«Первая научная история войны 1812 года»

Первая научная история войны 1812 года (fb2) - Первая научная история войны 1812 года 18914K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Евгений Николаевич Понасенков

Евгений Николаевич Понасенков ПЕРВАЯ НАУЧНАЯ ИСТОРИЯ ВОЙНЫ 1812 ГОДА

© Иллюстрации, концепция макета обложки — Понасенков Е. Н., 2017.

© Издательство АСТ

.

Потомство воздаст каждому по заслугам. Тем больше оснований посмеяться над недомыслием тех, которые, располагая властью в настоящем, рассчитывают, что можно отнять память даже у будущих поколений.

Публий Корнелий Тацит

Рабство существует в России потому, что Император не может без него царствовать. По множеству причин Россия была неизбежно отстранена от всеобщего развития цивилизации, исходящей из Рима.

Граф Жозеф Мари де Местр

Неприятель одержал победу…

Генерал А. П. Ермолов о Бородинском сражении

Вас громко обвиняют в несчастье, постигшем вашу империю, во всеобщем разорении… И не один класс, но все классы объединяются в обвинениях против вас.

Из письма великой княгини Екатерины Павловны брату (Александру I), 1812 г.

Никакой, даже самый идиотический, идиот не сможет приписать неслыханные катастрофы Наполеона слабоумному Кутузову и его безвольному повелителю.

Командующий Союзной армией князь К. Ф. Шварценберг, 1814 г.

Суди сама, до какого падения дошла наша армия, если старик унтер-офицер и простой солдат остаются во Франции, а из конно-гвардейскаго полка в одну ночь дезертировало 60 человек с оружием в руках и лошадьми. Они уходят к фермерам, которые не только хорошо платят им, но еще отдают за них своих дочерей.

Из письма Ф. В. Ростопчина жене (1814 г.)

Войска от генералов до солдат, пришедши назад, только и толковали, как хорошо в чужих землях. Сравнение со своим естественно производило вопрос: почему же не так у нас?..

Гвардейский офицер и писатель А. А. Бестужев

Простите! Ваше Сиятельство, что командировки для усмирения мятежа в Арзамас и Астрахань воспрепятствовали мне до сего времени представить Вашему Сиятельству сочинение мое о войне 1812 года и присоединить нижайшую просьбу о поднесении с прилагаемым для Государя Императора экземпляром и письмо Его Величеству.

Из письма П. А. Чуйкевича А. А. Аракчееву, 1814 г.

Величайшее несчастье России заключается в безнаказанности высших сановников, а также в изобилии всевозможных наград, которые лишь изредка и только отчасти достаются самым достойным.

Наталия Нарышкина (дочь градоначальника Москвы Ф. В. Ростопчина)

Историю России прячут от русских и хотят скрыть от всего мира. Воспоминания о том, что происходило вчера, является собственностью императора. Он меняет на свое желание летописи страны и ежедневно раздает своему народу исторические истины, которые совпадают с выгодой момента.

Маркиз Астольф де Кюстин

Иные так расхваливают свою родину, что, словно мечтают ее продать.

Жарко Петан

Трагедия должна быть школой для королей и народов; это — наивысшая ступень, которой может достигнуть поэт.

Наполеон (в беседе с И. В. Гёте)

От автора

Вместо того чтобы бросать мне несправедливые упреки, попробуйте сделать лучше, чем я.

Наполеон Бонапарт

Свободен лишь тот, кто может позволить себе не лгать.

Альбер Камю

В мире существует множество ярких явлений, которые в представлении не только обывателя, но подчас и специалиста, кажутся понятными и известными, хотя, на самом деле, их суть до сих пор не раскрыта. История — это, безусловно, наука, но наука весьма молодая. Большинство тем еще просто физически не успели стать изученными научно, объективно. Еще больше не повезло сюжетам масштабным, эффектным и важным для идеологии государства: многие из них сфальсифицированы пропагандой практически с самого начала — и в подобном виде давно вросли в бессознательное масс. Даже исследователям, которые пытаются взглянуть на упомянутые непростой судьбы темы поверх догм, зачастую не хватает энергии, личностной свободы и масштаба, чтобы решить проблему на принципиально новом — качественно ином уровне. Они все равно остаются в психологических путах привычных концепций, определений и терминов.

Все вышесказанное в полной мере относится к «Русской кампании Наполеона» — к войне Шестой антифранцузской коалиции 1812 года (1812–1814 гг.) — и вообще к той эпохе в целом. Завалы мифов, откровенной лжи, ограниченности национальных исторических школ — вот главные враги историка. Несмотря на многие тысячи сочинений, война 1812 года до сих пор не вписана в контекст мировой Истории — и, по сути, даже в военную и общественную картину антифранцузских коалиций конца XVIII — начала XIX вв. Война — это отнюдь не только боевые действия (а применительно к той эпохе — они лишь звучная подробность, с точки зрения физического масштаба происходящего): нам важно понять соотнесение смыслов, исторических и цивилизационных систем! Мы должны научиться чувствовать атмосферу ушедшей эпохи, но не забывать извлекать практическую пользу из знаний о прошлом. Задача истинного ученого — сродни математическому анализу, лишенному пристрастий и попыток конструирования или оправдания устаревших псевдонациональных мифов. Нам давно пора выяснить самые простые вещи: кто такие участники, почему произошел конфликт между странами столь отдаленными географически, кто участвовал, за что сражался, как себя проявил и какие понес потери? Огромный, возможно, первостепенный интерес представляет поведение и отношение к происходящему общества, а также то, как модели жизни стран-противников прошли проверку временем. Кто оказался истинным победителем в боях 1812 года — и в Истории, с точки зрения опыта двух веков?

Чтобы избежать блуждания в душных «комнатах», населенных чучелами мифов, переполненных государственными «копролитами» и прочим, насажденным прислужниками идеологии, я обратился к широчайшей базе документов — к первоисточникам. Именно они должны диктовать историку его «мнение». Факты и логика — вот все, что нам необходимо. Безусловно, историография важна — и ее разбору, сбору и подтверждению отдельных положений данное исследование обращено в немалой степени. Надо сказать, что только сегодня, по прошествии более двухсот лет, мы имеем возможность в полной мере исследовать необходимый массив источников. Ускорение технических возможностей перемещаться из страны в страну, из архива в архив, из библиотеки в библиотеку, а также появление на рынке значительного числа семейных архивов деятелей наполеоновского времени (к чему, к сожалению, большинство моих коллег отнеслись без должного внимания) — позволили значительно расширить исследовательскую базу. Не стоит на месте и методология науки: целые дисциплины становятся вспомогающими историческому знанию. Однако именно их мои коллеги и проигнорировали.

За последние годы и десятилетия многие науки (например, физика, биология, физиология, нейрофизиология, генетика, астрономия и т. д.) сделали колоссальный шаг вперед — а история стала отставать, я бы сказал, эволюционно. Лень и патриархальность в характере многих моих коллег, а применительно к темам, контролируемым идеологией некоторых отстающих государств, ситуация усугубляется малодушием или нежеланием что-либо изучать всерьез, если можно легко получить бюджетный грант за набившие оскомину вульгарные псевдопатриотические басни.

В немалой степени причиной научного отставания стал описательный подход к изучению войны 1812 года. Двести лет из года в год выпускаются тонны печатной продукции разной степени филологического качества, которые лишь бестолково повторяют пересказ передвижения батальонов и эскадронов, не анализируя главное: почему эти соединения стали враждовать, почему оказались в том месте и в то время, кто в них состоял — и к чему привело их противостояние?! Лишь единицы авторов радуют тем, что пытаются хотя бы уточнить по первоисточникам упомянутые передвижения и количество наличного состава, но до упомянутого анализа на качественном, масштабном уровне не доходят. Никто до меня не предпринял попытки капитальным образом понять, как был создан миф о 1812 годе, когда и кем была подменена реальность.

Я подчеркну: мы должны использовать, возможно, слишком сухие, но строго научные (и тем красивые!) методы, формулы и термины. К примеру, необходимо осознавать, что невозможно полностью отождествлять Российскую Федерацию с государством, погибшим в 1917 году (и до того уже со времени интересующих нас событий 1812 года эволюционировавшее более ста лет) — с Российской империей. Разные смыслы, разная территория, идеология (и ее запрещение на официальном законодательном уровне сегодня) и т. д. Ученые не могут себе позволить говорить «мы» в отношении тех конкретных людей, которые жили двести лет назад и в другой стране — это физиологически ошибочно и моментально убивает главное: непредвзятость, объективность. Кроме того, пора перестать спекулировать разного рода вымышленными «нравственными» победами. Вы можете себе представить, чтобы, предположим, химическая реакция в лаборатории прошла бы одним образом, а лаборанты доложили бы в статье, что, «с нравственной точки зрения», результаты совсем другие?! Или математик оспорил бы таблицу умножения, аргументируя, что «с нравственной точки зрения», дважды два — не четыре, а, предположим, 31,9, причем семь — больше восемнадцати (не ищите в этих цифрах скрытого смысла — они не имеют никакого смысла, как и те нечистоплотные приемы, которые я ими высмеиваю)? Прозорливые читатели, знакомые с моими уже опубликованными работами, конечно, догадались, что речь идет, к примеру, об итогах Бородинского сражения, когда, имея в оборонительной позиции больше войск, чем противник, М. И. Кутузов умудрился проиграть битву и сдать Москву (вдобавок оставить в ней около 30 тысяч русских раненых, большинство из которых сгорели заживо в подожженном собственными властями городе!), но служанки идеологии пытаются это выдать за грандиозный успех!

Именно поэтому мне пришлось выбрать для своей новой монографии о войне 1812 года то название, которое вы видите на обложке. Фактически все пришлось начинать заново: по первоисточникам, с логикой и математикой вместо отвлеченных беллетристских категорий, с максимальной внутренней свободой и желанием понять суть явления. Моя первая монография 2004 года называлась «Правда о войне 1812 года»: в ней я начал этот процесс, объяснив характер конфликта как очередную антифранцузскую коалицию. Впервые с цифрами в руках я разоблачил удобный для оправдания агрессивных планов Александра I миф о тотально негативном влиянии присоединения России к торговой блокаде Англии — и сегодня моя точка зрения стала доминирующей среди ученых. Я также показал истинное отношение ряда сословий к войне: оказалось, что «единение всех вокруг трона» — это также продукт идеологической лжи. Более того: одна из глав была специально посвящена теме коллаборационистов.

Теперь же мы увидим полную картину происходящего. Я использовал системный подход: в хронологической системе координат объяснены явления как таковые, в их развитии вглубь и вширь, а также я обратился за содействием к смежным научным дисциплинам. В немалой степени название объясняется и принципиальной позицией моей приверженности к материалистическому подходу и к знанию эволюции.

До чего же дошло (а вернее, докатилось) наше общество и научное сообщество: ученый вынужден заявлять, что он знает и принимает теорию эволюции — и это в XXI веке! Подобное понимается не априори, как естественное для образованного человека, единственно возможное для научного изыскания и вообще психически адекватное, но о том приходится говорить специально! Какая цивилизационная яма! Какой регресс!

Далее. Мои предшественники зачастую вырывали события из контекста, не могли увидеть общей картины. Необходимо было объединить полезную для раскрытия темы информацию об экономике, географии, климате, антропологии, физиологии, дипломатии, военном деле, законотворчестве, искусстве и т. д. Статистические выкладки должны идти рука об руку с созданием психологического портрета главных действующих лиц.

Я полагаю верным открыто и внятно сказать и о следующем. Все изложенное в книге стало возможным благодаря моей внутренней свободе — и свободе, в том числе и от пресловутых бюджетных грантов, госзаказа. Меня, к примеру, невозможно «отчитать на кафедре», «вынести выговор», «лишить премии», «задвинуть по проекту», «понизить в должности», «уволить» и т. д. Сам я не «подставляю» своим правдоискательством «коллектифф» (в подобном меня часто обвиняли в бытность мою студентом исторического факультета МГУ). Безусловно, мне было бы проще, сытнее, безопаснее, простите, «мычать в стаде», не тратя НИКАКОЙ энергии, не разыскивая никакие документы — просто повторять, подобно попугаю, засаленные фразочки из репертуара казенной пропаганды эпохи крепостного рабства или сталинских репрессий (а именно тогда и изобретались все главные тезисы об «отечественной войне 1812 года»). Эти мерзости, как блохи в диване, продолжают жить в нашей общей исторической «квартире» — и пора бы уже их вывести (а лучше выкинуть вместе с трухлявым «диваном»). Да, мне было сложно без упомянутых грантов, без регулярной поддержки, без тепленького местечка, столь любимого многими моими «коллегами». Мне приходится самому зарабатывать на поездки по архивам, библиотекам и полям сражений в разных регионах и странах. В этом мне помогли и другие профессии, которыми я обладаю.

На самом деле, режиссура, актерское и певческое мастерство дают очень многое и для профессии ученого-историка. Вы лучше понимаете драматургию событий, детальнее разбираете логику и антилогику поступка персонажа. Вы знаете, что такое руководить большими группами людей и выходить на общение с залом, а иногда и с площадью, с толпой. Как кабинетный «младший научный сотрудник» может понять, что происходило, когда тому или иному историческому персонажу необходимо было овладеть настроением толпы — «зала»? Как попытаться верно прочувствовать многие нюансы произошедшего в начале Первой Итальянской кампании Бонапарта, в дни переворота 18 и 19 брюмера, на плоту на Немане в 1807 году и т. д.? Только ленивый автор-сочинитель (такие термины — «автор», «сочинитель» — я использую, когда не вижу оснований именовать того или иного коллегу солидным и ответственным определением «историк») не писал об «актерских способностях» Наполеона и Александра I, о том, как (будучи еще генералом) Бонапарт «играл» перед австрийскими дипломатами в 1797 году, а Александр — всю жизнь (и, в том числе, в Тильзите и в Эрфурте). Но что «сочинители» в этом понимают?

Эпоха 1812 года — это время блистательного ампира: монументального, роскошного и одновременно утонченного явления в эстетике, которое пронзало лучами возрожденной античности, символами неоклассицизма все сферы жизнедеятельности высшего общества европейских стран (и даже среднего класса во Франции, Англии /регентский стиль/ и отчасти Италии и Швейцарии). И что же? Много ли могут интересного понять и поведать об этом элитном, дорогостоящем, аристократичном явлении сотрудники советских (и неосоветских) кафедр и «музеев-заповедников»? Равно как и большинство их коллег из западных стран, ныне заразившихся левыми идейками. Благодаря не только моим историческим работам, но и режиссерским, певческим, благодаря моим политическим выступлениям, я получил возможность бывать в домах европейских аристократов-потомков действующих лиц наполеоновской эпохи. Не бахвальства ради: добывания фактических сведений и атмосферы ради я обращался к подобному во время всей работы над книгой и над множеством статей — и перечисляю сейчас! Очень показательным было сравнение упомянутых домов с часто вульгарным обиталищем отечественных нуворишей. А это весьма и весьма «кстати» для исследователя истории: вот вам раскрывается и местная тема неуклюжего копирования всего западного, и тема нуворишей во Франции в 1790-е гг., новой аристократии Французской империи 1800-х гг. и т. д. Графы Прованские и «Фамусовы», «Растиньяки» и «Маниловы», Фуше и Ростопчины, Жозефины до и после замужества за А. Ф. М. де Богарне — и многие другие «персонажи» оживают на глазах: и вы можете их исследовать прямо в интерьере! Практически лабораторная работа!

Я частый эксперт-участник политических ток-шоу — и опять это помогает историку проводить «лабораторную работу». Происходит живое общение с новыми «Скалозубами» в погонах (а антропологический тип не меняется) и с некоторыми лицемерными чиновниками, которые за кулисами не стесняются говорить, чем, на самом деле, для них является бюджет, выделенный, к примеру, на празднование юбилея войны 1812 года. А чернь, которую водят за 300–500 рублей закрикивать приличных гостей по хлопку администратора — это же кладезь для ученого! Вы проходите в коридоре перед или после эфира — и видите их взгляды: вот они — взгляды отрепья, пинающего безоружных французских пленных в 1812 году (от чего их спасали некоторые русские офицеры и дворяне), вот он — взгляд ненависти черни на дворян и интеллигенцию в России в первое десятилетие после 1917 года. Недалеко по морфологии мозга и по уменьшению наследственных патологий от них ушли и маргиналы, бесчинствующие после взятия королевского дворца Тюильри 10 августа 1792 г.: в тот день бывший свидетелем сего штурма молодой Бонапарт почувствовал отвращение — и не стал поднимать «жакерию» потом — в 1814 году!

А как «младшие научные» смогут понять такую важнейшую вещь в психологии общественных процессов, как зависть? Чтобы понять, как ненавидели исторического деятеля — надо, чтобы исследователь сам был хотя бы немного известен и вызывал какие-то сильные эмоции. Я повторяю: все, о чем я сейчас столь неожиданно для академического стиля толкую — это все очень и очень важно со строго научной точки зрения! Это дает совсем иной уровень понимания явлений.

Да, вместе с тем, занятость, так сказать, «на многих фронтах» тоже отвлекает, отнимает силы и время. Поэтому некоторые места в отдельных главах книги еще могут требовать стилистических дополнений (однако это никак не влияет на концепцию и на ее доказательную систему). Но подобное — лишь подробность на полях. Важно дать теме новое дыхание, подумать о том, о чем еще не успели подумать, концептуально определить суть произошедшего в 1812 году.

Сколь неожиданными дорогами до нас доходят исторические документы и артефакты! Один из поклонников моих интервью и очерков на политические темы, ученый и коллекционер из США Игорь Горский, случайно обнаружил в провинциальном антикварном магазине в Англии рукопись знаменитого французского архивиста и историка рубежа девятнадцатого и двадцатого века Л. Маргерона с расписанием Великой армии перед началом кампании 1812 г. (ученые были уверены, что его исследование заканчивалось мартом 1812 г.) — и переслал ее мне. Другой пример. Когда по приглашению правительства Италии я снимал фильм «Misteri del Golfo di Napoli» («Мистерии Неаполитанского залива», Италия, 2012 г.), я получил возможность изучить не только местные архивы (с документами времен правления Иоахима Мюрата /Жоашена Мюра/ и данными неаполитанских войсковых частей 1812 г.), но и изучить фонды музеев — в том числе с ампирной мебелью, принадлежавшей королю Иоахиму Наполеону (королевский титул Мюрата) и, что нам особенно интересно, направленной в 1812 г. в Италию для готовящегося визита императора Наполеона. Подобную же мебель я наблюдал и в римских музеях. Эти артефакты стали дополнительными косвенными свидетельствами того, что Наполеон изначально не планировал поход в Россию. Подобных замечательных примеров — множество!

Наконец, у меня появилась возможность стать коллекционером вещей наполеоновской эпохи, а это очень помогает в правильном понимании исторического контекста. Когда вы можете, не обращая внимания на график работы архива, держать в руках письма участников событий, когда вы видите фарфор и художественное стекло не только в альбомах или на выставках, но имеете случай ими воспользоваться, наслаждаться эстетически и информационно — вы приближаетесь к людям интересующей нас эпохи.

Абсолютное большинство изданий последних лет (да и десятилетий) потчуют доверчивого покупателя-читателя иллюстрациями тысячу раз опубликованными — и уже набившими оскомину. С недавнего времени картинки стали просто нагло и бездумно «скачивать» из Интернета — в ужасном качестве, безо всяких авторских прав и с неверными подписями, с ошибочной научно-предметной атрибуцией. Я очень рад и горд тем, что данную монографию я могу полностью проиллюстрировать экспонатами (картинами, гравюрами и литографиями, предметами декоративно-прикладного искусства, документами-автографами деятелей наполеоновской эпохи и т. д.) исключительно из моей личной коллекции, абсолютное большинство из которых незнакомо и специалистам по теме (и публикуются они впервые). Всё: от обложки — до форзацев! До меня подобного не делал ни один историк. Одновременно с этим я должен и предупредить: использование данных изображений возможно исключительно с моего личного согласия — в противном случае мои юристы устроят штурм ваших «Праценских высот».

Также хочу обратить внимание аудитории на то, что, в отличие от многих моих нерадивых коллег, которые спешат опубликовать типовые «басни», причем часто просто мошеннически меняя название на обложке (совсем не трудясь над созданием нового текста), я много лет не пользовался выгодами своего медийного имени и положения — и даже не переиздавал ставшую невероятно популярной и востребованной монографию 2004 года (перекупщики на «черном рынке» продавали ее по огромной цене). Я терпеливо и честно работал над новой книгой (хотя настойчивых требований и соблазнительных предложений от множества издательств было хоть отбавляй).

Задумайтесь, дорогие читатели, сколько раз вы платите за ложь, за мифы, которыми пичкают вас уже двести лет? По вине развязавшего войну (и не первую — начиная с 1805 года!) императора Александра погибли сотни тысяч русских солдат и мирных жителей, по приказу российского командования уничтожались собственные села и города, финансы были порушены непомерными расходами на военный бюджет (еще до войны 1812 г. — в 1808 г., когда царь только начал готовиться к новому нападению на Францию). Затем бесконечные траты на годовщины, юбилеи, лживые учебники и агитационные материалы. Всё это — из вашего кармана. Недавний юбилей (в 2012 г.) — выделено более 2,4 миллиардов рублей! Чиновники замечательно отпраздновали, но что? К примеру, поражение русской армии в Бородинском сражении? А почему бы не отдать эти средства, например, пенсионерам, брошенным детям-сиротам или на ремонт больниц?

К бестолковым тратам госбюджета прибавляются и деньги доверчивых частников, накаченных пропагандой 200-летней «настойки» (но, безусловно, это «копейки» в сравнении с тратами общественного бюджета). Может ли здравомыслящий человек относиться к подобному без возмущения?

Но вернемся ближе к сюжету 1812 года. Вульгарная юбилейная киноподелка «Василиса» посвящена мифологемному персонажу: некой Василисе Кожиной, которая якобы (по слухам…) убила безоружного французского пленного и еще была «конвойной». Велико геройство для христианки и весома тема для кинематографа XXI века! Ни-ка-ких прямых документов историки об этом не имеют, но бюджет фильма составил 7 миллионов долларов! А какие сборы? Всего около 302 тыс. долларов! То есть даже при колоссальной государственной (бюджетной) рекламе в СМИ, на фестивалях, даже не очень интеллектуальные зрители, готовые «клюнуть» на мифических «старостих», на эту пошлость наплевали (сравните со сборами тех же американских лент или фестивального европейского кино, отснятого «за копейки», но со смыслом). Возникает вопрос: а зачем в XXI веке бросать миллионы на опусы про лубочную «старостиху»? Как быть с несоразмерностью затрат и сборов? Кто за это отвечает? При этом вся компания участников процесса — называется «патриоты». Показательно то, что фильм планировался к выходу в 2012 г., но все затянулось (бюджет — штука лакомая), и поделка вышла лишь в 2014 г. По пути сменился и «патриот»-режиссер (с Д. Месхиева на А. Сиверса). Ни один, ни второй — ни до, ни после съемок — никак в серьезном внимании и изучении темы 1812 года и наполеоновской эпохи публично не отметились. Просто, так сказать, «к дате» освоили бюджет? И все вы знаете про еще одного усатого товарища, регулярно осваивающего бюджеты на пропагандистские киноподелки, которые не окупаются в прокате и давно не имеют никаких художественных качеств (почему и тут же забываются, но бюджет уже не вернуть). Вот и задумайтесь, уважаемые читатели, над тем, кого вам пытаются продать с «биркой» «патриот», а кого клеймят «непатриотами».

В итоге мне вспоминается название, которым замечательный литератор Дмитрий Быков озаглавил интервью, взятое у меня для газеты «Собеседник» (№ 34, 17 сентября 2012 г.): «Историк Евгений Понасенков: В войне 1812 года власть поимела россиян!» Дело в том, что эта фраза была уже из телефонного разговора за пределами основного интервью, но… но фраза показательная.

Я наблюдаю за происходящим в научных кругах и в обществе в целом и могу только призвать к тому, чтобы, наконец, завершить «войну», которая до сих пор продолжается — только в иных формах. Мы должны стать мудрее и выше устаревших склок и споров. Достижения лучших умов человечества позволяют нам не сидеть «по окопам». Отдельно хочется пожелать, чтобы государственная машина оставила историю историкам и не пыталась больше изобретать монструозные мифы. Я далек от надежды, что все вышеперечисленное исполнится — но пусть эти мои пожелания останутся на бумаге…

Показательно: все последние годы мою концепцию в отношении истории 1812 года активно поддерживали многие видные ученые. Среди них: доктор исторических наук А. Н. Сахаров (17 лет возглавлявший Институт истории РАН, а до этого — главный редактор издательства «Наука»); знаменитый специалист, автор солидных монографий по эпохе 1812 года, доктор исторических наук, профессор Н. А. Троицкий (сохранившаяся в моем архиве наша переписка еще ждет отдельной публикации); известный знаток войн наполеоновского времени, внимательный архивист А. А. Васильев — и многие другие. Есть и те, кто придерживаются и доказывают сходные с моими идеи, однако в силу своих амбиций не очень любят ссылаться (например, известный специалист по армии Наполеона к.и.н. О. В. Соколов). Однако это в данном разговоре не так важно: а важно то, что названные мною исследователи являются ведущими специалистами и имеют международное имя! Так вот, крупные специалисты, что называется, «на моей стороне» — а кто «против»? А «против» (и то, как правило, не открыто, а «на кухне») — лишь некоторые «сотрудники» музеев и прочих бюджетных организаций, которые чувствуют опасность своему положению, исходящую от разоблачения мифов, на которых все их типовые косноязычные статейки, экскурсии, гранты, учебно-методические пособия и прочее держатся! Особенно «нервно» относятся приспешники мракобесов, получающие гранты не только из госбюджета, но и от клерикальных контор. А, кроме того, никто не отменял эволюции — и того, что осталось в лимбической системе приматов от их далеких эволюционных предков: зависть и доминантность. Да и сама морфологическая изменчивость головного мозга (специальный термин нейрофизиологии) объективно не позволяет многим охватить масштабные идеи. Все это, дорогой читатель, необходимо помнить при чтении как самой монографии — так и нервической графомании, которая, вероятно, начнется у многих после ее публикации.

После многочисленных докладов, сделанных мной на международных научных конференциях в музее-панораме «Бородинская битва», в Бородинском военно-историческом музее-заповеднике, в Государственном литературном музее, в Государственном историческом музее, в Центральном доме ученых РАН, в РГГУ, в МГУ и т. д.; после десятков опубликованных в научных изданиях ВАКа статей, после множества моих авторских документальных фильмов и интервью для центральных СМИ разных стран (включая такие известные издания, как французское «Фигаро» или российский аналитический еженедельник «Коммерсантъ-Власть»), важной ступенью признания моей концепции стал доклад, представленный мною на заседании Научного совета Российской академии наук 26 июня 2014 г. («Две модели реформирования Европы: Наполеон и Александр I»). Он был посвящен самой принципиальной теме — и во многом подводил итог моим исследованиям. Затем в 2015 г. этот доклад был опубликован в официальном издании РАН (то есть успешно прошел все редактирующие инстанции). Таким образом, только ущербные маргиналы и дешевые фальсификаторы смеют сегодня тщиться принизить уровень признания моих работ.

Я убежден, что современный человек достоин знать Правду об Истории. Для зрелого общества, лишенного социально-психологических комплексов — это норма (а для закомплексованных — наоборот…). Но моя книга — это еще и Реквием по погибшим солдатам и офицерам, а также по гражданским лицам с обеих противоборствующих сторон, и обличение тех, кто стал виновником конфликта, а затем совершал преступления в ходе кампании. Всё это важно узнать именно в строго научном изложении, чтобы избежать подобных трагедий в будущем.

Историография

История составляет в России часть казенного имущества, это моральная собственность венценосца, подобно тому, как земля и люди являются там его материальною собственностью; ее хранят в дворцовых подвалах вместе с сокровищами императорской династии, и народу из нее показывают только то, что сочтут нужным. Память о том, что делалось вчера, — достояние императора; по своему благоусмотрению исправляет он летописи страны, каждый день выдавая народу лишь ту историческую правду, которая согласна с мнимостями текущего дня. Так в пору нашествия Наполеона внезапно извлечены были на свет и сделались знамениты уже два века как забытые герои Минин и Пожарский: все потому, что в ту минуту правительством дозволялся патриотический энтузиазм.

Маркиз Астольф Луи Леонор де Кюстин

И если все принимают ложь, навязанную партией, если во всех документах одна и та же песня, тогда эта ложь поселяется в истории и становится правдой. «Кто управляет прошлым, — гласит партийный лозунг, — тот управляет будущим; кто управляет настоящим, тот управляет прошлым».

Джордж Оруэлл, «1984»

Иные так расхваливают свою родину, словно мечтают ее продать.

Жарко Петан

Из множества нулей получаются отличные цепи.

Станислав Ежи Лец

I

В рамках данной главы нет надобности и смысла углубляться в подробное описание многих тысяч разного объема и качества книг и статей, посвященных истории войны 1812 года. Нам важно узнать основные этапы историографии, назвать ключевых историков темы, а главное — выявить те часто скрытые пружины, которые двигали авторами. Подчеркну, что никто до сей поры практически не обращал внимания на биографию исследователей и психологический контекст написания той или иной работы.1 Интересно проследить, кем создавался миф о 1812 годе, каким образом ученым затем удалось начать его разоблачать — и как в наши дни снова пытаются надеть на сгнивший скелет фальсифицированной истории истлевшую, но позолоченную «хламиду» государственной пропаганды.

Как же так? Вдумайтесь: до 1839 года, когда был издан царский официоз, о котором я скоро расскажу, в течение 27 лет (!) войну 1812 года никто не называл «Отечественной» (в смысле идейного значения). То есть для участников и современников она таковой точно не являлась: они прекрасно знали и помнили, что параллельно с военными действиями против армии Наполеона (а этот конфликт, как вы узнаете из последующих глав, развязали сами русские) в России происходила настоящая гражданская война — прежде всего, крестьянская. Все сословия были разобщены, никто не хотел «сплотиться вокруг трона» (эту басню выдумали позднее), в Петербурге зрел дворцовый переворот, крестьяне убивали помещиков, помещики трусливо бросали свои имения, горожане не хотели защищать свои города (вернее, пепелища — ведь населенные пункты уничтожались по распоряжению русского командования). Крестьяне и казаки грабили города единоверцев, солдаты мародерствовали и даже опустошали православные церкви. Российские генералы умудрились проиграть Наполеону все сражения: и именно поэтому ни один (!) русский генерал-участник войны не написал книгу по ее истории!

Повторяю: поразительно, но об этом не задумывались мои предшественники — все сотни русских генералов и полковников (участников событий 1812 г.) бестолково висели портретами в Военной галерее Зимнего дворца, но ни один из них не написал книгу, посвященную войне 1812 года (только М. Б. Барклай де Толли, которого «затравили» за бегство армии от границ, был вынужден отписаться оправдательной брошюрой исключительно о своем поведении в первые недели кампании)! Это ведь оглушительно интересно: ни сам царь не отдавал соответствующего распоряжения, ни такой известный идеолог, как А. С. Шишков (1754–1841), или фаворит-распорядитель Россией А. А. Аракчеев (1769–1834) — никто не написал книгу, предположим, с названием «Отечественная война». Данное название, под которым мы знаем о тех событиях, было спущено сверху лишь позднее. Никто из перечисленных и всех прочих даже не заказал какому-нибудь историку, писателю или просто секретарю сочинить упомянутый труд! Почему? Ответ прост: правда была настолько нелицеприятна и постыдна, говорила о преступлениях такого количества русских чиновников и военных, открывала такие идейные язвы, что ее опасно было касаться. Обо всех этих ужасах вы узнаете из нижеследующих глав — и, я убежден, что, узнав о произошедшем из документов, вы бы сами трусливо и малодушно приняли решение молчать обо всем у вас на глазах случившемся.

Да, трудов опубликовано не было, зато русские участники событий вели поденные дневники, писали личные письма (как правило, многое замалчивая: зная, что есть большая вероятность перлюстрации корреспонденции), а также сочинения мемуарного рода — но пока в стол. Эти документы я буду цитировать далее сотнями, но приведу сейчас несколько характерных цитат, которые как раз объясняют то, почему их невозможно было опубликовать в книгах тех лет. К примеру, офицер лейб-гвардии Семеновского полка Александр Васильевич Чичерин (1793–1813) записал о мародерстве и бесчинствах разлагающейся русской армии образца 1812 года прямо на бивуаке:

«Все грабят и тащат наперегонки и похваляются этим… Кто же эти варвары? Это мы, русские…»2

Николай Васильевич Басаргин (1800–1861) позднее так характеризовал происходящее в 1812–1815 гг.: после оккупации Франции европейские монархи-коалиционеры начали «делить Европу как свое достояние».3

Офицер Преображенского полка Александр Викторович Поджио (1798–1873) был вынужден признать чудовищность итогов произошедшего:

«Александр образует Священный союз. Охранение прав царских и бесправия народов служило основанием этому Союзу, равно бесчеловечному и безрассудному».4

Полагаю, что даже большинству так называемых специалистов по эпохе 1812 г. не знакомо имя офицера русской армии Карла фон Мартенса. Его записки не были опубликованы при жизни автора, а когда вышли в свет в 1902 г., то остались незамеченными. Среди прочего он рассказывает об адъютантах М. Б. Барклая де Толли: они имели свободный доступ в его кабинет, могли изучить оперативные планы русского командования перед войной — и даже сняли с них копии! Сам К. фон Мартенс тогда же видел эти копии и проанализировал их. Он пишет, что «существовал план сосредоточить в тайне войска на берегу Немана и двинуть их двумя отдельными корпусами, каждый в 120 000, на Берлин и на Бреслау».5 Сегодня ученые располагают сохранившимися подлинными документами с наступательными планами русского штаба (подробнее о них — в соответствующей главе). Но в послевоенную пору необходимо было, с одной стороны, изображать миролюбивую жертву, с другой, оправдывать бегство от границ до Москвы и Тарутинского лагеря позднейшей выдумкой про «скифский план».

Теперь, я полагаю, вы начинаете догадываться, почему современники событий или стыдились, или боялись пытаться публиковать книги, посвященные войне 1812 г.

Любопытно и парадоксально (но лишь на первый взгляд): уже в 1810–1820-е гг. в Европе появляется масса полноценных книг-описаний (по 400–800 страниц), посвященных Русской кампании Наполеона — с картами и гравированными портретами (в соответствующих главах я буду обильно цитировать эти издания). Такие книги выходили в Англии, в Пруссии, во Франции — всюду, только не в России!6 Автором первого и небольшого по объему русского сочинения о войне 1812 года был офицер с армянскими корнями Дмитрий Иванович Ахшарумов (Ахшарумов Гайк Ованесович: 1785–1837), оно вышло в 1819 году и называлось просто: «Описание войны 1812 года», то есть сугубо идеологический термин «Отечественная» на обложке не значился.7[1] Всего одна работа — и это за 7 послевоенных лет!

Как это ни удивительно, но мои коллеги почему-то не сочли должным изучить сие первое из созданных русскоязычных описаний войны 1812 года. Я же нашел его и внимательно прочитал. Конечно, оно полно разухабистого славословия в адрес монарха, много «воды» про отвлеченные материи, но целый ряд концептуально важных тезисов просто удивляют своей откровенностью. Безусловно, подобное не было следствием поисков истины: просто уж слишком фантасмагорическая ложь могла бы доставить автору не самое лучшее положение в обществе живых свидетелей. Сравнивая объективно пропагандистскую книжку Д. И. Ахшарумова с, предположим, советскими изданиями 1940–1980-х гг., я пришел к поразительному выводу: она гораздо менее искажает историю и содержит ряд оценок, которые затем были нарочито перевраны в угоду официозной версии событий.

Приведу примеры. Война не называется «Отечественной»; антифранцузские коалиции 1805–1807 гг. не преподносятся как оборонительные предприятия России (с. 2–3); признается, что в 1810 году Наполеон мог спокойно утвердить свою династию и царствовать еще долго (с. 5); открыто утверждается, что общество расценивало Тильзитский мир как «перемирие» перед новой войной (с. 6); признается, что царь планировал напасть первым, но временное отстранение от борьбы его бывших союзников (Австрии и Пруссии) поменяло его намерения (с. 11–12); сообщается, что уже с 1810 года русская армия была «усилена» для предстоящей войны (с. 12). Приводится поразительно точное (как историки уже знают из позднее открывшихся французских документов) расписание и списочное число армии Наполеона (включая вяло действовавший австрийский вспомогательный корпус) — 414 500 человек (с. 22). То есть ни о каких «полчищах» в «600–650» тыс. чел. речи не идет: по всей видимости, Д. И. Ахшарумов пользовался данными подлинных ведомостей, опубликованных вскоре после войны генералом Ф. Ф. Г. де Водонкуром,8 или качественными сведениями русской разведки. Люди 1819 года не поверили бы в огромные цифры, внушаемые пропагандой через сто и более лет.

Это поразительно, но Д. И. Ахшарумов не считает возможным умолчать при живых свидетелях и о невыполнимом ультиматуме, брошенном царем Александром Наполеону весной 1812 года (с. 10–11). Все вы много раз слышали ложь о том, что Наполеон перешел Неман без объявления войны: на самом деле, как нам сегодня известно из документов, первым и задолго до Наполеона войну Франции официально объявил Александр I. В этом пункте Д. И. Ахшарумов несколько привирает, хитро изображая оба факта как бы единовременными: «…послы обеих Держав получили свое отправление и война сделалась неизбежною» (с. 11). Автор также постыдился и не смог назвать Бородинское сражение победой русских, хотя был вынужден долго разглагольствовать о стойкости — и прочих филологических ухищрениях, используемых для оправдания позора и провала (с. 118 и др). Новоявленный русский историк признает, что сражаться с «природой и стихией» войскам Наполеона было еще «труднее», чем с русской армией (с. 292). А теперь — внимание: первый русский историк 1812 года и современник событий полагает, что после всех сражений 1812 г. Россия не является победительницей. Более того: по его мнению, Наполеон был вполне в силах совершить новый поход в 1813 году! Этот тезис нам надо будет вспомнить в соответствующей главе данной монографии, когда мы станем анализировать итоги войны и характер продолжения кампании в 1813 г. Послушаем Д. И. Ахшарумова: пожертвовав многим Россия «…ничего бы еще не выиграла, и что новая в ней война была бы еще ужаснее настоящей…» (с. 281).

Но зададимся вопросом: что же в таком случае скрыл первый пропагандист темы 1812 года? А скрыл он гораздо более важные для режима вещи:

а) постоянные и очевидные ошибки русских генералов,

б) трусость и полководческую немощь царя,

в) преступления командования (уничтожение населенных пунктов, собственных раненых),

г) гражданскую войну в России, когда сословия не сплотились вокруг трона, а начали склочничать, причем в десятках губерний вспыхнули крестьянские бунты.

Эта книжка была издана не для внешнего, а для внутреннего употребления и назидания. Однако данное сочинение не переиздавалось, и его автор не получил больших благ: по всей видимости, царю и чиновникам работа Д. И. Ахшарумова не показалась достаточно сервильной и красивой.

Ну и напоследок — о том комическом, что до меня никто не заметил. Россия, конечно, шла «своим путем», графоманы кричали об исключительности и величии, некоторые уже старались «очистить» русский язык от иностранных слов (а что бы осталось? «история», «император», «царь», «христианство», «генерал» — эти слова пришлось бы запретить первыми…), однако «патриоты» продолжали воровать у «вражеского» Запада все элементы цивилизации. Поэтому на титульной странице первой русской истории войны 1812 года главным и единственным эстетическим декоративным элементом награвирован контур французского меча «гладиуса», макет которого в 1794 г. создал великий художник Ж.-Л. Давид (1748–1825), незадолго перед тем проголосовав в Конвенте за казнь короля Людовика XVI (1754–1793).9 Позднее Ж.-Л. Давид станет главным придворным художником императора Наполеона Великого. Стоит подчеркнуть, что живописец вдохновлялся античными предметами — и меч тот был плоть от плоти истории легионов древнего языческого Рима.

А теперь — принципиально важная информация: первое и единственное за период 1812–1839 гг. серьезное исследование войны 1812 года было написано в начале 1820-х годов Дмитрием Петровичем Бутурлиным (1790–1839), причем — на французском языке! В 1823–1824 гг. его практически одновременно издали в Париже и в Санкт-Петербурге: в русском переводе — «История нашествия императора Наполеона на Россию в 1812 году».10 И снова мы видим, что ни о какой «Отечественной» войне и речи в ту пору идти не могло! Стоит упомянуть, что в 1812 г. Д. П. Бутурлин служил подпоручиком в Свите Его Императорского Величества.

В 1829 году снова в Париже полковник Николай Александрович Окунев (1788–1850) опубликовал небольшую работу, посвященную рассмотрению лишь некоторых военных аспектов событий 1812 года; в 1833 г. она была переведена и издана в России — и снова термина «Отечественная война» не значится: «Рассуждение о больших военных действиях, битвах и сражениях, происходивших при вторжении в Россию в 1812 году».11 Всё: больше русских книг, посвященных исследованию войны 1812 года до 1839 г. не существует: лишь три наименования, два из которых изначально написаны на французском языке (потому что почти все образованные люди общались именно на нем). Отдельные, как правило, безымянные заметки и заздравные безвкусные оды знакомым генералам серьезного упоминания не заслуживают.

И вот, наконец, пространное сочинение бывшего адъютанта М. И. Кутузова А. И. Михайловского-Данилевского (1789–1848) стало на долгие годы почти монопольным вариантом истории войны 1812 года: создало миф, во многом сфальсифицировав суть произошедшего. Именно тогда — только в конце 1830-х годов, отчасти специально к юбилейным торжествам появился термин «Отечественная война» применительно не к территории, а к характеру столкновения. А. И. Михайловский-Данилевский — этот незаметный ранее человечек в малюсеньких очках — смастерил большую историческую неправду. Как можно всерьез воспринимать текст, который начинается столь смехотворно (из вступления к книге):

Счастливый жребий быть исполнителем Высочайшей ВАШЕЙ воли пал на меня. С благоговением дерзаю повергнуть труд мой к священным стопам ВАШИМ.

всемилостивый государь!

ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА

верноподданный

Генерал-Лейтенант Михайловский-Данилевский.12

Подобное стыдно читать: ведь на дворе уже вовсю шел девятнадцатый век — с его вольтовым столбом, железными дорогами, объяснением космоса, либеральными конституциями и плебисцитами. Наблюдая такое провинциальное и отсталое холуйство от генерала, невольно начинаешь доверять известным свидетельствам маркиза А. де Кюстина о российском обществе… Сами же участники войны 1812 года относились к А. И. Михайловскому-Данилевскому сильно неоднозначно, многие его презирали и открыто называли «лакеем» и «баснописцем».13 Еще один показательный рассказ из эпохи создания имперского мифа о войне 1812 г.:

«В 1843 году военный министр князь Чернышев был отправлен с поручением на Кавказ. Думали, что государь оставит его главнокомандующим на Кавказе и что военным министром назначен будет Клейнмихель. В то время Михайловский-Данилевский, известный военный историк, заботившийся в своем труде о том, чтобы выдвинуть на первый план подвиги тех генералов, которые могли быть ему полезны, и таким образом проложить себе дорогу, приготовлял новое издание описания войны 1813–1814 годов. Это издание уже оканчивалось печатанием. Меншиков сказал: „Данилевский, жалея перепечатать книгу, пускает ее в ход без переделки; но в начале сделал примечание, что все, написанное о князе Чернышеве, относится к графу Клейнмихелю“».14

Всерьез, на концептуальном уровне книгу А. И. Михайловского-Данилевского сегодня воспринимать нельзя, но надо помнить о том пагубном влиянии, которое сочинение «лакея» долго оказывало на историков, вынужденных слушаться концепции, спущенной от самого царя.

Возвращаясь к проблеме того, что многим в России память о войне 1812 года была неприятна, стоит вспомнить о трудностях, которые возникли у А. И. Михайловского-Данилевского во время сбора материалов для книги:

«В архивах царил, по словам самого рижского генерал-губернатора Палена, „крайний беспорядок“. Некоторые представители местных властей выступили против сбора материалов. Об этом сообщили Михайловскому-Данилевскому из Воронежа, Риги, где, как писал местный корреспондент, чиновники вряд ли станут собирать достоверные документы о неудачных действиях бывшего в двенадцатом году рижским губернатором Эссена, который является тестем нынешнего (1836 г.) генерал-губернатора Палена, „из опасения повредить памяти столь близкого родственника барона Палена“».15

Между тем нелишним будет сказать пару слов об авторе «Описания отечественной войны в 1812 году, по Высочайшему повелению» (именно такое смехотворное название имела книга: будто бы сама война происходила «по Высочайшему повелению Николая I»!). Биография Александра Ивановича Михайловского-Данилевского весьма показательна: сын директора Государственного заемного банка, он окончил немецкое военное училище при церкви Св. Петра (St. Petri-Schule: Петришуле) в Санкт-Петербурге, в 1801–1807 гг. служил в Государственном заемном банке. В 1808–1811 годах учился в Геттингенском университете, с октября 1811 г. служил в Министерстве финансов, а с начала кампании 1812 года — определен адъютантом к Кутузову.16 Вот так отечественные казенные «патриоты» делали «военные» карьеры, а затем лепили мифы государственной пропаганды.

И еще одна характерная деталь (на нее не обращают внимания мои коллеги): А. И. Михайловский-Данилевский составил описания войн, предшествующих 1812 году — и в их названиях выдал суть произошедшего: «Описание первой войны императора Александра с Наполеоном в 1805 г.» (СПб., 1843), «Описание второй войны императора Александра с Наполеоном в 1806 и 1807 гг.» (СПб., 1846). И после подобного вдруг, ни с того ни с сего, получилась «Отечественная» война и «нашествие Наполеона»?! Однако читатель со здоровым мозгом сразу разоблачит подлог — и поймет, что если «император Александр» осуществлял агрессию в упомянутые годы, то он или продолжит подобные действия в будущем, или сами упомянутые войны спровоцируют очередную. Любопытно, что в сочинении 1845 года Александр Иванович так вошел в верноподданнический раж, что «выдал» собственного монарха, сообщив буквально в начале книги, что именно Александр устроил войну 1805 года, хотя «Австрия и Пруссия желали сохранить мир»! Более того, автор полностью разоблачает царя:

«Здесь убеждаемся в истине, что готовясь к первой войне с Наполеоном, Император Александр мыслил так же, как в последнюю борьбу с ним, в 1814 году…»17

Кроме того, официальный историограф объединяет войну 1812–1814 гг. в единый конфликт.18 Вот что значит потерять контроль в деле лизоблюдства: любое действие правителя становится прекрасным и оправданным — и человек, с психологической точки зрения, расслабляется и может проговориться.

Однако именно мифология, созданная А. И. Михайловским-Данилевским, прочно утвердилась в качестве главной и почти монопольной. Выдуманные «победы» русской армии, выдуманный образ благостного царя — все это было напечатано большим тиражом, причем много раз переиздавалось. Единственные более-менее позитивные нюансы деятельности данного автора были:

а) краткие записки-воспоминания, составленные по его запросу некоторыми незначительными участниками (эти материалы сохранились в архивах),

б) относительно точные и подробные карты и схемы.

Итак, общество николаевской России «взяло под козырек» — и приняло новый вариант своей недавней истории. Сопротивление было бы подобно «бунту» и «вольтерьянству». Вспоминаются известные слова современника событий 1812 года, маркиза Астольфа Луи Леонора де Кюстина (1790–1857), который со стороны все видел объективно — и как иностранец мог не бояться выражать свои мысли (тем более уже покинув пределы Российской империи):

«Лгать в этой стране означает охранять общество, сказать правду значит совершить государственный переворот».

(Подробные выдержки из его сочинения о России — см. в главе «Документы»).

Вот удивительное по точности свидетельство де Кюстина о том, как российское государство управляется с историей:

«История составляет в России часть казенного имущества, это моральная собственность венценосца, подобно тому, как земля и люди являются там его материальною собственностью; ее хранят в дворцовых подвалах вместе с сокровищами императорской династии, и народу из нее показывают только то, что сочтут нужным. Память о том, что делалось вчера, — достояние императора; по своему благоусмотрению исправляет он летописи страны, каждый день выдавая народу лишь ту историческую правду, которая согласна с мнимостями текущего дня. Так в пору нашествия Наполеона внезапно извлечены были на свет и сделались знамениты уже два века как забытые герои Минин и Пожарский: все потому, что в ту минуту правительством дозволялся патриотический энтузиазм».19

Этот документ эпохи нам особенно важен, учитывая, что он был написан де Кюстином буквально в те же самые месяцы, в которые упомянутый А. И. Михайловский-Данилевский сочинял свой миф-фальсификацию о войне 1812 года!

А сейчас я вам расскажу поистине прекрасную историю, о которой, я уверен, большинство из вас не знают. Очень интересно, какова же была реакция российских властей — а главное, какими методами они решили бороться с влиянием книги французского путешественника. Совсем недавно этот сюжет был документально исследован В. А. Мильчиной и А. Л. Основатом. Предоставляю им слово:

«Первым русским откликом на книгу Кюстина следует считать донесение того же Толстого — с 1837 г. тайного агента III Отделения в Париже — шефу жандармов А. Х. Бенкендорфу от 27 мая / 8 июня 1843 г. Сообщив, что 8/20 мая (то есть ровно через неделю после выхода книги из печати) он послал новую книгу о России в Петербург пароходом из Гавра… Толстой был готов тотчас написать опровержение (для того, чтобы вовремя опровергать „клеветы“ на Россию, его и держали в Париже под видом корреспондента Министерства народного просвещения). Однако Кюстин упомянул — и весьма нелицеприятно — Толстого в своей книге, назвав его брошюру „Взгляд на российское законодательство“ (1840) „гимном в прозе деспотизму“. Поэтому, чтобы не быть заподозренным в желании отомстить за себя самого, Толстой решил (как делал очень часто) опубликовать свою критику под чужим именем и уже нашел верного человека, которому было поручено прислать текст опровержения „из Франкфурта“».

Между тем у начальства были другие виды. В записке, датированной 19 июня 1843 г., министр просвещения С. С. Уваров изложил свой взгляд на книгу Кюстина и способы борьбы с нею: не опровергать Кюстина впрямую и от лица русских, но найти в Париже, «где — при соблюдении некоторых предосторожностей — все покупается и — при наличии определенной ловкости — все продается», именитого писателя, купить его услуги и издать под его именем труд, который Уваров брался написать сам, — апологию российского государственного устройства, зиждущегося на неразрывной связи императора и его народа (той самой связи, в которой дерзнул усомниться Кюстин).

Первоначально на роль известного писателя, который бы «предоставил свое имя в распоряжение русских», прочили Бальзака (см. депешу российского поверенного в делах Н. Д. Киселева от 12/24 июля 1843 г., извещающую о его скором приезде в Россию и предлагающую использовать его в этом качестве), однако предложение то ли не было принято, то ли (что более вероятно) даже не было сделано (единственный намек на эту ситуацию в письме Бальзака к Э. Ганской нимало не проясняет дела). 3/15 ноября 1843 г., по возвращении из России, он сообщал ей из Парижа:

«Здесь ходят слухи, что я пишу опровержение на Кюстина и получил за это в России немало серебряных рублей. Я отрицаю только рубли! остальное вы знаете».

Вместо этого в сентябре 1843 г. в Париже была выпущена (анонимно) брошюра русского дипломата польского происхождения К. Лабенского «Реплика о книге маркиза де Кюстина „Россия в 1839 году“, сочинение русского автора», присланная из Петербурга в русское посольство в Париже и вверенная Н. Д. Киселевым попечению Я. Н. Толстого, который и занялся ее изданием. Сам Толстой, однако, был не слишком доволен в эту пору брошюрой Лабенского. 2/14 сентября 1843 г. он жаловался Бенкендорфу:

«Рукопись написана превосходно, но она ничего не опровергает, это не более чем блестящее и очень пространное рассуждение о духе сочинения Кюстина вообще, рассуждение с немалыми претензиями, чересчур чопорное, чересчур манерное и, простите мне это выражение, слегка притянутое за волосы. Не так пишутся обычно подобные памфлеты; это — великолепная сатира, которой недостает только рифмы».20

Таким образом, честь России и «государя» русские чиновники решили защищать самыми бесчестными и бессовестными методами и подлогом. Интересно, что проплаченная и агрессивная пропаганда на Западе — это отнюдь не изобретение советской номенклатуры: выше мы видели описание примера подобного уже в первой половине девятнадцатого века.

Более того: еще в эпоху 1812 г. российское правительство уже начало свою пропаганду изнутри европейского общества. Вот что писал путешественник и литератор Е. П. Ковалевский (1809–1868) в биографии министра юстиции и внутренних дел с «говорящей» фамилией Блудов (Д. Н. Блудов: 1785–1864): Александр I внимательно относился к зарубежным СМИ:

«…журнальная же пресса… особенно в Англии и Германии, была сильно возбуждена против нас. Для противодействия этой прессе, для опровержения клеветы и распространения истины (ну, да, конечно… прим. мое, Е. П.), государь, по мысли графа Каподистрии (Иоанн Каподистрия (1776–1831) — грек, министр иностранных дел России в 1816–1822 гг.: прим. мое, Е. П.), назначил во Франкфурт особенное лицо (Фабер), которое должно было следить за журналами европейского материка, вступить в сношения с влиятельными редакторами, доставлять им материалы или уже готовые статьи… Такого же рода поручение возлагалось на Блудова в отношении журналов английских и американских…»21

Подобную же деятельность вел позднее и СССР, внедряя в западное общество самые кошмарные левацкие идеи: и плоды этого мы пожинаем сейчас (среди прочего, именно вскормленные «совдепией» и проникшие к власти в СМИ, в университетах и в парламентах левые пустили варваров в Европу, после чего начался разгул терроризма). Я напомню: И. Сталиным было создано Советское информационное бюро с представительствами в зарубежных странах. В 1953 году, в соответствии с постановлением Совета Министров СССР от 28 марта 1953 года Совинформбюро на правах Главного управления вошло в Министерство культуры СССР (хитро…), а 5 января 1961 года Совинформбюро было ликвидировано — и на его базе создано контора со вполне безобидным названием «Агентство печати „Новости“».

Что же касается пропаганды внутри самой России, то с ее устроением было, как ни странно, несколько сложнее: дело в том, что абсолютное большинство населения не умело читать (все крестьянство, все солдаты, бóльший процент унтер-офицеров, значительный процент попов и купечества, а также обитатели недавно присоединенных азиатских степей), а радио и ТВ пока не изобрели (зато в наши дни эти ресурсы зомбируют население самым чудовищным образом). В 1812 году решили срочно «гнать пропаганду» — и издавать журнал с эффектным названием «Сын отечества». Ну и что дальше? Это была официозная агитка, которую создали по приказу небезызвестного изобретателя идеологических «уток», попечителя Петербургского учебного округа и любителя красивых юношей С. С. Уварова (1786–1855), и начала она выходить только в конце 1812 года. Предназначалась агитка «для помещения реляций и частных известий из армии, для опровержения вредных толков насчет хода происшествий…».22 В СССР для той же цели выходила газета «Правда» и журнал «Большевик».

Но смешнее всего то, что этот режимный «Сын отечества» оказался совершенно бесполезен: во время полного хаоса войны он был никому не нужен, но даже если бы хаоса и не было, то как вы распределите несколько сотен экземпляров на много миллионов населения? Хорошо, даже если бы вы в 1812 году провели интернет — и распределили-таки, то остается самая серьезная проблема: поголовная неграмотность! Согласно первой попытке проведения опроса населения на предмет грамотности (лишь в 1844 году) выяснилось, что, даже если не учитывать «темные» азиатские и дальневосточные огромные регионы, в центральной части империи число грамотных и малограмотных вместе взятых составляет всего 3,6 %.23 А по данным на 1820 год (т. е. через 8 лет после войны) в империи насчитывалось всего около 50 тыс. читающих людей (менее 0,1 % населения).24 Сравните это с 40 % грамотных во Франции в старорежимном 1788 году (даже до того, как Наполеон провел реформы, позволившие постепенно обучить грамоте практически все население поголовно!).

Если мы продолжим игру в «если», в научную фантастику и обучим русских грамоте, то и в этой ситуации агитка С. С. Уварова не обретет смысла: ее не на что было купить — даже и в мирное время! В эпоху 1812 года цена годовой подписки на газету или журнал — около 15–20 руб.: это колоссальная сумма для подданных империи. По репрезентативным данным на 1840-е годы (показатели практически не менялись с 1810-х), к примеру, в сравнительно богатой Московской губернии земледелец в среднем зарабатывал 35–47 руб. (в год), а в Витебской губернии — 12–20 руб.25 Мещане и разночинцы той поры постоянного заработка не имели (отчего Родя Раскольников и полез с топором на сорокалетнюю «старуху-процентщицу»). Что до аристократов (ничтожный процент населения) — то они читали в основном французские романы и британские газеты.

Второй после известной работы А. И. Михайловского-Данилевского крупной вехой историографии царского периода стало сочинение генерал-лейтенанта и профессора академии Генерального штаба Модеста Ивановича Богдановича (1805–1882) «История отечественной войны 1812 года» (СПб., 1859–1860). Это обстоятельное трехтомное исследование отличается обилием интересной фактуры, но ее научное значение во многом перечеркивалось все той же задачей создания великодержавного мифа. К примеру, участник Бородинского сражения, награжденный солдатским Георгиевским крестом, гвардеец М. И. Муравьев-Апостол (1793–1886), нашел «…у Богдановича большое сходство с известным Данилевским. Одни и те же замашки лакействовать».26 Негативное отношение участников войны 1812 г. к официозным сочинителям очень напоминает подобное же со стороны свидетелей событий Второй мировой войны: я лично застал многих ветеранов (хотя большинства не стало еще до моего рождения), которым было больно и подчас стыдно вспоминать ужасы 1941–1945 гг. (и до этого сталинские репрессии, союз с А. Гитлером и нападение на Финляндию), а к пропагандистским поделкам они относились пренебрежительно. Некоторые успели даже оставить очень важные воспоминания — среди них: искусствовед, профессор Н. Н. Никулин (1923–2009), поэт и художник Л. Н. Рабичев (1923–2017) и прославленный писатель В. П. Астафьев (1924–2001).

Вместе с тем М. И. Богданович не преминул «лягнуть» предшественника (и отчасти конкурента) по профессиональному патриотизму:

«…иностранные сочинения, документы и частные письма непременно должны быть приняты во внимание при исследовании войны 1812 года: генерал Михайловский-Данилевский впал во многие ошибки собственно от того, что совершенно устранял их либо пользовался только теми сведениями, которые подтверждали собственный его образ мыслей».27

Далее. Помимо жанра, претендующего на серьезное исследование, был и другой — несколько лубочный. В нем прославился генерал И. Н. Скобелев (1778–1849).28 Его убогое и примитивное сочинение «Беседы русского инвалида, или новый подарок товарищам» (СПб., 1838) сразу понравилось царю Николаю I, поэтому это бумагомарание многократно переиздавалось и внедрялось в среду армейцев. Присмотримся к личности сего пламенного патриота: элементарной грамоте он выучился поздно (вероятно, не ранее 19-летнего возраста), поэтому все его сочинения исправляли и дорабатывали в издательстве. Делами он прославился теми, что в 1820–1826 гг., находясь на должности генерал-полицмейстера написал несколько жалоб-доносов на А. С. Пушкина, в которых называл гениального человека «вертопрахом» и желал «содрать с него несколько клочков шкуры». Вот вам характерный портрет автора псевдопатриотической книжонки о 1812 годе. Графоман и доносчик не унимался — и вскоре написал еще одну брошюру с комическим названием «Письма из Бородина от безрукого к безногому инвалиду» (1839): здесь необходимо добавить, что «инвалид» также был неграмотный и бессовестный.

II

Однако развитие капитализма (пусть и сдерживаемое пережитками крепостничества), эволюция научных и общественных идей, публикация в России и за рубежом буквально десятков томов ранее неизвестных документов сделали свое позитивное дело: историческая наука вышла на новый уровень своего развития. Да, она все еще оставалась описательной по стилю и местами продолжала носить на себе отпечаток великодержавной цензуры, штампов и комплексов, но появлялись ученые, которые создавали значительные труды и имели вполне адекватные суждения. О степени светскости и разумности ситуации в историографии самого рубежа девятнадцатого — двадцатого века можно судить, к примеру, по биографическим книгам, посвященным Наполеону, вышедшим из-под пера крупного и незаслуженно забытого русского историка А. С. Трачевского (1838–1906).[2] Далее я приведу значительные отрывки из его «Наполеона I». О реформах и внутренней политике консула и императора:

«Казалось, французы не ошиблись. Бонапарт сменил военный мундир на гражданский сюртук. Он послал Георгу III английскому горячий призыв к миру, а Павлу I предложил, ради дружбы, Мальту. Он даже заключил торговый договор с Соединенными Штатами, провидев в них могучего соперника британцам. И началась богатырская работа устроения разрушенной Франции. Консульство — эпоха Наполеона-правителя: тогда-то совершились те реформы, которые по блеску соответствовали его битвам, но превзошли их по прочности своих последствий.

…Теперь-то, среди мира, Наполеон поразил всех своего рода итальянской кампанией на поле гражданственности. Тут самым важным делом оказался Кодекс Наполеона (март 1804 года): его одного достаточно для увековечения этого имени».30

И снова — об успехах внутренней политики Наполеона: уже перед столкновением 1812 года:

«С такими средствами император стал энергично двигать вперед экономическое развитие страны. Возникло министерство торговли и промышленности (1811 год); явился практичный торговый устав (1808 год), опиравшийся на указы XVII века. Не жалели средств на улучшение сельского хозяйства: осушали болота, охранялись леса, разводились луга. Плодопеременная система вытесняла трехпольную, свекловичный сахар заменял тростниковый, растительные масла стали даже вывозить за границу так же, как вина и скот. Введение испанских мериносов утвердило шерстяное производство. И крестьянин уже чувствовал некоторый достаток. Но главные заботы были направлены на промышленность: здесь приходилось бороться с Англией. В одном 1811 году, когда подготовлялся русский поход, было издержано двадцать млн. франков „на поддержание коммерции“. Завелись постоянные выставки; фабрикантам делались всякие поощрения; иногда казна передавала им собственные образцовые заводы. Возник Общий мануфактурный совет (1810 год), и посыпались открытия и изобретения. Наконец, Наполеон расширял фабричное законодательство: и тут, при быстром развитии дела, сама собой падала регламентация или стеснительная формалистика.

…Последствия этой промышленной деятельности были поразительны: в десять лет почти беспрерывных войн возместилось с лихвой все, утраченное в революцию. Французские изделия стали первыми в Европе. Французы начали вывозить многие товары, в особенности несравненные шелковые и шерстяные ткани. Промышленность поддерживалась еще изумительными общественными работами, на которые было истрачено при империи полтора миллиарда франков: вырастали целые города, не говоря уже про порты, крепости, каналы, дороги. В то же время принимались меры оздоровления (оспопрививание), заводились богадельни и больницы, воздвигались статуи и так далее. А из Парижа Наполеон хотел сделать „что-то сказочное, колоссальное“: сооружения были в разгаре даже в 1813 году!»31

Здесь я ненадолго прерву цитирование А. С. Трачевского — и напомню о важном факте, который характеризует личность выдающегося реформатора. 25 декабря 1797 года Наполеон был избран членом Института по классу физики и математики, секция механики.32 Это произошло с подачи величайших ученых его времени — Лапласа, Бертолле и Монжа 305 голосами из 312.33 Подчеркну, что на момент избрания Бонапарт чиновником не являлся, никакой власти не имел. Среди математических заслуг Наполеона: простой способ построения квадрата одной линейкой с двумя засечками (это решение стало существенным шагом к доказательству возможности при помощи только циркуля или только линейки с двумя засечками делать любые построения, выполнимые циркулем и линейкой без засечек) и теорема про равносторонние треугольники, носящая его имя. Сравним такое феноменальное трудолюбие и дисциплину Наполеона, например, с главой Британского кабинета — главным (после царя Александра) врагом Наполеона — с Уильямом Питтом Младшим. В период противостояния с наполеоновской Францией он пристрастился к алкоголю (что весьма часто и едко высмеивалось карикатуристами). По вполне серьезным подсчетам свидетеля-современника, Питт злоупотреблял алкоголем самым чудовищным образом. Несколько раз его стошнило прямо на трибуне!34 Что же: Российская империя имела достойного союзника…

Но вернемся к А. С. Трачевскому — и вспомним его описание того, до чего была доведена агрессивная Англия, для которой Франция оказалась «крепким орешком»:

«Торговля пала; купцы банкротились; банки лопались; бумажные ценности понизились на пятьдесят процентов; государственные долги возросли до двенадцати миллиардов. Имея лишь ничтожное войско с негодными офицерами из аристократов-кутил, Англия выплачивала громадные субсидии жадным членам коалиции на материке. На это уходило золото — и Англия вдруг стала жалкою страной бумажек, объявив принудительный курс для билетов своего банка. Бумажки господствовали до конца войны, увлекая даже Питта в гибельную расточительность и развивая ажиотаж в обществе. Рядом следовали, друг за другом, сначала иностранные займы, потом тяжкие налоги. Под конец Питт взялся даже за подоходный и прогрессивный налог, столь ненавистный богачам, хотя он старался выгородить крупных землевладельцев.

Богачи и знать вообще сваливали бремя войны на пролетария, как и везде, причем обогащались поставщики и банкиры. Народ доходил до нищеты. Однажды толпа выбила стекла в карете Георга III, крича: „Долой Питта, войну и голод!“ Вспыхивали бунты среди моряков, которых держали впроголодь, почти без жалованья, сажали в какие-то клетки на целые годы, драли „кошками с девятью хвостами“. Раз они появились в устьях Темзы на корабле с красным знаменем „плавучей республики“. Глухое недовольство овладевало массами, и в Ирландии все было готово к поголовному жестокому восстанию. А Питт с каждым годом вдавался в материковый деспотизм. Был отменен Habeas Corpus; были запрещены сообщества, сходки, читальни; преследовали писателей и издателей, типографии и журналы. Так, для британца новый век начинался полным арсеналом торийской реакции, финансовым крахом и голодовкой в Англии, зверствами в Ирландии, миллиардами фальшивых ассигнатов и массой шпионов-подстрекателей во Франции — словом, материальным, политическим и нравственным банкротством.

Мало того. Англия теряла свое обаяние в Европе: она становилась своего рода государством-пиратом (выделено мной, Е. П.). Британцы блокировали порты, наседали на прибрежных жителей, обогащались торговыми призами даже за счет нейтральных. Они навсегда захватили Мальту и распоряжались Египтом. Овладев Средиземным морем, они бросились в северные воды и здесь прославились тем, что зверской битвой у Копенгагена принудили датчан отказаться от вооруженного нейтралитета. Это вызвало негодование всего материка и даже Соединенных Штатов Америки, примкнувших к вооруженному нейтралитету».35

Интересны тезисы из работы А. С. Трачевского, посвященные сюжету войны 1812 года. Историк относит подготовку к войне на ранний этап (еще к 1809 году), четко заявляет об агрессивных планах царя Александра и т. д.:

«„Борьба колоссов“ подготавливалась с самого Ваграма. Наполеон шел только на тайное соглашение и внушал Александру: „Франция не должна быть врагом России: это — неоспоримая истина. Географическое положение устраняет всякий повод к разрыву“. Тогда же император возвестил в Сенате свою радость по поводу того, что „друг“ приобрел часть Галиции и Финляндии и занял Молдо-Валахию. Между тем с весны 1810 года в Париже появился Нессельроде, который сносился с Талейраном тайком даже от нашего министерства. …И 1811 год начался в России резкою мерой: указ не только облегчал ввоз английских товаров, но и запрещал ввоз произведений Франции. С этой минуты Наполеон начал готовиться к войне.

<…> Александром овладела лихорадочная поспешность. Не дав созреть немецкому патриотизму, не дав Австрии и Пруссии времени изготовиться, он уже весной 1811 года начал стягивать войска в Литве, а в октябре был заготовлен ультиматум. В начале 1812 года Александр уже заключил союз с Швецией, Англией и даже с испанскими кортесами, причем обещал Бернадоту французский престол. Затем последовал мир с Портой, доставивший нам Бессарабию, и царь открыто говорил, что, „покончив с Наполеоном, мы создадим греческую империю“. В апреле Россия потребовала, чтобы император очистил Пруссию и Померанию. „Как вы смеете делать мне такие предложения! Вы поступаете, как Пруссия перед Иеной!“ — крикнул Наполеон нашему послу. „Я остаюсь другом и самым верным союзником императора“, — сказал Александр его послу, отъезжая к армии в Вильну.

В Вильне все, не исключая Барклая, рвались в бой, низко оценивая силы врага. Два немца, Фуль и Толль, взялись устроить на Двине, в Дриссе, Торрес-Ведрас, забывая, что там нет ни гор, ни моря. А в лагере кишели интриги, перекоры да обычные беспорядки. Войска были разбросаны, хотя их было не меньше, чем у Наполеона, а пушек даже больше (тысяча шестьсот). Налицо оказывалось тысяч двести, да и тут было много плохой милиции. Только Багратион шел с юга, а Чичагов, с дунайской армией, мог еще позже выдвинуться против австрийской армии Шварценберга. Хорошо еще, что не было исполнено первоначальное приказание Александра Чичагову — „действовать в тыл неприятелю, приближаясь даже к границам Франции“.

…Воинственный пыл остыл, как только враг вторгся в наши пределы. Александр тотчас составил список того, „что надобно будет увезти из Петербурга“, и 26 июня выехал из Вильны.

<…> Началось с такого сюрприза, как отступление бахвалившихся варваров перед „великою армией“. Но этот-то позор и спас их. Наполеон, жаждавший „хорошей битвы“, принужден был, вопреки себе самому, „гоняться за ними до Волги“.

<…> В России погибло до двухсот пятидесяти тысяч европейцев почти всех наций (напомню, что советская пропаганда часто называла цифры потерь армии Наполеона в 600 тыс. чел и более — прим. мое, Е. П.). Но и русские не забудут нашествия „двунадесяти язык“. У Кутузова осталось только тридцать тысяч солдат, а всего их погибло также не менее четверти миллиона (на самом деле — гораздо больше: об этом речь пойдет в соответствующей главе — прим. мое, Е. П.)».36

Хотя автор, что естественно, не мог избежать всех штампов и неточностей в отношении описания деятельности Наполеона — перечисленные тезисы говорят о глубоком понимании исследуемой темы. Показательно и то, что глава VI упомянутой книги А. С. Трачевского озаглавлена весьма почтительно по отношению к Наполеону: «Оборона гения. 1813–1814».

Продолжим. Как правило, не обладающие кругозором современные авторы сочинений по теме 1812 года часто упускают из виду важные интеллектуальные тезисы различных эпох жизни российского общества. Такие идеи, с одной стороны, произрастали из рефлексии событий прошлого (в том числе и войны 1812 года), с другой — отражали их современные идеи, в свою очередь, питавшие ученых — их современников. В этой связи интересно обратить внимание на публицистические заметки великого русского поэта, драматурга и переводчика, выпускника историко-филологического факультета Московского университета, Валерия Яковлевича Брюсова (1873–1924). Именно ему принадлежат чудесные строки:

У каждого свой тайный демон. Влечёт неумолимо он Наполеона через Неман И Цезаря чрез Рубикон.

Широко образованный и оригинально мыслящий, математик от поэзии, В. Я. Брюсов размышляет о значении цивилизации и культуры в жизни человечества:

«Распространение культуры сближает между собою народы, внушает им чувство солидарности, делает войны между ними невозможными».37

Замечательная мысль! Действительно, если мы посмотрим на народы Европы ныне, то они живут единой общеевропейской культурой — и не воюют более между собой. Агрессивными остаются лишь варварские анклавы на периферии. Нечто подобное уже обозначалось и в 1812 году: цивилизация империи Наполеона предлагала модель Единой Европы — единой и мирной. Но отстающие в развитии соседи жаждали войны; они испытывали боязливое непонимание цивилизации и брутально хорохорились от комплекса ущербности. Все это давало питательную среду для разного рода конфликтов.

Весьма и весьма интересны выводы Брюсова-историка:

«Но каким путём можно достичь этой вожделенной цели, заключения мира?

Прежде всего, мир бывает разный. При прежнем правительстве бывали годы, даже ряды десятилетий, когда Россия „наслаждалась“ внешним миром. Но вряд ли мы захотим вернуться к миру под тяжкой властью столыпинского режима. Получила мир и Франция после 1814 года, когда коалиционные русско-немецко-английские войска разгромили последние силы Первой империи и вернули на французский престол ненавистных народу Бурбонов в лице безногого, расслабленного и почти слабоумного Людовика XVIII. Хотим ли мы получить нечто вроде подобного мира? Разве не может быть „мир“ горше, тяжелее всякой „войны“?»38

Когда мы изучаем деятельность выдающихся личностей прошлого, мы должны учитывать и подобную логику столь неординарного мыслителя.

И, наконец, подводя черту под всем, что он изучил в истории России и что наблюдал на собственном опыте, В. Я. Брюсов гениально заключает (февраль 1901 года):

«Давно привык я на все смотреть с точки зрения вечности. Меня тревожат не частные случаи, а весь строй нашей жизни, всей жизни. Его я ненавижу, ненавижу, презираю! Лучшие мои мечты о днях, когда это будет сокрушено».39

Я, кстати, напомню, что это пишет человек, который был внуком крепостного помещика Брюса (от него, по заведенному обычаю, и произошла фамилия).40

Метафорично, что первая небольшая экспозиция прототипа музея войны 1812 года открылась в начале двадцатого века (перед столетним юбилеем) в Потешном дворце. В 1908 г. был «Высочайше» учрежден Особый комитет по созданию в Москве «Военно-исторического музея в память Отечественной войны 1812 года». Эта контора организовала подписку сбора пожертвований: было выпущено множество подписных листов, в которых населению предлагалось скидываться на устройство музея. На титуле красовался призыв «Мы все в одну сольемся душу» — но вышел казус: народ идею не поддержал, и денег не собрали. В московских архивах и музеях сохранилось предостаточно пустых бланков: 3 подобных «девственно» чистых экземпляра есть и в моей частной коллекции.

Пустой «Подписной лист на сооружение в Москве музея 1812 г.» Из частного собрания Е. Понасенкова, публикуется впервые. Как мы видим, россияне не испытывали достаточных «патриотических чувств» — и музей (кстати, в ту пору в название будущего музея не стали помещать термин «Отечественная») создан не был.

Зато в частном русском оперном театре могли петь хвалебные слова в адрес Наполеона: в моей коллекции есть уникальное издание с портретом-профилем Наполеона на золотом фоне — либретто оперы «Наполеон» (издание С. И. Зимина, 1912 г.). К примеру — сцена в Вильно:

Хор Король королей, полумира властитель, Любимец победы, увенчанный славой, Виват! Веди нас с собой, о Титан победитель – И радостно ринемся в бой мы кровавый… Виват! Спаситель народов, мы ждали всех дольше – И вот ты явился, о вождь знаменитый… Виват! Дай счастье нам, дивный, дай вольности больше, Верни нам, великий, блеск славы забытой!.. Виват! <…> О, Цезарь, великий!.. Виват!.. Спаситель народов!.. Виват!.. Любимый сын Марса!.. Виват!..41

Стоит уточнить: помимо серьезных научных исследований и художественной литературы, к юбилею войны (в 1911–1912 гг.), естественно, вышло множество лубочной макулатуры. Как правило, подобное выпускалось в виде брошюры или небольшой иллюстрированной книжки. Мне удалось обнаружить (находится в моей коллекции) даже и совсем забытую (моими коллегами осталась незамеченной) брошюру карманного формата, «составленную» П. М. Андриановым. Она называется: «Великая Отечественная война. (По поводу 100-летнего юбилея).» Как вы понимаете, чем грандиознее и разухабистей название, тем меньше самого текста и смысла. Таким образом, термин «Великая Отечественная война» был выдуман задолго до событий 1941–1945 гг., но потом 1812 год «разжаловали» в просто «Отечественную» войну (следовательно, погибшие в 1812 году расстались с жизнью не в столь «великом» для идеологии мероприятии).

А сейчас мы подходим к очень интересной и достойной фигуре, многое сделавшей для публикации первоисточников и научного изучения эпохи 1812 года: я говорю о великом князе Николае Михайловиче (1859–1919). Крупный историк с международным именем, выдающийся и страстный энтомолог (создатель огромной коллекции бабочек — более 110 000 особей), известный «либерал», ценивший достижения западной цивилизации и считавший Наполеона величайшим гением.

Послушаем внимательного автора биографического эссе о великом князе — доктора исторических наук Д. И. Исмаил-Заде (1931–2009):

«Николай Михайлович был первенцем в семье великого князя Михаила Николаевича, четвертого сына императора Николая I, родоначальника ветви Романовых, именуемой „Михайловичами“.

Отец, великий князь Михаил Николаевич, занимал высокие посты в административно-военных структурах власти: генерал-фельдцейхмейстер (звание главного начальника артиллерии), генерал-фельдмаршал, кавказский наместник, главнокомандующий Кавказской армией, председатель Государственного совета.

Женившись на принцессе Баденской Цецилии-Августе, нареченной в России Ольгой Федоровной, Михаил Николаевич породнился также со шведским королевским домом, поскольку мать принцессы Софья Вильгельмина приходилась королю Густаву IV дочерью.

…14 апреля 1859 года у Михаила Николаевича и Ольги Федоровны родился мальчик. Его назвали в честь деда — Николаем, крестными его были император Александр II и вдовствующая императрица Александра Федоровна, приходившаяся новорожденному бабкой.

Не успели умолкнуть залпы пушечных салютов в честь рождения великого князя, как, согласно традиции, он становится шефом 3-й Гвардейской и Гренадерской артиллерийской бригад, зачисляется в списки лейб-гвардии Конно-Гренадерского полка и лейб-гвардии 2-ой легкой батареи. В день крещения был пожалован орденом Св. Апостола Андрея Первозванного.

<…> С 1901 г., с выходом в свет первого труда Николая Михайловича „Князья Долгорукие, сподвижники Александра I в первые годы его царствования“, читающая Россия получает следовавшие одна за другой и имевшие сенсационный успех публикации великого князя. Назовем лишь некоторые из них: „Граф Павел Александрович Строганов (1774–1817). Историческое исследование эпохи Александра I“ (Т. 1–3. СПб. 1903); „Дипломатические сношения России и Франции по донесениям послов императоров Александра и Наполеона. 1808–1812“ (Т. 1–7. СПб. 1905–1914); „Переписка императора Александра I с сестрой великой княгиней Екатериной Павловной“ (СПб. 1910) и др.

…Привилегированное положение великого князя открывало ему доступ к секретным архивным документам не только России, но и Франции, Германии. Но он и сам прекрасно знал — что и где искать. Захватывающе интересные, талантливо написанные сочинения Николая Михайловича приобретали особую научную ценность, благодаря прилагаемым к ним историческим документам и мемуарам.

В 1908–1909 годах выходит труд Николая Михайловича „Императрица Елисавета Алексеевна, супруга императора Александра I“ (Т. 1–3. СПб.). Написание биографии Елисаветы Алексеевны было задумано ещё великим князем Сергеем Александровичем, но после его гибели в 1905 г. по просьбе вдовы великой княгини Елизаветы Федоровны Николай Михайлович становится в этом как бы преемником Сергея Александровича. Между тем есть свидетельства того, что и сам Николай Михайлович настойчиво занимался поисками архивных документов, касавшихся Елисаветы Алексеевны, что было естественным следствием его интереса к личности Александра I. Однако названный труд вышел без главы, именуемой „секретной“, поскольку в ней освещались интимные стороны жизни императрицы. Запрет был наложен Николаем II. К счастью, сохранилась корректура главы. Уважая фундаментальные знания Николая Михайловича, царь не мог быть уверен в умеренности авторских оценок в публикациях, посвященных членам Императорского Дома, и потому знакомится с ними до их выхода в свет. Николай Михайлович обстоятельно описывает императору подготовку труда об Александре I, определяет задачу своего исследования, дает перечень впервые публикуемых документов. Из письма Николаю II:

„Переходя к моей работе, она будет называться „Имп. Александр I. Историческое исследование“, прошу заметить, что я не намерен писать и не пишу историю царствования, а шаг за шагом с 1801 по 1825 исследую правителя вообще. Русского Государя и простого смертного. Работа адски трудная и вот почему. Самая тема, избитая Шильдером, Вандалем, Татищевым; масса недомолвок, пробелов; некоторые действия трудно объяснимы, наконец, легко что-либо забыть или пропустить. Надобно все уложить в один том. Приложения будут заняты документами, но все исключительно новые, нигде не помещавшиеся. На этот раз прошу Тебя меня избавить от Твоей цензуры (выделено мной, Е. П.), потому, если что-либо будет подвержено критике в печати как нашей, так и иностранной, то лучше чтобы все пало на мою спину исключительно и не говорили бы, что я писал с Твоего разрешения. Впрочем, я настолько уже привык к Твоей цензуре, что делаю перечень новых документов и того места, где я их откопал“.

…Великий князь испытывал известное ограничение в своей работе и при сборе документов, допуск к которым определялся царем.

„Любезный Николай! — пишет государь. — Посылаю тебе краткую опись пакетов Государственного архива, предоставленную мне в отсутствие Извольского, товарищем его Сазоновым. Как ты увидишь, там не содержится ничего прямо относящегося до интересующего тебя вопроса об Имп. Александре I, Аракчееве и г-же Крюденер. Можешь сохранить эту опись у себя“.

<…> Данная в монографии характеристика Александра I лишена фамильного пиетета, верноподданнических гипербол. Оценки автора достаточно конкретно вскрывают все стороны личности императора, можно сказать, с беспощадной критичностью.

<…> Особого упоминания заслуживает издание Николаем Михайловичем „Русских портретов XVIII и XIX столетий“ (СПб. 1905–1909), представляющее собой иконографию отечественной истории. „Драгоценным материалом истории“ назовет их Л. Толстой. Непреходящий успех „Русских портретов“ был обеспечен благодаря тонкому вкусу их издателя — крупного историка, знатока искусств и коллекционера, а также мастерски составленным биографическим очеркам, принадлежавшим перу Е. С. Шумигорского, Б. Л. Модзалевского, К. А. Военского, А. А. Гоздаво-Голомбиевского».42

Из упомянутой переписки Николая Михайловича с царем мы весьма рельефно видим проблему сокрытия документов монаршей семьей. Именно этот факт оказал огромное негативное влияние на изучение темы войны 1812 года и вообще всей эпохи.

А теперь я предлагаю обратиться к интереснейшим выводам труда Николая Михайловича — вот как он характеризует личность и деятельность Александра I и Наполеона:

«…Интересы России не требовали такого вмешательства, оказавшегося не соответствующими благу родины и приведшего только к выгоде чужеземцев, а вовсе не русских. Нескончаемая война продолжалась еще целых три года, потребовала громадных издержек и множества человеческих сил, которые можно было сохранить в целости, и они пригодились бы впоследствии. Эти три года за освобождение Европы были роковыми во всех отношениях и для личности монарха. Александр очень скоро пресытился благами величия и славы, впал в настроение, заглушившее в нем чувство патриотизма, и отдался всецело зловредному мистицизму в области недосягаемого на земле блаженства, которое высказывалось в применении на практике идеи Священного союза, столь не выгодного и вредного для интересов России. А Священный союз породил никому не нужные конгрессы, завязал постоянные отношения между Александром и Меттернихом, в которых последний оказался ловчее и предусмотрительнее, оставшись победителем на дипломатической арене, окончательно сбившим с толку доверившегося ему так не осторожно русского императора. Рядом с этим Священный союз и мистицизм породили на Руси аракчеевщину.

Александр, невольно отдавшись религиозно-мистическим утопиям, не мог уже заниматься делами с таким же увлечением, как раньше, он начал тяготиться всем тем, что входило в атрибуты царской власти и мало-помалу окончательно отстранился от забот по внутреннему управлению, доверившись одному только человеку — Аракчееву. Между тем государь не мог временами не осознавать своей ошибки; постоянные путешествия по России доказывают стремление знать и видеть, что делается на местах, но не хватило более силы воли лично руководить сложной машиной управления, и Александр впадал сам собой в противоречие, любовно подчиняясь другой воле, грузинского помещика (имеется в виду владелец усадьбы Грузино А. А. Аракчеев — прим. мое, Е. П.).

<…> Собственно говоря, в жизни Александра Павловича совершилось только два резких перелома в характере. Первый обратил всеобщее внимание при начале борьбы с Наполеоном еще в 1810 и 1811 годах, второй совершился в Париже в 1815 году и шел по нисходящей вплоть до самой кончины государя.

<…> О степени их (правителей разных стран — прим. мое, Е. П.) гениальности мы не говорим, так как это понятие уже имеет значение всемирное. Лучшим примером служит Наполеон. Его гениальности никто не оспаривал и не будет оспаривать (выделено мной, Е. П.).

Для России Александр не был великим, хотя его царствование дало многое, но ему не хватило знания ни русского человека, ни русского народа. Как правитель громадного государства вообще, благодаря сперва его союзникам, а потом врагу, Наполеону, он навсегда займет совсем особое положение в истории Европы начала XIX столетия, получив и от мнимой дружбы, и от соперничества с Наполеоном то наитие, которое составляет необходимый атрибут великого монарха. Его облик стал как бы необходимым дополнением образа Наполеона, до того эти два человека — антиподы умели каждый на свой лад обворожить и подчинить своей воле окружающих их людей. Оба нашли противодействие только в одной нации, а именно в стране Альбиона, которая вообще не признает или редко признает мировое значение личности, особенно другого народа.

<…> Что же касается Александра, то гениальность Наполеона отразилась, как на воде, на нем и придала ему то значение, которого он не имел бы, не будь этого отражения, может быть, это парадокс, но мы его допускаем.

Если обратиться к деятельности императора Александра I по отношению к России, то время его правления нельзя причислить к счастливым для русского народа, но весьма чреватым по последствиям в истории нашей родины. После долгих царствований императриц Елизаветы Петровны и Екатерины II, которая шла по стопам Великого Петра, Россия развивалась быстро и заняла в конце XVIII столетия уже вполне определенное положение среди стран Европы. Кратковременный павловский режим, кроме общего раздражения, не оставил других впечатлений.

<…> Можно было ожидать, что время соперничества и борьбы, так успешно законченной, вернет снова в русло начатую с таким рвением работу первых лет. Но надежда оказалась напрасной. Напротив того, все добытое на полях брани кровью русских воинов было принесено в жертву идеи Священного союза, а Россия продолжала пребывать в глубоком сне, в котором военные поселения не могли дать живой струи, а покровительство, оказанное разным сектам и масонству, только породило насаждение тайных обществ, которые благодаря событиям 14 декабря 1825 года надолго отвели Россию на путь самой убежденной реакции николаевского режима. Случилось нечто неожиданное: после блеска вступления на престол и мировой славы победы русского оружия Александр Павлович оставил брату тяжелое наследство, страну, изнеможенную от прошлых войн, а еще более от аракчеевщины, и весь организм больным и утомленным, а внутри — полнейшую дезорганизацию власти и всякого порядка, при полном отсутствии какой-либо системы управления».43

Итак, выдающийся ученый-историк, член российской императорской фамилии был вынужден признать:

а) Наполеон — эталон гениальной личности в мировой истории,

б) не он, а царь Александр был локомотивом конфликта,

в) этот конфликт был категорически пагубен для русского народа,

г) император Александр страдал опасной религиозной манией,

д) своему преемнику он оставил Россию в самом худшем положении.

Подчеркну: чтобы сделать подобные выводы, Николай Михайлович проделал колоссальную работу в архивах, первым опубликовал сотни важнейших документов, досконально знал всю фактическую часть истории эпохи Наполеона и Александра. Можно только предполагать, в каких бы выражениях звучали его тезисы, если бы его не сдерживала семья, положение, а также он мог бы уже знать документы, ставшие известными за истекшую сотню лет.

Дальнейшая судьба великого российского ученого и просвещенного человека сложилась трагично. После Октябрьского переворота он был сначала сослан, а затем арестован. 9 января 1919 г. бандиты из Президиума ВЧК (среди прочих — Я. Х. Петерс, М. И. Лацис, И. К. Ксенофонтов и секретарь О. Я. Мурнек) вынесли смертный приговор. Ходатайства Академии наук и лично Максима Горького (А. М. Пешков: 1868–1936) не помогли. Известны слова злобствующего и низкорослого В. И. Ленина, подтвердившего приговор: «революция не нуждается в историках». В итоге обладатель выдающегося интеллекта, человек высокого роста с классическим профилем и аристократическими манерами, Николай Михайлович, вместе с еще тремя великими князьями был расстрелян большевицким отрепьем в январе 1919 г. (реабилитирован постановлением Генеральной прокуратуры РФ 9 июня 1999 года…). Всех расстреливали на краю общей ямы — поэтому могилы не существует. Вот на таких преступных основаниях создавалась власть советов, которая, укрепившись, начнет ломать под себя и историографию — и внедрять чернь и детей упомянутого отрепья в «ученые» и в начальники над исследователями. Но подобное было лишь новыми актами той вечно тлеющей гражданской войны, которая запылала во многих местах России и в 1812 году: именно об этом речь пойдет в последующих главах.

Далее. В своем лекционном «Курсе русской истории» (1907–1911 гг.) знаменитый историк В. О. Ключевский (1841–1911) резюмировал внешнеполитическую деятельность Александра I так: он стал «вооруженным сторожем выставленных им реакционных порядков».44 Крупный специалист по эпохе 1812 года еще царского периода, историк-эрудит А. К. Дживелегов (1875–1952) называл «Священный союз» (итог войны 1812–1814 и 1815 гг.) «самым бесправным угнетением», «реставрационной вакханалией» и «щитом феодальной реакции». Подчеркну, что этот научный вывод он не побоялся сделать в публикации 1915 года: сразу после юбилея — и во время ура-патриотического ажиотажа Первой мировой войны.45

Определенным итогом всей дореволюционной историографии стала коллективная монография «Отечественная война и русское общество», выпущенная к столетнему юбилею 1812 года. Эти богато изданные 7 томов освещали многие стороны конфликта и рассказывали о нем в широком контексте. Основной вывод книги повторял упомянутые выше тезисы А. К. Дживелегова.46 Более того, в главе, написанной будущим академиком В. И. Пичетой (1878–1947), сформулирована убийственная для охранительной традиции научная концепция: Наполеон был праведным борцом с агрессивной феодальной гнилью, а победа в войне 1812 года стала «разгромом демократии и торжеством старого порядка»47 (и это написано при живом царе и в юбилейном издании!). Великий русский историк, академик М. Н. Покровский (1868–1932), с научной точки зрения, совершенно справедливо подытожил: «совершенно невозможно говорить о „нашествии“ Наполеона на Россию», то было лишь «актом необходимой самообороны».48 Священный союз, устроенный царем Александром, М. Н. Покровский рассматривал как акт «до тошноты пропитанный ханжеским духом», а его суть сводил к «военно-полицейскому надзору за всеми европейскими народами».49

Именно эта оценка и концепция М. Н. Покровского, а также авторов упомянутой коллективной монографии устоялась в качестве единственно верной (что и справедливо) почти на 20 лет — до того момента, пока ее не стали ломать не объективные процессы развития науки, а жесткая указка власти.

III

Надо заметить, что в 1920-е и в начале 1930-х гг. интерес к теме войны 1812 года был невелик (зато больше внимания было уделено публикациям о Великой французской революции). Новых исследований не выходило. Однако даже авторы специальных монографий, посвященных историографии 1812 г. (в т. ч. И. А. Шеин) упустили из виду весьма интересную и качественную брошюру Б. И. Кузнецова «Краткий очерк подготовки и развертывания сторон в 1812 г. и Виленская операция» (М., 1932). Она была издана фактически как секретный учебный материал для академии РККА им. М. В. Фрунзе всего несколькими сотнями экземпляров — и сегодня находится в моей коллекции. На 29 страницах машинописного текста (в увеличенном формате) автор сумел дать краткую характеристику стратегическому развертыванию сторон и первоначальным планам Наполеона (на момент перехода через Неман). Кроме того, хотя и без детального анализа и сличения с архивным первоисточником, Б. И. Кузнецов верно использовал ведомости о составе и численности Великой армии, опубликованные Л. Маргероном и Г. Фабри.50

Поворотным моментом в деле превращения советской исторической мысли в орудие агрессивной и вульгарной пропаганды стало письмо И. Сталина (1878–1953) «О некоторых вопросах истории большевизма», опубликованное в журнале «Пролетарская революция» (№ 6, 1931 г.). Фальсификация истории не просто оправдывается, а делается обязательной, государственно значимой. Сталин призывает не обращать внимания на архивные документы, а следовать политической задаче сегодняшнего дня. Среди прочего говорилось:

«Кто же, кроме безнадежных бюрократов, может полагаться на одни бумажные документы?»

Однако все происходило не сразу. Показательно: терапевт и гематолог, серьезно изучавший историю медицины, Иосиф Абрамович Кассирский (1898–1971), в своей книге, посвященной Главному хирургу армии Наполеона Д. Ж. Ларрею, никакой «Отечественной войны» как ключевого идейного явления не замечает — соответствующая глава называется вполне научно, адекватно: «Вторжение Наполеона в Россию». Отмечу, что издание вышло в свет в 1939 г. (сдано в печать весной того же года):51 то есть еще до крайнего обострения болезни «патриотической» пропаганды в годы Второй мировой войны, но уже в период отхода от идеологии Коминтерна — и перехода к имперской пропаганде.

Для поколений, взращенных на совершенно мифологизированной историографии и учебных пособиях, выхолощенных к концу советского периода, будет большим удивлением прочитать статьи предвоенного периода: к примеру, еще в 1937 году в официозной прессе можно было услышать о поражении русских в Бородинском сражении, о колоссальных потерях и тому подобном. Мне удалось найти примечательную статью Е. В. Тарле, опубликованную 2 сентября 1937 г. В ней в частности говорится:

«Пленных русских оказалось на 58 тысяч убитых и тяжко раненых, потерянных русской армией, 700 человек…

…Что Бородино было сражением, с чисто, так сказать, формальной стороны проигранным для русской армии, никто на верхах армии тогда не сомневался. „Что бы ни говорили, но последствия достаточно доказывают, что сражение 26-го (Бородинское) было проиграно. Армия, а особливо левый фланг понесли чрезвычайную потерю. Одна из причин, послуживших к проигрышу сражения, произошла, как меня уверяли, от беспорядка, поселившегося в артиллерийском парке после того, как убили графа Кутайсова; недостаток был также и в амуниции, и не знали, где ее взять“, — так писал Винценгероде Александру 13 сентября 1812 года из села Давыдовки (близ Тарутина). Ту же мысль высказывает царю в более скупых выражениях и Роберт Вильсон (из Красной Пахры, в письме от 13 сентября). То же говорят в подавляющем большинстве и русские и иностранцы, бывшие в битве. То же говорят и теоретики Жомини и Клаузевиц. Но никто и не думал никогда приравнивать это поражение к Аустерлицу или Фридланду, где было уничтожение армии, бегство и распыление людской массы. Ничего подобного при Бородине не было.

Самым кровавым сражением всей наполеоновской эпопеи считалась до Бородина битва при Эйлау, 8 февраля 1807 года, и ни с какой другой битвой Бородино современники вообще и не сравнивали. Но очевидцы даже и этого сравнения не допустили. Вот что писалось через три дня после Бородина: „Все говорят, что сражение Прейсиш-Эйлау не может иметь с ним (Бородинским боем) никакого сравнения, потому что все поле покрыто трупами“ (29 августа 1812 г. Письмо Льва Аршеневского Руничу).

Под Бородиным русских выбыло из строя около 60 тысяч человек, половина сражавшейся армии. От гренадерской дивизии Воронцова из 4 тысяч человек уже к 3 часам дня осталось 300 человек. В Ширванском полку на 1300 человек осталось 96 солдат и трое офицеров. (Материалы из отечественной войны 1812 г. И. П. Липранди, 1867, стр. 7–8). Были батальоны и роты, истребленные почти целиком. Были и дивизии (вроде дивизии Воронцова), от которых осталось в конце концов несколько человек. Были корпуса, больше походившие по своей численности не на корпуса, а на батальоны».52

Теперь мы вплотную подошли к еще одному крупнейшему участнику историографии 1812 года: я говорю об академике Е. В. Тарле. Потратив несколько лет на изучение его трудов и биографии, я должен утверждать, что и сам историк стал таким же мифом, как и тема 1812 года. Начнем с того, что его имя при рождении — Григорий Вигдорович (имя «Евгений» появилось с момента перехода из иудаизма в православие в 19 лет), а изначальная фамилия (еще деда) — Бараб-Тарле.53 Об этом не задумываются, но до того, как Е. В. Тарле была заказана биография Наполеона, историей императора французов и войны 1812 года он специально не занимался! Лишь в 1913 году вышла его «Континентальная блокада», но это было лишь очень узким по своей тематике историко-экономическим исследованием (хотя, не в пример его дальнейшим публикациям, весьма качественно документированным). А в середине 1930-х работал Е. В. Тарле уже быстро, нередко помощники копировали ему многие материалы из библиотек. Обе его известные работы («Наполеон», 1936 г. и «Нашествие Наполеона на Россию», 1937 г.) выдержали много прижизненных переизданий — и каждый раз автор самым вольным образом и без объяснений изменял смысловые акценты и оценки конкретных персонажей и фактов: таким образом, на сегодняшний день просто не существует некой одной книги Е. В. Тарле, единого варианта «Наполеона» или «Нашествия Наполеона на Россию». Кстати, здесь же замечу: даже имея задачу возродить миф о справедливой войне, Е. В. Тарле не стал использовать в названии своего сочинения термин «Отечественная война».

В своих публикациях и интервью я часто отмечал, что Е. В. Тарле легко жонглировал фактами, часто менял мнения и формулировки. В своих описаниях (именно этот термин очень точно отображает стиль его сочинений) он редко надолго останавливался, чтобы глубоко выяснить ту или иную цифру или обстоятельства события. Я уже обращал внимание на то, что все главные, самые значимые, к примеру, цифровые показатели, связанные с историей войны 1812 года, в книге Е. В. Тарле даны без всяких ссылок на источник (часто мы можем догадываться — но это уже не академический жанр). К таковым относятся численности Великой армии и русских сил перед началом Русской кампании, а также соответствующие показатели перед началом Бородинской битвы.54 Что до его известной книжки «Наполеон» (написана в краткие сроки — и специально для популярной серии «Жизнь замечательных людей»), то в ней вообще отсутствуют ссылки на документы и литературу, поэтому ее жанр не может считаться академическим.

Я убежден, что нынешний «культ» и незаслуженная популярность работ сталинского историка должны уйти в прошлое. Хотя я понимаю: не в последнюю очередь популярность его в наши дни связана с тем, что издательствам не надо платить автору гонорар и нет необходимости проводить какую бы то ни было работу по подготовке материала. Е. В. Тарле обладал литературными талантами и кругозором, но научной ценности в его работах поистине мало. Кроме того, этот советский академик был очень и очень зависим от конъюнктуры и постоянно «менял показания» — причем самые принципиальные, наиболее оценочно важные. Во многом его успеху способствовало отсутствие выдающихся конкурентов и критиков: кто-то находился в эмиграции, кто-то был уничтожен стихией революции и преступлениями И. Сталина; в то же время на Западе постепенно воцарялось безвременье всевластия левацких кругов: а в среде социалистических маргиналов, этих псевдоинтеллектуалов, ничего масштабного зародиться не может. Поэтому даже конъюнктурный служка советского монстра превосходил их своим неоампирным масштабом и замахом (чему, естественно, помогало его дореволюционное классическое образование и путешествия в Европу!).

Хотя вышеозначенного вполне достаточно, чтобы оставить «глыбу» историографии в кладовой и пересыпанную нафталином, я все же проведу внушительный «парад» тех передергиваний, «изменений показаний» и прочей антинаучной деятельности, которые себе позволял Е. В. Тарле. В этом мне поможет отрывок из работы Б. С. Кагановича — одного из его современных и бережных биографов:

«Вместе с тем в первом издании „Наполеона“ Тарле, как нам кажется, более откровенно выразил свое подлинное мнение о Кутузове и о „народной войне“ 1812 г. в России, которое в позднейших изданиях смягчено и корректировано. Так, о поведении Кутузова при Аустерлице в издании 1936 г. читаем: „Но Кутузов, надевший маску бесконечного добродушия, тонкий придворный с ног до головы при всех своих мнимо простецких ухватках, хотя был твердо убежден, что русскую армию ждет катастрофа и что нужно бежать от Наполеона, не теряя времени, уклоняться от решительной битвы, отсиживаться вдали, — однако не смел противопоставить роковому легкомыслию, обуявшему царя, категорическую оппозицию, зная, что этим он ставит на карту свое положение главнокомандующего. Гораздо легче оказалось для него поставить на карту жизнь нескольких десятков тысяч солдат. Кутузов был в русско-австрийском лагере единственным настоящим полководцем, единственным понимавшим дело генералом (из тех, голос которых вообще что-нибудь значил)“. В издании 1939 г. и последующих наиболее острые строки этой характеристики опущены.

В издании 1936 г. дана следующая общая характеристика Кутузова: „Михаила Илларионовича Кутузова и Александр I, и Наполеон, и все, близко его знавшие современники, считали хитрой старой царедворческой лисой. Но у него кроме этих качеств царедворца была еще и редко встречающаяся способность влиять на подначальных ему солдат-крепостных. Он перенял в этом отношении кое-что от Суворова, хотя о сравнении их талантов и их репутации в армии не может быть и речи. Тончайше проведенная симуляция добродушного старого служивого в генеральском мундире, немудрящего простого русского человека, уповающего на правоту дела, на Смоленскую чудотворную икону, доставленную в его лагерь, — все то, что проделал и разыграл талантливейшим образом Кутузов от Царева Займища до Бородина и во время Бородина и после Бородина, не обмануло его врагов, хотя обмануло и солдатскую массу и отчасти потомство“.

Во всех последующих изданиях эта характеристика исключена, хотя можно думать, что Тарле и позднее придерживался этого же мнения о Кутузове. Об этом свидетельствует его письмо литератору С. Т. Григорьеву от 20 июля 1940 г.: „Кутузов — замечательный полководец, но он не Суворов и не Бонапарт. …Равнять его с Суворовым или Наполеоном — значит лишь без нужды унижать его, вызывая на основательные и решительные противоречия всех знающих читателей. И натура не та, и приемы не те, и психика не та, и физика не та, и обстоятельства не те. Это важнее всего, важнее даже и того, что по своим стратегическим и тактическим дарованиям, просто по размерам этих дарований Кутузов не равен Суворову и подавно не равен Наполеону (выделено мной, Е. П.)“.

Итоги Бородинской битвы в издании 1936 г. представлены следующим образом: „Когда Кутузову представили ночью первые подсчеты и когда он увидел, что половина русской армии истреблена в этот день 7 сентября, то он категорически решил спасти другую половину и отдать Москву без нового боя. Это ему не помешало провозгласить, что Бородино было победой, хотя он был очень удручен, и в эту победу сам явно не верил“. В издании 1939 г. последние восемь слов исключены. В издании 1941 г. добавлена фраза: „Победа моральная была бесспорно“.

О так называемой „народной войне“ 1812 г. в России Тарле в 1936 г. писал: „Партизанских отрядов было несколько: Давыдова, Фигнера, Дорохова, Сеславина, Вадбольского и еще два-три… Особенной жестокостью славился Фигнер. Партизанами были офицеры, солдаты, которых отпустило начальство, добровольцы. О партизанах французы в своих мемуарах почти ничего не говорят, тогда как о казаках говорят очень много. <…> Война в России длилась шесть месяцев. Из этих шести месяцев первые почти три <…> продолжалось победоносное наступление Наполеона по прямой линии Ковно — Вильно — Смоленск — Москва, прерываемое битвами и мелкими стычками. <…> Ни о каких массовых народных восстаниях против французов ни тогда, ни во время пребывания Наполеона в Москве слышно не было.

<…> Партизаны Фигнер, Давыдов, Сеславин, Кудашев, Вадбольский и т. д. были офицерами регулярной русской армии, получившими разрешение и поручение образовать дружины охотников (из солдат регулярной армии и из добровольцев) и тревожить отступающих французов внезапными нападениями. <…> Никакого массового участия в этих партизанских отрядах и в их действиях крестьяне не принимали. Все это происходило в течение примерно пяти недель в октябре и ноябре, до момента, когда остатки французской армии уже вышли из Смоленской губернии в Белоруссию. <…> Современникам и в голову даже придти не могло сопоставлять это участие гражданского населения в войне с беспощадной и неустанной борьбой, которую, начиная с лета 1808 г. и кончая осенью 1813 г., в течение более чем пяти лет вели против Наполеона и его маршалов по собственному почину испанские крестьяне и горожане. <…> Ясно, что если испанскую гверилью можно назвать действительно народной войной, то к России 1812 г. применять этот термин нельзя“.

В издании 1939 г. этот пассаж несколько сокращен, слово „жестокость“ в применении к Фигнеру заменено словом „неумолимость“. В издании 1941 г. читаем только: „В России „народная война“ выражалась в несколько иных формах, чем в Испании, хотя по ожесточенности она напомнила Наполеону испанцев“. И далее: „В России ожесточение народа против неприятеля росло с каждым месяцем. Уже в начале войны для русского народа стало вполне ясно только одно: в Россию пришел жестокий и хитрый враг, опустошающий страну и грабящий жителей… В этих партизанских отрядах были солдаты, были казаки, были призванные уже во время войны ополченцы, были добровольцы из крестьян“. Как видим, изменения внесены довольно существенные.

Отметим еще две характерные коррективы. В издании 1936 г. читаем: „Наполеон ниспроверг то преклонение перед штыковым боем, которое Суворов сделал таким общепринятым“. В издании 1941 г. сказано мягче, чтобы не обидеть Суворова: „Наполеон ниспроверг то преклонение перед штыковым боем, которое после Суворова сделалось таким общепринятым, хотя сам Суворов вовсе не отрицал значения артиллерии“. Обращает на себя внимание также последовательное исключение Фридриха II из числа великих полководцев, в ряду которых он неизменно присутствовал в издании 1936 г. Так, в 1936 г. „крупными мастерами военного дела“ названы Ганнибал, Цезарь, Фридрих II и, конечно, прежде всего Наполеон. В издании 1939 г.: Ганнибал, Цезарь, Суворов, Наполеон. В первом издании читаем: „Из полководцев он (Наполеон. — Б. К.) высоко ставил Фридриха Великого, Тюренна, Конде“. В издании 1939 г. остались Тюренн и Конде.

Последнее прижизненное издание „Наполеона“ на русском языке вышло в 1942 г., в разгар войны. Оно снабжено новым предисловием, в котором отвергаются любые аналогии между Наполеоном и Гитлером. Нелепо сравнивать „ничтожного пигмея с гигантом“, гениального полководца и государственного деятеля с „полуграмотным, тупоумным, немецко-фашистским мерзавцем“, — утверждал Тарле. Наполеон никогда не ставил себе целью уничтожение русского государства и тем более уничтожение русского и других народов. В Европе ликвидация им остатков крепостничества и провозглашение равенства всех сословий перед законом сыграли большую прогрессивную роль. „Всякий подданный Наполеона независимо от национальности и вероисповедания чувствовал себя под твердой защитой гражданского закона и был уверен в неприкосновенности своей жизни, чести и имущества“…

…Говоря о несопоставимости Гитлера и Наполеона, Тарле ссылался на Сталина, заметившего в речи 6 ноября 1941 г., что „Гитлер походит на Наполеона не больше, чем котенок на льва“».55

Повторяю: как же мы можем сегодня всерьез относиться к текстам Е. В. Тарле, если, к примеру, он всего лишь от страха быть уличенным в «непатриотизме» без каких бы то ни было объяснений поменял цифру потерь армии М. И. Кутузова в Бородинском сражении с 58 000 (в издании его книги 1943 года) на 42 000 — в наспех слепленной брошюре несколькими годами позднее56 (после выхода угрожающих критических рецензий)?! Нужно было любым способом уничтожать факты, свидетельствующие о позорном поражении М. И. Кутузова и русской армии в генеральном бою — и они нагло и беззастенчиво, вопреки всем академическим «декорациям» Е. В. Тарле уничтожались! Но я напомню фразу, посвященную М. И. Кутузову из письма Е. В. Тарле:

«Тончайше проведенная симуляция добродушного старого служивого…»

Конечно! Именно хитрому и лицемерному (об этом в подробностях вы узнаете уже совсем скоро) Е. В. Тарле особенно легко было распознать, разглядеть суть натуры и методов «старой лисы»-Кутузова!

Еще важнее, чем просто подмена некоторых фактических показателей и формулировок оценки деятельности исторических лиц, стало то, что Е. В. Тарле осуществил возврат к охранительному мифу о причинах и характере войны 1812 года, похоронив достижения своих коллег (как минимум за предшествующие 50 лет), а также «не заметив» сотен документов, которые противоречили красивой сказке о той войне. Как же отнеслись к книге Е. В. Тарле маститые ученые его эпохи? Вместе с доброжелательным биографом академика — Б. С. Кагановичем — рассмотрим два примера:

Гораздо интереснее была рецензия старого знакомого Тарле С. П. Мельгунова. Он отмечал, что автор книги — «один из наиболее видных и талантливых наших историков старой школы… Такого сжатого научного очерка, рассчитанного к тому же по форме изложения на широкую читательскую массу, в литературе, посвященной 1812 г., не было». Мельгунов, однако, считал, что «научное значение работы в значительной степени сведено на нет посторонними официальными директивами, полученными автором в духе новейших сталинских директив о возрождении „патриотизма“ в народе». Мельгунов пишет:

«Автор придает наукоообразную форму некоторым видам прародительской историографии, возвращается ко временам Липранди, чтобы доказать, что „не мороз и не пространство России победили Наполеона, его победило сопротивление русского народа“».

И добавляет:

«Для установления такого тезиса вовсе не надо переходить на стезю фальшивого патриотизма и отрицать, например, роковое значение для наполеоновского войска преждевременных и довольно необычных осенних морозов».

Как мы видели, ничего подобного Тарле не утверждал.

Мельгунов замечал:

«Истинный патриотизм не требует сусальной позолоты. И вовсе не требуется окутывать флером слащавого сентиментализма то, что принято называть „народной войной“. <…> Это была ожесточенная борьба с обессилевшим тылом армии — и только».

И в этом Тарле, как нам кажется, не повинен. Вообще многие замечания Мельгунова, не вполне несправедливые в отношении Тарле, оказались пророческими по отношению к позднейшей советской историографии 1812 г.

Известный польский военный историк генерал Мариан Кукель (1885–1973), одноклассник К. Радека по львовской гимназии и будущий военный министр польского эмигрантского правительства в Лондоне, сам автор капитального труда о кампании 1812 г., рецензировал и русское, и английское издания книги Тарле. Отзыв его очень недоброжелателен и пристрастен, но отдельные замечания М. Кукеля не лишены интереса. По его словам, Тарле преуменьшает роль польского вопроса в войне. Кукель указывал ряд новых западных изданий, не учтенных Тарле, и перечислял обнаруженные им неточности и ошибки военно-исторического характера. Он ядовито отмечал, что советский историк хвалит крестьянина за то, что тот не бунтовал. Ряд замечаний Кукеля явно несправедлив. Так, по его словам, «Тарле восхваляет бумажную войну, развязанную Багратионом против Барклая», что совершенно не соответствует действительности. «На иностранцев в главной русской квартире Тарле смотрит глазами Багратиона и Ермолова», — и это замечание Кукеля, вполне справедливое в отношении позднейшей советской историографии, нельзя признать обоснованным по отношению к книге Тарле 1938 г. Кукель заключает:

«В том, что касается Кутузова и других русских вождей, историография г. Тарле пышет духом николаевской эпохи. С той только разницей, что даже Михайловский-Данилевский был более объективен, добросовестен и точен».

В рецензии на американское издание книги Тарле, напечатанной в польском эмигрантском журнале, Кукель заходит еще дальше. Он пишет:

«Если позиция Тарле, крайне националистическая и враждебная Западу, некритичная в отношении популярных традиций и легенд, поразительным образом сближает Тарле с николаевскими историками этой войны Михайловским-Данилевским и особенно Липранди, — то ни один из них не может сравниться с Тарле в бесцеремонности обращения с фактами и источниками. Это даже не отход историографии на уровень столетней давности, это нечто еще более трагическое: это историография, которая вообще перестала стремиться к истине».

Очевидно, что он совершенно не понимает расстановки сил и позиций в советской исторической науке. Приписывать Тарле «крайний национализм» и «вражду к Западу» абсурдно; в Советском Союзе в последние годы жизни Сталина его обвиняли за эти же книги в «космополитизме» и «низкопоклонстве перед Западом».57

Безусловно, биограф-апологет старается отвести от своего «подзащитного» перечисленные серьезные обвинения, но факт остается фактом: именно Е. В. Тарле повернул время вспять — и способствовал восстановлению пошлого и антинаучного великодержавного мифа о войне. Кроме того, одно не исключает другого: Е. В. Тарле могли обвинять и «красные» писаки, и его коллеги по старой школе. Важно то, что опытные историки (они же и сторонние читатели) сразу почувствовали суть и смысл произошедшего. Таким образом, я должен резюмировать: Е. В. Тарле поставил свой талант на службу режиму, поэтому при всех литературных качествах издания, при проницательных его оценках некоторых конкретных нюансов, книга сталинского академика не может восприниматься как строго научная и объективная.

В 1976 году гениальный поэт Иосиф Бродский написал: «Человек страшней, чем его скелет». И это правда. Вся мировая история тому подтверждение — и то, что творили русский царь и многие его подданные в 1812 году, как мы вскоре убедимся, не исключение. Но я сейчас вынужден погрузить вас в контекст жизни автора одной из самых популярных книг о войне 1812 года. Дело в том, что Е. В. Тарле менял свои «показания» не только в науке, но и в жизни — причем, я полагаю, что именно контекст жизни так его испугал, что заставил искажать правду истории: тем более что за ложь давали роскошные квартиры, машину и даже служанку, которая обо всем добросовестно стучала в ЧК.

Для большинства даже зачастую не видевших его фотографии читателей академик Тарле — это некий добрый и мудрый дедушка-историк. Человек, который решил написать труд — и написал его, как считал нужным. Но все гораздо сложнее. Внимательный анализ биографии Е. В. Тарле доказывает, что он был вначале жертвой сталинской системы, а потом и сам стал (ибо его таланты оказались нужны режиму) одним из пропагандистов и даже палачей своих более принципиальных и нравственно достойных коллег.

Как известно, Е. В. Тарле проходил по одному из многих сфабрикованных чекистами дел. Уникальные документы следствия по так называемому «Академическому делу» были опубликованы только в 1998 году.58 При этом тираж был мизерный, а, главное — сами историки постарались не комментировать произошедшее: уж слишком сильно и комфортно было влияние легенды о Тарле.

Один из тех, кто внимательнейшим образом проанализировал упомянутые материалы, стал В. С. Брачев — его исследование вышло в 2006 году.59 А сейчас я попрошу у вас внимания, терпения и выдержки. Я приведу весьма значительные отрывки из работы В. С. Брачева, а также большие (иначе нет смысла) цитаты допросов академика Е. В. Тарле, в которых он, пойдя на сговор со следствием, губит выдающихся ученых — своих коллег. Вы станете свидетелями того, как сам Тарле будет умолять следователя принять от него преступную клевету. Все это нам необходимо узнать и прочувствовать, чтобы понять, из каких корней росла кошмарная советская лженаука, как жило «высоконравственное» советское общество — все эти наследники «славных традиций Суворова, Кутузова» и прочих не менее достойных персонажей. Итак, слушаем:

«…ввиду заграничной командировки, в которой находился в январе 1930 г. Е. В. Тарле, сделать это одновременно с арестом С. Ф. Платонова чекистам не удалось. И „взяли“ они его чуть позже — 28 января 1930 г. Арестом и обыском в квартире академика руководил сотрудник ОГПУ А. А. Мосевич.

…Начались усиленные допросы. Следствие интересовал, главным образом, академик С. Ф. Платонов. „С Платоновым, — заявил Е. В. Тарле, — я знаком еще со времени, когда я был приват-доцентом Санкт-Петербургского университета. За это время наши взаимоотношения с ним пережили и периоды больших сближений, и, наоборот, иногда мы расходились. Я знал и знаю Платонова как убежденного монархиста. Вспоминаю, что и в прошлом, и в последнее время он заявлял о своих симпатиях к монархии. Однако к царю Николаю II он относился плохо, считал его дегенератом (хорошо, что безумная особь из Думы этого не слышала — прим. мое, Е. П.); так же плохо относился к его детям, считал их плохо воспитанными, по его словам, „как дети армейского офицера“. Хорошо относился Платонов к Константину Константиновичу, но в такой же примерно степени он не терпел Николая Михайловича и чрезвычайно резко отзывался о распутинской клике. В вопросах международной политики Платонов являлся германофилом. Это свое германофильство Платонов часто проявлял и подчеркивал. Так, например, он считал большой ошибкой русско-германскую войну 1914–1917 гг.; подчеркивал большое трудолюбие, организованность и культуру немцев; утверждал, что немцы хотя и разбиты, но дадут себя знать, так как у них силы есть и т. д. Он был большим сторонником русско-германского союза в прошлом.

<…> Об отношении Платонова к советской власти, — показывал Е. В. Тарле, — могу сказать, что он советскую власть признавал, но, конечно, с ней во многом расходился, я его считал монархистом в прошлом, но оппортунистом в настоящем. Я никогда не думал, что он ведет такую большую политическую игру“.

Как видим, ни о какой контрреволюционной организации во главе с С. Ф. Платоновым в первых показаниях Е. В. Тарле еще нет и речи. Отрицает он и какие-либо разговоры в окружении С. Ф. Платонова о желательности военной интервенции в СССР и возможных кандидатурах на российский престол.

…4 февраля 1930 г. Е. В. Тарле направил на имя начальника секретно-оперативного отдела ОГПУ С. Г. Жупахина заявление.

„Уважаемый Сергей Георгиевич. Очень прошу Вас вызвать меня, когда Вы будете в Доме предварительного заключения, на личную беседу по моему вопросу. С уважением, акад. Е. Тарле“.

Такая возможность ему была тут же предоставлена. Так началось нравственное падение, или „затмение“, Е. В. Тарле…

Дело в том, что результатом этой беседы академика с видным чекистом стали показания Е. В. Тарле от 8 февраля 1930 г., оформленные, в отличие от его последующих собственноручных показаний, как протокол допроса.

„Признаю, — заявил здесь Е. В. Тарле, — что в Ленинграде в академической и научной среде существовала контрреволюционная организация во главе с академиком С. Ф. Платоновым. По своим программным установкам, по политическим взглядам организация была конституционно-монархической. …По своей внутренней политике организация ориентировалась на зажиточное, собственническое крестьянство как социальную базу конституционной монархии России.

В международной политике организация ориентировалась на тесный военно-политический союз будущей монархической России и будущей монархической Германии, судя по тому, что именно таковы убеждения Отто Гетча, который всегда это пропагандировал. В этом направлении лидером организации С. Ф. Платоновым велись разговоры с лидерами германских националистов, в частности с лидерами националистов Шмидт-Оттом, Отто Гетчем и другими. В качестве претендента на российский престол организация ориентировалась на Андрея Владимировича, ученика Платонова, и о котором последний весьма хорошо отзывался.

<…> Из состава этих кружков мне известны лишь отдельные лица, например Тхоржевский, Гринвальд, Насонов, Степанов и другие. Наиболее близкими Платонову людьми были Рождественский, Лихачев, Васенко“.

<…> „Я на них (С. Ф. Платонова и людей его круга. — Б. В.) смотрю теперь, — отмечал Е. В. Тарле в своих показаниях 9 апреля 1930 г., — даже не как на противников, а как на врагов (выделено мной, Е. П.)…“.

<…> Итоги проделанной следствием со времени ареста Е. В. Тарле работы с ним были суммированы в показаниях ученого от 11 апреля 1930 г.

„В завершение моих совершенно точных и чистосердечных показаний, — заявил он, — сообщаю, что существовавшая контрреволюционная организация во главе с С. Ф. Платоновым имела свое разветвление по ряду городов (университетских: Москва, Харьков, Минск и другие). Конечной целью организации было, как я уже писал, свержение существующего в СССР государственного строя и установление конституционной монархии во главе с Андреем Владимировичем“.

<…> „Глубокоуважаемый Сергей Георгиевич, — читаем мы в другом заявлении Е. В. Тарле к С. Г. Жупахину. — С чувством, близким к отчаянию, я узнал, что Вы не хотите лично со мной говорить… Я твердо решил все сделать, чтобы вполне удовлетворить следствие“.

Неловко и больно читать эти строки знаменитого ученого. Согласившись, что самое поразительное, так легко в обмен на свое гипотетическое освобождение на сознательный оговор своих учеников, коллег и друзей, Е. В. Тарле пошел, что называется, на сделку с дьяволом, и иначе как аморальным его поведение в ходе следствия назвать трудно.

Как и следовало того ожидать, „роман“ Е. В. Тарле с С. Г. Жупахиным закончился предъявлением ученому официального обвинения (выделено мной, Е. П.). 15 апреля 1930 г. начальник IV отделения Секретного отдела А. Р. Стромин подписал постановление о привлечении Е. В. Тарле в качестве обвиняемого по статьям 58/4, 58/5 и 58/11 УК РСФСР в том, что он „активно участвовал в создании контрреволюционной монархической организации, ставившей себе целью свержение советской власти и установление в СССР конституционно-монархического строя путем склонения иностранных государств к вооруженному вмешательству в дела СССР…“. Мерой пресечения возможного уклонения Е. В. Тарле от следствия и суда было определено содержание его под стражей в ДПЗ.

Итак, обвинение Е. В. Тарле было предъявлено. Какова же была его реакция на этот шаг со стороны следствия? Увы, Е. В. Тарле и тут повел себя совсем не так, как С. Ф. Платонов в подобной ситуации! Если тот боролся и рьяно защищал своих друзей и учеников от обвинений, возводимых на них следствием, то Е. В. Тарле, напротив, действовал со следователями рука об руку и в буквальном смысле слова топил своих бывших коллег, надеясь заслужить тем самым у чекистов прощение и освобождение.

<…> „Вызовите меня, Сергей Георгиевич, и допросите!

…Искренне Вас уважающий Е. Тарле

17-го апреля 1930

P.S. Вы как-то сказали мне, что Вам часто бывают удобны ночные часы для допросов. Всецело располагайте мною в этом отношении. Все равно в ожидании Вашего вызова я не раздеваюсь и не ложусь до утра каждую ночь теперь“.

<…> Впрочем, совсем уж оставить организацию С. Ф. Платонова без оружия было нельзя. Вследствие чего Е. В. Тарле то ли по своей инициативе, то ли по подсказке следователей заявил 29 июня 1930 г., что какое-то оружие у нее все же было.

„Начал образовываться небольшой запас оружия, — показывал он, — в Пушкинском Доме в отдельном закрытом помещении, библиотечном зале и на чердаке“.

Проверять эти домыслы, естественно, никто не собирался.

<…> С этим связано появление четырех основных заявлений Е. В. Тарле, направленных им в коллегию ОГПУ: от 10–11 августа, 24, 27 и 28 сентября, а также дополнений к ним от 27 сентября и 4 октября 1930 г.

Основной лейтмотив первого заявления, т. е. 10–11 августа — указание на возможные области использования его (Е. В. Тарле) советской властью в случае освобождения: участие помимо научной и педагогической работы в редактировании многотомного издания дипломатических документов начала XX века; организация в Советском Союзе при помощи Тарле Всемирного съезда архивных деятелей.

<…> Вопреки надеждам Тарле его активное сотрудничество со следователями не спасло академика ни от публичного ошельмования, ни от приговора.

<…> Местом ссылки Е. В. Тарле была определена далекая Алма-Ата, куда он и прибыл 4 сентября 1931 г. Здесь он благодаря покровительству первого секретаря Казахстанского обкома ВКП(б), своего бывшего ученика по университету, Ф. И. Голощекина, практически сразу же получил место профессора новейшей истории местного университета. И хотя условия жизни Е. В. Тарле были здесь не из легких, можно с уверенностью сказать, что в ссылке Е. В. Тарле не бедствовал и, что самое важное, вполне ладил с местным ОГПУ и властями.

<…> Особого внимания в этой связи заслуживает утверждение известного чекиста, начальника секретного политического отдела ОГПУ Я. С. Агранова о якобы тесном сотрудничестве Е. В. Тарле с этим ведомством в период его алма-атинской ссылки: „Систематически по своей личной инициативе давал сведения о настроениях в среде научно-технической интеллигенции“, и в конце концов даже предложил ОГПУ в Казахстане „свои услуги в качестве секретного осведомителя“, от чего там, правда, отказались».

<…> В Алма-Ате Е. В. Тарле пришлось прожить целых 13 месяцев, пока в начале октября 1932 г. по телеграмме председателя политического Красного Креста Е. П. Пешковой он был срочно вызван в Москву. Здесь ему от имени Президиума ВЦИК СССР было объявлено о помиловании. Здесь же в Москве на приеме у наркома просвещения РСФСР А. С. Бубнова Е. В. Тарле наконец-то услышал долгожданные для него слова. «Такая силища, как Тарле, — якобы заявил тот, — должен с нами работать». Е. В. Тарле был счастлив».60

Карьера Е. В. Тарле стремительно пошла на взлет, а вот оклеветанный им дворянин С. Ф. Платонов умер в ссылке 10 января 1933 года. При этом стоит отметить, что оба историка оказались не самыми лучшими политическими аналитиками: они не смогли спрогнозировать развитие ситуации, причем, если С. Ф. Платонов (1860–1933) был уже стар для комфортной эмиграции, то Е. В. Тарле совершенно ошибочно вернулся из упомянутой командировки. Вот так, на практике, и проверяется истинная состоятельность ученого-историка…

Итак, «верное понимание» патриотизма и «роли народа», а также талантов М. И. Кутузова растили в застенках ОГПУ. Естественно, ни в предисловии к книгам Е. В. Тарле, ни в школьных учебниках (написанных с учетом и его выводов) про роль застенков (кстати, запомним это слово буквально на несколько страниц) в искажении истории 1812 года не упоминалось, и абсолютное большинство из вас о том не ведали. Как мы знаем, в конце девятнадцатого и начале двадцатого века (даже к юбилею войны — в 1911–1912 гг.) уже выходило множество солидных сборников документов и научных исследований, которые позволяли начать объективно судить о предмете нашего разговора. Но новый политический курс И. Сталина сломал естественное развитие научной жизни. Итогом ломки конкретно Е. В. Тарле среди прочего было:

а) изменение оценки выдуманной «народной войны»,

б) изменение оценки итогов Бородина,

в) изменение оценки ряда исторических фигур — и, разумеется, невозможно и думать о том, чтобы показывать борьбу значительной части населения против власти.

Отмечу, что подобное стало и отходом от того, что именовали «марксистским подходом». Историкам эпохи советского империализма приходилось работать в состоянии психической неадекватности и как бы раздвоения личности: надо было оправдывать империализм царизма, при этом обличая сам царизм и «империализм Запада». И эта патология психики и отсутствие логики внедрялись в широкие массы: она и до сих пор не изжита, а в последнее время вновь «взята на вооружение». Поведение Тарле-«ученого» коррелирует с поведением Тарле-человека: он менял показания и очернял людей с такой же легкостью и беспринципностью, как создавал исторические тезисы. Есть такая «профессия» — сталинский академик в достатке…

И все же вкусивший в молодости «буржуазной жизни», знающий иностранные языки и работавший в Европе Е. В. Тарле создавал тексты еще не совсем советского стиля — именно советский, точнее, «совковая» стилистика отшлифуется в 1940–1980-х гг., когда бумагу начнут марать выходцы из пролетариев и крестьян, идейно трафаретные и сломанные с самого начала.

Вспоминаются слова об СССР легендарной балерины двадцатого века — Майи Михайловны Плисецкой (1925–2015): «коммунизм и социализм, лично для меня — это хуже фашизма». Вы их можете услышать в ее известном интервью (доступно в YouTube), но мне посчастливилось несколько лет подряд общаться с Майей Михайловной лично — и могу свидетельствовать, что в частных беседах она высказывалась еще жестче и подробнее. И в контексте главной темы данной книги, конечно, стоит упомянуть, что на фотографиях М. М. Плисецкой в детстве видна большая конная статуэтка Наполеона, украшавшая квартиру ее родителей. Однако — вернемся к Е. В. Тарле.

Даже получивший все блага от И. Сталина Е. В. Тарле до последних дней жил в постоянном страхе. И страх этот ощущался в самых незначительных вещах. Вот какие еще детские воспоминания о единственной встрече с маститым академиком оставил известный советский драматург Э. С. Радзинский:

«Теперь Тарле жил в знаменитом „Доме на набережной“, большинство прежних обитателей которого лежали в бездонной могиле в Донском монастыре. В этот дом и привел меня Зильберштейн.

Тарле шел восьмой десяток… он сидел под огромной гравюрой Наполеона.

Посещение меня разочаровало. Тарле как-то холодно выслушал мои восторги Наполеоном. И вообще, о Наполеоне, к моему разочарованию, в этот вечер он совсем не говорил. Вместо этого он долго и нудно рассказывал о классовых выступлениях французских рабочих в XIX веке. После чего они с Зильберштейном заговорили о письмах Герцена, выкупленных Зильберштейном за границей. Экземпляра „Наполеона“ у Тарле почему-то тоже не оказалось. Вместо желанного „Наполеона“ он подарил мне свою книгу „Жерминаль и Прериаль“. Книга оказалась все о тех же французских рабочих и показалась мне невероятно скучной. Но главное — там не было Наполеона.

Отец выслушал с улыбкой мои разочарования и промолчал. Он не посмел мне объяснить: увенчанный славой старый академик попросту испугался. Испугался мальчишеских восторгов Наполеоном, как бы порожденных его книгой. Ведь Бонапарт был врагом России. И к тому же душителем революции. „Бонапартизм“ — одно из страшных обвинений во время сталинских процессов. И старый Тарле поспешил подарить мне „правильную книгу“ — о классовой борьбе французских трудящихся».61

История особенно интересна тем, что в ней многое взаимосвязано и переплетено. И тот же еще помнящий Е. В. Тарле Э. С. Радзинский в 2007 году приходил на премьеру моего спектакля «Немецкая сага» (по пьесе гениального японского драматурга Юкио Мисимы /1925–1970/), которая состоялась в театральном центре имени В. Э. Мейерхольда: а уже он, в свою очередь, был и палачом, и жертвой большевицкого режима. Замечу, что после спектакля Эдвард Станиславович высказал самые лестные слова по поводу моего режиссерского решения. Но вернемся к теме 1812 года.

Великодержавная и ура-патриотическая пропаганда стала входить в сильнейшее противоречие с основными тезисами марксизма-ленинизма: в таких случаях слуги выбирали не принципы, а хозяина. Конечно, приходилось изворачиваться, наглеть и завираться. Вот характерный пример:

«В своих высказываниях об искусстве полководцев русской армии в Отечественной войне 1812 года Ф. Энгельс, пользуясь немецкими и английскими материалами, недооценил военное искусство фельдмаршала М. И. Кутузова, блестяще проведенное им контрнаступление и дал ошибочную характеристику роли Кутузова в Бородинском сражении. Это суждение Энгельса вызвало замечание товарища Сталина, указавшего на огромные личные заслуги Кутузова, который „загубил Наполеона и его армию при помощи хорошо подготовленного контрнаступления“. Опираясь на данное указание И. В. Сталина, советские ученые создают подлинно научную историю Отечественной войны 1812 года, в которой раскрывается роль русского народа и его армии, роль Кутузова и его плана контрнаступления в разгроме захватнической армии Наполеона, спасении народов Европы от наполеоновского ига».62

Это дурная комедия, шутовство — но именно такие сервильные авторы и подобные болезненно нелогичные тезисы вошли в учебную советскую литературу и в сознание масс.

В подобном же состоянии «раздвоения личности» писал в 1954 г. свою брошюру о выдуманном партизанском движении автор с весьма подходящей для данного сюжета фамилией — Бычков. Ах, какие строки, сколько совдеповские «крепостные» писаки умудрялись вмещать эпитетов, усугубляющих и без того злостное нападение врага:

«Против захватнического нашествия русский народ начал справедливую Отечественную войну, которая развертывалась в весьма сложной политической обстановке».63

Это первая фраза главы — а вторая фраза и ряд других вносит базовое противоречие в суть первой:

«К началу XIX века Россия представляла собой отсталую сельскохозяйственную страну, в которой господствовали феодально-крепостнические отношения».64

Как же это получается: вот рабы являются вещью помещика — и тут вдруг рабы начинают защищать «свободу»?! Но в теории невозможно защищать то, чего у вас никогда не было: даже своей земли, своего дома, своей деревни — ничего своего! И никакой свободы простого передвижения!

Тот же тов. Бычков продолжает описывать прелести свободы, которую надо защищать:

«Продолжалась торговля крестьянами и самое беззастенчивое вмешательство помещиков в область чисто личных отношений крепостных крестьян».65

Конечно, советский автор не стал описывать сцены сексуального насилия и разного рода глумления одних православных людей над другими — но и вышеназванный тезис как-то смазывает страх от прихода веселых и свободных граждан из Франции. Продолжим:

«По данным И. Игнатович, за первое десятилетие XIX века, с 1801 по 1810 г., в России было 83 крестьянских выступления».66

83 выступления за 9 лет! Это же просто состояние перманентной гражданской войны. Никакая временная драка солдат соседних стран столько не длится! Однако послушаем еще несколько тезисов из упомянутой брошюры:

«Александр I был прежде всего царем-крепостником, жестоко подавлявшим крестьянские выступления.

<…> Эксплуататоры крестьян — помещики-крепостники и царские власти опасались, как бы крепостные крестьяне не воспользовались ослаблением помещичьего государственного аппарата во время войны с Наполеоном и не подняли бы общего восстания против царизма и помещиков.

…При формировании ополчения многие помещики заботились прежде всего о доходах своих имений, а не о защите родины. Многие помещики старались дать как можно меньше людей в ополчение, а на тех крестьян, которые вступали в ополчение, стремились получать рекрутские квитанции, с тем чтобы зачесть ополченцев в счет поставляемых рекрутов».67

Таким образом, весь этот мрак ненависти сословий друг к другу полностью уничтожает смысл первой фразы агитки. И вообще любому иноземному «врагу» уже просто нечего делать на этом «празднике» войны всех против всех.

Помня о метафорических «говорящих фамилиях», можно упомянуть и Д. Е. Червякова — автора другой 30-страничной бредовой агитки: «Партизанское движение в период подготовки и проведения Кутузовым контрнаступления в 1812 году» (М., 1953). Документы его не интересуют (они бы даже помешали…), зато обильно цитируются И. Сталин и Г. М. Маленков (1902–1988). Прямо на задней стороне обложки и крупным шрифтом гражданам СССР предлагается «вносить вклады в сберегательные кассы».

IV

Важный, малоизвестный и показательный факт: до эффектных высказываний И. В. Сталина (1878–1953), который пытался прикрыть собственный позор бегства и поражения армии в 1941 году путем сооружения мифа о глубокомысленном плане М. И. Кутузова в 1812 году, серьезные ученые за 130 лет не посвятили М. И. Кутузову ни одной монографии! Об этом «кричащем» случае почему-то никто не задумывается. Но факт остается фактом: ни одного серьезного научного исследования за 130 лет — лишь пара балагурных и былинных агиток в первые годы после 1812 года и какие-то конфитюрные упоминания в юбилейных изданиях.

Только в военном 1942 году, после внедрения идеологической директивы сверху, выходит маленькая книжка всего на двести страниц (автор — полковник Н. Е. Подорожный): причем больше ста страниц посвящено унылому пересказу фабулы войны 1812 года (в том числе — без участия М. И. Кутузова), а биографии генерала до проигранной им Наполеону кампании 1805 года — отведено всего 14 страниц (столько же, сколько выделено на специальные разделы о тактике Фридриха Великого, генералов французской революции и лично Наполеона). Почему всего 14 страниц? Потому что писать просто не о чем. До проигранной Аустерлицкой кампании (то есть почти всю жизнь) М. И. Кутузов самостоятельно армиями не командовал — а затем сразу потерпел поражение. Отмечу, что упомянутое издание почти не содержит ссылок на источники, поэтому оно лишь отчасти может именоваться академическим исследованием.

Таким образом, наука на полных основаниях не заметила сего деятеля (М. И. Кутузова) — и только по приказу бандита Кобы-Сталина (в прошлом грабителя инкассаторской машины) советские холуи от «науки» стали строчить типовые книжонки про «великого полководца».68 И первый среди подобных графоманов от пропаганды — П. А. Жилин (1913–1987): не историк, а просто кабинетный служака в погонах, родившийся в селе Воробьёвка Богучарского уезда (Воронежская губерния…) — и сделавший при советском режиме большую карьеру в Москве (но так, по сути, из села и не выбравшийся). Злобный и мстительный деревенский тип (с соответствующей тяжелой физиономией), который долго душил науку и молодых ученых. Иностранных языков П. А. Жилин не знал, но иностранными источниками часто пренебрегал еще и по «идеологическим» причинам. Он не был в состоянии прочитать на языке оригинала ни один из документов французского штаба! Доходило до комизма: к примеру, известного наполеоновского генерала Гийома Матье Дюма (Guillaume Mathieu Dumas: 1753–1837) товарищ Жилин называл «Мэтью Думасом».69 За свою фальсификаторскую брошюрку о М. И. Кутузове ему быстренько выписали Сталинскую премию (1952 г.), а в конце жизни он стал почетным гражданином аж Вязьмы (1985 г.). Вот что товарищ Жилин, не стесняясь ничего и никого (а достойные — или сидят в тюрьме, или в могиле, или в эмиграции), пишет в своей «научной» работе 1950 года:

«Огромная заслуга в правильной оценке полководческого искусства Кутузова принадлежит лично товарищу Сталину. …Решительным поворотом во всей литературе, посвященной Кутузову, явился выход в свет материалов Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) — „Михаил Илларионович Кутузов“. Руководствуясь указаниями товарища Сталина… и в этих материалах в сжатой, но убедительной форме, рисуется мужественный образ великого русского полководца».70

Итак, дорогие читатели, ваш образ «великого полководца» вылез из грязной и сухой лапы бандита и серийного убийцы Кобы (Сталина) — одного из главных преступников прошлого века! А затем эта мерзкая выдумка разошлась по всем учебникам, по всей пропагандистской машине «империи зла» — и в итоге выросло уже не одно поколение зомбированных людей.

К слову об отношении советских «историков» к иностранным языкам: профессор В. Г. Сироткин (1933–2005) мне рассказывал, что будущий декан (в 1957–1971 гг.) исторического факультета МГУ, занимающийся темой революционного движения в России И. А. Федосов (деревня Максимово, 1921–2001, Москва), в послевоенные годы еще долго ходил по факультету в сапогах и говорил: «нам иностранные языки не нужны — пусть они, если хотят, наш учат».

Важно подчеркнуть, что и после тоненьких книжонок о выдуманном «контрнаступлении» М. И. Кутузова именно монографических биографий полководца в СССР также не выходило (за исключением антинаучной книжки уже упомянутого П. А. Жилина): то есть он существовал просто как мифический образ в учебниках и на пропагандистских плакатах, но научно почти не изучался.

При этом советские авторы не гнушались производить самые злостные фальсификации. К примеру, опубликованная в книжке П. А. Жилина схема Бородинского сражения, была намеренно искажена!71 И именно эта схема использовалась во всех школьных и институтских учебниках, атласах и наглядных пособиях. В итоге она автоматически стала самой популярной и в сегодняшнем интернете. А все началось с обычной фальсификации в одном издании советской эпохи. Но за неимением альтернативы и монопольным влиянием того же П. А. Жилина подобный подлог не был освистан сразу же — а затем успешно распространился.

Одним из двух (наряду с П. А. Жилиным) главных «монополистов» темы войны 1812 года в советской историографии 1940–1980-х гг. был Любомир Григорьевич Бескровный (1905–1980). Он окончил Кубанский педагогический институт, а затем стал полковником в Москве… Л. Г. Бескровный стал верно отрабатывать «линию партии» в истории — и вскоре он оказался доктором наук.72 Этот автор старался сохранять декорацию академической стилистики. В своей написанной к юбилею книге73 он даже отвел значительное место теме подготовки к войне. Но проблема была в том, что выпускник Кубанского пединститута не знал языков. В итоге, описывая состояние Французской промышленности перед Русской кампанией (т. е. в 1810–1811 гг.), он использовал данные из «Отчета генерала Бернадота» 1799 года! Просто эта брошюра была переведена на русский и издана в 1903 году в Варшаве (сразу после прихода к власти Бонапарта Жан-Батист Жюль Бернадот недолго служил военным министром). Как вы сами понимаете, данные 1799 года к 1812 г. категорическим образом устарели: Наполеон создал совершенно новую систему всего государственного управления, провел колоссальные реформы, организовал новую армию и производства. Зная об этой языковой проблеме Л. Г. Бескровного, мы понимаем, что исходные тезисы о работах иностранных историков в типовом перечислении «вражеской» буржуазной историографии было, очевидно, подготовлено «литературными неграми» из числа потомков обитателей «черты оседлости»…

Продолжим. Даже и в советской историографии считалось, что русская армия понесла в Бородинском сражении потерю в 58 000–60 000 человек, но в 1962 году Л. Г. Бескровный неожиданно указал цифру в 38,5 тыс. чел.74 Его вопиющий непрофессионализм и неуважение к читателю и коллегам поражают, ведь в том же 1962 г. под его редакцией выходит сборник документов, посвященный Бородину, где опубликована архивная ведомость (пусть и не полная), называющая потери русской армии (без учета нескольких подразделений) в 45 633 человека!75 Очевидно, Л. Г. Бескровный или сам не читал сборник документов, или понадеялся, что широкая аудитория его не прочитает, а специалисты не посмеют обратить на это внимание.

Если не знать о том, что автор был просто слугой пропагандистской машины сталинской системы, если забыть о том, что его поколение пережило расправы 1937 года, то может показаться, что большинство концептуально важных выводов книжки Л. Г. Бескровного написаны психически больным человеком. К примеру:

«В стратегическом отношении Бородинское сражение явилось последним актом оборонительного периода войны. После него начинается период контрнаступления».76

То есть бегство остатков разбитой русской армии до Москвы, капитуляция «святыни», спешное оставление в ней 30 тысяч русских раненых, отступление до Тарутина, разложение русской армии (когда чуть ли не половина ушла в мародеры — об этом вы узнаете из соответствующей главы); 36 дней пребывания Наполеона во «второй столице», выход Великой армии по решению ее командующего из города, поражение русских под Малоярославцем, отступление М. И. Кутузова от Малоярославца к Полотняным Заводам — это все было «контрнаступлением» русских?!

Продолжим. Сегодня также забыта попытка противостоять мифологизации М. И. Кутузова: совместное официальное обращение (июль 1962 года) профессора, доктора исторических наук С. М. Дубровского, генерал-майора С. И. Петровского и инженера-полковника И. М. Данишевского, поданное на имя Первого секретаря ЦК КПСС Н. С. Хрущева (1894–1971), в котором они заявляют о бездарных действиях М. И. Кутузова и выступают категорически против возвеличивания его имени (в том числе просят не называть в честь него проспект, по которому русская армия бежала из города, и не ставить ему памятников!). Кроме того, авторы откровенно называют истинного автора мифа о Кутузове — Сталина. Этот интересный документ эпохи ныне хранится в Архиве Президента РФ (Ф. 3. Оп. 50. Д. 597. Л. 46–55).

Когда мы исследуем советскую историографию, нам непременно и постоянно необходимо помнить и учитывать политический, психологический и бытовой контекст эпохи. Чудовищные репрессии уничтожали сотни тысяч людей — а прочих запугивали и делали трусами и подлецами. В особенности, это касается эпохи 1930–1950-х годов, но опыт, испуг и воспитание сохранили свое пагубное воздействие до самого краха СССР — и даже далее. Когда писал Е. В. Тарле — людей в СССР расстреливали, вместе с А. Гитлером расчленяли Польшу, без объявления войны напали на Финляндию. Когда сочиняли П. А. Жилин, Л. Г. Бескровный и А. З. Манфред — граждан СССР сажали в тюрьмы, применяли карательную медицину, публично унижали, шельмовали и устраивали запрет на профессию (кроме того, давили людей танками в Праге). И во все эти годы у советских крестьян еще не было паспортов! Пока уже я работал над данной монографией, мне приходилось наблюдать политические убийства, общественную паранойю поиска врагов, бегство талантливых и свободомыслящих людей из России, монструозную и преступную пропаганду в СМИ, засылку армейцев со срезанными шевронами в чужую страну. Иногда работу приходилось прерывать, отвлекаясь на поиски знакомых, которые могли бы вытащить приличных людей и даже их несовершеннолетних детей из автозаков (и что ожидать дальше?). Неужели все это творил «враг»-Наполеон?

А теперь я хочу обратиться еще к одному историку, получившему большую и заслуженную известность в качестве автора книги о Наполеоне. Альберт Захарович Манфред (1906–1976) прожил интересную, но драматичную и очень непростую жизнь.77 Мало кто знает, что один из символов академического стиля, прекрасно владевший французским языком (что немаловажно — и русским тоже: многие советские историки 1812 года не владели обоими…), создавший ряд солидных монографий, председатель Ученого совета по всеобщей истории Института истории АН СССР, главный редактор «Французского ежегодника» (с 1962 г.), президент Общества «СССР — Франция», член Национального комитета по изучению Наполеоновской эпохи (Италия) — А. З. Манфред — не имел диплома о высшем образовании. Дело было в том, что его юность пришлась на кошмарные годы революции и гражданской войны. Воспитанный в Петербурге, с детства увлекающийся поэмами Гомера и владеющий французским языком почти как родным, Альберт Захарович оказался вместе с семьей в провинции — и был вынужден устроиться разнорабочим. Его мать, Роза Самуиловна Розенберг, — переводчица и сестра знаменитого художника Леона Бакста (Лейб-Хаим Израилевич Розенберг: 1866–1924) умерла в 1918 году — и будущему историку пришлось помогать сестрам.

Но главное — это талант и знания. В 1926 г. он переезжает в Ленинград — и просто приносит в аспирантуру очень качественную работу на тему «Бланки в революцию 1848 года». Она была весьма благостно принята профессором В. П. Волгиным (1879–1962) — и Альберт Захарович начал академическую деятельность. Однако ему не удалось избежать жерновов советского режима той эпохи: в период обострения террора он был арестован. Несколько месяцев А. З. Манфред провел во Владимирской тюрьме, а когда был освобожден, то, по некоторым свидетельствам, весил всего 40 килограмм. Вскоре он вернулся к преподавательской и научной деятельности, но, конечно, подобный эпизод оставил глубокий след в его сознании и здоровье.

Сфера основных интересов автора — эпоха французской революции: поэтому теме юности Бонапарта, его первых идейных исканий, Итальянским походам и консульству уделено основное место монографии «Наполеон Бонапарт» (М., 1971). Далее повествование как бы сходит на «нет». Не в последнюю очередь это связано и с идеологией: советский историк просто не мог продолжать восхищаться Наполеоном в годы близкие к походу в Россию. Тем не менее Альберт Захарович совершенно верно выявил и подчеркнул стремление Бонапарта-консула к тесному стратегическому союзу именно с Россией.

Как исследователь А. З. Манфред чаще был внимательнее и ответственнее Е. В. Тарле, но и он нередко делал непростительные для настоящего знатока темы ошибки. Например, он писал, что армия Бонапарта вступила в Милан 26 мая 1796 г.78 (на самом деле, это произошло 15 мая: видимо, он что-то напутал с трансляцией революционного календаря). А. З. Манфред совершенно незаслуженно говорит об идеологической и безграмотной писанине П. А. Жилина как о «монографическом» исследовании.79 Но, я полагаю, это происходило из страха обрести врага в лице всемогущего полковника (и одного из «монополистов» темы 1812 г.), имевшего огромное влияние среди советских чиновников от науки и отличавшегося подлой мстительностью. Нам всегда следует помнить о злоключениях биографии историка.

Также абсолютно бездоказательным выглядит утверждение о том, что «Бородино было переломным сражением». Вернее, учитывая то, что историк не посвятил описанию боя ни одной строчки (!), а об итогах (перечисление некоторых погибших генералов) в общих словах упомянул лишь в одном кратком абзаце, это, скорее, не утверждение, а просто бездоказательный ляп. А. З. Манфред хитрит и изворачивается, как уж на сковородке советского казенного «патриотизма», сначала сравнивая итоги Бородина с итогами другой победы Наполеона, достигнутой большим напряжением сил — под Прейсиш-Эйлау, а затем пытается неуместно (в научном труде) упоминать одной строкой «философию Л. Н. Толстого» (?!).80 Да, тяжкая и позорная доля — работать «историком», испуганным на всю жизнь после отсидки в сталинских тюрьмах: но если Е. В. Тарле был и жертвой, и «палачом», то А. З. Манфред оказался именно жертвой и, в ряде вопросов, конформистом.

Пытаясь понять, как стала возможной советская историография и вообще подобное мироощущение ее авторов, можно только с печалью вспомнить отрывки из дневников Ю. М. Нагибина (1920–1994): этот талантливый советский литератор писал похабные до преступности пропагандистские текстики про выдуманные «подвиги», а психологически «спасался», ведя тайный дневник, в котором занимался мазохизмом, обличая себя и всю мерзость, что его окружала. Вот один из характерных пассажей:

«24 апреля 1982 г.

…Замечательное свойство советских людей — их ни в чем нельзя убедить. Сломав в душе самое важное, чтобы стать безоговорочными приверженцами государственной лжи, они компенсируют это предельной недоверчивостью к частным сведениям и соображениям. Быть может, это оборотная сторона рабского смирения».81

«30 апреля 1982 г.

Почти все советские люди — психические больные. Их неспособность слушать, темная убежденность в кромешных истинах (к примеру, про развязывание войны Наполеоном, а не Россией — прим. мое, Е. П.), душевная стиснутость и непроветриваемость носят патологический характер. Это не просто национальные особенности, как эгоцентризм, жадность и самовлюбленность у французов, это массовое психическое заболевание. Проанализировать причины довольно сложно: тут и самозащита, и вечный страх, надорванность — физическая и душевная, изнеможение души под гнетом лжи, цинизма, необходимость существовать в двух лицах: одно для дома, другое для общества. Самые же несчастные те, кто и дома должен носить маску. А таких совсем не мало. Слышать только себя, не вступать в диалог, не поддаваться провокации на спор, на столкновение точек зрения, отыскание истины, быть глухим, слепым и немым, как символическая африканская обезьяна, — и ты имеешь шанс уцелеть».82

«21 марта 1983 г.

В России обычно путают слово с делом, и за первое взыскивают, как за второе».83

А вот его записи с фронта, которые живо напоминают нам и о войне 1812 года (и вообще о любой войне, которую ведет Россия):

«8 марта 1942 г.

Ну вот, так и живу. Суета. Мышиная возня. Игра в деловитость. Во всем преобладает показная сторона. Трудно понять размеры этого. Уродство какое-то! Казалось бы, где-где, но уж не в армии. И что же: главное тут не суть работы, а как подано. И так повсеместно. Хорошо поданный минимум предпочитается небрежно поданному максимуму. Листовки. То время, которое Шишловский мог бы потратить на придумывание новых листовок, он тратит на подклеивание старых, давно отосланных, полученных и позабытых — бессмысленный и обидный труд. И конца этому не видно. Рощин в каком-то сладострастном исступлении шлет всё новые и новые папочки. „Еще одна папочка, и враг будет разбит!“»84

«14 марта 1942 г.

Это черта русского народа: не ценить свою жизнь. Слишком нас много — подумаешь, десятком меньше, десятком больше. Все мы слишком взаимозаменимы. Тем, кто думает, что мысль эта абстрактна, поскольку ничего подобного не может быть в психологии каждого отдельного человека, нужно учесть, что это чувство не столько врожденное, сколько воспитанное в нас государством. Воспитанное — в самом широком смысле, включая и то неуважение к нам государства, которое переходит в личное неуважение, в отсутствие уверенности в том, что ты, действительно, имеешь право на существование.»85

И, подытоживая, можно привести известную сентенцию Ю. М. Нагибина:

«У нашей жизни есть одно огромное преимущество перед жизнью западного человека: она почти снимает страх смерти».

Теперь я предлагаю препарировать показательный образчик типового лицемерия, слепленного из шаблонных идеологических штампов. Откроем сочинение товарища А. А. Смирнова «Москва — героям 1812 года» (М.: Московский рабочий, 1981). Первая же его фраза является стопроцентной ложью:

«12 июня 1812 года многотысячная армия Наполеона, почти втрое превосходящая русские войска у западных границ, вероломно вторглась в пределы России» (с. 3).

Во-первых, силы Великой армии и русских армий, находящихся у западной границы были практически равны (русские даже несколько превосходили — обо всем об этом мы с документами в руках поговорим в соответствующей главе), во-вторых, никакого вероломного нападения быть не могло: Россия уже сама официально объявила войну Франции, более того, царь приказывал своим генералам еще в 1811 г. перейти Неман, но из-за трусости прусского короля отозвал свое распоряжение (об этом также я расскажу подробно далее). Следующая откровенно бредовая фраза на той же вступительной странице:

«…у села Бородина, произошло генеральное сражение, приостановившее наступательный порыв Наполеона».

Да уж, «приостановили»: М. И. Кутузов потерял почти половину регулярной армии, Наполеон его преследовал до Москвы, уже через 7 дней город капитулировал, причем русские убегали с такой скоростью, что бросили около 30 тысяч (!) собственных раненых, которые тут же сгорели в пожаре, устроенным московским генерал-губернатором (об этом подробнее — снова в соответствующей главе).

Но подобная трафаретная и убогая пошлость — только начало бумагомарания тов. А. А. Смирнова, который в 1981 году все еще жил по «старому стилю». Прошу прощения, но по долгу служебных обязанностей в главе «историография» я вынужден окунуть вас с головы до ног в полное … советской исторической литературы. На 173 страницы, где автор должен был описывать события 1812 года, отчасти биографии «героев», а также (по идее…) искусствоведческие нюансы, связанные с монументами, он нашел огромное место для того, чтобы выслужиться перед партией и правительством:

«Ныне Москва — столица первого в мире социалистического государства, крупнейший политический, экономический и культурный центр. С именем Москвы неразрывно связаны история героической борьбы народа против социального гнета, за свободу и независимость Родины, победа пролетарской революции, огромные достижения Страны Советов, борьба за построение коммунистического общества на шестой части нашей планеты. Москва стала центром мирового коммунистического движения, центром борьбы за мир во всем мире.

Вся страна сегодня равняется на Москву в своем стремительном движении вперед. Москвичи идут в авангарде борцов за дальнейший подъем экономики и культуры страны, за превращение столицы в образцовый коммунистический город.

Здесь проходил XXV съезд Коммунистической партии Советского Союза, наметивший новые пути последовательного повышения материального и культурного уровня жизни народа.

С трибуны съезда прозвучали исторические слова Генерального секретаря ЦК КПСС Л. И. Брежнева:

„Необходимо… чтобы рост материальных возможностей постоянно сопровождался повышением идейно-нравственного и культурного уровня людей“.

Съезд призвал продолжить работу по воспитанию у советских людей чувства гордости за свою Родину, за свой народ, за его великие свершения, чувства уважения к достойным страницам прошлого» (с. 6–7).

А сегодня, когда упомянутое «социалистическое государство», не в последнюю очередь благодаря таким вот адептам, в нищете развалилось, тот же самый А. А. Смирнов снова прекрасно устроен: не являясь профессиональным историком (!), он каким-то образом много лет работал ученым секретарем Государственного исторического музея. Полюбопытствуем: какими тезисами промышляет товарищ Смирнов в наши дни. Открываем его брошюру-путеводитель по так называемому «Музею Отечественной войны 1812 года» — и что же мы читаем? Хвалебная ода в адрес коммунистической партии и Леонида Ильича испарилась, зато описание событий 1812 года начинается с откровенно клерикальной пропаганды самого низкого пошиба: «Образ Александра Невского, бесстрашного воина и тонкого политика, укрепившего православие, сыгравшего исключительную роль…» и т. д.86[3]

Проще говоря, в старый пыльный и засаленный шаблон вставили новые «правильные» имена: и вместо «дорогого и любимого» лидера партии большевиков теперь вписан «феодальный сатрап», а пропаганда богоборчества сменилась пропагандой обскурантизма (и все это безобразие — шелушится на бюджетные деньги светского государства!). Скудоумие и конъюнктура. Что касается самого «Невского», который, конечно, никакого отношения к войне 1812 года иметь не может — и вообще в его время ни России, ни Российской империи как явления не существовало, то он, как известно, вступил в сговор с Ордой и топил в крови восстания соплеменников-единоверцев.

Можно только перефразировать сентенцию нынешнего «дорогого и любимого»: все подобные — это сочинители со сниженной социальной и научной ответственностью… Но все же завершим тему советской историографии и связанной с ней политической проституции в науке. Многое и многих повидавший доктор исторических наук, заведующий сектором ИНИОНа РАН А. В. Гордон утверждает, что: «отправным пунктом в понимании своеобразия советской историографии как культурно-исторического явления» является «соотнесение культуры советского периода с феноменами большой религиозной традиции, а именно с вероучениями».87[4]

И далее:

«Речь идет о глубоко ритуализованном мышлении, о наличии свода предписаний, о хождении специального языка для посвященных. Во главу угла любой работы полагались в качестве высшей научной инстанции цитаты из классиков, в любой библиографии их фамилии, наряду с партийными документами, ритуально следовали в нарушение алфавита впереди списка и даже выше источников. Ритуализовались и толкования цитат: не все из них и не всякому дано было использовать, важнейшие подлежали официальному апробированию.

Ритуальность означала признание абсолютной истины, воплощенной в каноне. Каноном служило Учение, выработанное в Советском Союзе коллективной мыслью нескольких поколений партработников и ученых, но сакрализованное обращением к Основоположникам. Его корпус существенно менялся, при этом наднаучный статус и основные части изменению не подлежали. Абсолютной истиной на всех этапах считались теория смены формаций, классовый подход, „теория отражения“ („бытие определяет сознание“). Табуированию подлежал широкий круг положений, начиная с руководящей роли партии, высшей мудрости (и неизменности) ее генеральной линии; не подлежали обсуждению пролетарское происхождение диктатуры, социалистический характер Октябрьской революции и утвердившегося строя и т. д.».88

В итоге авторы беззастенчиво подгоняли выводы своих работ под заранее заданный ответ — и фальсифицировали историю: причем, если речь шла о войнах, которые вела Россия, дело доходило до совсем параноидных вещей, когда все вокруг объявлялись «врагами» невинной и девственной родины. Подчеркну: подобное происходило параллельно с установлением тоталитарного режима в Восточной Европе: и все это не талантом, а массой, «ордой».

Продолжим. В период перестройки и начинающейся эпохи «гласности» в свет вышла книга доктора исторических наук Н. А. Троицкого (1931–2014) «1812. Великий год России» (М., 1988). Именно эта работа означила собой начало пересмотра мифов и лжи сталинской и последующей советской историографии. Николай Алексеевич позволил себе, наконец, заметить множество документов, опубликованных еще до революции. Ему удалось пересмотреть тему причин войны, сообщить о множестве агрессивных и наступательных планов царя Александра (с. 41), покончить с ложью о переходе Немана Наполеоном без объявления войны. Н. А. Троицкий более точно рассчитал количество сил М. И. Кутузова перед Бородинским сражением (154 800 чел., с. 143), а также адекватнее изложил итоги боя (с. 176–178) и вообще обнаружил предостаточно ошибок и негативных поступков в деятельности М. И. Кутузова. Безусловно, этот труд все еще носил сильный отпечаток идей советской историографии — но все же прогресс был очевиден.

Мало кто знает, что столь позитивная в научном смысле монография Н. А. Троицкого могла бы выйти из печати гораздо раньше — и, вероятно, с еще более точными и смелыми выводами (соответственно, и импульс его коллегам-историкам по данному направлению был бы послан задолго до 1988 г.). Еще в 1963 году (!) молодой исследователь прислал в редакцию журнала «Вопросы истории» большую статью под заглавием «Не отступать от классовых позиций! (Против лакировки так называемой Отечественной войны 1812 года)». В ней с позиции исходных марксистско-ленинских теорий он поставил вопрос о самой теоретической возможности существования отечественных войн в дооктябрьский период. Автор даже сделал категорический и совершенно логичный вывод: «…понятие „Отечественна война“ к войне 1812 г. неприложимо»! Далее Н. А. Троицкий предлагал: отказаться от рассмотрения Наполеона в качестве единственного виновника конфликта; пересмотреть идеализированный образ М. И. Кутузова и неверный тезис о «победе» русских в Бородинском бою; кроме того, было упомянуто о подтасовке «в нашу пользу» соотношения сил и потерь сражающихся армий и т. д.89 В редакции журнала, естественно, от подобного материала «отшатнулись» (хотя он был академически оформлен и аргументирован). Представьте, каких бы успехов достигла наука, если бы ее не душила цензура: ведь уже с 1963 года мог начаться процесс изучения событий 1812 г. без «удавки» догмы о «справедливой» и «Отечественной» войне (вернее, хотя бы был осуществлен возврат к большим достижениям российской историографии 1900–1910-х гг.).

Из письма профессора Н. А. Троицкого — Е. Н. Понасенкову. Из архива Е. Понасенкова, публикуется впервые.

Говоря о Н. А. Троицком необходимо подчеркнуть, что это был ученый замечательной эрудиции, прекрасно владевший словом и весьма точный в своих формулировках и оценках. Кроме эпохи 1812 года он внес огромный вклад в изучение общественных движений, судов и судебных процессов, а также адвокатуры России второй половины девятнадцатого века.90 В последние годы жизни он работал над биографией Наполеона (как сам Николай Алексеевич сообщил мне в одном из телефонных разговоров, предполагалось два тома — и с названием «Наполеон Великий»), но, к сожалению, по неизвестным причинам издательство затягивало процесс — и в итоге книга не вышла.91

Не буду скрывать, что я весьма польщен и горд тем, что такой выдающийся и признанный ученый, как Н. А. Троицкий, отнесся к моим книгам и вообще ко всей деятельности с подлинным уважением и совершенным приятием. В одной из своих книг он даже счел нужным так описать того, на кого ссылается: «известный ныне историк, политолог, драматург, режиссер и артист Е. Н. Понасенков».92 Отмечу, что ему было интересно все, что я делаю — в том числе Н. А. Троицкий внимательнейшим образом изучил не только мою монографию, посвященную 1812 году, но и художественно-публицистическую книгу «Танго в одиночестве». Николай Алексеевич прислал подробнейшую рецензию, написанную его известным каллиграфическим — практически печатным почерком. Но вернемся к хронологии повествования.

Подытоживая царскую и советскую историографию, я бы сформулировал происходившее и происходящее так: историография в России — это пропаганда, ограниченная сменой режима. Одновременно, приходится с сожалением констатировать, что в последние годы мы наблюдаем возрождение монстра-мутанта, впитавшего в себя негативные черты и царской, и советской историографии-пропаганды. Здесь имперские идеи, засаленные и «засиженные мухами» клерикальной пропаганды, растут на дрожжах левачества и нищей безвкусицы советского периода. Однако продолжим.

V

В 1990-е годы у исследователей появилась, наконец, возможность дышать свободнее (и даже беспрепятственно выезжать за границу…). Постепенно стали появляться новые объективные исследовательские статьи, переводились книги западных авторов. Однако удар, нанесенный советским режимом, был силен: он оставил, я бы сказал, антропологическую рану на всех живущих в России и на территории бывшего СССР. Люди все еще были дезориентированы, кто-то боялся, так сказать, по инерции, но большинство страдало оттого, что просто не умело жить свободно и мыслить вне штампов. Тем не менее, позитивный процесс пошел.

На рубеже веков стали появляться и мои публикации: они выходили в сборниках научных конференций МГУ, ГИМа, профильных музеев, а затем и Российской академии наук.93 Среди прочего, пользуясь самой широкой документальной базой, я пересмотрел и отверг тезис об исключительно негативном влиянии присоединения России к континентальной блокаде Англии. Сухие цифры свидетельствовали, что главной причиной финансовых проблем стало увеличение военного бюджета, а не часто саботируемое российским правительством следование принципам торговой блокады. Данный доклад был мною прочитан на заседании Центра экономической истории (МГУ), а затем опубликован в университетском сборнике.94

Наконец, в 2004 году вышла в свет моя монография «Правда о войне 1812 года», которая имела огромный резонанс: она обсуждалась и в академических кругах — и даже в популярных ток-шоу на центральном ТВ. Данная книга стала фактически первой монографией, посвященной войне 1812 г., которая была по своему стилю не описательная, но сконцентрированная на решении конкретных концептуально важных задач. Среди них — причины, характер и значение войны. Кроме того, я старался придать объем объяснению исторического действа, часто рассказывая о широком контексте событий и совершая экскурсы в смежные темы и эпохи. Помимо перечисленного, значительное место было уделено методологии исследования.

Отчасти подобное согласуется с тем, что мне рассказывал о методе создания своих произведений (спектаклей, фильмов, а также книги воспоминаний) один из величайших режиссеров XX века — Франко Дзеффирелли (1923 г. р.). Мне посчастливилось быть с ним в добрых отношениях — и вот как он мне описывал очередность собственных целей:

«Прежде всего, я показываю красивый и четкий „фасад“ — этот первый план понятен почти всей публике. Далее, я создаю множество деталей, которые уже доступны лишь искушенным людям. И некоторые способны увидеть нечто важное и отчасти мною замаскированное».

С самого начала интуитивно, а затем уже осознанно я избрал определенный стиль и метод исследования, а именно — комплексный подход, многофакторное описание, сообщение раскрытию темы как можно большего объема. Если мы говорим о войне, то нет никакого смысла разводить графоманию о том, как батальон номер такой-то убежал за овраг. Потому что, прежде всего, надо выяснить, как он вообще там оказался! С кем и почему воевал? Из кого состоял: предположим, старослуживые или новобранцы, голодные или при достатке фуража, какой расы, этноса, роста, темперамента и т. д. Кто являлся командующим армии или корпуса: какой нации, веры, что за психологический тип? Были ли у него физиологические недостатки или болезни, которые могли влиять на поведение? Был ли он связан с партиями или коррупционными схемами? Как он относился к государству, к данной конкретной войне? Была ли у него, в конце концов, собственность в тех городах, которые он сдавал? Был ли он бедным служащим или богатым помещиком? Какова была погода в тот день, когда упомянутый батальон героически направился к оврагу? Например, дождь или гололедица многое меняет в возможностях участников процесса и в оценках их деятельности историками. Всегда интересны взаимоотношения между начальниками и между сословиями. К примеру, историку войны 1812 года важно знать о том, что, к примеру, М. И. Кутузов и П. И. Багратион были большими врагами друг другу, чем лично Наполеону — или, наоборот, он — врагом им обоим. Существенно и понимание отношений солдат и офицеров внутри русской армии, в которой имели место телесные наказания (в наполеоновских войсках — запрещены). Хорошо бы иметь сведения не только о численности войск на поле Бородинского сражения, но и о том, что в русской армии уже тогда числилось несколько тысяч мародеров (а после боя их количество возросло в разы!).

Далее. Большинство историков упоминают авторов источников (того, кто создал документ или мемуары) даже без обозначения, кем он был по званию, возрасту, нации, политическим взглядам и психологическому складу. А все это категорически важно: ведь степень доверия к источнику или исходные данные для обдумывания цитаты невозможны без знания подробностей. Поразительно, но абсолютное большинство моих коллег об этом не задумываются — плывут по течению и продолжают увеличивать макулатуру. Конечно, это великий и тяжкий труд — выяснять все детально, проверять информацию и знать контекст события, но иначе теряется смысл научной работы. Методология, которую я применяю, подразумевает ответ на все эти и многие другие вопросы. Поэтому, как вы уже заметили, я постоянно привожу годы жизни, часто нацию, профессию и т. д. тех, на кого ссылаюсь или кого описываю.

Кроме означенного, я являюсь сторонником контакта с артефактами и книгами, а не с ксероксами — или тем более с плоским миром оцифрованного для интернета. Безусловно, в этом техническом новшестве есть масса позитивного — кому-то подобное может сократить время поиска материала (хотя до сих пор большая часть необходимых источников и исследований не оцифрованы), но для глубокого исследования подобный образ жизни не подходит. Уничтожается контекст, чувство реальности и связи с ушедшей эпохой, отмирает важнейшее — атмосфера, ощущение и память физических действий.

Краеугольными камнями, используемой мной методологии являлись и являются:

— истина как высшая ценность;

— материалистический подход к изучению исторических процессов и явлений;

— классическая европейская логика;

— принцип историзма;

— возврат к изучению всех доступных первоисточников;

— принцип системности;

— междисциплинарный подход к исследованию (использование знаний и методик нейрофизиологии, психиатрии, антропологии, экономики, социологии, военных прикладных дисциплин, вспомогательных исторических дисциплин, методов математического анализа и т. д.);

— практическая польза (об этом мои коллеги часто забывают…).

Стоит подчеркнуть: многие науки (к примеру, физика, химия, биология и др.) постоянно развиваются, в них происходят качественные изменения, открываются по-настоящему новые горизонты и методики. Во многом из-за цензуры и штампов история сильно отстает от них: хотя имеет все потенциальные возможности для похожей эволюции. Подобному способствует также лень и косность сознания значительного числа моих коллег, которые привыкли повторять бессмысленные байки, удобные для жизни на государственной дотации (вот почему я считаю, что историки должны стараться от нее отказаться).

Еще А. П. Чехов (1860–1904) был убежден:

«Национальной науки нет, как нет национальной таблицы умножения; что же национально, то уже не наука».

Точно так же и не бывает «национальных» таблиц химических элементов, национальных законов физики, математики, национальных геометрических формул. Медицинская наука не говорит, предположим, о «патриотической гонорее» или «отечественном сифилисе», нет «отечественных» молекул и атомов, не существует патриотических синусов и косинусов. Те авторы, которые пренебрегают этим очевидным знанием, компрометируют историю как науку: это настоящие вредители. Поэтому совершенно невозможно, чтобы российские ученые-историки использовали местечковый и противоречащий фактам термин «Отечественная война»: для любого их западного коллеги подобное будет абсурдным.

Подчеркну: большой ошибкой является отсылка к «традиционности» и «давности» использования того или иного термина или концепции. Наука не стоит на месте — и постоянно отказывается от устаревших и неверных теорий. Подобное относится и к идеологическому фейку «Отечественная война». В конце концов, я приведу такой яркий пример. В Венской сокровищнице (Schatzkammer) есть экспонат — бивень жирного нарвала (которым млекопитающее, среди прочего, привлекает самок). Так вот: долгие века этот предмет рассматривался (и учеными, и монархами) за «рог единорога», но затем выяснилась его истинная суть. Вот такая же история и с «Отечественной войной 1812 года»: на самом деле — это отнюдь не украшение мифического животного…

Если история является наукой, то она должна быть прикладной и полезной, как полезна биология, медицина, физика, инженерное дело и т. д. Истории необходимо эволюционировать из пересказа сказок или даже простого механического выявления подлинных фактов многовековой давности — в эффективного аналитика, который может объяснить суть процесса, предложить способы исправления ошибок (и на основе широчайшей базы точно выявленных и сформулированных знаний о прошлом предсказывать развитие явления или процесса в будущем). Долгое время историю использовали для пропагандистского «улучшения» прошлого или, в лучшем случае, удовлетворения собственного любопытства (что само по себе неплохо, но для науки недостаточно) — теперь ей пора перерасти в нечто более полезное и солидное.

Здесь стоит процитировать знаменитого французского философа Габриэля Бонно де Мабли (1709–1785):

«Именно потому, что люди, то ли по безразличию своему, то ли из лености или самонадеянности, не хотят перенимать опыт протекших веков, всякое столетие являет собой зрелище всех тех же заблуждений и бедствий. Глупое невежество готово в который уже раз посадить корабль на рифы, а вокруг мы видим во множестве плавающие обломки, несчастные останки тысяч кораблекрушений».95

Поразительные слова, которые были сформулированы давно, точно и (благодаря людской глупости) бесполезно. Именно для улучшения жизни в настоящем и будущем мы должны узнать правду о том, как царь Александр I вместо реформ занялся кровавой и ненужной агрессией во внешней политике, о склочности и бездарности многих русских военных командующих, о коррупции и безнаказанности властей, которые были неподконтрольны гражданскому обществу. Всем жителям цивилизованных стран стоит помнить об уничтожении Римской империи пущенными в тыл варварами (сегодня Запад наводнен новыми дикарями — но качественно более опасными, ибо они заражены религиозной идеологией смерти).

Продолжим. Среди прочего, в работе 2004 г. я сильно продвинулся на пути выявления истинного характера войны 1812 г.: с международной, исторической и с юридической точки зрения, тогда имела место Шестая антифранцузская коалиция. Кроме того, мною были изучены внутриполитические аспекты — и сделан вывод, что термин «Отечественная война» категорически противоречит сути явления. Никакого серьезного «народного» сопротивления армия Наполеона в России не встретила, зато имели место многочисленные случаи коллаборационизма, антикрепостнические бунты и желание некоторых национальных регионов восстановить независимость от Российской империи. Анализ первоисточников свидетельствует: основная вина в развязывании кровавого противостояния, на самом деле, лежит на русском императоре Александре I. Все это стало значительным шагом к выявлению и полному пониманию истинной природы тех событий: я говорю о гражданской войне, которая началась в России в 1812 году параллельно с Русской кампанией Наполеона (но это уже тема нынешнего труда). Отдельная большая глава отводилась изучению деятельности М. И. Кутузова: первоисточники полностью поменяли образ выдающегося полководца (подробнее об этом — в соответствующей главе). Таким образом, я имею основания констатировать, что существует история войны 1812 года до упомянутой книги 2004 года — и после ее публикации. Показательно, что даже упертые пропагандисты от науки были вынуждены сочинять статьи, пытающиеся заново оправдать уже давно устоявшийся идеологический термин «Отечественная война».96 Вместе с тем даже в официозной российской энциклопедии впервые появилась формулировка (пусть пока осторожная и хитрая) о начале складывания Шестой антифранцузской коалиции уже в 1812 году.97 Стоит подчеркнуть, что в те годы я не знал еще о неопубликованной давней статье Н. А. Троицкого, в которой он высказывал теоретические сомнения в возможности использования этого злополучного понятия. Кроме того, Николай Алексеевич выступал с позиций теоретического марксизма, а я шел по пути, так сказать, практического историзма. Сами исторические факты, проанализированные мной, буквально выдавливали несуразный догматический штамп о «справедливой» и «народно-освободительной» войне 1812 года.

Какой же была реакция научного сообщества на публикацию моей монографии? Как это ни удивительно (учитывая политический контекст), но абсолютное большинство ученых мою концепцию и выводы поддержали. К примеру, кандидат исторических наук, главный государственный инспектор Отдела лицензирования, аккредитации, контроля и надзора, подтверждения документов государственного образца об образовании Службы по контролю и надзору в сфере образования Калининградской области Правительства Калининградской области И. Г. Дырышева в своей кандидатской диссертации делает вывод:

«Интересна и неожиданна по своему содержанию работа E. H. Понасенкова „Правда о войне 1812 года“».98

Кандидат исторических наук, профессор Академии военных наук С. Д. Сахончик утверждает в своей диссертации «Полководческая деятельность генерал-фельдмаршала М. И. Кутузова в Отечественной войне 1812 года», что М. И. Кутузов изображен в трудах Е. Н. Понасенкова более реалистично.99 Доктор исторических наук, профессор, заместитель заведующего кафедрой истории Военного университета Министерства обороны РФ, И. А. Шейн, в своей монографии, специально посвященной историографии войны 1812 года обращается к теме современных обобщающих работ — и утверждает:

«Анализ содержимого комплексного научного исследования и публикаций В. М. Безотосного, Е. Н. Понасенкова, О. В. Соколова, Н. А. Троицкого, некоторых коллективных трудов, свидетельствует о различной степени научного осмысления исследуемой темы, а также о существенных отличиях в понимании авторами основных положений современной концепции этой войны».100

Признанный специалист по военной истории эпохи Наполеона, А. А. Васильев, в откровенно хвалебной рецензии (Рейтар. Военно-исторический журнал. № 7, 4/2004, с. 251–253) на мою монографию 2004 года («Правда о войне 1812 года») среди прочего писал, что эта книга продолжает дело монографий доктора исторических наук Н. А. Троицкого и доктора исторических наук А. И. Попова, но все концептуальные тезисы выражены гораздо точнее и новее. А. А. Васильев также пишет, что я «совершенно прав, рассматривая события 1812 г. как войну между наполеоновской империей и 6-й антифранцузской коалицией, в которой Россия вовсе не была жертвой „неспровоцированной агрессии“». (Там же, с. 252). Рецензент полностью поддерживает мои выводы о негативной роли императора Александра и о том, что «полуварварская Россия» в 1812 году лишь помогла Англии и укрепила цепи собственного народа.

Безусловно, весома оценка моей монографии, сделанная А. Н. Сахаровым (1930 г. р.). Несколько слов об этом ученом: доктор исторических наук, профессор, директор Института российской истории РАН (1993–2010), главный редактор издательства «Наука» (1971–1974); в 1999 году совместно с академиком Г. Н. Севостьяновым (1916–2013) написал письмо тогдашнему директору ФСБ Владимиру Путину о необходимости рассекречивания и публикации информационных обзоров органов госбезопасности об экономическом и политическом положении в СССР; входил в Комиссию по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России. В последние годы А. Н. Сахаров часто приглашал меня выступать в академических кругах (одно из специальных заседаний состоялось в Общественной палате РФ). Так вот, Андрей Николаевич даже в публичном интервью не побоялся назвать мою монографию «прекрасной», сообщил, что будет на нее ссылаться в новом издании своей известной биографии Александра I, а также заявил, что пересмотр исторических мифов — это «абсолютно правильно».101

В последние годы своей жизни я получил множество лестных слов в собственноручных письмах и в телефонных беседах от крупнейшего специалиста по эпохе 1812 года — доктора исторических наук, профессора Н. А. Троицкого. Дело будущего: обработка подобного материала — и его публикация (одно из писем приведено в иллюстрациях к настоящей книге). Ряд известных современных исследователей уже ссылаются на мою монографию или помещают ее в список использованной литературы.102 Книга 2004 года сегодня находится в научных и учебных библиотеках многих университетов Европы и США.

Уже вскоре после публикации значительные отрывки из моих работ нашли место, например, в солидном издании МГИМО «Россия и Европа. Эпоха Наполеоновских войн» (М., 2012). Его авторы акцентировали именно мою точку зрения относительно влияния присоединения России к блокаде Англии (с. 134). Вообще же я должен заметить, что коллеги, поддержавшие мои выводы, со временем только утвердятся в этом своем суждении. Как легко проверить в открытых источниках, я еще ни разу не ошибался в прогнозах политического и социального свойства — и могу иметь смелость утверждать: именно за моим видением и общей концепцией событий эпохи 1812 года — будущее.

За эти годы СМИ России и Европы проявляли немалый интерес к моим публикациям. Среди прочего упомяну интервью прославленной французской газете «Фигаро»103 и ряд материалов в авторитетнейшем политическом еженедельнике «Коммерсантъ-Власть» (см. в разделе библиографии). Кроме того, я с успехом выпустил на ТВ 7-серийный авторский документальный фильм «Правда о войне 1812 года» (ТВ-КП, 2012 г.) и прочитал ряд лекций на телеканале «Дождь» (об этом и других выступлениях подробнее — см. в разделе, посвященном библиографии).

Нашлись, конечно, и те, кого моя книга и статьи заставили понервничать и сделать много подлостей и глупостей. Как правило — это маргиналы, не являющиеся профессиональными историками, а также отдельные сотрудники музеев, которым мои публикации помешали продолжить безнаказанно и комфортно внедрять пошлейшую пропаганду среди наивных посетителей. Кроме того — функционеры от науки, которые боятся за свои кресла и гранты. Но чаще всего злобствование объясняется банальной завистью. Вообще, как вы скоро узнаете, зависть в качестве симптома и явления — одно из краеугольных для сюжета данной книги. Однако никто из них — ни единый человек — так и не опубликовал серьезного критического разбора моей книги: ибо для этого нужны огромные знания, а вот они, как раз, воспрепятствуют критике моих выводов.

Надо сказать, что мои выступления на конференциях в МГУ, в Центре экономической истории МГУ и тем более монография (впервые в истории МГУ студент выпустил собственную крупную монографию!) имели большой резонанс. Их выводы шли вразрез с уже вновь утверждающейся «линией» новой-старой «партии», направленной на пропаганду казенного «патриотизма», душившего все живое на поле изучения истории России. В СССР существовало выражение «пойдут письма» — так вот и письма пошли, и звонки. Отмечу, что уже студентом я стал выступать на радио и на ТВ, отчего число завистников, естественно, сильно увеличилось.

Поскольку я учился на кафедре Новой и новейшей истории стран Европы и Америки, местные сидельцы-старожилы забеспокоились. Моим научным руководителем была Е. И. Федосова (дочь уже упоминавшегося бывшего декана исторического факультета И. А. Федосова). Давным-давно (еще до моего рождения) она опубликовала небольшую книжку (по итогам диссертации) «Польский вопрос во внешней политике Первой империи во Франции» (М., 1980, 210 с.), которая в общем ничего нового науке не сообщала, а ко времени моего студенчества Елена Ивановна как-то уже совсем отошла от исследовательской деятельности (хотя по моей просьбе выступила на одной из организованных мной научных конференций с докладом по теме той же старой диссертации). К тому времени я уже имел опыт публикации научных работ, свой стиль: поэтому в нашем общении мы никогда не затрагивали тему собственно «научного руководства». Характер у Е. И. Федосовой был мягкий, и руководство кафедры не надеялось, что она сможет на меня как-то повлиять (мой характер был уже всем известен с первого курса…).

Важное положение на кафедре тогда занимал профессор Владислав Павлович Смирнов (1929 г. р., Кинешма): тема его диссертации 1972 г. была весьма «своевременной» и выгодной для своего времени: «Движение Сопротивления во Франции. 1940–1944 гг.» (его научный руководитель — Н. Е. Застенкер). Так вот, специалист по партизанской войне В. П. Смирнов придумал «зайти с тыла» — и позвонил известному исследователю дипломатии эпохи Наполеона, профессору В. Г. Сироткину, который преподавал в Дипломатической академии МИД России и числился уже моим соавтором по паре статей. Не в пример Е. И. Федосовой Владлен Георгиевич Сироткин был человеком с энергичным характером, веселым и с нервическим гонором. Человек невысокого роста, с давней плешью и хитрым взглядом, товарищ В. П. Смирнов, позвонил вечером коллеге и попросил:

— Будьте добры, надо как-то повлиять на Евгения: его публикации сейчас очень несвоевременные и шумные, у нас ведь гранты и вообще… Только я вас умоляю: ни слова не говорите Понасенкову о моем звонке.

— О чем речь, естественно, — ответил Владлен Георгиевич — и тут же позвонил мне:

— Слушай, мне только что Смирнов звонил; он боится твоих статей, хочет досидеть «до гроба». Но он просил тебе ничего не говорить! Ты ведь можешь красиво взлететь, не порть себе все. Никому твое правдоискательство не нужно. Если не сидится — пиши в стол. А он боится. Пойми, они там все пуганные. Его в свое время как по делу Краснопевцева (эпизод борьбы с диссидентами далекого 1957 года — прим. мое, Е. П.) вызывали — так они до сих пор трясутся. Вот и Татьяна мне тут подсказывает (жена Владлена Георгиевича — прим. мое, Е. П.): успеешь еще наиграться. Ой… но, ты же… классик! Никого не слушаешь. Вообще, делай, что хочешь. Только я тебе не говорил, что он просил меня повлиять.

Все это было сказано эмоционально и, на самом деле, без всякой надежды, что я прислушаюсь. Сироткин уже знал мою натуру и понимал, что любые подобные просьбы не имеют ровным счетом никакого смысла — только хуже сделают. Замечу, к слову, что в молодости В. Г. Сироткин посещал лекции Е. В. Тарле: в Истории всё взаимосвязано.

Однако как относиться к подобной низости и непрофессионализму университетских работников, к равнодушию в отношении научной деятельности — и постоянным мыслям о том, «что станет говорить княгиня Марья Алексевна»?! Вспоминается замечательная фраза польского литератора и острослова Станислава Ежи Леца (1909–1966):

«Не знаю, хорошо ли я воспитан, — я думаю вслух».104

Чтобы вам больше была ясна ситуация на историческом факультете в мою бытность студентом, я вам сообщу, что заместителем декана по научной работе (в 1980–2014 гг.) была Лира Степановна Леонова (1930 г. р.): в 1982–1991 гг. она заведовала кафедрой истории КПСС…

Я полагаю, что факты и статистика расставят многие точки над «i»: один из основателей «Диссернета», в свое время — основатель и первый главный редактор журнала «Итоги», главный редактор журнала и издательства «Вокруг света» (2009–2011 гг.), С. Б. Пархоменко (1964 г. р.), 26 июля 2016 г. сообщил на своей персональной странице в Facebook об итогах проверки диссертаций ректоров российских вузов на предмет плагиата. Выяснилось, что 61 ректор получили свои научные степени на основе частично или полностью украденных диссертаций! В Москве таких ректоров — 26.[5]

И здесь же стоит просто перечислить (этого достаточно и без комментариев…) «вехи большого пути» многолетнего ректора МГУ тов. В. А. Садовничего (1939 г. р., Краснопавловка): член КПСС, входил в парткомы мехмата и МГУ, с декабря 2002 г. — член политического совета московского регионального отделения партии «Единая Россия», также вдруг стал активным проводником клерикальных элементов.

Продолжим. Закулисная «война 1812 года» не утихала — фронт ее был широк, часто бои происходили «на флангах». В еще относительно «вегетарианском» 2002 году я был приглашен правительственным журналом «Родина», чтобы курировать и редактировать специальный выпуск, посвященный очередному юбилею 1812 года. Отмечу, что журнал в деньгах, так сказать, не купался: редакции нужно было и искать средства помимо бюджетных — а значит, приходилось публиковать статьи, интересные для читателя (именно поэтому капитализм — это свобода и научные успехи!). Сразу подчеркну, что в 1992 году подобный же номер «Родины» означил собой веху в свободном научном поиске и в публикации массы ранее неизвестных документов, а в 2012 году это уже был совершенно «советский» юбилейный выпуск: к сожалению, государственная политика и идеология в России самым пагубным образом влияет на исторические исследования.

Но в 2002 г. я активно принялся за работу — придумал темы, которые необходимо осветить, нашел соответствующих специалистов-авторов и иллюстрации. Среди них (материал об ампире) был, кстати, и тогда еще кандидат искусствоведения, а ныне доктор и декан исторического факультета МГУ И. И. Тучков (1956 г. р.). Сам я написал статью «Никто не трудится с усердием. Местная администрация на территории, занятой Великой армией» (Родина, 2002, № 8, c. 94–96), посвященную такой «скользкой» проблеме, как коллаборационизм. В ее оформлении были использованы иллюстрации из моей личной коллекции. Но, как я упоминал, в России войны просто так не заканчиваются в своей далекой истории. И вот члены редакции мне сообщают, что по этажу начал бегать известный участник военных реконструкций (мероприятий с переодеванием) тов. А. М. Валькович. Он бегал и требовал не публиковать мою статью и вообще снять информацию о кураторстве. Статью у него снять не вышло, а вот строчку про «кураторство» заменили «благодарностью». «Уж очень он нам надоел — пусть успокоится», — опустив взгляд на дохлую муху под столом, прокомментировал мне сотрудник редакции. Надо сказать, что через некоторое время Вальковича сразил инсульт, в связи с чем я советую своим коллегам задуматься: возможно, спорт, бег — это не всегда здоровье… Возможно, прав был великий британский поклонник Наполеона сэр Уинстон Леонард Спенсер-Черчилль (1874–1965), когда говорил, что: «Своим долголетием я обязан спорту. Я им никогда не занимался». Кстати, скульптурное изображение гениального императора французов постоянно украшало рабочий стол двукратного премьер-министра Англии: это была несколько уменьшенная копия с оригинала знаменитого бюста работы Антуана Дени Шоде (1763–1810).106

К слову сказать, вот что я обнаружил в книге уже упомянутого В. Г. Сироткина о деятельности «бегуна»-Вальковича:

«А сей „настоящий профессионал“ еще в молодости прославился неблаговидными делами в московских архивах и библиотеках, и до сих пор этому „профессионалу“ закрыт, например, доступ в хранилище и библиотеку музея-панорамы „Бородинская битва“ в Москве.

И не только в „Панораму“. 14 января 2003 г. „Московский комсомолец“ сообщил, что сей „настоящий профессионал“ уволен и со своего последнего постоянного места работы — из Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА) за сутяжничество: пытался за плановую работу по архиву сорвать с дирекции РГВИА через Басманный муниципальный суд Москвы еще и гонорар в 22 тыс. руб., но потерпел фиаско и с позором был изгнан из РГВИА, где до этого подвизался много лет в качестве главного архивного специалиста».107

Но спорт — явление заразительное. В 2014 году Научным советом Российской академии наук я был приглашен выступить на очередном его заседании с докладом «Две модели реформирования Европы: Наполеон и Александр I».108 Заранее прослышав про это, на «беговую дорожку» вышла относительно молодой научный сотрудник РАН тов. Л. В. Мельникова. Среди прочих целей ее стартов был и кабинет доктора исторических наук А. Н. Сахарова:

— Нельзя! Просто нельзя допускать, чтобы Понасенков выступал аж на Научном совете! Как к этому отнесутся наверху?!

Будучи атеистом, я могу только удивляться: как автор книжки о Православной церкви в наполеоновских войнах (рецензент — профессор С. В. Тютюкин) может проявлять себя так нервно?! Ведь в ней же должна жить сама благодать и успокоение, а под разного рода Понасенковых такие должны подставлять «вторую щеку»! Представляете, сколько страниц ею написано про «духовность»: автор просто должна светиться нездешним светом — но нет. И ведь на разного рода презентациях выставок она так дружелюбно улыбалась… Воистину, неисповедимы нервы исследователей синодских постановлений. Так или иначе, по воле Дарвина мое выступление состоялось: его видеозапись доступна в YouTube, а печатный материал был позже опубликован Российской академией наук.

Я предлагаю, дорогие читатели, вспомнить поведение вышеописанного клубка единомышленников, когда вы будете читать описание русского штаба и генералитета накануне войны 1812 г. (тот же Валькович, видимо, слишком уж вошел в образ переодетого русского генерала-интригана). Вообще же мне вспоминается фраза известного певца декаданса и лауреата Сталинской премии (1951 г.), «ариетки» из репертуара которого я часто исполняю, А. Н. Вертинского (1889–1957), сказанная по возвращении из эмиграции на родину: «узнаю матушку-Россию».

Кстати, о беге и спорте: по заявлению министра образования и науки РФ, религиоведа, а в прошлом школьного преподавателя пения, О. Ю. Васильевой (1960, Бугульма, СССР), только в 2016 году на уроках физкультуры погибли 211 детей.109 Стоит подчеркнуть, что от Наполеона или, предположим, солдат НАТО ни один русский ребенок не пострадал. Кроме того, как вы видели, я не начинал того закулисного «спортивного» процесса, который был описан выше, но я не положу перо, пока хоть один подобный «бегун» и его действия не будут преданы гласности.

Однако вернемся к теме моего доклада в Академии наук. Эта программная работа была посвящена принципиально важной теме: а что же, собственно, могли предложить Европе и миру обе противоборствующие стороны — Наполеон и Александр I, прогрессивная Франция и крепостническая России, которая в ту эпоху не имела четких границ, единого свода законов, чей литературный язык еще не был сформирован? На основе широчайшей фактологической и документальной базы я проанализировал реформы Наполеона в Европе (а также его дальнейшие планы и то, как уже осуществленные им нововведения великолепно выдержали испытание Временем), а затем изучил действия Александра, которые сводились к рассылке карательных отрядов для удушения общественных движений в Европе и к аракчеевщине в России.

Продолжим. В монографии, которую вы держите в руках, я продолжил исследование истинного влияния присоединения России к континентальной блокаде Англии (это стало продолжением моей статьи 2002 года «Экономические предпосылки кризиса тильзитской системы в России (1807–1812 гг.) и причины войны 1812 г.», изданной Центром экономической истории МГУ им. Ломоносова). Поскольку данный сюжет лежит в поле смежном с предметом изучения профессиональных экономистов, то мне было интересно мнение о моей работе (т. е. о главе нынешней книги) коллеги-ученого именно из этой области. Послушаем его:

«Работа Е. Н. Понасенкова „Континентальная блокада Англии и экономика России“ касается важного аспекта истории нашей страны и ее международных отношений. Тема находится на стыке двух дисциплин — истории и экономики. Используя широкую базу источников и метод историзма, автору удалось проанализировать влияние Континентальной системы Наполеона на бюджет Российской империи (1807–1812 гг.), а также выявить истинное ее значение в свете развития мануфактурного производства и торговли на внутреннем рынке России. Подробные и репрезентативные статистические сведения дают читателю возможность получить необходимое представление об изменении ситуации в каждом квартале исследуемого периода.

Есть все основания считать данную главу интересной и научно целесообразной — прежде всего, с точки зрения истории экономики и торговли».

М. И. Кротов — доктор экономических наук, профессор СПбГУ 14.07.2017

Заверенный собственноручной подписью оригинал на личном бланке автора хранится в моем архиве.

Среди моих концептуально новаторских работ последних лет стоит упомянуть и большой материал, который я подготовил к 200-летнему юбилею Русской кампании Наполеона: «Почему войну 1812 года никак нельзя назвать „Отечественной“» (первоначально статья была опубликована на сайте исторического журнала «Дилетант» в сентябре 2012 г.). В ней я совершил экскурс в свои прошлые публикации — и впервые подробно сформулировал термин «гражданская война 1812 года».

Далее. Важно сказать о том, что сегодня существует как бы несколько своеобразных ниш, где объединяются исследователи разного стиля, направления и, так сказать, калибра. Работники Академии наук, крупных университетов, сотрудники музеев, любители военно-исторической реконструкции (направление своеобразное и по психологии, и по методологии, но тем не менее в нем есть люди, хорошо разбирающиеся в вопросах военного быта и униформы), независимые авторы и т. д.: большинство из перечисленных достаточно разобщены — и часто не ведают о результатах деятельности друг друга. Именно для того, чтобы объединить все эти разрозненные течения, изучающие войну 1812 года, я созвал еще в октябре 2002 года Первую всероссийскую межвузовскую конференцию, в которой приняли участие не только члены, так сказать, традиционной обоймы специалистов по кампании 1812 года (к примеру, А. А. Васильев), но и преподаватели крупных ВУЗов (к.и.н. Елена Федосова, к.и.н. А. Ю. Смирнов, проректор МосГУ проф. В. А. Луков, проф. А. А. Королев), научные сотрудники Российской академии наук (к.и.н. Л. П. Марней), работники профильных музеев, ведущие научную работу (в том числе Т. А. Привезенцева — из музея-панорамы «Бородинская битва») и т. д.

Далее. Стоит отметить, что нападки маргиналов на ученых ведутся и в интернете — и там же часто приходится на них реагировать (правда, я уже давно пренебрегаю подобным). Процитирую отрывок из ответа на один из выпадов непрофессионалов, написанный в декабре 2012 года известным исследователем, кандидатом физико-математических наук и доктором исторических наук, С. А. Нефедовым (1951 г. р.):

«21 сентября на портале „Свободная пресса“ была опубликована статья Сергея Белякова „Историки-вредители“. Автор обрушивается на российских историков, которые, по его мнению, недостаточно патриотично описывают войну 1812 года. Он приводит в пример Чечню, которая „идет от победы к победе“. В Чечне, предупреждает Беляков, таких историков „могут на вполне законных основаниях отправить в зиндан, как это недавно чуть было и ни случилось с двумя русскими историками“.

Реакция патриотов не заставила себя ждать — она проявилась тут же, в комментариях на портале. Там закричали „о необходимости неотвратимого наказания лжецов, высосавших все из грязных ж…-фарисейских пальцев в угоду своей людоедской Торе!!!“ Поеживаясь в ожидании зиндана, я попытался что-то написать в ответ — но не тут-то было: мои комментарии упорно не воспринимались патриотически настроенным сервером „Свободной прессы“.

Ну ладно, подумал я, все-таки у нас не Чечня, а я не Салман Рушди. Я всего лишь бедный историк, ЦРУ мне не платит, и денег, чтобы менять свою внешность и прятаться в экзотических странах у меня нет.

Остается оправдываться, объяснять, что Беляков кое-чего не понимает или попросту лжет, наговаривает на бедных историков. Зачем? Хорошо известно, что некоторые журналисты и политики объявляли „охоту на ведьм“ ради собственного пиара…

Итак, Беляков очень конкретно указал на трех кандидатов на „отправку в зиндан“. Первым был всеми уважаемый специалист, доктор исторических наук Владимир Земцов, автор нескольких монографий о нашествии Наполеона. Вторым был молодой талантливый историк Евгений Понасенков, написавший книгу „Правда о войне 1812 года“. Третьим был я, доктор исторических наук Сергей Нефедов. Я написал для журнала „Новый мир“ статью, которая была посвящена объяснению причин побед и поражений Наполеона. Обвинение, предъявленное нам, отличалось несравненным изяществом: нас обвиняли не в том, что мы написали, а в том, что мы о чем-то не написали. Мне, например, инкриминировалось то, что в статье „нет ни слова о народной войне, о партизанском движении, о предусмотрительности Кутузова, о мужестве Дохтурова и Раевского“.

Что поделаешь, остается признать, что обвинитель полностью прав. Да, конечно, моя статья была совсем о другом. Речь там шла о том, что Наполеон первым из полководцев научился использовать мобильность новых артиллерийских систем, созданных генералом Грибовалем…»110

VI

Продолжим. Большой вклад в изучение эпохи наполеоновских войн в последние годы внес доцент СПбГУ О. В. Соколов (1956 г. р., Ленинград). Его красочно изданная «Армия Наполеона» (СПб.: Империя, 1999, 592 с.) стала практически первой работой на русском языке, в деталях рассказывающей о комплектовании, униформе и строевой жизни французских легионов. Конечно, для знающих французский язык публикация О. В. Соколова не сообщит много нового: можно вспомнить и более подробные монографии — к примеру, фолиант профессора Алена Пижара (1948 г. р.) «Наполеоновская армия» (Pigeard A. L’armée Napoléonniene, 1804–1815. P., 1993, 991 p.). И все же для популяризации данного сюжета в России О. В. Соколов сделал немало.

Но, к большому сожалению, О. В. Соколов сильно подпортил свою репутацию и нелицеприятными делами. Как вы знаете, во главе угла моей концепции конфликта России с Францией в эпоху 1801–1815 гг. лежит понимание того, что именно русский император Александр I из-за зависти, усугубившейся уже в ходе развязанной им против Наполеона войны, был главным инициатором конфликта. Этому посвящены мои нашумевшие выступления и публикации 2000–2004 гг. и далее. Моя позиция стала не просто известной, но широко обсуждалась в научных кругах и даже в СМИ. Через некоторое время мне сообщили, что О. В. Соколов в своей книге, посвященной Аустерлицкому сражению (Соколов О. В. Аустерлиц. Наполеон, Россия и Европа, 1799–1805 гг. Т. 1–2, М., 2006), использует мою концепцию в качестве основной, однако на мои работы не ссылается. Более того: имеет место практически дословное цитирование итоговой формулировки без ссылки на автора. К примеру: «…в этом (в конфликте — прим. мое, Е. П.) виноваты не столько объективные обстоятельства, сколько личная деятельность одного человека — русского императора Александра I. …Итак, Россия, а вместе с ней и вся Европа были втянуты в глупую, ненужную, кровопролитную войну, за которую большую, если не всю часть ответственности несет император Александр I» («Аустерлиц…», т. 2, с. 102–103). А теперь читаем мой оригинальный текст: «…ответственность за франко-русский конфликт в большой мере лежит на Александре I…» (Понасенков Е. Н. Правда о войне 1812 года. М., 2004, с. 123).

Стоит подчеркнуть: чтобы сделать подобный вывод, я опубликовал множество научных статей и целую монографию, а О. В. Соколов позднее лишь использовал уже готовую концепцию. Конечно, я не хочу называть это плагиатом — и вообще, что называется, выносить сор из «избы», где «обитают» исследователи, верно понимающие суть происходившего в ту эпоху (нас мало…). Но и умалчивать об этой проблеме было бы неверно: все же был использован мой замысел, обдуманный глубоко. Здесь, очевидно, следует упомянуть о характере О. В. Соколова. Дело в том, что он является не только историком, но еще и реконструктором: любит участвовать в представлениях с розыгрышем баталий наполеоновской эры, носит униформу дивизионного генерала Первой империи. В его комнате даже висит портрет, изображающий хозяина квартиры в упомянутом заграничном наряде, а среди прочих реконструкторов О. В. Соколова нередко кличут «сиром» (от фр. sire — форма обращения к монарху). Что ж, как говорил легендарный художник Пабло Руис-и-Пикассо (1881–1973): «Un artista copia, un gran artista roba» (Хорошие художники копируют, великие художники воруют). Видимо, ленинградский доцент и «сир» все же не лишен подлинного величия…

Идем далее. К юбилею, в 2012 году О. В. Соколов издает новую книгу: «Битва двух империй. 1805–1812» (М. — СПб., 2012). Я должен сказать, что это весьма интересная и дельная работа, посвященная движению обеих стран к большой войне. Автор верно выявил важные пружины конфликта, развив мою концепцию вины царя Александра. В то же время это исследование не преодолело описательной стилистики, многие места достаточно «сырые», часто отсутствуют ссылки на источники цитируемых документов и неточности в сносках. Вероятно, особая темпераментность «сира» и спешка стали главными виновниками подобной небрежности. Среди прочего в глаза бросается фраза Наполеона, которую О. В. Соколов, не ссылаясь на первоисточник, полагает сообщенной К. Меттерниху:

«В своей беседе с Меттернихом он сказал: „Если бы кто-нибудь мог избавить меня от этой войны, я был бы ему очень благодарен“».111

На самом деле, Наполеон ее высказал министру полиции Анну Жану Мари Рене Савари, герцогу Ровиго (1774–1833) — и в оригинале мысль звучит так:

«Celui qui m'aurait évité cette guerre m'aurait rendu un grand service…»112

Но и в этой, по моему мнению, представляющей интерес книге, «сир» не обошелся без «приемов Пикассо» в отношении моих работ и открытий. Дело в том, что одним из важнейших пунктов в концепции вины царя и вообще русской стороны в конфликте является мое известное открытие того, что влияние присоединения России к блокаде Англии не имело тех страшных последствий для ее экономики, как считалось в историографии прежде. Этому был посвящен и мой доклад на заседании Центра экономической истории МГУ (2002 г.), и отдельная глава в моей монографии 2004 года. В данном случае у О. В. Соколова нет никаких альтернатив: подобную версию никто до меня не высказывал и не доказывал (причем подводя широчайшую документальную базу). Тем не менее он резво аж на 20 страницах повторяет мои тезисы (с. 344–365): хотя и приводит новые аргументы в пользу моей теории (это похвально).

В 2016 г. вышла небольшая по объему книжка Н. В. Промыслова, в которой анализируется общественное мнение французской стороны о России.113 Автор затронул и прессу, и частную переписку солдат Великой армии. Сама фактура исследования представляет определенный интерес, однако вызывает неприятное удивление то, как сам Н. В. Промыслов относится к цитируемым им документам эпохи. К примеру, если десятки живых свидетелей, участников событий упоминают определенное число потерь французов и русских в Бородинском сражении, то автор почему-то называет их заниженными, не приводя при этом никаких аргументов и не ссылаясь на какие-либо иные источники. Ровно так же, перечислив массу подлинных писем с фронта, в которых активная деятельность русской армии практически не упоминается (французов в основном беспокоил климат), Н. В. Промыслов осмелился все это отнести фактически к пропаганде. Подобное непонимание жанра документа и неуважительные по отношению к первоисточнику выводы свидетельствуют о желании сделать политически удобный вывод. Неужели армейцы с разными социальными, национальными и возрастными характеристиками, находясь в нервной обстановке, только и думали, как бы устроить «пропаганду» среди невест и родственников?..

В своем подозрении (относительно подгонки выводов под настроение дня) я утвердился в обстоятельствах не совсем академического свойства. Одно из посвященных теме Бородинского сражения ток-шоу недавно было устроено на одиозном телеканале «Царьград». Каково же было мое удивление, когда на стороне, о которой сами редакторы в приватных беседах говорят: «а здесь у нас обычно стоят мракобесы», я увидел Н. В. Промыслова. По сценарию он должен был отстаивать давно отброшенную как фальсификаторскую и вообще невозможную версию о том, что Бородинское сражение было выиграно русскими (которые потом бежали до Москвы, а затем до Тарутина?!). Дальше я увидел и услышал самые бездарные и пошлые потуги передернуть факты и просто обмануть телезрителя. Каждый раз я буквально «хватал оппонента за руку» — и Н. В. Промыслов был вынужден соглашаться (в том числе и с тем, что М. И. Кутузов обманул царя, сообщив о победе). Зачем в общем-то не чужому теме человеку подобные поступки? Вероятно, причина банальна: желание сделать карьеру и следовать конъюнктуре.

Метафоричный и показательный факт: поскольку мой оппонент достаточно низок — ему подставили под ноги высокие коробки, чтобы создать ложный эффект более высокого роста. И вот так, простите, у них всё: вся великодержавная и ура-патриотическая версия событий 1812 года (и многих других войн) — это подложенные для эффекта и обмана зрителя «коробки». Безусловно, я бы никогда не сказал об этом бытовом факте, но поведение Н. В. Промыслова было столь недостойным, что я не считаю возможным скрывать подобные нюансы от аудитории. После эфира, бесясь от публичного поражения, он позволил себе несколько истерических выпадов и в гримерной (перефразируя известную иронию: не по таланту истерика). Как вы уже заметили, я полагаю методологически очень важным обращать внимание на психологию поступков персонажей, на их внешность и биографию. Далее мы будем подробно говорить о том, что именно личные комплексы Александра I и части российского правящего класса стали движущей силой конфликта в 1812 года. Так вот, во время упомянутого выступления я стал свидетелем, как по человеку буквально разливалась злоба и зависть. Уверен, все это «бурление» я вскоре прочитаю в пристрастной рецензии на мою книгу: но я привык получать наслаждение от научного и режиссерского исследования поведения сапиенсов.

По несчастью или к счастью, в наши дни помимо академического жанра сильно продвинулся (а по тиражам и превосходит) жанр публицистический, или, я бы сказал, компилятивный. На этом поле достаточно известной стала книга А. П. Никонова «Наполеон: Попытка № 2» (СПб., 2008). Если говорить лаконично, то нечуждое здравому смыслу сочинение, основанное на компилировании нескольких известных работ (в том числе Е. В. Тарле и моих). Конечно, в нем встречается масса неточностей и ряд идей весьма произвольного толка, но для подобного легкого жанра это естественно. Кроме того, в отличии, к примеру, от «академического» исследователя О. В. Соколова журналист А. П. Никонов нашел нужным ссылаться на местами использованные им мои работы. Вообще же, замечу, что наши взаимоотношения развивались от того, что Никонов-редактор (в журнале «Огонек») сильно урезал мое интервью — к тому, что мы вполне дружественно и со схожими позициями выступаем в различных ток-шоу.

VII

Теперь коснемся темы зарубежной историографии. Стоит сразу подчеркнуть, что она гораздо беднее на яркие образы и положительного, и отрицательного свойства. Существенное отличие: европейские и американские авторы могли пребывать во власти определенных политических идей, довлеющих над объективностью выводов, но это случалось не по указке сверху, а по их личным мотивам и пристрастиям. Иностранные историки (в большинстве своем) не знали русского языка, следовательно, значительный комплекс источников, особенно о внутренней жизни России, был для них труднодоступен. В данном вопросе они часто доверялись некоторым нечистоплотным российским и советским авторам, некритично относясь к их политически ангажированным сочинениям.

Рассмотрим схематично несколько знаковых работ, обращая внимание на ряд традиционно дискуссионных вопросов: и начнем с исследования публикаций французской стороны.

Выдающийся историк и государственный деятель Мари Жозеф Луи Адольф Тьер (1797–1877):

— в России Наполеон защищал свою империю, которая основывалась на достижениях буржуазной революции;

— Бородино — победа французов;

— в неудаче похода виноват климат.114

Крупнейший французский историк, специалист по наполеоновской тематике, сторонник франко-русского союза конца XIX века, создатель солидного восьмитомного (!) блестящего труда по эпохе, член Французской академии и иностранный член-корреспондент Петербургской академии наук, Альбер Сорель (1842–1906), резонно называл войну 1812 года «антифранцузской коалицией». Но это было не плодом отдельного доказательного рассмотрения проблемы, а следствием машинального логического объяснения обратной связи претензий союзников в период общеевропейского конфликта конца XVIII — начала XIX вв. Отличительной чертой подхода автора является твердая уверенность в том, что в ходе столкновения с постреволюционной Францией континентальная Европа просто продолжала осуществлять политику, нашедшую отражение еще в Вестфальском мире: только под иными предлогами.115 По мнению А. Сореля русский климат имел гораздо больше воздействия на французов, чем русская армия.

В рамках этого же направления написан и небольшой по объему (два компактных тома), но достаточно дельный курс французской истории Альбера Мале, ориентированный как учебное пособие. Между тем он отчетливо и ясно назвал войну 1812 года «VI антифранцузской коалицией».116 Как и А. Сорель, А. Мале ограничился лишь констатацией данного факта, вполне объективно стремясь привести явления одной цепи к общему знаменателю. Кроме того, жанр его работы и документальная база той эпохи практически не позволяла ему пойти дальше. Общим для обоих (как, впрочем, и для всех западноевропейских ученых) является также и полное невнимание к внутрироссийскому аспекту характера войны 1812 года.

Альфред Николя Рамбо (1842–1905) — французский историк, министр народного просвещения (1896–1898), иностранный член-корреспондент Императорской санкт-петербургской академии наук (1876):

— в войне виновата Россия;

— огромные потери Великая армия понесла от инфекционных болезней летом и морозов зимой;

— Смоленск и Бородино — безусловные победы Наполеона.117

Крупный историк Жак Бэнвиль (1879–1936) считал, что Наполеон не собирался углубляться в Россию — его целью был лишь мир с Александром, на который он рассчитывал после крупной битвы. Бородинское сражение — это победа французов, а сожжение Москвы — акт «русского варварства», причем наполеоновские солдаты, рискуя жизнью, спасали церкви, дворцы и т. д. На Березине слава Наполеона заиграла новым блеском.118 Историк-марксист Жорж Лефевр (1874–1959) благоволил к России, но в рассмотрении причин войны остался на позициях своих коллег. Потери в Бородинском бою он определял так: 50 тыс. чел. у русских и 30 тыс. чел. у французов. Отступление Наполеона из Москвы, по его мнению, было связано с тем, что он не мог долго находиться вне Франции и не управлять империей.119

Выводы работы Жозефа Кальметта (1873–1952):

— Смоленск и Бородино — выдающиеся победы Наполеона;

— Москву поджег ее генерал-губернатор;

— французское оружие покрыло себя славой на Березине;

— причиной больших потерь была стужа, а не армия М. И. Кутузова.120

Крупнейший историк своей эпохи, большой знаток империи Наполеона, член французской Академии, Луи Эмиль Мари Мадлен (1871–1956) сделал следующие выводы:

— в 1812 году Франция вела войну оборонительную;

— Наполеон сумел правильно подготовить армию к походу;

— в Бородинском сражении русские потерпели поражение, потеряв 45 тыс. чел. против всего 23–24 тыс. чел. у французов.121

В 2012 г. Ж.-Ж. Брежеон выпустил необычную по своей структуре публикацию, которая состоит из отдельных эссе, связанных с разными темами общественной жизни и биографиями некоторых деятелей искусства. Все они как бы вращаются вокруг событий 1812 года, но как таковое описание войны автору неинтересно — да и между собой эти статьи почти не связаны.122 Небольшое по объему сочинение Мари-Пьер Рэй ничего идейно нового читателю не сообщает, но составлено вполне грамотно по уже широко известным источникам и работам.123

Несколько слов о немецкой историографии. Знаменитый историк Фридрих Кристоф Шлоссер (1776–1861) был убежден, что Москву сожгли по приказу Ф. В. Ростопчина, а роль русской армии в неудачах похода Наполеона незначительна.124 Не менее прославленный автор, Франц Меринг (1846–1919), считал, что Бородино стало поражением армии М. И. Кутузова, который был «дряхлым и неспособным» генералом. Только морозы, а не русская армия причинили французам значительный урон. В итоге событий 1812–1814 гг. наступила эпоха пагубной реакции: Наполеон же был вынужден долго сопротивляться подобному стремлению европейских монархов.125 Крупный немецкий военный историк Ханс (Ганс) Готлиб Леопольд Дельбрюк (1848–1929) утверждал, что при Бородине Наполеон разгромил русскую армию. Среди причин неудач французов автор делал особый акцент на дезертирстве.126

Еще несколько примеров зарубежных исследований.

В 1957 г. вышла примечательная, весьма аргументированная и логически точно сформулированная большая статья Л. Яреша «Кампания 1812 года».127 Автор критиковал советскую пропаганду на историческом фронте, доказывая, что конфликт развязала Россия, никакой крестьянской войны против Наполеона в 1812 году не было, а М. И. Кутузов значительной роли не сыграл. Главными причинами известных нам итогов столкновения стали огромное пространство и суровый климат. Ко многим другим тематическим англоязычным публикациям мы обратимся и используем по ходу основного повествования.

Продолжим. Книга Дж. Нафзигера (1988 г.) представляет собой простое хронологическое перечисление передвижений армий и хода сражений — практически без всякого анализа происходящего, без рассмотрения общественно-политического и экономического контекста. Почти половину объема книги занимают расписания войск перед крупными боями, что, в принципе, имеет мало смысла — т. к. в них участвовали в основном одни и те же соединения. Да и сами эти расписания составлены недостаточно подробно, в большинстве не указаны источники.128

Значительным событием стала публикация в 2004 году труда Адама Стефана Замойского «1812. Фатальный марш Наполеона на Москву».129 Представитель старинного польского аристократического рода родился в США, но всю жизнь прожил в Англии, где и получил прекрасное образование в Куинз-колледже (Оксфорд). А. Замойский владеет несколькими языками и имеет возможность путешествовать: все это самым положительным образом отразилось на его исследованиях. Книгу, посвященную войне 1812 года, отличает правильность многих суждений, широкий охват источников (особенно многочисленных мемуаров), проницательность в рассмотрении ключевых вопросов и общая объективность подхода. Вместе с тем А. Замойский все же пошел по проторенной дороге описательного повествования, он так и не разрубил на концептуальном уровне «гордиевы узлы» эпохи. Широко используя записки и мемуары русских участников, автор, к сожалению, не имел возможности проанализировать массу архивных документов. К ряду конкретных сюжетов его монографии мы еще обратимся в соответствующих главах.

В юбилейном 2012 году на русском языке выходит работа Доминика Ливена «Россия против Наполеона: борьба за Европу, 1807–1814» (2009 г.).130 Она написана как бы в академическом стиле, но за этой «декорацией» скрывается очевидная ангажированность — и желание сделать выгодное имя в России (как мне стало известно из частных разговоров, автор надеялся на некоторые, скажем так, преференции, но, вероятно, их так и не получил). Это исследование отягчено передергиваниями и неточностями. Есть и грубые ошибки, которые профессиональный историк не имеет права допускать (например, Наполеон стал королем Италии не в 1804, а в 1805 г. — с. 77). Совершенно непростителен и нечистоплотен ход, при котором обстоятельства создания царем Александром Третьей антифранцузской коалиции полностью искажаются, изымаются давно известные ученым факты (и далее — в том же духе).

В 2014 г. в США была опубликована (к сожалению, не лучшим, с технической точки зрения, образом) яркая по своей идейной составляющей книга Джона Тартелина «Подлинный Наполеон. Нерассказанная история». Согласно концепции, поддерживаемой автором, войны, которые вел Наполеон, носили оборонительный характер.131

Далее. Стоит отметить усиление интереса к теме войны 1812 года среди беларуских исследователей. При этом термин «Отечественная война» уже давно отброшен — и акцент сделан на тяготах того конфликта в национальном регионе.132 Подобным же образом, от антинаучного и бессмысленного понятия «Отечественная война 1812 года» отказались и историки Украины, а также стран Прибалтики (обо всем этом подробнее — в следующих главах).

VIII

Среди часто тиражируемой литературы есть и околонаучные сочинения, которые могут негативно сказаться на неподготовленном и беззащитном читателе, на аудитории, которая не в состоянии отличить научную работу от пропаганды, фальсификации, фоменковщины или просто шаблонной графомании.

В 2010 году в издательстве с прогрессивным названием «Вече» вышла книжка В. М. Безотосного (1954 г. р.) с широким и коммерчески завлекательным заглавием «Наполеоновские войны». Однако поверившие обложке и заплатившие деньги граждане по ходу чтения постепенно убеждаются в том, что их, скажем интеллигентно, ввели в заблуждение. Сочинение В. М. Безотосного оказывается примитивным набором давно отработанных псевдопатриотических штампов об участии России в череде войн 1805–1815 гг. Часто автор и не заботится сохранять декорацию академического стиля — многие страницы идут без всяких ссылок не то, что на первоисточники, но даже и на литературу. Покупателю, желавшему узнать о гениальных кампаниях Бонапарта, предположим, в Италии, Египте, о Пиренейской войне, о Линьи и Катр-Бра (Ватерлоо) мелким шрифтом на 4-й странице сообщается, что этого всего не будет, а задача автора: «…нарисовать общую картину участия российской армии в войнах против Наполеона…» (вспоминается: «Киса, вы рисовать умеете?..»). Но все мы понимаем, что подобные «картины» давно есть в любых учебниках, десятках тысячах уже давно опубликованных серьезных и иного уровня исследованиях. В том числе сто лет назад этому был посвящен знаменитый семитомник «Отечественная война и русское общество» (недавно переиздан репринтным способом). Коллективная монография, в которой самые блестящие ученые уже подробно и солидно выполнили задачу, поставленную запоздалым В. М. Безотосным: все антифранцузские коалиции, в которых участвовала Россия, еще сто лет назад были показаны в самом широком контексте причин и следствий мировой истории.

Однако наука развивается, открываются новые источники, методологические приемы, новые ракурсы оценки — и, конечно, мы ждем новых исследований, но они ОБЯЗАНЫ предоставлять читателю

а) новую подробно аргументированную концепцию,

б) если эта концепция противоречит прежним монографиям — выводы этих монографий необходимо сначала оспорить.

Но В. М. Безотосный умудрился (это еще надо постараться!) не высказать ни одной новой идеи — ровным счетом ничего! Зато он совершил абсолютно недопустимое в науке (с моей точки зрение, подобное вообще есть преступление против науки): просто проигнорировал выводы капитальных исследований о причинах и характере конфликта133 (а это главное!).

Подобное преступление против доверчивого читателя, который наивно полагает, что автор всегда отталкивается от знаний, которые накопили его коллеги. Что же вместо честной и объективной научной «картины» несет это сочинение? Потратив деньги и время, читатель узнает в финале следующий главный вывод (об идеологии официальной народности, которую В. М. Безотосный умудрился неверно процитировать как «Вера, самодержавие, народность», забыв слово «Православие»):

«Несмотря на кажущуюся тривиальность и критику этой идеи интеллектуалами (вот они — главные негодяи! — прим. мое, Е. П.), более простых и доступных для широких слоев населения лозунгов найти трудно. Именно эти подкорректированные лозунги в середине XX столетия взяли на вооружение коммунистические идеологи… Государство переживало трудный момент (шла Великая Отечественная война), и велосипед было изобретать некогда» (с. 367).

То есть автор открыто заявляет, что «широкие слои населения» — это фактически стадо, которое можно примитивными словечками загонять в стойло! И этому примеру радостно посвящена книжка. Как прекрасно! И это в 21-м веке, когда люди уже летают в космос, пересаживают искусственно выращенные внутренние органы и расшифровывают геном! Снова в стойло самодержавия или сталинщины! Но В. М. Безотосный чудовищно неграмотен и в нюансах: переход к «патриотической» пропаганде Сталин начал за несколько лет до Второй мировой войны (в которую СССР, кстати, вступил в союзе с А. Гитлером). И что же: если еще какой-нибудь местный диктатор спровоцирует конфликт (как это сделал Александр I в 1805, 1806–1807, 1812–1814 гг.) — то автор посоветует посадить население на тот же «велосипед» и снова отправить в могилу?! Есть такая профессия: сталинскую идеологию оправдывать… Хорошо, что хотя бы автор честно отделяет себя от интеллектуалов.

Примитивное сознаньице уроженца города Серова (Свердловская область) В. М. Безотосного полностью разоблачается в такой фразе:

«Только единожды наши казаки стояли бивуаком на Елисейских полях и купали лошадей в Сене. Дальше в Европу наши войска не заходили, да, думаю, и вряд ли зайдут» (с. 363).

Сбылась мечта серовчанина — искупать лошадей в парижской реке (вспоминается идея В. В. Жириновского обмыть сапоги в Индийском океане). Достойна ли автора, претендующего на ученость, подобная сентенция? Имеет ли право современный исследователь ассоциировать свои радости с лошадьми армии государства, которое перестало существовать в 1917 году? Можно ли представить себе физика, математика или медика, который бы чванился национальной таблице умножения, национальному закону тяготения или национальному сифилису? Почему автора больше заботят казачьи лошади, чем тот факт, что миллионы жителей Российской империи в 1812–1814 года были рабами, которых продавали отдельно от семьи?! Стоит ли эта помывка лошадей сотен тысяч русских жизней, положенных в гроб закомплексованным императором Александром I? Как говорится, можно вывезти сочинителя из г. Серова, но сам г. Серов… Персонаж с ужасно глупым взглядом и как бы странно и плоско «стесанным» носом, тов. Безотосный, является типичным примером графомана с обертонами «охранительной» пропаганды.

Помимо многочисленных фактических и логических ошибок незадачливого автора, некоторые пассажи из книжки оставляют впечатление, что ее писали разные люди — или автор не перечитывал написанное. На странице 122 В. М. Безотосный пытается неумело обвинить Наполеона в коварных планах, а уже на стр. 132 сообщает удивленному покупателю его графомании: Наполеон был уверен, «что русские первыми начнут вторжение в герцогство Варшавское и Пруссию» (что, кстати, и подтверждается всеми документами)! В описании Бородинского сражения В. М. Безотосный стал поистине смехотворен: до такого не доходил ни один его предшественник, даже из числа сталинских писак. На странице 187 с разницей в один абзац автор сам себя опровергает: «Русских победить не удалось» — и (через 4 сантиметра) Наполеон «не добился, как хотел, решающей победы» (то есть все же победил, но не так, как, например, под Аустерлицем). Фарс! Как же опускаются те, кто стараются усидеть на двух стульях: не показаться совсем дремучим и смешным, и в то же время всеми силами сохранить имидж «патриота», радующегося купанию казацких лошадей в Париже (или просто логическая неадекватность?).

На этом «цирк» с лошадьми в Сене не заканчивается. В 2012 году фактически тот же текст, ту же книгу с завлекающим названием «Наполеоновские войны» В. М. Безотосный без всякого стыда (хотя, с научной точки зрения, я этого утверждать не могу: возможно, ему было стыдно — может, он публиковал и краснел) выпускает уже под совершенно другим названием «Все сражения русской армии 1804–1814. Россия против Наполеона»! То есть наполеоновские войны «легким движением руки» превращаются (обрезаются?) до «всех сражений русской армии» в означенные годы. Можно ли всерьез относиться к подобному автору? Что следует думать о его нравственном облике?

Другой показательный ляпсус сочинителя В. М. Безотосного: в одной из своих статей он умудрился назвать Шестую антифранцузскую коалицию — «шестой антинаполеоновской коалицией»134 (как же местные кабинетные госслужащие любят воевать с тенью Наполеона!..). Я напомню: антифранцузские коалиции начались в 1791 году, когда Буонапарт(е) еще был никому не известным нищим офицером, однако чтобы об этом знать, надо изучать биографию Наполеона и вообще быть в курсе исторического контекста. Но, видимо, В. М. Безотосный, как говорится, не читатель, а писатель. Еще комичнее другой случай из его творческой биографии. До широкой публики скандал не допустили, но специалисты знают, как некий А. Горшман, очевидно, в силу собственных психологических проблем, выдумал несколько биографий «генералов» эпохи 1812 года (и даже испортил своими письменами какие-то документы в архиве) — более того: намалевал их «портреты». Все это стало частью публикации, одним из авторов и редактором которой был разбираемый нами сочинитель В. М. Безотосный.135 Подлог и нарисованные на уровне ребенка с отстающим развитием «портреты» мог бы разоблачить и непрофессионал — но В. М. Безотосный умудрился во все это поверить и гордо опубликовать!

Все вышеперечисленное не покажется сильно удивительным, если вспомнить, что В. М. Безотосный сначала много лет работал в музее «Траурный поезд В. И. Ленина», а потом неожиданно решил бросить все свои таланты и траурные познания в области поезда на эпоху войны 1812 года. Упомянутый музей многим сегодня может показаться странным, но, да, была и такая контора, причем весьма идеологически важная: ее единственный экспонат — это паровоз У127 и багажный вагон № 1691, в котором в 1924 году тело Ленина привезли в Москву. Представляете психику человека, каждый день и годами водящего пионеров к подобному экспонату? Поневоле замечтаешь искупать лошадей в Париже…

В итоге я бы назвал В. М. Безотосного автором с, так сказать, пониженной научной ответственностью. Можно было бы не обращать внимания на подобного уровня книжонки, но их тиражи все же стимулируют к тому, чтобы объяснить аудитории ситуацию.

Изучая сочинения по истории войны 1812 года царской и сталинской эпохи, вспоминается афоризм Жарко Петана:

«Иные так расхваливают свою родину, словно мечтают ее продать».

Такова суть казенных «баснописцев» и «лакеев» еще с николаевских времен.

Еще один пример современной сочинительницы, повторяющей устаревшие псевдопатриотические байки — Л. Л. Ивченко (1956 г. р.). Ее, мягко скажем, неуважительное отношение к своей аудитории (иногда это сопоставимо с отношением автора к самому себе — ?) ярко проявилось в издании под обложкой с эффектным для прилавка названием «От Бородина к Парижу» (М., 2016). У специалиста или просто культурного читателя возникнет обманчивая уверенность, что на страницах данной печатной продукции он узнает много интересного о двух годах боев, о сдаче Москвы, о сражениях на Березине, при Лютцене, при Бауцене, у Дрездена, возможно, об отношении общества к происходящим событиям, о перемирии, о кампании 1814 года, о вступлении в Париж и т. д. Однако фактический обман открывается быстро (это если есть возможность и время внимательно поглядеть книжку в магазине, а не заказывать ее, как это делают сегодня многие доверчивые граждане, через интернет). Ничего из перечисленного в книжке не описывается (а что тогда?!). Вместо этого мы имеем просто бессвязный набор старых статей Ивченко вокруг темы участия П. И. Багратиона в Бородинском бою и историографии М. И. Кутузова последних лет. Единственная статья, представлявшая (в момент ее первой публикации 24 года назад…) хоть какой-то научный интерес (в противоположность привычным для автора простеньким историографическим экскурсам с неизменным некритичным восторгом перед М. И. Кутузовым) — это материал 1992 года в соавторстве с А. А. Васильевым, посвященный хронологии атак на Семеновские флеши в Бородинском сражении.

Особенно комично (термин «ненаучно» — был бы слишком серьезным в отношении разбираемой публикации) выглядит название раздела «На пути к Парижу», который начинается с визита «Лористона в ставку Кутузова». Представляете: Наполеон дает парады в Москве, там же работает учрежденный им впервые в России всесословный муниципалитет, офицеры Великой армии смотрят спектакли актеров французской труппы, подмосковные крестьяне грабят дома москвичей, М. И. Кутузов рассылает карательные отряды против бунтующих русских крестьян, пытается отыскать несколько тысяч дезертиров из русской армии — а Ивченко уже вовсю шагает на каблуках по российской осенней слякоти к Парижу! О кампании 1814 года и про разрекламированный на обложке данного печатного продукта любимый туристами город Париж (нет бы про реально описанные Семеновские флеши на обложку…) доверчивый читатель не сможет узнать ни-че-го! Про события 1813 года (давно описанные во множестве монументальных исследованиях) — лишь пренебрежительные 20 страничек: часть их них — это «доклад на круглом столе» про хорошо всем известное участие русских в бою при Кульме, и еще несколько листочков — это просто описание «храма-памятника» погибшим в Лейпциге. То есть, обещая Париж, Ивченко всех «похоронила» по дороге: метафора, однако, для апологета российского командования образца 1812 года… Возможно, подобное прозвучит не совсем академично, но мне стало СТЫДНО за автора и неуютно за себя самого как покупателя.

Автор или участники издания этого печатного продукта (а как иначе подобное назвать?), очевидно, так суетились, что в оглавлении (а это — лицо книги, лицо автора и издательства!) умудрились напечатать «бородинское Сражение» с неправильным выделением заглавной буквы (видать, от большого уважения к участникам боя, к себе и к читателям), а несколькими строками ниже забыли одну кавычку в эффектном когда-то пропагандистском слогане «содружество трех армий». Более того: инициалы столь пропагандируемого Ивченко Кутузова (фактически «кормильца»!) в том же оглавлении разлетелись в разные стороны. Да… даже пропаганда — и та хромает. Далее. Упомянутая статья 24-летней давности (на момент публикации книги в 2016 г.) в оглавлении почему-то заявлена как заметка 10-летнего возраста (речь идет о перепечатке ее в 2002 г., но ведь оглавление касается 2016 года…). Однако этот нюанс сочинения автора-дамы мы можем оставить без подробного комментария…

Еще одна книжка Л. Л. Ивченко — это биография-апология М. И. Кутузова для серии ЖЗЛ (М., 2012). И эта работа не может считаться серьезным исследованием: Лидия Леонидовна умудрилась не найти ни одного пункта для критики известного многочисленными поражениями, преступлениями и грехами генерала и вельможи. Ее приемы рассчитаны на совсем невежественного и невнимательного читателя: к примеру, Л. Л. Ивченко зачастую осуждает М. Б. Барклая де Толли за те же решения, за которые безоговорочно хвалит М. И. Кутузова и т. д. Тем не менее я должен напомнить, что, купив биографию того или иного исторического деятеля, мы обязаны за свои, простите, деньги получить объективный образ, созданный знающим и свободным от ангажированности исследователем. История — это такая же наука, как, предположим, химия или физика. Если в книге не изложены азы и законы — значит, эта книга лишь макулатура. Однако даже Л. Л. Ивченко, допускающая массу фактических ошибок и передергиваний, не смогла «перешагнуть» через ставшие известными уже и широкой аудитории цифры потерь противоборствующих армий в Бородинском сражении: по ее словам, русские потеряли от 45 до 50 тысяч человек, а французы — около 35 000 (с. 402). Естественно, Лидия Леонидовна постаралась назвать наибольшие из упоминаемых современными историками показателей по французам — и наименьшие по русским (подлинные цифры — см. в главе данной монографии, посвященной походу от Немана до Москвы). При подобных потерях полной клоунадой выглядит фраза Л. Л. Ивченко о том, «что Кутузов решился на генеральную битву по причинам „нематериального характера“: прежде всего он должен был поддержать моральный дух русских воинов…» (с. 403). Ничего не скажешь — прекрасно поддержал, погубив почти половину этих самых регулярных «воинов»! «Одноглазого сатира», как его называли современники, проигравшего Аустерлиц и Бородино, бросившего русских раненых на сожжение в Москве, Л. Л. Ивченко всячески выгораживает — зато разводит графоманию, тщась критиковать действительного великого полководца и государственного деятеля, изменившего облик мира — Наполеона: есть такая профессия младших научных сотрудников и неудачников от жизни — гениев критиковать.

Так или иначе, за многолетние ура-патриотические публикации Лидия Леонидовна все же кое-что получила. Почти к полувековому юбилею ей засчитали кандидатскую диссертацию с размашистым названием: «Бородинское сражение: историография, источники, проблемы исторической реконструкции». Как говорится, обо всем — и ни о чем: вернее, о перечисленном уже многие подробно написали ранее. Но в стране, где обладатель «лишней хромосомы» В. Р. Мединский считается «доктором исторических наук» — должен быть и подобный «кандидат» (таких же наук). Некоторые фактические ошибки Л. Л. Ивченко для профессиональных историков могут стать, выражаясь современным языком, комическими «мемами». К примеру — «академик А. З. Манфред»136 (который никогда академиком не был): возможно, автор перепутала Альберта Захаровича с Евгением Викторовичем… Все вышеперечисленное — это печатные опусы, а в устных выступлениях (к примеру, перед случайными посетителями общедоступной лекции), Лидия Леонидовна, к сожалению, не гнушается и прямой ложью: к примеру, объясняя причины войны 1805 года тем, что «Наполеон стоял на границах России». Товарищ Ивченко обязана знать хотя бы данные школьного курса: в 1805 году Наполеон находился на территории далекой Франции, а его армия — у Ла-Манша (а это граница с Англией). Когда же Россия объявила войну Франции и пошла туда интервенцией — вот тогда Наполеон моментально снял Булонский лагерь (Camp de Boulogne), совершил гениальный бросок через всю страну: и погнал «протеже» Ивченко (М. И. Кутузова) по долине Дуная, а затем полностью разгромил 2 декабря под Аустерлицем. Но преследовать не стал — и на границы России и близко не выходил (зато предложил мир).

Между тем, часто некачественные тексты на исторические темы печатаются огромными тиражами, пропагандируются на средства государственного бюджета. Мне вспоминается меткий и глубокий афоризм Станислава Ежи Леца:

«Ничто занимает в мире слишком большое место».

А сейчас я вынужден сообщить вам о совершенно вопиющем и преступном сюжете. Недавно ко мне стали обращаться студенты и коллеги-исследователи, которые попросили, используя мое медийное имя, проинформировать общественность о факте фальсификации истории, причем в учебном пособии. Я процитирую отрывок из учебника д.и.н. A. С. Маныкина (МГУ) «Новая и Новейшая история стран Западной Европы и Америки»:

«Очередной раунд военных действий начался в 1805 г., когда сформировалась третья антифранцузская коалиция, в состав которой вошли Англия, Австрия и Неаполитанское королевство. Изначально Наполеон намеревался нанести главный удар по Англии, являвшейся душой коалиции. Готовилась армия вторжения. Над Англией нависла самая серьезная с XVI в. угроза. Однако в морском сражении у мыса Трафальгар франко-испанский флот был наголову разбит англичанами под командованием адмирала Г. Нельсона, и Наполеону пришлось расстаться с планами высадки на Британских островах.

Тогда он направил основной удар против Австрии, стремясь укрепить свои позиции в центре Европы. Австрия вынуждена была выйти из войны и уступить ему Венецию, Истрию, Далмацию. Неаполитанским королем стал брат Наполеона Жозеф. В Германии на месте многочисленных немецких государств под эгидой Франции был создан Рейнский союз, что знаменовало собой крупный поворот в традиционной политике Франции…»137

Как вы заметили, автор самым бессовестным образом исказил факты и суть явления: он полностью изъял из состава участников Третьей антифранцузской коалиции Россию. При этом именно царь Александр I был создателем коалиции и главным двигателем! Большую часть войск также предоставила Российская империя. А. С. Маныкин лжет относительно планов Наполеона напасть на Австрию: император лишь был вынужден поспешно отбиваться от совместного нападения России и Австрии. В мире не существует ни одного словаря, учебника, ни одной монографии или научно-популярной книги, где об этом не было бы адекватной информации. Про Аустерлиц знают даже далекие от истории люди. Для меня совершенно очевидно то, что подобная фальсификация была произведена гражданином Маныкиным А. С. со злым умыслом. К большому сожалению, не существует уголовной статьи, по которой его можно было бы осудить — хотя подобная норма необходима. Я убежден, что на историках лежит еще большая ответственность за жизни людей, чем даже на врачах. Ложь или некомпетентность историка может спровоцировать конфликты в обществе — и даже целые войны. Именно фальсификации, подобные маныкинской, способствуют «зомбированию» населения и провоцируют паранойю в обществе, значительная часть которого обретает уверенность в том, что на страну постоянно кто-то нападал или хочет напасть. Только правдивая и объективная информация о причинно-следственных связях международных конфликтов может предотвратить появление подобных социальных болезней. В итоге, считаю, что А. С. Маныкин должен быть лишен ученых степеней и предан бойкоту со стороны уважающих себя коллег.

Во многом благодаря вышеназванным мошенникам от истории и просто бездарям, повторяющим идеологические сказки, в среде значительной части простых обывателей могут появляться самые дикие теории (относительно прошлого человечества). В глазах, не вдающихся в подробности и сторонних науке людей, всего несколько мошенников или жаждущих легкой карьеры типов могут скомпрометировать целый научный цех. Когда малообразованные массы слышат несколько десятилетий пропагандистские клише, а затем (после падения тоталитарного строя) до них доносятся голоса серьезных ученых с адекватной документальной информацией, упомянутые «массы» перестают доверять и тем, и другим. Большинство всегда лениво и вульгарно во всех своих проявлениях — поэтому оно готово отмахнуться от того, что требует затрат интеллектуальной энергии. Гораздо проще, простите, ляпнуть грязным ртом: «история — не наука: один говорит так, а другой — так». Подобная убогость выгодна и неудачникам, которые ничего за свою жизнь не создали, серьезными кругами профессионалов какого бы то ни было направления деятельности человека не признаны — и им легче огульно охаивать все вокруг (среди подобных есть и один недоучившийся поп, которого выгнали из той избы, где готовят «профессиональных» мракобесов и, простите, «разводил»: затем он стал служкой и телекиллером в руках олигархов, а потом пытался публично учить лошадь читать латинские тексты). И толпа такому всегда рада: ведь тотальным охаиванием и отрицанием Знания месиво как бы утверждает, что не только оно само, но и все вокруг ничего не ведают о мире и ничего не умеют.

К сожалению, техника не только дает, но и многое забирает. Умным людям она помогает (собственно, только они ее и изобрели), а биомассе, толпе она служит для удовлетворения низменного и примитивного. Любой примат может нажимать на не им изобретенные кнопки: и «пойдет», предположим, видеоролик. Так наступает фактически техногенная катастрофа. Применительно к теме данной монографии можно вспомнить, что несколько лет назад какой-то, очевидно, психически больной тип в нестиранном свитере начал снимать видео для Ютьюба, в которых треплется, будто бы никакой войны между Наполеоном и Александром I в 1812 году не было (вариация на тему бредней пациента той же палаты — Фоменко); другой «пациент» обнаружил в ту же эпоху «ядерную войну» (?!), а кто-то не верит, что Александровскую колонну могли поднять люди. Тем не менее благодаря упомянутой катастрофе, когда любой примат может нажимать на кнопки — а затем глазеть ролики (естественно, соответствующие его убогому уровню), подобные бредни набирают большое количество просмотров (но, конечно, не качество — кроме нескольких защитников здравого смысла зрителей-людей там нет). В чем главное отличие человека от животного? У Человека есть История, а у животного — нет (лишь биологическая эволюция, написанная сторонним наблюдателем-человеком и им же придуманные беллетризованные сюжеты). Человек записывает свою историю на камнях, папирусах, в книгах. Но, конечно, речь идет не обо всех особях, а лишь о части тех, кто имеет качественный мозг — именно они двигают прогресс. Человек, не читающий много книг (причем с качественной информацией) — то же самое животное. У животного не было истории — и у массового потребителя фоменковщины также ее нет. Именно подобным «маугли» легко вбросить в пустой мозг абсолютно любую теорию.

Конечно, не только представители низших классов, но и аристократ или потомственный буржуа может быть лоботрясом: однако в его дворце, доме, в апартаментах издревле висели и висят портреты предков, он может держать в руках грамоты и документы разных веков. Поэтому люди из приличных «старых» семей не могут попасться на крючок разного рода шарлатанов и психически больных существ, старающихся лишить окружающих истории. В Европе живут сотни и тысячи семейств, которые не просто имеют давний род, но даже и занимают много веков один и тот же дом. К примеру, палаццо Колонна (Palazzo Colonna) — дворцом у подножия Квиринала в Риме — уже более 20 поколений (!) владеет семейство Колонна.138 И каждый век оставлял новые полотна, гравюры, посуду, мебель и т. д. Все это ясно видно и можно, так сказать, потрогать руками. Другой пример. Мой добрый знакомый — потомок наполеоновского маршала Жана Ланна (1769–1809) — герцог Роже де Монтебелло живет в величественном «палаццо Полиньяк» (постройка XIV века): во дворце на Большом канале в Венеции (возле моста Академии). И здесь снова каждый зал означает эпоху — и этот дворец, его фасад и внутреннюю обстановку (которая в некоторых помещениях не менялась столетиями!) мы можем видеть на гравюрах и картинах разных веков.

Но двадцатый век вывел на сцену огромное количество пролетариев и крестьян, которые после своих лачуг жили в «хрущёвках» с голыми стенами, а затем им в эти, мягко скажу, помещения провели телевиденье и интернет. Конечно, если многие из их предков получили паспорт лишь в конце 1970-х годов (!), то они самым легким образом (и даже охотно!) поверят в любые бредни, отменяющие целые века истории: не только, мол, у нас нет прошлого — но и у вас. Агрессивное невежество дополнительно питается завистью. Безусловно: талантливые и выдающиеся люди есть среди всех социальных страт, спору нет, но я сейчас говорю о статистике, трендах и различных системах воспитания и быта. С количественными данными, с математикой не поспоришь: а исключения — лишь подтверждают правила.

Итак, в двух словах «выбью табуретку» из-под психопатических мошенников, оболванивающих доверчивых голостенных относительно упомянутых выдумок о 1812 годе:

— Во-первых, на одном месте двух предметов быть не может. К примеру, если вы сейчас держите в руках и читаете данную книгу, то вы не можете одновременно держать штурвал судна, спать в стогу сена и прыгать с шестом. То, что вы — это точно вы нам (историкам) сообщают ваши документы, нотариальные акты, сведения ЖКХ, воинского и квартирного учета, свидетельство коллег, сослуживцев, соучеников, родственников, а также ваши фотографии — и то, что предки и родственники самих историков знали ваших предков и родственников. Если у нас есть миллионы (!) документов и артефактов о событии, месте, его участниках и т. д., то нет никакого смысла и права выдумывать, что на их месте было то, о чем не имеется ни одного документа и артефакта (чтобы вас не обманули фотошопом и вырыванием двух слов из контекста тысячи страниц текста — читайте книги, а не смотрите маргинальные ролики в интернете: уважайте себя!).

— Тартария — это устаревший термин, который применялся средневековой западной литературой в отношении областей между Каспием и Китаем, иногда Индией (среди прочего — см.: Закиев М. З. Происхождение татар. // Происхождение татар и тюрков. М., 2002). Затем, когда увеличилось количество путешественников, миссионеров (в том числе русских) — этот термин ушел в прошлое, и был заменен более точными и подробными выкладками по истории. В эпоху 1812 года — это уже рудимент запылившихся томов, написанных часто ленивыми авторами далекого прошлого. Точно так же, к примеру, и в биологии, в физике часто комические термины средневековья были заменены точными знаниями и адекватными названиями-терминами.

— Только невежественные приматы могут удивляться зеленому цвету одного из мундиров Наполеона. Армия императора французов насчитывала сотни тысяч человек, поэтому, чтобы не путаться (а также из эстетических соображений), униформа была буквально всех цветов радуги. При этом для совсем «темных» верунов в бредни ютьюбовских мошенников я сообщаю: у любого цвета есть оттенки. Так вот — русская униформа была темно-зеленого оттенка (почти черного), на материале иного качества. Для интересующихся униформой русской армии разных периодов рекомендую многотомное солидное издание: «Историческое описание одежды и вооружения Российских войск с древнейших времён до 1855 г.» (СПб., 1841–62, ч. 1–30). По униформе французской армии при Наполеоне существуют десятки тысяч работ, а начать ознакомление можно с упомянутых выше книг А. Пижара и О. В. Соколова (кроме того, много предметов обмундирования эпохи 1812 г. сохранилось, к примеру, в Музее армии в Париже и в Государственном историческом музее в Москве). Нечастый для французских соединений зеленый цвет был гораздо светлее (да и униформа имела иной фасон, другие детали). Кроме того, в русской армии были элементы униформы, предположим, красного (частый цвет в британской армии) и белого цвета (характерен для австрийцев), а другой оттенок, но уже упомянутого зеленого цвета отличал итальянскую армию той поры.

— Первые карты Бородинского сражения (и прочих боев 1812 г.) были созданы уже в 1812–1814 гг., а затем их появились десятки (в том числе за авторством участников Бородина — К. Ф. Толя, Г. де Водонкура, А. И. Михайловского-Данилевского; также интересен ранний план А. Савинкова). Все планы и карты сохранились в подлинниках, давно опубликованы в сотнях книг и альбомов (раскладную карту Г. де Водонкура 1817 года издания я даже лично приносил демонстрировать в студию телеканала «Совершенно секретно»), оцифрованы и выставлены в интернете. Поэтому любая болтовня о том, что до середины девятнадцатого века подобных карт не было — это просто бред сумасшедшего или мошенничество, рассчитанное на ленивых олигофренов.

— Обращение «государь, брат мой» было традиционным для европейских монархов: поэтому переписка Наполеона I с Александром I не могла обойтись без этого кажущегося кухаркиным детям странного клише.

— Галломания в России перед событиями 1812 года продолжалась уже много десятилетий (ведь, в значительной мере, именно из Франции и черпали цивилизацию…) — и только несколько лет войн, устроенных завистливым царем Александром против Наполеона, слегка и лишь показушно приостановили пламень восторга перед Францией (чему не помешала даже Французская революция — ибо множество эмигрантов временно поселились именно в России). Галломания вернулась с еще большей силой (после посещения русскими офицерами прекрасного Парижа) уже в 1814 г. и развивалась далее. К началу двадцатого века Франция и Россия были в тесном союзе (надо еще учитывать усиление Германии), а образованные люди прочитали сотни томов опубликованных документов — и знали, что войну 1812 г. развязал Александр I, а Наполеон ее вел без ожесточения — лишь чтобы принудить царя следовать условиям Тильзитского мира. Поэтому российское светское общество (а не оскалившееся на весь цивилизованный мир население эпохи застойной «совдепии») с большим интересом относилось к Наполеону. Перед юбилеем в России было выпущено множество разного рода коробок для конфет, фарфоровых чашек и т. д. с изображением Наполеона: фигура гения часто вызывала восторг — и капитализм, рынок диктовал свои условия (предметы с такими символами прекрасно продавались: они есть и в моей личной коллекции). Таким образом, нет ничего удивительного в существовании упомянутых вещей: в 1912 г. Наполеон в теории не мог восприниматься как враг.

— Для «мауглиоидов», для оставшихся на животном уровне «людей» приходится сообщать, что в 1812 г. не могло быть никакой «ядерной войны» потому, что требовалось еще 150 лет работы физиков, химиков, специалистов по баллистике, инженеров, экономистов и т. д., чтобы соответствующее оружие создать и заставить его действовать (а затем еще долго дорабатывать средства его перемещения в пространстве…). Только в 1938 г. Фриц Штрассман, Отто Ган и Лиза Мейтнер открыли расщепление ядра урана при поглощении им нейтронов — и только тогда смогла начаться разработка ядерного оружия. Голостенные существа не понимают, что разрушения от обычного городского пожара не могут быть сравнимы с итогами ядерного взрыва. Само прекрасно документированное сожжение Москвы российским правительством и последствия упомянутого преступления запечатлены на сотнях гравюр, полотен, рисунков, в записках, письмах, мемуарах участников и современников. Все это хранится в архивах, в музеях, в библиотеках, даже у меня дома: и у нас есть описи, где данные документы упомянуты и четко описаны каждый год их существования в течение прошедших 205 лет!

— Изучите археологическое понятие «культурный слой» (и поглядите, как он вырос от вашей собственной деятельности на шести сотках). Если вы 200 лет кладете новую плитку (и так «пилите» бюджет каждый год), асфальт, мусорите, строите бульвары и т. д. — то, естественно, что ваше старинное здание станет ниже уровня новой плитки и клумбы на ней на 30–40–70 и т. д. сантиметров. Однако — это в центре города, а если вы, ленивые обитатели хрущёвок и Ютьюба, подойдете к городской усадьбе или к возведенному в 1776–1780-х гг. Петровскому путевому дворцу (у метро Динамо), или к любому зданию восемнадцатого века в Кусково — то обнаружите, что эти аристократические и удаленные от суетной жизни «коллектива» здания остались на прежнем уровне, в землю не вросли — и никакими комическими ядерными взрывами не засыпаны и не испорчены (в Кусково уцелели даже люстры и вазы). Это я уже молчу про Венецию — там здания стоят вровень с каменьями «тротуара» по 500–700 лет.

— Александровская колонна — это типовое сооружение, очень позднее для монументов подобного жанра. Она возведена как бы в ответ на Вандомскую колонну, поставленную в Париже по приказу Наполеона — в честь побед французской армии (в том числе — под Аустерлицем). Образованные люди знают, что подобные колонны научились поднимать еще несколько тысяч лет назад (к примеру, их можно наблюдать в Риме). Все этапы создания Александровской колонны нам известны (и сохранились сотни документов-проектов, подрядов, писем и т. д.). Известный инженер, генерал-лейтенант А. А. Бетанкур сконструировал подъемную систему (обо всем этом подробнее: Кузнецов Д. Бетанкур. М., 2013, 479 с.), которая состояла из строительного леса 47 метров высотой, 60 кабестанов и блоков (об устройствах-подъемниках: Никитин Н. П. Огюст Монферран, Проектирование и строительство Исаакиевского собора и Александровской колонны. Ленинград, 1939, с. 257). В архивах имеются десятки подготовительных записок и чертежей. В 1832 г. было устроено торжественное поднятие (участвовало около 2000 солдат и 400 рабочих): почетные гости расположились на трибуне, а толпа заняла всю площадь и даже крыши домов (об этом у нас есть детальные гравюры, а также сотни документов и записок современников: так сказать, специально для ленивых — изображения того мероприятия доступны в интернете).

— Важно понимать: даже фальсифицирующие историю в угоду властям нерадивые историки не могут просто добавить век или подменить продолжительное событие; совершенно невозможно добавить новое государство или поставить на место достоверно существовавших стран или губерний некую «Тартарию». Максимум, что могут сделать историки-пропагандисты, это, к примеру, иначе объяснить причины войны, свалить вину на соседнее государство, обмануть по поводу итогов какого-то сражения. Ничего другого от них и не требуется — да и невозможно: в мире нет сил, способных физически подменить тонны бытующих последовательно документов, а также миллионы квадратных километров культурного слоя с сотнями тысяч артефактов.

Продолжать перечисление подобных азбучных истин можно до бесконечности. Конечно, с упомянутого «коллектива» потомков крепостных рабов, которые веками гнули шею перед попами, а затем посбрасывали их с колоколен и послушно «строили коммунизм», после чего вновь по указке сверху «организованной толпой» пошли молиться и одновременно заряжать воду перед телевизором — с таких станется. Эти организмы могут слушать любые бредни про «Тартарию» и т. д. Почему я использую биологические термины и изъясняюсь достаточно жестко? Напомню, что вы держите в руках научную монографию — здесь конкретизируется и объясняется материальная суть произошедшего и происходящего, здесь нет места кружевным и обходным «трелям» дамочек викторианской эпохи: так что, если животные — значит, животные, а коли люди — так заслужили быть занесенными в графу «люди».

Тем не менее перед учеными все очевиднее встает проблема верификации информации: и не только для самих себя. Но и для широких масс, которые не имеют навыков работы с источниками. Поэтому я полагаю весьма важным описывать происхождение той или иной информации самым подробным образом. Подобное касается и иллюстраций (к примеру, к данной работе): помимо точной и подробно каталожной их атрибуции, важно показать жизнь предмета в разных эпохах. Так, полотна художников можно изучать и по ранним гравюрам, а также по первым фотографиям в старых книгах и на открытках.

Подытоживая, приходится с грустью признать, что большую часть времени царская, а затем советская и российская историография развивалась неестественным, суррогатным образом. Как правило, ученые подгоняли выводы своих исследований под указку режима, а значительная часть советских пропагандистов от науки не владела необходимыми для исследования темы иностранными языками. Только недолгие периоды в конце девятнадцатого и начале двадцатого века, а также в 1990-е годы были отмечены относительной свободой научного поиска. Путь был извилист и темен: от царской пропаганды в стиле эпоса и летописания — к медленному переходу в академический стиль, а затем снова примитивные лозунги и пропаганда советской эпохи; несколько лет свободного дыхания разума — и очередная реставрация тоталитарной идеологии, совместившей в себе худшие черты предшествующих двух ее ипостасей.

Что касается западных авторов, то, с одной стороны, они, как правило, испытывали сложность языкового барьера (и не могли полноценно изучать русские источники), с другой — подчас излишне доверялись тезисам российских коллег. Тем не менее они, безусловно, были более самостоятельны в своих выводах. Однако не будем отчаиваться — и продолжим поиск исторической Истины.

P. S. «Общественная жизнь в этой стране — сплошные козни против истины. Всякий, кто не дает себя провести, считается здесь изменником; посмеяться над бахвальством, опровергнуть ложь, возразить против политической похвальбы, мотивировать свое повиновение — является здесь покушением на безопасность державы и государя; такого преступника ждет участь революционера, заговорщика, врага государственного порядка, преступника, виновного в оскорблении величества…»

Маркиз Астольф Луи Леонор де Кюстин

P. P. S.

…Блажен, кто посетил сей мир В его минуты роковые! Его призвали всеблагие Как собеседника на пир. Он их высоких зрелищ зритель, Он в их совет допущен был – И заживо, как небожитель, Из чаши их бессмертье пил!

Ф. И. Тютчев

* * *

1 Интересующиеся подробным перечислением элементов историографии темы могут обратиться к следующим изданиям: Абалихин Б. С., Дунаевский В. А. 1812 год на перекрестках мнений советских историков, 1917–1987. М., 1990; Троицкий Н. А. Отечественная война 1812 года: история темы. Саратов, 1991; Шеин И. А. Война 1812 года в отечественной историографии. М., 2013 (данная работа претендует на подробное исследование, но она страдает «белыми пятнами» и небрежностью, а также нередко и тенденциозностью в оценках); Palmer A. Napoleon in Russia. L., 1997, p. 273–296.

2 Чичерин А. В. Дневник. М., 1966, с. 188.

3 Басаргин Н. В. Воспоминания. Рассказы. Статьи. Иркутск, 1988, с. 55.

4 Поджио А. В. Записки. Письма. Иркутск, 1989, с. 10.

5 Мартенс К. фон. Из записок старого офицера. // Русская старина, 1902, № 1, с. 104.

6 К примеру: M'Queen J. The campaigns of 1812, 1813, and 1814: also the causes and consequences of the French Revolution, to which is added the French confiscations, contributions, requisitions… from 1793, till 1814. Glasgow, 1815; Segur Ph. de, General, comte. Histoire de Napoleon et de la grande armee pendant l’annee 1812. Brussels, 1825; Peppler F. Schilderung meiner Gefangenschaft in Russland vom Jahre 1812 bis 1814. Worms, 1832 и т. д.

7 Ахшарумов Д. И. Описание войны 1812 года. Спб., 1819, 294 с. 

8 Mémoires pour servir à l’histoire de la guerre entre la France et la Russie en 1812; avec un atlas militaire, par un officer de l’état-major de l’armée française. P., 1817, v. I, p. 49–52.

9 Сам подобный меч и подробности его создания — см.: Вершитель роковой безвестного веленья. Исторические и художественные ценности Наполеоновской эпохи из частных собраний. Книга первая. М., 2004, с. 188–189.

10 Бутурлин Д. П. История нашествия императора Наполеона на Россию в 1812 году: с официальных документов и других достоверных бумаг российскаго и французскаго генерал-штабов. СПб., 1823, т. 1. [2], XVI, 428, [7], 11 c., [3] л. ил., карт.; Histoire militaire de la campagne de Russie en 1812. Par le colonel Boutourlin, aide-de-camp de S. M. l'Empereur de Russie.Paris — Saint-Petersbourg, 1824, t. 1, X, 392 p.; t. 2, 459 p.

11 Okouneff N. Considerations sur les grandes operations, les batailles et les combats de la campagne de 1812 en Russie. P., 1829; Окунев Н. А. Рассуждение о больших военных действиях, битвах и сражениях, происходивших при вторжении в Россию в 1812 году. СПб., 1833; Рассуждение о больших военных действиях, битвах и сражениях, происходивших при вторжении в Россию в 1812 году, генерал-майора Николая Окунева, сочинителя Рассуждений о новейшей системе войны, Истории Италийского похода в 1800 г. и рассмотрения свойства трех родов войск. Изд. 2-е. Санкт-Петербург: [В типографии Штаба Отдельного корпуса внутренней стражи], 1841. [6], XXXII, 266 с.

12 Михайловский-Данилевский А. И. Описание отечественной войны 1812 года по ВЫСОЧАЙШЕМУ ПОВЕЛЕНИЮ. СПБ., 1840, ч. I, с. X. Автор работал над созданием своей книги несколько лет — и первое издание данной книги вышло в свет в 1839 году.

13 Волконский С. Г. Записки. СПб., 1901, с. 329; Давыдов Д. В. Сочинения. М., 1962, с. 491; Нечкина М. В. Грибоедов и декабристы. М., 1977, с. 225.

14 Исторические рассказы и анекдоты из жизни русских государей и замечательных людей XVIII и XIX столетий. СПб., 1885, с. 247.

15 Малышкин С. А. Из истории создания А. И. Михайловским-Данилевским «Описания Отечественной войны в 1812 году». // Материалы научной конференции «Отечественная война 1812 года. Источники. Памятники. Проблемы» 1993 г. Бородино, 1994, с. 39.

16 Отечественная война 1812 г.: Энциклопедия. М., 2004, с. 468–469.

17 А. И. Михайловский-Данилевский. Император Александр I и его сподвижники в 1812, 1813, 1814, 1815 годах. Военная галерея Зимнего дворца. Т. 1. СПб., 1846, с. 2–3.

18 Там же, с. I.

19 Кюстин А. де. Россия в 1839 году. СПб., 2008, с. 645–646.

20 Мильчина В. А., Основат А. Л. Комментарий к книге Астольфа де Кюстина «Россия в 1839 году». СПб., 2008, с. 719–720.

21 Ковалевский Е. П. Граф Блудов и его время. (Царствование императора Александра I). М., 2016, с. 107–108.

22 Отечественная война 1812 г.: Энциклопедия… с. 685–686.

23 Богданов Ю. А. Грамотность и образование в дореволюционной России и СССР: историко-статистические очерки. М., 1964, с. 20.

24 Рейтблат А. И. Как Пушкин вышел в гении. Историко-социологические очерки о книжной культуре пушкинской эпохи. М., 2001, с. 28–29.

25 Военно-статистическое обозрение Российской империи. Т. 4, ч. 1: Московская губерния. СПб., 1853, с. 160–161; т. 8, ч. 1: Витебская губерния. СПб., 1852, с. 174–175.

26 России двинулись сыны: Записки об Отечественной войне 1812 года ее участников и очевидцев. М., 1988, с. 21.

27 Богданович М. И. История войны 1812 года. М., 2012, с. 18.

28 О нем подробнее: Григорович Д. В. Русские знаменитые простолюдины. Спб., 1860, с. 87–102; Кубасов И. Иван Никитич Скобелев. // Русская старина, 1900, т. 101, № 2, с. 393–413; Мамышев Вс. Генерал от инфантерии Иван Никитич Скобелев. СПб., 1904.

30 Ришелье. Оливер Кромвель. Наполеон I. Князь Бисмарк: Биогр. Очерки. М., 1994, с. 162–163.

31 Там же, с. 176–177.

32 Dictionnaire Napoléon / Jean Tulard. P.: Fayard, 1999, t. 2, p. 378.

33 Roberts A. Napoleon the Great. N.Y., 2014, p. 156.

34 Об У. Питте Младшем подробнее: Evans E. J. William Pitt the Younger. L.—N.Y., 1999.

35 Ришелье. Оливер Кромвель. Наполеон I. Князь Бисмарк… с. 171–172.

36 Там же, с. 204–211.

37 Брюсов В. Мировое состязание. Политические комментарии. 1902–1924. М., 2003, с. 113.

38 Там же, с. 145.

39 Там же, вторая доска обложки.

40 Об этом подробнее: Латышев М. Пути и перепутья Валерия Брюсова. // Брюсов В. Я. Час воспоминаний: Избранное. М., 1996.

41 Оленин-Волгарь П. Наполеон I. М., 1912, с. 6–7.

42 Николай Михайлович, вел. кн. Император Александр I. М., 1999, с. 5–11.

43 Там же, с. 258–261.

44 Ключевский В. О. Сочинения: В 9 томах. М., 1989, т. 5, с. 427.

45 Дживелегов А. К. Александр I и Наполеон: Исторические очерки. М., 1915, с. 238, 248, 268.

46 Отечественная война и русское общество. М., 1912, т. 7, с. 21, 58, 59.

47 Там же, т. 2, с. 32.

48 Покровский М. Н. Избранные произведения: В 4 книгах. Кн. 2. М., 1965, с. 217.

49 Покровский М. Н. Дипломатия и войны царской России в XIX ст. М., 1924, с. 81–82.

50 Margueron L. Campagne de Russie (1812). P., 1797–1906, v. 1–4; Fabry G. Campagne de Russie. P., 1903, vol. 4.

51 Кассирский И.А. Ж. Д. Ларрей и скорая помощь на войне. М.—Л., 1939.

52 Статья опубликована в сборнике: Изгнание Наполеона из Москвы. М., 1938, с. 266–277.

53 Каганович Б. С. Евгений Викторович Тарле. Историк и время. СПб., 2014, с. 19–20.

54 Тарле Е. ак. Нашествие Наполеона на Россию. 1812 год. М., 1943, с. 45, 64–65, 154, 159, 162 и др.

55 Каганович Б. С. Указ. соч., с. 190–195.

56 На это обратил внимание еще А. Микаберидзе: Mikaberidze A. The Battle of Borodino: Napoleon against Kutuzov. L., 2012, p. 212.

57 Каганович Б. С. Указ. соч., с. 210–212.

58 Академическое дело 1929–1931 гг. Вып. 2. Дело по обвинению академика Е. В. Тарле. Ч. 1. СПб., 1998.

59 Брачев Б. С. Травля русских историков. М., 2006.

60 Там же, с. 128–184.

61 Радзинский Э. С. О себе. М., 2008, с. 17–18.

62 col1_3 Маркс и Ф. Энгельс о России и русском народе. «Знание». М., 1953, лекция первая.

63 Бычков Л. Н. Крестьянское партизанское движение в Отечественной войне 1812 года. М.: Государственное издательство политической литературы, 1954, с. 11.

64 Там же.

65 Там же, с. 12.

66 Там же, с. 13.

67 Там же, с. 13–15.

68 См., например: Жилин П. А. Контрнаступление Кутузова в 1812 г. (М., 1950; 2-е изд. — в 1953 г., под заголовком «Контрнаступление русской армии в 1812 г.»).

69 На это обстоятельство обратил внимание О. В. Соколов: Соколов О. В. Армия Наполеона. СПб., 1999, с. 6.

70 Жилин П. А. Указ. соч., с. 28–29.

71 Николаенко Ст. Гром победы раздавайся? Постскриптум. Едут, едут по Берлину ваши казаки. Харьков, 2011, с. 46.

72 О нем подробнее: Буганов В. И., Водарский Я. Е. Любомир Григорьевич Бескровный. // История СССР, 1981, № 5.

73 Бескровный Л. Г. Отечественная война 1812 года. М., 1962.

74 Там же, с. 397.

75 Бородино. Документы, письма, воспоминания. М., 1962, с. 216.

76 Бескровный Л. Г. Указ. соч., с. 398.

77 О биографии А.З. Манфреда подробнее: Манфред Альберт Захарович (некролог). // Вопросы истории, 1977, № 2; Далин В. М. Историки Франции XIX–XX вв. М., 1981.

78 Манфред А. З. Наполеон Бонапарт. М, 1986, с. 130.

79 Там же, с. 607.

80 Там же, с. 616.

81 Нагибин Ю. М. Дневник. М., 1996, с. 410.

82 Там же, с. 413–414.

83 Там же, с. 481.

84 Там же, с. 25.

85 Там же, с. 27.

86 Смирнов А. А. Музей Отечественной войны 1812 года. Путеводитель. М., 2013, с. 10.

87 Гордон А. В. Великая французская революция в советской историографии. М.: Наука, 2009, с. 8.

88 Там же, с. 9.

89 Троицкий Н. А. 1812. Великий год России. М., 2007, с. 15.

90 Вот некоторые работы Н. А. Троицкого по данным сюжетам: Большое общество пропаганды 1871–1874 гг. (т. н. «чайковцы»). Саратов: Изд-во СГУ, 1963; Царские суды против революционной России (Политические процессы 1871–1880 гг.). Саратов, 1976; Адвокатура в России и политические процессы 1866–1904 гг. Тула, 2000.

91 Лишь один краткий фрагмент был опубликован в издании «Наполеон Бонапарт: pro et contra, антология» (СПб., 2012, с. 956–962).

92 Троицкий Н. А. Сказания о правде и кривде в исторической науке. СПб., 2013, с. 141. Я использую экземпляр с дарственной надписью автора от 15.07.2013 г.

93 К примеру: Понасенков Е. Н. К вопросу о характере наполеоновских войн. // Труды научной конференции студентов и аспирантов: Ломоносов — 2001, М.: Изд-во МГУ, 2001, c. 209–212; Понасенков Е. Н., Сироткин В. Г. Наполеоновские войны и русская кампания 1812 года. // Эпоха наполеоновских войн: люди, события, идеи: Материалы IV научной конференции. Москва, 26 апреля 2001 г., М.: Музей-панорама «Бородинская битва», 2001, c. 44–76 (должен заметить, что эта большая статья написана полностью мной, а В. Г. Сироткин, хотя изначально и собирался что-то привнести от себя, по прочтении, был под большим впечатлением — и заявил, что материал монолитен, ничего менять не следует, а так как вскоре его надо было предавать гласности, то Владлен Георгиевич просто подписался под текстом); Понасенков Е. Н. Что такое бонапартизм? // Труды научной конференции студентов и аспирантов: Ломоносов — 2002., М.: Изд-во МГУ, 2002, c. 196–199; Его же. Никто не трудится с усердием. Местная администрация на территории, занятой Великой армией. // Родина, 2002, № 8, c. 94–96; Его же. Размышления к юбилею: что мы знаем о войне 1812 года? // Эпоха наполеоновских войн: люди, события, идеи: Материалы V научной конференции. Москва, 25 апреля 2002 г., М.: Музей-панорама «Бородинская битва», 2002, с. 102–126; Ponasénkov E.N. Les problems des relations entre la Russie et l᾽ Autriche dans le cadre de la direction européenne de la politique extérieur du tsar Alexandre I: 1801–1804. // Instruction. Culture. Société. La France et la Russie au debut du XIX-e siècle. Colloque international. Musée Historique d᾽ Etat, Musée de L᾽ Armée (France), Paris, 2002.

94 Понасенков Е. Н. Экономические предпосылки кризиса тильзитской системы в России (1807–1812 гг.) и причины войны 1812 г. // Экономическая история: Обозрение, вып. 8, 2002, с. 132–140.

95 Мабли Г.-Б. Об изучении истории. О том, как писать историю. М., 1993, с. 11.

96 Вот эта несуразная заметка: Безотосный В. А была ли война Отечественной? // Родина, 2012, № 6, с. 4–8.

97 Отечественная война 1812 года. Энциклопедия… с. 6.

98 Дырышева И. Г. Автореферат диссертации к.и.н. «Патриотизм дворянства в Отечественной войне 1812 года». // СПб., 2007 г.

99 Сахончик С. Д. Автореферат диссертации: «Полководческая деятельность генерал-фельдмаршала М. И. Кутузова в Отечественной войне 1812 года». // М., 2011 г.

100 Шейн И. А. Указ. соч., с. 392.

101 «Сахаров о книге Понасенкова о войне 1812 года!» // Электронный источник: -l3XQuXE

102 К примеру: Нечаев С. Ю. Барклай-де-Толли. М., 2011, с. 328; Гречена Е. Война 1812 года в рублях, предательствах и скандалах. М., 2012, с. 312; Суданов Г. 1812. Всё было не так! М., 2012, с. 354, 378 и др.

103 Lasserre I. Le Kremlin revisite la bataille de Borodino. // Le Figaro, 23.07.2013, p. 12.

104 Понасенков Е. Н. Танго в одиночестве или мемуары 25-летнего. М., 2007, с. 48.

106 Сингер Б. Стиль Черчилля. М., 2013, с. 135.

107 Сироткин В. Г. Наполеон и Александр I: Дипломатия и разведка Наполеона и Александра I в 1801–1812 гг. М., 2003, с. 31.

108 Доклад опубликован: Понасенков Е. Н. Две модели реформирования Европы: Наполеон и Александр I. // Заграничные походы русской армии 1813–1814 гг. и реформирование Европы. (Бюллетень Научного совета Российской академии наук «История международных отношений и внешней политики России»; Вып. 5). М.: Изд. центр Института российской истории РАН, 2015, c. 27–35.

109 Чернова Н. Смерть по остаточному принципу. // Новая газета, 11 октября 2017 г.

110 Нефедов С. Историков-вредителей — в зиндан! // электронный источник: -v-zindan.html

111 Соколов О. Битва двух империй. 1805–1812. М. — СПб., 2012, с. 544.

112 Mémoires du duc de Rovigo, pour servir à l'histoire de l'empereur Napoléon. T. 5. Paris, 1828, p. 226.

113 Промыслов Н. В. Французское общественное мнение о России накануне и во время войны 1812 года. М., 2016.

114 Тьер Л.-А. История Консульства и Империи. Книга II. Империя: в четырех томах. М., 2014, т. 3.

115 Сорель А. Европа и Французская революция. СПб., 1906, т. 8, с. 407.

116 Malet A. Histoire de France. V. 2, P., 1909, p. 207.

117 Лависс и Рамбо. История XIX века. М., 1938, т. 2, с. 249, 258 и др.

118 Bainville J. Napoléon. P., 1946.

119 Lefebvre G. Napoléon. P., 1947, p. 518–519.

120 Calmette J. Napoléon. P., 1952.

121 Madelin L. Histoire du Consulat et de l'Empire. T. 12. P., 1949.

122 Bregeon J.-J. 1812. La paix et la guerre. P., 2012.

123 Рэй М.-П. Страшная трагедия. Новый взгляд на 1812 год. М., 2015.

124 Шлоссер Ф. Всемирная история. Т. VI, гл. IV. СПб., 1872.

125 Меринг Ф. Очерки по истории войн и военного искусства. М., 1956, с. 320–322, 401 и др.

126 Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Т. IV. М., 1933, с. 386–388 и др.

127 Yaresh L. The campaign of 1812. // Rewriting Russian history: Soviet interpretations of Russia's past (N.Y., 1957), pp. 261–289.

128 Nafziger G. Napoleon's Invasion of Russia. Novato, CA: Presidio, 1988.

129 Zamoyski A. 1812: Napoleon’s Fatal March on Moscow. L., 2004; Русское издание: Замойский А. 1812. Фатальный марш на Москву. М., 2013.

130 Ливен Д. Россия против Наполеона: борьба за Европу, 1807–1814. М., 2012.

131 Tarttelin J. The real Napoleon. The untold story. San Bernardino, CA, 2014.

132 Среди прочего, можно выделить работы: Швед В. Заходні рэгіён Беларусі ў часы напалеонаўскіх войнаў. 1805–1815 гады. Гродна, 2006; Швед В. Беларусь часоў напалеонаўскіх войн (1805–1815 гг.): стан i перспектывы даследаванняў. // Французска-руская вайна 1812 года: еўрапейскія дыскурсы i бeлapycкi погляд: матэрыялы Міжнар. навук. канф., 29–30 ліст. 2002 г. Мiнск, 2003, с. 9–17; Лукашевич А. М. Политическая ситуация в белорусско-польском пограничье и ее оценка российским руководством: по данным разведки и контрразведки (1801–1812 гг.). Минск, 2009; Ерашэвіч А.У. Уплыў напалеонаўскіх войнаў на грамадскапалітычнае жыццё Беларусі (1799–1815 гг.): Дыс. … канд. гіст. навук: 07.00.02 / НАН Беларусі, Ін-т гicтopыi. Мінск, 2003; Литвиновская Ю. И. Беларусь в войне 1812 года: социально-экономический аспект: Дис. … канд. ист. наук: 07.00.02. Белорус. гос. пед. ун-т им. М. Танка. Минск, 2004; Філатава А. Вайна 1812 г. i Беларусь. // Гiсторыя Беларусi: у 6 т. Т. 4. Беларусь у складзе Расійскай імперыі (канец XVIIІ — пачатак ХХ ст.). / М. Біч, В. Яноўская, С. Рудовіч [i інш.]; рэдкал.: М. Касцюк (гал. рэд.) [i інш.] Мiнск, 2005, с. 75–86; Российская империя во время войны 1812 г.: учебно-метод. пособие (карта) для общеобразовательных учрежденій / А. М. Лукашевич. Минск, 2004 и др.

133 К примеру: Сорель А. Европа и Французская революция. СПб., 1906, т. 6; Вандаль А. Наполеон и Александр I: Франко-русский союз во время Первой империи. СПб., т. 1–3, 1910–1913; Arthur-Levy M. Napoleon et la Paix. P., 1902; Соколов О. Погоня за миражом. // Родина, 1992, № 6–7; Понасенков Е. Н. Правда о войне 1812 года. М., 2004; Zamoyski A. Op. cit. и др.

134 Безотосный В. М. Россия и шестая антинаполеоновская коалиция. // Эпоха 1812 года в судьбах России и Европы. М., 2013, с. 138. В итоге — совершенно неудивительно, что в музее войны 1812 года в Москве, который среди прочих курирует и сотрудник ГИМа Безотосный, экспозиция начинается с пропагандистского религиозного символа — с изображения Александра Невского. К чему он в музее 1812 года: даже если и был вмонтирован в заведение, предшествующее бассейну — в ХХС?

135 «Российский Архив (История Отечества в свидетельствах и документах XVIII–XX вв.)». Вып. VII, М., 1996, с. 446–447 и др.

136 Партитура Первой Отечественной. Война 1812 года. М., 2012, с. 173.

137 Маныкин A. С. Новая и Новейшая история стран Западной Европы и Америки. М., 2004, с. 87.

138 Об истории рода Колонна и их фамильного дворца: Filadelfo Mugnos. Historia della augustissima famiglia Colonna, Venezia, 1658; Borgese C. Delle Famiglie siciliane nobili e illustri vissute in Polizzi tra il XII e il XIX secolo, Palermo, 1998; Majanlahti A. Guida completa alle grandi famiglie di Roma. Milano, 2005.

Российская империя — предыстория

История? Одна и та же пьеса, исполняемая разными актерами.

Анри де Монтерлан

Весь народ жил одной мыслью, и на долю каждого доставалось совсем немного.

Станислав Ежи Лец

Государство расположилось в России как оккупационная армия.

А. И. Герцен

I

Меня всегда поражала полная нестыковка всего со всем в смысле того, как авторы повествовали об истории войны 1812 года и прочей истории России, русского государства и общества, до и после этой войны. Кричащий диссонанс и парадокс: серьезные источники и исследователи описывают дикости крепостного рабства, безнравственные утехи при дворе, повальное казнокрадство, пьянство, общую цивилизационную отсталость России — и так весь XVIII век (до этого — еще страшнее), а затем уже и аракчеевщина, и казнь декабристов, и Николай Палкин! С каждым годом все хуже: арест и каторга Ф. М. Достоевского, террористы от безысходности, годы суровой реакции, Кровавое воскресенье, столыпинские виселицы, дикая физиономия Г. Распутина, кошмарные годы после Октябрьского переворота и братоубийственная гражданская война, расстрел царской семьи, расстрел поэтов, сталинские репрессии (преступление века!), тысячи доносов, союз с А. Гитлером и совместный парад с его армией, повесившаяся Марина Цветаева, коллаборационисты, нищета, унижение А. Вознесенского, пошлость «совка», воровство изобретений Запада, лишение гражданства великих отечественных артистов, бандитские 90-е, наступление реакции и расцвет мракобесия — и как в этот парад ада (украшенный виньетками завезенного из Европы искусства) затесался чистый и светлый 1812 год, где все было чинно, благородно и свято?! Как это возможно физически, теоретически, научно и практически?! Прекрасные и талантливые люди, безусловно, были, но в подобном контексте — тем хуже для них…

Общество интересующей нас эпохи и сразу после нее хорошо и подробно описано А. С. Грибоедовым, Н. В. Гоголем, М. Е. Салтыковым-Щедриным и А. Н. Островским. Еще с детских лет нам известны прекрасные одухотворенные образы Собакевича, Ноздрева, Коробочки, Плюшкина, Манилова, Держиморды, Ляпкина-Тяпкина, Молчалина, Скалозуба, Фамусова, Кабанихи, Мамаева, Турусиной, Крутицкого, Раскольникова с топором, знаем про город Глупов, читали про жизнь крестьян у Н. А. Некрасова, понимаем строки М. Ю. Лермонтова о «немытой России». Но, возможно, все было совсем не так — и просто эти гении чего-то не поняли или работали на какого-то заокеанского заказчика?! Поэтому я предлагаю обратиться к документам, к первоисточникам и последовательно изучить все заново: никаких штампов и эмоций — лишь факты, логика, Наука!

II

Знаменательную мысль высказал А. И. Герцен (1812–1870):

«Подлинную историю России открывает собой лишь 1812 год; все, что было до того, — только предисловие».1

Действительно, эпоха 1812 года раскрыла и вскрыла многие явления и проблемы, которые стали жить новой жизнью. Но нам сейчас важно понять, кто и за что воевал, как, собственно, случилось так, что Россия оказалась в конфликте с далекой Францией? Что скрывается за эффектным фасадом под названием «Российская империя»? С ответа на подобные вопросы, к сожалению, не начинал изучение истории 1812 года ни один мой предшественник.

Российское государство, сама данная историческая структура, была к началу девятнадцатого века совсем недавним, молодым и аморфным образованием. В современном его понимании оно начало оформляться лишь с эпохи правления Петра I. Много говорят о традициях, но главное свойство любой традиции — ее временность и ограниченность по ареалу следования ее недолговечным канонам. Яркая эпоха язычества когда-то сменилась наступлением коленопреклоненного православия (а постепенно рука об руку с ним и крепостного рабства), которое вдалбливали в население огнем и мечом. Долгие века справляли масленицу, а теперь в моде — Хеллоуин. Веками женщины в русских селениях практиковали питье из собственных, простите, менструаций, веря, что это вернет им девственность: об этом свидетельствуют материалы многочисленных этнографических экспедиций князя В. Н. Тенищева (1844–1903) еще XIX века. А затем пришла эра широкого распространения науки и медицины (правда, ненадолго и не для всех…). Еще совсем недавно мы наблюдали попытки строить «коммунизм» и деятельность «институтов атеизма», но потом через СМИ была спущена пропаганда религиозности. Обыватель этого заметить и проанализировать неспособен, но нам необходимо видеть широкую панораму Истории и ее истинные механизмы: иначе мы никогда не сможем понять ни одного конкретного события или явления.

Более того: нет ничего более антинаучного, чем путать, полностью отождествлять одну страну с другой, даже если они в разное время находились примерно на одной территории. Поэтому чрезвычайно нелепым выглядит регулярное в чужом пиру похмелье (особенно в мае, сентябре и ноябре…). Разные эпохи, разные границы, конституции, разное отношение к религии и выбору общественно-политической и экономической модели развития, разные этнические составляющие и т. д. От древних примитивных и малонаселенных «княжеств» — до улуса Орды, от неуклюжих попыток копировать Запад — до ущербной агрессии в отношении самого этого оригинала и цивилизационного благодетеля. Все это — очень противоречивая и сложная драматургия.

Я позволю себе начать исследование не просто издалека, а совсем с ранних шагов человечества: и призываю внимательно прочитать этот краткий, но очень важный экскурс даже тех, кто спешит узнать, какой батальон занимал позицию перед одной из деревень на поле Бородинском — и куда направился затем.

Итак. Следуя последним археологическим сведениям (до которых кругозор моих коллег по теме 1812 года не простирается), древнейшие следы обитания человека на территории нынешней России обнаружены в Прикубанье и на Северном Кавказе — и относятся они к дошелльскому времени (около 2 млн лет назад).2 Приблизительно 150 тысяч лет назад ашельские культуры сменились мустьерскими, характерными для неандертальцев (пещеры Мезмайская, Окладникова, Чагырская и др., стоянка Рожок 1). Как вы понимаете, эти данные совершенно не согласуются с количеством лет существования Земли и человека, указанным в Библии (а ведь как-то надо «согласовать»…). Значит, сразу стоит задуматься над сутью и смыслом краеугольного камня российской казенной пропаганды эпохи 1806–1815 гг. — я говорю о синодальных объявлениях православной анафемы католику Наполеону (который, впрочем, был ученым, членом Французского института — и к религии относился уже как к инструменту политики). Также это, возможно, объясняет, почему после проведения молебна перед Бородинским сражением русская армия бой проиграла — и затем оставила Москву?!

Не могу не указать, что весьма обстоятельный и доходчивый ответ на вопрос, почему знания физиков, биологов, геологов, палеоневрологов не сочетаются с сюжетами древней мифологии, нашел и подробно озвучил в своей монографии 2006 года «The God Delusion» («Бог как иллюзия») профессор Оксфордского университета, выдающийся ученый Клинтон Ричард Докинз (1941 г. р.).

Далее. Как известно (впрочем, большинство исследователей войны 1812 года об этом никогда не слышали…), в июле 2006 года Институт эволюционной антропологии имени Макса Планка в Германии объявил о начале работы по секвенированию полного генома неандертальца. В феврале 2009 года группа ученых-генетиков под руководством шведского биолога Сванте Паабо (1955 г. р.) объявила о завершении первого проекта генома неандертальца. Среди прочего, данные первичного прочтения показали, что разница между геномами человека и неандертальца составляет около 12,8 % разницы между геномами человека и шимпанзе, а также, что предки современного человека и неандертальца скрещивались. Геном неандертальца по размеру близок к геному современного человека (подробнее о выводах современных исследований данного сюжета: The phenotypic legacy of admixture between modern humans and Neandertals. // Science, 12 Feb. 2016, vol. 351, issue 6274, p. 737–741, DOI: 10.1126/science.aad2149.). Как мы понимаем, это все не очень согласуется с концепцией теологов относительно «создания по образу и подобию». Кроме того, из приведенной выше информации следует, что гены неандертальцев вполне могут быть в самых разных людях, например: в солдатах армии Кутузова и Наполеона; в попах и в католических священниках; в атеистах (вроде великого писателя и участника похода 1812 года Стендаля: 1783–1842) и в картинно «верующих» (вроде ленивого и бесталанного царя Александра I: 1777–1825); в бездарных сталинских пропагандистах от истории типа кабинетного полковника П. А. Жилина (и его последователях сегодня) и т. д. Про шимпанзе — пока умолчим.

Продолжаем наше движение по Истории. В V веке н. э. с территории современной северной Польши (напомню: польский корпус был одним из крупных и эффективных соединений Великой армии императора Наполеона) через восточную Прибалтику на территорию современной России проникли славянские племена — предки более поздних кривичей.3 Медленно, но с этого времени происходило расселение славян на север — до озера Ильмень, и восточнее — до Волго-Окского междуречья. В результате к VI–VIII векам в целом сложились все основные племена так называемых восточных славян. При этом славянская колонизация Северо-Восточной Руси продолжалась вплоть до XIV века — и состояла из нескольких миграционных волн: от ранней колонизации из земель кривичей и словен — до более поздней (из Южной Руси).

Кто такие, однако, и из каких земель происходили славяне? Где их «родное пепелище»? Где т. н. «исконность»? Данные археологии и лингвистики говорят нам о том, что славяне VI–VII вв. проживали на территории Центральной и Восточной Европы, простиравшейся от рек Эльбы и Одера на западе (то есть это те местности, из которых в 1812 году происходила почти половина солдат армии Наполеона), через бассейн Вислы, до верховьев Днестра. Таким образом, в истории все перемешивается: и понятия «исконность», «земля предков» — это понятия условные, временные и не всегда научные.

Исходя из имеющихся письменных источников, основание Древнерусского государства связано с призванием иностранца, европейца — варяжского князя Рюрика в 886 году на княжение союзом восточно-славянских и финно-угорских племен. Население его тогда составляли славяне, финно-угорские племена (весь, меря, чудь), а аристократию (естественно, в несколько примитивном, варварском виде) представляли иностранцы-варяги.

Несколько слов о термине (это также очень важно). Первое письменное упоминание понятия «Росия» датировано серединой X века. Оно встречается в сочинениях византийского императора Константина Багрянородного (905–959) в качестве греческого названия Руси.4 В связи с этим я подчеркну, что изначально (и долгие века!) этот термин не имел никакого отношения к еще не существовавшему Московскому княжеству (то есть и к позднейшему образованию — к Российской империи), а потом еще долго не ассоциировался с ним (только много позднее слово было просто присвоено в политических целях).

В кириллической записи слово «Росия» было впервые употреблено лишь 24 апреля 1387 года в титуле митрополита Киприана (около 1330–1406), собственноручно подписавшегося как «митрополит Кыевскый и всея Росия».5

В XV–XVI веках эллинизированное (красивое античное слово — не правда ли?) название «Росия» закрепилось за древнерусскими областями, часть из которых была страшной кровью объединена в единое государство под пятой Московского княжества. Официальный статус оно приобрело после венчания Ивана IV (1530–1584) на царство в 1547 году (только с этого времени государство стало называться Российским царством — напомню, что к той эпохе, к примеру, Франция и Англия уже давно сложились и имели вполне узнаваемые сегодня названия). Современное написание слова (с двумя буквами «с») появилось только с середины XVII века, а окончательно закрепилось при Петре I.

Далее. Чтобы жениться на дочери византийского императора, киевский князь Владимир (Володимер) I Святославич (ок. 960–1015) принимает православие и крестит дружину и жителей контролируемых им земель. Что мы знаем об этом князе? Незаконный сын великого князя киевского Святослава Игоревича от ключницы Малуши (родом из города Любеч), он убил собственного брата Ярополка и изнасиловал его беременную жену (бывшую греческую монахиню…). Как известно, Владимира называли «великим распутником» (лат. fornicator maximus, по словам немецкого хрониста Титмара Мерзебургского). Помимо распутств он состоял в нескольких официальных языческих браках, в частности, с некой Рогнедой, с «чехиней» и с «болгарыней». До крещения Владимир сжигал православные храмы — а после: приказал привязать языческих идолов к лошадям и волочить их перед толпой.6 Вот таков был облик действий «святого».

Свободолюбивое население древнерусских княжеств всячески сопротивлялось насильственному крещению: значительная часть жителей, к примеру, Новгорода была просто вырезана! Более того: в Ростово-Суздальской земле, где местные славянские и финно-угорские племена сохраняли в силу некоторой отдаленности относительную автономию, христиане оставались меньшинством вплоть до XIII века! Только много позднее хитрая политика Орды, которая сделала опорой своего властвования православную церковь (монастыри стали крупнейшими феодалами), окончательно довершила разгром не желающих креститься. Но и это не означало торжества православных догматов: для многих религия оставалась лишь суеверием, перемежалась в быту с языческими культами.

Имея сегодня опыт веков, ученые и аналитики (историки, социологи, экономисты) с сожалением вынуждены отметить, что уровень жизни стран, принявших православие, гораздо ниже их соседей — принявших католичество или впоследствии испытавших влияние протестантизма и Просвещения. Также весьма негативно и то, что на территории русских княжеств (и их исторических наследников), а затем России 800 лет не было ни одного ученого, пока Петр I (1672–1725) просто не завез их с Запада. Вообще же сама по себе спекуляция на религиозной теме (разного толка, различных конфессий) — далеко не всегда была уделом положительных исторических явлений. Стоит вспомнить хотя бы, что лозунг «Gott mit uns» («Бог с нами») был на всех пряжках сухопутных войск Вермахта с 1935 года… Хотя бывали разные исторические коннотации: например, в эпоху 1812 года слоган «С нами Бог!» часто использовался в пропаганде Российской империи. В то же время важнейшие указы Наполеона начинались подобным образом: «Мы, именем Божьим, император…».

Современник войны 1812 года Петр Яковлевич Чаадаев (1794–1856) так оценивал ориентацию на Византию и православие (которое впоследствии отделит Россию от Европы культурно):

«По воле роковой судьбы мы обратились за нравственным учением, которое должно было нас воспитать, к растленной Византии, к предмету глубокого презрения этих народов. Только что перед тем эту семью похитил у вселенского братства один честолюбивый ум (Фотий); и мы восприняли идею в столь искаженном людской страстью виде. В Европе все тогда было одушевлено животворным началом единства. Все там из него происходило, все к нему сходилось. Все умственное движение той поры только и стремилось установить единство человеческой мысли, и любое побуждение исходило из властной потребности найти мировую идею, эту вдохновительницу новых времен. Чуждые этому чудотворному началу, мы стали жертвой завоевания. И когда, затем, освободившись от чужеземного ига, мы могли бы воспользоваться идеями, расцветшими за это время среди наших братьев на Западе, мы оказались отторгнутыми от общей семьи, мы подпали рабству, еще более тяжкому, и притом освященному самим фактом нашего освобождения. Сколько ярких лучей тогда уже вспыхнуло среди кажущегося мрака, покрывающего Европу. Большинство знаний, которыми ныне гордится человеческий ум, уже угадывалось в умах; характер нового общества уже определился и, обращаясь назад к языческой древности, мир христианский снова обрел формат прекрасного, которых ему еще недоставало. До нас же, замкнувшихся в нашем расколе, ничего из происходившего в Европе не доходило».7

Итак, князь Владимир принял православие из Византии… Формат данного краткого обзора диктует нам лаконичный стиль. Для описания весьма показательной истории — трагедии той страны, которую Владимир и его последователи выбрали в качестве базисной цивилизационной модели для развития своих княжеств, я предлагаю обратиться к яркой статье одного из самых интересных аналитиков нашего времени, чей принципиально научный подход к самым разным областям знаний не может не вызывать уважения: к очерку кандидата филологических наук Ю. Л. Латыниной (1966 г. р.) о Византии. В нем суммируется данные многих академических исследований. Вот некоторые выдержки из него:

«(…) Бесплодность Византии

Что в этом государстве самое поразительное? То, что, имея непрерывную историческую преемственность от греков и римлян, разговаривая на том же языке, на котором писали Платон и Аристотель, пользуясь великолепным наследием римского права, являясь прямым продолжением Римской империи, — оно не создало, по большому счету, ни-че-го.

Европа имела оправдание: в VI–VII веках она погрузилась в самое дикое варварство, но причиной этого были варварские завоевания. Империя ромеев им не подвергалась. Она была преемницей двух самых великих цивилизаций античности, но если Эратосфен знал, что Земля — шар, и знал диаметр этого шара, то на карте Косьмы Индикоплова Земля изображена в качестве прямоугольника с раем вверху.

Мы до сих пор читаем „Речные заводи“, написанные в Китае в XIV веке. Мы до сих пор читаем „Хейке-моногатари“, чье действие происходит в XII веке. Мы читаем „Беовульфа“ и „Песнь о Нибелунгах“, Вольфрама фон Эшенбаха и Григория Турского, мы до сих пор читаем Геродота, Платона и Аристотеля, писавших на том же языке, на котором говорила империя ромеев за тысячу лет до ее оформления.

(…) Вдумайтесь: несколько сот лет просуществовала цивилизация, бывшая преемницей двух самых развитых цивилизаций античности, — и не оставила после себя ни-че-го, кроме архитектуры — книги для неграмотных, да житий святых, да бесплодных религиозных споров.

Это чудовищное падение интеллекта общества, суммы знаний, философии, человеческого достоинства произошло не в результате завоевания, мора или экологической катастрофы. Оно произошло в результате внутренних причин, список которых читается как рецепт для идеальной катастрофы: рецепт того, чего никогда и ни при каких условиях нельзя делать государству.

…Во-первых, империя ромеев так никогда и не выработала механизм легитимной смены власти.

Константин Великий казнил своих племянников — Лициниана и Криспа (уточню: Крисп был сыном Константина — прим. мое, Е. П.); затем он убил жену. Власть над империей он оставил трем своим сыновьям: Константину, Констанцию и Константу. Первым актом новых цезарей было убийство двоих своих сводных дядьев вместе с их тремя сыновьями. Затем убили обоих зятьев Константина. Затем один из братьев, Констант, убил другого, Константина, затем Константа убил узурпатор Магненций…

…Император Юстин, преемник Юстиниана, был сумасшедший. Его жена Софья убедила его назначить своим преемником любовника Софьи Тиберия. Едва став императором, Тиберий упрятал Софью за решетку. Своим преемником Тиберий назначил Маврикия, женив его на своей дочери. Императора Маврикия казнил Фока, казнив перед тем на его глазах его четверых сыновей; заодно казнили всех, кого можно было считать верными императору. Фоку казнил Ираклий; после его смерти вдова Ираклия, его племянница Мартина, первым делом отправила на тот свет старшего сына Ираклия, намереваясь обеспечить престол своему сыну Ираклиону (и это духовность? — прим. мое, Е. П.). Не помогло: Мартине отрезали язык, Ираклиону — нос (вспоминаем постоянные непрерывные кровавые истории периода так называемой „смуты“ и весь восемнадцатый век, а затем убийство Павла I, вероятное отравление Александра I, убийство Александра II, расстрел семьи Николая II — прим. мое, Е. П.).

Нового императора, Константа, угрохали мыльницей в Сиракузах (термин Ю. Латыниной „угрохали“ кому-то может показаться неакадемичным, но главная задача ученых — передать суть явления, как можно более точно: поэтому данный термин еще очень интеллигентный — прим. мое, Е. П.). Его внуку, Юстиниану II, выпало бороться с арабским нашествием. Сделал он это оригинальным образом: после того как около 20 тысяч славянских солдат, раздавленных налогами империи, перешли на сторону арабов, Юстиниан приказал вырезать в Вифинии все остальное славянское население.

(…) Людям, поверхностно знающим историю, может показаться, что подобная кровавая чехарда в Средневековье была свойственна любым странам. Отнюдь. Франки и норманны уже к XI веку быстро выработали на удивление четкие механизмы легитимности власти, приводившие к тому, что смещение, например, с трона английского короля было ЧП, произошедшее вследствие консенсуса знати и крайней неспособности вышеозначенного короля к правлению.

Вот простой пример: сколько английских королей, будучи несовершеннолетними, потеряли престол? Ответ: один (Эдуард V /уточню: он не был коронован, поэтому юридически не мог считаться королем — прим. мое, Е. П./). А сколько византийских несовершеннолетних императоров потеряли престол? Ответ: все. Полуисключениями можно назвать Константина Багрянородного (сохранившего жизнь и пустой титул потому, что узурпатор Роман Лакапин правил от его имени и выдал за него свою дочь) и Иоанна V Палеолога (регент которого, Иоанн Кантакузин, все-таки в конце концов вынужден был поднять мятеж и провозгласить себя соимператором).

(…) Отсутствие работоспособной бюрократии

Хроническое отсутствие легитимности работало в обе стороны. Оно позволяло любому проходимцу (вплоть до неграмотного собутыльника императора вроде Василия I) занять престол.

Такой свод правил существовал в Китае, его можно выразить двумя словами: система экзаменов. Меритократическая система, при которой чиновники знали, в чем состоит их долг.

(…) Англия тоже создала подобную систему, ее можно выразить в двух словах: честь аристократа. Плантагенеты правили Англией в сложном симбиозе с военной аристократией и парламентом, и феодальная Европа подарила современному миру одно из его главных наследий: понятие чести человека, его внутреннего достоинства (честь эта первоначально была честью аристократа), отличное от его должности, состояния и степени милости к нему правителя.

Империя ромеев не выработала никаких правил. Ее аристократия была раболепна, спесива и ограниченна.

(…) Квазисоциализм

Несмотря на отсутствие нормального государственного аппарата, империя страдала от сильнейшей зарегулированности, истоки которой опять-таки восходили к эпохе домината и эдикту Диоклетиана „О справедливых ценах“. Достаточно сказать, что производство шелка в империи было государственной монополией.

(…) Про это-то замечательное государство — со всеми его императорами, режущими друг друга, со Стилианом Заутцей, с евнухами и тиранами, с динатами, отжимающими земли у рядовых крестьян, — нам говорят, что оно было очень „духовно“.

О да. Духовности было хоть ложкой жуй, если под ней подразумевать стремление императоров и черни резать еретиков, вместо того чтобы бороться с врагами, угрожающими самому существованию империи.

Накануне возникновения ислама империя чрезвычайно удачно принялась искоренять монофизитов, в результате чего при появлении арабов те массово переходили на их сторону. В 850-х императрица Феодора развязала преследование павликиан: 100 тысяч человек убили, остальные перешли на сторону халифата.

(…) „Духовность“ была призвана заменить вакуум, возникающий в связи с хронической нелегитимностью власти и хронической недееспосбностью госаппарата.

(…) Духовные византийцы умудрились забыть, что Земля — это шар, зато в 1182 году обезумевшая толпа, в очередном приступе взыскующая духовности, вырезала в Константинополе всех латинян: младенцев, крошечных девочек, дряхлых стариков.

(…) Империя ромеев — исчезла.

(…) Античной Греции нет уже две тысячи лет, но мы до сих пор, изобретая проводную связь на расстоянии, называем ее „теле-фон“, изобретая аппараты тяжелее воздуха, сочиняем „аэро-дром“. Мы помним мифы про Персея и Геракла, мы помним истории Гая Юлия Цезаря и Калигулы, не надо быть англичанином, чтобы помнить о Вильгельме Завоевателе, и американцем, чтобы знать о Джордже Вашингтоне.

(…) Империя ромеев рухнула с концами — и в Лету. Уникальный пример деградации некогда свободной и процветающей цивилизации, не оставившей после себя ничего».8

Продолжаем. В Северо-Восточной Руси с середины XII века усиливается Владимиро-Суздальское княжество: его князья вели борьбу за Киев и Новгород, но сами всегда оставались во Владимире (другими значительными княжествами были Черниговское, Галицко-Волынское, Смоленское). Было еще Литовское княжество (которое некоторые исследователи называют «литовско-русским государством» или даже просто «Русским государством» — но это отдельный разговор). В 1237–1240 гг. большинство так называемых «древнерусских» земель подверглись разрушительному нашествию войск Золотой Орды под руководством внука Чингисхана Бату (Бат хана — в русской традиции Батыя).

Как писал в эпоху недалекую от войны 1812 года А. де Кюстин (1790–1857):

«После нашествия монголов славяне, до того один из свободнейших народов мира, попали в рабство сначала к завоевателям, а затем к своим собственным князьям. Тогда рабство сделалось не только реальностью, но и основополагающим законом общества» (важный контекст цитаты — см. в главе «Документы»).

Не без оснований русский историк Л. Э. Шишко (1852–1910) полагал, что «Царская власть досталась московским князьям по наследству от татарского хана».9

Но ордынцы не могли бы долго властвовать, если бы им в этом не помогали некоторые алчные и эгоистичные русские князья, которые были не против жить фактически в улусе Золотой Орды. Один из ярких примеров — Александр Ярославич (1221–1263), прозванный «Невским». В 1247 году он специально ездил на низкий поклон к Батыю и заверил, что он будет ему выгоден. Но согласно завещанию Ярослава владимирским князем должен был стать его брат Андрей (? — 1264). В итоге усилиями главного врага Руси Александр получил Киев и «Всю Русскую землю» (а Андрей бежал к шведам). Этот князь-Иуда стал сборщиком дани и наместником, давящим в крови все попытки освободиться от иноземного господства. Характерно: именно его изображение сегодня украшает вход в государственный музей войны 1812 года в Москве. Это безусловный исторический позор и надругательство над знаниями, которые предоставляет нам наука. Также Александр известен нападениями на шведские торговые транспорты: эти вылазки спустя несколько десятилетий будут раздуты в его церковных «житиях» до героических масштабов. Все подобные негативные действия «Невского» еще больше отдалили Русь от цивилизации Европы.10

Продолжаем путешествие по годам и векам. С начала четырнадцатого века среди древнерусских княжеств постепенно формируется и усиливается новый центр — Московское княжество. Со временем князья этого образования сумели победить в схватке за владимирское великое княжение, ярлык на которое давали ханы Золотой Орды. Владимирский великий князь выступал сборщиком дани и верховным правителем в пределах Северо-Восточной Руси.

История Московского княжества, затем ставшего называться Русским государством, подменила собой историю целых стран! Показательна агрессия, захват и репрессии Московских князей в отношении, например, Новгородской республики. Я напомню о том, что Господин Великий Новгород (Новгородская республика) — большое по территории и значению средневековое государство, существовавшее в период с 1136 по 1478 год, а отнюдь не мелкое княжество, которое легко стало органичной частью «собирающей русские земли» Москвы. Московские князья были подлинными агрессорами — и их победа означала победу отстающего в развитии образования, унаследовавшего самые негативные черты экспансивного ордынского улуса.

В период наивысшего расцвета кроме самой Новгородской земли республика (только представьте себе: «республика» на территории, которая потом стала частью суровой империи Третьего отделения, каторги и ссылок в Сибирь!) включала также территории от Балтийского моря на западе — до Уральских гор на востоке и от Белого моря на севере — до верховьев Волги и Западной Двины на юге. Существенный момент: основным экономическим фактором была не земля, а капитал. Это в значительной степени обусловило особую социальную структуру общества и необычную для средневековой Руси форму государственного правления. Новгород вел широкую торговлю с Европой — прежде всего, с ганзейскими городами. Развивалась письменность, в которой исследователи отмечают множество светских сюжетов. Новгород был вечевой республикой с выборными властями, посадником и тысяцким. Новгородская правящая верхушка стремилась воспрепятствовать собиранию дани Москвою и искала поддержку у Литвы.

В 1470 году новгородцы запросили епископа у киевского митрополита (Киев в ту эпоху принадлежал Великому княжеству Литовскому — кстати, позднее воссозданному в 1812 году Наполеоном!). Тогда московский князь Иван III (1440–1505) обвинил новгородцев в предательстве (но это был лишь примитивный предлог для агрессии) и в 1471 году объявил поход на Новгород. После продолжительной борьбы в 1478 году Новгород был присоединен к Московскому княжеству. Город сдался Великому князю Московскому, который сурово навязал ему отказ от вечевой формы управления и ликвидацию должности посадника. Начались репрессии: новгородские бояре были частью казнены, частью вывезены в другие области как рядовые «служилые люди»; на новгородских же землях были помещены «служилые люди» из центральных областей Московского княжества. Вечевой колокол вывезли. В 1494 году Иван III положил конец и новгородско-ганзейским отношениям: по его указу немецкая контора в Великом Новгороде была закрыта, а ганзейские купцы и их товары были незаконно арестованы и отосланы в Москву. Можем ли мы подобное назвать «воссоединением»? Хороший ли это базис для будущего «патриотизма» во время «отечественных» войн? Помимо прочего, стоит заметить, что выжившая и окрепшая Новгородская республика вряд ли стала бы основным двигателем коалиций против будущей Французской республики.

Сегодня ученые имеют все основания заявлять, что без агрессии Московского княжества история русских земель могла бы пойти совсем по другому — более позитивному сценарию.11

Я напомню и подчеркну: все эти дикие расправы происходили в отношении русского княжества, где жили мирные русские православные люди — а отнюдь не «басурмане-иноверцы» или выдуманные пропагандой «агрессоры». Повторяю, уважаемый читатель, необходимо физически представить самые жестокие убийства и расправы над единоверцами и соплеменниками (хотя чего далеко ходить — сталинские репрессии были совсем недавно…). Ничего подобного Великая армия Наполеона в 1812 году не учиняла, мирных людей не трогала (даже в ответ на нападения в спину на своих безоружных солдат) — наоборот, спасала из огня, подожженной Ростопчиным Москвы, кормила оставленных детей-сирот (а ведь из местных кто-то бросил…) и т. д.

Начиная с решившего принять царский титул Ивана III, в Московии активно начинают пропагандировать ни на чем реальном не основанную концепцию «Третьего Рима», которая постепенно вырастает в опасную авантюру имперского тона и мессианской демагогии. С каждым десятилетием и веком экспансия Московии, России, Российской империи все нарастает. Бешеное экстенсивное развитие в ущерб интенсивному — главный бич сменяющихся государств. Он диктует авторитарный способ управления, который все равно совершенно не может контролировать такую масштабную территорию: и в итоге происходит то, что называется простым русским словом тюркской этимологии — «бардак».

Процесс вступил в активную фазу при Иване III, продолжился особенно при Иване Грозном, потом в семнадцатом веке (в т. ч. вместе с расширением за счет Украины), затем Петр I самовольно объявляет себя императором, и начинается экспансия и необоснованное вмешательство неразвитого провинциального государства в европейские дела. Масштабные и кровавые авантюры Екатерины II (в том числе, направленные на осуществление ее «Греческого проекта»), постоянные агрессивные захватнические войны ее внука Александра I — а затем кризис и, наконец, крах непомерно раздутой империи. Но после краха происходит попытка воссоздать империю еще более преступными методами (и опять-таки преступными в отношении, прежде всего, собственного народа) при Сталине — и новый крах! Любопытно, что еще в 1796 году французский агент в Петербурге Гюттен полагал, что «деспотическая империя» (Россия) «обрушится под собственной тяжестью».12

Таким образом, Русское государство в древности сложилось путем хищнического захвата окружающих территорий: как более прогрессивных, так и (много позже) находящихся фактически на полупервобытной стадии родоплеменного развития (некоторые азиатские и горские регионы). Для кого-то из временно, но надолго покоренных подобное стало благом (но непрошенным и этно-культурно чуждым) — для кого-то ужасом и регрессом (на Западе).

Много позднее, при Екатерине II (урожденная София Августа Фредерика Ангальт-Цербстская, Sophie Auguste Friederike von Anhalt-Zerbst-Dornburg: 1729–1796), ее соплеменники — немецкие придворные историки Герард Фридрих Миллер (1705–1783), Август Людвиг Шлецер (1735–1809) — задним числом выдумали, сочинили, я бы сказал, пьесу «история России» (можно еще вспомнить их предшественника — Готлиба Зигфрида Байера: 1694–1738).13 В упомянутой «пьесе» авторы ненаучно объединили совершенно различные и в исторической реальности боровшиеся друг с другом явления, разные государства — и встроили их в концепцию, удобную для имперской пропаганды (при этом подчеркну, что конкретный небольшой эпизод — «норманнская теория» — ими был упомянут оправданно).

Этот процесс заново оформил и дополнительно развил в духе европейского сентиментализма и в стилистике западного же неоклассицизма (и с добавлением многих французских слов в тогда еще очень бедный русский язык) современник Русской кампании Наполеона Н. М. Карамзин (1766–1826), о сочинении которого («История государства Российского») А. С. Пушкин (1799–1837) хлестко и элегантно написал:

В его «Истории» изящность, простота Доказывают нам, без всякого пристрастья, Необходимость самовластья И прелести кнута.

По большому счету вся последующая российская историография существовала в рамках этой пропагандистской «пьесы», наспех слепленной немецкими придворными и писателем-сентименталистом (происходившим из татарского рода Кара-мурзы). Вспоминается свидетельство современника эпохи наполеоновских войн П. Я. Чаадаева (1837 г.):

«Пятьдесят лет назад немецкие ученые открыли наших летописцев; потом Карамзин рассказал звучным слогом дела и подвиги наших государей; в наши дни плохие писатели, неумелые антикварии и несколько неудавшихся поэтов, не владея ни ученостью немцев, ни пером знаменитого историка, самоуверенно рисуют и воскрешают времена и нравы, которых уже никто у нас не помнит и не любит: таков итог наших трудов по национальной истории».14

Да, это был, если можно так выразиться, «немецкий проект»: заказчики и главные первые исполнители были немцами по крови и языку. Но на них история «русской истории» не заканчивается: в девятнадцатом веке появляется новая идеологическая штука — русский национализм. И он тоже был «сшит» по иностранным лекалам пробужденного наполеоновскими походами немецкого национализма. Что касается эстетики, то вначале русский патриотизм и национализм изображался по трафаретам античным — прошедшим через галломанию, через наполеоновский ампир из античности, а уже потом появилась мода на готическую немецкую стилистику и поиски «братских народов». В этом контексте нашли славян с Балканского полуострова, объявили им в русских газетах, что их будут «спасать» — и дальше внешняя политика империи была, в значительной мере, подчинена этой химере. Одним из следствий ее стала отчасти и Первая мировая война, похоронившая сей «немецкий проект» (начатый еще в эпоху Ивана III).

Для перевода на язык необразованного обывателя всей этой заграничной мифологии и для оправдания «кнута» и необходимости ложиться в гроб за «братские народы» приходилось изобретать самые монструозные идеологемы. Самая известная и масштабная из них — это так называемая теория официальной народности, сочиненная современником наполеоновских походов графом Сергеем Семеновичем Уваровым (1786–1855). Эффектную, но для здравого смысла болезненную формулу «Православная Вера. Самодержавие. Народность» изобрел отнюдь не вышедший в лаптях с толстовского сенокоса мифический «Герасим Курин», а бывший секретарь посольства при дворе Наполеона (в 1809 г.), автор работ по древнегреческой литературе, добрый знакомый И. В. фон Гёте (1749–1832) и А. фон Гумбольта (1769–1859), любитель красивых молодых людей и всего европейского.15 Таким образом, для народа — кнут, а для элиты — Европа и разные древнегреческие наслаждения. Так и жили (и продолжили жить).

Естественно, параллельно с созданием пьесы об имперской истории, необходимо было вмонтировать в нее (проще говоря, своровать) историю присоединенных регионов: прежде всего, Украины и Литвы.

III

В данном экскурсе, по объективным причинам, мы не можем подробно говорить о каждом из упомянутых сюжетов, но есть один принципиально важный. Новая история России, безусловно, начинается с преобразований Петра I. Однако, вопреки привычной формулировке с критерием «водораздела» по времени, я бы означил эту историю по сословиям: так сказать, с точки зрения развития российского общества как явления. Петр поделил Россию на два общества, которые затем продолжили существовать в двух разных временах: дворянство искусственно было «послано» в «будущее», а крестьянство (и производное…) — осталось в прошлом (во всяком случае, простонародная «машина времени» двигалась с сильно меньшей скоростью). Разделение на хозяев и крепостных рабов началось давно, но теперь оно начало приобретать эстетический, цивилизационный характер! Постепенно они уже по-разному одевались, говорили физически на разных языках, дворяне перенимали мифологию великой европейской античности и идеи Просвещения, учились и жили в Европе, женились и выходили замуж за европейцев (прежде всего, за немцев). Да, еще долго все подобное было неуклюжим (что ярче прочих высмеивал А. С. Грибоедов), но тем не менее разделение стало весьма явственным. И 1812 год — показательнейший пример абсолютного разделения двух частей населения: война особенно остро вскрыла описанную выше разность.

Безусловно, историю войн и вообще исторических явлений необходимо начинать с хотя бы краткого рассказа о тех, кто стал их главным автором, кто создал инфраструктуру — ибо История создается только личностями. И поэтому, по моему убеждению, самая важная дата российской истории — это не октябрь 1917, не август 1991, не какие-то войны, а август 1689 года, когда юному Петру удалось (все держалось на волоске!) укротить заговор царевны Софьи (1657–1704). Если бы у руля власти осталась эта представительница архаики и мракобесия, то для меня совершенно очевидно, что история пошла бы по совершенно иному сценарию. Не было бы России, по крайней мере, в том виде, как мы ее знаем. Возможно, это был бы провинциальный и небольшой регион «третьего мира», без индустрии, но лишь на забаву заезжим туристам — любителям экзотики и экстрима.

Именно Петр первым запретил рабски падать перед царем на колени, запретил зимой на морозе снимать шапку, проходя мимо царева дома. Можно долго разглагольствовать о жестких методах Петра I в деле создания нового государства, но надо осознать одно: если бы не его срочная переделка страны (вначале верхушки элиты и армии), если бы не неотложный переход на нормы жизни Европы, России бы сегодня не существовало. Я имею в виду, что не было бы не только империи (позитивное или негативное от ее появления в мировой Истории — тема отдельного исследования), но и вообще страна вскоре распалась бы на провинциальные и недоразвитые архаичные части.

Стоит также напомнить, что при Петре I впервые появилась русская регулярная армия, но создана она была иностранцами и исключительно по европейским лекалам. Кстати, и сами слова «регулярная» «армия» — снова нерусские (как и: «униформа», «инфантерия», «кавалерия», «артиллерия», «инженер», «генерал», «фельдмаршал», «солдат», «драгун», «улан», «гусар», «кирасир», «гвардия», «дивизия», «батальон», «баталия», «флеши», «марш», «гимн», «флаг», «фронт», «реляция», «дипломатия», «контрибуция», «империя» и т. д.). У ее истоков были полки так называемого иноземного строя и «потешное войско» юного Петра Алексеевича. Во главе первых двух полков — Преображенского и Семеновского — стояли Юрий (Георгий) фон Менгден (Юрий Андреевич Фамендин) (около 1628–1703) и Иван Иванович Чамберс (John Chambers: 1650–1713), а «крестным отцом» российской гвардии стал начальник войск иностранного строя (на службе русского царя) Патрик Леопольд Гордон оф Охлухрис (Patrick Leopold Gordon of Auchleuchries): в России известен как Пётр (или Патрик) Иванович Гордон (1635–1699).

А началось само «потешное войско» с того, что капитан «Федор» Зоммер (огнестрельный мастер) построил в «потешном» селе Воробьево небольшую игрушечную крепость с пушками, стрельбой из которых «потешил» Петра Алексеевича в День его рождения. В 1684 г. в подмосковном селе Преображенское голландцем Францем Тиммерманом (Frans Timmerman: 1644–1702 /по другим данным — 1710/) был возведен «потешный» городок «Пресбург»; он же учил Петра всем необходимым наукам, и еще один голландец Карштен Брандт (Carsten Brandt: около 1630–1693) начал обучать царевича строительству и управлению кораблями.16

Как писал отечественный исследователь (кстати, происходивший из помещичьей семьи) и кадровый офицер Л. Э. Шишко, рассказывая о влиянии европейской цивилизации и Ф. Лефорта (фр. François Le Fort, нем. Franz Jakob Lefort: 1656–1699) на сознание Петра, царевич «увидел своими глазами, что иностранцы во всяком деле понимали больше русских».17

Таким образом, разного рода комические россказни об «исконности», о «превосходстве» «чудо-богатырей» (между прочим, именно этим определением в частной переписке А. В. Суворов (1730–1800) именовал генерала Бонапарта!)18 у ученого могут вызвать лишь саркастическую улыбку. Важнейший элемент цивилизации (регулярная армия) пришлось завозить из «бездуховной» Европы (а как же пресловутое «импортозамещение»?): и это произошло всего за столетие (время жизни одного долгожителя) до войны 1812 года! А почему сами не сумели? Более того: весь восемнадцатый век русская армия реформировалась и все обучение шло по европейским образцам, по немецким и французским учебникам, а непосредственно перед войной 1812 года армейские реформы прошла именно по французскому образцу, причем руководили ей, в большинстве своем, иностранные по происхождению офицеры. Именно по европейским учебникам и мемуарам набирался знаний тот же М. И. Кутузов (кстати, лечился от ран он также в Европе).

Возникает логический (для здорового мозга) вопрос: зачем идти (например, в 1799, 1805–1807, 1812–1815 гг.) воевать с теми, у кого заимствуешь все главные элементы цивилизации (эстетику, ученых, новшества техники и искусства, модель армии, все основные слова — термины науки и культуры)? Ну еще ладно бы воевать: повод для демонстрации известной биологам доминантности всегда найти можно, но вести себя неблагодарно, быть «Иванами, не помнящими родства» (забывшими родительскую европейскую цивилизацию) — это уже совсем постыдно (и, что опаснее, неэффективно). Постепенно и подданные русского императора стали развивать науку и технику, мы помним имена восхитительных по своему таланту людей, но все это произошло только после принятия цивилизационной модели из Европы.

Я нарочито перечислю ряд важных преобразований и установлений Петра I, чтобы читателю было наглядно видно, что базовые явления цивилизации появились в России всего-то за век до войны 1812 года. Итак:

- Учреждена Школа математических и навигационных наук (главные специалисты-учителя — из Европы).

- Открыты артиллерийская, инженерная и медицинская школы, а также морская академия.

- Создан русский флот.

- Созданы горные школы при Олонецких и Уральских заводах, «цифирные школы» и первая в России гимназия.

- Петр приказал устроить новые типографии, в которых за 1700–1725 было напечатано 1312 наименований книг: подчеркну, что это в два раза больше, чем за всю предыдущую историю русского книгопечатания! В невероятно бедном и архаичном русском языке (на нем невозможно было объяснять явления современной науки и искусства) вскоре появилось несколько тысяч новых слов, заимствованных из европейских языков (к вопросу о «бездуховной» Европе)! Именно с эпохи петровской попытки перерождения России в Европу непригодный к современности русский язык обогатился важнейшими терминами, среди которых, к примеру: алгебра, акт, аренда, тариф, глобус, компас, амуниция, ассамблея, оптика, апоплексия, лак, крейсер, порт, корпус, армия, капитан, генерал, дезертир, кавалерия, контора и т. д. Сегодняшние невежественные казенные «профессиональные» патриоты даже не ведают, что эти уже ставшие привычными слова — голландские: флаг, флот, балласт, буер, ватерпас, верфь, гавань, дрейф, лавировать, лоцман, матрос, рея, руль, штурман и т. д. Вы можете себе такое представь: слова «флот» и «флаг» появились в России всего за век до защиты «исконности» и флага?! А ведь Голландия в 1812 году — это часть империи Наполеона. И за упомянутое столетие сама Франция («басурманская» и «вражеская») одарила нищий на язык «Третий Рим» важнейшими понятиями, как то: режиссер, актер, антрепренер, афиша, балет, жонглер, бюро, будуар, буржуа, деклассированный, деморализация, департамент, витраж, кушетка, ботинок, вуаль, гардероб, жилет, пальто, кашне, кастрюля, махорка, бульон, винегрет, желе, мармелад, батальон, гарнизон, пистолет, эскадра и др.19 Отмечу, что взамен Западной Европе (странам формирования будущей Великой армии Наполеона) России предложить было решительно нечего. Безусловно, много десятилетий спустя очень конкретные граждане России (а не некий аморфный «народ») смогут внести свой весомый вклад в мировую науку и культуру, но это стало возможным исключительно благодаря заимствованию цивилизационной базы с Запада. И данная основанная на первоисточниках и здравом смысле монография, и даже самые преступные и примитивные пропагандистские сочинения эпохи Российской империи и СССР — все эти столь разные по смыслу и значению произведения обязаны своим существованием европейским словам, формулам, идеям и образам.

Словарь иностранных слов в русском языке (1865 г.). Из личной коллекции Е. Понасенкова, публикуется впервые.

- Появилась первая (!) русская газета.

- Проведена реформа церковного управления (средневековые порядки постепенно отходили в прошлое).

- Учреждена Академия наук.

- Строительство современного и, что концептуально важно, каменного города по европейскому образцу (Санкт-Петербург).

- Создание принципиально новой общественной среды: появились театры и ассамблеи (где танцевали и светски общались, а не просто напивались, как это происходило долгие века «исконности»).

- Петр I учил население России уважать самих себя. 10 января 1702 года царь приказал подписывать челобитные полными именами, а не уничижительными полуименами или прозвищами. Специальными указами он запретил насильственную выдачу замуж: Петр пытался бороться с положением, при котором к женщине относились как к вещи.20

Все перечисленное было создано знаниями, талантом, энергией и трудом европейских архитекторов, художников, военных, ученых, инженеров, врачей и учителей. Психически адекватно ли и достойно ли после подобного вклада главного в историю страны — цивилизацию — называть Запад «враждебным»?! Можно много раз повторять один и тот же вопрос: а где же «исконные» русские? Где их изначальные изобретения, придание в данном случае военным явлениям конкурентоспособной формы? Теперь, зная вышеизложенные факты, непросто найти основания для черносотенства и пропаганды «величия» на сермяжной националистической почве.

В связи с этим можно вспомнить слова современника событий войны 1812 года — П. Я. Чаадаева:

«Есть разные способы любить свое отечество; например, самоед, любящий свои родные снега, которые сделали его близоруким, закоптелую юрту, где он, скорчившись, проводит половину своей жизни, и прогорклый олений жир, заражающий вокруг него воздух зловонием, любит свою страну конечно иначе, нежели английский гражданин, гордый учреждениями и высокой цивилизацией своего славного острова; и без сомнения, было бы прискорбно для нас, если бы нам все еще приходилось любить места, где мы родились, на манер самоедов. Прекрасная вещь — любовь к отечеству, но есть еще нечто более прекрасное — это любовь к истине. Любовь к отечеству рождает героев, любовь к истине создает мудрецов, благодетелей человечества. Любовь к родине разделяет народы, питает национальную ненависть и подчас одевает землю в траур; любовь к истине распространяет свет знания, создает духовные наслаждения…».21

И еще одно мнение того же П. Я. Чаадаева (1837 г.):

«Мы еще очень далеки от сознательного патриотизма старых наций, созревших в умственном труде, просвещенных научным знанием и мышлением; мы любим наше отечество еще на манер тех юных народов, которых еще не тревожила мысль, которые еще отыскивают принадлежащую им идею, еще отыскивают роль, которую они призваны исполнить на мировой сцене; наши умственные силы еще не упражнялись на серьезных вещах; одним словом, до сего дня у нас почти не существовало умственной работы».22

Показательно, что позорная буффонада борьбы с «западным влиянием», дурно влияющим на благостную «исконность», уже случалась в российской истории: отчасти она была следствием политики самодержавия, попавшего в кризис и пытавшегося вместо реформ проводить репрессивные действия — отчасти просто по глупости и невежеству отдельных лиц. Для примера процитирую запись из дневника Александра Васильевича Никитенко (1804–1877) — историка литературы и цензора (!) при Николае I (20 декабря 1848 года):

«Теперь в моде патриотизм, отвергающий все европейское, не исключая науки и искусства, и уверяющий, что Россия столь благословенна Богом, что проживет одним православием, без науки и искусства. Патриоты этого рода не имеют понятия об истории и полагают, что Франция объявила себя республикой, а Германия бунтует оттого, что есть на свете физика, химия, астрономия, поэзия, живопись и т. д. Они точно не знают, какою вонью пропахла православная Византия, хотя в ней наука и искусства были в страшном упадке.

Видно по всему, что дело Петра Великого имеет и теперь врагов не менее, чем во времена раскольничьих и стрелецких бунтов. Только прежде они не смели выползать из своих темных нор, куда загнало их правительство, поощрявшее просвещение. Теперь же все подпольные, подземные, болотные гады выползли, услышав, что просвещение застывает, цепенеет, разлагается».23

Несколько лет назад отечественные пропагандисты узнали из западных книжек и СМИ модное слово «геополитика»: и ныне эта коллективная «Эллочка Щукина» (персонаж бессмертного произведения И. А. Ильфа и Е. П. Петрова «Двенадцать стульев») прилаживает его безо всякого смысла ко всему подряд — лишь бы обелить захватнические войны ряда русских царей и советских нерусских вождей. Что же: да, если вы начинаете захватывать все подряд — и вырастаете из небольшого по размерам княжества в «одну шестую часть суши», то у вас совершенно точно появятся «геополитические проблемы и вызовы»! Но кто в этом виноват? Кто это постоянно усугублял? А применительно к теме нашего исследования я должен сразу расставить все точки над «i»: в эпоху Наполеона у России и Франции физически не могло быть геополитических противоречий — ибо они располагались на разных краях континента! Однако невежественные писаки, как я уже говорил, умудряются этим броским иноземным словом оправдать любые маразматические и хищнические действия сменяющих один другой режимов. Если оккупировать половину Польши, то автоматически рождается «геополитика» с Германией, если выдумать монструозную идею «братства славянских народов» — то вскоре вы вполне можете развязать Первую мировую войну (как это сделал фактически поддержавший сторону цареубийцы Николай II: я напомню, что застреленный сербским националистом Гаврилой Франц Фердинанд Карл Людвиг Йозеф фон Габсбург (1863–1914) был наследником престола Австро-Венгрии). Преступная вероломная война и оккупация части Финляндии, которую произвел И. Сталин, вскоре сыграет трагическую роль в период блокады Ленинграда.

Кстати, о Ленинграде — а вернее, о Петербурге: о городе, который мне очень и очень эстетически дорог. Сегодня только историки-специалисты по конкретному месту и времени помнят, что на его месте было не только болото, но еще и шведский город! Город Ниен (швед. Nyen) имел свою крепость — Нюенсканс (швед. Nyenskans — «Невское укрепление»), которую в России называли «Ниеншанц». Сегодня на том месте располагается Красногвардейская площадь. Подчеркну: центральное укрепление крепости в 1812 году еще существовало — и было срыто только во второй половине девятнадцатого века!24 Все сие — к давнему вопросу об «исконности».

Историк — не должен быть ни государственно ангажированным пропагандистом, ни шибко впечатлительным новеллистом, он, скорее, патологоанатом от Прошлого: нам важно узнать факты и оценить причины жизни и смерти явлений. Поэтому у меня нет задачи, так сказать, «заламывать руки» от негодования в смысле войн и завоеваний. Но именно поэтому я должен охладить и психически неадекватные истерики тех, кто громко удивляется: почему же страну, которая так много чего оккупировала, не все те, от кого отторгли территории и кто был поглощен, готовы пламенно любить?! Надо просто уметь хладнокровно-научно констатировать: да, исторически государство прошло именно такой путь (т. к. была выбрана экстенсивная модель развития). Для одних регионов приход Российской империи был явлением положительным, прогрессивным: именно через нее, к примеру, многие среднеазиатские этносы (а также кавказские горцы) получили азы европейской цивилизации и перешли к оседлому образу жизни, появились города, письменность, медицина, наука. В других областях (западных) — подобные присоединения и аннексии часто были несчастьем, потому что они подпали под управление менее культурно развитой системы (именно из-за этого одним из самых преданных Наполеону контингентов Великой армии был польский корпус!). Но в обоих случаях главный груз потерь убитыми в войнах и главные траты на развитие или подавление восстаний лег именно на русский народ — именно от него собственные правители (часто немцы по происхождению) потребовали наибольших жертв и энергии.

Как же оценивали происходившее в ту эпоху современники утверждения имперской идеологии? Если речь не идет об официальных деятелях, то мы находим весьма неожиданные мысли. К примеру, вспоминается сентенция известного русского предпринимателя и мецената, почетного члена Академии художеств Василия Александровича Кокорева (1817–1880):

«Умножать войска, усиливать доходы, устрашать другие народы, распространять свои области, иногда не без неправды — таково было наше стремление… О духовном усовершенствовании мы не думали; нравственность народную развращали; на самые науки смотрели мы не как на развитие Богом данного разума, но единственно как на средство к увеличению внешней силы государственной».25

Другой интересный и столь же неожиданный (просто возмутительный!) факт. Еще в конце 1780-х годов русский исследователь истории и философии, публицист, член Российской академии наук Михаил Михайлович Щербатов (1733–1790) написал сочинение «О повреждении нравов в России», где резко критиковал политику правительства Екатерины II и нравы придворной среды. В числе прочего он коснулся и вопроса «похищения» (?!) Россией Крыма:

«Приобрели или, лучше сказать, похитили Крым, страну, по разности своего климата служащую гробницею россиянам. Составили учреждении, которые не стыдятся законами называть, и соделанные наместничествы наполня без разбору людьми, с разрушением всего первого ко вреду общества, ко умножению ябеды и разоренья народного, да и за теми надзирания не имеют, исправляют ли точно по данным наставлениям. Испекли законы, правами дворянскими и городовыми названные, которые более лишение, нежели дание прав в себе вмещают и всеобщее делают отягощение народу».26

И далее — он же о российских судьях:

«Гражданские узаконении презираемы стали. Судии во всяких делах нетоль стали стараться объясняя дело, учинить свои заключении на основании узаконеней, как о том, чтобы, лихоимственно продавая правосудие, получить себе прибыток или, угождая какому вельможе, стараются проникать, какое есть его хотение; другие же, не зная и не стараяся познавать узаконении, в суждениях своих, как безумные бредят, и ни жизнь, ни честь, ни имения гражданския не суть безопасны от таковых неправосудей».27

В связи с этим о финале Российской империи мне кажется, по крайней мере, примечательной дневниковая запись знаменитого русского историка, археографа, академика АН СССР Степана Борисовича Веселовского (1876–1952). Оговорюсь, что мое мнение может не совпадать с мнением давно ушедших из жизни исторических персонажей — и процитирую (по фрагментарной публикации, осуществленной Российской академией наук в 2000 году):

«28.03.1918. Еще в 1904–1906 гг. я удивлялся, как и на чем держится такое историческое недоразумение, как Российская империя. Теперь мои предсказания более, чем оправдались, но мнение о народе не изменилось, т. е. не ухудшилось. Быдло осталось быдлом. Если бы не мировая война, то м(ожет) б(ыть) еще десяток-другой лет недоразумение осталось бы невыясненным, но конец в общем можно было предвидеть. Последние ветви славянской расы оказались столь же неспособными усвоить и развивать дальше европейскую культуру и выработать прочное государство, как и другие ветви, раньше впавшие в рабство. Великоросс построил Российскую империю под командой главн(ым) образом иностранных, особенно немецких, инструкторов и поддерживал ее выносливостью, плодливостью и покорностью, а не способностью прочно усваивать культурные навыки, вырабатывать свое право и строить прочные ячейки государства. Выносливость и покорность ему пригодятся и впредь, а чтобы плодиться, придется, пожалуй, отправляться в Сибирь».28

Также интереснейшим образом звучит и последняя запись, сделанная академиком С. Б. Веселовским 20 января 1944 года:

«К чему мы пришли после сумасшествия и мерзостей семнадцатого года? Немецкий коричневый фашизм — против красного».29

Однако вернемся немного назад и поговорим об аналогиях. Важная тема: как мы увидим в основных главах, посвященных событиям 1812 года, тогда параллельно с военными действиями против армии Наполеона в России происходила настоящая гражданская (крестьянская, но не только) война. Симптоматично, что уже не первую масштабную гражданскую войну официальная пропаганда выдает за «отечественную». Так было и с 1612 годом.

Я напомню, что полный разлад и беспорядок в России конца шестнадцатого — начала семнадцатого века подготовили и спровоцировали сумасбродные репрессии Ивана Грозного и проигранные им же экспансионистские войны. Отмена Юрьева дня и почти окончательное закрепление крестьян в крепостном рабстве еще более усилило недовольство основной части населения. Экономические, политические и национальные противоречия обострились. Именно в этой обстановке начался процесс, получивший название «смута». При этом оба «Лжедмитрия» имели большую поддержку среди народных низов, а правительство Семибоярщины отражало надежды значительной части правящего сословия. Именно Семибоярщина считалась легитимным органом управления (если в то время о подобном вообще можно было говорить), причем в него входил и дядя будущего царя Иван Никитич Романов, по прозванию Каша (1560-е — 1640). Это правительство призвало польского королевича Владислава (будущий Владислав IV /Władysław IV Waza/: 1595–1648) и войсковой контингент для защиты (под которой находился и будущий царь Михаил Романов!).

А что мы знаем про этнический состав отряда, предположим, Лжедмитрия II? Обращаемся к «Регистру войска польского, которое есть под Москвой» (находится в библиотеке Ягеллонов /Biblioteka Jagiellońska/ в Кракове: рукопись 102, стр. 316–317). В отряде состояло 10 полков общей численностью 10 500 воинов, но они лишь номинально назывались «поляками»: ведь войско включало 5000 казаков под командованием Александра Юзефа Лисовского (1580–1616) и 4000 — казаков под начальством главы Казачьего приказа Ивана Мартыновича Заруцкого (? — 1614).30 Таким образом, поляков могло быть не более 1500 человек: и то в Речи Посполитой (в Польше) тогда обитали предки современных беларусов, литовцев и украинцев. Причем в подчинении Лисовского было очень много и русских крестьян, участвовавших в восстании И. И. Болотникова (1565–1608)!

В итоге о каком «иноземном нашествии» может идти речь? Это всего лишь бардак и война всех против всех в провинциальной не оформившейся цивилизационно стране (или даже стороне).

Памятуя о деятельности на стороне Лжедмитрия II атамана донских казаков (и одновременно фаворита Марины Мнишек) И. М. Заруцкого, мне невольно вспоминается почти полностью забытое историками, но показательное донесение генерал-губернатора Москвы Ф. В. Ростопчина (1763–1826) императору Александру I уже в 1812 году:

«Я старался узнать образ мыслей Платова. Я жил рядом с ним. Он суетен, болтлив и отчасти пьяница. Я заключил, что теперь не следует раздражать этого человека. По неудовольствию Кутузов преследует его, а тот носится с вредными замыслами, говорит, что Бонапарт делал ему и казакам предложения, что при дурном обороте дел он знает, как ему поступить, что казаки за ним пойдут и пр.»31

Этот документ почему-то не любят использовать мои коллеги (или не знают о нем — ?), но из него явственно следует, что знаменитый атаман донских казаков М. И. Платов (1753–1818) готов был перейти в стан нового «Лжедмитрия», но уже в 1812 году. В следующих главах мы достоверно и документально узнаем, что казаки не столько участвовали в серьезных скоординированных боевых операциях, сколько вполне самостоятельно налетали на транспорты противника, однако грабили не только их, но и русские населенные пункты — и даже монастыри!

Вообще же с национальными окраинами возникала масса проблем. Показательно, что газета «Литовский курьер» (№ 74) 29 августа 1812 так расценила взятие (с точки зрения редакции, освобождение) Смоленска Наполеоном:

«Итак, Смоленск — эта знаменитая вотчина наших предков, снова увидел своих прежних соплеменников, вступающих в его стены бок о бок с непобедимыми французскими войсками: тех, кто заслужил на славном поле брани похвалу и внимание величайшего Мирового Героя, сумели привлечь его милостивые взоры на нашу Родину, растерзанную неслыханными в истории злодеяниями (имеются в виду разделы Польши, в которых самым агрессивным образом участвовала Россия — прим. мое, Е. П.)».32

Продолжая тему «смуты»: всегда комично наблюдать за виражами государственной пропаганды. Например, в период первых двадцати лет после Октябрьского переворота она разворачивалась «на 180 градусов»: в итоге сегодня многие психические жертвы этой пропаганды, приматы с паспортом и когнитивным диссонансом, умудряются восхвалять православного царя (с Кровавым воскресеньем в биографии) и большевика-уголовника Кобу (кстати, учившегося в церковно-приходской школе). В связи с этим любопытно процитировать характерный стих из официозного издания 1930 года. Молодой литератор Джек Алтаузен (Я. М. Алтаузен: 1907–1942) писал:

Я предлагаю Минина расплавить, Пожарского. Зачем им пьедестал? Довольно нам двух лавочников славить, Их за прилавками Октябрь застал, Случайно им мы не свернули шею Я знаю, это было бы под стать. Подумаешь, они спасли Расею! А может, лучше было не спасать?33

А знаменитый «народный» писатель и поэт Демьян Бедный (наст. имя — Е. А. Придворов: 1883–1945) на страницах «Правды» 7 сентября 1930 года (стр. 5) бичевал «родимые пятна» еще основательнее:

Сладкий храп и слюнищи возжею с губы, В нем столько похабства! Кто сказал, будто мы не рабы? Да у нас еще столько этого рабства… Чем не хвастались мы? Даже грядущей килой, Ничего, что в истории русской гнилой, Бесконечные рюхи, сплошные провалы. А на нас посмотри: На весь свет самохвалы, Чудо-богатыри. Похвальба пустозвонная, Есть черта наша русская — исконная, Мы рубили сплеча, Мы на все называлися. Мы хватались за все сгоряча, Сгоряча надрывалися, И кряхтели потом на печи: нас — «не учи!», Мы сами с усами!..

И подобное «безобразие» писалось в стране Советов, которую ныне так защищают «имперцы» и поборники «исконности». Да: «все смешалось» в доме отечественной казенной пропаганды и ее шутов, а также «заболевших» жертв.

Отдельная большая тема истории древней России — крепостное рабство. В данной монографии у нас нет возможности остановиться на этом сюжете подробно, но стоит знать важные нюансы. Изначально крестьянское население Древней Руси было свободным, при этом известна и определенная небольшая часть населения, которая состояла в рабстве классического типа: рабы происходили в основном из числа пленников и их потомства.34 И только постепенно, во многом вследствие залога и долга (а долг происходил от бедности земли и неверных методов ее использования) перед приближенными дружинниками князей, большинство крестьян впадали в зависимость, которая за несколько веков из экономической переросла в личную и полную. И вся эта раболепная «прелесть» идеологически обеспечивалась православной церковью, которая сама (особенно при взаимопомощи Золотой Орды) стала крупнейшим феодалом. Подчеркну: в отличие от древней Европы и США известного периода, в России рабами стали не пленники, чужие этносы или расы — а миллионы соплеменников.

Но мало этого! Если ранее (до создания иностранцами при Петре I русской регулярной армии) стрельцам и прочим платили, то теперь появляется жесточайшая и весьма «тощая» для солдат штука — рекрутский набор! Парней по большей части из крестьянских семей (но вообще из всех податных сословий) забирали на 25 лет, причем значительная их часть не переживала срок службы — и все в итоге отрывались от своего сословия,35 становились, так сказать, деклассированным элементом (это сыграет негативную роль в 1812 г., когда русские солдаты начнут грабить русские же города, села — и саму Москву!). Если забранный в рекруты был уже женат, то судьба его супруги становилось печальной и позорной: «солдатки», как правило, практически автоматически становились наложницами либо старика-отца солдата, либо помещика, либо его приказчиков. Полную ограничений и телесных наказаний голодную солдатскую жизнь без всяких перспектив, кроме смерти (это вам не свободное общество, где, как в наполеоновской Франции, «каждый французский солдат носит в своем ранце жезл маршала Франции»), власти самым наглым образом стали именовать «священным долгом». И такой «долг» русские солдаты отдавали, погибая за все подряд авантюры Гольштейн-Готторпских правителей (т. н. «Романовы» после Карла Петера Ульриха — Петра III), за маниакальную зависть Александра I к блистательному Бонапарту, за интересы английской торговли, за восстановление на французском троне престарелого подагрика графа Прованского (Людовик XVIII: 1755–1824). В двадцатом веке эту линию поведения немецких по крови монархов унаследовали и использовали советские, вышедшие из незнатных социальных слоев и разных этносов вожди. И именно «долгом» (и, что характерно, «священным») лицемерные «повара» от имперской идеологии приправляли жирные призывы, например, к кровавому подавлению восстаний поляков за независимость и тому подобное.

Итак, российское государство отныне требовало от подданных не только платить налоги и строить на болотах Европу, но и за просто так отдавать своих сыновей. Население это восприняло весьма нервозно — отсюда череда крестьянских волнений и подспудно тлеющая гражданская война, которая, как мы скоро узнаем, в 1812 году разгорелась не на шутку. Конечно, петербургские чиновники прилагали все усилия, чтобы скормить русскому простонародью иностранные термины (вроде «патриотизма»…), даже нагло пытались заставить продаваемых отдельно от семьи рабов испытывать невозможные эмоции при слове «родина», но это часто не срабатывало. Именно поэтому рекруты и ополченцы эпохи 1812 года нередко бежали из деревень до набора, занимались членовредительством, чтобы стать непригодными, дезертировали из русской армии тысячами (!) уже в ходе войны 1812 года (многочисленные документы, исходящие лично от М. И. Кутузова и его подчиненных, мы процитируем в соответствующих главах). Из-за этого монструозная машина императорской жандармерии, сыска и пропаганды ставила все новые рекорды своей деятельности. И все перечисленное, естественно, скреплялось церковной пропагандой: я напомню, что в ту эпоху (1721–1917) действовал так называемый Святейший правительствующий синод (дореф. рус. — Святѣйшій Правительствующій Сінодъ) — фактически министерство от православия (императора в нем представлял обер-прокурор Синода), которое послушно служило обеспечению покорности рабов живущим на европейский манер хозяевам.

Все это продолжалось очень долго: крепостная зависимость сменилась колхозной (даже паспорта крестьянам разрешили выдавать лишь в 1974 году, а начали это осуществлять с 1976 г.!), императорско-православную идеологию заменили пропагандой вождизма и коммунизма (а затем все вышеназванное смешали в абсолютно трагикомичный и очень опасный «винегрет»). В итоге Россия не поспела сначала в XIX, затем в XX, а потом — в XXI век. От всего этого стал развиваться психологический комплекс ущербности, часто выплескивающийся в агрессию в отношении тех, кто шел более свободным путем и имел больше успехов в прогрессе. Замечу, что сегодня мы наблюдаем особо острый случай действия подобного комплекса еще на одном примере: я говорю о массовых проявлениях терроризма среди оставшихся в средневековье или даже в первобытности исламских экстремистах (простое нажатие кнопок на подаренных западным обществом телефонах и прочих устройствах не помогают пройти непройденную часть эволюции). Однако — снова о России. Давнее чванство «особым путем» передвигалось рука об руку с регулярными плаксивыми криками о «вставании с колен» (зачем же вставать из подобной позы, если вы уже на вершине «духовности» и потрясающего воображение «особого» развития?). И далее, очевидно, следует движение по кольцевой… дороге пройденного.

* * *

1 Герцен А. И. О развитии революционных идей в России. Собрание сочинений: в 30 томах. М.: Академия наук СССР, 1956, т. 7, с. 153. Отмечу: здесь и далее по тексту я постараюсь всегда приводить годы жизни упоминаемого лица (а иногда и его национальность, принадлежность к той или иной конфессии и место службы) — т. к. это очень помогает более объемному пониманию цитаты, биографии и явления.

2 Любин В. П. Новый этап в изучении ранней преистории Кавказа. // Труды II (XVIII) Всероссийского археологического съезда в Суздале в 2008 году. В 3 Т. М.: ИА РАН, т. I, с. 141–143.

3 Седов В. В. Этногенез ранних славян. // Вестник Российской Академии Наук, 2003, т. 73, № 7, с. 594–605.

4 Соловьев А. В. Византийское имя России. // Византийский временник, 1957, № 12, с. 134–155.

5 Клосс Б. М. О происхождении названия «Россия». М., 2012, с. 26.

6 Об этом периоде и о князе Владимире — см.: Древняя Русь в свете зарубежных источников. М., 1999; Пчелов Е. В. Рюриковичи: История династии. М., 2003.

7 Петр Яковлевич Чаадаев: сборник. М., 2008, с. 84.

8 Латынина Ю. Византия: идеальная катастрофа. // Новая газета, № 14 от 11 февраля 2015 г. В связи с темой Византии мне вспоминается одно из моих выступлений — в эфире телеканала с броским названием «Царьград» (22 апреля 2016 года): многое становится понятным для самой широкой аудитории (ролик доступен на Канале здравого смысла в YouTube).

9 Шишко Л. Рассказы из русской истории. Петроград, 1917, ч. 2, с. 3.

10 Об этом подробнее — см.: Нестеренко А. Н. Александр Невский. Кто победил в Ледовом побоище. М., 2006.

11 См., например: Карацуба И.В., Курукин И.В., Соколов Н.П. Выбирая свою историю. М., 2005 (глава о Новгородской республике).

12 Тарле Е.В. Жерминаль и Прериаль. М., 1951, с. 56, 261.

13 Об этих немецких историках — см.: Black J.L. G.F. Müller and the Imperial Russian Academy of Sciences, 1725–1783: First Steps in the Development of the Historical Sciences in Russia. McGill-Queen’s University Press, Kingston-Montréal, 1986.

14 Чаадаев П.Я. Философические письма. М., 2006, с. 247.

15 Современная биография С.С. Уварова: Пайпс Р. Сергей Семенович Уваров: жизнеописание. М., 2013.

16 Обо всем этом детальнее — см.: Глинский Б.Б. Царские дети и их наставники. М., 1899; «Петровская бригада». // Русская старина, 1883, т. XXXVIII, майская книжка, с. 239–272; Hughes L. Russia in the Age of Peter the Great. New Haven: Yale University Press, 1998.

17 Шишко Л. Указ. соч., с. 21.

18 Наполеон Бонапарт: pro et contra, антология. СПб., 2012, с. 19 (письмо А.В. Суворова — А.И. Горчакову, октябрь 1796 года).

19 О процессе заимствования иностранных слов: Лотте Д.С. Вопросы заимствования и упорядочения иноязычных терминов и терминоэлементов. М., 1982; Соболевский А.И. История русского литературного языка. Л., 1980.

20 Обо всем этом детальнее: Анисимов Е.В. Время петровских реформ. Л., 1989; Павленко Н.И. Петр Первый. М., 1975; Ерошкин Н.П. История государственных учреждений дореволюционной России. М., 1968; Бранденбург Н.Е. Материалы для истории Артиллерийского управления в России, Приказ артиллерии (1700–1720). СПб., 1876, с. 241–242; Рохленко Д.Б. Первая русская печатная газета. // Наука и жизнь, 2007, № 3.

21 Чаадаев П.Я. Указ. соч., с. 236–237.

22 Там же, с. 253.

23 Никитенко А.В. Записки и дневник (1826–1877). СПб., 1893, т. 1, с. 500.

24 История Ниена, его крепости и археологических раскопок: Сорокин П.Е. Археологические памятники Охтинского мыса. // Наукав России, 2011, № 3, с. 19–25; Kepsu S. Pietari ennen Pietaria: Nevansuun vaiheita ennen Pietarin kaupungin perustamista. Helsinki: Suomalaisen Kirjallisuuden Seura, 1995.

25 Хомяков А.С. Собрание сочинений. М.: Университетская типография, 1900, т. 1, с. 381–382.

26 Щербатов М.М. О повреждении нравов в России. // Русская старина, 1871, т. 3, с. 685. Мы, конечно, не можем не осуждать подобные сентенции!

27 Щербатов М.М. О повреждении нравов в России. // Русская старина, 1870, т. 2, с. 15–16.

28 Вопросы истории, 2000, № 6, с. 95.

29 Интеллектуальный форум. // Русский институт, 2001, вып. 7, с. 112. Замечу, что полный текст записок историка так до сих пор никто и не отважился опубликовать!

30 Об И.М. Заруцком подробнее: Вернадский В.Н. Конец Заруцкого. // Ученые записки Ленинградского государственного педагогического института, 1939, № 19.

31 Ростопчин Ф.В. Письма к императору Александру Павловичу в 1812 году. // Русский архив, 1892, № 8, с. 546.

32 Акты, документы и материалы для политической и бытовой истории 1812 года. Под ред. К. Военского. Т. 1. СПб., 1909, с. 318.

33 30 дней. Иллюстрированный ежемесячник, 1930, № 8, с. 68.

34 О рабстве в Древней Руси — см.: Фроянов И.Я. Древняя Русь. Опыт исследования истории социальной и политической борьбы. СПб., 1995; Его же. Рабство и данничество у восточных славян. СПб., 1996.

35 О рекрутских наборах и социальном статусе солдат рекомендую обратиться к этим классическим публикациям: Щепетильников В.В. Комплектование войск в царствование императора Александра I. // Столетие военного министерства. СПб., 1904, т. 4, ч. 1, отд. 2, с. 18–40, 69–72; Андроников А.Н., Федоров В.П. Прохождение службы. // Столетие военного министерства. СПб., 1909, т. 4, ч. 3, кн. 1, отд. 3, с. 1–59.

Российская империя в эпоху войны 1812 года

Музыка на французский лад, марши французские, ученые французские.

Из доклада посла в Петербурге Армана Огюстена Луи де Коленкура

…22-го <октября> прикащик мой поехал в Ярославль и повез Макарку отдать в ополчение за пьянство.

Из дневника за 1812 год князя Д. М. Волконского

Ему будет поставлен памятник. Но если предположить, что человек этот предстал бы перед одним из наших военных советов или английским трибуналом, кто мог бы поручиться за его голову?

Жозеф де Местр в письме королю Сардинии о М. И. Кутузове, 1813 г.

На патриотизм стали напирать. Видимо, проворовались.

М. Е. Салтыков-Щедрин

Дуб — дерево. Роза — цветок. Олень — животное. Воробей — птица. Россия — наше отечество. Смерть неизбежна.

П. Смирновский, Учебник русской грамматики (эпиграф к роману В. В. Набокова «Дар»)

В этой важной главе мы более пристально приглядимся к стране, в которой предстоит разыграться действу под названием «война 1812 года» или «Русская кампания Наполеона». Что представляла собою Россия в ту пору? Кто стоял во главе государства? Как относились друг к другу разные слои населения? Во что они верили или не верили? Как можно охарактеризовать место России в Европе и мире? Обладала ли актуальная культура и искусство России той эпохи национальной самобытностью — или они являлись привнесенными извне элементами. В конце концов, корректно ли говорить о существовании единого народа, нации? Естественно, подобная широчайшая проблематика будет мною описана в стиле мозаики: в рамках данной монографии совершенно невозможно (да и не нужно) раскрыть все стороны общественной, социальной и экономической жизни России. Каждой отдельной небольшой теме уже посвящено множество специальных исследований: и моя задача в обзорном стиле рассказать об их выводах — или выявить то, на что мои предшественники не обращали внимания, либо понимали неверно.

Необходимо заметить, что в эпоху 1812 года Россия была государством, скажем так, странным. Император был представителем инородной династии Гольштейн-Готторпов, причем он оказался на троне в результате убийства собственного отца. «Исконная» религия была заимствована через погибшую несколько веков назад Византию из Древней Иудеи. Слово «царь» происходило от европейского корня, но авторитарная власть царя в корне противоречила европейским нормам того времени. Гимна у государства не было, а затем (в 1816 г.) стали использовать чужую мелодию — «God Save the King/Queen»:1 то есть заимствовали гимн соперничающей на морях и в Восточном вопросе Англии (своих слов и музыки не нашлось…). Главными символами были — Царь-пушка, которая никогда не стреляла, и Царь-колокол, который никогда не звонил. Восхитительный поэт и литературный критик Пьер Жюль Теофиль Готье (1811–1872) так описывает свое впечатление от Царь-колокола:

«…его можно принять за бронзовую хижину, тем более что широкий пролом в его стенке образует словно некую дверь, через которую свободно, не приклонив головы, пройдет человек».2

Единого свода законов империи еще не существовало.

На троне России оказывались случайные люди из мелких немецких земель. Кто-то был более способным, кто-то менее. Екатерина II, к примеру, обладала темпераментом и властностью. Однако мало кто знает, что расточительная и оттого нуждающаяся в больших суммах дама, среди прочего, торговала военными секретами собственного государства! Так, посол Англии сэр Чарльз Уильямс (1708–1759) стал ее близким другом — и часто субсидировал Екатерине большие суммы денег (лишь в 1750 г. — 50 000 рублей, о чем имеются две расписки; затем в 1756 г. — еще 44 000 руб.).3 За это англичане получали информацию о русской армии и планах наступления (!) во время Семилетней войны. Эти данные поступали в Лондон и в Берлин — королю Фридриху II.4 После смены посла Екатерина продолжила предавать новую свою родину уже за деньги его преемнику Кейту.5 Даже идеи устранения собственного мужа-императора Екатерина обсуждала с английским представителем.6

Подчеркну, что зачастую внешняя политика Готторпов совершенно не отвечала интересам населения России. Представители этой династии плохо знали и саму территорию собственной страны. Зато огромного размаха достигла пропаганда великодержавной идеологии и заверений в единстве всех сословий вокруг трона подобных торгующих военными тайнами, а затем и «пушечным мясом» (вспомним участие русских армий на деньги Англии в антифранцузских коалициях) «государей». Многие исторические «вехи» были выдумками — либо перевирались в угоду политике.

Среди прочего можно вспомнить, что одной из высших наград Российской империи был орден Александра Невского. Безусловно, этот удельный князь не имел отношения к империи, которая появилась на свет много позднее и взяла для себя в качестве внешней модели декорацию западной цивилизации. Но пропаганда есть пропаганда. Однако из долга перед истиной я должен напомнить несуразные и негероические обстоятельства появления самого прозвища «Невский». Дело в том, что о Невской битве 1240 года повествуется лишь в одной-единственной Новгородской первой летописи, причем весьма коротко и туманно. Сообщается следующее: на кораблях пришли свеи и муромане (их принято считать шведами и финнами), встали лагерем на Неве в устье Ижоры, до Новгорода дошли слухи, что они идут к Ладоге, после чего князь Александр напал на них и победил. Причем в стане противника был убит воевода Спиридон, а «новгородцев погибло: Костянтин Луготиниц, Гюрята Пинещинич, Намест, Дрочило Нездылов, сын кожевника, а всего 20 мужей с ладожанами или меньше».7 И это все. Ни целей, ни числа противника, ни подробностей боя — ничего.

Однако ученых настораживает другое: две летописи того же периода (Лаврентьевская и Ипатьевская) о победе Александра ничего не сообщают. Под 1240 годом значатся только два события: рождение у отца Александра князя Ярослава дочери Марии и взятие Киева татарами.8 Неужели тема рождения очередного отпрыска князя важнее, чем победа его сына над иноземцами? Еще больше вопросов вызывает полное молчание шведских хроник, которые так дотошно регистрируют даже самые мелкие стычки, включая проигранные. Только в написанном через полтора века (!) церковном житии уже объявленного «святым» Александра появляются некоторые подробности сражения. Но подробности эти кажутся совершенно нелепыми (что есть суть житийного жанра): начиная с того, что шведами предводительствовал король (который появился в этой стране только в 1250 году), и заканчивая «врагами, перебитыми ангелом Божьим» во время отступления.

Другим примером перевирания (отчасти комического) истории было «празднование» Бородинской годовщины, устроенное Николаем I. Он даже разыграл бой, лично отдавая приказы своим войскам. В ходе этого мероприятия история, ошибки М. И. Кутузова были «исправлены» — и русские легко и быстро победили других русских, изображающих французов.9 Забегая вперед, но не выбиваясь из той же темы, я напомню, что сегодня, к примеру, федеральный министр не стесняется открыто заявлять, что ложь об истории в государственных идеологических целях — это не позор и стыд, а хорошее дело. Даже местные диктаторы прошлых времен лицемерно заявляли, что «мы — за правду»: сейчас же процесс пошел уже в непотребном направлении.

Однако агитки и пропаганда никогда в итоге не могли уберечь ни Российскую империю, ни СССР от краха. Так, в 1912 г. Манифест императора «О праздновании 100-летнего юбилея Отечественной войны» завершался просьбой к богу ниспослать «святую помощь Свою в исполнении непоколебимого желания Нашего — в единении с возлюбленным народом Нашим направлять судьбы Державы Нашей к славе, величию и преуспеванию ее».10 В рамках того же юбилейного года властью были организованы «торжественные богослужения и церковные парады при широком ознакомлении подрастающего поколения и народа со значением празднуемого события для России, — путем бесед и популярных чтений».11 Кроме того, предпринимались «театральные представления патриотического содержания», а также «раздача учащимся книг, брошюр, памятных листков, художественных картин, относящихся к войне 1812 г., и изображений Императора Александра Благословенного и его сподвижников».12 Но, как мы знаем, Ч. Дарвин и История ниспослали Николаю Кровавому и его режиму революцию и расстрел семьи: пошлая сказка про «Отечественную» войну и «единение вокруг трона» не помогла. И сегодня историкам надо вновь по крупицам собирать правду о далеких событиях 1812 года. Как верно определил блистательный Станислав Ежи Лец:

«Чтобы добраться до истоков — плыви против течения».13

Продолжим. Важнейшей особенностью России интересующей нас эпохи было то, что все виды эстетики и новшеств копировались из Европы — прежде всего из Франции. Если бы в 1812 г. Наполеон ставил бы целью (а он подобных целей не ставил) покорить Россию или заставить русское общество (обществом в ту пору можно назвать лишь элиту) жить по французским лекалам, то подобнее не имело бы смысла: русские сами давно жили как бы французами — только в другой стране. Защищать от внешнего воздействия в самой теории можно лишь некую самость, отдельность, желание жить иначе — но как раз этого ничего и не наблюдалось: наоборот, все французское истерично и восхищенно копировалось и закупалось.

Но дело касалось не только быта — сама система власти (начиная с императорской семьи) была национально инородной. Адъютант М. И. Кутузова А. И. Михайловский-Данилевский записал в дневнике:

«Россия представляет собой исключительный пример страны, чьей дипломатический корпус в большей степени состоит из иностранцев. Некоторые из них даже не знают нашего языка, некоторые в России видели только Петербург. Ознакомившись с календарем, я убедился, что из 37 чиновников, служащих России в различных посольствах, лишь 16 имеют русские имена (но и они профессионально и светски общались исключительно на французском языке — прим. мое, Е. П.). Остальных зовут Пфюль, Капо, Поццо (имеется в виду Шарль-Андре Поццо ди Борго (1764–1842) — корсиканец, дальний родственник Наполеона, завидовавший гению, от этого ставший его кровным врагом — и, естественно, пригретый императором Александром; прим. мое, Е. П.), Тейль или еще как-нибудь в этом роде».14

Здесь же вспоминается и известная язвительная просьба к монарху генерала А. П. Ермолова «сделать его немцем».

Даже и символические памятные символы были заимствованы у «врагов». К примеру, в 1827 г. в Зимнем дворце была создана специальная караульная часть (Рота дворцовых гренадер) из ветеранов войны 1812 г.: вот только нарядили их в известные всему миру высокие медвежьи шапки гренадер наполеоновской гвардии.15 Как говорится: за что боролись — на то и напоролись. И для создания к 15-летнему юбилею войны грандиозной вазы «Россия» решили пригласить французских художников из Севра: Дени-Жозефа Моро и Фердинанда Давиньона (они же продолжили работу на Императорском фарфоровом заводе, параллельно обучая десятки русских подмастерьев).16 Кстати, я уточню: ваза эта была античной формы и в ампирном стиле. Вообще же само слово «ваза» заимствовано во второй половине XVIII в. из немецкого языка (die Vase восходит к лат. vas — «ваза, сосуд»).17 Получается, что в России все иностранное — и только война «Отечественная»…

Если поколение молодых русских дворян 1790-х годов было воспитано французскими эмигрантами-роялистами, а поколение 1800-х гг. росло под знаком восхищения успехами Наполеона, то с 1812 года галломания в воспитании и в образовании лишь усилилась: благодаря некоторым оставшимся на богатом содержании французским пленным и новой волне ознакомления русских офицеров с красотами и новшествами самой французской цивилизации. И уже эти люди стали родителями, которые растили детей в соответствующей системе координат, а образ Наполеона становился со временем все более романтическим.

Александр I

Начнем с главы государства — с «хозяина земли русской». Будущий император Александр I (1777–1825) появился на свет, так сказать, волею случая. Мало кто знает, что у его отца Павла I (1754–1801) совсем недолго была первая жена, но она рано умерла — и Павел Петрович был безутешен. Он не хотел больше жениться, однако хитрая Екатерина II нашла письма покойной, из которых следовало, что она нагло изменяла мужу — и Павел перестал печалиться о ее смерти.18 Новой его женой стала София Мария Доротея Августа Луиза Вюртембергская (1759–1828).

Стоит напомнить, что и Павел I, и Екатерина II были по крови не русскими, а немцами — вообще же со времени восшествия на престол Петра III в России правила Гольштейн-Готторпская династия: «дом Романовых» — это была, так сказать, присказка для местного использования и пропаганды в народной среде. Юный цесаревич Александр рос в чудовищной атмосфере ненависти между бабкой Екатериной и ее сыном Павлом. Дело в том, что, совершив государственный переворот (а затем замучив мужа в тюрьме), Екатерина постоянно чувствовала свою нелегитимность — и недолюбливала сына: ведь он имел больше прав на престол. Она даже забрала к себе внука, который почти не виделся с родителями, и растила его как наследника (в обход сына).19 В итоге у Александра развилась паранойя и масса комплексов, которые впоследствии сильно отразились на всей его внутренней и внешней политике.

Первой воспитательницей цесаревича стала вдова коменданта г. Ревеля Софья Ивановна Бенкендорф (урожд. Левенштерн), а няней-англичанкой ему служила Прасковья Ивановна Гесслер.20 В быту его окружали исключительно европейские вещи, символика, языки. По России он не путешествовал. Зато его рано стали приучать к бестолковому шуму военного плаца:

«Но имелись и „издержки“ воспитательного процесса. Например, тугоухость Александра Павловича стала следствием очень раннего знакомства с артиллерией. Имелись и проблемы наследственного характера. Как и его мать, императрица Мария Федоровна, Александр I был близорук и постоянно носил лорнеты, привязанные шнурком к правому рукаву мундира. Также известно, что следствием постоянных юношеских простуд стал ревматизм, беспокоивший Александра I на протяжении всей его жизни.

Придворная медицина претерпела серьезные изменения при Александре I. В декабре 1801 г. лейб-медик Яков Виллие регламентировал деятельность придворных медицинских чинов, включив их в „Штат медицинских чинов, непосредственно состоящих при Высочайшем дворе“. По этому штату предполагалось иметь 33 медиков, ключевые роли играли четыре лейб-медика и четыре лейб-хирурга. Тогда же расширили штат придворной аптеки».21

Всегда важно знать о внешности исторического деятеля (и вообще любого человека): часто она «кодирует» поступки, создает комплексы и т. д. Проанализируем множество написанных с натуры портретов, гравюр,22 изучим ряд мемуарных источников и посмертную маску. Лицо Александра было весьма заурядным: практически без профиля: короткий, слабо выдающийся носик, белёсые, как бы провалившиеся брови, маленький рот. С юности он начал испытывать проблемы со зрением и лысеть: и уже к 30–35 годам царь был вынужден зачесывать остатки волос ближе к плеши. Современник 1812 года, великий поэт Дж. Г. Байрон (1788–1824), именовал царя исключительно «Александром лысым». Примерно уже в 40 лет у русского монарха начался процесс отложения жира — и в самых, так сказать, неудачных для мужчины местах: в районе таза и груди, появилась толстая складка под подбородком (и он стал еще более напоминать своим видом покойную бабку). Процесс усилился после того, как 19 сентября 1823 года в Брест-Литовске монарха лягнула копытом лошадь, после чего последовала горячка и болезнь.23 Я полагаю, что было бы интересно поставить тему для «научной» диссертации в поле недавно признанной ВАКом теологии: «Удар православного царя копытом лошади — в свете неисповедимости путей Господних». Однако вернемся к науке.

Итак, Александр I был лысоват, немного глухой, сутулый, а затем и прихрамывающий: но это не мешало ему казаться по молодости лет миловидным. Его мелкие черты лица и женские вкрадчивые манеры, умение лицемерить и хитрить обсуждались при дворе: он даже получил заочное прозвище «Луиза».24 Возможно, сегодня его поведение покажется неадекватным и карикатурным, но в эпоху 1812 г. подобное могло вызвать лишь легкие пересуды, а некоторым даже нравилось. Камер-паж Дараган свидетельствует о царе так:

«…сутуловатость и держание плеч вперед, мерный, твердый шаг, картинное отставление правой ноги, держание шляпы так, что всегда между двумя раздвинутыми пальцами приходилась пуговица от галуна кокарды, кокетливая манера подносить к глазу лорнетку…»25

Во всем своем поведении Александр, без всяких сомнений, более напоминал женщину. Когда он проиграл вторую подряд войну, развязанную против Наполеона (талантам и успеху которого царь завидовал), то применил все свои женские чары, чтобы умилостивить Наполеона во время свидания с глазу на глаз в Тильзите. Подобными же методами он действовал и во время следующей их встречи в Эрфурте, когда Россия уже нарушала условия Тильзитского мира, но проблему необходимо было временно замять. Сохранилось показательное письмо Наполеона императрице Жозефине (1763–1814):

«Все идет хорошо. Я доволен Александром; он должен быть доволен мной; если бы он был женщиной, я думаю, что это была бы моя возлюбленная».26

Практически все современники отмечали его лицемерие, постоянную игру, внезапную истеричную раздражительность.27 Опытный знаток людского материала, Наполеон, считал русского царя «неискренним»: «это истинный византиец… тонкий, притворный, хитрый».28 Стоит подчеркнуть, что, за редким исключением, и большинство ученых-историков считают натуру Александра исполненной обмана, недоверчивости, непостоянства, злопамятности и мстительности, а также «духа неограниченного самовластия».29

Обратимся к дневнику выдающегося немецкого писателя Карла Августа Фарнхагена фон Энзе (1785–1858): этот документ был издан в Лейпциге в 1868 году и никогда не переводился на русский язык. Поклонник молодой русской литературы (автор статьи об А. С. Пушкине) писал о царе так:

«У императора Александра никогда не было того, что называется умом — это сплошная посредственность признает только заурядность (выделено мной, Е. П.). …Ни на одно мгновение не допускает он себя до искренности и прямоты, но вечно настороже. Самые определенные его свойства — тщеславие и лукавство; стоит переоблачить его в женское платье — и он предстанет перед вами в образе тонко выработавшейся женщины. Знаний у него весьма немного, даже по-русски он может толковать только о самых обыденных предметах».30

Действительно, русский монарх практически не владел русским языком, даже его экземпляр Библии был французским. Знания об окружающем мире, вообще образование его было весьма скудным, а лень довершала умственную неразвитость.31

При этом, если Александром овладевала некая мания (как, например, зависть, а затем желание взять реванш за поражения от Наполеона), то он становится невероятно упрямым и деятельным, хотя часто срывался в непоследовательность. Он чувствовал, что семья и придворные его не уважают и даже презирают — и это усугубляло его озлобленность и закрытость от искренних проявлений. Но подобное не мешало ему устраивать картинные мизансцены, часто вышагивать на балах. Характерным женственным жестом его было — всплеснуть руками и закрыть ими лицо. Баронесса дю Монте (ее мемуары также никогда не переводились на русский — и полностью забыты историками) вспоминает:

«Он хитер, лукав, скрытен и деспот в глубине души. Он всегда владеет собою и всегда разыгрывает роль; он бывает раздражителен, сердит, но сдерживает себя. Умеет пользоваться ласковым обращением и напугать строгим выговором и суровым обращением».32

В одном из каталожных описаний гравюры с изображением царя автор описывал предмет так: «…жидкие волосы, натянутая улыбка».33

Русским ли «духом» веяло от царя Александра? Обратимся к изысканию на сей счет историка И. В. Зимина:

«…о том, какой размах принимала эта забота (о собственной внешности — прим. мое, Е. П.), свидетельствуют архивные документы. На протяжении многих лет фельдъегеря везли из Парижа для императора любимые им духи. Объемы были просто колоссальны. Например, в начале 1823 г. кн. П. М. Волконский писал в Париж, чтобы посол во Франции прислал „с первым курьером из Парижа, хотя бы 12 бутылок духов Eau de Portugal, а с первою навигациею прислал бы несколько дюжин сих же духов“.

И действительно, с началом навигации в Петербург для императора доставили 48 бутылок этих духов. Общий вес „посылки“ составил почти 20 кг, поскольку каждый из флаконов весил „по фунту“, то есть 400 г. Кстати говоря, за все товары, поступавшие в Зимний дворец, аккуратно платились все таможенные сборы. За посылку уплатили 172 руб. 80 коп. таможенных пошлин. К осени эти запасы были исчерпаны, и в ноябре в Зимний дворец доставили новый груз, состоявший из трех ящиков. В первом находились 72 бутылки любимых духов „Eau de Portugal“, во втором — 72 бутылки духов „Eau de Mul d’Angleterre“ и в третьем — 72 бутылки духов „Eau de Juare“.

Таким образом, только за 1823 г. императору Александру I прислали из Парижа 264 бутылки духов весом по „фунту“ каждая, обошедшиеся в 4334 руб. Следовательно, общий вес посылок составил более 100 кг при средней стоимости одной бутылки духов в 16 руб. 41 коп.

Попутно упомянем и о том, что младший брат Александра I, император Николай Павлович, предпочитал духи „Parfum de la Cour“, склянка которых всегда стояла на его туалетном столе.

Кроме духов, императору дюжинами везли из Парижа перчатки и другие детали туалета».34

В описаниях современников обнаруживается буквально «девичья» жестикуляция Александра. Как-то в конце кампании 1812 г. графиня Шуазель-Гуффье сделала ему комплимент — и вот какова была реакция:

«…государь, краснея, закрыл лицо обеими руками и сказал с самой любезной улыбкой: „пожалуйста, без комплиментов“».35

Продолжим. Екатерина II умерла внезапно, не успев устранить сына (потому что внука заподозрили в невозможности воспроизвести потомство, но об этом позже) — и на престол взошел Павел I. Он отличался нервным нравом и иногда не вполне адекватным поведением, однако не был чужд здравым идеям и благородству. Тем не менее его действия настроили против монарха аристократию — и последовал очередной дворцовый переворот. Цесаревич Александр заранее знал о нем — и поэтому пятно отцеубийства и нелегитимного начала легли тяжким бременем на всю его биографию. Говоря о русском обществе эпохи, которую у нас сейчас именуют «духовной» и «исконной», небезынтересно вспомнить подробности колоритного убийства Павла 24 марта 1801 года. Предприятие отчасти оплачивала Англия (которая испугалась союза, заключенного Павлом с консулом Бонапартом: об этом подробнее я расскажу в соответствующей главе) через своего посла Чарльза Уитворта (1752–1825), причем деньги на убийство «помазанника Божьего» заговорщикам (православным генералам) передавала любовница посла (и сестра заговорщиков братьев Зубовых) О. А. Жеребцова (1766–1849). Во главе заговора стоял облагодетельствованный императором Павлом петербургский генерал-губернатор, новоявленный граф П. А. Пален (1745–1826). Царя сначала ударили табакеркой в висок, потом задушили шарфом, а затем пьяные русские офицеры еще и прыгали по бездыханному телу «помазанника Божьего».36 Генералы-участники убийства затем станут «героями» эпохи 1812 года… Подобным подлым кошмаром начался период, вошедший в историю под названием «дней Александровых прекрасное начало».

Кто же вступил на престол огромной империи? Современник эпохи 1812 г., Александр Пушкин (1799–1837), так охарактеризовал императора Александра:

Властитель слабый и лукавый, Плешивый щеголь, враг труда, Нечаянно пригретый славой, Над нами царствовал тогда.

Я вспомню и еще одно стихотворение А. С. Пушкина, которое долго было под цензурным запретом:

«К бюсту завоевателя» Напрасно видишь тут ошибку: Рука искусства навела На мрамор этих уст улыбку, А гнев на хладный лоск чела. Недаром лик сей двуязычен. Таков и был сей властелин: К противочувствиям привычен, В лице и в жизни арлекин.

На эти почти неизвестные широкой аудитории строки А. С. Пушкина подвиг увиденный им бюст императора Александра, выполненный с натуры (в Варшаве в 1820 г.) датским скульптором Бертелем Торвальдсеном (дат. Bertel Thorvaldsen: 1770–1844). Дело в том, что выдающийся скульптор весьма проницательно разглядел кошмарную сущность натуры царя: злобу и ущербность — под маской благости. Александр I был действительно человеком болезненно раздвоенным, но он и не мог остаться нормальным: нервные больные среди ближайших предков, а затем воспитание между ненавидящими друг друга родственниками. Еще юношей цесаревич стал свидетелем эксгумации останков деда, убитого по приказу бабки и затем коронованного (!) заново его отцом, который, в свою очередь, был убит уже при его непосредственном участии.

Современный исследователь А. П. Николаев пишет:

«Беспринципность и аморальность Александра коробили его блестящего соперника, человека тоже далеко не идеального. В Тильзите императоры обменивались высшими орденами своих держав. Царь опрометчиво попросил орден Почетного легиона для генерала Л. Л. Беннигсена. Не называя причин, Наполеон категорически отказал. Александр понял свой промах и промолчал. Это была еще одна пощечина, нанесенная самодержцу. Наполеон же говорил позднее:

— Было противно, что сын просит награду для убийцы своего отца».37

Да, у царя с юности обозначилась лысина (равно как и глухота), он был лицемерен, но, возможно, поэт и кумир поэтов (Наполеон) были чересчур категоричны в оценке его личности и поступков? Давайте выслушаем другие точки зрения — и обратимся к фактам его деятельности. Декабрист Никита Муравьев (1795 или 1796–1843) писал без обиняков:

«В 1801 г. заговор под руководством Александра лишает Павла престола и жизни без пользы для России».

Выдающийся ум России эпохи 1812 года М. М. Сперанский (1772–1839) «выставлял его человеком ограниченным, равнодушным к пользе Отечества, беззаботным, красовавшимся своею фигурою, свиставшим у окна, когда ему докладывали дела…»38

Позднее — во время заседаний Венского конгресса и европейское общество смогло рассмотреть Александра и составить о нем мнение, основанное на близком общении. Высший свет и дипломаты именовали царя не иначе как «фальшивым», не имеющим «морали в практических вопросах», «лишенным нравственных основ, хотя говорит о религии, как святой, и соблюдает обрядовую внешность», «ему кажется, что мир создан только для него». Он «пустозвон», как характеризует Александра австрийский фельдмаршал и дипломат граф Шарль-Жозеф де Линь (1735–1814). Канцлер Пруссии Карл Август фон Гарденберг (1750–1822) в письме к генералу Августу Вильгельму фон Гнейзенау (1760–1831) жалуется на «властолюбие и коварство под личиной человеколюбия и благородных, либеральных намерений». В словах царя «любовь и человечество, а в сердце ложь», — резюмирует архиепископ Игнатий. Лаконичнее всех выразил свою мысль посол Великобритании, ради которой Александр угробил сотни тысяч русских жизней: «честолюбивый, злословящий дурак».39

По свидетельству одного современника, царь избегал «бесед с людьми умными. …Среди представительниц прекрасного пола его таланты расцветают и лучше оцениваются, напр., дамы любят аккомпанировать русскому императору, обнаружившему „особенный талант свистеть“».40 Выдающийся русский историк С. П. Мельгунов (1880–1956) упоминает об одном, возможно, пророческом выводе:

«Тайная венская полиция предсказывает и последующую судьбу прежнего любимца, баловня Европы: „Он кончит, как отец“, — это мнение лиц, хорошо изучивших русского императора».41

Вся игра царя в «либерализм» была лишь дешевой комедией — и многие современники понимали это еще до полной победы ада аракчеевщины. Наблюдавший царя в Польше в 1818 г. де Клемм:

«Александр „деспот в полном смысле слова“. Он никогда ни на йоту не поступится своей самодержавной властью, несмотря на то, что он почти всегда собой владеет, всякий, бывший свидетелем, как когда он не следит за собой, во всех его чертах отражается черствость, жестокость, проявляющаяся в судорожных гримасах, — тот не ошибется в том, что он деспот…»42

Из письма 3-го президента США Томаса Джефферсона (1743–1826) от 12 декабря 1818 г.:

«Его участье в мнимо-священном союзе, антинациональные принципы, высказанные им отдельно, его положение во главе союза, стремящегося приковать человечество на вечные времена к угнетеньям, свойственным самым варварским эпохам, — все это кладет тень на его характер».43

Петр Григорьевич Каховский (1797–1826) в письме к Николаю I утверждал:

«Император Александр много нанес нам бедствия, и он, собственно, причина восстания 14 декабря».

И, наконец, итоговый вывод воспитателя царя Ф.-С. Лагарпа (1824 г.):

«Я обольщался надеждой, что воспитал Марка Аврелия для пятидесятимиллионного населения… я имел, правда… минутную радость высокого достоинства, но она исчезла безвозвратно, и бездонная пропасть поглотила плоды моих трудов со всеми моими надеждами».44

В 1793 году 16-летнего цесаревича Александра женили на дочери маркграфа Баденского Луизе Марии Августе (в православии — Елизавета Алексеевна: 1779–1826). Этот брак оказался несчастным — никакого серьезного чувства не было: более того — супруг стал издеваться над женой (да и сама глупая и примитивная особа не пылала чувствами к супругу). Несколько позднее посол короля Сардинии граф Жозеф де Местр (1753–1821) писал:

«Однако более всего меня печалит удаление друг от друга обоих августейших супругов, которое совершенствуется до такой степени, что я не вижу никакой надежды на столь вожделенное сближение».45

Вскоре Елизавета Алексеевна завела себе любовника — красивого польского князя Адама Чарторыйского (одновременно близкого друга царя и министра иностранных дел России!), причем, как ни странно, ее муж всячески способствовал этой связи!46 С. П. Мельгунов анализирует свидетельства очевидцев:

«Ольри записывает, что Елисавета „не пользуется любовью государя“: „Известно самым достоверным образом, что единственный мужчина, которого императрица видит с удовольствием и который бывает в ее интимном обществе — кн. Чарторижский“… Об интимных отношениях этих двух лиц говорят будущий посланник в России Людовика Филиппа Барант и близкая ко двору гр. Головина. То же утверждает Наполеон на о. св. Елены, как свидетельствует журнал Гурго. …Барант утверждает, что оба супруга добровольно возвратили друг другу свободу. Мало того, Александр изо всех сил покровительствовал связи с Чарторижским. Барант сообщает, что, когда у Елисаветы родилась девочка и она была показана Павлу, последний будто бы заметил статс-даме Ливен: „Сударыня, полагается ли, что у блондина мужа и блондинки жены может быть ребенок брюнет?“ „Государь, Бог всемогущ“, — ответила Ливен».47

Да! От друга мужа, Адама Чарторыйского, Елизавета Алексеевна забеременела и родила, но ребенок прожил недолго (1799–1800 гг.). Тем не менее православная царица Елизавета Алексеевна времени не теряла — и вскоре изменила уже А. Чарторыйскому: она нашла себе нового мужчину — эффектного кавалергарда Алексея Яковлевича Охотникова (1780–1807), от которого забеременела и 3 ноября 1806 года родила!48 Вскоре после известия о беременности А. Я. Охотников был убит.49 Отмечу, что не только царь был иногда жесток с супругой, но и она вела себя с ним грубо: об этом свидетельствуют письма матери «пострадавшего».50

А теперь мы вплотную подошли к проблеме сексуальной жизни самого царя. Ученые давно выяснили, что сексуальность, физические пристрастия и удовлетворение (либо неудовлетворенность) самым значительным образом отражаются на поведении и поступках того или иного человека. Как мы знаем, у императора Александра не было детей: проблема отсутствия наследника особенно остро встала в период восстания декабристов. Историки всегда знали о том, что нормальных интимных отношений с женой у царя никогда не существовало,51 но пытались как-то «изыскать» альтернативу. Некоторые обманулись, поверив в то, что, по всей видимости, специально назначенная еще самой семьей царя на роль «ширмы», красавица Мария Антоновна Нарышкина (урожд. княжна Святополк-Четвертинская: 1779–1854), была его любовницей.52 Однако не существует репрезентативных документов, подтверждающих их сексуальную связь (хотя бы дневника как у одной известной балерины…). Зато мы достоверно знаем, что она практически открыто (!) жила (помимо официального мужа…) с дипломатом и поэтом князем Григорием Ивановичем Гагариным (1782–1837), а затем и с генерал-адъютантом самого царя, графом польского происхождения, Адамом Петровичем Ожаровским (1776–1855) — и еще со многими другими лицами. Да, таковы были нравы той православной Руси, «которую мы потеряли». Как говорится: деды распутничали. Но почему я упомянул слово «ширма»?

За всю свою жизнь царь, полностью располагающий всем женским (да и мужским) населением России, не был замечен ни в одном романе: ни одна придворная или другая дама не забеременела от него. Согласитесь: точно и научно зная о повадках приматов, о похотливости сильных мира сего, сами собой закрадываются разного рода вопросы. Большинство аристократов, генералов эпохи Александра имели десятки любовниц — тому свидетели множество подлинных документов. Любовные похождения Наполеона также подробно описаны исследователями.53 Зато царь нарочито и картинно целовал ручки и танцевал с дамами на балах, изображал «рыцарское отношение»; он постоянно пытался создать видимость ухаживания (не менее талантливо, чем, предположим, актер Кевин Спейси…) — часто одновременно за несколькими особами.54 К чему было тратить столько усилий для создания декорации из несуществующих романов? Что он пытался скрыть? Пытаясь объяснить полное (!) отсутствие у Александра интимных отношений с женщинами, сбившись с ног в поисках хотя бы одной особи, ученые даже выдвинули версию о его кровосмесительной связи с собственной сестрой Екатериной Павловной (1788–1819). Так, еще внимательный исследователь С. П. Мельгунов пытался вникнуть в суть произошедшего:

«Обрисовка отношений Александра к женщинам, имеющая значение для его личной характеристики, требовала бы рассмотрения и его отношений к любимой сестре Екатерине Павловне. В этих доверительных отношениях была доля нежных чувств, выходящих уже за сферу родственной привязанности. Как по-иному рассматривать те нежные письма, которые писал Александр своей сестре? Что означают, например, такие строки: „Helas! je ne sais profiter de mes anciens droits (il s'agit de vos pieds, entendez vous) d'appliquer les plus tendres baisers dans votre chambre a coucher a Twer“ (Увы, я не могу воспользоваться своим старым правом осыпать ваши ножки нежными поцелуями в вашей спальне в Твери).

К сожалению, при опубликовании Николаем Михайловичем переписки брата и сестры, эта переписка подверглась со стороны, как говорят, Николая II строгой цензуре. Переписка дана читателям с большими купюрами. Многое для определения семейных отношений уничтожено еще императором Николаем I. Может быть, истории и не удастся, таким образом, приподнять завесу, скрывающую до сих пор от нас детали деятельности, развивавшейся вообще около тверского салона Екатерины Павловны. Пока, во всяком случае, еще преждевременно строить здесь какие-либо предположения».55

В 1947 г. будущий доктор исторических наук В. В. Пугачев прямо утверждал, что «Екатерина Павловна была любовницей Александра» (выделено мной, прим. Е. П.).56 Но именно сексуальный характер их отношений сохранившимися (после уничтожения семьей Романовых) документами опять-таки не подтверждается (хотя в переписке встречаются слова признания в любви — но подобное было органичным для стиля эпохи). Зато мы знаем о любовной связи (в те же годы) великой княжны с женатым генералом П. И. Багратионом (правда, супруга ему изменяла еще более беспардонно: об этом — ниже), который хотя и был несколько уродлив, но отличался энергичностью.57 Замечу «в скобках»: в 1809 году Екатерина Павловна все же вступила в близкородственный брак со своим двоюродным братом (их матери были родными сестрами) — принцем Георгом Ольденбургским (1784–1812). Круглолицая, с чересчур пухлыми щеками, Екатерина, отличалась экзальтированным характером, мечтала о власти, пыталась (неудачно) женить на себе императора Австрии — и истероидно подталкивала брата и окружающих к военным авантюрам.

Есть только одно логичное объяснение отсутствия у Александра I активной половой жизни: по всему вероятию, он был импотентом — и это подтверждается рядом источников. Осведомленный и прекрасно знавший царя и его двор немецкий писатель и депутат Франкфуртского национального собрания Эрнст Мориц Арндт (1769–1860) высмеивал картинные потуги Александра ухаживать за «дамочками»:

«Придворные врачи говорили по этому поводу, что все это — одна видимость, совершенно безопасная, что мужья без тревоги позволяют ему увиваться вокруг своих жен».58

Вероятно, лучше и дольше прочих знавший Александра А. Чарторыйский заявляет (еще при жизни Павла — когда цесаревич был молод) уже без обиняков:

«Редко, чтобы женской добродетели действительно угрожала опасность».59

Одна из поклонниц Александра, гр. Эделинг, рожденная Стурдза, бывшая близкой фрейлиной его жены, свидетельствует:

«Государь любил общество женщин, вообще он занимался ими и выражал им рыцарское почтение, исполненное изящества и милости».60

Версию об импотенции Александра я уже аккуратно выдвигал в одной из своих публикаций ранее,61 о том же можно было догадываться по косвенным доказательствам, но буквально совсем недавно крупный специалист по истории России конца восемнадцатого века, опубликовавшая в последние годы множество интересных документов эпохи,62 Наталия Зазулина, сообщила мне об обнаружении важных материалов, а именно: записей о проблемах цесаревича с потенцией, сделанных на латыни иностранными врачами царской семьи. Эти данные будут опубликованы в книге («Европейский пасьянс»), которая готовится к печати почти одновременно с моей монографией, поэтому я сообщу лишь суть. Итак, оба брата (Александр и Константин) переболели чем-то очень серьезным в 1787 г. (болели долго — почти полгода). К возвращению Екатерины из путешествия в Крым, воспитатель внуков Николай Иванович Салтыков (1736–1816) повез их на встречу с бабушкой. Старший брат был еще слаб и болен. И. В. Зимин утверждает, что они переболели корью,63 а Н. Зазулина полагает, что мальчики перенесли скарлатину с осложнениями, последствиями которых стали: бесплодие у Константина и импотенция у Александра. Действительно, от нескольких жен у Константина детей не получилось.64

Н. Зазулина выяснила, что тревогу в отношении потенции Александра забила еще его бабка через полтора — два года после его свадьбы. Ладно жены: ни одна фрейлина не была беременна! И первые врачи приехали в конце 1795–1796 гг. из Швеции и Пруссии. Да, захватывать чужие территории и заставлять города сотнями церквей в России научились, а вот медиков, которые бы помогли «помазаннику Божьему» с половым и вообще здоровьем, приходилось завозить из «бездуховного» Запада…[6]

Еще С. П. Мельгунов заметил:

«Головин в своих записках утверждает, что ухаживание Зубова якобы объясняется „желанием Екатерины II видеть внука“. Об этих приставаниях Зубова говорит в своих письмах к Кочубею сам Александр. Он жалуется в них на трудность того двойственного положения, в котором приходится ему пребывать, — другими словами, на боязнь обидеть всемогущего фаворита».66

Стоит заметить, что антропологические и социальные изменения за истекшие 200–250 лет весьма значительны. Если сегодня многие долго и планомерно делают карьеру, наживают средства, наслаждаются сексуальной свободой — и заводят детей в 40–50 и даже 60 лет, то в описываемую эпоху средняя продолжительность жизни была гораздо меньше, пенсий (кроме именных) не существовало — и детей необходимо было делать как можно раньше. Учитывая высокую детскую смертность (церковники долгие века замедляли развитие наук и медицины), проходилось рожать чаще: особенно семьям монархов, которым был необходим наследник трона.

В предоставленном мне рукописном сокращенном варианте своего исследования Н. Зазулина утверждает:

«Вторая попытка лечиться была после рождения и смерти дочери Елизаветы от А. Охотникова — во время поездки в Пруссию. Также, вероятно, имели место походы по врачам в Англии, перед поездкой на Венский конгресс — и в самой Вене. И. З. Кельхен (Иван Захарович Кельхен (1722–1810) — лейб-хирург, прим. мое, Е. П.) в своей записке отмечал, что лучший специалист по вопросам продолжения рода у мужчин — шведский врач Адам Афцелиус (шведский ботаник, ученик К. Линнея — прим. мое, Е. П.), пригласили и его. Следом за ним выписали Брюгманса, Сдифорта, позже Зибальда. И по их отметкам, у Константина с потенцией все было в порядке, только никто не беременел! А у Александра Павловича проблема была серьезнее: даже из дам никого не осматривали, т. к. не было причины! И главное — это специализация всех врачей. К Александру вызывали не хирургов общей практики, а специальных докторов, тогда это было разновидностью гигиены и одновременно родовспоможением. При дворе в Питере были и свои неплохие врачи, но не по этому профилю. С этим было хорошо в Швеции, среди учеников Карла Линнея: целая научная школа по гинекологии существовала и в Пруссии».

Теперь, имея информацию о проблемах Александра с потенцией, все встает на свои места: понятно, почему у него сразу не заладились отношения с женой (вплоть до того, что для сотворения наследника Екатерина ее «подкладывала» под своего любовника П. А. Зубова, а сам муж — под собственного друга А. Чарторыйского); понятно, из-за чего у царя не было сексуальных связей с «мамзелями» — и он остался бездетным. Однако остается небольшая вероятность того, что а) речь все же шла лишь о невозможности иметь детей или б) все эти профессионалы по царственным импотентам могли его через некоторое время (хотя уж очень много лет ничего не выходило…) вылечить. Но тогда к нам возвращается — и с еще большей цепкостью пристает вопрос: почему у Александра Павловича не было сексуальных отношений с женщинами?

Никто из моих коллег об этом не писал и, возможно, не задумывался, но множество документальных фактов позволяют мне внести новую и важную версию-концепцию: по всей видимости, русский император был латентным гомосексуалом.

Как известно, изначально Александр I обещал жить «по заветам» бабки Екатерины — и это привело двор в восторг. Даже в конце его правления, в 1820-е годы, мы читаем в «Горе от ума» описание преклонения московского дворянства перед теми, кто «при государыне служил Екатерине», при ней, веселя императрицу, грохался на паркет — и тому подобные «прелести» холуйства (вспоминаем «кофейник Кутузова»). Относительно нравов самой Екатерины II и ее ближайшего круга можно лишь сказать, что они, возможно, превосходили своей порочностью и эротоманией все, что видел фривольный и прекрасный восемнадцатый век. Сегодня мы знаем о существовании мебели («секретная комната»), заказанной Екатериной и выполненной в эротическом стиле. Как считается, сами предметы не сохранились (их след теряется в 1940-е годы), но в распоряжении историков имеются детальные фотоснимки стола (ножки — огромные пенящиеся фаллосы, по обручу — эрегированные раскрашенные фаллосы), кресла и стула. Читатель может их наблюдать в многочисленных публикациях (в том числе в интернете) и документальных фильмах Петера Водича. Подобная мебель весьма гармонировала с бесконечной чередой все более молодеющих любовников стареющей Екатерины. В данном случае нам важно отметить два нюанса: во-первых, юный цесаревич Александр рос именно в такой атмосфере, в ней формировалась его и без того покалеченная психика, во-вторых, подобные «античные» искусы говорят об истинном отношении императрицы и придворных к православным нормам.

Еще в середине 1790-х гг. цесаревич Александр стыдливо признается в письме к матери:

«Вы спрашиваете, дорогая матушка, не беременна ли моя маленькая Лизон. Пока нет, потому что дело еще не кончено. Нужно сознаться, что мы — большие дети, и пренеловкие, прилагаем все мыслимые усилия, чтобы сделать это, но нам не удается».67

Дело в том, что Александр никак не мог возбудиться на жену… Зато, как отмечают ученые-биографы русского императора:

«Незрелый Александр предпочитал проводить время в компании молодых дворян его возраста или своих лакеев, предаваясь проделкам и шуткам, нередко весьма сомнительного свойства».68

Круг его общения состоял из людей, скажем так, противоречивых. Некоторые из них, возможно, пытались развить в нем «первородные» инстинкты не самым тонким образом. Действительный тайный советник, сенатор, кавалер-воспитатель цесаревича, Александр Яковлевич Протасов (1742–1799), 8 июня 1794 г. писал графу А. Р. Воронцову:

«…чтобы дать вам представление о его образе жизни, скажу, что назавтра он пригласил меня повеселиться — на случку его английской кобылы с жеребцом Ростопчина, добавив, что этот последний уверил его, будто наблюдать за движениями двух лошадей во время сего акта весьма забавно».69

Но даже подобные «научные» просмотры не помогли надежде русского народа и собственной бабки, Александру, приноровиться к собственной баденской… жене.

Еще один немного комичный эпизод, связанный с прусской королевой Луизой (1776–1810) описывает С. П. Мельгунов:

«Если у русского императора и было какое-нибудь пристрастие к Пруссии, то большую роль играло немецкое происхождение царствовавшей династии, как отмечал Жозеф де Местр. В действительности, роль Александра в делах Пруссии и отношения его к несчастной прусской королеве исключительно объясняется той дипломатией, которую вел Северный Тальма. Как показывает отчетливо в этюде, посвященном королеве Луизе и Александру А. К. Дживелегов, Александр, стараясь покорить Луизу, думал не о флирте, а о том, „чтобы сделать самого влиятельного человека у прусского трона слепопреданным себе“. К несчастью для Луизы, как для женщины, так и для политического деятеля, она искренно увлеклась… обольстительным монархом. …В результате Луиза предлагает Александру „любовь“, а последний вел только холодный, расчетливый „политический флирт“. „Платоническое кокетничание“ с Луизой со стороны Александра привело к тому, что, будучи в Потсдаме в 1805 г., Александр должен был, подобно омским девицам того времени, запирать на два замка свою опочивальню, чтобы его не застали врасплох. Об этом он рассказывал сам Чарторижскому. И действительно, как видно из личной переписки с ним Луизы, последняя готова была совершить неосторожный поступок, к которому Александр, очевидно, не был склонен, ибо для него игра с Луизой сводилась прежде всего к игре политической. …Луиза поняла это только через несколько лет, когда перед ней до некоторой степени вскрылся истинный характер ее „друга“».70

Таким образом, прусская королева не сразу поняла, что Александр совершенно не интересуется женщинами — и получить удовольствие, изменив ее бездарному и бесхарактерному мужу, не получится. На это не обращали внимания мои предшественники, но как раз к упомянутому мужу — Фридриху Вильгельму III (1770–1840) Александр определенные чувства испытывал! Этот король был действительно безвольный и пустой тип, но по молодости лет обладал красивыми чертами лица и стройной фигурой. Не в последнюю очередь из-за этой привязанности русские солдаты проливали кровь в 1806–1807 гг. Послушаем свидетельство главнокомандующего (с января по июнь 1807 г.) русской армией Л. Л. Беннигсена (1745–1826):

«Теперь перейдем к изложению отношений наших с прусским двором.

Личная дружба обоих государей являлась главной основой этих отношений; дружба, подобной которой история дает мало примеров; притом дружба — постоянная среди всех политических пререканий и неизменяемая, несмотря на все превратности судьбы и военные несчастья.

Переговоры между Францией и Пруссией, совершенно чуждые России, и о которых ей не было даже сообщено официально, дошли уже до того, что берлинский кабинет не счел более возможным выбирать между войною и миром. …Забывая всякие соображения, император Александр не только не колебался ни минуты оказать королю просимую помощь, но сообщал ему твердое намерение помогать своему другу и союзнику всеми своими силами».71

Я подчеркну: речь идет о той войне, которая стоила жизни многих десятков тысяч русских людей — и завела Россию в Тильзит! Вот чего стоили интимные привязанности Александра. В моей коллекции (см. в разделе иллюстраций) есть даже гравюра тех лет, где Александр и Фридрих Вильгельм нежно держатся за руки. Теперь, зная на каких субъективных основаниях произошло столкновение 1806–1807 гг., можно лишь иронически относиться к потугам ряда исследователей приписывать мнимым (об этом — в соответствующей главе) негативным последствиям присоединения России к блокаде Англии — причины войны 1812 г. (тем более что сами эти авторы даже не замечают логического противоречия в собственных построениях: если Россия невиновна в конфликте, тогда зачем вообще упоминать о том, что «причиной» были проблемы от присоединения к системе, инспирированной Наполеоном?).

Так или иначе, упомянутые выше биографы царя (С. П. Мельгунов и М.-П. Рэй) не замечали очевидного: и либо игнорировали напрашивающийся из документов и фактов вывод — или говорили о пресловутой «дипломатии». Я полагаю, что сейчас и у моих коллег-историков, и у читателей должны постепенно открыться глаза… Предлагаю, так сказать, осмотреться: во дворцах, в которых жил русский царь, царила эстетика ампира, европейского классицизма, где все было пропитано символами античной эстетики. Цесаревич, а затем император обожал смотры солдат, был сторонником шагистики и гневался, если армейцы были плохо одеты. С детства его окружали эротоманские гравюры, табакерки «с секретами» — и прочие «игрушки» разгульной Екатерины. Манерный, утонченный и голубоглазый Александр окружает себя исключительно адъютантами-красавцами. Среди офицеров, чью карьеру он продвигал, был и молодой Иван Саввич Горголи (1773–1862) — этого грека на русской службе называли одним их самых красивых людей России. По распоряжению сверху его перевели на службу в лейб-гвардии Семеновский полк — любимый полк царя.

А теперь обратимся к ранее неизвестному, но просто феноменальному документу, который полностью разоблачает императора Александра. Все вы знаете о знаменитом создателе идеологии «официальной народности» («духовные скрепы»…), известном своими гомосексуальными связями — о Сергее Семеновиче Уварове (1786–1855). Обычно его деятельность связывают с правлением Николая I, вспоминают эпиграмму А. С. Пушкина, написанную про любовника министра народного просвещения — про князя Михаила Александровича Дондукова-Корсакова (1794–1869), но неожиданный и стремительный карьерный взлет совсем юного мальчика Сережи начался именно при Александре — и благодаря его чувствам. Ранее считалось, что мемуаров С. С. Уварова не существует, однако совсем недавно были переведены на русский язык с французского (естественно: на каком же еще языке писать «патриоту», придумавшему объединить в пошлую формулу «Православную веру. Самодержавие. Народность»?) его воспоминания, которые не предназначались для публикации, а должны были навсегда остаться семейной тайной (подлинный материал хранится в Отделе письменных источников Государственного исторического музея). Никто из моих коллег их еще не успел проанализировать. А теперь я предлагаю послушать рассказ самого С. С. Уварова, который, по большому счету, даже не нуждается в комментариях — ведь фактически речь идет о романтическом чувстве со стороны императора Александра к 16-летнему юноше:

«Вновь возвращаясь к тому, что касается лично меня, я должен отметить, что незадолго до этого двойного назначения (С. С. Уваров стал камер-юнкером с моментальным присвоением ранга 5 класса — прим. мое, Е. П.) я, не ведая того, привлек внимание Императора. И тут я не могу умолчать о том, что из всего этого нового поколения сразу же был возвышен. В самом деле, надо сказать, что я обошел большинство моих сверстников. Князь Адам Чарторыйский, всемогущий министр, приближенный к Императору Александру, чье необычное положение требовало большой осторожности, желал иметь подле себя очень молодого человека, не имеющего отношения ко Двору; я и был им выбран и немедленно прикреплен к его персоне. По странному стечению обстоятельств он находился во главе внутренней политики, не затрагивая внешнюю. Мое выполнение двух или трех его поручений восхитило его, о чем он с удовольствием поведал Императору, так, что, когда я был ему представлен, я, не ведая того, уже был утвержден в должности.

Чуть подробнее опишу сцену моего представления, которое впоследствии оказало огромное влияние на всю мою последующую карьеру. В день официального представления у вдовствующей Императрицы в узком кругу проходил бал. Тщательно оглядев мой туалет, который, должен признаться, был весьма элегантен, моя мать улыбнулась мне, затем ее лицо сразу приняло строгое выражение, и она серьезным тоном сказала мне примерно следующие слова: „Я делала до сих пор все, что было в моих силах; сегодня моя роль закончена; помните, что у вас нет иной поддержки, кроме вас самих“. После этого материнского благословения я сел в экипаж и отправился во дворец. Несмотря на то, что новое окружение, в котором я оказался, было знакомо мне лишь отчасти, я испытывал удовольствие, находясь в самом центре этого блестящего круга. Но это чувство не преминуло рассеяться: увлеченный очарованием бала, я принял участие в танцах, но вскоре заметил, что Император посреди сияния молодости и красоты следил за мной с особым вниманием. И в разгар бала он приблизился ко мне и благодушным голосом сказал мне несколько любезных слов (выделено мной, Е. П.). Таким образом, по стечению более или менее случайных обстоятельств, возникшее на этом приеме настроение, которое не проходило и поочередно принимало самые неожиданные формы, претерпело сильные перемены.

<…> Я возвращаюсь к подробностям, которые больше всего касаются меня лично. Я уже писал… как я избежал сомнительного счастья передать Наполеону ультиматум от Императора Александра и как последний, в качестве компенсации, помог мне начать новую карьеру, практически такую же авантюрную, которой я лишился. Я возвращаюсь к этому времени, потому что оно связывает меня с самыми последними мыслями Императора. Не сумев сделать из меня своего доверенного агента на службе внешней политики, он замыслил привлечь меня как можно ближе к себе, но таил это в глубине души. В этой необычной ситуации я быстро разгадал секрет, который в действительности был больше похож на роман, чем на сухое изложение истории. Но этому роману не суждено было быть написанным. Впрочем, я рассказал… как, на мой взгляд, внезапно он отказался от замыслов, которые он сам внедрял в мое сознание, он сказал, что решился просить меня отречься от них. Я ровным образом описал чувство, с которым он встретил мой отказ, и в результате мгновенно отдалился от меня (выделено мной, Е. П.). Я хотел бы добавить, не вдаваясь в ненужные детали, что незадолго до своей внезапной кончины он ответил мне своей прежней благосклонностью. Так, чтобы уберечь меня, говорил он, от ошибок, в которые он меня вовлек…

Поспешу вернуться к подробностям, касающимся меня лично… В небольшом, изданном недавно труде я отметил следующее:

„Когда под покровительством Его Величества Императора Александра я был назначен Попечителем Петербургского округа, будучи в возрасте, в котором другие только начинают университетское образование, я без труда убедился, насколько мне не хватает знания древних языков“».72

Что же: вы сами можете сделать однозначные выводы об этой романтической истории влечения и назначения. Я же лишь отмечу, что примерно в описанное время юный Сережа Уваров, исходя из сохранившихся портретов, был красивым молодым человеком с томным и порочным взглядом и хорошими манерами — как раз таким, какими окружал себя император.

Именно миловидность была основным доводом продвижения по службе разного рода второстепенных особ при Александре. Дочь Ф. В. Ростопчина Наталия не гнушается заявить открытым текстом о дипломате Павле Дмитриевиче Киселеве (1788–1872):

«Тогда это был молодой красавец лет тридцати; лицо его понравилось императору Александру, и он взял Киселева к себе в адъютанты».73

Мало кто знает, что одно из видных мест в ставке русского императора в начале войны 1812 года занимал известный европейский авантюрист, долгое время бывший открытым любовником короля Швеции Густава III (1746–1792), барон Густав Мориц Армфельт (1757–1814).74

Александр даже не постеснялся заказать эскизы церковного православного «причастного прибора» открытому поклоннику уранической любви (Urnische Liebe — этот термин появился несколько позднее, но сегодня прочно вошел в специальную литературу) — великому французскому художнику Шарлю Персье (1764–1838). Я вкратце напомню: чета придворных архитекторов Наполеона — Пьер Франсуа Леонар Фонтен (1762–1853) и Ш. Персье — являлись создателями стиля ампир.75 То были действительно выдающиеся и блистательные мастера, но, что курьезно (в свете отстаивания местной «духовности»), весь свет знал об их открытой, фактически официальной любовной связи. Художники жили в нескрываемом гражданском браке, их официальная деловая корреспонденция (прекрасный документ из которой хранится и в моей коллекции) велась на бланке под двумя именами (часто обоими именами и подписывалась). Упомянутый причастный прибор по эскизам главного любителя античной эстетики Ш. Персье был выполнен знаменитым ювелиром и бронзовщиком Мартином Гийомом Бьенне (1764–1843), также не чуравшимся «эллинских удовольствий». Сегодня тарели, звездица и потир хранятся в государственном Эрмитаже (инвентарные номера: Э 14800 — 14802, Э 14804).76

Еще один характерный факт: если вы взгляните на парадный портрет генерала от артиллерии А. А. Аракчеева (1769–1834), то обнаружите на шее (даже не в петлице!) миниатюрное изображение императора Александра, выполненное на слоновой кости и подаренное самим царем. Обычно портреты возлюбленных носили все же девушки и дамы. Отмечу, что из особых чувств генерал картинно приказал вытащить из оправы и вернуть императору бриллианты, оставив лишь само изображение своего любимого царя. Историки знают и о том случае (в 1812 г.), когда царь заставил А. А. Аракчеева поревновать:

«Прощаясь… с Ростопчиным, император с особенным чувством поцеловал его. Это не прошло незамеченным для А. А. Аракчеева, который после поздравил губернатора с высшим знаком благоволения со стороны государя…»77

Сразу после странной и скоропостижной смерти Александра I А. А. Аракчеев был уволен со службы: отношение к нему оказалось столь неприязненное, что даже не стали долго ждать для сохранения красивой проформы. Тогда патриот А. А. Аракчеев отправился путешествовать за границу — и, естественно, посетил Париж. Здесь он заказал столовые позолоченные бронзовые часы (неужели на родине не нашлось достойного мастера французского происхождения?) с бюстом покойного царя — и с музыкой, играющей раз в сутки, в 11 часов вечера: то есть в момент зафиксированной смерти Александра. Представим психическое состояние этого персонажа: каждый день слушать напоминание о подобном событии.78

Кстати, такая, как говаривали, «собачья» преданность А. А. Аракчеева своему «хозяину» могла быть использована последним для одного нелицеприятного и весьма конфиденциального поручения в апреле 1813 года (о неожиданном и подозрительном событии в русской армии я расскажу в соответствующей главе)…

Таким образом, дошедшие до нас (после сильной «чистки» царской семьей) документы, свидетельства очевидцев, а также логическое сопоставление фактов, позволяют сделать следующие выводы: император Александр, вероятно, страдал от импотенции — и пытался всячески это маскировать показным волокитством, не оканчивавшимся сексуальными актами. Вместе с тем, по всей видимости, русский царь был латентным гомосексуалом, примечавшим красивых юношей: этому сопутствовала еще и его откровенно женоподобная психофизика, вульгарная манерность. Не стоит исключать того, что от постоянного сокрытия обоих появившихся психологических комплексов, у Александра развилась сексуальная перверсия, выразившаяся в искаженного рода интимных отношениях с собственной сестрой (которая многое знала).

Но основная трагедия и для самого императора, и для его страны и близких, состояла в том, что он оказался совершенно неспособным на какие бы то ни было подлинные чувства (кроме зависти и ненависти к Наполеону): он никого не любил. Александр был холодный, почти как рептилия. Испытывая эстетический интерес к молодым мужчинам, он не мог по-настоящему глубоко чувствовать (вероятно, не в последнюю очередь из-за психологических проблем, связанных с чудовищными событиями его юности) — или даже просто физиологически удовлетворяться. Проблема была отнюдь не в предпочтениях к молодым людям, а в том, что он не мог естественным образом радоваться этим предпочтениям в полной мере. В конце концов, королю Пруссии Фридриху Великому (1712–1786), знаменитому полководцу Евгению Савойскому (1663–1736), рыцарю Ричарду Львиное Сердце (1157–1199) и многим другим подобная любовь не мешала быть выдающимися военными или государственными деятелями (кстати, и грандиозный русский реформатор Петр I был бисексуален). Но у них, конечно, не было проблем с потенцией…79

Уж не знаю, что было бы для «чувств» черносотенцев и мракобесов хуже: возможно, они бы предпочли, чтобы Александр был близок с какой-нибудь Матильдой (как говорится, беда познается в сравнении…). Неудовлетворенность сильно отразилась на поведении Александра в политике: вечное стремление к войне, непоследовательность любых действий, скрытность, лицемерие и, в конце концов, психический слом — уход от всех дел в мистику, в психически нездоровую манию религиозности (хотя и здесь не обошлось без наигранности).

Вся деятельность царя (официальный титул «император и самодержец» — но в документах эпохи часто именовался русским «царем», а затем и официально — «царь Польский») во внутренней и особенно во внешней политике не может быть верно понята без учета его психического состояния и недугов. Возможно, уже предрасположенный от рождения к странностям, он был воспитан в шизоидной атмосфере ненависти между бабкой и отцом, которые боялись взаимного заговора, а позже над ним самим висел дамоклов меч дворцового переворота. Крупный современный историк эпохи 1812 года Адам Замойский обращает внимание на дневники юного цесаревича:

«Не стоило бы всерьез обращать внимание на основные слабости Александра, — тщеславие, слабость и лень, — когда бы не печать нравственного воспитания, которому он подвергался и которое при ограниченных возможностях заставляло его замахиваться на нечто глобальное. Ему приходилось вести дневники, куда он заносил любой просчет, любое проявление скверного поведения, каждый случай потери самообладания или пример проявленного недостаточного усердия в учебе. „Я лентяй, отдающийся безответственности, неспособный верно мыслить, говорить и действовать“, — записал в свой кондуит двенадцатилетний мальчик 19 июля 1789 г. „Себялюбие есть один из моих недостатков, и главная причина — тщеславие. Легко представить себе, до чего они могут довести меня, если я дам им возможность развиться“, — комментировал он 27 августа. Такого рода постоянные самобичевания лишь усугубляли врожденное чувство собственной несостоятельности».80

Это и объясняет то чудовищное чувство зависти к гениальному и блестящему во всех своих делах Бонапарту. Ничтожество прекрасно осознавало свою бездарность — и оттого ненависть только крепла. Александр озлоблялся — и в итоге положил жизни много сотен тысяч своих подданных лишь для удовлетворения собственного больного тщеславия маленького человека. Сотрудник государственного Эрмитажа, исследователь эпохи Александра I В. М. Файбисович (1950 г. р.) резюмирует:

«Впрочем, и дружба, и вражда Александра с Наполеоном были сотканы из парадоксов: миролюбивый русский император был инициатором всех своих войн с Францией, а воинственный император французов неустанно добивался союза с Россией».81

Свою страну Александр Павлович презирал и не чувствовал себя в ней комфортно (об этом подробнее мы узнаем позднее). Еще в 19 лет он записал:

«Мое намерение — поселиться с женой на берегах Рейна…»82

Позже, развязав войну 1812 года, он бросит армию — и из далекого Петербурга станет наблюдать за несчастиями своего народа (Александр также отдаст приказ выжигать города и села перед оставлением их русской армией). А после этого ада царь отправится путешествовать по Европе — и несколько лет почти не появляется в России (он также никогда не посетит Бородинское поле — этого русские офицеры ему не простили до самой смерти). Перефразируя известную сентенцию, скажу, что империя гниет с императора.

Показательно: сразу после вступления армии союзников в Париж в 1814 году Александр отправился в шато Мальмезон — навестить императрицу (титул после развода с Наполеоном за ней был сохранен) Жозефину.83 Он был крайне мил с ней, часто гулял в парке, изучал комнаты, в которых жил Наполеон. Русский император даже купил у нее часть коллекции произведений искусства и вещей, принадлежавших Наполеону. За такое любезное отношение Жозефина подарила ему знаменитую Камею Гонзага (парный портрет Птолемея Филадельфа и Арсинои II), ныне находящуюся в Эрмитаже. Жозефину Александр поспешил навестить — а вот вдов погибших русских солдат и офицеров проигнорировал. Равно как и не покупал для Зимнего дворца декоративно-прикладные произведения (из бересты, лапника…) и лубки русских крестьян (хотя они «исконнее»).

Весьма интересно узнать, как же в окружении царя относились к его подданным? О русофобии Александра I мы поговорим еще позднее — и с документами в руках, а сейчас я процитирую наставительное письмо его воспитателя, швейцарца Фредерика Сезара Лагарпа (1754–1838):

«…пускай в течение некоторого времени, как ни противно это национальному тщеславию, туземцам придется у иностранцев брать уроки, главное — приблизить момент, когда смогут туземцы сами других туземцев воспитывать».84

Итак: для царя-немца и его учителя-швейцарца население Российской империи — это «туземцы». Безусловно, сама идея обучения отсталого народа цивилизации — совершенно верна, но отношение, выраженное в упомянутой категории, легко может перерастать в использование царем своих подданных в качестве расходного материала в деле реализации своих амбиций и маний.

О степени личного участия цесаревича Александра в убийстве Павла свидетельствует среди прочих и такой документальный рассказ офицера, кстати, прошедшего всю войну 1812 года — Матвея Ивановича Муравьева-Апостола (1793–1886):

«В 1801 г. Аргамаков был полковым адъютантом Преображенского полка и вместе с тем плац-майором Михайловского замка. …Без содействия Аргамакова заговорщикам невозможно было бы проникнуть в ночное время в Михайловский дворец. В 1820 г. Аргамаков в Москве, в Английском клубе, рассказывал, не стесняясь многочисленным обществом, что он сначала отказался от предложения вступить в заговор против Павла I, но великий князь Александр Павлович, наследник престола, встретив его в коридоре Михайловского замка, упрекал его за это и просил не за себя, а за Россию вступить в заговор, на что он и вынужден был согласиться».85

Добавлю штрихи к психологической панораме, окружавшей Александра. В ночь убийства Павла мать Александра (Мария Федоровна) кричала на сына: «Уходите! Уходите! На вас кровь отца!».86 Эти крики и международный позор станут одной из главных причин появления серьезного психологического комплекса, а затем и психического расстройства, прогрессировавшего у Александра всю оставшуюся жизнь — и так печально отразившегося на истории России. После убийства своего отца Павла I Александр мучился от косых взглядов и ощущения нелегитимности своего правления[7] (хотя после самовольного присвоения Петром I себе титула «император» и века кошмарных и комичных дворцовых переворотов говорить о какой-то легитимности власти в России было вообще очень проблематично).

Наследие Екатерины II

Павел Петрович правил совсем недолго (с 17 ноября 1796 г. по 24 марта 1801 г.), поэтому нам гораздо существеннее узнать, к каким же итогам пришла страна в финале правления Екатерины II. Важно понимать, что после расправы над Павлом многое вернулось к прежнему состоянию — а Александр обещал править именно «по законам и по сердцу в Бозе почивающей августейшей бабки» (слова из знаменитого Манифеста о восшествии на престол, написанного от лица Александра Д. П. Трощинским). В этой связи я считаю правильным процитировать значительный и репрезентативный отрывок из работы специалиста по екатерининской эпохе А. В. Кургатникова. Он сообщает о привычке страны жить при государыне, о туманных перспективах в дальнейшем — и уточняет:

«…одаренная и неутомимая прежде государыня устала: решение важнейших вопросов все больше и больше передоверялось 28-летнему Платону Зубову, фавориту-любовнику, возведенному в ранг политического ВИЗИРЯ. „Дуралеюшка“ (словечко А. В. Храповицкого, бывшего статс-секретаря Екатерины) вмешивался во все — и все, как по злому волшебству, превращалось в труху. Его финансовые новации закончились безудержной инфляцией; его внешнеполитические проекты, одним из которых стал план воссоздания Греческой (Византийской) империи, попахивали амбициозным прожектерством; его участие в матримониальном сюжете привело к разрыву весьма желательного брачного союза между шведским королем Густавом IV Адольфом и великой княжной Александрой Павловной.

Общество разлагалось: казнокрадство, безмерная роскошь, величественное безделье придворных и гражданских чиновников, распущенность столичной и губернской знати (выделено мной, Е. П.), непомерные расходы на завоевательные войны, алчность французских эмигрантов-роялистов — все это доводило государство до разорения. Разумеется, тяжесть положения, традиционно и „безответно“, возлагалась на плечи средних и низших (податных) сословий; их не щадили, благо население за 33 года выросло чуть не вдвое; перемрут одни, подрастут другие — семьи многодетные… А что царица? — автор прославленного „Наказа“, хранившегося в золотом ковчеге? Царица, в основном, разделяла курс, заданный новоиспеченным светлейшим князем-кормчим Зубовым, осыпала его милостями и золотом, веря сама и заставляя верить окружающих в его неоспоримую государственную мудрость».88

И далее:

«Сопоставление Императорского Совета как учреждения легитимного и „лейб-кабинета“ 3убова расставляет все по местам: важнейшие решения принимались в кулуарах, а не на государственном уровне. Именно так определялись и наступательные планы 1796-го: пора воевать!

Почему пора? — ответ дает фрейлина Екатерины графиня Варвара Николаевна Головина: „Приобретение Польши после последнего раздела возбудило алчность и корыстолюбие придворных: уста раскрылись для просьб, карманы — для получек“. И раскрылись не напрасно: цифры полученных душ, золота и серебра впечатляют.

18 августа 1795 года роздано было шестидесяти двум лицам 109 тысяч душ польских крестьян; из этого числа 13 тысяч душ с доходом 100 тысяч рублей серебром достались графу Платону 3убову.

Валериан Зубов после ранения в Польше получил 10 тысяч дукатов на дорогу домой, 300 тысяч рублей на уплату долгов, 25 тысяч рублей золотом, пенсию в 13 тысяч рублей и прелестный дворец на Миллионной улице, принадлежавший когда-то Густаву Бирону, брату фаворита императрицы Анны Иоанновны».89

Послушаем документальные свидетельства современников:

Из письма Ф. В. Ростопчина (22 февраля 1796 г.) к С. Р. Воронцову:

«Внутри страны происходят ужасы. Никогда еще преступления не были так наглы, как ныне. Безнаказанность и дерзость дошли до крайнего предела. Еще третьего дня некто Ковалинский, бывший старшим секретарем Военной Коллегии, выгнанный Императрицею из службы за грабительство и взятки, назначен губернатором в Рязань благодаря тому, что у него есть брат, такой же негодяй, который состоит в приятельских отношениях с Грибовским, директором канцелярии графа Платона 3убова. Один Рибас ворует более 500 000 рублей в год. По его проекту решено построить у Гаджибея порт, под названием Одессы, для гребной флотилии. Приходится воздвигать в море дамбу, которая, огибая мыс, служила бы защитою для судов и отделяла бы военный порт от купеческой гавани. Морское течение, довольно сильное в том месте, где производятся работы, при наступлении бури разрушает все сделанное и заставляет опять работать и тратить деньги. Устройство этого порта должно быть окончено в десять лет. Уже три года, как оно началось. Каждый год назначаются по 1 200 000 рублей и с лишком 5000 солдат, из которых четвертая часть умирает либо от истощения, либо по недостатку пресной воды и по влиянию летнего зноя. Я думаю, вы помните этого Рибаса; он, кажется, был уже полковником при Кадетском корпусе в то время, когда вы отсюда уехали; теперь он вице-адмирал и увешан лентами».90

Князь И. М. Долгоруков (1764–1823) сильно печалится:

«Остановись здесь, читатель, и вникни в мое размышление. Что бы ты сказал о таком государстве, где весь доход, или лучшая отрасль его сокровищ, состоит в порче его народа? Таков, однако, план финансов российских, и проходя разные потом должности, имел случай на сей счет сделать любопытные примечания. Народ опивался, дворяне приходили в ничтожество (выделено мной, Е. П.), целые роды их упадали, а откупщики из простых побочных сидельцев в четырехлетие наживались страшным образом, получали чины, знаки почестей, дворянские дипломы и сооружали для жилищ своих огромные замки».91

Известный ученый А. Т. Болотов (1738–1833) констатирует:

«…везде плутовство на плутовстве; везде мытарство; везде сплетни, скопы и заговоры; везде ополчения и скопища, замышляющие ограбливание казны».92

Что же: именно это общество, эти, а не какие-нибудь другие, иноземные или инопланетные люди, жили и действовали в эпоху Александра — во время войн 1805–1807 гг., в 1812–1815 гг. и т. д. Как в подобной системе координат, с такой, если позволите, антропологией, генетикой и менталитетом, вы сможете раздобыть «духовность», «Отечественную войну» и «сплочение всех вокруг трона»? Подобное невозможно физически в самой теории!

За некоторым исключением, историки, и сторонние читатели привыкли восторженно отзываться о правлении Екатерины II. Признавая определенные ее способности, я, однако, должен несколько остудить эмоциональность подобных оценок. Дело в том, что нас определенным образом обманывает обаяние самого восемнадцатого века — с его балами, эстетскими интригами, богато расшитыми костюмами, гирляндами цветов в интерьерах и тому подобным праздником фантазии. Кроме того, Екатерине повезло править как бы между двумя неуравновешенными императорами (мужем и сыном), а также главные вызовы эпохи (революционное движение в Европе и развитие кризиса крепостничества в России) лишь начинали себя проявлять — и русской императрице не приходилось принимать уж совсем непопулярных мер (хотя, конечно, была и пугачевщина, и умеренная поддержка французских роялистов). В то же самое время, императрица так и не провела глубинных реформ: и многие глобальные проблемы (прежде всего крепостное право, коррупция) были лишь загнаны вглубь. Наивные читатели, естественно, не отождествляют себя с теми, на чьем горбу авантюристка Екатерина въезжала в Крым, в Польшу, кого секли до крови и казнили ее каратели во время крестьянских волнений. В итоге — вместо многогранной истории большинство видит лишь декорацию, где надеется погулять по дворцам галантной эпохи.

Забывают и о запредельной непристойности Екатерины: стареющая и раздавшаяся женщина требовала все более молодых мужских тел (некоторые двадцатилетние погибали оттого, что усердно принимали специальные средства, надеясь вызвать необходимое возбуждение при встречах со старухой). Еще хуже то, что эти «тела» начинали управлять государством. Не обходилось, конечно, и без «духовности». Один из любовников императрицы, Александр Дмитриевич Ланской (1758–1784), умер после удара грудью при падении с лошади: на месте того падения православная государыня приказала заложить церковь Казанской иконы Божией Матери.[8] Многие поколения верующих, конечно, не были в курсе того, что здание появилось в итоге разврата и лошадиного момента. Кстати, Екатерина регулярно выполняла рутинный ритуал посещения церковных служб, но ей специально устроили место повыше, где она во время подобных мероприятий раскладывала карточный пасьянс.

Для населения с сильным комплексом ущербности огромную психологическую роль играет эффектная внешняя политика. Здесь Екатерине II повезло еще больше: она несколько раз удачно «кусала» «больного человека Европы» — находившуюся в кризисе и ужасно отставшую от прогресса Османскую империю. Для побед над архаичной в тактике и стратегии турецкой армией особого таланта генералов и новаторства всей военной системы не требовалось: поэтому государственной пропаганде и словоохотливым сервильным литераторам удалось создать ряд «выдающихся русских полководцев». Однако все эти (те, кто дожил…) дутые величины затем моментально опозорились в войнах с серьезной современной европейской армией — с французской. Генерал А. П. Ермолов цитирует характерный рассказ генерала М. А. Милорадовича (1771–1825) о кампании 1806 года супротив турок:

«Я, узнавши о движении неприятеля, пошел навстречу; по слухам был он в числе 16 000 человек; я написал в реляции, что разбил 12 000, а их на самом деле было турок не более четырех тысяч человек».94

Отношение самих русских военных к толпе вооруженных турок охарактеризовано прекрасно; кроме того, здесь мы примерно понимаем расклад: на сколько частей надо делить число, упомянутое в русских реляциях, чтобы получить реальную численность противника.

Чем же закончилась блистающая европейскими нарядами и идеями жизнь великой российской императрицы? В последние месяцы она имела много переживаний из-за зверств, творимых внуком Константином, и подозрений о невозможности Александра иметь детей: а ведь именно на них бабка возлагала скорые и большие надежды. Здоровье ухудшалось. У Екатерины случился инсульт: она упала в гардеробной, вскоре ее хватились, нашли и перетащили в комнату. Когда приехал сын, Павел, он вместе с подручными начал срочно искать акт о его отрешении от престола и прочие опасные бумаги. В итоге все «лишнее» в нескольких скатертях было вынесено и уничтожено, причем, когда они бегали подле императрицы, мозг Екатерины был уже сильно поражен, но она еще была жива: очевидцы сообщают, как ее грудь билась в судорогах. Вскоре она скончалась.95 Поскольку территория империи была огромной, дороги плохими, а наука, угнетаемая попами, еще не дошла до современных средств передачи информации, в некоторых отдаленных местах продолжали устраивать рутинные молебны в ее здравие еще несколько недель.

Французское влияние и создание русского литературного языка

Преклонение 18-го века перед Францией не поколебало и правление императора Павла I, который, как известно, был истовым любителем прусских военных порядков. Знаменитая художница эпохи Наполеона Э. Виже-Лебрен писала:

«Превеликий почитатель литературы французской, он (Павел — прим. мое, Е. П.) привлекал своими щедротами актеров, доставляющих ему удовольствие зрелища наших шедевров. …На приемах бывало столько французов, что можно было легко вообразить себя в Париже».

Далее одна из самых популярных художниц-портретисток русской аристократии рассказывает о наиболее богатом русском — о Демидове, один из сыновей которого вообще постоянно живет в Париже.96

Сегодняшнему читателю было бы весьма затруднительно понимать слог авторов восемнадцатого века — да и участников событий 1812 года. Подчеркну: сложившегося русского литературного языка тогда еще не существовало — писатели и поэты лишь были в процессе его «перевода» с французского и прочих европейских языков. К примеру, одним из крупных деятелей упомянутого процесса был Карамзин. Среди прочего, он стал использовать слова-кальки: «влюбленность», «трогательный», «занимательный» «впечатление» и «влияние». Именно он подарил русскому языку термины: «промышленность», «эстетический», «гармония», «сосредоточить», «моральный», «эпоха», «сцена», «катастрофа», «будущность» и т. д.

Я полагаю, что нет смысла не доверять (или заподозрить его в чем-то «непатриотичном») авторитетному мнению знаменитого русского поэта, переводчика, критика и современника войны 1812 года Василия Андреевича Жуковского (1783, Село Мишенское — 1852, Баден-Баден), который в конспекте «Два языка» уже в конце 1827 — начале 1828 года писал о русском языке следующее:

«Он разделял судьбу государства и следовал за ним во всех его преобразованиях. …Он окончательно не установился, но продолжает формироваться…»97

Таким образом, и через 16 лет после войны в России не существовало сформированного литературного языка, а ведь подобное явление — важнейший критерий формирования народа и нации (в политическом и цивилизационном смысле). Чтобы воевать «отечественной» войной — хорошо бы иметь такое «орудие», как литературный язык страны; исходя из необходимости понимать, обговаривать и затем описывать эту войну — язык также крайне необходим…

Продолжим цитировать статью Жуковского — далее он касается проблемы агрессии представителей рудиментарного сознания против тех, кто пытался устранить пагубное отставание России от европейских соседей:

«Противник Карамзина адмирал Шишков (один из лидеров реакционной „русской партии“ при дворе — прим. мое, Е. П.), министр народного просвещения, мысль которого была дать преобладание в нашей словесности славянскому наречию Библии. Мысль явно ложная, так как этот язык является некоторым образом языком мертвым! Он существует для нас в переводе Священного писания. …Шишков обвинял Карамзина в том, что он исказил язык, введя в него иностранные формы, особенно галлицизмы. Карамзин, напротив, необычайно очистил язык. Он сложился как писатель по образцу великих иностранных писателей — это правда; но умел усвоить то, что заимствовал. Его обвинитель, напротив, употребляя старые выражения или плохо переводя иностранные термины, которые обычай уже ввел в язык, вопиял против галлицизмов фразами, которые были наполнены ими».98

Итак, мы видим абсолютно комическую картину: полная несостоятельность попыток оживить мертвое, невозможность отстаивать «исконность» без использования иностранных слов: даже слов русских не было для пропаганды псевдопатриотизма (кстати, «пропаганда» и «патриотизм» — также слова, происходящие из стран «армии вторжения»). Кроме того, из данного материала мы понимаем, что язык Писания был непонятен — а как же они познавали православие?! Я напомню — первый полный Синодальный перевод Священного писания на русский язык был осуществлен только в 1876 году! Что получилось по итогам прочтения Писания — вы все знаете…

Переводчик истории войны 1812 года, написанной русским офицером Н. А. Окуневым на французском языке, сделал подобное объяснение в предисловии к изданию 1841 г.:

«Французский язык давно по его возделанности, приятству и ловкости сделался всемирным языком лучшего европейского общества в разговорах и в письме. Он давно уже в переговорах и переписке дипломатической. Но с появлением на нем во всех частях учености, особенно же в науках математических и естественных классиков признанных европейскими, язык Франции, как единственный способ изучить сии науки в подлиннике, вышел столь исключительно классическим, что два его древние предшественника в царстве учености — суть то же в сравнении с ним, что древняя медаль в отношении к ходячей монете.

Мы должны были коснуться хотя поверхностно сих, впрочем, чуждых предмету предлагаемой книги сторон французской словесности единственно для связного приступа к ней в отношении к наукам военным и, особенно, к стратегии, в коих без знания французского языка не более обойтись можно, как при основательно изучении римского права без латинского. Кто не знает, что на одном французском языке можно найти подлинные акты правительственные, деловые и ученые в полной и систематической их совокупности для изучения всего хода нового военного искусства — с начала революции через все поприще славы французского воинства и небесславных его злополучий? Кому неизвестно, что на одном французском языке можно основательно изучить ту отвлеченную часть сего единственного в летописях мира периода, из коей гении отличнейшие составили тот систематический свод опытов, который называется высшею военною наукою? Кому неизвестно, что у французов сия теория раскрыта и дополнена в ее приложении к славным опытам (почти 40 лет) отличнейшими полководцами в бесчисленных рассуждениях, записках и, наконец, в бескорыстном суждении и некоторых важных признаниях того, который затмил всех бывших до него полководцев (имеется в виду Наполеон Бонапарт — прим. мое, Е. П.) и в заточении своем среди океана не имел уже надобности скрывать истину, поколику сам понимал ее. Сии сокровища воинской учености, литературы и опыта — все на французском языке: и по необъятности их множеству не могут быть переведены одним лицом, ибо для совершения труда сего не стало бы целой жизни. Сверх того все науки и сведения вспомогательныя, особенно же в опытном их приложении на прим.: география с нужной частью походной геогнозии, гидравлики и ботаники; топография в ея соединении с необходимостью и, так сказать, походною же частью наблюдательной астрономии ни на каком другом языке не могут быть найдены в лучших источниках, в опытах искушенных на большем размере, в методиках легчайших и удобнейших ко всеобщему употреблению.

<…> У французов всякое новое ученое открытие или усовершенствование изготовляется немедленно в разнообразных видах к употреблению общественному, с приспособлением его к различной мере сведений и потребностей каждого, тотчас делается собственностью всех классов граждан и правительства — усовершая разныя части государственного управления, финансы; войско, торговля, фабрики и промышленность тотчас могут пользоваться открытием не мечтательным, но опытным и готовым для их потребности».99

И так далее — еще три страницы!

Собственно, что еще нужно знать о России, Франции и языке обеих стран? И, я подчеркну, это написано уже в 1841 году! В 1812 г. уровень развития России был еще ниже. И что же: от всей этой учености и пользы, от всего этого здравого смысла стоит ли обороняться? Французы враги? Кто враги личности, которая хочет учиться, развиваться — и тем способствовать процветанию своего народа? Уж точно не французы! Скорее, это те, кто уже двести лет назад кликушествовали — призывали замкнуться, забаррикадироваться в невежестве и отсталости, законсервировать это убогое состояние — и кичиться подобной неказистой и тупой позой. С сожалением признаем, что подобные агрессивные «ископаемые» дожили и до дня сегодняшнего: они и сейчас кричат демагогические лозунги о «возврате к истокам» и отказу от западных слов и просвещения, они снова пережевывают копролиты местной казенной идеологии. Кстати, о словах: далее по тексту переводчик признает, что в русском языке просто-напросто не существует большинства слов, относящихся к военной науке — поэтому он вынужден их полностью заимствовать из французского языка! А сегодня этими «вражескими» терминами нагло жонглируют пропагандисты бюджетного псевдопатриотизма. Повторюсь: если бы Петр I не завез в страну науку и целую концепцию западной цивилизации, то России бы в нынешнем виде не существовало.

Даже историческую географию в России изучали по французским фолиантам — главный из которых: [Ласказ, Э. О. Д.] Исторический, генеалогический, хронологический, географический атлас г. Лесажа / перевод Е. М. Шаврова. СПб.: [Печатано при Имп. Академии наук], [1809–1812]. [4] с., 33 табл. в разворот, раскр. акварелью. 57 х 38,5 см. Ценз. разрешение: 20 сент. 1809 г. В нижней части каждой таблицы указаны выходные данные: табл. № 1–9 отпечатаны в 1810 г., табл. № 10–20 отпечатаны в 1811 г., табл. № 21–33 отпечатаны в 1812 г. Я напомню: граф Эммануэль Огюстен де Лас Каз (1766–1842) — французский картограф, секретарь Наполеона во время ссылки на о. Святой Елены, автор прославленных воспоминаний о нем.

Еще один факт: когда в 1855 году генерал А. П. Ермолов (1777–1861) продал свое универсальное книжное собрание Московскому университету, в нем было около 7800 томов книг по истории, философии, искусству, военному искусству, но в основном на французском, итальянском, английском, немецком языках.100

Вместе с современным исследователем В. Сомовым окунемся в мир французской книги в русских собраниях:

«Постепенно завоевывая русского читателя, французские книги к концу XVIII века преобладали в коллекциях императорской семьи, библиотеках высшей знати и столичного дворянства, причем преобладали даже над русскими. Они были хорошо представлены в библиотеках общественного пользования, например в Кадетском корпусе, Академии художеств, Вольном экономическом обществе, и по-прежнему поступали в Академию наук. Богатейшее собрание французской книги поступило в Петербург в 1795 в составе перевезенной из Варшавы библиотеки Залусских, положенной в основу Императорской публичной библиотеки. Екатерина II, регулярно приобретая новые книги и целые коллекции, купила такие сокровища французской культуры, как библиотеки Вольтера и Дидро, которые были размещены в Зимнем дворце, в Эрмитаже. В середине XIX века, когда множество иностранных книг было передано в Публичную библиотеку, все вольтеровское собрание и, видимо, большинство книг из библиотеки Дидро, также поступило сюда.

В Екатерининское время покупка французских книг была неотъемлемой чертой быта русских аристократов.

<…> Владелец одной из перечисленных библиотек, Александр Романович Воронцов (1741–1805), президент Коммерц-коллегии, канцлер Российской империи, вспоминая о своем детстве писал:

„Мой отец приказал привести для нас из Голландии хорошо подобранную библиотеку, где были лучшие французские поэты и авторы, исторические книги, таким образом я в 12 лет хорошо освоился с Вольтером, Расином, Корнелем, Буало и другими французскими писателями“.

Позднее А. Р. Воронцов сам собрал большую библиотеку, в основном состоящую из французских книг, которые приобретал как в Голландии, так и во Франции. У него было множество сочинений Вольтера, корреспондентом и почитателем которого он был, исторических трудов, политических трактатов, он регулярно покупал периодику.

<…> Конечно, французские книги встречались к концу XVIII века и в домах среднего, мелкого дворянства, духовенства, отдельных купеческих семей, но за неимением каталогов подобных библиотек мы не может говорить с определенностью об их составе. Можно было бы привести в качестве примера библиотеку Петра Федоровича Жукова, петербургского чиновника и библиофила (1736–1782), которая содержала около 320 книг на французском языке, больше чем половину от всего их числа. Но вряд ли состав этого превосходного библиофильского собрания, положенного в основу библиотеки Петербургского университета, отражает общую картину».101

Французская музыка и музыканты были не менее популярны в России, чем французские писатели и их книги:

«С последней трети XVIII века одним из самых модных в придворно-аристократической среде жанров стал французский romance. Пелись романсы Монсиньи, Гретри, Далейрака, а также опусы знаменитых певцов и композиторов П. Гара и П. Гаво, арфиста и композитор М.-П. Далвимара. Пасторали, „песенки трубадуров“ или „рыцарские романсы“ писали для аристократок французские музыканты и композиторы, работавшие в то время в Петербурге: А. Ф. Милле, А. Н. Лепен, Н. Латраверс. Вслед за французами романс был успешно освоен Д. С. Бортнянским и О. А. Козловским, обращавшимся к текстам Ж.-П. Флориана и Ж.-А. Бернандена де Сен-Пьера. Среди представительниц великосветских фамилий также встречались одаренные певицы и композиторши-любительницы. Например, очаровательные романсы сочиняли графиня В. Н. Головина и княгиня Н. И. Куракина, петербургские дома которых славились музыкально-театральными новинками.

<…> Музыкантов-виртуозов благосклонно принимал двор. Знаменитых скрипачей стремились заполучить к себе на службу высокопоставленные любители музыки. В 1803 году в Петербург приезжает европейская знаменитость скрипач-виртуоз Ж.-П.-Ж. Роде. Представленный Александру I, он назначается солистом двора, «первым скрипачом его императорского величества» с окладом в 5000 рублей. Роде выступает с сольными концертами, играет в ансамблях, солирует в императорской опере. Не менее знаменитый его соотечественник П.-М.-Ф. Байо посетил Петербург в 1808 году, с блеском выступив в Эрмитажном театре перед императором и двором. Ему было предложено заменить на всех постах только что уехавшего в Париж Роде, но Байо отклонил это предложение. Место придворного солиста и солиста Императорских театров с 1808 по 1815 занял один из лучших скрипачей-виртуозов Ш.-Ф. Лафон, работавший в Петербурге с 1808 по 1815 год (впоследствии — придворный скрипач Людовика XVIII)».102

Кто в России увековечивал и мифологизировал память о войне 1812 года? Фактически все портреты русских участников войны нарисованы, а затем награвированы европейцами. Главные среди них: Луи де Сент Обен, Франческо Вендрамини (1780–1856) и Соломон (Шломо, Сальватор) Карделли. Затем последовало приглашение в Россию уже более известных сегодняшней широкой публике Джорджа Доу (1781–1829), Петера фон Хесса (1792–1871) и Франца Рубо (1856–1928). Войдя в Париж, император Александр поспешил заказать свой парадный льстивый портрет придворному живописцу Наполеона — барону Ф. П. С. Жерару (1770–1837): из бездарности, из, так сказать, грязи — в модели наполеоновского ампира. Основная масса населения России, совершенно очевидно, была лишней на этом празднике европейской художественной и идеологической жизни.

Далее. Кто были ювелиры, исполнявшие заказы императорской фамилии? Снова сложно встретить русское имя. Обратимся к специальной монографии Л. К. Кузнецовой — и узнаем о главных мастерах. Ими оказались: Кристоф-Фридрих фон Мерц, Иоганн-Готтлиб Калау («Кало»), Йоган-Хенрик Гоппе, «купец» Луи Нитард и золотых дел мастер Иоганн-Николаус Брандт, Франсуа Мартен, Даниэль Ола и братья Пицкер. При этом Франц Франк поставлял ордена в Гардероб Его Императорского Величества. Л. К. Кузнецова уточняет:

«Слава Франца Франка быстро растет благодаря его искусным рукам. Еще в 1800 году талантливый мастер стал поставщиком Капитула орденов, а вскоре ему доверили не только починку, но и исполнение новых всевозможных орденов для Гардероба самого императора Александра I».103

Немощь местных «исконных» и использование западных кадров доходило до трагикомедии: «шпагу золотую, украшенною лаврами из изумрудов и бриллиантов» для М. И. Кутузова Александр I заказал ювелиру-французу Жану-Франсуа-Андре Дювалю (1776–1854), выдав ему казенные изумруды, бриллиант в 5,5 карат и огромный гонорар — 2400 рублей.104 Семейство Дювалей создавало и короны для обеих императриц: Марии Федоровны и Елизаветы Алексеевны!

Еще одна «иностранная» трагикомическая подробность квасного и казенного патриотического мифотворчества: автором памятника защитникам (которые ничего не защитили, зато сожгли город) Смоленска 4–5 августа 1812 года (открыт в ноябре 1841 г.) был итальянец Антонио Агостино Адамини (1792–1846). Монумент соорудили на городском плац-параде (сейчас территория парка культуры и отдыха): еще один «исконно русский» термин (как и само слово «термин», как и компьютер, на котором я этот текст (teхtus) сейчас печатаю, как и средства передачи оцифрованной информации для издательства, затем типографии; а после — используются иностранный интернет и «гаджеты» для сообщения вам, дорогие читатели, о выходе данной книги и т. д.). Тот же А. А. Адамини был помощником А.Л.О.Р. де Монферрана при постройке Исаакиевского собора и постановке Александровской колонны. Другой его работой стал памятник на Бородинском поле (1837): именно подобные постройки иностранцев стояли у истоков раннего архитектурного «псевдорусского стиля».

Кстати, а кого вообще ангажировали для изобретения тезисов и повестки русского патриотизма? Мне удалось узнать одно из важных имен той эпохи: это немец Юлиус Ульрих (Julius Ulrichs), который написал и прочитал: «Речь о благородном деле патриотической любви и ее влиянии на государства, произнесенная 10 июля 1814 года в Московском Университете» (издана — цитирую по титульной странице: «На немецком языке. Москва, 1814 год. Университетская типография»).

Ученые, учителя, художники, гувернеры, граверы, артисты, садовники, повара — все из Франции и прочих стран, в которых в 1812 г. формировались полки Великой армии Наполеона. Многие русские богатые аристократы путешествовали и даже подолгу жили в Западной Европе. И, конечно, лечились… Среди прочих поправлял здоровье не на родине, а именно в Европе и М. И. Кутузов. В рамках данной темы вспомним также современных российских деятелей — профессиональных патриотов, которые в интервью шипят ненавистью в отношении Запада, но лечиться едут именно туда.

Сколько-нибудь обеспеченные люди старались не пользоваться ничем русским — даже нижнее белье покупали в иностранных модных лавках. Перечни погибших в московском пожаре вещей из домов аристократии дают репрезентативную картину (об этом подробнее — в соответствующей главе): 90 % предметов в таких домах были из Европы (остальные — из Китая и других колоритных восточных стран). Элита старалась по-обезьяньи подражать и копировать «бездуховных» «врагов» — французов. Среди прочего заказывали и портреты, копирующие известные оригиналы. К примеру, в ГМИИ им. А. С. Пушкина хранится «Конный портрет князя Б. Н. Юсупова» (321×266 см., 1809 г.) работы наполеоновского живописца А.-Ж. Гро: который полностью скопирован (кроме лица) с портрета брата Наполеона — Жерома (он командовал фланговой группой Великой армии в начале кампании 1812 г.).

Итак, производство предметов роскоши, быта, художества, мебель, архитектура, научные дисциплины, а также искусства и литература в России эпохи 1812 года были практически полностью заимствованными из Франции (и частично из других стран Западной Европы, входивших в армию Наполеона). Но есть одна отрасль — вроде бы совершенно простая и в ней могли бы добиться чего-то самостоятельно: я имею в виду горнодобывающее дело. Начинаем изучать архив главного горнодобытчика — крупнейшего промышленника и известного мецената Николая Никитича Демидова (1773, Чирковицы — 1828, Флоренция). Он много лет путешествовал, а затем, вернувшись в 1806 году в Россию, понял, что «так жить дальше нельзя» — и надо все менять! Демидов решил полностью реформировать горнодобывающее дело. Для этой цели был выписан из Франции профессор Ферри, которому положили огромные 15 000 рублей жалования в год и попросили «все менять». Кроме того, за границу, в Австрию, Швецию, Англию, были отправлены более ста человек — работников его мануфактур.105 Вскоре на Нижнетагильский завод были завезены зарубежные штанговые машины (вспоминается, как при И. Сталине были завезены из США целые заводы вместе с полным штатом инженеров: и ничего другого еще долгие десятилетия самостоятельно придумано и создано не было!).

Я не буду напоминать про примеры закупки и заимствования моделей и новшеств уже в двадцатом веке (наподобие Фиата /Fiat/ — «Жигулей»), но упомяну о случаях плагиата, затрагивающих самые чувствительные стороны «загадочной русской души». Поскольку я еще и профессионально разбираюсь в музыке, то некоторое время назад я открыл, что замечательная мелодия песни А. Н. Пахмутовой (1929 г. р.) «Нежность» заимствована из «Сентиментальной сарабанды» Бенджамина Бриттена. И вторая хрестоматийная песня — еще более «русопятская». Она называется «Вальс расставания» (в народе — «Вальсок») и мелодия к ней написана Яном Абрамовичем Френкелем (1920–1989). Прозвучала она в фильме «Женщины» (1966), который повествовал о «типичных представителях» русской, советской женщины — об их сложной судьбе и непоколебимой «духовности», которую укрепляет русская песня. Играли там Нина Сазонова (1917–2004) и Инна Макарова (1926 г. р.). Однако мелодия украдена у знаменитого австрийского композитора и скрипача Фрица Крейслера (1875–1962). Подобных примеров — множество!

Одним из основоположников российской военной музыки являлся приглашенный из Австрии кларнетист и композитор, а затем главный хормейстер и главный капельмейстер русской гвардии — Антон Дёрфельдт (Anton Dörfeldt: 1781–1829). Мелодии первых полковых маршей (включая популярный марш Лейб-гвардии Преображенского полка) были также написаны иностранцами.

А в 1812 году в русских салонах пели французские и итальянские песенки и арии. В основе того, что мы сегодня называем «русским романсом», также лежит классическая музыкальная форма, перенятая из Европы. А что же было с «русской песней» до этого? Посетивший Россию в 1839 году 15-летний Эуген Хесс записал в своем дневнике (18 августа):

«Мы обрадовались цыганам, о которых много слышали, и с любопытством подошли к одной из их палаток. Она была наполнена ревущими, орущими и пьянствующими русскими. В огороженном месте сидели несколько смуглых бабенок, впрочем, не лишенных некоторого изящества, пара безобразных старых ведьм и парень в лохмотьях, которые все вместе завывали так, что это походило на чудовищный кошачий концерт. Наш чичероне без каких-либо сомнений назвал это русской народной песней. Разочарованные и до глубины души возмущенные, мы поспешили уйти оттуда…»106

Здесь же добавлю, что лучшими исполнительницами русской песни (все подобные произведения написаны не каким-то обобщенным «народом», а конкретными композиторами самых разных национальностей) и русского романса в эпоху звукозаписи стали: еврейская «белая цыганка» Изабелла Даниловна Юрьева (настоящая фамилия — Ливикова: 1899/1902–2000) и грандиозно одаренная Алла Николаевна Баянова (настоящая фамилия — Левицкая: 1914 (или ранее…) — 2011). Должен сказать, что я благодарен судьбе за то, что был с Аллой Николаевной в самых добрых отношениях — и совместное исполнение романсов во время застолий в ее арбатской квартире навсегда останется в моей памяти. Другим выдающимся мастером фразировки и интонации, безусловно, должен быть упомянут певец с цыганскими корнями и эллинскими интимными увлечениями — Вадим Козин (1903–1994). Я не устаю подчеркивать: в Истории все взаимосвязано — и подлинный историк обязан, так сказать, путешествовать по эпохам и темам, выявляя суть и зерно явления!

Итак: происхождение императора, религия, гербовый символ, мелодия, использующаяся вместо гимна, салонные песни, основной стиль архитектуры, скульптуры и живописи; главные термины общественной жизни, науки и искусства; мода, элементы роскоши, многие продукты питания, жанры в различных искусствах и в литературе, большинство крупных художников, ювелиров, ученых, царские врачи, три министра иностранных дел (А. Чарторыйский, К. Нессельроде, И. Каподистрия) и т. д., и т. д. — все это в 1812 году было ИНОСТРАННЫМ, а вот войну нам предлагают называть «Отечественной».

Продолжаю следовать одному из своих любимых методологических приемов исследования явления — «подставлять в историческую формулу». В 1912 году официозная пропаганда идущей к скорой гибели Российской империи широко отмечала юбилей войны: на поле Бородина приехал Николай II. Интересно узнать, как с пропагандой «русскости» и «победы» над французами согласуется то, на чем передвигался русский царь и его семья? Рассмотрим последнее на то время новшество техники — автомобиль. Пользовался ли Николай отечественными машинами? Нет: «отечественная» — это война, а любимый автомобиль — французский «Делоне-Бельвиль». Кстати, и шофер — так же француз (и подданный Франции) — Адольф Кегресс. Изучаем книгу «Пребывание государя императора в действующей армии» — и наблюдаем православного монарха Николая II креслах следующих автомобилей: «Rolls-Royce», «Renault», но любимый — все же «Delaunay-Belleville». Как говорится, за что боролись…

Таким образом, огромный корпус репрезентативных фактов и документов неопровержимо свидетельствует, что самостоятельность и самостийность империи Александра I перед войной 1812 года была фиктивной в базовых смыслах: в культурно-эстетическом и в бытовом-практическом. Отставание в цивилизационном развитии означало большую и опасную историческую проблему, которую необходимо было решать, причем не внешней агрессией, а устроением внутренних реформ и созидательными действиями: но подобного не произошло.

Между тем задумаемся: а что же в России было, так сказать, исконного, только местного, своего? Во-первых, это особая форма рабства — крепостное право, во-вторых, скопцы: многочисленные последователи секты, считающие операцию кастрации «богоугодным делом». Скопцы ампутировали яички посредством размозжения их молотом, а затем прижигали окровавленное место раскаленным железом (отсюда и название: «огненное крещение»).107

В следующих главах я расскажу о русских, живущих в 1812 году в Европе и даже во Франции, а сейчас, следуя своему методологическому приему изучения явления в разных эпохах, я напомню о том, что:

Сергей Остапенко, пламенно сыгравший в детстве (1958 г.) в пропагандистском фильме «Военная тайна» роль пионера Альки (а в 1964 г. — Мальчиша-Кибальчиша), эмигрировал в США — и прекрасно живет во Флориде.

«Сын Сталина Василий скончался в 40 лет. Дочь Светлана, будучи в 1966 г. в поездке в дружественной Индии, явилась в американское посольство и попросила политического убежища. В 1970 г. она вышла замуж за американца и изменила своё имя на Лану Питерс. Родила дочь Крис Эванс. …Сын Никиты Хрущёва Сергей, удостоенный Звезды Героя Социалистического Труда и звания лауреата Ленинской премии, с 1991 г. живёт в США, получил американское гражданство».108

И как раз в пандан данному сюжету: когда я сейчас пишу эти строки, в новостях появилась информация: «Россия заняла первое место в мире по числу Шенгенских виз». Среди самых любимых мест российских туристов — Париж. Вот они — итоги «патриотической пропаганды» и празднования юбилея событий 1812–1814 годов. Но в подобном есть и соблюдение традиций: к примеру, император Александр II (1818–1881) и его любовница Е. М. Долгорукова (1847–1922) встречались и делали детей в Париже — в доме, в котором ныне располагается роскошный отель «Наполеон».109 Здесь же стоит вспомнить и восторженную эмоцию Н. В. Гоголя, который писал автору «патриотических» стишков о 1812 годе, В. А. Жуковскому (1783–1852), об Италии (напомню, что воинский контингент из этого региона был в составе Великой армии в 1812 г., а сам Наполеон являлся королем Италии):

«Она моя! Никто в мире ее не отнимет у меня! Я родился здесь. Россия, Петербург, снега, подлецы, департамент, кафедра, театр — все это мне снилось. Я проснулся опять на родине…»110

Подобному настроению вторит и гениальный поэт, а также консервативный публицист, дипломат и тайный советник, Ф. И. Тютчев (1803–1873), который «очень томился в Петербурге и только дожидался минуты, когда сможет возвратиться за границу», часто говорил (цитирую):

«Я испытываю не тоску по родине, а тоску по отъезду».111

Вскоре после дуэли А. С. Пушкина с Ж. Ш. Дантесом (точнее — д’Антес, 1812–1895), Ф. И. Тютчев спросил знакомого о новостях — тот ответил, что военный суд вынес Ж. Ш. Дантесу приговор. Далее — цитирую:

— К чему он приговорен?

— Он будет выслан за границу в сопровождении фельдъегеря.

— Вы в этом вполне уверены? — переспросил Тютчев.

— Совершенно уверен.

— Пойду Жуковского убью.112

И еще:

«Возвращаясь в Россию из заграничного путешествия, Тютчев писал жене: „Я не без грусти расстался с этим гнилым Западом, с таким чистым и полным удобств, чтобы вернуться в эту многообещающую в будущем грязь милой родины“».113

А вот характерный пример внутренней жизни России, от которой так желали отъединиться вышеупомянутые «портреты» из школьных классов. Из записной книжки П. А. Вяземского (1792–1878):

«После несчастных событий 14 декабря (восстание декабристов, 1825 г. — прим. мое, Е. П.) разнеслись и по Москве слухи и страхи возмущения. Назначили даже ему и срок, а именно день, в который вступит в Москву печальная процессия с телом покойного императора Александра I.Многие принимали меры, чтобы оградить дома свои от нападения черни; многие хозяева домов просили знакомых им военных начальников назначить у них на этот день постоем несколько солдат. Эти опасения охватили все слои общества, даже и низшие. В это время какая-то старуха шла по улице и несла в руке что-то съестное. Откуда ни возьмись мальчик, пробежал мимо нее и вырвал припасы из рук ее. „Ах ты бездельник, ах ты головорез, — кричит ему старуха вслед, — еще тело не привезено, а ты уже начинаешь бунтовать“».114

Об отношении высшей аристократии к своей стране и к власти красноречиво показывает письмо многолетнего посла России в Англии графа С. Р. Воронцова (1744–1832). Летом 1807 г. он утверждает:

«Я полностью разочаровался в моем бедном Отечестве. Я считаю, как и все мыслящие люди, что наше правительство стало таким, как в Персии или Марокко, т. е. нет никакого правительства. Александр — не более, чем деспот, и 36 миллионов рабов, которые переносят все бедствия до тех пор, пока, потеряв терпение, не свергнут угнетателя».115

И еще:

«У нас не разоряются только те, которые… воруют всеми средствами; большинство же на высоких должностях, напротив, обогащается».116

Замечу, что и примерно три десятилетия спустя знаменитый художник и дипломат эпохи 1812 года, Орас Верне, писал из России:

«У нас во Франции все зависит от совокупности желаний всех, а здесь все направлено на исполнение воли одного человека, и невозможно, чтобы было как-то иначе, ведь Россия — это, так сказать, постепенно рассеивающийся хаос. В этой стране действуют все стихии, но нет того великого закона, который упорядочил бы их отношения».117

Образ Наполеона в России: эпизоды

Эпизод первый. В России издана биография гениального полководца: «Жизнь и подвиги Буонапарте, начиная с первых его успехов в воинском искусстве до совершенного покорения Египта, с присовокуплением описания характера и свойств Буонапарте, и гравированного его портрета» (пер. с французского. М.: В Сенатской тип. у Селивановского, 1801). Важно отметить, что в предисловии отмечается: это первая книга на русском языке, «в которой с историческою справедливостью показаны по порядку дела и победы» Наполеона. На фронтисписе помещен гравированный портрет Наполеона! Именно такие издания выводили из себя завистливого и ущербного императора Александра.

Эпизод второй. Генерал-лейтенант С. И. Маевский писал в мемуарах: в 1811 году (и даже в начале 1812 г.) «казалось, что Россия до половины составлялась из наполеонистов».118 Какова фраза?!

Эпизод третий. Еще один поклонник Наполеона, выдающийся русский поэт А. А. Фет (фамилия отца — Шеншин: 1820–1892) рассказывает в своих воспоминаниях много интересных подробностей. Вначале он описывает обедневших после разорения 1812 года дворян (и они все еще бедствовали, спустя 25 лет после войны!), а затем сообщает о настоящем культе Наполеона у нескольких поколений орловских дворян Шеншиных. В имении двоюродного деда поэта Василия Петровича, родившегося в середине восемнадцатого века, издавна висели «портреты первого консула Наполеона и Жозефины». При этом: в 1812 г. эти изображения были лишь перемещены в «тайный кабинет»! Затем, спустя четверть века, унаследовавший усадьбу дядя Фета Петр Неофитович, «горячий поклонник гения Наполеона», снова вывесил их на обозрение! Сам же А. А. Фет, отвечая на вопрос в «Альбоме признаний» Татьяны Львовны Толстой, «какое историческое событие вызывает в вас наибольшее сочувствие?», поэт сформулировал так (объявив Наполеона демиургом!): «отмена революции Наполеоном I…»119

Эпизод четвертый. Восхищался Наполеоном и прославленный военачальник, участник Среднеазиатских завоеваний Российской империи и Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. — генерал Михаил Дмитриевич Скобелев (1843–1882). Другой большой знаток и любитель наполеоновской темы — выдающийся художник В. В. Верещагин (1842–1904) — записал подобный эпизод:

«Скобелев прекрасно владел французским, немецким и английским языками и литературу этих стран, в особенности военную, знал отлично. Иногда вдруг обратится со словами:

— А помните, Василий Васильевич, выражение Наполеона I?

В середине Шейновского боя, например, он таким образом цитировал что-то из Наполеона и, не желая обескураживать его, я ответил:

— Да, помню что-то в этом роде.

Но когда он вскоре опять спросил, помню ли я, что Наполеон сказал перед такой-то атакой, я уже положительно ответил:

— Не помню, не знаю — Бог с ним, с Наполеоном!

Надобно сказать, что он особенно высоко ценил военный талант Наполеона I, а из современных — Мольтке, который, со своей стороны, по-видимому, был неравнодушен к юному, бурному, многоталантливому собрату по оружию; по крайней мере, когда я говорил с Мольтке о Скобелеве после смерти последнего, в голосе „Великого молчальника“ слышалась нежная, отеческая нота, которой я не ожидал от прусского генерала-истребителя.

О большинстве наших деятелей во время Турецкой войны Скобелев отзывался неважно — по меньшей мере».120

Эпизод пятый. Изумительный русский художник и график, один из основателей общества «Мир искусства», Константин Андреевич Сомов (1869–1939), был еще и известным в свое время знатоком антиквариата. Из его дневниковой записи за 4 декабря 1917 г. мы узнаем такую подробность (сразу отмечу, что «Миф» — это любовник мастера, Мефодий Георгиевич Лукьянов: 1892–1932):

«Миф все время со мной мил, страшно мил. Я ему предложил сделаться антикваром, ему мысль понравилась, и он купил у Сементов[ского] верхового Наполеона Попова».121

Речь идет о фарфоровой статуэтке, выпускаемой популярный фарфоровой фабрикой Попова.

Эпизод шестой. Легендарный режиссер и актер Юрий Петрович Любимов (1917–2014) описывает в своих мемуарах, как он в детстве надевал шляпу отца поперек головы (чтобы получилась «треуголка») —

«и изображал, что я Наполеон на острове Елены и что я уже старый. И все читал стихи Лермонтова:

Зовет он любезного сына,

Опору в превратной судьбе.

Ему обещает полмира,

А Францию только себе.

Читал, и у меня текли слезы, я был в упоении».122

Потом, когда мы уже стали дружны и сотрудничали (Юрий Петрович даже принимал участие в моей театральной постановке в качестве актера), он мне пересказал эту историю — и с точно такой же эмоцией…

Эпизод седьмой. В моей личной коллекции есть том знаменитого «Мемориала Святой Елены» барона де Лас Каза (Париж, 1842 г., т. 1) с такой дарственной надписью:

«Уважаемой Ирине Николаевне Юматовой в знак благодарности от студентов 5 гр. II к. Истфака ЛГУ Ленинград 5/VI 39 г.».

Подобных эпизодов в истории России — множество.

Дворянство и нравы высшей аристократии

Прологом к теме нравов дворянства православной Российской империи вполне может служить заметка из знаменитого «Table-Talk» А. С. Пушкина:

«Дельвиг звал однажды Рылеева к девкам. „Я женат“, — отвечал Рылеев. „Так что же, — сказал Дельвиг, — разве ты не можешь отобедать в ресторации потому только, что у тебя дома есть кухня?“»123

Стоит заметить, что в пору 1812 г. в народной среде брак именовался «сговором».

В начале девятнадцатого века европейская эстетика дошла до пика своего преклонения перед античной красотой. Классицизм воспламенился от героических событий и стал ампиром — стилем империи Наполеона. Из Франции этот стиль распространился на всю Европу, причем орлы художественных форм летели быстрее храбрых орлов на древках знамен «Великой армии». К 1812 году Российская империя была уже покорена французскими интерьерами, модами, языком, театром и новинками литературы. Быт и эмоции стали эхом не только Древней Греции, но и императорского Рима. Легкость и утонченный порок восемнадцатого века увенчались лавровыми венками героических баталий эпохи 1792–1815 годов.

Нравственность осваивала новые парадоксы своего бытия. Наверное, еще никогда так много не говорили о служении «высоким идеалам»: к милому максимализму масонов-просветителей добавился детско-истеричный пыл только зарождавшегося патриотизма национального типа. Однако и опытного, откровенно телесного разврата, уже не прикрываемого безразмерными шляпами и потаенными комнатами галантного века, и чудовищного свойства национальных, государственных и личных предательств, различного рода публичных и тайных подлостей эпоха познала с лихвой!

Для рядового читателя нашего времени война 1812 года — это эполеты, балы, клятвы верности всему, чему только можно, и эпические портреты из Военной галереи Зимнего дворца. Кстати, не стоит забывать: многие хрестоматийно известные ныне портреты русских генералов писались посмертно, причем не самим знаменитым англичанином (достойных русских живописцев не нашлось…) Джорджем Доу, а его подмастерьями, при этом список «героев» утверждал сам царь в меру своих личных пристрастий или обид. Поэтому сегодня в музее и в учебниках мы видим полумифические образы военных, которые часто и героями-то никакими не были — и выглядели не совсем так… И вот именно в этом мы и должны сегодня разобраться: где миф, а где реальность, что скрывается за красивым иностранным покрывалом русского ампира — каким было русское общество времен наполеоновских войн? Для этого мы обратимся к главному оружию историка — к фактам!

Отдельная тема — еще одна вечная головная боль и позор императорской фамилии: личная жизнь цесаревича Константина Павловича. Стоит упомянуть, что имя «Константин» его бабка Екатерина выбрала с прицелом на восстановление Византии и занятие им Константинопольского (?!) престола (да, на подобные чудовищные по авантюризму проекты Екатерина, Александр и некоторые другие российские правители потратить тысячи жизней подданных не жалели). Я также напомню, что он был начальником Гвардейского корпуса и генерал-инспектором всей кавалерии российской армии, а также (об этом зачастую не знают даже профессиональные историки) в период политического бардака и самоуправства генерала М. А. Милорадовича в течение 25 дней (с 1 декабря по 25 декабря 1825 года) официально считался Императором и Самодержцем Всероссийским Константином I (хотя в реальности он страшно перепугался: на престол не вступил и не царствовал). И для полноты картины укажу, что Константин был масоном — членом лож Соединенных друзей и Александра.124

Сохранилось множество документов, свидетельствующих о диком нраве Константина. Вот один характерный случай, описанный французским литератором, премьер-майором Екатеринославского гренадерского полка, Шарлем Франсуа Филибером Массоном де Бламоном (1762–1807):

«3а некоторое время до свадьбы ему (Константину) дали для забавы отряд солдат. Истерзав в течение нескольких месяцев этих несчастных, он забылся до такой степени, что побил палкой командовавшего ими майора. Тот нашел в себе мужество пожаловаться графу Салтыкову, который хотел, по своему обыкновению, замять дело; но Зубов донес о нем Императрице. Она велела посадить внука под арест и отобрать у него солдат, которых ему возвратили после свадьбы».125

Обратимся к личной жизни генерала, цесаревича (и даже временно императора), который именуется «православным». Первой женой Константина стала, естественно, не русская, а немка — великая княгиня Анна Федоровна (урожденная принцесса Юлианна-Генриетта-Ульрика Саксен-Кобург-Заальфельд: 1781–1860). Брак был крайне неудачным. Константин Павлович был груб, часто оскорблял супругу. Его поведение было, по меньшей мере, странным (однажды он посадил Анну Федоровну в одну из громадных античной формы ваз в Мраморном дворце и начал по ним бешено стрелять). Принцесса не могла этого терпеть и постоянно вынашивала план бегства. В итоге после убийства православного императора Павла русскими офицерами Анна сослалась на болезнь герцогини Августы (своей матери) и уехала из России. Муж не выказал серьезного сопротивления, потому что у него начался очередной роман — и он не ожидал, что подобный отъезд станет настоящим бегством. В итоге из Кобурга принцесса сразу же начала вести переговоры о разводе, которые, однако, сильно затянулись.

Теперь, любезный читатель, я предлагаю обратить ваши взоры на одну из самых известных любовниц российского цесаревича — Жозефину Фридрихс, урожденную Мерсье (1778–1824): с ней он состоял в нескрываемом сожительстве с 1806 по 1820 год. Простолюдинке и содержанке из Парижа в 1816 году пожаловали российское дворянство — с именованием Ульяны Михайловны Александровой: тысячам страдальцев 1812 года из числа простого русского народа (крестьянам, солдатам, ополченцам) ничего подобного, никакого дворянства получить и не грезилось… Жозефина также стала матерью единственного (и, соответственно, внебрачного) сына великого князя — его назвали Павлом Александровичем.

Предлагаю рассказать немного подробней о новоявленной русской дворянке. Она родилась в Париже, в семье ремесленника Мерсье. Совсем еще девочкой Жозефина поступила на службу в модный парижский магазин госпожи Буде-де-Террей. В 14 лет ловкая «Жужу» сумела соблазнить пожилого англичанина, который увез ее с собой.

В Лондоне она встретила приехавшего из России немца, назвавшегося полковником бароном Александром фон Фридрихсом, богатым помещиком из Прибалтийского края (на самом деле — Евстафий Иванович Фридерихс (ок. 1772 — после 1834), сын ревельского мещанина). Они повенчались, но вскоре он уехал из Лондона и пропал — и Жозефина поехала искать его в Россию, где она узнала, что никакого барона (полковника Фридрихса) не существует, а есть носящий такую же фамилию простой фельдъегерь, ездивший недавно в Англию с депешами. Все же отыскав его, она поняла, что все его имущество — это бедная койка. Жозефина поступила работать в один из модных домов Петербурга. Однако после возвращения Фридрихса с Кавказа, они все же поженились, но были несчастливы. Тем временем она познакомилась с великим князем Константином — и переехала к нему. Вскоре Жозефина родила… А теперь послушаем свидетельство близко наблюдавшего эту историю Д. В. Давыдова:

«Хотя цесаревич не мог иметь детей по причине физических недостатков, но госпожа Фридрихс, муж которой возвысился из фельдъегерей до звания городничего, сперва в Луцке, а потом в Дубно, будто бы родила от него сына, названного Павлом Константиновичем Александровым. Хотя его императорское высочество лучше, чем кто-либо, мог знать, что это был не его сын и даже не сын г-жи Фридрихс, надеявшейся этим средством привязать к себе навсегда великого князя, но он очень полюбил этого мальчика; состоявший при нем медик, будучи облагодетельствован его высочеством и терзаемый угрызением совести, почел нужным открыть истину цесаревичу, успокоившему его объявлением, что он уже об этом обстоятельстве давно знал».126

Вот всю эту прекрасную петербургскую жизнь и защищали русские солдаты и ополченцы в 1812 году: я даже прошу вас представить сожженные крестьянские дома, обгоревшие трупы, разорванные ядрами тела русских солдат и офицеров.

Однако и не эта история с французской содержанкой есть самый известный нравственный проступок внука Екатерины II: с именем Константина, по меткому выражению барона Владимира Ивановича Штейнгеля (1783–1862), связана «одна из самых гнусных историй начала царствования Александра».

Великий князь пожелал жену придворного ювелира Араужо, но та отвергла весьма уродливого на лицо Константина. Тогда в один из вечеров лета 1803 года к дому ювелира подъехала карета (присланная якобы от больной тётки Араужо). Жену ювелира насильно отвезли на квартиру генерал-лейтенанта Боура (по мнению Ф. П. Толстого, он был любовником Араужо — и просто «уступил» ее властному брату царя), где она подверглась групповому изнасилованию. Затем ее отвезли домой — и кинули у входа. Она успела сказать лишь «Я обесчещена!» — и умерла. На крики мужа сбежалось множество народу — и на следующий день об этом знал весь Петербург.127 Александр I немедленно пытался замять дело — но только навредил: расклеенные вдруг по всей столице Российской империи странные афиши с нелепым текстом о том, что некая модистка умерла от естественных причин, только удостоверили общество в истинном положении дел. В итоге Араужо дали денег, приказали молчать — и он выехал за границу, а Константин с той поры получил эффектное прозвище «покровитель разврата». Таковы были нравы царской семьи и высшего офицерства в эпоху «славного» 1812 года…

Подобная феноменальная чехарда в любовных связях была сутью и нормой жизни аристократии России той поры. Например, жена генерала П. И. Багратиона Екатерина Павловна (урожденная Скавронская: 1783–1857) очень скоро после заключения брака оставила мужа (признаем, далеко не красавца…) и стала любовницей австрийского канцлера князя К. Меттерниха, вероятно, от которого родила дочь Марию-Клементину. При этом у самого К. Меттерниха случился роман с сестрой Наполеона Каролиной128 (она же — жена его маршала И. Мюрата…). Другим известным (были ведь и неименитые) любовником Екатерины стал Фридрих Людвиг Христиан Прусский (также Луи Фердинанд: 1772–1806), но он вскоре погиб в битве при Заальфельде — а в 1812 г. получил смертельное ранение и супруг (П. И. Багратион). Эти события воодушевили Екатерину на новые «подвиги» — и она стала одной из самых развратных хозяек салона на Венском конгрессе, а затем переехала в Париж (приобрела особняк на Елисейских полях — по адресу: Rue Faubourg St. Honoré, 45), где 11 января 1830 г. вышла замуж за английского генерала и дипломата Карадока, лорда Хоудена (1799–1873), который был на 16 лет ее младше.129 Всю эту историю стоит подытожить метафорой: могила княгини Багратион находится на венецианском острове Сан-Микеле — а само кладбище было создано по идее и распоряжению Наполеона Бонапарта.

Далее. О пристрастии самого известного генерала 1812 года, М. И. Кутузова, к переодетым «казаками» 14-летним девицам я расскажу в части, посвященной специально ему, а пока два слова о его жене. Пожилая русская барыня — супруга М. И. Кутузова — также в Петербурге зря времени не теряла и не помышляла хранить верность блудливому старцу: предметом своего обожания она избрала молодого артиста французской театральной труппы Андриё.130 В свою очередь он предпочел престарелой (для эпохи начала девятнадцатого века) генеральше актрису той же гастролирующей в российской столице труппы Маргариту Жозефину Веймер (1787–1867) — более известную как мадемуазель Жорж (кстати, Екатерина Ильинична Кутузова сама была поклонницей таланта актрисы). Для полноты картины нравов эпохи добавлю, что Жорж до этого была любовницей брата Наполеона Люсьена Бонапарта (который подарил ей изящный несессер и 100 луидоров золотом), затем самого Наполеона (но он бросил ее за излишнюю болтливость на публике).131 Покинутая Наполеоном актриса выбрала новую жертву — и соблазнила будущего шефа жандармов и всесильного начальника знаменитого Третьего отделения Александра Христофоровича Бенкендорфа, проживавшего в 1807–1808 годах в Париже. Вскоре он уже не скрывал своей связи с ней:

«Мы вместе жили и вместе принимали, как если бы были мужем и женой. Вначале в свете отвергали это, как нечто неприличное, но, в конце концов, это стало обычным делом».132

Летом 1809 г. Жорж поселилась на Каменном острове вблизи летней резиденции царя (который часто бывал на театральных представлениях), но, как свидетельствует А. де Коленкур, она «напрасно устроилась».133 Это был настоящий провал соблазнительницы: отношений с царем, по естественным причинам, не сложилось (он сам был бóльшей «актрисой», чем она). Но и А. Х. Бенкедорфом актриса забавлялась недолго: в своих воспоминаниях тот писал, что к 1810 году Жорж оставила его из-за нового любовника, который

«был настолько ревнив, что я не мог ни повидать её, ни поговорить с нею. Только так я начал чувствовать, насколько постыдным было мое поведение, мое лицо заливалось краской от осознания того, какое мнение в этой связи должно было обо мне сложиться. Я видел, насколько мне будет трудно преодолеть мою страсть, но, тем не менее, принял решение спрятать ее, начав ухаживать за другой женщиной.

Недавно приехавшая в Петербург актриса французского театра мадмуазель Бургоэн была замечена благодаря своему прекрасному таланту и, особенно, своей прелестной фигуре. Я обратился к ней, уверяя, что она единственная, кто может заставить меня забыть мою любовь к мадмуазель Жорж. Она нашла весьма лестной для своего тщеславия идею, состоящую в том, чтобы стереть из моего сердца воспоминания об её блестящей сопернице. Веселость мадмуазель Бургоэн вскоре вернула мне хорошее настроение и, также смеясь, я стал ее любовником. Эта новая связь была столь очаровательной, что вскоре я полностью забыл свою смешную любовь».134

Итак, все жили, я бы сказал, одной большой французской семьей. А где же найти в ней место русским крестьянам и солдатам? Где пресловутая, но распиаренная «русская исконность» и «самость»?! Вот такой «французской семьей» все и вступили в незабвенный 1812 год, в котором вдруг появились странные и смешные после всего вышеописанного слова про «басурман», а много десятилетий активной пропаганды спустя — и про «иноземных захватчиков». Просто невозможно не задаться вопросом о смысле войны, развязанной царем Александром: а за что погибали его подданные? За то, чтобы Бенкендорф, французский актер и еще неизвестно кто комфортно делили лоно мадемуазель Жорж с Наполеоном?

Отношение аристократии к простому народу, вынесшему все тяготы войны, фактически развязанной фанфаронством и желанием наживы этой самой аристократии, лаконично сформулировано в следующем эпизоде. В самом начале 1813 года М. И. Кутузов, желая сделать приятное своей жене (которая натужно переносила все его романы с 14-летними «казачками»), обратился к царю Александру с просьбой вновь разрешить постановку французских пьес на театре. Фанатичный поклонник всего французского, император, тут же согласился — и 19 февраля в доме Александра Львовича Нарышкина состоялся первый спектакль. Вот как прокомментировала тот вечер жена фельдмаршала:

«Я, правда, не меньшая патриотка как всякий, но чтоб французский театр мешал любить свое отечество, я этого не понимаю; Слава Богу, по крайней мере, мы не будем сидеть с мужиками».135

Действительно, в стране, где крепостных крестьян продавали по отдельности из одной семьи, подобный пассаж был вполне естественен. Более того, в газетных объявлениях о продаже на первом месте шли лошади, затем шкафы — и уже после них, как самый неценный товар — крепостные.

Как это сочеталось с православием? Очень замечательно (пардон, за нарочитую стилистическую ошибку) это сочеталось с православием. Потому как русская православная церковь со времен ордынского ига стала крупнейшим феодалом (именно за верную идеологическую службу ханам Орда всячески помогала установлению власти монастырей над еще сопротивляющимися территориями русских княжеств), некоторые монастыри владели десятками тысяч крепостных душ (кстати, замечу — за «душу» считались только мужчины, женщины за «душу» не принимались — поэтому у историков полно проблем с расчетом численности населения).136

В век Петра I и Екатерины II государство потеснило поповщину, началась секуляризация, однако до ментальных основ изменения еще не дошли. Да, Петр надолго ограничил возможности высшего духовенства властвовать и влиять на монарха (он упразднил патриархию, заменив ее весьма комическим органом — Синодом, который стал фактически министерством — и только в 1943 году Патриархия вновь была организована решением товарища Сталина, который пытался отвадить попов переходить на сторону Гитлера), но церковь продолжала влиять на все сферы жизнедеятельности общества.137 Стоит отметить, что священничество не было чуждо коллаборационизму и в 1812 году. Святейший синод констатировал, что «две трети духовенства по могилевской епархии учинили присягу на верность врагу». В Подолии и на Волыни церковники раздали прихожанам листки с текстом «Отче наш», где «вместо имени бога вставлено имя императора французов».138

Русские крестьяне в 1812 году отказались защищать «веру, царя и отечество», потому что не чувствовали связи между собой и всем этим «джентльменским набором» Бенкендорфа! Французы были в ужасе от нечеловеческого положения русских: генерал Ж. Д. Компан писал, что свиньи во Франции живут лучше и чище, чем крепостные в России.139 А. Пасторе заметил, что «грустно наблюдать эту иерархию рабства, это постепенное вырождение человека на общественной лестнице». И тот же свидетель — про помещиков: «жадные паразиты и корыстолюбивые льстецы».140

Генерал Ф. П. Уваров (1769–1824) известен широкой аудитории тем, что он провалил кавалерийский маневр во фланг армии Наполеона в Бородинском сражении. Но современники больше обсуждали иные темы, связанные с ним. Даже посреди множества примеров разврата в России той поры, этот плечистый, мясистый, мускулистый и любящий завивать кудри офицер, ставил буквально «рекорды». Он не стеснялся быть в прямом смысле слова жиголо. Еще, как бы сейчас сказали, тинейджером став фаворитом Екатерины II, он одновременно, простите, обслуживал нескольких женщин, бывших старше его по возрасту: к примеру, светлейшую княгиню, статс-даму Е. Н. Лопухину (урожденная Шетнева: 1763–1839). По свидетельству очевидца:

«Он получал от нее по 100 рублей ассигнациями в месяц, да, кроме того, она ему нанимала кареты с четырьмя лошадьми за 35 рублей в месяц ассигнациями».141

Когда падчерица его любовницы вошла в интимные отношения с императором Павлом, Ф. П. Уваров использовал подобную протекцию — и быстро без всяких боев продвинулся по карьерной лестнице в армии (19 сентября 1798 г. уже произведен в генерал-майоры, затем стал шефом Кавалергардского полка). Однако человек без совести и чести, Ф. П. Уваров, стал участником заговора с целью убийства его благодетеля — Павла Петровича. Цесаревич Александр был также очарован физической привлекательностью плечистого генерала: и буквально через неделю после восшествия на престол произвел его в генерал-адъютанты,142 причем, именно Ф. П. Уваров чаще прочих стал сопровождать императора во время уединенных прогулок. Когда этого генерала-жиголо хоронили, современники шутили: «скоро встретит убитого Павла».

На самом деле, любовные связи той поры отличались разнообразием «ассортимента». Например, фактически второе лицо в государстве — канцлер Российской империи, меценат, покровитель первого русского кругосветного плавания, франкофил, граф Николай Петрович Румянцев (1754–1826) не стеснялся своих гомосексуальных предпочтений.143 Современный исследователь В. Кирсанов пишет:

«Действительно, дипломатическая работа того времени располагала к гомосексуальности, как замечает Константин Ротиков на страницах „Другого Петербурга“. „Если призадуматься, так труднее понять, как среди работников этого ведомства находятся лица гетеросексуальной направленности…“ Во времена министерства Румянцева такие лица редко находились по вполне естественной причине. Граф любил окружать себя умными гомосексуалами, среди которых оказались в будущем известный духовный лирик Андрей Муравьев и поэт Дмитрий Веневитинов. Да и Филипп Филиппович Вигель…

<…> Центром деятельности Румянцевского кружка стал Московский архив иностранных дел, который возглавлял Николай Бантыш-Каменский. Его сын Владимир Бантыш-Каменский был ославлен во время одного из самых крупных гомосексуальных скандалов 1810-х годов. В числе прочих знаменитостей, подверженных гомосексуальной любви, он назвал Румянцева, а также министра духовных дел князя Голицына.

После признания Бантыш-Каменского из столицы были высланы в монастыри и на окраинные губернии несколько десятков чиновников. Но более всего досталось самому Владимиру Бантыш-Каменскому (он высылался неоднократно) и молодому Константину Калайдовичу (1792–1832), в будущем выдающемуся русскому историку. Именно Калайдовича старший Бантыш-Каменский рекомендовал Румянцеву для продолжения работы над изданиями русских летописей».144

Еще более известным поклонником молодых людей, о котором я уже упоминал, был знаменитый впоследствии министр народного просвещения, а главное, создатель главной идеологемы империи — граф Сергей Семенович Уваров. Своего любовника князя М. А. Дондукова-Корсакова он назначил вице-президентом Академии наук.

Интересное и показательное наблюдение сделал крупный ученый, доктор филологических наук, известный исследователь истории, академик Шведской королевской академии наук, Ю. М. Лотман (1922–1993):

«То, что в бытовой перспективе может рассматриваться как порок, в семиотической делается знаком социального ритуала. В николаевскую эпоху гомосексуализм был ритуальным пороком кавалергардов, так же, как безудержное пьянство — у гусаров».145

Продолжим. Одной из серьезных проблем, с которой сталкиваются исследователи на пути к вниманию и к пониманию читателей, является проблема подмены научной исторической реальности художественным вымыслом. Наряду с учебниками и байками родителей, беллетристика формирует у обывателя представление о том или ином событии, пусть аморфное, но глубоко укореняющееся. Подобное во многом негативное влияние в данном вопросе оказывает роман Льва Толстого (1828–1910) «Война и мир». Люди, прочитавшие это сочинение (как правило, фрагментарно — или вообще в школьном или кинематографическом изложении), уже нагло смеют рассуждать на тему 1812 г., не понимая, что они пролистали лишь домыслы и фантазии одного из литераторов (причем с массой психологических комплексов и регулярно уничижающего собственные творения). Всему виной — недостаток образования и здравомыслия: толпа просто не понимает, что жанр романа принципиально отличается от научного исследования реальности.

О том, что в романе Л. Н. Толстого история преподается в его произвольных представлениях, о множестве фактических ошибок (их можно было бы в литературном произведении не выискивать, но автор, указав на использованные им источники, сам подставился под удар критиков) уже написано большое количество работ.146 Однако гораздо значительнее исторических неточностей — тот интеллектуальный и моральный эффект, который производит его тяжеловесная, неестественная и неорганичная философия. Откуда подобное взялось? У всего есть причина. Автор как будто бы намеренно перекраивает на свой манер миропорядок, учительствуя окружающих. Зачем беллетристу выступать в роли обвинителя и занудного нравоучителя? Кроме того, создатель «Войны и мира» не скрывает того, что внешняя красота для него — это всегда холодное, недоброе, неискреннее начало, а красивые люди (Элен Безухова, Анатоль и др.) — это т. н. «люди войны». Как стало возможным, чтобы художник возненавидел красоту?! Вернее, красоту человека: ведь в то же время Л. Н. Толстой способен любоваться природой (зеленеющий дуб Андрея, высокое небо Аустерлица и т. д.), невероятно психологически тонко смотрит глазами юной девушки на первый в ее жизни бал.

Подобное тем более странно, что в произведении молодого Л. Н. Толстого «Детство» (вторая редакция) автор пишет, к примеру, о Саше Мусине-Пушкине следующее:

«Его оригинальная красота меня поразила с первого взгляда. Я почувствовал к нему непреодолимое влечение. Видеть его было достаточно для моего счастья; и одно время все силы души моей были сосредоточены в этом желании…»

В конце пассажа звучат важные слова:

«Мне грустно вспоминать об этом свежем прекрасном чувстве бескорыстной и беспредельной любви, которое так и умерло, не излившись и не найдя сочувствия».147

И вот главное признание (29 ноября 1851 г.):

«Я никогда не был влюблен в женщин… В мужчин я часто влюблялся…»148

Так где же Л. Н. Толстой говорит нам правду, где он истинный?

В своем дневнике 23-летний Лев Толстой писал:

«Все люди, которых я любил, чувствовали это, и я замечал, им было тяжело смотреть на меня. Часто, не находя тех моральных условий, которых рассудок требовал в любимом предмете, или после какой-нибудь с ним неприятности, я чувствовал к ним неприязнь, но неприязнь эта была основана на любви.

…Красота всегда имела много влияния в выборе; впрочем, пример, Д[ьякова]; но я никогда не забуду ночи, когда мы с ним ехали из П[ирогова?] и мне хотелось, увернувшись под полостью, его целовать и плакать».149

Мы имеем дело с очень своеобразным и болезненным выражением «приязни», которое можно было бы назвать «любовью наоборот». Причем (читаем там же) «красота всегда имела много влияния в выборе…» (подчеркну, речь шла именно о мужчинах). Однако с течением времени подобное отношение к красоте эволюционирует в комплекс: человеческая красота и публичное признание в любви к этой красоте в сознании писателя табуируется. Уже через год Л. Н. Толстой записывает в дневнике:

«Еще раз писал письма Дьякову и редактору, которые опять не пошлю. Редактору слишком жестко, а Дьяков не поймет меня. Надо привыкнуть, что никто никогда не поймет меня».150

Вполне очевидно, что именно осознание того, что «никто никогда не поймет меня» и спровоцировало тот страшный психологический надлом, который отразился на всем его творчестве и жизни. И именно от этого психологического надлома идет его желание закрыться защитным панцирем им же созданной философии, отсюда его декларирование презрения к человеческой красоте (красивы лишь расплывшиеся старики и вечно беременные жены-наседки), мучительство женщин (в том числе жены) и т. д. Исходя из вышеперечисленного, можно предполагать, что роман «Война и мир» действительно значительное произведение мировой литературы, которое, однако, надо читать «наоборот»: то есть, часто подразумевая смысл прямо противоположный написанному. Тогда все становится на свои места, становятся объяснимыми нападки Л. Н. Толстого на А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова, превозносивших Наполеона.

Что же: видимо, не просто так адельфопоэзис (фактически — церковный брак между мужчинами) был долгие века популярен именно в восточной христианской традиции… Можно было бы еще вспомнить Н. А. Дурову (1783–1866) с ее склонностями к трансгендерному поведению, но это отдельная тема.

Но вернемся к «роману-эпопее». Сам Л. Н. Толстой свой труд не слишком уважал и часто отзывался о нем крайне уничижительно. К примеру, в январе 1871 года Лев Николаевич писал А. А. Фету:

«Как я счастлив…, что писать дребедени многословной вроде „Войны“ я больше никогда не стану».[9]

6 декабря 1908 года Л. Н. Толстой записал в дневнике:

«Люди любят меня за те пустяки — „Война и мир“ и т. п., которые им кажутся очень важными».[10]

Русская армия

К 1812 году репутация русской армии была достаточно низкой: после поражений она несколько раз подряд бежала с полей европейской брани, каждый раз битая французами.

Недавно была опубликована книга о тактическом устройстве русской армии той поры — причем с комическим (учитывая сплошные поражения русских от Аустерлица — и даже до целого ряда боев с уже практически детьми-французами в 1814 году) названием, отсылающим к известной работе А. В. Суворова «Наука побеждать» (с фактической точки зрения, монография должна была называться «наука терпеть поражения»): Жмодиков А. Л. «Наука побеждать». Тактика русской армии в эпоху наполеоновских войн. М., 2015.

Поэтому, когда неуемный Александр готовился к новой агрессии против Наполеона, было принято решение провести реформы именно по французскому образцу. С этой целью, с целью воровства идей, цивилизации (и для войны с этой же цивилизацией!) в «союзный» Париж был отправлен П. М. Волконский (1776–1852), который почти за три года изучил организацию наполеоновского штаба, армии, многие нюансы тактического устройства.151 Именно по этому образцу стали проводить реформу русской армии.

Однако сложно не согласиться с академиком Е. В. Тарле в подобном описании проблем русской армии в 1812 г.:

«Слабой стороной русской армии была невежественность части офицерского и даже генеральского состава, хотя, конечно, не следует забывать и группы передового офицерства, из которой вышли и некоторые будущие декабристы. В 1810 г. Россия отказалась от старой, фридриховской военной системы и ввела французскую систему, но последствия этой перемены едва ли могли за два года сказаться решающим образом. Другой слабой стороной была варварски жестокая, истинно палочная и шпицрутенная дисциплина, основанная на принципе: двух забей, третьего выучи. Аракчеевский принцип, всецело поддерживаемый царем, принцип плац-парадов и превращения полка в какой-то кордебалет, с вытягиванием носков и т. п., уже вытеснял (но еще не вполне успел вытеснить к 1812 г.) суворовскую традицию — подготовки солдата к войне, а не к „высочайшим“ смотрам. Третьей слабой стороной было неистовое хищничество: не только воровство разных „комиссионеров“ и прочих интендантских чинов, но казнокрадство не всех, конечно, но многих полковых, ротных, батальонных и всяких прочих командиров, наживавшихся на солдатском довольствии, кравших солдатский паек. Тяжка, вообще говоря, была участь солдата, так тяжка, что бывали случаи самоубийств солдат именно по окончании войн, так как на войне легче приходилось иной раз, чем во время мира; увечья и смерть в бою казались краше, чем выбивание челюстей и смерть при проведении сквозь строй в мирное время. На войне зверство начальников не проявлялось так, как во время мира».152

Но, как говорится, рыба гниет с головы. Характерный пример:

«К концу июня я прибыл в главную квартиру, размещавшуюся в Галаце. Командовал армией фельдмаршал князь Прозоровский, а генерал Кутузов был под его началом. Ослабевший в силу своего преклонного возраста Прозоровский, и желавший быть главнокомандующим Кутузов ревновали друг к другу. Они были заняты больше интригами, чем военными действиями. Предпринятый штурм крепости Браилов стоил больших потерь, но был отбит. Фельдмаршал обвинил в этом генерала Кутузова, а тот надеялся, что из-за этой неудачи князя Прозоровского отзовут, а он встанет во главе армии. Император решил по-другому и, чтобы прекратить всю эту унизительную возню, назначил князя Багратиона на место Кутузова».153

Однако и это, возможно, не самое существенное для нашего сюжета — поиска в истории того, что мои предшественники еще не открыли или недопоняли. Продолжим. Подробное и строго документальное исследование, проведенное в последние десятилетия сотрудником Государственного Бородинского военно-исторического музея-заповедника Д. Г. Целорунго, который изучил тысячи формулярных списков, свидетельствуют, что только 8 % офицеров 1812 года были женаты, а абсолютное большинство рядовых солдат — были холосты!154 К сожалению, по понятным причинам, наша источниковая база по данной теме скудна, однако, как я всегда утверждал, история — наука междисциплинарная. Поэтому мы можем и должны смело восполнять пробелы нашего знания физиологией, антропологией, психиатрией, криминалистикой и т. д. Даже основы литературной драматургии, как имеющие под собой реальную базу психологических примеров из жизни, мы не должны полностью исключать из вспомогающих факторов. Если мы подходим к нашему виду научно, то придется признать, что, как говорится, «чудес не бывает». Из многочисленных сугубо научных исследований, основанных на широчайшей базе документально зафиксированных примеров, мы знаем об особенностях сексуальной жизни в закрытых мужских коллективах (а 25 лет рекрутчины — это дольше, чем средний тюремный срок или средний срок службы солдат других армий как эпохи 1812 года, так и современной). Далее я только могу рекомендовать читателю соответствующую справочную литературу.155

Среди традиционных проблем русской армии было пьянство. Это явление воистину международное, но в России оно нередко приобретало угрожающие масштабы. Послушаем современного внимательного исследователя С. А. Теплякова:

«„Последствия пунша“ были разные. В 1807 году, „напуншевавшись“, попал в плен к французам русский генерал барон Корф. Ехидный Ермолов описывал происшествие в красках:

„Четыре полка егерей под командой генерал-майора Корфа, расположенные в Петерсвальде, страшным образом лишились своего начальника. Он занимал лучший в селении дом священника, принялся за пунш, обыкновенное свое упражнение, и не позаботился о безопасной страже. Гусарского офицера, присланного для разъезда, удержал у себя. Несколько человек вольтижеров, выбранных французами, в темную ночь вошли через сад в дом, провожаемые хозяином, и схватили генерала. Сделался в селении шум, бросились полки к оружию, произошла ничтожная перестрелка, и неприятель удалился с добычею. <…> Я в состоянии думать, что если бы было темно, то барон Корф не был бы почтен за генерала в том виде, в каком он находился, и нам не случилось бы познавать достойным своего генерала из иностранных газет“.

(В сентябре 1812 году под Тарутино в сходной ситуации едва не попал в плен Милорадович).

При Аустерлице начальник левого крыла союзной армии граф Буксгевден, по свидетельству его подчиненного, генерала Ланжерона, был изрядно нетрезв:

„Его лицо было малинового цвета (по причине опьянения), и было такое впечатление, что он не понимает, что происходит вокруг. Я сообщил ему то, что произошло в Працене — нас обошли, мы окружены врагом. Он мне грубо ответил: „Генерал, вы везде видите врагов!“. Тогда я ему малопочтительно ответил: „А вы уже в таком состоянии, что не видите их нигде!..“

Первое, что превращало армию в толпу, был именно алкоголь. Иван Бутовский, служивший в кампанию 1805 года портупей-прапорщиком, описывал первые дни после Аустерлица так:

„При отступлении к границам Венгрии 21 и 22 ноября (3 и 4 декабря — прим. С. Т.) многие наши солдаты разбрелись по сторонам, пользуясь изобилием виноградных вин, предались пьянству, не могли следовать за армией и полусонные были схвачены французами…“.

В 1812 году при выходе русских из Москвы многие солдаты перепились (торговцы раздавали вино, „чтобы не досталось французу“) и валялись по улицам. Количество их было так велико, что Милорадович, командовавший арьергардом, выговорил у французов дополнительное время на эвакуацию города. Но и после этого допившихся до полного беспамятства русских солдат были сотни — французы, у которых водка уже давно кончилась, воровали у спящих русских фляжки.

<…> Первым пьяницей русской армии был атаман Платов. (Денис Давыдов уверял, что когда Ростопчин представлял Карамзина Платову, атаман, подливая в чашку свою значительную долю рому, сказал: „Очень рад познакомиться; я всегда любил сочинителей, потому что они все пьяницы“).

Лечить от этого пристрастия тогда не умели, да и что ты скажешь начальнику всех донских казаков? В 1812 году князь Багратион, заинтересованный в том, чтобы Платов был трезвым — ведь его казаки составляли арьергард багратионовской армии — казалось, нашел средство: Платову хотелось стать графом, а Багратион сказал, что не видать атаману графского достоинства, пока он не бросит пить. Платов, и правда, на некоторое время „завязал“, но потом все же сорвался. На беду, было это в самый день Бородина. Когда Кутузов приказал направить казаков во французский тыл, Платов беспробудно спал в обозе. Казаки были отбиты одним полком и вернулись в общем-то ни с чем. Кутузов, видимо, рассчитывавший на больший результат, в наказание оставил Платова и Уварова без наград за Бородино — единственных из генералов русской армии.

<…> В битве при Прейсиш-Эйлау 8 февраля 1807 года русская атака захлебнулась в буквальном смысле — наши солдаты нашли бочки с вином. Ермолов писал об этом так:

„До одиннадцати утра дрались мы с умеренной потерею, но по дороге нашедши разбросанные бочки с вином… невозможно было удержать людей… и в самое короткое время четыре из егерских полков до того сделались пьяны, что не было средств соблюсти ни малейшего порядка. Они останавливались толпами там, где не надобно было, шли вперед, когда нужно отступить поспешнее“.

Кто знает, может именно этих егерей не хватило нам во время атаки на командный пункт Наполеона?

Через совсем небольшое время был нашим от выпивки и еще один плюс: французы могли бы войти в Смоленск прежде русских, если бы не русский генерал принц Карл Мекленбургский, который, пишет Ермолов, „накануне, проведя вечер с приятелями, был пьян, проспался на другой день очень поздно, и тогда только мог дать приказ о выступлении дивизии“. Из-за этого корпус Раевского, чья очередь была за дивизией принца, опоздал с выходом из города на три часа и в результате 15 августа, когда французы пошли на город, оказался от него сравнительно недалеко и успел вернуться».156

Но, вероятно, самым негативным явлением было социальное неравенство, жесткая сословная система. Знаменитый художник и дипломат эпохи Наполеона, автор грандиозных полотен «Битва при Йене» и «Мазепа и волки», Орас Верне (сын одного из главных батальных живописцев Наполеона — Карла Верне и, соответственно, внук прославленного художника-пейзажиста и гравера Клода Жозефа Верне), посетил Россию по приглашению поклонника его таланта Николая I. Царь до того ценил француза, что часто советовался с ним и весьма приблизил к своей особе. Верне был очень успешен при русском дворе и его взгляд невозможно заподозрить в необъективности. Можно только поражаться с каким знанием проблемы он описывал Россию совсем близкой ко времени эпохи 1812 года (а мы понимаем, что ранее было еще хуже) — и как даже предвидел страшные события русской революции и последовавших за ней репрессий! К сожалению, его письма никогда до меня не использовал ни один из российских историков эпохи (но это далеко не единственный источник, который моим «коллегам» неизвестен или неудобен). Процитируем достаточно объемистый отрывок, который, однако, по смыслу, вмещает еще более:

«…образование для всей массы юношества совсем не помогает продвигаться — после обучения они должны оставаться в первоначальном своей состоянии, ни возвышаясь, ни опускаясь. Солдатские дети никогда не поднимутся выше унтер-офицеров (сравним это с постулатом Наполеона: „Tout soldat francais porte dans sa giberne le baton de marechal de France“ — „Каждый французский солдат носит в своем ранце жезл маршала Франции“ — прим. мое, Е. П.). Так зачем же учить и прививать им такие вкусы, кои они все равно не смогут удовлетворить? И уже появляются пагубные следствия подобного порядка вещей. Взбунтовалось целое военное поселение: ни один офицер не уцелел, все были хладнокровно перерезаны (то есть патриотическая пропаганда „единства всех вокруг трона“ не действовала? — прим. мое, Е. П.). …Должно быть, наказание было ужасно, поскольку об этом ничего не известно (о многих чудовищных карательных акциях правительства Российской империи и СССР почти ничего не известно — прим. мое, Е. П.). Все эти полки расформированы. Вот, моя дорогая, как все устроено в России. Здесь трудятся, не заботясь об урожае. Прививают апельсины к елям и надеются на добрые плоды. Дворяне готовы отдать все свое состояние, лишь бы не попасть в Сибирь (то есть, по сути, в рабстве не только крестьяне, но все обитатели страны — прим. мое, Е. П.). Как я уже говорил, в этой стране зреет нарыв, который, несомненно, прорвется, и все, у кого нет бороды, будут уничтожены. Черт бы взял всех этих императоров с их путешествиями и всем прочим!» 157

Таким образом, проблема была не столько в людях: не они были недостаточно храбрыми солдатами или бесталанными генералами (хотя и таких, как и везде, встречалось немало), но сама система препятствовала обучению и продвижению кадров, реализации их способностей. Сословная структура, бессмысленная муштра, неуважение приближенных к царю начальников к своим подчиненным — все это вместе душило ростки живого. Именно поэтому русская армия сокрушительно проиграла целый ряд войн. Система была порочной в своей основе.

Немного о быте русской армии. В эпоху 1812 года в русской армии почти не использовали палатки, возимые за собою: для укрытия от непогоды и для ночлега часто использовали шалаши.158 К примеру, когда деморализованные войска М. И. Кутузова вошли в Тарутинский лагерь, они оказались практически в первобытности. Участник похода вспоминает:

«Мы себе выкопали яму по пояс глубиною, с закраинами, на которых сидели и спали, обставили жердями и хворостом и оплели соломой».159

Несколько слов стоит сказать и о бытовых условиях еще на стадии обучения. Е. И. Топчиев вспоминает:

«Полы в комнатах не мылись, а вытирались кирпичом и после того высыпались песком, что лежало на обязанности воспитанников, как равно чистить себе платье, обувь, ружье и всю свою амуницию. Чесотка, цинга, зоб, простуда были господствующие болезни, особливо последняя <…>. Как было не простудиться даже неизнеженному крепкого телосложения взрослому воспитаннику? Второй батальон помещался в деревянных казармах, нештукатуреных, складенных на мхе, рота — в отдельной казарме; печи топили один раз в сутки даже в самые жестокие морозы, обыкновенно за час до света, отчего ночью было холоднее, нежели днем. Одеяла из солдатского шинельного сукна — не на каждого воспитанника, а одно на кровать — не могли согреть ночью в холодных казармах, притом экономно отапливаемых. Шинелей не было, и не позволяли иметь собственных. Отхожие места устроены отдельно, в которые ходили чрез открытый двор. Считаю излишним объяснять, в чем ходили в отхожие места ночью полусонные воспитанники, у которых даже одеяла были не на каждого, а мундир и принадлежности к нему лежали на столе, складенные в требуемом порядке симметрией по распоряжению начальства, за чем строго наблюдал старший в камере унтер-офицер и дежурный по роте — и это в Петербурге, где зимой бывает до 30 градусов мороза! Обедали и ужинали в общей зале с кадетами, в которую нужно было пройти улицей более ста сажень и потом холодными коридорами поротно, строем, рота за ротой. Какая бы ни была погода — дождь, метель, сильный мороз, хочешь ли, не хочешь есть — иди непременно; а сядешь за стол — зимой холодно, во всякое время года голодно, крайне невкусно и нечисто изготовлено, особливо ужин. Зато госпиталь Дворянского полка был наполнен больными воспитанниками донельзя <…>, а Маркевич за свое короткое управление скопил миллион рублей — благоразумной экономией. <…>

Воспитанникам Дворянского полка давали мундир, штаны и краги на один год, и белые парусинные штиблеты — на лето; две пары сапог толстой кожи, сшитых без мерки, что называется, на живую нитку, вместо которых бόльшая часть воспитанников носили собственные, на заказ сшитые. Рубахи, подштанники с длинными пришивными бумажными чулками и простыни переменялись сперва один раз в неделю, а уже впоследствии два раза (по воскресеньям и средам).

От тесноты помещения и других причин в 1815 году завелась чесотка у всех воспитанников Дворянского полка, в большей или меньшей степени у одного противу другого».160

Я подчеркну: речь идет о привилегированных частях! Не о простых рекрутах или ополченцах.

Об этом не пишут мои коллеги, но после Аустерлицкого сражения (и вообще в ходе той кампании 1805 г.) из русской армии, из войск под началом М. И. Кутузова, дезертировали и скрылись в деревнях и городках Австрии около 3000 русских солдат, которые не желали возвращаться на родину![11]

Крестьянство

По неполным данным, более 90 % населения России той эпохи составляли крестьяне161 — большая часть из них были крепостными, но, как известно из документов, и так называемые «государственные» несли не меньшие тяготы и унижения. Участник событий 1812 года Николай Иванович Тургенев (1789–1871) писал:

«Принадлежа по рождению к сословию рабовладельцев, я с детства познакомился с тяжелым положением миллионов людей, которые стонут в России в оковах рабства: зрелище этой вопиющей несправедливости живо поразило мое юное воображение и оставило неизгладимое впечатление в душе. Занятия в Геттингенском университете только укрепили это впечатление и в то же время показали мне ложность государственных учреждений моей страны. Путешествия по Германии, Франции, Швейцарии, Италии, Англии завершили мое образование в области политических и экономических наук».162

В этой краткой цитате — портрет России и отдельного мыслящего человека вместе. Страна отставала от цивилизованного мира — и ей нужны были не войны и присоединение новых территорий, а реформы и просвещение. Еще мы видим, где получали образование русские дворяне (кстати, исходный текст Н. И. Тургенева написан на французском языке — это перевод) и как они сами именовали себя («рабовладельцы»).

Обратимся к газетам эпохи Александра — и продолжим внимательнее исследовать «обаяние» образа правления «просвещенной» Екатерины. Московские ведомости, 1796, № 8, 26 января (по ст. стилю):

«Продается дворовый человек холостой с матерью вдовою: ему от роду 24-й год, ростом 7 вершк., не дурен собою, грамоте знает, хороший лакей и способен быть гусаром или егерем; а матери 55 лет, верная ключница: оба смирного поведения. Цена им 1000 р.»

Московские ведомости, 1796, № 48, 14 июля:

«Продаются 7 девок, обученных разным рукодельям: 4 по 17, а две по 16 лет <…>. Цена швеям и кружевницам по 200 руб.; портнихе 250 руб., ковернице 170 руб.»

Ведомости, 1796, № 91, 11 ноября:

«Продается лет 30 девка и молодая гнедая лошадь. Их видеть можно у Пантелеймона против мясных рядов в Меншуткиновом доме у губернского секретаря Иевлева».

Подобная распродажа малолетних часто способствовала развитию разных непотребных вещей — в том числе педофилии. А жестокость в наказаниях и отношение к человеку (кстати, православному) как к вещи — стало нормой.

Послушаем одного из крупных специалистов по теме крестьянства и крепостного права — Е. В. Брюллову-Шаскольскую:

«В течение же 18-го века крепостной крестьянин стал „крепок помещику“, сделался в полном смысле слова рабом, вещью. Крестьянин потерял право покупать землю, устраивать промыслы, производить торговые сделки без разрешения помещика. Помещик мог взять крестьянина в личное услужение на свою кухню, продать его без земли, „на своз“, отправить в другое имение, на свою или чужую фабрику в дальнюю губернию. При этом разлучали жен с мужьями, детей с родителями. Людьми торговали на рынке. Были помещики, ежегодно приготовлявшие на волжские ярмарки известное количество девушек для продажи их азиатским купцам. По своему капризу, без суда, помещик мог сослать любого крестьянина в Сибирь на поселение и даже на каторгу.

В жалобе на одного помещика мы читаем, что он „продавал людей на вывод дворами и семьями, у одного отца из четырех малолетних детей не оставил ни единого; у одной старухи, продав сына с детьми, лишил ее всякого призрения и пропитания“. Он выбрал лучших крестьян из своего воронежского имения, 26 мужчин и 6 женщин, и отправил их в Смоленскую губернию; отцы откупали своих дочерей за 200–250 р.; тем не менее, многих девушек он схватил и продал. И такой помещик был не ужасной случайностью: таких, как он, было много.

Один помещик, Свербеев, у которого крестьянам жилось сравнительно хорошо, который считался культурным и добрым человеком, все же пишет в своих воспоминаниях:

„Без розог дело, конечно, не могло обходиться. Сосед убеждал меня, что крестьян надо держать в черном теле“.

Во всех своих жалобах крестьяне описывают страшные истязания, которым их подвергали помещики. Тут и розги, и сажание на цепь, и заковывание в колодки, и разные утонченные пытки. Один помещик в пьяном виде наносит крепостным слугам раны ножом; другой изощряется, засекая на полевых работах беременных женщин так, что они умирают или рожают мертвых детей. Одна беременная крестьянка в одной рубашке была выгнана на мороз и посажена в пруд. После этого она тут же родила, а ее ребенка разорвали и съели помещичьи собаки. Один помещик „связал своего крепостного в бараний рог, сел на него и жег его нещадно горячим веником“ (выделено мной, Е. П.). У другого надевалась на голову наказанным тяжелая шапка с заклепанным обручем; в таком виде они должны были работать в летнюю жару.

Многие крестьяне, особенно дети, умирали под плетьми. Помещики, любители охоты, держали целые своры гончих и борзых собак и заставляли крестьянок выкармливать их грудью.

Из крестьянских жалоб можно вычитать и другие жуткие случаи издевательства и мучений. Вот один помещик „делает неистовства с нашими женами и малолетними дочерьми, от чего многие умерли“. Другой „заставляет приводить к себе малолетних девок не более 12 лет и молодых баб по очереди для непотребства“. За „отказ от блудодеяния“ помещик Башмаков „бил дворовую девку Татьяну, принуждал ее пить воду безо всякой меры в наказание, а вдову держал на цепи двое суток“.

Жениться крестьянин мог только с разрешения помещика. Нередко хозяин устраивал крестьянские браки по своему капризу. Известный генерал Суворов… приказывал своему приказчику собрать весной всех парней и девок одного возраста попарно и перевенчать. Соблазненных и изнасилованных ими же девушек помещики обычно тут же выдавали замуж за своих слуг, не спрашивая согласия обеих сторон.

Помещик распоряжался поставкой крестьян в армию, и он же мог сдать крестьянина за любую „провинность“ вне очереди в рекруты. Здесь, кроме очередных жестокостей, происходила и спекуляция: помещик вымогал у отца семьи непомерные деньги, чтобы не загубить его сына. А военная служба отрывала человека на 25 лет, и жизнь солдата была горше крестьянской, — те же розги, зуботычины, мучительства, да засекание насмерть „сквозь строй палок“. У крестьянина оставалась хоть семья, у солдата и это было отнято.

Страшная жизнь, которую мы здесь обрисовали, все же не была одинаковой для всех крестьян. Хуже всего жилось дворовым людям, которых помещики отрывали от хозяйства и брали к себе в усадьбу для личных услуг. Барская дворня у богатых помещиков была необыкновенно многочисленна…»163

Бывали совершенно чудовищные случаи, когда помещики делали своими наложницами девочек — своих дочерей от собственных крепостных крестьянок. Практика подобного была сильно распространена.164

У какого подлеца или не дружащего с разумом, но работающего «историком» на бюджете, после этих озвученных мной для широкой аудитории фактов, сможет повернуться язык назвать события 1812 года «Отечественной» войной? Насколько надо быть лживым, непрофессиональным «историком» (и просто непорядочным человеком), чтобы стараться защитить то общество, приписывая ему некую «духовность» — и присыпая его мерзости пудрой пропаганды лицемерных баек про православие?

Суровые условия труда и быта порождали постоянные крестьянские волнения и беспорядки, которые давились в крови, а методы устрашения становились все более зверскими:

«…институт крепостного права стал основываться на системе жесточайших телесных наказаний. Розги, палки и кнут, кандалы, рогатки и колодки были почти в каждом поместье и использовались без ограничений. „Почти вся Россия стонет под ударами, — писал полковник Гриббе (Гриббе Александр Карлович (1806–1876) — прим. мое, Е. П.), служивший под началом Аракчеева в конце царствования Александра. — Людей секут в армии, в школах, в городах и деревнях, на рынке, в конюшнях и в их домах“. …Известны ужасающие примеры того, как детей и беременных женщин забивали до смерти и раздетых крепостных затравливали собаками. Княгиня Козловская, настоящая русская Мессалина (Валерия Мессалина (ок. 17/20–48) — третья жена римского императора Клавдия, имя которой стало нарицательным из-за ее распутного поведения — прим. мое, Е. П.), хлестала женщин по груди и детородным органам; графиня Салтыкова, жена бывшего покровителя Аракчеева, три года держала своего парикмахера в клетке, чтобы он никому не мог рассказать, что она носит парик. Закон запрещал крепостным жаловаться на своего хозяина…

Богатые дворянские семьи владели тысячами крепостных, что давало им возможность жить в большей роскоши, чем аристократы Западной Европы, и воплощать свои самые причудливые фантазии. Многие из них имели по триста — четыреста лакеев… Граф Сакровский, будучи меломаном, заставлял всех своих слуг обращаться к нему речитативом. Князь Нарышкин, обожая маскарады, устроил в своем поместье пышное зрелище конца одной из турецких войн…»165

Неужели в этом аду, где людей секли, как в цивилизованных странах не били животных, возможна «Отечественная война»? Враги находились не вне, а уже давно внутри страны: сословия были настроены друг к другу недружественно — и вся система держалась на жестокости и тоталитарной идеологии. Вместе с тем я должен подчеркнуть, что крепостных крестьян и вообще всех тех, кого в мировой истории угнетали схожим образом, идеализировать не следует. Они воспитывались в покорности, но и в зависти, в желании перехватить кнут — и сами отличались грубым нравом. Жестокости крестьян в отношении помещиков, их детей, управителей, которые имели место во время разных бунтов, изобилуют кошмарными подробностями (о подобных происшествиях в 1812 г. я расскажу в следующих главах). В таких жертвах часто зрели палачи. С обеих, так сказать, классовых сторон были исключения, но они лишь подтверждают антагонистическое правило. Напомню яркий пример. А. А. Аракчеев являлся символом кнута и порки для всей России. Но в сентябре 1825 года в его имении Грузино дворовые (слуги) зверски убили его наложницу Настасью Минкину, которая была матерью его ребенка и управительницей.166

А теперь я приведу описание самого А. А. Аракчеева из малоизвестных мемуаров генерала-майора Николая Александровича Саблукова (1776–1848) — эти записки нам интересны еще и дополнительными подробностями жизни приближенных к императору Александру офицеров (приводится с сохранением прежней орфографии — эпохи первого перевода с французского языка):

«Как я уже сказал выше, много полковников, майоров и других офицеров были включены в состав гвардейских полков и так как все они были лично известны императору и имели связи с придворным штатом, то многие из них имели доступ к императору, и заднее крыльцо дворца было для них открыто. Благодаря этому, мы, естественно, были сильно вооружены против этих господ, тем более что вскоре мы узнали, что они занимались доносами и передавали все до малейшаго вырвавшагося слова.

Из всех этих лиц, имен которых не стоит и упоминать, особеннаго внимания, однако, заслуживает одна личность, игравшая впоследствии весьма важную роль. Это был полковник гатчинской артиллерии Аракчеев, имя котораго, как страшилища Павловской и особенно Александровской эпохи, несомненно, попадет в историю. По наружности Аракчеев походил на большую обезьяну в мундире. Он был высокаго роста, худощав и мускулист, с виду сутуловат, с длинной тонкой шеей, на которой можно было бы изучать анатомию жил и мускулов и тому подобное. В довершение того, он как-то особенно смарщивал подбородок, двигая им как бы в судорогах. Уши у него были большия, мясистыя; толстая безобразная голова, всегда несколько склоненная на бок. Цвет лица был у него земляной, щеки впалыя, нос широкий и угловатый, ноздри вздутыя, большой рот и нависший лоб. Чтобы закончить его портрет, скажу, что глаза были у него впалые, серые и вся физиономия его представляла страшную смесь ума и злости. Будучи сыном мелкопоместнаго дворянина, он поступил кадетом в артиллерийское училище, где он до того отличался способностями и прилежанием, что вскоре был произведен в офицеры и назначен преподавателем геометрии. Но в этой должности он проявил себя таким тираном и так жестоко обращался с кадетами, что его перевели в артиллерийский полк, часть котораго, вместе с Аракчеевым, попала в Гатчину.

<…> Характер его был настолько вспыльчив и деспотичен, что молодая особа, на которой он женился, находя невозможным жить с таким человеком, оставила его дом и вернулась к своей матери. Замечательно, что люди жестокие и мстительные обыкновенно трусы и боятся смерти. Аракчеев не был исключением из этого числа: он окружил себя стражею, редко спал две ночи кряду в одной и той же кровати, обед его готовился в особой кухне доверенною кухаркою (она же была его любовницею), и когда он обедал дома, его доктор должен был пробовать всякое кушанье и то же делалось за завтраком и ужином».167

Таким образом, жестокость была символом эпохи 1812 года в России — и как бы замкнутым порочным кругом.

И историкам, и простым читателям весьма важно понять следующее методологическое и вообще логическое, смысловое положение: существуют макропоказатели и микроскопические исключения. В стране крепостного рабства могут быть какие-то случайные всполохи патриотической риторики или бытового убийства иноземного мародера в спину, но это никак не может поменять основного содержания момента. Зная все вышеописанное, мы уже никак не можем использовать термин «Отечественная война» и говорить о каких-то значительных «патриотических» настроениях основной массы населения. Многие россияне с детства помнят карты войны 1812 г. в школьных учебниках и атласах, где красной болезненной сыпью произвольно помечены районы мнимого крестьянского сопротивления французам. Так вот: все эти схемы есть лишь пропагандистская агитка, выдумка — подобная «краснуха» нанесена без всяких ссылок на документы. Зато крестьянские бунты против помещиков и правительства охватили десятки губерний — и об этом свидетельствуют сотни подлинных документов (которые проанализированы мной в соответствующих главах данной монографии, карта прилагается). Россия была страной полностью социально расколотой: на более 90 % бесправных крестьян приходилось всего около 2 % дворян:168 многие из которых, кстати, были бедны — и все ходили под страхом попасть в немилость к царю.

Важно знать, что крестьянские волнения имели перманентный характер: я бы назвал этот процесс тлеющей гражданской войной. Об этом почти не говорят, но в предвоенные годы крестьянское движение усилилось. Послушаем факты, выявленные доктором исторических наук С. Н. Искюлем:

«Отношения между низшими сословиями, поместными владельцами и властями всегда были напряженными и редко могли быть тотчас же „приведены к успокоению“; так было в Курской, Пензенской, Симбирской, Тульской и Тамбовской губерниях, где волнения продолжались по несколько лет и, начавшись с отказа помещикам в повиновении и подачи прошений правительственным органам, кончались столкновениями с воинскими командами и жестокими расправами. Такой характер носило упорное сопротивление нескольких сот воронежских крестьян Слюсаревых и Поповых в 1809–1811 г. в слободе Воскресеновке Воронежской губернии.

В 1811 г. произошли волнения в селе Ломовом Раненбургского уезда Рязанской губернии, где однодворцы, не допустив межевщиков до исполнения своих обязанностей, „учинили ослушание и неповиновение“. Сообщая о том, что число бунтовщиков доходило до нескольких сот, вице-губернатор усматривал в них „сильное ожесточение“ и „удаление от всякого доброго чувствия“, в связи с чем просил о присылке воинской команды.

<…> В Серпуховском уезде Московской губернии в вотчине поручика артиллерии помещика Жукова еще за несколько лет до 1811 г. „также оказались среди крестьян некоторые движения упорства и неповиновения“, которые со временем возросли до такой степени, что, как писал Александру I московский главнокомандующий граф И. В. Гудович, „к укрощению их надлежало отрядить воинскую команду“. Более того, „буйство их, не полагая уже себе преград и заглушая самый страх наказания, коему виновные неослабно были подвергаемы, объяло столь сильно умы сих слепотствующих крестьян, что они пред образом Святого Николая Чудотворца единодушно отреклись от повиновения…“

<…> В 1812 г. эти отношения и вовсе отличались напряженностью, при этом то и дело осложнялись „ожесточением“ крепостной крестьянской массы против душевладельцев.

<…> Не обошлось и без посылки „пристойного числа“ воинской команды для того, чтобы захватить „главнейших возмутителей“, но советник губернского правления с воинской командой принуждены были воротиться назад ни с чем. Как показал начальствовавший, крестьяне, „выбежав к нему навстречу в поле с кольями и дубинами в руках, кричали ему, чтобы отошел от них прочь, а другие, чтобы бить его“. Ожесточение, в котором пребывали крестьяне, было нешуточным».169

Но помимо зверств и проблем конкретной эпохи, постепенно формировался рабский менталитет: вещь еще более страшная и исторически долговременная. Ф. Ф. Вигель рассказывает о посещении в 1818 г. «столицы» «Русской Франции» — Мобежа: «Где тут между этим народом быть толку, — говорили они, — когда и мужик у них мусью (месье — прим. мое, Е. П.), и царский брат мусью».[12] В этом и есть коренное отличие российской матрицы ментальности той эпохи (а «эпоха» в данном случае сильно затянулась…) от западной цивилизации — чудовищное неуважение к себе и себе подобному в среде простонародья (а если человек себя не уважает — он по-настоящему и никого не будет уважать). Понятное дело, что с подобным отношением очень сложно ратовать, к примеру, за честные выборы — ибо «мужик» не считает свою волю равной воли того, кто подвязался изображать из себя «барина» (хотя зачастую недавно сам вышел «из грязи — в князи»). Как верно заметил Станислав Ежи Лец: «Чем мельче граждане — тем обширнее кажется империя».170

Украина, Литва и степь…

Об этом мы еще поговорим в главе о летней кампании 1812 года, но уже сейчас я замечу, что большинство русских офицеров не воспринимали недавно присоединенные к империи регионы в качестве исконно русских — и некоторые даже продолжали их именовать «польскими». В украинском регионе мы также обнаруживаем много «неудобных» официальной «великодержавной» историографии фактов. Ополчение собиралось тут и ранее (в 1806 г.), но:

«Массы не понимали целей войны и смотрели на милицию как на новую тяжелую повинность. Крестьяне всячески уклонялись от службы, дезертировали из полков. Имели место открытые выступления ополченцев. Так, в 1808 г. вспыхнуло восстание в 3-й бригаде киевской милиции. Его причиной послужило распоряжение о переводе ратников в рекруты. Восстание было жестоко подавленно регулярными войсками».171

Анн-Луиз Жермен, баронесса де Сталь-Гольштейн (известная как мадам де Сталь: 1766–1817), путешествуя через те области в 1812 году, обратила внимание на то, что местное население настроено против России.172 Антифеодальное движение было также очень заметным.173

Сейчас я впервые опубликую интереснейший документ эпохи, который отчасти характеризует отношение жителей Украины к Российской империи (из газеты «Литовский курьер», 1812 г., № 58):

«Предложение женщины-воина

Сообщение из Варшавы от 26-го июля 1812 года.

Два дня тому назад молодая и красивая украинка, одетая в уланский мундир, который очень шел к ней, явилась к князю Чарторыйскому и сообщила, что ее фамилия Начваская — хорошо известна на Украине. Затем она сказал, что прибыла из окрестностей Житомира, что муж ее давно уже служит в польской армии и что она любит родину не менее, чем он, и также ненавидит русских, а потому желала бы разделить с ним и опасности и счастье. Как только она узнала о начале военных действий — она тотчас же сообщила о своих намерениях подругам, и вот около 200 женщин стремятся к высокой чести служить родине вместе с нею, но на первое время она не пожелала взять с собою всех, а только тех, чье желание было столь же сильно, как и ее собственное.

В виду этого, она соединилась с 15-ю женщинами, за которых ручается как за самое себя. Маршал рукоплескал, одобряя ее отвагу, но, предполагая, что она явилась к нему просить помощи на обмундировку и вооружение отряда, ответил, что постарается оказать ей посильную помощь.

На это прекрасная украинка ответила, что ее имение и состояние, также как и состояние ее подруг, совершенно достаточно на все расходы; что им необходимы только — оружие и кони и что лишь для этого она и решила явиться в Варшаву. Затем она прибавила, что через несколько дней она собирается отправиться вместе с своим отрядом в армию».174

Стоит подчеркнуть: о русской «Василисе Кожиной» достоверных документов не существует (хотя этот миф всячески разрекламирован имперской пропагандой), а в описанном выше случае у нас есть репрезентативная картина!

Курьезный факт пламенного «патриотизма»: когда в 1799 г. французский эмигрантский корпус Людовика-Жозефа де Бурбона, 8-го принца Конде (1736–1818) двигался для перехода границы России через Украину, вместе с ним, под видом «французских слуг» пытались выбраться (хотели покинуть родину) и многие россияне.175

Традиционно мало освещался вопрос о проблемах колонистов в южных губерниях России.176 Между тем к 1812 году их уже насчитывалось около 300 тыс. человек. Переселенцы стали заманиваться в Россию еще Екатериной II, которая провозглашала, что Южная Россия по берегам Черного и Азовского морей — это «новая Америка», только гораздо ближе к Европе. В конце XVIII — начале XIX вв. переселялись в основном религиозные диссиденты и стесненные в средствах люди: православные греки, сербы, болгары, молдаване — или протестанты (чехи, немцы, швейцарцы). Отношение этой части населения к войне 1812 г. было весьма противоречивым или равнодушным.

А теперь перенесемся в наши дни. Как только научные и образовательные круги бывших присоединенных к Российской империи земель (затем находившихся в составе советской империи) получили свободу и независимость — термин «Отечественная», естественно, исчез и из научных работ, и из учебных программ: так, например, сегодня в Украине, Беларуси и Литве используется термин «франко-русская война 1812 года». Данный процесс шел в последние 26 лет постепенно. Из недавних событий — к примеру, заместитель министра образования Беларуси В. А. Будкевич представил правительственный официальный документ от 9 августа 2012 № 04−03−1496-С-101−0 об отказе от употребления термина «Отечественная война 1812 г.» в официальной образовательной политике страны.

Отмечу, что еще в начале 1930-х украинские историки, публиковавшиеся на неподконтрольной Советам территории, пришли к выводу о наличии широкого антироссийского движения в украинских землях в 1812 году. Этой теме, в частности, посвящена большая работа известного исследователя О. Переяславского «Украинская вооруженная сила в Наполеоновских войнах 1812–1814».177 Подытоживая, автор не без сожаления делает вывод: «малороссийское чиновничество» не воспользовалось подобными народными настроениями.

Серьезным достижением историографии украинского вопроса в эпоху Наполеона является абсолютно неизвестная в СССР и в России книга И. Борщака «Наполеон и Украина».178 Целью автора было проанализировать то, как менялись планы властей Франции в отношении Украины (которую, что показательно, они рассматривали как своеобразную территорию) с 1792 по 1814 год. Оба упомянутых выше исследования были фактически недоступны советскому читателю, так как находились в спецхране под надзором соответствующих органов. Возможно ли воспринимать «советскую историческую науку» всерьез при подобном отношении к работам коллег? Я полагаю, что весьма проблематично.

Продолжим. О Литве и об отношении местного населения к России мы весьма подробно поговорим в следующих главах, а пока я полагаю, что небезынтересным будет напомнить полный титул последнего короля Польши (перед ее оккупацией и разделом): итак, Станислав II Август Понятовский (1732–1798) величался: Божьей милостью и волей народа король польский, великий князь литовский, русский, прусский, мазовецкий, жемайтский, киевский, волынский, подольский, подляшский, инфлянтский, смоленский, северский, черниговский и прочее, и прочее (по-польски: Z Bożej łaski i woli narodu król Polski, wielki książę litewski, ruski, pruski, mazowiecki, żmudzki, kijowski, wołyński, podolski, podlaski, inflancki, smoleński, siewierski, czernihowski etc. etc.).

Далее: так сказать, галопом по Россиям… Что происходило в недавно присоединенных к России азиатских степях? Точное количество кочующих в тех местах племен калмыков (не знавших русского языка, не говоря уже о том, что где-то происходит некая война 1812 года) властям было неизвестно. По некоторым документам:

«Число калмыцкого народа… простирается по данным от них списках до 14 000 кибиток мужского пола…»179

Кавказские горцы имели сильную антирусскую ориентацию. В 1812 году турецкий султан призвал мусульман края начать джихад против «московских гяуров».180 Почва для будущей Кавказской войны была готова.

Таким образом, Российская империя образца 1812 года была аморфным многонациональным образованием, где каждая своеобычная часть не считала себя частью целого. Многие регионы проявляли открытую враждебность. Здесь стоит сказать специально о том, что во Франции процесс создания единой нации шел уже несколько столетий: и в этом было принципиальное отличие от ситуации в Российской империи. Словосочетание «французская нация» начинает встречаться в документах по меньшей мере с XVI века! Революция ускорила все процессы и оформила в современных тезисах. Власть теперь исходила не от короля (или, соответственно, некоего мифологического существа, который посылает этого короля путем театрального ритуала с участием попов), а от нации-народа. Поэтому и Наполеон величался официально императором не Франции, а «императором французов» (сначала его провозгласил таковым Сенат, а затем это было подтверждено на народном голосовании!). И в этом есть коренное различие Франции и России в 1812 году: в России не существовало единой нации (поэтому сложно себе вообразить возможность некой «отечественной» войны и патриотизма в цивилизованном понимании), в России действовала крайне архаичная система смены монархов («абсолютная монархия, ограниченная убийством»). Я бы даже задался вопросом: много ли принципиально изменилось за 200 лет?..

Коллаборационисты 1812 года

Большую и интересную тему коллаборационистов в России в 1812 году (особенно на примерах Литвы и Москвы) я рассмотрю в соответствующих главах далее, а сейчас — несколько слов о том, что происходило в казалось бы «исконном» Смоленске.

Военным губернатором Смоленска поочередно были генералы Анри Франсуа Мари Шарпантье (1769–1831), Жозеф Барбанегр (1772–1830) и Генрих Жомини (1779–1869). Позже А. Ф. М. Шарпантье перевели в Полоцк. Комендантом стал Бозе, комиссаром Сиов. Интендантом, т. е. фактически главной фигурой управления, Наполеон назначил генерала Армана Шарля Виллебланша. Были также учреждены городской муниципалитет, верховная комиссия, комиссары (в «уездах») и должность их помощников.181

Верховная комиссия (под председательством интенданта) должна была ведать продовольствием. В нее входили: помещик Голынский, Фурсо-Жиркевич и Санко-Лешевич (позднее переведен из муниципалитета). Распоряжения отдавались следующим образом: по предписаниям интенданта члены верховной комиссии давали задания комиссарам о заготовках провианта для армии, разработке сведений о помещиках и их крестьянах, высылке людей из Смоленска.

Муниципалитет, работая в тесной связи с вышестоящим органом, обладал, однако, и некоторой самостоятельностью. Он состоял из 10 членов и 30 различных чиновников-помощников (переводчики, казначеи, писцы, комиссары для поручений). Муниципалитет формировался из местных жителей самого различного социального положения и национальной принадлежности.182[13]

12 августа генерал А. Ш. Виллебланш назначил глав ведомств: В. М. Ярославцев стал мэром, Рутковский его «товарищем», учитель смоленской гимназии Ефремов — «генеральным секретарем». Для примера, некоторым образом характеризующим процедуру составления кадрового костяка нового департамента управления, приведем следующее письменное извещение, направленное одному из муниципалов, Рагулину:

«Смоленск 24 (12) августа 1812 г.

Господину Федору Рагулину в Смоленск.

Я вас предворяю, государь мой, что по велению Императора 24 августа вы назначены членом Смоленского Муниципалитета, Господин Виллебланш, интендант губернии Смоленской, имеет вас ввести в cиe достоинство».183

Отдельным вопросом является проблема источников сведений о потенциальных «назначенцах», которыми пользовались французы.

Правительство города разместилось в здании бывшего городского магистрата (у церкви Одигитрии). Несколько слов о функциях муниципалитета. Имея ордер от высшего начальства, он обязывал жителей на работы по поддержанию чистоты и порядка в городе, доставки фуража, ремонту мельниц и т. д. Без особых ордеров муниципалитет:

«1) По прошениям принимал к явке заемные письма;

2) в случае жалоб помещиков и их управляющих на грабительство французов, ослушание крестьян представлял интенданту о назначении по уезду комиссаров для пресечения грабительства и усмирения, требуя для этого охранных команд;

3) по прошениям казенных крестьян, жаловавшихся на свое разорение, представлял интенданту, который разрешал крестьянам, снять с полей уехавших помещиков хлеб, но пользоваться только четвертым снопом;

4) представлял о сборе денег за сдачу в наем лавок и домов; при этом интендант, приняв во внимание, что чиновники муниципалитета не имеют ни одежды, ни обуви и без пропитания назначил выдать им от 15 до 200 франков.

Непосредственно мэр Ярославцев:

1) Получал и npиводил в исполнение ордера от интенданта о вызове в Смоленск ближайших помещиков и об истребовании от помещиков проживающих вдали от Смоленска списков о лицах, способных занять должности комиссаров;

2) выдал казначею, итальянцу Чaпе, приходо-расходную книгу за своей подписью, и сам черновой тетради вел записи как прихода денег, получаемых за наем лавок и домов, так и расхода их.

Для ближайшей деятельности на местах в уездах назначались особые комиссары с помощниками, на которых возлагались, главным образом, заботы о сборе провианта и фуража, а также поощрение крестьян к возобновлению оставленных работ и преследование мародеров».184

Итак, центральной задачей, безусловно, оставалась заготовка провианта. Но французы не учли, что в России, в отличие от Европы, нет налаженной разветвленной структуры внутреннего рынка, что здесь преобладала т. н. «ярмарочная» система, характерная для доиндустриальной эпохи. Другой крупной проблемой стала лень русских чиновников. Вот какие записки вынужден был посылать интендант муниципалам:

«Я просил вас, г. мэр, продолжать заседания до 2 часов. Я посылал в муниципалитет в час, а там не было даже приказного».

Или:

«Г. мэр! Требуя от вас почтарей для организуемой мною теперь почты, я желал, чтобы они были присланы тотчас же; но вам всегда надо писать о самом простом деле по три раза. Прошу вас озаботиться этим немедленно и предупреждаю, что не приму никаких оправданий».

27 сентября:

«Государи мои! К крайнему прискорбию нужно мне вас упредить, что не могу быть довольным нерачительностью вашею к службе вашего отечества (выделено мной, Е. П.). Сего утра в начале 9 часа не находилось в муниципалитете не одного из членов, даже самого мэра. Никто не трудится с усердием».185

Вот основные причины, по которым «бонапартизма» в России, что называется, «не вышло».

Информацию о структуре управления Витебском и прилегающими к нему территориями мы черпаем из письма маршала Л. А. Бертье пасынку Наполеона и командиру одного из армейских корпусов Великой армии Эжену (Евгению) де Богарне от 7 августа:

«Ваше высочество! Император, согласно приказу своего от 6 августа, решил, что будет назначена административная комиссия Витебской губ., состоящая из пяти членов и одного генерального секретаря, под председательством интенданта; что этой комиссии будет поручено заведование финансами и средствами края и организация жандармерии; что управление уездами Витебской губ. будет поручено подпрефектам, под начальством административной комиссии. Ген. Шарпантье вверено начальство в Витебской губ. Г. Пасторе, аудитор в государственном совете, назначен интендантом этой губернии. Его величество также назначил лиц на другие должности. Что касается уездной полиции, то император установил, что в Витебской губ. будет 12 уездов. Его величество назначил туда подпрефектов. Равным образом в каждом из этих уездов будет по военному коменданту».186

Таким образом, здесь мы встречаемся с несколько иным вариантом структурирования управления, нежели в Смоленске и его окрестностях или литовских областях: речь идет об адаптировании и прививании французской модели к традиционным для России институтам губерний и уездов.

Религии России эпохи 1812 года

Ученый не должен подчиняться догме: не существует никаких раз и навсегда уясненных тезисов, все необходимо подвергать постоянному анализу и перепроверке на основе новых и новых документов и методов. Зададимся вопросом: а была ли Россия 1812 года страной православной? И что вообще означало «быть православным»: что, собственно, происходило на практике? Так до меня вопрос не ставили, но от этого интерес только возрастает.

В качестве «затакта» обратимся к «Православной энциклопедии»:

«Императрица соблюдала посты и церковные обряды, но позволяла себе во время литургии, сидя на хорах, раскладывать пасьянс или обсуждать с чиновниками гос. дела.

<…> Е. А. инициировала массовое переселение иностранных колонистов (прежде всего немцев) в различные регионы страны (Поволжье, Украина, Крым, Прибалтика). Это существенно увеличило число протестантов (в основном лютеран), а также католиков в России. Им дозволялось строить школы, церкви, свободно совершать богослужение. 14 дек. 1772 г. была создана католич. епархия в Могилёве, в юрисдикцию к-рой попали все католич. приходы и мон-ри лат. обряда на территории империи. Сохранялась униат. епархия в Полоцке. Надзор за католиками осуществляла Юстиц-коллегия лифляндских, эстляндских и финляндских дел. Папские буллы не могли быть обнародованы в России без утверждения императрицы. С 1794 г. начался массовый процесс присоединения униатов к правосл. Церкви.

Указом от 17 июня 1773 г. (ПСЗ. Т. 19. № 13996) Е. А. провозгласила принцип веротерпимости, дела „иноверцев“ передавались из ведения епархиальных архиереев в юрисдикцию светской администрации. Особое значение это имело для мусульм. населения. Было разрешено запрещенное прежде строительство мечетей, при к-рых создавались медресе. С 1783 г. разрешался прием на военную службу татар. мурз и „чиновных людей“ и присвоение им офицерских званий, что давало возможность получить дворянство. Однако для получения звания выше премьер-майора требовалось разрешение императрицы. При Е. А. готовился указ о том, что все мусульмане, показавшие себя преданными империи и имевшие благородное происхождение, приравнивались в привилегиях к дворянству. Этот указ был подписан уже Павлом I в 1797 г. Активное участие башкир в Пугачёвском восстании вызвало усиление контроля над их общинами. В 1782 г. из ведения башкир. старшин был изъят суд по мелким уголовным и гражданским делам, переданный нижним расправам, существовавшим параллельно с такими же расправами, занимавшимися делами рус. крестьян. Указом от 22 сент. 1788 г. в Уфе было учреждено мусульм.».187

Европейцы в своих мемуарах оставили нам массу интересных свидетельств о состоянии российского общества той поры (часто о том, о чем сами россияне не могли писать из-за цензуры, а крестьянство и солдаты — по причине поголовной неграмотности). Например, фон Иелин записал:

«Когда партия пленных, к которой принадлежал и он, остановилась в татарской деревне в Пензенской губернии, хозяйка дома на основании того, что они не крестились, входя в дом и перед едой, отнеслась к ним очень дружелюбно и сытно накормила, т. к. сама была мусульманкой и не любила христиан».188

Стоит сказать, что в среде российской элиты суеверные обычаи были сильно порушены Веком Просвещения. Вместе с тем многие тяготели к эстетической стороне католицизма. В историографии даже существуют некоторые упоминания о том, что в конце жизни сам император Александр I принял католичество. Семья Романовых уничтожала многие документы, поэтому сегодня нам сложно делать однозначные выводы, но, полагаю, что весьма логично в этом вопросе разобрался выдающийся историк и биограф царя С. П. Мельгунов — послушаем его:

«„Историческая загадка“, разъяснению которой посвящена книга о. Пирлинга, переведенная ныне на русский язык („Не умер ли католиком Александр I“. Изд. „Современные Проблемы“. М., 1914), в сущности очень не нова. Еще в 1848 г. в журнале „Constitutionale Romano“ появились сведения о том, что Александр I умер католиком. Это предание уже более подробно было развито в 1852 г. наперсником папы Григория XVI, Гаетано Морони, в церковно-историческом словаре. Предание основывалось на сообщении самого папы, слышавшего в свою очередь его от своего предшественника Льва XII, который входил в сношения с Александром I по поводу обращения его в католичество и соединения церквей. В 1860 г. тот же вопрос подвергся рассмотрению в журнале „Le Correspondant“ (эту статью о. Пирлинг, приведший всю библиографию, почему-то не называет). Статья эта („Tendances catholiques de la societe russe“) была выпущена отдельной брошюрой и попала в руки Д. Н. Свербеева, выступившего в 1870 г. в „Русском Архиве“ (№ 10) с опровержением. В 70-х гг. был опубликован еще ряд данных или вернее рассказов, дополнявших предание из других источников. Объединяя этот, уже опубликованный, материал и дополняя его новыми сообщениями, известный историк сношений России с Папским Престолом о. Пирлинг выступил 13 лет назад в парижском журнале „Le Correspondant“ (февраль, 1901 г.) со статьей: „L’Empereur Alexandre I est-il mort catholique?“

Суть дела заключается в том, что Александр I в конце 1825 г. отправил в Рим ген. Мишо (граф Александр Францевич Мишо де Боретур (1771–1841) — прим. мое, Е. П.) с миссией религиозного характера. Мишо, по преданию, открыл Льву XII, что русский император желает отказаться от православия и осуществить идею соединения церквей: будто бы Мишо от имени императора признал папу главой церкви. Предание основано не только на показаниях римской курии, но и на свидетельствах близких ген. Мишо лиц: дочери известного дипломата де Местра, брата ген. Мишо и др. Ген. Мишо после смерти Александра I послал подробное донесение о своей миссии и намерениях покойного императора Николаю I, который уничтожил это донесение. Лица, близкие Мишо, которым генерал открыл свою тайну, видели, однако, эту копию.

<…> При неискренности Александра трудно сказать, увлекался ли он в действительности когда-либо мистицизмом, католичеством или православной церковностью в эпоху Фотия. Что здесь было наносное, что было сознательной игрой „лукавого византийца“? Постоянные общения с Библией и мистикой должны были, конечно, наложить отпечаток известной религиозности на душу Александра. Скорее, впрочем, это была не религиозность, а своего рода ханжество, к которому так склонны подчас люди, пережившие бурные эпохи, к концу своей жизни. Еще на Венском конгрессе Александр удивляет агентов тайной полиции, что говорит о религии, как святой, и подчеркнуто соблюдает всю внешнюю обрядность. „Европеец“ Александр мог быть более склонен к католицизму, к которому тяготела русская аристократия, чем к византийской обрядности. Александр вращался постоянно в дамском обществе. А в то время „во всех гостиных воинствовали знатные дамы в пользу латинства“, — свидетельствует Стурдза в своей записке „О судьбе православной церкви“, и среди иезуитов искали руководителей для своей совести. Сардинец гр. Ческерен утверждал, что в семейном кругу Александра считали весьма расположенным к католичеству и что императрица-мать крайне боялась каких-либо сношений сына с папой и неоднократно убеждала его не заезжать для свидания с римским первосвященником.

<…> По связи с высказанным предположением возможно, что миссия ген. Мишо объясняется совсем просто. Припомним, что правительство Александра I довольно единодушно действовало вместе с папой против революционного духа. В 1821 г. Пием VII была издана булла против карбонариев и других тайных обществ. Булла была обнародована в России, а затем, как известно, был издан общегосударственный закон, запрещавший всякие тайные общества».189

Вот как описывал реальное состояние религиозности, а вернее, примитивного суеверия, известный литератор-роялист (подчеркиваю), современник 1812 года Франсуа Ансело, прибывший в 1826 году в составе дипломатического посольства на коронацию Николая I (почему-то этот источник полностью обойден вниманием исследователей войны):

«Всем известно, дорогой Ксавье, что русский народ — самый суеверный в мире, но, когда наблюдаешь его вблизи, поражаешься, до чего доходят внешние проявления его набожности. Русский (я говорю, разумеется, о низших классах) не может пройти мимо церкви и не перекреститься десяток раз. Такая набожность, однако, отнюдь не свидетельствует о высокой морали! В церкви нередко можно услышать, как кто-нибудь благодарит святого Николая за то, что не был уличен в воровстве, а один человек, в честности которого я не могу сомневаться, рассказывал следующую историю. Некий крестьянин зарезал и ограбил женщину и ее дочь; когда на суде у него спросили, соблюдает ли он религиозные предписания и не ест ли постом скоромного, убийца перекрестился и спросил судью, как тот мог заподозрить его в подобном нечестии!

Естественно было бы думать, что люди, столь щепетильные в вопросах веры, испытывают глубокое уважение к служителям культа, но это совершенно не так. В силу абсолютно неясных мне причин крестьяне, напротив, считают случайную встречу со священником или монахом дурной приметой и трижды плюют через левое плечо — это я видел собственными глазами, — чтобы отвратить несчастия, которые могут обрушиться на них в продолжение дня».190

Итак, что мы узнаем из этого исторического документа? Очевидец свидетельствует, что речь шла не о так называемой вере, «метафизике» и тому подобном — ничего подобного: имела место лишь почти первобытная языческая суеверность. И само язычество это было именно первобытного свойства — еще не доросшее (или потерявшее такое свойство во время насильственной христианизации огнем и мечом в IX–XIII веках) до высокой культуры античной мифологии с ее яркими и сложными образами (кстати, прекрасно встроенными в современную научно-техническую культуру) Зевса, Гермеса, Аполлона, Диониса и т. д. Да и откуда взяться серьезному отношению к так называемым «христианским постулатам», если перевода Библии на современный, актуальный, понятный простым людям той эпохи язык не существовало, а если бы таковой и был, то ситуацию не изменил — так как крестьяне были неграмотны. Что до «высших классов» — то аристократия была почти сплошь во власти идей Просвещения, эстетических образов греко-римской античности и уже нового классицистического романтизма, подаренного мировой Истории Наполеоном.

Интересное и показательное впечатление европейца о той эпохе оставила юная шведская девушка Аделаида Хаусвольф (после Русско-шведской войны 1808–1809 гг. она оказалась в России и вела поденный дневник). Рассказывая о внешней набожности русских, 25 августа 1808 года она записала:

«Они („низшие классы народа“ — прим. мое, Е. П.) так полны усердия и суеверий, что нельзя не посочувствовать, что все это может быть у просвещенной нации в наше время. Отсюда проистекает то, что основная масса очень мало работает, но много пьет. Господа соблюдают правила не так скрупулезно, но большинство в церкви смеются и громко говорят о посторонних делах, чего никогда не делают простолюдины. <…> Главные недостатки русских — пьянство, воровство (а как же набожность? — прим. мое, Е. П.) и вульгарные манеры. Праздничными вечерами городские девушки и мужчины обычно гуляют по улицам, громко стучат в окна под ужасные песни и визг. У нас даже чернь не ведет себя так.

Крестьяне и слуги, по большей части, крепостные, их покупают и продают, как скот. Батрак здесь стоит около 250 рублей, а служанка — 120 рублей. Во время работы они получают только плохую еду и немного одежды. С ними, к тому же, обращаются так, как хочет владелец: для него нет закона».191

Комментируя это документальное свидетельство, невольно задаешься вопросом: а как подобное отношение человека к человеку сочеталось с христианскими заповедями и распиаренной «духовностью»? Ведь здесь описана та светлая «Русь, которую мы потеряли»! Если вошедшие в Москву французы были атеистами, то что можно сказать о поведении, образе жизни и нравственном облике т. н. «верующих»?

У нас нет оснований не доверять историческим свидетельствам весьма разумного и объективного писателя и поэта из Франции и юной и непосредственной девушки из Швеции, но все же послушаем еще, к примеру, блестящего русского писателя и публициста, всю жизнь искренне переживавшего за судьбу своей страны, современника эпохи 1812 года, В. Г. Белинского (из знаменитого письма Н. В. Гоголю):

«…неужели же и в самом деле Вы не знаете, что наше духовенство находится во всеобщем презрении у русского общества и русского народа? Про кого русский народ рассказывает похабную сказку? Про попа, попадью, попову дочь и попова работника. Кого русский народ называет дурья порода, колуханы, жеребцы? — Попов. Не есть ли поп на Руси, для всех русских, представитель обжорства, скупости, низкопоклонничества, бесстыдства? И будто всего этого Вы не знаете? Странно! По-Вашему, русский народ — самый религиозный в мире: ложь! Основа религиозности есть пиэтизм, благоговение, страх божий. А русский человек произносит имя божие, почесывая себе задницу. Он говорит об образе: годится — молиться, не годится — горшки покрывать. Приглядитесь пристальнее, и Вы увидите, что это по натуре своей глубоко атеистический народ. В нем еще много суеверия, но нет и следа религиозности. Суеверие проходит с успехами цивилизации… <…> Религиозность не привилась в нем (в народе — прим. мое, Е. П.) даже к духовенству; ибо несколько отдельных, исключительных личностей, отличавшихся тихою, холодною, аскетическою созерцательностию, — ничего не доказывают. Большинство же нашего духовенства всегда отличалось только толстыми брюхами, теологическим педантизмом да диким невежеством. Его грех обвинить в религиозной нетерпимости и фанатизме; его скорее можно похвалить за образцовый индиферентизм в деле веры. Религиозность проявилась у нас только в раскольнических сектах, столь противуположных по духу своему массе народа и столь ничтожных перед нею числительно».192[14]

Фактически в тех же выражениях ситуацию описывает и знаменитый маркиз Астольф Луи Леонор де Кюстин:

«Я увидел в России христианскую церковь, которая не подвергается ничьим нападкам, которую все, по крайней мере внешне, чтят; все способствует этой церкви в отправлении ее духовной власти, и, однако ж, она не имеет никакой силы в сердцах людей, порождая одно лишь ханжество да суеверие».193

Мемуаристы свидетельствуют, что и следующий русский «православный» император Библию вообще не читал.194

Блестящий полемист и патриот, искренне переживающий за свою страну, П. Я. Чаадаев, констатировал:

«Духовное начало, неизменно подчиненное светскому, никогда не утвердилось на вершине общества; исторический закон, традиция, никогда не получал у нас исключительного господства; жизнь никогда не устраивалась у нас неизменным образом; наконец, нравственной иерархии у нас никогда не было и следа».195

Нелишним, с научной точки зрения, будет заметить, что и в наши дни (а это всего две жизни, к примеру, В. М. Зельдина назад) я сам всегда замечал подобное примитивное суеверие среди и многих крестьян (соседей по даче), и даже тех, кто получил классическое образование в СССР, был каким-нибудь «инженером и атеистом», а в начале 1990-х под влиянием новой политики сверху стал креститься на все подряд (параллельно глазея сеансы А. М. Кашпировского и А. В. Чумака, а также выращивая в банке на окне «чайный гриб» и обставляясь статуэтками разного рода индийских божеств и «заряженных космической энергией» камешков «из Египетской пирамиды»…). Причем все вышеперечисленное «метафизическое» и «просветленное» не мешало тем же людям годами смотреть фильмы про бандитов (а то и быть прототипами главных героев) и чудовищные по пошлости сериалы.

Вспоминается острота Л. Н. Толстого по поводу решения его сестры Марии Николаевны принять монашество. Однажды Лев Николаевич уговаривал ее задержаться в гостях, но она сказала: «Я этого не могу без благословения старца Иосифа. Без его благословения наши монахини вообще ничего не предпринимают». «А сколько всех монахинь в Шамордине?» — поинтересовался Толстой. «Семьсот». — «И ни одна из вас, семисот дур, не может жить своим умом! Для всего нужно благословение старца!» Мать Мария с кроткой улыбкой парировала: «Мы за вас молимся, не все же мы дуры». И в следующую встречу она подарила брату вышитую подушечку с надписью: «Одна из семисот Ш-х дур».

Как известно, в 1812 г. среди российской элиты уже начиналась мода на католицизм, который казался образованной части дворянства более цивилизованным явлением. Весьма любопытен отрывок из незамеченных моими коллегами мемуаров дочери градоначальника Москвы (Ф. В. Ростопчина) Наталии Нарышкиной. Оказывается, ее католичка-мать (жена генерал-губернатора русской святыни!) и московское дворянство были солидарны с Наполеоном в оценке сожжения Москвы ее отцом:

«Наполеон, наша матушка и дворяне обеих столиц сочли сие деяние безумством…

<…> Я уже говорила, что матушка не одобряла содеянное отцом; по строгости своих религиозных принципов она почитала патриотизм величайшим безумием, плодом тщеславия, гордыни и себялюбия. В глубине сердца она предпочитала французов русским, как исповедующих дорогую для нее религию. Сии разногласия несколько стесняли переписку между родителями, что видно из того, сколь редко в ней упоминается пожар Москвы. С обычной своей откровенностью матушка сожалела, что ее муж хотел прославиться в Европе, уничтожая русскую столицу, хотя истинный христианин поступил бы совсем по-другому; и наконец, московское дворянство никогда не простит ему пропажу стольких богатств, накопленных в их дворцах. …В сущности, в религиозном отношении матушка была права; не стоило увлекаться благими порывами, кои вызвали лишь насмешки и презрение дворянства, неудовольствие императора и равнодушие народа».196

Также представляет интерес свидетельство Н. Нарышкиной об управителе московской епархии в 1812 г. архиепископе Августине: он ей запомнился весьма в пасмурных тонах. Поп надменно требовал целовать ему руку, а ее отец недолюбливал иерарха за «интриги и лицемерие».197 Августин был труслив — и в момент приближения армии Наполеона хотел раньше прочих сбежать из Москвы, прихватив ценные церковные вещи (но генерал-губернатор заставил его перед бегством устроить картинный крестный ход).198

Еще позднее Наталья так характеризует выступление Августина: он «произнес тяжеловесную и самую нескладную из своих проповедей, в которой не было ни одной глубокой и прочувствованной мысли; только лесть самодержцу, непонимание политических событий и полное отсутствие милосердия. Все это делало его красноречие скучным и никому не нужным».199 Своими мероприятиями попы помогали бездарным генералам скрывать правду о поражениях русской армии от атеистических французов:

«К нам непрестанно приходили дурные вести, несмотря на благодарственные молебны за якобы достигнутые нами успехи, чему верил лишь простодушный народ; но сие опровергалось конфиденциальными сведениями, проходившими из армии…»200

А вот как все та же дочь московского градоначальника отзывается о мощах св. Димитрия, которые она узрела проезжая Ростов: поп указал ей «место, где находилась ладонь святого, и я увидела нечто бесформенное, к чему надо было прикладываться, что я и проделала, отнюдь не без изрядного отвращения».201 Таким образом, в эпоху 1812 г. в России уже жили люди, которые писали о средневековой церковной атрибутике весьма вольным образом.

Была ли в России той эпохи чтима такая известная заповедь, как «не укради»? А. В. Кургатников описывает настоящую «пандемию воровства», которая началась еще в 1790-е гг.:

«Означенная прилипчивая болезнь разгулялась по всей Российской ойкумене, принимая самые разные формы: в Зимнем дворце, например, процветали „несуны“.

Яков Иванович де Санглен с улыбкой рассказывает: однажды Екатерина увидела в окошко, как в так называемом „черненьком дворике“ ранним утром шел дележ доставленной провизии: одна часть откладывалась к императорскому столу, другая — отвозилась куда-то на санках. Поначалу императрица рассердилась, „открыла форточку и погрозила пальчиком“ застеснявшимся было воришкам, но узнав, что увозят не на рынок, а к своим семьям, смягчилась, заметив только обер-гофмаршалу (Ф. С. Барятинскому): „Смотри только, чтоб не свезли всего, а то мне нечем будет кормить гостей моих“».202

Вы понимаете, если бы люди верили (причем с самыми позитивными, «нравственными» поступками и результатами) в 1812 году — то они бы верили в 1917 году (и сейчас…): и не было бы страшных событий последующего времени.

Продолжим. Здесь будет правильно сказать о выводах современных ученых относительно сильно надуманной темы дурного поведения армейцев Наполеона в русских культовых заведениях:

«Рассказы о бесчинствах французов в московских монастырях, по меньшей мере, сильно преувеличены. В описании своего пребывания в Москве священник Успенского собора Иоанн Бажанов ни о разорении московских церквей, ни о положении духовенства ничего не пишет; только один факт отмечен у него, а именно: после разного рода приключений отец Иоанн нашел себе пристанище в девичьем Рождественском монастыре, где, благодаря жившему там „неприятельскому начальнику“, монахини пребывали „очень покойно“, имея „все нужное к продолжению жизни“, и „сей слабый, немощный и беззащитный преподобных дев лик во все его („неприятельского начальника“) пребывание в обители ни малейшаго не терпел притеснения…“ (Щукин. Ч. 4. С. 62–63).

В Даниловом монастыре французские офицеры занимали настоятельские и братские кельи. По свидетельству остававшихся там монахов, солдаты и офицеры часто ходили в церковь, с любопытством осматривали ее, но ничего не трогали и не унесли с собой.

В Страстном женском монастыре французские гвардейцы снабдили игуменью всем необходимым для богослужения, включая и вино, крупитчатую муку и свечи, после чего отдали монастырскому священнику Андрею Герасимову ключи, разрешив служить обедню.

В Донском монастыре, где стояла часть 2-го полка гвардии, монахи „хотя и употребляемы были в работы, но жили в совершенной безопасности“ (Описание, что происходило во время нашествия неприятеля в Донском монастыре 1812-го года // РА. 1891. № 10. С. 267).

В Новодевичьем монастыре водворившиеся там французы „церковную службу велели справлять по-прежнему, жили мирно в монастыре и никто от них обиды не видал“, а „с кем бывало встретятся на монастыре, всегда учтиво обойдутся…“ В монастырской трапезной лежали больные и раненые, так монастырки за ними ходили, и „они их так бывало благодарят: как только завидят так скажут: „Русски добри, добри“. Нечего сказать, мы с ними жили в ладах“ (Толычева. Рассказы старушки. С. 66)».203

Далее. Чтобы понять, в какую страну Наполеон попал в 1812 году, я напомню об еще одном прекрасном сюжете: дело в том, что на Руси очень почитался святой Христофор Псоглавец.204 Почему «Псоглавец»? А потому что, простите за тавтологию, верующие верили (многие и по сей прогрессивный день), что этот святой был с песьей или с волчьей головой. Именно так его и изображали на многочисленных иконах и лубках. Хотя в 1722 году при Петре Великом (с сарказмом относившимся к религиям) Синод распорядился больше не изображать сего почтенного святого с головой собаки (и заменить ее на банальную человечью), многие верующие уперлись — и продолжили свое исконное дело. В Москве, в Ярославле, в Ростове и в Перми — во многие городах Российской Федерации вы и сегодня сможете поклониться Псоглавцу.

Не лишним будет и узнать, как жили, к примеру, монашествующие. Недавно была опубликована книга Марии Кикоть, которая повествует о жизни в монастыре (а двести лет назад было еще «лучше»). Это уникальный источник — ибо среда почти совершенно закрытая, почти все сохраняется в строжайшем секрете. Кроме того, несложно предположить, что за 200 лет могло иметь место нечто похожее. Процитирую показательный отрывок:

«После моего переезда из паломни в сестринский корпус меня очень удивило одно престранное обстоятельство: по всему монастырю ни в одном туалете не было туалетной бумаги. Ни в корпусах, ни в трапезной, вообще нигде. В паломне и на гостевой трапезной бумага везде была, а тут нет. Я вначале подумала, что за всей этой праздничной суетой об этом важном предмете как-то забыли, тем более я все время на послушании была на гостевой или на детской трапезной, где бумага имелась, и я могла намотать себе сколько нужно про запас. Задавать этот щикотливый вопрос сестрам или Матушке я как-то не решалась. Один раз, когда я чистила зубы в общей ванной в нашем корпусе, а дежурная по корпусу инокиня Феодора в это время мыла пол, я вслух громко сказала как бы про себя: „Надо же! Бумагу опять забыли положить!“ Она дико посмотрела на меня и продолжила мыть полы. Потом я все-таки выведала у соседки по келье, что этот драгоценнейший и жизненно важный предмет нужно специально выписывать у благочинной, это можно сделать только раз в неделю, когда работает рухолка, и выписать можно только 2 рулона в месяц, не больше. Я подумала, что мне это показалось. Просто не может быть. После всех этих роскошных трапез с осетрами, дорадо и конфетами ручной работы в такое было трудно поверить.

Забегая вперед, скажу, что с этой бумагой вообще было много курьезов. Одна недавно пришедшая послушница Пелагея (в миру ее звали Полина) пожаловалась Матушке, что для нее никак не возможно обойтись двумя рулонами. Эта Пелагея вообще была по жизни довольно простой, ничто не мешало ей говорить о вещах, которые действительно ее волновали. По этому поводу проведены были целые монашеские занятия. Матушка позорила при всех Пелагею. Говорила, что пока все занимаются молитвой и послушанием, она думает о таких вещах, как туалетная бумага. Остальные, разумеется, поддерживали во всем Матушку. Им видимо всего хватало. А кому не хватало — молчали, думали, что они просто какие-то неправильные. В итоге Пелагея, которая стояла все это время с невозмутимо-тупым видом, спросила:

— Матушка, ну что мне пальцем что ли вытирать?

На что та гаркнула со злобой:

— Да! Подтирайся пальцем!»205

Страна, выражаясь современным языком, фейк, которая жила всем чужим — стилями, модами, религиями, образами, всем бытовым скарбом элиты, всеми идеями: это пока еще несостоявшееся и несостоятельное (от этого и колоссальный государственный долг мелкому голландскому заемщику, и чеканка фальшивых иностранных монет официальным (!) монетным двором — но об этом вам еще предстоит узнать подробнее в следующих главах) государственное образование позволяло себе вмешиваться в дела Европы. Безусловно, огромная вина в этом лежит лично на завистливом и умственно недалеком царе Александре, но большую роль играли и психологические комплексы именно такого, несостоявшегося общества, элиты, которая бессознательно понимает свою вторичность и ущербность — и оттого еще больше «раздувает щеки» и желает померяться силами, посылая рабов на убой. Да и сами рабы были больны всё теми же комплексами — просто они не могли их сформулировать, так как были элементарно неграмотны. Среди крестьянства и младших офицеров не было ни одного, как бы сказали чуть позднее, «славянофила» по одной простой причине: они таких слов не знали и подобными категориями (кстати, слово «категория» они также не слышали) не мыслили!

Однако негативный парадокс Истории часто заключается в том, что менее развитая «орда» часто причиняет огромный ущерб более развитой цивилизации. Так было в эпоху нападения варваров на Древний Рим, так было и когда «орда» крепостных рабов и деклассированных элементов уничтожала многие плоды движения французского общества к свободе (эпоха 1799–1815 гг. — и затем карательные акции в рамках т. н. «Священного союза»). Сейчас мне напрашивается на перо такое курьезное определение: «татаро-монгольское» нашествие под руководством немцев. Имеется в виду многочисленные нападения на Францию под руководством Гольштейн-Готторпа («Романова») Александра I. Трагикомизм ситуации в том, что руководил «татарами» уже весьма внешне пригожий и рафинированный, даже манерный европеец. Вот что значит, когда страна живет на границе Европы и Азии…

Что до психологических комплексов от несостоятельности, отсталости и их производной — перманентной агрессивности, то показательный пример (я бы сказал — лабораторный) подобного мы можем наблюдать и сегодня, так сказать, в настоящем продолженном времени: я имею в виду агрессивность ряда сильно цивилизационно отсталых стран и обществ в исламском мире. Рука об руку с агрессией, с убийствами идет и архаичная монструозная тема религии, и уже избитый тезис о том, что «мы духовнее их, которые нравственно разлагаются». Однако как русские дворяне эпохи нападений на Францию, так и многие исламисты сегодня предпочитают жить именно в Европе и США — и пользоваться «бездуховными» изобретениями и правами человека, действующими в этих регионах… Но и разница велика: в Европе всегда были войны по закону дипломатии, с тем или иным уровнем понимания того, что такое честь — сегодня же против нас всех, против всей нашей цивилизации, развязана нонконвенциональная война, которую ведут существа без чести и достоинства. Данная война станет самым важным явлением всей мировой политики ближайших десятилетий (об этом я предупреждал в многочисленных интервью и еще в своей монографии 2004 года!) — и одно из двух: или дикари побеждают Цивилизацию, или мы защищаем свои границы и свою общую цивилизационную идентичность. Сегодня странам нашей цивилизации необходимо забыть все прошлые конфликты и мелкие обиды — ибо у нас есть один актуальный враг: а Историю необходимо оставить ученым-историкам.

Что мы видим, оглядываясь на Россию александровской эпохи: клокочущее месиво всеобщей ненависти друг к другу. Все сословия были разобщены и враждовали между собой; император жил одной мыслью — агрессивной зависти к Наполеону; сам царь жил под постоянной угрозой кровавого дворцового переворота; франкофилы и англоманы презирали сторонников архаики, но также косо смотрели и друг на друга; крестьян секли и насиловали, а во время бунтов уже сами эти рабы жесточайшим образом расправлялись со своими угнетателями, их детьми и слугами; москвичи и петербуржцы высокомерно относились друг к другу; при первой возможности окрестные крестьяне ограбили дома москвичей (хотя первейшими грабителями и бандитами были, безусловно, казаки; национальные регионы мечтали о независимости и т. д. В подобной атмосфере, которую я бы назвал «войной всей против всех», конечно же, не могло случиться никакой «справедливой» или «Отечественной» войны.

Продолжим. Горьким опытом человека, переживающего за судьбу своей родины, звучат слова современника 1812 года П. Я. Чаадаева:

«Опыт времен для нас не существует. Века и поколения протекли для нас бесплодно. Глядя на нас, можно сказать, что по отношению к нам всеобщий закон человечества сведен на нет. Одинокие в мире, мы миру ничего не дали, ничего у мира не взяли, мы не внесли в массу человеческих идей ни одной мысли, мы ни в чем не содействовали движению вперед человеческого разума, а все, что досталось нам от этого движения, мы исказили. Начиная с самых первых мгновений нашего социального существования, от нас не вышло ничего пригодного для общего блага людей, ни одна полезная мысль не дала ростка на бесплодной почве нашей родины, ни одна великая истина не была выдвинута из нашей среды; мы не дали себе труда ничего создать в области воображения и из того, что создано воображением других, мы заимствовали одну лишь обманчивую внешность и бесполезную роскошь».206

Далее. Оглядываясь на прошедшую главу, вспоминается отрывок из романа («Подлинная жизнь Себастьяна Найта») русского дворянина, чей дед был министром юстиции в правительствах Александра II и Александра III, В. В. Набокова (1899–1977):

«Я родился в стране, где идея свободы, понятие права, обычай человеческой доброты холодно презирались и грубо отвергались законом. Порою в ходе истории ханжеское правительство красило стены национальной тюрьмы в желтенькую краску поприличнее и зычно провозглашало гарантии прав, свойственных более удачливым государствам; однако либо от этих прав вкушали одни лишь тюремные надзиратели, либо в них таился скрытый изъян, делавший их еще горше установлений прямой тирании. Каждый в этой стране был рабом, если не был погромщиком; а поскольку наличие у человека души и всего до нее относящегося отрицалось, причинение физической боли считалось достаточным средством для управления людьми и для их вразумления. Время от времени случалось нечто, называемое революцией, и превращало рабов в погромщиков и обратно. Страшная страна, господа, жуткое место, и если есть в этой жизни что-то, в чем я совершенно уверен, — это что я никогда не променяю свободы моего изгнания на порочную пародию родины».

Выше я изучил и озвучил множество первоисточников и фактов об истории России эпохи Александра I и Наполеона; можно предположить, что далеко не все читатели готовы к подобному правдивому и многостороннему образу отечественного прошлого. Что же думали не примитивные (рядовые, серенькие), а выдающиеся умы того времени на тему отношения индивидуума к национальным достоинствам и недостаткам? Послушаем, к примеру, немецкого философа Артура Шопенгауэра (1788–1860) — тем более что в интересующем нас 1812 году Йенский университет (1558 г. основания — а первый университет классической формы в России был создан только в 1755 году…) заочно удостоил его степени доктора философии (знаменитая сентенция из его «Афоризмов житейской мудрости»):

«Самая дешевая гордость — это гордость национальная. Она обнаруживает в зараженном ею субъекте недостаток индивидуальных качеств, которыми он мог бы гордиться; ведь иначе он не стал бы обращаться к тому, что разделяется кроме него еще многими миллионами людей. Кто обладает крупными личными достоинствами, тот, постоянно наблюдая свою нацию, прежде всего подметит ее недостатки. Но убогий человек, не имеющий ничего, чем бы он мог гордиться, хватает за единственно возможное и гордится нацией, к которой он принадлежит; он готов с чувством умиления защищать все ее недостатки и глупости».

P. S. Из письма Ф. М. Достовского — А. Н. Майкову, 16 (28) августа 1867. Женева:

«Здесь, хоть и ни с кем почти не встречался, но и нельзя не столкнуться нечаянно. В Германии столкнулся с одним русским, который живет за границей постоянно, в Россию ездит каждый год недели на три получить доход и возвращается опять в Германию, где у него жена и дети, все онемечились.

Между прочим, спросил его:

— Для чего, собственно, он экспатри<и>ровался?

Он буквально (и с раздраженною наглостию) отвечал:

— Здесь цивилизация, а у нас варварство. Кроме того, здесь нет народностей; я ехал в вагоне вчера и разобрать не мог француза от англичанина и от немца.

— Так, стало быть, это прогресс, по-вашему?

— Как же, разумеется.

— Да знаете ли вы, что это совершенно неверно. Француз прежде всего француз, а англичанин — англичанин, и быть самими собою их высшая цель. Мало того: это-то и их сила.

— Совершенно неправда. Цивилизация должна сравнять всё, и мы тогда только будем счастливы, когда забудем, что мы русские и всякий будет походить на всех.

<…> Гончаров всё мне говорил о Тургеневе, так что я, хоть и откладывал заходить к Тургеневу, решился наконец ему сделать визит. Я пошел утром в 12 часов и застал его за завтраком. Откровенно Вам скажу: я и прежде не любил этого человека лично. Сквернее всего то, что я еще с 67 года, с Wisbaden’a, должен ему 50 талеров (и не отдал до сих пор!). Не люблю тоже его аристократически-фарсерское объятие, с которым он лезет целоваться, но подставляет вам свою щеку. Генеральство ужасное: а главное, его книга „Дым“ меня раздражила. Он сам говорил мне, что главная мысль, основная точка его книги состоит в фразе: „Если б провалилась Россия, то не было бы никакого ни убытка, ни волнения в человечестве“. Он объявил мне, что это его основное убеждение о России.

<…> И эти люди тщеславятся, между прочим, тем, что они атеисты! Он объявил мне, что он окончательный атеист.

<…> Ругал он Россию и русских безобразно, ужасно».207

Примечание: в связи с большим объемом всей книги данная глава публикуется в сокращенном, фрагментарном варианте (в будущем материал будет опубликован полностью и отдельным изданием).

* * *

1 Голованова М. П. Шергин В.С. Государственные символы России. М., 2003, с. 138.

2 Готье Т. Путешествие в Россию. М., 1988, с. 245.

3 Подробнее об этом периоде жизни Екатерины — см.: Валишевский К. Екатерина Великая (Роман императрицы). М., 1989.

4 Покровский М.Н. Русская история с древнейших времен. Т. 4. М., 1911, с. 46. Бильбасов В.А. История Екатерины Второй. Т. 1. Берлин, 1900, с. 495–497.

5 Там же, с. 445.

6 Павленко Н.И. Екатерина Великая. М., 2006, с. 30.

7 Нестеренко А.Н. Александр Невский. Кто победил в Ледовом побоище. М., 2006, с. 15.

8 Там же, с. 16.

9 Хесс Э. Русский дневник. СПб., 2007, с. 5.

10 Отечественная война 1812 года в культурной памяти России. М., 2012, с. 266.

11 Там же, с. 267.

12 Там же.

13 Человек без границ, № 3, 2009, с. 30.

14 Рэй М.-П. Александр I. М., 2013, с. 312.

15 Париж — Санкт-Петербург. 1800–1830. Когда Россия говорила по-французски… Каталог выставки. М., 2003, с. 31.

16 Там же, кат. с. 7–8.

17 О происхождении этого и других слов, необходимых для развития русской цивилизации — см.: Шанский H.M., Иванов В.В., Шанская Т.В. Краткий этимологический словарь русского языка. М., 1971, 542 с.

18 Яновский А.Д. Император Александр I. М., 2013, с. 9.

19 Сахаров А.Н. Александр I. М.: Наука, 1998, с. 61.

20 Зимин И.В. Люди Зимнего дворца. Монаршие особы, их фавориты и слуги. М., 2015, с. 66.

21 Там же, с. 470.

22 Среди прочих изданий, см.: Яновский А.Д. Указ. соч.; Синягин Н.К. Материалы к истории императора Александра I и его эпохи. Выпуск 1. Иконография. СПб., 1910 (это редкое и весьма богатое информацией издание — одно из украшений моей личной коллекции).

23 Зимин И.В. Указ. соч., с. 472.

24 Портной Л.М. Граф Ростопчин. М., 2017, с. 408.

25 Синягин Н.К. Указ. соч., с. X.

26 Манфред. А.3. Наполеон Бонапарт. М.: „Мысль“, 1986. с. 553.

27 Синягин Н.К. Указ. соч., с. XII.

28 Сахаров А.Н. Указ. соч., с. 68.

29 Там же.

30 Синягин Н.К. Указ. соч., с. XIII.

31 Там же.

32 Там же.

33 Там же, с. 22.

34 Зимин И.В. Указ. соч., с. 78–79.

35 Исторические мемуары об императоре Александре и его дворе графини Шуазель-Гуффье. М., 1912, с. 113.

36 Документальные подробности убийства Павла Петровича — см.: Цареубийство 11 марта 1801 года. Записки участников и современников. М., 1990 (репринт издания 1907 г.).

37 Николаев А.П. Наполеон в Москве. М., 2008, с. 68–69.

38 Понасенков Е. Русское общество и его нравы в эпоху войны 1812 года. // millionaire.ru, 2017, февраль — март, с. 34.

39 Мельгунов С.П. Александр I. Сфинкс на троне. М., 2010, с. 88.

40 Там же, с. 94.

41 Там же, с. 89.

42 Мельгунов С.П. Указ. соч., с. 46.

43 Там же, с. 87.

44 Там же, с. 90.

45 Елизавета и Александр. Хроника по письмам императрицы Елизаветы Алексеевны. 1792–1826. М., 2013, с. 56.

46 Мельгунов С.П. Указ. соч., с. 99.

47 Там же.

48 Там же, с. 98; Лямина Е., Эдельман О. Пленительные мгновения. // Родина, № 7, 2011, с. 54.

49 О жизни Елизаветы Алексеевны подробнее — см.: Привалихина С.В. Русская судьба немецкой принцессы. Императрица Елизавета Алексеевна 1779–1826. Тула, 2009; Логунова М.О. Императрица Елизавета Алексеевна — вдова императора Александра I. // Частное и общественное: гендерный аспект: Материалы Четвертой научной конференции Российской ассоциации исследователей женской истории и Института этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая РАН, 20–22 октября 2011. М., 2011, с. 508–512; Логунова М.О. Вдовствующая императрица Елизавета Алексеевна. // История Петербурга. 2012. № 1 (65), с. 21–29.

50 Мельгунов С.П. Указ. соч., с. 102.

51 Там же, с. 98 и др.

52 Подробнее об этой светской львице: Балязин В.Н. Тайны дома Романовых. М., 2005.

53 Среди крупных работ: Кирхейзен Г. Наполеон Первый: В 2 т. Т. 2: Женщины вокруг Наполеона. М., 1997; Леви А. Женщины в жизни Наполеона. Вильнюс, 1992; Массон Ф. Наполеон и его женщины. М., 1993; Masson F. Marie Walewska: les maîtresses de Napoléon. P., 1897.

54 Мельгунов С.П. Указ. соч., с. 92–96.

55 Мельгунов С.П. Указ. соч., с. 103.

56 Пугачев В.В. Подготовка России в Отечественной войне 1812 года. Автореферат канд. дисс. Саратов, 1947, с. 65 (подлинный экземпляр со многими авторскими рукописными замечаниями находится в моей частной коллекции).

57 Подробнее о четвертой дочери императора Павла: Йена Д. Екатерина Павловна: великая княжна — королева Вюртемберга. М., 2006.

58 Мельгунов С.П. Указ. соч., с. 92.

59 Там же.

60 Там же.

61 Понасенков Е. Указ. соч., с. 35.

62 Например: Зазулина Н. Миссия великого князя. Путешествие Павла Петровича в 1781–1782 годах. М., 2015, 544 с.

63 Зимин И.В. Указ. соч., с. 469.

64 Подробнее о цесаревиче Константине: Кучерская М.А. Константин Павлович. М.: Молодая гвардия, 2005.

66 Мельгунов С.П. Указ. соч., с. 98.

67 Рэй М.-П. Указ. соч., с. 65.

68 Там же.

69 Там же, с. 66.

70 Мельгунов С.П. Указ. соч., с. 94–95.

71 Беннигсен Л.Л. Записки о войне с Наполеоном 1807 года. М., 2012, с. 25.

72 Полякова М.А. Усадьба Поречье Уваровых в культуре России. М., 2013, с. 141–144 (перевод К.П. Альбокринова, подготовка публикации — доктор исторических наук Л.В. Беловинский).

73 Нарышкина Н. 1812 год, граф Ростопчин и его время. СПб., 2016, с. 222.

74 Его биография: Stig Ramel. Gustaf Mauritz Armfelt 1757–1814. Atlantis, 1997; интересные сведения о личной жизни шведского монарха: Cecilia af Klercker, ed., Hedvig Elisabeth Charlottas dagbok / The Diaries of Hedvig Elizabeth Charlotte. P.A. Norstedt & Söners förlag Stockholm, 1920.

75 Подробнее об этих художниках: Garric J.-Ph. Percier et Fontaine: les architectes de Napoléon. P., 2012.

76 Париж — Санкт-Петербург. 1800–1830… кат. с. 22–28.

77 Нарышкина Н. Указ. соч., с. 12.

78 Подробнее об этом и о последних годах жизни генерала: Какунин А.С., подп. А.А. Аракчеев — верный служитель монархов. // Военно-исторический журнал, 1995, № 1, с. 81–88.

79 Об этом подробнее и документировано рассказывается в монографии доктора исторических наук, профессора Л.С. Клейна (1927 г. р.): Клейн Л.С. Другая сторона светила: Необычная любовь выдающихся людей. Российское созвездие. СПб., 2002, с. 7, 11, 56–84 и др.

80 Замойский А. 1812. Фатальный марш на Москву. М., 2013, с. 20.

81 Париж — Санкт-Петербург. 1800–1830… с. 19.

82 Там же.

83 Рэй М.-П. Указ. соч., с. 302–303.

84 Император Александр I и Фредерик-Сезар Лагарп: Письма. Документы: в 3 т. М., 2017, т. 2, с. 551.

85 Мемуары декабристов. Южное общество. М.: Изд-во Московского университета, 1982, с. 170.

86 Воспоминания г-жи Виже-Лебрен о пребывании ее в Санкт-Петербурге и Москве. 1795–1801. СПБ., 2004, с. 125.

88 Кургатников А.В. Год 1796. СПб., 2012, с. 9.

89 Там же, с. 44.

90 Там же, с. 49.

91 Там же, с. 50.

92 Там же.

94 Брюханов В.А. Заговор графа Милорадовича. М., 2004, с. 55.

95 Кургатников А.В. Указ. соч., с. 195–197 и др.

96 Воспоминания г-жи Виже-Лебрен… с. 81–83.

97 Литературная критика 1800–1820-х годов. М., 1980, с. 97.

98 Там же, с. 105.

99 Рассуждение о больших военных действиях, битвах и сражениях, происходивших при вторжении в Россию в 1812 году, генерал-майора Николая Окунева, сочинителя Рассуждений о новейшей системе войны, Истории Италийского похода в 1800 г. и рассмотрения свойства трех родов войск. СПб., 1841, с. XVIII–XX.

100 Великодная И.Л. Булат в отставке. К истории поступления библиотеки А. П. Ермолова в Библиотеку Московского университета. // Земляки. Нижегородский альманах. Вып. 13. Нижний Новгород, 2012, с. 373–376.

101 Французы в Петербурге. Каталог выставки. СПб., 2003, с. 79–80.

102 Там же, с. 63.

103 Кузнецова Л.К. Петербургские ювелиры XIX века. Дней Александровых прекрасное начало. М., 2012, с. 27–31.

104 Там же, с. 290–291; РГИА. Ф. 468. Оп. 5. Д. 193. Л. 133. 133об.

105 О Демидове и его мануфактурах подробнее: Чумаков В.Ю. Демидовы. Пять поколений металлургов России. М., 2011; Muller. Notice sur la viе politique et privée de Niс. Nik. Demidoff. P., 1830; Русский Архив, 1874 г., кн І; 1876 г., кн. І; Отечественные Записки, 1829 г., ч. 9, ч. 37.

106 Хесс Э. Указ. соч., с. 73.

107 О скопцах подробнее: Гурьев Н.А. Сибирские скопцы, их экономическое и правовое положение. Томск, 1900; Волков Н.Н. Скопчество и стерилизация. М.—Л., 1937; Эткинд А.М. Хлыст: секты, революция и литература. М., 1998.

108 Март М. Где живут потомки советских лидеров? // Аргументы и факты, № 44, 28.10.2015.

109 Про Париж, июнь — июль 2014, с. 16.

110 Полное собрание сочинений Н.В. Гоголя в десяти томах. Т. 1. Берлин: Изд. „Слово“, 1921, с. 15.

111 Русский литературный анекдот конца XVIII — начала XIX века. М., 2003, с. 264.

112 Там же.

113 Там же, с. 264–265.

114 Вяземский П.А. Старая записная книжка. // Полное собрание сочинений. Т. VIII. СПб., 1883, с. 96–97.

115 Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского министерства иностранных дел. М., 1965, т. 4, с. 572.

116 Там же.

117 Верне О. При дворе Николая I. М., 2008, с. 22–23.

118 Маевский С.И. Мой век. 1793–1826. М., 2016, с. 53.

119 Отечественная война 1812 года в культурной памяти России… с. 315–316.

120 Верещагин В.В. На войне в Азии и Европе. М., 2015, с. 277.

121 Сомов К.А. Дневник. 1917–1923. М., 2017, с. 122.

122 Любимов Ю.П. Рассказы старого трепача. М., 2001, с. 123.

123 А.С. Пушкин. Собрание сочинений в 10 томах. М., 1962, т. 7, с. 209.

124 Карпачёв С.П. Масоны. Словарь. М., 2008, с. 222.

125 Массон Ш.Ф.Ф. Секретные записки о России времени царствования Екатерины II и Павла I. М., 1996, с. 109.

126 Давыдов Д.В. Сочинения. М., 1962, с. 462–463. О последних годах связи цесаревича с Жозефиной можно почерпнуть интересную информацию здесь: Потоцкая А. Мемуары графини Потоцкой, 1794–1820. М., 2005.

127 Мемуары декабристов (Северное общество). Сост. проф. В.А. Федорова. М.: МГУ, 1981, с. 220.

128 Подробнее о личной жизни К. Меттерниха: Algernon C. Metternich. L., 1947.

129 Memoirs of the Duchesse de Dino: 1836–1840 (afterwards Duchesse de Talleyrand et de Sagan). L.: W. Heinemann, 1910, p. 113, 116.

130 Военский К. Исторические очерки и статьи, относящиеся к 1812 году. М., 2011, с. 227.

131 Обо всем этом подробнее: A favourite of Napoleon: memoirs of Mademoiselle George. L., 1909.

132 Из мемуаров графа А.Х. Бенкендорфа. // Российский Архив. Мемуары, переписка, документы. Том XVIII, М. 2009, с. 286.

133 См. подробнее: Додолев М. Мадемуазель Жорж или М.А. Нарышкина? // Новый взгляд, 1995, № 28.

134 Из мемуаров графа А.Х. Бенкендорфа… с. 294.

135 Понасенков Е. Указ. соч., с. 37.

136 Там же.

137 Там же.

138 Там же.

139 Там же.

140 Там же.

141 Пушкин: неизвестное об известном: избранные материалы, 1994–1998. // Автограф, 1999, с. 61.

142 Милорадович Г.А. Уваров Федор Петрович. Царствование императора Александра I. (1801–1825). Генерал-адъютанты. В кн.: Список лиц свиты их величеств с царствования императора Петра I по 1886 г. По старшинству дня назначения. Генерал-адъютанты, свиты генерал-майоры, флигель-адъютанты, состоящие при особах, и бригад-майоры. Киев, 1886, с. 17.

143 Подробная биография: Лопатников В.А. Канцлер Румянцев: Время и служение. М., 2011.

144 Кирсанов В. Русские геи, лесбиянки, бисексуалы и транссексуалы. Краткие жизнеописания выдающихся россиян и современников. Тверь, 2005, с. 24–26.

145 Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб., 2010, с. 100.

146 К примеру: Вяземский П.А. Воспоминания о 1812 годе. // Русский архив. 1869, № 1; Ломунов К.Н. 1812 год в войне и мире» Л.Н. Толстого. // Отечественная война 1812 года и русская литература. М., 1998. Случай действительно правит миром, и тот же Лев Толстой, который посвятил значительную толику своего сочинения нелестному описанию «человека войны», объявленного Синодом «Антихристом» (Наполеона), сам был в 1901 г. отлучен от церкви.

147 Клейн Л.С. Указ. соч., с. 252.

148 Там же.

149 Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. М., 1992, т. 46, с. 237–238.

150 Там же, с. 255.

151 История русской армии, 1812–1864 гг. СПб., 2003, с. 333.

152 Тарле Е.В. Отечественная война 1812 года. Избранные произведения. М., 1994, с. 64–65.

153 Из мемуаров графа А.Х. Бенкендорфа. // Российский Архив. Мемуары, переписка, документы. Том XVIII., М. 2009, с. 287.

154 Целорунго Д.Г. База данных «Солдаты и офицеры русской армии — участники Бородинского сражения»: социальные портреты, поведение в бою, боевые отличия. // «Сей день пребудет вечным памятником…». Бородино 1812–2012. Материалы Международной научной конференции 3–7 сентября 2012 г. Можайск, 2013, с. 32, 35.

155 По российской армии, к примеру, см.: Банников К.Л. Антропология экстремальных групп. Доминантные отношения военнослужащих срочной службы Российской армии. Москва: Институт этнологии и антропологии РАН, 2002.

156 Тепляков С. Век Наполеона. Барнаул, 2011, с. 117–119.

157 Верне О. Указ. соч., с. 33.

158 Алексеев В.В. Повседневная жизнь Тарутинского лагеря глазами очевидцев. // Отечественная война 1812 года и российская провинция в событиях, человеческих судьбах и музейных коллекциях. Сборник материалов XVIII Всероссийской научной конференции 22–23 октября 2011 года. Малоярославец, 2011, с. 22.

159 Там же.

160 Кадеты, гардемарины, юнкера. Мемуары воспитанников военных училищ XIX века. М., 2012, с. 57–58.

161 Данные на 1795 г.: Проскурякова Н.А. Россия в XIX веке: государство, общество, экономика. М., 2010, с. 48.

162 Тургенев Н. Россия и русские. М., 2001, с. 11.

163 Наполеон Бонапарт: pro et contra, антология. СПб., 2012, с. 690–691.

164 Карацуба И.В., Курукин И.В., Соколов Н.П. Выбирая свою историю. М., 2005, с. 275.

165 Дженкинс М. Аракчеев. Реформатор-реакционер. М., 2004, с. 74–76.

166 Рэй М.-П. Указ. соч., с. 414.

167 Саблуков Н.А. Записки Н.А. Саблукова / Пер. С.А. Рачинского, предисл. К. Военского. // Цареубийство 11 марта 1801 года. Записки участников и современников. СПб., 1908, с. 34–36.

168 Проскурякова Н.А. Указ. соч., с. 43 (приводятся данные на 1795 г., далее процент дворян уменьшался).

169 Искюль С.Н. Война и мiр в России 1812 года. СПб., 2015, с. 101–103.

170 Человек без границ, № 3, 2009, с. 28.

171 Абалихин Б.С. Отечественная война 1812 года на Юго-Западе России. Волгоград, 1987, с. 44.

172 Война 1812 года и русская литература. Тверь, 1993, с. 130.

173 Абалихин В.С. Указ. соч., с. 42.

174 Военский К.А. Акты, документы и материалы для истории 1812 года. Т. I. СПб., 1909, с. 275.

175 Васильев А.А. Роялистский эмигрантский корпус принца Конде в Российской империи (1798–1799). В кн.: Великая Французская революция и Россия. М., 1989, с. 328.

176 Подробнее: Дружинина Е.И. Южная Украина в 1800–1825. М., 1970; Редер Р. Немецко-русское боевое содружество накануне освободительной войны. // В кн.: Освободительная война 1813 года против наполеоновского господства. М.: Наука, 1965; Фадеев А.В. К истории создания Русско-немецкого легиона в России в 1812–1813 гг. // В кн. Бессмертная эпопея. М.: Наука, 1988.

177 Переяславський О. Украінська збройна сила в Наполеоновских війнах 1812–1814. // Табор, 1933, № 19, 20; 1934, № 21, 22, 23, 25, 26.

178 Борщак I. Наполеон і Украïна: 3 невідомих документів із тогочасними іллюстраціями. Львів, 1937.

179 Нерсисян М.Г. Отечественная война 1812 года и народы Кавказа. Ереван: Ереванское Изд-во Ан. Армянской ССР, 1965, с. 82.

180 Там же, с. 274.

181 Вороновский В.М. Отечественная война 1812 г. в пределах смоленской губернии. СПб., с. 300.

182 Там же, с. 300–301; Л-вский Л.Я. Подневольный муниципал. // Исторический вестник, 1902, август, с. 406.

183 Вороновский В.М. Указ. соч., с. 301; Смоленский дневник с 1774 по 1834, священника Мурзакевича. В кн.: Никифр Адрианович Мурзакевич — историк города Смоленска. Спб., 1877, с. 62.

184 Вороновский В.М. Указ. соч., с. 303.

185 Там же, с. 304–305; Л-вский Л.Я. Указ. соч., с. 407.

186 Беляев В. К истории 1812 года. Письма маршала Бертье к принцу Евгению — Наполеону Богарне, вице-королю итальянскому. СПб., 1905, с. 61.

187 Православной энциклопедии. М., 2008, фрагменты из статьи 18-й.

188 Промыслов Н.В. Французское общественное мнение о России накануне и во время войны 1812 года. М, 2016, с. 213.

189 Мельгунов С.П. Указ. соч., с. 104–108.

190 Ансело Ф. Шесть месяцев в России. М., 2001, с. 43–44.

191 Картины русской жизни. Столица и провинция первой половины XIX века глазами иностранцев. Дневники. Исследования. СПб., 2016, с. 45–46. Показательно, что книга о «России исконной», как мы узнаем из выходных данных издания, отпечатана не в России, а в стране-члене Евросоюза — в Латвии…

192 Н.В. Гоголь в русской критике: сборник статей. М., 1953, с. 246–247.

193 Кюстин А. де. Россия в 1839 году. С.-Пб., 2008, с. 648.

194 Верне О. Указ. соч., с. 9.

195 Чаадаев П.Я. Философические письма. М., 2006, с. 246.

196 Нарышкина Н. 1812 год, граф Ростопчин и его время. СПб., 2016, с. 197–198.

197 Там же, с. 137.

198 Там же, с. 164.

199 Там же, с. 221.

200 Там же, с. 150.

201 Там же, с. 205.

202 Кургатников А.В. Указ. соч., с. 112.

203 Елизавета и Александр. Хроника по письмам императрицы Елизаветы Алексеевны… с. 312–313.

204 Подробнее по данному сюжету: Максимов Е.Н. Образ Христофора Кинокефала: Опыт сравнительно-мифологического исследования. // Древний Восток: К 75-летию академика М.А. Коростовцева. Сб. 1. М.: Наука, 1975; Полный православный богословский энциклопедический словарь. В двух томах. М., т. II, с. 2307.

205 Электронный источник: /

206 Петр Яковлевич Чаадаев: сборник. М., 2008, с. 83.

207 Ф.М. Достоевский. Собрание сочинений в 15 томах. СПб.: Наука, 1996, т. 15, с. 312–315.

Австрия: между Францией и Россией

Хитрая Англия снова устроила так, что половина Европы соединилась против Франции. Она щедро раздавала деньги. Кабинеты получали деньги, народы же думали, будто в этой борьбе дело действительно идет о том, чтобы осуществить прекрасную идею прочного мира и дать Европе такое устройство, которое обеспечило бы ей лучшее будущее. Они и не предчувствовали, что совместное действие Англии и России уже тогда заключало в себе некоторое соперничество за всемирное господство, и действительно поверили, будто свобода Европы нуждается в защите хищной Англии и России от революционной Франции.

Историк Вильгельм Блос (1849–1927) об антифранцузских коалициях

Эта глава посвящена поворотному периоду взаимоотношений России и Франции в наполеоновскую эпоху. Анализ событий данного этапа — весьма показательное полотно, демонстрирующее развитее противоречий и тот переломный момент, когда дальнейшее обострение конфликта, приведшего государства к войне 1812 года, было практически неизбежным. Здесь же речь пойдет и о главных причинах противоборства: они действительны применительно ко всей эпохе 1801–1815 гг. Кроме того, в этом разделе рассказывается о роли императора Александра I, который, по сути, был главным идеологом и «двигателем» войны на континенте — войны России совершенно ненужной, основной особенностью которой было то, что она велась российским царем не против Франции, а против лично Наполеона (это не отменяет влияния равнодействующей прочих факторов, вроде феодального характера традиций антифранцузских коалиций и др.).

Особое внимание уделено вопросу взаимоотношений России и Австрии как основных участников коалиционной войны 1805 г., после которой конфликт стал явлением инерционным: противостояние покатилось «с горы» под действием собственной тяжести приобретаемых по пути противоречий.

Эпоха войн антифранцузских коалиций конца XVIII — начала XIX вв. стала не просто яркой страницей Всемирной истории. Многочисленные проблемы как международных отношений, так и внутреннего развития отдельных европейских стран как бы преломились в зеркале общего конфликта. В их числе можно вспомнить и такие, как приспособление государств «Второго эшелона капиталистического развития» к новой политико-экономической ситуации, флагманом которой была Франция, и акселерацию объективных процессов разложения рудиментов Средневековья (к примеру, Священной Римской империи германской нации /«германский вопрос»/ и Османской империи /«восточный вопрос»/), а также новый виток в англо-французском соперничестве. Кроме того, имел место очередной и самый масштабный в XIX веке агрессивный выход России в цивилизационную метрополию (в центральную и западную Европу), усиление тенденций становления государств на новых принципах существования (национальное государство), «польский вопрос», ставший одним из краеугольных камней геополитической ситуации на континенте и т. д.

Для правильного понимания причин конфликта необходимо помнить, что его истоки лежат не только в событиях 1789 и последующих лет (хотя их роль, безусловно, определяющая). Противоречия между соседствующими с Францией странами уходят корнями еще в эпоху Вестфальского мира 1648 г. (неслучайно эта дата регулярно звучит в документах коалиционеров). С геополитической точки зрения, это особенно касается германского региона и Австрии как наиболее древней и могущественной державы, стоявшей, кроме того, во главе Священной Римской империи германской нации (Sacrum Imperium Romanum Nationis Germanicae или Sacrum Imperium Romanum Nationis Teutonicae, нем. Heiliges Römisches Reich Deutscher Nation): в отличие от устоявшегося в литературе мнения, Франц II (1768–1835) только 11 августа 1804 г. принял титул наследного императора Австрии Франца I, а до этого, наследовав в 1792 г. императору Леопольду II, он являлся правителем Священной Римской империи. Кстати, подтвердить свой статус в Австрии его заставили именно очевидные центробежные тенденции этого средневекового института.

По условиям Тешенских соглашений 1779 г. Россия и Франция были гарантами сохранения статуса-кво мелких германских княжеств и курфюрств. Из-за династических, матримониальных связей российская политика все больше становилась зависимой от ситуации в регионе ей геополитически абсолютно чуждом. Причем положение осложнялось несколькими факторами. Католическая Австрия и протестантская Пруссия оспаривали друг у друга место лидера и гегемона во все усиливающемся процессе создания предпосылок к объединению Германии. Российская империя должна была маневрировать, чтобы не допустить преобладания какого-то одного государства.

К началу XIX в. оба государства — и Австрия, и Россия — базировались на феодальных политико-экономических устоях, что делало эти страны объективными соучастниками контрреволюционных союзов против молодой Французской республики. Их интересы также сталкивались в Польше (в разделе которой они принимали активное участие) и в «восточном вопросе», о чем речь пойдет ниже. Однако, с геополитической точки зрения, в отношении Франции у Австрии и России были различные интересы и цели. И здесь становится особенно интересен феномен трансформации положения Австрии и Пруссии в системе коалиций от зачинщиков-организаторов до ведомых в фарватере политики агрессивного восточного соседа. В этой связи одним из ключевых вопросов является проблема причин изменения роли и места России в антифранцузском движении, совершенно не отвечавшем интересам ее национальной политики.

Надо заметить, что к началу девятнадцатого века Франция и Австрия получили серьезный груз последствий первых антифранцузских коалиций со всей сложной комбинаторикой неустраненных причин, их генерирующих. Но, главное — со всеми изменениями, произошедшими в Европе почти за 10 лет постоянных войн. Реваншистские планы (проблема статуса-кво) коалиционеров стали основным локомотивом, раскручивавшим пружины перманентной войны, которая ввела страны-участницы в некий замкнутый «порочный круг», когда каждый новый мирный договор заключал в себе источник следующей войны. Собственно основной вопрос и заключается в возможности или невозможности альтернативного варианта развития событий на различных стадиях конфликта: ведь в 1801–1805 гг. ситуация не была столь безвыходной. Почему был выбран именно силовой путь, существовала ли альтернатива?

С этих позиций весьма значительным представляется изучение характера русско-австрийских отношений того периода. Не менее интересным предметом исследования является и отношение политической элиты обеих стран к конфликту и его дальнейшему развитию, а также к проектам восстановления старого режима во Франции после победы коалиции. Стоит подчеркнуть, что Австрия на протяжении более чем 20 лет оставалась не только основным участником антифранцузских коалиций, но и главным театром военных действий (кампании 1792–1801, 1805, 1809 гг.).

История русско-австрийских отношений периода 1800–1805 гг. до сих пор почти совершенно не получила должного освещения в историографии. Можно предположить, что это произошло отчасти из-за недооценки важности этого времени как поворотного пункта на пути к военному разрешению противоречий (да и сами методы вспомогательной науки синергетики, которая изучает проблемы альтернативных путей развития исторических событий, стали применяться на Западе сравнительно недавно). Другими причинами подобного невнимания могли стать языковые трудности перевода источников (для исследователей из обеих стран). Помимо этого, традиционно в центре общих работ, посвященных периоду, были сюжеты, связанные со взаимоотношениями Франции с Россией и Англией, а Австрия и Пруссия рассматривались как бы на втором плане, причем в основном в разделах, посвященных военным действиям. Что же касается немецкоязычных авторов, то они акцентировали свое внимание в большей степени на внутриполитических аспектах.1

В настоящее время мы располагаем значительным комплексом первоисточников по теме, опубликованных как в России, так и за рубежом, а также находящихся в архивах. Абсолютное большинство их до сих пор не анализировалось исследователями.2 Хочется отдельно сказать о таком важном сборнике документов, как переписка Александра I с Фредериком Сезаром Лагарпом (1754–1838),3 его учителем и наставником, влияние которого на молодого царя в самом начале его правления было значительным.4 Материалы этого издания, судя по публикациям, не были ранее затронуты отечественными авторами.

Обстоятельства вступления Александра I на престол хорошо известны. Молодой монарх живо осознавал, чьим интересам противоречила политика (в т. ч. внешняя) его отца Павла I, за которую последний, собственно говоря, и поплатился жизнью.5 Поэтому, не успев еще справить панихиду по «усопшему», Александр в срочном порядке отзывает казачий отряд, направлявшийся походом в британскую «житницу» (в Индию), а 5 (17) июля 1801 г. подписывает англо-русскую морскую конвенцию, по которой Россия уступала Британии в вопросе о нейтральной торговле, оставляя ее безраздельной владычицей морей, а значит, и международной торговли (естественно, в ущерб собственным интересам!).6

Мы располагаем весьма интересным документом — письмом графа П. А. Палена (один из убийц Павла I), написанным непосредственно после государственного переворота. Оно адресовано С. Р. Воронцову и весьма рельефно отображает резкую смену вектора внешней политики России:

«…я имею честь сообщить в. пр-ву, что петербургский кабинет, вернувшись отныне к своим принципам (выделено мной, Е. П.)… готов сблизиться с сент-джеймским кабинетом, чтобы восстановить между Россией и Великобританией единодушие и доброе согласие… Е. И. в-во соизволил доверить приятное и важное поручение этого спасительного сближения (выделено мной, Е. П.) в. пр-ву. Соблаговолите сделать британскому кабинету первые предложения относительно этого и одновременно дайте понять ему, что, как только лондонский двор приступит к назначению представителя при нашем дворе, Е. И. в-во не замедлит со своей стороны ответить взаимностью на этот акт восстановленного доверия и снабдит Вас, г-н граф, своими полномочиями. Наш августейший повелитель, желая видеть восстановленным доброе согласие между двумя странами, будет, разумеется, этому способствовать всеми средствами, которые он сочтет совместимыми с самой строгой справедливостью, и предлагает лишь одно непременное условие, которое должно послужить основой для возобновления старых связей, — признание со стороны Великобритании принципов недавно заключенной северными державами морской конвенции, условия которой, основывающиеся на самой полной справедливости, никоим образом не могут нанести ущерб интересам Великобритании или унизить ее достоинство, поскольку они направлены лишь к тому, чтобы обеспечить безопасность торговли и мореплавания нейтральных держав…

Граф Пален».7

Итак, мы видим насколько сильной стала зависимость политики Петербурга от лондонского кабинета. Но если интересы России и Англии смыкались в важнейших вопросах торговли и международных кредитов, то Австрия была слабее связана с Британией. Эта ситуация обретет иной смысл, когда мы будем говорить о складывании III антифранцузской коалиции и о роли в ее создании Англии и России как главной заинтересованной и главной организующей стороны.

Система принципов и стратегии взаимоотношений с европейскими странами, которая лежала в фундаменте внешней политики России на начальной стадии правления Александра I, получила позднее название политики «свободных рук». Верное понимание того, чем она, по сути, являлась, каковы были истинные причины ее принятия царем и «негласным комитетом», насколько она была жизнеспособна в плане изменения международной конъюнктуры и почему от ее идеи были вынуждены отказаться — является, с нашей точки зрения, одним из ключевых вопросов.

Необходимо помнить, что политика «свободных рук» была чем-то вроде реакции на период агрессивного размежевания государств по враждующим лагерям в первые годы антифранцузских коалиций, что мало принесло удовлетворения их участникам. Именно Павел энергично проявил себя в деле борьбы за восстановление старых устоев в Европе. Именно он носил титул гроссмейстера Мальтийского ордена и считался покровителем эмигрантов (которые, кстати, продолжили вести «сытую» жизнь в России и при Александре). Однако после конфликта с Австрией во время суворовского похода и бесцеремонных действий Англии на морях Павел пошел на мир со ставшим во главе Франции Бонапартом (что было геополитически абсолютно резонным). Подобный мир и союз мог бы умиротворить Европу на основе полюсного ее устройства. Новый российский император и его окружение видели проблему так: понимая, что произошедшее во Франции есть естественный процесс освобождения масс на пути к гражданской и экономической свободе,8 он говорил о монархическом строе, учитывающим изменившуюся ситуацию, о легитимности и твердости устоявшихся границ на принципах статуса-кво. Однако, как мы выясним в последующих главах, вся официальная риторика русского царя Александра была лишь игрой на публику: его истинными намерениями двигали лишь личные амбиции и комплексы. Но вначале все же изучим дипломатическую и идейную «ширму».

Замечу, что корни представлений о статусе-кво уходят именно в XVIII в. Здесь можно вспомнить еще знаменитый трактат аббата Сен-Пьера 1713 г. «Проект трактата, чтобы сделать мир постоянным». Многие деятели молодого поколения, следуя за просветительской традицией, рассматривали революцию как «тактическую ошибку монархов, не сумевших вовремя взять в свои руки знамя свободы».9 Сегодня мы уже знаем, что монархии старого типа — это системы не имеющие потенции к самореформированию (так было и в 1789 г., и в 1917 г.). По странному стечению обстоятельств авторы, описывая влияние различного рода докладных записок и устных советов, получаемых Александром от приближенных, касательно его внешней политики, не говорили о письмах Лагарпа, которые, по сути, являются методическими рекомендациями (подчас непоследовательными и зависящими от неуравновешенного настроения самого Лагарпа) учителя «начинающему правителю».10

Подчеркну, что именно за отход Александра от этих принципов (и переход к агрессии) его критиковали современники от писателя Н. М. Карамзина до генерала М. И. Кутузова: у России не было никакой необходимости вмешиваться в политические дела Европы. Несколько позднее тонкий мыслитель, талантливый дипломат и прославленный поэт Ф. И. Тютчев писал жене (8 марта 1854 года) буквально следующее:

«Ибо — больше обманывать себя нечего — Россия, по всей вероятности, вступит в схватку с целой Европой. Каким образом это случилось? Каким образом империя, которая в течение 40 лет только и делала, что отрекалась от собственных интересов и предавала их ради пользы и охраны интересов чужих, вдруг оказывается перед лицом огромнейшего заговора?»11

Таким образом, из-за того, что 40 лет Россия во внешней политике не следовала своим интересам, она оказалась к тяжелейшей ситуации.

«В целом доктрина, разработанная в начале царствования Александра I, сводилась к тому, что положение России на Европейском континенте должно устанавливаться договорами и конвенциями; которые бы не содержали обременительных условий и регламентировали отношения страны с каждым государством в отдельности».12

Это концептуальное замечание одного из современных исследователей отображает официальный «фасад» явления. Однако существует несколько моментов, усложняющих наше представление о нем. Из текстов изначальных вариантов доктрины, озвученных современниками, мы видим утопические идеи неучастия в политических межгосударственных соглашениях, от которых вскоре (и это есть первая ее метаморфоза) пришлось отказаться. В. П. Кочубей писал:

«Наше положение дает нам возможность обойтись без услуг других держав, одновременно заставляя их всячески угождать России, что позволяет нам не заключать никаких союзов, за исключением торговых договоров».13

В записке Н. П. Панина звучит смежная идея:

«Должно предупреждать события, могущие нанести ущерб безопасности. Это соображение об общей пользе в сочетании с частными интересами России обязывает ее удерживать соседние государства в их нынешнем состоянии».14

Вот та крамольная мысль, которая отчасти привела к пагубному внедрению в европейские дела ради призрачного поддержания международного статуса-кво. Из этого же документа мы узнаем и о месте Австрии в системе координат, которой пользовалось окружение Александра:

«Естественные союзники империи.

Я причисляю к ним Австрию, Пруссию и Великобританию.

Австрия. Первая из этих держав постоянно заинтересована в тесном союзе с Российской империей, чтобы сдерживать Пруссию и Оттоманскую Порту, своих естественных противников. Рост силы и могущества французского правительства, его активное и гибельное влияние в Германии, в кантонах Гельвеции и в Италии придают еще больший вес этим соображениям.

Россия в отношении Оттоманской империи и Пруссии имеет те же интересы. Союз с царствующим домом Австрии может ей быть весьма полезным в ее войнах как с одной, так и с другой. Он внушает уважение Константинополю и не менее спасительную ревность Пруссии и, наконец, служит противовесом обеспокоивающему могуществу Франции.

Дружественные отношения между двумя империями установились еще в царствование великого князя Ивана Васильевича, отправившего первое посольство в Австрию в 1489 г. В 1491 г. он заключил союзный оборонительный договор с римским королем. Этот договор возобновлялся последовательно в связи с обстоятельствами в 1515, в 1675, в 1697, в 1726, в 1732, в 1737, в 1746, в 1753, в 1756 гг., в 1760 г. — актом о преступлении к Версальскому договору и далее — новой конвенцией между двумя дворами в 17..г., заключенной в форме обмена собственноручными письмами между Екатериной II и Иосифом II, и, наконец, в 1792 г. — на срок в восемь лет. Последний договор потерпел, стало быть, неудачу, но по соображениям, изложенным в этой записке, необходимо возобновить связи, образовавшиеся четыре века назад благодаря соответствию взаимных интересов.

Пруссия. Как держава соперничающая с Австрией, Пруссия заинтересована в том, чтобы обеспечить себе поддержку российского двора, и этот интерес является обоюдным, так как наш союз с ней является мощным средством для того, чтобы поддержать справедливое равновесие между Австрийским и Бранденбургским домами. По своему географическому положению прусская монархия, прикрывая Север Германии от посягательств Франции, служит оплотом для наших границ, и одного лишь этого достаточно для обоснования союза между обоими дворами, но помощь Пруссии может нам быть равно полезной против австрийцев и шведов».15

На практике политика «свободных рук» воплотилась в серии последовательных мировых соглашений с такими странами как Англия, Австрия, Франция и др., а также активными предложениями посредничества в спорах между самими этими государствами. Из последней инициативы ничего не вышло.

В итоге политика «свободных рук» могла стать лишь временным явлением. Следует отметить, что во всей философии подхода Александра и его приближенных к международным вопросам присутствует сильный идеалистический и отчасти реакционный традиционализм. Он не осознавал, что уже невозможно дольше одними лишь методами дипломатии сохранять границы рудиментов средневековья (Священная Римская империя), паритет в отношении Австрии и Пруссии, экономики и общество которых развивались разными темпами, совместить «свободный выбор нации» с легитимностью ее правительства (в понимании того времени) и т. д. Но зададимся вопросом: действительно ли Александр I считал «политику свободных рук» реалистичной, до какой степени, а главное, на какой срок? И здесь мы должны будем обратиться к двум фундаментальным концептам мировой истории: понятию «диалектика», и принципу «политика — есть искусство возможного». Документы свидетельствуют, что в действительности в период вступления на престол у Александра I было иное, нежели принято считать, видение внешнеполитической программы. Сутью политики «свободных рук» в зрелый этап ее существования мы бы назвали идею «широкого маневрирования». Зададимся вопросом: для чего обычно проводятся маневры? Вполне очевидно, что это временные, иногда отвлекающие действия, определяющие содержание взаимодействия противоборствующих сторон в тот момент, когда хотя бы одна из них не может вести активного наступления (или наоборот). Хотим напомнить и о том, что не вполне корректно говорить о политике того времени, используя дефиниции, появившиеся значительно позднее, такие как «стратегия» и «доктрина». В начале XIX в. первое именовалось «высшей тактикой», а второе «принципами». Однако не вполне верным было бы и совсем от этого отказаться, ибо, как известно, явления в истории проходят множество метаморфоз, пока обретают свое законченное состояние, которое затем становится «привычным» и «общепринятым». Стоит напомнить, что идея союза с Россией против Англии как раз и была для Наполеона доктриной и стратегией, но отнюдь не маневром.16

Вернемся к вышеупомянутым документам — тем исключительно важным местам в личной корреспонденции Александра I 1801 (уже!) года, которые за прекрасной дипломатической риторикой были обойдены вниманием исследователей, но которые проливают свет на истинные намерения молодого и амбициозного царя. В инструкции посланнику в Берлине Алексею Ивановичу Криденеру (Бурхард-Алексис-Константин Крюденер, 1746–1802) от 5 (17 н. ст.) июля 1801 г. и в аналогичном письме послу в Вене Андрею Кирилловичу Разумовскому (1752–1836) от 10 (22) сентября 1801 г. мы читаем следующий, идентичный в обоих вариантах текст:

«Решив продолжать переговоры с Францией, начатые в конце прошлого года, я руководствовался двумя соображениями: обеспечить для моей империи спокойствие и мир, необходимые для восстановления порядка в различных областях административного управления, и в то же время содействовать, насколько это будет в моей власти, быстрейшему установлению окончательного мира, который, по крайней мере даст Европе время для восстановления здания общественной системы, потрясенного до самого основания, если провидение еще не позволяет устранить сам источник бедствий, постигших человечество (выделено мной, Е. П.)».17[15]

Эти строки не нуждаются в особом комментарии. Мысль царя предельно ясна. Момент для очередного этапа борьбы с постреволюционной Францией (напомню, ее молодой правитель Бонапарт еще только встал во главе страны) еще не настал. Замечу только, что использование религиозной лексики («провидение») было характерной чертой в общей стилистике лицемерных и театральных речей Александра I.

Все в том же 1801 г. царь предупреждал своего представителя в Париже Аркадия Ивановича Моркова (1747–1827) от недооценки идеологической и политической «опасности» французов и «всех бичей революции, которые они приносят с собой».18 Итак, мы видим, что, по мнению Александра, в 1801 г. для успешной борьбы с молодой Францией «момент еще не настал». Весьма ярким будет сопоставление этих высказываний 1801 г. с тем, что он писал свой матери Марии Федоровне (София Мария Доротея Августа Луиза Вюртембергская, нем. Sophia Marie Dorothea Augusta Luisa von Württemberg: 1759–1828) в сентябре 1808 г. («водоразделом» здесь служат неудачные кампании 1805–1807 гг.), объясняя скрытый смысл его замирения с Наполеоном:

«…чтобы таким образом иметь возможность некоторое время дышать свободно и увеличивать в течение этого столь драгоценного времени наши средства, наши силы. Но мы должны работать над этим среди глубочайшей тишины, а не разглашая на площадях о наших вооружениях, наших приготовлениях…»19

Между двумя документами (1801 г. и 1808 г.) — 7 лет, но оба они выражают весьма похожие мысли и общий стиль поведения царя. После Тильзита Александр вновь подчинил российскую государственную машину задаче реванша (но не было бы его первоначальной агрессии — не пришлось бы устраивать и реванш).

Зная теперь все вышеперечисленное, мы также должны учитывать и то, в каком историческом контексте родилась идея «политики свободных рук». Россия, как и Европа, устала от почти десятилетия беспрерывных войн, проблемы внутренней политики страны требовали незамедлительного решения, в России на престол взошел неопытный молодой государь, которому было необходимо время, чтобы войти в курс дела, во Франции Наполеону приходилось в обстановке отражения перманентной агрессии создавать фактически новое государство, в Англии к власти пришел кабинет лидера радикального крыла вигов Чарльза Джеймса Фокса, занимавшего позиции примирения с Францией, а Австрии и Пруссии необходимо было оправиться от понесенных поражений. Кроме того, Пруссия надеялась на благосклонность Франции в сфере ее интересов в германском регионе, а король Фридрих-Вильгельм III (в отличие от его неуравновешенной жены) вообще никогда не был сторонником открытой войны.

Понимал ли Александр I, что вмешательство России в дела стран «европейского концерта» не отвечает интересам России? Безусловно и с самого начала, хотя это понимание его не заботило вовсе. Мы вновь приведем несколько выдержек из его переписки с членами дипломатического корпуса:

«Несмотря на то, что в силу местоположения моих владений мне нечего особенно опасаться французов (выделено мной, Е. П.), я все же счел, что не могу оставаться безразличным к опасностям (? — прим. мое, Е. П.), угрожающим другим государствам Европы;

(…) Мне представляется, что если рассматривать вопрос о предлагаемом венским двором возобновлении союзного договора 1792 г. и других актов, последовавших за ним, совместно с вопросом, обусловливающим ныне необходимость срочного объединения наших сил, то это потребует обсуждения, в связи с чем задержится принятие решения, являющегося неотложной необходимостью».20

Еще одна показательная цитата:

«По восшествии моем на престол я оказался связанным политическими обязательствами, многие из которых находились в явном противоречии с интересами государства, а некоторые были несовместимы с географическим положением и взаимными выгодами договаривающихся сторон (выделено мной, Е. П.). Желая, однако, дать весьма редкий пример уважения публичных обязательств, я взял на себя тягостную задачу выполнить и эти обязательства, насколько это в моей власти или насколько это позволит мне священный и незыблемый закон блага моих народов. Европа явилась, таким образом, свидетельницей моей готовности поддержать силою оружия моих союзников в деле, чуждом интересам моей империи (выделено мной, Е. П.), но к которому она присоединилась еще до моего восшествия на престол. Когда небо благословило мои усилия, направленные на полюбовное разрешение этих разногласий, интересы этих же держав были соблюдены во время переговоров, которые вел мой кабинет. Достаточно взглянуть на договор, чтобы убедиться в заботе, проявленной мною для поддержания прав, которые мои союзники могли по справедливости выставить в том бедственном положении, в котором они оказались в силу своей непредусмотрительности. Мое постоянное заступничество за короля Обеих Сицилий, не преследовавшее какой-либо прямой выгоды, является лишним доказательством моей верности принципу: необходимо самому показывать пример того, чего требуешь от других».21

И в другом месте:

«В случае необходимости прибегнуть к силе оружия Россия, хотя она и находится вне пределов досягаемости врага и, следовательно, менее любого другого государства заинтересована в этой борьбе, первой подаст пример энергичных действий (?)».22

Поразительно! В этих официальных документах (которые умудрились в упор не заметить все мои предшественники) сам царь безоговорочно формулирует истину: Франция России не опасна, воевать с ней — противоречит интересам России и т. д. Но, как мы знаем, Александр вскоре начнет одну за другой попытки осуществить вторжение во Францию! В этой связи весьма важно помнить, что в 1801–1805 гг. перед Россией не стояло дилеммы: к какому лагерю, французскому или английскому, ей необходимо безоговорочно присоединиться. У российской дипломатии оставался широкий простор для маневра (или даже вообще не было необходимости в подобных «маневрах» участвовать!).

Как современников, так и потомков долгое время вводили в заблуждение высокопарные официальные фразы Александра, пестрящие в его переписке и в текстах международных соглашений III коалиции. Вот как сам он объяснял их значение:

«Самое могучее оружие французов, которым они до сих пор пользовались и, которое все еще представляет в их руках угрозу для всех стран, заключается в убеждении, которое они сумели распространить повсеместно, что они действуют во имя свободы и благоденствия народов. Было бы постыдно для человечества, если бы столь благородное дело считалось целью правительства, не достойного ни в каком отношении выступать ее поборником; для всех государств было бы опасно оставлять за французами и на будущее время важное преимущество обладания подобной репутацией. Для блага человечества, действительных интересов законных правительств и успеха предприятия, намечаемого обеими нашими державами, необходимо, чтобы это грозное оружие было вырвано из рук французов и обращено против них самих. Таков первый вопрос, по которому весьма желательно, если это возможно, договориться с британским правительством, и Вы должны дать понять, что это непременное условие установления тесного и сердечного союза между Россией и Англией».23

То есть Александр чувствовал, что общество Европы (и отчасти России!) постепенно понимало правоту французской стороны — и уже готовил почву для будущей агрессивной пропаганды (в том числе, с большой компонентой клерикального мракобесия).

Документы и логика последующих событий свидетельствует об интервенционистской политике России и ее союзников — коалиционеров по отношению к Франции.24 Ибо нельзя признать случайным или имеющим какой-то сторонний источник тот факт, что постулаты коалиционных договоров 1792–1795 гг. (как и 1804–1805 гг.) оказались претворены в жизнь в 1814–1815 гг.: основные положения итоговых документов Венского конгресса были сформулированы в договорах еще III антифранцузской коалиции (1804–1805 гг.)!25 Можно только удивляться, как этого ВАЖНЕЙШЕГО и показательнейшего факта не заметили мои коллеги-историки! Что касается идеи Священного союза — то это извращенная клерикальными лозунгами идея Александра об устоях «вечного мира», которая зародилась в начале 1800-х гг., и, претерпев некоторые изменения, легла в основу того исторического явления, которое получило название «союз монархов против народов».26

О «вознаграждении», которое будет получено после окончания интервенции во Францию не только странами, понесшими потери в войнах с ней, но и Россией, мы читаем в письме царя в сентябре 1804 г.:

«Теперь пора упомянуть и о том, что по окончании этой борьбы, которая потребует столь великих жертв, обе державы (Россия и Англия — прим. мое, Е. П.) должны будут обеспечить и для себя известные выгоды, как в вознаграждение понесенных ими потерь, так и для того, чтобы доказать своим подданным, что не были забыты также и их интересы (выделено мной, Е. П.). Если соседи России, как, например, Австрия, Пруссия и Швеция, получат выгоды, которые придется им пообещать, чтобы побудить (! — прим. мое, Е. П.) их действовать, то Россия будет вправе требовать того же и для себя. В подтверждение этого можно привести еще то соображение, что спокойствие Европы может быть достигнуто исключительно при помощи союза, образованного под покровительством России и Англии, к которому примкнут второстепенные державы…»27

В этом документе Александр себя разоблачает полностью: ни о какой опасности, исходящей от Франции и ее правителя, речь не идет, а все сводится к хитрому методу оправдания затеянной агрессии перед не понимающим ее причин обществом! Абсолютно хищнические планы, осуществленные затем в период работы Венского конгресса. И я повторяю и подчеркиваю: все это написано в 1804 году! Таким образом, русский император маниакально создавал конфликт, приведший постепенно к войне 1812 года!

Обратимся теперь непосредственно к взаимоотношениям России с Австрией. Ситуация дипломатического разрыва, в котором обе державы находились в момент принятия Александром власти, вполне точно описывается в его послании к А. И. Крюденеру от 5 (17) июля 1801 г.:

«Поведение австрийского двора с того самого момента, когда он вознамерился укрепить свое могущество в Италии без помощи своего великодушного союзника, и особенно его противодействие возвращению короля Сардинии и Папы в их владения утвердили блаженной памяти императора (то есть Павла I, убитого при косвенном участии лицемерного автора письма — прим. мое, Е. П.) в неблагоприятном мнении, которое он составил себе об этом кабинете. Со взятия Мантуи е. в-во счел, что Тугут (министр иностранных дел Австрии — прим. мое, Е. П.), рассматривая отныне Ломбардию и расхищенное наследие Савойского дома как верную добычу, будет стремиться лишь избавиться от неудобного свидетеля, удалив спасителя австрийской монархии (т. е. Россию — прим. мое, Е. П.), и что этот министр, действуя неискренне в деле, ради которого Россия взялась за оружие, сбросит маску, думая лишь о том, как бы удовлетворить свою алчность. Препятствия, которые вынужден был преодолеть генералиссимус (т. е. А. В. Суворов — прим. мое, Е. П.), и отступление эрцгерцога Карла перед битвой при Цюрихе переполнили чашу терпения моего августейшего родителя. Вы знаете, какие последовали за этим решения, которые вскоре прервали последние союзные связи между дворами двух империй. Инцидент в Анконе и медлительность разбирательства дела виновников этого оскорбления заставили затем его прервать всякие сношения с венским кабинетом, упразднив русское посольство.

Это полное прекращение всех политических отношений между двумя империями длилось в течение почти десяти месяцев, когда неисповедимой волей божественного провидения (прелестная для православного царя формулировка убийства собственного отца! — прим. мое, Е. П.) я был призван на трон. Убежденный в том, что только союз великих держав мог бы восстановить мир и общественный порядок, нарушители которых радовались такому гибельному разрыву, я счел своей первейшей заботой расстроить их надежды, выразив венскому двору искреннее желание предать забвению все прошлое и вновь завязать прежние отношения, взаимовыгодность которых была доказана опытом долгих лет.

Подобное же стремление, обусловленное такими же мотивами, побудило римского императора (главы Священной Римской империи германской нации Франца II — прим. мое, Е. П.) пойти навстречу моим желаниям. Не ожидая официального извещения о моем вступлении на трон, он выразил мне в собственноручном письме свое горячее желание восстановить в полном объеме тесные отношения, существовавшие между нашими дворами, обещая мне свое полное доверие. В качестве первого доказательства искренности своих чувств он обещал сообщить в скором времени свои политические планы и намерения относительно общего устройства дел. Князь Шварценберг (в 1812 году он будет командовать вспомогательным корпусом в походе Наполеона в Россию, но в 1813 г. уже вновь станет воевать на стороне антифранцузской коалиции — прим. мое, Е. П.), прибывший недавно к моему двору, действительно привез с собой удовлетворительные разъяснения по этому вопросу, как Вы сможете судить по прилагаемой копии памятной записки, адресованной графом Коллоредо моему вице-канцлеру».28

Говоря о внутреннем состоянии Австрии в конце XVIII — начале XIX вв., необходимо, в первую очередь, учитывать ее кризисное положение, при котором власти искали точку опоры в традициях «старого порядка, и сторонники реакции рассчитывали на эту „верхнюю палату среди государств“, чтобы сдерживать возмущения».29 В то же время долгая борьба с французскими войсками отчасти на своей территории дала мощный импульс национальному движению. Правительство старалось воспользоваться этими благоприятными (с точки зрения идеологии) обстоятельствами, чтобы решить старый спор с Францией за преобладание в Германии и Италии. В сентябре 1800 г. с поста главы внешнеполитического ведомства ушел активный борец с «революционной заразой» барон Иоанн Амадей-Франц де Паула фон Тугут (Johann Amadeus Franz de Paula Freiherr von Thugut: 1736–1818) — и его сменил типичный несколько ленивый вельможа XVIII в. граф Людвиг фон Кобенцль (Johann Ludwig Joseph von Cobenzl: 1753–1809), которого считали сторонником мира с Францией. Однако он был зависим от позиции графа Иоганна Карла фон Коловрата-Краковского (Johann Karl, graf von Kolovrat-Krakowsky: 1748–1816), фактически руководившего внутренней политикой Австрийской империи и известного своей дружбой с английским и русским послами, а главное, с Францем II, бывшим воспитателем которого он являлся.

При дворе усиливались позиции интриганов вроде неаполитанской королевы Марии Каролины Австрийской (нем. Maria Karolina von Österreich, итал. Maria Carolina d'Austria: 1752–1814 /дочь австрийской императрицы Марии Терезии, сестра покойной французской королевы Марии-Антуанетты, супруга короля Обеих Сицилий Фердинанда IV/) и ее, по всей видимости, любовницы (ну, что же я могу поделать как историк — только констатировать…) и одновременно жены британского посла леди Гамильтон (Эмма Гамильтон: 1765–1815 /известная также своей любовной связью с адмиралом Горацио Нельсоном: 1758–1805/), которые поддерживали Тугута.30

Сам же не отличавшийся ни энергией, ни какими бы то ни было талантами император Франц, хотя и правил Австрией весь период антифранцузских коалиций, особой агрессивностью не отличался и любил говорить, что «Франция ничего мне не сделала».31 В этом мнении его первое время поддерживал известный дипломат наполеоновской эпохи (который только начинал выходить на общественную арену) Князь Клеменс Венцель Лотар фон Мéттерних-Виннебург-Бейльштейн (Klemens Wenzel Lothar von Metternich-Winneburg-Beilstein: 1773–1859), против которого британский кабинет вел многолетнюю подковерную борьбу.

Из трех основных вопросов внешнеполитического взаимодействия России с Австрией (польский, восточный и германский) наиболее значительным в период 1801–1805 гг. является последний. Что же касается позиций по европейской части Османской империи, то здесь было достигнуто определенное единство на основе принципа паритета. Вот как это было определено в дипломатических инструкциях Александра I:

«Я полностью разделяю живой интерес, проявляемый в. в-вом к сохранению Оттоманской Порты, соседство которой устраивает нас обоих; и поскольку нападение на Европейскую Турцию со стороны любой другой державы неизбежно создаст существенную угрозу безопасности России и Австрии, а Оттоманская Порта в ее теперешнем состоянии смуты вряд ли сможет сама отразить удары, направленные против нее, то, если это предположение осуществится и в результате начнется война между одним из нас и французским правительством, второй должен немедленно подготовиться к тому, чтобы в кратчайший срок оказать помощь воюющей державе и общими усилиями способствовать сохранению Оттоманской Порты в ее нынешних границах».32

И в другом письме:

«Судьба Оттоманской империи также будет иметь влияние на участь остальной Европы. Что касается плана действий по отношению к ней, то необходимо, чтобы Россия и Англия проявили в этом полнейшую согласованность. Нельзя отрицать того, что ее слабость, анархический характер ее строя и все увеличивающееся недовольство ее христианских подданных создают условия для появления захватнических замыслов и противоречат принципам, выдвигаемым в этой инструкции как единственное средство установления прочного спокойствия в Европе. Поэтому, конечно, было бы желательно прийти к какому-либо соглашению, соответствующему благу человечества и принципам здравой политики. Но в какой мере это достижимо, предвидеть пока невозможно. Осуществлению этого плана особенно будет мешать, то, что обе державы не пожелают действовать нечестно даже по отношению к правительству по существу тираническому. Но, если оно присоединится к французам (ведь никогда нельзя быть вполне уверенным в искренности его чувств), или же, если в результате их нападения и обстоятельств, которые явятся следствием этого, существование Оттоманской империи в Европе станет невозможным, то в этом случае обе державы должны будут договориться между собой каким образом лучше устроить судьбу ее различных частей. До тех же пор пока возможно будет сохранять власть турецкого правительства в Европе, необходимо будет не терять его доверия».33

Итак, мы видим, что в описываемый период в отношении Порты у России и Австрии сохранялось единство.

Как я уже отмечал, интересы России в Германии были исключительно династическими. С юридической точки зрения, по условиям еще Тешенских (1779 г.) в плане т. н. Римской империи германской нации соглашений Россия имела наряду с Францией роль медиатора. Ее политика в этом регионе была отчасти близка австрийской, т. к. поддерживала консервацию этого отмирающего средневекового института. Однако Россия так же реагировала на объективные процессы внутреннего характера, происходившие в мелких германских государствах (составных частях упомянутой империи), что и выразилось в итоговых трактатах 1802 г., которые сильно пошатнули позиции Австрии, усилили влияние Франции, а Пруссия, получившая преимущества в вопросе индемнизации (indemnisation — (фр.) устар., дипл. Удовлетворение, вознаграждение, возмещение убытков),34 временно сблизилась с правительством консула Бонапарта.35

В итоге имперские депутации покорно исполнили их волю сильных соседей.

«Впрочем, государи при первой возможности сами заняли земли, назначенные им в вознаграждение, вооруженной рукой, и главное постановление имперской депутации, состоявшееся 25 февраля 1802 г., от которого обыкновенно производят эти изменения в Германии, лишь подтвердило совершившийся факт. Таким образом, основное постановление имперской депутации было, собственно говоря, лишь запоздалой комедией.

На левом берегу Рейна, перешедшем к Франции, исчезли курфюршества и епископства майнцское, кёльнское и трирское: они были секуляризированы. Некоторые вольные имперские города здесь тоже потеряли свою самостоятельность. На правом берегу Рейна осталось лишь шесть вольных имперских городов, а именно: Гамбург, Бремен, Любек, Франкфурт-на-Майне, Нюрнберг и Аугсбург.» 36

Все прочие имперские города были мeдиaтизиpoвaны (медиатизированными, в отличие от «непосредственных» (immediat), назывались в Германии те владения, которые не были непосредственно подчинены империи, а находились в зависимости от императора (Священной Римской империи германской нации) через посредство того или другого владетельного князя), а их территории (вместе с духовными владениями) отданы в вознаграждение государям. Иными словами: мы наблюдаем конфискацию церковных имуществ — такую же, как и во Франции во время недавней революции, однако во Франции подобные имущества и владения были конфискованы в пользу нации, а в Германии — в пользу владетельных особ старого порядка: т. е. именно в пользу тех лиц, которые подняли в 1790-е гг. громкий и агрессивный вопль по поводу конфискации церковных имуществ во Франции (и выставили это одной из главных причин войны с Францией)! Вот такое показательное политическое и дипломатическое (если хотите — «метафизическое») лицемерие.

Важно подчеркнуть, что Россия в данной процедуре, по крайней мере, официально выступала единым с Францией фронтом: на самом же деле, подобное снова было лишь ширмой, скрывающей реальные мотивы. В секретной инструкции Александра I Н. Н. Новосильцеву от 11 (23) сентября 1804 г. (которую также проглядели мои предшественники) мы находим обоснование позиции императора по германской проблеме:

«Ясно также, что существование слишком мелких государств не может согласоваться со ставящейся нами целью, ибо благодаря своему бессилию они будут служить только приманкой, предметом честолюбивых притязаний, не принося никакой пользы общему благу. Единственным выходом из такого затруднения является присоединение их к более сильным державам или объединение их в федеративные союзы. Необходимость связать руки Франции и образовать противовес для Австрии и Пруссии требует, чтобы эти начала были применены к Италии и в особенности к Германии. Может показаться, что в Германской империи благодаря ее устройству легче осуществить соответствующее переустройство, но достаточно хоть немного подумать, чтобы убедиться, что эта легкость является только кажущейся. Настоящее положение германского союза мало, конечно, совместимо с благом его народов и Европы».37

Отсюда следует, что германские дела даже и с юридической точки зрения не были неразрешимой задачей соперничества России и Франции, которая могла бы стать логическим фундаментом очередного конфликта. В то же время политика Александра в далекой Германии была явно направлена против возможного усиления Франции, поэтому весьма комично выглядят попытки некоторых авторов указывать причиной русско-французской напряженности активность «Бонапарта в германских делах»: далекая Россия проявляла в этих совершенно чужих для нее «делах» куда больше активности.

Продолжим. Об этом не упомянул ни один из моих предшественников, но уже летом 1803 г. петербургский кабинет разрабатывает проект новой русско-прусской конвенции, направленной против Франции! Тогда же российские войска готовы были начать войну с Наполеоном (тогда еще — консулом Бонапартом!), однако прусская сторона оставалась в нерешительности, пытаясь играть на два фронта.38[16] Из Вены были получены официальные заверения во взаимности.39 Поразительно! Именно такая ситуация повторилась в 1811 году, когда Александр УЖЕ отдал приказы русским армия к началу новой атаки на Францию, но прусский король проявил нерешительность в поддержке этой агрессивной авантюры. Каким образом Франция угрожала России в 1803 году? Кроме как личной манией, завистью царя к грандиозным успехам консула, подобное объяснить невозможно ничем. В этой ситуации Австрия стала рассматриваться Александром, как единственный реальный союзник в готовящемся походе против Франции. Документы неопровержимо свидетельствуют: русский царь СОЗДАЛ трагедию 1812 года — он последовательно придвигал ее много лет.

Зададимся вопросом: почему именно Россия становится организатором новой антифранцузской коалиции? Чем ситуация 1801 г. отличается от контекста взаимоотношений Франции и России в 1803 г.? В 1803 г. Англия объявляет войну Франции, однако пока не особенно настаивает на участии России — это случится позже в 1804 году. Если у Австрии была очевидная заинтересованность в войне с Францией — восстановление статуса-кво в регионе (после поражения в первых двух антифранцузских коалициях), то России активное участие в конфликте было невыгодно! И тем не менее Александр с бешеной энергией принялся сколачивать антифранцузский союз! Важно подчеркнуть, что он не просто присоединился к какому-то лагерю, но сам стал главным организатором коалиции. С нарастающей эмоциональностью царь засыпал своих представителей при европейских дворах десятками инструкций, приказывая «побудить Австрию занять решительную позицию», «заставить Пруссию действовать», «пробудить от апатии», «рассеять страхи» и т. д.40 Это касалось даже нейтральных держав вроде Швеции, Неаполя (королевство Обеих Сицилий), Португалии, Дании и др. Откуда такая шизофреническая реакция? В чем же дело? Уж точно не в совершенно юридически законной казни герцога Энгиенского (Луи Антуан Анри де Бурбон-Конде, герцог Энгиенский: 1772–1804), которая случилась годом ПОЗДНЕЕ (!!!), и стала лишь поводом для демагогического шума! Иное дело — упоминаемый в письмах русского царя «подходящий момент» для реализации его амбиций и комплекса зависти к гениальному Бонапарту.

Вспомним те идеи, которые звучат в письмах Александра 1801 г.: выжидать, пока «проведению угодно будет». В беседах царя с министром иностранных дел России польским князем Адамом Ежи Чарторыйским (устар. вариант написания: Чарторижский; Adam Jerzy Czartoryski: 1770–1861) и другими членами его близкого окружения в 1803–1805 гг. с каждым разом все чаще повторяется мнение, что режим Наполеона непрочен: и стоит только чуть-чуть надавить — и он рухнет. А теперь изучим один из параграфов из рескрипта Александра I М. И. Кутузову с инструкцией о ведении войны с Францией (август 1805 г.):

«Итальянских, швейцарских и других, из французских армий к нам перешедших, позволяется вам употреблять их противу неприятеля, а последних и причислять к полкам нашим, имея, однако, за ними строгое смотрение, а наипаче в таких местах или деле, где от измены их последовать может для войск наших вред. Мы не сомневаемся, что таковые перехождения будут часты, коль скоро французские генералы, истинно любящие свое отечество, узнают положительно намерения наши и те твердо принятые нами правила, в которых выше сего уже вам упомянуто».41

Особенно они утвердились в нем после принятия Наполеоном императорского титула (это, по мнению Александра и князя Адама, могло еще сильнее расколоть французское общество). Не случайно и австрийский генерал барон Карл Мак фон Лейберих (Karl Freiherr Mack von Leiberich: 1752–1828) долгое время упорствовал перед окружившей его армией Наполеона, не сдавал Ульм в 1805 г.: «шпионы», присылаемые Наполеоном, доставляли ему информацию, что якобы во Франции произошло восстание против Бонапарта.42 Таким образом, расчет становится очевиден: режим Наполеона казался Александру, как многим другим европейским политикам, непрочным. Очередная война могла стать успешной (но не стала). И в этой связи небезынтересно будет вспомнить эмоциональные строки из уже упоминавшегося письма Александра матери от 26 августа 1808 г. (то есть уже после двух позорно проигранных царем войн с Наполеоном):

«Но чего я желаю прежде всего, так это того, чтобы мне доказали, на чем основываются предположения о столь близком падении столь могущественной империи, как Франция настоящего времени».

И главное:

«Мечты оказались лишь слишком пагубными для целой Европы, пора бы, чтобы они перестали руководить кабинетами и чтобы, наконец, соблаговолили видеть вещи такими, какими они являются в действительности (выделено мной, Е. П.)…»43

Можно только удивляться, почему историки — мои предшественники — не провели подобный же документальный анализ, который абсолютно точно объясняет, как случился конфликт между столь отдаленными странами, как Франция и Россия.

Первоисточники свидетельствуют: нам следует прежде всего принимать во внимание личностный фактор — характер Александра I. Молодой и амбициозный, он видел себя более чем достойной альтернативой Наполеону. Можно даже говорить о его ревности44 Франции к Бонапарту, нации, как тогда говорили в салонах, просвещенной и прогрессивной. Не добившись явных успехов во внутренней политике, Александр посчитал, что в войне успех придет быстрее, а уж ныне известное письмо Наполеона, где тот намекает на соучастие Александра в убийстве его отца (об этом знал весь высший свет во всех уголках Европы), российский монарх не смог простить никогда (и позор Аустерлица — довершил дело). Кроме того, на царя отчасти имели влияние настроенные явно франкофобски англоманская партия при дворе и лично Адам Чарторыйский.45[17] Все это очень дорого обошлось российскому народу.

Что до роли Англии в организации III антифранцузской коалиции, то она очевидна. Еще известный немецкий историк и политик Вильгельм Блос (1849–1927) справедливо отмечал:

«Хитрая Англия снова устроила так, что половина Европы соединилась против Франции. Она щедро раздавала деньги. Кабинеты получали деньги, народы же думали, будто в этой борьбе дело действительно идет о том, чтобы осуществить прекрасную идею прочного мира и дать Европе такое устройство, которое обеспечило бы ей лучшее будущее. Они и не предчувствовали, что совместное действие Англии и России уже тогда заключало в себе некоторое соперничество за всемирное господство, и действительно поверили, будто свобода Европы нуждается в защите хищной Англии и России от революционной Франции. На самом же деле, Питт (британский премьер-министр Уильям Питт Младший: 1759–1806, прим. мое — Е. П.) достиг, чего ему надо было: опасность высадки французов в Англию была предотвращена, и война, грозившая разыграться на английской территории, опустошала теперь страны материка. Английские деньги снова достигли цели».46

Ровно то же произошло и в 1812 году.

Итогом неимоверных дипломатических усилий России стало создание новой антифранцузской коалиции. Декларация о совместных действиях с Австрией против Франции была подписана 25 октября (6 ноября) 1804 г. Вот наиболее существенные ее статьи:

Статья V

Е. в-во император всероссийский разделяет в полной мере живейшее участие, принимаемое его императорским и королевским в-вом в сохранении Порты Оттоманской, соседство коей благоприятствует им обоим; и как нападение, учиненное какой-либо державой на Европейскую Турцию, совершенно нарушит безопасность Австрии и России, а Порта Оттоманская в настоящем смутном ее положении не в состоянии сама собою отразить учиненное на нее нападение, то в сказанном предположении и если вследствие сего разгорится прямо между одним из сих двух императорских дворов с французским правительством война то другой немедленно приготовится как можно скорее вспомоществовать державе, находящейся в войне, и содействовать совокупными силами к сохранению Порты Оттоманской в том вложении ее владений, в каком оные ныне находятся.

Статья VI

Поелику судьба Неаполитанского королевства должна иметь влияние на всю Италию, в независимости коей их императорские величества принимают особенное участие, то и условлено, что постановления настоящего соглашения возымеют действие свое в таком случае, если французы захотели бы силой оружия распространить в Неаполитанском королевстве пределы свои далее их настоящих границ, с тем чтобы завладеть столицей, укрепленными местами сей земли и проникнуть в Калабрию. Одним словом, если бы они принудили е. в-во короля неаполитанского поставить все на карту и воспротивиться вооруженной рукой сему новому нарушению его нейтралитета и если е. в-во император всероссийский вспоможением кое он в сем предположении должен доставить королю Обеих Сицилий, вовлечен будет в войну с Францией, то его императорское и королевское в-во обязуется начать с своей стороны военные действия против общего врага, согласно постановлениям, а именно по силе IV, V, VIII и IX статей настоящего соглашения.

Статья VII

Ввиду неизвестности, в коей обе Высокие Договаривающиеся Стороны поныне еще находятся в рассуждении будущих намерений французского правительства, они оставляют за собой право, сверх постановленного выше сего, условиться, смотря по стечению обстоятельств, и о тех различных случаях, вследствие коих нужно будет также употребить взаимные их силы.

Статья VIII

Во всех случаях, когда оба императорские двора приступят к деятельным мерам, вследствие настоящего их соглашения или тех, кои они впредь заключат между собой, они обещаются и обязуются взаимно содействовать одновременно и совокупно по плану, который немедленно ими постановлен будет, достаточными силами, дабы можно было надеяться с успехом сразиться с неприятелем и прогнать его в свои пределы; силы же сии не должны быть менее 350 тыс. человек под ружьем для обоих императорских дворов; его императорское и королевское в-во выставит на свою часть 235 тыс., а е. в-во император всероссийский — остальное число.

Войска сии должны быть выставлены и постоянно содержимы обеими сторонами во всей готовности; сверх того составится обсервационный корпус для обеспечения себя в том, чтобы берлинский двор сохранил мир. Обоюдные армии расположены будут таким образом, что силы обоих императорских дворов, долженствующие совокупно действовать, не были бы менее числом неприятельских, с коими будут сражаться.

Статья IX

Согласно с желанием, императорским и королевским двором изъявленным, е. в-во император всероссийский обязывается употребить благосклонное свое предстательство, чтобы лондонский двор во всех случаях войны с Францией, изъясненных в настоящей декларации или имеющихся означиться в будущих соглашениях, кои оба императорские двора по VII статье предоставляют себе право заключить, заплатил его императорскому и королевство-апостолическому в-ву вспомогательные деньги как за начальное выступление в поход, так равно и ежегодно во все продолжение войны (выделено мной, Е. П.); сии вспомогательные деньги должны быть определены сколь возможно сообразно с выгодами венского двора.

В течение 3 месяцев после учиненного востребования, деятельно вспомоществовать е. в-ву императору всероссийскому и неослабно содействовать в исполнении того плана, который ими постановлен будет.

Статья XII

Е. в-во император всероссийский, признавая справедливым в случае, если война вновь возгорится, чтобы австрийский дом был вознагражден за понесенные им значительные потери в продолжение последних войн против Франции (выделено мной, Е. П.), обязывается способствовать доставлению оному сего вознаграждения в упомянутом случае по мере успеха оружия. Однако же при самых счастливых событиях его императорское и королевское в-во не распространит пределы свои в Италии далее Адды к западу, а По — к полудню, приняв из разных устьев сей последней реки самое южное для сего обозначения. Оба императорские двора желают, чтобы в предполагаемом случае успеха его королевское высочество теперешний Зальцбургский курфюрст получил бы по-прежнему какое-либо владение в Италии, и назначают для сего или Великое герцогство Тосканское или другое приличное владение в северной части Италии, предполагая, что обстоятельства таковое распоряжение сделают возможным (обратите внимание на беззастенчивую дележку европейских территорий: это не планы «захватчика»-Наполеона, а намерения истинных агрессоров того времени, которые позже они осуществят на хищническом Венском конгрессе — прим. мое, Е. П.).

Статья XIII

Их императорские величества в том же предположении стараться будут всеми мерами восстановить сардинского короля в Пьемонте, даже с увеличением его владений. В предположениях же менее счастливых соглашено утвердить за ним приличное владение в Италии.

Статья XIV

В том же случае большего успеха оба императорские двора условятся об участи легатств, и будут содействовать к возвращению герцогства Модены, Массы и Каррары законным наследникам последнего герцога. Но в случае, если обстоятельства поставят в необходимость ограничить сии предположения, то помянутые легатства или моденские владения могут быть отданы сардинскому королю; эрцгерцог Фердинанд останется в Германии, а его в-во довольствоваться будет, если то нужно, ближайшей в Италии границей, чем Адда, отныне существующей.

Статья XV

Если по обстоятельствам возможно будет снова поместить Зальцбургского курфюрста в Италии, то Зальцбург, Берхтольсгаден и Пассау войдут в состав Австрийской монархии. В сем только единственно случае распространятся также границы е. в-ва в Германии. Что же касается до той части эйхштедтских владений, коею владеет ныне Зальцбургский курфюрст, то с оною поступлено будет тогда таким образом, как оба императорские двора об этом между собою условятся, а именно в пользу Баварского курфюрста, ежели бы он соучастием в общем деле приобрел право требовать преимущественного себе вознаграждения. Равномерно если, как предполагается в предыдущей статье, наследники покойного Моденского герцога восстановлены будут в их прежних владениях, то Брисгау и Ортенау послужат средством поощрения за общее дело одному из знатнейших германских принцев, а именно Баденскому курфюрсту, в пользу коего австрийский дом откажется от оных.47

Здесь мы встречаем типичные агрессивные интервенционистские, реваншистские намерения. В целом это систематизированная программа даже не реставрации довоенных границ государств, но передела Европы на принципах т. н. «вознаграждения» участникам антифранцузских коалиций (т. е. хищнической дележки чужих территорий). Значительная часть этих планов совпадает с восстановлением довоенного статуса-кво (к примеру, положения Австрии как хозяйки Италии). Практически в полном объеме положения этого документа были воплощены в жизнь решениями Венского конгресса в 1814–1815 гг.

Показательно, что русский гвардейский офицер И. С. Жиркевич вспоминал о 1805 годе: «Нам казалось, что мы идем прямо на Париж».48

Таким образом, мы наблюдаем и констатируем сложную трансформацию системы отношений двух крупнейших стран континента (Франции и России) от осознания необходимости мира и объективно обоюдовыгодного союза к разрыву этого союза, чему стали причиной исключительно личные амбиции и мания русского царя Александра. Данный конфликт лишь углубил проблему, приведя позднее Наполеона к границам России, где был заключен Тильзитский мир (1807 г.), болезненно воспринятый частью чванливого российского дворянства (не забываем и об ущербности общества, которое ничего не создает, а все заимствует из Франции) и еще более болезненно — лично опозорившимся в глазах России и Европы Александром I. Однако и после Тильзита конфликт 1812 года можно было бы избежать: и об этом — в следующих главах. Роль Австрии была значительна, но второстепенна: ее правительство старалось извлечь максимум выгод из агрессивного настроя русского царя и вынужденной щедрости Англии на континентальное «пушечное мясо».

* * *

1 Denis E. L'Allemagne. 1789–1810. P., 1896; Кауфман Г. Политическая история Германии в 19 в. СПБ., 1909; Beer A. Oesterreich und Russland in den Jahren 1804 und 1805. Wien, 1875; Robert A. L'idée nationale autrichienne et les guerres de Napoléon. P., 1933; Сироткин В.Г. Дуэль двух дипломатий. Россия и Франция в 1801–1812 гг. М., 1966; Чандлер Д. Военные кампании Наполеона. М., 1999; старая, но наиболее крупная работа по политике Франца фон Тугута: Vivenot A. Thugut und sein politisches System. Wien, 1870 и др.

2 Мартенс Ф. Собрание трактов и конвенций, заключенных Россией с иностранными державами. Т. 11. СПБ., 1895; т. 14, СПБ., 1905; Внешняя политика России XIX и начала XX века. М., 1960, т. 1–2 (далее — ВПР) и др.

3 Correspondance de Frédéric-Cesar de La Harpe et Alexandre I. T. 1–2, Neuchâtel, 1979.

4 Николай Михайлович, Великий Князь. Император Александр I. М., 1999, с. 41.

5 Троицкий Н.А. Александр I и Наполеон. М., 1994, с. 65–73.

6 История внешней политики России. Первая половина XIX Века. М., 1999, с. 35.

7 ВПР, т. 1, с. 12.

8 Пресняков А.Е. Александр I. Петербург, 1924, с. 88–89.

9 Пресняков А.Е. Указ. соч., с. 92.

10 Correspondance de Fredéric-Cesar de La Harpe… t. II, p. 150–151 etc.

11 Тютчев Ф.И. Стихотворения. Письма. М., 1986, с. 346.

12 История внешней политики России … с. 34.

13 Николай Михайлович, Великий Князь. П.А. Строганов. СПб., 1903, т. II, с. 94.

14 ВПР, т. 1, с. 70.

15 Там же.

16 Понасенков Е.Н. Неизбежно сбывшаяся история или критические точки истории России начала XIX века. // Труды научной конференции «Ломоносов — 2001». История. М., 2001, с. 30–31;

17 ВПР, т. 1, с. 51, 89.

18 Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 99.

19 Понасенков Е.Н. Экономические предпосылки кризиса тильзитской системы в России (1807–1812 гг.) и причины войны 1812 г. // Экономическая история. Обозрение, М., 2002, вып. 8, с. 139.

20 ВПР, т. 2, с. 36.

21 ВПР, т. 1, с. 50.

22 ВПР, т. 2, с. 452.

23 Там же, с. 146.

24 Понасенков Е.Н. К вопросу о характере «наполеоновских войн». // Труды научной конференции «Ломоносов — 2001». История. М., 2001, с. 209 и др.

25 Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 98 и др.

26 ВПР, т. 2, с. 146–149 и др.

27 Там же, с. 150.

28 ВПР, т. 1, с. 50.

29 История XIX века. Под ред. проф. Лависса и Рамбо. М., 1938, т. 2, с. 83.

30 Блос В. Французская революция, С.-Пб., 1906, с. 389.

31 Чандлер Д. Указ. соч., с. 216.

32 ВПР, т. 1, с. 41.

33 ВПР, т. 2, с. 149.

34 От фр. indemniser — возмещать убытки.

35 Подробнее — см.: ВПР, т. 1, с. 89; История внешней политики России… с. 41 и др.

36 Блос В. Указ. соч., с. 401–402.

37 ВПР, т. 2, с. 149.

38 Подробнее — см.: Понасенков Е.Н., Сироткин В.Г. Наполеоновские войны и русская кампания 1812 г. // Материалы IV научной конференции «Эпоха наполеоновских войн: люди, события, идеи», М., 2001; Понасенков Е.Н. О модернизации в изучении наполеоновских войн. // В кн.: Наполеон. Легенда и реальность. М., 2003.

39 История внешней политики России… с. 43–44.

40 Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 97.

41 М.И. Кутузов. Сборник документов. М., 1951, т. 2, с. 27.

42 Соколов О. Ульмская операция 1805 года. // Орел, 1993, № 3, с. 14.

43 Гроза двенадцатого года. М., 1991, с. 535–536.

44 Ульянов Н. Александр I — император, актер, человек. // Родина, 1992, № 6–7, с. 139–147.

45 Николай Михайлович, Великий Князь. Император Александр I… с. 48 и др.

46 Блос В. Указ. соч., с. 420.

47 ВПР, т. 2, с. 180–183.

48 Наринский М.М. Наполеон в современной ему российской публицистике и литературе. // История СССР, № 1, 1990, с. 129.

Континентальная блокада Англии и экономика России

Логика в истории — что математика в естествоведении.

В. О. Ключевский

Одним из давних «подмифов» большого мифа войны 1812 года до недавнего времени являлась пропагандистская «отмычка», сообщающая о крайне негативном влиянии присоединения России после Тильзитского мира к континентальной блокаде Англии. Это «негативное» влияние большинство отечественных пропагандистов от истории называли одной из главных причин войны 1812 года. Поразительно то, что никому не пришло в голову заметить очевидное логическое противоречие уже в самой подобной постановке вопроса: мол, виноват в конфликте Наполеон, он вдруг начал войну против «святой и непорочной» России — при этом главной причиной было то, что вынуждало… (теперь внимание!) Россию начать войну против Франции?! Еще раз: если Наполеон просто взял и решил пойти походом в Россию (именно так опереточно описывают произошедшее большинство отечественных официозных авторов), то зачем вообще придумывать причины для войны со стороны самой России?! И вот это логическое противоречие не заметил пока никто: ни авторы-пропагандисты, ни серьезные исследователи, ни поклонники Наполеона, ни просто сторонние люди, которые умеют мыслить логически.

В данной главе, в основе которой лежит уже ставший знаменитым мой доклад, сделанный 26 сентября на заседании международного «Центра экономической истории» в Московском государственном университете им. М. В. Ломоносова,1 я расскажу о предыстории Континентальной системы Наполеона, о ней самой, а также о ее истинном влиянии на экономику и финансы России. Сразу замечу: я рад тому, что сегодня среди серьезных ученых принята уже именно моя концепция, впервые озвученная на упомянутом заседании. А теперь обо всем по порядку.

В основе общеевропейского конфликта конца XVIII — начала XIX вв. лежали как традиционные геополитические противоречия Франции с ее соседями, так и ее давнее экономическое и торговое соперничество с Великобританией. Происхождение непосредственных причин, катализаторов развертывания этого конфликта пришлось на бурное время Великой французской революции, приобретя дуалистический характер, который все более менялся в сторону складывания конструкции цепной реакции и замкнутого круга, когда, с одной стороны, феодальные державы, имея интервенционистские намерения (наиболее ярко проявились позднее в период Ста дней), вели борьбу с революционной Францией, опасной своей антифеодальной пропагандой (влияние которой было особенно ощутимо в Польше); с другой, появляющиеся вследствие побед французского оружия территориальные изменения (в ходе отражения нападений) создавали новые поводы к противостоянию. Англия же, вступившая в войну как «спонсор» союзников несколько позже прочих стран (в 1793 г.), пользовалась удобной конъюнктурой для сведения старых счетов.

Все эти импульсы были унаследованы пришедшим к власти в конце 1799 года консулом Бонапартом и получили дальнейшее выражение в новом этапе конфликта, который иногда не совсем, с научной точки зрения, верно именуют «наполеоновскими войнами»[18]. В этой связи нам важно понимать, что идея реализации столь масштабной меры, столь крупного предприятия, которое получило название «Континентальной системы Наполеона» (континентальная блокада Британии), стала возможной лишь при том огромном охвате подконтрольной территории, который Наполеон получил в ходе борьбы с антифранцузскими коалициями, уже находясь в центре Европы. Союзники сами загнали себя в тупик, о котором речь пойдет ниже. Но я еще раз повторяю: всю логику действий и сами физические возможности проведения в жизнь континентальной блокады Англии Наполеону были фактически навязаны участниками антифранцузских коалиций — и, прежде всего, самой Англией (как главным агрессором — постоянным спонсором упомянутых коалиций).

Новым и очень важным фактором оказался выход России на европейскую сцену с гораздо более агрессивной и долговременной перспективой, чем прежде, например, в годы Семилетней войны. Однако активизация этой агрессивной внешней политики отсрочила время проведения внутренних реформ (до поражения в Крымской войне) и, наоборот, новый виток европеизации верхушки российского общества привел к культурной и политической коллизии, выраженной, в том числе, и движением декабристов.

Надо сказать, что буквально с первых шагов на посту консула Наполеон определил свой внешнеполитический приоритет — союз с Россией (не имея геополитических разногласий, две крупнейшие страны могли разделить сферы влияния; только при активном взаимодействии с Россией проекты борьбы с постоянными нападениями Англии могли быть эффективными). Многие его действия диктовались именно этой идеей. Так было и 18 июля 1800 г., когда он отправил на родину 6732 русских пленных (в т. ч. 130 генералов и штаб-офицеров), обмундировав их за счет казны Франции, чем снискал расположение Павла I, который согласился отправить экспедиционный корпус для совместного похода в Индию, в чем даже опередил французов, и за что был убит на деньги англичан. Так было в 1805 г., когда Наполеон, отвергнув убеждения Талейрана о необходимости ориентации на Австрию, несколько раз уже в течение кампании посылал Александру I призывы примириться, а после Аустерлица выпустил из окружения разбитую русскую армию. Так было и в 1807 г., когда после второго сокрушительного поражения Россия не только не понесла территориальных потерь, но и приобрела целую область (!), получила свободу рук в вопросах Финляндии, Молдавии и Валахии; по просьбе Александра была сохранена Пруссия. Так было и в 1809 г., когда Россия опять получила территориальное приращение, фактически не выполнив условие союзного договора (совместной войны против Австрии: русский корпус фактически имитировал военные действия), и уже в ходе вынужденной кампании 1812 г. Наполеон регулярно предлагал Александру вернуться к союзнической модели взаимодействия. Однако Александр I повернул внешнеполитический курс своего «горячо убимого» отца на конфронтацию с Францией.

Важно осознать, что без прекращения субсидирования антифранцузских коалиций Англией, была бессмысленной любая военная победа над ними. На протяжении нескольких лет Наполеон испробовал ряд путей решения проблемы: удар по источнику финансовой мощи англичан — Индии (Египетская кампания 1798–1799 гг. и неудавшийся совместный русско-французский поход 1801 г.), мирный вариант (Амьенский договор от 25 марта 1802 г., разорванный Англией уже 18 мая 1803 г.),[19]3 наконец, попытка прямой высадки на Британские острова (Булонский лагерь), от которого «туманный Альбион» спас одноглазый адмирал Г. Нельсон (1758–1805) и деньги, сколотившие очередную континентальную коалицию 1805 г. (здесь, кстати, наиболее существенной была инициатива Александра I). Затем последовала Четвертая антифранцузская коалиция 1806–1807 гг., приведшая (он не был инициатором, его привели!) Наполеона в Берлин и Тильзит, где он счел себя в силах применить новый метод — блокаду. Итак, мы видим, что внешнеполитические действия Франции во многом диктовались господствующей на определенном этапе концепцией борьбы с Англией, причем наиболее продолжительной и значимой по своим последствиям была идея континентальной системы, а курс на союз с Россией был в этой внешнеполитической парадигме константой.

Идея торговой блокады Англии имеет свою предысторию: она не стала чем-то неожиданным и новым для современников. Пользуясь своим сильным флотом, Англия неоднократно (еще со времен Столетней войны) применяла методы блокирования портов и просто экспроприации товаров перевозимых на судах европейских стран. Учитывая, что даже для начала XIX века состояние путей сообщения по суше сводило товарооборот к пограничной торговле, морские пути были принципиально главными. Зависимость континента от Британии превратилась в традиционную и тягостную. Таможенные меры регулирования торговли часто практиковались различными странами: в том числе и Францией и при старом режиме (до революции). Главными статьями экспорта Британии были хлопок и колониальные товары (кофе, какао, экзотические фрукты, нанка, индиго и другие красители, деревья с островов, сахар, муслины, бумажная пряжа для светилен и т. д.).

Активную войну английским товарам объявляли со времен революционного Конвента (с 1793 г.), потом идею взяла на вооружение Директория (декрет 10 брюмера V года республики). И после попыток мирного сосуществования, предпринятых Бонапартом, когда Британия снова объявила Франции войну и блокировала ее порты в 1803 г., постановлениями от 1 мессидора XI года (20 июля 1803 г.) французское правительство запрещает ввоз английских колониальных товаров и вообще всех продуктов, происходящих, либо доставляемых из Англии (постановление в общих чертах было сохранено и законом 10 брюмера V года). Но эта «система берегового контроля» распространялась в то время лишь до Ганновера. Учитывая возможные лазейки, принимается дополнительный закон по обложению высокими пошлинами товаров, которые обычно происходили из Англии. Однако это свидетельствовало, по большей части, о желании оградить французского производителя от иногда более конкурентоспособных английских товаров (наплыв качественной и дешевой британской продукции спровоцировал безработицу и социальные волнения, которые во многом стали причиной событий 1789 года). Начиная с 17 плювиоза XIII (6 февраля 1805 г.) ввоз какао и кофе были обложены пошлиной в 120 и 100 франков за квинтал, а тонкие полотна, хлопчатобумажные ткани, нанка, галантерейные товары и др. облагались добавочной пошлиной. Декрет от 22 февраля 1806 г. воспрещал ввоз во Францию белых и окрашенных хлопчатобумажных тканей, муслинов, бумажной пряжи для светилен; квинтал хлопка-сырца теперь мог попасть на французский прилавок через 60 франковую пошлину (бумажная пряжа — 7 франков за килограмм). С марта 1806 г. поднималось обложение какао до 200 франков за 100 кг, до 150 франков на перец и кофе, до 55 и 100 франков на желтый и очищенный сахарный песок.

Это было тем немногим, что мог противопоставить Бонапарт и его предшественники реальному пиратскому всевластию Британии на море. Об этом обычно не пишут мои коллеги, но 16 мая 1806 г. англичане первыми объявили об очередной блокаде французского побережья, а 11 ноября парламент даже пошел на «фиктивную блокаду»[20] портов противника от Бреста до устья Эльбы,5 подчиняя нейтральные суда грабительскому (фактически пиратскому!) досмотру, что прежде всего ударило по торговому обмену между Францией и США.

С подобными откровенно бандитскими действиями нельзя было мириться. Стоит упомянуть, что французские экономисты к тому времени уже создали мнение, что кредит — это весьма хрупкое основание, и стоит только его разрушить, как политическая надстройка падет. С их точки зрения, слабым звеном британской империи была ее финансово-кредитная система. В то же время англо-американский публицист и философ Томас Пейн (1737–1809) в своей работе 1803 года «Финансы Англии» верно обратил внимание на большой государственный долг, необеспеченность бумажных денег и угрозу безработицы «туманного Альбиона». Монбрион и Соладен даже называли процветающую Англию «мыльным пузырем», который, если ему перекрыть доступ на континент, неминуемо лопнет.6

В сложившейся конъюнктуре, памятуя обо всем вышесказанном, 21 ноября 1806 г. Наполеон публикует свой знаменитый Берлинский декрет о начале континентальной блокады британских островов (впервые термин «континентальная блокада» был использован в 15-й сводке Великой армии от 30 октября 1806 г., но сама идея уже прозвучала в выступлении консула в Государственном совете 1 мая 1803 г.).

Далее следует полный текст этого знаменитого документа вместе с весьма важной преамбулой, в которой Наполеон тезисно повествует о всех нарушениях Англией норм международного права, абсолютно логично объясняя, что его действия являются как бы контрмерами, отвечающими интересам всех континентальных держав:

«В нашем императорском лагере в Берлине, 21 ноября 1806 г.

Наполеон, Император французов и Король Италии, принимая во внимание:

1. что Англия не признает прав человека, обязательных для всех цивилизованных народов;

2. что она объявляет врагом всякое лицо, принадлежащее неприятельскому государству, и вследствие этого берет военнопленными не только экипажи торговых кораблей и купеческих судов, но даже самих купцов и приказчиков, едущих по своим торговым делам;

3. что она распространяет на купеческие суда и товары и на частную собственность право завоевания, могущее применяться только к тому, что принадлежит враждебному правительству;

4. что она распространяет на неукрепленные торговые города и гавани, на порты и устья рек право блокады, которые по разуму и по обычаю просвещенных народов применяются только к крепостям;

5. что она обвиняет состоящими в блокаде такие места, перед которыми не имеет ни одного военного судна, хотя блокадою считается только то, когда место так окружено, что к нему нельзя приблизиться, не подвергаясь очевидной опасности;

6. что она даже объявляет состоящими в блокаде такие территории, которые не смогли бы контролировать даже объединенными вооруженными силами — целым побережьям и всей Империи;

7. что это чудовищное злоупотребление правом блокады не имеет другой цели, кроме той, чтобы воспрепятствовать сообщениям между народами и воздвигнуть торговлю и промышленность Англии на развалинах промышленности твердой земли;

8. что, учитывая эту цель Англии, тот, кто торгует на твердой земле английскими товарами, благоприятствует, тем самым, ее намерениям и становится их соучастником;

9. что подобное поведение Англии, достойное первых веков варварства, доставило этой державе выгоду в ущерб всех прочих;

10. что естественное право предписывает противопоставлять врагу то же оружие, которое он употребляет, и сражаться с ним так же, как он сражается, если он не признает все понятия о правосудии и чувство свободы:

Мы решили применить к Англии законы, принятые в ее же Морском Уставе.

Статья I. Британские острова объявляются в состоянии блокады.

1. Всякая торговля и всякие сношения с Британскими островами запрещены. Вследствие чего, письма и пакеты, адресованные в Англию или англичанину или написанные на английском языке, не будут пересылаться и будут подлежать аресту.

2. Всякий английский подданный, какого бы звания и состояния он ни был, найденный во владениях, занятых нашими или союзными войсками, объявляется военнопленным.

3. Всякий магазин, всякий товар, всякая собственность любого рода, принадлежащие подданному Англии, или изготовленные на ее фабриках, или вывезенные из ее колоний объявляется законною добычей.

4. Торговля английскими товарами запрещена, и всякий товар, принадлежащей Англии, ее фабрике или колонии, объявляется законной добычей.

5. Половина выручки от конфискованных товаров и имуществ, объявленных предыдущими статьями законной добычей, будет употреблена на вознаграждение купцов, за потери, понесенные ими от экспроприации торговых судов английскими крейсерами.

6. Никакое судно, идущее прямо из Англии или ее колоний или заходившее туда со времени обнародования настоящего декрета, не будет принято ни в какой порт.

7. Всякое судно, которое посредством ложного объявления уклонится от вышеизложенных правил, будет захвачено, корабль и груз конфискуется, как если бы они были английской собственностью.

8. Нашему Парижскому суду таможен поручается окончательный разбор всех споров, могущих возникнуть в нашей Империи или в землях занятых французской армией, относительно исполнения настоящего указа. Нашему Миланскому суду таможен поручается окончательный разбор всех вышеупомянутых споров, могущих возникнуть в пространстве нашего королевства Италии.

9. Данный указ будет сообщен нашим министрам внешних сношений, королям: испанскому, неаполитанскому, голландскому и этрусскому (имеется в виду Этрурия — прим. мое, Е. П.) и прочим нашим союзникам, подданные которых, подобно нашим являются жертвами несправедливости и варварства морского законодательства Англии.

10. Нашим министрам внешних сношений, военному, морскому, финансов, полиции и нашему почт-директору предписывается, каждому в своей области, исполнение данного указа.

Наполеон»7

Именно под этим подписывался царь Александр I, парафируя соответствующую статью Тильзитского мира. Хотя новый порядок назывался «блокадой», фактически, он таковым не являлся. Суть была в ином. Это европейские гавани были блокированы английскими крейсерами. «Море я хочу покорить силою суши», — концептуализировал Наполеон.

В отличие от подобных примеров в истории XX века, когда определенная сторона мешала вражеской стране импортировать товары с целью парализовать ее индустрию, в 1806 году император рассчитывал сделать прямо противоположное: закрыть рынки сбыта английской продукции, что вызвало бы кризис перепроизводства, безработицу, банкротства, подорвало бы государственный кредит и вызвало социальные волнения. После чего он надеялся, что британский кабинет запросит мира.8 На британских же островах официальная пропаганда пыталась всячески показать нереалистичность опасности. Действительно, если английский национальный долг в 1802 г. составлял около 500 млн (даже в 1914 г. он не доходил до 600 млн), то, что касается объема торговли с различными континентами, ситуация виделась не столь угрожающей. В 1803–1805 гг. континентальная Европа поглощала лишь 33 % британского экспорта, США — 27 %, прочие партнеры (главным образом, колонии) — до 40 %. Но потеря и этих 33 % еврорынка была весьма ощутимой, особенно, если учесть, что импорт жизненно необходимых злаков и сырья также прекратился, а кредит английских бумажных денег (выпущенных в 1797 г.) был неустойчив.

Итак, впервые в истории континент был почти полностью закрыт для Англии. Но в это же время ей был открыт широкий доступ к новому рынку — в Бразилии (куда временно переселился португальский двор). Тем не менее с июля 1807 г. по июнь 1808 г. объем общего английского экспорта упал на 20 % по отношению к предшествующему показателю! Таким образом, удар был нанесен весьма сильный.

Надо сказать, что не все страны единовременно присоединились к новой системе. В последующие за обнародованием постановления 7–8 месяцев оно действовало лишь во Франции и Италии. Так как Великая армия воевала в Польше, то германское побережье не контролировалось. Даже и в дальнейшем таможня этих регионов была поставлена из рук вон плохо, а главное: контрабанда и ее первейшая спутница, коррупция, получили значительное развитие. К примеру, через небольшой датский порт Тонниген-на-Эдере и далее Гамбург поток нелегальных товаров распространялся во все концы Германии (весна 1807 г.).

Контрабанда была также распространена в Голландии и Испании. Дания, Швеция, Россия, Португалия и США до поры до времени оставались нейтральны или в традиционном союзе с Англией. Причем за первое полугодие 1807 г. британский экспорт даже достиг уровня немного более высокого, чем за соответствующий период 1806 г. (один из самых удачных). Ситуация стала меняться с победой Наполеона при Фридлянде и заключением Тильзитского мира (июль 1807 г.). Россия, Пруссия и Австрия официально прекратили торговые отношения с Англией. Но и здесь не все так просто: Александр дождался окончания навигации 1807 г., т. е. реально российские порты закрылись лишь в 1808 г. (и так, в щадящем для Англии режиме на практике продолжалось до 1809 г., после чего Александр стал постепенно отходить от принципов системы, а новый тариф 1810 г., фактически направленный против импорта французских предметов роскоши, стал вызовом французской промышленности и Наполеону лично).

Уточню, что по условиям Тильзитского договора Россия должна была присоединиться к блокаде Англии в том случае, если последняя отвергнет мирные предложения (что и случилось).

Отношение обеих сторон к этим соглашениям лучше всего можно проиллюстрировать следующими документами. Так, в письме к матери Марии Федоровне (в сентябре 1808 г.) Александр, естественно, по-французски сообщал: Тильзит — это временная передышка для того, чтобы

«…иметь возможность некоторое время дышать свободно и увеличивать в течение этого столь драгоценного времени наши средства, наши силы. Но мы должны работать над этим среди глубочайшей тишины, а не разглашая на площадях о наших вооружениях, наших приготовлениях и не гремя публично против того, к кому мы питаем недоверие».9

Для сравнения приведем два высказывания Наполеона. 14 марта 1807 г. он пишет Ш. М. де Талейрану:

«Я убежден, что союз с Россией был бы нам очень выгоден».10

И уже после заключения мира Наполеон наставляет генерала, ставшего посланником Франции при русском дворе А. Ж. М. Р. Савари (1774–1833):

«…если я могу укрепить союз с этой страной и предать ему долговременный характер (et y faire quelque chose de durable), ничего не жалейте для этого».11

Только 7 ноября (через четыре месяца после Тильзита) была издана декларация о разрыве дипломатических отношений России с Англией, причем российский посол граф С. Р. Воронцов (1744–1832) даже не покидал Лондона (!), демонстрируя несерьезность этих мер. 9 ноября вышел указ о наложении эмбарго на британские суда. До первого апреля 1808 г., когда посол Франции в России А. де Коленкур был вынужден проявить настойчивость, появился лишь указ о частичном (!) запрещении ввоза английских товаров (таким образом, все упоминания местных авторов-пропагандистов о фактическом присоединении России к блокаде Англии сразу после подписания мира в 1807 году — это ложь). И только 28 августа 1808 г. последовал декрет о конфискации любого королевского судна. Но и это на практике не выполнялось. Про прекращение же почтового обмена и речи идти не могло.

Продолжим. Английский Королевский флот с целью запугать Данию предпринял неожиданную атаку ее портов. Но эффект был прямо противоположным: эта скандинавская страна присоединилась к Наполеону, после чего в английском «лагере» оставалась только Швеция.

На берлинские тезисы Наполеона британский Тайный совет ответил в ноябре 1807 г. указами, предписывающими всем нейтральным судам заходить в Лондон, на Мальту и в другие британские порты для освидетельствования груза и получения за огромный налог разрешения на дальнейшее движение. На это Наполеон парировал изданием первого Миланского декрета от 23 ноября (1807 г.), по которому все суда, побывавшие в английских гаванях, должны были быть арестованы, а по второму (7 декабря) — денационализировались корабли, уплатившие Англии налог. Вот основные положения миланских декретов:

«1. Всякое судно, какой бы нации оно ни принадлежало, подвергшееся досмотру английского корабля или подчинившееся требованию захода в Англию… тем самым теряет свое подданство, утрачивает гарантию своего флага и признается английской собственностью.

2. Такие суда… вошедшие в наш порт или в порт наших союзников или же попавшие в руки наших военных кораблей или наших каперов, подлежат конфискации.

3. Британские острова объявляются в состоянии блокады, как с суши, так и с моря…

4. Эти меры, являющиеся только справедливой отплатой за варварскую систему, принятую английским правительством, употребляющему свое законодательство алжирскому, не будут действительны для всех наций, сумевших заставить английское правительство уважать их флаг…»12

Эти постановления были явно обращены к США. И обстоятельства, кажется, складывались удачно: после обстрела американского фрегата «Cheasapeak» (22 июня 1807 г.) английским адмиралом Беркли, президент Томас Джефферсон (1743–1826) распорядился запретить Королевскому военному флоту входить в территориальные воды США. Союз с Америкой был необходим Бонапарту, но ряд издержек фактически сорвали его. 18 сентября 1807 г. Наполеон приказал конфисковать английские грузы, находившиеся на нейтральных судах. В этой ситуации Джефферсон решил поостеречься и временно оставить на рейде некоторые корабли дальнего плавания. Но Наполеон был вынужден отреагировать более жестким Байонским предписанием от 17 апреля 1808 г., по которому любое американское судно, зашедшее в имперский порт, объявлялось собственностью Франции.

Однако полностью прекратить торговлю с Англией было сложно. Воюющие стороны раздавали лицензии даже вражеским судам. Англичане начали с разрешения на ввоз хлеба, леса, пеньки и дегтя. Париж дал добро на частичный ввоз по лицензионному режиму индиго, кошенили, рыбьего жира, дерева с островов, кожи и т. д. (и на экспорт материй, шелков, сукон, вин, водки, сыра и др.). Начиная с 1810 г. импорт колониальных товаров продолжает оставаться теоретически запрещенным, но реально происходил при уплате огромных пошлин. Декрет от 5 августа 1810 г. постановил на желтый песок пошлину в 300 франков, на очищенный сахарный песок — 400, на чай — от 150 до 900 в зависимости от места происхождения, на кофе — 400, на какао — 1000, на кошениль — 2000, на перец белый — 600, на черный — 400, на корицу обыкновенную — 1400, на корицу первого сорта — 2000, на хлопок — от 600 до 800 франков (по разнице в происхождении). Но важнейший запрет на ввоз британского хлопка отменен не был: соответствующие грузы конфисковывались и сжигались. Причем часто это обставлялось весьма зрелищно: на центральных площадях публично уничтожались целые горы нелегальных товаров.13

Зато по мере постепенного отхода России от исполнения условий Тильзитских договоренностей (под маркой торговли с судами «нейтральных стран», т. е., когда британские товары перевозились под, к примеру, американским флагом), в 1809 г. Англия достигла более высокого уровня торгового оборота: на 43 % выше, чем в 1808 г. (на 21 % превосходит лучший показатель — 1802 г.).

Несколько слов об историографии темы континентальной блокады. Во Франции в последние десятилетия получила распространение точка зрения, что блокада стала предвестником и даже неудавшейся попыткой создания «общего рынка», «Малой Европы»,14 но это все же некоторая модернизация. В начале девятнадцатого века была качественно иная ситуация: эпоха формирования национальных государств, с первостепенными потребностями национальной буржуазии, и любая унификация (тем более насильственная) форм международных надгосударственных финансово-экономических систем (современная глобализация) была весьма осложнена. Блокада была глобальной по своей сути, но отнюдь не глобалистическим явлением. У Наполеона существовала идея (и не более) «европейской федерации» (что в итоге и осуществилось с ходом Истории), но, промульгируя берлинский декрет, он не думал о глобализации в современном смысле этого слова. Более того, этими своими мыслями о федерации он поделился лишь на о. Святой Елены, т. е. post factum. Хотя, безусловно, влияние наполеоновских войн в целом сыграло формирующую роль для Новой (то есть обновленной) Европы. Отметим, что большинство западных историков поддерживают мнение о положительном влиянии блокады на национальные экономики континентальных стран.

Основной тезис советской догматической историографии вполне определенно сформулирован одним из т. н. «монополистов» темы, Л. Г. Бескровным:

«…заключенный в Тильзите мир таил в себе противоречия, которые неизбежно должны были привести к новой войне с Францией. Самое главное заключалось в том, что участие в континентальной блокаде несло России разорение».[21]15

Такая формулировка прекрасно вписывалась в стройную, хотя совершенно научно не обоснованную схему «справедливой войны», господствовавшей в отечественной историографии тех лет.

Надо сказать, что до упомянутого моего доклада в МГУ проблема специально не поднималась уже 60 лет (исключая историографическую статью В. Г. Сироткина)16 — со времени М. Ф. Злотникова, работавшего над книгой, но не закончившего ее (частично вышла не в авторской редакции в 1966 г.). В наиболее значительной монографии последних лет (Н. А. Троицкого) столь важному вопросу посвящено всего два небольших абзаца, в которых шаблонно и без проверки повторены ошибочные тезисы прежних авторов (про «финансовый крах» вследствие присоединения к блокаде и т. д.).17

Однако не всегда в нашей историографии господствовала подобная интерпретация событий. В ряде работ либерально-буржуазной и ранней марксистской историографии говорилось о неоднозначности влияния присоединения к континентальной блокаде на российскую экономику,18 и даже о ее положительном вкладе в развитие капитализма.19 Но в 1931 году товарищ Предтеченский А. В. выпустил статью, где объявлялось, что прекращение торговых отношений с Англией принесло лишь разорение и не оказало существенного влияния на капитализацию производства.20 Какой-либо развернутой аргументации приведено, однако, не было, что не помешало его точке зрения стать доминирующей в развитии всей дальнейшей историографии.

А. З. Манфредом был поднят вопрос о самой теоретической возможности, реалистичности достижения целей континентальной блокады. По его мнению, объединение всех стран для экономического удушения Англии было химерой.21 Действительно, реализация этого предприятия в силу неразвитости национальной промышленности представляется затруднительной. Однако почему-то никто не обращает внимания на немаловажный фактор времени, лимита терпения. За какой срок Наполеон рассчитывал на успех предприятия? Об этом у нас нет документальных свидетельств, зато есть сведения о реальном влиянии блокады на внутриполитическое положение Британии.

Англия пережила два острейших кризиса (в 1808 и 1811 гг.). В первом квартале 1808 г. доходы от экспорта упали с 9000 до 7244 фунтов стерлингов; во втором — с 10 754 ф. ст. за тот же период 1807 г. до 7688 ф. ст.22 Серьезный упадок переживала суконная промышленность. Прекращение товарообмена с Балтикой привело к повышению цен на лен. В мае из-за усиления дороговизны начались серьезные народные бунты в Ланкашире. В августе — сильно активизировался процесс девальвации фунта. Но в 1809 году временно спасла положение Австрия, объявившая войну Франции. Зато кризис 1810–1811 гг. стал самым тяжелым за предшествующую двухсотлетнюю историю Англии! В 1810 г. обанкротился крупный банк «Бриквуд»: и это вызвало банкротства значительной части провинциальных банков. Вскоре последовало банкротство банка Голдсмита, а самоубийство его самого вызвало панику среди коллег. Отмечу, что лишь в 1810 г. случилось 1799 банкротств.23 Современники вспоминали, что свержения режима (!) ждали со дня на день. Ситуация обострилась движением луддитов, а движение «за мир» собрало 30 000 подписей.24 11 мая 1812 г. был убит премьер министр Спенсер Персиваль (1762–1812). Однако благодаря маниакальной зависти к Наполеону русского царя Александра, британскую олигархию спасла Россия — вернее, русские крестьяне и солдаты, зачастую ценою собственной жизни.

Итак, в конце 1807 года Россия формально начала выполнять условия Тильзита. Все авторы наперебой повторяют числа «67,6 и 44,5 млн руб.»[22] (уменьшение объемов внешней торговли в 1808 г. по сравнению с предшествующим 1807 г.) и фразы о «тяжелом положении», «пороге финансового краха» российской экономики (с этим связывают недобор в бюджет таможенных пошлин, упадок производства и даже падение курса рубля). И как следствие этого — отказ Александра от «гибельной политики», который и спровоцировал конфликт. С моей точки зрения, подобный подход не только односторонен, но и контрфактичен — попросту ложен.

Постараемся разобраться документально, по первоисточникам, с цифрами в руках: что же все-таки значили эти 23,1 млн руб. потерь для казны, как это отражалось на населении, на промышленности, на курсе рубля? Мы считаем рациональным разделить тезис о «пороге краха» на два подпункта: финансовый кризис и экономические затруднения; нам также необходимо выяснить их природу.

Несколько предварительных комментариев.

1) На указанный период приходится война со Швецией, которую Россия вела по собственной воле с целью захвата Финляндии (что и совершила). Потери от прекращения отношений с этим государством вполне сопоставимы с английскими: в 1803 г. в русские порты прибыло 319 британских судов (с грузом) и 204 шведских.26

2) Общая дезорганизация торговли в период активизации войн антифранцузских коалиций.

3) Затяжные конфликты на юге России (с Ираном и Турцией).

Все это отрицательно сказывалось на интересующих нас показателях: и в то же время все это не связано с условиями Тильзитского трактата. Некоторые авторы сравнивают показатели 1806 и 1807 гг., забывая о том, что Александр, руководствуясь правилом «поспешай медленно», закрыл порты только зимой 1807 г., когда навигация уже завершилась, следовательно, и результаты сравнения двух показателей попросту не имеют отношения к делу! Более того: фактический отход от новой политики начался уже через год (!) (в 1809 г.), когда общий торговый оборот по русской внешней торговле вырос на 9,8 млн руб. Эта тенденция продолжилась и в 1810 г., и в 1811 г., и в 1812 г. (8,4 млн руб.).27 Напрашиваются вопросы: откуда финансовый кризис и почему сгорела Москва?

Причины кризиса — традиционные для России: инфляция от бездарного управления, непомерные расходы на оборону, долги погрязшего в неразберихе и коррупции правительства, общая дезорганизация в государственных структурах. Доказывая «гибельность» блокады для экономики России, наши исследователи с пафосом сообщали, что курс ассигнационного рубля упал с 80 до 25,2 копеек. Да, упал: только вот 80 коп. — это показатель не 1807, а 1802 года — и начал этот показатель падать задолго до Тильзита и совсем по другим причинам. Главным средством удержания на плаву и пределом сообразительности отечественных экономистов с давних пор было печатанье денег (конечно, ничем не обеспеченное) и набор кредитов. Так с 1786 г. по 1810 г. была выпущена колоссальная сумма — 579 млн рублей.28 Да тут еще в 1807 г. и «кормушку» прикрыли: закончились английские подачки за «пушечное мясо» (субсидирование коалиций). Есть сведения, что в 1804–1810 гг. было напечатано 272,5 млн руб. (всего же в 1804 г. было входу 260,5 млн руб.). В 1810 г. внутренний долг достиг 668 млн руб. (в т. ч. по выпуску ассигнаций — 577 млн).29 Отсюда резкое повышение цен и банкротство многих банкиров. Были введены новые непосильные налоги. Динамика падения ценности ассигнации была следующей: 1802 г. — 80 коп., 1805 г. — 73, 1806 г. — 67,5, 1807 г. — 53,75, 1811 г. — 25,2.30 Четкий тренд, наметившийся до 1807 г., очевиден (он не изменился и после 1812 г. /!/). К слову сказать, сам кризис в России не закончился с падением «антихриста»-Наполеона, на которого можно было свалить собственную профессиональную бездарность, но продлился до середины 20-х годов.31

Сумма долгов России достигла 100 млн гульденов (82 млн — еще со времен Екатерины II и 18 млн набрали к 1815 г.). Уже в ходе войны 1812 г. Россия вела оживленные переговоры с Англией о списании голландского долга (в итоге расплатились только в 1898 г. /!/).

Во всех частях управления финансами царил хаос: не было четкого разделения обязанностей между ведомствами, процветало взяточничество, чиновники высшего ранга (к примеру, Д. А. Гурьев /1751–1825/ и М. М. Сперанский /1772–1839/) интриговали между собой (у читателя есть возможность сравнить проблемы той эпохи с современными…). Но главной причиной финансовых затруднений были непомерные расходы на военные цели.

С наступлением в 1807 г. мира в стране проигравшей логики и помраченного здравого смысла расходы на армию увеличились почти в два раза (!): с 63 402 тыс. руб. асс. до 118 525 тыс. в 1808 г. (а в 1812–1814 достигли вообще фантастических цифр). Это беспрецедентный факт в мировой истории и прекрасный показатель отношения Александра к союзу. Любопытно проследить, как менялась динамика расходов на милитарию (без учета морского министерства) в военное и в относительно мирное время: 1804 г. — 41 942 тыс. руб., 1805 г. — 43 184, 1806 г. — 44 304, 1807 г. — 63 402, 1808 г. — 118 525, 1809 г. — 112 279, 1810 г. — 127 936, 1811 г. — 122 414, 1812 г. — 160 843, 1813 г. — 264 792, 1814 г. — 278 775.[23]32

А теперь сравним увеличение расходов на армию (55,1 млн руб.) и недобор от таможни (показатели 1807 и 1808 гг., соответственно, — 9134 тыс. руб. и 5523 тыс.), т. е. 3,6 млн руб. Так становится совершенно очевидным, от чего казна страдала больше. Кстати, эти потерянные для казны 3,6 млн и есть наши «23,1 млн» (уменьшение годового торгового оборота), которыми пугали читателей отечественные авторы-пропагандисты: якобы именно эта разница так гибельно сказалась на бюджете. Просто исследователи не учли, что доходы казны от таможни и общие показатели оборота — вещи неравнозначные (одна является процентом другой). Это также несопоставимо с долями других видов поступления в казну: подушная подать — 48,4 млн, питейный доход — 34,2 млн (!), соляной — 7,7 млн.33

В подробном докладе царю от 8 декабря 1809 г. сам канцлер Н. П. Румянцев писал, что главная причина финансового кризиса кроется отнюдь не в разрыве торговли с Англией, а в расходах на оборону и в бездумном печатанье денег. Среди прочего канцлер отмечал:

«…я полагаю, что понижение нашего курса отнюдь не по разрыву с Англиею случилось, но по тем издержкам, которые, вероятно, потребовали скоропостижного умножения ассигнаций…»34

Таким образом, второе лицо в государстве фактически провело исследование сходное с моим уже тогда (200 лет назад), причем, располагая всей полнотой информации, канцлер сформулировал сходный вывод! Румянцев даже попытался использовать ситуацию и создать национальную торговлю (идея акционерных обществ — «домов»), но не успел: Александр I оказался слишком нетерпелив в своем стремлении начать новую агрессию.

Итак, мы видим, что ответственность за российские экономические проблемы просто свалили на кого было удобнее. Говоря о спаде оборотов внешней торговли, исследователи не обращают внимания еще на одну важную деталь. Если в 1808 г. показатели упали на 23,1 млн руб. сер., то уже в 1804 (до блокады!) произошло аналогичное снижение с 59 млн (1803 г.) до 51,7 млн руб., а в 1805 г. — с 60,7 млн до 49,6 млн: т. е. мы снова встречаемся с тенденцией, трендом, который показывает скачкообразную линию развития торговли.

Теперь несколько слов о том, как присоединение к блокаде Англии сказалось на российском населении и промышленности. Подавляющая часть населения, крестьянство, только выиграло от присоединения к блокаде. На провинциальном дворянстве новая ситуация практически не отразилась. В России тогда было всего примерно 4,4 % городских жителей, причем можно было бы теоретически причислить к «пострадавшим» только лиц высокого достатка, обитающих в крупных городах северного портового региона (Петербург и Рига) и отчасти богатых москвичей. Это еще меньший процент. Они лишились (весьма ненадолго и не полностью) некоторых атрибутов «бездуховной» роскоши, введенных Петром I (сократились поставки кофе, экзотических фруктов и т. д.); уменьшились поставки колониального сахара (зато в годы блокады появились заменители, в т. ч. сахарная свекла, которую начали широко выращивать в лесу Фонтенбло под Парижем). Да, например, обанкротилась некая мелкая фирма «Цукербекер» и немного пострадал банкирский дом Клейна (Рига), но ведь они не имели даже и отдаленно того значения в структуре российской экономики, какое сейчас имеют для своих стран, к примеру, Сбербанк, BNP Paribas и HSBC Holdings plc. Несколько более серьезной проблемой было прекращение вывоза древесины и пеньки в прежних масштабах.

А что есть «всеобщее недовольство»? Во-первых, речь может идти лишь о грамотной части высшей аристократии, во-вторых, возмущенные возгласы начались еще до прекращения торговых отношений с Англией: они носили более политический, петушино-самодурственный (реваншистский) характер — особенно против самого Тильзитского мира, который считали «позорным»,35 и на который позже стали валить все финансовые затруднения (но ведь в Тильзит Наполеона привели сами же эти самодуры своей собственной агрессией!). Кроме того, по воспоминаниям одной осведомленной придворной дамы, «английский кабинет тайно работал для возбуждения всеобщего неудовольствия».36 Помимо этого, раздражение (у определенной, отсталой части общества) против любых действий Александра вызывали его со М. М. Сперанским реформаторские проекты.

Примечательно, что многие купцы были очень довольны своими доходами в годы присоединения к блокаде. Вот, к примеру, свидетельство украинского купца:

«С 1807 г. после Тильзитского мира правительством запрещен был ввоз большой части заморских товаров, потребность в коих заменили русские, через что торговля украинская начала увеличиваться и с 1807 года по 1812 год приняла довольно обширный размер. С сего времени началось и мое непосредственное влияние на дело. В 1808 году, на Ильинскую, в первый раз было товаров наших вывезено на 50 тысяч, а прежде бывало на 20 или 25 тысяч».37

Вопрос о влиянии блокады на производство весьма интересен и показателен: в данном случае присоединение к общеевропейскому проекту Наполеона оказало на Россию самое положительное влияние. Вот несколько репрезентативных цифр по промышленности. Хлопкоткачество: 1804 г. — выработано 6 млн аршин ткани и имелось 8181 рабочих, а 1814 г. — 26 млн и 39 210 рабочих: и это не смотря на войну и разруху! Общее число фабрик всех отраслей в 1804 г. — 2399, рабочих — 95,2 тыс., а в 1814 г. — 3731 и 170,6 соответственно. Производство сахара, не меняющего показателя с 1801 по 1805 гг. (0,2 тыс. пудов),38 к 1809 г. подскочил до 1 тыс. пудов! Резко увеличилась добыча соли на юге и в северо-восточных районах. Колебания показателей добычи черных и цветных металлов не существенны. Но, к сожалению, пока у нас нет достаточно широкой базы исследований по всем отраслям и промышленным регионам. Общие же показатели свидетельствуют о положительном влиянии блокады, хотя и не долгой по своему реальному времени действия.

Приведу еще одно свидетельство современника (специальная аналитическая записка первой половины 1810 г.):

«Суконные фабрики никогда возникнуть не могли, затрапезы, шелковые материи, холст, полотна и прочие ткани, которые едва стали размножаться, как и подавлены английским рукоделием. С трудом начали оправляться по пресечении с ними торга. Ситцевые и набойчатые фабрики ту же имели участь».39

То есть автор полностью поддерживает прекращение торговли с Англией и категорически заявляет о том, что это выгодно и необходимо для отечественного производства! Другой современник событий, С. Н. Глинка, рассказывая о беседе с графом Ф. В. Ростопчиным (вероятно, в конце 1809 года), сообщает: «фабрики наши и мануфактуры оживились», причем Ф. В. Ростопчин с ним полностью соглашается.40

Продолжение разработки данных на микроуровне (по отдельным регионам и отраслям) позволит уточнить выводы о влиянии блокады на российскую промышленность. Подводя итоги, мы видим, что, конечно, тема нуждается в дальнейшем всестороннем изучении, но уже сейчас понятен общий вывод о позитивном влиянии блокады Англии.

Отмечу, что еще академик Н. М. Дружинин (1886–1986) в свое время пришел к такому мнению:

«…огромное значение имел этот период для усиления самостоятельной национальной индустрии. Отгороженная от Англии высокими таможенными барьерами, русская мануфактура широко использовала создавшееся политическое положение».41

Как бы продолжая мое исследование 2001 года и во многом подтверждая мои выводы, в 2011 г. Н. Н. Трошин выступает с докладом со следующим выводом:

«Таким образом, рассмотрение изменений импортных и экспортных цен позволяет сделать вывод о том, что негативное влияние континентальной блокады на условия российской торговли ограничивается фактически одним 1808 г. Начиная с 1809 г. и вплоть до выхода России из режима континентальной блокады в 1812 г. условия торговли значительно улучшились и не претерпевали значительных колебаний. К тому же негативное влияние было вызвано не столько разрывом торговых отношений с Англией, сколько действиями английского военно-морского флота на торговых коммуникациях».42

Известный специалист по наполеоновской эпохе О. В. Соколов в работе 2012 года также подтверждает мой тезис о том, что крах финансов России произошел отнюдь не по причине присоединения к блокаде, а из-за «громадной денежной эмиссии, которая производилась в эпоху Александра I. Начиная с 1805 г. бумажные деньги стали печатать тоннами».43 Тот же О. В. Соколов обращает внимание, например, и на то, что практически все, например, московские фабрики и производства были «ориентированы исключительно на внутренний рынок»:44 то есть потерь от прекращения торговли с Англией (причем, как мы уже знаем, временного и мнимого) понести не могли.

В итоге мы можем и должны заключить, что экономические факторы (и, в первую очередь, — присоединение России к континентальной блокаде Англии) не могли стать главной причиной войны.[24] Они не были основанием ни финансового кризиса, ни фактического отказа российского правительства в 1809 г. от выполнения условий союза, касающихся континентальной блокады. И даже отдельные негативные черты блокады не имели столь принципиального значения, чтобы начинать новую мясорубку. Россия еще слишком мало была интегрирована в еврорынок. Решающими причинами войны оказались импульсы предыдущих столкновений (политического свойства) и новая конъюнктура. Судя по всей массе документов, видно, что для Александра I Тильзит был лишь вынужденной передышкой, средством для накопления сил для новой войны.[25] Об отношении к делу французской стороны я уже говорил.

Влияние блокады в европейском масштабе было двояким. С одной стороны, отчасти следуя логике ее исполнения, Франция втянулась в Пиренейскую войну[26] и конфликт с Россией, была вынуждена аннексировать владение родственника Александра — герцогство Ольденбургское (правда, предложив в качестве компенсации Эрфурт, о чем авторы-пропагандисты не упоминают) и присоединить (в 1810 г.) Голландию (голландцы получили прогрессивный Гражданский кодекс и… фамилии). С другой стороны, был дан мощный импульс для развития национальных индустрий и путей сообщения; создана база для более тесной интеграции европейских экономических областей. И если бы не спасительные действия Австрии (пятая антифранцузская коалиция 1809 г.) и России (шестая антифранцузская коалиция 1812 г. /1812–1814 гг./), то Англия, действительно испытывавшая серьезные трудности, вероятнее всего, проиграла бы борьбу с Наполеоном.

Еще и еще раз повторяю, что необходимо понять суть того момента: либо через экономические катаклизмы Британия перестает негативно влиять на торговлю континентальных государств и прекратит спонсировать антифранцузские, по сути дела, интервенционистские коалиции (только поражения которых и дали возможность Наполеону перейти от паллиативных мер к столь глобальному проекту), либо случится то, что произошло в 1815 году, но раньше, т. е. с большими потерями в плане исторического развития Франции. Тогда действовала формула: либо так — либо никак.

Основная проблема Франции и Наполеона (в смысле эффективности блокады Англии) заключалась в неразвитости национальных индустрии и колониальной торговли европейских стран, слишком долго сидевших на «игле» зависимости от английских колониальных товаров и продуктов британской мануфактуры; в нежелании этих стран осознать и изменить эту ситуацию, но вместо этого — лишь продолжать прежнюю войну с Францией; в амбициях их правителей (примеры: Австрия в 1809 г. и, особенно, Россия и Александр I во все годы). Иными словами, прекратить коалиционную феодальную экспансию Наполеон мог, только перекрыв канал их материального обеспечения. Но это можно было сделать (не имея достаточно сильного флота) лишь экономическим путем такого формата, который при тогдашней конъюнктуре был трудновыполним. Причем возможность самого появления подобного глобального проекта была дана самими союзниками по антифранцузским коалициям.

* * *

1 Экономическая история. Обозрение. // Под ред. Л. И. Бородкина. М., 2002, вып. 8. с. 132–140.

3 Родина Т.А. Проблема войны и мира в британском парламенте. В кн.: Россия и Британия. Вып. 2. М.: Наука, 2000, с. 85–86).

5 История XIX века. Под. ред проф. Лависса и Рамбо. М., 1938, т. 1, с. 404.

6 Тюлар Ж. Наполеон, или миф о «спасителе». М., 1996, с. 170–171.

7 Документ опубликован на языке оригинала: NapoléonI. Correspondance. P., 1858–1869, t. 13, p. 555–557; русский перевод был опубликован не позднее 1834 года (см.: Записки г. Буриенна, государственного министра о Наполеоне, директории, консульстве, империи и восстановлении Бурбонов. СПБ., 1834, т. 4, ч. 7, с. 209–212).

8 Crouzet F. Le système continental et sesconséquences. // Napoléon et l’empire, v. II, P., 1968, p. 95.

9 Русская старина, 1899, кн. 4, с. 18–23.

10 Манфред А.З. Наполеон Бонапарт. М., 1986, с. 479.

11 Там же, с. 503; Rovigo. Mémoires, t. III, P., n. d., p.148.

12 Понасенков Е.Н. Правда о войне 1812 года. М., 2004, с. 102.

13 Markham F. Napoleon. N.Y., 1966, p. 156–163.

14 Fugier A. La Révolution francaise et l’Empire napoléonien. P., 1954, p. 233.

15 Бескровный Л.Г. Отечественная война 1812 года. М., 1962, с. 118.

16 Сироткин В.Г. Континентальная блокада и русская экономика (обзор французской и советской литературы). // Вопросы военной истории России XVIII и первой половины XIX века, М., 1969.

17 Троицкий Н.А. 1812. Великой год России. М.: Мысль, 1988, с. 29–30.

18 Карцов Ю., Военский К. Причины войны 1812 года. С-Пб., 1911, с. 44–59.

19 Подробнее — см.: Туган-Барановский М.И. Русская фабрика в прошлом и настоящем. М., 1938; Покровский М.Н. Русская история с древнейших времен. // Избранные произведения. Т. 2. М., 1965.

20 Предтеченский А.В. К вопросу о влиянии континентальной блокады на состояние торговли и промышленности в России. Известия АН СССР. Отд. общ. наук, Л. 1931, № 8.

21 Манфред А.З. Указ. соч., с. 460.

22 Тюлар Ж. Указ. соч., с. 175.

23 Соколов О.В. Битва двух империй. 1805–1812. М. — С-Пб., 2012, с. 347.

24 Исдейл Ч.Дж. Наполеоновские войны. Ростов-на-Дону — М., 1997, с. 256.

26 См. Понасенков Е.Н. Экономические предпосылки кризиса тильзитской системы в России (1807–1812 гг.) и причины войны 1812 г. // Экономическая история. Обозрение. / Под ред. Л.И. Бородкина. М., 2002, вып. 8.

27 Злотников М.Ф. Континентальная блокада и Россия. М.—Л., 1966, с. 304–305.

28 Блиох И. Финансы России, XIX столетия. СПб., 1882, т. 1, с. 84.

29 Сивков К.В. Финансы России перед войной 1812 года. // Отечественная война и русское общество. Т. 2. М., 1911, с. 263 и др.

30 Хромов П.А. Экономическое развитие России в XIX–XX вв. 1900–1917. М., 1950, с. 435.

31 Сироткин В.Г. Финансово-экономические последствия наполеоновских войн и Россия в 1814–1824 годы. // История СССР, 1974, № 4.

32 Хромов П.А. Указ. соч., с. 446; Министерство финансов 1802–1902. Ч. 1. СПб., 1902, с. 620–621. Есть и несколько отличные от этих цифры (см.: РГИАП. Ф. 1152. Д. 219. ЛЛ. 2568, 92, 107. «Роспись о государственных доходах и расходах» на 1807–1811 гг.).

33 Хромов П.А. Указ. соч., с. 440.

34 Внешняя политика России XIX и начала XX века. М., 1967, т. 5, с. 298; Понасенков Е.Н. Указ соч., с. 138.

35 См., к примеру, письмо С.Р. Воронцова: Бескровный Л.Г. Указ. соч., с. 117.

36 Карцов Ю., Военский К. Указ соч., с. 46.

37 Соколов О.В. Указ. соч., с. 355.

38 Хромов П.А. Указ. соч., с. 49, 435.

39 Записка о финансах, политике и торговле российского государства в 1810 году. // Чтения в императорском обществе истории и древностей российских при Московском университете, М., 1868, кн. 4, с. 145.

40 Глинка С.Н. Записки, М., 2004, с. 302.

41 Дружинин Н.М. Дмитриев С.С. Революционное движение в России в XIX в. М.: Наука, 1985, с. 16.

42 Подробнее — см.: Трошин Н.Н. «Экономические последствия участия России в континентальной блокаде» (постановка проблемы). // Отечественная война 1812 года. Источники. Памятники. Проблемы: Материалы XVII Международной научной конференции (Бородино, 5–7 сентября 2011 г.), Можайск, 2012.

43 Соколов О.В. Указ. соч., с. 360.

44 Там же, с. 356.

Причины войны, подготовка и планы сторон

Нам угрожает скорая и неизбежная война. Вся Россия готовится к ней. Армия в Литве значительно усиливается. Туда направляются полки из Курляндии, Финляндии и отдаленных провинций. Некоторые прибыли даже из армии, воевавшей против турок.

…Ее офицеры бахвалятся всюду, что скоро они пойдут в Варшаву.

Из письма маршала Л. Н. Даву — Наполеону (3 июня 1811 г.)

Тот, кто освободил бы меня от этой войны, оказал бы мне большую услугу.

Наполеон — министру полиции А. Ж. М. Р. Савари (весна 1812 г.)

Нашествие Наполеона было по существу актом необходимой самообороны.

Выдающийся русский историк, академик М. Н. Покровский

I

Важнейшей особенностью, средством и даже отчасти целью научного исторического анализа является необходимость видеть главное, суть явления, исток большой «реки», которая затем начинает изгибаться и обрастать ручейками и заводями. Многие исследователи проигрывают этот интеллектуальный бой с кокетливо скрывающей свои секреты Историей. Иные и вовсе специально фальсифицируют события, но большинство оказываются заблудившимися посреди изгибов упомянутой метафоры-реки. Можно весьма пристально и добросовестно изучать ее течение, например, посередине протяженности, но вы не сможете безошибочно назвать ее причину — начало.

Причины войны 1812 года необходимо искать, так сказать, отматывая пленку назад, путешествуя в карете по берегам упомянутой «реки» Времени, часто останавливаясь, снимая шляпу — и под сенью платана или акации делая скетчи пейзажей и случайных лиц в альбоме веленевой бумаги. И вот, после долгого пути, неожиданных встреч, невероятных открытий, отрицания прежних предположений и обретения новой уверенности, на вечерней заре колесница вас выносит к истоку…

Что мы уже успели обнаружить у истока, какой ключ или озеро, какое болото питало ставшую затем полноводной и затопившую значительную часть Европы «реку» войны? У нас сохранился безупречно ясный документ о том, что русский самодержец уже в 1801 году ожидал подходящий момент для атаки на Францию, а вернее, на ее блистательного правителя и демиурга — Наполеона Бонапарта. На дне подобного стремления — известная еще палеоневрологам характерная черта приматов: доминантность, зависть, ущемленное самолюбие. Все это особенно тяжело переносится, если завидующий отдает себе отчет в своей бесталанности (и об этом мы уже читали в собственноручных дневниках недоросля-цесаревича Александра Павловича). Затем я сделал вас свидетелями его кипучей энергии по сколачиванию 3-й антифранцузской коалиции в 1804–1805 гг. Да, это стоит подчеркнуть: где Россия и где Франция в это время? Никакой угрозы границам России не существует, поначалу Франция еще даже не империя. Консул Бонапарт изо всех сил пытается сохранить, а затем восстановить франко-русский союз, зародившийся его стараниями при Павле I. Но завистливого молодого царя уже не остановить — он идет войной на Францию: однако генералов Александра гонят маршалы Наполеона, царская армия уносит ноги самым позорным образом прочь от границ Франции — и вскоре русских наголову разбивают под Аустерлицем (2 декабря 1805 года — в первую годовщину коронования императора Наполеона).

Еще царский генерал и профессор Н. П. Михневич (1849–1927) уверенно писал: в 1805–1807 гг. русские воевали в Европе отнюдь «не за свои интересы».1 А теперь я процитирую важный документ, который почему-то практически не попадал в область внимания моих коллег. Вот что сообщала жена Александра — императрица Елизавета Алексеевна — своей матери 23 декабря 1805 года (в понедельник, в 11 часов утра) о произошедшем с ее мужем после Аустерлица комическом позоре:

«…после завершения самого дела он, не сходя с лошади с семи часов утра, приехал в какое-то местечко, где находился тогда австрийский Двор при всех своих обозах, постелях и кухнях (свой штаб и обозы воинственный царек в спешке бегства с поле боя потерял — прим. мое, Е. П.), но сии мерзавцы уже спали, зарывшись в перины. Император Александр, слишком оскорбленный в своих чувствах, дабы просить у них убежища, зашел в какой-то жалкий крестьянский дом (а где же у русской императрицы представления о христианском отношении к жизни? — прим. мое, Е. П.) вместе с графом Ливеном, князем Адамом и хирургом Виллие (ни одного природного русского — включая и немца по крови царя: прим. мое, Е. П.). Здесь, то ли от усталости и огорчений, то ли не евши целые сутки, почувствовал он столь сильные желудочные колики, что Виллие, по собственным словам, испугался, доживет ли он до утра. Его укрыли соломой и послали человека в главную квартиру императора Франца к некоему гофмейстеру Ламберти за красным вином и сообщением о состоянии Императора, но сей чин ответствовал отказом, сославшись на позднее время, когда нельзя будить людей и т. п. Виллие принужден был встать на колени перед сим мерзавцем, но не помогло и это. Только обещанием денег удалось поднять какого-то слугу, который пошел за полубутылкой дрянного вина! Вот как австрийцы обращаются с государем, жертвующим ради спасения союзника своей армией!»2

В этом документе показательно и прекрасно буквально все: от описания позора, который Александр уже никогда не простит победителю-Наполеону (это и есть главная причина войны 1812 года, стоившей России сотен тысяч жизней) — до подробностей «картины» и ее персонажей. Представьте себе высокомерного и жеманного царя, который вынужден лежать в грязном углу, причем английский медик (Я. Виллие) и любовник его собственной православной императрицы-жены (упомянутый князь Адам Ежи Чарторыйский) присыпали его соломой! Не думаю, чтобы «колики» действительно имели серьезную опасность для здоровья: просто жеманный царек (его придворное прозвище — «Луиза») не сдержался от испуга и нервов. Но молва! Ведь Виллие и все прочие болтали о том в Петербурге — и через несколько гостиных уже весь город мог смеяться над неудачником. И это все на фоне того, что, как мы с вами уже знаем, в особняках смеющихся нередко висели гравюры с изображением героя-Бонапарта. Показательно и то, что императрица не имеет ничего против того, чтобы ее русские подданные подыхали за чуждые им интересы. Хотя даже Елизавета пишет о кошмарных подробностях положения солдат:

«Они погибали голодной смертью и валились от истощения на марше…»3

Войны 1805, 1806, 1807, 1812–1814 годов стали возможны именно потому, что ни царю, ни царице России не приходила в голову сама мысль: а «зачем» приносить в жертву русскую армию (а позднее и мирных жителей)? Отнюдь не Наполеон, гениальный реформатор, живущий в другом конце Европы, а совершеннейший эгоизм правящей династии на фоне рабской системы, существующей в России, были подлинными врагами русских.

Задумаемся глубоко, честно и откровенно: могла ли ущербная душонка Александра I простить гению (Наполеону) подобный позор? Категорически — нет. Безусловно, русский царь сам был во всем виноват — но ведь от этого злобность только усиливается! Далее: неужели у кого-то возникнет сомнение в способностях и в возможностях самодержца, обладающего бесконтрольной властью (не только в политическом, но и в религиозном, архаическом смысле этого слова) над рабами, развязать или спровоцировать новые и новые войны — лишь бы изжить из воспаленного сознания позор, коему свидетелями был весь мир, все придворные, собственные армейцы и лакеи? Нет! И в 1806–1807 гг. царь вновь гонит русских людей погибать за свои комплексы на полях Европы. Но бездарность снова повержена и вынуждена просить у Наполеона пощады, милости — всячески публично унижаться в Тильзите. Пружина ненависти все более сжимается, и какой толк обманываться зачастую вырванными из контекста жизни перипетиям «союза» 1807–1812 годов. Здравому уму и твердой памяти совершенно очевидно, что так или иначе — при тех или иных обстоятельствах, с теми или другими особенностями и противоречиями, но Александр непременно вновь устроит еще более кровопролитную свалку. Однако для создания достойной формы научного знания, а также из любознательности я проанализировал колоссальный комплекс всех документов эпохи 1807–1812 гг., чтобы все же лишний раз проверить и без того безупречно логичную и насыщенную случившимися событиями концепцию. Ниже мы рассмотрим дипломатическую переписку, настроение жителей обеих империй — и, наконец, поденную документальную хронику развязывания войны русской стороной.

Я еще раз повторяю: обсуждение экономических особенностей процесса присоединения России к блокаде Англии; соблазнение тщеславного царя увещеваниями прусских реваншистов (с 1807 г. они наводнили Петербург — и требовали активных действий против Наполеона, хотя сами были виноваты в своих бедах — ибо первыми пошли войной на Францию); демарши Англии; борьба группировок внутри элиты самой России (здесь также имели место реваншисты и сторонники мира с Наполеоном); выгадывание преференций по захвату новых территорий (вроде завоевания Россией Финляндии накануне войны 1812 г.) etc. — все это не должно нас обманывать и уводить от подлинной, глубинной пружины, готовой разжаться и устроить новую страшную агрессию.

Еще в коллективной монографии, вышедшей к юбилею войны 1812 г. — в 1912 году, мы можем читать такое суждение:

«Болезненное самолюбие, будучи задетым, и крайняя мнительность по отношению к окружающим делали Александра, человека в общем слабохарактерного, необычайно настойчивым в провидении своих взглядов: „Наполеон или я! Я или он, но вместе мы царствовать не можем…“»4

Я процитирую вам показательное и итоговое признание Александра I, которое он высказал генералу А. П. Ермолову при вступлении в Париж в 1814 г.:

«12 лет я слыл в Европе посредственным человеком; посмотрим, что они заговорят теперь».5

Напомню, что в союзной армии в 1814 г. были не только русские, а шествие возглавляли еще прусский король и тесть Наполеона — австрийский император, но и это коллективное мероприятие льстило ущербному и много лет битому царю.

Сейчас для нас самым важным является осознать следующий факт: если бы не изначальная конфликтность Александра, если бы не его агрессия против Наполеона в 1805 году — то не было многолетнего кровопролития и самой войны 1812 года. Более того: если бы он согласился на мирные предложения Наполеона после Аустерлица — то не случилось бы нового поражения русских в 1806–1807 гг., не было бы никакого Тильзита! Послушаем доктора исторических наук Николая Алексеевича Троицкого:

«Как ни тяжел был удар по иллюзиям Александра при Аустерлице, царь все еще… считал возможным скорый реванш за Аустерлиц… По-видимому, кроме военных и государственных соображений, в Александре говорило тогда мстительное чувство к Наполеону. Так или иначе, даже отправив в Париж на мирные переговоры своего уполномоченного (не из Главного штаба!) П. Я. Убри, Александр продолжал договариваться с Пруссией о борьбе против Наполеона. 8 (20) июля 1806 г. Убри подписал в Париже договор между Францией и Россией о „мире и дружбе на вечные времена“, как это сказано в ст. 1, но пока он вез текст договора в Петербург, царь 12 (24) июля скрепил личной подписью секретную декларацию о союзе России с Пруссией против Франции. Договор же, подписанный Убри, Александр, выждав полумесячную паузу, отказался ратифицировать.

Наполеон, судя по его письму к Жозефине от 27 августа 1806 г., с нетерпением ждал и до последнего момента, верил, что русско-французский договор будет утвержден Александром. Он уже приказал начальнику Главного штаба Л. А. Бертье обеспечить возвращение армии во Францию. Но 3 сентября он узнал, что Александр не желает ратифицировать договор, и тут же отдал Бертье новое распоряжение: приказ о возвращении армии задержать».6

Таким образом, один росчерк пера царя мог спасти сотни тысяч жизней в России и в Европе, но ущербное существо оказалось ужасно мстительным.

Приведу весьма весомое суждение (на которое, однако, не обращали внимания мои предшественники) современника и историка событий — известного русского писателя Н. А. Полевого (1796–1846), который не обманывался насчет обещаний царя в Тильзите — и видел суть произошедшего:

«С тех пор, как некогда в 1805 году он прекратил с Наполеоном все отношения, и война была объявлена непримиримая — не допускавшая даже мысли о мире без победы».7

Мне приходится всякий раз «хватать за руку» уголовников от истории, которые пытаются начать объяснять причины войны 1812 года всего лишь с момента перехода русской границы Наполеоном — или даже хитрее: с «неудобных» условий Тильзитского мира! Так кто же Наполеона завел в Тильзит? Кто поставил на карту свою честь православного монарха и согласился подписать эти условия (как известно, феноменально щедрые в отношении проигравшего агрессора — России!)?! Во всем перечисленном — абсолютная и полная вина Александра I. Именно так: без жесткого и принципиального понимания причинно-следственных связей история как наука невозможна! В принципе, после этих действий уже нет смысла обсуждать причины войны 1812 года — в них автоматически виновата русская сторона. Но я все же произведу кропотливое восстановление «мозаики» исторических фактов, чтобы раз и навсегда закрыть данную тему.

II

Отдельный и весьма важный сюжет — это проект Наполеона жениться на одной из сестер императора Александра. Подобные было абсолютно логичным: союзные монархи часто заключают династические браки. В отечественной историографии укрепилось необоснованное (на источниках) мнение, что брак стал невозможен из-за позиции императрицы-матери и общества. Однако документы (в том числе письма самой Марии Федоровны) опровергают подобные домыслы: именно сам царь не желал пойти навстречу тому, против которого уже выдвигал к границе свои дивизии. Я подчеркну: Наполеон снова предоставил России и лично Александру проект, после которого война была бы практически невозможной! Задумайтесь: сотни тысяч русских жизней, многие города были бы спасены — но царь жаждал войны. О том, что именно враждебная позиция Александра была решающей, начал говорить еще в конце девятнадцатого века знаменитый знаток темы франко-русских отношений 1807–1812 гг. Альбер Вандаль, но миф оказался живуч.

Уже в наши дни петербургский историк, кандидат исторических наук О. В. Соколов провел детальный анализ первоисточников и окончательно выяснил суть произошедшего. Поэтому я предлагаю внимательно послушать значительный отрывок из его работы:

«О том, насколько Александр мало заботился о мнении своей матери, если речь шла о важных для него вещах, по поводу которых у него было своё мнение, говорит, например, поездка в Эрфурт, предпринятая несмотря на все слёзы и мольбы Марии Федоровны. Пример великой княжны Екатерины убедительно показывает, насколько царь пренебрегал желаниями матери в брачном вопросе. Ведь императрица-мать жаждала выдать дочь замуж за австрийского императора, сама Екатерина также очень хотела этого брака. Наконец, с точки зрения политической, это был бы куда более серьёзный ход, чем замужество великой княжны с каким-то десятиразрядным немецким князьком. Но Александр не захотел этого брака, и он не состоялся.

Ещё Альбер Вандаль в своём знаменитом произведении „Наполеон и Александр“ написал:

„Есть основание думать, что императрица вовсе не желала воспользоваться своим правом veto, как приписывал ей царь в своих разговорах с Коленкуром… она заранее склонялась перед его (Александра) решением и признавала его право решать дело“.

Все последующие исследования и, в частности, документы Государственного архива РФ в Москве только подтверждают эту справедливую фразу. Среди них есть несколько неопубликованных писем императрицы-матери к своему сыну; вот одно из них, написанное в Гатчине в январе 1810 г.:

„Едва мои глаза открылись этим утром, я снова перечитала Ваше письмо, дорогой и добрый Александр, и снова с тем же приятным чувством. Я упрекаю себя за то, что чувство заставило меня забыть сказать Вам о следующем: я убеждена, что отсрочка, которую требует возраст моей дочери и предписывает отложить её свадьбу, не является единственной причиной, которая воздействует на Ваше решение в том случае, если государственный интерес предпишет Вам согласиться с этим союзом. Кодекс Наполеона, который лежит на моём столе (выделено мной, Е. П.), предписывает в статье IV, что в случае развода должен соблюдаться срок в три года, прежде чем можно будет снова жениться, в случае развода по общему согласию. Сверх того, я должна Вам сказать, что Горголи… сообщил мне, когда я его спросила о том, на какое время назначена свадьба Наполеона, что её предполагают в Париже через два года. Так что я отдаюсь в полной уверенности нежному чувству, которое Ваше вчерашнее письмо разлило в моём сердце и за которое я Вас ещё целую тысячу и тысячу раз“.

Хотя письмо Марии Фёдоровны несколько путаное, всё-таки понятно, что, прежде всего, между сыном и матерью нет ни следа враждебности и ни малейшего спора, и занимаются они только тем, что вместе ищут повод, чтобы уклониться от предложения Наполеона. Более того, обратим внимание на строчку „…если государственный интерес предпишет Вам согласиться с этим союзом“. Эти слова достаточно ясно показывают, что императрица-мать была готова подчиниться воле своего сына и повелителя, как то и предписывали ей законы и обычаи монархии. Поэтому все слова Александра, обращённые к французскому послу, не что иное, как дымовая завеса, призванная немного смягчить отказ. Царь и отдалённо не пытался действительно просить свою мать благословить бракосочетание великой княжны и Наполеона.

Кстати, не только мать готова была склониться перед волей Александра, но и аристократическое общество Санкт-Петербурга. Если верить рапортам французского посольства об общественном мнении насчёт планируемого брака, можно констатировать скорее положительную реакцию правящих кругов России на эту перспективу. Вот что можно прочитать в депеше от 5 февраля 1810 г., где говорилось о слухах и настроениях в Петербурге:

„Говорят о проекте свадьбы императора Наполеона и великой княжны Анны. Говорят, что об этом договорились ещё в Эрфурте… Французы поздравляют русских, а русские поздравляют французов… В Москве, как и в Петербурге, все говорят об этой свадьбе, которая свершится при полном согласии нации (!)“.

Даже если аналитики французского посольства несколько хватали через край в своих оценках настроения общества, нет сомнения, что отказ Александра никоим образом не был вынужденной мерой, как это часто говорится в исторических произведениях. И его мать, и российские элиты, даже если последние и не были восторженными сторонниками союза, не вынуждали царя отказать Наполеону. Решение Александра было частью его издавна проводимой политики. Оно было трезво обдумано и направлено на резкое усиление конфронтации с Наполеоном».8

Вообще же ни ученых, ни просто современных образованных и здравомыслящих людей не должны вводить в заблуждения идеологические мифы и лицемерные приемы сиюминутной пропаганды той или иной эпохи. В расчет должны приниматься только принципиальные, базовые явления, которые становятся локомотивом тех или иных событий.[27]

Продолжим исследовать психологическую составляющую. Задумаемся: кто более мог хотеть быть на войне — уже всего достигший 43-летний (исполнилось 15 августа 1812 г.) Наполеон, у которого недавно появилась двадцатилетняя и привлекательная жена, а год назад (20 марта 1811 г.) родился сын, в котором он души не чаял, или 34-летний (35 исполнится лишь 23 декабря) обидчивый неудачник, бездетный и мучающийся от импотенции русский царь Александр? Ответ абсолютно очевиден: Наполеону был совершенно не нужен и тягостен дальний, долгий и тяжелый поход, он не хотел ни на один день покидать любимого сына. Ущербный, жаждущий реванша Александр, чей организм требовал сублимации отсутствия активной половой жизни, только и думал о войне — и уже в 1810 году русские армии вновь стояли на границе!

Обратимся к первоисточникам. Личный секретарь Наполеона барон Клод-Франсуа де Меневаль (1778–1850) пишет:

«Наполеон обычно спешил встретить ее (Марию-Луизу — прим. мое, Е. П.) и забирал ребенка в свои руки, унося его в кабинет и осыпая поцелуями. Этот кабинет, который был местом рождения столь многих искусных планов и маневров, предназначенных для того, чтобы отразить атаки наших внешних врагов, и стольких многих грандиозных планов правительства, очень часто был молчаливым свидетелем отцовской нежности Наполеона. Я часто наблюдал за императором, когда он был рядом с сыном. Он усаживал сына на колени, а сам садился на свою любимую кушетку около камина, полку которого украшали два замечательных бронзовых бюста Сципиона и Ганнибала, чтобы читать какой-нибудь важный доклад. Или, прижимая сына к груди, подходил к письменному столу, чтобы подписать депешу, каждое слово которой должно было быть взвешенным. Наделенный чудесным даром концентрации, Наполеон был способен в одно и то же время и заниматься серьезными делами, и предаваться детским забавам. Иногда, отложив в сторону срочные дела, он ложился на пол около своего обожаемого сына и играл с ним, словно сам был ребенком».10

Именно поэтому, уже двигаясь в сторону нежелательной войны (и продолжая ожидать нападения со стороны русских), Наполеон так долго не начинает кампанию — и вопреки выгодам военного дела задерживается в Дрездене. Он надеется (зря) или на разум Александра, который не захочет нового кровопролития, либо хотя бы рассчитывает напугать его внушительной демонстрацией единства европейских союзников Франции.

Кстати, именно так — как желание «устрашить» и подвигнуть Александра заключить без войны (!) новое «соглашение» (подобное бывшим в Тильзите и Эрфурте), расценивал все происходящее (даже сами крупные вооружения Наполеона) и воспитатель царя — Ф.-С. Лагарп. Об этом он сообщает Александру еще в письме от 26 февраля 1812 г.11 И уже совершенно безапелляционно формулирует свое свидетельство осведомленный наполеоновский генерал Дезидерий Хлаповский:

«В начале июня мы прибыли в Познань. По-видимому, было уже поздно начинать войну с Россией в этом году, тем более что корпуса еще только стягивались отовсюду. …Столь позднее выступление в поход и все расположение войск ясно доказывали, что Наполеон хотел только запугать императора Александра…»12

А вот что подслушал камердинер Наполеона Луи Констан Вери (1778–1845) во время пребывания императора в том же Дрездене весной 1812 года. Однажды рано утром Наполеон вызвал начальника штаба Великой армии маршала Л. А. Бертье (1753–1815), среди прочего было сказано следующее:

«Я ничего плохого не хочу Александру; это не с Россией я веду войну, так же, как и не с Испанией. У меня есть только один враг — Англия, и это до нее я стараюсь всеми силами добраться до России».13

Все было очевидно: Англия спонсировала антифранцузские коалиции, покупала у феодалов Европы «пушечное мясо» (только с апреля 1805 г. по июнь 1807 г. на агрессию против Франции Россией было получено 1,3 млн фунтов стерлингов безвозвратных субсидий14), ее можно было остановить только укрощением торговли, экономической блокадой, которую не соблюдала Россия (хотя сама же и довела до необходимости соблюдения условий мира!).

Благодаря мемуаристам до нас дошли многие конфиденциальные беседы Наполеона, к примеру, осени 1811 г. и зимы 1811–1812 гг. Без исключения все они свидетельствуют о том, что «крайняя цель его честолюбия» — это мир с Англией. Именно мир, а не покорение ее. Все прочее — лишь необходимые меры на пути достижения упомянутого мира. Император категорически не хочет воевать с Россией и его тяготит осознание того, что его союзник настроен недружественно.15 О том, что Наполеон совсем не рвался воевать с Россией, проговорился в своей работе даже один из официальных историков 1812 года — царский генерал М. И. Богданович (1805–1882).16 Уже упомянутый и самым полным образом осведомленный К. Ф. Меневаль в своих мемуарах констатирует:

«Император использовал все возможности, чтобы достучаться до сердца Александра. Он испытывал искреннюю привязанность к этому царю, а также доверие, которое на самом деле ничем не было подкреплено. Наполеон был уверен, что один час беседы с ним наедине закончится полным взаимопониманием».17

Но озлобленный на весь мир, ущербный русский император жаждал войны. Поэтому он даже не принял (уже перед самым началом кампании) посла Франции де Лористона! Поэтому он нарочито послал Наполеону абсолютно бредовый и наглый ультиматум.18 Да, об этом также не пишут российские лгуны и пропагандисты от истории: весной 1812 года царь, который уже неоднократно нарушил условия Тильзитского мира, который опозорился шпионскими скандалами с подкупом чиновников военного министерства Франции (для снятия копии с секретных документов о наполеоновской армии),19 который уже в 1811 году отдавал приказ русским армиям идти воевать со своим официальным союзником — с Наполеоном (потом Александр эти приказы отозвал из-за того, что король Пруссии отказался открыто поддержать его агрессию) — вот этот лишенный совести, чести и логики тип еще и осмелился на ультиматум! Царь вел собственный народ к войне, к гибели, он провоцировал Наполеона: и вскоре мы станем свидетелями трагедии Российской империи. Обнаглевший Александр требовал вывести все наполеоновские войска с линии Одера — чтобы распахнуть двери к очередному вторжению русских армий: как в 1805–1807 гг.! Я напомню: Россия собственной агрессией вывела французские войска на эти позиции (и даже далее — к своим границам), но Наполеон после заключения мира в 1807 году вернулся во Францию — и на границе с достаточно опасной Россией ни одного французского полка не оставил (хотя перманентные нападения со стороны России диктовали меры предосторожности).

К. Ф. Меневаль резонно констатирует:

«Никогда Наполеону во времена его блестящих побед даже во сне не приходило в голову предъявлять подобные оскорбительные требования побежденным врагам. Наполеону больше ничего не оставалось делать, как доверить судьбу этого великого военного начинания самой великой армии, которую он когда-либо выводил на поле битвы».20

Один из самых осведомленных для нашей темы свидетелей — личный секретарь, архивирующий переписку Наполеона, Агатон Жан Франсуа, барон де Фэн (1778–1837), уточняет потаенные размышления Наполеона весной 1812 г.:

«Однако все сии дипломатические и военные демарши и передвижения войск были всего лишь демонстрациями. Наполеон внушал себе, что император Александр в своих приготовлениях еще не принял окончательное решение. „Возможно, — говорил он, — их вооружения суть не более чем политическая игра. Общеизвестно, сколь необходим мне сейчас мир, дабы сплотить воздвигнутое мною колоссальное сооружение. Быть может, он хочет испытать, как далеко я могу отступить. Признаюсь, я весьма огорчен тем, что дружественность императора Александра оказалась не более чем иллюзией. В остальном мои сомнения через несколько дней разъяснятся. Может быть, я ошибаюсь, но зато, по крайне мере, не буду застигнут врасплох“».21

Итак, вы видим, что Наполеон категорически не хочет абсолютно ненужной ему войны. Император должен продолжать укреплять здание молодой империи: достаточно того, что он уже принужден вести войну против вторгшихся в Испанию англичан. Но здравомыслящему и достойному человеку часто бывает сложно, так сказать, влезть в сознание человека нездорового и бесчестного (каковым был русский царь).

Современный историк с заслуженным международным именем в науке, Адам Замойский, проницательно подчеркивает важность факта рождения у Наполеона наследника:

«…появление на свет короля Рима являлось важнейшим моментом. Многие из подданных Наполеона ожидали, что их государь, недавно преодолевший сорокалетний рубеж, отныне будет больше времени в кругу семьи, чем в армии, что на смену Наполеону Великому однажды придет Наполеон II, а остальная часть Европы примирится с неизбежностью окончательного превращения эпохи Бурбонов в достояние истории. Потому-то люди и ликовали столь бурно. „Народ искренне верил в скорый приход периода прочного мира. Идеи войны и захвата территории не занимали сознание людей и не казались реалистичными“, — писал шеф полиции Наполеона, генерал Савари, добавляя, что младенец представлялся всем гарантом политической стабильности.

Сам Наполеон тоже радовался, причем в значительной мере по тем же причинам. „Теперь начинается лучшая эпоха моего правления“, — воскликнул он».22

Показательная история, о которой не упоминает ни один из авторов обобщающих исследований, посвященных 1812 году: но именно она доказывает, что нет никакого смысла анализировать (с целью выявления причин войны) влияние экономических последствий Тильзитского мира — и вообще все события франко-русского союза 1807–1812 гг. Итак. Чиновник русского посольства в Вене Иоганн Маллия еще в октябре 1806 г. — июне 1807 г. по приказу отечественного министра иностранных дел организовал массовую закупку оружия в ряде городов Австрии. Правительство этой страны запретило вывозить оружие, т. к. официально после поражения под Аустерлицем сохраняло нейтралитет во время Четвертой антифранцузской коалиции. Можно было бы подумать, что после подписания Тильзитского мира царь Александр откажется от намерений по производству и вывозу оружия из Австрии (финансы в кризисе, война закончена) — но нет! Уже осенью 1807 года российский посол в Вене князь А. Б. Куракин (1752–1818) вступил в секретные переговоры с министром иностранных дел Австрии графом Иоганном Филиппом фон Штадионом (устар. — Стадион, Johann Philipp Karl Joseph Stadion, Graf von Warthausen: 1763–1824). В ходе данных переговоров Куракин активно доказывал, что это оружие России необходимо для новой войны — и чтобы «оказывать Австрии эффективную помощь в случае необходимости».23 То есть фактически речь шла о подготовке новой коалиционной войны против Наполеона. Повторяю: Тильзитский мир и союз был заключен буквально за несколько недель перед описываемыми переговорами! В этих фактах — лишь очередное проявление перманентной агрессивной мании Александра.

Сравним это с существующей документально заверенной фразой, сказанной Наполеоном своему министру полиции Анну Жану Мари Рене Савари, герцогу Ровиго (1774–1833) уже весной 1812 года: «Тот, кто освободил бы меня от этой войны, оказал бы мне большую услугу».24 Об этом не написал ни один из авторов обобщающих монографий по теме 1812 г., но старание Наполеона сохранить союз с Россией доходило до беспрецедентных вещей! К примеру, когда Александр непомерными тратами на вооружения обрушил финансы России, ее вексельный курс, Наполеон решил немедленно помочь недавнему и будущему врагу (вообще другому, причем огромному государству!). 14 января 1808 г. торговый консул России во Франции К. И. Лабенский сообщал канцлеру Н. П. Румянцеву, что Наполеон озабочен падением вексельного курса России на мировом рынке — и поручил министру внутренних дел найти способы его повысить. Вскоре после этого было решено закупить у России мачтовый лес, парусное полотно и канаты (напомню, что флот у Франции был весьма скромным — и в закупках таких масштабов совсем не нуждался) на 50–60 млн франков.25

Наполеон-человек не хотел верить в разрыв с Александром, но Наполеон-аналитик, гений, воистину обладал даром прорицания. Сохранился подлинник письма Наполеона, посланного Вюртембергскому монарху еще в апреле 1811 г. (когда, как мы чуть ниже увидим, к нему стали поступать лишь первые предупреждения от его генералов о том, что русские армии усилились на границах). В нем сообщается, что по донесениям разведки, дивизии русских из Финляндии и из Сибири двигаются к границе Герцогства Варшавского. Император сообщает, что он вынужден поднять 120 тысяч человек в этом (1811) году и планирует добавить к ним еще 120 тыс. чел. в следующем (для отражения атаки русских). И показательная фраза: «Я полагаю, что Россия объявит мне войну в 1812 г.».26 Так и произошло: весной 1812 года Российская империя объявит войну Франции.

Современный российский талантливый исследователь, крупнейший знаток русской периодики эпохи Александра I (составитель и комментатор четырехтомного сборника статей из журнала «Вестник Европы», касающихся эпохи правления Наполеона), И. А. Бордаченков, логично отмечает вехи эскалации конфликта:

«По его (Наполеона — прим. мое, Е. П.) мнению, это должна была быть очередная страница в его противостоянии с Англией. Он не планировал ни захвата, ни порабощения России, не собирался ни уничтожать русский народ, ни уменьшать его веру, даже смена русского царя на кого-нибудь из клана Бонапартов не входила в его планы. Он собирался только лишить Александра I возможности вредить Франции… Он хотел так напугать русского царя, чтобы тот и думать забыл о возможности ударить в спину воюющей с Англией Империи. А затем, как уже было однажды, встретиться с ним где-нибудь на плоту посреди реки, обняться, проявить неслыханную милость, всё простить и дальше считать русских друзьями и соратниками в главной борьбе его жизни — борьбе против гегемонов океана».27

Далее И. А. Бордаченков описывает ситуацию благоденствия и удач империи Наполеона по состоянию на 1810 год, когда после победы над в очередной раз напавшей на него (в 1809 г.) Австрией:

«Англичане, решившие под шумок этой войны захватить Голландию, были разбиты и бежали обратно на своей остров. В Испании дела принимали удачный оборот — повстанцы всюду терпели поражения… Французские войска снова вошли в Португалию и гнали англичан к морю».28

Но самым важным, по мнению этого исследователя, были реальные удачи в торговой блокаде Британии:

«Это был страшный удар. Экономика Англии за год пришла в упадок. Сахар, кофе и прочие колониальные товары, приносившие раньше английским купцам баснословную прибыль, упали в цене настолько, что не окупали даже перевозку; знаменитые английские сукноделы закрывали свои мануфактуры и выгоняли рабочих на улицу, потому что все склады были забиты тканями. Целые флоты английских торговых кораблей, загруженные товарами, плавали по Балтийскому морю в надежде сбыть свой товар каким-нибудь контрабандистам, и многие из этих кораблей гибли в волнах бурной Балтики. Торговые и промышленные города Англии отправляли наследнику престола принцу Уэльскому слёзные мольбы о спасении их от разорения. …Казалось ещё немного, и Англия задохнётся под своими богатствами».29

Я должен заметить, что блокада также была тягостна и Франции, и германским государствам — но сам «проект» ведь был рассчитан ненадолго: он, безусловно, стоил подобного напряжения сил и уже подходил к успешному завершению! Итак, Наполеон был близок к тому, чтобы остановить морское пиратство Англии (противоречащее интересам всех европейских стран — в том числе России), но буквально в самый критический момент именно Россия спасла своего объективного противника, который еще долгие десятилетия будет воевать с Российской империей в Крыму и на турецких фронтах! Продолжу цитировать И. А. Бордаченкова:

«В 1811 году на островах снова заговорили об опасности французского вторжения. По всем расчетам выходило, что французы будут готовы к высадке в следующем, 1812 году. Но… в начале 1811 года в Париж стали поступать тревожные сведения с востока. Русская армия собиралась на границах Великого герцогства Варшавского.

…Дворянская оппозиция формировалась вокруг императрицы-матери Марии Фёдоровны (которая, кстати, уже после поражения русских в Бородинском сражении сменит свои воинственные лозунги — и станет настаивать на заключении мира с Наполеоном — прим. мое, Е. П.) и великой княжны Екатерины Павловны, полностью разделявших мнение… о том, что мир с Бонапартом должен быть лишь краткой передышкой в борьбе с ним. …Не стоит сбрасывать со счетов и то, что после разгрома Пруссии в 1806–1807 гг. и аннексии северогерманских княжеств Францией в 1811 г. в Россию перебрались многие немецкие принцы, генералы и политики, получившие должности при дворе и в армии. …Совершенно естественно, что немецкие принцы и генералы служили России в надежде, что настанет время, когда они смогут вернуться на родину… под российскими знамёнами. И они хотели, чтобы этот момент настал как можно скорее.

…В 1811 году мало кто думал об обороне. Ситуация была довольно соблазнительной, чтобы начать войну молниеносным ударом, захватить территорию Великого герцогства Варшавского… Ближайшие французские части — обсервационный корпус маршала Даву — стояли на Эльбе, в 800 км от Варшавы.

…А войск было собрано много. Весной 1811 г. на западных границах России были сконцентрированы 17 дивизий из 27 числившихся в то время в российской армии».30

Об этом не любят упоминать отечественные авторы, но был и такой важный и длительный эпизод. Если бы Наполеон желал войны, то он молниеносно бы сразу перешел границу и напал на русскую армию, но император собирает германских монархов и князей в Дрездене, куда приезжает вместе с женой, императрицей Марией-Луизой, и тратит там почти две недели (с 17-го по 29-е мая) на приемы и светское общение! Все это нужно было, чтобы продемонстрировать Александру единство союзников Наполеона, что могло бы остановить агрессивные намерения русского царя. Но последний никогда не задумывался о потерях среди собственной армии и населения, он был полностью во власти своих амбиций и мании.

Обратимся к капитальному трехтомному труду, посвященному франко-русскому союзу 1807–1812 г. и его распаду. Его автор граф Альбер Вандаль (1853–1910) так описывает пребывание Наполеона в столице Саксонии:

«Император был отвезен в королевский замок — в Резиденцию — как говорят немцы. В замке для поздравления императора с благополучным прибытием собрались все принцы саксонской семьи. По парадной лестнице была расставлена шпалерами вооруженная алебардами швейцарская гвардия, в треуголках с белыми перьями, в париках на три заплатки, в костюмах из желтой и фиолетовой тафты. Эта щеголеватая, но далеко не военная форма одежды вызвала улыбку у наших молодых офицеров, которые находили, что гвардия Его Саксонского Величества выглядит „скоморохами“. Сквозь эти декорации императора провели в назначенные ему покои, самые красивые и самые большие во дворце — те покои, которые некогда занимал и украсил известный своей любовью к роскоши король-избиратель Август II.

На следующий день, по случаю приезда императора, торжественно, с пением «Те Deum», отслужен был благодарственный молебен. Затем императору представлялись чины двора и дипломатический корпус. Русский посланник Каников явился вместе со своими коллегами. Император принял его милостиво и даже постарался выделить его из среды его коллег.

(…) Он принял гостеприимство саксонской королевской четы; но пожелал жить своим домом и держать открытый стол, — словом, быть в их дворце полным хозяином. Он привез с собой целиком весь свой двор — высших чинов своей свиты, военный конвой и полный придворный штат: камергеров, шталмейстеров, пажей дворцового коменданта и, кроме того, лиц, обыкновенно сопровождавших императрицу в высокоторжественные дни — обер-гофмейстерину, обер-камергера, обер-шталмейстера, заведующего личными делами императрицы, трех камергеров, трех шталмейстеров, трех придворных дам. В его свите находились люди с самыми знаменитыми фамилиями старой и новой Франции: рядом с Монтебелло были Тюреннь, Ноёль, Монтескье. Взяв с собой огромное количество служащих, целый штат лакеев и поваров, император приказал перевезти в Дрезден свое серебро, великолепный ларец императрицы, драгоценности короны — словом, все, что внешне могло возвысить и украсить высокое положение.

…Вслед за приездом императора начался нескончаемый съезд принцев Рейнской Конфедерации. 17-го утром приехали принцы Веймарский, Кобургский, Мекленбургский, великий герцог Вюрцбургский — примас Конфедерации.

(…) Сколько шуму, сколько волнений, сколько жизни! Везде приготовления к празднествам. На улицах и площадях спешно воздвигаются декорации; шестьсот рабочих приспособляют залу итальянской оперы под спектакль-гала. Шум спешных приготовлений, гомон толпы покрываются ежечасно раздающимися пушечными выстрелами. Сто выстрелов в честь приезда Их Австрийских Величеств, сто выстрелов в начале «Те Deum», затем три залпа из двенадцати орудий для обозначения разных стадий церемонии; в то же время саксонские гвардейцы, расставленные вокруг храма, производят стрельбу из мушкетов. Возбужденный этим грохотом, блеском и разнообразием зрелищ народ наполняет улицы, перебегая с места на место, смотря по тому, привлекает ли его внимание новый предмет или уже перестал интересовать его.

(…) По всему видно, что теперь государи, по молчаливому соглашению, признают над собой высшую власть, законно восстановленный сан, и в эти дни Наполеон поистине является императором Европы. Теперь, после длинного ряда Цезарей германской расы, он выступает в роли наследника Рима и Карла Великого — римского императора „французской нации“ (выделено мной, Е. П.); но главенство старой империи, зачастую просто почетное, превратилось в его руках в грозную действительность. И чем дольше тянется свидание, тем рельефнее выступает и развертывается во всем своем блеске эта действительность.

(…) В последние дни своего пребывания в Дрездене, желая удовлетворить любопытство публики, он (Наполеон — прим. мое, Е. П.) стал показываться толпе. Он проехал по Дрездену в один из музеев, служивших украшением саксонской столицы. 25-го в королевском имении Морицбурге была устроена охота на кабанов, куда высочайшие особы поехали в открытых колясках. Только Наполеон привлекал всеобщее внимание, хотя на нем был „очень простой охотничий костюм“ — у него было принято, что его охотничьи костюмы должны служить ему два года. В другой раз он выехал из дворца верхом, в сопровождении блестящей свиты, проследовал на правый берег Эльбы и объехал вокруг Дрездена по горам, которые окаймляют город и командуют над ним.

На белом коне, покрытом ярко-красным, сплошь вышитым золотом чепраком, впереди своей свиты в блестящих, шитых золотом, мундирах, он ехал шагом, один, на виду у всех, так что его характерный силуэт резко отделялся от группы. Его конвоировали саксонские всадники — белые кирасиры в черных латах. За ним шла громадная толпа немцев, которые, хотя и сознавали унижение своей родины и бесконечное число раз клялись в ненависти к притеснителю, тем не менее, все подпали под его обаяние; все преклонились пред тем, что было великого, прекрасного, подавляющего в этом человеке. Медленно проезжал он по гребням гор, любуясь расстилавшейся пред его взорами картиной — прелестными долинами, освещенными солнцем полями; холмами, покрытыми пестреющими виноградниками, дачами, украшенными весенней зеленью; поместьями, окруженными трельяжами из виноградных лоз и покрытыми цветами террасами; лесистыми вершинами Саксонских Альп с их уходящими вдоль зубчатыми очертаниями — всей этой гармоничной и живописной оправой, в которой покоится расстилающийся на обоих берегах реки, окруженный садами, лесами и горами Дрезден. Он останавливался на знаменитых своими видами пунктах, позволял толпе близко подходить к себе, смотреть на себя и, не торопясь, совершать свою торжественную прогулку».31

Я специально привел эту пространную цитату, чтобы показать, что у Наполеона уже все было: слава, почет и комфорт. Во время пребывания императора в Дрездене Лейпцигский университет даже присвоил одному из созвездий (пояс Ориона) имя «Наполеон».32 Кстати, это именно те три звезды пояса Ориона, которые так сходно коррелируют с расположением великих египетских пирамид в некрополе Гизы. Большего достигнуть было невозможно и не нужно. У «космического» императора не было необходимости и желания влезать в какой-то новый поход в страну без красивых пейзажей и приличных дорог. А вот Александр не только жаждал реванша, но и завидовал всему этому. У него не было талантов Наполеона — зато случайным образом (по рождению) оказался под рукой огромный ресурс — бесправный и невежественный народ. При помощи английских денег, оружия и иностранных советников он им и воспользовался.

Отвлечемся, однако, на один нюанс, который нам будет важен в последующем повествовании. Показательно свидетельство секретаря русского посольства в Дрездене А. В. Ведемейера. Он описывает вечер, проведенный «в кругу одного почтенного соотечественного семейства, находящегося в Дрездене для воспитания детей и которое, подобно всем добрым русским, питало ненависть к поработителю…».33 Напрашивается вопрос: почему это семейство так любило родину в столице Саксонии — одного из главных союзников Наполеона в 1812 году?! Почему это семейство не воспитывалось в обожаемой России? На самом деле — это тема отдельного исследования, о котором до меня не задумался ни одни историк: сколько русских жило во Франции и в странах-союзниках Наполеона в 1812 году? Ведь они продолжали жить там, и когда всем было понятно, что вскоре разразится конфликт. Более того — они остались там и во время войны! Я нашел ряд свидетельств (часть из них будет упомянута в следующих главах) — но разыскания в этом направлении необходимо продолжить.

Далее. Уже перед самым началом кампании 1812 г. Наполеон все еще ждал того, что Александр I согласится на переговоры и на возобновление выполнения условий Тильзита. Поразительно, что буквально за несколько недель и дней до начала войны император требовал от маршалов терпеть даже и провокации русских — только бы до последней возможности сохранить мир и возможность договориться, чтобы избежать гибели людей. Вот один из его приказов:

«У меня есть все основания полагать, что русские не сдвинутся с места, исключая, быть может, захвата Мемеля, что в военном отношении вполне законно (имеется в виду — выгодно наступающей стороне, русским — прим. мое, Е. П.), но с политической точки зрения есть чистая агрессия. Посему в таком случае моему посланнику предписано покинуть Петербург. Однако принц Экмюльский (маршал Л. Н. Даву — прим. мое, Е. П.) никоем образом не связан с политикой и может почитать себя в состоянии мира с русскими, если они без предупреждения за несколько дней не перейдут Неман».34

Секретарь полководца А. де Фэн архивировал важный факт:

«…Наполеон рекомендовал принцу Экмюльскому избегать всего, что могло бы в военном отношении обеспокоить русских, ибо надо обезопасить себя от нападения и не провоцировать их. Он намерен до конца сохранять возможность договоренности…»35

Сам А. Фэн так комментирует агрессивный ультиматум Петербурга:

«Руководители петербургского кабинета, несомненно, рассчитывали на то, что подобное требование вынудит Наполеона начать войну, инициатором которой не хотел быть император Александр».36

Однако Александр лишь мешкал переходить границу (о причинах этого промедления речь пойдет ниже), но война в отношении Франции все же была Россией официально объявлена: посол России в Париже затребовал паспорта (на языке дипломатии той поры это означало разрыв отношений), а когда посол Наполеона в Петербурге попросил о встрече с Александром (чтобы предотвратить войну) — то получил отказ. Подчеркну: только после прибытия секретаря посольства Прево с известием о разрыве дипломатических отношений (инициатором чего была Россия), Наполеон произнес:

«Все решено, русские, коих мы всегда били, заговорили тоном победителей. Они провоцируют нас, и мы должны быть благодарны им за это».37

Альбер Вандаль также акцентирует данный момент:

«В Гумбиннене прибыл в главную квартиру курьер из нашего (т. е. из французского — прим. мое, Е. П.) посольства в России. Он приехал прямо из Петербурга и привез известие, что император Александр, не довольствуясь тем, что выпроводил Нарбонна, отказался принять и Лористона (посла Франции в России — прим. мое, Е. П.), запретив ему приехать в Вильну. Таким образом, царь нарушил правила международной вежливости и общепризнанные права посланников и этим еще раз доказал свое желание уклониться от всякого нового обсуждения. Наполеон отметил эту выдающуюся обиду».38

И снова мы встречаем в первоисточнике тот психологический аспект, о котором я уже говорил: император не желает начинать войну, потому что, как отмечает А. Фэн:

«В… доверительной беседе Наполеон говорил, что сожалеет об удалении своем от жены и сына, от Франции и созданных им памятников и учреждений. Говорил он и об Испании и трудной затяжной войне там, подогреваемой англичанами».39

Кстати, о русском после, который затребовал паспорта, что стало разрывом дипломатических отношений (об этом подробнее в следующей главе), и его посольстве. Специально для маргинальных крикунов-пропагандистов, которые обвиняют США во всех бедах России со времен еще до открытия Америки европейцами, я сообщу, что ценнейшие архивы посольства Российской империи были сохранены добротою граждан США (хотя для них это было чревато проблемами). От этого американцы никакой выгоды не имели — и поступили так просто из добрых побуждений (с Францией у них в ту пору были самые добрые отношения). Воспитатель царя Александра швейцарец Фредерик-Сезар Лагарп безо всяких притеснений наслаждался парижской жизнью при Наполеоне. При этом он интриговал против последнего и помогал с переносом архивов русского посольства американцам. Вот что он сообщал в личном письме Александру:

«Когда Ваш посол в 1812 году из Парижа уезжал, доверил он посланнику американскому несколько ящиков, содержащих архивы Вашего посольства».40

Об этом не написал ни один мой коллега, ни один исследователь 1812 года, но на лето 1812 года Наполеон вообще планировал поездку в Италию — в Рим41 (я напомню: он ведь еще был королем Италии!). Его сына уже называли «Римским королем», а жене был полезен тамошний климат. Важнее всего было посетить те территории, в которых Наполеон успел провести самые эффективные реформы — и символическим путешествием закрепить исторические свершения. Когда я уже нашел письменные упоминания о планах подобного визита (а это, безусловно, означает, что император французов изначально не собирался вторгаться в Россию), стали открываться и другие факты, подтверждающие данную информацию. Специально для отправки из французских дворцов Наполеона в Италию приготовили предметы интерьера — мебель в новомодном ампирном стиле. Подобные предметы сегодня можно видеть, к примеру, в Королевском дворце неаполитанских монархов, а также в музее Наполеона в Риме (при входе в первый зал — сразу справа: я попросил смотрителей показывать это русским туристам сразу по их прибытии…). Для него специально было произведено новое убранство некоторых покоев величественного Квиринальского дворца в Риме: они украшались живописными панно и скульптурными рельефами, а в спальне Наполеона планировалось разместить «Сон Оссиана» работы великого Жана Огюста Доминика Энгра (1780–1867).42 Не исключено, что и дошедшие до нашего времени канделябры с профилем Наполеона и римской символикой, созданные знаменитым французским скульптором-бронзовщиком Пьером-Филиппом Томиром (1751–1843), были отправлены в 1812 году во Флоренцию с той же задачей.43

Показательно, что о слухах большого турне Наполеона в 1812 г. по Италии (а не России…) знали уже авторы русского журнала «Вестник Европы» (раздел «Известия и замечания» в № 17 за 1812 год).

О том, что Наполеон планировал визиты в Италию (а отнюдь не в Сибирь…) говорит и тот известный ценителям искусства и вообще образованным людям факт, что специально для него был создан флигель (архитектор Джузеппе Сали), соединяющий Старую и Новую Прокурации на площади Сан Марко в Венеции. Этот флигель был отделан в неоклассическом стиле — и сегодня в нем стоит бюст императора, а в соседних залах музея Коррера — множество филигранных произведений Антонио Кановы. Стоит подчеркнуть: все искусства при Наполеоне стали важнейшим направлением политики. Мало кто знает, но члены художественных цехов среди прочих льгот освобождались от военного призыва — они были равны армейцам по славе и значению в жизни страны, могли быть приняты в Орден Почетного Легиона.44

Об этом зачастую не задумываются даже специалисты-искусствоведы, но гений Наполеона проявился и в искусстве. Стили ампир и романтизм обязаны ему не только вдохновением от действий императора-полководца и реформатора: Наполеон лично и конкретно влиял на смену художественной стилистики. Так, именно по его желанию законодатель мод и лидер живописи той эпохи Ж. Л. Давид убрал парящую над офицерами аллегорическую фигуру Славы (она осталась в эскизе) в полотне «Раздача орлов на Марсовом поле»:45 а вместе с традиционным аллегорическим элементом уходила в прошлое целая стилистика! Сюжет и задачу, ставшего невероятно знаменитым и символичным портрета Наполеона на перевале Сен-Бернар, консул также сообщил его автору лично. Кстати, именно это полотно Ж. Л. Давида несколько лет назад было просто нагло скопировано (очевидно, с помощью не менее «православного» Adobe Photoshop лишь убрали шляпу французского республиканского генерала, но ботфорты оставили без изменений…) на русскую православную «икону», которую затем выпустили в России колоссальными тиражами в виде «Святого Георгия Победоносца».46

Далее. Фарфоровая севрская мануфактура обрела имя «императорская» — и получала крупные заказы как для дворцов Наполеона, так и для дипломатических подарков (и в моей личной коллекции хранятся восхитительные предметы с маркой Севра именно 1812 г.). Лионские ткачи, которые оказались на грани разорения, были энергично поддержаны первым консулом, а затем императором — и снова стали обеспечивать первоклассными изделиями дома разных стран Европы. Живописцы получили заказы как от императора, так и от многих семей его маршалов, министров и прочих нотаблей: так появились выдающиеся произведения в стиле ампир. Именно в этом и есть главное отличие французской революции от революции русской. Во Франции хаос был вскоре обуздан: там сумели пойти по пути созидания, смогли закрепить и сочетать все завоевания свободы с уважением к частной собственности. А есть собственность — значит, будут и обеспеченные, богатые люди; будут богатые — найдется и частный заказ на искусство, начнется конкуренция между художниками. Появится планка общественного вкуса! Это и есть нормальное существование общества. К 1812 г. дворцы Наполеона блистали выдающимися произведениями искусства — оставалось только наслаждаться всем этим, а не воевать в некомфортных условиях полевой жизни. Эпоха 1810 — весна 1812 гг. в континентальной западной и центральной Европе — вообще навевала беззаботное настроение, хотя в метафорах иронически чувствовался мотив борьбы. Подобное отчасти отразилось и в музыке. Так, Джакомо Мейербер (Giacomo Meyerbeer, урожд. Якоб Либман Бер: 1791–1864) создал ораторию «Бог и Природа» («Gott und die Natur», 1811), а скрипач и композитор Луи (Людвиг) Шпор (1784–1859) сочинил «Поединок с возлюбленной» («Der Zweikampf mit der Geliebten», 1811). Но вернемся к теме готовящегося к войне и страдающего от сексуальной нереализованности русского царя.

III

Поинтересуемся: какая из сторон будущего конфликта первой начала организацию разведки и шпионажа в тылу намечаемого противника? И снова инициатива этой агрессивной деятельности против своего союзника принадлежала России: шпионов внедряли во французский штаб и ранее, но как разветвленная система все начало действовать с 1810 г. Разведку курировал лично военный министр М. Б. Барклай де Толли. Ее можно подразделить на стратегическую (руководители — А. И. Чернышев в Париже, Ф. В. Тейль ван Сероскеркен (1772–1826) в Вене, Р. Е. Ренни (1778–1832) в Берлине, В. А. Прендель (1766–1852) в Дрездене, П. Х. Граббе (1789–1875) в Мюнхене и т. д.) и тактическую (работу в пунктах вблизи границы осуществляли подполковник М. Л. де Лезер, майор Врангель, капитан И. Вульферт, полковники И. И. Турский и К. П. Шиц и др.).47 Для поклонников «русской исконности» замечу: практически все эти военные были иностранного происхождения — голландцы, шотландцы, немцы — только не русские. Именно их талантам и образованности Российская империя обязана получению важнейших сведений.

Русским был только А. И. Чернышев. Этот красивый и ловкий молодой офицер был послан Александром под видом курьера личных писем к Наполеону и втерся в доверие к императору французов. Однако истинной его задачей был подкуп чиновников военного ведомства Франции, а когда это уголовное преступление было раскрыто, разразился скандал. На эту историю обратил внимание еще Е. В. Тарле:

«Наполеон был весьма раздражен раскрывшимся шпионажем. Министр иностранных дел герцог Бассано написал 3 марта 1812 г. очень ядовитое письмо русскому послу князю Куракину:

„Его величество был тягостно огорчен поведением графа Чернышева. Он с удивлением увидел, что человек, с которым император всегда хорошо обходился, человек, который находился в Париже не в качестве политического агента, но в качестве флигель-адъютанта русского императора, аккредитованный (личным. — Е. Т.) письмом к императору, имеющий характер более интимного доверия, чем посол, воспользовался этим, чтобы злоупотребить тем, что наиболее свято между людьми. Его величество император жалуется, что под названием, вызывавшим доверие, к нему поместили шпионов, и еще в мирное время, что позволено только в военное время и только относительно врага; император жалуется, что шпионы эти были выбраны не в последнем классе общества, но между людьми, которых положение ставит так близко к государю“».48

А что же «коварный» Наполеон, который ради сохранения мира был вынужден терпеть многочисленные подлости своего русского союзника? Обратимся к специальной монографии, посвященной архивному исследованию французской разведки перед войной. Ее автор Жан Саван пришел к неутешительному выводу: серьезный сбор сведений о русской армии начался лишь в самый канун войны 1812 г. и был крайне неэффективен. Более того: во время всей Русской кампании Наполеон фактически оказался предоставлен лишь своей гениальности — разведка не доставляла ценных и точных сведений.49 Этот же вывод французского ученого подтверждают и современные российские исследования.50 Неужели вы полагаете, что Наполеон мог не озаботиться разведкой, если бы действительно давно планировал воевать с Россией, особенно производить глубокое вторжение? Все, буквально все факты свидетельствуют о том, что именно русская сторона была инициатором конфликта.

Мозаику происходившего в ту пору надо дополнить таким фактом: в 1811 г. по распоряжению властей был усилен религиозный компонент — в программу учебных заведений было введено обучение Закону Божьему.51 Цель подобного действия (ставшего регрессом в сравнении с Веком Просвещения) окажется очевидной в следующем году, когда царь Александр попытается разыграть карту религиозного терроризма (об этом пойдет речь в следующей главе). Но, как писал Л. Н. Толстой (затем эта сентенция стала поговоркой): «Чем ближе к церкви — тем дальше от Бога». Уже в 1806 году, когда Александр Высочайшим манифестом от 15 декабря приказал сформировать 620-тысячное (!) ополчение для похода в Европу, было оглашено синодское отлучение Наполеона от церкви (что смешно — от православной…) — объявление помазанника Божьего (во время коронования в присутствии Папы римского) «лжемессией».52 Царь пытался найти любые идеологические клещи, которыми можно вытянуть из невежественного населения энергию на совершенно ненужную войну.

А. Б. Широкорад не без ехидства замечает:

«Глупость царя и Синода ужаснула всех грамотных священников. Согласно канонам православной церкви, антихрист должен был первоначально захватить весь мир и лишь потом погибнуть от божественных сил, а не от рук людей. Из чего следовало, что сражаться с Бонапартом бессмысленно».53

Кстати, продолжая свои поиски «русской исконности» посреди «той Руси, которую мы потеряли», я уточню этимологию слова «синод»: оно происходит от греческого «собрание», «собор» (лат. версия: consilium — совет). Это в подарок тем, кто регулярно призывает избавить русский язык от всех иностранных заимствований.

Чем же промышляло столь «набожное» русское правительство? На это не обращали внимания мои предшественники (авторы обобщающих монографий), но, по сути, для жителей Российской империи война началась уже в 1811 году — и в качестве врага выступило само правительство. Еще знаменитый дореволюционный историк, архивист и правовед Орест Иванович Левицкий (1848–1922) начал писать о страшных пожарах, устроенных русскими властями в Киеве в 1811 году.54 Современный исследователь В. В. Ададуров и кандидат исторических наук О. Н. Захарчук, проанализировав десятки сохранившихся в архивах документов, полностью подтвердили вывод О. И. Левицкого — и выяснили множество подробностей. О. Н. Захарчук резюмирует:

«…данные документы свидетельствуют о том, что пожары в Бердичеве, Житомире, Тульчине, Остроге, Дубно стали следствием умышленных поджогов, организованных российскими войсками с целью запугивания местного населения, патриотизм которого вызывал сомнения у Санкт-Петербурга».55

Вдумайтесь в эти чудовищные слова! В принципе, на данном событии «историю войны 1812 года» можно было бы и завершить: уже сейчас понятно, кто прав и кто виноват, кто был истинным врагом людей и мира. Уже в 1811 году русское правительство занималось подлинным терроризмом, а летом 1812 г. подобные методы станут кошмарной нормой: убегающая от Наполеона русская армия будет уничтожать все отечественные города и многие села — и апофеозом этой преступной деятельности станет сожжение Москвы. Вот вам и «сильно верующие»! Особенно интересно писать этот абзац, когда все СМИ пестрят сообщениями о православных террористах, поджигающих машины и кинотеатры, чтобы помешать выходу в прокат кинофильма А. Е. Учителя (1951 г. р.) «Матильда» (психопаты почему-то решили защищать вымышленную нравственность немца, утопившего Россию в крови — и за это прозванного в народе «Николаем кровавым»…). Еще выдающийся историк темы подготовки к войне 1812 года А. Вандаль поражался действиям царя Александра:

«До него не было монарха, который бы вел войну с таким увлечением и с такой ненавистью».56

Итак, огонь вспыхнул в Киеве на Подоле 9 июля 1811 г. примерно в 10 утра, однако поразительным было то, что пожары начались одновременно в нескольких частях города (как в 1812 г. в Москве — по той же схеме)! Послушаем отрывок из исторического исследования и одновременно личные воспоминания из детства знаменитого украинского историка, фольклориста и лексикографа Николая Васильевича Закревского (1805–1871):

«Но изумление объяло жителей, когда они почти в одно время услышали со всех колоколен несчастное известие и тогда же увидели страшный огонь в четырех или пяти противоположных концах города. Куда бежать? Кому помогать? Всякий обратился к своему жилищу… Тогда было лето жаркое и сухое, следовательно деревянные кровли домов легко возгорались от падающих искр; усилившийся пламень нарушил равновесие атмосферы и произвел бурю, которая разносила искры и головни на величайшее пространство и распространяла пожар с такою скоростью, что в продолжение трех часов Киево-Подол представился огненным морем. Кто не успел заблаговременно спастись, бегая по тесным улицам, не мог уже сыскать выхода и сделался жертвой свирепой стихии. Многие погибли в погребах или в церквах; так несколько монахинь, надеясь найти убежище в большой церкви Флоровского монастыря, задохнулись от дыма. …К ужасам разъяренной стихии вскоре присоединились ужасы грабежа и насилий. Двор наш, находившийся на улице, называемой Черная Грязь, был наполнен множеством солдат и чернью в лохмотьях. Эти вандалы казались весьма озабоченными: они отбивали замки у наших чуланов, выносили в банках варенье и тут же ели, вынимая руками, а посуду в драке разбивали; то же было с напитками, — словом, в несколько минут кладовая и погреб опустели».57 Некоторые горожане, стараясь спасти нажитое, тащили мебель из горящих деревянных домов в каменные церкви (вот вам и православные верующие…). Бедняки принялись грабить дома обеспеченных соплеменников (все же в этом отношении киевляне и москвичи — братья: в том мы убедимся в главе, посвященной московскому пожару…). О взаимопомощи свидетели информации не приводят — наоборот: они описывают эгоизм и трусость многих жителей, а также бандитизм царских солдат.58

За три дня пожар уничтожил свыше 2 тысяч домов, 12 церквей, 3 монастыря (потеряв крышу или стекла в огне выстояли лишь так называемый дом Петра I, Контрактовый дом, дом Мазепы, дом Рыбальского, дом Назария Сухоты и некоторые церкви). Отмечу, что после этих пожаров Киев был отстроен по новой европейской регулярной системе (с планом прямых улиц). Работами руководили: шотландский архитектор и инженер на русской службе Вильям Гесте (William Hastie — Уильям Хэйсти, в России — Василий Иванович: 1763 /возможно 1753/ — 1832), который в 1806–1817 гг. был фактически главным архитектором России, и ученик Дж. Кваренги, главный архитектор Киева (в 1799–1829 гг.) А. И. Меленский (1766, Москва — 1833, Киев).59

После того, как мы узнали, что Россия готовила атаку на Наполеона с 1810 г., а на осень 1811 г. было назначено выступление в поход, становится объяснимым и время устроения поджогов в западном регионе. Царь хотел обманом распалить ненависть к «вражеским лазутчикам», выдумать опасность. Во второй половине 1930-х в СССР метод был сменен (в соответствии с развитием техники) — для одурманивания и внедрения паранойи в население снимались фильмы про лазутчиков, перекрывающих воздух шахтерам или карикатурно-коварных шпионов, выясняющих расположение каких-нибудь укреплений.

О следующем факте также не упоминал ни один из авторов обобщающих трудов по войне 1812 года, но, с юридической точки зрения, война на территории Российской империи началась задолго до перехода Наполеоном Немана. 28 апреля (!) 1812 г. указом Александра в Курляндской, Виленской, Минской, Гродненской, Киевской, Волынской и Подольской губерниях, а также в Белостокской и Тарнопольской областях было введено «чрезвычайное» (т. е. в ту эпоху — военное) положение. Их поделили на два военных (!) округа, и с этого времени гражданские чиновники и полиция несли личную ответственность по законам уже военного времени.60 То есть за два месяца до начала войны, когда Наполеон еще жил в Париже (!) Александр I уже вовсю «воевал»: ему были нужны непомерные реквизиции, чтобы прокормить огромную армию, готовую двинуться в наступление. Правда, после 24 июня 1812 года это царю не помогло: пришлось бежать от границ…

Показательный факт: Александр I выехал на границу к своим армиям, находящимся в наступательном развертывании уже 21 апреля 1812 г., а Наполеон только 9 мая покинул Париж: и то для посещения мероприятий (встречи с королями и дипломатами) в Дрездене.61

В свете зарева подожженных украинских городов я могу вспомнить и другой фактор, оказавший влияние на формирование истерических, необходимых для разжигания войны настроений в обществе. Яков Иванович Де Санглен (Jaques de Saint-Glin: 1776–1864 или 1868) — государственный деятель, один из руководителей политического сыска при Александре I, действительный статский советник, был весьма и весьма осведомленным человеком. Интересно его описание опалы М. М. Сперанского (1772–1839). Эта история началась еще в 1811 г., но проявилась с особой силой в марте 1812 г.:

«Государь, вынужденный натиском политических обстоятельств вести войну с Наполеоном на отечественной земле, желал найти точку, которая, возбудив патриотизм, соединила бы все сословия вокруг его. Для достижения сего, нельзя было ничего лучше придумать измены против государя и отечества. Публика, — правильно или неправильно — все равно, давно провозгласила по всей России изменником Сперанского (его реформы не нравились части дворянства — прим. мое, Е. П.). На кого мог выбор лучше пасть, как не на него. Нужно только было раздуть эту искру, чтобы произвесть пожар (снова пожар… — прим. мое, Е. П; выделено мной, Е. П.). Государь доверил эту тайну графу Армфельту (известный авантюрист, долгое время бывший открытым любовником короля Швеции Густава III, барон Густав Мориц Армфельт: 1757–1814 — прим. мое, Е. П.), величайшему интригану, который в разных дворах никогда сам лично себя не выставлял, а всегда действовал косвенно чрез других. Он, как мы видели, действовал чрез Вернега; оба имели в виду действовать за Бурбонов. Армфельт сперва отрекомендовал государю Балашова, как министра полиции и честолюбивого хитреца, которому польстит эта доверенность, и которому настоящей цели высказывать не должно. Балашов ошибся, получив от государя повеление иметь за Сперанским строгий надзор; приняв за истину мнимую измену Сперанского и, оберегая себя, почел нужным скрыть связь свою со Сперанским. Армфельт, ненавидевший Балашова, про которого говаривал: „Сe petit lieutenant de police veut être un homme d'Etat; quel ridicule!“ („Этот маленький лейтенант полиции хочет быть государственным деятелем, как смешно!“ — фр.), хотел, при сей верной оказии, свергнуть и его, но ошибся; отрекомендовал государю меня, полагая, что я, из желания возвышения, готов буду обнаруживать все шашни Балашова и из личных выгод напасть на Сперанского».62

Помимо кошмарной картины нагнетания войны, в этом документе мы видим, какую гнилую клоаку представлял из себя двор царя Александра I.

Характерно, что автор изданного в Лондоне уже в 1814 году сборника с биографиями известных современников Фрэнсис Гиббон прекрасно знал, что Россия начала готовить войну еще в начале 1811 г.63

IV

Теперь уделим внимание важнейшей теме — идейным истокам конфликта: чтобы понять и проверить наши собственные выводы о поведении и намерениях Наполеона в предвоенные годы (например, с 1807 г. по лето 1812 г.), изучим самые первые его мысли и интенции — эпохи 1800–1801 гг. Подобного глубокого анализа не предпринимал еще ни один из моих предшественников, изучавших войну 1812 года — а зря.

Никто из ученых наших дней не оспаривает верно сформулированный еще А. Сорелем64 во Франции и А. З. Манфредом65 в отечественной историографии тезис о стремлении Бонапарта-консула к прочному союзу с Россией (цитируется известная фраза Наполеона «союзницей Франции может быть только Россия»), с которой не было общих границ и экономического соперничества (как, например, с Англией). Однако затем мнения исследователей начинают разделяться — А. Сорель видит старания консула и императора погоней за «химерическим союзом» (хотя он был реальностью при жизни Павла I, затем с 1807 по 1812 гг., а после этого в период Антанты, Второй мировой войны и сегодня!), а А. З. Манфред полагает их обоснованными. Я же считаю очевидным отсутствие противоречия: именно опыт 200 лет подтверждает правильность настроя Бонапарта и оценки А. З. Манфреда, однако одновременно, совершено прав А. Сорель, который полагал возможность союза с Россией тогда иллюзией — так как (это уже моя концепция и мое виденье причин подобного)66 объективные выгоды нарушил субъективный фактор зависти к Наполеону и желания удовлетворить свои амбиции императора Александра. Постепенно, после поражений 1805–1807 гг. к субъективному фактору комплексов царя добавились объективные факторы пещерного реваншизма некоторых кругов российского высшего офицерства и части дворянства (но, подчеркну, не всего сословия). При этом мы должны не забывать, что реваншизм этот появился из-за собственной агрессии и ошибок. Не стоит оставлять в стороне и фактор Англии, которая щедро оплачивала русское «пушечное мясо».

Далее. Многие авторы (не могу назвать их учеными) до сих пор обильно используют корявые, былинного пошиба фразы из пропагандистских статей и книжек 1812–1815 гг., изданных царскими типографиями (там обыкновенный набор бессвязных слов про «узурпатора Буонапарте», которого, однако, еще несколько дней перед началом пропаганды Александр называл в личных письмах «государь, брат мой»). Некоторые сведущие исследователи-историки (в их числе серьезный специалист по эпохе О. В. Соколов) читали и подчас цитируют67 интересные и показательные статьи из русской периодики 1801–1805, а затем 1807–1811 гг., которые показывают, что просвещенная часть русского общества восторгалась реформами Наполеона и уже давно не видела врага ни в нем («усмирителе революции»), ни во Франции. Однако никто из историков 1812 года не исследовал и не упоминал важнейшего вопроса — того, как Наполеон пытался изначально склонить общественное мнение Франции в пользу России!

Дело в том, что Франция — это не «страна рабов, страна господ»: и в ней для той или иной политики необходимо не только субъективное желание меняющегося путем убийства «помазанника Божьего», но и одобрение общества (напомню, что Наполеон был избран и пожизненным консулом, и императором на народном голосовании). В конце XVIII века имидж России среди французов был чудовищным: к привычному тезису о «варварстве и дикости», к всевозможным книгам с рассказами о захватах Петра I и разврате Екатерины II, к обсуждению недавних зверств русских войск над мирными жителями Польши, добавился негатив от агрессии России против самой Франции (ее участие в антифранцузских коалициях, имеющих своей целью интервенцию — что в итоге и произошло в 1814–1815 гг.). Кроме того, французским налогоплательщикам приходилось кормить несколько тысяч пленных, оставленных после поражения армии А. В. Суворова (вскоре по приказу консула Бонапарта пленных обмундируют за счет французской казны и без размена отправят на родину). Уже в начале правления Наполеона гражданин Бонно (бывший поверенный в делах Франции в Польше) отправил трем консулам «мемуар», в котором в самых эффектных выражениях говорил об экспансии России и призывал этому противодействовать.68 Один из французских журналов продолжал писать (по поводу уменьшения типографий в России): «так и должно быть в стране, где боятся прогресса просвещения».69

Но Бонапарт принял решение добиваться союза с Россией — и поэтому он игнорирует упомянутый доклад и способствует публикации в официальной газете «Le Moniteur universe» самых лестных отзывов о России. Мало этого! Он, по всей видимости, становится соавтором и публикует сочинение «О состоянии Франции в конце VIII года» (имеется в виду год французского Республиканского календаря — 1800-й).70 В нем сначала вполне добродушно описывается деятельность последних правителей России, а затем делается замечательный, с точки зрения и верности аналитического совета, и в смысле исправления имиджа «монстра», вывод. А вывод этот такой: если Россия «получит правильную федеративную систему», если займется не агрессией, а внутренними реформами, то она может стать фактором баланса европейских сил и «будет поддерживать равновесие на севере, тогда как Франция обеспечит его на юге, и их согласие укрепит баланс сил во всем мире».71 Не правда ли: это звучит блистательно проницательно, здраво и, на удивление, актуально! Подчеркну: о данном издании не упоминал ни один из авторов исследований о войне 1812 года. Так еще ученые не формулировали, но Наполеон, возможно, был первым историческим лидером, который проводил внешнюю политику по осознанной и разносторонней концепции действий, не будучи лишь слепым орудием этноса, политической конъюнктуры, социального класса, случая или влияния фаворитов.

Давайте представим себе, что власти России пошли бы именно по этому пути! Сколько трагедий в России и мире можно было бы избежать: все войны между Россией и Францией, начиная с 1805 г. (и включая 1812-й), а также их следствия. Кроме того, проведение внутренних реформ вместо активной внешней агрессии предотвратило бы катастрофу октября 1917 г. (и ее следствия — террор, сталинские репрессии и появление гитлеровского режима — в ответ на испуг перед большевизмом!). Именно тезисы этого сочинения упоминал Наполеон во всей переписке, касающейся России, именно поэтому он не стал преследовать разбитую армию агрессора после Аустерлица, а затем после Фридланда (если бы он хотел переходить границу России — то сделал бы это в 1807 году, когда русская армия была совершенно разбита, никаких оборонительных рубежей и засов не существовало, а общество было деморализовано!).

Подводя итог данного сюжета, необходимо задаться вопросом: если Наполеон хотел воевать с Россией, зачем же изначально тратить столько энергии на улучшение ее имиджа и пропаганду союза?!

Сегодня, зная о произошедшей по воле Александра трагедии 1812 года, можно только поражаться прозорливости еще одного автора, писавшего в фарватере проводимой Бонапартом политики. В 1802 (!) году бывший член Совета пятисот и Трибуната Р. Эшассерьо-старший (1754–1831) в своей «Политической картине Европы» постулировал: России сулит подлинное величие, «если государь, управляющий ею, сумеет направить талант, который два его предшественника использовали для территориальной экспансии и завоеваний, на пользу цивилизации и улучшения жизни народов этой страны».72 Феноменально: подобную цитату можно живо использовать в качестве политического совета в настоящий момент.

Для объективности приведу еще одно мнение. Воспитатель царя Александра Ф. С. Лагарп, обращаясь к своему воспитаннику, записал 4 сентября 1810 г. следующую оценку ситуации и рекомендацию:

«…Россия, изнемогая под гнетом злоупотреблений, утомленная войнами, по причине которых сделалась она тем слабее, чем обширнее, ощущая нехватку земледельцев и ремесленников, нуждается в покое, дабы император мог заняться, если не исключительно, то хотя бы преимущественно делами внутренними — единственное занятие, его достойное. Более чем когда бы то ни было убежден я, что если установите Вы порядок внутри страны; если будете армию свою содержать в постоянной готовности к действию; если подготовите заранее для нее провиант и никогда более не станете оставлять без наказания тех преступников, по вине которых тысячи бравых воинов погибли от голода…»73

Примечательный нюанс: непрестанными войнами против Франции Россия спасала Англию — своего объективного соперника на море и в Восточном вопросе (в британском парламенте регулярно слышались речи с желанием уничтожить флот России и отбросить ее подальше «в снега»): об этом писали многие авторы. Но я напомню и такой показательный эпизод помощи российского императора врагам: давно не секрет, что, начиная с 1808 года, Александр I щедро оплачивал74 «консультации» бывшего министра иностранных дел Наполеона Ш. М. Талейрана. Затем в 1814 году царь часто бывал в его особняке (зато никогда не бывал на Бородинском поле…), всячески благоволил мастеру предавать всех и вся. Но давайте подумаем, кого спонсировал и кому благоволил правитель России? Талейран не был сторонником не только союза, но и мира с Россией (к этому его принудил лишь Наполеон, став его непосредственным начальником). Вот что, к примеру, писал дипломат в эпоху Директории:

«Разрушение Херсона и Севастополя стало бы одновременно справедливой местью за безумное неистовство русских и лучшим средством для успеха в переговорах с турками…»75

Ничего в отношении Талейрана к России не изменили и щедроты вместе с дружеским отношением царя: именно Талейран уже в январе 1815 года (спустя недолгие месяцы после первого отречения Наполеона) организовал секретный союз76 между Францией и ее недавними врагами — Австрией и Англией — против России! Как известно, забытый трусливо бежавшим из своего кабинета ожиревшим подагриком Людовиком XVIII (который много лет жил в эмиграции и кормился с руки в России…) упомянутый документ, вернувшийся в Париж (с Эльбы) Наполеон незамедлительно переслал Александру (но маниакальная истерия последнего не поддавалась доводам здравого смысла — и он снова пошел интервенцией во Францию!). Как мы видим, русский царь фактически последовательно помогал врагам своего государства.

Все это понимает и выдающийся знаток эпохи Наполеона — историк Адам Замойский, который так писал о периоде еще начала царствования Александра:

«У России отсутствовали побудительные мотивы для войны с Францией, так как последняя ни в коей мере не угрожала интересам первой, к тому же Франция служила России культурным маяком».77

Сегодня термин «геополитика» стал весьма модным. Так вот, с геополитической точки зрения, война между Россией и Францией была невыгодна обеим странам: у них не было общих границ, а их объективные интересы на континенте легко могли поделить сферы влияния. Именно так к этому относился сам Наполеон:

«Франция не должна быть врагом России: это неоспоримая истина. Географическое положение устраняет всякий повод к разрыву».78

Некоторые, страдающие ущербными комплексами захотят тут же переспросить: а так ли к этому относились в России? Во-первых, этот вопрос некорректен: дело не в «отношении» к тому, что 2 помножить на 2 — получается 4 (во всех странах мира), а, во-вторых, я могу легко привести и оценочные документы с русской стороны. К примеру, знаменитый участник событий, впоследствии частый собеседник А. С. Пушкина, генерал-майор Михаил Федорович Орлов (1788–1842), в своих сочинениях всячески подчеркивал, «что между Россией и Францией не может быть серьезных противоречий по причине их значительной удаленности».79

Печально то, что уже заключенный при Павле I мир между двумя державами, который обещал быть долгим и выгодным обеим сторонам — оказался разрушен болезненными амбициями его сына. Шведский генерал и государственный деятель, перешедший на русскую службу, граф Георг Магнус Спренгтпортен (Göran Magnus Sprengtporten: 1740–1819), посланный Павлом I для встречи с первым консулом, так излагал смысл и перспективы русско-французского союза:

«Увидев, что лондонский и венский кабинеты вместо того, чтобы способствовать общей цели, стараются лишь всеми силами захватить новые территории, увидев также, что правительство Франции изменилось и на смену анархии пришло консульство, он принял решение отвести свои войска. Я надеюсь, что отныне французы и русские будут хорошими друзьями. Это твердое намерение Его Величества Императора».80

Бонапарт только и ждал этого замирения с Россией — и сделал все, чтобы упрочить его. В Петербурге он уже был популярной личностью — выдающийся полководец и гениальный реформатор: именно это угнетало завистливого молодого цесаревича Александра. Мало кто знает, но в тот период один русский художник написал картину, посвященную стремительному броску Бонапарта на мосту при Лоди — и сама императрица (мать Александра) купила ее за 600 рублей!81 Официальные статьи из главной французской газеты «Монитор» начали публиковаться и в российской Придворной газете.82В своем официальном выступлении перед Законодательным корпусом 22 ноября 1801 г. консул Бонапарт радостно заявил:

«Отныне ничто не нарушит отношений между двумя великими народами, у которых столько причин любить друг друга и нет поводов к взаимному опасению…»83

Безусловно, дворцовый заговор с целью физического устранения Павла созрел среди русского православного офицерства, но, возможно, он бы еще долго зрел, если бы не английские деньги. Английский историк Элизабет Спэрроу, исследовав большой массив архивных документов, касающихся британских спецслужб тех лет, пришла к выводу о несомненной причастности их к организации убийства Павла I.84

Можно согласиться с А. Д. Широкорадом:

«…войны Павла I, а затем Александра I против Директории (правительства Франции до прихода к власти Бонапарта; автор имеет в виду, что Александр продолжил воевать против Франции — прим. мое, Е. П.) даже в случае случайного успеха принесли бы только вред Российской империи.

…Дальнейшая экспансия на запад и присоединение к России земель с польским и германским населением грозила империи страшной бедой.

…Павел, в конце концов, осознал свою ошибку и вступил в союз с Первым консулом Французской республики».85

Но объективные предпосылки к миру и союзу разбились о субъективную агрессивность Александра I и комплексы части русской аристократии и офицерства. Хотя, необходимо подчеркнуть: реваншистские настроения в России появились только после поражения в войнах, развязанных Александром в 1805–1807 гг., а до этого их просто не могло быть — и, судя по многим первоисточникам, и не было!86 При этом больше всего от конфликта России с Францией выигрывала Англия — объективный враг России на морях, а также в Восточном вопросе. Выдающийся знаток темы 1812 г., опубликовавший в свое время многие сотни важных документов, К. А. Военский (1860–1928), имел все основания написать следующее:

«России в этой борьбе, затрагивающей по преимуществу интересы германского мира, быть может, и не было основания принимать участия.

Лучшим доказательством справедливости такой точки зрения служит участие в европейском походе против Наполеона Англии, которая, конечно, вовсе не была заинтересована в поддержании старых континентальных монархий, а, почуяв огромную силу новой империи, всячески старалась ее ослабить из чисто личных интересов. Совместная деятельность России и Англии против французов едва ли являлась актом политической мудрости. Вот почему кажущийся характер случайности в поступках Павла I и крутой поворот его в сторону симпатий к Бонапарту, при внимательном обсуждении, свидетельствует, быть может, о плане, строго обдуманном и имевшем полное оправдание в действительном соотношении сил Европы и в том положении, которое занимали среди них, с одной стороны, Франция, с другой Россия».87

После подобного логично процитировать свидетельство польского генерала наполеоновской армии Дезидерия Хлаповского, относящееся к самому кануну войны 1812 года:

«Проживавшие в Вердене англичане до того сдружились с нашими офицерами, что громко высказывали свои пожелания победы французам, а не русским, и радовались при мысли о восстановлении нашего отечества (т. е. Польши — прим. мое, Е. П.)».88

Что касается упомянутого Павла I, внешнюю политику которого переменил его сын, то нравственную суть (т. н. «духовность») того слома весьма живо описал еще царский офицер и автор сочинений по истории России Л. Э. Шишко (1852–1910):

«Так кончилось кратковременное царствование Павла и началось царствование Александра Первого, который подобно своей бабке, при вступлении на престол перешагнул через труп убиенного царя. Это не помешало, конечно, московскому митрополиту короновать его торжественно царским венцом с произнесением обычных лживых слов о воле провидения, о руке всевышнего и тому подобное».89

Сегодня среди ученых считается уже доказанным, что невозможно говорить о каких-то «захватнических» планах со стороны Наполеона в 1812 году.90 Наоборот: исследователям очевидно, что к союзу с Россией консул Бонапарт, а потом и император Наполеон, питал принципиальную и страстную приверженность.91 Вспомним его известный тезис, что «Франция может иметь союзницей только Россию».92 Вспомним и возврат первым консулом пленных русских солдат, экипированных за счет Франции. И. Руа вспоминал:

«Бонапарт был даже настолько великодушен, что не только заново обмундировал всех русских пленных, но и снабдил их достаточной суммой денег для покрытия всех расходов на обратное путешествие в Россию. Павел I, сильно тронутый этим поступком, стал, как известно, другом и почитателем первого консула; он отказался вскоре от союза с Англией, чтобы вслед затем броситься в объятия политического альянса с Францией, что и подготовило, без сомнения, ту трагическую катастрофу, которая стоила жизни этому монарху».93

А чего стоит то, что после Аустерлица жалкие остатки русской армии были нарочито выпущены из окружения?94

Замечу, что Наполеон до последнего момента хотел помириться и с Британией. Об этом практически не пишут советские и русские авторы, но 17 апреля 1812 г. он в очередной раз предложил принцу-регенту проект мирного соглашения.95 Однако еще древние знали: Si vis pacem, para bellum (хочешь мира — готовься к войне — лат.). Ни Англия, ни Россия мира не хотели.

V

Как мы выяснили выше, приближаемая Александром война 1812 г. не была со стороны России «справедливой» и «оборонительной»: никто не собирался не то что захватывать ее невероятную и необжитую территорию (значительная часть — в «вечной мерзлоте»), но и даже переходить границу изначально Наполеон точно не планировал. Так какой же характер носила война 1812 года, если ее, как я уже говорил (и как будет доказано в следующих главах), невозможно назвать «Отечественной»? Да ровно такой же, как и все войны, которые велись против Франции в последние 20 лет (в том числе — до того, как Бонапарт стал консулом!): антифранцузская коалиция по характеру, шестая по счету (Пятая ознаменовала военные действия 1809 года, когда Австрия вновь объявила Франции войну), а с территориальной, тактической точки зрения, ее следует называть кампанией Наполеона в России. Так же, как кампания Наполеона 1805 года в Австрии называлась войной Третьей антифранцузской коалиции, а кампания 1806 г. в Пруссии — Четвертой: эти страны первыми объявляли войну Франции, в их официальные планы входила интервенция, они первые послали свои армии к границам — но Наполеон стремительным движением (причем в 1805 г. — буквально с противоположного конца своей страны, с Ла-Манша!) разбивал армии агрессоров на их территории (не ждать же армию врага в Париже!). И ни одной из этих стран-агрессоров не пришло в голову выдумывать идеологическую сказку про «Отечественную» войну: подобной ложью, к сожалению, отличилась лишь Россия (хотя ее огромная территория в 1812 г. была задета линией фронта не так значительно, как те же Австрия и Пруссия, пройденные солдатами Наполеона насквозь).

Смешно и неправдоподобно разглагольствовать о гражданских чувствах населения страны, где в теории не существовало граждан! Все крестьяне были неграмотны и даже никогда в жизни (!) не могли видеть карту того, что заставляли называть родиной (само правительство не знало точных границ, например, во вновь присоединенных азиатских областях). Советским бесправным жителям хотя бы такую карту регулярно демонстрировали, причем цветную, причем распаляя гордость за сантиметраж. А если какая пьяная потная деревенская баба и убила ударом в спину какого-нибудь голодного солдатика из краев Вольтера и Гёте, пришедшего защищать свою цивилизацию от деклассированной армии страны рабов, то это не есть осмысленное «народное движение». Перед этим та же баба и ее муж прогнали или убили помещика, убили его управляющих (своих единоверцев). А до этого упомянутый помещик купил ее, как скотину на рынке — и драл на конюшне: и она, и ее семья все это терпели. В этой связи вспоминается свидетельство Дмитрия Павловича Рунича (1780–1860): в 1812–1816 гг. он состоял почт-директором в Москве, а в 1821–1826 гг. — попечителем Санкт-Петербургского университета и Санкт-Петербургского учебного округа, также принимал участие в работе Российского библейского общества. Он писал:

«…патриотизм был… не при чем… русский человек защищал в 1812 году не свои политические права. …русский крестьянин… живет только для удовлетворения своих физических потребностей и для того, чтобы пользоваться свободою, которую он ищет в растительной жизни».96

Но обо всем этом подробно и документально — в следующих главах.

Итак, идеологические исторические фальсификации всегда служили главным средством для отвлечения населения России от реальных внутренних проблем, от бездарности правительства, от коррупции чиновников; эти же мифы («кругом враги», «мы самые справедливые», «закидаем неприятеля шапками») раздували агрессивное настроение невежественной толпы и делали ее послушной игрушкой в руках агрессивных деспотов. Населению бедному в реальной жизни правительство сбрасывает в корыто пережевывать богатые мифы о жизни нереальной. Особенно легко «реформировать» историю: она же все-таки не будущее — труда, таланта и проверки ущербным и невежественным стадом не потребует.

Хронологически первым (5 апреля 1812 года) в новой антифранцузской коалиции стал оборонительный и наступательный союз России со Швецией,97 в котором вошедший в агрессивный раж Александр гарантировал Швеции помощь в скорейшем захвате Норвегии. Позднее к антифранцузской коалиции присоединилась Англия (18 июля — подписан договор в Эребру) и Испания (в лице ее повстанческого правительства: 20 июля — договор в Великих Луках), которые уже давно воевали против Франции. Англия вела активную войну масштабными сухопутными силами и агентами-провокаторами в Испании, а флотом — повсюду на море; послала в Россию по «ленд-лизу» десятки тысяч ружей и военных специалистов, брала на себя списание русских кредитов (в том числе огромного голландского займа в 87 млн гульденов).98 Кроме того, перед началом кампании 1812 г. Россия также имела секретные соглашения с Австрией и Пруссией (об этом речь пойдет ниже).

Таким образом, с научной и юридической (да и просто с логически адекватной) точки зрения, в 1812 году с Наполеоном сражался не пресловутый русский «народ» (зачастую — весьма размытое демагогическое понятие — и об этом подробнее в следующей главе), а государства Шестой антифранцузской коалиции. Данную концепцию (включая полную ответственность Александра I за конфликт) я впервые сформулировал еще будучи студентом исторического факультета МГУ им. Ломоносова — в серии докладов на научных конференциях 2000–2002 гг.99 Этот мой термин сегодня используют уже даже официозные энциклопедии и авторы, но их поведение подчас требует анализа не историка, а психотерапевта: термин-то используют, а затем на той же страничке рассказывают прежние сказки про «Отечественную» войну. К примеру, главная официозная энциклопедия 2004 года выпуска (издательство: Российская политическая энциклопедия) была вынуждена отреагировать на выводы моих нашумевших к тому времени исследований и сотворить такой комический пассаж во вступительной статье — в части, посвященной периоду до начала кампании:

«…Петербургский союзный договор со Швецией, ставший первым шагом к созданию 6-й антифранцузской коалиции (дальнейшим шагом в становлении рос. — швед. союза стал подписанный уже в ходе военных действий Абоский договор. …Россия также смогла подписать союзные договоры с Великобританией (Эребруский мир) и Испанией (Великолукский союзный договор)».100

Подобные тезисы (про «первый шаг к созданию») хитро и звучно были прикрыты «лапником» словосочетания «Отечественная война» — первыми двумя словами на той же странице упомянутой Энциклопедии: главное выслужиться в первых фразах (ранее те же люди в подобных же изданиях помещали цитаты классиков марксизма-ленинизма с антикрепостническими идеями). Вот такую позорную комедию ломают авторы официоза: все коалиционные соглашения против Франции подписаны, сами участники событий были убеждены, что они в союзе и снова (как и в прошлые годы) действовали как коалиционеры (помогая друг другу деньгами, войсками, военными советниками, дипломатической поддержкой, данными разведки и т. д.), но просто честно и откровенно назвать вещи своими именами (да: война 1812 года была 6-й антифранцузской коалицией!) российским авторам даже в XXI в. не позволяет желание получать гранты и быть карьеристами. «В скобках» уточню: в редакционном совете состояли — служащий Федерального бюджетного учреждения культуры «Государственный исторический музей», бывший сотрудник музея «Траурный поезд В. И. Ленина», В. М. Безотосный и директор столь же бюджетного музея-панорамы «Бородинская битва» тов. И. А. Николаева (1939 г. р.), которая вообще никогда темой 1812 года научно не занималась, а была в основном, так сказать, завхозом (в любом случае, ее потом «не продлили», а посадили на место директора девушку-завхоза помоложе, но потом уже та ушла в декретный отпуск — это долгая история…). Так вот нельзя быть, как говорится, наполовину беременной или наполовину в антифранцузской коалиции, а наполовину вне подписанного вами официального «оборонительного и наступательного договора»! Подчеркну, однако, что в российских школьных и институтских учебниках нет и подобных осторожных упоминаний о коалиционных соглашениях России: в «учебной» литературе фальсификация истории достигла своего апофеоза.

Как я уже говорил, хронологически первым (24 марта по старому стилю / 5 апреля по новому 1812 г.) участником новой, VI антифранцузской коалиции, стала Швеция, подробные обстоятельства союза с которой были в свое время разобраны В. В. Рогинским в его небольшой по объему монографии «Швеция и Россия. Союз 1812 года» (М.: Наука, 1978). Однако советский автор все еще был вынужден называть войну 1812 г. «Отечественной» и делать принципиально неверный и противоречивший им же самим приведенным документам вывод о том, что соглашение было лишь одним из камней «в фундаменте складывавшейся антинаполеоновской коалиции» 1813 г.101 Между тем, с дипломатической точки зрения, de jure, с момента подписания соглашения имел место факт появления антифранцузской коалиции. Она стала шестой по счету с 1792 года и продолжилась в 1813–1814 гг. Стоит подчеркнуть, что термин «антинаполеоновская коалиция» научно некорректен, потому что отсчет упомянутых коалиционных союзов идет от начала 1790-х гг., когда Наполеон был еще нищим офицером.

В. В. Рогинский пишет:

«Русско-шведский союзный договор должен был базироваться на условиях Гатчинского договора, заключенного в 1799 г., с рядом добавлений:

1) Александр гарантирует Швеции присоединение Норвегии (прямо „венская кухня“ — прим. мое, Е. П.);

2) Россия предоставляет Швеции корпус численностью 15, 20 или 25 тыс. человек для этой цели;

3) к моменту прибытия русских войск в Швецию для объединения с ними шведы подготовят армию в 35–40 тыс. (цель объединенного русско-шведского корпуса — высадка на датском о-ве Зеландия, чтобы принудить короля Дании Фредерика VI уступить Норвегию Швеции);

4) если датский король на это не согласится, союзники будут считать его своим врагом;

5) если Дания присоединится к Швеции, России и Англии, ей будет обещано, что эти державы будут вести переговоры с Францией лишь при условии, что Дания получит полную компенсацию на берегах Эльбы».

Далее следовал план совместного вторжения в северную Германию:

«Если датский король согласится вступить в эту систему…, его армия присоединится к шведам и русским и к корпусу в 4–5 тыс. человек, который смогут предоставить англичане. В целом это образует армию более чем в 80 тыс. человек, которую легко будет довести до 120 тыс. наборами в северной Германии, главным образом, в ганзейских городах и Ганновере».

Подчеркивалось, что после осуществления шведско-норвежской унии, которая будет следствием военного вторжения в Зеландию,

«объединенная армия в случае необходимости может быть переброшена в окрестности Гамбурга и затем на Одер, где она будет в состоянии осадить Штеттин, беспокоить тылы французской армии, повлиять на прусский двор, пробудить смелость немцев и совершить полезную для русской армии диверсию».102

Русско-шведский союзный договор от 5 апреля 1812 г. отличается точностью формулировок; статья II гласит:

«Обе высокие договаривающиеся стороны обязуются считать отныне интересы друг друга своими общими интересами, во всем оказывать друг другу помощь, а новые враги, которые могут появиться у одной из них в следствии заключения данного союзного договора, уже только в силу этого будут рассматриваться другой стороной как ее враги».103

Статья IV:

«…высокие договаривающиеся стороны обещают друг другу помощь, принимая на себя самое торжественное обязательство совместно осуществить диверсию, которая расстроила бы операции войск Франции и ее союзников, направив объединенный корпус в составе 25–30 тыс. шведов и 15–20 тыс. русских различных родов войск в тот из пунктов на побережье Германии, который будет сочтен тогда наиболее подходящим для ведения успешных действий против армий Франции и ее союзников».104

Благодаря этому положению имел место некий казус, хотя Наполеон был вынужден занять шведскую Померанию (в которой процветала английская контрабанда), что расценивалось в этой же статье как «начало военных действий против Швеции», то Россия уже оказывалась в состоянии войны с Францией. Однако об этом интересном факте до моих публикаций 2001–2004 гг. не удосужился написать ни один автор обобщающих работ по 1812 г.

Об агрессивных планах союзников говорится в статье VI:

«Хотя обе высокие договаривающиеся стороны считают приобретение Норвегии тесно связанным с принятым ими взаимным обязательством осуществить совместно и объединенными силами высадку в Германии, они договорились, что это присоединение будет осуществлено, с точки зрения последовательности военных операций, раньше чем диверсия, предусмотренная статьей IV настоящего договора, которым торжественно обещано и закреплено также и присоединение Норвегии к Швеции; е. в-во император всероссийский предоставляет с этой целью корпус своих войск, предусмотренный статьей IV настоящего договора, в полное распоряжение Швеции и под непосредственное командование его королевского высочества наследного принца Швеции для использования в операциях, имеющих целью присоединения Норвегии к Швеции».105

О четкой координации действий коалиционеров говорится также в статье XI:

«Поскольку войска е. в-ва императора всероссийского, находясь под командованием его королевского высочества наследного принца Швеции, будут на равных основаниях с войсками е. в-ва короля шведского делить славу и опасности общих предприятий, они во время пребывания на территории вражеской страны будут пользоваться одинаковыми с ними преимуществами в том, что касается их содержания за счет этой страны».106

Столь подробное и обильное цитирование объясняется принципиальной важностью проблемы.

Договор официально вступал в силу, когда одна из сторон либо «объявит войну Франции», либо последняя сама начнет военные действия (статья XIX наступательного и оборонительного союза). После перехода Наполеоном границы Н. П. Румянцев писал возглавлявшему русскую делегацию по переговорам со Швецией (инженеру нидерландского происхождения…) П. К. Сухтелену (Иоганн Питер ван Сухтелен: 1751–1836):

«…поскольку casus foederis налицо, необходимо, чтобы в. с-во предоставили себя в распоряжение е. к. выс-ва для приведения в исполнение всех постановлений союзного договора, и в частности для осуществления экспедиции на Зеландию, которая позволит Швеции приобрести Норвегию».107

Новоявленный шведский кронпринц Ж. Б. Ж. Бернадот так охарактеризовал ситуацию:

«Мир с Англией — это единственное обстоятельство, сдерживающее меня. Как только он будет подписан, начнутся наши боевые операции, и я жду лишь этого мгновения, чтобы привести в исполнение планы, согласованные между в. в-вом и королем».108

Наследный принц имел в виду сухопутный театр военных действий, ибо на море шведские крейсера уже захватывали французские суда, по крайней мере, с начала мая.109 Швеция реально оказала большую помощь России тем, что остановила в Германии большие силы французов, причем Великобритания, как и 1805–1807 гг. уплатила за участие шведской стороны в войне 150 тыс. фунтов стерлингов уже к концу сентября.110 Кроме того, она отвлекала Данию (Датская дивизия была в составе резервов Великой Армии).

В апреле 1812 года начались ожидаемые Ж. Б. Бернадотом переговоры между Россией и Швецией — с одной стороны, и Англией — с другой. Сначала они проходили в Стокгольме, но позже они были перенесены в Эребру, где 18 июля были подписаны англо-шведский и русско-английский договоры о сотрудничестве.111 Все эти соглашения являлись оборонительными и наступательными союзами.112 Была проведена специальная конференция уполномоченных России, Англии и Швеции. Из протокола заседания 18 июля:

«В случае войны е. в-во император всероссийский и е. в-во король шведский совместно пригласят е. в-во короля Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии присоединится в качестве полноправного участника к этому договору о наступательном и оборонительном союзе и гарантировать его постановления».113

Отметим, что еще 11 июня (!) Александр писал сестре:

«Я надеюсь в скором времени известить вас о мире с Англией, но пока — никому ни слова».114

В 1812 году у России был еще один союзник, на плечах которого лежала почти половина бремени войны. Я имею в виду Испанию.115 Русско-испанский союзный договор был подписан в Великих Луках 20 июля (8 июля но старому стилю) 1812 г. Александр I одновременно признал и «его католическое величество дона Фердинанда VII, короля испанского и индийского», и «генеральные и чрезвычайные кортесы», и конституцию (само католическое величество и король индийцев ее не признавал). Вот наиболее интересные тезисы документа:

«Статья I

Между е. в-вом императором всероссийским и е. в-вом королем испанским и индийским, их наследниками и преемниками и между их монархами, да будет не только дружба, но также искреннее согласие союза.

Статья II

Обе высокие договаривающиеся стороны вследствие сего обязательства предоставляют себе условиться без отлагательства о постановлениях сего союза и вместе согласиться во всем том, что может относиться ко взаимным их пользам и к принятому ими твердому намерению вести мужественно войну против императора французского, общего их неприятеля, обещаясь с сего часа рачить и содействовать искренно всему тому, что может быть полезно для той или другой стороны».116

Вопреки расхожему мнению о том, что в 1812 г. у России и Англии не было программы совместных действий (что, кстати, не спасло союзников от поражения в войне Третьей антифранцузской коалиции в 1805 г.), приведу собственноручную записку Александра I (совершенно не замечена отечественными историками). В ней уже в апреле (!) 1812 г. говорилось о необходимости поддержки от испанцев и португальцев, о том, что предстоящая война будет «последней», а «роль Англии заключается в помощи военно-морскими силами, в доставке военных припасов и в исполнении должности кассира… для всех держав, могущих нуждаться в деньгах…».117 Подобное означало списание для России голландского займа (более 87 млн гульденов). 6 (18) декабря русский посол в Лондоне Х. А. Ливен сообщал Н. П. Румянцеву об отправке из Англии в Россию 150 000 тыс. английских ружей. В начале 1813 года (т. е. еще во время войны) стало поступать и артиллерийское вооружение.118

Англия уже в период заграничных походов обещала дать значительные государственные субсидии, но еще в 1812 году стали собираться деньги частных жертвователей (и об этом тоже не написал ни один из предшествующих исследователей войны). Так, например, сам принц-регент внес 2000 фунтов стерлингов, а герцог Йоркский — 300 ф. ст., лорды Ливерпуль, Каслри, Букингемшир, Харроуби (все — члены Кабинета) и газета The Times — по 100 ф. ст. Некоторые пожертвования проходили по месту работы или по роду профессии.119 В итоге получилась достаточно значительная сумма (в общем, настоящий «ленд-лиз»).

Многие современники с обеих сторон рассматривали будущую войну как антифранцузскую коалицию против Наполеона, когда речь еще не шла о подписании официального договора между Англией и Россией.120

В войне с Наполеоном на стороне России активно участвовал и английский флот. Еще 19 мая 1812 г. министр иностранных дел Британии лорд Роберт Стюарт, виконт Каслри (1769–1822) писал вице-адмиралу Джеймсу Сумаресу (также Сомарец: 1757–1836), чтобы тот принял меры к «покровительству» над русскими кораблями.121 Все это было грубейшим нарушением условий Тильзита: Россия не просто не прервала отношений с Англией — но и часто действовала совместно с ней. Стоит сказать, что и сам английский посол в 1807 г. не покинул Россию, а по хитрому решению Александра отправился на местный «курорт». 18 августа 1812 г. российская эскадра адмирала Дж. Тета получила приказ доставить корпус генерал-лейтенанта графа Ф. Ф. Штейнгеля (1762–1831) в Ригу, который сражался против корпусов наполеоновских маршалов Николя Шарля Удино (1767–1847) и Этьена-Жака-Жозефа-Александра Макдональда (1765–1840). Эти войска принимали участие в обороне Риги, в порту которой уже с 24 июня стояла эскадра английских судов. Позже англичане отличились в сражениях в районе Шлока и в бою на реке Больдер-Аа, после чего русские смогли временно занять Митаву. Многие британские генералы получили высшие ордена России. В ноябре уже русский флот прибыл в Англию и встал под команду адмирала Юнга.122 Начались тяжелые бои с французскими морскими силами.

Историк русского флота, геральдист, нумизмат и участник Цусимского сражения П. И. Беловенец (1873–1932) так писал об адмирале А. С. Грейге (1775–1845):

«Англичанин родом, но по пользе принесенной России и русскому флоту, более русский, чем многие россияне».123

Англия, кроме того, оказала огромную помощь России участием ее армий во главе с Веллингтоном в Испании.

В начале июня, еще до открытия боевых действий, была достигнута устная договоренность с Австрией, которая даже позволила некоторым авторам говорить, что она фактически «означала союз России с Австрией против Франции».124 Автор новейшей биографии австрийского министра иностранных дел князя Клеменса Венцеля Лотара фон Меттерних-Виннебург-Бейльштейна (1773–1859) Энно Крейе справедливо пишет:

«Роли Австрии и России поменялись. Политика Меттерниха в 1812 году в точности совпадала с политикой Александра в 1809 году».

И еще:

«Несмотря на заключение союзного соглашения от 14 марта и вторжение Наполеона… в Россию, Меттерних все еще пытался добиться мира путем переговоров».125

Русско-прусские отношения прошли долгий путь трансформации от союзной военной конвенции от 17 октября 1811 г.126 до тайных переговоров в период кампании 1812 г. Независимо от этого весь прусский корпус стал опасной антифранцузской силой (об этом речь пойдет ниже): 30 ноября 1812 г. генерал И. Д. Л. Йорк (1759–1830) заключил Таурогенскую конвенцию.127 Французский офицер И. Руа справедливо отмечал:

«Пруссаки с затаенной болью в сердце становились под знамена человека, который принес им столько зла, который нанес столько оскорблений их национальной гордости… Они прекрасно сознавали, что лишь крайняя необходимость заставила их короля заключить союз с этим человеком; связь подобного рода, соединявшая их с французами, не могла быть, конечно, прочной; она могла продержаться лишь до первого случая, который не замедлил представиться.

Австрийцы, в течение 20 лет перед тем воевавшие с Францией, теперь краснели от стыда, будучи вынужденными стать в ряды ее союзников, и громко роптали по этому поводу. Как это впоследствии было доказано, решение австрийского кабинета войти в союз с Наполеоном было продиктовано исключительно политическими соображениями, перед которыми должен был умолкнуть голос национальной вражды».128

Отдельной темой является участие в коалиции Русско-Германского легиона (состоял из дезертировавших и пленных немцев наполеоновской армии, к апрелю 1813 г. он насчитывал 1254 чел.), а также пленных испанцев и португальцев: 30 июня их полк состоял из 3738 солдат и офицеров (все они были отправлены против Наполеона на испанский фронт). Эти обстоятельства также свидетельствуют в пользу концепции VI антифранцузской коалиции.129 Отмечу, что эти сведения нам будут полезны при рассмотрении проблемы потерь Великой армии в 1812 г.: уже сейчас мы можем отметить, что дезертиры из контингентов, предоставленных государствами-участниками прошлых антифранцузских коалиций, часто неверно засчитываются авторами в летальные потери (да и плененными в бою их в основном считать нельзя) — в то время, как они по больше части остались живы.

Россия также сумела заключить выгодный договор с Португалией.130

Под коалицией в России в эпоху наполеоновских войн понималось (термин появился в 1790 г.; он имеет латинскую и французскую этимологию): «Объединение, союз партий, государств и т. п. для достижения общих целей (курсив мой — прим. Е. П.)».131

Меня может только удивлять, почему все (!) мои предшественники не обратили никакого внимания на первые и главные строки первого «Приказа Военного Министра Войскам Западных Армий», изданного в первые часы войны — 25 июня 1812 года? От лица М. Б. Барклая де Толли солдатам и офицерам внушалась весьма своеобразная идея, напрямую связывающая события происходившего сию минуту со всеми антифранцузскими коалициями, начавшимися после революции:

«Воины!

Наконец приспело время знаменам вашим развиться перед легионами врагов всеобщего спокойствия; приспело вам предводимым самим МОНАРХОМ, твердо противостоять дерзости и насилиям, двадцать уже лет наводняющим землю ужасами и бедствиями войны!»132

Здесь стоит напомнить, что в предшествующие 5 лет (и до последней минуты) с этим ужасным «врагом» сам православный «монарх» был в союзе, а солдаты могли лицезреть их публичные объятия на том же Немане. Более того, в 1809 г. русские войск пусть и нехотя и не нанося противнику особого урона, но воевали на стороне «дерзости и насилия» против Австрии, которая тогда вновь напала на наполеоновскую Францию. Таким образом, как обычно, идеологические приемы оболванивания армии и народа снова полились бурным потоком. Процитированный документ также ставит крест на россказнях про заранее продуманный «скифский план» отступления до Волги: из данного призывного текста видно, что царь желает изобразить из себя наступающего и всех побеждающего полководца: дальше в тексте вспоминаются победы Петра Великого, походы против Фридриха Прусского и победы над Турцией (практически всё вышеперечисленное — войны наступательные).

История — дама, любящая курьезы. Все вышеописанные приготовления новой коалиции творились русским царем против Наполеона — кавалера двух высших наград Российской империи: ордена Святого апостола Андрея Первозванного с девизом «За веру и верность» и ордена Святого благоверного князя Александра Невского (девиз — «За труды и Отечество»); сегодня они хранятся в Государственном историческом музее в Москве.133

VI

Рассмотрим теперь важнейший сюжет нашего повествования — цели и планы русского командования перед войной 1812 года.

Еще выдающийся историк, внук Николая I и дядя печально известного Николая II, генерал и великий князь Николай Михайлович в своем известном труде, посвященном императору Александру I, откровенно рассказал о серьезной проблеме, стоящей перед историками:

«Задача наша не из легких, мы это сознаем: во-первых, потому что многие источники отсутствуют, благодаря систематическому истреблению их Императором Николаем I; другие, хотя и существуют, но с большими пробелами…»134

Николай I действительно уничтожил много документов, могущих пролить свет на вину России в агрессивном развязывании войны против Франции в 1812 г., способных опозорить царскую семью и разрушить до основания миф об «Отечественной» войне. Уже и сам Александр I концептуальные решения часто обсуждал с генералами и сановниками исключительно устно, а значительную часть переписки утилизировал сразу по получении. Тем же самым занимались и его братья, сестры, генералы и министры. У историков остались в прямом смысле слова километры и тонны документов, но подобные материалы зачастую имеют, так сказать, технический характер. Мы знаем, к примеру, тысячи писем бытового характера, поденные расписания полков и даже рот, штат слуг дипломатической миссии, дворцовую опись тарелок и ложек, но уничтожались как раз те документы, в которых открывались цели и планы, а также истинные взаимоотношения между ключевыми персонажами. Поэтому иногда ученым приходится реконструировать здание исторической истины по «осколкам» — по отдельным фразам и случайным упоминаниям. Однако при кропотливом труде и профессионализме и эти «осколки» способны выдать главные тайны своих «мастеров».

Сразу скажу, что красивая сказка про «скифский план» была выдумана задним числом много позже, чтобы попытаться оправдать позор отступления и преступления российского правительства и военного командования. Русские генералы в 1812 году действовали совершенно хаотически, полностью под давлением Наполеона, который на протяжении всей войны владел инициативой и расстроил целый ряд замыслов противника. Вместе с тем для «скифской тактики» ни большого ума, ни самого этого заграничного и цивилизованного термина «тактика» не надобно: ибо все сводилось лишь к тому, что русские генералы сами сжигали собственные города и села, убегая от гениального полководца. И все это происходило не по заранее продуманному плану завлечения врага из школьного учебника фальсифицированной истории вглубь не менее напридуманной России, а под действием сиюминутных обстоятельств. О подобном безоговорочно свидетельствуют абсолютно все подлинные документы, которые я в изобилии сейчас приведу. Однако — обо всем по порядку.

Изначальное отношение лицемерного и мстительного русского царя к новому союзнику, а также противоположные ему щедрые жесты Наполеона прекрасно видны на примере послов, которых Александр направил в Париж. Это весьма проницательно описывает доктор исторических наук Н. А. Троицкий:

«После долгого раздумья Александр назначил послом боевого генерала графа П. А. Толстого — „цареубийцу“ и (подобно его брату обер-гофмаршалу Н. А. Толстому) врага Франции.

…„Враг человечества“ устроил Толстому великолепный прием в Фонтенбло. Взяв посла под руку, он говорил ему, что дни, проведенные с Александром I в Тильзите, считает „лучшими в своей жизни“ и что к русскому народу преисполнен „величайшего уважения“. Наполеон поселил Толстого в роскошном особняке, выкупив его у И. Мюрата за 1 млн. франков (выделено мной, Е. П.), приглашал его на приемы особо доверенных лиц к себе и к Жозефине, но Толстой не поддался на все эти любезности, ни разу не позволил себе смягчить в разговорах с Наполеоном то ледяное, то скорбное выражение лица и вообще делал все от него зависящее, чтобы привести русско-французские отношения к разрыву.

(…) Александр уже через год заменил П. А. Толстого А. Б. Куракиным — столь же рьяным, как Толстой, врагом Наполеона, но в противоположность Толстому изысканным дипломатом».135

Итак, русский царь послал в Париж врагов Наполеона (причем, что постыдно — первый из послов был участником заговора с целью убийства отца самого Александра!), а Наполеон, я подчеркну, сделал своим представителем при российском дворе молодого и наивного сторонника мира с Россией Армана де Коленкура.

В письме к матери, вдовствующей (во многом благодаря сыну…) императрице Марии Федоровне, Александр сообщал (уже в сентябре 1808 г.), естественно, по-французски: Тильзит — это временная передышка для того, чтобы

«…иметь возможность некоторое время дышать свободно и увеличивать в течение этого столь драгоценного времени наши средства, наши силы. Но мы должны работать над этим среди глубочайшей тишины, а не разглашая на площадях о наших вооружениях, наших приготовлениях и не гремя публично против того, к кому мы питаем недоверие».136

Для сравнения приведем два высказывания Наполеона. Еще до переговоров в Тильзите, 14 марта 1807 г. он пишет Ш. М. Талейрану:

«Я убежден, что союз с Россией был бы нам очень выгоден».137

И уже после заключения мира (итоговые подписи были поставлены 7 июля 1807 г.) Наполеон наставляет А. Ж. М. Р. Савари:

«…если я могу укрепить союз с этой страной и предать ему долговременный характер (et y faire quelque chose de durable), ничего не жалейте для этого».138

К новой войне против Наполеона страдающий буквально манией Александр I стал готовиться с первых дней Тильзитского мира — еще в 1807 году! Военный бюджет был увеличен в разы. Этим царь разорил финансы: начался тяжелый кризис. В докладе царю от 8 декабря 1808 года канцлер империи граф Н. П. Румянцев (1754–1826) писал, что главная причина кризиса отнюдь не торговый разрыв с Англией, а расходы на оборону! Но психически неадекватному самодержцу подобные доводы были неважны, он повторял как мантру: «Наполеон или я, он или я — вместе мы не можем царствовать». Сегодня историки стараются замалчивать позорнейший для дома Романовых факт: в 1810–1811 гг. Александр I продал в крепостное рабство около 10 тысяч государственных крестьян.139 Никого не жалеть ради собственной блажи! Затем 2 февраля 1810 года и 11 февраля 1812 года последовало резкое увеличение всех налогов.

В итоге: с 1810 года (!) русские армии уже стояли в боевом развертывании на границах Герцогства Варшавского.140 При этом я напомню, что император французов объявил очередную мобилизацию лишь в феврале 1812 г., а наполеоновская Великая армия получила корпусную организацию лишь 1 апреля 1812 (причем некоторые корпуса и части — только в июле и осенью, уже во время войны).

16 марта 1810 г. царю уже подана служебная записка М. Б. Барклая де Толли (1761–1818), в которой излагались варианты войны против Наполеона.[28]141

Показательно выглядит количество заказов Военного ведомства России: к примеру, Тульскому оружейному заводу: 1806 г. (когда воевали с Францией, помогая Пруссии) — 56 616 ружей, «мирный» 1810 г. — 95 944 ружья, 1812 г. — 144 тыс.142 В январе — мае 1808 г. (сразу после подписания союза с Наполеоном!), маскируя от французской разведки под видом «металлолома», из Австрии в Россию было переправлено 24 тыс. ружей, 15 тыс. сабель «и много другого военного снаряжения».143 Осенью 1808 г. русское правительство принялось переоборудовать оружейные заводы: как обычно, русских квалифицированных специалистов не нашлось — и стали (втайне от Наполеона) разыскивать таковых в Австрии.144

Чем еще промышляли российские власти? Интереснейший факт: уже около 1809 г. представитель России в Австрии вошел в контакт с тирольцами — и для поднятия восстания против Наполеона (кстати, в непосредственной близости к границам Франции) начал снабжать их огромными суммами денег!145 Удивительно, но часть посвященных этому документов были опубликованы (правда, мизерным тиражом и мельчайшим шрифтом) в СССР еще в 1962 году (официальное издание МИД СССР: Внешняя политика России XIX — начала ХХ века. Документы российского министерства иностранных дел. Серия I, т. 6, с. 634–635, 781).

Где Россия и интересы ее нищего населения — и где Тироль?! То было подлинной подрывной деятельностью Александра против его официального союзника-Наполеона, которого православный русский царь по заведенной между европейскими монархами традиции в переписке лицемерно именовал «брат мой». Вся эта история с финансированием «боевиков» тех лет мне живо напоминает деятельность советского правительства, поддерживающего разного рода маргинальные элементы по всему миру — лишь бы насолить цивилизованным странам Запада. И вообще тема, так сказать, актуальная…

Александр I буквально разорял Россию финансово, но, что еще хуже, требовал все больше «пушечного мяса», объявляя все новые рекрутские наборы. Однако рекруты нередко сбегали, а помещики и крестьянство стонали от непомерных реквизиций рабочих рук, сыновей и мужей (об этом подробнее в двух следующих главах). В 1810–1811 гг. был объявлен 80-й набор (забрали 94 589 душ), сразу 81-й (120 тыс. чел., хотя рассчитывали на 135 тыс. чел.). В 1812 г. провели аж три чрезвычайных набора, сильно сократив требования по росту, здоровью и количеству телесных недостатков. 83-й набор вместо искомых 181 585 чел. дал всего лишь 166 563 «душ» и т. д.146 Разительной противоположностью этому выглядит ситуация во Франции, где людей берегли. Вот показательный и полностью документированный факт: за всю эпоху Наполеона в Париже (где, подчеркну, полиция могла легко контролировать ситуацию и выявлять уклонистов) из законно подлежащих призыву мужчин было призвано всего 31,87 %!147

Великий император упорно не слушал своих советников, которые предупреждали его не верить Александру (Наполеон ведь жил по логике: если союз выгоден обеим державам, значит, обе державы его будут сохранять). Более того: французский полководец начинает выводить свои войска из немецких земель! У нас на руках сегодня есть ценнейшие документы! 9 января 1810 г. Наполеон отдает распоряжение военному министру Анри-Жаку-Гийому Кларку, герцогу Фельтрскому (17 октября 1765–28 октября 1818):

«Прикажите вице-королю (имеется в виду вице-король Италии Евгений (Эжен) де Богарне — прим. мое, Е. П.) вернуть в Италию все его французские полки, которые были в Германии, и разместить их в местах их постоянной дислокации, переведя их на штат мирного времени».148

В другом письме тому же министру значится:

«Я хочу использовать укрепление континентального мира, для того чтобы навести экономию в моих вооруженных силах».149

Честный и взаимовыгодный мир и союз с Россией был главной целью внешней политики Наполеона с самого начала его правления. И данный период — не исключение. Еще один документ — из речи перед депутатами Законодательного собрания Франции (да, я напомню, что миф о полновластной диктатуре Наполеона — это тоже миф, живущий сегодня только в сознании необразованных людей) от 3 декабря 1809 г.:

«Мой союзник и друг, император России, присоединил к своей обширной империи Финляндию, Молдавию, Валахию и один из округов Галиции. Я не жалею ни о чем, что могло бы идти на благо этой империи. Мои чувства к ее великому монарху полностью согласуются с моей политикой».150

Таким образом, ради сохранения союза Наполеон закрывал глаза на все захватнические войны России! Совершенно противоположное осуществлял царь.

Факт практически неизвестный: с 1810 г. царь Александр через некоего Франсиско Сеа Бермудеса (Francisco Cea Bermúdez: 1779–1850) вступил в секретные переговоры с испанскими повстанцами — с Центральной хунтой (да, было время, когда Россия поддерживала самую настоящую хунту, которая инспирировала религиозный терроризм). Степень паранойи и желания напакостить Наполеону была такой, что упомянутые переговоры монарх вел лично и втайне от собственного государственного канцлера Н. П. Румянцева (!), который был сторонником мира с Францией.151 Царя не смущало даже то, что этот оборотистый Ф. С. Бермудес был сыном лавочника: ненависть к Наполеону делала русского деспота демократичным. Он бы, очевидно, вступил в сговор с самим чертом. Любопытно, что тот же пронырливый Бермудес стал посредником и в тайных переговорах императора с Англией! Нужны ли вам еще доказательства того, что Александр не просто готовил новую войну в будущем, но и никогда не соблюдал условия мира — с самого его подписания. Подобное маниакальное рвение, не в последнюю очередь, приходится объяснять и причинами психиатрического свойства.

В декабре 1810 г. Александр вводит новый тариф, который резко ударил по французской торговле. Подобная мера была, безусловно, вопиющим шагом.152

Уже 6 января 1811 года Александр в письме А. Чарторыйскому сообщает, что планирует вскоре начать войну, причем — с присоединения Герцогства Варшавского («Польши») к России!153 25 февраля 1811 г. царь дает инструкцию своему послу в Австрии графу Густаву Эрнсту фон Штакельбергу (1766–1850): Россия «непременно должна» овладеть Польшей, а чтобы Австрия не мешала в предстоящем военном наступлении, он предлагает ей Валахию и Молдавию.154 Но этот план сорвал польский патриот князь Ю. Понятовский (1763–1813), который обо всем сообщил Наполеону.155 Современный специалист по использованию артиллерии в войне 1812 г. А. Б. Широкорад отмечает:

«Плачевное состояние западных русских крепостей к 1812 г. — не результат нехватки средств в Военном министерстве и не просчет генералов. Это результат стратегии Александра I — наступать и воевать на чужой территории».156

Таким образом, русский царь денно и нощно готовил очередное нападение на Францию — и о части событий Наполеон знал. Естественно, всех перечисленных фактов вы не найдете в советских и российских школьных и институтских учебниках: в этой почти уголовной макулатуре вопрос причин и подготовки войны 1812 года практически тотально сфальсифицирован.

Ч. Р. Дарвину и, конечно, провидению было угодно, чтобы ко мне в руки попал уникальный артефакт: никогда не публиковавшаяся и, так сказать, похороненная автором в столе кандидатская диссертация в будущем известного историка В. В. Пугачева (1923–1998) «Подготовка России к отечественной войне 1812 года» (Саратов, 1947, с. 406). Ее оригинал с многочисленными пометками автора был недавно приобретен мною у родственницы исследователя. В этом документе эпохи весьма обращают на себя внимание некоторые перечеркнутые молодым автором страницы и даже главы, касающиеся подготовки наступления России в уже в 1811 году. Безусловно, подобное шло вразрез с официальной историографией тех лет (т. е. давно не было новостью для ученых — но в послевоенную эпоху такие тезисы стали табуированными). Этот труд был проделан весьма добротно, автор изучил множество источников (в т. ч. на французском языке). После долгих страниц цитирования документов, в перечеркнутой главе под названием «Мысль о наступлении /январь — май 1811/.» (с. 241) В. В. Пугачев уверенно заявляет:

«В начале 1811 года Александр I мечтал о вторжении в герцогство Варшавское и создании нового военного союза против Наполеона».

Так с 1947 года эта диссертация свет и не увидела: хотя после многочисленных изъятий вдали от Москвы ее и позволили защитить, но ни одна страница из нее опубликована не была, а всю последующую жизнь историк занимался темой декабристов и т. д.

Продолжим. Александр I вновь с бешеной энергией начинает сколачивать антифранцузскую коалицию (шестую по счету). К середине 1811 года он уже почти уговорил прусского и шведского правителей начать войну с Францией. 5 (17 н. ст.) октября 1811 г. заключена секретная русско-прусская военная конвенция против Франции.157

Важнейшая дата, которую вы не встретите в российских учебниках истории: 27 и 29 октября 1811 г. был подписан ряд «высочайших повелений» корпусным начальникам русской армии, в которых приказывалось готовиться к переходу границы на Немане и к наступательной операции аж на реке Висле! Командиры этих пяти корпусов — П. И. Багратион, Д. С. Дохтуров, П. Х. Витгенштейн, И. Н. Эссен и К. Ф. Багговут. Тексты приказов давно и официально опубликованы еще царским правительством: «Отечественная война 1812 г.: Материалы Военно-ученого архива Главного штаба». Отд. I, т. V. СПб., 1904, с. 268–270, 303–304, 313–315.158 Однако в последний момент император Австрии (с которым также несколько позднее велись тайные переговоры) и король Пруссии испугались вновь открыто воевать с Наполеоном — и согласились лишь на секретные договоренности о том, что в случае войны не станут серьезно действовать против России.159

В соответствии со всем известным намерением Александра начать новую войну против Наполеона, в 1810–1811 гг. высшие российские офицеры и генералы принялись готовить докладные записки с конкретными планами. Сегодня ученые знают несколько десятков (!) подробных наступательных разработок. Наиболее весомые докладные записки наступательного стремления были поданы царю П. И. Багратионом (1765–1812), начальником Главного штаба его армии генералом графом Э. Ф. Сен-При (1776–1814), М. Б. Барклаем де Толли и состоявшим при его штабе генералом герцогом Александром Фридрихом Карлом Вюртембергским (1771–1833).160 Последний являлся родным братом матери царя Александра и пользовался большим влиянием.

Генерал-фельдмаршал И. Ф. Паскевич (1782–1856) вспоминает:

«Еще в 1811 г. князь Багратион предлагал броситься в Польшу, пока силы неприятеля были еще не собраны. Он надеялся, что, разбив его по частям, всегда можно будет иметь время отступить к назначенному пункту».161

Все эти материалы поражают тем, с какой легкостью и подчас кровожадностью их авторы говорили об агрессии. Но, как я говорил, докладных записок было множество. Приведу отрывки, выражающие суть концепции двух из них. В феврале 1811 года генерал Л. Л. Беннигсен писал царю:

«Наиболее полезно овладеть Варшавою (коей потеря поразила бы и обезоружила часть поляков, неблагорасположенных к России)… Итак, ясно видно, что Наполеон на первый случай не может иметь более как 90 тысяч французов в своем расположении на войну с русскими… Ко всему этому, что изъяснял я, кажется мне, что власть Наполеона никогда менее не была опасна для России, как в сие время, в которое он ведет несчастную войну в Гишпании (Испании — прим. мое, Е. П.) и озабочен охранением большого пространства берегов…»162

Напомню: генерал от кавалерии, граф Леонтий Леонтьевич Беннигсен (Левин Август Готлиб Теофиль фон Беннигсен: 1745–1826) был весьма влиятельным человеком: именно он командовал русской армией в войне против Наполеона в 1807 году, а в 1812 г. он стал исполняющим обязанности начальника Главного штаба армии М. И. Кутузова. Действительно, Наполеон был абсолютно не готов воевать со своей союзницей (с Россией), кроме того, был вынужден отражать нападение английской армии в Испании (их поддерживала часть невежественного населения, подстрекаемого к терроризму католическими попами, терявшими свои традиционные барыши).

Схожие мысли о плане наступательной войны высказаны в «Политическом мемуаре», представленном Александру I графом д᾽Аллонвилем: необходимо

«…начать наступление, вторгнувшись в герцогство Варшавское, войдя по возможности в Силезию, и вместе с Пруссией занять линию Одера, чтобы заставить выступить германских князей и возбудить восстание на севере Германии.

2. Расформировать польское правительство, рассеять его вооруженные силы… и безжалостно разорить герцогство (вспоминаем кровавые расправы над мирными жителями армией А. В. Суворова, бесчинства И. Ф. Паскевича, Катынь и т. д. — прим. мое, Е. П.), если придется его оставить…

9. Нельзя терять из виду, что человек, с которым мы воюем, соединил силы старой Франции с завоеваниями новой Франции… Мало поэтому поставить препятствие на пути столь большой мощи, но необходимо ее уничтожить».163

И последствия этих планов нам предлагают называть «Отечественной войной»?! Где же угроза? Где внезапное нападение Наполеона? Каким русским людям угрожали французские граждане и их правитель?! К большому сожалению, все эти приготовления были неизвестны населению России — поэтому, когда Наполеон гнался за убегающей армией развязавшего конфликт царя, простонародье могло подумать, что речь идет о нападении.

На самом деле, я убежден, что русский царь все же начал бы первым нападение на Наполеона еще в 1810–1811 гг. (или в крайнем случае — весной 1812 г.), если бы в России был бы выдающийся полководец, который внушал обоснованную надежду своими талантами. Но подобного физически не существовало, а сам Александр в значительной степени сознавал собственную бездарность.

Повторяю: в 1810–1811 гг. император Александр уже начал масштабные приготовления к войне, причем Наполеон в это время НИЧЕГО не предпринимал, никаких войск к границам России и на сотни километров перед ней двигать и не думал. Орда деклассированных детей крепостных рабов под командованием немцев-авантюристов и своих единокровных хозяев готова была совершить новое нашествие. Маниакально завидующий и ненавидящий гениального Наполеона царь принял решение вновь вести войну наступательной стратегией и уже отдал известные приказы о переходе границы и начале атаки на империю Наполеона в октябре 1811 года! Однако в последний момент его тайный союзник прусский король Фридрих-Вильгельм III (1770–1840) испугался — и от военной поддержки новой атаки на Наполеона отказался. Тогда Александр отменяет оперативный приказ и постепенно ищет другие варианты войны (неважно, какие планы — главное ВОЕВАТЬ!). Но мы должны осознать, что война фактически была начата русским царем уже в 1811 году! Упомянутые выше приказы корпусным командирам означали фактический разрыв с Францией. Александр запустил маховик, который сложно было остановить — но он его только ускорял! С течением времени, когда он получает известие о том, что Австрия предоставит Наполеону корпус для действий на фланге русских армий, «северный деспот» приходит к мысли не атаковать первым, а ультиматумами и усилением армий на границе спровоцировать Наполеона на начало военных действий. Это а) помогало бы русской пропаганде обвинить Наполеона в конфликте, б) снимало бы проблему отсутствия в русской армии талантливых военачальников для смелых маневров.

Из-за острейшего дефицита талантливых русских кадров Александр I еще перед началом боевых действий предлагал возглавить российскую армию бывшему сопернику Бонапарта, жившему в эмиграции в США, французскому генералу Ж. В. Моро (1763–1813); затем он обратился к англичанину Артуру Уэлсли (он же — герцог Веллингтон: 1769–1852), а когда и тот отказался, царь сделал предложение бывшему маршалу Наполеона — ренегату Ж. Б. Бернадоту (последний ограничился подарком концепции отступления и присылкой шведских войск уже в ходе кампании Шестой антифранцузской коалиции 1812–1814 гг.).164 Изначально русских генералов в качестве эффективных оппонентов Наполеону император России не рассматривал вовсе (и на практике они умудрились проиграть три самых крупных сражения 1812 года: Смоленское, Бородинское и бой под Малоярославцем). Нельзя сказать, чтобы после стольких войн, к 1812 году, царь совсем не понимал истинного положения некоторых вещей…

Продолжаем. 5 марта 1812 г. посол Франции в России Жак Александр Бернар Ло, маркиз де Лористон (1768–1828), доносил Наполеону из Петербурга буквально следующий неутешительный вывод о вероятных действиях императора Александра:

«…если он найдет хороший предлог, возможно, он последует за советом генералов и двинется, чтобы разорить герцогство Варшавское… Моим теперешним мнением является то, что он выждет нападения, но я не могу читать его мысли».165

Итак, российское командование вновь планировало войну наступательную. Это подтверждают все русские первоисточники. В марте в Петербурге был разработан очередной, я бы сказал, промежуточный план, в соответствии с которым Первая Западная армия должна была перейти Неман — а затем, по обстоятельствам, возможно отступить (уже разорив чужую территорию).166 Военный министр и командующий 1-й Западной армией М. Б. Барклай де Толли в начале апреля 1812 г. сообщал Александру I о готовности его корпусов перейти за Неман и начать кампанию: армия может «тотчас двинуться».167

Но вместе с тем Наполеон своими действиями постоянно рушил неуклюжие планы врага. Поэтому вскоре мы читаем такое сообщение М. Б. Барклая де Толли царю (после известия о занятии противником Кенигсберга):

«Едва ли можно будет нам правым корпусом и первою армией предпринять ни что другое, как только опустошение некоторого пространства земли».168

Ни о каком «скифском плане» и «завлекании» Наполеона до Москвы — ни слухом, ни духом! Поразительно, но еще создатель главного царского официоза о войне 1812 г. — бывший адъютант М. И. Кутузова А. И. Михайловский-Данилевский — в своем знаменитом сочинении не стеснялся сообщать подробности готовящегося наступления России на Наполеона! В те годы еще были живы многие участники событий — и они бы точно обнаружили несогласие с автором, если бы тот попытался выдумывать несуществующие прожекты. Открываем его «Описание Отечественной войны 1812 года по Высочайшему повелению» (часть I, СПб., 1840, с. 76: это замечательное издание в старинном владельческом переплете и с печатями «флотской библиотеки в Кронштадте» — одно из украшений моей личной коллекции) и читаем строчки, которые для поколений, выросших на лживых советских учебниках истории, прозвучат как гром среди ясного неба:

«Для перехода через Неман избраны были три места: Олита, Мереч и Гродно. В непроницаемой тайне и под видом сплавки хлеба и леса в Кенигсберг свозили на сии места большие запасы продовольствия, а для построения мостов лес, якоря, канаты. Корпусным командирам разосланы были повеления о принятии нужных мер к выступлению, по первому о том известию. Куда им следовать, где переходить границу и как потом действовать: все подробно было объяснено в повелениях, данных им в конвертах, запечатанных Императорскою печатью. Корпусным командирам разрешалось вскрывать конверты не прежде, как по получении приказаний к выступлению. Все было готово к походу за Неман…»

В авторских сносках А. И. Михайловский-Данилевский ссылается на документы, к коим он был допущен по соизволению Николая I и лично держал в руках: в том числе — на «Повеление Военного министерства генерал-интенданту Канкрину от 3 апреля, № 39-й» и на «Повеление генерал-квартирмейстеру Мухину от 2-го апреля, № 36-й» (даты приведены по старому стилю).

Эти факты полностью разрушают сразу несколько мифов российской и советской пропаганды: о миролюбии России, о «скифском плане» и о неожиданности начала войны (кстати, подобное весьма живо напоминает ситуацию перед началом другой известной войны…). Просто представьте: если бы русские корпуса выполнили данные задачи царя, если бы конверты были вовремя распечатаны — то вы могли бы уже родиться и учиться с информацией о том, что «такого-то в ночь форсировали Неман нежданно александровы войска». Если бы Наполеон бездействовал — то русские бы нанесли удар первыми, имея гораздо больше ресурсов (которые они потеряли за войну 1812 г.). Почему же российская сторона снова (первый перенос атаки относится к октябрю 1811 г.) отказалась начать военные действия первыми? На этот вопрос отвечает другой документ — простите за тавтологию, ответ самого царя М. Б. Барклаю де Толли:

«Важные обстоятельства требуют зрелого рассмотрения о том, что нам предпринять. Посылаю вам союзный договор Австрии с Наполеоном. Если войска наши сделают шаг за границу, то война неизбежна, и по сему договору австрийцы будут находиться позади левого крыла наших армий… По приезде моем в Вильну окончательно определим дальнейшие действия. Между тем возьмите меры, чтобы все было готово, если решимся начать войну и ни в коем случае остановки».169

И данное письмо было опубликовано в работе уже упоминавшегося А. И. Михайловского-Данилевского! Он же уточняет, что

«…вдруг новое политическое происшествие разрушило наступательные предначертания, заставило помыслить об ином роде войны — действовать оборонительно».170

Обо всем этом уже в 1840-е гг. в русскоязычной биографии Наполеона писал и Н. А. Полевой:

«После союза Наполеона с Австрией мысль Александра перенести наступательную войну в Пруссию была отменена».171

Здесь мы видим, что Александр как дипломат потерпел значительное поражение. То есть планировалась атака, но известие о том, что Наполеон дипломатически переиграл Россию, нарушило планы Александра: по секретному российскому соглашению с Австрией было уговорено, что вспомогательный корпус, который предоставляет эта держава Наполеону, не будет действовать против России активно, но все же опасность сохранялась.172 Но и «оборона» эта предполагала именно деятельное отстаивание территории, а отнюдь не глубокое отступление!

Продолжим — и уточним важный психологический аспект. Как мы знаем, после Тильзита и Эрфурта положение царя в собственной стране было не очень прочным. Его критиковали бестолковые сторонники реванша, которые сами порох не нюхали, но разглагольствовали «о победах Екатерины». Александра это нервировало и унижало ежедневно. Он и сам буквально рвался устроить новую войну: и вы сейчас могли убедиться в том, что царь начал готовиться (закупать оружие и строить планы наступления) буквально сразу после Тильзита. Поэтому ни о каком глубоком и непопулярном отступлении по собственной территории речь идти не могла: такая стратегия ставила бы имидж, репутацию и саму жизнь Александра под очевидный удар! Из следующих глав мы узнаем: когда Наполеон уже занял Москву, жизнь царя висела на волоске — дворцовый переворот ожидали в самом скором времени (вообще, петербургский двор был насквозь гнилым обществом — хотя все регулярно посещали картинные «молебны»). Не для того Александр 5 лет готовил новую войну (и в октябре 1811 года уже отдал приказ к началу похода), чтобы отступать: да еще сдавать «святыню» — Москву.

Историк А. Вандаль так описывает опасную для российского монарха ситуацию в столице уже после того, как он был вынужден бежать из армии, а сама русская армия была разбита Наполеоном в Бородинском сражении:

«Кутузов до конца обманывал его; лгал ему без зазрения совести. После Бородина старый генералиссимус выпустил бюллетени о победе, а на другой день после его сообщения распространилось известие, что Москва взята и сожжена.

Весть об ужасном осквернении священного города огорчила Александра, но, кроме того, озлобила его. …В петербургском обществе шли дурные толки; оно с озлоблением перечисляло совершенные ошибки, обвиняло в неспособности генералов и возлагало ответственность на верховную власть. Народ злобно и угрюмо молчал, на лицах застыло выражение сердечной тоски. Раз пала Москва — этот любимый Божией Матерью, хранимый ангелами город; раз „чужак, без разрешения императора, проник в Кремль“, не значит ли это, что сам Бог отвернулся от России и проклял ее вождей? Впервые народ как будто усомнился в царе, усомнился в помощи Божией. Лица, окружающие Александра, жили в постоянном страхе, почти в ожидании катастрофы. Боялись дворцового заговора, волнения дворян, народного мятежа. Наполеон предвидел и предсказывал такие события…

…18 сентября нужно было отпраздновать годовщину коронации. Обычай требовал, чтобы в этот день император с императорской фамилией показались народу и при торжественной обстановке проследовали в собор для присутствия на благодарственном молебствии. Приближенные царя страшно боялись за эту поездку. После усиленных просьб удалось убедить его отправиться в храм вместе с императрицами в карете, а не верхом, как он имел обыкновение это делать. Толпа присутствовала при проезде молча, без обычных приветствий. …Подъехав к церкви, высочайшие особы и свита вышли из экипажей и поднялись на паперть между двумя рядами народа, который почти касался их. Толпа не проронила ни одного звука, даже шепота не было. Тишина была такая, что ясно были слышны звон шпор и шуршанье длинных, тащившихся по мраморным ступеням шелковых платьев. Но вот религиозная церемония кончилась».173

А теперь рассмотрим, с какою помпой и важностью русский монарх отправлялся воевать (об этом не сообщают авторы-пропагандисты). 14 марта из столицы в поход выступил лейб-гвардии Егерский полк, Финляндский полк и Гвардейский экипаж; 17 марта — артиллерия Императорской гвардии, кавалергарды и лейб-гвардии Конный полк; 19 марта — лейб-гвардии Измайловский и лейб-гвардии Литовский полки; 21-го Петербург оставили Семеновцы и Преображенцы.174 Отбытие царя намечалось на 7 апреля, но доносы и необходимость отправить в отставку оклеветанного М. М. Сперанского (1772–1839) задержали царя.175 Вскоре он картинно посетил молебен в Казанском соборе, причем митрополит благословил его, а толпа кричала «ура» — и 26 апреля (в Вербное воскресенье) Александр I и его огромная свита уже подъехали к Вильно. За шесть верст перед городом его встретил М. Б. Барклай де Толли и множество генералов. Далее любящий дешевые эффекты, но не имеющий военных способностей царь пересел на коня и въехал в Вильно под гром пушек и звон колоколов. На улицах были специально выстроены шеренги части гвардейцев.176 Неужели подобный театральный выезд мог предшествовать плановому позорному бегству?! Если бы Александр желал осуществлять некий «скифский план», то он бы остался в Петербурге (куда он и был принужден вскоре сбежать) — а еще логичнее — уехал бы сразу, например, в Казань.

Чем же занимался царь в Вильно? Он приглашал на обеды представителей часто недружественной (по отношению к недавно присоединившей бывшие польские территории России) элиты: и старался обаять их, по всей видимости, объясняя, что нахождение Литвы в составе России — это залог сохранения феодальных порядков.177 Все сие делалось, очевидно, не для того, чтобы тут же оставить владения упомянутых дворян.

Выдающийся русский историк А. С. Трачевский (1838–1906) уже на рубеже девятнадцатого и двадцатого века имел все документальные основания описать интенции русского царя в канун войны следующим образом:

«Александром овладела лихорадочная поспешность. Не дав созреть немецкому патриотизму, не дав Австрии и Пруссии времени изготовиться, он уже весной 1811 года начал стягивать войска в Литве, а в октябре был заготовлен ультиматум. В начале 1812 года Александр уже заключил союз с Швецией, Англией и даже с испанскими кортесами, причем обещал Бернадоту французский престол. Затем последовал мир с Портой, доставивший нам Бессарабию, и царь открыто говорил, что, „покончив с Наполеоном, мы создадим греческую империю“. В апреле Россия потребовала, чтобы император очистил Пруссию и Померанию. „Как вы смеете делать мне такие предложения! Вы поступаете, как Пруссия перед Иеной!“ — крикнул Наполеон нашему послу.

…В Вильне все, не исключая Барклая, рвались в бой, низко оценивая силы врага. Два немца, Фуль и Толль, взялись устроить на Двине, в Дриссе, Торрес-Ведрасе, забывая, что там нет ни гор, ни моря. А в лагере кишели интриги и обычные беспорядки. Войска были разбросаны, хотя их было не меньше, чем у Наполеона, тысяч 200, а пушек даже больше (1600). Багратион только шел с юга, а Чичагов с дунайской армией мог еще позже выдвинуться против австрийской армии Шварценберга. Хорошо еще, что не исполнилось первоначальное приказание Александра Чичагову — „действовать в тыл неприятелю, приближаясь даже к границам Франции“».178

«Действовать в тыл неприятелю, приближаясь даже к границам Франции» — прекрасная мирная инициатива православного царя и (одновременно) «подтверждение» замысла глубокого отступления…

Наполеон не зря опасался вероломного нападения русских: и переход его армией Немана был вынужденным актом деятельной самообороны. Я процитирую собственноручное письмо командующего Второй западной армией П. И. Багратиона, написанное 20 июня 1812 г. (т. е. всего за 4 дня до переправы французов через Неман!):

«Государь!

От преданности доношу: не отнимайте у воинов твоих дух; прикажите нам собраться у Гродно и нанесть удар врагам. …Неприятель, собранный на разных пунктах, есть сущая сволочь, а мы твои, великий государь! Чего опасаться? …Военная система, по-моему, та: кто рано встал и палку в руки взял, тот и капрал».179

Что ж: всегда приятно читать вирши миролюбивых и рафинированных русских православных генералов — и сразу же замечу, что император Александр никак всерьез не отреагировал на это пламенное послание, т. к. для него не европейского происхождения генерал был, так сказать, человеком «второго сорта».

Одно из самых весомых свидетельств отсутствия в русском штабе конкретных планов «скифской» тактики представляется вывод Ивана Петровича Липранди (1790–1880): в 1812 г. он служил обер-квартирмейстером корпуса Д. С. Дохтурова, а затем написал ряд значительных исследований по истории той войны. Послушаем его мнение:

«Я смею заключать, что, как до Смоленска, так и до самой Москвы, у нас не было определенного плана действия. Все происходило по обстоятельствам. Когда неприятель был далеко, показывали решительность к генеральной битве и, по всем соображениям и расчетам, думали наверное иметь поверхность (т. е. одержать верх — прим. мое, Е. П.), но едва неприятель сближался, как все изменялось, и опять отступали, основываясь также на верных расчетах. Вся огромная переписка Барклая и самого Кутузова доказывает ясно, что они не знали сами, что будут и что должны делать».180

Исследовав весь массив источников, мы можем сделать только один вывод: Россия планировала очередную агрессию — войну наступательную. Армии были расположены отнюдь не для глубокого отступления (иначе бы они не были так разделены, что давало возможность наступающему противнику вклиниться между ними). В своих позднейших мемуарах участники событий подтверждают данный вывод. Послушаем, к примеру, знаменитого генерала А. П. Ермолова:

«Мнения насчет образа войны были различны. Не смея взять на себя разбора о степени основательности их, я скажу только то, что мне случалось слышать.

Военный министр (т. е. М. Б. Барклай де Толли — прим. мое, Е. П.) предпочитал войну наступательную. Некоторые находили полезным занять Варшавское герцогство и, вступивши в Пруссию, дать королю благовидную причину присоединиться к нам, средство усилить армию и далее действовать сообразно с обстоятельствами (выделено мной, Е. П.). Если бы превосходные силы неприятеля заставили перейти в войну оборонительную, Пруссия представляет местность особенно для того удобную, средства, продовольствие изобильные, и война производилась бы вне границ наших, где приобретенные от Польши области не допускают большой степени к ним доверенности (действительно, в этом регионе русских рассматривали как оккупантов — прим. мое, Е. П.).

Несравненно большие могли предстоять выгоды, если бы годом ранее, заняв герцогство Варшавское, вступили мы в союз с королем прусским. Польская армия, с невероятною деятельностию формированная, не более имела тогда пятидесяти тысяч человек и не дерзнула бы противостать нам или могла быть уничтожена; французские войска в Германии под начальством маршала Даву не были многочисленны (выделено мной, Е. П.; именно так: Наполеон тогда еще и не планировал воевать с Россией! — прим. мое, Е. П.) и, в надежде на содействие Пруссии, на большом пространстве рассыпанные, не приспели бы к спасению ее. Гарнизоны по крепостям, из них составленные, были малолюдны и некоторые из крепостей совсем не заняты. Жестокая война с Гишпаниею, гибельная для французских ополчений, требовала беспрерывно значительных подкреплений, и только за год до начала войны с нами (1811) допустила заняться составлением громадных армий [ — ] французской и Рейнского союза. (…) Предположив, что Австрия, не смея решиться соединить оружие свое с нашим, будет упорствовать в сохранении нейтралитета, и тогда Наполеон в борьбе с армиями, нашею и прусскою, и понуждаемый сверх того разбросать немалое число войск для наблюдения за крепостьми и для удержания в повиновении занятых областей, лежащих в тылу армии, мог почитать вступление в наши границы небезопасным и способы его не довольно для того благонадежными.

В настоящее время (1812) казалось все приуготовленным со стороны нашей к войне наступательной (выделено мной, Е. П.): войска приближены к границам, магазины огромные заложены в Белостокской области, Гродненской и Виленской губерниях, почти на крайней черте наших пределов. В то самое время однако же, не отвергая возможности отвратить войну переговорами и демонстрациею, ожидали даже вторичного приезда присланного Наполеоном графа Нарбонна, но полученные наконец достоверные сведения о чрезвычайных силах, сосредоточиваемых в близком расстоянии от границ, решили отступление наших армий.

Некто бывшей прусской службы генерал Фуль, теперь в нашей генерал-лейтенантом, снискавший доверенность, которой весьма легко предаемся мы в отношении к иноземцам, готовы будучи почитать способности их всегда превосходными, между разными соображениями и проектами предложил, как многие утверждают, мысль о приуготовлении укрепленного лагеря на реке Двине близ местечка Дриссы. Направление, на котором устроен сей лагерь, при первом взгляде сообщает понятие о воинских соображениях господина Фуля. Ему же приписывают возражение против сближения 1-й армии со 2-ю армиею в том предположении, чтобы могла она действовать во фланге неприятеля, когда он устремится на нашу 1-ю армию.

Не только не смею верить, но готов даже возражать против неосновательного предположения, будто военный министр одобрял устроение укрепленного при Дриссе лагеря, и что еще менее вероятно, будто не казалось ему нелепым действие двух разобщенных армий на большом одна от другой расстоянии, и когда притом действующая во фланг армия не имела полных пятидесяти тысяч человек.

Если бы Наполеон сам направлял наши движения, конечно не мог бы изобрести для себя выгоднейших.

Генерал от кавалерии барон Беннигсен, бывший главнокомандующий в последнюю войну с французами в Пруссии, всемерно старался склонить на сближение армий, так чтобы от нас зависело или стать на прямейшей дороге, идущей на Смоленск, или избрать такое положение, которое бы препятствовало неприятелю отклонить нас от оной; но при всей настойчивости успел только согласить на перемещение 2-й армии из окрестностей Луцка, что на Волыни, в местечко Пружаны.

Войска наши, приближенные к границе, охватывая большое пространство, могли казаться Наполеону готовыми возбранить переправу чрез Неман, и конечно трудно было предположить, чтобы такое размещение их сделано было для удобнейшего отступления, которое раздробление сделает необходимо затруднительным, подвергая опасности быть разрезанным по частям».181

Стоит отметить особо: даже российский генерал говорит о том, что у Наполеона были все основания полагать, что противник будет оборонять приграничную территорию — т. е. примет бой. Но вместо этого началось хаотическое отступление без плана.

Вероятно, о действительном положении дел знал не только генерал, но и самые обыкновенные унтер-офицеры. Вообще же, как гласит фраза, авторство которой прочно укрепилось за Анн-Луиз Жермен, баронессой де Сталь-Гольштейн (1766–1817): «В России все секрет, но ничто не тайна». Поэтому даже уничтожение документов при Николае I, его предшественниках и наследниках не сможет воспрепятствовать узнаванию истины. Относительно периода поспешного бегства русских из Вильно подпоручик 12-й легкой артиллерийской роты 6-го пехотного корпуса Д. С. Дохтурова Н. Е. Митаревский записал такое свидетельство:

«Новости разносились с быстротой неимоверной, словно по телеграфу, особенно новости под именем „секретных“. Если, бывало, кто из адъютантов или ординарцев прослышит что-нибудь в главной квартире, то уж непременно спешит сообщить по секрету своим приятелям; те, тоже по секрету, сообщают дальше, — почему секретные новости разносились скорее обыкновенных».182

Генерал-фельдмаршал И. Ф. Паскевич в своих «Походных записках» прямо указывает на тот факт, что уже в 1811 году многим было ясно, что готовится война против Франции (в этом же отрывке можно наблюдать и описание нравственного облика и патриотизма войск…):

«В январе 1811 я назначен шефом Орловского полка. Формирование с самого начала представляло затруднения неимоверные. Общие приготовления к войне были причиною, что для состава новых полков не могли дать хороших средств. Надлежало формировать полк из четырех гарнизонных батальонов, в которых солдаты и офицеры почти все были выписные за дурное поведение. Из других полков поступило только 3 майора и несколько обер-офицеров. К тому из дворянского корпуса прислали 20 молодых офицеров, только что умевших читать и писать.

С этими средствами надо было спешить с образованием полка, ибо война была неизбежна (хотя Наполеон тогда ни о каком походе в Россию и не помышлял! — прим. мое, Е. П.). Нравственности в полку не было. От дурного содержания и дурного обхождения офицеров начались побеги. В первый же месяц ушло до 70 чел. Почти половину офицеров я принужден был отослать обратно в гарнизон».183

Любопытно, что проницательный и, безусловно, начитанный Карл Маркс в статье, посвященной М. Б. Барклаю де Толли (написана в 1858 г. для «New American Cyclopedia»), выразил уверенность в том, что отступление русских армий летом 1812 г. оказалось «делом не свободного выбора, а суровой необходимости».184 Автор солидного исследования-хроники передвижений армий на начальном этапе войны (от Немана до Витебска), А. Г. Власенко, проведя анализ множества документов, уверенно заявляет:

«Неустойчивость, которая с развитием военных действий могла усиливаться и перейти в критическую линию, не устраивала Александра. Чем больше сохранялась бы неопределенность, тем меньше оставалось бы у него поле для маневра, и резко возрастала проблема личной безопасности. Он хотел максимально сократить время нахождения под дамокловым мечом. Потому при выборе окончательного оборонительного варианта в связке пространство — время император сделал ставку на половинчатый вариант — отходить недолго и недалеко. Ни о каком скифском варианте завлечения вглубь государства речи не шло. Такой поворот событий государю мог привидеться только в кошмарном сне».185

Стоит подчеркнуть: показательно, что идея созыва ополчения возникала не весной 1812 г. и даже не в первые часы после переправы Великой армии через Неман, а только когда началось быстрое и неконтролируемое русским командованием отступление от границ. Стремительно теряющий контроль над ситуацией царь пытается что-то предпринимать, но все тщетно. Среди прочего он посылает П. В. Чичагову предложение рассмотреть идею совместного действия его армии и армии А. П. Тормасова во фланг силам Наполеона (из этого тоже ничего не вышло).186

Далее. Уже когда Наполеон своими грациозными бросками оказался на Немане, а русские в панике бросились бежать из Вильно, один из самых приближенных к Александру и осведомленных деятелей 1812 года — Государственный секретарь (в 1812–1814 гг.), автор всех идеологических манифестов-обращений царя к населению, Александр Семенович Шишкóв (1754–1841) — рассуждал (ввиду особой ценности и живописности этого документа, я должен привести весьма значительную по объему выдержку):

«Во время пребывания нашего в Вильне, многие вещи казались мне странными или, иначе сказать, такими, которых я понимать не мог. Упомянем здесь о некоторых.

Первое, — меня удивляло, что государь говорил о Барклае как бы о главном распорядителе войск; а Барклай отзывался, что он только исполнитель его повелений. Могло ли, думал я, такое разноречие между ими служить к благоустройству и пользе?

Второе, — меня удивляло, что мы с войсками зашли в Вильну и завезли запасы, предполагая оставить оную без всякого сопротивления неприятелю, отступая до Дриссы, где Фулю поручено было сделать укрепление, при котором надлежало остановиться и дать сражение. Зачем, думал я, идти в Вильну с намерением оставить ее и нести как бы на плечах своих неприятеля внутрь России, которая всю свою надежду полагала на войска и где никаких новых сил для обороны ее не было приготовлено? Разве бы неприятель, без отступления нашего, не пошел к нам? И к чему иному отступление сие, весьма похожее на бегство, могло служить, как не к тому, чтобы слухами о нем разливать повсюду страх и ужас (выделено мной, Е. П.)?

<…> Четвертое, меня удивляло, что присланному от Наполеона генералу показывали ученье наших войск. На что это? думал я, для того ли, чтоб похвастать перед ним благоустройством их? но то ли было время, чтобы сим его удивлять или устрашать? Затем ли, чтобы сделать ему почесть? Но согласно ли с величием российского двора такое уважение подданному идущего на нас с оружием врага? Могло ли это хотя малейше служить к отвращению войны?

Наконец пятое, — удивляло меня также и следующее. В один день позваны были мы (Балашов и я) к Румянцеву обедать. Тут нашли мы проезжавшего случайно через Вильну шведского генерала (выделено мной, Е. П.; это важнейший момент, на который не обращают внимания мои коллеги: речь, возможно, идет о том, что царь получал консультации от Ж. Б. Бернадота — прим. мое, Е. П.), который между прочими разговорами сказал нам: „Какая необычайность, что морскому адмиралу Чичагову поручено начальство над сухопутными войсками“. При сих словах вытаращили мы с Балашовым друг на друга глаза: тут только, от сего проезжего иностранца, узнали мы, окружающие государя, о сем как бы тайно сделанном и действительно необыкновенном обстоятельстве.

Все таковые дела и поступки погружали меня в печаль и безнадежность на успехи нашего оружия. Мы жили с такой беспечностью, что даже не слыхали о неприятеле, словно как он был за несколько тысяч верст от нас. Занимались веселостями. Строили галерею, или залу, чтобы дать в ней великолепный бал; но зала сия, еще не доконченная, дни за два или за три до назначенного в ней пиршества, повалилась; и строитель ее пропал без вести (выделено мной, Е. П.; этот случай — прекрасная метафора вообще всем планам и всему произошедшему в России в 1812 году — прим. мое, Е. П.). (…) В один день, проводя вечер с довольною приятностью, пришел я домой и, ни о чем не помышляя, лег спокойно спать; как вдруг в два часа пополуночи будят меня и говорят, что государь за мною прислал. Я с торопливостью вскочил, оделся и побежал к нему. Он был уже одет и сидел за письменным столиком, в своем кабинете. При входе моем сказал он мне: „Надобно теперь же написать приказ нашим армиям и к фельдмаршалу графу Салтыкову о вступлении неприятеля в наши пределы“. Я ту же минуту бросился домой и, как ни встревожен был сим неожиданно полученным известием, однако же сел и написал две вышеупомянутые бумаги. <…> принес к государю, прочитал ему, и он тут же их подписал.

От сего времени, пребывание наше в Вильне сделалось небезопасно: неприятель шел скорыми шагами; и для того мы немедленно выехали из нее, оставя без сопротивления как сей, так и многие другие города ему в добычу. Главная квартира (под сими словами разумелся государь с сопровождающими его), отъехав верст около двадцати пяти, остановилась в местечке, называемом Свенцияни. Число окружавших государя особ уменьшилось; многие из них, как-то: Румянцев, Кочубей, Армфельд и другие, разъехались по разным местечкам и деревням, то есть при главной квартире остались из докладчиков только мы, то есть граф Аракчеев, Балашов и я; да при иных должностях — то есть граф Толстой, Волхонский, Фуль, Нессельроде, Анстед и некоторые из генерал-адъютантов. После обеда государь позвал меня к себе и сказал: „Надобно бы собрать сведения и написать подробный манифест о начале и причинах нашей с французами войны“. Я хотел приступить к исполнению повеления; но не было никакой возможности, потому что надлежало иметь время заняться сею трудною работою, сообразить все прошедшие политические сношения и деяния, отобрать от графа Румянцева многие касающиеся до сего сведения; а мы, почти ежедневно, переезжали из места в место; и притом граф Румянцев, с своею канцелярией, ездил и останавливался по отдаленным от нас местам, так что ни о чем нельзя было снестись с ним и справиться. Написать же такой манифест как-нибудь, без всяких справок и сведений, без ясного изложения справедливых причин, казалось мне, было бы нечто недостойное обнародования. По сим обстоятельствам, при всем моем желании исполнить волю его величества, не мог я к тому приступить.

Между тем, по недостатку хороших жилищ в Свенциянах, отвели мне ночлег в жидовском грязном и вонючем кабаке (выделено мной, Е. П.). Ввечеру государь прислал ко мне бумагу на немецком языке, с тем чтоб я, как можно скорее, перевел ее по-русски. Она была вся измарана, содержала в себе первые известия о бывших с неприятелем стычках, также о положении нашем и посылалась с курьером в Петербург, для напечатания в ведомостях. Сочинитель ее был вышеупомянутый пруссак Фуль. С трудом мог я разобрать худо написанную бумагу сию и нашел ее больше удобной произвесть в народе нашем уныние, нежели подать надежду и ободрение; ибо Наполеон изображался в ней непобедимым, сила его — непреодолимою, и что мы должны были впустить его в свои пределы, не имея никакой возможности воспрепятствовать ему в том, и проч. Похвала сия неприятелю и великим силам его, а особливо при начале с ним войны и для первого известия, показалась мне весьма несовместной и могущею породить худые толки. По сей причине решился я написать свое коротенькое известие и побежал тотчас к государю, чтоб объяснить ему мое мнение; но он взял сторону немецкой бумаги и настоял, чтоб скорее перевести ее: „Курьер, — примолвил он, — готов, и хотя скоро уже полночь, однако ж я стану дожидаться и не лягу спать, покуда его не отправлю“. Не смея больше противоречить, возвратился я в свою корчму и принялся переводить бумагу. Читатель да простит мне маленькое описание тому состоянию, в каком я в это время находился. Корчма, или с земляным полом кабак, который отведен был для меня, состоял из двух горниц, одной большой и другой маленькой, где в углу стояла худая кровать с приставленным подле ней, к стене, деревянным столиком, едва могшим поместить на себе чернильницу, сальную свечу и мою бумагу. Тут, трудясь над неприятным переводом, сидел я на треножном стуле, против маленького окошка, к которому поминутно, один за другим, приходили солдаты стучать, чтоб им отперли двери кабака; так что я всякий раз принужден был вскакивать со стула и каждому из них во все горло кричать: „Поди прочь! Здесь стоит генерал!“ Мало сего: сверху беспрестанно падали на бумагу мою тараканы, которых я, пиша с торопливостью, каждый раз должен был отщелкивать (выделено мной, Е. П.; можно только удивляться непочтительности, проявленной тараканами в отношении создания великого православного Манифеста — прим. мое, Е. П.). К сим досадам присовокуплялась еще та, что хотя дом, где остановился государь, и недалеко отстоял от меня, — не более семидесяти или осмидесяти сажень, — однако ж надлежало туда ночью, в дождик, по грязной улице бегать. Я перевел кое-как немецкую данную мне бумагу: иное из нее выпустил, иное сократил, иное переменил и, оконча, спешил представить ее на утверждение. Я нашел государя, сидящего еще на том же месте, на котором его оставил. Я сказал ему, что сделал некоторые перемены, и прочитал бумагу. Он оставил ее у себя и меня отпустил.

Вскоре из Свенциян отправились мы далее внутрь России. На несколько дней остановились в Видзах. В промежутках сего времени видел я, что Анстед и Нессельроде ходили часто к государю и нечто ему читали. Скоро потом Нессельроде пришел ко мне с написанной по-французски (выделено мной, Е. П.), на нескольких листах, тетрадью, сказывая, что его величество приказал мне перевесть ее на русский язык. Это был тот манифест, о котором государь говорил мне прежде и к которому, по причине вышеобъясненных обстоятельств, не мог я приступить. Я удивился скорости сего сочинения; оставил у себя тетрадь и прочитал ее с вниманием; но, прочитав, удивился еще более необдуманности, с какой она была написана. Мне казалось, что она не только не послужит к оправданию и к чести наших поступков, но покажет их в виде, весьма для нас невыгодном. В ней хотели оправдать Тильзитский мир и другие наши унизительные с Бонапартом связи, которых лучше надлежало бы, по моему мнение, пройти молчанием. (…) Хотя не произошло еще ничего решительного, но сей вид бегства всей армии, при самом начале войны, сие быстрое стремление неприятеля и сие, без всякого сопротивления, уступание ему стольких городов, земель и селений — приводили всякого в уныние. Самая надежда на войска ослабевала; ибо они разделены были на главные части, из которых одной, в присутствии государя императора, предводительствовал Барклай-де-Толли, другой — князь Багратион: неприятель почти уже находился между ими, не допуская их до соединения. Третья часть, возвращавшаяся по окончании войны с турками, шла от границ их, под начальством недавно посланного туда морского адмирала Чичагова. Все сии обстоятельства представлялись в некоей устрашающей неблаговидности, тогда как с другой стороны грозный Наполеон, с силами всей Европы вломясь в пределы наши, тек надежно и беспрепятственно в самую грудь России».187

В вышеприведенном тексте прекрасно всё: особенно честный рассказ о том вонючем «ж… кабаке» с падающими на голову и на документы тараканами, где из немецких записок-каракулей даже не сам ленивый и безыдейный царь, а его помощник клепал православную идеологию. «Когда б вы знали…», из каких кабаков растет «духовность», «не ведая…»? Шишкову приходилось на ходу выдумывать оправдание агрессии России, позорного бегства ее армии и необходимости простому народу все эти прелести защищать до последней капли крови. Затем немецкий источник дополнили листочком с французским текстом — и получилось сочинение для разжигания русского «патриотизма»: «шедевр» «русской» словесности… Отмечу, что создавал его тот самый А. С. Шишков, которого за приверженность к уродливым архаизмам русского языка А. С. Пушкин высмеял в «Евгении Онегине» («Шишков, прости: / Не знаю, как перевести»). Таким образом, главный Манифест 1812 года к русскому народу создавался не лишенным комизма (хотя и зорким наблюдателем) старцем, по приказу страдающего от импотенции царя, из записок иностранцев на немецком и на французском языках, причем в «ж… кабаке» во время бегства от кавалера ордена Святого апостола Андрея Первозванного — от Наполеона. Как говорится, деды манифесты по кабакам писали…

Этот же рассказ свидетельствует и о том, что перед началом кампании в русском штабе не были приготовлены идеологические тексты, необходимые для оправдания опаснейшей для режима вещи — оставления огромной территории. Вдумайтесь: если бы глубокое отступление планировалось всерьез и заранее, то правительство озаботилось бы о том, чтобы найти слова объяснения, успокоения и надежды для тех, кто неизбежно должен был вскоре лишиться всей собственности! Но нет — все решалось по воле внешних обстоятельств.

Стоит напомнить: развязывая войну, а затем призывая народ расплатиться жизнью (простые жители России, конечно, не знали все те подробности, которые я вам раскрыл выше), Александр I провел основную часть 1812 года в покоях, где не было практически ни одного русского предмета. Все элементы обстановки, убранства комнат, все декоративно-прикладное искусство, книги, часы, картины — все это было из Западной Европы и, прежде всего, из Франции. Равно как и духи, вино, деликатные ткани. Даже Библию Александр I использовал французскую и молился на французском языке (обо всем этом было подробно рассказано в главе, посвященной предвоенному состоянию России). Этот немец по крови презирал все русское и мечтал о славе Наполеона.

Продолжаем. Коротко о Дрисском лагере. Обычно эту идею ошибочно рассматривают как чисто отступательную, но это принципиально неверно: даже в официальных документах суть заключалась в том, чтобы силами 2-й Западной армии провести глубокое наступление во фланг и тыл армии Наполеона, в то время как 1-я Западная армия привлекла бы на себя его внимание. Более того, и здесь мы вспоминаем один из проектов наступления русских, можно предположить, что подобный лагерь был частью более сложного плана: вначале уничтожить провиант в герцогстве Варшавском, воспрепятствовать формированию польских полков, чем спровоцировать Наполеона на ответные действия — и уже после этого отступать в укрепленную позицию и атаковать противника с тыла. Напомню, что прусским (опять же не русским…) генералом Карлом Людвигом Августом Фридрихом фон Пфулем (другой устоявшийся вариант произношения — Фуль: 1756–1827) был разработан план по устройству укрепленного лагеря в Дриссе (излучина Западной Двины).188 Но, как известно, благодаря блестящим действиям Наполеона (вместе с бездарным исполнением технических инструкций автора плана самими русскими строителями и командующими…) уже в ходе кампании 1812 года план провалился: русская армия не смогла удержаться в лагере — и этот плод долгого и дорогостоящего труда пришлось отставить и вновь отступить. Среди важных причин провала — сильное ослабление 2-й армии, которая должна была действовать наступательно с фланга и тыла противника: подобная перегруппировка сил противоречила идее пруссака. На это не обратили внимание мои коллеги, но, исходя из имеющейся у нас информации, по всей видимости, идея укрепленного лагеря, которую начали разрабатывать в 1811 году, была весной 1812 г. практически забыта — и к ней снова вернулись лишь вынуждено, когда пришлось сменить план общего наступления (всеми армиями) на оборону в приграничной полосе (однако от активных действий пока не отказались). Но к этому времени изначальное соотношение двух Западных армий было изменено: и армия П. И. Багратиона не могла вести эффективной атаки в тыл наполеоновских сил. О том, что идея лагеря была почти забыта (хотя медленное строительство шло, так сказать, по инерции — как часто бывает в России, без особого толку) косвенно свидетельствует тот факт, что ни Александр, ни М. Б. Барклай де Толли, ни сам К. Л. Пфуль не посещали лагерь до того, как войска уже вынуждено там оказались. Таким образом, они не проверяли то, что должно было стать важнейшей частью оперативного плана: значит, как важное оно и не рассматривалось. И еще один нюанс: следует принимать во внимание, что в сознании большинства российского офицерства Литва еще не воспринималась в качестве исконно русской территории (об этом подробнее я расскажу далее), поэтому отступление в ее пределах психологически было чем-то вроде маневрирования почти за границей.

Далее. Исключительно для полноты картины я упомяну о фразе, якобы сказанной Александром I послу Наполеона в России (он представлял Францию при петербургском дворе до упомянутого Ж. А. Л. де Лористона) Арману Огюстену Луи де Коленкуру (9 декабря 1773–19 февраля 1827):

«Если судьба решит против меня на поле битвы, я скорее буду отступать хоть до самой Камчатки, чем отдам губернии и подпишу в своей столице договор…»189

Прежде всего, происхождение данной фразы — не документ, а свидетельство пристрастного участника событий, который мог смотреть на все уже через призму случившегося. Мои коллеги поражают своей наивностью: вначале, как правило, все они долго рассказывают о двуличии Александра, о его тяжелом детстве, о том, что он постоянно актерствовал, обманывал и скрывал свои намерения даже от самых близких — а здесь они моментально поверили в то, что этот царь «с тяжелым детством» раскрыл представителю вражеской страны свои истинные намерения! Видимо, на подобных «интеллектуалов» Александр Павлович и рассчитывал. Сам тон и образ фразы весьма комичен: ну какая, простите, Камчатка? Поглядите на карту — туда очень сложно отступить… Как вообще изнеженный и ждущий регулярного подвоза французских духов Александр мог планировать посещение столь диких мест? Кроме того, в этой легкой и эмоциональной фразе нет ни тени конкретного плана: в отличие от обывателя, военные и военные историки понимают, что отступление огромных армий — это сложный процесс, который надо рассчитывать детально, готовить склады с фуражом и амуницией, эвакуировать государственные ценности и т. д. Ничего этого сделано не было! И еще один существенный нюанс, о котором пока не подумал ни один из моих предшественников: а кто вам сказал, что отходить, отступать можно только сразу?.. В первой части цитаты ведь ясно сказано: «Если судьба решит против меня на поле битвы» — т. е. отступать «до Камчатки» можно было и произведя неудачное наступление хоть до Фридланда, хоть до Аустерлица, хоть до границ самой Франции! Как мы уже точно и документально знаем, в русском штабе были разработки идеи превентивного наступления, а затем возможного отхода в Дрисский лагерь (с атакой во фланг и тыл французов). Подытожим: профессиональные историки не должны забывать важного методического словосочетания: «критика источника».

Но вернемся к русским первоисточникам, разоблачающим удобный для проигравших сражения русских генералов миф о талантливом «скифском плане». Интереснейшая переписка командующего 1-й Западной армией и военного министра М. Б. Барклая де Толли с женой Агнетой-Хеленой (урожденная фон Смиттен) также безапелляционно свидетельствует: плана глубокого отступления и завлечения Наполеона вглубь России у русского командования не существовало, а сочинители этой сказки не думали, что в конце века кто-то предаст гласности интимные письма того же Барклая де Толли. Впрочем, они не рассчитывали и на публикацию многих других секретных документов спустя век и даже два — хотя там и не так важно: все ордена, чины, деревни с крепостными рабами уже получены… Упомянутые письма были опубликованы О. Харнаком в 1888 году в «Балтийском ежемесячнике» по их оригиналам из архива барона Кампенгаузена — и за исключением одного письма впервые были переведены на русский язык только в 2012 году. Итак, приведу несколько выдержек. 19 июня (1 июля по новому стилю; все даты в самих письмах — по старому):

«Когда 14-го рано утром Его Величество император выехал отсюда, передовые отряды армии уже вели бои вдоль всей цепи аванпостов; 15-го противник вынудил начать отступление корпус Витгенштейна и Багговута и приблизился к Вильно, утром 16-го он подошел к Вильно, после ожесточенного боя с нашим арьергардом…»190

В письме от 11 июля видно, что Барклай не имеет никакого конкретного плана, а ждет, что скажет совершенно не разбирающийся в военном деле монарх, который и сам не умеет командовать — но и не назначает вместо себя главнокомандующего:

«Я привел сюда армию в целости и сохранности, так как этого желал монарх, и теперь ожидаю его распоряжений относительно того, что следует делать».191

В письме от 21 июля Барклай сначала рассказывает о том, что царь отбыл к армии П. И. Багратиона, чтобы заставить его действовать наступательно (!), а затем мы получаем документальное свидетельство того, что русский штаб намеревался защищать дороги вглубь страны и не пускать противника далее (а это еще только начало кампании):

«Противник в течение нескольких дней предпринимал отвлекающие маневры и с частью своих превосходящих наших сил вклинился между первой и второй армиями (кто бы мог подумать, что гениальный Наполеон поступит именно так! — прим. мое, Е. П.), чтобы открыть себе путь к сердцу России. Я надеюсь, что с Божьей помощью нам удастся предотвратить это (Бог не помог — прим. мое, Е. П.)».192

И далее — в том же духе. Затем, когда русская армия была практически полностью уничтожена, пытаясь не пропустить Наполеона в Москву, когда Наполеон уже занял город, Барклай признается жене в том, что никаких планов нет и не будет, а все происходит по инициативе неприятеля (13 октября из Тулы):

«Наполеон вскоре сам должен либо отступить, либо он окажется в опасности никогда более не вернуться назад, разумеется, при полной нерешительности и бездеятельности наших знаменитых полководцев».193

Еще один пример — письмо М. Б. Барклая де Толли Александру I (апрель 1812 г.): начальники армий ждут «начерченные планы их операций, которых они по сие время не имеют».194 Показательна и фраза из письма А. А. Закревского — М. С. Воронцову в первые дни июня 1812 г. Он описывает раздробленность армии (готовой к наступлению, а не обороне) и сетует:

«Жаль только, что сие прежде не было обдумано».195

Продолжим. Корреспонденция царя в первые дни и недели войны свидетельствует: он боялся непопулярного отступления, постоянно порывался отдавать неуклюжие приказы к наступлению. Так, в письме председателю Государственного совета Н. И. Салтыкову (23 июня по старому стилю — т. е. всего через 11 дней после открытия кампании) Александр пытался успокоить его и столицу:

«Через несколько дней обстоятельства военные примут решительный ход».196

На следующий день — командующему Молдавской армией П. В. Чичагову:

«Мы надеемся перейти вскоре в наступление».197

Еще через два дня царь несколько по-детски требует остановить отступление, которое по собственному решению начал П. И. Багратион (т. е. на этом этапе он уже не рвался до Варшавы, а уносил ноги от маршала Л. Н. Даву, причем это было единственно возможное решение) — и увещевает:

«Мы ожидаем через несколько дней решительного сражения…»198

Здесь стоит отметить, что не Барклай, а именно П. И. Багратион начал активное отступление, отчасти приведшее к затягиванию войны — но его действия были не обдуманным планом, а суровой необходимостью удирать от эффективно наступающего и перекрывшего ему соединение с 1-й армией противника.

Далее. Еще одно важнейшее подтверждение того, что любитель европейского театра Александр не собирался ни в какие «скифы»: издается приказ по 1-й Западной армии:

«Русские войны!

Наконец вы достигли той цели, к которой стремились… Ныне все корпуса 1-й нашей армии соединились на месте предназначенном. Теперь предстоит случай оказать известную храбрость и приобрести награду за понесенные труды. Нынешний день, ознаменованный Полтавскою победой, да послужит вам примером!»199

Но никакого сражения не произошло. П. И. Багратион сообщил, что он не в состоянии прорвать вклинившиеся французские части, М. Б. Барклай де Толли не чувствовал в себе таланта к активной деятельности, в штабе царил хаос, некоторые корпуса не поспевали. Сам Александр был в испуге — и хотел остановить бегство, но не знал как. Инициатива уже была у Наполеона. Вместе с тем так лихорадочно спешить с генеральным боем именно в те дни не было военных оснований: Наполеон подтягивал свои отстающие из-за быстрого марша части, да и 1-й армии предстояло еще дождаться корпус Д. С. Дохтурова и отряд М. И. Платова, а также выбрать выгодную позицию и произвести детальную разведку. Но, во-первых, Александр был патологически бездарен в военных вопросах, во-вторых, он страшно боялся за свой имидж и более того — за свой трон. Позор на фронте был чреват самыми печальными для него последствиями. Он с такой помпой выезжал из Петербурга, такие картинные молебны и балы (балы и молебны…) проводил — что теперь драпать и терпеть самоуправство вероятного любовника сестры (П. И. Багратиона) ему не хотелось. Но процесс уже вышел из-под его контроля.

Одной из главных проблем была та, что у русских не было единого и весомого главнокомандующего. В январе 1812 г. император Александр I утвердил «Учреждение для управления Большой действующей армией», в соответствии с которым, пока царь находится при ней лично — он и считается командующим. Но Александр был категорически неспособен к военному делу. Иностранные генералы отказывались принять командование над русскими в новой войне против Наполеона. Видимо, изначально царь рассуждал так: он уже не первый год готовится, армия его огромна, один из талантливых иностранцев возглавит, а он лишь будет красоваться, пожиная плоды легкой победы (т. к. Наполеон еще не готов к войне). Но иностранный талант не нашелся, Наполеон начал готовиться поздно, но со свойственной ему феноменальной энергией и гением — в итоге царь попал в расставленные им же самим сети. Он вошел в раж конфликта, сжег почти все «мосты», армия и часть желающей реванша элиты «бьют копытом», а что и как делать конкретно он сам решить не может.

Степень неадекватности Александра как командующего армией сквозит в документах. Так, буквально через 6 дней после начала войны М. Б. Барклай де Толли был вынужден просить отдать ему приказания, так как ему просто неизвестны планы на будущее!200 А никакого «будущего» уже и не планировалось, потому что все прошлые, как я их называю, промежуточные планы и желания провалились, а сейчас развязавший войну Александр находился в прострации.

Вообще же при начале военных действий в штабе до этого веселящихся на балах русских вдруг воцарился полный бардак и несогласованность: были даже слухи об измене. К примеру, командир целого крупного 7-го пехотного корпуса Н. Н. Раевский (1771–1829) вообще не знал и не понимал того, что и по каким соображениям происходит. Из его письма к А. Н. Самойлову (начало июля 1812 г.):

«Неприятель начал свою переправу у Ковно и Олиты. Вместо того, чтоб его атаковать, первая армия тотчас без выстрела отступила за Вильну. Князь Петр Иванович (Багратион — прим. мое, Е. П.) получил тогда приказание подкреплять Платова (это просто смехотворно — целая армия должна „подкреплять“ казачий корпус — прим. мое, Е. П.), который был в Белом Стоку с 8-ю казачьими полками. Платову же приказано ударить на их тыл. Сия слабая диверсия в то время, когда главная армия ретируется, поставила нас в опасность быть отрезану».201

Далее в сообщении Н. Н. Раевского следует описание кромешного маразма русского командования (которое в те дни еще, я напомню, осуществлял лично царь) и полного провала любых его намерений: Наполеон делал, что хотел, русские не успевали поражаться собственным оплошностям и провалам:

«По первому предложению мы, разбивши поляков, отступили бы к Тормасову, а главная армия тож должна была действовать наступательно (здесь идет речь о планах, обсуждаемых весной: однако их осуществлять не стали, а другие посреди балов разработать не удосужились — прим. мое, Е. П.). Князь получил ответ — идти на Минск и оттоль стараться соединиться с первой армией. Едва сделали мы несколько маршей, как вдруг пишет государь, что он будет стоять в Свенцианах, чтоб мы шли на пролом корпуса Даву и с ним соединились (т. е. 1-й армейский корпус маршала Л. Н. Даву действовал эффективнее… — прим. мое, Е. П.). Мы уже начинали сходиться с французами, как вдруг получили от государя, что он отступает и что, как ему известно, противу нас отряжены превосходные силы в трех колоннах, то чтоб и мы отступали (да, продуманность гениального русского отступления „до Камчатки“ не может не восхищать… — прим. мое, Е. П.). Мы хотели идти опять в Минск и направили туда наше шествие, но получили [известие], что все дороги перерезаны неприятелем. Продолжение сего направления лишило бы нас обозов и продовольствия.

Я боюсь прокламаций, чтоб не дал Наполеон вольности народу, боюсь в нашем краю внутренних беспокойств (прекрасная фраза, характеризующая генерала подлинной оккупационной армии: то есть народ уже воли не имеет — тогда автоматически и потерять он ее от внешнего врага не может: прим. мое, Е. П.).

…Что предполагает государь — мне неизвестно, а любопытен бы я был знать его предположения (историки о них знают: царь просто поджал хвост и сбежал с фронта! — прим. мое, Е. П.). …Сохрани бог, а похоже, что есть предатели.

Потеряв сражение, мы бы потеряли не более того, что отдали постыдным образом. Вот наши обстоятельства!»202

Итак, это письмо одного из важнейших деятелей 1812 года, которое опубликовано было в одном из сборников документов еще в 1988 г. (и до этого — фрагментами), почему-то не цитируется моими коллегами в отношении описания происходящего на фронте в начале войны. Все двигалось хаотично, любые планы царя и его генералов с позором проваливались. Наполеон действовал самым блестящим образом. Из текста документа видно, что ни о каком «скифском плане» речь идти не может. Зато более всего русского генерала-крепостника пугает не французская армия, а свобода собственного народа. Постыдно читать эти строки: это письмо неудачника и рабовладельца, портреты которого уже много десятилетий украшают Военную галерею Зимнего дворца, многие исторические книги и учебники. О его героических идеях вы теперь знаете. Однако я здесь же замечу, что он был частью системы — причем не худшей частью: не трус, остер на слово, имел некоторые личностные положительные качества, отличающие его от ряда менее приятных коллег. Но для научного понимания крупного исторического процесса, сути явления — это не имеет значения.

Вскоре из армии бежал и государь (отец отечества…): причем даже не придумал, кого официально назначить вместо себя командовать. Обескураженный П. И. Багратион в личном письме констатирует:

«Государь по отъезде своем не оставил никакого указа на случай соединения, кому командовать обеими армиями, и по сей самой причине он, яко министр… Бог его ведает, что он из нас хочет сделать; миллион перемен в минуту, и мы, назад и в бок шатавшись (грандиозная тактика, достойная героизации в школьных учебниках! — прим. мое, Е. П.), кроме мозоли на ногах и усталости, ничего не приобрели…»203

В собственном провале царь, естественно, обвинял окружающих. Так, уже зимой 1812 г. Александр писал Барклаю:

«Крупные ошибки, сделанные князем Багратионом, поведшие к тому, что неприятель упредил его у Минска, Борисова и Могилева, заставили нас покинуть берега Двины и отступить к Смоленску».204

Кстати, из этого документа также видно, что ни о каком «скифском» отступлении до Волги никто не задумывался. Стоит подчеркнуть: в глубине страны не были заготовлены магазины и склады с продовольствием для армии, города не переведены на военное положение, казенные ценности нигде заранее (и даже вовремя) не эвакуировались — русское правительство все самым бандитским образом сжигало уже тогда, когда войска убегали от Наполеона.

Бегство 1-й Западной армии поставило П. И. Багратиона и его армию в опасное положение, о чем он не стеснялся заявить в переписке. Отвечая на подобные выпады, М. Б. Барклай де Толли старается внушить ему, что и сам пытался отвлекать войска упомянутого маршала Л. Н. Даву, а затем просит забыть старые обиды — и сообщает буквально следующее:

«Я 21-го (июля — прим. мое, Е. П.) надеюсь соединиться под Смоленском с корпусом генерала Дохтурова, присоединю к себе Платова, о коем я уже несколько дней сведения не имею, обеспечу свое продовольствие и тогда решительно начну действовать наступательно, дабы прогнать и опрокинуть все то, что за мною следует (т. е. главные силы Наполеона — прим. мое, Е. П.)».205

Из данного документа мы ясно видим, что ни о каком плане оставления территории речь не идет, планируется наступление, но оно все никак не получается. И уже совсем диким выглядит информация о том, что фактически командующий русской армией уже несколько дней не имеет связи с казачьим корпусом: ведь мобильные отряды казаков могли сообщаться с прочими частями даже в обход крупных корпусов неприятеля. Могли — но этого не происходило.

В связи с этим я должен вам сообщить, что упомянутый и затем, как бы сейчас сказали, распиаренный атаман Донского казачьего войска, российский генерал от кавалерии М. И. Платов был практически неграмотен и часто уходил в алкогольные запои, а также потворствовал постоянным разбоям и мародерству казаков над мирными русскими жителями и монастырями. Мои коллеги об этом не задумывались, но мне стало интересно: как выглядят письма атамана (это ведь тоже характеризует человека). Так вот я процитирую вам одно из них (посланное в начале июля), сохраняя орфографию оригинала, вышедшего из-под пера «героя» войны 1812 г.:

«Неудивляйтес, ваше сиятелство, что пленные безрубашек и голые; некозаки рубашки сняли, а оне сами их уже в лагире в виду моем, подрали наперевяску ран, ибо голстины нет…»206

Я полагаю, что подобный шедевр русской эпической и героической словесности в моих комментариях не нуждается.

Я уверен, что вы еще более удивитесь подобной скорости и эффективности передвижения французов, если мы вслед за историком А. Вандалем изучим документы и переписку маршалов Наполеона. Дело в том, что утомленные немыслимыми по скорости переходами еще на том берегу Немана солдаты армии Наполеона буквально во время переправы и несколько дней после нее попали в ужасные погодные условия, которые должны были свести к минимуму их наступательную и разведывательную активность — и защитить русские корпуса от их продвижения во фланг. Русская же армия занимала города (в т. ч. Вильно) и села, долгие недели отдыхала, стоя на месте: однако паника в штабе и поспешное отступление-бегство не дало возможности воспользоваться упомянутыми преимуществами. Итак, уточним факты:

«В течение нескольких дней погода стояла переменная — то солнце, то дождь, с явной наклонностью испортиться вконец. 29-го (июня — прим. мое, Е. П.), после полудня, над Великой армией на всем занимаемом нашими войсками пространстве собралась и разразилась гроза. Гвардию она захватила на пути к Вильне; другие, находившиеся правее, корпуса — во время их пребывания в городе и передвижений вблизи него, армию же принца Евгения — еще на берегах Немана. Ярость стихий была ужасна. Молния пересекала небо во всех направлениях; она ежеминутно падала на землю, ударяла в наши колонны, убивала в пути солдат. После грозы — словно небо разверзлось: полил дождь, какой бывает только на Севере, беспросветный, ледяной. Наступил жестокий холод. Словно законы природы извратились, словно среди жаркого лета наступила суровая зима.

Войска провели ночь на затопленных водой биваках, без огня, без защиты от ужасных порывов вихря, завернувшись в плащи, с которых потоками текла вода. Наутро перед их глазами предстала отчаянная картина. Места стоянок превратились в озера из грязи; все необходимое для жизни солдат предметы были поломаны и разметаны ветром; опрокинутые повозки представляли грустную картину разрушения. Наконец, что было всего важнее и что наносило непоправимый ущерб, — на земле сотнями, тысячами лежали с окоченевшими членами мертвые или умирающие лошади. Питаясь в течение нескольких недель одной травой, не получая овса, измученные непосильной работой животные были в невозможных гигиенических условиях. Они оказались не в состоянии бороться с внезапным нападением температуры, с насквозь пронизывающим их холодом и, обессилев, падали. Явление беспримерное в истории войны: одна ночь свершила дело целой эпидемии; наши солдаты в оцепенении, с ужасом стояли перед этими жертвами грозы.

…Когда был сделан приблизительный подсчет несчастья и потерь, было установлено, что число погибших лошадей доходило до нескольких тысяч, по некоторым данным — до десяти. Это бедствие непоправимо ослабило кавалерию и артиллерию, задержало подвоз провианта, отчасти нарушило порядок перевозки и внушало армии боязнь, что впереди ей предстоит еще много лишений и тяжких страданий.

Начиная с этого времени, упорно продолжавшаяся дурная погода задерживала все дела и мешала военным операциям. Армия надрывалась в бесплодных усилиях выбраться из топи, в которой она увязала, и едва могла двинуться в путь. Во всех прибывавших в главную квартиру донесениях указывалось на трудности передвижения. Все корпусные командиры в один голос жаловались, смотря по натуре и характеру, одни в более, другие в менее резких выражениях. Вспыльчивый генерал Роге, производивший со своей дивизией разведки для итальянской армии, ругал и проклинал дождь. Ней двигался вперед, но какая удивительная энергия требовалась для этого! Он полз, как черепаха, и не развертывал фронта. 30-го он писал императору:

„Дождь, не прекращающийся со вчерашнего дня — с трех часов пополудни, позволяет армии идти только по большой дороге; проселочные затоплены и представляют наполненные водой ямы, из которых пехотные солдаты не могут выкарабкаться и по которым даже кавалерия проходит с величайшим трудом“.

Мюрат приводил в пример самые неприятные воспоминания из своей военной жизни, которые остались у него от зимней кампании в болотах Польши в конце 1806 г. „Дороги, — говорит он, — страшно испортились; в некоторых местах мне казалось, что я снова в Пултуске“».207

Таким образом, мы можем лишь поражаться тому, как в подобных обстоятельствах европейские солдаты и офицеры смогли постоянно расстраивать планы русских: ради объективности стоит признать, что от них требовались не только таланты и профессионализм, но и подлинный героизм. Эти сведения также будут важны нам, когда в следующей главе мы станем выяснять численность Великой армии: как вы теперь понимаете, теоретический «списочный» состав ее, характеризующийся перекличками за несколько дней перед переправой, не может не быть сокращен за счет значительного количества отставших и больных — т. е. выбывших еще до начала военных действий (но об этом позднее).

Но и это еще не всё! Если русские и советские учебники полны сказок о героическом и победном отступлении обеих русских армий для соединения, о том, как русский арьергард героически сражался, то французские первоисточники ставят эти россказни под некоторое осмеяние, делая анекдотом. К примеру можно процитировать письмо Наполеона командиру 4-го армейского корпуса Э. де Богарне от 26 июля. Император уже не хочет мешать русским корпусам соединиться — ему нужно, чтобы они, наконец, решились на честное сражение, прекратив бегство:

«Этому желанию могло бы помешать отсутствие одного или двух корпусов, не успевших присоединиться; в виду этого не вижу причины препятствовать ему (т. е. неприятелю — прим. мое, Е. П.) сосредоточиться; иначе это могло бы послужить ему предлогом к тому, чтобы не драться».208

Но у страха глаза велики. Тот же А. Вандаль оставил нам весьма точное и красочное описание происходившего в «русском» штабе — в этом серпентарии, который затем будет мифологизирован и героизирован:

«Не все лица, входившие в состав военного совета Александра, держались такого мнения. В недели, непосредственно предшествовавшие вторжению, имели место горячие споры. Сторонники нападения ожесточенно, яростно отстаивали свои идеи. Другие советники настаивали, чтобы, по крайней мере, перед Вильной дано было сражение, чтобы Польша не была уступлена без боя. Почти все осуждали официально принятый план Фуля, но никто не мог сказать положительно, чем его заменить. Заседания совета лихорадочно следовали одно за другим, не приводя ни к каким результатам. В дело вмешались интриги; Армфельт (известный авантюрист, долгое время бывший открытым любовником короля Швеции Густава III, барон Густав Мориц Армфельт: 1757–1814 — прим. мое, Е. П.) бесновался, „из кожи лез“. Он называл Фуля злосчастным человеком, исчадием ада; говорил, что проклятый немец, обезьянничающий с Веллингтона, был помесью „рака с зайцем“; Вольцоген — тень и отражение Фуля — в свою очередь, называл Армфельта „интриганом, пользующимся дурной славой“; Паулуччи критиковал все вкривь и вкось; Беннигсен поминутно менял мнения и противоречил самому себе; главный интендант Канкрин считался образцом бездарности; умевший хорошо сражаться, но плохо говоривший Барклай мог бы сказать много замечательного, но ему не удалось ничего высказать. Старик Румянцев, едва оправившийся от апоплексического удара, с сокрушительным сердцем, с искривленным гемиплегией ртом, гримасничая, присутствовал при крушении своей системы, своих надежд на мир.

Постоянный прилив иностранцев, стекавшихся со всех сторон в главную квартиру, усиливал и без того невообразимые беспорядок и смятение этой Вавилонской башни. Один за другим явились прусский ex-министр Штейн (прусский государственный деятель, барон Генрих Фридрих Карл фом унд цум Штейн: 1757–1831 — прим. мое, Е. П.), швед Таваст, английский агент Бентинк; все они вмешивались в прения и усиливали разлад».209

В докладе М. Б. Барклая де Толли царю от 24 июля мы снова видим доказательства отсутствия серьезного плана не то что глубокого заманивания врага, но и вообще элементарно осмысленного понимания, как и для каких целей взаимодействовать 1-й и 2-й Западным армиям! Вот слова самого военного министра:

«Каждая из них совершенно независима и нет определенного плана операций, который бы направлял их действия».210

Уже упомянутый А. Власенко не без оснований обвиняет М. Б. Барклая де Толли в том, что

«упустив благоприятные возможности нанести поражения отдельным отрядам противника (прежде всего наиболее мобильным частям — кавалерии), Барклай де Толли своими руками создал себе трудности будущего. Такая тактика перекладывала судьбу кампании на генеральное сражение с неизбежными крупными потерями…».211

Но вернемся еще раз к тексту письма Н. Н. Раевского: в нем упоминается предположение об изменниках. На самом деле, в русском штабе с самого начала войны началась подлинная паранойя — изменников видели вокруг и друг в друге. Чаще прочих в позорную истерику впадал П. И. Багратион. Часто не имея серьезных доказательств, без суда и следствия он подло отправлял вызывавших у него подозрение людей к «сумасшедшему Федьке» (выражение Екатерины II) — к Ф. В. Ростопчину. В одной из собственноручных записок мы читаем:

«Вашему сиятельству посылаю сего молодца, вы мастер с ними обходиться. Я узнал, что он давал известия неприятелю о наших движениях; правда, что верного доказательства еще нет, но общее было на то показание и большое сомнение. Прошу вас весьма учтиво придержать или далее сослать, мне все равно, только чтобы сей дух не был там, где русские».212

Итак, вероятно, невинного человека верный раб немца-царя грузин Багратион требует сослать подальше от «русских» (кстати: чем дальше от упомянутых лиц — тем ближе к собственно русским…).

Зараженный манией преследования, еще один так же собственноручный донос князь П. И. Багратион написал из деревни «Дурыкина» (нарочно не придумать…) всего за несколько дней до своего бессмысленного смертельного ранения (сам скоро помрет — но людям жизни губил):

«Сей подноситель подполковник Лезер находится при вверенной мне армии по отношению министра военного для употребления должности полицейской. Я хотя ему и не делал никаких по сему случаю поручений, а приказал за ним бдительно присматривать. Наконец выходит (из чего, по каким фактам? — прим. мое, Е. П.), что господин сей Лезер более нам вреден, нежели полезен, почему я счел за нужное немедленно отправить к в. с., прося вас всепокорнейшее приказать за ним присматривать и не давать никакого способа иметь переписку с родственниками своими или с кем ни на есть».213

Вообще, было бы интересно написать (возможно, в будущем) историю тех событий, исследовав на первом плане психические типы главных участников: сборище всевозможных болезненных комплексов и перверсий царь Александр, сдержанный, но страдающий и склонный к мазохизму Барклай, неуравновешенный и склонный к садизму (хотя и терпевший годами плохо скрываемые измены жены) Багратион, изощренный и развращенный, но ленивый злодей Кутузов и т. д.

Хотя и грубый рубака, Багратион не чужд был эмоциям теологического свойства (из письма от 3 сентября):

«Я так крепко уповаю на милость Бога, а ежели ему угодно, чтобы мы погибли, стало, мы грешны и сожалеть уже не должно, а надо повиноваться…»214

Значит, гибель автора этих строк буквально через несколько дней станет подтверждением его греховности? С сестрой царя Екатериной Павловной?215 Интересно провести теологическое исследование: измены жены князя Петра Ивановича — это по той же «воле»? Любопытно отметить, что П. И. Багратион в своих письмах (абсолютное большинство — собственноручные, они сохранились) постепенно дошел и до не лишенной комизма крамолы. Так, незадолго до Бородина он пишет:

«От государя ни слова не имеем, нас совсем бросил. Барклай говорит, что государь ему запретил давать решительные сражения (но когда запретил, в каких конкретных выражениях, до какого предела, почему не сообщил о том старшему по званиям П. И. Багратиону, и был ли вообще тот запрет? — прим. мое, Е. П.), и все убегает. По-моему, видно, государю угодно, чтобы вся Россия занята неприятелем. Я же думаю, (что) русский и природный царь должен наступательный быть, а не оборонительный — мне так кажется (выделено мной, Е. П.)».216

Да, «природному русскому» так уже и хотелось бы отправить «немца»-царя с запечатанным письмом под расправу полоумному Ростопчину: тем более что у Багратиона есть на примете «Екатерина III» (Екатерина Павловна), с которой он состоял, возможно, не только в переписке относительно ее политических амбиций. Однако хоронивший зверски убитого православными офицерами отца и перезахоронивший убитого деда царь вовремя и отважно скрылся от своего верноподданного и всего «клубка единомышленников». Понятно, что убегая из армии, бездарный Александр не оставил никакого конкретного плана, а возможные обрывочные рекомендации (избегать «решительных сражений» — и то в рамках бывших польских земель) означают лишь умственную беспомощность и желание переложить ответственность. Мы документально знаем, что уже после отъезда царя Барклай планировал наступление под Смоленском, а после его провала начал готовиться к генеральному сражению в Царёво-Займище (позиция, которую ревниво забраковал приехавший окончательно угробить русскую армию М. И. Кутузов). Сам же Александр (пока не сбежал) несколько раз приказывал П. И. Багратиону перейти в наступление, совершенно не понимая, что подобное было практически невозможно. Как верно резюмировал А. Б. Широкорад:

«Увы, царь был от природы органически лишен понимания войны и военного дела».217

Подведем некоторые итоги анализа планов русской стороны. Прежде всего, я убежден, что мои предшественники совершенно запутались в терминах и пытались оценивать разумно то, что неразумно и что совершалось царем, который был не вполне психически адекватен. Если осознать это как факт — снимается множество проблем и противоречий. Когда мы говорим «русская армия» — то никто нам не дает гарантии, что в обрывках фраз из переписки Александра речь идет обо всех русских армиях на западной границе, а не только лишь, предположим, о Первой армии. Когда мы находим в тексте источника слова «наступление» или «отступление» — то мы не имеем точной расшифровки: что, собственно, Александр под этим понимал? И наступать, и отступать можно в рамках самого небольшого или, наоборот, самого значительного пространства и с разными целями, и с различными силами! Кроме того, одно может переходить в другое по заранее задуманному решению.

Психически травмированный в детстве и юности царь никому не доверял, никому ничего не рассказывал — зато всех слушал и подслушивал. У него над ухом жужжал рой допущенных к нему прусских, французских, шведских, английских и прочих «приживалок» в мундирах и в сюртуках. Очевидно, что относительно доверительно он сообщал о реальных своих (и то временных) намерениях лишь М. Б. Барклаю де Толли. Но все решения принимались так медленно, столь несообразно, что они вскоре устаревали и политически, и тактически. Поэтому все эти русские «промежуточные» планы проваливались и отменялись (мы имели возможность прочитать массу подобных докладов о неудачах). В конце концов, царь бросил все на самотек и сбежал: одновременно это было и требованием некоторых сановников и родственников, которые ужасались происходящему. Александр решил (но «решил» — опять в своем больном сознании и в неклассическом понимании термина) вести войну самыми варварскими методами: в том числе, с помощью религиозного терроризма и уничтожения собственных городов (хотя планировал с большой помпой и посреди офицеров в белых лосинах победно шествовать за Неман: именно так он отправлялся на войну из Петербурга).

Но и тут возникает проблема терминов: в решении все уничтожать и всех невежественных крестьян возбуждать на терроризм не было никакого расписанного по дням, дивизиям и населенным пунктам плана! И уж абсолютно точно Александр не предполагал и боялся, что все зайдет так далеко (например, до гибели Смоленска и Москвы). Скорее всего, имело место просто обычное для не любящего брать на себя ответственность Александра невнятное сообщение Барклаю в личной с ним беседе — причем на французском языке, причем не в жанре законченной мысли или армейского приказа. Более того: подобный демарш происходил вынуждено и посреди паники бегства перед гениальным противником. И термины «собрание» или «совещание» отнюдь не означают красивое и достойное, классическое собрание командиров корпусов и штабистов: речь могла идти и о беседе один на один, и о разговоре, на котором присутствовали царь, Барклай и, вероятно, кто-то из посторонних официальному расписанию армии «приживалок», которых Александр слушал охотнее, чем русских кадровых генералов. Нельзя путать документ, созданный непосредственно во время описываемых событий (приказ, личное письмо, рапорт и т. д.), с позднейшими оправдательными (как у Барклая) или бахвальными мемуарами и записками. Далее. Полагаю, что все записанные на бумаге конкретные приказы конкретным корпусным командирам закончились еще до перехода Наполеоном Немана — затем начинается хаос, где все распоряжения отдавались поздно, случайно, без всякой системы и т. д. Об этом свидетельствуют все до единого документа, коих у нас сохранилось в подлинниках более сотни.

Единственное, что оставалось неизменным — это желание воевать против того, кто единым существованием своего гения не давал плешивой и глуховатой бездарности дышать! Методы и средства борьбы — любые: война тотальная и на уничтожение. Ресурс терпеливых и невежественных рабов, помноженный на пространство — есть.

Сегодня я могу условно выделить ряд промежуточных стратегических и тактических «планов»: в 1810–1811 гг. — наступление в Европе (до победного конца); затем наступление с возможным переходом одной из армий в тактическое отступление (но лишь в приграничных районах) — и наступлением силами второй армии во фланг и тыл неприятеля (рубеж 1811–1812 г. и весна 1812 г.). Далее мы можем различить попытки скомбинировать или видоизменить последний план (с неглубоким отступлением и действием частью сил во фланг армии Наполеона). По всей видимости, многие из письменных документов обо всем вышеперечисленном были намеренно уничтожены еще царским правительством, чтобы не оставить следов даже не столько агрессивных планов, сколько позорного их провала (за которым последовала гибель собственности помещиков и горожан). В тех же бумагах, очевидно, были и иносказательные следы приказов о поджогах украинских городов в 1811 г., и значительная информация о подкупах чиновников, о шпионах и диверсантах в Европе. Но, скорее всего, главные концептуальные и, по сути, преступные приказы Александр отдавал только устно и отчасти невнятно (предполагаю, в этом жанре у него есть актуальные последователи).

Наконец, в русской ставке наступило состояние ступора (с приступами ажитации и истероидности) и выжидания (май, июнь 1812 г.) — за которым последовало лихорадочное бегство до единственной из зацепок, которая была подготовлена ранее: до Дрисского лагеря. Но когда армия туда вошла, стало очевидно, что нахождение в нем гибельно — и позорное бегство продолжилось. По ходу дела ослабленная Вторая Западная армия оказалась совершенно отрезанной, и никто не понимал, что она в ее нынешнем числе и дислокации может предпринять. Далее начался полный хаос, когда все зависело исключительно от воли наступающего Наполеона. Хаос усугублялся тем, что у русских не было единого командующего (а номинальный — сбежал), Барклай и Багратион не любили и не уважали друг друга, усилились интриги в штабе, солдаты тысячами стали уходить в мародеры и т. д. Таким образом, практически никакой интеллектуальной заслуги русских генералов в борьбе с Наполеоном на деле не обнаруживается.

И, наконец, я процитирую документ (хранится в: РГВИА. Ф. 1292. Оп. 1. Д. 220. Л. 25об), который вносит полную ясность — однако на него мои коллеги почему-то не обращают внимания. Уже по итогам войны сам император Александр сказал М. Б. Барклаю де Толли буквально следующее (о намерениях в мае — июне 1812 г.):

«Тут надобно заметить, что до начала войны отступление наше кажется не предвиделось далее Двины и не к Смоленску, почему за оною рекою мало было готовых магазинов, коих и не можно и не должно иметь везде».

Таким образом, далее того же Дрисского лагеря отступательный маневр (при, напомню, наступательном действии Второй армии) точно не планировался даже в канун кампании: все последующие события — результат военных побед Наполеона и бездарности русских армейцев.

И все же я должен заявить еще об одном тезисе, с моей точки зрения, весьма очевидном, но никем пока не замеченном. Вызывает удивление и одновременно заставляет сделать вывод о недостаточной профессиональной состоятельности (усугубленной присутствием странно себя ведущего царя) русских генералов то, что они не решились нанести удар хотя бы просто во время длительной переправы наполеоновских корпусов через Неман! Ведь разведка была налажена эффективно, все направления готовых к переправе войск были заранее известны. В этом случае русские могли бы иметь в каждом конкретном пункте двукратное, а то и трехкратное превосходство в силе! Полагаю, что сам Бонапарт именно так бы на месте противника и поступил! Кроме того, на стороне российских армейцев был рельеф местности, опорные пункты (уже занимаемые ими городки и селения), а также физическое и моральное состояние войск: солдаты Наполеона были измождены переходами (а русские месяцами отдыхали в лагере на границе) и плохим питанием. Добавьте к этому боевой раж русских (который затем сник после долгого бегства) и эффект неожиданности. Великая армия могла понести большие потери — возможно, даже остановить вторжение. Но ничего подобного произведено не было.

VII

Продолжим анализ причин и сути конфликта, а также его виновников. На самом деле, наступательная, агрессивная инициатива, экспансия логически вытекают из всего контекста внешней политики России эпохи Александра I: а она, в свою очередь, есть органичное продолжение непомерных захватов и расширения, начатых еще Петром I (и его предшественниками) — и ставших краеугольным камнем правления Екатерины II. Достаточно просто взглянуть на карту России и Европы, чтобы увидеть ту колоссальную несоразмерность, которая представляла собой Россия, нависающая пугающим монстром над Западом и постоянно поглощающая все новые и новые территории. Захватнические войны и аннексии при Александре I стали перманентными: в 1801–1804 гг. Россия присоединяет к себе Восточное и Западное Грузинские царства, затем следует война с Персией (1804–1813) и с Турцией (1806–1812). К империи присоединяют Бессарабию, ханства на территории современного Азербайджана и Дагестан.218 В ходе войны со Швецией (1808–1809) Россия отторгает Финляндию!219 Дальше — больше: после агрессии в отношении Наполеона и Венского конгресса Россия оккупирует и аннексирует герцогство Варшавское — и затем долгие десятилетия топит в крови восстания поляков. Если просто сравнить квадратные километры, присоединенные к Франции при Наполеоне и к России при Александре, то наполеоновские «захваты» окажутся несравнимо (!) меньшими. Кроме того, не забываем о смысле: Наполеон, во-первых, не начинал войны первым, а отбивал нападения, во-вторых, он давал просвещение и Гражданский кодекс. Естественно, все эти аннексированные территории Россия исторически удержать не смогла.

Характерный факт: 21 февраля 1808 г. русские войска под командованием графа Федора Федоровича Буксгевдена (Фридрих Вильгельм фон Буксхёвден, Friedrich Wilhelm von Buxhoeveden: 1750–1811) вторглись в Финляндию без объявления войны! Официальная дипломатическая мера последовала лишь 16 марта. У шведской стороны на этом направлении не было достаточных сил, а главнокомандующий находился в Стокгольме, т. к. там еще надеялись на мирное разрешение дела. Однако православный царь не погнушался вероломно напасть на соседа: таким образом, бандит Коба в двадцатом веке окажется всего лишь «учеником» «легитимного» венценосца. В этой связи можно выразить сомнения: а потеряли ли мы «ту Русь» — или она до сих пор с нами?.. Символично, что в шведской и финской историографии эта война называется Финской (фин. Suomen sota, швед. Finska kriget). Кстати, в фактически уголовном нападении на Швецию участвовали многие будущие «герои» войны 1812 г. (включая и П. И. Багратиона).220

Кроме того, системное нарушение условий Тильзитского мира — это уже было своего рода необъявленной войной России в отношении Франции: тем не менее пропаганда умудрилась выставить Россию жертвой!

Л. Л. Беннигсен — начальник Главного штаба русской армии в 1812 году — резюмирует и формулирует нечто вроде т. н. инварианта:

«С самого начала Россия заявляет себя народом воинственным и завоевательным; она распространяет радиусы из центра в окружности и в том числе по направлению к Швеции, Польше и Турции. Преимущественно эту последнюю Франция сочла нужным защищать против России».221

Вот как выражает обеспокоенность относительно беспрестанной и агрессивной экспансии Российской империи (при таком опасном орудии, как послушный, находящийся в рабстве крестьянин) известный литератор-роялист (подчеркиваю), современник 1812 года Франсуа Ансело, прибывший в 1826 году в составе дипломатического посольства на коронацию Николая I:

«Не без основания, мой друг, жителей южных стран (в данном случае имеется в виду Западная Европа — прим. мое, Е. П.) пугает вид этой огромной военной мощи, подступающей к нашим границам; беспокойство удваивается, когда видишь этот народ вблизи. Чего не может предпринять завоеватель, располагающий покорным войском?.. Кажется, что привыкший к любым лишениям русский крестьянин вовсе не имеет потребностей: ему достаточно огурца, луковицы и куска черного хлеба; он спокойно засыпает на камнях или на снегу, а разбудите его — и он вскочит, готовый повиноваться. Душа филантропа возмущается при виде этих несчастных… <…> Успех великой и роковой наполеоновской кампании… мог бы отдалить то наводнение, которого следует опасаться в будущем…»222

В этой связи любопытна позиция современного историка-любителя — графа А. Н. Каменского. Он является профессиональным реставратором, коллекционером предметов искусства — и, что существенно для нашего сюжета, потомком видных русских участников наполеоновских войн. Так вот, он в своих работах, так сказать, не стесняется и развивает тезис о том, что войны России той эпохи были именно захватническими: но, поскольку это объективный процесс, значит, подобное надо признать и не пытаться скрыть. Одна из книг этого автора так и озаглавлена: «Фельдмаршалъ. Каменские в завоевательных войнах России XVIII–XIX вв.» (М. — Орел, 2014).

Далее. Историки, если они считают себя учеными, обязаны идти в ногу со временем, использовать все виды анализа. Одна из самых современных из них — Алгоритмическая система предсказания рецидивизма. Она была создана всего несколько лет назад, чтобы сокращать количество заключенных: «Предполагалось, что машина выдаст непредвзятое суждение, так как она использует статистические сведения и логику».223 Среди широко обсуждаемых достижений системы есть, к примеру, такой: «Анализ 7000 судебных случаев, проведенный ProPublica, показал, что темнокожим правонарушителям алгоритм чаще присуждает средний и высокий показатель риска».224 Таким образом, «машина» проявила своенравие и пошла наперекор нынешней тотально «политкорректной» западной системе: а для нашего исследования очень важна именно математическая объективность. Громкие слова и въевшаяся в бессознательное обывателя пропаганда о «справедливой» войне против Наполеона лишь дискредитируют современные публикации, претендующие на академичность. Так вот, если использовать простую математическую программу, посчитав, сколько раз Россия ходила войной на Францию (начиная с похода А. В. Суворова — и заканчивая войной 1806–1807 гг.), то мы получим сугубо математический вывод о вероятности рецидива агрессии именно со стороны империи Александра I. Однако вернемся к документам 1810-х годов.

Итак, наступательные и первые оборонительные планы царя были сорваны Наполеоном, но кровожадность Александра не уменьшилась: степень пренебрежения жизнями собственных подданных только возросла. Характерны его слова, сказанные физику Георгу Фридриху Парроту (1767–1852) в 1812 году:

«Я не надеюсь восторжествовать над гением и победить его армии. Но я ни при каких обстоятельствах не подпишу постыдного мира, я предпочитаю быть погребенным под обломками моей империи»225

(Хорошо «предпочитать», сидя во дворце-«бункере» в Петербурге, когда люди гибли на линии фронта…). Здесь стоит обратить внимание: царь осознает гениальность Наполеона и собственную обделенность талантами — зафиксируем это осознание. Вместе с тем опыт изучения биографии и характера царя подсказывает: не стоит верить россказням «Луизы» (прозвище Александра при дворе и в дипломатической переписке), связанным с его (ее…) планами, особенно если они означают дискомфорт в быту и потерю имиджа. Как мы убедимся в следующих главах, в 1812 г. все висело на волоске — в том числе идея заключения мира с Наполеоном, цареубийство и вообще победа крестьян в гражданской войне. Кто же придавал психологическую уверенность молодому монарху? Более того: если среди популярных у русских были лишь наступательные планы — то откуда появляется риторика «глубокого отступления» (пусть и запоздалая, вынужденная)? Если знать широкий контекст событий, то ответ прост. Буквально в первые дни войны на Александра огромное влияние оказали письма предателя Наполеона — его бывшего маршала Ж. Б. Бернадота. Представим драматургию этой части «пьесы»: Наполеон быстрым броском врезается между двумя русскими армиями, они спешно и нервно отступают, в штабе бардак — и здесь приходит письмо от человека, который многие годы служил под начальством Наполеона. 27 июня 1812 г. — Ж. Б. Бернадот пишет русскому царю:

«Наполеон чувствует привычную уверенность, когда речь идет о сражениях с участием целых армий, но, если Ваше Величество будет манипулировать своими силами, если вы не вступите в генеральное сражение, сводя действия к перемещениям и промежуточным схваткам…»226

Таким образом, в 1812 году Наполеону предстояло бороться не только с русской зимой и немецкими царем и его генералами, но и собственным маршалом, знающим все секреты (где же в российских школьных учебниках портрет «героя»-Бернадота, женатого на первой невесте Бонапарта Дезире?).

VIII

Продолжаю развеивать миф о том, что на ничего не подозревающую и «миролюбивую» Россию неожиданно напал коварный злодей. Пока французы наслаждались мирной созидательной жизнью посреди ими изобретенной ампирной роскоши и эффективных реформ, проведенных Наполеоном, в далекой и холодной России кипели страсти ущербности реванша. Подготовка России к войне была известна не только в штабе или среди приближенных царя, но и в самых широких слоях общества. К примеру, простой молодой офицер Н. Е. Митаревский уже в 1811 году понимал:

«Из военных приготовлений очевидно стало, что мы готовимся к большой войне и именно с французами. Перебраковали и забраковали довольно много лошадей и отпустили деньги для покупки годных. Приказано было обратить особенное внимание на прочность конской амуниции и обмундировку людей».227

В этом источнике видно внимание командования к конскому составу, особенно необходимому в наступлении. Тайный советник, майор П. Л. Давыдов (1783–1842) писал графу А. Н. Самойлову (1744–1814) 3 марта 1812 г.:

«По слухам сдешним и всем приуготовлениям, война с французами неизбежна. О главнокомандующем нашими армиями еще неизвестно, уверяют только, что сам император имеет намерение скоро ехать осматривать оную… Других вестей здесь теперь более нет, война слишком всех занимает».228

А 28 апреля тот же П. Л. Давыдов в очередном письме сообщает интересные подробности (которые как раз противоречат мифу о заранее продуманном отступлении):

«…из армии пишут только, что в лагере очень весело живут… в скором времени ожидают большого сражения. Армия наша теперь числом превосходнее французской, которой уже часть переправилась через Вислу».229

Буквально накануне переправы французов через Неман, 23 июня, чиновник Петербургского почтамта И. П. Оденталь (1776 — около 1813) пишет будущему действительному тайному советнику и сенатору А. Я. Булгакову (1781–1863):

«Виленские письма от 2-го июня таковы, что должно ожидать весьма скоро пушечных выстрелов. …Наполеон из Познани отправлялся чрез Торунь и Мариенвердер в Гданск. Сдесь, сказывают, истощено все инженерное искусство, чтоб при неудачах можно было целый год выдержать осаду 50-ти тысячной армии.

Вообще он более всего озабочен балтийским берегом, откуда могут ему зайти в тыл <…> Около Дризы (имеется в виду русский Дрисский лагерь — прим. мое, Е. П.) и Динабурга продолжают с великою поспешностью делать земляные окопы, на каковый конец взято из казенных и помещичьих селений множество людей».230

Запись в дневнике Варвары Бакуниной характеризует степень «миролюбия», трудолюбия и крепкой нравственности православных соотечественников:

«Все письма из армии наполнены желаньями войны… уверяют, что и солдаты нетерпеливо хотят приблизиться к неприятелю, чтобы отомстить прошлые неудачи.

…Молодые офицеры пьют, играют и прочее… вседневные orgies… Все в бездействии, которое можно почти назвать столбняком, когда подумаешь, что неприятель, самый хитрый, самый счастливый, искуснейший полководец на свете, исполинскими шагами приближается к пределам нашим, 300 000 воинов под его предводительством…»231

Надо добавить: «прошлые неудачи», которые сами же на себя накликали собственной агрессивностью…

Современный ученый А. Замойский имеет все основания сделать вывод:

«В большинстве своем русские офицеры отнеслись к поражениям (1805–1807 гг. — прим. мое, Е. П.) крайне болезненно. …Офицеры испытывали унижение от той видимой легкости, с какой французы наносили им поражения, как бы храбро и упорно они ни сражались, и досада на противника густо замешалась на комплексе неполноценности, каковой буквально сквозит со страниц всего написанного ими на данную тему.

…Боль раненой гордости этих офицеров отражалась в ощущениях унижения, испытываемого слоями дворянства на родине. …Начинало появляться ощущение миссии. Примитивная ксенофобия невежд шла рука об руку с антимасонской паранойей (хотя значительный процент дворян были масонами — прим. мое, Е. П.)…»232

Итак, сами полезли в бой, сами проиграли — обиделись на победителя: и появились комплексы и паранойя. Всё это вместе — коктейль для развязывания войны.

Тем не менее, когда Наполеон реально оказался у границ и опасность (учитывая известные скромные способности русских генералов) столкновения стала более ощутимой, некоторая часть общества начала терять кураж. Жена короля Вестфалии Жерома Бонапарта (1784–1860) Фридерика Екатерина София Доротея Вюртембергская (1783–1835) записала в дневнике:

«Король получил депеши от господина Буша, своего посла в Петербурге. Тот пишет, что в России царит растерянность и те, кто еще недавно произносил против нас злобные речи, сейчас выступают за сохранение мира любой ценой».233

Так было до первых выстрелов, а когда значительная территория была потеряна, многие «горячие головы» выступали за то, чтобы просить у Наполеона мира (об этом в следующих главах). Таким образом, у царя оставалась возможность воспользоваться новыми настроениями в обществе — и принять мирные предложения Наполеона, которые он посылал из Дрездена, затем уже в Вильно (предложил договариваться на месте) и т. д. Характерно, что упомянутая жена младшего брата Наполеона родилась в семье наследного принца Вюртемберга Фридриха Вильгельма Карла (1754–1816), когда ее родители гостили в Петербурге у сестры Фридриха — цесаревны Марии Федоровны: то есть жены будущего императора Павла I и матери царя Александра I. Таким образом, в 1812 г. русский император являлся родственником брата «Антихриста»-Наполеона — того самого Жерома, который командовал целой группой войск во время летнего вторжения в Россию. Что ж: война 1812 года — это дело семейное.

А сейчас я предлагаю перенестись на несколько месяцев вперед — и узнать о последствиях реваншизма и стремлений царя. Послушаем очевидца — знаменитого консервативного философа (который точно не мог быть на стороне Наполеона), многолетнего посла короля Сардинии в Петербурге, графа Жозефа де Местра (из письма графу де Блака, 22 сентября 1812 г.):

«Дела, однако, обстоят следующим образом. У всех, начиная с двора, все вещи упакованы. В Эрмитаже на своем месте не осталось ни одной картины. Девицам обоих институтов велено быть готовыми к отъезду. Все мы уже одной ногой в каретах и ждем лишь, когда г-н Бонапарте возьмет… Москву, после чего направится к новой столице. Война представлялась желанной и неизбежной; ее получили (выделено мной, Е. П.). К сегодняшнему дню плоды оной таковы: двенадцать опустошенных провинций, на восстановление которых может уйти двадцать лет; сорок пять миллионов рублей из казны; реки крови, пролитые ради того, чтобы отступить; убийства, пожары, святотатства и насилия на всем пути от Вильны до Смоленска. В ту самую минуту, когда я пишу вам, быть может, решается судьба сей великой Империи. Вот что мы пережили».234

Итак, этот исторический документ живо подтверждает то, что именно русское общество (по крайней мере, значительная часть его верхушки) накликало войну. Здесь же перед нами предстает картина паники, трусости (о которой практически никогда не упоминают мои коллеги), а также то, что русские сами уничтожали свои селения (об этом документально, конкретно и подробно рассказывается в следующей главе).

Однако в России часто бывает так, что собственные подданные и соплеменники куда опаснее, чем внешние «братья Бонапарты». Существенный сюжет, который традиционно ускользает от внимания историков Русского похода: закулисные придворные интриги — и опасность государственного переворота с целью смещения царя, который довел страну до военных поражений и финансового кризиса. Здесь мы должны вспомнить то, что мы знаем о дворцовых переворотах и особенностях личности Александра из прошлых глав, а также распознать психологию момента обострения конфликта уже на территории Российской империи.

Внимательный исследователь дипломатии А. Вандаль не мог не заметить закулисное брожение при русском дворе:

«Нужно прибавить, что в известных кругах петербургского общества было большое смятение. Многие задавались вопросом; не приведут ли упорство и воинственная политика императора Россию к гибели, и не следует ли дворянству прибегнуть, ради спасения государства, к крайним мерам?

„Вашему Величеству трудно представить себе, — продолжал Левенхильм (посол Швеции в Петербурге Карл Аксель Лёвенхильм (1772−1861) информирует своего монарха — прим. мое, Е. П.), — до чего в настоящее время доходит свобода речей в столь деспотической стране, как Россия. Чем ближе подходит гроза, тем более высказывается сомнений в искусстве того, кто держит в своих руках бразды правления… Император, осведомленный обо всем, не может не знать, до какой степени упало к нему доверие его народа. Поговаривают даже о существовании партии в пользу великой княгини Екатерины, супруги принца Ольденбургского, во главе которой стоит граф Ростопчин. Вот, государь, по общему мнению, причина огорчения императора, тем более, что Его Величество питает к великой княгине особенную любовь. При легкости, с какой русский народ применяется к переворотам (имеются в виду, конечно, дворцовые перевороты — прим. мое, Е. П.), при его склонности быть под управлением женщин, ничего нет удивительного, если воспользуются настоящим критическим временем в империи, чтобы произвести переворот“».235

Действительно, власть Александра сложно назвать легитимной и устойчивой: он оказался на троне благодаря убийству собственного отца (да, и его бабка — Екатерина II — также совершила дворцовый переворот), наследника у него до сих пор (после 19 лет брака!) не было — и некоторые уже могли догадаться о его импотенции. Поражения в войнах в Европе были оглушительными, мир непопулярным, а гонка вооружений уничтожала финансы страны. Поэтому царю нужна была новая война — причем вдали от Петербурга. Война, как говорится, все спишет. Другой вариант — быстрые и эффективные реформы, талантливые политические комбинации, победа в совместной с Францией торговой войне с мировым пиратом — Англией, но для этого необходимы были таланты, которыми Александр не обладал, и хотя бы «христианское» смирение зависти, чего тоже не произошло. Наполеону же, наоборот, нельзя было надолго удаляться из Парижа и опасно начинать новые крупные кампании (имея английскую армию в Испании — и ненадежных союзников вроде Австрии и Пруссии по восточным границам).

Но помимо внутреннего давления — было давление и внешнее. Англичане — эти «борцы за либеральные ценности» промышляли в ту эпоху беззастенчивым шантажом, убийствами и террористическими актами (вспомним хотя бы знаменитые покушения на первого консула Бонапарта): ради достижений своих целей британский Кабинет не останавливался ни перед чем. Как мы уже знаем, именно на деньги Британии был убит император Павел I. А теперь послушаем интересный и малознакомый даже и образованному читателю рассказ известного советского и российского историка, автора монографии о дипломатической дуэли России и Франции перед войной 1812 г., в свое время моего соавтора по ряду научных статей, доктора исторических наук, профессора Дипломатической академии МИД России, В. Г. Сироткина (1933–2005):

«Впрочем, англичане не остались в долгу. Когда 6 ноября 1807 г. царское правительство после провала попыток добиться примирения Франции и Англии объявило о разрыве англо-русских дипломатических отношений, а Наполеон 12 ноября послал в Петербург своего официального посла А. Коленкура, англичане решили припугнуть Александра I.

21 декабря, не успев еще покинуть Лондон, русский дипломатический представитель Алопеус был неожиданно приглашен к министру иностранных дел Каннингу, который „под большим секретом“ сообщил, что, по имеющимся у английской разведки сведениям, против Александра готовятся заговоры, что выступление произойдет „в самое ближайшее время“, но министр не знает точно, „направлены ли эти заговоры непосредственно против персоны моего августейшего государя или под угрозой находится форма правления в государстве“. На вопрос Алопеуса, откуда у Каннинга такие сведения, английский министр сослался на какое-то письмо из Петербурга одному английскому „частному лицу“, якобы случайно попавшее в руки английских дипломатов. Каннинг добавил, что это письмо к тому же без адреса и без подписи. На просьбу Алопеуса дать ему копию этого письма Каннинг ответил отказом. Каннинг особенно настаивал, чтобы депеша русского дипломата об этой беседе попала в руки Александра I. По его настоянию Алопеус перед отправкой зачитал ее текст и оставил Каннингу копию.

Ознакомившись с донесением, царь написал Н. П. Румянцеву: „Вот депеша, которую мне написал Алопеус. Речь идет не более не менее как об отправке меня в другой мир. Ваш Александр“».236

Отмечу, что подлинное донесение М. М. Алопеуса сегодня хранится в РГАДА. Ф. Госархив. разр. XV. Л. 260. ЛЛ. 3, 7–8. Итак, англичане совершенно явно угрожали русскому царю расправой, но в 1807 г. — сразу после катастрофических поражений от Наполеона, не имея армии и т. д. — Александр решил, что ему опаснее будет продолжить войну немедленно, чем вести тайные переговоры с Англией, затягивать выполнение условий Тильзита, а затем при помощи той же шантажистки-Британии ринуться в новый поход на Наполеона (уже за свои личные обиды). Любопытный психологический нюанс: почему Александр терпел подобные гадости от англичан? Ведь он вскоре вновь вступит с ними в тесный союз — и никогда впоследствии не будет обнаруживать желания как-либо отомстить (кстати, и за убийство отца, хотя сам же и участвовал в заговоре…). Отчасти это можно было бы объяснить британскими денежными субсидиями — но они бы не понадобились, если бы царь не начинал войн. Об этом до меня никто не задумывался (и даже так вопрос не ставили), но ответ прост: в то время в Англии не было ни одной исторической личности. Просто ни одной. Даже обычный генерал средней успешности Веллингтон — и тот еще ничем себя не успел проявить. Король Англии Георг III (1738–1820) страдал психическим расстройством, а реально исполняющий его обязанности принц-регент Георг Август Фредерик (1762–1830) — был пьяницей и всеобщим посмешищем. Подобные типы не вызывали зависти! Зато ее вызывал Наполеон. По тем же причинам Александр легко сдружился с императором Австрии и королем Пруссии: по всеобщему мнению современников, их собственных придворных и по заключению позднейших историков — они были совершенными ничтожествами.

Если все русские первоисточники однозначно свидетельствуют о том, что российское правительство готовилось к войне, а общество ее ждало еще в 1810–1811 годах, то французы (напомню, что процент грамотного, читающего населения во Франции был гораздо выше, чем в России) ничего подобного не знали и не желали даже и в конце апреля 1812 года! Об этом свидетельствует в том числе переписка пасынка Наполеона принца Эжена (Евгения) де Богарне (будущего командира одного из корпусов Великой армии), прибывшего в тот период в Париж из Италии.237

Сам Главный хирург Великой армии, человек весьма знающий и приближенный к Наполеону, Доминик Жан Ларрей (1766–1842), констатировал:

«10 мая мы прибыли в Позен. Мы всё ещё не знали цели нашего похода (и это за месяц до начала кампании?! — прим. мое, Е. П.)…

Эта странная ситуация, впрочем, не замедлила привести к распространению среди солдат самых нелепых слухов.

…В Меце говорили, что мы будем сражаться против союза пруссаков и русских… Император Александр в опасности и зовёт нас на помощь, чтобы мы напугали его народ (кстати, вскоре наполеоновским солдатам действительно придется охранять семьи помещиков от буйств крестьянских бунтов — прим. мое, Е. П.)… Политики утверждают, что мы идем на Швецию…»238

В марте 1812 г. в письме домой артиллерийский полковник Антуан Огюстэн Флавьен Пион де Лош признавался, что совершенно не представляет, против кого направлены передвижения армии.239 Пехотинец из Вюртемберга Якоб Вальтер отмечал:

«В то время распространился слух, согласно которому мы отправляемся на Балтику, а оттуда поплывем в Испанию. Хотя перспектива не была радостной, все солдаты были веселы, пели и танцевали. Я участвовал в общем веселии вместе с остальными».240

И на ком же объективно лежит вина за то, что началась война? Кто первым стал ее провоцировать, готовить, кто ее жаждал в качестве реванша (за поражения в тех войнах, которые сам же и начал!) или хотел устроить браваду (от чувства ущербности перед теми, у кого были заимствованы все современные блага цивилизации)?! Совершенно очевидно, что не достигший всего Наполеон и не самодостаточные и уставшие отбивать армии коалиций французы, или даже их новые союзники. Л. Э. Шишко сформулировал метко и лаконично:

«Что касается внешних дел, то в его (Александра I — прим. мое, Е. П.) царствование Россия долго воевала с Францией. Вследствие этой войны и произошло нашествие французов на Россию. Это случилось в 1812 году».241

И он же вполне логично, без выдумок про лихую деятельность русской армии (которая, на самом деле, проиграла все сражения и ее остатки практически бездействовали) подытоживает (на этапе уже нахождения французов в Москве и затянувшегося ожидания мира):

«Наполеон увидел, что он зашел с своей армией слишком далеко от Франции, так далеко, что ему невозможно было обеспечить правильный подвоз военных и съестных припасов. Тогда он решил покинуть Россию, приказав своему войску отступать, а сам уехал вперед в Париж».242

Но об этом — позже.

IX

А сейчас я предлагаю принять настоящий парад из первоисточников-документов, которые полностью похоронят лживые мифы российской пропаганды первых послевоенных лет, воспринятые затем и сталинскими «бойцами на историческом фронте».243 Эти мифы давно опровергнуты многими серьезными учеными в самой России (эпоха «либеральной историографии» последней четверти девятнадцатого — начала двадцатого века)244 и во многих других странах, а затем (после окончания периода зверств советской цензуры) снова в отечественной историографии (еще в 1988 году вышла монография знаменитого историка, доктора исторических наук, профессора Н. А. Троицкого).245 Но ложь — живучая штука: она въедается в учебники, в псевдохудожественную литературу, в символический строй памятников, в коллективное бессознательное невежественного обывателя, она передается из поколения в поколение как генетическая болезнь! Эта болезнь мутирует и приобретает самые неприятные формы. Нижеследующие репрезентативные документы уничтожают саму возможность говорить об агрессивных планах Наполеона, наоборот — подтверждают оборонительный характер его действий и снова демонстрируют анатомию провокации со стороны русского императора (ведь Наполеон, хотя и поздно, но узнал о передвижении русских армий к границам и о планах нападения: ждать в Париже, чтобы уже в 1812 году случилось вторжение во Францию 1814 года было невозможно и недостойно!).

Уже 3 июля 1811 года (за год до войны!) маршал Империи, князь Экмюльский, Луи Николя Даву (1770–1823) написал Наполеону тревожное письмо:

«Нам угрожает скорая и неизбежная война. Вся Россия готовится к ней. Армия в Литве значительно усиливается. Туда направляются полки из Курляндии, Финляндии и отдаленных провинций. Некоторые прибыли даже из армии, воевавшей против турок. …Ее офицеры бахвалятся всюду, что скоро они пойдут в Варшаву».246

Через несколько дней Л. Н. Даву докладывает снова:

«Сир, я имею честь адресовать вашему Величеству последние рапорты из Варшавы, а также расписание каждого полка… Вероятно, эти рапорты сильно преувеличены, ибо согласно им в Ливонии и Подолии собрано более двухсот тысяч солдат, но ясно, что силы русских там очень значительны…»

На самом деле, сегодня мы знаем из русских архивных данных, что это число было сильно преуменьшено. И где же здесь необходимость защищать территорию России? От кого? От тех, кто случайно узнает, что Россия готова к новой агрессии? Где же «захватнические планы Наполеона»? Документы свидетельствуют о прямо противоположном!

Наполеон не хочет войны, всеми силами старается не замечать проблемы до последнего! 15 июля 1811 император пишет министру иностранных дел:

«Господин герцог де Бассано, пошлите курьера в Россию, чтобы ответить на присланные графом Лористоном депеши… скажите, что я готов уменьшить данцигский гарнизон и прекратить вооружения, которые мне дорого стоят, если Россия со своей стороны сделает нечто подобное; мои приготовления имеют оборонительный характер и вызваны вооружением России…»247

Но полубезумного русского царя и заболевшую агрессивным реваншизмом (случившимся из-за собственной же агрессивности…) часть русского общества было не остановить: они жаждали войны, еще не понимая, что проиграют все главные сражения и сами сожгут многие собственные деревни, города и саму Москву!

Александр не внял мирному призыву Наполеона и продолжил вооружаться, повышал налоги, провел военную реформу (естественно, по французскому образцу), сделал новые оружейные заказы, окончательно разоряя финансы.

Л. Н. Даву снова вынужден потревожить Наполеона — он посылает ему донесения из Варшавы:

Августово, 27 июля.

Раньше повсюду говорили, что приготовления на границе герцогства — это лишь мера предосторожности… теперь русские открыто говорят о вторжении в герцогство по трем направлениям: через Пруссию; из Гродно на Варшаву и через Галицию (именно эти планы и содержались в докладных записках русских генералах царю, а в 1813 г. агрессия была русской армией осуществлена — прим. мое, Е. П.).

Рапорт Лужковской таможни (на Буге) 6 июля 1811.

Три офицера из дивизии Дохтурова осматривали границу по Бугу… Русские жители и казаки уверяют, что эти офицеры приехали выбирать место для лагерей и что скоро русская армия вступит в герцогство.

Рапорт из Хрубешова 27 августа 1811.

Письма, полученные из России, возбуждают разговоры о приближающейся войне… Повсюду в окрестностях ожидается прибытие новых войск (России — прим. мое, Е. П.), для которых приготовляются запасы…248

Подобных рапортов — сотни!

На приеме в Тюильри по случаю своего дня рождения (15 августа 1811 г.) Наполеон был вынужден обратиться к русскому послу князю А. Б. Куракину (1752–1818):

«Я не хочу войны, я не хочу восстанавливать Польшу, но вы сами хотите присоединения к России герцогства Варшавского и Данцига… пора нам кончить эти споры. Император Александр и граф Румянцев будут отвечать перед лицом света за бедствия, могущие постигнуть Европу в случае войны».249

Таким образом: Наполеон был абсолютно искренен, и открыто заявлял о сути происходящего. Как мы знаем сегодня, он оказался полностью прав: Россия развязала войну и захватила Польшу (на целых сто лет), а «бедствия» постигли, прежде всего, саму Россию и ее народ — именно этого Наполеон всеми силами пытался избежать, но русский царь жаждал войны. Нужна ли она была русскому народу? Стоило ли из-за амбиций царя разорять Россию и сжигать Москву вместе с тысячами русских раненых?

Но уже никакие доводы рассудка не могли заставить Александра отказаться от войны: приготовления вновь были усилены, к границам герцогства Варшавского подходили все новые русские дивизии, Александр вел переговоры с Пруссией, Австрией и Швецией об очередной антифранцузской коалиции. Наполеон осознал, что придется и ему начать подготовку, чтобы не допустить моментального продвижения русской армии в Европу. Но и потом он будет долго оттягивать кампанию — перенесет на тот месяц, когда дальних походов уже не начинают. Наполеон станет ожидать в Дрездене, что Александр все же одумается, пошлет к нему в ставку представителя понятной русскому обществу старой французской аристократии генерала Л. М. Ж. А де Нарбонна-Лара (1755–1813) с предложением не воевать — но все окажется бесполезным.

Современный исследователь И. А. Бордаченков верно отмечает материальную и стратегическую особенность сложившейся ситуации:

«Наполеон оказался в странном положении. С одной стороны, он не планировал вторгаться в Россию, но, с другой стороны, и оставаться надолго с 444 тысячами солдат в Польше он тоже не может. Великое герцогство никогда не было достаточно богатой державой, а после неурожая 1811 года большинство крестьян вообще перебивались с хлеба на воду. Пруссия тоже не могла снабжать столь огромную армию, да и на Австрию с её экономическими проблемами надежд было мало. Надо было решаться — либо возвращать всю эту массу солдат назад, идти обратно через всю Европу, так и не избавившись от опасности русского вторжения в Варшаву, либо пойти вперёд, пересечь Неман и на русской территории совершить то, что не вышло совершить в Польше (имеется в виду ответ на известные наступательные планы России, приостановленные царем после известия о договоре Франции с Австрией — прим. мое, Е. П.): окружить, разбить, договориться. Вот так и вышло, что Наполеон напал на Россию без плана наступательной войны…»250

А. Д. Широкорад резюмирует:

«Но вот Наполеон перешел Неман. Каковы же планы этого „вероломного агрессора“? У Наполеона одна только мысль — разбить противника и заключить мир. При этом он не претендовал ни на один квадратный метр русской территории. Единственное требование к Александру: оставить территориальный статус-кво, выполнять ранее подписанные договоры и не помогать его врагам.

Итак, Наполеон вел в России локальную войну, а Александр — тотальную, не выбирая для этого средств».251

«Младшим научным сотрудникам», той малобюджетной публике, которая зачастую пишет об истории и водит экскурсии по историческим музеям, не понять большой реальной жизни. Они не создавали империю, на их энергии не лежала ответственность за страну, армию, собственный ранее созданный образ великой личности. В их сознании в самой теории не может уместиться вся информация, все факты «за» и «против», которыми обладал тот или иной крупный исторический деятель — тем более Наполеон. Они не понимают, что оборона рубежей Франции-республики, а затем Империи была основана на действии; бездействие привело бы орду феодальных рабов, купленных английскими предпринимателями еще в 1790-е или в 1805 г. и т. д. Все преклонение трусливых немецких принцев, устроенное Наполеону в Дрездене, держалось именно на его действии: слишком длительное неопределенное выжидание и безответное продолжение провокаций России, которые не только оскорбляли Францию, но и были уже физически опасны, могли вскоре закончиться ударами в спину. Речь шла не только об имидже — а о военных операциях Австрии, Пруссии (и, естественно, Англии) в тылу и на флангах. Наполеон давно (!) исчерпал все просьбы договориться, ему уже была официально объявлена война. Вся его внешняя политика с первого дня консульства была направлена на борьбу с агрессией Англии, которая спонсировала убийц (устранение Павла, покушения на самого Бонапарта) и антифранцузские коалиции. Если бы он не додавил Англию экономически (а ведь оставались считанные месяцы!), то гидра продолжила бы отращивать одну голову за другой (Наполеон-полководец «рубил» их — побеждал в войне одной коалиции, но тут же возникала новая «голова»): необходимо было побороть источник проблемы. Но русский царь вопреки здравому смыслу, интересам своего народа и слову чести развязал подлый конфликт, не реагировать на который уже было невозможно.

Стоит подчеркнуть, что Наполеон не мог знать того, что знаем сегодня мы (из процитированного выше письма царя Барклаю): из-за соглашения Франции с Австрией Александр буквально накануне войны временно переменил свое желание форсировать Неман первым, но общие намерения остались прежними.

Итак, чтобы отразить угрозу, императору французов (который ценой огромных усилий уже собрал армию — и все ждут от него решения многолетней проблемы) придется перейти границу: а дальше он просто оказался вынужден преследовать убегающую русскую армию, чтобы заставить царя подписать перемирие. У него не было другого выхода: если бы Наполеон поворотил назад, то а) получил бы удар в тыл своей армии (причем Герцогство Варшавское было бы разорено), б) сам отход и отказ от военных действий был бы воспринят как поражение — и тайные союзники Александра (Австрия и Пруссия) моментально подняли бы оружие против Наполеона в его тылу (что и случилось в 1813 году!).

Лично я бы сравнил подобное с гамлетовской проблемой выбора (вообще, искусство своей метафоричностью часто помогает науке глубокими и четкими формулировками, выражающими суть, диалектику предмета):

Быть или не быть, вот в чем вопрос. Достойно ль Смиряться под ударами судьбы, Иль надо оказать сопротивленье И в смертной схватке с целым морем бед Покончить с ними? …Так всех нас в трусов превращает мысль, И вянет, как цветок, решимость наша В бесплодье умственного тупика, Так погибают замыслы с размахом, В начале обещавшие успех, От долгих отлагательств. Но довольно!..

Если бы вы не знали, что данный текст (в переводе Б. Л. Пастернака: 1890–1960) принадлежит литературному персонажу, то не было бы лучшей формулировки для историка, чтобы, лишь выставив строчки в прозаический ряд, описать происходившее в сознании Наполеона перед войной 1812 года! Стихи эти написаны У. Шекспиром около 1600 года — и через 200 лет в Европе появится истинный Гамлет от политики и Истории.

Однажды, репетируя пьесу нобелевского лауреата, гениального Альбера Камю (1913–1960) «Калигула» (а режиссерское понимание драматургии и психологии мне очень помогает в исторических исследованиях), я обсуждал тему трагедии (что это такое?) с одной известной французской актрисой. Она вспомнила эпизод из своей жизни и обронила, как мне кажется, великолепно точную и, одновременно, тяжкую по своему смыслу фразу: «трагедия — это не когда есть один ужасный вариант, трагедия — это когда ты понимаешь, что и так поступить — будет плохо, и по-другому — тоже плохо». Вот! Именно в таком положении оказался великий человек в 1812 году: и все же он остался в Истории великим, потому что остался «Гамлетом», а не каким-либо другим персонажем. Однако чтобы это понять, надо быть Личностью, надо, простите, очень много знать, причем не только по теме исследования, но и вообще — иметь широкий кругозор и самому выбирать непростые решения, а именно это и отсутствует у большинства моих коллег — авторов сочинений о наполеоновской эпохе (зато у них часто случается обычная для нашего вида зависть, а за ней и банальная подлость).

Метафорично и то, что великий скрипач и композитор наполеоновской эры Никколо Паганини (1782–1840) сочинил сонату «Наполеон» (1807 г.) для всего лишь одной струны — для струны соль. Что ж: вся жизнь Наполеона — это виртуозная игра, когда рвутся струны и часто приходится совершать чудо лишь на одной струне, на пределе фантазии и мастерства. И нота соль, это я уже могу вам сказать как профессиональный классический вокалист, яркая, но ее сложно взять. Например, для тенора она является «переходной» в верхний регистр: чтобы ее красиво спеть, необходимо верно рассчитать силу дыхания и баланс резонаторов — следует и не зажать голос, но и не переоткрыть звук. Послушаем автора солидной биографии маэстро — Марию Тибальди-Кьеза (1896–1968): Паганини

«…написал сонату для четвертой струны под названием Наполеон. 15 августа, в день рождения императора, он исполнил ее перед блестящей и многочисленной аудиторией. Успех превзошел его ожидания, и с того дня он всегда отдавал особое предпочтение четвертой струне.

Соната „Наполеон“ до недавнего времени находилась среди неизданных рукописей скрипача, но по своему музыкальному значению, а не только из-за истории ее создания, заслуживает публикации, исполнения и известности. Соната отличается особой виртуозностью и производит поразительное впечатление: как и при первом исполнении, она всегда приводила слушателей скрипача в невероятный восторг».252

Замечу, что в сонате «Наполеон» совсем нет темы войны: среди сменяющих друг друга мотивов — просветленная печаль, романтическое каприччо, праздник и просто виртуозные пассажи на пределах мастерства.

Наполеон вдохновлял многих гениев не только своей эпохи (что особенно ценно и показывает значение личности в Истории). Знаменитый реформатор искусства скульптуры, Франсуа Огюст Рене Роден (1840–1917), создал свой вариант Наполеона. Этот бюст обладает роденовской динамичностью и как бы «вырастает» из куска камня, но все же он более классицистичен, чем прочие работы Родена: сила стиля самого античного героя и демиурга ампира одолела даже автора скульптуры. Сегодня бюст находится в выставочном зале города Мэдисон, в американском штате Нью-Джерси (планируется перевезти в Музей искусств Филадельфии). Как вы сами понимаете, ни Паганини, ни Роден бездарностью и интригами царя Александра и его генералов не восхищались и ничего им не посвятили: подобное и есть подлинный приговор Истории.

Ни один портрет эпохи конца «старого режима» (т. е. до Великой французской революции) не может сравниться по силе своего художественного воздействия со знаменитым полотном Антуана-Жана Гро (1771–1835) «Бонапарт на Аркольском мосту» (1797 г.), написанным с натуры во время Первой Итальянской кампании. Генерал в образе романтического героя античного масштаба: он увлекает за собой воинов, защищает нацию, республику — но его лицо поражает красотой величественного спокойствия, он как бы смотрит в бесконечность Истории. Я подчеркну: главное в истории — это создание образа, личность в контексте сиюминутных событий. Всё исчезнет: государства, границы, причины конкретных конфликтов, суета бытовых дел эпохи, «массовка» (народы, армии, министры) — останется Образ. Именно это Наполеону удалось как, возможно, никому другому в Истории. Конечно, этого не осознать «кухаркиным детям», которые, отрабатывая бюджетные копейки, пишут типовые идеологические текстики про 1812 г.: от юбилейных книжек — до учебников. В них — сплошные призывы окопаться от окружающих «врагов»: как же — на крепостной ГУЛАГ напали?! Какой ужас! Защитим ГУЛАГ до последней капли госгранта! Но вернемся к описанию событий.

Продолжим нашу жизнь в 1812 году. Не следует забывать и о том, что Наполеон был человеком чести и человеком слова, поэтому не в его натуре было ожидать предательства от маршала Ж. Б. Ж. Бернадота (к 1812 г. — приглашенный кронпринц Швеции), который не просто не оказал содействия своему императору или сохранил бы нейтралитет, но пошел войной против собственной родины (Франции) и против человека, который его облагодетельствовал и вручил маршальский жезл. Да, зависть — страшная, разъедающая человека вещь. Выдающийся современный историк А. Замойский отмечает:

«Бернадот всегда испытывал ревность к стремительному взлету коллеги. Пусть он с радостью принял звание маршала Французской империи и благородный титул, пожалованный ему Наполеоном, Бернадот в тайне недолюбливал Наполеона…»253

Подчеркну, что через А. И. Чернышева русский царь наладил с Ж. Б. Бернадотом конфиденциальную переписку еще в 1811 году.254 Таким образом, два обделенные талантами Наполеона его завистника объединили усилия своих государств в реализации личных комплексов через агрессию. На о. Св. Елены император произнесет: Бернадот «дал нашим врагам ключи от нашей политики и отмычки от нашей военной тактики».255

Другое предательство совершил его тесть — император Австрии, заключивший с Александром тайный договор. Но «машина» подготовки к войне уже была запущена — и не было смысла ее останавливать, не решив проблему выполнения условий Тильзита русской стороной (тем более что остановка означала спровоцировать уже открытый переход того же Франца на сторону врагов Наполеона). Как верно заметил о Наполеоне австрийский канцлер К. Меттерних:

«Его ум и склад души заставляли его презирать все маленькое».256

Однако я продолжу свой парад документов, доказывающих, что Наполеон был лишь вынужден отвечать на агрессию России.

Важнейшая часть корреспонденции полководца 1810 — первой половины 1812 гг. посвящена обеспечению укрепления фортификаций в районе Варшавы.257 16 марта 1812 года Наполеон писал маршалу империи, начальнику своего Главного штаба Л. А. Бертье (1753–1815):

«Если русские не начнут агрессию, самое главное будет удобно расположить войска, хорошо обеспечить их продовольствием и построить предмостные укрепления на Висле. Короче, быть готовым выступить в поход, если война все же начнется…»258

В это время единственным планом Наполеона был оборонительный — с опорой на Данциг (а уже после начала наступления русских — действовать наступательно им во фланг). В то же самое время Александр получил очередные отказы известных иностранных генералов возглавить русскую армию — и он замешкался, нападение откладывалось; идея спровоцировать войну — и начать ее на российской приграничной территории становилась все более рельефной (хотя и вынужденной). На собственное население ему было наплевать, Александр не щадил его ни до, ни после 1812 года — и откровенно презирал: после ужасной для России войны царь много лет путешествовал по Европе и даже не посетил Бородинское поле.

Продолжаем читать оперативную корреспонденцию Наполеона. Из письма Л. А. Бертье от 30 марта 1812 г.:

«Мой любезный брат, если русские не двинутся вперед, моим желанием будет провести здесь весь апрель, ограничившись активными работами по сооружению моста в Мариенбурге и вооружением предмостного укрепления в Мариенвердене… Построить также надежные укрепления в Диршау на правом берегу Вислы… которые смогли бы прикрыть отступление армии, если ей придется отходить на Данциг…»259

А где же «советские» планы французского наступления в «сердце России»? Где желание с «допотопного» года «поработить Россию» (те, кто пишут подобную ахинею, наверное, никогда не видели карту своей родины, погруженной на 60 % в вечную мерзлоту)?! Как на таком гнилом фундаменте причин могла появиться «справедливая», «Отечественная война»?

Только 26 мая (!) Наполеон отдает приказания придвигаться к границам Российской империи (я напомню, что в сознании людей той эпохи эти «границы» были весьма уловными: на сотни литовских километров за Неманом жители мечтали о восстановлении Польши и избавлении от российской оккупации!).

В письмах к начальнику 1-го Армейского корпуса Л. Н. Даву император говорил, что войска должны иметь лишь на 4 дня порции хлеба для солдат и на 20 дней муки в обозе! Начиналась операция, которая позже получит в исторической литературе название «Виленской», во время которой Наполеон планировал одно из двух: или Александр все же принимает предложение не воевать, или происходит сражение на границе (или вблизи нее). Но, как мы знаем, русские армии просто стали бесконечно хаотически и без плана отступать — убегать.

Теперь нам становится понятно, почему у Наполеона и в мыслях не было наступать в направлении столицы России — на Петербург: у него вообще не было планов наступления с переходом границы. Суть его действий — оборона, а затем вынужденная превентивная локальная операция в приграничной зоне.

Подчеркну: и в русском штабе до последнего дня точно не знали, что будут предпринимать в итоге! Имея множество наступательных планов, расположившись в наступательном стратегическом развертывании (поэтому 2-я армия Багратиона была так невыгодно отдалена от 1-й армии Барклая!), русское командование параллельно и без особого внимания продолжало строить Дрисский лагерь и усиливать склады с припасами вблизи границы! Здесь сказывается болезненная скрытность, лукавство и нерешительность, трусость и упрямство того, от воли которого, к сожалению, зависели все. Александр запутывал не только противника, но, прежде всего, своих же подданных (а затем и историков). В конце концов, ему, возможно, стала импонировать мысль, что надо любым способом принудить Наполеона перейти Неман, а затем развернуть широкую религиозную пропаганду внутри страны, обвинив его в начале войны (главный тезис пропаганды для невежественных масс, примитивно антисемитский тезис — это обвинение Наполеона в том, что он во Франции иудеев уравнял в правах с прочими гражданами: но об этом позже).

Царь узнал о форсировании Немана на балу в Вильно, сказал, что «ждал» этого и велел продолжить бал! Каждый час промедления в действиях стоил потом тысяч жизней русских солдат, которые с боями пробивались на соединение двух армий (Багратиона и Барклая). Вскоре после начала войны Александр I трусливо сбежит в Петербург, даже не назначив официального командующего (отчего в штабе начались раздоры — и это негативно сказалось на ходе операций)! Более того: был отдан приказ сжигать все населенные пункты и запасы, отчего страдали не только французы, но, прежде всего, сами русские жители (многие сгорели в собственных домах — зарисовки подобного есть в альбомах офицеров армии Наполеона, но до Петербурга запах обгорелых трупов не доходил, кроме того, Александр постоянно душился духами, привезенными из Франции). Недаром А. С. Пушкин так охарактеризовал русского самодержца:

Под Аустерлицем он бежал, В двенадцатом году дрожал.

Хочу отдельно рассказать о таком показательном явлении. Как известно, Европа и Франция была наводнена российскими шпионами («союзники», «православные»…), ряду агентов в Париже даже удавалось ценою крупных сумм подкупа добывать ценные рапорты с очным расписанием французских войск. Так вот, используем доставляемые разведчиками показания количества наполеоновских войск в Европе для выяснения того, что происходило перед войной 1812 г. — и кто спровоцировал конфликт. Итак: 15 августа 1811 г. (документы А. И. Чернышева) — численность французских войск в Германии (подчеркну — это частью по гарнизонам и далеко от России — даже не в Герцогстве Варшавском!): всего 56 419 человек.260 Я напомню, что к этому времени русские армии уже год (!) стояли на границе, готовые наступать на беззащитную Варшаву и далее. 1 ноября 1811 г. — 67 296 человек (не считая возможные союзные контингенты), 1 декабря 1811 г. — 117 245 чел., январь 1812 г. — 176 913, начало марта — 237 000 чел. (вместе с союзниками 377 000), 5 июня (сообщение от генерала А. П. Тормасова) — всего 400 000 чел. (вместе с союзниками).[29]261 Таким образом, беспристрастные цифры идеально точно согласуются с тем, что мы уже прочитали в переписке Наполеона, который начал формировать армию на восточном направлении на год (!) позже России и исключительно в соответствии с агрессивными намерениями России, которые проявлялись в явном невыполнении условий Тильзита, в сосредоточении армий на границе, в закулисных переговорах с Австрией, Пруссией и Швецией, в отданных уже в 1811 г. приказах о переходе Немана, во всех проектах русского штаба и слухах в русской армии, доставляемых французской разведкой. Русское правительство и царь сами накликали беду на Россию. Никакого «нашествия двунадесяти языков» могло бы не быть: все закончилось бы теми 56 тысячами по гарнизонам в далекой Германии. Вместе с тем вышеозначенные сведения весьма адекватно характеризуют число сил Наполеона (выяснению точной цифры я уделю место в следующей главе).

Продолжим. И после перехода Немана переписка Наполеона свидетельствует о том, что он ожидал наступления русских войск (еще бы: в 1805, в 1807 году они это уже делали — и снова два года готовились! кроме того, таковы были сведения от французской разведки, отчасти распространяемые и русским штабом). Исполнительный Л. А. Бертье сообщал тот же тезис по командирам всех подразделений, например, читаем в его письме (из Ковно, 26 июня!) генералу барону Шарлю Луи Дьёдонне Гранжану (1768–1828):

«…Если на Вас будут наседать вражеские войска… отступайте на Ковно, чтобы прикрыть этот город…»262

Помимо оперативных документов 1812 года, безусловно, стоит прислушаться и к весомому мнению министра иностранных дел Франции Жана Батиста Номпера де Шампаньи, герцога де Кадор (1756–1834). В своих мемуарах он однозначно заявил: Наполеон категорически не хотел завоевывать Россию, его целью было лишь перезаключить мир на более прочных основаниях!263

Подобной работы, очевидно, пока не проделал ни один мой коллега, но в последние годы мною были досконально изучены 32 тома переписки Наполеона (Correspondance de Napoléon Ier, V. 1–32. Paris, 1858–1870), изданные еще в девятнадцатом веке при Второй империи, новое колоссальное многотомное издание всей корреспонденции императора (Correspondance générale publiée par la Fondation Napoléon), десятки каталогов с записками Наполеона, продаваемых за последние полвека с аукционов, многие публикации отдельных малоизвестных документов, материалы частных коллекций моих знакомых по всему миру — и я могу свидетельствовать, что не существует ни одного письма, ни одной строчки, которая бы говорила об изначальном желании Наполеона воевать против России (подготовке русской кампании посвящены всего 2–2,5 тома, но ни до, ни после означенных событий искомых планов и намерений у императора французов не наблюдается). Зато все эти тысячи документов сообщают нам сначала стремление к союзу, а затем колоссальные усилия по его сохранению.

Помимо перечисленных безупречно достоверных и репрезентативных документов мы можем воспользоваться логикой и косвенными доказательствами отсутствия агрессивных намерений Наполеона против России в 1812 году. Я напомню: Наполеон должен был оборонять границы Франции от английской армии, высадившейся в Испании; на лето 1812 г. еще с 1811 г. планировалось путешествие Наполеона в Рим; в ходе Русской кампании выяснилось, что у Наполеона не было достатка в подробных картах местности вокруг Старой Смоленской дороги; провиант был заготовлен только на краткосрочную кампанию; мы знаем, какие мучительные решения приходилось принимать императору в Вильно, в Витебске, в Смоленске — каждый раз он долго раздумывал, продолжать ли преследовать убегающую русскую армию (то есть у него не было изначального плана проводить парады в Москве…). Подобных аргументов — множество!

Итак, колоссальный свод документов и фактов неопровержимо свидетельствует о том, что император французов изначально не только не планировал «захвата» или даже вторжения в Россию, но и само усиление армии и оперативное движение ее корпусов к границам России было лишь вынужденной мерой самообороны. Подчеркну: сегодня ученые не имеют ни единого документа, ни одной документально заверенной фразы Наполеона ни о желании воевать с Россией — даже сдерживать ее нападение (до того момента, как русский царь не выстроил свою армию на границе с Герцогством Варшавским, а затем уже в 1811 году отдал приказ начать наступление — но, по собственным соображениям, его отозвал) — ни переходить границу Российской Империи.

Конфликт был полностью спровоцирован, подготовлен и развит императором Александром (и все перечисленное стало продолжением агрессии, начатой им еще в 1805 году). Целью и причиной конфликта была вовсе не охрана территории России от далекой Франции (я напомню: после поражений русской армии по условиям Тильзитского договора Наполеон еще и увеличил территорию России Белостокской областью, а затем согласился на присоединение целой Финляндии — его главной целью был долговечный мир!), а личная зависть бесталанного царя к гениальному и успешному Наполеону, его желание отомстить за поражения (ставшие следствием той же зависти), а также неумным реваншизмом среди части офицерства и архаичного по менталитету дворянства. В итоге ценой гибели сотен тысяч русских солдат и мирных жителей, ценой уничтожения (по воле русского правительства, командования) многих российских городов и деревень, была осуществлена оккупация Герцогства Варшавского, а также интервенция во Францию и смена политического режима в этом государстве (что и являлось многолетним намерением антифранцузских коалиций). В России же наступила суровая политическая реакция, аракчеевщина. Данная война противоречила интересам России, русского народа — и была выгодна лишь верхушке правящего класса Англии.

Подводя некоторые итоги, мы можем перечислить те действия Александра, которые привели к войне:

- концептуальное и масштабное невыполнение торговой и прочей блокады Англии;

- отказ от брака сестры с Наполеоном;

- лишь имитация участия в отражении агрессии Австрии против Франции в 1809 г.;

- постоянные вооружения и выход русских армий на границы герцогства Варшавского уже в 1810 г. (здесь необходимо учитывать психологическое воздействие от подобного: Россия с 1799 г. по 1807 г. уже трижды нападала и приближалась к границам Франции с целью интервенции; кроме того, бывшие союзники России по антифранцузским коалициям в 1809–1812 гг. продолжали атаковать Наполеона буквально со всех сторон: английские войска атаковали в Испании, Италии и Голландии, Австрия — со своей стороны);

- тариф 1810 года, бьющий по французской торговле;

- приказы к началу похода в Европу в октябре 1811 г. (потом отозван);

- шпионаж во Франции и подкуп французских чиновников;

- закулисные переговоры с Ш. М. Талейраном;

- тайные переговоры с Пруссией, Австрией, Англией, Швецией, Испанией;

- общий недружественный тон переговоров в годы союза и т. д.;

- невыполнимый и оскорбительный ультиматум;

- официальное дипломатическое объявление Россией войны Франции.

Александр планировал напасть на Францию самым подлым образом: еще в 1810–1811 годах, когда Наполеон являлся союзником России — и у него не было войск в герцогстве Варшавском (и почти не было сил в Пруссии, которые бы могли приостановить очередную агрессию России). Затем русский царь всеми своими воинственными действиями спровоцировал наращивание оборонительных контингентов Наполеона, но у него не оказалось главнокомандующего (а планы были сплошь наступательные и дипломатические отношения разорваны): ведь Ж. В. Моро, Веллингтон и Ж. Б. Ж. Бернадот ему отказали. Таким образом, он сам навязал Наполеону войну, но от войны трусливо бежал.

Усилия Наполеона в деле сохранения мира мы уже описали на многих десятках страниц выше; что касается смены его оперативных планов, то оно выглядело так:

- искреннее желание поддерживать всеми средствами мир и союз с Россией;

- с середины 1811 г. постепенное усиление наблюдательного корпуса в Германии: в связи с реальной угрозой нападения уже выдвинутых на границу русских армий;

- попытка воздействовать на царя письмами и наращиванием военной мощи (осень 1811 — весна 1812 г.);

- финальная попытка переговоров;

- высылка переговорщика Наполеона Л. М. Ж. А. де Нарбонна-Лара;

- отказ послу Франции в России в аудиенции накануне войны;

- ожидание наступления русской армии в оборонительной позиции;

- вынужденная переправа через Неман и ожидание сражения;

- преследование хаотично убегающей русской армии.

X

Можно только сожалеть о том, что, с точки зрения научного подхода к теме, фактически целый век был потерян. После пропаганды сталинщины, ржавчина которой до сих пор разъедает российскую как специальную, так и популярную литературу (и общество…), поразительно читать выводы, к которым пришли еще царские историки! Я приведу показательную цитату из труда знаменитого специалиста по эпохе 1812 года, архивиста, действительного статского советника, директора архива Министерства народного просвещения, Константина Адамовича Военского (1909 год!):

«Очевидно, что взгляд на деятельность Наполеона лишь с точки зрения его честолюбивых стремлений совершенно не выдерживает критики. Этот глубокий государственный ум предвидел последствия усиления Англии, ее дальнейшую политику мировых захватов и грубое насилие в международных отношениях. …Россию совершившиеся в Европе перевороты и войны непосредственно не затрагивали. Страшиться революции уже потому России не было основания, что в ней народные массы прозябали в невежестве и новым идеям были недоступны. Что же до культурного слоя, то он состоял из помещиков, лично заинтересованных в сохранении сословных привилегий и крепостного права. …Резюмируя все вышесказанное, можно придти к следующим выводам. Легенда 1812 года, как она ни заманчива, должна уступить место беспристрастному историческому исследованию. Борьба с Наполеоном велась не Россиею, а Англией. …Таким образом, двенадцатый год только фазис этой великой борьбы, в которой Россия непосредственного интереса не имела…»264

Любопытно, что и великий русский писатель, поэт, публицист и философ, проницательный Дмитрий Сергеевич Мережковский, посвятивший Наполеону книгу (1929 г.), написанную почти в академическом стиле (со ссылками на источники), был убежден в следующем:

«С января 1811 года Александр потихоньку мобилизует двести сорок тысяч штыков к западной границе. Он обманывает Наполеона беззастенчиво: готовит на него внезапный удар, и нанес бы его, если бы Польша согласилась».265

Современный исследователь войны 1812 года А. Е. Тарас стал, очевидно, последователем сформулированной мной в монографии 2004 года («Правда о войне 1812 года») концепции причин конфликта и также отказался от ненаучного термина «Отечественная война». Он пишет:

«Итак, Наполеона спровоцировали на войну с Россией три взаимосвязанные причины:

1) Приготовления русских войск к вторжению в Герцогство Варшавское (признанное Россией по Тильзитскому договору);

2) Систематические попытки Александра вмешиваться в дела германских государств, что прямо запрещала секретная часть Тильзитского договора;

3) Фактический отказ России от участия в „континентальной блокаде“».266

Стоит также вспомнить аналитический вывод великого русского историка, академика М. Н. Покровского (1868–1932), который еще в царское время в коллективном многотомнике «Русская история с древнейших времен» (1910–1913 гг.) однозначно заявил:

«Нашествие Наполеона было по существу актом необходимой самообороны».[30]267

И только преступная сталинская пропаганда, использовав некоторые трафареты, спущенные холуям-писакам еще Александром I и Николаем I, сумела сфальсифицировать историю 1812 года. Советская послевоенная историография-пропаганда объясняла причины войны 1812 года через призму описания событий 1941 г., которые, в свою очередь, также были сфальсифицированы (начиная с того, что войну отсчитывали не с 1939 г., когда СССР вместе с Германией напал и расчленил Польшу, а о планах нападения СССР на саму Германию вообще не упоминалось).

Не лишним будет задаться вопросом: чего стоило слово императора Всея Руси, если Александр I так легко и многократно нарушил данное им слово, поставленную им (и прочими русскими дворянами-дипломатами) под договором подпись?! Однако вопрос этот становится излишним, если вспомнить молчаливое согласие на убийство отца и то, как царь фактически способствовал интимной связи собственной жены с поляком Адамом Чарторыйским, а в 1807 году обнимался с Наполеоном, за год до того преданным православным Синодом анафеме…

Послушаем весьма точные выводы современных авторов, всю жизнь посвятивших изучению наполеоновской эпохи — профессиональному военному и историку, корпусному генералу Мишелю Франчески (1930 г. р.) и канадскому исследователю и одному из крупнейших коллекционеров предметов наполеоновской эры Бену Вейдеру (Бен Уайдер: 1923–2008). Вот некоторые тезисы их совместного труда:

«Первым начать военные действия — это только военная стратегия. Настоящему зачинщику войны часто выгодно вызывать нападение на себя. Война в России является в этом отношении прекрасным примером. Думать, что Наполеон, по горло завязший в испанском муравейнике, открыл второй фронт из захватнических устремлений — просто нанести оскорбление логике.

(…) Но, вернувшись в Петербург (имеется в виду Александр I — в 1807 г. из Тильзита — прим. мое, Е. П.), он не смог противостоять антифранцузским проискам двора и Англии. Он снова стал тем, кем был на самом деле: воплощением двоедушия. Он воспользовался преимуществами договора и не выполнял своих обязательств. Несмотря на Эрфуртский договор, он и пальцем не пошевелил во время войны с Австрией. Если бы он сдержал слово, Австрия не осмелилась бы напасть на Францию (очередной раз — в 1809 году: прим. мое, Е. П.).

…В ожидании удобного момента царь единственно озабочен тем, чтобы не выглядеть агрессором (здесь авторы явно слишком хорошо думают о русском царе: как мы знаем из множества российских документов, Александр планировал нападение, и только, когда план сорвался, он стал изображать „хорошую мину“ при плохой игре, довольствовавшись игрой в „агрессора и жертву“ — прим. мое, Е. П.). Совершенно бессовестно он расточает свои уверения в дружбе, в то же время тайно готовясь к войне.

…То, что Наполеон занял Ольденбург (причина: несоблюдение герцогством важнейших мер блокады английских товаров — прим. мое, Е. П.), раздувается сверх меры. Эта крошечная территория, находящаяся в руках зятя царя Александра, ничего не представляет для мощи и безопасности России. Наполеон предлагает как очень выгодную компенсацию другое место, например Эрфурт.

<…> Осенью 1810 года блокада действует почти везде, кроме России. Императору сообщают, что 700 русских возов перевозят в Лейпциг британские товары. Огромный караван из 1200 судов под флагами Швеции, Португалии, Испании и Америки уже давно находится в Черном море, эскортируемый 20 английскими судами.

…Россия первой начала готовиться к войне.

…Уверенный в себе царь первым прерывает отношения, следовательно, начинает войну. …Война практически объявлена, но Наполеон все еще не хочет торопить события. Он ждет месяц, прежде чем не спеша отправляется к своим армиям 9 мая 1812 года. В который раз он вынужден отложить свои дела как государственный деятель и созидатель, что единственно по-настоящему ему по сердцу.

…Какое-то время он предполагает подождать в Польше нападения Александра, но быстро понимает, что царь не собирается этого делать, опасаясь нового Фридланда… Время работает на Александра. Ему оно нужно, чтобы завершить подготовку самой мощной армии, которая когда-либо была у России. И время у царя есть.

Для Наполеона все обстоит по-другому. Очевидно, что не в его интересах ждать окончания военных приготовлений России. Он не может долго держать в напряжении гигантский набор солдат союзников, вливающихся в его новую Великую армию. Он должен обязательно опередить открытие английского фронта в Западной Европе».268

Я полагаю, что к мнению опытного военного, который лично руководил войсками и был в огне, а также к миллиардеру, всю жизнь посвятившему изучению темы Наполеона, стоит прислушаться: профессиональный опыт и огромный успех в жизни — то, чего часто не хватает «кабинетным» «младшим научным сотрудникам», которые без всяких интеллектуальных и биографических оснований берутся судить о вещах планетарного значения… Что еще важнее, все сказанное выше полностью соответствует исторической фактуре.

Возможно, для обывателя и кого-то, не читавшего серьезных трудов, посвященных эпохе Наполеона, эта цитата покажется несколько помпезной, но с ней сложно спорить: документально заверенные факты подтверждают тезис, однажды произнесенный самим Наполеоном:

«Факты говорят сами за себя, они сияют как солнце… Можно ли поставить мне в вину нечто такое, от чего историк не сумел бы защитить меня? …Меня обвиняют в том, что я слишком любил войну? Историк докажет, что нападали всегда на меня!»269

Приложение

Показательно вспомнить колоссальные приготовления к войне, производимые русским правительством в 1810–1812 гг. Здесь я считаю возможным процитировать военного историка, генерал-лейтенанта Модеста Ивановича Богдановича (1805–1882), который в свое время специально исследовал данный сюжет:

«Приготовления наших войск состояли: в исследовании пространства, которое должно было служить театром войны; в усилении важнейших пунктов искусственными средствами; в укомплектовании войск, образовании резервов, устроении депо, магазинов, госпиталей и парков, сообразно с потребностями военного времени.

Для исследования свойств театра войны посланы были в 1811 году офицеры квартирмейстерской части, которые, обозрев западное пограничное пространство России, представили весьма удовлетворительные описания этого края.

…Обратимся к постепенному преобразованию и усилению русских войск, с того времени, как разрыв России с Франциею сделался неизбежен, именно с 1810 года.

После преобразования армейской пехоты, на основании высочайшего рескрипта Барклаю де Толли от 12 октября 1810 года, число регулярных войск русской армии в конце 1810 года простиралось до 400–420 тысяч человек, с 1552 орудиями.

В 1810 и 1811 годах вооруженные наши силы увеличены были вновь сформированными частями войск: Лейб-гвардии Финляндский батальон переформирован в трехбатальонный полк. Один из батальонов Преображенского полка послужил кадром для Лейб-гвардии Литовского полка. Сформирован 3-й учебный гренадерский батальон. Из 52-х гарнизонных батальонов составлены 13 новых линейных полков и несколько внутренних гарнизонных батальонов и полубатальонов; сформирована вновь 27-я пехотная дивизия из шести полков; вообще же армейская пехота усилилась 23-мя полками (считая в том числе и Морские полки). Гвардейская кавалерия усилена сформированием лейб-гвардии Черноморской сотни; учреждены вновь два армейских кирасирских полка; Лейб-гвардии конная артиллерия разделена на две батареи; Лейб-гвардии артиллерийский батальон переименован в Лейб-гвардии артиллерийскую бригаду; Гвардейская резервная артиллерийская рота переименована в 1-ю учебную, и в 1812 году сформирована была 2-я рота. Наконец, полевая артиллерия была усилена значительно сформированием новых рот.

Французский гренадер спасает двух русских пленных солдат от мамлюка. Фаянсовая тарелка. Франция, мануфактура Монтеро, около 1810 г. Из частной коллекции Е. Понасенкова. Публикуется впервые.

Число всех этих войск к 11 июня 1812 года простиралось, по штатному положению, не считая учебных и гарнизонных войск и вновь сформированных по высочайшему повелению 1 мая 1812 года, из рекрут, двенадцати пехотных полков, до 480 тысяч человек с 1600 орудиями. Из них составлены были: гвардейские пехотная и кавалерийская дивизии и гвардейская артиллерийская бригада; 27 пехотных, 2 кирасирских и 8 кавалерийских дивизий; 27 полевых, 10 резервных и 4 запасные артиллерийские бригады. Учебные войска и пионерные полки не вошли в состав дивизий.

Значительная часть русских войск размещена была по всему пространству границ империи. Таким образом, в то самое время, когда Наполеон готов был вторгнуться в наши пределы, Молдавская (впоследствии Дунайская) армия, под начальством генерала Кутузова, состояла из кавалерийских дивизий: 6-й и 7-й; пехотных: 8-й, 9-й, 10-й, 15-й, 16-й и 22-й, за исключением восьми батальонов 9-й дивизии, и заключала в себе 87 000 человек.

В Крыму и Новороссийском краю, под начальством герцога Ришелье, стояли: 8-я кавалерийская, 13-я пехотная дивизии и восемь запасных батальонов 9-й, в числе 19 500 человек. На Кавказской линии, под командою генерал-лейтенанта Ртищева — один драгунский полк и четыре полка 19-й пехотной дивизии, в числе 10 тысяч человек. (При этом же отряде находились состоявшие на полевом содержании гарнизонные полки: Владикавказский, Астраханский, Кизлярский и батальон Моздокский.)

В Грузии, под командою генерал-лейтенанта маркиза Паулуччи — два драгунских полка, 20-я пехотная дивизия и часть 19-й; всего до 24 тысяч человек. В Финляндии, под начальством генерал-лейтенанта Штейнгеля, два драгунских полка, 6-я, 21-я и 25-я пехотные дивизии, в числе 30 тысяч человек. В Москве формировалась новая 27-я пехотная дивизия, в числе 8 тысяч человек. Учебных войск, пионеров и резервной артиллерия, не вошедших в состав дивизий, было 42 тысячи человек. Затем к западным границам России собрано было до 280 тысяч, а за исключением запасных батальонов и эскадронов, до 200 тысяч человек.

Из этих войск предполагалось составить две армии: 1-ю и 2-ю Западные, а из запасных (вторых) и резервных (сформированных в рекрутских депо) батальонов и эскадронов образовать три армии: 1-ю и 2-ю Резервные и 3-ю Обсервационную. Последнее предположение не могло быть исполнено, и потому запасные и резервные батальоны и эскадроны поступили на укомплектование действующих либо употреблены были на различных пунктах внутри империи. Для составления же 3-й армии, долженствовавшей прикрывать Волынь, отделена часть 2-й армии.

Резервы действующих армий

Запасные (2-е) батальоны пехотных полков и запасные (5-е, 9-ые и 40-е) эскадроны кавалерийских полков действующей армии, за исключением 42 батальонов и 46 эскадронов, поступивших в корпус генерала Сакена, послужили для составления резерва (всего до 35 тысяч человек). Эти войска расположены были по Западной Двине, Березине, Днепру и у Мозыря на Припяти.

Из рекрут, собранных в депо, сформированы были (резервные) четвертые трехротные батальоны пехотных полков, числом в 500 человек; (резервные) шестые эскадроны кирасирских и драгунских, одиннадцатые и двенадцатые полков легкой кавалерии, в 150 человек, и 29 артиллерийских рот; в марте 1812 года — из вторых, или запасных, батальонов (без гренадерских рот) и четвертых, или резервных, батальонов, повелено составить 18 новых пехотных дивизий, а из запасных и резервных эскадронов — 8 новых кавалерийских дивизий; в продолжение 1812 года артиллерия действующей армии усилена 25-ю ротами, сформированными в четырех артиллерийских депо.

Запасные и резервные батальоны и эскадроны большею частью послужили, как уже сказано, для укомплектования батальонов и эскадронов действующей армии, в которую, до отступления в Тарутинскую позицию, поступило из всех помянутых и вновь учрежденных депо 46 тысяч человек пехоты и 9300 конницы.

Магазины

Во время первоначального расположения русских армий на западных границах империи главные магазины находились в Вильне, Свенцянах, Колтынянах, Гродне, Слониме, Слуцке, Пинске, Мозыре, Бресте, Ковле, Луцке, Дубне, Заславле, Стар. Константинове и Остроге; а впоследствии в Риге, Динабурге, Дриссе, Себеже, Велиже, Бобруйске, Рогачеве, Житомире, Киеве, Новгороде, Великих Луках, Калуге, Трубчевске и Соснице».

Богданович М. И. «История войны 1812 года». М., 2012, с. 48–51

* * *

1 История русской армии, 1812–1864. СПб., 2003, с. 85.

2 Елизавета и Александр. Хроника по письмам императрицы Елизаветы Алексеевны. 1792–1826. М., 2013, с. 128–129.

3 Там же, с. 129.

4 Отечественная война и ее причины и следствия. М., 1912, с. 63.

5 Брюханов В.А. Заговор графа Милорадовича. М., 2004, с. 59.

6 Троицкий Н.А. Александр I и Наполеон. М.: Высшая школа, 1994, с. 112–113.

7 Полевой Н.А. Наполеон в России в 1812 году. (Эпизод из «Истории Наполеона»). М., 1905, с. 17.

8 Соколов О.В. Битва двух империй. 1805–1812. М. — СПб., 2012, с. 335–338.

10 Наполеон. Годы величия. Воспоминания секретаря Маневаля и камердинера Констана. М., 2001, с. 344–345.

11 Император Александр I и Фредерик-Сезар Лагарп: Письма. Документы: в 3 т. М., 2017, т. 3, с. 544.

12 Военский К. Исторические очерки и статьи, относящиеся к 1812 году. М., 2011, с. 59.

13 Там же, с. 364.

14 Троицкий Н.А. 1812. Великий год России. М., 1988, с. 318.

15 Коленкур А. де. Наполеон глазами генерала и дипломата. М., 2016, с. 70–71, 76 и др.

16 Богданович М.И. История войны 1812 года. М., 2012, с. 36.

17 Наполеон. Годы величия… с. 356.

18 Там же.

19 Отечественная война 1812 года. Энциклопедия. М., 2004, с. 606.

20 Наполеон. Годы величия… с. 356.

21 Фэн А. Записки тысяча восемьсот двенадцатого года, служащие к истории Императора Наполеона, сочинение барона Фэна, состоявшего при нем секретарем-архивистом. Том I и II. СПб., 2017, с. 32.

22 Замойский А. 1812. Фатальный поход на Москву. М., 2013, с. 14.

23 Сироткин В.Г. Александр Первый и Наполеон. Дуэль накануне войны. М., 2012, с. 156–157.

24 Манфред А.З. Наполеон Бонапарт. М., 1980, с. 321.

25 Сироткин В.Г. Наполеон и Александр I: Дипломатия и разведка Наполеона и Александра I в 1801–1812 гг. М., 2003, с. 253.

26 Correspondance de Napoléon I. P., 1867, v. 22, p. 125.

27 Эпоха Наполеона. Русский взгляд. Книга четвертая. М., 2017, с. 7–8.

28 Там же, с. 8.

29 Там же, с. 9–10.

30 Там же, с. 12–13.

31 Вандаль А. Сочинения в четырех томах. Наполеон и Александр I. Том IV. Разрыв франко-русского союза. Ростов-на-Дону, 1995, с. 402–427.

32 Ришелье. Оливер Кромвель. Наполеон I. Князь Бисмарк: Биогр. Очерки. М., 1994, с. 205.

33 Отечественная война 1812 года глазами современников. М., 2012, с. 10.

34 Фэн А. Указ. соч., с. 34.

35 Там же, с. 35.

36 Там же, с. 42.

37 Там же, с. 57.

38 Вандаль А. Указ. соч., с. 469.

39 Фэн А. Указ. соч., с. 55.

40 Император Александр I и Фредерик-Сезар Лагарп… с. 146.

41 Федотова Е.Д. Канова: Художник и эпоха. М., 2002, с. 236.

42 Вершитель роковой безвестного веленья. Исторические и художественные ценности Наполеоновской эпохи из частных собраний. Книга первая. М., 2004, с. 27.

43 Об этих канделябрах подробнее: Destins souverains. Napoléon Ier, le Tsar et le Roie de Suède. Musée national du Châteaude Compiègne. P., 2011, p. 140.

44 Вершитель роковой безвестного веленья… с. 43.

45 Там же, с. 41.

46 Об этом подробнее: Понасенков Е.Н. Змей попутал. // Коммерсантъ-Власть, 2006, № 25, с. 60–61.

47 Отечественная война 1812 года. Энциклопедия… с. 602–604.

48 Тарле Е.В. Отечественная война 1812 года. Избранные произведения. М., 1994, с. 30.

49 Savant J. Les espions de Napoleon. P., 1957, p. 261–263 etc.

50 См., например: Отечественная война 1812 года. Энциклопедия… с. 607.

51 Калинина Е.А. Система народного просвещения на Европейском Севере России в первой половине XIX века. М., 2017, с. 519.

52 Полное собрание законов Российской империи с 1649 г. СПб., 1830, т. 29, с. 928.

53 Широкорад А.Д. Бог войны 1812 года. Артиллерия в Отечественной войне. М., 2012, с. 5.

54 Левицкий О. Тревожные годы. Очерки общественной и политической жизни г. Киева и юго-западного края в 1811–1812 гг. // Киевская старина, 1891, № 10–11; 1892, № 11–12.

55 Захарчук О.Н. Предыстория войны 1812 года в работах украинских дореволюционных исследователей. // Отечественная война 1812 года и российская провинция в событиях, человеческих судьбах и музейных коллекциях: Материалы XXI Всероссийской научной конференции 1 ноября 2014 года. Малоярославец, 2014, с. 10.

56 Вандаль А. Указ. соч., с. 540.

57 Закревский М. Описание Киева. Т. 1. М., 1868, с. 116–118.

58 Там же.

59 Об их работе подробнее: Коршунова М.Ф. Архитектор В. Гесте (1755–1832). // Труды государственного Эрмитажа. Том XVIII. Л., 1977, с. 132–144; Культурна спадщина Києва: дослідження та охорона історичного середовища. Киев, 2003, с. 124–131.

60 Тарас А.Е. 1812 год — трагедия Беларуси. Рига, 2012, с. 81.

61 Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 43.

62 Санглен Я.И. де. Записки. 1793–1831. М., 2016, с. 154–155.

63 Gibbon Fr. esq. The Public Characters of Europe, Containing the Lives of All the Eminent Men Now Living, Who Have Performed Conspicuous Parts in the Political Transactions of the Last Twenty-Five Years, Forming a Complete History of the Late War. L., 1814, p. 38. Это украшенное гравированными портретами интересное издание эпохи есть и в моей частной коллекции.

64 Подробнее: Сорель А. Европа и Французская революция. СПб., 1906, т. 6.

65 Манфред А.З. Наполеон Бонапарт. М., 1971, глава 9-я и др.

66 Этому посвящена моя монография «Правда о войне 1812 года» (М., 2004).

67 Наполеон Бонапарт: pro et contra, антология. СПб., 2012, с. 13–14 и др.

68 Митрофанов А.А. Русско-французские отношения в зеркале бонапартистской пропаганды (1800–1801 гг.). // Французский ежегодник, М., 2006, с. 138.

69 Там же.

70 Там же, с. 139.

71 Там же, с. 142.

72 Там же, с. 144.

73 Император Александр I и Фредерик-Сезар Лагарп… с. 551–552.

74 Борисов Ю.В. Шарль-Морис Талейран. М., 1986, с. 251 и др.

75 Митрофанов А.А. Указ соч., с. 134.

76 Борисов Ю.В. Указ соч., с. 277.

77 Замойский А. 1812. Указ. соч., с. 21.

78 Ришелье. Оливер Кромвель. Наполеон I. Князь Бисмарк… с. 204.

79 Гросул В.Я. Русское зарубежье в первой половине XIX века. М., 2008, с. 47. Подробнее о взглядах М.Ф. Орлова: Орлов М.Ф. Капитуляция Парижа. Политические сочинения. Письма. М., 1963.

80 Наполеон Бонапарт: pro et contra, антология… с. 12.

81 Там же.

82 Там же.

83 Там же, с. 13.

84 Sparrow E. Secret Services: British agents in France 1792–1815. Suffolk. Secret Service. Assassination of Paul I. 1999, p. 223–240.

85 Широкорад А.Д. Указ. соч., с. 9.

86 Наполеон Бонапарт: pro et contra, антология… с. 13.

87 Военский К. Указ. соч., с. 40.

88 Там же, с. 59.

89 Шишко Л. Рассказы из русской истории. Ч. 2. Петроград, 1917, с. 79.

90 К примеру, см.: Абалихин Б. О вреде чтения школьных и институтских учебников. // Родина, № 6–7, 1992, с. 181; Троицкий Н.А. Александр I и Наполеон… с. 251; Napoleon. The final verdict. L.: Arms and Armour, 1998, p. 115.

91 Ragsdale N. Dеtente in the Napoleonic Era: Bonaparte and the Russians. Lawrence (USA), 1980, p. 125, 126.

92 Thibaudeau. Mémoires. P., 1823, vol. 1, p. 383.

93 Руа И. Французы в России. С-Пб., 1912, с. 89.

94 Мемуары г-жи Ремюзы. М., 1915, т. 2, с. 157–158.

95 Вейдер Б. Наполеон. Человек, изменивший лицо Европы. М., 2001, с. 274.

96 Русская старина, 1901, № 3, с. 612.

97 Об этом подробнее: Понасенков Е.Н. Правда о войне 1812 года. М., 2004, с. 127–129.

98 Там же, с. 131–132.

99 К примеру, см.: Понасенков Е.Н. К вопросу о характере наполеоновских войн. // Труды научной конференции студентов и аспирантов: Ломоносов — 2001, М.: Изд-во МГУ, 2001, c. 209–212; Понасенков Е.Н., Сироткин В.Г. Наполеоновские войны и русская кампания 1812 года. // Эпоха наполеоновских войн: люди, события, идеи: Материалы IV научной конференции. Москва, 26 апреля 2001 г., М.: Музей-панорама «Бородинская битва», 2001, c. 44–76; Ponasénkov E.N. Les problems des relations entre la Russie et l᾽Autriche dans le cadre de la direction européenne de la politique extérieur du tsar Alexandre I: 1801–1804. // Instruction. Culture. Société. La France et la Russie au debut du XIX-e siècle. Colloque international. Musée Historique d̕ Etat, Musée de L̕ Armée (France), Paris, 2002 и др.

100 Отечественная война 1812 года. Энциклопедия… с. 6.

101 Рогинский В.В. Швеция и Россия. Союз 1812 года. М.: Наука, 1978, с. 154.

102 Там же, с. 76–77.

103 Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского министерства иностранных дел (далее — ВПР). М., 1962, т. 6, с. 324.

104 Там же.

105 Там же, с. 325.

106 Там же, с. 326.

107 Россия и Швеция. Документы и материалы 1809–1818. М.: Международные отношения, 1985, с. 159.

108 Там же, с. 166–167.

109 Там же, с. 145.

110 Там же, с. 206–207.

111 British and Foreign State Papers, v. 1, part. 1, L., 1841, p. 15–17; ВПР, т. 6, док. 199.

112 Более подробно — см.: Гуткина И. Дипломатические отношения между Англией и Россией в 1810–1812 гг. // Ученые записки ЛГУ. Серия гуманитарных наук. № 87, Саратов, 1943.

113 ВПР, т. 6, с. 494.

114 Николай Михайлович, Великий Князь. Переписка Александра I с Екатериной Павловной. СПб., 1910, с. 35.

115 Подробнее: ВПР, т. 6, с. 25, 49, 74, 108, 202 и др.; Звавич И. Испания в дипломатических отношениях с Россией в 1812 году. // Исторический журнал, 1943, кн. 3–4, с. 46.

116 ВПР, т. 6, с. 496.

117 Мартенс Ф. Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россией с иностранными державами. Т. 11, СПб., 1895, с. 159–160.

118 Понасенков Е.Н. Правда о войне 1812 года… с. 131.

119 Anderson M.S. Britain’s discovery of Russia. 1553–1815. L., 1958, p. 220.

120 Ibid., p. 215; Шишков А.С. Краткие записки адмирала А. Шишкова. СПб., 1831, с. 232–234.

121 Орлов А.А. Английские моряки на русском флоте в отечественную войну 1812 года. // Новая и новейшая история, № 2, 1997, с. 192.

122 Там же, с. 192–193.

123 Там же, с. 195. Подробнее об участии английского флота см.: Каллистов Н.Д. Русский флот и двенадцатый год. (Роль и участие флота в Отечественной войне, в связи с циклом Наполеоновских войн России). По архивным материалам. СПб., 1912; Военский К.А. Русский флот в 1812 г. // Исторические очерки, рассказы, воспоминания и другие статьи, относящиеся к эпохе Отечественной войны, СПб., 1912; Гарин Фаб. Война 1812 г. и русский флот. // Советская Латвия, 1941, № 1–2.

124 Федорова Ф., Михайлова Т. Австро-русские отношения накануне и в период Отечественной войны 1812 г. // Исторический архив, № 4, 1962, с. 98. Подробнее см.: Звавич И. Меттерних и Отечественная война 1812 г. // Исторические записки, М., 1945, т. 16; Шедивы Я. Меттерних против Наполеона. М., 1991.

125 Крейе Э.Э. Политика Меттерниха. М., 2002, с. 174–175.

126 ВПР, т. 6, с. 191.

127 Об этом подробнее: Звавич И. Как была заключена Таурогенская конвенция. // Ученые записки МГУ, вып. 14, М., 1947; Die Theilnahme des preussischen Hülfskorps an dem Feldzuge gegen Russland im Jahre 1812. Berlin, 1898.

128 Руа И. Указ. соч., с. 9.

129 Сироткин В.Г. Наполеон и Россия. М., 2000, с. 187 (в моей коллекции хранится экземпляр данной книги, подписанный ее автором во время заседания научной конференции в музее-панораме «Бородинская битва» 27.04.2000 г.).

130 ВПР, т. 6, док. 146, 168 и др.

131 Словарь русского языка XVIII века. Вып. 10, СПб.: Наука, 1998, с. 72, стб. 2.

132 «Российский Архив (История Отечества в свидетельствах и документах XVIII–XX вв.)». Вып. VII, М., 1996, с. 93.

133 Левин С. Награды Наполеона I в собрании Исторического музея. М., 2012, с. 50–57.

134 Николай Михайлович, Великий Князь. Император Александр I. М., 1999, с. 19.

135 Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 133–134.

136 Текст письма Александра: Русская старина, 1899, кн. 4, с. 18–23.

137 Манфред А.З. Наполеон Бонапарт. М., 1986, с. 479.

138 Там же, с. 503.

139 Подробнее об этой «сезонной распродаже» и о положении государевых рабов, о том, как этих русских православных людей сбывали, чтобы, так сказать, купить новые перчатки, см.: Дружинин Н.М. Государственные крестьяне и реформа П.Д. Киселева. М.—Л., 1946, т. 1.

140 Соколов О.В. Указ. соч., с. 377–378.

141 Отечественная война 1812 года: Материалы Военно-ученого архива Главного штаба. Отд. I, т. I, ч. 2, СПб., 1900, с. 3–5.

142 Россия и Европа. Эпоха Наполеоновских войн. М., 2012, с. 137.

143 Там же.

144 Сироткин В.Г. Александр Первый и Наполеон… с. 157.

145 Васильчиков А.А. Семейство Разумовских. Т. VI, ч. 2, СПб., 1887, с. 429–430.

146 Широкорад А.Б. Указ. соч., с. 15.

147 Соколов О.В. Указ. соч., с. 607.

148 Там же, с. 373.

149 Там же.

150 Там же, с. 372–373.

151 Император Александр I и Фредерик-Сезар Лагарп… с. 895.

152 Богданович М.И. Указ. соч., с. 37.

153 Беседы и частная переписка между императором Александром I и Кн. Адамом Чарторижским. М., 1912, с. 147–154.

154 Троицкий Н.А. 1812. Великий год России… с. 41–42.

155 Там же, с. 42.

156 Широкорад А.Б. Указ. соч., с. 20.

157 Понасенков Е.Н. Указ. соч., с. 133.

158 В 1988 году на данные документы обратил внимание Н.А. Троицкий: Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 42; В 2004 г. я развил тему в своей монографии: Понасенков Е.Н. Правда о войне 1812 года. М., 2004, с. 136 и др.

159 Понасенков Е.Н. Указ. соч., с. 132.

160 Соколов О. Погоня за миражом. // Родина, 1992, № 6–7, с. 19; Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 41.

161 Россия и Европа… с. 137.

162 Соколов О. Указ. соч., с. 19.

163 Там же.

164 Троицкий Н.А. Фельдмаршал Кутузов: мифы и факты. М., 2002, с. 148–149; Пугачев В.В. Подготовка России к войне с Наполеоном в 1810–1811 гг. // Ученые записки Горьковского университета. 1964. Вып. 72, ч. 1, с. 97; Рогинский В.В. Указ. соч., с. 129.

165 Соколов О.В. Битва двух империй… с. 652.

166 РГВИА. Ф. ВУА. Д. 3501. Л. 29–30, 38об.

167 Отечественная война 1812 года: Материалы Военно-ученого архива Главного штаба. Отд. I, т. XI, СПб., 1909, с. 1–3.

168 Там же, с. 54–55.

169 Михайловский-Данилевский А.И. Описание Отечественной войны 1812 года по Высочайшему повелению. Ч. I, СПб., 1840, с. 78–79; другой перевод этого письма опубликован здесь: Попов А.Н. Эпизоды из истории двенадцатого года. // Русский архив, 1892, № 3, с. 343.

170 Михайловский-Данилевский А.И. Указ. соч., с. 77.

171 Наполеон в России в 1812 году. (Эпизод из «Истории Наполеона») сочинение Н.А. Полевого. М., 1905, с. 10.

172 Михайловский-Данилевский А.И. Указ. соч., с. 77–78.

173 Вандаль А. Указ. соч., 531–532.

174 Соколов О.В. Указ. соч., с. 653.

175 Там же, с. 653–656.

176 Там же, с. 656–657.

177 Там же, 658.

178 Ришелье. Оливер Кромвель. Наполеон I. Князь Бисмарк… с. 205.

179 Дубровин Н. Отечественная война в письмах современников (1812–1815 гг.). М., 2006, с. 14–15. Обращу ваше внимание: автор сборника Н.Ф. Дубровин (1837–1904) посчитал нужным объединить в названии своей работы идеологическую фальшивку («Отечественная война») и суть единой войны-агрессии России против Франции в 1812–1815 гг.

180 Харкевич В. 1812 год в дневниках, записках и воспоминаниях современников. Материалы Военно-ученого архива Главного штаба. Вильно, 1903, т. 2, с. 7.

181 Записки А.П. Ермолова. 1798–1826. М.: Высшая школа, 1991, с. 123–125.

182 Отечественная война 1812 г. в воспоминаниях современников. М., 2011, с. 290.

183 Россия и Европа… с. 141.

184 На это в свое время уже обратил внимание такой известный «легальный марксист», как Е.В. Тарле, который и сам являлся убежденным сторонником мнения, что русские армии отступали без заранее продуманного плана: Тарле Е.В. Указ. соч., с. 71.

185 Власенко А. 1812 год. От Немана до Витебска. Хроника. М., 2015, с. 528.

186 Там же.

187 России двинулись сыны: Записки об Отечественной войне 1812 года ее участников и очевидцев. М., 1988, с. 12–127.

188 Об этом подробнее: Wedel-Schwerin K. von. Aus dem bewegten Leben einer pommerschen Landfrau: Henriette von Pfuel, geborene von Wedel, aus Schwerin. In: Pommern. Zeitschrift für Kultur und Geschichte. Heft 1, 2011.

189 Замойский А. Указ. соч., с. 46. Печально, что к этой фразе некритически отнесся даже такой незаурядный историк, как Адам Замойский: все же инерция сознания, привычка и штамп — явления весьма опасные для ученого.

190 Родина, 2012, № 6, с. 51.

191 Там же, с. 52.

192 Там же.

193 Там же, с. 53.

194 Отечественная война 1812 года. Материалы Военно-ученого архива… с. 2.

195 К чести России. Из частной переписки 1812 года. М., 1988, с. 34.

196 Власенко А. Указ. соч., с. 526.

197 Там же.

198 Там же.

199 Там же.

200 Отечественная война 1812 года: Материалы Военно-ученого архива Главного штаба. Отд. I, т. XIII, СПб., 1911, с. 183–184.

201 К чести России. Из частной переписки 1812 года. М., 1988, с. 46. Безусловно, эффектное название данного сборника писем и документов весьма контрастирует с содержимым — со смыслом самих этих документов…

202 Там же.

203 Дубровин Н. Указ. соч., с. 73.

204 Власенко А. Указ. соч., с. 539.

205 1812–1814: Секретная переписка генерала П.И. Багратиона. Личные письма генерала Н.Н. Раевского. Записки генерала М.С. Воронцова. Дневники офицеров Русской армии. М., 1992, с. 172.

206 Там же, с. 63.

207 Вандаль А. Указ. соч., с. 506–508.

208 Власенко А. Указ. соч., с. 529.

209 Там же, с. 488–489.

210 Отечественная война 1812 года: Материалы Военно-ученого архива Главного штаба. Отд. I, т. XIV, СПб., 1911, с. 106.

211 Власенко А. Указ. соч., с. 536.

212 Дубровин Н. Указ. соч., с. 103.

213 Там же, с. 105.

214 Там же, с. 109.

215 Широкорад А.Б. Указ. соч., с. 17.

216 Дубровин Н. Указ. соч., с. 98.

217 Широкорад А.Б. Указ. соч., с. 20.

218 Документы эпохи: Договоры России с Востоком. Политические и торговые. СПб., 1869, с. 71–80 и др.

219 Россия и Европа… с. 136.

220 Подробнее об этой войне: Фомин А.А. Швеция в системе европейской политики накануне и в период русско-шведской войны 1808–1809 гг. Волгоград, 2003; Lappalainen J.T., Wolke L.E., Pylkkänen A. Sota Suomesta. Suomen sota 1808–1809. Helsinki: Tammi, 2007.

221 Беннигсен Л.Л. Записки о войне с Наполеоном 1807 года. М., 2012, с. 35–36.

222 Ансело Ф. Шесть месяцев в России. М., 2001, с. 119–120.

223 Подробнее об этом: Красильникова Ю. «Алгоритмам нельзя внушать представление о справедливости». // Хайтек, 16 августа 2017 г.: см. эл. издание:

224 Там же.

225 Россия и Европа… с. 144.

226 Базен К. Бернадот: гасконский кадет на шведском троне. М., 2014, с. 166.

227 Отечественная война 1812 г. в воспоминаниях современников… с. 198.

228 К чести России. Из частной переписки 1812 года… с. 30.

229 Там же, с. 32.

230 Там же, с. 37.

231 Бакунина В.И. Двенадцатый год. // Русская старина, 1885, № 9, с. 396–397.

232 Замойский А. Указ. соч., с. 42.

233 Соколов О.В. Указ. соч., с. 675.

234 Местр Ж. де. Петербургские письма 1803–1817. СПб., с. 222.

235 Вандаль А. Указ. соч., с. 440–441.

236 Сироткин В.Г. Наполеон и Александр I: Дипломатия и разведка Наполеона и Александра I… с. 202–203.

237 Пример: Montagu V.M. Napoleon and his adopted son. N.Y., 1914, p. 254.

238 Рэй М.-П. Страшная трагедия. Новый взгляд на 1812 год. М., 2015, с. 46.

239 Там же.

240 Там же.

241 Шишко Л. Указ. соч., с. 82.

242 Там же, с. 87.

243 См., например: Гарнич Н.Ф. Отечественная война 1812 года. М., 1951; Бескровный Л.Г. Отечественная война 1812 года. М., 1962; Жилин П.А. Гибель наполеоновской армии в России. М., 1968 и другие.

244 Яркий пример — исследования знаменитого специалиста по эпохе 1812 года, архивиста, действительного статского советника, директора архива Министерства народного просвещения Константина Адамовича Военского. В том числе — см.: Акты, документы и материалы для политической и бытовой истории 1812 г.: т. I, «Литва и Западные губернии», СПб., 1909.

245 Троицкий Н.А. 1812. Великий год России…

246 Соколов О. Погоня за миражом… с. 19.

247 Там же.

248 Там же.

249 Там же, с. 19–20.

250 Эпоха Наполеона. Русский взгляд. Книга четвертая… с. 15.

251 Широкорад А.Д. Указ. соч., с. 12–13.

252 Тибальди-Кьеза М. Паганини. М., 2008, с. 63.

253 Замойский А. Указ. соч., с. 43.

254 Сироткин В.Г. Указ. соч., с. 338.

255 Там же, с. 339.

256 Гроза двенадцатого года. М., 1991, с. 518.

257 Correspondance de Napoléon I. P., 1863, v. 23, p. 149–150; Handelsman M. Instrukcje i depeszerezydentów francuskich w Warszawie. T. 2, Warszawa, 1914, s. 46.

258 Соколов О. Указ. соч., с. 20.

259 Там же.

260 Отечественная война 1812 года. Энциклопедия… с. 603.

261 Там же.

262 Там же, с. 21.

263 Roberts A. Napoleon. N.Y., 2014, p. 580.

264 Акты, документы и материалы для политической и бытовой истории 1812 г.: т. I, «Литва и Западные губернии»… с. III–VI.

265 Мережковский Д.С. Наполеон. М., 1993, с. 209.

266 Тарас А.Е. Указ. соч., с. 35.

267 Там же.

268 Франчески М., Вейдер Б. Наполеон под прицелом старых монархий. М., 2008, с. 178–187.

269 Там же, с. 3.

От Немана до Москвы: начало гражданской войны в России

Именно к этому стремилась Англия, для которой мир был бы крушением всех надежд и чья политика, терпевшая поражение повсюду в Европе, состоявшей тогда из наших союзников, избрала Москву своим последним оплотом.

Французский писатель Франсуа Ансело о начале войны 1812 г.

Непобедимые войска Великого Наполеона, Императора Французов, Короля Итальянского, Избавителя Польши, вступили сегодня в наш город. Этот памятный в истории день освободил нашу провинцию от ига рабства и возвратил нас Отечеству.

«Минская газета», выпуск от 18 июля 1812 г.

Хорош и сей гусь, который назван и князем, и вождем! Если особенного повеления он не имеет, чтобы наступать, я вас уверяю, что тоже приведет к вам… Теперь пойдут у вождя сплетни бабьи и интриги.

П. И. Багратион в письме генерал-губернатору Москвы Ф. В. Ростопчину о М. И. Кутузове

I

Чуть ли не главный бич исторической науки (на пути ее становления в этом качестве): описательность — вместо анализа, примитивное рефлекторное перечисление трафаретных событий — вместо понимания сути явления, феномена. Мы уже 200 лет имеем расписанные во многих томах перечисления движений дивизий с разного рода былинными восторгами от «героизма» войск стороны автора описания, но никак не можем разобраться в предмете более серьезным образом.

Я теперь предлагаю возвыситься над днем, месяцем, годом — и посмотреть на происходящее с позиции веков и даже тысячелетий, исследовать феномен и символ явления как такового. Люди эры полетов в космос и пересадки внутренних органов могут и должны себе позволить историческую панораму подобного масштаба. Обратимся к макроистории (я бы даже сказал — к мегаистории или метаистории), к антропологии, к семиотике и феноменологии, к метафоре самого широкого свойства.

Что же, с высоты истории всей западной цивилизации, происходило в конце июня 1812 года? Так не формулировал ни один историк, но полагаю возможным констатировать, что возрожденная Наполеоном Римская империя совершала попытку принудить беспокойного соседа к исполнению договора, заключенного после череды нападений со стороны этого соседа, который понес поражения, но не остановился в своей нецивилизованной экспансии. Как и 1800–1300 лет до 1812 года, на воссозданный Рим нападали со стороны германских областей и дунайских провинций (в 1812 г. — территории Пруссии, России и Австрии). Да, безусловно, за эти столетия сформировались настоящие государства, изменилось много деталей, но остается антропология, география и символ! Именно об этом идет речь в данный момент. Повторюсь, речь идет именно о символе и феноменологии.

Итак. С одной стороны — Наполеон, чьи предки изначально жили в ренессансной Флоренции (и только в 1530 году после победы партии гвельфов перебрались на Корсику),1 с другой — Александр, чьи предки происходили из мелкопоместных германских княжеств. Флоренция («цветущая») была основана в 59 году до нашей эры как поселение ветеранов армии Рима! Много веков спустя Флоренция стала авангардом Возрождения античности в искусстве, как Наполеон возродил античность в юриспруденции (Гражданский кодекс — это рецепция римского права), в политике и государственном строительстве, а также сам создал образ подлинного античного героя, которого сравнивали с Александром Македонским, Юлием Цезарем и даже изображали в образе богов — Зевса, Марса (вспоминаем колоссальную статую Наполеона в образе Марса работы Антонио Кановы /1757–1822/) и Аполлона. Мы знаем сотни памятных медалей и камей эпохи 1800–1815 гг., изображавших Бонапарта в античных образах, многие подобные хранятся и в моей личной коллекции. Еще в октябре 1796 года А. В. Суворов в письме А. И. Горчакову именовал молодого французского генерала «Юпитером» (т. е. тем же Зевсом).2

Наполеон прошел путь от консула (термин из истории Древнего Рима) до императора, помазанного на царство Папой Римским. Таким образом, кто, с символистской точки зрения, наделил Бонапарта верховной властью — понтифик! Папу Римского называют Pontifex Romanus, но кто носил титул понтифика изначально? Римские императоры! И сам Ватикан, его архитектура — это всего лишь точная копия античных фасадов, а большая часть каменьев Святого Петра были исторгнуты из стен Колизея и прочих шедевров античности. Пришлые из провинции Иудея религиозные сентенции, это колоссальное идеологическое «сирокко» не дало Европе ничего в смысле эстетических форм и инженерных решений (зато были разрушены достижения ученых и скульпторов…). История просто прошла неудачный «крюк». Папы постепенно сделались чем-то вроде римских императоров, от которых осталась лишь огромная власть и необузданный разврат. Но гений, труженик, историк (автор книги «История Корсики», а затем и многих работ по военной истории) Наполеон Бонапарт смог стать истинным реформатором, возродившим не только форму, но и содержание базиса западной цивилизации.

Римский гражданин (а гражданство — важнейшее завоевание французов эры, начавшейся после 1789 года!), уснувший, предположим, при Октавиане Августе, проснувшись в 1812 году, не сильно бы удивился переменам. Вся мебель в его доме была бы той же формы (только из красного дерева, тополя или, если речь идет о севере Европы — из карельской березы), ее бы украшали сцены из жизни античных богов и множество купидонов, нимф и изображений главы Медузы Горгоны. Треножники и амфоры, бюсты римских императоров и сатиры (все это стало особенно популярно после расширения археологических раскопок в Помпеях и Геркулануме во время правления И. Мюрата /1767–1815/ в Неаполе) — одним словом, ампир: стиль империи! Проснувшийся оказался бы гражданином этой империи! Я напомню: в 1808 году император Наполеон I упразднил Папское государство (а Пий VII /1742–1823/ был вывезен из Ватикана) и в 1811 году провозгласил Римским королем своего новорожденного сына! В Риме снова, спустя несколько столетий, стали действовать фактически законы Древнего Рима (Гражданский кодекс Наполеона — это современная рецепция римского права), по всей империи шествовали непобедимые легионы императора: на древках знамен они несли символ Рима — орла! Был создан орден Почетного легиона. В Париже на Вандомской площади по приказу Наполеона возведена колонна (la colonne Vendôme) в честь побед Великой армии (ее образец — Траянова колона в Риме!). У Лувра (перед императорским дворцом Тюильри) построена Триумфальная арка (ее архитекторы Ш. Персье и П. Фонтен вдохновлялись аркой Константина в Риме), еще одна — более грандиозная — строилась на Елисейских полях: и обе они были на одной великой линии с триумфальной Аркой мира в Милане (также создана по мановению Наполеона), к которой вела Симплонская дорога, проложенная по приказу Наполеона-демиурга сквозь Альпы (и соединившая Францию с Италией!).

По всем муниципиям империи стояли мраморные бюсты и статуи Наполеона-законодателя, Наполеона в образе римского императора. До сих пор многие коллекционеры и антиквары путают классический бюст Октавиана Августа (63 до н. э. — 14 н. э.) с бюстом Бонапарта-консула (хотя специалист сразу видит внешнее несходство: у Августа глаза посажены ближе, брови ниже и подбородок ущербнее — но этнотип единый). Наполеон обладал истинно античным профилем. Здесь уместно вспомнить малоизвестную историю. Сразу после победного возвращения генерала Бонапарта из первого Итальянского похода, величайший художник эпохи неоклассицизма — Жак Луи Давид (1748–1825) — получил трехчасовую аудиенцию в своей мастерской в Лувре для того, чтобы сделать набросок с натуры (это полотно известно: оно так и осталось незаконченным, но производит огромное впечатление энергией лица молодого героя: по изначальной задумке мастера Бонапарт должен был держать свиток мирного договора с Австрией). Многочисленным художникам-ученикам было невероятно интересно узнать, как выглядит этот герой, о котором столько говорили, но мало кто видел. Один из них записал слова учителя:

«— О, друзья мои! Как же прекрасна его голова! Эта чистота, это величие, эта красота, сравнимая с античной! Знаете ли вы это? Видели ли вы его?

— Нет, сударь! — воскликнуло несколько голосов.

— Ну, ладно, продолжал мастер, беря у одного из юношей угледержатель, — погодите, погодите, я сейчас попробую объяснить вам… Такой профиль! Это же просто готовая медаль или камея…

Говоря это, он забрался на помост и нарисовал на стене мелом профиль Бонапарта, размером 4–6 футов.

— …Да, друзья мои, — говорил он, — в древности таким людям сооружали жертвенники, да-да, дорогие мои друзья, Бонапарт настоящий герой!».3

Вот оно: античный профиль, античный герой! А что «с другой стороны»? Лицо Александра Павловича было как бы лишено настоящего профиля: небольшой, несколько стесанный нос и белесые низкие брови придавали ему заурядный вид довлатовской «бельевой пуговицы». С юности лысеющий и подслеповатый он пытался все это компенсировать манерностью и игрой в излишнюю учтивость (за что получил прозвище «Луиза»), но подобный «номер» срабатывал не со всеми. Безусловно, он завидовал внешности античного героя, которая кричаще его преследовала на многочисленных гравюрах, популярных в 1797 — начале 1812 гг. в домах многих русских дворян.

Вспомним и знаменитую античного стиля статую Наполеона-законодателя работы скульптора Антуана Дени Шоде (1763–1810), выполненную им в 1804 году для здания Законодательного корпуса, отличающуюся, по заверениям современников (включая камердинера Наполеона Л. Ж. Н. Маршана), восхитительным внешним сходством с оригиналом. В этом шедевре ампира звучит образ римского императора-законодателя. И символично то, что сегодня статуя украшает и Францию (ее мы можем видеть при входе в знаменитую «виллу Массены» в Ницце), и Россию: в Москве мраморный красавец-Наполеон встречает посетителей в музее-панораме «Бородинская битва». Последнее произведение — это копия, по всей видимости, выполненная в ателье Шоде (подписанный скульптором оригинал хранится в Эрмитаже, куда он попал в 1945 году из Германии: в 1815 году Людовик XVIII подарил ее королю Пруссии).4 Я напомню, что в наши дни Кодекс Наполеона в той или иной мере принят повсюду в Европе — в том числе и в России. Выходит, памятник Наполеону по праву стоит в городе, подчинившемся воле его военного и законотворческого гения!

Одновременно мы понимаем, что и те россказни экскурсоводов музея-панорамы о специальном изготовлении статуи перед войной для установки ее в захваченной Москве — это очередная ложь: статуя была создана для иных целей в 1804 г., скульптор умер в 1810 г., сам Наполеон никогда глубокого вторжения в Россию не планировал, а лишь на практике стал преследовать быстро отступающую русскую армию (если бы даже его изображение доставили в 1812 г. до любого пункта, до которого пришлось гнаться за русскими, то не по заранее обдуманной идее: как мы уже точно знаем, никакого вторжения изначально не планировалось).

Не лишним будет заметить, что статуя, «живущая» сегодня в Ницце, когда-то принадлежала Анатолию Николаевичу Демидову (1812, Флоренция — 1870, Париж): его супругой была знаменитая Матильда-Летиция Вильгельмина Бонапарт — французская принцесса, хозяйка популярного салона времен Второй империи и Третьей республики во Франции, дочь брата Наполеона Жерома (в начале кампании 1812 года он командовал одним из флангов Великой армии…).5 Все в истории переплетено — но почему-то русские аристократы не хотели в честь «отечественной» войны «патриотически» переплетаться семейными узами с крестьянами — а все больше с семьей «врага».

Рим как место, символ и знак — определяющий в этой Истории: и тот же скульптор Шоде начал свою карьеру с обучения в знаменитой Французской академии в Риме (там же учились и создатели стиля ампир — Персье и Фонтен). Сегодня академия располагается на холме Пинчио (на Villa Medici она была переведена в 1803 г. по указу консула Бонапарта), на нем же (но уже после смерти императора) был установлен бюст Наполеона, который теперь взирает на Рим и Ватикан с высоты этого холма. А чуть дальше — знаменитый музей виллы Боргезе, где демонстрируется прославленный шедевр Антонио Кановы — мраморная Полина (Мария-Паолетта) Бонапарт в образе Венеры. И сестра Наполеона Полина (1780–1825), и мать императора Летиция (1750–1836) после его отречения от престола жили в Риме. Саму же Летицию Канова изваял в образе Агриппины.

Что мы видим: с одной стороны — латинский алфавит, латынь и языки, вобравшие в себя многие римские слова, с другой — кириллица. С одной — геометрически гордая и четкая эстетика колонны и античного портала, с другой — восточного стиля религиозные постройки и избушки с символикой, восходящей, с одной стороны, к народам степи, с другой — к северным племенам. Да, постепенно и кириллицей стали писать слова западноевропейского происхождения, и все церкви за последние десятилетия уже строились в стиле неоклассицизма — но это лишь постепенно и как надстройка над базисом, все сие было заимствованно из «Рима».

Итак: украшенный флером ренессансного гуманизма и обогащенный научными знаниями века Просвещения римский консул, а затем император — против германского провинциального «вождя», который, однако, антропологически растерял весь свой «брутальный» образ, «вождя», полностью поглощенного византинизмом эпохи распада и развращенным вседозволенностью хозяина бывшего улуса Золотой Орды. Но и варвары, благодаря не талантливой тактике, а огромному количеству, входили в Древний Рим: так случилось позднее и на новом витке истории. По одну сторону: закон (Гражданский кодекс), прогресс, новый стиль (Александр ведь отвечал Наполеону из другого календаря, который не поспевал за Временем…), гражданские свободы; по другую сторону — беззаконие (кодификация даже и архаичных актов будет произведена только спустя два десятилетия после войны), техническая и художественная отсталость, рабовладение. Наполеон шел, я бы выразился, принуждать к эволюции!

Поразительно и показательно, что еще 23 июля 1812 года в будущем известный художник-иллюстратор войны со стороны армии Наполеона Х. В. Фабер дю Фор (1780–1857), комментируя местных крестьян, записал в дневнике:

«Интересное зрелище представляли собой костюмы людей, до мельчайших деталей покроя повторяющие одежду их предков, изображенную около восемнадцати веков назад на колоннах Траяна и Антонина. Они сохранили не только костюмы этих древних времен, но и тот же уровень цивилизации и простоту нравов. Поскольку они жили почти без всякой связи с народами Запада, мы казались им такими странными, такими необычными, что казалось, будто нас разделяют не многие сотни миль, а многие века».6

В том же дневнике мы можем видеть зарисовку с натуры, на которой, действительно, сразу бросается в глаза шапка крестьянина, которую носили древние даки — противники Рима. Ничто в истории не исчезает бесследно…

И тогда понятны, и органичны все те восклицания офицеров армии Наполеона и его самого о «варварах» и «скифах», которые сами сжигают свои деревни и города (включая Москву): происходил контакт совершенно противоположных друг другу систем и традиций (употреблять термин «цивилизация» во множественном числе проблематично — т. к. одна из сторон с трудом может быть названа цивилизованной).

Уже после того, как я сформулировал для себя концепцию символического противостояния «Рима» и «варваров», я обратился к переводу практически забытых и никем не изучаемых, но категорически важных воспоминаний знаменитого в те годы Главного хирурга армии Наполеона в 1812 году Доминика Жана Ларрея (1766–1842). Реформатор медицинской службы и выдающийся врач-практик, самоотверженно преданный своему делу, он спас множество солдат не только своей, но и русской армии! Большое впечатление производит его оценка исторического момента: Ларрей буквальным образом сравнивал вынужденный поход Наполеона с попытками

«Траяна, Аврелиана и Феодосия своими победами на время противостоять дакам или защищаться от наиболее настырных волн варваров, которые все же затопили Римскую Империю. Он (Наполеон — прим. мое, Е. П.) знал о недавней атаке Суворова со своими татарами (подобное пренебрежительное название русских войск было в традиции еще восемнадцатого века — прим. мое, Е. П.) на Италию и попытки его атаки на Францию».7

Повторюсь, в изложенном выше продолжительном пассаже речь идет именно о символе и феноменологии. С течением времени и германские племена проделали путь восприятия римской цивилизации: и сегодня это прекрасные народы, возделывающие самую сильную экономику Европы, люди замечательные в общении и в деловом отношении. То есть и в своей древности упомянутые еще нецивилизованные племена — это отнюдь не бестолковые и жестокие дикари с террористической религиозной идеологией из ближневосточной пустыни — истинные системные враги цивилизации! Сквозь агрессию, ошибки и отставание, но европейские противники Древнего Рима все же сумели воспринять его достижения.

Как вы заметили выше, я использовал в отношении Наполеона термин и определение «гений». Важно объяснить, что это не клише и не эффектное словцо, а суровый диктат научной реальности. К сожалению, историки часто замыкаются в своей дисциплине, не понимая, что, по сути, история есть наука, требующая междисциплинарного подхода. Так и при определении способностей и оценки поступков ее действующих лиц, мы должны иметь в виду достижения нейрофизиологов (а также антропологов, психиатров, социологов, эволюционистов). Мы — это наш мозг. Именно поэтому Моцарт с пяти лет писал оперы, а затем целые симфонии мог записать без исправлений — сразу набело (в то время как многих не заставишь выучить и азы музыкальной грамоты). Есть люди склонные к разным областям знаний: гуманитарии и «технари», поэты и банкиры, приматы с архаичным поведением (преступники, террористы и др.); и люди, одаренные большими интеллектуальными способностями и развитой эмпатией. Все это зависит от строения полей и подполей головного мозга, от метаболизма и так называемой изменчивости. Все объясняется морфологией мозга (безусловно, в дополнении знаний, полученных в определенной среде).

Поэтому у нас есть Наполеон, помнящий тысячи имен солдат, офицеров, чиновников, лично и досконально проверяющий счета империи, населяемой 44 миллионами жителей (учитывая страны-сателлиты — до 76 млн), преобразующий все области жизни государства и общества, владеющий всеми литературными стилями (он автор романа «Клиссон и Евгения», написанного в духе сентиментализма, строгих юридических кодексов, научных трудов по геометрии, математике и истории, исторических и военных сочинений, воззваний, сотен журналистских статей и политических памфлетов и т. д.), провидящий историю вперед на сотни лет — и есть жеманный бездарь с плохой памятью Александр, есть М. И. Кутузов, о котором можно сказать лишь, что он был алчен, ленив, хитер и хорошо образован (знал языки и основы военного дела восемнадцатого века). Морфология мозга, по моему убеждению, проявляется не только при непосредственном секционировании препарата медиком или нейрофизиологом, но и по результатам деятельности этого мозга в жизни (по всей вероятности, по деятельности даже виднее…).

Для лучшего понимая вышесказанного, я советую обратиться к трудам В. П. Зворыкина, И. Н. Филимонова, Е. П. Кононовой и С. В. Савельева (совершенно уверен, что для моих коллег по теме 1812 года эти имена абсолютно неизвестны).8 Ну а еще до открытий нейрофизиологов двадцатого века Иоганн Вольфганг Гёте (1749–1832) так выразил свое мнение о Наполеоне (с которым встречался лично в Эрфурте):

«Свет, озарявший его, не потухал ни на минуту; вот почему жизнь его так лучезарна. Мир никогда еще не видел и, может быть, не увидит ничего подобного».9

И эта оценка исходила не только от титана литературы, но и от ученого: я напомню, что Гёте был еще и ученым-естествоиспытателем.

Нам был так важен широкоформатный экскурс в мировую историю еще и потому, что Наполеон мыслил именно подобными категориями и величинами: только с этих позиций мы можем понять, что им двигало до, во время и после войны с Россией, равно как и оценить смысл и итоги произошедшего.

II

Теперь нам следует обратиться к принципиальному вопросу: каковы хронологические рамки того, что по инерции мои предшественники называли «войной 1812 года»? Об этом не задумался ни один мой коллега, но, с юридической и оперативно-тактической точки зрения, боевые действия, начатые 24 июня 1812 года, логически (пусть и временно — в Истории все диалектически «временно») завершились лишь 4 июня 1813 года. Тогда после ряда сражений-побед Наполеона союзники по 6-й антифранцузской коалиции заключили с ним перемирие. До этого дня бои с разной интенсивностью продолжались и никаких соглашений между Францией и Россией заключено не было! Это была единая война — и не так важно, кто был при армии (Александр I покинул армию в начале кампании 1812 г. — и во фронтовой полосе действовали М. Б. Барклай де Толли, а затем М. И. Кутузов; после отъезда Наполеона в Париж Великой армией командовали Иоахим Мюрат и Эжен де Богарне).

Важны официальные международные договоренности, также необходимо учитывать цели сторон перед началом кампании. Для Наполеона они заключались в том, чтобы сначала не допустить неожиданную агрессию России на территорию Герцогства Варшавского, затем перед ним встала задача удачно сразиться с русской армией, чтобы Александр пошел на перемирие или мир (как это было, к примеру, после Фридланда). И Наполеон получил перемирие — но после множества нанесенных врагу поражений (под Смоленском, при Бородино, при Малоярославце, в боях под Лютценом /Люценом/ и Бауценом). Таково было неуемное маниакальное желание русского царя проливать кровь своих солдат за собственные амбиции — одного поражения ему было мало. Целью же Александра была война против Наполеона сама по себе. Поэтому он еще в 1811 г. отдал приказы армиям к выступлению (которые, как мы помним, потом отозвал), поэтому отверг мирное предложение Наполеона, присланное перед началом кампании 1812 г., поэтому не ответил на все мирные предложения Наполеона-победителя в сражениях во время боевых действий 1812 г., поэтому вопреки здравому смыслу, вопреки интересам своего народа, вопреки просьбам М. И. Кутузова, вопреки обещанию, данному им самим в Манифесте (изданным в первые дни военных действий), вопреки своему разрекламированному имиджу «христианина», Александр не положил оружия на границе России — а пошел воевать в Европу. Именно поэтому в 1812 году ничего не заканчивается!

Итак, я полагаю верным говорить о войне 1812–1813 гг. или о кампании 1812 г. — лета 1813 г. Можно также использовать термин, часто применяемый во французской историографии, «Русская кампания Наполеона», но подразумевая при этом ее хронологию до перемирия в 1813 году. На самом деле, диалектика событий диктует еще более широкий логический контекст: единая война 1812–1814 гг. (т. е. военные действия во время 6-й антифранцузской коалиции), или даже объединение всего периода агрессии Александра I и его союзников с 1805 г. по 1815 г., ибо документы хищнического Венского конгресса — это просто реализация тезисов, официально зафиксированных еще в договорах Третьей антифранцузской коалиции (кампания 1805 года). Тогда против Франции воевали одни и те же страны, одни и те же монархи и генералы, преследовались одни и те же идеологические и материальные цели. И все это уже имеет своим корнем желание восстановить во Франции Старый порядок (цель первых двух антифранцузских коалиций — т. е. еще эпоха Великой французской революции): что и было сделано по итогам войны 1812–1814 гг.

Мало кто знает, но только 1 января 1816 года (далековато от 1812 г. и идеи защиты границ России!) император Александр I издал манифест, подводивший итог войне и вообще его экспансии против Франции (судя по стилю, его автором был известный ретроград и пропагандист А. С. Шишков /1754–1841/). Поразительно, но царь (и его возможный «екатерининский» «литературный негр»-соавтор) рассуждал буквально в тезисах «профессора-марксиста» эпохи первых лет после Русской революции (тот же тезис о революции — только с отрицательным знаком). Согласно манифесту все предшествующие войны (включая 1812 г.) были направлены против последствий Французской революции (которая являлась следствием отпадения французского народа от христианства под влиянием «лжемудрости»)!10 А где же про границы России, где сказка о намерениях Наполеона «поработить» «одну шестую часть суши» и вечной мерзлоты? Где опасность для «отеческих гробов» и «родного пепелища» (устроенного, как мы скоро узнаем, самими русскими властями). За что погибали сотни тысяч русских — за внутренние дела Франции? Вся эта демагогия Александра, что называется, шита «белыми нитками». Его личная зависть (как следствие — ненависть) к Наполеону были «упакованы» в разного рода реакционные и мракобесные идеологемы, рассчитанные на невежественного обывателя.

Я напомню, что специально для внутреннего пользования была изобретена комическая православная «анафема» католику-Наполеону (католику-то — лишь для политической проформы). Еще задолго до 1812 года — в декабре 1806 года, когда никаким русским границам Франция угрожать не могла (и почти одновременно с манифестом «О составлении… временных ополчений»!) было издано «Объявление Святейшего Синода». Какую же «карту» разыграл царь Александр, чтобы выдумать объяснение, зачем русские люди должны идти проливать свою кровь далеко в Европу (повторяю: не только армия, но и созванное УЖЕ в 1806 году — «народное ополчение»!)? Это примитивно и несколько комично, но «ларчик просто открывался»: бытовой пещерный антисемитизм («за что вы нашего русского?..»). В Объявлении ручного министерства-Синода говорилось:

«Наконец, к вящему посрамлению оной (церкви — прим. мое, Е. П.), созвал во Франции Иудейские синагоги, повелел явно воздавать раввинам их почести и установил новый великий сангедрин Еврейский, сей самый богопротивный собор, который некогда дерзнул осудить на распятие Господа нашего и Спасителя Иисуса Христа — и теперь помышляет соединить иудеев, гневом Божиим рассыпанных по всему лицу земли, и устремить их на ниспровержение Церкви Христовой и… на провозглашение лжемессии в лице Наполеона».11

Таким образом, известная подробность в реформаторской и гуманистической деятельности Наполеона (простое дарование иудеям равных прав с другими гражданами) была выдана за нечто чудовищное. Более того: по нынешним законам Российской Федерации, упомянутые в «Объявлении» определения можно квалифицировать как нарушение статьи Уголовного кодекса. Однако это не мешает разным государственным музеям приглашать сегодня попов на «научные конференции», где те радостно с трибуны и в микрофон (а почему они используют изобретения «от лукавого», почему пользуются приборами, которых не было в «исконную» пору?) цитируют ту же байку про «Наполеона-антихриста». В итоге мы должны понять, что оправдывающие агрессию Александра авторы лишь следуют басням его пропаганды двухсотлетней давности.

Итак, кампания, начавшаяся в июне 1812 года — это лишь часть обширной агрессии, которую Александр I проводил против Франции (а, в большей степени, лично против Наполеона). Хронологические рамки конкретной кампании должны значиться как 24 июня 1812 г. — 4 июня 1813 г. Почему подобное деление могло было быть неприятным и неудобным моим предшественникам и их «хозяевам» (от царей — до генсеков)? Очевидно, потому, что тогда пришлось бы включать в «войну 1812 года» новые поражения русских (под Лютценом и Бауценом), а также Наполеон в этой ситуации (а, я подчеркиваю — это единственная реальность, с юридической точки зрения!) добивался своего. Кроме того, деятельность (а, вернее, бездеятельность) М. И. Кутузова, пожар Москвы и тому подобное становились бы лишь подробностями кампании, а главный пропагандистский миф о «справедливой войне» окончательно бы и безоговорочно рассыпался. Перейдя границу в 1813 году и сочинив процитированный выше манифест в 1816 г., Александр самолично лишил 1812 год оснований на некую «отдельность» и «самостоятельность». Лихорадочное отступление 1812 г. было для него лишь методом продолжительной агрессии — а не целью необходимой обороны! Целью всего проекта была интервенция во Францию — а события 1812 г. были только тактическим ходом (в связи с отсутствием талантливых военачальников и общей технической отсталостью России) на пути к этой интервенции.

Обращает на себя внимание, что современники делили события 1812–1814 гг. лишь на кампании (по географическому принципу). К примеру, вышедшая уже в 1814 году в Глазго книга (я рад ее иметь в личной коллекции) Джеймса Маккуина была озаглавлена «A narrative of the political and militaryevents during the memorable campaigns of 1812, 1813, 1814 in Russia, Germany, Spain, France…». Причем это издание начинается с описания причин конфликта еще в 1792 году! Из этого мы понимаем, что для современников все те кампании были лишь звеньями одной цепи, одного конфликта, который начался, когда Наполеон был еще нищим офицером.

Примечательный факт: английский генерал Джордж Каткарт (1794–1854) в 1850 году опубликовал в Лондоне книгу «Commentaries on the war in Russia and Germany in 1812 and 1813». Хотя Дж. Каткарт в 1813 и 1814 гг. находился при главной квартире союзников, его книга 1850-го года — это большое аналитическое исследование. Так вот: участник событий, военный и исследователь военной истории посчитал логичным не заканчивать описание войны декабрем 1812 года. Очевидно, он понимал, что и с политической, и с юридической, и с чисто военной (тактической и стратегической) точек зрения, кампания 1812 года продолжилась в 1813 году! Но, к сожалению, в историографии постепенно победила выдуманная при русском дворе концепция а) справедливой войны 1812 года и б) еще более справедливой войны 1813–1814 гг. (следствием которых, я напомню, стал преступный хищнический дележ территорий и насильственная оккупация земель по итогам Венского конгресса).

В этой связи можно еще вспомнить известный классический труд британского военного историка Дэвида Чэндлера (Чандлера) «Кампании Наполеона», в котором он дал подзаголовок «Часть четырнадцатая. Отход»: «Вторая часть русской кампании Наполеона с 16 сентября 1812 года до 6 марта 1813 года». То есть действительно крупный специалист по теме не завершил «войну 1812 года» в 1812 г., а верно продолжил описание операций далее, но он никак это дополнительно не объяснял, не обозначил всю войну изначально, как двухлетнюю — и все же рассказал о Лютцене и Бауцене отдельно. Помимо этого, несколько забегая вперед, из подобной концепции автора мы понимаем, что никакого «контрнаступления Кутузова» объективный английский исследователь не обнаружил: «отход» — и всё.12

III

Важной проблемой является определение точного числа противоборствующих армий (особенно в начале кампании). Поразительно, но авторы десятков тысяч (!) исследований о войне 1812 года до сих пор не провели детального и подробного исследования этого принципиального вопроса. Здесь мы также сталкиваемся с мифами о «полчищах» Наполеона, которые стали причиной скорого отступления «малочисленной русской армии». Обратимся к документам и фактам.

Французский кадровый офицер и военный историк Жозеф Габриэль Андре Фабри (1869–1913) известен специалистам как выдающийся архивист, который создал знаменитый многотомный труд «Campagne de Russie», изданный в Париже и Нанси в 1900–1903 году (более 4000 страниц!). Среди прочего им собраны и опубликованы архивные документы состояния всех соединений Великой армии на время переправы через Неман в конце июня 1812 года: именно они и являются наиболее достоверными сведениями по комплектованию армии Наполеона на время начала кампании (копии исходных документов находятся в парижском Национальном архиве, Serie AF. IV и в Военном архиве: Cartons C2522–535). Из этих документов мы узнаем, что во всех корпусах, которым предстояло вскоре действовать на колоссальном по протяженности фронте от Риги до Волыни и от Немана до Москвы, в конце июня 1812 года (см. об этом подробнее в специальной главе) состояло по спискам всего 379 161 чел. (не считая перечисленных поименно нескольких маршалов и высших офицеров-командиров: см. главу с подробным расписанием ВА) и 956 орудий. В названном числе учитывались инженерные воска, понтонная служба, административная служба, посыльные Главной квартиры — и тому подобное.

Но, как мы понимаем, списочный состав не всегда соответствует реальности. Еще в 2004 году блистательный историк Адам Замойский писал:

«Численность армии, вышедшей и разместившейся на позициях давно, как обстояло дело в случае русских, дислоцировавших войска на границе несколько месяцев тому назад, довольно легко поддается учету, поскольку части сосредотачиваются в одном месте, а потому нет причин и нужды для отсутствия кого-то из личного состава больше чем на несколько часов… В то время как с армией, находящейся в пути, все совершенно иначе.

Каковой бы ни была расчетная численность части в походе, они никогда одновременно не концентрируется в одном месте или даже районе. Полк всегда оставляет какое-то подразделение, порой целый батальон, в депо. …Таким образом, численность ежедневно меняется, в основном в сторону уменьшения».13

И далее автор приводит подробные примеры из армейской жизни, сообщая о больных, для помощи которым выделяют несколько человек из роты, о дезертирах, которых очень сложно посчитать на марше и т. д. В итоге, приводя дополнительные сведения из первоисточников, он делает однозначный вывод о том, что в армии Наполеона в реальности могло быть не более двух третей от списочного состава!14 О проблеме догадывался и сам Наполеон. 14 июня он разослал гневный приказ по командирам всех корпусов:

«Необходимо разъяснить в отдельных корпусах, что они должны рассматривать как обязанность по отношению к императору доведение до него чистой правды».15

Но карьеристы не всегда хотят открывать начальству правду. Известный генерал, командир 1 бригады 1 пехотной дивизии Гвардии Пьер Бертезен (1775–1847), чье имя сегодня выбито на Триумфальной арке в Париже, констатировал в своих мемуарах:

«Его обманывали самым ужасным образом. От маршала до капитана, все словно специально соединились и сговорились скрывать от него правду; и пусть негласный, но такой заговор существовал, так как объединял общий интерес».

Наполеон гневался, когда видел по ведомостям, что войска несут небоевые потери, поэтому обман был выгоден командирам. По данным самого П. Бертезена, к примеру, в гвардии из списочных 50 000 никогда не было более 25 000 (тогда совершенно понятно, почему перед Бородинским боем, по перекличке 2 сентября, в ней состояло всего 18 862 человека, хотя ее не использовали от начала кампании). По мнению этого прекрасно информированного участника Русской кампании, в день переправы через Неман во всей Великой армии было всего 325 900 человек! И в этом числе: 155 400 французов и 170 500 союзников (всего в армии — 984 орудий).16 Подобные выводы подтверждают и другие мемуаристы.17 Такие цифры согласуется с тем, что мы знаем о количестве больных еще до перехода границы — 60 000 (по иной системе расчета — до 120 000!).18 Сопоставляя ведомости за начало и конец июня месяца, мы видим, что буквально за несколько дней перед началом кампании практически все корпуса сократились (продолжили сокращаться по объективным причинам болезней и отставания на марше) на 1,5–3 тысячи.

Поразительно, но все мои предшественники (к сожалению, включая и весьма уважаемого мною А. Замойского) проглядели и еще одно важнейшее свидетельство, которое весьма логично укладывается в производимый анализ. Известный участник наполеоновских войн, генерал и автор мемуаров Жан-Батист Антуан Марселен де Марбо (1782–1854) в 1812 году был полковником и командовал 23-м конно-егерским полком. Затем он составил подробные воспоминания, которые основывались не только на личных впечатлениях, но и на тех источниках, которые ему представляли коллеги. В рассказе о численности Великой армии он упоминает одного из самых информированных приближенных Наполеона — генерала Гаспара Гурго (1783–1852). Этот знаменитый и героический военный ярко проявил себя в Русскую кампанию: в Смоленском сражении он был ранен, но остался в строю и отличился при Бородине! После сдачи русскими Москвы Наполеон поручил обследовать Кремль именно Г. Гурго, где тот обнаружил огромные запасы пороха и предотвратил взрыв (за что получил баронский титул). Во время Березинской переправы Г. Гурго дважды вплавь преодолевал реку (лед был уже сколот), чтобы произвести разведку. Итак, предоставим слово Ж. Б. Марбо:

«Генерал Гурго ознакомил меня с планом диспозиции, испещренным отметками, сделанными рукой Наполеона. Из этого официального документа следует, что при переправе через Неман армия насчитывала 325 тысяч человек… из них 155 400 французов и 170 тысяч союзников, плюс 984 орудия».19

Таким образом, можно сделать вывод, что Гурго демонстрировал Марбо тот же документ (или список сходной сводной ведомости), которым пользовался и Бертезен!

В итоге мое расследование привело меня к широко известному и часто переиздававшемуся в 1820-е годы (а ныне фактически полностью и весьма оплошно забытому историками) сочинению самого Г. Гурго, в котором он критикует авторов, доводящих численность армии Наполеона на время перехода через Неман до 445,2 тыс. чел., и упоминает те же «официальные документы с записями, сделанными рукою Наполеона», в которых значатся более точные цифры: 154 400 армейцев-французов, 170 500 чел. союзных иностранных контингентов, а всего 325 900 чел. при 984 орудиях.20 Надо подчеркнуть, что текст Марбо прямо указывает на то, что автор лично видел подписанные Наполеоном ведомости в руках Г. Гурго. Сегодня сложно сказать, что стало с их оригиналом: утерян ли он в архиве семейства Гурго или, уже попав в Военный архив Франции, к примеру, пострадал во время боев в районе Версаля во время Франко-прусской войны 1870–1871 гг. (именно в Версале находилось хранилище в эпоху упомянутого конфликта).

Большинство исследователей не обращались еще к одному важному источнику: личный секретарь Наполеона барон А. Ж. Ф. де Фэн (1778–1837) с 1806 года работал в кабинете императора (кстати, им был написан акт отречения в 1814 г.), был архивариусом, через него проходили все оперативные документы, которые он сам же и анализировал. В 1827 году он опубликовал книгу о походе 1812 года, где приводит расписание армии Наполеона непосредственно на 24 июня. Согласно этому документу у Наполеона под ружьем состояло всего 335 000!21 Есть все основания полагать, что аналитическая работа в ближайшем окружении Наполеона шла весьма серьезная, и в дни переправы были проанализированы все сводные рапорты перекличек (с учетом завышения их командирами).

В этой связи стоит вспомнить запись военного комиссара 5-й кирасирской дивизии Пьера Луи Вало де Боволье (1770–1825):

«Поход только что начинался еще, а армия чувствовала уже недостаток во всем — в продовольствии, фураже, амуниции, даже в боевых припасах (выделено мной — Е. П.). …Когда полк съедал свое продовольствие, приходилось высылать более или менее значительные отряды, иногда на очень далекие расстояния, для фуражировки. …Эти беспорядки значительно пошатнули дисциплину и заметно уменьшили число штыков».22

Таким образом, в оперативном развертывании на Немане Наполеон располагал 379 тыс. по оптимистичным спискам, а в реальности, вероятно, не более 325–335 тыс. солдат и офицеров (именно последние цифры я считаю наиболее достоверными).

Это мое расследование истинного числа войск Наполеона перед переходом границы помогает всему встать на свои места, ведь мы знаем точные данные перекличек перед Смоленским сражением (в армии Наполеона было 182 608 чел.)23 и перед Бородинским боем (по перекличке в Гжатске — 133 819 тыс.).24 Как без каких бы то ни было серьезных потерь в боях (до Смоленска) армия Наполеона (даже учитывая отделение фланговых частей и действительно большого числа заболевших) могла потерять больше половины состава?! Необходимо осознать и прочувствовать немыслимость задачи, огромные физические сложности — солдат гнали из самых отдаленных регионов: из Неаполя, из Испании, из германских провинций! И что есть те 182 тысячи под Смоленском (а именно с этой территории сами русские офицеры полагали «настоящую» Россию)? Это лишь пара наполнений Болотной площади! И нам предлагают называть это «нашествием» и «полчищами»?! Даже если взять идеализированный списочный состав в 379 тысяч: вы должны представить себе тысячи километров пространства, гарнизоны, которые необходимо оставлять, заболевших и отставших! Эффектные словечки пропаганды вытеснили реалистическую оценку событий.

Но вернемся к исчислению сил Наполеона перед началом кампании. Кроме соединений собственно Великой армии был еще вспомогательный австрийский корпус К. Ф. Шварценберга. Списочный состав его на 4 июня (за 20 дней до официального начала кампании) — 36 148 чел. при 60 орудиях. К моменту перехода границы численность (как и у прочих корпусов) сократилась до 34 тысяч.25 Однако, как нам уже известно, Австрия и Россия перед войной подписали секретное соглашение — и войска К. Ф. Шварценберга вели лишь имитацию боевой деятельности (а в 1813 году — то есть в рамках все той же Шестой антифранцузской коалиции — этот корпус перейдет на сторону России!!!).

Итак, всего перед началом кампании у Наполеона в распоряжении было около 413 тысяч человек (вместе с отставшими еще до перехода границы и больными, которых корпусные командиры зачастую выставляли за находящихся в активном действии, и с австрийским корпусом, который действовал неактивно, а затем и официально перешел на сторону врага) при 1016 орудиях. На этом — всё. Повторяю: были приведены данные рапортов, документов, архивных материалов (и они физически сохранились) — все прочие цифры («в июне Наполеон перевел 600 тысяч», «переправилось через Неман 650 000», «полчища») берутся «с потолка» и не имеют к реальности никакого отношения.

Интересно, что генерал барон Фредерик Франсуа Гийом де Водонкур (Frédéric François Guillaume de Vaudoncourt: 1772–1845), который стал автором первого солидного труда о русской кампании 1812 г. (во время описываемых событий он состоял при Эжене де Богарне), в своем расписании Великой армии определял общее число ее списочного (приукрашенного) состава на 23 июня в 414 500 человек (включая 30 000 чел. австрийского корпуса).26 На данную весомую оценку мои коллеги-историки, почему-то не обратили внимания.

Обратимся теперь к русской стороне. Не только в пропагандистских «учебниках» и популярной литературе, но и во вполне академических изданиях до сих пор можно встретить мифологические представления о «малочисленности» русской армии, называются (без ссылки на источник!) самые разные цифры. Однако в нашем распоряжении есть совершенно четкие данные — ведомости командиров всех подразделений — и находятся они, по большей части, в архиве РГВИА!

Специально оглашу нынешние адреса этих важных бумаг: Рапорт Барклая де Толли от 10 июля: РГВИА. Ф. 154. Оп. 1. Д. 84. Л. 3–6; рапорты Багратиона и Д. П. Неверовского от 13 июня: РГВИА. Ф. 154. Оп. 1. Д. 84. Л. 13–16; рапорт А. П. Тормасова от 22 июня: Отечественная война 1812 г.: Материалы военно-ученого архива Главного штаба. СПб, 1900–1914, т. 13, с. 160–163; рапорт Эссена от 2 июля: РГВИА. Ф. ВУА. Д. 3520. Л. 206–207об.; рапорт Меллера-Закомельского от 2 июля: Материалы ВУА, т. 17, с. 352; рапорт Эртеля от 22 июня: Там же, с. 61; данные по корпусу Штейнгеля: РНБ РО. Ф. 993. архив П. К. Сухтелена. Л. 323; рапорт Чичагова от 17 июля: ВУА, т. 17, с. 352–353. Стоит отметить, что архивные данные практически не отличаются и от тех чисел по трем главным русским армиям, которые традиционно указывали солидные авторы сочинений по войне 1812 года. К примеру, П. А. Ниве в своем классическом труде приводил следующие данные: в 1-й Западной армии — 127,5 тыс. при 558 орудиях, во 2-й Западной армии — 39,5 тыс. при 180 орудиях, в 3-й резервной обсервационной армии — 43 тыс. при 168 орудиях (Ниве П. А. «Отечественная война». С.-Пб, 1911, т. 1, с. 28).

Итак, в 1-й Западной армии М. Б. Барклая де Толли (в районе Вильно) насчитывалось 120 210 человек и 580 орудий. Во 2-й Западной армии П. И. Багратиона (в районе Белостока) — 49 423 чел. и 180 орудий, в 3-й А. П. Тормасова (сосредоточена у Луцка) — 44 180 чел. и 168 орудий. Далее. Под Ригой корпус генерал-лейтенанта И. Н. Эссена (Магнус Густав фон Эссен: 1759–1813) — 38 077 чел., во второй линии у Торопца — 1-й резервный корпус Е. И. Меллера-Закомельского (27 473 чел.) и 2-й резервный корпус генерал-лейтенанта Ф. Ф. Эртеля (37 339 чел.) у Мозыря. На северном фланге — корпус генерал-губернатора Финляндии генерал-лейтенанта барона Ф. Ф. Штейнгеля (19 тыс. чел.) и на южном направлении — Дунайская армия адмирала П. В. Чичагова (57 526 чел.), она двигалась на Волынь. Итак, не считая небольших гарнизонных отрядов (и нестроевых, вместе с которыми у Штейнгеля было, например, 45 630 только «нижних чинов») — в русских приграничных армиях насчитывалось более 393 тысяч воинов!!! Это фактически столько же, сколько числится в идеализированном списочном составе армии Наполеона! При этом число русских войск указано именно не идеализированное (при учете отставших и заболевших во время марша наполеоновских солдат с другого конца Европы), а реальное. А если считать именно реально наличествовавших в строю у Наполеона (326 тыс. чел.), то получается, что русские сильно превосходили противника числом! Российский артиллерийский парк был также многочисленней. И снова — снова русская сторона была готова взять числом, но не умением (вспомним, кстати, какие колоссальные силы были собраны И. Сталиным на границе в 1941 году!).

Но и это еще не все: исходя из документов, официально и подробно опубликованных Военным министерством еще царской России, общее число войск Российской империи в 1812 году составило — 975 000 чел.! Почти миллион!27 Небольшие части этих сил находились в Крыму, во внутренних областях. Многие из них успели прийти на фронт боев с Наполеоном. Кроме регулярных частей вскоре было создано ополчение — это еще более 400 000 человек (так в официальных постановлениях — на практике в период боевых действий успели укомплектовать около 230–300 тыс. чел.)!28 Что же выходит: скромная по численности европейская армия имела дело с огромной «ордой», с настоящими «полчищами»?!

Подобные выводы по сопоставлению численности противоборствующих армий и логичны, если учесть, что Российская империя готовилась к войне уже несколько лет, а Наполеон — всего несколько месяцев, причем он был вынужден держать несколько корпусов в Испании и гарнизоны в разных уголках Европы. Безусловно, если бы Наполеон командовал столь многочисленной русской армией, то он сумел бы не только предотвратить проникновение вражеской армии на территорию России, но и победил бы соперника на его территории: всю свою биографию он громил неприятеля, имея гораздо меньшие по сравнению с ним силы…

Участник событий 1812 года, экономист и публицист Николай Иванович Тургенев (1789–1871) записал о состоянии русской армии перед войной:

«…губернии, через которые мне пришлось проезжать, были полны войск. Вид их был внушителен, но в расположении и движении этих грозных масс не было заметно обдуманного плана, предусмотрительно ведущего к известной цели и объединявшего в гармоническое целое многочисленные и несхожие части. Налицо было, так сказать, тело, материя; но напрасно было бы искать здесь дух, призванный оживить их (а как же „духовность“?! — прим. мое, Е. П.). Во французских войсках, напротив, была душа, оживлявшая собой все, позволявшая чувствовать себя повсюду: и в приготовлениях, и в исполнении, — это был гений Наполеона».29

Как известно, благодаря действиям разведки русское командование с самого начала досконально знало состав и численность армии Наполеона вплоть до полков и батальонов!30 Генерал Л. Л. Беннигсен свидетельствует: русский царь

«был прекрасно осведомлен… о численности каждого корпуса, о постепенном их приближении к нашим границам…».31

Вероятно, в русском штабе могли отчасти знать даже то, что корпусные командиры скрывали от Наполеона.

Таким образом, причиной отступления, а фактически бегства русской армии, стало не подавляющее превосходство сил Наполеона, а неверное расположение собственных армий (изготовленных к наступлению) и отсутствие единого и волевого командующего. Формально командующим являлся присутствующий при армии царь, но он был откровенно бездарен, и его воли хватило лишь на то, чтобы спровоцировать войну. Поэтому на практике Барклай, будучи военным министром (с января 1810 по август 1812 г.), как бы остался «за старшего» — и на него посыпались все «шишки» ненависти коллег, теряющих репутацию и помещиков, теряющих имения. Александр устроил «пожар», испугался и сбежал.

Любопытно: даже апологет русского командования Л. Л. Ивченко (урожд. Волович) обращает внимание, что в оперативной переписке с царем периода начала войны Барклай «далеко не сразу стал оправдывать свои действия численным превосходством неприятеля».32 И еще сам сочинявший миф о войне по «Высочайшему повелению» Николая Первого А. И. Михайловский-Данилевский, говоря о позднейшем соединении армий Багратиона и Барклая и прочем, был вынужден признать:

«Успех прикрыл все наши ошибки и столько искупительных подвигов, столько самопожертвования, столько жертв нами учинено…»33

Задумайтесь: если русские готовились к войне несколько лет, причем не наступательной, а к оборонительной — почему за это время не были построены крепости, почему даже и сама крохотная тогда Москва не была обнесена укреплениями? За те годы можно было отстроить подлинные шедевры крепостной архитектуры и фортификации (затем получились бы отличные музеи…). На самом деле никто всерьез не думал об отступлении: приведенные в прошлых документах данные неопровержимо свидетельствуют, что русское командование готовило агрессию — по образцу уже бывших несколько лет перед тем.

Николай Тургенев свидетельствует:

«Кампании 1812 года (обращаю внимание: участник событий никогда не называл ее „отечественной“! — прим. мое, Е. П.) посвящены многочисленные сочинения, напечатаны официальные сообщения, депеши и т. д., но нигде мы не встретим ни одного указания на план, который могло бы иметь русское правительство в преддверии войны. Самый логичный вывод отсюда, что никакого плана и не было. Общий инстинкт подсказывал, что Россия может успешно сражаться с неприятелем, только позволив ему проникнуть в глубь страны, но нет доказательств, что эта тактика легла в основу заранее принятой системы.

Ни выбор укрепленных пунктов, ни устройство магазинов, необходимых для снабжения армии продовольствием, с самого начала кампании не указывали на намерение отступать. Эти магазины, как и Дрисский лагерь, были расположены почти рядом с границей».34

Как я уже говорил, в штабе Александра знали обо всех передвижениях армии Наполеона к границе (за каждый день), но план действий был до сих пор не принят! Царь посещал балы, гулял, душился и смотрелся в зеркало, но ничего не мог решить. У некоторых офицеров стали сдавать нервы — и к тому были основания! Барон Людвиг фон Вольцоген (Ludwig von Wolzogen: 1774–1845), перешедший на русскую службу из вюртембергской армии и ставший 11 января 1811 года флигель-адъютантом царя (а затем и квартирмейстером при штабе 1-й Западной армии), пользовался расположением монарха. Многие русские генералы роптали, но трусили открыто высказаться перед Александром, а иностранец Вольцоген не сдержался и заявил: «Боже мой! Перед началом таких событий мы не можем терять ни секунды, нужно немедленно утвердить окончательный план. Ваше Величество, вы должны поручить командование армией кому-нибудь одному»… Император дал офицеру закончить тираду, а затем завершил встречу словами «Наполеон так быстро не подойдет», — и отослал его прочь.35

Это была преступная глупость, которая стоила жизни десятков тысяч русских солдат и офицеров (а также мирных жителей). Опыт всех предыдущих кампаний свидетельствовал, что, решившись на начало боевых действий, Наполеон, казалось, превозмогает все законы природы — и совершает практически невозможные марш-броски! Так было в обе Итальянские кампании, так было в 1805 году, когда Наполеон успел окружить армию австрийского генерала К. Мака, из-за чего русской армии уже пришлось бежать от французов по долине Дуная (и все закончилось позором под Аустерлицем), так было в молниеносную двухнедельную кампанию, уничтожившую армию Пруссии в 1806 году! Все перечисленные войны были УЖЕ исследованы и описаны военными теоретиками того времени в объемистых томах! Это, к примеру, аналитические книги Антуана-Анри Жомини (1779–1869): «Traité degrande tactique» (1805 г.); «Histoire critique et militaire des guerres de la Révolution» (1810 г.); «Traité des grandes opérations militaries» (1811 г.). Его работы были очень популярны среди русского офицерства перед войной 1812 года (своих же подобных не существовало…). Также было хорошо известно сочинение 1806 г. Фридриха Людвига Штуттерхайма (устаревшее написание — Штуттергейм) «La Bataille d'Austerlitz» (кстати, в моей личной коллекции находится и ее перевод на английский язык 1807 г.: «A Detailed Account of the Battle of Austerlitz»).

Таким образом, все подробности стиля наполеоновской тактики к 1812 году стали уже историей! Их знали даже далекие от военного дела люди. Но лишенный всякого таланта и даже бытового ума Александр этого не понимал (хотя испытал на собственной шкуре в 1805–1806 гг.!). Серьезных книжек он никогда не читал, доклады министров и генералов слушал без внимания. В итоге: Наполеон неожиданно для Александра (хотя весь штаб этого ожидал!) оказался на Немане, а затем форсировал его — и русским солдатам и офицерам пришлось спешно и без всякого плана убегать из Вильно.

Кстати, к теме иностранца Вольцогена, я полагаю существенным обратить ваше внимание на то, что привычная формула противостояния «французы — русские» применительно к войне 1812 года не работает вовсе. Армия Наполеона (с учетом австрийского корпуса) состояла из иностранцев более чем на половину, а в русской армии все начальствующие над армиями центральной группы были этнически нерусскими: сам император Александр I (Гольштейн-Готторп /«Романов»/), М. Б. Барклай де Толли (при рождении: Michael Andreas Barclay de Tolly), П. И. Багратион (на грузинском: პეტრე ივანესძე ბაგრატიონი; напомню, что его отец даже не смог выучить русский язык…) и подданный английского короля Левин Август Готлиб Теофиль фон Беннигсен (начальник Главного штаба при М. И. Кутузове). Помимо этого, значительный процент высших офицеров лишь недавно перешел на службу из германских государств или эмигрировал из Франции еще в эпоху революции. В штабе хозяйничали сплошь немцы, отдающие приказы русским по-французски! Поэтому забористое и задиристое слово «мы» («мы воевали», «мы победили» /в каком сражении?/) или словосочетание «деды воевали» во многом теряет весомый смысл.

Не только командный состав, но и вообще офицерство (включая унтеров) только максимум наполовину происходило из так называемых «великорусских» губерний. Но и это не гарантирует их «русскости» — потому что и во «внутренних» районах империи было сильное смешение этносов.36

Я напомню, что за 200 лет «деды» успели поменять все смыслы по нескольку раз! В 1917 г. — и далее (Гражданская война, раскулачивание, репрессии, классовые и национальные «чистки») одни деды стали масштабным образом уничтожать других дедов. Элиту (в большом проценте — это потомки высших офицеров русской армии 1812 г.) или уничтожили, или она убыла в эмиграцию — и многие уже эмигранты сражались против СССР на стороне А. Гитлера! Деды расстреляли семью Гольштейн-Готторпов (Романовых). Деды резали друг друга в 1918–1922 гг., деды сбрасывали попов с колоколен (а попы по другую сторону фронта благословляли уничтожение «красных» дедов), деды писали десятки тысяч доносов — а другие деды приезжали ночью, забирали мать или отца — а затем измывались в подвалах Лубянки и занимали квартиры репрессированных. «Деды» десятками тысяч становились коллаборационистами в пользу Гитлера. А другие деды — воевали и дружески обнимались, братались с летчиками-французами из эскадрильи «Нормандия-Неман». Деды по одну линию фронта стреляли в спину другим (кстати, мало кто знает, но первым в русской армии идею заградотрядов был вынужден внедрить М. И. Кутузов из-за массового дезертирства в его войсках в 1812 году!). Одни деды эпохи 1812 года держали дедов (иудеев) многих нынешних граждан Российской Федерации в «черте постоянной оседлости», презирали и перед войной подвергли массовой депортации. Родственники тех «презренных» — это, к примеру, два главных специалиста по эпохе Наполеона в СССР: Е. В. Тарле и А. З. Манфред (кстати, его мать, Роза Самуиловна Розенберг, — переводчица, сестра художника Леона /Льва/ Бакста). А в 1812 г. деды из черты оседлости хотя бы на время, но решали продовольственные проблемы армии Наполеона, продавая заготовленные продукты (потом закончились евреи — закончилась еда…).

Большой процент «дедов» десятилетиями СССР мечтал о западной жизни, западных вещах — и вообще о побеге в страны, в которых в 1812 г. формировалась армия Наполеона. Деды избивали друг друга у пустых прилавков в конце 1980-х, деды перестреливались в 1993, а сегодня деды, сыновья и внуки вновь находятся «по разные стороны баррикад» (и даже линии фронта!) по самым разным вопросам политики. Потомки дедов 1812 года воевали друг с другом во время восстаний в Польше в девятнадцатом веке, во время агрессии СССР против Финляндии; были случи конфликтов между гражданами РФ и бывшими союзными республиками уже в последние годы. Многие «деды» (к примеру, горцы) в 1812 г. еще не были захвачены другими дедами, а потом еще «внуки» первых успели порезать под запись на видео головы «внуков» вторых. Примечательно то, что и сам праздник 23 февраля изначально выявил раскол среди «дедов»: та дата относилась к призыву В. И. Ленина устроить новую революционную армию, которая затем стала сражаться с «белыми» самыми бесчеловечными методами, причем многие представители русской интеллигенции (например, будущий Нобелевский лауреат И. А. Бунин и М. М. Пришвин) прокомментировали этот призыв в том смысле, что ждут победы немцев!

Более того: еще 23 февраля 1917 года — и по 23 января 1918 г. гимном России являлась Марсельеза (т. н. «Рабочая Марсельеза»)!

Но и это, возможно, не самое существенное для нашего сюжета. Подробное и строго документальное исследование, проведенное в последние десятилетия сотрудником Государственного Бородинского военно-исторического музея-заповедника Д. Г. Целорунго, который изучил тысячи формулярных списков, свидетельствует, что только 8 % офицеров 1812 года были женаты, а абсолютное большинство рядовых солдат — было холосто!37 При этом я напомню: летальные потери русских войск в 1812 году исчислялись более половиной списочного состава.38 Более того, мы должны помнить, что срок службы рекрута — 25 лет, а смертность даже в мирное время в русской армии (в отличие от европейских, где солдат берегли) составляла огромный процент. То есть бесстрастные документально заверенные цифры свидетельствуют: вероятность того, что абсолютное большинство российских участников боев 1812 года оставило потомство, скажем мягко, невелика. Об этом, к сожалению, не задумывался, так не рассуждал пока ни один из моих предшественников — исследователей тех событий.

Таким образом, я повторяю: ученые-историки обязаны сознавать, что за 200 лет все смыслы поменялись, народы перемешались или даже передислоцировались, и выстраивать историческую концепцию из пропагандисткой и просто бытово ошибочной байки «деды воевали» — просто бессмысленно.

Однако — продолжим! Для того чтобы окончательно закрыть тему численности армии Наполеона в России, я доделаю скрупулезный анализ — и подсчитаю все, даже самые мельчайшие части, которые вступили в Россию уже в ходе самой войны (даже если они не успели принять участие в основных боевых действиях).

Важнейший факт: большинство исследователей умудрились посчитать как перешедший границу 24 июня и начавший боевые действия — то есть, имевшийся в оперативном распоряжении Наполеона в начале войны 9-й армейский корпус (командующий — маршал империи Клод Виктор (Перрен), герцог Беллюнский), однако он был оставлен в резерве далеко от границы! И это лишь подтверждает концепцию ожидания Наполеоном атаки со стороны русских при открытии кампании. Виктор со своим корпусом перешел границу только 31 августа, причем тогда это была уже официально граница не Российской империи, а территория Великого княжества Литовского! По тем же архивным ведомостям, опубликованным Фабри, в 9-м армейском корпусе 31 августа состояло: 25 146 человек и 48 орудий. Также нерадивые коллеги любят включать в армию Наполеона, действующую в России, 11-й армейский корпус маршала Пьера-Франсуа-Шарля Ожеро (1757–1816). Однако сам маршал за всю кампанию не покидал Берлин (!), где располагался штаб корпуса. Границу России перешли лишь 32-я, 34-я (около 20 тыс.) и часть 1-й резервной дивизии (по спискам 13 тыс., участвовало меньше), причем это произошло в ноябре, когда основные события кампании на территории России уже подходили к завершению — и опять-таки они перешли границу территории, которую ее жители официально не считали Российской империей.

Были еще так называемые «маршевые части»: недавно сформированные и почти не обученные военному ремеслу 5-е батальоны нескольких полков (многие из которых не успели принять активное участие в боях, а часть приведших их офицеров сразу отправилась обратно). А теперь перечислим все — даже самые мелкие отряды (включая подкрепления союзных контингентов, которые действовали вполсилы или во время войны перешли на сторону врага): польская дивизия А. Косиньского (1769–1823); третьи батальоны 4-го, 7-го и 9-го польских полков, третьи батальоны трех полков и маршевый полк легиона Вислы, маршевый пехотный полк Ю. Шимановского, маршевый кавалерийский полк И. Стоковского; переведенные из гарнизонов 2 вестфальских, 2 хессен-дармштадских, 1 баварский, 1 мекленбургский полки; небольшие части французской гвардии; 1200 неаполитанских конных гвардейцев (дошли до Великого княжества Литовского в самом конце кампании — и там трагически замерзли…); пополнения австрийского и саксонского корпусов; саксонские части, приданные корпусу Виктора (около 2,5 тыс. чел.); незначительные маршевые баварские и прусские части.

Современный исследователь Русской кампании А. И. Попов отчасти вслед за польским военным историком Марианом Кукелем (Marian Włodzimierz Kukiel: 1885–1973) определяет численность всех этих подошедших много позже начала кампании соединений в 115 тыс. человек.39 Однако здесь необходимо производить большую ревизию. Дело в том, что итоговая цифра А. И. Попова (несмотря на действительно серьезную работу с источниками — особенно немецкоязычными) разнится с численностью перечисленных частей. А в разделе его опубликованной докторской диссертации, посвященной маршевым частям и прочим подкреплениям, итоговая цифра не подсчитана. Помимо этого, ни А. И. Попов, ни М. Кукель, ни прочие авторы (которые не так детально разбирали вопрос, а лишь говорили о примерном общем числе войск «второго эшелона») не учитывали политической, дипломатической и оперативно-тактической ситуации на фронте. И теперь мне первому приходится указать на тот факт, что большинство из перечисленных частей вошли не на территорию Российской империи, а уже на территорию другого государства — Великого княжества Литовского. Многие из них не успели принять участие в боях в рамках «Русской кампании». Большая часть австрийских и прусских подкреплений дошла уже тогда, когда командиры соответствующих корпусов фактически вышли из войны (а вскоре в рамках той же войны 1812–1813 гг. перешли на сторону 6-й антифранцузской коалиции). В перечислениях маршевых команд, сделанных (к сожалению, весьма небрежно — даже с точки зрения орфографии и пунктуации) Поповым, нет ясности относительно участия соединений в боях, их истинной (а не изначальной, списочной) численности, также часто элементарно непонятно, что к чему относится, что частью чего является?

Итак, если мы к изначальным 413 тысячам солдат и офицеров (по спискам) прибавим 115 тыс. подкреплений, то получим цифру в 528 тыс. человек. Однако я считаю правильным использовать более адекватную численность войск «налицо» (то, о чем писал, к примеру, П. Бертезен) — около 330 тыс. чел., к ним прибавить корпус К. Ф. Шварценберга (34 тыс. чел.), а также основные подкрепления, которые приняли участие в военных действиях (пусть и в конце кампании) — примерно около 80 тыс. чел. Таким образом, всего — около 445 тысяч человек армейцев-участников за всю войну на всех фронтах Русской кампании (опять-таки помня, что тот же корпус К. Ф. Шварценберга и прусский корпус Г. Д. Л. Йорка /изначально около 20 тыс. чел./ в ходе войны покинули сторону Наполеона). Некоторые авторы причисляют к армии Наполеона еще 14 тыс. чел. сформированных уже в ходе войны армейских частей Великого княжества Литовского (об этом пойдет речь ниже). Но мы должны помнить, что это были не всегда обученные и наспех сформированные полки. Кроме того, если вы считаете тех, кто перешел на сторону Наполеона, тогда стоит подсчитать и тех, кто перешел на сторону России (австрийцев, пруссаков — а затем некоторые германские и испанские части), а все подкрепления Великой армии, вошедшие уже на территорию Великого княжества Литовского (то есть практически все подкрепления), придется из подсчетов исключить.

Все, что мы теперь знаем, полностью уничтожает миф о неких «600/650/680» тысячах солдат-участников Русского похода (те произвольные цифры, которые «гуляют» в специальной, учебной и популярной литературе). Примечательно, что сомнения в большой численности армии Наполеона высказывали русские историки еще сто лет назад.40

Помимо перечисленной несоразмерности сил армии Наполеона и огромных военных и прочих людских ресурсов Российской империи, перед императором французов стояла еще одна острая проблема: в его армии, сражавшейся в России, состояло 44,8 % иностранцев — саксонцев, баварцев, вестфальцев, гессенцев, пруссаков, австрийцев, итальянцев, испанцев, португальцев, поляков, датчан, швейцарцев, хорватов и т. д. И даже 75 мамлюков!41 Большинство из них еще недавно воевали в антифранцузских коалициях, а Австрия и Пруссия были просто раздавлены и унижены поражениями (то, что они же эти войны и начали, никого, естественно, не наводило на мысли винить самих себя)! Еще в ходе этой войны 1812–1813 гг. прусский и австрийский корпуса перейдут на сторону России. Только поляки, жаждущие возрождения своей родины, поражали чудесами храбрости. «И повторяют все с восторгом умиленным: „С Наполеоном Бог, и мы с Наполеоном!“» — писал о чаяниях польско-литовского дворянства 1812 года Адам Мицкевич.42 Также хорошо проявили себя некоторые итальянские части (и швейцарцы вели себя героически во время Березинской переправы). Кроме того, существовала и языковая проблема — солдаты разных наций плохо понимали друг друга (хотя постепенно вырабатывался «арго»), они путали униформу союзника и противника. Большинство солдат армии Наполеона пришли из умеренного или теплого климата — и морозы (равно как и скудное питание) России были для них физиологически непереносимыми. Вот в каких тяжелейших условиях Наполеону приходилось вести борьбу за принуждение к миру.

Я подчеркну: значительные по количеству корпуса К. Ф. Шварценберга (австрийский) и Г. Д. Л. Йорка (прусский) можно считать в числе войск, сражавшихся на стороне Наполеона в кампанию 1812–1813 гг., только отчасти (или условно). Согласно секретным конвенциям между их правительствами и Россией, они не должны были действовать активно, а по ходу кампании — вышли из войны и официально (и вскоре повернули оружие против Франции). Еще 18 декабря 1812 г. командир прусских частей граф Г. Д. Л. Йорк фон Вартенбург (1759–1830) подписал договор о нейтралитете (и отделился от корпуса Макдональда!), а 18 января 1813 г. (я подчеркну: это время все той же единой войны!) Шварценберг заключил с М. А. Милорадовичем перемирие, по условиям которого он увел свой корпус в Галицию, уступив русским без боя важнейший опорный пункт — Варшаву!43 Адъютант Наполеона, назначенный им генерал-губернатором Вильно, Дирк (Тьерри) ван Хогендорп (/Гогендорп/ 1761 (1762–?) — 1822), свидетельствует:

«Князь Шварценберг, командующий австрийским вспомогательным корпусом, долженствовавшим действовать совместно с нами, вступил на Волынь, где вел довольно мирную войну с русскими».

Замечательное определение: «довольно мирная война»!44 В подобном же смысле доносят до нас сведения русские источники. О поведении прусского генерала Йорка тот же Гогендорп писал:

«Это был заклятый враг французов, и ненависть эту он впоследствии высказал своим образом действий в конце кампании 1812 г.»45

В итоге: при любом варианте сравнения численности войск Наполеона и Александра, мы приходим к выводу, что русская сторона значительно превосходила числом «французскую». Или мы противопоставляем около 364 тыс. (в конце июня) 393 тысячам (если не считать отставших французских солдат и нестроевых русских) русских; или 445 тыс. / 528 тыс. чел. армии вторжения — 1 миллиону 200 тысячам русских (вместе с резервами и реальным, а не завышено желаемым числом ополчения; понятное дело, что не всех можно было двинуть к границе — но это уже не проблема Наполеона и историка…). К этому полчищу в 1,2 млн можно в ходе кампании прибавить австрийские и прусские силы, а также помнить, что половина армейцев Наполеона слегла с инфекциями в первые недели войны (об этом подробнее — далее по ходу нашего рассказа), причем «мирное население» убивало безоружных солдат, приходивших (как в Европе) искать провизию. То есть каким-то 250–300 тысячам противостояли, что называется, «миллионы». И это, если не считать того, что на стороне 6-й антифранцузской коалиции была Англия, Швеция, испанские повстанцы — а уже по ходу войны присоединились Австрия и Пруссия. Все эти армии вместе многократно превосходят французские силы: без подобного физического подавления массой, а не талантом, события осени 1813 г. — весны 1814 г. были бы невозможны.

IV

Драматургия событий диктовала приближение «грозы». Знаменитый Второй бюллетень Великой армии, написанный Наполеоном перед самым открытием кампании, гласил:

«Солдаты!

Вторая Польская кампания началась. Первая закончилась во Фридланде и в Тильзите. В Тильзите Россия клялась в вечном союзе с Францией и войне с Англией. Сегодня она нарушила свои клятвы. …Рок влечет за собой Россию!».46

Теперь мы переходим к следующему акту «пьесы» — переходу Великой армии через Неман!

23 июня Наполеон приказал навести 4 моста близ города Ковно. Сам император вместе с начальником Главного штаба маршалом А. Бертье (1753–1815) и генералом Ф. Н. Б. Аксо (1774–1838) лично нашел местность для переправ. Мостовые экипажи генерала Ж. Эбле (21 декабря 1758 — 31 декабря 1812) навели 3 моста в 100 туазах один от другого, и в 23 часа авангард 1-го армейского корпуса «железного маршала» Л. Н. Даву (1770–1823) двинулся в путь! Вскоре по ним перешли 2-й и 3-й армейские корпуса, а также 1-й и 2-й корпус кавалерийского резерва и Императорская гвардия. Еще один мост был устроен у уже знаменитого городка Тильзита. Переправа всех частей (в том числе и на реке Буг) заняла несколько дней.

Утром 24 июня солнце озарило одну из величайших сцен в мировой истории: со всех холмов к зеркалу реки спускались тысячи солдат и офицеров — «актеров» этой начинающейся трагедии античного размаха. Униформа передавала все цвета радуги! Чаще других встречался «императорский синий» цвет, но были и насыщенный зеленый, красные отвороты сукна фалд и воротники, белые лосины, обтягивающие упругие мускулы, жаждущие боя и славы. Грациозные всадники, ремни и кивера, офицерские знаки и кокарды, ордена и перстни, внушительные шлемы и кирасы, эполеты и искусное золотое шитье генеральских мундиров! Блестело оружие, инструменты военных музыкантов и конская амуниция, колесо обозных повозок превращалось в одно огромное колесо Истории. Европа впервые в Истории была единой! Слова многих европейских языков сливались в единый хор — и главным возгласом было французское «Да здравствует Император!».

В трехстах шагах от реки — на горе, в окружении верных стражей, располагался шатер его самого. Вскоре «на сцену» вышел и Наполеон. Сегодня сложно представить те эмоции, которые физиологическим образом владели солдатами: возможно, это нечто сродни мистической экзальтации или восторга поклонников при виде современной поп-звезды. Но все это было означено большим смыслом! Солдаты ждали славы и бесконечно верили в звезду и гений Наполеона. Они понимали и то, что несут великую миссию освобождения Польши и восстановления справедливости. Однако «спектакль» был прекрасен еще и разнообразием переживаний: для кого-то новая война была удовлетворением молодецкого тщеславия, для других — дерзкой и манящей игрой. Множество наций и физиологических чувств (о скольких из этих чувств нам никогда не напишут в мемуарах!..).

Попробуем приблизиться к главному действующему лицу. Эти серо-голубые глаза появились на свет посреди цветущего острова, где ярко лазурное небо отражается в бесконечном море, где горы сменяются ущельями. Они видели великие пирамиды и их росписи, многие столицы Европы представали перед ними покоренными, сам «наместник Бога на Земле» Папа Римский искал в них снисхождения! Коронации в Париже и в Милане, миллионы восторженных взоров и мелких льстецов, завистников, тайных недоброжелателей и открытых врагов прошли перед ними.

Профиль Наполеона — это, по словам современников, профиль античной камеи. Долгие века похожие профили означали для европейцев далекую героическую эпоху: и вот она настала вновь. Мраморные статуи и бюсты украшали многие города Франции и Европы. Не единичный «Наполеон» жил уже тогда в мире — но сотни предметов, в которых жил его образ. Один Наполеон наблюдал за переправой сотен тысяч солдат на Немане, а другой взирал на Париж с высоты Вандомской колонны, барельефы которой были отлиты из пушек, взятых при Аустерлице! Его профиль жил в надеждах, радостях и алчности миллионов, носящих с собой или хранящих в тайниках дома монеты с его изображением. Поразительно, но множество гравюр (как лубочных, так и по восхитительных полотнам А. Гро и Ж. Б. Изабе) уже украшали дворцы русской аристократии, а у генерал-губернатора Москвы Ф. В. Ростопчина в тот день еще стоял бюст императора французов! К 1812 году Наполеон уже давно был властелином, «захватчиком» мыслей многих людей в России: в каком-то смысле, он шел от себя к себе.

Наполеон и сегодня взирает за «армиями» жителей и туристов Парижа, Милана (грандиозная статуя во дворе пинакотеки Бреры), Рима и многих других городов. И сейчас, когда я пишу эти строки, перед его мраморными или бронзовыми очами светятся ночные огни Италии и Франции, и холодный ветер напоминает о походах. А еще один мраморный «Наполеон» стоит совсем недалеко — в уюте музея-панорамы «Бородинская битва»…

«Проходят дни и годы — и бегут века, уходят и народы и нравы их и моды…», но неизменно люди в разных странах мира обращаются к образу императора, всматриваются в портреты и их репродукции, пытаются почувствовать больше, чем эти картинки могут им подарить — да и больше того, что они способны принять…

А сейчас — утром 24 июня 1812 года — «подлинник» стоит на горе, которую позже назовут его именем, и всматривается в бесконечные поля за Неманом. Казалось, он почти не слышит приветственные возгласы, но пытается предугадать судьбу. Полководцем овладевает нетерпение: он вскакивает на коня и, наконец, сам проносится на другой берег — а затем еще долго галопом! «И казалось, в своей горячности он хотел один настигнуть врага», — вспоминал его адъютант Филипп-Поль де Сегюр (1780–1873).47

Вскоре началась гроза! Как я уже говорил: метафора — одна из прекрасных помощниц науки История.

Я бы сказал, что жизнь Наполеона Бонапарта — это ненаписанная пьеса Уильяма Шекспира. Причем реальная история — всегда неправдоподобнее и фантастичнее любой, даже самой неординарной фантазии.

Интересно процитировать одного известного поклонника гения Наполеона — русского дипломата и поэта Федора Ивановича Тютчева (1803–1873). Под впечатлением книг о 1812 годе (в том числе читанных им на французском языке мемуаров Ф. П. де Сегюра) он сочиняет стихотворение «Неман» (1853 г. — первоначальное название: «Проезд через Ковно», впервые опубликовано в альманахе «Раут на 1854 год»):

Ты помнишь ли былое, Неман? Тот день годины роковой, Когда стоял он над тобой, Он сам — могучий южный демон, И ты, как ныне, протекал, Шумя под вражьими мостами, И он струю твою ласкал Своими чудными очами?.. Победно шли его полки, Знамена весело шумели, На солнце искрились штыки, Мосты под пушками гремели И с высоты, как некий бог, Казалось, он парил над ними И двигал всем и все стерег Очами чудными своими…

История — это кокетливая дама, полная парадоксов. Так и сейчас: кто переходил границу России с войском? После Тильзита Наполеон был кавалером ордена Святого апостола Андрея Первозванного, а также кавалером ордена Святого благоверного князя Александра Невского! Он пока еще был «братом» императора Александра (именно так царь обращался к нему в многочисленных лицемерных письмах) и уже не «антихристом» — но скоро он снова будет им «назначен» (подручный Александру Синод опять подсуетится — как и в 1806 году). И вечные орлы! Орлы со всех сторон! На древках знамен Наполеон — римские, а в корпусе его официальной союзницы Австрии — двуглавые; в России — опять-таки двуглавый орел (что в науке ученые подчас сравнивают с пигопагусами…). Уже через несколько месяцев двуглавые объединятся (две головы хорошо — а с четырьмя еще лучше проигрывать сражение при Дрездене).

Но все переплетено еще сложнее (хотя об этом умалчивают мои коллеги): родная сестра царя Александра Мария Павловна (1786–1859), в 1804 г. была выдана замуж за Карла-Фридриха (Karl Friedrich von Sachsen-Weimar-Eisenach: 1783–1853) — великого герцога Саксен-Веймар-Эйзенахского (ну не за русского же…). Поскольку это герцогство являлось частью Рейнского союза — его воинский контингент участвовал в Русской кампании под знаменами Великой армии Наполеона, а сама герцогиня все время войны оставалась в своем дворце, в котором еще и расположился один из французских генералов. Переписка Марии Павловны с братом (которому она почему-то с юности дала прозвище «Собака») представляла бы интерес, если бы сама герцогиня не просила бы сжигать свои письма (в итоге документы за 1812 год практически отсутствуют). Ну и, естественно, вся эта корреспонденция велась исключительно на «вражеском» французском языке…48 Таким образом, войска сестры русского императора сражались в 1812 году против русских, а сама она прохлаждалась в Европе: как раз в то время, когда горели русские села и города.

На упомянутом эпизоде парадоксы и хитросплетения не заканчиваются. Я напомню, что со времен Екатерины II Россия имела огромный долг перед Голландией, а в 1812 году Голландия — это уже часть империи Наполеона, то есть Россия нагло воевала с тем, кому была должна крупную сумму денег! Но и это меркнет перед тем, о чем не написал ни один из моих предшественников: для финансирования войн (особенно походов армии в Европу), а также для других финансовых операций за границей с 1735 по 1867 год в Санкт-Петербурге секретно и нелегально чеканились копии голландских дукатов (!), которые в официальных документах именовались хитрым манером — «известная монета» (их народные названия «лобанчик», «арапчик» и «пучковый»).49 Вдумайтесь: российское правительство 132 года занималось выпуском фальшивых монет в промышленных масштабах! Многолетнее уголовное преступление государства (совершаемое группой лиц по предварительному сговору), причем международного масштаба. А как же христианские заповеди вроде «не укради»? Сегодня подобные доказательства бесчестия страны — гордость коллекционеров-нумизматов.

Это вам не комические «ассигнации» (якобы выпущенные Наполеоном и «наводнившие Россию перед войной»), о которых не устают упоминать российские авторы. Первое же серьезное современное исследование показало, что не существует никаких веских документов об их напечатании в Париже, а слухи о том, что их производили в Саксонии — оказывается, раструбил романист Валентин Саввич Пикуль (1928–1990), но сам же впоследствии признал свою ошибку!50 Возможно, ассигнации были напечатаны в Герцогстве Варшавском (и мы точно знаем о печати фальшивых ассигнаций уже самими жителями Российской империи), но пока у нас нет о том репрезентативных данных. В любом случае я могу обратиться к всеми забытому сообщению министра финансов Д. А. Гурьева Александру I, который специально следил за фальшивками на западной границе: он докладывал, что в июне 1812 года их замечено не было.51

В подобной череде парадоксов большой политики и идеологии органично вспомнить и то, что ультиматум, который развязал кошмарную Первую мировую войну, был послан бездарным и не задумывающимся о последствиях Николаем II (1868–1918) — кому? — своему «брату» (как он его именовал в переписке), кайзеру Вильгельму II (1859–1941), который являлся адмиралом русского флота, шефом 13-го гусарского Нарвского полка и шефом 85-й пехотного Выборгского. И обращались они друг к другу «Вилли» и «Ники».52

Итак, наследница ордынского улуса и Византии «влеклась Роком» к своему трагическому историческому финалу — и эта судьба, как черная дыра поглощала многие важные смыслы.

Драматургия истории и поэзия судьбы рисуют подчас столь невероятные и красивые узоры, что они становятся метафорой и вдохновением — а кому-то могут показаться мистическими. Однажды вечером, уже заканчивая работу над книгой, которую вы держите в руках, дорабатывая отрывок, посвященный переправе Наполеона через Неман, я неожиданно решил отвлечься (хотя сроки поджимали) и полистать лоты очередного аукциона в интернете. Как вы успели заметить, меня всегда привлекала эстетика во всех ее проявлениях, поэтому я изучал не только предметы, имеющие непосредственное отношение к наполеоновским баталиям, но и фарфор, бокалы начала девятнадцатого века, а также броши и перстни… Надо сказать, что выбор был велик: целая эпоха с 1780-х по 1840-е годы, причем многие вещи принадлежали позднейшему времени и были просто неверно атрибутированы, раздражая своей безвкусицей. Замечу, что экспонаты появлялись в таком количестве, что помимо больших знаний, требовалось еще и феноменальное везение, чтобы «набрести» на по-настоящему интересные артефакты.

И вот одно кольцо как-то резко привлекло мое внимание: утонченная классическая пальметта на ободке и узор из мельчайших жемчужин в форме диадемы. Приглядевшись, я заметил, что внутри этого узора полоска золота окаймляет сплетенные волоски. Это известная мода той поры — встраивать в драгоценности и миниатюрные портреты локоны в память о возлюбленных, о родителях или о погибших воинах… Я отношусь к подобной традиции достаточно равнодушно, однако сама форма этого украшения мне понравилась чрезвычайно, и, откровенно говоря, предмет меня как-то странно не отпускал. Я чувствовал, что уже принял решение его приобрести и стал листать фотографии-детали. На обороте, казалось, была указана какая-то дата или просто цифра «12», но фотография была совсем нечеткая (и в описании лота никакой конкретной информации не было). Когда же через месяц я получил в руки эту «весточку» из… моего 1812 года и присмотрелся, то увидел отчетливую гравировку:

J. P. Elige Esq.

23 june 1812

Люди живые в своих эмоциях могут себе представить мои ощущения в тот момент… Уже через несколько минут я разложил на своем столе фолианты, посвященные Пиренейской (испанской) войне — и обнаружил в долгом списке погибших офицеров армии герцога Веллингтона запись: «Captain John P. Elige, Royal Artillery, killed at the siege of the Forts at Salamanca, 18–24th June 1812»!

Итак, в моих руках находится кольцо с запечатанными волосками капитана Королевской артиллерии Джона Элижа (Элайджа; кстати, этимология фамилии, возможно, французская), погибшего при осаде Саламанки 23 июня 1812 года — то есть в те самые часы (!), когда Наполеон и его ближайшие сподвижники выбирали места для переправы через Неман, а понтонеры уже двигали колесницу грандиозного События. Прошло 205 лет — и сейчас, в конце июня 2017 года, эта частица великой драматургии Истории смотрит на меня: мы смотрим друг на друга. Всего несколько светло-русых волосков оставшегося навсегда юным капитана — и не утратившие своего сияния жемчужины. Можно почувствовать воздух той эпохи! Как выглядел этот капитан? Это останется загадкой для будущих актов исторической Драматургии. Кольцо не имеет ни начала, ни конца — почти, как История. Нигде больше, ни на одном предмете музейной или частной коллекции (исключая ежедневные бумаги военных штабов и газеты…) я не видел зафиксированной даты того Дня.

Однако вернемся к прозе…

Известный литератор-роялист (подчеркиваю — не бонапартист), современник 1812 года Франсуа Ансело, прибывший в 1826 году в составе дипломатического посольства на коронацию Николая I (почему-то данный источник полностью обойден вниманием исследователями войны) весьма точно сформулировал суть начавшейся войны:

«Именно к этому стремилась Англия, для которой мир был бы крушением всех надежд и чья политика, терпевшая поражение повсюду в Европе, состоявшей тогда из наших союзников, избрала Москву своим последним оплотом».53

На самом деле, враждебная к России Англия (вернее, ее тогдашнее правительство и правящий класс) умело воспользовалась своим «последним прибежищем» — маниакальной завистью к Наполеону бездарного «самодержца» Александра, готового принести любое число своих подданных в жертву собственному нездоровому эгоизму.

На 24 июня в Вильно был назначен бал. За несколько часов до его начала Александру I доставили эстафету из Ковно, в которой сообщалось о переправе французов через Неман. «Я этого ожидал, — спокойно заметил он, — но бал все-таки будет».54 В этой короткой фразе и ситуации — весь русский царь: он прекрасно знал, что провоцирует войну, ему абсолютно плевать на то, что для сотен тысяч русских людей начинается великая трагедия — и он совершенно не понимает, что надо все отложить и лишь заняться обеспечением либо обороны, либо срочного отступления. Как мы скоро узнаем, каждый потерянный час в ближайшие дни и недели будет стоить десятки тысяч жизней русских солдат и офицеров, т. к. Первая и Вторая русские западные армии будут разделены вторгшимися и быстро продвигающимися корпусами Великой армии.

Образованнейший и глубоко мыслящий, переживающий за свою родину канцлер Н. П. Румянцев (1754–1826) всеми силами пытался остановить курс Александра на войну с Наполеоном. В своих записках о 1811 годе дипломат А. П. Бутенев (1787–1866) повествует:

«Он порицал открыто направление, которое принимали политические дела, и остуда между императорами Александром и Наполеоном, грозившая уничтожением союза, коего он заявлял себя приверженцем, внушала ему тревожные опасения. К чести его надо заметить, что он поступал искренне и последовательно, хотя и вопреки тогдашнему общему настроению».55

В процитированном документе, кстати, мы снова видим, что именно в России, а не во Франции стремились к войне. Разразившийся конфликт сильно ударил по его здоровью — Румянцева разбил паралич: как же это контрастирует с бессовестным и безответственным поведением царя (бал…). Комплекс ничтожества, усугубляющийся постоянными поражениями (в которых он же сам и был виновен), толкал Александра Павловича к новой схватке, о жертвах он не задумывался. «12 лет я слыл в Европе посредственным человеком; посмотрим, что они заговорят теперь», — проговорился он А. П. Ермолову в 1814 году.56

Трагическое и комическое в Истории часто совершают совместные дружеские прогулки. Хотя Россия начала готовиться к войне на несколько лет раньше Наполеона, несмотря на то, что русское командование понимало, что скоро начнется вторжение, как только оно началось — в русском штабе начался бардак и почти паника. Вот как первые три дня войны описывает в своем дневнике адъютант князя П. М. Волконского (1776–1852: управляющий свиты Его Императорского Величества) Николай Дмитриевич Дурново (1792–1828):

«13. Я был еще в постели, когда Александр Муравьев пришел мне объявить, что французы перешли через нашу границу… Весь день мы делали приготовления. Говорят, что город будет взят штурмом. Приходят, уходят, рассуждают, и никто не понимает друг друга. Генерал-адъютант и министр полиции Балашов отправился на переговоры с Наполеоном. …Вечером за мной прислал князь и приказал взять под арест нашего гравера, который ему написал дерзкое письмо.

14. В три часа утра я покинул Вильно вместе с полковником Селявиным и многими офицерами Главного штаба. …Французы вошли в Вильно. Русские сожгли мост через реку. Мой слуга пропал вместе с двумя моими лошадьми и со всем багажом. Надо сказать, это довольно неприятное начало войны.

15. …В Сорокполе я с Александром Муравьевым остановился в имении, принадлежавшем дедушке моей очаровательной Александрины. Она бросилась в мои объятия. …Мы провели восхитительный вечер. …Через несколько часов французы станут хозяевами и земли и моей любимой. Они ею распорядятся по законам военного времени. Не имея возможности предложить ей экипаж, я не мог взять ее с собой: потеряв своего слугу и свой багаж, я остался одинок и беден, как церковная крыса».57

Итак, потомственный русский дворянин и офицер столь легкомысленно бросает свою девушку в лапы «нехристей», потому что его слуга сбежал. Надо отметить, что так поступил большой процент слуг: они бросили своих хозяев в считанные минуты. Русское общество было атомизировано и разобщено, война всех против всех, шедшая годами, обретала конкретную форму. Вспоминается знаменитая сентенция В. В. Розанова о России, которая «слиняла» в 2–3 дня. Наполеон перешел границу — и все просто побросали города, девушек, хозяев — и стали убегать.

Личный секретарь Наполеона барон Агатон Фэн сообщает:

«Вскоре донесения с наших аванпостов, пленные русские и перехваченные курьеры уже не оставляли никаких сомнений в беспорядочном отступлении неприятеля и отсутствии у него сообщения с отдельными корпусами. …Таким образом, осуществилось все, предвиденное Наполеоном при наступлении на Вильну».58

Тот же А. Фэн совершенно справедливо цитирует мнение еще одного участника похода (Жоржа Шамбре):

«Наши действия не оставляли русским иных средств к спасению, кроме поспешной ретирады. …Им пришлось сжечь большие магазины, устроенные на сей границе; все отставшие солдаты попали в плен, а некоторые из них, будучи поляками, пополнили наши ряды. И, наконец, они потеряли свои обозы».59

Здесь стоит подчеркнуть, что пропагандистский тезис, въевшийся в отечественные учебники истории, о том, что Наполеон перешел границу без объявления войны — категорически лжив! За двое суток до переправы (22 июня) посол Франции в Петербурге Ж. А. Лористон (1768–1828) вручил управляющему Министерством иностранных дел и председателю Государственного совета России А. Н. Салтыкову (1736–1816) ноту объявления войны:

«…Моя миссия окончилась, поскольку просьба князя Куракина о выдаче ему паспортов означала разрыв, и его императорское и королевское величество с этого времени считает себя в состоянии войны с Россией».60

Вот оно как! А ведь вы и не знали, что, с юридической точки зрения, первой войну Франции объявила именно Россия — причем задолго до 24 июня! Я полагаю, что абсолютное большинство читателей не в курсе и того, что в 2.30 ночи (то есть еще перед стартом вторжения) 22 июня 1941 года посол Германии в СССР Фридрих-Вернер Эрдманн Маттиас Иоганн Бернгард Эрих, граф фон дер Шуленбург (1875–1944) явился к министру иностранных дел СССР В. М. Молотову (1890–1986) с нотой официального объявления войны.61

На самом деле, уже после приказа (вскоре отозванного) царя Александра начать наступление в октябре 1811 года говорить о том, что Наполеон «начал войну» нет никакого смысла: а запрос послом России во Франции паспортов за несколько недель до переправы французов через Неман окончательно свидетельствует о том, что именно русская сторона стала зачинщиком столкновения. И первые выстрелы прозвучали именно с русского берега (по разведывающим местность наполеоновским офицерам).

Кстати, об этом не пишут мои коллеги-историки, но многие офицеры армии Наполеона даже не упоминают о переходе границы, так как не считали Литву территорией России. К примеру, польский генерал Дезидерий Хлаповский (Dezydery Chłapowski: 1788–1880) писал:

«Столь позднее выступление в поход и все расположение войск ясно доказывали, что Наполеон хотел только запугать императора Александра… Как только мы пришли в Вильно, то стало еще более очевидным, что император не хочет войны, так как он до последнего момента не переставал вести переговоры с Александром. В Вильно без всякой цели простояли две недели. Наконец, Наполеон убедился, что русский император не подпишет мира…»62

Общеизвестно, что и многие русские офицеры воспринимали «исконную Россию» только со Смоленска.

Об этом не задумывались мои коллеги, но в предшествующие войне годы и десятилетия Россия с такой скоростью захватывала и присоединяла огромные территории и целые страны, что, с фактической точки зрения, очень сложно говорить о каких-то точных и устоявшихся границах империи. Недавние разделы Польши (1772, 1793, 1795 гг.) и кровавая оккупация колоссальных пространств на западе, присоединение Грузии (1801 г.), присоединение Белостокской области (1807 г.), захват целой Финляндии (1809 г.), присоединение Бессарабии в самый канун войны 1812 года (28 мая!!!). Про ситуацию в Азии и говорить не приходится: в степи с «границами» было туго, подданных-кочевников считали не по количеству людей, а количеством «кибиток». Показательный документ: в постановлении Правительствующего Сената Военной коллегии от 20 января 1803 г. упоминалось о полном недоумении относительно границ:

«По сочиненной в 1787 г. карте Российской империи видит (упомянутый Сенат — прим. мое, Е. П.) границею сей губернии от киргизских земель р. Эмбу, но поныне (1802 г.) сия граница губернии остается и, по какую черту степь и кочевье киргиз-кайсаков простирается. Ясного сведения в виду нет».63

Разве жители всех этих территорий успели почувствовать себя гражданами и патриотами России? Они представляли ее географические параметры, видели карту, понимали язык?! Во многих провинциях даже физически не успели наладить новую администрацию и расставить пограничные столбы (!), подсчеты количества подданных местами проведены не были. Поэтому и понятие пересечения границы было весьма условным, тем более что, к примеру, литовцы в 1812 г. моментально провозгласили свою независимость от Российской империи, а затем последовало и официальное объявление о воссоздании Польши. О присоединении Бессарабии большинство жителей самой России и не знали! А обитатели присоединенного региона успели ли вникнуть в суть конфликта новой «родины» с Францией?! О какой «отечественной» войне может идти речь в этом странном образовании, которое поглощало территории не меньшими шагами, чем в свое время ордынские ханы?! Где все эти территории и страны (Польша, Литва, Латвия, Эстония, Финляндия, Грузия и т. д.) сегодня? Они входят в ту границу, из бюджета которой выделяют миллиарды общественных денег на празднование «отечественной» войны 1812 года (хотя распил — не просто праздник, а «именины сердца» для чиновников и писак-пропагандистов)? А какие «гражданственные» чувства могли испытывать крепостные рабы (неграмотные, забитые жизнью, продаваемые отдельно от семьи вместе с животными и вещами, не имеющие фамилий и паспортов!) глубинных губерний? Вопросов масса — и ученые обязаны еще прийти к подлинно научным выводам.

Если посмотреть на территории, оккупированные Россией с 1795 по 1815-й гг., то присоединенные к Франции при Наполеоне (подчеркну — это стало следствием его побед над агрессивными антифранцузскими коалициями) области выглядят просто несерьезно. Австрия и Пруссия также хищнически делили чужие земли (хотя в гораздо меньшем по сравнению с Россией масштабе). Но именно Наполеона пропаганда «победителей» сделала «захватчиком» и «завоевателем». Однако ученые-историки сумели восстановить историческую справедливость.

Еще 22 декабря 1811 года (!) командир обсервационного корпуса генерал И. Н. Эссен писал военному министру М. Б. Барклаю де Толли о белорусских крестьянах, что они «все желают восстановления Польши и быть народом».64 Вот оно: жители огромной территории, на которую пришлось основное время и место событий войны 1812 года, не считали себя частью России, не желали быть в ее составе! О какой «отечественной войне» может идти речь?!

Сама изобретенная при Николае I основополагающая в деле фальсификации истории 1812 года идеологема «Отечественная война» — не единственная идеологическая догма и прием. Я предлагаю совершить краткий экскурс в идеологическое прошлое нашей темы и ее основных героев. Подчеркну: все элементы казенной пропаганды менялись столь быстро и так явно противоречили один другому, что на время биографии, например, одного российского долгожителя приходилось сразу несколько «вех» идеологии. Вспомним, к примеру, 117-летнего (по официальному определению…) Павла Яковлевича Толстогузова из города Ялуторовска, которого чиновники 1912 года решили привезти на официальное празднование (но тот умер от волнения перед поездкой…).65 За время его жизни отношение к Франции и Наполеону менялось в России множество раз (от антифранцузской коалиции — к тесному союзу, затем страшная война, снова галломания, позорно проигранная Крымская война, Антанта — кроме того, разваливающаяся на глазах православная империя, была вынуждена принять свободу вероисповедания). Другой пример: родившийся в 1917 году великий режиссер и (как он мне рассказывал лично) с детства поклонник Наполеона, Юрий Петрович Любимов, появился на свет еще до Октябрьского переворота, пережил эпоху борьбы с «белогвардейскими цепями», «раскулачивание» (от которого страшно пострадала его семья), идеологию Коминтерна, затем возобновление байки имперского псевдопатриотизма, поздравление со взятием Парижа, посланное советским правительством А. Гитлеру, а затем совместную войну против Рейха (сам Любимов, как известно, сыграл в пропагандистском фильме пилота франко-советской эскадрильи) — и так далее, и тому подобное.

Я напомню, что, с точки зрения официальной идеологии Российской империи, Бонапарт был сначала врагом (до заключения мира при Павле I), потом союзником, затем (исходя из официальной прессы) усмирителем революции (подписавшим, кроме прочего, Конкордат с Папой Римским), а позже — «помазанником Божьим»: и снова врагом (с 1805 года), и даже «антихристом» (с 1806 г. — до середины 1807 г.). Летом 1807 года в Тильзите «антихриста» награждают высшей наградой Российской империи — орденом Святого апостола Андрея Первозванного и орденом Святого благоверного князя Александра Невского. И вплоть до лета 1812 года православный царь Александр обращается к Наполеону в личной переписке «Государь, брат мой» (как и положено по заведенному между монархами обычаю). Затем, после начала кампании 1812 г., Наполеон снова «назначается» на должность «антихриста» (причем орденов он пока еще НЕ лишен!). И так далее: до времени, когда отечественные марксисты поделят Наполеона на «прогрессивного» (революционный генерал, отражающий, однако, интересы «мелкой буржуазии») — и «реакционного» (император, который с момента коронования начал заниматься исключительно «империализмом», делая все ради «крупной буржуазии»).

Очень важно принципиально понимать: все вышеперечисленное было внедрено в отечественную историческую «науку» (хотя наукой вышеописанный позор назвать невозможно) и публицистику, по всем пунктам официальные лица, а также профессора, академики, затем кандидаты и доктора наук по всей процедуре защищали и публиковали свои опусы. А теперь давайте объединим лишь основные вехи отечественной пропаганды воедино (подобного не предпринимал ни один из моих предшественников). Вот что получается: православные чудо-богатыри, несущие русскому народу (рабочим и крестьянам) свои «белогвардейские цепи» и мракобесие, достойные сыны Отечества и одновременно «цепные псы» империалистических стран Антанты (в т. ч. Франции), защищали свою православную землю во имя мировой пролетарской революции и борьбы с поповщиной, сражаясь против «исчадья революции», «брата» православного царя Александра, классово прогрессивного «Божьей милостью» «антихриста», кавалера ордена Святого апостола Андрея Первозванного и реакционного выразителя интересов крупной буржуазии, любимца советской интеллигенции, «Буонапартия» — Наполеона Великого, боровшегося империалистическими методами против тех, кто «самоотверженно» нес красноармейцам «белогвардейские цепи»!!!

И все это: некогда признанная официальная, «научная» «точка зрения», господствовавшая в разные периоды. Вот почему я категорически против того, чтобы пропаганда, этот государственный спрут, лез своими щупальцами в историческую науку. Для нас должны иметь значение лишь документы, факты, логика, смысл, опыт: всё! Кроме того, чтобы избежать награждения «антихриста» орденами «святых», полезно и продуктивно придерживаться знаний об эволюции.

Трагикомичность истории Российской империи в том, что, с точки зрения отечественной идеологии разных периодов, Наполеон, к примеру, имел все основания перед переходом Немана напевать не «Marlbrough s'en va-t-en guerre» («Мальбрук в поход собрался»), а «Вдруг вдали у реки засверкали штыки: это белогвардейские цепи».

В подобном исследовании, обобщающем и заново выясняющем концептуально важные явления означенного исторического периода, нет никакого проку и даже места для подробного описания всех мелких авангардных боев. Сегодня мы уже имеем множество детальных описаний передвижений не только армейских корпусов и дивизий, но и отдельных полков, батальонов — нам даже часто известны случайные перестрелки и бытовые подробности жизнедеятельности рот и взводов! Поэтому я ограничусь разъяснением общей канвы военной стороны вопроса — а больше внимания уделю лишь крупным сражениям. Сегодня и на данном этапе изучения темы нам гораздо важнее понять суть явления, чем простой перечень передвижения войск. Да и сама, так сказать, фабула этого передвижения крайне примитивна: погоня усталой от проделанного пути через всю Европу Великой армии за убегающими русскими. Последние сначала убегали, а потом, когда наступила зима, они пошли «параллельным маршем» за победителями, которые не добились мира — потому что мира здесь просто быть не может.

Итак: обо всем по порядку.

В первые дни войны развязавший конфликт Александр пребывал в состоянии одновременно радости от того, что у него получился идеологический ход с провокацией войны, но и в испуге от скорости развития событий. Его психически нездоровой натуре были свойственны самые противоречивые чувства. В 10 часов вечера 25 июня царь вызвал министра полиции А. Д. Балашова и направил его с письмом к императору французов. Ему важно было попытаться любым способом оттянуть время, обмануть Наполеона, попытаться замедлить его движение, разделяющее расставленные в наступательном развертывании русские армии.

По прибытии на аванпосты А. Д. Балашова встретил сначала И. Мюрат (радушно), а затем маршал Л. Н. Даву (с подозрительностью: Даву оказался проницательнее Мюрата). 30 июня русский министр был уже в Вильно: Наполеон принимал его в том же самом кабинете, в котором четыре дня назад Александр давал ему поручение.66 Текст письма был одновременно и детской наглостью, и детским лепетом: Александр предлагал Наполеону (которого все еще для проформы именовал «Государь, брат мой») вывести войска. Понятное дело, что сам царь не рассчитывал на исполнение такой бредовой просьбы, но ему это было важно в пропагандистских целях. Мир ему был не нужен: еще в день отправления Балашова Александр подписал долгожданный Манифест о начале войны, где говорил, что «не положит оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в царстве моем». Здесь каждое слово — ложь: развязавший войну самодержец за все время военных действий ни секунды сам оружия в руках не держал (отсиживался в Петербурге), а когда, не получив мира, и уходя прочь от зимы, французы вышли с территории России, царь приказал перейти границу — и продолжил свою агрессию еще два года. То была война не в защиту России, а из-за мании самого царя.

Это прекрасно подтверждает благородный и невероятно щедрый ответ терпеливого Наполеона. Будучи в идеальном, выгоднейшем положении, когда русские армии разобщены и фактически убегают, вот что он ответил в письме к Александру (отправлено с А. Д. Балашовым):

«Будем договариваться сейчас же, здесь, в самом Вильно… Поставим свои подписи, и я вернусь за Неман».67

Поразительно! Если бы Александр хотел мира, если бы хотел сохранить жизни своих граждан — то он немедленно бы согласился, но царю мир был не нужен! Такой ответ Наполеона был вреден для репутации русского монарха, и о нем никто в 1812 году не узнал: царь не стал принимать предложение Наполеона.

Но продолжим чтение того письма-ответа от Наполеона:

«Если бы Вы не переменились с 1810 г., если бы Вы, пожелав внести изменения в Тильзитский договор, вступили бы в прямые, откровенные переговоры, Вам принадлежало бы одно из самых прекрасных царствований России…»68

Прекрасная, честная, здравая позиция. Царю даже предлагалось изменять условия и без того щедрого Тильзитского мира — но честность и здравомыслие никогда не были чертами характера Александра. Теперь, зная эти документы, мы уже не имеем права не возлагать вину за трагедию России ни на кого другого, кроме как на российского царя.

Но, даже имея на руках все вышеперечисленные документы, я продолжил свое расследование — и обнаружил еще одно косвенное доказательство того, что Наполеон рассчитывал, что Александр перезаключит мир и не станет подвергать свой народ бедствиям и унижению. Хотя все правительственные лица в Париже уже знали об открытии кампании, официальный печатный орган Франции, многие из статей которого под разными псевдонимами были написаны самим Наполеоном, газета «Moniteur» ждала еще более полутора недель (!), прежде чем объявила о начале конфликта! По всей видимости, Наполеон полагал, что Александр одумается — и инцидент будет исчерпан.

Продолжим. Всерьез изучать военную сторону действий русской армии в 1812 году, стратегию и тактику, не имеет серьезного практического смысла. Все происходило крайне бестолково, хаотично и ждало, так сказать, милости от природы. Имея изначальные планы наступать до Варшавы, а потом и далее, русские войска спешно бросились отступать в Дрисский лагерь, который, в испуге быть окруженными, покинули практически в день прибытия. Затем молились и сражались, но не отстояли Смоленск, молились и сражались, но проиграли Бородинское сражение (имея укрепленную позицию и большее число сил, нежели у противника), после чего оставили и подожгли Москву. Параллельно армия разлагалась, а Кутузов чуть ли не каждый день был вынужден решать проблему тысяч дезертиров и мародеров. Потом он ждал холодов в Тарутинском лагере (далеко от противника), посылая карательные отряды против бунтов русских крестьян, а когда Наполеон решил отправиться домой во Францию, Кутузов просто пошел «параллельным маршем» (по пути Наполеон еще победил его в сражении при Малоярославце и блестяще обманул русских генералов на Березине). Войдя в Вильно, Кутузов был вынужден доложить царю, что армию он фактически потерял (причем эти десятки тысяч потерь были в основном от обморожений, недоедания и болезней). Но для проформы, между объяснением принципиально важных явлений 1812 года, я также расскажу и об этих передвижениях войск…

Французский бюллетень от 30 июня (из Вильно /Вильны/) констатировал:

«Вплоть до этого часа кампания не была кровавой, происходили одни лишь маневры: мы взяли в общей сложности 1000 пленных, однако враг уже потерял столицу (имеется в виду Вильно — столица Литвы: прим. мое, Е. П.) и большую часть польских провинций, которые восстали. Все склады первой, второй и третьей линии, плод двух лет заботы, которые можно оценить в сумму, превышающую 20 миллионов рублей, были истреблены огнем или оказались в нашей власти».69

Все сказанное здесь соответствовало действительности: огромные и дорогостоящие приготовления, которые проделала Российская империя за 2 года пошли прахом. Как же это напоминает то, что произойдет в первые дни войны в 1941 году! А если бы у Наполеона были бы самолеты и автомашины, то и обе Западные русские армии в 1812 году оказались бы по большей части в плену! И снова вспоминается сентенция о том, что история ничему не учит.

В Вильно (это устоявшийся в современной историографии написание, в 1812 г. часто писали Вильна) Наполеон издал декрет о создании вооруженных сил недавно провозглашенного Великого княжества Литовского (датировка по традиции — 17 июля, хотя документ не сохранился) — на что из французской казны было выделено 500 тыс. франков. Ожидалось сформировать 5 пехотных полков (по 3 батальона из 6 рот в каждом) и 4 кавалерийских полка (по 4 эскадрона из 2 рот). Весьма показательно (с политической точки зрения): их организация, штаты и обмундирование устанавливались по образцу польских; полки получили номера, следующие за номерами полков армии Герцогства Варшавского (с 18 по 22 в пехоте и с 17 по 20 в кавалерии). В пехотном полку по штату должно было состоять 2005 офицеров, унтер-офицеров и солдат, в легком кавалерийском (уланском) — 940 (всего — около 14 тыс. чел). Этим процессом ведал Военный комитет под председательством князя Александра Сапеги (после смерти князя 20 сентября комитет возглавил генерал-майор Стефан Грабовский /1767–1847/). Эти соединения подчинялись собственному штабу (не Герцогству Варшавскому) и Главному штабу Великой армии. 3-й гвардейский уланский полк Яна Конопки организационно входил в Императорскую гвардию и носил французскую трехцветную кокарду (с белым мальтийским крестом): в полк с восторгом вступили многие студенты Виленского университета. Важная деталь: помещики обещали записанным в полки крестьянам, что при отсутствии нареканий по службе, каждый получит земельный надел в личную собственность! В середине сентября пехотные полки были укомплектованы. Кроме того, под командой князя Гавриила Огинского специально для императора Наполеона был создан отряд Почетной гвардии, состоявший из 20 молодых представителей самых знатных фамилий (они участвовали в походе на Москву).70

Можно ли при подобном единодушном рвении всех жителей, всех сословий огромной территории, которая дольше других была во фронтовой полосе в 1812 году, сметь использовать термин «отечественная война» в рамках Российской империи? Скорее, для самой Литвы она была отечественная, освободительная — но от российской оккупации. В Москве армия Наполеона была лишь чуть более месяца, а Литва принимала участие в войне полгода — следовательно, отношение ее жителей к происходящему более заслуживает внимания беспристрастного ученого. Да, в Литве не произошло таких трагических событий, как пожар города и гибель в огне раненных, но это потому что литовцы не стали сжигать Вильно… А так — при желании безумных чиновников — все что угодно можно превратить в ад.

Осип Антонович (Юзеф Эмманюэль) Пржецлавский (1799–1879), выпускник Виленского университета, сын управляющего слонимскими имениями Н. Н. Новосильцева (1761–1838) записал свои личные впечатления:

«Известно, каким пламенным польским патриотизмом пылала Литва в то время; она, быть может, превосходила в этом коренных поляков. Для литвинов Наполеон был полубогом, идеалом земного величия и могущества, ниспосланным свыше для восстановления исторической Польши в единстве с Литвою, а предпринятую кампанию считали они средством к осуществлению этой задушевной мечты. Поэтому они готовы были на всевозможные жертвы. Женщины были буквально влюблены в Наполеона до того, что, не видавши его никогда, на веру изображений на портретах и деньгах, рожали детей, удивительно похожих на императора французов. Это замечательный физиологический факт: в поколении того времени считалось много лиц обоего пола с физиономиями, живо воспроизводившими известный наполеоновский тип».71

В то же время А. П. Бутенев наблюдал за отношением местного населения (на тот момент официально — это подданные российского царя) к отступающей русской армии:

«Пока мы проходили бывшие польские места, жители городов и деревень относились к войскам с молчаливым равнодушием, видимо озабоченные тем, чтобы их чем не обидели. …Дворянство и землевладельцы старались скрыть тайное сочувствие, которое они питали к войскам Наполеона, сочувствие очень естественное… Некоторые лица из дворянства были даже заподозрены в содействии неприятелю тайным доставлением известий, проводников, продовольствия и фуража. Главнокомандующий (в данном случае имеется в виду Барклай де Толли — прим. мое, Е. П.) вынужден кое-кого арестовать и кое-кому пригрозить военным судом».72

Для использования одного из моих любимых методологических приемов исследования прошлого — сопоставления исторического явления в развитии — я предлагаю вспомнить основные боевые соединения и административные образования только русских коллаборационистов и прочих, воевавших на стороне А. Гитлера во Вторую мировую войну (подчеркну — здесь речь идет уже даже не о литовцах, а о тех, кто, по большей части, происходил из «внутренних» и «исконных» районов). Совершенно очевидно, что и параллельно с вторжением немецких войск, в СССР происходила самая настоящая гражданская война (тлеющая задолго до 1941 г.). Итак, вот краткий список:

Батальон Муравьёва

Боевой Союз Русских Националистов (БСРН)

Братство Русской Правды

Дивизия «Руссланд»

Добровольческий полк СС «Варяг»

Зеленая армия особого назначения

Казачий Стан

Комитет освобождения народов России (КОНР)

«Локотская республика» (это вообще отдельное и очень показательное образование — не только лишь военное)

Организация «Цеппелин»

Республика Зуева

РОНА

РОА А. А. Власова

Русский корпус

Русский отряд 9-й армии Вермахта

15-й казачий кавалерийский корпус СС

1-я русская национальная бригада СС «Дружина» (известна также как 1-й Русский национальный отряд СС)

29-я гренадерская дивизия СС (русская Нр.1)

30-я гренадерская дивизия СС (2-я русская)

ВВС КОНР (ВВС РОА)

1-я дивизия РОА / ВС КОНР (600-пехотная дивизия вермахта)

2-я дивизия РОА / ВС КОНР (650-я пехотная дивизия)

602-й Ост-батальон

645-й батальон

РОНД / РНСД

Русский корпус

Русская народная национальная армия73

Полюбопытствуем, что нам сообщала «Минская газета» 18 июля 1812 года (подчеркиваю: Минск — это значительный город, а ныне — столица Республики Беларусь):

«Непобедимые войска Великого Наполеона, Императора Французов, Короля Итальянского, Избавителя Польши, вступили сегодня в наш город. Этот памятный в истории день освободил нашу провинцию от ига рабства и возвратил нас Отечеству».74

14 сентября Минск торжественно встречал наполеоновского маршала Виктора (Клод-Виктор Перрен, герцог Беллюно), «Минская газета» (№ 14) ликовала:

«Сегодня мы имели счастье видеть в наших стенах Маршала Виктора, герцога Беллуно. Его встретили за городом губернатор Брониковский, в сопровождении своего штаба, члены администрации Департамента, мэр города, со всем муниципалитетом, цехи со своими членами, городские жители обоего пола и множество простого народа. …Везде по пути следования герцога раздавались клики „да здравствует Император и Король, Великий Наполеон“. Во дворце, где остановился герцог, Его Светлость ожидал Минский Епископ со своим клиром.

Минская газета, 18 июля 1812 года. Приводится по: Военский К. Акты, документы и материалы для политической и бытовой истории 1812 года. СПб., т. 1, вклейка к стр. 348–349, в частном собрании Е. Понасенкова. Публикуется впервые.

В три часа пополудни, в присутствии герцога Беллуно, было совершено в местном Кафедральном костеле торжественное благодарственное молебствие за победу, одержанную над русскими под Можайском (имеется в виду Бородинское сражение — прим. мое, Е. П.) и о здравии Всемилостивейшего и непобедимого Монарха Великого Наполеона. Епископ во главе всей консистории и клира встретил герцога у дверей костела».75

И снова — народ встречает французов как освободителей, а церковники были и рады служить.

Да, жители западных областей Российской империи не успели еще к тому времени вживить в себя синдром раба. Они радовались свободе и цивилизации. Вспоминается точнейшая мысль легендарного немецкого поэта, публициста — и современника событий (кстати, большого почитателя Наполеона) Христиана Иоганна Генриха Гейне (1797–1856):

«Отечество раба — там, где палка».

Именно! Поэтому и защищать рабство (в т. ч. крепостничество) может только любитель «палки»: а на научном, медицинском языке — мазохист.

В 1811 году в районе Могилева — Чернигова — Бабиновичей — Копыса и Мстиславля числилось 359 946 крепостных, принадлежащих помещикам и церкви, а в 1816 г. их насчитывалось уже всего 287 149 человек. Не следует также забывать, что в регионе, приобретенном Россией еще по первому разделу Польши, жили 1 500 000 униатов, 1 300 000 католиков, 100 000 иудеев, 60 000 староверов, 30 000 татар-мусульман и 3000 караимов иудейского вероисповедания, православных же в этой местности было всего около 80 000 (да и они, как мы позже увидим, нередко присягали Наполеону). Бывшие Польские земли не были органичной частью Российской империи: шляхта и крестьяне были настроены к ней либо резко враждебно, либо выжидали, чья возьмет.76

Очередное ограбление русским правительством литовских и белорусских губерний началось еще весной 1812 года, чудовищные реквизиции продовольствия и всего необходимого для русской армии начались еще весной, когда Наполеон был в Париже!77 Людям приходилось голодать и ограничивать себя во всем. А когда Александр уже спровоцирует военный конфликт, то русское командование начнет методически выжигать деревни и города собственной страны. Современный исследователь событий 1812 г. на этих территориях А. Е. Тарас даже говорит о фактическом геноциде!

Но вернемся к описанию военных операций.

Как мы уже убедительно и документально доказали, Наполеон не планировал никакого глубокого вторжения (а изначально и вообще войны!): об этом живо свидетельствует и то, что рационы для армии были заготовлены (с запасом!) лишь на 20–25 дней.78 Однако неудачно расположившие свои армии и не выбравшие единого и эффективного командующего русские спешно отступали — и коммуникации Великой армии сильно растянулись. Ситуация ухудшалась изнуряющей жарой, которая прерывалась неслыханными ливнями, размывающими дороги (из-за чего происходил моментальный падеж стратегически важного элемента — лошадей). Российская территория и так была гораздо беднее европейской, но русские солдаты еще и все съедали на своем пути (а оставшееся просто сжигали — на судьбу мирных жителей было наплевать): от недостатка провианта в армии Наполеона начались отлучки солдат для дальних фуражировок и инфекционные болезни.79

На это не обращали внимания мои коллеги, но болезни из-за засухи начались еще в 1811 году. О. А. Пржецлавский вспоминает:

«Я очень хорошо помню 1811 год: он отличался тропическими жарами, а если не повсеместно в России, то, по крайней мере, в западных губерниях страшною засухою, причинившей в тамошнем крае всеобщий неурожай, лесные пожары и разные болезни».80

Крупный специалист по истории армии Наполеона Жорж Блон отмечает, что всего за 48 часов усиленного марша от Немана до района Вильны, по местности, опустошенной русской армией (и под знойным солнцем), во французской армии насчитывалось около 50 000 отставших (включая отставших по болезни). Усилился падеж лошадей — только на небольшом расстоянии от Ковно до Вильно их число сократилось на 5 тысяч.81 Еще в начале кампании участник похода Б. Бростаре в письме отцу в департамент Ло и Гаронна критически отзывался об интендантах:

«Нас снабжают примерно на одну двадцатую».82

Подобные проблемы начались еще в начале июня — до перехода Немана (марши были уже весьма стремительными): об этом мы узнаем из писем Евгения (Эжена) Богарне.83

Тем не менее, в первые недели вторжения солдаты и особенно офицеры еще что-то могли прикупить у предусмотрительных и запасливых литовских евреев.84 Но потом — вместе с чертой оседлости — закончились и евреи, и еда. В Европе армейцы Наполеона привыкли покупать все необходимое за золотые наполеондоры (весьма выгодно для местных жителей) — но в России ведь не было развитой экономики и торговли, а что успело народиться — то варварски уничтожалось.

Знаменитый современник событий и крупный историк Л. А. Тьер (1797–1877) отмечал и такой источник возникновения инфекций:

«Следовало покончить и с другой неприятностью на дорогах — с непогребенными останками людей и лошадей, заражавшими воздух, особенно после наступления жаркой погоды. В Италии и Германии, странах густонаселенных, как только после боев или по любой другой причине появлялись трупы, их спешили захоронить сами же местные жители. Но здесь поселения находились на расстоянии пяти — шести, а порой и десяти лье друг от друга, и такого рода заботы полностью игнорировались…»85

Еще в 1939 году советский исследователь И. А. Кассирский в своей на сегодняшний день совершенно забытой книге о Главном хирурге армии Наполеона Ж. Д. Ларрее писал:

«Однажды уже болезни выгнали армию Наполеона из Сирии. В его поражении в России болезни также сыграли очень важную роль. …От больших переходов по плохим дорогам, из-за недостаточно хорошо поставленного продовольственного снабжения у солдат появилось утомление, развились желудочно-кишечные болезни».86

Вюртембергский офицер армии Наполеона Генрих фон Фосслер вспоминал:

«Если принять во внимание усиленные марши, которых в то время было много, затем ужасные проливные дожди, постоянно сменявшиеся удушающей жарой; если также не забывать о глубоких песчаных и ухабистых болотистых дорогах… то не вызовет удивления, что уже на второй или третий день после перехода через Неман начались разные болезни, сначала у пехоты, а несколько дней спустя они появились и у кавалеристов. Это были прежде всего диарея, малярия и нервная горячка (сыпной тиф)».87

Серьезный специалист по армии Наполеона в 1812 году, русский историк А. Н. Попов подсчитал, что от Немана до Витебска армия Наполеона потеряла около 135 тыс. человек небоевыми потерями! При этом убитыми, раненными, пропавшими без вести и т. д. было не более 15 тысяч!88 К примеру, есть точные данные состояния 3-го армейского корпуса (маршала М. Нея): в начале кампании 1812 г. в нем состояло 35 957 чел. (см. подробное уточненное расписание в соответствующей главе), 15 июля — уже 30 571 чел., а 20 июля — только 25 760 чел.!89 И это практически вообще без всякого серьезного столкновения с неприятельской армией: только небоевые потери отставшими и больными.

Цифры и документы неоспоримо свидетельствуют о том, что военная сторона кампании, деятельность русской армии были совершенно незначительными. Все наши представления о 1812 годе до сих пор находятся под властью эффектных полотен, которые цари заказывали иностранным художникам (от Дж. Доу до П. Хесса и т. д.), а также пропагандистских мифов, внедренных в бессознательное масс разного рода «манифестами» и сочинениями, выполненными «по Высочайшему повелению».

Анализируя различные первоисточники, доктор исторических наук, профессор Н. А. Троицкий, пришел к выводу:

«Все, о чем здесь сказано, приводило к росту болезней, которые косили ряды „Великой армии“ сильнее, чем все виды неприятельского оружия».90

Таким образом, с исторической и научной точки зрения, было бы гораздо честнее написать и повесить в Военной галерее Зимнего дворца портреты не русских генералов, а тех, кто реально нанес ощутимые потери армии вторжения — это: грамотрицательные палочковидные бактерии, паразитические одноклеточные плазмодии (Plasmodium) и внутриклеточная бактерия-паразит риккетсия (Rickettsia). Представляю, как эффектно их мог бы изобразить Джордж Доу! В принципе, для обозначения высокой роли бактерий в деле сохранения крепостного рабства им можно было бы пририсовать эполеты и даже награды…

С. М. Соловьев называл российские пространства «океаном земли». С каждым днем и новым переходом ситуация усугублялась. Физиологические проблемы касались всех представителей животного вида. Генерал Э. М. Нансути в ответ на упрек И. Мюрата (правильнее произносить «Ж. Мюра», но для удобства читательской аудитории я временно перемежаю эти два варианта — вместе с указанием об этом) в недостаточной силе кавалерийских атак констатировал:

«Люди могут идти без хлеба, но лошади без овса — не в состоянии. Их не поддерживает в этом любовь к отечеству».91

Еще до занятия Витебска пала половина лошадей.92 Замечу, что Мюрат был великолепен в атаке, он обладал безрассудной храбростью, харизмой и смекалкой, но во многих бытовых вопросах обхождения с кавалерией маршал допускал серьезные просчеты: он часто не обращал внимания на усталость и снабжение лошадей, что еще усугубилось особенностями проблемного региона кампании 1812 года.

Невежество, лень, языковой барьер, долгие десятилетия культурной изоляции от Запада при СССР оказали самое печальное воздействие на отечественную историографию. Относительно конкретно рассматриваемого вопроса я лишь скажу, что еще в 1913 году в Нью-Йорке вышла монография (есть в моей коллекции) доктора Ашиля Роуза «Наполеоновская кампания в России, год 1812: медико-исторический /анализ/».93 Автор подробнейшим образом исследовал письма, рапорты, мемуары, сравнил численные показатели — и читатель понимает, что главным фактором воздействия на армию Наполеона в 1812 году была не русская армия — а болезни (коих он, профессионал, выделил несколько десятков). Причем, все эти болезни начались еще в первые дни войны. Вторым фактором влияния Роуз называет холод во второй период войны. В этой связи боевые действия фактически оказались автору неинтересными вообще.

Ни один из отечественных исследователей об этой книге не знал (или умело скрывал…). Если бы мои «коллеги» относились к истории как к науке, то они не имели бы права пренебрегать выводами, открытиями (как если бы физики или химики до сих пор из собственной прихоти писали бы мнения монахов и алхимиков средневековья как актуальные сегодня). Я повторяю один из принципов моего методологического подхода: пока вывод исследования (книги, статьи) нашего коллеги-историка не оспорен, этот вывод есть научное достижение, и мы (вы) обязаны его почитать за верное. Это же касается и вывода моей монографии 2004 года («Правда о войне 1812 года») о характере войны: в 1812 году была кампания очередной антифранцузской коалиции — и с этим спорить физически невозможно, ибо это юридически следует из коалиционных договоров и типологического сравнения произошедшего в 1812 году с предыдущими пятью антифранцузскими коалициями.

Приведу еще один важный и показательный пример: еще в 1977 году (переиздана значительным тиражом в 2002 и 2010 гг.) в Кембридже была опубликована монография одного из крупнейших в мире специалистов по наполеоновским войнам, профессионального военного, а затем историка Дигби Смита «Армии 1812 года». В ней автор провел колоссальную работу, изучив все ведомости по всем корпусам за несколько месяцев кампании — и даже составил диаграммы снижения численности.94 Исходя из его исследования, Великая армия сократилась наполовину уже ко времени вступления в Витебск летом (пока не было ни одного крупного сражения). Более того: снижение численности войск практически не коррелирует с боями, а лишь с болезнями летом и с болезнями и с холодом зимой 1812 г. Для кого кадровый военный, а затем значительный ученый-историк старался? Кто из отечественных «специалистов» (а уж тем более обывателей, читающих «на заборе» в интернете или еще хуже — в государственных учебниках) знает это исследование или использовал его главные выводы? Сколько десятилетий должно пройти, чтобы достижения ученых достигли работ их «идущих особым путем» коллег, а затем университетских, школьных учебников, документальных фильмов и массового сознания? Сколько можно жить сказками и пропагандистскими мифами про «бравые» атаки и «героическое» отступление до зимы? «Бравые» ребята, которые отдавали жизнь за «свистящего» в Петербурге царя, безусловно, были — но не их самопожертвование стало основным (или даже второстепенным) фактором снижения численности армии противника. Мы должны научиться разделять науку, так сказать, лабораторные исследования и эмоции, взвинченные казенной пропагандой (выгодной только трусливо сбегающим «царям»).

Итак, небоевые потери были преобладающими и определяющими. После внимательного анализа влияния эпидемий и падежа лошадей июня — июля изучение чисто военных подробностей становится значительно менее интересным, т. к. снижается их значимость. Это уже более история физиологических мучений, а не соревнование профессиональных военных.

Читая документы и мемуары офицеров Вермахта 1941 года, поражаешься схожести многих явлений: описание жары, болезней, ужасных дорог, нищеты населения (которое, кстати, было вполне общительным и вело себя неагрессивно). Но еще в 1812 году великий и проницательный писатель Стендаль (Мари-Анри Бейль: 1783–1842), состоявший при Великой армии по интендантской части, записал свои эмоциональные впечатления от России:

«Я стою озлобленный под высохшей березой в небольшом лесочке, полном пыли, прошлогодних листьев, сухих веток и муравьев. Девять часов мы передвигались в пыли, без воды; еще и книг нет… С тех пор как я узнал Милан и Италию, все, что я вижу, отталкивает меня своей грубостью. (…) В этом океане варварства ничего не вызывает отклика в моей душе! Все грубое, грязное, зловонное — и физически, и морально».95

Но и русская армия страдала от нехватки продовольствия и быстрого отступления. Военный историк генерал-лейтенант М. И. Богданович писал:

«…подвижной магазин был устроен из палаточных ящиков и других полковых повозок и из понтонных фур. Главнейшая же наша ошибка состояла в недостаточности заготовлений на верхних частях Двины и Днепра, также в Смоленске и на дороге в Москву; даже и на дороге к Петербургу немногое нашлось в полной готовности. Произвольно начатое отступление надеялись продолжать только до Двины; но когда, впоследствии, мы были принуждены отступать далее, тогда средства, принятые к продовольствованию армии, оказались недостаточными. Еще перед вторжением неприятеля в наши пределы, по дороговизне запасов положено было собрать их реквизиционным способом в наших собственных губерниях, а также разрешено войскам брать нужные припасы под квитанции. Из этих двух мер реквизиция не имела успеха, по новости дела, по множеству противников и по недостатку необходимой энергии при ее исполнении; а потому войска, на отступлении к Дриссе, большею частью довольствовались сами, забирая запасы у жителей, под квитанции, без всякого содействия интендантства. Вообще все наши начальные заготовления принесли мало пользы при открытии военных действий, именно потому, что были собраны на немногих пунктах, в слишком большом количестве. К счастью, значительная часть запасов израсходовалась на войска еще до начала войны; некоторые магазины были вывезены при отступлении, остальные же сожжены. Чувствительна была потеря одного лишь магазина, заложенного в Колтынянах.

Со времени отступления от Дриссы, войска наши довольствовались сперва взятыми из тамошних магазинов запасами, а потом — провиантом, принадлежавшим подрядчикам, на неприятельской стороне Двины. Но когда армия двинулась далее вверх по Двине, для заграждения дороги на Москву, тогда наступил на некоторое время довольно чувствительный недостаток, потому что на этом пути не находилось магазинов, а для собирания запасов из страны не было никакой возможности. Должно было прибегнуть ко всевозможным случайным средствам, и страна весьма пострадала, хотя со стороны главнокомандующего и не предполагалось добровольно опустошать ее».96

Тот же автор еще в предисловии к своему труду весьма выделял важность природного фактора:

«Необходимо было показать влияние стихий, зноя и стужи, голода и жажды, наконец, — случая, играющего столь важную роль в военном деле».97

Интересное описание русских областей оставила знаменитая в ту эпоху французская писательница Жермена де Сталь (Анн-Луиз Жермен, баронесса де Сталь-Гольштейн: 1766–1817). Когда-то ее как женщину отверг генерал Бонапарт: и с тех пор она его возненавидела и всячески льстила странам и монархам — его противникам. Поэтому ее записки нельзя заподозрить в добром отношении к Наполеону. В 1812 году де Сталь путешествовала по России буквально параллельно с военной кампанией (14 июля пересекла австрийско-российскую границу, 21 июля прибыла в Киев, 2 августа в Москву, 13 — в Петербург). Ее путь вначале пролегал чуть южнее — по более плодородным территориям, затем она направилась к Москве и далее. Вот что она заметила:

«Помещики, в чьих домах собрано все самое роскошное, чем дарят нас далекие страны, в дороге едят хуже французских крестьян и умеют переносить не только на войне, но и в прочих жизненных обстоятельствах нескончаемые физические тяготы. Живя в суровом климате, в стране, большую часть которой покрывают болота, пустыни и леса, русские принуждены постоянно вступать в борьбу с природой. Даже фрукты и цветы здесь растут только в теплицах; овощей почти не выращивают; виноградников нигде нет. Такой образ жизни, какой ведет во Франции любой крестьянин, в России могут себе позволить только богачи».98

И снова — к хронологии событий. Как мы уже знаем, развязав войну, трусливый царь Александр отбыл из армии (замечу, что это ему советовали и некоторые приближенные, которые заботились о «сохранении лица» императора). Его принцип: подставлять командиров и министров, а также запутывать историков (но появились и такие, которых запутать не удалось). Вскоре он начнет публиковать пламенные манифесты с религиозными оборотами и призывами, рассчитывая воспользоваться суеверием и необразованностью населения. Апофеозом станет очередное отлучение католика (а по сути атеиста) Наполеона от церкви (после лобызаний в Тильзите и Эрфурте…).

Плачевную ситуацию тех дней характеризует письмо П. И. Багратиона (1765–1812) — А. А. Аракчееву (1769–1834):

«…Я ни в чем не виноват… растянули меня сперва, как кишку, пока неприятель ворвался к нам без выстрела, мы начали отходить неведомо на что. Никого не уверишь ни в армии, ни в России, чтобы мы не были проданы. …Я весь окружен и куда продерусь, заранее сказать не могу… И русские не должны бежать. Это хуже пруссаков мы стали… но вам стыдно…»99

Да, приходится признать, что русские не отступали, а именно бежали — причем весьма несогласованно между своими частями. В этой связи стоит вспомнить весьма импозантный случай. Уже спустя много лет после войны, герой обороны Севастополя 1854–1855 гг. (кстати, проигранной обороны) генерал-майор Иван Петрович Голев (1805–1880) в свой первый визит к А. П. Ермолову (1777–1861) заметил, что на самом видном месте в его кабинете, буквально за спинкой кресла хозяина висит портрет Наполеона.

— Знаете, отчего я повесил Наполеона у себя за спиной? — спросил Ермолов.

— Нет, Ваше превосходительство, не могу себе объяснить причины.

— Оттого, что он при жизни своей привык видеть только наши спины.100

Бежала армия — бежал и народ. Сочинитель патриотических опусов Ф. Н. Глинка повествует в своих известных «Письмах русского офицера» (июль 1812 г.):

«Получили известие. Что неприятель уже близ Орши. … Народ у нас не привык слышать о приближении неприятеля. Умы и души в страшном волнении. Уже потянулись длинные обозы; всякий разведывает, где безопаснее?».

Мне особенно приятно цитировать этот ценный для мировой исторической науки текст по замечательному изданию: «Мы были дети 1812 года», Воронеж: Центрально-Черноземное книжное издательство, 1989 (с. 20–21). Но вернемся от эстетики издания к сути источника: а где же т. н. патриотизм населения? Почему они бегут не на врага, а ищут местечко потеплее и побезопаснее? Я напомню: речь идет о 1812 годе — во всех деревнях и городах полно церквей, а в них святыни — иконы! И вот все это вдруг решили бросить — и не защищать их, и не надеяться на спасение творением молитвы!

Об этом не пишут, но готовились к бегству даже жители Петербурга, которые не сильно надеялись на успехи русской армии.101

Россия теряла лицо — и все это очень отражалось на курсе рубля (об этом мои коллеги-историки также не подумали): так на Амстердамской бирже в апреле 1812 г. курс по сравнению с началом года составлял 64 к 100 руб., а к 18 сентября постепенно опустился до 33 против 100 руб.102

События драмы 1812 года развивались стремительно.

28 июня 1-я Западная армия покинула Вильно, 9 июля прибыла в Дрисский укрепленный лагерь — и уже 17 числа была вынуждена оттуда срочно эвакуироваться (чтобы не быть прижатой к реке и уничтоженной). Дальнейший путь лежал через Полоцк на Витебск, выделив для защиты петербургского направления корпус П. Х. Витгенштейна. Именно в Полоцке царь бросил свою армию.

В это время располагавшаяся в Гродно 2-я Западная армия П. И. Багратиона, находясь в 150 км от 1-й Западной армии, оказалась фактически отрезанной блестящим продвижением Наполеона. Отмечу, что начальником штаба у Багратиона служил французский аристократ-эмигрант генерал-майор граф Эммануил Францевич де Сен-При (Guillaume Emmanuel Guignard, vicomte de Saint Priest: 1776–1814), а генерал-квартирмейстером — М. С. Вистицкий 2-й (1768–1832). Багратион попытался пойти на соединение с Барклаем, но в районе Лиды понял, что это невозможно. 8 июля маршал Л. Н. Даву решительным маршем занял Минск, что еще более осложнило положение 2-й армии. С западного направления ее теснили части под командованием короля Вестфалии Жерома Бонапарта (1784–1860). Ценой больших жертв в арьергардных боях, а также бросая на милость победителя сотни километров русской территории вместе с жителями, Багратион прошел через Новогрудок, Несвиж, Слуцк и Бобруйск. Войдя 23 июля в Витебск, Барклай попытался дождаться там 2-ю Западную армию, но при известии о приближении самого Наполеона — отступил к Смоленску.

Во все время этих передвижений случались разной интенсивности арьергардные бои. После каждого из них русские части были вынуждены отступать, неся большой урон — и, естественно, все эти стычки были невероятным образом «распиарены» царской и советской историографией: поражения (да и, по большому счету, незначительные для исторической оценки дела) пытались представить чуть ли не победами. Можете себе представить: череда непрерывных и героических (что характерно) побед русских привела Наполеона в Витебск, потом в Смоленск, потом в Москву — в царский дворец в Кремле. При этом совершенно негероические и вечно наступающие после «поражений» французы в считанные недели захватили огромную территорию.

Чем же занимается в дни накликанной на страну беды царь и его правительство? Еще в издании, вышедшем к столетнему юбилею войны (в 1912 г.) мой коллега констатировал:

«Война, как всякой народное бедствие, имеет свойство сплачивать правительство и общество, по крайней мере, на этот момент. И правительство наше, несомненно, рассчитывало на это. Но, не полагаясь на стихийное свойство всякой войны, оно решило сознательно использовать войну 12 года в таких целях… Вот собственные слова Александра I на этот счет:

„Теперь нужно было, — говорил он, — убедить народ, что правительство не ищет войны, что оно вооружилось только на защиту государства, надобно сильно заинтересовать народ в войне…“

Для практического осуществления мысли императора к населению был обращен специальный манифест от 6 июля (по старому стилю — прим. мое, Е. П.), с призывом жертвовать на войну и становиться в ряды воинов. Подобное же воззвание сделал со своей стороны и Синод, а главнокомандующий распространил прокламации, призывающие народ к вооруженному восстанию против французов».103

Замечательно: царь сам развязал войну, а теперь придумывает: как бы обмануть население, выдав войну за очень нужную этому населению. И отмычка — призыв через Синод к религиозному терроризму.

Однако продолжим цитировать богатое на факты исследование 1912 года:

«Для составления манифестов и других правительственных обращений на понятном и близком народу языке был приглашен императором известный патриот Шишков. А не менее известному патриоту С. Н. Глинке выдали правительственную субсидию в размере 300 тысяч „для поддержания и большего возбуждения патриотического духа в народе“.

…Здесь были своего рода изъяны, была своя обратная сторона, и на нее мы ради беспристрастия обязаны указать. Не все русские граждане обнаружили одинаковое усердие в помощи родине в этот момент. Некоторые губернии не поставили ополчений и не внесли никаких пожертвований на войну. Духовенство, особенно если принять в расчет такие богатые монастыри, как Троице-Сергиевская или Киевская лавры, принесло на алтарь отечества меньше, чем могло бы. В некоторых губерниях пожертвования подписанные остались в недоимках. Бывали случаи пожертвований негодных вещей. Выгода нередко перевешивала патриотические чувства, и вместо личного участия в ополчении нанимались охотники, как это делалось некоторыми крестьянами, или сдавались в ополченцы старые и неспособные к труду люди…»104

Я специально процитировал еще царского историка В. Алексеева — и именно юбилейное издание, чтобы вы понимали масштабы неудачи на поле так называемого патриотизма (даже при спонсировании профессиональных патриотов…). Лицемерный обман со стороны царя — и не менее скупой и лицемерный ответ ему со стороны всех слоев общества (дворян, попов и крестьян). Да, конечно, были и те, кто обманулся — и стал подновлять и упрочивать собственные цепи, но результат налицо: проигранные сражение, беспрепятственное продвижение армии Наполеона, его вступление в Москву — а затем выход из города по воле все того же французского полководца. Только представьте, какой могла бы быть реакция населения России, если бы в ту эпоху большая его часть была бы грамотной и могла читать книги и прессу и иметь объективную информацию о происходящем?!

Но и без этих сведений и уровня сознания начались восстания против правительства и помещиков.

«Крестьянские волнения вспыхнули в нескольких местах — в литовских губерниях, в Вологодской, Новгородской, Пермской, Смоленской, Тамбовской и приняли широкие размеры. При этом „помещичьи крестьяне делили между собою господское имение, даже дома разрывали и жгли, убивали помещиков и управляющих“.

Но самой отталкивающей формой общественной резни и озлобления были грабежи и разбои. По словам современника, в Москве „грабители ходили тысячами“. Тамбовская губерния кишела грабителями…».105

Еще хуже обстояло дело на окраинах Империи. О поведении литвинов мы уже знаем, а вот какой вывод делает автор монографии о событиях 1812 года на Волыни доктор исторических наук А. И. Попов:

«Свидетельства разнообразных источников наглядно показывают, что никакого „народного движения“ здесь не было. Напротив того, большинство магнатов и шляхтичей в Гродненской губернии и значительная часть в Волынской открыто проявило ненависть к российским властям и армии и по мере сил помогало армии союзников».106

Над этой разверзшейся бездной исторической катастрофы очень к месту будет поразмышлять о теме пресловутого патриотизма. За долгие века использования разными корыстными и лицемерными негодяями и просто глупцами, а также, что еще комичнее, соседними народами (каждый из которых уверен в своей исключительности, исконности, «духовности» и былинности), это вроде бы позитивное явление приобрело весьма поношенный вид и стало издавать не всегда приятный запах…

Начнем с того, что вспомним некоторые мнения о патриотизме, высказанные яркими историческими индивидуальностями разных времен, наций, профессий и масштабов. К примеру:

Англо-американский писатель, философ, публицист, прозванный «крёстным отцом США» Томас Пейн (1737–1809):

«Долг патриота — защищать свою страну от ее правительства».

Великий немецкий поэт, писатель, естествоиспытатель и государственный деятель И. В. Гете (1749–1832):

«Не может быть ни патриотического искусства, ни патриотической науки. Патриотизм портит мировую историю».

Прославленный русский литературный критик и публицист В. Г. Белинский (1811–1848):

«Нападки (…) на недостатки и пороки народности есть не преступление, а заслуга, есть истинный патриотизм».

Легендарный британский писатель, драматург, поэт, философ и эстет Сэр Оскар Фингал О’Флаэрти Уиллс Уайльд (1854–1900):

«Патриотизм по сути своей агрессивен, а патриоты, как правило — люди злые».

Знаменитый ирландский драматург и романист, лауреат Нобелевской премии, Джордж Бернард Шоу (1856–1950):

«Патриотизм — разрушительная, психопатическая форма идиотизма».

Американский юрист и писатель, один из руководителей Американского союза гражданских свобод Клэренс Сьюард Дэрроу (1857–1938):

«Настоящий патриот ненавидит несправедливость на своей земле больше, чем где-либо еще».

Великий английский математик, философ и общественный деятель, лауреат Нобелевской премии Бертран Артур Уильям Рассел, 3-й граф Рассел (1872–1970):

«Патриотизм — готовность убивать и быть убитым ради заурядных причин».

Великий физик, писатель, лауреат Нобелевской премии Альберт Эйнштейн (1879–1955):

«Те, кто радостно маршируют в строю под музыку […] получили головной мозг по ошибке: для них и спинного было бы достаточно. Я настолько ненавижу героизм по команде, бессмысленную жестокость и весь отвратительный нонсенс того, что объединяется под словом „патриотизм“, равно как презираю подлую войну, что скорее готов дать себя разорвать на куски, чем быть частью таких акций».

Известный советский и российский писатель-сатирик, сценарист, народный артист России М. М. Жванецкий (1934 г. р.):

«Патриотизм — это четкое, ясное, хорошо аргументированное объяснение того, что мы должны жить хуже других».

Безусловно, Гете и Эйнштейн — это те гении, на которых держится вся наша цивилизация: творчество этих конкретных лиц и есть то, что называется «достижениями человечества». Если вы изымите из мировой Истории псевдопатриотических писак — авторов графомании о 1812 годе — мир ничего не потеряет: только пошлой лжи будет меньше и лес на бумаге сэкономим (а также бюджет государства и многих отдельных граждан). Даже если изымите из истории каких-либо русских или наполеоновских генералов — мы также сегодня не заметим потери. Если изымем царя Александра — ну что же: одним психически нездоровым бездарным типом, залившим Европу кровью из-за своей маниакальной зависти к гениальному Наполеону, также уменьшится — не беда (кстати, у него еще было много братьев — заменять можно много раз…). Повторяю: ощутимую потерю для себя лично и для Истории человечества мы заметим, только если изымем из прошлого личностей интеллектуального уровня авторов вышеприведенных цитат — а это лучше всего свидетельствует о том, как мы должны ценить их мысли.

Я полагаю, мало кто даже из потенциальных борзописцев и критиканов будет оспаривать тезис о том, что Россия — это ее культура. А культура — это не нечто абстрактное, а, наоборот, конкретное — и конкретно те, кто ее создает. Также неоспоримо и то, что, вне зависимости от литературных предпочтений, граф Лев Толстой (1828–1910) — это один из созидателей того, что принято называть (и продавать на рынке…) «русской культурой». Так вот я предлагаю обратиться к его суждению на тему патриотизма (подчеркиваю, я не солидаризируюсь с его или чьей-либо точкой зрения в данном вопросе, но лишь предлагаю сей документ для читательского обозрения — ибо без выяснения сути проблемы, без ответа на вопрос «зачем?» нет смысла продолжать какие бы то ни было рассказы про передвижения неких людей в военной униформе или без оной по полям и лесам в отдаленные века или сегодня в 2017 году, в XXI веке).

Итак, Л. Н. Толстой в работе «Христианство и патриотизм» (1894 года) утверждал:

«Патриотизм в самом простом, ясном и несомненном значении своем есть не что иное для правителей, как орудие для достижения властолюбивых и корыстных целей, а для управляемых — отречение от человеческого достоинства, разума, совести и рабское подчинение себя тем, кто во власти. Так он и проповедуется везде, где проповедуется патриотизм».107

Тот же Лев Толстой в статье «Патриотизм и правительство» (1900 г.) уже негодовал:

«Мне уже несколько раз приходилось высказывать мысль о том, что патриотизм есть в наше время чувство неестественное, неразумное, вредное, причиняющее большую долю тех бедствий, от которых страдает человечество, и что поэтому чувство это не должно быть воспитываемо, как это делается теперь, — а напротив, подавляемо и уничтожаемо всеми зависящими от разумных людей средствами. Но удивительное дело, несмотря на неоспоримую и очевидную зависимость только от этого чувства разоряющих народ всеобщих вооружений и губительных войн, все мои доводы об отсталости, несвоевременности и вреде патриотизма встречались и встречаются до сих пор или молчанием, или умышленным непониманием…»108

Любопытна судьба первых публикаций статьи великого писателя, который к тому времени уже считался одним из символов России. Сочинение «Патриотизм и правительство» впервые смогли опубликовать лишь за границей — в Англии (В. Г. Чертковым в изд. «Свободное слово» в Англии в 1900 г.) и затем переиздали берлинскими издательствами: Гуго Штейница (1903 г.) и Н. Саspari (без обозначения года). В России статья была перепечатана в 1906 г. в изд. «Обновление» в Петербурге, однако тираж конфисковали…

При этом лично мое мнение таково: подлинная, неквасная (не такая, как у варваров), нелицемерная (откормленная на распиле бюджета) любовь к своей стране заключается в непрестанном выявлении недостатков и столь же непрестанном исправлении их, в постоянной интеллектуальной неуспокоенности. В перманентном поиске причин неудач и ошибок прошлого, чтобы избежать этих часто роковых ошибок в настоящем и будущем. Но для подобного необходимо научиться выявлять, видеть и говорить правду, распознавать истинное положение дел сегодня и вчера. Иначе мы останемся заложниками незнания, которое неизбежно приведет к новым неудачам или катастрофам.

Пользуясь неказистой, но часто приводимой в пример квасными псевдопатриотами аналогией родины с матерью, скажу: если вы видите, что ваша «мать» больна или лежит пьяная — то ваша любовь к ней заключается не в том, чтобы закрыть глаза на проблему или, что совсем уж маразматично (а, зачастую, так и происходит), кричать на всех перекрестках, что вот это и есть истинное здоровье и истинная «духовность», а незамедлительно начать лечение! Да, для подобного подхода (для «лечения») нужно неизмеримо больше интеллекта и сердечных сил, чем для полоумных криков (тем более, если эти крики приходятся «ко двору» режима) — но тем оно и ценнее, и честнее, и достойнее звания Человека и Гражданина. А теперь от термина «гражданин» — возвращаемся в 1812 год, в страну крепостного рабства, где людей продавали как скотину, часто отдельно от семьи.

Кстати, а что в итоге? За что сражались? В середине июня 2015 года блогеры обсуждали, например, такую новость:

«В подмосковном Павловском Посаде для жилой застройки полностью сравняли с землей кладбище героев Отечественной войны 1812 года. (…) По публичной кадастровой карте участок числится для индивидуального жилищного строительства. Соседний дом, по всей видимости, тоже построен на месте захоронения».

Запись в «Живом Журнале» Николая Подосокорского от 15 июня 2015 года

В то же время во многих регионах администрация вынуждена отключать «вечный огонь», объясняя это тем, что на нем стали жарить сосиски (а были и совсем дикие случаи, обсуждаемые во всех центральных СМИ — когда пытались поджарить бомжа…). И это все на фоне ежедневной пропаганды казенного патриотизма, на что тратятся миллиарды бюджетных денег.

Недавно вновь я посетил музей-панораму «Бородинская битва»: он представляет собой жалкое зрелище. Проваливающиеся плиты перед входом уже несколько месяцев огорожены веревочкой на палочках («вдруг какой иностранец провалится — скандал будет», — прокомментировал мне эту ситуацию сотрудник); некоторые облицовочные плиты фасада рухнули, здание проседает и от этого натягивается проводка (что весьма опасно), само полотно Ф. А. Рубо (1856–1928) требует очередной реставрации и перетяжки. Однако нерадивое отношение ответственных чиновников к зданию компенсируется невниманием посетителей: их я заметил всего несколько на все огромное пространство идеологически важного музея.

Уверен, вы об этом никогда не задумывались, но ведь те герои, солдаты и офицеры, которые погибли «не в тех» войнах — они практически забыты! Стоит только погибнуть в грязном окопе Крымской войны или утонуть в районе русско-японской — и вот вас уже нет ни в Военной галерее Зимнего дворца, нет на марках и открытках. Режиму невыгоден юбилей проигранной войны — значит, о погибших никто не вспомнит (хотя обе приведенные мной в пример войны были также развязаны царским правительством).

Для меня главный вопрос любого действия — «зачем»? В военной истории он также весьма интересен. К примеру, зачем, за что погибали русские солдаты в 1812 году? Тем более что во всей остальной части России, которой не коснулись собственно армейские операции, никто особенно о них и не переживал (а уж потом — и подавно!). Историк В. Алексеев еще в начале двадцатого века писал:

«В Пензе губернатор, которому „давно уже хотелось поплясать“, после известий о делах под Вязьмой и Красным отпраздновал день именин своей супруги… Губернаторский бал послужил сигналом к другим балам и вечерам, и картина пензенской жизни быстро изменилась. …И чем шире и шумней развертывалось это веселье, тем быстрее заснул „при свете ламп и люстр“ „огонь патриотического энтузиазма нашего“.

…Ту же картину можно было наблюдать и в других провинциальных городах. В Казани, например, зима 1812 года прошла тоже необыкновенно шумно и весело…»109

Но вернемся на фронт. После изнуряющего отступления-бегства, потеряв много сил и людей, 3 августа 1-я и 2-я русские Западные армии, наконец, соединились под Смоленском. Вторая армия едва не погибла в окружении — но спаслась благодаря лености и медлительности действий Жерома Бонапарта, который действовал во главе правофланговой группировки Великой армии (за что Наполеон его в итоге отстранил от командования).110 П. И. Багратион добровольно фактически подчинился главенству Барклая в руководстве дальнейшими действиями (последний все же был Военным министром и вообще более профессионально образованным…). И тем не менее двуначалие еще много раз проявляло себя.

В это время Наполеон остановился в Витебске, чтобы оценить ситуацию на фронте, подтянуть не поспевающие за убегающими русскими соединения и продумать дальнейшие действия. Проблемы с поиском фуража все усиливались, поэтому приходилось тратить много времени на поиск продуктов и сильно рассредоточить боевые части.

К 1812 году некоторые генералы и маршалы успели, так сказать, обуржуазиться (а И. Мюрат даже стал королем Неаполя) — и уже не рвались в бой с прежним азартом: им хотелось пользоваться всеми благами комфортной и спокойной жизни. Секретарь полководца А. Фэн вспоминает об усталости офицеров от быстрого продвижения:

«В штабах царило беспокойство и уныние; все стали настолько осторожны, что императору поневоле приходилось быть смелым; опасения до такой степени преувеличивались, что приходилось выпячивать те обстоятельства, которые могли успокоить.

…Император повторял своими генералам:

„…час баталии приближается. Вы не овладеете ни Смоленском, ни Москвой без боя. Быстрая кампания может иметь свои недостатки, но вялая и затяжная война еще хуже, а наша отдаленность от Франции только умножает ее тяготы.

Возможно ли остановиться на квартиры в июле месяце? Или разделить такой поход на две кампании? Поверьте мне, это серьезное дело, и я занимаюсь им.

Наступательная война нравится нашим войскам. Но неподвижная и длительная оборона не соответствует французскому духу.

…Линии обороны по Борисфену (устаревшее европейское название р. Днепр — прим. мое, Е. П.) и Двине иллюзорны. Наступит зима, и они исчезнут подо льдом и снегом.

…Но зима грозит нам не только морозами, но еще и дипломатическими интригами у нас за спиной. Союзники, соблазненные нами, будут поражены прекращением военных действий…

Зачем оставаться здесь на восемь месяцев, когда за двадцать дней мы можем достичь цели? Опередим зиму, и прочь сомнения! Мы должны нанести скоропостижный удар, иначе все будет потеряно.

…Короче говоря, мой план состоит в том, чтобы принудить неприятеля к баталии, а моя политика — это достижение успеха“».111

И далее, продолжая эти тезисы, Фэн цитирует слова императора, сказанные позднее Э. О. де Лас-Казу (1766–1842):

«Мир в Москве… завершит и увенчает мои походы. И тогда откроются новые горизонты и начнутся новые труды. Возникнет европейская система, и задача века будет решена. …Слава моя в успехе и правде…»112

Вскоре Наполеон, используя несогласованные передвижения русских армий, предпринял тактический маневр с заходом войскам Барклая в тыл, обходя левый фланг противника с юга. Великая армия перешла Днепр к западу от Смоленска. В гибельной ситуации оказалась 27-я пехотная дивизия генерала Д. П. Неверовского (1771–1813), которая прикрывали левый фланг русских в районе Красного. В разгоревшихся схватках русские понесли огромные потери (1500 чел. против менее 500 чел. у наступающих французов).113

Древний город Смоленск располагался на склоне левого берега Днепра, а на правом было лишь его Петербургское предместье. Он был обнесен крепостной стеной красного кирпича (13–19 м в высоту и 5–6 м в ширину) с тремя воротами и давно не обновляемыми укреплениями в форме бастионов. Население составляло около 15 тыс. чел.

Когда 16 августа Наполеон начал развертывать свои полки перед городом, П. И. Багратион приказал генералу Н. Н. Раевскому (в его корпус вошли и остатки дивизии Д. П. Неверовского) занять оборону в городе. Около 6 часов утра французы пошли на первый штурм. Большая часть Великой армии не участвовала в баталии и аплодировала своим сослуживцам с близлежащих высот. В конце боя Наполеон установил батарею из 100 орудий, которые нанесли сильнейший урон отступающим русским. В стене Аврааимевого монастыря до нашего времени сохранилось французское ядро. Стоит заметить, что все время сражения в смоленских церквях шла служба, которая, как мы знаем, не помогла…

Ожесточенные бои продолжались до ночи следующего дня, когда 1-я Западная армия была вынуждена отступить к северу (по дороге к Поречью), причем генерал Д. С. Дохтуров (1756–1816), как водится у русских командиров, уничтожил мост, чем отрезал жителям уже запылавшего города возможность спастись. При этом наполеоновской армии подобное проявление военного искусства и героизма не сильно навредило: утром 18 августа она перешла Днепр вброд (рядом с разрушенным мостом) и заняла подожженное Петербургское предместье. Русский авангард попытался выбить противника оттуда — но успеха не имел. Кроме того, саперы Великой армии восстановили мост.

Посреди ужасов и опасностей боевых действий случались и забавные ситуации. Офицер Великой армии А. Ведель записал такой увиденный им эпизод, который произошел в первый день сражения (16-го августа), когда дивизии обеих армий только подтягивались к месту сражения — и стычки носили характер «пристрелки»:

«Дивизия Брюйера (дивизионный генерал барон Жан Пьер Жозеф Брюйер /1772–1813/ — прим. мое, Е. П.) была выстроена на левом фланге в три линии одна за другой, в первой стояла бригада Жакино; я со своим взводом находился в стрелках, напротив нас роились драгуны и казаки. Они то атаковали стрелков, то бросались назад и выманивали нас к кустам, в которых находилась пехота, которая открывала огонь и вынуждала нас к поспешному отступлению. Эти взаимные поддразнивания продолжались некоторое время. Затем русские перестали стрелять, выставили своих стрелков на расстоянии от 15 до 20 шагов и, вложив сабли в ножны, дали нам понять, что они более не хотят сражаться. Мы последовали этому примеру и выставили своих стрелков примерно в 100 шагах напротив них, с приказом не стрелять и стоять спокойно.

Вскоре один русский драгунский офицер выехал вперед на несколько шагов, поприветствовал и помахал фляжкой. Я последовал его примеру и также встал перед нашей линией стрелков. Так мы приблизились примерно на 30 шагов и русский крикнул: „Мой друг, бесполезно изнурять наших лошадей и убивать наших людей ни за что. Лучше выпьем вместе по капельке; у нас еще останется довольно времени, чтобы потом сражаться“. Мы приблизились друг к другу и выпили совершенно дружески, в то время как вдали спокойно продолжался бой между другими войсками. Вскоре сюда направились еще несколько русских офицеров; я хотел уехать назад, но драгунский офицер сказал мне: „Даю вам слово чести, что они не сделают вам зла“. Я остался и мы заговорили совершенно дружелюбно. Я нашел их ром хорошим, но не смог ничего предложить им взамен. Вскоре подъехали еще больше офицеров с обеих сторон; наша маркитантка, мадам Эмке, прелестная женщина, которая постоянно сновала между стрелками и на своей лошади имела два бочонка с водкой, также подъехала сюда и налила русским бесплатно, в то время как они дорого продавали нам свое питье. Один молодой лейтенант нашего полка, Пьессак, который имел прекрасное, женоподобное лицо, был даже расцелован одним старым бородатым русским (еще бы: если русских крестьян угоняли в рекруты на 25 лет — кого еще в чисто мужском коллективе было целовать? — прим. мое, Е. П.).

…Между тем, генерал Брюйер, который находился довольно далеко, заметил эту сцену и послал адъютанта, чтобы призвать офицеров назад на свои посты и указать русским также вернуться за свою стрелковую цепь…»114

Всего в сражении за Смоленск участвовало около 45 тыс. солдат и офицеров армии Наполеона и не менее 38 тыс. русских, занимавших город-крепость (это число непосредственно введенных в бой: количество сил, находившихся в оперативной близости — в два с половиной раза больше).115 Хотя русские генералы защищали крепость, а французы вынуждены были штурмовать мощнейшие стены, как бывает в большинстве сражений и войн российской истории (включая и Бородинское сражение), российская армия понесла большие потери, нежели неприятель: по данным российской официозной юбилейной энциклопедии (изданной в 2012 г.) — 11 620 человек против менее 10 тыс. чел. убитых и раненых Великой армии (из них: 1-й армейский корпус потерял 5,5 тыс. чел., 3-й корпус — 3 тыс. чел., в т. ч. 726 вюртембержцев, 5-й корпус — 1332 чел.).116 И здесь мы снова видим: боевые потери были мизерными в сравнении с упомянутыми нами выше небоевыми (от инфекций и эпидемий). Более того: полагаю, стоит прислушаться к авторитетному мнению Главного хирурга Великой армии Ж. Д. Ларрея, который определял потери французов в 6000 ранеными и 1200 убитыми.117 Дело в том, что он объяснял несколько завышенные цифры потерь в рапортах полковых командиров тем, что они учитывали солдат, которые временно отбились от своей части или получили лишь незначительные царапины (меньше ответственности и больше заслуг!).

Итак, первое крупное сражение уже объединенных русских армий было проиграно: Наполеон захватил значительный и политически важный город с богатой историей, который многие называли «ключом к Москве». Что еще важнее: император получил крупную базу для дальнейшего наступления и для усиления своей растянутой коммуникационной линии. И все это при том, что в Смоленске круглосуточно молились православным святыням! Мне сложно найти научное объяснение, почему такие упорные молебны не помогли выиграть бой у «нехристей»? Полагаю, что на данную тему какому-нибудь церковному иерарху имеет смысл защитить диссертацию по «теологии» (с подробным анализом произошедшего).

Авангард французов вновь стал преследовать отступающих (но со все усиливающимся героизмом) русских. Чтобы не позволить противнику отрезать ряд соединений 1-й армии, М. Б. Барклай де Толли был принужден дать 19 августа еще один кровопролитный бой (у Валутиной Горы близ речки Колодни), результат которого был таким же, что и результат всех прочих боев: до зимы иных профессиональных вариантов не было. Потерпев поражение и понеся большой урон, русские войска продолжили отступление. Наполеон был воодушевлен отвагой своих солдат и устроил награждения прямо на поле битвы, причем 12-й, 21-й, 127-й линейные и 7-й полк легкой пехоты получили 87 наград и повышений в чинах!118

Крупнейший историк девятнадцатого века по эпохе Наполеона, умный и проницательный Л. А. Тьер так характеризовал произошедшее:

«Для нас, французов, не могло случиться ничего более удачного, чем сражение за Смоленск; для русских же не было ничего хуже такого сражения. Но армейские командиры (русских — прим. мое, Е. П.), наслушавшиеся жалоб солдат и особенно жителей, города и села которых они предавали огню, говорили, что генералы защищаются с помощью руин, русских руин, и что достойнее защищаться, проливая свою собственную кровь. Возмущение достигло такого накала, что не без оснований начинали опасаться, как бы, несмотря на всю опасность сражения с французами в такой близости от их ресурсов, не подвергнуться еще большей опасности, позволив деморализации просочиться в войска и породить самое ужасное неповиновение».119

Особенно ликовали отличившиеся своей храбростью при штурме города поляки из корпуса князя Юзефа Понятовского (1763–1813): они были рады войти в Смоленск, который в позапрошлом веке еще принадлежал Польше (более того: по Деулинскому перемирию 1618 г. был отдан ей в «вечное» владение). А некоторые могли видеть и знаменитую памятную медаль 1634 г., отчеканенную в честь победы короля Владислава IV (Władysław IV Waza: 1595–1648) под Смоленском.

Об этом не упомянул ни один из широко известных царских или советских историков, но параллельно с событиями Смоленской операции и с боями за город командованием русской армии (в лице лично М. Б. Барклая де Толли) и представителем правительства России (губернатором Смоленска, статским советником бароном Казимиром Ивановичем Ашем /1766–1820/) было совершено настоящее преступление против русских жителей. Несмотря на цензуру и пропаганду, уже не только профессиональные историки в курсе того, как вскоре М. И. Кутузов бросит Москву на произвол судьбы, хотя все время до этого божился не пустить туда неприятеля. Но вот что сообщал Барклай де Толли губернатору Ашу во время соединения двух русских армий:

«Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности и не вероятно, чтобы оный ею угрожаем был… Обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов…»

Но как только Наполеон вплотную приблизился к городу, тот же Барклай послал Ашу такое суетное предписание:

«Как можно поспешнее… все вывозить из Смоленска. Больных и раненых в Вязьму».

Об эвакуации или о мерах к спасению от пожара гражданского населения никто даже и не подумал! Ни слова!

А дальше произошло следующее: еще до начала сражения (которое русские в теории ведь могли с помощью Богородицы и выиграть…) ранним утром 16 августа сам губернатор Аш, комендант Росси и смоленский архиепископ (!) Ириней (он же Иван Акимович Фальковский: 1762–1823) спешно бежали из города, бросив все дела и людей.120 В итоге началась паника: толпы ничего не понимающих православных горожан бегали по улицам охваченного пламенем (из-за штурма) города, а затем часть бежала за армией, а часть осталась на милость победителя-Наполеона (который устроил им госпитали и учредил прогрессивную всесословную администрацию во главе с мэром!). Мы до сих пор не знаем, сколько жителей погибло в пожаре: людей в России традиционно не ценят, не берегут и потерь не считают. Вот вам еще один характерный пример преступления и предательства русских властей и трусливого убожества большого по чину попа, который явно не верил в те россказни, которыми одурманивал прихожан, затем им брошенных на произвол эволюции (уже, кстати, родившегося в 1809 году) Чарльза Роберта Дарвина. Можно с уверенностью констатировать, что для мирных жителей было бы куда меньше ущерба и погибелей, если бы русской армии в 1812 году там не было вовсе: все равно, с профессиональной точки зрения, толку от ее деятельности оказалось совсем мало — и уж точно меньше, чем от простых кишечных инфекций, происходивших от недостатка провианта.

Очевидец катастрофы в Смоленске, генерал И. С. Жиркевич (1789–1848), оставил такое воспоминание:

«…Тут вдруг увидели, что по мостам переходят войска наши на эту сторону Днепра, за ними толпою тащатся на повозках и пешими бедные смоленские обыватели… Толпы несчастных смолян, рассыпавшихся по полю без крова, приюта, понемногу собирались сзади, около нас, чтобы продолжать далее свое тяжелое странствование. Крики детей, рыдания раздирали нашу душу, и у многих их нас невольно пробилась слеза… Здесь я слышал, своими ушами, как великий князь Константин Павлович (младший брат царя Александра I, командир гвардейского корпуса: 1779–1831 — прим. мое, Е. П.), подъехав к нашей батарее, около которой столпилось много смолян, утешал их сими словами: „Что делать, друзья! Мы не виноваты. …Не русская кровь течет в том, кто нами командует“».121

Как же этот комический (но в ту пору опасный!) националистический выпад против Барклая де Толли «прекрасно» звучит в устах человека, чьи отец и мать — чистокровные немцы: Павел I (сын Карла Петера Ульриха /Karl Peter Ulrich von Schleswig-Holstein-Gottorf/ и Софии Августы Фредерики Ангальт-Цербстской /Sophie Auguste Friederike von Anhalt-Zerbst-Dornburg/) + София Мария Доротея Августа Луиза Вюртембергская (Sophia Marie Dorothea Auguste Luise von Württemberg). Однако невежественному населению в ту пору все это было фактически неизвестно.

И снова я вынужден обратиться к теме преступлений русского командования. Не имея талантов защитить свою родину, а, главное, людей и их собственность — оно просто уничтожало все это. Смоленск стал еще одной жертвой. Вот как описывает события их очевидец — приближенный Наполеона барон Фэн:

«Смоленск горел, пожираемый ужасающим пожаром. Отсветы пламени освещали наш лагерь, но тогда мы еще не понимали истинную его причину.

В два часа ночи несколько наших солдат попытались через проломы в стене проникнуть в город и не встретили никакого сопротивления. Вскоре вся армия узнала, что неприятель оставил Смоленск.

Барклаю было нужно время лишь для того, чтобы разрушить город!

…На рассвете наши войска заняли город.

Прежде всего, надо было спасти все, что еще не уничтожил огонь, уже подбиравшийся к домам, где лежали обездвиженные русские раненые, которым мы поспешили оказать помощь. Сии несчастные объяснили нам, что Смоленск подожгли их же сотоварищи перед тем, как уйти из города.

…В канавах, под крыльцами и прямо на улице русские оставили более четырех тысяч убитых и шесть тысяч раненных».122

Объясняя читателям, почему потери русских оказались столь велики, Фэн приводит свидетельство из записок капитана Эжена Лабома (1783–1849), опубликованных сразу после войны 1812 г.:

«Рядом с французским солдатом валялись пять или шесть неприятельских трупов. Сие подтверждается тем фактом, что употреблявшие крепкие напитки московитские стрелки в бою являли более храбрости, нежели сноровки, и не наносили особого вреда своим противникам».123

О пагубной страсти к пьянству среди русских солдат вспоминают многие мемуаристы.

Обратите внимание: ни одна европейская страна, которая воевала против Наполеона, не посмела назвать эти войны антифранцузских коалиций «Отечественными», хотя гениальный полководец проходил их вдоль и поперек (а не весьма локально, как в огромной России). И ни одно европейское правительство или армейское начальство не уничтожало собственные города и деревни, не губило собственный народ. Только в России власти устроили подобный ад — и посмели все это озаглавить «Отечественной» войной, а затем постоянно праздновать годовщины и прославлять себя на деньги все того же обманутого народа.

Продолжим. Ну что же? Смоленская операция стала новым провалом русского командования, а так называемая Смоленская икона Божией Матери (в древности привезена на Русь из Византии — исчезла в 1941 году во время вторжения Вермахта), которой круглосуточно молились в городе верующие, не помогла (позже она не поможет остановить французов и на Бородинском поле — и не спасет Москву от триумфального вступления «антихриста» с русским орденом Андрея Первозванного в петличке). Спешно отступая из пылающего Смоленска, генерал А. П. Ермолов приказал увезти эту икону, расположив ее на пушечном лафете артиллерийской роты 3-й пехотной дивизии (с лафета она по закону гравитации несколько раз грохнулась по дороге…). Что еще важнее для понимания социально-политической истории России, никакого массового противодействия армии императора французов со стороны русских горожан и крестьян также не произошло. Трагедия, развязанная трусливым и завистливым императором Александром, набирала обороты и ее жернова перемалывали все больше жертв.

Главный хирург армии Наполеона и знаковый реформатор медицинской службы Ж. Д. Ларрей вспоминал, что Смоленск превратился в огромный госпиталь, переполненный французскими и русскими ранеными. Он не спал сутками, но оказывал помощь всем без исключения, спас множество и русских жизней. Благодаря великолепно налаженной службе оперативной перевозки раненых и своему высочайшему мастерству хирурга, он делал ранние ампутации и сложнейшие операции по извлечению пуль и осколков.124 В русской армии 1812 года подобного мастера не существовало.

Наполеон вступил в покоренный Смоленск. Фэн описывает это так:

«Император не без затруднений добрался до своей квартиры на юго-западном углу большой площади, неподалеку от цитадели. На каждом шагу он останавливался при виде сцен отчаяния, и его благотворительность опережала все нужды. Удалось спасти от огня немало домов, которые сразу же были превращены в магазины и госпитали».125

Показательно, что газета «Литовский курьер» (№ 74) 29 августа 1812 так расценила взятие (с точки зрения редакции, освобождение!) Смоленска Наполеоном:

«Итак, Смоленск — эта знаменитая вотчина наших предков, снова увидел своих прежних соплеменников, вступающих в его стены бок о бок с непобедимыми французскими войсками: тех, кто заслужил на славном поле брани похвалу и внимание величайшего Мирового Героя, сумели привлечь его милостивые взоры на нашу Родину, растерзанную неслыханными в истории злодеяниями (имеются в виду разделы Польши, в которых самым агрессивным образом участвовала Россия — прим. мое, Е. П.)».126

И снова «младшие научные сотрудники» и обыватели (на лекциях и в интернете) задаются вопросом: почему Наполеон не остановился в Смоленске (а до этого в Витебске)? Некоторые даже нагло тщатся критиковать гения. Вспоминается «Ответ на угрозу злонамеренного критика» Роберта Бёрнса (1759–1796) и в переводе С. Я. Маршака (1887–1964):

Немало льву вражда ударов нанесла, Но сохрани нас бог от ярости осла!

Четкий и всесторонний ответ мной уже дан в предыдущей главе — в объяснении о «гамлетовском» выборе. С тех пор (за несколько недель в 1812 году или через несколько страниц в моей монографии) ничего принципиального не изменилось, а Наполеон был человеком принципиальным. Он должен был РЕШИТЬ задачу. На него смотрела История: как с острия высоты египетских пирамид, упомянутых в воззвании к солдатам еще генералом Бонапартом — так и с безысходно бескрайних полей России, поглощающих армию нового римского «цезаря». И сам Наполеон соотносил себя и свои действия только с Историей.

Великий представитель нашего биологического вида знал и ощущал то, что не может понимать младший (и даже старший) научный сотрудник. Он не мог остановиться и пытаться решать проблему в следующем году или еще два года подряд! Его маршалы не сильно удачно сражались против англичан и религиозных фанатиков в Испании — значит, требовалось его личное присутствие. Правитель не мог надолго оставлять Париж — столицу своей империи (тому подтверждение — заговор генерала К. Ф. Мале, произошедший в том же 1812 году): ее надо было контролировать, а государством необходимо было управлять. Остановка могла в глазах европейского общества означать политическое поражение, что, в свою очередь, имело вероятность спровоцировать отпадение вынужденных союзников (что и произошло в 1813 году). Кроме того, как опытный военный Наполеон знал, что столь большая и многонациональная армия на постое в чужой не сильно цивилизованной стране будет разлагаться. Помимо всего перечисленного, император внимательно изучил край и понял, что эта бедная ресурсами местность не прокормит его армию долго. Он понимал, что лицемерный царь легко может разыграть карту мракобесия и поднять невежественную часть населения на религиозный терроризм (как в Испании): и подобное уже начало осуществляться. Мы должны осознать одну простую истину: в жизни бывают моменты выбора, когда оба (и более) варианта плохи. Но хуже не совершать попытку — это означает поражение сразу.

Наполеон жил по законам чести, логики и здравого смысла. Для него было дикостью трусливое бегство царя, он не понимал, как такие крикливые любители своей «родной земли» могут ее оставлять с подобной быстротой бегства, поджигая дома своих же соотечественников? Наполеон не понимал, зачем начинать и продолжать вести невыгодную и разорительную войну? Но из описания натуры и психического состояния Александра, а также исходя из итогов анализа общества и традиций страны — мы уже с вами понимаем причины происходившего…. Тем не менее необходимо подчеркнуть, что Наполеон ДОБИЛСЯ своего: он победил русскую армию в генеральном сражении (причем она потеряла почти 50 % регулярных войск!) и занял Москву, но, здесь мы возвращаемся к психическому состоянию Александра и традициям общества, объясняющим, почему эти победы не привели к миру (пришлось ждать перемирия после побед Наполеона уже в 1813 г. — при Лютцене и Бауцене). В Истории и в современности есть места и явления, где талант теряет смысл…

Вообще же нельзя сравнивать интеллект и его решения несоразмерных величин. Вы можете заставить не одного, а тысячу научных сотрудников и авторов диссертаций «думать» — но это количество никогда не поймет иное КАЧЕСТВО. А далее — читаем работы нейрофизиолога С. С. Савельева (хотя его работы и содержат ряд неточностей, но базовая концепция, уходящая корнями в достижения классической школы нейрофизиологии, верна и весьма важна). Еще эрудированный и проницательный Е. В. Тарле любил цитировать изречение Леопольда фон Ранке:

«Если бы Аттила поступал так, как немецкие приват-доценты, то он и был бы приват-доцентом, а не Аттилой».127

Часто общавшийся с Наполеоном австрийский канцлер К. В. Л. фон Меттерних-Виннебург-Бейльштейн (1773–1859) оставил нам такое интересное описание его характера:

«В действии, как и в рассуждениях, он шел прямо к цели, не останавливаясь на соображениях, которые считал второстепенными и которыми он, быть может, слишком часто пренебрегал. Прямая линия, ведущая к задуманной цели, была той, которую он выбирал по преимуществу и которой шел до конца, если что-либо не заставляло его сойти с нее; но точно так же, не будучи рабом своих планов, он умел отказываться от них или видоизменять их в тот момент, как изменялась его цель, или когда новые комбинации представляли возможность достигнуть ее другими, более верными, путями».128

Не будем забывать и поэтические образы (все же эпоха неоклассицизма была ими пронизана!). Античный герой чувствовал фатум. Широко известна фраза Наполеона, которая многое определила в его поступках (а значит — в мировой Истории):

«Все, чему суждено случиться, уже определено. Наш час отмечен, и мы не можем продлить его ни на минуту больше, чем предопределила судьба».129

Вообще же в качестве дополнительного фактора сравнения и понимания исторических явлений и персонажей, я всегда советую (и прошу упоминать авторство этого метода) сравнивать ту или иную личность или явление с музыкой: с жанром, стилем, конкретным композитором или произведением. Словами обмануть можно — но музыку не проведешь. С моей профессиональной (и научно-исторической, и музыкальной) точки зрения, для иллюстрации к жизни Наполеона прекрасно подошли бы произведения Л. ван Бетховена (1770–1827), Г. Ф. Генделя (1685–1759), И. С. Баха /1685–1750/ (как ни странно, Бах даже более Бетховена), безусловно, Дж. Верди (1813–1901), некоторые сочинения Д. Д. Шостаковича (1906–1975), А. Г. Шнитке (1934–1998). А вот суть Александра I легко бы «проиллюстрировали» пустые салонные французские куплеты. «Старому сатиру» и интригану, подобострастно носившему кофе в постель юному любовнику императрицы Екатерины II, М. И. Кутузову подошел бы жанр оперетты (причем за авторством Александра Гладкова и Тихона Хренникова), а применительно к его доопереточной эпохе — буффонные партии персонажей комических опер, к примеру, Дж. А. Россини (1792–1868).

Однако продолжим. Я напомню (зомбируемой многие поколения публике это просто необходимо — как лекарство!): выдающийся созидатель и реформатор, ученый и литератор Наполеон всегда стремился к миру. Таков был Бонапарт-консул, который несколько лет носил штатский сюртук красного бархата и своими законами, постановлениями, учреждениями, изобретениями, строительством дорог, мостов, улиц создавал нам современность — пока в 1805 году не был вынужден ответить на агрессию антифранцузской коалиции (и далее прочих таких же войн). Таков был Наполеон-император, просящий Александра и его посла два года подряд (1810–1811) не провоцировать войну. То же самое он предложил, послав к царю Л. М. Ж. Нарбонна перед самой Русской кампанией, а затем согласившись уже в Вильно остановиться и подписать новый мир. Те авторы, которые нечестиво акцентируют факт посылки генерала Ж. А. Л. де Лористона к М. И. Кутузову с предложением мира, когда Наполеон был уже в Москве, те, кто называет это актом слабости — лгут или просто невежды, которые не знают всего перечисленного. В этой связи я расскажу малоизвестный факт: после Смоленска Наполеон великодушно отпустил пленного русского генерала П. А. Тучкова (1776–1858) и просил передать Александру новое предложение мира! И снова — никакого ответа! Наполеон даже предупреждал Тучкова, просил передать своим, чтобы одумались, он объяснял, что Москва непременно будет им занята — и это обесчестит русских, ибо

«занятая неприятелем столица похожа на девку, потерявшую честь. Что хочешь после делай, но чести возвратить уже невозможно».130

Что же: император французов, видимо, больше заботился о чести Москвы, чем те, кто это был обязан делать!

Другой часто задаваемый обывателем и околонаучными интересантами вопрос: почему Наполеон пошел на Москву, а не на Петербург? Ответ прост: он изначально и на Москву не шел (это мы доподлинно знаем из документов). Любой серьезный военный знает, что главная задача — уничтожение живой силы противника. Наполеон (исчерпав возможности поиска мира с Александром) преследовал русскую армию. Он не желал занимать каких бы то ни было российских территорий (поэтому, кстати, и не разыграл «карту» — не стал делать объявление об отмене крепостного права). Профессионалы также понимают, что и просто отвлечься от армии противника и отправиться смотреть на скопированные в Европе красоты «северной Венеции» невозможно, потому что вражеская армия смогла бы действовать во фланг и тыл, отрезая от путей сообщения.

Еще в девятнадцатом веке автор крупного сочинения по истории 1812 года, военный историк генерал-лейтенант М. И. Богданович писал:

«Если предположить, что он мог, по овладении Москвою… направиться к Петербургу и покорением нашей северной столицы побудить императора Александра к заключению мира, то в таком случае за неприятелем последовала бы Главная наша армия, а во фланг ему действовал бы корпус Витгенштейна. Но еще большее затруднение на этом марше встретил бы Наполеон в невозможности продовольствовать войска, двигаясь через малонаселенную страну, где устроенные нами магазины при появлении неприятеля были бы уничтожены. Допустив даже, что ему удалось бы на походе от Москвы к Петербургу и преодолеть войска наши, и снабдить свою армию всем нужным, предстоит решить: какие выгоды он мог получить, овладев северною столицею? Без всякого сомнения, занятие французами Петербурга увеличило бы потери, понесенные Россией в войну 1812 года, но не принесло бы Наполеону никаких существенных выгод: император Александр начал войну, но… он решился бы продолжать борьбу, хотя бы воевать на берегах Волги…»131

Здесь, кстати, весьма примечательно сформулирована мысль о том, что Александр не пренебрег никакими жертвами со стороны своего народа ради мании личной борьбы с Наполеоном (понятное дело, в годы, когда Богданович писал свой труд, он не мог открыто критиковать царя).

Продолжаем. Разложение стало наблюдаться уже в самых разных частях русской армии. Знаменитый храбрец, в будущем «покоритель Кавказа» генерал Алексей Петрович Ермолов вспоминал, что уже после оставления русскими Смоленска:

«...атаман Платов перестал служить, войска его предались распутствам и грабежам, рассеялись сонмищами, шайками разбойников и опустошили землю от Смоленска до Москвы. Казаки приносили менее пользы, нежели вреда».132

Их стоянки напоминали, по выражению будущего начальника Третьего отделения Александра Христофоровича Бенкендорфа, «воровские притоны». Описывая Бородинское сражение, Кутузов обвинял Платова в «распутном поведении». Мемуарист свидетельствует:

«...он был мертвецки пьян в оба дня Бородинского сражения (имеется в виду и бой у Шевардина 5 сентября — прим. мое, Е. П.), что заставляло, между прочим, князя Кутузова… сказать мне, что он в первый раз видит полного генерала без чувств пьяного».

В донесении Александру I о бородинском сражении Кутузов, в частности, сообщал, что гусары не могли

«что-либо предпринять, потому что казаки… так сказать, не действовали».133

Даже создатель официозов для «Николая Палкина» А. И. Михайловский-Данилевский был вынужден записать:

«…меня уверяли достоверные люди, что Платов посылал на свой счет грабить деревни и села, и отправлял на Дон несколько обозов с похищенными таким образом вещами».134

Все больше пленных попадало в руки французов. Воровство подрядчиков на поставке продовольствия для армии и корма для лошадей достигало 100 %!135 При этом, несмотря на все ухищрения религиозной пропаганды, идущей из купающегося во французской и немецкой эстетике Петербурга и разливающейся по провинциальным церквям, никакой массовой поддержки армии от населения не последовало.

Обратимся к господствующему классу. Почему в 1812 году православные помещики старались сдавать в ополчение только немощных и калеченых крестьян? В сделанных за колоссальные деньги из вашего кармана агитках на центральных телеканалах не сообщают, что «народное ополчение» царь созвал не в 1812 году, а еще в 1806, чтобы идти интервенцией во Францию! И тогда православный царь обманул дворян: после войны (в 1807 году) им их собственность (рабов) не вернули, а заковали в рекруты (на 25 лет)!

Вот свидетельство о роли и поведении дворянства в 1812 году князя С. Г. Волконского:

«В годину испытания… не покрыло ли оно себя всеми красками чудовищного корыстолюбия и бесчеловечия, расхищая все, что расхитить можно было, даже одежду, даже пищу, и ратников, и рекрутов, и пленных, несмотря на прославленный газетами патриотизм, которого действительно не было ни искры…»136

Такому признанию, я убежден, не имеет права перечить ни один историк!

Замечательным документальным свидетельством против официозных сказок о разыгравшемся патриотизме являются те ходатайства, которые православные московские жители стали направлять православному правительству сразу после войны. Среди них и претензии знатнейших фамилий: графа А. Г. Головина (на 229 000 руб.), графа И. А. Толстого (200 000 руб.), князя А. И. Трубецкого и других. Они были «патриотами» даже в мелочах. Например, в реестре князя (!) Засекина среди прочего перечисляются (с требованием к государству Российскому, к Руси-матушке это компенсировать): 4 кувшина для сливок, 2 «масляницы», чашка для бульона. Дочь бравого бригадира Артамонова пошла дальше: требовала «новые чулки и шемизетки». Количество требований было столь огромным, что государство вскоре прекратило их принимать, тем более что часто следствием выяснялось: вещи не погибли в пожаре и не были вывезены французами, а расхищены самими московскими жителями и православными подмосковными крестьянами.137

Коллаборационистов в 1812 году обнаружилось множество во всех сословиях и профессиях. И, конечно, не обошлось без попов: Святейший Синод был вынужден констатировать, к примеру, что

«две трети духовенства по могилевской епархии учинили присягу на верность врагу».138

Православный архиепископ Витебский и Могилевский Варлаам (Григорий Степанович Шишацкий: 1750–1820) 14 июля 1812 года в кафедральном соборе принес присягу на верность Наполеону, повелел всей епархии сделать то же самое (они послушались) и называть

«впредь… в благодарственных молебствиях вместо Александра французского императора и италийского короля великого Наполеона».139

Православные священники Смоленска встречали Наполеона со всевозможными знаками покорности; в Минске епископ отслужил торжественную обедню, в Подолии и на Волыни церковники раздали прихожанам листки с текстом «Отче наш», где

«вместо имени бога вставлено имя императора французов».140

Итак, некоторые попы пошли в своем предательстве родины дальше прочих сословий — они не просто перешли на сторону Наполеона, но и заставляли молиться за него, а то и объявляли Бонапарта своим новым богом! Бывали и исключения (особливо в районах, далеких от театра боевых действий), но исключения, как известно науке, лишь подтверждают правило. Вспомним историю: православная церковь более 200 лет (!) была верной опорой ордынского ига! С многих амвонов звучали молитвы во здравие хана, освободившего клириков от поборов! Попы призывали русских людей не противиться воле поработителей: с моей точки зрения, это способствовало тому, что иго длилось более двух веков (а его традиции живут и поныне!). А в прошлом веке православные попы массово поддерживали А. Гитлера и И. Сталина (особенно, когда последний решил разыграть религиозную «карту» в пику Гитлеру и восстановил Патриарший престол, причем выделив Патриарху под резиденцию здание бывшего посольства гитлеровской Германии в Москве…).

Замечу, что РПЦ и в наши дни удивляет своим необычным культом Наполеона: еще 26.06.2006 я опубликовал статью в журнале «Коммерсантъ Власть», где рассказывал об огромной партии икон с изображением Наполеона в роли «Святого Георгия Победоносца», которая распространилась по всей России! Этот вариант изображения продавался в самых невероятных размерах и с икон постепенно перекочевал на декоративные тарелки, которыми и до сих пор завалены многие церковные лавки. По опросам продавцов — Наполеон (с картины известного художника и режиссера-постановщика революционных атеистических праздников 1790-х гг. Луи Давида) в роли Св. Георгия пользуется огромным спросом у покупателей! Так что клирики неплохо нажились на таланте Давида и Наполеона. Показательно то, что за одиннадцать лет инцидент так и не исчерпан — изображение ее имеет ход!

Что ж, если так позорно обстояли дела в 1812 году, то неудивительно и происходящее в период Второй мировой войны. Это отдельная долгая тема, но здесь я просто для примера процитирую передовицу псковско-рижской газеты с характерным названием «За родину» (от 3 декабря 1942 года) с фотографиями митрополита Сергия (Дмитрий Николаевич Воскресенский: 1897–1944) и подзаголовком статьи: «От имени русской православной церкви: Господи, ниспошли Адольфу Гитлеру силу для окончательной победы».

Население России образца 1812 года не составляло единого организма, единого народа. Элита была совершенно оторвана от крестьян, армия — деклассированный элемент, казаки также представляли собой совершенно отдельную общность. Именно поэтому никто никого не хотел защищать по-настоящему. Тлеющая гражданская война приобрела конкретные кровавые формы. Равнодушие — было максимальным проявлением лояльности. И на фоне всего этого особенно пошло и комично выглядели игрища некоторых петербургских барышень, которые наряжались «странницами» и на французском языке читали своей дворне или подругам отрывки из французских пьес с героическими восклицательными знаками в конце фразы. Да, Ф. В. Ростопчин был не лишен психопатических выпадов (об этом подробнее в следующей главе), но его широко критикуемые (за невыполнение) обещания прислать М. И. Кутузову «московских добровольцев» в количестве 80 000 в теории были логичны (учитывая население города в 250–275 тыс. чел.), однако в добровольцы на фронт население не пошло: ни крестьяне, ни горожане. Было бы странно, если бы крепостные рабы, которых драли на конюшне, вдруг почувствовали тягу к защите своих обидчиков или «родной земли», которой они никогда не имели, не владели, с которой их могут через минуту согнать, просто продав (а уж про представления о географических параметрах «родины» — и говорить нечего).

Но вернемся на фронт. С самого времени трусливого отъезда императора Александра из армии в русском штабе разгорелись страсти интриг. Они тлели и назревали и до этого, но стыд бегства от границ, амбиции, национальные противоречия и недоверие друг к другу привели к печальным последствиям. Подчас неловко и стыдно читать мемуары современников, описывающие то, как генералы делали гадости друг другу, пренебрегая профессионализмом и «долгом перед родиной». Особенно доставалось М. Б. Барклаю де Толли.141 Играло роль и то, что только 60 % генералитета носил русские фамилии. Во время неудач этим воспользовались представители «русской партии при штабе».142

Но вопросы вызывает не только поведение правителя страны и руководства армии. Стоит спросить: а где же то, что пропагандисты так бойко называют термином «народ»? После Смоленска в главной группировке армии Наполеона, преследовавшей русские войска, оставалось, как я уже отмечал, всего 156 тыс. человек. Почему местное население не почувствовало в себе богатырские и патриотические силы и не «встало грудью»? Где та распиаренная «народная война»? Ее реальные проявления были не антифранцузскими, а антиправительственными — и выражались в многочисленных и повсеместных бунтах крестьян против помещиков.

А теперь я предлагаю узнать, кто состряпал многие залихватские тезисы отечественной пропаганды о войне 1812 года, въевшиеся за 200 лет в массовое бессознательное? Их случайный автор — Сергей Николаевич Глинка (1776–1847). Неудавшийся писатель, неудавшийся военный, человек нервный, склонный произносить пафосные, но бестолковые публичные речи. Свою бездарность он сублимировал в графоманию. Глинка постоянно был занят написанием «патриотических пьес». Над ним посмеивались еще современники, а все его опусы были забыты еще задолго до его смерти, однако я не откажу себе в удовольствии перечислить их показательные названия: «Наталья, боярская дочь» (СПб., 1806); «Михаил, князь Черниговский» (М., 1808); «Ольга Прекрасная», опера (М., 1808); «Боян» (М., 1808) и тому подобное. Глинка также всерьез утверждал, что термин «славяне» происходит от слова «слава». Буйство Глинки доходило до того, что он называл «Athalie» («Афалию») великого французского драматурга Жана-Батиста Расина (1639–1699) украденной из российского Стоглава (это Сборник решений Стоглавого собора…), а «Андромаху» (про персонажей Троянской войны) полагал подражанием «Погребению кота» (кот из народных лубков). В итоге известный русский поэт, переводчик, литературный критик, издатель и член Российской Академии Александр Федорович Воейков (1778 или 1779–1839) высмеял Глинку в своем знаменитом сочинении «Дом сумасшедших».

Совершенно естественно, что в 1812 году у этого сумасшедшего «Бояна» (Глинки) случилось обострение психиатрического свойства. Он стал приставать к людям на улице и проповедовать на площадях! И, что еще разрушительнее для разума потомства: он успел перед смертью надиктовать мемуары. Как говорится, «деды» с ума сходили… Если бы в ту пору было телевидение и интернет, то, вполне вероятно, что Глинка бы работал чем-то вроде помеси Кургиняна с Прохановым (я полагаю, что даже в строго академических текстах мы не должны пренебрегать яркими и понятными современному читателю аналогиями и метафорами: буквально всё должно служить делу раскрытия и понимания Знания о прошлом). Про ранее осмеиваемого графомана донесли сбежавшему из армии царю — и Александр понял, что именно такой психопат ему и нужен. Через другого графомана и психопата (который вскоре сожжет Москву) — генерал-губернатора Москвы Ф. В. Ростопчина — Александр послал передать наспех выписанный орден (за приставание к людям и крики) и деньги.

А теперь послушайте, как незамысловато и пошло лепилась (иного точного слова просто нет) казенная пропаганда. Сам Глинка так описывает встречу с Ростопчиным: «Поздравляю вас кавалером». С этим словом поцеловал меня и продолжал: «Священным именем государя императора развязываю вам язык на все полезное для отечества, а руки — на триста тысяч экстраординарной суммы».143 Итак, на психопатологическое разбрызгивание слюной из бюджета было выделено огромное состояние! Такая сумма еще более воодушевила «Бояна»:

«Непрестанное присутствие мое на площадях, на рынках и на улицах московских сроднило со мною взоры… Однажды только по записке моей препровождены были в село Крылацкое кушак и шапка крестьянину Никифору, благословившего на брань трех своих сыновей».144

Как же стыдно читать подобное: за жизнь троих сыновей (видимо, угнанных в ополчение) отцу с упомянутой суммы бросили «шапку»! Кстати, я напомню: «Никифором» крестьянина звали потому, что у крепостных рабов тогда фамилий не было… Вспоминается меткая фраза великого шведского писателя и драматурга Августа Стриндберга (1849–1912):

«Когда государство начинает убивать людей, оно всегда именует себя Родиной».

Любопытно и показательно то, как сам Глинка свидетельствовал о разладе и растерянности, царившем в русском обществе в период войны:

«Почти каждый день заходил я в комитет ратнический (т. е. по сбору ратников ополчения — прим. мое, Е. П.) и комитет пожертвований (контора, куда правительство призвало сдавать деньги на войну — прим. мое, Е. П.). В последнем два главные чиновника (их уже нет в живых), принимая пожертвования, по неугомонной привычке разговаривали по-французски. Добрые граждане, поспешавшие возлагать на алтарь отечества и сотни, и тысячи, и десятки тысяч, слыша французское бормотанье, с скорбным лицом удалялись…»

И далее:

«Весть о занятии Смоленска Наполеоном, оставленного русскими войсками в пожарном пламени и в дымящихся развалинах, — эта весть огромила Москву. Раздался по улицам и площадям гробовой голос жителей: „Отворены ворота к Москве!“ Началось переселение из городов, уездов, из сел и деревень. Иные ехали и шли, а куда — Куда бог пошлет».145

Интересно мнение осведомленного журналиста литовской газеты, опубликованное 21 сентября 1812 года (это «живой» документ — из самого эпицентра событий) в газете «Литовский курьер» (№ 79):

«Много говорилось об ополчении, сформированным российским правительством, а на деле ему едва удалось собрать несколько тысяч крестьян. Часть их взята нами в плен, умирающая от голода и усталости. Они рассказывают, что их сгоняют, как стадо скота. Несмотря на все усилия воодушевить этих полуварваров, в них не удалось разбудить даже чувство патриотизма. Везде они бросают пики, которыми они вооружены, и просят позволить им разойтись по домам».146

Данный не использованный ни одним из моих коллег документ интересен тем, что сотрудники этой газеты еще несколько недель назад были подданными русского монарха, но всегда считали себя оккупированными Россией.

Продолжим. Возможно, самое страшное и растянутое во времени событие и преступление 1812 года — это выжигание российскими властями и армией собственных городов и деревень. Фактически это был геноцид собственного народа — страшное преступление перед лицом Истории. Даже официальный царский историограф Русской кампании, адъютант М. И. Кутузова А. И. Михайловский-Данилевский свидетельствовал:

«Мы не помним ни одного вечера, в который бы не видели по захождении солнца зарева зажженных городов и селений. Помещики, находясь часто в числе военных, взирали издали на истребление наследия предков своих или вотчин, полученных ими в награду службы».147

Чудовищные сцены ставших бездомными и нищими жителей описывают очевидцы: князь Д. М. Волконский, П. Х. Граббе, Ф. Н. Глинка, И. П. Липранди — а затем и М. И. Кутузов.148 Это страшно и физиологически неприятно цитировать. Бесчеловечная практика сожжения собственных деревень и городов поражала европейцев — в письмах солдат и офицеров армии Наполеона они называли ее «варварской».149 Уже упомянутая литовская (то есть еще недавно российская) пресса так описывала ситуацию в самые дни войны 1812 года («Литовский курьер», № 83):

«Известия, полученные из Вязьмы, сообщают, что Великая армия, преследуя неприятеля, находит деревни и города совершенно опустошенными. Русские угоняют с собой не только стада и скот, но даже крестьян и горожан, а хлебные магазины сжигают. Подобный образ действия, свойственный варварам, говорит с одной стороны о бессилии русских вести войну общепринятым способом, а с другой — указывает, что русские не могут удержаться при стремительном движении победителей».150

Существует еще одно нелицеприятное следствие преступной политики подобного уничтожения: отсутствие домов для постоя (как это всегда мирно и цивилизованно было в Европе) вынуждало и без того вполне себе атеистически настроенных (после целого века Просвещения) солдат Великой армии иногда вставать на постой в церквях. Это, естественно, не могло радовать суеверных крестьян (хотя и каких-либо серьезных, слаженных и массовых попыток выгнать солдат из храмов первоисточники не сообщают). Для них, как мы выяснили в главе о религиозном состоянии России той поры, тезис «отцов церкви» о «божественном провидении» или «попущении» был далек (по неграмотности), зато фактически языческое и суеверное отношение к бытовой, предметной стороне дела выступало на первый план.

Посвятивший специальную монографию исследованию французских писем и мемуаров эпохи 1812 года, Н. В. Промыслов, пришел к следующему выводу:

«Попытка русских властей придать текущему конфликту характер религиозной войны не остался незамеченным мемуаристами. Сегюр (адъютант Наполеона — прим. мое, Е. П.) передал разговор Наполеона с русским священником (un pope) в Смоленске, в ходе которого „священнослужитель с твердостью упрекал императора в предполагаемом осквернении святынь“, однако, императору удалось быстро доказать, что это русский генерал отдал приказ „поджечь торговые склады и колокольни, а потом нас же обвинял в этих ужасах“. В результате священник пошел успокаивать паству: „Это вовсе не религиозная война, а просто политическая ссора с нашим императором. Солдаты Наполеона сражаются только с нашими солдатами. Они вовсе не режут, как нам говорили, стариков, женщин и детей“. Затем священник даже якобы отслужил благодарственный молебен. Таким образом, русское командование, по мнению Сегюра, исключительно обманом побуждало русскую армию и русский народ к войне, пользуясь их невежеством и незнанием истинных причин конфликта».151

Доведший свою страну до трагедии трусливый и лицемерный авантюрист Александр I, не имея талантов воевать достойными методами или с честью вступить в переговоры, бросился издавать призывы к фактически религиозному терроризму. Вся подобная макулатура доходила и до французского штаба. Наполеон был очень удивлен тому, как жеманный и франкоговорящий немец, с которым он обнимался в Тильзите и в Эрфурте, пустился во все тяжкие сочинения текстов, распаляющих примитивный религиозный фанатизм. Его личный секретарь и архивариус барон де Фэн записал:

«Переводчик читал ему от начала до конца манифесты и воззвания, на которые стал столь щедр петербургский кабинет; они были обращены, прежде всего, для возбуждения суеверий невежественного и фанатичного народа, к которому монарх, как верховный первосвященник, обращался с такими словами… (далее тексты известных типовых манифестов — прим. мое, Е. П.)».152

Но это все слова — а дела русского монарха и его подручных были чудовищны и преступны. Из русских документов мы точно знаем и то, что это именно русские генералы приказывали сжигать города (вместе со «святынями»), и о том, что в Смоленске отслужили благодарственный в отношении Наполеона молебен. Естественно, просвещенному государственному деятелю, гению, который создавал смыслы, а не разрушал их, который прокладывал дороги и мосты между странами, который отстраивал целые улицы, претили деструктивные методы русского правительства. И любому здравомыслящему человеку понятно, что армии вторжения совершенно невыгодно возбуждать против себя ненависть населения! Наоборот, у нас есть тысячи сохранившихся документов (переписка Наполеона, его приказы маршалам, официальные обращения к русским, выпущенные на французском и русском языках, и т. д.), которые свидетельствуют о его энергичной деятельности по предотвращению беспорядков, по борьбе с пожарами и по восстановлению разрушенного русскими. Пора признать: мы имеем дело с самым настоящим преступлением девятнадцатого века! С чем это можно сравнить: со средневековой азиатской дикостью, описанной в летописях, или с трагикомической историей унтер-офицерской вдовы, которая сама себя высекла? В Европе в предшествующие кампании никаких проблем не было — чиновники и генералы своих городов и сел не сжигали.

Поразительно, как совпала «матрица» истории: 17 ноября 1941 года вышел секретный приказ Сталина № 0428. Он предписывал:

«…Разрушать и сжигать дотла все населенные пункты в тылу немецких войск на расстоянии 40–60 км в глубину от переднего края и на 20–30 км вправо и влево от дорог.

Для уничтожения населенных пунктов в указанном радиусе действия бросить немедленно авиацию, широко использовать артиллерийский и минометный огонь, команды разведчиков, лыжников и партизанские диверсионные группы, снабженные бутылками с зажигательной смесью, гранатами и подрывными средствам…»

Этот чудовищный документ хранится в ЦАМО (Ф. 208. Оп. 2524. Д. 1. Л. 257–258. Заверенная копия). То есть весь этот ад агрессии был направлен против собственных граждан — ведь пострадали прежде всего именно они! Оказывается, не бывший уголовник «Коба» был изобретателем подобных приемов!

Трагедии жителей прифронтовой полосы Российской империи множились. Вот что нам сообщает о первых беженцах из Смоленской губернии, живший в те месяцы в Пензе известный мемуарист Ф. Ф. Вигель:

«Как странно было видеть… что при постоянно сырой, ненастной погоде на пензенских улицах затрудняется проезд от множества неизвестных экипажей, запачканных, забрызганных грязью, карет, колясок, колымаг и целых дорожных обозов. Мы сначала подумали, что все семейства уездных помещиков решили поселиться в губернском городе, но вскоре узнали, что то были эмигранты из Смоленской губернии, которые хотели у нас приютиться и с трудом искали квартир: за довольно большие деньги находили они себе помещения в небольших домах мелких чиновников и мещан с нижней части города».153

Итак — «эмигранты»: никакого единого народа! Мне сразу вспоминаются десятки рассказов, которые я лично слышал от очевидцев событий 1941–1942 гг.: вечные поборы и невероятно высокие цены на все в эвакуации, дикая зависть (особенно к москвичам и ленинградцам).

Зато пленных французских офицеров дворяне и мещане часто принимали не просто бесплатно, но и всячески заискивали, и даже терпели тосты «за здоровье императора Наполеона». Знаменитый поэт Василий Андреевич Жуковский (1783–1852) наблюдал подобные тосты за семейным (!) столом в имении Е. А. Протасовой в д. Муратово. Он свидетельствует:

«Наши помещики принимали охотно к себе пленных, и несколько французов жило у Протасовых. Все старались облегчить участь этих несчастных, многие с ними дружились».154

Более того, например, генерал Шарль Огюст Жан Батист Луи Жозеф Бонами де Бельфонтен (1764–1830), который был взят в плен уже без движения, изрезанный почти двадцатью штыковыми ранами (!), прожил около полугода в Рязани, имел свой экипаж (выписан 22 октября рязанским губернатором из Орла), а 30 сентября 1812 года на его содержание из государственного казначейства было потребовано аж 1000 рублей.155

V

В 1984 году известный исследователь-специалист по крестьянскому вопросу в России В. И. Бабкин (доктор наук, профессор) написал книгу «Классовая борьба в период Отечественной войны 1812 г.», однако был получен фактический запрет публиковать ее в СССР. Она и до сих пор не опубликована, потому что в ней исследователь открытым текстом цитировал сотни архивных документов всех краев и областей страны, которые повествовали о восстаниях крестьян против российских властей, о многочисленных боях (!) крестьян против русской армии. По моему мнению, уже той книги хватило бы для того, чтобы сделать вывод о наличии в России в 1812 году гражданской (крестьянской) войны. Как известно, так сложилось, что я сначала самостоятельно сделал подобный вывод (в соответствии с найденными мною документальными данными), а уже потом нашел всеми забытую рукопись (подчеркну: сам Бабкин похожих выводов не формулировал и продолжал именовать войну «Отечественной»). Тем не менее, я считаю необходимым перечислить некоторые знаковые примеры крестьянской войны — одновременно это и будет воздаянием справедливости моему коллеге, о котором забыли и труд его мог бы остаться бессмысленным. Рукопись депонирована в хранилище ИНИОН РАН (7.08.1984. № 1778), а здесь я использую статью В. И. Бабкина из редкого издания (по всей видимости, его изымали и уничтожали, сегодня книга фактически недоступна и полностью забыта моими коллегами): «Вопросы военной истории России. XVIII и первая половина XIX веков». М., 1969.

Итак:

«Непрерывно происходившие крестьянские волнения в первые годы XIX в. не прекращались и во время Отечественной войны 1812 года. Они имели место, в частности, в Прибалтике. Уже 29 июля 1812 г. рижский военный губернатор сообщал в Петербург, что в Верровском округе возникли среди крестьянства „беспорядки и буйства“. Для подавления этих волнений было предписано „из состоящих в ведомстве его внутренней стражи Митавского и Рижского батальонов без малейшего потеряния времени отправить в Верро одного исправнейшего офицера с командой 40 человек“. Затем оказалось, что этих сил недостаточно. Из Пскова была послана конно-артиллерийская рота регулярных войск. Но в связи с тем, что на Псковщине также начались волнения, она была возвращена. На подавление крестьянских волнений в Лифляндской и Псковской губерниях генералу П. X. Витгенштейну пришлось выделить отряд из своего корпуса. В одном из донесений псковского губернатора Витгенштейну сообщалось, что в Невельском, Суражском, Городецком и Велижском уездах „крестьяне от внушения неприятельских войск к мнимой вольности вышли из повиновения… На сей конец я и прошу отрядить в мое распоряжение хотя один эскадрон и 200 казаков“. Наиболее упорную борьбу повели крестьяне Суражского уезда в имениях гр. П. А. Зубова. Против них была послана команда в 300 человек. Но весь этот отряд был разгромлен.

В Невельском уезде восставшие крестьяне помещика Рокоссовского „дом его и имение разграбили до такой степени, что не оставили ни дверей, ни окон, ни полов, которых бы не изрубили в куски“. К крестьянам примкнули затем крепостные помещика Савельева и крестьяне казенного ведомства села Стаек. И все они, „будучи вооруженными пиками и кольями, напали на фольварок помещика Вышинского и не только изграбили имение, но и лишили бы его и жизни, если бы Вышинский не успел, при обороне себя, одного ранить, а другого застрелить“. На подавление восстания крестьян Невельского и Городецкого уездов П. X. Витгенштейн вынужден был выделить отряд из двух эскадронов. Мятеж был подавлен. Крестьян вновь вынудили исполнять барские работы.

24 августа крестьяне Новоржевского и Порховского уездов, объединившись с отрядом рекрутов (показательнейшая деталь — прим. мое, Е. П.), напали ночью на сельцо Костомары, убили помещика Колюбакина и забрали господское добро. В Краснопольском уезде восставшие крестьяне помещика Репнинского захватили деревню Каменки, „потом, соединясь других вотчин с крестьянами, составили толпу до 500 человек“ (после этих чисел просто смехотворно упоминать мифические „отряды“ из нескольких крестьян, которые били со спины вошедших в их дом в поисках пропитания французских солдат — прим. мое, ЕП.). На подавление краснопольских крестьян был послан воинский отряд под командой поручика Колтковского. Но этот отряд был разбит. Витгенштейну против крестьян пришлось посылать целый полк. И только после этого „возмутители были схвачены“ и по приговору военно-полевого суда казнены…

На подавление крестьян Вольмарского уезда из Риги была послана рота. Крестьянские волнения на территории Витебской губернии, начавшиеся летом, повсеместно продолжались до глубокой осени. В одном из донесений витебского губернатора сообщалось, что в ночь на 18 октября „неизвестные люди“ напали на управляющего имением помещицы Щуковой Иосифа Каменского, „которые жгли его и мучили до того, что он на другой день умер“ (я напоминаю: все это происходило в стране, набожность которой постоянно рекламируется казенной пропагандой — прим. мое, Е. П.). Губернатор дважды просил оказать ему помощь воинскими частями, так как полицейских сил было недостаточно. Но в эти дни шло сражение за Полоцк, и Витгенштейн отказался выделить силы для расправы с крестьянами. Однако крестьянские волнения усиливались, и губернатор обратился за помощью в Петербург. На подавление витебских крестьян были посланы воинские команды из Полоцка, Витебска и Себежа (таким образом, русское правительство воевало на два фронта!!! — прим. мое, Е. П.).

Крестьяне помещиков Малиновского и Репнинского в Полоцком уезде с начала июля „взбунтовались, вышли из повиновения у своих господ, — говорилось в донесении в Петербург, — и разграбили казенный магазин в деревне Дворище и своих помещиков прогнали“ (а где же хваленое „единение всех вокруг трона“? — прим мое, Е. П.). Против полоцких крестьян был послан отряд Московского драгунского полка под командой поручика Квятковского. Крестьяне деревни Дворище встретили карателей, будучи вооруженными „ружьями, пролетами, кольями“. Отряд вынужден был отступить, преследуемый крестьянами до деревни Казулино, где 9 августа ночью он был окружен. И „бунтовщики со стрельбою и большим криком бросились на команду, смяли оную, убив до смерти 2 человека драгун, поручика Квятковского и заседателя Ольшевского прибили бесчеловечно, потом перевязали схваченных ими одного унтер-офицера и 11 человек рядовых драгун и отвели в Полоцк к французам“ (да, количество церквей не означало послушание крестьян, армии и правительства „заповедям Христовым“ — прим. мое, Е. П.). Пришлось посылать эскадрон драгун под командой майора Шонгофа. И только на этот раз удалось разгромить бунтующих крестьян. По приговору военного суда „зачинщики“ дворовый человек Даниил Макаров, Семен Грачуха и Ларион Куренок были приговорены к смертной казни через повешение. Приговор был немедленно приведен в исполнение в местах их жительства, а Даниил Макаров был повешен в деревне Казулино „на том месте, где им разбита была та команда“.

Крестьяне Дривинского уезда „собрались во множественном числе и, засевши в большой лес, из оного делали нападения… на помещиков“. Посланной против них воинской команде удалось „разными уговорами и страхом принудить тех бунтовщиков разойтись по своим домам“. Организаторы этого выступления крестьяне Афанасий Кавзель и Гавриил Гузик были преданы суду и „в страхе и к воздержанию других казнены смертью: повешены в разных местах, где подобные от крестьян бунты начались, прочие их соучастники по мере каждым учиненного преступления наказаны телесно и отданы их помещикам“.

Вся территория Витебской губернии была охвачена крестьянскими волнениями. С момента вторжения наполеоновских войск усилились крестьянские волнения по всей территории Белоруссии. Так, крестьяне Борисовского повета, укрывшись в лесах, создали там отряды самообороны и повели ожесточенную борьбу одновременно с вражескими отрядами и местными феодалами. Они нападали на имения, забирали хлеб. Крестьяне деревни Тростяны Борисовского повета, организовавшие партизанский отряд, убили своего помещика Глазко за то, что последний попытался заставить их нести феодальные повинности и в период оккупации…

В Могилевской губернии для охраны помещиков наполеоновская администрация учредила особые отряды. …Минский вице-губернатор сообщал, что „крестьяне кн. Радзивилла слободы Пирашевской, выйдя из повиновении помещику, оказали столько буйства, что исправник принужден был истребовать воинскую команду для усмирения их, но когда приблизился с оною к селению, то крестьяне вышли в поле в намерении противиться…“

Почти вся территория Белоруссии в течение июля — августа (то есть фактически сразу после начала войны! — прим мое, Е. П.) была охвачена крестьянскими волнениями, переходившими местами в открытые вооруженные схватки. За сентябрь 1812 г. из 28 уголовных дел, рассмотренных в Минской губернии, 25 относились к крестьянским волнениям.

Более массовый характер носили крестьянские протесты в Смоленской губернии (а она считалась в 1812 году „исконно русской“ провинцией — прим. мое, Е. П.)…

Слухи об антифеодальных выступлениях на оккупированной и прифронтовой территории быстро разнеслись по всем губерниям. Так, в сообщении московского губернатора говорилось: „Во многих селениях нет ни самих помещиков, ни управляющих от них, отчего крестьяне находятся без управления, пускаются в своевольство“. Массовый размах крестьянских волнений был в Волоколамском уезде, где крестьяне селами выходили из повиновения. Местные власти и вотчинная администрация были бессильны справиться с крестьянами. Комитет министров 24 сентября предписал генералу Ф. Ф. Винценгероде, „чтобы он на место к взбунтовавшимся крестьянам отрядил достаточную команду и изыскал зачинщиков возмущения, в страх другим велел их повесить“. Против волоколамских крестьян было послано два полка.

В антифеодальных выступлениях принимали участие и крепостные рабочие городов Московской губернии. В июле вспыхнуло волнение на бумажной фабрике Мещанинова в Богородске под влиянием слуха, что скоро все крепостные будут освобождены (то есть если бы Наполеон хотел не мира, а победить Александра любыми подлыми методами, он бы легко мог воспользоваться популизмом — и сыграть на крестьянском факторе — прим. мое, Е. П.). По жалобе рабочих шелковой фабрики Лазарева в Богородске по предписанию Сената было произведено обследование. Выяснилось, что повод к беспорядкам подает сам владелец фабрики „тем, что, приводя им скудное содержание, довел их до такого убожества, которое в состоянии было лишить их дальнейшей надежды к поправлению своего состояния“ (а где же христианские добродетели и патриотизм означенного владельца? — прим. мое, Е. П.). Над рабочими издевались, и в этом особенно отличался поручик Чиж. Он „забыл человечество, дошел до того, что мастерового Елесеенкова травил собакою“ (и это в период нашествия „неприятеля“! — прим. мое., Е. П.). Подобное выступление произошло и на серпуховской бумажной фабрике купца Н. Борисова.

Из Калужской губернии шли сообщения о начавшихся там крестьянских волнениях. Малоярославский земский исправник доносил губернатору:

„Жители некоторых селений, а наипаче Овчининской экономической волости, выходят из послушания, требования земской полиции выполнять отказываются, ссылаясь на близость неприятеля“ (иными словами: всё, власть меняется, а прежней власти — российского императора — русские крестьяне центральной России подчиняться отказываются — прим. мое, Е. П.).

С освобождением территории от противника дворяне Калужской губернии в еще большей степени испытывали страх перед опасностью крестьянских волнений, так как в руках крестьян оказалось много трофейного оружия.

…Массовые антифеодальные выступления имели место и в отдаленных от театра военных действий губерниях: Вологодской. Костромской, Казанской, Пермской, Пензенской, Нижегородской, Новгородской, Орловской, Оренбургской, Саратовской, Екатеринославской, Лифляндской, Тамбовской и многих других (проще говоря — везде: прим. мое, Е. П.).

Приведем некоторые факты из истории борьбы крестьян Нижегородской губернии. Восставшие крестьяне Сергачского уезда послали делегацию в Петербург „с мирским приговором для исходатайствования им вольности“. А крестьяне вотчины Мусиной-Пушкиной Семеновского уезда избрали из своей среды „поверенных“ Ф. Потапова, Д. Николаева и Ф. Филиппова и подали через них губернатору жалобу на вотчинного начальника Г. Куничкина, который „делает с крестьян непомерный сбор денег с побоями и угрозами“. В ожидании ответа на свою жалобу, они отказались нести повинности. Но губернатор жестоко расправился с крестьянами. Ф. Потапов умер от истязаний в тюрьме, а Д. Николаев был сослан в Сибирь.

Крестьяне Бугурусланского уезда Оренбургской губернии послали в Петербург своих поверенных „к изысканию мнимой вольности“, а своей помещице Нагадкиной заявили о несогласии „ходить на барщину“. „Дабы пресечь неустройство сие“, губернатор послал на усмирение крестьян воинский отряд, где ему приказано было „оставаться до совершенного приведения крестьян в повиновение“. В ряде уездов Тамбовской губернии крестьянские волнения подавлялись силой воинских команд.

В Приуралье, на территории Сарапульского и Елабужского уездов происходили волнения среди татар и башкир. Они были подавлены силой оружия, а крестьянский вожак Файзула Мунасынов был приговорен к пожизненной каторге. Усилились волнения и среди приписных крестьян, составлявших значительную часть рабочих крепостных мануфактур Урала. На Белорецкий, Верхнее-Исетский и Гороблагодатский заводы был послан отряд в 800 человек (это настоящие масштабные военные действия! — прим. мое, Е. П.). Волнения охватили Ирбитский, Екатеринбургский и Камышловский уезды. Пермский губернатор вынужден был лично объезжать места волнений, охвативших до 20 тыс. человек. На подавление волнений ему потребовалось несколько батальонов войск. Крупное выступление крестьян произошло в имениях заводчика А. И. Яковлева. В Вологодской губернии это началось по поводу отсылки до 400 крепостных из имений Вологодской губернии на уральские чугуноплавильные заводы, принадлежавшие Яковлеву. Против крестьян была послана воинская команда. Повстанцы рассеяли карателей. Пришлось отряжать усиленный отряд. На требование „покориться“ они отвечали: „Живыми в руки не дадимся. Во владения Яковлева идти не согласны, разве всех нас изрубят и отдадут ему трупы“. Выступление было подавлено. Главных „зачинщиков“ волнения старосту Модеста Иванова, сотского Алексея Васильева, крестьянина Алексея Петрова, а также отставного солдата Ивана Михайлова наказали при собрании прочих кнутом, у первых трех вырезали ноздри (напоминаю о пропагандируемой религиозности — прим. мое, Е. П.) и, заклеймя, сослали в Сибирь на каторжную работу, а последнего — на поселение.

Восстали крестьяне того же Яковлева, пытавшегося в Череповецком и Устюжно-Железопольском уездах Новгородской губернии отобрать 220 крестьян для отправки на Уральские заводы. Здесь крестьяне оказали еще более упорное противление. На подавление их была послана команда 6-го Башкирского полка. Но „сии крестьяне, составив из себя 600 человек, вооруженных пиками, берданками, рогатками, ружьями и даже двумя пушками, поклялись между собой присягою, чтобы никого не выдавать, и ясно земской полиции, что они никакой власти не слушают“.

Новгородский губернатор вынужден был сообщить, что они не поддаются „увещеванию и не приходят в повиновение, не впускают отряд 6-го Башкирского полка в свои селения, арестовали у себя чиновников земской полиции, причинили им бесчеловечные побои и что сии их поступки делали худые влияния и на прочии селения“. Тогда послали весь 6-й полк. Полковник Шайдаров пытался сначала уговаривать крестьян, но безуспешно. Полк вынужден был отступить из Череповца к деревне Глины, где его также встретили „кольями и пиками, и одному башкиру проломили голову“. К месту происшествий был послан из Петербурга полковник Чуйкевич. Однако и его всяческие „увещевания“ не дали должных результатов. К крестьянам был послан архиепископ Паиссий, но „колико сей пастырь ни старался уговаривать и увещевать к спокойствию и повиновению, они, отринув сие, остались при прежнем упорстве и возмущении“. В ожесточенных схватках „крестьяне, невзирая на самую смерть, дрались и отражали башкирцев отчаянно так, что сам г. Чуйкевич и прочие чиновники, тут находившиеся, поражены и биты“. Волнения были, однако, подавлены силой оружия».

Это поразительно! Просто поразительно! Здесь перечислено чуть ли не большее количество боев и стычек, чем было в локальной кампании против армии Наполеона! Почему Великую армию европейцев отечественные авторы уважают вниманием, а русских крестьян (погибших в схватке с… русскими же) — нет?! Да, придется отказаться от пышного имперского мифа-копролита, на котором удобно «распиливать» бюджет, но научная логика, элементарная математика нам диктует сделать вывод: в 1812 году в России происходила гражданская война на фоне локальной кампании 6-й антифранцузской коалиции. Причем военные действия антифранцузской коалиции велись союзниками царя Александра (после всего вышеперечисленного я не могу без оговорок сказать «союзниками России», потому что Россия не была единой) не только на территории Российской империи, но и в Испании (а в конце кампании — и в Герцогстве Варшавском, и в Пруссии), а также на море. При этом в Испании против французов воевала английская армия.

Таким образом, война 6-й антифранцузской коалиции была совершенно того же типа и свойства, что и все предыдущие коалиции, начавшиеся в начале 1790-х (когда Бонапарт еще был нищим офицером), только отягченная гражданской войной в одной из стран-участниц. Хотя нельзя не упомянуть: в Испании ведь тоже шла фактически гражданская война против законного правителя Жозефа Бонапарта (Иосиф I Наполеон), которую развязали терявшие свои деньги попы и английские агенты. В принципе, по сути это была одна большая война феодализма, авторитаризма, средневековья и мракобесия против свободы, прогресса и просвещения. Вспоминаются слова А. И. Герцена о Г. Л. фон Блюхере и герцоге Веллингтоне при Ватерлоо, которые

«своротили историю с большой дороги по ступицу в грязь, в такую грязь, из которой ее в полвека не вытащат».156

В этом негативном процессе Александр и его подчиненные принимали самое деятельное участие, царь вел (в том числе, руками Кутузова), я бы выразился, АНТИотечественную войну. И все закончилось крахом в 1917 году и расстрелом царской семьи. Потому что, если не делать реформы вовремя и сверху — все взорвется: и «крестные ходы» не помогут. Поэтому В. В. Розанов и констатировал:

«Русь слиняла в два дня. Самое большее — в три».

Если бы правительство правильно оценило гражданскую войну 1812 года, то оно могло бы это предотвратить, но у Александра в сознании было только одно: патологическая зависть к Наполеону, а его преемник Николай мог только заворачивать гайки и мастерить мифы о «героическом» прошлом. У меня даже была мысль назвать свою книгу «Война Александра I против России в 1812 году». Подчеркну: в отличие от российских властей, Наполеон с русским мирным населением не воевал, карательные отряды не посылал (нам известны лишь несколько случаев, когда по просьбе помещиков из числа шляхты им были отправлены команды для охраны домов), даже никогда не наказывал села, в которых отдельные крестьяне зверски убивали пришедших на постой или за провизией (а зимой и просто безоружных, полуживых) французских солдат. Симптоматично и то, что во время всех военных столкновений эпохи Наполеона подобная ситуация с параллельной гражданской войной, вызванной давними и глубокими проблемами, тлевшей в брожении «всех против всех», была уникальной (раздвоенность Испании во время правления брата Наполеона и экономически обусловленные беспорядки в Англии — явления иного рода).

Так начиналась гражданская война в России в 1812 году, и мы с вами позже еще увидим другие акты этой драмы.

Одновременно приходится констатировать, что Наполеон русских крестьян за стремление к человеческим условиям жизни не карал. Подчеркну: мы бы давно знали о крестьянской войне против правительства в 1812 году, если бы все знаменитые художники, которых нанимала власть (от Дж. Доу и П. фон Хесса — до Ф. А. Рубо и советских маляров), писали бы яркие картины на рассказанные выше сюжеты, а не пиарили бы пропагандистскую версию событий.

Но вернемся к эффектным и столь любимым и искренними любознательными читателями, и лукавыми пропагандистами передвижениям армий Наполеона и Александра.

VI

Перейдем теперь к истории с выбором единого главнокомандующего русской армией.

После своего бегства от армии в Петербург Александр постоянно слышал ропот и недовольство тем, что армия позорно бежит, оставляет огромную территорию — гибнут богатые имения и репутация. Находясь при армии, формальным командующим являлся сам царь, теперь же он, верный собственному принципу перекладывать свою вину на других и запутывать ситуацию, решил предоставить обществу официального главнокомандующего. Это, безусловно, должен был быть кто-то «свой», «совсем русский». Речь шла даже не о военных талантах (их в России тогда, как мы уже знаем, особенно солидных не было), а об образе. Но и само решение, сам выбор конкретного «русака» Александр, естественно, решил переложить на других: никакой личной ответственности!

С этой целью 17 августа (5-го по ст. стилю) был созван Чрезвычайный комитет (в Росси часто так бывает: несколько лет готовиться к войне, начать ее, а потом «чрезвычайным» образом выискивать, кто бы мог командовать армией…), который работал с 19.00 до 22.30 часов того же дня. В комитет вошли доверенные высшие сановники императора: председатель Государственного совета генерал-фельдмаршал граф Н. И. Салтыков (1736–1816; я напомню, что он был воспитателем юного цесаревича Александра), светлейший князь П. В. Лопухин (1753–1827), граф В. П. Кочубей (1768–1834), генерал-губернатор Петербурга генерал от инфантерии (т. е. пехоты) С. К. Вязьмитинов (1744–1819), министр полиции генерал-адъютант А. Д. Балашов (1770–1837). Любопытная деталь — вместо царя за заседанием наблюдал А. А. Аракчеев (1769–1834).157 После смерти графа Н. М. Каменского (1776–1811) и графа Ф. Ф. Буксгевдена (1750–1811), имевших имена и заслуги, вариантов почти не оставалось: поздним вечером был выбран М. И. Голенищев-Кутузов (1747–1813). Иногда исследователи обращают внимание на то, что в комиссии были масоны — и они избрали своего «брата», но таких «братьев» среди высших офицеров России было много — поэтому данный момент, вероятно, не был определяющим. Военный историк М. И. Богданович проницательно заметил:

«Избрав Кутузова, комитет совершенно исполнил ожидание государя, который заранее предвидел, на кого падет выбор…»158

19 августа М. И. Кутузов был приглашен в резиденцию Александра I на Каменном острове, где царь объявил ему о назначении главнокомандующим: меркантильный Кутузов не забыл попросить денег («на дорогу»), причем, что характерно, на французском языке: эту сцену описал дежурный — граф Е. Ф. Комаровский.159 Александру ничего не оставалось делать, как дать Михаилу Илларионовичу 10 000 рублей…

О назначении Кутузова царь писал сестре Екатерине Павловне так:

«Я не мог поступить иначе, как выбрать из трех генералов, одинаково мало способных быть главнокомандующими (имеются в виду Барклай де Толли, Багратион и сам Кутузов — прим. мое, Е. П.), того, на которого указывал общий голос».160

А вот что «чистоплотный» царь заявил генерал-адъютанту Е. Ф. Комаровскому:

«Публика желала его назначения, я его назначил. Что же касается меня, то я умываю руки».161

Один из самых известных биографов царя Н. К. Шильдер резюмировал:

«Император Александр не доверял ни высоким военным способностям, ни личным свойствам Кутузова».162

При назначении командовать всеми русскими армиями М. И. Кутузову шел 65 год. Он практически не садился на коня, а ездил в коляске. Подобное происходило больше от лени, чем от возраста: к примеру, его коллега фельдмаршал Г. Л. фон Блюхер (1742–1819) был на 5 лет старше, но лично водил солдат в атаку в сражениях до и после войны 1812 г.; первый противник Бонапарта в Италии в 1796 г. Иоганн Петер Больё (1725–1819) был старше Кутузова на 22 года, однако также за 16 лет до 1812 г. подолгу не слезал с коня, проводя исследование местности и на марше (и, кстати, эти генералы, в отличие от Кутузова, не писали лживых реляций о выдуманных победах!). Лень и некоторое равнодушие к боевым делам, изнеженность фактически лишали Кутузова возможности производить рекогносцировки и хотя бы лично участвовать в размещении войск на боевой позиции (что в Бородинском сражении окажется для русской армии фатальным!). Феноменально льстивый и до низости услужливый по отношению к монархам, их фаворитам и временным начальникам — он зачастую был груб с подчиненным, иногда даже позволял себе обматерить дворян-адъютантов. Но это не мешало ему подчас разыгрывать «отеческую», несколько комическую заботу и простоту. Для военного он был хорошо образован, знал европейские языки и литературу, великолепно владел искусством светской придворной беседы. Его умение делать комплименты женщинам компенсировало отсутствие внешней привлекательности.

Какова же была внешность Кутузова? Внимательно исследовав несколько прижизненных изображений163 (не путать с теми эффектными полотнами, которые создавались много лет спустя и никакого отношения к реальности не имели), в том числе и сделанный перед самым отбытием в армию объемный портрет из розового воска, выполненный Ф. П. Толстым по заказу Н. Н. Логиной,164 мы увидим следующее. Узкий покатый лоб, выдающийся нос с горбинкой, капризные излишне пухлые губы, несколько жировых складок под мизерным, ущербным подбородком. На гравюре Д. Хопвуда, которая есть в моей личной коллекции, как и на ряде миниатюр (в т. ч. с гравюры С. Карделли), отчетливо видна также большая бородавка на левой щеке. Общий вид фигуры был тяжеловесный и обмякший. Следуя моде восемнадцатого века, Кутузов нередко пудрился и румянился. Александр называл его «одноглазым старым сатиром». Известную по позднейшим рисункам и фильмам невежественных авторов повязку на ослепший после ранения глаз он практически никогда в жизни не надевал.

Кутузов был масоном, но в их идеалы не верил, а лишь использовал для обретения нужных для карьеры связей. Михаил Илларионович слыл известным коррупционером: его «злоупотребления» выявлялись всюду — от руководимого им Императорского сухопутного шляхетского кадетского корпуса — до Дунайской армии.165 Невероятно мстительный (вплоть до должностных преступлений) и обожающий интриги, капризный, ленивый, но деятельный, если речь касалась дел меркантильных. Хитрый и шутливый, любитель порочных интимных наслаждений и эмоционального комфорта в быту. Мастер составлять донесения, вводящие начальство в заблуждение относительно реального положения дел (ради собственной выгоды). У нас сохранилось множество документальных свидетельств (писем, мемуаров) храбрых генералов русской армии, раздраженных назначением Кутузова, которого они считали интриганом, сплетником и очень слабым командиром.166 Царский историк М. И. Богданович отмечал и другую черту:

«Обычная скрытность князя Кутузова, обратясь в привычку, заставляла его хитрить даже и тогда, когда не было в том никакой нужды…»167

Важно знать, что М. И. Кутузов являлся полновластным владельцем 6567 рабов.168 Поэтому сама постановка вопроса о Кутузове-освободителе неверна на фактическом уровне, по своей сути, по логике. Наполеон из русских рабов не делал и не собирался делать, а Кутузов уже давно русскими рабами владел! За Кутузовым водились и совершенно чудовищные грехи. И современникам-военным, и в светском обществе был широко известен случай, когда Кутузов просто из самодурства приказал повесить солдата!169

Далее. Хорошо, что, согласно современным юридическим нормам, закон не имеет обратной силы: иначе бы Кутузову не назначение надо было получать, и не памятники теперь ставить, а идти под суд за дела интимные… Историкам хорошо известно, что в 1811–1812 гг. вместо активной деятельности на турецком фронте он развлекался с 14-летней молдаваночкой. Вот как это описывает генерал граф Александр Федорович Ланжерон (1763–1831):

«Первым делом Кутузова, по приезде в Бухарест, было отыскать себе владычицу; …но его выбор поразил нас. Он пал на 14-летнюю девочку, племянницу Ворлама и бывшую уже замужем за одним молодым боярином Гунианом. …Когда 64-летний старик, одноглазый, толстый, уродливый, как Кутузов, не может существовать без того, чтобы иметь при себе трех, четырех женщин… это достойно или отвращения или сожаления…»170

Во время войны 1812 года адъютанты наблюдали в опочивальне Кутузова уже двух девочек.171 И это при живой жене и гибнущей России…

Таковы были нравы православного аристократа, прах которого покоится в Казанском соборе.

До войны 1805 г., закончившейся разгромом русских под Аустерлицем, Кутузов главного начальства не осуществлял, а лишь был исполнительным офицером под началом А. В. Суворова (1730–1800) и П. А. Румянцева (1725–1796). Его главным талантом оказался дар царедворца, который в восемнадцатом веке мог выгодно заменить все прочие способности. Начал Кутузов с того, что подольстился к всесильному фавориту Екатерины — к молодому Платону Зубову (подробнее об этой поре жизни будущего фельдмаршала — см. монографию профессора, д. и. н. Н. А. Троицкого «Фельдмаршал Кутузов: мифы и факты». М., 2002, с. 72–73 и др.). Русский боевой офицер, православный и аристократ регулярно приходил утром к Зубову, чтобы по специфическому «турецкому» рецепту варить для него кофе. Затем он выжидал в приемной и вносил напиток в опочивальню (зачастую не стесняясь пересудов присутствующих).

А. С. Пушкин в «Заметках по русской истории XVIII века» называл «кофейник Кутузова» самым отвратительным символом придворного унижения.172 Зато в итоге сих мучений в середине 1790-х Кутузова делают главнокомандующим всеми сухопутными войсками, флотом и крепостями в Финляндии, а также директором Императорского сухопутного шляхетского кадетского корпуса (безопасно и прибыльно!). Однако кадеты его недолюбливали. Провожая карету Кутузова, юноши кричали: «кофейник», «подлец, хвост Зубова!». Тем не менее Кутузов успел выгодно для себя продать часть казенной земли, принадлежащей Корпусу. Он был до того беспринципен, что умудрился пользоваться расположением враждующих между собой Екатерины II и Павла I! Императрица почти ежедневно приглашала его в свое общество в качестве придворного льстеца. Феноменальный и показательный факт: Кутузов ужинал с обоими монархами в последний вечер перед их кончинами! Только виртуозный льстец и лицемер мог быть обласкан обоюдными врагами и антиподами.

Вспомним подробнее 1805 год. После знаменитого пленения Наполеоном вторгнувшейся на территорию союзной Франции Баварии австрийской армии генерала К. Мака под Ульмом, шедшему на соединение с ней Кутузову пришлось отступать по долине Дуная. Благодаря небывалым жертвам среди солдат арьергардных отрядов (можно вспомнить хотя бы Шенграбенский бой), ему удалось избегнуть окружения и соединиться с русскими резервами и некоторыми австрийскими частями. Теперь численный перевес был на стороне армии Кутузова: против 90 тысяч союзников Наполеон располагал лишь 73 тыс. изнуренных долгим и стремительным походом солдат. Артиллерийских орудий у французов было также гораздо меньше — соответственно, 330 и 139 единиц.173

На военном совете в городке Ольмюц Кутузов предлагает отступать аж к Карпатам (?!), однако затем соглашается с мнением большинства генералов перейти, наконец, в наступление. Решающее столкновение произошло у г. Аустерлиц. План боя разрабатывал австрийский офицер, имеющий опыт войны с Наполеоном еще в пору его итальянских походов, Франц фон Вейротер (Franz von Weyrother: 1755–1806). Его идея состояла в обходе армии французов с правого фланга, однако при этом сильно ослаблялся центр позиции союзников. По воспоминаниям участников обсуждения этого проекта (когда высказывались опасения по поводу диспозиции), Кутузов проспал в кресле все время заседания, а, проснувшись, всех отпустил. В шифрованной ноте посла Сардинского короля Жозефа де Местра отмечается, что уже поздно ночью командующий обратился к обер-гофмаршалу графу Николаю Александровичу Толстому (1765–1816): «Вы должны отговорить императора, потому что мы проиграем битву наверное». Но ему резонно ответили: «Мое дело — соусы да жаркое; а ваше дело — война, занимайтесь же ею».174

В итоге утром 2 декабря Кутузов приказал начать обходной маневр, а Наполеон нанес главный удар в плохо защищенный центр противника, а затем в тыл колоннам обхода. Русско-австрийская армия была рассеяна, потеряв около трети солдат. Герой Аустерлица, будущий генерал и декабрист Михаил Александрович Фонвизин (1787–1854) записал:

«Наш главнокомандующий из человекоугодничества согласился приводить в исполнение чужие мысли, которые в душе не одобрял».175

За разъяснением причин поведения Кутузова, его роли в катастрофе в Австрии, и позднейших неудач мы обратимся к запискам генерала от инфантерии и Новороссийского генерал-губернатора Александра Федоровича Ланжерона (1763–1831), который на протяжении почти всех кампаний находился при нем, а под Аустерлицем командовал обходной колонной войск:

«Кутузов, будучи очень умным, был в то же время страшно слабохарактерный и соединял в себе ловкость, хитрость и действительные таланты с поразительной безнравственностью. Необыкновенная память, серьезное образование, любезное обращение, разговор, полный интереса и добродушия (на самом деле немного поддельное, но приятное для доверчивых людей) — вот симпатичные стороны Кутузова. Но зато его жестокость, грубость, когда он горячился или имел дело с людьми, которых нечего бояться и в то же время его угодливость, доходящая до раболепства по отношению к высокостоящим, непреодолимая лень, простирающаяся на все, апатия, эгоизм и неделикатное отношение в денежных делах, составляли противоположные стороны этого человека.

Кутузов участвовал во многих сражениях и получил уже тогда настолько опыта, что свободно мог судить как о плане кампании, так и об отдаваемых ему приказаниях. Ему легко было различить достойного начальника от несоответствующего и решить дело в затруднительном положении, но все эти качества были парализованы в нем нерешительностью и ленью физической и нравственной, которая часто и была помехой в его действиях.

Однажды, в битве, стоя на месте, он услыхал издалека свист летящего снаряда; он настолько растерялся, что вместо того, чтобы что-нибудь предпринять, даже не сошел со своего места, а остался неподвижен, творя над собой крестное знамение. Сам он не только никогда не производил рекогносцировки местности и неприятельской позиции, но даже не осматривал стоянку своих войск, и я помню, как он, пробыв как-то около четырех месяцев в лагере, ничего не знал, кроме своей палатки».176

Относительно собственных военных дарований Кутузов не заблуждался. На все похвальбы по пути в армию Кутузов резко и несколько нервно отвечал: «Не победить, а дай Бог обмануть Наполеона!».177

Он действительно был всего лишь одним из русских генералов, не сильно выделявшийся дарованием, когда-то давно, в прошлом веке успешно выполнявший приказы своих командиров, включая А. В. Суворова (но и тот, надо заметить, не был равен масштабом Наполеону — и даже был вынужден отступать перед одним из его будущих маршалов). Именно из-за неочевидности талантов Кутузова (еще бы — он уже проиграл войну с Наполеоном в 1805 году!), именно из-за острейшего дефицита кадров, Александр I еще перед началом боевых действий предлагал возглавить русскую армию французскому генералу Ж. В. Моро (бывший соперник Бонапарта, жил в эмиграции в США), затем англичанину герцогу Веллингтону, а когда и тот отказался, царь сделал предложение бывшему маршалу Наполеона — ренегату Ж. Б. Бернадоту (последний ограничился дарением концепции отступления и позднее присылкой шведских войск).178 Изначально русских генералов в качестве эффективных оппонентов Наполеона император России не рассматривал вовсе (и на практике они умудрились проиграть три самых крупных сражения 1812 года: Смоленское, Бородинское и под Малоярославцем). Нельзя сказать, чтобы после стольких войн к 1812 году царь совсем не понимал истинного положения вещей. И все же степень его презрения к собственным генералам феноменальна.

Из примечательного: 9 января 1869 года во Флоренции внучка Кутузова Дарья Константиновна Опочинина вышла замуж за правнука Жозефины Бонапарт — за Евгения Максимилиановича Романовского (назван в честь деда — командира IV корпуса Великой армии Эжена /Евгения/ де Богарне). Это к долгому и непростому вопросу: за что простые русские солдаты и крестьяне отдавали свои жизни в 1812 году?

Однако вернемся именно в тот год! После неудачного заключения мира с Турцией Кутузов попал в опалу и тихо жил в деревне Горшки. Причем эти Горошки не были «исконно» русским имением: данная территория вошла в состав Российской империи после агрессивного раздела Польши в 1793 году (и уже Екатерина II в 1796 подарила имение Кутузову). Отмечу, что только в 1959 году местный парк был назван в честь Кутузова и там был установлен бюст полководца (скульптор Г. Постников). В августе 2004-го (прошу это не связывать с выходом моей первой монографии о войне 1812 года…) упомянутый памятник стал жертвой вандализма: постамент был частично разрушен, а бронзовый бюст исчез.

При начале военных действий в 1812 году Кутузову отвели скромную и неказистую роль заведующего одним из краевых ополчений. И вот теперь — он стал главнокомандующим всеми армиями России. Я бы сказал, что вместе с ним на фронт ехал сам Восемнадцатый век в его худших чертах (именно то, что высмеивали, к примеру, А. С. Грибоедов и А. С. Пушкин). Румяный ожирелый царедворец, часто в парике, меркантильный и развратный, любитель отдыха и порочных развлечений, грубый с подневольными и дамски-угодливый в отношении начальствующих.

Реакция многих видных русских генералов на назначение Кутузова была сразу резко отрицательной. Петр Иванович Багратион писал генерал-губернатору Москвы Федору Васильевичу Ростопчину:

«Хорош и сей гусь, который назван и князем и вождем! Если особенного повеления он не имеет, чтобы наступать, я вас уверяю, что тоже приведет к вам… Теперь пойдут у вождя сплетни бабьи и интриги».

Кстати, еще в 1811 г. Багратион предупреждал военного министра Барклая де Толли, что «Кутузов имеет особенный дар драться неудачно». Михаил Андреевич Милорадович назвал нового командующего «низким царедворцем»,179 а генерал Дмитрий Сергеевич Дохтуров «отвратительным интриганом».180 В письме к жене Николай Николаевич Раевский лаконично заметил:

«Переменив Барклая, который был не великий полководец, мы и тут потеряли».181

Еще одна показательная цитата-характеристика современника и участника событий: генерал-губернатор Москвы Ф. В. Ростопчин (в письме царю Александру): Кутузов — «старая баба-сплетница».182 В декабре 1812 года А. А. Закревский (1783, село Берниково — 1865, Флоренция) в письме А. Я. Булгакову не стеснялся в выражениях (по случаю награждения Кутузова): царь

«…надел на Старую Камбалу Георгия I-го класса. Естли спросите за што — то ответа от меня не дождетесь» (для атмосферы сохраняю орфографию подлинника).183

В продолжение «парада документов» о Кутузове — отрывок из письма адмирала П. В. Чичагова — графу С. Р. Воронцову:

«Что касается интриг, коварства и наглости, это был первый генерал в Европе».184

Среди современников 1812 года, которые стали осведомленными историками, выделяется знаменитый Луи Адольф Тьер. Вот его мнение о Кутузове: он

«…едва держался в седле, был глубоко испорчен, фальшив, коварен и лжив…».185

Другой известный историк, академик Е. В. Тарле, веком позже (20 июля 1940 г.) писал в личном послании С. Т. Григорьеву то, что не мог открыто сформулировать в книгах (да, советских деятелей приходится читать даже не между строк, а между кухней и перлюстрацией):

«Кутузов — значительный полководец, но он не Суворов и не Бонапарт. …Равнять его с Суворовым или Наполеоном — значит лишь без нужды унижать его, вызывая на основательные и решительные противоречия всех знающих читателей. И натура не та, и приемы не те, и психика не та, и физика не та, и обстоятельства не те. Это важнее всего, важнее даже того, что по своим стратегическим и тактическим дарованиям, просто по размерам этих дарований Кутузов не равен Суворову и подавно не равен Наполеону».186

«Историки» 1812 года практически не упоминают о том, что Кутузов был масоном. Это происходит от невежества, а также из боязни придать «светлому» образу не совсем нужный для пропаганды оттенок. Тем не менее, мы знаем, что Кутузов был изначально посвящен в 1779 году в немецкой масонской ложе «Три ключа» (в городе Ратисбонне — нынешним Регенсбурге). Он также стал позднее членом московских лож «Сфинкс» и «Трех знамен». Кроме того, из карьерных интересов он принимал участие в собраниях масонских лож Петербурга, Франкфурта и Берлина, имел высшие степени посвящения в знаменитой Шведской системе. В масонстве именовался «Вечнозеленеющим лавром»…187

Далее. У русских военных были все основания не любить Кутузова и называть его интриганом. Вот один из неприятных опытов:

«К концу июня я прибыл в главную квартиру, размещавшуюся в Галаце. Командовал армией фельдмаршал князь Прозоровский, а генерал Кутузов, был под его началом. Ослабевший в силу своего преклонного возраста Прозоровский, и желавший быть главнокомандующим Кутузов ревновали друг к другу. Они были заняты больше интригами, чем военными действиями. Предпринятый штурм крепости Браилов стоил больших потерь, но был отбит. Фельдмаршал обвинил в этом генерала Кутузова, а тот надеялся, что из-за этой неудачи князя Прозоровского отзовут, а он встанет во главе армии. Император решил по-другому и, чтобы прекратить всю эту унизительную возню, назначил князя Багратиона на место Кутузова».188

По прибытии в армию в 1812 году, Кутузов не просто начал интриговать, но в буквальном смысле этого слова подставлять своих коллег (Барклая де Толли и Багратиона). Это было прямым вредительством. Среди прочих подобное описывает А. П. Ермолов:

«С прибытием к армиям князя Кутузова известны мне были неприятности, делаемые им Барклаю де Толли, который негодовал на беспорядок в делах, принявших необыкновенный ход. Сначала приказания князя отдавались начальникам главного штаба, мне и генерал-адъютанту графу Сен-При, чрез полковника Кайсарова, исправляющего при нем должность дежурного, чрез многих других, и даже чрез капитана Скобелева, нередко одни другим противоречащие, из которых происходили недоразумения, запутанности и неприятные объяснения. Случалось иногда, что приказания доставлялись непосредственно к корпусным и частным начальникам, которые, приступая к исполнению, извещали для доклада главнокомандующим, когда войска выступали из лагеря или возвращались. Приказания объявляемы были также генерал-квартирмейстером 2-й армии Толем, гвардии полковником князем Кудашевым».189

Холуйство Кутузова в отношении царя было не только бичом в профессиональном плане, но доходило просто до комизма. Характерный пример записал С. И. Маевский:

«В один день я докладываю фельдмаршалу, что по случаю соединения всех армий, нужно назначить одного начальника артиллерии.

— Кого же лучше, как не Д. П. Резвого? — отвечал князь. — Он человек умный и знает это дело лучше всех.

Вдруг докладывают, что граф Аракчеев приехал к светлейшему. И представьте наше удивление: граф говорит о том же, о чем говорили и мы за минуту до него: но разговор был в другом уже тоне и духе.

Граф Аракчеев:

— Государю императору угодно соединить командование всею артиллерию в лице одного артиллерийского генерала; а выбор последнего предоставляет вашей светлости. Его величество думает, что всего ближе дать этот пост А. П. Ермолову.

Кутузов:

— Вот спросите у него (указывая на меня): мы сию минуту об этом только говорили. И я сам хотел просить государя императора, чтобы назначен был А. П. Ермолов. Да и можно ли назначить лучше кого другого?»190

Тот же С. И. Маевский свидетельствует о кошмарной лени, капризности и самодурстве главнокомандующего. Например, про элементарные подписи на важных документах:

«…он утомился на 10 подписях… Для Кутузова написать вместе 10 слов труднее, чем для другого описать кругом 100 листов. (…) На другой день службы моей при Кутузове, я принес к нему в 7 часов вечера (это было обыкновенное его время — после обеда и сна заниматься бумагами) нужнейшие бумаги; их было не более 10 и коротких, по 20–30 слов. Он все выслушал, одобрил и стал уже подписывать. Но от утомления или от каприза велел в одной добавить два слова „заковать в кандалы“».191

И сегодня этому моральному уроду неосведомленными об исторической реальности потомками поставлено множество памятников!

При всех мерзостных чертах характера и образа, Кутузов был еще и весьма комичным персонажем: это, кстати, весьма проницательно заметил выдающийся советский режиссер Э. А. Рязанов (1927–2015), выбрав на роль Кутузова (в фильме-оперетте «Гусарская баллада», 1962 г.) актера-комика И. В. Ильинского (1901–1987). Чего стоит один знаменитый реальный эпизод, когда Кутузов по прибытии к армии опереточно возмущался, как можно с такими бравыми солдатами отступать — и тут же (!) отдал приказ к новому отступлению.192

Продолжаем наше повествование.

«Я бы ничего так не желал, как обмануть Наполеона», — заявлял на пути в армию Кутузов.193 Эту фразу цитируют все авторы сочинений на тему войны 1812 года, но никто не задумался над следующим вопросом: позвольте, разве это (обман, причем намеренный) не является «смертным грехом» для тех, кто позиционирует себя как верующий христианин? Изучая биографию, пристрастия, поступки, профессию — и вообще всю жизнь М. И. Кутузова, встает большой вопрос: насколько все перечисленное сообразуется с тем, что именующие себя верующими называют «заповедями Христа»? Не была вера Кутузова лишь внешним показным обрядом?

Вернемся к страстному желанию Кутузова выиграть не мастерством, а обманом (с безразмерной территорией и бесконечным терпением крепостных рабов — это дело незамысловатое). Не является ли это, в какой-то степени, грехом лжесвидетельства? Возможно, того, кому Синод объявил анафему, обманывать не грех, но Наполеон еще продолжал официально числиться кавалером ордена Святого апостола Андрея Первозванного и ордена Святого благоверного князя Александра Невского. Достойно ли русского дворянина подобное отношение к такому орденоносцу? Кроме того, Наполеон был помазанник Божий, но опять-таки и это можно не принимать в расчет — так как сие было произведено Папой Римским — то есть как бы не тем, кем засчитывалось на территории России. Но и тут встает теологическая проблема: если «нет ни эллина, ни иудея», тогда и границ для христиан нет — а что же тогда защищать? А как с обязанностью «подставить другую щеку»? Как эта заповедь коррелирует с военным противодействием? Ну, ладно — против врага (хотя врага — в светском понимании), однако Кутузов обнаружил крайнюю мстительность и в отношении своего ни в чем не повинного коллеги П. В. Чичагова (на Березине), а также в письме царю лжесвидетельствовал против М. Б. Барклая де Толли (обвиняя его в том, что в итоге пришлось оставить Москву). А как расценить прелюбодеяния (при живой жене) с 14-летними девушками, переодетыми казаками? Чем объяснить корыстолюбие и феноменальный карьеризм? Однако оставим этот «метафизический» диспут — и вернемся в науке.

После всего вышеизложенного немудрено то, что до эффектных высказываний И. В. Сталина (1878–1953), который пытался прикрыть собственный позор бегства и поражения армии в 1941 году путем сооружения мифа о глубокомысленном плане Кутузова в 1812 году, серьезные ученые не посвятили Кутузову ни одной (!) монографии. Об этом показательном моменте почему-то никто не задумывается. Но факт остается фактом: ни одного серьезного научного исследования за 130 лет — лишь пара балагурных и былинных агиток в первые годы после 1812 года и какие-то конфитюрные упоминания в юбилейных изданиях. Таким образом, наука на полных основаниях не заметила сего деятеля (Кутузова) — и только по приказу бандита Кобы-Сталина (в прошлом грабителя инкассаторской машины) советские холуи стали строчить типовые книжонки про «великого полководца».194 И первый среди подобных графоманов от пропаганды — П. А. Жилин: не историк, а просто кабинетный служака в погонах, родившийся в селе Воробьёвка Богучарского уезда (Воронежская губерния…) — и сделавший при советском режиме большую карьеру в Москве (но так, по сути, из села и не выбравшийся). Злобный и мстительный деревенский тип (с соответствующей физиономией), который долго душил науку и молодых ученых. За свою фальсификаторскую брошюрку о Кутузове ему быстренько выписали Сталинскую премию (1952 г.), а в конце жизни он стал почетным гражданином аж Вязьмы (1985 г.). Вот что товарищ Жилин, не стесняясь ничего и никого (а достойные — или сидят, или в могиле, или в эмиграции), пишет в своей «научной» работе 1950-го года («Контрнаступление Кутузова в 1812 г.» М., 1950, с. 28–29):

«Огромная заслуга в правильной оценке полководческого искусства Кутузова принадлежит лично товарищу Сталину. …Решительным поворотом во всей литературе, посвященной Кутузову, явился выход в свет материалов Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) — „Михаил Илларионович Кутузов“. Руководствуясь указаниями товарища Сталина… и в этих материалах в сжатой, но убедительной форме, рисуется мужественный образ великого русского полководца».

Итак, дорогие читатели, ваш образ «великого полководца» вылез из грязной и сухой лапы бандита и серийного убийцы Кобы (Сталина) — одного из главных преступников прошлого века! А затем эта мерзкая выдумка разошлась по всем учебникам, по всей пропагандистской машине «империи зла» — и в итоге выросло уже не одно поколение зомбированных людей.

Сегодня также забыто и совместное официальное обращение (июль 1962 года) профессора, доктора исторических наук С. М. Дубровского, генерал-майора С. И. Петровского и инженер-полковника И. М. Данишевского, поданное на имя Первого секретаря ЦК КПСС Н. С. Хрущева (1894–1971), в котором они заявляют о бездарных действиях М. И. Кутузова и выступают категорически против возвеличивания его имени (в том числе просят не называть в честь него проспект, по которому русская армия бежала из города, и не ставить ему памятников!). Кроме того, авторы откровенно называют истинного автора мифа о Кутузове — Сталина. Этот интересный документ эпохи сегодня хранится в Архиве Президента РФ (Ф. 3. Оп. 50. Д. 597. Л. 46–55).

Брошюра, посвященная М. И. Кутузову: издана сталинским «Управлением пропаганды и агитации ЦК ВКП(б)» в 1945 году. Из личной коллекции Е. Понасенкова.

Но вернемся к описанию отступления русской армии.

Главная проблема, с которой столкнулся главнокомандующий — это пугающий и позорный (в обстоятельствах необходимости защиты того, что пропагандисты старались называть «отечеством») размах дезертирства и мародерства. Вот что гласит, например, приказ М. И. Кутузова по армии № 2 от 18 августа (по старому стилю):

«Сегодня пойманы в самое короткое время разбродившихся до 2000 нижних чинов. Сие сделано не старанием начальников, но помощию воинской полиции. …Привычка к мародерству сею слабостию начальства, возымев действие свое на мораль солдата, обратилось ему почти в обыкновенное…»195

Об этом, естественно, не писали мои коллеги, но надо отметить, что дезертирство из русской армии началось еще до войны: во французских архивах хранится немало документов о русских солдатах и казаках, перебежавших границу и пришедших в расположение армии Наполеона.196 Что ж: как говорится, деды дезертировали…

Отношение армии к монарху и своему долгу до того стало вызывать опасения, что в Петербурге были вынуждены сочинить новую (!) присягу для армии с весьма экзальтированным содержанием!197 И вновь мои коллеги-историки об этом умалчивают… В мировой истории не было подобного: идет война на территории «отечества», а солдаты тысячами дезертируют, грабят крестьян; только вдумайтесь: посреди всего этого «патриотизма» пришлось изобретать новую присягу!

Другая печальная и позорная страница — это воровство чиновников, военных интендантов. Мародерство же среди солдат приобретало повальный характер. Молодой русский артиллерийский офицер Н. Е. Митаревский с сожалением заметил (за день до Бородинского боя):

«По дороге, искавши фуража, заходил я в некоторые помещичьи дома. Все они были пусты и опустошены под всеобщим предлогом — не доставайся французам».198

А теперь, прежде чем я перейду к описанию знаменитого Бородинского сражения — вспомним, что происходило на флангах театра военных действий. Их роль была невелика (всего лишь обеспечивать спокойствие коммуникаций центрального направления — а прочие успехи предполагались уже, так сказать, факультативно), но и забывать о них не стоит.

На северном направлении действовал 10-й армейский корпус прославленного маршала Э. Ж. Ж. А. Макдональда (1765–1840). Его задачей было занять Ригу, а затем соединиться с шедшим на подкрепление 2-м армейским корпусом маршала Н. Ш. Удино (1767–1847). Отмечу, что большую часть сил Макдональда составлял отдельный прусский контингент, который не был вполне предан — а в конце войны и вовсе вышел из «игры».199 Макдональд подступил к Риге, но у него не было осадной артиллерии — и он занял выжидательную позицию. В то же время генерал И. Н. Эссен (1759–1813), как водится, самым патриотическим образом сжег все предместья и заперся в городе со значительным гарнизоном. Действуя в поддержку Удино, Макдональд захватил город Динабург на Западной Двине. Сам же Удино взял город Полоцк, а затем действовал совместно с корпусом генерала (а позднее — маршала) Л. де Гувиона-Сен-Сира (1764–1830) против войск П. Х. Витгенштейна (1769–1843), задачей которых было прикрывать петербургское направление.200

На южном направлении находился 7-й армейский (саксонский) корпус генерала Ж. Л. Э. Ренье (1771–1814), который имел целью прикрывать фланг центральной группировки Великой армии от наступления значительно превосходящей этот корпус по численности 3-й Западной армии генерала А. П. Тормасова (1752–1819). Саксонцы расположились в районе Брест — Кобрин — Пинск, растянув свои незначительные ресурсы на 170 км. Для усиления Ренье был направлен австрийский корпус К. Ф. Шварценберга (1771–1820), который хотя и успешно атаковал Тормасова 12 августа у Городечны (заставив русских отступить к Луцку), но в целом действовал без должного рвения (как мы помним, Австрия заключила с Россией соответствующее тайное соглашение).201 В данной связи замечу, что в отношении мирных жителей (кстати, весьма настроенных против России) Шварценберг и его солдаты вели себя не самым должным и чистоплотным образом, а вот французский генерал Ренье держал в своем саксонском корпусе строжайшую дисциплину.

Помимо армии А. П. Тормасова на том же направлении орудовал и 2-й резервный корпус генерала Ф. Ф. Эртеля (1768–1825). Он действовал в поддержку гарнизона Бобруйска, который был блокирован польской дивизией генерала Я. Г. Домбровского (1755–1818). Для рядового читателя я еще раз напомню: И. Н. Эссен, П. Х. Витгенштейн, Ф. Ф. Эртель — это все русские генералы, а вот Я. Г. Домбровский — наполеоновский, вражеский…

Ну, и в завершении раздела стоит вспомнить о том, о чем молчат все мои коллеги-историки — о «ленд-лизе» в 1812 году (все же тогда шла война Шестой антифранцузской коалиции!). Да, да: это явление характерное отнюдь не только для Второй мировой войны, когда ленд-лиз спас СССР (без него сталинский режим точно бы проиграл войну). Данную тему я подробно поднимал в своей монографии 2004 года, а здесь лишь упомяну, что Англия, к примеру, поставляла 150 000 ружей, а также артиллерию и присылала огромные суммы денег (как из государственного бюджета, так и собранные среди частных лиц).202

VII

Ну, что же: теперь мы вплотную подошли к описанию прославленного Бородинского сражения (или, как его называют, во Франции — к битве у Москвы-реки: фр. Bataille de la Moskova).

Когда Кутузов прибыл к армии в Царево-Займище, то М. Б. Барклай де Толли уже выбрал позицию для решительного боя. Многие участники войны 1812 года (среди них — А. П. Ермолов, М. А. Фонвизин, А. Н. Муравьев) и серьезные исследователи (М. И. Богданович, В. И. Харкевич, Н. П. Поликарпов) считали ее выгодной. Да и сам Кутузов вначале «нашел позицию выгодной и приказал ускорить работы» по ее укреплению, но затем совершенно неожиданно велел оставить ее «как невыгодную».203 Возможно, Кутузов не хотел делить с Барклаем славу выбора позиции для генерального боя. Тем не менее, вновь отступив, скоро армию остановили в районе Бородина (около 125 км от Москвы). П. И. Багратион оценил позицию так: «Все выбираем места и все хуже находим».204 Доверенное лицо императора Александра, начальник Высшей военной полиции (военной контрразведки) Я. И. де Санглен (Jaques de Saint-Glin, 1776–1864 или 1868) так описал не очень достойное поведение Кутузова при выборе позиции:

«Суматоха была страшная; войско шло уже не в старом порядке; так что Ермолов вынужден был сказать мне: „При Барклае порядка было больше“. Интриган этот (Кутузов — прим. мое, Е. П.) задумывал уже новые интриги. Про него государь говаривал: „Noir comme le diable, mais tout autant de moyens“.

В этом беспорядке дошли до Колоцкого монастыря. Кутузов приказал здесь отыскать крепкую позицию, чтобы дать тут отпор неприятелю. Посланные нашли военную позицию под Бородиным. Барклай противился этому, и находил Колоцкий монастырь для этого удобнее, потому что здесь французы были бы отрезаны от воды; но благой совет этот не был принят, потому что подан был Барклаем. По той же ненависти, поставлена была первая армия под Бородиным на правом крыле, где она защищена была рекою Колочей; а вторая, слабее первой, поставлена на левом крыле. Когда Барклай представил это Кутузову, утверждая, что Наполеон нападет на опасный пункт левого фланга, Кутузов и слышать не хотел; но когда генерал Раевский был сбит с батареи левого фланга, Барклай, без команды, повел корпус Остермана на левый фланг и взял батарею обратно».205

Позволю себе небольшой экскурс в позапрошлое. Археологические данные говорят о заселении этих мест во второй половины I тысячелетия финскими, а затем и славянскими племенами (то есть предки солдат армии Кутузова здесь объявились не сразу). Относительно неплохо сохранились земляные валы городища I–II веков н. э., расположенного недалеко от деревни Горки. Земли, на которых впоследствии появилось село Бородино, были присоединены к Московскому княжеству только в начале четырнадцатого века (и это были почти пограничные с Литвой территории: т. е. «исконными» они стали не сильно искони). Хронисты отмечают, что эти места часто страдали от бродяг, бунтовщиков и соседей (поляков).

В 1768 году принадлежавшая последнему (обладавшему полными правами) в роду Савёловых часть села была продана с аукциона (за долги) Евдокиму Алексеевичу Щербинину, дочь которого, Елена, вышла замуж за Василия Денисовича Давыдова. Как мы знаем, детство другого Давыдова — известного поэта Дениса Васильевича прошло именно в Бородине. Надо сказать, что это имение было не слишком завидным и сравнительно бедным. Дело в том, что его отец — командир Полтавского легкоконного полка Василий Денисович Давыдов (1747–1808) — попал в свое время под ревизию, которая выявила крупную недостачу государственных денег. Он был вынужден подать в отставку, а в счет погашения долга заложить и распродать почти все родовые имения.206

А теперь вновь вернемся в 1812 год. Рассказывает сам Денис Давыдов:

«…Мы подошли к Бородину. Эти поля, это село мне были более, нежели другим, знакомы! Там я провел беспечные лета детства моего и ощутил первые порывы сердца к любви и к славе. Но в каком виде нашел я приют моей юности! Дом отеческий одевался дымом биваков. Ряды штыков сверкали среди жатвы, покрывшей поля, и громады войск толпились на родимых холмах и долинах. Там, на пригорке, где некогда я резвился и мечтал… там закладывали редут Раевского… Все переменилось!.. Я лежал под кустом леса за Семеновским, не имея угла не только в собственном доме, но даже и в овинах, занятых начальниками. Глядел, как шумные толпы солдат разбирали избы и заборы Семеновского, Бородина и Горок для строения биваков и раскладывания костров…»207

Ф. Н. Глинка описывает выбранный для боевых действий плацдарм следующим образом:

«Наша боевая линия стала на правом берегу Колочи, — лицом к Колоцкому монастырю, к стороне Смоленска; правым крылом к Москве-реке, которая в виде ленты извивается у подножия высот Бородинских… В Колочу впадают: речка Войня (Война — прим. мое, Е. П.), ручьи — Стонец, Огник и другие безыменные. Все эти реки и ручьи имеют берега довольно высокие, и если прибавить к тому много рытвин, оврагов, по большей части лесистых, и разных весенних обрывов, промоин, то понятно будет, отчего позиция Бородинская на подробном плане ее кажется бугристою, разрезанною, изрытою. Леса обложили края, частые кустарники и перелески шершавятся по всему лицевому протяжению, и две больших (старая и новая Московские) дороги перерезают позицию, как два обруча, по направлению от Смоленска к Москве… В середине нашей боевой линии заметны и важны два пункта: Горки и деревня Семёновская. Между ними тянется отлогая высота с лёгким скатом к речке Колоче… Следуя глазами за протяжением главной линии к левой стороне, вы упираетесь на левом фланге в болото, покрытое частым лесом. Тут расположена деревня Утица. Через неё от села Ельни идет на Можайск старая Смоленская дорога, уже давно оставленная».208

Об этом не упомянул ни один из историков, описывающих войну 1812 года, но, с большим сожалением должен сказать, что постройки русского села были уничтожены не наступающей армией Наполеона, а самими же русскими солдатами — причем самым постыдным образом. Открываем воспоминания Н. Е. Митаревского:

«От нечего делать мы, офицеры, сначала гуляли в роще, потом направились к реке Колоча, увидели за ней большой господский деревянный дом и решились из любопытства побывать в нём. Там уже хозяйничали солдаты. Вошедши через садовое крыльцо в залу, увидели мы два разбитых зеркала, одно — на полу, другое — на стене; стулья и столы были разбросаны по комнате и большей частью поломаны; диваны и кресла ободраны; один солдат колотил палкой хрустальную люстру и забавлялся, глядя, как летели осколки. „Зачем ты это делаешь?“ — спросили мы. „Да так, ваше благородие, чтоб не доставалось французу“. Во всех других комнатах было такое же разрушение. Еще до начала сражения этот дом загорелся. „Говорили, что зажгли его нарочно, чтобы не засели там французы“».209

Просто представьте: насколько физиологически агрессивным и пустым существом надо быть, чтобы бестолково бить палкой по люстре (к вопросу — от кого больше…). Они не думали о том, что это может быть последним днем их бытия, они не вспоминали прекрасные моменты жизни (а были ли таковые в их существовании в том обществе?), не писали письмо близким (напоминаю — солдаты русской армии были практически поголовно неграмотными), не предавались размышлениям на религиозные темы, не молились (вспоминаем письмо Белинского Гоголю…) — нет: они уничтожали! Домики в западной части села накануне сражения также были сожжены располагавшимися в нем русскими лейб-егерями…

5 сентября в расположение русской артиллерийской батареи, занимавшей позицию у деревни Горки, ударил метеорит. Прилетевший предмет был подобран часовым и передан командиру батарейной роты подполковнику Христиану Ивановичу Дитерихсу (Дидрихсу) — офицеру 7-й пехотной дивизии.210 В настоящее время метеорит «Бородино» находится в постоянной экспозиции метеоритов Горного музея в зале Космогонии. В одной витрине с ним экспонируется копия архивного документа о его поступлении.211 То есть, выражаясь метафорически, первый удар по русской позиции нанесли «силы небесные» (в последние годы о них много толкуют — значит, пусть и такие факты узнают).

Перейдем к важной проблеме определения численности войск Наполеона перед генеральным сражением Русской кампании. В данном случае все серьезные исследователи справедливо отталкивались от данных архивных сводных ведомостей — последнему перед баталией общему расписанию от 2.09.1812 (опубликованы Жаном-Жаком Пеле /1777–1858/ и Жоржем де Шамбре /1783–1848/).212 Из них достоверно следует, что главные силы Великой армии, сосредоточенные под Гжатском, имели в строю 123 637 человек (без учета эскорта Главной квартиры). Они включали 84 504 человека пехоты (202 батальона), 23 276 человек и 23 713 лошадей кавалерии (231,5 эскадрона), 15 857 человек артиллерии, инженерных войск, моряков и обоза (в последнюю цифру входит численность большого инженерного парка (764 человека), не принимавшего участия в сражении). Без него «специальные войска» гвардейского, пяти армейских и четырех кавалерийских корпусов Великой армии (68,5 полевых артиллерийских рот или батарей, 2 понтонные роты, 17 саперных рот, 3 роты моряков и другие подразделения) насчитывали 15 093 человека, а вся армия — 122 873 человека. Материальная часть артиллерии (на 2.09.1812) включала 563 орудия (451 полевое и 112 полковых).

Дальше мы должны прибавить те части, которые присоединились к 7-му сентября, и вычесть соединения, оставленные в гарнизоне, а также потери в Шевардинском бою (5.09.) и в перестрелках 4-го и 6-го сентября (за три дня боев — около 5 тыс. чел). Помимо этого — вычитаем 5215 пехотинцев и 383 кавалеристов, которые ранее были откомандированы из своих частей (в это количество входил личный состав трех с половиной батальонов пехоты I армейского корпуса, охранявших корпусные парки вдали от поля боя). В итоге, число войск на поле боя утром 7 сентября составило около 125 тыс. чел. и 587 орудий.

Наиболее подробные вычисления в последние годы были сделаны известным специалистом по наполеоновской армии А. А. Васильевым, который получил цифру в 130 700 человек (вместе с откомандированными!) при 587 орудиях. Свои расчеты А. А. Васильев начал в совместном с А. И. Поповым исследовании «Война 1812 года. Хроника событий. Grande armee. Состав армии при Бородино» (М., 2002), но затем внес уточнения. Последняя его работа пока находится в рукописи, которую автор мне любезно предоставил к изучению (130,7 тыс. чел. — это вывод, указанный в рукописи примечаний к расписанию Великой армии, выполненной А. А. Васильевым в феврале 2017 года). И уже в этот материал мною были внесены уточнения (вычитание части откомандированных войск), с которыми А. А. Васильев согласился.

Схожий анализ, некоторое время назад произведенный автором монографии о Бородинском сражении В. Н. Земцовым, привел к цифре 126–127 тыс. человек (при 584 орудиях), однако В. Н. Земцов не предоставил нам репрезентативного объяснения своих расчетов. Я вынужден, так сказать, «в скобках» заметить, что при всей информированности В. Н. Земцова, этот автор очень часто небрежен в фактуре и методологии. Среди прочего, определяя численность русской армии перед боем (а это принципиально, базово важно!), он умудрился сослаться на непонятное сочинение «без года и без места издания», авторы которого — А. А. Васильев и некий «В. А. Егоров». Но такого в природе не существует: «В. А. Егоров» просто выдуман, а речь, по всей видимости, идет об известном издании: Васильев А., Елисеев А. «Русские соединенные армии при Бородине 24–26 августа 1812 года. Состав войск и их численность». М., 1997.

Вероятно, перед генеральным сражением и в штабе Наполеона производили подобные же исследования. Секретарь Наполеона Агатон Жан Франсуа Фэн в своей книге о Русской кампании приводит не очень подробное (только итоговые численности корпусов) расписание Великой армии на вечер 6-го сентября, в котором значатся 120 000 человек.213 Осведомленный историк и известный государственный деятель Франции, имевший доступ ко всем архивным документам, Луи Адольф Тьер называл цифру в 127 тыс. чел. и 580 орудий.214 В излишне разрекламированной и весьма небрежно, и поверхностно сработанной недавней биографии Наполеона, написанной британским автором Эндрю Робертсом, приводится цифра в 103 тыс. человек.215 Однако автор не дает ссылки на источник. Возможно, он уже вычел Императорскую гвардию или это вообще безответственная и безалаберная опечатка в важном по своему смыслу месте.

Исходя из понимания практики оперативно-боевого контекста той кампании, я думаю, что будет верным определить численность войск Наполеона на поле боя 7-го сентября в 120–125 тыс. человек и 580–587 орудий. При этом почти 19 тыс. чел. Императорской гвардии и некоторые незначительные части при Главной квартире в бою не участвовали (лишь одно небольшое подразделение Гвардии было временно выдвинуто ближе к линии огня), то есть в самом бою сражались не более 100–105 тыс. солдат и офицеров армии Наполеона. Я полагаю, что мои коллеги продолжат попытки (подобные вышеизложенным: прибавляя или убавляя несколько батальонов…) рассчитать итоговую цифру, но

а) диалектика событий дает нам уверенность утверждать, что точную цифру (до одного человека) выявить невозможно,

б) все исчисления будут всегда вращаться вокруг примерного количества в 120–131 тыс. чел. (и отталкиваться от упомянутых ведомостей),

в) собственно, для сравнительного анализа возможностей противоборствующих армий уже имеющихся данных вполне достаточно.

Численность русской армии нам известна весьма точно по подробным ведомостям, сохранившимся в РГВИА (и отчасти по дополнительным материалам). Еще в 1997 году А. А. Васильев и А. А. Елисеев опубликовали специальную работу с доскональным расписанием всех подразделений армии М. И. Кутузова. Их репрезентативный и основанный на достоверных архивных данных вывод: 155 200 человек (с учетом потерь в Шевардинском бою; в день генерального сражения — около 150 тыс. чел.) и 624 орудия. В это число входили: 114 тыс. чел. регулярных войск, 9500 казаков (так называемая «иррегулярная конница» — но, по сути, такие же строевые и опытные кадры) и 31 700 чел. ратников Московского и Смоленского ополчений.216 Эти данные характеризуют число войск на 5 сентября. В Шевардинском бою потери составили около 6 тыс. чел, но затем (к 7 сентября) часть легкораненых вернулась в строй: поэтому в день генерального сражения у Кутузова под ружьем состояло не менее 150–152 тыс. чел.

Таким образом, армия Кутузова значительно превосходила числом армию Наполеона! Перевес был и в артиллерии.

Автор специального исследования, посвященного ополчению 1812 года, В. И. Бабкин на основе документов еще в 1962 году пришел к выводу о том, что ополченцы сражались наряду с регулярными частями (а не только строили редуты и выносили раненных, как пытаются представить ситуацию некоторые околонаучные авторы).217 То есть, даже если сравнивать (что противоречит фактам!) численность армии Наполеона и Кутузова без ополченцев в стане последнего, то все равно (учитывая бездействие основной части Императорской гвардии и эскорта Главной квартиры) оказывается, что обороняющийся Кутузов в день генеральной битвы использовал на 12,5 тыс. чел. больше. Стоит упомянуть, что участник войны 1812 года и мемуарист генерал Жан-Батист Антуан Марселен де Марбо определяет численность армии Кутузова весьма приближенно к реальности — в 162 тысячи человек.218

Итак, мы с помощью документов выяснили, что российские войска превосходили европейские числом, но, как вы понимаете, война никогда не происходит, так сказать, в лабораторных условиях. Историческое сражение — это отнюдь не проверка, к примеру, возможностей автомобиля на соляном озере. Необходимо выяснять и учитывать множество факторов, влияющих на физическое состояние солдат.

Важный факт, о котором не пишут российские авторы: солдаты многих корпусов армии Наполеона уже голодали или перебивались самой плохой и скудной пищей.219 О голоде в армии французов знала и разведка штаба Кутузова.220 Их физические возможности сильно истощились, но моральный настрой был все еще силен (особенно в ожидании отдыха в Москве!). Великий русский писатель Д. С. Мережковский (1865–1941), создавший выдающийся труд об истории Наполеона, используя стиль исторической науки (опираясь на первоисточники), скажет так:

«Встрепенулась Великая Армия, снова поверила в звезду Вождя, поняла, что это первый и последний, все решающий бой, в котором надо победить или погибнуть».221

Рассмотрим теперь планы и задачи предстоящего сражения. Еще в начале двадцатого века выдающийся русский ученый А. С. Трачевский так характеризовал ситуацию:

«План Наполеона считается образцом тактики. Зная природу необразованных народов, он прибегнул к грубой атаке с фронта, зато искусно сосредоточил силы на слабом левом крыле врага — на редутах Багратиона, которые и были взяты сразу, хотя после отчаянного боя: он обманул „старую лису“ ложными атаками в других местах. Кутузов сам помог ему: задумав „обойти“ „гения побед“, он не пускал в дело своего сильного правого крыла, а потом, впопыхах, слишком скучил войска, превратив их в мишень для перекрестного огня французской артиллерии».222

Задачи обоих командующих были просты и понятны: Наполеону во что бы то ни стало надо было открыть дорогу на Москву, которая означала провизию и отдых для солдат и символ политической победы; и Кутузову также необходимо было спасти честь царя, армии и России, остановив Наполеона, защитив «матушку-Москву» (как мы знаем, ничего из этого у Кутузова не вышло, хотя он потерял почти половину армии…).

Стоит отметить, что Наполеон в день битвы был болен (по всей видимости, простужен) — но и это не помешало ему одержать победу над русскими.223

Итак, давайте посмотрим с высоты полета птицы-Истории на два противоборствующих лагеря. С одной стороны — дважды антихрист Российской империи (видимо, в первый раз Наполеон получил «заслуженного антихриста», а второй — «народного»…) и кавалер ордена Святого благоверного князя Александра Невского и ордена Святого апостола Андрея Первозванного (ныне подлинные награды императора Наполеона I хранятся в Москве в Государственном историческом музее РФ: № 112948/КП ОН № 1 733 501 и № 112948/КП — 1 733 500).224 Кстати, русские солдаты и офицеры этого ордена не удостоились… Напомню, что девиз ордена Андрея Первозванного — «За веру и верность». Стоит отметить, что Наполеон был еще и заслуженно известным ученым: 25 декабря 1797 года (т. е. еще до того, как стал консулом, а затем императором!) он был избран членом французского Института по классу физики и математики (секция механики).

С обеих сторон мы наблюдаем множество масонов: среди них и сам М. И. Кутузов, а вот Наполеон масоном никогда не был (что поразительно, ведь мода была очень распространена — особенно во Франции), хотя существовало несколько масонских ложь, посвященных его имени. А 27 октября 1809 года И. Мюрат (тогда уже Джоакино Наполеоне, король Неаполя) создал Grand Orient du royaume de Naples, Великий Восток Неаполитанского Королевства. Он же был единогласно избран на пост Великого Магистра и институирован (принят) в братство Вольных Каменщиков в Милане (также член французской походной ложи Счастливой Встречи — la Loge «L'Heureuse Rencontre»). Масоном был и пасынок Наполеона Евгений (Эжен) де Богарне. Среди высокопоставленных масонов русского штаба был и его начальник — Л. Л. Беннигсен.

Однако я должен подчеркнуть, что документы и факты безоговорочно свидетельствуют: наличие масонов в обоих лагерях никак не отразилось ни на ходе битвы, ни на исходе кампании, что лишний раз подтверждает тезис о том, что масонство было лишь модой, весьма поверхностным явлением и никак не помогало разрешать конфликты между разными странами. Тем не менее рвущиеся за дешевыми сенсациями писаки любят выдумывать небылицы, а невежественный обыватель в них часто верит (можно вспомнить еще и пресловутую «теорию заговора»).

И Кутузов, и Наполеон, и генералы обеих армий говорили преимущественно на французском языке (или на немецком). Все были воспитаны на французских книгах восемнадцатого — начала девятнадцатого века (военных, научных и художественных). В их домах висели картины и гравюры с европейскими сюжетами, и стояли вазочки и часы европейского производства. Русская армия перед войной была реформирована во многом по образцу французской. Таким образом, при панорамном взгляде на ситуацию — мы видим некую картину Маурица Корнелиса Эшера (1898–1972), когда одно переходит в другое…

Итак, продолжим. Человек из рационального и порочно-насладительного восемнадцатого века, прогнивший всеми грехами и пороками, какие можно себе представить (от прелюбодеяния и убийства — до лжесвидетельства, чревоугодия и казнокрадства), М. И. Кутузов, конечно, не мог не пользоваться всеми макиавеллиевскими средствами для достижения своих целей. Среди прочего он разыграл и религиозную карту. Зная о сильной суеверности среди неграмотных солдатских и крестьянских масс, он устроил перед боем молебен с участием Смоленской иконы Божией Матери (копия иконы из надвратной церкви Рождества Богородицы Смоленского кремля; молебен с участием оригинала прошел в этот же день в Москве). Как совсем скоро выяснилось — молебен не помог: сражение было проиграно и почти половина молившихся в тот день солдат и ополченцев погибли или были страшно покалечены, а затем брошены все тем же Кутузовым в подожженной Москве.

Не уступающий Кутузову в таланте лицемерия «царедворец» И. Сталина проницательный академик Е. В. Тарле не мог не заметить подобной игры:

«Тончайше проведенная симуляция добродушного старого служивого в генеральском мундире, немудрящего простого русского человека, уповающего на правоту дела, на Смоленскую чудотворную икону, доставленную в его лагерь, — все то, что проделал и разыграл талантливейшим образом Кутузов от Царева-Займища до Бородина и во время Бородина, и после Бородина, не обмануло его врагов, хотя обмануло и солдатскую массу и отчасти потомство».225

Надо подчеркнуть, что, действительно, и на самого Наполеона, и на его армию тот молебен произвел впечатление комическое и стал предметом для иронии (а после поражения русских при Бородине — атеисты-французы получили новое подтверждение правильности своего неверия). Еще в разговоре с А. Д. Балашовым в начале кампании Наполеон смеялся по поводу количества церквей в Москве: «Тысяча шестьсот церквей в наше время, когда нет религии!».226 На мой взгляд, на все подобные темы и приемы лучше всех высказался Я. А. Протазанов (1881–1945) в фильме «Праздник святого Иоргена» (1930 г., в главных ролях А. П. Кторов и И. В. Ильинский — кстати, им обоим я посвятил отдельные документальные фильмы своего авторского цикла «Поэзия судьбы»): очень советую к просмотру (особенно сцену «чуда»).

Развлечения в стане французской армии были вполне светскими: солдаты и офицеры рассказывали друг другу анекдоты, писали письма на родину, чистили оружие. Наполеон выставил перед своей палаткой только что доставленный из Парижа портрет его сына кисти придворного художника барона Франсуа Паскаля Симона Жерара (1770–1837). «Старые ворчуны» (Les Vieille Grognards) Императорской гвардии быстро окружили полотно и были очень воодушевлены видом маленького короля Римского (полное имя при рождении — Наполеон Франсуа Жозеф Шарль Бонапарт: 1811–1832).227 Я еще раз подчеркну, что армия Наполеона (особенно французский ее контингент) была сообществом атеистическим.

А в беззаботном Париже уже в сам день Бородинского сражения 7 сентября продолжали развлекаться: Французский Театр (Théâtre-Français — он же Комеди Франсез) давал «Свадьбу Фигаро» В. А. Моцарта (1756–1791), в Опера-Комик (Opéra-Comique) — «Поль и Виржини, или Триумф Добродетели» Ж. Ф. Лесюэра (1760–1837), а в Одеоне (тогда — «Театр императрицы») представляли «Редкую вещь» В. Мартин-и-Солера (1754–1806).228

Кстати, Мартин-и-Солер в 1788 г. был приглашен императрицей Екатериной II (1729–1796) — и до своей смерти проработал в России. В Петербурге он написал оперы «Горебогатырь Косометович» (1789 г., либретто Екатерины и ее секретаря А. В. Храповицкого /1749–1801/), «Песнолюбие» («Меломания», 1790 г.), «Федул с детьми» и несколько балетов («Покинутая Дидона», 1792 г. и «Амур и Психея», 1796 г.).229 Что еще метафоричнее: работающая во французской труппе в Москве с 1806 года знаменитая актриса и певица Луиза Фюзиль (Луиза Лиар-Флери: 1771–1848) буквально через несколько дней будет исполнять арии из упомянутого произведения Мартина-и-Солера перед французскими солдатами в Москве.230

Трагическое и комическое в истории ходят рука об руку, а в историографии часто комическое даже более заметно: оно забегает вперед чинного движения («рука об руку») и паясничает. Зная об уже произошедшем: о том, что Кутузов проиграет Бородинское сражение, многие отечественные авторы забегают в своем повествовании вперед — и выдумывают для наивных читателей самые буффонные объяснения и оправдания упомянутого поражения. Если первые клоуны от казенной пропаганды пытались спекулировать на мифическом и провалившемся в итоге «сохранении армии» (имея в виду бегство остатков полуразложившейся армии «до зимы» в Тарутинский лагерь), то постепенно клоунада доросла до новых «фокусов». Оказывается, генерал Кутузов и не хотел побеждать вовсе! Как говорится: а нам и не очень-то хотелось! И вообще сражение он дал — «для вида» (и для этого «вида» надо было угробить половину армии и сдать «святыню»-Москву?!). Напрашивается вопрос: а что вообще было в той империи не «для вида»? Александр обнимался с Наполеоном на плоту на Немане, а затем писал ему письма, обращаясь «государь, брат мой», не для вида? Молебен, уже известный нам своими аморальными характеристиками Кутузов, устроил не для вида? Позднейшая «теория официальной народности», придуманная любителем красивых молодых людей и всего европейского графом С. С. Уваровым была сочинена не для вида? Чиновники обставляют свои кабинеты напечатанными типографским способом «иконами» и портретами «вождя», а также читают на юбилеях войны 1812 года типовые речи не для вида?

Сегодняшний бездумный апологет Кутузова Л. Л. Ивченко в его биографии (я бы назвал это сочинение не биографией, а «житиём»), опубликованной в серии «ЖЗЛ», целых несколько страниц кружит вокруг да около, пытаясь извернуться и психологически подготовить доверчивого читателя к поражению своего подопечного: к проигрышу второго из всего двух бывших в его карьере генеральных сражений (первое — Аустерлиц…). Ради отвода вины от Кутузова в боевом поражении и в оставлении Москвы, ею были принесены в жертву даже такой чудо-богатырь от казенного «патриотизма», как Ф. В. Ростопчин, и совершенно унижен несчастный Барклай (а ведь он был вынужден худо-бедно, но как-то заведовать брошенной трусливым царем армией в течение двух месяцев!).231

Естественно, автор-сочинительница «жития» не миновала последнего прибежища защитника русского командования в войне 1812 года: а именно объяснения того, зачем Кутузов дал сражение — причинами «нематериального характера». Вот оно: нематериальный ненаучный анахронизм посреди 21-го века! И, я вас уверяю, если сейчас не встать с документами в руках на пути таких «нематериальных» объяснений — ситуация в науке и обществе только усугубится! Ивченко даже пришлось дойти до притягивания за уши фразы знаменитого историка-материалиста и марксиста М. Н. Покровского об идее «вовремя отступить с поля сражения» (кстати, и этого М. И. Кутузову не удалось: он отступил, когда потерял почти половину регулярных войск и проиграл сражение). Как же так?! А почему тогда не цитировать действительно весомый вывод того же М. Н. Покровского, который перечеркивает вообще ВСЕ сочинения Л. Л. Ивченко на концептуальном (если хотите, памятуя опять-таки о приемах оправдания поражения при Бородине, «нравственном») уровне: «Нашествие Наполеона было по существу актом необходимой самообороны»?232 Или Ивченко полагает, что никто из ее коллег серьезно к ее сочинению относиться не станет и всего этого не заметит? В итоге, уже после описания проигранного боя, упомянутая Ивченко фактически так и заявила: мол, «в целях» Кутузова победа и не значилась (а при таких «целях» поражение — это и есть победа: и читатель даже не заметит, как «продавец» его обвел вокруг пальца, ловко привесив «нематериальный» «магнитик» ко дну «весов на рынке»).233

Пытаясь изловчится и оправдать Кутузова, еще советские сочинители спекулировали на слове «мудрость». Но не «мудрее» было бы просто выиграть баталию?! Неожиданная идея: не правда ли? Да, вот просто так: без морозов, без отступления «до Казани», без слива подмосковных водохранилищ (в другой всем известной и столь же «отечественной» войне), без сжигания домов мирных жителей фактически террористическим путем. Вот так, без террористических методов, с достоинством воевал, например, Наполеон. И не «мудрее» ли было Александру I как «либералу» и «христианину» провести реформы, освободить крепостных рабов — и избавить страну от потрясений революций? Не мудрее было бы остановить на границе продвижение гитлеровских войск в 1941 году, а до этого вместе с фюрером не резать на части Польшу, а еще ранее не проводить чудовищные репрессии против собственных граждан? Естественно, всегда найдутся служки режима и просто недалекие и ущербные графоманы, которые готовы написать сотни томов и агиток с оправданием чего угодно — любых, даже самых диких преступлений. Но зачем это делать, если можно жить «мудрее»?

Если бы Ивченко (и ей подобные) потрудилась обратиться к первоисточникам, она бы знала об истинных задачах и намерениях М. И. Кутузова (но, к несчастью, в историографии нередко встречаются «не читатели, а писатели»). Итак, в день прибытия к армии (17 августа по старому стилю — 29-го по новому) главнокомандующий писал Ф. В. Ростопчину:

«По моему мнению, с потерею Москвы соединена потеря России» (выделено мной, Е. П.).234

На следующий день М. И. Кутузов письменно заверил фельдмаршала Н. И. Салтыкова и самого царя в том, что даст бой Наполеону ради спасения Москвы. Еще через день он пишет командующему Дунайской армией адмиралу П. В. Чичагову:

«Настоящий мой предмет есть спасение Москвы».235

И. И. Марков (начальник московского ополчения) за день до Бородинской битвы передал Ф. В. Ростопчину такое определение Кутузова:

«Нельзя его (Наполеона — прим. мое, Е. П.) допустить до Москвы. Пустя его, вся Россия будет его».236

Более того, будто бы специально для историков, Кутузов лично сформулировал собственный критерий поражения, неудачи — и это отступление. В официальной диспозиции от 5 сентября (24 августа по ст. стилю) он писал:

«На случай неудачного дела… несколько дорог открыто, которые сообщены будут гг. главнокомандующим (Барклаю и Багратиону — прим. мое, Е. П.) и по коим армии должны будут отступать».237

Я настоятельно повторю единственный документально заверенный критерий оценки итогов сражения, сформулированный лично М. И. Кутузовым, причем официально и письменно:

«…ежели буду побежден, то пойду к Москве, и там буду оборонять Столицу» (из письма Ф. В. Ростопчину от 3 сентября — 22 авг. по ст. стилю).238

Да, есть такая профессия: бездарных генералов защищать. Вообще же не так важно, что надумал себе М. И. Кутузов! Он бы с большим удовольствием вообще не воевал с гением, не терпел бы позор, не имел бы проблем. Конечно, легче вообще не воевать, а все время убегать — но М. И. Кутузова назначили именно для обороны Москвы (чтобы остановить продвижение неприятеля), для защиты родной земли, населения и поруганной чести государства! Это его (и любого на его месте) естественная обязанность! В данной связи, мне вспоминается другой эпизод: в 1941 году на Бородинском поле вновь сражались — и русские войска снова проиграли. Возникает вопрос: в 1941 г. в планы советского командования победа тоже не входила, а отступление радостно отмечалось как «нравственная победа»? Как верно говорил Станислав Ежи Лец:

«Я заметил: людям нравятся мысли, которые не заставляют их думать».239

Генерал А. П. Ермолов весьма конкретно обозначил судьбоносный, стратегический смысл и значение предстоящего генерального боя:

«Здесь, величественная Москва, участь твоя вверяется жребию. Еще несколько часов, и если твердою грудью русских не будет отвращена грозящая тебе опасность, развалины укажут место, где во времена благоденствия ты горделиво воздымалась!»240

Нерадивой писательнице Ивченко для повышения образовательного уровня заглянуть хотя бы в законодателя военной теории наполеоновской эпохи — в монументальный труд Карла фон Клаузевица. Вот что он постулирует:

«Конечно, уничтожение неприятельских сил составляет цель каждого боя: однако с ним могут быть связаны и другие цели, причем последние могут даже преобладать в отдельных случаях… Помимо уничтожения неприятельских сил, общим назначением боев может быть обладание каким-либо пунктом или предметом; одновременно может иметь место одно из этих назначений или же несколько сразу; в последнем случае, однако, одно из них будет первенствующим».

И далее:

«Теперь о влиянии поражения на народ и правительство. Это — внезапная гибель напряженнейших надежд, полное сокрушение чувства собственного достоинства. На место этих уничтоженных сил в образовавшуюся таким образом пустоту вливается страх с его пагубной способностью распространения, завершающий общий паралич. Подлинный нервный удар получает один из двух борцов от электрической искры, произведенной генеральным сражением. И это воздействие, в какой бы различной степени оно ни проявлялось тут и там, никогда не отсутствует полностью».241

Эти тезисы военного теоретика буквально иллюстрируют цели и итоги сражения при Бородине: уничтожение почти половины русской регулярной армии, обладание (захват) укрепленной позиции на поле боя и затем захват Москвы (и удручающее психологическое впечатление — о котором мы узнаем чуть позже).

Всякий раз, когда я вынужден тратить энергию на опровержение заведомо бредовых теорий и пропагандистских мифов, я вспоминаю элегантно точные строки автора стихотворений о Наполеоне и Бородине М. Ю. Лермонтова:

Стыдить лжеца, шутить над дураком И спорить с женщиной — всё то же, Что черпать воду решетом: От сих троих избавь нас, боже!..

Кстати, о божественном. «Бог» историка — первоисточник. В последние годы активизации темных «ряженых» сил, я часто задавался вопросом: почему молебен, проведенный генералом Кутузовым перед сражением, не помог русской армии победить и прогнать «супостата», сберечь «матушку-Москву»? Ведь это не менее ста пятидесяти тысяч верующих (не считая жителей окрестных деревень) могли объединить свое желание в едином истовом порыве! Более того, если исходить из данных «первоисточника» (Евангелие от Матфея, глава 17, стих 20), то участвовавшие в молебне, вероятно, имели возможность изменять и сам ландшафт (!):

«Иисус же сказал им: по неверию вашему; ибо истинно говорю вам: если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: „перейди отсюда туда“, и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас».

Уж если речь идет о горах, то небольшой холм вроде батареи Раевского можно было бы оперативно-тактически переместить в ходе боя в тыл армии Наполеона, а сам командный пункт императора французов (Шевардинский редут) легко можно было бы просто полонить, передвинув в центр русских порядков, отрезав его, таким образом, от Императорской гвардии. Представляете, как подобное эффектное и молниеносное обновление ландшафтного «дизайна» подействовало бы на атеистически настроенных солдат армии Наполеона?! Они бы побросали оружие — и понесли бы десятину куда следует! Не подумайте, что данным абзацем я позволил себе отступить от академического стиля: после того, как недавно Высшая аттестационная комиссия признала (конъюнктура — штука опасная…) теологию научной специальностью, у меня появилась масса возможностей для подобных «научных» рассуждений вслух. Да, много еще вопросов остается у ученых к религии…

Мои предшественники так никогда не формулировали, но неудача Бородинского сражения для русской армии была видна уже в его «прологе». Объясню. У деревни Шевардино был построен весьма солидный редут, своим господствующим положением он был бы очень неудобен противнику. Когда утром 5-го сентября его заметил Наполеон, он приказал его взять — что вскоре и было исполнено. Понеся больше потери (около 6 тыс. человек!), русские войска оставили важнейшее только что созданное укрепление.242 Потери атакующих укрепленное место французов (напоминаю: это наименование нами используется лишь для удобства: армия Наполеона включала контингенты многих стран) были значительно меньше: максимально 4–5 тыс. человек (некоторые из которых могли вернуться в строй к генеральному сражению).243 Возможно, другой бы полководец после этого события догадался, что Наполеон собирается сосредоточить удар на левом фланге — но только не Кутузов. Он лишь написал жене:

«Вчерась на моем левом фланге было дело адское».244

В итоге Наполеон командовал боем 7-го сентября УЖЕ с первого опорного укрепления русских.

Главной ошибкой русского командования стало неверное расположение войск: основные силы были поставлены на излишне вытянутый правый фланг (против которого практически не было неприятельских солдат, а на значительном участке этого фланга — и вообще ни одного французского армейца!). Чуть ли не половина армии была противопоставлена пустыне, а орудия могли стрелять лишь «по березам». Эту трагическую ошибку пришлось исправлять уж в ходе боя, срочно перебрасывая корпуса на левый фланг и в центр — куда Наполеон направил свой основной удар. Следует подчеркнуть, что направление этого его стремления было уже совершенно очевидно после захвата Шевардинского редута 5-го сентября. Кроме того, если бы М. И. Кутузов озаботил себя близкой и верховой рекогносцировкой, он бы мог точнее понять сосредоточение армии французов. Но русский генерал этого не сделал…

Я бы назвал подобное — настоящим профессиональным преступлением (или бездарностью). Вообще же лень главнокомандующего даже в такой критический момент была феноменальной. Расположением войск на поле перед боем ведал в большей мере генерал-квартирмейстер, немец по происхождению Карл Толь (Карл Вильгельм фон Толль), а уже в ходе сражения старался распоряжаться передвижением корпусов с правого фланга ганноверец, подданный английского короля и одновременно исполняющий обязанности начальника Главного штаба русской армии Л. Л. Беннигсен (Левин Август Готлиб Теофиль фон Беннигсени) и потомок ганзейских бюргеров Барклай де Толли (при рождении: Michael Andreas Barclay de Tolly). Это все — опять же к теме «деды воевали».

Отмечу, что еще в 1829 г. русский военный историк эпохи Николая I генерал-майор Николай Александрович Окунев (в чине штаб-капитана, командуя седьмой ротой лейб-гвардии Семеновского полка, он участвовал в Бородинском сражении) сделал однозначный вывод:

«Несомненно то, что четыре корпусы, мною названные, стояли бесполезно на правом крыле, и положение неприятеля очевидно сие доказывало».245

Одновременно, возвращаясь к нашей магистральной теме выяснения характера войны, я замечу, что до распоряжения Николая I сочинять в конце 1830-х гг. сказку об «отечественной» войне, никто из авторов трудов о событиях 1812 года этот термин не использовал. Так и участник кампании Н. А. Окунев назвал свое сочинение «Рассуждения о больших военных действиях, битвах и сражениях, происходивших при вторжении в Россию в 1812 году» (причем изначально он его написал, как водится, на языке «врага» — по-французски: «Considérations sur les grandes opérations, les batailleset les combats de la campagne de 1812 en Russie», издано: Paris, 1829).

Описывать в рамках обобщающей монографии подробности боевых действий не принято (и это обосновано), кроме того, уже существует ряд специальных работ, которые касаются исключительно уточненных передвижений всех подразделений обеих армий.246 Наша задача сейчас — это проследить основные события битвы, выяснить суть произошедшего и на основе фактов и документов оценить его итоги. Кроме того, как вы уже могли заметить, мне представляется важным потрудиться и сколь можно подробно сообщать годы жизни и точные полные инициалы участников войны. Это важно для первичного анализа их возраста, физических возможностей и социального положения. Инициалы же необходимы, чтобы избежать путаницы с многочисленными однофамильцами (этим грешит большинство моих ленивых коллег).

Ординарец Кутузова (опять-таки немец…) Иоганн Рейнгольд (Иван Романович) фон Дрейлинг (1793–1869) так описывал начало героической баталии:

«Одно из первых ядер пролетело над нашими головами и попало прямо в крышу того дома, где находился Кутузов. Все бросились на лошадей…»247

Итак, примерно в 5.30 утра более 100 французских орудий начали артобстрел левого фланга. В это же время части дивизии из корпуса Эжена (Евгения) де Богарне (1781–1824) под командованием генерала А. Ж. Дельзона (1775–1812) атаковали и захватили село Бородино, которое оборонял лейб-гвардии Егерский полк. Но основной удар Наполеон обрушил на плохо защищенный (это ошибка Кутузова и привела в итоге к поражению русских) левый фланг. С. И. Маевский записал:

«26 августа (7 сентября — по новому стилю — прим. мое. Е. П.) разверзнулся весь ад! Бедный наш угол, или левый фланг, составивши треугольник позиции, более смешной, нежели ошибочной, сосредоточил на себя все выстрелы французской армии».248

Приготовленные накануне флеши (названные потом Багратионовыми) были заняты 2-й сводно-гренадерской дивизией под командованием генерала М. С. Воронцова (1782–1856). Сами эти укрепления были весьма серьезными и труднопреодолимыми для наступающей стороны: вначале ров шириной 3 метра и глубиной в два, затем парапет высотой 2,4 метра (в ширину — 4). С них велся плотный артиллерийский и ружейный огонь (то есть к ним было еще весьма сложно приблизиться!).249

В шестом часу утра после перестрелки началась атака. Дивизии генералов Ж. М. Дессе (1764–1834) и Ж. Д. Компана из 1-го армейского корпуса маршала Л. Н. Даву, прогнав егерей, пробились через Утицкий лес, но попали под картечный огонь и отошли. Л. Н. Даву продолжил атаки — и вскоре французы захватили южную флешь! На помощь 2-й сводно-гренадерской дивизии П. И. Багратион направил 27-ю пехотную дивизию генерала Д. П. Неверовского (1771–1813), Ахтырский гусарский и Новороссийский драгунские полки. Наполеоновские бойцы сражались храбро. Даже сам П. И. Багратион кричал «браво!»,

«смотря, как хладнокровно шли неприятели на батарею его, осыпаемые картечью и пулями. Маршалы Наполеона не щадили себя, как последние рядовые».250

Наполеон усилил атакующие части еще тремя пехотными дивизиями из корпуса маршала М. Нея, тремя кавалерийскими корпусами маршала И. Мюрата и артиллерией, доведя ее численность до 160 орудий. Багратион, понимая опасность своего положения, приказал Н. Н. Раевскому, занимавшему центральную батарею, немедленно передвинуть к флешам всю вторую линию войск его 7-го пехотного корпуса. С крайнего правого на левый флаг по приказу Главнокомандующего 1-й армией М. Б. Барклая де Толли начал перемещение 2-й пехотный корпус генерал-лейтенанта К. Ф. Багговута (Карл Густав фон Баггехуфвудт: 1761–1812). Но все это было уже поздно и бессмысленно. В штыковом бою были ранены и унесены с поля боя командиры дивизий, генералы Д. П. Неверовский и М. С. Воронцов. Сам Багратион получил опасное и тяжелое ранение (которое в итоге оказалось смертельным). То, что его увезли с поля боя, оказало деморализующее воздействие на солдат. Что касается старого беспринципного интригана М. И. Кутузова, то сложно сказать: был ли он огорчен — или, наоборот, лениво обрадован тому, что презирающий его генерал П. И. Багратион выбыл из строя (если бы не лень и отсутствие значительных талантов, можно было бы аккуратно предположить, что 2-я армия была нарочито подставлена под главный удар…). Принципиально важно отметить: основные укрепления левого фланга русских пали уже в самом начале боя — между 9 и 10 часами утра!251 Это означает полный провал изначального расположения армии. Фактически поражение русских было предрешено. По свидетельству Барклая де Толли 2-я армия «была опрокинута и в величайшем расстройстве». Подобное отметил и генерал Д. С. Дохтуров (1756–1816):

«По прибытии туда нашел я все в большом смятении».

Аналогичную ситуацию засвидетельствовал А. П. Ермолов (1777–1861).252

То была катастрофа. П. П. Коновницын (1764–1822) вскоре констатирует:

«Дивизии моей почти нет…»

М. С. Воронцов сообщает, что его дивизия «совершенно уничтожена»: из 4 тысяч человек осталось «менее 300».253

В своих «Записках» генерал А. П. Ермолов озвучил страшную реальность:

«После сражения при Бородине осталось одно наименование 2-й армии: войска присоединены к 1-й армии, главные штабы составляли один; я остался в прежнем звании».254

Наблюдая картину сражения, Наполеон даже заявил маршалу Л. А. Бертье (1753–1815) и генералу А. де Коленкуру, что русские «позволяют себя убивать так, как будто они — машины».255 Все сие стало прямым следствием преступно ошибочного расположения армии перед боем и апатии М. И. Кутузова во время битвы.

Но сейчас мы ненадолго прервемся — и обратим внимание на происходящее одновременно с этим адом: ведь в пространственно-временном континууме 1812 года было много реальностей. К примеру, в Петербурге в это время продолжалась вполне мирная жизнь: царь Александр (по прозвищу «Луиза»), по своему обыкновению, легкомысленно насвистывал и душился духами, привезенными из Франции, причем в кабинете, обставленном в стиле французского ампира; жена М. И. Кутузова вздыхала по артисту французской труппы Андриё, жена П. И. Багратиона крутила новые романы и т. д. (подробнее — см. главу о России перед войной 1812 года). В то же самое время в России продолжалась гражданская война: и русские солдаты уничтожали взбунтовавшихся русских крестьян, а литовцы (в недавно воссозданном Великом княжестве Литовским) продолжали формировать полки для армии Наполеона. За что умирали русские солдаты при Бородине? За то, чтобы вскоре их раненные товарищи сгорели в подожженной собственными властями Москве, за восстановление на французском троне ненавистных большинству французов Бурбонов, за удовлетворение завистливой мании царя (немецкого происхождения), за еще многие десятилетия крепостного права, за репрессии уже в двадцатом веке? Многие участники Бородина станут «декабристами» и пожелают убить Александра — но пока они ни о чем этом не знают (зато знаем мы)… А теперь — снова в Бородинский бой!

Направление главного удара наполеоновской армии сместилось в сторону батареи Раевского. Но одновременно с этими событиями (даже чуть раньше) 5-й армейский корпус, состоявший из поляков под командованием генерала Ю. Понятовского (1763–1813), двинулся в обход крайнего левого фланга русских. Генерал Н. А. Тучков 1-й (1765–1812) попытался защитить Утицкий курган, но получил смертельное ранение (его брат Александр Алексеевич Тучков 4-й погиб на Семеновских /Багратионовых/ флешах). Его заменил генерал-лейтенант Багговут, который в итоге был вынужден отступить.

Ситуация была критическая. На многих советских пропагандистских картинах, написанных в 1950–1960-е годы (об этом подробнее — в следующей главе), мы видим эффектную сцену, как М. И. Кутузов отдает приказ атаману М. И. Платову (1753–1818) к рейду во фланг французов, эту же сказку рассказывают и экскурсоводы в музее-панораме «Бородинская битва». На самом деле, документальные свидетельства говорят об обратном: Платова в ставке Кутузова тогда не было, а идею предпринять демонстрацию легкой конницы на фланге Наполеона привез немецкий офицер, находившийся при русском штабе добровольцем (занимался квартирмейстерской службой) — принц Эрнст Константин Гессен-Филипстальский (Филиппштадский), 1771–1849. Он обратился (естественно, по-немецки) к генералу-квартирмейстеру всей русской армии, полковнику Карлу Толю (Карл Вильгельм фон Толль, 1777–1842), а тот уже получил простое согласие Кутузова. Надо подчеркнуть, что сам «главнокомандующий» вообще ничего за весь день не предпринимал, ни одной идеи не подавал. Даже вынужденное срочное перемещение русских корпусов с непомерно вытянутого правого фланга (против которого не было практически никого из неприятельской армии…) — и то было делом Л. Л. Беннигсена (говорившего лишь по-немецки и по-французски), который снова лишь получил согласие Михаила Илларионовича (последний находился далеко от линии огня и плохо понимал, что происходит).256 Понимая, сколь велик был процент немцев в русском штабе и командовании в 1812 году, так и напрашивается парафраз известного пропагандистского слогана: «деды будущих служащих Вермахта и СС воевали»…

Итак, Кутузов дал согласие на рейд силами казаков М. И. Платова и кавалерийского резерва Ф. П. Уварова (1769–1824). Надо отметить, что еще утром атамана Платова не могли разбудить, потому что он был мертвецки пьян. Уже в ходе операции командиры действовали несогласованно и недостаточно эффективно. В итоге рейд не произвел необходимого действия. Когда Уваров вернулся, Кутузов злобно заявил: «Я все знаю — Бог тебя простит». Обоих — и Платова, и Уварова — к награде после боя не представили, а на запрос от самого царя Кутузов открыто ответил, что они сего не заслужили.257

Здесь стоит вспомнить народную песню «Платов у французов», сложившуюся после войны 1812 года:

Ты, Рассея, ты, Рассея, Ты, Рассейская земля, Много крови пролила, Много силы забрала! Платов-казак воин был, Себе бороду не брил. Когда бороду побрил, У француза в гостях был. Француз его не узнал, За купчину признавал…

И сравним с авторским, личностным стилем, заимствованным из «бездуховной» Европы:

Хвала!.. Он русскому народу Высокий жребий указал И миру вечную свободу Из мрака ссылки завещал. А. С. Пушкин По синим волнам океана, Лишь звезды блеснут в небесах, Корабль одинокий несется, Несется на всех парусах. М. Ю. Лермонтов

Продолжим. Подчеркну: одной из главных причин катастрофы русской армии было то, что ей практически не командовал Кутузов. Его главная квартира размещалась в деревне Татариново — а это около километра за второй (!) линией центра, но большую часть времени он провел возле деревни Горки на правом фланге, где битвы практически не происходило! Из обоих пунктов боевые действия была фактически не видны! Знаменитый военный теоретик, бывший в 1812 году при штабе русской армии, Карл Клаузевиц, свидетельствовал: роль Кутузова в руководстве битвой равнялась «почти нулю».258 Граф Жозеф де Местр (1753–1821) это прокомментировал так:

«Кутузов находился в трех верстах от поля боя. Конечно, главнокомандующий — это не простой гренадер, но все-таки надобно знать меру. На самом деле всем распоряжался Барклай, который искал смерти, и князь Багратион, которого она нашла».259

Н. Н. Раевский авторитетно заключил:

«Нами никто не командовал». 260

Следует согласиться с известным современным русским историком Н. А. Троицким:

«Наполеон диктовал ход сражения, атакуя все, что хотел и как хотел, а Кутузов только отбивался от его атак, перебрасывая свои воска из тех мест, где пока не было прямой опасности…»261

Итак, вернемся к тому, о чем я уже сказал: после захвата Багратионовых флешей, основной удар император Наполеон обратил на Курганную высоту («батарея Раевского»). Значительный по высоте курган, находившийся в центре русской позиции, господствовал над местностью, установленная на нем батарея насчитывала 18 орудий. Ее оборонял 7-й пехотный корпус генерал-лейтенанта Н. Н. Раевского (1771–1829). Еще утром Наполеон начал первую атаку на батарею силами 4-го корпуса вице-короля Италии Евгения (Эжена) де Богарне, а также дивизиями генералов Ш. А. Л. А. Морана (1771–1835) и Э. М. Жерара (1773–1852) из 1-го армейского корпуса Л. Н. Даву. Несмотря на плотный артиллерийский огонь, французы 30-го полка бригадного генерала Шарля Огюста Жана Батиста Луи Жозефа Бонами де Бельфонтена (1764–1830) сумели ворваться в редут!

М. Б. Барклай де Толли. С гравюры Соломона (Шломо) Карделли, 1810-е гг. Советская открытка 1968 г. (в моем частном собрании).

В этот тяжелый момент около Курганной высоты оказался начальник штаба 1-й армии Ермолов и начальник артиллерии А. И. Кутайсов (1784–1812). Напомню: это сын любимца Павла I Ивана Кутайсова (1759–1834) — пленного 10 лет от роду турка, взятого в Бендерах и подаренного цесаревичу. Возглавив батальон Уфимского пехотного полка (и присоединив к нему 18-й егерский полк), Ермолов и Кутайсов направились в контратаку. Одновременно с флангов ударили полки генерал-майоров И. Ф. Паскевича (1782–1856) и И. В. Васильчикова (1776–1847). Атака удалась, но А. И. Кутайсов погиб. Кутузов, наконец, заметив фактическое уничтожение корпуса Раевского, отвел его остатки во вторую линию, а Барклай-де-Толли для обороны батареи направил на батарею 24-ю пехотную дивизию генерал-майора П. Г. Лихачева (1758–1813).

Атаман войска Донского, генерал М. И. Платов. Почтовая открытка, Россия начало XX в., из личного собрания Е. Понасенкова.

Но вскоре французы открыли по батарее Раевского перекрестный огонь из примерно 150 орудий с фронта и с захваченных флешей. Для новой атаки были сосредоточены 29 кавалерийских полков. Им противостояли большие силы русских: 24-я дивизия, защищавшая саму батарею, из того же 6-го пехотного корпуса 7-я пехотная дивизия П. М. Капцевича (1772–1840), стоявшая к северо-востоку от Курганной высоты, 1-я бригада 4-й пехотной дивизии (из 2-го пехотного корпуса), располагавшая к югу от батареи Раевского, и обе дивизии 4-го пехотного корпуса генерал-лейтенант А. И. Остермана-Толстого (1770 / 1772–1857) — частью южнее Курганной высоты, а частью позади нее, за оврагом. Первым пошел в атаку 2-й кавалерийский корпус под командованием дивизионного генерала Огюста Жана-Габриеля де Коленкура (1777–1812) — брата дипломата, бывшего посланника при русском дворе, также участника Русской кампании Армана Огюстена Луи де Коленкура (1773–1827). Коленкур прорвался сквозь буквально «адский» огонь врага, обошел слева Курганную высоту и бросился на батарею Раевского. Встреченные с фронта, флангов и тыла упорным огнем оборонявшихся, кирасиры были отброшены, а сам Коленкур героически погиб. Но он сделал главное: войска вице-короля Италии Евгения Богарне, воспользовавшись атакой Коленкура, сковавшей действия 24-й дивизии, ворвались на батарею с фронта и фланга! Теперь началась рубка на самой батарее. Генерал-лейтенант А. И. Остерман-Толстой был ранен пулей в плечо, а раненый генерал П. Г. Лихачев был взят в плен и отправлен предстать перед Наполеоном. В 4-м часу дня батарея Раевского пала.262 Н. Н. Раевский из двух дивизий корпуса после битвы «едва мог насчитать 700 человек».263

Итак, все укрепления русских были взяты, они начали отводить свои войска, а после захвата батареи Раевского битва стала стихать. Армия М. И. Кутузова (ее также можно именовать и армией Александра I) была разбита и отступала в полном беспорядке. Заведующий канцелярией Кутузова Сергей Иванович Маевский (1779–1848), исполнявший в тот день обязанности дежурного генерала и сам принимавший участие в бою свидетельствует:

«В 3–4 часа так все изменилось, что я почти не нашел уже на месте ни одного знакомого лица. Князя (Кутузова — прим. мое, Е. П.) отвезли назад; свита его отправилась вслед за ним. А в бою все так было перепутано, что я не знал, к какому и как приютиться».264

Характерный нюанс: «князя отвезли» — будто бы это неодушевленный предмет без воли или тот, кто сам не принимает решений.

Французы начали преследование разбитой русской армии. В подтверждение этого тезиса я даже не буду цитировать французские источники, но специально обращусь к собственноручному признанию генерала А. П. Ермолова:

«27-го числа августа (по старому стилю — прим. мое, Е. П.) армия имела ночлег: недалеко от Можайска. Занявший город арриергард атамана Платова был из него вытеснен неприятелем, но в сей день он не преследовал далее.

28-го числа армия продолжала отступление, неприятель преследовал сильнее, и в арриергарде была схватка довольно горячая».265

Это была безусловная победа Наполеона. Он решил поставленную задачу: нанес огромный урон (возможно, даже больший, чем рассчитывал) русской армии и открыл дорогу на Москву — именно занятие Москвы было его главной целью на данном этапе кампании (войскам категорически был необходим отдых, провиант). Некоторые авторы пытаются называть итоги Бородина «неполной победой», «не такой, как под Аустерлицем, когда австрийский император и русский царь даже сбежали с поля битвы». Но все сражения — разные, и Александр I не мог сбежать с Бородинского поля, потому что он УЖЕ предусмотрительно сбежал с фронта в начале кампании, в то время как император Австрии Франц I (1768–1835) к 1812 году уже стал тестем Наполеона (его дочь Мария-Луиза /1791–1847/ вышла замуж за императора французов в 1810 году). Кстати, если уж вы хотите сравнивать, то я напомню: под Аустерлицем армия под командованием все того же «выдающегося полководца» Кутузова потеряла 27 000 (около 32 % состава, причем значительная часть не убитыми или раненными, а пленными) — что в процентном соотношении (по регулярной армии) даже меньше, чем в Бородинском бою.266 Причем в обоих сражения Наполеон имел меньше войск, нежели противник! Об этом не задумываются мои коллеги, но ведь и после разгрома русских под Аустерлицем настроенный лишь на агрессию Александр I мир заключать не стал.

У русских не осталось резервов. Сам М. И. Кутузов свидетельствует: «Все резервы были уже в деле».267 А Наполеон даже не задействовал отборную часть своего воска — Императорскую гвардию (18 862 человека! /по упомянутой сводной ведомости от 2-го сентября/). Во-первых, он справедливо полагал, что на таком удалении от тылов нельзя использовать столь важный резерв (и период зимнего похода подтвердил его правоту), во-вторых, русские армейцы и так были в полном беспорядке. Но я бы даже поставил вопрос иначе! Ведь историки говорят о том, что гвардия могла бы «довершить разгром русских», но соединяя с этим возможность заключения долгожданного мира с Александром I. А это в корне неверно: мы знаем, что Александр не сопрягал потерю армии с заключением мира. Он был в абсолютно неадекватном ментальном состоянии. И в ту эпоху «рабов и господ» самодержец мог себе позволить самодурство: и просто не заключать мир с победившей стороной, а собственный народ он не жалел. Населенье же местами бунтовало, но в силу невежества не могло оценить суть происходящего (при наличии, к примеру, интернета, при сравнении крепостного рабства и свобод наполеоновской Франции, режим царя не продержался бы и нескольких дней, да и без интернета Российская империя через некоторое время, по выражению В. В. Розанова, «слиняет в два дня. Самое большее — в три»).

И все же я повторю и уточню: после боя у Наполеона оставались нетронутыми Императорская гвардия (кроме лишь передвинутого ближе к линии огня небольшого по численности ее подразделения), Эскорт Главной квартиры — около 900 человек (без учета двух эскадронов отборных жандармов Императорской гвардии, чья численность учтена в составе Гвардейской кавалерийской дивизии). Кроме того, в любой момент могли присоединиться несколько батальонов пехоты I армейского корпуса, охранявшие корпусные парки — т. е. еще 2784 человека. Всего — около 22,5 тыс. чел.

Эффектные слова и демагогическая спекуляция на нематериальных категориях — первое и последнее прибежище большинства отечественных авторов, пытающихся оправдать поражение армии под командованием М. И. Кутузова в Бородинском сражении. Чаще всего говорят о «героизме», о «нравственной победе» и «силе духа». Героизм, действительно, был: а что еще оставалось делать солдатам, которым командующий дал ошибочное расположение, как не умирать под шквальным огнем? Как говорится, мне жаль ту страну, которой необходимы герои. Итак, я повторяю: героическая гибель и стойкость отдельных армейцев и частей были — и тому свидетельства не только реляции-сказки, выпускаемые Кутузовым, но и некоторые мемуары противника. Однако теперь я позволю себе на несколько строчек выйти из строго академического стиля (после стольких глав перенасыщенных сухими архивными данными и цифрами — незазорно…): и, подобно «доброму самаритянину», дать совет авторам-пропагандистам. Если вы говорите о «героизме и силе духа» как о критерии победы при Бородине, то есть великая опасность того, что однажды найдется охальник со здоровым мозгом и, так сказать, схватит вас за руку. Он задаст всего один вопрос: если уставшие, измученные инфекционными болезнями, голодом и атеизмом солдаты армии Наполеона сумели захватить все укрепления защищавших свою Родину, только что участвовавших в православном молебне, сытых и превосходивших неприятеля своим числом русских — то из этого однозначно следует, что «сила духа и нравственная победа» была на стороне армии Наполеона! То есть русские не просто не прогнали «супостата», а не удержали и того, что выкопали. Но, я повторяю, это только, если найдется такой талантливый человек — возможно, что и дальше подобной вопиющей очевидности никто и не заметит…

Итак, демонстрация доминантности (о которой хорошо знают эволюционисты) и залихватское поведение отдельных офицеров армии Кутузова оказались несостоятельными перед более высоким уровнем профессионализма армии-оппонента. Не помогла и икона, которую носили перед русским строем (до этого она не помогла в Смоленске…). Были и ярко негативные примеры трусости русских армейцев.

В этой связи огромный интерес представляет совершенно неизвестный большинству специалистов документ — рапорт об опросе русских пленных дивизионного генерала Михала Сокольницкого (1760–1816), составленный для Наполеона 10 сентября 1812 г. в Можайске. О своих полках пленные из 1-й гренадерской дивизии сообщили:

«Их потери считаются до трети [состава], что связано с трусостью офицеров, которые прятались в кустарниках и покидали строй.

Два полка егерей, приданных… этой дивизии и находившихся впереди, в беспорядке бежали…

…Человек по имени Григорий из Пскова… прослуживший 19 лет в Санкт-Петербургском полку, заявил, что он никогда не видел полк столь потрепанным… как в этом деле. Он говорит, что перед делом генерал Кутузов проехал перед строем и обратился с речью к войскам, однако она не произвела сильного эффекта».[31]268

Как видите, моя монография — это фактически сборник документов, здесь нет места моим пристрастиям: лишь только факты. О том, что офицеры и солдаты покидали строй (часто укрывались в вагенбурге) свидетельствуют и первоисточники с русской стороны. Вскоре после Бородина проблема дезертирства вообще встала весьма остро, а после перехода в 1813 году границы — только усугубилась. Этого не заметил ни один мой предшественник, но идея заградотрядов родилась именно в 1812 году (когда Кутузов столкнулся с вышеозначенными трудностями). Но точно определить дату сложно. К примеру, заведующий канцелярией Кутузова Сергей Иванович Маевский (1779–1848) гордо приписывает эту «заслугу» себе — и относит ко времени битвы при Лютцене (Люцене) — в конце войны 1812–1813 г. (перед летним перемирием).269

На самом деле, эти опросы русских пленных солдат невероятно важны. Задумайтесь: из-за их поголовной неграмотности у историков не осталось, так сказать, «окопной правды»! Основные сведения исследователи вынуждены были черпать из победных реляций «кофейника» М. И. Кутузова и эффектных мемуаров высших офицеров (многие из которых — немцы). Наградные документы — это особый вид источника, к которому надо относиться предельно критично, но и они составлялись, естественно, офицерами. Таким образом, мнение и оценку происходящего простых солдат спросили только противники: и о том мы имеем «живой» документ. Можно только сожалеть, что нет возможности узнать именно «окопную правду» от рядовых (по истории Второй мировой войны у нас есть весьма показательные свидетельства, расходящиеся с генеральскими реляциями и мемуарами: полагаю, что многие ситуации на фронте обеих войн могли совпадать!).

Почему этот важнейший для русских бой был ими проигран? Да, мы уже знаем, что расположение войск было преступно ошибочным, что М. И. Кутузов почти не командовал, но все же офицеры и солдаты были в обороняющемся положении — и могли хотя бы и без талантливого перехода в наступление, но просто отстоять свои позиции. Что нам сообщают документы? Многое объясняет приказ самого М. И. Кутузова по армиям от 10 сентября (29 августа — ст. стиля) 1812 года. В нем он, в частности, вынужден браниться:

«…в сражении при Бородине заметил я, что рядовые при самом начале оного, в большом числе оставив команды свои, уходили назад под предлогом препровождения раненых или отзываясь, что расстреляли все патроны… в преграду чего предписывается всем гг. командующим частьми войск объявя солдатам под опасением строгого взыскания, наблюсти, чтобы они не стреляли иначе, как в дистанции верного выстрела… Раненых же провожать только тем, которые из ополчения в ряды вступили, и только до первой цепи, назади линии нашей расставленной».270

И далее про поимку упомянутых трусов «воинской полицией». Таким образом, речь идет о массовом явлении уклонения от боя, фактически трусости. Как же так? В такой день, после молебна, перед лицом своих товарищей?! Кстати, возвращаясь к теме недосозданного еще тогда «русского» языка: обратите внимание на неудобочитаемость текста — хотя М. И. Кутузов, как человек большую часть жизни использующий французский, как мог свою речь культивировал.

Тем не менее, объясняя причины поражения русской армии, необходимо начинать с констатации безответственности, лени и непрофессионализма главнокомандующего — М. И. Кутузова. Именно он неверно расположил войска, он фактически не руководил боем, он способствовал созданию ненормальной психологической атмосферы в штабе (когда интригам был дан ход, а сам Кутузов часто отдавал приказы нижестоящим, минуя командующих 1-й и 2-й Западных армий, тем самым подставляя их). Тот же Кутузов не начал отход вовремя (утром), когда уже было очевидно, что сражение проиграно, и можно было хотя бы сохранить боеспособность армии.

Вина была и на многих генералах, которые дурно распоряжались, на немалом числе офицеров, которые трусливо бежали с поля боя, покидая своих солдат (впрочем, и среди них были дезертиры и мародеры). Мало кто знает, но после сражения не были награждены не только упомянутые Ф. П. Уваров, но еще 13 генералов регулярных войск! Более того — ВСЕ генералы казачьих войск (и атаман М. И. Платов) и ополчения (!) остались без наград! Но самый показательный факт (о нем не упомянул ни один из авторов описаний войны 1812 года) касается рядовых и унтер-офицеров: лишь 4 % из них получили Знак отличия!271 Это как же плохо надо было себя проявить в тот решающий день?! Были и другие бытовые проблемы, негативно повлиявшие на исход баталии для русской стороны — среди них пьянство (оно уже отмечалось французскими мемуаристами во время Смоленского сражения). К примеру, участник сражения, вюртембергский обер-лейтенант Генрих фон Фосслер (1791–1848) вспоминает о том, что «многие из них (из русских — прим. мое, Е. П.) были пьяны».272

Продолжая выяснять итоги битвы — узнаем потери сторон.

Практически все русские историки-участники войны 1812 года, а затем исследователи девятнадцатого века определяли потери русской армии в 50–60 тыс. человек!273 Журналисты газеты «Литовский курьер» в статье от 16 сентября 1812 года исчисляли потери русских в 50 тысяч человек.274 Автор первого обстоятельного описания Русской кампании (в 1812 г. — подпоручик Свиты Его Императорского Величества), генерал-майор Дмитрий Петрович Бутурлин (1790–1849), называл цифру в 50 000 чел.; адъютант М. И. Кутузова А. И. Михайловский-Данилевский свидетельствовал о потерях в 55 000 чел.; осведомленный французский историк, крупный государственный деятель и современник событий Луи Адольф Тьер (1797–1877) определял ее в 60 000 чел.275

Заслуженный профессор и почетный член Императорской Николаевской военной академии, генерал от инфантерии, известный военный историк Н. П. Михневич (1849–1927) заявлял: «Русские потеряли почти 50 процентов».276 Тот же Н. П. Михневич на страницах знаменитого семитомного издания (коллективная монография), посвященного столетнему юбилею, который подводил итог достижениям историографии дореволюционного периода, называет точную цифру: 57 000–58 000 человек.277 Авторы другого коллективного исследования 1912 года определяли потери армии Кутузова в эти же 57 000–58 000 чел.278

Однако в советское время, в юбилейном 1962 году один из официозных монополистов темы (получивший влияние еще при И. Сталине) Л. Г. Бескровный (1905–1980) неожиданно указал цифру в 38,5 тыс. чел.279 Его вопиющий непрофессионализм и неуважение к читателю и коллегам поражают, ведь в том же 1962 году под его редакцией выходит сборник документов, посвященный Бородину, где опубликована архивная ведомость, называющая потери русской армии (без учета нескольких подразделений): 45 633 человек!280 Очевидно, Л. Г. Бескровный или сам не читал сборник документов, или понадеялся, что широкая аудитория его не прочитает, а специалисты не посмеют обратить на это внимание — пропагандисту было выгодно занижать потери армии М. И. Кутузова.

И только много позже архивист С. В. Шведов дополнил данные этой ведомости другими архивными материалами (учитывающими неучтенные части) — и выяснил самую достоверную на данный момент цифру потерь русских — 53 тысячи человек (то есть научным способом вернулся к выводам участников боя).281 Я полагаю, что, если изыскания на сей счет будут продолжены, то данная цифра может быть уточнена только в сторону ее увеличения.

Таким образом, М. И. Кутузов потерял почти половину регулярных войск! Это была катастрофа — ведь армия разгромлена: подобного масштаба уничтожения живой силы противника Наполеон не достигал даже под Аустерлицем и Фридландом. Солдаты М. И. Кутузова были буквально расстреляны в упор — и без всякого смысла. Многие мемуаристы в один голос вспоминают: некоторых русских полков уже практически не существовало. Более того: в самый вечер сражения ситуация оказалась еще более чудовищной — ведь многие солдаты и офицеры просто разбежались (и возвращались в свои части лишь постепенно). Страшно читать подобные свидетельства русских офицеров (слова М. С. Воронцова):

«Я был ранен в этом сражении, дивизия, которой я командовал, совершенно уничтожена, и я даже не представил вовсе донесения о принятом нами в нем участии».282

Теперь обратимся к французским потерям. К большому научному сожалению, долгие годы некоторые отечественные «историки» повторяли комическую сказку, вброшенную еще «сумасшедшим Федькой» (так называла Ф. В. Ростопчина Екатерина II) про 58 тыс. человек. В 1813 году генерал-губернатор и поджигатель Москвы опубликовал агитационную фальшивку — мнимый список потерь французских корпусов при Бородине. Но те, кто открывали этот список, могли лишь посмеяться: в него был, например, включен некий «10-й армейский корпус А. Монсея». На самом деле, 10-й корпус действовал у Риги! И командовал им Ж. Э. Макдональд! А маршал Б. А. Ж. де Монсей (1754–1842) вообще никогда в России не был. В той же «сказке» упомянуты и огромные потери (аж 5095 чел.) 7-го армейского корпуса, который, увы, также был в сотнях километрах от поля сражения.283

Тем не менее нерадивые «историки» (среди них и один из монополистов темы войны 1812 г. в советскую эпоху Л. Г. Бескровный) умудрились всего этого не заметить. Хотя современные исследователи давно в курсе разоблачения ростопчинской фальшивки, мастера графомании в Википедии (приходится упоминать — специально для широкой аудитории читателей) смело приводят ее как «одно из мнений». В силу невежества они не могут отличить фальсификацию и простой «ляп» от Мнения, основанного на документах. Таким образом, публикация Ф. В. Ростопчина про «58 тысяч» — это не документ, свидетельствующий о потерях французов, а документ, свидетельствующий о бесчестии представителей российского правительства, не гнушавшихся никакими подлогами и убогими авантюрами.

Подлинные архивные документы, опубликованные еще в 1842 году инспектором смотров Главного штаба Великой армии Пьером Полем Денье (1781–1848), дают нам конкретные репрезентативные цифры (собранные им же самим для Наполеона непосредственно в 1812 году!): 28 086 человек (6567 убитых и 21 519 раненых) — за оба (!) дня боев (у Шевардина 5-го сентября и 7-го числа — в генеральном сражении).284 Именно от этих данных уже более 150 лет отталкиваются многие серьезные авторы западной историографии, а в последние 30 лет — и солидные отечественные исследователи.[32]285 Любопытно, что тот же Денье на той же странице приводит и свое мнение о потерях русской армии (50 000), однако большинство авторов, не читавших его книгу лично, а лишь пользующихся чужими ссылками (и то хорошо…), об этом не знают: получается так, что я сейчас об этом вам рассказываю первым.

Однако следует иметь в виду, что данная ведомость была составлена для маршала Л. А. Бертье (начальника Главного штаба), по всей видимости, 21 сентября — и туда попали многие солдаты и офицеры, погибшие в стычках у Можайска и других авангардных перестрелках. К примеру, мы точно знаем из донесений, что дивизионный генерал, генерал полковник-кирасир, граф империи (с 1810 г.) Огюстен Даниэль Бельяр (1769–1832) был легко ранен в икру ноги 8 сентября 1812 г.286 В Бородинском бою под ним убило двух лошадей, но сам он чудом остался абсолютно невредимым! Другие примеры: упомянутое в ведомости Денье ранение Луи Леже Буальдьё не подтверждается исходящей корреспонденцией и документами его части, генерал Клод Пьер Пажоль (1772–1844) — ранен только 9 сентября 1812 г. (прожил долгую жизнь — и был губернатором Парижа) и т. д.287 Всего разночтений по персоналиям высших офицеров — примерно на 20 %: по всей видимости, это (среди прочего) именно те потери, которые были понесены в течение нескольких дней после генеральной битвы.

А дальше мы обращаемся к свидетельству гвардейского генерала П. Бертезена:

«Ведомости, представленные частями, доводят потери до 22 600 человек, но при этом следует обратить внимание, что полковники пользуются случаем сражения, чтобы скрыть от контроля людей, оставшихся под тысячей разных предлогов в тылу. Учитывая это, я считаю правильным уменьшить цифру потерь на несколько тысяч. Кроме того, среди тех, кто в рапортах указан ранеными, 4[000] или 5000 человек получили лишь царапины и следуют с армией в Москву».288

Можно предположить, что помимо сводной ведомости, сделанной несколькими днями позже (и опубликованной Денье), существовали еще рапорты, поданные Наполеону сразу после битвы: и они характеризуют урон в 22,6 тыс. человек. Это вполне коррелирует с выясненным нами обстоятельством: с включением в ведомость Денье потерь, понесенных несколькими днями позднее главного сражения. Весомый факт: такой авторитетный участник событий, как Главный хирург Великой армии Доминик Ларрей утверждал, что французы потеряли всего 21–22 тыс. чел.289 Ряд других известных мемуаристов называли числа в 15 тыс. и 18 тыс. чел.290 Автор, очевидно, самой популярной и часто переиздаваемой во Франции и Италии объемистой биографии Наполеона (она опубликована в 1827 году, но до русского читателя и даже до специалистов не дошла до сих пор…), барон Ж. М. де Норвэн (Jacques Marquet de Montbreton, baron de Norvins: 1769–1854) занимал в годы империи высокие чиновничьи посты и имел допуск в самые разнообразные архивы. Этот осведомленный историк эпохи определял потери Великой армии в 12–13 тыс. чел. раненых и 9 тыс. убитых.291

В 1947 г. «Revue historique de l’armee» (ежеквартальный журнал Военного архива в Венсенне) опубликовал документ за подписью Наполеона под названием «Состав сил французской армии после сражения у Москвы-реки».292 Сравнивая численности Великой армии до и после сражения (по упомянутому документу), цифра потерь приближается к 20 тысячам.

Я полагаю методологически ошибочными (хотя и интересными) попытки исчислять потери солдат, исходя из сравнения потерь офицерского состава (на основе некорректного сравнения потерь в разных сражениях наполеоновской эпохи). Подобные расчеты некоторые авторы проводили на основе данных об офицерах в известном, но позднем справочнике Аристида Мартиньена (составлен почти сто лет спустя после 1812 г.).293 Дело в том, что качество армий сражающихся сторон, особенности рельефа и укреплений, интенсивность и длительность боя — всегда разные. Кроме того, списки Мартиньена пестрят ошибками: это выясняется при скрупулезном их сличении с архивными данными отдельных полковых историй.294

Для проверки сведений специальных рапортов я сравнил данные состояния Великой армии перед сражением (опубликованы Ж. Пеле и уже упомянутым нами Ж. Шамбре) и после (при вступлении в Москву): за вычетом потерь в прочие дни и с добавлением соединений, дошедших между Бородиным и Москвой. Результат совпадает.295 В итоге, я полагаю, что реальные потери французской армии составили около 22 тыс. чел., причем убитыми и серьезно раненными — на несколько тысяч армейцев менее. Таким образом, я сейчас возвращаю историографию еще и к оценке барона Фредерика Франсуа Гийома де Водонкура, который стал автором первого солидного труда о русской кампании 1812 г. (скороспелые записки и компилятивные очерки по официальным реляциям мы сейчас в расчет не берем) — и определял потери Великой армии как «более двадцати тысяч человек».296

Мнение этого блестящего офицера, генерала (в 1812 г. он состоял при Эжене де Богарне и был свидетелем Бородинского сражения) и известнейшего военного писателя наполеоновской эпохи мои коллеги умудрились просто-напросто проигнорировать.

В отличие от русской стороны, где тяжелораненых было на порядок больше (и основной процент из них или оставили без попечения — или затем просто заживо сожгли свои же в Москве!), несколько тысяч французских раненых совсем скоро вернулись в строй. Также следует упомянуть, что процесс уточнения численности потерь обеих сторон будет еще долго продолжаться, но а) авторы точно не смогут внести принципиальных изменений в итоговые цифры, б) в связи с упомянутой диалектикой состояния раненых — точных цифр (до одного человека) мы никогда не узнаем (однако для сравнительного аналитического вывода /а это главное/ подобное и необязательно).

Итак, имея больше войск, Кутузов потерял минимум 53 тысячи человек — против 22 тыс. чел. у наступающих на русские укрепления французов (даже если принять без проверки и анализа исходные данные П. П. Денье в 28 тыс. чел., суть не меняется). При этом практически все эти 53 тыс. чел. с русской стороны следует считать в графе «убитые» (ибо большинство раненых погибнет при сожжении русскими Москвы). На основе объективных архивных документов мы получили лишь новый аргумент в пользу вывода о серьезном поражении русской армии. Урон армии Наполеона был значителен, но сообразен (и даже мал) сложности задачи и дискомфорту общего контекста кампании.

Продолжим анализ итогов битвы. Многие русские военные, оставившие нам письменные свидетельства, признали Бородино поражением своей армии — и победой Наполеона. Среди них, к примеру, храбрый и принципиальный А. П. Ермолов, заявивший: «неприятель одержал победу».297 Вскоре после боя адъютант Владимира Ивановича Левенштерна (1777–1858) офицер Фадеев писал А. Д. Бестужеву-Рюмину:

«Неприятель непременно войдет в Москву, потому что наша армия совсем погибла».

Генерал-губернатор Москвы Ф. В. Ростопчин сообщал:

«Я написал записку министру полиции, что я не понимаю этой победы, потому что наши армии отступили к Можайску…»298

М. Б. Барклай де Толли выразился так:

«Если в Бородинском сражении армия не была полностью и окончательно разбита — это моя заслуга»299 (он имел в виду то, что фактически спасал положение во время боя, пока М. И. Кутузов бездействовал вдали).

Известные участники-офицеры войны 1812 г. И. Т. Радожицкий и А. А. Щербинин отдавали честь победы французам.300 Помимо перечисления тех русских генералов и офицеров, которые открыто говорили о собственном поражении, стоит обратить внимание и на тот кричащий факт, что весьма сложно сыскать таких, кто бы посмел до того завраться, чтобы не признать победу за Наполеоном.

А кто же заявил о «победе» русских? Кто положил начало формированию совершенно психически и фактически неадекватного мифа о «победе», после которой потерявшая половину армия бежит к Москве, сдает Москву, а потом растворяется, мародерствует и еле собирается в далеком лагере? Ответ прост: это все тот же «кофейник Зубова», «проспавший» всю битву, человек, на котором во многом лежит ответственность в страшном поражении — Кутузов. Он весьма и весьма хитро (в духе царедворца восемнадцатого века) отписал царю красивую реляцию со словами «неприятель нигде не выиграл ни на шаг земли» (что, как мы уже знаем, было абсолютной, стопроцентной ложью). Таким образом, в Петербурге успели обрадоваться, рассудили, что Наполеон остановлен, что Москва спасена!301 Царь на ложных радостях пожаловал Кутузову фельдмаршальское определение и 100 000 рублей! Однако, когда вскоре обман про «победу» выяснился, Кутузов всего этого не вернул (хотя царь и писал ему раздраженные письма!)…

Об этом позорном мошенничестве ярко живописует участник войны — знаменитый генерал Ж. Б. А. М. де Марбо:

«Хотя русские были побеждены и вынуждены покинуть поле битвы, их главнокомандующий Кутузов имел дерзость написать императору Александру, что он только что одержал над французами великую победу! Это ложная новость достигла Санкт-Петербурга в день рождения Александра (уточняю — не Дня рождения, а тезоименитства — прим. мое, Е. П.) и вызвала там большую радость. Были отслужены молебны. Кутузова провозгласили спасителем родины и произвели в фельдмаршалы. Однако правда вскоре стала известна. Радость превратилась в траур. Но Кутузов уже стал фельдмаршалом! Именно этого он и хотел. Любой другой монарх, помимо робкого Александра, строго наказал бы нового фельдмаршала за его грубую ложь, но Кутузов был нужен, поэтому он остался во главе армии».302

Здесь мне придется заметить, что русским официальным реляциям вообще доверять не стоит (а более внимания следует уделять личным письма, дневникам и документам со статистическими материалами). На этот документ пока не обратил внимания никто из моих коллег, но вот что, к примеру, сообщал генерал А. П. Ермолов в личном письме к А. А. Закревскому 17 августа 1818 г. (речь идет о публикации очередной брошюры, посвященной кампании 1812 года):

«…Толь (Карл Федорович Толь — прим. мое, Е. П.) под своим именем слово в слово напечатал мою реляцию о кульмском деле (бой при Кульме 29–30 августа 1813 г. — прим. мое, Е. П.), которую я представил графу Остерману (А. И. Остерман-Толстой — прим. мое, Е. П.), поручившему мне написать другую и от его имени».303

Таким образом, русские офицеры не гнушались бесчестно «подмахивать» чужие рапорты и писать под чужими именами (а уже упомянутый К. Ф. Толь еще и нарочито фальсифицировал историю, выдумав долгую оборону Семеновских флешей, чтобы его вина в поражении в Бородинском сражении не казалась потомкам уж столь очевидной). Ничего подобного среди французских офицеров выявлено не было. И уж такой кошмарной лжи, какую позволил себе Кутузов, среди европейских генералов и представить невозможно! При этом, как мы уже не раз замечали, Кутузов по разным поводам врал всем: царю, жене, подчиненным, лицемерил перед образами и т. д.

Продолжим перечисление документальных свидетельств поражения русских. Знаменитый военный теоретик Карл фон Клаузевиц в 1812 году находился при русском штабе, мечтал о возрождении Пруссии и от этого недолюбливал Наполеона, и всячески пытался обелить русских. В письме от 30 сентября он однозначно признается:

«Мы проиграли сражение».304

Выдающийся ум эпохи, литератор и философ, один из основоположников политического консерватизма, посол короля Сардинии в Петербурге (1803–1817) Жозеф-Мари, граф де Местр (1753–1821) умел облекать свои мысли в четкие формы. В письме графу де Фрону от 19 октября он произвел собственный анализ случившегося:

«В соответствии с теорией, которую Ваше Превосходительство имело возможность усмотреть в последних депешах моих касательно выигранных и проигранных баталий, вы не можете сомневаться в мнении моем о битве при Бородине (или Можайске): побеждать — это значит идти вперед, отступать — быть побежденным. Москва отдана, сим все сказано. Удержание поля битвы на несколько часов и число убитых — это все вздор; надобно смотреть лишь на последствия. Французы не только приписывают себе победу в официальных бюллетенях, что само по себе ничего не доказывает, но говорят о том же и в частной переписке, известной по перехваченной корреспонденции. Особливо заметил я те письма, кои писал интендант армии Дарю (Пьер-Антуан-Ноэль-Матье Брюно Дарю: 1767–1829, — генерал-интендант армии Наполеона во время похода в Россию — прим. мое, Е. П.), к любезному нашему Талейрану; он пишет совершенно бесхитростно:

„Победа решилась в нашу пользу только к десяти часам“…

В обществе я никогда не оспариваю таланты фельдмаршала Кутузова, но Вашему Превосходительству могу сказать, что блистал он только противу турок, а ныне стал дряхл и уж никак не ровня тому дьявольскому гению, с которым должен бороться».305

Наконец, сам Александр I косвенным образом признал Бородинское сражение поражением: в 1814 г. он подтвердил за маршалом М. Неем титул «князя Москворецкого» (данного ему Наполеоном за победу при Бородине)306 и сам никогда не посещал поле битвы. Победой французской армии Бородинский бой называл и отнюдь не поклонник Наполеона — вюртембергский участник похода 1812 года обер-лейтенант Генрих фон Фосслер.307

Н. В. Промыслов проанализировал важнейшие документы очевидцев — письма военнослужащих армии Наполеона, отправленные непосредственно после сражения:

«Артиллерист голландской армии Ф. Ш. Лист выражал надежду, что после поражения на Москве-реке (так называли Бородинское сражение французы — прим. мое, Е. П.) и фактического уничтожения русской армии император Александр I должен скоро запросить мира».

И далее:

«…генерал Ж. Л. Шерер в своем письме утверждал: „Сражение 7 сентября стоило русской армии как минимум 50 000 человек (поразительно точная оценка, подтверждаемая русскими архивными ведомостями — прим. мое, Е. П.). И это несмотря на укрепления и очень хорошую позицию“, а шеф батальона 17-го полка Ж. П. М. Барье писал, что русские потеряли в битве 40 000. Музыкант 35-го полка Ж. Эйхнер утверждал: „Русские более не в состоянии вести кампанию против нас, так как им никогда не найти позиции, как под Смоленском и Можайском“. …капитан старой гвардии К. Ван Бекоп, хотя и признавал, что французы понесли большие потери в Бородинском сражении, утверждал, что по его подсчетам, которые он произвел непосредственно на поле битвы, русские потеряли в шесть раз больше. …Су-лейтенант Л. Ф. Куантен насчитал 8 погибших русских на одного француза. (…) …лейтенант интендантского ведомства 25-го полка П. О. Паради, который в двух письмах — мадемуазель Женевьеве Боннеграс от 20 сентября и отцу от 25 сентября — утверждал, что лично насчитал 20 погибших русских на одного француза».308

Эти, без сомнения, абсолютно достоверные свидетельства участников сражения передают катастрофу русской армии, буквально расстрелянной умелым расположением французской артиллерии (кроме того, Наполеон сумел верно сосредоточить значительные силы на тех участках, которые Кутузов ошибочно ослабил). Подобные несоразмерные потери — это итог преступных профессиональных ошибок Кутузова. По всей видимости, самые большие из упомянутых цифр приводили те, кто участвовали в штурме батареи Раевского или после сражения посещали Багратионовы флеши.

Но главным следствием Бородина — была катастрофа капитуляции Москвы! Вскоре уже упомянутый командир батальона 17-го линейного полка Ж. П. М. Барье сообщал в письме к жене:

«14-го (сентября — прим. мое, Е. П.) вступили в Москву. Взяли в городе много пленных. Их армия более не существует. Их солдаты дезертируют, не желая сражаться, все время отступая и видя себя битыми во всех случаях, когда они решаются противостоять нам».309

Этот документ безапелляционно свидетельствует о состоянии полного разгрома и разложения русской армии после Бородина. Сведения о массовом дезертирстве мы находим и во множестве русских официальных армейских документов (об этом чуть ниже).

Показательно сообщение газеты «Литовский курьер» от 17 сентября (литовская пресса, владевшая русским языком и добывающая информацию из разных источников, была весьма осведомленной) также сообщает по победе Наполеона в бою «под Можайском».310 А вот информация из газеты Франкфурта от 28 сентября:

«Поражение русской армии и полная победа, достигнутая Его величеством императором Наполеоном в день 7 сентября не оставила врагу возможности защищать Москву».311

В Париже, в Милане (я напомню: Наполеон был еще и королем Италии), в Кане — повсюду устраивались торжества и салюты.312

Испившим чашу российской пропаганды читателям сложно будет в это поверить, но парижские газеты (причем официальные издания империи!) полностью, без купюр перепечатали в те дни все официальные русские реляции о Бородине, ростопчинские «афишки» — и даже знаменитый лживый текст, посланный М. И. Кутузовым царю.313 Конечно, это делалось во многом издевательски: поскольку после занятия Москвы и публикации десятков подлинных рапортов командиров корпусов Великой армии (и даже частных писем, присланных в Париж!), жители империи могли только посмеяться над царем, который одарил своего главнокомандующего за потерянную баталию и сданную Москву.

Я подчеркну — уровень свободы французской прессы был именно таким: публиковались и полные тексты официальных российских пропагандистских изданий, и статьи из английских газет с постоянными пожеланиями побед русской армии, и даже рапорты маршалов Наполеону, которые (не путать с официальными бюллетенями) могли бы составлять некую военную тайну. Все эти газеты сохранились полностью — и сегодня многие их номера легко доступны и в крупных российских библиотеках. Естественно, наполеоновские бюллетени и статьи, предположим, из французского «Монитора» не могли появиться в русских официозах: разница цивилизаций — колоссальная.

Еще одно живое свидетельство, которое до сих пор не замечено никем из моих коллег: английский путешественник Дж. Т. Джеймс, посетивший Россию в 1813 году, общался с представителями разных слоев российского общества и, безусловно, знал положение дел. Он не только рассматривал Бородино как победу Наполеона, но и делал вывод о том, что, если бы русские продолжили бой на следующий день, то успех императора французов был бы еще большим (замечательно оформленный двухтомный труд Джеймса — одно из украшений моей библиотеки).314

Далее. Известный литератор-роялист (подчеркиваю), современник 1812 года Франсуа Ансело, прибывший в 1826 году в составе дипломатического посольства на коронацию Николая I (почему-то данный источник полностью обойден вниманием исследователей войны) и специально посетивший Бородинское поле, долго беседовавший с местными крестьянами, знавший рассказы русских офицеров-участников боя, так сформулировал его итоги:

«Слава Кутузова померкла перед гением завоевателя Европы».315

Когда мы знаем свидетельства русских, французов и сторонних наблюдателей, зададимся вопросом: как же оценивал битву сам Наполеон? У нас есть ряд документальных свидетельств. Первое — официальное: в восемнадцатом бюллетене Великой армии, в котором было представлено описание Бородинской баталии как блестящей победы французов (и, кстати, очень точно отмечены и ошибки русского командования, и даже потери русских: в 40–50 тыс. чел.).316 Второе свидетельство — сугубо личное, интимное. В письме жене Марии-Луизе Наполеон сообщил (непосредственно после сражения), что «побил русских».317 Стоит подчеркнуть, что при всей официозности французские официальные сообщения из армии могли что-то приукрасить, но, в отличие от русских реляций (и позднейших пропагандистских концепций…), никогда не выдумывали самого явления. И в личных письмах Наполеон всегда был так же предельно откровенен. Что касается исковерканной и часто цитируемой отечественными пропагандистами позднейшей фразы («одержан наименьший успех»), то эту фальсификацию еще три десятилетия назад разоблачил доктор исторических наук Н. А. Троицкий.318

Среди прочих записей, сделанных со слов Наполеона уже на о. Св. Елены, есть и такая (о русских под Бородиным):

«…я одержал над ними победу в большом деле при Москве-реке; с девяноста тысячами напал я на русскую армию, достигавшую двухсот пятидесяти тысяч, с ног до головы вооруженных, и я разбил ее наголову. Пятьдесят тысяч русских остались на поле битвы. Русские имели неосторожность утверждать, что выиграли сражение, и, тем не менее, через восемь дней я входил в Москву».319

Не лишним будет вспомнить и то, что после сражения в Париже была отчеканена памятная медаль в честь победы (одно из украшений моей личной коллекции). Кроме того, «московская» баталия упомянута среди названий великих побед императора, украшающих подножие его гробницы (французы никогда бы не опустились до необоснованных выдумок).

Русский участник войны 1812 г. и автор первого серьезного труда о ней, Д. П. Бутурлин, определял итоги Бородина как «не совсем решенную победу Наполеона».320 Он же говорил и про 2000 (!) русских пленных.321 По другим оценкам пленных было чуть более 1000,322 но сам факт того, что после молебна и перед лицом оставления Москвы французам удалось взять 1–2 тыс. военнопленных — весьма показателен. Замечу, что выше упомянуты только пленные из числа регулярных русских войск: французы захватили в плен множество русских ополченцев (вот смысловой парадокс: пленили рабов…) — но их просто отпустили восвояси (очевидно, надеясь на скорое заключение мира).323 В этой связи, я обращу ваше внимание: армия противника отпустила воевавших против нее русских ополченцев (вооруженных и только что нападавших на них взрослых мужчин), а полиция некоего другого государства самым жестоким образом регулярно избивает и задерживает безоружных женщин и несовершеннолетних: цивилизационные и смысловые выводы делайте сами.

Известный российский чиновник и историк, тобольский и виленский губернатор Д. Н. Бантыш-Каменский (1788–1850), в своей официозной и посвященной Николаю I «Палкину» книге о русских военачальниках сформулировал совершенно недвусмысленно:

«Спасти столицу можно было не иначе как победой».324

А если не спасли Москву — значит, русская армия потерпела поражение. Осведомленнейший историк, а также сам современник событий, который лично знал большинство офицеров-участников похода и имел доступ абсолютно ко всем архивам Франции — Луи Адольф Тьер — так охарактеризовал итог знаменитого сражения в своем капитальном труде:

«...русские, в конечном счете, разбиты, а врата Москвы распахнуты».325

Мы все знаем, какими большими «марксистами» были советские «историки», но им было очень тяжко не замечать известных цитат Карла Маркса (1818–1883) и Фридриха Энгельса (1820–1895), которые однозначно приписывали победу Наполеону!326 Более того: до перехода И. Сталина к истеричной пропаганде «патриотизма» даже официальная ленинская, а затем советская пресса писала о Бородине как о победе Наполеона и поражении русских!327

Продолжим. Знаменитый царский военный историк, автор солидного описания войны 1812 года, генерал-лейтенант М. И. Богданович (1805–1882) писал, что Бородинское сражение — это победа Наполеона.328 Французский историк и литератор, автор объемной книги о Наполеоне Роже Пейр в 1888 году заявил, что Наполеон «не окончательно разбил русских».329 Посвятивший войне 1812 года большое исследование (и создавший серию масштабных живописных полотен) прославленный русский художник-баталист В. В. Верещагин (1842–1904) в самом конце девятнадцатого века рассудил весьма здраво:

«Побеждать — это значит идти вперед, отступать — быть побежденным. Москва отдана, сим все сказано» (1895 г.).330

Известный американский историк, профессор Колумбийского университета и автор четырехтомной биографии Наполеона Уильям Миллиган Слоон (William Milligan Sloane: 1850–1928) описал (в 1896 г.) итоги битвы весьма хлестко:

«Обе армии были до такой степени утомлены сверхчеловеческим напряжением сил в жестоком бою, что провели ночь друг против друга. Русские были слишком утомлены, чтобы помышлять о бегстве, а французы до того выбились из сил, что не могли воспользоваться одержанной победой. Рано утром 8-го сентября по распоряжению Кутузова началось поспешное отступление…»331

Все мои коллеги по описанию 1812 года игнорируют мнение (да и саму книгу) знаменитого русского историка, доктора исторических наук Г. Е. Афанасьева (1848–1925), который утверждал (в 1898 г.), что Наполеон «одержал победу» (хотя и дорогой ценой).332 Солидная российская коллективная монография, выпущенная к юбилею в 1912 году, определяет Бородино как победу Наполеона. Причем, подчеркивая, что это отнюдь не «пиррова победа», а достигнутая не самой большой ценой.333

Весьма и весьма показательно, что автор главного учебника по русской истории последних 20 лет существования Российской империи — историк, юрист, публицист, член I Государственной думы М. Я. Острогорский (1854–1921) — не посмел солгать про выдуманную «победу» Кутузова при Бородине (книга предназначалась для «средних учебных заведений и городских училищ»). И это сохранилось даже в издании пика нагнетания «патриотической» истерии в 1916 году. Он исхитрился сформулировать так:

«Обе стороны дрались отчаянно и не уступили друг другу».

Кстати говоря, в начале издания нам сообщается, что текст «дозволен военной цензурой 27 апреля 1916 года».334 Известный (только не среди советских и современных российских невежественных авторов) англоязычный историк начала двадцатого века, Уолтер Гир, категорически полагал Бородино победой гениального Наполеона.335

Интереснейший факт, о котором совершенно забыли: в официальном издании «Бородино. Путеводитель по местам боев Бородинского сражения 1812 г.» (Государственное военное издательство Наркомата обороны Союза ССР, М., 1939 — экземпляр хранится в моей коллекции) ни разу не говорится о «победе» русских — более того, при упоминании об удержании Наполеоном гвардии в резерве речь идет об идее «развития успеха» французов (с. 66). Также совершенно верно сообщается, что «Французские войска заночевали на поле сражения» (Там же). Таким образом, до нового витка истерии и пропаганды квасного патриотизма в период и после Второй мировой войны Бородино победой Кутузова не объявлялось. Редактором упомянутого путеводителя был майор Н. Е. Подорожный. В своей работе 1942 года «Кутузов» (Казань, Военное издательство) уже полковник и кандидат исторических наук Н. Е. Подорожный также не называет Бородино победой русских, а фраза о резерве Наполеона звучит так:

«Французские маршалы просили Наполеона двинуть в атаку гвардию, чтобы довершить поражение русских войск…» (с. 161).

После первых выступлений И. Сталина 6–7 ноября 1941 г. и учреждения ордена М. И. Кутузова (1942 г.) роль «одноглазого сатира» уже стала возвеличиваться, но еще не было сформулировано оголтелых лживых мифов о его небывалых победах (подобные тезисы появились во второй половине 1940-х гг. и душили все живое до конца 1980-х гг.).

Мало кто знает, что в самом эпицентре эпохи советской пропаганды, на юбилейном заседании ученого совета Института истории АН СССР 13 сентября 1962 года молодой исследователь Н. И. Казаков вступил в острую дискуссию с одним из опасных монополистов темы 1812 г. — с Л. Г. Бескровным. Тогда Казаков отважился произнести вслух (правда, в узком профессиональном кругу — больше никто об этом не узнал…), что «говорить о победе (русских — прим. мое, Е. П.) — очень сомнительно».336

Создатель фундаментальных трудов о походах Наполеона, истории Императорской гвардии и консульского двора Бонапарта (приятно отметить, что один из экземпляров этой работы с автографом автора хранится в моей коллекции), знаменитый военный историк (и сам кадровый офицер), чей дом с императорским орлом над входом уже много лет является достопримечательностью Монмартра, Анри Лашук (1883–1971), весьма конкретно высказался об итогах Бородинской баталии:

«22 пехотных, 30 кавалерийских и три артиллерийских полка отныне будут носить на своих знаменах и штандартах название сражения при Москве-реке.

…В современной французской армии память об этой победе Наполеона запечатлена не только на знаменитых полотнищах. В конце XIX столетия до последнего времени три ее полка, 9-й пехотный, 18-й пехотный и 18-й драгунский — носители традиции 9-го и 18-го линейных и 6-го шеволежерского полков — отмечали свои полковые праздники 7 сентября. В тот самый день, когда их предшественники участвовали в величайшем сражении Русской кампании 1812 года.

„Никогда, — скажет позже император, — я не видел, чтобы моя армия столь блистательно проявляла свои достоинства“. Она действительно покрыла себя славой. Все рода войск сражались самоотверженно и храбро.

…Победа была вырвана у русских последовательными ударами многочисленных батальонов и эскадронов. Тем не менее, Бородино все же стало победой Наполеона, поскольку он своими атаками и сокрушительным огнем артиллерии настолько обескровил армию Кутузова, что та не смогла продолжать битву и отступила. Это была не только тактическая победа, одержанная превосходным войском, но и стратегическая победа, ибо она открыла французам дорогу на Москву».337

Бесстрастный, педантичный, но и очень авторитетный британский военный историк Д. Чэндлер (1934–2004) говорит (в 1966 г.) о победе Наполеона, но со скромным результатом.338 Отдает французам победу в Бородинском сражении и прославленный английский историк, автор одной из лучших биографий Наполеона (1971 г.), Винсент Кронин (1924–2011).339

Один из самых серьезных и заслуженно уважаемых специалистов по военным вопросам наполеоновской эпохи, А. А. Васильев, в 1992 году совершенно аргументировано постулировал:

«Для меня здесь нет вопроса. Конечно, это была победа Наполеона».

Далее историк и архивист перечисляет все факторы — от соотношения сил и захваченных французами укреплений русских до оставшихся у Наполеона нетронутых резервов. Более того, Алексей Анатольевич камня на камне не оставляет от ненаучной сентенции о «пирровой победе» Наполеона, сравнивая реальные цифры потерь обеих армий.340 Неяркую, но победу признает за Наполеоном и современная французская исследовательница (не чуждая симпатиям к России и к левым идеям…) М. П. Рэй (в 2012 г.).341

Еще одно научное мнение последних лет. Объективный и сторонний (по отношению к двум отчасти заинтересованным «лагерям») профессор истории Университета штата Миннесота Дэвис Уильям Стирнс совершенно однозначно заявляет: Наполеон «выиграл битву при Бородине».342

Таким образом, абсолютное большинство современников, принципиально важных участников события, крупнейших историков девятнадцатого и двадцатого века и (что важнее) все факты безоговорочно свидетельствуют: Бородинское сражение — это важная победа Наполеона Бонапарта над М. И. Кутузовым (и, соответственно, европейской армии над российской). Но здесь важно понимать и психологический контекст: поражение русских после молебна (или на чьей стороне была Дева Мария?..), победа армии атеистов под руководством ученого и дважды «антихриста». Поражение в сердце собственной страны стало для русских солдат и офицеров колоссальным деморализующим ударом! Я уже приводил выше (и в главе, посвященной сдаче Москвы продолжу) свидетельства отчаяния русских: дезертирство и пьянство усилились. Столь же удручающим было и впечатление, произведенное на царя Александра (когда он узнал, что Кутузов ему соврал).343

Читатель уже услышал множество безоговорочных документальных свидетельств и мнений солидных исследователей, но я не могу себе отказать в удовольствии процитировать автора современной книжки о Кутузове (я это называю «житием») Л. Л. Ивченко:

«На наш взгляд (на взгляд тов. Ивченко — прим. мое, Е. П.), неправомерно делать однозначные выводы о победе Великой армии, подсчитывая „очки“, как в спортивном состязании, как то: захват села Бородина, захват флешей, захват Семеновского, захват батареи Раевского, отступление с поле боя, вступление в Москву и т. д.».344

Да, с такими знатоками всего взятого армией Наполеона — и моих усилий для разоблачения М. И. Кутузова и однозначного вывода о его поражении не надо. Я настоятельно повторю единственный документально заверенный критерий оценки итогов сражения, сформулированный лично Кутузовым, причем официально и письменно:

«…ежели буду побежден, то пойду к Москве, и там буду оборонять Столицу» (из письма Ростопчину от 3 сентября — 22 авг. по ст. стилю).345

Таким образом, сам Кутузов «обвиняет» моих оппонентов во лжи и непрофессионализме.

Нельзя сказать, чтобы научные исследования вовсе не оказывали влияния даже на самые официозные речи в самом эпицентре исторических виражей. Если при И. В. Сталине Бородино нагло называли «победой» русских, то даже в период агрессивной реакции неосоветизма, неоимперства формулировки смягчились. К примеру, во время празднования двухсотлетнего юбилея 1812 года (2 сентября 2012) В. В. Путин озвучил такую формулировку:

«Мы хорошо помним свою историю и знаем, что в этой кровопролитной баталии не было одержано решающей победы ни с одной стороны».346

И все же, заканчивая обзор мнений об итогах Бородинского сражения, я не могу не привести комической графомании из «патриотического» сочинения Филиппа Мартыновича Синельникова (писано в 1813–1814 гг.):

«Наполеон с изувеченными, но многочисленными остатками армии своей занял оставленное князем Кутузовым поле сражения и со свойственной ему наглостью продвигался вперед».347

Действительно, какая наглость: проиграть бой — и после этого нагло гнаться за убегающим «победителем-Кутузовым», и в итоге занять Москву!

Обдумывая социально-политический и антропологический контекст генерального сражения 1812 года, напрашивается и такой вопрос: а где же были жители многих окрестных деревень? Почему в сотнях документах нет ни слова о том, что некие патриоты-крестьяне попытались ввязаться в схватку с «нехристями» и закидать их шапками или, что еще эффективнее, прогнать их молитвой?!

На самом деле, вопрос ведь весьма прост: если бы Кутузов и русские выиграли сражение — то Москва была бы цела, многие русские солдаты, крестьяне и горожане — живы, а профессиональная репутация — цела. Но они проиграли. И совершенно бессмысленно писать «для Наполеона итоги были меньше, чем при Аустерлице»: нельзя сравнивать абсолютно разные войны и ситуации. Кроме того, нет толку спекулировать темой мира: психически неадекватный царь не пошел бы на мир при любых итогах (а разве потеря за несколько часов почти половины регулярной армии и деморализация второй половины — это недостаточно страшный итог?). Армии Кутузова для Наполеона теперь и так фактически не существовало: его никто не тревожил в Москве, а потом Кутузов еще раз отступил — и затем пошел «параллельным маршем». С тем же успехом можно сражаться и ходить маршами параллельно с привидением. Но исторически важно понять, что в России любые победы и фактически содеянные талантливые дела очень часто не имеют смысла, заканчиваются ничем, превращаются в прах.

Наполеон в сложнейших обстоятельствах блестяще осуществил свои задачи: нанес максимальный урон врагу и открыл путь на Москву. То была еще во многом победа не только его оперативных решений в ходе боя, но самой военной машины, созданной гением за предшествующие годы. Кутузов, в свою очередь, не выполнил ни одной задачи: он не спас Москву и погубил лучшую часть своей армии (да еще соврал государю). И в итоге у Наполеона осталась еще и нетронутая гвардия.

Безусловно, я со своими ораторскими и драматургическими способностями, с огромным знанием документов и литературы мог бы насочинять любые сказки про «победу русских», самым невероятным образом оправдать М. И. Кутузова и наболтать про т. н. «духовность», но я всю жизнь органически не переношу ложь. Хотя, конечно, солгав, я бы мог получить гранты, эфиры, достаток, посты и тому подобное…

Но вернемся на поле Бородина — и в позапрошлый век.

Для той местности сражение стало трагическим ударом. По данным VIII (1834 года) ревизии в деревне Горки насчитывалось всего 23 души мужского пола. Стоит заметить, что крестьяне несильно почитали и ценили памятники истории: уже через несколько лет контуры флешей и прочих укреплений стали зарастать, осыпаться, а иные и просто распахали. И государство про поле также полностью забыло: место поражения было вспоминать неприятно. Но время шло, политические и экономические проблемы давали о себе знать — и правительство, как часто бывает, не стало решать проблемы и проводить реформы, но пошло по пути «затягивания гаек» и заодно спустило сверху побольше «патриотизма». И вот уже в середине 1830-х гг. Николай «Палкин» вспомнил про Бородино и решил отпраздновать юбилей «победы» (так открыто не говорили, но подразумевали): тем более что многие участники, которые помнили правду, уже померли. Для этого царь выкупил землю, где происходило сражение, и приказал обновить редуты (естественно, без серьезных консультаций с историками) — и поставить памятник.

Затем про Бородинское поле вновь почти забыли — и оно опять пришло в запустение: рельеф укреплений стал стираться. Однако Россия движется даже не по спирали, а, скорее, по кольцевой дороге — и уже в начале двадцатого века правительство и царь встали перед выбором: реформы — или арапник да кислые щи патриотизма для толпы? На этот раз Первая русская революция (1905–1907 гг.) все же вынудила императора пойти на уступки — но и прежние методы были использованы: попытка отвлечь народ от реальных проблем «маленькой победоносной войной» (обернулось поражением в конфликте с Японией) и тонны казенной патриотической макулатуры. Как раз и подходящий юбилей надвигался в 1912 году. Именно празднование столетия войны 1812 г. было решено сделать одним из краеугольных камней продвижения пропаганды архаики (со всеми положенными атрибутами: попами, пьяными тостами и позорной макулатурой).

Но появился и важный отличительный нюанс: Николаю II необходимо было, одновременно, и заигрывать с французской стороной (на дворе уже эпоха Антанты!). В итоге французская делегация получила почетное приглашение на празднование юбилея войны на Бородинском поле и всюду в присутствии русского царя (25–31 августа 1912 г. — по ст. стилю). А теперь я предлагаю насладиться раритетным альбомом фотографий тех дней: «Юбилейные торжества в память 100-летия Отечественной войны 1812 года в Высочайшем присутствии» (кстати, он переиздан небольшим тиражом в Москве в 2012 г.). Что мы наблюдаем? Все та же разделенная со времени Петра I между слоями населения Россия: убого одетые с рабскими жестами и мимикой крестьяне, мнущие шапки перед одетыми во все европейское «хозяевами». Куча ряженых попов с массой икон и тому подобного: и ведь вся эта архаика обреталась уже в двадцатом веке, когда, к примеру, художники жили даже не неоклассицизмом, а авангардом! Через пять лет (в 1917 г.) подобные пейзажи будут сметены — а еще несколькими месяцами позднее в подвале провинциального дома расстреляют самого «помазанника» (и никакие молебны не спасли). И снова солдаты впопыхах «к дате» и без точных планов от историков подновляют форму укреплений столетней давности (с. 62–63): таким образом, мы понимаем, что сегодня перед нами уже сильно изменившиеся исторические объекты…

На четырех фотографиях видно (с. 102–105), как почти коротышка-Николай II заискивающе приветствует лощеных красавцев (большинство из которых сильно выше его ростом) из французской делегации. И как же после этого стыдно смотреть на фотографию (с. 129), озаглавленную «Император Николай поднимает с колен современницу Отечественной войны Марию Желтякову» (26 августа 1912 г.)?! Старушка-крестьянка в нищенском тряпье стоит на коленях посреди Европы двадцатого века — как ее предки стояли на коленях веками (и до сих пор многие продолжают…), а царь слегка протягивает к ней руку (стоящая здесь же императрица никак не реагирует). Сейчас я не буду поднимать отдельную тему подлинности «долгожителей» (на самом деле, они были без документов и просто не помнили, когда родились, а выглядели очень старыми…) — но привлекает внимание именно цивилизационный аспект: вечная рабская жизнь на коленях! Это и есть та «свобода», за которую предки «юбилейных» крестьян были вынуждены отдать жизни в 1812 году? Ну и, конечно, вездесущие попы: на фотографиях просто толпы попов с «образами»! А зачем? Ведь сто лет назад молебен не помог спасти Смоленск и Москву! И в 1917-м Николаю они не помогут. Немецкая по крови императрица одета по последней Парижской моде… После парадов окружение русского царя пойдет пить шампанское с французами, а крестьяне вернутся в свои дряхлые избы.

В Государственном архиве РФ хранится еще один документ юбилейной поры: это обращение Московского губернатора Ф. В. Джунковского (1865–1938):

«От Московского губернатора к населению Можайского уезда.

Объявление

25 сего августа Можайский уезд будет осчастливлен прибытием Его Императорского Величества Государя императора и Царской Семьи на Бородинское поле по случаю исполнившегося столетия дня Великой Бородинской битвы.

…Я призываю поэтому все население прежде всего помолиться за павших воинов пред Святой Иконой Смоленской Божией Матери Одигитрии.

…В заключении считаю нужным предостеречь население от употребления спиртных напитков во время торжеств; эта мера лучше всего выразит почтение его к памяти героев двенадцатого года и лучше всего обеспечит порядок праздника…»

Прекрасно: «осчастливленное» население просят «прежде всего» помолиться, причем буквально через фразу после упоминания молитвы и иконы в кратком официальном обращении сам губернатор вынужден (!) просить народ не напиваться! Очевидно, горький опыт и предчувствия заставляли писать подобные просьбы… Кстати, я напомню, что генерал-лейтенант Джунковский слыл большим «либералом», сочувствовал рабочему движению — но в итоге всех мучений был расстрелян по решению специальной тройки НКВД (ему также не помогли молитвы). А потом чекисты много десятилетий следили за выполнением государственной пропаганды (включая и тему 1812 года) — и до сих пор следят…

Показательна история «бородинских святынь» в 20-м веке уже при советском режиме: в 1930 году деревенский храм закрыли и передали артели «Ветеринария», а в 1932 на Бородинском поле взорвали памятник и склеп с прахом князя П. И. Багратиона — и все это делали не солдаты армии Наполеона, а отечественное «патриотическое» и «высоконравственное» население…

Между юбилеями, пока государству не было надобности в пропаганде агрессивной внешней политики, поле Бородина и все памятники снова захирели. В Архиве Президента РФ (Ф. 3. Оп. 50. Д. 595. Л. 34) хранится интересное и репрезентативное письмо генерального секретаря Союза советских писателей В. П. Ставского (1900–1943), адресованное И. Сталину. Вот что он, в частности, сообщал:

«В связи с 125-летием Бородинской битвы, я посетил Бородинское поле. И вот, дорогой товарищ Сталин, нельзя без досады говорить о том, что из себя представляет эта историческая местность…

– Музей до сих пор еще не отремонтирован (по вине бездельников-специалистов по музеям из Наркомпроса).

– Памятники в Горках, около Бородино и на Шевардинском редуте, на Семеновских флешах и на батарее Раевского — нуждаются в ремонте. Стыдно смотреть на разрушение памятников на батарее Раевского.

…Дачные поезда ходят до Можайска, и экскурсантам приходится шагать за 12 километров. Чтобы стоило пустить в сутки раз один дачный поезд до станции Бородино и обратно?»

Тогда «вождь» красных своему «холопу» на письмо не ответил (хотя на многие другие письма отвечал): и только милитаризация СССР и подготовка И. Сталина к нашествию на центральную и западную части Европы в 1938–1941-х гг. (об этом подробнее — см. отдельную главу данной монографии) в очередной раз заставили мифы о 1812 годе работать на задачи текущего политического момента.

Деревня Бородино и Бородинское поле были одним из мест кровопролитных сражений при обороне Москвы в период Второй мировой войны. Основные боевые действия в районе деревни развернулись 13 октября 1941 года. Курьезно и весьма опять-таки показательно: противником советских войск были солдаты тех же наций, что и в 1812 году: XXXX немецкий корпус (и в его составе элитная дивизия СС «Райх»), а также 7-я баварская пехотная дивизия и (!) 638-й пехотный французский полк (название вполне приличное: «Легион французских добровольцев против большевизма» — фр. «Légion des Volontaires Français contre le Bolchévisme»). И снова вспоминаются интереснейшие исследования Виктора Суворова… И в 1941 году, потерпев полное поражение, Красная армия отступила, причем как и в 1812 году большую часть раненых советское командование эвакуировать не смогло. Все же, что за Спектакль разыгрывает мировая История, если на нее смотреть масштабно, а не как 99 % недоисториков!

Любопытно привести и данные официального пресс-выпуска ВЦИОМ (№ 2106) от 07.09.2012 («К 200-летию Бородинского сражения: курьезы исторической памяти»). Его вывод на официальном сайте таков:

«Россияне уверены, что в Бородинской битве победили мы, в войне 1812 года участвовали Андрей Болконский, Василий Денисов и Георгий Жуков, а её неудачный для французов исход определила прежде всего злая русская зима. (…) Большинство опрошенных (70 %) считает Россию победившей стороной в Бородинской битве, 13 % — Францию, и только каждый десятый говорит о том, что победителя в этом сражении не было. В победе русской армии над французской уверены прежде всего россияне предпенсионного возраста (73 %), жители малых городов и селяне (по 74 %) и респонденты со средним образованием (72 %). Французскую победу в битве под Бородино признают, как правило, респонденты средних лет (18 %), высокообразованные (15 %), жители двух столиц (25 %) и городов-миллионников (23 %)».348

Вот итог монструозной многолетней официальной пропаганды: невежество обывателя, позор исторической неграмотности и беспамятства. Также на себя обращает внимание разность в информированности по стратам общества: ложь про победу русских при Бородине государственная машина лжи смогла «скормить» в основном людям необразованным и, скажем эстетично, жителям сельской местности.

А теперь вернемся к хронологии событий 1812 года.

Утром 8-го сентября произошел курьезный случай, свидетельствующий о гуманизме наполеоновских армейцев, который записал военный врач Великой армии Генрих Ульрих Роос:

«Когда взошло солнце, я уже был наверху редута, который вчера взяли итальянцы. Я нашел там вице-короля (имеется в виду Евгений де Богарне — прим. мое, Е. П.) с несколькими адъютантами; они грелись у огня. Горела задняя часть лафета разбитой русской пушки. Я узнал позже, что король провел здесь ночь. Среди трупов, окружавших редут, обратил на себя внимание молодой русский. Оживили ли его первые солнечные лучи или разбудили ходившие по полю, одним словом, он приподнялся, протер глаза. Медленно встал, удивленно посмотрел вокруг себя и пошел по тому направлению, где думал встретить своих, никто из наших его не задержал. Вероятно, этот молодой человек упал, оглушенный и контуженный разорвавшимся около него снарядом и, как мнимоумерший, провел ночь среди трупов».349

В Бородинском бою и после него снова отличился, не побоюсь этого выражения, перед человечеством Главный хирург Великой армии Ж. Д. Ларрей. Его биограф И. А. Кассирский пишет:

«Идея летучих амбулансов нашла под Бородиным свое эффективное осуществление, оправдав себя в сражении большого масштаба. Впервые в истории военно-санитарного дела санитарная часть согласно определенной диспозиции сотрудничала с военным командованием в таком большом сражении. …Сам Ларрей во время Бородинского сражения простоял 36 часов на ногах в своей операционной, сделав 200 ампутаций. …По отношению к русским раненым, оставленным на бородинском поле, Ларрей проявил самую исключительную заботливость: он достал для них, как и для своих, перевязочный материал, которого не хватало, и разместил их по госпиталям, где добивался, как он пишет, полного выздоровления многих».350

Теперь мы понимаем, что некоторые из оставшихся в живых благодаря наполеоновскому медику русских солдат и офицеров продолжили воевать против Франции в 1813–1814 гг.

Военный врач, капитан Второго гренадерского полка и помощник Ларрея, Доминик Пьер де ля Флиз (1787–1861), записал свои впечатления после боя:

«Работали всю ночь и все раненые до единого были перевязаны, дело небывалое ни в каких сражениях и относившееся к чести барона Ларрея».

И затем — 8-го сентября:

«…Во весь день мы ухаживали за ранеными, в числе их были и русские. Ни мы их, ни они нас не понимали; поняли мы только, когда они целовали нам руки, чем они благодарили нас за попечение. Труд наш был очень тяжел. Мы почти весь день простояли на коленях в грязи, перевязывая распростертых на земле раненых».351

Пока французы возвращали к жизни русских раненых, русские начальники продолжали бесчеловечно сжигать собственные деревни — уже наполненные своими ранеными. Военный врач Генрих Ульрих Роос свидетельствует (сразу после Бородинского боя):

«У дороги, по которой мы двинулись, выйдя из леса, лежала маленькая деревня, которая вчера загорелась, наполненная русскими раненными. От больших домов остался лишь пепел. Мы видели черные, обуглившиеся скелеты и отдельные кости несчастных жертв вчерашнего дня, истекавших сначала кровью при Бородине, с мучительными болями, доставленные сюда, чтобы погибнуть в пламени».352

Из-за тотального контроля отечественной казенной пропаганды за историографией сегодня мало кто знает о трагической гибели русских раненых в пожаре в Можайске и по окрестным селам. Об этом ужасном событии ярко свидетельствует сам Главный хирург Великой армии Доминик Ларрей.353

В отечественной историографии только в 1989 году был предан гласности страшный факт (правда, лишь в научных кругах — и о нем постарались снова забыть): в Можайске Кутузов оставил от 10 до 17 тыс. раненых, которые погибли в огне, произведенным собственным командованием.354

Что же происходило в русской армии на пути отступления (а по скорости и дезорганизации частей — бегства) от Бородина к Москве? Множество документов свидетельствуют о массовом мародерстве, о полном беспорядке в деле перевязки и перевозки раненых, о нежелании чиновников и жителей помогать войскам. Процитирую, например, письмо генерал-интенданта Е. Ф. Канкрина (1774–1845) к А. И. Татищеву (спустя 4 дня после Бородина). Описав печальную ситуацию с ранеными, он сообщает:

«При том многие легкораненые, приставленные к тяжелым, отлучились из команд с повозками для мародерства по боковым дорогам, оставляя тяжелых без помощи, не явились на станции и остались между армией и авангардом. Наконец, и большая часть раненых не перевязаны на поле сражений и в Можайске по краткости времени не могли быть перевязаны… Из назначенных подвод, однако, к станциям 1000 подвод почти ни одна мною не найдена, почему раненые помещены на разных подводах; и вышед от повозок в хаты, давали повозкам случай уехать и сим обновили на каждой станции и во многих деревнях затруднение их поднять три и четыре раза. Второй армии комиссариатские чиновники не сделали немалейшее движение на содействие в сем чрезвычайном случае».

Данный документ хранится в РГВИА (Ф. 396. Оп. 1. Д. 11. Л. 265–265об.), но мои коллеги почему-то не хотят обращать на него и множество ему подобных внимания: видимо, эти свидетельства «неудобные». Представьте себе: после молебна перед сражением, перед лицом угрозы «святыне»-Москве, солдаты бросают своих истекающих кровью товарищей — и становятся мародерами! Чиновники одной русской армии плюют на погибающих солдат другой русской армии (в то время как хирург наполеоновской армии Д. Ларрей их лечит). Из 1000 подвод на месте нет «почти ни одной»! Это полный бардак, безответственность, возможно, следствие коррупции. Кстати, возвращаясь к вопросу предшествующей главы: если бы у русского командования существовал изначальный «план глубокого отступления», то, наверное, большинство важных пунктов до Москвы были бы полны всем необходимом для армии! Далее. А где же то, что часто называют звучным, но не всегда научным словом «народ»? Почему крестьяне и помещики массовым образом не выбегают помогать? Ответ прост: они уже слышали и сами видят, что начальство сжигает их дома, а многие солдаты приходят их грабить. Так начиналась война всех против всех: уже не просто гражданская война сословного свойства, а маргинальная, варварская. Вскоре после сдачи Москвы ситуация станет еще хуже. О какой «отечественной» войне может идти речь?

Русское командование продолжало чудовищную практику сжигания деревень. Военный врач Д. П. де ля Флиз записал в сентябре 1812 г.:

«Местами, направо и налево, виднелись груды пепла, бывшие жилища, а в пепле я заметил обугленные кости человеческие».355

Тем не менее, раненые поступали в Москву в огромных количествах — 10 сентября Ф. В. Роспопчин писал А. Д. Балашову о том, что поступило уже 11 000 (это пока еще не прибыла основная часть — раненных собственно в Бородинском бою). При этом их сложно перевозить, потому что

«распоряжения в подводах совсем расстроены и страхом местных жителей деревенских и беспорядками в армии».[33]

То есть генерал-губернатор Москвы также свидетельствует о беспорядке в армии. Мы постепенно приближаемся к трагическому эпизоду сожжения Москвы (сожжение — это в данном случае более точный научный термин). Если бы Ростопчин вместо бесноватых «афишек» занимался первые два месяца войны организационными делами — то и повозки были бы, и жителей бы оповестили о реальном положении дел (о котором его, в частности, предупреждал в письме П. И. Багратион). Число упоминаний слова «если», применительно к деятельности русского командования, может быть велико: например, если бы Александр не развязал конфликт — войны бы не было, если бы Кутузов выиграл Бородино — Москва бы была спасена (вместе с ранеными).

Показательное свидетельство архимандрита Павла Егорова от 13 сентября:

«Около Спасских казарм с половины августа множество набралось раненых и увечных солдат. Многие из них жаловались и роптали на свое начальство: „Коли здоров солдат, кормят его и одевают, а если заболел — кинули, как собаку, без всякого призора“».356

Итак, армия Наполеона шла по пятам русской — и приближалась к Москве. За несколько недель перед тем по этой же местности проезжала уже упомянутая писательница Ж. де Сталь. Вот ее описание:

«Я приближалась к Москве, меж тем ничто не предвещало близости столицы. Селения, выстроенные из дерева, по-прежнему располагались далеко одно от другого; движение на просторных равнинах, именуемых дорогами, было ничуть не более оживленным; загородные усадьбы встречались ничуть не более часто. Пространства в России так много, что в нем теряется все: и поместья, и люди. …Тишина эта еще более заметна из-за отсутствия птиц; скота тоже немного, а тот, что есть, пасется вдалеке от дороги».357

Что мы узнаем из этого отрывка: бедная местность (которая после уничтожения немногих селений самим русским командованием стала еще беднее), дорог в европейском понимании нет и, как говорится, «здесь птицы не поют…».

На память приходят строки другого современника 1812 года — А. С. Пушкина:

Теперь у нас дороги плохи, Мосты забытые гниют На станциях клопы да блохи Заснуть минуты не дают; Трактиров нет…

Но вернемся к прозе. Весь период отступления русской армии от Вильно до Москвы больше напоминает бегство. Это становится особенно явственным, если вспомнить, что от района Ковно (совр. Каунас) до Москвы — примерно 900 км (от центра Ковно до Кремля — 872 км, но это по «линейке», а войска, уходя от преследования, часто совершали зигзагообразные движения): и прошли их всего за 2,5 месяца! Вся огромная армия: с пушками и обозами, по бездорожью — и так быстро!

Обратимся теперь к весьма и весьма важному и интересному эпизоду войны, о котором все слышали, но, я убежден, его смысл до сих пор ускользает от рассудка исследователей и читателей: я имею в виду совет в Филях и его последствия. Я напомню: стремительно отступая перед армией Наполеона после поражения при Бородине, Кутузов изо дня в день уверял собственных генералов и генерал-губернатора Москвы Ростопчина в том, что непременно защитит Москву сражением!358 В эти же дни он получил 100 000 рублей и фельдмаршальский жезл, подаренные царем, обманутым донесением о «выигранном» сражении. 359

Вскоре русская армия заняла позицию к западу от Москвы (даже в этой отчаянной для России ситуации позицию, естественно, выбирал не вечно спящий Кутузов, а подданный английского короля начальник штаба русской армии Л. Л. Беннигсен). 13 сентября Кутузов созвал военный совет, на котором должно было быть решено: давать ли новый бой или оставить «древнюю святыню» без попыток ее спасти. Мои коллеги зачастую об этом не упоминают, но протокола совета не велось! Обычно так бывает, когда ответственное лицо хочет скрыть нечто нелицеприятное. Поэтому все сведения мы вынуждены черпать из позднейших воспоминаний генерала Раевского, Ермолова, Беннигсена, а также из фрагментов письма Н. М. Лонгинова к С. Р. Воронцову (знали о событии лишь по слухам) в Лондон. Заседание проходило «под образами» в бедной покосившейся избе крестьянина Михаила Фролова. Замечу, что та избушка, в которую уже много десятилетий водят на благоговейные экскурсии школьников, никакого отношения к упомянутому строению не имеет: домик Фролова благополучно сгорел в 1868 году (и, судя по сохранившейся картине А. К. Саврасова, выглядел он совсем по-другому), а в 1995 году нынешней манекен еще и был ограблен. Еще комичнее выглядят попытки экскурсоводов музея-панорамы «Бородинская битва» представить Бородино победой русских: если бы русская армия победила при Бородине, то находящаяся в 200 метрах от упомянутого музея-панорамы «Кутузовская изба» никогда бы не стала музеем…

На совете присутствовали генералы: М. Б. Барклай де Толли, приехавший с задержкой Л. Л. Беннигсен, Д. С. Дохтуров, А. П. Ермолов, П. П. Коновницын, А. И. Остерман-Толстой, затем (сильно опоздавший) Н. Н. Раевский, К. Ф. Толь и Ф. П. Уваров, а также дежурный генерал П. С. Кайсаров (некоторые позднейшие авторы упоминают М. И. Платова, но первоисточники о нем умалчивают). Л. Л. Беннигсен сразу заявил, что продолжение отступления совершенно обессмыслит кровопролитие Бородинского сражения (так и произошло), подорвет моральный дух армии (и в этом он оказался прав), разорит дворянские имения (он еще не знал, что город будет сожжен — и пострадают все сословия). Генерал спросил у присутствующих:

«…может ли общество поверить, что мы выиграли, как это обнародовано, сражение Бородинское, если оно не будет иметь других последствий, кроме потери Москвы, и не будем ли мы вынуждены сознаться, что мы его проиграли…»360

Вот такой замечательно честный вывод об итогах Бородина. Итак, Беннигсен предлагал сражаться — и его поддержали Коновницын, Уваров, Ермолов и Дохтуров. Барклай же указал на невыгодность выбранной позиции и высказался за отступление. Позже Ермолов с иронией записал: от того, что первым идею не сражаться с Наполеоном высказал на совете Барклай, Кутузов «не мог скрыть удовольствия».361 На его стороне оказались Остерман-Толстой, Раевский и Толь. В итоге, как мы знаем, Кутузов, вроде бы повторяя слова Барклая, опираясь на мнение меньшинства, распорядился боя не давать и Москву оставить. Особой прелестью отличается тот факт, что известную финальную фразу Кутузова с приказом оставить город (и дальше про спасение отечества…) фельдмаршал сказал по-французски (то, что вы обычно читаете в «исследованиях» и учебниках — это всего лишь пафосный и неточный перевод)!!!362

Бегство русской армии от Бородина до Москвы (из книги адъютанта М. И. Кутузова — А. И. Михайловского-Данилевского; в частном собрании Е. Понасенкова).

Те генералы, которые желали выполнять свой долг и сражаться, пришли от решения Кутузова в ужасное состояние. «От сего у нас волосы стали дыбом», — вспоминал, к примеру, генерал Коновницын.363 Кутузов же особо не переживал — только приказал вывезти из города все инструменты для тушения пожара.

А теперь давайте проанализируем произошедшее. Главным тезисом, которым хитрый плут из восемнадцатого века, объяснил свое нежелание выполнять профессиональный долг (и слово дворянина, данное генерал-губернатору Москвы), было спасение армии. Именно эту химеру повторяют все историки вот уже 200 лет. Однако я предлагаю, наконец, задуматься: как мы уже знаем, когда Кутузов принял войско (если мы учитываем те части, которые присоединились ко времени Бородинского сражения), ему было доверено не менее 115 тысяч русских тогда еще живых солдат (не считая ополченцев и казаков). А теперь я предлагаю открыть первоисточники, документы (рапорт самого Кутузова царю): и мы узнаем, что в Тарутино новоявленный фельдмаршал привел (также помимо плохо вооруженных ополченцев, рекрутов и иррегулярных), включая части, влившиеся за время движения, всего 52 000!364 То есть более половины армии было потеряно! Причем практически все это — погибшее: ведь мы знаем, что не менее 25–30 тысяч русских раненых, оставленных в Москве (из которой Кутузов приказал вывезти пожарные трубы), сгорели заживо!365

Но и это еще не вся правда: Л. Л. Беннигсен оказался прав — армия была полностью деморализована, дезертирство и мародерство увеличилось в разы, многие предались пьянству и остались в сданной Наполеону Москве. Ростопчин свидетельствовал:

«Солдаты уже не составляют армии. Это орда разбойников».366

Адъютант и апологет М. И. Кутузова А. И. Михайловский-Данилевский подтверждает:

«Побеги солдат… весьма увеличились после сдачи Москвы… В один день переловили их четыре тысячи».367

Это что же получается: из 52 000 только в один день насчитали 4000 дезертиров?! Для их поимки как раз и необходима вся оставшаяся армия — на сопротивление Наполеону солдат не найдется! И вот все это пропагандисты предлагают называть «отечественной» войной?

А теперь вернемся к «военному» совету в Филях. Имея в виду все вышеперечисленное, мы должны сделать однозначный вывод: если бы Кутузов нашел в себе желание, профессионализм и талант дать бой, то потери от него уж точно не превышали бы упомянутые. Более того: Москва бы не была планомерно подожжена и уничтожена Ростопчиным: то есть, в самом неудачном случае, пострадал бы лишь один из пригородов. А если бы Кутузов нашел в себе те таланты, которые пытаются ему приписать псевдопатриотические пропагандисты, то он мог бы и выиграть сражение (такого в исторической реальности не произошло: оба генеральных сражения своей жизни — Аустерлиц и Бородино — Кутузов проиграл, но, так сказать, помечтать-то мы можем). И в этом случае Наполеон оказался бы в очень тяжелом положении: без провианта (который он вдоволь получил в Москве), без долгожданного отдыха в городе его армия стала бы почти недееспособной, а политические последствия известия о поражении ускорили бы отпадение Австрии и Пруссии — и события 1814 года могли бы произойти уже в 1812 году.

Если вы хотите серьезно понимать историю, вам необходимо изучать личность тех, кто в ней действовал. Человек из восемнадцатого века, Кутузов, уже воодушевился эффектным образом «спасителя отечества» (он сам себя так называл в беседе с адъютантами еще до ухода Наполеона из России): он прекрасно понимал, что новая битва — это трата личного здоровья и вероятный новый позор поражения. А зачем: если скоро зима и извечная надежда на «авось»? И к чему что-то пытаться предпринять, если основная часть населения (крепостные рабы) и так терпят все лишения? А если местами и бунтуют — так можно послать карательный отряд (чем Кутузов и занимался в Тарутинском лагере). Также М. И. Кутузов видел насквозь маниакальное стремление Александра продолжать войну, не гнушаясь никакими жертвами среди своего народа. Эстафеты с новостями (в том числе об оставлении Москвы) в ту эпоху доходили долго (а потом еще надо переспросить и доставить ответ на ответ): командующему русской армией всего-навсего нужно было дождаться заморозков (а это всего 2–4 недели) или просто того, чтобы Наполеон осознал манию царя — и элементарно ушел бы победителем, который не добился мира от неадекватного рабовладельца. Но, если Наполеон уходит — значит, Кутузов как бы автоматически без всякого труда становится «спасителем»! Понимаете, в стране с такой территорией, климатом и рабски терпеливым населением совершенно необязательно иметь полководческий, государственный или менеджерский талант. Природа свое дело сделает, а пропаганда «отшлифует». Если надо пожертвовать «древней святыней-Москвой» — значит, быть тому: тем более что собственностью Кутузов в этом городе не владел…

Тем не менее, сдача М. И. Кутузовым Москвы стала в ощущениях россиян-свидетелей событий настоящей катастрофой, полным крахом всего, позором — а вовсе не тем незначительным и даже весьма положительным (чуть ли не «полезным для здоровья»…) актом, как о том можно подумать, почитав отечественные учебники и литературу. Генерал Д. С. Дохтуров писал:

«Какой ужас!.. Какой позор!.. Какой стыд для русских!».368

П. А. Вяземский записал:

«Вечный стыд».369

Будущий декабрист П. С. Пущин сообщает о том, что известие об оставлении Москвы вызвало в армии «всеобщее негодование и ропот».370 Солдаты открыто выражали ненависть и презрение к Кутузову, многие вопрошали и публично: «Куда он нас завел?».371 Сие было действительно болезненно, ведь в 1812 году большинство простых россиян считали именно Москву «подлинной столицей».372

Но не праздным, по моему мнению, станет и такой вопрос: в Москве числилось 275 547 жителей,373 если бы хотя бы часть из тех, кто был мужеского пола и в относительно «строевом» возрасте, нашел в себе желание сопротивляться неприятелю, то уставшей и голодной армии Наполеон (менее 100 тыс. чел.) пришлось бы несладко (и без участия регулярной русской армии). Но никакой борьбы не произошло: большинство оставило «родное пепелище», а меньшинство просто сосуществовало с иностранной армией 36 дней.

И все же кавалер ордена Святого апостола Андрея Первозванного, кавалер ордена Святого благоверного князя Александра Невского, Наполеон Бонапарт, триумфально взошел на Поклонную гору, а затем (14 сентября 1812 года) вступил в капитулировавшую Москву.

* * *

1 Шад М. Бонапарты. М., 2005, с. 14.

2 Наполеон Бонапарт: pro et contra. С.-Пб., 2012, с. 19.

3 Дейо А. Неизвестный Наполеон. М., 2012, с. 47–48.

4 Mezin L. La villa Massena. Nice, 2010, p. 36.

5 О ней подробнее: Cars J. des. La Princesse Mathilde. P., 1988.

6 Фабер дю Фор Х.В. Война 1812 года. Иллюстрированный дневник участника. М., 2011, с. 22.

7 Memoir of Baron Larrey. L., 1861, p. 102–103.

8 Зворыкин В.П. Элементы построения теории морфологических основ специфической одаренности. // Успехи современной биологии. 1990, т. 109, № 2, с. 236–278; Филимонов И.Н. Избранные труды. М.: Медицина, 1974; Кононова Е. П. Вариабельность строения коры большого мозга. // Труды Института мозга. М.—Л., 1935, вып. 1, с. 49–118; Савельев С.В. Изменчивость и гениальность. М., 2012. Хотя работы Савельева С.В. и содержат ряд неточностей, но базовая концепция, уходящая корнями в достижения классической школы нейрофизиологии, верна и весьма важна.

9 Лашук А. Наполеон. История всех походов и битв. 1796–1815. М., 2008, с. 5.

10 Собрание Высочайших Манифестов, Грамот, Указов, Рескриптов, приказов войскам и разных извещений, последовавших в течение 1812, 1813, 1814, 1815 и 1816 годов. СПб, 1816, с. 195.

11 Мельникова Л.В. Армия и Православная Церковь Российской империи в эпоху наполеоновских войн. М., 2007, с. 301.

12 Чандлер Д. Военные кампании Наполеона. М., 1999, с. 495 и др.

13 Замойский А. 1812. Фатальный марш на Москву. М., 2013, с. 79–80.

14 Там же, с. 80–81.

15 Там же, с. 80.

16 Berthezène P. Souvenirs militaires, publié par son fils. P., 1855, v. 1, p. 323–326.

17 Замойский А. Указ. соч., с. 80.

18 Barnett C. Bonaparte. Kent, 1997, p. 167.

19 Марбо М. Мемуары генерала барона де Марбо. М., 2005, с. 518.

20 Это уникальное издание теперь украшает и мою личную коллекцию: Gourgaud G. Napoléon et la Grande-Armée en Russie ou Examen critique de l'ouvrage de M. le comte Ph. de Ségur, par le général Gourgaud… Bruxellex, 1825, p. 65.

21 Fain A. Manuscrit de l’An mille huit cent douze contenant le précis des événements de cette année. P., 1827, v. 1, p. 168–172.

22 Отечественная война 1812 г. Сборник документов и материалов. М., 1941, с. 18.

23 Chambray G. Histoire de l'expédition de Russie. P., 1838, v. 1, p. 297–298.

24 Ibid., v. 2, p. 33.

25 Здесь П.А. Ниве справедливо следует за данными предоставленными в ведомостях, опубликованных Ж. Шамбре: Ниве П.А. Отечественная война. С.-Пб., 1911, с. 20.

26 Mémoires pour servir à l’histoire de la guerre entre la France et la Russie en 1812; avec un atlas militaire, par un officer de l’état-major de l’armée française. P., 1817, v. I, p. 49–52.

27 Столетие военного министерства. СПб, 1902, т. 1, с. 203.

28 Там же; Троицкий Н.А. Россия в XIX веке. Курс лекций. М., 1997, с. 47.

29 Тургенев Н. Россия и русские. М., 2001, с. 21.

30 Об этом подробнее: Тимирязев В. Чернышев и Мишель. // Исторический вестник, 1895, № 2; Баскаков В.И. Генеральный штаб. // ВС, 1903, № 12; Пашенный Н. Чернышев и Наполеон. // Военно-исторический вестник. Париж, 1962, № 20.

31 Беннигсен Л.Л. Письма о войне 1812 г. Киев, 1912, с. 28.

32 Ивченко Л.Л. Кутузов. М., 2012, с. 363.

33 Там же.

34 Тургенев Н. Указ. соч., с. 22.

35 Соколов О.В. Битва двух империй. 1805–1812. М., 2012, с. 700.

36 Целорунго Д. Капитан N. // Родина, 1992, № 6–7, с. 11.

37 Целорунго Д.Г. База данных «Солдаты и офицеры русской армии — участники Бородинского сражения»: социальные портреты, поведение в бою, боевые отличия. // «Сей день пребудет вечным памятником…». Бородино 1812–2012. Материалы Международной научной конференции 3–7 сентября 2012 г., Можайск, 2013, с. 32, 35.

38 Керсновский А.А. История русской армии. П., 1969, т. 1, с. 205.

39 Попов А.И. Великая армия в России. Погоня за миражом. Самара, 2002, с. 408.

40 Отечественная война и ее причины и следствия. М., 1912, с. 97.

41 Соколов О.В. Армия Наполеона. М., 1999, с. 396.

42 Мицкевич А. Стихотворения. Поэмы. М., 1968, с. 649; о радости поляков при мысли о восстановлении Польши — см.: Военский К. Исторические очерки и статьи, относящиеся к 1812 году. М., 2011, с. 59 и др.

43 Троицкий Н.А. Фельдмаршал Кутузов: мифы и факты. М., 2002, с. 318.

44 Военский К. Указ. соч., с. 488.

45 Там же, с. 471.

46 «Война перьев»: официальные донесения о боевых действиях 1812–1814 гг.: сб. документов. СПб., 2014, с. 305–306.

47 Сегюр Ф.-П. де. История похода в Россию. М., 2014, с. 98.

48 Александр, Мария Павловна и Елизавета Алексеевна: Переписка из трех углов (1804–1826). Извлечения из семейной переписки великой княгини Марии Павловны. Дневник (Марии Павловны) 1805–1808 годов. М., 2017, с. 7, 44.

49 Подробнее по теме «лобанчиков»: Розанов С.А. Золотые «лобанчики» (Голландские червонцы русской чеканки). // Труды Отдела нумизматики. Л., 1945, т. I, с. 145–161.

50 Трошин Н.Н. Русские ассигнации французской подделки: мифы и факты. // Отечественная война 1812 года: Источники. Памятники. Проблемы: Материалы XVIII Международной научной конференции, 2–4 сентября 2013 г., Бородино, 2014, с. 546–554, 557.

51 Из архива Н.Н. Новосильцева. // Русский архив, 1911, кн. 3, № 9, с. 129.

52 Рейснер М.А. Германский император Вильгельм II (1888–1918) и железная империя. М., 2012; Van der Kiste J. Kaiser Wilhelm II: Germany's Last Emperor. Sutton Publishing, 1999.

53 Ансело Ф. Шесть месяцев в России. М., 2001, с. 132.

54 Русская старина, 1883, № 3, с. 545–546.

55 Гроза двенадцатого года. М., 1991, с. 524.

56 Брюханов В.А. Заговор графа Милорадовича. М., 2004, с. 59.

57 1812 год… Военные дневники. М., 1990, с. 77–78.

58 Фэн А. Записки тысяча восемьсот двенадцатого года, служащие к истории Императора Наполеона, сочинение барона Фэна, состоявшего при нем секретарем-архивистом. Том I и II. СПб., 2017, с. 152.

59 Там же.

60 Троицкий Н.А. 1812. Великий год России. М., 2007, с. 136.

61 Подробнее о первых днях войны — см.: Чуев Ф.И. Сто сорок бесед с Молотовым. М., 1991.

62 Военский К. Указ. соч., с. 60.

63 ЦГА РК. Ф. 4. Оп. 1. Д. 392. Л. 53.

64 Тарас А.Е. 1812 год — трагедия Беларуси. Рига, 2012, с. 47.

65 Подробнее о праздновании и «ветеранах»: Лапин В. Великий юбилей «Великой годины» // Звезда, 2012, № 7, с. 87–110.

66 Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 143.

67 Дубровин Н.Ф. Отечественная война в письмах современников (1812–1815). СПб., 1882, с. 26.

68 Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 142.

69 «Война перьев»: официальные донесения о боевых действиях… с. 307.

70 Подробнее о ВКЛ и его вооруженных силах: Тарас А.Е. Указ. соч.; Кудряшов И. Призрак великой Литвы. // Родина, 1992, № 6–7, с. 32–35.

71 Поляки в Петербурге в первой половине XIX века. М., 2010, с. 48.

72 Гроза двенадцатого года… с. 529.

73 Подробнее о соединениях Вермахта и СС, сформированных из граждан СССР и других стран, а также из русских эмигрантов — см.: Дробязко С.И. Под знаменами врага. Антисоветские формирования в составе германских вооруженных сил 1941–1945. М., 2004; Дробязко С.И., Романько О.В., Семенов К.К. Иностранные формирования Третьего рейха. М., 2009; Ковалёв Б.Н. Коллаборационизм в России в 1941–1945 гг.: типы и формы. Новгород Великий, 2009 и др.

74 Акты, документы и материалы для политической и бытовой истории 1812 года. Под ред. К. Военского. Т. 1. СПб., 1909, с. 349. Я рад заметить, что это важное по своему документальному наполнению издание хранится в моей личной коллекции — причем с автографом составителя.

75 Там же, с. 373.

76 Замойский А. Указ. соч., с. 108.

77 Тарас А.Е. Указ. соч., с. 80–82 и др.

78 Рэй М.-П. Страшная трагедия. Новый взгляд на 1812 год. М., 2015, с. 56, 264.

79 Среди прочих о кишечных болезнях упоминает и совершенно неизвестный в России источник: Gardier L. Un journal de la campagne de Russie en 1812. P., 1999, p. 44.

80 Поляки в Петербурге в первой половине XIX века… с. 31.

81 Blond G. La Grande Armee. L., 1997, p. 299.

82 Промыслов Н.В. Отступление Великой армии от Москвы до Смоленска. // Французский ежегодник 2010. М., 2010, с. 325.

83 Montagu V.M. Napoleon and his adopted son. N.Y., 1914, p. 255.

84 Де-Ла-Флиз. Поход Наполеона в Россию в 1812 году. М., 1911, с. 4; Ложье Ц. Дневник офицера Великой армии в 1812 году. М, 1912, с. 36.

85 Тьер Л-А. История Консульства и Империи. Книга II. Империя: в четырех томах. М., 2014, т. 3, с. 450.

86 Кассирский И.А. Ж.Д. Ларрей и скорая помощь на войне. М.-Л., 1939, с. 28–29.

87 На войне под наполеоновским орлом. Дневник (1812–1814) и мемуары (1828–1829) вюртембергского обер-лейтенанта Генриха фон Фосслера. М., 2017, с. 144.

88 Попов А.Н. От Смоленска до приезда Кутузова в армию. // Русская старина, 1893, № 11, с. 369.

89 Отечественная война 1812 года и освободительный поход русской армии 1813–1814 годов. Энциклопедия. М., 2012, т. 3, с. 459.

90 Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 202.

91 Там же.

92 Коленкур А. Мемуары: Поход Наполеона в Россию. М., 1943, с. 99.

93 Rose A. Napoleon᾽s campaign in Russia 1812: medico-historical. N.Y., 1913.

94 Pivka O. von. Armies of 1812. Cambridge, pp. 104, 113, 118, 126, 129, 134–148. (первое издание вышло под псевдонимом «Отто фон Пивка», последующие — уже под настоящим именем: Digby Smith).

95 Филлипетти С. Стендаль. М., 2012, с. 124.

96 Богданович М.И. История отечественной войны 1812 года. М., 2012, с. 52.

97 Там же, с. 19.

98 Сталь Ж. де. Десять лет в изгнании. М., 2003, с. 206.

99 Тененбаум Б. Великий Наполеон. «Моя любовниц — власть». М., 2011, с. 297

100 Русская старина, 1881, т. 30, с. 889.

101 James J.T. Journal of a Tour in Germany, Sweden, Russia, Poland in 1813–14. L., 1819, v. 2, p. 151.

102 Le Journal de l᾽Empire, 26.09.1812.

103 Отечественная война и ее причины и следствия… с. 150.

104 Там же, с. 151.

105 Там же, с. 155.

106 Попов А.И. Война 1812 года: боевые действия на южном фланге. Том 3. Война на Волыни. М., 2016, с. 96.

107 Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений в 90 томах. Юбилейное издание (1828–1928). М.; Л.: 1928–1964, т. 39, с. 65.

108 Там же, т. 90, с. 424.

109 Отечественная война и ее причины и следствия… с. 162.

110 Рэй М.-П. Указ. соч., с. 79.

111 Фэн А. Указ. соч., с. 243.

112 Там же.

113 Русская армия 1812–1814. М., 1999, с. 46.

114 Попов А.И. «Смоленские битвы». Т. 1. Сражение за Смоленск. М., 2012, с. 36.

115 Лашук А. Указ. соч., с. 513.

116 Отечественная война 1812 года и освободительный поход… с. 362.

117 Попов А.И. Указ. соч., с. 99.

118 Фэн А. Указ. соч., с. 293–294.

119 Тьер Л.-А. Указ. соч., с. 543.

120 Дневник священника Никифора Адриановича Мурзакевича. 1766–1834 гг. Смоленск, 2003, с. 28.

121 Жиркевич А.В. И.С. Жиркевич и его воспоминания о Смоленске. Смоленск, 1904, с. 30–31.

122 Фэн А. Указ. соч., с. 286–288.

123 Там же, с. 288.

124 Кассирский И.А. Указ. соч., с. 29.

125 Фэн А. Указ. соч., с. 289.

126 Акты, документы и материалы… с. 318.

127 Тарле Е.В. Наполеон. Ростов-на-Дону, 1996, с. 14.

128 Наполеон в России глазами иностранцев. М., 2004, кн. I, с. 15.

129 Чандлер Д. Указ. соч., с. 11.

130 Тучков П.А. Мои воспоминания о 1812 г. // Русский архив, 1873, № 10, с. 1962–1963.

131 Богданович М.И. Указ. соч., с. 643–644.

132 Понасенков Е.Н. Правда о войне 1812 года. М., 2004, с. 207.

133 Там же.

134 Там же, с. 145.

135 Тененбаум Б. Указ. соч., с. 316.

136 Вестник Европы, 1867, кн. 2, с. 197.

137 Мельгунов С.П. Александр I. М., 2010, с. 248.

138 Акты, документы и материалы для политической и бытовой истории 1812 г. Под ред. К.А. Военского. Т. 3, СПб., 1912, с. 236.

139 Там же, с. 170.

140 Там же, т. 1, с. 361; т. 3, с. XV–XVI; Андреев П.Г. Смоленская губерния в Отечественной войне 1812 г. Смоленск, 1959, с. 57–58.

141 Об этом подробнее — см.: Санглен Я.И. де. Записки. 1793–1831. М., 2016, с. 170.

142 Отечественная война 1812 года и освободительный поход… т. 1, с. 451.

143 России двинулись сыны: Записки об Отечественной войне 1812 года ее участников и очевидцев. М., 1988, с. 250.

144 Там же.

145 Там же, с. 256–257.

146 Акты, документы и материалы для политической и бытовой истории 1812 года. Под ред. К. Военского. Т. 1. СПб., 1909, с. 330.

147 России двинулись сыны… с. 501.

148 1812 год… Военные дневники. М., 1990, с. 144; Липранди И.П. Война 1812 г. М., 1869, с. 167; Троицкий Н.А. Фельдмаршал Кутузов: мифы и факты… с. 223 и др.

149 Промыслов Н.В. Война 1812 года в письмах французских солдат. // Французский ежегодник. М., 2006, с. 229.

150 Акты, документы и материалы… с. 332.

151 Промыслов Н.В. Французское общественное мнение о России накануне и во время войны 1812 года. М., 2016, с. 210–211.

152 Фэн А. Указ. соч., с. 239.

153 Вигель Ф.Ф. Записки. В 2 книгах. М., 2003, кн. 2, с. 662.

154 Попов А.И. Потери Великой армии в 1812 году. Высший командный состав. // Император, 2006, № 2, с. 4.

155 Там же.

156 Троицкий Н.А. Александр I и Наполеон. М., 1994, с. 249.

157 Троицкий Н.А. Фельдмаршал Кутузов: мифы и факты… с. 146.

158 Богданович М.И. Указ. соч., с. 224.

159 Записки графа Е.Ф. Комаровского. М., 1990, с. 121.

160 Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 151.

161 Там же, с. 152.

162 Шильдер Н.К. Александр I. М., 2017, с. 130.

163 В том числе: гравюра Ф. Боллингера 1813 года по оригиналу К. Розентреттера, выполненному с натуры в Бухаресте в 1811 г., а также гравюра Боллингера по оригиналу (с натуры) Смита 1810-х гг. (см. в альбоме: «…Бессмертен тот, кто Отечество спас»: Михаил Илларионович Кутузов. М., 1995, с. 31, 35).

164 Родина, № 6–7, 1992, с. 78.

165 Местр Ж. де. Петербургские письма (1803–1817). СПб., 1995, с. 243.

166 Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 159–160 и др.

167 Богданович М.И. Указ. соч., с. 224.

168 Троицкий Н.А. Александр I и Наполеон… с. 208.

169 Троицкий Н.А. Фельдмаршал Кутузов: мифы и факты… с. 228.

170 Фельдмаршал Кутузов. Документы. Дневники. Воспоминания. М., 1995, с. 332.

171 Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 240.

172 Пушкин А.С. Собрание сочинений: в 10 т. М., 1981, т. 7, с. 275–276.

173 Chandler D.G. Austerlitz. 1805. L., 1997, pp. 28–29, 32–33.

174 Понасенков Е.Н. Указ. соч., с. 200.

175 Троицкий Н.А. Александр I и Наполеон… с. 106.

176 Фельдмаршал Кутузов. Документы. Дневники. Воспоминания… с. 327.

177 Глинка С.Н. Записки о 1812 годе Сергея Глинки, перваго ратника Московскаго Ополчения. В типографии Императорской Российской Академии. СПб., 1836, с. 35–36.

178 Троицкий Н.А. Фельдмаршал Кутузов: мифы и факты… с. 148–149; Пугачев В.В. Подготовка России к войне с Наполеоном в 1810–1811 гг. // Ученые записки Горьковского университета. 1964, вып. 72, ч. 1, с. 97; Рогинский В.В. Швеция и Россия. Союз 1812 г. М., 1978, с. 129.

179 Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 159.

180 Письма Д.С. Дохтурова к его супруге. // Русский архив, 1874, № 1, с. 1100.

181 1812–1814. Секретная переписка генерала П.И. Багратиона. Личные письма генерала Н.Н. Раевского. Записки генерала М.С. Воронцова. Дневники офицеров Русской армии: Из СОБР. Гос. Ист. музея / Сост.: Ф.А. Петров и др. М., 1992, с. 218.

182 Шишов А.В. Неизвестный Кутузов. М., 2001, с. 379.

183 РГБ. Ф. 41. К. 86. Д. 8. Л. 7.

184 Каменский А. гр. Каменские в Наполеоновских войнах. М. — Орел., 2012, с. 90.

185 Тьер Л.-А. Указ. соч., с. 553.

186 Из литературного наследия академика Е.В. Тарле. М., 1981, с. 241.

187 Карпачёв С.П. Масоны. Словарь. М., 2008, с. 232–233; подробнее об этом см.: Карпачёв С.П. Путеводитель по масонским тайнам. М.: Центр гуманитарного образования (ЦГО), 2003.

188 Из мемуаров графа А.Х. Бенкендорфа. // Российский архив. Мемуары, переписка, документы. Том XVIII., М. 2009, С. 287.

189 Записки А.П. Ермолова. 1798–1826 гг. М., 1991, с. 198.

190 Маевский С.И. Мой век. 1793–1826. М., 2016, с. 60.

191 Там же, с. 46, 48.

192 Санглен Я.И. де. Указ. соч., с. 171.

193 Шильдер Н.К. Указ. соч., с. 130.

194 См. например: Жилин П.А. Контрнаступление Кутузова в 1812 г. (М.,1950; 2-е изд. 1953, под загл. «Контрнаступление русской армии в 1812 г.»).

195 Фельдмаршал Кутузов. Документы. Дневники. Воспоминания… с. 170.

196 Показательный пример: Archive Nationale, AF IV 1646/2.

197 Маевский С.И. Указ. соч., с. 53.

198 Отечественная война 1812 г. в воспоминаниях современников. М., 2011, с. 242.

199 О северном направлении рекомендую детальные исследования: Жамов В.Е. Отечественная война 1812 г. Операции в направлении Тильзит — Митава — Рига. Рига, 1912; Сивицкий С.Н. Отечественная война в Прибалтийском крае. 1812–1912. Рига, 1912.

200 Об этом подробнее: Краско А.В. Забытый герой войны 1812 года генерал-фельдмаршал П.Х. Витгенштейн. М., 2012.

201 По данному сюжету есть новейшая весьма качественная работа, на которую я уже ссылался выше: Попов И.А. Война 1812 года: боевые действия на южном фланге…

202 Понасенков Е.Н. Указ. соч., с. 131 и др.; Внешняя политика России XIX и начала XX века. М., 1962, т. 6, с. 780.

203 Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 157.

204 Там же, с. 165.

205 Санглен Я.И. де. Указ. соч., с. 171–172.

206 «Недаром помнит вся Россия…». Книга для учителя. Ярославль, 2011, с. 151.

207 Давыдов Д. Дневник партизана. М., 2012, с. 46–47.

208 Глинка Ф.Н. Письма русского офицера. М., 1985, с. 29, 32.

209 Отечественная война 1812 г. в воспоминаниях… с. 238.

210 Павлов И.В. Полковник Христиан Иванович Дитерихс (памяти упраздненной артиллерийской роты) 1812–14 гг. // Журнал Императорского Русского Военно-исторического общества. СПб., 1911, вып. 5.

211 Симашко Ю.И. Падение исторических метеоритов: 1704 г. близ Дерпта и в 1812 г. с Бородино. СПб., 1892; Облонская Э.В., Попова Е.Е. Метеорит «Бородино». // Русская история, 2012, № 1.

212 Pélet J.J. Bataille de la Moskova. // Spectateur militaire, VII. P., 1829–1830; русский перевод: Пеле Ж. Бородинское сражение. // ЧОИДР, 1872, кн. I; Chambray G. Op. cit., v. 2, p. 33.

213 Fain A. Op. cit., v. 2, p. 18.

214 Тьер Л.-А. Указ. соч., с. 560.

215 Roberts A. Napoleon. N.Y., 2014, p. 601.

216 Васильев А., Елисеев А. Русские соединенные армии при Бородине 24–26 августа 1812 года. Состав войск и их численность. М., 1997, с. 52–55 и др.

217 Бабкин В.И. Народное ополчение в Отечественной войне 1812 года. М., 1962, с. 125 и др.

218 Марбо М. Указ. соч., с. 565.

219 Рэй М.-П. Указ. соч., с. 113.

220 Бородино. Документы, письма, воспоминания. М., 1962, с. 122.

221 Мережковский Д.С. Наполеон. М., 1993, с. 211.

222 Решилье. Оливер Кромвель. Наполеон I. Князь Бисмарк. Биографические очерки. М., 1994, с. 207.

223 Военский К. Указ. соч., с. 76.

224 Об этом подробнее: Левин С.С. Награды Наполеона в собрании Исторического музея. М., 2012, с. 50–57.

225 Тарле Е.В. Наполеон. М., 1936, с. 217.

226 Полевой Н.А. Наполеон в России в 1812 году. (Эпизод из «Истории Наполеона»). М., 1905, с. 16.

227 Филлипетти С. Указ. соч., с. 63.

228 Земцов В.Н. Французская пресса 1812 г. о Бородинском сражении. // Отечественная война 1812 года: Источники. Памятники. Проблемы: Материалы XVIII Международной научной конференции, 2–4 сентября 2013 г., Бородино, 2014, с. 22.

229 Link D.E. The Da Ponte operas of Vicente Martín Y Soler. Toronto: University of Toronto, 1991.

230 Сохранились ее интересные воспоминания: Фюзиль Л. Записки актрисы Луизы Фюзиль. // Русский архив, 1910, № 2.

231 Ивченко Л.Л. Указ. соч., с. 378–388 и др.

232 Тарас А.Е. Указ. соч., с. 35.

233 Ивченко Л.Л. Указ. соч., с. 403.

234 М.И. Кутузов. Сборник документов. М., 1954, т. 4, ч. 1, с. 90.

235 Там же, с. 97, 106, 113.

236 Народное ополчение в Отечественной войне 1812 г.: Сборник документов. М., 1962, с. 71.

237 М.И. Кутузов. Сборник документов… с. 129.

238 Москва в 1812 году. Воспоминания, письма и официальные документы из собрания отдела письменных источников Государственного исторического музея. М., 2012, с. 297.

239 Человек без границ, № 3, 2009, с. 28.

240 Записки А.П. Ермолова… с. 187.

241 Клаузевиц К. фон. О войне. М., 2013, с. 188, 207.

242 Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 166–167.

243 Отечественная война 1812 года. Энциклопедия. М., 2004, с. 82.

244 М.И. Кутузов. Сборник документов… с. 146.

245 Окунев Н. Рассуждения о больших военных действиях, битвах и сражениях, происходивших при вторжении в Россию в 1812 году. СПБ., 1841, с. 180–181.

246 Среди заслуживающих внимания работ по теме Бородина: Попов А.И. Бородинское сражение. Боевые действия на северном фланге. Самара, 1995; Его же. Бородино. Хроника сражения. М., 1997; Земцов В.Н. Битва при Москве-реке. М., 2001; Mikaberidze A. The Battle of Borodino: Napoleon against Kutuzov. L., 2012.

247 1812 год. Воспоминания воинов русской армии. М., 1991, с. 375.

248 Маевский С.И. Указ. соч., с. 27.

249 Земцов В.Н. Указ. соч., с. 84.

250 Полевой Н.А. Указ. соч., с. 83.

251 Васильев А., Ивченко Л. Девять на двенадцать, или повесть о том, как некто перевел часовую стрелку. // Родина, 1992, № 6–7, с. 66; Рэй М.-П. Указ. соч., с. 275.

252 Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 179.

253 Там же, с. 180.

254 Записки А.П. Ермолова… с. 198.

255 Рэй М.-П. Указ. соч., с. 129.

256 Попов А.И. Указ. соч., с. 54.

257 Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 184–185; Военский К.А. Отечественная война в записках современников. СПб., 1911, с. 68.

258 Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 182–183.

259 Местр Ж. де. Указ. соч., с. 237.

260 1812–1814. М., 1992, с. 218.

261 Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 204.

262 Абалихин Б.С., Богданов Л.П., Бучнева В.П. и др. Бородино, 1812. М.: Мысль, 1987, с. 191–192.

263 Раевский Н.Н. Записки. // Давыдов Д.В. Замечания на некрологию Н.Н. Раевского. М., 1832, с. 68–69.

264 Маевский С.И. Указ. соч., с. 65.

265 Записки А.П. Ермолова… с. 198.

266 Chandler D.G. Op. cit., p. 83.

267 Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 191.

268 Земцов В.Н. Бородинское сражение в малоизвестных рапортах генералов Великой армии. // «Сей день пребудет вечным памятником…». Бородино 1812–2012. Материалы Международной научной конференции 3–7 сентября 2012 г., Можайск, 2013, с. 214.

269 Маевский С.И. Указ. соч., с. 65.

270 Бородино. Документы, письма, воспоминания… с. 122–123.

271 Целорунго Д.Г. Указ. соч., с. 37–38.

272 На войне под наполеоновским орлом… с. 151.

273 Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 197.

274 Акты, документы и материалы… с. 327.

275 Mikaberidze A. Op. cit., p. 212.

276 История русской армии. 1812–1864 гг. С.-Пб., 2003, с. 85.

277 Отечественная война и русское общество. 1812–1912. М., 1912, т. IV, с. 26.

278 Отечественная война и ее причины и следствия… с. 116.

279 Бескровный Л.Г. Отечественная война 1812 года. М. 1962, с. 397.

280 Бородино. Документы, письма, воспоминания… с. 216.

281 Шведов С.В. Численность и потери русской армии в Бородинском сражении. // Бородино. Материалы научной конференции 1993 г., Бородино, 1994, с. 113–114.

282 1812–1814. Реляции, письма, дневники. М. 1994, с. 271.

283 Васильев А. Лукавая цифирь авантюриста. Потери подлинные и придуманные. // Родина, № 6–7, с. 68–70.

284 Denniée P.P. Itineraire de l'Empereur Napoleon pendant la campagne de 1812. P., 1842, p. 80.

285 Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 194; Roberts A. Op. cit., p. 607.

286 Отечественная война 1812 года. Энциклопедия… с. 58.

287 О нем и его действиях при Бородине подробнее: Service Historique de l’Armée de Terre, Fort de Vincennes, Dossier SHAT Côte: 7 Yd 543 (архивные материалы); Wahlen A. Nouveau dictionnaire de la conversation: ou, Répertoire universel sur le plan du Conversation's lexicon par une Société de Littérateurs, de Savants et d'Artistes, v. 20, Librairie-Historique-Artistique, 1843.

288 Васильев А. Указ. соч., с. 69.

289 Larrey D.J. du. Memoires de chirurgie militaire, et campagnes. P., 1817, t. 4, p. 46.

290 Mikaberidze A. Op. cit., p. 209.

291 Norvins M. de. Histoire de Napoléon. P., 1844, t. 2, p. 200. Я рад, что это красочное издание, оформленное многочисленными гравюрами и снабженное картами, стало украшением моей личной коллекции. Интересно, что даже обыкновенные литераторы (не участники событий и не историки) той эпохи уже относительно адекватно представляли себе цифры потерь обеих сторон. К примеру, негативно настроенный к Наполеону шотландец Вальтер Скотт (1771−1832) определял их в 45 000 чел. у русских и 30 000 чел. у французов (Скотт В. Жизнь Наполеона Бонапарта императора французов. М., 1995, т. 2, с.122).

292 Etat des forces de l’armee française après la bataille de la Moscova. // Revue historique de l’armee. 1947, № 4, p. 48.

293 Там же; Martinien A. Tableaux, par corps et par batailles, des officiers tués et blessés pendant les guerres de l’Empire (1805−1815). P., 1899.

294 Например, см.: SHD/DAT, С2527 Situation des troupes composant le 4e corps de la Grande Armee; SHD/DAT, ХB 594 (15e lég.).

295 Подробнее данные Пеле — см.: Pélet J.J. Bataille de la Moskova. // Spectateur militaire, VII. P., 1829–1830; русский перевод: Пеле Ж. Бородинское сражение. // ЧОИДР, 1872, кн. I.

296 Mémoires pour servir à l’histoire de la guerre entre la France et la Russie en 1812… v. I, p. 187. Это исторически важное издание, в котором, кроме прочего, содержится и первая крупноформатная карта Бородинского сражения, находится и в моей личной коллекции (кстати, упомянутую карту, демонстрирующую бездарность русского командования, я показывал в эфире телеканала «Совершенно секретно» — 5 октября 2017 г.).

297 Записки А.П. Ермолова… с. 197. На это мнение А.П. Ермолова обращали внимание уже авторы коллективной монографии, созданной к столетию войны 1812 года: Отечественная война и русское общество… с. 29.

298 Там же (Отечественная война и русское общество… с. 29).

299 Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 206.

300 Там же, с. 203.

301 Отечественная война и русское общество… с. 29.

302 Марбо М. Указ. соч., с. 567.

303 Полный текст документа — см.: РГИА. Ф. 660. Оп. 1. Д. 111. Л. 176–183.

304 Клаузевиц К. 1812 год. М., 1937, с. 211.

305 Местр Ж. Указ. соч., с. 224–225.

306 Лякин В.А. Наполеон в России: 167 дней. Мозырь, 2013, с. 194.

307 На войне под наполеоновским орлом… с. 151.

308 Промыслов Н.В. Указ. соч., с. 149, 154–155.

309 Земцов В.Н. Битва при Москве-реке… с. 265.

310 Акты, документы и материалы… с. 323.

311 Земцов В.Н. Французская пресса 1812 г. о Бородинском сражении… с. 27–28.

312 Там же, с. 28–29.

313 Там же, с. 30–31.

314 James J.T. Op. cit., p. 263.

315 Ансело Ф. Указ. соч., с. 130.

316 «Война перьев»: официальные донесения о боевых действиях… с. 332–334.

317 Кастелло А. Наполеон. М., 2004, с. 318.

318 Троицкий Н.А. 1812. Великий год России… с. 295–296.

319 Гроза двенадцатого года… с. 563.

320 Бутурлин Д.П. История нашествия императора Наполеона на Россию в 1812 году. М., 2011, с. 169.

321 Там же, с. 168.

322 Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 200.

323 Отечественная война 1812 года. Энциклопедия… с. 139.

324 Бантыш-Каменский Д.Н. Российские генералиссимусы и генерал-фельдмаршалы. М., 2011, с. 318.

325 Тьер Л.-А. Указ. соч., с. 581.

326 Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. М., 1931, т. 14, с. 93, 260.

327 Правда. 1912. 7 сентября. // Правда (№ 1–204). М., 1934, вып. 4, с. 285.

328 Богданович М.И. Указ. соч., с. 646.

329 Пеэр. История Наполеона I. СПб., 1893, с. 622.

330 Верещагин В.В. Наполеон I в России. Тверь, 1993, с. 119.

331 Слоон В. Новое жизнеописание Наполеона I. С.-Пб., 1896, т. 2, с. 374.

332 Афанасьев Г.Е. Наполеон I. М., 2014, с. 72.

333 Отечественная война 1812 года и ее причины и следствия… с. 115.

334 Острогорский М. Учебник русской истории. Петроград, 1916, с. 152.

335 Geer W. Napoleon the First. N.Y., 1921, p. 282.

336 Архив Российской академии наук. Ф. 1577. Оп. 2. Д. 487. Л. 64–65.

337 Лашук А. Указ. соч., с. 546.

338 Чандлер Д. Указ. соч., с. 493.

339 Кронин В. Наполеон. М., 2008, с. 397. Сразу замечу: русский перевод этой известной книги просто чудовищен в смысле стиля, а местами переводчик позволяет себе фальсифицировать информацию, перевирая важные факты, приводимые автором (например, по собственной наглости и невежественности некий «Струков С.» исказил данные о росте Наполеона (менее 160 см — вместо упомянутых в оригинале у Кронина 168 см).

340 Родина, 1992, № 6–7, с. 72–73.

341 Рэй М.-П. Указ. соч., с. 129.

342 Стирнс Д.У. История Франции. С древнейших времен до Версальского договора. М., 2016, с. 430.

343 Санглен Я.И. де. Указ. соч., с. 175.

344 Ивченко Л.Л. Указ. соч., с. 403.

345 Москва в 1812 году. Воспоминания, письма и официальные документы… с. 297.

346 Эл. источник:

347 Синельников Ф.М. Жизнь фельдмаршала Михаила Илларионовича Кутузова. СПб., 2007, с. 219.

348 Эл. источник:

349 Роос, д-р. С Наполеоном в Россию. Воспоминания врача о походе 1812 г. С.-Пб., 1912, с. 45.

350 Кассирский И.А. Указ. соч., с. 30.

351 Де-Ла-Флиз. Указ. соч., с. 35–37.

352 Роос, д-р. Указ. соч., с. 47.

353 Memoir of Baron Larrey… p. 124.

354 Куковенко В.И. Забытая страница войны 1812 г. // Вопросы истории, 1989, № 12, с. 173–176.

355 Де-Ла-Флиз. Указ. соч., с. 38.

356 Отечественная война 1812 года глазами современников. М., 2012, с. 207.

357 Сталь Ж. де. Указ. соч., с. 207.

358 Записки А.П. Ермолова… с. 206; М.И. Кутузов. Сборник документов… с. 158–159, 184, 191–192.

359 Там же, с. 193.

360 Записки гр. Л.Л. Беннигсена о кампании 1812 года. // Русская старина, 1909, № 9, с. 501.

361 Записки А.П. Ермолова… с. 205.

362 Раевский Н.Н. Указ. соч., с. 74.

363 Харкевич В.И. 1812 год в дневниках, записках и воспоминаниях современников. Вильна, 1908, вып. 1, с. 128.

364 М.И. Кутузов. Сборник документов… с. 353.

365 Земцов В.Н. Наполеон в Москве. // Французский ежегодник. М., 2006, с. 210.

366 Письма Ф.В. Ростопчина к имп. Александру Павловичу. // Русский архив. 1892, № 8, с. 535.

367 Михайловский-Данилевский А.И. Записки. // Исторический вестник. 1890, № 10, с. 153–154.

368 Русский архив. 1874, № 1, с. 1098, 1099.

369 Остафьевский архив кн. Вяземских. СПб., 1899, т. 1, с. 4.

370 Дневник Павла Пущина (1812–1814). Л., 1987, с. 62.

371 Избранные сочинения кавалерист-девицы Н.А. Дуровой. М., 1988, с. 176; Дневник Александра Чичерина. 1812–1813. М., 1966, с. 16.

372 Герцен А.И. Собрание сочинений в 30 томах. М., 1956, т. 7, с. 194.

373 Тартаковский А.Г. Население Москвы в период французской оккупации 1812 г. // Исторические записки, 1973, т. 92, с. 366 и др.

Наполеон в Москве: продолжение гражданской войны в России

Когда мы проходили, улицы были полны тяжелоранеными. Страшно подумать, что большая часть их — свыше 26 000 человек — сгорела.

Карл Филипп Готтлиб фон Клаузевиц об оставлении Москвы

Взятие Москвы довершило раздражение умов, недовольство достигло высшей степени, и вас уже не щадят. Если это уже дошло до меня, то судите об остальном. Вас вслух обвиняют в несчастье Вашей Империи, во всеобщем и частном разрушениях, и, наконец, в том, что Вы погубили честь страны и свою собственную. И это не мнение какого-то одного класса, все соединились против Вас. Не останавливаясь на том, что говорят о роде войны, которую мы ведем, одно из главных обвинений против Вас заключается в том, что Вы нарушили слово, данное Москве, которая Вас ожидала с крайним нетерпением, и в том, что Вы ее забросили, все равно, что предали. …я предоставляю Вам судить о положении вещей в стране, глава которой презираем.

Из письма великой княгини Екатерины Павловны брату — Александру I, сентябрь 1812 г.

Множество французов отчаянно огорчены несчастьями, обрушившимися на вашу прекрасную Москву. Заверяю вас, что лично я плачу и сожалею об этом, ибо она стоила того, чтобы сохранить ее. Если бы вы остались дома, она и сохранилась бы. Оплакивайте же, русские, оплакивайте вашу бедную страну. Вы сами виноваты во всех злоключениях, которые приходится ей выносить.

Запись, оставленная в 1812 г. гвардейским конным гренадером Бро в Большой книге посетителей Московской городской Думы

I

Москва 1812 года… На мостовых слышится перестук повозок и всадников, надоедливый дежурный перезвон бесчисленных колоколов, грубые крики кучеров, полицмейстеров, разносчиков горячих пирожков и питья. Но шум ветра и листвы той эпохи доносит до нас и эхо французских и моцартовских арий конца восемнадцатого века, разученных с акцентом русскими дворянами, сентиментальные признания в темных аллеях, скрип пера, бравурные эпиграммы пьяных гусарских вечеринок, звон флютов для шампанского (завезенных или выдутых уже на русских стеклянных мануфактурах по французским образцам) и ирландских рюмок для крепких напитков. Многие звуки мы можем слышать и сейчас: даже тот же тон соприкасания бокалов, некоторые из которых сохранились у коллекционеров до сей поры — и чьим нутром, например, я все еще пользуюсь в свое удовольствие. Да и крики приматов, и их верных друзей (собак, лошадей и канареек) не сильно изменились.

Что же уникального, свойственного если не конкретно 1812 году, то эстетике того времени мы имеем шанс почувствовать, чтобы перенестись на 200 лет в прошлое? Безусловно, это первый русский вальс: вальс ми-минор, написанный современником событий Александром Сергеевичем Грибоедовым (1795–1829).1 Эта прекрасная, светлая, печальная — и в то же время легкая и гармоничная мелодия века классицизма — еще и память моего недавнего детства. Запись вальса звучала в фильме-спектакле «Горе от ума» Малого театра 1952 г. которую я часто пересматривал еще в ранней юности (постановка: Пров Михайлович Садовский-младший, режиссеры Сергей Алексеев и Виталий Войтецкий, в главных ролях — уже немолодой, но опытный Чацкий Михаил Царев, Константин Зубов, Ирина Ликсо, Игорь Ильинский и др.).

Сам великий драматург, пианист, композитор и дипломат (поляк по происхождению рода: Ян Гжибовский (Jan Grzybowski), в начале XVII века переселился из Речи Посполитой в Россию) в 1812 году был корнетом. 8 сентября 1812 г. Грибоедов заболел — и до ноября в расположении полка не появлялся, оставаясь во Владимире. Прибыв к месту службы, корнет попал в компанию «юных корнетов из лучших дворянских фамилий»: князя Голицына, графа Толстого, графа Ефимовского, Алябьева, Шереметева, Ланского, братьев Шатиловых (с некоторыми Грибоедов состоял и в родстве). В письме к С. Н. Бегичеву (1785–1859) Грибоедов признавался:

«Я в этой дружине всего побыл 4 месяца, а теперь 4-й год как не могу попасть на путь истинный».2

Я неслучайно так подробно остановился на личности Грибоедова: именно ему суждено было оставить нам в подарок виртуозный портрет москвичей образца 1810-х годов (в изначально запрещенном русской цензурой «Горе от ума»). Пожилой и глупый вельможный барин-русак, мечтательно вспоминающий о пошлостях при дворе Екатерины II, ждущий рождения собственного незаконного ребенка от «докторши»; его дочь, тайком проводящая ночи с манерным и слащавым карьеристом Молчалиным; пронырливая служанка, подслушивающая и покрывающая эту «бездуховность» (или оно и есть та самая «духовность» — ?); дубоголовый и примитивный полковник русской армии Скалозуб; капризные и наполовину выжившие из ума богатые старухи и их приживалки; странные маргинальные типы, вертящиеся в кругах знати на правах шутов — и, конечно, один единственный искренний и думающий человек, вернувшийся из путешествия по Европе и негодующий на все вышеперечисленное (за 200 лет что-то принципиально поменялось?). Я, к слову, напомню: все вышеперечисленные были людьми православными — и жили в той России, «которую мы потеряли» (не перестаю оплакивать сию страшную потерю…).

И, тем не менее, «Горе от ума» — это, прежде всего, произведение искусства слова. Это радость от классицистической формы строфы и композиции (кстати, недавно я записал видеоролик со знаменитым монологом Фамусова для своего телецикла «Духовные скрепы»: он доступен в YouTube).

Как сейчас, так и тогда Москва была разнолика своим обществом. Здесь жили и те типы, которых прекрасно описали А. С. Грибоедов, Н. В. Гоголь и А. Н. Островский, но встречались и удивительные исключения — люди образованные, тонкие, думающие. Провинциальность, эклектика и безвкусица окружала искусственные островки подлинной красоты предметов классицизма. Французские ампирные подсвечники и вазы, кожаные книжные переплеты, костюмы, камеи и фарфор стиля английского Регентства, английские же тонкие рюмки с цветной филигранью в ножке, сервизы Мейсенского и Гарднеровского фарфора, гравюры с живописных оригиналов эпохи барокко, Людовика Возлюбленного (Le Bien Aimé), Директории и Консульства, сами полотна итальянских мастеров прошлых веков и филигранно исполненные миниатюры на слоновой кости — вот, что могло усладить взор эстета 1812 года. Здесь же обитали и многочисленные бюсты Бонапарта-консула, гравюрки и литографии (совсем юная для тех лет техника печати) с его изображением: эти напоминания о гениальном баловне Судьбы оказались в России весьма в моде еще в 1798–1800-х годах…

Подмосковные усадьбы, совсем недавно отстроенные по канонам европейской архитектуры семнадцатого и особенно восемнадцатого века, поражали богатством коллекций предметов европейского искусства. Представим, что вечером 13 сентября 1812 года мы с вами стоим посреди Галереи (Танцевального зала) дворца графов Шереметевых (усадьба Кусково): она создана в подражание Зеркальной галерее (Galerie des Glaces) Версальского дворца. Вечерняя заря струит свой сонный свет сквозь пышный хрусталь огромных люстр топазового нацвета, но позолота рам еще не потускнела. Узоры в виде кругов наборного паркета словно задают метафору спирали Истории, горельефы на темы античности не отвлекают, а только напоминают о дне сегодняшнем. Бог Аполлон как всегда правит «небом» — плафоном, расписанным Луи Лагрене-старшим. Тишину нарушает только шаг изящного каблука и пронзительная мысль о надвигающихся событиях… Вскоре в усадьбу войдут части корпуса героя Бородинского сражения маршала Мишеля Нея. Его прихода ожидает Итальянский домик, Голландский домик, Швейцарский домик, барочный павильон «Грот», павильон «Эрмитаж», Американская оранжерея — и другие знаменитые сооружения, выстроенные для забав русских хозяев усадьбы Косково.

Но вернемся в город. Если Петербург изначально строился как некая идеальная калька с Европы, то допожарная Москва — это большая почти азиатская деревня с низкими деревянными строениями, в которую как с неба опустились особняки и дворцы европейского образца, а в ее центре располагалась крепость стиля средневековой итальянской Ломбардии (он же — Кремль…). Европейские здания и экипажи, французские и английские наряды элиты выглядели неким инородным, возможно, колониальным элементом посреди хаоса русских избушек, церквей и колоколен провинциального византийского ордера, напоминающим глазу путешественника минареты. И все же восхитительные дворцы, недавно отстроенные в стиле французского неоклассицизма, бульвары и садики богачей — все это могло прельстить взор поэта: нужно было только взойти на колокольню Ивана Великого (Москва располагалась на равнине — и чтобы узреть ее красоты, необходимо было подняться повыше ее максимум двухэтажных зданий).

Блеск куполов, печной дым, запах цветов, лошадиного и птичьего помета, водки, кожаных книжных переплетов и французского одеколона — вот тот букет, который «цвел» в Москве времен Александра и Наполеона. Ее символы: Царь-пушка, которая никогда не стреляла, и Царь-колокол, который никогда не звонил…

Город населяли 275 547 жителей.3 Сердце «второй столицы» билось на центральных улицах, переполненных французскими магазинами, мастерскими и даже театрами («А все Кузнецкий мост, и вечные французы, Оттуда моды к нам, и авторы, и музы: Губители карманов и сердец!»). Хлебосольная и чванливая, барственная и провинциальная, роскошная и бедная, несколько отставшая по своим ментальным особенностям от петербургской, московская знать, была внешне разделена на франкофилов, англоманов и нескольких чудаков, одетых во французские сюртуки и толкующих во французских креслах о русской «исконности». Некоторые шутки в этом духе доходили до весьма мастерских поделок и мистификаций, возможно (возможно…), розыгрышей. Мне вспоминается в этой связи «Слово о походе Игоревом, Игоря, сына Святославова, внука Олегова» (др. рус. Слово о плъку Игорєвѣ · Игорѧсына Свѧтъславлѧ · внука Ольгова) — произведение, которое пытаются датировать концом двенадцатого века, хотя оно не совпадает со стилем того времени, не имеет последователей в ближайшие эпохи и отдает сильным сентиментализмом, свойственным драматургии и вообще литературе конца восемнадцатого века. Показательно, что оригинал именно этого странного сочинения сгорел в московском пожаре вместе с многочисленными бухгалтерскими отчетами…

Рукопись «Слова» якобы хранилась лишь в одном списке, входившем в сборник летописей, принадлежавший одному из наиболее известных коллекционеров русских древностей, графу Алексею Ивановичу Мусину-Пушкину (1744–1817) — члену Российской академии, третьему президенту Академии художеств, 11-му обер-прокурору Святейшего Синода, управляющему Корпусом чужестранных единоверцев (это заведение имело отношение к идеям Екатерины II расширить империю за счет греческих территорий, принадлежавших Османам).4 В Москве наш герой жил на Елоховской улице 2/1 (замечу, что особняк восстановлен после пожара 1812 года). Алексей Иванович был большим поклонником великого скульптора эпохи Наполеона — Антонио Кановы, создателя знаменитой статуи императора. Во время президентства Мусина-Пушкина собрание Академии пополнилось копиями шедевров мастера: отливки из гипса бюста «Гения смерти» и двух скульптурных групп — «Амур и Психея», а также «Психея с бабочкой».5 Как и Наполеон Бонапарт, А. И. Мусин-Пушкин являлся кавалером ордена Святого Благоверного Князя Александра Невского (награжден был в 1796 году, но затем ото всюду уволен…).

Мне удалось выяснить, что первое печатное известие о находке «Слова» появилось не в России, а за границей — в гамбургском журнале «Spectateur du Nord» (октябрь 1797 года):

«Два года тому назад открыли в наших архивах отрывок поэмы под названием: „Песнь Игоревых воинов“, которую можно сравнить с лучшими Оссиановскими поэмами».

Анонимным автором процитированного текста, возможно, являлся в будущем официозный историограф, а пока писатель-сентименталист, автор «Бедной Лизы» и, что нам сейчас интереснее, «Натальи, боярской дочери» (1792) и «Марфы-посадницы, или покорения Новагорода» Н. М. Карамзин (1766–1826). А «Оссиановские поэмы» (на их упоминание почему-то не обращают внимания) — это, как доподлинно известно, мистификация шотландского поэта Джеймса Макферсона (1736–1796), который опубликовал прозаические переводы на английский язык нескольких поэм, принадлежавших, по его уверениям, кельтскому барду аж III века Оссиану.

В «Историческом содержании песни» (это предисловие к первому изданию 1800 года) повторены практически те же самые выражения. Данное издание вышло без каких бы то ни было указаний на лиц, трудившихся над расшифровкой памятника, его переводом и подстрочными объяснениями. Почти сразу после публикации «Слова» многие специалисты (к примеру, М. Т. Каченовский и О. И. Сенковский) заявили, что мы имеем дело с мистификацией восемнадцатого века (кстати, подобными интеллектуальными шутками занимались в кругу Мусина-Пушкина). В дальнейшем это же мнение поддерживали выдающиеся французские слависты Луи Леже (1843–1923) и Андре Мазон (1881–1967). Так же считал и советский историк, доктор исторических наук А. А. Зимин (1920–1980).6 Однако в новейшее время лингвист А. А. Зализняк (1935–2017) постарался доказать подлинность произведения — за что и получил Государственную премию Российской Федерации (ну раз премию дали — значит, будем доверять…).7

Однако все вышесказанное имело отношение лишь к забавам нескольких европеизированных лиц из знати (тот же А. И. Мусин-Пушкин с 1772 по 1775 год жил за границей). Что касается простонародья — то оно было в прямом смысле слова диким по своему развитию (о крепостных крестьянах и говорить нечего). К примеру, А. Рязанцев свидетельствует:

«После известия об объявлении войны московский люд собрался на площади и стал рассуждать. Прежде всего, единодушно было решено, что война — это кара Божия, и следует усердно молиться, а один купец высказался, что он давно чуял что-то неладное: и каша у него в горшке неладно варилась, и домовой расшалился, и кот Васька стал недобро гудеть. Стали усиленно распространяться небылицы о французах, вот одна из них:

„Французы, оставя христианскую веру, обратились в идолопоклонство, изобрели себе какого-то бога Умника и раболепно поклоняются ему, что этот чурбан Умник приказал им всем быть равными и свободными, запретил веровать в истинного Бога и не признавать никаких земных властей…“»8

Затем тот же очевидец передает представление москвичей низших сословий, рисующее их

«не людьми, а какими-то чудовищами с кровью налившимися глазами, с медным лбом и железным телом, от которого, как от стены горох, отскакивают пути, а штыки и сабли ломаются, как лучины».9

А когда Великая армия вступала в Москву, то толпы народа около двух часов спорили — союзные ли это англичане и шведы, пришедшие защитить Москву, али кто еще?10 Поручик И. Т. Радожицкий (1788–1861) записал:

«Суеверные, не постигая, что совершается перед их глазами, думали уже, с падением Москвы, видеть падение России, торжество Антихриста, потом скорое явление страшного суда и кончину света».11

И вы хотите в этой «палате номер шесть» устроить праздник сознательности и наскрести смыслов на «Отечественную» войну? Нет, ну для распила юбилейного бюджета можно праздновать что угодно, конечно… Вообще же, читая источники о бреднях, которыми власти пичкали русское население в 1812 году, живо вспоминаешь и ту пропаганду (о «страшных и бездуховных» европейцах и американцах), которой одурманивают население и в наши дни.

Подобное невежество энергично подогревал психически неадекватный генерал-губернатор Москвы Ф. В. Ростопчин. Вот что вспоминал по этому поводу Егор Андреевич Харузин (1802–1875) — выходец из богатой купеческой семьи, предок которого, астраханский князь Мурза Абдрахман Хорудза, обосновался в России еще во времена Ивана Грозного (1530–1584):

«2 сентября (по старому стилю — прим. мое, Е. П.) 1812-го г. Пред вступлением неприятеля в Москву были распущены в массах среднего сословия жителей ни на чем не основанные нелепые слухи (вероятно, от гр. Ростопчина в видах сдержанности населения и особенно распущенных фабричных), что якобы скоро должны прибыть к нам вспомогательные английские войска; чему простодушно тогда верили и неглупые люди. Но чтобы Москва была отдана без кровопролитной битвы, того — после мистификаций ростопчинских афиш — никому и в голову не приходило.

Вследствие такой настроенности вступающих французов многие приняли за англичан-союзников и владельцы дома (существующего и теперь на своем месте, против Рождественского монастыря), где жили наши родные и где мы с матушкой были захвачены, поспешили с такой радости отличиться гостеприимством, выславши с своим сыном и служанкою за ворота двора два горшка с маслом и с полдюжиною хлебов. Следовавшие мимо французы, видя такую любезность, спешились и начали хватать подаваемые им помазанные маслом ломти хлеба; к ним присоединились и прочие товарищи…»12

Но вернемся все же к так называемой элите. Про франкофилов и галломанию мы уже говорили, теперь обратимся к англоманам. В 1812 году в Москве даже существовал Английский клуб, однако в него старались подчас попасть весьма колоритные персонажи. Вот что нам известно об одном из них:

«Среди четырех господ, забаллотированных 20 декабря 1802 года, была одна московская знаменитость — актер Сила Николаевич Сандунов (груз. ზანდუკელი: 1756–1820 — прим. мое, Е. П.). Его настоящая фамилия Зандукели, и происходил он из грузинских дворян, как, скажем, и князь Багратион, ведущий свое происхождение из царского грузинского рода. Однако Зандукели занялся делом низким и для дворянина непристойным. Служил чиновником, а потом стал вдруг играть на сцене Московского Петровского театра. К тому же и роли он любил преимущественно слуг-пройдох, чаще всего бывающих умнее своих господ… Супруга Сандунова — выдающаяся певица Елизавета Семенова, рожденная Уранова, происхождением, наоборот, не блистала, зато блистала талантами… Жизнь ведь не сцена, где Сандунов провалов не знал. К тому же знаменитые семейные скандалы актерской четы, веселившие всю Москву, должны были быть приняты во внимание при приеме в Английский клуб, где скандалов вообще старались не допускать. Однако История привела всех к общему согласию. Бессмертные Сандуновские бани, которые содержала эта чета, не слишком надеясь на мизерное актерское жалование, стали любимым после Английского клуба местом пребывания многих его членов. И более ничего Силу Николаевича с Английским клубом не связывало. Кстати, злые языки в Москве говорили, что не самой последней причиной семейных скандалов Сандуновых была как раз дележка доходов от банного промысла…

До некоторой степени Сила Николаевич мог утешиться тем, что в день его забаллотировки из состава клуба был исключен за злостную клевету в общественном месте один из старейших членов — господин Галлиндей, „как разглашающий во многих домах, что он имеет сомнение как в целостности кассы, так и в верности счетов, вверенных одному из господ старейшин Дмитрию Евсеевичу Цицианову (1747–1835: также из грузинского княжеского рода Цицишвили; этот „русский Мюнхгаузен“ славился своими невероятными рассказами — прим. мое, Е. П.)“».13

Уже в июле — августе 1812 года многие представители дворянства стали чувствовать неладное и постепенно готовиться к отбытию из Москвы (хотя абсолютное большинство пребывало во власти обмана, чинимого властями). В то же время Ростопчин подумывал об удалении из города особенно заметных сенаторов: подозрительный ко всем, он особенно не доверял людям видным. Мы же можем вспомнить и то, что в 1612 году самые именитые бояре России присягнули польскому королевичу…

Запалив костер войны, царь Александр и его министры принялись изыскивать «патриотов» буквально всюду: даже в московских психбольницах, тюрьмах и среди разного рода маргиналов. Сразу после открытия кампании министр полиции А. Д. Балашов предписывал Ф. В. Ростопчину:

«Содержащихся в смирительном и работном Московских домах за пьянство и распутство мещан и господских людей взять в рекруты с зачетом и отправить во вновь формируемые полки. Не имеющие ремесла, жилища и состояния отставных и нижних классов гражданских чиновников праздношатающихся, при первом новом с стороны их проступке, отсылать к военному начальству для обращения в военную службу нижними чинами».14

Отнюдь не удивительно, что подобные кадры вскоре превратятся в вооруженное сборище мародеров и насильников.

Министерство по православным делам (так называемый Синод) также приказало церквям отчислять часть доходов от своего бизнеса. В синодском Указе от 25 июля (ст. стиля) значилось:

«…из прибыльной суммы, получаемой от свечной в церквах продажи и поступившей в Санктпетербургский и Московский Опекунские советы, для обращения из процентов, отдать пособие к составлению новых сил…»15

Тяжелее всех было помещикам (в том числе подмосковным), у которых правительство забирало на свои капризы собственность (рабов):

«Помещики-бедняги пишут слезные прошения начальникам ополчений, указывая на тяжелые условия своей жизни. За помещиком Тайдаковым Нижегородской губернии числится 13 душ: а берут воина…»16

С каждым днем трагикомедия набирала обороты, превращаясь в фарс: 16 августа император и самодержец Всероссийский Александр I своим указом разрешил следующее — забирать в рекруты людей со следующими «пороками и недостатками» (сохраняю орфографию Высочайшего подлинника):

«1-е. Редковолосых.

2-е. Разноглазых и косых, ежели только зрение их позволяет прицеливаться ружьем.

3-е. Имеющих бельмы, или пятна на левом глазе, лишь бы правой глаз был совершенно здоров.

4-е. Заик и косноязычных…

5-е. Неимеющих до 6 или 8 зубов боковых, лишь бы только были в целости передние, для скусывания патронов необходимые.

6-е. С маловажными на черепе наростами, непрепятствующими носить кивер и каску.

7-е. С недостатком одного пальца на ноге, естьли только представляемый в рекруты не может затрудняться в свободной и скорой хотьбе.

8-е. Имеющих на левой руке один какой-либо сведенный (скрюченный) палец непрепятствующий заряжать и действовать ружьем.

9-е. Кастратов, т. е. неимеющих двух яиц, или детородного уда, но только совершенно здоровых».17

Вы только представьте этот кошмар в стиле нидерландского художника Иеронима Босха (Ерун Антонисон ван Акен: около 1450–1516): Великая армия европейцев должна была просто испугаться одного вида сих «чудо-богатырей» — и обратиться в бегство еще до сражения… Да, что и говорить: были люди в то время — не то, что нынешнее племя интернета и атеизма.

Слыша о подобных указах из Петербурга, свидетельствующих о панике в тамошних кабинетах, некоторые прозорливые москвичи поняли, что ситуация аховая, что лубочные «ростопчинские афишки» — и стали постепенно проявлять свой «патриотизм» в сторону отъезда из «матушки-Москвы» (и ее древних святынь).

Сам же царь Александр действительно впал в почти дамскую истерику. Хотя война только началась, и Наполеон преследовал убегающую русскую армию в направлении Москвы, русский император буквально видел Петербург в руках победителя. Он не надеялся ни на талант и отвагу своих генералов и армии, ни на патриотизм атомизированного населения, который он пытался возбудить самыми низкими ухищрениями и манипуляциями. Уже 16 июля (!) 1812 г. он приказал председателю Комитета министров графу Н. И. Салтыкову начать подготовку эвакуации Петербурга (я сохраняю орфографию подлинника):

«Все сии обстоятельства заставляют помыслить заблаговременно о предмете разговора нашего незадолго перед моим отъездом, то есть о возможности неприятеля пробраться до Петербурга. Я бы желал, чтобы Ваше Сиятельство внимательно подумали о сем предмете и, по крайней мере, чтобы уже решено было по здравом размышлении все то, что надобно будет увезти из Петербурга, и о способах сего увоза (…).

Совет. Сенат. Синод. Департаменты Министерские. Банки. Монетный двор. Кадетские корпуса. Заведения, под непосредственным начальством Императрицы Марии Феодоровны состоящие. Арсенал. Архивы. Коллегии Иностранных дел. Кабинетской (архив — прим. мое, Е. П.). Из протчих все важнейшия бумаги. Из придворнаго ведомства: серебро и золото в посудах. Лучшия картины Эрмитажа, также и камни резные хранящиеся также в ведении придворном одежды прежних государей. Сестрорецкой завод с мастеровыми и теми машинами, которыя можно будет забрать.

По достоверным известиям, Наполеон в предположении вступить в Петербург намеревается увезти из оного статую Петра Великаго… то обе статуи Петра I-го, большую (имеется в виду скульптура Э. М. Фальконе — прим. мое, Е. П.), и ту, которая перед Михайловским замком (Б. К. Растрелли — прим. мое, Е. П.), снять и увезти на судах, как драгоценности, с которыми не хотим разставаться.

…Я бы думал также разобрать бережно дом его, возле крепости состоящий, и равномерно на галиоте увезти — все трофеи, хранящиеся в крепости, в Исакиевской церкви, в арсенале, в Петергофской слободской церкви…

Везти можно все сии предметы водою по Мариинскому каналу и частию, что можно, сухим путем, в наряженных подводах. …Статую Суворова с Царицынскаго луга (работа М. И. Козловского, Александр I присутствовал на открытии которой в мае 1801 г. — прим. мое, Е. П.). Лучшие мраморныя статуи из Таврическаго дворца».18

Таким образом, все самое важное для государства предполагалось удалить аж в Казань! И при таких параноидных планах царя (спустя всего три недели после начала кампании!) мои коллеги-исследователи спорят об итогах Бородина — насколько исход сражения мог бы повлиять на решение царя пойти на мир и перестать мучить собственный народ?! Традиционно считается, что Аустерлиц был образцом полной победы Наполеона: но (об этом историки не задумывались) после Аустерлица он вовсе не стал преследовать разбитую русскую армию, а после Бородина двинулся дальше. И по итогам Аустерлица жаждущий крови и не щадящий своих солдат и бюджет Александр продолжил войну в 1806–1807 гг. Но в 1805 году Наполеон получил мир от императора Австрии, у которого не было безразмерной страны и рабски послушного населения.

Так упаковывали экспонаты из Императорской Академии художеств: в 213 ящиках уместились «формы античных фигур», в 39 — учебные модели античной архитектуры (а где же т. н. «исконно русские» шедевры?!). Мраморная статуя Екатерины II и бронзовая статуя императрицы Анны Иоанновны (1693–1740) с арапчонком «в обвертке» были помещены в отдельные крупные ящики.19 Паковали также архивы и разные другие хранилища. Отмечу, что некоторые вещи при попытке эвакуации бессмысленно потонули еще в самом начале пути. Еще были эвакуированы 205 воспитанников Академии художеств (вскоре 48 исключили «за дурное поведение»…). Среди прочих на телегах по направлению к Петрозаводску отправлялись и награжденные золотыми медалями молодые дарования Сильвестр Щедрин (1791–1830), Константин Тон (1794–1881), Михаил Теребенев (1795–1864).20

Но пока еще летом 1812 года мирная православная жизнь в первопрестольной продолжается: работорговля идет полным ходом! Продавали не только людей, но и средства улучшения жизни:

«Продается мазь для избавления от клопов в баночках, от которой точно исчезают… каждая баночка по 15 к. сер., Хамовнической части 1 квартала под № 87, в приходе Неопалимыя Купины, на валу, в доме Г. Василькова у нанимающих. Спросить служителя Александра Петухова».21

Развлечений было множество — и все заграничные! «Московские ведомости» от 22 июня (№ 50) радуют новостями:

«С дозволения Правительства.

Г-н Транже и недавно приехавшая кампания Г. Роббе, показывавшая свое искусство в С. Петербурге имеет честь известить Почтеннейшую публику, что с 23 числа сего месяца каждое воскресенье, вторник и четверток откроют они представления свои в Нескушном саду.

Кампания сия покажет искусство свое на лошадях.

Молодой Американец будет волтижировать и показывать искусство свое.

…Г-жа Роббо, бывшая мамзель Хиарини покажет искусство свое, никогда здесь виданное.

Кампания сия будет делать разныя сальтомортальныя скачки взад и вперед. Молодой Роббе будет скакать трампелино через шесть человек и через шесть лошадей…»

И естественно учили французский язык. Газета «Московские ведомости» от 17 июня (№ 45) объявляет:

«В новооткрытом книжном магазине Ивана Готье (органичное имя — прим. мое, Е. П.), состоящем на Никольской улице в доме И. Глазунова, бывшем Графа Шереметева, между Синодальной Типографией и Ремесленной управой под № 3 продается на днях отпечатанный Новый Самоучитель Французскаго языка или Способ в скорейшем времени не только малолетним, но и всякого возраста людям научиться, без помощи наставника, читать и правильно произносить по-французски, с приобщением употребительных в обществе разговоров, сочинен. Матвеем Блемером. М. 1812. В тип. Решетникова».

Однако в почете был не только французский язык:

«На Никитской, близ дому Г. Пашкова, в доме купцов Якобиев у нанимающаго Николая Иванова поступил в продажу самой старой Ямайский Ром, превосходный как во вкусе, так и по запаху, также разные Голицынския сладкия и на манер Французской водки, особливо Кизлярская, которая почти ничем не уступает настоящей Французской».

Московские ведомости, № 53, 3 июля

Вот оно как: оказывается, образцовой водкой в России считалась водка французская!

На самом деле, документы свидетельствуют о повальном увлечении изучением европейских языков (особенно французского и немецкого). У нас сохранилось множество ведомостей «по полицейской части», в которых перечислены имена и все подробности, касающиеся учителей — на каждый район города их приходилось по несколько десятков!22

Любопытно узнать, какие среди прочих книги читал немногочисленный в России класс обученных грамоте людей? Обратимся, к примеру, к рекламным объявлениям в одном из январских выпусков (за 1812 г.) газеты Санкт-Петербургские ведомости:

— Оракул гадательный, или Астролог, славного Тихобраге, состоящий из 12 разных книг… (речь идет о Тихо Браге /лат. Tycho Brahe: 1546–1601/ — датском астрономе, астрологе и алхимике);

— Новый полный и подробный сонник, означающий пространное истолкование каждого сна, второе издание, 1811 г., с картинками, цена 2 р. 50 коп.;

— Брюсов календарь на 200 лет, 1 р. 20 коп. (имеется в виду календарь, названный по имени Якова Брюса /James Daniel Bruce: 1670–1735/ — сподвижника Петра I; полное название первого издания сочинения: «Календарь или месяцеслов христианский. По старому стилю или исчислению на лето от воплощения Бога Слова 1710. От миробытия 7217. Напечатан в Москве, лета Господня 1709. Декабря в день»);

— Игрище на святках, комедия в 1 действии, 50 коп.;

— Эротические стихотворения, российское сочинение на английской бумаге, СПб., 1811 г., 2 р.;

— Гамлет, трагедия в 5-ти действиях, в стихах, подражание Шекспиру, соч. Висковатого; СПб. 1811 г., 2 р.23

Итак, на беззащитное сознание православных граждан выливали тонны макулатуры шарлатанов-астрологов и толкователей снов; все это перемежалось эротическими сюжетами (напечатанными, в отличие от прочего, на дорогой бумаге) и неуклюжими попытками подражать европейским гениям. Страшно представить, какой бардак и хаос царил в головах читающих подобное. Всё сие, весь перечисленный ассортимент, весьма живо напоминает то, чем пичкают телеканалы и киоски печати и сегодняшних граждан РФ.

Отмечу, что уже к июню 1812 г. ситуация временно изменилась (но буквально в 1813 году постепенно вернулась к прежним трендам): из-за активизации цензуры и пропаганды стали на скорую руку печатать военные рекомендации А. В. Суворова, наполеоновского офицера и военного аналитика Антуана-Анри Жомини (1779–1869), а также австрийского имперского фельдмаршала графа «Кевингеллера» (правильное написание — Людвиг-Андреас Кевенхюллер /Ludwig Andreas Graf Khevenhüller/: 1683–1744).24 Любопытно, что А. А. Жомини участвовал в Русской кампании Наполеона и был назначен императором на должность губернатора оккупированного Вильно, а затем Смоленска: и в то же самое время его сочинение о прошлых триумфальных походах Наполеона издавалось в Петербурге, чтобы учить (вовремя…) русских генералов сражаться против французов… Вспоминается строчка Дениса Давыдова (из «Песни старого гусара» 1817 г.):

Жомини да Жомини! А об водке — ни полслова!

Но вернемся в допожарную Москву… Вокруг Кузнецкого моста еще с прошлого века стал формироваться «французский квартал». Моды и эстетика Франции уже захватили и покорили «матушку-Москву». Парфюмер из Меца Эразм Пенсемай (? — 1776/1777) поселился в Москве в 70-е годы и вошел в компаньоны к Жану-Батисту Прену. Совместно они торговали косметикой, бакалеей и парфюмерией. Еще можно вспомнить известного ювелира Эдма Лажуа. Коммерсанты Александр Дорезон и Франсуа Гранмезон производили карты. Уже прославившийся в Петербурге часовщик Марк Фази в 1764 году устроил в Москве часовую фабрику.25

Накануне 1812 года французские магазины стали местом встреч высшего русского общества. Особой популярностью пользовалась фирма Обер-Шальме, продававшая севрский фарфор (я рад видеть подобные предметы и в моей личной коллекции) и роскошные ткани. У Татона был магазин с вином, табаком, прованским маслом и деликатесными сортами сыра. В 1799 г. распахнул свои двери большой книжный магазин В. Ж. Готье. Другим успешным книготорговцем был Морис-Жерар Аллар (1779–1847). Здесь же властвовал над местной элитой и бывший парикмахер самой Марии-Антуанетты Леонар Отье (1750–1820): в 1790 году он бежал в Лондон, затем в Германию, а в 1800 году переехал в Москву. На том же Кузнецком мосту иностранцы открывали и фешенебельные гостиницы. Особенно славился «Отель де Пари» господина Лекена (родственник легендарного трагика «Комеди Франсез» Анри-Луи Кайна /известный как Лёкéн: 1729–1778/, обожаемого Вольтером). «В бельэтаже», «С парижским вкусом», «Храм хорошего вкуса» — вот те вывески, которые украшали центр Москвы в 1812 году.26

Знаменитая французская трагическая актриса Жорж (Маргарита Жозефина Веймер известная как мадемуазель Жорж /m-lle George, а также m-me George — псевдоним по имени отца/ и Жоржина: 1787–1867) была абсолютным покорителем московской публики. Она приехала в Россию в 1808 году и имела неслыханный успех! Все русские актрисы (и прежде всего снискавшая известность Екатерина Семеновна Семенова: 1786–1849) учились мастерству на ее представлениях.27 Но театр у Жорж был не только на сцене. Историки имеют документальные доказательства того, что она умудрилась быть любовницей последовательно следующих исторических деятелей: Наполеона Бонапарта, его младшего брата Люсьена Бонапарта (1775–1840), а затем небезызвестного русского генерала А. Х. Бенкендорфа (они жили вместе и не скрывали того…).28 В. А. Жуковский (1783–1852) признавался:

«Если мы выходим из театра с душою растроганною и если это впечатление столь сильно, что оно несколько времени не оставляет нас и посреди рассеяния или даже препятствует ему предаваться, то мы имеем право назвать автора превосходным, и, следовательно, имя актрисы превосходной принадлежит девице Жорж по праву».29

Таким образом, император и король Наполеон и его Великая армия могли бы чувствовать себя как дома…

Но время шло, русские армии терпели одно за другим позорные поражения от французских войск — и московский градоначальник стал отыгрываться на несчастных иностранцах, проживавших в Москве. А это были как раз те люди, которые дарили России цивилизацию: европейские врачи, учителя, книгоиздатели, художники, артисты, повара, учредители коммерческих домов и т. д. Безвинных людей (часто давно имеющих русское подданство!) арестовывали, секли, высылали в Нижний Новгород, Оренбург, Вятку, Пермь и т. д. На основании словесных (!) показаний некоего «мальчишки» (?!) был схвачен «кухмистр» (заведующий столом или старший повар) самого графа Ростопчина француз Теодор Турне. Согласно этому непонятному навету повар якобы говорил о том, что Наполеон идет за тем, чтобы дать «вольность». Кому мог о подобном рассказывать на французском языке повар (на кухне — ?) никто объяснить не мог, но безвинного человека наказали кнутом (25 «горячих») и отправили в Сибирь (до Тобольска не довезли, а оставили в Перми аж на 7 лет)!30 Подобное, как бы мы сказали в наше время, «фашистское» (только еще архаичнее, абсурднее) поведение было нормой для российского правительства того времени.

Иностранцев и ставших уже русскими подданными (но с иностранными фамилиями) арестовывали и высылали без суда и следствия, без имущества. Не щадили ни женщин, ни детей. Их отправление на барках происходило под животный гогот и крики «ура» собравшейся подлой черни.31

Уже перед самой сдачей Москвы полоумный балабол Ростопчин выпустил одну из своих последних афишек с разухабистым призывом (я сохраняю орфографию и пунктуацию подлинника):

«Не пустим злодея в Москву… Возьмите херугви из церквей и с сим знаменем собирайтесь тотчас на трех горах (возвышенность у Москвы-реки недалеко от Пресни — прим. мое, Е. П.). Я буду с вами и вместе истребим злодея».32

Об этом физически неприятно писать, но сам Ростопчин и не собирался ни на какие «три горы», более того — не надеялся, что туда кто-то сдуру пойдет из горожан. Вот что об этом записал С. Н. Глинка:

«Встав с софы, граф присел к столику и летучим пером написал воззвание на три горы. Подавая его мне для напечатания в типографии (…) граф прибавил: „У нас на трех горах ничего не будет; но это вразумит наших крестьян, что им надо делать, когда неприятель займет Москву“».33

Что же произошло в итоге? Естественно, москвичи на три горы не явились, зато там собралось несколько сотен отрепья. Не дождавшись Ростопчина, обозлившись из-за обмана, они двинулись к центру города, по дороге опустошая и разбивая все питейные заведения.34 Вскоре к ним присоединились и часть деморализованных солдат армии М. И. Кутузова: поэтому, когда французы вошли в Москву, они узрели позорные сцены валяющихся на улицах пьяных русских солдат и маргиналов.

Стоит отметить, что русские очевидцы вспоминают вступление императора Наполеона в Москву в весьма торжественных тонах:

«…проходил мимо нас на Сретенку и оттуда — в Кремль великолепный кортеж, которому предшествовала конная гвардия и несколько взводов кирасиров, в серебряных латах и сияющих касках, с конскими хвостами назади; музыканты играли торжественный марш. Кортеж этот состоял более, нежели из двухсот всадников, украшенных орденами, в разнохарактерно-богатых мундирах, касках, шишаках и шапках, в середине свиты два знаменщика, одетые герольдами, сомкнувшись рядом, везли большой, потемневший в походах, штандарт, на древке его сидел одноглавый золотой орел: тут был сам Наполеон… фланговые кричали „Vivat imperator“ и заставляли то же повторять собравшихся из любопытства жителей, которым свитские адъютанты бросали мелкую серебряную монету величиною несколько поболе нашего двугривенника. Легковерные зрители начали с удовольствием подбирать эту французскую манну…»35

Итак, москвичи ловили деньги победителей и кричали «Да здравствует император» — невольно вспоминается выступление Воланда в Варьете (эпизод романа М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита»)…

Есть некоторые сведения о том, что кое-кто в Москве мог и ждать прихода Наполеона.

И все же, сдача города русскими генералами и бегство большинства жителей из города в тот сентябрьский день 1812 года стало для них катастрофой. Паника охватила все слои общества, не имея возможности взять с собой достаточно вещей, люди уходили в никуда. Многие больные и калечные не могли идти: они заживо сгорели в собственных домах и больницах. Плачь детей, оханье стариков и впечатлительных дамочек, моментальное воровство осмелевшей дворни, попы, пытающиеся вынести на себе как можно больше золота, побросавшие свои должностные обязанности чиновники всех рангов — вот мозаика типов и мизансцен, которые можно было тогда наблюдать. Нерадивый «главнокомандующий Москвы» Ф. В. Ростопчин писал в Петербург:

«Женщины, купцы и ученая тварь едут из Москвы».36

II

Большую тему Москвы в 1812 году логично продолжать раскрывать именно с рассказа о ее генерал-губернаторе — графе Федоре Васильевиче Ростопчине (1763–1826). Присмотримся поближе к его личности и биографии. Внимательно изучив мемуары современников, а также портреты с натуры (в том числе писанные Орестом Адамовичем Кипренским и итальянцем Сальваторе Тончи /1756–1844/), мы узнаем его внешность: глаза на выкате, вздернутый капризный нос, обозначившаяся к 1812 г. лысина. Это был человек очень нервный, порывистый в поведении, легкий на демагогические речи и склонный к публичной буффонаде. В юности (в 1786–1788 гг.) он совершил гран-тур по Германии, Англии и Голландии, недолго слушал лекции в Лейпцигском университете.

Его близкий приятель тех лет Е. Ф. Комаровский (1769–1843) пишет:

«Из наших русских (проживающих в Лондоне — прим. мое, Е. П.) я более всех виделся с графом Ростопчиным; мы с ним вместе ходили смотреть битву петухов, ученого гуся и ездили за несколько от Лондона верст смотреть кулачных бойцов…»37

Боксерские бои особенно возбуждали будущего генерал-губернатора. Возвратившись в Россию, он участвовал в русско-турецкой войне (был при штабе) и в русско-шведском столкновении. Но из его военной карьеры ничего не вышло: по недостатку способностей и храбрости.

Екатерина II называла его «сумасшедшим Федькой» и держала за придворного шута, который ее веселил. Подобный образ нравился и ее сыну Павлу I. В его правление Ростопчин стал действительным тайным советником и членом Коллегии иностранных дел.38 Как известно, Павел решил заключить мир с Францией (это было заслугой консула Бонапарта). Меморандум от 2 октября 1800 г. обозначил внешнюю политику России в Европе до самой смерти царя. Даже мои коллеги-исследователи зачастую забывают, что идея торговой блокады Англии (которая терроризировала континентальные державы господством на морях) не была изобретена Наполеоном: о ней ранее задумывалась Екатерина II, а Павел I и Директория (правительство Франции перед приходом к власти Наполеона) уже предпринимали в этом направлении конкретные шаги (но не имели реальных возможностей для масштабного осуществления проекта). Для устройства морского эмбарго против Великобритании было даже поручено заключить военный союз со Швецией и Пруссией, но вскоре английское правительство, воспользовавшись придворной оппозицией в России, оплатило убийство Павла — и вектор внешней политики России сменился, а Ростопчин попал в опалу.

Вплоть до 1812 года он прожил в своем имении Вороново, где развлекался написанием разного рода фривольных комедий (которые после прочтения сжигал) и весьма шизоидного свойства публицистическими сочинениями. Известный пример — это памфлет «Мысли вслух на Красном крыльце» (1807 г.): разухабистое обличение склонности русских дворян к галломании и прославление русских «исконных» добродетелей. Позже екатерининский шут продолжит свою графоманию уже в жанре «афишек» — истероидных призывных листовок, выражающих ненависть к французам.39

Характерная фраза этого исторического персонажа:

«Господи помилуй! да будет ли этому конец? долго ли нам быть обезьянами? Не пора ли опомниться, приняться за ум, сотворив молитву и, плюнув, сказать французу: „Сгинь ты, дьявольское наваждение!..“»

Таким образом, христианские ценности понимались как ненависть к другой нации, и звучал призыв плеваться после молитвы. Комично то, что буквально через несколько лет (в 1815 г.) Ростопчин уедет из России в Европу, в 1817 году на несколько лет поселится в Париже, где его жена и дочери откажутся от православия и примут католичество.40

Однако сумасшедшие авторы агрессивных записок были любы императору Александру. Готовя войну, царь вернул всеми забытого «сумасшедшего Федьку» из опалы — и в мае 1812 г. назначил аж генерал-губернатором Москвы! Уже во время кампании ростопчинские афишки выпускались большими тиражами: их расклеивали по заборам и домам, но тиражи компенсировались тем, что абсолютное большинство их аудитории было неграмотным… Серьезным провалом в деятельности градоначальника стало то, что он поздно спохватился начать эвакуацию казны, архивов и арсенала (и, кстати, населения…), поэтому большинство материальных и культурных ценностей либо сгорело в пожаре, либо досталось неприятелю. Во время первых двух месяцев войны он беспрестанно писал агрессивные афишки, интриговал в частной переписке, обещал созвать «московскую силу» для защиты города — и встать во главе ее, но в итоге, когда Наполеон приблизился, Ростопчин окончательно потерял голову, приказал полицмейстерам все спалить (об этом речь пойдет дальше), а сам, прихватив шкатулку с деньгами, бежал. Во время этого бегства он был застигнут у своего крыльца толпой горожан (не дождавшихся его у трех горок) — и, чтобы отвлечь их внимание, приказал убить невинного человека!41

То, что именно такой человек был назначен царем (не более психически адекватным) главой Москвы, стало для города и его жителей трагедией. Верил ли Ростопчин всерьез в идеи собственной графомании, ненавидел ли французов на физиологическом уровне? Безусловно, нет. Это легко доказывается тем, что он уехал во Францию — и с большим удовольствием жил там несколько лет (а до этого всю жизнь обитал в доме, обставленном французской мебелью, французскими книгами, гравюрами и т. д.). И даже в самый день своего бегства со шкатулкой из Москвы он приказал убить русского студента (М. Н. Верещагина), а не другого, также случайно и без оснований задержанного, но француза. Его сочинительство было самодурством, происходило от переизбытка энергии и недостатка ума. Однако подвижный язык графа выдавал иногда запоминающиеся перлы — к примеру:

«Неловко выходит — Императорский театр, да без публики. Купить мужиков, тысяч эдак две, чтобы каждый день зал заполняли».

После ухода армии Наполеона и возвращения в сожженный им город Ростопчин был ненавидим москвичами — и вскоре перебрался в Петербург, но и там высшее общество враждебно отнеслось к варвару-поджигателю. В итоге он вернулся в свое имение. Еще в 1812 году у него стали выпадать волосы, вскоре он полысел; его мучило разлитие желчи, нервные припадки и обмороки. Вскоре усилился геморрой — и в 1815 г. он уехал лечиться в Карлсбад. Замечу, что для меня остается научной загадкой: зачем такому верующему человеку понадобилось лечение за границей, почему он не обратился к молитве, к батюшке? Затем поджигатель Москвы шесть лет (с 1817 г.) прожил в Париже — и только в 1823 году вернулся в Россию, где его разбил паралич, и вскоре Ростопчин помер.

И снова мы возвращаемся в год 1812-й! Несмотря на то, что Ростопчин разглагольствовал про «исконные» русские добродетели, простых москвичей, «московский народ» он называл «чернью», «готовой к мятежу».42 Он постоянно рыскал по городу в поисках заговоров, рассылал шпионов. Ростовского уездного предводителя из-за недоверия к населению России в целом он увещевал «внутренних вооружений поселян… совершенно избегать».43 Он писал:

«Начало будет грабеж и убийство иностранных, а после бунт людей барских, смерть господ и разорение».44

Он требовал,

«чтобы народ занимался свойственными ему упражнениями, отнюдь не рассуждая о военных обстоятельствах».45

Надо заметить, что в отношении боязни восстания народа против существующего режима Ростопчин оказался прозорлив: и начавшаяся в 1812 году гражданская война это доказала. Крестьянские бунты охватили литовские области, Вологодскую, Новгородскую, Пермскую, Смоленскую, Тамбовскую и другие губернии.

«Помещичьи крестьяне делили между собою господское имение, даже дома разрывали и жгли, убивали помещиков и управляющих».46

В Пермской губернии, кроме того, волновались заводские крестьяне, которые «оказали неповиновение как содержателям заводов, так и властям земского начальства» (и волнения распространились на 500 верст в окружности — это не какое-нибудь небольшое «Бородинское» поле!).47 Чудовищный размах приобрели грабежи и разбои. Современник свидетельствует, что в Москве «грабители ходили тысячами». Тамбовская губерния была полна грабителями, которые разоряли многих.48

Но паранойя Ростопчина касалась не только низов. Он боялся даже того, что и сенаторы перейдут на сторону Наполеона:

«Я весьма озаботился тем, чтобы ни одного сенатора не осталось в Москве, и тем лишить Наполеона средств действовать на губернии посредством подписаний или воззваний, выходивших от сената».49

Население и чернь он боялся, но, когда Москву уже оставляли Наполеону, все же приказал в отместку гениальному победителю выпустить из тюрем уголовников-колодников. Как я уже говорил, главнейшим провалом «сумасшедшего Федьки» на посту генерал-губернатора стало то, что он не смог вовремя произвести эвакуацию. Поэтому даже после пожара абсолютное большинство необходимых армии Наполеона продуктов прекрасно сохранились: ведь они находились в ледниках под домами, а также были зарыты жителями в последние дни вокруг построек. Из письма маршала Л. Н. Даву жене от 30 сентября 1812 г.:

«Несмотря на пожар, мы находим огромные ресурсы для продовольствования войск. В этом отношении чудовища… разрушившие город, не достигли цели».

Он же — в письме от 4 октября:

«Мы оправились и отдохнули с тех пор, как мы здесь, даже больше, чем могли бы рассчитывать. С каждым днем мы выигрываем во всех отношениях».50

Другой участник похода свидетельствует:

«Мы собрали массу запасов всякого рода, которые ежедневно увеличиваются благодаря открытиям солдат в погребах сгоревших домов. По очень понятной предосторожности русские, уезжая, замуровали входы в эти погреба, спрятав там все наиболее ценное. В подвалах находили кучи всяких вещей: муки, водки, оружия, шерстяных материй, книг в великолепных переплетах, мехов на разные цены. Церкви были тоже полны запасами».51

Сложно даже оценить масштабы преступной бездарности Ростопчина, который оставил врагу огромные арсеналы оружия (которым Наполеон укомплектовал свою армию). Согласно официальной архивной ведомости: 156 орудий, 74 974 ружья, 39 846 сабель, 27 119 артиллерийских снарядов, 108 712 единиц чугунной дроби, 608 старинных русских знамен и больше 1000 штандартов, булав и военных доспехов (и т. д.).52 Вместо этого все подводы были заняты вывозом «огнегасительного снаряда».53 Таким образом, чтобы вывезти пожарные инструменты, Ростопчин не только не вывез арсенал и исторические реликвии, но и отнял подводы у несчастных русских раненых, которые остались и заживо сгорели в городе!

Однако продолжим. Давайте разберемся: почему же враг получил 74 974 ружья и 39 846 сабель? Ответ прост: москвичи предпочли покинуть город или покориться врагу, но не защищать свой город. А что же делает автор залихватских «афишек» — генерал-губернатор? Он тоже не собирается возглавить сопротивление. Вместо спасения жизней русских солдат он использовал кареты следующим образом: по его собственному показанию, вывез 130 тыс. рублей «экстраординарных сумм» и 630 рублей «собственно ему принадлежащих». Кроме того, он послал на дачу в Сокольники камердинера забрать портреты жены и Павла I.54

Ростопчин бежал не как дворянин, не как военный, не как глава города, а подобно бандиту, скрывающемуся от полицейских. Он собрал ценности в шкатулку и готов был к побегу, но во дворе собралась толпа простонародья и пьяного отребья (вспоминается: «агрессивно-послушное большинство»). Современный исследователь Л. М. Портной так описывает ситуацию:

«Толпа, возмущенная известием о сдаче Москвы, в любое мгновение могла взорваться. И должна была взорваться. Оставалось направить народный гнев в нужном направлении. Граф Ростопчин разыграл кровавую драму. Последовавшие события стали самым темным пятном в биографии нашего героя.

…Прежде чем выйти на крыльцо, граф Ростопчин распорядился вывести под конвоем во двор Михаила Верещагина (простой студент, арестованный по клеветническому доносу — прим. мое, Е. П.)…

Генерал-губернатор вышел во двор к возмущенной толпе. Схватив за руку Михаила Верещагина, граф крикнул, обращаясь к простонародью: „Вот изменник! От него погибнет Москва!“ Несчастный Верещагин уже понимал, что его ждет. „Грех вашему сиятельству будет!“ — прошептал он, пытаясь остановить Ростопчина. Усилия его были тщетными, Верещагин был обречен.

Граф Ростопчин приказал вахмистру Бурдаеву: „Руби!“ Тот растерялся и стоял, не двигаясь. Тогда генерал-губернатор повторил приказ командиру эскадрона Гаврилову, пригрозив, что тот ответит своей головой, если не исполнит приказ.

Гаврилов скомандовал „Сабли вон!“, затем первым нанес Верещагину удар саблей, за ним ударил Верещагина палашом вахмистр Бурдаев. Молодой человек, обливаясь кровью, упал.

…Граф Ростопчин со своей свитой не успел покинуть двор, как опьяненная первой пролитой кровью толпа бросилась на израненного Михаила Верещагина. Его привязали ногами к лошади и поволокли. Толпа хлынула прочь со двора.

Еще живого Михаила Верещагина протащили волоком по Кузнецкому мосту, по Петровке, затем через Столешников переулок на Тверскую, оттуда в Брюсов переулок. Здесь несчастного юношу забили до смерти».55

И эти скотства творили «христиане»?! Запомните этот страшный маршрут по московским улицам, когда в следующий раз на «День города» будут вспоминать «славную пору 1812 года»! Не хватает только шизофренического лозунга, так популярного в наши дни «можем повторить»! Разве Наполеон и его армия могли даже в самых страшных снах вообразить подобную бесчеловечность? Итак, градоначальник убил чужими руками человека и позорно сбежал со шкатулкой. Кстати, о «Брюсовом переулке»… В период сталинщины, в самые годы активного обновления казенного мифа о событиях 1812 года, в ночь с 14 на 15 июля 1939 года известная советская актриса и жена В. Э. Мейерхольда (1874–1940) Зинаида Райх (1894–1939) была зверски убита неизвестными, проникшими ночью в ее московскую квартиру в Брюсовом переулке (нападавшие нанесли ей семнадцать ножевых ранений и скрылись). Это случилось спустя 24 дня после ареста самого В. Э. Мейерхольда (хотя и он своими доносами погубил многих людей…). Нужны ли этим «переулкам» иноземные враги?

Но продолжим. Участник событий 1812 года русский дворянин Николай Тургенев описывал убийство Верещагина с ужасом и стыдом:

«Назначенный московским генерал-губернатором, Ростопчин запятнал свой патриотизм насилием и жестокостью. Накануне вступления врага в столицу он послал за одним молодым человеком, незадолго до этого заключенным им в тюрьму, и приказал привести его к своему дворцу. Здесь Ростопчин объявил собравшемуся народу, что это изменник, продавший город французам: „Я предаю его вашему мщению!“ — вскричал он. Голос из толпы ответил ему: „Мы не палачи“. Ростопчин, видимо торопившийся убежать и желавший поскорее покончить с человеком, вызвавшим его гнев, велел жандарму рубить несчастного. Этот приказ был понят как начало казни. Кровь тогда бросилась в голову толпе, которая с яростными криками ринулась на отданную ей на растерзание жертву, быстро прикончила ее и поволокла труп по улицам (а как же христианские заповеди?! — прим. мое, Е. П.). Какой-то чиновник Генерального штаба русской армии, возвращавшийся в город, положил конец этому возмутительному зрелищу, заставив убрать обезображенные останки, которыми натешилась ярость черни.

…После отступления французской армии отец жертвы попросил императора предать убийцу суду, изложив событие во всей его отталкивающей наготе. Александр пришел в ужас от поступка Ростопчина и велел произвести расследование по этой жалобе. Но Сенат, вынужденный обвинять в убийстве генерал-губернатора, наместника императора, оказался в таком затруднительном положении, что делу не дали хода и замяли его».56

Вот он, портрет правительства эпохи 1812 года: один совершил зверское преступление, другие замяли расследование. Поведение российских властей в период сдачи Москвы — это сплошной позор и преступление. Их можно было бы сравнить не с государственными лицами, а с шайкой древних азиатских бандитов, скотски расправлявшимися с невинными людьми, бросавшими без дозволения свои ответственные посты, «святыни» и убегающими, будто бы они не собственники, а всего лишь грабители, трусливо спасающиеся перед лицом законного хозяина. Или подобное и есть тот пресловутый «особый путь»? Не это ли та самая «загадочная» «âme russe»?

Вообще же в городе царила паника. Не лишним будет вспомнить и о другом историческом эпизоде: о панике и массовом бегстве населения — это события 16–19 октября 1941 г. в Москве, произошедшие из-за провала фронта советской обороны и быстрого приближения войск Вермахта к столице после поражения Красной Армии в Вяземской операции.

Из рапорта зам. начальника 1-го отдела охраны руководителей партии и правительства НКВД ст. майора госбезопасности Шадрина зам. наркома внутренних дел В. С. Меркулову:

1. Ни одного работника ЦК ВКП(б), который мог бы привести все помещение в порядок и сжечь имеющуюся секретную переписку, оставлено не было.

2. Все хозяйство: отопительная система, телефонная станция, холодильные установки, электрооборудование и т. п. оставлено без всякого присмотра.

3. Пожарная команда также полностью вывезена. Все противопожарное оборудование было разбросано.

4. Все противохимическое имущество, в том числе больше сотни противогазов «БС», валялось на полу в комнатах.

5. В кабинетах аппарата ЦК царил полный хаос. Многие замки столов и сами столы взломаны, разбросаны бланки и всевозможная переписка, в том числе и секретная, директивы ЦК ВКП(б) и другие документы.

6. Вынесенный совершенно секретный материал в котельную для сжигания оставлен кучами, не сожжен…

8. В кабинете товарища Жданова обнаружены пять совершенно секретных пакетов…57

Директор медицинского института В. В. Парин (1903–1971), как отмечалось в решении райкома, скрылся из Москвы со своими заместителями и кассой института,

«...оставив без руководства госпиталь с ранеными (около 200 человек), ряд клиник с больными, коллектив профессорско-преподавательского состава и студентов».58

Секретарь Союза писателей Александр Фадеев (1901–1956) докладывал, что автор слов «Священной войны» Василий Лебедев-Кумач (1898–1949)

«...привез на вокзал два пикапа вещей, не мог их погрузить в течение двух суток и психически помешался».59

«На Ногинском заводе № 12 группа рабочих в количестве 100 человек настойчиво требовали от дирекции завода выдачи хранившихся на складе 30 тонн спирта. Опасаясь серьезных последствий, директор завода Невструев вынес решение спустить спирт в канализацию. Группа рабочих этого же завода днем напала на ответственных работников одного из главков Наркомата боеприпасов, ехавших из города Москвы по эвакуации, избила их и разграбила вещи».60

Однако известно много случаев (о которых я лично узнал из уст живых свидетелей) и того, что парикмахерские были переполнены: женщины спешили сделать прически перед входом немцев… А теперь вернемся в незабвенный 1812 год.

Как узнал и как воспринял царь Александр известие о сдаче развлекающимся с малолетними девицами Кутузовым Москвы? Об этом нам рассказывает человек, который и доставил ему эту заслуженную новость — французский аристократ, эмигрировавший после революции — генерал-адъютант граф Александр Францевич Мишо де Боретур (Alexandre Michaud de Beauretour: 1771–1841):

«Я был немедленно введен в кабинет государя. Увидев, вероятно, по грустному лицу моему, что я не приехал с утешительными известиями, государь сказал:

— Вы, вероятно, привезли печальные вести, полковник?

— К несчастию, государь, весьма печальные, — ответил я, — Москва нами оставлена…

— Как! Разве мы проиграли сражение…? (…) Вступил ли неприятель в Москву?

— Да, государь, и в эту минуту она уже превращена в пепел. Я оставил ее объятую пламенем.

При этих словах полились слезы из глаз монарха и затмили их.

— Боже мой, сколько несчастий! — сказал он, — какие печальные вести вы мне сообщаете, полковник! (…) Не подействовало ли это на дух войск? Не заметили ли Вы в солдатах упадка мужества?

— Государь, сердце мое обливается кровью, но я должен признаться, что оставил армию, начиная от главнокомандующего и до последнего солдата — в неописуемом страхе…»61

Из процитированного документа среди прочего совершенно ясно следует, что Александр понял — Кутузов его обманул: теперь он знал, что Бородино русскими проиграно.

Но царь не всегда был столь плаксив. Когда речь шла не о его собственной шкуре (падение Москвы было для него весьма опасным), а о жизни его подданных, он ставил рекорды бесчеловечности. Так Александр критиковал Ростопчина за то, что он варварски убил студента Верещагина — вместо этого православный монарх предпочел бы иной по проформе вариант того же самого зверского преступления:

«Его казнь была бесполезна, и притом она ни в коем случае не должна была совершиться таким способом. Повесить, расстрелять (напомню, что без доказательств вины — прим. мое, Е. П.) было бы гораздо лучше».62

Советские и российские авторы-фальсификаторы любят не просто выдумывать ложные концепции и определения, но и стараются подменять или избегать неудобных терминов. Так, о капитуляции и сдаче Москвы победителю они говорят как об «оставлении» (мягко, по-семейному…): еще смешнее называть наступающего на пятки убегающим русским Наполеона «проигравшим» Бородинский бой. Сами же русские офицеры-участники событий использовали именно термин «капитуляция» (он же подходит и просто по Толковому словарю русского языка). Отмечу, что русское командование умоляло французов дать своим разбитым войскам спокойно оставить город, обещая, что все пройдет при сохранении порядка (как мы знаем, то было наглым обманом — сожжение уже готовилось), но несогласованность действий в штабе Кутузова дала о себе знать.

Вот как об этом вспоминает генерал-лейтенант Сергей Иванович Маевский:

«Но войска Наполеона вошли в Москву прежде, чем мы прошли. Польские уланы, наскакав на наших, рубили на вальтрапах их вензеля "А", говоря: „Ту нима Александра, ту Наполеон“. Едва узнал о сем Милорадович, он без конвоя и без свиты едет к цепи неприятельской, которая устроилась против его и сквозь которые тащились огромные картежи войск и жителей. На запрос его, где неприятельский авангардный командир? Явился к нему Себастиани (Орас Франсуа Бастьен Себастьяни де Ла Порта: 1772–1851; корсиканец по происхождению, дипломат, в 1840 году стал маршалом Франции — прим. мое, Е. П.). После многих изъявлений дружбы, желаний и сожаления, Себастиани решительно приказал исполнить в точности условия капитуляции».63

При этом тот же Себастьяни весьма правомерно заявил:

«Ежели завтра генерал ваш не прекратит напрасного кровопролития и не будет просить мира, тогда мы с вами сделаемся опять неприятелями, и вы будете готовы встретить меня».64

Но «завтра» русская армия без всякого мира просто растворилась в неизвестном направлении (потом ее остатки соберутся в Тарутине). У французов просили милосердно не трогать разбитых русских — и те наивно позволили себя обмануть.

Меня всегда отталкивала эта неприличная «гордость» авторов и вообще всех винтиков пропаганды за то, что русские в 1812 г. сумели: «заманить», «исчезнуть», «отступить в неизвестном направлении», возбудить лживыми воззваниями с религиозными тезисами желание невежественных (а их никто и не хотел учить грамоте) крестьян расправляться с безоружными, нападать обязательно из засады — и тому подобное. Восторг перед уничтожением собственных городов и сел, героизация обыкновенного звериного убийства голодных и безоружных людей, попытка выдать зиму и бездорожье за некий талант, а бессмысленную массовую гибель собственных солдат за нечто прекрасное и даже полезное — всё это, по моему убеждению, есть отвратительные признаки интеллектуального и, если хотите, морального падения и ущербности. Подобное можно рассматривать как анамнез и, одновременно, аутопсию — со всей обнаружившейся гнилью.

Нам важно видеть объемное, даже более чем «трехмерное» изображение Истории: поэтому я всегда напоминаю читателям о том, что предшествовало явлению или событию — и что случилось позднее, какие итоговые смыслы оказались сформулированы. Просивший корсиканского офицера о милости, серб по происхождению своего рода, генерал от инфантерии граф Михаил Андреевич Милорадович (1771–1825) впоследствии стал военным генерал-губернатором Санкт-Петербурга.65 Во время восстания на Сенатской площади 14 декабря 1825 года он был смертельно ранен пулей, выпущенной русским дворянином П. Г. Каховским (1797–1826) и штыком от князя Евгения Петровича Оболенского 1-ого (1796–1865). Это, по моему мнению, и есть один из множества символов гражданской войны в России — страны, в которой все слои общества были атомизированы и давно развивались с сильными уродствами своей исторической «генетики». Стоит подчеркнуть, что Милорадович возомнил себя имеющим право устраивать интриги государственного масштаба: вначале он требовал от армии присягнуть цесаревичу Константину, а когда тот наотрез отказался царствовать, Милорадович был вынужден срочно обратиться к тем же войскам с увещеванием присягнуть Николаю Павловичу. Почему же отказался Константин? Дело в том, что он панически боялся (военный… командир Гвардейского корпуса…), что его убьют свои же русские офицеры: «Меня задушат, как задушили отца», — истерично кричал он.66

Уточню: когда посреди подобного хаоса (к вопросу о комических игрищах любителей монархической идеи в России) великий князь Николай сам провозгласил себя императором — он совершил подлог, оформив это задним числом (на дату смерти своего брата Александра I), но в армии уже стали присягать Константину (и даже была отчеканена монета с его профилем). Все перечисленное стало формальным поводом к восстанию (то есть солдат и вообще жителей России много раз подставили — а затем и наказали!).67

Что ж это за страна такая, где русские офицеры убивают царя (а затем пьяные прыгают по трупу), его дети трусливо боятся своих сослуживцев, а «героев» войны 1812 года убивают в спину русские князья? И для довершения истории этой «духовности» я добавлю: на Сенатскую площадь генерал-губернатор Милорадович отправился из опочивальни юной балерины Е. А. Телешевой (1804–1857): этот видный русский православный генерал никогда не был женат, предпочитая менять любовниц-актрис (и не скрывал того).68

Но все сие было бы лишь их личным делом, если бы не побочные негативные эффекты. К примеру, знаменитая и одаренная балерина А. С. Новицкая (1790–1822) отказывалась исполнять второстепенные партии подле любовницы генерал-губернатора: тогда «герой войны 1812 года» лично набросился на артистку с угрозами упечь ее в «смирительный дом»: вскоре она скончалась.69 Это было самым настоящим убийством и большим скандалом в свете! Таковы факты биографии еще одного распиаренного «героя», «работающего» винтиком громоздкой машины мифа о «великом прошлом». Перед наполеоновскими солдатами этот кавалер орденов всевозможных «святых» (Анны, Георгия, Владимира, Андрея Первозванного и прочих) постоянно отступал (хотя в боях от пули не прятался, а картинно гарцевал) — зато смело угрожал слабой русской женщине. Я убежден, что о вышеизложенных фактах вы, мои уважаемые читатели, никогда ранее не слышали.

Любопытно, что 15-летний Каховский в 1812 году не последовал за остатками разбитой армии Кутузова — и остался в Москве, где много общался с победителями…

Итак, мы вернулись в 1812 год. В ту пору Милорадович славился своим импозантным поведением: он пытался пародировать (как всегда — копирование чего-то с «вражеского» Запада) образ И. Мюрата — и даже заигрывал в дружбу с ним самим в период свиданий на аванпостах (пока Наполеон руководил Европой из Москвы, Александр свистел в Петербурге, а Кутузов спал в Тарутине).

Важный вопрос: в каком состоянии и настроении русские солдаты оставляли Москву? Вновь обращаемся к очевидцу С. И. Маевскому:

«Все умы пришли в волнение: большая часть плакала, многие срывали с себя мундиры и не хотели служить после поносного отступления…»70

Настоящим позором обернулось повальное пьянство и мародерство. Отправляемся в архив ЦИАМ — и берем в руки документы, которые до сего момента не цитировал ни один из авторов исследований о войне 1812 года! Так, в рапорте пристава Пятницкой полицейской части надворного советника Я. А. Матвеева значится:

«Во исполнении предписания Вашего Превосходительства [от] 10-го числа сего м[еся]ца за № 3459 донести честь имею, что 1812 г. сентября 1-го дня (по старому стилю — прим. мое, Е. П.), когда нельзя было удержать от вторжения раненых воинских нижних чинов, следовавших через Москву, по словесному приказанию Вашего Превосходительства в питейных домах в предупреждение дальнейших неприятных последствий оставшееся число напитков разбиты и выпущены».71

Пристав Серпуховской полицейской части А. П. Зиновьев докладывал:

«…разного рода чернь и раненые солдаты, приступая, выбивали двери и окны в кабаках и бесчинствовали».72

Из рапорта пристава Якиманской полицейской части:

«…1-го числа сентября 1812 г. (по старому стилю — прим. мое, Е. П.) находящимися здесь в то время разных полков ранеными нижними чинами питейные дома были разбиты и питья в оных вместе с принадлежащим имуществом расхищено, на какую же сумму, части неизвестно».73

Подобный же доклад сделали и приставы Тверской, Пречистенской, Арбатской, Хамовнической, Новинской, Пресненской, Мясницкой, Сретенской, Яузской, Сущевской, Мещанской, Басманной, Таганской, Лефортовской и Покровской полицейской заставы (то есть всех!).74 Вспоминая и перефразируя неуклюжую и агрессивную фразу: деды мародерствовали и напивались (и, наверное, «можем повторить»?).

Эти документы стыдно читать: православные солдаты повально перестали исполнять присягу (и, кстати, «заповеди»), наплевали на все «святыни» и принялись пить и мародерствовать. Но удивляться не приходится: как я уже говорил, они были деклассированным элементом, практически все нижние чины были неграмотны, всю свою жизнь они испытывали унижение — сначала от помещиков, а затем от начальства (в русской армии были телесные наказания, а в наполеоновской — нет). Армейцы оказались деморализованы после поражения в генеральном бою, солдаты не верили генералам, они не чувствовали себя единым обществом с москвичами. Их религиозные убеждения оказались фикцией.

Князь Александр Борисович Голицын (1792–1865) повествует о другом показательном и колоритном моменте: сам проигравший кампанию главнокомандующий — М. И. Кутузов — от стыда, а более из желания не тревожить своего комфорта приказал одному из членом свиты: «Проведи меня так, чтобы сколько можно, ни с кем не встретились».75

Действительно: кампания, война (как таковая — сами военные действия) были русскими проиграны — оставалось затеряться в бессмысленном пространстве и ждать зимы и просто ухода армии противника.

И снова князь А. Б. Голицын подытоживает: солдаты и жители

«…ломали кабаки и лавки. Народ русский пьет и от горя, и от радости одинаково».76

При бегстве из Москвы случались и комические ситуации. Одна забитая мракобесием московская монахиня, увидав издали французов, бросилась в реку (топиться) — и ее спас французский кавалерист, тут же нырнувший в воду.77 И подобных историй — множество.

Вспоминает знаменитый мемуарист и друг А. С. Пушкина Ф. Ф. Вигель:

«Беспорядок являл картину единственную в своем роде, ужасную и вместе с тем несколько карикатурную. Там был виден поп, надевший одну на другую все ризы и державший в руках узел с церковной утварью, сосудами и прочим (без часиков Бреге, наверное, не обошлось — прим. мое, Е. П.); …там в тележке сидела достаточная мещанка или купчиха в парчовом наряде и в жемчугах, во всем, что не успела уложить…»78

Ф. Н. Глинка записал в дневнике сюжет о том, как московские (и прочие — речь идет о перемещении представителей и близлежащих уездов) дамочки тащат за собой французских служанок и учителей (а не русских раненых!):

«С каким старанием сии скачущие за Волгу увозят с собою французов и француженок! Берегут их, как родных детей! Какое французолюбие! Несчастные! …Не совсем-то хорошо и то, что по той же самой дороге, где раненые солдаты падают от усталости, везут на телегах предметы моды и роскоши. Увозят вазы, зеркала, диваны, спасают купидонов, венер, а презирают стоны бедных и не смотрят на раны храбрых!!

Гремит гром, но не всякий еще крестится!..».79

Так где же тот «патриотизм» и «всеобщее единение», о котором так много кричит пропаганда и авторы-фальсификаторы истории?

Жена одного полицейского бежала — и оставила трехлетнее дитя. В спешке позабыли про двух грузинских царевен (проживавших в ту пору в Москве) и о грузинском же экзархе — в ужасной суматохе их все же в последний момент вытащили из города.80 От духовной неразвитости происходит не только дикарское отношение к иноплеменникам, но и столь же преступное отношение к своим. Архимандрит Павел Егоров вспоминает:

«Около Спасских казарм с половины августа множество набралось раненых и увечных солдат. Многие их них жаловались и роптали на свое начальство: „Коли здоров солдат, кормят его и одевают, а если заболел — кинули его, как собаку, без всякого призора“».81

Еще не читавшие будущих опусов Карла Маркса русские «патриоты-дворяне» уже питали классовое презрение к православным, но незнатным людям. Офицер И. Р. Дрейлинг (кстати, прямой предок публично поддерживающего решения правящей партии и нынешнего президента РФ бывшего члена Общественной палаты РФ Николая Николаевича Дроздова: 1937 г. р.):

«3 сентября мы прошли через всю Москву… В улицах и переулках встречалась одна беднота да подонки городского населения. В отчаянии они хватались за наши поводья, умоляя о спасении и защите».82

Да, то была война всех против всех. 1812 год развеял и миф о тотальной богобоязненности населения «России, которую мы потеряли». Я напомню, что именно русские — и из простонародья вызвались снять большой крест с колокольни Ивана Великого.83

В 1812 году некоторые русские крестьяне продемонстрировали страшные примеры варварства и бесчеловечности: спустя столетие (в 1917–1937 гг. и далее) это проявится в зверствах по отношению к собственным же собратьям. Представители «народа-богоносца» живьем варили в кипятке безоружных пленных, обматывали соломой и заживо их сжигали, европейских солдат сажали на кол, рубили на куски топорами.[34] Естественно, речь идет о тех оголодавших французах, которые просто приходили в поисках хлеба. Никаких партизанских рейдов, никакой осознанной защиты государства, никаких выдуманных и распиаренных «куриных» и «кожиных». Все как в каменном веке: кто в мою пещеру из соседней зайдет — того и убью без объяснений и причины. Крестьянам даже в голову не приходило, что пленных они обязаны передавать русскому командованию. Конечно, подобных случаев было не так много (еще раз повторюсь, война носила локальный характер: узкая полоска по обе стороны Старого смоленского тракта), но, тем не менее — они весьма показательны и зловеще живописны. Как говорится, деды убивали, деды крест снимали.

А вот как, к примеру, обходились с русскими те, кого называли «нехристями». Рассказывает «богадельник Набилкинского заведения» П. Ф. Герасимов:

«На другой день пришли к нам французы. Мы так и обмерли, да они нас стали успокаивать — детей приласкали, а с матерью… все „мадам“ да „мадам“… И точно, выдали они нам денег за целый месяц вперед, уж сколько — не помню, и муку мы от них получили, а иной раз и печеные хлебы».85

Но вернемся в трагические часы бегства жителей из Москвы. На самом деле, их страдания только начинались. Из «Писем» Ф. Н. Глинки:

«С какими трудами, неприятностями и препятствиями сопряжено всеобщее бегство!.. По Рязанской губернии в нескольких местах переправляются через одну только Оку, и ни в одном месте нет порядочной переправы! Ни к чему не годные паромы на ветхих канатах едва могут поднять десять лошадей и несколько человек, тогда как сотни проезжающих ожидают на берегу. Раненые офицеры больше всего при этом страждут. Целые семейства живут здесь на пустом берегу в ожидании очереди переправиться. Жена одного знакомого нам московского жителя, который простоял на переправе трое суток, разрешилась от бремени. Положение отца было самое печальное, ибо негде было взять никаких средств для вспоможения болящей и младенцу. Я еще в первый раз в здешних местах и в первый раз вижу, что Россия здесь так мало населена. Какие обширные поля и как мало жилищ! Кажется, что вся населенность в России сдвинулась к ее границам. Если б можно было сделать противное, чтоб народ стеснился ближе вокруг сердца своего Отечества, а степи отделили бы от чуждых стран, чтоб разврат и оружие иноплеменников не так легко проникали в него!»86

Я постоянно внутренне обращаюсь к мысли: «зачем», «ради чего» принесены те жертвы, которые я вынужден описывать? Срежиссированный русским царем и его кликой «враг» уйдет домой — но проблемы и трагедии только умножатся. Я вижу страшные картины того, как правительство России наказывало и унижало русских солдат гвардейского Семеновского полка (знаменитое восстание в 1820 году): избиение кнутом, ссылка на каторгу — и за что? С армейцами расправились лишь за то, что они встали на защиту собственного достоинства! Не забегая в дела далекого от 1812 г. будущего, вновь обращаемся к декабристам. Те, кто искренне болел за судьбу своей родины — они оказались на каторге или на виселице. Но и казнь в Российской империи не могли провести прилично — трое висельников сорвалось: и их в диких муках стали вешать повторно. Один из них — С. И. Муравьев-Апостол (1796–1826): участник боев 1812 года в районе Витебска, при Бородине и Малоярославце. А кто следил за исполнением казни? Все те же участники событий 1812 года. Среди них — А. И. Чернышев (1786–1857), который когда-то был послан царем Александром агентом в Париж, чтобы там незаконно (а как же христианская заповедь «не лжесвидетельствуй»?) выудить секретные сведения об армии Наполеона, и Павел Васильевич Голенищев-Кутузов (1772–1843). Вскоре после казни русских сотоварищей они отправились пить французское шампанское вместе с новым послом Франции в России — бывшим маршалом Наполеона Огюстом Фредериком Луи Виесс де Мармоном (1774–1852)!

А сейчас (27 июля 2017 г.), когда я пишу эти строки, СМИ принесли такую характерную новость: в Волгограде закончили вырубку деревьев в Мемориальном парке у подножия Мамаева кургана, на котором стоит монумент Родина-мать (я напомню: советский скульптор Е. В. Вучетич фактически скопировал образ отечественной «Родины-матери» с центральной фигуры скульптурной группы «Марсельеза» на знаменитой Триумфальной арке в честь побед Наполеона Великого в Париже…). По сообщению главы департамента мэрии по градостроительству и архитектуре Эдвина Петрова, на месте вырубленных деревьев (посаженных жителями города в 1965 г.) появится парковка для посетителей стадиона, который строят к чемпионату мира по футболу 2018 года. Кроме того, на мемориальном месте разместят многочисленные туалеты (что само по себе, в принципе, прогрессивное явление…).87

Я прекрасно понимаю, что определенной части агрессивно настроенной невежественной публики и профессиональным «патриотам» (сидящим на госгрантах) может сильно не понравиться правда — эта полная палитра исторических фактов и параллелей. Правда им не нужна, они боятся света: их делишками удобнее заниматься при полной темноте и невежестве аудитории. Но не я, не ученый-историк навлек на Россию войну, не я проиграл все сражения, не я сжег собственные города, не я бросил русских раненых — однако ненависть «агрессивно-послушного большинства» и профессиональных фальсификаторов будет направлена не на виновных, а на того, кто имеет знания, энергию, силу воли и смелость их разоблачать. И все же не пытаться докопаться до истины — это означает не просто предать память о жертвах и покривить научной совестью, но и не иметь возможности предотвратить ошибки и трагедии в будущем. Хотя мне, безусловно, было бы легче не прилагать никакого труда, не подставляться — а просто переписывать типовые пошлые байки и получать за эту мерзость все блага от машины пропаганды и от типовых ущербных любителей «героической» мифологии, рыщущих в поисках новых «врагов».

В свете подобных размышлений невольно вспоминается ситуация из эпохи Александра I, а также его отца и бабки. 4 сентября 1790 года (по ст. стилю) писателя и философа Александра Николаевича Радищева (1749–1802) признали виновным в самых ужасных преступлениях, которое он якобы совершил, написав свою знаменитую книгу «Путешествие из Петербурга в Москву» — текст,

«наполненной самыми вредными умствованиями, разрушающими покой общественный, умаляющими должное ко властям уважение, стремящимися к тому, чтобы произвести в народе негодование противу начальников и начальства и наконец оскорбительными и неистовыми изражениями противу сана и власти царской».88

За переживания автора о судьбах русских людей российский суд приговорил его к смертной казни (!), которая была заменена на ссылку в Сибирь, в Илимский острог.89 Где находится могила легендарного Радищева — неизвестно (как неизвестны могилы О. Э. Мандельштама и М. И. Цветаевой).

Признаю — определенный прогресс в российской истории существовал: с другим известным критиковавшим общество литератором столетием ранее поступили еще жестче. Аввакума Петрова (1620–1682) сначала продержали 14 лет на хлебе и воде в земляной тюрьме, а затем вместе с сотоварищами заживо сожгли в срубе в Пустозерске (а в иных местах в это незабвенное время люди веселились на балах при дворе Людовика XIV…).90

Что же такое страшное и «преступное» описал как свидетель А. Н. Радищев? Почти по памяти приведу для примера три цитаты. Первая о помещике:

«…каждую ночь посланные его приводили к нему на жертву бесчестия ту, которую он того дня назначил, известно же в деревне было, что он омерзил 60 девиц, лишив их непорочности».91

И вторая — о «достойных» отроках:

«Плетьми или кошками секли крестьян сыновья. По щекам били или за волосы таскали баб и девок дочери. Сыновья в свободное время ходили по деревне или в поле играть и бесчинничать с девками и бабами, и никакая не избегала их насилия. Дочери, не имея женихов, вымещали свою скуку над прядильницами, из которых они многих изувечили. Суди сам, мой друг, какой конец мог быть таковым поступкам. Я приметил из многочисленных примеров, что русский народ очень терпелив и терпит до самой крайности; но когда конец положит своему терпению, то ничто не может его удержать, чтобы не преклонился на жестокость… Они окружили всех четверых господ и, коротко сказать, убили их до смерти на том же месте. Толико ненавидели они их, что ни один не хотел миновать, чтобы не быть участником в сем убийстве».92

И третий отрывок — о российских чиновниках-вельможах:

«В душе своей он скареднейшее есть существо; обман, вероломство, предательство, блуд, отравление, татьство, грабеж, убивство не больше ему стоят, как выпить стакан воды; ланиты его никогда от стыда не краснели, разве от гнева или пощечины; он друг всякого придворного истопника и раб едва-едва при дворе нечто значащего».93

Ничего не скажешь — хороша была страна: такое государство, такое общество, такую «духовность», безусловно, стоило ценой сотен тысяч жизней защищать от «Гражданского кодекса» и прочих установлений Наполеона (хотя, как я уже документально доказал, он и не собирался вторгаться в Россию и тем более что-то в ней менять к худшему). Вынужденно слушая сейчас (в момент написания данных строк) дикие пьяные крики во дворе, у меня невольно встает историко-антропологический вопрос: стоило ли тому же Радищеву так подставляться и ломать свою жизнь из-за переживаний за предков тех, кого я только что упомянул?..

III

А теперь мы переходим к детальному описанию страшного преступления — сожжения Москвы. Погибли десятки тысяч человек (русских раненых солдат и горожан), дома и дворцы, культурные и материальные ценности. Сегодня мы должны ответить на вопрос: кто виноват в преступлении уголовном, военном, нравственном.

Тема пожара Москвы в 1812 году — редчайший случай в мировой истории и историографии, когда у ученых-историков не существует двух точек зрения. Мы имеем абсолютно полную доказательную документальную базу единственно возможного вывода, а именно: Москву сожгли не французы, а сами русские — московское правительство (приказ был отдан генерал-губернатором, исполнен чиновниками, параллельно этому способствовал и М. И. Кутузов). Мы располагаем свидетельствами и показаниями того, кто отдавал приказ, кто выполнял, кто был свидетелем, тех, с кем затем это обсуждали! О том же свидетельствуют все москвичи, официальное расследование французских властей и все неангажированные российские и европейские современники событий.

Об этом знало все русское общество 1812 года — и знание это передавалось детям и юношеству. Именно так полагали: А. С. Пушкин, Н. М. Карамзин, М. Ю. Лермонтов, А. И. Герцен, В. Г. Белинский, Н. Г. Чернышевский. О сожжении Москвы ее градоначальником Ростопчиным писали еще крупные историки войны 1812 года царской эпохи: М. И. Богданович и А. Н. Попов, а в советское время — М. Н. Покровский (великий русский историк, получил известность еще до революции), академик Е. В. Тарле, В. И. Пичета, М. Н. Тихомиров, Н. М. Дружинин, М. В. Нечкина. О том же безоговорочно свидетельствуют знаменитый генерал А. П. Ермолов, Д. В. Давыдов, И. Т. Радожицкий, генерал-лейтенант князь Д. М. Волконский, генерал граф П. Х. Граббе, Ф. Н. Глинка — и, наконец, сам Ф. В. Ростопчин и М. И. Кутузов! Все их свидетельства по данному вопросу проанализировал еще несколько лет назад доктор исторических наук, профессор Н. А. Троицкий.94

В. М. Холодковский еще в 1966 году посвятил расследованию причин пожара специальную статью, где доказывал невиновность французов, объяснял и без того очевидную истину: им этот пожар был невыгоден!95 Я бы сказал, не просто не выгоден, а категорически не нужен: солдаты Великой армии много недель ждали вожделенный отдых, дома для постоя и провизию.

Наиболее репрезентативый разбор огромного массива документов, подробно раскрывающих преступление Ростопчина, опубликовал в 1992 году известнейший отечественный источниковед, доктор исторических наук А. Г. Тартаковский (1931–1999).96

Итак, обратимся к первоисточникам.

Еще почти за неделю до Бородинского сражения Ростопчин в письме министру полиции А. Д. Балашову лукаво предупреждал:

«И если Проведению угодно будет, к вечному посрамлению России, чтоб злодей ее вступил в Москву, то я почти уверен, что народ зажжет город…»97

Примечательно: «мнение народа» (любимая ширма чиновников Российской империи, а затем СССР) сразу выдвигается в качестве «алиби».

На следующий день после Бородина (8 сентября) Ростопчин писал тому же Балашову уже более откровенно и угрожающе:

«Если по нещастию столицы спасти нельзя будет, то я оставшееся предам огню».98

В канун сдачи Москвы градоначальник имел беседу с племянником матери Александра I Марии Федоровны (Софии Марии Доротеи Августы Луизы Вюртембергской…) генерал-майором принцем Евгением Вюртембергским (Friedrich Eugen Karl Paul Ludwig von Württemberg: 1788–1867), которого проинформировал:

«Если бы меня спросили, то я бы ответил: разрушьте столицу, прежде чем уступить ее неприятелю»99

Следует заметить, что «столицей» в эпоху 1812 года принято было называть не только Петербург, но и «древнюю святыню» — Москву. В этот же день Ростопчин лично пригрозил А. П. Ермолову:

«Если без боя оставите вы Москву, то вслед за собою увидите ее пылающею».

Далее уже сам Ермолов прокомментировал:

«Исполнил обещание свое граф Ростопчин».100

Подобных документов (писем, записок, мемуаров) — множество. Теперь перейдем к фактам исполнения преступления.

В 8 часов вечера 13 сентября 1812 года, получив сообщение Кутузова об оставлении Москвы Наполеону, Ростопчин отдал приказ обер-полицмейстеру П. А. Ивашкину вывезти «все 64 пожарные трубы с их принадлежностями». Более того: «чтоб пожарные команды немедленно были приготовлены к выступлению…». Об этом через 6 дней Ивашкин уже дополнительно докладывал министру полиции Российской империи.101

В 1912 году в Петербурге были опубликованы воспоминания дочери Ростопчина Н. Ф. Нарышкиной (естественно, она писала по-французски: на том же языке они и вышли в свет). Она свидетельствует, как с наступлением ночи на 14-го сентября в особняк Ростопчина на Лубянке (метафорично…)

«...полицмейстер Брокер привел несколько человек, одни из которых были горожанами, другие — чиновниками полиции. В кабинете отца состоялась тайная беседа в присутствии Брокера и моего отца».

Эти люди

«...получили точные инструкции о том, какие здания и кварталы следовало обратить в пепел сразу же после прохождения наших войск через город».

Нарышкина даже называет и

«...скромное имя того чиновника, который первым начал осуществлять начертанный план, — это был Вороненко (…), смело приступивший к делу в 10 часов вечера, когда часть неприятельской армии заняла несколько кварталов города; в одно мгновение склады с припасами, нагруженные хлебом барки на реке, лавки со всевозможными товарами (…) — вся эта масса богатств стала добычей пламени, ветер распространил пожар, а так как отсутствовали насосы и пожарники, чтобы остановить огонь, жертва, вдохновленная велением момента, совершилась, и желание отца исполнилось».102

Как говорится, чьи-то «деды поджигали»… Моментальное возгорание упомянутых складов и барок полностью совпадает с описанием произошедшего в прочих документах. Архивные данные дают нам массу уточнений. Оказывается, А. Ф. Брокер был связан с семьей Ростопчина с 1790-х годов, а в 1812 г. он был назначен 3-м полицмейстером Москвы, чтобы, по словам самого Ростопчина, «иметь кого-либо надежного». П. И. Вороненко — оказался квартальным надзирателем.103 Имена этой ОПГ нам теперь известны.

В 1836 году бывший адъютант М. И. Кутузова А. И. Михайловский-Данилевский собирал материалы для составления описания войны 1812 года. Именно ему упомянутый П. И. Вороненко прислал записку, где среди прочего значилось:

«2 сентября (по старому стилю — прим. мое, Е. П.) в 5 часов полуночи он же (Ростопчин — прим. мое, Е. П.) поручил мне отправиться на Винный и Мытный дворы, в Комиссариат и на не успевшие к выходу казенные и партикулярные барки у Красного Холма и Симонова Монастыря, и в случае внезапного вступления неприятельских войск, стараться истреблять все огнем, что мною исполнено было в разных местах по мере возможности в виду неприятеля до 10 часов вечера (…)».104

Прочие архивные документы открывают нам имена сообщников — среди них: следственный пристав, московский сыщик Г. Яковлев, частный пристав Арбатской части М. М. Щерба, частный пристав Городской части и другие чиновники.105

Утром при выезде из Москвы сам Ростопчин сказал сыну Сергею:

«Посмотри хорошо на этот город, ты видишь его в последний раз, еще несколько часов, и Москвы больше не будет — только пепел и прах».106

Еще один документ. В 8 часов утра 14 сентября Ростопчин написал письмо жене со словами:

«Когда ты получишь это письмо, Москва будет превращена в пепел…»107

Да, не зря Екатерина II называла Ростопчина «сумасшедшим Федькой»: она его держала за придворного шута, но кто бы мог подумать, что в мае 1812 года другой не сильно психически адекватный человек (ее внук) назначит сумасшедшего генерал-губернатором Москвы?! Но не один Ростопчин занялся истреблением города. Сам главнокомандующий русской армией (вернее, тем немногим, что от нее осталось после поражения при Бородине) М. И. Кутузов еще утром 14 сентября сам приказал сжечь склады и магазины с продовольствием и частью боеприпасов.108 Кроме того, независимо от Ростопчина Кутузов приказал вывезти из города и противопожарные инструменты. А ведь он прекрасно понимал, что оставляет в городе многие тысячи беспомощных русских раненых (не говоря уже о московских жителях: детях, женщинах, стариках). Москва в ту пору была по большей части деревянной: поджечь в одном месте и увезти пожарные трубы — означало ее уничтожить! Градоначальник (а также прочие чиновники, дворяне, «общественность») даже не подумал о том, чтобы вывезти из подожженной Москвы детей из Воспитательного дома! По счастью, их, часто ценою собственной жизни, спасли солдаты Наполеона и некоторые оставшиеся воспитатели. Многим детям были даны имена французских маршалов и генералов (которые они носили всю жизнь!).

Современный исследователь темы пишет:

«Согласно ведомости, представленной Тутолминым (А. И. Тутолмин /1752–1815/ руководил Воспитательным домом — прим. мое, Е. П.) Наполеону, на 6 сентября в Воспитательном доме находилось грудных детей обоего пола 275 человек, от года до 12 лет здоровых — 207 и от года до 18 лет больных — 104 человека… Ознакомившись со списком детей… Наполеон с весьма двусмысленной улыбкой заметил, что всех взрослых девиц успели эвакуировать».109

Добавлю: Кутузов нашел местечко в карете для своей малолетней любовницы, а Ростопчин — для денежных сбережений, масштабных портретов жены и Павла I.

Во время бегства из города Кутузов приказал начальнику арьергарда М. А. Милорадовичу передать французам записку (подписана дежурным генералом П. С. Кайсаровым), адресованную начальнику Главного штаба Наполеона маршалу Л. А. Бертье. Этот документ доставил неприятельской стороне (передал И. Мюрату, который был в авангарде) ротмистр Ф. В. Акинфов (в будущем — генерал и декабрист; годы его жизни: 1789–1848). Ее текст:

«Раненые, остающиеся в Москве, поручаются человеколюбию французских войск».110

Это верх низости и подлости: поджечь город — и просить о сохранении жизней раненых! Вспомним и то, что русское командование всячески подстрекало население к религиозному и бытовому терроризму (из-за чего бывали случаи расправ над безоружными французскими солдатами). Доктор исторических наук Н. А. Троицкий справедливо заключает:

«По-моему, здесь налицо верх цинизма, не только воинское преступление, но и (по современной терминологии) преступление против человечности».111

Я полностью присоединяюсь к этому определению: русское командование и правительство совершили в ходе войны 1812 года ряд тяжких уголовных, военных преступлений, а также преступлений против человечности, за что их следует судить судом историков и, вероятно, заочным судебным разбирательством. Тот же Н. А. Троицкий (я напомню: это выдающийся российский историк и большой знаток эпохи) пишет о «персональной ответственности» Кутузова, Ростопчина и распоряжавшегося эвакуацией армии Барклая де Толли, однако, я уверен, что первым на «скамью подсудимых» необходимо поместить Александра I, развязавшего войну, отказавшегося от мирных предложений Наполеона, начавшего практику уничтожения собственных селений и городов.

Генерал А. П. Ермолов оставил потомкам такую фразу:

«Душу мою раздирал стон раненых, оставляемых во власти неприятеля. С негодованием смотрели на это войска».

Н. Н. Раевский свидетельствовал:

«Раненых всех бросили».112

Русское правительство и командование совершало преступление за преступлением! Я абсолютно убежден в том, что у подобного не существует срока давности — и мы должны дать сему соответствующую историческую и юридическую оценку.

Очевидец событий, знаменитый военный теоретик и историк (находившийся в 1812 г. при русском штабе) Карл Клаузевиц, который не просто наблюдал происходившее при бегстве русской армии и жителей из Москвы, но внимательно анализировал происходящее и общался со всеми высшими должностными лицами, свидетельствует (подчеркну — в личном письме с фронта):

«Когда мы проходили, улицы были полны тяжелоранеными. Страшно подумать, что большая часть их — свыше 26 000 человек — сгорела».113

Каково же было число русских раненых солдат, уничтоженных вследствие поджога, устроенного ОПГ Ростопчина (чему параллельно способствовал и Кутузов)? В документе, исходящем от самого Ростопчина, их показано 28 000 человек (всего перед пожаром).114 По явно заниженным официальным данным Государственного совета — 22,5 тыс. чел.115 Как мы уже знаем, по-немецки точный в своих оценках очевидец событий К. фон Клаузевиц говорит о более чем 26 000 (только сгоревших!), а некоторые другие мемуаристы — доводят их число до 30 000. По моим специальным расчетам, анализируя потери в Бородинском сражении и других боях, а также разность численности армии (по ведомостям за начало и конец сентября), мы получаем те же 30 тыс. чел., из которых примерно 25–26 тыс., по всей видимости, погибли в огне. Остальных спасли (часто ценой собственной жизни) французские солдаты.116

Уже известный нам Жорж Шамбре вспоминает о трагедии русских раненых:

«Когда огонь овладел зданиями, набитыми ими, мы видели, как они ковыляли по проходам или выбрасывались из окон, жутко крича от боли».117

Над всем этим не хватает только шизофренического лозунга, так популярного в среде черни и в наши дни: «можем повторить»!

Я призываю читателя хотя бы попытаться представить этот содеянный губернатором и «отцом солдат» (главнокомандующим) ад: беспомощные, не могущие передвигаться люди — охваченные пламенем! Стоны и обгорелые трупы, ломающиеся кости, падающие от пожара балки домов и страшное удушье, загубленные часто еще молодые жизни — и ради чего? За чьи прихоти и интересы? Возможно, когда пожар только начинался, солдаты уже понимали, чем все закончится: ведь за два месяца войны подобными методами они уже были свидетелями таких сожжений.

А что же дворяне, попы и верхушка купечества? Снова возвращаемся к теме характера войны. О московских беглецах из числа высшего общества К. Н. Батюшков (1787–1855) писал князю П. А. Вяземскому (1792–1878) из Нижнего Новгорода:

«Василий Пушкин забыл в Москве книги и сына: книги сожжены, а сына вынес на руках его слуга… Везде слышу вздохи и глупость. Все жалуются и бранят французов по-французски».

И далее про балы у местного губернатора и вице-губернатора:

«...где наши красавицы, осыпав себя бриллиантами и жемчугами, прыгали до первого обморока в кадрилях французских, во французских платьях, болтая по-французски Бог знает как, и проклинали врагов наших».118

Итак, дворяне не нашли в себе смелости и чести защищать город и его святыни, а некоторые при бегстве забывали малолетних детей. Война с французами коснулась лишь узкой части прифронтовой полосы: во всей остальной России продолжался похабнейший «пир во время чумы» двух войн — 6-й антифранцузской коалиции и гражданской войны. Примитивных развлечений была масса, но книжек провинция почти не читала… Карамзин в одном из писем жалуется (из того же Нижнего Новгорода):

«Кто на Тверской или Никитской (улицы в Москве — прим. мое, Е. П.) играл в вист или бостон, для того мало разницы — он играет и в Нижнем. Но худо для нас, книжных людей: здесь и Степенная книга мне в диковину».119

Сегодня мы располагаем множеством писем, записок и мемуаров с подобными же свидетельствами. Обеспеченные беглецы из Москвы и не собираются прогонять «супостата», не очень переживают за «святыни». Ровно так же и армия Кутузова просто ждет (а часть мародерствует или подавляет крестьянскую войну), пока победитель-Наполеон просто вернется в свою страну.

Между тем, преступная банда в лице правительства Москвы сделала свое «черное» дело. Тот же Карамзин так описывал свое первое впечатление по приезде в Москву в середине 1813 года:

«Я плакал дорогою, плакал и здесь, смотря на развалины; Москвы больше нет; остался только уголок ее».

И в другом письме (к брату):

«Здесь трудно найти дом, осталась только пятая часть Москвы. Вид ужасен. Строятся очень мало».120

Подытоживая, я повторяю: «матушку-Москву» вместе с русскими ранеными сжег ее генерал-губернатор — психически не вполне адекватный тип, который вдобавок оказался еще и нечист на руку. Но кто назначил подобного человека на столь ответственный пост? Кто вообще развязал войну? Царь Александр! Рукотворная трагедия лежит тяжким грузом и на совести главнокомандующего — М. И. Кутузова.

Интересно, что уже во время войны русские дворяне не только в Москве, но и в отдаленных от нее губерниях знали, что французы не жгли, а пытались спасти Москву. Попавший в плен военный врач Д. П. 3 де ля Флиз записал мнение графа В. В. Гудовича:

«Коснулись и пожара Москвы. Граф слишком хорошо был извещен о том, что происходило, чтобы обвинять в пожаре французов, как вообще распространяли об этом слух. Бретон (присутствующий при беседе француз — прим. мое, Е. П.) говорил, что лично слышал, как Наполеон приказал гвардии отстаивать здания от огня, и что без них Воспитательный дом, Кремль и много других зданий сгорели бы дотла, и еще более спасли бы, если бы пожарные трубы не были раньше вывезены из Москвы».121

Весьма интересное показание про «пожарные трубы»: как мы помним, именно их М. И. Кутузов самым преступным (в отношении русских раненых, москвичей и памятников русской истории) образом приказал вывезти. Не лучше ли было использовать транспорт для отправки умирающих раненых и детей из городского приюта?

Верный своему излюбленному приему сопоставления, подстановки, так сказать, в историческую формулу разновременных фактов для выявления сути явления, я обращусь к нынешнему времени. За последние годы и десятилетия ни одим дом (более того — ни один кирпич) не был разрушен, к примеру, солдатами НАТО. При этом общественное градозащитное движение «Архнадзор» добавило в свою «Черную книгу» аж 25 исторических объектов Москвы, иногда состоящих из нескольких строений, которые были частично или полностью уничтожены в 2016 году (среди них, между прочим, и 14-й корпус Кремля). Ко всему этому иностранцы непричастны. Хотя, да, есть одно исключение. На 1-й Тверской-Ямской улице, 22 снесен Доходный дом Прошиных (1905 г., в стиле модерн). По данным ряда СМИ,122 следы заказчика работ ведут в сторону дочери президента Азербайджана (она же внучка президента Азербайджана) Лейлы Ильхам кызы Алиевой (1984 г. р.). У нас пока нет официальных подтверждений этим данным журналистских расследований, но, как бы там ни было, я должен подчеркнуть, что президент РФ Владимир Путин наградил ее Медалью Пушкина, да и родилась Лейла в Москве — поэтому она человек не чужой: уж точно не враг из числа наполеоновских «басурман».

IV

И снова перенесемся на крыльях Истории в 1812 год!

Как известно, дни пожара Наполеон провел в Петровском путевом (подъездном) дворце, что располагался на Тверском тракте (ныне это проспект, названный в честь Ленинграда, который ведет в сторону Петербурга…). Так сложилась жизнь, что я часто оказываюсь возле этого памятника истории: и ставший уже широко известным мой авторский цикл телевизионных передач «Правда о войне 1812 года» («КП-ТВ», 2012 г.) был записан в здании по соседству.

Петровский дворец был построен по приказу Екатерины II в стиле европейской (снова нерусской) неоготики в 1776–1780-х годах. Перед своей коронацией в 1797 г. в нем останавливался Павел I, которой спустя несколько лет будет зверски убит русскими офицерами на деньги и при непосредственном участии английского правительства (напомню: русский император пошел на мир и совместные союзные действия с консулом Бонапартом). Другим известным постояльцем оказался страстный поклонник Наполеона, великий русский поэт и писатель М. Ю. Лермонтов (1814–1841): он гостил здесь у своего приятеля — юного барона Д. Г. Розена (1815 — после 1885), семейство которого занимало во дворце казенную квартиру.

Много позже, в 1896 году, во время коронационных мероприятий Николая II из-за давки случилась массовая гибель людей на Ходынском поле подле дворца. Здесь же Николай II принимал депутации от крестьян и варшавских дворян в день той трагедии. А сегодня во дворце располагается отель, в котором нам предлагаются следующие исконно-русские слова и удовольствия: ресторан, бассейн, сауна, пресс-центр. Приходится отметить: цены заданы такие, что среднестатистический гражданин России не сможет порадоваться этому памятнику российской истории.

Но Наполеону сей «отель» оказался «по карману»… Когда же император возвращался в Кремль, его взору предстала значительная часть русской армии, которая дезертировала и занялась мародерством, причем французские солдаты не делали их военнопленными, так как уже ждали заключения мира, кроме того, из гуманных побуждений. Вот как описывает это свидетель — адъютант Наполеона Ф. П. де Сегюр:

«Пожар обнаружил, что в Москве оставалось еще около 20 тысяч жителей… Некоторые из москвичей, мужчины и женщины, были хорошо одеты. Это были купцы. Они кружились с остатками своего имущества у наших костров и жили вместе с нашими солдатами, опекаемые одними и терпимые или не замечаемые другими. Около 10 тысяч неприятельских солдат точно так же бродили в течение нескольких дней среди нас, пользуясь полной свободой. Некоторые из них были даже вооружены. Наши солдаты относились к побежденным без всякой враждебности, не думая даже обратить их в пленников, быть может, оттого, что они считали войну уже конченной или, быть может, здесь сказывались беспечность и сострадание: вне битвы французы не любят иметь врагов. Поэтому они разрешали им сидеть у своих костров…»123

Это поразительно! Десять тысяч русских солдат греются у французских костров и растаскивают имущество москвичей! А где же разрекламированный патриотизм? Где желание прогнать «супостата» с «отеческих гробов»? Почему они не чувствовали себя «оскорбленными верующими»? Во что эти тысячи русских мародеров вообще верили? От этих вопросов невозможно «отмахнуться». Мы должны признать, что сказка про «отечественную» войну — это полнейший блеф агрессивной казенной пропаганды. На самом деле, со стороны невероятно атомизированного русского общества образца 1812 года тогда происходила война всех против всех.

Известно, что французские военачальники расположились, к примеру, в следующих местах (я указываю современные адреса): в доме московского генерал-губернатора на Тверской (д. 13), в Екатерининском институте благородных девиц (Суворовскаяо пл., 2: в 1802 г. дворец переустроил архитектор из Швейцарии Джованни Баттиста Джилярди /офранцуженный вариант — Жилярди: 1755–1819/ и его сын Доменико Жилярди /1785–1845/), во Вдовьем доме (ул. Баррикадная, 2: здесь вместе с французами продолжали жить и бездомные русские старухи). Это здание в стиле классицизма создали все те же отец и сын Жилярди. Еще один известный адрес — дом московского коллекционера древностей, специалиста в области просопографии П. Ф. Карабанова (1767–1851) — сегодня это Бауманская, 38. Маршал И. Мюрат облюбовал особняк промышленника И. Р. Баташева (1732–1821) на берегу Яузы, но вскоре после начавшихся пожаров он перебрался в усадьбу министра народного просвещения, известного масона графа Алексея Кирилловича Разумовского (1748–1822) на Гороховом поле (ул. Казакова, 18–20). Отмечу, что сия известная русская усадьба была построена шотландским архитектором Адамом Менеласом (Adam Menelaws: 1753–1831). Кроме того, генералы и офицеры Великой армии заняли: дом Долгоруковых (он же «дом Воейкова») на Пречистенке (д. 19/11, стр. 1), особняк А. К. Разумовского — Н. П. Шереметева («Наугольный дом» Шереметева) на Воздвиженке (д. 8/1, стр. 1), памятник растреллиевского барокко — дом Апраксиных — Трубецких (Апраксинский дворец, «Дом — комод») на Покровке (д. 22) и др.124

Опираясь на первоисточники, исследователь истории Москвы А. А. Васькин сообщает много интересных подробностей:

«Особняк князя Сергея Голицына (ныне Институт философии РАН в Малом Знаменском переулке, дом 1) был избран Коленкуром (Арман Огюстен Луи де Коленкур — тогда шталмейстер Наполеона — прим. мое, Е. П.) для проживания его людей, участвующих в тушении огня наравне с москвичами:

„Мне удалось спасти также прекрасный дворец Голицына и два смежных дома, один из которых уже загорелся. Людям императора ревностно помогали слуги князя Голицына, проявившие большую привязанность к своему господину. Каждый делал, что мог, чтобы поддержать принятые меры и остановить этот разрушительный огненный поток. Но воздух был раскален. Люди дышали огнем, и даже на обладателях самых здоровых легких это сказывалось потом в течение некоторого времени. Мост к югу от Кремля был до такой степени нагрет раскаленной атмосферой и падавшими на него головнями, что загорался каждое мгновение, хотя гвардия и в частности саперы считали для себя вопросом чести спасение этого моста. Я оставался там с генералами гвардейских частей и адъютантами императора; нам пришлось оставаться под огненным градом, чтобы поддержать энергию людей, боровшихся с огнем. Более минуты нельзя было оставаться на одном месте; меховые шапки гренадеров тлели на их головах“».

Затем в доме Голицына нашли приют русские погорельцы и среди них шталмейстер H. A. Загряжский, служивший камергером еще при Павле I. Про Загряжского ходили самые разные слухи, в том числе и то, что он, сопровождая Наполеона в его поездках по городу, «умышленно оставшийся в Москве, прислуживает французам и бывает часто у Наполеона, в шитом своем мундире», а на мундире этом красуется Орден Почетного легиона. Коленкур же писал, что

«шталмейстер императора Александра Загряжский, который остался в Москве, надеясь спасти свой дом, заботы о котором составляли смысл всей его жизни».

Послевоенное расследование установило, что Загряжский «лишился от пожара и разграбления двух своих домов» и сам нашел своего знакомого Коленкура с целью получить от него пропуск на выезд из Москвы. Последнее ему не удалось. Как свидетельствовал офицер-ополченец князь А. А. Шаховской,

«отставной шталмейстер Загряжский никого не умилил. Хотя он и не был, как разнесся слух, в наполеоновой службе, но по прежней будто дружбе с Коленкуром в добром здоровье оставался под его покровительством в чужой Москве, для сохранения своего имущества, а может быть, и для приобретения к нему в случае им одним из русских желанного мира».125

И вот как тот же внимательный к подробностям А. А. Васькин описывает тушение французами Москвы и спасение ими русских раненых:

«Русские и французы поменялись местами: первые хотели город уничтожить, вторые — спасти.

…Раненые русские солдаты, для эвакуации которых не хватило ни подвод, ни времени, были обречены на смерть вместе со всей Москвой: многие из них погибли, так и не сумев выбраться из охваченных огнем домов. Иногда французы сами спасали русских раненых. Бургонь описывает такой случай. В поисках продовольствия он вместе с сослуживцами оказался в набитой всякой всячиной бакалейной лавке, в одном из помещений которой находились тяжелораненые русские: „Пять канониров гвардии с раздробленными ногами. Всех их было семнадцать человек, многие были азиаты, — их легко было отличить по манере кланяться“. Они были даже не в состоянии принести себе воды и попросили об этом французов.

Нагрузив доверху найденные поблизости кареты продуктами, французы хотели было уже ехать, пока не увидели, что к дому, где оставались русские раненые, приблизились какие-то вооруженные люди. У одного из них в руках была пика, у другого — сабля, у третьего — факел. Это были поджигатели: „Увидав это, мы пронзительно вскрикнули, чтобы испугать троих негодяев, но, к нашему удивлению, ни один не двинулся с места; они спокойно смотрели, как мы подходили, и тот, что был вооружен пикой, встал в горделивую позу с намерением защищаться. Но подойти нам было довольно трудно; с нами не было сабель. Капрал подоспел, однако, с двумя пистолетами, найденными в комнате у раненых. Он дал мне один из пистолетов, а другим собирался уложить человека с пикой. Но я пока остановил его, избегая поднимать шум, из опасения, чтобы нам не пришлось навязать себе на шею еще большее число противников. Тогда один бретонец из числа наших людей схватил небольшое дышло от экипажа и, вертя его в руке, как тросточку, пошел на противника, тот, не умея сражаться таким способом, скоро свалился с перешибленными ногами. Падая, он испустил пронзительный крик; расходившийся бретонец не дал ему времени вскрикнуть еще раз и нанес ему в голову удар до того сильный, что пушечное ядро не могло бы оказать большего действия. То же самое он собирался с двумя другими, но мы остановили его. Человек, державший в руках зажженный факел, ни за что не хотел его выпускать, он побежал со своей горевшей головней во внутрь дома, двое наших людей бросились за ним. Потребовалось не меньше двух ударов саблей, чтобы вразумить его. Но в самый момент отъезда мы вдруг увидели, что огонь охватил дом. Мысль, что несчастные раненые должны погибнуть в мучительных страданиях, заставила нас остановиться и поспешить к ним на помощь. Немедленно мы отправились туда, оставив всего троих людей стеречь экипажи. Мы перетащили бедных раненых в сарай, стоявший отдельно от главного здания. Вот все, что мы могли для них сделать…

Не успели мы сделать и двадцати пяти шагов, как несчастные раненые, которых мы только что перетащили на новое место, завопили благим матом. Опять пришлось остановиться и узнать, в чем дело. Капрал отправился с четырьмя людьми. Оказывается, загорелась солома, сваленная кучами во дворе; огонь уже добрался до того места, где лежали несчастные. Капрал со своими людьми сделал все возможное, чтобы предохранить их, но, по всей вероятности, они так и погибли“».126

И тот же исследователь продолжает цитировать мемуары очевидца — французского офицера:

«Мы услыхали голоса женщин, звавших на помощь по-французски; мы вошли в дом, откуда слышались крики, думая, что это маркитантки армии в драке с русскими. Войдя, мы увидали разбросанные в беспорядке разнообразные костюмы, показавшиеся нам очень богатыми, и навстречу нам вышли две дамы, взволнованные и растрепанные. При них был мальчик лет 12–15; они умоляли нас оказать им покровительство против солдат русской полиции, которые хотели поджечь их жилище, не дав им времени унести свои пожитки, между коими была одежда Цезаря, шлем Брута, латы Жанны д’Арк; дамы объяснили нам, что они актрисы (очевидно, это были артисты французской труппы в Москве — прим. мое, Е. П.), что мужья их поневоле должны были уйти в поход вместе с русскими. Мы воспрепятствовали пока поджогу дома, забрав с собой русских полицейских; их было четверо».127

Итак, снова мы слышим о русских поджигателях-полицейских! Эти озверевшие существа исполняли преступный приказ полоумного Ростопчина — и не щадили ни женщин, ни детей!

Чем же занимались «оккупанты» в брошенной и преданной собственным правительством и жителями Москве? Мы уже знаем, что они спасали русских раненых и русских детей (в т. ч. из Воспитательного дома), но что еще (всё же враги)? К примеру,

«...была произведена тщательная уборка овощей. В районе двух — трех лье от города убрали картофель и сено, сложенное в многочисленных стогах…».128

Уже упомянутый Ф. П. де Сегюр рассказывает о развлечениях:

«Среди развалин устроили даже театр, были призваны из Парижа лучшие актеры. Один итальянский певец приехал, чтобы воспроизвести в Кремле „Тюильрийские вечера“».129

Созданный Наполеоном всесословный Муниципалитет (он опередил российскую историю почти на двести лет!) пытался наладить существование разрушенного города. Началась деятельность по возобновлению работы фабрик и мануфактур, по устройству торговых точек; было распространено обращение к крестьянам подмосковных сел, в котором объяснялось, что французы им не враги, что они могут спокойно жить и торговать своим урожаем (в науке это называется «рыночной экономикой»: она могла бы появиться еще 200 лет назад…). Уже хорошо зная колоссальные государственные и административные таланты Наполеона и проведенные им реформы, мы можем уверенно предположить, что останься он здесь правителем (что не было его целью ни в один из периодов ни до, ни во время, ни после кампании!), Москва бы точно управлялась куда эффективней, чем любой из городов Российской империи на столетие вперед…

Российские власти сбежали, и Наполеон был вынужден заново изобретать цивилизацию. Необходимо было налаживать жизнь оставшихся горожан, помогать раненым и пострадавшим от поджога, восстанавливать дома и мануфактуры, устроить снабжение армии. Московский муниципалитет был учрежден 24 сентября стараниями гражданского интенданта «города и провинции» барона Жана Батиста Бартелеми Лессепса (1766–1834) и при участии московского купца Я. А. Дюлона и лектора французского языка (магистра Московского университета) Ф. Виллерса. Городской головой стал купец первой гильдии П. И. Находкин (1746–1818). Важнейший факт: впервые в российской истории появилась мэрия как всесословный орган! Показательно и то, что Наполеон особо заботился об уважении к местной религии и к нуждам простых горожан.

Рассмотрим структуру Муниципалитета. Он делился на 6 отделений (каждое во главе с товарищем /заместителем/ городского головы): Первое отделение — надзор за содержанием дорог, улиц и мостовых (товарищ головы — Дюлон; помощники — Г. Фе, И. П. Исаев, В. Ф. Коняев); Второе — надзор за госпиталями «и попечение, чтобы Богослужению было уважение» (товарищ головы — московский купец Первой гильдии П. И. Коробов; помощники — Г. Н. Кольчугин, И. Кульман, И. К. Козлов); Третье — надзор за «состоянием ремесленников и назначение им удобного места для беспрепятственного занятия своею работою» (товарищ головы — учитель рисования Е. Меньян /Маньян/; помощники — П. И. Находкин, Арбильон /Лардильон/, Х. Донорович, затем И. Переплетчиков); Четвертое — обеспечение размещения войск и квартирования (товарищ главы — московский именитый гражданин по ученой части Ф. Фракман; помощники — Ф. Брион /Бриан/, А. Келлер, В. Ю. Бородин); Пятое — общая безопасность, спокойствие и правосудие (товарищ головы — сын купца Первой гильдии Н. Н. Крок; помощники — Х. Штельцер, Е. Мерман, И. П. Дронов); Шестое — продовольствие бедных и попечение больных (товарищ головы — надворный советник, служивший в Вотчинном департаменте А. Д. Бестужев-Рюмин; помощники — А. Я. Конюхов, И. Переплетчиков, А. Сущов). В ходе работы Муниципалитета его состав менялся.130

Итак, разные нации, профессии и сословия были объединены! Таким невероятным событиям могла позавидовать любая «буржуазная революция» (долгая, с кровью и хаосом) — только здесь не понадобилось нескольких лет якобинства или военного коммунизма: демиург просто привнес цивилизацию. Но, как мы знаем, ненадолго: скоро Москва была от нее спасена.

Мы наблюдаем буквально «машину времени»: в стране «рабов и господ» несколько недель длилась совсем иная «формация». В связи с темой продажи людей как животных (как сбывают вещи), можно вспомнить о том, что не только в России, но и в Европе наполеоновская армия и администрация были первыми, кто стал обращаться с низшими сословиями как с людьми (хотя, подчеркну, положение рабов в России было принципиально, качественно хуже, чем жизнь крестьян в других феодальных странах Европы). Отнюдь не склонный льстить Наполеону профессор истории Университета штата Миннесота Дэвис Уильям Стирнс справедливо пишет:

«Для несчастных крестьян многих областей Италии и Германии французская администрация часто оказывалась первой справедливой и эффективной властью в их жизни. И все эти успехи были достигнуты меньше чем за десять лет, к тому же во время непрерывных войн, когда император тратил свои основные силы на мощные удары по врагу и дипломатические заботы. Значит, все эти (выше данного рассуждения автор подробно описывает выдающиеся достижения Наполеона в сфере развития экономики, администрации и законотворчества — прим. мое, Е. П.) крупные общественные проекты сильнее и ощутимее всех слов, которые кто-либо может написать, свидетельствуют о том, каким необыкновенно деятельным был Корсиканец, и о многосторонности его гения».131

Особое внимание Наполеон уделил устройству жизни местных погорельцев и калечных русских солдат, распределяя их по уцелевшим домам (а иногда — дворцам!).132 Еще объезжая поле Бородинского сражения по его завершению великий полководец-победитель произнесет свою знаменитую фразу:

«После битвы нет врагов, есть только люди».

Этим он увещевал своих приближенных оказать помощь всем раненым русским.

О, как же подобное контрастирует с тем, что устроили казаки и некоторые подмосковные крестьяне, когда Наполеон оставил город: они набрасывались на немногих оставшихся в Воспитательном доме тяжелораненых Великой армии, обкрадывали их, а затем избивали и бросали в ямы с нечистотами. Директор этого приюта (спасенного вместе с русскими детьми от пожара Наполеоном и его гвардейцами!) И. А. Тутолмин пытался воспрепятствовать этому скотству, но ему удалось уберечь всего несколько человек.133

А теперь почитаем записки человека невысокого звания — А. К. Кузьмина. Он описывает, как «народ-богоносец» при случайной удобной оказии расправлялся с безоружными людьми (нарушая все «заповеди Христовы» и нормы поведения европейской цивилизации уже начала девятнадцатого века):

«Нахватаем их человек десяток и поведем в этот лесок. Там раздадим им лопатки да и скажем: ну, мусье! Ройте себе могилки! Чуть кто выроет, то и свистнешь его дубинкой в голову…»134

Но пока вернемся к гению, временно поселившемуся в Кремле. Личный секретарь Наполеона барон А. Фэн вспоминает:

«Парижская эстафета прибывала через восемнадцать дней (то есть именно за этот срок посыльный успевал доехать до Москвы из Парижа; иногда это происходило быстрее, за 14 суток — прим. мое, Е. П.); регулярно приезжали курьеры, и в Кремле не проходило и дня без новых вестей из Франции.

…В Париже возводились новые здания, еще более украшавшие столицу его империи. В годовщину 15 августа (День рождения Наполеона — прим. мое, Е. П.) были заложены дворцы Изящных искусств, Архива и Университета.

…Кроме эстафет, в императорскую квартиру прибывали также почтовые кареты, и каждую неделю аудиторы Совета министров приезжали с отчетами министров и увозили их сразу по утверждении, и, таким образом, происходило все управление текущими делами.

Возобновилась и корреспонденция со всеми европейскими дворами. Только сношения с Соединенными Штатами страдали от чрезмерной удаленности. После начала англо-американской войны императору не терпелось еще теснее привязать к себе американцев, и он хотел помочь им всеми возможными для него способами».135

Вместе с тем Фэн отмечает и неудачи маршалов Наполеона, сражавшихся против вторгшихся в Испанию англичан (именно это и станет одной из главных причин отбытия Наполеона из России во Францию!):

«Зато из Испании приходили неутешительные вести. Все ждали, что последует за битвой при Саламанке. Лорд Веллингтон проник в самое сердце страны. 12 августа Мадрид открыл ему свои ворота…»136

Все это нам лишний раз напоминает о том, что война 1812 года — это война 6-й антифранцузской коалиции против Наполеона и его империи на всех фронтах (Англия помогала России в войне на море и в Испании, а также «ленд-лизом»).

Поразительная работоспособность, всегда свойственная Наполеону, проявилась и в Москве. Он действительно лично проверял все главные счета огромной империи — его мозг работал вместо тысячи аналитиков. Все время Русской кампании Наполеон разрабатывал, уточнял и подписывал сотни указов, которые незамедлительно печатались на отдельных листах в Париже (несколько подобных документов есть и в моей личной коллекции). Среди прочего 15 октября 1812 г. был утвержден и знаменитый «московский» Устав (из 87 пунктов) театра «Комеди Франсез», который действует и поныне! Какой контраст являет это деятельное чудо эволюции в сравнении с ленными и пустыми его противниками: Александром I и его нерадивым командующим Кутузовым.

Но театральное искусство радовало французов не только в Париже, но и в капитулировавшей Москве. Директором труппы стала Аврора Бюрсе (она также иногда писала простенькие пьесы), а режиссером — ее брат Луи Антуан Домерг по прозвищу Сент-Арман (1780-е — 1840-е), которые уже работали в России с 1808 года.137 Материальным обеспечением процесса (в пожаре погибло все имущество труппы) занялся Префект двора барон Л. Ф. де Боссе (1770–1835) и Главный интендант армии граф Империи Гийом Матьё Дюма (1753–1837). Спектакли проходили на сцене популярного у московской знати домашнего театра генерал-майора П. А. Позднякова (Познякова) на Большой Никитской улице (сегодня — это дом 26/2).138 Именно здесь до войны выступал уже известный нам строитель бань С. Н. Сандунов, тут же представлял разные диковинные образы (то перса, то китайца…) и сам хозяин — П. А. Поздняков.

Первое представление прошло 25 сентября: была поставлена комедия Пьера Карле де Шамблена де Мариво (1688–1763) «Игра любви и случая» и одноактная комедия де Серона «Любовник, сочинитель и лакей». Всего же было дано 11 спектаклей — среди них: «Оглушенные, или Живой труп», «Открытая война, или Хитрость против хитрости», «Деревенский пройдоха», «Три султанши», «Любовницы Протея», «Фигаро», «Проказы в тюрьме», «Сид и Заира» и др.139 Сестры Ламираль с успехом исполняли дивертисменты из русских плясок. Сам Наполеон здесь не появлялся (хотя и утверждал репертуар!): специально для него в Кремле были устроены концерты выдающегося певца — контртенора (кастрата) Л. Тарквинио. Стендаль отмечал, что в Москве скучно, но «зато у нас здесь Тарквинио, один из лучших теноров».140

Наверное, никогда ранее или позднее театр так не отвечал высокому эпитету «храм искусств»: за неимением иных вариантов занавес сшили из риз, брошенных убежавшими из Москвы священниками, партер освещался церковными свечами — люстра также была принесена из церкви.141

Впоследствии вся труппа театра последовала за армией Наполеона — и многие погибли во время похода к Неману от обморожения (или были убиты казаками). После выхода Великой армии из Москвы особняк и театр ждала трагическая судьба: он был разграблен. Свидетельствует сам С. Н. Сандунов:

«Из русских ничего не сделаешь. Лишь только облетела московские окрестности молва, что французов нет в Москве, со всех сторон нахлынули крестьяне с возами. Поднялся ужасный грабеж… С горы, мимо моего дома, неслось повозок до сорока… Навстречу им спешили крестьяне с пустыми возами. Завязался бой, засвистели кистени, дубины, вилы и ружья. Казалось, что злые духи вынырнули из адских пропастей. Раздался крик, вопль, гул и кровь полилась ручьями. Тяжело было при неприятеле, но тут было еще тяжелее. Объятый ужасом, я бросил свой дом, свои бани и бежал на Украину к знакомому нашему Палицину».142

В январе 1831 года этот уже несколько перестроенный дом посетил А. С. Пушкин: он заезжал к выкупившему здание в 1822 г. князю Н. Б. Юсупову (1750–1831). После переворота 1917 г. над особняком были достроены еще два этажа.

Наполеон часто проводил парады на Красной площади (выражаясь современным языком российских СМИ, он «крестил дружину» — значит, французы имеют право на?..): этому красочному зрелищу способствовала хорошая погода и праздничное настроение солдат-победителей в генеральном сражении, которых император награждал орденом Почетного легиона.143 Сегодня собственноручно подписанные императором Наполеоном Декреты о награждении орденом Почетного легиона офицеров, унтер-офицеров и солдат Великой армии за сентябрь — октябрь 1812 г. хранятся в РГВИА.144Знаменитый современник событий — журналист, историк, переводчик Николай Алексеевич Полевой (1796–1846) — пишет в своей 5-томной «Истории Наполеона»:

«В Москве Наполеон каждый день присутствовал при разводах своей гвардии в Кремле и осматривал полки, приходившие поочередно из окрестностей столицы на площадь перед Ильинскими воротами».145

Уже упомянутый Е. А. Харузин вспоминает:

«Наполеон как администратор на третий день своего вступления в Москву распорядился назначить своего губернатора, полицмейстеров и прочих должностных чинов; да в том беда: нечем им было распоряжаться…

Полицейский порядок ограничивался только дозором троекратных конных патрулей, имевших приказание подбирать шатавшихся не в указанные часы солдат…

Вскоре появились на перекрестках и углах домов печатные афиши на французском и, с грехом пополам, на русском языках, приглашавшие жителей открывать лавки и торговать, не опасаясь насилия, а подгородние крестьяне созывались на базары, с жизненными продуктами».146

Итак, Наполеон заново организовал жизнь москвичей, обеспечил безопасность и старался организовать подобие рыночной экономики — одно слово: чудовище!

Менталитет раба (в данном случае — крепостного) — это покорность любому хозяину: если сегодня пришел некий Наполеон — значит, ему и владеть (какая уж тут «Отечественная» война?!). Еще к столетнему юбилею войны (в 1912 году) русский историк В. Р. Апухтин опубликовал важный документ о поведении крестьян Московской губернии (однако на следующие 100 лет его забыли), который нам еще следует изучать в будущем:

«Жителей русских губерний к французскому государю Наполеону.

Государь!

Бог хотел, чтобы русский народ не был больше крепостной и употребил для этого силы ваши. Этот народ беден и его обижают благородные люди. Он видит как птицы и все другие на воле бывают, когда в этом государстве мужики, впервое богатство наций крынасний [?] и нету у них защитника. Наши бары продают нас с родителями или по отдельности, обменивают нас, продают нас как животных или отдают нас в уплату своих долгов. Выбор нами жен и мест жительства нам не позволено; и в награждение за нашу хорошую службу им нас палкой дерут, а жизнь не отнимают только оттого, что она им нужна. Поэтому из-за написанного здесь хвалить нас будут [?], что мы желаем под новое государство идти, которое, пуская нашу веру [?], может нас защищать. И так остается нам благодарить Бога, что он нам дал способ Вашему Величеству, как защитнику народов, объявить, что мы его просим на волю нас отпустить, уверяя его в нашей верности…. можете увериться в нашей верности из того, что мы нашим тиранам верны были. Руса [Россия? Руза?], 30 сентября [12 октября по н.с. 1812 года].

Филипп Никитин, Иван Долов, Григорий Сафонов, Григорий Нестеров, Алексей Астапов, Алексей Калинин, Сидор Комаров, Василий Брюшков, Иван Смирнов, Дмитрий Нестеров, Иван Скачков, Яков Борисов, Ефим Мячин. Илья Кириков, Сергей Сарапкин, Яков Антонов и Петр Сарапкин».147

Как известно, многие русские поджигатели Москвы были схвачены с поличным и преданы суду. Наполеон прекрасно знал детали преступления, совершенного Ростопчиным. И здесь нам интересно вспомнить обстоятельства встречи Наполеона с Иваном Алексеевичем Яковлевым (1767–1846). Несколько слов о последнем: этот богатый помещик происходил от Андрея Кобылы (как и царская династия Романовых). Но более всего его прославил незаконнорожденный сын — легендарный публицист, философ и писатель Александр Иванович Герцен (даты и места его жизни и смерти весьма метафоричны для нашего сюжета: 6 апреля 1812, Москва — 21 января 1879, Париж). Его матерью была 16-летняя немка Генриетта-Вильгельмина-Луиза Гааг: дочь мелкого чиновника, делопроизводителя в казенной палате в Штутгарте. Поскольку брак родителей не был оформлен, сын носил фамилию, изобретенную отцом: «Герцен» — «сын сердца» (от нем. Herz). Таким образом, первейший русский революционный писатель появился на свет в 1812 году и стал плодом любви русского родовитого помещика и простой немецкой девушки. Среди прочих «крылатых» сентенций, оставленных историкам и потомкам Герценом, особенно актуально для темы нашего исследования звучит такая:

«Государство расположилось в России, как оккупационная армия. Мы не ощущаем государство частью себя. Государство и общество ведут войну».

О встрече Наполеона с И. А. Яковлевым свидетельствует барон А. де Фэн:

«Среди весьма малого числа почтенных горожан, оставшихся среди руин Москвы, находился и некий г-н Яковлев, чей брат был посланником в Штутгарте (Лев Алексеевич Яковлев /1764–1839/ — российский дипломат, состоявший в 1800–1810 гг. при вюртембергском дворе — прим. мое, Е. П.). О нем сообщили императору, и он пожелал видеть его. При последующем разговоре Наполеон, все более возбуждаясь при виде дымящихся пепелищ Москвы, впал в уже привычное для него ожесточение противу Ростопчина. Со своей стороны, г-н Яковлев, сам едва не ставший жертвой случившейся катастрофы, был отнюдь не склонен оправдывать ее творцов. Беседа оживилась и приняла доверительный тон, когда собеседник упомянул о мире, на что незамедлительно последовал ответ императора: „Пусть Александр предложит начать переговоры, и я готов согласиться на них и подписать мир в Москве, как уже было в Вене, в Берлине… Я пришел сюда не для того, чтобы оставаться здесь. Поле битвы, где должны были решиться наши разногласия, находилось в Литве, зачем же было так отдалять его? …После Смоленска на моем пути встречались только горящие города и селения. Ваш патриотизм — это своего рода помешательство. Даже Петр Великий назвал бы вас варварами, а что он сказал бы, вдыхая пепел Москвы? Горячечный бред Ростопчина хуже десяти проигранных баталий, но какая польза от пожара? Я все так же остаюсь в Кремле. Вокруг достаточно уцелевших домов, где поместятся мои генералы, а в подвалах найдется изобилие припасов для солдат. Но опять-таки, я пришел не для того, чтобы оставаться здесь. Одно слово Александра, и я остановился бы перед воротами Москвы, объявив ее нейтральным городом. …Мир, заключенный без всяких посредников, не заставил бы себя ждать, если бы он сказал, как в Тильзите, что его жестоко обманули, и тогда все было бы забыто!.. Но вы сами видите, каково нынешнее положение. Сколько пролито крови!“».148

Из этого документа мы отчетливо понимаем: вот, с одной стороны, есть здравомыслящий и достойный человек, который прекрасно понимает, с кем ему приходится иметь дело — с полоумным преступником Ростопчиным и с упрямым Александром, из-за которого льется кровь и страдает его же народ, гибнут города и села. Эти печальные истины можно продолжить цитатой из письма А. С. Пушкина — П. А. Вяземскому (по ст. стилю — 27 мая 1826 г.):

«Я, конечно, презираю отечество мое с головы до ног — но мне досадно, если иностранец разделяет со мною это чувство. Ты, который не на привязи, как можешь ты оставаться в России? Если царь даст мне слободу, то я месяца не останусь. Мы живем в печальном веке, но когда воображаю Лондон, чугунные дороги, паровые корабли, английские журналы или парижские театры и (—) — то мое глухое Михайловское наводит на меня тоску и бешенство. В 4-ой песне „Онегина“ я изобразил свою жизнь; когда-нибудь прочтешь его и спросишь с милою улыбкой: где ж мой поэт? в нем дарование приметно — услышишь, милая, в ответ: он удрал в Париж и никогда в проклятую Русь не воротится — ай да умница».149

Каковы конкретные материальные последствия чудовищного преступления русского правительства? Из 9158 жилых строений сгорело более 6500 (2 тыс. каменных и 4,5 тыс. деревянных домов), из 8,5 тыс. лавок — 7,1 тыс., из 568 постоялых дворов — 293, из 192 торговых рядов — 91, из 387 казенных и общественных зданий — около половины, из 329 церквей — «Бог не спас» 122 единицы. В Пятницкой части осталось всего 5 уцелевших домов, в Пречистенской — 8, в Таганской — 13, в Сретенской — 16. Несколько больше построек не были разрушены бедствием, к примеру, в Арбатской (92), в Якиманской (39) и в Басманной части (48). В огне погибли все музейные коллекции, библиотека и архив Московского университета, грандиозная библиотека директора Эрмитажа графа Д. П. Бутурлина (1769–1823), собрание живописи прославленного графа А. Г. Орлова-Чесменского (1737–1808), книжные собрания дяди великого поэта В. Л. Пушкина (1766–1830) и Н. П. Румянцева, а также уже упомянутая мной коллекция древностей А. И. Мусина-Пушкина и многое другое.150

Полный список сгоревших церквей сохранился до наших дней (см., например: ОПИ ГИМ. Ф. 200. Л. 14–15). Среди них с особенным трепетом и пиететом я вспоминаю эти опоры великой традиции: «Зачатейская в углу», «Николаевская что слывет Мокрое», «Николаевская на Болвановке», «Троицкая в Хохловке», «Спасо-Божедомская» и «Спасская в Наливках».

Государственные имущественные и бюджетные утраты были громадны. Потери частных лиц составили немыслимую по тем временам сумму: 83 372 000 руб. недвижимого и 16 585 00 руб. движимого имущества.151 Но это, прежде всего, была подлинная катастрофа в смысле возможностей развития культуры, науки и искусства. Со времен легендарного разрушения и сожжения христианами (процесс полного уничтожения завершился позднее — уже во время мусульманского завоевания) Александрийской библиотеки (Βιβλιοθήκη τῆς Ἀλεξάνδρειας, Bibliotheca Alexandrina) не было примеров подобных масштабных утрат книг и рукописей. В одной уже упомянутой библиотеке Д. П. Бутурлина сгорело порядка 40 000 томов!152

Однако страшны не только потери прошлого, но и проблемы в менталитете и в сознании участников современного жизненного процесса (из-за которых кошмары прошлого могут повторяться сколь угодно долго). В официозной юбилейной (издана в 2012 г.) «Энциклопедии», посвященной войне 1812–1814 гг. перечисляется: решение губернатора «стараться истреблять все огнем», приказ Кутузова уничтожить склады, «стихийные случаи» поджога домов самими русскими войсками («мниморанеными» и мародерами), поджог проникшими в город уже 15 сентября лазутчиками-казаками домов в районе Балчуга и т. д. Но затем следует феноменальная и показательная (в медицинском смысле…) фраза:

«Попытки неприятельских солдат бороться с огнем подручными средствами успеха не имели».

В здоровом мозгу просто не может не возникнуть логического вопроса: так кто же в той ситуации «неприятель», какую армию следует по факту полагать вражеской? Обращаемся к «Словарю русского языка» выдающегося лингвиста, доктора филологических наук, профессора С. И. Ожегова (1900–1964) — и открываем тайну сию: неприятель — «Человек враждебно настроенный к кому-н. …лазутчик».153

Но что мы хотим от автора соответствующей краткой статьи в упомянутой «Энциклопедии»: Смирнов А. А. — это, оказывается, всего лишь «офицер в отставке», а на историка он никогда специально не учился. Но и это обстоятельство непрофессионализма (как он попал в авторы издания — загадка) не снимает обязанности наведываться в Толковый словарь русского языка. Историк — не «офицер», он не бывает «в отставке»: разум и знания в отставку отправить невозможно… Историк должен служить научной истине и здравому смыслу (кстати, именно так я назвал собственный канал в YouTube: «Канал здравого смысла»), а не флагу — тем более что часто за одну даже усугубленную стенокардиею и плохими советскими продуктами биографию сменится полно флагов.

А теперь я предлагаю «отмотать пленку» назад — и вспомнить, кто же довел исторические события до сожжения Москвы? Хронология предыстории преступления такова: замешанный в отцеубийстве император Александр меняет внешнеполитический курс на агрессию в отношении лично Наполеона, к гению и успехам которого он питал зависть. Следуют походы в Европу с целью интервенции во Францию, но они заканчиваются поражениями русских под Аустерлицем (1805 г.) и под Фридландом (1807 г.). Затем Александр начинает с новой силой готовиться к очередному наступлению — и мобилизует уже подорванные силы своей империи: рекрутские наборы и увеличение налогов следуют один за другим! Происходит финансовый кризис — но и это его не останавливает. Царь не соглашается на переговоры с Наполеоном и провоцирует новую войну. При начале кампании Александр трусливо бежит в Петербург и пытается с помощью воззваний развязать религиозную террористическую войну. Он не соглашается на ряд мирных предложений, которые щедро посылает победитель-Наполеон. Русские генералы проигрывают несколько сражений подряд и, уже не надеясь на стойкость солдат и собственные таланты, решают оставить Москву, которую сжигают полицейские по приказу генерал-губернатора города Ростопчина.

В мозге человека находятся примерно 86 миллиардов нейронов — неужели большинству не хватит этого количества, чтобы понять, кто являлся подлинным врагом русского народа в 1812 году? Однако еще великий французский художник, режиссер, поэт и драматург, Жан Морис Эжен Клеман Кокто (1889–1963), отмечал пристрастие публики к

«узнаванию, которое она предпочитает познанию, ибо требует меньших усилий».154

Именно на этом основывается вера во всевозможные мифы — и религиозные, и исторические…

Итак, Москву сожгли русские — но давайте узнаем: кто же ее восстанавливал после сожжения? Главный архитектор всех работ — Джузеппе Бове (Giuseppe Bova, фр. вариант — Joseph Bové: 1784–1834). Он родился в семье неаполитанца, работавшего в Петербурге. Центр Москвы приобрел совершенно другой облик! Бове были перестроены Торговые ряды (в стиле классицизма — французского ампира), проведена полная реконструкция Красной площади, засыпан ров вокруг Кремля, разбит Кремлевский (Александровский) сад, построен Манеж (инженерная структура разработана испанцем Августином Хосе Педро дель Кармен Доминго де Канделария де Бетанкуром и Молина: 1758–1824), создана Театральная площадь. Ближе к окраинам города Бове построил: Градскую больницу за Калужской заставой и пропагандистские Триумфальные ворота у Тверской заставы, а также множество церквей и соборов (опять-таки в стиле европейского классицизма!). Таким образом, Москву заново создавали итальянец и испанец французского происхождения — и по лекалам французского же ампира. Comme on dit: «пожар ей послужил немало к украшенью»…

Кстати, уже упомянутый Бетанкур способствовал осуществлению постановки еще одного русского пропагандистского памятника по следам событий 1812 года — Александровской колонны.155 Дело в том, что он спроектировал леса и механизмы для подъема колонн Исаакиевского собора, которые были использованы парижанином Анри Луи Огюстом Рикаром де Монферраном (1786–1858) — строителем этого православного собора… Именно на основе этих лесов и приемов Монферран создал систему механизмов, с помощью которой установил в 1832 году Александровскую колонну на Дворцовой площади в Петербурге (подъем — 30 августа 1832 г.).156

С каждым новым фактом об эпохе 1812 года все крепнет сила и важность вопроса: так где же те самые «исконные святыни» (в традиционном национальном стиле, жанре), созданные «исконными русскими» (архитекторами, художниками, инженерами, учеными)?

Перечислив последствия разрушений от сожжения города, мы должны задуматься и о значении этих разрушений для армии вторжения. На практике оказалось, что оставшегося числа домов и особняков (а также спасенного солдатами Императорской гвардии Наполеона Кремля!) было как раз достаточно, чтобы разместить французов. И, как мы уже знаем из сотен документальных свидетельств мемуаристов, вся провизия для Великой армии сохранилась в ледниках и подвалах. Таким образом, вред был нанесен именно русским жителям, а не иностранным войскам, которые в любом случае были там временным явлением. И я напомню: Москву, по официальном данным соответствующей Комиссии, восстанавливали аж до 1830 года (имеется в виду только благоустройство, ведь большую часть сгоревших памятников восстановить, естественно, не представлялось возможным). Все это видел и предвидел гениальный человек — глядя на начало пожара Москвы, Наполеон произнес свою известную сентенцию:

«Что за люди! Это скифы! Чтоб причинить мне временное зло, разрушили созидание многих веков».157

Как я уже говорил, в оставленном и сожженном русскими городе, где теперь не стало ни одного магазина, солдатам приходилось (иных вариантов просто физически не могло быть!) добывать себе пропитание любым способом: были и случаи мародерства. Но русские свидетели событий вспоминают, что безобразничали в основном представители немецких контингентов армии Наполеона:

«…это были не настоящие французы; а настоящие-то были так милосердны; как бывало придут, мы их сейчас узнаем по речи да по манерам, и не боимся, потому знаем, что у них совесть есть. А от их союзников упаси Боже! Мы их так и прозвали беспардонное войско, что их ни просьбой, ни слезами не возьмешь. …А Французы уж бывало не обидят даром. Пришли они раз и стали везде шарить. Сестры сробели и убежали из комнаты, а сами из двери выглядывают. Мало того, на другой день глядим, идут опять те же самые с гостинцами: принесли детям игрушек, из лавок вероятно взяли».158

Об этом практически не упоминают мои коллеги, но русские первоисточники, документы неоспоримо свидетельствуют о том, что первыми начали грабить — и оказались основными мародерами сами русские: казаки, солдаты, крестьяне, дворовые, городская чернь.

Сам Ф. В. Ростопчин в письме графу П. А. Толстому сообщал:

«Я… занимался ранеными, коих число… было до 28 000 человек, и при них несколько тысяч здоровых. Это шло разбивать кабаки… и красть по домам».159

Свидетель всего этого ужаса — военный и дипломат Николай Николаевич Муравьев-Карсский (1794–1866) записал:

«Город наполнился вооруженными пьяными крестьянами и дворовыми людьми, которые более помышляли о грабеже, чем о защите столицы, стали разбивать кабаки и зажигать дома».160

Бывший секретарь русского посольства в Неаполе, а в будущем сенатор и московский почт-директор А. Я. Булгаков (1781–1863), оказался зрителем таких происшествий (14 сентября):

«Кабак разбит. У острога колодники бегут; их выпустили или поломали замки сами. Против Пушкина солдаты убивают лавочника. Еду по Басманной. Ужасная картина, грабеж везде ранеными и мародерами».161

13 сентября чиновник Московского почтамта А. Карфачевский сообщал, что в городе сновали

«одни раненые солдаты, бывшие в деле под Можайском, разбивали питейные домы и лавочки на рынках».162

Ему вторит асессор Сокольский:

«У Покровского монастыря встретили около 5000 раненых, кои разбивали кабаки; нашим многие грозили страшною опасностию…»163

Из рапорта надворного советника А. Д. Бестужева-Рюмина министру юстиции (еще о событиях 13 сентября):

«Волнение в народе было сильное, грабили даже домы; пьянство и озорничество оставалось без всякого опасения быть наказану».164

Из письма Ф. В. Ростопчина — С. К. Вязмитинову:

«…в числе едва 10 тысяч человек в Москве жителей оставшихся, наверно 9 тыс. было таких, кои с намерением грабить не выехали да и по входе французов продолжали и с казаками и с жителями окрестных селений, в первые три или четыре дня».165

Когда же Великая армия вышла из Москвы — начался настоящий ад. Еще царский историк в юбилейном издании 1912 года вынужден признать следующее:

«Казаки внушали серьезные опасения московским жителям. Крестьяне захватывали и тащили, что попадалось под руки; на Мясницкой, с верхнего этажа дома Салтыкова выбрасывали мебель прямо на мостовую и увозили поломанные столы и стулья. Из Казенной палаты растаскивали медные деньги. Крестьяне Звенигородского и Дмитровского уезда набрали денег, серебряных и золотых часов, богатых материй, сукон, голов сахару. Спеша задобрить господ, они встречали их хлебом-солью и косвенно делали участниками грабежа, внося вперед часть оброка. В гостином дворе и других местах открылся рынок; провизию скупали нарасхват, не успевали донести домой и поедали дорогой. Купцы, в свою очередь, наживались, обманывая французских пленных, не понимавших счета русской монеты. …Но и сами власти оказывались порой не без греха. Ростопчин забрал из магазина уехавшей француженки Шальме столовый сервиз, разрешив своему другу Булгакову взять из того же магазина два сервиза, табаку и парфюмерных товаров. Общий убыток по Москве и Московской губернии доходит до 321 миллиона».166

Это поразительно: самые разные сословия превратились в банду грабителей. Какая же дикость и ненависть друг к другу жила в русском обществе той эпохи? И, безусловно, позорнейшим образом выглядит русский дворянин и активный «профессиональный патриот» Ростопчин, который по сути своей оказался мелким воришкой, которому место за решеткой. Да, были воры «в наше время» — немногие вернули мебель…

Показательно, что похожее уже происходило во время пожара в Москве, в Китай-городе в середине XVII века. Из следственного дела о том пожаре и мародерстве (в современной орфографии и пунктуации):

«...москвичи открывали тюрьмы и выпускали колодников, разбивали лавки, громили богатые дома, растаскивали товары. При этом черные посадские люди сносили все в одно место, а затем поровну его делили».167

На многие документы никогда не обращали внимания мои предшественники — авторы монографий о 1812 годе. Чем больше первоисточников я изучаю — тем очевиднее становится главный коллективный грабитель: и это отнюдь не наполеоновские солдаты. Еще один объемистый и показательный документ находится в ОПИ ГИМ (Ф. 56. Ед. хранения 175. Л. 1–172). В нем сообщается о поведении местных жителей, русских солдат и французов в усадьбе и в районе Кусково. Из показания Семена Скворцова:

«Кладовая… разбита была третьего числа сентября (по старому стилю — прим. мое, Е. П.), то есть во вторник, проходящими чрез Кусково и останавливающимися во оном российскими военными. И по разбитии… тащили из оной с собою кто что мог, имение ж то становили в кладовую уже тогда, когда российские военные проходили Кусково и довольно уже из них ходящих по саду, и сначала, то есть с понедельника начали производить грабеж в домах, а во вторник добрались и до кладовой…»

Далее сообщается, что служащие усадьбы боялись защищать имущество, ибо русские солдаты бесчинствовали.

В том же документе значится показание столяра Алексея Шибанкова:

«...по вшествии в Москву неприятеля и по вступлении в село Кусково российских войск, из коих казаки, 4 человека, начали ломать состоящую под церковью с казенным и обывательским имением кладовую, которую, разломав, выбрав из оной сундуки, разломали, и имение брали по себе, где хранилось и его, Шибанкова имущество».

Еще позорнее проявили себя местные дворовые. В материалах следствия перечислены десятки воров из их числа. Так у дворового Фирса Сироткина «по обыску оказалось»:

«Два зеркала в простых крашеных рамах из управительского дома. Один стол красного дерева с полами. Два стула, обитые трипом, который снят. 6 штук холста хрящу снятого со стульев».

У дворового Семена Селуянова:

«Два образа без окладу.

41 тарелка фарфоровых двух сортов.

3 купидончика фарфоровые с кувшинами.

Поддон хрустальный от плато.

Одно блюдо фарфоровое японское.

18 колокольчиков медных небольших.

4 кожи с подушек кресельных.

Две рогожки плетеные.

Волосу, снятого с канапе и кресел, 2 пуда».

Вы только представьте: до какой же степени надо не верить в православные заповеди, как надо ненавидеть владельца усадьбы, насколько необходимо забыть о деле «спасения отечества», как надо не верить в то, что русская армия и хозяева одолеют Наполеона и вернутся, до какой степени надо быть дикарем, чтобы не просто стащить, а содрать, разрушить прекрасные образцы мебели, чтобы сотворить подобное?! Какая уж тут «Отечественная» война — курам на смех! После таких «патриотов» французам просто нечего было бы грабить (хотя многие представители той же дворни причитали — и переваливали вину на иностранцев). И, кстати, они ведь не ограбили самих этих бандитов! В самом цитируемом мной расследовании, которое проводили российские власти, отмечается именно тот нюанс, что воры и не надеялись, что французы уйдут, а русские власти и хозяева вернутся:

«…все обстоятельства, а особливо умолчание о находящейся в руках их чужой собственности, доказывают паче, что люди сии, пользуясь замешательствами, сами растаскивали господское добро и хотели оным поживиться, не предвидя последовавшей перемены, то и заслужили они, яко слуги неверные и люди недобрые, примерное наказание».

Данный пространный документ можно цитировать долго: дворовые и прочие жители растаскивали все самым варварским образом — у них находили просто выдранные части театральных декораций, куски дорогих обоев из господского дома, множество фарфоровых купидонов, десятки листов железа с крыши, перламутровые подносы, куски обивки со стульев и тому подобного. Очень надеюсь, что после придания мной широкой огласке этим документам, перечисленная информация попадет и в СМИ, и в учебники.

Но нечистоплотностью, как я уже говорил, отличался и сам генерал-губернатор Москвы. В ЦИАМ (Ф. 16. Оп. 6. Д. 2920. Л. 1–1об., Л. 11–11об.) хранятся обойденные вниманием историков интересные источники. После войны жена одного из иностранных жителей Москвы (известного доктора Сальватори) обратилась с просьбой на имя лично царя Александра I о возвращении ценных вещей, отобранных обер-полицмейстером при аресте (без суда и следствия) в июне 1812 года. В итоге сам обер-полицмейстер П. А. Ивашкин (уже замешанный в поджогах) был вынужден все свалить на Ростопчина, которому отвез «ящик» с вещами. На юридическом языке это называется организованной преступной группой.

Итак, исключительно русские первоисточники, официальные документы, находящиеся в свободном доступе в российских архивах, безоговорочно подтверждают то, что грабили Москву и подмосковные усадьбы, прежде всего, сами русские. Сказалась базовая разобщенность общества, ненависть крепостных рабов к помещикам и городским жителям, варварские порядки, царившие в среде казаков и деклассированное состояние армейцев (еще и деморализованных поражениями в битвах).

Более того: мы располагаем огромным массивом источников о том, что именно французы нередко были единственными избавителями от русских мародеров! Все это позволило знаменитому ученому-историку и эрудиту, выпускнику Колледжа Королевы (Квинс-колледж) Оксфордского университета А. С. Замойскому утверждать:

«Самой надежной гарантией безопасности для жителей выступало наличие у себя на постое высокопоставленного военного. Как вспоминала одна служанка, пока у них жил французский офицер, никаких проблем не возникало, когда же он съехал, дом подчистую разграбили русские. В другом случае толпа грабителей покушалась на дом, но хозяин его, москвич, послал слугу известить адъютантов квартировавшего у него французского маршала, и те немедленно отправили вооруженный патруль для ареста негодяев».168

Сын помещика из Калуги Г. А. Козловский, оставшийся в сентябре 1812 г. в Москве, очень подружился с приветливыми французскими офицерами, вместе с ними обедал, играл в шахматы, под их защитой гулял по Москве. А единственной угрозой он, по собственному признанию, считал русских:

«В те дни приходилось больше опасаться русских крестьян, чем французов».169

Свидетельствует курьер гвардейского конно-егерского полка Жан-Мишель Шевалье:

«Почти во всех домах, куда мы заходили, оставались только женщины, дети и старики, в большинстве своем слуги, ибо хозяева уехали. Мы не только уважали и защищали их, но и подкармливали, ибо делились с ними всем, что удавалось раздобыть».170

Прославленный художник-баталист и хроникер наполеоновских походов Альбрехт Адам (1786–1862) вспоминал, что поселился у одного москвича: и вместе с ним они дружески проводили время, вместе отправлялись на поиски съестных припасов.171 Несколько итальянских солдат так сдружились с «хозяевами», у которых встали на квартире, что в момент расставания плакали и те, и другие.172 Другой показательный случай, отмеченный в источниках, повествует о солдате Великой армии, который обнаружил в развалинах бедную русскую женщину на последней стадии беременности (ведь ее еще и кто-то из местных бросил…): привел в занимаемую квартиру и накормил.173

Бывали и весьма приятные открытия и находки. Лейтенант старший аджюдан 5-го тиральерского полка Молодой гвардии барон Поль Шарль Амабль Бургуан (или Бургуэн: 1791–1864) поселился во дворце самого Ростопчина. В библиотеке автора лубочных «патриотических» афишек он обнаружил множество европейских книг, среди которых было и сочинение его собственного отца — всемирно известного дипломата (при Наполеоне — посол в Копенгагене, а затем в Стокгольме) и литератора, Жана-Франсуа де Бургуана (1748–1811)! На форзаце юный барон написал:

«Как же приятно сыну найти работу отца так далеко от родины. Я лишь сожалею, что привела меня сюда война».174

Отмечу, что русские авторы той «героической» и «исконной» эпохи не могли похвастаться тем, что их произведения украшают полки европейских библиотек (даже в переводе — я уже не говорю о том, чтобы, к примеру, французы учили русский язык…).

Многие офицеры Великой армии были весьма любознательны. Они исследовали здания, сохранившиеся после пожара, осматривали гробницы царей в Кремле.175 Знаменитый военный живописец, в 1812 г. — бригадный генерал, состоящий для особых поручений при маршале Л. Н. Даву, Луи-Франсуа Лежен (1775–1848) встретил собственную сестру, жившую в России уже 20 лет.176 Среди прочих встреч, напоминавших о Франции, были и эмигранты, уехавшие после революции. В Москве также остались некоторые жившие здесь немцы, итальянцы и англичане (которые были не прочь развлечь армейцев).177

Итак, приятные неожиданности встречались, но все же основные краски эмоций иностранцев были в темных тонах. Гвардейский конный гренадер Бро оказался подле Большой книги посетителей Московской городской Думы. Вот какую надпись он в ней оставил для Истории (я напомню, что русские армейцы его чина были практически поголовно неграмотными):

«Множество французов отчаянно огорчены несчастьями, обрушившимися на вашу прекрасную Москву. Заверяю вас, что лично я плачу и сожалею об этом, ибо она стоила того, чтобы сохранить ее. Если бы вы остались дома, она и сохранилась бы. Оплакивайте же, русские, оплакивайте вашу бедную страну. Вы сами виноваты во всех злоключениях, которые приходится ей выносить».[35]178

С данным тезисом невозможно поспорить: ни один европейский город, куда антифранцузские коалиции (после поражения самих агрессоров-зачинщиков) заводили французскую армию — ни один не был подвергнут ни грабежам, ни пожарам! Почему? Потому что их власти, солдаты и жители вели себя цивилизованно, соблюдали собственные законы и нормы европейского поведения. Чиновники и попы не бежали, губернаторы не сжигали собственные города вместе с собственными же ранеными. Крестьяне — жившие вокруг, к примеру, Вены, Мюнхена, Берлина, Варшавы и т. д. — вот эти крестьяне не врывались в города, не грабили соотечественников. В «бездуховных» европейских армиях не было такого многотысячного количества мародеров, как в русской армии.

Любопытно: один находчивый москвич устроил из части своего имущества «роль лавки» — и иностранные солдаты моментально (автоматически) стали не мародерами, а покупателями («это спасло нас от жестоких грубостей»).179 Уже известный нам Ф. Ансело передает в своих записях рассказы москвичей-очевидцев событий о том, что французские солдаты не столько мародерствовали, сколько, как обычно (в Европе), пытались купить необходимое:

«…они предлагали платить за то, что им было нужно, но где было найти магазины и продавцов в городе, оставленном на волю огня, где каждый старался спрятать то необходимое, если удалось его спасти?»180

В отечественной околонаучной исторической пропаганде и публицистике любят разглагольствовать о совершенно исключительной, нигде более не встречаемой «нравственности», присущей лишь «той России, которую мы потеряли». Но ряд французских первоисточников оставляют в этой связи множество вопросов (это если не считать еще и всего того, что мы знаем о крепостном строе и придворном лицемерии). К примеру, старший аджюдан 111-го линейного полка Луи Гардье записал такое тревожное впечатление:

«Как очевидец, могу свидетельствовать, что видел много неприличных картин и предметов обстановки, и распутство особенно отвратительным образом проявлялось в домах высшей знати».181

В этой связи сложно не вспомнить кресла Екатерины II с украшениями в виде огромных эрогированных фаллосов, десятки табакерок с двойным дном и порнографическими картинками (доступны в запасниках музеев и на антикварных аукционах), а также множество историй о непотребствах помещиков с крестьянками разных возрастов (один случай М. И. Кутузова чего стоит) и незабвенные «срамные» сочинения Ивана Семеновича Баркова (1732–1768), столь популярные у местной знати. Однако наивным французским солдатам все это казалось вопиющим.

И вот от темы позорной педофилии помещиков и непристойных эротических стишков, популярных в петербургском и московском свете, мы переходим к церковному сюжету. Российские сочинители любят обвинять европейских солдат в неуважении к церквям в Москве. Подобное обвинение есть верх низости и абсурда: только что сами русские во главе с православным генерал-губернатором спалили город ЦЕЛИКОМ — вместе с храмами! Французы же укрывались от непогоды в любых зданиях, хотя бы частично сохранившихся после этого варварского преступления (да и не в пример русским, они ни одну церковь не взорвали).

Кроме того, мы должны учитывать: на дворе уже стоял девятнадцатый век! Европейцы привыкли к разоблачениям религиозных мифов, проделанным блестящим пером Вольтера (Франсуа-Мари Аруэ: 1694–1778), с которым, к слову, вела активную переписку уже упомянутая императрица Екатерина (сама же она во время литургии раскладывала пасьянс!). А великий французский математик, механик, физик и астроном (а также масон — почетный великий мастер Великого востока Франции) Пьер-Симон, маркиз де Лаплас (1749–1827) в своей «Небесной механике» уже объяснил движение небесных тел: и для этого ему не потребовалось «гипотезы бога». Именно этого великого ученого Бонапарт, став консулом, назначил на пост министра внутренних дел (подобное и есть пресловутая «военная диктатура»?). В 1812 г. Лаплас опубликовал другой свой важнейший труд — «Аналитическая теория вероятностей» (метафорично, учитывая события тех месяцев).182 Французы и русские в целом в 1812 году оказались как бы в разных веках: но, если кто-то не поспевает за прогрессом, наукой, знаниями — в конце концов, за веком, то это не вина тех, кто поспевает…

Примечательно, что один из самых известных атеистов той поры — участник вынужденного наполеоновского похода в Россию великий писатель Стендаль уже смеялся над примитивным сознанием невежественных людей. Так, во время путешествия в Рим он с юмором констатировал:

«В соборе св. Петра вы могли заметить, что современные крестьяне до сих пор думают, будто глава апостолов с большим вниманием следит с неба за тем, как чтут его бронзовую статую, находящуюся в церкви Ватикана».183

И это солдаты и офицеры Великой армии еще не читали будущих выдающихся по энергии мысли писем В. Г. Белинского Н. В. Гоголю…

Французские армейцы уже не считали себя и верующими католиками.184 Что же говорить об их непонимании ортодоксии, которую они воспринимали как нечто восточное, чуждое и архаичное. Не их проблемой было то, что много веков назад некий киевский князь (братоубийца, серийный убийца, насильник) вздумал жениться на дочери византийского императора, не они виноваты в расколе, не они сжигали старообрядцев. Вообще же необходимо быть более требовательными к себе и более ответственными за собственные поступки. Кстати, об ответственности. Многие российские и бывшие советские авторы, лишь недавно приобщившиеся к «традициям», не в курсе важнейших тезисов «отцов церкви»: все происходящее в мире происходит по промыслу Божию (как благоизволение и как попущение). Таким образом, даже с церковной с точки зрения, всё: и поход Наполеона, и поражение русских в Бородинском сражении, и пожар Москвы, и нахождение французских солдат к православных храмах, и написание моей монографии — все это есть суть тот самый «промысел»… В солдатах наполеоновской Grande Armée неверие укрепилось с еще большей силой и аргументаций, когда они увидели, как тысячи русских солдат и крестьян грабят и сжигают дома единоверцев, как иконы и молебны не помогают побеждать в сражениях и спасать населенные пункты.

Но вернемся к проблеме разности культур. Купола русских церквей европейцы зачастую принимали за минареты. Юный Эуген Хесс записал:

«Цветные или позолоченные купола всех церквей по своим формам арабские».185

Интересное и показательное впечатление европейца о той эпохе оставила юная шведская девушка Аделаида Хаусвольф (после Русско-шведской войны 1808–1809 гг. она оказалась в России и вела поденный дневник). Рассказывая о внешней набожности русских, 25 августа 1808 года она записала:

«Они („низшие классы народа“ — прим. мое, Е. П.) так полны усердия и суеверий, что нельзя не посочувствовать, что все это может быть у просвещенной нации в наше время. Отсюда проистекает то, что основная масса очень мало работает, но много пьет. Господа соблюдают правила не так скрупулезно, но большинство в церкви смеются и громко говорят о посторонних делах, чего никогда не делают простолюдины. (…) Главные недостатки русских — пьянство, воровство (а как же набожность? — прим. мое, Е. П.) и вульгарные манеры. Праздничными вечерами городские девушки и мужчины обычно гуляют по улицам, громко стучат в окна под ужасные песни и визг. У нас даже чернь не ведет себя так.

Крестьяне и слуги, по большей части, крепостные, их покупают и продают, как скот. Батрак здесь стоит около 250 рублей, а служанка — 120 рублей. Во время работы они получают только плохую еду и немного одежды. С ними, к тому же, обращаются так, как хочет владелец: для него нет закона».[36]186

Комментируя это документальное свидетельство, невольно задаешься вопросом: а как подобное отношение человека к человеку сочеталось с христианскими заповедями и распиаренной в современной отечественной (особенно казенной) прессе «духовностью»? Ведь здесь описано поведение жителей той светлой «Руси, которую мы потеряли»! Если вошедшие в Москву французы были атеистами, то что можно сказать о поведении, об образе жизни и нравственном облике т. н. «верующих»? Да, много еще интересного и загадочного нам открывает эпоха 1812 года.

Что до самого Наполеона, то его любознательность и вечная тяга к исследованию всего нового проявила себя и в Москве. Он пожелал увидеть русскую православную архиерейскую службу в Успенском соборе, которую перед ним как некий спектакль и отслужил священник Новинского монастыря Пылаев (он отслужил литургию в архиерейском облачении — за что Наполеон наградил его камилавкой).187

Обычно отечественные сочинители-пропагандисты ставят французам в «нравственную» вину (вслушайтесь только: карьеристы царского и сталинского периода учат нравственности!), к примеру, то, что в Чудовом монастыре Кремля расположился штаб маршала Л. Н. Даву. При первом прочтении без применения умственной деятельности эта фраза может произвести легкое впечатление, но теперь давайте подумаем (то, чего по данному направлению мои предшественники не делали) и обратимся к фактам. Прежде всего, задумайтесь: как упомянутый блистательный полководец и администратор, известный своей кристальной честностью и верностью долгу (и, что весьма редко, примерный семьянин), вместе с несколькими образованными офицерами оказался не в Париже, а в Кремле? Как мы уже достоверно знаем из прошлых глав: в этом абсолютно и полностью виновно российское правительство и военачальники. Кроме того, российская сторона сама сожгла город вместе с сотнями храмов: можно ли после такого преступления упрекать кого-то в «безнравственном поведении»? Кстати, в связи с террористическим сожжением и вариантов жилья осталось меньше.

Далее. А что известно науке о самом том скромном по размерам монастырском здании? Его, как и практически всё в «исконно» русском Кремле, построили в 1501–1503 годах итальянские мастера (напомню, что в 1812 году королем Италии был Наполеон: как говорится, деды наполеоновских солдат русские соборы строили). В эпоху гражданской войны в России начала семнадцатого века (в отечественной пропагандистской традиции числится под «лейблом» «смута») монастырь прославился тем, что именно в нем обитал монах-расстрига Григорий Отрепьев (который затем бежал из сего святого места). В 1612 году при русской Семибоярщине в Чудовом монастыре был уморен голодом патриарх Гермоген (отдельный сугубо научный вопрос: почему его не спасли силы высшие?). В начале двадцатого века в специально сооруженной усыпальнице похоронили русского великого князя Сергея Александровича, погибшего в 1905 году от рук русского же революционера и поэта Ивана Каляева. И в итоге в 1929–1932 гг. все постройки были полностью разрушены по распоряжению советских властей (эти власти поборники казенной «нравственности» сегодня громко чествуют в свете итогов Второй мировой, хотя в начале Второй мировой войны И. Сталин был союзником А. Гитлера…).

Итак, подведем «нравственные» итоги: построили здание итальянцы, уморили патриарха, убили члена царской семьи и разрушили монастырь вместе с соборным храмом сами русские. А вот маршал Луи Николя Даву за время своего проживания в монастыре никого там не убил и здание не разрушил. Более того: как мы уже знаем из документов, французские солдаты спасали из огня русских раненых! И если говорить о «моральной» стороне дела, то сопоставим вполне соотносимые величины: одного из лучших полководцев в армии императора Наполеона (маршала Даву) — с одним из главных генералов, командующим (в 1805 и в 1812 — начале 1813 гг.) армиями императора Александра — с Голенищевым-Кутузовым. Даву широко известен своей победой над пруссаками в решающей битве кампании 1806 года при Ауэрштедте (14 октября: в день битвы при Йене, где сам Наполеон также нанес им поражение). В профессиональной биографии Кутузова все крупные бои с европейскими армиями — проиграны (турецкую армию в данный расчет брать невозможно: ее тактика и стратегия отстали на несколько веков…). Характер Даву: прямой, откровенный, лишенный лицемерия, он не замечен в закулисных интригах (если и были конфликты — то речь шла о дуэлях!), общеизвестный борец с коррупцией, верный семьянин. Даже и говорить нечего о том, что он никогда бы не посмел солгать своему монарху, объявив собственное поражение — «победой» (и вдобавок получить за эту ложь маршальский жезл и крупную сумму денег, как это сделал тот, с кем мы его сравниваем)! Кутузов: «кофейник Зубова», царедворец, льстец, лицемер, известен коррупционными делами, один из главных интриганов в штабе, возил за собой малолетних любовниц, доложил своему правителю о «победе», после чего отступил, потеряв почти половину своей регулярной армии, сдал без боя Москву, а когда обман выяснился — деньги и фельдмаршальское звание не вернул… Таким образом, я бы предостерег местных пропагандистов от попыток спекулировать на теме «нравственности»: если встретите настоящего специалиста по эпохе и логика — всегда с величайшим позором проиграете!

В довершении, я бы еще предложил сравнить интеллектуальный уровень маршала с теми, кто обитал в монастыре в 1812 году до и после него, а также проверил бы познания в Библии обеих сторон. Можно не без оснований предположить, что маршал-атеист знал больше, потому что он был широко образован (т. е. был в курсе и самого древнего эпоса, и его широкой критики в век Просвещения), а вот первый полный синодальный перевод Писания на русский язык появился только (!) в 1876 году… Так, с нравственностью разобрались — вернемся к материалистическим вопросам.

Французская администрация старалась с самым большим уважением относиться и к православным обычаям местных жителей. Аббат Адриен Серрюг (1753–1812) свидетельствует:

«Начальство разыскало православных священников и предложило им всю потребную помощь для возобновления их служения…»188

Как я уже отмечал, Наполеон прилагал все усилия, чтобы нормализовать жизнь в брошенном властями городе. Из официального обращения к жителям Москвы:

«Ваши сограждане возвращаются ежедневно в свои жилища, и даны приказы, чтобы они в них находили помощь и покровительство, следуемые несчастию. Солдаты и жители, какой бы вы нации ни были! Восстановите публичное доверие, источник счастия государственного, живите, как братья…»189

Многих брошенных русскими детей французы спасали из горящих домов и передавали в Воспитательный дом. В подобных случаях им давали фамилии по имени самого Наполеона и титулам его маршалов (например, «Тревизский» — по титулу маршала Империи Э. А. К. Мортье).190 Напрашивается логический вопрос: чем же французские власти, чем Мортье, Лессепс и другие отличались от того же Ростопчина? Ответ прост: они не сжигали Москву, не гробили жителей, а тушили и спасали город и людей. Одно слово: враги… Единственное, что Наполеону не пришло в голову во время той печальной трагикомедии — так это заявить, к примеру, что такую униформу, как у его солдат, можно купить в любом магазине на Кузнецком мосту (или в соседнем военторге): и что никакого «нашествия», никаких французских солдат в России вообще нет (а переодетые в купленное ведут себя весьма вежливо). Эта моя ирония могла бы показаться неуместной в научной работе, но, как показала дальнейшая история России (а нам важна перспектива!), в подобных штуках нет ничего сказочного и нереалистичного.

Без русских слуг Наполеон в капитулировавшей Москве не остался. П. Ф. Герасимов свидетельствует:

«Ему служили во все время трое из дворцовых лакеев, что в Кремле оставались. Не любо им было после своего-то царя ему служить, да ведь уж тут не откажешься».191

Почему нельзя было отказаться, очевидец нам не сообщает… Свидетель с противоположной стороны (лично Наполеон I Бонапарт) рассказывал:

«Многие хозяева оставили записочки, прося в них французских офицеров, которые займут их дома, позаботиться о мебели и вещах; они говорили, что оставили все, что могло понадобиться и что они надеются вернуться через несколько дней, как только император Александр уладит все дела, что тогда они с восторгом увидятся с нами. Многие барыни остались».192

Офицеры Великой армии тоже свидетельствовали о том, что в Москве осталось предостаточно слуг, ремесленников — и они смогли воспользоваться их старанием в уцелевших после пожара особняках. Генерал Дезидерий Хлаповский записал:

«Прибыв в Москву, я сменил дежурный эскадрон и, получив приказание оставить в Кремле, при императоре, всего 25 человек с одним офицером, сам, с остальными людьми, отправился через Белый город и Китай-город на Тверскую улицу. Я получил квартиру в доме князя Лобанова. Напротив меня, в доме купца Барышникова, стоял генерал Красинский (граф Винценты Корвин Красинский: 1782–1858 — прим. мое, Е. П.). Оба дома были прекрасно устроены, и все в них было в полном порядке. Как в верхнем, так и в нижнем этаже мы нашли удобные широкие кровати, с сафьяновыми матрацами, превосходную мебель и полную обстановку. При доме имелись флигеля, обширные службы, оранжереи и большой сад. Лицевая сторона дома, выходившая на улицу, имела вид дворца, внутренняя же сторона, обращенная к дворцу и саду, представляла громадную барскую усадьбу, имевшую вполне деревенский вид (весьма характерный и метафорический для понимания происходившего в России факт — прим. мое, Е. П.). В двух боковых флигелях этого обширного дома находилось еще около 100 человек дворовых ремесленников и мастеров, которые впоследствии оказали нам большие услуги. Тут были сапожники и портные, ткачи, столяры, слесаря и всякого рода мастера, которым наши солдаты давали всю необходимую работу. Все эти люди были чрезвычайно услужливы. В амбарах мы нашли множество зерна, весьма пригодившегося нам для наших лошадей».193

Параллельно с подобной покладистостью городских русских слуг, оставшихся в городе, французам постепенно изъявили желание присягать и некоторые крестьяне подмосковных уездов (например, в Туле и Калуге).194 Тот же Д. Хлаповский вспоминает о дружелюбии крестьян на пути продвижения Великой армии от Бородина к Москве.195 Уже известный нам важный свидетель, генерал Пьер Бертезен, вообще не обнаружил за всю Русскую кампанию враждебного отношения со стороны русских крестьян:

«Напротив, я видел, как наши слуги ходили куда угодно по одному и без сопровождения, добывая провизию вокруг Москвы. Мне известны случаи, когда крестьяне предупреждали их о приближении казаков или о засадах. Другие показывали нам места, где хозяева прятали запасы и делились ими с нашими солдатами».196

Простой вестфальский солдат армии Наполеона описал такую ситуацию: когда его часть покидала Можайск после проведенных там 5 недель, нанятый ими для разного рода работ человек прощался с иностранцами со слезами на глазах — и осенял их крестными знамениями!197 Лейтенант 2-го батальона Гессен-Дармштадтского Лейб-полка Великой армии Фридрих Пепплер (1781 — ?) долгое время был вместе со своим соединением под тем же Можайском. Его документальная запись:

«Мы сумели заслужить доверие и даже дружбу этих добрых людей до такой степени, что чувствовали себя в безопасности среди них так, словно находились в дружественной стране».198

Еще бы: местные русские крестьяне только что испытали на себе мародерство казаков и тех нескольких тысяч русских солдат, о бесчинствах которых писал в приказах сам М. И. Кутузов. Кроме того, не стоит забывать и о приятном уровне цивилизованности европейцев.

Бежавший из плена итальянский сержант Бартоломео Бертолини вспоминал о крестьянах, которые его подкармливали на пути по России199 (хочется также обратить внимание на его интересное и малоизвестное сочинение: «La campagna di Russia e il tramonto di Napoleone (1812–1815)»).

Все вышеперечисленное — это пример информации из первоисточников, а не те байки и мифы, которые просто-напросто выдуманы пропагандой за 200 лет! И теперь, наконец, все встает на свои логические места. Задумаемся: неужели крестьяне, над которыми измывались помещики, которых грабили казаки и которых бросили отступавшие генералы, должны были вести себя как-то по-иному? Были, возможно, и исключения — но исключение, как известно, лишь подтверждает правило! И все вышеперечисленное хорошо подтверждается историей будущего: вспомним, какой участи подверглись помещики, казаки и сам царь со своей семьей после событий 1917 года?! Можно сколь угодно долго сваливать все несчастия на начитавшуюся трактатов К. Маркса энергичную группу лиц из черты оседлости, но эта группа была бы бессильна без той чудовищной драматургии и исторической «генетики», которая была «нажита» в России в предыдущие столетия.

Похоже ли все происходившее в 1812 году на подъем патриотизма? Можно ли сие именовать «Отечественной» войной? Безусловно, нет. При наличии соответствующего рвения на 275 тыс. москвичей с прибавлением уездных крестьян и (в конце концов) армии М. И. Кутузова (порядка 60 тыс. только регулярных частей, 15,3 тыс. Московского ополчения,200 а также около 14 тыс. казаков201 — не считая Смоленского ополчения) нашлось бы достаточное число добровольцев, могущих оказать на улицах города и в крепости-Кремле сопротивление армии вторжения (Наполеон имел при вступлении в Москву не более 95 тыс. уставших солдат). Почему-то эта мысль и эти расчеты пришли в голову мне, а не распиаренным казенной пропагандой «патриотам» того времени. Безусловно, Кутузов видел деморализацию своего войска — и лучше нынешних историков представлял настроение населения: но о том-то и речь, что значимого, действенного (а не показушного) патриотического подъема не было.

Чтобы подобные мои построения не казались уважаемому читателю несколько теоретическими, я приведу вам очень конкретный и репрезентативный пример истового патриотизма (да, иступленного, да, подстрекаемого призывами мракобесов, да, себе же на несчастье — но нам в данном случае важен сам факт: в России исступления и мракобесия тоже было предостаточно, но результат иной) из эпохи 1812 года. Я говорю об обороне испанского города Сарагосы от тех же французских войск.202 При мизерном гарнизоне собрались ополченцы, гверильясы (партизаны) и вооруженные чем попало (камни, ножи, палки…) жители. Они сопротивлялись с 15 июня 1808 года до 20 февраля 1809 года! Москвичи же не сопротивлялись ни одного дня! Но про «Отечественную» войну нет крика громче, чем в России. И нет страны, где на пропаганду мифов о патриотическом подъеме в далеком прошлом (и в уже несуществующем государстве!) тратилось бы больше бюджетных денег. Итак: ни одного дня сопротивления «басурманам» и «нехристям»: вспоминается сентенция русского религиозного философа и публициста В. В. Розанова (1856–1919) о России, которая «слиняла в два дня, самое большее — в три». В 1812 году в районе «матушки-Москвы» она «слиняла» в один день.

Стоит сформулировать отдельно: к сентябрю 1812 года в России (особенно в прифронтовой зоне) наступила активная фаза войны всех против всех — это была смута уже внутри самого русского общества, всех его слоев. Помещики — против крестьян, крестьяне — против помещиков, дворовых слуг и армии, армия — против крестьян и дворовых, казаки все чаще стали мародерствовать. В Петербурге зрел заговор, партии дрались друг с другом и презирали царя. Царь критиковал генералов, а генералы не уважали царя, презирали главнокомандующего, посылали солдат подавлять восстания крепостных и не могли унять солдат-мародеров. Москвичи достаточно равнодушно относились к драме других городов, а в прочих городах недолюбливали москвичей и петербуржцев. В свою очередь, в северной столице высокомерно относились к москвичам и за балами не очень переживали из-за сжигаемых заживо русских раненых. Кутузов в своих донесениях обманывал царя, а Ростопчин обманывал Кутузова и москвичей. Как говорится, есть чем гордиться.

Я процитирую очень важный и показательный документ, характеризующий то, как все русское общество понимало и оценивало происходящее, кого винило в развязывании войны и ее бездарном продолжении. Сестра Александра I великая княгиня Екатерина Павловна (1788–1819) была вынуждена написать брату (вся многолетняя переписка Александра с сестрой велась исключительно на французском языке — в том числе и о судьбах родины…):

«Мне больше невозможно сдерживать себя, несмотря на то огорчение, которое я должна вам причинить, мой дорогой друг. Взятие Москвы довершило раздражение умов, недовольство достигло высшей степени, и вас уже не щадят. Если это уже дошло до меня, то судите об остальном. Вас вслух обвиняют в несчастье Вашей Империи, во всеобщем и частном разрушениях, и, наконец, в том, что Вы погубили честь страны и свою собственную. И это не мнение какого-то одного класса, все соединились против Вас. Не останавливаясь на том, что говорят о роде войны, которую мы ведем, одно из главных обвинений против Вас заключается в том, что Вы нарушили слово, данное Москве, которая Вас ожидала с крайним нетерпением, и в том, что Вы ее забросили, все равно, что предали. Не бойтесь катастрофы, наподобие революции, нет! Но я предоставляю Вам судить о положении вещей в стране, глава которой презираем. Нет никого, кто не был бы готов вернуть честь, но вместе с желанием всем пожертвовать своему отечеству задают себе вопрос: к чему это приведет, когда все уничтожено, поглощено глупостью командиров? К счастью, далеко до того, чтобы идея мира была всеобщей, потому что чувство стыда от потери столицы рождает желание мстить. На Вас жалуются и громко. Я считаю своим долгом сказать Вам это, мой дорогой друг, потому что это слишком важно. Не мне указывать Вам, что необходимо делать, но знайте, что Ваша честь под угрозой».203

В связи с упоминанием сестры царя я продолжу тему самой семьи «Романовых» (Гольштейн-Готторпов) — и специально для любителей «всего русского», «исконного» и «нравственного» напомню: первым мужем Екатерины Павловны был принц Ольденбургский (Peter Friedrich Georg von Oldenburg: 1784–1812), а вторым — Вильгельм I Вюртембергский (1781–1864). Оба (!) мужа приходились ей двоюродными братьями! Таким образом, речь идет о серьезном кровосмешении, в сравнении с которым факт того, что Вильгельм еще и начальствовал над вюртембергским контингентом Великой армии Наполеона в начале кампании 1812 года — просто морально меркнет…

Об этом факте не упоминают в монографиях, посвященных войне 1812 года: 27 сентября, на праздник годовщины собственной коронации Александр I был вынужден ехать в карете, а не верхом, опасаясь бунта и нападения!204

После оставления Москвы режим авантюриста-Александра I держался на волоске: все общество его презирало и ненавидело. Счет пошел на дни. Если бы Москва не была бы столь удалена от Парижа, если бы Наполеон мог, с технической точки зрения, легче управлять империей (как например, с расстояния Вены или Берлина), то очередной дворцовый заговор уничтожил бы царя-психопата, а крестьяне в течение двух — трех месяцев перешли бы на сторону новых хозяев! Только после ухода Наполеона из Москвы (повторяю, именно ухода — никто Москву штурмом не брал, русская армия в наступление не переходила), а затем из России (а он и не собирался ее «захватывать»), трусливый маньяк Александр стал изображать из себя большого «деятеля». Миф о солидном значении Александра — это очевидная любому логически мыслящему человеку пошлая фальшивка.

У нас есть множество документов, которые большинство из моих коллег либо не заметили, либо не хотели замечать. К примеру, известный издатель «Русского архива» П. И. Бартенев (1829–1912) записал со слов фрейлины русского императорского двора А. И. Васильчиковой (1795–1855):

«...общественное мнение настроено было очень тревожно, и в гостиных шепотом говорили об устранении Александра Павловича…»205

Митрополит Московский Филарет (наст. имя Василий Михайлович Дроздов: 1783–1867) свидетельствует:

«Правительство утратило доверие, Государя прозвали глухим тетеревом (он был туг на ухо — прим. мое, Е. П.), Императрицу Марию коровницею и некоторые — пока Наполеон был вдали — ждали его как освободителя».206

Императрица-мать, канцлер граф Н. П. Румянцев, А. А. Аракчеев, А. Д. Балашов понимали, что война проиграна — и дальше мучить страну и остатки армии просто невозможно. Они желали мира.207 Если бы не мания царя, то многие бы сотни тысяч русских жизней (потерянные с сентября 1812 — по 1814 гг.) были бы сохранены! Упомянутые деятели осознавали, что Наполеон ведет лишь политическую войну, добиваясь выполнения условий Тильзитского мира (точнее — заключения обновленного соглашения, выгодного обеим сторонам). По данным полиции, громче всех ругал брата цесаревич Константин Павлович: он призывал завершить военные действия, ибо считал, что армии практически уже не существует.208

Москвичи-участники и современники событий знали и помнили, что вина за их бедствия полностью лежит на русском правительстве. Об этом свидетельствуют многие тома подшивок требований к правительству возместить ущерб от войны и пожаров, но есть и весьма четко сформулированные свидетельства иностранцев. Так, популярный в наполеоновскую эпоху поэт и писатель, посетивший Москву в 1826 году и внимательно расспрашивающий жителей (разных сословий), Ф. Ансело записал:

«Бодрые газетные сообщения, исходившие от московской полиции, запрет на иностранные газеты оставили людей в полной безмятежности: о приближении французов они узнали, увидев их у ворот города. Большинство москвичей, говорящих об этой страшной катастрофе с болью и горечью, возлагают вину за этот акт отчаянья на генерал-губернатора Ростопчина. Они утверждают, что кощунственное действие не имело никакого смысла…

(…) Ростопчин, предмет ненависти московского дворянства, пытался оправдаться. …Суждения москвичей и их мнение о бессмысленности пожара проистекают, конечно, из горьких сожалений об утраченном, которых не облегчило время…»209

Таким образом, и через 14 лет (а по самым разным источникам мы знаем, что и через 30 — и даже 50 лет) жители Москвы испытывали тягости от последствий трагедии, в которой последовательно виноваты: царь Александр, много лет подряд распалявший войну против Наполеона, генерал Кутузов, проигравший генеральное сражение и не нашедший в себе сил и способностей дать новый бой для защиты древнего города, и генерал-губернатор, «главнокомандующий» самой Москвы — Ростопчин, который не провел эвакуацию вовремя, а затем и вовсе сбежал из подожженного им города.

Историкам известно, что жители Москвы возненавидели Ростопчина — и после войны писали тысячи требований (они сохранились в архивах) центральному правительству России о возмещении нанесенного им ущерба. Но и французы уже в те роковые дни знали, что основной виновник происходящего — царь Александр. Так капитан Л. Н. Плана де Файе эмоционально писал 15 октября:

«Я проклинаю войну и суверена, который таким образом играет счастьем, судьбой и жизнью людей».210

Французы были в ужасе от зверств русского правительства:

«Эти варвары не пощадили даже собственных раненых. 25 тысяч раненных русских, привезенные сюда из Можайска, стали жертвами этой жестокости…»211

В бюллетене от 17 сентября Наполеон констатировал:

«30 тысяч раненых и больных русских сгорело».212

Как тут не вспомнить знаменитую фразу: «Солдат не жалеть — бабы еще нарожают!». Ее не без оснований приписывали Г. К. Жукову и С. М. Буденному, но есть еще один ее автор и адепт, который приходит мне на память (но кто об этом знает?): из письма императрицы Александры Федоровны своему мужу Николаю II от 4 августа 1916 года (по ст. стилю):

«Генералы знают, что у нас еще много солдат в России, и поэтому не щадят жизней».213

Между тем, Ростопчин почувствовал ненависть со всех сторон — и начал огрызаться, обвиняя уже самих москвичей в их несчастьях. Из его статьи в журнале «Русский вестник» (май 1813 года):

«Теперь еще спрошу у вопиющих героев, решившихся отчаянно защищать столицу, выехав из оной: За что Вы на меня негодуете?

Ответ: За то, что поверил вашим словам, оставили все свое имущество в домах и оно все сожжено и разграблено.

Вопрос: А Вы где же изволили быть?

Ответ: О, да мы давно уехали.

В 1812 году меня бранят для того, что (если смею сказать) для многих здоровых людей рубль дороже жизни».214

Но послушаем еще одного яркого свидетеля описываемых преступлений правительства, лицемерия церковников и неповиновения крепостных. Крупный помещик и известный масон Осип (Иосиф) Алексеевич Поздеев (1742–1820) при приближении французов вывез свою семью из подмосковного села Чистяково в имение с говорящим названием Нелюбово. Его переписка 1812 года — интересный источник, на который почему-то не обращают внимания мои коллеги. Из письма Сергею Степановичу Ланскому (1787–1862) от 19 сентября (по ст. стилю):

«…Дорога от Москвы в Петербург открыта; вы на таком же призе, как Москва: войск от Москвы до Петербурга нет, кроме мужиков, кои суть жертвы, да и те (т. е. мужики) отягчены набором рекрут и налогами до крайности. …И слышу, пишут теперь из подмосковной дворовые, что уже мужики выгнали дворовых всех в одних рубашках вон теперь; а ныне уже зима — куда идти без хлеба и одежды? В леса? Замерзнуть и погибнуть с голоду. Вот состояние России! А сердце государства — Москва взята, сожжена! Войска мало, предводители пятятся назад, научились на разводах только, а далее не смыслят; войска потеряли прежний дух, а Французы распространяются всюду и проповедуют о вольности крестьян, то и ожидай всеобщего (восстания); при этаком частом и строгом рекрутстве и наборах ожидай всеобщего бунта против Государя и дворян и приказчиков, кои власть Государя подкрепляют».215

Из письма О. А. Поздеева графу А. К. Разумовскому (1752–1836) от 21 сентября (по ст. стилю):

«Религия, искаженная наружностью, пьянством и прочими пороками, до того испортилась в нашем духовенстве, что за день до входа неприятелей в Москву и накануне не слышно было в воскресный день колокола ни заутренняго, ни обеденнаго, а попы толпами бежали из Москвы от своих церквей. Кто поверит, что в короткое время все произошло. Афишками от г. Ростопчина и князя Кутузова обманывали весьма часто, на день по два раза: что никакой опасности нет, что наши все разбивают Французов; сами все пятились и Москву оставили Французам и огню.

…А прежде того, как были в Смоленске, то этот Барклай и Багратион (который, слышу, от ран умер) уверяли жизнею, что Французы в Смоленске не будут. …Это мне рассказывал бывший на торжестве сам вице-губернатор Смоленский Аркадий Иванович Алымов, ехавший через мою подмосковную с казною из сожженного Смоленска, которого овраги, слышу, так наполнены убитыми людьми, что ходили по них, яко по мосту, и после за 17 верст нельзя было подойти к Смоленску от вони убитых тел.

А после 26-го августа при Можайске (имеется в виду сражение при Бородине 7 сентября по новому стилю — прим. мое, Е. П.), после сражения, князь Кутузов ездил по полю и видел, по его замечанию 50 тысяч тел, лежащих на поле. …Вот несчастье государства. Сами вы слышали, что войска наши сильны артиллериею и штыками. А, видно, стояли и мушкетною пальбою отстреливались, яко тарухтаны (турухтан (лат. Philomachus pugnax) — птица из семейства бекасовых: гнездится на травяных болотах и во влажных лугах в северной части Евразии — прим. мое, Е. П.), и дали себя столько перегромить.

…Некоторые Петербургские враждовали на Москву. Вот теперь ее и нет. Но как-то хлебом прибавился Петербург. Ибо Француз хитер, перережет коммуникацию».216

Замечу, что и сам автор процитированных строк не был образцом христианского благочестия. Он жесточайшим образом обращался с крепостными. «Нещадные» телесные наказания, непосильные работы, распродажа в рекруты.217 В Вологодской губернии Поздеев построил стеклянный (стекольный) завод: и требовал, чтобы каждый мужчина от 15 до 70 лет доставлял по 30 сажен дров и по 30 четвертей золы в год. В итоге крестьяне стали массово убегать. Тогда Поздеев потребовал с каждого тяглого работника по 3 четверти золы и по 3 сажени дров в неделю! Его главным страхом в 1812 году было опасение, что Наполеон даст свободу крестьянам. Именно крепостных он боялся больше всего на свете — и точно гораздо сильнее, чем французов как таковых. В 1814 году он даже сочинил пространную записку «Мысли противу дарования простому народу так называемой гражданской свободы» (вот такие они — русские масоны…).218 Я полагаю, что название сего трактата можно ставить подзаголовком вообще всей истории войны 1812 года с русской стороны…

Документальные факты русских первоисточников неопровержимо свидетельствуют: российское командование, правительственные лица и многие их подопечные не смогли повести себя с достоинством — и даже в соответствии со своими элементарными должностными обязанностями. Генерал-губернатор, дворянин, который сначала своровал чужое, затем, собрав драгоценности в шкатулку, бежал из города, приказав его поджечь. Это тот самый «дворянин», который в своих клоунских и истерических «афишках» клялся защищать город до последней капли крови. Главнокомандующий российской армии Кутузов — православный дворянин, убеленный сединами, сначала в полусне проиграл сражение, затем испугался давать второе, необходимое для защиты города — обманывает градоначальника до последнего, обещая отстоять Москву. А затем бросает в городе на руки Наполеону около 30 000 раненых, предварительно приказав удалить из города все пожарные трубы! Сам же просит провезти себя по Москве так, чтобы никто не видел: фельдмаршал трусливо боится взглядов горожан, солдат, Ростопчина. При случайной встрече с последним Кутузов также не нашел в себе чести сказать никаких подобающих извинительных или других слов. Надо сказать, что в отличие от русских раненых солдат, свою переодетую казаком любовницу Кутузов из лишенного пожарного инструмента города вывез: нашел и местечко, и возможность.

Что же увидели французы и прочие европейцы в древней столице той страны, которую демагоги-пропагандисты эпохи 1812 года превозносили более духовной и нравственной, нежели соседние (правда, одеты эти пропагандисты были во все «соседнее»): пьяные российские солдаты и офицеры, валяющиеся по улицам, выпущенные Ростопчиным из тюрьмы ошалелые и грязные колодники, дикие банды подмосковных крестьян, которые незамедлительно пришли грабить дома москвичей, алчные и трусливые попы, пытающиеся убежать из города с содранными окладами икон, растерзанное чернью тело студента Верещагина… Как этот позор не походит на цивилизованный порядок при вступлении Великой армии в Милан, Мюнхен, Вену, Берлин, Варшаву — которые, я напомню, не были, естественно, ни сожжены, ни разграблены.

Это не эффектный (к чему?) прием, но в данный момент (в три часа ночи), когда я пишу этот абзац, я слышу омерзительные пьяные крики соседки сверху, которая каждую ночь бьется в белой горячке при полном попустительстве профнепригодных полицейских (нарядов и участкового — это же не одиноко стоящего интеллигента с листочком «Нет войне» арестовывать). И подобное происходит в дорогом доме в центре Москвы (что творится в провинции я иногда наблюдаю, когда участвую как эксперт в различных ток-шоу: там истории страшнее скучных фантазий Босха). Спросите, к чему писать об этом в монографии — а к тому, что, к примеру, физики и химики действительно глубокого исследуют то или иное явление, а большинство «историков», к сожалению, до сих пор занимаются описанием бессвязных сказок, которые никак не помогают понять проблему, ее суть, следовательно, не могут называться наукой. Кроме того, подобное скотство не добавляет мне желания восторгаться убийством студента, бездарностью главнокомандующего или грабежом, учиненном подмосковными крестьянами двести лет назад. Ну, и еще, в контексте данного принципиального исследования, можно упомянуть о том, что одним мешает использовать свои военные возможности и таланты климат, а другим климат и подобная тварь (в этих скобках замечу: я путешествовал по многим европейским странам — и нигде мне не приходилось сталкиваться с подобными существами-соседями, хотя добрые и наивные европейцы уже пустили тех, кто сделает ситуацию неизмеримо хуже…).

Но вернемся в 1812 год: как прекрасно, что в той стране — в Российской империи — были и другие жители: проницательный государственный деятель и подлинный патриот России канцлер Н. П. Румянцев (к сожалению, уже доведенный до тяжелой болезни), интеллектуальный реформатор и труженик, будущий составитель единого свода законов М. М. Сперанский (правда, уже в ссылке…), совсем юный гениальный поэт А. С. Пушкин (скоро сошлют) — именно такие Личности и спасают честь страны и эпохи. Только они и есть ее смысл перед Историей.

V

Как я уже говорил, цель данной монографии — выяснить суть явления, подумать и сообщить то, о чем не думали до меня (а иначе зачем писать новые книги — но ведь пишут же, графоманят!), открыть те ракурсы, с которых еще никогда не смотрели на предмет исследования. Продолжая выполнять эту задачу, я предлагаю задуматься: а что же встретили в «чужом» городе «захватчики-иноземцы»? Мы ведь понимаем, что в теории, в классическом варианте войны: вот есть некая страна со всем своим, а вот есть чужие (они же «враги», они же «негодяи»), которые этого «своего» лишают самым подходящим под выделение бюджетных средств на празднование юбилея-избавления от «нашествия» образом.

Что же видят европейцы в Москве в 1812 году? Прежде всего — дворцы и особняки, которые были все до единого (!) выстроены в стиле европейской неоклассики (основанной на античности). Дворцы эти были наполнены и переполнены исключительно европейскими книгами, картинами, миниатюрами, статуями, мебелью (крайне редко попадались предметы, сделанные в России, но только по французским, реже по итальянским и английским моделям и иностранными мастерами), вазами и вазочками, сервизами, флаконами, одеждой и т. д. Это все было придумано, а часто и спроектировано на месте французами и итальянцами (напомню, на московском направлении действовал и корпус итальянских войск под командованием пасынка короля Италии Наполеона — вице-короля Италии и князя Венецианского Евгения Богарне).

Далее «захватчики чужого» дошли до центра местной исконности — до Кремля. Что такое Московский Кремль и кем был построен? Образованные люди (таких среди местных, простите, писак о войне 1812 года крайне мало) прекрасно знают, где стоит подлинник, с которого был сделан этот архитектурный „список для провинции“ (Кремль). Я имею в виду Замок Сфорца (Castello Sforzesco)219 в Милане. Эту крепость проектировал (среди прочих) Антонио Филарете, а вместе с ним некоторое время работал и архитектор Кремля Аристотель Фьораванти. Я подчеркиваю: Кремль построен не по русскому архитектурному образцу и не русскими «зодчими». Все это итальянское и строилось католиками или (уже в эпоху Ренессанса) верующими только лишь для вида в обществе. Этот же стиль архитектуры я всегда рад встречать и в моей любимой Вероне — например, замок Скалигеров, а также в прекрасной Венеции (Arsenale di Venezia — Арсенал). А те, чьи познания в мировой культуре простираются дальше маршрута пионеров по полю поражения Кутузова под Бородиным, читали и 21-ю песню «Ада» Данте, посвященную венецианскому Арсеналу.

Секретарь Наполеона Агатон Фэн однозначно констатировал:

«При первом взгляде на большую лестницу и сей внушительных размеров фасад царских палат сразу вспоминается старый дворец дожей в Венеции».220

Продолжим дальше узнавать, кто же создал местную «исконность», архитектурное обрамление «духовности» и «святыни, захваченные иноземцами»? Архангельский собор выстроен Алоизио (Aloisio) Ламберти да Монтиньяна, а Бон Фрязин — архитектор самой знаменитой колокольни — Колокольни Ивана Великого. Большую часть стены, Боровицкую, угловую Арсенальную, нынешнюю Сенатскую и Никольскую башни, а также Грановитую палату возвел Пьетро Антонио Солари. Военный архитектор из Милана Марк Фрязин (Марко Руффо) построил Спасскую, Беклемишевскую и Никольскую башни, а также завершил возведение Грановитой палаты.221

Над Спасскими воротами висит мемориальная доска (копия — поврежденный оригинал находится в фондах Музеев Московского Кремля), написанная странными, «неисконными», нерусскими буквами (и даже не руническим письмом…):

IOANNES VASILII DEI GRATIA MAGNUS DUX VOLODIMERIAE, MOSCOVIAE, NOVOGARDIAE, TFERIAE, PLESCOVIAE, VETICIAE, ONGARIAE, PERMIAE, BUOLGARIAE ET ALIAS TOTIUSQ(UE) RAXIE D(OMI)NUS, A(N)NO 30 IMPERII SUI HAS TURRES CO(N)DERE F(ECIT) ET STATUIT PETRUS ANTONIUS SOLARIUS MEDIOLANENSIS A(N)NO N(ATIVIT) A(TIS) D(OM)INI 1491 K(ALENDIS) M(ARTIIS) I(USSIT)P(ONE-RE)

С внутренней стороны стены надпись на русском языке (сохранившаяся со времен строительства):

В ЛЕТО 6999 ИУЛИА БОЖИЕЮ МИЛОСТИЮ СДЕЛАНА БЫСТ СИА СТРЕЛНИЦА ПОВЕЛЕНИЕМЬ ИОАННА ВАСИЛЬЕВИЧА ГДРА И САМОДРЪЖЦА ВСЕЯ РУСИИ. И ВЕЛИКОГО КНЗЯ ВОЛОДИМЕРЬСКОГО. И МОСКОВСКОГО И НОВОГОРОДСКОГО. И ПСКОВСКОГО. И ТВЕРЬСКОГО. И ЮГОРСКОГО И ВЯТСКОГО. И ПЕРМСКОГО. И БОЛГАРСКОГО. И ИНЫХ ВЪ 30 Е ЛЕТО ГДРЬСТВА ЕГО А ДЕЛАЛЪ ПЕТРЪ АНТОНИЕ ОТ ГРАДА МЕДИОЛАНА

Собор Чудова монастыря, собор Вознесенского монастыря, церковь Иоанна Лествичника, церковь Николы Гостунского — все это и многое другое также построено итальянцами. То есть итальянские католические (но уже с ренессансным вакхическим азартом) архитекторы возводили в византийском стиле здания культа, возникшего в древней римской провинции Иудея…

Поэтому нет ничего удивительного в том, что итальянцы и вообще европейцы в 1812 г. относились к кремлевским башням как к вторичному продукту и как к всего лишь военной цитадели.222

А где же русские архитекторы и первооткрыватели стилей (в отличие от Кремля-крепости итальянского стиля, храмы были построены в византийском стиле — также привнесенном в Россию из заграничного государства вместе с религией)? Получается, это «деды армии Наполеона строили»?! Когда же российские армии входили в 1813–1814 гг. в Берлин и в Париж — они вступали в города, в эстетику, в культуру которых их предки и они сами, к сожалению, не внесли ничего. Возможно, если бы изначально, давным-давно («Давным-давно» — название оперетты о 1812 годе) концепция развития страны была бы выбрана иная (не бессмысленная экспансия, захваты новых территорий, экстенсивный путь, а созидание и улучшение того, что есть) — то и мирных достижений в копилку мировой цивилизации было бы больше (и жизни русских солдат и крестьян не положили бы на лишних войнах).

В огромном количестве церковных текстов, всевозможных «житий», в летописях и былинах русского средневековья можно обнаружить множество забавных для сегодняшнего читателя рассказов о «небесном воинстве, преследовавшем врага» (вместе с изобретением фотографии эти «небесные» явления странным образом прекратились…), о мужике, всю жизнь лежавшем на печи, а потом вставшем и ушедшем «бить врага», о явлениях разного рода сверхъестественных лиц, НО почему-то там не являлись «естественные» лица — к примеру, архитекторы: люди, которые знают, как сделать так, чтобы крыша на молящихся не рухнула. Лежать, а потом идти убивать или умирать — это, безусловно, замечательно (для былин…), но нельзя лежать на печи, а затем встать сразу ученым, архитектором или вообще адекватным парнем. Для этого нужен труд и цивилизация, развиваемая и передаваемая из поколения в поколение. А что можно сказать о выборе модели жизни региона, в котором за 800 лет не было ни одного ученого (пока их физически не завез с «бездуховного» Запада, из стран «двунадесяти языков» 1812, из «басурман» Петр I)?

Здесь стоит сообщить собравшимся читателям, приученным пропагандой винить во всех разрушениях Москвы иностранцев (которые, правда, ее и создали…), что незадолго до войны 1812 г. значительная часть кремлевской стены, а также некоторые церковные постройки были снесены. Как так вышло? Знаменитый архитектор Василий Иванович Баженов (1738–1799)223 разработал проект Большого Кремлевского дворца, который одобрила Екатерина II. Все идеи, как обычно, шли из Европы: «Форум великой империи» должен был стать центром, к которому сходились московские улицы. За концептуальный образец был выбран католический (!) собор Святого Петра в Риме. Кстати, сам С. И. Баженов учился, естественно, не в России, а в Париже — у профессора Шарля Девайи (1730–1798), который был практически его ровесником.

Протяженность фасада нового сооружения составляла бы 639 метров и его окружала бы колоннада ионического ордера. Сегодня от этой идеи остались только эскизы и деревянная модель дворца в масштабе 1:48 (с 1936 г. хранится в Москве в Музее архитектуры). В 1769 году начали разбирать старые сооружения Кремля, здания Приказов, древнюю Оружейную палату, здание Вотчинной коллегии. В 1772 г. разобрали церковь Черниговских Чудотворцев, была снесена огромная часть кремлевской стены (выходящая к Москве-реке) вместе с шестью башнями! Но после этого во многих соборах стали обнаруживаться трещины (почему-то Бог не повлиял на законы физики…). В итоге проект был остановлен, а упомянутую часть стены было решено восстановить. Таким образом, в эпоху 1812 г. сами русские не относились к Кремлю как к памятнику, который нельзя ломать или полностью менять: просто, как обычно, бюджетные деньги были затрачены огромные, но расчеты оказались неверными, делали все непоследовательно.

Однако вернемся к процитированной выше надписи: что же такое «Медиолан»? Это латинское написание (Mediolanum) Милана — прославленного еще со времен Римской империи. В этом же городе в 1812 году располагалась официальная резиденция Евгения (Эжена) де Богарне, а еще 26 мая 1805 года Наполеон короновался (знаменитой Железной короной Лангобардского королевства) королем Италии. Как вы видите, тема возрождения идеи и смысла цивилизаторской роли Древнего Рима не покидает думающего исследователя на самых разных сюжетах войны 1812 г. Для дальнейшей связи времен замечу, что в Милане есть знаменитая улица Монтенаполеоне (via Monte Napoleone): ее особенно любят некоторые отечественные не по зарплате богатые чиновники (и их часто весьма «набожные» жены и не менее «набожные» любовницы), потому что именно здесь расположены самые дорогие модные бутики («Диор», «Версаче», «Валентино», «Этро», «Картье», «Ролекс» и т. д.). Именно на улице, названной в честь Наполеона, вероятно, подчас сливаются те деньги российских налогоплательщиков, которые происходят от распила бюджета на празднованиях памятных дат — вроде юбилея Бородина. В нескольких минутах ходьбы от всей этой красоты вы можете найти и дом, в котором останавливался один из добровольных интендантов Великой армии в 1812 году — великий писатель Стендаль, а чуть далее — и дворец, в котором во время своей легендарной Первой Итальянской кампании жил сам Наполеон.

То есть я прошу понять и прочувствовать: не менее 25 тысяч русских раненых сгорели заживо в подожженном московским губернатором Ростопчиным городе. Затем поджигатель уезжает на несколько лет жить в цветущий Париж, где его жена и дочь принимают католичество, причем дочь Софья (1799–1874) в 1819 году выходит замуж за графа Эжена де Сегюра (1798–1863) — сына капитана 8-го гусарского полка наполеоновской армии графа Октава Анри Габриэля де Сегюра (1779–1818): брата генерала и пэра Франции, адъютанта Наполеона в 1812 году и автора знаменитых мемуаров гр. Филиппа-Поля де Сегюра (1780–1873).224

А сегодня «духовные наследники» пропагандиста-балабола и погубителя Москвы — некоторые из нерадивых чиновников с теми же лицемерными пропагандистскими тезисами — все так же наслаждаются дорогостоящими поездками и покупками в странах формирования Великой армии Наполеона, в Евросоюзе (который тоже был мечтой Наполеона). При этом — Ростопчин и подобные ему негодные чиновники любят выдавать себя за «патриотов», а ученых, которые их выводят на чистую воду, в ряде пропагандистских изданий называют «пятой колонной»! И, вообще, кто в данном случае больший враг: Наполеон ли, которого довел и привел Александр, затем не остановили Барклай и Кутузов, а Ростопчин сам все сжег? Пусть ответ останется на интеллекте и совести читателя.

Полагаю совершенно принципиальным заявить, что данный экскурс в современность, а вернее, исследование явления в его развитии отнюдь не является элементом жанра публицистики — напротив: именно это и есть научный подход! Если история — это наука, то она должна быть прикладной и полезной, как полезна, к примеру, биология, медицина, физика и т. д. Истории необходимо эволюционировать из пересказа сказок или даже простого механического выявления подлинных фактов многовековой давности — в эффективного аналитика, который может объяснить суть процесса и предложить способы исправления ошибок (и на основе широчайшей базы точно выявленных и сформулированных знаний о прошлом предсказывать развитие явления или процесса в будущем). Долгое время историю использовали для пропагандистского «улучшения» прошлого или в лучшем случае для удовлетворения собственного любопытства (что само по себе неплохо, но для науки недостаточно) — теперь ей пора перерасти в нечто более полезное и солидное. Это как если бы ученый-медик описал некоторые симптомы болезни, но не определил бы саму болезнь, не рассказал бы о ее ходе и возможностях излечения. Так и в нашем случае: важно не просто упомянуть о некоторых действиях того же Ростопчина — а выявить само явление в его континууме.

Но вернемся все же к первоисточнику кремлевской каменной «исконности» — к Милану. Упомянутая улица не без заслуг была названа в честь императора французов (и потомка флорентийских патрициев!) Наполеона. Дело в том, что после второй Итальянской кампании Бонапарта излишне пылкие миланцы-республиканцы вручили ему предложение уничтожить старинную крепость Сфорца, однако мудрый Наполеон не только воспротивился этому, но приказал реставрировать памятник истории и культуры (тогда такого понятия не было — но гений, как обычно, жил как бы несколькими веками вперед), а также устроить перед ним просторную площадь для обозрения (именно с нее и с улицы Foro Buonaparte сейчас фотографируются у миланского «Кремля» русские туристы).

Рядом с крепостью (через парк Семпионе) находится еще один знаковый объект — триумфальная Арка Мира (Arco della Pace), заложенная в 1807 году (на месте городской стены эпохи Древнего Рима) по приказу Наполеона в честь его побед. За образец была, естественно, взята модель триумфальной арки все того же Рима. Подобные же арки были возведены по распоряжению Наполеона в Париже у Лувра и на Площади Звезды (и они также — центры притяжения российских и прочих туристов) — но это логично и органично. Однако задумайтесь: а как сочетается православие и «исконность» с тем, что в честь войны 1812 года (напоминаю про преступления Ростопчина и ему подобных) были возведены такие же арки в Москве и в Санкт-Петербурге? Это же колоссальная пропаганда языческих символов! Кроме того, мне как исследователю все же очень хочется отыскать во всем этом маскараде хоть что-то «исконно русское», годное для соответствующей «скрепы». Кстати, арку в Петербурге построил итальянец Джакомо Антонио Доменико Кваренги (1744–1817),225 а Триумфальные ворота в Москве создал архитектор, происходящий из семьи неаполитанцев (напомню — королем Неаполя в 1812 году был маршал И. Мюрат) О. Бове — он же Giuseppe Bova (1784–1834). И обе — в стиле Наполеона, в стиле ампир…

Должен заметить, однако: то, что мы сегодня видим в Кремле — это уже не совсем историческая, изначальная внешность памятников искусства старины. Известны исследования о невероятном и часто грубом, непрофессиональном переписывании («записывании» поверх исходного слоя) многих икон (среди них известная «Троица», приписываемая А. Рублеву). Еще знаменитый Теофиль Готье (1811–1872) верно описал свои впечатления от посещения построек Кремля:

«Русские же любят все новое или по крайней мере то, что имеет блеск нового, и думают, что проявляют уважение к памятнику, обновляя окраску его стен, как только она облупится или потрескается. Это самые великие маляры в мире. Когда им кажется, что краски потемнели, они переписывают даже росписи византийского стиля, украшающие церкви внутри и часто снаружи. Таким образом, эти росписи, с виду традиционно-древние, восходящие к примитивно-варварским временам, иногда покрыты красками буквально накануне. Нередко случается видеть, как маляр, пристроившись на шатающихся лесах, с самоуверенностью монаха-художника с Афона подновляет лик богоматери, заполняет свежими красками суровые контуры, которые являются как раз неизменным шаблоном».226

В связи с темой исторического оригинала и копий, с неумолимо движущейся по планете в последние века вестернизацией, я упомяну любопытный и показательный эпизод. В 2008 году я отправился в Пекин на Летние Олимпийские игры (там я руководил Культурной программой Дома друзей Олимпиады). Каково же было мое удивление, когда меня поселили во дворце-отеле «Пекин Шато Лаффит». Он оказался точной копией (как на 3D-принтере распечатали…) знаменитого Chateau Maison-Laffitte — замка семнадцатого века, творения легендарного архитектора Франсуа Мансара. Специалисты по эпохе Наполеона знают, что этот замок в свое время принадлежал и прославленному маршалу империи Жану Ланну (1769–1809). Скопировано было все — вплоть до дверных ручек; даже присутствовала копия портрета Бонапарта во время перехода через Альпы (знаменитое полотно Луи Давида, судя по цвету плаща, видимо, копировали с экземпляра, хранящегося в венском Бельведере). Только все это не обладало атмосферой и смыслом: камень ощущался как пластмасса (хотя продвижение эстетики великой цивилизации само по себе имеет большой смысл). Но впечатление, удивление было значительным…

А теперь вернемся в сожженную правительством Москву 1812 года.

Тема разности цивилизаций и индивидуальных натур, по всей видимости, является основополагающей для исследования темы данной монографии. Мы натыкаемся на ее грани буквально на каждом шагу — от Немана до Москвы. Здесь хочется еще раз подчеркнуть: ни генерал Бонапарт, ни император Наполеон никогда не сражался варварскими методами, никогда не прибегал к неконвенциональной войне. Подлость была ему органически чужда. Именно поэтому он остался в Истории, а его враги всех мастей сегодня вспоминаются блекло и лишь на фоне Его фигуры, Его деяний. В этой связи, дорогие коллеги и читатели, я предлагаю договориться: что мы считаем за «добро», а что за «зло», чем гордимся — и что презираем. Если мы ценим, к примеру, так называемые «традиционные христианские» нормы, то агрессивное сопротивление, тем более с помощью обмана и в спину — это зло и низость. Все это, а также убийства безоружных голодных людей (к примеру, французских пленных или оголодавших недееспособных солдат) — снова есть зло и позор уже с точки зрения норм европейской цивилизации эпохи 1812 года. Снижение приобретенной в ходе эволюции эмпатии до уровня ниже видового — это антропологическая яма. Поэтому многим поборникам «православной нравственности» надо выбирать: либо заповеди Нового Завета «снять», либо знания об архаичных инстинктах из лимбической системы головного мозга «надеть». Невозможно прославлять и героизировать зверство и повадки животного мира и каменного века посреди эпохи неоклассицизма.

Еще один важный нюанс для понимания психологии момента и подноготной драматургии той далекой трагедии. Русский император образца 1812 года не был легитимен: все в Европе и элита России знала об убийстве Павла I. Дворцовый переворот привел на престол и его предшественницу Екатерину II. Что касается, безусловно, уважаемого (не всеми любимого, но заслуги его признавали даже недруги) Петра I, то он вообще провозгласил себя императором, так сказать, самовольно, не имея никаких оснований в традиции. Наполеон в Москве (да и ранее) легко мог провозгласить что угодно: отмену крепостного права, низложение царя, он мог любого маршала объявить «королем русским» (чего далеко ходить: бояре всего двести лет назад с легкостью присягнули польскому королевичу — а у Наполеона командовал корпусом племянник последнего польского короля генерал Ю. Понятовский). Но все это не входило в планы императора: и это лишний раз доказывает, что никакого «завоевания» России он никогда не предполагал. Мало того, поступки «либерального» Британского правительства могли подсказывать и Наполеону: специально, чтобы разорвать союз Франции и России, был убит Павел I, из той же Англии режиссировали и многочисленные покушения на жизнь самого Бонапарта! По логике «поборницы законов» и «либеральных принципов» Англии, Наполеон вполне бы мог просто оплатить устранение главного двигателя постоянных антифранцузских коалиций — маниакального Александра (на совести которого уже было убийство собственного отца — и сотни тысяч жизней, погубленных в войнах). Однако для великого человека подобное было совершенно неприемлемым: хотя это благородство стоило дорого многим нациям Европы…

VI

Обратимся теперь к М. И. Кутузову и его армии. 15 сентября фельдмаршал объявил о решении перевести войско с Рязанской дороги (которую французы по незнанию — и это к вопросу о планах «захвата России» — называли «Казанской») на Калужскую дорогу. Об этом он, в частности, сообщал генералу барону Фердинанду фон Винценгероде (1770–1818):

«Мною только что получено письмо, посланное вами из села Малая Матерщина.

…Я намерен сделать завтра переход по Рязанской дороге, далее вторым переходом войти на Тульскую, а оттуда на Калужскую дорогу на Подольск».227

Кстати, о Винценгероде: об этом мало кто знает, но именно этот кадровый офицер, родившийся в Аллендорфе (Гессен-Кассель) и поступивший на русскую службу лишь в 1797 г., является хронологически первым «партизаном» войны 1812 г.: поскольку русские крестьяне никак не начинали партизанить, командование русской армией (в лице Барклая и Багратиона…) собрало Особый отряд и поручило этому гессенцу «партизанить» в тылу… других гессенцев, а также французов, итальянцев и т. д.228 Еще один любопытный факт, известный только специалистам: когда другой строевой офицер, Денис Давыдов, был практически одновременно с Винценгероде послан «партизанить», то он подвергался регулярному обстрелу со стороны невежественных крестьян: они полагали мародерами солдат со всех противоборствующих сторон (кроме того, не имели четкого представления об униформе русской армии). Именно из-за этого Давыдов был вынужден нацепить сермяжный армяк и отрастить бороду.229

Вообще же те несколько изобретенных русским командованием «партизанских» отрядов не имели ровным счетом никакого военного толка. Как верно обратил внимание еще выдающийся историк А. С. Замойский, один из глав отрядов (С. Г. Волконский: 1788–1865) лично признавал, что

«большинство героических историй — чепуха».230

Что до позднее разрекламированного государственной пропагандой А. С. Фигнера (1787–1813) — то он просто хладнокровный убийца, а Сергей Ланской — «насильник и убийца» (по определению русского же генерала графа Александра Федоровича Ланжерона).231 К большому сожалению, документы полностью подтверждают эти выводы. Если вспоминать Фигнера, дед которого (остзеец Самуил Фигнер) переселился в Россию к тому времени сравнительно недавно, то он был бессмысленно и маниакально кровожаден.232

Подобные варварски ведущие себя существа не могли играть никакой серьезной тактической роли, но чрезвычайно скомпрометировали репутацию русских той эпохи — и вообще, так сказать, испортили имидж войне 1812 года.

Чем же занимались в это время фельдмаршал Кутузов и русская регулярная армия в Тарутине? Кутузов фактически «проспал» подготовку к зиме: вместо серьезных приготовлений он все время спал и забавлялся с любовницей. 20 сентября Ростопчин писал Александру I:

«Князя Кутузова больше нет — никто его не видит; он все лежит и много спит. Солдат презирает его и ненавидит его. Он ни на что не решается; молоденькая девочка, одетая казаком, много занимает его».233

Кроме того, продолжал интриговать и распускать в этом отношении подчиненных. Генерал А. П. Ермолов свидетельствует:

«Интриги были бесконечные, пролазы возвышались быстро; полного их падения не было замечено».234

Из письма генерала Н. Н. Раевского:

«Я в Главную квартиру не езжу, она всегда отделена. А более для того, что там интриги партий, зависть, злоба, а еще более во всей армии эгоизм (а как же „православные ценности“? — прим. мое, Е. П.), несмотря на обстоятельства России, о коей никто не заботится».235

Генерал Д. С. Дохтуров:

«Все идет навыворот. Все, что я вижу, внушает мне полнейшее отвращение».236

Обычно отечественные авторы муссируют тему армии Наполеона, «таскающей шубы в Москве». Мудрено ли, что в оставленном и уничтоженном самими русскими городе, где физически нет магазинов (в европейских столицах проблем не было — всё интеллигентно покупалось за золотые наполеондоры), солдаты частью по жизненной необходимости или из алчности брали из обгорелых строений еду и теплые вещи (те, что остались после разграбления Москвы подмосковными крестьянами, казаками и солдатами…)? Гораздо позорнее поведение в это же время огромного количества русских воинов! После оставления Москвы — на пути движения к Тарутину и в самом лагере армия окончательно разложилась.

Даже крикливый псевдопатриот Ф. В. Ростопчин (еще недавно писавший кипы листочков об «исконных» добродетелях русских) был вынужден признать:

«Солдаты уже не составляют армии. Это орда разбойников».237

Показательно, что явно прорусски настроенный современный английский исследователь — профессор Лондонской школы экономики, член Британской академии Доминик Ливен (1952 г. р.) вынужден в итоге так описать ситуацию: «К истощению и огромным потерям теперь добавились чувство позора и отчаяния, вызванные оставлением Москвы без боя. Как всегда, лишь тонкая грань отделяла официальную реквизицию от грабежа. Дисциплина в армии страдала, и многие солдаты начали опустошать близлежащие деревни. Пальма первенства в этом деле принадлежала казакам, но они отнюдь не были единственными, кто принимал в этом участие. Неподалеку от Тарутинского лагеря возник импровизированный рынок награбленного…»238 Приходится признать: армия Кутузова и Тарутинский лагерь превращались в притон бандитов.

Таким образом, миф о том, что „Кутузов сохранил армию“ — это практически полная выдумка: та маленькая часть войск, которая не была им угроблена в Бородинском бою, а затем избежавшая сожжения в Москве, перешла к мародерству и дезертирству. Только часть еще сохраняла подобие строевой службы (именно их и посылали в карательные экспедиции против бунтующих крестьян).

Адъютант Кутузова М. И. Михайловский-Данилевский докладывает:

«Побеги солдат… весьма участились после сдачи Москвы… В один день переловили их четыре тысячи».239

Четыре тысячи дезертиров за один день?! И это из армии в 50–55 тысяч! Вдумайтесь: эти беглецы не собирались думать о дальнейшем противостоянии французам — и подобное явление было повальным. Если бы Наполеон просто не ушел обратно (ему же надо было продолжать управлять империей, он не простой генерал, его место — в Париже), то такую армию никогда бы не назвали «победившей».

Сам Кутузов писал губернаторам Тулы, Владимира, Рязани и Тамбова:

«Мародерство в армии увеличивается и даже распространилось в губернии от театра войны».240

О том же рапортовал он и Александру:

«Заботу немалую делает мне мародерство».241

Кутузов перешел к регулярной практике жестоких телесных наказаний-пыток. Только в один из дней 11 мародеров «прогнали шпицрутенами каждого через 1000 человек по 3 раза», а еще 14 человек — «прогнали через 500 человек по 3 раза».242 Показательно, что этот документ (опубликованный еще в царское время) не включили в советское издание сборника документов, посвященного Кутузову.

Ситуация подчас доходила до комизма и позорного абсурда. Армия до того распустилась и привыкла грабить (да и проблема доставки всего необходимого не была должным образом налажена командованием), что в один день самому фельдмаршалу пришлось съехать из занимаемого им дома, потому что солдаты растащили крышу на дрова — причем именно в тот момент, когда он находился внутри и обедал. Об этом случае у нас есть документальное свидетельство генерал-майора Владимира Ивановича Левенштерна (1777–1858).243

Дисциплина упала окончательно — при появлении генералов солдаты часто не надевали мундир и оставались босыми.244 Еще больше проблем русская армия доставляла местным жителям: мародерство стало нормой, военнослужащие угоняли скот и птицу.245 Но и сами русские крестьяне и купцы платили им схожим отношением: не приносили «защитникам» еду в подарок, а привозили ее в Тарутинский лагерь и старались продать (отчего военный стан стал напоминать восточный базар).246

И, естественно, во весь период безделья в Тарутино русские патриотические офицеры продолжали читать европейские романы (знаменитых русских художественных сочинений тогда еще практически не было, а те, что были, не представляли интереса):

«Книги были большею частию известных тогда писателей: Дюкре дю Мениля, Радклиф, Коцебу; помню также, что были „Жиль Блаз“, „Путешествие капитана Кука“ и много других».247

Во все время пребывания в лагере, когда необходимо было срочно предпринимать меры к борьбе с Наполеоном, к возвращению Москвы (однако и конкретных планов подобного наступления не было!) — или хотя бы к подготовке армии к холодному сезону, Кутузов бездействовал. Он много спал, забавлялся с молоденькими девицами и рассылал карательные отряды против бунтующих русских крестьян. Сами солдат называли его «темнейшим» (т. к. они просто не видели своего главнокомандующего).248

Главная квартира Тарутинского лагеря расположилась в Леташевке. Там не было ни помещичьей усадьбы, ни церкви. В итоге главные персонажи расположились непритязательно: Кутузов — в крестьянской избе, дежурный генерал П. П. Коновницын — в курной избушке, а комендант Главной квартиры полковник С. Х. Ставраков (1763–1819) — в овечьем сарае.249

Русское правительство в Петербурге боялось правдивых известий с фронта. Об этом факте не упоминают мои коллеги, но жена Кутузова состояла в переписке с госпожой де Сталь — и жаловалась, что Аракчеев постоянно вскрывает ее почту и читает все письма от мужа первым! Этот «слуга» царя даже не допускал личной встречи с ней курьеров из армии.250

Через некоторое время Наполеон отправляет в ставку Кутузова (замечу, что французы не сразу нашли русских, долго они не понимали, куда вообще пропала русская армия…) генерала графа Жака Александра Бернара Ло, маркиза де Лористона (1768–1828) с предложением к Александру I мира для России. В 1810–1811 гг. Ж. А. Лористон был посланником Франции в России и лучше других знал о внутренней ситуации. Многие невежественные или нечистоплотные авторы сочинений о 1812 годе выдают это за нечто неожиданное и экстраординарное. Но мы уже знаем из процитированных документов, что Наполеон:

- с первого дня своего правления (еще консулом) стремился к миру и союзу с Россией, всячески исправляя негативный имидж России во французском обществе;

- он вернул без размена (и за счет французской казны) пленных русских солдат (оставленных А. В. Суворовым…) и заключил мир с императором Павлом I;

- в 1805 году, отбив агрессию Александра от собственных границ, Наполеон не стал преследовать разбитую русскую армию после Аустерлица (надеялся на мир);

- после того как он разгромил русских под Фридландом, он не стал переходить фактически незащищенную границу России, а предложил и заключил мир и союз (1807 г.);

- когда он заметил, что Александр не очень хочет исполнять условия Тильзитского мира, он пригласил его в 1808 г. на свидание в Эрфурт (для укрепления отношений);

- Наполеон терпел все нарушения мира еще несколько лет: и уже перед новой войной посылал к Александру генерала Луи-Мари-Жака-Альмарика де Нарбонн-Лара с предложением не воевать;

- в Вильно он снова предложил заключить мир;

- после Смоленска Наполеон вновь великодушно отпустил пленного русского генерала: и передал с ним предложение о мире (если бы его заключили — русские не погибли бы в Бородинском сражении и в Москве).

Таким образом, это был всего лишь очередной акт никогда не меняемой Наполеоном политики, направленной к установлению мира. Двух точек зрения на сей счет быть не может. И то, что Кутузов не заключил перемирие, а Александр не пошел на мир весьма четко характеризует их отношение к собственному народу, армии, а также к т. н. «христианским заповедям». Они продолжили сеять смерть еще два года!

Узнав о визите высокого иностранного гостя Лористона, Кутузов страшно засуетился: примерно, как бы засуетился мелкий чиновник перед приездом крупного начальника. Он не нашел ничего лучшего, чем устроить «потемкинскую деревню». Доктор исторических наук Н. А. Троицкий совершенно справедливо замечает об этом:

«Чтобы произвести на Лористона выгодное для России впечатление».251

Обычно ленивый Кутузов даже приоделся. Офицер его штаба А. А. Щербинин вспоминает:

«Мы в первый раз увидели Кутузова в мундире и в шляпе. Эполеты он выпросил у Коновницына».252

По свидетельству адъютанта Кутузова:

«Армии велено было разложить множество огней. Казалось, что в лагере стояло 200 или более тысяч человек».

Для большей помпы он распорядился «варить кашу с маслом и петь песни».253 Ничего не скажешь: большой полководческий талант. В советские годы Кутузов мог бы подрабатывать режиссером типовых пропагандистских фильмов о сытной и веселой жизни колхозников и строителей чего-нибудь.

Итак, русские солдаты спели перед иностранным гостем. Вообще же подобные представления мог устраивать человек, который боялся новых боев с Наполеоном: и поэтому изображал «грозные» и многочисленные войска. Но, очевидно, что ни Лористон, ни Наполеон в этот спектакль не поверили. В итоге Кутузов послал в Петербург сообщение о визите Лористона, но через самый неудобный дальний маршрут, и велев не сильно спешить. За неимением больших профессиональных талантов генерал ждал холодов (и понимал, что Наполеон когда-то в итоге должен вернуться в Париж!).

Я считаю необходимым предложить совершенно новую, основанную на фактах и логике, оценку реакции Кутузова на визит посланца Наполеона. Почему Кутузов не заключил перемирие с Наполеоном? Вопрос непраздный: гибли десятки тысяч русских солдат и крестьян, горели города, поместья, бунтовали крепостные — и все это, как прекрасно понимал Кутузов (мы это достоверно знаем из источников), было выгодно не России, а Англии. Ответ прост: если бы Кутузов заключил перемирие, то он автоматически из хитро и удобно придуманной роли «спасителя отечества» оказывался бы в роли банального уголовника, который, потерпев поражение, взял огромную сумму денег за «победу», сдал Москву, оставив там на сожжение около 30 000 русских раненных, колоссальный арсенал и лишив влиятельных аристократов собственности. Если помещики и москвичи уже возненавидели Ростопчина (который в итоге вынужден был уехать из России), то они могли бы сделать объектом своей ненависти и Кутузова (собственно, ропот уже начинался — нужно было только время!).

Кто-то может заметить, что подобное перемирие пошло бы вразрез с желаниями царя. Но Кутузов не погнушался нарушить эти интенции, оставив Москву, а затем на Березине (подставив адмирала П. В. Чичагова и провалив так называемый «петербургский план» Александра по окружению французской армии). Он разбивался в лепешку лести и услужливости только в присутствии монархов и начальства, а в столь сложных и опасных для него лично ситуациях он предпочитал действовать по принципу «война все спишет». Кутузов знал, что Александр не желал мира — и готов был положить любое количество жизней своих подданных на алтарь своей зависти к Наполеону. Фельдмаршалу нужно было дождаться одного: похолодания и полного осознания французами, что победно гоняться за русской армией не имеет никакого практического смысла.

Вообще же я призываю и коллег-историков и рядового читателя сделать усилие и постараться посмотреть незамутненным взглядом на уже въевшуюся ржавчину мифов о 1812 годе, о Кутузове и всех прочих. Чтобы, так сказать, лабораторно понять положение Кутузова после оставления Москвы и суть этого персонажа, представьте, что в сентябре Александр погибает от руки заговорщика (а недовольство царем в те месяцы зашкаливало) или от несчастного случая (кстати, напомню: несколькими годами позже его лягнула копытом лошадь — и он чуть не помер от гангрены…). Новый император (Константин или юный Николай — при сотне советов от Румянцева, от матери и других приближенных) заключает с Наполеоном мир. И хорошо еще, если получится сохранить трон, потому что гражданская крестьянская война в подобной ситуации междуцарствия могла спутать все карты. При таком раскладе Кутузов остается в образе бездарного и развратного генерала, повинного в гибели Москвы и десятков тысяч людей. И именно таким бы вы все его знали с детства (а детские ложные представления о мире выбить потом практически невозможно). И тогда уже на любой писк автора, пытающегося обелить Кутузова, вы бы этого автора называли «врагом родины» и обвиняли в «кощунстве» (хотя этот термин вообще неправомерно использовать в научном дискурсе). Без подобных интеллектуальных экзерсисов, без лабораторной научной (!) работы над каждым конкретным моментом, история никогда не сможет стать наукой, аналитически ценным предметом, а навсегда останется никчемным пересказом былин и сказок.

Я повторяю: как в бытовой жизни, так и в научном анализе мы постоянно должны сравнивать различные варианты действий. Иначе невозможно принять верное решение или оценить верность подобного решения в прошлом. На самом деле, те, кто повторяют бездарную фразу о том, что история не имеет сослагательного наклонения, сами не замечают, что на каждом шагу его используют! Любой самый примитивный автор обязательно напишет банальности, вроде «если бы русские приняли бой на границе — то не имели бы шансов», или «если бы перед Бородином Наполеон принял предложение маршала Л. Н. Даву сделать обход», или про варианты дороги для отступления армии Кутузова из Москвы — и так далее. Но таким писателям, которые сами не понимают, о чем пишут, совершенно недосягаемо попытаться проанализировать явление под новым, неожиданным, более масштабным и принципиальным углом зрения! Ржавчина мифологии и инертность парализуют мысль.

Итак, Наполеон продолжил свой курс на замирение. Он был полным победителем: и в военном смысле, и как занявший «древнюю столицу». Но Александр был психически неадекватен: и в эпоху беззакония, когда его власть была ограничена только убийством (дворцовым заговором), он мог себе позволить любое самодурство, а затем это самодурство и преступную политику сумел легко объявить «победой» (а кто мог возразить: дворяне под цензурой и угрозой ссылки, крепостные — вообще неграмотны, а ручной Синод еще и с паперти все это благословит). Представьте себе боксерский ринг: с одной стороны — честный и достойный борец, с другой — посланный хозяином раб. Раб повержен, но хозяин не признает поражения, а трусливо отсиживается где-то в комнатах за залом: он просто ждет, пока победитель уйдет с ринга (а затем его можно побить всей шайкой при выходе, напав со спины). Именно так повел себя русский царь. Здесь его личные интересы временно сошлись с личной выгодой Кутузова.

Наполеон в итоге добился перемирия (после новых поражений русских войск весной 1813 г.), но любой мир с Александром был временным явлением.

Теперь мы вновь обратимся к тому, что происходило не только в Москве или в Петербурге, но и в России в целом.

История войны 1812 года сегодня, к сожалению, погребена под завалом лжи и мифов: а главное, она скована фальсифицирующей концепцией, полностью подменяющей суть происходившего в 1812 году. Ни один историк до меня не говорил о гражданской войне в России в 1812 году, но я утверждаю: крестьянская война, гражданская война в России в 1812 году была более масштабным событием, нежели военные операции (а на пути от Малоярославца до Немана — уже практически невоенные). Кампания Наполеона происходила на фоне гражданской войны в России. Да, безусловно, его образ и эффектные имена маршалов, да и русских генералов, эполеты, плюмаж, яркие военные термины способствуют тому, чтобы относиться к крестьянским восстаниям в десятках губерний без информационного и эстетического интереса. Да, по неграмотности крестьяне не оставили нам текстов о той войне (зато есть огромный корпус официальных документов о сражениях регулярной армии с повстанцами — просто эти документы неудобны для официальной концепции 1812 года в России, а для западных историков они недоступны физически или в силу языкового барьера). Но наука диктует нам обязанность (!) быть объективными и подходить к сути с математической точки зрения.

Просто сравните: численность войск с обеих сторон, участвовавших, предположим, в единственном крупном Бородинском сражении (около 280 000 с обеих сторон, учитывая 19 000 отдыхающей гвардии Наполеона) с крестьянским населением нескольких бунтующих губерний России — а это миллионы! Сравните эти миллионы с боем при Малоярославце, в котором участвовали всего несколько дивизий или с авангардными боями, где счет шел лишь на полки или батальоны! А самое важное: армия Наполеон была в России всего считанные месяцы, вытянулась тончайшим «ручейком» по старому Смоленскому тракту (и еще меньшие «ручьи» на флангах) и вышла из России, а гражданская война охватила большую часть страны и затем, по сути, никуда не исчезла — вплоть до 1917 года. Нежелание Александра заниматься вопросами внутренней политики и последствия этого нежелания население России расхлебывает фактически два века!

Как мы уже видели из документов и первоисточников (а только они и имеют ценность), армия Кутузова практически не тревожила путешествие европейской армии, но зато помещик, рабовладелец (хозяин 6567 крепостных рабов)254 Кутузов проявил колоссальную энергию, посылая карательные отряды (в несколько тысяч солдат!) подавлять восстания крестьян! Налицо две войны. Но пропаганда, начатая еще при Александре и завершенная «по Высочайшему повелению» Николая I, полностью заместила истинный смысл произошедшего. Да, да: история наука молодая, многие темы и явления еще не стали научными, а носят пропагандистский или технически-описательный характер. Еще многое придется переосмыслить и сформулировать заново (полностью). Так было и в физике, химии, биологии: от совершенно неверных представлений, длящихся веками и десятилетиями, мы пришли к верифицированной картине мира и адекватной типологизации предметов. Сегодня историки обязаны преодолеть инерцию своих заблуждений ради сохранения за историей статуса науки.

Итак, в 1812 году крестьянская (гражданская) война против крепостничества и царского режима охватила почти всю империю — 32 губернии (т. е. там, где были кровавые бои — менее серьезные волнения были повсеместно):255 это больше, чем во времена не так давно подавленной любимцем отечественных «патриотов» А. В. Суворовым пугачевщины! Таким образом, параллельно с одной войной происходила другая. Крестьянские бунты мгновенно вспыхнули как в центральных губерниях (Московская, Смоленская, Витебская, Могилевская, Минская), так и в отдаленных (Вологодская, Пермская, Тамбовская, Саратовская, Оренбургская).256

Я подчеркну: война крестьян против помещиков и режима имела несравнимо больший фронт, чем локальная кампания Наполеона! Восстание Дорогобужских крестьян в официальных документах даже называлось «революцией»!257 Крупнейший бунт (более 20 тысяч активных участников и, соответственно, до 100 тысяч так или иначе сопричастных!) произошел в 12 волостях Пермской губернии.258 А самым жестоким подавлением «прославилось» вооруженное восстание ратников Пензенского ополчения. Семь тысяч (это только наиболее активная часть!) ополченцев захватили город Инсар, посадили в тюрьму офицеров. Горожане поддержали крестьян: «Это не Пугачево: тогда вас не всех перевешали, а нынче уже не вывернетесь!», — предупредили бунтовщики дворян.259 Кутузов направил против повстанцев войска (которыми практически не тревожил Наполеона). После кровопролитных сражений (!), бунт был подавлен со средневековой (а то и первобытной) жестокостью. Документы свидетельствуют: плененным обезоруженным ратникам вырывали ноздри, глаза, до смерти секли палками — так расправлялись одни люди, которых называют «православными» с другими такими же260 (а как же «заповеди»?!).

В октябре Кутузов написал исправнику Боровского уезда Московской губернии подавить бунт крестьян села Тюнино и наказать их самым жестким образом.261 9 ноября фельдмаршал направил карательные войска для расправы над крестьянами села Романово на Смоленщине («крестьяне вышли из повиновения законной власти…»).262

А где же разрекламированные «партизаны»? Собственно — вот это и есть партизанская, народная война — но в реальности она велась против российских помещиков, царя и армии! Существование разного рода «кожиных» серьезными источниками не подтверждается, а документов о гражданской войне — тысячи! Нет никакого научного смысла путать бытовые убийства забредших в деревню отдельных мародеров или безоружных голодных солдат с каким-то массовым, осознанным (!) движением и явлением. Малозначительными нападениями крестьян на отдельных французских солдат как фактором войны 1812 года можно пренебречь по аналогии с погрешностью измерения.

Карательная деятельность Кутузова доходила до абсолютно позорных и абсурдных вещей. Помещица В. А. Хованская попросила (?!) главнокомандующего русской армией прислать отряд, чтобы усмирить бунт мужиков — и Кутузов 7 октября такой отряд к ней направил!263

Так кто был главный концептуальный, долговременный враг Кутузова — и чьим долговременным врагом был он сам? С кем он в реальности активно боролся? Кто такие, с точки зрения математической логики и продолженного времени, «оккупационные войска»? Теперь, зная об этих фактах, ответьте мне честно на вопрос: о какой «отечественной» войне против французов может идти речь?! Совершенно очевидно, что в 1812 году имела место гражданская война в России на фоне локальной русской кампании Наполеона (она же, с юридической точки зрения, 6-я антифранцузская коалиция, а для населения Литвы и вообще бывших польских земель — национально-освободительная война против российской оккупации), в которой он в ряде сражений победил русскую армию! У меня даже была идея назвать книгу «Гражданская война 1812 года» (возможно, если я посвящу специальное исследование теме противостояния сословий и этносов в 1812 году — я использую такое название).

Я повторяю: ученые не имеют права игнорировать масштабы и сравнительные математические показатели процессов! Исследователи 1812 года не имеют права пренебрежительно относиться к поступкам бунтующих русских крестьян в пользу эффектных картинок с ментиками и шляпами! Перефразируя известный слоган периодических изданий, мнение историка обязано совпадать с мнением документов! Нам необходимо выбраться из-под сгнившей робы имперской пропаганды двухсотлетней давности. И у меня нет никаких сомнений, что через несколько лет и исследовательская литература, и учебная примут именно предлагаемую мной концепцию событий 1812 года. Они не смогут сопротивляться логике и фактам в век свободного доступа публики к информации. Они не смогут и дальше потчевать аудиторию примитивными нелогичными мифами.

Отдельно замечу: гражданская война 1812 года в России была не просто крестьянской, не односторонней — и помещики видели в крепостных волнениях большую опасность, боялись вооружать крепостных, а бунты подавляли с помощью регулярной армии. Их культурно-эстетические миры априори не могли совпадать и носили в себе зерно раздора и враждебности. Еще до начала военных действий в июне в России уже тлела гражданская война.

На чем все держалось? На чем держалась власть сменяющих друг друга часто нелегитимных царей, которые не сумели даже создать единого свода законов, а их быт и вся придворная цивилизация были совершенно лишены связи с основной массой населения? На страхе перед карательными действиями армии, жандармов, на доносах (в том числе от попов, нарушавших тайну исповеди), на невежестве и обрядовом суеверии крестьян. Я напомню то, что большинство исследователей не упоминают или сами не могут уразуметь. Русская армия была элементом деклассированным. Рекрута в юности изымали из крестьян — зачастую на всю жизнь (за 25 лет он погибал или на поле боя, или от ужасных условий содержания). Армеец уже никак не был связан с общиной и даже с семьей. Солдаты были практически поголовно неграмотными, их сознание не развивалось. Поэтому они не гнушались воевать против собственного народа в 1812 году: как карательные отряды, посылаемые генералами, или просто дезертировав — и став мародерами.

Представим, как бы выглядело чествование памяти о 1812 годе, если бы официальные власти следовали бы за историческими реалиями. Например, можно было бы пригласить какого-нибудь иностранного художника, чтобы он создал «Панораму сражения русской армии со взбунтовавшимися русскими крестьянами». Опять-таки отмечали бы праздник «День битвы с восставшими ополченцами». На марках и открытках — перевешанные офицеры, а в другой серии — уже наказанные крестьяне. Художники стиля соцреализма получили бы заказы написать портрет Кутузова в мудрой и одновременно героической позе, отдающего приказ послать карательный отряд (по записке-требованию помещицы). Особенно интересно было бы послушать речи чиновников. Видимо, они заявили, что, если бы желающим нормальных условий жизни и труда крестьянам не выдернули бы ноздри свои, то в их деревнях уже стояли бы лошади (читай — танки) парижан или миланцев из Великой армии. Особую остроту приобрели бы фразы типа «вспомним, братцы…» или «недаром помнит вся Россия».

Приходится продолжить мысль: а ведь Наполеон, «назначенный» «врагом» не убивал русских в Москве, в Можайске (и там сами власти заживо сожгли собственных раненых), он не сжигал города и села, он не торговал русскими крестьянами, не делал крестьянских дочек своими наложницами. Наполеон не посылал русских солдат умирать в далекой от них Австрии в 1805 году (как и в 1813–1814). Он всего лишь оборонялся: честно, открыто, используя только достойные профессиональные методы, не ведя неконвенциональную войну «из-за угла». Откройте карту головного мозга, прочитайте, сколько примерно нейронов и синапсов в нем орудует, оглянитесь на изобретения физиков и микробиологов нашего века: и поймите, что жить примитивными штампами, навязанными буффонной пропагандой позапрошлого века, просто недостойно представителей нашего вида!

Между тем в отношениях Наполеона с русскими солдатами были и совсем мирные — красивые истории. В Тильзите, в день ратификации договора (9 июля 1807 года), вдохновленный давно желаемым союзом с Россией, во время совместного парада русских и французских войск Наполеон изъявил желание наградить орденом Почетного легиона «самого храброго русского солдата». Выбор пал на правофлангового гренадера Преображенского полка Алексея Евдокимовича Лазарева (1775 (?) — 1825). Дальше для отсталого сословного строя России произошло абсолютно невозможное: Наполеон снял с себя орден Почетного легиона и надел его на Лазарева, приказав производить ему ежегодно по 1200 франков. Наполеон сказал гренадеру: «Ты будешь помнить этот день, когда мы, твой государь и я, сделались друзьями». Затем, будучи послом в Петербурге, Арман де Коленкур приглашал Лазарева на свои балы и обеды и дарил ему ленты ордена Почетного легиона.264

В 1809 г. по повелению (самоуправство!) цесаревича и великого князя Константина Павловича, унтер-офицера лейб-гвардии Преображенского полка Алексея Лазарева лишили ордена Почетного легиона за «учиненные им дерзкие поступки против фельдфебеля Тиравина и разжаловали без суда в рядовые» (переведя в Азовский пехотный полк). Жизнь солдата, на которого однажды пала высокая милость, закончилась печально и банально. В июле 1819 г. у прапорщика Лазарева во время посещения знакомого в Санкт-Петербурге произошел конфликт с хозяйкой квартиры этого знакомого. Также досталось и случайному свидетелю конфликта. В результате причиненных побоев «чиновнику и мещанке» в октябре 1819 г. прапорщик Лазарев был предан военному суду; суд затянулся, свидетели меняли показания — в итоге 4 апреля 1825 года Лазарев застрелился. Вот такая отдельная человеческая история на фоне большой войны.

В 1812 году пропасть между сословиями в России была огромная и качественного свойства. Если некоторые авторы все же позволяют себе цитировать не очень симпатичную для красивой концепции фразу из манифеста Александра о возвращении ополченцев в их «первобытное» состояние после войны, то никто не желает видеть подобного же отношения к рабам и у «героя»-Кутузова. У него все было, так сказать, «расставлено по полочкам»: люди какого сорта и положения — где. Так, в официальном приказе по армиям от 10 сентября он распорядился:

«…воины ополчения Московского одежд не переменяют, бород не бреют и, одним словом, остаются в прежнем своем состоянии, которое по исполнении сей священной обязанности возвратятся в свои домы».265

Прекрасный текст! Рабовладелец (хозяин более 6 тысяч крепостных) использует пропагандистский термин «священная обязанность»: т. е. положите жизни, отстаивая свои же цепи, а кто останется в живых — вернетесь опять крепостными, никто вам за защиту цепей воли не даст! Даже символ крепостного крестьянина — бороду — брить нельзя! Это свобода? Что же защищать, если ЧЕЛОВЕК не имеет права даже побриться? «Враг» доходит до таких запретов? И что за странная трактовка Писания (ну, если «обязанность» «священная»): в нем (если взять «первоисточник») где-то написано, что надо биться против других наций, отстаивать классовое неравенство и в каком-то стихе есть запрет на бритье бороды и смену одежды?

Вернемся, однако, к хронологическому описанию событий. Горят города, гибнут мирные жители и десятки тысяч солдат, а чем занимается виновник всех бедствий Александр? Он, простите, свистит (ну, и, конечно, усиленно молится). Дело в том, что у русского царя было хобби — художественный свист.266 Потому царь часто и предпочитал салоны военным плацам (хотя и показуху муштры также жаловал): офицеры над ним посмеивались, а вот дамочки с удовольствием аккомпанировали и вели с ним доверительные разговоры, как с подругой.267

Мы еще долго будем вынуждены разгребать завалы лжи — а она буквально во всем! Задумайтесь: какой образ первым встает в сознании не только обывателя, но даже многих «историков», когда они вспоминают войну 1812 года? К примеру — «партизан» Денис Давыдов (1784–1839), причем вместе с эффектным портретом в красном костюме. Но какой же он партизан? Это кадровый военный — подполковник Ахтырского гусарского полка, который по решению генерала П. И. Багратиона стал командовать «летучим» мобильным отрядом из всего лишь (!) 50 гусар и нескольких десятков казаков! Почему мы про него так наслышаны? Да потому что он просто-напросто отлично владел пером и написал книжку, а абсолютное большинство его «коллег» были фактически неграмотны! Но все же самое главное то, что его образ размножила мощнейшая и монструозная машина государственной пропаганды! Какой военный вред могли причинить Великой армии Наполеона эти несчастные 50 человек? Ответ очень прост: никакого достойного внимания ущерба!

Давайте обратимся к французским первоисточникам. Что мы из них должны были бы узнать, если бы написанное в отечественных «исследованиях» и учебниках являлось правдой (вот уж просто диверсионное оружие дезинформации по истории!)? Мы должны были бы прочитать в донесениях и письмах с фронта следующее:

а) нас каждый день в новом сражении бьет русская армия под командованием храброго Кутузова на коне (причем верхом — хотя он не вылезал из брички или кровати);

б) как только мы вошли в СССР, простите, в Россию (а это не предмет юмора: всем учащимся старшего поколения известен главный советский учебник по той эпохе, который назывался «Очерки истории СССР: период феодализма») началась патриотическая крестьянская война против нас;

в)3партизан Денис Давыдов победил нашу армию в 1812 году.

Так вот ничего из этого вы не найдете в первоисточниках армии Наполеона (кто такой Давыдов солдаты и офицеры Наполеона не знали вообще: в тоннах материалов он не упоминается ни единым словом!). Про «патриотическое» движение французы писали — но речь шла о национально-освободительном движении, начавшемся против (!) империализма России в литовских областях и в Украине. Также кипы писем сообщают о том, как русские крестьяне пришли грабить дома москвичей после оставления города.

Кстати, и сам упомянутый эффектный портрет Дениса Давыдова — это подлог (растиражированный во всех учебниках, на марках, открытках, праздничных плакатах и большинстве крупных «исследований»): на том портрете изображен его дальний родственник Евграф Владимирович Давыдов (1775–1823). Причем преступление подлога отягчено тем, что речь не идет об ошибке атрибуции портрета неизвестного художника: сам его знаменитый автор Орест Кипренский (1782–1836) записал в реестре (отправляемся в архив: автограф — РГИА, фонд 472, опись 13, дело 89, лист 6; копия: РГИА, фонд 789, опись 1, часть 2, дело 1433, лист 8): «Портрет Ев. В. Давыдова в лейб-гусарском мундире, почти в целой рост картина писана в 1809 году, в Москве». В то же время на фоне более грандиозных пропагандистских выдумок-мистификаций вроде «28 панфиловцев» и героизации пациентки больницы «Кащенко», уничтожавшей дома советских граждан, подлог с красавцем на портрете — просто невинная «ампирная» шалость… Что до самого Дениса — то он был неказист собой, с ужасно курносым коротким носом и грубым лицом. При этом я подчеркиваю: Давыдов имел действительно замечательный литературный талант — но это уже совсем другая тема.

Для истории как науки очень важно видеть перспективу, понимать объективную механику общественных процессов. Не подчиняться психологическому давлению клише и быть выше политического момента и пропаганды. Не разобравшись в сути проблемы, мы постепенно делаем из нее бомбу замедленного действия. Если государство не находит эффективной модели объединения общества на основании не насилия, а созидания — то оно неизбежно ведет к расколу и вначале к тлеющей, а затем и к активной части гражданской войны. Перед 1812 годом гражданская война в России уже априори существовала, она была заложена в сам «законный» порядок рабовладения, в том, что дворянство жило европейской культурой и образами античности, а более 90 % населения все это было неведомо и чуждо (и наоборот). После пугачевской крестьянской войны не было ни одного года без серии волнений и бунтов — просто в 1812 году они приобрели вновь угрожающие масштабы.

Теперь, используя уже заявленную мною методу «подстановки в формулу», перенесемся в эпоху режима большевиков, сталинщины и Второй мировой войны. Захват большевиками власти в 1917 году и далее в ходе гражданской войны означил новый раскол общества на долгие годы (а ведь пропасть войны разверзлась спустя всего пару десятилетий), сталинские репрессии, погубившие жизни миллионов, продолжили точить фундамент единства общества. Поэтому нечего удивляться явным элементам гражданской войны на территории СССР во время Второй мировой войны. Ее симптомы — это и дезертирство, сдача в плен десятков тысяч солдат, не желавших защищать режим Сталина, и известное Локотское самоуправление (нем. Republik Lokot, также Локотский округ, Локотская республика), длившееся аж с 1941 по 1943 год преимущественно на территории нынешней Брянской области.268

Вообще же окончание гражданской войны в начале двадцатых годов было весьма условным: Комитет освобождения народов России (сформированный по инициативе генерала А. А. Власова: 1901–1946) был одной из организационных форм Русского освободительного движения, существовавшего с 1917 года! В этом же сюжете мы можем вспомнить и тему коллаборационистов 1812 и 1941 гг.

Таким образом, войны подобного масштаба и в столь сложном, противоречивом организме непременно будут иметь самые разные формы, которые нельзя свести лишь к опереточному линейному пересказу хронологии боев с «супостатом». А на утверждение «мы победили!» нередко напрашивается вопрос: «мы» — это кто? И другой вопрос: возможно ли использовать термин «победа», если миллионы лишились жизни? Однако все подобное есть тема отдельного большого и мультидисциплинарного исследования.

Большинство отечественных авторов («историков») все еще путают разные вещи. Они буквально живут по меткому определению С. Д. Довлатова (1941–1990):

«Холуи до того обожают начальство, что путают его с родиной, эпохой и мирозданием».

Так «по Высочайшему повелению» еще в 1830-е гг. все перепутал и запутал А. И. Михайловский-Данилевский, так писал свои книжки и откровенно пропагандистские статейки Е. В. Тарле (действительно талантливый историк, но поставивший свой талант на холопскую службу «хозяину» — Сталину), затем появился многолетний монополист темы — бездарный невежественный кабинетный полковник П. А. Жилин. «Историки» оправдывают любые несуразные действия царя, затем оправдывают назначения царем генералов: и далее — любые преступные или просто бездарные действия этих генералов. Еще академик Н. М. Дружинин (1886–1986) в 1945 году осмелился написать:

«Ошибка академика Тарле заключается в том, что он отождествляет русский народ и царскую власть, сливая их в едином, неразделимом понятии российской государственности».269

Но тогда Сталин в очередной раз защитил своего опричника от истории — и тот продолжил пировать в своей квартире в правительственном Доме на набережной. Я подчеркну: совершенно неверно путать интересы Александра I с интересами его народа, категорически не следует путать его и последующую имперскую пропаганду с реальным положением дел. Подобное же можно сказать и об эпохе Второй мировой войны, когда режим Сталина, уничтожавший сотни тысяч граждан СССР, положил в могилу еще несколько десятков миллионов, чтобы отстоять свое монопольное право на само это уничтожение.

VII

Сейчас мы снова возвращаемся в Москву 1812 года.

Солдаты, офицеры и генералы европейской армии уже давно тяготились войной и желали мира, кроме того, российские пейзажи наводили на них хандру.270 Доходило до того, что многие в письмах на родину жаловались на нехватку красивых девушек. Так, девятнадцатилетний хирург из корпуса Л. Н. Даву Мари-Франсуа Шакен писал сестре:

«Найди мне хорошенькую подружку к возвращению, ибо здесь таких не сыскать».271

При этом источники говорят о том, что в Москве был большой выбор женщин напрокат. К примеру, квартирмейстер из корпуса Евгения Богарне Жан-Пьер Барро отмечал:

«Этот класс людей стал единственным, получившим выгоду от захвата Москвы, коль скоро любой, в страстном желении обладать женщиной, встречал сих созданий с удовольствием, и когда они являлись в наши жилища, тут же становились хозяйками в доме, проматывая все пощаженное огнем. Были и другие, каковые и в самом деле заслуживали внимания по причине их рождения, воспитания и, помимо всего прочего, несчастной судьбы. Голод и бедность заставляли матерей приводить к нам дочерей (а как же „православные ценности“?)».272

Начальник батальона фузилеров-гренадеров Императорской гвардии Луи-Жозеф Вьонне де Маренгоне был в ужасе при виде того, как доведенные до отчаяния молодые русские женщины, чтобы прокормиться, становились наложницами офицеров.273 Да, да: и за это несут личную ответственность и развязавший войну царь Александр, и проигравший генеральную битву Кутузов — и спаливший город Ростопчин. Тот же Маренгоне оставил нам такой документ:

«Часто, проходя по городу, я видел стариков, плакавших от такого ужасного падения нравов. Я толком не знал их языка, чтобы утешить их, но указывал в небеса, и они подходили ко мне, целовали мне руки и вели меня туда, где в развалинах ютились их семьи, издавая плач и стоны от голода и бедствий».274

Помните эти строчки, когда в очередной раз вас позовут на пошлые мероприятия в честь «исторического праздника» или станут разводить демагогию о «помощи высших сил» в 1812 году. Или вам все еще хочется произнести фразу черни: «можем повторить»?

Однако мы продолжаем — и уточняем стратегические и тактические нюансы. Только зайдя в долгожданный город, нельзя было его покидать сразу: оголодавшая и измученная армия должна была подкрепиться и отдохнуть. Для высшего французского командования и офицеров Москва никогда не была целью (еще бы: изначально целью не было и пересечение границы России!) — а всего лишь средством, позицией, местом получения фуража и устройства раненых. Читая переписку генералов и офицеров времени маневра в сторону Малоярославца, мы узнаем, как некоторые полагали, что после боя их могут вернуть в Москву или армия отступит к Смоленску — или далее на зимние квартиры.275 По документальному свидетельству ближайшего приближенного Наполеона (Армана де Коленкура) мы знаем изначальные планы Наполеона: с самых первых дней пребывания в Москве император говорил:

«Москва — плохая позиция, и надо оставаться здесь лишь в течение времени, необходимого для переформирования войск; австрийцы и пруссаки — наши союзники, на которых возложена задача защищать наши тылы, сделаются нашими самыми опасными врагами при малейших неудачах».276

Мои коллеги весьма комически блуждают в потемках, искренне не ведая о планах Наполеона перед выходом из Москвы или нарочито выдумывая ни на чем не основывающиеся пропагандистские домыслы в том смысле, что он хотел отступать на некий «Юг» (то ли в Украину, то ли в Африку — ?), но Кутузов ему преградил дорогу (тем, что после поражения под Малоярославцем снова отступил — ?). На самом деле, еще в 1827 году личный секретарь-архивариус императора барон А. де Фэн опубликовал свои мемуары о походе и подлинные документы, которые у него сохранились: сам он нам сообщает о том, что Наполеон почти с самого начала пребывания в Москве стал постепенно планировать выход из города на зимние квартиры более близкие к Европе, причем движение должно было происходить, естественно, в сторону Смоленска, где находилась операционная линия французов.277 Об этом же свидетельствуют и все документы (приказы Наполеона маршалам и генералам). Таким образом, вы видим: Наполеон абсолютно адекватно оценивал ситуацию в тылу и позицию в Москве, и как только армия привела себя в порядок, он выступил из поверженной древней столицы. Он был и продолжил оставаться победителем. Ни о каком «контрнаступлении» (этот термин, применительно к 1812 году, вброшен в историографию И. Сталиным в конце 1940-х годов) русских речь никогда не шла.

Показательно письмо Ф. В. Ростопчина — Александру I (конец сентября 1812 г.):

«Я держусь того мнения, что Бонапарт уйдет от него (от Кутузова — прим. мое, Е. П.) в то время, как он будет всего меньше ожидать того. …он снова окажется в Белоруссии, не встретив никакого препятствия. Там он, может быть, останется на зимних квартирах, возвратится в Париж…»278

Именно так и произошло: Наполеон устроил маневр, застав Кутузова врасплох — и нанес ему поражение при Малоярославце (а затем отправился в Париж).

И снова послушаем живой голос свидетеля событий 1812 года — барона А. Фэна:

«Некоторые предлагали (Наполеону — прим. мое, Е. П.) подвергнуть остатки столицы репрессалиям. „Сожжем город, отплатим русским на их же манер“. …Наполеон категорически не согласился с подобным злопамятством, каковое упало бы на головы мирного населения, и без того претерпевшего страшные бедствия».279

Действительно, после того ада, который само русское правительство устроило собственному народу и после совершенно недостойного поведения русских, Наполеон имел все основания отомстить — или, по крайней мере, поступить столь же «духовно», но он был Личностью, он соразмерял себя не с кучкой временных бездарей, а с Историей.

Больше всего Наполеона беспокоили люди — сохранение их жизней. Вот что мы читаем в его собственноличном приказе маршалу Империи герцогу Тревизо Эдуару Адольфу Казимиру Мортье (1768–1835), бывшему в 1812 г. военным губернатором Москвы:

«Я всецело полагаюсь на ваше попечение о наших раненых. Везите их на экипажах Молодой гвардии и спешенной кавалерии, и на всем, что только окажется у вас под рукой. Римляне увенчивали коронами спасителей своих сограждан! В моих глазах ваши заслуги во вспомоществовании сим несчастным будут бесценны! Надобно везти их и на собственных ваших лошадях, и на принадлежащих вашей свите. Так было у меня после Сан-Жан-д᾽Акра».280

И снова мы возвращаемся к началу главы, повествующей о старте кампании 1812 года от Немана: Древний Рим и вообще самый красивый период в истории человечества — античность — были зеркалом, в которое смотрелись живущие в эпоху Наполеона и, прежде всего, он сам.

Однако пора и нашему повествованию покидать разрушенный город…

Об этом не упоминают авторы обобщающих описаний Русской кампании, но во все время пребывания победителя-Наполеона в Москве во Францию отправлялись большие партии русских пленных, взятых от Смоленска до Бородина и далее (я напомню, что даже вооруженных ратников ополчения французы сразу великодушно отпускали восвояси!). К примеру, 19 и 27 сентября были отправлены колонны по 1000 человек каждая, 29-го — 1500 чел. (все под конвоем вестфальцев из 8-го армейского корпуса). Так продолжалось почти месяц — и последняя часть в 1200 пленных вышла из Москвы 18 октября под конвоем португальского контингента.281

Вскоре и сама европейская армия продолжила свой путь — очередным наступательным маневром в сторону армии М. И. Кутузова. Известный мемуарист, фузилер Императорской гвардии Великой армии сержант Адриен-Жан-Батист Франсуа Бургонь (1785–1867) записал:

«19 октября с раннего утра город кишмя кишел евреями и русскими крестьянами: первые пришли покупать у солдат все, чего они не могли унести с собой, а вторые — чтобы поживиться тем, что мы выбрасывали на улицу».282

VIII

По моему убеждению, История лучше всего познается через Метафору. Обратимся к обстоятельствам создания Храма Христа Спасителя в Москве (построенного для упрочения идеологического значения мифа о 1812 годе). Прежде всего, возникает очевидный логический вопрос: ежели, с точки зрения «отцов церкви», все происходит по «Божьему промыслу», то, ставя храм «Христу-спасителю», необходимо рядом поставить не меньший храм «Христу-насылателю» войны… Однако перейдем к историческим фактам. По устоявшейся в народе легенде даже само место (с весьма «подходящим» для храма названием «Чертолье») было проклято игуменьей монастыря, который был снесен (!) по приказу царя, чтобы построить очередной памятник идеологического свойства. Кстати, она оказалась права, произнеся: «Сему месту быть пусту».283

Обстоятельства создания ХХС — череда коррупционных скандалов, примеров непрофессионализма, разгильдяйства и тому подобного. В 1814 г. в конкурсе (на лучший проект храма) победил вариант молодого смазливого лицом масона (ложа «Умирающий сфинкс») и лютеранина шведского происхождения Карла Витберга (Carl Magnus Witberg: 1787–1855).284 Судя по сохранившимся эскизам, сооружение сплошь состояло из масонской символики. На сие благое мероприятие были выделены огромные бюджетные средства — 16 млн рублей! Поначалу в стройке участвовали 20 000 подмосковных крепостных рабов (уточню и напомню: они строили сооружение во славу Бога Израилева…). Но ни колоссальная сумма, ни тысячи рабочих рук не помогли делу сдвинуться с мертвой точки: за 7 лет не удалось завершить до конца даже «нулевой цикл».285

Деньги пропали бесследно — и назначенная комиссия вскоре обнаружила миллионную растрату. В итоге строительство полностью остановили, всех главных лиц (включая Витберга) отправили под суд, который длился аж 8 лет! В итоге их приговорили к опять-таки миллионному штрафу, а Витберга сослали в Вятку. На самом деле, он был во многом и жертвой, чьей наивностью часто пользовались проходимцы. Но возникает два вопроса. Первый: почему православные люди воровали на таком «духовном» деле? Второй (учитывая то, что теологию российская Высшая аттестационная комиссия недавно признала за науку…): как все это попустил сам Бог (уточню, что речь идет не о персонаже античной или, предположим, индейской мифологии, а о Боге, к которому местная ВАК относится более почтительно)?

Идем далее. Про идеологическое сооружение вновь вспомнили уже ближе к очередному юбилею войны 1812 года. Русского архитектора для создания «православной святыни» опять не нашлось: в итоге строение проектировал выходец из немецкой семьи К. А. Тон (Thon: 1794–1881).286 Учился он в лютеранской (!) школе Петришуле, а совершенствовал мастерство (после Академии) в Италии (путешествовал и по Франции): вот из какого, так сказать, набора «растут» памятники православной государственной пропаганды, «не ведая стыда». Таланты архитектора и художественный облик постройки весьма образно оценил великий русский художник, а также создатель прославленного цикла из 20 крупноформатных картин, посвященных 1812 году, Василий Васильевич Верещагин (1842–1904): выполненный «довольно бездарным архитектором Тоном» проект собора «есть прямое воспроизведение знаменитого Тадж-махала в городе Агра».287 Единоутробный брат актера Алексея Баталова (1928–2017) — протоиерей Михаил Ардов (1937 г. р.) выразился недавно еще жестче: «первый храм на этом месте строил архитектор Тон, а второй храм построил архитектор Моветон», это «храм Лужка Строителя на водах».

Как говорится: «чем ближе к церкви — тем дальше от бога». Долгострой девятнадцатого века был отмечен новыми примерами духовного поиска, коррупции и непрофессионализма: все это длилось 46 лет! За год до освящения (2 августа 1882 г.) в ХХС состоялось исполнение «Увертюры 1812 года» (я напомню, что слово «увертюра», как и «музыка» — западные). Ее автор — великий русский композитор Петр Ильич Чайковский. Однако этнически его предки русскими не были: прадед композитора по отцовской линии, Ф. А. Чайка (1695–1767), происходил из польских шляхтичей. Прадед композитора по материнской линии, Мишель-Виктор Асье (1736–1799) — известный французский скульптор, «модельмейстер» Мейсенской Королевской фарфоровой фабрики, который был женат на Марии Кристине Элеоноре Виттиг (дочери австрийского офицера Георга Виттига).288 Напомню: поляки, французы, австрийцы — это все нации-участники похода Наполеона в Россию. Российский двор и духовенство тогда также не смутило то, что композитор был известным гомосексуалом.289 Более того, даже борец за традиции и устои, император Александр III (1845–1894), готов был ради искусства жертвовать многим и многими:

«Когда царю стало известно о странностях личной жизни композитора Чайковского, он искренне воскликнул:

— Господи, да знал бы я об этом раньше, я бы подарил ему весь Пажеский корпус».290

Дирижировал увертюрой Ипполит Карлович Альтани (1846–1919).291 Его учителя: поляк Генрик Венявский (1835–1880) и еврей А. Г. Рубинштейн (1829–1894). Возникает логичный вопрос: где же во всей этой «исконно русской истории» хоть один «исконный» русский участник (знакового уровня)? Где «исконно» русский художественный жанр? В конце концов, где исконно русские Перуны и Стрибоги?!

Долгострой простоял совсем недолго (так что ничего «исконного» для пейзажа и жителей он не представлял): 13 июля 1931 г. прошло заседание ЦИК СССР под председательством тов. М. И. Калинина (1875–1946). На месте ХХС решили строить Дворец советов (с новым «богом» в виде статуи В. И. Ленина на макушке): и вскоре памятник событиям 1812 года взорвали.292 Подчеркну — это «русскую святыню» в Москве взорвали не французы, не Наполеон (и даже не Гитлер), а сами русские, причем именно то поколение, которое было еще воспитано на традициях казенного православия. И никаких серьезных протестов «оскорбленных верующих» не наблюдалось: зато у нас сохранилось немало фотографий, где радостные красноармейцы, чекисты и просто прохожие позируют на фоне руин.

Храм был восстановлен лишь в проклинаемые ныне «профессиональными патриотами» и поборниками «исконности» либеральные 1990-е: в президентство бывшего первого секретаря Московского горкома КПСС Б. Н. Ельцина (1931–2007). Управление комплексом сегодня осуществляет негосударственная некоммерческая организация «Фонд Храма Христа Спасителя», действующая на основании Договора доверительного управления объектами общекультурного и инженерно-технического назначения комплекса Храма Христа Спасителя № 01 от 24.05.2004 г. (заключенного с Департаментом имущества города Москвы). На официальном сайте Фонда сообщается:

«Гаражный охраняемый подземный комплекс вместимостью 245 машиномест (двухуровневый), оснащенный камерами видеонаблюдения и автомойкой. Благодаря современной системе кондиционирования постоянно поддерживается оптимальный микроклимат для хранения автомобилей. Современная система безопасности и отлаженная служба охраны позволят нам нести в юридической форме ответственность за сохранность автомобилей наших клиентов, находящихся у нас на хранении».293

Могли ли крепостные рабы, погибшие во время сожжения Москвы русским правительством, мечтать о таком комфорте европейского класса? Да что там русские крепостные и солдаты: мог ли сам колоритный персонаж древней иудейской мифологии помыслить о том, какие сюрпризы готовит будущее страны, про которую он еще не знал? Я также обращу ваше внимание на то, что на стенах ХХС есть имена русских, погибших в сражениях 1812 г. с армией Наполеона, но совершенно забыты имена еще большего количества убитых самим русским правительством: сожженных заживо в московском пожаре или зверски убитых во время подавления восстаний проходившей параллельно гражданской войны! Неужели для т. н. «бога» они в неравенстве? Или все же дело в государственной и сращенной с ней казенной религиозной идеологии? Еще на стенах того же ХХС означены имена погибших в походах 1813–1814 гг., когда русская армия уже точно не защищала свое «отечество», а уничтожала независимость Герцогства Варшавского, восстанавливала многие средневековые нормы в Европе и совершала агрессивное вторжение, экспансию во Францию, чем способствовала реставрации отсталых порядков и началу «белого террора» (это называется: ни себе, ни людям; и сами в крепостном рабстве — и другим свободно жить не дадим!). Таким образом, получился памятник не защитникам родины — а слепому орудию государственной агрессивной политики, двигателем которой был психически неадекватный царь немецкой крови, который, развязав войну, в 1812 г. сбежал с фронта. Но памятник — это зачастую не только память о прошлом, но и пропаганда подобной же политики в будущем.

Но вернемся снова в наши дни (покидали ли мы их?). В комплексе проходят также банкеты, концерты и выставки. 21 февраля 2012 г. участницы панк-рок-группы «Pussy Riot» устроили в ХХС «панк-молебен», за что были осуждены на 2 года исправительной колонии общего режима. В ХХС посетителям предоставляется увидеть множество интересных предметов религиозного значения — среди них особое место занимает голова Иоанна Златоуста (Ἰωάννης ὁ Χρυσόστομος). Для особенно верующих читателей я специально замечу, что еще одну голову того же святого они могут с удовольствием наблюдать в монастыре Ватопед на горе Афон (на самом деле, есть еще несколько вариантов, причем захоронение полных «мощей» находится вообще в Стамбуле…). Настоятелем Храма Христа Спасителя является лично Патриарх Московский и Всея Руси Кирилл (В. М. Гундяев: 1946, Ленинград, СССР). Такова история и, я бы сказал, суть важнейшего памятника событиям 1812 года…

* * *

1 Подробнее об этом удивительном человеке: Грибоедов: энциклопедия. СПб., 2007; Лебедев А.А. Грибоедов. Факты и гипотезы. М., 1980; Летопись жизни и творчества А.С. Грибоедова, 1791–1829. М., 2000; Bonamour J.A.S. Griboedov et la vie littéraire de son temps. Paris, 1965; Kelly L. Diplomacy and murder in Tehran: Alexander Griboyedov and Imperial Russia’s Mission to the Shah of Persia. L., 2002; Kosny W.A.S. Griboedov — Poet und Minister: Die Zeitgenossische Rezeption seiner Komödie «Gore ot uma» (1824–1832). Berlin, 1985.

2 Интересные отрывки из данной переписки — см.: Бегичев С.Н. Записка об А.С. Грибоедове. // А.С. Грибоедов в воспоминаниях современников. М., 1929, с. 3–15.

3 Тартаковский А.Г. Население Москвы в период французской оккупации в 1812 г. // Исторические записки, 1973, т. 92, с. 366.

4 Об этом историческом деятеле подробнее: Вяткин В.В. Алексей Иванович Мусин-Пушкин. // Вопросы истории, 2013, № 9, с. 20–32; Логутова Е.В. К истории художественных выставок в Санкт-Петербурге XIX — начала XX в. // Труды Исторического факультета Санкт-Петербургского университета, 2010, вып. № 2, с. 284–293.

5 Кириченко Е.И. Президенты Императорской Академии художеств. К 250-летию Академии художеств. М., 2008, с. 104.

6 Обо всем этом споре детальнее: Зимин А.А. «Слово о полку Игореве». СПб., 2006.

7 Зализняк А.А. «Слово о полку Игореве»: взгляд лингвиста. М., 2008.

8 Голденков М. Наполеон и Кутузов: неизвестная война 1812 года. М., 2010, с. 190–191.

9 Там же, с. 192–193.

10 Там же, с. 193.

11 Ливен Д. Россия против Наполеона: борьба за Европу 1807–1814. М., 2012, с. 315.

12 1812 год в воспоминаниях современников. М., 1995, с. 164.

13 Буторов А.В. Московский Английский клуб. Страницы истории. М., 1999, с. 22.

14 Искюль С.Н. Год 1812. СПб., 2008, с. 88.

15 Там же, с. 89.

16 Там же.

17 Полное собрание законов Российской империи с 1649 года. СПб., 1830, т. 32, № 21 198.

18 Император Александр Павлович и его время. Исторические материалы, к нему относящиеся. 1804–1820. // Русская старина, 1881, № 11, с. 663–665.

19 Московский университет и С.-Петербургский учебный округ в 1812 г.: Документы Архива М-ва нар. Просвещения. / Сост. и ред. К.А. Военский. СПб., 1912, с. 335–336.

20 Там же, с. 339–344 и др.

21 Московские ведомости, № 51, 26 июля.

22 Пример: ЦИАМ. Ф. 46. Оп. 8. Д. 511. Л. 69–69 об., 83.

23 Гусаров А.Ю. Петербург в Отечественной войне 1812 года. С.-Пб., 2012, с. 287.

24 Там же.

25 Аскиноф С. Московские французы в 1812 году. От московского пожара до Березины. М., 2012, с. 35.

26 Там же, с. 36–37.

27 Военский К. Исторические очерки и статьи, относящиеся к 1812 году. М., 2011, с. 213–215. Детальнее о Е.С. Семеновой: Беньяш Р.М. Катерина Семёнова: (200-летию со дня рождения первой русской трагической актрисы посвящается) / Художник Д.М. Плаксин; Фотосъемка В.Б. Оникула, Л.В. Гронского, Н.И. Сюльгина; Подбор иллюстраций Е.И. Грушвицкой. Л., 1987; Данилов С.С. Русский драматический театр XIX века. Т. 1, Л.—М., 1957.

28 О ней подробнее: Laplace R. Mademoiselle George, ou Un demi-siècle de théâtre, Fayard, 1987; Tierchant H. Mademoiselle George, la tragédienne de Napoléon, éd. Auberon, 2008.

29 Военский К. Указ. соч., с. 222.

30 Искюль С.Н. Указ. соч., с. 155.

31 Домерг Л.А. Воспоминания о России (1805–1807). // ИВ, 1881, № 7, с. 607–608 и др.

32 Растопчинские афишки. Собрал и издал П.А. Картавов. СПб., 1904, с. 60.

33 Искюль С.Н. Указ. соч., с. 159.

34 Там же.

35 1812 год в воспоминаниях современников… с. 165–166.

36 Троицкий Н.А. 1812. Великий год России. М., 2007, с. 312.

37 Записки графа Е.Ф. Комаровского. М., 1990, с. 18.

38 О первом периоде жизни Ростопчина (до 1801 г.) — см. подробнее: Васькин А.А. Московские градоначальники. М., 2012, с. 16–30.

39 Лякишева С.И. 1812 год: ростопчинские афиши и издания походной типографии. // ПРО Книги. Журнал библиофила. 2012, № 3, с. 6–15.

40 Одна из его современных биографий: Любченко О.Н. Граф Ростопчин. М., 2000.

41 Подробнее об этом: Земцов В.Н. Михаил Верещагин. Житие «несвятого» мученика. // Сборник материалов к 200-летию Отечественной войны 1812 года. Том 9. Эпоха 1812 года. Исследования. Источники. Историография. Труды Государственного исторического музея. Выпуск 183. М., 2010, с. 198–199.

42 Отечественная война и ее причины и следствия. М., 1912, с. 153.

43 Там же.

44 Там же.

45 Там же, с. 154.

46 Там же, с. 155.

47 Там же.

48 Там же.

49 Мартыненко А. Тайная миссия Кутузова. Киров, 2011, с. 244.

50 Отечественная война и русское общество. 1812–1912. М., 1912, т. 4, с. 184–185.

51 Там же, с. 184.

52 Липранди И.П. Материалы для истории Отечественной войны 1812 г. С.-Пб., 1867, с. 102.

53 Троицкий Н.А. Фельдмаршал Кутузов: мифы и реальность. М., 2002, с. 220.

54 Портной Л.М. Граф Ростопчин. М., 2017, с. 241.

55 Там же, с. 342–343.

56 Тургенев Н. Россия и русские. М., 2001, с. 23.

57 Архив Президента Российской Федерации. Ф. 55. Оп 1. Д. 5. Л. 13.

58 Москва военная, 1941–1945. Сост. Буков К.И., Горинов М.М., Пономарев А.Н. М.: Изд-во Мосгосархива, 1995, с. 123.

59 Громова Н.А. Эвакуация идет…: 1941–1944. М., 2008, с. 64.

60 Жирнов Е. Бегство с препятствиями. // Коммерсантъ-Власть, 10.10.2005.

61 Военский К. Указ соч., с. 240–242.

62 Рэй М.-П. Страшная трагедия. Новый взгляд на 1812 год. М., 2015, с. 277.

63 Маевский С.И. Мой век. 1793–1826. М., 2015, с. 34.

64 Там же.

65 Современная его биография: Бондаренко А. Милорадович. М., 2008.

66 Гусаров А.Ю. Указ. соч., с. 112.

67 Там же.

68 О ней подробнее: Красовская В. Русский балетный театр от возникновения до середины XIX века. М., 1958.

69 См. соотв. главу в издании: Бахрушин Ю.А. История русского балета. М.,1965.

70 Маевский С.И. Указ. соч., с. 33.

71 ЦИАМ. Ф. 46. Оп. 8. Д. 888. Л. 3–3об.

72 ЦИАМ. Ф. 46. Оп. 8. Д. 888. Л. 4–4об.

73 ЦИАМ. Ф. 46. Оп. 8. Д. 888. Л. 5–5об.

74 ЦИАМ. Ф. 46. Оп. 8. Д. 888. Л. 6–6об — 15–15об.

75 Военский К. Указ. соч., с. 194.

76 Там же.

77 Рассказы о двенадцатом годе, собранные Т. Толычевой. М., 1912, с. 102.

78 Мельгунов С.П. Александр I. М., 2010, с. 171.

79 Мы были дети 1812 года. Записки, страницы воспоминаний. Воронеж, 1989, с. 41.

80 Портной Л. Указ. соч., с. 341.

81 Отечественная война 1812 года глазами современников. М., 2012, с. 207.

82 1812 год. Воспоминания воинов русской армии. М., 1991, с. 377.

83 1812 год в воспоминаниях современников… с. 169.

85 Отечественная война 1812 года глазами современников… с. 224–223.

86 Мы были дети 1812 года… с. 39–40.

87 См. эл. источник: -gazeta.ru/news/352785

88 Полное собрание законов Российской империи с 1649 года. СПб, 1830, т. 23, с. 148.

89 Об этом подробнее: Макогоненко Г.П. Радищев и его время. М., 1956.

90 Одна из классических биографий: Протопоп Аввакум. Его жизнь и деятельность. Биографический очерк В.А. Мякотина. С.-Пб., 1894.

91 Радищев А.Н. Путешествие из Петербурга в Москву. М., 1987, с. 143.

92 Там же, с. 106, 109.

93 Там же, с. 228.

94 Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 218.

95 Холодковский В.М. Наполеон ли поджег Москву? // Вопросы истории, 1966, № 4, с. 33 и др.

96 Тартаковский А. Обманутый Герострат. Ростопчин и пожар Москвы. // Родина, 1992, № 6–7, с. 88–93.

97 Русская старина, 1883, № 12, с. 650–651; Дубровин Н. Отечественная война в письмах современников (1812–1815). СПб., 1882, с. 94.

98 Богданович М.И. История Отечественной войны 1812 года. СПб., 1859, т. 2, с. 314.

99 Военный сборник. 1848, № 3, с. 42.

100 Тартаковский А. Указ. соч., с. 89.

101 Русская старина, 1889, № 12, с. 717–718.

102 Тартаковский А. Указ. соч., с. 91.

103 Там же.

104 Там же; проверено по: РГВИА. Ф. ВУА. Д. 3465. Ч. 11. Л. 203–207.

105 Современник, 1859, № 5, с. 79–80; Русский архив. 1864, 2-е изд. М., 1866, с. 702, 753; Тартаковский А. Указ. соч., с. 91.

106 Там же.

107 Там же.

108 Попов А.Н. Французы в Москве. М., 1876, с. 106; Жизнь, военные и политические деяния Его Светлости ген. — фельдм. Кн. М.И. Голенищева-Кутузова-Смоленского. СПб., 1813, ч. 3, с. 108; Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 219.

109 Васькин А.А. Как москвичи в 1812 году Воспитательный дом отстояли. // Московский журнал. 2012, № 4, с. 6–15.

110 Троицкий Н.А. Указ соч., с. 221.

111 Там же.

112 Там же, с. 220–221.

113 Клаузевиц К. 1812 год. М., 1937, с. 214.

114 Ростопчин Ф.В. Письма графа Ростопчина к графу П.А. Толстому в 1812 году. // Русский архив, 1885, № 11, тетрадь III, с. 411.

115 М.И. Кутузов. Сборник документов. М., 1955, т. 4, ч. 2, с. 715–716.

116 Норов А.С. Война и мир 1805–1812 гг. с исторической точки зрения и по воспоминаниям современника. СПб., 1893, с. 72–74, 81; Распопов Н.М. Из воспоминаний. // Русский архив, 1879, № 9, с. 40.

117 Замойский А. 1812. Фатальный марш на Москву. М., 2013, с. 160.

118 Муравьев В.Б. Карамзин. М.: «ЖЗЛ», с. 376–377.

119 Там же, с. 377.

120 Там же, с. 380–381.

121 Де-Ла-Флиз. Поход Наполеона в Россию в 1812 году. М., 1912, с. 128–129.

122 К примеру:

123 Сегюр Ф.-П. де. История похода в Россию. М., 2014, с. 261–262.

124 Зайченко Л.В. Москва в Отечественной войне 1812 года. М., 2006, с. 93–94.

125 Васькин А.А. «Москва, спаленная пожаром». Первопрестольная в 1812 году. М., 2012, с. 181–182.

126 Там же, с. 178–179.

127 Там же, с. 179–180.

128 Иванов А.Ю. Двенадцать Бонапартов. М., 2006, с. 204.

129 Сегюр Ф.-П. де. Указ. соч., с. 270.

130 Отечественная война 1812 года и освободительный поход русской армии 1813–1814 годов. Энциклопедия. М., 2012, т. 2, с. 527; кроме того — см.: ЦИАМ. Ф. 46. Оп. 8. Д. 563; ОПИ ГИМ. Ф. 155. Д. 110. Ф. 160. Оп. 1. Д. 199, 287.

131 Стирнс Д.У. История Франции. С древнейших времен до Версальского договора. М., 2016, с. 427.

132 Фэн А. Записки тысяча восемьсот двенадцатого года, служащие к истории Императора Наполеона, сочинение барона Фэна, состоявшего при нем секретарем-архивистом. Том I и II. СПб., 2017, с. 403–405.

133 Аскиноф С. Указ. соч., с. 114.

134 Отечественная война 1812 года глазами современников… с. 98.

135 Там же, с. 416–417.

136 Там же, с. 416.

137 Отечественная война 1812 года и освободительный поход… т. 3, с. 568; т. 1, с. 635.

138 Там же.

139 Афиша французского театра в Москве в октябре 1812 г. // Библиографические записки, 1859, т. 2, № 9, стб. 268.

140 Николаев А.П. Наполеон в Москве. М., 2008, с. 87.

141 Там же.

142 Глинка С.Н. Записки 1813 года. М., 1837, с. 33.

143 Замойский А. Указ. соч., с. 179.

144 Их фотокопии опубликованы: Москва и Отечественная война 1812 г.: В 2 кн. М., 2012, кн. 2, с. 595–602.

145 Наполеон в России в 1812 году. М., 1905, с. 121.

146 1812 год в воспоминаниях современников… с. 167.

147 Апухтин В.Р. Сердце России первопрестольная столица Москва и Московская губерния в Отечественную войну: А[лександр] I 1812-Н[иколай] II 1912: очерк и архивные материалы: с приложением точных оттисков с воззвания к первопрестольной столице Москве от 6 июля 1812 г. и с указа от 25-го июля 1812 г. о составе комитетов Московской военной силы, рисунком и плана г. Москвы (после пожара) М., 1912, с. 47.

148 Фэн А. Указ. соч., с. 406–407.

149 Пушкин А.С. Собрание сочинений в десяти томах. М., 1962, т. 9, с. 233.

150 Отечественная война 1812 года и освободительный поход… т. 2, с. 529.

151 История русской армии, 1812–1864. СПб, 2003, с. 10.

152 Отечественная война и ее причины и следствия… с. 128.

153 Ожегов С.И. Словарь русского языка. М., 1988, с. 330, стб. 1.

154 Кокто Ж. В трех томах с рисунками автора. Т. 2. Театр. М., 2002, с. 205.

155 Современная биография А. Бетанкура: Кузнецов Д. Бетанкур. М., 2013.

156 О творчестве О. Монферрана подробнее: Чеканова О.А. Огюст Монферран. СПб., 1994; Шуйский В.К. Огюст Монферран: История жизни и творчества. М., 2005.

157 Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 224.

158 Искюль С.Н. Указ. соч., с. 210.

159 Ростопчин Ф.В. Письма графа Ростопчина к графу П.А. Толстому в 1812 году… с. 411.

160 Муравьев-Карсский Н.Н. Записки Николая Николаевича Муравьева-Карсского. // Русский архив, 1885, № 11, Тетрадь III, с. 346.

161 Русский архив, 1866, т. IV, стб. 701–702.

162 Отечественная война 1812 года. Неизвестные и малоизвестные факты. М., 2012, с. 293–294.

163 Там же, с. 294.

164 Там же, с. 293.

165 Там же, с. 294.

166 Отечественная война и ее причины и следствия… с. 128.

167 Векслер А.Г. Москва в Москве. М. 1968, с. 106.

168 Замойский А. Указ. соч., с. 179.

169 Там же, с. 179–180.

170 Там же, с. 180; проверено мною по: Chevalier J.-M. Souvenirs des guerres napoleoniennes. P., 1970, p. 208.

171 Замойский А. Указ. соч., с. 180.

172 Там же.

173 Там же.

174 Там же.

175 Там же, с. 182.

176 О Л.-Ф. Лежене подробнее: Biographie des hommes vivants: ou histoire, par ordre alphabéthique, de la vie publique de tous les hommes qui se sont fait remarquer par leurs action oui leurs écrits, t. IV, P., 1818, p. 181–182.

177 Замойский А. Указ. соч., с. 182.

178 Там же.

179 Москва в 1812 году. Воспоминания, письма и официальные документы из собрания отдела письменных источников Государственного исторического музея. М., 2012, с. 363.

180 Ансело Ф. Шесть месяцев в России. М., 2001, с. 133.

181 Замойский А. Указ. соч., с. 180.

182 Одна из важнейших работ П.-С. Лапласа и его русскоязычная биография: Laplace P. S. Le Systeme du Monde. P., 1795 (русский перевод: Лаплас П.С. Изложение системы мира. Л.: Наука, 1982); Воронцов-Вельяминов Б.А. Лаплас. М.: Наука, 1985.

183 Стендаль. Собрание сочинений в пятнадцати томах. М., 1939, с. 66.

184 См., например: Наполеон в России глазами русских. М., 2004, с. 131.

185 Хесс Э. Русский дневник. СПб., 2007, с. 11; даже сам Наполеон их подчас именовал «мечетями» — Фэн А. Указ. соч., с. 420.

186 Картины русской жизни. Столица и провинция первой половины XIX века глазами иностранцев. Дневники. Исследования. СПб., 2016, с. 45–46.

187 Зазулина Н. Война 1812 года. Мифы и реальность. М., 2013, с. 169.

188 Фэн А. Указ. соч., с. 419.

189 Николаев А.П. Указ. соч., с. 110.

190 Москва в 1812 году. Воспоминания, письма и официальные документы… с. 111.

191 Отечественная война 1812 года глазами современников… с. 225.

192 Гроза двенадцатого года. М., 1991, с. 563.

193 Военский К. Указ. соч., с. 78–79.

194 James J.T. Journal of a Tour in Germany, Sweden, Russia, Poland in 1813–14. L., 1819, v. 2, p. 156.

195 Военский К. Указ. соч., с. 76–77.

196 Замойский А. Указ. соч., с. 170.

197 Там же.

198 Там же, с. 170–171.

199 Там же, с. 171.

200 М.И. Кутузов. Сборник документов. М., 1954, т. 4, ч. 1, с. 358.

201 Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 231.

202 Об обороне Сарагосы подробнее: Gates D. dr. The Spanish Ulcer. A History of the Peninsular War. Pimlico, 2002; Oman Ch. A History of the Peninsular War. V. 2. Sir New Edition, Greenhill Books, 2004.

203 Николай Михайлович, вел. кн. Переписка Императора Александра I с сестрой Великой княгиней Екатериной Павловной. СПб., 1910, с. 83–84.

204 Отечественная война и ее причины и следствия… с. 129.

205 Русский архив, 1906, № 10, с. 214.

206 Из воспоминаний митрополита Филарета. // Русский архив, 1906, № 10, с. 214.

207 Кизеветтер А.А. Исторические силуэты: События и люди. Берлин, 1934, с. 143.

208 Искюль С.И. Война и мiр в России 1812 года. С.-Пб., 2015, с. 452.

209 Ансело Ф. Указ. соч., с. 131–132.

210 Земцов В.Н. Наполеон в Москве. // Французский ежегодник. М., 2006, с. 212.

211 Там же, с. 210.

212 Там же.

213 Переписка Николая и Александры: 1914–1917. М., 2013, с. 698.

214 Русский архив, 1876, кн. 3, с. 431.

215 Пожар Москвы. По воспоминаниям и переписке современников. М., 1911, с. 108 (это малоизвестное, но важное и красиво оформленное издание — одно из украшений моей личной коллекции).

216 Там же, с. 110–111.

217 Давидович Ив. Поздеев, Осип Алексеевич. // Русский биографический словарь. / Под ред. А.А. Половцова. СПб., 1910, т. 14, с. 263–265.

218 Мысли противу дарования простому народу так называемой гражданской свободы М.И. Сухомлинов. История российской академии. Т. V. СПб., 1880, с. 415–427.

219 Полноценное исследование по данному сюжету: Lopez G., Scotti Tosini A., Mattioli Rossi L. Il Castello Sforzesco di Milano. Milano, 1986.

220 Фэн А. Указ. соч., с. 358.

221 Об этом подробнее — см., например: Тихомиров Н.Я., Иванов В.Н. Московский Кремль: история архитектуры. М., 1967.

222 Фэн А. Указ. соч., с. 427.

223 Одна из его подробных биографий: Разгонов С.Н. Баженов. М., 1985.

224 Замойский А. Указ. соч., с. 279; Dufour H. La comtesse de Ségur. P., 2000; Pipet P. Comtesse de Ségur. Les mystères de Sophie. P., 2007.

225 Биография мастера: Коршунова М.Ф. Джакомо Кваренги. Л., 1981.

226 Готье Т. Путешествие в Россию. М., 1988, с. 235.

227 Николаев А.П. Указ. соч., с. 34.

228 Российский архив. М., 1996, т. VII, с. 334–335.

229 Замойский А. Указ. соч., с. 173.

230 Там же.

231 Там же, с. 174.

232 О его действиях подробнее: Бумаги, относящиеся до Отечественной войны 1812 года, собранные и изданные П.И. Щукиным. Ч. 7. М., 1903, с. 293–344.

233 Шишов А.В. Неизвестный Кутузов. М., 2001, с. 378.

234 Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 232.

235 Там же, с. 232–233.

236 Там же, с. 232.

237 Письма Ф.В. Ростопчина к имп. Александру Павловичу. // Русский архив, 1892, № 8, с. 535.

238 Ливен Д. Указ. соч., с. 315.

239 Михайловский-Данилевский А.И. Записки. // Исторический вестник. 1890, № 10, с. 153–154.

240 Подробный журнал исходящих бумаг собственной канцелярии главнокомандующего соединенными армиями ген-фельд. Кн. Кутузова-Смоленского в 1812 г. // Труды МО ИРВИО, 1912, т. 2, с. 19.

241 Там же, с. 243.

242 Там же, с. 333.

243 Левенштерн В.И. Записки генерала В.И. Левенштерна. // Русская старина, 1901, т. 1, с. 114.

244 Митаревский Н.Е. Нашествие неприятеля на Россию. Рассказы об Отечественной войне 1812 года. М., 1878, с. 117–118.

245 Там же, с. 96.

246 Там же, с. 101.

247 Там же, с. 94–95.

248 Гр. Ф.В. Ростопчин. Письма к своей супруге в 1812 г. // Русский архив, 1901, № 8, с. 468.

249 Харкевич В.И. 1812 год в дневниках, записках и воспоминаниях современников. Вильна, 1900, вып. 1, с. 34–35.

250 Русская старина, 1896, № 3, с. 501.

251 Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 251.

252 Там же, с. 250–251.

253 Там же.

254 Троицкий Н.А. Александр I и Наполеон. М.: «Высшая школа», с. 208.

255 Абалихин Б.С. Особенности классовой борьбы в России в 1812 г. // Из истории классовой борьбы в дореволюционной и Советской России. Волгоград, 1967, с. 130.

256 Подробнее см.: Бабкин В.И. Классовая борьба в период Отечественной войны 1812 г. Иваново, 1984 (рукопись: депонировано в ИНИОН РАН 7.08.1984. № 1778).

257 Савин Н.И. Волнения крепостных в вотчинах Барышниковых Дорогобужского уезда Смоленской губ. Дорогобуж, 1926, с. 10, 23.

258 Бабкин В.И. Указ. соч., с. 96–97.

259 Шишкин И. Бунт ополчения в 1812 г. // Бунт военных поселян в 1831 г. СПб., 1870, с. 245.

260 Годин В.С. Антикрепостническое восстание ратников Пензенского ополчения в декабре 1812 г. // Краеведческие записки. Пенза, 1963, вып. I, с. 25.

261 Труды МО ИРВИО. М., 1912, т. 2, с. 118.

262 Бумаги, относящиеся до Отечественной войны 1812 года, собранные и изданные П.И. Щукиным. Ч. 8. М., 1904, с. 314. И далее упоминается множество подобных карательных акций.

263 Троицкий Н.А. Фельдмаршал Кутузов… с. 249.

264 О деятельности Коленкура подробнее — см.: Коленкур А. де. Мемуары. Поход Наполеона в Россию. М., 1943.

265 Бородино. Документы, письма, воспоминания. М., 1962, с. 122.

266 Мельгунов С.П. Указ. соч., с. 94.

267 См., например: Исторические мемуары об императоре Александре и его дворе графини Шуазель-Гуффье. М., 1912, с. 107–114.

268 Об этом подробнее: Munoz A.J. The Kaminski Brigade: А History, 1941–1945. N.Y., 1997; Munoz A.J., Romanko O.V. Hitler’s White Russians: Collaboration, Extermination and Anti-Partisan Warfare in Byelorussia, 1941–1944. N.Y., 2003; Дробязко С.И. Под знаменами врага. Антисоветские формирования в составе германских вооруженных сил 1941–1945 гг. М., 2005.

269 Дружинин Н.М. Спорные вопросы Крымской войны. // Исторический журнал. 1945, № 4, с. 120.

270 Замойский А. Указ. соч., с. 179.

271 Там же.

272 Там же.

273 Там же.

274 Там же.

275 Промыслов Н.В. Война 1812 года в письмах французских солдат. // Французский ежегодник, М., 2006, с. 226–227.

276 Иванов А.Ю. Указ. соч., с. 204.

277 Фэн А. Указ. соч., с. 425–426, 438 и др.

278 Отечественная война и русское общество… с. 184.

279 Фэн А. Указ. соч., с. 427.

280 Там же, с. 431.

281 Отечественная война 1812 года. Энциклопедия. М., 2004, с. 139.

282 Россия первой половины XIX в. Глазами иностранцев. Л., 1991, с. 258.

283 Сироткин В.Г. Наполеон и Россия. М., 2000, с. 250.

284 Его подробная биография и очерк творчества: Снегирев В.Л. Архитектор А.Л. Витберг.

М.—Л., 1939.

285 Сироткин В.Г. Указ. соч., с. 227–228.

286 О его жизни и творчестве: Славина Т.А. Константин Тон. Л., 1982.

287 Верещагин В.В. На Северной Двине. По деревянным церквам. М., 1896, с. 17.

288 The Grove Encyclopedia of Decorative Arts. Cordon Campbell ed. Oxford University Press, Inc, 2006, v. 2, p. 96. Подробности происхождения рода — см. также по: Познанский А.Н. Чайковский. М., 2010.

289 Этому вопросу посвящено подробное монографическое исследование выдающегося советского и российского ученого, доктора исторических наук, профессора Л.С. Клейна (1927 г. р.): Клейн Л.С. Другая сторона светила: Необычная любовь выдающихся людей: Российское созвездие. СПб., 2002, с. 215–244.

290 Синдаловский Н.А. История Петербурга в городском анекдоте. М., 2012, с. 73.

291 О нем подробнее: И.К. Альтани… // Русская музыкальная газета, 1902, № 41.

292 Знание-сила, 2011, № 7, с. 126.

293 Эл. источник:

От Москвы до перемирия 4 июня 1813 года — и гражданская война в России

Мне известно, что (фельд)маршал не исполнил ничего из того, что должен сделать. Он избегал, насколько сие оказывалось в его силах, любых действий противу неприятеля. Все его успехи были вынуждены внешнею силою.

Александр I — в личной беседе с генералом Р. Т. Вильсоном 12 декабря 1812 г.

Самое легкое дело — идти теперь за Эльбу, но как воротимся? С рылом в крови!

Высказывание М. И. Кутузова против перенесения войны в Европу в конце 1812 г.

Свет, озарявший его, не потухал ни на минуту; вот почему жизнь его так лучезарна. Мир никогда еще не видел и, может быть, не увидит ничего подобного.

Иоганн Вольфганг фон Гёте о Наполеоне

Не сила народов повергла тебя,

Не встал тебе равный противник…

А. С. Хомяков о Наполеоне, 1841 г.

I

Сейчас мы начинаем рассказ о следующей драматичной части Русской кампании Наполеона. Речь пойдет об осенне-зимнем походе, который характеризует следующий период войны и завершается (исходя из цели достижения переговоров с русским царем) весной 1813 года, когда после ряда поражений русской армии царь Александр I был все же вынужден заключить с Наполеоном перемирие.

Однако начну я данную главу с документа, который почему-то обошли вниманием все мои предшественники — тем не менее он весьма живо и колоритно выявляет суть происходившего в России в эпоху 1812 года (но и конкретно в октябре упомянутого года). В дневнике поручика лейб-гвардии Измайловского полка Луки Александровича Симанского (1791–1828) мы находим (запись от 24 октября) описание беседы с одним пожилым и осведомленным простолюдином, жившим в районе Малоярославца:

«…Отошед версты 2 или 3 пришли к Уготскому железному и медеплавильному заводу… Проходя деревню я сошел к озеру и реке, тут увидел почтенного одного старика, который мне рассказывал вот что такое…

— Я слышал, здесь завод, где же он?.

— Был прежде, уже давно, лет 40 назад, а теперь одна плотина осталась.

— Чей это завод?

— Завод и деревня принадлежит графине Екатерине Алексеевне Головиной.

— Сколько здесь душ?

— Здесь около етой деревни всего три тысячи душ, а во всей етой губернии до 30 тысяч всего, вот сударь и с этим всем не можем прокормить нашу барыню, всио еще мало, последний перед этим год совсем нас разорила, налог за налогом.

— А кто управляет вами?

— Управители, сударь, сама же живет во Франции с каким-то Булгари и как мы слышали много еще должна; вот, сударь, житье наше.

— Бог поможет вам…»1

Это потрясающе! За что страдают русские крестьяне и за что гибнут солдаты? За желание Александра I гарцевать в Европе (чем он и занимался в 1813–1815 гг., так и не посетив, кстати, Бородинское поле), за то, чтобы в 1812 году хозяева русских крепостных рабов продолжали жить во Франции и наслаждаться всеми радостями «бездуховности»?! Отмечу, что жителей империи Наполеона подобными непомерными налогами не мучили (не говоря уже о крепостничестве). Но все же самое интересное в данном источнике — то, что русская барыня живет во Франции (вам это не напоминает некое другое, более актуальное время?..). И ведь подобное было явлением обычным, но до сих пор не стало предметом исследования со стороны историков. Сейчас я первый, кто извлекает процитированный сюжет из небытия. Еще в прежних главах я рассказывал о жизни русских аристократов во Франции до и даже в начале Великой французской революции, затем при Наполеоне — и уже о тех, кто смотрел из европейских окон на проходящие полки Великой армии, шествующие в сторону России весной 1812 года.

Инертность сознания, штампы, лень мысли — вещи сложнопреодолимые. Поэтому я снова и снова напоминаю обо всех трагедиях, постигших население России в 1812 году и произошедших по вине собственного правительства. И сейчас я процитирую еще один источник (не упомянутый в прошлой главе), рассказывающий о сожжении заживо русских раненых в Москве (а вы одновременно представьте жизнь помещицы в Париже и Гольштейн-Готторпского царя Александра, говорящего на французском и обливающегося привезенными из Европы духами, в Петербурге). Офицер итальянской Королевской гвардии в составе Великой армии Цезарь Ложье де Беллекур (1789–1871) вспоминал:

«…среди всех этих зрелищ самое ужасное, самое плачевное — пожар больниц. Там было более 20,000 тяжело больных и раненых русских солдат (подчеркну: 20 тыс. чел. находились только в больницах и по оценкам Ложье в частных же домах и на улицах оставалось еще несколько тысяч несчастных — прим. мое, Е. П.). Только что пламя охватило эти здания, как из открытых окон послышались страшные крики: несчастные двигались, как призраки, и после, томительных, мучительных колебаний, бросались вниз».2

Я продолжаю применительно к характеристике происходящего в русском обществе 1812 года настаивать на определении «война всех против всех». Как мы уже знаем из прошлой главы, Москву разграбили, прежде всего, русские солдаты, казаки и подмосковные крестьяне. Но в документах эпохи мы узнаем, к примеру, и о том, что бравые служители правопорядка, московские полицейские не только выполняли преступные приказы Ростопчина, но затем отправились бесчинствовать по окрестным уездам! Так, выпускница Смольного института, московская великосветская дама М. А. Волкова (1786–1859) в письме к хозяйке известного литературного салона В. И. Ланской (1790–1845) сообщала о московской полиции следующее:

«…выйдя из города в беспорядке, грабила во всех деревнях, лежащих между Москвой и Владимиром».3

При этом бывали и особо курьезные случаи: так, квартальные поручики В. Галданов и П. Лакруа специально остались в Москве, чтобы перейти на службу к Наполеону.4 И в это же самое время по всей России поднимается волна крестьянских восстаний против помещиков, которые давит в крови деклассированная, никак уже не связанная с каким-либо классом населения русская армия по приказу «старого сатира» Кутузова. Помещики бросают свои имения, крестьяне выгоняют или убивают их дворню и приказчиков, генералы сжигают за собой села и города, национальные окраины (вроде Литвы) помогают армии вторжения, а царь трусливо отсиживается в Петербурге. Это и есть самая настоящая гражданская война!

Базисные противоречия, заложенные в русском обществе, напоминают о себе на каждом шагу истории 1812 года. Начнем с того, что в высшем свете и возле него говорили и молились (!) по-французски. Были еще англофилы и германофилы, но по-французски говорили почти все. Одевались по-европейски, читали европейские романы (потому что популярных русских сочинений тогда еще практически не существовало), слушали европейскую музыку, изучали науки по европейским учебникам, помнили только античную мифологию. Да и географию Франции, Австрии и части Италии знали неизмеримо лучше своей, во многом чужой и чуждой родины. Многие обеспеченные дворяне и жили-то в Европе, возвращаясь в Россию только наездами. Подобное замечательно описано в мемуарах графа Е. Ф. Комаровского — одного из любимцев Александра I, который годами не встречался со своим монархом, а воспитательницей своей дочери взял няньку дочери Люсьена Бонапарта!5 Тот же Комаровский обожал все французское — и даже в 1786 профессионально (но авторизированно) перевел и опубликовал роман Никола Ретифа де ла Бретонна (1734–1806) «Невинность в опасности, или Чрезвычайные приключения» (неплохое, кстати, название для книги о 1812 годе с тезисами об «исконной» «духовности», на которую посягнул «антихрист»-Буонапартий…). Что характерно, записки Комаровского вышли на излете советского режима (в 1990 году), причем во Внешторгиздате…

Но отсюда вопрос: а зачем воевать? И снова вспоминается современник 1812 года — А. С. Пушкин (из 10-й главы «Евгения Онегина»):

«О русский глупый наш народ, Скажи, зачем ты в самом деле…»

Воюют с теми, кто хочет заставить вас жить по-своему, одеваться по-своему и т. д. Как можно заставить делать то, что уже давно сделано, причем добровольно?! Не лишним будет заметить, что схожая ситуация была и в СССР. «Любовь к родине» — для крестьян (у которых даже не было паспортов до конца 1970-х гг.!) и пролетариев, а для детей крупных партийных функционеров, больших чинов КГБ и министерства иностранных дел, а также для послушных холопов (признаю, нередко весьма и весьма талантливых) из числа «творческой интеллигенции» — вольница за границей. Знаменитый режиссер-комедиограф Г. В. Александров (наст. фам. Мормоненко: 1903–1983) вместе с артисткой Л. П. Орловой (1902–1975) изображали образцово-показательную советскую семью (хотя интимные предпочтения Григория Васильевича в основном лежали в ином направлении)6 — и воодушевляли советских людей на «стройки коммунизма», а сами уезжали в длительные путешествия по «загнивающему» капиталистическому раю.7 При этом сам экранный образ и, так сказать, имидж Любовь Петровна заимствовала у Марлен Дитрих (Мария Магдалена «Марлен» Дитрих: 1901–1992): то есть снова с Запада, хотя казенная пропаганда не переставала кичиться превосходством над ним.

Вспоминается старый анекдот: капитализм — это эксплуатация человека человеком, а социализм — это когда наоборот! И в это же самое время (пока Орлова и Александров пропагандировали советский образ жизни и наслаждались Западом) сталинские холопы от истории (вроде П. А. Жилина, Л. Г. Бескровного и Н. Ф. Гарнича /1901–1961/) кропали брошюрки о «великом полководце Кутузове», оправдывая сожжение русских солдат в Москве и выдумывая «победу» при Бородине (чтобы оправдать типологически сходные преступления и поражения уже сталинского режима во время Второй мировой войны). Причем все вышеперечисленное происходило уже под защитой оружия, изобретенного в Германии и после 1945 г. вывезенного из нее.8 А промышленную базу режима, чьими идеологическими «бойцами» прислуживали псевдоисторики той поры, обеспечивали заводы, практически полностью собранные в СССР американскими и немецкими конструкторами и инженерами (снова к вопросу о «превосходстве» над Западом и «особом пути»).9 Сегодня же, как вы сами прекрасно знаете и лично наблюдаете, крупные чиновники читают пафосные речи подле невозможной безвкусицы памятников 1812 года — и улетают в свои имения во Францию, в Италию — и далее по списку стран-участниц Великой армии Наполеона.

Но вернемся снова в 1812 год: хотя, с точки зрения сути российского пространственно-временного континуума, мы тот год и не покидали. Граф Лев Николаевич Толстой был вынужден откровенно признаться и резюмировать:

«Кто не испытывал того скрытого неприятного чувства застенчивости и недоверия при чтении патриотических сочинений о 12-м годе».10

За байки про «патриотизм» в 1812 году было стыдно и А. С. Пушкину, который высмеивал эти пошлые игрища в своем «Рославлеве»:

«Гонители французского языка и Кузнецкого моста взяли в обществе решительный верх, и гостиные наполнились патриотами. Кто высыпал из табакерки французский табак и стал нюхать русский; кто сжег десяток французских брошюр; кто отказался от лафита и принялся за кислые щи».11

Очень ярко описывает ту же клоунаду жительница Москвы мадам Хомутова: обеспеченные девушки воображали себя «то амазонками, то странницами, то сестрами милосердия» и примеряли подходящие театральные костюмы.12 Так было в начале войны, но уже 10 августа (когда наступление Наполеона набрало обороты) те же лицемерки

«с видом отчаяния думали только о бегстве и о том, чтобы увезти свое добро или зарыть его в землю, или замуровать в стену».13

Однако это в Москве. Основная часть России войну не замечала: в Тамбове, например, как пишет 30 сентября мадам Волкова:

«...все тихо, и если бы не вести московских беглецов, да не французские пленные, мы бы забыли, что живем во время войны!».14

Обратимся теперь к вопросам стратегии и тактики. 19 октября Великая армия (за исключением некоторых временно оставленных в городе соединений) выступила из Москвы. В ней состояло 89 640 пехотинцев и 14 314 кавалеристов, а всего: 103 954 «комбатанта» при 569 орудиях. Кроме того, значились около 12 000 «некомбатантов» — записанных в жандармерию, квартирмейстерскую часть и артиллерийские парки.15 Эти цифры важны нам еще и для того, чтобы потом «схватить за руку» лживые реляции русского командования и байки пропагандистов от истории, которые выдумывали потери армии Наполеона, в несколько раз превосходящие по числу всю его армию (подобные штуки очень походят на подсчеты бюллетеней, проголосовавших за местную «партию власти»: за нее нередко голосует больше, чем на том или ином избирательном участке живет — вместе с несовершеннолетними, туристами и гастарбайтерами). Итак, Наполеон неожиданно начал маневр на фланге русской армии. Отдохнувшие воины были в хорошей форме, а граф Адриен де Майи записал:

«Они шли весело и громко распевали песни».16

Однако боевые колонны отягчали несколько тысяч нестроевых и гражданских лиц: слуг, членов семей офицеров, пожелавших оставить Москву иностранцев (не только французов, но и немцев, и даже англичан), а также немалое число русских, которые успели связать себя теми или иными отношениями с наполеоновской армией. Все сие влекло за собой и многочисленные повозки — от изящных прогулочных карет до грубых колымаг, которые затрудняли движение.17

С периодом оставления французами первопрестольной связана одна история, которая весьма рельефно демонстрирует то, как на пустом месте благодаря обману в невежественном населении поддерживается религиозное мракобесие. Князь (кстати, из рода Рюриковичей) Александр Александрович Шаховской (1777–1846), известный драматург и театральный деятель, который одним из первых оказался в Москве (с ратниками Тверского ополчения), увидел в Спасских воротах образок и серебряную лампаду. Он приказал их затеплить, а затем записал:

«Собравшимся после меня народом распущен был слух, будто лампада Спасских ворот не угасала во все время пребывания неприятеля в Москве, и что, пораженный этим чудом, он не смел дотронуться до иконы».18

Однако религиозные штуки во все эпохи не могли помешать простым радостям приматов — например, грабежу. Назначенный комендантом Москвы А. Х. Бенкендорф свидетельствует:

«Город был отдан на расхищение крестьянам, которых стеклось великое множество, и все пьяные; казаки и их старшины довершили разгром… люди убивали друг друга на улицах, поджигали дома… Мне пришлось выдержать несколько настоящих сражений».19

Вот вам и настоящая гражданская война! «Несколько сражений» уже в Москве: когда Наполеон входил в город, крестьяне с ним не сражались (впрочем, как и армия). Одним словом: «патриотизм»… Только про подобные сражения отечественная пропаганда не создала ни эффектных полотен кистей больших художников, ни карт с расстановкой противоборствующих «войск» — это было бы весьма интересно и показательно.

21 октября передовые части авангарда Великой армии под командованием Евгения (Эжена) Богарне вступили в село Фоминское (сегодня это Наро-Фоминск) на новой Калужской дороге. М. И. Кутузов, как обычно, был в состоянии перманентного сна, он не знал о новой операции Наполеона, не предполагал направления движения неприятельской армии, не зная о местонахождении ее авангарда. Это вновь сыграло на руку французам. Очень поздно и без анализа ситуации он поручил атаку на Фоминское генералу Д. С. Дохтурову (с его 6-м пехотным корпусом), дав в придачу 1-й кавалерийский корпус генерал-адъютанта барона Е. И. Меллера-Закомельского (1767–1830). Легкие кавалерийские отряды А. Н. Сеславина (1780–1857) и А. С. Фигнера наблюдали за французами. Совершенно неожиданно А. Н. Сеславин обнаружил вражеские войска, причем лично увидал Наполеона и его штаб. Об этом он незамедлительно донес Д. С. Дохтурову, который уже собирался выполнять нелепый приказ М. И. Кутузова и начать атаку (не понимая, что перед ним главные силы Наполеона — и подобная атака означала бы крах и гибель), но узнав эти сведения, Д. С. Дохтуров немедленно поспешил в Малоярославец.

О том, как «героический» и «прозорливый» Кутузов узнал о новом наступлении Наполеона, живописно повествует отрывок из юбилейной поэмы 1912 года Ф. Ф. Пастухова:

Скачет вестник в тиши ночи, Пеленой туман висит, Не смыкая зорки очи, В «Леташевку» он спешит. Там в лачуге спит Кутузов, Вестей радостных не ждет…20

О полном хаосе в штабе русского командования и трагикомической прострацией фельдмаршала повествует очевидец событий — знаменитый генерал Алексей Петрович Ермолов:

«Испросивши позволение генерала Дохтурова, я поручил генерал-адъютанту графу Орлову-Денисову от имени моего донести фельдмаршалу во всей подробности о положении дел наших и о необходимости ускорить движение армии, или город впадет во власть неприятеля. Армия стояла на реке Протве у села Спасского. Неприятным могло казаться объяснение мое фельдмаршалу, когда свидетелями были многие из генералов. Он отправил обратно графа Орлова-Денисова без всякого приказания. Не с большою благосклонностью принят был вторично посланный от меня (также многие из генералов находились при фельдмаршале), и с настойчивостию объясненная потребность в скорейшем присутствии армии могла иметь вид некоторого замечания или упрека. Он с негодованием плюнул так близко к стоявшему против него посланнику, что тот достал из кармана платок (выделено мной, Е. П.), и замечено, что лицо его имело более в том надобности».21

И снова не русский главнокомандующий, а французы на данном этапе владеют стратегической и тактической инициативой. Именно так это расценивали в русской армии. К примеру, гвардейский офицер, поручик 9-й роты лейб-гвардейского Семеновского А. В. Чичерин (ок. 1793–1813) в своем дневнике признавался (25 октября):

«Теперь неприятель решает, когда у нас будут дневки, а когда марши».22

Кутузов был растерян, войска Наполеона активно продвигались, а попы занялись важным делом — сокрытием ценных металлов и разной дорогостоящей утвари. Об этой деятельности после войны были составлены соответствующие «показания». В одном из них (находится в РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 3465. Ч. 10. Л. 116–121) среди прочего сказано: «При появлении французской армии на Горе Буниной», церковь была отперта — и находящееся в ней имущество (1000 рублей денег, серебряный вызолоченный потир, Евангелие, обложенное медью и местами вызолоченное) «скрыто в кочке церковного болота». Чем не подвиг?! Но возникает только вопрос, тянущий, как минимум, на диссертацию по новой «научной» (по мнению ВАКа) дисциплине — я имею в виду теологию: а почему же эти вещи чудесным образом сами не спаслись от неприятеля (например, в той же кочке на болоте), или на каком основании церковный староста не надеялся на их чудесное спасение от возможных притязаний «нехристей»?..

Итак, корпуса Кутузова оказались растянуты — и далеко не все понимали, что происходит. Многие не предполагали нового большого сражения. Уже упомянутый молодой поручик Л. А. Симанский был весьма расслаблен — вот что мы читаем в его дневнике:

«Не доходя верст 7 от города (Малоярославца — прим. мое, Е. П.) мы немного отдохнули, я лежал с Иваном Семеновичем Чайковским (1786 г. р, штаб-лекарь лейб-гвардии Измайловского полка — прим. мое, Е. П.), вскоре мы пошли, подходя ближе пальба гораздо была слышнее…»23

В свою очередь Наполеон заметил несколько полков русской армии — и, переоценивая полководческие таланты и интуицию Кутузова, решил, что тот разгадал его маневр — и успел преградить ему дорогу своей армией. Поэтому он подумал о новом большом сражении, из-за чего приостановил движение авангарда — и послал вперед лишь 13-ю дивизию Алексиса Жозефа Дельзона (1775–1812). Теперь обратимся к описанию сражения при Малоярославце (около 110 км к юго-западу от Москвы), которое состоялось 24 октября.24

Несколько слов о самом городке Малоярославец. В 1812 году он был невелик, и в нем обитало 1500 жителей. По обыкновению, когда стало известно о движении французов, местный городничий П. И. Быков приказал уничтожить мост через речку Лужу. Однако эта комическая мера никак не смогла остановить европейскую армию: солдаты А. Ж. Дельзона быстро навели понтонный мост через Лужу — и 2 его батальона заночевали в городе (основные силы дивизии расположились перед городом, а ставка Наполеона заняла Боровск). До нашего времени дошел весьма «гоголевского» или даже «чеховского» стиля документ (хранится в: ГАСО. Ф. 179. Оп. 1. Д. 30. Л. 157–158): послевоенное письмо уже помянутого П. И. Быкова саратовскому губернскому предводителю дворянства М. Н. Чегодаеву. В нем титулярный советник указывает, что в 1812 году он вносил какое-то (какое — он не уточнил) «пожертвование», но документы об этом грандиозном поступке сгорели в самом Малоярославце — и теперь он просит без документов выдать ему «бронзовую медаль», которую выдавали другим дворянам, если те вносили пожертвования на войну. Но вернемся к бою.

24 октября разгорелось сражение. Город несколько раз переходил из рук в руки, новые русские части все прибывали, но к вечеру наполеоновские солдаты их выбили и окончательно завладели еще одним городом, который практически полностью выгорел. Солдаты М. И. Кутузова отступили.

«Французы и итальянцы считали себя победителями, о чем свидетельствуют все их реляции, мемуары и другие источники. „Вчера был великолепный день для моего армейского корпуса, — писал после сражения принц Эжен Богарне своей жене, — я имел дело с утра до вечера с восемью дивизиями противника, и я закончил его, сохранив мою позицию. Французы и итальянцы покрыли себя славой“. Генерал Компан в письме к супруге Луизе сообщал, что его дивизия 12 (24) октября „получила приказ поддерживать армейский корпус, возглавляемый вице-королем. В довольно упорном бою, закончившемся, по обыкновению в нашу пользу“. На протяжении всего боя войскам Богарне пришлось действовать против постоянно усиливавшихся русских войск, располагавших более многочисленной и выгодно расположенной артиллерией. „Ваше величество могли судить сами, — отмечал вице-король Италии в своем рапорте Наполеону, — о тех усилиях, которые 4-й армейский корпус должен был сделать, чтобы отнять у превосходящих сил (противника) столь грандиозную позицию, как малоярославецкая“».25

Важные цифры, которые признаны сегодня даже официозной российской «Энциклопедией»: непосредственно в бою участвовало 31,8 тыс. чел. русских и всего 24 тыс. наполеоновских солдат!26 Внимательный исследователь военных аспектов наполеоновской эпохи, А. А. Васильев, проанализировав хранящиеся в РГВИА ведомости и строевые рапорты, высчитал цифру потерь русских в 6930 человек, отметив, что сюда следует добавить неучтенный в ведомостях урон нескольких артиллерийских рот, казаков Платова и конных отрядов Дорохова и Сеславина. Вместе с ними потери превышают 7 тыс. человек.27 Автор уточняет:

«Обращает на себя внимание значительное количество пропавших без вести нижних чинов русской армии (2316 человека), однако, в подавляющем большинстве их следует считать погибшими. Неопознанные, зачастую полностью обгоревшие трупы этих солдат остались в занятом французами Малоярославце».28

Потери французов составили не менее 5 тыс. чел. (в рапорте Э. де Богарне сразу после сражения говорится о «примерно 3500»).29

План боя при Малоярославце из книги адъютанта М. И. Кутузова А. И. Михайловского-Данилевского (в частном собрании Е. Понасенкова). На этой русской карте хорошо виден численный перевес непосредственно задействованных в бою войск М. И. Кутузова: но даже в оборонительной позиции, находясь в городе, русские сражение проиграли, понесли бóльшие, чем Великая армия, потери — и отступили.

И снова, находясь в укрепленном пункте, имея (если верить казенной пропаганде) колоссальную мотивацию «защиты родной земли» (плюс к этому можно было бы изыскать желание поквитаться за поражение при Бородине и оставление Москвы), русские войска при численном перевесе проиграли и отступили (аж на 25 верст — к Полотняному заводу), потеряв более противника! Но молебен все же провели. Послушаем записки Л. А. Симанского:

«Полки всей гвардии были собравшись, на нескольких барабанах поставлен образ Знамения Божией Матери, поддерживаемой ружьями. …Молебен служил полевой обер-священник Торопотрицкий…»30

«Обер-священник», икона на ружьях — какое чудовищное надругательство над новозаветными заповедями, какое комическое, гоголевского запаха, провинциальное варварство с полицейскими обертонами.

Причины отступления Кутузова очевидны: сражение проиграно, его продолжение сулило стать вторым Бородиным — а такого удара по репутации, когда зима-благодетельница (для карьерного роста) уже надвигалась, он допускать не желал. Л. Л. Беннигсен в письме жене негодовал:

«Степень его малодушия превосходит меру, дозволенную даже трусу».31

Кроме этого, мы помним, что русская армия была не в лучшем состоянии — подорванная дисциплина и мародерство не добавляли ей эффективности в бою. Так вышло, что я первым обратил внимание: еще при Бородине пришлось срочно «изобретать» то, что в период Второй мировой войны на территории СССР получило название «заградотрядов». Об этом умалчивают мои коллеги, но не только солдаты, но и офицеры пытались трусливо покинуть линию обороны на Бородинском поле: и ополченцам отдали приказ пресекать подобное, возвращая армейцев под огонь. Об этом свидетельствует, к примеру, старший адъютант Барклая де Толли, майор Владимир (Вольдемар) Иванович Левенштерн (1777–1858) — в своих до сих пор полностью не изданных на русском языке воспоминаниях.32 В докладе своему монарху посланник Сардинского короля в Петербурге Жозеф де Местр свидетельствует:

«Если вспомнить, что после оставления Москвы у фельдмаршала князя Кутузова было в собственной его армии 18 000 мародеров, а всеобщий беспорядок доходил до того, что, как мне доподлинно известно, писал он в С.-Петербург: „У меня более помех от своей армии, нежели от неприятельской“, то можно представить, каковы были бы последствия, будь он атакован самим Наполеоном…»33

Приходится признать и постулировать: именно в Бородинском сражении русской армии был нанесен непоправимый урон, от которого она уже не оправилась. Армия М. И. Кутузова была тогда обескровлена — и на следующем этапе кампании (хотя, по сути, «этап» был все время одинаковый — русские отступали, а Наполеон владел инициативой) уже не могла вести активной деятельности. Вспомним, что писал о прошедшей баталии генерал Н. Н. Раевский А. Н. Самойлову еще 19 сентября:

«Мой корпус, бывший в первой линии, до тех пор держали, пока его истребили. Мы ретировались до Москвы… войска в упадке духа, укомплектованы ратниками с пиками (вынужденная мера из-за колоссальных потерь регулярных частей — прим. мое, Е. П.), хлебом в своей стране нуждаемся (потому что, во-первых, бедная крепостническая страна, во-вторых, крестьяне часто не желали помогать русской армии, в-третьих, никаких продуманных планов глубокого отступления изначально не заготавливалось — прим. мое, Е. П.), раненых всех бросили, бродяг половина армии (хороша армия православных „патриотов“ — прим. мое, Е. П.), капитаны командуют полками (в связи с тем, что старших офицеров убили в бою — прим. мое, Е. П.). Чем все сие кончится, не знаю и придумать не могу. Естли заключить мир, то он будет постыдной».34

Среди прочего в этом документе речь идет о возможном (и логичном) мире: поэтому, если русский генерал предполагал подобный сценарий развития событий, если мать царя, брат царя Константин, А. А. Аракчеев, Н. П. Румянцев выступали за заключение мира, то и Наполеон имел все логические основания этого мира ожидать. И только пренебрегающие этими фактами невежественные или нечистоплотные сочинители могут укорять полководца в том, что он ждал мира в Москве: Наполеон же не знал, что Александр I подвержен прогрессирующему психическому недугу (помимо уже имеющейся завистливости, мстительности и бесконтрольности).

25 октября Кутузов отступил на несколько верст. В дальнейшем его преследовании не было никакого смысла, кроме того, цель бы достигнута — теперь Наполеон мог совершить задуманный маневр к Смоленску, отпугнув Кутузова, который в итоге пошел своим известным «параллельным маршем». Французская армия продолжила путь по уже устроенной в начале сентября коммуникационной линии — через Верею и Можайск. Переживал ли М. И. Кутузов новое поражение и гибель тысяч русских солдат и жителей в горящем от бойни Малоярославце? Не думаю, чтобы сильно — это было не в его характере. Во всяком случае, ничего подобного мы не наблюдаем в его письмах и беседах с помощниками. Даже во время катастрофического отступления-бегства русской армии летом хрестоматийного представителя восемнадцатого века, М. И. Кутузова, часто видели в театре.35

Современный российский талантливый исследователь, крупнейший знаток русской периодики эпохи Александра I, И. А. Бордаченков, справедливо резюмирует и строит небезосновательное предположение:

«Русская армия была практически уничтожена в сражении при Бородино — из 155,000 человек, защищавших Россию на этом поле, было убито, ранено и попало в плен около трети, а до Тарутино вообще дошло чуть больше 60,000. Можно было и дальше гнать ее остатки. Но куда? К берегам Волги? За Урал? В Сибирь? На Камчатку? Будь Наполеон на 15 лет моложе, он надел бы армяк, взял в руки крест, провозгласил бы себя православным пророком… и погнал бы русские полки в сторону Китая. …Ведя эту войну, он не думал о завоеваниях, добыче и великих свершениях. Он хотел мира. А его противник хотел войны».36

Итак, Великая армия Наполеона вновь одержала победу, М. И. Кутузов снова отступил. И совершенно абсурдно после этого пытаться писать о каком-то «контрнаступлении» М. И. Кутузова. Такого понятия не существовало полтора века (!) до всего лишь одной полуфразы И. Сталина (в 1947 г.): после чего советские сервильные писаки стали клепать типовые брошюры вроде «Контрнаступления Кутузова в 1812 году» (за подобную тоненькую по объему книжонку-фальсификацию П. А. Жилин получил аж Сталинскую премию!). Если бы отечественные исследователи были а) свободны от пропаганды или необходимости ее создавать и б) владели бы иностранными языками, то читали бы источники противоборствующей стороны. Все они формулируют ситуацию просто: мы побеждаем, русские убегают — и нет смысла за ними гоняться. А раз нет смысла гоняться — значит, просто путешествуем обратно. Ну, если царь и его подданные сами сжигают свои селения, а армия убегает — и мира никто здесь не хочет: что еще делать? Процитирую победителя в Малоярославецком бое, командира IV корпуса Великой армии вице-короля Италии Евгения (Эжена) де Богарне. В письме жене (к сожалению, этот важный источник не был замечен отечественными «историками») он резюмировал:

«Нам бы пришлось зайти глубоко в Сибирь, чтобы поймать этих проклятых русских».37

Как обычно, я привлеку внимание читателей к существенным деталям, которые, по моему убеждению, гораздо важнее линейного описания хронологии разных мимолетных военных стычек. Упомянутый Эжен (Евгений) Богарне, как и М. И. Кутузов, был масоном — великим мастером (командором) Великого Востока Италии. Это объединяло двух генералов — и подобной общности между Кутузовым и всеми его рядовыми солдатами, а также всеми русскими крестьянами не существовало (не следует, однако, строить завиральных теорий — источники свидетельствуют, что масонство было лишь подобием театрализованного кружка и никак не влияло на войну). А через несколько лет после кровавых событий 1812 года сын Эжена де Богарне Максимилиан Иосиф Евгений Август Наполеон (то есть, с юридической точки зрения, внук Наполеона) женился на дочери императора Николая I — Марии Николаевне. И не просто женился, а стал президентом Императорской академии художеств и главноуправляющим Горного института. Подобные браки, безусловно, не могли способствовать консолидации русских солдат и крестьян с семьей православного самодержца. И за что, позвольте спросить, умирали (в сражении с французами или от собственных карательных отрядов, посланных Кутузовым) русские крестьяне?

Об этом почему-то не упоминают авторы, описывающие войну 1812 года, но уже летом 1814 года русская императрица Елизавета Алексеевна (она же Луиза Мария Августа) прибыла на отдых в Баден: вскоре на тот же курорт прибыл вместе с семьей и Эжен де Богарне — эта компания замечательно проводила время. Подчеркну: за все время 1813–1814 гг., пока в России убирали кости и сжигали трупы погибших мирных жителей, «государыня» путешествовала по европейским красотам — и даже не подумала проявить какое-то внимание к народу, замученному манией ее мужа (Александра I). В моей коллекции есть весьма примечательное издание, подробно освещающее все радости ее бытия (автор — подобострастный коллежский советник В. М. Иванов): «Записки, веденныя во время путешествия императрицы Елисаветы Алексеевны по Германии в 1813, 1814 и 1815 годах». Особенно острое впечатление это описание производит, если параллельно с ним изучать архивные ведомости с отчетами по потерям среди мирного населения по губерниям, которые случились прежде всего из-за поджогов, осуществляемых по приказу русского правительства и армейского командования.

II

Однако вернемся на фронт, где уже активно настает холодный сезон. Буквально через несколько дней после оставления Москвы солдаты и офицеры Великой армии стали испытывать острейший недостаток в продовольствии. И ранее немногочисленные деревни и городки вдоль Старой Смоленской дороги (Смоленского тракта) были небогатыми, без европейской системы магазинов, потом (в первые месяцы кампании) их частью разграбили, а затем сожгли русские войска; кроме того, многие крестьяне растащили добро сбежавших помещиков, а мародеры из обеих противостоящих армий довершили дело. Письма офицеров и интендантов (в том числе Стендаля) говорят об ужасающих трудностях — вплоть до неимения нормального хлеба. Многие из их писем сохранились в российских архивах, но пока особого внимания моих коллег не привлекли.38

Вскоре болезни от недоедания и холодов усилились чрезвычайно. Советский биограф Главного хирурга армии Наполеона (Ларрея) И. А. Кассирский пишет:

«Голод, холод, болезни преследуют армию. Жестокая эпидемия сыпного тифа косит солдат, офицеров, врачей».39

Другой страшной проблемой стал массовый падеж лошадей из-за отсутствия корма, а чуть позже по причине обледенения дорог. Соответственно, приходилось бросать пушки, инженерные транспорты и оставшиеся провиантские повозки: и все эти потери происходили без малейшего участия неприятельской армии.

Подобным образом не формулировал пока ни один исследователь (сила догматов, мифологии, интеллектуальная инертность авторов мешали им осознать важнейшую вещь), но поход все быстрее утрачивал военный характер и интерес (как для участников — так и для нас, ученых и потомков). События на фронте в октябре-декабре 1812 года становятся лишь борьбой биологических организмов за выживание в условиях холода и голода, чудовищным опытом над живыми людьми, поставленном, во многом, по вине лично императора Александра. Это было актуальным для обеих армий, но, безусловно, армия Наполеона находилась в худшем положении. Фуражиры не имели подробных карт местности и проводников, на голодных и часто безоружных солдат, отправившихся на поиски пищи, нападали крестьяне (отнюдь не из-за каких-то несуществующих «гражданских» чувств — таковых категорий просто не существовало ни в теории, ни на практике).

Войска М. И. Кутузова имели при выходе из Тарутина некоторый запас фуража, кроме того, русские солдаты были несколько более неприхотливы (западноевропейских «разносолов» не видали отродясь…), однако голодали и они. Что еще трагичнее: во время пребывания в Тарутинском лагере фельдмаршал в основном спал или самым порочным образом забавлялся с упомянутой переодетой казаком малолетней девицей, но не озаботился всерьез организацией зимней одежды и обуви для войск. Поставки фуража были столь же дурно налажены.

Будущий знаменитый генерал Николай Николаевич Муравьев-Карсский свидетельствует:

«Ноги мои болели ужасным образом, у сапог отваливались подошвы, одежда моя состояла из каких-то синих шаровар и мундирного сюртука, коего пуговицы были отпороты и пришиты к нижнему белью; жилета не было и все это прикрывалось солдатской шинелью с выгоревшими на биваке полами, подпоясался же я французскою широкою кирасирскою портупею, поднятою мною на дороге с палашом, которым я заменил мою французскую саблю. Голова покрывалась изношенною солдатскою фуражкой с башлыком, сшитым из сукна, подаренного мне братом. …Иногда я раздевался, садился спиною к огню, при коем парился шарфом и тем облегчал зуд, беспокоивший меня по всему телу. Давно уже не переменял я рубашки и давно не спал не раздеваясь. Платье мое было напитано вшами, которые мне покоя не давали и которых я, сидя у огня, истреблял сотнями (то есть русский офицер был занят в основном истреблением отечественных вшей — а до солдат противника руки часто просто не доходили… — прим. мое, Е. П.). Закручивая рубашку, я по примеру солдат парил ее над огнем и радовался треску от сыпавшихся из нее насекомых. Когда отодрал я бинты, коими увязаны были ноги, то нашел язвы увеличившимся и умножившимися до такой степени, что от пяток до бедер едва ли не половина поверхности их была покрыта язвами, в гною которых кишели насекомые. Я ослаб душевно и телесно…»40

28 ноября гвардейский офицер А. В. Чичерин записал в дневнике:

«Сейчас меня очень тревожит тяжелое положение нашей армии: гвардия уже двенадцать дней, а вся армия целый месяц не получает хлеба. Тогда как дороги забиты обозами с провиантом, и мы захватываем у неприятеля склады, полные сухарями».41

Адъютант и оттого ярый защитник М. И. Кутузова, ставший после войны сенатором и автором написанного по приказу Николая I мифологизированного официоза о Русской кампании 1812 г., А. И. Михайловский-Данилевский, делится своими впечатлениями о тех днях:

«…если на привалах случалось кому-нибудь отыскать несколько картофелин, то все бросались к тому месту… разрывали землю и часто, не имея терпения варить или печь, ели ее сырой (что бы они делали без этой „инородной“ и не совсем „исконной“, завезенной из Америки картошки? — прим. мое, Е. П.)… Скоро перестали находить и картофель. Тогда несколько горстей ржи или овса, пареных в снежной воде, служили пищею».42

Стоит отдельно подчеркнуть: я имею возможность до вас донести только записки офицеров, а практически поголовно неграмотные русские солдаты свидетельств оставить не смогли, но совершенно очевидно, что их страдания и лишения в жесткой классовой армии Российской империи образца 1812 года были еще сильнее. От обморожений и различного рода болезней выбывали из строя и гибли десятки тысяч русских воинов (вскоре мы узнаем, что, дойдя до Вильно, Кутузов свою армию фактически потеряет!). Поразительный факт: спустя всего 3 недели после отбытия из Тарутина главная армия потеряла 50 000 человек, из которых всего лишь 10 000 были боевыми потерями, а остальные — жертвы холода и голода!43 В процентном отношении — это даже несколько более того, что потеряла от тех же причин армия Наполеона. Я повторяю: вопреки расхожему среди российских и советских пропагандистов и обывателей мнению о том, что в России «сгинула» армия вторжения, цифры и факты обязывают нас утверждать, что в осенне-зимнюю кампанию в 1812 году погибла и центральная группировка русской армии (к этой теме мы еще вернемся ближе к финалу данной главы).

От климата и бездарности организации военного процесса страдали и несчастные «ополченцы», которых затащили в «ратники» силком, причем помещики нарочито сбывали алкоголиков, увечных или особо агрессивно к ним настроенных, могущих поднять бунт (лично мне подобное «сплавление» таких типажей очень живо напоминает некий процесс, происходящий буквально в наши дни…). Интересные сведения можно почерпнуть, к примеру, в обойденной вниманием всех моих коллег аналитической записке, приложенной к рапорту, поданному царю Александру курляндским гражданским губернатором, тайным советником, генерал-майором Ф. Ф. Сиверсом (1748–1823). Подробный текст в 11 приложениях сообщает нам:

«...ратники Лифляндского ополчения частью разбежались, частью сдались в плен, частью лежали в госпиталях (выделено мной, прим. Е. П.), умирая от холода и других лишений, так как несмотря на все усилия курляндского губернатора, лифляндское дворянство не выдавало ополчению ни рубах, ни полушубков, ни сапог».[37]44

Как все это называется? Послать на войну в мороз без обуви и даже без рубахи? Это «отечественная» война — или позорная отправка на верную смерть тех, кого ненавидишь или не считаешь за людей? А ведь французы в 1812 году являлись гражданами своей страны — и они защищали свои гражданские права от орды очередной антифранцузской коалиции.

Одна из причин голода и отсутствия крыши над головой у русской армии на данном этапе похода была та, что сами же ее командиры постарались все уничтожить еще летом — во время бегства от Немана за Москву. Крестьяне, в свою очередь, не спешили помогать армейцам. На них, по большому счету, даже не подействовали призывы к религиозному терроризму. Да, как ни отвратительно и уголовно это звучит, глава государства уже в просвещенном девятнадцатом веке позволил себе заниматься подобными вещами: развязавший войну Александр желал организовать нечто вроде православного «Талибана», хотя сам он оставался вдали от этого кошмара, наслаждаясь европейской жизнью в Петербурге. Процитирую еще один документ, который боятся публиковать казенные «историки». В июльском рескрипте на имя уже известного нам смоленского епископа Иринея царь приказывал ему устроить из подвластных ему попов пропагандистскую группировку и требовать от жителей

«совокупясь вместе, вооружиться чем кто может, дабы, не давая никакого пристанища врагам, везде и всюду истреблять их и вместо робости наносить им великий вред и ужас».45

Однако, как мы уже знаем из прошлых глав, сам Ириней трусливо сбежал, как только император Наполеон приблизился к Смоленску, а крестьяне так на войну против армии вторжения и не поднялись: зато вместе с казаками и регулярными войсками они разграбили Москву, а отдельные были не прочь присягнуть новому властелину. Некоторые историки даже ставили в вину Наполеону то, что тот не разыграл крестьянскую «карту», но, по свидетельству его адъютанта Ф. П. де Сегюра, Наполеон не понимал:

«Как поднять их за свободу, если они даже слова этого не понимают»?46

Но вернемся к походу от Малоярославца. Британский офицер и военный историк, находившийся в 1812 году при штабе М. И. Кутузова Роберт Томас Вильсон (в современной транскрипции — Уильсон: 1777–1849) свидетельствует:

«Армия была весь нынешний день без пищи, и я боюсь, что то же случится и завтра, потому что фуры с провизией оставлены весьма в дальнем расстоянии; но войска переносят всякую нужду с удивительным мужеством. Как жалко, что они имеют такого начальника, — что они должны лишиться того награждения, которого достойны по своей храбрости, что их страдания должны умножиться без всякой нужды и что столь много крови должно быть еще пролито для одержания частных успехов, когда вся и полная добыча в руках их уже находилась. Теперь-то фельдмаршал пожалеет о потерянных им случаях; теперь-то венцы совершенной победы, упущенные при Малоярославце, при Вязьме и при Красном, будут мелькать в глазах людей, ослепленных невежеством.

Когда-то фортуне угодно будет доставить нам новый случай совершить без опасности или без потери в один день все то, что стоило стольких слез, стольких сокровищ и жизни столь многих храбрых воинов?

…И если бы только Светлейший пробудился ото сна, могли бы захватить Ренье и его 11 000, которые еще не дошли до Варшавы; однако он не способен на это, и мы, скорее всего, опять увеличим список чудесных избавлений неприятеля. Это злая платовская шутка. Было бы недурно для исторической правды изобразить Светлейшего глубоко спящим в своих дрожках, которые гонятся за Бонапартом!

Погода все еще страшно холодная — 25° мороза. От русской армии почти ничего не осталось; я уверен, в строю сейчас не более 60 000 (учитывая фланговые корпуса — прим. мое, Е. П.). В одном гвардейском батальоне всего 200 солдат. Мои драгуны, казаки и адъютанты все поголовно больны. Один из драгунов остался без ноги».47

Итак, русская армия под небрежным командованием Кутузова гибла на глазах, при этом Наполеон владел инициативой — ни один русский город не был возвращен силою русского оружия. Более того, Кутузов боялся вновь сразиться с Наполеоном, ведь очередное поражение грозило полным крахом его репутации. Зная маниакальное желание царя Александра биться с императором французов до конца, а не только лишь до границы России, подобное поведение было верхом эгоизма со стороны фельдмаршала. Об этом, как правило, даже не упоминают авторы обобщающих исследований о 1812 годе, но в тот период Александр до того был недоволен ситуацией на фронте, что он готов был отстранить Кутузова от начальства. По свидетельству помощника Государственного секретаря В. Р. Марченко (1783–1840)

«…дурные о нем (о Кутузове — прим. мое, Е. П.) вести едва не довели Государя до того, чтобы снова приняться за Барклая».48

Таким образом, «бирка» «Спаситель Отечества» (с подобным холодом и голодом результат от назначения кого угодно не сильно бы изменил итоги кампании) могла быть в любую секунду переклеена на М. Б. Барклая де Толли. Это важно понимать в свете мифологии 1812 года (да и любой другой исторической мифологии), которая, подобно ржавчине, въедается в образное бессознательное обывателя. Стоит подчеркнуть, что во все время командования М. И. Кутузова царь был им недоволен. После того как вскрылся обман об истинных итогах Бородинского сражения, и пришло известие об оставлении Москвы, Александр I даже поставил все это на обсуждение совета министров. На совете было решено требовать от Кутузова предоставить протокол совета в Филях (но его не велось…) и в будущем всегда присылать подробные сведения обо всех своих действиях.49 В письме к фельдмаршалу царь формулировал мысль весьма остро и определенно:

«… вспомните, что вы еще обязаны ответом оскорбленному отечеству в потере Москвы».50

Постоянные поражения на фронте, капитуляция Москвы, невнятные слухи из армии влияли на Петербург угнетающе. Это верно отметил еще А. Замойский в своей книге 2004 г.:

«Василий Марченко, государственный служащий, приехавший в Санкт-Петербург из Сибири в первую неделю ноября, нашел город погруженным в какую-то угрюмую и напряженную тишину. Многие петербуржцы уехали, и улицы опустели. „Любой, кто мог, держал в готовности пару лошадей, другие обзавелись закрытыми баркасами, кои стояли и загромождали каналы, — писал он. — Печальное состояние дел, неопределенность будущего и осенняя погода разрывали сердце доброго Александра“.

…Однако по-прежнему хватало и неопределенности. Соперники Кутузова и их сторонники упорно твердили, что-де он только все портит и они на его месте уже разгромили и взяли бы в плен Наполеона. Поскольку различные командиры, действующие на театре военных действий, имели каждый своих доброхотов при дворе, в Санкт-Петербурге кипели бесконечные дебаты и звучали взаимные обвинения. „На взгляд иностранного наблюдателя, — писал де Местр, — всё это выглядело точно фарсовая трагедия или неловкая комедия“. Сам Александр получал противоречивые донесения и не верил теперь никаким реляциям Кутузова.

„С чрезвычайной грустью я осознаю, что надежда смыть бесчестье потери Москвы пресечением пути отхода неприятеля полностью утрачена“, — писал он Кутузову, с трудом скрывая гнев и сетуя на „необъяснимую бездеятельность“ фельдмаршала».51

Относительно проблем с продовольствием российской армии мы можем обратиться к анализу, предпринятому еще в девятнадцатом веке военным историком генерал-лейтенантом М. И. Богдановичем:

«…положение вещей изменилось совершенно при преследовании отступавшего неприятеля. Путь его отступления пролегал по опустошенной стране, где сильный авангард, направленный для прямого преследования, едва находил самое бедное пропитание. Главная же русская армия шла хотя и в одной колонне, боковою дорогою, параллельною пути неприятельского отступления, однако ж уменьшившаяся численность войск и свежесть страны, бедной только хлебом, но не терпевшей недостатка ни в мясе, ни в фураже, облегчали затруднение. При начале преследования военное начальство сильно настаивало на скорейшем движении нагруженного обоза, но он вскоре далеко отстал от армии. Тогда сделаны были реквизиции в соседних значительных городах и приказано доставлять собираемые запасы к армии диагональными путями; но и самые места были бедны, и подвозы не поспевали. Главное препятствие всем другим обозам представлял чрезмерно большой артиллерийский резерв, следовавший с армиею до Днепра.

Впоследствии посылали, вперед и в стороны, приказание поселянам держать в каждом доме в готовности известное число пудов хлеба, что принесло большую пользу. Наконец, когда армия отстала от неприятеля и разошлась по сторонам, тогда отправляемы были вперед чиновники с командами для заготовления средствами обывателей печеного хлеба, что также было успешно.

Захваченные в Вильне неприятельские магазины и размещение войск на квартирах в окрестной стране прекратили это в высшей степени затруднительное положение нашей армии».52

И снова вернемся к армии вторжения. По данным всех первоисточников мы видим, что именно природные факторы были главными в тот период кампании, военные действия оставались значимыми в основном лишь в более похожих на басни или на лубочные сочинения «реляциях». Обратимся к показательному документу эпохи, который находился до 2017 года в фондах Главного государственного архива Штутгарта — к дневнику вюртембергского офицера армии Наполеона Генриха фон Фосслера. Изучаем весь (весь!) ноябрь месяц (столь «героический», если читать советские учебники). Это поразительно, но действующий офицер ни разу не упомянул деятельность русской армии в те дни — только мороз, метели и отсутствие еды! «Сражение» шло ТОЛЬКО и исключительно с голодом и холодом!53

Позднее, уже в мемуарах, тот же Г. фон Фосслер писал:

«Дороги совершенно обледенели. С трудом двигался пеший по скользкой поверхности, с трудом шли лошади, давно уже не подкованные. В каждом узком месте создавалось страшное столпотворение, теснились сотни повозок… Обессилившие стремились попасть к какому-нибудь очагу, в дом… В каждый дом набивалось столько несчастных, сколько позволяло пространство, но значительно большее число проводили ночи под открытым небом… Многие тащились уже полумертвыми к костру, протягивая свои члены к огню, чтобы побыстрее согреться, и погибали наполовину замерзшими, наполовину сгоревшими. …В самые ужасные морозы можно было видеть некоторых (из них) шедших без плащей, без шуб, в легких сюртуках и нанковых штанах, видеть воздействие на них мороза, как один за другим деревенели их члены, как они падали, снова поднимались и опять падали, чтобы уже более не встать. …У некоторых через разорванные ботинки или сапоги виднелись голые пальцы, сначала ярко-красные, потом обмороженные — темно-синие и коричневые, и, наконец, черные. …Многие из тех, кому посчастливилось выжить, обморозили руки, ноги, носы, уши, очень у многих отпали пальцы на руках и ногах, другим они — а часто также целые руки и ноги — должны были быть ампутированы. Действие голода было настолько же опустошительным, как и действие холода».54

А теперь послушаем создателя официозного опуса о войне 1812 г. — адъютанта Кутузова М. И. Михайловского-Данилевского:

«…с 16 Ноября постоянно было больше 20 градусов мороза. 22 Ноября едва можно было говорить; от холода спиралось дыхание. Стиснув зубы, враги шли и бежали в безмолвном отчаянии; ноги обвертывали попонами, ранцами, старыми шляпами, окутывали голову, лицо и плечи мешками, рогожами, окладывались сеном и соломой; добыть лошадиную шкуру почиталось за счастие. …Когда Французам пришлось бежать назад по дороге, ими опустошенной, то, завидя какое-нибудь строение, они спешили к нему, но дома были пусты, и в них раздавался лишь свист порывистых ветров. Не находя крова, неприятель жег на пути своем дома, клети, хлева, заборы, для того только, чтобы согреться хоть на одном ночлеге. На пожарищах лежали кучи солдат; приблизившись к огню, они не имели более силы отойти от него. Нам случалось заглядывать в полусгоревшие корчмы: посредине обыкновенно находился курившийся огонек, а вокруг на полу замерзшие неприятели. Ближайшие к огоньку еще шевелились; прочие, в искривленном положении, с судорожными лицами, лежали как окаменелые. …Подобно теням бродили они по пепелищам и среди пустынь, где не было ни движения, ни жизни; опершись на деревья или сучья, шатались они на ногах; лишенные всяких пособий к облегчению страданий, в тщетной борьбе с смертью, падали без чувств, на безлюдных, снежных полях. Сами не зная куда, тащились иные по дорогам, с примерзшей к ногам соломой, с почерневшими от грязи ступнями, покрытыми ледяной корой, зараженными антоновым огнем. С отмороженными по колени ногами, окутанные в отвратительные ветошки, с закоптелыми от дыма лицами, небритыми бородами, дикими глазами, иные не могли ходить и ползали на руках. …Биваки были так же пагубны, как и сильные дневные марши. Приходя к ночлегу, изнеможенные, полузамерзшие, бросались вокруг огней; крепкий сон одолевал их, и жизнь угасала прежде, нежели потухали огни. …Пленными уже давно у нас пренебрегали. …Даже с ружьями шатались Французы между снежными сугробами, в стороне от дороги, но никто ими не занимался. Они подходили к нашим колоннам и бивакам…»55

Похоже ли это на бравые армейские атаки, на продуманные военные операции? Нет! Мы наблюдаем лишь агонию обеих армий на фоне суровости российского климата и разрухи, нищеты территории, выжженной и разграбленной при отступлении русской армии. И даже те, кого русская пропаганда эффектно записала в «пленные» (один из аргументов выдуманной «победы»), по большей части не были захвачены в плен, а просто сами приходили за едой к столь же оголодавшим русским. Поэтому, с научной точки зрения, мы не должны соблазняться и обманываться лубочными реляциями лживого (как мы документально выяснили ранее) фельдмаршала и выдуманными спустя много лет после войны сказками о «контрнаступлении».

Важное техническое уточнение вносит современный ученый Адам Замойский:

«Было трудно даже просто сохранять вертикальное положение при движении по ровной поверхности, и, как подсчитал лейтенант 1-го полка гвардейских пеших егерей Мари-Анри де Линьер, за день он упал больше двадцати раз. „Когда попадались крутые склоны, приходилось скатываться по ним, что случалось часто, и мы садились и попросту скользили вниз. В результате чего задние падали на передних с их оружием и багажом“, — писал он. Людям приходилось страховать телеги и пушки, натягивая веревки сзади, чтобы не позволить имуществу свободно скользить вниз, но если поскальзывались державшие веревки солдаты, тут уж все вместе они — пушка, лафет, лошади и люди — летали вниз, увлекая за собой всех имевших несчастье очутиться на пути. Коль скоро идти стало труднее, многие отставали.

Холод не позволял без болезненных ощущений дотрагиваться до ружейных стволов и замков, а когда температура опускалась ниже определенного предела, кожа примерзала к стали и сходила с рук при попытках оторвать пальцы от железа. Те, кто не располагал рукавицами или не смастерил себе нечто пригодное для защиты рук, вынужденно бросали оружие, и все больше солдат поступали так под предлогом мороза.

Все тот же холод стал последней каплей в чаше страданий многих лошадей. Десятки тысяч полуголодных и измученных животных испустили дух в пределах трех суток, отчасти из-за морозов, а отчасти из несоответствующих подков. Обычные подковы, которыми по преимуществу и бывали подкованы кони, не давали сцепления с утоптанным настом и льдом и вели себя скорее как коньки. В некоторых французских частях имелись подковы с выступами, а артиллеристы начали перековывать лошадей после того, как выпал первый снег, но и эти подковы быстро снашивались и стирались до гладкой поверхности».56

Где же борющиеся со вшами войска М. И. Кутузова? Как нам уже известно из русских источников, по переписке самого Кутузова — он шел «параллельным маршем», стараясь не злить Наполеона, не провоцировать его на новую битву (Аустерлиц, Бородино, Малоярославец — проиграны), чтобы как можно «чище» срежиссировать себе имидж «спасителя отечества». Арьергардные (они же авангардные) стычки случались, но сражениями их назвать нельзя, да и перебранки голодных людей часто с отмороженными конечностями исследовать с военной точки зрения просто не имеет смысла. Уже потом, после войны, русские цари заказывали иностранным художникам эффектные картины с мифологизированными батальными сценами, которые затем вживили в бессознательное масс: но мы с вами должны иметь силу воли не жить мыслью в «общем стойле».

Вокруг наполеоновских бойцов шныряли в основном только казаки, главный интерес которых был в том, чтобы поживиться вещами и ценностями. Автор выдающегося исследования о войне 1812 г. А. С. Замойский резюмирует:

«Дикие всадники сами по себе особой военной ценности не представляли. Основа их тактики состояла в том, что они кучей бросались вперед с криками „ура!“ в надежде испугать противника и заставить его обратиться в бегство, после чего отлавливали некоторых из беглецов и собирали всю оставленную добычу. Если солдат не собирался бежать, а наводил на них ружье, непременно бежали сами казаки, однако опытный пехотинец не спешил стрелять, зная, что враг вернется и атакует его во время перезарядки. Пика казака снабжалась тонким и круглым в сечении наконечником, который только прокалывал тело, но не резал жил и мышц, а потому, если удар не приходился в жизненно важный орган, раны обычно не бывали серьезными.

При наступлении французы словно бы не замечали казаков, высмеивая их постыдное нежелание подвергать себя хоть малейшей опасности. „Если бы кто-нибудь собрал полк французских девиц, то, думаю, они выказали бы больше храбрости, чем эти знаменитые казаки со своими длинными пиками и длинными бородами“, — иронизировал по данному поводу один солдат».57

Ситуация несколько изменилась зимой, когда французские солдаты были уже практически парализованы морозом, но и тогда казаки оставались не боевой единицей, но занимались главным образом грабежом обозов и кровожадно убивали отставших нестроевых. В этой связи можно вспомнить характерный отрывок из рапорта А. Ж. Дельзона своему начальнику — Э. де Богарне от 23 октября (перед сражением за Малоярославец):

«Полковник Диц, который в течение дня несколько раз просил позволения атаковать, встал во главе своих эскадронов и повел их… самым блестящим образом. Казаки, застигнутые врасплох этой атакой, бежали в город. Преследуемые по пятам, они оставили на месте несколько мертвых, от десяти до двенадцати стали пленниками, большое число их укрылось в домах города, где мы их еще рассчитываем найти».58

Другой участник войны — Иван Матвеевич Благовещенский (1786 — после 1859) — вспоминал, как его поразило количество награбленного башкирскими «казаками» (и то, насколько подобное было для них естественным: никто и не думал сдать похищенное, например, в ставку главнокомандующего), с которыми он, кстати, поздоровался по всем их правилам — «Салям маликом».59

Рисунок из книги Поля Гюстава Доре (1832–1883) «Живописная, драматическая и карикатурная история Святой Руси на основании текстов хроникеров и историков Нестора, Сильвестра, Карамзина, Сегюра и т. д. в 500 рисунках с комментариями» (Париж, 1854) — в частном собрании Е. Понасенкова. Французские солдаты уходят от русского климата.

Армия абсолютно бездеятельного (единственной его деятельностью было предотвращение провоцирования Наполеона на новое сражение) Кутузова не просто шла «параллельным маршем», ее разрекламированная в лубочных реляциях и карикатурах активность была известна только российской стороне. Читая переписку многих офицеров армии Наполеона, мы замечаем полное игнорирование фактора армии противника, ее как будто не существует! Один из участников с французской стороны уже 8 ноября писал адресату в Вильно о планах продвижения к этому городу, уверенный в том, что никакие маневры русских им не помешают вовсе. В другом документе мы читаем:

«…затем мы отправились в Mstislav, полагая, что там нас ждет русская армия, но когда мы туда пришли, там был только один батальон, который и не пытался перекрыть нам дорогу».

Пренебрежение участников похода с противоположной стороны к русской армии сквозит в большом корпусе первоисточников,60 которые почти 200 лет игнорировались отечественными исследователями: эти авторы предпочитали выдумывать собственную реальность — и воевали в выдуманном мифе (сами придумали — сами восхищались).

А все те сотни «пленных», о которых докладывали бравые лубочные реляции допушкинским, недолитературным языком, говорят лишь о преувеличенном числе взятых, по большей части, без оружия оголодавших людей, которые часто сами приходили в расположение не сильно более сытых русских войск, прося еды («шаромыжники»). Любой физиолог или медик (да и просто образованный человек) вам скажет, что после определенного времени голодания, т. н. «сознание» элементарно отключается — о каком «военном искусстве» и его изучении может идти речь? Более 90 % составляли именно небоевые потери. Кроме голода и усталости — многие жизни отнимал чудовищный мороз. О влиянии мороза мы имеем огромное количество свидетельств (об этом сообщают практически все участники), но я процитирую малоизвестное письмо г-ну Дантану, купцу из Арраса, пишет его сын:

«…теперь я, как и весь батальон, вынужден спать на снегу, а сейчас уже чрезвычайно холодно. Позавчера много французов было найдено мертвыми на дороге и около нее».61

Единственное, что практически не упоминается в письмах — это профессиональная деятельность российской армии.

Тем не менее, те, кто имели более-менее теплую одежду, кто исхитрялся найти провиант, кто дошел до Смоленска и получил минимальную, но порцию пищи — эти солдаты Великой армии продолжали с честью сражаться и проявлять чудеса выносливости, храбрости и героизма. Подобное случалось в небольших арьергардных стычках и в предстоящей Березинской операции.

Корпуса Великой армии сильно вытянулись по Смоленскому тракту: безусловно, нахождение в начале или в хвосте движения играло значительную роль. Послушаем тонкого исследователя-наблюдателя А. Замойского:

«Рассказы об отступлении заметно разнятся между собой в зависимости от личности мемуариста и от того, в какой части войска он оказался, и какая судьба выпала ему. Расстояние между головой колонны и арьергардом редко составляло менее тридцати километров, а порой она растягивалась и на все сто, отчего разные формирования в один и тот же день оказывались порой в различных погодных условиях. По той же причине очевидец, утверждающий, будто отступление шло упорядочено до самого Смоленска, и тот, кто рисует картину хаоса в первый день, будут правы.

Капитан Юбер Био, выведенный из строя еще при Бородино, где осколок русской гранаты попал ему в левое плечо, выехал из Москвы 18 октября в карете с двумя другими ранеными офицерами, и все трое благополучно проехали весь путь до Парижа, поскольку всегда находились впереди армии. Мадам Фюзиль, одна из французских актрис в Москве, решившая вернуться в Париж вместе с Grande Armée, чувствовала себя вполне уютно в экипаже одного офицера до 7 ноября, когда испустили дух его лошади. Затем для нее начались очень трудные времена, но, в итоге она смогла найти себе место в карете одного маршала и весьма комфортабельно передвигалась в первом эшелоне. Молодой аристократ граф Адриен де Майи и его друг, князь Шарль де Бово, оба раненые, делили удобную карету и пели песни или читали друг другу в ходе путешествия на родину. „Кто еще сумеет противостоять превратностям войны с отвагой и веселостью, как не француз, молодой француз и также, вероятно, дворянин?“ — писал он. Тащившиеся в хвосте видели жизнь в совсем иных тонах».62

Говоря о решающем влиянии климата на ход кампании 1812 года, я не могу не процитировать и нижеследующее:

«Мороз все крепчает. Вчера на Крещение было 36°, а сегодня 39°-40°. Снег звенит, кожа на лице побаливает… Солдаты проходящих частей имеют весьма жалкий вид: опухшие лица, уши».

И далее:

«Все время сильные заносы и движения почти нет. Ветер свищет и дует с такой силой, что трудно стоять на ногах. Зима суровая!»63

Вы успели подумать, что это очередные записки наполеоновского солдата? Ничего подобного! История — это жестокосердная дама, обожающая трагикомические курьезы. В своем поденном дневнике на ужасы русского климата в 1942 году жалуется военнослужащий 373-го батальона Вермахта, потомственный русский дворянин, эмигрант Ростислав Вадимович Завадский! Он полагал, что его родина оккупирована большевицкими врагами и решил ее освобождать вместе с А. Гитлером, но, как он объяснил, им помешала погода. А вот его предки в пропагандистских писаниях как раз всячески тщетно пытались доказать, что погода не так сильно влияла на исход кампании… Я рад, что первым среди моих коллег-историков обратил внимание на подобный исторический казус.

Объясняя бездеятельность Кутузова на всем пути от Малоярославца до границы, некоторые исследователи особенно выделяют его «мудрое» понимание того, что не надо играть на руку Англии, что России эта война (а тем более поражение Наполеона и поход в Европу) невыгодна. Все это так и мы помним известную сентенцию Кутузова в разговоре с Л. Л. Беннигсеном:

«Мы никогда, голубчик мой, с тобой не согласимся. Ты думаешь только о пользе Англии, а по мне, если этот остров сегодня пойдёт на дно моря, я не охну».64

М. И. Кутузов, как и канцлер Н. П. Румянцев, как и многие другие разбирающиеся в международных отношениях люди, понимал, что русские сражаются не за свои интересы. Но я все же должен подчеркнуть, что на первом месте у «светлейшего» всегда стояли собственные карьерные и материальные выгоды, собственный комфорт. Ради них он был «кофейником» младого любовника Екатерины П. А. Зубова, ради них он безо всякой веры в наивные идеалы масонов состоял во множестве лож, ради них он был придворным льстецом у враждующих Екатерины II и Павла I (и, что феноменально, ужинал с обоими в вечер их смерти). Ради себя он был нечист на руку как глава кадетского корпуса и Дунайской армии. Ради того, чтобы слепить из зимы и голода образ «победителя и спасителя отечества», он не попытался защищать Москву, а затем из-за собственной мстительности к П. В. Чичагову (который открыл коррупцию Кутузова в Дунайской армии)65 обманул и подставил командующего одной из русских армий (своего подчиненного) на Березине. Фактически здесь нет противоречия: Кутузов понимал, что Александр заставляет воевать не за интересы русских, но его бездеятельность на практике диктовалась соображениями не государственного, а личного свойства.

Вскоре центральная группировка Великой армии вступила в Смоленск, однако бивуаки по большей части приходилось все так же устраивать на снегу, а во время получения провизии на складах возникла давка. Мороз достигал уже почти 20 градусов, усилился ветер. Единственным приятным сюрпризом было получение наград за победу при штурме Смоленска летом. Уже известный нам батальный художник Х. В. фон Фабер дю Фор, прошедший Русскую кампанию 1812 года в чине лейтенанта в корпусе маршала М. Нея записал (13 ноября):

«…нам вручили награды за славные дни взятия Смоленска и сражения на Валутиной горе. Они были присланы из Франции и ждали нас здесь».66

В этой связи стоит отметить, что коммуникационная линия армии Наполеона была организована превосходно: документы свидетельствуют о том, что император каждый день получал корреспонденцию из всех уголков Европы, кроме того, доходили посылки (отправленные даже семьями простых солдат) и конвоировались русские пленные.

III

Выше вы имели возможность послушать рассказы очевидцев об ужасах мороза и голода, но даже и в подобном состоянии многие строевые части Великой армии представляли собой уникальное явление военной Истории. Следующие два эпизода это прекрасно подтверждают. Первый — это легендарный выход арьергардного отряда под командованием маршала Мишеля Нея из окружения. В пропагандистской историографии утвердился миф о некоем «сражении при Красном». На самом деле, никакого сражения (с позицией, планами, последовательным их выполнением) не было и не могло быть. Произошла серия стычек и арьергардно-авангардных боев с 15 по 18 ноября в районе селения Красное (45 км от Смоленска). Сражения не могло быть еще и потому, что фельдмаршал М. И. Кутузов сделал все, чтобы его избежать: как мы помним, он боялся раздражать Наполеона, не желая портить очередным поражением получаемом климатическим образом имиджа «спасителя отечества».

Я предоставлю слово очевидцу из ближайшего окружения М. И. Кутузова — генералу С. И. Маевскому:

«К Красному мы пришли днем раньше французов и остановились было на большой дороге. Но Кутузов расчел, что эта ширма может служить и западнею Наполеону, и бесславием для Кутузова, ежели первый успеет прорвать ширму и уйти в глазах „спасителя отечества“, ибо нельзя остановить целую армию. Он выбрал среднее: отошел в сторону версты на три… Но пламенный князь Кудашев, зять его и советник, горя желанием — одним ударом решить судьбу Наполеона и России, установился на самой дороге, или, как говорится, лоб в лоб Наполеону!

…Едва я сказал фельдмаршалу, как он закричал на меня:

— Скачи ты к этому <…> скажи ему, чтобы он сию же минуту оставил свое предприятие и очистил дорогу. Он ребенок и думает, что это идет дело с обыкновенным человеком; а не знает того, что его ожидает. Мы имеем дело с Наполеоном! А таких воинов, как он нельзя остановить без ужасной потери».67

После описания отхода и мата фельдмаршала Маевский продолжает:

«На ночь подоспела к нам гвардия (русская — прим. мое, Е. П.). Она, кроме избы фельдмаршала, уничтожила и сожгла все другие. Фельдмаршал, выходя к ним, одобрял их попечение о себе, и просил поберечь только его избу, чтобы было где самому ему согреться».68

Что же на самом деле произошло дальше? Что скрывается за мифом о «сражении при Красном», которое началось с нового отступления Кутузова, его мата на русского офицера и сожжения русской гвардией русской деревни? Перечислю факты. 14 ноября Наполеон выступил с Императорской гвардией по направлению к Красному (цель — Орша). Кутузов отошел к деревне Юрово в 29 километрах от Красного!69 Таким образом, никакого «сражения» между ними не могло произойти по причинам объективно-географического свойства, но тем не менее миф существует. На пути французов оказался отряд А. П. Ожаровского (поляк по происхождению, сын гетмана, который продался Екатерине II, за что был линчеван во время восстания Т. Костюшко: 1776–1855) в составе: Мариупольский гусарский, Нежинский драгунский, 19-й егерский и 4 казачьих полка. Меньшая по численности дивизия генерала Мишеля Мари Клапареда (1774–1842) выбила Ожаровского — и тот поспешно с большими потерями отступил к деревне Кутьково аж на 4 километра к югу! Это было первым поражением русских в череде боев и стычек того процесса, который потом в русской пропаганде назовут «сражением» и «великой победой». Ночью дивизия Франсуа Роге (1770–1846) практически уничтожила отряд А. П. Ожаровского, выбив его и из д. Кутьково, тем самым очистив путь главным силам Наполеона к Орше. Ф. Роге взял также пленных.70

16 и 17-го числа последовали стычки авангардных частей под командованием М. А. Милорадовича с корпусами Эжена де Богарне и Л. Н. Даву. Преградить путь французам частям Милорадовича, естественно, не удалось. При этом, как и во все время осенне-зимнего похода, русские довольствовались пленением уже обмороженных и голодных, часто гражданских французов. А дальше и произошел тот знаменитый эпизод, с которого я начал. Маршал Мишель Ней со своими солдатами шел в авангарде, и когда основные корпуса Наполеона уже прошли, он остался один на один с сильно превосходящими силами русских.

Предоставим слово А. Замойскому:

«В корпусе Нея на тот момент насчитывалось не более шести тысяч вооруженных солдат, но за ним следовали, по крайней мере, вдвое больше отставших от своих частей и гражданских. Маршал продвигался по дороге, усеянной обычными приметами отступления, но на следующее утро за Корытней обнаружил, что проходит мимо поля недавнего сражения. А во второй половине дня 18 ноября сам нос к носу столкнулся с Милорадовичем, который, не сумев захватить принца Евгения (имеется в виду корпус Эжена де Богарне — прим. мое, Е. П.), а потом Даву, твердо вознамерился в третий раз шанса своего не упустить.

Генерал отправил к Нею офицера с белым флагом и с предложением сдаться, но тот запиской известил русских, что маршалы Франции в плен не сдаются. Затем Ней развернул войска, открыл огонь из шести оставшихся пушек и предпринял фронтальную атаку на русские позиции. Французы действовали с таким élan (порывом), что едва не смяли перегородившие им путь русские пушки, однако залпы картечи и контратака русской кавалерии и пехоты заставила храбрецов Нея отойти. Ни мало не смутившись, Ней бросил войска на второй приступ, и колонны его с несгибаемой решимостью продвигались вперед и вперед под градом картечи. То была „битва гигантов“, как описывал виденное генерал Уилсон (он же уже упомянутый нами английский агент при штабе М. И. Кутузова Р. Вильсон — прим. мое, Е. П.). „Целые шеренги падали только с тем, чтобы их сменили следующие, идущие умереть на том же самом месте“, — выражал мнение один русский офицер. „Bravo, bravo, messieurs les francais! — едва не аплодировал Милорадович, обращаясь к одному взятому в плен офицеру. — Вы только что с поразительным напором атаковали горсткой людей целый корпус. Невозможно выказать большую храбрость“.

…Вольдемар фон Левенштерн, наблюдавший за происходившим боем с русских позиций, поскакал в ставку Кутузова объявить, что к ночи Ней будет захвачен в плен.

Однако сорокатрехлетний сын бочара из Лотарингии не принадлежал к числу тех, кого легко взять. …И пусть он не был самым проницательным из маршалов Наполеона, Нея с полным на то правом можно назвать находчивым и, уж конечно, храбрейшим. После совещания с генералами, он решил обставить русских путем переправы через Днепр, протекавший более или менее в параллель с дорогой в некотором отдалении от нее, а потом двинуться на Оршу по другому берегу, обходя, таким образом, Милорадовича и превращая реку в преграду между собой и русскими.

Демонстративно устраиваясь на ночь, Ней отправил польского офицера разведать берега Днепра в поисках подходящего для перехода реки места. Когда таковое отыскалось, в ту же ночь, не пожалев усилий для разведения костров на бивуаке в стремлении убедить неприятеля, что там находится весь корпус, Ней увел остатки сил — не более двух тысяч человек — с тракта Смоленск-Орша в лес к северу от него. Марш был изматывающим и трудным, в особенности из-за оставшихся пушек и максимума снабженческих фур, каковые только удалось протащить по глубокому снегу.

„Никто из нас не представлял себе, чем все обернется, — вспоминал Раймон де Монтескью-Фезансак (годы жизни барона де Монтескью-Фезансака: 1784–1867 — прим. мое, Е. П.). — Но одно присутствие рядом маршала Нея вселяло в нас уверенность. Не зная, что он намеревался или что в состоянии сделать, мы понимали: он что-нибудь да сделает. Его уверенность в своих силах не уступала доблести. Чем сильнее опасность, тем больше решимость, а когда он делал выбор, то уже не сомневался в исходе. И в тот момент лицо его не выдавало ни нерешительности, ни тревоги.

Все глаза обратились на него, но никто не отваживался задавать ему вопросы“.

…Так, в итоге, остатки корпуса вышли к Днепру, скованному ледовым покровом, который был способен выдержать вес рассредоточенных людей и лошадей, но не давление больших скоплений или пушек с их упряжками.

Солдаты начали переход, сохраняя дистанцию между собой, пробуя лед впереди ружейными прикладами, если он издавал зловещий треск. „Мы скрупулезно скользили один за другим, страшась оказаться проглоченными льдом, когда тот потрескивал с каждым нашим шагом. Мы шли между жизнью и смертью“, — описывал эту переправу генерал Жан-Даниэль Фрейтаг, в то время бывший еще полковником и командиром 129-го линейного полка. Добравшись до другого берега, они очутились перед необходимостью выбираться на крутой и скользкий косогор. Фрейтаг тщетно силился преодолеть преграду, досадуя на собственную беспомощность, но тут Ней заметил его и, срубив саблей деревце, протянул полковнику ствол и вытянул его.

…Все артиллерийские орудия и около трехсот людей остались на южном берегу, но Ней с другими вырвался и скоро наткнулся на неразграбленное село, богатое провизией, где они и остановились на отдых. На следующий день французы двинулись по целине в западном направлении.

…Не вполне уверенный в обстановке, не знавший толком, где они, Ней выслал вперед польского офицера. На подходе к Орше он, в итоге, набрел на пикеты корпуса принца Евгения, и как только тот узнал о приближении Нея, тут же поспешил ему навстречу. И вот, в конце концов, солдаты Нея, каковых осталось не более тысячи, — тысячи до крайности измотанных людей, едва бредущих через ночной мрак, — услышали родной оклик „Qui vive?“ („Кто идет?“), из последних сил проревев в ответ: „France!“ („Франция!“). Спустя минуты, Ней и принц Евгений заключили друг друга в крепкие объятия, а солдаты их тискали друг друга вне себя от радости и облегчения».71

Очевидец так описывает встречу Наполеона с героическим маршалом М. Неем:

«Никогда не было ничего более экспансивного, чем эта встреча, где он, обняв маршала, сказал ему: „Я готов был отдать все, чтобы не потерять вас“».72

Оценки подвига М. Нея современников и объективных ученых-историков неизменно восторженные. Генерал Жан Давид Фрейтаг (1765–1832) вспоминал:

«Это был подвиг, который занимает одну из прекрасных страниц военных анналов».73

Ж. Пеле:

«…на обратном пути кампании слава маршала Нея достигла своего апогея…»74

А. де Коленкур:

«…ни одно выигранное сражение не производило никогда такой сенсации. Радость была всеобщей; все были точно в опьянении; все суетились и бегали, сообщая друг другу о возвращении Нея; новость передавали всем встречным. Это было национальным событием (напомню, что в России подобное было невозможно: империя состояла из практически никак не связанных между собой этносов и сословий — прим. мое, Е. П.); офицеры считали себя обязанными сообщить о нем даже своим конюхам. Офицерам и солдатам — всем казалось, что нам не страшны теперь судьба и стихии, что французы непобедимы!»75

В русском же стане все чувствовали досаду и обвиняли друг друга в неудаче. Например, А. П. Ермолов обвинял П. П. Коновницына.76 Маневр М. Нея ускользнул даже от вездесущих мародеров атамана М. И. Платова.77 Генерал Л. Л. Беннигсен свидетельствует:

«Ней ушел, никто не говорил об этом, но все думали с сожалением о том, что мы могли бы достигнуть в тот день».78

Уже известный нам русский майор В. Левенштерн признавал:

«Этот подвиг будет навеки достопамятен в летописях военной истории».79

Современный ученый, доктор исторических наук А. И. Попов, посвятивший событиям вокруг Красного специальное исследование, солидаризируется с мнением знаменитого польского историка М. Кукеля:

«...который подчеркнул, что „героический катабасис“ (букв. „сошествие в ад“ — мифологема, прим. мое, Е. П.) Нея принес ему уважение в среде профессиональных военных и навсегда вошел в анналы военной истории».80

Вновь обратимся к первоисточникам. Послушаем участника событий под Красным — Д. В. Давыдова. Этот очевидец очень точно описывает разницу между цивилизациями обеих противоборствующих армиях, принципиальную разницу в их качестве:

«Сего числа, на рассвете, разъезды наши дали знать, что пехотные неприятельские колонны тянутся между Никулиным и Стеснами. Мы помчались к большой дороге и покрыли нашею ордою (показательное определение — прим. мое, Е. П.) все пространство от Аносова до Мерлина. …Наконец подошла старая гвардия, посреди коей находился сам Наполеон. Это было уже гораздо за полдень. Мы вскочили на конь и снова явились у большой дороги. Неприятель, увидя шумные толпы наши, взял ружье под курок и гордо продолжал путь, не прибавляя шагу. Сколько ни покушались мы оторвать хотя одного рядового от сомкнутых колонн, но они, как гранитные, пренебрегали все усилия наши и остались невредимыми… Я никогда не забуду свободную поступь и грозную осанку сих всеми родами смерти угрожаемых воинов! Осененные высокими медвежьими шапками, в синих мундирах, в белых ремнях с красными султанами и эполетами, они казались как маков цвет среди снежного поля! Будь с нами несколько рот конной артиллерии и вся регулярная кавалерия, бог знает для чего при армии влачившаяся, то как передовая, так и следующие за нею в сей день колонны вряд ли отошли бы с столь малым уроном, каковой они в сей день потерпели.

Командуя одними казаками, мы жужжали вокруг сменявшихся колонн неприятельских, у коих отбивали отстававшие обозы и орудия, иногда отрывали рассыпанные или растянутые по дороге взводы, но колонны оставались невредимыми.

Видя, что все наши азиатские (еще один показательный термин и определение — прим. мое, Е. П.) атаки рушатся у сомкнутого строя европейского, я решился под вечер послать Чеченского (имеется в виду Александр Николаевич Чеченский /1780–1834/: мальчика Али во время борьбы с исламистом шейхом Мансуром подобрал в чеченском селе тогда еще шестнадцатилетний подпоручик, а впоследствии известный генерал Н. Н. Раевский; Али вырос у матери этого русского генерала Екатерины Николаевны в Каменке в Малороссии — прим. мое, Е. П.) полк вперед, чтобы ломать мостики, находящиеся на пути к Красному, заваливать дорогу и стараться всяким образом преграждать шествие неприятеля; всеми же силами, окружая справа и слева и пересекая дорогу спереди, мы перестреливались с стрелками и составляли, так сказать, авангард авангарда французской армии.

Я как теперь вижу графа Орлова-Денисова, гарцующего у самой колонны на рыжем коне своем, окруженного моими ахтырскими гусарами и ординарцами лейб-гвардии казацкого полка. Полковники, офицеры, урядники, многие простые казаки бросались к самому фронту, — но все было тщетно! Колонны валили одна за другою, отгоняя нас ружейными выстрелами, и смеялись над нашим вокруг них безуспешным рыцарством».81

В этом документе эпохи — вся суть происходившего в 1812 году, кроме того, мы можем лишний раз убедиться, насколько дальновидно Наполеон поступил, не пустив во время Бородинского сражения Императорскую гвардию в огонь — эта бравая и всегда боеспособная часть Великой армии весьма пригодилась во время похода от Москвы к Неману.

Подытожим: в те дни в районе Красного маршалы и генералы Наполеона выполнили свою оперативно-стратегическую задачу — они не позволили русским войскам преградить себе путь, причем М. Ней совершил подвиг, вошедший в анналы Истории, а гвардейцы вновь показали себя образцовыми войнами. О событиях 15–18 ноября Х. В. фон Фабер дю Фор записал в своем знаменитом «Иллюстрированном дневнике»:

«Мы верили в Наполеона, в Наполеона и его звезду, убежденные в том, что он проведет нас непобежденными сквозь русскую армию, хотя мы не могли даже выдержать неравный бой с враждебным климатом. И наши надежды не были обмануты».82

Теперь вы знаете документально доказанные факты. Откуда же взялся миф о некоем целостном «сражении» — тем более о «победе», причем значительной?! Все очень просто: по своему обыкновению, М. И. Кутузов, пробудившись от спячки, написал Александру I сказочного жанра донесения, в которых беззастенчиво солгал во всем: он сообщал, что произошло «генеральное сражение» (sic!), причем боем он командовал лично (находясь в 29 километрах от места действия — ?!). Царь, вероятно, уже понимал, что все это наглые и позорные выдумки старого шута, но ему самому нужны были хорошие новости для негодующих на него петербургских салонов и усадебных кабинетов. В итоге он наградил Кутузова орденом Св. Георгия 1-го класса, а также пожаловал приставку к фамилии — «Смоленский». Надо сказать, что М. И. Кутузов принял все это без зазрения совести: но мы понимаем, что подобное является для русского дворянина полнейшим бесчестием. Таким образом, за Бородинское сражение Кутузов обманом получил звание «фельдмаршал», а за Красный — орден и часть фамилии. И все сие глубоко вросло в отечественную мифологию, учебники и т. д.

Но время не стоит на месте — и даже в эпоху новой атаки казенной пропаганды на историческую науку, авторы официозной юбилейной (2012 г.) «Энциклопедии» (опубликована при поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям в издательстве «Российская политическая энциклопедия»), посвященной 1812 году и заграничным походам, вынуждены были признать:

«Гл. силы рос. армии под команд. Кутузова в боевых действиях не участвовали, однако главнокоманд. в донесениях имп. Александру I изобразил трехдневные бои под К. как ген. сражение и исходатайствовал моногочисл. награды… В отеч. историографии значение ноябрьских боев под К. как правило преувеличивалось».83

Вообще же стоит обратить внимание на один показательный документальный факт, который умудрились не заметить мои предшественники: среди огромного количества гравюр, литографий, рисунков, живописных полотен и прочей иконографии темы 1810-х годов — и на 150 лет далее вы не найдете ни одного (!), на котором был бы изображен М. И. Кутузов в сражении при Бородине (где он практически не командовал, оставаясь все время вдалеке от боя), при Малоярославце (его на поле сражения вообще не было) или при Красном (дремал в 29 километрах…). Почему? Потому что, как мы понимаем, нечего было и изображать — в физическом смысле. Фельдмаршала как бы не существовало. Только после, так сказать, «назначения» Кутузова на «пост» «великого полководца» бандитом Кобой (он же «вождь советского народа» Сталин), постепенно сервильные маляры стали халтурить в этом направлении — и те 3–4 аляповатые картинки, которые растиражированы во множестве учебников и прочей макулатуре, созданы не ранее 1950-х годов. Но и они касаются лишь Бородина и присутствия Кутузова где-то на марше — вне сражения: советские пропагандисты не смогли в своих фальсификациях телепортировать Кутузова к Малоярославцу, Смоленску, Красному и Березине.

Продолжим. Отмечу, что даже известный своей негативной предвзятостью к Наполеону английский историк из Ливерпуля Чарльз Дж. Исдейл был вынужден констатировать:

«Наполеон нанес поражение русским при Красном».84

Более того: тот же автор истории наполеоновских войн делает однозначный вывод о том, что никакой роли мифическая «народная война» в России не сыграла, а все произошедшее сводилось к роли климата и «географических условий».85

Показательный и трагикомический случай: к недавнему 200-летнему юбилею гражданской войны в России 1812 года (она же война 6-й антифранцузской коалиции) чиновники Смоленска использовали бюджетные деньги на установку памятной доски на доме, в котором якобы останавливался в описываемые дни благодетельный М. И. Кутузов. Однако возникла небольшая проблема: уже после установки памятки для обывателей образованные люди сообщили прессе, что в 1812 году М. И. Кутузов в Смоленске (в отличие от Наполеона) не останавливался вовсе, поскольку боялся приближаться к армии гениального полководца. Здесь же сообщу, что в Смоленске (оставленном и подожженном русским командованием) есть масса памятных объектов в честь «героев» войны 1812 года — и даже памятник ложью зарабатывавшему себе ордена М. И. Кутузову (открытие состоялось 20 июня 1954 г.). Скульптор этого не похожего на реальный образ генерала произведения — лауреат Сталинской премии первой степени (1950 г., за скульптурные барельефы «В. И. Ленин и И. В. Сталин — основатели и руководители Советского государства», создан с соавторами) Г. И. Мотовилов (1882–1963).

Но, чтобы вы могли прочувствовать всю мелочность и убогость этого персонажа — М. И. Кутузова, я приведу вам в пример эпизод, который полностью разоблачает «светлейшего». Рассказывает генерал Сергей Иванович Маевский:

«Я помню, как в одно утро принесли готово-написанный приказ к фельдмаршалу, где от имени его напоминалось о Суворове. Фельдмаршалу прочитали его и все, кроме имени, ему понравилось. Но чтобы скрыть ревность свою, он раскрыл ее следующим разговором:

— Конечно, Александр Васильевич был великий полководец. Но ему не представилось еще тогда спасти отечество».86

Итак, имя А. В. Суворова завистливый «старый сатир» из текста выкинул — и подмахнул написанную не им басню (на подобное вечно спящему фельдмаршалу хватило энергии). Вспоминайте об этом случае, когда заметите на праздничных пропагандистских плакатах, на почтовых марках или в дезинформирующих школьников и студентов отечественных «учебниках» истории портреты обоих генералов в идиллической близости и с соответствующими увещеваниями.

Жизнь, а история — это та же самая жизнь, имеет смысл описывать только объемно, в разных плоскостях и в сопряжении пространства и времени. Поэтому сейчас мы на несколько фраз, на несколько взглядов перенесемся из района Смоленск — Орша в другие уголки Европы. Жители Петербурга продолжали оставаться в тягостном смятении, противоречивые слухи из армии вгоняли их в депрессивное состояние, нервы очень негативно отражались на здоровье. Александр I, которого уже успели возненавидеть многие, старался скрываться от взглядов света и с помощью разных советников пытался активизировать деятельность М. И. Кутузова. Сам царь трусливо боялся появиться при гибнущей армии (в противоположность достойному поведению Наполеона, который делил со своими солдатами и согражданами все тяготы судьбы). В сожженной русским градоначальником Москве все еще стоит вонь от трупов, которые сложно быстро убрать. Мануфактуры разбиты и заброшены. Во многих уездах продолжаются жестокие карательные операции отрядов царской регулярной армии против восставших крестьян и ратников ополчения.

В это же время в Великом княжестве Литовском (я напомню: данная территория уже несколько месяцев как провозгласила независимость от оккупировавшей бывшие польские земли Российской империи) чиновники и лучшие фамилии края готовились к празднованию очередной годовщины коронации императора — «Великого Наполеона». Это торжество успешно состоялось 2 декабря 1812 года. Во Франции Адриен Пьер Франсуа Годфруа-младший (1777–1865) начал работу над крупноформатной гравюрой «Битва под Аустерлицем» (с живописного оригинала барона Ф. П. С. Жерара): она появится в продаже уже в 1813 году (этот выдающийся лист есть и в моей коллекции). Севрская фарфоровая мануфактура переживает расцвет — заказов масса: в росписи предметов преобладают античные образы и сюжеты, но популярность набирают и беззаботные пышные гирлянды из цветов87(примеры подобного также есть в моей коллекции — и они очень помогают верно ощутить колорит и символический ряд эпохи). Создатель знаменитой статуи Наполеона и скульптурных портретов членов императорской фамилии Антонио Канова демонстрирует ученикам и друзьям моделло статуи «Мир» (завершенное, кстати, в день Бородинского боя — 7 сентября). Но еще больше его занимает новое детище: Школа искусств на Капитолии в Риме, которая открылась в августе.88 В Неаполе вовсю шла стройка Астрономической обсерватории Каподимонте: декрет о ее учреждении подписал король Неаполя — Джоаккино Наполеоне (он же маршал Жоашен Мюра, а в более привычной отечественному читателю традиции — Иоахим Мюрат). Сегодня это здание неоклассического стиля и окружающие скверы — одно из любимых мест моих средиземноморских прогулок и наблюдений. В те же недели в США публика наблюдала первый коммерчески успешный паровоз «Саламанка» (творение англичанина Мэттью Мюррея: 1765–1826). К сожалению, в занимавшей огромную часть суши Российской империи 1812 год никакими полезными новшествами отмечен не был.

Однако вернемся на фронт, а вернее, к несчастным людям, которые вели войну более не между собой, но со стихией климата и пространством. Картина похода представляла собой трагическое, зловещее и одновременно красочное полотно. На фоне снега, метели, голых и запорошенных деревьев, между льдом и вьюгой продвигалась кавалькада самых разных цветов: все оттенки униформы еще пышнее расцветали в хвосте колонны, где шли и ехали в основном штатские и нестроевые.

Теперь мы вплотную подступили к описанию знаменитой Березинской операции, образ и истинный смысл которой в массовом сознании искажен до неузнаваемости. Рассмотрим соотношение и расположение сил сторон. В изнуренной голодом и холодом французской армии оставалось всего от 30 до 40 тысяч комбатантов (способных держать оружие, строевых).89 Движение замедляли сугробы и обледеневшая дорога, впереди ожидала сложно преодолимая преграда — река Березина, которая замерзла, но не до такой степени, чтобы по льду можно было перейти. Там же путь преграждала приближающаяся 3-я Западная армия адмирала П. В. Чичагова (32 тыс. чел.), а с фланга, со стороны Баран наступал 1-й отдельный корпус генерала А. Х. Витгенштейна (35 тыс. чел.). В главной армии М. И. Кутузова, которая так же, как и французская, находилась в ужасном состоянии и практически без боев сократилась со времени выхода из Тарутинского лагеря вдвое, насчитывалось не менее 50 тыс. человек.90 При данных обстоятельствах окружение войск Наполеона (со всем вытекающим отсюда позором и скорым завершением войны) было неминуемо. Знаменитый военный теоретик Карл фон Клаузевиц (в 1812 г. находился при русской армии) авторитетно заявлял:

«Никогда не встречалось столь благоприятного случая, как этот, чтобы заставить капитулировать целую армию в открытом поле».91

В подобной ситуации для успеха, для победы над пространством, стихией и бесконечными солдатами, которых не жалели (ибо «бабы еще нарожают»), одного гения было, возможно, и недостаточно. М. Ней даже признался генералу Ж. Раппу:

«Наше положение невозможное. Если Наполеону удастся выбраться отсюда сегодня, он точно дьявол».92

Как мы знаем, Наполеону все удалось!

Однако я еще раз напомню читателю об ужасном физическом состоянии тех солдат, которыми необходимо было ему командовать и которые должны были сражаться с природой и с противником. Этот вопрос проанализирован А. Замойским:

«Холод воздействовал на все: пальцы немели, а кожаные ремни портупеи, конская упряжь и прочие предметы амуниции деревенели на морозе. Даже подметки башмаков приходилось постепенно смягчать, иначе они грозили треснуть. Солдаты, отходившие на обочину дороги и расстегивавшие штаны ради удовлетворения естественных потребностей, что многим из-за диареи приходилось проделывать часто, к ужасу своему оказывались не в состоянии застегнуть их обратно. „Видел нескольких солдат и офицеров, которые не могли застегнуться самостоятельно, — писал майор Клод Ле Руа. — Я лично помог одеться и застегнуться одному из таких бедолаг, стоявшему и плакавшему, точно дитя“.

Другим и вполне понятным следствием холода являлись обморожения. Большинство людей в Grande Armee происходили из регионов, где, благодаря климату, подобные явления были неизвестны, а потому они не предпринимали элементарных мер предосторожности, не распознавали признаков подступающей беды и не действовали соответствующим образом. Они старались как можно лучше согреться в избе или в ином помещении, подставить руки и лица поближе к огню костра, не понимая, что, как только попадут на мороз, разогретые открытые места станут лишь более уязвимыми. Когда кто-то ощущал затвердение плоти, или узнавал от других о своем неестественным образом побелевшем носе, обмороженный инстинктивно торопился в тепло — бежал к костру отогреваться. В результате тут же возникала гангрена. Пораженные участки приобретали синевато-багровый оттенок и трескались, если человек начинал тереть или разминать их. Единственным же выходом было не нагревать такие места, а как следует натереть снегом, чтобы циркуляция крови в сосудах на пораженном участке восстановилась. Но лишь немногие, за исключением поляков, швейцарцев и части немцев, знали, какие ужасные последствия способны повлечь обморожения. „Чтобы развлечь дам, можете сказать им, что, очень вероятно, половина их знакомых вернутся домой без носов и ушей“, — писал жене принц Евгений. Хотя поводов для смеха тут мало.

Капитан Шарль Франсуа, не веря глазам своим, смотрел, как перед отходом к сну один из друзей разворачивал смастеренную для утепления импровизированную обувь. „Когда он снял ткань и кожу, покрывавшие его ноги, отвалились три пальца, — писал капитан. — Затем, снимая обмотки с другой ноги, он взял большой палец, покачал и оторвал его, не чувствуя боли“. Потеряв пальцы на ногах, человек более не мог идти без посторонней помощи, утратив пальцы рук, оказывался неспособным управляться с оружием, даже взять еду, и ему оставалось лишь только грызть плоть мертвой лошади зубами и пить кровь.

Но сильные морозы делали невозможным даже и это. Лошадям, сохранившим способность идти, объедая кору деревьев, кусты, находя какие-нибудь пробивавшиеся через снег ростки, жевавшим в отсутствие воды снег, становилось не под силу отрывать замерзшую кору или пробивать ледяной наст, а потому они умирали тысячами. Но околевший конь за считанные минуты превращался в каменную скалу — даже отрубить от нее мяса оказывалось невозможно. Для получения его требовалась еще живая, теплая лошадь».93

Каковы были действия Наполеона в этой безвыходной ситуации? Первое — это скорость, которая многое решает: все передвижения были стремительными, насколько подобное было возможно в описанных выше условиях. А далее — хитрость маневра и храбрость атаки. Император направил к д. Ухолоды к югу от Борисова небольшой отряд с целью привлечь внимание П. В. Чичагова к тому пункту, как к возможному месту переправы. Это возымело успех, русский командующий переместил большую часть сил к д. Забашевичи, оставив у Борисова и Студенки небольшие отряды.94 25 ноября туда подоспел корпус маршала Николя Шарля Удино (1767–1847), а также понтонеры и саперные части (около 400 чел.) генералов Ж. Б. Эбле и Ф. де Шасслу-Лоба (1754–1833). При этом сами понтоны из-за нехватки лошадей были уже сожжены — и мосты стали строить на козлах. Чтобы обеспечить прикрытие этого процесса, 26 ноября небольшой конный отряд перешел вброд и нанес поражение отряду генерала П. Я. Корнилова (1770–1828), отбросив его. А затем произошел подвиг, подобный которому сложно отыскать в мировой истории: с 8 утра понтонеры Великой армии начали строить мосты, работая по грудь в ледяной воде (позднее около 100 из них умерли от переохлаждения).95 К часу дня мост для пехоты и кавалерии был закончен — и полки корпуса Н. Ш. Удино начали переправу «в величайшем порядке».96

Вскоре появился второй мост, но через некоторое время рухнул под тяжестью повозок — однако его смогли восстановить. Переправа частей наполеоновской армии продолжилась: сумела переправиться значительная часть артиллерии — и даже тяжелые повозки с императорской казной. 27 ноября подошел корпус К. Виктора. Этот день был отмечен ожесточенными боями на обоих берегах реки, так как уже подошел корпус П. Х. Витгенштейна. В то же время П. В. Чичагов понял, что его обманули — и попытался исправить положение, но оказалось поздно: посланные им 9-я и 18-я пехотные дивизии были остановлены, а затем разбиты, причем их начальники утратили возможность руководить боем. М. Ней довершил их разгром, послав кирасир генерала Жана-Пьера Думерка (1767–1847) предпринять немедленную атаку. Русский генерал А. Ф. Ланжерон свидетельствует:

«Кирасиры зарубили не менее шестисот человек и столько же взяли в плен».97

Я полагаю, что большая часть моих уважаемых читателей до сих пор об этом не знала, но во время Березинской переправы французы громили русские части и даже брали пленных! Эта информация была погребена под ранящими воображение сценами ужасов, изображавших штатских и больных, которые не перешли реку и стали жертвами варварских действий казаков и некоторых других русских армейцев. Послушаем секретаря Наполеона — барона А. де Фэна:

«Все еще не перешедшая на другую сторону толпа сгрудилась у мостов, и произошла ужасающая свалка. Под тяжестью сего неимоверного скопища людей некоторые сваи лопнули; пришлось употребить силу, чтобы расчистить место, потребное для починки, после которой неудержимый натиск толпы возобновился с новой силой. Это была катастрофа, постигшая невооруженных людей в промежутке между двумя сражениями.

…Атака Чичагова захлебнулась. Его генералы Чаплиц и Пален, не смогли прорвать рядов поляков и французов, выстроенных Неем, и наша кавалерия завершила сей бой блестящей победой. Наша кавалерия! Это были те самые доблестные кирасиры Думерка на издыхающих клячах, которые пронзали все неприятельские каре. Изрубленные и опрокинутые, русские обратились в беспорядочное бегство к Стахову, оставив на поле боя тысячу восемьсот пленных.

…Атака Витгенштейна оказалась ничуть не более удачной. Эскадроны Фурнье… опрокинули первые ряды атакующих».98

Я не буду описывать все подробности боев того дня: они хорошо известны — и описаны в ряде детальных работ, посвященных непосредственно переправе.99 Обе стороны понесли потери убитыми, ранеными и пленными, но суть и смысл всей операции заключается в том, что французской стороне удалось совершить практически невозможное — и выйти победительницей. Отмечу: наука не стоит на месте — и правда все же торжествует над лубочным мифом (хотя и не сразу…). Вот какой вывод мы читаем даже в официозной юбилейной «Энциклопедии», посвященной событиям 1812–1814 гг. (издана в 2012 г.):

«Оказавшись на грани катастрофы, Наполеон сумел „переиграть“ рос. командование, вывел из окружения цвет своего генералитета, б. ч. офицерского корпуса, Имп. гвардию, и др. боеспособные части, сохранил боевое ядро армии, нанес преследовавшим его рос. войскам чувствит. удар… В боях на Березине войска всех наций, входившие в состав Вел. армии, проявили величайшее мужество и самопожертвование. Особенно это касается корпуса Виктора, почти сплошь состоявшего из иностр. контингентов».100

А что же главнокомандующий, и фельдмаршал, и «Смоленский» — М. И. Кутузов? Дело в том, что Кутузов остановил марш и в течение нескольких дней не двигался с места, он практически перестал даже координировать действия групп обхвата! Известный современный историк А. Замойский справедливо обращает внимание на следующие обстоятельства:

«Фельдмаршал осознавал, что как полководец император превосходит его, а французские маршалы и генералы не чета его вечно ссорящимся подчиненным, к тому же закаленные бойцы Grande Armee дрались лучше против его солдат, огромная доля которых приходилась на крестьян, призванных под знамена всего несколько месяцев тому назад».101

Все это справедливо, но я не могу обойти вниманием и другие документально подтвержденные факты: М. И. Кутузов хотел отомстить П. В. Чичагову за то, что тот был назначен командовать Дунайской армией после его увольнения — а затем еще и вскрыл коррупцию «светлейшего» (об этом я сообщал в предыдущих главах). Кутузов сначала нарочито подставил своего подчиненного (а это должностное и государственное преступление!) — а затем в рапорте царю вдобавок обвинил П. В. Чичагова в провале операции!

Механизм этой мелочной «расправы» весьма подробно изложил ее очевидец — Денис Давыдов:

«Кутузов со своей стороны, избегая встречи с Наполеоном и его гвардией, не только не преследовал настойчиво неприятеля, но, оставаясь почти на месте, находился все время значительно позади. Это не помешало Кутузову писать Чичагову, будто он, Кутузов, уже „на хвосте неприятельских войск“, и поощрять Чичагова к решительным действиям. Кутузов, при этом, пускался на очень затейливые хитрости: он помечал свои приказы Чичагову задним числом так, что адмирал ничего понять не мог и делал не раз весьма строгие выговоры курьерам, отвечавшим ему, что они, будучи посланы из главной квартиры гораздо позднее чисел, выставленных в предписаниях, прибывали к нему в свое время».102

А на самом деле Кутузов все время оставался на месте в Копысе.

Так наступила развязка интриги, которая началась весной 1812 г. с замены М. И. Кутузова П. В. Чичаговым на посту командующего турецким фронтом. Внимательный Жозеф де Местр докладывал своему королю, что именно в этой неприязни «и лежит разгадка всему».103 А великолепно осведомленный Д. В. Давыдов считал, что Кутузов

«ненавидел [Чичагова] за то, что адмирал обнаружил злоупотребления князя во время командования Молдавской армией».104

Де Местр позже вспоминал:

«Кутузов ненавидел адмирала и как соперника, могущего отнять у него часть славы, и как моряка сведущего в сухопутной войне. Посему он ничего не упустил, дабы помешать ему и погубить».105

Но будем объективны: М. И. Кутузов ненавидел не только Чичагова, но и недолюбливал П. Х. Витгенштейна. Фельдмаршал даже лицемерно обвинял Петра Христиановича (а при рождении — Людвига Адольфа Петера…),

«который из самолюбия и нежелания подчиниться Чичагову, изобрел множество предлогов не исполнить Высочайшего назначения перейти за Березину…».106

И еще:

«Сражение при Студянке делает мало чести графу Витгенштейну. Имея перед собою один корпус Виктора, расстроенное войско и переправу трудную ему следовало в этот день действовать решительнее».107

Напомню, что сам «Смоленский» не действовал вообще… П. Х. Витгенштейн действительно не смог провести успешного наступления на французов и не очень хотел помогать П. В. Чичагову: ни он, ни М. И. Кутузов не желали отдавать возможные лавры того, кто преградит путь Наполеону, своему коллеге. Чтобы письменно зафиксировать необходимый ему вариант объяснения поражения и счастливого избавления Наполеона, сразу после успешной переправы французов М. И. Кутузов послал в Петербург рапорт-донос, где П. В. Чичагов обвинялся во всех смертных грехах.108 Как мы видим, русские генерала ненавидели друг друга, подставляли и меньше всего думали о своем Отечестве и о собственных солдатах, которые ежедневно гибли от холода и лишений тысячами![38]

Вот что о действиях М. И. Кутузова во весь описываемый период сообщал герцогу Глостерскому (и, очевидно, то же самое царю Александру) проницательный англичанин Роберт Вильсон:

«…да и сам Бонапарт навряд ли ускользнет от нас, хотя фортуна и благоприятствует ему, особливо тем, что нашей сильной и доблестной армией предводительствует бездарнейший из вождей, и это лишь самые умеренные слова, какие я только могу найти, дабы хоть как-то выразить всеобщее о нем мнение».110

И вскоре в письме лорду Кэткарту:

«…но ежели он (Наполеон) достигнет до Немана с нерассеянными корпусами, с теми подкреплениями, которые он соберет на дороге или получит из Германии, то весьма трудно будет нам вытеснить его из польских провинций. Вся кровь, там пролитая, все затруднения, которые Россия впредь испытать может, падут на главу фельдмаршала Кутузова. Генерал Беннигсен с честию оправдывается. Его совет, который спас государство движением на Калужскую дорогу после падения Москвы, мог спасти вселенную, ежели бы оному последовали. Его совет и теперь мог бы улучшить нашу надежду, но он не имеет ни управления, ни влияния. Я не думаю, чтобы кто другой кроме фельдмаршала был виновен в отступлении от Малоярославца».111

Таким образом, я повторяю: образ военной победы, одержанной французами на Березине, был вскоре после 1812 г. завуалирован (а в пропагандистской отечественный части историографии и просто подменен) бедствиями, которые выпали на долю больных и гражданских лиц — включая женщин и детей. Их не щадили казаки, по ним некоторое время даже палили артиллеристы П. Х. Витгенштейна, который пытался уже после ухода основных сил Наполеона наверстать и компенсировать невысокую эффективность своей боевой деятельности. Образ именно этих страшных картин затмил собою чисто военную сторону дела. Обратимся вслед за А. Замойским к показаниям очевидцев:

«Утром после того, как французы ушли, Чичагов поскакал посмотреть на место переправы. Ни он, ни его окружение не могли потом забыть мрачного зрелища. „Первое, что мы увидели, была женщина, упавшая и сдавленная льдом, — вспоминал присутствовавший там капитан инженерных войск А. И. Мартос. — Она рука ее была отрублена и висела только на жилах, тогда как в другой она держала малыша, обхватившего ручками шею матери. Женщина была еще жива и выразительные глаза ее сосредоточились на мужчине, упавшем рядом с ней и уже замерзшем. Между ними на льду лежал мертвый ребенок“».

Поручик Луи де Рошешуар, французский офицер в штабе Чичагова, испытал глубочайшее потрясение.

«Нет ничего более тягостного и более удручающего! Мы видели кучи тел мертвых мужчин и женщин и даже детей, солдат самых разных формирований, из любых стран, замерзших, раздавленных беженцами или расстрелянных русской картечью. Брошенных лошадей, экипажи, пушки, зарядные ящики, повозки. Нельзя даже и представить себе более страшного зрелища, чем те два разбитых моста и замерзшая река».

Крестьяне и казаки копошились среди обломков и мертвых тел в поисках добычи.

«Я видел несчастную женщину, сидевшую на краю моста, свисавшие вниз ноги ее сковал лед. У груди она держала ребенка, замерзшего сутки тому назад. Она просила меня спасти ребенка, не понимая, что он давно мертв! Сама она, казалось, не была в состоянии умереть, несмотря на все страдания. Казак оказал ей милость, разрядив пистолет в голову и прекратив ее душераздирающую агонию».

Повсюду попадались уцелевшие люди в последней стадии изнеможения, умолявшие взять их в плен.

«Monsieur, пожалуйста, возьмите меня, я умею готовить, или, я — слуга, или, я — парикмахер. Во имя любви к Господу, дайте мне кусок хлеба и лоскут ткани, чтобы прикрыться».112

В 1839 году знаменитый баварский баталист Петер Хесс совершил путешествие по местам боев 1812 года — именно ему (снова иностранцу…) Николай I доверил задачу сотворения эффектных полотен для упрочения мифа о 1812 годе. Юный сын художника Эуген записал в своем дневнике (в Борисове, 5 августа 1839 г.) слова местного старика о том моменте, когда снующие впереди регулярной русской армии разнообразные казачьи полки набросились на безоружных людей:

«Башкиры, киргизы, казаки и егеря обрушились на несчастных, а сверху их обстреляли картечью».113

Достойно ли создавать национальный миф о военной победе на таком гнилом историческом фундаменте? Полагаю, что нет.

Но вернемся к впечатлениям 15-летнего Хесса:

«Когда мы вернулись назад в деревню, крестьяне продали нам пули. Пуговицы и самые разные мелочи. Это все, что осталось от Великой армии!! Мысль, приводящая в дрожь!

В грудь какого молодца вонзилась пуля? А эта пуговица! Как гордился некогда ее блеском на своем мундире гренадер Старой гвардии. Еще бы, ведь он участвовал в битвах при Ваграме, Маренго, Аустерлице, а как звучат эти прославленные имена! И эта ничтожная пуговица, сделанная когда-то вместе с сотнями тысяч точно таких же пуговиц, переживет, наверное, на многие сотни лет, а может и еще дольше, храбреца, чей мундир она украшала».114

Поразительные строки — ведь это буквально дословно мои нынешние ощущения и мысли! Да, прошло 178 лет — и сейчас другой «Эуген» держит в руках такие же пуговицы наполеоновских солдат, найденные на берегах Березины — и купленные мной на аукционе. Теперь на эти пуговицы, я бы сказал, «застегивается» мировая История. Но все же подле заслуженного пафоса и эстетики я должен поставить и научно-практическое замечание. Задумайтесь: пуговицы русских солдат у нас, по всему вероятию, должны были сохраниться в больших количествах (те же десятки тысяч погибших — и прибавим к ним просто тех, кто служил в гарнизонах, и чья униформа могла либо износиться, либо стать мемориальной), однако они непопулярны на отечественном и мировом рынке, на них нет значительного спроса, их не обсуждают. Почему? А почему немец в 1839 году захотел купить пуговицы именно наполеоновских солдат — и даже не упомянул о застежках русских: русских, за создание мифа о которых царь-немец платил его отцу большие русские деньги? Очевидно, по той же причине, почему и русский купил именно их в 2015-м: именно Наполеон и его армия завоевали упомянутую мировую Историю. И это завоевание уже не переиграть… Поймите, это сугубо объективная вещь, она не зависит от меня или кого-то еще — все уже произошло до нас: и казенно-насильно (в приказном пропагандистском порядке) «мил» ни науке, ни нутру индивидуума не будешь. Но вернемся в 1812 год.

Итак, факты неопровержимо свидетельствуют: в ходе Березинской операции Наполеон одержал не только тактическую, но и блестящую стратегическую победу. Помимо ряда удачных боев с конкретными соединениями русских, был сорван «петербургский план» по окружению Великой армии. Таким образом, последняя крупная военная операция данной войны на территории Российской империи стала победой французов и полным провалом русских. Симптоматично и то, что русские, сильно превосходя армию противника числом, вновь понесли большие потери: по подсчетам современных ученых — 15 тыс. человек против около 13 тыс. чел. у французов.115 При этом надо особо отметить, что тогда бой вели уже совершенно истощенные, голодные солдаты, с многочисленными обморожениями и с разбитой обувью! Речь шла уже не столько о профессионализме и цивилизационном качестве — а о простых физиологических аспектах. Количество жертв среди штатских оценить сложно: первоисточники, свидетели называют самые разные цифры — от 2 тысяч — до 10 тыс. и несколько более.116

Что до жертв среди местного мирного российского населения — то его никто никогда специально не подсчитывал (и даже подобный вопрос не ставил). Среди классических признаков большого успеха (хотя в данном положении, посреди катастрофы от холода и голода это являлось совсем необязательным) были и русские пленные. Современные российские ученые оценивают их число как минимум в 1800 человек.117 Помимо этого, были захвачены пушки, обозные повозки и личные вещи русских офицеров. Об этом, среди прочих, повествует и Денис Давыдов:

«Во время обеда, данного Чичаговым в Борисове, авангард его под начальством графа Павла Палена (сын одного из убийц императора Павла I, П. П. Пален 2-й: Пауль Карл Эрнст Вильгельм Филипп фон дер Пален, 1775–1834 — прим. мое, Е. П.), выставленный в Неманице, был опрокинут войсками Домбровского, которые преследовали наших до самого города; все устремились к единственному мосту, где столпились в страшном беспорядке. К счастью, неприятель, пришедший сам в расстройство, не мог довершить поражения; однако несколько орудий, много обозов и серебряный сервиз адмирала (т. е. П. В. Чичагова — прим. мое, Е. П.) достались ему в руки».118

Почему же читатели отечественных пропагандистских сочинений и учебников по истории не знают об этом? По очевидной причине: русское командование и правительство начало скрывать эту информацию и фальсифицировать историю, буквально не сходя с поля боя. Вот что М. И. Кутузов сообщал царю в Петербург:

«…4000 убитыми и 2000 взятыми в плен, однако о сем не следует публиковать, дабы не произвести неприятного впечатления».119

Подобное было в России обычной и перманентной практикой. К примеру, сам Александр I сразу после катастрофы под Аустерлицем (2 декабря 1805 г.) приказал М. И. Кутузову

«прислать две реляции: одну, в коей по чистой совести и совершенной справедливости были бы изложены действия …а другую — для опубликования».120

И так во всем и всегда…

Как же оценивали итоги Березинской операции ее участники, современники и ученые-историки? Обычно не стесняющийся выдумывать самые наглые сказки о собственных несуществующих победах М. И. Кутузов рапортовал царю:

«К общему сожалению, сего 15-го числа Наполеон… переправился при деревне Студенице».121

По свидетельству Ф. Ф. Вигеля русское общество «негодовало».122 Участник событий — наполеоновский польский генерал Д. Хлаповский называл бои на Березине «последним выигранным сражением кампании».123

Жозеф де Местр был полон сарказма:

«Если бы Наполеон командовал русскими, то уж, конечно, взял бы в плен самого себя».124

И. А. Крылов (1769–1844) посвятил провальным действиям П. В. Чичагова на Березине (он поверил версии, внедренной М. И. Кутузовым) басню «Щука и кот». Сам П. В. Чичагов был в возмущении:

«Ни Витгенштейн, ни Кутузов не являлись. Они оставили меня одного…»125

Флигель-адъютант Александра I, будущий министр внутренних дел России и московский генерал-губернатор (который, как водится, потом уехал жить в Италию и умер во Флоренции…), А. А. Закревский, даже сочинил стишок-резюме:

Кутузов проспал Чичагов прозевал Платов прибежал Витгенштейн наблюдал…126

А это свидетельство еще одного современника событий не цитировал еще ни один историк до меня. Дочь столь картинно ненавидевшего все французское Ф. В. Ростопчина Наталия Нарышкина (1797–1866) восторженно пишет:

«Переход через Березину, где Наполеон мог погибнуть со всей армией, показал изумленному миру, на что способны смелость и хладнокровие, проявленные посреди наиужаснейшей катастрофы. Вечная слава доблестным французам, обессмертившим никому доселе неизвестную реку, и позор сему старцу, который из низкой зависти помешал адмиралу Чичагову своим коварством, медлительностью и противоречивыми приказами сорвать плод, достойный его рвения и заслуг перед Отечеством».127

Маленькое «лирическое отступление»: Наталия оставила не только интереснейшие мемуары о войне 1812 года, но вошла в историю тем, что именно по ее протекции выдающийся русский художник армянского происхождения И. К. Айвазовский (арм. Հովհաննես Այվազյան, Ованнес Айвазян: 1817–1900) был зачислен в Академию художеств. А теперь — снова «в бой»!

Уже известные нам знаменитые военные теоретики и историки А. Жомини, К. фон Клаузевиц и немец Франц Меринг (1846–1919) называли произошедшее безусловным успехом Наполеона.128 Того же мнения придерживались А. Тьер, М. И. Богданович, Г. Хатчинсон и Е. В. Тарле.129 Современник событий, знаменитый русский писатель, автор биографии Наполеона, Н. А. Полевой, восторгался гением полководца и подкреплял свое суждение авторитетом уже цитируемого мной участника событий и историка Д. П. Бутурлина: против русских генералов

«был первый военный гений всех веков и всех народов. В подтверждение мнения нашего приводим слова знаменитого военного писателя, генерала Бутурлина, строгого судьи военных действий Наполеона. При описании березинской переправы, он говорит: „Видя себя в положении, может быть, самом бедственном, в каком он когда-либо находился, великий полководец сей не потерял присутствия духа. Измерив оком гения всю великость опасности, он нашел еще средства спасения там, где другой генерал, не столь искусный или не столь решительный, даже не воображал бы о существовании их. Действия его в сем важном обстоятельстве превыше всякой похвалы. Великая опасность, ему угрожавшая, еще раз возбудила военный его гений…“»130

Крупный царский военный историк, автор капитального труда по истории 1812 года, М. И. Богданович, провел широкий анализ причин неудач русских:

«…войска князя Кутузова двигались медленно, с растагами, для сохранения людей и для того чтобы выжидать подвоз припасов, которые отстали на несколько переходов.

Нельзя не сознаться в том, что мы имели достаточно войск для преграждения пути Наполеону…

Без всякого сомнения, если бы Витгенштейн пришел одним или двумя днями ранее к Березине, то поставил бы неприятелей в весьма затруднительное положение; но как он, действуя совершенно отдельно от прочих войск, мог быть совершенно разбит Наполеоном, то и не должно удивляться его осторожности… Эти соображения спасли многие тысячи наших воинов и способствовали Наполеону совершить один из самых блистательных его подвигов».131

По мнению известного биографа царя Александра I Н. К. Шильдера, «гений Наполеона» «восторжествовал с новой силой».132 Автор легендарного «Сатирикона» А. Т. Аверченко (1880–1925) передал ощущения от Березинской операции со свойственным ему юмором: Наполеон «потерпел победу».133 Выдающийся знаток наполеоновской эпопеи, английский военный историк Д. Чэндлер утверждает:

«Несомненно, Наполеон мог считать это стратегической победой».134

Сложно не согласиться с мнением доктора исторических наук, профессора Н. А. Троицкого:

«Надо отдать должное Наполеону. Оказавшись впервые за всю свою полководческую карьеру в столь катастрофической ситуации, он сумел извлечь из нее максимум возможного, как шахматный виртуоз в безнадежной, казалось бы, позиции находит единственные ходы к спасению».135

Современные французские ученые Алан Пижар (ведущий французский специалист по армии Наполеона), Фернан Бокур (он посвятил переправе специальное большое исследование) и М. П. Рэй относят Березину к победам Наполеона.136 Прославленный французский специалист по истории наполеоновских битв, Ф. Г. Уртулль, даже назвал свою посвященную переправе книгу (2008 г.) «1812. Березина. Победа в разгар катастрофы» (в 2015 г. в Москве вышел ее перевод на русский язык).

Даже английский историк, отличающийся необъективностью, попытками всячески выгораживать русскую сторону и отмечающий «помощь» и рекомендации в изучении темы 1812 г. со стороны его «друзей» — нынешних российских пропагандистов от истории, Доминик Ливен, был вынужден написать в своей книге следующее:

«…Наполеон имел все основания для того, чтобы испытывать удовлетворение. Находясь в окружении численно превосходящих сил противника и оказавшись перед угрозой полного уничтожения, он смог сбежать. Помимо всего прочего это произошло благодаря отменному бесстрашию оставшихся в его распоряжении войск и решительности его военачальников. …Если бы они были взяты в плен во время переправы через Березину, Наполеону было бы очень трудно вовремя создать новую Великую армию для оборонительных действий в Германии в 1813 году. Тем самым у русских появилась бы возможность избежать жертв в ходе кампании следующего года».137

Современный блестящий историк Адам Замойский высказался весьма детально:

«Переправа через Березину, по всем стандартам, являла собою великолепный ратный подвиг. Наполеон использовал шанс и показал себя вполне достойным заработанной им высокой репутации, поскольку сумел, по словам Клаузевица, выпутаться из „одного из худших положений, в котором только может оказаться полководец“. Солдаты его сражались как львы. И то был, помимо всего прочего триумф наполеоновской Франции, способной создать из мешанины разных наций и народов армию, доказавшую собственное превосходство над противником во всех смыслах. Она сражалась с умом и в трудный час оставалась верна командующему так, точно солдаты защищали собственных жен и детей. „Силе его ума и боевым качествам войск, подавить которые совершенно не могли даже самые тяжкие беды, вновь довелось продемонстрировать себя в полном блеске“, — подытожил ситуацию Клаузевиц».138

О поведении самого Наполеона уже во время напряженной и драматичной переправы вспоминает очевидец Х. В. фон Фабер дю Фор (этого немецкого офицера родом из Штутгарта сложно заподозрить в необъективности свидетельств и суждений):

«Посреди этой жуткой суеты был виден император, остававшийся на берегу между двумя мостами, со спокойствием на лице и прилагавший все усилия, чтобы покончить с хаосом и восстановить порядок. Он руководил переправой до самого вечера, потом вместе со своей свитой перешел на правый берег и расположил свою главную квартиру в деревушке Занивки, в полулье от Березины».139

Я должен подчеркнуть, что десятки и сотни документов эпохи, свидетельств участников наполеоновских походов весьма рельефно рисуют образ Наполеона, который буквально магическим образом влиял на окружающих. Личная храбрость и огромная энергия полководца вселяли уверенность и безмерно воодушевляли солдат. Вспоминается фраза герцога Веллингтона:

«Его присутствие на поле брани создавало перевес в 40 000 человек».140

О трудоспособности императора послушаем осведомленного очевидца — А. де Коленкура:

«Император входил в мельчайшие подробности. Он хотел на все наложить печать своего гения. Он вызывал меня, чтобы отдать распоряжения по ставке или относительно офицеров для поручений и офицеров штаба главного командования по поводу корреспонденции, эстафет, почтовых сообщений и т. д. Гвардейские командиры, армейский интендант, главный хирург — славный Ларрей, — все получали вызов к нему по крайней мере один раз в день. Ничто не ускользало от его попечений, ни одна деталь не казалась ему недостойной его внимания. Все, что могло способствовать успеху дела или благополучию солдата, заслуживало с его точки зрения ежедневного пристального внимания. Никогда нельзя было сказать об императоре, что он почивает на лаврах, ибо величайшие успехи заставали его в тот момент, когда он подготовлял все меры предосторожности, которые были бы приняты им, если бы вместо успеха его постигла неудача.

Как бы ни был утомлен император, он всегда — даже в разгаре самого ожесточенного преследования неприятеля и самых выдающихся успехов — производил рекогносцировку тех мест, которые могли бы послужить подходящей позицией в случае неудачи.

В этом отношении у императора была изумительная память на всякие местности. Топография страны, казалось, была рельефно отпечатана у него в голове. Никогда человек не сочетал такой памяти с таким творческим гением. Он извлек бы людей, лошадей и пушки из самых недр земли. Он держал в голове в изумительном порядке номера своих кадровых частей, своих полков, своих обозных команд и батальонов. У него хватало памяти на все. Он знал обо всех, где кто находится, когда выступит, когда прибудет. Его память часто ставила в тупик штабы и командиров частей, но этот дух порядка, стремящийся поставить все на службу своей цели, все создать, организовать и заставить прибыть в назначенный пункт, не шел дальше этого.

…Гений императора всегда творил такие чудеса, что каждый возлагал на него все заботы об успехе. Казалось, что прибыть на место ко дню битвы — это все».141

Гениальный персонаж той исторической пьесы всегда всем занимался лично и переносил тяготы наравне с простыми армейцами. Император был великолепно осведомлен обо всех нюансах походной жизни, знал не только артиллерийское, инженерное дело, но вникал в вопросы снабжения и тактического устройства вплоть до батальона и роты. Полные противоположности Наполеона — трусливый бездельник, лишенный каких бы то ни было талантов, царь Александр (он бросил армию еще летом, а когда был при ней, то ничего не значил и ничем конкретно не помогал), и «старая камбала» (М. И. Кутузов). Этот последний почти перманентно пребывал в сонном состоянии и вдали от проблем его подчиненных, а о царе весьма точно выразился А. С. Пушкин:

Под Аустерлицем он бежал, В двенадцатом году дрожал.

Мудрая История все видит и все расставляет по своим местам: поэтому сегодня Наполеон — это, выражаясь современным языком, бренд и великий образ, а прочие двое практически забыты за пределами России, причем в самой России память о них в юбилейные даты стоит огромных денег наивных налогоплательщиков. Наполеон же популярен без принуждения к тому государственной пропагандой какой бы то ни было страны (и уж меньше всего сегодняшней социалистически-левой Франции…). До сих пор выпускаются десятки тысяч (!) его бюстов (не только сувенирных, но и, к примеру, в России как модель для художников), почтовых марок с изображениями портретов Наполеона и его баталий, регулярно выходят новые художественные фильмы и спектакли о его судьбе.

А теперь обратимся к еще одному важному историческому вопросу, который, однако, не заинтересовал ни одного из сочинителей обобщающих трудов о войне 1812 года. Выяснение действий обеих противоборствующих армий — это, безусловно, необходимая информация, но не менее значимо узнать о случившемся от третьей стороны — мирных местных жителей, а также о том, как они вообще относились к происходящему. Среди прочего, мне удалось выяснить, что (по данным борисовского уездного предводителя дворянства М. А. Зеновича) в 1812 году огонь уничтожил 169 жилых домов, 255 хозяйственных построек и 42 торговые лавки со всем товаром.142 Город потерял половину жителей (по ревизии 1811 г. в Борисове проживало 1282 человека, а в 1814 г. — лишь 622 чел.).143

Современный исследователь А. А. Балябин совершенно справедливо заявляет:

«…в коллективном сознании народа 1812 год стал ассоциироваться не с лишениями и страданиями, а с несбывшейся надеждой на избавление от крепостной зависимости и общее улучшение жизни. Показательно предание о шапке и руковицах, якобы оставленных „французом“ (очевидно, Наполеоном) в одной из церквей города… Крестьяне Борисовского уезда верили, что когда-нибудь он вернется „в Борисов за своей шапкой и рукавицами, тогда и вызволит наш край от москаля“. Народное предание в разных вариациях оказалось на редкость долговечным и даже отразилось в пьесе белорусского „песняра“ Янки Купалы „Павлинка“».

Среди жителей борисовской деревни Брили до недавних пор ходила легенда, что Наполеон… уронил в Березину свою шляпу, которую местные жители называют по-беларуски «брыль». Отсюда пошло и название самой деревни — Брыли (по-русски Брили).144 Среди крестьян Борисовщины ходила и легенда о том, как местный житель помогал Наполеону, выдав расположение русских «батарей», а другой показал брод.145

В 1901 году у Студёнки открыли памятный знак с гипсовым медальоном в честь императора Наполеона. В те же годы появился и «Дом императора Наполеона I» (здание, где он в свое время останавливался), причем на его восстановление еще в 1897 г. было ассигновано 7780 рублей и 6 копеек казенных денег. А в 1899 г. все Старо-Борисовское имение перешло в собственность великих князей Н. Н. и П. Н. Романовых.146 Уже упомянутый А. А. Балябин пишет:

«Культ Бонапарта достиг апогея в русском обществе в преддверии 100-летнего юбилея Войны 1812 года. Облик императора Франции был запечатлен в бронзе, меди и гипсе, на стекле, памятных медалях и жетонах, открытках с репродукциями картин известных русских и зарубежных художников-баталистов… Наполеон изображен на похвальных листах отличникам Ново-Борисовского 4-классного городского училища за учебный 1912 год. По свидетельству очевидцев, бюст Бонапарта некоторое время стоял на территории Ново-Борисовской усадьбы И. Х. Колодеева, чье „собрание книг, рукописей, гравюр, планов и карт“ и других раритетов, посвященных эпохе наполеоновских войн и двенадцатому году, по праву считалось крупнейшим среди аналогичных собраний в России и в Европе».147

Поразительно: ни мои предшественники, ни большинство из моих уважаемых читателей до сих пор не задумались над тем, что на данном этапе войны 1812 года русские войска уже никак не могли быть освободителями — даже с формальной точки зрения. Население бывших польских территорий к ним относилось негативно, а вступление в 1812 г. армии М. И. Кутузова в Великое княжество Литовское — это очередная оккупация уже провозгласившего свою независимость государства (в России ведь уважают подобные самопровозглашения?..). И вся дальнейшая история лишь подтверждает этот тезис: Беларусь и Литва сегодня не являются частью Российской империи, которая сгинула сто лет назад. И сам термин казенной имперской, а затем советской пропаганды — «Отечественная война» — ныне полностью отринут и беларуской, и литовской, и украинской историографией. С конца ноября — начала декабря 1812 г. начинается захватнический поход русской армии в Литве и в Герцогстве Варшавском — именно это определение отражает истинную суть явления: и все польские восстания девятнадцатого века, которые давили в крови царские генералы, полностью подтверждают справедливость такого вывода.

Однако подле драматических сентенций стоит вспомнить и такой любопытный момент: возможно, что потомком одного из оставшихся в русском плену французов (вероятно, подобно многим другим сам пришел к бивуакам от голода) являлся первый секретарь ЦК Компартии Белорусской ССР П. М. Машеров (белар. П. М. Машэраў: 1918–1980).148

Чтобы оценить ситуацию на литовских и беларуских землях в 1812 году, я приведу значительный отрывок из работы известного российского исследователя, доктора исторических наук Андрея Ивановича Попова. Используя опять-таки русские первоисточники, он составил показательную хронику событий на территории западных губерний империи. В данной пространной цитате я сократил практически все типовые сообщения о введении новой национальной (поддерживающей Наполеона) администрации, десятки сообщений о мелких диверсиях против русских. Сейчас нас больше всего интересуют характерные примеры отношения самих местных жителей к России и к армии Наполеона: совершенно очевидно, что Великую армию встречали как освободителей, а война против русской оккупации началась с первых часов прихода французов. Итак:

«Виленская губерния (с июля департамент)

? — в Яшунах польские крестьяне передали неприятелю 7 рус. егерей из 23-й дивизии, схваченных ими в Куже.

2 июля — возле Больших Солешников польские крестьяне разоружили рус. солдат.

3 июля — крестьяне захватили в м. Вейшензее 7 казаков.

июль — управляющий имением Викторишки П. Билинский с крестьянами захватил 55 рус. солдат, которых отвел в Вильно.

Шавельский повет

? — в м. Шавли польские помещики Кевнарский, Корсак, Довята, Путрамента, Буфал, Зелонович спасли от казаков значит. часть магазинов.

? — они вооружили три отряда, разбили казаков и отняли значительное количество съестных припасов и скота.

7/19 июля — по рус. данным, „в Самогитии жители в большом возмущении, всюду чинят присягу, которая состоит в клятве в пожертвовании жизнью и имением к возстановлению Польши и власти Наполеона. Молодые люди добровольно записываются в службу“.

Тельшевский повет

? — в Тельши отставной ген. Э. Я. Мирбах собрал ок. 2 тыс. чел. (полк пеших стрелков Хоминского, 3 эск. под ком. Кжывковского и Ю. Гедройца).

29 июля — повет присоединился к Ген. Конфедерации, подпрефектом назначен Пилсудский.

Гродненская губерния (с июля департамент)

Кобринский повет

Июль — жители Янова связали русских, охранявших магазин, и сдали их неприятелю.

24 июня/6 июля — в районе Белицы рус. офицер взят в плен по предательству жителей.

Гродненский повет

30 июня — Жером Бонапарт в Гродно встречен поляками как освободитель. Шляхтичи М. Дзеконьский и Юндзил дали ему подробный рапорт о неприятеле.

23 авг. — организовано празднование в честь занятия Москвы.

20 дек. — из Гродно в Польшу ушли 5–6 тыс. литовских войск (выделено мною, Е. П.).

Волковыский повет

27 июня — помещик П. Рефинович отбил у русских под Зельвой, в с. Вишневки 300 ружей, которые затем доставил в Гродно.

3/15 июля — после оставления Волковыска русскими повет тотчас присоединился к Ген. Конфедерации.

Брестский повет

В Брест-Литовске „все люди дворовые и мужики отложились от повиновения“, объявили себя „уже принадлежащими Польше, и стращали русских людей“.

Кон. сент. — с приходом армии Чичагова жители скрылись в лесах, отчего рус. войска испытывали затруднения в отыскании продовольствия.

Пружанский повет

1 нояб. — партия рус. драгун, посланная на фуражировку, в Беловеже и Мосеве взята в плен поляками, пришедшими из Белостока по известию польского плк. Энгельгардта.

Минская губерния (с июля департамент)

19 июля — Минский департамент присоединился к Ген. Конфедерации.

Пинский повет

В Пинске поляки не позволили рус. чиновнику, что ни вывезти, ни сжечь магазины, и взялись за оружие. Собрав крестьян, вооруженных вилами и косами, под командой кн. К. Любецкого окружили все магазины и казначейство. Другие повстанцы захватили 18 повозок с амуницией; отряд Твардовского захватил рус. обоз, 2 офицеров, 80 солдат; 30 добровольцев под ком. Ф. Хорнича отбили обоз рус. уланского полка.

12 июля — жители Пинска торжественно встретили австр. эскадрон ротмистра Пиккела, сдали ему кассу и магазины, устроили бал у поветовой маршала Скирмунта.

17/29 июля — партия пор. Бормана ворвалась в Пинск, польские конфедераты с частью жителей ушли к Слониму. Жевахов арестовал трех жителей, „подозреваемых в сообществе здесь вновь устраивающейся конфедерации“.

Борисовский повет

Адвокат С. Витковский перед Борисовым встретил отр. ген. Э. Бордесуля с известием об оставлении города русскими. Польское население встретило французов как освободителей и составило временную комиссию (помещики П. Тышкевич, Волович, Слизен, Стацевич, Норвид).

Белостокский округ (с июля департамент)

При вступлении в город саксонцев адвокат Броневич, гр. Волович и Голдаковский содрали русский герб со здания областного правления. Были учреждены: административная комиссия и муниципальное управление, а по уездам подпрефектуры.

Витебская губерния

5/17 июля — в Витебске „во многих жителях видно много патриотизму польского“.

Лепельский уезд

3/15 июля — польское население Лепеля встретило польских уланов хлебом и солью.

Могилевская губерния

Могилев

22 июля — частный пристав В. Батура встречал французов перед городом.

23 июля — гор. голова Г. Груша и бургомистр Я. Пушкаревич поднесли Даву ключи Могилева и хлеб…

18/30 сент. — Гудович сообщал, что в губернии учинили присягу Наполеону и собирают „рекрут и конфедерацию, увеличивающуюся беглыми наших войск солдатами и всеми взятыми в плен с губерний Польских и Белорусских в войсках наших бывшими“. Эти „шайки изменников“ заготовили в большом количестве провиант для противника.

Рогачевский повет

19/31 авг. — двигаясь к Чечерску, отр. Запольского, „уничтожив введенный неприятелем во всех местах образ французского правления, переменил судей и ввел старое правление, усмирил все мятежи, происходившие от крестьян по мере объявления им во всех местах неприятелем, где он ни был, вольности и свободы от обязанности к помещикам“.

12/24 окт. — пплк. Кленовский донес, что помещики настроены против России, „а также по тайным дорогам отправляются из мест, занимаемых неприятелем, евреи во внутрь занимаемых мною мест, для покупки припасов и скрытными дорогами доставляют для неприятелей“».149

Таким образом, громадные территории Российской империи, которые все еще чувствовали себя частью расчлененной Rzeczpospolita (Речь Посполитая — Польша), поспешили перейти на сторону Наполеона-освободителя. Редкий случай, когда инициатива шла и сверху, и снизу (и от шляхты, и от простых крестьян и горожан). Было создано новое государство, которое успело начать жизнедеятельность. Поэтому в декабре 1812 г. Наполеон знал, что вывел Великую армию из России на территорию дружественной страны, а следующие за ним русские войска совершили новую агрессию, оккупировав государство, население которого не желало жить в рамках Российской империи.

IV

А сейчас вновь вернемся к самим событиям зимы 1812 — весны 1813 гг. Как мы уже имели возможность в полной мере удостовериться, Березинская операция стала новым триумфом великого полководца. Главная и наиболее важная часть армии была выведена из-под удара, причем противнику был нанесен серьезный урон. А. де Коленкур очень точно заметил перемену настроения окружающих:

«После перехода через Березину все лица просветлели».150

Ему вторит сержант Бургонь — он радуется большому количеству бойцов, которых считал потерянными, и отмечает:

«Солдаты обнимались, поздравляя друг друга так, точно мы пересекли Рейн… Мы чувствовали себя спасенными…»151

Принципиально важный факт: невежественные авторы часто пишут о том, что Наполеон уехал, не выведя свою армию из России — очевидно, что они не знают элементарных вещей. Наполеон вывел Великую армию на территорию к тому времени уже суверенного Великого княжества Литовского — государства, у которого было свое правительство и своя армия, а общая история, история совместного проживания его обывателей превосходила древностью общую биографию обитателей Российской империи (про этническое и культурное единство умолчу — оно не идет ни в какое сравнение). Как мы уже знаем из показаний русских первоисточников, сами русские воспринимали «исконную» Россию не ранее, нежели со смоленских окраин. Таким же образом рассматривали ситуацию и иностранные дипломаты — включая, вероятно, самого образованного и проницательного из них, Жозефа де Местра. Вот как он описывал начало кампании 1812 года, когда русские армии бежали от Немана к Смоленску:

«Польшу отдают шаг за шагом. Отступая. Русские или уничтожают все, или забирают с собой; они не оставляют ни лошади, ни коровы, ни барана, ни курицы. …Наполеон, вторгнувшись в Россию (вернее, в русскую Польшу)…»152

Наполеон выполнил свою миссию «отца солдатам» — но даже и слишком затянул свое возвращение к обязанностям государственного деятеля, правителя. О возвращении к делам в Париж в его окружении задумывались еще во время парадов на Красной площади, но полководец считал необходимым отвести армию ближе к своим ресурсам в Европе. Теперь, когда он выполнил свой долг и нанес ощутимый урон живой силе врага, Наполеон должен был спешить, потому что многое требовало его присутствия в Париже. Его энергия была столь же необходима и в деле создания новых частей для пополнения La Grande Armée. Незадолго перед тем эстафета донесла информацию о заговоре генерала К. Ф. Мале (1754–1812). Одновременно было сообщено и об успешном его раскрытии, но подобное известие укрепило Наполеона в намерении поскорее возвратиться во Францию.

Послушаем участника событий — всеведущего секретаря-архивариуса Наполеона А. де Фэна:

«…мороз становился все злее и злее. …Руки примерзали к железу, слезы застывали на щеках, люди закостеневали… Бедствия стали столь чрезмерными, что сделались невозможными какие-либо военные действия. Оставалось только идти к Вильне, чтобы закрепиться там до подхода новой армии. Но кто мог сформировать ее за три месяца, кроме самого императора? Теперь для него первостепенными становились совсем другие обязанности. Надо было сойти с боевого коня и возвратиться на трон. Присутствие императора, не являясь более непременной необходимостью для армии, настоятельно требовалось в Париже, ибо там он был всемогущ и незаменим. Только с высоты престола Наполеон мог держать в повиновении Австрию и Пруссию. Посему надлежало, не задерживаясь, ехать в Париж…»153

Современник событий русский писатель и историк Н. А. Полевой очень точно понимал ситуацию:

«Самое поддержание внутреннего порядка империи и изыскание новых средств… заставляло его не медлить с отъездом».[39]154

Ученый уже нашей эпохи, А. Замойский, также полагает:

«Наполеон принял единственно разумное в сложившихся обстоятельствах решение».155

5 декабря в 19.30 Наполеон провел свой последний на данном этапе кампании военный совет с маршалами, а уже в 22.00 был готов к отъезду.156 Одетый в эффектную шубку зеленого бархата с меховыми выпушками, он появился между колоннами усадьбы. Эскорт императора состоял из эскадрона польских 1-го полка улан-шеволежеров под командованием капитана В. Шептыцкого, 30 конных гвардейских егерей и взвода голландских кавалеристов под начальством капитана Поста.157 Очевидец Ю. Залусский вспоминал:

«…Эскадрон собрался. Нам было приказано идти во двор поместья, обширной, античного стиля (что метафорично — прим. мое, Е. П.) деревянной постройки. Мы увидели, что правая сторона двора уже занята конными егерями».158

Наполеона сопровождала блестящая свита придворных и верных сподвижников: гран маршал Ж. К. М. Дюрок (1772–1813), дивизионные генералы Шарль Лефевр-Денуэтт (1773–1822), Жорж Мутон граф Лобау (1770–1838) и Арман де Коленкур (кстати, так же, как и сам Наполеон — кавалер русского ордена Святого Андрея Первозванного…); выдающийся картограф и художник, бывший при Бонапарте еще во время осады Тулона (1793 г.) и в Аркольском бою (1796 г.) — полковник Л. А. Г. Бакле д'Альб (1761–1824), полковник граф Станислав Дунин-Вонсович (1785–1864), секретари Агатон де Фэн и барон Клод Филибер Эдуар Мунье (1784–1843), главный хирург императора Александр-Урбэн Ивон (1765–1839), а также мамлюк императора, армянин Рустам Раза (1782–1865), камердинер, два денщика, рейткнехт Амодрю и др.159 Эскорт был нарядный и преданный: для поляков Бонапарт стал кумиром задолго до кампании 1812 года (еще с блистательного первого Итальянского похода) — и остался им навсегда. И даже современный гимн Польши — это легендарная «Мазурка Домбровского» («Mazurek Dąbrowskiego», также «Марш Домбровского», 1797 г.). В нем звучат знаменитые слова:

Dał nam przykład Bonaparte, Jak zwyciężać mamy. (Дал пример нам Бонапарт, Как должны мы побеждать.)

В этом акте «пьесы» все участники были неслучайными: преданный Мишель Дюрок, герцог Фриульский (с 1808 г.) — также друг Наполеона еще с триумфов на полях италийских в 1796 г.; генерал и дипломат с утонченными чертами лица, Арман де Коленкур — герцог Виченский (с 7 июня 1808 г.), был посланником в Петербурге (1807–1811 гг.). Все эти путешественники стали свидетелями величайших триумфов, ужасов и несообразностей Русской кампании — и теперь они возвращались, если можно так выразиться, в европейскую часть Европы. С ними оставался «девятый вал» новых впечатлений, боль утрат и сознание участия в величайшей Исторической драме. Но все их взоры, как обычно, были направлены на того, кто определял их жизненный путь — на Императора…

7 декабря Наполеон был уже в Ковно. Здесь его сподвижникам был подан «вкуснейший» обед.160 9 декабря путники прибыли в Варшаву, а затем через Лейпциг, Веймар и Эрфурт достигли Рейна (16 декабря).161 Отмечу, что, проезжая ночью сквозь небольшой по размерам Веймар, Наполеон нашел время попросить одного из местных жителей «передать привет и уважение» награжденному им орденом Почетного легиона И. В. фон Гёте.162 В три четверти двенадцатого ночи 17 декабря 1812 года карета императора подъехала к центральному подъезду дворца Тюильри в Париже — и уже через несколько минут он обнял свою жену Марию-Луизу.163

Однако вернемся в Литву. Мороз в декабре страшно усилился (в повозке Наполеона даже полопались бутылки с драгоценным вином…), достигая 37,5 градусов по Цельсию (!) — и косил множество изможденных людей в обеих противоборствующих армиях.164 Вслед за историком А. Замойским обратимся к воспоминаниям очевидцев:

«Те, кто шел босиком, были словно под анестезией и не замечали происходящего с их ногами. „Кожа и мышцы отслаивались точно от восковой фигуры, делая видимыми кости, но временная потеря чувствительности давала несчастным тщетную надежду добраться до дома“, — писал Луи Лежён. Капитан старший аджюдан Луи Гардье из 111-го линейного полка видел проходившего мимо, как ни в чем ни бывало, человека с ногами, изрезанными острыми краями замерзшего снега и льда. „Кожа слезла у него со ступней и волочилась за ним так, точно отвалившаяся подошва башмаков, а каждый шаг его отпечатывался на снегу кровавым следом“, — писал он».165

Но борьба за собственную жизнь и за Историю продолжалась:

«Сильным стимулом являлась твердая решимость. Капитан Франсуа, раненый в ногу при Бородино, прошагал весь путь с костылем, в то время как капитан Брештель дошел домой на деревянной ноге. Луи-Франсуа Лежён как-то столкнулся с только что раненым в руку канониром. Он заметил двух медиков и попросил их осмотреть рану. Те констатировали необходимость ампутации, но, не имея стола для операции, попросили Лежёна подержать раненого. „Санитары открыли свою сумку. Канонир не сказал ни слова и не издал ни звука. Я слышал только тихие звуки пилы, а спустя несколько минут санитары сказали мне: „Все сделано! Жаль только, нет вина, чтобы подкрепить его“. У меня еще оставалось полфляжки малаги, каковую я растягивал за счет длинных промежутков между глотками, кои иногда позволял себе. Я протянул ее бледному и затихшему артиллеристу. В его глазах мгновенно вспыхнула жизнь и, махом опорожнившая флягу, он вернул мне ее совершенно пустой. „Мне еще далеко топать до Каркассона“, сообщил он, после чего двинулся в путь таким шагом, что я едва поспел бы за ним“.

Другим мощным мотивом выступало чувство общей солидарности у солдат в части — однополчане нередко спасали друг друга в самых отчаянных ситуациях. „Посреди всех тех кошмарных бедствий самую острую боль доставила мне гибель моего полка, — писал полковник де Фезансак, командир 4-го линейного. — То было единственное настоящее испытание, перенесенное мною, ибо я не причисляю к таковым голод, холод и переутомление. Покуда здоровье позволяет выдерживать физическую нужду, храбрость скоро учится презирать их, особенно когда нас поддерживает мысль о Боге и об обещанной загробной жизни. Но, должен признать, мужество покидало меня, когда я своими глазами видел смерть друзей и товарищей по оружию, коих — и справедливо — называют полковой семьей… Ничто не сплачивает людей так же сильно, как разделяемые страдания, и я на деле находил в них [однополчанах] ту же заботу и ту же привязанность ко мне, как и пробуждаемые ими во мне. Не бывало случая, когда бы офицер или солдат имел кусок хлеба и не предложил мне разделить его с собой“. Согласно мнению данного мемуариста, подобное наблюдалось повсюду в 3-м корпусе, остатки частей которого по-прежнему маршировали в добром походном порядке и под звуки барабанов. Отмечается немало примеров, когда командиры оставались с солдатами до конца: ярким примером тому служат принц Вильгельм Баденский и принц Эмиль Гессенский».166

Отбывая в Париж, Наполеон передал командование армией И. Мюрату. Это был опытный маршал, и, кроме того, в ранге короля (Неаполя). По тонкому замечанию А. Тьера, Э. де Богарне был более рассудительным, но он мог повиноваться И. Мюрату, а вот характер этого лихого кавалериста был не из уравновешенных.167 В помощь новому командующему оставался опытный начальник штаба А. Бертье, однако его здоровье было совсем расстроено. Вскоре начались проблемы: И. Мюрат был выдающимся и храбрым мастером атаки, но слаб по части стратегии.168 Кроме того, его натура требовала иного: Мюрату уже постыли бесконечные снежные бури и однообразно бедный пейзаж, а вместо сражений — непонятные стычки и вечно пропадающие за поворотом русские. Он не был ни интеллектуалом, ни жертвенным героем римской трагедии. Мюрат рвался вернуться в Неаполь, где средняя температура в декабре составляла в тени +10–12 градусов по Цельсию (то есть разница с русским фронтом тех дней в 50 градусов!). Он снова хотел тешить свое фанфаронство, купаться в шелке ампирного ложа и взирать на богатое ормулю ампирной отделки предметов интерьера. Мюрат уже вкусил жизни в Королевском дворце на берегу сказочного Неаполитанского залива и в колоссальном дворце в Казерте: и плебей по рождению не смог удержаться от соблазна поскорее вновь пользоваться всей этой роскошью. Нейрофизиологи и антропологи хорошо знают, как сильны позывы головного мозга к комфорту и наслаждениям.[40]169

Наполеон триумфально закончил Березинскую операцию, армия получила фураж в Вильно и имела все шансы занять новую линию обороны. Но И. Мюрат не обладал и долей талантов Наполеона, а сам император не мог быть одновременно везде. Об этом не пишут российские авторы, но И. Мюрат все же планировал контрнаступление — однако из-за предательства пруссаков (выход из игры флангового корпуса под командованием И. Д. Л. Йорка: как мы помним, Пруссия и Россия еще перед войной заключили тайное соглашение) он изменил свои намерения, ограничившись маневрами.170 В итоге 16 января 1813 г. маршал передает командование Э. де Богарне и уезжает в Неаполь. Многие его коллеги (я уже не говорю о Наполеоне), к примеру, маршал Э. Ж. Ж. А. Макдональд, присоединивший сохранявшие неплохую форму части своего корпуса к основной группировке, упрекал И. Мюрата в ошибочности действий.171 23 января 1813 г. Наполеон писал своему пасынку Эжену де Богарне:

«Это храбрый человек на поле битвы, но ему не хватает стратегического дара и нравственной силы».172

Сам вице-король негодовал на то, как неожиданно Мюрат бросил командование на него, о чем написал своей жене из Позена 17 января.173 Тем не менее принц Евгений сделал все возможное, чтобы достойно принять новый пост и тяжелейшие обязанности (но и он не обладал ни талантами, ни харизмой императора…).

А теперь я предлагаю послушать мнение доктора исторических наук, заведующего Научно-историческим архивом Санкт-Петербургского института истории Российской академии наук, Сергея Николаевича Искюля (1946 г. р.). Этот ученый внес весомый вклад в исследование эпохи 1812 года, при его участии были опубликованы многие важные документы и мемуары. Обе диссертации С. Н. Искюля (защищенные в эпоху, когда еще ВАК не считала теологию за науку…) также связаны с рассматриваемым нами сюжетом: «Германский вопрос во внешней политике России. 1807–1812 гг.» (1982 г.), «Внешняя политика России и германские государства 1801–1812 гг.» (1997 г.). Итак, мой коллега пишет:

«Кто знает, останься Наполеон во главе армии, какой оборот приняли бы в конечном итоге военно-политические события конца 1812 г.?

Вопреки сложившимся впоследствии суждениям авторов официальных трудов по истории 1812 г., Наполеон покидал Россию непобежденным, ибо во всех сражениях, в которых руководил войсками Великой армии, он стяжал тактический и стратегический успех, еще раз подтвердив свои дарования полководца на берегах Березины (выделено мной, Е. П.). Другое дело, что, в общем и целом, тех целей, которые он стремился осуществить в войне с Александром I, император не достиг — главным образом потому, что его противник готов был жертвовать чем угодно ради удовлетворения собственного честолюбия в противоборстве с недавним своим союзником. Любопытно, как через два года оценивал последствия развязанной в 1812 г. войны, например, один из выдающихся в то время военачальников, а именно упоминавшийся фон Шварценберг:

„Никакой, даже самый идиотический, идиот не сможет приписать неслыханные катастрофы Наполеона слабоумному Кутузову и его безвольному повелителю“».174

Важная подробность: цитируемый прославленный военачальник эпохи, К. Ф. Шварценберг, участвовал в битве при Ваграме (5–6 июля 1809 г.), а летом 1813 г. получил командование над объединенной союзной армией (включая и русскую): таким образом, он был весьма значимым и осведомленным персонажем той «пьесы». Итак, современный петербургский ученый, С. Н. Искюль, совершенно справедливо сформулировал две исторические истины:

1) Наполеон уехал во Францию победителем,

2) дальнейший ход кампании мог бы также быть успешным (с военной точки зрения), если бы он был простым генералом и мог всегда оставаться при армии.

Только теперь, когда Наполеон отбыл в Париж, к своей расстроенной армии прибыл трусливый Александр I. Разгромленная, по большей части физически уничтоженная противником, климатом и долгими переходами русская армия нуждалась в отдыхе, лечении и пополнении; само население России теперь не желало приносить новых жертв мании «хозяина» — но не тут-то было! Вы знаете, необходимо много лет серьезно изучать тысячи документов эпохи, чтобы знать степень той ущербной злобы, которую питал к гениальному и всегда побеждавшему Наполеону бездарный лысый и полуглухой царь (да, все эти физиологические подробности весьма научно важны, т. к. они определяют психологию поведения того, кто определяет действия целого государства). Снаружи виднелись лишь привычная слащавая манерность и желание нравиться, но внутри него расправлялась давно сжимаемая пружина: Александр терпел унижения много лет! Безусловно, в этих унижениях он был полностью виноват сам: однако кого же подобный факт укротит?

В гнилом сознании Александра жила память о том, как он спасался с поля Аустерлица, когда его потеряла свита;175 как потом нашли постыдно ревущим под деревом; как у него тогда же от страха началась диарея — а лакеи австрийского императора отказали его лакеям в лекарствах.176 Он помнил, как был вынужден (после новой своей агрессии), поджав хвост, подобострастно кланяться Наполеону и всячески обольщать победителя в Тильзите; как его же брат Константин заставлял его так поступать. Но еще позорнее было возвращение в Петербург: в 1807 г. все взгляды екатерининских стариков и их избалованных детей испепеляли царька ненавистью и презрением. Его критиковали мать и сестра. Александр помнил, как подобное отношение усилилось после свидания с Наполеоном в Эрфурте. Русский царь бесился оттого, что ему пришлось бежать от балов и парадов при армии летом 1812 года, а затем долгие месяцы трястись, опасаясь, что его прибьют его же собственные подданные — как с его согласия когда-то убили его отца! Его руки еще жгли письма сестры, которая откровенно говорила о том, что его ненавидят и презирают все слои русского общества.

В декабре русские города и села лежали в руинах, сотни тысяч трупов еще не были ни сожжены, ни преданы земле. У солдат его армии были обморожены и гноились конечности, головная группировка являлась практически уничтоженной, Н. П. Румянцев, М. И. Кутузов и даже автор всех пропагандистских манифестов А. С. Шишков просили царя не продолжать войну, не переходить границу! Но больное ущербной злобой существо не могло остановиться. Именно теперь Александр имел случай печатать бредовые листовки об успехах и принимать парад (одновременно ругаясь на того же М. И. Кутузова за то, что солдаты, мол, позорно выглядят). Он презирал русских, презирал собственный народ — и мечтал прославиться в Европе (отсюда и вся предыстория ненависти — зависть к успехам еще генерала Бонапарта!). Помимо всего прочего, Александра «окучивали» множество бежавших из Пруссии офицеров и штатских177 — и тщеславный царь чувствовал, что здесь он может поживиться славой, выезжая на горбу и на костях русских солдат. Но для этого Александру нужны были новые жертвы — ведь трупы воевать не умеют!

Об этом практически не пишут, но уже 28 ноября царь приказал осуществить новый сбор рекрут!178 Как же это: мы с вами уже видели свидетельства о том, что наборы в последние годы шли и так против всех правил и обескровили страну?! Крестьяне и помещики уже негодовали. Но Александр жил только своей манией. В итоге шизофреник, который управлял Россией почти четверть века, угробил сотни тысяч своих подданных.

С. Н. Искюль констатирует:

«Мысль о перенесении войны за пределы России вряд ли была близка кому бы то ни было, кроме государя, для которого война с Наполеоном до победного конца связывалась с удовлетворением уязвленного в прошлом самолюбия, а значит, оставалась делом принципа, поскольку его оскорбленное самолюбие и жажда реванша требовали твердо противостоять своему противнику, несмотря ни на что. Ради этого он готов был даже сместить главнокомандующего (М. И. Кутузова — прим. мое, Е. П.), как писал об этом председателю Комитета министров.

…Правда, мысль о переходе границы после тяжелейшей и кровопролитнейшей войны в России, среди многочисленных разрушений и потерь, едва ли могла встретить воодушевление и энтузиазм в стране. „Да и зачем?“ — задавались вопросом, к примеру, пензенские жители, не желая отпускать неизвестно куда так и не побывавшее к тому времени под огнем Пензенское ополчение…»179

В итоге объявленный в России новый рекрутский набор осрамился — люди скрывались или убегали. В РГИА (Ф. 1286. Оп. 2. 1812. Ед. хр. 162. Л. 22, 27–28, 34, 47) хранятся показательные документы, в которых сообщается о бегстве и о мародерстве («ограбили серебро»…) рекрут. 13 января 1813 года только в одном месте из 300 новобранцев 103 человека «насильственным образом ушли», хотя их охраняли (как вражеских солдат!) кавалеристы. Комендант Пернова барон В. Г. фон Будберг доносил в Петербург 17 января о том, что из партии в 300 рекрут дошли лишь 118 человек: то есть больше половины дезертировали из родимой армии сразу!180 Это ли «Отечественная война»?! Пора уже с позором отбросить подобный шутовской термин: этот фиговый лист местной пропаганды давно засох и отпал. Гражданская война, спровоцированная перманентной агрессивностью самого русского царя и комплексами части «элиты» — вот подлинная суть происходившего тогда.

Что же еще предпринять? Как еще можно обмануть население России, чтобы продолжить войну за собственную ущербность? Вот вопросы, которые заботили Александра в ту пору. Идейки поднятия религиозной войны с антисемитскими тезисами по большей части уже провалились, когда иностранная армия была на территории самой России — а теперь задача обмана усложнилась. Тогда знаток (на собственной шкуре) психологических комплексов, царь, прибег к пошлейшему средству: он стал играть на ущербном комплексе самого населения по отношению к более развитому французскому обществу, которое поставляло в Россию лексику, науку и искусство (перечитываем главу о предыстории Российской империи!). Поразительно, но об этом уже открыто сказал историк В. Алексеев, написавший о войне к ее столетнему юбилею в 1912 г. следующее:

«В войсках тоже чувствовали утомление — прежде всего физическое. За несколько месяцев войны им пришлось испытать много лишений и невзгод. Мир и отдых являлись их горячим желанием, тем более, что с изгнанием французов из России, кончалась цель войны, определенно указанная с самого начала ее самим царем. Так смотрел на дело и Кутузов. Прибыв в Вильну, он расположился здесь на отдых и после перехода последними отрядами „великой армии“ русской границы, высказался за заключение мира.

Одним словом, военный пыл русского общества, поднимавшийся в отдельных случаях… к концу войны начал остывать, не исключая и армии. И правительству, которое решило вопреки настроению общества, перенести войну за пределы России, пришлось обратиться к искусственным, специальным мерам, чтобы остановить преждевременное охлаждение общественного настроения и удержать его на прежнем уровне. Карикатуры на Наполеона и политические статьи в прессе явились в руках правительства такими средствами возбуждения в русском обществе интереса к продолжению войны. В карикатурах то изображался Наполеон, пляшущий вприсядку под русскую дудку, то французские солдаты за похлебкой из ворон».181

Вот оно! Вот тот дешевый пропагандистский метод, который стал классическим для возбуждения агрессивности на последующие два столетия. Упомянутые бредовые карикатурки для отрепья наляпаны и во многих современных школьных учебниках — ими полностью подменена правда о случившемся: черное названо белым, а белое — черным. Пропагандистская машина исправно клепала и клепает «пушечное мясо», которое с детства приучают жить ущербными комплексами в отношении «старшего брата». Конечно, что-то создать гораздо сложнее, чем прийти «ордою» в чужую более развитую страну — и все там порушить. Варвары тоже были в Риме, ордынцы жгли Киев, а нынешние исламисты терроризируют весь мир, поэтому фразочка «мы дошли до Парижа (и т. д.)» — это лишь бессмыслица, отрыжка казенной пропаганды, которую руминировали нищие рабы. И сегодня среди казенных пропагандистов жив провинциальный ущербный комплекс, выраженный в радости от «купания казацких коней в Сене».

Стоили ли дешевые комплексы подлинных страданий людей и их гибели? Послушаем, что пишет Денис Давыдов о состоянии русских войск в конце 1812 г.:

«Наша армия после понесенных ею трудов и потерь была весьма изнурена и слаба».182

Из-за воровства и разгильдяйства провиантмейстеров русским солдатам приходилось даже голодать.183

Крупнейший царский историк войны 1812 года, автор капитального труда, М. И. Богданович, ужасается колоссальным потерям армии М. И. Кутузова, которая по прибытии в район Вильно насчитывала всего 27 500 человек (и те находились в печальном состоянии).184 Анализируя документы, он называет небывалую цифру солдат, только лишь лежавших в госпиталях — 48 000 и продолжает:

«Из 622 орудий, находившихся при армии под Тарутиным, осталось двести, прочие же были оставлены позади, вследствие потери лошадей… Вообще же наибольший урон потерпела конница… в самых сильных полках было от 120 до 150 человек (т. е. практически уничтожены, если сравнивать со штатным количеством — прим. мое, Е. П.), а в некоторых не более шестидесяти. Причинами повальных болезней и смертности были: недостаток в пище, употребление воды, зараженной гниением тел, и усиленные переходы в жестокую стужу после переправы через Березину (а как же крики российской пропаганды, что это „не мороз наносил урон армии Наполеона, мороза не было“? — прим. мое, Е. П.). На этом марше, хотя войска Главной армии проходили кругом не более двадцати верст в сутки, однако же, нередко двигаясь по глубокому снегу, утомлялись до чрезвычайности, тем более что подвижные магазины отставали от войск; на всем пространстве от Копыса до Вильны, в продолжение времени около трех недель, Главная армия получила только один транспорт провианта… Наша многочисленная и превосходная кавалерия заметно таяла.

Другою причиною чрезвычайного урона в войсках было суровое время года (то есть, оказывается, оно касалось не только служащих Великой армии… — прим. мое, Е. П.): многие из наших солдат были снабжены полушубками; другие добывали их сами; обувались в кеньги, валенки, носили наушники либо окутывались чем попало; но в таком походе некогда было заботиться о сбережении одежды и обуви. Пройдя верст двадцать и более по глубокому снегу, в жестокий мороз и вьюгу, солдаты торопились развести огни, варили пищу, если было из чего ее приготовить, и ложились кругом костров, леденея с одного бока и обжигаясь с другого».185

Это описание вам ничего не напоминает? Именно так обычно характеризуют положение армии Наполеона: почти полное уничтожение, брошенные орудия, потеря лошадей, несуразные наряды строевых солдат и тому подобное. Тем не менее все сие относилось, прежде всего, к русской армии: весьма позорно, учитывая, что «чудо-богатыри» и «исконно русские» лошади должны были не бояться мороза, жить вечно, всех побеждать с гусарской рюмкой и песней из пропагандистского кинофильма на усатых устах и на героических мордах.

Приведу живописный факт и пример пламенного «патриотизма» (документ о нем хранится в РГВИА. Ф. 1. Оп. 1. Т. 2. Д. 2907. Л. 1 и далее): один только провиантский комиссионер Давыдов умудрился «потерять» в Вильно 370 800 рублей фуражных средств, которые он был обязан доставить в армию из Петербурга.

При этом царь очень хотел «выслужиться» перед мнением европейцев. М. И. Богданович подчеркивает:

«Несмотря на затруднительное положение наших финансов в 1812 году, содержание пленных было улучшено и все они снабжены одеждою, стоившею около пятидесяти рублей на каждого…»186

Чем же занимался М. И. Кутузов на данном этапе? Послушаем Александра Чичерина (дневниковая запись от 1 декабря):

«…дух интриганства проник всюду».187

«Смоленский» обвинял окружающих в том, что они упустили Наполеона. Своей вины он, как обычно, не желал признавать вовсе. Его ненавидело и презирало большинство весомых представителей генералитета.

Английский посланник при Главном штабе русской армии генерал Р. Т. Вильсон свидетельствовал:

«Было бы недурно для исторической правды изобразить Светлейшего глубоко спящим в своих дрожках, которые гонятся за Бонапартом!»188

Отличная, кстати, идея! Это и есть историческая правда — почему бы, наконец, какому-нибудь художнику не изобразить эту героическую сцену? К сожалению, самая широкая аудитория и даже некоторые «специалисты» до сих пор находятся во власти эффектных пропагандистских полотен, которые фактически сфальсифицировали историю 1812 года.

Итак, в промежуточном итоге войны мы наблюдаем полное военное поражение России. Страна на линии фронта выжжена, русская армия почти уничтожена, зато главный объективный враг и соперник на морях — Англия — спасена, усилена и торжествует, а вскоре обескровленные армии русского царя начнут «спасать» и главного «геополитического» соперника — Пруссию.

Это была череда военных поражений в конфликте с неприятельской армией на фоне почти уже успешного подавления крестьянской войны. Только позднее (к юбилею…) Николаю I предстояло изобрести эффектный миф об «Отечественной» войне, замолчав и подменив суть — военное поражение в конфликте, который само российское правительство и развязало, а также активное подавление гражданской войны (вместо выдуманного позднее «единения всех сословий вокруг трона»).

Но гражданская война в России никогда и не заканчивалась. Праправнучка М. И. Кутузова, Кира Михайловна Хитрово-Кромская в интервью, взятом у нее, как обычно, по случаю очередного юбилея событий 1812 года, рассказала историю своей семьи:

«…в советское время рассказывать о своих дворянских корнях было опасно. Моего дядю Бориса, узнав о его происхождении, расстреляли еще в 1918 году. А папа, профессор музыки, учился в Италии и вернулся в Россию. В 30-х его сослали в Красноярск. В 1936 году он вернулся, но в 1938-м его все-таки расстреляли: он же был двоюродным братом Тухачевского, которого расстреляли годом ранее. Папа часто ходил к нему в гости. Как-то, возвращаясь, встретил учительницу французского, обучавшую маршала. Поговорили, в том числе на французском. А на следующий день отца забрали. Дворничиха услышала разговор и донесла. Я об этом узнала, когда изучала архивы КГБ. Отца я помню плохо, а дворничиху хорошо. Простая женщина. Откуда ей было знать французский?»189

Ну что: стоило подобное государство и общество защищать от европейцев? В 1812 г. М. И. Кутузов посылал карательные отряды, убивавшие русских крестьян, и оставлял на сожжение собственных раненых солдат, а веком позже их классовые потомки расправились с его потомками.

Дочь Ф. В. Ростопчина Наталия Нарышкина уже в середине девятнадцатого века предсказала кошмар русской революции (обвиняя, между прочим, правящее сословие):

«…благородное сословие из собственной корысти опозорило себя клеветой на истинный патриотизм, не остановившийся перед тем, чтобы сжечь Москву ради изничтожения французской армии (здесь Наталия имеет виду „патриотический“ поступок своего батюшки, за который его возненавидели лишившиеся крова москвичи… — прим. мое, Е. П.). Сие сословие по низменным своим побуждениям не воспользовалось благоприятными обстоятельствами, дабы избавить народ от постыдного деспотизма и просить императора дать свободу и вольности тем, кто спас честь и монархию. Не было сделано ничего, правительство и местные власти возвратились к своему обычному состоянию расточительности, произвола и хаоса (напомню, что данный текст мемуаров был написан „патриотически“ настроенной Наталией на французском языке — прим. мое, Е. П.). Но вскоре придет тот день, когда российское дворянство пожнет плоды своей непостижимой бездеятельности и когда оно окажется беззащитным перед всесильным властелином или перед яростью униженных рабов (выделено мной, Е. П.).

Нынешнее молодое поколение полагает, что Россия утратила деятельное начало и жизненную силу, однако современники 1812 года помнят то глухое брожение, которое охватило простонародье противу бездельного московского дворянства, бежавшего из города при приближении неприятеля».190

И дальше:

«…казалось, для них пришло время освободиться от тиранства господ, и стоило лишь возникнуть бунту в Москве, как дворянство могло быть поголовно вырезано на пространстве всей Империи».191

Важная подробность:

«На следующий день батюшка рассказывал нам, что после ухода маршала Мортье у крестьян не нашлось иного дела, нежели довершить грабеж… Народ твердо верил в то (я полагаю совершенно справедливо), что возвратил себе не только свободу, но и землю своих господ, ибо по его понятиям она изначально принадлежала селянам, а не господам. Сие через несколько лет неизбежно приведет к страшной борьбе, и дворяне будут поголовно уничтожены».192

Ни один историк никогда прежде не цитировал эти удивительные отрывки из почти неизвестных даже специалистам мемуаров Н. Нарышкиной (кстати, я напомню: ее отец также был крепостником…). На самом деле, данная монография показывает, что крестьянские бунты начались по всей России, но были подавлены — а, главное, Наполеон был на территории России весьма недолго. Счет ведь шел на дни и недели: по всей видимости, еще 1–2 месяца неопределенности — и крестьянская война одержала бы верх (или произошел бы дворцовый переворот: возможно, и все вместе). Основные причины поражения крестьянской войны в России в 1812 г. — отсутствие лидера (Наполеон, естественно, не собирался таковым стать) и огромная территория с плохим сообщением между регионами, заснеженными дорогами — и атмосферой апатии.

Гражданская война не прекращается ни в бытовой жизни, ни в историографии. Буквально со студенчества я получаю анонимки с угрозами расправы, на меня пишут доносы в прокуратуру (в том числе за «непатриотическое» описание истории М. И. Кутузова: шизофреники и дети смердов даже выкладывают историю собственных доносов и отказов Прокуратуры в Интернет — можете изучить…); вечные завистливые и злобные взгляды от детей недавних крепостных рабов в подъезде дома и т. д. Постоянные интриги в МГУ и в Академии наук, в редакциях научных и популярных журналов (всему этому можно посвятить отдельную книгу). Гнилое место. Но вернемся в 1812 год (хотя время здесь как бы остановилось).

Чему мы стали свидетелями на всем протяжении нашего документального рассказа? Мы увидели широкое полотно катастрофы — причем катастрофы именно для России, для ее населения и армии, а не для далекой Франции и прочих европейских стран (которые меняли сторону конфликта в ходе войны 1812–1813 гг.). Это была демонстрация военных успехов французской армии в ситуации немыслимо сложных условий бесконечного пространства, климата и неразвитости местной инфраструктуры. Одновременно события 1812 г. стали и спасением для английской олигархии.

Император Наполеон, гениальный полководец и демиург-реформатор Европы, так сказать, сел играть в карты с шулерами (вернее, с шулером и его рабами). В той нечистоплотной игре было использовано все: бегство, пространство, климат, терроризм, поджоги, средневековая религиозная пропаганда, публикация фальсифицированных сведений и т. д. — лишь сами военные методы противодействия остались на втором и третьем плане.

Давайте задумаемся: если бы Александр I пошел на мир (как от него совершенно оправданно требовали многие значимые приближенные и члены семьи), то М. И. Кутузов, Барклай и, прежде всего, сам император оказались бы не героями, а позором России — персонажами, которые без всякого смысла угробили несколько десятков тысяч русских людей! Поэтому речь шла лишь об удовлетворении собственных амбиций и больного самолюбия ущербного от осознания собственной никчемности царя. Все упомянутые люди погибли зазря, НО, не заключив мир в 1812 году, царская пропаганда легко смогла объявить это большой «победой», великим достижением. И никто в ту пору не имел возможности, что называется, «схватить за руку». Абсолютное большинство пострадавших были неграмотны и находились в рабском состоянии, кроме того, они были элементарно обмануты: в том числе и пропагандой, внедряемой через сервильных, холуйских клириков. Русским генералам, бежавшим от Наполеона, а затем побежденным им в ряде сражений, было невероятно выгодно принять именно официозную концепцию! Среди них встречались и храбрые, и способные, но это не меняет боевого результата их деятельности. Официозная теория льстила и многим графоманам, буффонно и провинциально пародировавшим недавно народившуюся «патриотическую» публицистику пруссаков и самих французов. Психологический комплекс, при котором русское «общество» (если его можно было назвать этим громким словом) жило всем французским (архитектурой, модой, бытом, учебниками, романами и т. д.), нашел яркое выражение в удобной формуле: «вот как мы их!» А, собственно, кто это «мы», и где найти то конкретное место и время, когда имело место упомянутое «как»?! Сражения все проиграны, ни один город не освобожден штурмом: из всех французы просто сами вышли. Обеспеченное сословие либо сбежало из Москвы и продолжило жить в отдаленных городах, комически пародируя образ жизни французов, либо просто ожидало в Петербурге, чем дело само закончится. Параллельно шла гражданская, крестьянская война, и царский «жандарм» — деклассированная армия — давила в крови народное сопротивление собственному режиму. