«Занимательная стилистика»

Занимательная стилистика (fb2) - Занимательная стилистика 7517K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ирина Борисовна Голуб - Дитмар Эльяшевич Розенталь

Занимательная стилистика Книга для учащихся 8-10 классов средней школы

Материал пособия распределяется между авторами следующим образом:

«Вместо предисловия», главы «Что делает нашу речь выразительной» — «Полночной порою…» и «Девочка — девчонка — дева — девица» написаны И.Б. Голуб;

Главы «Свёкла или свеклá?», «У девочки туфля…» — «Вот пес без хвоста…», а также «Вместо заключения» созданы Д.Э. Розенталем.

Художник Ю.М. Аратовский.

Вместо предисловия

Современный русский литературный язык родился под пером А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя, М.Ю. Лермонтова; рос и мужал в творчестве Н.А. Некрасова, В.Г. Белинского, А.И. Герцена, М.Е. Салтыкова-Щедрина; покорял читателей и критиков своей точностью, выразительностью и силой в произведениях Ф.М. Достоевского, Н.С. Лескова, Л.Н. Толстого, А.П. Чехова и М. Горького. Этот язык украшал сказками и песнями тяжелую долю простого русского человека, был гневным и праздничным, ласковым и разящим. Он нежно звучал в стихах русских поэтов; рассказывал о суровой правде жизни устами великих писателей-реалистов; грозно взывал к справедливости в публицистических выступлениях революционеров-демократов; гремел гневом в пламенных речах борцов за свободу русского народа; учил верить в его могучие силы и великое предназначение. «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины — ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык!» — писал И.С. Тургенев. А.С. Пушкин восклицал: «Только революционная голова может любить Россию так, как писатель только может любить ее язык». Богатство и красота русского языка восхищали многих писателей, общественных деятелей. В.И. Ленин писал: «Язык Тургенева, Толстого, Добролюбова, Чернышевского — велик и могуч».

При помощи русского языка можно выразить тончайшие оттенки мысли, раскрыть самые глубокие чувства. Нет такого понятия, которое нельзя было бы назвать русским словом. Читая произведения великих писателей, мы погружаемся в мир, созданный их фантазией, следим за мыслями и поведением их героев и подчас забываем, что литература — искусство слова. А ведь все, о чем мы узнаем из книг, воплощено в слове, вне слова не существует!

Волшебные краски русской природы, описания богатой духовной жизни людей, весь необъятный мир человеческих чувств — все воссоздается писателем с помощью тех самых слов, которые служат и нам в повседневной жизни. Не случайно язык называют одним из самых удивительных орудий в руках человечества. Ведь все, чего достигли люди, совершается при помощи языка: без него было бы невозможно согласовывать наши действия, совершенствовать ремесла, развивать науку, технику, обогащать искусство, создавать литературу. В мудрых словах изложена величественная программа строительства нового общества в нашей стране, запечатленная в важнейших партийных документах нашей эпохи. В призывах партии звучит голос народа, отражается дух времени.

Однако язык становится могучим и гибким орудием, если им пользоваться умело. Ведь любое орудие приносит наибольшую пользу в руках того, кто знает его секреты, владеет им как мастер. А может ли любой из вас с уверенностью сказать, что он в совершенстве овладел родным языком? Думается, что среди читателей этой книги таких не окажется. И вот почему: чем больше мы осознаем богатство и величие русского языка, тем требовательнее становимся к нашей речи, тем острее ощущаем необходимость совершенствовать свой стиль, бороться за чистоту языка, противостоять его порче, наконец, глубже изучать этот язык, чтобы проникнуть в его тайны, лучше познать его природу. Н.М. Карамзин, много сделавший для развития и обогащения русского литературного языка, писал: «В шесть лет можно выучиться всем главным языкам, но всю жизнь надобно учиться своему природному. Нам, русским, еще более труда, нежели другим».

Говорить и писать правильно и говорить и писать хорошо не одно и то же. Даже если вы уверены в своей абсолютной грамотности и хорошо владеете литературным языком, всегда полезно задуматься о том, как сделать свою речь богаче, выразительнее. Этому учит стилистика — наука об умелом выборе языковых средств. Основы этой науки и предлагает в занимательной форме наша книга. Она призвана всколыхнуть в вас интерес к тайнам родной речи, получающей такую огромную силу выразительности под пером писателей, пробудить любовь к русскому языку, помочь вам овладеть его богатствами.

В «Занимательной стилистике» вы найдете главы, посвященные использованию словарного состава русского языка, достижению выразительности и благозвучия речи, употреблению разнообразных грамматических форм и гибких синтаксических конструкций, отличающих наш язык от всех других и делающих его богатым и ярким. Содержание многих глав заставит вас вспомнить те или иные разделы знакомого по школьной программе предмета — русского языка. И знания, полученные вами на уроках по этому предмету, пригодятся для «путешествия в стилистику», потому что мы будем говорить о стилистической роли и синонимов, и антонимов, и частей речи, и различных синтаксических единиц. Однако занимательная стилистика не может довольствоваться повторением тем, которые изучались в курсе русского языка. Многие главы этой книги откроют перед вами новые аспекты в изучении родной речи. Знакомство с этим материалом расширит ваши знания в области русского языка и поможет вам повысить свою речевую культуру.

Что делает нашу речь выразительной? (Стилистические ресурсы русского языка)

Стилисты настойчиво требуют, чтобы наша речь была выразительной. Как же добиться этого? Какие языковые средства могут сделать наш язык ярким, убедительным?

Вспоминается случай из школьной жизни. Ученик декламирует стихотворение, педагог наставляет: «Читай выразительно!» И мальчик старается говорить громко. Он почти кричит, но «выразительно» все равно не получается… Некоторые почему-то считают, что требование выразительности сводится к требованию громкости, однако это, конечно, неверно.

Но раз уж мы заговорили о выразительности устной речи, то давайте представим наших любимых литературных героев в спектакле. Как они будут говорить? Кто из них обладает даром красноречия? Ведь на сцене всё как в жизни, только в самом характерном ее проявлении.

Мы на представлении комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума». Разворачивается действие, и громче всех звучит бас Скалозуба. Но несмотря на его могучий голос, речь его нас не убеждает (мы видим его ограниченность, грубость), более того, мы замечаем, что он косноязычен: говорит короткими, незаконченными предложениями, не к месту употребляя военные слова, и порой даже не умеет построить фразу (помните, как Скалозуб объясняет Фамусову, за что получил орден? За третье августа: засели мы в траншею; Ему дан с бантом, мне на шею). Нет, конечно, его бы мы не взяли за образец красноречия… Рядом с ним Фамусов куда более речист! Он любит говорить, его интересно послушать, а это значит, что он обладает даром слова. Но вам хотелось бы перенять у Фамусова стиль его речи? Вряд ли… Ведь он обыватель, его речь нелитературна… Молчалин еще менее достоин подражания: речь его бледна и бесцветна, хотя он и старается придать ей «приятность», льстит собеседнику. Но и сама фамилия героя свидетельствует о том, что он не оратор…

Ораторские интонации мы услышим в монологах Чацкого, но в зависимости от их содержания голос актера будет звучать то в полную силу, то совсем тихо, то он будет говорить быстро, задыхаясь, то медленно, как бы размышляя, вспоминая… Его речь очень разнообразна: Чацкий говорит то языком поэта-лирика, то как страстный оратор, то как философ-мыслитель, то как сатирик, бичующий пороки общества. В речи героя отражается его культура, духовное богатство; он мастерски владеет живым, красочным и метким словом. Вот у кого хотелось бы поучиться искусству самовыражения в живой непринужденной беседе!

Но предвидим ваши возражения: ведь это же когда было! Чацкий говорил языком декабристской молодежи, а мы живем в другую эпоху. И средства выразительности у нас должны быть иные.

Конечно, язык комедии к нашему времени несколько устарел. Но не в этом дело. Приемы ораторского искусства изменились не намного. Но можно ли вообще стать красноречивым, подражая кому бы то ни было? Конечно, нет. Нужно проникнуть в секреты образной, выразительной речи, постигнуть ее законы, изучить ее особенности. Тогда у вас появится возможность обогатить свою речь, сделать ее ярче, убедительнее. Что же касается искусства художественного чтения, то у актеров можно поучиться владеть своим голосом. И кто в этом хоть немного преуспел, тот никогда не станет выкрикивать слова монолога, «форсировать голос», по выражению чтецов, а будет стараться разнообразить интонации, темп речи, высоту и силу голоса.

Не всякий может подняться к вершинам мастерства в художественном чтении или ораторском искусстве, но культура устной речи обязывает нас заботиться о ее звуковой форме, и с этим нельзя не считаться. Однако в этой книге главное внимание мы обратим на письменную речь, которая особенно нетерпима ко всякого рода ошибкам, небрежности. А свободно, хорошо и правильно выражать свои мысли на бумаге мы должны учиться у писателей. Давайте же вместе задумаемся: как наши любимые авторы достигали совершенства в художественном воплощении мысли, в чем секрет выразительности их речи?

Несомненно, сила больших писателей в их умении находить такие слова, которые заставляют наше воображение живо рисовать картины природы, мир чувств литературных героев, их портреты, поведение. Кого равнодушным оставят, например, такие пушкинские строки:

Сквозь волнистые туманы пробирается луна. На печальные поляны льет печально свет она. По дороге зимней, скучной тройка борзая бежит, Колокольчик однозвучный утомительно гремит.

Можно ли сравнить это поэтическое описание с простой констатацией факта: «Светит луна. По дороге зимой едет тройка. Звучит колокольчик»? Речь поэта образна, она расцвечена эпитетами, метафорами; неживая природа в ней одушевляется; слова, передающие чувства (печально, скучный, утомительно), как бы вовлекают читателя в духовный мир лирического героя. Такое словоупотребление и создает выразительность художественной речи.

Однако неверно было бы думать, что источники речевой экспрессии (как называют выразительность речи) только в лексических богатствах родного языка. Вы не задумывались над стилистической ролью русского словообразования? Суффиксы, приставки под пером мастера могут придать самым простым словам волшебную силу. Взять хотя бы сказки А.С. Пушкина: как щедро в них рассыпаны слова с уменьшительными, уменьшительно-ласкательными, увеличительными суффиксами! Помните, как царица злая в одной из пушкинских сказок хотела погубить ту, что была на свете всех милее? И к царевне наливное, молодое, золотое прямо яблочко летит… Подождать она хотела до обеда, не стерпела, в руки яблочко взяла, к алым губкам поднесла, потихоньку прокусила и кусочек проглотила… Представьте себе на миг, что в языке не оказалось бы слов с этими выразительными суффиксами, приставками, и поэту пришлось бы вместо них употреблять другие (яблоко, кусок, тихо, губы). Все очарованье волшебной сказки разрушилось бы! И царевна, «съев кусок» отравленного плода, уже не очнулась бы потом, потому что против действия такого количества яда оказалась бы бессильной даже всепобеждающая любовь королевича Елисея!

А какими языковыми красками А.С. Пушкин нарисовал это яблочко! Оно соку спелого полно, так свежо и так душисто, так румяно-золотисто, будто медом налилось! Видны семечки насквозь… Обыкновенные существительные, прилагательные, но как живо они изображают предмет! В подобных описаниях, как правило, особое стилистическое значение получают имена: употребление имен существительных, прилагательных придает речи особую наглядность, изобразительность. Однако если писатель захочет показать жизнь в движении, он пользуется глаголами.

Глаголы оказались незаменимым средством речевой экспрессии, например, в такой пушкинской зарисовке: Ветер по морю гуляет и кораблик подгоняет. Он бежит себе в волнах на раздутых парусах… Глаголы заряжают речь особой энергией: все приходит в движение, одна картина сменяет другую. Чтобы добиться этого, писатель должен искусно отбирать нужные грамматические формы глаголов.

А.С. Пушкин любил рисовать морскую стихию, умело используя глаголы настоящего времени несовершенного вида. Вечное движение волн рисуют такие формы и в другом месте «Сказки о царе Салтане…»:

День прошел, царица вопит… А дитя волну торопит: «Ты волна моя, волна! Ты гульлива и вольна; Плещешь ты, куда захочешь. Ты морские камни точишь. Топишь берег ты земли. Подымаешь корабли — Не губи ты нашу душу: Выплесни ты нас на сушу!»

Стилистическая функция этих глагольных форм здесь очевидна. А вы не обратили внимание на использование поэтом знаков препинания в этом отрывке? На этом примере легко продемонстрировать выразительные возможности русской пунктуации. Многоточие указывает на незавершенность интонации первой строчки; запятые обозначают паузу; точка с запятой заставляет еще больше продлить ее; двоеточие предупреждает о прямой речи; тире отражает кульминацию в перечислении; восклицательные знаки передают мольбу, а кавычки дают знать, что заключенные в них слова произносит ребенок, а значит, и звучать они должны иначе. Поистине для писателя знаки препинания — это «ноты при чтении», как их называл А.П. Чехов.

Однако вернемся к нашим наблюдениям над стилистическим использованием глаголов. Наряду с формами несовершенного вида мы находим в этом отрывке и глаголы совершенного вида, они подчеркивают результативность действия (день прошел, выплесни… на сушу). Чтобы передать динамику борьбы, напряженность ее, писатели вводят в речь глаголы совершенного вида, изображающие короткие, законченные действия. Вот как это делал А.С. Пушкин:

Сын на ножки поднялся, В дно головкой уперся. Понатужился немножко: «Как бы здесь на двор окошко Нам проделать?» — молвил он, Вышиб дно и вышел вон.

Глагольные формы обращают наше внимание на последовательность действий, различные приставки указывают на оттенки движений…

Под пером художника слова все языковые средства обретают выразительную силу. Вы, наверное, заметили, что, описывая ребенка, поэт употребляет слова с уменьшительно-ласкательными суффиксами (ножки, головка), они как бы «притягивают» к себе и другие, похожие на них суффиксами (немножко, окошко). Это придает поэтической речи непринужденную разговорную окраску.

Интересно еще обратить внимание на звуковую сторону речи в этом отрывке: в нем поэт прибегает к звукописи, т. е. стремится усилить образность речи ее особой звуковой организацией. В начале отрывка заметно повторение звука [н], оно выделяет слова, передающие напряжение богатырского ребенка, который хочет разломать бочку. Ударные слоги в словах ножки, дно, немножко напоминают междометие, которое мы произносим при тяжелой работе (н-н-н-о!). Особенно выразительно звучит третья строка: в ней только два слова, но они длинные (в следующей в этот же размер уместилось шесть слов!); употребление многосложного глагола понатужился, обозначающего напряжение, словно отражает трудность действия, причем ударное [у] в нем тоже напоминает о междометии, часто сопровождающем физическое усилие (у-у-у!). В последней строке похожие по звучанию слова (вышиб, вышел, вон) рисуют энергичные, динамические действия, потому что они произносятся отрывисто, с напряжением (это объясняется тем, что созвучные короткие слова несут на себе ударения и разделяются паузами). Все это и помогает нам живо представить картину.

Как видим, источником речевой выразительности становится все — от самых простых слов до звуков речи и даже знаков препинания. Однако искусное применение стилистических ресурсов языка требует и хорошего знания всех его богатств, и упорного труда, который становится уделом всякого, кто взял в руки перо.

Не каждый может стать поэтом, не всякому дано подняться к вершинам ораторского мастерства… И все-таки — обогащайте свой язык, учитесь находить точные, яркие слова, используйте различные средства образности речи, шлифуйте ваш слог!

Эта книга приоткроет вам некоторые секреты художественного мастерства писателей, которые умело обращаются со словом, находят искусное применение разнообразным стилистическим ресурсам родного языка. Учитесь у них бережному отношению к русскому языку!

Можно ли одержать поражение? (Сочетаемость слов)

Вам приходилось когда-нибудь видеть фиолетовый апельсин? А кожаные очки? Вы, не задумываясь, отвечаете: «Нет, конечно». Но, может быть, вы слышали, как кричат шепотом? Или наблюдали, как спят бегом? «Такого не бывает!» — улыбнется читатель…

Действительно, такого не бывает и быть не может: это мы для эксперимента соединили слова, обозначающие несовместимые понятия. И если, оценивая такие словосочетания, говорят «такого не бывает», значит, мы сталкиваемся с явлением семантической несочетаемости слов. Определение семантический связано со словом семантика, так называют смысловую сторону языковых единиц. Например, семантика слова апельсин указывает на то, что это сочный плод с толстой оранжевой кожурой, растущий на цитрусовом вечнозеленом дереве; так называют и само это дерево. Но ни плоды, ни деревья цитрусовых не бывают фиолетовыми, поэтому наше определение не подходит к этим существительным. «Стеклянный суп», «железные тучи», «горячая луна», «ехать пешком», «оглянуться вперед», «прислониться к ветру», «летать в море»… Да мало ли абсурдных сочетаний можно изобрести? «Такого не бывает», — скажете вы, а стилист заметит: «Вы нарушаете семантическую сочетаемость слов».

Но случается и так, что по смыслу слова как будто и подходят для выражения того или иного значения, но «не хотят» соединяться в словосочетания. Мы говорим: склонить голову и преклонить колени, но не наоборот — «преклонить голову», «склонить колени»; можно одержать победу и потерпеть поражение, но никто не скажет, что он «потерпел победу». И если вы услышите: «В этих соревнованиях спортсмен одержал поражение», — вы невольно задумаетесь: здесь какая-то ошибка, может, он все же победил, а комментатор оговорился?

Можно сказать круглый год (сутки), но не говорят «круглый час (неделя, месяц)»; бывает глубокая ночь, но не «глубокий день», возможна глубокая осень, но не «глубокая весна». Есть бархатный сезон, но не период, время, месяц. Если мы не станем считаться с традицией и будем соединять слова как нам вздумается, любой, слушая нас, вправе будет заметить: «Так не говорят», — а стилист скажет: «Вы нарушаете лексическую сочетаемость».

Ограничения лексической сочетаемости у тех или иных слов часто объясняются употреблением их в особых значениях. Например, слово круглый в своем основном значении — «такой, который напоминает форму круга, кольца, шара» — свободно соединяется со словами соответствующей предметно-тематической группы: круглый стол, круглая коробка (башня, луна); круглое окно (лицо) и т. д. Но выступая в значении «весь, целый, без перерыва (о времени)», слово круглый сочетается лишь с: существительными год, сутки, а в значении «полный, совершенный» — с такими, как невежда, глупец, дурак, отличник, сирота.

Слово глубокий, означая «такой, который имеет большую глубину, находится на большой глубине», имеет практически неограниченные возможности лексической сочетаемости (глубокое озеро, залив, река, колодец, место и т. д.), но в значении «достигший предела, полный, совершенный» сочетается с немногими существительными (глубокая осень, зима, ночь, сон, покой, тишина, молчание, старость).

В иных случаях причиной ограничения лексической сочетаемости оказывается закрепление слова за устойчивыми выражениями. Например, бархатный сезон — «осенние месяцы (сентябрь, октябрь) на юге». Это выражение имеет устойчивый характер, и мы не можем заменить слово сезон никаким другим, даже самым близким по смыслу («бархатная осень»!). Говорят язык заплетается, но нельзя сказать «заплетаются зубы (губы)», потому что это сочетание устойчивое, в нем замена слов исключена.

Правила соединения слов в речи определяет и грамматическая сочетаемость, от которой зависит возможность соединения одних частей речи с другими. Грамматическая сочетаемость допускает, например, соединение существительных с прилагательными (глубокое молчание), но «запрещает» сочетание прилагательных с числительными, притяжательных местоимений с глаголами (нельзя же сказать «большое сто», «моя твоя не понимает»).

Лексическая сочетаемость нередко вступает во взаимодействие с грамматической. Так, все переходные глаголы сочетаются с существительными в винительном падеже без предлога (читаю книгу), однако форма этого падежа часто зависит от принадлежности существительных к одушевленным или неодушевленным: у первых винительный падеж по форме совпадает с родительным (встретил друга), у вторых — с именительным (встретил поезд). При этом в особых случаях грамматическая сочетаемость помогает правильно определить значение слова: увидеть спутник (о космическом корабле) и увидеть спутника (о человеке).

Все слова с точки зрения сочетаемости можно разделить на две группы: для одних сочетаемость с другими словами, уточняющими, поясняющими их значение, обязательна (вдохнуть что? — воздух, кислород, запах; впадать куда? — в озеро, в Волгу; гордиться кем? чем? — другом, успехами; одержать что? — победу), для других — необязательна (ночь, победа, дышать, жить). Слова, имеющие необязательную сочетаемость, могут употребляться как с другими словами, так и отдельно: ночь, темная ночь, настала ночь; победа, блестящая победа, победа завоевана.

Сочетаемость слов играет особо важную роль в художественной речи. «Работа над словом и стилем, — пишет Ю. Бондарев, — трудоемка. Она тяжка вечным неудовлетворением, мучительными сомнениями в поисках единственно верного сочетания слов». Поэтому и к оценке лексической сочетаемости в художественных произведениях нельзя подходить с обычной меркой, здесь законы «притяжения» слов особые. Так, ограничения семантической сочетаемости не распространяются на переносное словоупотребление: образные выражения черные мысли, годы летят, щеки горят могут показаться бессмысленными, если их понимать в буквальном значении. Однако мы воспринимаем их как метафоры, и это не является препятствием для понимания текста.

Расширение привычных связей слов, придающее им новые оттенки значения, лежит в основе многих классических образов больших мастеров художественной речи: седой зимы угрозы (А.С. Пушкин), пузатое ореховое бюро (Н.В. Гоголь), мечтал о нем (об отце) все эти дни взасос (Ф.М. Достоевский), резиновая мысль (И. Ильф и Е. Петров). Как яркий стилистический прием используют нарушение лексической сочетаемости и современные писатели. Например: Дивизия зацепилась и больше не отступала; Очередная атака захлебнулась; Потеряли надежду смять его полк (К. Симонов). Многие подобные сочетания закрепляются в языке, становятся устойчивыми, что свидетельствует об одобрении их лингвистическим вкусом времени.

К нарушению лексической сочетаемости часто прибегают юмористы, чтобы придать речи комический оттенок: Население тиражного ковчега уснуло; Настал черед Жоржетты Тираспольских. Она вывела за собой табунчик девушек в сарафанах; яблоко с родинкой (И. Ильф и Е. Петров). Этот стилистический прием лежит в основе различных шуток: Гения признали заживо; Трудно прощать чужие недостатки, но еще труднее прощать чужие достоинства; Он был назначен директором по собственному желанию; ему обязаны своей выразительностью заглавия некоторых фильмов («Воспоминания о будущем», «Влюблен по собственному желанию», «Наедине со всеми»), газетных статей («С шуткой наперевес», «Жанр, обреченный на успех», «Белые слезы черемух»).

В поисках неожиданных образов, яркой речевой экспрессии особенно часто расширяют лексическую сочетаемость поэты. Вспомним классические строки М.Ю. Лермонтова: Порой влюбляется он страстно в свою нарядную печаль; А.А. Фета: Дохнул сентябрь. И георгины дыханьем ночи обожгло; А.А. Блока: Май жестокий с белыми ночами! Б. Пастернака: Февраль. Достать чернил и плакать! Писать о феврале навзрыд… Ценят этот стилистический прием и поэты — наши современники: Зимы последние кусочки чуть всхлипывают под ногой, и так смущенно дышат кочки незащищенностью нагой (Е. Евтушенко); Маленький лес просил подаяния снега у жадных иль нищих небес (Б. Ахмадулина). Особенно выразительны необычные сочетания слов в песнях Вл. Высоцкого: Поэты ходят пятками по лезвию ножа и режут в кровь свои босые души; К утру расстреляли притихшее горное эхо… И брызнули камни, как слезы, из раненых скал.

Нарушение лексической сочетаемости может стать досадной речевой ошибкой. «Может, и к тебе пришла бессонница, И лежишь ты, не смыкая взгляда синего», — пишет молодой поэт, забывая, что смыкают глаза, а не взгляд. «Котловина произвела на нас уютное впечатление», — рассказывает вернувшийся из турпохода юноша. Однако впечатление может быть приятным, а уголок — уютным.

Некоторым словам поистине не везет: их часто в речи употребляют в неправильных сочетаниях. Говорят: «холодный кипяток», «повысить кругозор», «справиться с указаниями», «усилить внимание». Нарушение лексической сочетаемости нередко объясняется объединением (контаминацией) похожих словосочетаний. Например, пишут: «удовлетворять современным потребностям», смешивая сочетания удовлетворять требования и отвечать потребностям; «беседа прочитана» (но прочитана лекция, проведена беседа); «завершить обязательства» (завершить план, выполнить обязательства); «уделить значение» (придавать значение, уделить внимание); «улучшить уровень» (улучшить качество, повысить уровень).

В ваших сочинениях, друзья, тоже нередки случаи нарушения лексической сочетаемости: «Долохова за его бесшабашность произвели в солдаты» (производят в офицеры, а в солдаты могут потом разжаловать). Анализируя идейное содержание драмы «Гроза», пишут: «Старое, умирающее, страстно сопротивляется новому» (вместо отчаянно сопротивляется); о пушкинской Татьяне замечают: «Она противопоказана Онегину и Ленскому» (не найдено нужное слово противопоставлена), и даже так: «Татьяна любила свою няню, седобородую старушку» (почему не просто: седую? Ведь старушки не бывают с бородой!). О новом герое советской литературы утверждают: «В какие бы безысходные положения он ни попадал, он всегда найдет выход» (автор спутал слова безвыходный и безысходный, второе сочетается с существительными горе, тоска и под.).

При употреблении слов, которые имеют предельно ограниченные возможности лексических связей, нарушение сочетаемости часто становится причиной комического звучания речи: «Учащиеся работали на своем экспериментальном участке, как самые отъявленные специалисты»; «В нашем драмкружке надвигались радостные события»; «Не будем умалчивать о вопиющих достижениях самодеятельных артистов»; «В кружок юннатов пришли ребята, удрученные опытом». Лексические ошибки в таких случаях не только наносят ущерб стилю, но и вызывают сомнение в отношении содержания таких фраз, потому что возникающие при этом ассоциации подсказывают противоположный смысл…

Внимательное отношение к слову, к особенностям лексической сочетаемости в русском языке поможет вам избежать подобных ошибок в речи, а в иных случаях — позволит использовать необычные сочетания слов для создания ярких образов или как источник юмора.

«Молодая была уже не молода» (Стилистическое использование многозначности)

В этом ироническом замечании И. Ильфа и Е. Петрова о «жене» их знаменитого героя Остапа Бендера слово молодая выступает в двух значениях: «только что вступившая в брак» и «юная, не достигшая зрелого возраста». А если заглянуть в толковый словарь русского языка, то можно убедиться, что это прилагательное имеет и другие значения: молодое говорят о недавно начавшем расти дереве; то же можно сказать о некоторых продуктах недавнего приготовления (например, молодой сыр (квас)); качества, свойственные молодости, определяют этим же словом — молодой задор.

«Сколько же значений может иметь слово, — спросит иной читатель, — если у первого попавшегося их оказалось пять?»

Слова бывают разные… Некоторые имеют всего лишь по одному значению (это, прежде всего, термины и слова с узкопредметным значением: существительное, бинт, чемодан, троллейбус). Однако в русском языке однозначных слов не много. Значительно больше таких, у которых несколько значений (дом, тихий, идти, взять). Чтобы убедиться в их многозначности, достаточно употребить эти слова в контексте, то есть в законченном в смысловом отношении отрезке речи. Например, у А.С. Пушкина: Господский дом уединенный, Горой от ветров огражденный, стоял над речкою (дом — «здание, строение»); Страшно выйти мне из дому (дом — «жилище, где кто-нибудь живет»); Всем домом правила одна Параша ( дом — «домашнее хозяйство»); Три дома на вечер зовут (дом — «семья»); Дом был в движении (дом — «люди, живущие вместе»). Обычно даже самый узкий контекст (словосочетание) уже проясняет смысловые оттенки многозначных слов: тихий голос, тихий нрав, тихая езда, тихая погода, тихое дыхание и т. д.

Разные значения слов приводятся в толковых словарях: первым указывается основное (его еще называют прямым, первичным, главным), а потом — производные от него (неосновные, переносные, вторичные).

Слово, взятое изолированно, всегда воспринимается в своем основном значении, в котором обычно чаще всего и употребляется в речи. Производные же значения выявляются только в сочетании с другими словами. Например, глагол идти может получать в речи более сорока различных значений, но главное — это то, которое первым приходит на ум, — «передвигаться, ступая ногами»: Татьяна долго шла одна (А.С. Пушкин. «Евгений Онегин»). В иных, самых различных значениях это слово тоже легко найти в произведениях А.С. Пушкина. Приведем лишь несколько иллюстраций.

1. Следовать, двигаться в каком-нибудь направлении для достижения чего-нибудь. Иди, куда влечет тебя свободный ум.

2. Направляться куда-нибудь (о предметах). Там ступа с Бабою Ягой идет, бредет сама собой.

3. Выступать против кого-нибудь. Что движет гордою душою?.. На Русь ли вновь идет войною?

4. Находиться в пути, будучи посланным. Письмо ваше получил… Оно шло ровно 25 дней.

5. Протекать, проходить (о времени, возрасте). Часы идут, за ними дни проходят.

6. Иметь направление, пролегать, простираться. Сделал я несколько шагов там, где, казалось, шла тропинка, и вдруг увяз по пояс в снегу.

7. Распространяться (о слухах, вестях). И про тебя… идут кой-какие толки.

8. Исходить, вытекать откуда-нибудь. …Пар идет из камина.

9. Об атмосферных осадках: Казалось, снег идти хотел…

10. Совершаться, происходить. Что, как торг идет у вас?

11. Проявлять готовность к чему-нибудь. С надеждой, верою веселой Иди на все.

12. Быть к лицу. Красный цвет идет более к твоим черным волосам и т. д.

Многозначность свидетельствует и о широких возможностях словаря, ведь богатство русского языка заключается не только в большом количестве слов, но и в разнообразии их значений. Новые смысловые оттенки придают языку гибкость, живость и выразительность.

Художники слова находят в многозначности неисчерпаемый источник выразительности речи. Можно так построить фразу, что многозначное слово будет восприниматься сразу в прямом и переносном значении, придавая речи комизм. Например: Радио будит мысль даже в те часы, когда очень хочется спать. Такая игра слов называется каламбуром, в основе ее юмористическое переосмысление разных значений слова. Выделите многозначные слова, на которых построены каламбуры: Дети — цветы жизни, не давайте им, однако, распускаться; Весна хоть кого с ума сведет. Лёд — и тот тронулся; Труднее всего провести время. (В этих фразах Эмиля Кроткого слова, которые совмещают в себе прямое и переносное значение, — распускаться, тронуться, провести.) Мысль, выраженная в каламбурной форме, выглядит ярче, острее; особое внимание притягивается к обыгрываемому слову.

Каламбуры украшают остроумную беседу. Вы помните реплику Софьи из комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума»?

Чацкий: …Но Скалозуб? Вот загляденье: За армию стоит горой, И прямизною стана, лицом и голосом герой…

Софья: Не моего романа.

В основе этого каламбура многозначность слов герой и роман.

А вот шутки, построенные на каламбурах:

1. Ученику нужно было найти x в уравнении 5x2 + 20 = 100. Он подчеркнул букву x и заявил: «Я уже нашел „икс“ в уравнении!»

2. Может ли дождь идти два дня подряд?

— Конечно. Я сам помню, как однажды дождь шел два дня подряд.

— Как же подряд? Ведь между одним днем и другим была ночь!

Словесная игра, основанная на столкновении в тексте различных значений многозначных слов, может придать речи форму парадокса, то есть высказывания, смысл которого расходится с общепринятым, противоречит логике (иногда только внешне). Например: Единица — вздор, единица — ноль (В. Маяковский).

Однако многозначность слов может в иных случаях стать причиной всевозможных недоразумений, если собеседники понимают одно и то же слово по-разному. Так, в повести К. Симонова «Двадцать дней без войны» узбек Турдыев отвечает на вопрос, тяжела ли служба в разведке: «Очень тяжелая, восемьдесят — сто килограмм». И объясняет: «Иногда бывает такой тяжелый попадается язык» (то есть пленный, которого разведчик доставляет для получения военных сведений). Ведь обычно разведчику приходилось тащить на себе добытого «языка».

А вот пример из жизни. Учитель спрашивает мальчика: «Кем работает твоя мама?» И слышит в ответ: «Старшим научным сотрудником». Но учителю захотелось уточнить:

— В какой области?

— В Московской, — поясняет мальчишка. Он не понял, что следовало указать область научных исследований, которыми занимается мать.

Многозначность слов дает повод к неправильному истолкованию и таких фраз: «На костре — лучшие люди села» (можно подумать, что их собираются сжечь, а их пригласили на пионерский праздник); «На каждого члена кружка „Юный техник“ падает по пять-шесть моделей» (кто-то улыбнется: если они увесистые, то возможны и травмы!); «На площадке перед школой вы увидите разбитые цветники. Это дело рук наших ребят» (что же они: уничтожили клумбы или сделали их?).

Бывают комические случаи и на уроках в школе. В ответе по истории, рассказывая о сражениях древних, ученик заявил: «Греки своими острыми носами пробивали корабли персов».

Немало смешных ошибок встречается в сочинениях из-за неумелого использования многозначных слов: «Значение образа Татьяны велико. Пушкин самый первый оценил всю полноту русской женщины»; «У Гоголя каждое действующее лицо имеет свое лицо»; «Старуха Изергиль состоит из трех частей». А в сочинении на свободную тему один написал: «Наши ребята привыкли все хорошее брать друг у друга…» Кто-то поделился своими планами: «Мы наметили посетить городской музей и вынести из него все самое ценное, самое интересное». Вам не кажутся двусмысленными подобные предложения?

Если вы, дорогие друзья, внимательно прочитаете эту главу, то не станете столь небрежно обращаться с многозначными словами. А это значит, что никто из вас уже не скажет в очереди: «Загибайте хвост к выходу!», или у кассы магазина: «Выбейте мне мозги!», или в санатории на отдыхе: «Пойдемте вешаться!»

Один старичок, который очень любит свою умную собаку, с ужасом рассказывал о том, что ему пришлось услышать в собаководческом клубе: «Мы питаемся в основном за счет клубного собаководства»…

Ошибки при употреблении многозначных слов можно встретить и в речи спортсменов («У нас хромают защитники, — говорит тренер»), и в среде медиков («Долг врача не отмахиваться от больного, а довести его до конца!»). Пусть же подобные каламбуры остаются на совести тех, кто не знает секретов стилистики!

«О словах разнообразных, одинаковых, но разных» (Стилистическое использование омонимов)

Название этой главы повторяет заглавие веселой книжки стихов Якова Козловского. О каких же словах пойдет речь? Вы не догадываетесь? Начнем с примера, взятого из этой книги:

Нес медведь, шагая к рынку. На продажу меду крынку. Вдруг на мишку — вот напасть — Осы вздумали напасть! Мишка с армией осиной Дрался вырванной осиной. Мог ли в ярость он не впасть. Если осы лезли в пасть. Жалили куда попало. Им за это и попало.

Интересные рифмы, не правда ли? Они составлены из слов, одинаковых по звучанию, но различных по значению. Такие рифмы называются омонимическими, а слова, совпавшие в произношении и написании, но имеющие разные значения, — омонимами.

Термин омоним восходит к греческим элементам: «омос» — одинаковый и «онима» — имя. В русском языке немало омонимов, например: коса — сельскохозяйственное орудие, коса — сплетенные в одну прядь волосы, коса — идущая от берега узкая полоса земли, отмель; ключ — бьющий из земли источник и ключ — металлический стержень, которым запирают и отпирают замок.

Слова, не связанные по значению, но совпавшие в звучащей или письменной речи, довольно разнообразны. В составе их выделяются слова, относящиеся к разным частям речи и совпадающие только в одной форме:

Снег сказал: — Когда я стаю, Станет речка голубей, Потечет, качая стаю Отраженных голубей.

Такие пары образуют омоформы. А помните у А.С. Пушкина веселую рифму?

— Вы, щенки! За мной ступайте! Будет вам по калачу, Да смотрите ж, не болтайте. А не то поколочу!

Здесь совпали в звучании два слова (по калачу) и одно (поколочу), хотя в написании их нет совпадения. В этом случае перед нами омофоны (от греческого «омос» — одинаковый и «фоне» — звук). Омофония возникает при совпадении в речи не только отдельных слов, частей слов, но и нескольких слов. Например: Не вы, но Сима страдала невыносимо, водой Невы носима. Омофония очень привлекает поэтов. Как не вспомнить знаменитые строки Маяковского: Лет до ста расти нам без старости! Ведь и здесь омофоны!

Омофония является неисчерпаемым источником каламбуров: Я в лес, и он влез, я за вяз, а он завяз (В. Даль); Приятно поласкать дитя или собаку, но всего необходимее полоскать рот (Козьма Прутков); Не под дождем, — постоим да подождем (Пословица). Попробуйте произнести вслух: Во все колокола звонят (можно подумать: в овсе); Он же ребенок? (жеребенок?); Тише же, ребята! (жеребята?).

Омофоны надо правильно писать, не путая безударных гласных: Он у нас часок посидел; Он совсем поседел от горя; Мать свела ребенка в школу; Ласточка свила гнездо под окном.

Представление о графическом образе слова устраняет омофонию. Однако в письменной речи может появиться неясность при омографии. Омографы — это слова, звучащие по-разному, но совпадающие на письме. Термин омограф образован из греческих элементов «омос» — одинаковый и «графо» — пишу. Омографы обычно имеют ударения на разных слогах, и это меняет звучание слов, которые пишутся одинаково: зáмок — замóк, крýжки — кружки́, сóрок — сорóк, стрéлки — стрелки́, засы́пали — засыпáли, попáдали — попадáли и другие. Так как ударение на письме не принято обозначать, омографы могут стать причиной неверного понимания текста. Например, как прочитать предложение Стрелки остановились? Ведь первое слово может означать и стрелкóв и часовые стрелки. Иногда значение речи зависит от правильного графического изображения буквы ё. Если в печатном тексте е и ё не различаются, появляется двусмысленность при чтении таких, например, фраз: «Все это знали давно»; «Они все стояли и глядели в окна вагона». Однако в контексте обычно смысл слов, имеющих омографы, ясен.

Омографы привлекают писателей-юмористов. Вот как, например, использует омографы Яков Козловский в стихотворении «Кумушки»:

Серая ворона Черного ворона Утром ругала, присев на сучок. Новость о том разнесли во все стороны Сплетницы-кумушки — Сорок сорок.

Использование омонимов разных типов может усиливать действенность речи, так как столкновение «одинаковых, но разных слов» притягивает к ним особое внимание. Поэтому омонимические рифмы обыгрываются не только в юмористических, но и в серьезных стихах:

Пусть говор орудий сегодня стих, Любить свою Родину мы не устали. Нет-нет — и блеснет непокорный стих Четырехгранным упорством стали. А. Сурков. «Читателю»

Убедительно и весомо звучит наш лозунг: «Миру — мир!» В нем средством выразительности являются омонимы. Они придают особую остроту и пословицам (Каков ни есть, а хочет есть), и афоризмам (На мирной ниве и на поле брани умей командовать без брани. — Я. Козловский).

Омонимия лежит в основе многих загадок. Например: У каких быков нет ни хвостов, ни рогов? (Быки мостов.) Какие кошки мышей не ловят? (Кошки электромонтера.) В бою рубят, а после боя развлекают. (Шашки.) Оружье, фрукты, камни-самоцветы, Одно названье — разные предметы. (Гранаты.) Всех с дороги прочь гоню, коль разбегусь. А на крыше я торчу, не шелохнусь. Лед на речке режу вдоль и поперек, А на дне морском я махонький …Кто? (Конек.) В некоторых загадках обыгрываются омофоны: Ел старик хлеб сухой… Откуда же рыбьи кости? (Так ведь хлеб с ухой.)

Однако омонимы могут не только радовать и развлекать нас, даруя речи яркие выразительные краски. В особых случаях омонимия оказывается причиной досадных недоразумений, речевых ошибок. Омонимы требуют от нас осторожности в обращении со словом. Нельзя не учитывать возможность ошибочного или двусмысленного понимания того, о чем мы говорим. Например, неясен смысл предложения: «Способные ученики переводятся», потому что глагол здесь может означать и перевод в следующий класс, и может быть воспринят в значении «исчезают, их становится все меньше». А как истолковать замечание женщины, которая держит за руку испуганного мальчика и взволнованно говорит: «Он не мой (немой?), я о нем ничего не знаю…»

Случайная омонимия может стать причиной неуместного комизма. Например, спортивный обозреватель пишет: «Футболисты сегодня ушли с поля без голов», «Не удержал мяч вратарь, но добить его было некому…»

Наверное, каждый из вас помнит свои речевые ошибки, вызванные омофонией. Одни неверно понимали пушкинские слова Слыхали ль вы, со сна садится в ванну со льдом; другие недоумевали по поводу брюсовской строки И шаг твой землю тяготил; третьи искажали слова элегии К.Н. Батюшкова Шуми, шуми волнами, Рона, произнося «волна Мирона». Постарайтесь же не подменять в этих и подобных текстах те или иные слова омофонами! Будьте осторожны с омонимией!

Главная и заглавная роль (Смешение созвучных слов)

— Кто сыграл заглавную роль в фильме «Анна Каренина»?

— Мы помним две экранизации этого романа Л.Н. Толстого: первый раз в заглавной роли выступила Алла Тарасова, второй — Татьяна Самойлова.

— А не скажете, кого подобрали для заглавной роли при экранизации «Войны и мира» Толстого?

— Этого вам никто не скажет…

Вы не догадываетесь, почему этот диалог закончился столь безнадежным отрицанием? Дело в том, что слово заглавный означает «относящийся к заглавию, содержащий заглавие, являющийся заглавием, названием чего-либо». Но в названии фильма «Война и мир» нет имени героя, роль которого можно сыграть, поэтому в экранизации нет и заглавных ролей, а только главные.

Слова главный и заглавный нередко путают, искажая обычно смысл второго: «Заглавный для судьбы шаг — выбор профессии»; «Девочка будет играть заглавную роль в пьесе „Голубой портрет“» (это значит, что она сыграет роль… портрета!). Лексические ошибки возникли из-за неправильного употребления паронимов, то есть однокорневых слов, разных по значению, но сходных, хотя и не тождественных по звучанию.

Термин пароним образован из греческих элементов: «пара» — возле, вблизи и «онима» — имя. Паронимия охватывает различные части речи, о чем можно судить по примерам: узнать — признать, представить — предоставить, лицо — личность, подпись — роспись, безответный — безответственный, тормоз — торможение, убежденно — убедительно, сыто — сытно. Паронимы могут отличаться приставками, суффиксами, один из них может иметь непроизводную основу, а другой — производную. Количество примеров всевозможных паронимов можно легко увеличить, но это все равно не застрахует нас от ошибок на все случаи жизни. Чтобы не смешивать паронимы в речи, нужно внимательно относиться к созвучным, похожим словам, анализировать оттенки их значения.

Вам не приходилось наблюдать, как порой неправильно говорят?

— Ах, неужели вы меня не признали?

— Его личность мне знакома: я запомнил эту родинку на щеке.

— В конце вечера трибуну представили гостям…

Тонкий знаток русского языка А.Т. Твардовский, обращая внимание на подобные ошибки, заметил: «Я сам, как песчинку в хлебе, попадающую на зуб, не выношу слова — одел шапку, а так упорно почему-то пишется вместо надел». В речи, действительно, то и дело смешивают эти паронимы: «Одень пальто, на улице холодно»; «На мебель одели чехлы»; «Обновка так понравилась Лене, что она одевала ее и вертелась перед зеркалом». Глагол надеть, который следовало употребить в этих случаях, как правило, имеет при себе предлог на или позволяет нам мысленно его подставить: надеть пальто (на сына); надеть пенсне (на нос) и т. д. Прямое дополнение при этом глаголе обычно выражено неодушевленным существительным. Вспомните, как это слово употреблял А.С. Пушкин:

Надев широкий боливар, Онегин едет на бульвар; Мансуров, закадычный друг, Надень венок терновый; Копье стальное взял он в руки, Кольчугу он надел на грудь; Он взял ее руку и надел ей на палец кольцо.

Слово одеть обычно имеет дополнения без предлога, причем прямое дополнение часто выражено одушевленным существительным: одеть — кого: Лазурный, пышный сарафан одел Людмилы стройный стан (А.С. Пушкин).

Исправляя рукописи начинающих авторов, М. Горький часто указывал на смешение паронимов. Например: «Верней клади ступень ноги», — советует один поэт, не замечая некоторого несходства между ступней ноги и ступенью лестницы. Самые невероятные утверждения можно встретить и в ученических сочинениях: «Ларина сама била придворных, если они не могли ей угодить» (вместо дворовых); «Пушкин связан крепкими узлами с декабристами» (следовало: узами); «В эти дни в гостинице Анны Павловны Шерер чувствовалось волнение» (в гостиной); «Писатель показывает „дно“, которое приготовлено капиталистическим миром неудачникам» (уготовано); «Заветы борцов за светлое будущее перевоплощаются в жизнь» (воплощаются); «Поэма Маяковского „Хорошо!“ звучит здравницей в честь Октябрьской революции» (здравицей). Многих речевых ошибок можно было бы избежать, если бы вы, друзья, правильно употребляли паронимы. Не утруждая себя анализом похожих слов, ученица пишет: «Это была спокойная, чувственная девушка» (о пушкинской Татьяне) (следовало: чувствительная); «Татьяна любила вставать с зарницей» (с зарей); «Она охотно отдала бы эту праздничную жизнь за то место, где она встретила Онегина» (праздничную — праздную) — и не подозревает, что смешение паронимов исказило смысл фраз.

К такому же печальному результату приводит и возникающее под влиянием ложных ассоциаций неразличение созвучных слов, имеющих разные корни. Из-под пера учащихся выходят «странные» утверждения:

«День начинался ясный, чуть дребезжал рассвет» (следовало: брезжил); «В ночлежке Костылева на нартах (нарах) ютятся ее обитатели». Особенно не везет почему-то словам косный — косвенный — закосневший и созвучным с ними: «Драматург изображает закостенелое (почему не закосневшее?) мещанство»; «Горько страдает Тихон, ставший косным (а не косвенным?) виновником гибели Катерины»; и даже: «Кульминация борьбы Чацкого с костной средой наступает на балу у Фамусова». Но где тут разобраться в словах, которые уже совпали в произношении (косный — костный), если ученик путает даже такие, как недюжинный — недужий (то есть «больной»), знамение — знамя: «Пьер тратил свои недужие силы на разгул»; «Обломов был знаменем (вместо знамением) своего времени».

И все-таки, несмотря на трудности, которые создает паронимия, она представляет собой интересное языковое явление, достойное изучения. Паронимы нам нужны для точного выражения мысли. Использование их в речи помогает передать тонкие оттенки значений. В книге «Думы о русском слове» А. Югов пишет: «Знающий язык своего народа писатель не спутает пустошь и пустырь: пустошь распахивают, а пустыри застраивают». Вы помните знаменитую фразу Чацкого Служить бы рад, прислуживаться тошно? Ведь игра слов здесь основана на противопоставлении паронимов. Писатели нередко прибегают к этому приему, чтобы усилить действенность речи: Морозка чувствовал, что именно из-за этой красивости, которой нет в нем, в Морозке, Варя предпочла Мечика, считая, что в Мечике это не только внешняя красивость, а подлинная душевная красота (А. Фадеев. «Разгром»). Ведь при чтении мы невольно выделяем в подобных случаях созвучные слова, ставим на них логические ударения. Используя паронимы, писатели обращают наше внимание на их тонкие смысловые отличия: Вспомнил ли он (Сабуров) об Ане в эти дни? Нет, не вспомнил — он помнил о ней, и боль не проходила (К. Симонов. «Дни и ночи»).

Столкновение паронимов усиливает эмоциональность речи. Например, у М. Шолохова в «Тихом Доне»: Из дверей сарая, стоявшего в конце двора, вышла сгорбленная, согнутая прожитым и пережитым старуха. Такое использование паронимов особенно свойственно нашей публицистике: Суеверные считали кометы знамением войны, но все видят теперь, что советская комета — это знамение и знамя мира (имеется в виду космическая станция «Луна-9»). Или: Я слушал его и радовался, видя, как он убежденно и убедительно излагает свои мысли (Из газет). Похожие, созвучные слова (притом не только однокорневые) журналисты остроумно соединяют в заголовках: «Настающее настоящее»; «Нелады с наладкой»; «Долг и должность»; «Дуэль и дуэт»; «И быт и бытие»; «Вещие вещи»; «Грани гранита»; «Потоки патоки»…

Паронимы дают речевые краски и для каламбуров: «памятник первоопечатнику». В словесную игру вовлекаются не только слова с одинаковыми корнями, но и разнокорневые, смешение которых оказывается еще более неожиданным и комичным: «червь самомнения», «освежеватель старинных романсов», «содрание сочинений». Такие шутки еще и еще раз убеждают нас в неисчерпаемых выразительных возможностях родного языка, в котором каждое слово открывает простор для творчества и фантазии.

Смелый, храбрый, отважный… (Стилистическое использование синонимов)

Так отзываются о герое. А еще о нем можно сказать бесстрашный, безбоязненный, неустрашимый, удалой, лихой. Все эти слова объединяет общее значение: «не испытывающий страха», а различия между ними едва заметны. Например, неустрашимый (книжное слово) — «очень храбрый», удалой (народно-поэтическое) — «полный удали», лихой (разговорное) — «смелый, идущий на риск». Слова, близкие или тождественные по значению, но отличающиеся друг от друга смысловыми оттенками или стилистической окраской, называются синонимами.

Синонимы образуют гнезда, или ряды: кружиться, крутиться, вертеться, вращаться, виться; равнодушный, безразличный, безучастный, бесчувственный, бесстрастный, холодный и т. д. На первом месте в словарях обычно ставят «главный» синоним, который выражает общее значение, объединяющее все слова этого ряда с их дополнительными смысловыми и стилистическими оттенками.

Одни и те же слова могут входить в разные синонимические ряды, что объясняется многозначностью. Например: холодный взгляд — бесстрастный, безучастный, равнодушный; холодный воздух — морозный, студеный, леденящий; холодная зима — суровая, морозная.

Совершенно однозначных слов в языке немного: здесь — тут, потому что — так как, языкознание — лингвистика. Обычно между синонимами есть незначительные, часто очень тонкие смысловые различия. Синонимы, имеющие различные оттенки в значениях, называются семантическими (смысловыми, идеографическими). Например: буря, ураган, шторм. Имея общее значение («сильный, разрушительный ветер»), они различаются его оттенками: ураган — это не просто буря, а буря, необычайная по силе; шторм — это буря на море. Или: слова веселый и радостный; оба они указывают на внешнее проявление хорошего настроения. Но человек может быть веселым и без особой причины, а радостный обычно имеет какой-то повод для веселья. Слово веселый может обозначать постоянный признак человека, а радостный — только временное состояние. Еще пример: смотреть и глядеть — слова, очень близкие по значению, однако глагол смотреть указывает на действие, которое совершается более внимательно, более сосредоточенно, чем глагол глядеть. Поэтому нельзя сказать «глядел в микроскоп», но у Н.А. Некрасова — Не гляди же с тоской на дорогу… Или у А.С. Пушкина: На берегу пустынных волн Стоял он, дум великих полн, И вдаль глядел… Семантические синонимы, благодаря разнообразным смысловым оттенкам, могут передавать тончайшие нюансы человеческой мысли.

Иные же синонимы отличаются стилистической окраской. Например: спать — почивать — дрыхнуть. Первый может быть использован в любом стиле, второй — только в книжном, причем придаст речи архаический оттенок (ведь так говорили в старину!), а третий и вовсе лучше не употреблять, потому что он звучит грубо. Такие синонимы называются стилистическими, они требуют к себе не меньшего внимания, чем смысловые.

Чтобы наша речь была правильной и не казалась смешной, мы стараемся точно употребить синонимы, различающиеся стилистическими оттенками. Ведь вы не скажете девчонке, прибежавшей с мороза: «Как пылают твои ланиты!», хотя у А.С. Пушкина — мы помним строки из «Евгения Онегина» — Ждала Татьяна с нетерпеньем, Чтоб трепет сердца в ней затих, Чтобы прошло ланит пыланье. И в устах лермонтовского Демона поэтическое слово ланиты не кажется нам странным, когда он спрашивает Тамару: Моя слеза твоих ланит не обожгла ль? Неуместным здесь скорее был бы его нейтральный синоним — щеки. А помните, как А. Фадеев описывает Улю Громову? У нее были не глаза, а очи. Он даже противопоставляет нейтральному слову его поэтический синоним. В подобных случаях обращение к синонимам, выделяющимся своей стилистической окраской, вполне оправдано.

Как художник берет не просто семь цветов радуги, но и бесчисленные их оттенки, как музыкант пользуется не только основными звуками гаммы, но и их тонкими переливами, полутонами, так и писатель «играет» на оттенках и нюансах синонимов. Причем синонимические богатства русского языка не облегчают, а усложняют в этом случае писательский труд, потому что чем больше близких по значению слов, тем труднее в каждом конкретном случае выбрать то единственное, самое точное, которое в контексте будет наилучшим. Целенаправленный, внимательный отбор синонимов делает речь яркой, художественной.

Для писателей использование лексических синонимов — одна из самых сложных проблем стилистики: «муки слова», о которых так много говорят писатели, поэты, заключаются обычно в поисках неуловимого, ускользающего синонима. Об упорном труде художников слова при отборе синонимических средств можно судить по черновым вариантам рукописей художественных произведений. Как много в них лексических замен, автор по многу раз зачеркивает написанное, подбирая более точное слово. Например, А.С. Пушкин, описывая впечатление Дубровского от встречи с враждебно настроенным Троекуровым, вначале употребил такие слова: Заметил злобную улыбку своего противника, но потом два из них заменил синонимами: …ядовитую улыбку своего неприятеля. Это исправление сделало высказывание более точным.

Интересны синонимические замены М.Ю. Лермонтова в романе «Герой нашего времени». В повести «Княжна Мери» читаем: Я стоял сзади одной толстой (пышной)[1] дамы, осененной розовыми перьями. Употребив определение толстая вместо пышная, писатель подчеркнул свое презрительно-ироническое отношение к представительнице «водяного общества». В другом случае: Я никогда не делался рабом любимой женщины, напротив: я всегда приобретал над их волей и сердцем непобедимую власть… Или мне просто не удавалось встретить женщину с упорным (упрямым) характером? Семантические оттенки, различающие синонимы упорный — упрямый, указывают на предпочтительность первого, подчеркивающего волевое, деятельное начало, в то время как второй осложняется оттеночными значениями «вздорный», «несговорчивый», «сварливый», неуместными в контексте.

В рассказе «Максим Максимыч» при описании портрета Печорина обращает на себя внимание такая синонимическая замена: …Его запачканные (грязные) перчатки казались нарочно сшитыми по его маленькой аристократической руке, и когда он снял одну перчатку, то я был удивлен худобой его бледных пальцев. Лермонтов зачеркнул слово грязные, посчитав его неуместным при описании одежды своего героя. Так работа писателя с синонимами делает речь более точной, отражает его отношение к изображаемому.

В художественной речи можно наблюдать употребление писателями нескольких синонимов одновременно. При этом они могут усиливать друг друга, подчеркивая какую-нибудь мысль. Помните, как И. Ильф и Е. Петров описывают поведение «подпольного миллионера» Корейко при встрече с милиционером? Конторщик напрягся и изобразил черт знает что: и умиление, и восторг, и восхищение, и немое обожание. И все это по поводу счастливой встречи с представителем власти («Золотой теленок»). Иногда синонимы дополняют друг друга, уточняют понятие: То, что он увидел в них (глазах), он никогда не назвал бы радостью, но это было больше радости, это было ликование (К. Федин). В иных случаях они используются для разъяснения того или иного слова: Началась анархия, то есть безначалие (М.Е. Салтыков-Щедрин).

Писатели любят сопоставлять синонимы, различающиеся оттенками в значениях или стилистической окраской. Например: Катя обожала природу, и Аркадий ее любил, хоть не смел признаться в этом (И.С. Тургенев); Он знал в детстве не нужду, но бедность (И. Эренбург); Я по-прежнему верю в добро, в истину; но я не только верю, — я верую теперь, да — я верую, верую (И.С. Тургенев). Чтобы обратить внимание на различия в значениях синонимов, их иногда даже противопоставляют в тексте: Каким молодым он еще был тогда! Как часто и упоенно хохотал — именно хохотал, а не смеялся! (О. Берггольц); Он не шел, а влачился, не поднимая ног от земли (А.И. Куприн).

Использование синонимов помогает художникам слова избежать повторений… Вот как оживляют синонимы стиль в сказке: Царь затосковал… Сел на мягкую траву и пригорюнился… Закручинился Иван-царевич, запечалился («Иван-царевич и серый волк»). А вот как свободно их употреблял А.С. Пушкин, передавая речь Ленского, обращенную к Онегину: Когда-нибудь Заедем к ним; ты их обяжешь; А то, мой друг, суди ты сам: Два раза заглянул, а там Уж к ним и носу не покажешь. Не правда ли, искусное применение в речи синонимов наилучшим образом отражает высокое профессиональное мастерство писателя?

С другой стороны, беспомощность в использовании синонимических богатств родного языка свидетельствует о крайне низкой речевой культуре человека. Как часто в ваших сочинениях встречаются лексические ошибки в результате неумелого выбора синонимов: «Читая роман, мысленно окунаешься в жизнь патриархальной русской семьи» (а следовало написать: погружаешься); «Павлу удалось повлечь за собой народные массы» (вместо повести); «Задача состоит в том, чтобы вовлечь качающуюся фигуру середняка в колхоз» (а надо: колеблющуюся).

При выборе синонимов необходимо учитывать особенности лексической сочетаемости слов. Ученица пишет: «Князь Андрей искренно влюбляется в Наташу» (но искренно можно любить, а влюбляются — сильно, пламенно, с первого взгляда…). На уроке зоологии мальчик сказал: «Многие животные в пустыне бросаются в спячку» — и услышал в ответ дружный смех товарищей, потому что принято говорить впадают в спячку.

Нельзя пренебрегать и стилистической окраской близких по значению слов. В сочинениях встречаются ошибки, связанные с неумением выбрать из синонимического ряда слово, соответствующее по стилю всему тону речи: «Мне нравится деловитость князя Андрея», — пишет один; «Речь Дикого кишит грубыми выражениями», — замечает другой. А ведь о князе Андрее лучше было сказать — деятельный, энергичный; о речи Дикого — что она пестрит, изобилует грубыми словами. И не следует нанизывать синонимы, это приводит к многословию: «Трудности не пугают и не страшат Давыдова»…

В заключение нашей беседы о синонимах напомним слова К.И. Чуковского, призывавшего шире использовать синонимию русского языка: «…Почему всегда пишут о человеке — худой, а не сухопарый, не худощавый, не тщедушный, не тощий? Почему не стужа, а холод? Не лачуга, не хибарка, а хижина? Не каверза, не подвох, а интрига? Многие… думают, что девушки бывают только красивые. Между тем они бывают миловидные, хорошенькие, пригожие, недурные собой, — и мало ли какие еще». Этот призыв нашего замечательного сказочника, наверное, обращен и к вам, дорогие читатели.

Это хорошо или плохо? (Стилистическое использование антонимов)

Наш вопрос можно было бы сформулировать короче: «Это хорошо?» Ведь и в этом случае ответ может быть отрицательный. Но мы употребили антонимы — слова, противоположные по значению, и это придало формулировке бóльшую действенность. Сравните предложения: Есть люди добрые и злые, храбрые и трусливые, умные и недалекие, красивые и уроды, здоровые и больные, веселые и угрюмые, старые и молодые, прямые и скрытные, откровенные и хитрые. — Есть люди очень разные по характеру, умственным способностям, внешним данным… Нельзя не согласиться с тем, что первое больше затрагивает наше воображение благодаря употреблению антонимов.

Обращение к антонимам обусловлено характером нашего восприятия действительности: во всей ее противоречивой сложности, в единстве и борьбе противоположностей. Поэтому все контрастные слова, как и обозначаемые ими понятия, не только противопоставлены, но и тесно связаны между собой: слово добрый вызывает в нашем представлении слово злой, далеко напоминает о слове близко, горевать — о слове радоваться.

Антонимы группируются парами: большой — маленький, высоко — низко, плакать — смеяться. Большинство из них обозначает качества (хороший — плохой), временные и пространственные отношения (утро — вечер, близко — далеко). Есть и противоположные наименования действий, состояний (говорить — молчать, горевать — радоваться), а также антонимы со значением количества (много — мало).

Умелое использование антонимов придает художественной речи особую остроту. Выразительность многих крылатых слов объясняется искусным употреблением в них антонимов: Дома новы, но предрассудки стары (А.С. Грибоедов); Ты богат, я очень беден, Ты прозаик, я поэт. Ты румян, как маков цвет, Я, как смерть, и тощ, и бледен (А.С. Пушкин); Мне грустно потому, что весело тебе (М.Ю. Лермонтов); То сердце не научится любить, которое устало ненавидеть (Н.А. Некрасов): Как мало пройдено дорог, как много сделано ошибок (С. Есенин).

Антонимы часто используются для создания антитезы — стилистической фигуры, состоящей в противопоставлении сравниваемых понятий. Сколько пословиц обязано своей выразительностью этой фигуре! Ученье — свет, а неученье — тьма; Мягко стелет, да жестко спать; Недорого начало, похвален конец; Мал телом, да велик делом; Язык длинный, мысли короткие. Антитеза лежит в основе заглавий многих известных произведений: «Война и мир» Л.Н. Толстого, «Толстый и тонкий» А.П. Чехова, «Дни и ночи», «Живые и мертвые» К. Симонова и других.

Прием антитезы любят использовать писатели при характеристике героев, описании событий, обстановки, поведения людей. В совершенстве владел этим стилистическим приемом М.Ю. Лермонтов. Вот один из блестящих примеров антитезы в его поэзии:

И ненавидим мы, и любим мы случайно, Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви, И царствует в душе какой-то холод тайный, Когда огонь кипит в крови.

Обращение М.Ю. Лермонтова к антонимам отражало важные особенности его мировоззрения и слога: склонность к самоанализу, сомнения, колебания, контрастность мироощущения и стремление достичь особой выразительности, афористической отточенности речи. В черновиках М.Ю. Лермонтова отражена его работа с антонимами: внося исправления в рукописи, писатель иногда предпочитал контрастные слова нейтральным. Так, диалог Вернера и Печорина в «Герое нашего времени» построен на ярком противопоставлении антонимов:

— Что до меня касается, то я убежден в одном… — сказал доктор.

— В чем это? — спросил я, желая узнать мнение человека, который до сих пор молчал.

— В том, — отвечал он, — что рано или поздно, в одно прекрасное утро я умру.

— Я богаче вас, — сказал я, — у меня, кроме этого, есть еще убеждение, — именно то, что я в один прегадкий вечер имел несчастье родиться.

В черновом варианте М.Ю. Лермонтова этот афоризм еще не имел такой остроты: там выпадал один из элементов антитезы — Печорин повторял эпитет Вернера: я в один прекрасный вечер… Исправляя текст, писатель заменяет этот эпитет его антонимом.

Другой стилистический прием, состоящий в сочетании слов с противоположным значением, носит название оксюморон (оксиморон), что в переводе с греческого значит «остроумно-глупое». Ему отдали дань писатели, создавая заглавия «Живой труп», «Горячий снег», «Оптимистическая трагедия». В этом случае логически несовместимые слова объединяются в словосочетания, образуя необычное, новое понятие: Пышное природы увяданье; О как мучительно тобою счастлив я! (А.С. Пушкин); Убогая роскошь наряда (Н.А. Некрасов); Сердцу изведать сладчайшую боль (А. Блок); Мама, ваш сын прекрасно болен (В. Маяковский); Смотри, ей весело грустить, такой нарядно обнаженной (о царскосельской статуе) (А. Ахматова).

А иногда писатель хочет подчеркнуть, что его герой ничем не выделяется среди других, что в описываемом предмете нет четко выраженных признаков, ярких качеств. Помните характеристику Чичикова в «Мертвых душах» Гоголя? В бричке сидел господин, не красавец, но и не дурной наружности, не слишком толст, не слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж и не так чтобы слишком молод. В подобных случаях антонимы употребляются с отрицанием.

Если же отрицанием выделить один из антонимов, то сочетание их, подобно двум синонимам, усилит логический акцент на антонимической паре. Вспомните реплику из «Налима» А.П. Чехова: — Тащи-ка корягу кверху, добрый человек… Как тебя? Кверху, а не книзу!

Стилистическое использование антонимов многообразно. К ним обращаются писатели для достижения эмоциональности речи. Например, кого оставят равнодушными строчки из сказок Пушкина: Коль ты старый человек, Дядей будешь нам навек. Коли парень ты румяный, Братец будешь нам названый. Коль старушка, будь нам мать, Так и станем величать. Коли красная девица, Будь нам милая сестрица («Сказка о мертвой царевне…»)? На антонимах, как правило, строятся контрастные описания:

Жил-был славный царь Дадон. Смолоду был грозен он И соседям то и дело Наносил обиды смело; Но под старость захотел Отдохнуть от ратных дел.

Антонимы помогают писателям показать полноту охвата явлений, широту пространственных и временных границ. Так, у В. Лебедева-Кумача:

От Москвы до самых до окраин, С южных гор до северных морей Человек проходит как хозяин Необъятной Родины своей. Всюду жизнь и вольно, и широко. Словно Волга полная, течет Молодым везде у нас дорога. Старикам — везде у нас почет.

Или в «Золотом петушке» А.С. Пушкина — Войска идут день и ночь; Им становится невмочь; …Перед ним молва бежала, Быль и небыль разглашала.

Нередко антонимы выступают как особое лексическое единство, обретая устойчивый характер: ни взад ни вперед, туда и обратно, более-менее.

Богатство и разнообразие антонимов в русском языке создает его неограниченные выразительные возможности и в то же время обязывает нас вдумчиво и серьезно относиться к использованию этих контрастных слов в речи. Неумелое обращение с ними порождает досадные ошибки.

К.И. Чуковский обратил внимание на трудности, возникающие при освоении антонимов маленькими детьми. Он писал: «По представлению ребенка многие слова живут парами… Узнав какое-нибудь слово, дети уже на третьем году жизни начинают отыскивать то, которое связано с ним по контрасту». При этом порой им не удается избежать смешных ошибок. Услышат: «Вчера была сырая погода», — и спросят: «А разве сегодня вареная?» Или на замечание: «Это вода стоячая», — отреагируют вопросом: «А где же лежачая?»

Подобные недоразумения возникают при многозначности противопоставленных слов. Прилагательное сырой может означать «влажный», и тогда антоним к нему будет сухой, но может иметь и значение «не вареный, не жареный, не печеный» (когда мы говорим о продуктах), и в этом случае противоположными ему оказываются слова вареный, жареный, печеный. Употребленное же в значении «недоделанный, недоработанный» слово сырой антонимируется с такими, как законченный, завершенный (ср.: рассказ еще очень сырой — рассказ законченный; сырой материал — хорошо подготовленный материал). А определение стоячий может означать и вертикальный, тогда ему антонимичны лежачий, сидячий, висячий, но может указывать и на воду — не проточная, не текущая, и тогда первая группа антонимов не имеет с ним никакой связи.

Однако от этих «милых ошибок» мы легко избавляемся, взрослея. Но от неправильного использования антонимов не застрахованы и «большие дети». Вот, например, строчки из письма юнната: «Вы спрашиваете, как живет мой еж. Он живет плохо, он умер». Можно ли серьезно воспринимать подобное утверждение? А другой «грамотей» сообщает в «Пионерскую правду»: «Мы собрали 60 кг макулатуры, это все равно, что срубить стройную сосну или могучую лиственницу». В этом случае для правильного выражения мысли вместо слова срубить следовало использовать его антоним — сохранить (то есть спасти от вырубки!).

Из-за неправильного употребления антонимов кажутся странными такие критические замечания: «Присутствующие сразу заметили отсутствие порядка в классе»; «Во внеклассной работе у нас полно пробелов и упущений».

Столкновение антонимов в речи, не замеченное говорящим, часто делает фразу нелогичной. Помните, как Фамусов говорит Скалозубу: Давно полковники, а служите недавно? Возможно ли это? Но Фамусов, как известно, не очень-то заботился о правильности своей речи. А вот как столкнулись антонимы в сочинениях наших школьников: «Он (Дубровский) родился в бедной, но довольно-таки зажиточной семье»; «Борис в силу своей слабости не может защитить любимую женщину» (в «Грозе» А.Н. Островского); «Наташа кричала, онемев от страха» (в сцене охоты в романе «Война и мир»). Из сочинений мы узнаем, что «Чичиков отличался приятной внешностью, но неприятной внутренностью» и что «Плюшкин — это живой образ представителя „мертвых душ“». Рассуждение о творчестве Л.Н. Толстого подсказало одному из таких авторов «антитезу»: «Писатель не видел перед собой четкого будущего, поэтому он доводит своих героев либо до смерти, либо до семейной жизни». А пересказ романтических произведений Горького спровоцировал на «невольный оксюморон»: «Старуха Изергиль была молода и красива…»

А вот как антонимы «расцветили» выступление одного школьного оратора, который на классном собрании дает оценку успеваемости товарищей в таких выражениях: «Фронтальный опрос очень хорошо показал плохие результаты. За последнее время резко повысилось количество низких оценок. Чтобы ответы худших учеников стали лучше, мы должны открыть скрытые резервы повышения успеваемости в классе. Но при наличии отсутствия знаний по предмету мы не можем выправить положение». Это, как вы догадываетесь, пародия. Укажите в ней речевые ошибки, возникшие в результате неумелого обращения с антонимами.

Для любознательных можно предложить еще и такое задание: устраните ошибки в антитезе: «В нашем классе учатся разные ребята: есть очень одаренные и неспособные, усидчивые и рассеянные, умные и ленивые, любознательные и пытливые».

Не допускайте же подобных ошибок при употреблении антонимов!

Белобрысый юнец? — Нет, белокурый юноша! (Стилистическая окраска слов)

Двое спорили:

— Я не могу относиться серьезно к тому, что говорит этот белобрысый юнец, — сказал один.

— И напрасно, — возразил другой, — доводы этого белокурого юноши весьма убедительны.

В этих противоречивых репликах выражено разное отношение к молодому блондину: один из спорщиков подобрал для него обидные слова, подчеркнув свое пренебрежение; другой, наоборот, постарался найти такие слова, которые выразили бы симпатию. Синонимические богатства русского языка предоставляют широкие возможности для стилистического отбора оценочной лексики. Одни слова заключают в себе положительную оценку, другие — отрицательную.

В составе оценочной лексики выделяются слова эмоционально и экспрессивно окрашенные. Слова, которые передают отношение говорящего к их значению, принадлежат к эмоциональной лексике. Эмоциональный — значит: основанный на чувстве, вызываемый эмоциями. Эмоциональная лексика выражает различные чувства.

В русском языке немало слов, имеющих яркую эмоциональную окраску. В этом легко убедиться, сравнивая синонимы: белокурый, белобрысый, белесый, беленький, белехонький, лилейный; симпатичный, обаятельный, чарующий, восхитительный, смазливый; красноречивый, болтливый; провозгласить, сболтнуть, ляпнуть и т. д.

Из слов, близких по значению, мы обычно стараемся выбирать наиболее выразительные, которые сильнее, убедительнее смогут передать нашу мысль. Например, можно сказать не люблю, но можно найти и более сильные слова: ненавижу, презираю, питаю отвращение. В этих случаях лексическое значение слова осложняется особой экспрессией. Экспрессия — значит выразительность (от латинского «экспрессио» — выражение). К экспрессивной лексике относятся слова, усиливающие выразительность речи. Часто одно нейтральное слово имеет несколько экспрессивных синонимов, различающихся по степени эмоционального напряжения: несчастье, горе, бедствие, катастрофа; буйный, безудержный, неукротимый, неистовый, яростный. Нередко к одному и тому же нейтральному слову тяготеют синонимы с прямо противоположной окраской: просить — молить, клянчить; плакать — рыдать, реветь. Экспрессивно окрашенные слова могут приобретать самые различные стилистические оттенки, на что указывают пометы в словарях: торжественное (незабвенный, свершения), высокое (предтеча), риторическое (священный, чаяния), поэтическое (лазурный, незримый). От всех этих слов резко отличаются сниженные, которые выделены пометами: шутливое (благоверный, новоиспеченный), ироническое (соблаговолить, хваленый), фамильярное (недурственный, шушукаться), неодобрительное (педант), пренебрежительное (малевать), презрительное (подхалим), уничижительное (хлюпик), вульгарное (хапуга), бранное (дурак).

Оценочная лексика требует внимательного к себе отношения. Неуместное использование эмоционально и экспрессивно окрашенных слов может придать речи комическое звучание. Это нередко случается в ученических сочинениях. Например: «Ноздрев был заядлый забияка»; «Все гоголевские помещики дураки, тунеядцы, бездельники и дистрофики»; «Мне безумно нравятся произведения Гоголя, я его боготворю и считаю себя жертвой его таланта» (наверное, слово жертва автор употребил по ошибке вместо существительных поклонник, почитатель).

При употреблении слов нельзя не учитывать их принадлежность к тому или иному стилю речи. В современном русском языке выделяются книжные стили (научный, публицистический, официально-деловой[2]) и разговорный. Стилистическая окраска слов зависит от того, как они воспринимаются нами: как закрепленные за тем или иным стилем или уместные в любом, то есть общеупотребительные. Мы чувствуем связь слов-терминов с языком науки (например: квантовая теория, эксперимент, монокультура); выделяем публицистическую лексику (милитаризм, агрессия, разрядка напряженности); узнаем по канцелярской окраске слова официально-делового стиля (воспрещается, предписать, надлежащий, нижеследующий).

Книжные слова неуместны в непринужденной беседе: «На зеленых насаждениях появились первые листочки»; «Мы гуляли в лесном массиве и загорали у водоема». Столкнувшись с таким смешением стилей, мы спешим заменить чужеродные слова их общеупотребительными синонимами (не зеленые насаждения, а деревья, кусты; не лесной массив, а лес; не водоем, а озеро).

Разговорные, а тем более просторечные слова нельзя употребить в беседе с человеком, с которым мы связаны официальными отношениями, или в официальной обстановке, скажем на уроке. Разве не покажется странным, например, использование разговорно-просторечной лексики в ответах учеников по литературе: «В образе Хлестакова Гоголь показал жуткого нахала, который кружит голову и дочке и матери, безбожно врет и хватает взятки»; «Чичиков — мошенник, он рвется выйти в миллионщики и мечтает нажиться за счет дураков-помещиков, скупая у них „мертвые души“»?

Обращение к стилистически окрашенным словам должно быть мотивировано. В зависимости от содержания речи, ее стиля, от той обстановки, в которой рождается слово, и даже от того, как относятся друг к другу говорящие (с симпатией или неприязнью), они употребляют различные слова. Высокая лексика необходима в том случае, когда говорят о чем-то важном, значительном. Эта лексика находит применение в выступлениях ораторов, в поэтической речи, где оправдан торжественный, патетический тон. Но если вы, например, захотели пить, вам не придет в голову по такому пустячному поводу обратиться к товарищу с тирадой: «О мой незабвенный соратник и друг! Утоли мою жажду животворящей влагой!»

Если слова, имеющие ту или иную стилистическую окраску, используются неуместно, они придают речи комическое звучание. Юмористы сознательно нарушают стилистические нормы. Вот, например, отрывок из пародии на критическую статью о сказках, в которых встречается «образ мышки»:

«Проанализируем этот художественный образ в известном произведении русского фольклора — народной сказке „Репка“. Здесь выводится образ передовой, прогрессивной мыши. Это далеко уже не та мышка — вредитель и мот, которую мы наблюдали в „Курочке рябе“, и тем более не та, что мы встречали у „Кота в сапогах“. В „Репке“ перед нами предстает мышка совершенно нового, передового формата. Она как бы является собирательным образом нелишних мышей. Хочется невольно воскликнуть: „Побольше бы таких мышей в книжках для наших малышей!“»

Конечно, такое использование книжной лексики, литературоведческих терминов, придающих речи наукообразный характер, не может не вызвать улыбку читателя.

А с вами не бывает так, что вы, взявшись за перо, используете вдруг не те слова, которые следовало бы употребить в данной речевой ситуации? Например, в ваших сочинениях всегда оправданно обращение к лексике, имеющей определенную стилистическую окраску? Пожалуй, без преувеличения можно сказать, что стилистический отбор лексики вызывает наибольшие трудности у тех, кто учится писать сочинения.

Каким же должен быть стиль вашей речи, чтобы строгие педагоги не находили в ней стилистических ошибок?

Несомненно, стиль сочинения зависит от его содержания. Если вы пишете об исторической эпохе, которая наложила отпечаток на мировоззрение и творчество писателя, характеризуете литературные течения, эстетические взгляды поэта, говорите о его философских исканиях, — безусловно, стиль вашей речи будет приближаться к научному, публицистическому. Если же вы рисуете вашего любимого героя, вспоминая наиболее интересные страницы его биографии, подчеркивая самые яркие особенности его характера и воссоздавая милые черты его воображаемого облика, ваша речь уподобится художественной, она будет особенно эмоциональной, образной. Давая критическую оценку художественному произведению, вы привлекаете арсенал языковых средств, обычно используемых критиками, и ваш стиль впитает черты стиля критических статей. Наконец, если вам захочется рассказать о себе, сделать экскурс в детство или представить первые шаги в избранной вами профессии (что возможно в сочинениях на свободную тему), вы невольно обратитесь к средствам разговорного стиля: используете экспрессивную лексику, звучащую непринужденно и просто. В каждом случае выбор языковых средств должен быть стилистически обоснован: возвышенные мысли, высокие материи обращают нас к торжественному стилю и, напротив, будничные явления снижают стиль речи.

Всегда ли соответствует стиль сочинений их содержанию, чувствам, настроению их авторов? Увы, далеко не всегда. Например, о своей любви к пушкинской поэзии ученица пишет так: «Мое знакомство с Пушкиным состоялось со „Сказки о рыбаке и рыбке“, когда маленькая курносая девчонка залезла на диван и, сжавшись калачиком, начала по складам читать первые строки сказки. И начиная с этого момента, у меня завязалась крепкая дружба с поэтом. Но беззаветно любя его стихи, ценила ли я их по заслугам?..» Сниженные по стилистической окраске слова (курносая девчонка, залезла), разговорные выражения (завязалась крепкая дружба, ценила по заслугам) стилистически неуместны в контексте, как и словосочетания, тяготеющие к официально-деловой речи (состоялось знакомство, начиная с этого момента). Об отсутствии лингвистического чутья у автора свидетельствуют и такие оговорки: «знакомство состоялось со сказки», «по слогам читать… строки» (по слогам можно читать лишь слова), «сжавшись калачиком» (калачиком сворачиваются) и т. д.

Человек, пренебрегающий требованиями стилистического отбора языковых средств, не задумываясь, заявляет: «Когда Татьяну представляли Онегину, ни одна жила не дрогнула на лице светской дамы»; «Встреча с Наташей, лунная ночь в Отрадном сделали свое дело…»; «Мы знакомимся с помещицей Коробочкой. Это торговка, тупая и темная». Конечно, смешение лексики в таких случаях свидетельствует о неумении правильно оформить мысль. Однако столь резкое нарушение стилистических норм письменной речи встречается в сочинениях не так уж часто.

Больший ущерб стилю наносит иное зло — привычка школьников писать о великих мастерах слова, о любимых литературных героях бесцветным, невыразительным языком, нередко имеющим канцелярский оттенок. То и дело в сочинениях читаем: «Радищев отрицательно относится к царскому самодержавию»; «Грибоедов отрицательно относится к фамусовскому обществу», «Чацкий отрицательно относится к галломании»; «Обличение крепостничества является основной идеей стихотворения Пушкина „Деревня“»; «Эти слова („Здесь барство дикое…“) явились протестом против русской действительности»; «Татьяна является моим любимым литературным героем»; «Катерина является „лучом света в темном царстве“». Употребление одних и тех же слов при описании самых различных литературных героев, повторение штампованных выражений лишает речь живости, придает ей канцелярскую окраску. Казалось бы, откуда в языке школьников канцеляризмы? И все-таки мы постоянно находим их в сочинениях: «Пушкин дал положительную характеристику Татьяне»; «Онегин предпринял попытку заняться общественно полезным трудом» и т. п.

Канцелярскую окраску речи придают отглагольные существительные, которые в сочинениях на любую тему, как правило, вытесняют стилистически нейтральные глагольные формы: «Манилов все свое время проводит в строительстве воздушных замков»; «Когда жандарм сообщает о приезде настоящего ревизора, все чиновники приходят в окаменение».

Даже пушкинскую Татьяну учащиеся описывают таким же бесцветным языком, украшая фразы отглагольными существительными: «Татьяна проводила свое время в чтении французских романов»; «Татьяне была характерна вера в преданья простонародной старины»; «Объяснение Татьяны с Онегиным происходит в саду»; «Разговор Татьяны с няней происходит ночью»; «Для раскрытия образа Татьяны большое значение имеет эпизод ее беседы с няней…» Неужели нельзя написать просто: Чтобы понять Татьяну, вспомним, как она говорит с няней.

Если тема сочинения обращает к революционным событиям, автор считает своим долгом сообщить: «Происходит рост самосознания рабочих»; «Наблюдается усиление активности в революционной деятельности»; «Происходит пробуждение революционного сознания масс»; «Происходит подготовка к революционному выступлению» и т. д. Все это так, но почему все пишут об этом одинаково, используя одни и те же канцелярские обороты речи?

Часто в сочинениях можно прочитать: «Для понимания замысла писателя важное значение имеет раскрытие мотивов, которыми руководствуется главный герой»? Почему бы не сказать проще, например хоть так: Чтобы проникнуть в замысел писателя, необходимо понять мотивы, которые руководят действиями главного героя?

Почти в каждом сочинении можно встретить штампованные формулировки: «Онегин — типичное явление преддекабристской эпохи», «Печорин — типичное явление своего времени», «Кирсанов — типичный представитель либерального дворянства». Подобным примерам не следует подражать!

Язык сочинения должен быть выразительным, эмоциональным. Таким он может стать лишь при том условии, что пишущий не будет повторять заученных фраз, общеизвестных книжных формулировок, а постарается найти свои слова для выражения мыслей и чувств. Стиль сочинения не будет бесцветным, лишенным живых красок, если его автор обратится к эмоциональной, выразительной лексике.

Можно привести отрывок из сочинения, написанный ярким, хорошим языком. Например:

Хотя Ниловне только сорок лет, она считает себя старухой. Она почувствовала себя старой, не пережив по-настоящему ни детства, ни юности, не испытав радости «узнавания» мира. Как бы подчеркивая ужасное прошлое Ниловны. Горький так рисует ее портрет, что в нем преобладают печальные, серые тона: «Была она высокая, немного сутулая, ее тело, разбитое долгой работой и побоями мужа, двигалось бесшумно и как-то боком… Над правой бровью был глубокий шрам… Вся она была мягкая, печальная и покорная». Удивление и страх — вот что постоянно выражало лицо этой женщины. Печальный образ матери не может нас оставить безучастными…

Не обедняйте свою речь! Используйте яркую эмоционально-экспрессивную лексику, которой так богат наш язык! Тогда и ваши сочинения можно будет процитировать как образец хорошего стиля.

«По-русски, а не по-вятски, не по-балахонски» (Стилистическая оценка диалектизмов)

Русский язык богат народными говорами: житель северных мест может сказать такое, чего не поймут в Воронеже или Орле. И только московский говор, который лежит в основе русского литературного языка, будет понятен всем русским людям.

Один писатель, чтобы показать своеобразие местных русских говоров, написал «элегию» на вятском наречии, содержание которой нужно «переводить» на русский язык, потому что в ней оказалось много непонятных диалектизмов (так называют слова, используемые в местных говорах, то есть диалектах). Судите сами, вот отрывок из «Вятской элегии» и ее литературное переложение:

Все бахорили, что я детина окичной, важной. Где я, там всегда бывало сугатно. А теперь? Уж я не вертечой, как потка!.. О когда, когда закрою шары свои и на меня посадят варежник!

Все говорили, что я детина опрятный, молодец. Где я, там всегда многолюдно. А теперь? Уже я не резвлюсь, как птичка!.. О когда, когда закрою глаза свои и меня посыплют можжевельником!

Кто бы мог подумать, что такие знакомые слова, как шары, посадить, в вятском говоре имеют совсем иное значение? А сколько диалектизмов совсем неведомых, странных! Ни в одном словаре их не найти. Не случайно сам автор «элегии» сделал ее перевод для тех, кто заинтересуется вятским наречием.

Этот «эксперимент» в нашей словесности был шуткой остроумного литератора. А представьте себе, что писатели стали бы серьезно использовать в своих произведениях непонятные диалектные слова или, более того, предпочли бы литературному языку местные говоры! Мы просто не смогли бы понять их сочинений!

Писать надо на чистом литературном языке, а не на диалектах, какими бы забавными они нам ни казались. И это теперь не вызывает ни у кого сомнения. Однако было время, когда о праве писателя заменять литературные слова диалектизмами горячо спорили; некоторые молодые литераторы пытались отстоять свою «свободу» выбора. Вот тогда, в 30-е годы, когда велась эта лингвистическая полемика, М. Горький и пожелал начинающим авторам писать «не по-вятски, не по-балахонски»…

Это, конечно, не значит, что на диалектные слова наложен строгий запрет. Нет! Художники слова искусно используют выразительные диалектизмы, чтобы показать особенности речи героев, отразить местный колорит при описании быта. Большого мастерства в этом достиг М.А. Шолохов в «Тихом Доне», «Поднятой целине». По этим романам читатели узнали многие донские словечки. Вспомните шолоховские баз, гуторить, курень и другие.

Интерес писателей к диалектизмам диктуется стремлением правдиво отразить жизнь народа. К диалектным источникам обращались многие выдающиеся мастера слова — А.С. Пушкин, Н.В. Гоголь, Н.А. Некрасов, И.С. Тургенев, Л.Н. Толстой. Нам не кажутся неуместными диалектизмы в «Бежином луге» Тургенева: Чего ты, лесное зелье, плачешь? (о русалке); Гаврила баил, что голосок, мол, у ней такой тоненький; Что намеднись у нас на Варнавицах приключилось; Старостиха в подворотне застряла …свою же дворную собаку так запужала, что та с цепи долой, да через плетень, да в лес. Местные слова в речи мальчиков, собравшихся у костра, не требуют «перевода».

А если писатель не был уверен в том, что его правильно поймут, он разъяснял диалектизмы: …Лужком пошел — знаешь, там где он сугибелью выходит, там ведь есть бучило; знаешь, оно еще все камышом заросло… «Сугибель — крутой поворот в овраге»; «Бучило — глубокая яма с весенней водой» — это примечания И.С. Тургенева.

С прошлого века до нашего времени в русский литературный язык пришло немало диалектных слов, которые теперь ничем не выделяются. Среди них есть стилистически нейтральные (тайга, сопка, филин, земляника, улыбаться, пахать, очень) и экспрессивно окрашенные (нудный, аляповатый, мямлить, прикорнуть, чепуха, морока). Многие слова диалектного происхождения связаны с жизнью и бытом крестьянства (батрак, борона, веретено, землянка). Уже в советскую эпоху в литературный язык вошли слова хлебороб, вспашка, зеленя, пар, косовица, почин, новосел и другие. И все-таки в наше время пополнение лексики из диалектных источников не оказывает серьезного влияния на развитие языка. Диалекты постепенно отмирают, а литературный язык — через школу, радио, телевидение, кино — распространяется повсеместно. В художественных произведениях стилистическое значение диалектизмов, однако, не утрачено. Их используют писатели, которые повествуют о жизни села, привлекая местные слова для описания сельского быта, пейзажа. Попробуйте выделить диалектизмы в таком, например, отрывке:

Ракита эта была курчава, приземиста. Она стояла одиноко, на взгорке. Сразу же за ней начинался крутой, как изгиб дуги, склон. Все остальные ракиты, как я уже сказал, росли там, в низах, в самом конце огородов, вдоль глубокого суходольного лога… Сразу же за их вершинами виднеется клочок «пажи» — бурой, никогда не паханной земли: не то выгон, не то заброшенный луг.

С. Крутилин. «Липяги»

В точном значении термина диалектными можно назвать лишь три слова — взгорок, в низах, пажа. В таком значительном по объему отрывке только три диалектизма! Это не много. Но они придают речи писателя особую достоверность, по ним мы догадываемся, что сам он из этих мест и пишет о том, что видел своими глазами.

В иных случаях диалектизмы помогают нам проникнуть в психологию героя, если рассказ ведется как бы в преломлении через его восприятие. Например, в повести В. Распутина «Живи и помни»:

В эту ночь Настена не выспалась, а утром чуть свет решила сама заглянуть в баню. Она не пошла по телятнику, где в снегу была вытоптана дорожка, а по общему заулку спустилась к Ангаре и повернула вправо, откуда над высоким яром виднелась за городьбой крыша бани. Постояв внизу, Настена осторожно поднялась по обледенелым ступенькам вверх, перелезла, чтобы не скрипнуть калиткой, через заплот, потопталась возле бани, боясь войти сразу, и лишь тогда тихонько потянула на себя низенькую дверку. Но дверка пристыла.

Мы выделили диалектные слова, они не нуждаются в переводе: смысл их ясен из контекста. В обращении к ним автора нет никакой нарочитости, они органично вливаются в простую народную речь. Но именно в этом и состоит мастерство художника: изображая деревенскую женщину, он передает ее мысли, ее способ выражения. При этом диалектные слова создают живые краски в описании образа, в воспроизведении речи жителей села.

При стилистической оценке диалектизмов в художественном произведении следует различать, с одной стороны, «цитатное» их употребление, когда диалектизмы присутствуют в контексте как иностилевой элемент, и, с другой стороны, использование их на равных правах с лексикой литературного языка, с которой диалектизмы стилистически должны слиться.

При «цитатном» употреблении диалектизмов писателю важно соблюдать чувство меры, помнить о том, что язык произведения должен быть понятен читателю. Только в этом случае можно говорить о стилистическом освоении писателем этого языкового материала. Попытки же некоторых авторов уничтожить стилистические различия между диалектными и литературными словами, как правило, терпят неудачу. Кто станет защищать поэта, который пишет стихи, щедро «украшая» их диалектизмами, известными лишь ему одному? «Склон с прикрутицей муравится… Плавал одаль белозор»…

В речи школьников, живущих в сельской местности, также могут встречаться диалектные словечки, использование которых следует оценить как нарушение литературной нормы. И если вы станете вставлять диалектизмы в сочинения, учительница литературы за это вас, конечно, не похвалит, а подчеркнет их как стилистические ошибки. Например: «К первомайской демонстрации рабочие слободки готовились загодя»; «Разве могла Катерина продолжать прежнюю жизнь в доме Кабанихи, ладить с родинами Тихона?»; «Великая Октябрьская социалистическая революция в России вызволила женщин из того позорного положения, в котором находились они при царизме».

В таких случаях употребление диалектизмов приводит к смешению стилей. Так что для вас, дорогие читатели, совет М. Горького писать «не по-вятски, не по-балахонски» остается в силе.

А нельзя ли без них? (Стилистическая оценка жаргонизмов)

Испуганный и взъерошенный Димка выскочил из класса. Его окружили, засыпая вопросами:

— Тебя отпустили? Ты завалил? Что там? Рассказывай.

Он облегченно вздохнул и сказал: «Заметано!» Но ребята не унимались.

— Что делает Сам?

— Режет всех подряд…

— А Русалка?

— Топит.

— Ну, а этот, их ассистент?

— Этот? Засыпает!

— А как же ты?

— Я немного секу, но и то, чуть не схлопотал пару.

— А Васька?

— Плавает на шпорах…

Если бы этот разговор услышал иностранец, изучавший русский язык по институтским пособиям и произведениям наших классиков, он решил бы, что здесь собрались жертвы какой-то расправы, а спасенный счастливчик рассказывает о проделках злодейской шайки или мафии… Но как в ней оказалась сказочная русалка? Или это чья-то кличка? И как можно «плавать на шпорах»?

Однако современному школьнику этот «язык» понятен, ведь учительницу русского языка называют русалкой; о директоре говорят сам; топить, засыпать — значит задавать трудные вопросы на экзамене, а сечь — разбираться в учебном материале. На этом «языке», а точнее — жаргоне (то есть разновидности речи, используемой в узком кругу посвященных), шпаргалки называют шпорами, а о том, кто плохо отвечает, говорят: плавает, о неудаче — прокол, о чем-то восхитительном — обалденный, балдёжный и т. д.

Как же следует оценить эти словечки, то есть жаргонизмы?

Конечно, тот, кто учился русскому языку у А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Н.А. Некрасова, Л.Н. Толстого, не станет восхищаться жаргоном. Ведь это обедненный, грубый и безобразный заменитель настоящего языка! К тому же жаргонизмы непонятны людям непосвященным, а это создает почву для недоразумений.

В жаргонах искажаются и значения, и облик многих слов. Например, в ученическом и студенческом жаргоне бытуют словечки: пара — «оценка два», удочка — «удовлетворительно», физра — «физкультура как школьный предмет», хвост — «невыполненная часть учебной работы» (например, несданный экзамен), преп — «преподаватель» и т. д.

Значения жаргонизмов часто неточны, расплывчаты. Например, глагол усечь может означать «понять, усвоить, сообразить, запомнить, заметить» и т. д.; кемарить — «отдыхать, дремать, спать, бездельничать» и т. п. Прилагательное железный употребляется в значении «хороший, прекрасный, надежный, ценный, верный, красивый» и других. Могут ли подобные словечки заменить настоящий, точные и полновесные русские слова?

Богатства оценочной лексики, которая в национальном языке выражает тончайшие оттенки человеческих чувств, в жаргоне подменяются условными определениями, которые сводятся к математическим знакам «плюс» и «минус». Блеск, клёво, железно, коронно, обалденно — все это говорится при положительной оценке; чешуя, муть, прокол, мура — при отрицательной. «Жалок в своей беспомощности или смешон в нарочитой вульгарности тот, кто… сыплет, как шелухой от семечек, пустыми внутри и лихими внешне словечками, вроде клёвый, колоссально, прошвырнуться, хелять, бадлать…» — пишет профессор Л.И. Скворцов о любителях жаргона. Авторы этой книги с ним вполне согласны и считают, что в речи культурного человека не должно быть места жаргонизмам. А как думаете вы, дорогие читатели? Вам удается не засорять свою речь безобразными жаргонными словами?

Аршин, верста, сажень… (Стилистическое использование историзмов и архаизмов)

Слова, как люди, рождаются, живут и служат нам, старятся, уходят на покой и даже умирают… Да, умирают! Потому что мы сами не употребляем их, отворачиваемся от них, забываем…

Кто из вас, например, пользуется при измерении длины словами аршин, верста, сажень? А ведь наши прабабушки говорили: Купила два аршина сукна; До города пять верст. У А.С. Пушкина читаем: Он, правда, в туз из пистолета в пяти саженях попадал. Когда-то эти слова были очень нужны, без них нельзя было ни отмерить сукна, ни определить расстояние в пути, ни обозначить величину земельного участка[3]. Изменились времена, и только в поговорках еще и встречаются эти старые слова: мерить на свой аршин, с коломенскую версту… Однако мы с вами несколько уклонились от темы. Какие же слова называются «старыми»? Да и применимо ли такое определение к словам?

Вопрос этот не так прост, как может показаться. Не случайно лингвисты предпочитают этому определению более точное — устаревшие слова. Их выделение не связано с нашим представлением о «возрасте»: слова не ветшают, как вещи, от длительного использования, не стареют с годами. Есть слова, которым тысячи лет, а они ничуть не «постарели». Возьмите, например, такие: земля, вода, море, небо, мать, дочь, сын, ведь они родились в древнейшую эпоху, и все-таки эти слова «вечно молоды».

Судьбу слов определяет не «возраст», а их использование в речи: те, которые называют жизненно важные, необходимые понятия, веками не стареют; другие архаизуются довольно быстро, потому что мы перестаем их употреблять.

После Великой Октябрьской социалистической революции в нашей стране произошла грандиозная перестройка всей жизни. Слом старой государственной машины, созданной самодержавием, изменение системы политического управления, развитие промышленности, сельского хозяйства, прогресс культуры, просвещения в корне изменили нашу жизнь, и это привело к выпадению из русского словаря множества ранее очень распространенных слов. Из активного словаря ушли такие слова, как помещик, приказчик, «умерли» названия лиц, служивших в богатых домах: лакей, гувернер. Были закрыты обслуживавшие старое общество учебные заведения, и ушли в прошлое их наименования: гимназия, институт благородных девиц и другие. Вместе с ними исчезли и названия персонала таких учебных заведений: начальница (гимназии), классная дама, а также и учащихся: гимназист, реалист, институтка… Все эти слова стали ненужными, потому что явления и понятия, которые они называли, смела Октябрьская революция. И чем глубже она проникала во все сферы нашего бытия, тем все больше уходили в область предания «старые слова».

Сделав экскурс в историю, мы теперь без труда можем уяснить значение термина — историзм: слова, служившие названиями исчезнувших предметов, понятий, явлений, называются историзмами. Все перечисленные нами «старые слова» — это историзмы. Они занимают в языке совершенно особое положение, являясь единственными наименованиями предметов, обреченных на забвение. Поэтому у историзмов нет, и не может быть синонимов.

Теперь мы не меряем на аршины, не кланяемся волостным старшинам и приказчикам и рады забыть все эти «ненужные», как нам кажется, слова. Но как быть писателям, историкам, если они захотят описать минувшую эпоху? В исторической литературе, в художественных произведениях, повествующих о прошлом нашего народа, нельзя не использовать историзмы. Они помогают воссоздать колорит эпохи, придают описанию прошлого черты исторической достоверности. Вот как, например, в романе А.К. Толстого «Князь Серебряный» изображаются далекие события времен Ивана Грозного — подготовка к кулачному бою, в котором решится судьба героя:

Настал день, назначенный для судного поединка. Еще до восхода солнца народ столпился на Красной площади… Место, на которое указывал гусляр, было приготовлено для самого царя. Оно состояло из дощатого помоста, покрытого червленым сукном. На нем были поставлены царские кресла, а торчавшие там копья и рогатины принадлежали опричникам, окружавшим помост… Внутри оцепленного места расхаживали поручники и стряпчие обеих сторон. Тут же стояли боярин и окольничий, приставленные к полю, и два дьяка, которым вместе с ним надлежало наблюдать за порядком боя. Один из дьяков держал развернутый судебник.

Это вам не боксерский ринг со свистками рефери, очками, нокаутами и нокдаунами… Употребление терминов, хорошо известных нашим любителям спортивных состязаний, здесь кажется не только неуместным, но даже кощунственным! В подобных описаниях автору нужны историзмы.

Кроме историзмов, в нашем языке выделяются и другие типы устаревших слов. Вам не приходилось наблюдать, как то или иное слово почему-то «попадает в немилость»? Мы все реже употребляем его в речи, заменяя другим, и так постепенно оно забывается. Задумайтесь, и вы найдете в языке немало таких забытых слов. Например, актера когда-то называли лицедей, комедиант; говорили не путешествие, а вояж; не пальцы, а персты; не лоб, а чело. Как видим, такие устаревшие слова называют вполне современные предметы, понятия, которые теперь принято именовать по-другому. Новые названия вытеснили прежние, и они постепенно забываются. Устаревшие слова, у которых есть современные синонимы, заменившие их в языке, называются архаизмами.

Архаизмы принципиально отличаются от историзмов. Если историзмы — это названия устаревших предметов, то архаизмы — это устаревшие наименования вполне обычных предметов и понятий, с которыми мы постоянно сталкиваемся в жизни.

В составе архаизмов можно выделить различные группы слов. Одни из них отличаются от современных своих синонимов какими-нибудь особенностями в звучании, например неполногласными сочетаниями звуков (сравните: младой — молодой, злато — золото, брег — берег; первые слова в этих парах звучат архаично). Подобные архаизмы называются фонетическими. К ним относятся встречающиеся у писателей XIX века слова клоб (совр. клуб), нумер (совр. номер), стора (совр. штора), гошпиталь (совр. госпиталь) и под. Они отличаются от своих «соперников» нередко лишь одним звуком, реже — несколькими звуками или устаревшим ударением (симвóл, призрáк, эпигрáф); вы помните у А.С. Пушкина: Он знал довольно по-латыни, чтоб эпигрáфы разбирать?

К фонетическим архаизмам относятся и слова, сохранившие звук [е] перед твердым согласным, в то время как в их современных вариантах здесь звучит [о] (пишется ё) — раскаленный (сравните: раскалённый), просвещенный (просвещённый), обрек (обрёк). Помните, как в одной юмористической сценке из эстрадной программы артистка Мария Миронова «споткнулась» на строчке из стихотворения Пушкина:

Как ныне сбирается вещий Олег Отмстить неразумным хозарам, Их села и нивы за буйный набег Обрек он мечам и пожарам?

Здесь, конечно, следовало прочитать е, потому что автор сознательно использовал этот фонетический архаизм как средство стилизации.

Подобные трудности могут возникнуть и при чтении прилагательных и причастий на -енный в текстах писателей XIX века. Чтобы не ошибаться, надо помнить, что поэты обычно предпочитали старинные варианты, которые придавали речи возвышенное звучание. Например, в «Воспоминаниях в Царском Селе» А.С. Пушкина:

Страшись, о рать иноплеменных! России двинулись сыны; Восстал и стар и млад; Летят на дерзновенных, Сердца их мщеньем зажжены.

При этом нередко рифма подсказывает правильное чтение ударного [е], как, например, в таком отрывке из этого же произведения:

О скальд России вдохновенный. Воспевший ратных грозный строй, В кругу товарищей, с душой воспламененной, Греми на арфе золотой!

Ведь нельзя же сказать «вдохновённый», а поэтому мы читаем и воспламененный, а не «воспламенённый».

Другая группа архаизмов объединяет слова с устаревшими суффиксами, приставками: музеум (совр. музей), возблагодарить (совр. поблагодарить). Как говорил Фамусов у Грибоедова? — В Москву переведен через мое содейство (а не содействие). Такие архаизмы называются словообразовательными. И их немало попадается нам в произведениях наших любимых поэтов, возьмите пушкинские — рыбарь, кокетствовать, вотще…

Но еще чаще среди архаизмов встречаются слова, устаревшие не в какой-то своей части, а полностью, как лексическая единица. Это лексические архаизмы: око — глаз, уста — губы, ланиты — щеки, десница — правая рука, шуйца — левая рука (отсюда одесную — справа, ошую — слева).

Как видно из примеров, устаревшие слова отличаются друг от друга по степени архаичности: одни еще встречаются в речи, особенно у поэтов, другие известны только по произведениям писателей прошлого века, а есть и такие, которые вовсе забыты. И если кому-нибудь из вас придется, например, прочитать в пародии «Певец в Беседе любителей российской словесности»: Ошую здесь сидит с тобой осьмое чудо света, — то вы задумаетесь: справа или слева уселся этот чудак? А ведь это произведение К.Н. Батюшкова, которого А.С. Пушкин считал своим учителем, было настолько популярно в свое время, что литературная молодежь знала его наизусть!

Канули в Лету (как это предсказывал К.Н. Батюшков) многие художественные произведения, созданные более века назад, а вместе с ними ушли из жизни и слова, которые были обречены на забвение. Так бывает всегда: архаизмы удерживаются в нашей памяти до тех пор, пока мы находим их у своих любимых писателей.

Однако это справедливо лишь по отношению к тем группам устаревших слов, которые мы перечислили. Но есть и такая разновидность архаизмов, о которых следует говорить особо. Начнем с простого примера. Вы помните строчки из «Евгения Онегина»: Мечтой, то грустной, то прелестной, Его встревожен поздний сон? Не кажется ли вам странным выделенное словосочетание? Ведь современный автор никогда не соединит слова грустный и мечта, потому что мечта вдохновляет, радует, вселяет веру… Однако во времена А.С. Пушкина такое сочетание было возможно. Более того, мы находим у нашего любимого поэта еще более удивительные примеры с этим словом. Вспомните, в «Полтаве»: …Быть может (какая страшная мечта), Моим отцом я проклята. В чем же дело? Очевидно, для А.С. Пушкина слово мечта означало не «предмет желаний, стремлений», как в современном языке, а нечто иное — «создание воображения, видение, мысль». Это давало право поэту писать, например, в «Цыганах»: …Я видел страшные мечты!

В современном языке эти значения слова мечта забыты, хотя само оно употребляется. Современное толкование этого слова находим уже у писателей конца XIX века. Так, у А.П. Чехова: Тоска у него мало-помалу вылилась… в мечту купить себе маленькую усадебку где-нибудь на берегу реки или озера («Крыжовник»).

Архаизация одного из значений слова — очень интересное явление. Результатом этого процесса оказывается возникновение семантических, или смысловых, архаизмов, то есть слов, употребленных в необычном для нас, устаревшем значении. Знание семантических архаизмов помогает нам правильно понимать язык наших писателей-классиков. А иногда их словоупотребление не может не заставить нас серьезно задуматься…

Вспоминается комический пример. Известный русский писатель и поэт В.К. Тредиаковский в предисловии к одной из самых дорогих для него книг, обращаясь к читателю, выразил надежду, что «сия книга будет хоть немного пошлою», употребив последнее слово с присущим тогда ему значением: он хотел сказать, что желает, чтобы его произведение стало популярным, получило признание, вызвало интерес у современников… Но так как слова иногда «стареют» даже быстрее, чем люди, не прошло и нескольких десятилетий, как читатели неверно толковали предисловие В.К. Тредиаковского, а многие и до сих пор недоумевают, читая это «странное» пожелание.

С архаизмами шутить нельзя! Не следует и пренебрегать ими: дескать, уходят из языка, ну и пусть, забудем их! Не спешите выносить приговор устаревшим словам.

Бывают случаи, когда они возвращаются в язык, вновь вливаются в состав активной лексики. Так было, например, со словами солдат, офицер, прапорщик, министр, советник, получившими в современном русском языке новую жизнь. В первые годы революции они успели архаизоваться, но потом вернулись, обретя новое значение. Количество примеров возвращения устаревших слов можно было бы увеличить. И все же случаи возрождения «старых слов», превращения их в современные наименования не так уж часты, в то время как огромное количество устаревших слов сохраняет присущий им оттенок архаичности. Однако это не делает их балластом в языке, и мы вовсе не хотим расстаться с ними навсегда. Все дело в том, что многие архаизмы имеют для нас эстетическое значение, потому что писатели используют их с особым стилистическим заданием.

Архаизмы, как и историзмы, необходимы художникам слова для создания колорита древности при изображении старины. Например, А.С. Пушкин в поэме «Руслан и Людмила» использует эту лексику, чтобы нарисовать картину эпохи Киевской Руси:

В толпе могучих сыновей, С друзьями, в гриднице высокой Владимир-Солнце пировал; Меньшую дочь он выдавал За князя храброго Руслана… И мёд из тяжкого стакана За их здоровье выпивал…

Выделите здесь историзмы и архаизмы, укажите различные их типы. Оказывается, их немало! В небольшом отрывке встретились самые различные устаревшие слова (историзмы: гридница, князь; фонетический архаизм: меньшýю; словообразовательный архаизм: тяжкий; семантический архаизм: мёд), а сколько их во всей поэме!

Конечно, не все устаревшие слова в равной мере способны выполнять стилистические функции в поэтической речи. Слишком «обветшавшие», как их назвал еще М.В. Ломоносов, забытые и непонятные слова, которые можно встретить только в древних текстах, не представляют интереса в стилистическом отношении. Но те архаизмы, которые традиционно использовались русскими поэтами, очень долго были важнейшим источником речевой экспрессии.

Особенно ценили писатели старославянское языковое наследие в нашем языке: старославянизмы, вытесненные из повседневной речи русскими синонимами, воспринимались как особые, поэтические слова, возвышенные и прекрасные. Многие из них стали неотъемлемой частью поэтического словаря русской классической литературы. Старославянские синонимы русских слов, часто отличавшиеся от них лишь неполногласием, были особенно удобны для поэтов, потому что позволяли выбрать более короткое слово, если этого требовали условия стихосложения. Например, у К.Н. Батюшкова:

Я вздохну, и глас мой томный, Арфы голосу подобный, Тихо в воздухе умрет.

Эти «поэтические вольности» отличали стихотворный язык от прозаического. Однако такое применение архаизмов в художественной речи было лишь началом их стилистического освоения.

Поэты-декабристы, современники и друзья А.С. Пушкина, использовали старославянскую лексику для создания гражданско-патриотического пафоса речи. Большой интерес к устаревшим словам был отличительной чертой их поэзии. Декабристы смогли в архаизующейся лексике выделить тот пласт, который можно было приспособить для выражения революционных идей. Именно славянизмы несут основную стилистическую нагрузку в знаменитой сатире К.Ф. Рылеева «К временщику». Они заключают в себе главный обличительный смысл произведения (злодей, вероломство, мзда, нищета), выступают в роли выразительных эпитетов (тягостный, надменный, разъяренный); архаические глаголы придают речи напряженное риторическое звучание: Твои дела изобличат народу; Тогда вострепещи, о временщик надменный!

Высокое содержание поэзии декабристов обращало их к возвышенной старославянской лексике как к средству создания гражданской патетики. В этом же стилистическом ключе использовал архаизмы и великий Пушкин в своей вольнолюбивой лирике. Вспомните строки из оды «Вольность»: Увы! куда ни брошу взор — Везде бичи, везде железы, Законов гибельный позор, Неволи немощные слезы.

Как вы догадываетесь, здесь слово позор употреблено в старом значении — зрелище; этот семантический архаизм использовал поэт и в другом знаменитом стихотворении — «Деревня», описывая с помощью устаревшей лексики жестокие нравы крепостников и невежества убийственный позор. Попробуйте выделить архаизмы, которые выполняют яркую стилистическую роль, выступая как средство создания гражданско-патриотического пафоса речи, в известном отрывке из этого произведения:

Склонясь на чуждый плуг, покорствуя бичам. Здесь рабство тощее влачится по браздам Неумолимого владельца. Здесь тягостный ярем до гроба все влекут. Надежд и склонностей в душе питать не смея. Здесь девы юные цветут Для прихоти бесчувственной злодея.

Оценив выразительные возможности высокой архаической лексики, А.С. Пушкин и в поздний период творчества обращался к ней как к незаменимому источнику возвышенного звучания речи. Кого оставят равнодушными, например, пронизанные славянизмами строки из пушкинского «Пророка»?

Восстань, пророк, и виждь, и внемли, Исполнись волею моей И, обходя моря и земли, Глаголом жги сердца людей.

Не только А.С. Пушкин и его современники, но и поэты более позднего времени находили в архаизмах средство возвышенного звучания речи. На протяжении всего XIX и даже в начале XX века устаревшие слова воспринимались как поэтизмы и не казались столь архаичными, как теперь.

Русских писателей привлекала и возможность использовать устаревшие слова как источник юмористического звучания речи. Прогрессивные поэты пушкинской эпохи, боровшиеся со старым слогом, пародировали отживающий свой век «славено-российский» язык. Помните ошую в процитированном выше стихотворении К.Н. Батюшкова? Это была пародия на знаменитое произведение В.А. Жуковского «Певец во стане русских воинов», в ней архаизмы создают комическую окраску речи.

А.С. Пушкин тоже использовал устаревшие слова как средство юмора в эпиграммах.

Традиция пародийного переосмысления архаизмов жива и в наши дни. Множество забавных примеров иронического применения архаизмов можно найти в произведениях И. Ильфа и Е. Петрова: Одноглазый не сводил своего единственного ока с гроссмейстеровой обуви; Взалкал отец Федор. Захотелось ему богатства.

Мы стараемся учиться у писателей хорошему литературному языку. Анализируя использование ими архаизмов и историзмов, мы вправе задать себе вопрос: «А можем ли мы сами „украсить“ нашу речь этими выразительными словами?» Вопрос не праздный…

Обращение к устаревшей лексике, поскольку она стилистически очень сильно выделяется в сравнении с обычной, нейтральной, конечно, должно быть обосновано. Представьте себе такую сценку. Ваша сестренка вернулась, раскрасневшись, с катка, а вы, встречая ее в коридоре, воскликнете: «С открытой выей простудишься!» Уместно ли в этом случае употребление архаизма? Ответ ясен. Хорошо, если ваша сестра обладает чувством юмора, тогда она рассмеется. В противном же случае она может не на шутку испугаться за ваш рассудок, настолько нелепым представится ей употребление вами старого поэтического слова…

К сожалению, в речевой практике встречаются стилистические ошибки, вызванные неуместным использованием устаревших слов. Например, в заметке для стенгазеты пишут: «Руководители совхоза привечали ребят, прибывших на уборку картошки, как добрых друзей». Слово привечать, означающее «приветствовать», устарело. Конечно, корреспонденту стенгазеты нужно было использовать его современный синоним, а еще лучше другой глагол — встречали.

Стилистически не оправдано также употребление архаизмов и в школьных сочинениях: «Таня прибежала в слезах и поведала Вере Ивановне о своей обиде»; «Опытный педагог быстро узрел старания ученика и поставил перед ним более сложную задачу». Читая эти предложения, можно подумать, что авторы сочинений хотели придать своей речи ироническую окраску, однако это не так, они просто случайно вставили в речь архаизмы, которые вызывают у читателя неуместную улыбку. А чтобы этого не было, в первом предложении следовало написать рассказала, во втором — увидел или заметил.

В заключение остается пожелать читателям, чтобы они овладели искусством стилистического использования историзмов и архаизмов и не допускали ляпсусов, вызывающих улыбку собеседника.

Космонавт, луноход, атомоход… (Стилистическая оценка неологизмов)

Кто не знает этих слов? Даже у маленьких детей нашего времени они не вызовут удивления: мальчишки играют в «космонавтов», «луноход» можно увидеть среди их заводных игрушек, и все знают, что другое слово с этим же корнем — атомоход — означает морской корабль с двигателем, работающим на атомной энергии. Чем же интересны все эти названия? Что их объединяет? Догадаться нетрудно: это новые слова, они родились сравнительно недавно.

Мы знаем, что слова «по возрасту» бывают разные: одним уже тысячи лет, другие совсем молоды. Но есть и «новорожденные» слова, и слова «детского возраста», которые не достигли еще «совершеннолетия», и неизвестно, как сложится их судьба: или они окрепнут и утвердятся в жизни, или зачахнут и тихо умрут, не вызвав ни у кого особой жалости, потому что о них просто забудут… Новые слова, которые только еще завоевывают свои позиции в языке, называются неологизмами (от греческих слов неос — «новый» и логос — «слово»).

Слова, перечисленные нами в заглавии, хотя и молоды, но уже заявили о себе. Мы с вами видим, как они набирают силу — врастают в язык. Ведь завоевав себе место под солнцем, слово, как правило, старается «обжиться»: «завязывает дружбу» с другими словами, окружает себя «родственниками». У существительного космонавт сразу появилась надежная опора и поддержка: его «двойник» — астронавт (так американцы назвали своих космонавтов), потом — «названые братья» — слова, созданные по его образу и подобию: акванавт, гидронавт, океанавт (исследователи-первооткрыватели морских глубин), селенавт (человек, высадившийся на Луне, по-гречески селена означает «Луна»).

Что же роднит все эти существительные? Все они преемники древнего таинственного слова аргонавт, означающего «плавающий на корабле „Арго“». Так называли в греческой мифологии легендарных героев, совершивших поход в неведомую Колхиду за шерстью (золотым руном) волшебного барана. Со временем в русском языке слово аргонавт стало означать «мореплаватель, идущий неизведанными путями». Вот почему эта словообразовательная модель так подошла к новому слову — космонавт. Среди слов, родственных новому существительному, вызванных к жизни освоением космоса, назовем космодром, космовидение, космошлем. Несомненно, их семья в нашем языке будет пополняться, потому что знания наши о космосе все расширяются.

В семье «космических» слов самой сложной биографией выделяется луноход. У него были предшественники: фантастический стопоход (созданный великим русским математиком и механиком П.Л. Чебышевым удивительный механизм, который мог ходить); шагоход (самоходный инопланетный аппарат, над которым работали советские ученые); ногоход (изобретенный юными победителями всесоюзного конкурса «Космос»). И вот с появлением первого советского автоматического самоходного лунного разведчика в русский язык начался приток неологизмов, предлагаемых для его названия. На страницах нашей печати промелькнули наименования: лунный робот, автоматический скиталец, лунный вездеход, лунник, лунокоп и, наконец, луноход. Последний оказался самым жизнестойким и оттеснил все другие.

У новых слов, которые быстро завоевывают признание и закрепляются в языке, появляется одно любопытное свойство: они очень быстро «взрослеют» и выходят из состава неологизмов. Не удивляйтесь: новые слова и неологизмы — это не одно и то же. Чтобы слово осознавалось как неологизм, нужно сохранять в нем оттенок свежести, необычности, а к некоторым новым словам мы так быстро привыкаем, что забываем об их особой судьбе. Поэтому в языке можно наблюдать странные явления: синонимы, в разное время пришедшие в язык, ведут себя по-разному: один «не стареет» и порой даже «никак не выйдет из пеленок», а другой быстро повзрослел и пополнил ряды ветеранов. Сравним слова телевидение и дальновидение. Какое из них вы отнесете к неологизмам? Наверное, второе, потому что оно кажется необычным, как будто бы его нарочно кто-то придумал неизвестно зачем. Однако оно появилось еще в 30-е годы XX века в речи специалистов, которые работали в этой области. Но потребности в его частом употреблении тогда не было, и это слово знали лишь немногие. Когда же телевизоры прочно вошли в нашу жизнь, в языке закрепилось новое наименование передачи изображения на расстояние — телевидение. Оно вызвало к жизни и множество других, похожих на себя слов (телевизионный, телеателье, телепередача, телезритель и т. п.) и так быстро «повзрослело», что никто теперь уже не станет относить его к неологизмам. А вот его старший «брат» — дальновидение — и до сих пор остается «младенцем».

Какие же слова милее нашему сердцу — юные или быстро состарившиеся? Конечно, популярность новых слов и связанное с этим их закрепление в языке («взросление») свидетельствуют о том, что они нам необходимы, и это прекрасно; честь и хвала им за это! Однако наше внимание в большей мере привлекают те новые слова, которые не утратили оттенка свежести, новизны и с полным правом могут называться неологизмами. Вот о них мы и будем говорить.

Состав русских неологизмов неоднороден. В зависимости от способов образования выделяют неологизмы лексические, которые создаются по продуктивным моделям или заимствуются из других языков, и семантические, которые возникают в результате присвоения новых значений уже известным словам. К лексическим неологизмам относятся слова, образованные с помощью суффиксов (лунит, земляне), приставок (прозападный), суффиксально-префиксальные новообразования (расстыковка, прилунение); наименования, созданные путем словосложения (гидроневесомость); сокращенные слова (зам., пом.), сложносокращенные (универсам). Примером семантических неологизмов может быть слово спутник, означающее «космический аппарат, с помощью ракетных устройств запускаемый на орбиту в космическое пространство». Ведь наши бабушки употребляли это слово лишь в значении «человек, который совершает путь вместе с кем-нибудь» и никогда не предполагали, что спутники будут летать в безвоздушном пространстве…

В зависимости от условий создания неологизмы делятся на две группы. Возникновение одних не связывается с именем их создателя, другие же вводятся в употребление известными писателями, общественными деятелями, учеными. Большинство новых слов относится к первой группе. И хотя у каждого вновь созданного слова есть творец, обычно он остается неизвестным. Никто не может сказать, например, кем были придуманы слова колхоз, комсомол, пятилетка. Иногда новое слово создается по такой продуктивной модели, что его начинают употреблять одновременно многие. Ко второй группе неологизмов относятся употребленные впервые В.И. Лениным слова хвостизм, экономизм; созданное В. Маяковским слово прозаседавшиеся и под. Перешагнув границы индивидуально-авторского употребления, став достоянием языка, такие новые слова присоединяются иногда к активной лексике. Например, давно освоены языком созданные М.В. Ломоносовым термины созвездие, полнолуние, притяжение; введенные Н.М. Карамзиным слова общественность, общедоступный, человечный и другие. А.Д. Кантемир, известный русский сатирик, подарил нам слово понятие, Ф.М. Достоевский — стушеваться, М.Е. Салтыков-Щедрин — головотяп, А.Н. Радищев впервые употребил слово гражданин в новом значении — «человек, подчиняющий личные интересы общественным, интересам Родины».

Новые слова, которые создают писатели, нередко становятся сильным выразительным средством в художественной речи. Индивидуально-стилистические неологизмы, как их называют языковеды, долго не теряют своей свежести, в чем убеждают нас многочисленные примеры образных, то романтически приподнятых, то иронически сниженных, но всегда забавных и остроумных новообразований. Практически у каждого писателя можно найти интересные слова, использованные им впервые: сочножелтые (плоды), огнезвездный (океан) (Г.Р. Державин), широкошумные (дубравы), тяжелозвонкое (скаканье) (А.С. Пушкин), омедведила (тебя захолустная жизнь), небокоптитель (Н.В. Гоголь), романомания (В.Г. Белинский), нечего тут подробничать, некогда опомниться за невременьем (Ф.М. Достоевский), брюхопоклонники, пенкосниматели, борзописцы (М.Е. Салтыков-Щедрин). Особенно ценят индивидуально-стилистические неологизмы поэты. Вот некоторые удачные их находки: утреет, безраздумный, надвьюжный, непогодная (полночь) — в поэзии А.А. Блока; листолет, копытит (конь) — у С. Есенина. Много интересных слов придумывал В. Маяковский — радугоглазый, скалоликий (Крым), миллионногорбый (пролетариат), громадьё (планов), молоткастый, серпастый (советский паспорт).

Охотно создают неологизмы и современные поэты: геологиня, роботизация, чарльстонит (палуба) — Е. Евтушенко; послегрозовые (сады), переплеск (крыльев), колоколили (звезды) — А. Вознесенский.

Индивидуально-авторские новообразования вызывают большой интерес у исследователей, которые предлагают для них различные термины, спорят о них. Их даже называют «словами-метеорами», «беззаконниками» и просто окказионализмами (от латинского слова казус — случай). Последнее наименование наиболее точное, ведь они действительно создаются «на случай». Но и мы с вами можем придумать «для случая» какие-нибудь словечки, однако они не могут соперничать с теми, что создают поэты, так что поэтические неологизмы имеют право на особое название.

Индивидуально-стилистические неологизмы отличаются от прочих своей принадлежностью к книжной речи; одни создаются писателями сознательно, в процессе творчества, а другие окказионализмы возникают случайно, самопроизвольно.

Какие же стилистические цели преследуют писатели, создавая новые слова? Первая и главная цель, к которой, очевидно, стремятся все художники слова, — создать яркий образ. Ведь новые слова отличаются от обычных наименований первозданной свежестью: в них образная основа не только легко просматривается, но и усиливается необычным соединением корней, суффиксов, приставок. Например, яркие зрительные образы создают неологизмы В. Маяковского краснозвездцы (сравните: красноармейцы), золотолапый (микроб) (сравните: золотой). Или вот, например, определения у поэта С. Кирсанова: кинжалозубые, молоткорукие (роботы).

Индивидуально-стилистические неологизмы в сравнении с обычными словами нередко более емки по смыслу. Так, в выражении В. Маяковского город прижаблен заключено значение «город распластан, как жаба». Или определение декабрый у того же поэта (Вот и вечер в ночную жуть ушел от окон, хмурый, декабрый). Ведь это вовсе не то же самое, что прилагательное декабрьский. Декабрый — это поэтическое определение настроения лирического героя, проявившегося в восприятии природы, не случайно в связи с этими строчками мы вспоминаем поговорку смотрит декабрем.

Однако не все индивидуально-авторские неологизмы удачны. В истории русской литературы, и особенно поэзии начала XX века, было немало примеров неудачного словотворчества: неологизмы нередко становились непреодолимым препятствием к пониманию текста. В увлечении писателей неологизмами кроется и опасность пустой игры словами. Необычность некоторых новообразований привлекает к ним внимание как к внешним элементам художественной формы, уводя от восприятия скрытого за ними содержания. Поэтому при всей выразительности индивидуально-стилистических неологизмов их использование в художественных произведениях должно быть умеренным и эстетически целесообразным.

Иное дело общеязыковые неологизмы. Их судьбу определяет сама жизнь: если новое слово необходимо как наименование нужного предмета, оно закрепляется, если же потребность в нем отпадает, слово забывается. Подумайте только: сколько новых слов пришло в наш язык за годы Советской власти! Какое количество неологизмов родилось, и еще будет создаваться в наш век научно-технического прогресса! Правда, не всегда и языковые неологизмы эстетически совершенны…

Интересно вспомнить, что В.И. Ленин порой иронически относился к некоторым сложносокращенным словам, получившим большое распространение в первые годы революции. Наряду с общепризнанными и популярными аббревиатурами (так называют сокращения, образованные из одних начальных букв) — ЦК, ВКП(б), МХАТ или «усечениями» типа спец., рабфак, ликбез, зарплата были и неблагозвучные, «странные». Например, вместо слова учитель стали употреблять шкраб (то есть сокращенно — школьный работник). Это слово многим не нравилось, и против его употребления возразил В.И. Ленин.

— Я помню, — писал А.В. Луначарский, который был тогда наркомом образования, — как однажды я прочел ему (Ленину) по телефону очень тревожную телеграмму, в которой говорилось о тяжелом положении учительства где-то в северо-западных губерниях. Телеграмма начиналась так: «Шкрабы голодают».

— Кто? Кто? — спросил Ленин.

— Шкрабы, — отвечал я ему, — это новое обозначение для школьных работников.

С величайшим неудовольствием он ответил мне:

— Я думал, что какие-нибудь крабы в каком-нибудь аквариуме. Что за безобразие называть таким отвратительным словом учителя! У него есть почетное название — народный учитель: оно и должно быть за ним сохранено.

В 1924 году слово шкраб было официально запрещено А.В. Луначарским в особом приказе по ведомству Наркомпроса. В русском языке остались проверенные временем и всем понятные аббревиатуры, без которых мы теперь не представляем нашу жизнь, — СССР, КПСС, ТАСС, ГЭС — и не менее популярные сложносокращенные слова — райком, комсомол, профсоюз, партбюро, завуч и подобные. К ним мы привыкли и уже не относим их к неологизмам.

А вот другая группа новых слов, пришедших к нам в советскую эпоху. Они напоминают ранее известные, отличаясь от них лишь новыми значениями. Например, слово пионер для нас означает «член детской коммунистической организации», а прежде оно употреблялось в значении «первооткрыватель», да и сейчас ему иногда придают такой смысл, например: Пионеры освоения космоса Ю. Гагарин, Г. Титов, В. Терешкова известны всему миру. Такое переосмысление коснулось немногих слов, превратив их в лексико-семантические неологизмы. Однако история некоторых из них небезынтересна. Вас не удивляли, например, строки в романе А.С. Пушкина «Евгений Онегин», где говорится об отце Татьяны, оплаканном «своим соседом, детьми и верною женой»: Он был простой и добрый барин, И там, где прах его лежит, Надгробный памятник гласит: «Смиренный грешник Дмитрий Ларин, Господний раб и бригадир, Под камнем сим вкушает мир»? Ведь не мог же этот барин быть «руководителем производственной группы, выполняющей коллективную работу» (так теперь толкуется слово бригадир словарями русского языка). Конечно, нет! Это слово у А.С. Пушкина употреблено в старом значении: «военный чин в России, средний между полковником и генерал-майором», со временем это слово стало историзмом.

Пополнение словаря лексико-семантическими неологизмами порождает омонимию, но мы обычно не испытываем от этого затруднений. В нашу жизнь прочно вошли «с новым паспортом» такие слова, как Октябрь, звено, ячейка, кулак и другие. Вокруг таких слов, начавших новую жизнь, обычно группируются и «молодые» их родственники, несущие в себе заряд новой эпохи.

Возьмем, к примеру, слово партия, существовавшее в русском языке давно, но в революционную эпоху получившее качественно новое значение. Теперь мы связываем это слово с марксистско-ленинским учением, с революционной борьбой наших отцов и дедов, с победой великого Октября. Это новое политическое значение слова партия закрепилось в русском языке и послужило основанием для образования других неологизмов советской эпохи — партиец, партийный, по-партийному, партактив, партбилет, партвзнос, партучеба, партсобрание и т. д. Жизненность таких неологизмов доказывает их прочное врастание в язык, без них мы не мыслим нашей действительности.

Созидательные силы языка неисчерпаемы. Нет такого предмета, явления, понятия, которые мы не могли бы назвать словом. И чтобы понять эту могучую неиссякаемую энергию языка, рассмотрим еще один тип новых слов, которые постоянно появляются в нашей речи. Однако это не совсем обычные слова… Некоторые лингвисты не хотят даже считать их словами, потому что их еще нет в языке: ни в одном словаре вы их не найдете… И в то же время они присутствуют в нашем сознании, но как бы «дремлют», ожидая, когда в них появится потребность. Как вы назовете, например, маму маленького паучка? — Паучиха. А его самого? — Паучонок. Нетрудно назвать и мам других малышей — муравьиха, скорпиониха, крокодилиха, дельфиниха, кашалотиха и т. д. В. Маяковский в стихотворении «Атлантический океан» по этой словообразовательной модели сконструировал слово китиха, а вслед за ним придумал и слово китенок (Чтоб легче жилось трудовой китихе с рабочим китом и дошкольным китенком…). Известный советский лингвист Г.О. Винокур назвал эти словечки Маяковского потенциальными словами. «В каждом языке, — писал ученый, — наряду с употребляющимися в повседневной практике словами, существуют, кроме того, своего рода „потенциальные слова“, то есть слова, которых фактически нет, но которые могли бы быть, если бы того захотела историческая случайность. Слониха при слон — слово реальное. Но рядом с ним, как его тень, возникает потенциальное слово китиха как женский род к кит».

Потенциальные слова напоминают индивидуально-авторские неологизмы, но в отличие от них выполняют не художественно-эстетическую роль, а выступают как простое средство называния. Сравните их употребление в газетах и журналах: Здоровенная кенгуру производит на свет кенгуренка, которого можно поместить в наперстке («Вечерняя Москва»); Своими глазами видел, как вальдшнепиха несла по воздуху вальдшнепенка («Неделя»); Но день настал — голубята вспорхнули с голубятни в первый раз («Пионерская правда»). Конечно, они выполняют номинативную функцию, а не метафорическую.

К потенциальным словам близки наши повседневные окказионализмы: мы придумываем их, чтобы назвать какой-нибудь предмет или действие, для которых у нас нет другого слова. Замечено, что мы с вами постоянно создаем новые слова, чтобы указать на ту или иную вещь, названия которой не знаем. Так, в «Детском мире» покупательница спрашивает:

— А щелкунчиков таких для орехов у вас нет?

Продавщица, поняв, что нужно женщине, отвечает:

— Ореходавы не поступали (этим неуклюжим словом торговые работники называют щипцы для орехов).

А вот другие реплики в разговоре:

— Где лежит открывалка?

— Куда же ты держалку от сковороды положила?

— Цедилка нужна?

— Тарахтелка под окном меня разбудила…

Таких слов можно изобретать сколько угодно. Особенно охотно это делают маленькие дети: научившись соединять части слов в целые слова, они создают свои «словечки», не подозревая, что так говорить не принято. Например, ребенку кажется, если есть слово мамонт, то должно быть и другое — «папонт», к существительному дятел появляется «парное» «тётел», к названию растения папоротник — подобное же «маморотник». Ребенок не без основания считает, что если есть одежда, то должна быть и «обужда», в метро не толпа, а «толпучка», на посту стоит «улиционер», на стройке работает «песковатор», а в магазине в жаркий день включают «вертилятор». Детские окказионализмы, конечно, очень забавны, в них отражается творческая энергия самых маленьких «лингвистов», их тонкое языковое чутье, но эти словечки никакого влияния на развитие языка оказать не могут.

Иное дело «взрослые» окказионализмы, которые иногда вдруг становятся модными и стараются прижиться в языке, хотя выпустившие их в свет «сочинители» не позаботились об их благозвучии и красоте. Как вам нравятся, например, такие «неологизмы»?

— Кто отжеребился, не мешайте спортсменам, участвующим в жеребьевке.

— Желающим особачиться: продаются щенки белой масти породы болонка.

— Два автомобиля сфарились.

— Витька стал заниматься моржеванием — купается зимой.

Подобные окказионализмы и неблагозвучны, и неэстетичны, и, наконец, часто просто непонятны. А иные, еще не успев закрепиться в языке, уже вносят в речь налет «канцелярита» — незавоз (продуктов в магазин), нечитабельная (книга), однообразный блюдаж (в меню столовой), халтураж (в работе с отстающими). Проверьте себя, вы не грешите такими неологизмами? И если вы порой замечаете за собой слабость щегольнуть подобными словечками, задумайтесь, прежде чем «выпускать их в люди»!

Джон имитировал сон… — Да нет! Иван притворялся, что спит (Стилистическая оценка заимствованных слов)

Три друга (они учились в институте иностранных языков) получили задание: перевести небольшой рассказ современного английского писателя. Рассказ начинался с того, что герой отправляется в путешествие. В поезде он, не желая отвечать на вопросы соседа, сделал вид, что уснул…

В этом самом месте у наших «переводчиков» возникли трудности: Виктор написал: Джон симулировал спящего, Александр — Джон имитировал сон, а Петр — совсем просто: Иван притворялся, что спит. Кто же из них оказался лучшим стилистом? Как вы думаете, одобрит преподаватель эту их первую пробу пера?

Дело в том, что ни один из них не справился с заданием: Виктор и Саша не к месту употребили иностранные слова, а Петр перестарался: он не только отказался от заимствованных глаголов, но и заменил имя героя русским — не Джон, а Иван! Впрочем… стоп! Это только казалось Петру, что он предпочел английскому имени наше, родное. На самом же деле, если задуматься, то Иван — это имя, которое тоже пришло к нам из-за границы, как и все имена участников нашего спора.

Пусть это вас не удивляет, большинство наших самых распространенных имен — греческие, они стали употребляться на Руси с конца X века, после ее крещения. Когда-то, в греческом языке, эти имена имели особое символическое значение (например, Виктор — «победитель», Александр — «защитник народов», Петр — «камень», Иван — «дар богов»), но теперь редко кто об этом вспоминает, мы к этим именам привыкли и считаем их самыми родными, истинно русскими…

«Но разве же это плохо? — спросите вы. — Неужели от этих имен нам следует отказаться только потому, что они восходят к иноязычному источнику?» Вопрос вполне обоснованный. К разговору о наших именах мы еще вернемся, а пока давайте вместе решим, «что такое хорошо и что такое плохо», когда речь идет об использовании заимствованных слов в русском языке. Ведь засорение нашего языка иностранными словами не может не тревожить тех, кто интересуется стилистикой. Эта проблема волновала некогда В.И. Ленина. В заметке «Об очистке русского языка» он писал: «Русский язык мы портим. Иностранные слова употребляем без надобности. Употребляем их неправильно. К чему говорить „дефекты“, когда можно сказать недочеты или недостатки или пробелы?» (Ленин В.И. Полн. собр. соч. — т. 40. — с. 49.)

С засорением русского языка иностранными словами боролись многие наши писатели. М. Горький указывал: «Затрудняет нашего читателя втыкание в русскую фразу иностранных слов. Нет смысла писать конденсация, когда мы имеем свое хорошее слово — сгущение». А.Н. Толстой подчеркнул: «Там, где можно найти коренное русское слово, — нужно его находить».

Современные нам литературные деятели, критики тоже протестуют против бездумного употребления «модных» иностранных словечек. В одной дискуссии о языке была опубликована статья под названием «Закончил ленч из картошки, спешу на брифинг». Автор ее услышал эту фразу от молодого человека, который, наскоро перекусив картошкой, бежал на совещание… Конечно, мы не можем не согласиться с тем, что такое употребление иностранных слов ничего хорошего не сулит.

Преклонение перед всем иностранным, желание щегольнуть знанием «модных» нерусских словечек свидетельствуют обычно о дурном вкусе или недалеком уме человека. Не случайно в русской классической литературе речь многих отрицательных персонажей отличает пристрастие к иностранным словам. Помните, как дамы города N «украшали» свою болтовню французскими словами? Юбка вся собирается вокруг, как бивало в старину фижмы, даже сзади немножко подкладывают ваты, чтобы была совершенная бельфам (т. е. «прекрасная женщина»); Скандальёзу наделал ужасного, вся деревня сбежалась, ребёнки плачут; все кричат, никто ничего не понимает, ну просто оррёр, оррёр, оррёр! («ужас»). Ведь это же «смесь нижегородского с французским», которую осмеивал еще Чацкий! Такую речь «на французский манер» пародируют шуткой: произнесите с французским «прононсом» (то есть «в нос») Жан тэля̀ пасэ̀, Марѝ лён трэ… Не правда ли, слышится что-то «изысканно-иностранное»? Но если вникнуть, то оказывается, что Иван пасет теленка, а Мария трет лен (в южно-русских говорах в окончаниях глаголов третьего лица звук [т] исчезает: пасе, а не пасет). Однако, для пущей важности, Иван стал Жаном, а Мария превратилась в Мари.

В наше время главное зло — это неоправданная замена понятных русских слов заимствованными, слишком наукообразными и порой не совсем ясными. Представьте такую картину. Вам предлагают написать в школьную газету заметку об успеваемости. Чтобы облегчить вам задачу, член редколлегии задает ряд вопросов, на которые нужно ответить:

— Какие оценки доминируют в классном журнале?

— Функционирует ли система дополнительных занятий с отстающими?

— Удается ли двоечникам реабилитировать себя в процессе фронтального опроса?

— Как эволюционирует борьба за успеваемость в классе?

Вряд ли такой «вопросник» вдохновит вас, и вы потянетесь к перу… Скорее всего, вас испугают книжные иностранные слова, и вы не станете писать заметку, признав свою «серость». Ведь не каждый владеет столь богатым набором «умных» слов!

А вот другая зарисовка из школьной жизни. Учитель вызывает Иванова, но тот не готов отвечать и пытается найти себе оправдание:

— Я не выучил урока, но у меня есть алиби.

Все смеются, а учитель, в тон ему, интересуется:

— Что же тебя отвлекло в этот раз: фауна или флора?

(Он уже привык к тому, что Иванов любит сочинять, как помогал родителям на ферме (в этом случае ему помешала фауна — животный мир) или в огороде — копал картошку (и тогда причиной всему флора — мир растений.) Класс отвечает новым взрывом хохота.

Как видим, лентяя не спасло мудрое иностранное словечко, к тому же он показал свою безграмотность: ведь алиби означает «нахождение обвиняемого в момент, когда совершалось преступление, в другом месте как доказательство невиновности», а наш герой придал ему иное значение — «уважительная причина», «оправдание». Так не говорят.

И все же, осуждая неуместное и неправильное употребление заимствованных слов, давайте будем справедливы: выяснив, «что такое плохо», попробуем определить и «что такое хорошо». Ведь не случайно в языке закрепились эти слова-иностранцы. Если бы они были нам совсем не нужны, язык сам отверг бы их, как сотни других случайных заимствований, которые мелькали на нашем горизонте и быстро исчезали. Кто теперь знает, например, слова, которыми щеголяли герои комедий Д.И. Фонвизина (одна модница у него говорит: Я капабельна взбеситься («способна»); Вам время уже себя этабелировать («устроить»)? Во времена Петра Первого, когда приток иностранных слов в наш язык достиг крайнего предела, говорили не победа, а виктория, не удовольствие, а плезир, не путешествие, а вояж, не вежливость, а политес… Такие слова не выдержали испытания временем, а вот те, о которых спорили наши горе-переводчики, как и те, которые попались на язык героям наших сцен из школьной жизни, удерживаются в языке. Значит, они нужны?

