполнения нормой роли позитивного регулятора в развитии охраняемых отношений[46].

В явлении выражается внешняя форма существования предмета бытия. В мышлении же понятие при помощи категорий сущности и явления должно определять переход от многообразных форм предмета к его внутреннему содержанию и единству[47]. Под преступным деянием вообще понимается акт внешнего поведения человека, который может быть как насильственным, так и ненасильственным. Под насильственным понимается акт, совершаемый «путем насилия, притеснения»[48]. Для уголовного права имеет значение лишь та человеческая активность, которая проявилась вовне и при этом угрожает чьим-либо правам, свободам или законным интересам. Причем преступное деяние представляет собой единство объективной и субъективной сторон. Зная содержание и формы проявления деяния, нетрудно дать определение насильственной преступности.

Отсутствие в УК РФ понятия насилия и его признаков свидетельствует как о неизученности данного явления, так и о недооценке его правового урегулирования. Хотя и первое и второе взаимосвязаны между собой: неизученность является препятствием для отражения признаков насилия и оценки его в правовой форме. Задача науки криминология – правильное определение сущности насилия. Исследователями постоянно обращается внимание на недопустимость в борьбе с преступностью «не учитывать закономерности развития и функционирования этого явления»[49], поскольку это ведет к непродуманной уголовной политики в сфере насилия, ее конъюнктурной изменчивости, судебному произволу и приносит вред человеку и обществу, усугубляя имеющиеся противоречия.

Вместе с тем определение насилия существует в теории и в правосознании практических работников. Так, в частности, Л. Д. Гаухман считает, что под «насилием в уголовном законодательстве понимается только физическое насилие, а ответственность за угрозу насилием (т. е. психическое воздействие. – И. П.) должна оговариваться в диспозиции закона»[50]. Отсутствие законодательного понятия насилия вносит неопределенность в правоприменительную практику. Как показали результаты проведенных нами социологических исследований, из разных категорий опрошенных только 100 % судей считают психическим насилием любую угрозу. Среди других респондентов (студенты, сотрудники правоохранительных органов, персонал администрации исправительных учреждений, юристы-правозащитники, осужденные мужчины и женщины) не наблюдалось такого единообразия.

Как отмечает В. В. Лунеев, в основном о совершении насилия судят по его результатам в виде причинения смерти, телесных повреждений или психического вреда[51]. В правоприменительной практике, как правило, не существует особых препятствий для правильной квалификации физического проявления насилия, достаточно подробно рассмотренного в теории[52]. Что же касается психического воздействия, то здесь нередко возникают трудности, в том числе вследствие отсутствия законодательного определения насильственного действия.

Исходя из принципа законности насилие, как частная форма преступного поведения, также должно соответствовать признакам преступления[53], предусмотренным в ч. 1 ст. 14 УК РФ, т. е. быть общественно опасным, виновным и запрещенным названным Кодексом действием под угрозой наказания.

Действующий УК РФ также не дает определения общественной опасности. В современной теории уголовного права общественная опасность считается признаком материального понятия преступления, указывающего на критерий вреда охраняемым интересам[54]. Как верно замечает Г. П. Новоселов, проблема соотношения материального и формального в понятии преступления окончательно еще не разрешена[55]. В. Н. Кудрявцев и С. Г. Келина, отмечая, что под общественной опасностью понимается прямой ущерб охраняемым объектам преступного посягательства или возможность причинения такого вреда[56], вместе с тем считают, что общественная опасность не является отдельным, самостоятельным признаком, а как бы «разлита» по всему составу преступления[57].

По существу это означает, что общественной опасностью может обладать субъект сам по себе, независимо от последствий, а также виновность, т. е. форма мышления и, как правило, отдельно от мотивов и целей, которые далеко не всегда являются обязательными признаками преступления. В этом случае общественная опасность становится довольно неопределенным и трудноуловимым понятием и практически сводится к признаку противоправности, поскольку включение деяния в Уголовный кодекс, по мнению В. Н. Кудрявцева и С. Г. Келиной, свидетельствуют об его общественной опасности[58]. Однако самостоятельный признак преступления не может определяться через другой его признак.

Определение преступления, предусматривающее вместо аморфного понятия общественной опасности причинение вреда или создающее его угрозу, было верно отражено в проекте УК 1994 г.[59]Опасения, что «вредность» не сможет заменить «общественную опасность»[60] свидетельствуют о том, что уголовным законодательством не затрагиваются и не регулируются многие проявления преступного поведения и их последствия. Видимо, сторонники неравноценности названных понятий олицетворяют вред с очевидным, физическим вредом, а под общественной опасностью понимают и иные виды последствий преступлений, включая последствия психического характера.

Наиболее разумным является изучение механизма насилия, его элементов и их взаимосвязи, а также проявления его форм на всех уровнях деятельности человека в обществе. В этом случае станет возможным выявление определенного причиненного вреда охраняемым интересам. Одновременно можно будет учитывать причиненный вред конкретному лицу, а не выявлять некую «общественную» опасность. В конечном счете это даст более точное и конкретное определение признаков как преступления вообще, так и преступного насилия в частности.

В ч. 2 ст. 17 Модельного уголовного кодекса общественно опасным признавалось деяние, которое причиняет или создает возможность причинения ущерба охраняемым общественным отношениям[61]. В свое время Н. С. Таганцев неразрывно связывал преступность деяния с определенными и весьма разнообразными последствиями в реальности[62]. Б. С. Никифоров справедливо указывал на то, что общественная опасность является материальной характеристикой преступного действия[63].

Таким образом, показателем общественной опасности, тем более насильственного преступления, должен быть причиненный вред или реальная угроза его причинения. В качестве преступного деяния признается также угроза соответствующим охраняемым интересам совокупности индивидов, т. е. обществу в силу неразрывности части и целого. Критерий причиненного вреда делает состав насильственного преступления реально работающим, а защита интересов личности означает защиту общественных интересов как совокупности индивидов.

При рассмотрении признака виновности[64] всегда необходимо учитывать, что поведение любого человека всегда конкретно и в каждый момент обусловлено определенными предшествующими преступлению обстоятельствами. Научный эксперимент и научные дефиниции помогают познанию мира и его закономерностей, но они всегда отличаются от реальной жизни. Аспектом социологического изучения являются субъективные характеристики индивидов, но ранее, как отмечает В. В. Семенова, они теряли свое значение в результате обобщения массовых данных и применения количественного анализа. Данная тенденция сохранилась и в настоящее время[65]. Но каждый человек – это исключение из правил, и такое исключение должно стать правилом в науке и правоприменительной практике. Следовательно, преступное насилие должно быть, по меньшей мере, виновным и вредоносным действием, запрещенным УК РФ под угрозой наказания.

Несмотря на то, что понятие преступления по действующему уголовному законодательству признается в теории материальным, оно таковым не является. В соответствии со ст. 15 УК РФ характер и степень опасности деяния определяется в зависимости от размера уголовной санкции, устанавливаемой законодателем. Но данный критерий относится к формальному признаку состава преступления – его противоправности. Отсюда следует, что понятие преступления является формальным, а потому не всегда выражающим сущность явления. Сказанное не только полностью относится к понятию насилия, но и обостряет проблему квалификации и предупреждения насильственного поведения.

Рассматриваемая ситуация может быть осложнена тем, что умышленные действия субъекта могут привести к созданию таких обстоятельств, при которых дальнейшее развитие событий выйдет из-под контроля этого лица. Здесь возникает вопрос о виновности и наказании субъекта. Действующее уголовное законодательство не в полной мере разрешает такую ситуацию. В п. 2 ст. 28 УК РФ говорится, что деяние лица, которое предвидело возможность наступления общественно опасных последствий своих действий (бездействия), но не могло предотвратить эти последствия в силу несоответствия своих психофизиологических качеств требованиям экстремальных условий или нервно-психическим перегрузкам, признается совершенным невиновно.

Очевидно, что данное положение принято законодателем в целях недопустимости привлечения к уголовной ответственности лиц, деятельность которых правомерна по сути и в процессе которой невиновно наступает определенный вред. Но вряд ли можно исключить ситуацию, когда субъект какой-либо преступной деятельности заявит о невиновности причинения вреда со ссылкой на п. 2 ст. 28 УК. Например, террорист, запустивший взрывное устройство и решивший после этого предотвратить последствия взрыва, не смог сделать этого в силу возникших условий, сильных нервно-психических перегрузок, и т. д. Возможны и другие, более абсурдные ситуации, когда совершение конкретного действия также означает потерю контроля над развитием дальнейших событий, например производство выстрела.

Имеются два аспекта разрешения этого вопроса: предусмотреть в законодательстве, что деяние не должно быть преступным изначально, и уточнить момент возможности совершения предусмотренной обязанности поступать определенным образом. Любое событие возникает, развивается и разрешается в пространственных и временных рамках. В определенных границах лицо может оказывать влияние на дальнейшее развитие явления. И если в момент, когда обязанное лицо могло совершить предусмотренное действие, его не совершило, оно должно нести ответственность за наступившие последствия.

Поэтому выход из-под контроля ситуации в последующий момент не должен служить оправданием для виновного, если он мог и должен был предвидеть дальнейшее развитие событий. Отдавать разрешение данного вопроса теории, практике и здравому смыслу является нарушением принципов уголовного права и может быть условием или причиной судебного произвола. Точное установление в законе преступного деяния, критериев его проявления в объективной реальности способствует правильной квалификации объективной стороны преступления, являющейся важнейшей предпосылкой для уголовной ответственности лица.

В связи со сказанным предлагается следующая редакция п. 2 ст. 28 УК РФ: «Если в ходе деяния, не являющегося преступлением, наступают общественно опасные последствия, то лицо, причастное к этому, которое, хотя и предвидело возможность наступления общественно опасных последствий своих действий (бездействия) и должно было предотвратить их в должный момент, но не могло этого сделать в силу несоответствия своих психофизиологических качеств требованиям экстремальных условий или нервно-психических перегрузок, признается невиновным в наступлении таких последствий».

Насильственное поведение имеет свою сущность, выражающуюся «в единстве всех многообразных и противоречивых форм его бытия»[66]. В. И. Даль определял насилие как «принуждение, неволя… действие стеснительное, обидное, незаконное и своевольное»[67]. Совершать насильственные действия означает «принуждать… к чему-либо силой… управлять или вообще держать в подчинении силою, насильством»[68]. Насильник в массовом сознании рассматривался как «притеснитель, обидчик, своевольник, самоуправщик, достигающий воли своим насилием»[69]. Сама деятельность преступника может состоять из простых движений, например размахнулся и ударил, достал нож и нанес повреждение, или сложной умственной и физической деятельности, что характерно для случаев приготовления и покушения на преступление.

Поскольку насилие совершается человеком против человека или сообщества людей, понятие «насилие» должно учитывать сущность индивида, которую, в свою очередь невозможно уяснить без обращении к его психической основе.

Психика человека (от греч. psychikos – душевный) представляет собой «свойство высокоорганизованной материи, являющееся особой формой отражения субъектом объективной реальности. Будучи продуктом жизнедеятельности субъекта, психика, опосредствуя ее, выполняет функцию ориентации, управления ею»[70]. Основными теоретическими принципами психологии являются: 1) признание детерминированности психических явлений материальной действительностью; 2) изучение психики человека во взаимосвязи биологических и социальных факторов; 3) признание неразрывной взаимосвязи психики и деятельности[71]; 4) генетический подход к психическим явлениям, исследование их в развитии. Последний принцип, как было сказано выше, вытекает из остальных трех, а в объективной реальности его влияние на поведение индивида осуществляется через родителей при соблюдении оставшихся принципов. Из указанных принципов вытекают два важных вывода: а) полная обусловленность психических явлений различными факторами окружающей действительности; б) неразрывная взаимосвязь внешней деятельности человека и его психики[72].

Таким образом, человек – комплексная живая система, представляющая совокупность духовного, биолого-физического и социального начал. Как образно выразился Е. Бафия, человек состоит из трех пластов: а) тела; б) социальных связей; в) психики[73]. Интегрирующим началом, безусловно, является психическая сфера индивида. Соответственно деятельность человека может проявляться в психоэмоциональной, физиологической и социальной сферах.

Следовательно, и преступно воздействовать на человека путем применения физической или психической формы насилия, либо в их совокупности, возможно в этих сферах проявления деятельности. Таким образом, преступное насилие может быть направлено на жизнь, психику человека, его телесную неприкосновенность, включая воздействие на его внутренние органы, и совершено против либо помимо его воли. Оно способно причинить человеку какие-либо психические травмы, органические и физиологические повреждения, ограничить свободу его волеизъявления или действий, ущемить его достоинство, половую свободу, честь и доброе имя, свободу совести и вероисповедания, неприкосновенность жилища, а равно иные личные неимущественные права или нематериальные блага, а также права собственности.

Вместе с тем до последнего времени, как отмечает О. Д. Ситковская, юридико-психологические исследования отличались серьезным внутренним противоречием, заключающимся в том, что закономерности и механизмы психической деятельности при определении системы юридической психологии «по существу игнорировались»[74], а о потребности использования психологических знаний в уголовно-правовом регулировании, в том числе на законодательном уровне, как правило, не упоминается[75].

Применение насилия можно рассматривать в трех аспектах: 1) субъект насилия; 2) формы и средства преступного воздействия на охраняемые права, свободы и законные интересы; 3) сфера проявлений деятельности субъекта насилия. Насилие может совершаться как одним субъектом, так и в соучастии, формы и виды которого определены законодательством.

Формы и средства преступной насильственной деятельности могут быть довольно разнообразны. Их можно разделить на две группы: одушевленные и неодушевленные. К первой группе относятся не достигшие возраста уголовной ответственности или невменяемые лица, представители животного мира. Ко второй группе следует отнести все виды оружия, предметы, приспособленные или используемые в качестве оружия, иные подручные средства, различные силы и закономерности природы, охватываемые умыслом виновного.

Формы и средства насильственного воздействия могут быть классифицированы по иному критерию, а именно: а) непосредственные (путем личного контакта с физическим телом потерпевшего); б) при помощи иных орудий и средств (могут быть специально предназначенные для нанесения повреждений или поражения потерпевшего, в частности, предусмотренные в ФЗ «Об оружии», и вспомогательного назначения (естественного происхождения, бытового или иного характера)); в) путем посредственного исполнения (при помощи лица, не являющегося субъектом преступления, или иных живых существ); г) за счет опосредственного исполнения (при помощи осознанного и целенаправленного использования различных процессов и явлений внешнего мира, в том числе психического характера).

Для реализации насильственной цели субъект может использовать возможности своего организма (физические или психические) либо прибегать к содействию других лиц. Разрушительная эффективность насилия повышается за счет применения иных средств и предметов, приводящих к нарушению охраняемых прав, свобод и законных интересов отдельной личности, какой-либо группы или общества в целом. Обязательным элементом насилия остается причинная связь, достаточно подробно разработанная в теории уголовного права.

Л. Д. Гаухман физическое насилие определяет как внешнее «воздействие на организм человека, совершенное против его воли»[76], причем воздействие на человека помимо его воли здесь не выделяется[77], что не позволяет правильно квалифицировать не только действия в отношении человека, находящегося в бессознательном состоянии по различным причинам, но и скрытые формы психического насилия.

Деятельности, ведущей к совершению преступлений, предшествует возникновение мысли о преступном действии. Сама преступная мысль считается ненаказуемой. И только с момента, когда мысль в виде определенного мотива стала проявлять себя в объективной реальности, она может вступить в сферу действия уголовного закона. По материальным проявлениям деяния правоприменитель определяет иные признаки и элементы состава преступления, в частности субъективную сторону, решает вопрос о характере и размере наказания. Без признаков объективной стороны не может возникнуть вопрос о субъективной стороне преступления. По последствиям, отражающим объективную сторону состава преступления, устанавливаются также признаки субъективной стороны деяния: вина, мотивы и цели преступного посягательства.

Может возникнуть сложность при определении момента наступления тех или иных общественно-опасных изменений, вызванных преступным поведением. Данный вопрос, не являясь особо актуальным при рассмотрении физического проявления насилия, непременно возникает при исследовании психического посягательства.

Физическое насилие является действием, признаки которого соответствуют признакам состава преступления, характеризующих одну из основных частей объективной стороны состава преступления. Объективная сторона состава преступления характеризует преступное посягательство с внешней стороны, указывая, какие способы проявления человеческой деятельности в объективной реальности признаются законодателем обладающими признаками преступления и соответственно наказуемыми.

Учитывая единую психофизиологическую структуру человека и первостепенное значение психической стороны, а также принцип субъективного вменения, представляется уместным сделать краткий обзор общепринятых в настоящее время в теории[78] понятий физического насилия, поскольку в реальности такой самостоятельной и отдельной формы воздействия на человека не может быть, о чем сказано ниже. Кроме того, разделительный подход к единому насилию нередко порождает проблемы при квалификации и постоянные изменения законодательства, в подтверждение чего, собственно, и дается этот обзор.

Физическое насилие можно классифицировать по следующим критериям:

– степени опасности для жизни другого человека;

– степень тяжести причиненных последствий здоровью потерпевшего;

– форма проявления;

– функциональная роль;

– форма вины к действиям и последствиям.

Признак опасности физического насилия для жизни определяется в момент совершения насильственных действий и не связывается с наступившими в результате последствиями, что отвечает принципу субъективного вменения. Физическое насилие может быть опасным и неопасным для жизни человека. Опасным для жизни считается такой вред здоровью, который при нормальном течении заканчивается смертью или создает угрозу жизни потерпевшему, хотя в дальнейшем может и не иметь последствий[79].

Между 3., 31 год, и его сожительницей Р. после распития спиртных напитков возникла ссора, в ходе которой 3. ударил Р. рукой, а затем схватил лежащий на столе кухонный нож и нанес им один удар в область груди. Потерпевшей были причинены телесные повреждения в виде сотрясения головного мозга, колото-резаной раны грудной клетки с повреждением подмышечной артерии и основной вены, сопровождающейся кровопотерей и геморрагическим шоком III степени. Нанесенные повреждения повлекли тяжкий вред здоровью по признаку опасности для жизни в момент нанесения и были квалифицированы по ч. 1 ст. 111 УК РФ[80].

К опасным для жизни могут быть отнесены как телесные повреждения, так и заболевания, и патологические состояния[81]. Совершение насильственных действий, влекущих возникновение таких повреждений или состояний, если нет умысла на убийство, квалифицируются по ст. 111 УК РФ. В судебной практике могут возникать сложности при квалификации таких действий, если опасность для здоровья исчезла, вследствие чего наличие такой опасности оценивается судом в судебном разбирательстве на основании судебномедицинской экспертизы, показаний свидетелей и иных судебных доказательствах.

Работник милиции У., стоя на проходной ВАЗа, увидел гражданина М., который находился в нетрезвом состоянии, не нарушая при этом общественного порядка. У. решил его задержать, но гр. М. не видел для этого оснований и хотел пройти мимо. Милиционеру это не понравилось и он схватил М. за рукав. Последний хотел освободиться, но не смог. У. в это время вызвал по рации других сотрудников. Когда они прибыли, то стали избивать гражданина М. После чего прикрепили наручниками к входной двери проходной, где М. в избитом состоянии простоял до момента приезда милицейской машины.

У потерпевшего М. имели место следующие повреждения: закрытая черепно-мозговая травма от ушиба головного мозга тяжелой степени, посттравматический тромбоз левой внутренней сонной артерии, сенсомоторная афазия, перелом кисти правой руки, порез правой ноги, кровоподтеки лица справа и гематома орбиты. От причиненных повреждений гр. М. утратил трудоспособность на 100 % и был признан инвалидом I группы, что явилось последствием ушиба головного мозга тяжелой степени, повлекшей выраженную моторную афазию, посттравматическую эпилепсию.

Действия сотрудника милиции У. были квалифицированы по совокупности преступлений, предусмотренных ч. 1 ст. 118 и и. «а» ч. 3 ст. 286 УК РФ[82].

К группе опасных для жизни повреждений согласно и. 31 Правил судебно-медицинского опредения степени тяжести телесных повреждений (далее – Правила 1996 г.)[83] относились повреждения, вызвавшие развитие угрожающего жизни состояния, возникновение которого не имеет случайного характера, а также заболевания или патологические состояния организма, возникшие в результате воздействия различных внешних факторов, но закономерно осложняющиеся угрожающим жизни состоянием.

В последнем случае важно определить конкретную вину лица, совершающего насильственные действия, и правильно квалифицировать его действия, что вызывается необходимостью разграничения причинной связи между нанесением повреждений здоровью потерпевшего и действиями преступника, с одной стороны, и влиянием различных внешних факторов на возникновение и развитие телесных повреждений.

Неопасный для жизни вред здоровью может иметь различную степень общественной опасности, что зависит от характера причиненных последствий. Он может приравниваться и к опасному для жизни вреду здоровью и является тяжким, если приводит к потере зрения, речи, слуха; потере какого-либо органа либо утрата органом его функций; неизгладимому обезображению лица; утрате общей трудоспособности не менее чем на одну треть или к заведомо для виновного полной утрате профессиональной трудоспособности; влечет за собой прерывание беременности, психическое расстройство[84].

Если не имелось направленности действий преступника на убийство, насильственные действия квалифицируются по ст. 111 УК РФ. В данном случае объектом преступного посягательства является не жизнь, а здоровье человека (при этом заболевание наркоманией и токсикоманией Правила судебно-медицинского определения степени тяжести телесных повреждений (далее – Правила 1978 г.[85]) не считали причинением тяжкого вреда здоровью).

Характер опасности насильственных действий законодатель определяет, опираясь на положения специальной науки – судебной медицины. Это вполне нормальное явление, так как частные науки являются одной из форм знаний объективной реальности. Но данный факт может оказаться и недостатком при правоприменении, ведущим к нарушению принципа законности, поскольку Правила являются подзаконным актом, а установление уголовной ответственности относится исключительно к компетенции федеральных органов.

В частности, в п. 13 Правил 1978 г. говорится, что «предотвращение смертельного исхода в результате оказания медицинской помощи не изменяет оценку вреда здоровью как опасного для жизни». Из буквального толкования данного положения не совсем понятно, можно ли относить к оказанию медицинской помощи действия самого преступника по предотвращению повреждений здоровью и сохранению таким образом жизни потерпевшего. Ведь лицо, применившее физическое насилие, может иметь медицинское образование.

От решения данного вопроса зависит субъективная сторона преступления, наличие деятельного раскаяния, стадия преступной деятельности, вопросы квалификации и, соответственно, решение вопроса об уголовной ответственности.

Недопустимость отсутствия криминообразующих признаков в понятиях уголовного законодательства отчетливо проявилась в ситуации утраты силы ведомственного акта, что создало определенный правовой вакуум, нежелательный для практики. Так, приказом Министерства здравоохранения РФ № 407 от 10.12.1996 г. «О введении в практику правил производства судебно-медицинских экспертиз» в целях унификации научно-методического подхода к практическому производству судебно-медицинских экспертиз и повышению их качества были утверждены Правила 1996 г. Эти правила были приведены в соответствие с уголовным и уголовнопроцессуальным законодательством России, а Правила 1978 г. были признаны не действующими на территории РФ. Правила 1996 г. были опубликованы в УК РФ с постатейными материалами под редакцией В. М. Лебедева[86]. Данное издание было рекомендовано, в частности, работникам правоохранительных органов и исправительных учреждений.

14 сентября 2001 г. Министерство здравоохранения «в целях упорядочения ведомственных нормативных правовых актов Министерства здравоохранения РФ» издает приказ № 361, согласно которого Правила 1996 г. утрачивают силу[87]. Каких-либо разъяснений о «вступлении» в силу Правил 1978 г. не дается. Высшие судебные органы государства никакого официального документа по данному вопросу не приняли и ничего не «упорядочивали». Правоохранительные и судебные органы, экспертные учреждения при квалификации физического насилия вынуждены руководствоваться Правилами 1978 г., несмотря на то, что в них иные определения физического вреда здоровью, т. е. Правила 1978 г. стали применяться по аналогии. Подобная ситуация в очередной раз свидетельствует о необходимости законодательного определения насилия и его признаков.

Соответственно при регистрации в Министерстве юстиции данных подзаконных актов необходимо тщательно проверять их на соблюдение принципа законности и не допускать вторжения министерств и ведомств в компетенцию федеральных органов.

По степени тяжести вреда физическое насилие можно классифицировать на причинение другому человеку: смерти, тяжкого вреда здоровью, средней тяжести вреда здоровью, легкого вреда здоровью и побоев.

Умышленное причинение смерти вменяется в вину в случае, если насилие привело к наступлению указанных последствий.

В. в ходе ссоры, перешедшей в драку, с целью убийства нанес Е. два удара ножом в область груди и живота, причинив последнему телесные повреждения в виде колото-резаного ранения грудной клетки с повреждением сердечной сорочки правого желудочка сердца, ранения хрящевой части пятого ребра, колото-резаной раны на передней поверхности желудка. От причиненных телесных повреждений Е. скончался на месте происшествия[88].

Преступление считается оконченным при полном и необратимом прекращении всех функций головного мозга. Смерть мозга приравнивается к смерти человека. Решающим для констатации смерти мозга является сочетание факта прекращения функций всего головного мозга с доказательством необратимости этого прекращения[89]. Момент же прекращения функций головного мозга зависит от совокупности внешних и внутренних обстоятельств. К внешним можно отнести форму и степень физического и психического воздействия на потерпевшего. Внутренние обстоятельства характеризуют состояние и жизненные ресурсы человека. Вместе с тем сложно определить, что посягающий осознает в полной мере внутренние резервы потерпевшего. Для этого преступнику необходимо обладание нерациональным знанием, например ясновидением. Но в настоящее время это является трудноуловимым и недоказуемым при помощи имеющихся в распоряжении работников правоохранительных органов криминалистических средств.

Такое положение может привести к ошибочной квалификации деяния. Особых вопросов не возникает, если смерть не наступила. Покушение на убийство будет правильно отражать вину в попытке причинить смерть лицу. Но когда человек умер, в случае, когда субъект посягательства, сознавая определенную опасность для жизни, рассчитывал на то, что организм потерпевшего сможет перенести и остаться живым, существует опасность объективного вменения. Сложности могут возникнуть при разграничении умысла виновного на причинение вреда здоровью или смерти. Данная проблема должна разрешаться на основании принципов и норм уголовно-процессуального права, в частности принципа субъективного вменения на основе полного, всестороннего и объективного исследования обстоятельств дела.

В основном не выясняются на практике внутренние причины совершения убийства, как, впрочем, и причинения иных последствий. В материалах фиксируются, как правило, не поясняющие внешнюю агрессию мотивы корысти, мести, неприязненные отношения или хулиганские, ревности и т. д. Кровавая очевидность последствий может делать неуместным вопрос, почему обвиняемым были совершены данные действия. Вместе с тем поведение субъекта может быть объяснено путем функционирования в психике человека идеального образа[90], который взаимодействует с окружающей средой.

Н. А. Носов разделяет криминогенные состояния в ситуационных убийствах на два типа. В первом случае образ индивида может быть чрезвычайно энергетичным (следствие внушения или самовнушения) и тогда субъект получает возможность актуализироваться в обычной среде. Во втором случае среда создает идеальные условия для актуализации обычного образа личности. Примером может служить состояние опьянения, когда психика индивида становится более восприимчивой к действительности. Но само по себе наличие указанных обстоятельств не приводит к убийству или причинению иных последствий, необязательно физических. «Беда возникает тогда, когда момент актуализации совпадает с ситуацией реального присутствия потенциальной жертвы»[91]. Принятое в теории и практике искусственное разделение насилия на физическое и психическое не позволяет раскрыть эту криминологическую ситуацию. Механизм ее возникновения и, соответственно, разрешения выявляется на психологическом уровне и рассматривается в следующих главах.

К тяжким последствиям относятся потеря зрения (утрата глаза или снижение остроты зрения до 0,04 и ниже), речи (утрата голоса или способности выражать свои мысли членораздельными звуками, понятными окружающим) или какого-либо органа (руки, ноги, половых или внутренних органов) либо утрату их функций, а также если насилие привело к значительной стойкой утрате общей трудоспособности не менее чем на одну треть либо к заведомо для виновного полной утрате профессиональной трудоспособности.

Тяжкими последствиями считаются также прерывание беременности в результате примененного насилия и возникновение психического расстройства. Факт беременности должен быть подтвержден на основании медицинских документов, учетных данных женщины и заключения судебно-медицинской экспертизы, что прерывание произошло в результате совершенного насильственного действия, а не явилось следствием индивидуальных особенностей организма женщины. Срок беременности значения для квалификации не имеет.

Оценку тяжести вреда здоровью, повлекшего за собой психическое расстройство, а также заболевания наркоманией или токсикоманией следует производить на основании заключения комплексной судебно-психиатрической, судебно-наркологической и судебно-токсикологической экспертизы с участием соответствующих специалистов.

Вред здоровью средней тяжести должен исключать признак опасности для жизни и последствия, характерные для тяжких последствий здоровью. Признаками такого вреда является длительное расстройство здоровью (временная утрата трудоспособности свыше 3 недель), а также значительная и стойкая утрата трудоспособности менее чем на одну треть.

В ходе возникшей драки А., 46 лет, запустил в знакомого ему Т., 62 года, табуретку, которой попал по голове. После того как Т. упал на пол, А. стал избивать его ногами по различным частям тела. Согласно заключению эксперта у гражданина Т. имели место телесные повреждения в виде закрытого внутрисуставного перелома мыщелка большеберцовой кости слева, перелома надколенника справа, оскольчатого перелома дифизов 3-5-пястных костей слева, перелома дистального метафиза 2-пястной кости слева, ушибленной раны головы, кровоподтеков в области головы, груди, верхних и нижней конечностей, которые повлекли вред здоровью средней тяжести по признаку длительного расстройства здоровья свыше 3 недель[92].

Признаками легкого вреда здоровью является кратковременное расстройство здоровья (временная утрата трудоспособности от 1 до 3 недель) и незначительная и утрата общей трудоспособности до 10 %[93].

Т. в процессе ссоры на почве личных неприязненных отношений нанес Ж. несколько ударов кулаком в лицо и один удар ногой по телу, а затем вытолкнул его из квартиры и продолжал избивать около дома, нанося удары кулаками в лицо и ногой по различным частям тела. В результате Ж. были причинены телесные повреждения в виде сотрясения головного мозга, открытого перелома костей носа без смещения, ушибов, кровоподтеков лица и нижних конечностей, ссадин левой половины грудной клетки, повлекшие легкий вред здоровью[94].

До внесения в УК РФ изменений и дополнений ФЗ № 162 от 8 декабря 2003 г. уголовная ответственность за умышленное причинение легкого вреда здоровью было незначительным и не превышало, в частности, одного года исправительных работ либо от двух до четырех месяцев ареста[95]. Внесенная в ст. 115 УК РФ ч. 2 повысила санкцию за причинение легкого вреда здоровью до двух лет лишения свободы, если деяние было совершено из хулиганских побуждении[96] .

Побои не составляют особого вида повреждений. Побоями называется неоднократное нанесение ударов потерпевшему. В результате такого насилия объективных признаков их воздействия может не быть вообще либо они могут возникнуть, но не должны содержать признаков причинения легкого вреда здоровью. То есть при нанесении побоев кратковременное расстройство здоровья может быть до 7 дней, но уже без незначительной стойкой утраты общей трудоспособности до 5 %, что позволяли сделать Правила 1996 года. На практике такие условия могут вызвать определенные сложности при квалификации побоев.

Г., 20 лет, желая разобраться со знакомой Б., потребовал нажать на кнопку «Стоп» и остановить лифт. Но Б. воспрепятствовала этому. Тогда Г. ударил потерпевшую ногой в область живота, а когда Б. от удара согнулась и присела, Г. нанес ей 810 ударов ногой в область грудной клетки и живота, причинив телесные повреждения в виде ушиба мягких тканей правого лучезапястного сустава, кровоподтека нижней конечности, левого предплечья, не причинившие какого-либо вреда здоровью. Когда двери лифта открылись на 7 этаже, Г. рукой вытолкнул Б. из него, отчего последняя, потеряв равновесие, упала и ударилась головой о стену. Действия Г. были квалифицированы по ст. 116 УК РФ[97].

По формам проявления насилие можно дополнительно классифицировать на истязание и жестокое обращение.

Истязания признаются самостоятельным составом преступления, предусмотренным ст. 117 УК РФ. Истязание – причинение физических и психических страданий путем систематического нанесения побоев либо иных насильственных действий. Определяющим признаком истязания являются не столько причиненные последствия, сколько длительность и неоднократность побоев либо иных насильственных действий.

Если в процессе истязания причиняются последствия, указанные вст. 111 и 112 УК РФ, то они, согласно диспозиции ст. 117 УК РФ, подлежат самостоятельной квалификации.

Сложности в правоприменительной практике могут возникать при определении степени страданий потерпевшего. Как правило, доказательством признаются медицинские документы, свидетельствующие о фактах обращения последнего к врачам и наличия у него соответствующих повреждений здоровья или его нарушения. В подтверждение физических страданий достаточно легко указать объективные признаки насилия. Но психические страдания не всегда возможно зафиксировать либо провести разделительную границу между следствием от насильственных действий или в связи с индивидуальными особенностями организма потерпевшего. Одной из мер по предупреждению злоупотреблений в данной сфере может быть тщательное и комплексное изучение истории болезни потерпевшего.

Жестокое обращение как одна из форм насилия не является самостоятельным составом преступления. В некоторых составах, например доведение до самоубийства (ст. 110 УК РФ), неисполнение обязанностей по воспитанию несовершеннолетнего (ст. 156 УК РФ), жестокое обращение признается способом совершения преступлений. В других составах, в частности, при убийстве (п. «д» ч. 2 ст. 5 УК РФ), умышленном причинении тяжкого вреда здоровью (п. «б» ч. 2 ст. 111 УК РФ), умышленном причинении средней тяжести вреда здоровью (п. «в» ч. 2 ст. 112 УК РФ) говорится о совершении преступления с особой жестокостью. Законодателем содержание жестокого обращения или особой жестокости не раскрывается. Вместе с тем трудно выявить, чем, например, жестокое обращение отличается от истязания. Раскрытие содержания истязания дается в научной литературе и судебными органами.

Так, в ст. 156 УК РФ уголовную ответственность влечет неисполнение или ненадлежащее исполнение обязанностей по воспитанию несовершеннолетнего родителем или иным лицом, на которое возложены эти обязанности, если это деяние соединено с жестоким обращением с несовершеннолетним. Вполне очевидно, что под жестоким обращением в данной статье подразумеваются причинение и физических, и психических страданий ребенку. В целях совершенствования уголовного законодательства необходимо либо привести оба понятия к единому, либо дать определение жестокого обращения и истязания, на основании которых возможно будет различать их между собой. Тогда под жестоким обращением может пониматься систематическое причинение только физических страданий различными насильственными действиями. Хотя, учитывая целостность психофизиологии человека, это является трудноразрешимой, если вообще не невыполнимой задачей.

По функциональной роли причиняемое насилие можно классифицировать по объекту преступного посягательства или по цели совершенного деяния, так как цель виновного как раз и определяет объект преступления: например, причинение смерти из хулиганских побуждений, с целью скрыть иное преступление, в целях использования органов или тканей потерпевшего. Неустановление или неточное установление цели поведения или мотивов может привести к незаконной и необоснованной квалификации, в частности совершение действий, связанных со служебным или общественным долгом, в состоянии необходимой обороны, крайней необходимости и т. д.

Нанесение вреда здоровью может служить достижению корыстных мотивов, удовлетворению половой или иной потребности, желанию самоутверждения и самореализации своих возможностей или достижение определенных интересов. Указанные мотивы и цели могут приводить к посягательству на совершенно различные объекты охраны уголовного права, что зависит от конкретных жизненных обстоятельств, в которых находится виновное лицо и к чему оно стремится. Направленность же поведения определяется его мировоззрением и сложившейся системой ценностей. Физическое насилие является лишь способом достижения поставленных целей и само по себе не может полностью характеризовать субъекта.

Б. хотел, чтобы Ш., сожительствующий с его сестрой, не продавал однокомнатную квартиру, полученную им по наследству после смерти матери Ш., а оставил ее своей 5-летней дочери. При этом Б. предупреждал Ш., что если тот продаст квартиру, то он его убьет. Ш. квартиру продал. Узнав об этом, Б. решил расправиться с Ш. и для этого пригласил его за город отдохнуть. Там он стал расспрашивать Ш. о причинах продажи квартиры. Когда последний стал оправдывать свои действия, Б. стал наносить удары ножом в разные части туловища. Когда Ш. захрипел, Б. перерезал ему горло[98].

По форме вины к совершенному насильственному действию и при наличии признака вменяемости можно говорить лишь об умышленной форме вины, так как физическое насилие представляет собой сложное действие, руководимое и направляемое сознанием выполняющего его человека в определенных целях и с различными мотивами. А отношение к последствиям насилия, исходя из классической трактовки форм вины, может быть как умышленным, так и неосторожным. Также разделением насилия на физическое и психическое объясняется тот факт, что по результатам социологических опросов, большинство респондентов, в том числе судьи (50 и 30 %), работники правоохранительных органов (57 и 43 %), персонал исправительных учреждений (71 и 84 %), правозащитники (90 и 67 %) считают, что виновность и мотивы не всегда устанавливаются соответственно как работниками правоохранительных органов, так и судьями.

В научной литературе справедливо отмечается, что «понятие “физическое” в юриспруденции, в том числе и в уголовном праве, не совсем соответствует аналогичному понятию в естественных науках. Фактически оно охватывает еще и химическое, и биологическое, и ядерное и иное воздействие на организм человека. Например, отравление потерпевшего каким-либо отравляющим газом или введение в его организм ядовитых химикатов есть воздействие химическими средствами. В уголовно-правовом же смысле это – разновидность физического воздействия. Таким образом, “физическое” здесь понимается как любое воздействие извне непосредственно на организм человека»[99], т. е. имеющее различный материальный характер.

Отсутствие системного подхода к явлению насилия вызывает определенные сложности в теории и на практике. Так, Р. Д. Шарапов отмечает, что «в теории уголовного права нет однозначного решения по вопросу о возможности признания физическим насилием случаев причинения физического вреда тайно, с помощью обмана или психического воздействия»[100]. Если признать существующую неразрывность этих двух понятий, ответ представляется однозначным. Любое изменение взаимосвязанной части влияет в определенной степени на другую. Ранее уже отмечалось, что психические явления и процессы имеют преобладающее значение в жизнедеятельности человека по сравнению с физическими, телесными.

Физические насильственные действия влекут за собой определенные материальные последствия. Если понимать их применение только к другому человеку, то речь идет о нанесении физического вреда. Но данным вредом насильственные действия не ограничиваются. В силу существования в окружающем мире психических явлений нанесением физического вреда человеку может быть причинен психический вред не только непосредственно потерпевшему, но и близким для него лицам. Так, к причинению тяжкого вреда здоровью относится физическое насилие, выразившееся в неизгладимом обезображении лица.

Такой вред считается неопасным для жизни, но является тяжким по своим последствиям[101]. Его тяжесть заключается в причинении потерпевшему психических страданий не только в связи со своей физической ущербностью. Вследствие того, что нанесенные повреждения постоянно напоминают потерпевшему пережитую неблагоприятную ситуацию, они влияют на его психическое состояние и характер поведения.

Психические страдания потерпевшего могут передаваться лицам, тесно связанным с последним и сопереживающих ему, что, в свою очередь, увеличивает психический вред личности. Нельзя исключить, что физическое насилие может причинить психический вред и окружающим, очевидцам преступления. В этом случае степень психического вреда будет зависеть от отношения к событиям и чувствительности индивида.

Именно в деянии происходит проявление и материализация идей, мотивов и целей человека, включая преступника. Таким образом совершению физического насилия предшествует установка индивида на допустимость такого поведения, т. е. психическая причина[102]. Любое деяние человека так или иначе вносит определенные изменения в существующие в мире отношения и взаимосвязи. Деятельность преступника вносит нежелательные, по мнению законодателя, изменения в окружающую действительность, затрагивая охраняемые законом права, свободы и интересы физических или юридических лиц, общества или государства.

Сказанное означает, что между наступившими последствиями и осознанными действиями человека необходимо установление реальной причинной связи, которую последний также должен осознавать. В целях защиты установленных в обществе отношений и упорядочения их в определенном направлении устанавливается уголовная ответственность за их нарушение.

В так называемых формальных составах: разбой (ст.162 УК РФ), терроризм (ст. 205 УК РФ), захват заложника (ст. 206 УК РФ) и т. д. для квалификации не обязательно наступление определенных материальных последствий. Однако это не означает, что общественно опасных последствий от указанных действий не наступает. Иначе бы отсутствовал один из признаков преступления – общественная опасность. Совершением таких действий человеку, обществу причиняется вред психического характера в различных формах: организационный, идеологический, политический либо иной неимущественный вред.

Отдельной разновидностью насильственных посягательств на охраняемые уголовным правом объекты является сексуальное насилие. Данное противоправное деяние является характерным примером психофизического насилия[103]. В ходе сексуального посягательства возможны как угрозы причинением физического вреда, так и нанесение различных телесных повреждений от побоев до умышленного убийства с отягчающими обстоятельствами.

Ф. был привлечен к уголовной ответственности по п. «б» ч. 2 ст. 131 и п. «б» ч. 2 ст.132 УК РФ при следующих обстоятельствах. Проезжая по городу в автомобиле со своими знакомыми, Ф. увидел одиноко стоящую девушку на автобусной остановке. Л., 23 года, направлялась на работу и ожидала дежурный автомобиль, который немного опаздывал. Время было 04 ч 05 мин. Ф. предложил ей проехать с ними, но последняя отказалась. Тогда Ф. и два его знакомых схватили Л. за руки, затащили в автомобиль и отвезли на квартиру. По прибытии на место Ф. и четверо его знакомых под угрозой насилия заставили Л. раздеться, после чего поочередно вводили члены в рот, влагалище и заднепроходное отверстие. Преступные действия совершались в течение трех часов. По заключению эксперта, у потерпевшей Л. были обнаружены кровоподтеки, разрыв слизистой оболочки прямой кишки[104].

Поскольку причины и мотивы сексуальных посягательств обладают сложной социально-психологической природой, представляется целесообразным вернуться к данному вопросу при рассмотрении причин возникновения и механизма действия психического насилия.

Существуют проблемы и законодательной техники. Так, однократное нанесение удара может квалифицироваться по ст. 116 УК РФ, что противоречит ее грамматическому толкованию. Предполагается разумным однократное нанесение удара не рассматривать как преступление, предусмотренное ст. 116 УК РФ в силу причинения незначительного вреда, а расценивать его как оскорбление действием, т. е. квалифицировать по ст. 130 УК РФ. Возможен другой вариант разрешения ситуации: изменение редакции ст. 116 УК РФ, позволяющей к побоям относить и однократное нанесение удара или иного насильственного действия.

Отдельные авторы, в частности В. И. Симонов, к физическому насилию относят результат совокупного действия людей и сил природы, поведения других людей, животных и т. д., если такие действия совершались сознательно, а силы и закономерности управлялись людьми[105]. При названных условиях наступившие по вине субъекта последствия действительно должны характеризовать преступный вред.

Следует обратить внимание на способность насилия воздействовать на все, что имеет пространственную и временную структуру в окружающем нас мире и отражается на человеке через его органы зрения, слуха, обоняния, осязания, вкуса. Поэтому последствия насилия не всегда выражаются в прямом физическом проявлении результатов преступного деяния. Так, например, при угрозах убийства, клевете или оскорблении сущность насилия проявляется в словах, жестах, иным способом[106] или формой[107] информационного воздействия на потерпевшего. Материализация результата преступного посягательства в этом случае имеет сложный и опосредованный психикой индивида характер.

Реальность угрозы для потерпевшего должна иметь как субъективный, так и объективный характер. Иначе в случае чрезвычайно мнительной психики потерпевшего возможно объективное вменение уголовной ответственности субъекту действий либо последствий, не являющихся общественно-опасными. Одновременно будут выявляться обстоятельства, способствующие совершению насильственных преступлений.

Как подтверждают результаты проведенных исследований, отсутствие понятия насилия приводит к различному смысловому полю в сфере указанных отношений. Из различных категорий опрошенных большинство относит к психическому насилию любую угрозу. Так считают 43 % опрошенных мужчин, а из женщин такого мнения придерживаются лишь 15 % респондентов. Наибольшие показатели дал опрос студентов 5-го курса юридического факультета (80 %) и 84 % осужденных за тяжкие преступления. У части опрошенных наблюдается разброс мнений от угрозы причинением материального вреда до причинения морального вреда или угрозы насилием. Меньше всех признают любую угрозу психическим насилием сотрудники РОВД, т. е. непосредственно те, кто осуществляет правоприменение.

Как отмечалось, в теории уголовного права различают два пути воздействия на психику человека: информационный и внеинформационный. Последний способ означает воздействие на психику при помощи наркотических средств, психотропных веществ и сильнодействующих лекарств либо электронной стимуляции мозга человека. Сомнительно данный способ относить к психическому насилию, так как здесь опосредствующим элементом являются различные предметы материального мира или физический контакт с определенными участками мозга.

Вместе с тем в соответствии с Уголовным кодексом Франции 1992 г. торговля наркотическими средствами является объектом посягательства на физическую и психическую неприкосновенность[108], поскольку в результате потребления наркотических средств разрушается физическое и психическое здоровье. По этим основаниям ст. 222-15 Уголовного кодекса Франции 1992 г. предусматривает строгую уголовную ответственность за назначение в виде лекарств вредных веществ, которое привело к посягательству как на физическую, так и психическую неприкосновенность[109].

Поскольку информация имеет объектом своего основного воздействия психику человека, нельзя не затронуть вопросы психологии поведения человека. В. И. Даль охарактеризовал человека как «высшее из земных созданий, одаренное разумом, свободной волей и словесной речью»[110]. В последнее время ученые находят все больше доказательств сложности человеческого организма. Актуальность данного вопроса в теории уголовного права также не отрицается[111].

Длительное время считалось, что основные вопросы психологии можно научно объяснить с точки зрения диалектического и исторического материализма. Как отмечает П. Я. Гальперин, увлеченные перспективой объективного изучения предметной деятельности субъекта, мы не учли, что «проблема деятельности» внутренне связана с роковым вопросом о предмете психологии и довольствовались его интуитивным пониманием. Отсутствие теоретического преодоления его традиционного понимания исподволь, но «наглухо» закрывало путь к пониманию деятельности человека и его проблем[112].

В психологии имеет значение не содержание предметного действия само по себе, а то, как это содержание понимается субъектом и служит ему основанием для исполнения этих действий[113]. Абстрагироваться от этого и принимать данный процесс лишь за факт как таковой приведет нас к неправильному выводу, что недопустимо в психологии и тем более, в уголовном праве. Еще в 1982 г. А. Р. Ратинов обратил внимание на то, что наиболее актуальным является развитие научных исследований, в частности юридической психологии, не вширь, а именно вглубь[114]. Но этому мешает догматизм нашего мышления, который приводит к тому, что, по словам И. И. Карпец, происходит не углубленное изучение проблемы, а топтание на месте[115].

Л. Д. Гаухман и С. В. Максимов консервативность уголовного законодательства справедливо связывают с тем, что его нормы затрагивают основные права и свободы личности[116], но именно по этой причине консервативность не должна превращаться в застой и препятствие к изменению законодательства. Другое дело, что должен быть взвешенный, последовательный и научный подход к разрешению ситуации.

По мнению С. П. Никанорова, целенаправленные исследования в конечном счете обеспечивают открытие требуемых эффектов. Если же они отсутствуют, то тем самым возникает основание для пересмотра сделанных предложений[117]. И если стремление к абсолютно полному и достоверному знанию, полагает В. М. Богуславский, неосуществимо[118], добавим в силу ограниченности человеческого разума материальным миром, то это не должно приводить ни к отказу от глубоких научных исследований ни, тем более, к препятствиям, в том числе в сфере нормотворчества[119].

Психические состояния не есть чисто духовные явления, обособленные от телесных процессов. Последние посредством высшей нервной системы через эмоции и чувства переводят окружающую реальность в психическое отражение мозгом данного человека. Воздействие на один элемент неизбежно приводит к изменению другого и наоборот.

Психическим состоянием называется «устойчивость проявлений психики индивида, их закрепленность и повторяемость в структуре его личности… К психическому состоянию относятся проявления чувств (настроения, аффекты, эйфория, тревога, фрустрация и др.), внимания (сосредоточенность, рассеянность), воли (решительность, растерянность, собранность), мышления (сомнения), воображения (грезы) и т. д.»[120].

Психическим процессом называют «непрерывный, никогда изначально полностью не заданный, а потому формирующийся и развивающийся, порождающий те или иные продукты или результаты (психические состояния и образы, понятия, чувства, решение или нерешение задачи и т. д.)[121]. Психические процессы не представляют собой определенную последовательность тех или иных стадий во времени. Это более сложное интегративное явление, формирующееся в ходе непрерывно изменяющегося взаимодействия индивида и внешнего мира и также непрерывно развивающегося, «все более полно отражая эту динамичность окружающей действительности, участвуя в регуляции всех действий, поступков и т. д.»[122].

Психические процессы неразрывно связаны с деятельностью индивида, его мотивацией, способностями и актуальными для него потребностями. На каждом этапе своего развития человек исходит из сложившихся на настоящий момент целей, мотивов и потребностей, поэтому он является не только биологическим существом, на поведение которого действуют инстинкты самосохранения и выживания, но и социальным, т. е. продуктом развития своего общества. В ходе дальнейшей деятельности происходит постоянное преобразование указанных аспектов психических процессов. Сложность анализа заключается в том, что на психические акты оказывается воздействие не только осознанного, но и неосознанного, обеспечивая непрерывность психического процесса и проявляя его «в тесной взаимосвязи познавательного и аффективного компонентов любого психического акта»[123].

Психика возникает на определенном этапе биологической эволюции живого существа, выступая в «качестве одного из ее факторов, обеспечивая возрастающую по сложности приспособляемость организма к условиям существования»[124]. Но только психика человека формирует особое ее свойство – сознание как высший регулятор деятельности индивида и его личность, которое в своей основе опирается на память с ее свойствами распознавания прошлого или будущего в настоящем и врожденные инстинкты или приобретенные навыки научения.

Если физическому проявлению насилия свойствен открытый противозаконный способ, то для различных форм психического воздействия, практически не учитываемых в настоящее время уголовным законодательством, характерен скрытый способ. В. П. Шейнов под скрытым управлением человека понимал воздействие на него со стороны инициатора, при котором истинная цель скрывается от адресата а на первый план выдвигается иная, привлекательная для потерпевшего цель[125]. Иными словами, в основе скрытого управления индивида всегда имеется определенный обман, введение его в заблуждение. Происходит это, как правило, путем внушения или убеждения. Воздействие будет успешным в тех случаях, когда у человека, как сказал В. М. Бехтерев, не будет оснований для критики и суждения[126].

Способность психического воздействия приводить к масштабным последствиям нельзя назвать новым явлением. В истории и ранее имели место процессы, в том числе массового характера, в основе которых находилось психическое воздействие. Это естественно, поскольку, как отмечает В. С. Сокольский, человек связан с окружающей средой многочисленными информационными связями, которая осуществляется через подсознание индивида[127]. Именно с этой точки зрения можно найти объяснения примерам, которые приводит В. М. Бехтерев, описывая различные психопатические эпидемии в истории, в частности бессодержимости, имевшие место в Средние века. В основе данных явлений исследователь видел внушение, взаимовнушение и самовнушение, основанные на преобладающих воззрениях народных масс данных эпохи, общества или местности[128].

Все указанные элементы психического воздействия возникают, развиваются либо исчезают только при помощи информации. Но если раньше сфера такого насилия была уделом господствующих классов, то в век информационных технологий безграничное воздействие становится доступным любому, у кого есть соответствующие материальные средства. Возможные последствия опасны своей непредсказуемостью и непродуманностью. Роль и значение преступного психического посягательства выходит за рамки уголовного законодательства.

Основным элементом психического насилия является информация. А в современном информационном обществе, отмечает Л. А. Морозова, информация является уже производительной силой и «рождает власть «высшего уровня»»[129]. В условиях научно-технического прогресса и качественного увеличения информационного потока, указывает Б. С. Волков, особенно актуальным становится научная разработка теоретических проблем и их всесторонний анализ[130]. Тем более, что проблема не только в объеме информации, но и в ее качестве и истинности. Это позволяет А. А. Матвеевой выделять среди глобальных проблем современности, имеющих мировой уровень, проблему информационной безопасности[131], что имеет прямое отношение к психическому насилию. В Доктрине информационной безопасности Российской Федерации констатировалось, что от обеспечения информационной безопасности зависит национальная безопасность Российской Федерации, и эта зависимость в ходе технического прогресса будет возрастать[132].

Тем не менее в правоприменительной практике складывается парадоксальная ситуация: психика индивида является наиболее уязвимым его местом, а значение психического насилия в правоприменительной деятельности недооценивается. Формы психического насилия зависят от навыков и жизненных установок личности, причем степень его воздействия зависит в большей степени от воспринимающего. Одна и та же угроза может одного человека парализовать, а другого – привести к оборонительным действиям, порой даже чрезмерно активным и переходящим в наступательные. Без психологии и изучения предшествующей жизни субъектов дать правильную квалификацию затруднительно.

Разнообразие форм психического насилия либо его воздействие возможно понять, учитывая роль и значение насилия, а также мотивацию его применения в поведении сторон. Насильственным действиям предшествует определенное взаимодействие условленных единиц: преступника и жертвы. Вычленение при анализе насилия поведения потерпевшего в различных формах также вряд ли будет способствовать установлению истины и правильной оценки деяния. В настоящее время данные аспекты насилия до конца не исследованы и нередко наблюдается упрощенный подход к ним в теории уголовного права и криминологии, не говоря уж о правоприменительной практике. Исследователи раскрывают различные стороны и формы насилия, но его суть и генезис остаются в стороне.

Характерный для психического насилия информационный способ, или нематериальное воздействие, заключается в передаче сигнальной и значимой для адресатов информации, способной повлиять на его психическое состояние или психические процессы. Данная информация может передаваться словами, жестами, определенными телодвижениями, содержащими явную или скрытую угрозу в целях изменения поведения потерпевшего либо иными действиями, оказывающими влияние на последнего через подсознательное в его психике. В частности, воздействие происходит путем изменения частоты колебаний мозга потерпевшего за счет внешних источников генерации, способные привести к различным аффектированным состояниям и последствиям, вплоть до самоубийства.

На практике информационный способ воздействия на человека сводится в основном к исследованию вербальных средств воздействия, т. е. учитываются слова, сказанные субъектом насилия потерпевшему. Ориентир на вербальное проявление как критерий наличия или отсутствия опасности поведения человека является примитивным, ненадежным доказательством соответствия формы и содержания деятельности человека. По свидетельству Г. Бейтсона, при помощи слов в процессе общения людей передается лишь 8 % информации, остальная сообщается невербально[133].

К тому же слова могут определяться сознанием правоприменителя в буквальном смысле и (или) в соответствии со своим личностным смыслом, а потому может быть скрыт истинный смысл и цели правонарушителя, ориентированные на конкретную личность. Особенно характерно это проявляется во время уголовного судопроизводства. Г. С. Абрамова указывала на существование неосознанных аспектов восприятия реальности органами чувств[134].

Субъективность психических явлений, оценок степени их общественной опасности, а также механизм психического воздействия можно объяснить тем, что человек живет, как отмечает С. Г. Кара-Мурза, в двух мирах – в мире природы и мире культуры, а по-другому – в мире вещей и мире знаков[135]. Любое насилие применяется в целях управления человеком, когда последнее удовлетворяет какие-либо внутренние или внешние потребности субъекта преступления. Если физическое насилие является грубым и открытым вариантом воздействия, то психическое – изощренным и скрытым. В мире вещей – материальных, осязаемых, наглядных и очевидных – управлять человеком возможно только при помощи физического насилия. Область психического насилия безгранична лишь в мире знаков, в мире психических образов.

Из древнегреческой философии пришел термин «логос», одновременно означающий «слово» (а также предложение, высказывание, речь) и «смысл» (понятие, суждение или основание). На заре человечества, развитие которого в некотором роде (этапы познания окружающего мира) повторяет каждый человек в процессе своего развития до момента сознательной жизни, каждое слово наделялось определенным смыслом и в неразрывном единстве проникало в подсознание индивида.

Таким образом, бытие человека происходит в особой, созданной им при помощи слова части искусственного мира культуры, которая называется логосферой. Изначально в этой структуре слово наделялось определенным смыслом. Как отмечает С. Г. Кара-Мурза, логосфера включает в себя язык как средство общения и все формы вербального мышления, т. е. словесного выражения мыслей[136].

Получив психическую интерпретацию объективной действительности, человек руководствуется ею в своем дальнейшем сознательном поведении. Т. Н. Березина внутренний мир личности в широком смысле слова считает формой психического существования вообще, а в более узком смысле – формой существования внутренних образов[137]. Психические процессы, являясь обратной связью индивида с окружающей средой, превращают его в саморегулирующуюся и самонастраивающуюся систему. Слово вызывает у человека определенный внутренний, психический образ, который для конкретного индивида является реальным и имеет криминологическое и уголовно-правовое значение.

В процессе развития человечества указанные закономерности были обнаружены и стали использоваться в качестве средств преступного воздействия на людей в целях управления их поведением в своих интересах. Для этого оказалось достаточно отделить слово от заключенного в нем смысла, мира вещей. С этого момента, как замечает С. Г. Кара-Мурза, слово перестало «выражать заключенную в вещи первопричину»[138], упорядоченное бытие начало разрушаться, а человек стал жить в разделенном мире[139]. Знаковые звуки-символы превратились в искусственный, специально созданный и приспособленный язык, имеющий власть над подсознанием человека. Устранение из слова истинности, самоценности, первоначального смысла превратило слово в средство преступного посягательства на психику человека. Такие же цели преследует и внедрение в сознание нового языка или неоправданное заимствование иностранных слов. В результате смысл явления искажается до обратного. К примеру, вряд ли кто заявит, что он хочет стать «убийцей», а сказать, что он «киллер» вполне реально и для кого-то привлекательно. С. Г. Кара-Мурза отмечает такие явления, как «семантический» и «фонетический» террор[140].

Помимо слова на человека по той же схеме оказывают влияние зрительные образы. Последние возникают в результате восприятия информации при помощи зрения. Источниками информации являются различные формы культуры, в частности театр, кино, телевидение, живопись и иные наглядные изображения, включая внешнее поведение человека с его жестами, мимикой, положением частей тела и т. д. Тексты, как содержащие слова, имеющие смысл, также относятся к средству управления. По этой причине, например, в Уголовном кодексе Франции 1992 г. разделяются угрозы различного насилия, материализованные в письменном виде[141]. С. Г. Кара-Мурза указывает на иные знаковые системы, нередко имеющие влияние на индивида вопреки его правам, свободам и законным интересам: язык чисел; акусфера, т. е. мир звуковых форм культуры; сигналы запахов[142].

Влияние языка чисел можно оценивать по различным отчетам, докладам, программам и т. и., в результате которых обилие цифр и их смысловое значение может создать у человека нужное субъекту информации мнение. Под воздействием последнего лицо может сделать определенные действия, которые причиняют различный вред его охраняемым интересам. Например, в результате вызванного у человека тревожного состояния от нестабильности общества и нагнетания мысли о худшем он может вложить все свои сбереженные деньги в какую-либо финансовую пирамиду типа «АО “МММ”», для почитателей Востока и его целостной мудрости предложат «АО “Тибет”» и т. д. В основе деятельности подобных учреждений лежит скрытый обман и заблуждение, т. е. психическое воздействие на поведение человека. В недалеком прошлом подобными аферами многим был причинен немалый материальный и психический вред, а виновные в этом не понесли заслуженной ответственности.

Особенность влияния звуковых форм культуры, отмечает С. Г. Кара-Мурза, заключается в том, что они воздействуют на чувства, минуя разум[143], т. е. затрагивают более глубокие слои психики личности и потому также должны относиться к преступному насилию. Звук представляет собой определенные колебания по амплитуде и частоте. На подсознание может влиять каждый элемент и их совокупность в бесчисленной вариации, что проявляется индивидуально. В реальности это выражается в громкости, темпе речи, интонации, тембре и т. д. Старшим поколения нашего общества хорошо известно влияние на сознание сообщений сводок Советского информбюро, которые произносил Левитан.

Особенность звукового воздействия на людей использовали и могут использовать для дезинформации и скрытого управления индивида, группы лиц или общества. В этих же целях может использоваться, указывал Хайдеггер, также отсутствие звука, тишина, техника молчания как подсознательная коммуникация людей[144]. Так, Уголовный кодекс Франции 1992 г. относит к посягательствам на психическую неприкосновенность, звуковые агрессии в виде недоброжелательных телефонных звонков[145], а также злостное нарушение тишины, неоднократно совершаемое с целью нарушить покой другого лица. Подобные действия согласно ст. 222-16 Уголовного кодекса Франции 1992 г. наказываются одним годом тюремного заключения и штрафом 100 тыс. франков[146].

Что касается сигналов запахов, то каждому известно их мощное, к тому же нередко скрытое воздействие. Недооценку данного факта С. Г. Кара-Мурза считает странным[147]. Современное развитие химической промышленности позволяет создавать всевозможные аналоги естественных запахов продуктов растительного, животного мира. Принося громадную прибыль производителям ввиду их дешевизны, они тем не менее способны причинить вред здоровью или жизни потребителя. Преступное психическое воздействие при помощи таких средств, как сигналы запахов, определяется в совокупности с возникающими подсознательными образами конкретного человека, связанными с данным запахом. Окружающая реальность искажается, и человек ведет себя по-иному, т. е. не так, как бы он поступил при отсутствии применяемого виновным раздражителя. Если в результате этого причиняется какой-либо вред правам, свободам или законным интересам личности, такое воздействие следует относить к преступному насилию.

Человек в целом представляет собой неразрывную психофизиологическую субстанцию, в которой физическое насилие обусловлено психикой личности, а психическое состояние индивида вызывает и формирует соответствующие физические формы его проявления в объективной реальности. Поскольку психика человека отражает окружающую действительность, выполняя роль сигнальной и управляющей системы в его выживании и приспособлении к изменяющимся условиям, то и психическим насилием следует признавать любое воздействие на психические процессы индивида, нарушающее его нормальную деятельность.

Психическому насилию подвергаются также и судьи, и потерпевшие, и свидетели по уголовным делам[148], что приводит к высокой латентности опасных преступлений и крайне отрицательно сказывается на динамике и структуре преступности.

Для оценки опасности психологического воздействия на личность, а также для выяснения истины в последующем необходимо использовать критерии оценки имплицитного, т. е. скрытого поведения, к которым можно отнести мимические и голосовые выражения, жесты кисти руки, позы тела и его расположение в пространстве. Как отмечал В. Вундт, слова как звуковые обозначения вызывают у воздействуемого ассоциации с определенными объективными процессами[149], которые для человека являются реальными. Исследователи Экман и Фризен установили, что наибольшей информативностью обладают мимические знаки, затем идет кисть, ступня и нога. Согласно их гипотезе, части тела, обладающие меньшей емкостью канала, дают больше информации о неискренности. Иными словами, как отмечает, А. Меграбян, положение ступней или ног человека передает наибольший максимум информации о скрываемой эмоции (или мотивах, целях. —И. П.)[150].

Как уже говорилось, с развитием техники, расширением информационных средств сообщения все большую актуальность начинает приобретать психическое насилие. Его опасность определяется неочевидностью и скрытностью воздействия на людей. Но в Уголовном кодексе РФ в настоящее время нет адекватных мер реагирования на опасные проявления такой деятельности человека. И потому насилие чаще уже выполняет не совершенствующую[151], а деструктивную, разрушительную роль в обществе.

Проявление насилия характеризует также формы и средства воздействия на объект воздействия, отражающие его потребности, обусловленные, в свою очередь, мотивами.

Природа манипуляции поведением человека, отмечает С. Г. Кара-Мурза, проста и состоит в наличии двойного воздействия на психику индивида. Первый уровень представляет собой открытое сообщение. Наиболее важным в управлении является второй уровень воздействия, при помощи которого объекту посылается «закодированный» сигнал. Действие второго уровня основано на уже имеющемся у адресата «неявном», подсознательном знании, которое влияет на его чувства, мнения и запускает процесс воображения в необходимом субъекту преступления направлении[152].

Таким образом, у насилия имеются дополнительные к общему понятию преступления признаки: открытый способ преступного воздействия, характерный для его физической формы, и скрытый способ, свойственный для психического воздействия.

Сфера проявления деятельности субъекта насилия может иметь несколько уровней проявлений преступного посягательства. К первому, внешнему (низшему) уровню, относятся последствия в виде причинения смерти, вреда здоровью, ограничение или лишение иных прав, свобод, законных интересов. На втором уровне вред может проявляться в виде различных соматических заболеваний и (или) расстройств. Третий, глубинный уровень, затрагивает нарушение внутреннего спокойствия человека, гармоничного развития его или определенного сообщества. Единство и взаимосвязь последствий насилия определяется единой центральной нервной системой индивида.

Следовательно, воздействие на человека оказывает не только реальное применение действий физического характера. Даже их угроза способна влиять на человека и заставлять изменить поведение в ущерб правам и свободам потерпевшего. По результатам проведенных нами социологических исследований, до 63 % респондентов отмечают невозможность защититься от психического воздействия. Тем не менее его значение в правоприменительной деятельности недооценивается.

В Уголовном кодексе РФ под психическим насилием понимаются различные действия. Вместе с тем в правосознании различных людей отношение к такому посягательству крайне неравномерное. Только 100 % опрошенных судей считают психическим насилием любую угрозу. Среди других категорий респондентов не наблюдалось такого единообразия. Так, до 21 % студентов юридического факультета, 30 % осужденных женщин, 47 % женского и 29 % мужского персонала РОВД отнесли к психическому насилию угрозу причинением морального вреда. 24 % студентов, 20 % осужденных женщин, 23 % женского персонала РОВД отнесли к психическому насилию угрозу нанесением телесных повреждений.

Непосредственно уголовная ответственность за угрозу насилием предусмотрена в ст. 119 УК РФ. В указанной статье наказуемыми являются угрозы только убийством или нанесением тяжкого вреда здоровью. Среди других форм психического насилия по УК РФ можно отметить угрозу причинением физического насилия, а именно – средней тяжести вреда здоровью, легкого вреда здоровью, нанесения побоев; угрозу уничтожения, повреждения или изъятия имущества (ст. 133); угрозу распространения сведений, позорящих потерпевшего или его близких, либо иных сведений, которые могут причинить существенный вред правам или законным интересам потерпевшего или его близких, то есть шантаж (ст. 163).

В некоторых составах психическое насилие законодателем выражается определением формы, например воспрепятствование (ст. 141, 144, 148, 149), понуждение к совершению определенных действий (ст. 133), а также принуждение (ст. 179), склонение (ст. 230), вовлечение (ст. 150, 151, 240), сопротивление (ст. 333).

Таким образом, частично психика человека и защищается нормами УК РФ, охраняющие здоровье личности, в действующем уголовном законодательстве России психическая неприкосновенность личности в качестве самостоятельного объекта уголовно-правовой защиты не фигурирует.

В зарубежном законодательстве по-разному подходят к криминализации насильственных преступлений, что нередко имеет свои преимущества в правоприменительной деятельности. Так, в УК Франции 1992 г. существует глава о преступных посягательствах не только на физическую, но и на психическую неприкосновенность[153].

Согласно ст. 190 УК Республики Польша 1998 г. психическое насилие в виде любой угрозы наказуемо в уголовном порядке, если она вызывает обоснованные опасения именно у угрожаемого. [154]

В соответствии со ст. 126 УК Швейцарии насильственные действия небольшой тяжести наказываются исключительно по жалобе потерпевшего[155].

Согласно § 14 гл. 3 УК Дании не подлежат уголовному наказанию любые действия, в том числе насильственного характера, если они были необходимы для предотвращения любой угрозы вреда лицу и при этом не превысили степень небольшой тяжести[156].

В соответствии со ст. 3 гл. 4 УК Швеции любое незаконное принуждение, которое ставит лицо в опасность оказаться в бедственном положении, наказывается за поставление лица в неблагоприятное положение[157]. Угроза различного характера, которая принуждает другое лицо сделать, подчиниться или не сделать что-либо, согласно ст. 4 гл. 4 УК Швеции наказывается за незаконное принуждение[158].

Согласно ст. 262 УК Китайской Народной Республики уголовно наказуемым является принуждение путем хитрости и обмана[159].

В соответствии со ст. 285а УК Голландии лицо, которое умышленно устно либо жестом, письменно или с помощью изображения обращается к другому лицу с явным намерением повлиять на свободу этого лица определять свое поведение, привлекается к уголовной ответственности[160].

В ст. 185 УК Республики Беларусь предусмотрена уголовная ответственность за принуждение любого лица к выполнению или невыполнению какого-либо действия, совершенное под угрозой применения насилия, а в ст. 186 самостоятельным преступлением считается угроза уничтожением имущества общеопасным способом[161].

В отношении квалификации психического насилия, его последствий и определения потерпевших возникают трудности в правоприменительной практике вследствие опосредованных психикой сторон проявлений признаков такого насилия. Как правило, о психическом воздействии говорится, когда имеются четко выраженные материальные последствия. Но и в этом случае возникают сложности с доказательством причинной связи. Исследователями отмечается, что на практике реальность угрозы насилия связывается с приготовлением или покушением, а не с психическим воздействием[162].

Психическое воздействие и его признаки проявляются не только и даже не столько в поведении субъекта преступления, сколько в степени реагирования на психическое посягательство потерпевшим, которое может расцениваться человеком как реальная угроза его жизненному существованию. Так, Т. Н. Березина отметила, что, как при первоначальном восприятии жизненных ситуаций, так и в последующем, значимость происходящих событий для индивида определяется не их объективными свойствами, а в зависимости от психологических особенностей и ценностных ориентаций личности[163].

В действующем УК РФ не предусмотрено ответственности за насилие, направленное на причинение только психических страданий потерпевшему. Открытым остается и вопрос о возможности совершения истязания в виде причинения психических страданий при помощи психического насилия. В диспозиции ст. 117 УК РФ перечисляются способы истязания: путем нанесения побоев либо иными насильственными действиями. Последнее понятие относится к психическому насилию как общее к частному. Истязание психическим насилием может представлять более мучительные и изощренные страдания. Однако на практике отказывают в возбуждении уголовного дела по фактам угроз различного характера, невзирая на то, что они могут причинять психические страдания потерпевшему в силу особой значимости для него, например угрозы лишения жилого помещения[164]. В целях уточнения состава истязания представляется целесообразным дополнить диспозицию ст. 117 УК РФ признаком «иных угроз».

Психическое воздействие способно не только причинить вред здоровью, но и может быть использовано при совершении убийства. С этим однозначно соглашался Н. С. Таганцев. Например, если какое-либо лицо находится в болезненном нервном состоянии, при котором испуг или нравственное потрясение могут причинить смерть, в действиях преступника исследователь усматривает все признаки прямого умысла[165]: сознание, предвидение и желание. Авторы курса российского уголовного права также допускают совершение убийства путем психического насилия. Оно будет иметь место, «когда виновный, зная о болезненном состоянии потерпевшего, использует психотравмирующие факторы (например, угрозу, испуг) с целью лишения жизни»[166].

Психическое воздействие возможно как путем внутреннего влияния на работу мозга человека (воздействие различными способами на деятельность сознания и подсознания индивида, например гипнозом, об актуальности которого говорил еще Н. С. Таганцев[167]), так и внешнего влияния, суть которого сводится к нарушению внешними источниками (без физического соприкосновения) биоритмов различных участков мозга.

Отсутствие в уголовном законодательстве понятия насилия приводит к рассогласованию правоприменительной практики. Из 48 уголовных дел, возбужденных по ст. 119 УК РФ и рассмотренных одним из районных судов г. Оренбурга, в 28 случаях первоначальная квалификация насилия работниками дознания или предварительного следствия в районном суде не подтвердилась, что составляет более 58 %. При этом угроза убийством может расцениваться как покушение на убийство, хулиганство. К тому же, как показало изучение уголовных дел, на практике механизм воздействия насилием не раскрывается, что следует считать основной причиной судебных ошибок.

Их предотвращению не помогают многочисленные разъяснения высшей судебной инстанции, направленные на регламентацию применения формальных понятий уголовного законодательства. Так, постановлением Пленума Верховного Суда РСФСР (в дальнейшем – ВС РСФСР) № 45 от 11.12.68 г. утверждено Положение о Научно-консультативном совета при ВС РСФСР, издаются многочисленные постановления по различным вопросам, возникающим в ходе дознания, следствия, судебного разбирательства, вынесения и исполнения приговора, причем как по форме уголовных стадий, так и по их содержанию. В частности, постановления Пленумов Верховного Суда СССР (в дальнейшем ВС СССР): № 18 от 22.12.64 г. «О некоторых вопросах, возникающих в судебной практике при исполнении приговора»[168]; № 10 от 17.12.71 г. «О практике рассмотрения судами уголовных дел в кассационном порядке»[169]; № 8 от 01.12.83 г. «О ходе выполнения постановления Пленума Верховного Суда СССР от 17.12.71 г. № 10 «О практике рассмотрения судами уголовных дел в кассационном порядке»[170]; № 3 от 29 июня 1979 г. «О практике применения судами общих начал назначения наказания»[171]; № 4 от 26 апреля 1984 г. «О судебной судами законодательства, обеспечивающего право на необходимую оборону от общественно опасного посягательства»[172]; № 2 от 05.04.85 г. «О применении судами законодательства, регламентирующего пересмотр в порядке надзора приговоров, определений, постановлений по уголовным делам»[173]; № 15 от 05.12.86 г. «О дальнейшем укреплении законности при осуществлении правосудия»[174] и др.

Пленум Верховного Суда РСФСР, а впоследствии Пленум Верховного Суда Российской Федерации (в дальнейшем – ВС РФ) также уделял достаточно внимания реализации на практике вопросов, возникающих при рассмотрении насильственных преступлений, в частности по вопросам: возвращения дел для дополнительного расследования[175], назначения мер уголовного наказания[176]; обеспечения всестороннего, полного и объективного рассмотрения судами уголовных дел[177]; повышения роли кассационной инстанции в обеспечении качества рассмотрения уголовных дел[178]; выполнения судами Российской Федерации постановления Пленума ВС РФ о рассмотрении уголовных дел и жалоб в порядке надзора[179]; вынесения судебного приговора и соблюдения требований, предъявляемых к этому важному, итоговому документу[180]; а также по уголовным делам об убийстве, бандитизме, грабеже и разбое, хулиганстве, изнасиловании, вымогательстве и т. д.

При таком положении существует угроза нарушения принципа разделения законодательной и судебной властей. Несоответствие подобной практики принципу законности признавалось ранее, в частности, А. И. Рарог отмечал, что разъяснения Пленумов Верховного Суда РФ не имеют нормативного характера и не являются обязательными для судебных органов страны[181].

Вместе с тем и определение признаков насилия не является достаточным основанием для его правильной квалификации, если нет однозначного понимания их содержания. Известно, что судебное познание, как одна из форм исследования уголовно-правовой действительности, опосредовано психикой ряда лиц, участвующих в установлении истины по уголовному делу. У каждого правоприменителя может быть свое представление о составных элементах насилия. В особенности это проявляется при квалификации оценочных понятий.

Такая проблема существовала и существует до сих пор, что ведет к определенному судебному произволу. Сложности при квалификации насилия возникают вследствие субъективности восприятия окружающей действительности правоприменителем. С. X. Мазуков отмечал, что по причине субъективности психических процессов познания и отражаемая картина мира и отношений также является субъективной. Поэтому на практике возможна как переоценка, так и недооценка психических угроз[182].

Неизвестное человек может познавать лишь через известное ему. Э. Гуссерль подчеркивал, что «повседневная практическая жизнь наивна, и происходящее в ней опытное познание, мышление, оценивание и действие погружено в заранее данный мир»[183]. Судебное исследование насилия является формой ретроспективного познания. В. В. Суслов представляет его в виде некой технологической цепочки: память правоприменителя – язык – текст – окончательная интерпретация, на основании которой формируется внутреннее убеждение судьи и выносится приговор[184]. Поэтому текст закона, его рациональность и логичность являются одними из основных элементов правильного правоприменения, но не определяющими истину в процессе квалификации насилия. Познание окружающей действительности, как указывают В. И. Кириллов, А. А. Старченко, представляет собой единство как рационального, так и чувственного элементов[185].

Возвращаясь к методологической стороне вопроса, следует заметить, что формальная логика, являющаяся наукой «об общезначимых формах и средствах мысли, необходимых для рационального познания в любой области знания»[186] не может претендовать на единственно верный способ достижения истины без ущерба в отражении последней. Как отмечал русский философ С. Л. Франк, суть логического познания – «найти в незнакомом повторение уже знакомого и привычного»[187]. У каждого индивида, в том числе законодателя и правоприменителя, существует собственная оценка значимости тех или иных событий, свой взгляд на существование и развитие причинно-следственных связей окружающего его мира.

С. Л. Франк полагал, что нельзя считать логическое мышление всесильным[188]. Действительно, в практике не всегда тот или иной поступок, явление, событие можно объяснить и понять при помощи рационального мышления, а в ряде современных наук поставлен под сомнение приоритет логических форм мышления. Так, В. Авдеев считает, что существующая реальность образна, а любое ее отражение при помощи слов, символов и понятий выражают лишь наше искаженное мнение о событии или предмете[189].

Логический метод познания является вполне пригодным инструментом при познании преступлений, совершаемых при помощи физического насилия, так как оно в силу своей природы всегда имеет объективные следы в реальности. Однако в процессе расследования и квалификации преступлений, элементом которых является психическое насилие, формальный метод не может дать адекватную оценку ситуации вследствие отсутствия прямой причинной связи между воздействием одного и причинением вреда другому.

Необходимо понимать чужой внутренний мир и его мировоззрение. Очевидно, такая задача будет невозможной, если наблюдатель не понимает свой мир, ведь познание любого явления, события и т. д. происходит по аналогии. Если оценивающий такое насилие не сталкивался лично с насилием или не пытается выяснить необходимые подробности предшествующей жизни потерпевшего, то он не сможет и правильно определить степень воздействия оказанного психического влияния.

Поэтому важная задача современной науки уголовного права – принятие в свой арсенал новейших достижений различных наук в теории познания, одним из которых, наряду с рациональным, логическим методом мышления, является нерациональное познание. Интуиция является одной из такой форм оценки реальности, «мостом», через который внешний и внутренний мир взаимодействуют друг с другом[190].

В настоящее время такая форма различения действительности признается за судьями только в виде внутреннего убеждения, так как невозможно в законодательном порядке урегулировать многообразие жизненных ситуаций. Между тем при совершении преступления все элементы объективного и субъективного характера у сторон инцидента неразрывно связаны между собой и должны быть учтены. Еще К. Юнг отмечал, что различие физического и психического установлено человеческим разумом в целях понимания природы явлений[191]. Психика пронизывает организм человека на всех уровнях: от клеточного до центральной нервной системы. В. С. Сокольский, переводя устройство человека в термины информатики, сравнивает соматические (телесные) составляющие организма с аппаратными средствами, а психические – с программными[192].

Стремление «облегчить» понимание сущности насилия, превращение условности в абсолютное начало способно дать обратный эффект. Традиционное разделение единого организма на различные формы проявления его жизнедеятельности может привести и приводит к заблуждению при определении мотивов и целей деяния либо к пренебрежению важными для индивида аспектами. Физическое насилие сопровождается атрибутами психического воздействия, а страдания потерпевшего от физического вреда здоровью носят психологический характер.

Так, в случае прекращения психической связи у потерпевшего, например, при разрыве нервных окончаний с определенными частями тела до причинения насилия, он не будет физически испытывать никаких болезненных страданий, если не узнает о причиненному вреде иным образом, в частности визуально, т. е. механизм образования страданий у потерпевшего – психический.

Следует также заметить, что факт возможности психически воздействовать на человека на определенном расстоянии доказывает то, что границы индивида не ограничиваются физическими размерами его тела, а включают в свою сферу также психические явления. Поэтому преступное насильственное посягательство по своей сущности представляет единое психофизическое насилие, в котором психический уровень является определяющим характер и степень опасности преступного воздействия.

В Доктрине информационной безопасности Российской Федерации среди угроз конституционным правам и свободам человека и гражданина, духовному возрождению России указывались: противоправное применение специальных средств воздействия на индивидуальное, групповое и общественное сознание; девальвация духовных ценностей, пропаганда образцов массовой культуры, основанных на культе насилия, на духовных и нравственных ценностях, противоречащих принятым в российском обществе; манипулирование информацией (дезинформация, сокрытие или искажение информации); тенденции сращивания государственных и криминальных структур в информационной сфере и усиление влияния организованной преступности на жизнь общества; неразвитость правового регулирования общественных отношений в информационной сфере, что приводит к серьезным негативных последствиям на уровне личности, общества и государства.

А. А. Матвеева отмечала, что обеспечение информационной безопасности превратилось в настоящее время в глобальную проблему, стоящую перед мировым сообществом[193]. Более того, в Доктрине информационной безопасности отмечается попытка разработки рядом государств концепций информационных войн, предусматривающих создание средств опасного воздействия на информационные сферы других стран мира[194].

Информационная война есть не что иное, как психическое насилие и орудие господства тотального масштаба. Скрытая по форме и содержанию, информационная война приносит легкие «плоды» ее организаторам и разрушительные последствия тем, на кого оказывается психическое воздействие. «Черный» вторник 19 августа 1998 г., когда произошло резкое падение курса рубля, – иллюстрация такого влияния. Как отметил В. С. Нерсесянц, «сегодня мы живем в редкое время – время обновления как самой истории, так и ее понимания»[195]. Объективная реальность вызывает необходимость внесения в Уголовный кодекс самостоятельной нормы, предусматривающей уголовную ответственность за любую форму и вид преступного насилия.

Именно разделением насилия на физическое и психическое можно объяснить возникающие сложности при квалификации насильственных действий, неполноту дознания, следственных действий и судебного рассмотрения. Высшие судебные органы предпринимают много усилий для соблюдения в уголовных процессах принципов и норм действующего законодательства, о чем свидетельствуют многочисленные разъяснения Пленума Верховного Суда РФ. Почти в каждом бюллетене Верховного Суда РФ (в дальнейшем – ВС РФ) дается обзор судебной практики по вопросам уголовного права и процесса, но на практике продолжают нарушаться нормы или принципы уголовного права и процесса.

Достаточно многочисленные факты изменения квалификации насильственных преступлений в судах нашли свое подтверждение, в частности, в деятельности первой судебной инстанции в ходе рассмотрения 269 уголовных дел из 505 рассмотренных в 1999 г., в том числе: по факту убийства, умышленного причинения тяжкого вреда здоровью и других преступлений, в особенности хулиганства. Изменение в судах первоначальной квалификации насильственных действий достигает до 82 %.

Представляется, что такая ситуация наблюдается вследствие придания необоснованной значимости форме насилия в ущерб его содержанию, приоритета физического проявления перед психическим, в частности игнорирования действительных мотивов и целей насильственного поведения, обусловленных социальной действительностью; непонимания роли и значимости их для субъекта, а также недооценки либо игнорирования его психического взаимодействия с потерпевшим.

Выводы

1. Преступное насилие представляет собой действия в открытой и (или) скрытой форме по объективизации мотивов субъекта, отражающих определенные его потребности, а также противоправные способы и средства достижения обусловленных этим целей, направленные на неприкосновенность человека, на индивидуальное, групповое или общественное сознание вопреки или помимо воли объекта воздействия, причинивших или способных причинить вред правам, свободам или законным интересам человека, группы, общества или государства при отсутствии в действиях обстоятельств, исключающих преступность деяния.

2. Конструктивными признаками насилия, обязательными для состава любого насильственного действия, должны быть: а) цель; б) мотивы. Мотивы связывают физическое насилие с психической деятельностью индивида и определяют цели его поведения. Без указанных элементов вина субъекта не будет криминологически обусловлена. Такой комплексный подход к квалификации физического насилия способен обеспечить достижение целей и принципов уголовного законодательства.

3. Последствия насилия могут иметь физический, локализованный характер, и психический, неопределенно широкого действия как по кругу лиц, так и по глубине проникновения. В развитом информационном обществе безнаказанное распространение психического насилия принимает угрожающий характер.

4. Физическое насилие является формой психической деятельности субъекта, которая имеет первостепенное уголовно-правовое и криминологическое значения. Характер и степень психического насилия имеет криминологическое значение для определения причин и условий, способствующих его совершению, и их устранения. Эмоции индивида являются интегрирующим показателем его жизненного опыта и способа реагирования на жизненные ситуации. Другим способом раскрытия содержания психического насилия могут являться невербальные проявления внешнего поведения. Сказанное верно как для субъекта преступления, так и для потерпевшего.

5. Разделение насильственного поведения в законодательстве на физическое и психическое и их самостоятельная квалификация препятствует достижению целей уголовного наказания. Форма деяния сама по себе не свидетельствует о его содержании. Объективная сторона не может определять субъективную только по форме поведения человека, которая может быть крайне разнообразной. Поскольку физическое насилие без психической составляющей невозможно и не имеет уголовно-правового значения, то данное преступное явление следует рассматривать как психофизическое насилие.

6. Преступное насилие нередко осуществляется информационным путем при помощи открытого и «закодированного» сигналов. В последнем случае сигнал, минуя сознание, непосредственно воздействует на подсознание, чувства и через воображение создает нужные субъекту преступления психические образы, которыми в последующем руководствуется объект воздействия в своем поведении.

7. Причины происхождения преступного информационного насилия связаны с отделением мира смысловых для человека знаков, заложенных на уровне подсознания, от реального мира, от мира вещей. Отделение произошло в результате утраты словом своего истинного значения и наделения его иным смыслом. В результате истина стала скрытой, а информация превратилась в средство преступного насильственного посягательства на человека, которое позволило тайно (при помощи обмана и заблуждения) управлять поведением людей при помощи различных средств и форм воздействия: слов, звуков, наглядных изображений, текстов, чисел, запахов и т. д, непосредственно воздействующих на подсознание индивида.

8. Предлагается включить в интерпретационную главу УК РФ определение неприкосновенности человека: «Неприкосновенность человека – это состояние полной защищенности психофизиологической структуры человека от прямых, опосредованных или скрытых материальных и (или) информационных воздействий на подсознание, сознание или физическое тело потерпевшего в целях нарушения его внутреннего равновесия или изменения его внешнего поведения в ущерб его правам, свободам или законным интересам».

9. Представляется целесообразным дополнить УК РФ определением насилия: «Под насилием в настоящем Кодексе понимаются действия в открытой или скрытой форме, направленные против жизни и неприкосновенности человека, совершенные по мотиву причинения вреда правам, свободам или законным интересам человека.

Под угрозой насилия понимается проявление в различной форме желания (намерения) к совершению тех же действий до начала их реального исполнения».

10. В целях обеспечения защиты интересов личности, группы и общества от преступного насильственного посягательства и совершенствования уголовного законодательства предлагается следующая редакция статей УК РФ:

A. Статья 116 УК РФ: «Нанесение удара, побоев или совершение иных насильственных действий, причинивших физическую боль, но не повлекших последствий, указанных в статье 115 настоящего Кодекса…»;

Б. Статья 117 УК РФ: «Причинение особых физических или психических страданий путем систематического нанесения побоев, иных насильственных действий, включая угрозы, если это не повлекло последствий, указанных в статьях 111 и 112 настоящего Кодекса…»;

B. Статья 119 УК РФ: «Угроза насилием в любой форме, если при этом была нарушена неприкосновенность человека…»;

Г. Статья 130 УК РФ: «Оскорбление, то есть унижение чести и достоинства другого лица, выраженное в неприличной психической или физической форме…».

2. Социальная природа насилия в теории и практике

Насилие, неразрывно связанное с действиями человека, рассматривается как агрессия, включающее прямое или опосредованное взаимодействие как минимум двух человеческих индивидов[196]. Данная проблема всегда привлекала внимание общества. Различные точки зрения на преступность и ее причины высказывали в свое время Платон, Аристотель, Беккариа, Бейтам, Вольтер, Гельвеций, Гольбах, Локк, Монтескье, Томас Мор, Сен-Симон, Фурье и др.[197]Со временем сформировалась наука криминология, предметом которой стали такие явления, как преступление, преступность, а также личность преступника. Началом происхождения криминологии считается 1885 г., когда была опубликована книга Р. Гарофалло «Криминология»[198].

Большинство авторов признают, что причина преступности – это социальная неустроенность либо несправедливое устройство общества и плохое воспитание человека. При этом исследователи отмечают, что насилие есть своего рода заколдованный круг и «разорвать этот круг пока не удается»[199]. Как отмечает Г. К. Мишин, кризис уголовного права многократно констатировался на протяжении последних полутора столетий[200].

Но механизм возникновения насильственного поведения человека и использование насилия для разрешения возникающих между сторонами конфликтов существует и возникает не иначе, как в самом обществе. Поэтому, совершенно обоснованно считает Г. К. Мишин, о научных основах уголовной политики можно говорить с появлением науки социологии, рассматривающей общество как своеобразный организм, а государство как юридическую форму его существования[201]. При этом большое значение имеет «социологический аспект изучения уголовного права»[202].

В подтверждение этому можно привести так называемый эффект «Маугли». Если первые пять-десять лет ребенок растет и «воспитывается» в животном мире, у него не развиваются речь, сознание, вертикальное хождение, он приобретает навыки и повадки соответствующего животного-«воспитателя». Подобное существо также способно на насильственные действия, но они направлены на удовлетворение естественных потребностей в питании или на защиту. Изощренные формы насилия и жестокости, а также пагубные привычки в виде пьянства, наркомании и иные, животному существу не свойственны. Это социальное «приобретение» человека[203].

Раскрывая социальную природу преступного поведения, А. И. Долгова отмечает ее тройной механизм: а) социальная детерминация; б) дача предписаний противоправного либо противоречивого характера; в) постановка личности в ситуации, вынуждающие и облегчающие выбор преступного варианта поведения[204].

Однако управлением и информацией, как двигателями прогресса, мы, по обоснованному утверждению Р. Ф. Абдеева, не овладели до сих пор, поскольку управление осуществляется в основном без обратной связи, без адаптации и учета ошибок предыдущих поколений или обретенного опыта человечества[205]. Это подтверждают результаты проведенных нами выборочных социологических исследований. Как отмечают Ф. Мостеллер, Р. Рурке, Дж. Томас, на основании изучения выборки можно сделать даже более подробные и качественные выводы, чем на основании всей большой совокупности[206]. С этим можно согласиться при условии правильности критериев исследования. Данные выводы обосновываются тем, что часть целого характеризует и целое: это подтверждает теория множеств, согласно которой «всякое множество однозначно и полностью определяется его элементами»[207]. К тому же увеличение границ выборки хотя и повышает достоверность исследований, но природу вероятности не меняет[208]: даже при больших объемах выборки частота событий равна вероятности приблизительно[209]. В нашем случае также возникает проблема соотнесения общего и особенного, как того требуют принципы уголовного права, в частности вины и справедливости.

Л. А. Морозова указывала, что в научных исследованиях приоритетным ориентиром для выхода из кризисного состояния[210] является отношение к личности, ее правам и свободам как к высшей ценности и их реальная защита.

Как и любое явление, конфликт не возникает спонтанно и преступление не совершается без определенных причин и условий. Выделяются следующие структурные элементы конфликта:

– участники конфликта с их характеристиками (личность, малая и большая группа, позиция в социальной структуре, типические и личностные социально-психологические составляющие);

– причины и источники конфликта, а также противоречивые цели в конфликте (индивидуальное – групповое – общественное и другие);

– взаимодействие, т. е. всевозможные формы конфликтного поведения и действий участников, направленные на разрешение конфликта;

– физическая и социальная среда, или условия, в которых протекает конфликтный процесс (сложный и многообразный);

– последствия конфликта, которые зависят от того, как протекал конфликт, каковы его причины, условия, острота, длительность, масштабы, потенциальная и реальная наказуемость и т. д.[211]

Конфликты как необходимый элемент преступного насилия не являются явлениями, присущими только нашему времени. Сколько человек существует, столько он и применяет насилие. С момента возникновения уголовных запретов на определенное поведение они стали нарушаться не согласными с ними членами общества. С этими лицами стали вести борьбу различными средствами.

Одним из эффективных способов воздействия на преступность была религия. Она могла контролировать не только поступки, но и мысли людей. Религии удалось, как верно отмечает С. М. Иншаков, в максимальной степени реализовать в сознании верующих принцип неотвратимости наказания за неугодные поступки. Причем возмездие, по религиозной идее, могло настигать не только в жизни, но и после ее окончания. Этим, в определенной мере, можно объяснить то, что количество насильственных посягательств в период расцвета церкви было низким. Последующие попытки реализовать важнейший фактор предупреждения – принцип неотвратимости наказания, не были такими успешными[212].

Уже в древности понимали, что поведение человека зависит от его мировоззрения, взглядов, убеждений, привычек. Так, например, Фалес на вопрос «кто счастлив?», отвечал: «Тот, кто здоров телом, одарен душевными способностями и чьи природные дарования хорошо воспитываются»[213]. Поскольку система ценностей и жизненных ориентаций человека закладывалась в социальном окружении, особое внимание уделялось нравственному и культурному воспитанию индивида. Закон в тот период, как правило, отражал моральные устои общества, представления о должном и недолжном.

Истоки насилия как крайней формы преступного посягательства, как части и целого, также закладываются в воспитании субъекта и по данной причине имеют сходные основания. Это дает основание анализировать природу преступного насилия также на причинах и условиях преступного поведения вообще.

Законы диалектики, онтологии и логики указывают на то, что насилие является следствием определенных причин бытия. Положения философии, экономики и психологии оказывают лишь позитивное влияние на криминологические исследования[214]. Отрицание «диалектической взаимосвязи личности и общества»[215] всегда приводит к отрицательным последствиям.

С. С. Алексеев обратил внимание, что начиная с эпохи Просвещения именно конкретная личность, а не общество – объект внимания, в котором заключен философский и социальный смысл категории «права человека»[216]. Однако, как отмечает исследователь, несмотря на то, что в последнее время произошло резкое возвышение прав человека, в гуманитарной науке до сих пор нет теории, которая бы основательно, углубленно и научно подошла к разрешению проблемы прав человека[217].

Согласно Е. Бафия, человек «ведет себя адекватно накопленному в социальной жизни опыту»[218]. Поэтому, если индивид совершает преступное насилие, он воспроизводит приобретенный социальный опыт. Г. П. Новоселов обратил внимание на то, что социальная сущность преступления заключается в отношении одного члена общества к другим[219]. Для предупреждения насильственного поведения необходимо выявить причины и условия, способствующие существованию преступного насилия. К общим условиям названного явления можно отнести дифференциацию материального и нематериального мира в процессе эволюции человечества.

С развитием цивилизации усиливалась поляризация населения, а вместе с этим происходило и разделение культуры, морали, представлений о праве и законе. Преступное и непреступное насилие стали определять более субъективно, с учетом социального статуса.

Соответственно росло количество несогласных лиц, совершающих с формальной точки зрения самоуправные, насильственные действия. Со стороны же преступающих закон деяния совершались, по их мнению, с целью отмщения и восстановления справедливости, в знак протеста против окружающей действительности, как способ выживания и т. д.

Так, в качестве причин насильственных преступлений указали различные недостатки общества до 70 % опрошенных студентов старших курсов юридического факультета, 67 % правозащитников, 47 % положительно характеризующихся осужденных, 8 % отрицательно характеризующихся осужденных, 59 % персонала исправительных учреждений, 50 % судей, 46 % сотрудников РОВД (женщины) и 28 % сотрудников РОВД (мужчины).

В качестве конкретной причины насильственных преступлений назывались:

– социальная несправедливость (студенты юрфака – 36 %, осужденные за тяжкие преступления – 28 %, характеризующиеся положительно осужденные – 20 %, характеризующиеся отрицательно осужденные – 28 %, персонал исправительных учреждений – 15 %);

– протест против окружающей действительности (20 % студентов, 25 % осужденных за тяжкие преступления, 22 % персонала исправительных учреждений, 31 % сотрудников РОВД (женщины) и 14 % сотрудников РОВД (мужчины), 30 % судей);

– цель отомстить за что-либо (25 % студентов, 32 % осужденных, 45 % персонала исправительных учреждений, 23 % сотрудников РОВД (женщины) и 42 % сотрудников РОВД (мужчины); опрошенные судьи отрицали данную цель);

– способ выжить (25 % студентов, 19 % осужденных мужчин, 10 % осужденных женщин, 8 % сотрудников РОВД (женщин).

С ростом насилия пытались бороться при помощи различных видов наказаний, включая смертную казнь. Однако и в настоящее время насилие не только не сокращается, но и, наоборот, имеет крайне опасную тенденцию к росту на всех уровнях и во многих сферах общественных отношений. Одновременно в обществе происходит накопление и углубление проблем защиты человека и сообщества в целом от преступного насилия.

С. Б. Алимов верно отметил, что сущность насильственных преступлений скрыта в межличностных отношениях сторон инцидента[220]. До 50–80 % респондентов указывают на жизненные ситуации как основные причины насильственных преступлений. Если не устраняются причины конкретного преступного акта, то в течение определенного времени девиация поведения выходит за рамки отдельного индивида и становится проблемой коллективной. Нарушение закона в этом случае становится неким «образцом поведения», которое усваивается уже многими людьми[221]. Данный процесс в этом случае принимает характер геометрической прогрессии.

В 60-80-е гг. XX в. одним из наиболее значимых криминологических исследований было изучение личности преступника и обстоятельств его жизни, воспитания как источник формирования преступных установок[222]. В конце 80-х – начале 90-х гг. приоритетное внимание уделяется исследованию взаимосвязи преступности и происходящим в нашей стране социальным преобразованиям, а также наиболее опасным проявлениям преступности[223], к которым относится, в частности, насильственная.

Вместе с тем длительное время существовало и всемерно поддерживалось мнение, что социалистическое общество в своей основе не может содержать причин, ведущих к преступлениям. Такое положение лишь усугубляло криминологическую ситуацию, а сущностные аспекты насилия в теории, а особенно в практике, оставались на втором плане.

С. Ф. Милюков обратил внимание на то, что у многих криминологов и правоведов не наблюдается органического единства криминологических и уголовно-правовых вопросов[224]. Обособленность криминологии от уголовного и уголовно-исполнительного права[225]следует признать существенным недостатком наук криминального цикла, который приводит к определенной бессистемности исследований, законотворчества и правоприменения, не отражающих адекватно социальную природу явления. В начале 90-х гг. XX в. Э. Ф. Побегайло обоснованно заявил, что «создается впечатление, что разработчики проекта УК вообще игнорируют современную криминологическую ситуацию в России»[226]. С. Ф. Милюков считает, что процесс соединения криминологии и уголовного права был искусственно прерван в 1996 г. в результате принятия УК РФ[227].

Причины и условия насильственной преступности могут вытекать из особенностей: а) экономической ситуации в стране; б) общей политической обстановки в государстве; в) социально-психологических отношений, господствующих в обществе. Именно такая расстановка (условная в целом) по значимости данных групп отношений, влияющих на рост насилия, представляется обоснованной. Политика всегда была концентрированным выражением экономики, – закон, выявленный основоположниками марксизма-ленинизма, и неудачный социальный эксперимент в нашей стране и ряде других государств не может отменить его.

К тому же в нашей стране была сделана попытка отойти от объективных законов развития общества и государства: было провозглашено, что революция и построение гармоничного общества может произойти не в самой развитой капиталистической стране, а в самой слабой. Там, где нарушается преемственность – всегда непредсказуемые последствия и конфликт. Неудачную попытку построения «светлого» будущего можно объяснить, видимо, недооценкой человеческого фактора. Постулат о том, что историю делают массы, оказался неистинным. Без руководящего начала люди представляют собой хаотическую толпу, и только направление энергии масс в нужном направлении способно привести к какому-либо результату. Характер результата зависит, естественно, от того, кто и куда направляет общественную силу.

В период социального эксперимента многочисленные надстройки идеологического, политического, экономического и социального характера внушали людям незыблемость провозглашенных идей, представлений и ценностей. Интересы конкретной личности не принимались в расчет, если они не соответствовали каким-либо эфемерным интересам общества. Это было очень удобно для манипуляции. И все решения принимались исходя из интересов некоего абстрактного «народа». Там, где не учитывается человеческий фактор, не создаются условия для свободного, творческого труда, не возникает и сознательное, ответственное отношение к труду, который может быть производительным и от которого зависят валовой национальный доход, благосостояние каждого человека и, соответственно, благополучие в государстве.

Н. И. Матузов указывает: право на достойное человеческое существование в Конституции России не закреплено, что противоречит международным нормам[228], а проблема соблюдения прав человека, по утверждению В. Н. Кудрявцева, так и осталась нерешенной[229], что не способствует снижению криминологической напряженности. При таких обстоятельствах правовой и нравственный нигилизм общества и отдельного человека как условия, способствующие росту преступного насилия, является закономерным результатом.

Исследователями уже не первый год отмечается, что Россия в настоящее время находится «на краю пропасти»[230]. На заседании Президиума Российской академии наук 19 февраля 2002 г. было признано, что «криминальная ситуация в России приблизилась к опасной черте, за которой следует распад гражданского общества и паралич власти»[231]. Из опрошенных нами респондентов подавляющее большинство (от 50 до 90 %) оценивают состояние преступности в обществе и государстве как высокое или критическое, а также, в равной мере, степень коррупции в различных органах власти, управления, правоохранительных и судебных органах, в прокуратуре. Следует отметить, что сравнительный анализ криминологических показателей, проведенный автором, показал наличие прямо пропорциональной связи между ростом общей и насильственной преступности.

Кризис в стране в 80-е гг. и резкая смена идеологического курса не могли не сказаться на изменении системы ценностей и отношении к существующему порядку со стороны части населения, воспитанной в ином духе. При подмене истинных ценностей суррогатами возникает необходимость делать определенные усилия для усмирения недовольных. Эту роль выполняла, в основном, идеология и меры уголовных репрессий. Но идеология полностью скрыть противоречия не могла, о чем свидетельствует большое количество диссидентов в бывшем СССР, а меры уголовного характера являлись своеобразным бумерангом. В наибольшей степени число совершающих наиболее очевидные и опасные посягательства на личность, возросло за счет лиц, родившихся в 1960-х гг. и ранее.

Такие выводы вытекают из анализа количества лиц, совершивших убийства и покушения на убийства. Их численность в зависимости от возраста в 1991 г. в России распределилась следующим образом: от 14 до 17 лет – 550 человек; от 18 до 29 лет – 4508; от 30 и старше – 8466. В 1995 г. эти цифры составили соответственно 1458, 8155 и 14737[232]. В последующие годы общая статистика также подтверждает рост числа лиц, совершивших преступные посягательства, в частности число лиц, совершивших преступления в 1997 г. в возрасте от 14 до 17 лет составило 57,8 тыс. человек, от 18 до 29 лет– 564 тыс., от 30 и старше – более 645 тыс.; в 2000 г. соответственно 178,3; 754 и 809 тыс. человек[233]. В 2001 и 2002 гг. официальная статистика показывает некоторое снижение показателей преступности[234], что может объясняться иными причинами, адекватно не отражающими криминологическую ситуацию.

При смене идеологий в период перестройки страна пережила состояние хаоса, характер и степень последствий от которого еще не полностью осознаны. Разумный и необходимый контроль государства в переходный период отсутствовал, и страна была отброшена в историческом развитии в эпоху «дикого капитализма». Как отмечают С. В. Бородин и В. В. Лунеев, обвальное разрушение социально-правового контроля за противоправным поведение в конце 80-х и в 90-е гг. привело не только к интенсивному росту преступности, но и ее серьезным качественным изменениям[235]. Этому способствовало появление и функционирование в обществе так называемой теневой юстиции[236]. О недопустимости борьбы с преступностью «путем проведения очередных “кампаний”, шараханий и крайностей» говорилось в обращении Президиума Российской академии наук от 19 февраля 2002 г. к Президенту Российской Федерации В. В. Путину[237].

Исследователями отмечается, что если раньше причинам преступлений уделялось больше внимания, то сейчас круг проблем сужен и акцент переносится на рассмотрение вопросов, имеющих текущий характер[238]. Большинство респондентов считают, что сотрудники правоохранительных органов не устанавливают причины и условия, способствующие совершению преступлений (в том числе 64 % сотрудников РОВД, 70 % судей и 100 % правозащитников), а суды не принимают меры для устранения таких обстоятельств (57 % сотрудников РОВД, 67 % правозащитников и 100 % (!) судей). Вместе с тем, не изучая обстоятельства, способствующие совершению насильственных преступлений, невозможно выполнить задачи уголовного законодательства по их предупреждению.

Вследствие этого, отмечает В. Н. Кудрявцев, «реальное состояние законности в нашей стране далеко от идеала»[239]. В свете сказанного насущной потребностью является пересмотр с правовой и логической точек зрения содержания принципов законности, виновности, справедливости и гуманизма в уголовном праве и приведение их правоприменения в соответствии с теорией.

С. В. Бахин отмечает, что «человеческое измерение» должно быть сущностным содержанием государственной политики и законов[240]. Н. И. Матузов также обращает внимание на бесспорность древних истин: «человек – мера всех вещей»; «все процессы реакционны, если рушится человек»[241]. Исследователь обоснованно приводит примеры противоречий государственного устройства, когда «право есть, а блага нет, закон действует, а цели не достигаются. Все крутится как бы на холостом ходу, усилия тратятся “на гудок, а не на движение”. Россия единственная страна, где государству нельзя доверять, ибо оно постоянно обманывает, не выполняет свои обещания, меняет “правила игры”, нередко задним числом»[242].

Научные исследования, юридическая и социальная практика раз за разом подтверждали связь преступности с социально-экономическими и иными общественными процессами[243]. Достаточно заметить, что застойные явления 70-х – начала 80-х гг., которые были охарактеризованы как «предкризисное состояние» нашего общества, стали прямой причиной возрастания насильственной преступности в эти годы.

И наоборот, курс на перестройку, провозглашенный в 1985 г., когда руководство страны открыто заявило о недостатках нашего общества и необходимости их устранения, привел к снижению преступности в течение трех лет. Затем, ввиду отсутствия перемен, официальная статистика вновь регистрирует резкий скачок роста преступности[244]. Как отметил В. Н. Кудрявцев, данный факт объясняется крупными социальными изменениями, происходящими в стране [245].

Ухудшение экономической ситуации привело к росту насильственной преступности. Если в 1970 г. в России было осуждено 9119 человек за убийства и покушения на него, в 1994 г. – 19 268[246]; то в 2002 г. – 20 100 человек[247]; за умышленное причинение тяжкого вреда здоровью соответственно 12 421, 34 472[248], 38 200[249]. Число лиц, осужденных за разбойные нападения, выросло с 1992 по 2002 г. с 11 до 26,3 тыс.[250].

Основной причиной роста преступности следует признать отсутствие тщательно продуманных социальных и законодательных преобразований. Об этом свидетельствуют, в частности, данные об увеличении почти до половины осужденных из категории трудоспособных, но не работавших и не учившихся членов общества[251]. Многие специалисты вынуждены были подрабатывать в других местах, заниматься мелкой коммерцией, укрывать часть доходов в целях обеспечения своего существования, «входить тем или иным образом в сферу преступности, нарушать закон или быть жертвами преступных посягательств, в том числе на их жизнь и здоровье[252].

А. С. Михлин и Л. В. Яковлева приводят данные, вызывающие серьезную озабоченность: за истекшие 30 лет доля не имевших к моменту аресту осужденных определенного занятия и легального источника дохода выросла с 10,6 до 56 %.[253]. Неравенство в обществе обострилось, а насильственные имущественные и экономические преступления возросли. Об этом свидетельствует статистика, хотя она и отражает, по утверждению Б. В. Волженкина, лишь малую часть преступлений[254]. Данные криминологов свидетельствуют о том, что размеры латентной преступности в сфере экономики колеблются от 40 % общеуголовных преступлений до 95 %[255]. Кейнс отмечает, что хотя и существуют «извечные социальные и психологические оправдания значительного неравенства доходов и богатства, однако не для столь большого разрыва, какой сохраняется в настоящее время»[256].

Как следствие, все чаще стали совершаться преступления против жизни и здоровья человека лицами, утратившими свой прежний социальный статус[257]. Среди осужденных лиц, в частности в Оренбургской области, более половины не имели постоянного источника доходов.

Проблемы социального характера нередко приводят к алкоголизму и насильственным преступлениям, связанным с ним. По сведениям учетных карточек преступлений, обнаруживается прямая связь роста насильственных преступлений с алкоголизмом и привлечением ранее лиц, их совершающих, к уголовной ответственности. Наиболее характерна данная связь при совершении убийства (в более половине исследованных случаев), угрозы убийством, хулиганства, умышленном причинении тяжкого вреда здоровью и нанесении побоев.

В. В. Лунеев, обращая внимание на постоянный рост социальной базы терроризма, указал в качестве основных социально-экономические причины, выраженные в величайшей социальной несправедливости[258]. По результатам проведенных нами социологических опросов, до 28 % респондентов заявили, что понимают и сочувствуют представителям преступного общества, а 64 % ответили, что могли бы совершить действия, нарушающие закон именно в целях восстановления справедливости. Все большая и большая часть населения в ходе перестройки теряла постоянный источник дохода или работу (коэффициент безработицы, к примеру, в Оренбургской области в 2000 г. составил 10,7 %).

Те же лица, которые остались на прежних местах, столкнулись с иными проблемами, в частности задержками и невыплатами заработной платы, невозможностью даже физического проживания на одну зарплату, не говоря о создании достойных условий существования (численность населения с денежными доходами ниже величины прожиточного минимума, в частности, в Самарской области в 1999 г. составила 23 %).

Е. М. Бабосов указывает на неразрешимое противоречие между конкретной жизненной ситуацией и социальной нормой как на причину отклонения поведения от последней[259]. Данный вывод характерен и для насильственного поведения. В. Н. Кудрявцев и В. П. Казимирчук убеждены, что к совершению преступлений людей толкает «увеличение разрыва между потребностями и возможностями людей, что особенно характерно для периодов экономического спада, кризисных и предкризисных состояний общества»[260].

Другой причиной могут служить различные неблагоприятные процессы, происходящие в массовом общественном сознании в связи с несовершенной политической, правовой и нравственной системами, что приводит к завышенным и извращенным потребностям. Если потребности не могут быть удовлетворены законным способом, человек пытается разрешить эту проблему, преступая закон.

Последствия завышенных потребностей являются мощным криминогенным фактором насилия. С одной стороны, обладатель несоразмерных для человеческого существования материальных средств может быть объектом насилия, так как в сознании определенной части общества он персонифицируется с несправедливостью, злом и т. д. С другой стороны, такое лицо может стать субъектом насилия по мотивам защиты своего состояния от возможных посягательств, поскольку понимание степени и пределов защиты у каждого индивидуальное.

Резкий рост насильственной преступности в последнее время – одна из закономерностей развития нашего общества. Из ничего ничего не возникает. Каждая причина порождает свое следствие и каждое следствие имеет свою причину. Г. В. Антонов-Романовский отмечает, что «рост насилия в России в 90-е годы свидетельствует о серьезном заболевании реформируемого общества»[261]. Д. А. Шестаков считает рост преступности выражением более общей возрастающей тенденции человечества к саморазрушению, в основе которой находятся социальные противоречия, порождающие неудовлетворенность личности и, в совокупности, неблагоприятные жизненные ситуации[262], в чем можно усмотреть элемент саморегуляции любой системы в процессе ее определенного развития.

Отдельными авторами обосновывается точка зрения не только о постоянной и неизбежной величине преступности, но и количестве выявленных и невыявленных преступников. Так, Д. А. Ли предложил логико-математическое объяснение преступности как социального явления. Согласно его теории, константа дисгармонии в природных системах составляет около 6 %, следовательно количество преступлений в конкретном обществе должно составлять 5,6 % от общего числа населения, а количество выявленных и невыявленных преступников соответственно 24 % и 76 %[263]. Если последовательно руководствоваться данной теорией, то следует расформировать все правоохранительные органы, так как их роль в разрешении криминальной ситуации не усматривается. Но вытекающий логический вывод неприемлем, хотя бы с точки зрения закона эволюции.

В. Райх обратил внимание на то, что современные теории поведения личности придали забвению базовое положение первых психоаналитических теорий, в основе которых находился конфликт между инстинктом и внешним миром[264]. По мнению автора, причина, по которой общество требует подавления инстинктов, имеет не столько психологический, сколько социальный или, точнее, экономический характер[265]. Истоки критической имущественной поляризации населения, порождающей социальные противоречия, и, соответственно, попытки насильственного способа их разрешения следует искать в прошлом.

Дифференциация общества возникла вместе с разделением труда и повышением его производительности. Последние явления привели к образованию прибавочного продукта, достаточного для того, чтобы на него возможно было существовать лицам, непосредственно не участвующим в процессе производства, что, в свою очередь, способствовало образованию особой прослойки общества, занимающейся управленческими функциями. При наличии определенных преимуществ данная система способна порождать существенные противоречия, связанные с несправедливым распределением совокупного общественного продукта, что рано или поздно порождает социальную напряженность и приводит к возникновению конфликтов и насильственных преступлений.

А. А. Тиле подчеркнул, что марксизм, делая упор на ликвидации частной собственности на средства производства, забыл о распределение общественного продукта: «Именно отсюда возродилась средневековая система эксплуатации зависимого населения монопольным коллективным собственником – государством, распределяющим блага и забирающим себе львиную долю»[266]. Во время же процесса приватизации коллективный собственник незаметно и благополучно трансформировался в частного.

В результате численность населения с денежными доходами ниже величины прожиточного минимума за период с 1996 по 1999 г. в Оренбургской области возросла с 27,2 до 35,5 %, а количество безработных за период с 1995 по 2000 г. увеличилось с 76,2 до 122,2 тыс. человек. В Самарской области за период с 1996 по 1999 г. произошло увеличение численности населения, находящегося за чертой бедности, с 19,5 до 23 тыс. человек, а количество безработных возросло с 130,6 до 137,2 тыс. В Свердловской области также наблюдается увеличение числа лиц без официального источника средств к существованию, в частности, за период с 1995 по 1998 г., с 200,9 до 231 тыс. человек. В связи с этим противоречия в обществе обострились в значительной степени, а криминализация населения подходит к критическому уровню. Причем, подчеркивают М. К. Бункина и В. А. Семенов, что неравенство как явление «сопротивляется» переменам, «консервативно по своей природе»[267].

В целом этапы развития общества, ведущие к насильственным преступлениям, можно представить следующим образом: разделение труда – отчуждение производителя от продуктов его труда – возникновение противоречия между потребностями человека и возможностями для его реализации – нарастание напряженности и поиск законного способа разрешения конфликта – отсутствие вариантов правомерного решения конфликта интересов (или незнание их в силу правовой неграмотности или низкой нравственной культуры). Фаза поиска законного способа разрешения конфликта предполагает критический анализ ситуации, в том числе и своего поведения. При отсутствии такового, что чаще всего и происходит, человек поступает так, как научен. До 30 % осужденных, страдающих наркоманией, и до 40 % опрошенных судей согласны с тем, что насилие объясняется привычным, т. е. приобретенным образом поведения преступника.

Некоторые авторы указывают на биологическую основу совершения преступлений. Здесь необходимо заметить, что к происхождению преступного насилия данный вывод также имеет отношение. Жизнь человека вообще и его становление без информации невозможны. Информация передается, в том числе, через гены: «У всех живых организмов сходные системы осуществляют сначала транскрипцию (переписывание), а затем трансляцию (перевод) генетической информации, хранящейся в генах»[268]. Исследуя психические характеристики личности, генетик В. Колпаков отметил, что «генетическое участие в формировании преступного поведения есть, оно просматривается» [269].

Следовательно, противопоставление социологической и биологической теорий поведения человека удаляет от истины. Гены организма по своему содержанию осуществляют не что иное, как прием-передачу информации, ребенку передается информация не только о конституции своих родителей, но и, в силу взаимосвязи психического и физического устройства человека, т. е. психологического характера. Таким образом, в частности, происходит материализация идей, а также отражение в реальности поступков индивида.

Определяющим в поведении человека является социальное начало, которое может передаваться и генетическим путем через родителей, отражая социальные условия жизни последних. А. Валентинов, отмечая, что в настоящее время наблюдаются признаки генетической деградации нации, считает это следствием господства тоталитаризма[270]. А. Г. Спиркин определяет человека как целостное единство биологического, психического и социального уровней, «которые формируются из двух – природного и социального, наследственного и прижизненно приобретенного»[271]. Поэтому всякое преступление, как признавал в свое время Э. Ферри, является «результатом взаимного и неделимого воздействия двоякого рода причин: биологических условий преступника и физических и социальных условий среды, в которой родится, живет и действует преступник» [272].

Таким образом, всякий «человеческий поступок есть “кирпичик” социальной действительности; не может быть поступка вне общества. В этом смысле любое поведение социально»[273], и преступность – явление социальное: «Она социальна потому, что слагается из деяний, совершаемых людьми и против интересов всего общества или господствующей его части. Преступность социальна по своему происхождению, содержанию и судьбе»[274]. Человеку подвластно изменить социальное устройство общества, то есть именно социологический подход может указать пути решения стоящих перед обществом проблем.

Как отмечают исследователи, социология права открыла путь для более достоверных и откровенных анализов и оценок явлений и процессов, влияющих на правотворчество и правоприменение[275]. В. Н. Кудрявцев и В. П. Казимирчук верно определили, что преступления – это отражение жизненных конфликтов, неудач, социальных драм и трагедий, которые порождает общественная жизнь[276]. Только социальная среда и практика могут являться подлинными критериями эффективности действия закона[277]. Социологический путь познания природы преступного поведения позволяет выяснить его природу, причины и механизм воспроизводства и функционирования, взаимосвязи с исторически обусловленными общественными процессами, а также пути преодоления опасных для общества проявлений[278].

Любое преступление является формой несогласия человека с окружающей его действительностью. Согласие или несогласие определяется системой ценностных ориентаций личности, сформировавшихся не без участия окружающего общества. Насильственное поведение является крайней формой протеста лица, считающего другие формы выражения своего мнения бесполезными или неэффективными, что подтверждают результаты проведенных нами социальных исследований.

В какой-то мере насилие можно признать способом существования, выживания и даже совершенствования человека, на что указывает теория Ч. Дарвина[279]. Но насилие как способ выживания было допустимо, когда люди применяли физическую силу или примитивные виды оружия. К тому же выяснение отношений происходило на ограниченной территории и не представляло угрозы для человечества в целом. С учетом произошедшего во времени технического развития человечества изменения реальности привели к тому, что в настоящее время «насилие и конфликт относятся к числу наиболее серьезных проблем»[280], перед которыми оказалось общество.

В. В. Лунеев совершенно обоснованно отмечает, что события 11 сентября 2001 г. в Нью-Йорке и Вашингтоне стали своеобразным поворотным пунктом в новом осознании мировых угроз[281]. Число человеческих жертв тогда превзошло все последствия предыдущей истории терроризма[282]. После 11 сентября 2001 г. стали существенно меняться взгляды на соотношение общечеловеческих ценностей, роль государства в обществе и отношение к правам человека[283]. Данное событие является серьезным предупреждением человечеству о недопустимости бессистемного и неглубокого подхода к применению мер уголовной репрессий без выяснения и устранения причин и условий, порождающих насильственные формы поведения.

Очевидно, что негативные явления не могут исчезнуть путем законодательного запрета, если не устранить причины и условия, способствующие их появлению и развитию. Приведенные Ю. А. Тихомировым сведения о росте числа законов в перестроечное время свидетельствуют об «инфляции» законодательных актов вследствие их хаотичности, непродуманности. Так, если за период с 1938 по 1988 г. в СССР было принято чуть более 80 законов СССР, то с мая 1989 г. по июль 1991 г. их принято более 130, а с лета 1990 в течение менее двух лет в одной только России было принято более 250 законов[284].

Как следствие этого, отмечают исследователи, в России «еще весьма живучи правовой нигилизм, недоверие к норме»[285]. По результатам проведенных нами социологических исследований было выявлено, что требованиями закона в своей жизни руководствуются только 16 % опрошенных. Следует также обратить внимание на довольно низкий авторитет правоохранительных органов, о чем свидетельствует тот факт, что явку в милицию с повинной расценили впоследствии как проявление своей глупости каждая из опрошенных женщин, осужденных к уголовному наказанию в виде лишения свободы, и 38 % мужчин. В основе такого правосознания заложено потенциальное преступное насилие.

А. Ж. Кетле считает, что общество действительно заключает в себе зародыши всех совершаемых преступлений, «потому что в нем заключаются условия, способствующие их развитию; они, так сказать, подготавливают преступление, а преступник есть только орудие. Всякое социальное состояние предполагает, следовательно, известное число и известный порядок проступков, которые являются как необходимое следствие его организации». Это наблюдение, которое может показаться безотрадным, напротив, очень утешительно, так как «указывает на возможность улучшения людей посредством изменения учреждений, привычек, состояния образованности и вообще всего, что имеет влияние на их быт»[286].

Меры уголовно-правового реагирования на насильственное поведение в зависимости от адекватности самих норм и их криминологической обусловленности могут играть положительную или отрицательную роль в социальном развитии. Так, А. М. Яковлев указывал на негативную тенденцию решать важнейшие проблемы, в частности экономики, с помощью уголовного кодекса[287], в то время как преодолеть их без существенного реформирования уголовного законодательства в эволюционном порядке и реального учета социально-экономической и биологической природы насилия невозможно.

Одной из причин отсутствия качественного изменения уголовного законодательства является также неосознание сущности насилия, имеющего не только материальные проявления в реальности. Любой конфликт можно рассматривать как борьбу за энергию. Выходящий из ситуации победителем получает заряд психической энергии и душевное равновесие, а побежденный – соответственно теряет ее. Данный факт подтвердили до 12 % опрошенных нами респондентов. Потеря жизненной (психической) энергии происходит в момент эмоционального напряжения или дискомфорта человека.

Потерпевший такую потерю ощущает, но не может это четко сформулировать и осознать. В результате происходит резкая активизация деятельности индивида в целях восстановления положения, прекращения утраты энергии и получения соответствующей компенсации. Форма и вид ее может быть как материальной, так и психической, в зависимости от ценностей и опыта субъекта. Психическая энергия, в свою очередь, может трасформироваться в любую иную энергию, как созидательную, так и разрушительную, насильственную.

Наличие энергии означает, по сути, наличие жизни, а недостаток или ее отсутствие – угасание жизни и смерть. Об этом сознательно или подсознательно известно как манипуляторам поведения человека, т. е. субъектам насилия, так и их жертвам. Никакие материальные ценности не способны заменить жизненную энергию, без которой утрачивается смысл существования индивида. Указанный аспект проблемы также имеет важное криминологическое и уголовно-правовое значение. Локк в свое время отметил: если что-то не соответствует нашим принципам, то это кажется нам невероятным и мы не можем допустить его возможности. При этом могут отвергаться даже наши собственные чувства в случае противоречия их установленным правилам[288]. Проблема преступного насилия как уголовно-правовое и криминологическое явление непосредственно возникла и трансформировалась из различных аспектов социальной действительности, правильное определение которых влияет также на юридизацию рассматриваемого явления.

Выводы

1. Возникновение преступного насилия как социального явления в историческом развитии общества можно представить в виде следующей цепи событий, в основе которых лежит дифференциация материального и нематериального мира: разделение труда – отчуждение производителя от продуктов его труда – возникновение противоречия между потребностями человека и возможностями для его реализации – нарастание напряженности и поиск способа разрешения конфликта. Если в обществе принят и соблюдается цивилизованный способ разрешения конфликта, человек использует его. Если вариант правомерного решения конфликта интересов не принят или фактически не соблюдается по различным причинам, индивид может принять решение о насильственном разрешении конфликта.

2. Причины и условия для преступного насильственного поведения зарождаются в несправедливом социальном устройстве общества. Основания для возникновения насилия появляются с разделением культуры, морали, представлений о праве, законе и, соответственно, их субъективными оценками.

3. Степень несправедливости определяется глубиной несоответствия между официально провозглашенными ценностями, целями и реальными возможностями достижения их конкретным человеком. Насилие можно рассматривать как способ «согласования» внешнего окружения с внутренним миром человека.

4. Основными причинами неблагоприятной ситуации в обществе в рассматриваемой сфере следует считать мировоззренческие позиции индивида, обусловленную ими систему ценностей и несовершенство теории насильственной преступности. В частности, отсутствие освещения в теории элемента саморегулирования и оптимизации затрагиваемой сферы отношений, приводит к тому, что положения, выводы и рекомендации теории не всегда находят отражение в практике. В силу этого явление безнаказанности насильственного поведения ведет к его массовому распространению.

5. На социальную природу преступного насилия в определенной степени влияет информация, передающаяся через гены родителей.

6. Любой конфликт, нередко ведущий к насильственному поведению, означает, по своей сути, борьбу за психическую (жизненную) энергию, уменьшение или утрата которой означает угасание жизни или, соответственно, смерть. Этим определяется индивидуальное содержание преступного насилия, которое также характеризует желание устранить внутреннее сомнение в правильности своих ценностных ориентаций и их жизненного смысла.

3. Предпосылки юридизации насилия

Уголовно-правовые вопросы, связанные с человеком и насильственными проявлениями его деятельности, всегда вызывали интерес. Исследованием личности, в частности, занимались Ю. М. Антонян[289], А. И. Долгова[290], С. В. Дьяков[291],

С. В. Бородин[292], В. Н. Кудрявцев[293], А. Л. Могилевский[294], В. В. Панкратов[295], А. Р. Ратинов[296] и др. Но до настоящего времени единой теории, объясняющей причины насильственного поведения, условия формирования преступного поведения, его мотивы и механизм, роль преступного насилия в жизни человека и общества, а также предлагающей эффективные способы его предупреждения, не было.

Свидетельством этого является не только существование, но и рост насильственной преступности. Как указал Г. К. Мишин, до настоящего времени не выработана концепция уголовной политики, в которой бы были удовлетворительно согласованы противоположности социального и индивидуального подходов. При этом характерным отличием предлагаемых для этого решений был эклектизм[297], который может происходить вследствие того, что криминологи-специалисты, как отмечают С. В. Бородин, В. В. Лунеев, не всегда последовательны при изучении причин преступлений[298]. Все это подтверждает также наличие постоянных проблем и изменений уголовного законодательства, на что указывают А. С. Михлин, B. И. Селиверстов[299] и свидетелями чего мы все являемся[300].

Рост криминальных проявлений, как отмечают исследователи, указывает на существенные недостатки как законотворческого процесса, так и правоприменительной практики. К их числу относят значительное число пробелов, противоречий и расхождений внутри системы законодательства, декларативность и неопределенность норм, «мелкотемье», нестабильность и другие[301]. До 60 % респондентов указывают на неисследованность в теории и неотражение в законодательстве различных аспектов квалификации психического насилия. А. П. Гуськова отмечает недостаточное внимание к смежным наукам в целях объединения общих усилий в одном направлении[302]. До настоящего времени не разработана идеология противодействия преступности[303], что негативно сказывается на стабильности общественного устройства.

Непоследовательность и половинчатость правовых реформ не позволили до настоящего времени достичь намеченного результата, в частности построения правового государства, в котором были бы реально защищены права, свободы и интересы человека и закон не нарушался. Непоследовательность и нелогичность объясняются в основном тем, что концепция детерминизма преступности прямо затрагивает вопросы свободы воли человека и его вины. Эклектизм различных теорий уголовного права можно объяснить неправильным взлядом на мироустройство и место человека в мире. В свою очередь соответствующее разрешение вины (или неразрешение) отражается на всех остальных принципах криминальных отраслей права и неизбежно сказывается в основанной на них практике.

По мнению С. П. Никанорова, целенаправленные исследования в конечном счете обеспечивают открытие требуемых эффектов. Если же они отсутствуют, возникает основание для пересмотра сделанных предложений[304]. И если стремление к абсолютному, полному и достоверному знанию, считает В. М. Богуславский, неосуществимо[305] в силу материальной ограниченности человеческого разума, то это, как верно отмечает С. П. Никаноров, не должно приводить ни к отказу от исследований, ни, тем более, к препятствиям, в том числе в сфере нормотворчества[306].

Одной из причин существования проблемы является невыяснение, как отметил Г. П. Новоселов, содержания и формы преступного поведения в действительном, философском понимании[307]. В результате формальное, внешнее насильственное поведение отрывается от содержания индивидуального, его мотивов, целей, состояния. Пока не будет преодолен данный разрыв, любые предложения по совершенствованию уголовного права, не направленные на его достижение, будут эклектичны. Поскольку все действия и события возникают, развиваются и прекращаются в индивиде через его сознание и подсознание, то и выход из кризиса уголовного права и разрешение проблемы преступного насилия видится в приведении в соответствие содержания индивидуального (сознания, подсознания) требуемым в социальной действительности внешним формам поведения.

Другой причиной следует считать тот факт, что многие исследователи, по свидетельству А. В. Грошева, делают упор лишь на специфически юридический способ воздействия, в частности, привлечение к уголовной ответственности, игнорируя иные формы воздействия права на сознание и поведение людей[308]. Как верно отмечает В. В. Панкратов, уголовное право с его системой уголовных наказаний является регулятором общественных отношений, однако уголовно-правовое воздействие в историческом плане отличалось не столько своим содержанием, сколько масштабами и жестокостью.

В результате насилие возрастает, а государство не в силах с ним справиться. Сам реестр регулируемых уголовным правом отношений радикально не менялся, а набор уголовно-правовых и пенитенциарных средств даже сузился, причем их активность и эффективность снизились[309].

В данной работе не представляется целесообразным подвергать отдельному анализу точки зрения различных исследователей по двум основным причинам. Первая заключается в том, что каждый автор в заданных своим исследованием границах прав. Вторая причина, наиболее важная и вытекающая из первой, состоит в том, что исследователями преступной насильственной преступности не в полной мере последовательно использовались при разработке теории о насильственном поведении человека и мерах его предупреждения вопросы миропонимания, мироустройства и вытекающие из них закономерности.

Вместе с тем, поскольку автором не делается открытий в вопросах устройства мира, в данном параграфе приводятся точки зрения исследователей, с которыми наши позиции по определенным аспектам проблемы совпадают и могут иметь криминологическое и уголовно-правовое значение. Такой подход представляется необходимым для полноты раскрытия проблемы преступного насилия в обществе.

Как указывают В. М. Анисимков, С. А. Капункин и М. С. Рыбак, в настоящее время весьма наблюдается все больший отход от абсолютизации диалектического метода в сторону генетического, сравнительно-логического, структурно-функционального и т. д.[310] В. П. Кохановский обращает внимание на недопустимость игнорирования принципа историзма, выражающего саморазвитие действительности во времени[311].

Все причины правонарушений, отмечает А. Л. Могилевский, следует искать в сфере сознания[312]. А. В. Грошев указывает на существенную роль правосознания в механизме правового регулирования, которой в теории уделяется недостаточно внимания[313]. В. Н. Кудрявцев обращает внимание на то, что особую роль в поведенческой ориентации играет мировоззренческая позиция человека[314], а А. И. Чучаев отмечает, что поведение личности зависит от его внутреннего состояния и адекватно его знаниям[315]. Внутренняя напряженность индивида нередко обращается во внешнее насилие. Освободиться от присущих этому комплексов без внутренней трансформации человека, считает Л. В. Кондратюк, невозможно[316].

Одним из важных аспектов поведения человека и его ответственности считается свобода деяния, отсутствие которой действующее законодательство относит к обстоятельствам, исключающим преступность деяния. Но, как отмечается, вопросы свободы воли личности до настоящего времени являются для многих исследователей камнем преткновения[317]. Эта проблема рассматривалась с различных позиций не только в теории уголовного права и криминологии, но и в философии, психологии, социологии, религии, поэзии и т. д., нередко порождая больше вопросов, чем ответов.

Кроме того, исследования производились в различных областях знаний и потому страдают разрозненностью. Отсутствует системное разрешение проблемы и в зарубежных криминологических теориях. Неразрешение этого вопроса, собственно, и определяет проблему насилия. С. С. Алексеев указывает такой тревожный факт, как «падение» (или «потеря») права в практических делах и общественном мнении – его бессилие перед реальностью и упадок престижа[318]. Вполне закономерным является то, что современное положение общества, как отмечает исследователь, является катастрофичным, чему прямо способствовало создание «некоего искусственного, нежизнеспособного, уродливого, лживого организма в гигантской по масштабу стране»[319].

При этом исследователь отмечает, что историческая предназначенность позитивного права как в действительной реализации свободы человека, так и в преодолении произвола и насилия[320]. Важности ориентирования научных исследований на личность подчеркивала Л. А. Морозова[321]. В. Г. Павлов обращает внимание на то, что, несмотря на наличие разработок по различным теоретическим и методологическим проблемам уголовного права, достижения по исследованию личности субъекта преступления, непосредственно определяющей его поведение, не столь впечатляющи[322]. Г. 3. Анашкин и И. М. Гальперин обращали внимание на важность взаимосвязи теории и практики[323]. Упрощенный подход к исследованию существующих связей и закономерностей окружающего нас мира и сущности человека не может не отразиться на установлении истины[324].

Тем самым ставится под сомнение вопрос реализации в уголовном праве, в частности, принципов вины и справедливости, разрешение которого, по обоснованному утверждению Д. А. Керимова, невозможно без тщательного, глубокого и всестороннего изучения регулируемых общественных отношений[325]. Отсутствие справедливости в обществе является основной причиной, способствующей новому циклу насилия.

В настоящее время теоретические знания о причинах, порождающих насилие, условиях, способствующих этому, механизме его действия, а также о степени свободы человека с различной степенью полноты анализируются в различных науках и научных направлениях под углом своего предмета и метода. Но реальная действительность требует синтеза относящихся к насилию знаний, целостного подхода и основанных на результатах исследований практических мер к разрешению проблемы насилия.

Действительно, углубление научных исследований не может быть самоцелью. Именно их синтез позволит определить разумное направление уголовной политики. Как говорил Цицерон в книге «О высшем благе»: «Non enem paranda nobis solum, sed fpuenda sapientia est», что в переводе с латинского означает: «Ибо мы должны не только копить мудрость, но и извлекать из нее пользу»[326].

Еще до появления названия науки «криминология», в начале 70-х гг. XIX в. И. Я. Фойницкий высказал мысль о том, что уголовному праву, как науке о личном состоянии преступности в его выражениях – преступных деяниях, в его условиях и последствиях (наказаниях) и философскому обоснованию уголовно-юридических понятий пока недостает «объединяющей их руководящей идеи, но ждать ее уже недолго»[327].

В природе насилия не существует – там происходит естественная борьба за выживание и существование. Явление насилия появляется в обществе. Субъектом и объектом насилия является человек. Именно в нем, особенностях его развития в обществе и реагирования на реальность могут находиться как причины насилия, так способы и средства его предупреждения. Отсюда разрешать проблему насилия возможно и необходимо мерами как объективного характера, так и субъективными, т. е., в последнем случае, воздействием на личность.

Существование уголовного права определяется необходимостью защиты существующих прав, свобод и законных интересов личности, общества, государства от опасных посягательств. Самозащита основана на инстинкте самосохранения и свойственна всему живому. Первоначально такое право предоставлялось каждому индивиду. В целях выживания люди стали объединяться и жить вместе. В условиях общежития право индивида на свободу действия стала ограничиваться нормами общества, его традициями и обычаями. С появлением родственных кланов право индивида на право силы стало заменяться институтом кровной мести. С одной стороны, это увеличивало силы конкретного человека, так как на сторону обиженного вставал целый род, с другой стороны, разрешение конфликта могло затянуться на многие годы. Вместе с тем явление кровной мести играло и сдерживающее начало, так как последствия возможного посягательства были известны сторонам.

Параллельно с развитием родственных обществ и специализации выполняемых функций происходило становление и укрепление власти вожака, которым становился самый достойный член общины. Постепенно перераспределялись властные полномочия в сторону централизации. Право на индивидуальную защиту стало приобретать характер неодобряемого, а затем – запретного[328] поведения, которое стало наказываться при помощи силы, кары. При дальнейшем объединении родов и племен кровная месть между ними ослабляла общество и централизованную власть, поэтому представители власти стали ограничивать кровную месть и бороться с ней, как с преступным явлением. С появлением государства определенные моральные нормы общежития, традиции, обычаи, необходимые для сохранения существующего строя и его соответствующего развития, превратились в обязательные для исполнения. Их соблюдение поддерживалось силой государства в лице уполномоченных лиц или органов.

Проблема преступного насилия осложняется тем фактом, что, раз возникнув, явление получает саморазвитие и самодетерминацию как самоуправляемая система[329], что вызывает необходимость учета в криминологических исследованиях, в частности системноструктурного подхода[330].

Единственно верным способом исследования насилия является диалектический, рассматривающий явление с момента его зарождения, развития и действительного состояния в настоящий период. Настоящее всегда является результатом прошлого и обусловливает, в свою очередь, будущее. По утверждению Д. И. Соколова, системность преступности, ее связь с причинами и условиями в социальной действительности исследователями никогда не отрицалась [331].

И. А. Исаев обратил внимание на то, что закон регламентирует лишь внешнее поведение человека извне, поэтому, как результат рационального, не может достигнуть иррациональных глубин поведения человека, где, собственно, и находятся причины преступного действия, метафизические корни Зла[332].

Интересная точка зрения высказывалась в Законах Ману, согласно которой злом признавалось все, зависящее от чужой воли, а благом – все, зависящее от своей воли[333]. Данный вопрос неразрывно связан со свободой и степенью вины человека. Право, оставаясь важным и необходимым инструментом социального регулирования отношений людей, в значительной степени утратило высокие и космические цели, которые были заложены в законе. В этом И. А. Исаев видит кризис нормативного сознания, который не может быть преодолен без обращения к недрам коллективного Бессознательного[334]. Данный кризис можно назвать всеобщим, а по своим последствиям – катастрофичным и предшествующим, по-видимому, гибели цивилизации.

По мнению И. А. Исаева, между «велением Закона и решением человека лежит таинственная “сфера свободы”»[335]. Вопрос свободы воли личности является отдельным вопросом проблемы насилия. Он неразрывно связан с категориями случайного и необходимого. Без свободы не может быть насилия. Свобода воли человека означает возможность случайного в объективном мире. Однако А. Шопенгауэр полагал, что «случайность может быть только относительной, но не абсолютной»[336]. Ф. Ницше заметил, что люди свою уверенность в знании истинных причин явлений черпали из области «внутренних фактов», из которых «ни один не был доказан»[337].

Тем не менее люди верили в то, что причиной каждого волевого действия являются они сами, полагаясь на наглядное, «материальное» доказательство причинности[338]. Б. Спиноза утверждал, что «случайной какая-либо вещь называется единственно по несовершенству нашего знания»[339]. Любое явление, событие имеют в пространстве и времени свое начало, развитие и разрешение. Как отметил В. М. Бехтерев, «в мире, доступном нашему наблюдению и исследованию, мы не знаем ничего такого, что бы не обусловливалось чем-либо другим»[340].

Н. В. Пилипенко обоснованно считал, что раз у реально существующей случайности есть определенная причина, то она не может совсем исчезнуть и потому должна закономерно привести к следствию, к неизбежности[341]. Вот это и называют в настоящее время «случайностью», видимо, для того, чтобы объяснить необъяснимые факты, не укладывающиеся в рамки действующей теории.

С. А. Левицкий, отмечая, что сам ряд детерминации есть уже результат[342], а всякий акт свободы вносит в мир непрерывность, что не выдерживает критики закона достаточного основания, считает возможным говорить о пересечении рядов детерминации[343]. Иными словами, случайность, как и свобода воли, в объективном смысле невозможна, все имеет свою причину и следствие, все взаимообусловлено.

Как отмечает Н. Г. Иванов, «в мире нет беспричинных явлений»[344]. Случайность и, соответственно, свобода воли возможна лишь в субъективном смысле. Но в этом случае, как правильно отмечал С. А. Левицкий, указывается на недостаточность знания[345]личности о причинах и условиях события или миропонимания. На строгую закономерность любых явлений, в том числе и в психологии, не допускающих никаких исключений обращал внимание К. Левин[346]. Миф о существовании в мире случайности уже сыграл в истории человечества, по-видимому, самую роковую роль, и его влияние еще будет сказываться неопределенное время.

Любую общественную систему можно представить как структуру, состоящую из единиц, и отношений между ними. Как отмечал Т. Парсонс, система будет стабильной, если взаимоотношения между ее структурой и протекающими процессами будут находиться в равновесии[347].

Более того, любая система стремится к стабильности, поскольку неустойчивое состояние чревато разрушением. Данный закон имеет силу для любых уровней бытия: от элементарной частицы до Вселенной. Разумеется, это положение применимо к человеку и общественному устройству. Любой организм стремится к равновесию, что подтверждают периодические революции в истории человечества.

Ф. Ницше полагал, что люди только мнят себя сознательными и потому прилагают мало усилий для достижения действительной сознательности, до сих пор усваивая лишь заблуждения[348]. Этим объясняется, к примеру, ранее необоснованное применение мер уголовного воздействия к невиновным, по сути, лицам. Так, по Судебнику 1497 г. преступником, «лихим» человеком мог быть признан любой, не совершивший никакого конкретного деяния, но сочувствующий требованиям народа, что признавалось по характеру деянием опасным[349]. В настоящее время борьбу с насилием, в основном, определяют путем ужесточения вида и срока наказания, а также за счет технического и материального укрепления правоохранительных и судебных органов, что само по себе не дает ожидаемого обществом результата.

По результатам проведенных социологических исследований, только 60 % судей, 58 % сотрудников РОВД (мужчины) и 46 % сотрудников РОВД (женщины) считают, что результат воздействия уголовного наказания является положительным. На отсутствие влияния уголовного наказания на исправление осужденных указывают 30 % опрошенных судей, 43 % персонала исправительных учреждений, 44 % осужденных. Отрицательное воздействие уголовного наказания отмечают 10 % судей, 28 % сотрудников РОВД (мужчин), 31 % сотрудников РОВД (женщины) и 40 % осужденных.

Недостатком отечественной криминологии в XX в. следует считать невосприятие положений теорий преступности зарубежных авторов, которые по идеологическим соображения провозглашались буржуазными, ложными. Это логично вытекало из принципиально иных, чем в капиталистических странах, задач и целей государственного строительства, но отдаляло от разрешения проблемы. Духовного перерождения человека и общества в материально обусловленном мире и по директивам сверху, не учитывающих созданные собственные «ценности», не произошло.

Кроме того, можно сказать, что действующее уголовное законодательство по своей сути недалеко ушло вперед (если не наоборот) от принципов классического уголовного права XVIII в., положения которого не выдержали проверку временем и не смогли предотвратить чрезвычайный рост насилия на всех уровнях жизнедеятельности человека. Принцип справедливости, выражающийся в соответствии наказания характеру и степени общественной опасности преступления и обстоятельствам его совершения (ч. 1 ст. 6 УК РФ), и общие начала назначения наказания (ч. 3 ст. 60 УК РФ) мало чем отличаются от древнего принципа талиона.

Различные теории уголовного права с различных сторон подходили к объяснению поведения человека и влияния на него. Та или иная концепция определялась также отношением к свободе личности, вопрос которой до настоящего времени не получил диалектического и логического разрешения. Представитель просветительно-гуманистического направления уголовного права Ч. Беккариа в основу своей теории о преступлении и наказании положил идею абсолютной свободы воли индивида. Поведение человека, по мысли автора, определялось соотношением воздействия на него удовольствия и страдания и рациональным выбором. Поскольку человек считался свободным в определении своего поведения, то за совершение преступления он подлежал равному наказанию за равное противоправное деяние. Именно на этой основе «была сформулирована возмездная система уголовной юстиции с пропорциональным воздаянием за причинение заранее определенного зла»[350].

На первое место в теории ставится не просто человек, а индивид, наделенный неотъемлемыми правами, в частности на собственность и благополучие. Соответственно выстраивается и система ценностей общества, в зависимости от которой определяются такие понятия, как добро и зло, добродетельное и преступное[351].

Человек же, как ассоциированный член общества и испытывающий на себе влияние его ценностей, но лишенный по разным причинам собственности или общепринятого уровня благополучия, неизбежно становится потенциальным преступником. В целях достижения представлений о себе как полноценном члене общества в соответствии с общепринятыми оценками, индивид способен преступить через закон и совершить посягательство на жизнь, здоровье, собственность и иные интересы гражданина, если у него существует убеждение о допустимости и выгодности такого поведения.

Отсюда вытекает, что причины преступного насильственного поведения определяют как сложившаяся система ценностей в общественном сознании и определяющая индивидуальное, так и несправедливое распределение результатов общественного труда. Но теория Ч. Беккариа рассматривала преступление как зло в его буквальном понимании, как порок самого субъекта, препятствуя тем самым познанию объективных условий, определяющих преступное поведение, и их устранению. Применение уголовного наказания при таких условиях вело лишь к распространению зла и множило число недовольных членов. Развитие производительных сил общества и концентрация средств производства в одних руках, с одной стороны, и увеличение малоимущих слоев, с другой, не могло не породить стремление к незаконному, насильственному перераспределению собственности и иных благ. Классическая школа, при всей присущей ей, тщательно разработанной системой институтов уголовного права, не смогла справиться с задачами по предупреждению преступности.

В конце XIX в. возникают биологические теории преступности, большое влияние на которые оказала работа Ч. Дарвина «Происхождение видов путем естественного отбора, или Сохранение благоприятствующих пород в борьбе за жизнь». Эволюционная теория Дарвина включала в себя три основных момента: изменчивость, наследственность и естественный отбор[352]. В теории родоначальника антропологической школы уголовного права итальянского ученого Ч. Ломброзо можно выделить несколько основных моментов: а) физическая конституция человека характеризует его моральный облик и, соответственно, поведение; б) совершенство тела подразумевает моральное совершенство[353]; в) преступник – это «особый природный тип, скорее больной, чем виновный… Преступником не становятся, а рождаются»[354].

Из своей теории Ч. Ломброзо делает выводы о необходимости выявления преступников по определенным физиологическим особенностям и их изолирования либо уничтожения[355]. В дальнейшем данное направление было развито теориями опасного состояния личности, различных биологических предрасположений. В целом преступное поведение человека объяснялось его биологическими особенностями.

Не со всеми выводами данной теории можно соглашаться, но вряд ли стоит категорически отвергать наличие связи между психическим и физическим, между внутренним миром человека и его внешностью, между содержанием и формой.

Тем более, что при современном развитии науки и техники существует возможность проверить гипотезу об определенном соответствии формы человеческого тела и его содержания, т. е. внутреннего мира личности. Единство мира, неразрывность и взаимосвязанность физического и психического можно объяснить волновой теорией мироустройства. Кажущаяся парадоксальность или нелепость вывода указывает на гносеологическую ошибку несогласного, который пытается объяснить устройство мира при помощи положений классической механики. Как отметил Д. И. Блохинцев, квантовая механика уже доказала ограниченность классического атомизма[356]. Особенности законов состоят в том, что открытые закономерности подтверждаются на всех уровнях: как микромира, так и макромира. Исключение из сферы действия указанного Закона жизнедеятельности человека, его формы и содержания должно быть научно доказано, а не опираться на «здравые» рассуждения и эксперименты материального характера.

Концепции преступности социологического характера усматривали причины преступного поведения, в первую очередь, в социальных условиях окружающей действительности. Причины биологического характера оставались плохо исследованными, что не позволяло рассмотреть свободу человека и явление насилия в целостности. Категоричный ранее запрет теории представителей антропологической школы сказывается на полноте и всесторонности научных исследований насилия и в настоящее время.

Г. Спенсер предлагал учитывать добро и зло, происходящие от устройства общества и государства и с учетом этого принимать адаптированные к этому законы[357]. Однако до настоящего времени науке, как замечает Б. С. Волков, «не известен механизм взаимодействия социального и биологического в личности, в ее поведении»[358], следовательно, нет и ясности в этом вопросе. Отсюда возникают существенные трудности в определении личной вины субъекта, а принимаемые меры уголовного реагирования в целом могут быть импульсивными и конъюнктурными.

Одной из основных причин кризиса наук о поведении человека Г. К. Мишин отмечает затянувшийся, по меньшей мере на протяжении двух последних столетий, мировоззренческий и теоретический кризис в области социальных наук. Суть проблемы – в сложности перехода (вернее, нерешительности. – И. П.) от логического (классического, рационалистического) мышления к диалектическому[359]. Сложность вызывается ограниченностью сознания человека, что, в частности, проявляется во взгляде на мироустройство и свое место в нем. В связи с этим представляется целесообразным рассмотреть наиболее возможные причины появления насилия вообще в человеческом обществе и условия его развития, ведь невозможно понять настоящее, не оглядываясь на прошлое[360].

Самая большая ошибка современного человека, по обоснованному мнению В. С. Сокольского, автора информационной модели человека, заключается в мысли о его абсолютной независимости в этом мире. Большинство респондентов считает, что в жизни что-то может происходить случайно, без какой-либо причины. Наиболее сложным данный вопрос оказался для сотрудников РОВД, из которых до 58 % не смогли на него ответить. На самом деле любой человек является малой частицей единого Целого, Мира[361]. По представлениям древних, Мир покоился на трех китах. В. С. Сокольский не без оснований полагает, что древние мыслили аллегориями. Одним началом Мира они считали материю в виде вещества и полей, другим – энергию с ее свойством совершать работу[362].

О взаимосвязи и взаимопревращении указанных оснований человечеству известно давно и подтверждено законами естественных наук. Эти два начала представлялись внешними по отношению к человеку. И то и другое проявлялось и ощущалось через восприятие органами чувств индивида. На этом этапе и проявляется третья субстанция[363], которой является информация как «мера упорядочения строения материи и энергии, а также мера их изменения – преобразовании»[364].

Информация является невидимым связующим звеном остальных двух начал и образует единую систему, где каждый элемент влияет на другой. Как указывает В. С. Сокольский, имеется как прямая цепь преобразований: информация – энергия – материя, так и обратная[365]. Данная гипотеза позволяет понять и объяснить те факты и явления, которые не в силах объяснить новая ортодоксальная наука, в частности криминология. Например, способность к ясновидению или предсказаниям будущего может быть объяснима при помощи невидимого информационного элемента объективного мира.

Если человек есть часть единого целого, следовательно, любое действие, направленное вовне, является действием, совершенным по отношению к самому себе. Если человек излучает во внешний мир любовь, то он действительно любит себя и Мир, в котором живет. Если индивид способен к насилию по отношению к другому, то такие действия в конечном счете направлены на самого субъекта, т. е. являются саморазрушающими.

Но эта информация недостаточно осознана нами, что в значительной степени снижает ее профилактическое значение. Так, среди осужденных респондентов до 50 % не уверены во взаимосвязи внутреннего и внешнего мира, а 30 % отрицают наличие такой закономерности. Если обратиться к фактам, то обнаруживается прямая зависимость роста преступлений, в частности убийств в Оренбургской области, от роста наркомании, токсикомании, алкоголизма, психических расстройств и расстройств поведения. Так, по официальным данным, численность лиц, заболевших болезнями нервной системы и органов чувств, с 1992 по 1998 г., увеличивалась с 50,6 тыс. до 62 тыс. человек.

Симптоматичным является ухудшение психического здоровья у лиц, побывавших в «горячих» точках, в частности Афганистане. С одной стороны, с накоплением в процессе жизни негативной информации увеличивается число хронических психических расстройств человека, с другой – данные лица в большей степени подвержены психическому воздействию. Также требует отдельного изучения выявление взаимосвязи роста латентного насилия с ростом смертности.

Наукой уголовного права до настоящего времени последовательно не воспринималась мысль древних, в частности Анаксагора, о единстве многообразного мира, включая материю и сознание. Анаксагор считал, что не было акта творения, а было и есть только устроение. Поскольку из ничего не может произойти ничего, то все предметы могут быть только сочетаниями уже существующих начал. Элементы материи устраивает во всеобъемлющую гармоническую систему сила Вселенной, которую Анаксагор назвал Разумом[366]. Эта сила является самодвижущейся и всеведущей[367]. Отрицание ученым нравственности объединяющей силы говорит не столько о ее беспощадности, сколько о высшей справедливости устройства мира. Анаксагор считал, что суть материальных явлений невозможно понять из них самих[368].

Истину можно обнаружить лишь в сознании. Поэтому вряд ли будет эффективным и реальным регулирование поведения человека, если законодатель не будет затрагивать сферу сознания человека, считать психологический механизм личности неким «черным ящиком»[369]. Как утверждал К. Юнг, «тот, кто смотрит на мир – мечтает и грезит; тот, кто смотрит внутрь себя – пробуждается»[370]. Что касается предоставления доказательств существования духовного мира, по сути, означает требование доказать материальным способом нематериальное бытие. Но если человек не воспринимает радиоволны, это еще не является доказательством их отсутствия в эфире, а свидетельствует лишь об определенном несовершенстве конкретного индивида, его познавательного аппарата.

Результаты проведенных нами социологических исследований свидетельствуют о непонимании природы истины и смешивании субъективной стороны с объективной. До 70 % опрошенных нами респондентов (сотрудники РОВД и осужденные женщины) считают, что при квалификации преступления в первую очередь необходимо учитывать признаки субъективной стороны. Важно заметить, что у 50 % осужденных мужчин этот показатель несколько ниже – 50 %. Из опрошенных судей только 40 % указали на приоритет субъективной стороны при квалификации преступления. Данные результаты можно объяснить неполным изучением сущностных свойств сознания человека, их неотражением в юридической конструкции вины и разделением явлений единого мира на физические и психические проявления.

Для того чтобы оправдать любое насилие, необходимо сначала разделить единый мир на противоположности, на одной стороне которого будет субъект действия, а на другой – остальные. В этом и заключена формула насилия: «Разделяй и властвуй». Реальное единство мира было разрушено при помощи моральных категорий Добра и Зла.

Различение добра и зла для человека оказалось, пожалуй, самой сложной проблемой в истории его развития. Можно сказать иначе – все проблемы человека начались с момента, когда он решил выяснить разницу между добром и злом. С этого начинается история его грехопадения, так называемого первородного греха[371]. Человеку с самого начала был наложен запрет именно на этот вид познания. В. С. Соловьев считал, что Бог хотел предупредить, что проблема добра и зла – самая сложная, самая трудная и даже опасная, потому что в процессе ее мучительного разрешения человек может зайти в тупик, впасть в отчаяние, а то и усомниться в добре, поддаться коварному обаянию зла. И все же, несмотря на запрет, человек отведал яблоко с древа познания добра и зла[372].

До настоящего времени не в полной мере осознается смысл произошедших вслед за этим явлений. «Познание» Добра и Зла, по сути, разделило единый мир («рай») на «белое» и «черное», вследствие и благодаря чему и возникла вечная вражда в развитии человечества, насилие одних над другими[373]. Появилась возможность легко манипулировать сознанием людей, поскольку есть «Добро», которое имеет право на существование, и есть «Зло», которое такого права не имеет, и может или должно быть подавлено (уничтожено).

Разделение Добра и Зла возможно только при материальной картине миропонимания. Корпускулярная теория мироустройства, например, достаточно легко внедряется в сознание в силу ее «очевидности». За этим разделением скрываются интересы самых различных манипуляторов, сталкивающих стороны между собой. Происходящие события и явления при этом неизбежно искажаются. Как верно заметил М. Монтень, первый признак порчи общественных нравов – «это исчезновение правды, ибо правдивость лежит в основе всякой добродетели, как говорил Пиндар, и является первым требованием, какое предъявлял Платон к правителю его государства»[374]. Слова мыслителя о том, что «правда, которая ныне в ходу среди нас, это не то, что есть в действительности, а то, в чем мы убеждаем других»[375], произнесенные им в XVI в. свидетельствуют о том, что история учит тому, что ничему не учит.

Определяющей причиной возникновения насилия в человеческом обществе является стремление к власти и управлению другими. Такое желание свойственно именно разделенному сознанию личности и свидетельствует об отсутствии самодостаточности и внутренней гармонии, а также неверии в разумность внешнего мира, что является прямым следствием материального, разделенного понимания мира. Непонимание каждым индивидом единства и взаимосвязанности мира способствует сохранению насилия и вражды.

Поведение человека, как отмечает А. И. Долгова, зависит от всей совокупности внешних обстоятельств, и его изменение происходит постепенно, вместе с изменением «взглядов, убеждений, ориентаций, мотивов»[376]. В основу всех проводимых в России преобразований и реформ должно быть заложено «человеческое измерение»[377]. Следует признать необходимым и правильным переход науки государственного управления в 1980-е гг. с формального, нормативного на человеческо-гуманистический подход[378].

Особенно актуален данный переход для наук и законодательства криминального цикла. И. Я. Козаченко обоснованно отмечает необходимость достижения в уголовном праве функциональной взаимосвязи и взаимовлияния уголовной ответственности и проблемы свободы личности[379]. Для решения таких задач должно произойти объединение традиционных научных школ и их интеграция, способствующая «развитию фундаментального понимания единства и целостности мироздания»[380].

Ретроспективный взгляд на развитие уголовного права приводит к мысли, что оно зашло в исторический тупик. Чем иначе объяснить, что, например в США, выносят приговоры по 200–300 и более лет лишения свободы. Представляется целесообразным объединить все рациональные положения теоретических направлений в одной школе реального уголовного права. Из классической школы можно взять тщательно разработанную законодательную технику, из антропологической – взаимосвязь физических и психических явлений, из социологической – социальную обусловленность и т. д.

А. Шопенгауэр считал, что накоплять факты и объяснять их можно до бесконечности. Полнота знания заставит убедиться, что «множество следует искать в едином, правило – в случае, деятельность народов – в знании человека вообще»[381]. Как сказал А. Энштейн: «самое непонятное в природе – что ее можно понять»[382]. Осознание человеком единства с Миром одновременно препятствует развитию преступного насилия, так как начинает означать причинение насилия самому себе, что несовместимо с разумной природой человека. Для достижения такого осознания необходимо знание закономерностей явления и механизма реализации насилия.

В криминологической литературе такой механизм не предлагался. К механизму преступного поведения относят связь и взаимодействие внешних факторов объективной действительности и внутренних психических процессов, определяющих и направляющих исполнение преступлениях[383]. В. Н. Кудрявцев в механизме умышленного преступления различал три основных звена: мотивацию, планирование преступных действий и исполнение преступления, приводящего к наступлению общественно опасных последствий[384]. В последующих работах В. Н. Кудрявцевым также рассматривались различные модели преступного поведения, в том числе, насильственного[385].

Предложенный механизм можно использовать и при рассмотрении различных форм насилия. Однако следует указать на некоторые его недостатки, препятствующие раскрытию сущности явления. Так, В. Н. Кудрявцев и С. Г. Келина считают, что «воздействие преступления на социальную среду исключительно негативно»[386]. В последнем случае не учитывается последовательно и полно социальный характер преступления, его обусловленность общественным устройством. Следовательно, исходя из предложенного механизма, мотив насильственного преступления является результатом взаимного действия внешней среды и личности, через внутренние установки которой произошло преломление реальной жизненной ситуации[387]. При этом упускается следующий момент: ценностные ориентации, вытекающие из мировоззренческих позиций, внутренние установки личности возникли изначально в обществе.

Также следует обратить внимание, что в рассматриваемом механизме не в полной мере учитывается целостность Мира, обусловленная психическими явлениями, а также роль подсознания на поведение человека. При этом из механизма исключается наиболее важная часть саморегулирования поведения индивида – свойство обратной связи. Как отмечает С. Б. Алимов, за последние полтора-два десятилетия разорваны даже те фрагменты обратной связи, которые существовали в 70-е гг. по линии «милиция – население»[388]. Предложенный В. Н. Кудрявцевым элемент самоконтроля[389] и самооценки[390] не раскрывает сущность обратной связи и не позволяет запустить механизм предупреждения и самопредупреждения насилия.

Роль потерпевшего в возникновении криминогенной ситуации В. Н. Кудрявцев не отрицал, однако не во всех случаях насильственного поведения считал потерпевшего необходимым элементом инцидента[391]. Вместе с тем потерпевший является не второстепенным фактором в возникновении и совершении насильственного преступления, а неразрывно связанным с ним элементом. По указанным выше причинам не в полной мере рассматривается механизм воздействия насилия, что особенно сказывается при квалификации психического посягательства.

В совокупности в предложенный ранее механизм преступного поведения закладывается элемент, который в целом приводит к выводу о невозможности предупреждения конкретного преступления или исправления виновного.

Так, в качестве причины индивидуального поведения выделяется рассогласование поведения личности с социальной средой как результат деформации «ряда звеньев психологического процесса мотивации и принятия решения»[392]. Исходя из этого предложенный механизм преступного поведения невозможно будет применить в практической деятельности, в частности на индивидуальном уровне, поскольку «рассогласование» вносит в механизм насилия элемент непредсказуемости и неуправляемости поведения.

Вместе с тем в рассмотренных нами 194-х уголовных делах[393]какого-либо рассогласования с внешней средой не было обнаружено. Каждому насильственному поведению предшествовали определенные причины и условия, преимущественно мировоззренческого или материального характера. Используя диалектические категории части и целого и их взаимосвязи между собой, можно взять на себя смелость сказать, что такие причины и условия имеются и будут иметь место во всех случаях преступного насилия. С учетом сказанного, предложен механизм преступного насильственного поведения (см. Приложение А).

Необходимо также обратить внимание на то, что именно вывод о закономерностях поведения насильника позволяет сделать заключение о возможности предупреждения преступного насилия путем выявления причин и условий, ведущих к насильственных действий, этапов их формирования и необходимых мер по их устранения, что рассматривается во второй и третьей главах.

Исходя из вышеизложенного определяющим направлением юридизации насилия должны стать вопросы мировоззренческого характера и их переориентация в индивидуальном и общественном сознании.

Учет действительных причин и условий преступного насилия приведет к реальной оценке в индивидуальном и общественном сознании роли насилия в разрешении жизненных ситуаций, что, в свою очередь, окажет существенное воздействие на законодателя в оценке характера и степени опасности насилия и определит правоприменительную практику, направленную на разрешение проблемы преступного насилия в целом.

Выводы

1. Важным уголовно-правовым аспектом поведения человека является не его мифическая «свобода», а свобода мировоззрения и основанная на нем система ценностных ориентаций, которые и определяют конкретное поведение индивида в любой ситуации.

2. Мировоззренческие позиции материального мира предполагают его разделение на противоположности, на свое и чужое. В основе возможности разделения целостного Мира лежит убеждение о самостоятельности и независимости конкретной личности от других и самого Мира, так называемая концепция «Я» и «другие». В этом случае возможно совершение преступного насилия по отношению к другому человеку или сообществу, так как индивид считает себя отделенным и защищенным от объекта посягательства. Данная идеология вытекает из корпускулярной теории мироустройства. Основной ценностью материальной картины Мира является потребность «иметь», что лежит в основе многих насильственных преступлений.

3. Мировоззренческие позиции нематериального Мира предполагают понимание его целостным, единым. Единство материального Мира образуется за счет психических явлений и находит свое объяснение в волновой теории мироустройства. Сущность данного мировоззрения составляет концепция «Я» как части целого, общества, неразрывности и взаимосвязанности с другим человеком. Определяющей ценностью данной идеологии является цель человека «быть», которая формирует иные ценностные ориентации, противоположные насильственным. Целью жизни в этом случае является достижение внутренней и внешней согласованности, равновесия, а смыслом – все большее и большее осознание единства и разумности этого Мира. Поведение человека в этом случае свободно от преступного насильственного проявления по отношении к другому и обществу в целом, поскольку в этом нет жизненной потребности.

4. Для юридизации насилия существенное значение имеют следующие предпосылки: а) целостность и взаимосвязанность мироустройства, физических и психических явлений; б) обусловленность поведения человека сформированным отношением к имевшему у него жизненному опыту. При этом меры уголовно-правового характера должны быть направлены на достижение у субъекта понимания, осознания указанных предпосылок. Последние должны приниматься во внимание как при определении охраняемых объектов, так и в процессе выявления преступного насилия, а также для разрешения вопросов исправления осужденного и предупреждения новых преступлений.

5. Механизм преступного насильственного поведения, характеризующий влияние внешней среды на личность вследствие причин не только материального, но и мировоззренческого характера, устанавливает закономерности поведения лица, совершающего насилие. Именно такое заключение позволяет прийти к выводу о возможности исправления осужденного и предупреждении преступного насилия путем выявления способствующих насилию причин и условий и их нейтрализации за счет адекватных регулятивно-охранительных функций уголовного права.

6. Криминологически обоснованная теория уголовного права должна включать в себя наиболее ценные положения классической школы уголовного права (законодательная техника), антропологической (взаимосвязь физического и психического в природе человека) и социологической школы (социальная обусловленность) при непосредственном использовании философского и диалектического подходов к оценке поведения человека и влияния на него. Такое направление можно назвать реальной школой уголовного права.

Глава 2 Механизм реализации преступного насилия

1. Роль насилия в формировании и разрешении конфликтной ситуации

Поскольку формирование насильственного поведения либо совершение преступления преломляется через индивидуальность, то его объяснение, а впоследствии предупреждение противоположным воздействием на субъекта возможно и должно при рассмотрении конкретного деяния определенным лицом. В. В. Панкратов обоснованно считает неверной точку зрения тех авторов, которые полагают, что криминология не должна заниматься объяснением единичных событий[394]. Именно проявление на индивидуальном уровне преступного насильственного поведения имеет не только реальный криминологический аспект, но и уголовно-правовой смысл. Иначе теория становится оторванной от практики, действительности.

Почему именно насилие является способом разрешения жизненно важных проблем, и нет ли иного варианта поведения? А. Р. Ратинов указывал, что причиной противоправного поведения являются дефекты сознания, в частности деформации правосознания, которые возникают и укрепляются под влиянием субъективных и объективных факторов[395]. Но почему реагирование сознания на окружающую реальность является «дефектным» либо бывает ли оно «дефектным» вообще, обосновано не было.

Всякое преступление, как признавал в свое время Э. Ферри, является «результатом взаимного и неделимого воздействия двоякого рода причин: биологических условий преступника и физических и социальных условий среды, в которой родится, живет и действует преступник»[396], т. е. закономерным результатом. В. А. Закс, рассматривая социокультурные предпосылки коррупции, указал на то, что, осуждая данное явление, в общественном сознании многие его проявления рассматриваются как естественные человеческие отношения («помог», «отблагодарил», «оказал услугу» и т. д.), т. е. не как правонарушение, а как «норму поведения»[397]. Такое отношение не может не оказать влияние на поведение людей.

Как отметила Е. В. Шорохова, «общетеоретические модели личности пока что не могут быть непосредственно наложены на психологическую реальность и “работать” в эмпирическом исследовании»[398]. Одной из основных причин этого следует считать сверхсложную систему личности, множественность ее структур, на что ссылается А. Р. Ратинов, исходя из теории системных исследований[399].

Практически во всех теориях о личности обнаруживаются рассуждения о категории ценности, значимости конкретного проявления поведения для самого человека, причем данная тема обнаруживается порой независимо от намерений автора[400]. Ю. М. Антонян отмечал, что антиобщественные взгляды, стремления и потребности личности преступника являются продуктом усвоения аналогичных взглядов и ориентаций окружающей его социальной среды, которые передаются ему в ходе постоянного и непосредственного общения с другими людьми[401]. С. В. Бородин считал причиной совершаемого преступления формирование определенных потребностей субъекта, которые, в свою очередь начинают определять интересы личности и мотивы его деятельности[402]. А. Л. Могилевский любое преступление считал следствием негативного формирования личности, которое реализуется в конкретной ситуации[403]. Г. А. Свечников утверждал, что единственной причиной конкретного преступления является наличие преступной установки в сознании человека и потому никакая жизненная ситуация не может рассматриваться как причина совершения данного посягательства[404].

Важным для темы нашего исследования является замечание Гегеля: если конкретная «причина потухает в своем действии, тем самым потухает также и действие, ибо оно есть лишь определенность причины»[405]. К тому же, как отмечает М. С. Гринберг, чем полнее и тщательнее исследуется отдельное, тем шире «просвечивается» в этом отдельном общее, более доступное научному наблюдению[406]. Поставленная задача определения причин преступного насилия на индивидуальном уровне должна рассматриваться с учетом предложенного в § 3 гл. 1 настоящей работы механизма преступного насилия.

Все различия между людьми создаются воспитанием в окружающей их среде, отмечал Гельвецкий[407]. В связи с взаимосвязью общих, частных явлений и отражением их в индивидуальном поведении человека В. Н. Кудрявцев обращал внимание на необходимость «найти соединительное звено между макро– и микропроцессами, между социальными и индивидуальными явлениями криминологического свойства, между общественными противоречиями и поведением преступников»[408]. Исследователь предлагал искать данное звено в категории «образа жизни», где пересекаются все линии взаимодействия общества и личности[409]. Субъектом насильственного преступления, согласно УК РФ, признается лицо, достигшее 16 лет, а в отдельных случаях – 14.

Однако этапы формирования преступной установки следует выявлять в более ранний период. Так, И. М. Сеченов указывал на тесную связь между мыслью взрослого и ребенка[410]. Между тем в нашей стране «разрушена старая и не создана пока новая система воспитания малолетних граждан»[411], что крайне негативно сказывается на социализации гражданина и ситуацию в обществе.

В основе сформулированной Б. Ф. Скиннером концепции модификации поведения человека лежит положение о том, что при рождении человек представляет собой tabula rasa, на которой лишь впоследствии появляется определенное содержание, т. е. характер, мотивация и цели деятельности, смысл жизни. Если исключить генетическую теорию преступности, то с этим можно согласиться. Подход В. Фокса к формированию поведения основан на принципах вознаграждения и наказания[412]. Несмотря на то, что такое отношение к проблеме может показаться чрезмерно упрощенным по отношению к человеку, отрицать теорию гедонизма[413] вряд ли будет правильным, тем более, что уровни вознаграждения и наказания могут быть совершенно различными для каждого индивида.

Трудно переоценить роль и значение семьи или иного окружения в процессе формирования и дальнейшего развития ребенка. Семья – первоначальная структурная единица общества, в которой отражаются устои и отношения общества, происходит их постоянное воспроизводство на основании концепции групповой активности, совместной деятельности[414]. В семье закладываются те ценности, та их иерархия, которая существует в обществе в реальности. Если в семье не уважается личность ребенка как полноправного человека, если необоснованно ограничивается его свобода и допускаются насильственные действия между родителями, а тем более в отношении ребенка, то соответственными ценностями будет наделен «повзрослевший» член нашего общества.

Многие исследователи отмечают взаимосвязь характера отношений родителей и детей на поведение последних в дальнейшей жизни. «Если у детей… плохие отношения с одним или обоими родителями, если дети чувствуют, что их считают никуда не годными, или не ощущают родительской поддержки, они, возможно, окажутся втянутыми в преступную деятельность»[415].

Итак, определяющим периодом для формирования поведения человека является его детство, включая внутриутробный период развития, в течение которого происходит самый быстрый рост организма. На будущее как физическое, так и психическое состояние личности большое значение оказывают условия, при которых протекала беременность, включая эмоциональное отношение матери к окружающему миру и месту в нем своего будущего ребенка. Не менее важными для формирования психологических особенностей личности и его отношения к внешней действительности являются обстоятельства, при которых индивид впервые сталкивается с объективным миром, что имеет место при родах.

В. Квинн, ссылаясь на результаты исследований, отмечает, что «у женщин, которые не рады своей беременности и испытывают от этого стресс, чаще возникают осложнения во время беременности и труднее протекают роды»[416]. Осложнения также могут быть связаны с психикой матери и отношениями с близкими ей людьми. Родовая травма является, по сути, итогом предшествующих физиологических и психических срывов матери и ее отношения с реальностью. Таким образом в ряде случаев создаются условия для зарождения насильственной модели поведения личности. Резкие болевые ощущения либо применение медикаментозных болеподавляющих средств, недоброжелательность или замкнутость медицинского персонала, принимающего роды, контраст температуры и качественное изменение среды обитания, – все это в совокупности приводит к большой вероятности того, что внешний мир будет воспринят ребенком как враждебно настроенный против него.

Ю. М. Антонян, М. И. Еникеев и В. Е. Эминов отмечают, что многие дети приходят в этот мир нежеланными. Их ненужность запрограммирована не только житейской неустроенностью, болезнями и неудачами родителей, неуверенностью в себе и своем будущем, беспокойством и тревожностью[417] на момент рождения, но и сопровождает весь внутриутробный период развития человека. Отрицательное и глубинное влияние на формирование ценностных ориентаций на подсознательном уровне оказывает появление «случайных» детей: такие дети всю свою жизнь могут прожить «отторгнутыми, выброшенными» [418].

Травматичные периоды указанного периода жизни вытесняются, как правило, в подсознание человека и впоследствии оказывают влияние на индивида на бессознательном уровне. В неонатальный, самый ранний период жизни младенца, возможна частичная компенсация негативных последствий родовой травмы за счет постоянного внимания и ласки. Но, как отмечает В. Квинн, многие родители считают, что этим они избалуют ребенка. На самом деле это невозможно и является неправильным представлением, поскольку жизнь младенца в это время полностью зависит от взрослых[419]. В дальнейшем освобождение от последствий родовой травмы возможно через внутреннее осознание названных процессов.

После рождения начинается непрерывный процесс научения человека: перед ребенком стоит жизненно важная задача организации событий внешней и внутренней жизни, чтобы понять их и совладать с ними, считает М. В. Осорина[420]. Именно в данный период могут возникнуть ростки насилия, которые через определенное время при «благоприятных» условиях превращаются в мощные побудительные импульсы. Исследователями верно называются три основные источника знаний о моделях насильственного поведения: 1) демонстрация и подкрепление насилия во взаимоотношениях в семье; 2) проявление насилия во взаимоотношениях со своими сверстниками, в которых ребенок зачастую узнает о преимуществах насильственного поведения во время игр, принципом победы в которых является грубая физическая сила; 3) обучение насилию не только на реальных примерах, приведенных выше, но и на символических, предлагаемых масс-медиа[421]. По образному замечанию В. В. Панкратова, из трех средств воздействия на человека: кнут, пряник или пример, – наиболее эффективным и экономичным является пример[422].

Материализации преступного насилия, а также его восприятию способствует свойство психики отражать действительность при помощи создания в мозгу человека определенного психического образа, так называемой идеальной модели реальности. Особо следует отметить роль первоначально приобретенных стереотипов поведения. Зарождение всех наихудших пороков М. Монтень верно усматривал в самом раннем детстве[423]. Именно в семье ребенок проходит первичную социализацию[424].

По мнению В. С. Сокольского, личность, с точки зрения теории систем, является самосовершенствующей системой, которая активно приспосабливается к реальным обстоятельствам в целях их познания и управления в своих интересах[425].

Как отмечал Л. С. Выготский, «приспособление к действительности, начиная с удовлетворения примитивных органических потребностей младенца, опосредовано через другого человека. Вот почему взрослый для младенца всегда “психологический центр” всякой ситуации, и смысл ситуации определяется для него в первую очередь именно этим социальным по своему содержанию центром. Это означает, что отношение ребенка к миру является зависимой и производной величиной от самых непосредственных его отношений к взрослому человеку.

Отсюда понятно, почему любая потребность младенца становится для него потребностью в другом человеке, в общении с ним… Важно подчеркнуть и другое: если потребности ребенка в другом человеке не удовлетворяются в надлежащей мере или не удовлетворяются вообще, то у него может не сформироваться потребность в других людях, в общении с ними»[426], либо последнее принимает разрушительные формы.

В определенный период в жизни человека происходит то или иное событие, накладывающее негативный отпечаток на его сознание, и от родителей, прежде всего, зависит, какое отношение и модели реагирования на жизненную ситуацию возникнут у ребенка. В дальнейшем любые внутренние установки при повторении закрепляются в устойчивые реакции, образуя у индивида динамические стереотипы психического и физического реагирования[427]. Как указывал И. Я. Фойницкий, «привычка на человеческую деятельность имеет огромное влияние»[428]. Привычки создаются вследствие подражания человека. Э. Дюркгейм относил их к чисто психологическому явлению[429].

Так, Д. Юм сводил все наши мысли или идеи к подражанию какому-нибудь предыдущему ощущению или чувствованию[430]. Если тождественного опыта у человека не было, то мысли и ощущения возникают по принципам ассоциации сходства, смежности во времени и пространстве и причинности[431].

Исследуя окружающий мир, ребенок выясняет пределы своего возможного поведения. Немотивированный или недоступный для понимания запрет встает преградой на пути познания мира. Пока ребенок не поймет, почему нельзя что-то совершать, он не сможет чувствовать себя безопасно в соответствующей ситуации. То есть в этом случае у ребенка возникает субъективное ощущение угрозы собственному существованию. Перед индивидом стоит необходимость выбора в любой жизненной ситуации оптимального варианта своего поведения, что заложено на уровне подсознательного инстинкта самосохранения. Поэтому в воспитании детей недопустимы как вседозволенность (не сможет принимать правила общежития), так и суровые наказания (станет нормой поведения).

Подтверждением сказанного может послужить следующий пример.

Александр, 35 лет, привел в квартиру свою сожительницу и стал ругать ее за безнравственное поведение. Затем Александр стал наносить К. удары руками и ногами в лицо, шею, живот и грудь. В процессе избиения Александр «воспитывал» потерпевшую. В результате чего К. причинен тяжкий вред здоровью, от которого наступила смерть К., а Александра приговорили к 11 годам 6 месяцам лишения свободы[432].

Как впоследствии выяснилось, истоки такого «воспитания» – в моделях семейных отношений в период детства Александра.

По утверждению Р. Бэрона и Д. Ричардсона, на примере взаимоотношений между членами семьи индивид «учится взаимодействовать с другими людьми, обучается поведению и формам отношений, которые сохраняются у него в подростковом периоде и в зрелые годы»[433]. Со временем дети, усвоившие модель насилия, вырастают и вступают в брак, где также используют насильственные методы, «ставшие неотъемлемой частью их поведенческого репертуара, для решения своих семейных проблем и, замыкая цикл, передают их своим детям посредством создания характерного стиля дисциплины»[434].

Поощряя негативное поведение или наказывая за то же либо за проявление самостоятельности в ориентировочно-исследовательской деятельности ребенка, родители угнетают или развивают в нем определенные навыки общения. Не всегда это делается намеренно. Например, если между детьми произошел конфликт, то родители ребенка, не разобравшись в причинах поведения, становятся на защиту и оправдание именно своего потомка. Или: ребенок оказал кому-либо помощь, но сам при этом пострадал. Высказывание возмущения по этому поводу не остается без следа.

В результате у индивида получают развитие элементы насильственного поведения либо закрепляется пассивная негативная реакция на определенный внешний раздражитель. К таким выводам приходят, в частности, исследователи Ц. П. Короленко и Н. В. Дмитриева. По их мнению, «запреты в воспитании, особенно сопровождающиеся отсутствием любви, – крайне неблагоприятный вариант. Но и другой вариант, при котором все разрешено, а любви нет, тоже неблагоприятен»[435].

Перечисленные факторы создают благоприятную почву для роста насильственной преступности, в том числе психического насилия[436]. Внешнее благополучие в семье, материальный достаток и т. д. еще не означают внутренней гармонии в отношениях родителей и детей. Немаловажно, как достигается это благополучие и за счет чего. Если же в обществе культивируется приоритет материальных ценностей над духовным совершенствованием личности, то в совокупности рост насилия в обществе и государстве неизбежен и закономерен. Подобные обстоятельства, отмечают Ю. М. Антонян, М. И. Еникеев, В. Е. Эминов, «содействуют совершению тяжких насильственных преступлений… в особенности тяжких против личности, хищений, взяточничества, краж, грабежей и разбоев, хулиганства и других»[437].

Если родители не уважают личность ребенка, возлагают на него свои амбициозные надежды без учета его интересов, внушают ему чувство долга или вины перед собой за свою «заботу» и ограничивают свободу его самовыражения, то, как правило, это приводит к отсутствию доверия в семье, снижению положительных эмоциональных контактов и отчуждению. Это происходит на раннем этапе развития личности «из-за невыполнения семьей своей основной функции – включения ребенка “через себя” в структуру общества»[438].

Ю. М. Антонян, М. И. Еникеев, В. Е. Эминов отмечают, что существуют два основных способа отвергания ребенка: явный, сопровождающийся применением жестокого и унижающего отношения, и скрытный, в связи с «заблуждением» в отношении действительных жизненных интересов ребенка. В последнем случае родители полагают, что все делается для ребенка, а ребенок в этом заблуждении обретает «опору, надежду, уверенность, что все еще может сложиться хорошо»[439] во взаимоотношениях с родителями.

Явное отвергание исследователи считают более опасным, поскольку оно сопровождается применением жестокости, побоями, оскорблениями, унижениями, непроявлением заботы. В этом случае ребенок ожесточается, становится циничным, грубым, агрессивным, эмоционально глухим, не считается с интересами и чувствами других людей и сохраняет озлобление против родителей на всю жизнь[440]. Скрытное отвергание менее опасно, поскольку в этом способе «меньше вызова принятой нравственности, он менее оскорбителен, более простителен»[441]. Не во всех случаях можно с этим согласиться. Определить конкретный размер вреда от того или иного способа отвергания довольно проблематично. Еще сложнее просчитать форму и содержание отражения такого отношения на поведение человека в различных жизненных ситуациях. Это уравнение со многими переменными неизвестными.

Следует также заметить, что в случае явного отвергания характер семейных отношений очевиден, и при желании соответствующих социальных служб, общественности или заинтересованных лиц можно своевременно вмешаться в процесс и оказать психологическую или иную необходимую поддержку. Негативные последствия могут быть предотвращены. При скрытом отвергании последнее часто не распознается и, следовательно, вред психическому развитию ребенка не устраняется и постепенно увеличивается. К тому же такой способ способствует формированию атмосферы лжи и лицемерия в семье и, соответственно, в обществе. Это приводит к двойственной системе ценностей. От того, что родители в последнем случае, как указывают авторы, чувствуют вину и стараются ее искупить, ситуация качественно не изменяется.

Получается, что при явном отвергании ребенка родители не чувствуют вины и потому не будут стараться ее искупить. Но возможность возникновения или отсутствия вины зависит не от формы деяния. Как раз наоборот: сознание формирует и вину или ее отсутствие, и само деяние. Именно человек, способный ко лжи и лицемерию, т. е. действующий более скрытно или «в заблуждении», может причинить гораздо больше вреда, чем грубый и невыдержанный.

По мнению автора, отвергание, о котором упоминают Ю. М. Антонян, М. И. Еникеев, В. Е. Эминов, и отчуждение, что предлагает В. М. Анисимков, характеризуется умышленными и более осознанными действиями и в пределах поставленных субъектом перед собой целей. Такие отношения характерны для сформировавшегося преступного сообщества. С. И. Ожегов под отчуждением понимал внутреннее удаление[442], а отверганием считал непринятие или отказ в принятии чего-нибудь[443]. Поэтому между ребенком и родителями характеру отношений больше отвечает понятие отчуждения, поскольку отдаленные последствия такого поведения последними не осознаются.

Особенно пагубно сказывается на развитии ребенка атмосфера вражды и неприязни родителей между собой, тем более, если она привела к распаду семьи. Р. Бэрон и Д. Ричардсон отмечают, что «для людей, совершавших заказные политические убийства (или покушения), характерно происхождение из распавшихся семей, где родителям было не до ребенка»[444].

Крайне опасным для нормальной социализации субъекта является совершение насилия без видимого повода или без объяснения причин. Психика человека устроена так, что если какое-либо действие останется непонятным, особенно если оно вызвало сильный стресс, индивид будет постоянно к нему возвращаться, чтобы «проиграть» имевшую место ситуацию. Детские игры, как отмечает

В. В. Зеньковский, могут выполнять определенную компенсаторную роль[445], поскольку освободиться можно только от проявленного.

Игры означают и выявляют психическую установку личности, что определяет направление всей его психической жизни[446]. В. В. Зеньковский подчеркивает: «Игра не исчезает с переходом нас к зрелости – так как ее корни лежат внутри»[447]. Такие факты отмечают многие исследователи, изучающие «серийных» маньяков. Ребенок, подвергшийся какому-либо насилию, вновь и вновь будет совершать аналогичные насильственные действия по отношению уже к другим с целью «прожить» и отработать оставшийся глубокий след в психике.

Проблема заключается в том, что канал восприятия, по которому была воспринята стрессовая ситуация (зрительный, слуховой, тактильный), блокируется сознанием вследствие торможения нервных связей[448]. В результате сам эпизод насилия, как правило, из сознания переходит в подсознание, и человек не осознает действительных причин своего поведения. Спусковым крючком является появление в жизни сходной с имевшей место, как правило в детстве, ситуации. С каждым повторением все более и более сознанием забываются первоначальные причины совершения, в том числе насильственных, действий. У человека в сознании остаются специфические сгущения памяти, которые С. Гроф назвал системой конденсированного опыта (в дальнейшем – СКО). Наиболее глубокие слои данной системы представляют образные воспоминания раннего возраста, связанные с сильным эмоциональным зарядом[449], оказывающие непосредственное влияние на оценку индивидом внешней ситуации и дальнейшее его поведение.

Наказание нежелательно также потому, что отчуждает ребенка от родителей. Он стремится избегать их, что приводит к потере контроля над ребенком. А если «наказание слишком возбуждает и расстраивает детей, они могут забыть причину, породившую подобные действия»[450], что порождает комплекс негативной установки (или CKO), который может постоянно повторяться из-за первоначально несправедливого наказания. В последующем с внешней стороны реакция человека на ситуацию может выглядеть неадекватно, но это будет следствием как раз того, что истинная причина бурной реакции индивидом забыта.

Если ребенок испытал негативные эмоции, переживания, как правило, вытесняются в сферу бессознательного. В последующем человек, как правило, уже не анализирует свою реакцию на возникающий вновь раздражитель. Мыслительная деятельность в первичной ситуации заменяется приобретенным стереотипом реагирования в последующих случаях на основании одного внешнего сходства с прежним раздражителем.

Суть изменений ориентировочной деятельности, как указывает П. Я. Гальперин, выражается в переходе от «первосигнального» содержания к «второсигнальному», а последнего – от развернутословесного к символическому, от развернуто-символического к сигнальному»[451], т. е. к реакции на знаковые для индивида сигналы. Инцидент «забывается», но очаг напряженности остается, и лицо во взрослом состоянии неосознанно стремится «пережить» его вновь. Это возможно в аналогичной насильственной ситуации, только роль насильника выполняет бывшая жертва. Цель переживания – в освобождении от психического напряжения. Но освободиться можно только от «проявленного», а канал в «прошлое» заблокирован. Причина ищется вовне, а находится внутри. Если же ребенок в раннем детстве испытал яркие положительные эмоции в момент причинения какого-либо насильственного действия, он также будет стремиться во что бы то ни стало повторить испытанные внутренние состояния. Снова совершается насилие.

Результаты проведенных нами опросов показали, что насилие к детям со стороны родителей применяется нередко. До 20 % респондентов сообщили, что наказание применялось к ним всегда; до 58 % мужского и 38 % женского персонала отделения милиции, 42 % осужденных мужчин, характеризующихся отрицательно, 40 % осужденных, характеризующихся положительно и столько же, страдающих наркоманией, указали, что насилие к ним применялось часто.

В основном родителями применялось психическое насилие: угрозы наказанием (отметили 67 % респондентов), ограничения в чем-либо (54 % осужденных мужчин) и различные комбинации вариантов насилия, включая физическое насилие (72 % осужденных, страдающих наркоманией, 50 % осужденных женщин). Больше всего физическое насилие в детстве применялось к мужчинам, впоследствии осужденных (20 % ответов). При этом лишь 33 % персонала исправительных учреждений и 20 % осужденных женщин считают, что их наказывали справедливо. Видимо, преступное поведение указанных лиц частично объясняется несправедливыми наказаниями в детстве и скрытым желанием «восстановить» справедливость. Совершенно верно С. В. Бородин предлагал при рассмотрении влияния среды на человека подвергать анализу жизненные идеалы личности, в частности цели, задачи и пути их решения, из которых складываются определенные ценностные ориентации индивида[452].

Неблагополучие в семейных отношениях приводит к отчуждению ребенка от семьи, а с возрастом – и от общества, создавая чувство тревоги, которое может сопровождать человека в течение всей жизни. Большую роль в стабилизации жизненных принципов личности имеет полный состав семьи, наличие отца и матери. Только в этом случае ребенок сможет получить модели отношений взрослых и впоследствии свободно ориентироваться в самостоятельной жизни. Неполная семья создает неуверенность, тревожность, которые могут маскироваться под излишней жестокостью поведения. По результатам проведенных нами выборочных социологических опросов, 29 % осужденных мужчин, характеризующихся отрицательно, и 40 % осужденных женщин воспитывались без отца.

В семье отрицательному воздействию, как отмечает В. А. Григорян, могут быть подвергнуты самые различные компоненты содержания групповой деятельности семьи: формирование потребностей, социальные стимулы, социальный контроль, ценностные ориентации и установки[453]. Если в этой ситуации не найден конструктивный выход, поведение человека принимает различные насильственные, разрушительные действия или нередко их изощренные формы, т. е. индивид втягивается в преступную деятельность.

Однако, реализуя поставленные преступные цели при помощи насильственного поведения, человек не достигает внутреннего равновесия. Отчуждение между личностью и обществом еще больше увеличивается и окружающая среда воспринимается индивидом как опасная, «несущая угрозу его бытию»[454]. Вместе с тем жесткая зависимость субъекта от внешней среды, как отмечают Ю. М. Антонян, М. И. Еникеев, В. Е. Эминов, приводит к тому, что такая личность «несвободна в целом и по отношению к конкретным жизненным ситуациям, так как еще недостаточно выделила сама себя из среды»[455]. Отсюда вытекает практически значимый вывод: преступниками чаще становятся те, кто зависим от общества, делает так, как его научили. Действительно, не поступить привычным способом могут лишь лица в результате своего духовного роста, что не свойственно насильникам.

Другой вывод состоит в том, что основную ответственность за ориентацию на насильственное разрешение конфликтных ситуаций следует возлагать на родителей ребенка, которые, как отмечает К. Эльячефф, недооценивают способность детей воспринимать и понимать происходящее в период, когда те учатся говорить[456]. При этом родители нередко способны осуждать своих же детей, не связывая их поступки с собственным поведением, даже если оно являлось общепринятым, ранее.

Часто родители, имеющие определенные жизненные установки, а потому не подверженные столь сильному влиянию вербальных воздействий, рассматривают и психику детей соответствующим образом. Так, С. Хеллер и Т. Стил приводят характерные примеры особенностей детского восприятия. Родители из благих побуждений могут сказать ребенку, что он не должен пить алкогольные напитки, пока не станет мужчиной. У ребенка такое утверждение бессознательно трансформироватся в следующее: «Чтобы стать мужчиной, я должен пить». Смысловое значение для взрослых и ребенка качественно различается. Кроме того, воспринятое ребенком значение стало для него своебразной программой к действию, постгипнотическим внушением, которое он затем успешно претворяет в жизнь: начинает пить[457].

В другом случае, описанном терапевтом, говорится о гомосексуалисте, которому, «когда он был маленьким мальчиком, говорили: “Никогда не делай «это» с девочками”. При этом его били ремнем. Мальчик перевел (курсив мой. – И. П.) это для себя следующим образом: “Плохо делать «это» с девочками, но вполне нормально делать «это» с мальчиками”. Годы спустя его назвали “гомосексуалистом” за то, что он оказался таким хорошим гипнотическим субъектом»[458]. Указанные люди были научены «вести себя так, что другие называют это ненормальным»[459].

Д. Дьюи верно указывает как на недостаток взрослых убеждение в том, что мнения, возникшие, по сути, в ходе их личной жизни, незыблемы, «священны»[460]. Умственная закостенелость взрослых нередко порождает конфликтные ситуации с ребенком. Следует, видимо, исходить из принципа, что ребенок всегда прав. Его реакция является зеркальным отражением устоев нашего общества, и борьба с ним означает борьбу с самим собой. Насилие по отношению к ребенку порождает в конечном счете новое насилие. То, что человек получает в детстве, то он впоследствии и отдает обществу. Его поведение «как бы воспроизводит содержание раннесемейных отношений, является как бы ответом на них, их продолжением или следствием»[461].

Крайне важен для развития агрессии, которая в этом случае становится моделью поведения в жизненных ситуациях, характер взаимоотношений между братьями и сестрами. Ссылаясь на данные исследований, Р. Бэрон и Д. Ричардсон утверждают, что «наличие насилия во взаимоотношениях между детьми в одной семье… оказывает большее, чем все прочие семейные взаимоотношения, влияние на социализацию индивида, результатом которой становится усвоение силовых моделей поведения»[462].

Существуют различные причины, способствующие неправильной социализации ребенка в семье и обществе. Во-первых, незнание родителями структуры и содержания гармоничного процесса воспитания. Родители в свое время также были детьми и могут нести по жизни все те отрицательные установки, которые имели в своем детстве и которыми продолжают руководствоваться в жизни. Проблемы в семье являются причиной детских неврозов. По данным А. И. Захарова, проблемы могут исходить от трех поколений: прародителей, родителей и детей. Автор отмечает отрицательные последствия недостатка в семейных отношениях отцовского влияния и, наоборот, избытка материнского влияния в прародительских семьях[463]. Женщина, считающая себя способной заменить своему будущему ребенку отца, закладывает для себя и ребенка мину замедленного действия.

Во-вторых, нежелание познать самого себя и мотивы своего поведения во взаимоотношениях со своим ребенком. Проявляя недовольство поведением своего ребенка и наказывая его, родители не всегда отдают себе отчет в том, что они реагируют на отрицательные черты, имеющиеся в них самих. Как уже говорилось, каждый ребенок является зеркальным отражением своих родителей. Человек реагирует только на те проявления, которые ему созвучны. Они могут быть и положительными, и отрицательными.

В-третьих, отсутствие времени на воспитание детей, поскольку родители заняты добыванием средств к существованию[464]. Дополнительным и осложняющим фактором является задержка заработной платы или ее невозможность обеспечить достойные[465] условия существования семьи.

Перечисленные причины приводят к возникновению в семье атмосферы непонимания, к отсутствию любви и гармонии[466]. Вокруг ребенка царит не принцип Единства с окружающим миром, а разделения и различия, самоутверждения за счет другого. Невозможность реализации своей личности в обществе способствует нарастанию отчуждения и становится причиной «его социально-психологической изоляции от семьи, учебных и трудовых коллективов, других малых групп»[467].

При отсутствии компенсирующего воспитания это может привести «к дезадаптивному противоправному поведению, во многом объясняя длительный рецидив преступлений»[468]. Их повторные преступления «выступают (часто неосознаваемо) способом преодоления отчуждения в условиях свободы, где они не могут адаптироваться»[469]. Выход из ситуации возможен, если человек причины своего поведения начнет искать в себе. Но в действительности виновных нередко ищут на стороне (и находят), после чего пытаются с ними расправиться, совершая насилие и тем самым усугубляя свое положение.

Немалую роль в формировании моделей отношений у ребенка, отмечает А. В. Запорожец, вносит общество в соответствии с понимаемыми им воспитательными задачами и возрастными особенностями детей, на которых данное воспитание распространяется. Это проявляется в предлагаемых играх, создаваемых игрушках и игровых материалах. Через эти элементы у ребенка вырабатываются и фиксируются понятия и связи с окружающей действительностью, происходит воспитание и развитие личности[470].

М. Монтень указывает, что некоторые родители расценивают как забаву отдельные действия их детей, в процессе которых они мучают кошку или собаку. В действительности «это не что иное, как семена и корни жестокости, необузданности, предательства; именно тут они пускают свой первый росток, который впоследствии дает столь буйную поросль и закрепляется в силу привычки»[471].

Следующим источником формирования насильственного поведения и подверженности ему является взаимодействие с другими детьми[472]. Кроме того, Бэрон Р. и Ричардсон Д. обоснованно указывают на роль игры со сверстниками как на сравнительно «безопасный» способ обучения агрессивному поведению[473]. Как отмечает С. Семенова, все детство мальчишеское (и не только. – И. П.) «по дворам игрово готовится к убийству и войне»[474].

С одной стороны, функция игр, согласно теории «ослабления», связывающей толкование игры с биогенетическим законом, «заключается в том, чтобы дать возможность проявиться низшим инстинктам, которые имеются у человека… и тем ослабить их»[475]. С другой стороны, ситуация, в которой ребенок окажется в игре, может стать его жизненной ролью: если он окажется победителем, то и в дальнейшем будет действовать соответствующим образом, если же потерпит поражение, то всю свою жизнь может доказывать окружающим, что это было неправильно, что он лучше и т. д. (но, поскольку обстоятельства уже будут иными, его поведение чаще всего будет неадекватным ситуации). При этом следует отметить, что качественного перехода от правил игры к существующим в обществе нормам не существует. Продолжая «игры» в действительности, человек может оказаться за чертой правопослушного поведения. Как отмечает А. М. Яковлев, мотивирующим фактором социальной роли в генезисе противоправного поведения служит противоречивость усвоенной ролевой информации[476]. Таким образом, любимые игры ребенка влияют, если не определяют, его жизненный путь. Образно говоря, для того чтобы определить будущее общества, нужно просто зайти в магазин детских игрушек.

Причиной роста преступного насилия в обществе является и привычка оценивать и разделять людей по каким-либо признакам, «навешивать» на них ярлыки. Если о человеке говорят, что он жестокий, то, как правило, он и будет вести себя соответствующим образом. Стремление человека соответствовать возлагаемым на него ожиданиям заложено на подсознательном уровне. В ином случае подобное отношение ведет к отчуждению его от общества и образованию духовного вакуума.

В целях восстановления необходимого общения он стремится к объединению «со столь же агрессивными сверстниками»[477], в конечном итоге преступает границы законного и оказывается в зоне влияния преступного мира. Криминализация личности и дальнейшее отвержение от общества достигает предельного значения. Индивид становится носителем преступных, разрушительных традиций. Эта тема в 1990-е гг. подробно исследовалась В. М. Анисимковым[478].

Корни насильственной преступности закладываются также в средствах массовой информации. Наиболее разлагающим образом может действовать телевидение, где вербальная и физическая агрессия вовсе не редкость. Р. Бэрон и Д. Ричардсон приводят следующие данные: в наиболее популярных телевизионных программах на час вещания приходится в среднем около девяти актов физической и восьми актов вербальной агрессии[479].

Особое нарекание вызывают сугубо детские передачи, в частности некоторые зарубежные мультфильмы, которые иначе, как садомазохистскими, назвать трудно. В результате их просмотра у детей не только возникает тяга к насилию, но и само применение насилия будет вызывать не жалость, а интерес и смех, а ведь именно подобные действия квалифицируются как проявление особой жестокости и цинизма.

Проводимые исследователями эксперименты с показом сцен насилия на экране подтвердили «сильный подражательный эффект» у наблюдателей. «Увлекающая сила примера… – отмечал Геллинек, достигает страшных размеров в области неправды. Присущее нам влечение к подражанию есть одна из действительнейших причин социальных событий вообще. Им, с одной стороны, объясняются самые бессмысленные явления, например внезапное появление какой-либо совершенно нелепой моды, а с другой – быстрое распространение новых религиозных, политических и нравственных понятий»[480]. По результатам проведенных нами социологических опросов, до 93 % респондентов отмечают определенную зависимость своего поведения от мнения окружающих.

Приходится констатировать недооценку в обществе явлений научения моделям поведения, хотя именно стереотипы мышления и приобретенный в период социализации опыт определяют выбор преступного поведения. Привычка, подчеркивал И. Я. Фойницкий, «оказывает на человеческую деятельность огромное влияние»[481]. Привычки создаются вследствие подражания[482] человека. Это чисто психологическое явление[483].

Более того, в теории отмечается, что сформированная в детстве структура навыков поведения и способов самореализации является достаточно ригидной и плохо поддающейся коррекции. Здесь необходимо не только участие квалифицированных специалистов, но и нейтрализация действий социопсихологических и культурных факторов, действовавших на человека в прошлом и, как правило, продолжающихся в настоящем [484].

Вряд ли приведенные факты являются неожиданными или дискуссионными. Между тем волна насилия продолжается, буквально захлестывая средства массовой информации. Особенно эффективна «школа» наглядного насилия на телевидении, в реальности[485] или в совокупности[486]. В научной литературе уже не раз отмечалось воздействие средств массовой информации на поведение человека. Возникает некая «реальность ТВ»[487]. В зависимости от содержания передач у зрителя формируются модели допустимого поведения в межличностных отношениях. «С младенчества и далее только и глазеют (в книгах и на экранах) на истории смертельной борьбы, убийств, мести, поединков, войн – и все звон клинков… вспышки взрывов, льется кровь и так просто и естественно валится бездыханным человек»[488]. В результате жестокость «начинает восприниматься как определенная норма взаимоотношений; человеческая жизнь теряет свою ценность. Человек, ощущая действительное или мнимое безразличие общества к своим проблемам, свою незащищенность, формирует готовность отстаивать собственные интересы любым путем»[489].

С. В. Бородин выделял среди причин насильственного поведения жестокость как наиболее значимый фактор, которая культивируется войнами и применением смертных казней[490]. Следует признать, что образование и развитие Союза Советских Социалистических Республик в своей основе также имело насилие. Данный факт не мог пройти бесследно; в подсознание советского человека была заложена мысль о том, что все средства хороши для достижения результата, если он будет «положительным».

Пропаганда насилия происходит либо по причине неосознания значимости влияния психического воздействия на поведение человека, либо это кому-то нужно, о чем станет известно спустя десятилетия, когда мир содрогнется от результатов этой деятельности. Как отмечает В. Н. Кудрявцев, примеры жестокости приводят людей к нравственной и правовой аномии[491], а последнее, соответственно, не может не вести к новой жестокости и преступному насилию, что превращается, по существу, в способ разрешения любых проблем[492].

К совершению насильственных преступлений ведет наличие конфликтных ситуаций, обусловленных столкновением противоположных интересов, взглядов, стремлений или серьезных разногласий. В зависимости от ценностных ориентаций стороны решают что, как и какой ценой может быть достигнуто «соглашение» в сложившейся ситуации.

Личность окружающую реальность перерабатывает и принимает определенное решение в соответствии со своим опытом, традициями, склонностями, навыками и т. д. «Чтобы понять логику поведения человека в какой-либо жизненной ситуации, нужно рассматривать его субъективный духовный мир в трех измерениях – прошлом, настоящем и будущем, а выбор им решения – как продукт прошлого опыта и предвосхищаемых ориентаций на будущее»[493]. Действительно, если представить конкретного человека в какой-либо ситуации, имевшей место в прошлом, то можно предположить, как он будет вести себя в будущем.

Как правило, индивид обладает привычкой судить о других по себе, то есть на уровне приобретенного им опыта. Неосознание своих влечений, желаний и перенос своих отрицательных эмоций на других людей, прямо не являющихся источниками таких эмоций, приводит чаще всего к тому, что человек не понимает цели своего существования и смысла жизни. Он пытается найти путь к освобождению и реализации самого себя, а натыкается только на преграды, по его мнению, в виде другого человека или группы людей. При таких обстоятельствах индивид направляет свою психическую энергию на преодоление внешнего препятствия, совершая, таким образом, насильственные преступления.

К одному из существенных источников, создающих внутреннюю напряженность индивида, раздвоение личности и рост преступного насилия, следует отнести военные действия любого масштаба, в которых применяется насилие, в особенности приводящее к лишению жизни, а также элементы системы уголовного наказания с тем же результатом, т. е. смертная казнь. В результате следует вывод, что раз убивать на «законных» основаниях можно, то убийство само по себе вещь допустимая, если соблюдать определенные условия. В ходе же рассуждения одни условия и ценности незаметно подменяются другими. Здесь, как указал А. Лаврин, присутствует двойная мораль: если «свой» солдат отказался стрелять в «чужих» – это преступник и его необходимо привлечь к уголовной ответственности; если же отказался стрелять «чужой» солдат (в «наших»), то он не преступник и ответственности не подлежит[494].

Если человек руководствуется двойными нормами и стандартами, то создается внутренний очаг напряженности, который обязательно будет проявляться вовне и может привести к совершению насильственных преступлений[495]. Совершит такой человек насилие или нет, зависит от возникновения или отсутствия располагающей для этого ситуации. Если происходит совпадение агрессивной установки и соответствующей жизненной ситуации, то индивид совершает насилие.

При таких обстоятельствах человек может в течение всей жизни искать виноватых в своих бедах и проблемах на стороне, не пытаясь взглянуть внутрь себя. Фактором, влияющим на выбор варианта поведения, является физическое и психическое состояние человека, внутренний мир индивида. Если он живет в согласии с собой, то у него нет потребности вступать в конфликты с другими лицами. А. Шопенгауэр считал, что все внешние события вытекают из внутреннего мира личности[496], а болезнь рассматривал как «целебное свойство самой природы с целью устранить расстройства в организме» [497].

Положение, когда человек думает одно, говорит другое, а делает третье – это не только ненормальное положение, но и болезненное. В медицине такое состояние пациента называется «шизофрения», означающее раскалывание или расщепление души и тела[498]. «Термин “шизоидный” применяется к индивидууму, цельность переживания которого расщеплена двойственным образом: во-первых, существует разрыв в его отношениях с миром, а во-вторых, существует раскол в его отношении к самому себе. Подобная личность не способна переживать самое себя “вместе с” остальными или “как у себя дома” в этом мире, а наоборот, этот индивидуум переживает самого себя в состоянии отчаянного одиночества и изоляции»[499].

Для того чтобы деятельность была оптимальной и эффективной, индивиду необходимо постоянное взаимодействие со средой по принципу обратной связи и обязательное самонаблюдение, поиск причин своих неудач внутри самого себя. Познание мира должно происходить изнутри, а не снаружи, и изменять человек должен не мир, а себя. Но такому подходу препятствует поляризация оценок как окружающей действительности, так и людей. Раздвоенность в системе ценностей общества приводит к раздвоению личности.

Если в семье не уважается личность ребенка как полноправного человека, если необоснованно ограничивается его свобода и допускаются насильственные действия между родителями, а тем более в отношении ребенка, если смыслом жизни провозглашается материальное благополучие и внешние успехи, если не обращается внимание на внутренний мир, на его неразрывную связь со всеми и каждым, на то, что все пути и средства достижения целей находятся в самом человеке, то и вступивший в общество индивид не увидит свое счастье и смысл жизни в познании себя и, тем самым, окружающего мира.

Это приводит не только к отдалению от родителей, но и от всего окружающего мира, в результате чего человек считает себя обособленной и независимой единицей, и его благополучие, по его мнению, не только не зависит от других индивидов, но и достичь его возможно за счет других. Внутреннее психологическое состояние такой личности крайне неустойчиво и зависит от внешних обстоятельств, к тому же она особо подвержена психическому воздействию со стороны.

Утонченным насилием и формой доминирования по своей сути является стремление к власти, которая может принимать самые разнообразные, в том числе и социально одобряемые, формы. Вместе с тем еще Ф. Ницше отмечал, что за волей к власти скрыты три силы: 1) инстинкт толпы против сильных и независимых; 2) инстинкт страждущих и неудачников против счастливых; 3) инстинкт посредственности против исключений[500]. То есть склонности к насилию изначально могут возникнуть и развиваться у зависимых, несчастных или несамодостаточных людей, которые недовольны настоящим и желают иметь больше, чем есть. Иными словами, к насилию первоначально приводят ненасущные потребности или извращенная идеология собственника, которую Ф. Ницше определил следующей формулой: «Нужно стремиться иметь больше, чем имеешь, если хочешь стать чем-либо большим»[501]. В этом и заключается, по мнению философа, мораль развития, которая, по своему существу является отрицанием жизни [502].

Действительно, развитие за счет другого, отношение к человеку как к средству достижения какой-либо цели неизбежно порождает недовольство с одной стороны и необходимость подавления естественного недовольства с другой. Очевидно, что периодически формы поведения сторон будут принимать насильственный характер. Формы проявления и мотивация могут быть разнообразными, но суть действий первых будет протест, а вторых – желание сохранить доминирование и преобладание. Однако с момента возникновения насильственной преступности она начинает развиваться по определенным внутренним законам, как любое самостоятельное явление или организм, направленный на свое развитие и укрепление.

Потребность «иметь» и причем больше, чем есть, порождена идеологией материального мира. Человек должен видеть в этой жизни какой-либо смысл, иначе невозможно будет управлять его поведением. Различные виды потребностей формируются производителями соответствующих предметов, товаров или услуг определенными способами и средствами, в том числе при помощи скрытого воздействия на личность.

При несоответствии предложенных потребностей и законных, престижных в обществе, средств их достижения, субъект может выбрать незаконные, в том числе насильственные пути. При этом важно то, что подобные действия так или иначе внутренне оправдываются им. Как уже отмечалось, до 70 % опрошенных респондентов в качестве причины насильственных преступлений называют недостатки общества, а 80 % ссылаются на жизненные ситуации. Потерпевшего считают виновным в преступлении 40 % респондентов из осужденных женщин.

Зачастую люди просто не задумываются о возможностях правомерного достижения поставленных перед собой целей. Этому способствуют низкая правовая и нравственная культура, судебный произвол, неэффективность законодательного регулирования и другие причины, ставящие перед обществом и государством актуальные вопросы, которые необходимо безотлагательно и конструктивно решать.

Алексей, 23 года, Дмитрий, 28 лет и Александр, 23 года, отдали в долг К. большую сумму денег по договору под 10 %. В первый месяц К. отдал им проценты, а в дальнейшем прекратил выплаты. Своих обещаний К. не выполнял. Тогда Алексей, Дмитрий и Александр приехали к К. и в ходе разговора причинили ему физическое насилие и угрозы разобраться с ним. На следующий же день К. вернул часть занятой им суммы, остальные деньги вновь обещал отдать позже. Однако не отдавал в течении двух месяцев. Тогда Алексей, Дмитрий и Александр решили забрать свои деньги при помощи угроз и насилия. Они посадили К. в машину и отвезли в лес. Там, с целью устрашения, дали ему лопату и заставили рыть яму, угрожая при этом закопать его. Затем по очереди стали демонстрировать газовый пистолет, на который имели лицензию как работники милиции. С той же целью Дмитрий нанес удар бутылкой по голове К., а Алексей и Александр нанесли по одному удару К. ногами, причинив побои, не повлекшие вреда здоровью и психическую травму. После чего все приехали к К., который отдал им опять часть денег, вновь обещая вернуть оставшуюся сумму вечером. Однако К. сообщил в милицию и Алексей, Дмитрий и Александр были задержаны. В процессе судебного разбирательства К. полностью рассчитался со своими кредиторами, а последние были привлечены к уголовной ответственности по части 2 статьи 330 УК РФ.

Все наказанные лица служили в милиции (Александр – ранее), Алексей служил в ОМОНе и вместе с Дмитрием неоднократно участвовал в боевых действиях в Чечне[503]. В качестве причин неблагоприятного исхода в этом деле можно указать: 1) непонимание человека; 2) неспособность отличить истину от лжи; 3) неверие в восстановление справедливости правоохранительными и судебными органами; 4) научение к насильственным действиям; 5) мысль о возможности избежать справедливого возмездия.

Однако самой по себе потребности «иметь» еще недостаточно для реализации насилия. Не менее важным для индивида является его убеждение, что от удовлетворения этой потребности он имеет больше, чем затрачивает. На формирование такого мнения влияет та же идеология материального мира, которая довольно несложно выделяет и обособляет личность от других и мира в целом. Ницше отмечал, что самым общим признаком исторического времени является «невероятная убыль достоинства человека в его собственных глазах»[504]. Если достоинство «убывает», это также означает, что подобное человека беспокоит. Возникает потребность самоутверждения личности. Такое желание может возникнуть у лица, которое не понимает самоценности самого человека и его бытия. В этом случае утверждение и самоутверждение возможно за счет материального фактора либо доминирования над другими. При таком мировоззрении любые посторонние лица могут являться преградой на пути достижения поставленной цели, и тогда человек способен прийти к решению о насильственной форме своего поведения.

Конечно, формирование насильственного агрессивного поведения – многогранный и интегральный процесс, в котором задействовано множество факторов, взаимно влияющих друг на друга. Но все же истоки насилия «определяются влиянием семьи, сверстников, а также средств массовой информации»[505], передаваясь из поколения в поколение через психику человека. Приобретенная им в обществе социальная информация кодируется в гены, после чего получает самостоятельное существование.

По мнению О. Д. Ситковской, задача уголовной юстиции «состоит в том, чтобы не только познать реальные взаимосвязи элементов конкретного преступления, начиная по возможности на самом раннем этапе, но и разрушить их»[506]. Наиболее эффективным будет предупреждение преступления, прекращение процесса формирования антиобщественной мотивации и искаженных потребностей. В этих целях необходима криминализация любых действий, направленных к научению насильственных моделей поведения общества. Учитывая широкое распространение культа насилия в разрешении жизненных ситуаций, следует установить за нарушение данного уголовного запрета достаточно строгую уголовную ответственность. В порядке исключения можно разрешить демонстрацию или распространение в иной форме насильственных способов разрешения личных или общественных интересов при условии объяснения причин возникшего конфликта и вариантов законного и ненасильственного разрешения представляемых жизненных ситуаций.

Если пропущены первые два этапа, то регулятивные функции уголовного права необходимо направлять на предупреждение и пресечение преступлений со стороны лиц с антиобщественными установками. Однако следует отметить, что смена уже сформированных ценностных ориентаций происходит нелегко. По результатам проведенных нами социологических опросов, до 53 % респондентов отметили, что жизненные ценности у них меняются редко.

Признание криминологических свойств периодов формирования насильственной модели поведения и их субъективной значимости для личности способствует диалектически обоснованному подходу к функциональной характеристике преступного насилия в общественном устройстве и индивидуальном поведении.

Выводы

1. В основе любого насилия – конфликт интересов. В основе конфликта – непонимание сторон. Непонимание сторон возникает вследствие разделения единого мира на отдельные физические и психические явления, на «Я» и «другие». Вся цепь событий формирования разделенного сознания и мировоззрения начинается в социальном обществе с момента зачатия ребенка, а условия для этого создаются еще до зачатия – в социальном окружении родителей. Основным элементом событий является информация, передаваемая психическим путем, через идеальный образ окружающей реальности.

Первый этап – формирование установки на разрешение жизненных ситуаций насильственным путем – начинается в семье еще до рождения ребенка, во внутриутробном периоде. Благоприятными условиями для этого является «случайность» появления на свет ребенка, его нежеланность со стороны родителей.

Второй этап – формирование характера человека – проходит в ранний возрастной период до момента осознания устройства Мира и его закономерностей. Ребенок осуществляет свою ориентировочно-исследовательскую деятельность для выявления пределов возможного поведения. Родителями, как правило, недооценивается данный этап, в связи с чем они не придают особого значения «шалостям» детей, «играм», которые формируют модели насильственного поведения.

Третьим этапом – насильственными моделями поведения повзрослевшего ребенка – замыкается круг насилия: социальное окружение – семья – ребенок – социальное окружение. Обязательным условием «передачи» насилия является непонимание ребенка родителями, приводящее к отчуждению.

2. Полноценное воспитание можно получить только в полной семье, при этом материальное благополучие не является достаточным условием для гармоничного развития ребенка. Невнимание к духовной стороне воспитательного процесса и непонимание ребенка, в основе которого лежит привычность, косность мышления, приводит к негативным последствиям.

3. Основным элементом реагирования человека на жизненную ситуацию является психический идеальный образ, отображающий окружающую реальность. Образ создается в первичной ситуации, а в дальнейшем способ реагирования может закрепиться. При повторении аналогичного события человек, как правило, повторяет первоначальный способ реагирования. При этом негативные моменты могут вытесняться в подсознание, но управлять поведением.

4. Закрепление насильственной модели поведения происходит в результате формирования определенных потребностей, стимулов, ценностных ориентаций и установок, на что существенно влияют модели поведения между братьями и сестрами, сверстниками, телевидение, иные средства культуры и общения, военные действия и элементы стигматизации.

5. Правила детских игр непроизвольно могут переноситься в реальные жизненные отношения. Четкой разделительной границы между игрой и жизнью не существует. Возникающие при этом противоречия приводят к внутреннему протесту, конфликту и желанию отстоять свои убеждения, сохранить свой внутренний мир. Если поведение переходит установленные законом рамки, ситуация резко усугубляется.

6. Представляется целесообразным криминализация любых действий, направленных к научению насильственных моделей поведения в обществе. В УК РФ необходимо предусмотреть следующий состав преступления: «Способствование насильственным формам разрешения интересов»: «1. Демонстрация или распространение в иной форме насильственных способов разрешения личных или общественных интересов, а равно участие в такой деятельности наказываются штрафом в размере от двухсот до пятисот минимальных размеров оплаты труда либо лишением свободы на срок от двух до пяти лет.

2. Те же действия, с использованием средств массовой информации и культуры, наказываются штрафом в размере от пятисот до тысячи минимальных размеров оплаты труда либо лишением свободы от пяти до десяти лет.

Примечание: действия, перечисленные в части первой и второй, допускаются при условии разъяснения адресатам способов законного и ненасильственного разрешения демонстрируемых жизненных ситуаций, а также внутренних причин конфликта интересов и неизбежных последствий такого исхода либо совершенные в тех же целях».

Данную норму можно разместить в УК РФ под номером 239-1.

2. Функциональная характеристика преступного насилия

Преступное насилие в человеческом обществе, как и любое явление в природе, имеет свои закономерности возникновения, развития и угасания. Нельзя сказать, что названные свойства не рассматривались в теории, свидетельством чего могут служить нижеизложенные взгляды различных исследователей. Вместе с тем они обладают как правило, одним из двух основных недостатков: либо рассмотрение преступного насилия как явления происходит под углом разделения на преступное и непреступное поведение, на Зло и Добро и т. д., т. е., без учета обратной связи механизма преступного насильственного поведения, либо отсутствуют логические выводы и практические предложения, вытекающие из закономерностей возникновения, развития и угасания насилия.

При этом следует учитывать, что для самого индивида насилие имеет определенное значение, вытекающее из прошлой жизни, а также определяет его будущее. Только правильное и корректное восприятие данного явления в полном объеме может обеспечить его контролируемость и управляемость. Абсолютное неприятие зла в деятельности человека – это прямой путь к вражде и насилию, но под лозунгом «благих пожеланий». В противном случае будут нарушены диалектические законы[507]. Такое мышление является догматическим, не способствующим установлению истины. В этом случае под сомнение ставится реальное воплощение в деятельности правоохранительных органов и судов при выполнении задач уголовного права его основополагающих принципов, в частности таких, как принцип вины, принципов справедливости и гуманизма. Наказание не может быть справедливым без всестороннего, полного и объективного исследования обстоятельств уголовного дела, без выявления обстоятельств, способствующих совершению преступления.

И хотя данные принципы заложены в уголовно-процессуальный кодекс, их выполнение при названном выше подходе и отношении к насилию только как к злу может быть лишь формальным. В данном случае «отрицание насилия выглядит как сугубо моральная программа, вступающая в непримиримую конфронтацию с реальной жизнью»[508]. Это свойственно абсолютистскому подходу к насилию[509] и подтверждается на практике. К тому же насилие может быть не только средством противоборства сторон, но и средством преодоления непонимания и установления гармонии, так как беды и несчастья позволяют человеку осознать себя и других, а это – прямой путь к принятию окружающей реальности и, соответственно, освобождению от насильственных моделей поведения.

Преступность и преступление – сложные для познания явления, поскольку, как отмечает И. М. Мацкевич, «на поверхности, как правило, видны следствие, результат, который не только не объясняет, почему данное явление произошло, но и, наоборот, запутывает, скрывает истинные причины. В научном познании исследователь должен идти в обратном порядке, от причины к следствию, учитывая при этом всю условность различных классификаций и определений, так как все предметы и явления находятся в бесчисленном взаимодействии и взаимосвязи между собой, которые носят всеобщий характер»[510].

В. Франка считает «поиск человеком смысла является первичной движущей силой в его жизни, а не “вторичной рационализацией” инстинктивных побуждений»[511]. Затронутая сфера внимания не рассматривается в правоохранительных и судебных органах. Практический неучет функциональных закономерностей насилия ведет к обострению частных и (или) общих противоречий различных положений уголовного законодательства, вызывающих необходимость внесения уточнений и изменений в закон. Статья 2 Конституции РФ о признании человека, его прав и свобод высшей ценностью остается декларативной, а составная структурная единица общества в лице каждого, по существу, разрушается и деградирует. Каждый, имеющий отношение к сфере законодательства и его применения, несет определенную ответственность конкретно за свои действия или бездействие. Существенным моментом является то, что вряд ли кто-нибудь в разделяющей системе может испытывать подлинное счастье. Причина опять же в неосознании мироустройства и его целостности.

Так, А. С. Панарин отмечает, что «в нашей стране освоение современной стохастической картины мира в социально-гуманитарной сфере затянулось до настоящего времени… Везде, где речь шла о сложности, нелинейности, о плюрализме и разнообразии, в движение тут же приходила цензура великого учения, изгоняющая свободу из природы и истории»[512]. Упрощенный подход к явлению насилия не способствует его изучению, осознанию и предупреждению. Вместо объективного изучения насилия во всех его проявления обычно ссылаются на «природу» человека, на вечное существование «преступности» и т. д.

Нами сделана попытка исследовать преступное насилие как целостное, неразрывно связанное с общественным устройством и индивидуальным поведением сторон явление. Такой подход лежит в основе всех практических предложений, предлагаемых в настоящей работе, что является, на наш взгляд, правильным, диалектическим методом к разрешению проблемы насильственного поведения в целом.

Наиболее важным в функциональном подходе Э. Кассирер считал изучение не субстанций изолированных объектов, а взаимоотношений между объектами[513]. Функция в переводе с латинского (functio) означает совершение, исполнение[514], т. е. изменение поведения преступника меняет поведение потерпевшего и наоборот. Только учет функций, их роли и значения в отношениях способен обеспечить управление процессом. В. С. Прохоров убежден, что «всякая коллективная деятельность предполагает согласование функций»[515]. В уголовном праве функциональные закономерности насилия не учитываются вследствие действующей законодательной конструкции вины.

Осознание общественной опасности, которая меняется от одного поколения к другому, предвидение общественно опасных последствий и желание или допущение их необоснованно связывают с виной и ответственностью личности, характер и направление действий которой зависит от окружающей ее среды. Непосредственная обратная связь между причинами и условиями совершения насилия и мотивами и целями поведения субъекта в уголовном праве не используется.

В. И. Симонов отмечает, что если игнорируются субъективные признаки насилия, то тем самым не определяются функции насилия и его сущность[516]. Общественная опасность и противоправность деяния при таких обстоятельствах превращаются в оторванные от жизни «научные» понятия, препятствующие познанию истинного смысла явления и виновников, что позволяет манипулировать сознанием людей. Как тут не сказать вслед за Сенекой: «Posquam docti prodierunt, boni desunt» («После того, как появились люди ученые, нет больше хороших людей»)[517].

О важности социально-психологического аспекта закона и его реализации пишет Ю. А. Тихомиров[518]. При нарушении обратной связи никакая система не может работать устойчиво и развиваться гармонично. Свойство преступного насилия как отражение противоречий и недостатков социальной действительности в должной мере не отражается в уголовном законодательстве и практически не учитывается в уголовном процессе. Вследствие этого неадекватные силовые воздействия уголовно-правового характера неизбежно приводят к деструктивным изменениям и уродливым явлениям в обществе. Рост преступного насилия – наглядное тому доказательство. Подходы к рассмотрению данного явления можно разделить на традиционный (абсолютистский), прагматический и конструктивно-критический.

Традиционный взгляд на насилие и его исполнителя мешает разрешению проблемы насильственного поведения. А. С. Панарин отмечает, что освоение в социально-гуманитарной сфере действительной картины мира не завершено, в результате чего сложность, нелинейность и разнообразие до настоящего времени игнорируются[519]. Упрощенный подход к явлению насилия не способствует его изучению, осознанию и предупреждению. Вместо объективного изучения насилия во всех его проявлениях обычно ссылаются на «природу» человека, на вечное существование «преступности» и т. д. В результате, обозначая проблему личности и учитывая «огромную роль» социальной среды, С. Н. Абельцев наделяет лиц, совершающих, в частности убийство, «особым» поведением и поясняет, что «особенность» проявляется через их преступное поведение в виде убийства[520]. Вместе с тем, как считал Г. Риккерт, нельзя останавливаться ни на какой форме жизни[521], а возможность переоценки ценностей отражает принцип самой жизни[522].

Нравственность и насилие можно перевести как добро и зло[523]. Но, как отмечает Дж. Мур, «моральный закон не очевиден сам по себе»[524]. В процессе исторического развития достаточно примеров, когда добро становилось злом, а откровенное насилие и жестокость приветствовалось и поощрялось. М. Монтень считал наихудшим в такой ситуации неустойчивость законов[525]. К. Маркс и Ф. Энгельс подчеркивали, что «представление о добре и зле так сильно менялись от народа к народу, от века к веку, что часто прямо противоречили одно другому»[526].

Эти понятия, считает И. И. Карпец, в любой исторический момент выражали некоторое общее содержание[527], выражающее в форме нравственных оценок и предписаний задачи человека на современном этапе или в ближайшем будущем[528]. Вместе с тем, как отмечает Н. А. Бердяев, этика закона регулирует жизнь внешнего человека в его отношениях к обществу людей и не знает внутреннего человека. Она социальна и авторитарна, что делает невозможным нравственной оценки отношений в первозданном виде, так как этому мешают всевозможные социальные наслоения групп, классов, партий, направлений, верований и предвзятых идей.

Величайшей задачей нравственной жизни Н. А. Бердяев считал дойти до чистого нравственного суждения, свободного и не подверженного растлению социальными внушениями[529]. Выражение в законе общепринятых социальных ценностей и способность их реальной защиты являются объективными условиями формирования уважения личности к праву[530]. Только в этом случае закон можно считать правовым, но, по А. Э. Жалинскому, не всегда так бывает[531]. Как заметил Ж. О. Ламетри, предубеждения рассудка, иллюзии сердца и установившаяся в мире тирания, когда дело касается чувств, «создают громадные препятствия серьезному изучению морали и точному пониманию нами своих обязанностей»[532].

Если добро и зло, разумное и неразумное являются противоположными началами единого человека, то, задает вопрос В. М. Хвостов, почему следует ценить только одну сторону?[533] Как отмечал Д. Юм, «ничто не может быть более нефилософским, чем теории, утверждающие, что добродетель равнозначна естественному, а порок – неестественному»[534]. К тому же, считает М. Монтень, людей «мучают не сами вещи, а представления, которые они создали себе о них»[535]. Названный исследователь не без оснований полагает, что если бы кто-нибудь мог установить, что такое положение справедливо всегда и везде, то «он сделал бы чрезвычайно много для облегчения нашей жалкой человеческой участи»[536]. Действительно, наши представления зависят от внутреннего отношения к ним и меняются вместе с изменением отношения. Сами же представления, как правильно сказал М. Монтень, «складываются у нас не иначе, как в соответствии с нашими склонностями»[537].

С. И. Ожегов определял нравственность как «правила, определяющие поведение; духовные и душевные качества, необходимые человеку в обществе, а также выполнение этих правил, поведение»[538]. Возникает вопрос: является ли насилие противоположностью нравственности, нарушает ли оно понятие нравственности, как правил поведения, необходимых индивиду для обеспечения своего существования в данном обществе? Как справедливо отмечает Г. Риккерт, «природа повсюду действует согласно принципу наименьшей меры сил»[539]. Вышеизложенное приводит к выводу о социальности и насильственных форм поведения. Это такие же модели поведения, формирующиеся прежде всего в семье, а затем в обществе и для жизни в обществе.

Поскольку насильственные формы поведения возникают в обществе и отражают его устои, вряд ли можно говорить о противопоставлении нравственности и насилия. Таким образом, нравственность является одним из величайших заблуждений человечества, одной из многочисленных ловушек, возникшей после разделения единого мира на две противоположности – на Добро и Зло. Такое разделение оказалось орудием и средством вражды человека с себе подобными.

Конечно мышление индивида, как совершившего преступное насилие, так и правоприменителя, отражает окружающую действительность и социально обусловлено – в основе его лежат опыт и знания, приобретенные человеком в данном обществе. Слово как один из элементов механизма мышления в качестве вторичного знакового сигнала может выполнять как положительную, так и отрицательную роль в истории человечества. Благодаря языку, речи передается и развивается опыт человечества. Все зависит от того, совпадает или нет наделяемое смыслом слово с содержанием вторичного знакового сигнала. Хотя нельзя отрицать, что, может быть, человеческий опыт и развивается согласно законам диалектики в силу создаваемых смысловых противоречий.

Непонимание значения слова (ситуации) приводит к отрицанию. Отрицание вызывает конфликт (отрицание отрицания). В свое время И. В. Сталин пытался исключить данный аспект бытия из сферы сознания. Но ведь в результате разрешения конфликта возникает новое качественное состояние, правда, в том случае, если взаимодействующие субъекты восприняли данный им жизненный урок. Остается вопрос, в каком направлении идет развитие и до какой степени допустимы социальные противоречия. В природе все рано или поздно приходит к равновесию и без каких-либо эмоций, вопрос в том, каким человек станет на иной стадии развития.

Видимо, проблемы человека начались с его желания властвовать[540] над всем Миром (или другим человеком), для чего Единый Мир был разделен на противоположности, на Добро и Зло, на белое и черное. Однако власть оказалась мнимой и разрушающей, прежде всего, самого человека. Насилие во всех разнообразных проявлениях, как отмечает А. А. Гусейнов, прямо отождествляется со злом вообще[541]. Такой подход проводит жесткую разделительную линию взаимосвязанных проявлений этого Мира и человеческой деятельности на Добро и Зло, на правомерное и неправомерное. Этим же одновременно снимается вопрос обсуждения насилия и, соответственно, его разрешения.

Логическое завершение разделения взаимосвязанных и взаимозависимых действий людей находит свое окончательное оформление в принятии обществом и государством уголовного кодекса, в котором дается однозначно негативная оценка предусмотренному в нем деянию, называемому при этом преступлением. Тем не менее никем открыто не отрицается, что преступление – это «социальное и правовое явление»[542]. Поэтому курс современной российской уголовно-правовой политики на ужесточение репрессии, на что, например, обращает внимание Д. А. Шестаков[543], по отношению к субъекту преступления представляется не совсем разумным. В этом автор усматривает проявление синдрома Понтия Пилата[544]. Конечно, право не может быть выше существующей нравственной и правовой культуры народа. Вместе с тем мудрость законодателя заключается не в слепом следовании общественному мнению, а в его формировании и предвосхищении конечных созидательных результатов.

Субъект преступления также является человеком, обладающим необходимыми правами и свободами. В Декларации независимости США от 3 июля 1776 г. была оптимально сформулирована самоочевидная истина о том, что «все люди созданы равными и наделены их Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью»[545]. Как отмечает И. И. Карпец, «идея счастья неустранима из этики. Но счастье человека в любой социально-политической системе не может быть достигнуто с помощью принуждения»[546]. Автор обращает внимание на тенденции усиления законодательного произвола, приводящего к нарушениям прав человека, на манипуляцию сознанием людей и фактами.

С. П. Мокринский считает, что вместо действительного изучения зла и устранения его причин и условий государственная власть периодически лишь усиливает репрессии, как правило, уголовного характера и только по отношению к «лихому» человеку, применяя во все возрастающих размерах более суровые наказания, в том числе и смертную казнь. Желаемых положительных результатов с помощью репрессий добиться не удавалось, зато ущерб нравственному климату в обществе наносился весьма ощутимый. При этом сочувствующих лицам, нарушающим уголовный запрет, становится намного больше[547]. А это означает расширение социальной базы преступного насилия. История повторяется вновь. Авторы курса российского уголовного права обращают внимание на тот факт, что уголовные репрессии за последние 40 лет не только непрерывно расширялись, но и неуклонно ужесточались[548].

Следовательно, абсолютное неприятие зла в деятельности человека – это прямой путь к вражде и насилию, но под лозунгом «благих пожеланий». Такое мышление является догматическим, нарушающим законы диалектического развития и не способствующим установлению истины. В этом случае ставятся под сомнение реальное воплощение в деятельности правоохранительных органов и судов при выполнении задач уголовного права его основополагающих принципов, в частности таких, как принцип вины, принципов справедливости и гуманизма. А. А. Гусейнов отмечает, что отрицание насилия, как сугубо моральная программа, вступает в непримиримую конфронтацию с реальной жизнью[549].

Такое отношение свойственно абсолютистскому подходу к насилию[550] и подтверждается в действительности. Так, К. Сесар отметил, что карательное отношение в большей степени распространено среди судей и прокуроров[551]. По результатам проведенных нами социологических исследований, 60 % опрошенных судей, 58 % сотрудников РОВД убеждены в положительных результатах воздействия уголовного наказания. В то же время большинство самих осужденных (до 88 %), 100 % студентов юристов считают воздействие уголовного наказания отрицательным или не имеющим никакого влияния. О низкой эффективности воздействия уголовного наказания свидетельствует численность спецконтингента в исправительных учреждениях Оренбургской области за период с 1996 по 2001 г. Число осужденных, как правило, не уменьшается, увеличивается. Относительно стабильная общая цифра по всем видам колоний (в 1996 г. – 12 676, в 2001 г. – 13 815 человек) наводит на мысль об искусственности «стабилизации».

Прагматический подход позволяет более объективно относиться к насилию и «отождествляет его с физическим и экономическим ущербом, который люди наносят друг другу; насилием считается то, что очевидно является насилием – убийство, ограбление и проч.»[552]. При таком подходе в ряде случаев можно ставить вопрос об оправданности насилия в зависимости от жизненной ситуации. В уголовном праве данное положение закрепляется при помощи института обстоятельств, исключающих преступность деяния. Но реальный критерий для оценки ситуации не является бесспорным[553].

Насилием считается не только физическое, но и психическое посягательство. Однако и при физическом насилии его характер и количество зависят не от степени физической боли, а от психической составляющей. А. А. Гусейнов обоснованно обращает внимание на то, что воздействие на человека боли от случайно вывихнутого плеча и от удара дубинки омоновца совершенно различны. Если не обозначать эту разницу, то проблема отношения к насилию теряет нравственную напряженность[554], не обсуждается и не решается до конца.

Принимая во внимание социальную обусловленность поведения человека, следует признать, что любое насилие направлено не только на человека, но и на сложившиеся устои общества. При исследовании проблемы насилия не принимается во внимание то, что насилие есть один из способов, обеспечивающих господство, власть человека над человеком[555]. В свою очередь, насилие вытекает из противоположностей самого общества и государства и направлено также на порождающее их общество и государство. Материализация насилия происходит через отдельного индивида и объектом насильственного воздействия также является конкретный человек.

При рассмотрении любого явления существует еще и иной подход – конструктивно-критический, который исходит из реальности, со всеми плюсами и минусами, достоинствами и недостатками. Именно такой подход, считает В. П. Кохановский, должен быть характерен для науки[556]. По обоснованному утверждению Г. Риккерта, наука должна оцениваться по тому, способствует ли она жизненному движению или замедляет его[557]. Данный подход позволяет видеть в преступном насилии не только негативную, разрушительную силу, но и его конструктивную, созидательную роль, поскольку насилие направляется против причин, его породивших, и стремится к их устранению.

Показатели преступности являются прежде всего сигналами об определенном состоянии общества, а общество должно учитывать конструктивную роль насилия в развитии общества. Исходя из этого безнравственно наказывать только лиц, совершающих преступные насильственные действия, являющихся, по сути, лишь источниками информации неблагополучия самого общества, и наделять их отрицательными ярлыками преступников. Подобное отношению к проблеме преступного насилия увеличивает отчуждение личности и общества, что провоцирует рост насильственной преступности и не способствует устранению ее причин.

Насильственный преступник – родное создание любого общества, зеркальное отражение его устоев и ценностей. В соответствии с законами диалектики насилие играет свою положительную роль, а именно – несет информационную сигнальную нагрузку о нарушениях, сбоях или отклонениях от заданного пути развития. Однако, ни выявленные обстоятельства, способствующие совершению преступлений, ни принятые по ним меры не находят надлежащего отражения в уголовной статистике[558].

Преступное насилие как элемент обратной связи – необходимый компонент саморазвивающейся общественной системы. Д. А. Ли считает, что определенная доля дисгармонии в любой социальной системе является одним из источников социальных изменений и развития общества[559]. Насилие играет положительную роль по принципу обратной связи, ведя общество через кризисы и катаклизмы к единству и согласию, но с другой стороны, нежели добро[560].

По определению И. Фихте, «все, что существует, вполне определенно; оно есть то, что оно есть и отнюдь не что-нибудь иное»[561]. В свое время Альбрехт выдвинул не только смелую, но и вызывающую гипотезу, что, собственно, «преступник и есть нормальный человек, которого наказывают за то, что он не хочет сделаться ненормальным»[562]. До настоящего времени данная гипотеза в научном плане не опровергнута и вряд ли это возможно вообще без логической фальсификации.

Продолжение развития уголовного законодательства в направлении количественного и качественного ужесточения мер воздействия приведет, как обоснованно и логично предполагает Ю. В. Голик, к появлению новых наказаний, сущность которых будет связана с полной или частичной модификацией поведения на основе нейро-психологического программирования[563]. Это не только приведет к полной или частичной замене личности, но, по существу, означает разрушение индивидуальности человека. К тому же нет гарантии, что процесс искусственной и принудительной «социализации» членов общества не выйдет из-под контроля экспериментаторов, носящих на себе «печать» того же общества и имеющих свойственные ему недостатки.

Взгляд на насилие только как на негативное явление лишает возможности выявлять обстоятельства, способствующие совершению насильственных преступлений. М. Монтень писал, что привычка порой заслоняет подлинный облик самой вещи[564]. Кроме того, подобное отношение ведет к персонификации Зла в лице конкретного преступника и потому является препятствием для эффективного воздействия в целом на насильственную преступность. Уголовное наказание в виде лишения свободы, как средство исправления насильственных преступников, занимает первое место не только по удельному весу и личностной значимости, но и лидирует среди психотравмирующих факторов осужденного[565]. Н. В. Гришина считает конструктивной формой разрешения конфликта достижение согласия и гармонии в себе самом и в отношениях с другими людьми, поиск интеграции, взаимопонимания или компромисса[566].

К. Е. Игошев и И. В. Шмаров обращают внимание на то, что главной целью индивидуальной профилактики преступлений является преодоление и снятие противоречий между личностью и обществом[567]. Одним из условий достижения этой цели, а также перспективным направлением уголовного законодательства в ближайшие годы является укрепление нравственных и правовых начал в борьбе с преступными проявлениями, повышение социально-криминологической обоснованности уголовно-правовых норм и более полное внедрение в практику выводов науки[568]. А. В. Похмелкин и В. В. Похмелкин, предлагая новую концепцию уголовной политики, обоснованно считают, что право должно служить мерой свободы, формой гармоничного (курсив мой. – И. П.) согласования различных социальных интересов[569].

Учитывая происхождение насилия, необходимо, чтобы интересы привлекаемого к уголовной ответственности соблюдались не только в полной мере, но и в первую очередь. Однако, отмечает А. П. Гуськова, игнорирование прав и интересов личности остается одной из главных проблем судопроизводства[570]. Одновременно важно не допускать правотворческих и правоприменительных ошибок, в частности гносеологического характера, из-за пробелов в научном познании, недостаточного усвоения теоретических положений и т. д[571]. Н. С. Таганцев возлагал надежду, что в недалеком будущем удастся разобраться в массе новых понятий, взглядов и наблюдений накопившегося опыта, а также разграничить проявление общественной и личной преступности[572].

А. X. Парацельс верно отметил, что цель существования человека – в восстановлении первоначальной гармонии, которая существовала между его внешним и внутренним миром[573]. Ученый считал, что лучшие из врачей те, кто приносит наименьший вред[574]. То же утверждение обоснованно можно отнести и к юристам, к работникам правоохранительных органов и судебной системы. Согласно Платону, «у того, кто хочет познать чужую душу, должны быть три свойства: понимание, благожелательность, смелость»[575]. В случае осознания и признания информационной роли насилия реальным будет осуществление принципов уголовного права: законности, вины, справедливости, гуманизма и даже равенства (в зависимости от убеждений и других обстоятельств).

Учет конструктивной роли насилия в обществе будет способствовать пониманию и правильной квалификации мотивации поведения лиц, совершивших преступное насилие, и, как следствие, приведет к изменению общественного мнения по отношению к насильственной преступности и самим преступникам, что само по себе создает условия для нормализации криминогенной ситуации в обществе.

Выводы

1. Проблема преступного насилия в обществе создана неучетом функциональных закономерностей насилия на практике, отражающих единство и взаимосвязанность мироустройства.

2. Преступное насилие, как функциональное явление общественного устройства, отражает взаимоотношения сторон, характеризующее непониманием, основанным на неполноте информации или ее искажении в общественном и индивидуальном сознании о причинах и условиях, а также мотивах, целях и значимости поведения для личности.

3. Основная функция преступного насилия как явления заключается в том, что оно, являясь элементом обратной связи, указывает на наличие противоречий в социальном развитии общества и направлено на их устранение. Данную функцию необходимо учитывать законодателю, правоприменителю и индивиду и адекватно реагировать на нее, что будет способствовать сокращению преступного насилия.

4. Перечисленные криминологические свойства преступного насилия свидетельствуют о необходимости снятия с преступников ярлыка отрицательной личности во избежание стигматизации и в целях нормализации общественных отношений, поскольку их поведение является информативным, не отражающим сущности явления.

5. Правоприменитель переоценивает положительное воздействие уголовного наказания. Ужесточение уголовной политики без учета функциональных закономерностей насилия нарушает диалектические законы, не приводит к желаемым результатам и наносит вред нравственной и правовой культуре. Рост насилия должен приводить не к усилению борьбы «с преступностью», а к выявлению причин и условий такого роста и принятию конструктивных мер, направленных на его устранение.

6. Учет свойств преступного насилия создает благоприятную социальную и психологическую основу для исправительного воздействия к осужденным за преступные насильственные действия.

3. Мотивация преступного насильственного поведения

Среди обстоятельств, подлежащих доказыванию по уголовному делу, в ст. 73 УПК РФ[576] наряду с событием преступления указываются также виновность обвиняемого в совершении преступления и мотивы преступления. Исходя из генезиса развития насилия, как разновидности преступного посягательства, представляется, что приоритеты установления предусмотренных обстоятельств по их значимости не соответствуют действительности. На первом месте должны стоять мотивы поведения человека, которые обусловливают цель его поведения. Именно в них, как заметил И. Н. Данынин, заложена разгадка механизма воздействия причин и условий на индивида, в результате которых он совершает преступление[577].

На недопустимость процессуального упрощенчества при осуществлении правосудия, важность установления причин и условий, способствующих совершению преступлений[578], а также мотивов[579], в том числе при назначении уголовного наказания[580], неоднократно указывалось и в разъяснениях Пленума Верховного Суда РФ. В зависимости от мотивов, которыми субъект руководствуется в своей деятельности, оценка его деяния может быть совершенно различна. Предположим, что в двух случаях один человек лишил жизни другого. Действительно, убийство является жестоким преступлением. Но внешнее проявление поведения человека без выяснения его непосредственной внутренней мотивации и психического отношения не может характеризовать совершенное деяние или личность. В первом случае, в зависимости от мотива, это будет убийство лица, совершенное с особой жестокостью (пи. «д» ч. 2 ст. 105 УК РФ), а во втором – освобождение заложников и ликвидация виновного в захвате в состоянии необходимой обороны. Поэтому установление мотивов совершения преступления имеет первостепенное значение при выявлении субъективной стороны противоправного поведения и характеризует, в свою очередь, вину субъекта.

Но на практике требования по выявлению мотивов и их содержания продолжают нарушаться. Очевидно, что без знания мотива и его трансформации невозможно говорить и об исправлении субъекта и предупреждении новых преступлений. То есть цели уголовного законодательства при таких обстоятельствах невыполнимы, а приговор вряд ли можно считать законным и обоснованным. Следовательно, сколько бы сил и средств не тратилось на борьбу с последствиями причин насилия, его истоки не только не будут затронуты, но и социальная база насилия будет возрастать в геометрической прогрессии вследствие несправедливой кары. Разрешение данной проблемы необходимо начинать с выяснения мотивации насильственного поведения.

Традиционно насилие считается одним из признаков объективной стороны состава преступления, средством или способом достижения преступных целей, а мотивы применения насилия характеризуют субъекта, как правило, с отрицательной стороны. В теории уголовного права, особенно в криминологии и психологии, как правило, отражается сущность мотивов, в которых всегда заложен смысл поведения индивида. Мотивы дают ответы на вопросы, почему совершены преступные действия, в чем их смысл для данного индивида и какие его потребности удовлетворяются при этом. Тем самым мотив указывает причину, определяющую направленность поведения[581].

Под мотивацией в криминологической литературе понимается совокупность мотивов деятельности, каждый из которых представляет собой элемент мотивации, существующий как в сфере сознания, так и подсознания[582]. Мотивы образуются и формируются в результате воздействия эмоций и чувств человека. Г. Спенсер указывал на неразрывность внутреннего чувства личности с его телесными проявлениями[583]. О. Л. Дубовик мотивацию преступного поведения определяет как психологический процесс, состоящий в осознании, выделении, оценке и сравнении факторов, определяющих ценность прогнозируемого противоправного поведения и возможность его осуществления в конкретной жизненной ситуации с учетом возможных последствий[584]. Н. Ф. Кузнецова мотивацию рассматривала как систему, состоящую из иерархической совокупности мотивов, среди которых она различала: а) доминирующие, смыслообразующие; б) мотивы, отражающие сущность личности; в) мотивы-стимулы[585].

Значимость потребностей человека определяется для него его окружением в результате процессов социализации и социальной адаптации и оценивается им адекватно обстоятельствам и его осознанию. К примеру, для участника организованной преступной группы, на что обращает внимание Е. В. Топильская, внутреннее представление о самой деятельности вполне согласуется с оценкой как респектабельной и положительной[586]. Как отмечает В. В. Лунеев, «учета преступлений по мотивам в нашей стране и в других странах практически нет. Хотя и непреодолимых препятствий для этого тоже нет»[587].

К тому же, считают Ю. М. Антонян, М. И. Еникеев и В. Е. Эминов, познание мотивов в криминологии еще не вышло из круга обыденных представлений[588]. В. Н. Кудрявцев обоснованно обращает внимание на то, что до сих пор нерешенной проблемой остается криминологическое и психологическое исследование личности обвиняемого[589]. Отсюда следует, что реальные мотивы насильственного поведения и их психологическое содержание также не устанавливаются. Что же в конечном счете дает индивиду применение насилия, например при совершении хулиганских действий, остается без ответа. 86 % работников РОВД – мужчин и 68 % женщин считают возможным совершение насилия без какой-либо цели, т. е. являющимся бессмысленным для субъекта. Но, рассуждая логически, можно прийти к выводу о невменяемости такого человека.

Ни одно живое существо не станет совершать бессмысленный для него поступок. Соответственно причины и условия, способствующие возникновению насильственных действий, если и рассматриваются, то формально, не говоря уж об отсутствии исследований бессознательных процессов человека, хотя последние играют определяющую роль в поведении. Однако без этого невозможно устранение причин и условий совершения насилия и его предупреждение. Данная ситуация складывается в результате неполного учета криминологических свойств мотивов насилия, их функций и значимости для субъекта. Познание закономерностей психики человека и его поведения позволит понять взаимоотношения людей и обеспечит возможность направлять их в необходимую для общества сторону.

В гости к Вячеславу, 28 лет, пришли супруги М. и С. Вместе выпили спиртное. Посидели. М. предложил выпить водку. Но Вячеслав сказал, что он пьет исключительно сухое вино. Это не понравилось М. и он продолжал настаивать на водке. Вторичный отказ Вячеслава вызвал у М. нецензурные оскорбления в адрес хозяина дома. Тогда Вячеслав потребовал прекратить такие действия, тем более, что в квартире находились его несовершеннолетние дети. В ответ М. кинул рюмкой в сторону Вячеслава, которая улетела в сторону детей и они испуганно вскрикнули. Вячеслав вновь потребовал прекратить скандал. Но М. схватил бутылку водки и стал угрожать. Хозяин дома нанес ему несколько ударов. В это время в конфликт вмешалась жена М. Вячеслав потребовал освободить его дом.

Во время выхода из квартиры С. кинулась драться с сестрой Вячеслава. Последний стал разнимать их. С. при этом скатилась с лестнице. Встав после этого, она обвинила Вячеслава в том, что упала и в том, что он выгнал из своего дома. После чего сказала, что отомстит за это. М. был причинен легкий вред здоровью (по критерию длительности расстройства здоровья), а телесные повреждения С. не повлекли вреда здоровью. По заявлению супругов М. и С. Вячеслав был привлечен к уголовной ответственности по ч.1 статьи 213 УК РФ[590]. В приговоре суда был подтвержден факт противоправных действий заявителей[591].

Вопросы мотивации насильственного поведения являются сложными и до сих пор нерешенными. По результатам проведенных нами исследований, из опрошенных сотрудников РОВД – мужчин, 100 % утвердительно ответили, что причинение насилия без какой-либо цели возможно. Из женщин – работников РОВД утвердительно ответили на данный вопрос 92 %. Среди студентов старших курсов юридического факультета также большинство согласны с такими утверждениями. Вместе с тем с ответом на вопрос, что же дает субъекту причинение насилия без цели, возникли серьезные затруднения. До 12 % респондентов ответили, что ничего не дает, 5 % студентов-юношей ответили, что это привычка, 10 % студентов-девушек – удовлетворение внутренних потребностей, до 12 % считают – для достижения внутреннего спокойствия и освобождения от отрицательной энергии, до 24 % (кроме работников РОВД – мужчин) отнесли к самоутверждению личности, около 15 % – для удовольствия, до 20 % студентов расценивают таких людей как психически больных.

Результаты опроса свидетельствуют о том, что в сознании даже специальной категории людей такие понятия, как удовлетворение внутренних потребностей, душевное спокойствие, освобождение от отрицательной энергии, самоутверждение, привычка или, наконец, получение удовольствия, не считаются важными, способными оказывать на человека регулятивное значение.

Исследования также выявили серьезную проблему: до 86 % опрошенных работников РОВД и 100 % судей не смогли ответить на вопрос, что же дает субъекту причинение насилия без цели. Данный аспект требует своего законодательного разрешения. В настоящее время причины и условия, способствующие возникновению насильственных действий, если и рассматриваются, то формально. Более того, в принятом Уголовно-процессуальном кодексе РФ причины и условия совершения преступлений, как доказательства, подлежащие доказыванию в уголовном судопроизводстве, были заменены на «обстоятельства, способствующие совершению преступления»[592]. Представляется, что данное изменение не будет иметь положительного влияния на ситуацию, так как ясности становится еще меньше.

До сих пор юристы и криминологи, отмечают Ю. М. Антонян, М. И. Еникеев и В. Е. Эминов, «очень редко обращались к сфере бессознательного для установления действительных мотивов многих преступлении» [593]. Тем не менее именно здесь можно наити ответы на вопросы, почему и ради чего совершаются насильственные и корыстные преступления: из хулиганских побуждений, по мотивам ненависти, вражды либо по «внезапно возникшему» умыслу[594].

Такой подход ведет к определенному расхождению теории с содержанием конкретного поведения лица. В частности, преступная деятельность нередко разделяется на два вида, состоящих из волевых и импульсивных действий. Импульсивными в уголовном праве принято считать действия с внезапно возникшим умыслом. Считается, что в импульсивных действиях мотивация отсутствует, но такое утверждение не является точным отражением реальности. Еще Аристотель утверждал, что «неверно называть непроизвольными действия, совершаемые под влиянием страсти или сильного стремления… В страсти и стремлении заключается источник человеческой деятельности»[595]. Поэтому можно сказать, что импульсивные действия выявляют истинное лицо, скрытую сущность человека, установку его генерального поведения, жизненную цель и мотивы, отношение к ценностям, пусть и не столь определенно. Следовательно, мотивация и при аффективной разрядке присутствует, но в свернутом виде, не вполне осознанном для самого субъекта.

Представляется также, что деление умысла на заранее обдуманный и внезапно возникший может быть лишь условным. Если применять такое деление к конкретной жизненной ситуации, то оно отражает истину только в определенных пределах. Но если такую классификацию распространить на предшествующую жизнь исследуемого субъекта, то здесь как раз получается абсолютизация истины и, как следствие, доведение до абсурда или заблуждения.

Исходя из изложенного следует сказать, что внезапно возникшего умысла, если понимать его буквально, на совершение определенного преступления просто не может быть[596]. Человек не может внезапно захотеть причинить кому-либо насилие, если в его психике отсутствуют установки, допускающие насильственные модели разрешения ситуаций вообще, либо по отношению к конкретному лицу. Если же такие установки имеются, то никакой «внезапности» не может быть и они могут в определенный момент реализоваться во внешней действительности. В этом случае субъект напоминает «ходячую бомбу», готовую взорваться от внешнего детонатора. Роль последнего выполняет возникающая жизненная ситуация, при которой происходит лишь нажатие спускового крючка заложенного в человеке механизма. То есть у субъекта заранее существует ориентация на совершение насильственной модели поведения в свернутом состоянии.

Мотивы поведения человека определяют сформированные у него потребности[597], которые Е. П. Ильиным выделяются как состояние отсутствия определенного блага[598]. В свою очередь потерпевший от насилия не может согласиться с тем, что является лишь средством для достижения чьих-то целей. Здесь круг насилия замыкается. Одновременно субъект, в психике которого заложены существующие в семье и обществе ценности, модели человеческих отношений и методы достижения поставленных целей, среди которых наиболее эффективными являются насильственные действия, встает перед выбором: либо достигать одобряемых формально или неформально в обществе ценностей, прибегая к насилию, либо отказаться от достижения необходимых, по его убеждению, результатов своей деятельности.

В последнем случае преступление в рассматриваемый момент не происходит, но оно, вполне очевидно, приводит к недовольству субъекта и стрессу, дальнейшему нагнетанию тревожного состояния. Исследователями отмечено, что «в стрессовых ситуациях совершаются многие насильственные… преступления»[599]. Сам по себе отказ от совершения насильственного преступления в одной ситуации никак не может гарантировать от применения насилия в последующем, пока у субъекта существуют определенные, сформировавшиеся в обществе жизненные установки, мотивы и модели поведения.

«Характер решения в каждом случае зависит от направленности взглядов и ориентации личности. Поэтому один человек стремится разрешить конфликт законным путем, а другой – противоправным»[600]. В. В. Мироненко и В. Т. Носатов выделяют шесть групп конфликтных ситуаций, как правило, предшествующих преступлениям и возникающим: 1) на основе неадекватности социальных представлений личности о реальной действительности, когда лицо поступает в соответствии с нормами группы, к которой принадлежит, но в данный момент находится в другом обществе, для которого такие отношения неприемлемы; 2) как результат переоценки своих возможностей или недооценки их другими; 3) на почве личных отношений; 4) из-за недостаточной информации; 5) как результат острой необходимости правильного выбора между двумя или несколькими значимыми жизненными действиями; 6) как результат неадекватности социальных устремлений личности и социальных убеждений людей, мнением которых человек дорожит[601].

Мотивы, подчеркивает В. П. Власов, формируются «при непременном осознании цели деяния»[602]. К. В. Шундиков отмечает, что цели человека возникают на основе его практического опыта и представлений о необходимых и объективно возможных преобразованиях материальной действительности[603]. Если человеку не предоставлены законные средства достижения сформированных им в обществе целей, то остаются незаконные средства, среди которых насильственные являются наиболее эффективными для достижения ближайшего материального результата. Цель преступления, по определению О. Л. Дубовика, является: а) концентрированным выражением потребностей человека, моделью потребностей будущего; б) внутренней действующей информационной причиной выбора преступного поведения; в) отражением необходимости и реальной возможности для субъекта совершения преступления[604].

В последнем аспекте более точно будет не отражение, а именно сознание индивидом необходимости в данный конкретный момент времени, в строго определенной ситуации и в соответствующем эмоциональном состоянии такого поведения. Необходимость уже обусловлена предшествующими причинами и условиями, сформировавшими у субъекта определенную систему ценностей и оценок. Ценности личности, как правильно указывают А. Р. Ратинов, А. Ш. Рчеулешвили, выступают мотивообразующими факторами, которые определяют для индивида, к чему ему желательно стремиться и чего избегать[605]. А. Н. Леонтьев отмечает, что в связи мотивов с действиями отражаются объективно-общественные связи и отношения[606]. В результате мотивы, помимо отражения внешних (объективных) и внутренних (субъективных) причин поступка, имеют и побудительно-регулятивное значение[607].

Александр, 39 лет, проживал с сожительницей И., 34 года. После ссоры И. уехала в деревню и жила с X. Через два месяца она вернулась и сказала, что будет жить с Александром. Через 10 дней приезжает X. и в 23 часа ночи приходит к ним домой. После чего X. начинает уговаривать И. снова вернуться к нему. В целях предотвращения утраты значимого для Александра человека он возмущается поведением X. и предлагает убраться из его дома. Между ними происходит ссора, в результате которой Александр нанес X. удар ножом в область грудной клетки. Последнему были причинены телесные повреждения в виде непроникающей колоторезаной раны грудной клетки, осложнившейся посттравматическим воспалением легких, которые повлекли легкий вред здоровью (по признаку кратковременного расстройства здоровья, менее 3-х недель). Потерпевший на строгом наказании не настаивал, исковых требований не предъявлял. Александр был привлечен к уголовной ответственности по ст. 115 УК РФ[608].

Действительно, состояние напряженности, возникающее в конфликтных ситуациях, может оказывать большое влияние на поведение человека. При эмоциональном напряжении и, тем более, в условиях дефицита времени и информации, человек может принять решение противоправного характера, которое в нормальном состоянии у него не возникло бы. Особенно характерно это проявляется в насильственных преступлениях против личности. Психическое напряжение человека может быть постоянным, вызванным различными трудностями социального или физического характера на пути к достижению цели, или переменным, зависящим от конкретной жизненной ситуации (ситуативным). У человека, находящегося в состоянии напряженности, происходит повышенный расход психической и физической энергии, с одной стороны, а с другой – уровень напряженности может возрастать и превысить критический уровень, который может контролироваться сознанием.

Состояние напряженности уменьшает способность человека к анализу ситуации, восприятие которой становится искаженным. Интеллектуально развитая личность способна направить данную энергию в нужном для нее направлении, благодаря чему развитие конфликта пресекается, а сама личность при этом совершенствуется. Но для этого необходим определенный уровень развития индивида. До указанного момента человек не знает, как наиболее разумно управлять своей энергией. В этом случае избыток энергии идет на разрушение либо самого человека, если последний замыкается в себе, либо направляется против других лиц, т. е. совершается насильственное преступление.

Алексей, 48 лет, показал, что жена О. ему изменяет, а дочь И. ведет себя по отношению к нему грубо: может обозвать и даже ударить. Она хочет выгнать его из дома и присвоить себе квартиру, в которой они все проживали. Этот конфликт продолжается уже три года. Днем 14 октября от жены О. поступило в милицию заявление об угрозах со стороны Алексея в адрес ее и дочери. За две недели до этого Алексей решил развестись и разменять квартиру, чтобы иметь отдельное от них жилье. Но жена и дочь были категорически против этого. Дочь И. говорила, что если он будет настаивать на разделе, то она обольет его кислотой. После этого Алексей стал выпивать[609]. В милиции его привлекли к административной ответственности в виде штрафа и отпустили домой.

Утром 15 октября Алексей выпил 4 бутылки пива. Находился в своей спальне. Решил покушать и сварил картошки.

Когда резал сало, в комнату вошла его дочь И. после ночной смены и стала на него кричать и оскорблять. Затем ударила его по почкам несколько раз. Алексей хотел ударить дочь, но вмешалась жена, которая встала между ними. Алексей ударил ножом жене в плечо и спину, а также поранил руку. У обоих имелись телесные повреждения, не повлекшие вреда здоровью. Алексей утверждал, что не помнит, как все в действительности происходило, начиная после ударов дочери по почкам. Привлечен к уголовной ответственности по ч. 1 ст. 111, ст. 116 УК РФ[610].

В конфликтной условиях у организма возникает избыток отрицательной энергии, который требует своего выхода. При этом каждая сторона проделывает определенную мыслительную работу, целью которой является оценка текущей ситуации и ее возможного развития, причем не только с точки зрения анализирующего, но и со стороны «противника». «Выигрывает тот, кто правильно понимает складывающуюся реальную обстановку, глубоко и всесторонне оценивает поступившую информацию, кто лучше изучил своего соперника, ход и результаты его рассуждений»[611].

Следовательно, преимущество в исходе конфликта имеет тот, у кого больше развиты познавательные способности, дающие ему возможность просчитать развитие данной ситуации и выбрать наиболее выгодный для себя вариант поведения. Но не всегда стороны обладают полнотой информации о возможном поведении соперника. В этом случае большее значение приобретает как раз нерациональное познание.

Отрицательное значение прогрессивно растущего отчуждения человека от семьи и общества, а также существующей иерархии ценностей общества, среди которых на первом месте стоит, как правило, материальный достаток (та же корысть) явно недооценивается. В то же время личность человека, его самоценность, неповторимость и уникальность остаются явно заниженными. Поскольку отчуждение создает дискомфорт для субъекта, то он пытается устранить его и достичь благополучия в жизни и счастья. Не понимая ценности человеческого существа и его самодостаточности, взаимообусловленности индивида с окружающей средой и изолируя себя от других, человек тем не менее пытается доказать свою значимость в этом обществе.

И здесь усвоенные ценности начинают играть для субъекта негативную роль. Он стремится любой ценой к материальному обогащению, забывая или не думая о том, что человек сам по себе есть цель и средство, и не останавливаясь перед насильственными способами. Плутарх подчеркивал, что «нельзя купить за деньги беспечальность, величие духа, стойкость, решимость»[612]. Внутреннее успокоение не наступает, а субъект начинает думать, что у него недостаточно материальных благ. Все повторяется вновь и вновь. Таким образом, насильственное преступное поведение чаще всего определяется неблагоприятными факторами семейного влияния, которые содержат в себе и формируют соответствующую модель отношений человека в дальнейшем.

В результате подобных действий между личностью и обществом еще больше увеличивается отчуждение, и окружающая среда воспринимается индивидом как опасная. В этом случае индивид неверно осознает свою сущность и смысл собственных действий либо действий других, что может привести к преступному насильственному посягательству. Можно даже утверждать, что преступниками как раз и становятся те, кто не мог осознать себя и окружающий мир, свое место в нем. Поэтому они часто не понимают и не могут объяснить истинные мотивы своего поведения.

О. Л. Дубовик так определяет для преступника выбор преступного поведения как: 1) разрешение внутреннего конфликта; 2) присоединение к чужому мнению; 3) методом исключения (когда другие варианты невозможны); 4) наиболее оптимальный при существующих условиях; 5) типичный для личности или группы, в которой он находится[613]. Это очень обширная тема для исследования, к тому же знание конкретного варианта поведения преступника не дает ответа на вопрос о его первоначальных причинах и механизме влияния на человека.

Восприятие окружающего мира с материалистической точки зрения приводит к бездуховности; бездуховность ведет к утрате смысла жизни и самой ее ценности. Человек ощущает свою ненужность и бессмысленность существования. Из этой ситуации только два выхода: самоубийство или поиск смысла в ином. Таким образом, для многих имущественная состоятельность является смысловым, определяющим значением в жизни, а корыстные мотивы и преступления – способ самоутверждения и поддержание своей уверенности в целесообразности жизненного существования. Данная ценностная ориентация свидетельствует о том, что ее представитель свою человеческую значимость не ценит.

Было бы неправильным делать вывод, что склонность к насилию проявляют лишь лица, в отношении которых ранее применялось насилие и они подвергались только неблагоприятным воздействиям, способствующим совершению преступления. Нередко идеалы юношества не выдерживают столкновения с жизненными трудностями и противоречиями. Тогда у определенной части лиц складывается впечатление, что их нельзя преодолеть (что может повлиять на выбор противоправного поведения в будущем) или разрешить правомерным путем (по существу, у таких лиц уже имеется установка на нарушение уголовного запрета).

Проблемность ситуации заключается в том, что на поведение индивида влияют не только осознаваемые им факторы, но и бессознательная часть психики. Именно в решении этого вопроса можно найти ключ к различным аспектам насильственного поведения. Природа человека такова, что травматичные для его психики ситуации прошлого «забываются» и переводятся в сферу бессознательного. 3. Фрейд отмечал, что в бессознательном «коренятся основные влечения, которые объединяются в качестве либидо и рассматриваются прежде всего как эротическое влечение. К ним присоединяется влечение к власти, к значимости, и, наконец к смерти»[614].

На сложность изучения внутреннего состояния организма обращал внимание еще И. П. Павлов, говоря, что как только исследователь «поднимается до высших отделов центральной нервной системы, и характер его деятельности сразу и резко меняется. Он перестает сосредоточивать внимание на связи внешних явлений с реакциями на них животного и вместо этих фактических отношений начинает строить догадки о внутренних состояниях животных по образцу своих субъективных состояний. До этих пор он пользовался общими естественнонаучными понятиями»[615]. Тем большую сложность вызывает вопрос исследования внутреннего состояния человека.

Л. С. Выготский настаивал на том, что «надо изучать не рефлексы, а поведение – его механизм, состав, структуру»[616] и пояснял, что иное означает отказ от изучения именно объективного в человеческом поведении и означает субъективную, т. е. произвольную оценку деяния. Как заметил М. Г. Ярошевский, «сознание есть проблема структуры поведения»[617]. Дальнейшее развитие знаний «о психических формах жизнедеятельности привела к кризису научного направления, представители которого сводили эти формы к “атомам” и актам сознания индивидуального субъекта»[618].

В. С. Сокольский определяет мозг человека, как активную информационно управляющую машину, которая «непрерывно планирует потребное будущее, строит модели своего поведения, делает вероятностный прогноз, необходимый для обеспечения процесса жизнедеятельности»[619]. Иными словами, количество и качество заложенной в человека информации определяет, в конечном счете, его поведение. Однако необходимо учитывать ценность и значимость информации для личности в зависимости от времени и условий получения и ее интегрирующее свойство на психику человека. И. М. Сеченов обратил внимание на разницу восприятия детей и взрослых. У детей возникновение и действие мысли адекватно характеру ее происхождения (истинное возникновение мысли), а ее воздействие на взрослых имеет опосредованный характер, через усвоенный ими жизненный опыт[620].

Несмотря на то, что в последнее время в криминологии, психологии появилось достаточно работ, раскрывающих внутренний мир человека и причины его поведения, в правоприменительной практике до сих пор не уделяется должного внимания психическим переживаниям, эмоциям и чувствам человека в момент, предшествующий совершению преступления и даже в ходе его исполнения. Ю. М. Антонян, М. И. Еникеев и В. Е. Эминов справедливо отмечают, что многие юристы не задумываются над тем, какие глубинные психологические и внешние социальные реалии отражают мотивы и цели поведения индивида и в чем их субъективный смысл[621], а объяснение поведения сторон при этом носит поверхностный характер.

Два брата, Николай, 37 лет, и Леонид, 33 года, жили в доме, оставшемся после смерти матери. Каждый из них был уверен, что дом оставлен именно ему. Завещания не имелось. Леонид ранее предупреждал Николая, что он может жить в доме, если будет вести себя нормально. Но, по мнению последнего, Николай не выполнял такие требования, так как часто пил, не работал, приводил друзей. Поэтому Леонид предложил ему освободить дом. Произошел скандал. У ранее судимого Леонида был в руках нож. Николай нанес ему несколько ударов, причинив легкий вред здоровью (по признаку кратковременного расстройства здоровья) в целях защиты.

Как пояснял Николай, Леонид постоянно носит нож с собой.

Когда же он пьяный, то ничего не помнит, поэтому Николай опасался за то, что брат нанесет ему телесные повреждения.

При таких обстоятельствах Николай был осужден по ст. 115 УК РФ[622].

Такой подход к оценке конфликта, видимо, объясняется тем, что у Леонида имелись побои, а у Николая – нет. Следовательно, по «логике» работников РОВД, вина Николая «очевидна».

Г. Ф. Хохряков обратил внимание на то, что «личностные смыслы иначе как в значениях для отдельного человека не существуют»[623]. Мотивы невозможно понять без изучения и анализа его предшествующей жизни, поскольку проблема мотивов – «это проблема их происхождения, их обусловленности внешними и внутренними факторами в ходе индивидуальной истории личности»[624].

В мотивах как бы воспроизведено, отражено, прежде всего, содержание раннесемейных отношений, а затем и последующих событий. В частности, когда ребенок, а впоследствии взрослый, встречает непонимание, ставящее преграды на пути его ориентировочно-исследовательских поисков, то энергия начинает принимать уже разрушительные формы. Человек не может согласиться с какими-либо ограничениями его деятельности, пока он не поймет разумную причину этого (например, опасность для жизни или здоровья).

«Отношения и события детства обретают вторую жизнь, новую форму существования и, реализуясь через мотивы в поведении, являются как бы ответом на них, их продолжением или следствием»[625]. Поэтому для выяснения сущности мотива важно понимание, что это психологическое явление формируется в процессе человеческих взаимоотношений и характеризует определенную задействованность субъекта в структуре общественной деятельности, являясь как бы каналом связи с окружающей средой. «В этом канале отражается то, как человек воспринимает мир, что он видит в нем, какие цели преследует, насколько близок к нему и, главным образом, к людям, насколько ценит их и свое место среди них. Чем беднее это канал, тем отчужденнее индивид, тем слабее его социальные связи»[626] и тем быстрее и легче субъект может решиться на применение насильственных форм поведения.

После совместного распития спиртных напитков мать Сергея стала оскорблять его сожительницу Т. грубой нецензурной бранью, ревнуя ее к своему новому сожителю. В продолжении скандала мать Сергея схватила Т. за волосы. Сергей решил прекратить конфликт и оттолкнул свою мать, после чего ударил ее, причинив легкий вред здоровью (по признаку кратковременного расстройства здоровья). В судебном заседании дело было прекращено в связи с примирением сторон[627].

Некоторые исследователи считают, что употребление алкоголя и наркотических средств ведет к совершению преступлений. Совершение преступлений в состоянии алкогольного состояния считалось ранее повышающим общественную опасность лица фактором. О. Л. Дубовик сравнивал воздействие алкогольного опьянения со своеобразной «автонастройкой» на преступление[628]. Данное утверждение не совсем верно в силу специфики действия алкоголя и наркотических веществ, действие которых заключается лишь во временном освобождении человека от приобретенных им в обществе норм, обычаев и представлений.

В нормальном состоянии такой человек постоянно делает усилия над собой, над своей личностью, чтобы его поведение соответствовало существующим в обществе нормам и представлениям. В случае, если внутренние желания и требования социального окружения не совпадают, в индивиде постоянно растет психическое напряжение от неудовлетворенности ситуацией. Это приводит к тому, что человек превращается в «пороховую бочку», которая в любой момент готова взорваться. Алкоголь может являться одним из способов «разрядки». Видимо, этим можно объяснить факт, на который указывали Ю. М. Антонян и С. В. Бородин о том, что хронических алкоголиков больше «среди характеризующихся положительно, чем отрицательно»[629]. Человек с положительной жизненной ориентацией при помощи алкоголя стремится уйти от реальности, накапливая отрицательную энергию в себе и увеличивая, таким образом, желание вновь «забыться». Лицо с отрицательной ориентацией направляет свою энергию вовне, сохраняя на время свой внутренний мир.

В состоянии алкогольного или наркотического опьянения личность легче идет на совершение насильственных преступлений. Как отмечает В. Г. Павлов, в состоянии опьянения происходит ослабление функционирования тормозных процессов[630]. Но это лишь повышает чувствительность индивида в общении и понижает нижний порог «срабатывания» на поведение другого человека. Н. Г. Иванов подчеркивает, что в таком состоянии увеличивается психическая и двигательная активность человека, а подавленное «Я» всплывает в сознании, требуя реализации скрытых потенций человека[631]. Это же утверждает О. Д. Ситковская, говоря, что действие алкоголя заключается в обострении и проявлении вовне скрытых личностных тенденций[632]. По результатам наших выборочных социологических опросов, до 64 % респондентов согласны с тем, что алкоголь раскрывает внутреннюю сущность человека. Следовательно, «пьянство» и наркотические вещества не порождают у индивида отрицательные черты характера, а обнаруживают их.

В основе таких конфликтов непонимание сторон в результате ограниченности сознания себя, других и жизненных обстоятельств. Не будет преувеличением сказать, что степень понимания – это ключ к осознанию появления и развития противостояния, борьбы и вражды в любом обществе, а различные формы насилия являются основным их средством разрешения ситуации. Очевидно, что непонимание действительных причин поведения ведет к отчуждению личности, правонарушениям и насильственным преступлениям, что является своеобразным способом мести обществу или собственного самоутверждения.

Следует также отметить, что насилие является не только средством противоборства сторон, но и средством преодоления непонимания и установления гармонии, так как происходящие в результате негативные последствия дают человеку возможность осознания себя и других, что ведет в целом к прекращению конфликта. Но вряд ли возможно признать это без обращения к философии и психологии, без выяснения смысла жизни и существования человека, тайны взаимоотношения полов и тайны смерти. Эти вопросы актуальны для каждого и без их разрешения жизнь человека вряд ли будет благополучна и без вступления в конфликт с законом.

Любые мотивы возникают и развиваются в процессе формирования личности в обществе, а конкретные жизненные ситуации являются как бы каналом связи между человеком и окружающим миром, обстоятельства которых в совокупности приводят к решению о совершении преступления. Д. Р. Лунц отмечает, что мотивы совершения насильственного поведения могут возникать в социальных условиях, в которых оказались лица[633]. Так, Сергей избил владельца автомобиля Ж., в котором были обнаружены наркотические вещества, из-за которых его сына, управляющего данным автомобилем, привлекли к уголовной ответственности[634].

При этом практические работники, по существу, формально выясняют умысел, а мотивы лишь констатируют у обвиняемого. «Обычно мотив не “извлекается” из личности, а приписывается ей, исходя из внешней оценки преступных действий на базе установившихся традиций. Если объективная сторона заключается в лишении жизни или нанесении телесных повреждений, то в обвинительном заключении и приговоре внешние последствия становятся элементом субъективной стороны, а именно – целью преступного посягательства. В приговоре, вынесенном Сергею, указано, что он в процессе ссоры «умышленно с целью (курсив мой. – И. П.) причинения телесных повреждений» наносил удары руками и ногами Ж.

Но под целью понимается результат, к которому человек направляет свои усилия. В данном случае Сергей хотел, чтобы Ж. признался в милиции, что наркотики в автомобиле принадлежат ему и никакого отношения к сыну, который управлял автомобилем Ж. по доверенности, не имеют. Ж. отказался это сделать. Целью Сергея было заставить Ж. сознаться в своих действиях. Судебные инстанции не стали углубляться в ситуацию и «упростили», таким образом, мотивацию поведения субъекта.

Иногда следователь делает вывод об умысле на убийство по факту использования субъектом заточенного ножа, что, по мнению следователя, «свидетельствует о тщательной подготовке к совершению преступления». Даже если бы заточка ножа была «тщательной», – это еще не может свидетельствовать о доказанности умысла на убийство, а скорее о том, что нож отвечал своему функциональному назначению. В дальнейшем обвиняемый был признан невменяемым[635].

Жена Бориса 3. без согласования с ним продавала совместное имущество за то, что муж без ее участия распорядился принадлежащим ему наследственным домом. На этой почве происходили взаимные ссоры, но инициатором обращения в милицию была жена 3., а «виновным» – Борис. На момент рассмотрения заявления жены в милицию Борис вынужден был проживать в гараже. Совместное имущество было продано на сумму свыше 20 тыс. рублей. До этого Борис пытался покончить жизнь самоубийством вследствие действий своей жены и бездействия милиции. Поведению 3. не было дано никакой оценки, а Борис был привлечен к уголовной ответственности по ст. 116 и 119 УК РФ[636].

Действия правоохранительных органов по данному делу – свидетельство того, что они ориентировались не на защиту и восстановление нарушенных прав Бориса, а чтобы в следующий раз их не беспокоили. В ходе следствия жена Бориса 3. писала заявление о прекращении уголовного преследования по причине оговора ею мужа. Дело было прекращено, но изначально неполное расследование обстоятельств дела привело к необходимости проведения очной ставки между сторонами. Им направлялись повестки. Борис не являлся.

Сотрудниками милиции это было расценено не только как неуважение к ним, но и как общественно опасное деяние. На него объявляется розыск и оформляется привод. Дело передают в суд. «Потерпевшую», которая оговорили мужа, вызывают для ознакомления с материалами дела. Обвинительное заключение, тем не менее, «доказало» вину Бориса. Его жена 3. вновь пишет заявление в суд с просьбой не рассматривать данное уголовное дело. В результате такого «расследования» даже первоначально заинтересованное лицо 3., на своем примере убедившаяся в «законности» действий милиции, пришла к убеждению и добавила в своем заявлении в суд, что «больше никогда в жизни не обращусь в милицию, какая бы то ни была проблема у меня». [637] Стремление работников правоохранительных органов к «законному» и «справедливому» наказанию, не учитывающее мотивы поведения сторон, привело к созданию условий для насильственных действий в будущем и, скорее всего, уже на ином уровне по тяжести последствий.

При совершении насильственных действий в нетрезвом состоянии, стороны, как правило, соглашаются с тем, что это и было причиной преступления[638] и «обсуждение» ситуации считается законченным. В лучшем случае его действия будут признаны не хулиганскими, а совершенными вследствие личной неприязни и случайными по существу. Суть явления снова остается в стороне.

Нередко действия и мотивы другой стороны на практике не учитываются. Вместо установления мотивов совершенных действий работники правоохранительных органов и судов, как отмечают Ю. М. Антонян, М. И. Еникеев и В. Е. Эминов, продолжают руководствоваться ничего не значащими формулировками, в частности: на почве пьянства, из-за неприязненных отношения, в ходе ссоры и т. д.[639]. Когда мотивы, на первый взгляд, отсутствуют либо не поддаются рациональному, привычному объяснению, являются неадекватными[640], часто прибегают к формулировке действий как совершенных из хулиганских побуждений[641]. А внешнее проявление деятельности обычно превращается в «умысел на нарушение общественного порядка»[642]. В теории и практике, таким образом, указывается и исследуется внешняя сторона мотивации, а не ее внутреннее содержание, что ставит под сомнение справедливость наказания.

При допросе Виктор, ранее трижды судимый за кражи пояснил, что он избил Т. за то, что он его оскорбил словом «козел». Это слово для него имеет оскорбительное значение и привело Виктора «просто в бешенство». Судебно-психологическая экспертиза не проводилась. Виктор привлечен к уголовной ответственности по ч. 1 ст. 112 УК РФ.

В представлении об устранении причин и условий, способствующих совершению преступления, следователь указал, что оно стало возможным в результате недостаточной работы по пропаганде правовых знаний среди жителей района[643].

Вполне очевидно, что не только произнесенное слово было наделено для Виктора определенным смыслом, но и повлекло соответствующую реакцию на него. Сдерживающие же обстоятельства в виде режима исправительной колонии отсутствовали. С психологической точки зрения поведение Виктора можно объяснить неким способом моральной сатисфакции и восстановления своего достоинства в системе приобретенных им в окружающем его обществе ценностей. Протест объясняется также желанием подтвердить имеющуюся у человека смысловую жизненную ориентацию и не допустить тенденцию дальнейшего разрушения своей личности. А сохранение смысла важно для любого индивида, поскольку его утрата или разрушение равносильно потере жизни и своего существования. Момент, когда внутренний протест примет внешнюю и преступную форму, зависит не только от степени воздействия побуждающих к этому причин, но и от условий и интенсивности влияния окружающей среды на индивида в последующем.

Мотив поведения человека отражает содержание его внутреннего мира, а проявление насилия во внешней среде означает, что идет «война» внутри человека. Это является следствием борьбы его противоречивых целей и приобретенных жизненных установок, отчуждения индивида от семьи и общества, выделение своего «Я» и убежденность в возможности собственной независимости от других лиц. В конечном итоге это приводит к непониманию единства этого мира и отсутствию внутренней гармонии личности.

16 февраля Алексей, 32 года, пришел в дачный домик, в котором он проживал с сожительницей К. На почве ревности с криком «Я пришел тебя убивать!», Алексей нанес К. более 10 ударов кулаками по лицу и голове. А затем в обнаженном виде выгнал ее на улицу. После этого Алексей затащил К. в находящуюся на участке баню и нанес 5 ударов деревянной палкой по ногам. Далее облил ее холодной водой и выгнал в зимнее время на улицу. К. пыталась убежать от сожителя, но он догнал ее и снова стал наносить удары кулаками по разным частям тела, сопровождая свои действия грубой нецензурной бранью в адрес К. Причиненные побои видимых следов не оставили (потерпевшая за медицинской помощью не обращалась). Алексей был осужден по ст. 119, 116 УК РФ. Когда ему было предоставлено слово для защиты, он сказал лишь:

«Я виноват, я дурак»[644].

Если сам субъект не может понять свой внутренний «мир», толкающий его к насилию и разрушению, то тем более сложные и в настоящий момент практически не выполняемые задачи стоят перед следственными органами и судами по выяснению мотивации преступного поведения. В приведенном выше примере личность привлекаемого к уголовной ответственности лица не исследовалась. В материалах не было даже формальной характеристики Алексея.

В уголовном праве разделяют мотивы на низменные и лишенные низменного содержания[645]. Но ни мотивы в их традиционном понимании, указывающие на определенные потребности человека, ни вина как психическое отношение к совершаемому деянию, еще не определяют причины появления таких потребностей и их значение для субъекта. А это крайне важно при рассмотрении насильственных преступлений, в особенности с применением психического насилия и оценкой его влияния на стороны. Исследователями неоднократно отмечалось, что по многим уголовным делам, в частности об убийствах и нанесении тяжкого вреда здоровью, указания на мотивы отсутствуют или данные о субъективных причинах совершения тяжких преступлений ничего общего с мотивами не имеют. Например, корыстные преступления, по мнению практических работников, порождаются корыстными мотивами; насильственные, особенно если мотивы непонятны – хулиганскими[646].

Так, М. Г. Миненок и Д. М. Миненок, рассматривая корыстную ориентацию преступников, полагают, что она является следствием «определенных общественных условий, связанных с принципами распределения материальных благ»[647]. Такой подход не учитывает взаимообусловленность внешних и внутренних обстоятельств при преобладании последних. Действительно, не каждый из низко обеспеченных слоев населения совершает преступление. А материальная обеспеченность отнюдь не гарантирует от преступного посягательства соответствующего лица, если не наоборот.

Видимо, невыяснение внутренней значимости поведения личности, в том числе в последующей деятельности, приводит авторов к мнению, что похищение работником, которому не была выплачена заработная плата, имущества с этого предприятия соразмерно невыплаченной сумме, «назвать хищением нельзя»[648]. Конечно, опасность посягательства будет при данных обстоятельствах меньше. Но она остается, как и противоправность: преступление должно квалифицироваться против собственности либо по признакам состава, предусматривающего уголовную ответственность за самоуправные действия (ст. 330 УК РФ).

Но более важным представляется то, что личность ориентирована на решение возникающих жизненных ситуаций в обход закона, что требует принятия профилактических мер. Как отмечает В. В. Лунеев, «группировку преступлений по содержанию мотивации можно условно назвать первичной, а по объекту посягательства – вторичной… При наличии тех или иных условий его (субъекта преступления. – И. П.) установочная мотивация может реализовываться в любых насильственных преступлениях, государственных, против личности, собственности, порядка управления и т. д.»[649]. Автор рассматривал данный вопрос в контексте агрессивной установочной мотивации, но неизвестно к каким последствиям могла привести рассматриваемая ситуация, если предположить, что деньги предприятия охранялись либо похитители были бы кем то застигнуты на месте совершения преступления.

Само по себе значение слова корысть – «выгода, материальная польза»[650] не имеет никакого криминального оттенка и относится к основному и естественному стимулу человеческой деятельности. Однако, считают Ю. М. Антонян, М. И. Еникеев, В. Е. Эминов, «отражаемое этим понятием явление со временем стало пользоваться у нас плохой репутацией. В нем начали усматривать только жадность и накопительство, стремление лишь к наживе и достатку, сведение всех отношений к материальной выгоде, абсолютизации личного материального интереса»[651].

Восприятие окружающего мира с материалистической точки зрения приводит в конечном счете к бездуховности. Бездуховность ведет к утрате смысла жизни и самой ее ценности. Человек ощущает свою ненужность и бессмысленность существования. Из этой ситуации только два выхода: самоубийство или попытка найти смысл в ином. Таким образом, для многих имущественная состоятельность является смысловым, определяющим значением в жизни, а корыстные мотивы и преступления – способ самоутверждения и поддержание своей уверенности в целесообразности жизненного существования. Вместе с тем данная ценностная ориентация свидетельствует о том, что ее представитель свою человеческую значимость не ценит.

В уголовном праве корыстные мотивы при совершении преступлений признаются отягчающими уголовную ответственность обстоятельствами. При квалификации действий с подобными побуждениями фиксируется в материалах дела только стремление лица к материальной выгоде, но психологическая роль корыстных побуждений также не анализируется, в частности, почему ставятся цели доминировать над другими, а также обладать большим, чем субъект имеет. В теории не уделяется внимания истокам происхождения целей «иметь». Существующее понимание целей и побуждений как корыстных не только не раскрывает сущность мотивации поведения, причины и условия совершения преступления, но и препятствует пониманию последних. В результате это негативно отражается на достижении целей уголовного наказания.

Так, при разбойном нападении преступник желает забрать чужое имущество, а его владелец не испытывает такого желания и в результате совершается насилие. Для предупреждения разбоя необходимо выяснить, почему у преступника возникает такой мотив, а потерпевший не отдает имущество добровольно. Вопросы социального расслоения здесь не рассматриваются: хотя они и создают определенные условия для насильственных посягательств на личность, но играют второстепенную роль в этом явлении. Возникновением потребности материального обладания у насильника ситуация еще не проясняется. Более важным моментом является осознание преступника, что, забирая чужую вещь в свое пользование, он полагает, что может получить больше выгоды, чем потери.

Если бы субъект знал, что сегодня он отберет у кого-либо чужое имущество, а завтра придется все вернуть, тогда интерес к бесполезной, а то и вредной деятельности существования за чужой счет не возникал бы. Мысль о возможной выгоде за счет другого может возникнуть только тогда, когда индивид считает себя обособленной единицей, независимой от других. Человек, воспитанный в материальном плане, не видит целостности мира и взаимосвязанности каждого друг с другом через психические явления. Поэтому считает возможным причинить насилие другому. Вопросы, связанные с ролью потерпевшего, рассматриваются далее.

Таким образом, исследователи правы в том, что корысть – не единственный мотив преступлений. Другим аспектом является мотив утверждения себя в жизни[652]. Данный мотив объясняется материальной картиной мироздания. В этом случае человек не представляет себя самоценностью. Стремление к обогащению связано с увеличением своего смысла, значимости. Без материальных предметов жизнь для субъекта теряет значение, а мир – разрушается, что представляет субъективную реальную и даже жизненную опасность.

Поэтому самоутверждение следует поставить на первое место и в психологическом механизме насильственного корыстного преступления, которое, по сути, является своеобразным способом восстановления внутреннего равновесия. Возможно, не все ситуации могут укладываться в эту схему. Но важным является то, что психологическим содержанием насильственных корыстных преступлений часто является желание человека защититься от возникшего отчуждения с обществом за счет достижения усвоенных им мнимых ценностей, т. е. также мотив «утверждения (или подтверждения) себя в жизни»[653]. Данный вывод подтверждают и результаты проведенных нами социологических опросов, согласно которым до 68 % респондентов заявили, что большую ценность из двух предложенных: «иметь» или «быть» для них представляет именно последняя.

Следующим обстоятельством, нередко являющимся причиной совершения насильственных преступлений и отягчающим уголовную ответственность, является месть, например за правомерные действия других лиц (пп. «е» п.1 ст. 63 УК РФ). Конкретное содержание данного мотива, его роль и значение в поведении индивида также практически игнорируется в законодательстве и правоприменительной практике. В словаре С. И. Ожегова месть определяется как «действие в отплату за причиненное зло, возмездие за что-нибудь»[654]. То есть для применения насилия по мотивам мести всегда имеются какие-либо поводы. Но порой они представляются неадекватными с характером ситуации. Объяснение причин этого лежит в особенностях восприятия действительности сформированной психикой субъекта. Именно с этой точки зрения хотелось бы затронуть данный вопрос.

Поскольку такие действия всегда совершаются в ответ за причиненное зло, то они являются неким моральным возмещением за последнее, способом восстановления психологического равновесия субъекта, своеобразной защитой. Месть может носить сугубо личностный характер, но может быть и вынужденной мерой, как бы навязанной извне. Тогда, как указывают Ю. М. Антонян, М. И. Еникеев, В. Е. Эминов, ее содержанием «выступает стремление утвердиться на социально-психологическом уровне, т. е. “сохраниться” в глазах группы, подчас очень большой, например национальной, или иного сообщества. Неподчинение обычаям означает катастрофу, полное крушение, утрату всего наиболее ценного: социального положения, авторитета, уважения окружающих, иногда имущества и даже жизни, – изгнания из общности, а, значит, небытие, несуществование, чаще всего социальное.

Таким образом, здесь мотив как бы защищает личность, и он отражает главным образом отношения не с жертвой мести, а со своей средой и с самим собой»[655]. Мотивы мести, причины и условия их возникновения кроются также в национальной, расовой, религиозной ненависти или вражде. У каждой общности существует определенная иерархия ценностей, довлеющих над индивидом, в системе образуя некое коллективное бессознательное и влияющее на поведение каждого члена сообщества.

Влияние на человека может оказываться и сознательным путем, за счет определенной идеологии и политики заинтересованных в этом лиц или группы лиц. Поэтому привлечение к уголовной ответственности лица, признанного виновным в совершении насильственных действий по мотивам мести без учета указанных моментов будет малорезультативным, а нередко может привести к противоположному итогу. Пример – прогрессирующий рост насилия в Чечне, а ранее – в Афганистане и иных «горячих» точках. Причиной такого развития событий является непонимание содержания, значения и роли мести в поведении члена конкретной социальной группы и ее коллективного бессознательного.

Видимо, как и при совершении насильственных действий из корыстных побуждений, так и из мести, субъектом удовлетворяются какие-либо потребности. Только они могут служить двигателем человеческой активности. В данном случае материальные интересы могут быть лишь побочным продуктом деятельности, совершенной из мести. «Это, например, месть (в том числе кровная) за убийство близкого человека, когда убийце наносится такой же или примерно такой же вред, чтобы этим удовлетворить свое чувство справедливости и, возможно, хотя бы в такой форме компенсировать (психологически!) понесенную утрату. Стремление обеспечить справедливость может заявить о себе, когда обдумывается месть человеку, который представляется носителем опасных пороков или совершил тяжкие преступления»[656]. В целом в основе мотивов мести, как и ревности, также лежат цели избавления от беспокойного и тревожного состояния и самоутверждения[657], что основано на мировоззрении физического, разделенного мира, отсутствии чувства самодостаточности и отношении к человеку как к средству, а не цели.

Мотивом, способным побудить человека к насилию, может быть также ревность, чувство, означающее «мучительное сомнение в чьей-нибудь верности и любви»[658]. Ревность характеризует желание субъекта удержать около себя кого-либо, имеющего определенное значение для него. Это общеизвестно, и потому данный мотив не признается низменным: «…мы должны быть уверены в чем-нибудь; мы не можем быть спокойны, пока не достигли уверенности»[659]. Но у ревности имеется еще и другая сторона. Как отмечают исследователи, мысль о том, что его личность игнорируется и вместо него предпочитается кто-то другой, создает у человека тревожное и беспокойное состояние. Данное состояние вызывается чувством собственной неполноценности как мужчины (женщины) и может быть чрезвычайно травматичным, а насильственные действия представляют собой попытку как бы защитить себя[660].

К супругам Виктору, 45 лет, и Ольге, 34 года, пришел знакомый Т., 62 года. Во время ужина вместе выпили 3 бутылки водки. Было поздно, и Т. остался ночевать у них. В 4 часа ночи Виктор проснулся и увидел, что Т. стоит около его жены и разговаривает. Виктор спросил, в чем дело. Но Т. высказался оскорбительно в его адрес. Тогда Виктор схватил Т. за волосы и начал избивать. Виктор привлечен к уголовной ответственности по ч. 1 ст. 112 УК РФ[661].

Мотивы ревности возникают в том случае, когда человек пытается искать или видеть смысл своей жизни в другом человеке в отсутствии собственной самодостаточности. В этом случае утрата другого или угроза утраты затрагивает жизненные основы существования. Насилие применяется в целях устранения возникшей угрозы. По рассмотренному выше делу в представлении об устранении причин и условий, способствующих совершению преступления, следователь указал, что оно стало возможным в результате недостаточной работы по пропаганде правовых знаний среди жителей района, что демонстрирует формализм на практике.

Лица, прошедшие через боевые действия, не раз видели смерть врагов и близких. Этот мощный фактор взламывает систему ценностей человека и неизбежно влияет на межличностные отношения. Можно сказать, что мотив поведения человека отражает содержание его внутреннего мира, а проявление насилия во внешней среде означает, что идет «война» внутри человека.

Так, Георгий, 21 год, бывший участник чеченских событий, инвалид войны II группы, выйдя от двоюродной сестры, увидел своих знакомых. Он предложил помянуть ребят, которые не вернулись с войны, и они выпили по рюмке водки.

Один из них предложил ему подняться к нему домой. Он проживал в общежитии. На проходной Георгия остановила вахтер Ю. и спросила, кто он такой. Георгий показал ей удостоверение инвалида войны. Вахтер не стала смотреть удостоверение, но высказала недоверие по поводу происхождения документа и сказала что-то оскорбительное в адрес Георгия.

Это возмутило его, и он ответил Ю. тем же. После этого они поднялись к знакомому. Но вскоре вернулись, так как жена знакомого была против их нахождения дома. Вахтер Ю. не упустила вновь возможность высказать о Георгии все, что она думала. При этом последняя не забыла оскорбительно заметить, что он еще и пьяный. Бывший участник, потерявший в 20 лет здоровье за восстановление конституционного порядка в Чечне, тоже сказал в ответ, и, выходя из подъезда, громко стукнул дверью подъезда. Дверь не закрылась. Вахтер Ю. подошла к двери, чтобы закрыть ее (время было 24 часов ночи), но в это время кто-то пнул дверь, и вахтер прищемила себе палец, от чего громко закричала (последствий не было). Рядом с подъездом сидел незнакомый ему ранее Сергей. Георгий, чтобы успокоиться, спросил у него закурить. После чего рассказал Сергею, что он инвалид войны, показал ему свое удостоверение и рассказал про конфликт с вахтером. Георгий был обижен и расстроен тем, что последняя усомнилась в его удостоверении, в том, что он был в Чечне, в том, что он является инвалидом войны и оскорбила его. В это время из подъезда вышла старшая по общежитию М., которая услышала крик вахтера и решила узнать, в чем дело. Она потребовала, чтобы они ушли. Сергей подошел к этой женщине и сказал, что нельзя так неуважительно относиться к участнику войны, инвалиду Чечни. Понимание не было достигнуто, и произошла взаимная ссора. Работники общежития вызвали милицию и написали заявление. Георгия и Сергея привлекли к уголовной ответственности по ч. 1 ст. 213 УК РФ[662].

В основе конфликта – взаимное непонимание и неуважение. Но правоохранительными органами мотивы сторон не учитывались, причины и условия конфликта не выявлялись и каких-либо мер к их устранению не принималось. Функция милиции, прокуратуры и суда была сведена к роли статиста: написали заявление – удовлетворили. Оскорбление вахтера в отношении участника боевых действий осталось без внимания. В результате каждая из сторон сделает свои выводы. Нетрудно предположить, что в следующий раз, «наученный» отношением милиции к выявлению целей и мотивов поведения сторон, участник чеченских событий Сергей будет не обижаться или взывать к морали, а действовать с обидчиком, как с душманами. Его поведение будет для него оправданным практикой и мотивированным.

По данным Б. Д. Петракова, Б. Д. Цыганкова психические нарушения среди ветеранов войны в Афганистане были выявлены в 69 % случаях, при этом невротические реакции составляли более 81 %, алкоголизм – более 16 %, а шизофрения – 2, 23 %[663]. У лиц, принимавших участие в вооруженных конфликтах, отмечаются суицидальные мысли, безразличие к другим людям, страх за свою жизнь, вспышки «беспочвенной» злости, чувство одиночества, ощущение своей ненужности, обвинение других людей в своих проблемах. В более 50 % наблюдается нежелание общаться с другими людьми, отсутствие чувства удовлетворения в жизни, чувство обиды, тревожность, изменение памяти, нарушение сна, депрессия, повышенная раздражительность, навязчивые мысли и чувства, связанные с войной, а также повышенная утомляемость[664].

Указанные симптомы характерны для диагноза: посттравматические стрессовые расстройства[665]. Обстоятельства, в которых побывали воевавшие, бесследно не проходят и могут сопровождать субъекта в течении всей жизни. Можно выдвинуть гипотезу, что в случае психических расстройств и заболеваний на сознание человека в значительной степени влияет его подсознательная сфера, для которой не существует ни времени, ни пространства. В таком состоянии на реальность накладываются события прошлого личности и субъективные представления о должном, необходимом и возможном для него, искажая действительность, что может привести к внешне неадекватным действиям, в том числе насильственного характера. Именно на устранение негативных моментов в психике человека направлена существующая в настоящее время обязательная реабилитация участников вооруженных конфликтов.

Исследователи, выделяя вид агрессии, обусловленной неадекватной актуализацией профессиональных стереотипов, отмечают, что у представителей данной группы обнаруживаются очевидные признаки профессиональной деформации[666]. При возникновении соответствующей жизненной ситуации у рассматриваемых лиц при определенном эмоциональном напряжении «происходила практически автоматическая актуализация профессионально сформированных стереотипов, зачастую без предшествующего включения звена осознания… критической оценки всех параметров конфликтной ситуации»[667]. Однако исследователи затрудняются сказать, являются ли первоначальной причиной агрессии таких лиц профессиональные навыки, либо их изначальная конфликтность деструктивно нарастала благодаря профессии. Последнее считается более вероятным.

Личностным смыслом поведения и здесь нередко выступает стремление утвердить себя на социальном, социально-психологическом и индивидуальном (самоутверждение) уровнях[668]. Сотрудники милиции задержали человека под предлогом нахождения его в нетрезвом состоянии. Динамика ситуации привела к избиению задержанного и причинению тяжкого вреда здоровью ему, вследствие чего потерпевший утерял трудоспособность и был признан инвалидом I группы[669]. Мотивацию такого поведения сотрудников правоохранительных органов можно объяснить «профессиональной» деформацией реакции на появление нетрезвого человека в общественном месте и служебного «долга», что происходит при отсутствии нравственных начал и недостатке правовой культуры. Этому способствует факультативность мотива, который является определяющим в поведении любого человека. Можно также предположить, что наличие внутренней агрессии и привело личность в профессиональную сферу, связанную с возможным насилием в различных формах. И привело для того, чтобы отработать и осознать свою внутреннюю напряженность.

Если в теории уголовного права нередко обходят стороной бессознательную часть психики человека, то правоохранительные и судебные органы игнорируют данную сферу вовсе. Непосредственно уполномоченные органы в своей деятельности не нацелены на осознание и освобождение человека от внутренних противоречий и проблем, приводящих к насилию. Ни в одном из указанных нами 194 уголовных дел[670] не было выявлено изучение правоприменителем на психологическом уровне внутренних мотивов действий сторон, причин возникновения агрессии и не исследовались действительные цели поведения и их смысловое содержание для конфликтующих лиц.

Г. Ф. Хохряков указывает, что мотивацию следует связывать не с неким абстрактным злом, а с бытующими традициями, образцами поведения в обществе[671]. Более того, Г. Риккерт не без основания полагает, что «человек находит свое назначение только в том, что служит выражением роста и раскрытия витальной жизни»[672]. Следует согласиться с К. Левиным, который отмечает, что для изменения направленности мотивации требуется изменение либо потребностей, либо средств их удовлетворения[673], что можно считать как достаточным, так и необходимым условием для изменения ценностных ориентаций и соответственно мотивации поведения. Поэтому представляется целесообразным наряду с применением мер уголовно-исправительного характера предусматривать возможность позитивного направления реализации жизненной энергии субъекта в целях самоутверждения.

Таким образом, в теории и на практике то, что рассматривается как мотив преступлений, совершенно не составляет сути внутренних побуждений и не характеризует личностный смысл, а является, как правило, социальной оценкой приписываемых лицу побуждений[674]. В частности, насильственные посягательства против половой неприкосновенности, нормального полового развития и половой свободы обоснованно, с одной стороны, относят к тяжким и особо тяжким преступлениям. Так, С. Н. Абельцев считает, что названные преступления по характеру и степени общественной опасности «превосходят многие другие криминальные проявления»[675]. С другой стороны (что представляется более важным для предупреждения тяжких насильственных преступлений в данной сфере) без должного внимания остается мотивация половых преступлений и их соответствующая значимость для субъекта насилия.

Криминологическими исследованиями подтверждаются факты, что «мотивы многих преступления носят скрытый характер и не осознаваемы даже самим субъектом»[676]. Вместе с тем обычно считают, что мотивирование поведения происходит под влиянием осознанных элементов, однако это не так[677]. Поэтому К. Меннингер обоснованно указывает, что мотивы поведения субъекта «не могут быть поняты без учета подсознательных побуждений»[678]. 3. Фрейд отмечал, что в бессознательном коренятся основные влечения, к которым относятся эротическое влечение, влечение к власти, к значимости, и, наконец, к смерти[679]. Однако исследование бессознательных процессов человека, играющих не последнюю роль в жизни индивида, практически отсутствует на стадиях дознания, предварительного расследования и в ходе судебного разбирательства. Между тем без исследования внутреннего мира личности невозможно установить действительные мотивы субъекта. Как следствие, в материалах уголовных дел объяснения субъективных причин преступлений, особенно насильственных и сексуальных, носят поверхностный характер[680].

Обращение к специалистам-экспертам в области психологии и психиатрии не разрешает данной проблемы, поскольку в проведении экспертиз также наблюдается формальный подход. Психическое состояние пациента определяется больше на момент проведения экспертизы, а не на момент совершения преступления. Ретроспективный анализ состояния не всегда учитывает динамику психических процессов личности, которые могут быть совершенно различными в разных ситуациях. Как отмечает О. Д. Ситковская, вместо исследования психического состояния эксперты ограничиваются перечислением индивидуально-психологических особенностей личности, не выясняя их роль в поведении[681].

В качестве иллюстрации влияния бессознательного на поведение субъекта и сравнения обычной оценки поведения обвиняемого судом с действительными причинами насильственного поведения приведем пример из литературы.

Н., 17 лет, ранее судимый за разбойное нападение, был осужден за убийство из хулиганских побуждений. Деяние было совершено им при следующих обстоятельствах: около 23 часов недалеко от своего дома, будучи в состоянии опьянения, встретил свою родственницу К., 67 лет, затащил ее между частными гаражами, где повалил за землю и, не предпринимая попыток изнасилования, изуверски вырвал рукой влагалище.

После этого он ударил ее ножом в сердце, отрезал правую грудь и отбросил ее. Ничего не сделал для сокрытия преступления. Н. ушел домой и сразу же уснул. Признан вменяемым с констатацией психопатоподобных черт характера[682].

В данном примере можно отметить, с одной стороны особо жестокие и циничные действия Н. в отношении пожилого человека и родственника, с которым он не имел конфликтов, с другой – отсутствие мотивов такого поведения. В ходе расследования были установлены лишь внешние признаки проявления его напряженной внутренней деятельности. Так, в материалах дела зафиксировано, что «Н. отличался наглым, несдержанным поведением, часто употреблял спиртное, учинял хулиганские действия, дрался, всегда был агрессивен»[683].

Но правоохранительные и судебные органы не придали значения внутренним причинам агрессии индивида. В беседе Н. признал, что был девственником, хотя очень стремился к половым контактам с женщинами. Но это ему не удавалось. Был влюблен в девушку, жившую по соседству (татуировка с ее именем «Надя» имеется на кисти его левой руки), однако, несмотря на его неоднократные усилия и благоприятные ситуации, половой близости с ней не мог достичь.

Следовательно, есть все основания предполагать, что у Н. из-за невозможности удовлетворения актуальной половой потребности нарастала фрустрация, аффективное напряжение, развивались неосознаваемые состояния неуверенности, неполноценности, ущемленности. Это причиняло ему страдания и требовало выхода вовне, что в сознании могло выступать под маской «справедливого негодования» против кого-либо из окружающих[684].

Не исследуя психическое состояние и происходящие психические процессы Н. трудно квалифицировать его побуждения иначе как хулиганские – ведь он признан хоть и с отклонением в характере, но вменяемым. Проведем психологический анализ события преступления, не учтенный судом. По утверждению Л. Ф. Бурлачук, И. А. Грабской, А. С. Кочарян, «сущностью, через которую человек включается в межличностные отношения, является роль. Ребенок рождается с потребностью действовать, играть роли»[685]. В случае перенесения ребенком страданий «может блокироваться роль любящего, и человек регрессирует на соматический уровень, заменив любовь сексом. Тогда у него могут появиться проблемы в сексуальной сфере»[686].

Если проблема не разрешается конструктивным образом, то рано или поздно она приводит к разрушению самого человека. Даже при нормализации жизненной ситуации, как указывает Д. Н. Исаев, эмоциональное возбуждение не ослабевает: «Более того, оно постоянно активизирует центральные образования вегетативной нервной системы, а через них расстраивает деятельность внутренних органов и систем. Если в организме оказываются слабые звенья, то они становятся основными в формировании заболевания»[687]. При иной жизненной установке внутреннее напряжение трансформируется во внешнюю агрессию, одной из форм которой являются изнасилование и иные действия сексуального характера.

Как поясняют Ю. М. Антонян, М. И. Еникеев, В. Е. Эминов, «по существу Н. лишил К. признаков ее пола, десексуализировал ее, в чем убеждают все его действия. Поступки Н. носят как бы символический характер, и его жертвой, по-видимому, могла быть любая женщина, кроме Нади, которую он, по его словам, любит до сих пор и ни за что бы не обидел (татуировка на руке свидетельствует о том же). Женские половые органы являлись для него источником страданий, и он уничтожил их, что для субъекта связывается с освобождением от страданий. То, что после убийства Н. сразу уснул, говорит о том, что оно привело к разрешению, снятию сильнейшего напряжения, подтверждая тем самым наше толкование.

Таким образом, действия Н., которые вначале представляются непонятными и немотивированными, подвергнутые психологическому анализу, приобретают определенное значение и смысл, для него – неосознаваемый. Мотивы данного преступления – в сфере бессознательного. Следовательно, утверждение суда о хулиганских мотивах ничем не подтверждается и представляет собой “неудачную” попытку объяснения события, сущность которого могла быть понята лишь с помощью специальных психологических усилий, предпринятых психологом-экспертом.

Н. не смог сказать ничего вразумительного по поводу совершенных действий, кроме того, что был пьян и ничего не помнит – мотивы его действий для последнего были неосознанные. Но действия имели место и признаны квалифицированными юристами как совершенные из хулиганских побуждений. Н., не обладающему специальными познаниями в области психологии и человеческих отношений и потому не способному объяснить свое жестокое поведение, ничего не оставалось делать, как признать свою вину в убийстве “из хулиганских побуждений”. В этом же его убеждают регламентированные процессуальные формы судебного разбирательства, конечная цель которых сводится к тому, что Н. является единственным источником преступного последствия и других виновных нет и не может быть. Поставить вопрос как-то иначе правоохранительным органам или суду нет никакой необходимости – преступление “раскрыто”, приговор вынесен обвинительный, то есть подтверждающий “правильную” квалификацию обвинения.

В нашем случае исправление Н. сводилось к разъяснению “вреда злоупотребления спиртными напитками и учинения хулиганских действий, что, как мы попытались показать, в данном случае никак не соответствует действительным мотивам совершенного тяжкого преступления”»[688]. В рассмотренном примере не была решена главная проблема любого криминологического исследования – раскрыть природу и причины преступного поведения[689]. Верно отмечается, что «в подавляющем большинстве случаев изнасилования детерминируются не просто физиологическими потребностями, а гораздо более сложной совокупностью мотивов»[690].

В подтверждение сказанного можно привести факт, что основную массу сексуального насилия «совершают лица, которые имели постоянную возможность удовлетворять половую потребность. Более того, многие из них были женаты»[691]. Вместе с тем следует признать, что сексуальные отклонения в своей основе имеют те или иные нарушения в сфере половых отношений. В частности, авторы работы «Серийные сексуальные убийства» приводят пример, что «Чикатило был импотентом и пассивным гомосексуалистом»[692].

Если субъект прибегает к насилию над другим индивидом с целью совершения какого-либо сексуального преступления, да еще при наличии возможности удовлетворения физиологической потребности, предположим, на уровне семейных отношений, очевидно, что такой акт поведения, как указывают исследователи, имеет для субъекта определенное значение[693], что объяснимо с психологической точки зрения[694]. К тому же и криминологические исследования личности преступников «убеждают в том, что нет случайных преступлений и нет случайных преступников, а преступное поведение внутренне закономерно и даже целесообразно для данного лица. Образно говоря, преступление – это необходимый выбор»[695].

Очень важно отметить, что «черты нравственно-психологической характеристики личности сексуального преступника формируются, развиваются и закрепляются в личности с первых дней жизни индивида»[696]. В процессе становления сексуальных ориентаций личности вследствие различных причин могут произойти отклонения от принятых норм отношений в данной сфере[697], которые при недостатке информации и своевременной психокоррекции могут трансформироваться в психические аномалии[698]. Именно эти моменты лежат в основе нарушений и отклонений от нормальной сексуальной ориентации личности. Вместе с тем осознание интимных переживаний и сексуальных влечений нередко может негативно действовать на субъекта, поэтому они могут вытесняться в подсознание[699].

В практике нередко встречаются различные пограничные состояния и неврозы на сексуальной почве. Довольно подробно данный вопрос изучал 3. Фрейд, указавший, что большую роль здесь играют события, имевшие место в жизни человека в возрасте до 5 лет. Такие психические состояния не всегда свидетельствуют о невменяемости, но характеризуются сужением сферы личностного мировосприятия.

Подобное развитие событий приводит к нарастанию напряженности и, рано или поздно, происходит разрядка, разгружающая психику человека от перенапряжения[700], но уже в преступной форме. Это является вторым важным аспектом рассмотренного выше примера, т. е. действия Н. носят функцию психической защиты, играют некую компенсаторную роль, в основе которой также лежит актуальное для каждого явление самоутверждения личности, в данном случае в мужской роли[701]. Необходимость насилия вызывается подсознательным желанием вновь и вновь пережить первоначальные стрессовые ситуации, связанные с сексуальными мотивами.

Лишь осознав причины и мотивы своего поведения, человек может избавиться от способности получать удовольствие от различных половых извращений (или груза психических переживаний). Взаимоотношения полов являются одной из тайн мироздания[702], без учета которой вряд ли можно правильно квалифицировать совершенное деяние. Но дознаватели, следователи, прокуроры и судьи практически не раскрывают подлинный смысл и значение половых отношений в жизни человека, не устанавливают действительные причины и условия сексуальных посягательств. Привычка делить людей на законопослушных и преступников по внешним признакам проявления их деятельности убеждает окружающих и нередко самих субъектов в соответствии последних с присваиваемыми им ярлыками. В свою очередь, это препятствует своевременному обращению к квалифицированному психологу или психиатру за необходимой помощью и предупреждению соответствующих преступлений.

С. С. Либих и В. И. Фридкин обоснованно указывают на то, что ведущую роль в половом воспитании должен играть личный пример родителей[703]. Ю. М. Антонян, А. А. Ткаченко и Б. В. Шостакович считают главной глубинной психологической причиной преступного поведения несвободу[704]. Действительно, если родители считают обсуждение с ребенком такой темы неудобным и аморальным делом, не объясняют просто и без излишеств проявление сексуальных сил у человека, налагают запреты или наказания, то, естественно, такие действия вызывают обоснованный протест у ребенка. При этом явление для ребенка остается непонятным, и он легко может оказаться объектом сексуального насилия или развратных действий. Причем чем раньше происходит сексуальное посягательство на ребенка, тем сильнее могут быть отклонения нормального сексуального развития.

Характер жизненной ситуации, на фоне которой первоначально имели место эмоции, определяет направление отклонения сексуального развития. Если это произошло во время насилия, то сексуальные отношения будут связываться с насилием (вторичный знаковый сигнал). Если в момент оргазма ребенок наблюдал убийство, предположим, по телевизору, то развиваются некрофильские наклонности и т. п. Отсутствие своевременной психологической помощи значительно затрудняет нормализацию отношений и обрекает жертву через годы «разрешать» проблему самостоятельно. Обсуждать такие темы в семье и обществе не принято. Поэтому субъект пытается найти выход и причины своего аномального поведения во внешней действительности. Но это невозможно, более того, является одной из причин серийных сексуальных преступлений.

Для сексуального насильника жизненная потребность в самоутверждении (в данном случае в области сексуальных взаимоотношений) в переломный момент детства (как правило, в семье) была подавлена. В результате актуализация личности приняла уродливые и извращенные насильственные, но, необходимые для такого лица формы поведения[705].

Необходимость вызывается подсознательным желанием вновь и вновь пережить первоначальные стрессовые ситуации, связанные с сексуальными мотивами. Это происходит в целях их осознания или чтобы вновь испытать ранее успешные сексуальные контакты, при которых субъект испытал ярко положительные психические состояния. Именно эти моменты лежат в основе нарушений и отклонений от нормальной сексуальной ориентации личности. Лишь осознав причины и мотивы своего поведения, человек может избавиться от груза психических переживаний или способности получать удовольствие от различных половых извращений.

Но человек часто не желает познавать себя и признавать свои недостатки. Подобное происходит вследствие отсутствия искренности перед самим собой, привычки жить во лжи и лицемерии. Зато он обращает внимание на подобные недостатки, если они проявляются в других индивидах. В результате он пытается найти и находит внешние причины, оправдывающие его преступные действия (как и позицию поражения, с другой стороны), хотя истинная причина скрыта в нем самом.

П. пришел к своей бывшей жене и стал ругать ее за то, что она с кем-то сожительствует. В ходе скандала П. избил бывшую супругу, причинив телесные повреждения в виде кровоподтеков на лице, в области шеи и левого бедра, ушиба левой скуловой части, которые не повлекли вреда здоровью. В отношении П. было предъявлено обвинение в совершении преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 213 УК РФ[706].

По мнению автора, основная причина преступлений заключается в неправильном понимании мироздания, в разделении мира и самого себя, в неверии человека в то, что любое действие влечет определенную ответственность совершившего его, что вытекает из единства и взаимосвязанности физических и психических явлений. Иные лица будут рассматриваться таким субъектом как препятствия к достижению своих жизненных целей либо как средство соответственно. А ведь еще И. Кант вывел «практический императив», заключающийся в том, чтобы человек действовал так, чтобы никогда не относиться к человечеству как в своем лице, так и «в лице всякого другого только как к средству, но всегда в то же время и как к цели»[707].

Потерпевший также не может согласиться с тем, что является средством для достижения чьих-то целей. И тогда субъект, в психике которого заложены существующие в семье и обществе ценности, модели человеческих отношений и методы достижения поставленных целей, среди которых наиболее эффективными (в этом случае) являются насильственные действия, встает перед выбором: либо достигать одобряемые формально или неформально в обществе ценности, прибегая к насилию, либо отказаться от достижения необходимых, по его убеждению, результатов своей деятельности.

Исходя из того, что человек является саморегулирующейся системой, учитывающей существующие социальные условия, следует вывод, что принятие решения о совершении преступления есть своего рода акт приспособления к окружающей среде. И, по мнению субъекта, данное решение в конкретный исторический момент является для него оптимальным. Решение принимается на основе переработки всевозможной информации об объекте и предмете преступления, возможных последствиях. Как отметил С. Милграм, с изменением ситуационного поля меняется поведение человека[708]. На оценку имеющейся информации влияет уровень интеллекта лица, его особенности и криминальный опыт.

Мотивы отражаются в чувствах, в которых заключена, по обоснованному выражению И. М. Сеченова, двойная информация: «о свойствах предметов самих по себе и о значении этих свойств для выживания»[709]. Г. Спенсер определял эмоцию как болезненное состояние организма, которое возникает в результате частого возбуждения от известного индивиду раздражителя, т. е. эмоция характеризует специфический для личности жизненные опыт и способ реагирования на него[710]. Однако определение состояния организма как «болезненное» не совсем корректно в случае появления у лица положительных эмоций. Поэтому более правильным следует называть любое эмоциональное состояние, отличное от нормального, как измененное. Окружающая реальность в этом случае при помощи психики и прошлого опыта личности действительно изменяется.

Данное положение имеет важное криминологическое и уголовно-правовое значение, так как объясняет как влияние внешнего окружения на поведение человека, так и его внутреннее состояние и психическое отношение к окружающей действительности и своим действиям.

Неосознание своих влечений, желаний и явление переноса отрицательных эмоций на других людей, прямо не являющимися источниками таких эмоций, приводит чаще всего к тому, что человек не понимает цели своего существования и смысла жизни. Он пытается найти путь к освобождению и реализации себя, а натыкается только на преграды, по его мнению, в виде другого человека или группы людей. При таких обстоятельствах индивид направляет свою психическую энергию на преодоление внешнего препятствия, совершая, таким образом, насильственные преступления.

На практике не всегда учитывается, что характер и поведение женщин имеет свои особенности в силу их чувствительности и восприимчивости, значимости эмоционального содержания отношений для них. Они, как правило, не учитывают прошлый опыт, а своими действиями стремятся улучшить свое положение. Также для женщин крайне важно то, какое впечатление они производят на окружающих[711], т. е. свое поведение они выстраивают в зависимости от предполагаемой ими оценки со стороны других людей. Важное значение для женщин имеет благополучие в семейных отношениях.

Так, Ольгу, 19 лет, длительное время преследовал бывший сожитель О. и угрожал расправой, если она будет встречаться с кем-то другим. У самого О. появилась новая подруга. Разрыв отношений Ольга переживала, но возобновления встреч с О. не искала. К тому же бывший сожитель, несмотря на то, что стал встречаться с другой женщиной, угрожал расправой, если увидит ее с другим. Ольга со своим новым приятелем сидели на кухне и курили. О. с подругой зашел туда и сказал, что они тоже хотят покурить. Ольга встала и вышла в зал. Когда О. с подругой вернулись в зал, Ольга ушла на кухню. О. стал приставать к Ольге, почему она бегает, почему находится в чужой квартире в халате, после чего стал ей угрожать физической расправой. Ольга спросила у него: «Что ты можешь мне сделать?» и плеснула ему в лицо пивом. В ответ на это О. ударил ее кулаком в область правого глаза, а когда она упала, начал ее избивать ногами. Ольга выбежала в коридор, а присутствующие в квартире хотели удержать О. Но О. был физически крепким и его не смогли удержать. Он догнал Ольгу и вновь начал ее избивать. В общей сложности, было нанесено около 20 ударов. Ольга заползла на кухню на коленях. О. ударил ее головой об пол, а потом о свое колено. Затем схватил Ольгу за волосы и ударил головой о раковину. После этого О. вышел из кухни. Когда Ольга поднялась, то увидела в раковине кухонный нож. Она взяла его в руку и пошла по коридору на выход. Навстречу ей шел О. Что между ними в точности произошло в данный момент, установлено не было, но суд исходил, что О. более не нападал на Ольгу, которая ударила его ножом в область левого плеча. От полученного телесного повреждения наступила смерть О.[712]

В результате проведения судебно-психологической экспертизы у Ольги по тесту Розенцвейга была выявлена «сниженная устойчивость к фрустрирующим ситуациям, не может быстро найти выход, конфликтности или агрессивной склонности не проявляет». По другим проективным методикам (тест Люшера) выявлено «стремление к бесконфликтному общению, ранимость». Также экспертом было отмечено, что у Ольги «в условиях интеллектуальной нагрузки отмечается тенденция к конкретности мышления, склонности к актуализации второстепенных свойств предметов, малосущественных деталей и игнорирование значимости фрагментов информации». Ю. М. Антонян отмечает, что для женщин-преступниц характерны стойкость, застреваемость аффективных, психотравмирующих переживаний, что, в принципе, характерно для психически больных[713], и высокая импульсивность на фоне повышенной тревоги, беспокойства и неуверенности.

В соответствии с принципом справедливости наказание и иные меры уголовно-правового характера должны соответствовать характеру и степени общественной опасности преступления, обстоятельствам его совершения, мотивам и целям субъекта. В частности, О. был крупного телосложения, физически развитым, имел рост около 1 м 80 см. Во время скандала к нему было опасно подходить, как пояснили очевидцы. Тем не менее Ольгу привлекли к уголовной ответственности за умышленное убийство по ч. 1 ст. 105 УК РФ с применением ст. 64 УК РФ, а суд определил наказание в виде 5 лет лишения свободы, несмотря на то, что Ольга показывала, что умысла у нее убивать не было, что свои действия она совершила по мотивам обороны, так как из присутствующих ей никто не помогал. Другие обстоятельства дела также свидетельствовали об этом.

В областной суд поступили кассационные жалобы от обеих сторон. Кассационный суд оставил приговор районного суда без изменений. Адвокат Ольги обратился в порядке надзора к председателю ВС РФ. Зам. председателя ВС РФ был внесен протест на судебные постановления по данному делу. Президиум областного суда удовлетворил протест и отменил все судебные решения[714]. При новом рассмотрении Ольгу признали виновной в совершении преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 114 УК РФ, т. е. усмотрели в ее действиях причинение тяжкого вреда здоровью при превышении пределов необходимой обороны и назначили наказание в виде 6 месяцев лишения свободы (по фактически отбытому)[715]. Материальный вред, подлежащий взысканию с Ольги, увеличили до 7806 рублей, моральный вред оставили в прежнем размере.

Не всегда можно объяснить с точки зрения законности и логики действия судебных инстанций. Районный суд, применяя в рассмотренном деле ст. 64 УК РФ, ссылался в обосновании на «чистосердечное поведение» Ольги и «глубокое» раскаяние. Вместе с тем ее показания об отсутствии намерения убивать О. фактически проигнорированы. А непосредственно до нанесения удара ножом О. жестоко избил Ольгу и ударил головой об раковину, в которой лежал нож. Не были приняты во внимание и показания Ольги об угрозах со стороны О., физически развитого и крупного, убить ее.

На основании проведенных исследований эксперт сделал вывод, что индивидуально-психологические особенности, «в целом, укладываются в рамки нормы (?) (курсив мой. – И. П.) и не могли оказать существенное влияние на ее поведение в инкриминируемой ей ситуации». В соответствии с принципами уголовного процесса заключение эксперта не является для суда приоритетным доказательством и должно оцениваться наравне с другими доказательствами. Несмотря на то, что психологические особенности Ольги были выявлены, в частности, стремление к бесконфликтному общению, ранимость, значимость для нее имевших место событий, суд исключил их из анализа, допустив тем самым объективное вменение. По существу, суд оценивал реакцию некоего «нормального» человека, но не Ольги.

Получается, что на приговор суда в большей степени повлияли следующие факты: констатация смерти О. и непримиримое возмущение родителей погибшего. Между первым и вторым приговором по данному делу прошло более полутора лет. Могло пройти и больше времени либо второго приговора могло и не быть. Несправедливость наказания в совокупности с ранимостью привлекаемого может привести к трагедии.

В приведенном примере в поведении Ольги и О., с одной стороны, происходит направление своих усилий вовне, а не внутрь себя. С другой стороны, внешнее поведение своего партнера по отношениям воспринимается чересчур болезненно. В результате стремительно нагнетается напряженность и затем ситуация разрешается смертельным исходом одного и уголовным наказанием другого. Вряд ли кого из них можно назвать «победителем».

С точки зрения общечеловеческих ценностей индивид неадекватно оценивает окружающую его ситуацию и выбирает неправильный жизненный путь, являющийся насильственным и преступным. Но с психологической точки зрения слова, обращенные сторонами друг к другу расходились между собой по форме и внутреннему содержанию. Именно здесь всегда начинаются непонимание и конфликт. В рассмотренном случае он окончился трагически, но не разрешился по сути. И вряд ли осужденной Ольге помогут в осознании первопричины ситуации правоохранительные или судебные органы, если рассматривать обстоятельства только с фактической стороны.

Мотивация личности является результатом совокупного действия социального и внутреннего, сознания и подсознания для удовлетворения жизненно важных, по мнению субъекта, для него потребностей. Мотивы возникают в определенной жизненной ситуации вторичным знаковым сигналом, вызывающим у субъекта психическую, субъективную реальность. Видимо, это не столько вина человека, сколько его беда. У человека отсутствует встроенный нравственный критерий отбора тех или иных моделей поведения. Субъект руководствуется в своем поведении инстинктом самосохранения и мотивами удовлетворения своих потребностей, выбирая наиболее эффективный, по его мнению, путь достижения своих целей.

В основе агрессивного поведения, по мнению Е. П. Ильина, лежит не просто совокупность различных внешних и внутренних факторов, а их система, «которая реализуется в процессе формирования мотива (мотивации)»[716]. Исследователями отмечается, что у каждого субъекта есть основная мотивационная тенденция, составляющая сущность его личности. Учет этой тенденции позволяет связать воедино и объяснить во взаимосвязи преступные действия в прошлом, поведение в настоящем и прогнозировать его на будущее[717].

Вместе с тем мотивы, т. е., побудительные причины, непосредственно определяющие поведение человека, и цели не во всех составах преступления являются конструктивными признаками, а в понятие вины не входят эмоции субъекта преступления, не учитываются элементы поведения, по которым как раз непосредственно и правильно можно определить характер и степень опасности субъекта и совершенного деяния. В УК РФ не воспринято определение вины, данное в ст. 27 Модельного уголовного кодекса, в котором учитывалось и мотивы, и цели, и эмоциональные переживания индивида при совершении уголовно охраняемых деяний. Там же давалось и понятие вины[718], в отличие от действующего УК РФ.

Сложности, связанные с квалификацией указанных элементов, вряд ли могут служить оправданию невосприятия данного определения субъективной стороны. Каждый человек индивидуален и исключителен, так же, как и его вина. Необходимо подчеркнуть, что именно психические явления определяет вид и характер материальных последствий, т. е. степень опасности как субъекта, так и его деяния.

«Усеченный» подход к исследованию явления и его сущности при квалификации насильственных преступлений приводит к нарушению диалектических, онтологических и логических закономерностей явления. Мотивация и цели, внешним выражением которых является эмоциональное состояние индивида, – действительная оценка и характеристика внутренней сущности человека и его поведения. Не учитывать данные признаки при квалификации преступления означает исключать из сферы судебного познания важные составляющие субъективной стороны преступления, что влечет, по существу, объективное вменение и ставит под вопрос соблюдение принципов справедливости и законности, с одной стороны.

С другой стороны, без внимания остаются обстоятельства, которые способствовали совершению насилия. В основе решения о совершении преступления всегда заложена ошибка, которая может быть как объективного, так и субъективного характера. Можно взглянуть на эту ситуацию в ином аспекте, если исходить из того, что неправильные поступки есть следствие неправильного понимания устройство этого мира. При этом человек устроен так, что он сам себя наказывает[719].

А. И. Долгова обращает внимание на то, что для установления мотивов «необходимо исследование ранее существовавших социальных условий, социальной ситуации развития личности»[720]. Если не исследованы причины и условия, способствующие совершению преступления, то они не могут быть и устранены. В результате происходит двойное нарушение принципа законности: отсутствие всестороннего и полного исследования обстоятельств дела и объективное вменение квалифицированного состава преступления. Это еще одна причина, свидетельствующая о необходимости более интенсивных психологических исследований в теории и практике борьбы с преступностью[721].

У каждого насильственного акта имеется определенная мотивация его исполнителя, которая определяется как «индивидуализированный механизм соотнесения внешних и внутренних факторов, определяющий способы поведения данного индивида»[722]. Выбранный вариант проходит этап «рационализации», т. е. перед совершением преступления субъект пытается найти те или иные мотивы для оправдания своего поступка. В стадии исполнения посягательства происходит определенная корректировка намеченного плана.

В конечном счете направленность мотивации определяет цели деятельности субъекта. Целями же насилия является воздействие на другого человека или сообщество для изменения их поведения или внутреннего состояния (отношения к существующим ценностям) в личных интересах путем поставления потерпевших в кратковременную или длительную зависимость. Первоначальное состояние объекта-1 после воздействия насилия изменяется на иное состояние (объект-2). Чем больший период времени сохраняется зависимость, тем больший вред наносится объекту воздействия. Особенно это характерно для психического насилия в силу природы возникновения психического вреда и его воздействия на человека.

К. Левин предложил важную для оценки поведения человека и его корректировки психологическую теорию поля. Особенностями этой теории являются использование конструктивного метода; интерес к динамическим аспектам событий; психологический, а не физический подход; анализ ситуации в целом; разграничение между систематическими и историческими проблемами; использование математического аппарата[723].

По мнению К. Левина, «всякое поведение или всякое изменение в психологическом поле зависит только от психического поля в тот момент времени»[724]. Принцип объективности требует разграничивать субъективную ситуацию обвиняемого в момент совершения преступления и те ощущения, представления и чувства, которые возникают у дознавателя, следователя или судьи при оценке внешнего деяния субъекта. Для этого психологического поля дружеские отношения индивида (либо наоборот), «сознательные и бессознательные цели, мечты, идеалы и страхи по крайней мере так же существенны, как любая физическая обстановка»[725].

В силу неразрывного единства физического и психического начал внешняя форма проявления жизнедеятельности человека в виде любого физического насилия в отрыве от мотивации и целей субъекта не может иметь уголовно-правового значения.

Поэтому в Уголовном кодексе все составы насильственных преступлений важно дополнить признаком целей преступного деяния, направленных на нарушение или ограничение прав, свобод или законных интересов человека, общества, государства или мирового содружества и сосуществования стран, а также соответствующей мотивацией. М. Г. Ярошевский считает цель неизменным стержнем всей системы интересов индивида, без изменения которой нет смысла вести речь о преобразовании человека[726]. Отсутствие должного учета законодателем мотивов приводит к существенному недостатку уголовного законодательства, которое, по обоснованному мнению Г. О. Петровой, проявляется также в отсутствии в определении преступления, а также в других нормах УК РФ, понятия вреда и его видов[727].

Можно отметить несколько причин, в силу которых весьма важные аспекты поведения обвиняемого остаются в стороне. На первое место, по всей видимости, следует поставить отсутствие научно достоверных, репрезентативных и доступных для практических работников способов выяснения таких вопросов.

Подобная постановка проблемы создает определенные сложности в доказывании виновности субъекта преступления. Действительно, в уголовно-процессуальном праве существует положение, что неустранимые сомнения должны трактоваться в пользу обвиняемого[728]. Вряд ли можно ссылаться в обвинительном приговоре, что осужденный «осознавал» общественную опасность совершенного деяния, если будет признано, что поведением человека управляет не только сознание, но и бессознательное. Необходимо провести грань между осознанием и неосознаваемым в поведении человека, что предъявляет высокие профессиональные требования к правоприменителю. Либо продолжать объяснять низкую результативность и рост преступности, как правило, недостатком средств на борьбу с преступностью.

Критерием истинности теории является практика. А этот критерий свидетельствует, что уголовное законодательство и основанная на нем борьба с преступностью развивается по «своим» законам, а преступность продолжает расти, как будто не знает, что с ней «борются». Противостояние сторон принимает массовый и опасный характер, а также довольно уродливые формы не только на физическом, но и на психическом плане, закладывая непредсказуемые последствия в будущем. Подобная ситуация – свидетельство неэффективности действующего уголовного права.

Существует еще одна причина, по которой сфера бессознательного не учитывается в уголовном праве. Это инерция мышления индивида, боязнь перемен, нарушение заповеди «Не сотвори себе кумира», т. е. некритический подход к окружающей действительности и игнорирование происходящих в обществе изменений. Консерватизм имеет, конечно, и положительные качества, поскольку является стабилизирующим фактором развития общества. Поэтому новое всегда встречается с препятствиями на своем пути и лишь преодолев их, заслуживает право на существование. Разумеется, не стоит создавать нежизненноспособных систем, приводящих к нестабильности в обществе, но рано или поздно нарастание напряженности в сфере уголовного права приведет к осознанию необходимости принципиальных изменений в оценке общественной опасности деяния человека. Последняя будет определяться не столько внешним проявлением его деятельности, а внутренними устремлениями.

Сразу невозможно будет полностью учитывать существующие бессознательные процессы психики человека в его поведении и отражение их в квалификации деяния. В любой сфере развития человека, общества и государства должна быть эволюция, а не революция. Первым шагом может быть признание в уголовном праве бессознательных элементов поведения. Сделать это достаточно просто, тем более, что в ст. 73 УПК РФ в перечень обстоятельств, подлежащих в обязательном порядке доказыванию по уголовному делу, включено выяснение обстоятельств, способствующих совершению преступления[729]. По важности их следует поставить на второе место после события преступления.

Для того чтобы учитывалась роль мотивов в совершении преступления, достаточно внести в признаки состава преступления еще один – признак неоправданности деяния[730], означающий, что отсутствуют причины для оправдания поведения лица. В этом случае на соответствующие органы будет возложена обязанность выяснить вопрос отсутствия обстоятельств, исключающих преступность деяния. Одновременно будут закреплены реальные гарантии защиты прав, свобод и законных интересов каждого подозреваемого, обвиняемого, подсудимого, а также потерпевшего.

Немаловажным фактором для выявления мотивации сторон конфликта, способной к изменению в динамике развития насильственного поведения, является механизм воздействия преступного насилия, основу которого образуют психические явления в результате взаимодействия сторон насильственного акта.

Выводы

1. Мотивы и обусловленные ими цели преступного насильственного поведения человека определяются прошлым жизненным опытом, являются результатом совокупного действия, социального и внутреннего, сознания и подсознания для удовлетворения жизненно важных, по мнению субъекта, потребностей, выражают смысл деяния, его характер и степень общественной опасности.

2. Мировоззрение личности формирует ценностные ориентации, которые определяют мотивацию и цели поведения субъекта.

3. Мотивы преступного насилия возникают в определенной жизненной ситуации в результате действия вторичного знакового сигнала, вызывающего у субъекта психическую, субъективную реальность.

4. Мотивы преступного насильственного поведения свидетельствуют об отсутствии внутреннего равновесия вследствие поступающей извне информации и ее внутренней оценки с точки зрения значимости и выживаемости для индивида. Мотивы находят свое отражение в чувствах и направлены на устранение внутренней напряженности и достижение согласования внутреннего состояния субъекта и внешнего мира.

5. Тревожное состояние индивида является признаком неуверенности, страха за утрату смысла своего жизненного существования, разделенности человека и окружающего мира, что способно толкнуть индивида на насилие. Для предупреждения преступления необходимо понять внутренние причины состояния такого лица и вывести его из этого состояния. Длительное тревожное состояние, перенапряжение может привести к психическому заболеванию. Субъект нуждается в квалифицированной психолого-психиатрической помощи.

6. «Неадекватные», «необъяснимые» мотивы характеризуют преобладающее влияние подсознания на поведение человека. Субъекту в таком состоянии требуется психолого-психиатрическая помощь.

7. С одной стороны, характер профессии, связанный с властными полномочиями, формирует насильственный стереотип мышления и реагирования на жизненные ситуации, с другой – характер работы определяется человеком с учетом его внутренних интересов, стремлением к осознанию своего внутреннего мира.

8. В целях правильной квалификации, учета целей и мотивов преступления и реального обеспечения прав обвиняемого представляется целесообразным дополнить признаки преступления в ч. 1 ст. 14 УК РФ признаком неоправданности деяния, характеризующим отсутствие обстоятельств, исключающих преступность деяния.

4. Механизм воздействия преступного насилия

Механизм воздействия насилия является одним из элементов предложенного нами механизма преступного насильственного поведения. В правоприменительной практике при нанесении физического насилия сложности чаще всего возникают в выявлении виновного в совершении насильственных действий. Результаты такого насилия материализованы в объективной реальности и достаточно легко установить механизм образования вреда здоровью и причинную связь. Иначе обстоит дело в случае применения психического насилия. Даже при известном субъекте совершенных психических действий возникают сложности в определении нанесенного вреда и установлении причинной связи между действием и последствием.

Ранее уже говорилось, что психика, отражая объективную реальность, создает в сознании человека некие идеальные образы объективно существующих явлений. У различных людей эти образы не являются равнозначными, так как их содержание зависит от прошлого опыта человека, его уровня развития и самоосознания. Иными словами, у каждого индивида существует субъективное отражение существующего объективного мира и является единственным и направляющим в его поведении. Первопричины поведения не всегда подвергаются анализу, а еще реже учитываются в уголовно-правовых отношениях. Между тем факт психического посягательства не может быть исследован и отражен при квалификации преступного деяния без обращения к психологии и глубокого изучения личности потерпевшего.

Внутренний путь реализации психического насилия становится возможным вследствие деятельности сознания и подсознания потерпевшего под воздействием той или иной формы психического насилия. В данном случае для понимания механизма психического насилия не имеет значения в какой форме происходит его проявление, так как для каждого человека оно может быть различным. Исследование этого вопроса невозможно без рассмотрения и учета самого значительного периода в становлении и развитии человека – его детства[731], о чем говорилось выше.

На практике опасность психического насилия явно недооценивается. Проведенные исследования показывают, что только до 40 % опрошенных судей расценивают опасность психического насилия как высокую. А из сотрудников РОВД такое мнение поддерживают лишь 14 % респондентов, т. е. уже на первоначальном этапе создаются серьезные препятствия для оперативного реагирования по фактам психического насилия. Тем не менее в теории все больше признают значимость и опасность данного явления.

Психическое насилие способно оказывать влияние на потерпевшего посредством создания у него образов опасности или тревожности, возникающих по аналогии с ранее имевшими в его жизни ситуациями[732]. Но поскольку нередко первопричина стрессовой ситуации находится в подсознании и не осознается человеком, индивид не всегда может объяснить свой страх и свое поведение. Данная виртуальная реальность имеет на человека специфическое избирательное действие, в силу чего его поведение может показаться окружающим ненормальным, неадекватным или даже «хулиганским». В этих случаях возникают сложности в квалификации психического насилия, а оказавший такое воздействие может остаться безнаказанным. Преступник также может не осознавать истинные мотивы своих насильственных действий (явление переноса эмоций, СКО и т. д.), что замыкает круг насилия.

Непонимание ведет к возникновению у личности состояния тревожности. Исследователи отмечают, что «тревожность – это выражение субъективного неблагополучия личности, и необходимо различать ситуативную тревожность, связанную с конкретной внешней ситуацией, и личностную, являющуюся стабильным свойством личности»[733]. Дестабилизирующая роль тревожности крайне велика, а опасность такого состояния обусловлена тем, что человек чаще всего не осознает источник опасности, но, тем не менее, состояние тревожности побуждает его к определенной деятельности в целях восстановления душевного равновесия. «Тревожность может проявляться как ощущение беспомощности, неуверенности в себе, бессилия перед внешними факторами, преувеличение их могущества и угрожающего характера. Такое ощущение может приводить к дезорганизации поведения, изменению его направленности…

Отсюда вывод, что тревожность способна активно стимулировать преступное поведение, но это происходит тогда, когда человек начинает ощущать необходимость защиты от людей или явлений, субъективно воспринимаемых как угрожающие или деструктивные… Тревога связана с основами сознания, проявлениями внутренней жизни»[734].

Наука психология может ответить на вопрос, «каким образом внешнее воздействие переходит во внутреннее, психическое отражение и становится регулятором нашей деятельности»[735]. Последствия от преступных насильственных[736] действий образуются благодаря психической деятельности как воздействующей, так и воспринимающей сторон при помощи действий, информации[737] или их совокупности. Отдельными элементами механизма можно считать психические процессы и состояния индивидов[738].

Психические состояния могут вызываться как физическими, так и психическими явлениями. В основе первых лежат события материального характера, вызывающие у человека различные ощущения (первая сигнальная система). Психические явления вызываются воздействием человека в процессе общения при помощи вторичных знаковых сигналов (вторая сигнальная система). К ним относятся слово, речь, звук, тишина, изображение, текст, числа, запах и т. д., а также различные их сочетания.

Восприятие реальности осуществляется посредством действий, связанных с многократным обследованием наблюдаемого объекта и формированием его образа. В зависимости от модальности рецептора восприятия классифицируют на зрительные, слуховые и осязательные. Важным моментом является разделение восприятия в зависимости от участия в этом воли: непроизвольное и произвольное, целенаправленное[739]. Существуют определенные закономерности восприятия, к которым относятся: осмысленность и обобщенность[740]; целостность[741]; структурность[742]; избирательная направленность[743]; апперцепция[744] и константность[745].

Ощущения различают на зрительные[746], слуховые[747], кожные[748], обонятельные[749], вкусовые[750], кинестетические (двигательные)[751], статистические[752], вибрационные[753], органические и болевые[754]. Их можно также разделить на две большие группы: контактные и дистантные. Каждое ощущение обладает качественной характеристикой, или модальностью (от лат. modus – способ). Так, цвет является элементом зрительного восприятия, тон и тембр – слухового, характер запаха – обонятельного и т. д.[755]

Причиненный вред зависит не только от общих принципов и законов психических процессов, но и от индивидуальных особенностей нервной системы, свойств и состояний, внимания, ощущений, восприятия, мышления, воображения, памяти, механизмов регуляции деятельности каждой личности[756]. Психические процессы индивида неразрывно связаны с его деятельностью, мотивацией, способностями и актуальными для него потребностями. В ходе деятельности происходит постоянное диалектическое преобразование указанных аспектов психических процессов.

Как верно отметил С. В. Дьяков, причинные факторы преступного поведения могут быть раскрыты только через механизм преступного посягательства на индивидуальном уровне[757], который неразрывно связан с социальным опытом. Его приобретение называют в психологии интериоризацией (от лат. interior – внутренний) – формированием «внутренних структур человеческой психики благодаря усвоению структур внешней социальной действительности»[758]. После усвоения информации окружающей действительности наблюдается явление экстериоризации (от лат. exterior – наружный, внешний) – «порождение внешних действий, высказываний и т. д. на основе преобразования ряда внутренних структур, сложившихся на основе интериоризации внешней социальной деятельности человека»[759]. Попытки поколебать внутренние устои личности могут вызвать у субъекта состояние безысходности. Так, В. Франка считал, что человек больше всего страдает от утраты смысла собственного существования[760].

Психика человека, как уже было сказано, состоит из двух уровней: сознательного и подсознательного, или бессознательного. Сознание – отличительный признак человека, являющийся «важнейшим средством ориентировки в окружающей действительности»[761]. Сознание по своему содержанию представляет знания, которые воплощают собой «концентрированный опыт человечества… “Сознание” буквально и означает “совокупность знаний”»[762]. Психика формируется и развивается в условиях социального окружения. Если человек не прошел социальную школу, то он не приобретает человеческих качеств. М. И. Еникеев приводит данные, что в истории отмечено около 40 случаев, когда дети, которые с раннего возраста до 5–7 лет вскармливались животными, не обнаруживали ни признаков сознания, ни вертикального положения тела при ходьбе[763].

Особенности высшей нервной деятельности заключаются в том, что у человека в процессе его деятельности и социального общения возникает принципиально новая сигнальная система – знаковая. Основанная на первичной, материальной, вторая сигнальная система является продуктом психической деятельности индивида. Ко вторичным сигналам, как говорилось ранее, относятся не только слово, речь, тексты, но и иные знаки. Любой вторичный сигнал имеет для конкретного индивида определенный смысл и является не только средством познания окружающего мира, но и влияния на него. Поэтому одинаковые жизненные ситуации могут оказывать совершенно различное влияние на людей. Это происходит вследствие неоднородного смыслового наполнения вторичных знаковых сигналов для субъекта и объекта воздействия. М. И. Еникеев считает, что именно «благодаря слову воспринимаемые предметы приобретают смысл»[764] для индивида.

В основе действия механизма преступного насилия лежит именно вторичная сигнальная система, передающая человеку знаковые сигналы. Воздействие последних направлено на память личности, в которой отражается приобретенный опыт прошлого взаимодействия человека с действительностью[765]. Произошедшие в жизни субъекта события, воздействие социального окружения в силу свойств высшей нервной системы, в частности памяти, приводят к тому, что наиболее значимая для природы человека информация запоминается и в дальнейшем влияет на его поведение. Факты, полученные с помощью гипноза, свидетельствуют о сохранении в памяти «забытых» событий, а также о том, что память «ограничена не в запечатлении, а в возможностях сознательного воспроизведения необходимого материала»[766].

В каждой жизненной ситуации существуют физические или психические (т. е. имеющие определенную эмоциональную окраску, значимую для личности) раздражители, которые по своей форме могут быть самыми разнообразными. Они преобразуются в процессе психической деятельности индивида в сигналы вторичной сигнальной системы. Значение имеет не форма сигнала, а то психическое состояние, в котором индивид пребывал и с которым его связывает вторичный сигнал. Последний и является средством преступного воздействия, вызывающим у человека то же состояние, которое возникало у него в момент возникновения первоначального сигнала.

Вторичные сигналы могут осознаваться индивидом, и тогда он помнит бывшую с ним ситуацию. При появлении в жизни человека сходных обстоятельств включается механизм динамических стереотипных реакций, в процессе которых память использует различные ассоциации[767]. Именно на этом этапе у личности могут возникать заблуждения, иллюзии, которые для субъекта являются, как указывает Т. И. Ойзерман, фактами субъективной реальности, так называемыми феноменами сознания, познания[768]. В. X. Кандинский отмечает, что даже фантастические картины воспринимаются субъектом как реальная картина[769]. На последнюю роль здесь играет воображение[770] индивида[771]. Это объясняет и «неадекватное» для окружающих реагирование потерпевшего на жизненную ситуацию.

Если приобретенный навык действий является для личности положительным, он успешно справляется с опасной для него ситуацией, не совершая при этом преступных действий. Однако индивид, в зависимости от уровня своего развития и сложности ситуации, может не справиться с ней, что приводит к различным негативным последствиям, в частности повышенной возбудимости, возникновению страха и тревожности, способных причинить вред потерпевшему. Так, Г. Нюнберг считает тревогу основной причиной невротических проблем[772], ведь тревожное состояние, в которой оказывается личность в результате воздействия знаковых вторичных сигналов, создает для нее отдельную психическую реальность, не отличающуюся от окружающей действительности. Р. Д. Лэнг указывал, что тревога свидетельствует об онтологической неуверенности личности[773].

Состояние тревожности индивида является признаком отчуждения в семейных отношениях. Оно играет важнейшую роль в его поведении и может объяснить как причины насильственного воздействия, включая психическое, так и механизм действия последнего. Состояние отчуждения В. М. Анисимков и М. С. Рыбак называют отвержением, находящим свое логическое завершение в преступном мире[774].

Первоначально возникаемая у ребенка тревога вызывает, как ни странно, настойчивое желание повторения ситуации. Но цель является вполне рациональной. Согласно Г. Блюму, ребенок, вовлекая в повторение беспокоящей эмоциональной связи своих родителей, пытается вновь пережить тревожное состояние в присутствии вселяющего ему уверенность взрослого, при этом каждое повторение уменьшает степень тревоги и со временем ребенок вовсе от нее освобождается[775]. Если же изначальное желание ребенка не найдет понимания у родителей, в будущем проблемы ребенка неизбежно трансформируются в проблемы родителей и общества.

Ю. Можгинский отмечает, что «тревога питает энергией идеи разрушения, мести, разоблачительства» и наносит иные деструктивные разрушения личности[776]. Указанные свойства психики человека позволяют использовать их в качестве объекта преступного насильственного посягательства второго или третьего уровней, о которых говорилось в и. 1 гл. 1 настоящего исследования. По мнению Ц. П. Короленко и Н. В. Дмитриевой, тревога активизирует подсознание, которое влияет на сознание человека и в совокупности приводит к развитию психоза с потерей контакта с реальностью[777].

Рафаэль в 25 лет женился на Л. По отзывам близких людей, он очень сильно любил свою жену, но сексуальные отношения между ними полностью отсутствовали[778]. Прошло 6 лет. Встал вопрос о разводе. Накануне Рафаэль был угнетен, подавлен, пытался силой овладеть женой. Л. отправлялась в другой город поступать в аспирантуру и уже села в поезд. Рафаэль зашел в вагон поезда, где находилась Л., выбросил чемодан с вещами жены в окно, обнажился и стал онанировать…

Врачами был поставлен диагноз – шубообразная параноидная шизофрения…. Прошло еще 3 года. Ситуация с женой не нормализовалась. Накануне инцидента Рафаэлю всю ночь снились кошмары. Утром он встал с неодолимым желанием убить жену. Взяв нож, он пошел домой к жене. Постучал в дверь. Когда она ее открыла, Рафаэль достал из кармана нож и, ничего не говоря, нанес удар в грудь. Нож вынимать не стал, закрыл дверь и убежал. Привлекался к уголовной ответственности по ч. 1 ст. 105, ч. 3 ст. 30 УК РФ за покушение на убийство. Судом признан невменяемым. Ему назначили принудительные меры медицинского характера[779].

С психологической стороны ситуация ясна. Нереализованная сексуальная потребность создала очаг напряженности, который постоянно усиливался, вызывая тревожное состояние. В силу определенных сформировавшихся у Рафаэля стереотипов поведения возникла угроза лишиться смысловых составляющих его бытия. Страх утраты усиливал тревожное состояние Рафаэля и приводил к навязчивым состояниям. Возникающее же при этом напряжение требовало своего выхода.

Таким образом, агрессивное поведение человека можно рассматривать как проявление инстинкта самосохранения, направленного на освобождение от отрицательной энергии, переполняющего человека, во избежание вреда своему здоровью или даже жизни.

Как отмечают исследователи Б. Д. Петраков и Б. Д. Цыганков, доля психологического перенапряжения, как одного из факторов риска, определяющего общее и психическое здоровье человека, может достигать 53 %[780]. Причинами перенапряжения могут быть внутренние желания, которые по разным мотивам, не всегда разумным, не реализуются индивидом. Причины создания семейной напряженности в семье Рафаэля не исследовались. Видимо, никто не считал его страдания достойными внимания.

Судебно-медицинский эксперт заключил, что у Рафаэля имеется заболевание в виде «синдрома психического автоматизма с бредовыми идеями воздействия и псевдогаллюцинациями с дальнейшим усложнением симптоматики, деформированием отчетливого эмоционально-волевого дефекта (монотонность, голодность, аморфность мышления)». Определение заболевания звучит выразительно, но замечание эксперта, что оно появилось в молодом возрасте «без видимого повода» наводит на мысль, что причины его появления никто не изучал и потому «не видел».

Проблемы поведения человека в настоящем могут быть поняты сквозь призму его прошлых психических травм. По мнению Ц. П. Короленко и Н. В. Дмитриевой, «специалистами чаще декларируется, чем исследуется значение семейных отношений в возникновении невротических нарушений»[781]. Соответственно путей преодоления тревожного состояния Рафаэлю и разрешения его проблем никем не предлагалось. Может быть и потому, что специалисты не имели конструктивного способа лечения. Применение же медицинских мер в виде седативных веществ, транквилизаторов или шоковой терапии может разряжать психическое напряжение, но причины его возникновения не устраняет. В результате острый психоз со временем неизбежно превращается в хронический с вытекающими отсюда последствиями.

Известно, что в психике человека существует некая система самонаказания: если личность в определенный момент жизни испытала отрицательные эмоции, то, несмотря на то, что они могут перейти в бессознательную часть психики, данная ситуация постоянно «проигрывается» индивидом в повседневной жизни. Внешне это выражается в том, что человек, чаще всего неосознанно, создает такие ситуации, которые помогли бы ему осознать свое поведение и свою реакцию в кризисный момент. Но так как канал, по которому была получена негативная информация, блокирован, то воспоминания в сознании не происходит, отношение к происходящему не меняется и в психике остается очаг напряженности, требующий разрешения.

Психическую энергию можно направить на самосовершенствование. Но для этого необходимо осознавать источник напряженности. Для многих из поколения родителей Рафаэля проблемы секса не существовало и любые вопросы или отклонения в этой сфере были просто неуместны. Индивида также не приучали к тому, чтобы направлять свою энергию внутрь, для познания себя. Не познав себя, человек стремится переделать под свой двойственный мир другого или всех. Противоречие от этого лишь усугубляется, а напряжение усиливается, требуя какого-либо выхода: преступного (разрушительного) или творческого (созидательного). Хотя такое разделение следует признать довольно условным и зависимым от исторических условий. Критерием творческого, конструктивного выхода всегда находящейся в человеке энергии[782] можно считать осознание им своего единства с другим и со всем миром, а критерием разрушительного – разделение окружающей действительности на два «лагеря»: «Я» и «остальные»[783].

А. Лоуэн верно заметил, что первичная природа любого человеческого существа должна быть открыта для жизни и любви, но, вынужденно охраняемая от травмирования в обществе и личных отношениях, закованная в панцирь, недоверчивая и огражденная, вторая натура со временем начинает вредить более сильно и калечить больше, чем это в человеке было первоначально[784]. Это неизбежное и катастрофическое следствие материализма, отрицающего духовную сторону человеческого существования, ведет к внешней экспансии, направлению внутренней энергии вовне, к попыткам переделать внешний мир.

Монтень советовал прежде всего приучать личность «склоняться перед истиной и складывать перед нею оружие, лишь только он увидит ее, – независимо от того, открылась ли она его противнику или озарила его самого»[785]. Но человека с детства отучают от любви к истине и открытости, убеждая различными способами, что это опасно и не выгодно для него. В результате нарастает внутреннее разрушающее напряжение в человеке и в обществе.

С точки зрения общечеловеческих ценностей индивид неадекватно оценивает окружающую его ситуацию и выбирает неправильный жизненный путь, являющийся насильственным и преступным. Совершаемое им насилие вызывает, в свою очередь, цепь определенных событий, приводящих в конечном итоге к росту напряженности в человеке и новой эскалации насилия в его взаимоотношениях с другими. Круг замыкается. Особенность и опасность насилия состоит в том, что оно затрагивает фундамент душевного равновесия также субъекта преступления и может разрушить внутренний мир личности, привести к психическим заболеваниям.

На взаимосвязь проблем здоровья и внутреннего мира[786] указывает и В. Ю. Завьялов. Для психических заболеваний характерным является погружение в мир своих переживаний. Ц. П. Короленко и Н. В. Дмитриева рассматривают любое психическое заболевание «как результат всего комплекса травматических переживаний, имеющих место в жизни»[787] личности. Кроме того, как указывает В. Райх, психическая напряженность не может не иметь соматического выражения[788]. Такой подход позволяет не только по-иному взглянуть на сущность насильственного поведения, его квалификацию и способы предупреждения, но и конструктивно подойти к лечению психических, психиатрических и иных заболеваний.

На кризис традиционной биомедицинской парадигмы в психиатрии указывает рост числа фактов, которые невозможно объяснить, не выходя за пределы существующей парадигмы[789]. Ц. П. Короленко и Н. В. Дмитриева обращают внимание на необходимость понимания «зависимости психического расстройства не только от биологических (генетических), органических нарушений, но и от особенностей воспитания, эмоциональной депривации и психической травматизации уже в самом раннем детстве, характера контактов со сверстниками, системы принятых ценностей, экономической ситуации в семье и др.»[790]. Авторы свидетельствуют о том, что большинство психиатрических проблем возникает от проблем в отношениях субъекта со значимыми для него людьми. Причем это распространяется не только на непсихотические психические нарушения, но и на психотические расстройства[791].

Отсутствие своевременных компенсаторных мер по устранению отрицательных последствий произошедших событий приводит к тому, что в памяти человека остается очаг напряженности, доставляющий ему определенные переживания. Вследствие приспособительной функции высшей нервной системы человека негативная ситуация, как было указано выше, переходит в сферу бессознательного, а канал восприятия, по которому получена отрицательная информация, подавляется и блокируется[792].

Иными словами, имевшая ранее место травматическая ситуация индивидом не осознается, а в случае возникновения в реальности сопутствующего ей раздражителя возникает безотчетный страх и тревожное состояние, повторяющие в точности те же психические состояния и психические процессы, свойственные первоначальной ситуации.

О влиянии первоначального тревожного состояния на поведение личности пишет Г. Блюм[793]. Для такого человека, как указывает В. Макдональд, даже воспоминание о произошедшем инциденте – «в точности то же самое событие, ужасающее»[794]. Напоминание о психотравмирующей ситуации вызывает значимую реакцию организма[795]. Этим определяются характер и степень опасности насилия для потерпевшего, вызывающего у него тревожное состояние и соответствующие психические и физические последствия в ответ на обусловленный прошлым раздражитель. В реальности имеющая место ассоциация со знаковым вторичным сигналом может и не представлять объективной опасности для потерпевшего.

Как отмечает Г. С. Абрамова, «давно экспериментально установлено, что существуют неосознанные аспекты восприятия реальности органами чувств – так называемое подпороговое восприятие, за порогом сознания остаются и многие события, которые человек сознательно не фиксировал… Такие события человек может восстановить, осознать их значимость только в моменты интуиции или посредством углубленного размышления, ведущего к осознанию»[796].

В. А. Андрусенко предлагает классифицировать страх, исходя из следующего динамичного ряда:

1. Тревога. Состояние повышенной готовности, которое задается объективным и бессознательным, имеющим биологическую и социальную природу. При таких обстоятельствах человек оказывается в определенных жизненных ситуациях, которые актуализируются воздействием на него конкретного объекта. Основная функция страха на этой стадии – оценочная, в зависимости от нее лицо либо успокаивается при незначительности для него угрозы, либо тревога переходит в испуг.

2. Испуг. На этом этапе происходит осознание как реальной опасности, так и своей неподготовленности к ее отражению. Динамика осуществляется на основании возникающего в сознании идеального образа и воображения. Если синтезирующие и регулирующие функции организма могут обеспечить определенную защищенность человека, то испуг переходит в тревогу, которая может далее вытесняться в бессознательную сферу. Если оптимального варианта не обнаруживается, то возникает собственно страх.

3. Страх. В данном состоянии на полную мощность включается организующе-дезорганизующая функция организма. Если индивид идет по духовному пути развития, он принимает эту ситуацию и выбирает оптимальный вариант ее разрешения. При сохранении негативных эмоций по отношению к ситуации они вновь могут оказаться в сфере бессознательного, которое будет оказывать воздействие на человека в последующем. Если духовного потенциала личности недостаточно и малы интериоризованные формы коллективной духовности, страх может перейти в состояние ужаса.

4. Ужас. В состоянии ужаса дезорганизующая функция включена максимально. В зависимости от развития ситуации могут быть два исхода. При прекращении опасности «чудо-образ» ужаса переводится в бессознательную сферу и образует паттерн, систему конденсированного отрицательного опыта. В случае продолжения действия источника опасности происходит деструкция психики и деградация личности либо разрушение организма[797].

Конечно, указанные состояния лишь обобщают процессы, происходящие в личности в тревожном состоянии; конкретным содержанием они могут быть наполнены только при рассмотрении индивидуального случая и конкретной личности.

В. К. Вилюнас, рассматривая причины методологического тупика, в котором оказалась психологическая наука, одной из серьезных причин считает «сведение эмоций, в том числе и страха, либо к чувственной, либо к когнитивной сфере, что во многом является отражением до сих пор не преодоленной общеметодологической, общефилософской дилеммы сенсуализма и рационализма»[798]. Поскольку речь идет о еще неизведанном, то, как заметил С. Л. Франк, «оно само не есть ни то, ни другое, а именно непостижимое единство обоих»[799]. Поэтому представляется, что правильным будет не разделительный подход, а синтезирующий обе сферы: и чувственную, и интеллектуальную, так как они в равной мере могут оказывать влияние на сознание человека и его поведение.

Регулирующая роль чувств происходит на основании идеального образа человека, его опыта и потенциала. Чувства, эмоции личности можно расценивать как материализованные критерии системы ценностей и мировоззрения личности, а также считать индикаторами его прошлого, настоящего и будущего. Соответственно, формы страха могут быть: а) за содеянное в прошлом; б) за жизнь в настоящем; в) страх перед будущим. В. А. Андрусенко высказывает мнение, «что страх перед будущим или страх последействия – очень сильная и мало изученная форма внутренней жизни личности»[800].

Можно предположить, что в основу страха входит система самонаказания [801], основанная на свойстве подсознания помнить все, совершаемое в жизни, и неизбежно приводить в единство, согласовывать возникающие в социальной жизни внутренние противоречия человека и обусловленные ими внешние поступки. Поэтому человек интуитивно боится своего внутреннего контролера – совести. Но информации на эту тему, убеждающую его в реальности явления, индивид в процессе социализации, как правило, не встречает, а определять свое поведение учится, ориентируясь в основном на материальные критерии.

Сигналы окружающей действительности вызывают у человека различные ощущения[802], т. е. отражение реальности, воздействующие на его органы чувств. Ощущения М. И. Еникеев представляет как превращение энергии внешнего воздействия в акт сознания, обеспечивающий чувственную основу психической деятельности на основе возникающих психических образов[803].

Следующим важнейшим элементом механизма воздействия преступного насилия на человека является восприятие, которое представляет собой отражение в психике индивида предметов и явлений в результате осознания их признаков[804]. Имеются специфические особенности восприятия пространства и времени. И в первом, и во втором случаях могут возникнуть иллюзии зрительного восприятия, вызываемые физическими, физиологическими или психологическими причинами. Указанные особенности восприятия также могут привести как к преступному деянию, так и содействовать виктимному поведению вследствие субъективной оценки и реагирования на ситуацию.

Объективная реальность, ее закономерности и сущность вещей не могут быть человеком познаны сами по себе. Индивид познает окружающий мир в процессе ощущения и восприятия путем чувственного его отражения. Важным элементом здесь является мышление человека, которое, по мнению М. И. Еникеева, опосредованно и обобщенно отражает существенные и закономерные (всегда по внутреннему мнению личности. – И. П.) взаимосвязи действительности.

Мышление всегда неразрывно связано с чувственным отражением действительности[805]. В эмоциях проявляется «общая, генерализированная реакция организма»[806] на обстоятельства окружающей действительности. Являясь идеальным отражением действительности, мышление имеет материальную форму своего проявления в виде внутренней речи. Особенностью внутренней речи является ее сокращенность, конспективность, свернутость. Но при возникновении сложных жизненных ситуаций внутренняя речь может преобразовываться[807] в систему убедительных для субъекта доводов.

Слово, речь, вторичные знаки являются не точным отражением передаваемого явления, предмета, а лишь средством абстрагирования и отвлечения существенных признаков последних. Оно идеально отражает действительность, то есть – субъективно. Идеальность для объективного мира означает реальный мир для субъекта. Поэтому одно и то же слово различными индивидами может пониматься неодинаково: один может воспринять как реальную угрозу для себя, а другой – принять за шутку или проигнорировать. Значимые для конкретного индивида слова включают механизм мышления, а последний создает мыслительный идеальный образ окружающей действительности, уже непосредственно воздействующий на человека в соответствии с усвоенными им моделями отношений, причинно-следственными связями.

Важно отметить, что психический образ связан с первоначальной ситуацией, воспоминания о которой нередко не осознаются, а мыслительный процесс происходит в свернутом, спонтанном состоянии. Чтобы восстановить весь процесс мышления, необходимо, подчеркивает П. Я. Гальперин, знать, как сложился образ первоначально[808]. В этом заключается сложность общения и отношений субъекта преступного насилия с потерпевшим, поскольку, как отмечает Н. А. Носов, существует проблема несводимости реальностей, «иначе бы все сводилось к одной или двум предельным реальностям»[809].

В построении образа жизненной ситуации непременно участвует воображение каждой стороны конфликта. Оно неразрывно связано с памятью и мышлением и базируется на приобретенном жизненном опыте. Считается, что ценность воображения состоит в том, что «оно позволяет принять решение при отсутствии должной полноты знаний, необходимых для выполнения задачи»[810]. Вместе с тем следует признать, что «ценность» воображения принимать решения при отсутствии полной информации может являться и существенным недостатком. Именно это свойство лежит в основе обмана, лжи, механизма преступного насилия. Оно может побуждать преступника к активности либо потерпевшего к пассивности.

Под влиянием воображения, замечает М. И. Еникеев, у человека «могут возникать даже органические изменения»[811]. Эмоции (от лат. етоуео – потрясаю, волную)[812] как показатель жизненной важности для субъекта явлений и ситуаций оказывают интегрирующее влияние на поведение человека. Эмоции различаются на низшие, связанные с безусловно-рефлекторной деятельностью, являющиеся выражением человеческих инстинктов (эмоции голода, жажды, страха и т. д.) и высшие, к которым относят чувства[813]. Высшие эмоции связаны с удовлетворением социально выработанных потребностей, которыми могут быть как чувство долга, ответственности, так и необязательность, безответственность поведения индивида. Само по себе чувство долга не характеризуется как социально положительное явление, все зависит от того, по отношению к каким нормам поведения выполняется этот долг.

Если субъект формируется в окружении, где насилие возводится в культ, одобряется и (или) поощряется, то и чувство долга возникает по поводу соответствующих насильственных отношений. «Чувства, выработанные к одному объекту, переносятся в определенной степени на весь класс однородных объектов. Таким образом, обобщенность и перенос чувств – одна из их закономерностей»[814].

Если психическая энергия направляется вовне – совершается насильственное преступление. Психическая энергия, направленная на самого обладателя, приводит к психическому заболеванию либо проявляется на соматическом уровне.

Таким образом, эмоции, по своей сути, представляют собой форму видового опыта. Ориентируясь на них, индивид совершает необходимые действия, например избегание опасности, продолжение рода. Целесообразность, предположим, сохранения жизни, своей или чужой, остается для него не до конца осознанной. Эмоции важны и для приобретения индивидуального опыта. Разнообразные жизненные ситуации вызывают различные эмоции и позволяют соответственно к ним настроиться.

Таким образом, эмоции относятся к процессам внутренней регуляции поведения. Являясь субъективной формой выражения потребностей, эмоции предшествуют деятельности по их удовлетворению, побуждают и направляют ее. Так, если субъект не справляется с разрешением ситуации, возникают аффекты[815].

Эмоции, развиваясь, превращаются в устойчивые чувства к предметам или явлениям окружающей действительности и представляют собой оценочное отношение к различным условиям, в которых осуществляется деятельность индивида. В зависимости от того, способствуют они этой деятельности или препятствуют, у человека возникают соответствующие чувства: радость, гордость либо огорчение, страх, гнев, печаль и т. д. Согласно информационной теории эмоций последние определяются не только какой-либо актуальной потребностью, но и «оценкой вероятности (возможности) ее удовлетворения на основе ранее накопленного опыта и поступившей извне информации»[816].

В свою очередь, эмоции регулируют психическую активность человека через соответствующие психические состояния, которые вызываются возникновением в реальности значимых для субъекта предметов или ситуации. Указанные факторы представляют собой сигнальные явления свернутых психических процессов, имевших место ранее и разворачивающихся вновь при сходных обстоятельствах, что и может приводить к «неадекватности» реагирования или «безмотивности» деяния. Таким образом, эмоции не только «побуждают к стереотипным формам поведения»[817], но и являются своеобразным индикатором наличия в поведении обусловленных приобретенным ранее опытом навыков, стереотипных реакций, не всегда осознаваемых индивидом. Чем ниже осознание человеком причин своего поведения, тем больше внутренних противоречий между сознательной, рациональной регуляцией поведения субъекта и эмоционально-импульсивной составляющей деятельности, приводящих к различным негативным психическим состояниям[818].

Исследователи, в частности М. И. Еникеев, полагают, что несмотря на то, что эмоции определяют основную линию поведения человека, они могут преобладать лишь при недостаточности сознательной регуляции поведения. При наличии последней «волевые действия совершаются вопреки сильным конкурирующим эмоциям. Человек действует, превозмогая боль, жажду, голод и всевозможные влечения»[819]. Представляется, что это не совсем так. В рассуждениях упускается вопрос, а ради чего, собственно, человек страдает, терпит боль, жажду, голод и т. д. Не приносит ли ему это какое-либо иное удовлетворение, например чувства значимости своего поведения, гордости и т. и., и почему, собственно, последние возникли у человека вопреки его естественной природе?

Человек не может обойтись без положительных эмоций, а сознательные, волевые действия не могут заменить собой такие эмоции. На их достижение и направлено поведение личности. Этого не отрицает М. И. Еникеев, говоря, что «лишение эмоциональных воздействий дезорганизует психику человека, а длительное лишение положительных эмоциональных воздействий в детстве может привести к отрицательным деформациям личности»[820]. Поэтому положительные эмоции являются существенными жизненными потребностями человека, являясь «во многих случаях побуждением к действию, фактором мотивации»[821].

Положительные эмоции могут возникать у субъекта в результате реализации как правомерного, так и противоправного поведения, что зависит от жизненного научения и восприятия индивида. Чувства, эмоции связаны со второй сигнальной системой, что свидетельствует о скрытности их первоначальных причин и создает трудности при квалификации насильственных действий или оценке их воздействия на потерпевшего. Вместе с тем при помощи современных электронных устройств имеется возможность зафиксировать наличие различных эмоциональных состояний человека, так как установлено соответствие функциональных органических изменений последнего от испытываемых им эмоций или чувств. Так, с эмоциональными состояниями «коррелируют биотоки мозга (электроэнцефалограмма – ЭЭГ), обертоны голоса (вокалограмма), и многие вегетативные реакции: электропроводность кожи (кожно-гальваническая реакция – КГР), изменение просвета сосудов (плетизмограмма), тонус мышц (миограмма), частота пульса, дыхания, время реакции»[822]. Т. Н. Березина обращает внимание на то, что ничего в психике личности «не забывается, а вытесняется, т. е. уходит в подсознание и там скапливается, образуя субличности»[823]. Однако надо учитывать, что указанные объективные признаки показывают лишь наличие эмоциональных состояний, а не их причины. Поэтому показания полиграфа не могут с неопровержимостью свидетельствовать о наличии или отсутствии совершения преступления либо последствий насилия.

Учитывая, что психическая деятельность индивида происходит непрерывно и с определенными закономерностями, возможно создать аппараты, способные фиксировать проявление эмоций как интегрирующего критерия потребностей субъекта, его целей и намерений. В случае попыток скрыть истинные намерения можно будет зафиксировать в мозгу очаг повышенной напряженности, который возникает в связи с тем, что лицо проводит более интенсивный мыслительный процесс: оперирует не только информацией о реальных событиях и лицах, но и о вымышленных, постоянно сравнивая их, увязывая в единство и учитывая ранее сказанное им. Правильная и продуманная тактика допросов обеспечит в этом случае достоверность исследований субъекта.

Главным в познании причин и направленности насильственного поведения личности и механизма его воздействия является возникновение в сознании человека идеального образа окружающей действительности, в котором участвуют все рассмотренные выше элементы механизма. Человек при помощи созданного им под воздействием окружения и субъекта насилия идеального образа помещает себя в субъективную реальность, по существу, в мир иллюзий. Последние вызываются некими гипнотическими «кнопками», роль которых выполняют внешние раздражители, сходные с происходившими в его жизни событиями. Как уже отмечалось, при появлении таких ситуаций у человека как бы автоматически вызываются пережитые им ранее психические состояния и повторяется усвоенный им динамический стереотип движений и мышления.

В качестве примера приведем случай из практики психолога. На прием к врачу пришла подавленная и расстроенная женщина и сказала, что муж обозвал ее толстой свиньей. В процессе психологического анализа было выяснено, что муж этих слов не произносил. Было обнаружено, что «тон ее мужа (когда он рассердился) в точности напомнил ей тон ее отца в гневе. Она также вспомнила, что отец действительно называл ее “толстой свиньей” и говорил, что она будет точно такой же, как мать. Таким образом, когда она услышала интонацию своего мужа, она оторвалась от согласованной реальности и углубилась в свою внутреннюю реальность, заполнив ее словами из прошлого, и прореагировала на эти слова так, как будто они были произнесены, и расстроилась (как и ранее. – И. П.). Все это основывалось на том, что случилось много лет назад»[824]. Естественно, что такая ситуация приводит к непониманию сторонами обид, нарастания напряженности и новых конфликтов, способным перерасти в насильственные преступления.

Ю. М. Антонян, М. И. Еникеев и В. Е. Эминов считают, что тревожность характеризует жизненное неблагополучие личности[825]. Дестабилизирующая роль тревожности крайне велика, а опасность такого состояния обусловлена тем, что человек чаще всего не осознает источник опасности, а, следовательно, индивид не может ее предотвратить. Указанное состояние побуждает его к определенной деятельности в целях восстановления душевного равновесия. Н. С. Курск отмечает, что «вынужденная, без цели познания высшего “я”, остановка и замедление психической активности могут привести к дезадаптации, образованию продуктивной симптоматики»[826].

Это означает, что агрессивное поведение человека может являться, с одной стороны, проявлением инстинкта самосохранения – в целях освобождения от отрицательной энергии, во избежание вреда своему здоровью или даже жизни. Ведь, как подчеркивает Э. Берн, «проблема человека та же, что у любой энергетической системы, а именно: “найти” путь наименьшего сопротивления для разрядки напряжения»[827]. С другой стороны, отрицательная энергия, от которой субъект освобождается в ходе насильственного акта, является его жизненной субстанцией, и потеря ее ослабляет его и делает более беззащитным перед болезнями.

Таким образом, тревожность носит угрожающий для индивида характер, а длительное пребывание в таком состоянии приводит к истощению сил организма, что способствует появлению заболеваний различного характера[828]. Следовательно, существовует определенная взаимосвязь между образом жизни, ростом насильственной преступности и заболеваний.

Наибольшее число факторов риска, определяющих общее и психическое здоровье населения, как раз дает образ жизни[829]. Одним из таких факторов является психическое перенапряжение. Оно возникает в случае неудовлетворения чем-либо или кем-либо, вызывающим беспокойное состояние личности. Одной из причин такого развития событий может быть отсутствие истинности во взаимоотношениях, что ведет к взаимному непониманию сторон и создает условия для преступного насилия.

Данному аспекту проявления последствий преступного насилия в теории и на практике не уделяется должного внимания. Так, прослеживается определенная взаимосвязь между ростом психических больных и осужденных. Численность психически больных, обратившихся за консультативно-лечебной помощью, и больных, которым оказывались соответствующие услуги в Оренбургской области с 1995 по 1999 г., постоянно возрастала[830] при неуклонном сокращении численности населения[831]. По официальным данным, рост психических заболеваний среди населения и тяжесть их последствий в настоящее время неуклонно возрастает[832].

В свою очередь рост психических заболеваний содействует нарастанию и широкому использованию преступного насилия в общественных отношениях. По сведениям Управления исполнения наказаний, по Оренбургской области с 1996 по 1999 г. также возрастала численность спецконтингента в исправительных учреждениях области. В 1999 г. зафиксирован максимум как осужденных, так и психически больных. В 2000 г. наблюдался спад и численности спецконтингента в исправительных учреждениях, и психически больных.

Содержание, структуру и воздействие преступного насилия достаточно просто пояснить на примере такого явления, как гипноз[833]. Суть гипноза сводится к воздействию одного человека на другого при помощи вербальных и невербальных воздействий, а его эффект определяется отношением испытуемого к оказываемому на него влиянию, т. е. тем, насколько последний верит «гипнотизеру». Иными словами, «секрет» гипноза заключается в психике гипнотизируемого, а ключом управления его психической деятельностью владеет оказывающий гипнотическое воздействие. В основе сознательного внушения лежит чувство и понимание другого человека и тех ощущений, которые последний испытывает в осуществляемом процессе.

В сознании большинства людей гипноз ассоциируется со специальной обстановкой и действиями. Между тем, гипноз, как неосознанное внушение, встречается довольно часто. В частности, очень сильно подвержены внушению маленькие дети, что объясняется их недостаточным жизненным опытом или, вообще отсутствием такового.

Психическое восприятие ребенка является непосредственным, лишенным критического анализа. Любое вербальное воздействие, а тем более в совокупности с невербальным, порой насильственным обращением, он принимает как прямое и непосредственное руководство к действию в аналогичной ситуации в дальнейшем. Преступное насилие может оказать воздействие на человека, если у последнего существует какой-либо страх. Зная это, можно практически безнаказанно (по действующему уголовному законодательству) влиять на его поведение в широких пределах.

Например, у некоторых людей существует фобия высоты. Так, одна женщина в свои 50 лет панически боялась высоты. Она «знала», что это потому, что, когда ей было 8 лет, она упала с высокой лестницы. Однако многие в детстве падают, но подобный страх не испытывается. В результате проведенного с ней психотренинга было выяснено следующее. «Когда ей было 5 лет, у нее был друг, с которым она любила забираться на ящики и прыгать вниз. Однажды мать сказала ей, что когда-нибудь она сломает себе ногу, и это послужит ей на пользу, потому что иначе она заберется куда-нибудь повыше и убьется. Это было мощное, отлично усвоенное гипнотическое внушение… С этого момента следующее падение должно было убить ее. Но о “внушении” она не помнила. Тогда в качестве защитной реакции в ней выработалась фобия высоты[834] – если она будет избегать высоты, она не умрет. В этом не было (для других. – И. П.) никакого смысла, кроме как в ее мозгу. Там это было реально»[835].

Следовательно, сам факт перемещения такого индивида на определенную высоту уже означает реальную угрозу смерти. Однако причинение данного насилия к такой личности по действующему уголовному законодательству не влечет никакой ответственности. Приведенный пример свидетельствует о том, что гипнозом является не только специальное воздействие в определенных условиях, но и любая передача информации о неизвестном для субъекта предмете, явлении или вероятном последствии. В раннем детстве воздействие довольно легко превращается в гипнотическое вербальным путем. Отсюда вытекает значимость каждого слова, сказанного в присутствии ребенка, и иных вторичных знаковых сигналов для формирования его психической картины мира. В более старшем возрасте на сознание личности осуществляется воздействие путем невербального воздействия, а также за счет искаженного вербального.

Таким же образом у человека происходит возникновение и иных страхов, например водобоязнь, клаустрофобия, страх физического наказания, отлучения от кого-либо и т. д. Все эти состояния являются реальными каналами воздействия преступного насильственного посягательства на личность. Личность в своем поведении руководствуется идеальным образом действительности, вызываемой вторичными знаковыми сигналами, имеющими криминологическое и, соответственно, уголовно-правовое значение, а дознаватель, следователь или судья – как правило, объяснениями, аргументами, собственным анализом и интерпретациями. В результате оказывается, что одна и та же ситуация оценивается совершенно различным образом в результате подмены аналогового языка восприятия сторон преступления количественным способом оценки обстоятельств дела.

В механистическом плане можно сказать, что насилие происходит путем внутреннего или внешнего влияния на работу мозга человека. Внутреннее заключается в различных способах воздействия на деятельность сознания и подсознания индивида, которое образует «внутренний путь» насилия. В данном случае для понимания механизма насилия не имеет значения, в какой форме происходит его проявление, так как для каждого человека оно может быть различным. Суть внешнего воздействия сводится к нарушению за счет самостоятельных источников (в том числе и без физического соприкосновения) биоритмов различных участков мозга жертвы.

Опасность насилия в результате комплексного воздействия различных средств на сознание человека может многократно увеличиваться. Так, в средствах массовой информации, в особенности, на телевидении, в фильмах, видеофильмах зрительные образы сочетаются со звуковым воздействием, текстом, числами и т. д., не говоря о пресловутом «25-м» кадре, действующим на подсознание в обход сознания. Особо негативную роль играет в настоящее время реклама. Она преследует человека повсеместно и чрезвычайно навязчиво, причем не всегда выполняются требования о достоверности информации.

Следует также отметить, что негативное воздействие на психику человеку значительно увеличивается при «отключении» сознательных регуляторов поведения социального характера. Одним из элементов такого воздействия являются наркотические средства и психотропные вещества. Однако представляется, что законодателем неверно считается объектом преступного посягательства ч. 1 ст. 228 УК РФ здоровье населения и общественная нравственность. Личное потребление наркотических средств и психотропных веществ, что вытекает из буквального толкования данной нормы, ставит в зависимость человека от них и в конечном счете угрожает его жизни и здоровью. Но исходя из принципа признания прав и свобод человека, вряд ли обоснованно введение уголовной ответственности за причинение вреда собственному здоровью и жизни.

К тому же на практике существование данной нормы оказывает неадекватное задачам деятельности правоохранительных органов влияние на «борьбу» с опасным явлением, которое сводится к привлечению в большей степени потребителей наркотических средств и психотропных веществ, нежели их поставщиков[836]. Показатели работы правоохранительных органов при этом «улучшаются», но за счет усугубления криминогенной ситуации.

Ввиду несоответствия объекта ч. 1 ст. 228 УК РФ, а также признавая права и свободы человека, целесообразна декриминализация данной нормы, что, в свою очередь, способствует усилению внимания правоохранительных органов к лицам, производящим или сбывающим наркотические средства или психотропные вещества, и устранению причин и условий, способствующих насилию.

Отношение к насильственному поведению у индивида характеризует его адаптированность, если он может справиться с ситуацией, либо дезадаптированность в ином варианте. Если по отношению к жизненной ситуации у человека сохраняются какие-либо отрицательные эмоции, то это означает наличие внутренних, неотработанных им психологических блоков по отношению к жизненным ситуациям. Они вызывают соответствующие мотивы, определяющие цели поведения индивида. В этой связи роль и взаимодействие потерпевшего в развитии инцидента, в том числе на психическом уровне, помогает восстановить целостную криминологическую и уголовноправовую характеристику насильственного акта.

Выводы

1. Механизм воздействия преступного насилия основан на психических явлениях, протекающих в мозгу человека. Основным структурным элементом события является создаваемый психический образ. Цель насильственного поведения – изменение поведения объекта воздействия или его внутреннего состояния (отношения к существующим ценностям) в различных личных целях субъекта преступления.

2. Ограничений формирования познавательного аппарата индивида в проведенных нами исследованиях не обнаружено. Каждое первоначальное событие с момента зачатия и рождения человека является определяющим и влияющим на психическое состояние. Эти состояния фиксируются в психике социальным окружением при помощи знаковых сигналов (слово, звук, ритм, прикосновение и т. д.), которые могут быть средствами преступного насильственного посягательства. Конкретные знаковые сигналы имеют криминологическое и уголовно-правовое значение, так как наполняются для индивида определенным смыслом, связанным с первоначальным психическим состоянием. Каждое последующее событие имеет все менее значимое влияние на человека. Со временем у индивида вырабатывается стереотип мышления и реагирования. При появлении в жизни ситуации, сходной по определенным, избирательным признакам, или наоборот, контрастной, – последняя вызывает в памяти человека психический образ первоначальной ситуации. В этом заключается «идеальность» мысленного образа, указывающая на расхождение между внутренним и внешним миром. «Идеальное» отражение действительности имеет для субъекта все признаки реального мира.

3. Стереотип мышления и реагирования индивида может быть как конструктивным, так и деструктивным, насильственным. Для освобождения от деструктивного реагирования необходимо восстановление обстоятельств первоначальной ситуации.

4. Преступное насильственное управление поведением человека в ущерб его правам, свободам и законным интересам осуществляется при помощи вторичных знаковых сигналов и в основном скрытно, за счет воздействия на подсознание человека, и достигается путем подмены смысла вторичных знаковых сигналов, т. е. при помощи обмана и введения в заблуждение. Данное состояние имеет признаки такого явления, как гипноз, т. е. истинная причина своего поведения индивидом может не осознаваться. Управление поведением также может происходить за счет возникающего у человека страха, обусловленного предшествующими в жизни событиями и предвидением возможных последствий. Дети больше подвержены вербальному воздействию, а взрослые – невербальному или искаженному вербальному.

5. Насилие затрагивает прежде всего внутреннее равновесие человека и нарушает его гармоничное развитие. Преступное насилие вызывает у потерпевшего тревожное состояние и может привести к деструктивным разрушениям личности, психическим и физическим заболеваниям. Мышление в таком состоянии направлено на поиск варианта для возвращения в нормальное состояние.

6. Преступное насилие можно рассматривать как способ психической разрядки человека от избыточного напряжения, которое возникает в результате не выполняемых в данных момент желаний, стремлений. Для предотвращения негативного развития событий необходимо уделять внимание формированию разумных потребностей, учитывающих единство и взаимосвязанность людей, явлений и событий.

7. Часть 1 ст. 228 УК РФ в связи с тем, что ее объектом не является здоровье населения или общественная нравственность, а также в целях переориентирования правоохранительных органов в борьбе с незаконным обротом наркотических средств и психотропных веществ, причиняющих вред физическому и психическому здоровью индивида, с потребителей на изготовителей и распространителей указанных предметов, предлагается исключить из Уголовного кодекса.

5. Роль потерпевшего в генезисе преступного насилия

Подтверждением значимой роли потерпевшего в генезисе преступного насильственного акта служит теория о потерпевшем – виктимологии, что в буквальном переводе означает «учение о жертве»[837]. Наиболее полно виктимология как наука проявляет себя в том, что, как отмечают Д. В. Ривман и В. С. Устинов, она «и причинителя вреда стала рассматривать с позиции жертвы, поскольку даже виновный человек становится таковой (и нередко) в силу мало зависящих от него обстоятельств»[838]. Такой подход следует считать наиболее перспективным, поскольку он позволяет рассматривать всесторонние связи и отношения взаимодействующих сторон. К. Меннингер обоснованно считает, что «лучшей защитой против деструктивных тенденций личности является всеобъемлющий подход к изучению человеческого феномена. Коль скоро наша природа такова, какова она есть, не следует уклоняться от изучения всего многообразия ее проявлений»[839].

Вместе с тем в правоприменительной практике нередко происходит уклонение в сторону осуждения лица, применяющего насилие. В основном это происходит вследствие недооценки значения поведения потерпевшего и психического взаимодействия участников конфликта, что в значительной степени снижает непосредственно профилактическую роль уголовного воздействия.

Михаил, 58 лет, проживал в собственном доме со своей бывшей женой М. и дочерью С. Дом был самовольной постройкой (в течении 32 лет), но записан на Михаила. Жилая площадь была небольшой. Бывшая жена М. и дочь С. стали устраивать провокационные действия в отношении Михаила с тем, чтобы добиться того, чтобы он ушел из дома. Когда же он возмущался и начинал утверждать, что он в доме хозяин, М. и С. вызывали милицию и писали заявление об угрозах убийством в отношении их со стороны Михаила. Заявление рассматривалось в одностороннем порядке. В судебном заседании бывшая жена и дочь отказывались от уголовного преследования. Такая ситуация продолжалась в течение 10 лет. Реальность угроз Михаила ничем, кроме показаний заинтересованных лиц не подтверждалась. Телесных повреждений за указанный длительный период не имелось. Но работники милиции неизменно были на стороне бывшей жены и дочери, видимо и по той причине, что Михаил ранее был судим за посягательство на работников милиции по ст. 191-2 УК РСФСР. Мотивы сторон не учитывались. Михаил вынужден был перейти жить в баню. Отапливал электрокамином. Тогда М. и С. стали отключать электричество. Михаил стал топить печь в бане. «Родственники» и здесь не забывали хозяина построек и иногда заваливали дымовую трубу снегом, после чего закрывались дома и не впускали его. На заявления Михаила в милицию ему отказывали в возбуждении уголовного дела и принятии иных мер. Чувствуя свою безнаказанность, бывшая жена, дочь и ее супруг во время отсутствия Михаила вскрыли замок на бане, перевернули его кровать и отодрали половые доски. В милиции они пояснили, что собрались делать там ремонт. Михаил перешел жить в гараж. Но и там замок был сорван, а часть его вещей исчезла из гаража. На обращение в милицию по поводу кражи и систематического издевательства было отказано в возбуждении уголовного дела по тому основанию, что между бывшими супругами не было раздела имущества (развод был 10 лет назад). Все действия родственников сопровождались изощренными, с учетом особенностей его психики, оскорблениями в адрес Михаила. К уголовной ответственности по статье 119 УК РФ был привлечен только Михаил[840], как впрочем и за последующие аналогичные по сути события[841].

В приведенном примере подтверждается тот факт, что потерпевший является обязательной стороной насильственного инцидента. Дж. Дэвис также отмечает, что нередко правонарушитель и потерпевший имели предшествующие отношения[842], причем поведение жертвы играет немалую роль в развитии конфликтной ситуации, на что обращает внимание, в частности, Ю. М. Антонян[843]. Особенно это проявляется в преступлениях против жизни и здоровья, против половой свободы и половой неприкосновенности и других преступлениях, если объект и предмет посягательства связан с потерпевшим.

Надежда, 24 года, проживала с В., 29 лет. Последние три года В. не работал, пил. Надежда работала продавцом. На ее деньги существовал и сожитель. В пьяном состоянии В. начинал придираться к Надежде на почве ревности, в результате происходили скандалы, драки, в ходе которых Надежде причинялись телесные повреждения. Ночью ее разбудил сожитель В. и снова начал придираться. Они пошли на кухню. Там В. хотел ударить Надежду, но не успел, так как она схватила лежащий на столе нож и ударила сожителя в область грудной клетки. Надежда была привлечена к уголовной ответственности по ч. 1 ст. 111 УК РФ. Сожитель В. потерпевшим себя не признавал[844]. Фактически В. и не был потерпевшим. В действиях Надежды, с учетом объективных обстоятельств, внутреннего эмоционального состояния и мотивов поведения усматривается необходимая оборона, но правоприменителем данные факторы не были учтены.

Е. Е. Центров отмечает, что от личности конкретной жертвы, особенностей ее образа жизни, связей и взаимоотношений с ней, сложившихся у посягателя, непосредственно зависит выбор преступником способа, орудий, средств и других приспособлений, а также места, времени совершения преступления и т. д. В то же время выбранная форма и содержание преступного посягательства определяет потенциальный круг жертв[845]. Взаимодействие преступника и потерпевшего Ю. М. Антонян справедливо называет «преступлениями отношений»[846]. Б. Холостом была сформулирована гипотеза о том, что виктимогенный потенциал находится в прямой зависимости от того, насколько воспринятые человеком в обществе потребности соответствуют законным способам и возможностям их удовлетворения[847].

Однозначно нельзя сказать, какие действия потерпевшего способны предупредить насильственное преступление. Для одних преступников действия потерпевшего способствуют возникновению страха у нападающего, что может повлечь отказ от преступного замысла. Те же действия могут привести другого преступника в состояние аффекта и ярости, вызывающие сильные психомоторные движения, нежелательные даже для субъекта насилия, поскольку впоследствии он может глубоко раскаяться в содеянном. И наоборот, бездействие потерпевшего одних преступников толкает к совершению насилия, а других – способно остановить. Потерпевшему необходимо учитывать все обстоятельства конкретной ситуации и обладать интуицией как одной из форм нерационального познания. Оптимальный вариант, если бы потерпевший мог при желании оказать должное сопротивление посягающему, но не принимал бы никаких провоцирующих мер до самого последнего момента.

Лицо, совершающее насилие, и потерпевшего следует рассматривать как две части одного целого. Е. Бафия считает, что к жертве преступления следует относиться как к фактору, генетически и динамически влияющему на преступность[848]. В. Л. Франка сравнивает преступление с эллипсом, «фокусами которого являются преступник и его жертва»[849]. Причем нередко психическое насилие со стороны потерпевшего остается без должного реагирования.

Виктор, 47 лет, проживал с женой Ш., 44 года, в течение 15 лет. Семейные отношения не сложились, брак был расторгнут, после чего они не жили вместе 2 года. Имеется дочь, 15 лет. Затем Виктор и Ш. снова стали жить вместе. Однажды Виктор пришел домой в нетрезвом состоянии и уснул одетым на диване. Утром следующего дня зашел к жене в комнату, чтобы погладить брюки и рубашку. Однако Ш. выхватила у него утюг, а затем рубашку и сказала, что это не его вещи. Виктор взял другую рубашку, но жена опять вырвала ее из рук мужа. Виктора это возмутило и он оскорбил ее нецензурными словами. Жена стала хватать его за брюки, порвала пуговицу на них. Виктор стал высказывать ей угрозы, потом не выдержал и сильно ударил жену, от чего она упала, стукнувшись затылком головы об стенку. Как пояснил на следствии Виктор, такие скандалы из-за мелочей происходили у них часто. Привлечен к уголовной ответственности по ст. 115, 119 УК РФ[850].

Длительное целенаправленное психическое воздействие, неуважение достоинства другого человека женой Ш. путем оскорбительных действий и провокаций в отношении Виктора оставлены правоохранительными органами без внимания. Не учитывая[851] поведение потерпевшей стороны, невозможно будет предупреждать в дальнейшем насильственные действия в отношении этих лиц. Все обстоятельства, способствующие совершению насильственных действий, следует подвергать тщательному анализу, независимо от тяжести последствий, и делать выводы.

Исследователями указывается, что виктимной предрасположенностью обладают сильно аффектируемые люди, лица с определенными психопатологическими расстройствами, имеющие склонность к мазохизму, верящие в неизбежность последствий. Отсутствие интереса к жизни также способствует посягательству[852]. Неоднозначное отношение наблюдается к жертве убийства. По свидетельству Ю. М. Антоняна, в прошлые века убитые считались нечистыми, запятнанными чем-то нехорошим. Представлялось, что «убийца какой-то невидимой, но весьма прочной цепью остается связанным с убитым. Они продолжают составлять некое пугающее единое целое, поэтому и убитый внушает беспокойство и страх»[853].

В настоящее время также считают, что действительно существует эта определенная связь, что она «не является случайной и тем более надуманной»[854]. Всеобщий закон имеет свойство распространяться на все отношения, тем более материального мира. Если посмотреть на связь «преступник – жертва» с точки зрения закономерного, и можно выявить какие-либо предпосылки или закономерности к их пересечению. «Нельзя понять психологию убийцы, не понимая социологии жертвы»[855]. В своей основе они не всегда будут очевидными и осязаемыми, но и предвидение человека – вещь не такая простая. В любом случае, как считает А. Н. Красиков, виктимное поведение потерпевшего должно учитываться судебными органами при индивидуализации ответственности и наказания[856].

Нередко потерпевший не проявляет активной защиты, даже если для нее нет особых препятствий. Одной из причин такого поведения, указывает 3. Фрейд, может быть какое-либо травматическое событие, потрясшее все основы прежней жизни так, что люди «теряют всякий интерес к настоящему и будущему и в душе постоянно остаются в прошлом»[857]. Другая причина заключается в том, что в своих глазах он также может являться жертвой. А причиной последнего могут быть либо ранее совершенное им убийство или покушение на него (в основе которых лежит мысль о возможности вообще лишения жизни человека, а значит и самого себя). Сформированный в процессе жизни определенный тип личности действует в силу этого избирательно и потому «попадает чаще всего лишь в определенные ситуации»[858]. Действительно, еще никто не доказал, кто же находит друг друга: убийца свою жертву или жертва своего палача.

В ситуации «насильник – жертва» существует элемент бессознательного, что свойственно для каждой стороны. В подсознании человека хранится вся информация, накопленная в процессе его жизнедеятельности. В психологии существует понятие механизма самонаказания – так называемый синдром Авеля, вызывающий у человека смутное чувство вины и слабую защитную реакцию, недостаток самоутверждения[859] и ощущения самоценности. Он возникает в ответ на совершенные поступки, внутренне осуждаемые на основании воспринятой системы ценностей. Суть этого механизма заключается в том, что человек подводится к определенной жизненной ситуации[860]. Это следует относить как к насильнику, так и к потерпевшему.

Наличие данного механизма основано также на законах естественных наук о сохранении массы, энергии, импульса и т. д. Как заметил Ф. М. Дягилев, «в современной науке законы сохранения играют важную методологическую роль как фундаментальные принципы научного познания»[861]. Действительно, из ничего ничего не возникает. Любое поведение человека, а также его цели, мотивы и эмоциональное состояние обусловлены предшествующей жизнью. Применительно к психике личности данный закон можно сформулировать как закон сохранения эмоций. Законы естественных наук свидетельствуют о том, что «все живые организмы связаны между собой энергетическими отношениями»[862].

«Обстоятельства, выглядевшие на первый взгляд случайными, отмечает К. Меннингер, нередко определялись намерениями самой жертвы»[863]. Поэтому представляется вполне разумным предложение В. С. Минской снижать уголовную ответственность при наличии провокационного поведения потерпевшей стороны, предшествующей, в частности, изнасилованию[864].

Прослеживается связь гипотезы самонаказания с проблемой эвтаназии. Последняя в настоящее время не легализована, но все чаще встречаются исследования, где затрагиваются вопросы ее криминализации или декриминализации. Так, О. Ивченко считает, что требуется скорейшее законодательное разрешение таких вопросов, как право смертельно больного «на добровольную и достойную смерть», уголовно-правовая оценка эвтаназии без согласия больного в целях избавления его от нестерпимых страданий и тех же действий по просьбе больного со стороны близких[865].

Представляется, что к разрешению данной проблемы следует подходить всесторонне, а не ориентируясь лишь на «гуманизм» в отношении больного. Эвтаназия возможна лишь после проведения тщательной и комплексной психолого-психиатрической экспертизы больного, причем не только для определения вменяемости/невменяемости, а в целях выяснения всей его предшествующей жизни и возможной взаимосвязи прошлого поведения человека с настоящим положением, что может иметь частное и общее предупредительное значение в сфере уголовно-правовых отношений.

Данная гипотеза имеет право на существование в силу обусловленности настоящего прошлым, наличием у индивида подсознания и всеобщими законами сохранения в естественных науках. Психическая сфера человека не может являться исключением из сферы законов бытия, все явления в которой также чем-то обусловлены и закономерны. В противном случае следует признать возможность чудес в психике и поведении человека, возникновение чего-то из ничего, что противоречит законам объективного мира.

М. Монтень находил объяснение смерти конкретного человека в его жизни и говорил, что «всякий, кто долго мучается, виноват в этом сам»[866]. Субъекты возможной эвтаназии и их комплексное обследование могут стать доказательством обусловленности их настоящего состояния прошлым поведением, мировоззрением. Одновременно будет восстановлен в сознании личности принцип неотвратимости наказания или высшей справедливости, принцип воздаяния за все мысли и поступки. К. Юнг подчеркивает, что цель любой ситуации для потерпевшего – это обновление самого себя[867], необходимость стать выше жизненных обстоятельств. Такое изменение личного и общественного сознания приведет к смене ценностных ориентаций и, по мере осознания человеком, будет способствовать освобождению его от преступных насильственных форм поведения и недопущению в дальнейшем насилия в отношении себя.

На поведение человека влияет чувство вины, которое и приводит его к соответствующим жизненным ситуациям. Данное чувство является основным управляющим элементом системы самонаказания. Оно отражает все прошлое человека и его жизненный опыт в настоящем. И. О. Вагин утверждает, что «чувство вины – это разница между тем, какие мы есть, и тем, какими хотим быть»[868]. Следует уточнить: какими мы хотим быть в глазах окружающих. Отказ от признания своей вины объясняется одним и тем же – непониманием человеком устройства этого мира, его единства и взаимозависимости. Вместе с тем следует учитывать, что непризнание вины является своеобразной психологической защитой от разрушения его пусть иллюзорного, но относительно стабильного внутреннего равновесия.

Это «равновесие» поддерживается за счет напряжения внутренних сил, которое затрачивается на сокрытие от окружающих своего истинного лица. В нормальных условиях человеческих ресурсов вполне достаточно для жизненного существования «с дополнительной нагрузкой», но неожиданная или экстремальная ситуация раскрывает сущность индивида. Реакция при этом может любой – от угнетения до преступной агрессии.

Другой аспект возникновения чувства вины связан с происхождением в обществе явления «нечистой совести». Так, Ф. Ницше, рассматривая данный вопрос, считал, что государственная организация общества при помощи, в первую очередь, наказания, оборонялась от изначальных инстинктов свободы человека, пытаясь направить их стремление к внешнему проявлению вовнутрь, т. е., «против самого человека»[869].

С этого и началось «величайшее и тревожнейшее заболевание, от которого человечество не оправилось и по сей день, страдание человека человеком, самим собой»[870]. Страдание возможно лишь благодаря чувству вины. Однако человек может испытывать раскаяние и угрызения совести только «вследствие того, что считает себя свободным, а не вследствие того, что он действительно свободен»[871].

Открытие влияния бессознательного на поведение человека, как отмечает Э. Фромм, вызвало у определенной части общества «определенную тревогу, ибо с этого момента стало невозможно прикрываться добрыми намерениями; они были опасными, ибо общество было до самого основания потрясено тем, что каждый мог узнать о себе и других все, что угодно»[872]. Такое откровение для уверенных в своей безнаказанности людей входило в явное противоречие с требованиями морали и нравственности и являлось серьезным препятствием для восприятия в обществе.

Отсутствие полной ясности в данном вопросе видимо и привело к мировому кризису культуры, который Н. А. Бердяев назвал кризисом морали[873]. Сущность морального кризиса исследователь видел в качественном переходе от сознания, для которого мораль есть послушание, к сознанию, для которого мораль есть творческая задача личности. Требования морали или закона без понимания первопричины и сути проблемы характера взаимоотношений человека приносят только вред как конкретному человеку, так и обществу в целом.

К. Меннингер приводит формулу психологической матрицы жертв самоуничтожения (самонаказания), которая сводится к тому, что под воздействием непреодолимого чувства ненависти, порожденного еще в детстве, у человека могут возникнуть сильные эмоции, с которыми подсознание не способно справиться в форме скрытой реализации внутреннего агрессивного импульса (в силу действия инстинкта самосохранения. – И. П.). Если в детском возрасте это воплощается в запрещенные проступки, за которые ребенок наказывается и вновь совершает по тем же мотивам, то во взрослом состоянии индивид может совершить преступление[874]. К. Меннингер рассматривает любую внутреннюю и внешнюю агрессию как действия, направленные на разрушение самого себя. Самоубийство он называет попыткой ухода от удручающих реалий жизни[875].

Исследователь предлагает следующую классификацию форм самоубийства:

а) хроническая форма самоубийства (аскетизм и мученичество, неврастения, алкогольная зависимость, антиобщественное поведение, психоз)[876];

б) локальное самоубийство (членовредительство, симуляция, полихирургия, преднамеренные несчастные случаи, импотенция и фригидность)[877];

в) органическое самоубийство (элементы самонаказания, агрессии, эротической составляющей)[878].

Названные формы самоубийств, широко распространенные в обществе, дополняет механизм действия системы самонаказания. К. Меннингер подчеркивает, что участь жертвы (а не только роль совершающего преступное насилие) также предполагает элемент проявления жестокости[879].

С учетом сказанного разумным представляется изменение отношения к самому насильнику. С преступником в обществе боролись с давних времен и он олицетворял Зло. Роль потерпевшего незаслуженно оставалась в стороне, а его поведение рассматривалось на момент событий. Предшествующий период во внимание не принимался, диалектический закон был нарушен, единство и взаимосвязанность мира и жизненной ситуации не учитывалось. Желание «защитить» нарушенные права потерпевшего, по существу, создавало препятствия для нормального развития личности, в том числе и потерпевшего. Человек в каждом должен видеть не противника или недруга, а своего учителя и наставника в школе жизни. При таком отношении любой преступник, любая ситуация будут способствовать совершенствованию взаимодействующих личностей, а все криминологические закономерности будут учитываться в полном объеме.

Как следствие этого, из жизни осознающего человека будут уходить неблагоприятные обстоятельства. Ответственность за события, происходящие в своей жизни, человек должен возлагать на себя. В Законах Ману говорится: «Злодеи думают: “Никто не видит нас”, – но их видят боги, а также совесть»[880]. Н. С. Таганцев убежден, что нет более «неподкупного, неумолимого, а главное, всевидящего судьи, какова наша совесть»[881]. К. Муздыбаев называет это внутренним контролем[882]. Данное состояние характеризуется устойчивостью и стабильностью поведения личности. К. Ясперс справедливо считал, что индивид «должен сам помочь себе»[883]. Я. Морено видел развитие личности в расширении самопонимания[884]. Платон утверждал, что осуществление заповеди «познай самого себя» и «есть следование разуму»[885]. Если же лицо ищет причины происходящих обстоятельств своей жизни, в частности совершенного в отношении его насилия, в другом, то это характеризуется как внешний контроль[886].

Конечно, последний регулятор поведения «проще» для исполнения, так как всегда затрагивает «другого» и избавляет от познания собственного внутреннего мира. Но данный вариант препятствует общему и частному предупреждению насильственных актов в сходных жизненных ситуациях, а, кроме того, приводит к нарушению принципа субъективного вменения, являющегося основополагающим в квалификации насильственного поведения.

Выводы

1. Потерпевший и лицо, совершающее преступное насилие, составляют взаимосвязанные части одного целого явления. Взаимосвязь происходит на психическом уровне с участием подсознания лиц, являясь при этом элементом саморегулирования поведения сторон. В правоприменительной практике из двух сторон инцидента недооценивается уголовно-правовое и криминологическое значение роли потерпевшего для предупреждения насилия в будущем.

2. Преступное насилие является результатом взаимодействия поведения сторон и характеризует наличие у сторон проблем в человеческих отношениях. Понимание другой стороны предотвращает развитие конфликта. Меры уголовно-правового воздействия, исходя из целей предупреждения совершения новых преступлений, должны способствовать также достижению взаимопонимания сторон насильственного акта.

3. Поведение человека может определяться системой самонаказания, которая управляется подсознанием. Основным элементом системы самонаказания и управления человеком является чувство вины. Данное чувство возникает по одной причине: человек считает себя свободным в выборе поведения, но не является таковым на самом деле. Система самонаказания через явление обратной связи насильственного поведения с подсознанием влияет на поведение. Действие данной системы следует учитывать при назначении уголовного наказания в ходе оценки степени восстановления социальной справедливости.

4. Системой самонаказания, являющейся структурным элементом обратной связи, объясняется также проблема эвтаназии, которая подтверждает проявление единства мыслей, обусловленных ими деяний и вытекающих последствий. Принудительное прекращение жизни человека без осознания им своей заслуги в этом имеет негативное влияние для каждого индивида и общества в целом, так как не способствует осознанию истоков данной проблемы.

5. Осознание потерпевшим или субъектом преступного насилия обратной связи своих поступков с подсознанием, воплощающей в себе принцип неотвратимости наказания за поведение в целом, имеет наиболее важное криминологическое и уголовно-правовое значение для предупреждения преступного насилия.

Глава 3 Проблемы предупреждения преступного насилия

1. Профилактическая роль квалификации преступного насильственного поведения и наказания за него

Формальный подход и любые упрощения при квалификации преступления приводят к снижению эффективности правоприменительной практики вплоть до отрицательного результата, приводя к росту насильственной преступности[887]. Ведь, как верно отметил В. Н. Кудрявцев, применение закона – не автоматический процесс, а творческая деятельность[888], где индивидуальный подход ничем не заменим[889].

Вместе с тем у части судей, указывает С. В. Бородин, появилась «адаптация» к браку предварительного следствия, а презумпция невиновности превратилась в презумпцию непогрешимости следователя[890].

На особое значение личности, мировоззрения и ценностных ориентаций, которые не всегда принимаются во внимание при квалификации насильственных преступлений, обращали внимание А. П. Гуськова[891], М. Н. Становский[892], А. И. Чучаев[893], В. А. Якушин[894] и др. Процесс квалификации преступлений довольно подробно исследовали Б. С. Волков, П. С. Дагель, И. Я. Козаченко, В. Н. Кудрявцев, Б. А. Куринов, В. Н. Курченко, В. В. Лунеев, Р. И. Михеев, А. В. Наумов, В. А. Никонов, А. С. Новиченко, Р. Д. Сабиров, А. И. Чучаев, В. А. Якушин и др. Несмотря на это вопросы квалификации продолжают оставаться в теоретическом и практическом плане весьма актуальными, в особенности, соблюдение при квалификации насильственных преступлений принципов виновности и справедливости, что возможно при достижении конструктивной истины по делу. По мнению А. И. Чучаева, только социально-обусловленная и справедливая санкция может быть эффективным средством достижения целей уголовного наказания[895].

На практике среди работников судов распространено мнение, что приговоры должны быть законными[896] и обоснованными, а не справедливыми, причем судей районного звена больше беспокоит вопрос «законности» приговора. Данное мнение подтверждается результатами проведенных нами социологических опросов. При таком подходе остается без ответа вопрос о месте и назначении принципа справедливости, предусмотренного ст. 6 УК РФ, но, как отмечал А. Ф. Кони, правосудие не может быть отрешено от справедливости, так как в руках судьи всегда находится судьба, а иногда и сама жизнь человека[897].

При указанных обстоятельствах крайне острыми становятся вопросы оценки насилия и его справедливого наказания. Что взять за критерий, кто вправе рассудить – эти «простые» вопросы при научном подходе не так просто разрешить. До 96 % респондентов (студенты юридического факультета) и 70 % (осужденные мужчины) для достижения справедливости считают необходимым прежде всего изменение внутреннего отношения к ситуации. Законы и правоприменительная практика должны быть криминологически обусловленными и исходить, прежде всего, из понимания единства мира и поведения личности.

Вряд ли кто будет отрицать, что законодательство, его понимание и практика его применения не свободны от общественного мнения, так сказать, «гласа народа». Однако задача мудрого законодателя – не идти на поводу обезличенной массы, способной к проявлению низших инстинктов, а, как отметил Н. С. Таганцев, «бороться со зверем в человеке»[898]. Борьба с преступностью, по обоснованному мнению И. Я. Фойницкого, «должна быть сведена к борьбе с теми причинами или условиями, которые вызывают преступную деятельность»[899] на всех уровнях. Здесь же следует подчеркнуть, что психические силы не являются достаточным основанием для причинного объяснения явлений истории[900], составной частью которых, несомненно, является индивидуальное поведение, на которое в определенной степени оказывают влияние природа и многочисленные внешние факторы, возникающие вместе с культурой народностей[901]. Того же мнения придерживался Л. Д. Воеводин, считающий, что индивидуальное в человеке изначально задано природой, однако, обособляясь и развиваясь в обществе, личность несет в себе в трансформированном виде «родовые черты общества»[902].

Сущность квалификации состоит в подведении индивидуального случая под действие общего правила нормы уголовного закона.

Важную роль в этом играет метод[903] исследования обстоятельств дела. Согласно В. И. Далю, метод есть способ «порядочный, правильный, основательный, постепенный, составленный по известному порядку, способу, правилу»[904]. Ф. Бэкон сравнивал метод «со светильником, освещающим путнику дорогу в темноте, и полагал, что нельзя рассчитывать на успех в изучении какого-либо вопроса, идя ложным путем»[905].

Существенным недостатком правоприменительной практики уголовного права является прежде всего то, что в ней не учитываются философия как общая наука, представляющая собой форму общественного сознания; учение об общих принципах бытия и познания, об отношении человека к миру; об общих законах развития природы, общества и мышления[906]. Именно философия права способна выполнить систематизирующую роль в уголовном праве, обеспечить логико-теоретический анализ при квалификации преступлений и достижение в конечном итоге целей и задач уголовного законодательства.

При совершении преступления все его элементы неразрывно связаны между собой. Разделение преступного деяния на элементы и признаки, на объективную и субъективную стороны имеет вспомогательное и методологическое значение, а именно – способствует процессу постижения истины. К объективной стороне, характеризующей внешнее проявление преступного акта, принято относить все, что имеет пространственную и временную структуру, проявляется в окружающем нас мире и воздействует на человека через органы зрения, слуха, обоняния, осязания, вкуса.

Все, относящееся к сознанию и психике преступника и связанное с совершаемым преступлением, – форма и вид вины, мотивы и цели деяния, – относится к субъективной стороне, являющейся «непосредственным продуктом сознания»[907] человека. Данное основание уголовной ответственности является наиболее сложным в понимании, установлении и подтверждении. К тому же, отмечает

В. В. Лунеев, «положение осложняется тем, что и сам субъект преступления в связи с нередкой подсознательной мотивацией и многими эмоциональными помехами не всегда верно понимает глубинное содержание своей психической деятельности»[908]. Человек в своей деятельности руководствуется не только сознательными процессами, которые он может контролировать, но и неосознаваемыми психическими явлениями и процессами, «в которых он не может дать себе отчета, которые скрыты от его самонаблюдения»[909]. Между тем, принцип виновности определяет, что лицо может нести уголовную ответственность только за те общественно опасные действия и наступившие общественно опасные последствия, в отношении которых установлена его вина.

Причины агрессивного поведения затрагивают подсознательную сферу личности, но сложность вопроса не должна приводить к его исключению или недопустимому упрощению, когда это касается судьбы человека. В указанной сфере можно условно выделить две ситуации: а) когда обвиняемый не знает действительных причин своего поведения; б) когда последний скрывает их, внутренне или внешне оправдывая свой поступок. В первом случае осужденный остается «наедине» с самим собой в ходе исполнения уголовного наказания и доходит до истины самостоятельно, чаще всего методом проб и собственных ошибок, в частности, допуская рецидив насилия. Другим вариантом развития событий является «рост душевных болезней и самоубийств»[910]. В настоящее время в системе исполнения уголовных наказаний развиваются и все шире используются различные формы психологической службы. Но выяснение психологического содержания поведения личности необходимо начинать ранее, с момента возбуждения уголовного дела.

Независимо от сложности вопроса, при квалификации преступного насилия необходимо разделять осознанное и неосознанное в поведении, причем не только относительно преступника, но и потерпевшего. Невозможно оценить формы, роль и степень воздействия насилия, не учитывая подсознание человека. Н. Ф. Кузнецова верно указывает на неубедительность доводов, что психические последствия неосязаемы и недоказуемы. Они в соответствии с диалектической закономерностью взаимосвязаны качеством и количеством материи и имеют свои количественные параметры[911].

Наиболее важным для оценки степени опасности и противоправности преступления является именно психологический характер проявления насилия. Но до последнего времени, как отмечает О. Д. Ситковская, юридико-психологические исследования отличались серьезными внутренними противоречиями, закономерности и механизмы психической деятельности игнорировались[912], а о необходимости использования психологических знаний в уголовноправовом регулировании, в том числе на законодательном уровне, как правило, не упоминалось[913]. Другой проблемой, как отмечает А. Р. Ратинов, является недостаточная подготовленность некоторых практических работников, которые вследствие этого вынуждены обращаться к «здравому смыслу», что не всегда позволяет разрешить сложные вопросы психологического характера[914].

При квалификации характера и степени опасности деяния следует принимать во внимание, что способность суждения, как говорил И. Кант, «есть чисто рефлектирующая способность»[915], что ведет к зависимости мира явлений от их оценки умом[916]. И. Я. Фойницкий в свое время подчеркивал, что смешение субъективного с объективным было свойственно для первоначальных этапов уголовного права и приводило в области религиозных верований к фетишизму, в области науки – к отсутствию сознания законов природы, а в области юридической – к отсутствию понятия права либо его односторонности[917].

В теории предлагаются следующие этапы квалификации: вначале устанавливаются и сравниваются признаки, характеризующие объект деяния, затем объективной стороны, субъекта и в последнюю очередь сопоставляют признаки субъективной стороны[918]. И. Я. Козаченко для анализа любого состава преступления вначале предлагает определить его понятие, в предметных преступлениях наряду с объектом выявить предмет, после чего потерпевшего. Далее алгоритм совпадает с предложенным выше[919]. Для целей нашего исследования необходимо остановиться на квалификации субъективной стороны насильственного поведения, к признакам которой относятся вина, мотив, цель и эмоции.

Данные элементы состава преступления имеют существенное значение для соблюдения принципов, целей и задач уголовного законодательства, особенно в сфере насильственной преступности. «Упуская из виду субъективную сторону преступного деяния, считает И. Я. Фойницкий, наказание становится злом необъяснимым (курсив мой. – И. П.), никаких устоев не имеющим. Не сдержанное объективными условиями, оно превращается в меру произвола»[920]. К тому же установление действительного содержания признаков субъективной стороны и их последовательный учет при квалификации насильственного поведения являются необходимыми условиями разрешения проблемы преступного насилия.

И. М. Тяжкова, отмечая, что вина, мотив, цель и эмоции характеризуют субъективную сторону, представляющую собой в целом психическое отношение к совершаемому общественно опасному деянию, вместе с тем полагает, что «отнесение мотива, целей и эмоций к содержанию вины без достаточных к тому оснований расширяет рамки законодательного определения вины и ее форм»[921]. Однако «законодательного» определения вины в настоящее время нет, что следует признать существенным недостатком действующего УК. Определение же вины в теории является спорным, а также не раскрывает самый важный момент для справедливой квалификации и предупреждения преступлений: почему совершено преступное насилие. При таких условиях невозможно говорить об установлении какой-либо истины по делу[922].

А. В. Наумов и А. С. Новиченко считают неверным заменять понятия истинности и ложности понятиями законности и незаконности[923]. А. А. Алексеев обращает внимание на то, что только справедливость при разрешении жизненных ситуаций несет человеку и обществу ощущение глубинной ценности права[924]. В. В. Лунеев отмечает, что многие правонарушители, совершая общественно опасное посягательство, «были убеждены в том, что они борются за справедливость – групповую, партийную, национальную, государственную и т. д.»[925]. В основе такого убеждения лежит определенная система мировоззрения и важных для субъекта ценностей. Поэтому характер и содержание поведения личности зависит от мировоззрений, которые, по словам Г. Риккерта, предлагаются ему в готовом виде, хотя и могут меняться в процессе жизни[926].

Раскрывая понятие физического насилия, В. И. Симонов отметил, что это деятельность виновного, а не результат, являющийся следствием этого действия[927]. Исследователь большое значение придает внутренней, психической стороне преступного поведения[928], определяя опасность любого физического насилия не только в объективных, но и в неотделимых от них субъективных признаках[929]. Действительно, без знания реальных причин и мотивов насильственного поведения цель восстановления «нарушенных» прав искажается и подменяется неким суррогатом «истины», а исправление субъекта становится невозможным. Вместе с тем, замечает М. Г. Ярошевский, на вопрос развития понятия вины, его структуры и содержания в поведении человека было наложено вето, а к ученым, не изменившим свои мировоззрения в соответствии с идеологическими установками, принимались жесткие репрессивные меры[930].

Еще в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. характер умышленных преступлений определялся в зависимости от намерения субъекта[931]. И. Я. Фойницкий обоснованно полагал, что существенными элементами волевого акта являются: «1) мотив, побуждения и 2) его оценка»[932]. Н. Ф. Кузнецова также считает, что преступные действия и бездействие «должны быть мотивированными»[933]. Тот факт, что обязанность, возложенная на суды Руководящими началами по уголовному праву РСФСР 1919 г. по выяснению и учету при назначении наказания мотивов деяния, обстоятельно характеризующих личность преступника, была впоследствии законодателем утрачена, оценивается Н. Ф. Кузнецовой негативно[934].

В ст. 27 Модельного кодекса во время подготовки нового УК давалось определение вины, а также критерии определения степени вины лица. В указанной статье учитывались и мотивы, и цели, и эмоциональное состояние[935]. Но данное положение не было воспринято законодателем при принятии УК РФ 1996 г., хотя в уголовно-правовой литературе отмечалась целесообразность легализации такого показателя, как степень вины[936].

Г. Ф. Хохряков считает, что в указанных признаках заложен смысл поступка для того, кто его совершил. В. А. Якушин обоснованно не отделяет вину от личностного смысла[937]. Подведение же индивидуального поведения под общее правило, без учета мотивов, целей и эмоций, искажает действительность[938]. М. М. Бахтин ценности человека, определяющие его поведение, неразрывно связывал с эмоционально-волевым отношением к ним[939]. Поэтому основополагающим принципом уголовного права следует признать принцип субъективного вменения, суть которого заключается в личном отношении к содеянному со стороны привлекаемого к ответственности лица. Совершенно обоснованно А. В. Наумов и А. С. Новиченко не соглашаются с тем, что «в процессе квалификации преступлений категория особенного не играет якобы никакой методической роли, так как она будто бы не вносит ничего принципиально нового»[940].

Учитывая сказанное, вряд ли можно утверждать, что законодательное определение умысла, не учитывающее цели и мотивы, верно отражает личное отношение субъекта к содеянному, т. е. степень вины и соответствие принципу субъективного вменения. В процессуальном и криминологическом плане значение цели как конечного результата, к которому стремится лицо, и мотивов как осознанных побуждений к достижению поставленной цели и наполненных личностным смыслом[941], учитываются, но при определении вины в уголовном праве до сих пор не признаются. Поэтому отмечается необходимость корректировки традиционных теоретических положений юридической конструкции вины, поскольку без указания на цель и мотив умысел, в частности, утрачивает свою предметность[942].

Большие противоречия между конкретным и абстрактным, абсолютной и относительной истиной наблюдаются при расследовании взаимных конфликтов или хулиганских действий. Заметим, что многие убийства квалифицируются судами как совершенные из хулиганских побуждений только потому, что ни следствие, ни суд не смогли найти их действительные мотивы, хотя данные обстоятельства подлежат безусловному доказыванию по уголовному делу.

В рассматриваемой ситуации мотивы нередко не только не устанавливаются, но их отсутствие порой считают доказательством наличия хулиганских побуждений. На это также указывают авторы курса российского уголовного права: «безмотивными» в судебной практике признаются убийства, мотив которых не установлен[943]. Пришлось вмешаться Верховному Суду России и обратиться к правосознанию работников правосудия, напомнив, что убийство не может быть совершено безмотивно и такие обстоятельства противоречат требованиям закона[944]. Вместе с тем и в теории встречаются понятия безмотивных убийств, например, «некрофильским» называют «убийство ради убийства»[945].

Все, конечно, зависит от установления рамок анализа фактических обстоятельств дела, которые определяют признаки поведения лица, имеющие уголовно-правовое отношение. Но независимо от сложности вопроса, характеризующего вину субъекта, вряд ли допустимо исключать причины, которые влияют или могут влиять на мотивацию поведения человека. В случае неустановления действительных причин насилия известный виновный, признанный вменяемым, будет, конечно, привлечен к уголовной ответственности. И это никто не ставит под сомнение. Вопрос в другом: уголовное наказание является только карой за совершенные действия в объективной реальности, независимо от внутреннего отношения субъекта к своему деянию и последствий, либо имеет цели восстановления социальной справедливости, исправления осужденного и предупреждения совершения новых, в частности насильственных, преступлений? Последнее представляется невозможным без конструктивного учета мотивов и целей поведения субъекта.

В какой-то мере можно объяснить, что установление вины, действительных мотивов и целей затруднено из-за возможного желания преступника скрыть их, но оправдать этим нельзя. Криминологическое изучение личности и поведения преступника крайне важно для науки и правоприменительной деятельности. Анализируя совершенное преступление, нельзя не принимать во внимание предшествующее поведение преступника. Только оценка в совокупности всех обстоятельств, связанных и с преступлением, и с личностью виновного, дает возможность выявить психологическое содержание его деятельности, его истинные мотивы и установки. Поведение человека вытекает из всей его предшествующей жизни и не может быть понято вне ее.

Не случайно исследователями отмечается, что определяющим фактором при квалификации убийства в драке или ссоре «выступает мотивация действий принимающего участие в драке или ссоре убийцы»[946]. Причем важны мотивы обеих сторон. Неопределение или неучет мотивов приведет к неправильной квалификации. В. А. Якушин подчеркивал, что «только на основе психологических механизмов и процессов, комплексно представленных в виде вины, мотивов и целей эмоциональных составляющих, можно восстановить реальную картину произошедшего, определить социальное значение совершенного, установить роль и весомость причастного к этому человека»[947]. Не понимая внутреннюю ценностную ориентацию индивида и особенности его мышления, вряд ли возможны диалог с ним и обеспечение принципа субъективного вменения. В этом случае проблематично достижение целей исправления осужденного и, соответственно, предупреждения преступлений. В конечном счете и цель восстановления искажается и подменяется неким суррогатом «истины».

Поэтому принципиально неверным представляется подход Т. А. Лесниевски-Костаревой, которая считает, что совокупность личностных обстоятельств «в принципе не может служить основанием дифференциации ответственности». При этом опасность личности преступника, по мнению автора, может снижаться в случае факта примирения с потерпевшим[948]. Однако принцип справедливости обязывает учитывать личность обвиняемого и подсудимого. А поведение потерпевшего – самостоятельное явление и может характеризовать не только обвиняемого.

В. К. Дуюнов считает, что кара является ключевым понятием всего учения об уголовной ответственности и наказании. При этом он утверждает, что «наказание должно назначаться за то, что лицо совершило, и в меру того, что оно совершило, другого, более надежного и основательного критерия избрания справедливой меры наказания, как известно, не существует»[949]. Но если назначать наказание за то, что совершило лицо, как предлагает В. К. Дуюнов, то непонятно, как различать факты лишения жизни: в одном случае работника милиции при выполнении им служебных обязанностей, а в другом – террориста в целях освобождения заложников. Ведь и в том и в другом случае совершено, по существу, одно и то же действие – лишение жизни человека. Различаться они могут лишь по субъективной стороне. Предложенный В. К. Дуюновым подход ведет к объективному вменению.

На недопустимость этого обращает внимание К. В. Тихонов, отмечая, что в основе индивидуализации уголовной ответственности лежит не степень общественной опасности (Я. М. Брайнин, А. Д. Соловьев), а вина и ее степень[950]. Действительно, вина не может сводиться к одному из элементов состава преступления. Она играет определяющую и интегральную роль в преступлении. Вина представляет собой самостоятельный от мотивов, эмоций и особенностей личности элемент состава преступления и потому не следует отождествлять вину с указанными признаками[951].

Неучет мотивов отбрасывает человечество в древние времена, когда, напоминает И. И. Карпец, за преступления наказывались «целые селения или их части либо на выбор: каждый третий, пятый, десятый и т. д.»[952]. Никакой принципиальной разницы в назначении и исполнении наказания, если не учитываются внутренние силы и состояния человека, определяющие его поведение, не имеется. Неучет при квалификации насилия мотивов и целей деяния в качестве обязательных признаков состава преступления мог бы быть обоснованным в случае признания психологии научно несостоятельной наукой, однако это невозможно. Согласно И. М. Сеченову, психическая жизнь подчиняется таким же непреложным законам, как и явления материального мира[953], но эти закономерности, по замечанию Б. М. Теплова, «всегда должны опосредоваться знанием индивидуальных различий»[954].

Представляется спорным положение законодателя, увеличивающее размер и вид наказания в случае рецидива насилия. Согласно ст. 14 УК РФ, преступлением признается виновно совершенное общественно-опасное деяние, запрещенное настоящим Кодексом под угрозой наказания. П. Ф. Гришанин, верно указывая, что само рецидивное преступление не становится более опасным от того, что оно совершено ранее судимым лицом, тем не менее отмечает, что уголовная ответственность лица, в действиях которого имеется рецидив преступлений, усиливается именно на основании повышенной общественной опасности личности таких лиц[955].

Однако, во-первых, учитывая научение человека насильственным моделям поведения в обществе, довольно сложно говорить об усилении степени общественной опасности такой личности при рецидиве преступлений. Во-вторых, общественная опасность личности и совершаемого деяния характеризуют различные явления. Отсюда следует, что в законодательном определении преступления отсутствует основание для повышения уголовной ответственности при рецидиве.

Предположим, совершены последовательно два убийства братьев-близнецов вследствие однотипных скандалов и мотивов. Оба преступления совершенно ничем не отличаются. Однако за первое убийство санкция статьи предусматривает ответственность в виде лишения свободы от 6 до 15 лет. За второе – наказывается от 8 до 20 лет либо смертной казнью или пожизненным лишением свободы. За первое изнасилование уголовная ответственность предусмотрена в виде лишения свободы от 3 до 6 лет, а за второе, такое же, от 4 до 10 лет. За первое совершение хулиганских действий санкция установлена в виде лишения свободы до 2 лет, а если оно совершено ранее судимым, то до 5 лет.

Разница существенная, тем не менее возникают сомнения в обоснованности такого положения. Так, А. В. Савкин полагает, что «совершение изнасилования лицами, ранее судимыми за эти преступления, может свидетельствовать о назначении преступникам неоправданно мягких мер наказания»[956]. Из утверждения вытекает, что лицо надо наказывать за аналогичное действие строже только потому, что прежнее наказание было мягким.

В приведенных рассуждениях заключена логическая ошибка. Неоправданно мягкие наказания, если о чем и говорят, так о незаконности вынесенных приговоров. И выводы должны соответствовать выдвинутому тезису. Если действительно за первое преступления было вынесено «неоправданно мягкое наказание», то следует вести речь как о незаконности приговора, так и его причинах в целях предупреждения подобного. Попутно требует разрешения вопрос об ответственности судьи, вынесшего данный приговор. Но этого не происходит. В совокупности такая ситуация отрицательно влияет на тенденции насильственной преступности. Особенно в ситуации, когда, как указывает Г. Ф. Хохряков, существует обвинительный уклон. «Его суть заключается в том, что подозреваемый с неизбежностью становится обвиняемым, затем подсудимым, который обязательно будет осужден. А если подозреваемый, а затем обвиняемый был арестован до суда, то суд обязательно приговаривает его к лишению свободы»[957].

В признаках преступления, указанных в ст. 14 УК РФ, однозначно имеется в виду совершенное преступление, а не прошлая деятельность подсудимого. Утверждение А. В. Савкина, основанное на положениях уголовного законодательства, свидетельствует о том, что осужденному за неоднократное совершение преступления или рецидив более строгую ответственность назначают за деяние, наказание за которое он уже отбыл.

Возможная аргументация повышенного наказания рецидива тем, что оно определяется законодателем потому, что наказуемость является также одним из установленных признаков преступления, не выдерживает никакой критики, поскольку наказуемость вытекает как раз из предыдущих преступлений. Как отмечает Карно, если кто и совершил ранее преступление, то «они и наказаны за него, налагать на них новое наказание за то же преступление – значит нарушать основное начало уголовного права – non bis in idem»[958].

Поэтому последовательная регламентация усиления ответственности в случае рецидива преступлений, обозначенная Федеральным законом № 162-ФЗ от 8 декабря 2003 г. будет в правоприменительной деятельности серьезным препятствием для правильной квалификации субъективной стороны преступлений. Ведь такой подход не ориентирует правоприменительные органы на выяснение причин и условий, способствующих совершению преступления, их устранение и, соответственно, невозможно будет реально достигнуть целей наказания вообще. В особенности это затрагивает проблемы исправления лица и предупреждения новых, более ожесточенных преступлений.

Существовали до отмены в декабре 2003 г. института неоднократности и другие проблемы при назначении наказания. За изнасилование, совершенное неоднократно, как было сказано, предусмотрена санкция от 4 до 10 лет. Но такая же ответственность предусмотрена за 10-е изнасилование, за 100-е и т. д. В другом случае требования назначения наказания при вердикте присяжных заседателей о снисхождении (не более двух третей) и при рецидиве (не ниже установленного размера) могут привести к случаю, когда у суда не будет возможности выполнить требования ч. 3 ст. 60 УК РФ об индивидуализации ответственности. Первый институт необоснованно «погашает» уголовную ответственность, а второй также незаконно «завышает» меру наказания. В совокупности это приводит к росту несправедливости и насилия в обществе. Нагрузка на правоприменителя продолжает расти. Качество работы при этом может только ухудшиться, причем в сторону обвинительного уклона.

Вряд ли можно упрекать в этом конкретных практических работников. Они выполняют свою работу в заданном законодателем направлении, по установленному алгоритму. Данную проблему можно разрешить исключением из УК институтов неоднократности, рецидива, а также, по тем же основаниям, института судимости. В качестве другого условия соблюдения принципа субъективного вменения может быть принятие предложения В. Решетникова о том, что слова «виновен», «не виновен», «признаю», «не признаю» либо различные их степени должны впервые звучать только в суде, а следователь не должен задавать соответствующие вопросы[959].

Сложности в понимании вины определяются не только субъективностью данной категории. Издавна в теории разграничивали понятие вины в уголовно-правовом и уголовно-процессуальном смыслах. Так, С. В. Познышев считал вину в уголовном праве некоей абстракцией, связанной лишь с установлением умысла и неосторожности. И только в уголовно-процессуальном плане исследователь полагал, что вина связана с оценкой всех жизненных явлений, характеризующих действия виновного[960]. Такое разделение нельзя признать допустимым, поскольку основания уголовной ответственности определяются в уголовном праве, а уголовно-процессуальное право лишь обеспечивает правосудие.

Е. Г. Ширвиндт и Б. С. Утевский проводят необоснованное разделение целостного явления, утверждая в отношении преступников, что «не их виновность, а их опасность представляет интерес для судебного и тюремного работника, точно так же, как не их конкретное деяние, а их личность представляет собой опасность для общества… Главной задачей в отношении их является не исправление, а изоляция их от общества»[961]. В самом утверждении скрыта логическая ошибка. Аргументация проводится путем подмены выдвигаемого тезиса[962]. Авторы также используют особенности эмоционального восприятия и актуальность проблемы сторон, к которым адресуется их утверждение: для судебного и тюремного работника – опасность лица (а не виновность), а для общества – личность (а не их деяние).

Н. Д. Дурманов, критикуя представителя социологической школы уголовного права Варга, заявлял, что утверждение последнего о том, что люди в каждое мгновение не могут думать, хотеть, требовать, поступать иначе, чем они думали, хотели, требовали, поступали – несостоятельно[963]. В качестве аргументации своей точки зрения Н. Д. Дурманов выдвинул положение о том, что для признания совершенного поступка сознательным необходимо три условия: 1) определенные качества субъекта; 2) независимость от физического принуждения; 3) независимость от непреодолимой силы[964]. Первое условие само по себе уже является сложным и в необходимой мере на практике все чаще не учитывается. Второе и третье условия по действующему уголовному кодексу признаются обстоятельствами, исключающими преступность деяния.

Однако в теории Дурманова отсутствует возможность влияния на человека психического насилия и бессознательных начал. А выдвинутый им тезис доказан не был. В эпоху процветания материализма и усиленной идеологии выдачи желаемого за действительное вряд ли можно было ожидать что-либо другое. Хотя еще Ф. Ницше утверждал, что специфический способ реагирования индивида есть его единственный способ поведения[965] в конкретный момент времени. Тем не менее факт остается фактом: при определении вины человека не учитывалось психическое насилие над человеком и различные манипуляции с его сознанием, а тем более влияние на подсознание. Как отмечает Л. Р. Грэхэм, советские ученые «серьезно недооценивали влияние бессознательного на умственную деятельность»[966]. В настоящее время оправдание старых позиций по отношению к понятию вины в уголовном праве, которые определялись советским, нередко идеологическим мировоззрением, можно объяснить либо инерцией мышления, либо интересом.

В основе такого интереса могут лежать стереотипы бюрократического сознания. А. В. Оболонский указывал, в частности, на «доминирование консервативных, “охранительных” стереотипов поведения, таких как перестраховка (в том числе под масками бдительности и добросовестности, основательности); склонность к отрыву от реальной жизни в пользу превращенных канцелярских форм деятельности; предпочтение и даже ритуализация привычного порядка; боязнь перемен, особенно тех, которые направлены на сокращение подконтрольных бюрократу сфер деятельности, поскольку это ограничивает меру его влиятельности. При этом бюрократический консерватизм вполне сочетается с показной гибкостью и уже реальной способностью адаптироваться к разным ситуациям и изменениям в политике посредством достаточно искусной социальной мимикрии»[967].

В действительный исторический момент за каждым человеком необходимо признать абсолютную ценность[968]. Как отметил Дж. Дэвис неформальный интерес к выявлению сущности инцидента (что невозможно без учета мотивов и целей поведения. – И. П.) по достоинству оценивается каждым субъектом преступления, в результате чего репрессивные меры воспринимаются позитивно[969]. В то время, когда возникает и развивается акмеология[970] как наука о высшем развитии сущностных сил человека, в уголовном праве царствует застой и сменяются лишь декорации.

Целями борьбы с преступностью в обществе не могут быть средства разрушения ее структурных единиц в лице человека. Борьба с преступностью по своей сути является борьбой с обществом, с самим собой. Ю. Ф. Блувштейн и А. В. Добрынин совершенно правомерно предостерегали от самодовлеющего влияния устаревших парадигм уголовного права. Они подчеркивали, что «каждая из них должна подвергаться ревизии по мере разработки новых методов познания и накопления новых фактов… При непредвзятом рассмотрении может выявиться, что альтернативная парадигма представляет собой более эффективное средство понимания действительности, нежели парадигма, успевшая стать привычной»[971].

В советское время в теории уголовного права и криминологии исследователи нередко утверждали понятия «привычного преступника» и «социально опасная личность»[972]. Тем самым, отмечают B. М. Анисимков, С. А. Капункин и М. С. Рыбак, отодвигались на задний план утвердившиеся принципы не только уголовного права (виновность), но и уголовно-исполнительного – исправимость[973]. Точнее сказать, не отодвигались, а исключались, практически, виновность, а возможность исправления стала довольно проблематичной. Личность, опасность, деяние связываются единым интегрирующим понятием – «виновность», и рассматривать указанные понятия раздельно без нарушений принципов уголовного права невозможно.

Теория «опасного состояния» личности в свое время считалась крайне реакционной, так как предлагаемая замена наказания мерами безопасности вела к отрицанию основных институтов уголовного права, в частности принципа вины[974]. Но неприятие данной теории было больше формальным и идеологическим. На самом деле она как нельзя лучше отвечает требованиям представителей теории и практики борьбы «с преступностью», считающих возможным применять меры принуждения без выяснения конкретной вины личности, которая не может не выражаться в мотивах и целях деяния.

Результаты проведенных автором исследований показывают, что понятие «привычный преступник» сохранилось у 40 % опрошенных судей. Такое отношение не может не приводить на практике к нарушению принципов уголовного права и сопутствующим негативным последствиям.

С. П. Мокринский так описывает технологию вовлечения государственной власти в непосредственную борьбу с «лихим человеком»: «…зло растет, старые средства действуют слабо, пора искать новые, более совершенные. Временами забытая идея специального предупреждения извлекается вновь из архива истории и в заново сшитом костюме представляется обществу как новейшее открытие науки. И именно в эти периоды “шатания” принимаются новые, часто весьма жестокие законы, в существующих законах поднимаются низшие и увеличиваются высшие размеры санкций, на практике во все возрастающих размерах применяются суровые наказания и смертная казнь. Но результатов, в смысле более успешной борьбы с преступностью или стабилизации политической обстановки, добиваться не удавалось. Ущерб же нравственному климату в обществе приносился весьма ощутимый»[975]. Как отмечает И. И. Карпец, сочувствующих лицам, нарушающих уголовный запрет, становится намного больше[976]. История повторяется и учит тому, что – ничему не учит. Авторы курса российского уголовного права обращают внимание на тот факт, что уголовные репрессии за последние 40 лет не только непрерывно расширялись, но и неуклонно ужесточались[977].

В различных странах по-разному подходят к разрешению проблемы виновности и определению наказания.

Если обратиться к опыту прошлого, то в Законах Ману размер наказания, к примеру лжесвидетеля, отличался в кратном изменении в зависимости от того, по каким мотивам он дал ложные показания: жадности, глупости, страха, дружбы, любви, гнева, невежества или беспечности[978]. В Уложении о наказаниях 1845 г. (ст. 13) мотивы и побуждения относили к обстоятельствам, уменьшающим вину[979].

В § 3553 действующего Свода законов США при определении конкретного уголовного наказания суд учитывает не только характер и обстоятельства совершения посягательства, но и биографию, и данные, характеризующие обвиняемого[980].

В § 46 УК ФРГ 1871 г. в редакции 1987 г. при назначении наказания принимаются во внимание мотивы и цели правонарушителя, взгляды, проявившиеся в деянии, и воля, употребленная на совершение деяния[981].

В § 38 УК Японии 1907 г. считается ненаказуемым действие, совершенное при отсутствии умысла совершить преступление, кроме специально указанных исключений[982].

В ст. 133 УК Италии 1930 г. на судью возлагается обязанность оценить способность виновного к совершению уголовного деяния, связанную с преступными мотивами и характером преступления; с поведением и образом жизни подсудимого до совершения уголовного деяния, во время и после преступления; с личными, семейными и социальными условиями жизни подсудимого[983].

Статья 78 УК Китайской Народной Республики 1997 г. предусматривает смягчение уголовного наказания в случаях: а) проявления самопожертвования в обычной жизни и работе; в) примерного поведения во время борьбы с природными катастрофами или при ликвидации больших аварий; г) наличия крупных заслуг перед государством и обществом. При этом срочное лишение свободы может быть снижено до половины назначенного размера, а если вынесено бессрочное лишение свободы, то наказание снижается вплоть до 10 лет[984].

В ст. 80 действующего УК Дании 1930 г. при определении наказания признано необходимым учитывать наряду с тяжестью преступления также и информацию, относящуюся к личности преступника, включая его общие личностные и социальные обстоятельства, его условия до и после преступления и мотивы совершения преступления. Наказание может быть уменьшено, если деяние было совершено в состоянии сильного волнения, вызванного незаконным нападением или грубым оскорблением со стороны потерпевшего (§ 84), при наличии иной особой информации, касающейся психического состояния преступника или обстоятельств деяния. При наличие же особо смягчающих обстоятельств наказание может быть отменено (§ 85)[985].

В ст. 8 УК Латвийской Республики 1998 г. при определении формы вины лица, совершившего преступное деяние, необходимо установить психическое отношение данного лица к объективным признакам преступного деяния[986].

Статьей 29 УК Республики Беларусь 1999 г. предусмотрена уменьшенная вменяемость, а в общих началах назначения наказания на суд возлагается обязанность исходить из принципа индивидуализации наказания, в частности учитывать мотивы и цели содеянного и личность виновного (ст. 62)[987].

В § 2 ст. 53 УК Республики Польша 1997 г. на суд возлагается обязанность при назначении наказания учитывать в особенности мотивацию и способ поведения виновного, личные особенности и условия жизни виновного, образ его жизни до совершения преступления и поведение после[988].

Статьей 39 УК Голландии 1886 года предусмотрено, что не подлежит ответственности лицо, совершившее преступное деяние в условиях необходимой защиты своих прав или другого лица. В случае же превышения необходимой обороны, если оно явилось непосредственным результатом сильного эмоционального возбуждения, вызванного нападением, субъект также не подлежит ответственности (ст.41)[989].

В ст. 1 УК Швеции 1962 г. по состоянию на 1 мая 1999 г. сказано, что деяние, совершенное в состоянии самообороны, образует преступление с учетом характера преступного нападения, важности его объекта и обстоятельств в целом только в том случае, если оно явно неоправданно. При этом в ст. 4 деяние признается совершенным по необходимости, если опасность угрожала не только жизни и здоровью, но и собственности и другим важным интересам, охраняемым законом[990].

В ст. 122-7 УК Франции 1992 г. предусмотрено общее положение об исключении уголовной ответственности лица за необходимое действие по защите человека или имущества перед существующей или надвигающейся опасностью, грозящей ему самому, другому лицу или имуществу. В соответствии со ст. 122-6 считается действующим в состоянии правомерной обороны тот, кто совершает действие, чтобы: а) воспрепятствовать ночью проникновению в жилое помещение путем взлома, насилия или хитрости; б) защитить себя от преступников, совершающих воровство или грабеж с применением насилия[991].

В УК штата Нью-Йорк в разделе, посвященному вопросам защиты от посягательств, предусмотрены оправдывающие поведение человека обстоятельства. В частности, оговариваются общие положения (§ 35.05), применение физической силы вообще (§ 35.10), применение физической силы для защиты лица (§ 35.15), применение физической силы для защиты помещения и любой недвижимости, а также для защиты лица в ходе совершения берглэри (§ 35.20), применение физической силы для предотвращения или пресечения кражи, либо причинения уголовно наказуемого ущерба (§ 35.25), запрещающие применение физической силы для оказания сопротивления аресту (§ 35.27), применение физической силы при производстве ареста или при предотвращении бегства из-под стражи (§ 35.30). Об отсутствии виновности свидетельствует совершение деяния под влиянием физического принуждения при определенных условиях (§ 40.00), вовлечение в «ловушку» (§ 40.05), добровольный и полный отказ от намерения совершить преступное посягательство (§ 40.10), психическая болезнь или неполноценность (§ 40.15) [992].

В ст. 32 УК ФРГ сказано, что тот, кто совершает деяние, вызванное потребностью необходимой обороны, поступает не противоправно. Если происходит превышение пределов необходимой обороны из-за замешательства, страха или испуга, то лицо также не подлежит наказанию (§ ЗЗ)[993].

Даже в Уголовном кодексе Чеченской Республики Ичкерия существует понятие «злого умысла», под которым подразумевается «цель незаконного приобретения чего-либо в свое владение или владение другого лица или же цель нанесения незаконного ущерба другому лицу» и «добрые намерения», под которыми понимаются действия, преследовавшие благие цели (или убеждение в этом) при условии соблюдения при этом необходимых мер предосторожности[994].

В перечисленных источниках права определенным образом учитываются мотивы или цели поведения субъекта, либо характеризующее их эмоциональное состояние лица, совершающего деяние.

В российском уголовном законодательстве принцип субъективного вменения, как отмечает Ю. Ляпунов, не нашел полного отражения в законодательстве[995]. Так, С. В. Бородин считает, что мотив не может не учитываться при квалификации убийства, но тут же поясняет, что имеет в виду мотив как квалифицирующий признак[996]. Получается, что при «простом» убийстве мотивы не имеют значения при квалификации, т. е. обладают «нулевой» величиной. Откуда и как у мотивов появляется значение при «квалифицированном» убийстве, где и в чем происходит качественный скачок, почему в одном поведении мотивы его обязательно учитываются, а в другом – нет, неизвестно. К тому же, рассматривая общие условия квалификации преступлений против жизни, С. В. Бородин, несомненно, правильно подчеркивает, что «деяние не может не быть индивидуальным»[997], но это свойство проявляется именно через мотивы и цели. Вряд ли возможно, не учитывая то, к чему стремится лицо и почему, решить качественно вопрос о его виновности.

П. С. Дагель определял содержание вины как «совокупность взаимосвязанных элементов (сознание, воля, эмоция, мотив, цель), составляющих психическое отношение лица к совершаемому деянию»[998]. Ученый последовательно и научно подходил к изучению личности субъекта преступления и понятия виновности, выступал против разделения учения о личности преступника и учения о субъекте преступления[999].

Сложный мир человека определяет и сложность познавательного процесса при квалификации преступления. Мышление человека при этом играет не последнюю роль. Не зная законов мышления, как средства познания и опосредованного отражения действительности, связанного с языком, невозможно достичь однородного смыслового поля сторон уголовного процесса. Необходимо раскрывать особенности мышления обвиняемого, обобщать однородные и сходные предметы и явления, конкретизировать их, выявлять важные именно для него связи между предметами и явлениями в окружающей действительности. В данном случае промежуточным звеном является разум взаимодействующих субъектов, который обладает индивидуальностью и избирательностью. Лишь учитывая все в совокупности, можно прийти к установлению истины по делу.

Кроме того, В. А. Петровский обращает внимание на несоответствие данным психологии вывода о невозможности формирования человеческой активности из неосознанного побуждения. И если всякое действие имеет мотивы, то из этого не следует, что они всегда могут быть осознаны, поняты или объяснены самим субъектом либо другими людьми[1000]. Многие субъекты не всегда могут пояснить мотивы своих действий, порой чрезмерно жестоких. В этих случаях, поставленные перед фактом, предположим убийства, причастные к этому лица, пытаясь как-то объяснить мотивы поступка, могут ссылаться на причины, которые не играют определяющую роль в поведении человека, в частности нахождение в нетрезвом состоянии, наличие неприязненных отношений и т. д. Д. Бруно в свое время утверждал, что в природе не существует ничего без целевой причины[1001].

Действительные причины насильственного поведения, в том числе и на подсознательном уровне, можно и необходимо устанавливать правоприменителем. Как правильно отметил Фрейд, «тот, у кого есть глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать, может быть уверенным в том, что человеку не дано хранить секреты. Если его губы молчат, разговаривают кончики пальцев; то, что он хотел скрыть, сочится из каждой поры на его теле»[1002]. Критериями подсознательных мотивов в объективной реальности являются чувства, эмоции. Д. Н. Узнадзе говорил, что «сознательное состояние может сделаться бессознательным и, наоборот, это последнее может перейти в состояние сознательное»[1003]. Мышление человека и его поведение неразрывно связаны. Более того, по мнению И. Фихте, «мысль только отражает это чувство и заключает его в форму, в форму мышления»[1004].

Особую тревогу вызывает то, что, по данным В. В. Лунеева, интерес к установлению мотивации у следователей со стажем работы до 5 лет составляет очень низкий процент – 2–3% от общего объема сведений об обвиняемом[1005]. Можно было бы объяснить данный факт небольшим опытом работников, но исследователями также выявлено, что с увеличением стажа работы интерес к выяснению мотивации преступника у следователей, наоборот, снижается в 2–3 раза.

Это означает, что подход к расследованию преступления и установлению вины становится все более формальным, а наступившие последствия вменяются объективно, без учета вины. А ведь в мотиве отражается личностный смысл человека. Как неоднократно отмечал А. Н. Леонтьев, каков мотив, таков и смысл для человека и его деятельности[1006]. Несмотря на очевидную значимость мотива, данный признак, как уже говорилось, не является обязательным признаком состава преступления, а понятие вины в уголовном законодательстве сформулировано без него и по принципу «или – или»[1007].

По существу, законодательное понятие вины, не включающее в качестве обязательных признаков мотивы и цели поведения человека, игнорирует основополагающие принципы как психологии, так и педагогики. Сложно объяснить при существовании принципа субъективного вменения отсутствие в уголовном законе понятия вины.

Любые попытки, чем бы они ни обосновывались, направленные не учитывать индивидуальные черты конкретной личности, не только упрощают и выхолащивают учение о преступлении и наказании, но и ведут к объективному вменению, а порождаемая этим несправедливость – к нарастанию криминогенной ситуации и расширению ее влияния.

Приводимые факты свидетельствуют о фактическом игнорировании на практике принципа субъективного вменения. В. В. Лунеев, рассматривая вопрос об исторических предпосылках объективного вменения, отметил, что, несмотря на их наличие, «никто никогда открыто не провозглашал принципа невиновной ответственности, ибо это было бы равнозначно саморазоблачению»[1008]. Действительно, не было ни одного диктаторского режима, представители которого заявляли бы о преследовании кого-либо без вины. Сталинские репрессии также проводились во имя «законности», а спустя время, в целях той же законности осуществлялась и продолжает осуществляться «реабилитация». По мнению Н. И. Матузова, «понятие законности сегодня размыто и почти забыто»[1009].

В результате причина, побуждающая человека совершить деяние, предусмотренное законодателем преступным, т. е. мотив[1010], исключается законодателем из поля зрения. Понятие уголовной ответственности лиц с психическим расстройством, не исключающим вменяемости и возрастной невменяемости при существующем подходе к установлению вины не разрешает ситуации и лишь расширяет рамки усмотрения правоприменителя. Последнее имеет свои негативные последствия. Попытки переложить ответственность на специалистов-экспертов также не приносят необходимого результата. Эксперты зачастую не аргументируют связь между своим диагнозом и поведением обвиняемого, а психическое состояние фактически изучают «на момент проведения экспертизы»[1011], а не совершения преступления. Специалисты-эксперты, видимо, полагают, что суд «рассудит». Однако ни дознание, ни следствие, ни суды, как показали результаты социологических опросов[1012], не достигают должного результата при установлении признаков субъективной стороны.

По мнению судей, гарантии соблюдения принципов уголовного права прежде всего зависят от соответствия уголовно-правовой нормы интересам общества (60 % опрошенных), в том числе от четкой и ясной формулировки закона (40 %) и высокой квалификации правоприменителя (30 %). Выявление подлинного умысла привлекаемого к уголовной ответственности у судей на первом месте не стоит.

Четкая и ясная формулировка закона и высокая квалификация правоприменителя – действительно существенная сторона правильной реализации норм права. Но интересы «общества» на практике могут быть подменены «руководящими разъяснениями» высших судебных инстанций. Причем порой эти разъяснения, в частности о понимании группового изнасилования, прямо противоречат закону[1013]. А. С. Пиголкин обоснованно считает, что создавать с помощью своих актов «новые правовые норма, пусть подзаконного характера, высшие судебные инстанции страны не имеют права»[1014].

Неучет наиболее важных признаков насилия, т. е., мотивов и целей поведения все более и более усугубляет криминогенную ситуацию, которая не отражается в полной мере статистическими данными. В конечном счете в обществе может «неожиданно» наступить криминальный коллапс и тогда придется реанимировать и широко применять смертную казнь и иное «законное» насилие, чтобы любыми путями остановить неизбежный беспредел. Следует заметить, что действительное негативное влияние уголовного наказания в виде смертной казни на характер отношений, состояние человека и общества даже не осознается. Между тем исходя из диалектических принципов развития человека данный вид наказания не имеет права на существование.

Не приводя известных обширных доводов за и против смертной казни, отметим два момента. Во-первых, в аргументах сторонников такого наказания преобладает эмоциональный и ненаучный подход, основанный, как указывалось, на смещении субъективных и объективных категорий, что было характерно для древнего «права». В частности, как заметил А. Ф. Кистяковский, происходит путаница страха, ощущаемого осужденным к смертной казни, с отношением к возможному наказанию у преступника при совершении преступления[1015]. И если смертной казнью достигаются цели устрашения и предупреждения, то почему бы не сделать такие казни публичными для еще большего устрашения. Но в истории это уже «проходили» и обоснованно отказались от подобной практики.

Во-вторых, следует согласиться с разумностью довода И. Я. Фойницкого, который обоснованно считал, что «мерами наказания могут быть такие лишь, которые находятся в зависимости от государства; если наказание обращается к благам, распоряжение которыми от государства не зависит (жизнь и право на нее. – И. П.)… то государственное значение наказания существенно подрывается»[1016]. «Justitia regnjrum fundamentum» («Правосудие – основа государства»)[1017].

С. В. Бородин указывает существенную ошибку сторонников смертной казни, которая заключается в том, что действительную эффективность предупреждения новых убийств со стороны казненного в сознании механически переносят на возможность предупреждения новых убийств другими лицами[1018]. У каждого насильственного преступления есть определенные причины. Если они не учитываются и не устраняются, то у других преступлений остаются причины. Вполне возможно, что их основания будут схожими на общем уровне.

При таких обстоятельствах в основе смертной казни, лежит достаточно известный принцип: «Есть человек – есть проблема, нет человека – нет проблемы». А. Э. Жалинский обращал внимание на опасность возложения надежд на усиление мер уголовной ответственности[1019] как на самостоятельное средство борьбы с преступностью, поскольку в результате неизбежно проявится закон порождения подобного подобным: насилие ведет к насилию.

Результаты социологических опросов также показывают, что большинство опрошенных различных категорий, в том числе 60 % судей, 70 % осужденных женщин и 80 % осужденных мужчин, считают, что смертная казнь не влияет на тенденцию насильственной преступности. Мнения о влиянии данного наказания на уменьшение насилия придерживаются в основном лица, не имеющие большого жизненного опыта, а именно студенты (до 57 %). В этой группе также оказались судьи (до 40 %), что можно объяснить их профессиональным статусом. На негативное влияние смертной казни на насильственную преступность указали в основном осужденные.

Чрезмерное упрощение понятия вины, когда не требуется выяснять действительные побудительные причины поведения личности, установка на выяснение чересчур относительной истины по делу, формальный подход приводит к тому, что «объективное вменение признается вменением виновным, а фактические и очевидные преступники объявляются героями»[1020].

При такой ситуации не составляет труда произвольное толкование предметов и явлений окружающей реальности, поскольку на установление истины и достижение задач уголовного законодательства правоприменитель не настроен. И. Ф. Демидов отмечает, что такое зло, как преступление, «нередко порождает другое, не меньшее зло в виде нарушений прав и свобод человека, но уже со стороны государственных органов и должностных лиц, осуществляющих уголовно-процессуальную деятельность»[1021], что ведет к увеличению несправедливости и соответственно росту насилия.

При этом остаются без внимания обстоятельства, способствующие совершению преступлений. По результатам анкетирования и опросов практических работников, до 70 % судей и до 29 % сотрудников РОВД считают, что работники правоохранительных органов редко устанавливают причины и условия, способствующие совершению преступлений. На вопрос, принимают ли работники судом меры для устранения обстоятельств, способствующих совершению преступления, до 57 % сотрудников РОВД и 100 % опрошенных судей ответили, что такие меры никогда не принимаются. В результате население исследованных областей неуклонно уменьшалось, а насильственная преступность, в частности убийства и покушение на убийство, также изменялось, но в сторону увеличения.

Проведенные исследования позволили Г. Н. Борзенкову сделать вывод: «либерализация уголовного законодательства в Российской Федерации закончилась с принятием УК 1996 года»[1022]. Эта крайне неблагоприятная тенденция способна привести не к уменьшению насилия, поскольку действительные причины и условия явления не выясняются и не устраняются, а к качественно отрицательным и масштабным последствиям. До 60 % осужденных женщин и до 29 % правозащитников считают приговоры за насильственные преступления необоснованными и несправедливыми. Что касается результата воздействия уголовного наказания, то судьи (60 %), сотрудники РОВД (до 58 %) и чуть более трети персонала исправительных учреждений (36 %) считают влияние наказания на осужденных положительным. До 44 % респондентов отрицают его роль в исправлении субъекта, а до 73 % – подчеркивают отрицательное влияние наказания на осужденного.

Д. А. Шестаков, приводя данные криминологических исследований о том, что 77,3 % выявленных преступников были ранее не судимы, задает вполне обоснованный вопрос: может ли дальнейшее увеличение уголовного народонаселения оказать положительное воздействие на криминологическую ситуацию в стране?[1023] Ответ на вопрос вряд ли нуждается в комментариях. По официальным данным рост рецидива преступлений за период с 1991 по 1995 г. в Оренбургской области составил 76 %, в Самарской – 5 %, а в Свердловской – 128 %. Поэтому способы воздействия на преступника через расширение и ужесточение мер уголовно-правового характера вызывают сомнения, поскольку, во-первых, такой подход недостаточно учитывает обусловленность поведения личности, во-вторых, не устраняет и даже не влияет на причины и условия, способствующие совершению насилия, в-третьих, способствует дальнейшей криминализации населения.

В ходе проведения нами исследований все без исключения респонденты отмечают нарастание проблем в обществе и государстве, среди которых наиболее актуальными являются криминализация общества или явления, с ней связанные. Но судебная практика продолжается без особых изменений, несмотря на то, что появилось достаточно много работ, исследующих субъективную сторону состава преступления и предлагающих конкретные методики установления психического состояния личности. Вред всегда легче предупредить, чем устранить.

Приговор, в котором не отражены в обязательном порядке движущие побудительные причины поведения человека, не может считаться законным и обоснованным, поскольку основан на недостоверных сведениях о личности в силу их существенной неполноты. По результатам проведенных исследований, только 40 % опрошенных судей действительно считают, что в первую очередь необходимо учитывать признаки субъективной стороны. Среди сотрудников РОВД только 30 % придают определяющее значение для квалификации преступления признакам субъективной стороны.

Игнорирование законодателем мотивов, целей и эмоций способствует также существенным недостаткам в правоприменительной практике. В качестве примера можно привести результаты сплошной проверки материалов уголовных дел, рассмотренных Промышленным районным судом г. Оренбурга. В 1999 г. было совершено 505 преступлений против жизни и здоровья. Из них первоначальная квалификация не подтверждена по 269 делам (более 53 %). В том числе из 25 материалов о привлечении к уголовной ответственности, предусмотренной ст. 105 УК РФ, не подтверждено в 9 случаях, из 39 дел по ст. 111 УК не подтверждено по 11 материалам.

Большой процент неподтверждения общественной опасности дали материалы по расследованию преступлений, предусмотренных другими статьям, в частности ст. 115, 116, 119, 162, 213 УК РФ. Удельный вес преступлений, предусмотренных ст. 115, 116, 119 УК РФ, предъявляемых для рассмотрения в районные суды, составляет значительную часть. Так, в Промышленном районном суде г. Оренбурга в 1999 г. он составил 29 % от всех преступлений против жизни и здоровья.

Чрезвычайно малое количество оправдательных приговоров больше подтверждает обвинительный уклон, чем свидетельствует о «качественной» работе правоохранительных и судебных систем (который не может быть при установлении виновности, не включающей в себя мотивы, эмоции, а иногда и цели). Л. К. Савюк обратил внимание на одну из острых нерешенных проблем, среди которых первоочередной считает разработку «методологии и организации контроля достоверности данных, представляемых правоохранительными органами»[1024]. На практике в системе правосудия наблюдается картина, при которой «прокурор не столько контролирует, сколько покрывает следователя, суд не столько проверяет, сколько удостоверяет результаты предварительного следствия, кассационная инстанция не столько проверяет и контролирует, сколько подтверждает выводы первой инстанции»[1025].

Следует заметить, что явные недостатки и упущения в работе правоохранительных органов и судебной системы не анализируются и не устраняются. Форма статистической отчетности № 1 об отчете судов первой инстанции по рассмотрению уголовных дел, утвержденная приказом Генерального директора Судебного департамента № 113 от 23 декабря 1998 г. не предусматривает контрольные графы для указания количества преступлений, рассмотренных судами, предусмотренных ст. 115, 116, 119 УК РФ, хотя данные преступления наиболее распространены. В указанном районном суде они составили почти треть всех рассмотренных преступлений. По этим же составам имеет место наибольшее количество судебных ошибок: квалификация не подтверждена по делам, составляющим более 2/3 их числа (69 %). Тем не менее названные преступления исключены из анализа судебных органов вообще.

По «разнообразию» правоприменительной практики наиболее выделяется состав преступления, предусмотренный ст. 213 УК РФ. Из 164 дел, рассмотренных судом, не подтвердилась общественная опасность в 111 случаях. В том числе была изменена квалификация по 37 делам: по ст. 115 УК РФ – 11 дел (из них с прекращением дела в связи с примирением – 2 дела), по ст. 116 УК РФ – 23 дела, по ст. 119 – 2 дела.

На вопрос о значении состава хулиганства до 51 % студентов-юристов и 40 % судей из опрошенных ответили, что признаки данного состава позволяют правоприменителю не учитывать действительные мотивы и цели обвиняемого; 20 % респондентов соглашаются с тем, что состав, предусмотренный ст. 213 УК РФ, является прямым санкционированием на объективное вменение. Такое же количество опрошенных считают, что требуется декриминализация хулиганства.

Действительно, ст. 213 УК РФ, предусматривающая в качестве признака объективной стороны «грубое» нарушение общественного порядка и «явное неуважение к обществу», не способствует и не может способствовать установлению мотивов и целей обвиняемого. О «грубости» и «явности» можно говорить лишь с позиции принципа объективного вменения. Отсутствие учета в практике положений теории о поведении человека, а также противоречивость правоприменительной деятельности при установлении виновности приводят к следующему выводу: пока не будет отменена данная статья, предусматривающая уголовную ответственность за объективную «явность» «неуважения» к обществу, все пожелания не допускать объективное вменение такими и останутся.

Следует отметить, что введение Федеральным законом № 162-ФЗ от 8 декабря 2003 г. новых квалифицированных составов, в частности, умышленного причинения легкого вреда здоровью (ч. 2 ст. 115 УК РФ) и нанесения побоев, совершенных из хулиганских побуждений (ч. 2 ст. 116 УК РФ), приведет к росту несправедливых приговоров, и, как следствие, к неуклонному возрастанию криминологической напряженности в стране, в том числе актов терроризма и последующему каскаду самых разнообразных изменений в УК РФ в попытках приостановить негативные тенденции. Эти изменения затронут отдельные признаки составов, их санкций, а также будут криминализированы новые составы преступлений, в большей степени связанных с насильственными формами проявлений деятельности субъекта.

Такой все более формальный подход к квалификации насильственного поведения приводит только к его росту. Вместо изменения содержания квалификации законодатель пытается разрешить проблему насилия увеличением видов и сроков наказания. Надежда Н. С. Таганцева на скорую отмену смертной казни, ставить вопрос о которой он считал нецелесообразным и даже странным, становится беспочвенной и отодвигается в неопределенное будущее[1026].

Вместо исключительного наказания смертная казнь в УК РФ вошла в систему наказаний. Следующим этапом ужесточения борьбы со следствиями причин, т. е. с насильственными преступлениями, будут, видимо, все более настойчивые предложения отмены моратория и реанимации смертной казни.

Как один из вариантов «борьбы» с насилием А. С. Никифоров предлагает создать на законодательной основе «систему комплексного отслеживания психически неполноценных субъектов с маниакально-агрессивными наклонностями для воздействия на них (лоботомия, стерилизация, кастрация и т. д.)… При совершении ими соответствующих преступлений… или в состоянии невменяемости – общественно-опасных деяний в живых оставлять лишь тех из них, кто представляет собой ценный клинический материал для нужд судебно-психиатрической науки, практики и учебного процесса»[1027]. А. С. Никифоров предлагает лишать жизни «законным» путем даже лиц, совершивших насильственные действия в состоянии невменяемости. Это тревожный признак. Человек не должен быть средством достижения каких бы то ни было «благих» целей. Вместе с тем, не меняя качественного содержания понятия вины и не выясняя его индивидуальное содержание, другого пути не усматривается.

В. Ф. Абрамкин, ссылаясь на норвежского криминолога Нильса Кристи, обоснованно замечает, что главная опасность преступности в современном обществе состоит не в преступлениях, а в том, что борьба с преступностью может толкнуть общество на тоталитарный путь развития. Автор также видит причину сложившегося положения не в злонамеренности следователей, прокуроров и судей, поскольку «их действия, как и технология всей системы уголовного правосудия находятся в полном соответствии с уголовной политикой… и определяется политическими, а не социально-значимыми целями, такими, как обустройство народной жизни, безопасность населения, социальный порядок…»[1028].

В. Ф. Абрамкин приводит несколько фактов последствий «справедливого» наказания: «Несколько раз, мне было так плохо, что я молил Бога о смерти… Я уверен, что настоящий ад не может быть настолько страшным, как это ад, придуманный людьми…» (из письма заключенного Бутырской тюрьмы); «когда вешаешь на стенку полотенце, оно шевелится: так много там вшей и клопов…» (из интервью с заключенными московского следственного изолятора «Матросская Тишина»)[1029].

Г. Ф. Хохряков обращает внимание на то, что исправительные учреждения, призванные исправлять человека, наоборот, создают благоприятную почву для роста насильственной преступности, и в настоящее время «созрела проблема ограничения зла»[1030].

Вместе с тем, даже в рамках действующего в законодательстве понятия вины существуют возможности совершенствования квалификации насильственных преступлений. Причем их нельзя признать новыми, не известными ранее. Так, П. С. Дагель и Р. И. Михеев, почти 30 лет назад предложили теоретические основы установления вины, указали причины, отрицательно влияющие на правильное определение субъективной стороны, и предложили логическую программу установления вины[1031], позволяющую свести до минимума судебные ошибки в данной сфере. Исследователи, в частности, считали недопустимым при установлении вины не учитывать в первую очередь мотивы и цели деяния[1032].

Из трех основных причин нарушений установления вины авторы первой называли неправильное понимание и толкование признаков вины или неправильную их оценку. Ко второй причине относили неустановление или недостаточное установление фактических обстоятельств дела. Они заявляли, что «нельзя согласиться с мнением, что для правильного установления вины достаточно лишь хорошее знание закона и точно установленные факты»[1033], при квалификации преступления не менее важно дать правильную социальнополитическую, нравственно-психологическую и правовую оценку установленным фактическим обстоятельствам в совокупности. Третьей причиной авторы считали неправильный методологический подход к исследованию субъективной стороны преступления. В частности, отмечался упрощенный взгляд на данный вопрос и недооценка работниками трудностей и сложностей установления психологических компонентов, составляющих вину. К ним авторы относили не только сознание и волю, но и эмоции, мотивы, цели и др. Определенный вред приносит расчленение на практике различных форм сознания, хотя это допустимо только в научной абстракции. Подобное разделение раньше объяснялось несовершенством инструментов исследования[1034].

Большую ценность представляет замечание П. С. Дагеля и Р. И. Михеева об ошибочности мнения А. В. Наумова о том, «что установление вины и ее психологических компонентов не требует самостоятельного исследования, а автоматически должно вытекать из всех фактических обстоятельств дела»[1035]. Приходится констатировать, что в правоприменительной практике подобные факты нередко встречаются[1036]. Также исследователи обращали внимание на недопустимость переоценки «признаний» обвиняемого, если они подтверждаются иными фактическими обстоятельствами дела в совокупности.

Предложенная П. С. Дагелем и Р. И. Михеевым логическая программа установления вины на высоком научном уровне дает достаточно подробную схему практических действий правоприменителя при квалификации преступления, которая необоснованно невостре-бована в правоприменительной практике[1037]. Данная программа действий правоприменителя состоит из семи этапов (ступеней).

1. На первой ступени надлежит прежде всего выяснить вопрос о характере сознания обвиняемого, объеме его предвидения, направленности воли, мотивах и цели деяния. Причем не следует лишь декларативно констатировать в поведении обвиняемого наличие (или отсутствие. – И. П.) интеллектуальных и волевых признаков вины, что нередко наблюдается в деятельности правоохранительных органов и судов. Необходимо установление конкретного предметного содержания психологических компонентов, составляющих вину личности. Здесь уже затруднительно обойтись без оценки всех фактических обстоятельств дела. После этого можно сделать правильный вывод о содержании психического отношения субъекта к совершенному им общественно опасному деянию и его последствиям, и лишь затем правоприменитель получит возможность сделать вывод о действительном содержании и форме вины. При этом авторы, ссылаясь на И. Лекшаса[1038], акцентируют внимание на том, что принцип субъективного вменения означает установление того, что думал, совершая свои действия, обвиняемый, и чего именно он желал в тот конкретный момент. Наконец, правоприменителю следует выяснять психическое отношение субъекта как к фактическим наступившим последствиям, так и к тем, которые могли наступить в результате действий обвиняемого, поскольку они могут не совпадать.

2. Вторая ступень программы специально посвящена установлению мотивов и целей совершенного деяния, без чего невозможно правильно решить вопрос ни о содержании, ни о форме вины обвиняемого.

3. На третьей ступени должен ставиться и разрешаться вопрос о наличии или отсутствии обстоятельств, исключающих виновность деяния или влияющих на характер субъективной стороны. По мнению автора, отсутствие обстоятельств, исключающих уголовную ответственность (вину), должно быть одним из законодательных признаков преступления.

4. Лишь на четвертой ступени можно разрешать вопрос: сознавал или не сознавал субъект свое деяние, а если не осознавал, то должен был или мог осознавать.

5. Только после выполнения предыдущих действий решается вопрос о форме вины обвиняемого.

6. На шестой ступени при необходимости определяется разновидность умысла.

7. После выполнения всех перечисленных действий правоприменитель делает свое заключение о степени вины субъекта преступления[1039].

С учетом последних достижений философии, психологии, криминологии и социологии данная схема может стать практическим руководством для работников правоохранительных органов и судов при установлении вины признаков субъективной стороны насильственного преступления. В ходе установления причин и условий, способствующих совершению противоправных действий, суду в обязательном порядке необходимо определять меры по их устранению, включая оказание качественной психологической и (или) психиатрической помощи преступнику.

К. Муздыбаев утверждает, что люди поступают определенным образом, исходя из своего непосредственного понимания причинно-следственных связей в мире[1040], которые определяются в соответствии с мировоззрением. Поэтому для достижения целей уголовного наказания более важным представляется вскрыть характерные ошибки в восприятии и интерпретации человеком окружающей действительности и разъяснить их субъекту, что возможно при выявлении мотивов и целей субъекта, а также в ходе пенитенциарного или постпенитенциарного воздействия. Если этого не делается, то не помогут ни новые наказания, ни увеличение их размера. Среди криминологов известен факт, что отбывание 5–7 лет уголовного наказания приводит к устойчивым и труднообратимым негативным изменениям психики, а также к обрыву положительных связей с родственниками[1041].

Фактическое нарушение принципа субъективного вменения привело в историческом аспекте к бесцельным попыткам увеличения криминализации явлений, в частности терроризма, и размеров уголовного наказания. Если ст. 34 УК РСФСР предусматривала лишение свободы до 10 лет[1042], в ст. 24 УК РФ ответственность повышается до 15 лет[1043], то в настоящее время криминологическая ситуация усугубилась до такой степени, что в УК РФ 1996 г. ст. 57 вводится пожизненное лишение свободы[1044]. Дальше некуда – за пределами жизни только сфера религии.

Поэтому необходимо начать все сначала, но качественно по-иному. Представляется разумным вновь установить максимальный предел наказания в виде лишения свободы до 10 лет с дальнейшим снижением до 5 лет. Иной подход означает находиться постоянно в детском возрасте и наступать на одни и те же грабли. И. Кант отмечал, что «просвещение – это выход человека из состояния своего несовершеннолетия, в котором он находится по собственной вине.

Несовершеннолетие есть неспособность пользоваться своим рассудком без руководства со стороны кого-то другого»[1045]. Как образно отметил В. Н. Кудрявцев, «в связи со складывающимися криминологическими условиями человечество в конце XX века оказалось в сжимающемся криминальном капкане, выбраться из которого без критического пересмотра традиционных стратегий и преодоления собственной инерционности не удастся»[1046].

Необходимым условием для разрешения проблемы является соответствие теории практике, криминологическая обусловленность норм уголовного права. А. Ф. Кони выражал надежду на скорое наступление такого времени, когда «наука, законодательство и судебная практика пойдут у нас рука об руку»[1047]. Для этого, как обоснованно считает С. С. Алексеев, необходимо встать на путь действительной науки[1048].

Такой переход представляется возможным, если мотивация поведения будет определять вину, характер и степень опасности деяния, а также лежать в основе классификации преступлений. По мнению В. В. Лунеева, «группировку преступлений по содержанию мотивации можно условно назвать первичной, а по объекту посягательства – вторичной»[1049].

Именно от мотивов, которыми руководствуется субъект в своей деятельности, зависит оценка его деяния. Особую проблему составляет учет подсознательных мотивов поведения индивида. Их также можно и нужно выявлять, поскольку они имеют первоочередную профилактическую направленность. В объективной реальности всегда существуют их критерии, которыми являются чувства, эмоции. Д. И. Узнадзе утверждал, что «сознательное состояние может сделаться бессознательным и, наоборот, это последнее может перейти в состояние сознательное»[1050]. Мышление человека и его поведение неразрывно с ними связано, более того, «мысль только отражает это чувство и заключает его в форму, в форму мышления»[1051].

В. В. Лунеев верно отмечает, что психологическая суть преступного деяния «заключена прежде всего в содержании мотивации, т. е. в том, ради чего субъект в ущерб интересам других лиц, общества и государства совершает общественно опасный и уголовно наказуемый поступок»[1052]. Результаты, которых достигает человек в своей жизни, на 70–80 % зависят от побудительных к этому мотивов[1053]. Несмотря на очевидную значимость мотива, данный признак не является обязательным признаком состава преступления, а понятие вины в уголовном законодательстве сформулировано без него и по принципу «или – или». Причина, побуждающая человека совершить деяние, предусмотренное законодателем преступным, т. е. мотив[1054], исключается законодателем из поля зрения. «Следует признать, что не столько предубеждения рассудка, сколько иллюзии сердца и установившаяся в мире тирания, когда дело касается чувств, создают громадные препятствия серьезному изучению морали и точному пониманию нами своих обязанностей»[1055].

Исследователи отмечают, что значительных трудностей применения уголовного закона можно было бы избежать, если бы законодатель признал, в частности за мотивами и целями, соответствующую им роль в поведении человека (О. Ю. Ситковская)[1056], и совершенно правомерно предостерегали от самодовлеющего влияния устаревших парадигм уголовного права (Ю. Ф. Блувштейн, А. В. Добрынин)[1057]. Последовательное осуществление очевидного и разумного принципа приоритета мотивов в квалификации деяния и оценке виновности в будущем приведет к конструктивному пересмотру действующих доктрин уголовного прав, к радикальному изменению его принципов, понятия преступления, виновности, наказания и достижения его целей.

Только учет мотивов и целей преступного насильственного поведения, обоснованных мировоззрением индивида и обусловленными ценностями с последующей переориентацией могут создать условия для освобождения человека от стремления к насилию и обеспечить эффективность уголовно-правовых, пенитенционарных, постпенитенционарных и иных мер по предупреждению преступного насилия в обществе.

Выводы

1. Рост преступного насилия следует рассматривать как увеличение несправедливости в обществе, которое происходит, в частности, вследствие необоснованных приговоров за насильственные преступления. Этому в большей степени способствует неучет в качестве обязательных признаков состава преступления мотивов и целей сторон инцидента, а их учет, напротив, способствует разрешению проблемы насилия. В этом случае уголовные запреты будут не только криминологически обусловленными, но и нравственными, направленными на восстановление справедливости, достижение равновесия в обществе и гармонизации отношений между обществом и индивидом.

2. Законодательное определение умысла является чрезмерной обобщенной, юридической фикцией, не имеющей ничего общего с принципом субъективного вменения. Смысл поступка субъекта образуют его мотивы и цели, которые отражаются в эмоциональном состоянии индивида. Абстрактные понятия сознания, предвидения и желания или допущения без учета действительных мотивов и целей поведения ведут к объективному вменению при квалификации насилия, а также имеют негативное влияние на индивидуальное и общественное правосознание.

3. Вина не может и не должна служить лишь приложением для выражения характера и степени опасности объективного проявления преступной деятельности. Вина является самостоятельным элементом состава преступления, которую необходимо исследовать и выявлять в уголовном процессе.

4. Без сознания, мотивов и целей не существует ни человека, ни уголовно-правового значения его поведения.

5. Представляется целесообразным рекомендовать работникам правоохранительных и судебных органов к практическому руководству предложенную П. С. Дагелем и Р. И. Михеевым логическую программу установления вины, которая на высоком научном уровне дает обоснованную схему практических действий правоприменителя при квалификации насильственных преступлений.

6. В целях последовательного осуществления принципов виновности, справедливости, гуманизма при квалификации насильственных преступлений, что является необходимым условием разрешения проблемы преступного насилия в обществе, предлагается:

А. Статью 18 «Рецидив преступлений», подп. «а» ч. 1 ст. 63 «рецидив преступлений», ст. 68 «Назначение наказания при рецидиве преступлений», а также ст. 86 УК РФ «Судимость» и связанные с ним институты уголовного законодательства исключить из УК РФ.

Б. Исключить из УК РФ ст. 213 «Хулиганство», одним из признаков которой является «грубое» нарушение общественного порядка и «явное» неуважение к обществу, что по существу воплощает в себе принцип узаконивания объективного вменения, препятствует необходимости установления целей и мотивов при расследовании иных преступлений и способствует негативной формализации процесса квалификации преступного насилия. По тем же причинам следует исключить из УК РФ составы преступлений с квалифицированным признаком хулиганства.

7. В целях соблюдения принципа субъективного вменения и в соответствии с ч. 1 ст. 49 Конституции РФ из статей Уголовно-процессуального кодекса РФ, регулирующих досудебные стадии, исключить слова «виновен», «не виновен», «признаю», «не признаю» либо различные степени их выражения. На досудебных стадиях должны выявляться цели и мотивы деяния, эмоциональное состояние субъекта, фактические обстоятельства дела, причины и условия совершения преступления.

8. Право на жизнь следует признать абсолютным фактически. По этой причине наказание в виде смертной казни необходимо исключить из ст. 44 УК РФ, а также и. 11 ст. 16, раздел VII «Исполнение наказания в виде смертной казни» УИК РФ. Казнь осужденного не устраняет причины и условия совершения насильственного преступления, но в общественном сознании создает мнение о возможности кого-то и как-то лишения жизни, что имеет негативные последствия.

9. С учетом выявленных упущений в теории и практике одновременно представляется разумным по уголовно-правовым и криминологическим основаниям максимальный размер уголовного наказания в виде лишения свободы установить до 10 лет с последующим снижением наказания при улучшении криминологической ситуации до 5 лет лишения свободы.

2. Меры предупреждения преступного насилия

Принципиальное значение для теории и практики имеет ответ на вопрос, возможно ли предупреждение насилия в обществе вообще. Ю. М. Антонян отмечает, что «насилие вечно как способ разрешения наших проблем, жизненно важных и самых ничтожных… этот способ так прочно сидит в нас, в нашей крови, в нашей повседневности, что отказаться от него очень трудно. Поэтому насилие и убийство выступают естественным и индивидуально целесообразным методом утверждения и самоутверждения, достижения успеха и одоления противника»[1058].

Многие исследователи, в частности И. Л. Петрухин, констатируют, что нравственного перерождения осужденного не происходит, более того, многие приобщаются к преступной среде[1059]. Однако выдвинутая Ю. М. Антоняном гипотеза, суть которой в том, что насилие вечно до тех пор, пока «прочно сидит в нашей крови», является условной. В стороне остались более важные вопросы: почему насилие возникло как модель отношений человека в обществе, какую роль выполняет для человека, можно ли его чем-нибудь заменить, почему преступное насилие является способом разрешения не только жизненно важных, но и «ничтожных» проблем человека? По существу, проблему насилия, в основном, пытаются разрешить без реального учета аспектов, связанных с поведением самого насильника, в частности подсознательного элемента, что не может являться верным.

Исходя из выдвинутого Ю. М. Антоняном довода можно поставить под вопрос даже наличие у насильственного поведения характера и степени общественной опасности, поскольку насильник прямое порождение общества и его «родное дитя». Неадекватность поведения, совершающего насильственные действия, как было сказано выше, в научном плане не доказана. Действительно, человек не может совершить действие, которому он не обучен или считает его невозможным. Человеческое сознание «не имеет и не может иметь содержание, независимо от этой (окружающей. – И. П.) действительности» [1060].

При таких обстоятельствах логичен вопрос о целесообразности борьбы с преступным насилием. Данное явление есть разрушение, и оно затрагивает не только потерпевших в момент его совершения, но и субъектов насилия в определенном будущем, а также воздействует на общество в целом. Насилие не может служить инструментом созидания[1061]. Истории известно достаточно случаев драматических и трагических жизненных исходов лиц, причастных к насилию в различных формах, но в научном плане такие факты не принято исследовать по ложным нравственным соображениям.

Подобные случаи – свидетельство неизбежности наказания за совершаемое индивидом преступное насилие. В частности, целостное исследование проблемы эвтаназии или желания лиц, осужденных к пожизненному лишению жизни, чтобы их расстреляли, могут служить доказательством верности теории самонаказания и конечной реализации принципа неотвратимости наказания или высшей справедливости в психическом мире.

Многократный рецидив насилия в поведении человека может создать мнение о его неисправимости со всеми вытекающими последствиями как для индивида, так и для его взаимоотношений с обществом и государством. Но «как признать неисправимым того, кого никто и не думал исправлять»?[1062]. Поскольку у насилия, как у любого явления, существует свой механизм, только знание может дать рычаги управления им. Э. Дюркгейм справедливо полагал, что воздействие на криминогенные социальные явления непременно должно основываться на глубоком анализе их сущности и соответствовать этой сущности. Случайные, хаотичные или необоснованные меры, что наблюдается в правоприменительной практике до настоящего времени, положительного и стабильного результата дать не могут.

Насилие будет существовать до тех пор, пока будут: а) проблемы; б) противники; в) силовые методы утверждения и самоутверждения. Г. В. Антонов-Романовский подчеркивает, что «“эффективность” криминального насилия и его распространенность напрямую связаны с неэффективностью противостоящих ему морали и права вкупе с правоприменительной деятельностью»[1063].

Поэтому для предотвращения насилия необходимо разрешить следующие взаимосвязанные проблемы: 1) личности преступника; 2) бессознательного в поведении человека; 3) систему существующего мироздания и взаимосвязи человека и окружающего его мира (микрокосмоса и макрокосмоса); 4) мировоззрение преступника и его ценностные ориентации; 5) причины возникновения «противников» и проблем; 6) ненасильственные методы утверждения и самоутверждения человека. Ответ на вопрос, почему поведение людей в одном и том же обществе может различаться как насильственное и ненасильственное, скрыт в обстановке и условиях формирования человека.

Перед обществом имеются два пути: либо исследовать обстоятельства, способствующие совершению насильственных преступлений и, устраняя их, идти по линии социального согласия и гармонии, либо не замечать обозначенной проблемы и продолжать практику объективного вменения, т. е. привлечение к уголовной ответственности без обязательного учета мотива, целей и эмоций субъекта. На первый взгляд, гораздо проще ничего не менять, продолжая лишь наращивать силовые ведомства и подавляя преступность силой. Но в этом случае внутренняя энергия человека может принимать все более извращенные и уродливые формы.

Поскольку энергия индивида всегда ищет пути реализации, более целесообразно и мудро направить ее на конструктивный, созидательный и гармоничный способ существования и развития, в том числе при помощи институтов и мер уголовно-правового реагирования. Поэтому предлагается обоснованным введение принципа уголовного права, отражающего указанное направление: принцип гармоничного развития. Сущность его заключается в необходимом учете внутреннего мира субъекта и оказании квалифицированной психологической и психиатрической помощи в целях достижения внутреннего равновесия личности, попавшей в сферу регулирования уголовно-правовых норм.

В этом видится также реализация ст. 2 Конституции РФ о провозглашении человека, его прав и свобод высшей ценностью и обязанностей государства по признанию, соблюдению и защите указанных высших ценностей. Без этого нормы уголовного законодательства вряд ли могут признаваться конституционными, ведь, как справедливо указывает Г. Ф. Хохряков, человечество, разрушив целостность психического мира человека, ничего не сделало для его восстановления[1064].

Поскольку осужденные редко осведомлены о том, почему они совершили преступления, у них существенно затрудняется возможность контролировать свое поведение в дальнейшем[1065]. В результате осужденному выносится «законный и обоснованный» обвинительный приговор, который вызывает внутренний протест против «правосудия». Далеко не всегда виновный может его объяснить. Возникающий барьер, в частности, препятствует возникновению контакта осужденного с администрацией исправительных учреждений. Цели наказания при этом остаются в стороне.

Если существует механизм насилия, то должен существовать и механизм нравственности, поиском которого занимался Э. Дюркгейм[1066]. Как отметил Э. Раска, если преступность порождается дисфункциями жизнедеятельности общественного организма, то ее предупреждение должно представлять собой обратный процесс – гармоничное развитие общества[1067] и человека. Отсюда вытекает возможность разрешения проблемы преступного насилия, что по аналогии может быть подтверждено наукой, лишенной какой-либо идеологии, а именно – математикой. Существует теорема, согласно которой для всякой функции, непрерывной на отрезке [а, b], существует соответствующий определенный интеграл: у′ = ƒ (х)[1068].

В социальной действительности функции соответствуют различные обстоятельства жизнедеятельности человека (х), непрерывному отрезку – рассматриваемые периоды социализации и социальной адаптации личности, а определенным интегралом можно считать определенное поведение субъекта (П). В виде формулы это можно выразить как П = ƒ (х). Данная теорема в математике доказана и широко применяется[1069]. Говорить о сложности всестороннего и комплексного подхода к разрешению проблемы насилия и неприменимости его в силу этого на практике означает отрицать конституционное положение о признании высшими ценностями человека, его прав и свобод.

С. Б. Алимов обращает внимание на то, что подлинный путь борьбы с преступностью – это ее предупреждение[1070]. Данное направление представляется обоснованным. Поэтому нельзя не согласиться с мнением А. В. Грошева о том, что основная функция уголовного права не должна сводиться лишь к охранительной[1071]: следует в полной мере использовать и регулятивные формы воздействия на сознание и поведение людей, в частности мотивационную и предупредительную[1072]. Г. П. Новоселов верно отмечает неразрывную регулятивно-охранительную функцию Уголовного кодекса, к предмету регулирования которого относятся и цели исправления осужденного[1073]. Не следует здесь также исключать и подсознательную регуляцию поведения человека. Это единственно верный диалектический путь предупреждения преступного насилия в обществе.

Предложения по предупреждению насилия в теории были достаточно разнообразны, начиная от мер предупреждения бытового насилия до воздействия на подсознательные явления. При этом исследователи обращают внимание на возможность разработки конструктивных мер предупреждения преступности только при учете диалектической взаимосвязи и всех закономерностей явления[1074].

В частности, Е. В. Болдырев отмечает, что повышение эффективности уголовно-правовых и пенитенциарных средств борьбы с преступностью невозможно без использования научных рекомендаций не только правовых наук, но и педагогики, психологии, психиатрии и т. д[1075]. Касаясь вопросов научного обеспечения комплексной программы борьбы с преступностью, исследователи обращают внимание не только на изучение причин, способствующих совершению преступления, но и на необходимость разграничения психических процессов и сознания конкретного лица[1076].

А. В. Усе предлагает социально-интегративную (нормостабилизирующую) модель воздействия уголовных наказаний, ориентиром для которых должна стать адекватность оценки защищаемых интересов и преступного поведения при обеспечении справедливости[1077]. Г. И. Чечель придает большое значение упорядочению законодательной и правоприменительной деятельности[1078], А. М. Яковлев – процессу демократизации всех сторон жизни общества и предлагает следующие меры предупреждения насильственного поведения: а) провозглашаемые в обществе потребности должны найти адекватное отражение в функционировании социальных институтов; б) изменение самой потребности либо в) изменение в общественном сознании оценки данной потребности[1079]. Большую роль в этом могли бы сыграть центры социальной реабилитации, которые считал необходимым создать С. В. Бородин[1080].

Все предложения, несомненно, важны. Но в любом деле важен ориентир и контроль правильного развития событий. Как отмечает А. В. Грошев, необходим антикриминогенный фактор[1081]. Для предотвращения насилия необходимо, чтобы причастные к нему стороны были заинтересованы в этом. Если это будет достигнуто, насилие прекращается. Отсутствие заинтересованности свидетельствует о непреодоленном разногласии сторон, истоки которого рассматривались в и. 3 гл. 1 настоящего исследования. Иными словами, как отметил В. Н. Кудрявцев, наиболее глубокая задача в поведении людей состоит в определении стратегии жизни, одним из основополагающих элементов которой является определение системы ценностей[1082].

Поведение человека определяется его жизненной ориентацией, социальной установкой и выражается в определенном отношении к социальным ценностям. Эти ценности определяют отношение и к праву[1083]. Человек не может отдать то, чего у него нет. Это следствие всеобщего закона сохранения энергии. Применительно к человеческому общению его можно сформулировать как Закон сохранения эмоций. Указанный Закон в совокупности с другими психологическими явлениями – идеальный образ и перенос эмоций – объясняет любую насильственную преступность, включая неадекватные или неразумные ситуации, действия. Формирование отношения к ценностям ведет к перегруппировке системы ценностей по их приоритетности.

На функцию правосознания как регулятора человеческого поведения указывал А. Р. Ратинов[1084]. Поскольку личность является и объектом и субъектом насилия, то насильственное поведение как начинается с индивида, так и заканчивается изменением поведения конкретного лица. Соответствующие ценностные ориентации меняют мотивацию человека, и цепь насилия разрывается.

Чтобы изменить характер происходящих событий, необходимо пересмотреть свое мировоззрение и ценностные ориентации. Это положение должно стать определяющим в ходе формирования человека с самого момента его зарождения. Проблема насилия разрешается не изменением мира, а изменением внутреннего отношения к этому миру. Но существующая система воспитания и права, не направленная на отыскание причин насилия в самом человеке искажает реальность при помощи усвоенных оценок и эмоций. Если есть конфликт интересов, то, значит, есть «враг» со стороны. А раз так, то противоречие может быть устранено путем воздействия на внешние препятствия. При такой установке, указывает Г. Ф. Хохряков, «озлобленность, существующая внутри, принимается за зло, идущее извне»[1085].

Для достижения общего и специального предупреждения преступного насилия практическим работникам, связанным со сферой уголовных правоотношений, можно использовать опыт религиозного воздействия на человека в целях обеспечения в реальности принципа неотвратимости наказания за посягательство на права, свободы и законные интересы гражданина. По результатам проведенных нами социологических исследований, до 90 % респондентов считают, что религия нужна человеку и обществу, что говорит о возможности влияния на данную категорию людей при осуществлении регулятивных, предупредительных функций уголовного права. Основанием для этого является наличие у человека подсознания, для которого не существует категорий времени и пространства. Любой поступок, совершаемый личностью, с которым он внутренне не согласен, закладывается в подсознании, тем самым включая механизм самонаказания индивида. Человек – это часть целого, часть общества, мира. Психические отношения соединяют людей. Причиняя вред другому, индивид причиняет вред себе. Только желая нанести вред себе, человек применяет насилие по отношению к другому.

Материальные события и проявления имеют также и внутреннее, психическое содержание и смысл. Никакой случайности не существует – недомогание, болезнь, раны, несчастные случаи, скоропостижная смерть – все имеет свой смысл и основание. Насилие совершает тот, кто не осознает устройства этого мира и неотвратимость наказания за насилие. Кроме того, насильственное поведение в отношении другого означает также, что такое лицо считает возможным (либо «заслуженным») подобное отношение и к самому себе.

Следовательно, если в обществе провозглашается идеология материального, разделенного мира, то человек, невзирая на уголовные запреты, будет добиваться удовлетворения материальных целей, не останавливаясь перед насильственным поведением с элементами организации и «безопасности».

Поэтому отрицательное криминологическое значение прогрессивно растущего отчуждения человека от семьи и общества, а также существующей иерархии ценностей общества, среди которых на первом месте стоит, как правило, материальный достаток (та же корысть), явно недооценивается. В то же время личность, ее самоценность, неповторимость и уникальность остаются заниженными. Поскольку отчуждение создает дискомфорт для субъекта, то он пытается устранить его и достичь благополучия в жизни и понимаемого им счастья.

И здесь усвоенные ценности начинают играть для субъекта негативную роль. Он любой ценой стремится к материальному обогащению, забывая или не думая о том, что человек сам по себе есть цель и средство, и не останавливаясь перед насильственными способами. Но, как говорил Плутарх, «нельзя купить за деньги беспечальность, величие духа, стойкость, решимость, само давление»[1086]. Внутреннее успокоение не наступает, а субъект начинает думать, что у него недостаточно материальных благ. Все повторяется вновь и вновь.

Данное положение приводит А. Ж. Кетле к логическому выводу о том, что всякое социальное состояние предполагает определенное число преступлений, которые являются необходимым следствием его организации. «Это наблюдение, которое может показаться безотрадным, напротив, очень утешительно, если ближе всмотреться в него. Оно указывает на возможность улучшения людей посредством изменения учреждений, привычек, состояния образованности и вообще всего, что имеет влияние на их быт»[1087].

Действительно, если картина мира в сознании индивида будет иметь духовный и целостный характер, человек будет видеть смысл в своем духовном совершенствовании при разумных материальных запросах. Насилие по отношению к другому будет, по сути, означать наказание самого себя как части целого. Одновременно в общественном и индивидуальном сознании найдет свое должное место принцип неотвратимости наказания, имеющий наиболее важное предупредительное значение. Попутно решаются задачи освобождения от алкоголизма и наркомании и связанных с ними насильственных преступлений, поскольку в этом случае окружающая действительность для данного человека наполняется смыслом и нет необходимости бегства в другую «реальность».

Следовательно, для изменения поведения индивида, включая его «неадекватную» реакцию на внешние раздражители, необходимо осознание самим человеком первоначальных причин его жизненных установок, влечений, интересов и глубокая трансформация воспринятой им системы ценностей. Необходимость в этом обусловливается тем, что на поддержание данного негативного состояния затрачивается существенная часть энергетического потенциала, ограничивая возможности гармоничного развития индивида. Существуют определенные методики снятия негативных психических переживаний. Их сущность сводится к тому, что человеку помогают вспомнить отрицательную эмоциональную ситуацию. После этого субъект должен, анализируя последнюю, принять ее как есть, без эмоциональной составляющей, и изменить свое отношение к ней с отрицательного на положительное. После этого социально приобретенный негативный блок теряет значимость (опасность, создающая тревожное состояние, исчезает) и более не участвует в регуляции поведения человека.

Правильное миропонимание формирует соответствующие ценностные ориентации каждого причастного к насилию, вызывая у сторон естественную заинтересованность в прекращении конфликта и добросовестное выполнение встающих перед ними жизненных обязательств. Освобождение конкретного индивида от насилия разрешает проблему предупреждения насилия в обществе. Ситуацию можно сравнить с нахождением ненужных файлов в компьютере, которые к тому же забирают определенную энергию и ограничивают его оперативную память, понижая в конечном счете эффективность работы в целом или даже искажая конечные цели. Так же и причастный к насилию человек превращается из существа мыслящего и разумного в автоматическое, реагирующего на сходные с ранее имевшими место раздражителями одними и теми же действиями. Этим нередко объясняются «неадекватные» насильственные, «хулиганские» действия. Примером автоматизма может служить последующее раскаяние в ранее совершенных действиях, что свидетельствует о том, что в момент их совершения индивид не до конца осознавал смысл содеянного. Поэтому основной упор для предупреждения преступного насилия в обществе должен быть направлен на личность.

Из сказанного следует, что необходимо совершенствовать уголовное и уголовно-исполнительное законодательство, а также формировать с помощью семьи, школы и иных социальных институтов целостное миропонимание у осужденных и иных лиц.

По мнению В. Н. Кудрявцева, требуется коренная перестройка пенитенциарной системы, которая должна быть ориентирована исключительно на исправление и перевоспитание осужденных[1088]. В этих целях необходимо создание реальных условий для изменения мировоззрения и ценностных ориентаций у лиц в ходе отбывания ими уголовного наказания или применения иных мер уголовно-правового воздействия. Для этого следует, в частности, внести изменения в УИК РФ, направленные на достижение понимания осужденными мироустройства и его взаимосвязанности, например психических и физических явлений, и дополнить средства исправительного воздействия в форме самообразования.

Осужденные не только вправе, но и обязаны заниматься самообразованием, познанием окружающего мира и внутренних причин своего поведения или отношения к внешним событиям их жизни, а администрация исправительных учреждений совместно с органами государственной власти и органами местного самоуправления должны создать необходимые условия для духовного роста через частичное одиночное пребывание, медитации и чтение философской литературы.

Следует отметить, что, несмотря на то, что мысль ненаказуема, именно на этапе ее формирования наиболее эффективна может быть система предупреждения сопутствующих ей насильственных действий и их последствий. Вместо существующей, пусть не всегда осознанной, системы формирования насилия, в обществе необходимо создавать систему формирования ненасилия, начиная данный процесс с родителей будущего ребенка, поскольку целостный подход к правовым явлениям дает формирование правильного правопонимания[1089] в обществе именно через его основную ячейку – семью. Причем переоценка ценностей для бесконфликтного поведения возможна лишь на индивидуальном уровне и на основе любви к себе и другому, понимания единства и взаимозависимости в этом мире, а также адекватности внутреннего состояния организма и внешних событий, происходящих с человеком.

Вследствие того, что на мотивационную сферу поведения индивида значительное влияние оказывают элементы подсознательной регуляции, необходимо оказание теоретической и практической помощи осужденным для изменения сформированных у них в психике насильственных моделей поведения. На подсознание можно эффективно воздействовать на подсознательном уровне, с помощью курса подсознательной регуляции поведения.

Цель таких корректировочных сеансов: выявление насильственных моделей поведения индивида, причин появления и условий их формирования; выбор адекватных форм и средств реагирования в целях нейтрализации преступных моделей отношений. Формы и средства нейтрализации следует выбирать в той же информационной системе, в которой возникла насильственная модель поведения, а именно: зрительная, слуховая, тактильная, обонятельная, вкусовая. Наиболее часто к таким системам из названных относятся первые три. Задача специалиста – вызвать первоначальное негативное состояние индивида и изменить его отношение к жизненной ситуации с негативного на положительное, после чего вернуться в обычное состояние. Методика работы описывается в специальной литературе[1090].

Учитывая тонкий механизм подсознательной регуляции, последствия которой можно сравнить с вмешательством в генный аппарат человека, а также неприкосновенность личности, в реализации данной меры предупреждения насильственного поведения необходимо учитывать два аспекта. Первый заключается в тщательном подборе специалиста для проведения таких сеансов. Им может быть лицо, имеющее высшее медицинское образование, стаж практической работы психологом или психиатром не менее пяти лет, прошедшее спецкурс по подсознательной регуляции поведения человека или имеющее ученую степень по данному направлению медицины. Возможность причинения существенного вреда человеку в результате неквалифицированного или умышленного вмешательства в его психику требует обязательной подписки-предупреждения об уголовной ответственности специалиста за умышленный или неосторожный вред в процессе проведения таких сеансов. Кроме того, в случае причинения умышленного вреда в ходе проведения курса подсознательной регуляции поведения человека виновные в этом лица должны подлежать обязательной и пожизненной дисквалификации.

Второй аспект состоит в том, что регуляция должна быть строго добровольной, и отказ осужденного от проведения таких сеансов не следует расценивать с отрицательной стороны. Поскольку цель сеансов – освобождение от насильственных моделей поведения в дальнейшем, то нежелание осужденного освободиться от них означает, что при повторном совершении преступного насилия он будет отбывать иное уголовное наказание. Поэтому меры уголовно-правового характера за преступное насильственное поведение следует признавать не только обязанностью виновного, но и его правом, о чем лицо должно быть поставлено в известность.

Исходя из вышеизложенного, соответствующему лицу должно быть предоставлено право, а не обязанность подсознательной корректировки поведения. Подверждением обоснованности данного подхода является внесение в уголовно-исполнительное законодательство ст.6–1 Федеральным законом № 162-ФЗ от 8 декабря 2003 г., в которой закрепляется обязательность согласия осужденных в мероприятиях, связанных с оказанием психологической помощи.

Поскольку подсознательная мотивация играет существенную роль в преступном поведении, она имеет уголовно-правовое и криминологическое значение, требующее законодательного закрепления в уголовном законодательстве в целях обеспечения гарантий прав не только осужденного, но и обвиняемого или подсудимого.

Важным аспектом предупреждения насилия является вынесение справедливых и обоснованных приговоров за насильственные преступления. Необходимым условием для этого являются криминологически обусловленные нормы уголовного права и обязательный учет мотивации и целей сторон при соблюдении всех принципов уголовно-процессуального и уголовного права. Исполнение уголовных наказаний должно происходить с учетом принципов исправительной педагогики и исправительной психологии. Одновременно устраняются причины и условия для возникновения проблем, противников либо силовых методов утверждения и самоутверждения.

Понимание неизбежного обратного хода насилия будет способствовать появлению разнообразных моделей ненасильственного развития и разрешения жизненных вопросов в противовес существующему в настоящее время в самых разнообразных формах культу насилия и «золотого тельца». Однако, учитывая инерцию мышления человека, законодатель должен мудро определять и рекомендовать модели таких отношений в обществе. Одним из средством повышения нравственной и правовой культуры могло бы служить наличие и соблюдение соответствующего кодекса чести сотрудников правоохранительных органов, регламентирующего поведение и содержащего в себе позитивные стереотипы мышления и реагирования.

С. М. Иншаков приводит пример успешного применения кодекса полицейского в Японии. В нем были учтены национальные традиции самураев, японских рыцарей, их понятия о чести и беззаветное служение родине, что вызывает уважение практически всех японцев. Нарушивший эти этические нормы полицейский перестает уважать самого себя. Японский опыт показывает, что «идеологические меры могут эффективно противодействовать коррупции, честь подчас не имеет цены, а совесть оказывается более эффективным контролером, чем структуры информаторов и сеть подслушивающих устройств»[1091]. По результатам проведенных нами социологических опросов, до 84 % респондентов считают, что уважение окружающих заменить чем-либо невозможно. Таким же образом можно успешно противодействовать коррупции в государственных органах.

На переходный период к гармоничному развитию человека и общества одним из сдерживающих насилие факторов может быть разрешение вопроса о праве граждан на ношение огнестрельного оружия. В соответствии с Федеральным законом «Об оружии»[1092]ношение в целях самообороны огнестрельного оружия ограничивается. Законодатель и правоприменители объясняют запрет, как правило, опасностью резкого роста насилия. На самом деле такая ситуация приводит к тому, что законопослушные граждане лишены законодателем одного из эффективных способов защиты, а лица, в отношении которых, собственно, и предназначен запрет, имеют огнестрельное оружие.

Доводы об угрозах возрастания насильственной преступности с разрешением права на ношение опровергает практика других стран. Опыт применения огнестрельного оружия в США показывает, что владельцы оружия далеко не всегда открывают огонь. Достаточно бывает «просто продемонстрировать свою вооруженность и направить пистолет на преступника – у того, как правило, изменяются планы в отношении потенциальной жертвы»[1093]. При желании лишить человека жизни можно и без оружия. А совершение насилия с применением оружия для обороны остается квалифицирующим признаком совершенного преступления, что будет эффективным регулирующим средством в случае злоупотребления таким правом.

В основе результативности любой системы должен находиться элемент обратной связи, оказывающий постоянное корректирующее воздействие на отношения и мотивацию субъектов. А. С. Кобликов подчеркивает, что выполнение государственных обязанностей требует от их исполнителей повышенного чувства долга[1094]. В качестве варианта разрешения проблемы на уровне общества можно предложить для ежедневного руководства каждым юристом образец Кодекса чести юриста (правозащитника).

«Идеал» насилия и разрушения, получивший крайне широкое распространение в обществе необходимо всеми средствами и методом уголовно-правового характера и иных мерами постепенно и неуклонно трасформировать через реальность в сознание каждого в истинный идеал ненасилия, понимания и созидания, а чувство зависти к обладателю материального – осознанием тленности и конечности всего материального. Большая роль в этом возлагается на непреклонную мудрость законодателя. Социальная база для качественных изменений имеется. Так, по результатам проведенных нами социологических опросов, до 100 % опрошенных согласны с тем, что изменения в окружающей действительности необходимы в той или иной степени.

Знание человека и общества о механизме действия подсознания сможет стать саморегулирующим ограничителем насилия для каждого. С этих позиций также целесообразно подойти к вопросу разрешения физических и психических заболеваний. Во всех болезнях скрыта проблема недостатка внимания и любви в форме отрицательной психической энергии. Постепенное осознание данного факта будет приводить к освобождению от болезней и раскрытию внутренней потенциальной энергии. В целях разумного ее использования необходимо на всех уровнях жизнедеятельности индивида и человечества создать условия для реализации каждым своего творческого потенциала и самоутверждения.

Следует отметить, что отрицательными для целей исправления и предупреждения преступного насилия являются такие чувства, как жалость, сочувствие, неприязнь, раздражение, гнев, ненависть и т. д. к лицам, совершившим или совершающим насильственные действия. Это связано с тем, что любое чувство является психической энергией. Тот, кто переживает сильное чувство, теряет жизненную энергию, а тот, на кого оно направлено, – получает. Именно поэтому не следует энергетически поддерживать индивидов, склонных к насилию, индивидуальным и общественным вниманием, а вместо неразумного по указанным выше причинам морализаторства мудрее будет признать право человека на собственное наказание через механизм уголовно-правового регулирования.

В этом случае появится также нравственно-правовое основание для уголовной ответственности лиц, продолжающих применять преступное насилие. Кроме того, как верно замечает Р. Ассаджоли, несмотря на стремление человека к свободе, он в то же время боится ее, поскольку свобода неразрывно связана с ответственностью[1095]. И, наоборот, запрет определенного поведения, по обоснованному утверждению В. Ю. Завьялова, усиливает соответствующую потребность[1096]. Поэтому, как бы это ни выглядело парадоксальным, предоставление человеку полной свободы выбора, тем более при названных выше условиях, будет вести к предупреждению преступного насилия.

Как уже говорилось, важным моментом в разрешении проблемы преступного насилия является то, что разделение мира на противоположности, на Добро и Зло, не являлось и не является необратимым. Для возращения в исходное состояние, к миру и согласию, человеку следует отказаться от разделения себя и Вселенной, от противопоставления Добра и Зла, нравственности и насилия, и признать единство мира.

В этом случае созданная самим человеком проблема Добра и Зла исчезает. Основным препятствием для этого является внушенное и приобретенное индивидом в обществе чувство вины. Данное чувство может возникнуть только в результате обмана или введения личности в заблуждение. Каждый человек по-своему прав. Чувство вины является необходимым элементом разделения людей, управления и манипулирования ими. «Виноватый» человек – несвободный человек, а несвободный быть счастливым не может. Познавший истинное счастье не станет совершать преступное насилие.

И. Б. Орлова, констатируя общее признание последнего десятилетия переходным, спрашивает: переходным к чему?[1097] Наиболее верным для разрешения преступного насилия представляется переход к индивидуальному содержанию поведения, к внутреннему миру личности.

За счет чего может быть осуществлен такой переход? Чтобы идти ненасильственным путем, человеку необходимо «подняться» над жизненной ситуацией и посмотреть на нее со стороны, отстранившись от личных эмоций, что возможно только в результате духовного роста. При этом, как уже отмечалось, любое изменение в обществе начинается с изменения сознания и поведения конкретного человека. Совершение насилия является признаком неудовлетворенности собой, отсутствия самодостаточности, непонимания действительного мироустройства, собственной ценности и бытия, нежелания духовного развития. Отказ от разделения мира означает окончание исторического и индивидуального конфликта и достижение гармонии внешнего и внутреннего мира.

Со стороны же законодателя и правоприменителя следует постепенно снижать меры уголовных репрессий. Карательные функции уголовного наказания должны постепенно трансформироваться в предупредительные, регулятивные и ориентироваться на улучшение организации социума. В любом живом организме, включая общественный, действует закон адекватности на всех этапах его жизни: возникновения, развития и перехода в иное качественное состояние.

Выводы

1. Наиболее важным элементом предупреждения преступного насилия является теория самонаказания человека за любой внутренне порицаемый им поступок, которая действует в механизме преступного насильственного поведения через подсознание личности и объясняется волновой теорией целостного мира. Данный механизм является постоянно действующей обратной связью части и целого, человека и общества. Для того чтобы он проявил свою высокую эффективность, сходную с воздействием религии на людей, достаточно разъяснить индивиду его существование на самом раннем этапе его формирования – через родителей, воспитателей, школу, средства массовой информации и иные социальные институты.

2. Для предупреждения насильственной преступности законодательным и правоприменительным органам необходимо последовательно проводить принцип признания человека, его прав и свобод высшей ценностью, что должно найти отражение в системе ценностей общества и государства, в нравственной и правовой культуре человека и общества.

3. Для достижения внутренней и внешней гармонии мораль послушания целесообразно изменить на мораль творчества, что возможно через индивидуальность посредством гармонизации личности. Гармония – это целостность человека с другими людьми и происходящими явлениями. Лицо, совершающее насилие, отражает внутренние проблемы потерпевшего, является определенным знаком для последнего.

4. С учетом выводов настоящего исследования представляется целесообразным пересмотреть понятие нравственности и исключить из моральной идеологии запреты, ограничения на поведение человека, а также какое-либо осуждение, заменив их на осознание неизбежности последствий за любое поведение согласно Закону соответствия: добро порождает добро, а зло порождает зло. После это предоставить каждому человеку полную свободу выбора с неотделимым от этого правом на наказание.

5. Нередко потребности формируются завышенными и искаженными при помощи прямого или скрытого воздействия на сознание человека. Данная особенность широко и не всегда разумно используется различными производителями работ, товаров и услуг в целях эксплуатации потребителя. При невозможности удовлетворения потребности законными путем и средствами, человек оправдывает свои действия и совершает насилие. Понимание окружающего мира целостным, единым составляет концепцию «я» как части целого. Единство материального мира образуется за счет психических явлений и находит свое объяснение в волновой теории мироустройства. Иной взгляд на мироустройство и свое место в нем качественно влияет на цели человека и ценностные ориентации. Определяющей ценностью данной идеологии является цель человека «быть», которая исключает насильственное поведение. Целью жизни в этом случае является достижение внутренней и внешней гармонии, а смыслом – все большее и большее осознание единства и разумности этого мира.

6. Механизм освобождения от преступного насилия состоит в том, что законодатель, органы государственной власти и управления должны создавать условия, а средства массовой информации и культура способствовать формированию социально полезных моделей поведения людей в соответствии с реальным мировоззрением и провозглашенной системой ценностей, в основе которых должен быть культ ненасилия.

7. С преступника во избежание стигматизации и в целях нормализации общественных отношений следует снять ярлык «отрицательной личности», поскольку насильственное поведение сигнализирует о сбоях и неполадках в общественной системе и свидетельствует о необходимости совершенствования ее организации.

8. В целях защиты от насилия необходимо изменить порядок и условия разрешения гражданам ношения оружия для личной самообороны, отменив необоснованные запреты на ношение огнестрельного оружия.

9. В целях оказания практической помощи подсудимому или осужденному судом могут предлагаться добровольные меры медицинского характера, сущность которых сводится к коррекции насильственных моделей поведения на подсознательном уровне. Факт отказа от применения таких мер не должен влечь для субъекта никаких уголовно-правовых последствий, поскольку в случае совершения им преступного насилия в дальнейшем виновный несет предусмотренную УК РФ ответственность. Таким образом, уголовное наказание будет не только обязанностью для субъекта насилия, но и правом, выбор которого будет зависеть от самого лица. Для реализации данного положения необходимо внести в УК РФ следующие изменения:

A. Раздел VI УК РФ «Принудительные меры медицинского характера» заменить на «Меры медицинского характера».

Б. Главу 15 «Принудительные меры медицинского характера» заменить на «Добровольные меры медицинского характера».

B. Включить в гл. 15 УК РФ ст. 97 «Основания применения добровольных мер медицинского характера»: «1. Добровольные меры медицинского характера могут быть назначены судом лицам, совершившим преступные насильственные действия.

2. Факт отказа подсудимого или осужденного от прохождения курса добровольных мер медицинского характера не влечет негативных для него уголовно-правовых последствий.

3. Порядок исполнения добровольных мер медицинского характера определяется уголовно-исполнительным законодательством Российской Федерации и иными федеральными законами.

4. В отношении лиц, указанных в ч. 1 настоящей статьи и отказавшихся от добровольных мер медицинского характера, суд передает необходимые материалы органам здравоохранения для решения вопроса о проведении с ними профилактической работы в порядке, предусмотренном законодательством Российской Федерации о здравоохранении».

Г. Включить в главу 15 УК РФ ст. 97-1 «Виды, цели и особенности применения добровольных мер медицинского характера»: «1. Суд может назначить сеанс или курс добровольных мер медицинского характера подсознательной коррекции поведения.

2. Цель применения добровольных мер медицинского характера– коррекция на подсознательном уровне преступных насильственных моделей поведения подсудимого или осужденного, направленная на осознание причин и условий формирования таких моделей и освобождения от них, а также для предупреждения в дальнейшем совершения насильственных действий, предусмотренных Особенной частью настоящего Кодекса.

3. При отказе подсудимого или осужденного от прохождения добровольных мер медицинского характера на любой стадии определенные судом меры не исполняются».

Д. Главу 15 и ст. 97 УК РФ считать соответственно гл. 15-1 и ст. 97-2.

10. Для повышения нравственной и правовой культуры юристов, в особенности сотрудников законодательных, правоохранительных и судебных органов необходимо принятие и соблюдение ими Кодекса чести, регламентирующего позитивные для их деятельности стереотипы мышления и реагирования. Для стабилизирования положительной мотивационности работников указанных сфер Кодексы чести должны быть расположены перед входом в учреждение на отдельном стенде.

11. Криминологически обусловленные нормы уголовного права будут содействовать выполнению регулятивных и предупредительных функций уголовного права в сфере преступного насилия. Для того чтобы быть свободным в обществе, надо осознать необходимость соблюдения установленных норм нравственности и права, причем на глубоко внутреннем, а не на внешнем уровне. В этом случае объективная ситуация не сможет вывести человека из внутреннего равновесия и он не применит насилие по отношению к другому. Если что и стоит изменять в этом мире, так это самого себя.

12. В исправительных учреждениях необходимо создавать условия для всестороннего развития осужденного и достижения им понимания единого и взаимосвязанного мироустройства, неразрывной частью которого является он сам. Для этого следует, в частности, внести следующие изменения в УИК РФ:

A. Часть 1 ст. 9 УИК РФ «Исправление осужденных и его основные средства» изложить в следующей редакции: «Исправление осужденных – это формирование у них уважительного отношения к человеку, обществу, труду, достижение понимания норм, правил, и традиций человеческого общежития и стимулирование правопослушного поведения».

Б. В ч. 2 ст. 9 УИК РФ после слов «воспитательная работа» дополнить слово «самообразование».

B. Статью 11 УИК РФ «Основные обязанности осужденных» дополнить и. 5 следующего содержания: «5. Осужденные обязаны заниматься самообразованием, познанием окружающего мира и внутренних причин своего поведения или отношения к внешним событиям».

Пункт 5 ст.11 УИК РФ считать, соответственно, п. 6.

Г. Статью 12 УИК РФ «Основные права осужденных» дополнить п. 6: «Осужденные имеют право на необходимую информацию, непредоставление которой нарушает их права, свободы и законные интересы».

Части 6, 7, 8, 9, 10, 11 данной статьи считать соответственно частями 7, 8, 9, 10, 11, 12.

Д. Статью 19 УИК РФ «Контроль органов государственной власти и органов местного самоуправления» изложить в следующей редакции: «Федеральные органы государственной власти, органы государственной власти субъектов Российской Федерации, а также органы местного самоуправления предусматривают в установленном порядке и создают необходимые условия для исправления осужденных к уголовному наказанию и иным мерам уголовноправового воздействия, а также осуществляют контроль за деятельностью расположенных на их территории учреждений и органов, исполняющих наказания. Порядок осуществления контроля регулируется законодательством Российской Федерации».

Заключение

До принятия УК РФ 1996 г. в теории и правоприменительной практике рост преступности, в том числе насильственной, объясняли в большей степени значительно изменившейся экономической, социальной, политической, идеологической и т. д. обстановкой и безнадежно отставшим на этом фоне УК РСФСР 1960 г. После принятия УК РФ такие ссылки разом исчезли по понятным причинам, но преступность продолжала расти.

Более того, в действующий УК РФ на настоящий момент было внесено количество изменений и дополнений, вполне сопоставимых с первоначальным текстом 1996 г. Не нужно особой проницательности, чтобы понять, что изменения и дополнения, внесенные Федеральным законом № 162-ФЗ от 8 декабря 2003 г. далеко не последние. Причем сложно сказать, что социальная, экономическая или политическая ситуация в стране менялась так же, как и УК РФ. Обстановка в стране в последние пять лет была относительно стабильной, следовательно, причина постоянных изменений УК РФ – в его криминологической необоснованности. Примечательно, что такое количество изменений и дополнений не было вынесено на первую страницу официальной газеты.

В основе неустойчивости уголовного законодательства – его ориентация на внешние формы проявления человеческой деятельности в ущерб субъективной стороне преступления: вине, мотивам и целям, т. е. внутреннему содержанию поведения субъекта и диалектическим законам появления и развития жизненных ситуаций. Такое направление развития уголовного законодательства может быть катастрофичным по своим последствиям на индивидуальном и общественном уровнях. Этого можно избежать, изменив отношение к преступлению и преступнику, а также при ориентации законодательства с формы на содержание любого деяния.

Преступное насилие представляет собой объективизацию мотивов субъекта, отражающих его определенные потребности, а также противоправные способы и средства достижения обусловленных этим целей, направленные против жизни и неприкосновенности человека и причинившие вред правам, свободам или законным интересам человека, группы, общества или государства.

Причины и условия преступного насильственного поведения – в несправедливом социальном устройстве общества. Основания для возникновения насилия появляются с разделением культуры, морали, представлений о праве, законе и, соответственно, их субъективных оценок. Степень несправедливости определяется глубиной несоответствия между официально провозглашенными ценностями, целями и реальными возможностями их достижения конкретным человеком. Поэтому преступное насилие можно рассматривать как выбранный человеком способ «согласования» внешнего окружения со своим внутренним миром.

Насилие как функциональное явление общественного устройства отражает взаимоотношения сторон насильственного акта, характеризующееся непониманием, основанным на неполноте информации или ее искажении в общественном и индивидуальном сознании о причинах и условиях, а также мотивах, целях и значимости поведения для личности.

Проблема преступного насилия в обществе создана: 1) неосознанием единства и взаимосвязанности мироустройства; 2) чрезмерным абстрагированием понятия вины, не учитывающего в обязательном порядке мотивы и цели поведения индивида; 3) неучетом функциональных закономерностей насилия на практике, отражающих единство и взаимосвязанность мироустройства.

Реальная и криминологически обусловленная теория уголовного права должна включать в себя наиболее ценные положения классической школы уголовного права (законодательная техника), антропологической (взаимосвязь физического и психического в природе человека) и социологической школы (социальная обусловленность) при непосредственном использовании философского и диалектического подходов к оценке поведения человека и влияния на него.

Основное свойство насилия как явления заключается в том, что оно, являясь элементом обратной связи, указывает на наличие противоречий в социальном развитии общества и направлено на их устранение. Данную особенность необходимо учитывать законодателю, правоприменителю и индивиду и адекватно реагировать на нее, что будет вести к сокращению преступного насилия. В частности, в целях предупреждения преступного насилия следует в большей степени прибегать к регулятивной функции уголовного права, а не к охранительной. Учет свойств преступного насилия создает благоприятную социальную и психологическую основу для исправительного воздействия к осужденным за преступные насильственные действия.

Преступное насильственное поведение является также признаком определенного мировоззрения, основным критерием которого является разделение единого мира на противоположности, на физические и психические явления. Для достижения целей и задач уголовного права необходимо в уголовном судопроизводстве выяснять истоки разделенного мировоззрения и в процессе исполнения уголовных наказаний, а также при постпенитенциарном воздействии стремиться к внутренней трансформации миропонимания у осужденного.

Разделение насильственного поведения в законодательстве на физическое и психическое и их самостоятельная квалификация приводит к невозможности достижения целей уголовного наказания. Форма деяния сама по себе не свидетельствует о его содержании. Объективная сторона не может определять субъективную только по форме поведения человека, которая может быть крайне разнообразной. Игнорирование физической и психической целостности организма человека приводила и будет приводить к недооценке опасности психического воздействия, способствует опасному углублению кризиса в сфере насильственных посягательств.

Насилие нередко осуществляется информационным путем при помощи открытого и «закодированного» сигналов, являющихся средствами преступного насильственного посягательства. «Закодированный» сигнал, минуя сознание, непосредственно воздействует на подсознание, чувства и через воображение создает нужные субъекту преступного насилия психические образы, которыми в последующем поведении руководствуется объект воздействия.

На социальную природу насилия в определенной степени влияет информация, передающаяся через гены родителей.

Любой конфликт, нередко ведущий к насильственному поведению, означает борьбу за психическую (жизненную) энергию, уменьшение или утрата которой означает угасание жизни или, соответственно, смерть. Этим определяется индивидуальное содержание насилия, которое также характеризует желание устранить внутреннее сомнение в правильности своих ориентаций.

Более важным аспектом поведения человека для целей и задач уголовного права является не его мифическая «свобода», а свобода мировоззрения и основанная на нем система ценностных ориентаций, которые и определяют конкретное поведение индивида в любой ситуации.

Первый этап формирования установки на разрешение конфликтных ситуаций насильственным путем начинается в семье еще до рождения ребенка, во внутриутробном периоде. «Благоприятными» условиями для этого является «случайность» появления на свет ребенка, его нежеланность со стороны родителей.

Второй этап формирования характера человека проходит в ранний возрастной период до момента осознания устройства мира и его закономерностей. Ребенок осуществляет свою ориентировочно-исследовательскую деятельность для выявления пределов возможного поведения. Родителями, как правило, недооценивается данный этап, в связи с чем они не придают особого значения «шалостям» детей, «играм», которые формируют модели насильственного поведения.

Правила детских игр непроизвольно могут переноситься в реальные жизненные отношения. Четкой разделительной границы между игрой и жизнью не существует. Возникающие при этом противоречия приводят к внутреннему протесту, конфликту и желанию отстоять свои убеждения, сохранить внутренний мир. Если поведение переходит установленные законом рамки, ситуация резко усугубляется.

Третьим этапом – наученным насильственным моделям поведением повзрослевшего ребенка – замыкается круг насилия: социальное окружение – семья – ребенок – социальное окружение. Обязательным условием «передачи» насилия является непонимание ребенка родителями, приводящее к отчуждению.

Полноценное воспитание можно получить только в полной семье, при этом материальное благополучие не является достаточным условием для гармоничного развития ребенка. Невнимание к духовной стороне воспитательного процесса и непонимание ребенка, в основе которого лежит привычность, косность мышления, приводит к негативным последствиям и деструктивному поведению.

Закрепление насильственной модели поведения происходит в результате формирования определенных потребностей, стимулов, ценностных ориентаций и установок, на что существенно влияют модели поведения между братьями и сестрами, сверстниками, телевидение, иные средства культуры и общения, военные действия и элементы стигматизации.

Мотивы и цели преступного насильственного поведения человека определяются прошлым жизненным опытом, являются результатом совокупного действия социального и внутреннего, сознания и подсознания для удовлетворения жизненно важных, по мнению субъекта, для него потребностей, выражают смысл деяния, его характер и степень общественной опасности.

Мотивы возникают в определенной жизненной ситуации в результате действия вторичного знакового сигнала, вызывающего у субъекта психическую, субъективную реальность. «Неадекватные», «необъяснимые» мотивы характеризуют преобладающее влияние подсознания на поведение человека. Субъекту в таком состоянии требуется психолого-психиатрическая помощь.

Характер профессии, связанный с властными полномочиями, формирует насильственный стереотип мышления и реагирования на жизненные ситуации, с одной стороны, с другой – характер работы определяется человеком с учетом его внутренних интересов, стремлением к осознанию своего внутреннего мира.

Каждое первоначальное событие с момента зачатия и рождения ребенка является определяющим и влияющим на психическое состояние. Это состояние фиксируются в психике человека социальным окружением при помощи знаковых сигналов (слово, звук, ритм, прикосновение и т. д.). Конкретные знаковые сигналы наполняются для индивида определенным смыслом, связанным с первоначальным психическим состоянием. При появлении в жизни ситуации, сходной по определенным, избирательным признакам, или наоборот, контрастной, последняя вызывает в памяти человека психический образ первоначальной ситуации. По этой причине названные знаковые сигналы могут быть средствами преступного насилия в отношении лица, для которого они имеют определенный смысл.

Насильственное воздействие на человека в ущерб его правам, свободам и законным интересам осуществляется при помощи вторичных знаковых сигналов и в основном скрытно. Скрытность происходит за счет воздействия на подсознание человека и достигается путем подмены смысла вторичных знаковых сигналов, т. е. при помощи обмана и введения личности в заблуждение. Управление поведением также может происходить за счет возникающего у человека страха, обусловленного предшествующими в жизни событиями и предвидением возможных последствий. Дети больше подчинены вербальному воздействию, а взрослые – невербальному или искаженному вербальному.

Насилие вызывает тревожное состояние и может привести к деструктивным разрушениям личности, психическим и физическим заболеваниям. Мышление в таком состоянии направлено на поиск варианта для возвращения в нормальное состояние.

В правоприменительной практике из двух сторон инцидента недооценивается уголовно-правовое и криминологическое значение роли потерпевшего для предупреждения насилия в будущем.

Между тем насилие является результатом взаимодействия поведения сторон и характеризует наличие у сторон проблем в человеческих отношениях. Понимание другой стороны предотвращает развитие конфликта. Меры уголовно-правового воздействия, исходя из целей предупреждения совершения новых преступлений, должны способствовать достижению взаимопонимания сторон насильственного акта.

Перечисленные криминологические свойства преступного насилия свидетельствуют о необходимости снятия с преступников ярлыка «отрицательной личности» во избежании стигматизации и в целях нормализации общественных отношений, поскольку их поведение является информативным, не отражающим сущности явления.

Правоприменитель переоценивает положительное воздействие уголовного наказания. Ужесточение уголовной политики без учета функциональных закономерностей насилия нарушает диалектические законы, не приводит к желаемым результатам и наносит вред нравственной и правовой культуре. Рост насилия должен приводить не к усилению борьбы «с преступностью», а к более тщательному выявлению причин и условий роста преступности и принятию конструктивных мер, направленных на их устранение.

Поскольку механизм преступного насильственного поведения, характеризующий влияние внешней среды на личность устанавливает, в конечном счете, закономерности поведения лица, это позволяет сделать вывод о возможности предупреждения преступного насилия путем выявления способствующих насилию причин и условий и их нейтрализации за счет адекватных мер. Важную роль в поведении человека являются подсознательные элементы его регуляции.

Механизм освобождения человека и общества от преступного насилия состоит в том, что законодатель, органы государственной власти и управления должны создавать условия, а средства массовой информации и культура способствовать формированию социально полезных моделей поведения людей в соответствии с реальным мировоззрением и провозглашенной системой ценностей, основой которых должен стать культ ненасилия.

Приложение

МЕХАНИЗМ ПРЕСТУПНОГО НАСИЛЬСТВЕННОГО ПОВЕДЕНИЯ

Петин Игорь Анатольевич

Кандидат юридических наук, доцент кафедры уголовного права и процесса Оренбургского государственного аграрного университета

Окончил Всесоюзный юридический заочный институт (ВЮЗИ, в настоящее время – МЮИ) в 1988 г.

После окончания института работал главным юрисконсультом в совхозе. С 1991 г. осуществлял правозащитную деятельность. В феврале 1996 г. поступил на должность преподавателя на кафедру уголовного права юридического факультета Оренбургского государственного аграрного университета.

В 2003 г. защитил кандидатскую диссертацию по теме «Криминологические аспекты механизма преступного насилия».

Область научных исследований: уголовное право, криминология, уголовно-исполнительное право.

Основные работы: «Некоторые вопросы насильственных преступлений (по Судебнику 1497 г. и УК РФ 1996 г.)» (1998); «Значение психологии при оценке судом применения насилия и поведения подсудимого» (1999); «Молодежь и насилие» (1999); «Роль насилия» (2002); «О квалификации преступного деяния, совершенного в условиях чрезвычайной ситуации» (2002); «Причины насильственного поведения и его предупреждение» (2003); «Уголовно-правовой аспект свободы человека как одно из условий формирования гражданского общества на уровне местного самоуправления» (2003); «Роль потерпевшего в генезисе насилия» (2003); «Уголовно-исполнительное право»: Учеб. – методич. пособие (2003); «Освобождение от уголовной ответственности и наказания»: Учеб, пособие (2003).

Примечания

1

Российское законодательство: проблемы и перспективы / Институт законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве РФ / Под ред. Л. А. Окульнова, К. П. Орловского, Ю. А. Тихомирова. М.: Изд-во «БЕК», 1995. С. 338.

(обратно)

2

Там же. С. 339.

(обратно)

3

Достаточно вспомнить события 11 сентября 2001 г. в США.

(обратно)

4

Гуров А. И. Угрозы национальной безопасности Российской Федерации и их уголовно-правовое регулирование // Материалы Междунар. науч. конф. на юридическом факультете МГУ им. М. В. Ломоносова 31 мая – 1июня 2001 г. «Уголовное право в XXI веке». М., 2002. С. 13.

(обратно)

5

Преступность и правонарушения (1991–1995). Статистический сборник. Министерство внутренних дел РФ. Министерство юстиции РФ. Межгосударственный статистический комитет Содружества Независимых Государств. М., 1996. С. 6.

(обратно)

6

Там же.

(обратно)

7

Насильственная преступность / Под ред. В. Н. Кузнецова и А. В. Наумова. М., 1997. С. 6.

(обратно)

8

Отчет об осужденных, совершивших преступления в несовершеннолетнем возрасте за 12 месяцев 2001,2002, 2003 годы Управления судебного департамента Верховного Суда РФ по Оренбургской области. Форма № 12.

(обратно)

9

Антонян Ю. М. Преступность женщин. М.: ВНИИ МВД России, 1992. С. 4.

(обратно)

10

Отчет об осужденных…

(обратно)

11

Состояние преступности в России за 1996 год. МВД РФ. Главный Информационный центр. М., 1996. С. 42.

(обратно)

12

Там же. С. 44.

(обратно)

13

Там же. С. 45.

(обратно)

14

Там же. С. 46.

(обратно)

15

Криминогенная ситуация в России на рубеже XXI века / Под общ. ред. А. И. Гурова. М., 2000. С. 7.

(обратно)

16

Российский статистический ежегодник 2000: Стат. сб. / Госкомстат России. М., 2000. С. 243.

(обратно)

17

Российский статистический ежегодник 2002: Стат. сб. / Госкомстат России. М., 2002. С. 273.

(обратно)

18

Россия в цифрах. 2003: Краткий стат. сб. / Госкомстат России. М., 2003. С. 137.

(обратно)

19

Там же.

(обратно)

20

Криминологические исследования в мире / НИИ проблем укрепления законности и правопорядка. М., 1995. С. 4.

(обратно)

21

Там же. С. 3.

(обратно)

22

Проблемы уголовной политики и уголовного права в условиях роста преступности в России // Современные тенденции развития уголовного законодательства и уголовноправовой теории. М., 1994. С. 9.

(обратно)

23

Криминологические исследования в мире. С. 4.

(обратно)

24

Криминологические исследования в мире. М., 1995. С. 4.

(обратно)

25

Под насилием (насильственным поведением) в настоящей работе понимается виновное преступное действие в различной форме его проявления, не относящееся к обстоятельствам, исключающим уголовную ответственность. Данная оговорка вызвана тем, что в теории различают «законное насилие» (См.: Симонов В. И. Уголовноправовая характеристика физического насилия: Дис… канд. юрид. наук. Свердловск, 1972. С. 17). В необходимых случаях применяются общепринятые понятия насилия.

(обратно)

26

Там же. С. 6.

(обратно)

27

Как готовить закон (научно-практическое пособие) / Ю. А. Тихомиров, А. С. Пиголкин, Т. Н. Рахманина. М., 1993. С. 9.

(обратно)

28

Гаухман Л. Д. Проблемы УК РФ: бланкетность, декларативность, казуистичность // Материалы Междунар. науч. конф. на юридическом факультете МГУ им. М. В. Ломоносова 31 мая – 1июня 2001 г. «Уголовное право в XXI веке». М., 2002. С. 48.

(обратно)

29

Ляпунов Ю. Российское уголовное законодательство: резервы совершенствования // Уголовное право. 2002. № 2. С. 47.

(обратно)

30

Алексеев С. С. Право на пороге нового тысячелетия: Некоторые тенденции мирового правового развития – надежда и драма современной эпохи. М., 2000. С. 190.

(обратно)

31

Там же.

(обратно)

32

Корнев А. В. К вопросу о правопонимании в дореволюционной России // Государство и право. 1998. № 5. С. 93.

(обратно)

33

Морозова Л. А. Проблемы современной российской государственности: Учеб, пособие. М., 1998. С. 3.

(обратно)

34

Суслов В. В. Герменевтика и юридическое толкование // Государство и право. 1997. С. 116.

(обратно)

35

«Теория познания, гносеология, эпистемология – раздел философии, в котором изучаются проблемы природы познания и его возможностей, отношения знания к реальности, исследуются условия его достоверности и истинности. Теория познания как философская дисциплина анализирует всеобщие основания, дающие возможность рассматривать познавательный результат как знание, выражающее реальное, истинное положение вещей» (Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С. 678).

(обратно)

36

Данный вопрос будет раскрываться применительно к теме работы в следующих главах.

(обратно)

37

Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С. 226.

(обратно)

38

Плотников А. И. Объективное и субъективное в уголовном праве (оценка преступления по юридическим признакам). Оренбург, 1997. С. 11.

(обратно)

39

Там же.

(обратно)

40

Спиркин А. Г. Философия: Учебник. М., 1999. С. 39.

(обратно)

41

Абдеев Р. Ф. Философия информационной цивилизации. М., 1994. С. 110.

(обратно)

42

Плотников А. И. Объективное и субъективное в уголовном праве. С. 5.

(обратно)

43

Там же. С. 30.

(обратно)

44

Русский позитивизм. Лесевич. Юшкевич. Богданов / Отв. ред. А. Ф. Замалеев, А. И. Новиков. СПб., 1995. С. 132.

(обратно)

45

Жеребкин В. Е. Логический анализ понятий права. Киев, 1976. С. 5.

(обратно)

46

Комаров С. А. Общая теория государства и права: Курс лекций. 2-е изд., испр. и доп. М., 1996. С. 175.

(обратно)

47

Там же.

(обратно)

48

Ожегов С. И. Словарь русского языка. Екатеринбург, 1994. С. 335.

(обратно)

49

Криминологические исследования в мире. С. 21.

(обратно)

50

Гаухман Л. Д. Насилие как средство совершения преступления. М., 1974. С. 75.

(обратно)

51

Насильственная преступность. С. 6.

(обратно)

52

Подробнее см.: Симонов В. И. Уголовно-правовая характеристика физического насилия.

(обратно)

53

Здесь и далее ссылка на преступность, преступление и явления, связанные с ними означает, что автор распространяет рассматриваемые их закономерности на насилие как частный случай преступного поведения.

(обратно)

54

Курс уголовного права. Общая часть. Т. 1: Учение о преступлении. Учебник для вузов / Под ред. Н. Ф. Кузнецовой, И. М. Тяжковой. М., 1999. С. 123.

(обратно)

55

Новоселов Г. П. Актуальные вопросы учения об объекте: методологические аспекты: Дис… докт. юрид. наук. Екатеринбург, 2001. С. 139.

(обратно)

56

Курс российского уголовного права. Общая часть / Под ред. В. Н. Кудрявцева, А. В. Наумова. М., 2001. С. 143.

(обратно)

57

Там же. С. 144.

(обратно)

58

Там же. С. 145.

(обратно)

59

Курс уголовного права. Общая часть. Т. 1: Учение о преступлении. С. 134.

(обратно)

60

Там же. С. 135.

(обратно)

61

Уголовный закон. Опыт теоретического моделирования / Академия наук СССР; Ин-т государства и права. М., 1987. С. 44.

(обратно)

62

Таганцев Н. С. Русское уголовное право. Лекции. Часть общая. В 2 т. Т. 1. М., 1994. С. 277.

(обратно)

63

Никофоров Б. С. Объект преступления по советскому уголовному праву. М., С. 138.

(обратно)

64

Более подробно данный вопрос рассматривается в последующих главах.

(обратно)

65

Семенова В. В. Качественные методы: введение в гуманистическую социологию. М., 1998. С. 19.

(обратно)

66

Философский энциклопедический словарь. С. 665.

(обратно)

67

Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1998. Т. 3. С. 468.

(обратно)

68

Там же. С. 468–469.

(обратно)

69

Там же. С. 469.

(обратно)

70

Философский энциклопедический словарь. М., С. 547.

(обратно)

71

Еникеев М. И. Основы общей и юридической психологии: Учебник для вузов. М., 1996. С. 44.

(обратно)

72

Причем эти выводы верны как по отношению к преступнику, совершающему насилие, так и к потерпевшему, что требует отдельного рассмотрения.

(обратно)

73

Бафия Е. Проблемы криминологии //Диалектика криминогенной ситуации / Под ред. Н. А. Стручкова. М., 1983. С. 22.

(обратно)

74

Ситковская О. Д. Психология уголовной ответственности. М., 1998. С. V.

(обратно)

75

Там же. С. 9.

(обратно)

76

Гаухман Л. Д. Насилие как средство совершения преступления. С. 3.

(обратно)

77

Имеются в виду случаи нахождения человека в беспомощном состоянии в силу алкогольного, наркотического состояния, применения психотропных или одурманивающих веществ. Если в такое состояние человек был приведен виновным в целях совершения преступления, то совершенные действия также признаются насильственными, поскольку в этом случае воля потерпевшего в силу такого состояния не может проявляться вовне. В зависимости от средств, которые применялись для этого, насилие может быть признано как опасным, так и не опасным для жизни и здоровья. В правоприменительной практике такие действия, если они связаны с хищением чужого имущества, квалифицируются соответственно по ст. 162 или ст. 161 УК РФ.

(обратно)

78

Разделение преступного насилия на психическое, физическое и иные виды является условным и нецелесообразным как для теории, так и для практической деятельности. Тем не менее, исходя из устоявшейся на данный период терминологии и взглядов на рассматриваемую сферу, автором настоящей работы в ряде случаев используются применяемые понятия и виды преступного насилия.

(обратно)

79

Уголовный кодекс Российской Федерации. Научно-практический комментарий / Под ред. Л. Л. Кругликова и Э. С. Тенчова. Ярославль, 1994. С. 326.

(обратно)

80

Архив Промышленного районного суда г. Оренбурга. Уголовное дело № 1-264/1999.

(обратно)

81

Уголовный кодекс Российской Федерации. Научно-практический комментарий. С. 327.

(обратно)

82

Архив Автозаводского районного суда г. Тольятти Самарской области. Уголовное дело № 1-446/1999.

(обратно)

83

Правила судебно-медицинской экспертизы тяжести вреда здоровью. Утверждены приказом Министерства здравоохранения РФ от 10.12.1996 г. № 407 в ред. приказа Министерства здравоохранения РФ от 5 марта 1997 г. № 61 // УК РФ с постатейными материалами / Сост. С. В. Бородин, С. В. Замятина; под ред. В. М. Лебедева. М., 1998. – Утратили силу согласно Приказа Минздрава № 361 от 14.09.2001 г.

(обратно)

84

Уголовный кодекс Российской Федерации. Научно-практический комментарий. Указ, соч. С. 327.

(обратно)

85

Правила судебно-медицинского определения степени тяжести телесных повреждений от 11.12.1978 г. //Бюллетень Министерства юстиции РСФСР. 1979. № 1–2.

(обратно)

86

УК РФ с постатейными материалами / Сост. С. В. Бородин, С. В. Замятина / Под ред. В. М. Лебедева. М., 1998.

(обратно)

87

Приказ Министерства здравоохранения РФ № 361 от 14.09.2001 г. «Об отмене приказа Министерства здравоохранения РФ от 10.12.96 г. № 407» // Справочная правовая система «Консультант Плюс 1992–2002».

(обратно)

88

Архив Промышленного районного суда г. Оренбурга. Уголовное дело № 1-110/1999.

(обратно)

89

Инструкция по констатации смерти человека на основании диагноза смерти мозга. Утверждена Приказом Министерства здравоохранения РФ № 460 от 20.12.2001 г. Зарегистрирован в Минюсте РФ 17.01.2002 г. Регистрационный номер № 3170.

(обратно)

90

Более подробно это анализируется в следующей главе.

(обратно)

91

Носов Н. А. Убийство в свете представлений виртуальности // Механизм человеческой агрессии / Под ред. Ю. М. Антоняна. М., 2000. С. 57.

(обратно)

92

Архив Промышленного районного суда г. Оренбурга. Уголовное дело № 1-211/1999.

(обратно)

93

УК РФ с постатейными материалами / Сост. С. В. Бородин, С. В. Замятина. С. 333.

(обратно)

94

Архив Промышленного районного суда г. Оренбурга. Уголовное дело № 1-267/1999.

(обратно)

95

В настоящее время данное наказание не применяется ввиду отсутствия арестных домов.

(обратно)

96

Уголовный кодекс Российской Федерации. М., 2004. С. 44.

(обратно)

97

Архив Автозаводского районного суда г. Тольятти Самарской области. Уголовное дело № 1-470/1999.

(обратно)

98

Архив Промышленного районного суда г. Оренбурга. Уголовное дело № 1-243/1999.

(обратно)

99

Насильственная преступность. С. 50.

(обратно)

100

Шарапов Р. Д. Физическое насилие в уголовном праве. СПб., 2001. С. 39.

(обратно)

101

Уголовный кодекс Российской Федерации. Научно-практический комментарий. С. 327.

(обратно)

102

О механизме возникновения насильственного поведения говорится в гл. 2 «Механизм реализации преступного насилия».

(обратно)

103

Рассматривать психофизическое насилие как самостоятельный вид преступного посягательства в настоящей работе не представляется целесообразным.

(обратно)

104

Архив Автозаводского районного суда г. Тольятти Самарской области. Уголовное дело № 1-515/2000.

(обратно)

105

Симонов В. И. Уголовно-правовая характеристика физического насилия. С. 98.

(обратно)

106

Костров Г. К. Уголовно-правовое значение угроз: Дис… канд. юрид. наук. М., 1970. С. 92.

(обратно)

107

Чернявский А. Д. Психическое насилие при совершении корыстных преступлений: уголовно-правовые и криминологические проблемы: Дис… канд. юрид. наук. М., 1991. С. 27.

(обратно)

108

Новый Уголовный кодекс Франции. М., 1993. С. 74.

(обратно)

109

Там же. С. 70.

(обратно)

110

Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1998. Т. 4. С. 658.

(обратно)

111

Красиков А. Н. Уголовно-правовая охрана прав и свобод человека в России. Саратов, 1996. С. 9.

(обратно)

112

Гальперин П. Я. Психология как объективная наука. Избр. психологические труды / Под ред. А. И. Подольского. М.; Воронеж, 1988. С. 260.

(обратно)

113

Там же. С. 266.

(обратно)

114

Ратинов А. Р. Юридическая психология и проблемы борьбы с преступностью // Вопросы борьбы с преступностью. М., 1983. Вып. 38. С. 48.

(обратно)

115

Карпец И. И. Развитие наук криминального цикла в свете решений XXVII съезда КПСС // Вопросы борьбы с преступностью. М., 1987. Вып. 45. С. 3.

(обратно)

116

Гаухман Л. Д., Максимов С. В. Уголовно-правовая охрана финансовой сферы: новые виды преступлений и их квалификация. Науч. – практич. пособие. М., 1995. С. 3.

(обратно)

117

Никаноров С. П. Социальные формы постижения бытия // Вопросы философии. 1994. № 6. С. 66.

(обратно)

118

Богуславский В. М. Паскаль о достоверности наших знаний // Там же. 1994. № 6. С. 113.

(обратно)

119

Никаноров С. П. Социальные формы постижения бытия. С. 68.

(обратно)

120

Краткий психологический словарь. М., 1985. С. 267.

(обратно)

121

Там же. С. 266.

(обратно)

122

Там же.

(обратно)

123

Там же. С. 267.

(обратно)

124

Там же.

(обратно)

125

Шейнов В. П. Психология обмана и мошенничества. М.; Минск, 2001. С. 5.

(обратно)

126

Бехтерев В. М. Внушение и его роль в общественной жизни. СПб., 2001. С. 24.

(обратно)

127

Сокольский В. С. Информатика медицины. М., 2001. С. 132–133.

(обратно)

128

Бехтерев В. М. Внушение и его роль в общественной жизни. С. 56.

(обратно)

129

Морозова Л. А. Проблемы современной российской государственности: Учеб, пособие. С. 12.

(обратно)

130

Волков Б. С. Научно-технический прогресс и проблемы науки уголовного права // Материалы Междунар. науч. конф. на юридическом факультете МГУ им. М. В. Ломоносова 31 мая – 1 июня 2001 г. «Уголовное право в XXI веке». М., 2002. С. 93.

(обратно)

131

Матвеева А. А. Информационная безопасность и проблемы совершенствования уголовного законодательства // Там же. С. 182.

(обратно)

132

Доктрина информационной безопасности Российской Федерации // Российская газета. 2000. 28 сент.

(обратно)

133

Дилтс Р. Фокусы языка. Изменение убеждений с помощью НЛП. СПб., 2000. С. 195.

(обратно)

134

Абрамова Г. С. Возрастная психология: Учеб, пособие для студентов вузов. М.; Екатеринбург, 2000. С. 67.

(обратно)

135

Кара-Мурза С. Г. Манипуляция сознанием. М., 2001. С. 83.

(обратно)

136

Там же. С. 84.

(обратно)

137

Березина Т. Н. Многомерная психика. Внутренний мир личности. М., 2001. С. 15.

(обратно)

138

Кара-Мурза С. Г. Манипуляция сознанием. С. 87.

(обратно)

139

Там же. С. 90.

(обратно)

140

Там же. С. 107.

(обратно)

141

Крылова Н. Е. Основные черты нового Уголовного кодекса Франции. М., 1996. С. 88.

(обратно)

142

Кара-Мурза С. Г. Манипуляция сознанием. С. 105.

(обратно)

143

Там же. С. 107.

(обратно)

144

См.: Кара-Мурза С. Г. Манипуляция сознанием. С. 108.

(обратно)

145

Крылова Н. Е. Основные черты нового Уголовного кодекса Франции. С. 88.

(обратно)

146

Новый Уголовный кодекс Франции. С. 70.

(обратно)

147

Кара-Мурза С. Г. Манипуляция сознанием. С. 109.

(обратно)

148

Российское законодательство: проблемы и перспективы. С. 339.

(обратно)

149

Вундт В. Проблемы психологии народов. СПб., 2001. С. 58.

(обратно)

150

Меграбян А. Психодиагностика невербального поведения. СПб., 2001. С. 116.

(обратно)

151

Насилие рассматривается здесь как элемент обратной связи.

(обратно)

152

Кара-Мурза С. Г. Манипуляция сознанием. С. 99.

(обратно)

153

Новый Уголовный кодекс Франции. С. 62.

(обратно)

154

Уголовный кодекс Республики Польша / Пер. с польск. Д. А. Барилович и др.; адапт. пер. и науч. ред. Э. А. Саркисова, А. И. Лукашов; под общ. ред. Н. Ф. Кузнецовой. Минск, 1998. С. 71.

(обратно)

155

Уголовный кодекс Швейцарии / Пер. с нем. А. В. Серебряниковой. М., 2000. С. 49.

(обратно)

156

Уголовный кодекс Дании / Пер. С. С. Беляева, А. Рычева; под ред. С. С. Беляева. М..2001. С. 20.

(обратно)

157

Уголовный кодекс Швеции / Пер. с англ. С. С. Беляева, А. С. Михлина; под ред. Н. Ф. Кузнецовой, С. С. Беляева. М., 2000. С. 17.

(обратно)

158

Там же. С. 18.

(обратно)

159

Уголовный кодекс Китайской Народной Республики / Пер. с китайского Д. В. Вичикова; под ред. А. И. Коробеева. СПб., 2001. С. 176.

(обратно)

160

Уголовный кодекс Голландии / Пер. с англ. И. В. Мироновой; науч. ред. Б. В. Волженкин. 2-е изд. СПб., 2001. С. 383.

(обратно)

161

Уголовный кодекс Республики Беларусь / Вступ. ст. А. И. Лукашова, Э. А. Саркисовой. 2-е изд., испр. и доп. Минск, 2001. С. 140.

(обратно)

162

Предупреждение семейно-бытовых правонарушений / Отв. ред. Ф. А. Лопушанский. М., 1989. С. 62.

(обратно)

163

Березина Т. Н. Многомерная психика. Внутренний мир личности. С. 37.

(обратно)

164

Архив Оренбургского областного суда. Уголовное дело № 22/77-1356.

(обратно)

165

Таганцев Н. С. Русское уголовное право. Лекции. Т. 1. С. 271.

(обратно)

166

Российское уголовное право. Курс лекций. Т. 3: Преступление против личности / Под ред. проф. А. И. Коробеева. Владивосток, 2000. С. 66.

(обратно)

167

Таганцев Н. С. Русское уголовное право. Лекции. Т. 1. С. 174.

(обратно)

168

О некоторых вопросах, возникающих в судебной практике при исполнении приговора. Постановление Пленума Верховного Суда СССР № 18 от 22.12.64 г. // Сборник постановлений Пленумов Верховных Судов СССР и РСФСР (Российской Федерации) по уголовным делам. 4-е изд. М., 1996. С. 31–33.

(обратно)

169

О практике рассмотрения судами уголовных дел в кассационном порядке. Постановление Пленума Верховного Суда СССР № 10 от 17.12.71 г. //Там же. С. 75–82.

(обратно)

170

О ходе выполнения постановления Пленума Верховного Суда СССР от 17.12.71 г. № 10 «О практике рассмотрения судами уголовных дел в кассационном порядке». Постановление Пленума ВС СССР № 8 от 01.12.83 г. // Там же. С. 216–219.

(обратно)

171

О практике применения судами общих начал назначения наказания. Постановление Пленума ВС СССР № 3 от 29 июня 1979 г. // Там же. С. 169–174.

(обратно)

172

О судебной судами законодательства, обеспечивающего право на необходимую оборону от общественно опасного посягательства Постановление Пленума ВС СССР № 4 от 26 апреля 1984 г. //Там же. С. 232–237.

(обратно)

173

О применении судами законодательства, регламентирующего пересмотр в порядке надзора приговоров, определений, постановлений по уголовным делам Постановление Пленума ВС СССР № 2 от 05.04.85 г. // Там же. С. 253–259.

(обратно)

174

О дальнейшем укреплении законности при осуществлении правосудия Постановление Пленума ВС СССР № 15 от 05.12.86 г. // С. 299–304.

(обратно)

175

О некоторых вопросах, связанных с применением судами уголовнопроцессуальных норм, регулирующих возвращение дел для дополнительного расследования. Постановление Пленума ВС РСФСР от 17.04.84 г. № 2 в ред. постановления Пленума ВС РФ от 21.12.93 г. № 11 // Сборник постановлений Пленума Верховного Суда Российской Федерации. 1961–1996. М., 1997. С. 261–266.

(обратно)

176

О применении судами Российской Федерации законодательства, регламентирующего назначение мер уголовного наказания. Постановление Пленума ВС РСФСР от 23 апреля 1985 г. № 4 в ред. постановления Пленума ВС РФ от 21.12.93 г. № 11 // Там же. С. 267–269.

(обратно)

177

Об обеспечении всесторонности, полноты и объективности рассмотрения судами уголовных дел. Постановление Пленума ВС РСФСР от 21.04.87 г. № 1 в ред. постановления Пленума ВС РФ от 21.12.93 г. № 11 // Там же. С. 278–282.

(обратно)

178

О повышении роли судов кассационной инстанции в обеспечении качества рассмотрения уголовных дел. Постановление Пленума ВС РСФСР от 23.08.88 г. № 5 в ред. постановления Пленума ВС РФ от 21.12.93 г. № 11 и от 25.10.96 г. № 10 // Там же. С. 290–295.

(обратно)

179

О ходе выполнения судами РФ постановления Пленума ВС РФ о рассмотрении уголовных дел и жалоб в порядке надзора. Постановление Пленума ВС РСФСР от 25.04.89 г. № 1 в ред. постановления Пленума ВС РФ от 21.12.93 г. № 11 // Там же. С. 295–297.

(обратно)

180

О судебном приговоре. Постановление Пленума ВС РФ от 29.04.96 г. № 1 // Там же. С. 295–297.

(обратно)

181

Рарог А. И. Правовое значение разъяснений Пленума Верховного Суда РФ // Государство и право. 2001. № 3. С.53.

(обратно)

182

Мазуков С. X. Уголовно-правовая защита личности от угрозы убийством: Автореф. дис… канд. юрид. наук. М., 1997. С. 12.

(обратно)

183

Гуссерль Э. Логические исследования. Картезианские размышления. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. Кризис европейского человечества и философии. Философия как строгая наука. Минск; М., 2000. С. 517.

(обратно)

184

Суслов В. В. Герменевтика и юридическое толкование. С. 117.

(обратно)

185

Кириллов В. И., Старченко А. А. Логика: Учебник для юридических вузов. 5-е изд., перераб. и доп. М., 2001. С. 5.

(обратно)

186

Философский энциклопедический словарь. С. 316.

(обратно)

187

Цит. по: Плотников А. И. Объективное и субъективное в уголовном праве (оценка преступления по юридическим признакам). С. 22.

(обратно)

188

Там же С. 23.

(обратно)

189

Там же. С. 26.

(обратно)

190

Пономарев Я. А. Психология творения. М.; Воронеж, 1999. С. 25.

(обратно)

191

Юнг К. Психологические типы / Пер. с нем.; под общ. ред. В. В. Зеленского. Минск, 1998. С. 570.

(обратно)

192

Сокольский В. С. Информатика медицины. С. 165.

(обратно)

193

Матвеева А. А. Информационная безопасность и проблемы совершенствования уголовного законодательства. С. 182.

(обратно)

194

Доктрина информационной безопасности Российской Федерации. С. 4.

(обратно)

195

Нерсесянц В. С. Право – математика свободы. Опыт прошлого и перспективы. М., 1996. С. 129.

(обратно)

196

Паренс Г. Агрессия наших детей / Пер. с англ. М., 1997. С. 23.

(обратно)

197

Как отмечают криминологи, «сейчас в мире трудно найти более или менее благополучную с точки зрения уровня преступности и темпов ее роста страну. В большинстве государств с высокоразвитой рыночной экономикой на каждые 100 тыс. населения совершается 5–7 тыс. преступлений» (Цит. по: Криминологические исследования в мире. С. 3).

(обратно)

198

Хохряков Г. Ф. Криминология: Учебник/Отв. ред. В. Н. Кудрявцев. М., 2000. С. 11.

(обратно)

199

Доклад Европейского регионального подготовительного совещания к Девятому конгрессу ООН по предупреждению преступности и обращению с правонарушителями. Вена, 28 февраля – 4 марта 1994 г. / Насильственная преступность. С. 6.

(обратно)

200

Мишин Г. К. Уголовная политика: об истоках, состоянии и перспективах научного изучения // Государство и права на рубеже веков (криминология, уголовное права, судебное право): Материалы Всерос. конф. М., 2001. С. 98.

(обратно)

201

Там же.

(обратно)

202

Проблемы совершенствования уголовного закона / Под ред. В. Н. Кузнецова, С. Г. Келиной, А. М. Яковлева. М., 1984. С. 5.

(обратно)

203

«Исследования показывают, что преступность – явление социальное, причем, по крайней мере, в трех отношениях: по юридическому определению, историческому происхождению и своим результатам» (Кудрявцев В. Н. Генезис преступления. Опыт криминологического моделирования: Учеб, пособие для вузов. М., 1998. С. 6.

(обратно)

204

Криминология: Учебник для юридических вузов / Под общ. ред. А. И. Долговой. М., 1997. С. 262.

(обратно)

205

Авдеев Р. Ф. Философия информационной цивилизации. С. 246.

(обратно)

206

Мостеллер Ф., Рурке Р., Томас Дж. Вероятность / Пер. с англ. В. В. Фирсова; под ред. И. М. Яглома. М., 1969. С. 23.

(обратно)

207

Пухначев Ю., Попов Ю. Математика без формул. М., 1995. С. 26.

(обратно)

208

Феликс Л. Элементарная математика в современном изложении / Пер. с фр.

B. М. Боцу, А. Я. Маргулиса, А. С. Мейлихсона; под ред. Б. П. Лаптева. М., 1967.

C. 140.

(обратно)

209

Ивашев-Мусатов О. С. Теория вероятностей и математическая статистика. М., 1979. С. 160.

(обратно)

210

Морозова Л. А. Проблемы современной российской государственности. 1998. С. 4.

(обратно)

211

Фролов С. Ф. Социология; сотрудничество и конфликты: Учеб, пособие. М., 1997. С. 187.

(обратно)

212

Иншаков С. М. Зарубежная криминология. М., 1997. С. 4.

(обратно)

213

Цит. по: Досократики. Минск, 1999. С. 59 (Сер. Классическая философская мысль).

(обратно)

214

Криминологические исследования в мире. С. 21

(обратно)

215

Петрова Г. О. Норма и правоотношение – средства уголовно-правового регулирования. Н. Новгород, 1999. С. 75.

(обратно)

216

Алексеев С. С. Право: азбука – теория – философия: Опыт комплексного исследования. М., 1999. С. 626.

(обратно)

217

Там же. С. 623.

(обратно)

218

Бафия Е. Проблемы криминологии. С. 72.

(обратно)

219

Новоселов Г. П. Актуальные вопросы учения об объекте: методологические аспекты. С. 9.

(обратно)

220

Алимов С. Б. Актуальные вопросы предупреждения насильственных преступлений // Вопросы борьбы с преступностью. Вып. 38. М., 1983. С. 30.

(обратно)

221

Бабосов Е. М. Прикладная социология: Учеб, пособие. Минск, 2000. С. 255.

(обратно)

222

Криминологические исследования в мире. С. 23.

(обратно)

223

Там же.

(обратно)

224

Милюков С. Ф. Российское уголовное законодательство: опыт критического анализа. СПб., 2000. С. 24.

(обратно)

225

См.: Там же.

(обратно)

226

Там же. С. 24.

(обратно)

227

Там же.

(обратно)

228

Матузов Н. И. Теория и практика прав человека в России // Правоведение. 1998. № 4. С. 31.

(обратно)

229

Кудрявцев В. Н. Преступность и нравы переходного общества. М., 2002. С. 144.

(обратно)

230

Российское правоведение: первая половина 90-х годов / Рос. АН, Ин-т науч. информации по общественным наукам; под ред. Е. В. Алферова, В. В. Маклакова. М., 1995. С. 6.

(обратно)

231

Президенту Российской Федерации В. В. Путину / Принято на заседании Президиума Российской академии наук 19.02.2002 г. // Государство и право. 2002. № 4. С. 2.

(обратно)

232

Преступность и правонарушения (1991–1995). Статистический сб. С. 62.

(обратно)

233

Россия в цифрах. 2003. С. 138.

(обратно)

234

Там же.

(обратно)

235

Бородин С. В., Лунеев В. В. О криминологической экспертизе законов и иных нормативных актов. С. 40.

(обратно)

236

Скобликов П. А. О мерах по предупреждению функционирования в России «теневой» юстиции // Государство и право. 2002. № 2. С. 50.

(обратно)

237

Президенту Российской Федерации В. В. Путину. С. 2–3.

(обратно)

238

Криминологические исследования в мире. С. 24.

(обратно)

239

Кудрявцев В. Н. Законность: содержание и современное состояние // Законность в Российской Федерации. М., 1998. С. 6.

(обратно)

240

Бахин С. В. Всеобщая декларация 1948 г.: от каталога праве человека к унификации правового статуса личности // Правоведение. 1998. № 4. С. 10–11.

(обратно)

241

Матузов Н. И. Теория и практика прав человека в России. С. 24.

(обратно)

242

Там же. С. 29.

(обратно)

243

ТамХ. Преступность и уровень жизни / Пер. со швед. М., 1982. С. 56.

(обратно)

244

Судебная статистика. Преступность и судимость (современный анализ данных уголовной судебной статистики России 1923–1997 годов) / Под ред. И. Н. Андрюшечкиной. М., 1998. С. 7.

(обратно)

245

Актуальные проблемы уголовной политики // Современные тенденции развития уголовного законодательства и уголовно-правовой теории. Материалы Междунар. науч. конф. (Москва, 27–28 января 1994 г.). М., 1994. С. 7.

(обратно)

246

Судебная статистика. Преступность и судимость. С. 29.

(обратно)

247

Россия в цифрах. 2003. С. 139.

(обратно)

248

Судебная статистика. Преступность и судимость. С. 29.

(обратно)

249

Россия в цифрах. 2003. С. 139.

(обратно)

250

Там же.

(обратно)

251

Судебная статистика. Преступность и судимость. С. 36.

(обратно)

252

Криминология: Учебник для юридических вузов / Под общ. ред. А. И. Долговой. М., 1997. С. 449.

(обратно)

253

Михлин А. С., Яковлева Л. В. О некоторых итогах специальной переписи осужденных 1999 г.//Государство и право. 2002. № 3. С. 42.

(обратно)

254

Волженкин Б. В. Мифы уголовной статистики и реальности экономической преступности или реальности уголовной статистики и мифы об экономической преступности // Материалы Междунар. науч. конф. на юридическом факультете МГУ им. М. В. Ломоносова 31 мая – 1 июня 2001 г. «Уголовное право в XXI веке». М., 2002. С. 86.

(обратно)

255

Доказывание в уголовном процессе: традиции и современность / Под ред. В. А. Власихина. М., 2000. С. 9.

(обратно)

256

Цит. по: Бункина М. К., Семенов В. А. Экономика и психология. На перекрестке наук: Учеб, пособие. М., 1998. С. 200.

(обратно)

257

Криминология: Учебник для юридических вузов. С. 454.

(обратно)

258

Лунеев В. В. Тенденции терроризма и уголовно-правовая борьба с ним // Государство и право. 2002. № 6 С. 36.

(обратно)

259

Бабосов Е. М. Прикладная социология. С. 252.

(обратно)

260

Кудрявцев В. Н., Казимирчук В. П. Современная социология права: Учебник для юридических факультетов и институтов. М., С. 180.

(обратно)

261

Антонов-Романовский Г. В. Роль права в разрешении насильственных конфликтов // Государство и право на рубеже веков (криминология, уголовное право, судебное право): Материалы Всерос. конф. М.,2001. С. 8.

(обратно)

262

Шестаков Д. А. Уголовно-правовая политика под углом зрения исторической тенденции к смягчению репрессии // Правоведение. 1998. № 4. С. 155.

(обратно)

263

Ли Д. А. Преступность как социальное явление. М., 1997. С. 6.

(обратно)

264

Райх В. Характероанализ: Техника и основные положения для обучающихся и практикующих аналитиков / Перев.; общ. ред. и вступ. ст. А. В. Россохина. М., 1999. С. 245.

(обратно)

265

Там же. С. 246.

(обратно)

266

Тиле А. А. Право абсурда. Социалистическое феодальное право. М., 1992. С. 62.

(обратно)

267

Бункина М. К., Семенов В. А. Экономика и психология. На перекрестке наук: Учеб, пособие. М., 1998. С. 198.

(обратно)

268

Равич-Щербо И. ВМарютина Т. М., Гоигоренко Е. Л. Психогенетика / Под ред. И. В. Равич-Щербо. М., 2000. С. 55.

(обратно)

269

Цит. по: Лаврин А. П. Хроники Харона. М., 1993. С. 228.

(обратно)

270

Цит. по: Волков Б. С. Научно-технический прогресс и проблемы науки уголовного права. С. 95.

(обратно)

271

Спиркин А. Г. Философия. С. 347.

(обратно)

272

См.: Таганцев Н. С. Русское уголовное право. Лекции. Часть общая: В 2 т. Т. 1. С. 7.

(обратно)

273

Механизм преступного поведения / Под ред. В. Н. Кудрявцева, Л. Г. Ионина, В. П. Казимирчука, И. Л. Петрухина, В. А. Туманова, А. М. Яковлева. М., 1981. С. 8.

(обратно)

274

Кузнецова Н. Ф. Преступление и преступность. М., 1963. С. 173.

(обратно)

275

Российское законодательство: проблемы и перспективы. С. 32.

(обратно)

276

Кудрявцев В. Н., Казимирчук В. П. Современная социология права. С. 173.

(обратно)

277

Проблемы законотворчества. Труды 53 / Под ред. Ю. П. Орловского, Ю. А. Тихомирова, И. Ф. Казьмина. М., 1993. С. 114.

(обратно)

278

Кудрявцев В. Н., Казимирчук В. П. Современная социология права. С. 171.

(обратно)

279

На насилие как способ выживания человека указывали до 25 % опрошенных респондентов.

(обратно)

280

Паренс Г. Агрессия наших детей. С. 23.

(обратно)

281

Лунеев В. В. Тенденции терроризма и уголовно-правовая борьба с ним. С. 35.

(обратно)

282

Там же.

(обратно)

283

См.: Чиркин В. Е. Общечеловеческие ценности и современное государство // Государство и право. 2002. № 2. С. 6.

(обратно)

284

Тихомиров Ю. А. Как применять закон (практическое пособие). М., 1993. С. 4.

(обратно)

285

Российское законодательство: проблемы и перспективы. С. 10.

(обратно)

286

Цит. по: Мацкевич И. М. Причины и условия преступности военнослужащих (по материалам криминологического исследования)//Правоведение. 1999. № 2. С. 165.

(обратно)

287

Цит. по: Яковлев А. М. Социология экономической преступности / Отв. ред. В. Н. Кудрявцев. М., 1988. С. 234.

(обратно)

288

Цит. по: Дьюи Д. Психология и педагогика мышления / Пер. с англ. Н. М. Никольской. М., 1997. С. 32.

(обратно)

289

Антонян Ю. М. Взаимодействие личности преступника и социальной среды // Вопросы борьбы с преступностью. М., 1979. Вып. 30. С. 28.

(обратно)

290

Долгова А. И. Преступление и личность преступника в свете изучения причин преступности // Там же. С. 6.

(обратно)

291

Дьяков С. В. К вопросу о причинности в механизме преступного поведения. Там же. М., 1987. Вып. 45. С. 15.

(обратно)

292

Бородин С. В. Борьба с преступностью: теоретическая модель комплексной программы /Отв. ред. В. Н. Кудрявцев. М., 1990. С. 85.

(обратно)

293

Кудрявцев В. Н. О соединительном звене в криминологической теории: Методология и методика прикладных криминологических исследований // Бородин С. В. Борьба с преступностью: теоретическая модель комплексной программы. С. 87.

(обратно)

294

Могилевский А. Л. Истоки правонарушений (социально-психологический аспект). Ашхабад-Илым, 1987. С. 84.

(обратно)

295

Панкратов В. В. Методологические вопросы объяснения причин преступности в криминологии // Вопросы борьбы с преступностью. М., Вып. 35. 1981. С. 17.

(обратно)

296

Ратинов А. Р. Личность преступника и проблема ценности //Там же. Вып. 29. 1978. C. 102.

(обратно)

297

Мишин Г. К. Уголовная политика: об истоках, состоянии и перспективах научного изучения. С. 98.

(обратно)

298

Бородин С. В., Лунеев В. В. О криминологической экспертизе законов и иных нормативных актов. С. 42.

(обратно)

299

Михлин А. С., Селиверстов В. И. Проблемы правовой реформы в сфере исполнения наказаний // Государство и право. 2002. № 6. С. 46.

(обратно)

300

Можно указать на изменения, внесенные ФЗ № 162 от 8 декабря 2003 г.

(обратно)

301

Проблемы законотворчества. Труды 53. С. 3–4.

(обратно)

302

Гуськова А. П. Личность обвиняемого в уголовном процессе (проблемные вопросы науки и практики). Оренбург, 1996. С. 9.

(обратно)

303

Российское законодательство: проблемы и перспективы. С. 340.

(обратно)

304

Никаноров С. П. Социальные формы постижения бытия. С. 66.

(обратно)

305

Богуславский В. М. Паскаль о достоверности наших знаний. С. 113.

(обратно)

306

Никаноров С. П. Социальные формы постижения бытия. С. 68.

(обратно)

307

Новоселов Г. П. Актуальные вопросы учения об объекте: методологические аспекты. С. 179.

(обратно)

308

Гоошев А. В. Функции правосознания в механизме уголовно-правового регулирования: Автореф. дис… докт. юрид. наук. Екатеринбург, 1997. С. 18.

(обратно)

309

Панкратов В. В. Крах пенитенциарных доктрин в XX веке и перспективы на век XXI: оценка криминолога // Государство и право на рубеже веков (криминология, уголовное право, судебное право): Материалы Всерос. конф. М., 2001. С. 120.

(обратно)

310

Анисимков В. М., Капункин С. А., Рыбак М. С. Уголовно-исполнительное право: Курс лекций / Под ред. В. М. Анисимкова. Саратов, 2001. С. 16.

(обратно)

311

Кохановский В. П. Философия и методология науки: Учебник для высших учебных заведений. Ростов н/Д, 1999. С. 218.

(обратно)

312

Могилевский А. Л. Истоки правонарушений. С. 14.

(обратно)

313

Грошев А. В. Функции правосознания в механизме уголовно-правового регулирования. С. 5.

(обратно)

314

Кудрявцев В. Н. Генезис преступления. Опыт криминологического моделирования. С. 79.

(обратно)

315

Чучаев А. И. Транспортные преступления: проблемы механизма, квалификации и наказания: Автореф. дис… докт. юрид. наук. М. 1990. С. 23.

(обратно)

316

Кондратюк Л. В. Антропология преступления (микрокриминология). М., 2001. С. 4.

(обратно)

317

Криминологические исследования в мире. С. 48.

(обратно)

318

Алексеев С. С. Право на пороге нового тысячелетия: Некоторые тенденции мирового правового развития – надежда и драма современной эпохи. С. 190.

(обратно)

319

Алексеев С. С. Уроки. Тяжкий путь России к праву. М., 1997. С. 243.

(обратно)

320

Алексеев С. С. Право на пороге нового тысячелетия. С. 23.

(обратно)

321

Морозова Л. А. Проблемы современной российской государственности. С. 4.

(обратно)

322

Павлов В. Г. Теоретические и методологические проблемы исследования субъекта преступления // Правоведение. 1999. № 2. С. 156.

(обратно)

323

Анашкин Г. 3., Гальперин И. М. Об основных направлениях и актуальных проблемах уголовно-правовых исследований // Вопросы борьбы с преступностью. М., 1983. Вып. 38. С. 37.

(обратно)

324

Корухов Ю. Г. Криминалистическая диагностика при расследовании преступлений: Науч. – практич. пособие. М., 1998. С. 48.

(обратно)

325

Керимов Д. А. Законодательная техника: Науч. – метод, и учеб, пособие. М., 1988. С. 6.

(обратно)

326

Цит. по: Монтень М. Опыты: Избр. главы. М., 1991. С. 106.

(обратно)

327

Фойницкий И. Я. Учение о наказании в связи стюрьмоведением. М., 2000. С. 3.

(обратно)

328

Иншаков С. М. Зарубежная криминология. С. 1.

(обратно)

329

Долгова А. И. Системно-структурный характер преступности // Вопросы борьбы с преступностью. М., 1984. Вып. 41. С. 14.

(обратно)

330

Там же. С. 16.

(обратно)

331

Соколов Д. И. О понятии преступности как социального явления // Вопросы борьбы с преступностью. М., 1984. Вып. 41. С. 22.

(обратно)

332

Исаев И. А. Метафизика Власти и Закона: У истоков политико-правового сознания. М., 1998. С. 194.

(обратно)

333

Законы Ману. М., 2002. С. 160.

(обратно)

334

Исаев И. А. Метафизика Власти и Закона. С. 195.

(обратно)

335

Там же. С. 193.

(обратно)

336

Шопенгауэр А. Мир как воля и представление. Афоризмы и максимы. Новые афоризмы / Пер. с нем. Ю. Айхенвальд, Ф. Черниговец, Р. Кресин. Минск, 1998. С. 1356.

(обратно)

337

Ницше. Ф. О пользе и вреде истории для жизни; Сумерки кумиров; Утренняя заря: Сборник. Минск, 1999. С. 157.

(обратно)

338

Там же.

(обратно)

339

Цит. по: Иванов Н. Г. Понятие и формы соучастия в советском уголовном праве. Онтологический аспект. Саратов, 1991. С. 71.

(обратно)

340

Бехтерев В. М. Объективная психология. М., 1991. С. 399.

(обратно)

341

Пилипенко Н. В. Диалектика необходимости и случайности. М., 1980. С. 109.

(обратно)

342

Левицкий С. А. Трагедия свободы / Сост., послесловие и комментарий В. В. Сапова. М., 1995. С. 102 (История философии в памятниках).

(обратно)

343

Левицкий С. А. Трагедия свободы. С. 102.

(обратно)

344

Иванов Н. Г. Понятие и формы соучастия в советском уголовном праве: Онтологический аспект. С. 66.

(обратно)

345

Левицкий С. А. Трагедия свободы. С. 102.

(обратно)

346

Левин К. Динамическая психология: Избр. труды. М., 2001. С. 98.

(обратно)

347

Парсонс Т. Функциональная теория изменения / Американская социологическая мысль: Тексты / Под ред. В. И. Добренького. М., 1996. С. 478–493.

(обратно)

348

Ницше Ф. Человеческое, слишком человеческое; Веселая наука; Злая мудрость: Сборник. Минск, 1997. С. 356.

(обратно)

349

Штамм С. И. Судебник 1497 г.: Учеб, пособие по истории государства и права СССР. М., 1955. С. 41.

(обратно)

350

Криминология: Учебник / Под ред. В. Н. Кудрявцева, В. Е. Эминова. 2-е изд., пере-

(обратно)

351

1999. С. 37.

(обратно)

352

Дягилев Ф. М. Концепции современного естествознания. М., 1998. С. 156.

(обратно)

353

Криминология: Учебник/Под ред. В. Н. Кудрявцева и В. Е. Эминова. С. 41.

(обратно)

354

Иншаков С. М. Зарубежная криминология. С. 50.

(обратно)

355

Там же.

(обратно)

356

Блохинцев Д. И. Квантовая механика. Лекции по избранным вопросам: Учеб, пособие. 2-е изд. М., 1988. С. 93.

(обратно)

357

Спенсер Г. Опыты научные, политические и философские / Пер. с англ.; под ред. Н. А. Рубакина. Минск, 1998. С. 1074.

(обратно)

358

Волков Б. С. Научно-технический прогресс и проблемы науки уголовного права. С. 97.

(обратно)

359

Мишин Г. К. О методологических предпосылках преодоления кризиса российской уголовной политики: Материалы Междунар. науч. конф. на юридическом факультете МГУ им. М. В. Ломоносова 31 мая – 1 июня 2001 г. «Уголовное право в XXI веке». М., 2002. С. 189.

(обратно)

360

Российское законодательство: проблемы и перспективы. С. 190.

(обратно)

361

Сокольский В. С. Информатика медицины. С. 17.

(обратно)

362

Там же. С. 13.

(обратно)

363

Там же. С. 11–12.

(обратно)

364

Там же. С. 13.

(обратно)

365

Там же. С. 14.

(обратно)

366

См.: Спиркин А. Г. Философия. С. 39.

(обратно)

367

Там же. С. 40.

(обратно)

368

Там же.

(обратно)

369

Протасов В. Н. Что и как регулирует право: Учеб, пособие. М., 1995. С. 80.

(обратно)

370

Цит по: Юрин В. К. В поисках души. Екатеринбург, 2001. С. 2.

(обратно)

371

«15. И взял Господь Бог человека, и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его. И заповедал Господь Бог человеку, говоря: от всякого дерева в саду ты будешь есть; А от дерева познания добра и зла, не ешь от него; ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертию умрешь» (Ветхий Завет, 2:2). Чикаго, 1990.

(обратно)

372

Соловьев В. С. Оправдание добра. Нравственная философия. М., 1996. С. 11.

(обратно)

373

«И вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем ее; оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту» (Ветхий Завет, 3:15).

(обратно)

374

Монтень М. Опыты. С. 308.

(обратно)

375

Там же.

(обратно)

376

Долгова А. И. Эффективность правового воспитания и проблемы ее. С. 56.

(обратно)

377

Матузов Н. И. Теория и практика прав человека в России. С. 24.

(обратно)

378

Государственная служба (комплексный подход): Учеб, пособие / Отв. ред. А. В.Оболонский М., 1999. С. 25.

(обратно)

379

Козаченко И. Я. Уголовные санкции за насильственные преступления: обусловленность, структура, функции: Автореф. дис… докт. юрид. наук. Свердловск, 1987. С. 4.

(обратно)

380

Ярочкин В. И. Секьюритология – наука о безопасности жизнедеятельности. М., 2000. С. 10.

(обратно)

381

Шопенгауэр А. Мир как воля и представление. С. 1275.

(обратно)

382

Цит. по: Кондратюк Л. В. Антропология преступления (микрокриминология). С. 275.

(обратно)

383

Механизм преступного поведения. С. 30.

(обратно)

384

Там же. С. 32.

(обратно)

385

Кудрявцев В. Н. Генезис преступления. Опыт криминологического моделирования. С. 25.

(обратно)

386

Курс российского уголовного права Общая часть. С. 139.

(обратно)

387

Кудрявцев В. Н. Генезис преступления. Опыт криминологического моделирования. С. 41.

(обратно)

388

Алимов С. Б. О некоторых предпосылках предупреждения преступлений // Государство и право на рубеже веков (криминология, уголовное право, судебное право): Материалы Всерос. конф. М., 2001. С. 6.

(обратно)

389

Там же. С. 147.

(обратно)

390

Там же. С. 150.

(обратно)

391

Механизм преступного поведения. С. 115.

(обратно)

392

Кудрявцев В. Н. Генезис преступления. С. 18.

(обратно)

393

См. Библиографию дис… канд. юрид. наук. Екатеринбург, 2002.

(обратно)

394

Панкратов В. В. Методологические вопросы объяснения причин преступности в криминологии. С. 27.

(обратно)

395

Ратинов А. Р. Юридическая психология и проблемы борьбы с преступностью. С. 42.

(обратно)

396

Таганцев Н. С. Русское уголовное право. Лекции. Часть общая. В 2 т. Т. 1. С. 7.

(обратно)

397

Закс В. А. Социокультурные предпосылки коррупции // Государство и право. 2001. № 4. С. 55.

(обратно)

398

Цит. по: Ратинов А. Р. Личность преступника и проблема ценности. С. 102.

(обратно)

399

Там же. С. 101.

(обратно)

400

Там же. С. 104.

(обратно)

401

Антонян Ю. М. Взаимодействие личности преступника и социальной среды. С. 28.

(обратно)

402

Бородин С. В. Борьба с преступностью: теоретическая модель комплексной программы. С. 85.

(обратно)

403

Могилевский А. Л. Истоки правонарушений (социально-психологический аспект). С. 84.

(обратно)

404

Цит. по: Дьяков С. В. К вопросу о причинности в механизме преступного поведения // Вопросы борьбы с преступностью. М., 1987. Вып. 45. С. 15.

(обратно)

405

Долгова А. И. Взаимодействие и причинность в системе научно-детерминистского подхода к изучению преступности (статья вторая) //Там же. М., 1981. Вып. 35. С. 10.

(обратно)

406

Гринберг М. С. Техника, издержки научно-технического прогресса и уголовное право //Там же. М., 1987. Вып. 45. С. 52.

(обратно)

407

См.: Ильчиков М. 3., Смирнов Б. А. Социология воспитания. М., 1996. С. 71.

(обратно)

408

Кудрявцев В. Н. О соединительном звене в криминологической теории: Методология и методика прикладных криминологических исследований. С. 87.

(обратно)

409

Там же.

(обратно)

410

Сеченов И. М. Психология поведения / Под ред. М. Г. Ярошевского. Вступительная ст. М. Г. Ярошевского. М.; Воронеж, 1995. С. 219.

(обратно)

411

Российское законодательство: проблемы и перспективы. С. 339.

(обратно)

412

Фокс В. Введение в криминологию / Пер. с англ. М., 1985. С. 180.

(обратно)

413

Гедонизмом (в пер. с греч. – наслаждение) называется этическая позиция, «утверждающая наслаждение как высшее благо и критерий человеческого поведения и сводящая к нему все многообразие моральных требований. Стремление к наслаждению в гедонизме рассматривается как основное движущее начало человека, заложенное в нем от природы и предопределяющее все его действия, что делает гедонизм разновидностью антропологического натурализма» (Философский энциклопедический словарь. С. 105).

(обратно)

414

Гоигорян В. А. Некоторые вопросы анализа криминогенных и антикриминогенных факторов сферы семьи // Вопросы борьбы с преступностью. М., 1978. Вып. 29. С. 49.

(обратно)

415

Бэрон Р., Ричардсон Д. Агрессия. СПб., 1997. С. 94.

(обратно)

416

Хеши в. Прикладная психология. СПб., 2000. С. 182.

(обратно)

417

Антонян Ю. М., Еникеев М. И., Эминов В. Е. Психология преступника и расследования преступления. М., 1996. С. 136.

(обратно)

418

Там же.

(обратно)

419

Квинн В. Прикладная психология. С. 186.

(обратно)

420

Осорина М. В. Секретный мир детей в пространстве мира взрослых. СПб., 2000. С. 21.

(обратно)

421

Бэрон Р., Ричардсон Д. Агрессия. С. 93.

(обратно)

422

Панкратов В. В. Крах пенитенциарных доктрин в XX веке и перспективы на XXI век: оценка криминолога. С. 121.

(обратно)

423

Монтень М. Опыты. С. 84.

(обратно)

424

«Специфика семейного воспитания состоит прежде всего в том, что оно более эмоционально по своему характеру, чем любое другое, поскольку осуществляется через родительскую любовь к детям и их ответные чувства (привязанность, доверие). Ребенок, особенно в раннем возрасте, больше предрасположен к воздействию семьи, чем к любому другому. Именно в ней он бессознательно ищет защиты, именно семья помогает ребенку обрести уверенность в себе, свое место в жизни. Семья постепенно приобщает ребенка к социальной жизни и поэтапно расширяет его кругозор и опыт.

Поскольку качества, привитые с детства, так или иначе сказываются в течение всей жизни человека, семья не только воспитывает, но и “удобряет” или, наоборот, истощает почву для последующего общественного воспитания. В раннем детстве, когда семья является монополистом (это очень важный аспект в выявлении причин отклонения социализации личности. – И. П.) в воспитании, формируются те элементы “автоматизма”, которые свойственны поведению каждого человека (манеры, привычки и т. д.)» (Цит. по: Антонян Ю. М., Еникеев М. И., Эминов В. Е. Психология преступника и расследование преступлений. С. 74).

(обратно)

425

Сокольский В. С. Информатика медицины. С. 323.

(обратно)

426

Выготский Л. С. Собр. соч. М., 1982. Т. 1: Вопросы теории и истории психологии / Под ред. А. Р. Лурия, М. Г. Ярошевского. С. 270.

(обратно)

427

Зейгарник Б. В. Патопсихология: Учеб, пособие для студентов вузов. 2-е изд., стереотип. М., 2000. С. 107.

(обратно)

428

Фойницкий И. Я. Учение о наказании в связи стюрьмоведением. С. 47.

(обратно)

429

Дюркгейм Э. Самоубийство. Социологический этюд. СПб., 1998. С. 122.

(обратно)

430

Юм Д. О человеческой природе / Пер. с англ. С. И. Церетели. СПб., 2001. С. 54.

(обратно)

431

Там же. С. 60.

(обратно)

432

Архив Автозаводского районного суда г. Тольятти Самарской области. Уголовное дело № 1-109/2000.

(обратно)

433

Бэрон Р., Ричардсон Д. Агрессия. С. 93.

(обратно)

434

Там же. С. 107.

(обратно)

435

Короленко Ц. П., Дмитриева Н. В. Социодинамичесвкая психиатрия. М.; Екатеринбург, 2000. С. 136.

(обратно)

436

Архив Промышленного районного суда г. Оренбурга. Уголовное дело № 1-171/1999.

(обратно)

437

Антонян Ю. М., Еникеев М. И., Эминов В. Е. Психология преступника и расследование преступлений. С. 68.

(обратно)

438

Там же. С. 67.

(обратно)

439

Там же. С. 81.

(обратно)

440

Там же.

(обратно)

441

Там же.

(обратно)

442

Ожегов С. И. Словарь русского языка. С. 416.

(обратно)

443

Там же. С. 400.

(обратно)

444

Бэрон Р., Ричардсон Д. Агрессия. С. 94.

(обратно)

445

Зеньковский В. В. Психология детства. М., 1996. С. 33.

(обратно)

446

Там же. С. 38.

(обратно)

447

Там же. С. 39.

(обратно)

448

Еникеев М. И. Основы общей и юридической психологии. С. 138.

(обратно)

449

Гооф С. Области человеческого бессознательного / Пер. с англ. В. Н. Михейкина, Е. И. Антоновой. М., 1994. С. 66.

(обратно)

450

Бэрон Р., Ричардсон Д. Агрессия. С. 102.

(обратно)

451

Гальперин П. Я. Психология как объективная наука. С. 270.

(обратно)

452

Бородин С. В. Борьба с преступностью: теоретическая модель комплексной программы. С. 88.

(обратно)

453

Гоигорян В. А. Некоторые вопросы анализа криминогенных и антикриминогенных факторов сферы семьи // Вопросы борьбы с преступностью. М., 1978. Вып. 29. С. 51.

(обратно)

454

Антонян Ю. М., Еникеев М. И., Эминов В. Е. Психология преступника и расследования преступлений. С. 152.

(обратно)

455

Там же.

(обратно)

456

Эльячефф К. Затаенная боль. Дневник психоаналитика. Детский психоанализ / Пер. сфр. М„1999. С. 170.

(обратно)

457

Хеллер С., Стил Т. Л. Монстры и волшебные палочки. Такой вещи, как гипноз, не существует? / Пер. с англ. Киев, 1995. С. 39

(обратно)

458

Там же. С. 39.

(обратно)

459

Там же.

(обратно)

460

Дьюи Д. Психология и педагогика мышления. С. 32.

(обратно)

461

Антонян Ю. М., Еникеев М. И., Эминов В. Е. Психология преступника и расследования преступлений. С. 82.

(обратно)

462

Бэрон Р., Ричардсон Д. Агрессия. С. 95.

(обратно)

463

Захаров А. И. Как предупредить отклонения в поведении ребенка. М., 1986. С. 94.

(обратно)

464

«Среди преступников, особенно среди тех, кто воспитывался в малообеспеченных семьях, удельный вес лиц, лишенных родительского, и в том числе материнского, попечения именно причине занятости на работе, особенно велик» (Антонян Ю. М., Еникеев М. И., Эминов В. Е. Психология преступника и расследования преступлений. С. 76).

(обратно)

465

Имеются в виду вполне разумные потребности материального и духовного порядка.

(обратно)

466

«Психолог В. Я. Титаренко, суммируя результаты ряда исследований, приходит к выводу, что чем меньше тепла, ласки, заботы получает ребенок, тем медленнее он формируется как личность. Следствием этого является сенсорный голод, недоразвитость высших чувств, инфантильность, отставание в развитии интеллекта и нарушения психики. Грубость, недружелюбие, равнодушие родителей – самых близких людей – дают ребенку основание считать, что чужой человек способен причинить ему еще большие неприятности и огорчения. Отсюда – состояние неуверенности и недоверия, неприязнь и подозрительность, страх перед другими людьми, враждебность к ним, острое ощущение своего одиночества. Пытаясь как-то приспособиться к трудной ситуации, избежать жестокости старших, дети вынуждены искать иные, порочные средства самозащиты (приводящие к раздвоению личности и вытекающим отсюда отрицательным последствиям. – И. П.). Ложь, хитрость, лицемерие – наиболее распространенные из них. Со временем эти черты становятся качествами личности, основой приспособленчества, низости, беспринципности и других пороков (являющихся благодатной почвой для становления и развития насильственной преступности). Такого рода наблюдения и мысли можно найти у разных авторов – психологов, медиков, педагогов, социологов, юристов. Однако, к сожалению, следует признать, что отечественная наука этим проблемам не уделяет достаточного внимания» (Там же. С. 78).

(обратно)

467

«Многие исследователи и практические работники исправительно-трудовых учреждений (ИТУ) давно обратили внимание на такое, на первый взгляд парадоксальное, явление: отдельные неоднократно судимые рецидивисты, не имеющие устойчивых семейных и иных связей, освободившись, стремятся вернуться в места лишения свободы» (Там же. С. 69).

(обратно)

468

Там же. С. 67.

(обратно)

469

Там же. С. 69.

(обратно)

470

См.: Запорожец А. В. Психология действия. М.; Воронеж, 2000. С. 41.

(обратно)

471

Монтень М. Опыты. С. 84.

(обратно)

472

«В таких случаях наказание может провоцировать агрессивность в дальнейшем. Например, если маленький Мартин бьет своего приятеля, родители могут наказать его, шлепая и крича: “Я тебе покажу, как бить других детей!”. Мартин в этом случае может сделать (и сделает обязательно, так как подсознание человека не замечает отрицание, а воспринимает все утвердительно. – И. П.) вывод, что агрессия по отношению к окружающим допустима, но жертву всегда нужно выбирать меньше и слабее себя (это именно тот урок, что будет извлечен ребенком в случае наказания в данной ситуации. – И. П.). В общем, Мартин узнает (в результате неправильной реакции родителей. – И. /7.), что физическая агрессия – средство воздействия на людей и контроля над ними, и будет прибегать к нему при общении с другими детьми» (Бэрон Р., Ричардсон Д. Агрессия. С. 102).

(обратно)

473

Там же. С. 104.

(обратно)

474

Семенова С. О бессмертии: Литературно-философский сборник «Опыты» / Отв. ред. А. В. Гулыга. М., 1990. С. 135.

(обратно)

475

Зеньковский В. В. Психология детства. С. 33.

(обратно)

476

Яковлев А. М. Социология экономической преступности. С. 78.

(обратно)

477

Бэрон Р., Ричардсон Д. Агрессия. С. 105.

(обратно)

478

Анисимков В. М. 1) Тюремная община: «Вехи» истории. Историко-публицистическое повествование. Саратов, 1993; 2) Тюрьма и ее законы. Саратов, 1998; Анисимков В. М., Рыбак М. С. Субкультурные категории осужденных в местах лишения свободы (Криминальные «масти»), Саратов, 1997.

(обратно)

479

Бэрон Р., Ричардсон Д. Агрессия. С. 109.

(обратно)

480

Цит. по: Фойницкий И. Я. Учение о наказании в связи стюрьмоведением. С. 48.

(обратно)

481

Там же. С. 47.

(обратно)

482

«В этих экспериментах участвовали дети дошкольного возраста. Им демонстрировались короткометражные фильмы… в которых взрослые весьма необычным способом обращались с большой надувной куклой Бобо. Например, в одном из экспериментов… актер колотил куклу по носу, сидя на ней верхом; бил ее по голове игрушечным молотком; футболил ее по комнате, приговаривая: “Сейчас я тебе нос расквашу!”, “Вот тебе, вот тебе!” т. п. После просмотра подобных сцен дети переходили в комнату с множеством разнообразных игрушек, часть из которых использовалась актером. Детям позволяли поиграть кто во что хочет, в течение определенного времени… внимательно при этом за ними наблюдая, чтобы выяснить, будут ли они воспроизводить поведение актера, и если будут, то насколько полно… в своем поведении дети часто копировали поведение актера-взрослого» (Бэрон Р., Ричардсон Д. Агрессия. С. 110).

(обратно)

483

Дюркгейм Э. Самоубийство. С. 122.

(обратно)

484

Короленко Ц. П., Дмитриева Н. В. Социодинамическая психиатрия. С. 85.

(обратно)

485

Преступления, а также боевые действия в «горячих» точках.

(обратно)

486

Информация по телевидению о насильственных и военных действиях.

(обратно)

487

Криминологические исследования в мире. С. 156.

(обратно)

488

Семенова С. О бессмертии. 1990. С. 135.

(обратно)

489

Криминология: Учебник для юридических вузов / Под общ. ред. А. И. Долговой. С. 452.

(обратно)

490

Там же. С. 83.

(обратно)

491

Кудрявцев В. Н. Преступность и нравы переходного общества. С. 18.

(обратно)

492

Бородин С. В. Преступления против жизни. М., 2000. С. 109.

(обратно)

493

Механизм преступного поведения. С. 96

(обратно)

494

Лаврин А. Хроники Харона. С. 235.

(обратно)

495

Вместе с тем внутреннее напряжение влечет человека к его изменению и нахождению состояния умиротворенности.

(обратно)

496

Шопенгауэр А. Мир как воля и представление. 1354.

(обратно)

497

Там же. С. 1356.

(обратно)

498

Музрукова Т. Г., Нечаева И. В. Краткий словарь иностранных слов. М., 1995. С. 367.

(обратно)

499

Лэнг Р. Д. Расколотое «Я» / Пер. с англ. СПб., 1995. С. 7.

(обратно)

500

Ницше Ф. Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей (1884–1888). С. 104.

(обратно)

501

Там же. С. 88.

(обратно)

502

Там же.

(обратно)

503

Архив Автозаводского районного суда г. Тольятти Самарской области. Уголовное дело № 1-78/2000.

(обратно)

504

Ницше Ф. Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей. С. 41.

(обратно)

505

Бэрон Р., Ричардсон Д. Агрессия. С. 123.

(обратно)

506

Ситковская О. Д. Аффект: криминально-психологическое исследование. М., 2001. С. 238.

(обратно)

507

В частности, такие принципы диалектики, как закон взаимного перехода количественных и качественных изменений, вскрывающих всеобщий механизм развития человека и общества или закон отрицания отрицания, выражающий направленность развития и его форму (См.: Кохановский В. П. Философия и методология науки. С. 211).

(обратно)

508

«Морализующий абсолютизм является, на мой взгляд, одной из основных причин, в силу которой идеи ненасилия сегодня, в конце XX века, в обществе находят почти также мало отклика, как и две с половиной тысячи лет назад, когда они впервые возникли» (Гусейнов А. А. Понятие насилия и ненасилия // Вопросы философии. 1994. № 6. С. 35).

(обратно)

509

Там же.

(обратно)

510

Мацкевич И. М. Причины и условия преступности военнослужащих (по материалам криминологического исследования). С. 166.

(обратно)

511

Франкл В. Основы логотерапии. Психотерапия и религия. СПб., 2000. С. 186.

(обратно)

512

Панарин А. С. Философия политики: Учеб, пособие для политологических факультетов и гуманитарных вузов. М., 1996. С. 21.

(обратно)

513

Философский энциклопедический словарь. С. 751.

(обратно)

514

Там же.

(обратно)

515

Прохоров в. С. Преступление и ответственность. Л., 1984. С. 106.

(обратно)

516

Симонов В. И. Уголовно-правовая характеристика физического насилия. С. 4.

(обратно)

517

Цит. по: Монтень М. Опыты. С. 110.

(обратно)

518

Тихомиров Ю. А. Как применять закон. С. 8.

(обратно)

519

Панарин А. С. Философия политики. С. 21.

(обратно)

520

Абельцев С. Н. Личность преступника и проблемы криминального насилия. М., 2000. С. 145.

(обратно)

521

Риккерт Г. Философия жизни. Минск; М., 2000. С. 30.

(обратно)

522

Там же. С. 31.

(обратно)

523

«Добро и зло – нормативно-оценочные категории морального сознания, в предельно-обобщенной форме обозначающие, с одной стороны, должное и нравственно-положительное, благо, а с другой – нравственно-отрицательное и предосудительное в поступках и мотивах людей, в явлениях социальной действительности. В интерпретации добра и зла в истории этики, начиная с древности, сталкивались материалистические и идеалистические тенденции. Первая связывала эти понятия с человеческими потребностями и интересами, с законами природы или фактическими желаниями и устремлениями людей (натурализм), с наслаждением и страданием, счастьем и несчастьем человека (гедонизм, эвдемонизм), с реальным социальным значением действий индивидов для их совместной жизни. Вторая же выводила понятия добра и зла из божественного веления или разума (и отклонений от них), из некоторых потусторонних миру сущего идей, сущностей, законов, в результате чего конфликту между добром и злом придавался метафизически-онтологический смысл борьбы двух извечных начал в мире, или же сводила содержание данных понятий к выражению субъективных пожеланий, склонностей, симпатий и антипатий человека…. Этим и обусловлены различия в понимании конкретного содержания добра и зла в истории» (Философский энциклопедический словарь. С. 171).

(обратно)

524

Мур Дж. Принципы этики / Пер. с англ. Л. В. Коноваловой; общ. ред. И. С. Нарского. М., 1984. С. 233.

(обратно)

525

Монтень М. Опыты. С. 297.

(обратно)

526

Маркс К, Энгельс Ф. Анти-Дюринг. Отд. 1. Философия. Раздел 9: Мораль и право. Вечные истины // Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 94.

(обратно)

527

Карпец И. И. Уголовное право и этика. М., 1985. С. 40.

(обратно)

528

Философский энциклопедический словарь. С. 172.

(обратно)

529

Бердяев Н. А. Творчество и объективация / Сост. А. Г. Шиманского, Ю. О. Шиманской. Минск, 2000. С. 147.

(обратно)

530

Роль правового воспитания в предупреждении правонарушений / Под ред. А. В. Мицкевича. М., 1985. С. 47.

(обратно)

531

Жалинский А. Э. Социально-правовое мышление: Проблемы борьбы с преступностью. С. 182.

(обратно)

532

Ламетри Ж. О. Соч. Философское наследие М., 1983. 2-е изд. Т. 88. С. 296.

(обратно)

533

Хвостов В. М. Этика человеческого достоинства. М., 1998. С. 80.

(обратно)

534

Юм. Д. О человеческой природе. С. 251.

(обратно)

535

Монтень М. Опыты. С. 40.

(обратно)

536

Там же.

(обратно)

537

Там же. С. 41.

(обратно)

538

Ожегов С. И. Словарь русского языка. С. 360.

(обратно)

539

Риккерт Г. Философия жизни. С. 113.

(обратно)

540

«Основания, в силу которых одна воля господствует, властвует над другой, подменяет ее, принимает за нее решения, могут быть разными: а) некое реальное превосходство в состоянии воли: типичный случай – патерналистская власть, власть отца; б) предварительный взаимный договор: типичный случай – власть закона и законных правителей; в) насилие: типичный случай – власть оккупанта, завоевателя, насильника» (Гусейнов А. А. Понятие насилия и ненасилия. С. 36).

(обратно)

541

Там же С. 35.

(обратно)

542

Курс уголовного права. Общая часть. Т. 1: Учение о преступлении. С. 120.

(обратно)

543

Шестаков Д. А. Тенденция к смягчению репрессии и российская уголовноправовая политика // Правоведение. 1998. № 4. С. 156.

(обратно)

544

Там же. С. 159.

(обратно)

545

Декларация независимости от 3 июля 1776 г. / Международные акты о правах человека: Сб. документов. М., 1999. С. 21.

(обратно)

546

Карпец И. И. Уголовное право и этика. С. 42.

(обратно)

547

Там же.

(обратно)

548

Российское уголовное право. Курс лекций. Т. 3: Преступление против личности / Под ред. проф. А. И. Коробеева. С. 6.

(обратно)

549

Гусейнов А. А. Понятие насилия и ненасилия. С. 35.

(обратно)

550

Там же.

(обратно)

551

Сесар К. Карательное отношение общества: реальность и миф // Правоведение. 1998. № 4. С. 171.

(обратно)

552

Гусейнов А. А. Понятие насилия и ненасилия. С. 35.

(обратно)

553

Там же.

(обратно)

554

Там же. С. 36.

(обратно)

555

Там же.

(обратно)

556

Кохановский В. П. Философия и методология науки. С. 111.

(обратно)

557

Риккерт Г. Философия жизни. С. 30.

(обратно)

558

Сахаров А. Б., Волошина Л. А. Общетеоретические проблемы криминологии / Всесоюзный институт по изучению причин и разработке мер предупреждения преступности // Вопросы борьбы с преступностью. М., 1972. Вып. 20. С. 28.

(обратно)

559

Ли Д. А. Преступность как социальное явление. С. 42.

(обратно)

560

«Так, К. Маркс образно сравнивал насилие с “повивальной бабкой всякого старого общества, когда оно беременно новым”» (См.: Насильственная преступность. С. 49).

(обратно)

561

Фихте И. Факты сознания. Назначение человека. Науконаучение / Пер. с нем. Минск; М., 2000. С. 569.

(обратно)

562

Цит. по: Таганцев Н. С. Русское уголовное право. Лекции. Часть общая. Т. 2. С. 376.

(обратно)

563

Голик Ю. В. Перспективы развития уголовного права: Материалы науч. конф. на юридическом факультете МГУ им. М. В. Ломоносова 31 мая – 1июня 2001 г. «Уголовное право в XXI веке». М., 2002. С. 125.

(обратно)

564

Монтень М. Опыты. С. 92.

(обратно)

565

Пирожков В. Ф. Влияние социальной изоляции в виде лишения свободы на психологию осужденного / Всесоюзный институт по изучению причин и разработке мер предупреждения преступности // Вопросы борьбы с преступностью. М., 1981. Вып. 35. С. 48.

(обратно)

566

Гоишина Н. В. Психология конфликта. СПб., 2000. С. 330.

(обратно)

567

Игошев К. Е., Шмаров И. В. Социальные аспекты предупреждения правонарушений (проблемы социального контроля). М., 1980. С. 81.

(обратно)

568

Российское законодательство: проблемы и перспективы. С. 344–345.

(обратно)

569

Похмелкин А. В., Похмелкин В. В. Новая концепция уголовной политики. М., 1992. Вып. 1. Актуальные проблемы борьбы с преступностью в России и за рубежом. С. 8.

(обратно)

570

Гуськова А. П. Личность обвиняемого как субъект и объект уголовно-процессульных отношений // Проблемные вопросы личности и государства (историкоправовой аспект). Оренбург, 1997. С. 7.

(обратно)

571

Российское законодательство: проблемы и перспективы. С. 387.

(обратно)

572

Таганцев Н. С. Русское уголовное право. Лекции. Часть общая. Т. 2. С. 377.

(обратно)

573

Гартман Ф. Жизнь Парацельса и сущность его учения / Пер. с англ. М., 1998. С. 96.

(обратно)

574

Там же. С. 173.

(обратно)

575

Цит. по: Монтень М. Опыты. С. 578.

(обратно)

576

Соответственно было указано в ст. 68 УПК РСФСР.

(обратно)

577

Даныиин И. Н. О значении мотива преступления при изучении и предупреждении преступлении // Вопросы борьбы с преступностью. М., 1969. Вып. 10. С. 67.

(обратно)

578

Об улучшении организации судебных процессов и повышении культуры их прове

дения. Постановление Пленума ВС РФ от 7 февраля 1967 г. № 35 с изм. и доп., внесенными постановлением Пленума от 20 декабря 1983 г. № 10, в редакции постановления Пленума от 21 декабря 1993 г. № 11 и от 25 октября 1996 г. № 10 // Сборник постановлений Пленума Верховного Суда Российской Федерации. 1961–1996. М.,

1997. С. 6.

(обратно)

579

О некоторых вопросах, связанных с применением судами норм уголовнопроцессуальных норм, регулирующих возвращение дел для дополнительного расследования. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 17 апреля 1984 г. № 2 в редакции постановления Пленума от21 декабря 1993 г. № 11 //Там же. С. 261.

(обратно)

580

О применении судами Российской Федерации законодательства, регламентирующего назначение мер уголовного наказания. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 23 апреля 1985 г. № 4 в редакции постановления Пленума от 21 декабря 1993 г. № 11//Там же. С. 267.

(обратно)

581

Наказание и исправление преступников / Под ред. проф. Ю. М. Антоняна: Пособие. М., 1992. С. 77.

(обратно)

582

Дубовик О. Л. Проблема принятия решения о совершении преступления в криминологической науке // Вопросы борьбы с преступностью. М., 1975. Вып. 10. С. 28.

(обратно)

583

Спенсер Г. Опыты научные, политические и философские. С. 246.

(обратно)

584

Дубовик О. Л. Проблема принятия решения о совершении преступления в криминологической науке. С. 27.

(обратно)

585

Кузнецова Н. Ф. Проблемы криминологической детерминации / Под ред. и предисл. В. Н. Кудрявцева. М., 1984. С. 26.

(обратно)

586

Топильская Е. В. Организованная преступность. СПб., 1999. С. 108.

(обратно)

587

Лунеев В. В. Преступность XX века. Мировые, региональные и российские тенденции. С. 197.

(обратно)

588

Антонян Ю. М., Еникеев М. И., Эминов В. Е. Психология преступника и расследования преступлений. С. 144.

(обратно)

589

Кудрявцев В. Н. Генезис преступления. С. 199.

(обратно)

590

Представляется, что на исход дела и определение наказания в виде реального лишения свободы (1 год 9 месяцев) влиял факт прежней судимости (ч. 1 ст. 108 УК РСФСР) и то, что действия были совершены в период условно-досрочного освобождения – в соответствии с негласной «практикой» судов.

(обратно)

591

Архив Промышленного районного суда г. Оренбурга. Уголовное дело № 1-248/1999.

(обратно)

592

Уголовно-процессуальный кодекс РФ. Статья 73. Принят 22.11.2001 г. // Российская газета. 2001. 22 дек.

(обратно)

593

Антонян Ю. М., Еникеев М. И., Эминов В. Е. Психология преступника и расследования преступлений. С. 151.

(обратно)

594

«Отметим, что наиболее стабильные ценности могут и не охватываться сознанием и на этом уровне мотивировать поведение. Можно полагать, что именно ядерные (на уровне подсознания, образования максимально определяют свойства всей системы, каковой является личность. Вместе с тем ядро и периферия обладают различной степенью податливости внешним воздействиям» (Там же. С. 150).

(обратно)

595

Этика Аристотеля. СПб., 1908. С. 41–42.

(обратно)

596

«Если не связывать мотивы со всей жизнью индивида, то можно прийти к абсурдному выводу, что любой мотив возникает мгновенно под воздействием актуальной ситуации. Подобный вывод означал бы также, что мотивы не имеют личностных корней» (Антонян Ю. М., Еникеев М. И., Эминов В. Е. Психология преступника и расследования преступлений. С. 145).

(обратно)

597

Морозов Г. ВРомасенко В. А. Нервные и психические болезни с основами медицинской психологии. М., 1976. С. 25.

(обратно)

598

Ильин Е. П. Мотивация и мотивы. СПб., 2000. С. 26.

(обратно)

599

Антонян Ю. М., Еникеев М. И., Эминов В. Е. Психология преступника и расследования преступлений. С. 126.

(обратно)

600

Механизм преступного поведения С. 84.

(обратно)

601

Там же. С. 85.

(обратно)

602

Власов В. П. Мотивы, цели и умысел при совершении хулиганских действий // Вопросы борьбы с преступностью. М., 1975. Вып. 23. С. 129.

(обратно)

603

Шундиков К. В. Механизм правового регулирования: Учеб, пособие / Под ред. А. В. Малько. Саратов, 2001. С. 47.

(обратно)

604

Дубовик О. Л. Проблема принятия решения о совершении преступления в криминологической науке. С. 31.

(обратно)

605

Ратинов А. Р., Рчеулешвили А. Ш. О психологической природе хулиганского мотива//Там же. М., 1987. Вып. 45. С. 41.

(обратно)

606

Леонтьев А. Н. Эволюция психики. М.; Воронеж, 1999. С. 223.

(обратно)

607

Механизм преступного поведения. С. 61.

(обратно)

608

Архив Промышленного районного суда г. Оренбурга. Уголовное дело № 1 -274\1999.

(обратно)

609

Материалы дела действительно подтверждают данный факт.

(обратно)

610

Архив Промышленного районного суда г. Оренбурга. Уголовное дело № 1-245/1999.

(обратно)

611

Механизм преступного поведения. С. 86.

(обратно)

612

Плутарх. Моралии: Соч. М.; Харьков, 1999. С. 665.

(обратно)

613

Механизм преступного поведения. С. 156.

(обратно)

614

Цит. по: Ясперс К. Смысл и назначение истории / Пер. с нем. 2-е изд. М., 1994. С. 382.

(обратно)

615

Павлов И. П. Мозг и психика / Под ред. М. Г. Ярошевского. М.; Воронеж, 1996. С. 68.

(обратно)

616

Выготский Л. С. Собр. соч. Т. 1: Вопросы теории и истории психологии. С. 83.

(обратно)

617

Ярошевский М. Г. Наука о поведении: русский путь // Ярошевский М. Г. Избр. психологические труды. М.; Воронеж, 1996. С. 352.

(обратно)

618

Там же. С. 359.

(обратно)

619

Сокольский В. С. Информатика медицины. С. 323.

(обратно)

620

Сеченов И. М. Психология поведения. С. 215.

(обратно)

621

Антонян Ю. М., Еникеев М. И., Эминов В. Е. Психология преступника и расследования преступлений. С. 144.

(обратно)

622

Архив Промышленного районного суда г. Оренбурга. Уголовное дело № 1-181/1999.

(обратно)

623

Хохряков Г. Ф. Криминология: Учебник / Отв. ред. В. Н. Кудрявцев. С. 431.

(обратно)

624

Антонян Ю. М., Еникеев М. И., Эминов В. Е. Психология преступника и расследования преступлений. С. 145.

(обратно)

625

Там же.

(обратно)

626

Там же. С. 146.

(обратно)

627

Архив Промышленного районного суда г. Оренбурга. Уголовное дело № 1-201/1999.

(обратно)

628

Механизм преступного поведения. С. 166.

(обратно)

629

Антонян Ю. М., Бородин С. В. Преступное поведение и психические аномалии / Под ред. В. Н. Кудрявцева. М., 1998. С. 189.

(обратно)

630

Павлов В. Г. Субъект преступления и уголовная ответственность. Монография. Серия «Учебники для вузов. Специальная литература». СПб., 2000. С. 120.

(обратно)

631

Иванов Н. Г. Аномальный субъект преступления: проблемы уголовной ответственности: Учеб, пособие для вузов. М., 1998. С. 203.

(обратно)

632

Ситковская О. Д. Аффект: криминально-психологическое исследование. М., 2001. С. 131.

(обратно)

633

Лунц Д. Р. Оценка судом психических аномалий обвиняемого, не исключающих вменяемость//Правоведение. 1968. № 2. С. 87.

(обратно)

634

Архив Промышленного районного суда г. Оренбурга. Уголовное дело № 1-267/1999.

(обратно)

635

Архив Автозаводского районного суда г. Тольятти Самарской области. Уголовное дело № 1-269/1999.

(обратно)

636

Архив Промышленного районного суда г. Оренбурга. Уголовное дело № 1-297/1999.

(обратно)

637

Там же.

(обратно)

638

Следует признать заблуждением мнение, что пьянство порождает пороки. Механизм воздействия алкоголя (и наркотиков) на человека заключается в том, что в таком состоянии индивид раскрепощается, освобождается от навязанных ему обществом норм и правил поведения и в действиях субъекта проявляется как раз его внутренняя сущность. Иными словами, пьянство не порождает пороки, а обнаруживает их.

(обратно)

639

Антонян Ю. М., Еникеев М. И., Эминов В. Е. Психология преступника и расследования преступлений. С. 159.

(обратно)

640

Ратинов А. Р., Рчеулешвили А. Ш. О психологической природе хулиганского мотива. С. 40.

(обратно)

641

Антонян Ю. М., Еникеев М. И., Эминов В. Е. Психология преступника и расследования преступлений. С. 159.

(обратно)

642

Архив Автозаводского районного суда г. Тольятти Самарской области. Уголовное дело № 1-4024/2000.

(обратно)

643

Архив Промышленного районного суда г. Оренбурга. Уголовное дело № 1-211/1999.

(обратно)

644

Архив Автозаводского районного суда г. Тольятти Самарской области. Уголовное дело № 1-75/1999.

(обратно)

645

Уголовное право России. Общая часть: Учебник / Под ред. А. И. Рарога. С. 122.

(обратно)

646

Наказание и исправление преступников. С. 78.

(обратно)

647

Миненок М. Г., Миненок Д. М. Корысть. Криминологические и уголовно-правовые проблемы. СПб., 2000. С. 47.

(обратно)

648

Там же. С. 39.

(обратно)

649

Лунеев В. В. Преступность XX века. Мировые, региональные и российские тенденции. С. 196.

(обратно)

650

Ожегов С. И. Словарь русского языка. С. 257.

(обратно)

651

Там же. С. 161.

(обратно)

652

Там же. С. 162.

(обратно)

653

Там же.

(обратно)

654

Ожегов С. И. Словарь русского языка. С. 299.

(обратно)

655

Антонян Ю. М., Еникеев М. И., Эминов В. Е. Психология преступника и расследования преступлений. С. 163.

(обратно)

656

Там же. С. 164.

(обратно)

657

См. подробнее: Там же.

(обратно)

658

Ожегов С. И. Словарь русского языка. С. 584.

(обратно)

659

Минто В. Дедуктивная и индуктивная логика / Пер. с англ. С. А. Котляровского. СПб., 1995. С. 30.

(обратно)

660

Антонян Ю. М., Еникеев М. И., Эминов В. Е. Психология преступника и расследования преступлений. С. 165.

(обратно)

661

Архив Промышленного районного суда г. Оренбурга. Уголовное дело № 1-211/1999.

(обратно)

662

Архив Автозаводского районного суда г. Тольятти Самарской области. Уголовное дело № 1-171/2000.

(обратно)

663

Петраков Б. Д., Цыганков Б. Д. Эпидемиология психических расстройств (Руководство для врачей). М., 1996. С. 61.

(обратно)

664

Там же. С. 62.

(обратно)

665

Там же. С. 63.

(обратно)

666

Кудрявцев И. А., Ратинова Н. А. Криминальная агрессия (экспертная типология и судебно-психологическая оценка). М., 2000. С. 129.

(обратно)

667

Там же.

(обратно)

668

Антонян Ю. М., Еникеев М. И., Эминов В. Е. Психология преступника и расследования преступлений. С. 169.

(обратно)

669

Архив Автозаводского районного суда г. Тольятти Самарской области. Уголовное дело № 1-446\1999.

(обратно)

670

См.: Петин И. Судебная практика. Криминологические проблемы механизма преступного насилия. Дис… канд. юрид. наук. Библиография. Екатеринбург, 2002.

(обратно)

671

Хохряков Г. Ф. Криминология: Учебник / Отв. ред. В. Н. Кудрявцев. М., 2000. С. 437.

(обратно)

672

Риккерт Г. Философия жизни. С. 189.

(обратно)

673

Левин К. Теория поля в социальных науках / Пер. с англ. СПб., 2000. С. 105.

(обратно)

674

Ратинов А. Р., Рчеулешвили А. Ш. О психологической природе хулиганского мотива. С. 79.

(обратно)

675

Абельцев С. Н. Личность преступника и проблемы криминального насилия. С.93.

(обратно)

676

Наказание и исправление преступников. С. 77.

(обратно)

677

«Отметим, что наиболее стабильные ценности могут и не охватываться сознанием и на этом уровне мотивировать поведение. Можно полагать, что именно ядерные (на уровне подсознания) образования максимально определяют свойства всей системы, каковой является личность. Вместе с тем ядро и периферия обладают различной степенью податливости внешним воздействиям» (Антонян Ю. М., Еникеев М. И., Эминов В. Е. Психология преступника и расследование преступлений. С. 150).

(обратно)

678

Меннингер К. Война с самим собой / Пер. Ю. Бондарева. М., 2000. С. 299.

(обратно)

679

См.: Ясперс К. Смысл и назначение истории / Пер. с нем. 2-е изд. М., 1994. С. 382.

(обратно)

680

Антонян Ю. М., Еникеев М. И., Эминов В. Е. Психология преступника и расследования преступлений. С. 151.

(обратно)

681

Ситковская О. Д. Аффект: Криминально-психологическое исследование. С. 204.

(обратно)

682

Антонян Ю. М., Еникеев М. И., Эминов В. Е. Психология преступника и расследования преступлений. С. 156.

(обратно)

683

Там же.

(обратно)

684

Психологическое явление переноса энергии, в данном случае отрицательной, на другого, как правило, более беззащитного человека.

(обратно)

685

Бурлачук Л. Ф., Гоабская И. А., Кочарян А. С. Основы психотерапии: Учебное пособие для студентов вузов, которые обучаются по специальности «Психология», «Социальная педагогика». Киев; М., 1999. С. 138.

(обратно)

686

Там же. С. 139.

(обратно)

687

Исаев Д. Н. Психосоматические расстройства у детей: руководство для врачей. СПб., 2000. С. 45.

(обратно)

688

Антонян Ю. М., Еникеев М. И., Эминов В. Е. Психология преступника и расследования преступлений. С. 156–157.

(обратно)

689

Антонян Ю. М., Ткаченко А. А., Шостакович Б. В. Криминальная сексология / Под ред. Ю. М. Антоняна. М., 1999. С. 104.

(обратно)

690

Там же.

(обратно)

691

Там же. С. 105.

(обратно)

692

Серийные сексуальные убийства: Учеб, пособие / Под ред. Ю. М. Антоняна. М., 1997. С. 40.

(обратно)

693

Антонян Ю. М., Ткаченко А. А. Шостакович Б. В. Криминальная сексология. С. 108.

(обратно)

694

«Человек прибегает к сексуальному насилию в том случае, если не принимает себя таким, каким себе представляется или хотел бы быть. Неприятие прежде всего проявляется в определенном эмоционально негативном отношении к самому себе, к переживаниям. Но иногда (это характерно для совершивших изнасилование) человек, как ему кажется, примет себя при некоторых специфических условиях, являющихся порождением его “Я”-концепции. Например, самоприятие может быть достигнуто, если повышен или сохранен его статус в неформальной группе, преодолено – в психологическом аспекте прежде всего – доминирование противоположного пола, либо осуществилось самоутверждение в мужской роли, которое, естественно, трактуется крайне субъективно» (Там же).

(обратно)

695

Там же. С. 107.

(обратно)

696

«Вот почему справедливо утверждение, что сексуальное преступление, как и любое другое, подготовлено всем ходом жизни, является ее итогом, и вне этого контекста она не может быть адекватно объяснено. Вот почему генетический анализ преступных половых посягательств крайне важен для дальнейших сексологокриминологических поисков, его можно и нужно считать самостоятельным направлением исследований» (Тамже. С. 110–111).

(обратно)

697

«Человек прибегает к сексуальному насилию в том случае, если не принимает себя таким, каким себе представляется или хотел бы быть. Неприятие прежде всего проявляется в определенном эмоционально негативном отношении к самому себе, к переживаниям. Но иногда (это характерно для совершивших изнасилование) человек, как ему кажется, примет себя при некоторых специфических условиях, являющихся порождением его “Я”-концепции. Например, самоприятие может быть достигнуто, если повышен или сохранен его статус в неформальной группе, преодолено – в психологическом аспекте прежде всего – доминирование противоположного пола, либо осуществилось самоутверждение в мужской роли, которое, естественно, трактуется крайне субъективно» (Там же. С. 108).

(обратно)

698

К ним можно отнести различные виды патологической направленности полового влечения и искажения форм его реализации. В частности, проявление гомосексуализма в той или иной форме – сексуальное влечение к лицам своего пола (инверсия, уранизм у мужчин; лесбиянство, садизм, трибадия у женщин); педофилия – сексуальное влечение к детям; геронтофилия – половое влечение к пожилым людям и старикам; нарциссизм – половое влечение к собственному телу; эксгибиционизм – влечение к обнажению гениталий (бывает как гомо-, так и гетеросексуальным); скопофилия (визионизм, вуайеризм) – влечение к подглядыванию за половым актом или обнаженными людьми; фетишизм (идолизм, символизм, пигмалионизм) – возведение в культ определенного предмета; зоофилия (скотоложство, содомия, зооэрастия) – половое влечение к животным; некрофилия – половое влечение к трупам; садизм – достижение полового удовлетворения путем причинения страдания сексуальному партнеру; мазохизм – явление, обратное садизму; садомазохизм (см.: Справочник по психиатрии / Под ред. А. В. Снежневского: 2-е изд., перераб. и доп. М., 1985. С. 249–252; см. также: Криминальная сексология. Гл. 4 «Педофилия и эфебофилия» и гл. 5 «Атипичные парафилии и преступное поведение»).

(обратно)

699

Антонян Ю. М., Ткаченко А. А. Шостакович Б. В. Криминальная сексология. С. 108.

(обратно)

700

Этого неизбежно потребует инстинкт самосохранения; если индивид будет и дальше подавлять в себе эмоции, то он может оказаться в психиатрической больнице.

(обратно)

701

Антонян Ю. М., Ткаченко А. А. Шостакович Б. В. Криминальная сексология. С. 108.

(обратно)

702

«Можно взять на себя смелость утверждать, что с древнейших времен и до наших дней внимание мировой цивилизации сосредоточено на трех главных вопросах бытия: жизни, ее смысле и предназначении; таинстве смерти; отношениях полами. Все они теснейшим образом переплетаются друг с другом и не существуют изолированно. Если жизнь и смерть не просто антиподы, но и разные стороны одного целого, то отношения полов находятся между ними, давая начало жизни. Любовь очень часто становится смыслом жизни и причиной смерти» (Там же. С. 107).

(обратно)

703

Либих С. С., Фридкин В. И. Сексуальные дисгармонии. Ташкент, 1990. С. 11.

(обратно)

704

Антонян Ю. М., Ткаченко А. А., Шостакович Б. В. Криминальная сексология. С. 110.

(обратно)

705

В частности, педофильские действия представляют собой «завершающий этап вполне определенной цепочки, например; бисексуализм – неудачные гетеросексуальные контакты – поиск гомосексуальных связей – страх перед мнением окружающих – поиск контактов с детьми. Бывает также, что гетеросексуальные действия потенциального педофила стали источником стресса, способствовали углублению ощущения собственной неполноценности, когда выбор ребенка в качестве эротического объекта служит своеобразной защитной реакцией («Выбираю то, чего меньше боюсь»), Антонян Ю. М., Ткаченко А. А., Шостакович Б. В. Криминальная сексология. С. 300. Либо выбор сексуального партнера может происходить по иному принципу, то есть, если контакт был успешным, субъект пытается вновь и вновь его повторить.

(обратно)

706

Архив Промышленного районного суда г. Оренбурга. Уголовное дело № 1-184/1999.

(обратно)

707

См.: Наумов А. В. Российское уголовное право. Общая часть. Курс лекций. М., 1996. С. 536.

(обратно)

708

Милграм С. Эксперимент в социальной психологии. СПб., 2000. С. 160.

(обратно)

709

Цит. по: Теплое Б. М. Психология и психофизиология индивидуальных различий. М.; Воронеж, 1998. С. 510.

(обратно)

710

Спенсер Г. Опыты научные, политические и философские / Пер. с англ.; под ред. Н. А. Рубакина. Минск, 1998. С. 256 (Классическая философская мысль).

(обратно)

711

Антонян Ю. М. Преступность женщин. С. 15–16.

(обратно)

712

Архив Автозаводского районного суда г. Тольятти Самарской области. Уголовное дело № 1-222/2000.

(обратно)

713

Корсакова Н. К., Московичюте Л. И. Подкорковые структуры мозга и психические процессы. М., 1985. С. 38.

(обратно)

714

Архив Автозаводского районного суда г. Тольятти Самарской области. Уголовное дело № 1-222/2000.

(обратно)

715

Существующая у судов практика вместо вынесения оправдательных приговоров.

(обратно)

716

Ильин Е. П. Мотивация и мотивы. СПб., 2000. С. 243.

(обратно)

717

Наказание и исправление преступников. С. 77.

(обратно)

718

Уголовный Закон. Опыт теоретического моделирования / Под ред. В. Н. Кузнецова, С. Г. Келиной. М., 1987. С. 80.

(обратно)

719

Подтверждением может служить неуклонный рост не только преступности, но и болезней (сердечно-сосудистых, онкологических), а также различных травм. Самонаказание происходит под воздействием подсознания, в котором отражается вся информация бытия данного человека.

(обратно)

720

Долгова А. И. Преступление и личность преступника в свете изучения причин преступности. С. 6.

(обратно)

721

См.: Антонян Ю. М., Еникеев М. И., Эминов В. Е. Психология преступника и расследования преступлений. С. 157.

(обратно)

722

Еникеев М. И. Основы общей и юридической психологии: Учебник для вузов. М., 1996. С. 68.

(обратно)

723

Левин К. Теория поля в социальных науках. С. 81.

(обратно)

724

Там же. С. 66.

(обратно)

725

Там же. С. 265.

(обратно)

726

Ярошевский М. Г. Наука о поведении: русский путь // Ярошевский М. Г. Избранные психологические труды. М., 1996. С. 323.

(обратно)

727

Петрова Г. О. Норма и правоотношение – средства уголовно-правового регулирования. С. 130.

(обратно)

728

Законодатель, таким образом, косвенно признает роль бессознательного в поведении обвиняемого. Вина должна быть строго доказана, иначе ставится под сомнение справедливость приговора. И здесь, практически, не имеет значения, завышено ли будет наказание или занижено – и то, и другое имеет негативные моменты.

(обратно)

729

В ст. 68 УПК РСФСР выявление причин и условий, способствующих совершению преступления, также было указано, но они стояли на последнем месте и без номера. Тем самым законодатель признает их второстепенное значение, хотя на самом деле они играют первостепенное значение.

(обратно)

730

Крылова В. П., Серебренникова А. В. Уголовное право современных зарубежных стран. М., 1997. С. 65.

(обратно)

731

«В силу своей физической, умственной и эмоциональной беспомощности дети весьма чувствительны к грубым и непоследовательным (что происходит вследствие отсутствия системы и устойчивых критериев в воспитании. – А. П.) формам отношения к ним. У них мало опыта в избегании неблагоприятных условий. В физическом отношении ребенок быстро развивается, но он намного слабее взрослых великанов, которые могут его переносить, поднимать, давать шлепки. Пропасть между ребенком и взрослым еще значительнее в сфере умственной и эмоциональной. Дети не могут понять окружающего их мира (когда, например, родители говорят одно, а делают на самом деле другое. – И. П.) и не умеют контролировать свои реакции» (Антонян Ю. М., Еникеев М. И., Эминов В. Е. Психология преступника и расследования преступлений. М., 1996. С. 75).

(обратно)

732

Это объясняется тем, что воспроизведение следов памяти происходит по различным ассоциативным связям. «Различают три вида ассоциаций: 1. Ассоциация по смежности. Это элементарный вид связи без существенной переработки информации (например, если вы встретились с человеком, с которым познакомились в другом городе, то у вас могут возникнуть воспоминания об этом городе). 2. Ассоциации по контрасту. Это связь двух противоположных явлений (например, встретив низкорослого человека, можно вспомнить очень высокого человека и т. д.). Этот вид связей основан уже на логическом приеме противопоставления. 3. Ассоциации по сходству (например, воспринимая одну конструкцию, инженер может по ассоциации вспомнить другую конструкцию; слушая игру одного музыканта, можно вспомнить другого исполнителя). Ассоциация по сходству требуют сложной переработки полученной информации, выделения существенных признаков воспринимаемого объекта, его обобщения и сопоставления с тем, что хранится в памяти» (Там же. С. 133).

(обратно)

733

Там же. С. 117.

(обратно)

734

Там же.

(обратно)

735

Еникеев М. И. Общая и юридическая психология. С. 44.

(обратно)

736

По указанным выше причинам рассматривается механизм условно разделенного в теории психического насилия.

(обратно)

737

Иванов В. Ф. Уголовно-правовая оценка принуждения: Дис… канд. юрид. наук. Саратов, 1986. С. 82.

(обратно)

738

Подробнее см. п. 1 гл. 1 настоящего издания.

(обратно)

739

Еникеев М. И. Общая и юридическая психология. С. 94.

(обратно)

740

Это связано с отнесением данного предмета или явления к определенной категории, понятию, с обозначением его в слове. «Зависимость восприятия от опыта и задач деятельности называется установкой… В восприятии осуществляется не суммирование данных ощущений, а интерпретация этих данных с точки зрения имеющихся знаний. Отдельное отражается в восприятии как проявление общего» (Там же. С. 96).

(обратно)

741

«Даже в тех случаях, когда мы воспринимаем лишь некоторые признаки знакомого объекта, мы мысленно дополняем недостающие признаки и части этого объекта… стремимся объединить в единое знакомое нам целостное образование» (Там же. С. 97).

(обратно)

742

«Мы узнаем различные объекты благодаря устойчивой структуре их признаков, вне зависимости от их частных проявлений» (Там же).

(обратно)

743

«Избирательность зависит от направленности деятельности человека, от его потребностей и интересов» (Там же. С. 98).

(обратно)

744

«Апперцепцией называется зависимость восприятия от опыта, знаний, интересов и установок личности» (Антонян Ю. М., Еникеев М. И., Эминов В. Е. Психология преступника и расследования преступлений. С. 117).

(обратно)

745

«Независимость восприятия объективных качеств предметов (величины, формы, цвета) от различных изменяющихся условий – освещенности, угла зрения, расстояния и т. д.) (Там же).

(обратно)

746

«Для зрительных ощущений необходимо воздействие электромагнитных волн на зрительный рецептор – сетчатку глаза» (Там же. С. 85).

(обратно)

747

«Звуковые волны, действующие на слуховой рецептор, представляют собой сгущения и разряжения воздуха в результате колебания издающих звуки предметов» (Там же. С. 88).

(обратно)

748

«Кожные ощущения подразделяются на тактильные (ощущение прикосновения и давления), ощущение боли, ощущение тепла и ощущение холода. Каждый их этих видов кожных ощущений имеет свои рецепторы» (Там же. С. 89).

(обратно)

749

«Обонятельные ощущения возникают в результате раздражения частицами пахучих веществ, находящихся в воздухе, слизистой оболочки носовой полости, где находятся обонятельные клетки… Запахи влияют на формирование ощущения вкуса» (Там же. С. 90).

(обратно)

750

«Все многообразие вкусовых ощущений состоит из комбинации четырех вкусов: горького, соленого, кислого и сладкого. Вкусовые ощущения вызываются химическими веществами, растворенными в слюне или в воде. Рецепторами вкусовых ощущений являются нервные окончания, расположенные на поверхности языка, – вкусовые сосочки» (Там же. С. 91).

(обратно)

751

То есть мышечные ощущения (от греч. kineo – движение). «Осязание – это комплексное восприятие, состоящее из сочетания двигательных и тактильных ощущений. Особенно важную роль двигательные ощущения играют при формировании образов и в речевой деятельности» (Там же. С. 91).

(обратно)

752

«Статические ощущения – ощущение положения тела в пространстве относительно направления силы тяжести, ощущение равновесия. Рецепторы этих ощущений находятся во внутреннем ухе» (Там же. С. 92).

(обратно)

753

«Вибрационные ощущения возникают в результате отражения колебаний от 15 до 1500 Гц в упругой среде. Эти колебания отражаются всеми частями тела. Вибрационная чувствительность повышается у людей, потерявших зрение. Для человека крайне утомительны и даже болезненны вибрации порядка 5 Гц» (Там же. С. 92).

(обратно)

754

«Органические ощущения – ощущения, связанные с интерорецепторами, расположенными во внутренних органах. К ним относятся ощущения сытости, голода, удушья, тошноты, боли и т. д. Интерорецепторы связаны с корой через подкорковые образования – гипоталамус. Органические ощущения не дают точной локализации, а иногда носят подсознательный характер. Сильные отрицательные органические ощущения могут дезорганизовать сознание человека» (Там же. С. 92).

(обратно)

755

Краткий психологический словарь. С. 186.

(обратно)

756

Данные вопросы рассматриваются в объеме, достаточном для раскрытия темы настоящего исследования и с учетом их известности.

(обратно)

757

Дьяков С. В. К вопросу о причинности в механизме преступного поведения. С. 21.

(обратно)

758

Краткий психологический словарь. С. 124.

(обратно)

759

Там же. С. 405.

(обратно)

760

Цит. по: Абрамова Г. С. Возрастная психология. С. 185.

(обратно)

761

Еникеев М. И. Основы общей и юридической психологии. С. 49.

(обратно)

762

Там же.

(обратно)

763

Там же.

(обратно)

764

Там же. С. 95.

(обратно)

765

Там же. С. 129.

(обратно)

766

Там же.

(обратно)

767

Там же. С. 133.

(обратно)

768

Ойзерман Т. И. Сенсуалистическая гносеология и действительный научноисследовательский поиск//Вопросы философии. 1994. № 6. С. 55.

(обратно)

769

Кандинский В. X. О псевдогаллюцинациях. Н. Новгород; М., 2001. С. 51.

(обратно)

770

«Воображение – психический процесс, выражающийся: 1) в построении образа средств и конечного результата предметной деятельности субъекта; 2) в создании программы поведения, когда проблемная ситуация неопределенна; 3) в продуцировании образов, которые не программируют, а заменяют деятельность; 4) в создании образов, соответствующих описанию объекта» (Краткий психологический словарь. С. 49).

(обратно)

771

«Так образно представляя те или иные физические действия, можно вызвать учащение работы сердца, органов дыхания и т. д. (Флобер, описывая сцену отравления госпожи Бовари, сам почувствовал ощущения, характерные для отравления)» (Там же).

(обратно)

772

Нюнберг Г. Принципы психоанализа и их применение к лечению неврозов. М., 1999. С. 180.

(обратно)

773

Лэнг Р. Д. Расколотое «Я». С. 60.

(обратно)

774

Анисимков В. М., Рыбак М. С. Субкультурные категории осужденных в местах лишения свободы (Криминальные «масти»), С. 4.

(обратно)

775

Блюм Г. Психоаналитеческие теории личности / Пер. с англ. А. Б. Хавина. М., 1996. С. 117.

(обратно)

776

Можгинский Ю. Б. Агрессия подростков: Эмоциональный и кризисный механизм. СПб., 1999. С. 124.

(обратно)

777

Короленко Ц. П., Дмитриева Н. В. Социодинамическая психиатрия. С. 140.

(обратно)

778

Причины этого в деле не выяснялись.

(обратно)

779

Архив Автозаводского районного суда г. Тольятти Самарской области. Уголовное дело № 1-296/1999.

(обратно)

780

Петраков Б. Д., Цыганков Б. Д. Эпидемиология психических расстройств (Руководство для врачей) / Министерство здравоохранения и медицинской промышленности Российской Федерации. М., 1996. С. 22.

(обратно)

781

Короленко Ц. П., Дмитриева Н. В. Социодинамическая психиатрия. С. 117.

(обратно)

782

Как уже говорилось, утрата энергии означает завершение жизненного цикла.

(обратно)

783

«Известно немало случаев, когда совершение преступления данным человеком может быть неожиданным для окружающих, поскольку ему не предшествует противоправное или аморальное поведение, во всяком случае, в очевидной форме. Поэтому такие преступления часто (и, на наш взгляд, ошибочно) расцениваются как случайные…. Отдельные действия перерастают в антиобщественный образ жизни постепенно. Преступные же действия являются его наиболее опасной формой» (Антонян Ю. М., Еникеев М. И., Эминов В. Е. Психология преступника и расследования преступлений. С. 104).

(обратно)

784

Лоуэн А. Биоэнергетика (Революционная терапия, которая использует язык тела для лечения проблем разума). СПб., 1998. С. 39.

(обратно)

785

Монтень М. Опыты. 1991. С. 127.

(обратно)

786

Завьялов В. Ю. Необъявленная психотерапия. М.; Екатеринбург, 1999. С. 182.

(обратно)

787

Короленко Ц. П., Дмитриева Н. В. Социодинамическая психиатрия. С. 125.

(обратно)

788

Райх В. Характероанализ: Техника и основные положения для обучающихся и практикующих аналитиков. С. 284.

(обратно)

789

Короленко Ц. П., Дмитриева Н. В. Социодинамическая психиатрия. С. 6.

(обратно)

790

Там же.

(обратно)

791

Там же. С. 125.

(обратно)

792

Краткий психологический словарь. М., 1985. С. 101.

(обратно)

793

Блюм Г. Психоаналитические теории личности / Пер. с англ. А. Б. Хавина. М., 1996. С. 117.

(обратно)

794

Макдональд В. Руководство по субмодальностям. Воронеж., 1994. С. 9.

(обратно)

795

Справочник по психиатрии / Под ред. А. В. Снежневского: 2-е изд., перераб. и доп. М., 1985. С. 224.

(обратно)

796

Абрамова Г. С. Возрастная психология. С. 67.

(обратно)

797

Андрусенко В. А. Социальный страх (опыт философского анализа). 3-е изд. Оренбург, 1995. С. 62.

(обратно)

798

Там же. С. 38.

(обратно)

799

Франк С. А. Сочинения. Минск; М., 2000. С. 415.

(обратно)

800

Андрусенко В. А. Социальный страх (опыт философского анализа). С. 130.

(обратно)

801

Данный вопрос раскрывается в п. 5 «Роль потерпевшего в генезисе насилия».

(обратно)

802

Подробнее см.: Еникеев М. И. Основы общей и юридической психологии.

(обратно)

803

Там же. С. 79.

(обратно)

804

Подробнее см.: Там же. С. 94.

(обратно)

805

Там же. С. 109.

(обратно)

806

Там же. С. 161.

(обратно)

807

Там же.

(обратно)

808

Гальперин П. Я. Психология как объективная наука. С. 270.

(обратно)

809

Носов Н. А. Виртуальная философия // Вопросы философии. 1999. № 10. С. 156.

(обратно)

810

Краткий психологический словарь. С. 49.

(обратно)

811

Еникеев М. И. Общая и юридическая психология. С. 125.

(обратно)

812

Краткий психологический словарь. С. 407.

(обратно)

813

Еникеев М. И. Основы общей и юридической психологии. С. 162.

(обратно)

814

Там же.

(обратно)

815

Там же. С. 162.

(обратно)

816

Там же. С. 408.

(обратно)

817

Там же. С. 162.

(обратно)

818

«Конфликт между осознанными и неосознанными… эмоциями чаще всего лежит в основе неврозов» (Краткий психологический словарь. С. 403).

(обратно)

819

Еникеев М. И. Общая и юридическая психология. С. 162.

(обратно)

820

Там же.

(обратно)

821

Там же.

(обратно)

822

Там же. С. 166.

(обратно)

823

Березина Т. Н. Многомерная психика. Внутренний мир личности. С. 189.

(обратно)

824

Хеллер Стивен, Стил Терри Ли. Монстры и волшебные палочки. Такой вещи, как гипноз, не существует? С. 36.

(обратно)

825

Антонян Ю. М., Еникеев М. И., Эминов В. Е. Психология преступника и расследования преступлений. С. 117.

(обратно)

826

Курск Н. С. Дефицит психической активности: пассивность личности и болезнь. М., 1996. С. 228.

(обратно)

827

Берн. Э. Познай себя. О психиатрии и психоанализе – для всех, кто интересуется. Екатеринбург, 2000. С. 53.

(обратно)

828

Сердюк Л. В. Психическое насилие как предмет уголовно-правовой оценки: Дис… канд. юрид. наук. Саратов, 1979. С. 5.

(обратно)

829

Петраков Б. Д., Цыганков Б. Д. Эпидемиология психических расстройств. С. 22.

(обратно)

830

Областной статистический ежегодник: Стат. сб. / облкомстат. Оренбург, 2001. С. 208.

(обратно)

831

Там же. С. 9.

(обратно)

832

Россия в цифрах. 2003: Краткий статистический сборник. С. 126.

(обратно)

833

«Гипноз (от греч. hypnos – сон) – временное состояние сознания, характеризующее сужением его объема и резкой фокусировкой на содержании внушения, что связано с изменением функций индивидуального контроля и самосознания… Психологические теории рассматривают гипноз как измененное функционирование нормального сознания субъекта в необычных условиях: внушения мотивации, внимания, ожиданий, межличностных отношений…. Применение техники гипноза позволяет экспериментально изучать поведение при различных уровнях функционирования сознания субъекта» (Краткий психологический словарь. С. 64).

(обратно)

834

К этому привели слова матери, и в этом действительная причина фобии женщины, влияющей на нее на протяжении 45 лет.

(обратно)

835

Хеллер Стивен, Стил Терри Ли. Монстры и волшебные палочки. Такой вещи как гипноз не существует? С. 53.

(обратно)

836

Архив Дзержинского районного суда г. Оренбурга. Уголовное дело № 1-1428/2000.

(обратно)

837

Ривман Д. В., Устинов В. С. Виктимология. СПб., 2000. С. 7.

(обратно)

838

Там же. С. 8.

(обратно)

839

Там же. С. 6.

(обратно)

840

Архив Центрального районного суда г. Оренбурга. Уголовное дело № 1-527/1997.

(обратно)

841

В конечном счете Михаила в возрасте 64 лет из глубокого жизненного, психологического кризиса вывела трагическая смерть в декабре 2003 г.

(обратно)

842

Davis J. R. Criminal justice in New York City. North Carolina, 1990. P. 24.

(обратно)

843

Антонян Ю. M. Психология убийства. M., 1997. С. 164.

(обратно)

844

Архив Промышленного районного суда г. Оренбурга. Уголовное дело № 1-249/1999.

(обратно)

845

Центров Е. Е. Криминалистическое учение о потерпевшем. М., 1988. С. 18.

(обратно)

846

Цит. по: Рыбальская В. Я. Виктимность как элемент структуры механизма преступлений несовершеннолетних // Вопросы борьбы с преступностью. М., 1978. Вып. 29. С. 37.

(обратно)

847

Холост Б. Факторы, формирующие виктимность // Там же. М., 1984. Вып. 41. С. 74.

(обратно)

848

Бафия Е. Проблемы криминологии. Диалектика криминогенной ситуации. С. 105.

(обратно)

849

Цит. по: Шестаков Д. А. Семейная криминология: семья – конфликт – преступление. СПб., 1996. С. 12.

(обратно)

850

Архив Промышленного районного суда г. Оренбурга. Уголовное дело № 1-262/1999.

(обратно)

851

Тем более при наличии жалоб на поведение потерпевших.

(обратно)

852

Серийные сексуальные убийства. С. 55.

(обратно)

853

Антонян Ю. М. Психология убийства. С. 165.

(обратно)

854

Там же. С. 166.

(обратно)

855

Серийные сексуальные убийства. С. 55.

(обратно)

856

Красиков А. Н. Сущность и значение согласия потерпевшего в советском уголовном праве / Под ред. И. С. Ноя. Саратов, 1976. С. 44.

(обратно)

857

Фрейд 3. Введение в психоанализ: Лекции. СПб., 2001. С. 159.

(обратно)

858

Хохряков Г. Ф. Криминология. С. 200.

(обратно)

859

Серийные сексуальные убийства. С. 55.

(обратно)

860

Антонян Ю. М. Психология убийства. С. 114.

(обратно)

861

Дягилев Ф. М. Концепции современного естествознания. С. 134.

(обратно)

862

Там же. С. 178.

(обратно)

863

Меннингер К. Война с самим собой. С. 367.

(обратно)

864

Минская В. С. Криминологическое и уголовно-правовое значение поведения потерпевших// Вопросы борьбы с преступностью. М., 1972. Вып. 16. С. 26.

(обратно)

865

Ивченко О. Уголовная ответственность за эвтаназию в России // Материалы Международной науч. конф. на юридическом факультете МГУ им. М. В. Ломоносова 31 мая – 1 июня 2001 г. «Уголовное право в XXI веке». М., 2002. С.144.

(обратно)

866

Монтень М. Опыты. С. 241.

(обратно)

867

Юнг К. Г. Ответ Иову / Пер. с нем. М., 1998. С. 230 (Классики зарубежной психологии).

(обратно)

868

Вагин И. О. Психология зла. Практика решения конфликтов. СПб., 2001. С. 23.

(обратно)

869

Ницше Ф. Так говорил Заратустра; К генеалогии морали; Рождение трагедии, или Эллинство и пессимизм: Сборник / Пер. с нем. 2-е изд. Минск, 2001. С. 369.

(обратно)

870

Там же. С. 370.

(обратно)

871

Ницше Ф. Человеческое, слишком человеческое; Веселая наука; Злая мудрость. С. 51.

(обратно)

872

Равич-Щербо И. ВМарютина Т. М., Гоигоренко Е. Л. Психогенетика / Под ред. И. В. Равич-Щербо. М„2000. С. 114.

(обратно)

873

Рассуждения о счастливой и достойной жизни / Сост. И. Л. Зеленкова. Минск, 1999. С. 230 (Классическая философская мысль).

(обратно)

874

Меннингер К. Война с самим собой. С. 215.

(обратно)

875

Там же. С. 25.

(обратно)

876

Там же. С. 95.

(обратно)

877

Там же. С. 241.

(обратно)

878

Там же. С. 363.

(обратно)

879

Там же. С. 32.

(обратно)

880

Законы Ману. С. 281.

(обратно)

881

Таганцев Н. С. Русское уголовное право. Лекции. Часть общая. Т. 1. С. 26.

(обратно)

882

Муздыбаев К. Психология ответственности / Под ред. В. Е. Семеновой. Л., 1983. С. 44.

(обратно)

883

Ясперс К. Смысл и назначение истории. С. 377.

(обратно)

884

Цит. по: Бурлачук Л. Ф., Грабская И. А., Кочарян А. С. Основы психотерапии: Учебное пособие для студентов вузов, которые обучаются по спец. «Психология», «Социальная педагогика». К.иев; М., 1999.

(обратно)

885

Цит. по: Монтень М. Опыты. С. 575.

(обратно)

886

Муздыбаев К. Психология ответственности. С. 44.

(обратно)

887

Жалинский А. Э. Социально-правовое мышление: Проблемы борьбы с преступностью / Отв. ред. С. В. Бородин. М., С. 94.

(обратно)

888

Кудрявцев В. Н. Общая теория квалификации преступлений. 2-е изд., перераб. и доп. М.,2001. С. 23.

(обратно)

889

Кудрявцев В. Н. Преступность и нравы переходного общества. С. 151.

(обратно)

890

Бородин С. В. Борьба с преступностью: теоретическая модель комплексной программы. С. 212.

(обратно)

891

Гуськова А. П. Личность обвиняемого в уголовном процессе (проблемные вопросы науки и практики). Оренбург, С. 21.

(обратно)

892

Становский М. Н. Назначение наказания. СПб., 1999. С. 156.

(обратно)

893

Чучаев А. И. Нарушение правил безопасности движения или эксплуатации водного транспорта (уголовно-правовое и криминологическое исследование). С. 13.

(обратно)

894

Якушин В. А. Субъективное вменение и его значение в уголовном праве. Тольятти, 1998. С. 115.

(обратно)

895

Чучаев А. И. Транспортные преступления: проблемы механизма, квалификации и наказания. С. 11.

(обратно)

896

При этом отмечается, что на практике законность нередко понимается как «неукоснительное претворение в жизнь действующего права, закона… действующих юридических норм – неважно каких, в том числе “революционных” и самых что ни есть реакционных… правозаконность означает строжайшее, неукоснительное проведение в жизнь не любых и всяких норм, а начал гуманистического права, прежде всего основных неотъемлемых прав человека», среди которых наиболее важным является право на свободу. Таким образом, право и закон – не одно и тоже и не любой закон, следовательно, является правовым (См.: Алексеев С. С. Философия права. М., 1998. С. 132).

(обратно)

897

Кони А. Ф. О праве необходимой обороны. М., 1996. С. 3.

(обратно)

898

Таганцев Н. С. Русское уголовное право. Т. 2. С. 183.

(обратно)

899

Фойницкий И. Я. Учение о наказании в связи с тюрьмоведением. С. 44.

(обратно)

900

См.: Вундт В. Проблемы психологии народов. С. 20.

(обратно)

901

Там же.

(обратно)

902

Воеводин Л. Д. Индивидуальное и коллективное в конституционном статусе личности // Вестник МГУ. 1997. С. 6.

(обратно)

903

Метод (от греч. methodos) означает: 1) способ познания, исследования или практического осуществления чего-либо; 2) прием, способ или образ действия (Музруков Т. Г., Нечаев И. В. Краткий словарь иностранных слов. С. 203).

(обратно)

904

Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 2. 1998. С. 323.

(обратно)

905

Цит. по: Кохановский В. П. Философия и методология науки. С. 168.

(обратно)

906

Философский энциклопедический словарь. С. 726.

(обратно)

907

Лунеев В. В. Субъективное вменение. М., 2000. С. 3.

(обратно)

908

Там же. С. 3.

(обратно)

909

Гальперин П. Я. Психология как объективная наука. С. 266.

(обратно)

910

Сорокин П. А. Кризис нашего времени // Американская социологическая мысль. С. 357.

(обратно)

911

Курс уголовного права. Общая часть. Т. 1: Учение о преступлении. Учебник для вузов / Под ред. Н. Ф. Кузнецовой, И. М. Тяжковой. М., 1999. С. 230.

(обратно)

912

Ситковская О. Д. Психология уголовной ответственности. М., 1998. С. 5.

(обратно)

913

Там же. С. 9.

(обратно)

914

Ратинов А. Р. Некоторые итоги и перспективы психолого-правовых исследований / Всесоюзный институт по изучению причин и разработке мер предупреждения преступности // Вопросы борьбы с преступностью. Вып. 20. М., 1974. С. 120.

(обратно)

915

Кант И. Основы метафизики нравственности. М., 1999. С. 1024.

(обратно)

916

Кант И. Критика чистого разума / Пер. с нем. Н. Лосского. Минск, 1998. С. 45.

(обратно)

917

Фойницкий И. Я. Учение о наказании в связи с тюрьмоведением. С. 11.

(обратно)

918

Уголовное право. Особенная часть. Учебник для вузов / Отв. ред. И. Я. Козаченко, 3. А. Незнамова, Г. П. Новоселов. М., 1998. С. 26.

(обратно)

919

Там же. С. 2.

(обратно)

920

Фойницкий И. Я. Учение о наказании в связи стюрьмоведением. С. 55.

(обратно)

921

Курс уголовного права. Общая часть. Т. 1: Учение о преступлении. С. 291.

(обратно)

922

См.: Бруно Д. Изгнание торжествующего зверя. Самара, 1997. С. 102.

(обратно)

923

Наумов А. ВНовиченко А. С. Законы логики при квалификации преступлении. М., 1978. С. 75.

(обратно)

924

Алексеев А. А. Право: азбука – теория – философия: Опыт комплексного исследования. С. 631.

(обратно)

925

Лунеев В. В. Субъективное вменение. С. 17.

(обратно)

926

Риккерт Г. Философия жизни. С. 189.

(обратно)

927

Симонов В. И. Уголовно-правовая характеристика физического насилия. С. 52.

(обратно)

928

Там же. С. 55.

(обратно)

929

Там же. С. 5.

(обратно)

930

«Одним из эпизодов в истории репрессированной науки стала так называемая “павловская сессия”. Этим термином принято обозначать объединенную сессию двух академий – Академии наук СССР и Академии медицинских наук СССР, состоявшуюся 28 июня – 4 июля 1950 г. по инициативе и непосредственном “патронаже” Сталина» (Ярошевский М. Г. Наука о поведении: русский путь. С. 363).

(обратно)

931

Отечественное законодательство XI–XX веков: Пособие для семинаров. Часть I (Х\ – XIX вв.) / Под ред. О. И. Чистякова. М., 1999. С. 324.

(обратно)

932

Фойницкий И. Я. Учение о наказании в связи стюрьмоведением. С. 44.

(обратно)

933

Курс уголовного права. Общая часть. Т. 1: Учение о преступлении. С. 128.

(обратно)

934

Там же. С. 30.

(обратно)

935

Уголовный закон. Опыт теоретического моделирования / Академия наук СССР; Институт государства и права. М., 1987. С. 80.

(обратно)

936

Курс уголовного права. Общая часть. Т. 1: Учение о преступлении. С. 305.

(обратно)

937

Якушин В. А. Ошибка и ее влияние на вину и ответственность по советскому уголовному праву: Автореф. дис… канд. юрид. наук. Казань, 1985. С. 7.

(обратно)

938

Хохряков Г. Ф. Криминология: Учебник. С. 433.

(обратно)

939

Цит. по: Пешков И. В. М. М. Бахтин: от философии поступка к риторике поступка. М„1996. С. 115.

(обратно)

940

Наумов А. ВНовиченко А. С. Законы логики при квалификации преступлении. С. 61.

(обратно)

941

Еникеев М. И. Основы общей и юридической психологии. С. 71.

(обратно)

942

Ситковская О. Д. Психологический комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации. М., 1999. С. 39.

(обратно)

943

Российское уголовное право. Курс лекций. Т. 3: Преступления против личности. С. 78.

(обратно)

944

Бюллетень Верховного Суда РФ. 1999. № 11. С. 8.

(обратно)

945

Российское уголовное право. Курс лекций. Т. 3: Преступления против личности. С. 79.

(обратно)

946

Там же. С. 69.

(обратно)

947

Якушин В. А. Субъективное вменение и его значение в уголовном праве. Тольятти, 1998. С. 115.

(обратно)

948

Лесниевски-Костарева Т. А. Дифференциация уголовной ответственности. Теория и законодательная практика. М., 1998. С. 140.

(обратно)

949

Дуюнов В. К. Проблемы уголовного наказания в теории, законодательстве и судебной практике. Курск, 2000. С. 56.

(обратно)

950

Тихонов К. Ф. К вопросу об основаниях уголовной ответственности // Учен. зап. Саратовского юрид. ин-та им. Д. И. Курского. Саратов, 1964. Вып. 11 (Вопросы уголовного права, уголовного процесса и криминалистики). С. 7.

(обратно)

951

Там же. С. 9.

(обратно)

952

Карпец И. И. Уголовное право и этика. С. 83.

(обратно)

953

Сеченов И. М. Психология поведения. С. 132.

(обратно)

954

Теплое Б. М. Психология и психофизиология индивидуальных различий. С. 223.

(обратно)

955

Гоишанин П. Ф. Ответственность рецидивистов по советскому уголовному праву: Автореф. дис… докт. юрид. наук. М., 1975. С. 7.

(обратно)

956

Тяжкие и особо тяжкие преступления: квалификация и расследование: Руководство для следователей / Под ред. С. Г. Кехлерова; науч. ред. С. П. Щерба. М., 2001. С. 103.

(обратно)

957

Хохряков Г. Ф. Парадоксы тюрьмы. М., 1991. С. 174.

(обратно)

958

Цит по: Таганцев Н. С. Русское уголовное право. Т. 2. С. 309.

(обратно)

959

Решетников В. Следователи не должны обвинять // Социалистическая законность. 1988. № 6. С. 53.

(обратно)

960

Познышев С. В. Основные начала науки уголовного права. Общая часть. М., 1912. С. 267.

(обратно)

961

Цит. по: Анисимков В. М., Капункин С. А., Рыбак М. С. Уголовно-исполнительное право: Курс лекций / Под ред. В. М. Анисимкова. Саратов, 2001. С. 14.

(обратно)

962

Российское уголовное право. Курс лекции. Т. 3: Преступление против личности. С. 78.

(обратно)

963

Дурманов Н. Д. Понятие преступления. Л., 1948. С. 21.

(обратно)

964

Там же. С. 39.

(обратно)

965

Ницше Ф. Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей (1884–1888). С. 302.

(обратно)

966

Гоэхэм Л. Р. Естествознание, философия и науки о человеческом поведении в Советском Союзе / Пер. с англ. М., 1991. С. 215.

(обратно)

967

Государственная служба (комплексный подход): Учеб, пособие. М., 1999. С. 41.

(обратно)

968

Петрухин И. Л. Человек и власть (в сфере борьбы с преступностью). М., 1999.

C. 16.

(обратно)

969

Davis J. R. Criminal justice in New York City. 1990. P. 5.

(обратно)

970

См. подробнее: Деркач А. Акмеологические факторы устойчивого и безопасного развития // Безопасность Евразии. Журнал Высоких Гуманитарных Технологий. Журнал Личной, Национальной и Коллективной Безопасности. 2001. № 1. С. 57.

(обратно)

971

Цит. по: Гонтарь И. Я. Преступление и состав как явления и понятия в уголовном праве. Вопросы теории и правотворчества. Владивосток, 1997. С. 4.

(обратно)

972

Цит. по: Анисимков В. М., Капункин С. А., Рыбак М. С. Уголовно-исполнительное право: Курс лекций. С. 14.

(обратно)

973

Там же.

(обратно)

974

Наумов А. В. Российское уголовное право. Общая часть: Курс лекций. 2-е изд., перераб. и доп. М., 1999. С. 569.

(обратно)

975

Цит. по: Карпец И. И. Уголовное право и этика. С. 58.

(обратно)

976

Там же.

(обратно)

977

Российское уголовное право. Курс лекций. Т. 3. Преступление против личности. С. 6.

(обратно)

978

Законы Ману. С. 287.

(обратно)

979

Таганцев Н. С. Русское уголовное право. С. 295.

(обратно)

980

Свод законов Соединенных Штатов Америки. Разд. 18: Преступления и уголовный процесс // Уголовное законодательство зарубежных стран (Англии, США, Франции, Германии, Японии). Сборник законодательных материалов / Под ред. И. Д. Козочкина. М., 1999. С. 77.

(обратно)

981

Там же. С. 265.

(обратно)

982

Там же. С. 339.

(обратно)

983

Уголовное право зарубежных государств. Общая часть / Под ред. и с предисл. И. Д. Козочкина. М., 2001. С. 553.

(обратно)

984

Уголовный кодекс Китайской Народной Республики. С. 47.

(обратно)

985

Уголовный кодекс Дании. С. 58

(обратно)

986

Уголовный закон Латвийской Республики / Адапт. пер. с лат., науч. ред. и вступ. ст. А. И. Лукашова, Э. А. Саркисовой. Минск, 1999. С. 26.

(обратно)

987

Уголовный кодекс Республики Беларусь. С. 77.

(обратно)

988

Уголовный кодекс Республики Польша. С. 22.

(обратно)

989

Уголовный кодекс Голландии. С. 173.

(обратно)

990

Уголовный кодекс Швеции. С. 104.

(обратно)

991

Новый Уголовный кодекс Франции. С. 11.

(обратно)

992

Уголовный кодекс штата Нью-Йорк. С. 109.

(обратно)

993

Уголовный кодекс ФРГ. С. 259.

(обратно)

994

Уголовный кодекс Чеченской Республики Ичкерия // Ичкерия. 1996. 4 авг. Ст. 3. С. 3–6.

(обратно)

995

Ляпунов Ю. Российское уголовное законодательство: резервы совершенствования. С. 47.

(обратно)

996

Бородин С. В. Преступления против жизни. С. 60.

(обратно)

997

Там же. С. 43.

(обратно)

998

Дагель П. С. Проблемы вины в советском уголовном праве / Специальность 715 – Уголовное право и уголовный процесс: Автореф. дис… докт. юрид. наук. Л., 1969. С. 11.

(обратно)

999

Дагель П. С. Учение о личности преступника в советском уголовном праве: Учеб, пособие. Владивосток, 1970. С. 7.

(обратно)

1000

См.: Шестаков Д. А. Семейная криминология: семья – конфликт – преступление. СПб., 1996. С. 35.

(обратно)

1001

Бруно Д. Избранное. Самара, 2000. С. 508.

(обратно)

1002

Цит. по: Меграбян А. Психодиагностика невербального поведения. С. 115.

(обратно)

1003

Узнадзе Д. Н. Теория установки / Под ред. Ш. А. Надирашвили, В. К. Цаава. М.; Воронеж, 1997. С. 149.

(обратно)

1004

Фихте И. Факты сознания. Назначение человека. Науконаучение. С. 650.

(обратно)

1005

Лунеев В. В. Субъективное вменение. С. 18.

(обратно)

1006

Цит. по: Братусь Б. С. Смысловая вертикаль сознания личности (к 20-летию со дня смерти А. Н. Леонтьева) // Вопросы философии. 1999. № 11. С. 82.

(обратно)

1007

Осознавал – неосознавал, предвидел – не предвидел, желал – не желал и т. д.

(обратно)

1008

Лунеев В. В. Субъективное вменение. С. 24.

(обратно)

1009

Матузов Н. И. Теория и практика прав человека в России // Правоведение. 1998. № 4. С. 32.

(обратно)

1010

Ожегов С. И. Словарь русского языка. С. 311.

(обратно)

1011

Ситковская О. Д Аффект: Криминально-психологическое исследование. М., 2001. С. 111.

(обратно)

1012

См. п. 1 главы 1 настоящего издания.

(обратно)

1013

Пункт 9 постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации «О судебной практике по делам об изнасиловании» от 22.04.1992 г. № 4 в редакции постановления Пленума от 21.12.93 г № 11 / Сборник постановлений Пленума Верховного Суда РФ. 1961–1996. М., 1997. С. 334.

(обратно)

1014

Закон: создание и толкование / Под ред. А. С. Пиголкина. М., 1998. С. 74.

(обратно)

1015

Кистяковский А. Ф. Исследование о смертной казни. Тула, 2000. С. 49.

(обратно)

1016

Фойницкий И. Я. Учение о наказании в связи стюрьмоведением. С. 32.

(обратно)

1017

Сомов В. П. Латинско-русский юридический словарь. М., 1995. С. 57.

(обратно)

1018

Бородин С. В. Еще раз о смертной казни // Государство и право. 2001. № 4. С. 61.

(обратно)

1019

Жалинский А. Э. Социально-правовое мышление: Проблемы борьбы с преступностью. С. 23.

(обратно)

1020

Лунеев В. В. Субъективное вменение. С. 24.

(обратно)

1021

Демидов И. Ф. Обеспечение прав человека в сфере борьбы с преступностью // Законность в Российской Федерации. М., 1998. С. 142.

(обратно)

1022

Борзенков Г. Н. Тенденции и перспективы развития уголовного законодательства в XXI веке (опыт сравнительно-временного анализа) // Материалы Международной науч. конф. на юридическом факультете МГУ им. М. В. Ломоносова 31 мая – 1июня 2001 г. «Уголовное право в XXI веке». М., 2002. С. 112.

(обратно)

1023

Шестаков Д. А. Уголовно-правовая политика под углом зрения исторической тенденции к смягчению репрессии//Правоведение. 1998. № 4. С. 159.

(обратно)

1024

Савюк Л. К. Правовая статистика: Учебник. М., 1999. С. 139.

(обратно)

1025

Хохряков Г. Ф. Парадоксы тюрьмы. С. 173.

(обратно)

1026

Таганцев Н. С. Русское уголовное право. Лекции. Часть общая. Т. 2. С. 190.

(обратно)

1027

Никифоров А. С. О смертной казни // Государство и право. 2001. № 4. С. 65.

(обратно)

1028

Абрамкин В. Ф. Поиски выхода. Преступность, уголовная политика, места заключения в постсоветском пространстве. М., 1996. XXI.

(обратно)

1029

Там же.

(обратно)

1030

Подробнее см.: Дагель П. С., Михеев Р. И. Теоретические основы установления вины: Учеб, пособие. Владивосток, 1975.

(обратно)

1031

Хохряков Г. Ф. Криминология: Учебник. С. 456.

(обратно)

1032

Там же. С. 151.

(обратно)

1033

Там же. С. 24.

(обратно)

1034

Бойков А. Д. Научная разработка теории и методики правового воспитания. С. 79.

(обратно)

1035

Там же.

(обратно)

1036

Подробнее см. п. 3 гл. 3 настоящего исследования.

(обратно)

1037

Дагель П. С., Михеев Р. И. Теоретические основы установления вины. С. 147–155.

(обратно)

1038

Подробнее см.: Лекшас И. Вина как субъективная сторона преступного деяния. М., 1958. С. 84.

(обратно)

1039

Дагель П. С., Михеев Р. И. Теоретические основы установления вины. С. 147–155.

(обратно)

1040

Муздыбаев К. Психология ответственности. С. 120.

(обратно)

1041

Хохряков Г. Ф. Парадоксы тюрьмы. С. 210.

(обратно)

1042

Отечественное законодательство XI–XX веков: Пособие для семинаров. Ч. II (XX в.) / Под ред. О. И. Чистякова. М., 1999. С. 111.

(обратно)

1043

Уголовный кодекс РСФСР. Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР. С изм. и доп. по сост. на март 1995 г. М., 1995. С. 59.

(обратно)

1044

Уголовный кодекс Российской Федерации. М., 2001. С. 20.

(обратно)

1045

Кант И. Метафизические начала естествознания. М., 1999. С. 959.

(обратно)

1046

Лунеев В. В. Преступность XX века. Мировые, региональные и российские тенденции / Предисл. академика РАН В. Н. Кудрявцева. М., 1999. С. IX.

(обратно)

1047

Кони А. Ф. О праве необходимой обороны. С. 112.

(обратно)

1048

Алексеев С. С. Восхождение к праву. Поиски и решения. М., 2001. С. 87.

(обратно)

1049

Лунеев В. В. Преступность XX века. Мировые, региональные и российские тенденции. С. 196.

(обратно)

1050

Узнадзе Д. Н. Теория установки / Под ред. III. А. Надирашвили, В. К. Цаава. М.; Воронеж, 1997. С. 149.

(обратно)

1051

Фихте И. Факты сознания. Назначение человека. Науконаучение / Пер. с нем. Минск; М., 2000. С. 650.

(обратно)

1052

Лунеев В. В. Преступность XX века. Мировые, региональные и российские тенденции. С. 196.

(обратно)

1053

Лунеев в. в. Субъективное вменение. С. 18.

(обратно)

1054

Ожегов С. И. Словарь русского языка. С. 311.

(обратно)

1055

Ламетри Ж. О. Сочинения. Философское наследие. 2-е изд. / Академия наук СССР. Институт философии. М., 1983. Т. 88. С. 296.

(обратно)

1056

Ситковская О. Д. Психология уголовной ответственности. С. 14.

(обратно)

1057

Цит. по.: Гонтарь И. Я. Преступление и состав как явления и понятия в уголовном праве. Вопросы теории и правотворчества. Владивосток, 1997. С. 4.

(обратно)

1058

Антонян Ю. М. Психология убийства. М., 1997. С. 26.

(обратно)

1059

Петрухин И. Л. Человек и власть (в сфере борьбы с преступностью). 1999. С. 112.

(обратно)

1060

Никифоров Б. С. Объект преступления по советскому уголовному праву. М., 1960. С. 190.

(обратно)

1061

Лесной С. К. Насильственные преступления, совершаемые против предпринимателей (криминологический и уголовно-правовой анализ): Дис… канд. юрид. наук. М., 1996. С. 14.

(обратно)

1062

Таганцев Н. С. Русское уголовное право. Лекции. Часть общая. Т. 2. С. 184.

(обратно)

1063

Антонов-Романовский Г. В. Роль права в разрешении насильственных конфликтов. С. 8.

(обратно)

1064

Хохряков Г. Ф. Криминология: Учебник / Отв. ред. В. Н. Кудрявцев. М., 2000. С. 260.

(обратно)

1065

Антонян Ю. М., Еникеев М. И., Эминов В. Е. Психология преступника и расследования преступлений. С. 151.

(обратно)

1066

См.: Иншаков С. М. Зарубежная криминология. С. 103.

(обратно)

1067

Цит. по: Яковлев А. М. Социология экономической преступности. С. 234.

(обратно)

1068

Кудрявцев В. А., Демидович Б. П. Краткий курс высшей математики. 6-е изд. М., 1986. С. 234.

(обратно)

1069

Там же. С. 235.

(обратно)

1070

Алимов С. Б. О некоторых предпосылках предупреждения преступлений. С. 3.

(обратно)

1071

Гоошев А. В. Функции правосознания в механизме уголовно-правового регулирования. С. 17.

(обратно)

1072

Там же. С. 18.

(обратно)

1073

Новоселов Г. П. Актуальные вопросы учения об объекте: методологические аспекты. С. 241.

(обратно)

1074

Панкратов В. В. Методологические вопросы объяснения причин преступности в криминологии. С. 17.

(обратно)

1075

Болдырев Е. В. Общие предпосылки совершенствования уголовного законодательства // Вопросы борьбы с преступностью. М., 1972. Вып. 16. С. 38.

(обратно)

1076

Бородин С. В. Борьба с преступностью: теоретическая модель комплексной программы. С. 252.

(обратно)

1077

Усс А. В. Социально-интегративная роль уголовного права: Автореф. дис… докт. юрид. наук. М., 1994. С. 6–7.

(обратно)

1078

Чечель Г. И. Уголовно-правовые и криминологические проблемы борьбы с преступлениями против личности: Авторефер. дис… докт. юрид. наук. Ставрополь, 1995. С. 8–13.

(обратно)

1079

Яковлев А. М. Социология экономической преступности. С. 22.

(обратно)

1080

Бородин С. В. Борьба с преступностью: теоретическая модель комплексной программы. С. 243.

(обратно)

1081

Гоошев А. В. Криминологическое значение исследований правового сознания молодежи: Автореф. дис… канд. юрид. наук. Свердловск, 1983. С. 4.

(обратно)

1082

Кудрявцев В. Н. Преступность и нравы переходного общества. С. 115.

(обратно)

1083

Бойков А. Д. Научная разработка теории и методики правового воспитания // Вопросы борьбы с преступностью. М., 1974. Вып. 20. С. 76.

(обратно)

1084

Ратинов А. Р. Некоторые итоги и перспективы психолого-правовых исследований // Там же. С. 110.

(обратно)

1085

Хохряков Г. Ф. Криминология. С. 176.

(обратно)

1086

Плутарх. Моралии: Сочинение. М.; Харьков, 1999. С. 665.

(обратно)

1087

Цит. по: Мацкевич И. М. Причины и условия преступности военнослужащих (по материалам криминологического исследования)//Правоведение. 1999. № 2. С. 165.

(обратно)

1088

Кудрявцев В. Н. Преступность и нравы переходного общества. С. 218.

(обратно)

1089

Самигуллин В. К. Право и неправо // Государство и право. 2002. № 3. С. 8.

(обратно)

1090

См., напр.: Бэндлер Р., Гриндер Д. Трансформация: Нейролингвистическое програмирование и структура гипноза. Сыктывкар, 1999.

(обратно)

1091

Иншаков С. М. Зарубежная криминология. С. 324.

(обратно)

1092

Об оружии. Федеральный закон № 150-ФЗ. Ст. 3. Принят 13 декабря 1996 г. / Оружие: закон, лицензирование, правила. 1997. С. 4.

(обратно)

1093

Иншаков С. М. Зарубежная криминология. С. 250.

(обратно)

1094

Кобликов А. С. Юридическая этика. Учебник для вузов. М., 1999. С. 27.

(обратно)

1095

Ассаджоли Р. Психосинтез: теория и практика. М., 1994. С. 198.

(обратно)

1096

Завьялов В. Ю. Необъявленная психотерапия. М.; Екатеринбург, 1999. С. 133.

(обратно)

1097

Цит. по: Кудрявцев В. Н. Преступность и нравы переходного общества. С. 230.

(обратно)

Оглавление

Введение

Глава I Социально-правовая характеристика преступного насилия

  1. Преступное насилие и криминологическое значение его признаков

  2. Социальная природа насилия в теории и практике

  3. Предпосылки юридизации насилия

Глава 2 Механизм реализации преступного насилия

  1. Роль насилия в формировании и разрешении конфликтной ситуации

  2. Функциональная характеристика преступного насилия

  3. Мотивация преступного насильственного поведения

  4. Механизм воздействия преступного насилия

  5. Роль потерпевшего в генезисе преступного насилия

Глава 3 Проблемы предупреждения преступного насилия

  1. Профилактическая роль квалификации преступного насильственного поведения и наказания за него

  2. Меры предупреждения преступного насилия

Заключение

Приложение Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg