«Пути изменения диалектных систем предударного вокализма»

Пути изменения диалектных систем предударного вокализма

К. Ф. Захарова

Диалектный предударный вокализм является органической частью каждой отдельной частной диалектной системы. Его изменения непосредственно связаны с изменением самой системы. Поэтому влияние литературного языка и общерусских тенденций на диалектный вокализм, которое должны бы испытывать все современные говоры, приводит обычно к неидентичным изменениям предударного вокализма в говорах, не совпадающим с системой предударного вокализма литературного языка. Изменение предударного вокализма связано с постепенной утратой старой системы, с периодом вариативности гласных в одном и том же положении[1]. А утверждение новой системы определяется всем строем языка частной диалектной системы. Что же является главным, определяющим в этом строе причин при изменении? Работами последних лет в области экспериментальной фонетики[2] убедительно доказывается важная роль собственно фонетической характеристики звуковой системы. При этом звуковая система связывается с характером просодии слога и слова. Так обнаруживается важность суперсегментных характеристик языка говора, которые определяют силу, длительность, интенсивность предударных гласных, а также характер примыкания к гласным согласных и другие особенности, которые определяют функционирование диалектной системы[3]. Так, в частности, именно особая по сравнению с литературной суперсегментная система окающих говоров способствует сохранению в них различных систем различения гласных после мягких согласных.

Однако и для этих говоров нельзя отрицать значения не фонетических, а морфонологических, грамматических факторов[4] в развитии предударного вокализма. Ведь к области фонетики предударного слога относится характеристика гласного, а не самой фонемы, которую репрезентирует этот гласный. Аналогические процессы, приводящие к обобщению гласной основы при словоизменении или при обобщении модели словоформ разных слов, и другие формы аналогии гласных, действуют в этих говорах также и в безударных слогах, образуя нефонетические чередования гласных.

При определении системы предударного вокализма необходимо различать фонетически закономерные чередования гласных ударенного и предударного слогов в соответствии каждой фонемы и нефонетические чередования фонем в разных словоформах морфем на месте одной в прошлом фонемы, так как первые закономерности — живые, действующие, а вторые — следы прошлых закономерностей, хотя и важные для структуры говора, но относящиеся к другому уровню.

Материалы ДАРЯ отражают факт многообразия диалектных систем предударного вокализма русского языка и дают надежные данные для истории их образования, но по самой природе своей не могут отражать многообразие живых фонетических процессов, протекающих в говорах. Однако ответы на вопросы Программы разных говоров, относящихся к одной диалектной зоне, могут предоставить богатый материал, если их суммарно рассматривать как данные одного диалекта. Именно речевой материал не одного, а суммы говоров диалекта дает довольно полное представление о языковом факте и при этом показывает возможные пути изменения системы, так как количественное соотношение вариантов произношения гласных, представленное в разных ответах собирателями материала, может показать направление изменения. В частности, единичные отступления, на которые можно не обратить внимания, если рассматривать материал только одного говора, при их повторяемости, лексическом многообразии и количественной неоднородности в разных говорах группы, свидетельствуют о наличии новой тенденции в развитии явления и о направлении этого развития.

Напротив, однозначные лексические отступления от нормы произношения, отмечаемые в разных говорах группы или диалектной зоны, могут свидетельствовать о следах прошлой, исходной системы. Характерно также, что гласные, обусловленные фонетическим положением, отражаются в материалах атласа как явления закономерные, которые не зависят от характера лексики и по своему звучанию могут варьироваться в одном и том же положении. Но при этом их вариации не совпадают с различающимися гласными другой фонемы. В материалах атласа такие вариации обозначаются рядом гласных в соответствии одной фонемы. Например, [е], [еа], [ае], [ӓ] — в соответствии ⟨е⟩. Или [ӧ], [ое], [ео] и др. в соответствии ⟨о⟩ и под.

В противоположность этому, гласные предударного слога, появляющиеся в результате нефонетического чередования, однотипны по качеству гласного и характерны только для определенной лексики или конкретных словоформ, в которых они постоянно отмечаются в разных говорах. По своему статусу они относятся к другой фонеме.

Пути трансформации предударного вокализма говоров — фонетические или не фонетические — определяются особенностями исходной системы вокализма. Поэтому может иметь принципиальное значение качество гласных на месте утратившихся исконных гласных и принадлежность их к фонемному статусу современного вокализма. Это, в частности, относится к судьбе ѣ, где имеет принципиальное значение, совпало ли ѣ с ⟨е⟩ или с ⟨и⟩ и в каких условиях.

Таким образом, создается своеобразный комплекс фонетических и не фонетических закономерностей в системе предударного вокализма, где фонетические характеристики слога создают как бы условия для фонемной реализации гласных. Примером такого вокализма является вокализм с различением гласных фонем неверхнего подъема, где само различение, т. е. произношение разных гласных в предударном положении, соответствующих разным фонемам, основывается на наличии в этих говорах полновесного, по длительности почти равного ударенному, предударного слога.

Система предударного вокализма в этих говорах, где фонетические закономерности определяются и поддерживаются ритмико-интонационным строением слогов слова (что и позволяет различать им имеющиеся предударные фонемы говора), в очень значительной степени состоит из лексико-морфологических чередований предударного и ударенного гласных. Это в свою очередь определяется тем, что образование системы гласных фонем в говорах с пятью гласными фонемами также имело и фонетические и не фонетические основы. К фонетическим относились ряд причин, вызвавших перестройку всего звукового строя, а к не фонетическим — аналогические процессы, развившиеся после утраты некоторых фонетических закономерностей — таких, в частности, как перехода е в о. Аналогические процессы, как известно, очень конкретны, морфологически ограничены парадигмами словоизменения, и поэтому обобщения внутри парадигмы под ударением не распространялись механически на подобные же случаи в предударном положении. В результате этого, например, в окающих владимирско-поволжских говорах под ударением после мягких согласных имеется ⟨о⟩ на месте е как перед твердыми, так и перед мягкими согласными (ср. клʼон — на клʼо́нʼе), а в предударном — сохраняется чередование [о] — [е], внутри парадигмы личных форм глаголов типа нести́: нʼосу́ — нʼесʼо́ш. Думается, что данное чередование является чередованием фонем ⟨о⟩ — ⟨е⟩, а не фонетическим чередованием гласных в зависимости от твердости—мягкости согласного одной фонемы[5]. Этим, т. е. фонематическим, а не фонетическим основанием систем различения, объясняется и наличие во всех говорах северного наречия обобщения одной гласной внутри парадигмы (типа нʼесу́—нʼесʼо́ш, при сʼостра, пʼоро́, нʼосла́ и под., где е в личных формах глаголов типа нести́, печь — нʼесу вм. нʼосу́ является фонемой ⟨е⟩, а не вариантом фонемы ⟨о⟩) и широко известные случаи обобщения в одной модели произношения личных форм глаголов с разными фонемами в формах прошедшего времени. Например, глаголы трясти́, запря́чь, а также, возможно, прясть ввиду их единичности как имеющих предударную фонему ⟨а⟩ и принадлежащих к классу глаголов типа нести́, печь объединились с последними и по типу предударной гласной, несмотря на полное различение фонем в предударном слоге в этих говорах: прʼеду́, запрʼегу́, образовав тем самым нефонетическое чередование фонем, типа: прʼа́ла — прʼеду́, запрʼа́г — запрʼегу́, где чередование [а́] — [е] не означает наличия неразличения. Все это свидетельствует о том, что в говорах с различением гласных в предударном слоге (что осуществляется при определенном строении слогового ударения — фонетическое условие) аналогические процессы, морфологические по основе, проходят самостоятельно в формах с ударенной гласной и в формах с предударной гласной одной морфемы, создавая, таким образом, грамматическое чередование фонем в разных формах одной морфемы. Все эти и подобные нефонетические чередования необходимо учитывать при определении системы предударного вокализма, так как они не нарушают системы, а показывают ее возможности существования.

Поскольку диалекты — местные разновидности национального языка — существуют в системе диалектного русского языка, то помимо междиалектного взаимодействия, взаимодействия с литературным языком, им, конечно, свойственны и общерусские тенденции развития звукового строя. К таким тенденциям относится, видимо, слабая различительная способность гласных предударных положений. Эта тенденция несомненно в какой-то степени присутствует и в говорах с различением гласных предударного слога (об этом свидетельствуют хотя бы приводимые случаи морфологических чередований гласных ударенного и предударного слогов). Но в этих говорах наличие преобладающего соответствия предударного гласного ударенному сохраняется благодаря особому силовому распределению слогового ударения в слове, которое дает возможность произносить тот же гласный в пределах его произносительной вариативности, что и под ударением[6].

Таким образом, система предударного вокализма представляет собой связь целого комплекса разноуровневых элементов звукового строя языка. И изменение ее требует от нее такой же сложной перестройки, при которой основная функция языка — коммуникативная, — связанная с взаимопониманием, была бы сохранена. Естественно ожидать поэтому, что при одних и тех же тенденциях развития или влияния (какое в настоящее время оказывает литературный язык) разные системы предударного вокализма русских говоров могут развиваться каждая своими путями и приходить к разным результатам (если только носители диалекта сознательно не переходят на систему другого языка или литературного языка), не обязательно совпадающим с литературным языком. Данные диалектологического атласа подтверждают это предположение. Для этого можно посмотреть хотя бы на владимирско-поволжские говоры, непосредственно соседящие с акающими и не имеющие признаков сходства ни с ними, ни с литературным языком по характеру предударного вокализма после мягких согласных. Эти говоры и к системе неразличения идут разными путями[7].

При определении системы предударного вокализма и квалификации гласных, отступающих от нее, в работе обязательно учитываются два положения: сильное — перед твердыми и слабое — перед мягкими согласными (название положений как «сильное» и «слабое» здесь применено условно, так как рассматриваются положения безударных слогов). Гласные обоих положений составляют органическое единство системы предударного вокализма, и часто из комплекса процессов и причин, приводящих к изменению системы, решающим является частичное неразличение гласных (т. е. неразличение ⟨о⟩ и ⟨е⟩ по происхождению *е и *е̌) перед мягкими согласными и характер гласного, в котором они совпали в этом положении.

Для сравнения приводятся два типа систем преударного вокализма говоров, сохраняющих различение гласных в 1‑м предударном слоге.

Первый — владимирско-поволжского типа, хотя находится в Новгородской области — деревня Взгляды, обследованная в 1980 г. Н. Н. Пшеничновой. Деревня находится на границе окающих и акающих говоров.

Говор Взглядов — окающий. Система гласных после мягких согласных представляет различение в соответствии фонемам ⟨о⟩ — ⟨е⟩ — ⟨а⟩ (говор имеет пять гласных фонем) перед твердыми: [о] — [е] — [а], перед мягкими: [е] — [е] — [а].

Вот как это представлено в материале: трʼопа́тʼ, дʼирʼова́, клʼона́, зʼорна́, трʼоста́, пънʼосла́, съ смʼота́(ной), сʼвʼокла́, сʼостра́, сʼола́, вʼосно́й, хлʼоба́тʼ, јоло́ва, тʼопло́, брʼовно́, сʼово́нʼнʼи, свʼокро́фка, прʼивʼозу́, убʼору, прʼивʼозу́т, сʼвʼоду́т, нʼипонʼосу́, јому́, тʼолу́ха, јожы́, плʼоту́хой, вʼорсты́ (а также: лʼозну́л, пънʼосли́, ф кътʼолкʼи́, лʼогу́шы, сʼимʼона́) — всегда в соответствии ⟨о⟩ в предударном — [о], кроме: ни вʼеду́, свʼекла́, пънʼесла́.

В соответствии фонемы ⟨е⟩ из *е̌: бʼогут, прʼибʼогут ([о], видимо, здесь аналогического характера: как печь — пʼоку́т стало и бечь — бʼогу́т, кроме того имеется форма убо̌г), дʼова́йтʼи;

убрʼеза́тʼ, утпʼева́тʼ, дʼела́м, слʼепа́ја, двʼена́ццътʼ, рʼеко́йʼ, гнʼездо́, пʼесо́к, бʼего́м, слʼеды́, твʼеты́; дʼеала́, твʼата́м, маʼсто́в, сслʼеапо́й, дʼеафчʼо́нка, пʼасо́к, дʼафчʼу́шкʼи, слʼеапу́ју.

В соответствии ⟨е⟩ из *е: нʼе зна́ју, нʼе спа́ла, нʼе ста́ф, нʼе пра́вда, сʼерпа́м, пʼисʼемца́, нʼе хва́стай, неʼ хо́чим, нʼе фсы́плʼиш; нʼакла́динай, нʼа зна́йим, нʼеахо́да, нʼеамо́жим, нʼа по́мнʼа, нʼа мо́жъом нʼеахо́лъднъ, бʼаз гво́здʼа, нʼа бу́дʼа, што нʼеабу́тʼ, нʼеалы́жы.

Перед сочетанием твердого и мягкого согласных и перед мягкими согласными приведен большой материал, в котором в соответствии фонемам ⟨о⟩ и ⟨е⟩ из *е и *е̌ почти не встретилось примеров с предударным [и], а только с [е] и реже со звуком типа [ӓ]: јеају́, нʼеалʼу́бʼа, сʼмʼaју́сʼа, прʼивʼалʼи́, лʼатʼи́т, нʼавʼи́жу, тʼеабʼи́-ка, лʼеатʼи́т, сам пъ сʼеабʼи́, нъвʼасʼтʼи́тʼ, к сʼеабʼи́, бʼеарʼи́, вʼеазʼдʼи́, вʼазʼдʼи́, сʼабʼи́, нътʼеарʼе́тʼ, бʼеазʼдʼе́нʼик, нʼеадʼе́лʼу, нълʼеатʼе́фша, нʼеавʼе́ска, нъ нʼеадʼе́лʼу, прʼивʼеазʼо́н, вʼарʼо́фкъй, жырʼабʼо́нъчык, рʼеавʼо́т, вʼеасʼтʼи́, вʼарʼтʼе́тʼ, нʼавʼе́стка, бʼасʼе́дъватʼ, дʼеанʼо́к, дʼеатʼе́й, дʼарʼе́внʼи, вʼарʼхо́м, бʼеарʼо́сту, бʼеарʼо́стъй, бʼарʼо́зы, сʼмʼайа́ццъ, удʼеайа́лъ, сʼмʼеайа́цца, дʼеанʼга́м, блʼайо́т, дʼеасʼа́тку, сʼеамʼйа́, тʼеабʼа́.

Гласный [е] отмечен: на месте *е̌: ввʼедрʼе́, въ хлʼевʼи́, рʼекʼи́, дʼетʼе́й, мʼерʼе́шшытца, учытʼелʼа́, плʼемʼа́нʼнʼику, тʼерʼа́йит, нъвʼесʼтʼи́тʼ, вʼезʼдʼи́, пълʼепʼи́ла, грʼехʼи́, лʼетʼи́т, сʼвʼетʼе́ц, нʼи пръвʼерʼа́ла, пъ сʼенʼа́м, пъ сʼена́м. На месте *е, *ь: йейу́, к сʼемʼи́м, сʼвʼедʼи, тʼемнʼе́тʼ, пʼирʼейтʼи́тʼ, крʼесʼтʼи́лʼи, тʼелʼе́гу, зʼелʼе́зный, мʼедʼвʼе́тʼ, нʼе сʼмʼе́й, бʼесʼе́дъим, бʼесʼе́да, пʼенʼо́к, пъсʼтʼелʼу́, бʼирʼезнʼу́к, пъвʼелʼи́, тʼебʼи́-ка, сʼтʼирʼегʼи́тʼе, пъвʼезʼлʼи́, бʼерʼи́, нʼе вʼи́жу, клʼенʼи́ны, чʼерʼьс нʼедʼе́лʼу, нʼевʼе́сты, нʼе вʼе́ду, убдʼерʼо́ш, нъ бʼерʼо́зу, сʼерʼо́тку, нʼи пʼирʼеймʼо́т, дʼирʼевʼе́нʼскъй, нʼе йе́зʼдʼим, нʼето́ртъйа, пʼирʼенʼе́сʼтʼ, испʼекʼо́ш, нъ вʼерʼо́х, въскрʼесʼе́нʼйа, нʼесʼо́ш, вʼесʼе́лʼйе, дʼирʼевʼа́нный, бʼирʼезʼнʼа́к, уптʼекʼо́, тʼелʼа́тъм, нʼелʼзʼа́, сʼвʼерʼха́, дъ чытвʼерʼга́, прʼинʼесʼо́м, лʼепʼо́шка, нъ вʼерʼо́х, дʼерʼе́внʼи, нъбʼерʼе́ш, йелʼна́к, дʼерʼа́га, гъсʼенʼа́ты, тʼелʼа́ты, кътʼенʼа́ты, жырʼебʼа́ткʼи, интʼерʼе́снъ, тʼилʼевʼи́зʼьр. Но: сʼмијо́цца, нʼи мʼинʼа́ли, лʼеипʼи́т; мʼинʼа́, бʼиз мʼинʼа́, умʼинʼа́.

В соответствии фонеме ⟨а⟩: дʼивʼатна́ццътъвъ, убʼаза́тʼьлʼно, понʼала́, пʼатна́ццътʼ, два йайца́, йагнʼа́ты, пʼатно́, дʼивʼано́стъ, грʼазно́йа, тресʼнаго́м, йайцо́въйа, кʼипʼато́к, мʼакко́й, прʼамо́й, стрʼапу́ха, нʼи трʼасу́, зъпрʼагу́т, зътрʼасу́цца, йазы́к, рʼабы́йи, плʼаса́лʼи, йамшчы́к, пʼатна́ццът; зъ пъсʼтʼакʼи́, йаи́чкъ, ф сʼинʼтʼабрʼи́, глʼадʼи́м, трʼасʼи́, пʼатʼи́, сʼинʼакʼи, рʼабʼи́на, мʼатʼи́на, лʼадʼи́на, зʼатʼи́, шурʼйаки́, пъглʼадʼе́тʼ, спрʼадʼо́м, трʼасʼо́ш, пʼатʼо́рка, вʼазʼба́, зʼатʼйа́ и др.

Таким образом, данный говор повторяет особенность отдельных говоров Владимирско-Поволжской группы произносить гласные типа [ӓ] вместо [е] в соответствии фонеме ⟨е⟩. Эта особенность слабо реализовалась во владимирских говорах, выступая по материалам не в каждом говоре, а в тех говорах, где отмечалась, представлена единичными примерами[8]. Поэтому, только рассматривая эти говоры как единый диалект, можно было в повторяемости единичных примеров с гласными [еа], [ӓ], [а] вместо [е] увидеть закономерность, неслучайность этих отступлений. Тот же тип отступлений более отчетливо просматривается в говоре Взглядов. Уже нет никаких сомнений, что группа гласных [еа], [ӓ], [а] появляется вместо [е], а не [о], так как [о] в соответствии ⟨о⟩ почти не нарушается, а если и нарушается, то только за счет [е].

Все случаи, где отмечен гласный типа [ӓ], он замещает [е] по происхождению из *е̌ или *е, *ь перед исконно мягким согласным. Знаменательно, что он встречается и перед мягкими согласными, что может означать его возможность заменять все гласные неверхнего подъема при переходе к полному неразличению, что соответствовало бы системе сильного яканья. Данный говор находится на границе с акающими говорами Псковской группы, имеющими после мягких согласных сильное яканье. Однако не только этим соседством объясняется подобное направление развития. Как показывают владимирские говоры с теми же отступлениями, сама система позволяет сближать гласные типа [ӓ] и типа [е], не нарушая еще, как правило, системы различения, поскольку звуки типа [ӓ] в соответствии ⟨е⟩ обычно не совпадают с [а] в соответствии с ⟨а⟩. Только при переходе к аканью, т. е. к полному неразличению, звуки типа [ӓ] легко совпадут с [а] в один гласный, который будет произноситься вместо всех гласных неверхнего подъема — [о], [е], [а]. При этом осуществление общерусской тенденции к консонантному строю звуковой речи будет реализовано, хотя и не так, как в литературном языке.

Неразличение гласных неверхнего подъема являлось, видимо, общей чертой всех русских говоров, в которых происходило ослабление безударных гласных, а ударение становилось силовым. Это связано, возможно, с тем, что в безударных слогах место образования гласных неверхнего подъема было и остается менее определенно, более свободно и, следовательно, более вариативно, чем у гласных верхнего подъема. Поэтому звуки безударного слога в соответствии ⟨о⟩, ⟨е⟩, ⟨а⟩ слабо между собой противопоставлены и легко сближаются между собой, совпадая в конечном результате в одном. Гласный в соответствии ⟨о⟩ также относится сюда и легко совпадает с [е] или с [а], теряя свою напряженность, связанную с его огублением: при редукции и большей, чем ударенный слог, краткости безударного слога огубление гласного исчезает, так как для него нет ни времени, ни необходимой напряженности. Совпадение гласных ⟨о⟩, ⟨е⟩, ⟨а⟩ в звуке типа [ӓ] или [е]-открытом является, таким образом, самым естественным фонетически-оправданным результатом ритмико-интонационного строения слов с неразличением гласных неверхнего подъема. Для совпадения гласных неверхнего подъема и ⟨и⟩ в предударном слоге нужны какие-то добавочные условия лингвистического или экстралингвистического порядка.

Но все это (т. е. переход в сильное яканье, элементы которого как будто намечаются в говоре Взглядов) возможно только с изменением силового распределения слогов в слове. В говоре Взглядов предударный слог имеет силу и длительность, которые позволяют различаться в нем тем же гласным, что и под ударением. Появление гласных типа [ӓ] вместо [е], свидетельствующее об элементах неразличения, начинается в говоре Взглядов только при большем ослаблении предударного слога, т. е. при изменении характера слогового ударения (что, по свидетельству Н. Н. Пшеничновой, отмечается в говоре).

Таким образом, говор рассматриваемого типа при изменении его ритмико-интонационной структуры слогового ударения фонетически закономерно может развить предударный вокализм типа сильного яканья.

При тех же условиях ритмико-интонационной структуры слогового ударения в окающих говорах Ладого-Тихвинской группы с другим типом различения предударных гласных наблюдается иной характер и путь возможного изменения.

Тип вокализма предударного слога, исторически сложившийся в говорах этой группы, связан с судьбой *е̌, отличной от его судьбы во владимирских говорах. В результате здесь отмечается следующий тип предударного вокализма: в соответствии ⟨о⟩ — ⟨е⟩ — ⟨а⟩ произносится: перед твердыми: [о], ([и]) — [и], ([е]) — [а]; перед мягкими: [и], ([е]) — [и] — [а];

Таким образом, этот тип предударного вокализма характерен большим количеством лексем с предударным гласным [и]. При этом в части лексем это [и] соответствует фонеме ⟨и⟩ и в форме изменения морфемы под ударением, но в части слов это [и] может чередоваться с ⟨е⟩.

Далее приводится материал, собранный в 1956 г. Мораховской О. Н. и студентами МОПИ Знаменским и Хабаровой.

Д. Струнино Тихвинского р‑на Ленинградской обл.

В соответствии с фонемой ⟨о⟩: сʼостра́, сʼеостра́, тʼопла́, вʼосно́й, вʼӧсно́й, мʼӧтло́й, колʼосо́м, на бʼирʼогу́, бʼирʼоегу́, сʼостры́, горʼова́ли, удʼӧржа́тца, смʼоета́тʼ, помʼӧрла́, лʼогла́, прʼивʼоела́, собʼору́тцы, у йово́, далʼоко́, йоло́вы, сʼвʼокро́ф, сʼвʼокро́фка, йому́, тʼоелу́шка, свойому́, а также: удʼоржа́тца, фсʼогда́, симʼона́; но у пика́ркʼи, подʼдʼиржа́тʼ, сʼиво́днʼи, вʼирʼитко́м, наплʼиту́т, дʼиру́т, сплʼеиту́т, лʼиглʼи, а также: прʼилʼета́ет, йево́.

В соответствии с фонемой ⟨е⟩ на месте е из *е̌:

мʼиста́м, мʼиста́, стʼина́, вʼидра́, рʼика́, врʼида́, дʼила́, сʼифка́, за рʼико́й, на рʼику́, в лʼису́, ф пʼиску́, по стʼины́, вʼитры́, сʼлʼипа́йа, рʼитко́й, лʼйсно́й, надʼива́лʼи, прʼитсʼида́тʼелʼ, зацʼвʼеита́йут, за дʼвʼина́тцьтʼ, дʼвеина́тцатʼ, пʼиту́н.

На месте е из *е: пʼирʼисва́тываат, пʼирʼибра́лисʼ, пʼирʼихо́д, пʼирʼисо́хнуфшы; под зʼимлʼо́й — рʼемнʼо́м.

Перед мягкими согласными на месте е из *е̌: лʼисʼнʼи́к, в рʼикʼе̂́, поблʼидʼнʼе̂́ла, цвʼитʼо́т, сʼвʼитʼе́с, вʼидʼо́рочка, бʼилʼйо́, вмʼисʼтʼа́, дʼилʼа́нкʼи; но дʼелʼнʼи́цы, прʼимʼенʼо́на.

На месте е из *е: по сʼибʼе́, нʼидʼе̂́лʼу, вʼисʼилʼе́йа, мʼидʼвʼе̂́дʼи, пʼирʼе́жытъо, сʼнʼисʼо́ш, зʼбʼирʼо́зы, вʼисʼе́лʼйо, пʼирʼе́дʼнʼик, сʼимʼе́йка, мʼинʼа́, дʼисʼа́та, тʼибʼа́, в воскрʼеисʼе́нʼйеи, вʼиезʼо́т, дʼьерʼе́виоф, мʼьтʼе́лʼ — посʼтʼелʼу́, прʼинʼесʼлʼи́, нʼедʼвʼи́жымо, пʼерʼедʼе̂́лывайут, с нʼевʼе̂́стой, нʼевʼи́ска, забʼерʼо́сʼса, прʼинʼесʼо́т, тʼелʼо́нка, тʼелʼа́т.

В соответствии фонеме ⟨а⟩: обʼӓза́тʼилʼно, йанва́рʼ, лʼагу́шка, кʼипʼаетку́, йазы́к, прʼивʼаеза́л, отвʼаза́ла, плʼаса́тʼ, вʼаза́лʼисʼ, спрʼӓду́т, портʼана́йа, с портʼано́й, стʼиклʼану́ — пʼетна́тцатʼ, кʼипʼетко́м, сʼтʼену́л, пʼирʼипрʼегу́т, сʼвʼеты́м, йезы́к — на кʼипʼиткʼи́; йаи́ц, армʼакʼи́, глʼаеди́, глʼадʼи́т, углʼадʼи́ла, поглʼаедʼе̂́ла, прʼадʼо́т, зʼимлʼанʼи́ка — йейи́чок, глʼедʼи́тʼ, прʼиедʼо́м.

При гласных на месте е из *е̌ под ударением: прʼимʼи́тʼа, скʼипʼи́фшы, лʼи́том, вʼик, зʼдʼи́тна, мʼи́рʼейут, повʼи́сʼит, ви́никоф, тʼи́сно, згорʼи́фшы, сʼи́но, йи́хала, сʼи́йут, грʼи́йет, чьловʼи́к, заболʼи́ла, цы́ла, углʼадʼи́ла, нʼит, дʼи́душко, вʼи́рʼил, оклʼи́ено, дʼи́ло, тʼи́ло, насʼи́йено — дʼе́ло, хлʼеп, с хлʼе́пцом, вʼе́рʼит, лʼе́то, подʼе̂́лок, нʼе̂́т, лʼе̂́вой, це̂́лу, мʼе̂́рой, поме̂́шшыкоф, снʼе̂́к, вʼе̂́ру, бʼе̂́лой, бʼе̂́лаа, прокʼипе̂́ла, смотрʼе̂́ла; мʼе̂́ру, нʼи умʼе̂́йот, нагрʼе̂́йом, согрʼе̂́фшы, болʼе̂́л, потрʼе̂́буетце, смотрʼе́тʼ, нʼидʼе̂́лʼу, в лʼе̂с, рʼе̂́па, нʼи вʼе̂́рʼат, озорнʼе́й, сʼкʼипʼе́л, нʼи уйе́хафшы, зʼдʼе́сʼ, оддʼе́лʼно, це́пʼи, сʼе́мʼичʼко, посозрʼе́йут, сʼе́мʼа, на рʼе́чʼку, ф слʼе́душшом, скорʼе́й, а также: нʼе̂мцоф, пʼе̂рвом, затмʼе̂нʼйо.

Д. Крапивно Киришского р‑на Ленинградской обл.

В соответствии фонеме ⟨о⟩: сʼостра́, вʼосно́й, тʼопло́, брʼовно́, помʼоало́, тʼолко́м, сʼвʼосны́, к сʼостры́, мʼота́тʼ, смʼота́л, загрʼоба́тʼ, дʼоржа́лʼи, собʼора́йут, здрʼома́ла, прʼивʼоезу́т, убʼору́, одбʼору́т, дʼору́т, пʼеоку́т, навʼозу́т, дрʼому́чий, свойово́, фсʼово́, свʼокро́фка, далʼӧко́, а также: крʼосты́, но: прʼинʼиесла́, повʼезла́, убʼиеру́, бʼиеру́т, сʼиво́днʼи, пʼитро́ф, свʼикро́фка, сʼило́, тʼипло́, свʼеикро́ф, повʼезла́, дʼеаржа́лъсʼ.

В соответствии фонеме ⟨е⟩ на месте е из *е̌: вʼидро́, пʼиску́, в лʼиесу́, сʼнʼигу́, на рʼиеку́, в лʼису́, сʼнʼигу́рка, слʼипа́йа, слʼипо́й, бʼиго́м, запʼива́йу, вызрʼиева́йу, тʼвʼеты́. Перед мягкими согласными: смʼийу́сʼ, йидʼи́м, бʼигʼи́, бʼилʼи́тʼ, бʼилʼе́йа, раздʼилʼа́тʼ, одʼийа́л, в мʼеисʼтʼа́х, улʼетʼе́ла.

На месте е из *е, *ь: дʼирʼивнʼа́х, крʼисʼйа́на, сʼиемʼйа́, три сʼимʼйи́, сʼнʼидʼи́лʼу, нʼивʼи́ста, тʼилʼе́га, тʼибʼе́, дʼирʼе́вна, зʼилʼо́на, бʼирʼо́т, плʼимʼа́ннʼица, дʼирʼивʼа́нна, в вʼьрʼо́х, прʼибʼьрʼо́т, набʼерʼо́т, скатʼерʼо́ткʼи, навʼерху́.

В соответствии фонеме ⟨а⟩: плʼаса́тʼ, вʼӓза́тʼ, заглʼӓну́л, стрʼеахну́, лʼагну́ла, напрʼаду́т, прʼӓду́т, пойаски́, прʼамы́х, кʼипʼато́к, пойасо́к, пʼӓта́, пʼатно́, рʼабо́й, прʼамо́й, лʼнʼано́й, шырстʼаны́, вʼазу́т, но: обʼеза́тʼелʼно, пʼьтна́тцатʼ, лʼнʼьно́й; глʼӓдʼи́т, зайавʼи́лса, в грʼази́, глʼадʼи́т, трʼасʼо́т, пʼйанʼо́хонʼок, но: робʼетʼи́шка, трʼесʼо́т, прʼедʼе́ш, опʼйенʼи́лʼи, на мойо́й памʼитʼи́, прокʼипʼитʼи́тʼ.

При наличии гласных [и] и [е̂], [е] на месте *е̌ под ударением.

Случаи произношения предударного [и] на месте *е̌ могут включать и слова, в которых предударному [и] будет соответствовать ⟨и⟩ под ударением, типа л⟨и⟩с — в л[и]су́, б⟨и́⟩лый — бʼ[и]лʼи́ть и под. Их вообще не следовало бы включать в систему предударного вокализма наравне с гласными неверхнего подъема, как имеющими фонему ⟨и⟩. Но не всегда возможно по материалу установить это соответствие. К тому же они наглядно увеличивают количество слов в говоре, имеющих [и] на месте *е̌.

Таким образом, в этих говорах в результате частоты ⟨и⟩ на месте старого ятя резко снижена частота слов с ⟨е⟩. Кроме того, перед мягкими согласными [и], как правило, достаточно регулярно произносится вместо [е]. Все это делает звук [е] безударный ущербным в говорах, что приводит к вытеснению его из речи. По материалам замечено, что [и] прежде всего замещает [е] в соответствии ⟨е⟩ в положении перед мягкими согласными, затем — в положении перед твердыми согласными и даже имеет тенденцию произноситься в соответствии ⟨о⟩. В наименьшей степени [и] сосуществует с [а] в соответствии ⟨а⟩.

Таким образом в окающие говоры с ёканьем (т. е. произношением [о] в соответствии ⟨о⟩) проникает и распространяется иканье, при этом без непосредственного влияния на эти говоры литературного произношения. Сама система различения в них, благодаря старым фонетическим по своей основе процессам, приведшим к переходу *е̌ в [и] и, таким образом, увеличившим число слов с фонемой ⟨и⟩ в составе слов языка, привела к постепенному вытеснению предударным гласным [и] гласного [е]. С увеличением числа слов с [и] в соответствии с ⟨о⟩, предударный вокализм может образовать систему [и] — [и] — [а] || [и] — [и] — [а] (перед твердыми || перед мягкими согласными).

При изменении ритмико-интонационной структуры словесного ударения, развития аканья после твердых согласных, данный тип вокализма может легко перейти в иканье. Действительно, в соседних акающих говорах — в северной части Селигеро-Торжковских говоров — наблюдается иканье, в отдельных говорах — с редкими отступлениями: произношением [а] в соответствии фонеме ⟨а⟩.

Обратим внимание на то, что эти икающие селигеро-торжковские говоры изолированы от других икающих говоров, что может, видимо, свидетельствовать об их имманентном образовании, без непосредственного влияния икающих говоров или литературного языка, на базе рассмотренного ладого-тихвинского предударного вокализма.

Подобный ладого-тихвинскому путь изменения предударного вокализма, естественно вытекающий из внутренних возможностей звукового изменения системы говора, показывает, какую значительную роль имеют в нем процессы нефонетического порядка. В данных говорах гласный [и] распространяется не в силу фонетических законов. Он вытесняет, заменяет собой другие гласные неверхнего подъема[9]. Поэтому здесь нет переходных звуков от [е] к [и], от [о] к [и] и т. д. Встречающиеся в записи О. Н. Мораховской случаи [еи] или [ие] не означают наличия переходных гласных от [е] к [и], а скорее являются обозначением более узкого гласного на месте [е]. В противоположность этому в тех же говорах отмечается целый ряд вариативных гласных в соответствии ⟨о⟩ — [ӧ], [ое], [ео] и ⟨а⟩ — [ӓ], [ае], [еа], которые свидетельствуют о фонетических рамках произношения этих фонем и о возможных путях имманентного изменения предударного вокализма при изменении основных суперсегментных характеристик говора.

Действительно, восторжествование сильного яканья в рассматриваемых говорах первого типа или иканья в говорах второго типа возможно, видимо, только при переходе этих говоров к аканью, т. е. при переходе говоров в другой звуковой строй.

Такими сложными, органическими и разноуровневыми процессами предстают изменения диалектных систем предударного вокализма северно-русских говоров при действии общерусских тенденций.

Непосредственное же влияние литературного языка на предударный вокализм говоров объясняется чаще всего экстралингвистическими факторами.

Примечания

1

Калнынь Л. Э. Вариативные звенья диалектной системы как показатель происходящих в ней изменений. — В кн.: Совещание по общим вопросам диалектологии и истории языка. Волгоград. М., 1982; Кириллова Т. В. Развитие народных говоров в советский период. Калинин, 1983. Она же. О типологии изменений в диалектном вокализме. — В кн.: Среднерусские говоры. Калинин, 1985.

2

Высотский С. С. Экспериментально-фонетические исследования в области русской диалектологии. — В кн.: Экспериментально-фонетическое изучение русских говоров. М., 1969. Он же. О звуковой структуре слова в русских говорах. — В кн.: Исследование по русской диалектологии. М., 1973. Физические основы современных фонетических процессов в русских говорах. М., 1978. Альмухамедова З. М., Кульшарипова Р. Э. Редукция гласных и просодия слова в окающих русских говорах. Казань, 1980.

3

Пауфошима Р. Ф. Фонетика слова и фразы в севернорусских говорах. М., 1983.

4

Гловинская М. Я., Ильина Н. Е., Кузьмина С. М., Панов М. В. О грамматических факторах развития фонетической системы современного русского языка. — В кн. Развитие фонетики современного русского языка. М., 1971.

5

Захарова К. Ф. К вопросу о ёканье. — В кн.: Диалектология и лингвогеография русского языка. М., 1981.

6

Пауфошима Р. Ф. Перестройка системы предударного вокализма в одном вологодском говоре. — В кн.: Физические основы современных фонетических процессов в русских говорах. М., 1978.

7

Кириллова Т. В. Развитие народных говоров в советский период.

8

Образование севернорусского наречия и среднерусских говоров. М. 1970. С. 367—369.

9

Ср.: Сидоров В. Н. Об одном случае позиционно не обусловленного изменения гласной в севернорусских говорах. — В кн.: Из русской исторической фонетики. М., 1969.

Оглавление