Вопрос этот не простой. Книжные заимствованные слова усвоены нашим языком потому, что они стали достоянием научного стиля, в котором вовсе не кажутся неуместными такие, например, глаголы, как имитировать, функционировать, реабилитировать, или существительные флора, фауна, эволюция и подобные. Иные же заимствования употребляются как термины, например алиби — очень нужное слово в языке юриста. В любой науке можно найти иноязычные термины, без которых обойтись просто невозможно; у нас с вами это — суффикс, абзац, синоним, антоним, каламбур, диалектизм… Да мало ли их? Все дело в том, что, используя эти термины, мы не нарушаем стилистических норм научной речи.

В то же время в русском языке есть и множество таких заимствованных слов, которые используются в быту и без которых мы тоже не можем прожить: как по-другому назвать кино, такси, одеколон, люстру, наконец, бифштекс, майонез, апельсин? Еще А.С. Пушкин когда-то, предвидя упреки в увлечении иностранными словами, писал: Но панталоны, фрак, жилет — всех этих слов на русском нет! Впрочем, такие заимствования очень быстро врастают в язык, и мы настолько привыкаем к ним, что забываем об их нерусском происхождении. Кто теперь поверит, что когда-то были «иностранцами» такие, например, слова, как вишня, огурец, свекла, кукла, лента, или суп, котлета, чай, или фартук, галстук, каблук, сапог? Нет, это наши, родные слова, и не о них сейчас речь, коль скоро мы решили определить свое отношение к действительно иностранным словам, которые сохраняют в языке черты своего нерусского происхождения.

Обратимся опять к А.С. Пушкину, он нам поможет разобраться если не советом, то по крайней мере своим собственным примером.

В пушкинскую эпоху много спорили о возможности использовать заимствованные слова, и поэт не был в стороне от этой полемики. Его не могло не волновать то, что некоторые иностранные слова были запрещены цензурой, и он понимал, что гонения на них вызваны не их происхождением, а заложенным в них «крамольным» содержанием: ведь под запретом были, например, прогресс, революция, с ними в Россию проникали идеи французского просвещения, подрывавшие устои царского самодержавия.

Поэтому не удивительно, что против притока иностранных слов тогда выступали реакционеры. Первым среди них был адмирал А.С. Шишков, маститый литератор, член Российской императорской Академии, одно время он был даже министром просвещения. Это его упомянул А.С. Пушкин в «Евгении Онегине», употребив одно из «гонимых» слов: Шишков, прости! Не знаю, как перевести…

Посылая издателю рукопись своей поэмы «Бахчисарайский фонтан», поэт шутя высказал опасение, не захочет ли Шишков заменить слово фонтан придуманным им неуклюжим синонимом — водомет. Действительно, адмирал упражнялся в словотворчестве, изобретая замены для заимствованных слов. Так, он предлагал говорить вместо аллея — просад, вместо биллиард — шарокат, кий заменял шаротыком, а библиотеку называл книжницей. Для замены не понравившегося ему слова калоши он придумал другое — мокроступы. Рвение Шишкова избавить русский язык от заимствований раздражало молодежь, и он был зло осмеян в популярной тогда эпиграмме: Хорошилище грядет по гульбищу в мокроступах на позорище, что следовало понимать как «Франт идет по тротуару в галошах на спектакль» (или в театр). Как видим, в этой шутке все ненавистные Шишкову заимствованные слова заменены искусственно созданными, которые он сам сочинил или которые очень были на них похожи.

Стремление оградить язык от всяких заимствований и новых веяний называется пуризмом, а сторонники его — пуристами. В России пуристы, как правило, были люди консервативные, как и вдохновитель их Шишков (правда, он не признавал и слова пурист, предлагая вместо него свое — чистяк).

Передовая русская интеллигенция, и в первую очередь литературная молодежь, боролась с пуризмом. В.Г. Белинский в знаменитой статье «Взгляд на русскую литературу 1847 года» выступил в защиту слова прогресс, подчеркивая, что «люди, которые чувствуют к этому слову ненависть», отлично понимают его смысл, поэтому «тут уже ненависть собственно не к слову, а к идее, которую оно выражает». По мнению критика, «употреблять иностранное слово, когда есть равносильное ему русское слово, — значит оскорблять и здравый смысл и здравый вкус», но и предлагать вместо инстинкт говорить побудка, вместо эгоизм — ячество, не факты, а быти — пустая затея. Из этого следует вывод: «Неудачно придуманное русское слово для выражения чуждого понятия не только не лучше, но решительно хуже иностранного слова».

Конечно, и А.С. Пушкин не разделял пуристических взглядов поборников царской цензуры и отстаивал право поэта употреблять те заимствованные слова, которые необходимы для точного выражения мысли. Поэт искусно вводил эти новые слова в текст «Евгения Онегина». Они понадобились для описания привычек и внешности героя, который в своей одежде был педант и то, что мы назвали франт. Напомним эти строки: Покамест в утреннем уборе, Надев широкий боливар, Онегин едет на бульвар; Тупым кием вооруженный, Он на бильярде в два шара Играет с самого утра…

А как было обойтись без французских заимствований, описывая жизнь матушки Лариной, которая, покинув столицу, оказалась в своем поместье? Корсет, альбом, княжну Алину, Стишков чувствительных тетрадь Она забыла… И обновила наконец На вате шлафор и чепец…

А.С. Пушкин отдал дань употреблению заимствованной лексики, отразившей культурную жизнь тогдашней России и сферу духовных запросов передовой части общества. Его герой был глубокий эконом; Он знал немного по-латыни, Чтоб эпигрáфы разбирать. А вот о Ленском читаем: Садился он за клавикорды И брал на них одни аккорды. И как не вспомнить тут описание: Театр уж полон, ложи блещут, Партер и кресла — все кипит…

В использовании заимствованной лексики, как и в других случаях, А.С. Пушкин исходил из убеждения, что «истинный вкус состоит не в безотчетном отвержении такого-то слова, такого-то оборота, но в чувстве соразмерности и сообразности». И он, конечно, никогда не злоупотреблял чужими, тем более непонятными словами. Однако поэт живо откликался на все новое, у него мы находим совсем свежие тогда заимствования — идеал, трогать в значении «волновать». Помните? — И та, с которой нарисован Татьяны милый идеал; Онегин тронут в первый раз. Теперь эти слова заняли свое место в нашем языке, но во времена А.С. Пушкина о них еще спорили.

Некоторые заимствования в пушкинскую эпоху только «стучались» в русский язык, и для поэта они были еще настолько «иностранными», что он не рисковал писать их по-русски. Но он уже не хотел от них отказываться при описании Онегина, который был «как dandy лондонский одет», и при характеристике Татьяны, ставшей великосветской дамой: Никто б не мог ее прекрасной Назвать; но с головы до ног Никто бы в ней найти не мог Того, что модой самовластной В высоком лондонском кругу Зовется vulgar… И, вставив это английское слово (теперь мы уже готовы его считать своим — это прилагательное вульгарный), поэт спешит объяснить читателю эту «дерзость»: Люблю я очень это слово, Но не могу перевести; Оно у нас покамест ново… Чутье не подводило поэта: он выбирал именно те заимствования, за которыми в нашем языке было будущее.

А.С. Пушкин был истинным патриотом, мысли о развитии, обогащении русского языка вдохновляли его в литературном труде. Он хотел повлиять на лингвистические вкусы соотечественников своим творчеством. С иронией отмечая привычку светских дам изливать чувства по-французски (Доныне дамская любовь не изъяснялася по-русски, Доныне гордый наш язык к почтовой прозе не привык), поэт приводит письмо Татьяны, показывая современникам, как можно писать на чистом русском языке. И действительно, стиль А.С. Пушкина стал образцом для русского литературного языка.

Создавая свой художественный стиль, А.С. Пушкин широко использовал «простонародные» источники. Доказательством тому был, например, такой факт: он «дерзко» назвал свою любимую героиню крестьянским именем Татьяна. Вы помните его рассуждения по этому поводу:

Ее сестра звалась Татьяна… Впервые именем таким Страницы нежные романа Мы своевольно освятим… С ним, я знаю, неразлучно Воспоминанье старины иль девичьей? В дворянском обществе выбору имени придавали большое значение (ведь мать Татьяны, по неписаному правилу, звала Полиною Прасковью). Требовалась известная смелость, чтобы предпочесть излюбленным дворянским именам немодное и простое. Очевидно, выбор поэта не случайно пал на это красивое русское имя: его символическое значение — «устроительница». И в характере пушкинской Татьяны — созидательное начало: ее призвание не разрушать, а создавать.

А что хотел выразить поэт, назвав Онегина Евгением? Это имя «подходит» герою? Судите сими: Евгений означает «благородный».

Вот мы и вернулись к разговору о наших именах. Специального стилистического интереса эта тема не представляет, но, уж коль в нашем примере столкнулись Джон и Иван, надо решить, кому из них уступить дорогу, хотя оба они восходят к одному иноязычному источнику.

Для русского человека, как, впрочем, и для англичанина, эти имена совершенно определенно соотносятся с национальным укладом жизни двух разных народов: Джон живет в Англии, Иван — в России. Так можно ли в переводе рассказа о жизни англичан «перекрестить» героя в Ивана? Не наводняя рассказ заимствованными словами, на чистом русском языке переводчик должен рассказать о том, что написано в оригинале. При этом обязательным условием точности перевода будет повторение имен героев, сохранение избранной ими формы обращения (сэр, мисс) и т. д. В этом случае читатель сможет живо представить описываемые картины жизни иной страны. И это, конечно, ни в коей мере не нанесет ущерба великому и могучему русскому языку, потому что никто из нас, прочитав рассказ, не станет в обращении к соотечественникам говорить сэр и не вздумает назвать своего ребенка нерусским именем.

Слова, слова, слова… (Многословие)

Французский ученый, философ и писатель Паскаль заметил: «Я пишу длинно, потому что у меня нет времени написать коротко». В этом парадоксальном заявлении глубокий смысл, потому что небрежность и беспомощность автора обычно приводят к многословию, а краткость и ясность формулировок достигаются в результате напряженной работы со словом. М. Горький, рассказывая о труде писателя, подчеркивал, что лаконизм, как и точность словоупотребления, дается нелегко: «Крайне трудно найти точные слова и поставить их так, чтобы немногим было сказано много, „чтобы словам было тесно, мыслям — просторно“». «Краткость — сестра таланта», — утверждал А.П. Чехов. Все это необходимо помнить тому, кто хочет совершенствовать свой слог.

Экономное, точное выражение мысли — важнейшее требование стилистики, которое мы, к сожалению, так часто не выполняем. Не будем ходить далеко за примерами, обратимся к стилю ученических сочинений. В числе стилистических недочетов в них постоянно приходится указывать многословие: «Силы „темного царства“ объединились воедино против бросившей им вызов натуры, стремящейся вырваться на свободу из затхлого мира диких и кабановых»; «Жители города Калинова живут однообразной, безрадостной жизнью». Такое употребление однокоренных слов порождает тавтологию (в переводе с греческого этот термин означает «то же самое слово»). Вы помните классический пример тавтологии — «масло масляное»? А вот другие, которые не придуманы, а взяты из самой жизни: «Можно спросить вопрос?»; «Например, такой пример»; «Это явление является…»; «Безупречный в деле служения своему делу»; «Закономерно вытекает закономерность»; «умножить во много раз»; «возобновить вновь».

Продолжим свои наблюдения над многословием в ученических работах. В сочинении на ту же тему читаем: «Катерина заранее предчувствует свою гибель… Она не может возвратиться обратно в дом Кабановых и лучше предпочитает гибель повседневной обыденности безрадостной и тоскливой жизни, в которой бесполезно пропадают все благородные порывы ее возвышенной души».

Мы подчеркнули словосочетания, в которых употреблены ненужные уточняющие слова. Такая форма многословия получила название плеоназм (от греческого плеоназмос — «излишество»).

Плеоназмы возникают при употреблении ненужных определений (главная суть, ценные сокровища, темный мрак), лишних обстоятельств (вернуться обратно, упал вниз), а также в результате неоправданного нанизывания синонимов (закончить, завершить, выполнить задание). Зачем объяснять вещи, которые и без того понятны: «Ваня и Петя вдвоем вместе пели одну песню»; «Он говорил, жестикулируя руками»; «Макет, который так старательно клеили пионеры, Вадим топтал ногами». Исключите выделенные слова, и смысл нисколько не пострадает.

М. Горький, читая произведения начинающих писателей, обращал внимание на многословие. Например, ему не понравился отрывок: «Работали молча, без слов. В продолжение двух часов рытья окопов работавшие рядом бойцы не обменялись ни единым словом». На полях М. Горький заметил: «Какой смысл писать „молча, без слов“, когда ведь ясно, что если человек молчит, он не говорит». В другом случае против слов «красноармеец бредил о своей родной семье» М. Горький указал: «Не следует удваивать „своей, родной“». Подобные же исправления в рукописях молодых авторов делал и А.П. Чехов. Так, он подчеркнул «неловкое выражение» страсть к графомании и объяснял: «Не годится, потому что само слово графомания содержит уже в себе понятие — страсть».

А вы не допускаете плеоназмов? Не бывает ли в вашей речи таких, например, сочетаний: в мае месяце, мостовая улица, планы на будущее, неиспользованные резервы, простаивает без дела, поступательное движение вперед?

Речевую избыточность порождает и соединение иноязычного слова с русским, дублирующим его значение (памятные сувениры, необычный феномен, движущий лейтмотив, биография жизни, своя автобиография, в конечном итоге, мизерные мелочи, ведущий лидер, ответная контратака, народный фольклор, демобилизоваться из армии). В таких случаях говорят о скрытой тавтологии, так как русское слово повторяет значение заимствованного. Например, сувенир — французское слово, означающее «подарок на память», «вещь, связанная с воспоминаниями», и к нему еще добавляют памятный; биография — греческое слово, означающее «жизнеописание», автобиография — «жизнеописание какого-нибудь лица, составленное им самим», поэтому уточняющие слова при них неуместны.

Однако некоторые сочетания подобного типа все же закрепляются в языке, что обычно связано с изменением значений входящих в них слов. Примером утраты тавтологичности может быть сочетание период времени. Лингвисты прошлого считали это выражение избыточным, так как греческое по происхождению слово период значит «время». Однако постепенно это слово стало обозначать «промежуток времени», что сделало возможным закрепление его в названном сочетании. Из других, вначале избыточных, словосочетаний закрепились такие: реальная действительность, монументальный памятник, экспонаты выставки, букинистическая книга и некоторые другие. В них определения перестали быть простым повторением основного признака, заключенного в существительном.

Не только скрытую, но явную тавтологию порой приходится признать допустимой, потому что в речи могут столкнуться однокорневые слова, которые не имеют синонимов: словарь иностранных слов, бригадир первой бригады, загадать загадку, постелить постель и т. д. Более того, иногда писатели намеренно прибегают к тавтологии. Вы помните название интересной книги о языке «Живой как жизнь» К.И. Чуковского? Ее автор в качестве заглавия использовал крылатые слова Н.В. Гоголя, который с жизнью сравнил вечно развивающийся, обновляющийся организм — национальный язык. Как же отнестись в этом случае к повторению однокорневых слов? Это случайность, небрежность? Конечно, это повторение не случайно, оно оправданно как стилистический прием, увеличивающий действенность речи.

В художественных произведениях нередко и плеоназмы используются для усиления выразительности речи, например: Гори, гори, державная Кремлевская звезда, Сверкай на стягах, славная, Навеки, навсегда! (А. Прокофьев).

В устном народном творчестве особой стилистической приметой стали такие плеонастические сочетания, как путь-дороженька, море-окиян, грусть-тоска, в них соединяются синонимы или близкие по значению слова. Ярким стилистическим приемом может быть и тавтология. Так, усиливают действенность речи получившие устойчивый характер сочетания сослужить службу, всякая всячина, горе горькое и подобные.

Юмористы используют тавтологические сочетания с целью каламбура: сталкивая однокорневые слова, они подчеркивают их смысловую общность. Вспомните у Н.В. Гоголя его знаменитое Позвольте вам этого не позволить или у М.Е. Салтыкова-Щедрина: Писатель пописывает, а читатель почитывает. Подобную же «смешную» тавтологию находим и у В. Маяковского: Все хорошо: поэт поет, критик занимается критикой. В юмористических текстах нагромождение одинаковых слов и выражений отражает комизм описываемой ситуации. Как тут не вспомнить название фильма «Я знаю, что ты знаешь, что я знаю»!

К тавтологии, как к средству усиления выразительности речи, часто прибегают поэты: И вдруг белым-бела березка В угрюмом ельнике одна (В. Солоухин); публицисты употребляют тавтологические сочетания, чтобы подчеркнуть особо важные понятия: Силы мира сильны как никогда!; Все меньше у природы остается неразгаданных загадок. Важную смысловую функцию выполняет тавтология в заголовках газетных статей: «Крайности Крайнего Севера»; «Случаен ли несчастный случай?»; «Устарел ли старина велосипед?».

Тавтологический повтор может придавать высказыванию особую значительность, как у В.А. Жуковского в надписи на портрете, подаренном А.С. Пушкину: Победителю-ученику от побежденного учителя.

Без него нельзя (Речевая недостаточность)

Вдумайтесь в такие фразы: «Внимательно слушают ребята о героизме и мужестве простых советских людей»; «Из этой книги я узнал, что Юрий Гагарин начал вынашивать свою мечту в космос еще с Саратовского клуба ДОСААФ». Не кажутся ли они вам какими-то странными, неполноценными? Чего же им недостает? В них пропущены слова. Следовало написать: Ребята слушают рассказы о героизме…; …Гагарин вынашивал свою мечту подняться в космос еще со времени посещения Саратовского клуба.

Случайный пропуск слова, или речевая недостаточность, — результат небрежности. Подобные ошибки часто возникают в устной речи, когда говорящий торопится и не следит за правильностью выражения мысли. Речевая недостаточность наносит серьезный ущерб не только стилистической, но и смысловой стороне речи: в предложении нарушаются грамматические и логические связи слов, затемняется смысл.

Пропуск слова может совершенно исказить мысль и привести к абсурдности высказывания. Чего стоят, например, некоторые объявления! У кассы цирка: «Дети до пятилетнего возраста проходят в цирк на руках»; на двери рентгенкабинета: «Делаем только срочные переломы»; в инспекции по страхованию от несчастных случаев: «Инспекция государственного страхования приглашает вас в любой четверг в Госстрах для получения травмы». Не сразу и догадаешься, что маленьких детей в цирке родители должны держать на руках, что рентгенологи могут сделать лишь срочные снимки переломов, а Госстрах готов выплатить деньги по условиям страхования от травм в любой четверг…

Пропуск слова может стать причиной алогизма — сопоставления несопоставимых понятий. Например: «Язык героев Шолохова резко отличается от героев других писателей» (можно сравнить язык героев М. Шолохова только с языком героев других писателей); «Характеру Аркадия Кирсанова, как и его отцу, свойствен лиризм» (не лучше ли написать: Аркадий Кирсанов, как и его отец, склонен к лиризму?).

В результате пропуска слова нередко происходит и подмена понятия. Например: «На выставке среди экспонатов был и филателист из Омска». Но ведь экспонировался, конечно, не сам собиратель марок, а его альбом. Подобные нелепые и смешные речевые ошибки попадают в журнал «Крокодил» в рубрику «Нарочно не придумаешь»: «Больные, не посетившие амбулаторию в течение трех лет, выкладываются в архив»; «Татьяна заняла первое место среди девушек второго разряда»; «За хорошую работу меня наградили Доской почета».

Подмена понятия встречается и в вашей речи, когда вы говорите:

«В кабинете литературы висят… великие писатели» (а не их портреты).

«Павел Власов купил гармошку и стал ходить… с накрахмаленной грудью» (пропущено в рубахе).

Речевую недостаточность как распространенную ошибку следует отличать от эллипсиса — стилистической фигуры, основанной на сознательном пропуске того или иного члена предложения для создания особой выразительности. Наиболее экспрессивны эллиптические конструкции без глагола-сказуемого, передающие динамичность движения: Я за свечку, свечка — в печку! Я за книжку — та бежать и вприпрыжку под кровать (К. Чуковский). При эллипсисе нет необходимости восстанавливать пропущенные слова, так как смысл предложения ясен и введение в него уточняющих слов лишит его легкости, выразительности.

Слово под пером писателей (Тропы)

Н.В. Гоголь писал: «Нет слова, которое было бы так замашисто, бойко, так вырвалось бы из-под самого сердца, так бы кипело и животрепетало, как метко сказанное русское слово…» Вдумайтесь в эту замечательную мысль: ведь писателя восхищает метко сказанное слово, именно оно замашисто и бойко, оно «вырывается из-под самого сердца»… Несомненно, Н.В. Гоголь восхищался эмоциональной, образной речью, которая не оставляет равнодушным ни слушателя, ни читателя.

Искусству художественного слова нас учат русские писатели, которые из родного языка, по выражению М. Горького, «сделали чудо». В языке художественной литературы образность речи получает наиболее полное проявление. В чем же особенность использования богатств языка писателями? Как удается им достичь живости, наглядности, красочности описаний?

Образность речи очень часто достигается благодаря употреблению слов в переносном значении. Например, К. Паустовский описывает грозу: Грозовая туча курилась пепельным дымом и быстро опускалась к земле. Вся она была однообразного аспидного цвета. Но каждая вспышка молнии открывала в ней желтоватые зловещие смерчи, синие пещеры и извилистые трещины, освещенные изнутри розовым мутным огнем. Пронзительный блеск молний сменялся в глубине тучи полыханием медного пламени. А ближе к земле, между тучей и лесами, уже опустились полосы проливного дождя. Выделенные слова, выступающие в образных значениях, помогают нам живо представить картину грозы.

Слова, используемые писателем в переносном значении, называются тропами (от греческого тропос — «образ, поворот, оборот»). Тропы нужны художнику слова для наглядности изображения тех или иных предметов, явлений.

Иногда неправильно считают, что к тропам обращаются лишь при изображении необычных, исключительных картин. Тропы могут быть ярким средством и реалистических описаний, лишенных романтического ореола. Например, у М. Горького: Бескровные лица, угасшие глаза, усталые голоса — тусклая безучастность холодного вечера осени… В таких случаях самые обыкновенные слова приобретают большую выразительную силу. Тропы могут живописать и явления неэстетические, вызывающие отрицательную оценку читателя. Например: Голова у Ивана Ивановича похожа на редьку хвостом вниз; голова Ивана Никифоровича — на редьку хвостом вверх (Н.В. Гоголь). Для стилистической оценки тропов важна не их условная «красивость», а их органичность в тексте, обусловленность их содержанием произведения.

В то же время важно заметить, что в художественной речи используется своеобразный стилистический прием, когда писатель намеренно отказывается от тропов и употребляет все слова только в их точных значениях. Например, А.С. Пушкин в романе «Евгений Онегин» не употребляет тропов в таком описании: Был вечер. Небо меркло. Воды струились тихо. Жук жужжал… Единственным выразительным средством речи в этом отрывке является звукоподражание: в последнем словосочетании слышится ж-ж-ж. Но можно ли отказать в художественности такой зарисовке? Безусловно нет! А вот другой пример — из прозы. Вы не помните, как Тимка прощался с его любимыми птицами в повести А. Гайдара «Школа»? Вот этот эпизод:

Птиц своих он распустил. — Всех… Все разлетелись, — говорил Тимка. — И малиновка, и синицы, и щеглы, и чиж. Я, Борька, знаешь, больше всего чижа любил. Он у меня совсем ручной был. Я открыл дверку клетки, а он не вылетает. Я шугнул его палочкой… Взметнулся он на ветку тополя да как запоет, как запоет!.. Я сел под дерево, клетку на сучок повесил… Долго сидел, думал, потом встаю, хочу взять клетку. Гляжу, а на ней мой чижик сидит. Спустился, значит, сел и не хочет улетать. И мне вдруг так жалко всего стало, что я… Я чуть не заплакал, Борька.

Разве этот рассказ не волнует нас, хотя в нем и нет тропов?

Таким образом, отсутствие тропов в речи еще не свидетельствует о ее бедности, невыразительности. Все зависит от мастерства писателя. Однако, если он не использует тропов, условием мастерства является наблюдательность автора, его умение подчеркнуть характерные детали, точность словоупотребления, эмоциональность лексики. В речи же, насыщенной тропами, мастерство писателя проявляется в искусной метафоризации, в привлечении разнообразных стилистических приемов для создания ярких художественных образов. Стилистика образной речи более сложна, она требует глубокого и разностороннего изучения.

Как же используются тропы в художественной речи? Писатели обращаются к ним в пейзажных зарисовках: Теплый бархат ночи богато расшит, украшен голубым серебром огней… (М. Горький). В сентябре начинается листопад. Страна бывает покрыта золотом и синевой. Тихие дожди листвы шуршат под холодным солнцем (К. Паустовский).

Тропы помогают писателям несколькими штрихами нарисовать портрет человека, подчеркнув его индивидуальные, неповторимые черты. Например, как лаконично и точно характеризовал А.С. Пушкин светских щеголей: Весь спрятан в галстук, Фрак до пят, Дискант, усы и мутный взгляд; Румян, как вербный херувим, Затянут, нем и недвижим.

Не следует думать, что чем больше поэт использует образных средств, тем ярче будут нарисованные им картины. В иных случаях предмет описания требует экономии речевых красок, особой строгости их применения. Но и тогда удачно использованный троп помогает художнику запечатлеть одну из главных, характерных черт героя. Например, С. Щипачев воссоздает облик В.И. Ленина в таком четверостишии:

Еще в пальбе тут красный флаг был поднят. Тут Ленин выступал в бессмертный день. И жестом, ставшим бронзою сегодня. На камне отпечатывалась тень.

Здесь художественный образ создают два тропа: слова, рисующие знаменитый ленинский жест — выброшенная вперед рука, что символизирует устремленность в будущее, призыв к борьбе, и слово бронза, употребленное в значении «монумент». Эти тропы несут глубокую философскую нагрузку, устанавливая связь времен, они прокладывают мостик от художественного образа В.И. Ленина — оратора, выступающего перед народом, к увековеченному образу гениального вождя, отлитого в бронзу.

А помните, как выразительна насыщенная тропами поэтическая речь В. Маяковского, когда он пишет о В.И. Ленине? — Землю всю охватывая разом, видел то, что временем закрыто; Он к товарищу милел людскою лаской. Он к врагу вставал железа тверже; Улица, будто рана сквозная, так болит и стонет так. Здесь каждый камень Ленина знает по топоту первых октябрьских атак; Время, снова ленинские лозунги развихрь! Нам ли растекаться слезной лужею? Ленин и теперь живее всех живых. Наше знанье, сила и оружие.

Выделите слова, употребленные в переносном значении, то есть как тропы, и вы увидите, как ценил В. Маяковский их выразительную силу. Несмотря на то, что все писатели применяют одни и те же стилистические приемы усиления выразительности речи, поэтические образы у них всегда оригинальны, самобытны. Например, И.С. Никитин о небе сказал: Под большим шатром голубых небес Вижу даль степей зеленеется… — небо предстало поэту как шатер. У А.А. Фета оно рождает совсем иные ассоциации:

За мглой ветвей синеют неба своды. Как дымкою подернуты слегка, И, как мечты почиющей природы. Волнистые проходят облака

Другие художественные образы положены в основу изображения неба у Н.А. Некрасова:

Весной, что внуки малые, С румяным салнцем-дедушкой Играют облака… Из небольших, разорванных. Веселых облачков Смеется солнце красное, Как девка из снопов.

У раннего С. Есенина есть образ: Алый мрак в небесной черни Начертил пожаром грань, а в расцвете своего мастерства поэт писал: Небо как колокол, месяц — язык…

Не только у разных авторов при описании близких явлений мы находим самобытные образы, но и в творчестве каждого художника один и тот же предмет может получать воплощение в совершенно различных тропах. Так, С. Есенин, сравнивший небо с колоколом, в другом случае пишет: На небесном синем блюде Желтых туч медовый дым или: Ситец неба такой голубой; подметив, как Ягненочком кудрявый месяц Гуляет в голубой траве, поэт в другом стихотворении скажет: Рыжий месяц жеребенком Запрягался в наши сани или: Золотою лягушкой луна Распласталась на тихой воде и т. д. Краски для образной речи неистощимы, как и творческая фантазия поэтов.

Если же образное словоупотребление начинает повторяться и те или иные тропы становятся привычными, они могут закрепиться в языке как новые значения слова (время летит, вихрь событий, военная гроза) или стать фразеологизмами (совесть заговорила, свернуться калачиком, как две капли воды). Такие тропы называются общеязыковыми в отличие от авторских. Причем любой троп может стать общеязыковым. В общеязыковых тропах прямое значение слов стирается, а иногда и утрачивается совсем. Их употребление в речи не рождает в нашем представлении художественного образа, и поэтому они малоинтересны в стилистическом отношении.

А бывают и такие «тропы», употребление которых стилистически нежелательно, потому что они не только не создают образа, но и обесцвечивают слог, делают язык бедным, невыразительным. В таких случаях говорят уже не о тропах, а о речевых штампах. Так, журналист придумал свежий, оригинальный заголовок газетной статьи об уборке хлопка — «Белая страда». Когда-то собратья по перу порадовались такому удачному, идущему от поэтической речи выражению. Но вскоре газетные полосы запестрели «белыми спартакиадами», «белыми рейсами», «голубым патрулем», «зеленым патрулем», «зеленой жатвой» и т. п. Возник штамп, и сейчас подобные «находки» воспринимаются уже как проявление дурного вкуса. С такими речевыми штампами стилистика ведет борьбу.

Штампованные «образы» не редки и в ученических сочинениях. Здесь почему-то всякого героя стараются определить как «выходца» из той или иной среды: «Онегин, Печорин — выходцы из дворянской среды; Базаров — выходец из народа»; этот же ярлык прикрепляется и к Пугачеву в «Капитанской дочке» А.С. Пушкина, к Павлу Власову и к Корчагину, как, впрочем, и к писателям — М. Горькому, Н. Островскому и другим. Но почему все они «выходцы»? Куда они вышли? Вы не задумывались над этим?

Не меньшее зло в ученических сочинениях — это штампованные выражения, призванные отразить противоборство различных идеологий, классовых врагов. Это давно утратившие образную силу слова такого круга: «Гриша Добросклонов принадлежит к числу борцов за народное счастье»; «Некрасов является борцом за освобождение народа»; «Павел Власов вступил в ряды борцов за справедливость»; «Ниловна пополнила ряды борцов»; «Нагульнов и Давыдов ведут борьбу с пережитками в сознании гремяченцев»; «Давыдов ведет борьбу за создание колхоза, организация которого связана с ломкой собственнических пережитков в сознании казаков»; «В борьбе с кулаками Макар допускает искривление партийной линии» и т. д. Как далеки эти стертые, многократно повторяющиеся штампы от подлинно образных, эмоциональных тронов, помогающих художникам слова нарисовать впечатляющие картины социальных конфликтов, сражений и нелегких побед.

Сама природа тропов как слов, которые употребляются в необычном для них, новом значении, не терпит штампов. Поэтому не учитесь повторять кем-то придуманные образные выражения: ими вы не обогатите свой стиль. Создание тропов требует творчества и только творчества.

Попробуем проникнуть в секреты образного словоупотребления великих мастеров. Для этого нам придется остановиться на использовании каждого из тропов отдельно, чему и посвящаются последующие главы нашей книги.

Добрый молодец, красна девица, поле чистое, море синее (Эпитет)

Примеры художественных определений, или эпитетов, которые известны из народного поэтического творчества, можно было бы нанизывать еще и еще. Скажем, как рисуется в былинах конь? — Всегда добрый. А трава? — Зеленая. Солнце — красное, ветер — буйный, слово — верное. Чудесный мир, созданный фантазией народа, расцвечен яркими и веселыми красками, потому что неотъемлемой чертой стиля этих произведений стало употребление постоянных эпитетов. Интересно, что в сказках, песнях, как и в произведениях, написанных в духе устного народного творчества, солнце называется красным, даже если упоминается осенний, пасмурный день — Померкло солнце красное; море всегда синее, даже если изображается буря. Так, у А.С. Пушкина в «Сказке о рыбаке и рыбке»: Почернело синее море; Вот идет он к синему морю, Видит, на море черная буря. В этом особенность употребления постоянных эпитетов как средства стилизации.

Поэты нашего времени ищут яркие речевые краски в эпитетах иного рода.

Изобразительные эпитеты, в отличие от постоянных, живо и наглядно рисуют предметы и действия и дают нам возможность увидеть их такими, какими их видел писатель, создавая произведение. Например: молоткастый, серпастый советский паспорт (В. Маяковский). Погубленных березок вялый лист, Еще сырой, еще живой и клейкий, Как сено из-под дождика, душист (А. Твардовский).

Найти точные изобразительные эпитеты нелегко. Часто писатели по многу раз правят текст, подбирая нужное определение. Например, А. Твардовский подставил эпитет вялый вместо прежнего блеклый в процитированном стихотворении «Береза», уже когда оно было набрано для журнала. Иногда писатели ставят рядом несколько близких по значению эпитетов, дополняющих, обогащающих друг друга. Например, К. Паустовский так описывает белую ночь на Онежском озере:

Сторож пробил на колокольне… этот звон долетел до нас, миновал пароход и ушел по водной глади в прозрачный сумрак, где висела луна.

Я не знаю: как назвать томительный свет белой ночи? Загадочным? Или магическим?

Эти ночи всегда кажутся мне чрезмерной щедростью природы — столько в них бледного воздуха и призрачного блеска фольги и серебра.

К. Паустовский. «Золотая роза».

Поэтическое ви́дение не бывает стереотипным, и каждый художник слова находит свои краски для описания одних и тех же предметов. Так, у С. Есенина береза зеленокудрая, в юбчонке белой, у нее золотистые косы и холщовый ее сарафан. У В. Луговского береза, вся сквозная, тусклым золотом звенит.

В поэзии и лирической прозе употребляются и эмоциональные эпитеты, которые передают чувства, настроение автора. Например: Вечером синим, вечером лунным Был я когда-то красивым и юным. Неудержимо, неповторимо Все пролетело… далече… мимо (С. Есенин). Назначение их не изобразительное, а лирическое, поэтому слова, выступающие в роли эмоциональных эпитетов, часто получают условное, символическое значение. Например, цветовые эпитеты розовый, голубой, синий, золотой и другие обозначают радостные, светлые чувства. У Есенина: Заметался пожар голубой; Словно я весенней гулкой ранью Проскакал на розовом коне. Эпитеты черный, серый и подобные передают мрачные, тягостные переживания: Вечер черные брови насопил… (С. Есенин).

В роли эпитетов могут выступать не только определения, но и обстоятельства, выраженные качественными наречиями, которые живописно рисуют действия. Попробуйте указать эпитеты в таких, например, пушкинских строчках: Сквозь волнистые туманы пробирается луна, На печальные поляны льет печально свет она. Первые два (волнистые, печальные) определяют предметы, последний эпитет — печально — характеризует действие.

Однако к эпитетам можно отнести далеко не все определения и обстоятельства, ведь употребление многих из них обусловлено необходимостью точно выразить мысль, а не стремлением создать художественный образ. Например, какие из определений следует отнести к эпитетам в четверостишии М.Ю. Лермонтова:

Дубовый листок оторвался от ветки родимой И в степь укатился, жестокою бурен гонимый; Засох и увял он от холода, зноя и горя И вот наконец докатился до Черного моря?

Лишь одно из них — жестокая— выражает эмоциональное отношение поэта к предмету и, следовательно, выступает как эпитет, остальные выполняют смысловую функцию.

Создание ярких, образных эпитетов обычно связано с употреблением слов в переносном значении (сравните: лимонный сок — лимонный свет луны; седой старик — седой туман; Лакей лениво прислуживал хозяину. — Река лениво катит свинцовые волны). Эпитеты, выраженные словами, выступающими в переносных значениях, называются метафорическими. Они выполняют в речи особенно яркую изобразительную функцию. Например:

Ночевала тучка золотая На груди утеса-великана. Утром в путь она умчалась рано, По лазури весело играя. М.Ю. Лермонтов

Ни в сказке сказать, ни пером описать (Сравнение)

В любой сказке, в любом произведении, принадлежащем перу художника слова, вы найдете сравнения — образные выражения, основанные на сопоставлении двух предметов: Снег, словно мед ноздреватый, лег под прямой частокол (С. Есенин); Лед неокрепший на речке студеной, Словно как тающий сахар лежит (Н.А. Некрасов); Нарядней модного паркета блистает речка, льдом одета (А.С. Пушкин). Многие сравнения входят в наше сознание с раннего детства. Помните «Мойдодыра» К.И. Чуковского, где подушка, как лягушка, ускакала от грязнули? Или «Федорино горе»? Там, как черная железная нога, побежала, поскакала кочерга. Какую наглядность речи придают эти тропы! Не случайно сравнения считают одним из самых сильных средств изобразительности. И в то же время сравнение представляет собой простейшую форму образной речи. Почти всякое образное выражение можно свести к сравнению. Например: золото листьев — листья желтые, как золото; дремлет камыш — камыш недвижим, как будто он дремлет, и т. д. Однако в отличие от других тропов сравнение всегда двучленно: в нем называются оба сопоставляемых предмета или явления, качества, действия. Сравнение вносит иногда удивительную ясность в самые сложные вещи. Астронома Джинса спросили однажды, каков возраст нашей Земли. Ученый ответил на этот вопрос сравнением: «Представьте себе исполинскую гору, хотя бы Эльбрус на Кавказе. И вообразите единственного маленького воробья, который беспечно скачет и клюет эту гору. Так вот, этому воробью, чтобы склевать до основания Эльбрус, понадобится примерно столько же времени, сколько существует Земля».

Сравнения нередко выполняют в речи разъяснительную функцию, что значительно расширяет рамки их применения. Этот троп может быть использован в различных стилях речи. К сравнениям обращаются не только художники слова, но и ученые. Вот, например, как с помощью сравнения описывается устройство кристалла в одной из научно-популярных книг: «Как же устроен кристалл? Идеально упорядоченно, как забор, как пчелиные соты, как кирпичная кладка… Кристалл — символ идеального порядка, так же, как газ — символ хаоса». Самое широкое применение получает сравнение в художественной литературе, здесь оно выступает как сильное образное средство речи.

В любом сравнении можно выделить предмет сравнения, образ сравнения и признак сходства. Например, в пушкинском описании Под голубыми небесами великолепными коврами, блестя на солнце, снег лежит предмет сравнения — снежный покров, образ сравнения — ковер, признак сходства — закрывает землю. На этих трех элементах построено сравнение: снег ковром лежит на земле.

Сравнение может помогать образному изображению самых различных признаков предметов, качеств, действий. Очень часто сравнение дает точное описание цвета, например: густое, как синька, море; запаха: запах рассола, острый, как нашатырь; формы: ветла, усыпанная серебряными барашками — мягкими на ощупь и теплыми, похожими на птенцов крошечной птицы. Сравнения могут уточнять характер действия: Мелкий грибной дождь сонно сыплется из низких туч… Он не звенит, а шепчет что-то свое, усыпительное, и чуть заметно возится в кустах, будто трогает мягкой лапкой то один лист, то другой. Все эти сравнения создал большой мастер художественного слова К. Паустовский, горячо любивший русскую природу.

Сравнения могут быть различны по своей структуре. Чаще всего они выступают в форме сравнительного оборота и присоединяются с помощью союзов, как, точно, словно, будто, как будто. Например у В. Маяковского: …Берет, как бомбу, берет, как ежа, как бритву обоюдоострую…

Эти же подчинительные союзы могут присоединять и придаточные сравнительные предложения: Мы открывали Маркса каждый том, как в доме собственном мы открываем ставни. Но и без чтения мы разбирались в том, в каком идти, в каком сражаться стане (В. Маяковский). Часто встречается форма сравнения, выраженного существительным в творительном падеже. Например: Я волком бы выгрыз бюрократизм (В. Маяковский). Еще пример: Дуют ветры в феврале, Воют в трубах громко. Змейкой мчится по земле белая поземка (С. Маршак). К этим сравнениям близки и такие, которые выступают в форме сравнительной степени прилагательных, наречий: Из мрака куст ползет, мохнатей медвежонка (В. Луговской). Есть сравнения, которые вводятся словами похож, напоминает: Кленовый лист напоминает нам янтарь (Н. Заболоцкий); …Я уснул в горах …в громадном за глохшем саду, похожем на девственный лес (К. Паустовский). Сравнение может выступать даже в форме вопросительного предложения. Например, А.С. Пушкин в поэме «Медный всадник» обращается к Петру I: О мощный властелин судьбы! Не так ли ты над самой бездной, На высоте уздой железной Россию поднял на дыбы? Известны отрицательные сравнения, в которых один предмет противопоставляется другому: Не ветер бушует над бором, Не с гор побежали ручьи, Мороз-воевода дозором обходит владенья свои (Н.А. Некрасов). А когда писатель не находит слов, чтобы выразить свой восторг, восхищение, похвалу, он может употребить и неопределенное сравнение, в котором дается высшая оценка описываемого, не получающая, однако, конкретного образного выражения. Вот тогда и пишут: ни в сказке сказать, ни пером описать… Например, у А. Твардовского: Не расскажешь, не опишешь, Что за жизнь, когда в бою За чужим огнем услышишь Артиллерию свою.

Художественная сила сравнений как выразительного средства речи находится в прямой зависимости от их неожиданности, новизны. Так, наше воображение не поразит сравнение румянца с розой, глаз с голубым небом, седых волос со снегом. Но яркий образ создают такие, например, сравнения: Был он рыжий, как из рыжиков рагу, Рыжий, словно апельсины на снегу… Стали волосы смертельной белизны (Р. Рождественский). В таких сравнениях особенно ярко отражается присущее только автору восприятие действительности, поэтому сравнения в значительной мере определяют особенности слога писателя.

Однако не следует думать, что сравнения всегда делают речь выразительной и употребление их неизменно является достоинством стиля. Нужно уметь использовать сравнения, чтобы не оказаться в таком смешном положении, как злополучный автор, о котором А.П. Чехов писал: «У плохого поэта был стих: как саранча летел он на свиданье». Сам А.П. Чехов пародировал подобные неудачные сравнения в своих письмах и записных книжках, например: Почва такая хорошая, что если посадить в землю оглоблю, то через год вырастет тарантас.

М. Горький критиковал одного из молодых писателей, который, не вникая в смысл сравнения, «украсил» им фразу: «Мечта о перевороте безжалостно смята царизмом, как бывает сорван порывом бури нежный пух одуванчика». По поводу этого «образа» М. Горький заметил: «Революционное движение 1905–1906 годов нельзя и смешно сравнивать с „одуванчиком“. Тут уж Вы обнаруживаете малограмотность социальную. А для того, чтобы разнести семена одуванчика, — не требуется „порыва бури“, а достаточно дуновения ребенка».

Плохо, если автор придумывает сравнения, чтобы «украсить» свой слог. Засорение речи такими «красивыми» сравнениями в свое время осмеял еще Н.В. Гоголь, заставив Чичикова в беседе с Маниловым использовать такой риторический образ: Да, действительно, чего не потерпел я? Как барка какая-нибудь среди волн, каких гонений!

А как вы, друзья, пользуетесь сравнениями в своих сочинениях? Надеюсь, вы не уподобляетесь авторам, написавшим: «Вчера мы смотрели этот замечательный фильм, он звучал как первая ласточка в новом сериале на военно-патриотическую тему, и она сделала весну»; «Катерина в „темном царстве“ как безгрешная жертва, задавленная палачом Кабанихой…»

Горит восток зарею новой (Метафора)

Вам не кажутся странными эти слова? Почему А.С. Пушкин изображает восход солнца как пожар? Слово горит рисует яркие краски неба, озаренного лучами восходящего солнца. Этот образ основан на сходстве цвета зари и огня; небо по цвету напоминает пламя. Такой перенос названия с одного предмета на другой на основании их сходства называется метафорой (от греческого слова метафора — «перенесение»). В поэме А.С. Пушкина «Полтава» эта метафора получает особый символический смысл: красная заря воспринимается как предзнаменование кровопролитного сражения.

Художники слова любят использовать метафоры, их употребление придает речи особую выразительность, эмоциональность.

В основу метафоризации может быть положено сходство самых различных признаков предметов: их цвета, формы, объема, назначения и т. д. Метафоры, построенные на основании сходства предметов в цвете, особенно часто используются при описании природы: в багрец и золото одетые леса (А.С. Пушкин); В дымных тучах пурпур розы, отблеск янтаря (А.А. Фет). Подобие формы предметов послужило основой для таких метафор: ветви березы С. Есенин назвал шелковыми косами, а любуясь зимним нарядом дерева, написал: Ни пушистых ветках снежною каймой Распустились кисти белой бахромой.

Нередко в метафоре совмещается близость в цвете и форме сопоставляемых предметов. Так, А.С. Пушкин воспел поэтические слезы и серебряную пыль фонтана Бахчисарайского дворца, Ф.И. Тютчев — перлы дождевые после весенней грозы. Сходство в назначении сравниваемых предметов заметил поэт, написав: Природой здесь нам суждено В Европу прорубить окно.

Общие черты в характере действия, состояния создают большие возможности для метафоризации глаголов. Например: Буря мглою небо кроет, Вихри снежные крутя; То, как зверь, она завоет, То заплачет, как дитя (А.С. Пушкин).

Сходство во временной последовательности явлений открывает путь к такой метафоризации: Я теперь скупее стал в желаньях, Жизнь моя? иль ты приснилась мне? Словно я весенней гулкой ранью Проскакал на розовом коне. Или еще у С. Есенина: Догорит золотистым пламенем Из телесного воска свеча, И луны часы деревянные Прохрипят мой двенадцатый час.

Не всегда удается четко определить, в чем заключается сходство, положенное в основу метафоры. Это объясняется тем, что предметы, явления, действия могут сближаться не только на основании внешнего подобия, но и по общности производимого ими впечатления. Таково, например, метафорическое употребление глагола в отрывке из «Золотой розы» К. Паустовского: «Писатель часто бывает удивлен, когда какой-нибудь давно и начисто позабытый случай или какая-нибудь подробность вдруг расцветают в его памяти именно тогда, когда они бывают необходимы для работы». Расцветают цветы, радуя человека своей красотой; такую же радость художнику приносит вовремя пришедшая на память деталь, необходимая для творчества.

Еще Аристотель заметил, что «слагать хорошие метафоры — значит подмечать сходство». Наблюдательный глаз художника слова находит общие черты в самых различных предметах. Неожиданность таких сопоставлений придает метафоре особую выразительность. Так что художественная сила метафор, можно сказать, находится в прямой зависимости от их свежести, новизны.

Некоторые метафоры часто повторяются в речи: Ночь тихо спустилась на землю: Зима окутала все белым покрывалом и т. д. Получая широкое распространение, такие метафоры тускнеют, их образное значение стирается. Не все метафоры стилистически равноценны, не всякая метафора выполняет художественную роль в речи.

Когда человек придумал название для изогнутой трубы — колено, он тоже использовал метафору. Но возникшее при этом новое значение слова не получило эстетической функции, цель переноса наименования здесь чисто практическая: назвать предмет. Для этого используются метафоры, в которых художественный образ отсутствует. В языке очень много таких («сухих») метафор: хвостик петрушки, усы винограда, нос корабля, глазное яблоко, иголки хвойного дерева, ножки стола. Новые значения слов, развившиеся в результате такой метафоризации, закрепляются в языке и приводятся толковыми словарями. Однако «сухие» метафоры не привлекают внимания художников слова, выступая как обычные наименования предметов, признаков, явлений.

Особый интерес представляют развернутые метафоры. Они возникают в том случае, когда одна метафора влечет за собой новые, связанные с нею по смыслу. Например: Отговорила роща золотая березовым веселым языком. Метафора отговорила «тянет» за собой метафоры золотая и березовый язык: листья вначале желтеют, становятся золотыми, а потом опадают, погибают; а раз носитель действия — роща, то язык ее березовый, веселый.

Развернутые метафоры — особенно яркое средство изобразительности речи. Их любили С. Есенин, В. Маяковский, А. Блок и другие поэты. Вот некоторые примеры такой метафоризации: В саду горит костер рябины красной, Но никого не может он согреть (С. Есенин); Парадом развернув моих страниц войска, Я прохожу по строчечному фронту; Стихи стоят свинцово-тяжело, готовые и к смерти, и к бессмертной славе. Поэмы замерли, к жерлу прижав жерло нацеленных зияющих заглавий (В. Маяковский). Иногда поэты разворачивают метафоры в целое стихотворение. Таковы, например, стихотворения «Три ключа» А.С. Пушкина, «Чаша жизни» М.Ю. Лермонтова и другие.

Однако неверно было бы считать, что метафоризация уже сама по себе является признаком художественности речи. Иногда стиль, перегруженный художественными образами, производит плохое впечатление: кажется напыщенным, фальшивым.

Злоупотребляют метафоризацией нередко начинающие писатели, и тогда нагромождение тропов становится причиной стилистического несовершенства речи. Редактируя рукописи молодых авторов, М. Горький очень часто обращал внимание на их неудачные художественные образы: «Сгусток звезд, ослепительный и жгучий, как сотни солнц»; «После дневного пекла земля была горяча, как горшок, только что обожженный в печи искусным гончаром. Но вот в небесной печи догорели последние поленья. Небо стыло, и звенел обожженный глиняный горшок — земля». Горький замечает: «Это плохое щегольство словами». Среди редакторских замечаний М. Горького, сделанных на полях рукописей начинающих писателей, интересны такие: против фразы: «Наш командир часто выскакивает вперед, стреляет глазами по сторонам и долго всматривается в помятую карту», — Алексей Максимович написал: «Это барышни делают, а не командиры»; подчеркнув образ «Глазами слезистыми дрожит небо», он спрашивает: «Можно ли это представить? Не лучше ли просто сказать что-нибудь о звездах?»

Использование метафор как «украшающего», «орнаментального» средства обычно свидетельствует о неопытности и беспомощности писателя. Вступая в период творческой зрелости, писатели очень часто критически относятся к своим былым увлечениям вычурными образами. Так было, например, с К. Паустовским, который писал о своих первых стихах, сочиненных еще в гимназии:

Стихи были плохие — пышные, нарядные и, как мне тогда казалось, довольно красивые. Сейчас я забыл эти стихи. Помню только отдельные строфы. Например, такие:

О, не срывайте цветы на поникших стеблях! Тихо падает дождь на полях, И в края, где горит дымно-алый осенний закат, Пожелтевшие листья летят…

Но это еще милость. Чем дальше, тем больше я нагромождал в стихах всяческие, даже бессмысленные красивости:

И опалами блещет печаль о любимом Саади На страницах медлительных дней…

Почему печаль «блещет опалами» — этого ни тогда, ни сейчас я объяснить не могу. Просто меня увлекало самое звучание слов. Я не думал о смысле.

«Золотая роза».

Лучшие русские писатели видели высшее достоинство художественной речи в благородной простоте, искренности и правдивости описаний. А.С. Пушкин, В.Г. Белинский, Н.Г. Чернышевский, Н.А. Добролюбов, Н.А. Некрасов, В.Г. Короленко, А.П. Чехов и другие считали необходимым избегать ложного пафоса, манерности. «Простота, — писал В.Г. Белинский, — есть необходимое условие художественного произведения, по своей сути отрицающее всякое внешнее украшение, всякую изысканность».

Однако порочное стремление «говорить красиво» порой и в наше время мешает некоторым авторам просто и ясно выражать свои мысли. Достаточно проанализировать стиль ученических работ по литературе, чтобы убедиться в справедливости такого упрека. Юноша пишет: «Нет такого уголка земли, где бы не знали имя Пушкина, которое будет разноситься из поколения в поколение». В другом сочинении читаем: «Его произведения веют действительностью, которая раскрыта так полно, что, читая, сам окунаешься в тот период». Стараясь выражаться образно, один автор утверждает: «Жизнь продолжает тень своим руслом», а другой «еще выразительнее» замечает: «Сел в поезд и поехал по тяжелой дороге жизни».

Неумелое использование метафор делает высказывание двусмысленным, придает речи неуместный комизм. Так, пишут: «Хотя Кабаниха и не переваривала Катерину, этот хрупкий цветок, возросший в „темном царстве“ зла, но ела ее поедом днем и ночью»; «Тургенев убивает своего героя в конце романа, занеся ему инфекцию в рану на пальце»; «На пути вступления Майданникова в колхоз стояли быки». Подобное «метафорическое» словоупотребление наносит невосполнимый ущерб стилю, потому что развенчивается романтический образ, серьезное, а порой и трагическое звучание речи подменяется комическим. Так пусть же метафоры в вашей речи будут только источником ее яркой образности, эмоциональности и никогда не станут причиной для снижения оценки за стиль ваших сочинений!

Все флаги в гости будут к нам (Метонимия)

В одном из рассказов А.Н. Толстого можно прочитать: Прошли гуськом последние посетители дворца-музея — полушубки, чуйки, ватные куртки. Иной читатель подумает: «Что же получается: у полушубков, ватных курток выросли ноги, и они ходят? Чего только не выдумают писатели!» И действительно, в художественной литературе можно встретить и не такое: «Это верно, что дорого», — вздыхают рыжие панталоны (А.П. Чехов. «Лишние люди»); Больше всех скандалит выцветшее пальто с собачьим воротником: «Сама втерлась, а других не пускает» (А. Гладилин. «Дым в глаза»).

Если бы мы такие фразы понимали буквально, то пришлось бы представить странную картину: предметы одежды оживают и не только ходят, но и вздыхают, и даже скандалят… Однако речь идет не о полушубках и пальто, а об их владельцах, и употребление названий одежды для обозначения людей, одетых соответствующим образом, — это особый стилистический прием, который используют авторы для усиления выразительности речи. В основе подобного переноса названий лежат ассоциации по смежности.

Перенос названия с одного предмета на другой на основании их смежности называется метонимией (от греческого слова метонимия, означающего «переименование»).

Метонимия позволяет, например, так построить фразу: «Экий ты бестолковый, братец!» — укоризненно сказала телефонная трубка (В. Козлов. «Безумный день»). Мы понимаем, что реплика принадлежит человеку, разговаривающему по телефону, хотя у фельетониста сказала телефонная трубка.

Метонимические замены дают возможность более кратко сформулировать мысль. Например, опуская глагол болеть, часто спрашивают: Что, прошло у вас горло? (А.П. Чехов. «Иван Матвеич»); Прошла головка? (М. Горький. «Варенька Олесова»). Или говорят так: Сердце у Раисы прошло (А.Н. Толстой. «Приключения Растегина»). И т. д.

При обозначении времени метонимические замены также позволяют выразить мысль предельно кратко: Они не виделись с Москвы (И.С. Тургенев. «Дворянское гнездо»); Мама после чая продолжала вязать (И. Бунин. «Митина любовь»). Если бы в таких случаях автор не использовал метонимии, ему пришлось бы писать: после встречи в Москве, после того как выпили чай.

Метонимия служит источником образности. Вспомним пушкинские строки: Все флаги в гости будут к нам. Устами Петра Первого поэт предсказал, что город-порт, построенный на берегу Финского залива, будет принимать корабли с флагами всех стран мира. А вот другой широко известный пример метонимии у А.С. Пушкина: Янтарь на трубках Цареграда, Фарфор и бронза на столе И, чувств изнеженных отрада, духи в граненом хрустале. Здесь поэт использовал название материалов для обозначения сделанных из них предметов при описании роскоши, окружавшей Онегина.

Конечно, этими хрестоматийными строчками далеко не исчерпываются случаи метонимии у А.С. Пушкина. Этот троп лежит в основе многих его замечательных образов. Например, к метонимии прибегал А.С. Пушкин, рисуя «волшебный край» театральной жизни: Театр уж полон; ложи блещут; Партер и кресла — все кипит; создавая картины русского быта: …И жаль зимы старухи, И, проводив ее блинами и вином, Поминки ей творим мороженым и льдом. Подобных примеров подлинно художественного применения тропа у Пушкина множество.

Как стилистический прием метонимию следует отличать от метафоры. Для переноса названия в метафоре сопоставляемые предметы должны быть обязательно похожи, а при метонимии такого сходства нет, художник слова опирается только на смежность предметов. Другое отличие: метафору легко переделать в сравнение с помощью слов как, вроде, подобно. Например, бахрома инея — иней, как бахрома, сосны шепчут — сосны шумят, будто шепчут. Метонимия такой трансформации не допускает.

При метонимии предметы, явления, получающие одинаковое название, связаны самыми различными ассоциациями по смежности. Название места употребляется для обозначения людей, которые там находятся: Ликует буйный Рим (М.Ю. Лермонтов). Название сосуда используется в значении содержимого: Я три тарелки съел (И.А. Крылов). Имя автора заменяет название его произведений: Траурный Шопен громыхал у заката (М. Светлов). Названия отличительных признаков людей или предметов используются вместо их обычных наименований: Черные фраки носились врозь и кучами там и там (Н.В. Гоголь).

Особый интерес представляет метонимия прилагательных. Например, А.С. Пушкин назвал одного из светских щеголей: перекрахмаленный нахал. Безусловно, по смыслу определение может быть отнесено лишь к существительным, называющим какие-то детали туалета модного франта, но в образной речи такой перенос названия возможен. В художественной литературе немало примеров подобной метонимии прилагательных: Белый запах нарциссов, счастливый, белый, весенний запах (Л.Н. Толстой); Потом приходил коротковатый старичок в изумленных очках (И. Бунин).

Метонимию можно встретить не только в художественных произведениях, но и в нашей повседневной речи. Мы говорим: класс слушает, нет меди, люблю Есенина, слушал «Онегина». Разве не приходится иногда отвечать на «усеченные» вопросы: Вы были у Ермоловой (имеется в виду Театр имени Ермоловой); Он во Фрунзе учится (то есть в училище имени Фрунзе); Касса работает? А вот такие же «усеченные» сообщения: Мы познакомились на картошке; Весь пароход сбежался: Вальс-фантазию исполняет Дом культуры. Подобные метонимические переносы возможны лишь в устной речи. Однако в сочинениях неудачные метонимические переносы названий порождают досадные речевые ошибки: «В это время писатель и создал свою „Мать“»; «Герой решил летать на костылях». Подобный «лаконизм» в выражении мысли приводит к неуместным каламбурам, и читатель не может сдержать улыбку там, где текст требует совсем иной реакции…

К метонимии очень близки и некоторые другие тропы. Своеобразную ее разновидность представляет синекдоха, которая состоит в замене множественного числа единственным, в употреблении названия части вместо целого, частного вместо общего и наоборот. Например, на использовании синекдохи строится выразительность речи в отрывке из поэмы А.Т. Твардовского «Василий Тёркин»: На восток, сквозь дым и копоть, Из одной тюрьмы глухой По домам идет Европа, Пух перин над ней пургой. И на русского солдата Брат-француз, британец-брат, Брат-поляк и все подряд С дружбой будто виноватой, Но сердечною глядят… Здесь обобщенное наименование Европа употребляется вместо названия народов, населяющих европейские страны; единственное число существительных солдат, брат-француз и других заменяет их множественное число. Синекдоха усиливает экспрессию речи и придает ей глубокий обобщающий смысл.

Однако и этот троп может стать причиной речевых ошибок. Как понимать, например, такое заявление: «В нашем кружке ведется серьезный поиск: ребята создают интересные модели. Но не хватает рабочих рук: у нас их пока только семь»?

Звезда с звездою говорит (Олицетворение)

Под пером писателей окружающие нас предметы оживают: море дышит полной грудью; волны бегут, ласкаются к берегу; лес настороженно молчит; травы шепчутся с ветром; озера смотрят в бесконечные дали… А в одной песне даже поется про остроконечных елей ресницы над голубыми глазами озер! В этом волшебном мире поэтических образов, по словам Ф.И. Тютчева, «на всем улыбка, жизнь во всем»! И мы готовы поверить поэту, что в тот час, когда спит земля в сиянье голубом (как писал М.Ю. Лермонтов), звезды обретают дар речи…

Все эти превращения в художественных произведениях обязаны замечательному стилистическому приему — олицетворению. Олицетворением называется наделение неживых предметов человеческими чувствами, мыслями, поступками, речью. Вот как, например, А. Гайдар использует этот троп в рассказе «Голубая чашка»: Сбежались отовсюду облака. Окружили они, поймали и закрыли солнце. Но оно упрямо вырывалось то в одну, то в другую дыру. Наконец, вырвалось и засверкало над огромной землей еще горячей и ярче.

При олицетворении описываемый предмет может внешне уподобляться человеку: Зеленая прическа, Девическая грудь, О тонкая березка, Что загляделась в пруд (С. Есенин). Еще чаще неодушевленным предметам приписываются действия, которые доступны лишь людям: Изрыдалась осенняя ночь ледяными слезами (А.А. Фет); На родину тянется туча, Чтоб только поплакать над ней (А.А. Фет); И цветущие кисти черемух Мыли листьями рамы фрамуг (Б. Пастернак).

Особенно часто писатели обращаются к олицетворению, описывая картины природы. Мастерски использовал этот троп С. Есенин. К клену поэт обращался как к старому доброму знакомому: Клен ты мой опавший, клен заледенелый, Что стоишь, нагнувшись, под метелью белой? Или что увидел? Или что услышал? Словно за деревню погулять ты вышел… В его поэзии Заря окликает другую: Плачут вербы, шепчут тополя; Спит черемуха в белой накидке; Стонет ветер, протяжен и глух; Цветы мне говорят прощай, головками склоняясь ниже; Липы тщетно манят нас, в сугробы ноги погружая… Влюбленный в родную русскую природу поэт с особой нежностью писал о березах: Я навек за туманы и росы полюбил у березки стан, И ее золотистые косы, И холщовый ее сарафан. Именно олицетворение создает прелесть многих поэтических образов С. Есенина, по которым мы безошибочно узнаем его стиль.

Очень самобытны олицетворения у В. Маяковского. Как не вспомнить его «встречу» и «разговор» с солнцем: Что я наделал? Я погиб! Ко мне по доброй воле само, раскинув луч-шаги, шагает солнце в поле! В произведениях В. Маяковского этот стилистический прием явился средством эмоционально-напряженного и нередко драматического звучания поэтической речи: А на седых ресницах — да! — на ресницах морозных сосулек слезы из глаз — да! — из опущенных глаз водосточных труб («Облако в штанах»); Телеграф охрип от траурного гуда. Слезы снега с флажьих покрасневших век («Владимир Ильич Ленин»).

Как сильное изобразительное средство выступает олицетворение и в художественной прозе. Например, у К. Паустовского:

Я думал о нем (о старом деревенском саде), как о живом существе. Он был молчалив и терпеливо ждал того времени, когда я пойду поздним вечером к колодцу за водой для чайника. Может быть, ему было легче переносить эту бесконечную ночь, когда он слышал бренчанье ведра и шаги человека.

«Золотая роза».

Олицетворение широко используется не только в художественных текстах. Стоит раскрыть любой номер газеты, и вы увидите забавные заголовки, построенные на олицетворении: «Солнце зажигает маяки», «Ледовая дорожка ждет», «Матч принес рекорды», «Пятилетка шагает по стране», «Железобетон опустился в шахты»… Часто к нему обращаются публицисты для создания эмоционально выразительных образов. Так, в годы Великой Отечественной войны А.Н. Толстой писал в статье «Москве угрожает враг», обращаясь к России: Родина моя, тебе выпало трудное испытание, но ты выйдешь из него с победой, потому что ты сильна, ты молода, ты добра, добро и красоту ты несешь в своем сердце. Ты вся в надеждах на светлое будущее, его ты строишь своими большими руками, за него умирают твои лучшие сыны. Прием олицетворения помог писателю создать величественный образ России, вынесшей на своих плечах все тяготы войны и открывшей народам путь к миру и счастью.

В сто сорок солнц закат пылал (Гипербола)

Эти слова В. Маяковского, конечно, никто не принимает всерьез, понимая, что это преувеличение, но этот образ помогает нам представить необыкновенное по яркости небо, освещенное заходящим солнцем.

Образное выражение, преувеличивающее размеры, силу, красоту описываемого, называется гиперболой. Гиперболизация — излюбленный стилистический прием В. Маяковского. Вспомним, например, такие его строчки: Одни дома длиною до звезды, другие — длиной до луны; до небес баобабы; Белей, чем облаков стада, величественнейший из сахарных королей; Много за жизнь повымел Вилли — одних пылинок целый лес… На гиперболах у Маяковского строится образность сатирических произведений «Трус», «Столп», «Подлиза», «Птичка божия». В гиперболизации поэт находил источник юмора, вот, например, одна из его шуток: Раздирает рот зевота шире Мексиканского залива…

«Королем гиперболы» в русской прозе был Н.В. Гоголь. Помните его описание Днепра? Редкая птица долетит до середины Днепра; Чудный воздух… движет океан благоуханий. А сколько комизма в гоголевских бытовых гиперболах! У Ивана Никифоровича… шаровары в таких широких складках, что если бы раздуть их, то в них можно бы поместить весь двор с амбарами и строением…

Русские писатели любили прибегать к гиперболизации как к средству насмешки. Например, Ф.М. Достоевский, пародируя взволнованную речь, выстраивает в ряд гиперболы: При одном предположении подобного случая вы бы должны были вырвать с корнем волосы из головы своей и испустить ручьи… что я говорю! реки, озера, моря, океаны слез!

Нельзя не сказать и о стилистическом приеме, противоположном гиперболе.

Образное выражение, преуменьшающее размеры, силу и значение описываемого, называется литóтой. Например: мальчик с пальчик. Литоту именуют еще обратной гиперболой.

Гипербола и литота имеют общую основу — отклонение в ту или иную сторону от объективной количественной оценки предмета, явления, качества. Поэтому эти два тропа могут в речи совмещаться, переплетаться. Например, на этих тропах построено содержание шуточной русской песни «Дуня-тонкопряха», в которой поется о том, что Дуня куделюшку три часа пряла, три нитки напряла, и нитки эти потоньше полена, потолще колена…

Как и другие тропы, гипербола и литота могут быть общеязыковыми и индивидуально-авторскими. Есть немало общеязыковых гипербол, которые мы используем в повседневной речи: ожидать целую вечность, на краю земли, всю жизнь мечтать, высокий до неба, испугаться до смерти, задушить в объятиях, любить до безумия. Известны и общеязыковые литоты: ни капли, море по колено, капля в море, рукой подать, глоток воды, кот наплакал и т. п. Эти гиперболы и литоты относятся к эмоционально-экспрессивным средствам языка и находят применение в художественной речи.

Солнце русской поэзии (Перифраза)

Так мы называем А.С. Пушкина. Но для него можно придумать и другие образные определения — гордость нашей литературы, гениальный ученик Г.Р. Державина, блестящий преемник В.А. Жуковского… В стихотворении «Смерть поэта» М.Ю. Лермонтов о нем писал: невольник чести, дивный гений, наша слава. Все это перифразы.

Перифразой (от греческого пери — «вокруг», фразо — «говорю») называется описательное выражение, употребленное вместо того или иного слова. Наши перифразы употреблены вместо имени поэта.

Как и всякие тропы, перифразы могут быть общеязыковыми и индивидуально-авторскими. Общеязыковые перифразы обычно получают устойчивый характер. Например: город на Неве, колыбель революции, страна голубых озер, зеленый друг, наши меньшие братья и т. д. Многие из них постоянно используются в языке газет, где о врачах пишут люди в белых халатах, о шахтерах — добытчики черного золота, об альпинистах — покорители горных вершин, о продавцах — работники прилавка и пр.

В стилистическом отношении важно разграничить образные перифразы, то есть такие, в основе которых лежит употребление слов в переносном значении, и неóбразные, представляющие собой переименования предметов, качеств, действий. Сравните: буревестник революции и автор «Песни о Буревестнике»; город желтого дьявола и центр деловой жизни Америки. Первые словосочетания носят метафорический характер, вторые представляют собой наименования, состоящие из слов, употребленных в их точных лексических значениях.

Образные перифразы выполняют в речи эстетическую функцию, их отличает яркая эмоционально-экспрессивная окраска. Например: Унылая пора! очей очарованье! Приятна мне твоя прощальная краса — Люблю я пышное природы увяданье… (А.С. Пушкин). Здесь перифразы, заменяющие слово осень, образно характеризуют это время года. Поэт любил использовать перифразы при описании картин русской природы: Приветствую тебя, пустынный уголок. Приют спокойствия, трудов и вдохновенья, Где льется дней моих невидимый поток На лоне счастья и забвенья…

С помощью перифраз А.С. Пушкин описывает и своих героев. Вот как, например, он характеризует Евгения Онегина: Театра злой законодатель, непостоянный обожатель очаровательных актрис, Почетный гражданин кулис…

Образные перифразы могут придавать речи самые различные стилистические оттенки, выступая то как средство высокой патетики, например в оде «Вольность» А.С. Пушкина: Беги, сокройся от очей, Питеры слабая царица! Где ты, где ты, гроза царей, Свободы гордая певица?, то как средство непринужденного звучания речи, имеющей нередко ироническую окраску, как в одном из лирических отступлений в «Евгении Онегине»: Меж тем как сельские циклопы Перед медлительным огнем Российским лечат молотком Изделье легкое Европы, Благословляя колеи и рвы отеческой земли… Замените здесь перифразы обычными словами (сельские циклопы — кузнецы, изделье легкое Европы — карета и т. д.), и вы увидите, сколько юмора вложил поэт в эти блестящие тропы.

Индивидуально-авторские перифразы всегда изобразительны, они дают возможность писателю обратить внимание на те черты описываемых предметов и явлений, которые особенно важны в художественном отношении. Эстетическая ценность таких перифраз, как и всяких тропов, зависит от их самобытности, свежести.

Языковые, часто неóбразные, перифразы выполняют в речи не эстетическую, а смысловую функцию, помогая автору точнее выразить мысль, подчеркнуть те или иные особенности описываемого предмета. Например, рисуя литературный портрет Максима Горького, можно назвать его первым пролетарским писателем, автором романа «Мать», основоположником социалистического реализма, другом Владимира Ильича Ленина, автором первой пьесы о босяках и т. д. Каждая из этих лексических перифраз подчеркивает разные стороны деятельности М. Горького. Обращение к таким перифразам может быть продиктовано и стилистическими соображениями: перифразы помогают избежать повторения фамилии писателя, о котором идет речь.

Перифразы можно использовать лишь в том случае, если в тексте уже употреблялось прямое наименование предмета. Так, в статье об А.С. Пушкине оправданно употребление перифраз великий ученик Жуковского, автор «Евгения Онегина», создатель русского литературного языка и т. д. Но если имя А.С. Пушкина еще не упоминалось, то нельзя сказать: «Нам задали выучить биографию создателя русского литературного языка». Не оправданна перифраза и в таком предложении: «В классе висит портрет великого преобразователя природы». Употребление перифраз вместо конкретных названий тех предметов, о которых говорится впервые, может затемнить смысл высказывания, лишить его точности.

Увлечение перифразами таит в себе опасность многословия. Особое пристрастие к перифразам отличало представителей карамзинской школы. Сам Н.М. Карамзин использовал, например, такие перифразы: вечная подруга живых и мертвых (рубашка); вместилище Лизина праха (могила); утро дней (юность). А.С. Пушкин в статье «О русской прозе» осудил авторов, которые использовали перифразы ради красивости слога: «Эти люди никогда не скажут дружба, не прибавя: сие священное чувство, коего благородный пламень…» По наблюдениям поэта, в заметках любителей театра обязательно встречается перифраза: «сия юная питомица Талии и Мельпомены…» «Боже мой, — восклицает А.С. Пушкин, — да поставь эта молодая хорошая актриса…» Выступая против жеманства, великий поэт требовал «вещи самые обыкновенные» изъяснить просто, не впадая в фальшивую декламацию. К этому мудрому совету следует прислушаться и вам, дорогие читатели.

Вам нравится щебсш? (Благозвучие речи)

— А что это такое — щебсш? — спросите вы недоумевая.

И не ломайте голову, разгадывая значение этого «слова»: сколько бы вы ни вспоминали, оно не всплывет в вашей памяти, и ни в одном словаре вы его не найдете. В русском языке нет такого существительного, это просто сочетание звуков, такое же произвольное, как, скажем, псвзб… Но попробуйте это произнести! Выговаривается с трудом и не ласкает ухо. Пожалуй, вряд ли подобный звукоряд может кому-либо понравиться.

Какое же отношение имеет случайное сочетание звуков к проблемам культуры речи? Самое непосредственное. Ведь подобные «блоки» труднопроизносимых созвучий то и дело появляются в наших беседах при соединении слов. От этого не застрахованы даже поэты.

К.И. Чуковский, упрекая своих собратьев по перу в невнимательном отношении к звуковой стороне речи, писал: «Ни в одном стишке, сочиненном детьми, я не встречал таких жестких, шершавых звукосочетаний, какие встречаются в некоторых книжных стихах». Вот они: «Ах, почаще б с шоколадом… — Щ е б с ш!»; «Пупс взбешен — псвзб!» «Попробуйте произнести это вслух, — пишет сказочник и возмущается: — Нужно ненавидеть ребят, чтобы предлагать им такие языколомные щебсшы».

Скопление согласных звуков делает речь неблагозвучной.

В русском языке согласные звуки обычно чередуются с гласными, не создавая трудностей для произношения. А если и встречаются сочетания двух, трех согласных, то в иной последовательности и чаще в начале слова (грач, страна). Стечение согласных наносит ущерб фонике (звуковой организации речи). Не случайно язык выработал правило: при определенном сочетании согласных один из них в произношении опускается. Так, мы говорим здра[в]ствуй — без [в], поз[д]но — без [д], извес[т]но — без [т] и т. д.

Плохо, если в речи окажутся рядом одни гласные (Спроси у И и и у Инны). Такое стечение звуков называется зиянием. Действующие в языке законы благозвучия вызывают изменения в заимствованных словах, в которых столкнулись гласные. Так, греческие имена Иоанн, Феодор стали у нас произноситься как Иван, Федор, французское слово бивуак превратилось в бивак (помните у М.Ю. Лермонтова: Но тих был наш бивак открытый).

Требования благозвучия определяются особенностями звукового строя самого языка. Все, что ему несвойственно, что выходит за рамки привычного, производит дурное впечатление. Например, непривычные для русского человека созвучия в таких словах, как битлз, хиджра, Нискоуори, кажутся нам неблагозвучными, потому что в них нарушена последовательность расположения звуков, их сочетаемость.

Труднопроизносимые сочетания звуков возникают в речи обычно при неумелом соединении слов: конкурс взрослых (пять согласных подряд), А Аэлита сказала (три гласных). Писатели могут и сознательно нарушать законы благозвучия, придумывая необычные слова, как, например, Е. Евтушенко в романе «Ягодные места»: Эти два незримых существа были молодой супружеской парой. Его звали Ы-Ы, а ее звали Й-Й… Молодой, конечно, по галактианскому счету. Они праздновали свое медовое столетие. Авторам фантастических романов язык инопланетян часто представляется изобилующим гласными звуками. Вспомните слова загадочной героини в романе А.Н. Толстого «Аэлита» Оэео, хо суа, что означало «Сосредоточьтесь и вспоминайте». Скопление в них гласных делает их поистине «неземными»!

Речь становится неблагозвучной и в тех случаях, когда рядом оказываются одинаковые или похожие слоги: взгляд из-за занавески; в бреду думала; эй, братишка, дай добраться; свыше полутораста стычек. Эти примеры выписаны из произведений, которые редактировал М. Горький. Он подчеркнул неблагозвучные строки, возмущаясь тем, что авторы не замечают подобных ошибок.

Особенно раздражало М. Горького неблагозвучие, которое приводит к игре слов. У одного молодого писателя он выписал предложение: …Писал стихи, хитроумно подбирая рифмы, ловко жонглируя пустыми словами, указав: «Автор не слышит в своей фразе хихиканья, не замечает мыло». В другом случае М. Горький обратил внимание на сочетание звуков: как капли, упадают… удары колокола и заметил: «Этих „как ка“ можно, найти сотнями на страницах скучной книги…» Взыскательный слух писателя выделил именно эти созвучия, потому что за ними угадывается совсем «неподходящее» слово. Подобная же «немузыкальная история» получается и при чтении рассказа одного из современных писателей: Какая река так широка, как Ока?..

Повторение одинаковых слогов, тем более столь рискованное, как в приведенных примерах, конечно, не украшает речь и нередко затрудняет произношение. Прибегнем к эксперименту. Попробуйте быстро сказать: Цапля чахла, цапля сохла, цапля сдохла, наконец! Язык заплетается, не правда ли? Столкновение одинаковых и похожих слогов, повторение звуков и сочетаний их создают искусственные трудности для произношения.

Порой нам даже нравятся такие «языколомные» шутки. Кто в детстве не старался овладеть искусством проговаривать «волшебные» фразы: Карл у Клары украл кораллы, а Клара у Карла украла кларнет или: На дворе трава, на траве дрова, не руби дрова посреди двора?! Повторение скороговорок полезно, оно вырабатывает четкую дикцию. Проверьте себя: сможете ли вы одним духом выпалить такие, например, скороговорки:

Шел Саша по шоссе и сосал сушку.

Мышка сушек насушила, мышка мышек пригласила, мышки сушки кушать стали, зубы сразу все сломали.

— Расскажите про покупки. — Про какие про покупки? — Про покупки, про покупки, про покупочки мои!

Ехал грека через реку, видит грека, в реке рак. Сунул грека руку в реку, рак за руку грека — цап!

Упражняйтесь, на здоровье, в скороговорках, но только в своей повседневной речи избегайте таких «языколомных» сочетаний звуков!

Красота звучания речи зависит и от того, какие звуки чаще встречаются в используемых нами словах: одни ласкают слух, а другие представляются неприятными. Эстетическая оценка звуков речи не нова, еще в эпоху античной древности греческие поэты считали некрасивым звуком свистящий [с], избегая употребления слов с этим согласным в своих произведениях.

В русском языке считаются неэстетичными шипящие, свистящие, резкий звук [р]. Поэт Г.Р. Державин, желая показать «сладкогласие» русской речи, решил написать девять стихотворений, не употребив в них ни одного [р]! Правда, три слова с этим звуком все же «нелегально проникли» в них… Многие наши поэты и писатели признавались в том, что им не нравятся шипящие и свистящие согласные. К.Н. Батюшков, которого Пушкин считал своим учителем в поэзии, восклицал: «Что за ща, щий, ший, ши?» — выражая негативную оценку этих созвучий. Тонко воспринимавший звучание речи А.П. Чехов признавался: «Я не люблю слов с обилием шипящих и свистящих, избегаю их». М. Горький, критикуя одного из начинающих авторов, писал: «Фраза не музыкальна, шероховата, много шипящих и свистящих слогов, что придает языку некрасивый тон».

Среди замечаний М. Горького о фонике художественной речи особенно часто встречаются предостережения против злоупотребления шипящими. Одному из авторов он даже резко говорит: «На первой странице вашей рукописи „вши“ ползают в большом количестве»; другому признается: «Не люблю „щей“, „вшей“ и „ужей“». В таких случаях неблагозвучие осложняется неуместной игрой слов.

Однако как же быть с причастиями? Отказаться от них совсем? Но ведь это обеднило бы наш язык, в иных случаях глагольные формы, в которых есть суффиксы с шипящими, могут быть очень нужны… С этим, безусловно, нельзя не согласиться. Однако причастия чаще всего используются в книжных стилях, для которых требование благозвучия не представляется столь актуальным. А если поэту по какой-либо причине захочется обратиться к этим глагольным формам, он должен позаботиться о том, чтобы их звучание не вызывало у читателя неприятных ассоциаций.

Конечно, скопление в речи шипящих, свистящих не украшает слог. Но если обращаться с ними умело, эти звуки придают речи особую выразительность. Например, Н.А. Некрасов не побоялся в стихотворении поставить рядом несколько причастий с неблагозвучными суффиксами, но они как раз и передали отвращение поэта к изображаемому: От ликующих, праздно болтающих, обагряющих руки в крови Уведи меня в стан погибающих За великое дело любви! Не случайно в последней строчке четверостишия звучание речи иное: она освобождается от резкого [р] и повторения шипящих.

Подобную же роль играют неблагозвучные строки в стихотворении М.Ю. Лермонтова «Прощай, немытая Россия…», выражающие негодование поэта против жандармов — их всевидящего глаза, их всеслышащих ушей.

Право писателей использовать в художественных произведениях неблагозвучные сочетания не вызывает сомнения, важно только, чтобы обращение к ним было эстетически мотивировано. Так, А.С. Пушкин одним выразительным глаголом с труднопроизносимым сочетанием согласных нарисовал живую картину зимней езды на санях: Бразды пушистые взрывая, летит кибитка удалая (выделенное слово дает нам почувствовать, как полозья саней разметают снег). В. Маяковский также удачно выбрал слово с резким стечением звуков, повторив их в других словах, чтобы передать свое напряжение и дрожь в стихотворении «Товарищу Нетте, пароходу и человеку»: Я недаром вздрогнул. Не загробный вздор…

Неблагозвучие поэтической речи нередко подчеркивает сложность и драматизм описываемых событий, отсутствие в них гармонии, красоты. Например, у С. Есенина это строки, в которых рисуется враждебный лирическому герою образ «железного гостя»: Видели вы, как бежит по степям, в туманах озерных кроясь, железной ноздрей храпя, на лапах чугунных поезд? («Сорокоуст»). И напротив, благозвучные, напевные есенинские строки обычно отражают красоту русской природы, передают положительные эмоции лирического героя, находящего в своей душе отзвук миру прекрасного: Золото холодное луны, Запах олеандра и левкоя, Хорошо бродить среди покоя Голубой и ласковой страны; Не жалею, не зову, не плану. Все пройдет, как с белых яблонь дым…

Конечно, надо учиться обращению со словом у наших писателей, тренировать слух на различение музыкальных и неблагозвучных строк… Но ведь в повседневной речи мы не говорим стихами, поэтому проблема благозвучия для нас не представляется столь актуальной. Но если вас потянет писать стихи… помните уроки А.С. Пушкина, К.Н. Батюшкова, А.П. Чехова, М. Горького и, конечно, В. Маяковского!

Полночной порою в болотной глуши чуть слышно, бесшумно шуршат камыши (Звукопись)

Поэты часто стараются в звучании стиха передать «музыку» жизни, реальные «голоса» природы. Вам не кажется, что в нашем заглавии (это двустишие из стихотворения К.Д. Бальмонта «Камыши») доносится «шепот» сухих листьев этих болотных растений?

Художники слова давно заметили, что повторение шипящих звуков в русском языке напоминает шум, шуршание, тихие шорохи ветвей… Во всяком случае, так нам кажется.

Конечно, чтобы услышать в поэзии эти «волшебные звуки», нужно обладать воображением, потому что звучание речи не может с абсолютной точностью повторять реальные «голоса» из мира вещей, животных, растений. Но язык выработал свои приемы для отражения этих слуховых впечатлений.

Среди хорошо известных нам слов есть особые — звукоподражательные, они обозначают различные звучания: шуршать, хрустеть, тикать, булькать, цокать, шипеть, чирикать, каркать и т. п. Мы часто употребляем их без особого стилистического задания. Однако эти же слова используют писатели, чтобы воссоздать те или иные звуки: тихострунное треньканье балалайки (Н.В. Гоголь); и хруст песка, и храп коня (А. Блок); слуховые впечатления: зенькал звоночек и тарабарил с деревьями гром (А. Белый). Фонетическую выразительность звукоподражательных слов можно усилить, подбирая созвучные им другие слова: Довольный праздничным обедом, сосед сопит перед соседом (А.С. Пушкин); Вот дождик вкрадчиво прокрапал (А. Твардовский); Морозом выпитые лужи хрустят и хрупки, как хрусталь (И. Северянин).

При столь искусном фонетическом подборе лексики мы можем уловить «звуковые образы», которые создает поэт «музыкой слов». Однако напрашивается вопрос: а не помешает ли это благозвучию речи? Ведь в ней повторяются созвучия, слоги.

Опасения напрасны: если поэт «рисует звуками» какую-то картину, их перекличка эстетически оправдана. Кстати, М. Горький учил молодых писателей избегать шипящих звуков лишь там, где «они не звукоподражательны». Если же поэт обращается к звукописи как к стилистическому приему, стараясь придать речи особую фонетическую выразительность, то повторение гласных, согласных становится сильным источником образности. В этом случае, чем больше звуков вовлекается в «перекличку», тем лучше: поэтические строки с яркими звуковыми повторами приносят наибольшее удовлетворение нашему эстетическому чувству.

Поэты знают этот секрет восприятия стихов и подбирают слова, сходные в фонетическом отношении. Вспомним знаменитые строки из «Евгения Онегина»: В райке нетерпеливо плещут, И, взвившись, занавес шумит; А Петербург неугомонный уж барабаном пробужден. Или из лирики С. Есенина: Гой ты, Русь моя родная! Хаты — в ризах образа. Не видать конца и края. Только синь сосет глаза…

Достичь такой гармонии не просто, и поэты много трудятся, работая над фоникой, т. е. звуковой организацией речи. Об этом можно судить, изучая их черновики. Например, рукописи А.С. Пушкина отразили его стилистическую правку, свидетельствующую о неустанном поиске поэтом наиболее яркого звукового выражения мысли. Сравните:

Чего же добиваются поэты, неустанно шлифуя фонику? Ведь далеко не всегда звуковые повторы в этих случаях продиктованы звукоподражанием. Действительно, искусная фонетическая организация речи не обязательно бывает обусловлена конкретной задачей: передать какие-то реальные звуковые впечатления. Поэта часто увлекает просто красота звучания речи, в которой гармонически повторяются музыкальные созвучия. Вслушайтесь в эту «музыку»: У Черного моря чинара стоит молодая… (М.Ю. Лермонтов); Белая береза под моим окном Принакрылась снегом, точно серебром (С. Есенин). Разве вам не нравятся эти красивые звуковые повторы?

Есть целая наука об искусстве звуковой организации стиха, описание различных «узоров» из повторяющихся звуков, которыми можно украсить поэтическую речь. Простейшие из них — аллитерация, то есть повторение согласных, и ассонанс — повторение гласных. Попробуйте узнать их в таких, например, хорошо известных отрывках: Быстро лечу я по рельсам чугунным, Думаю думу свою. (Н.А. Некрасов); Задремали звезды золотые, Задрожало зеркало затона… (С. Есенин).

Ассонанс на у особенно заметен в конце приведенного отрывка из «Железной дороги» Н.А. Некрасова (у-у-у-у); а у С. Есенина аллитерацию на з трудно не увидеть, потому что этот звук начинает каждое слово (это тоже стилистический прием — единоначатие, или анафора).

Иногда поэт настолько увлекается звуковой инструментовкой (ассонансами, аллитерациями), что использует только слова определенного звучания. Такова, например, фоника стихотворения К.Д. Бальмонта «Челн томленья»:

Вечер. Взморье. Вздохи ветра. Величавый возглас волн. Близко буря. В берег бьется Чуждый чарам черный челн. Чуждый чистым чарам счастья. Челн томленья, челн тревог Бросил берег, бьется с бурей. Ищет светлых снов чертог.

Хотя автору и нельзя отказать в мастерстве, но подобная звуковая организация речи не может не казаться искусственной, а всякое насилие над языком наносит ущерб художественной форме: «игра в звуки» нас отвлекает, и мы не можем серьезно углубиться в содержание произведения.

Владимир Маяковский иронизировал по поводу звукописи в поэзии Бальмонта и вскоре после выхода в свет сборника его стихов написал на «Камыши» пародию, в которой аллитерации на ш обыгрываются в шутливых строчках:

«Пустяк у Оки»: …Нежно говорил ей — мы у реки шли камышами: Слышите: шуршат камыши у Оки. Будто наполнена Ока мышами…

С.Я. Маршак еще более резко осмеял поэта, преувеличивающего значение звукописи, в эпиграмме:

Без музыки не может жить Парнас. Но музыка в твоем стихотворенье Так вылезла наружу, напоказ. Как сахар прошлогоднего варенья.

Из этого, конечно, не следует, что всякое обращение к звукописи рискованно для поэта. Искусство совершенного звукового выражения мысли заслуживает и внимания, и вдумчивого анализа. Большие поэты всегда старались подкрепить звукописью образность речи, придать особую убедительность описанию, усилить эмоциональность лирических строк. Не случайно в высокохудожественных произведениях особенно выразительно звучание наиболее совершенных отрывков. Вспомним «Евгения Онегина». Кто не восхищался гармонией в таких, например, описаниях:

Настанет ночь; луна обходит Дозором дальний свод небес, И соловей во мгле древес Напевы звучные заводит…

Укажите в этих строчках повторяющиеся звуки, и вы увидите замечательные аллитерации, ассонансы. Ими поэт выделяет наиболее важные для него слова, усиливает их звучание. Разве можно этого не заметить в таких, например, строчках: Ей рано нравились романы; Как он язвительно злословил; И раб судьбу благословил; Почтил он прах патриархальный; Чья благосклонная рука потреплет лавры старика?

В таких случаях звукопись выполняет важную смысловую функцию: она помогает нам расставить логические акценты. Этот секрет фоники знают все поэты, не только А.С. Пушкин. Обратимся к другим авторам.

Как усиливают звуковые повторы идейно важные слова, например, в речи жены декабриста княгини Трубецкой в поэме Н.А. Некрасова «Русские женщины»: Нет! Я не жалкая раба, Я женщина, жена! Пускай горька моя судьба — Я буду ей верна! А вот другой отрывок из этого же произведения, где звукопись подчеркивает образность речи: Байкал. Переправа — и холод такой, Что слезы в глазах замерзали…

Не думайте, что тонкости звуковой организации речи были доступны лишь поэтам прошлого века, которых мы так часто цитируем. Художники слова, отразившие в стихах бурные события нашей революционной эпохи, проявляли не меньший интерес к звукописи. Правда, они искали в ней новые выразительные возможности.

Владимир Маяковский особенно любил резкие, жесткие созвучия. Кто не помнит знаменитые строки из его поэмы «Во весь голос»:

Рабочего громады класса враг — Он враг и мой, отъявленный и давний. Велели нам идти под красный флаг года труда и дни недоеданий.

Выразительность слов, скрепленных звукописью, Маяковский подчеркивал и графически, располагая стихи «лесенкой».

Пролетарский поэт, боровшийся с «гладкосочинительством», сознательно подчеркивал звуковой инструментовкой непоэтические, грубые слова:

Мой стих трудом громаду лет прорвет и явится весомо, грубо, зримо, как в наши дни вошел водопровод, сработанный еще рабами Рима.

Глубоко заблуждаются те, кто думает, что «неэстетические» созвучия в поэзии В. Маяковского были следствием пренебрежения к стилю. Поэт много работал над языком своих произведений, и такой звуковой подбор слов отвечал его художественной установке.

У современных советских поэтов звукопись остается таким же благодатным источником выразительности речи. Высокохудожественным образцом гармонического слияния звука и слова может быть поэзия А.Т. Твардовского. Приведем только один пример тонкой звукописи в его описании сенокоса. Обратите внимание на ассонансы и аллитерации в этих стихах и посмотрите, каких звуков старается не употреблять поэт, изображая «музыку» работы косарей:

Покос высокий, как постель, Ложился, взбитый пышно, И непросохший сонный шмель В покосе пел чуть слышно. И с мягким махом тяжело Косье в руках скрипело. И солнце жгло. И дело шло, И все, казалось, пело: Коси, коса, Пока роса, Роса долой — И мы домой.

Свёкла или свеклá? (О правильном ударении и произношении)

Ответ на этот вопрос, вы найдете в любом словаре, в частности в школьном орфографическом словаре: там указано свёкла. А в специальных словарях, посвященных нормам ударения (их называют орфоэпическими), имеется добавочная помета: неправильно «свеклá».

Почему же употребляются двоякие формы ударения? Здесь сказываются разные причины. Существуют, например:

1. Равноправные варианты: бáржа и баржá, инáче и и́наче, комбáйнер и комбайнёр, кулинáрия и кулинари́я, пéтля и петля́, планёр и плáнер, ржáветь и ржавéть, твóрог и творóг.

2. Книжные и разговорные варианты: баловáть и бáловать, договóр и дóговор, кéта и кетá.

3. Общелитературные и профессиональные варианты: астронóм и астрóном (у специалистов), áтомный и атóмный (у физиков), добы́ча и дóбыча (у горняков), и́скра и искрá (у шоферов), кóмпас и компáс, рáпорт и рапóрт (у моряков).

4. Устарелые варианты: апартамéнты и апартáменты, обеспéчение и обеспечéние, рáкурс и ракýрс.

Если для выяснения правильного ударения в начальной форме слов мы обращаемся к словарям, то производные формы с проставленным ударением приводятся также в грамматиках. Здесь мы находим следующие указания о нормах ударения.

Имя существительное.

1. Многие односложные существительные мужского рода имеют в родительном падеже единственного числа ударение на окончании:

бинт — бинтá, блин — блинá, боб — бобá, винт — винтá, вред — вредá, герб — гербá, горб — горбá, гриб — грибá, жгут — жгутá, жезл — жезлá, зонт — зонтá, кит — китá, клок — клокá, клык — клыкá, ковш — ковшá, крот — кротá, крюк — крюкá, куль — куля́, линь — линя́, пласт — пластá, плод — плодá, пруд — прудá, серп — серпá, скирд — скирдá, след — следá, хорь — хоря́, цеп — цепá, челн — челнá, шест — шестá.

Но: гусь — гýся (разг. «гуся́»), уголь — ýгля и угля́.

2. Существительные женского рода в форме винительного падежа единственного числа имеют ударение или на окончании, или на основе:

а) бедý, ботвý, броню́ («защитная обшивка»), веснý, графý, золý, избý, киркý, козý, норý, овцý, плитý, полý, росý, скалý, слюнý, смолý, совý, сохý, стопý, странý, строфý, травý; двоякое ударение: рéку и рекý, дóску и доскý;

б) бóроду, бóрону, гóру, зéмлю, зи́му, пóру, спи́ну, стéну, цéну, щёку.

3. Некоторые односложные существительные 3-го склонения при употреблении с предлогами в и на имеют ударение на окончании:

в груди́, в кости́, в крови́, в ночи́, на печи́, в связи́, в сени́, в степи́, в тени́, на цепи́, в чести́.

4. Существительные 3-го склонения в родительном падеже множественного числа имеют ударение то на основе, то на окончании:

а) возвы́шенностей, глýпостей, дéрзостей, мéстностей, пóчестей, при́былей, прóповедей, прóрубей, пря́дей, рáдостей, шáлостей; двоякое ударение: óтраслей и отраслéй, пя́дей и пядéй;

б) ветвéй, горстéй, должностéй, жердéй, кистéй, крепостéй, мастéй, мелочéй, новостéй, областéй, очередéй, плетéй, плоскостéй, площадéй, повестéй, ролéй, сетéй, скатертéй, скоростéй, степенéй, тенéй, тростéй, четвертéй, щелéй; двоякое ударение: ведомостéй и вéдомостей.

5. Иногда предлоги принимают на себя ударение, и тогда следующее за ними существительное или числительное оказывается безударным. Например:

без: бéз вести, бéз году неделя, бéз толку;

за: зá воду, зá волосы, зá голову, зá душу, зá зиму, зá руку, зá спину; зá год, зá город, зá ночь, зá нос, зá ухо, зá уши, зá два, зá три, зá шесть, зá десять, зá сорок, зá сто;

из: и́з виду, и́з дому, и́з лесу, и́з носу;

на: нá воду, нá голову, нá гору, нá душу, нá ногу, нá руку, нá спину, нá стену, нá сторону, нá берег, нá год, нá день, нá дом, нá нос, нá ночь, нá угол, нá ухо, зуб нá зуб, нá два, нá три, нá шесть, нá десять, нá сто;

по: пó лесу, пó морю, пó носу, пó полу, пó полю, пó уху, пó два, пó три, пó сто, пó двое, пó трое;

под: пóд гору, пóд ноги, пóд руки, пóд нос, пóд вечер.

Имя прилагательное.

Многие краткие прилагательные имеют ударение на первом слоге основы, кроме формы женского рода, где оно переходит на окончание:

бóек, бойкá, бóйко, бóйки; вéсел, веселá, вéсело, вéселы; глуп, глупá, глýпо, глýпы, глух, глухá, глýхо, глýхи, горд, гордá, гóрдо, гóрды, гóрек, горькá, гóрько, гóрьки, груб, грубá, грýбо, грýбы; дóлог, долгá, дóлго, дóлги, дóрог, дорогá, дóрого, дóроги; жáлок, жалкá, жáлко, жáлки, жив, живá, жи́во, жи́вы; зéлен, зеленá, зéлено, зéлены; крéпок, крепкá, крéпко, крéпки, крóток, кроткá, крóтко, крóтки; мóлод, молодá, мóлодо, мóлоды; прав, правá, прáво, прáвы; рéдок, редкá, рéдко, рéдки; свéтел, светлá, свéтло, свéтлы, сыт, сытá, сы́то, сы́ты.

Двоякое ударение в форме множественного числа: блéдны и бледны́, бли́зки и близки́, врéдны и вредны́, гóлодны и голодны́, гýсты и густы́, дрýжны и дружны́, жи́рны и жирны́, пýсты и пусты́, тéсны и тесны́, тýпы и тупы́, хóлодны и холодны́.

Глагол.

1. У многих глаголов II спряжения в связи с общей тенденцией приближения ударения к началу слова ударение в формах настоящего времени ставится сейчас на основе, а не на окончании:

вáрит, вéртит (помните у Крылова: …верти́т очками так и сяк), грýзит, дрýжит, клéит, мáнит, подáрит, сóлит. Но: звони́т.

2. Ударение в формах прошедшего времени может стоять на основе и на окончании. Выделяются три группы:

а) глаголы с ударением на основе во всех формах:

бить — бил, би́ла, би́ло, би́ли; брить — брил, бри́ла, бри́ло, бри́ли; дуть — дул, дýла, дýло, дýли; жать — жал, жáла, жáло, жáли; класть — клал, клáла, клáло, клáли; красть — крал, крáла, крáло, крáли; мыть — мыл, мы́ла, мы́ло, мы́ли; мять — мял, мя́ла, мя́ло, мя́ли; пасть — пал, пáла, пáло, пáли; ржать — ржал, ржáла, ржáло, ржáли; шить — шил, ши́ла, ши́ло, ши́ли;

б) глаголы с ударением на основе во всех формах, кроме формы женского рода, в которой оно переходит на окончание:

брать — брал, бралá, брáло, брáли; быть — был, былá, бы́ло, бы́ли; взять — взял, взялá, взя́ло, взя́ли; вить — вил, вилá, ви́ло, ви́ли; внять — внял, внялá, вня́ло, вня́ли; врать — врал, вралá, врáло, врáли; гнать — гнал, гналá, гнáло, гнáли; дать — дал, далá, дáло (и далó), дáли; драть — драл, дралá, дрáло, дрáли; жить — жил, жилá, жи́ло, жи́ли; звать — звал, звалá, звáло, звáли; лить — лил, лилá, ли́ло, ли́ли; пить — пил, пилá, пи́ло, пи́ли; плыть — плыл, плылá, плы́ло, плы́ли; рвать — рвал, рвалá, рвáло, рвáли; снять — снял, снялá, сня́ло, сня́ли; спать — спал, спалá, спáло, спáли;

в) глаголы с ударением на приставке во всех формах, кроме формы женского рода, в которой оно переходит на окончание:

доня́ть — дóнял, донялá, дóняло, дóняли; замерéть — зáмер, замерлá, зáмерло, зáмерли; заня́ть — зáнял, занялá, зáняло, зáняли; заперéть — зáпер, заперлá, зáперло, зáперли; наня́ть — нáнял, нанялá, нáняло, нáняли; начáть — нáчал, началá, нáчало, нáчали; отбы́ть — óтбыл, отбылá, óтбыло, óтбыли; поня́ть — пóнял, понялá, пóняло, пóняли: прибы́ть — при́был, прибылá, при́было, при́были; придáть — при́дал, придалá, при́дало, при́дали; приня́ть — при́нял, принялá, при́няло, при́няли; прокля́сть — прóклял, проклялá, прóкляло, прóкляли; убы́ть — ýбыл, убылá, ýбыло, ýбыли.

Двоякое ударение: дóжил и дожи́л, дóпил и допи́л, зáдал и задáл, нáжил и нажи́л, óтнял и отня́л, óтпил и отпи́л, пóдал и подáл, пóднял и подня́л, прóдал и продáл, прóжил и прожи́л, прóлил и проли́л, рóздал и раздáл.

3. У страдательных причастий прошедшего времени ударение в форме женского рода в одних случаях падает на окончание, в других — на приставку:

а) взя́тый — взятá, ви́тый — витá, изжи́тый — изжитá, нáчатый — начатá, при́нятый — принятá;

б) в причастиях на -бранный, -дранный, -званный ударение падает на приставку: дóбрана, зáбрана, зáдрана, зáзвана, и́збрана, изóдрана, нáбрана, нáзвана, отóбрана, отóдрана, отóзвана, подóбрана, прéрвана, при́брана, при́звана, прóзвана, сóдрана, сóзвана.

4. В глаголах на -ировать выделяются две группы: с ударением на и и с ударением на а:

а) баллоти́ровать, блоки́ровать, гаранти́ровать, дебати́ровать, дирижи́ровать, дисквалифици́ровать, дискредити́ровать, дискути́ровать, дисциплини́ровать, дифференци́ровать, заплани́ровать, иллюстри́ровать, инсцени́ровать, информи́ровать, квалифици́ровать, компромети́ровать, конкури́ровать, констати́ровать, копи́ровать, ликвиди́ровать, маневри́ровать, манки́ровать, мини́ровать, опери́ровать, пари́ровать, регистри́ровать, резюми́ровать, сумми́ровать, телеграфи́ровать, телефони́ровать, транспорти́ровать, утри́ровать, формули́ровать, форси́ровать, фотографи́ровать, цити́ровать, эвакуи́ровать и др.;

б) бомбардировáть, гравировáть, гримировáть, группировáть, драпировáть, лакировáть, маршировáть, маскировáть, меблировáть, пломбировáть, премировáть, формировáть и др.

5. Страдательные причастия прошедшего времени, образованные от глаголов на -ировать, делятся на две группы: форме на -и́ровать соответствует форма на -и́рованный, форме на -ировáть — форма на -ирóванный, например:

а) блоки́ровать — блоки́рованный, заплани́ровать — заплани́рованный, иллюстри́ровать — иллюстри́рованный, утри́ровать — утри́рованный и т. д.;

б) бомбардировáть — бомбардирóванный, лакировáть — лакирóванный, пломбировáть — пломбирóванный, премировáть — премирóванный, формировáть — формирóванный и т. д.

В настоящее время заметна тенденция приблизить произношение к написанию. Ведь в наше время все умеют читать и писать. А постигая написание слов, мы при чтении невольно стараемся произнести так, как написано: боюсь — с мягким [сь], пилят (а не пилют, как говорили в старину), жюри с мягким [жь] и т. д. В сближении произношения с написанием нет ничего плохого, это логично и закономерно. Какие же правила, однако, изменились в наше время?

Под влиянием письма сложились такие правила произношения.

1. Учащиеся знают, что шипящий звук [ж] твердый, и прежняя форма произношения [жж] как долгого мягкого звука [жжь] им неведома, поэтому слова вожжи, дрожжи, жужжать и т. п. они произносят с твердым [жж].

2. Буквенное сочетание ся по правилу произносится с мягким [сь]: сядьте, лося, и в школе справедливо распространяют это положение и на суффикс -ся в глагольных формах: стремился, учился. Прежняя норма, согласно которой в этом суффиксе произносился твердый согласный [с], учащимся неизвестна. Мягкое произношение распространяется и на суффикс -сь (надеюсь, учусь).

3. Буквенное сочетание чн произносится в соответствии с написанием: бесконечный, прочный, типичный и др. Только в немногих словах сохраняется произношение на месте чн звукосочетания [шн]: горчичник, горчичный, горячечный, конечно, нарочно, подсвечник, прачечная, пустячный, скворечник, скворечня, скучно, яичница. Произносится [шн] на месте чн в женских отчествах на -ична: Ильинична, Никитична, Саввична и др.

Изложенные здесь сведения по орфоэпии (нормативному произношению и ударению) не предназначены для заучивания и запоминания: это справочный материал, к которому вы можете обратиться в случае необходимости. Устная речь является важным слагаемым в общей сумме форм и способов пользования языком как средством общения: вы к ней прибегаете, когда отвечаете на уроке по любому предмету, когда выступаете с сообщением или докладом на занятиях кружка, когда общаетесь с окружающими вас людьми. Устная речь гораздо активнее речи письменной: мы больше слушаем и говорим, чем читаем и пишем. И выразительные возможности устной речи значительно шире: английский писатель Бернард Шоу утверждал, что «есть пятьдесят способов сказать да и пятьсот способов сказать нет и только один способ это написать».

В целом ваша речь должна быть лексически богатой, грамматически разнообразной, стилистически выразительной, орфоэпически правильной.

Девочка — девчонка — дева — девица (Стилистическое использование словообразования)

С детства в нашей памяти запечатлелись слова из «Сказки о царе Салтане»: Три девицы под окном пряли поздно вечерком… А вы не задумывались над тем, почему поэт назвал своих красавиц именно так — девицы? Ведь мы бы, наверное, сказали иначе — три девушки, потому что в наше время незамужнюю молодую женщину называют девушкой, а несколько устаревшее слово девица теперь звучит насмешливо… Однако в сказке оно, безусловно, уместно: его употребление создает особый народно-поэтический стиль.

В произведениях А.С. Пушкина можно встретить и другие слова с этим корнем: Послушайте ж меня без гнева: Сменит не раз младая дева Мечтами легкие мечты, — говорит Онегин Татьяне. А в конце романа поэт пишет: Но мой Онегин вечер целый Татьяной занят был одной. Не этой девочкой несмелой, Влюбленной, бедной и простой, Но равнодушною княгиней. В другом месте автор восклицает: Какая радость: будет бал! Девчонки прыгают заране. Кстати, последняя строчка дала повод современникам А.С. Пушкина спорить: можно ли светских барышень назвать девчонками? Критик, осудивший поэта за такую «вольность», возмущался и тем, что в другом случае автор романа простую крестьянку назвал девой: В избушке, распевая, Дева прядет, И, зимних друг ночей, Трещит лучина перед ней. Но великий поэт сознательно употреблял в поэтической речи разговорные и книжные слова как равноправные, выступая против всяких условностей, не боясь оскорбить томных дев и уравнивая с ними в правах простых крестьянок.

Богатство словообразовательных суффиксов в русском языке дало возможность А.С. Пушкину расширить пределы поэтического словаря, используя все разнообразие синонимов, имеющих стилистические различия. И после этого «урока» А.С. Пушкина ни у кого не вызывает сомнения право писателя употреблять в своих произведениях самые различные словообразовательные средства родного языка.

Русская художественная литература дает множество интересных примеров искусного применения словообразования для выражения разнообразных оттенков значений и эмоциональной окраски слов. Еще в комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума» показано, как в разговорной речи употребляются уменьшительно-ласкательные суффиксы. Фамусов, например, использует их, чтобы выразить расположение к собеседнику (Скалозубу): Прозябли вы — согреем вас; отдушничек откроем поскорее. В иных репликах эти же суффиксы придают речи его ироническую окраску: Будь плохонький, да если наберется душ тысячки две родовых, тот и жених; создают фамильярно-непринужденный тон его монологов: Как станешь представлять к крестишку иль местечку, Ну как не порадеть родному человечку! А вот пристрастие Молчалина к уменьшительно-ласкательным словам придает его речи заискивающий оттенок, подчеркивая его зависимое положение: Ваш шпиц — прелестный шпиц!.. как шелковая шерстка. В монологах же Чацкого слова с оценочными суффиксами выполняют сатирическую функцию: Французик из Бордо; Посмотришь, вечерком Он чувствует себя здесь маленьким князьком.

Н.В. Гоголь с иронией описал увлечение уменьшительно-ласкательными словами дам города N, пересыпавших свою пустую речь сентиментальными восклицаниями:

— Какой веселенький ситец! — воскликнула во всех отношениях приятная дама, глядя на платье просто приятной дамы.

— Да, очень веселенький. Прасковья Федоровна, однако же, находит, что лучше, если бы клеточки были помельче, и чтобы не коричневые были крапинки, а голубые. Сестре ее прислали материйку: это такое очарованье, которого просто нельзя выразить словами; вообразите себе: полосочки узенькие-узенькие, какие только может представить воображение человеческое, фон голубой и через полоску все глазки и лапки, глазки и лапки, глазки и лапки…

Фестончики, все фестончики: пелеринка из фестончиков, на рукавах фестончики, эполетцы из фестончиков, внизу фестончики, везде фестончики.

Стилистическое использование выразительных возможностей русского словообразования в творчестве наших лучших писателей было обусловлено и особенностями их стиля, и конкретными художественными задачами при отборе языковых средств. Например, И.С. Тургенев часто обращался к уменьшительно-ласкательным словам для выражения симпатии, расположения к своим героям. Так, в романе «Отцы и дети» (о Феничке): Они сидела в своей комнатке, как мышонок в норке: с красными детски-пухлявыми губками и нежными ручками; высматривала, как зверек (из колосьев). У него суффиксы подчеркивают малый размер предметов, их незначительность: Голубь отправился пить в лужицу; Мостик загремел под копытами; Барин присел на скамеечку; низенькое крылечко постоялого дворика и т. д. В иных случаях обращение И.С. Тургенева к суффиксам субъективной оценки объясняется иронией по отношению к описываемому: небрежно повязанный галстучек, лаковые сапожки (о Павле Кирсанове), а порой — стремлением придать речи сатирическую окраску: Каждая пчелочка с каждого цветочка берет взяточку (о губернаторе); В одной темной статейке, тиснутой в одном темном журнальце (о Ситникове).

Иные стилистические функции выполняет оценочная лексика в романе М.Е. Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы»: она служит основой для создания психологического портрета Иудушки-Кровопивушки, в самом прозвище которого суффиксы субъективной оценки выполняют сатирическую роль. Его речам «ласковые» слова придают слащавость и елейность, которыми он старается прикрыть свое лицемерие и ханжество:

А знаете ли вы, маменька, отчего мы в дворянском звании родились? А все оттого, что милость божья к нам была. Кабы не она, и мы сидели теперь в избушке, да горела бы у нас не свечечка, а лучинушка, а уж чайку да кофейку— об этом и думать бы не смели! Сидели бы, я бы лаптишечки ковырял, вы бы щец там каких-нибудь пустеньких поужинать собирали…

Ф.М. Достоевский обращался к ласкательным суффиксам как к сильному средству речевой характеристики героев. В одних случаях эти языковые средства свидетельствуют о нежности, любви героя: Мамочка, мама, раз-то в жизни была ты у меня… Мамочка, где ты теперь, гостья ты моя далекая?..Только обнять мне тебя и поцеловать твои синенькие глазки («Подросток»): в других — уменьшительно-ласкательные слова передают издевку, насмешливо-иронический тон говорящего, как это можно наблюдать в речи следователя Порфирия Петровича в «Преступлении и наказании»: Я знаю, он моя жертвочка; Говорит, а у самого зубки во рту один о другой колотятся; Губка-то, как и тогда, вздрагивает; Он у меня психологически не убежит, хе-хе, каково выраженьице-то… При изображении «маленького человека» в романе «Бедные люди» Ф.М. Достоевский обращается к уменьшительно-ласкательным суффиксам, чтобы показать приниженность своего героя, его жалкую привычку угождать сильным мира сего, поступаясь своим человеческим достоинством. Макар Девушкин обильно пересыпает свою речь уменьшительно-ласкательными словечками: Было мне всего семнадцать годочков, когда я на службу явился; Так знаете ли, Варинька, что сделал мне злой человек?.. А оттого что я смирненький, а оттого что я тихонький, а оттого что я добренький!..; Стыдненько мне было, Варинька!..

Можно было бы вспомнить еще множество примеров стилистического использования словообразования в русской классической литературе, свидетельствующего о неисчерпаемых выразительных возможностях наших суффиксов. Скажем только еще о Н.А. Некрасове, который показал искусное применение этих языковых средств для создания народно-поэтической окраски речи. Вы помните, как много их в поэме «Кому на Руси жить хорошо?»: Молчком идут прямехонько, вернехонько По лесу по дремучему; Увидели поляночку; Широкая дороженька березками обставлена? А в поэме «Орина, мать солдатская»: Ты прости, прости, полянушка! Я косил тебя без времени; Белый плат в крови мокрехонек!; Мало слов, а горя реченька, Горя реченька бездонная?

Как можно заметить по нашим примерам, круг оценочной лексики, используемой в художественной речи, все расширялся: у Н.А. Некрасова гораздо разнообразнее и богаче суффиксы субъективной оценки, чем, скажем, у А.С. Грибоедова. А писатели — наши современники ушли еще дальше, в сравнении с классиками XIX века, потому что язык литературы питает сама жизнь, а в живой разговорной речи ресурсы словообразования поистине неисчерпаемы.

Современные писатели широко используют разговорные и просторечные словообразовательные модели, чтобы отразить речь рабочих, крестьян, людей умственного груда, которые в наши дни ценят острое, порой грубоватое, порой шутливое нелитературное слово. Вот примеры из современной художественной прозы: Скоро нас, шоферяг, автошофером заменят (А. Коробов. «Танк на дороге»); Вот это да! Везуха! (Ф. Абрамов. «Пути-перепутья»). В наше время яркой экспрессией выделяются многие глаголы, получающие сниженную окраску, благодаря словообразованию: Рая пуганула их (И. Зверев. «Он и она»); Мальчик изо всей силы крутанул колесо (Н. Евдокимов. «Конец ночи»); Пооткормили меня, поотлежался, да и вдругорядь на фронт (В. Белов. «На росстанном холме»); Кормежка подналадилась (там же); Сгуляли свадьбу (В. Лихоносов. «Родные»); Худяков и вовсе запоглядывал весело (Ф. Абрамов. «Пути-перепутья»).

Иные словообразовательные модели настолько распространены в жаргонах, диалектах, что писатель, позволяющий своим героям их использовать, резко нарушает литературно-языковую норму: «Дай себе передых, парнишша, посиди со мной рядом» (В. Липатов. «Стерлядь рыба древняя»); «Представляешь, этот парень мне шепнул: „Оставьте братца, и вечер при мне. Будет интер“. Что такое „интер“? — Интернациональный клуб моряков» (А. Адамов. «Квадрат сложности»); «Он в баскет играть любил, а сам невысокий» (Н. Студенкин. «Небо»).

Вам не напоминают выделенные слова те жаргонные «усечения», которыми щеголяют некоторые молодые люди, пренебрегающие литературным языком и объясняющиеся на жаргоне? Ведь «телик», «велик», «мотик» (т. е. телевизор, велосипед, мотоцикл), «нормалёк» — вместо нормально, «туник» — вместо тунеядец — все это подобные же просторечные словообразовательные варианты обычных литературных слов. Думается, не нужно здесь доказывать, что их употребление засоряет нашу речь.

Однако, если вы думаете, что культуре речи наносит ущерб только употребление сниженных по стилистической окраске словообразовательных моделей, вы глубоко заблуждаетесь. Нашу речь портит, как это ни странно, и немотивированное использование ласковых словечек. Представьте себе юношу атлетического сложения, который жалуется: «Головка болит; ножку подвернул, гоняя мячик на футбольном поле; немножечко хромаю». Не покажется ли он при этом смешным?

В популярном журнале «Русская речь» (№ 5, 1985) помещена интересная статья «Как быть вежливым?». В ней рассматриваются различные формулы речевого этикета и приводятся примеры неудачного употребления уменьшительно-ласкательных суффиксов в нашей повседневной речи:

У прилавка, в кафе, в поликлинике, у канцелярского стола то и дело приходится слышать:

— Будьте добры, колбаски полкило!

— Два билетика, прошу вас!

— Будьте любезны, подайте два салатика и двое сосисочек!

— Мне справочку заверьте, пожалуйста!

— Дежурненькая, номерочек не подскажете?

Указывая на стилистически неоправданное использование уменьшительно-ласкательных слов в этих случаях, профессор Г.А. Золотова пишет: «В приведенных фразах речь шла не о маленьких предметах (об особых, крохотных билетах, сосисках, номерах); суффиксы не указывают и на ласковое отношение говорящих к ним, не отражают и большой любви к собеседнику. Просто у некоторых людей есть дурная привычка — делать свою речь слишком „вежливой“». (Думается, что к читателям нашей книги это не относится).

Журналист вправе употребить в фельетоне оценочные суффиксы, чтобы придать речи насмешливо-ироническое звучание. Посмотрите, как это делает один из современных авторов: Ну до чего же мы все хорошие! До чего красивые и приятные! И вон тот, который старушку локотком отодвинул, а сам вместо нее в автобус сел.

Давайте же учиться использованию русских словообразовательных ресурсов только на положительных примерах!

А пока поупражняемся в употреблении различных суффиксов, показывающих неисчерпаемые возможности нашего языка.

Какие суффиксы можно добавить к существительному кот? А вот какие: котик, котичек, коток, коточек, котя, котяра, котишка. А к прилагательному белый? Беленький, белехонький, белешенький, беловатый, белесый. А к глаголу бегать? К глаголу легче прибавлять приставки: в сочетании с другими средствами словообразования они создают яркую экспрессию: добегаться, убегаться, отбегаться, избегаться, выбегаться.

Теперь поиграйте в суффиксы и приставки, показав возможности русского словообразования на примерах слов дом, берег, ветер, голос, мальчик, дед, бабка, старик, жена, говорить, гулять, смеяться, близко, хорошо.

Если к каждому из этих слов вы подберете пять-шесть родственных слов с различными суффиксами и приставками, значит, вы неплохо владеете русским языком!

У девочки туфля, а у мальчика туфель? (Род имен существительных)

Правомерен ли такой вопрос? Конечно, нет, потому что имена существительные изменяются только по падежам и числам (это называется склонением), но не по родам. И если существуют параллельные формы вольер — вольера, жираф — жирафа, скирд — скирда, ставень — ставня и некоторые другие, то это не результат несуществующего изменения подобных слов по родам, а колебания в роде существительных, связанные с двумя причинами: во-первых, грамматические нормы с течением времени могут изменяться, и, во-вторых, сказывается влияние разных стилей литературного языка.

Изменения форм грамматического рода более заметны, если их появление разделяет длительный срок. Так, у А.С. Пушкина находим: лебедь белая (ср. современное белый лебедь); у М.Ю. Лермонтова: за тополью высокою (ср. высокий тополь). Но и на протяжении сравнительно небольшого периода тоже возможны колебания и изменения. Например, у писателей нашей эпохи встречаем такие, теперь уже устаревшие формы: большая зала (А. Серафимович, А.Н. Толстой), новая санатория (М. Горький, А. Новиков-Прибой), интересная фильма (А. Куприн), правая рельса (И. Бунин). У М. Горького читаем: Она садилась за угол, за роялью; у А. Блока: И на покорную рояль властительно ложились руки.

Что касается второй причины появления разных родовых форм у некоторых имен существительных, то это объясняется не только историческим их развитием, но и существованием в языке отдельных разновидностей, связанных с различными сферами деятельности людей, разными условиями наших контактов друг с другом. «Язык есть важнейшее средство человеческого общения» (Ленин В.И. Полн. собр. соч. — т. 25. — с. 258), и пользуемся мы им по-разному в зависимости от содержания речи, ее формы (устной или письменной, монологической или диалогической), учитываем, к кому обращена речь, и т. д. В одних условиях мы строго следим за отбором слов, за правильностью и нормативностью форм и конструкций, в других чувствуем себя значительно свободнее, заранее не обдумываем выражение мыслей, придаем ему непринужденный характер. В первом случае можно говорить о книжной речи, во втором — о речи разговорной, которая характеризуется установкой на неофициальность общения. Отсюда находим в языке, с одной стороны, нормативные формы, носящие книжный характер, а с другой — формы более свободные, разговорные. Ср.: лесная просека — лесной просек, пенистый шампунь — пенистая шампунь, кожаная туфля — кожаный туфель. И те и другие имеют право на существование в определенных условиях контекста, в надлежащей ситуации. Не будем торопиться относить к числу не совсем грамотных людей человека, употребившего разговорную форму черное кофе вместо рекомендуемой школьной грамматикой формы черный кофе. Но все же не станем и употреблять просторечных форм единственного числа существительных — «туфель», «тапок» и под.

Наряду с разговорными встречаются и профессиональные варианты, иногда с измененным значением. Так, в обычной речи мы говорим заусеница, а в технике встречаем заусенец («острый выступ на поверхности металла»); обычная форма — манжет, а в языке техники возможен манжет («кольцо для скрепления концов труб»); музыкант говорит клавиша, а техник скорее скажет клавиш(«наконечник рычажка в механизме»); мы привыкли к форме георгин, а ботаник скажет георгина; нормативная форма — плацкарта, а железнодорожный кондуктор может сказать билет с плацкартом.

С вопросом о грамматическом роде имен существительных мы встречаемся еще в одном случае: при назывании людей по профессии, выполняемой работе, занятию, занимаемой должности и т. д., когда речь идет о лицах мужского и женского пола. Здесь возможны три случая:

1) сохраняется форма мужского рода и тогда, когда эти названия относятся к женщинам, например: адвокат Петрова, мастер спорта Сергеева, судья Романова, кандидат технических наук Белова, Герой Советского Союза Савицкая; при этом, если нужно показать, что производителем действия является лицо женского пола, то сказуемое-глагол ставится в прошедшем времени в форме женского рода, например: судья объявила приговор;

2) образуются парные формы женского рода, стилистически нейтральные, если данная специальность, профессия, занятие одинаково связаны и с мужским и с женским трудом, например: артист — артистка, писатель — писательница, портной — портниха, продавец — продавщица, спортсмен — спортсменка, тракторист — трактористка, ученик — ученица;

3) названия в форме женского рода носят разговорный характер, например: библиотекарша, кассирша, кондукторша, секретарша и другие с суффиксом — ш(а); некоторые формы с суффиксом — их(а) носят просторечный характер, например: врачиха («женщина-врач»).

А теперь сами решите, какой из предлагаемых ниже вариантов предпочтителен применительно к одной и той же ситуации:

1. Девушка-секретарь выдала справку.

2. Секретарша выдала справку.

3. Секретарь выдала справку.

Почему мы говорим: серый кенгуру (мужской род), но ядовитая цеце (женский род)? Древний Тбилиси, но высокая Ай-Петри (гора в Крыму)? Короче говоря, как определяется грамматический род несклоняемых существительных?

Когда речь идет о существительных, обозначающих лиц, то все обстоит просто: слова относятся к мужскому или женскому роду в зависимости от своего значения, т. е. соотнесенности с реальным полом обозначаемого лица, например: усталый кули («носильщик, грузчик, возчик в некоторых странах Азии») — старая леди. См. у А.С. Пушкина: Сперва мадам за ним ходила, потом мосье ее сменил.

Существительные, обозначающие животных, относятся к мужскому роду: маленький пони, пестрый какаду, ловкий шимпанзе. При этом учитывается реальный пол животного: шимпанзе кормила детеныша. Могут быть исключения: к женскому роду относятся слова иваси (под влиянием слов рыба, селедка), цеце (под влиянием слова муха).

Род существительных, обозначающих географические названия, определяется по роду слов город, река, озеро, гора и т. д., например: солнечный Батуми, широкая Миссисипи, полноводное Эри (озеро).

Бывает «красное чернило»? (Число имен существительных)

Ответить на поставленный вопрос нетрудно: конечно, «красное чернило» не бывает по той простой причине, что не существует форма единственного числа «чернило». В группе имен существительных, обозначающих какое-либо вещество и имеющих только формы множественного числа (дрожжи, духи, сливки и др.), представлено и слово чернила.

Однако в других случаях возможны колебания в выборе единственного и множественного числа, так как различие между ними не сводится к противопоставлению «один предмет — много предметов» и может быть связано с другими условиями. Так, нет смыслового различия между формами небо — небеса, время — времена, а есть различие стилистическое. Сравнивая предложения Луны не было на небе… (И.С. Тургенев) и В небесах торжественно и чудно… (М.Ю. Лермонтов), мы отмечаем нейтральный характер формы небо в первом случае и поэтический характер формы небеса во втором случае. Сопоставляя предложения Во время обеда все молчали (А. Куприн) и Во времена Екатерины слава русского флота прогремела на Черном море (А.Н. Толстой), мы находим книжный характер употребления множественного числа времена в значении единственного числа.

Слово песок имеет только значение вещества (морской песок, горсть песка), а слово пески обозначает «пространство, покрытое песком»: Африка, не исключая и южной оконечности, изобилует песками и горами (И.А. Гончаров). Такое же различие находим между словами снег и снега; ср.: Несколько дней шел густой пушистый снег (В.Г. Короленко) и Кругом снега, снега, снега (М. Пришвин). Форма морозы по сравнению с формой мороз употребляется для обозначения интенсивности действия, его повторяемости; ср.: На другой день утром ударил крепкий мороз (В.К. Арсеньев) и Но вот уже трещат морозы (А.С. Пушкин). В предложении Анна Васильевна опустилась в кресла (И.С. Тургенев) речь идет не о нескольких предметах (ср.: кресла в партере театра), а об одном, употребление этой формы носит устарелый характер.

Единственное число в значении множественного, употребленное для усиления выразительности речи, находим у А.С. Пушкина: Солдаты стояли с опущенной головой (ведь у каждого была своя голова); Повелено брить им бороду (то же самое). В подобных случаях указывается, что одинаковые предметы принадлежат каждому лицу из всей группы. А в стихах И слышно было до рассвета, как ликовал француз (М.Ю. Лермонтов) перед нами случай синекдохи — художественного приема использования единственного числа (француз) вместо множественного (французы).

Однако не всегда замена одного числа другим оправданна. Так, неудачна форма множественного числа в предложении из ученического сочинения: «Партизанские движения сыграли большую роль в победе над немецкими фашистами». Дело в том, что слово движение употребляется в форме множественного числа, если обозначает конкретные действия (ср.: движения рук и ног при выполнении спортивных упражнений), и не употребляется в отвлеченном значении деятельности, направленной на достижение какой-либо цели (революционное движение, движение Сопротивления — «антифашистское движение в период второй мировой войны»).

Есть ли какое-нибудь различие между формами трáкторы — тракторá, слéсари — слесаря́? С точки зрения смысла различия нет: обе формы имеют значение именительного падежа множественного числа. Но они различаются стилистически: формы на -ы (-и) носят нейтральный или книжный характер, а формы на -á (-я́) присущи разговорной речи и в силу этого (разговорная речь значительно активнее речи книжной: мы больше слушаем и говорим, чем читаем и пишем) в наше время получили широкое распространение. Когда-то, еще в середине XIX века, говорили: городы, домы, поезды, снеги и т. п. Правда, в художественной речи и сейчас можно встретить эти формы, только писатели и поэты используют их уже специально, чтобы придать речи народнопоэтический колорит. Например: И́дут белые снéги. В этой строчке из стихотворения Евгения Евтушенко и глагол имеет необычное ударение на первом слоге, что придает ему фольклорный оттенок.

Формы множественного числа существительных типа домы в большинстве своем вышли теперь из употребления, но все-таки некоторые слова образуют параллельные формы, которые употребляются в профессиональной речи (договóры — договорá, инспéкторы — инспекторá, лéкари — лекаря́, прожéкторы — прожекторá, фли́гели — флигеля́ и др.). Однако формы бухгалтерá, инженерá, лекторá, офицерá, тортá, шоферá и некоторые другие носят просторечный характер и в литературном языке не должны употребляться.

Раз мы коснулись начальной формы множественного числа, то задержимся еще на рассмотрении форм косвенных падежей. Если будет написано 5 кг, то как мы произнесем это сочетание вслух: пять кило, пять килограммов, пять килограмм? Скорее всего мы скажем: пять килограмм (с нулевым окончанием в устной речи), но напишем: пять килограммов. Такое расхождение объясняется тем, что устная речь стремится к экономии языковых средств и из двух форм, конструкций, оборотов — длинного и короткого — отдает предпочтение короткому. Вы можете это проверить на форме творительного падежа множественного числа таких слов, как дверь, дочь, лошадь: чаще в живой речи встречаются формы дверьми, дочерьми, лошадьми (два слога), хотя в книжной речи сохраняются трехсложные формы дверями, дочерями, лошадями.

Передайте привет Лиди… Петровне (Падежи имен существительных)

Конечно, дописать окончание в собственном имени, приведенном в заголовке, не составит труда. Мы руководствуемся твердым правилом, согласно которому в соответствующих падежных формах имен существительных после гласной и пишется не е, а второе и, например: к армии, на линии, к сестрам Клавдии, Ксении, Лидии, об Аркадии. Казалось бы, не должно быть никаких сомнений, скажем, в такой ситуации: мы хотим поздравить известную актрису театра и кино Ию Саввину, приготовили письмо, остается написать на конверте в строке с напечатанным уже словом «Кому»: Ии или Ие Саввиной. Но почему-то мы заколебались. И совершенно напрасно: правило действует безотказно, стало быть: Ии Саввиной.

Возьмем существительное другого разряда и другого рода — слово домишко. Как написать: Мы подошли к маленькому домишку или домишке? По правилу это слово склоняется по образцу существительных среднего рода: домишко, домишка, домишку, домишко, домишком, о домишке. Но мы чаще услышим: нет уже прежнего домишки, подойти к домишке, любоваться деревянным домишкой и т. д., с окончаниями, присущими склонению существительных женского рода. Здесь сказывается влияние разговорной речи, в которой слова типа домишко изменяются по женскому склонению. Обе формы имеют право на существование: в нормативной книжно-письменной речи пользуемся формами второго склонения, в свободной устно-разговорной речи — формами первого склонения.

Такое же разграничение книжных и разговорных форм находим и в других случаях. Так, в повседневной речи встречаются сочетания на Москва-реке, за Москва-рекой, в которых первая часть не склоняется, тогда как в литературном языке склоняются обе части, например у М.Ю. Лермонтова в «Песне про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» читаем: Как сходилися, собиралися удалые бойцы московские на Москву-реку…, Схоронили его за Москвой-рекой…

Какую из двух форм вы предпочтете: похождения Робин Гуда или Робина Гуда, исторические романы Вальтер Скотта или Вальтера Скотта? По правилу иноязычные имена подобного типа склоняются не только при самостоятельном употреблении (у Робина, с Вальтером), но и при наличии фамилии. Однако в устной речи это положение нередко нарушается (ср.: романы Жюль Верна, рассказы Марк Твена) под влиянием обычной для устной речи несклоняемости имени, после которого следует отчество (у Сергей Петровича, с Любовь Степановной). Попутно заметим, что «стяженное» (не побуквенное) произношение имен и отчеств (типа: у Пал Палыча, с Василь Васильичем) является нормой для непринужденной неофициальной речи.

Проверьте себя, как вы говорите: на улице много народу или народа, выпить стакан чаю или чая? Речь идет о вариантах окончаний родительного падежа единственного числа существительных мужского рода (главным образом с вещественным значением): формы на -а (-я) при обозначении части целого возникли как книжные, а формы на -у (-ю) — как разговорные. Однако в последнее время замечается убывание форм на -у (-ю) независимо от стиля речи. Все чаще встречаются сочетания типа килограмм сахара, чашка чая, куча снега.

Варианты окончаний имеются также у существительных мужского рода в форме предложного падежа единственного числа: в отпуске и в отпуску, в цехе и в цеху. Формы на -е присущи книжной речи, формы на -у (-ю) — речи разговорной. Так, в официальной справке можем прочитать: А.Н. Петров был в отпуске с … по …. Сам же Петров скорее скажет: Я был в то время в отпуску.

Различие между падежными формами иногда связано с их значением: формы на -у (-ю) имеют значение обстоятельства, формы на -е — значение дополнения. Ср.: деревья в вишневом саду — роль Раневской в «Вишневом саде» А.П.Чехова; тропинка в лесу — декорации в «Лесе» А.Н. Островского; это произошло в 1918 году — события, описанные в «Восемнадцатом годе» А.Н. Толстого; находиться в строю — изменения в строе простого предложения; машина на ходу — отразилось на ходе дела.

Как показывают примеры, каждая из приведенных форм закономерно используется в условиях определенной речевой ситуации. Различие между книжными и разговорными формами неизбежно: по справедливому замечанию одного языковеда, мы никогда не говорим так, как пишем, и никогда не пишем так, как говорим. Однако не следует искать варианты там, где их нет, а имеются, с одной стороны, правильные формы, а с другой — формы неправильные. Так, нет выбора между конструкциями: приготовить цветы к Восьмому марта — «… к Восьмому марту». Правильной является только первая конструкция, восходящая к сочетанию «восьмое число месяца марта», вторая же заставила бы предполагать наличие «восьми мартов». Но очень часто оба варианта оказываются жизнеспособны и предпочтение одного другому зависит лишь от стиля речи.

«Кто в этом виноватый?» (Формы имен прилагательных)

Ответ на этот вопрос, вернее, объяснение его формулировки, будет помещен ниже. Сначала вспомним, какую стилистическую роль играют прилагательные в речи.

Сравним два отрывка.

Вот и лес. Тень и тишина. Осины высоко лепечут над вами, ветки берез едва шевелятся; дуб стоит, как боец, подле липы. Вы едете по дорожке; мухи неподвижно висят в воздухе и вдруг отлетают; мошки вьются столбом, светлея в тени, темнея на солнце; птицы мирно поют. Голосок малиновки звучит радостью; он идет к запаху ландышей. Далее, далее, глубже в лес…

В этом отрывке нет прилагательных-определений, и если в целом он воспринимается как текст из произведения художественной литературы, то это благодаря наличию в нем других средств образности (переносное значение некоторых слов, использование художественных сравнений, особый ритмический строй прозы и т. д.).

А теперь приведем текст в том виде, в каком мы его находим в «Записках охотника» И.С. Тургенева («Лес и степь»):

Вот и лес. Тень и тишина. Статные осины высоко лепечут над вами; длинные, висячие ветки берез едва шевелятся; могучий дуб стоит, как боец, подле красивой липы. Вы едете по зеленой, испещренной тенями дорожке; большие желтые мухи неподвижно висят в золотистом воздухе и вдруг отлетают; мошки вьются столбом, светлея в тени, темнея на солнце; птицы мирно поют. Золотой голосок малиновки звучит невинной, болтливой радостью: он идет к запаху ландышей. Далее, далее, глубже в лес…

Нетрудно видеть, насколько усиливается образность изложения благодаря имеющимся в тексте прилагательным-определениям, придающим описанию конкретность, точность, выразительность, способствующим эмоциональному воздействию отрывка.

Вместе с тем следует отметить, что подобный эффект достигнут под пером такого мастера художественного слова, как И.С. Тургенев. У неопытного автора может получиться неоправданная «красивость» стиля, как это показывает пример из ученического сочинения: «Катерина — чистое, небесное создание, хрупкий цветок, выросший в могильном холоде дома Кабанихи».

В плане грамматико-стилистическом представляет интерес употребление полной и краткой формы имен прилагательных, форм степеней сравнения, полной и усеченной формы некоторых прилагательных (типа родственен — родствен), короче говоря, те случаи, которые допускают возможность выбора.

Представим себе такой диалог:

— Трудна ли эта задача?

— Да, эта задача трудная.

В обеих репликах речь идет об одном и том же — о трудности задачи. Но в одном случае этот признак выражен краткой формой прилагательного, в другом — полной. Значит ли это, что обе формы совпадают в смысловом, грамматическом, стилистическом отношении? Нет. Покажем это на аналогичных конструкциях.

Полная и краткая формы имен прилагательных могут различаться по смыслу. Так, сопоставляя сочетания: характер у него спокойный — лицо его спокойно, мы отмечаем в первом случае наличие постоянного признака, а во втором — наличие врéменного признака. Далее. Между сочетаниями пролив этот узкий — проход этот узок усматриваем различие другого рода: полная форма прилагательного указывает на абсолютный (безотносительный к другим предметам) признак, а краткая — на признак относительный (например, проход узок для пронесения громоздких предметов). Сравните сочетания с выражением излишка или недостатка размера: костюм велик, ботинки малы, брюки широки.

Грамматическое различие между обеими формами прилагательных заключается в том, что при краткой форме могут быть управляемые слова, а полная не обладает способностью синтаксического управления. Например, можно сказать: ученик способен к математике, пассажиры готовы к отъезду, ребенок был болен гриппом, но нельзя в этих предложениях краткую форму прилагательного в функции сказуемого заменить полной. Отсюда понятно, что в приведенном выше заголовке ошибка, следовало сказать: Кто в этом виноват?

Наконец, есть и стилистическое различие: полная форма нейтральна, краткая носит книжный характер. Ср.: Дети у них умные, трудолюбивые (предложение выражает конкретное значение применительно к частному случаю и носит нейтральный характер). — Слоны умны, муравьи трудолюбивы, верблюды выносливы (выражаются общие суждения, характерные для книжной речи).

Краткая форма обозначает признак более категорично. Ср.: Мальчик смел и решителен. — Мальчик смелый и решительный.

Возьмем еще один диалог.

— По-видимому, сегодня температура выше, чем вчера.

— Да, действительно более высокая.

В обеих репликах использована сравнительная степень имен прилагательных — простая и составная формы, что указывает на возможность их синонимического употребления. Однако другие примеры показывают, что между этими формами имеется стилистическое различие. Ср.: Этот дом выше соседнего. — Наша успеваемость в этой четверти более высокая, чем в предыдущей. Первое предложение находим в обычной нейтральной речи, в нем употреблена простая форма сравнительной степени прилагательного. Второе предложение носит книжный характер, в нем использована составная форма сравнительной степени. Неправильны, однако, формы типа «более лучший», «более худший», в которых сравнительная степень выражена дважды: слова лучший, худший уже указывают на сравнение, и добавление к ним слова более неправомерно.

Если у сравнительной степени простая форма нейтральна, а составная носит книжный характер, то у превосходной степени соотношение обратное: простая форма — книжная, а составная — нейтральная, межстилевая. Ср.: высочайшие вершины знания — самые высокие дома в городе, тончайшие оттенки красок — самые тонкие нитки.

Как вы скажете: Этот признак свойствен или свойственен данному предмету? Кто ответствен или ответственен за проведение вечера самодеятельности? Здесь можно сказать, что у многих прилагательных на -енный краткая форма имеет две разновидности: на -ен и на -енен. При этом замечается, что в настоящее время предпочитаются формы на -ен, как более короткие, что отвечает принципу экономии речевых средств. Ср.: Он был нам родствен по духу… (Э. Казакевич); Этот вскрик отвращения был вполне естествен (Ю. Нагибин).

И еще один диалог:

— Вас не пугает этот волчий вой?

— Да, мало приятен непрерывный вой волков в ночной тишине.

В обеих репликах назван предмет (вой) и его признак, выраженный или согласованным определением (волчий вой), или несогласованным определением (вой волков), поэтому по смыслу эти предложения сближаются. Вместе с тем следует отметить, что подобным сочетаниям присуще смысловое или стилистическое различие.

Так, сочетания любовь матери, помощь брата, совет друга имеют конкретное значение: чувство или действие приписывается определенному лицу. Соответствующие сочетания материнская любовь, братская помощь, дружеский совет имеют общее значение: материнскую любовь может проявить не только родная мать, но вообще женщина с добрым сердцем; братскую помощь может оказать не только брат, но и приятель и т. д. Ср. также: платок из Оренбурга (указывается происхождение) — оренбургский платок (имеется в виду сорт), костюм из шелка (речь идет о материале) — шелковый костюм (добавочно отмечается качество или сорт).

Стилистическое различие между подобными сочетаниями выражается в большей образности конструкции из двух существительных по сравнению с конструкцией «прилагательное плюс существительное»: в сочетании подкрасться с ловкостью кошки не только определяется существительное ловкость (с какой ловкостью?), но и содержится представление о производителе действия, вызывается образ кошки, что не так заметно в сочетании подкрасться с кошачьей ловкостью.

Стилистическое различие проявляется в таких парах, как рассказы Чехова — чеховские рассказы (второй вариант имеет разговорный оттенок), дом отца — отцов дом (второму варианту присущ оттенок устарелости).

В заключение попробуйте выяснить, есть ли различие между сочетаниями: центр города — городской центр, рабочие фабрики — фабричные рабочие, жадность волка — волчья жадность, хитрость лисицы — лисья хитрость, коварство змеи — змеиное коварство, походка журавля — журавлиная походка.

Стеллаж с 1785 книгами (Формы имен числительных)

Написать этот заголовок было нетрудно, а как его озвучить, как прочитать вслух? Это, оказывается, значительно труднее и объясняется тем, что мы сравнительно редко употребляем числительные в форме косвенных падежей. Мы постоянно что-нибудь считаем: дни, часы, минуты; считаем количество прочитанных книг, страниц, полученную в магазине сдачу, число забитых голов на футбольном или хоккейном поле, но пользуемся при этом начальной формой имени числительного, т. е. формой именительного падежа. Мы скорее услышим: «Он живет триста шагами дальше» (неправильная форма), чем …тремястами шагами дальше (правильная форма).

Вернемся к нашему заголовку. Уже первая цифра допускает в данном тексте два варианта: тысячей и тысячью. Так, мы говорим: Библиотека пополнилась одной тысячей новых книг (в книжной речи), но мы скажем: Забросали нас тысячью пустяковых вопросов (в разговорной речи). В первом случае слово тысяча — существительное в творительном падеже (ср.: задачей), которое управляет следующим за ним существительным, во втором — числительное (ср.: пятью), которое согласуется с существительным.

Допускает варианты и третья цифра. Дело в том, что числительное восемь (также восемьдесят и восемьсот) имеет в творительном падеже две формы: восемью и восьмью. Предложение: Я встретился с 8 товарищами — допускает двоякое прочтение: …с восемью товарищами (книжная, устаревающая форма) и …с восьмью товарищами (форма более короткая, экономная, чаще встречается в разговорной речи).

Итак, наш заголовок может звучать: 1) Стеллаж с одной тысячей семьюстами восемьюдесятью пятью книгами (книжный вариант) и 2) …с тысячью семьюстами восьмьюдесятью пятью книгами (разговорный или нейтральный вариант).

Одинаковы ли по значению предложения: На комсомольском собрании присутствовало тридцать человек и На комсомольском собрании присутствовало человек тридцать? Нет: в первом предложении, в котором числительное предшествует существительному, указывается точное количество, а во втором предложении, при постановке числительного после существительного, выражается приблизительное количество.

В сочетаниях с числительными по-разному употребляются формы одних и тех же существительных.

Так, в сочетании с числительными пять, шесть и выше в форме именительно-винительного и родительного падежей употребляется слово лет: прошло пять лет, не достиг семнадцати лет. В остальных падежах используется соответствующая форма слова год: к пяти годам, старше десятью годами, рассказывали о последних пятнадцати годах.

Слово человек во множественном числе имеет форму люди, но в сочетании с числительными сохраняется слово человек: у пяти человек, дать пяти человекам, встретить пять человек, познакомиться с пятью человеками, речь шла о пяти человеках. При наличии определения возможно употребление слова люди: пять незнакомых людей, трое взрослых людей.

Возможны варианты типа: для ремонта ограничились двумястами рублями — …двумястами рублей. Первый вариант (числительное согласуется с существительным) носит книжный характер, второй (числительное управляет существительным) встречается в разговорной речи.

Представим себе, что вы пробыли в пионерском лагере 20 суток, а потом ваше пребывание продлили еще на одни сутки, в результате получаются двадцать одни сутки. Но если вам прибавили еще одни сутки, то как вы прочитаете сочетание «22 суток»? Нельзя сказать «двадцать два сутки», не подходит «двадцать две сутки», так, может быть, «двадцать двое суток» (под влиянием «двое суток»)? Вероятно, вы так и скажете, но это неправильно: количественное числительное двадцать и собирательное числительное двое не могут вступать в сочетание. Что же делать? Выход будет найдет, если мы прибегнем к лексической замене (пробил двадцать два дня) или перестроим конструкцию (пробыл в течение двадцати двух суток).

Можно ли сказать: «трое девочек» (ведь говорят же: трое мальчиков)? Оказывается, нет. Дело в том, что собирательные числительные двое, трое, четверо… употребляются в немногих случаях, а именно:

1) с существительными мужского и общего рода, называющими лиц мужского пола: двое друзей, трое сирот;

2) с существительными, имеющими только формы множественного числа: двое суток, трое саней, четверо ножниц (начиная с пятеро обычно используются количественные числительные: пять суток, шесть ножниц);

3) с существительными дети, ребята, люди, а также со словом лицо в значении «человек»: двое детей, трое ребят, четверо молодых людей, двое незнакомых лиц;

4) с личными местоимениями: нас двое, их было пятеро;

5) с субстантивированными (перешедшими в разряд существительных) числительными: вошли двое.

В разговорной речи встречается также употребление собирательных числительных при названиях молодых животных: двое волчат, трое щенят (наряду с сочетаниями: два волчонка, три щенка).

Как видим, собирательные числительные не сочетаются ни с существительными, обозначающими лиц женского пола (нельзя сказать: «двое портних», «трое девочек»), ни с существительными мужского рода, пусть даже обозначающими животных, но не людей (нельзя сказать: «двое волков», «трое медведей»).

Как вы прочитаете предложение: Каждому ученику дали по 5 тетрадей? Возможный ответ: по пять и по пяти. Такой выбор объясняется тем, что предлог по в так называемом распределительном значении употребляется или с дательным падежом (по одному карандашу), или с винительным (по два часа, по девяносто дней, по триста рублей), или с обоими этими падежами (по пяти копеек — по пять копеек). Последний случай относится к числительным пять, шесть… десять… двадцать… пятьдесят… восемьдесят, причем сочетания с винительным падежом (по пять тетрадей), возникшие как разговорный вариант, в настоящее время преобладают.

В двух падежных формах употребляются с предлогом по и неопределенно-количественные числительные несколько и много: по нескольку человек, по многу дней (книжный вариант) — по несколько человек, по много дней (разговорный вариант).

В некоторых случаях в сочетаниях с числительными ослабляется категория одушевленности существительных. Так, наряду с книжными формами купить двух коров, подстрелить трех уток (в сочетаниях существительных женского рода, обозначающих животных, птиц, рыб, с числительными две, три, четыре) употребляются разговорные формы купить две коровы, подстрелить три утки. Ср.: На них он выменял борзые три собаки! (А.С. Грибоедов); Платил прогоны за две лошади (А.С. Пушкин).

Другой случай ослабления одушевленности существительных находим в парных сопоставлениях: вызвать двадцать два ученика — вызвать двадцать двух учеников. Нормативным считается первый вариант, так как существует правило, согласно которому в сочетаниях составных числительных, оканчивающихся на два, три, четыре, с существительными последние, независимо от категории одушевленности-неодушевленности, сохраняют в винительном падеже форму именительного, например: вызвать двадцать два ученика, выдвинуть сто три кандидата. Однако другая форма (вызвать двадцать двух учеников) встречается довольно часто и в устной и в письменной речи. Например: Утро застало в живых только двадцать двух человек (К. Паустовский).

Обратим внимание на то, как ведет себя слово тысяча в составных количественных и в составных порядковых числительных. Мы говорим: Расстояние в тысячу девятьсот восемьдесят пять километров, но мы скажем: Это произошло в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году. Как известно, в составных количественных числительных склоняется каждое слово, а в составных порядковых числительных изменяется только последнее слово (т. е. слово, называющее последнюю цифру).

Я должен видеть её саму или самоё? (Формы местоимений)

Сначала вспомним, что такое местоимение. Представим себе такую ситуацию. Придя домой, вы найдете в дверях записку следующего содержания: «Заходил к вам, но, к сожалению, не застал дома. Зайду попозже». И подпись: «Я». Это «Я» может что-нибудь сказать вам, если почерк вам знаком или если вы ждали прихода определенного лица. Иными словами, я употреблено здесь вместо имени и тем самым оправдывает свою роль местоимения.

Но всегда ли так легко конкретизировать личное местоимение, особенно местоимение 3-го лица? Возьмем такое предложение: Мать Оли, когда она заболела, стала очень нервной. Кто имеется в виду под словом она: мать или Оля? По правилам местоимение обычно заменяет ближайшее к нему предшествующее существительное в форме того же рода и числа, например: При доме был палисадник с клумбами, он был окружен изгородью (палисадник, а не дом). Стало быть, в приведенном выше примере местоимение она должно относиться к существительному Оля, но нет уверенности в том, что мы все одинаково поймем эту фразу и не отнесем местоимение к слову мать. Поэтому лучше было бы для ясности смысла сказать: Когда Оля заболела, мать ее стала очень нервной.

Раз мы уже заговорили о местоимениях 3-го лица, то укажем на варианты типа внутри их — внутри них, т. е. на формы с отсутствием или прибавлением начального н. В современном русском языке указанный звук добавляется, если местоимение стоит после любого простого предлога (без, в, до, для, за, из, к, на, над, о, по, под, перед, при, про, с, у, через), а также после наречных предлогов, управляющих родительным падежом (возле, вокруг, впереди, мимо, напротив, около, после, посреди, сзади и некоторых других). Не добавляется н к местоимению после предлогов наречного происхождения, управляющих дательным падежом, например: вопреки ему, согласно им, навстречу ей, подобно им, соответственно им; также: благодаря ему (предлог глагольного происхождения). Не требуют после себя добавления н также предложные сочетания, состоящие из простого предлога и имени существительного: в отношении его, при помощи ее, за исключением их, со стороны его и т. п. Не добавляется начальное н в тех случаях, когда местоимение находится после сравнительной степени прилагательного или наречия, например: старше его, выше ее, лучше их. Поэтому нарушена норма в следующих предложениях: «Справа стояли высокие дома, мимо их проходили прохожие»; «Впереди шел высокий мужчина, сзади его шла небольшая девочка»; «По стенам развешаны географические карты, выше них висят портреты известных путешественников».

Что касается сочетаний внутри их — внутри них, то они равноправны. Ср. у всех их — у всех них, над всеми ими — над всеми ними и т. п. Например: Видишь разницу между нами и ими (М. Горький). — Нет между нами и ними никакой средней линии (А. Гайдар).

Как мы поймем предложение: Мать попросила дочь отнести покупку к себе? К кому будет отнесена покупка: к матери или к дочери? Возвратное местоимение себя соотносится с любым из трех грамматических лиц: я вижу себя в зеркале — ты видишь себя в зеркале — он видит себя в зеркале. Поэтому, если в предложении имеются два существительных, может возникнуть неясность, с каким из них соотносится себя. По правилам возвратное местоимение относится к слову, называющему производителя действия. В нашем примере действие матери выражается в том, что она попросила (простое глагольное сказуемое), а действие, выраженное инфинитивом отнести, приписывается дочери. Так как сочетание к себе синтаксически зависит от этого инфинитива (отнести к себе), то тем самым возвратное местоимение соотносится со словом дочь. Однако нет уверенности, что все именно так поймут предложение, и для устранения возможной двузначности используются синонимические замены: 1) Мать попросила, чтобы дочь отнесла покупку к себе; 2) Мать попросила, чтобы дочь отнесла покупку к ней.

Аналогичное положение может возникнуть при употреблении возвратно-притяжательного местоимения свой, которое в русском языке тоже соотносится со всеми тремя грамматическими лицами: я беру свою книгу — ты берешь свою книгу — он берет свою книгу. И при чтении предложения Мать попросила дочь принести свое платье мы исходим из того же правила, что свой соотносится со словом дочь (ведь именно она совершит действие, выраженное инфинитивом принести). Но и в данном случае нет гарантии, что всеми читателями предложение будет понято однозначно, и для внесения полной ясности используются синонимические замены:

1) Мать попросила, чтобы дочь принесла свое платье.

2) Мать попросила, чтобы дочь принесла ее платье.

Нередко местоимение свой оказывается лишним в высказывании, например: «Пушкин в своем произведении „Капитанская дочка“ показал…» (как будто можно что-то показать не в своем произведении!).

Совпадают ли по значению сочетания: рассказать что-то интересное — рассказать что-нибудь интересное, в которых использованы неопределенные местоимения что-то и что-нибудь? Вспомним, что мы знаем о неопределенных местоимениях.

Близки по значению местоимения, образованные при помощи аффиксов (суффиксов или приставок) -то, -нибудь, -либо, кое-, не- и входящие в ряды:

кто-то, кто-нибудь, кто-либо, кое-кто;

что-то, что-нибудь, что-либо, кое-что;

какой-то, какой-нибудь, какой-либо, кое-какой;

чей-то, чей-нибудь, чей-либо, кое-чей;

некто, нечто.

Различие между словами внутри каждого ряда имеет смысловой или стилистический характер: первое выражается в степени неизвестности или неопределенности значения, второе — в принадлежности некоторых из этих слов к разным стилям речи.

Местоимение что-то (кто-то и т. д.) указывает на неизвестное как для говорящего, так и для слушающего, например: Что-то промелькнуло в воздухе; Кто-то постучался в дверь; По почте прислали какие-то книги; Послышались чьи-то шаги.

В отличие от что-то местоимение кое-что (кое-кто и т. д.) указывает на неизвестное слушающему, но в какой-то степени известное говорящему, например: Я кое-что помню об этом случае; Придется кое-кого спросить дополнительно; Собраны кое-какие добавочные сведения. Сравните различие в употреблении местоимений что-то и кое-что, связанное с разными личными местоимениями в роли подлежащего: Я кое-что мог бы рассказать вам (у меня есть кое-какие сведения). — Он что-то мог бы рассказать вам (мне неизвестны его сведения). Ср.: Что-то вдруг мелькнуло… шорох… тише (А.С. Пушкин). — Из философии и риторики кое-что еще помню (А.П. Чехов).

Если что-то обозначает «неизвестно что», то что-нибудь (кто-нибудь и т. д.) имеет значение «безразлично что», «все равно что», «что угодно». Например: Возьми хоть что-нибудь из продуктов (А. Фадеев). Ср.: Он расскажет что-то интересное («неизвестно что»). — Расскажите что-нибудь интересное («безразлично что»). Или: Он звал кого-то на помощь («неизвестно кого для лица говорящего»). — Он звал кого-нибудь на помощь («безразлично кого»). Сравните в диалоге:

— Меня спрашивал кто-нибудь по телефону?

— Да, вас кто-то спрашивал.

Местоимение что-либо (кто-либо и т. д.) близко по значению к что-нибудь, но имеет более общее значение. Ср.: попросить кого-нибудь(«одного из немногих неизвестных людей») — попросить кого-либо («любого из неизвестных людей»). Местоимения с аффиксом — либо имеют книжный характер. Например: Княжна облокотила свою открытую полную руку на столик и не нашла нужным что-либо сказать (Л.Н. Толстой).

Книжный характер присущ также местоимениям нечто и некто, которые обычно сопровождаются определением: нечто неожиданное, некто в черном. Например: Заводские домики, по своей архитектуре, представляли нечто среднее между городскими постройками и деревенскими избами (Д.Н. Мамин-Сибиряк).

Вернемся к нашему заголовку. Определительные местоимения сам и самый в прежнее время разграничивались в своем употреблении: первое относилось к названиям одушевленных предметов, второе — к названиям предметов неодушевленных. Ср.: Дама, выбранная Томским, была сама княжна (А.С. Пушкин). — В ее речах, взглядах, самых улыбках часто сказывалась насмешливость (И.С. Тургенев). В современном языке заметно усилилась тенденция к употреблению определительного местоимения сам вместо самый и наблюдается параллельное их употребление при названиях неодушевленных предметов. Например, в газетах встречаем: важен сам факт международного сотрудничества — …самый факт международного сотрудничества; признать саму идею мирного сосуществования — …самую идею мирного сосуществования.

Форма женского рода имеет в винительном падеже два варианта: самоё (книжный вариант с оттенком устарелости) и саму (разговорный вариант, широко используемый в разных стилях литературного языка). Ср.: Бедная женщина стала бояться самоё себя (А.Ф. Писемский). — Наш незаметный Пьер смеет любить, да еще кого — саму (А. Куприн). Ольгу Сур, первую актрису цирка.

В ученическом сочинении встретилось такое предложение: «В ихнем доме многое изменилось». Удачно ли ученик использовал просторечное притяжательное местоимение «ихний»? Очевидно, нет. Подобные слова находятся за пределами литературного языка, и если писатели вводят их в текст художественного произведения, то не в свою, авторскую, речь, а в речь персонажей, тем самым создавая их речевую характеристику, показывая низкий культурный уровень. Например: Лошадь точно ихняя-с; только продавать они ее не продавали (И.С. Тургенев).

Швед, русский — колет, рубит, режет… (Формы глагола)

Прежде чем говорить о богатстве форм глагола, вспомним, какую стилистическую роль он играет в речи. Если выразительность прилагательных основана на том, что они служат красочными определениями предметов, находящихся в состоянии покоя, то при помощи глаголов (включая причастия и деепричастия) предметы показываются в движении, рисуется динамика действий. Возьмем такой текст:

Не умолкая, шумел пролив, набегали грохочущие волны, бьющиеся о подножие тороса.

Но вот буря стихла. Смолкли успокоившиеся волны, придавленные тяжкой грудой льда. Ледяные поля придвинулись к самому берегу. Пошел гул, рокотом отдаваясь в глубине бора. Послышалось могучее шипенье, шорох, треск ломающихся глыб, словно надвигалось неукрощенное стоногое чудовище. Передовые льдины, столкнувшись с торосом, сжатые напиравшей массой, ползли на вершину и громоздились в причудливые горы. Движение ледяной массы, встретив непреодолимую преграду, превратилось в колоссальную энергию разрушения. И через несколько минут вдоль берега ломаными очертаниями поднялись новые громады.

Вдруг опять разъяренным зверем набежала буря, разорвала тишину торжествующим воем, расколола ледяной покров и беспорядочными грудами разбросала его на многие километры.

А. Серафимович.

Обилие глаголов, или глагольность речи, обычно отличает повествование от описания, в котором главным выразительным средством речи являются имена существительные, прилагательные.

Доктор лечит детей, и они скоро выздоров…т.

Вероятно, прежде чем вписать пропущенные буквы, вы призадумаетесь. Самое простое было бы написать выздоровят (так многие и пишут). Но вы вспоминаете правило: ко второму спряжению, с окончанием -ат (-ят) в форме 3-го лица множественного числа, относятся все глаголы на -ить (кроме брить и стелить) и 11 глаголов-исключений на -ать и -еть. Среди них глагол выздороветь не представлен, стало быть, он относится к первому спряжению, и мы должны написать: выздоровеют (по типу: уметь — умеют, успеть — успеют). В результате получаются две формы: выздоровеют (нормативная, книжная) и выздоровят (разговорная).

Представим себе такой диалог:

— Надеюсь, ты победишь в себе страх перед темнотой?

— Конечно, побе…!

Получилась неожиданная осечка: не подходит ни «победю», ни «побежу», ни «побежду». Оказывается, есть так называемые недостаточные глаголы, не имеющие отдельных личных форм, чаще всего формы 1-го лица. К ним относятся или глаголы, обозначающие действия, которые не могут быть отнесены к говорящему лицу (например: колоситься, отпочковаться, горчить, ржаветь, отняться, заключаться), или глаголы, не имеющие формы 1-го лица единственного числа по причинам фонетическим, вследствие появления непривычных звуковых сочетаний (например: затмить, ощутить, очутиться, дудеть, ерундить, убедить, чудить). Ко второй группе относится и глагол победить.

В отдельных случаях соответствующие формы отсутствуют из-за фонетического совпадения с формами других глаголов, встречающихся в более частом употреблении. Так, глаголы бузить, дерзить, тузить не образуют теоретически возможных форм «бужу», «держу», «тужу», потому что последние уже существуют от глаголов будить, держать, тужить.

Как же быть, если необходимо употребить подобные глаголы именно в форме 1-го лица? В этих случаях используется описательная форма: сумею победить, хочу убедить, могу очутиться, попытаюсь ощутить и т. п.

А вот в другом диалоге представлены так называемые изобилующие глаголы, имеющие двоякие личные формы:

— Каждое утро полощи рот.

— Я и полоскаю.

В обеих репликах употреблен один и тот же глагол полоскать, но образованные от него формы различаются стилистической окраской: формы полощу, полощи — книжные, формы полоскаю, полоскай — разговорные. Двоякие формы встречаются у ряда глаголов: колышет — колыхает, кудахчет — кудахтает, машет — махает, плещет — плескает, рыщет — рыскает и др. (в каждой паре на первом месте стоит книжная форма, на втором — разговорная). Ср.: Идет седая чародейка, косматым машет рукавом (Г.Р. Державин). — Лошадь махает хвостом (М.Е. Салтыков-Щедрин).

Некоторые параллельные формы различаются не стилистически, а оттенками значения. Так, форма брызгает (от глагола брызгать) имеет значение «спрыскивает, окропляет» (брызгает водой, брызгает белье), а форма брызжет означает «разлетается каплями, разбрасывает капли, сыплет брызгами» (грязь брызжет, искры брызжут, брызжет слюной). Форма двигает (от глагола двигать) имеет значение «перемещает, толкая или таща что-либо» (двигает стол к окну), а форма движет означает «приводит в движение» и переносно «побуждает, руководит» (пружина движет часовой механизм; ими движет чувство сострадания). Ср.: С трудом двигаются усталые лошади (В.Г. Короленко). — Им движет посторонняя ужасная сила (Ф.М. Достоевский). Форма капает имеет значение «падает каплями, льет по капле» (пот капает со лба, сестра капает лекарство), а форма каплет означает «протекает» (крыша каплет).

Сравним две формы прошедшего времени от глагола глохнуть: Звук быстро глохнул и поднимался… (К. Федин). — Крик все удалялся и постепенно глох (М. Пришвин). Обе формы правильны, но различаются степенью употребительности: по данным словарей, глаголы виснуть, вязнуть, вянуть, гаснуть, глохнуть, зябнуть, мокнуть, никнуть, слепнуть, сохнуть, хрипнуть, чахнуть и др. образуют форму прошедшего времени чаще без суффикса — ну-, т. е. используется более короткая форма.

Как объяснить, что в предложении Завтра еду в Ленинград для обозначения действия в будущем (завтра) использована форма настоящего времени глагола (еду), а в предложении Иду я вчера по улице, смотрю: дети построили из снега целый дворец та же форма употреблена для обозначения действия в прошлом (вчера)? Нет ли здесь логического противоречия? Нет, потому что для усиления выразительности одно время глагола может быть употреблено в значении другого. Например: Зима 1812 года. Наполеон покидает охваченную пожарами Москву (настоящее время в значении прошедшего); Честный человек неправды не скажет (будущее время в значении настоящего); Я громко позвал его, а он как вскрикнет от неожиданности (будущее время в значении прошедшего); Ну-с, я пошел (прошедшее время вместо будущего для указания на действие, которое должно вскоре совершиться).

Встречается не только замена форм времени глагола, но и замена форм наклонения. Так, в предложении Приди он вовремя, этого бы не случилось форма повелительного наклонения приди употреблена в значении условного (если бы он пришел). Наоборот, в предложении Присели бы вы на минуту форма условного наклонения присели бы имеет значение вежливого пожелания, т. е. значение повелительного наклонения.

Посмотрим еще, как используются одни формы лица вместо других. Если врач спрашивает у больного: Как мы себя чувствуем сегодня? — то ясно, что врач имеет в виду пациента, а не себя вместе с ним, т. е. вопрос мог бы звучать так: Как вы себя чувствуете сегодня?

В предложении Помню, бывало, летом встаешь пораньше, сразу же принимаешься за дело и все успеваешь сделать вовремя автор говорит о самом себе и не обращается к какому-то второму лицу, т. е. ты имеет значение «я». Выразительно звучит предложение Тебе говорят русским языком, что именно так следует вести себя, в котором говорят имеет значение «я говорю».

Все эти синонимические замены глагольных времен, наклонений, лиц усиливают выразительность речи. В заключение попробуйте выяснить смысл этих замен, укажите, в чем они выражаются в приводимых ниже предложениях.

1. Еду сегодня в ночь (А.С. Пушкин).

2. Герасим глядел, глядел, да как засмеется вдруг (И.С. Тургенев).

3. Знай я ремесло — жил бы в городе (М. Горький).

4. Ефим, ты бы пошел к нему (М. Горький).

5. Идешь вдоль опушки, глядишь за собакой, а между тем любимые образы… приходят на память (И.С. Тургенев).

6. Давай веревку, тебе говорят! (А. Фадеев).

Велосипед разбил трамвай (Порядок слов в предложении)

Сразу ли вы поняли смысл этого предложения? Вероятно, понадобилось некоторое усилие мысли, чтобы понять, что виновником аварии был не велосипед, а трамвай, велосипед же оказался в роли «пострадавшего». Приведем еще один пример: «Солнце закрыло облако». И здесь такой же случай: не облако было закрыто солнцем, а солнце было закрыто облаком.

В чем же причина временного недоразумения? Ведь если бы мы сказали: Трамвай разбил велосипед и Облако закрыло солнце, то никаких неясностей, пусть даже секундных, не было бы. Нетрудно видеть, что в первых вариантах был выбран неудачный порядок слов.

В русском языке порядок слов (порядок членов предложения) относительно свободный: не существует строго закрепленного места в предложении за тем или иным главным или второстепенным членом. Однако имеется более или менее принятый, чаще встречающийся в нейтральных стилях речи порядок следования членов предложения (прямой порядок) и отступления от него (обратный порядок, или инверсия).

Возьмем такое предложение: Большая туча медленно закрывает луни солнца. Порядок расположения членов предложения в нем такой: сказуемое следует за подлежащим (туча закрывает); дополнение следует за сказуемым, управляющим словом (закрывает лучи); согласованное определение предшествует определяемому существительному (большая туча); несогласованное определение стоит после определяемого существительного (лучи солнца, т. е. солнечные лучи); обстоятельство образа действия предшествует сказуемому (медленно закрывает). Порядок слов в этом предложении прямой.

Вместе с тем следует иметь в виду, что речь, состоящая из предложений только с прямым порядком слов, могла бы стать уныло однообразной, поэтому писатели обычно используют обе разновидности предложений, часто чередуя их. Сравните небольшой отрывок из «Героя нашего времени» М.Ю. Лермонтова (повесть «Бэла»):

Дня через четыре приезжает Азамат в крепость. По обыкновению, он зашел к Григорию Александровичу, который его всегда кормил лакомствами. Я был тут. Зашел разговор о лошадях, и Печорин начал расхваливать лошадь Казбича.

Чтобы подчеркнуть действие, обозначаемое сказуемым, или выражаемый им признак, нередко сказуемое ставят перед подлежащим, например: Кончились мои неприятности (А. Куприн); Хороши зимние вечера (А. Макаренко).

Подлежащее, обозначающее отрезок времени или явление природы, обычно стоит после сказуемого-глагола, например: Прошло сто лет (А.С. Пушкин); Наступает длинный зимний вечер (И.А. Гончаров); Пришла весна; Была лунная ночь.

Такой же порядок следования главных членов предложения встречается в описаниях, в рассказе, например: Поет море, гудит город, ярко сверкает солнце, творя сказки (М. Горький).

Если в начале предложения имеются обстоятельственные слова, подлежащее тоже часто ставится после сказуемого, например: У окна сидела старушка в телогрейке и с платком на голове (А.С. Пушкин); Сейчас пройдет дождь (А.П. Чехов); С запада шла туча (М. Шолохов). Сравните в газетной информации или в школьных объявлениях: Вчера были проведены очередные игры на первенство страны по футболу; Завтра состоится комсомольское собрание.

Использование порядка слов в стилистических целях, т. е. для усиления выразительности речи, распространяется и на второстепенные члены предложения. Так, дополнение, обычно стоящее после глагола-сказуемого (Ученики читают книгу; Спортсмен добился больших успехов; Многие интересуются искусством живописи), логически подчеркивается в положении перед сказуемым, например: Досадно было, боя ждали (М.Ю. Лермонтов); Мы щуку с яиц согнали, мы Волгу толокном замесили (М.Е. Салтыков-Щедрин).

Сопоставим два предложения: Он мне подал руку на прощание. — Руку мне подал на прощанье (А.П. Чехов). В первом примере, с обычным для прямого дополнения положением после глагола-сказуемого (подал руку), ничего не подчеркивается, сообщение носит чисто логический характер, эмоционально не окрашено. А в примере из А.П. Чехова приводятся слова мелкого чиновника, потрясенного тем, что высокое начальство снизошло до рукопожатия. Такой факт был скорее исключением, чем правилом, в дореволюционной России, и автор приведенных слов выражает свое волнение при помощи особого построения предложения: не просто простился, не просто сказал несколько слов, а именно руку подал.

Приведем примеры инверсии и других второстепенных членов как стилистического приема. В предложениях На меня она имела влияние сильное (И.С. Тургенев); Участие и любовь непритворные видны были на лице Анны (Л.Н. Толстой) смысловая нагрузка согласованных определений, стоящих после определяемых существительных, значительно усиливается. Такой порядок слов был характерен для стиля писателей XIX века, например: Со всех сторон горы неприступные (М.Ю. Лермонтов); Аркадий Павлович говорил голосом мягким и приятным (И.С. Тургенев). Инверсия определения может придавать речи характер народного повествования, например: Вышел месяц ночью темной, одиноко глядит из черного облака на поля пушистые, на деревни дальние, на деревни ближние (А.С. Неверов).

Пример инверсии обстоятельства меры и степени: Да, мы дружны были очень (Л.Н. Толстой).

Приведенные выше примеры показывают, что умелое использование порядка слов в предложении является важным средством усиления выразительности речи. Однако нарушение правил расположения членов предложения становится источником стилистической ошибки, как показывают примеры из ученических сочинений: «После ссоры друзей произошел быстрый отъезд с именин Онегина» (получилось: именины Онегина); «Бабушка восьми лет отвезла внука на Кавказ» (получилась «восьмилетняя бабушка»); «Со страхом смотрел на со всех сторон мчавшихся всадников» (неудачно стечение двух предлогов: на со).

Приведенные выше указания о порядке слов в простом предложении касаются отдельно взятого предложения. Но ведь в речи отдельное предложение является только минимальной единицей и, как правило, связано с другими такими же единицами, поэтому под влиянием контекста порядок слов может отступать от той или иной модели.

Приведем такой текст: Москва — крупнейший город нашей страны. В нем сейчас проживает свыше восьми миллионов человек. Если в первом предложении мы находим обычный порядок слов (подлежащее, а затем группа сказуемого), то при построении второго предложения учитывается его тесная связь по смыслу с предыдущим предложением: на первом месте оказалось обстоятельство места в нем (ведь речь идет о городе), дальше следует обстоятельство времени сейчас, затем — сказуемое проживает и, наконец, группа подлежащего. Если взять второе предложение отдельно, без связи с предшествующим текстом, то можно было бы сказать: Свыше восьми миллионов человек проживает сейчас в Москве (прямой порядок слов).

Расположение слов в предложении зависит от того, какую цель мы ставим перед собой, создавая данное предложение. Так, в предложении Ученик не пришел на уроки по болезни важно было подчеркнуть причину неявки ученика на уроки: то, что он не пришел в школу, нам уже известно, и мы добавляем к этому известному нам факту указание на его причину. Наоборот, в предложении По болезни ученик не пришел на уроки мы исходим из факта болезни ученика, который мы знаем, и добавляем указание на последствия этого факта — неявку ученика на уроки. Такой переход от известного к чему-то новому характерен для большинства наших высказываний.

Таким образом, в предложении выделяются две части: первая — это то, что нам известно из предшествующего текста или из самой обстановки речи, и вторая — это то, что сообщается нового, то, ради чего строится само предложение. Первая часть называется основой высказывания (или темой), а вторая — ядром высказывания (или ремой); само деление предложений на эти две части называется актуальным членением.

Покажем еще на одном примере значение актуального членения для порядка слов в предложении. Сравните:

1) 12 апреля 1961 года состоялся полет Ю.А. Гагарина в космос, первый в истории человечества. Основой высказывания является указание на дату, т. е. сочетание 12 апреля 1961 года, а ядром высказывания — остальная часть предложения (важно было указать, что же именно случилось в этот день).

2) Полет Ю.А. Гагарина в космос, первый в истории человечества, состоялся 12 апреля 1961 года. Основой высказывания является сообщение об историческом полете Ю.А. Гагарина (этот факт широко известен во всем мире), а ядром высказывания — указание на дату этого события.

В кружке занима…тся пять учеников (Согласование сказуемого)

При дописывании окончания в глаголе-сказуемом в приведенном заголовке наблюдаются колебания: одни пишут занимается, другие занимаются. Обе формы приемлемы: в первой количество показывается как одно целое, имеется в виду совместное действие, во второй подчеркивается раздельное его совершение: Ср.: Пять солдат отправилось в разведку (группой). — Пять солдат отправились в разведку (каждый со своим заданием).

Обычно сказуемое ставится в форме множественного числа при подлежащем, обозначающем одушевленный предмет, например: Через полчаса восемь вооруженных человек вошли в дом трактирщика (Н. Островский); А в лесу десять всадников нахлестывали лошадей (он же). То же при подлежащем — неодушевленном предмете, если указывается активное действие: Восемь самолетов полка взлетели попарно, соблюдая очередь (Н. Чуковский).

При числительных два, три, четыре, входящих в состав подлежащего, сказуемое обычно ставится во множественном числе: Три дома на вечер зовут (А.С. Пушкин); За коляской бежали четыре пса (А.П. Чехов); Кроме воинского эшелона, на станции ожидали очереди на отправление еще два состава (Н. Островский).

При составных числительных, оканчивающихся на один, сказуемое ставится в единственном числе: Двадцать один ученик участвовал в турпоходе.

Приведенные правила распространяются на те случаи, когда в составе подлежащего имеется слово несколько. Ср.: Заговорили сначала несколько человек туманно и нетвердо (А. Фадеев) (активное действие лиц). — Несколько пуль провизжало над моей головой (М.Ю. Лермонтов) (подлежащее обозначает неодушевленный предмет); Несколько солдат выскочили вперед (М. Горький). — Прошло несколько недель (А.С. Пушкин).

При словах много, мало, немного, немало, сколько, столько сказуемое, как правило, ставится в единственном числе, например: Много книг стояло на полках; Немало детей ежегодно отдыхает в Артеке; Сколько учеников присутствовало на занятиях по физкультуре? Ср. у писателей: Уже много карет проехало по этой дороге (М.Ю. Лермонтов); Как мало нас от битвы уцелело (А.С. Пушкин); Сколько еще сказок и воспоминаний осталось в ее памяти? (М. Горький). Реже в этих случаях употребляется форма множественного числа сказуемого: Много огней и раньше и после манили не одного меня своею близостью (В.Г. Короленко); Много глаз смотрели в широкое приплюснутое лицо длинной линии солдат с холодным молчаливым любопытством, с презрением, гадливостью (М. Горький).

Проделаем еще один небольшой эксперимент. Какое окончание подходит для глагола-сказуемого в предложении Большинство делегатов уже прибыл… (прибыло или прибыли)? Вы не рискуете сделать ошибку, что бы ни дописали. Налицо опять два варианта: если в составе подлежащего имеется собирательное существительное с количественным значением (большинство, меньшинство, ряд, часть и т. п.), то сказуемое может ставиться и в форме единственного и в форме множественного числа. В первом случае перед нами грамматическое согласование (большинство прибыло), во втором — согласование по смыслу, при котором форма множественного числа глагола-сказуемого указывает на то, что производителем действия является не одно лицо, а какое-то их количество (большинство прибыли). Постановка сказуемого в форме множественного числа обычна в тех случаях, когда подлежащее обозначает одушевленный предмет, а сказуемое — его активное действие; если же подлежащее обозначает неодушевленный предмет, а сказуемое — пассивное состояние, то оно ставится в форме единственного числа. Ср.: Большинство учеников нашего класса хорошо подготовились к экзаменам. — Большинство названных книг издано недавно.

Сказуемое ставится во множественном числе, если оно выражено именем прилагательным: Большая часть домов в этом районе каменные. Ср.: Большинство дверей были низки для его роста (Л. Андреев).

А теперь скажите, правильно ли ученики написали в сочинениях: «На протяжении веков крестьянство боролись против помещиков»; «Молодежь охотно ехали на комсомольские стройки». Нет, неправильно, потому что в рассмотренных выше конструкциях речь шла о собирательных существительных с количественным значением, а не вообще о собирательных существительных (крестьянство, чиновничество, молодежь и т. п.), на которые правило о согласовании по смыслу не распространяется.

Какую конструкцию вы предпочтете: Брат с сестрой уехал в деревню или Брат с сестрой уехали в деревню? Не торопитесь с ответом: оба варианта правильны. Но это не значит, что они равнозначны. В предложении Брат с сестрой уехал в деревню основным действующим лицом (подлежащим) является брат, а сестра была сопутствующим лицом (грамматически выступает в роли дополнения). Ср.: И графиня со своими девушками пошла за ширмами оканчивать свой туалет (А.С. Пушкин); Граф Илья Андреевич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву (Л.Н. Толстой); После завтрака Сонечка вместе с Анисьей занималась переборкой старых вещей (А.Н. Толстой).

В предложении Брат с сестрой уехали в деревню оба лица равноправны в своих действиях, в роли подлежащего выступает сочетание брат с сестрой. Ср.: Клычков с Чапаевым разъехались по флангам (Д. Фурманов); Вечером Раевский с сыном осторожно подошли к своему дому (Н. Островский); Через пять минут на опустевшей площади возле амбаров остались только Давыдов с Макаром (М. Шолохов).

Сопоставим два предложения, в которых имеются однородные подлежащие: Его спокойствие и простота обращения удивили Оленина (Л.Н. Толстой). — Мне нравится его спокойствие и ровная речь, прямая, веская (М. Горький). В первом из них сказуемое стоит в форме множественного числа, во втором — в форме единственного числа. Так обычно бывает: при прямом порядке слов (сказуемое стоит после однородных подлежащих) употребляется множественное число сказуемого, например: Детство и юность ее и двух братьев прошли на Пятницкой улице, в родной купеческой семье (А.П. Чехов). При обратном порядке слов (сказуемое предшествует подлежащим) — единственное число сказуемого, например: В деревне послышался топот и крики (Л.Н. Толстой).

Однако при прямом порядке встречается сказуемое в единственном числе, а при обратном порядке — сказуемое во множественном числе. Например: 1) С зимой холодной нужда, голод настает (И.А. Крылов); В лесу ночной порой и дикий зверь, и лютый человек, и леший бродит (А.С. Пушкин). 2. Гибли молодость, сила, здоровье (И.С. Никитин); В постель ее уложили ревность и слезы (А.П. Чехов).

Как и в других случаях, относящихся к стилистике, имеется возможность выбора, писатели не связаны ограничительными правилами и руководствуются своим языковым чутьем и художественным вкусом.

Круглый сирота — круглая сирота (Согласование определений)

Определение при существительных общего рода ставится в форме мужского или женского рода в зависимости от того, какого пола лицо обозначается этим существительным. Например: Иванов был круглый сирота (Н.Г. Гарин-Михайловский). — И над ней умирает луна — эта круглая сирота (М. Исаковский).

Ср. другие примеры: Спи, мой малютка, спи (В.А. Жуковский). — Снова слышу за стеною над малюткою больною баюшки-баю (А.Н. Плещеев); Комаров был человек серьезный, скупой на слово, большой работяга (А. Макаренко). — Уж я сама немножко зарабатываю. Я ведь жуткая работяга (Л. Леонов); Миловидов… отчаянный задира и драчун (М. Горький). — Зинаида вовсе не такая задира, как о ней говорят (И.А. Арамилев).

Поэтому, если о мальчике могут сказать, что он забияка, задира, неряха, обжора, разиня, соня, растрепа, лежебока, зевака, злюка, растеряха, грязнуля, копуша, сластена, тупица и т. д. (конечно, не все эти «достоинства» приписываются одному и тому же мальчику, их следует распределить между многими), то, желая усилить малоприятную для него характеристику, можно добавить определения большой, неисправимый, страшный, жуткий и т. д. А говоря о девочке, мы бы употребили те же существительные с добавлением определения-прилагательного в форме женского рода.

Но в разговорной речи при словах общего рода, имеющих окончание -а, встречается постановка определения в форме женского рода и в тех случаях, когда речь идет о лице мужского пола, например: Он такая растяпа; Он известная лакомка.

Сравнивая словосочетания два прилежных ученика — две прилежные ученицы, мы находим в них разные формы согласования определений-прилагательных с существительными. Это связано с различием в грамматическом роде самих существительных.

При сочетании определений с существительными, зависящими от числительных два, три, четыре, обычно используются такие формы согласования:

1) при существительных мужского и среднего рода определение, находящееся между числительным и существительным, ставится в форме родительного падежа множественного числа, например: два высоких дома, три широких окна; ср.: В эту секунду сразу три или четыре тяжелых снаряда разорвались позади блиндажа (К. Симонов); Два крайних окна в первом этаже закрыты изнутри газетными листами (А.Н. Толстой).

2) при существительных женского рода в этом положении определение чаще ставится в форме именительного падежа множественного числа, например: две широкие улицы, три молодые девушки, ср.: На изгороди из трех жердей сидели три женские фигуры (А.Н. Толстой).

Будет ли считаться ошибкой, если ученик напишет: Наша семья занимает две больших комнаты? Нет, такая форма согласования тоже допустима, хотя встречается реже. Ср.: у писателей: …Примостились две взрослых дочери (М. Шолохов); Алеша заметил две темных лодки (К. Федин).

Если определение стоит перед числительными два, три, четыре, то оно ставится в именительном падеже, например: первые два дня, последние три недели, каждые четыре часа. Ср.: Последние два слова были написаны крупным и размашистым, решительным почерком (И.С. Тургенев); Остальные три лошади шли сзади (М. Шолохов).

Если определение (обособление) стоит после сочетания числительного два, три, четыре с существительным, то чаще тоже ставится в именительном падеже, например: Направо от двери были два окна, завешенные платками (Л.Н. Толстой).

Мы говорим: жители нашего и соседнего домов (не дома, так как речь идет о двух домах), но мы же говорим: существительные мужского и среднего рода (не родов, хотя имеются в виду два рода). Как объяснить это различие в форме числа существительных, при которых имеются два определения, указывающие на разновидность предметов? Почему в одних случаях употребляется форма единственного числа, а в других — форма множественного числа? Как бы вы сказали: Окна были освещены в правой и левой половине (или половинах) дома?

В рассматриваемом случае единственное число употребляется:

1) если форма множественного числа этого слова вообще не употребляется: научный и технический прогресс, тяжелая и легкая атлетика;

2) если это существительное имеет во множественном числе иное значение, чем в единственном: железнодорожный и водный транспорт (в значении «средство сообщения»), тогда как транспорты (с продовольствием) обозначают «поезда или морские суда, предназначенные для перевозки чего-либо»; молодежное и студенческое движение (ср.: ритмические движения);

3) если перечисляемые разновидности предметов тесно связаны между собой по смыслу, образуют сочетания терминологического характера: в правой и левой руке (также: в правой и левой половине дома, см. выше), существительные мужского и женского рода, глаголы первого и второго спряжения, совершенного и несовершенного вида, в настоящем и будущем времени, формы первого и второго лица.

Существительное ставится во множественном числе, если подчеркивается наличие нескольких предметов: золотая и серебряная медали, токарный и фрезерный станки, болгарская и польская футбольные команды, английский и французский языки. Например: Он прошелся на гумно, скотный и конный дворы (Л.Н. Толстой).

Сопоставляя сочетания мой отец и мать и родные брат и сестра, мы можем сделать вывод: если определение относится к двум иди нескольким существительным, то оно может стоять или в единственном, или во множественном числе.

Определение ставится в форме единственного числа, если по смыслу ясно, что оно относится не только к первому (ближайшему) существительному, но и к остальным. Так, в предложении у И.С. Тургенева: Дикий гусь и утка прилетели первыми— речь не могла идти о диком гусе и домашней утке. Или: Ее великолепная шуба и шляпка не производили никакого впечатления (А.П. Чехов) — по смыслу великолепными были и шуба и шляпка. Ср.: летний жар и зной, морской прилив и отлив, уличный шум и грохот, школьная успеваемость и дисциплина, каждый завод и фабрика, советская печать, радио и телевидение. Сравните также у писателей: Издали услышал Владимир необыкновенный шум и говор (А.С. Пушкин); Сначала слышался общий веселый говор и хохот за ужином… (Л.Н. Толстой).

Определение ставится в форме множественного числа, когда может возникнуть неясность, относится ли оно только к ближайшему существительному или ко всему ряду однородных членов: в комнате стояли коричневые шкаф и диван; прошли мимо десятилетние мальчик и девочка; посетить передовые колхоз и совхоз. Ср.: Зеленели молодые рожь и пшеница (А.П. Чехов).

Как бы вы сказали: Я давно не видал моего (или моих) брата и сестру?

В городе Орле, но на станции Орел (Согласование приложений)

Сопоставляя падежные формы существительных — географических названий, приведенных в заголовке, мы видим, что в одном случае географическое название согласуется в падеже с определяемым словом (в городе Орле), а в другом не согласуется (на станции Орел: собственное имя употреблено в начальной форме именительного падежа). Ср. также: на реке Волге — на озере Байкал, в селе Горюхине (так у А.С. Пушкина) — у деревни Берестечко (так у М. Шолохова). Иногда наблюдаются колебания: на острове Сицилия — на острове Сицилии, в пустыне Сахара — в пустыне Сахаре. Чем же руководствоваться при выборе падежной формы географического названия, выступающего в роли грамматического приложения?

1. Названия городов, как правило, согласуются во всех падежах с определяемым словом: в городе Москве, у города Смоленска, к городу Варшаве.

Обычно не согласуются составные названия городов: в городе Минеральные Воды, у города Советская Гавань.

Названия городов на -о допускают обе формы — согласованную и несогласованную: в городе Кемерове — в городе Кемерово. В тех случаях, когда существуют сходные названия мужского и среднего рода (Киров и Кирово), слова среднего рода обычно не согласуются; ср.: в городе Кирове (областной центр Киров) — в городе Кирово (районный центр Кирово).

2. Названия рек, как правило, согласуются с определяемым словом: на реке Днепре, между реками Обью и Енисеем, у реки Вислы (Сены, Темзы).

Однако малоизвестные названия рек остаются неизменяемыми: у реки Птичь, на реке Рось, бассейн реки Аргуне. Не согласуются также составные названия: на реке Западный Буг, приток реки Северский Донец.

3. Названия озер, заливов, проливов, бухт не согласуются с родовыми наименованиями: на озерах Эльтон и Баскунчак, на Ильмень-озере, вблизи залива Аляска, в проливе Босфор, в бухте Золотой Рог.

4. Названия островов, полуостровов, гор, горных хребтов, пустынь, как правило, тоже не согласуются: на острове Новая Земля, у острова Мадагаскар, к полуострову Таймыр, над горой Казбек, у хребта Пирин, в пустыне Каракумы, близ мыса Челюскин.

Двоякие варианты (несогласованные и согласованные) встречаются у хорошо знакомых названий, которые часто употребляются без родового наименования: на острове Сахалин — северная половина острова Сахалина.

5. Названия станций и портов не согласуются: на станции Боярка, к станции Москва-Пассажирская, в порту Одесса, из польского порта Гдыня.

6. Названия улиц в форме женского рода согласуются, остальные названия не согласуются: на улице Сретенке, на углу улицы Петровки, на улице Арбат, близ улицы Олений вал.

7. Названия зарубежных республик согласуются, если оканчиваются на -ия, остальные названия не согласуются: в Республике Боливии, торговля между Советским Союзом и Республикой Индией, в Республике Куба, с Республикой Кипр.

8. Названия зарубежных административно-территориальных единиц не согласуются: в штате Мичиган, в департаменте Сена и Уаза, в провинции Лигурия, в графстве Суссекс.

9. Не согласуются астрономические названия: орбита планеты Марс, движение советских ракет к планете Венера.

Можно ли оплатить за проезд? (Управление)

Вспомним, что представляет собой грамматическая связь управления. Это связь между членами предложения, которая находит свое выражение в правильном выборе падежной формы (с предлогом или без предлога). Итак, будем выбирать предлоги и падежи.

В приведенном выше заголовке имеется словосочетание «оплатить за проезд», которое можно часто услышать в трамвае, автобусе, троллейбусе. Сопоставим с ним словосочетание уплатить за проезд в том же значении «отдать деньги за что-либо» и зададимся вопросом: в одинаковой ли степени правильны эти конструкции или же с точки зрения грамматики одна из них предпочтительнее? Ответ: в литературном языке принята беспредложная конструкция оплатить что (оплатить проезд, оплатить труд рабочих, оплатить расходы по командировке) и предложная конструкция уплатить за что (уплатить за проезд и т. д.).

В других случаях конструкции с предлогом и без предлога равноправны, например: ехать трамваем — ехать на трамвае, вернуться поездом — вернуться на поезде, просить помощи — просить о помощи, интересный всем — интересный для всех, понятный каждому — понятный для каждого, полезный детям — полезный для детей, приятный друзьям — приятный для друзей, нужный многим — нужный для многих.

Другой вопрос: если равноправны беспредложная и предложная конструкции, то, может быть, равноправны конструкции с разными предлогами? Ответ: да, и в этих случаях мы говорим о синонимии предлогов.

Это можно показать на предлогах в и на: несмотря на явное различие в своих значениях (в — «внутри чего-нибудь», на — «на поверхности чего-нибудь»), они нередко выступают как синонимы. Например: ехать в поезде — ехать на поезде, работать в поле — работать на поле, слезы в глазах — слезы на глазах, корабли в море — корабли на море. Ср.: Я побежал в кухню… (М. Горький). — Нянька приходила на кухню… (В.Г. Короленко).

В то же время следует отметить, что в большинстве случаев эти предлоги различаются в соответствии с присущими им значениями.

С географическими объектами сочетается предлог в: в городе, в деревне, в селе (но: первый на селе работник), в Белоруссии, в Сибири (но: на Украине).

При названиях островов, полуостровов употребляется предлог на: на Аляске, на Камчатке, на Сахалине, на Таймыре, на Новой Земле.

С названиями гор и горных местностей употребляется предлог на: на Казбеке, на горе Арарат, на Кавказе, на Урале. Употребление предлогов в — на при названиях гор во множественном числе связано с различными значениями: отдыхать в Альпах, в Пиренеях — значит «в горах, среди гор»; события на Балканах — значит «на Балканском полуострове»; леса на Карпатах — значит «на поверхности гор».

Мы говорим: в театре (в старину говорили: на театре), в кино, в цирке (имеются в виду закрытые помещения), но: на концерте, на опере, на спектакле (имеется в виду представление, исполнение). Сочетание служит на флоте носит профессиональный характер, так говорят моряки, и в этом нет ошибки.

При названиях транспортных средств чаще употребляется предлог на: на поезде, на пароходе, на самолете, на трамвае, на автобусе, на метро. Употребление предлога в предполагает нахождение внутри называемого предмета: находиться в поезде, сидеть в трамвае, обедать в самолете.

Предлоги ей на имеют свои антонимы: в — из, на — с. Например: поехал в Крым — вернулся из Крыма; отправился на Кавказ — приехал с Кавказа; вошел в здание — вышел из здания; пошел на вокзал — пришел с вокзала. Не всегда, правда, это положение выдерживается: поехал в Поволжье — вернулся с Поволжья; отправить во все концы страны — получить со всех концов страны.

Продолжаем наши наблюдения над предлогами. А может быть: наблюдения за предлогами? Нет. Сравним: наблюдения за звездами — наблюдения над подопытными животными. В первой конструкции речь идет об изучении объекта без нашего вмешательства в его «поведение». а вторая конструкция имеет значение «изучать явление и регулировать его». Поскольку мы не только рассматриваем предлоги, но и экспериментируем с ними, правильной является конструкция наблюдения над предлогами.

Весьма своеобразен предлог по: он управляет тремя падежами — дательным, винительным и предложным (в этом отношении с ним конкурирует только предлог с). О предлоге по мы уже говорили в главе о числительных (по пять тетрадей — по пяти тетрадей, по несколько человек — по нескольку человек, по много дней — по многу дней). Но там были только цветочки, а ягодки впереди.

Как вы скажете: по получении ответа или по получению ответа? Мы скучаем по вам или по вас?

На первый вопрос отвечаем так: предлог по в значении «после» управляет предложным падежом, стало быть: по получении ответа, по окончании спектакля, по изучении вопроса (книжные варианты, а после получения и т. д. — нейтральные варианты). В значении же причины (ушел на пенсию по состоянию здоровья) или цели (работы по озеленению города) предлог по управляет дательным падежом. Кстати, с каким падежом употреблен этот предлог в сочетании идти по улице?

Сложнее ответить на второй вопрос: скучаем по вам или по вас? Если в сочетаниях с существительными (скучает по сыну, скучает по детям) и с личными местоимениями 3-го лица (скучаем по нему, скучает по ним) предлог по управляет дательным падежом, то в сочетании с личными местоимениями 1-го и 2-го лица этот же предлог сочетается с предложным падежом: скучаем по вас (не по вам), скучают по нас (не по нам). Таковы капризы предлога по.

Ему присуща также стилистическая особенность: при обозначении предмета, который нужно достать, добыть, употребление предлога по имеет разговорно-просторечный характер, например: идти за грибами — идти по грибы. Ср.: Раз утром молодуха пошла за водой на озеро (М. Пришвин). — Весной ходят девушки в рощу по ландыши, летом — по ягоды (В. Панова).

Как, по-вашему, лучше сказать: Я не читал этой книги или Я не читал эту книгу? Не будем категоричны в своем ответе: обе конструкции правильны, т. е. после переходного глагола с отрицанием дополнение может стоять или в родительном, или в винительном падеже.

Однако не всегда такие вариантные конструкции одинаково употребительны: в одних случаях преобладает употребление родительного падежа, в других предпочтительнее форма винительного падежа, в третьих обе формы действительно равноправны.

1. Родительный падеж усиливает отрицание и употребляется в следующих случаях:

а) если в предложении имеется частица ни или отрицательное местоимение, либо наречие с приставкой ни-, например: Однако ж я не терял ни бодрости, ни надежды (А.С. Пушкин);

б) если дополнение имеет значение какой-то части предметов, например: Не купил к чаю баранок (К. Федин);

в) если дополнение выражено отвлеченным существительным, например: не теряет времени, не испытывает желания, не упускает случая, не принимает участия.

2. Винительный падеж ослабляет отрицание и обычно употребляется в следующих случаях:

а) при указании на конкретный, определенный предмет, например: Эту книгу я не возьму; не прочитал присланную ему повесть;

б) при выражении дополнения одушевленным существительным, например: Свою Тамару не брани (М.Ю. Лермонтов);

в) при двойном отрицании, которое обозначает усиленное утверждение, например: Женщина не может не понять музыку (М. Горький);

г) в конструкции «не + вспомогательный глагол + неопределенная форма переходного глагола + дополнение», например: не смог приобрести новый словарь, не успел прочитать эту книгу, не хочет надеть старый костюм; ср.: Два века ссорить не хочу (А.С. Пушкин).

3. В остальных случаях встречается употребление как родительного, так и винительного падежа: конструкция с родительным падежом носит книжный характер, конструкция с винительным падежом — нейтральный или разговорный характер. Ср.: Андрей не отрывал от березы очарованного взгляда (М. Бубеннов). — Ты не терзай мне душу! (М. Горький).

Скажите, кто является владельцем книги, о которой идет речь в предложении: Книга племянницы мужа учительницы сына моего соседа? Чтобы ответить на этот вопрос, вы начинаете перебирать звенья этой цепочки родительных падежей с конца: у меня есть сосед, у него есть сын, у сына есть учительница, у учительницы есть муж, у мужа есть племянница… наконец, отдышавшись, вы находите, кому принадлежит книга. Нетрудно видеть стилистический недостаток подобных конструкций: один родительный падеж цепляется за другой, образуется клубок, который приходится разматывать. Пример подобного неудачного предложения в школьном пособии по литературе привел К. Чуковский: «Творческая обработка образа дворового идет по линии усиления показа трагизма его судьбы». Попытайтесь передать эту мысль понятным языком. Не так-то просто, не правда ли? Попробуем совершить этот подвиг вместе. Может быть, подойдет такой вариант: В основу образа дворового положена его трагическая судьба.

Как вы понимаете предложение: Чтение Маяковского производило сильное впечатление на слушателей. Читал сам В. Маяковский или кто-то другой читал произведения великого поэта? Неясность произошла из-за того, что слово Маяковского может быть понято как родительный субъекта (он производил действие, выраженное глаголом читал) и как родительный объекта (предметом действия были его произведения).

Неудачны предложения, в которых эти два падежа стоят рядом, например: «Оценка Белинского романа „Евгений Онегин“». Можно было бы сказать: Оценка, данная Белинским роману «Евгений Онегин».

Нередко встречаются конструкции, в которых при двух управляющих словах имеется общее зависимое слово, например: читать и конспектировать книгу, встречаться и беседовать с друзьями. Такие конструкции построены правильно, потому что глаголы в них требуют одинакового управления: читать что и конспектировать что, встречаться с кем и беседовать с кем. Но стилистически неверно построены предложения, в которых общее зависимое слово имеется при словах, требующих разного управления, например: «интересоваться и собирать марки» (интересоваться чем, собирать что), «любить и заниматься спортом» (любить что, заниматься чем). Исправить такие конструкции нетрудно: при первом управляющем слове употребляется зависимое существительное, а при втором — заменяющее его местоимение: интересоваться марками и собирать их, любить спорт и заниматься им.

А теперь скажите, правильно ли построены предложения: «Наш преподаватель физкультуры организовал и руководит кружком по плаванию»; «Комсомол должен идейно влиять и вести за собой всю молодежь».

Лежащая книга на столе прочитана (Причастный оборот)

Недостаток приведенного в заголовке предложения заключается в неправильном порядке слов: определяемое существительное книга оказалось в середине причастного оборота. По правилам же определяемое существительное должно находиться или перед всем «оборотом» или после него. Ср.: 1) Книга, лежащая на столе, прочитана; 2) Лежащая на столе книга прочитана.

«Ученик напишущий изложение без единой ошибки получит высокую оценку». Можно ли так сказать? Правильны ли будут созданные по этому образцу сочетания: «спортсмен, сумеющий пробежать стометровку за десять секунд», «пленник, попытающийся убежать»? Нет, потому что причастия имеют только две формы времени — настоящего и прошедшего, будущего же времени у них нет. Поэтому от глаголов совершенного вида (написать, суметь, попытаться) причастия на -щий не образуются. В этих случаях причастный оборот заменяется придаточным определительным предложением: ученик, который напишет; спортсмен, который сумеет пробежать; пленник, который попытается убежать.

Причастия на -щий, образованные от глаголов совершенного вида, изредка встречались у писателей XIX века как стилистический прием, заимствованный из канцелярской речи, например: Буде окажется в их губернии человек, не предъявящий никаких свидетельств и пашпортов, то задержать его немедленно (Н.В. Гоголь).

«Каждый, пожелавший бы выступить на комсомольском собрании, получит слово». Можно ли так сказать? Нет, потому что от глаголов в форме условного наклонения (с частицей бы) причастия не образуются. В этих случаях причастный оборот тоже заменяется придаточным определительным предложением: Каждый, кто пожелает…

Причастия, образованные от глаголов в форме условного наклонения, используются писателями со стилистическим заданием — отразить особенности канцелярской речи, например: Спит ум, может быть, обретший бы внезапный родник великих средств (Н.В. Гоголь); …Не были введены положительные рыболовы-любители в пропорции, удовлетворившей бы самые придирчивые требования (С. Михалков).

«Фрукты нового урожая, отправляющиеся с юга, поступают уже в промышленные центры страны». Возможно, что, читая вслух это предложение, вы почувствуете некоторую неловкость. И действительно: не получается ли, что фрукты «сами себя отправляют» на север? Дело в том, что суффикс -ся в глагольных формах имеет не только возвратное значение (ср.: Ученики отправляются в турпоход), но и страдательное значение, когда предмет испытывает чье-либо воздействие (ср.: Ответы на письма отправляются секретарем без задержки). Чтобы избежать возможной неясности, мы в подобных случаях употребляем вместо причастия на -ся причастие на -мый (страдательное причастие настоящего времени), то есть вместо конструкции «Фрукты, отправляющиеся…» говорим: Фрукты, отправляемые… Вместо «Девочка, воспитывающаяся бабушкой…» — Девочка, воспитываемая бабушкой…

Использование причастного оборота помогает устранить неясность в предложении. Например: Ученики проходили практику в одном из цехов завода, который недавно был реорганизован (был реорганизован один из цехов или завод в целом?). Необходимую ясность вносит причастный оборот: 1) …в одном из цехов завода, недавно реорганизованном; 2) …в одном из цехов завода, недавно реорганизованного.

Стилистическая особенность причастий и причастных оборотов состоит в том, что они придают высказыванию книжный характер. А.С. Пушкин писал: «Мы не говорим: карета, скачущая по мосту; слуга, метущий комнату; мы говорим: которая скачет, который метет…» Обращает на себя внимание то обстоятельство, что в ученических изложениях и сочинениях причастные обороты встречаются редко: сказывается влияние разговорной речи, более сильное, чем влияние речи книжной. И напрасно! Ваши письменные сочинения на литературные темы — это критические статьи в миниатюре, и в той или иной степени им должен быть присущ книжный характер. Приведенные выше слова А.С. Пушкина, отмечавшего «выразительную краткость причастий», имеют такое продолжение: «Чем богаче язык выражениями и оборотами, тем лучше для искусного писателя. Письменный язык оживляется поминутно выражениями, рождающимися в разговоре, но не должен отрекаться от приобретенного им в течение веков».

Из соседнего помещения доносятся звуки, постепенно нарастающие и превращающиеся в надоедающий шум, наплывающий со всех сторон на каждого находящегося в комнате. Нравится ли вам звучание этого предложения? Очевидно, нет — из-за скопления в нем шипящих звуков. На эту сторону обращал особое внимание М. Горький, писавший одному из молодых писателей: «…Язык наш… достаточно богат. Но у него есть свои недостатки, и один из них — шипящие звукосочетания: вши, вша, вшу, ща, щей».

Эту особенность причастий остроумно использовал для создания пародии писатель-сатирик В. Ардов в фельетоне «Суконный язык»:

Лица, ходящие по траве, вырастающей за отделяющей решеткой, ломающейся и вырывающейся граблями, а также толкающиеся, приставающие к гуляющим, бросающиеся в пользующихся произрастающими растениями, подставляющие ноги посещающим, плюющие на проходящих и сидящих, пугающие имеющихся детей, ездящие на велосипедах, заводящие животных, загрязняющих и кусающихся, вырывающие цветы и засоряющие, являются штрафующимися.

Однако сознательный подбор и скопление причастных форм могут быть использованы в целях стилистических. Например:

Вспомни с нами отступавших. Воевавших год иль час, Павших, без вести пропавших, С кем видались мы хоть раз, Провожавших, вновь встречавших. Нам попить воды подавших. Помолившихся за нас. А. Твардовский.

В этом отрывке причастия, употребленные в значении существительных, усиливают патетическую торжественность речи.

Спрыгнув с трамвая, у пассажира слетела калоша (Деепричастный оборот)

Смысл этого заголовка понятен, но предложение построено неудачно: нарушено правило употребления деепричастного оборота.

Деепричастный оборот обычно свободно передвигается в пределах предложения: он может стоять в его начале, в середине и в конце. Например: 1) Войдя в класс учитель поздоровался с учениками; 2) Учитель, войдя в класс, поздоровался с учениками; 3) Учитель поздоровался с учениками, войдя в класс. Как показывают примеры, действие, выраженное деепричастием (войдя), относится к подлежащему.

Это положение не соблюдено в предложении-заголовке. В нем речь идет о двух действующих предметах в грамматическом значении этого слова: о пассажире (он спрыгнул с трамвая) и о калоше (она слетела), причем действие пассажира не относится к подлежащему. В неправильном построении этого предложения легко убедиться, если переставить деепричастный оборот: «Калоша, спрыгнув с трамвая, слетела у пассажира».

Сравните в ученическом сочинении: «Живя и вращаясь в аристократическом обществе, у Онегина создались присущие этому обществу привычки и взгляды» (получилось, что в аристократическом обществе «жили и вращались привычки и взгляды»).

Возможно употребление деепричастного оборота в безличном предложении при неопределенной форме глагола, например: Переходя улицу, нужно внимательно следить за движением транспорта. В подобных предложениях нет ни грамматического, ни логического (т. е. предмета речи, выраженного косвенным падежом существительного) подлежащего. Но неудачным было бы предложение типа: «Подходя к лесу, мне стало холодно»: в нем нет инфинитива, к которому мог бы относиться деепричастный оборот.

Деепричастный оборот, как и причастный, обычно используется в книжной речи. Его несомненное достоинство — краткость, лаконичность. Сравним два предложения: После того как я выполнил домашнее задание, я пошел гулять. — Выполнив домашнее задание, я пошел гулять. Нетрудно заметить, что второе предложение, более сжатое в своем словарном составе, звучит энергичнее, чем первое.

Деепричастия и деепричастные обороты обладают большой выразительностью, благодаря чему они широко используются в языке художественной литературы. Например: Туманы, клубясь и извиваясь, сползали туда по морщинам соседних скал (М.Ю. Лермонтов); Временами по реке пробегала от ветра легкая рябь, сверкая на солнце (В.Г. Короленко).

Эту особенность деепричастных конструкций можно показать и на таком примере. Писатель Д.В. Григорович, рассказывая о своих литературных начинаниях, вспоминает, что его очерк «Петербургские шарманщики» заслужил одобрение Ф.М. Достоевского, но одно место ему не понравилось. «У меня, — пишет Д.В. Григорович, — было написано так: Когда шарманка перестает играть, чиновник из окна бросает пятак, который падает к ногам шарманщика. „Не то, не то, — раздраженно заговорил вдруг Достоевский, — совсем не то! У тебя выходит слишком сухо: пятак упал к ногам… Надо было сказать: пятак упал на мостовую, звеня и подпрыгивая…“ Замечание это — помню очень хорошо — было для меня целым откровением. Да, действительно, звеня и подпрыгивая — выходит гораздо живописнее, дорисовывает движение…»

«Пиша тебе об этом, жду срочного твоего ответа». Удачно ли образовано деепричастие от глагола писать? Нет, современному литературному русскому языку оно чуждо, хотя его можно встретить у Н.А. Некрасова и А.П. Чехова. Точно так же не существуют деепричастия, включенные в приводимые ниже сочетания: бежа изо всех сил (хотя встречается у М.Ю. Лермонтова, Л.Н. Толстого, В. Маяковского), берегя или бережа каждую минуту (встречается у Л.Н. Толстого), бия лошадь кнутом (но: бия себя в грудь — устойчивое словосочетание), вяжа кофту, жмя твою руку (есть у В. Маяковского), жря любую пищу (есть у В. Маяковского), лия горькие слезы, мажа хлеб маслом, могя это сделать, громко поя песни, чеша себе волосы (есть у Л.Н. Толстого). Не забудем, что писатели значительно свободнее используют потенциальные возможности языка, чем это встречается в обычной речи.

В заключение можно предложить вам небольшое упражнение на использование деепричастных оборотов и их размещение в предложении.

Задание. Заключенные в скобки деепричастные обороты вставьте в предложение.

Образец. Левинсон постоял немного и зашагал еще быстрее (вслушиваясь в темноту; улыбнувшись про себя). — Левинсон постоял немного, вслушиваясь в темноту, и, улыбнувшись про себя, зашагал еще быстрее (А. Фадеев).

1. Врач внимательно осмотрел больных и вышел из палаты (дав нужные указания сестре). 2. Сквозь стекло окон в комнату пробивались лунные лучи (освещая ее неярким светом). 3. Группа геологов поднялась по склону горы и спустилась с противоположной стороны (по пути изучая различные горные породы; достигнув перевала). 4. Женщина вошла в комнату с маленьким ребенком и стала его раздевать (ведя его за руку; посадив на стул). 5. Через несколько минут всадники мчались уже по дороге (быстро вскочив на лошадей; поднимая густую серую пыль). 6. Вечером и утром юноша думал все об одном и том же (ложась в постель; вставая на рассвете). 7. Охотник задержался немного, а затем уверенно зашагал по направлению к небольшому озеру (всматриваясь в темноту леса; заметив что-то интересное). 8. Старик остановился и оглянулся назад (пройдя несколько шагов; словно дожидаясь кого-то). 9. За деревней тянулся дремучий лес, где столетние сосны плотно прижимались друг к другу (окружая ее полукольцом; напоминая собой сказочных великанов). 10. Мой собеседник зажег свечу и продолжал свой рассказ (достав из кармана спички; отпив немного воды из кружки).

У вас на столе дело об утонутии? Нет, об утопатии (Отглагольные существительные)

Откуда могли появиться такие странные слова — отглагольные существительные? Источник их появления — канцелярская речь.

В практике работы следственных органов (милиция, суды) используются готовые папки, на которых уже напечатано: «Дело…», остается дописать названия события (…о пожаре) или правонарушения (…о краже …о поджоге …об оскорблении словом). Представим себе такую ситуацию: на берегу реки найден утопленник (помните у А.С. Пушкина: «…Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца»). Заводится «Дело о…» чем? Нельзя написать: «…об убийстве», потому что это мог быть несчастный случай, и напрасно будут искать виновника преступления. Нельзя также написать: «…о самоубийстве», потому что следствие может пойти по ложному пути. По словам писателя-сатирика, следователь в аналогичном случае записал: «…о самовольном вхождении в воду и невыходе из нее». Конечно, приведенные в заголовке «утонутие» и «утопатие» — искусственные слова.

Писатели использовали подобные слова для стилизации речи или пародии. Например: Хозяйка вышла затем, чтобы привести в исполнение мысль насчет загнутия пирога (Н.В. Гоголь); Дело …об изгрызении плана оного мышами (А.И. Герцен); Объявить вдове Вониной, что в неприкреплении ею шестидесятикопеечной марки… (А.П. Чехов); Из его слов можно было заключить, что он усматривает в действиях Блюма факт перегнутия палки (И. Ильф и Е. Петров).

Большим мастером создания комического эффекта в пародиях на канцелярский язык был М.Е. Салтыков-Щедрин. В его «Современной идиллии» один из персонажей предлагает разработанный им проект компенсации за оскорбления.

Такса.

За словесное оскорбление укоризною в недостатке благовоспитанности 20 к.

За словесное оскорбление укоризною в недостатке благовоспитанности с поднятием руки, но без нанесения 75 к.

За нанесение по лицу удара рукой с рассечением какой-либо части оного (носа, бровей, губ и пр.) 3 р.

Примечание. Равным образом воспрещается выколотие глаза, откушение носа, отсечение руки или ноги, отнятие головы и проч.

Из сказанного отнюдь не следует, что отглагольными существительными нельзя пользоваться в литературном языке.

Во-первых, они удобны благодаря своей краткости. Ср.: Когда наступило утро, вся природа оживилась. — С наступлением утра вся природа оживилась.

Во-вторых, отглагольные существительные широко используются в роли терминов, например: сложение, вычитание, ощущение, восприятие, согласование, управление, примыкание, прокладка, проходка, ввоз, вывоз и т. д.

Но вызывают возражение искусственные образования типа «вынутие ноги из сапога» или неоправданный канцелярский характер обычного текста, например в объявлении управдома: «Сообщение о недопущении жильцами загрязнения лестницы собаками». И в ученических работах встречается неудачное использование конструкций с отглагольными существительными, например: «Нагульнов допускает избивание кулаков»; «Написание романа „Евгений Онегин“ относится к эпохе перед восстанием декабристов», «Для раскрытия образа Татьяны очень много дает эпизод ее беседы с няней»; «У Базарова произошло заражение трупным ядом» (вместо: Базаров заразился трупным ядом).

Чтобы не допускать подобных ошибок, следует помнить, что всегда лучше употребить глагольное сказуемое, а не сочетание отглагольного существительного со вспомогательным глаголом: Растет самосознание масс — «Происходит рост самосознания масс»; Павел организует кружок — «Павел осуществляет организацию кружка»; Ниловна начинает понимать интересы сына — «К Ниловне начинает приходить понимание интересов сына». Вторые из этих синонимических конструкций воспринимаются с трудом, потому что в них усложнено сказуемое: вместо простых глаголов растет, организует, начинает понимать используются неуклюжие глагольно-именные сочетания. Подобное же «расщепление сказуемого» (как называют эти «перлы» канцелярского красноречия) затрудняет и восприятие такого предложения: «Всех нас интересовало, почему происходит снижение успеваемости по некоторым предметам» (вместо: снижается успеваемость). А вот другой неуклюжий оборот письменной речи: «На повестке дня комсомольского собрания стоял вопрос о взятии новых обязательств». Здесь лучше было бы совсем опустить отглагольное существительное.

В сочинениях школьников встречается ненужное словотворчество, связанное не только с отглагольными существительными. Например: «Беспринципиальность — черта характера Обломова». Автор этой фразы соединил прилагательное беспринципный и существительное принципиальность и получил несуществующее слово «бесприципиальность». Другой пример: «Молодогвардейцы проявляли чудеса героичества». Из двух слов — прилагательного героический и существительного геройство — ученик образовал третье, не существующее в русском языке.

Создание неологизмов — естественный процесс в развитии языка, но до поры до времени воздержитесь от активного участия в этом процессе.

Пью чай с лимоном и с удовольствием (Предложения с однородными членами)

Приведенное в заголовке предложение построено явно неудачно и может вызвать улыбку: сочетания с лимоном и с удовольствием внешне напоминают однородные члены, но они выражают несовместимые понятия, далекие одно от другого, поэтому в роли однородных членов выступать не могут. И действительно: сочетание с лимоном является дополнением, а сочетание с удовольствием — обстоятельством образа действия. Таким же каламбуром прозвучало бы предложение «Шел дождь и два ученика: один в школу, другой в калошах».

Вместе с тем следует подчеркнуть, что однородные члены предложения играют роль действенного изобразительного средства: при их помощи рисуются детали общей картины, показывается динамика действия, они создают ряды эпитетов, обладающих большой выразительностью.

Например, следующий отрывок напоминает быстро сменяющие друг друга кинокадры:

…Уже столпы заставы Белеют: вот уж по Тверской Возок несется чрез ухабы. Мелькают мимо будки, бабы. Мальчишки, лавки, фонари, Дворцы, сады, монастыри. Бухарцы, сани, огороды. Купцы, лачужки, мужики, Бульвары, башни, казаки, Аптеки, магазины моды, Балконы, львы на воротах И стаи галок на крестах. А.С. Пушкин. «Евгений Онегин».

А другой наш великий писатель-классик использовал перечисление однородных членов для создания статической картины, на которой тщательно выписаны детали единого целого:

…Лежало множество всякой всячины: куча исписанных мелко бумажек, накрытых мраморным позеленевшим прессом с яичком наверху, какая-то старинная книга в кожаном переплете с красным обрезом, лимон, весь высохший, ростом не более лесного ореха, отломленная ручка кресел, рюмка с какою-то жидкостью и тремя мухами, накрытая письмом, кусочек сургучика, кусочек где-то поднятой тряпки, два пера, запачканные чернилами, высохшие как в чахотке, зубочистка, совершенно пожелтевшая, которою хозяин, может быть, ковырял в зубах своих еще до нашествия на Москву французов.

Н.В. Гоголь. «Мертвые души».

Однородные сказуемые-глаголы создают впечатление динамичности и напряженности речи, например: Бросившись к Сабурову, Масленников схватил его, приподнял с места, обнял, расцеловал, схватил за руки, отодвинул от себя, посмотрел, опять придвинул к себе, поцеловал и посадил обратно — все в одну минуту (К. Симонов).

Весьма выразительны однородные согласованные определения, например: …Ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! (И.С. Тургенев).

Однородные члены предложения могут быть соединены друг с другом бессоюзной связью и при помощи союзов. Ср.:

1) читать книги, брошюры, газеты, журналы;

2) читать и книги, и брошюры, и газеты, и журналы;

3) читать книги, брошюры, газеты и журналы;

4) читать книги и брошюры, газеты и журналы.

Первый вариант (без союзов) образует так называемый незамкнутый ряд, т. е. не содержит исчерпывающего перечисления. Например: Весь домик был наполнен тревожными скрипами, вздохами, шорохами (Б. Горбатов). Такие конструкции характерны для спокойной повествовательной речи.

Второй вариант (с повторением союза перед каждым однородным членом) тоже имеет характер незаконченного перечисления, но при этом все однородные члены логически и интонационно подчеркиваются. Например: Перед глазами ходил океан, и колыхался, и гремел, и сверкал, и угасал, и светился, и уходил куда-то в бесконечность (В.Г. Короленко). Конструкции этого рода используются в речи эмоциональной.

Третий вариант (с постановкой союза перед последним однородным членом) образует замкнутый ряд, имеющий значение законченного перечисления. Например: Мороз крепчал и щипал уши, лицо и руки (А. Серафимович). Такие конструкции представляют собой наиболее употребительный тип сочетаний однородных членов и встречаются в любом стиле речи.

Четвертый вариант (с попарным соединением однородных членов) имеет несколько разновидностей:

а) парные группы образуются близкими по смыслу словами, например: Лицо Николая и голос, тепло и свет в комнате успокаивали Власову (М. Горький);

б) попарно могут соединяться слова, обозначающие контрастные понятия, например: Глядел на все вокруг пытливыми глазами надежд и опасений, страха и радости (М. Горький);

в) возможно попарное соединение слов-понятий, логически далеких друг от друга, например: Из таких людей можно делать все: гвозди и танки, стихи и победу (И. Эренбург).

Сами союзы при однородных членах различаются своей стилистической окраской.

Большая часть их носит нейтральный характер: и, или, а, но, ни…, ни и др.

Некоторым присущ книжный характер: как… так и, не только… но и, если не… то, хотя… но и др. Например: У Сибири есть много особенностей как в природе, так и в людских нравах (И.А. Гончаров); Молнии не столько вспыхивали, сколько трепетали, как крыло умирающей птицы (И.С. Тургенев); На большей части их лиц выражалась если не боязнь, то беспокойство (Л.Н. Толстой).

Другие союзы носят разговорный характер: да, либо. Например: Лес ли начнется — сосна да осина (Н.А. Некрасов); Мал язык, да всем телом владеет (Поговорка); Вечерами Тарас Семенович либо читал вслух какую-нибудь книгу, либо рассказывал сказки (Г. Марков).

Не следует соединять союзом и причастный оборот и придаточное определительное предложение, так как член предложения (причастный оборот является распространенным определением) и придаточное предложение не могут быть однородными членами. Это требование нарушено, например, в предложениях из ученических сочинений: «Маяковского радует трудовой подъем, охвативший народные массы и в котором он видит залог победы»; «В конце романа Ниловна показана как женщина, которая ничего не боится и спокойно делающая свое опасное дело».

Петухи давно пропели и играют на рожке (Сложносочиненное предложение)

Читая это предложение, трудно удержаться от улыбки: получается, что петухи сначала возвестили своим кукареканьем начало дня, а потом они же, а не пастух, заиграли на рожке. Вся суть, как вы, вероятно, уже догадались, в неправильном пунктуационном оформлении предложения: в нем не поставлена запятая перед союзом и, в результате чего вместо сложносочиненного получилось простое предложение с однородными сказуемыми.

Но нас интересует сейчас не пунктуация, а стилистика сложного предложения. Как известно, существуют три разновидности сложного предложения: сложносочиненное, сложноподчиненное и бессоюзное сложное предложение. Сопоставим сложные предложения: Наступило утро, и туман рассеялся. — Наступило утро, поэтому туман рассеялся. — Туман рассеялся, так как наступило утро. — Наступило утро — туман рассеялся. — Туман рассеялся: наступило утро. Мы находим в них близость содержания: причинно-следственные отношения между составляющими их частями. Вместе с тем следует отметить, что каждому из приведенных предложений присущи свои смысловые и грамматические особенности, связанные с наличием или отсутствием союза, значением союза, порядком следования частей, интонацией (на письме она отражается пунктуацией).

Наиболее прозрачны по своей структуре сложносочиненные предложения, они ближе всего стоят к простым предложениям. Сопоставим три текста.

В девятом часу мы вместе пошли к княгине. Проходя мимо окон Веры, я видел ее у окна. Мы кинули друг другу беглый взгляд. Она вскоре после нас вошла в гостиную Литовских. Княгиня меня ей представила как своей родственнице. — Пили чай…

М.Ю. Лермонтов.

В этом отрывке из «Журнала Печорина» повествование ведется от первого лица. Это позволило автору придать изложению непринужденный характер, близкий к разговорной речи. Все предложения простые, ничем не осложненные, за исключением одного, в котором имеется деепричастный оборот.

Погода вначале была хорошая, тихая. Кричали дрозды, и по соседству в болотах что-то живое жалобно гудело, точно дуло в пустую бутылку. Протянул один вальдшнеп, и выстрел по нем прозвучал в весеннем воздухе раскатисто и весело… По лужам протянулись ледяные иглы, и стало в лесу неуютно, глухо и нелюдимо. Запахло зимой.

А.П. Чехов.

Перед нами авторская речь, дается несложное описание, представленное простыми предложениями вперемежку со сложносочиненными, легко распадающимися на простые; стилистически они легко уживаются друг с другом.

Я стоял на вершине пологого холма; передо мною — то золотым, то посеребренным морем раскинулась и пестрела спелая рожь. Но не бегало зыби по этому морю; не струился душный воздух; назревала гроза великая. Около меня солнце еще светило — горячо и тускло; но там за рожью, не слишком далеко, темно-синяя туча лежала грузной громадой на целой половине небосклона. Все притаилось… Все изнывало под зловещим блеском последних солнечных лучей. Не слыхать, не видать ни одной птицы: попрятались даже воробьи. Только где-то вблизи упорно шептал и хлопал одинокий, крупный лист лопуха.

И.С. Тургенев.

В отрывке преобладают бесоюзные сложные предложения, легко распадающиеся на простые предложения. Оба эти типа сложных предложений, с их простотой в структурном отношении, могут быть противопоставлены сложноподчиненным предложениям, которым нередко присуща структурная сложность. Не случайно сложносочиненные и бессоюзные сложные предложения наряду с простыми чаще всего встречаются в самостоятельных ученических работах.

Вот пёс без хвоста, который за шиворот треплет кота, который пугает и ловит синицу, которая ловко ворует пшеницу… (Сложноподчиненное предложение)

Вы, вероятно, помните, эти шутливые стихи С.Я. Маршака (перевод с английского), которые с умыслом построены в нарушение правила: при последовательном подчинении не должны повторяться одни и те же союзные слова. Этим недостатком страдают, например, предложения из ученических работ: «Манилов попросил, чтобы Чичиков приехал еще раз, чтобы насладиться его обществом»; «Я вернул книгу, которую взял в районной библиотеке, которая находится недалеко от моего дома».

Вспомним попытки Обломова написать письмо управляющему домом: «Квартира, которую я занимаю во втором этаже, в котором вы предположили произвести некоторые перестройки, вполне соответствует моему образу жизни и приобретенной вследствие долгого пребывания в сем доме привычке. Известись через крепостного моего человека, Захара Трофимова, что вы приказали сообщить мне, что занимаемая мною квартира…» Автор письма сам признал его «нескладным», так как «тут два раза сряду что, а там два раза который», но переделывать его не стал из-за лености мысли. Получился небольшой, но убедительный штришок к портрету героя романа И.А. Гончарова.

Подобным приемом речевой характеристики персонажей своих произведений пользовались и другие писатели; например: Собакевич так сказал утвердительно, что у него [Чичикова] есть деньги, что он вынул еще бумажку… (Н.В. Гоголь).

Л.Н. Толстой вводил такие конструкции в авторскую речь, чтобы придать повествованию разговорный характер: Все в батарее считали его капиталистом, потому что он имел рублей двадцать пять, которыми охотно ссужал солдата, который действительно нуждался; Он не знал, что Левин чувствовал, что у него выросли крылья.

Однако такие построения ошибочны, если они не связаны со специальным стилистическим замыслом. Приведем пример из ученического сочинения: «Добролюбов говорил, что многие молодые люди, вступающие в жизнь, задают себе эти вопросы, что то, что ты сейчас делаешь, это не то, что есть что-то лучшее, что-то необыкновенное, то, к чему ты должен стремиться».

Сложноподчиненные предложения, а также предложения с разными типами связи, с их богатыми возможностями развернутого изложения мыслей, используются во многих стилях — художественном, научном, публицистическом. Приведем пример из знаменитого «Письма к Гоголю» В.Г. Белинского: «Конечно, в вашей книге более ума и таланта (хотя того и другого не очень богато в ней), чем в их сочинениях, но зато они развили общее им с вами учение с большею энергиею и большею последовательностью, смело дошли до его результатов, все отдали своему византийскому богу, ничего не оставили сатане, тогда как вы, желая поставить по свечке тому и другому, впали в противоречие, отстаивали, например, Пушкина, литературу и театры, которые, с вашей точки зрения, если бы вы только имели добросовестность быть последовательным, нисколько не могут служить ко спасению души, но много могут служить к ее погибели…»

Придаточное предложение определительное и причастный оборот во многих случаях заменяют друг друга (см. главу о причастных оборотах), но они не могут выступать в качестве однородных членов. Так, не отвечает литературной норме предложение, встретившееся в ученической работе: «Персонажи пьесы Горького „На дне“ — это люди, опустившиеся на дно социальной жизни и которые потеряли всякую надежду выбраться оттуда». Можно было использовать или два причастных оборота (опустившиеся… и потерявшие…), или два придаточных предложения (которые опустились… и потеряли…).

«Городничий сказал собравшимся у него чиновникам, что я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие». Недостаток этого предложения, взятого из ученического сочинения, заключается в смешении прямой и косвенной речи: придаточное предложение, выражающее косвенную речь, сохранило глагольные формы и личные местоимения, присущие прямой речи. Такие конструкции встречаются в повседневной бытовой речи, например: «Сережа сказал, что я приду к вам вечером» (придет не третье лицо, то есть я, а сам Сережа).

Нередки и другие ошибки в письменной и устной речи учащихся, связанные с построением сложноподчиненных предложений. Так, в сочинении читаем: «Образ Печорина настолько отличается от образа Онегина, как вообще различаются условия и обстоятельства жизни обоих героев» (нет сопоставительного союза «настолько — как», известен только союз настолько — насколько).

Другой пример: «Последнее, на чем следует остановиться, — это на композиции романа „Герой нашего времени“» (вместо: Последнее… — это композиция, т. е. именное сказуемое главного предложения должно стоять в форме именительного падежа).

Неправильно мы строим сложноподчиненные предложения и в устной речи. Например, в ответах учеников иногда приходится слышать такие определения: «Имя существительное — это когда указываются названия предметов» (вместо: Имя существительное — часть речи, которая обозначает предмет).

Нарушена норма и в предложениях типа: «Я просил товарища, чтобы он пришел бы» (частицу бы в придаточных предложениях, которые начинаются союзами чтобы, если бы, повторять не следует).

Используя сложноподчиненные предложения, не забывайте, что «многоярусные» конструкции с большим количеством придаточных частей (в особенности, если они связаны по способу последовательного подчинения) не украшают стиль! Чем больше придаточных частей вы нанижете, усложняя синтаксическую конструкцию, тем труднее будет слушать (или читать) ваше высказывание.

Вместо заключения

Мы надеемся, дорогие читатели, что «Занимательная стилистика» пробудила в вас интерес и любовь к русскому языку. Познакомившись с примерами искусного использования языковых средств нашими лучшими писателями, проанализировав речевые ошибки, возникшие вследствие небрежного отношения к слову, вы, конечно, решите для себя: «Буду делать хорошо и не буду плохо». Однако стилистика — сложная и тонкая наука, она требует не только знаний и желания выработать хороший слог, но и чутья, вкуса, а порой — и особого вдохновения.

В. Маяковский писал: «Поэзия — та же добыча радия. В грамм добыча, в год труды. Изводишь, единого слова ради, тысячи тонн словесной руды». В этом признании поэта — оценка работы со словом, которая проходит в неустанном поиске, напряженном труде.

Стилистика начинается там, где есть возможность выбора. Богатство стилистических синонимов, вариантов в русском языке открывает простор для их творческого использования в речи. Нужно только не ограничиваться узким кругом привычных слов («зашлепанных многими губами» — Л. Сейфуллина). отказаться от штампов, стараться использовать все стилистические ресурсы для правильного и образного выражения мысли.

В стиле речи отражается духовный мир человека, его начитанность, знания, вкусы и симпатии. Известный французский естествоиспытатель Бюффон сказал: «Стиль — это человек», и с этим нельзя не согласиться… Каждый образованный человек должен работать над стилем своей речи. Совершенствование речевой культуры — это процесс постоянный, неизменно сопровождающий наше духовное развитие.

Литература для дальнейшего чтения

Барашков В.Ф. А как у вас говорят? — М., 1986.

Брагина А.А. Неологизмы в русском языке. — М., 1973.

Введенская Л.А., Павлова Л.Г. Человеческое слово могуче… — М., 1984.

Гольдин В.Е. Речь и этикет. — М., 1983.

Горбачевич К.С. Русский язык. Прошлое. Настоящее. Будущее. — М., 1984.

Максимов В.И. К тайнам словообразования. — М., 1980.

Одинцов В.В. Лингвистические парадоксы. — 2-е изд. — М., 1982.

Розенталь Д.Э. А как лучше сказать? — М., 1979.

Сергеев В.Н. Новые значения старых слов. — М., 1979.

Скворцов Л.И. Правильно ли мы говорим по-русски? — М., 1980.

Успенский Л.В. Слово о словах (Очерки о языке). — 5-е изд. — Л., 1971 (любое последующее издание).

Успенский Л.В. Ты и твое имя. — Л., 1960 (любое последующее издание).

Успенский Л.В. Имя дома твоего. — Л., 1967 (любое последующее издание).

Шанский Н.М. Художественный текст под лингвистическим микроскопом. — М., 1986.

Примечания

1

В скобках даны зачеркнутые писателем слова.

(обратно)

2

Школьный учебник к ним относит еще и стиль художественной литературы.

(обратно)

3

Аршин равен 0,711 метра, верста — немного более 1 1/15 километра (500 саженей), сажень — 2,134 метра (3 аршина).

(обратно)

Оглавление

Вместо предисловия

Что делает нашу речь выразительной? (Стилистические ресурсы русского языка)

Можно ли одержать поражение? (Сочетаемость слов)

«Молодая была уже не молода» (Стилистическое использование многозначности)

«О словах разнообразных, одинаковых, но разных» (Стилистическое использование омонимов)

Главная и заглавная роль (Смешение созвучных слов)

Смелый, храбрый, отважный… (Стилистическое использование синонимов)

Это хорошо или плохо? (Стилистическое использование антонимов)

Белобрысый юнец? — Нет, белокурый юноша! (Стилистическая окраска слов)

«По-русски, а не по-вятски, не по-балахонски» (Стилистическая оценка диалектизмов)

А нельзя ли без них? (Стилистическая оценка жаргонизмов)

Аршин, верста, сажень… (Стилистическое использование историзмов и архаизмов)

Космонавт, луноход, атомоход… (Стилистическая оценка неологизмов)

Джон имитировал сон… — Да нет! Иван притворялся, что спит (Стилистическая оценка заимствованных слов)

Слова, слова, слова… (Многословие)

Без него нельзя (Речевая недостаточность)

Слово под пером писателей (Тропы)

Добрый молодец, красна девица, поле чистое, море синее (Эпитет)

Ни в сказке сказать, ни пером описать (Сравнение)

Горит восток зарею новой (Метафора)

Все флаги в гости будут к нам (Метонимия)

Звезда с звездою говорит (Олицетворение)

В сто сорок солнц закат пылал (Гипербола)

Солнце русской поэзии (Перифраза)

Вам нравится щебсш? (Благозвучие речи)

Полночной порою в болотной глуши чуть слышно, бесшумно шуршат камыши (Звукопись)

Свёкла или свеклá? (О правильном ударении и произношении)

Девочка — девчонка — дева — девица (Стилистическое использование словообразования)

У девочки туфля, а у мальчика туфель? (Род имен существительных)

Бывает «красное чернило»? (Число имен существительных)

Передайте привет Лиди… Петровне (Падежи имен существительных)

«Кто в этом виноватый?» (Формы имен прилагательных)

Стеллаж с 1785 книгами (Формы имен числительных)

Я должен видеть её саму или самоё? (Формы местоимений)

Швед, русский — колет, рубит, режет… (Формы глагола)

Велосипед разбил трамвай (Порядок слов в предложении)

В кружке занима…тся пять учеников (Согласование сказуемого)

Круглый сирота — круглая сирота (Согласование определений)

В городе Орле, но на станции Орел (Согласование приложений)

Можно ли оплатить за проезд? (Управление)

Лежащая книга на столе прочитана (Причастный оборот)

Спрыгнув с трамвая, у пассажира слетела калоша (Деепричастный оборот)

У вас на столе дело об утонутии? Нет, об утопатии (Отглагольные существительные)

Пью чай с лимоном и с удовольствием (Предложения с однородными членами)

Петухи давно пропели и играют на рожке (Сложносочиненное предложение)

Вот пёс без хвоста, который за шиворот треплет кота, который пугает и ловит синицу, которая ловко ворует пшеницу… (Сложноподчиненное предложение)

Вместо заключения

Литература для дальнейшего чтения Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg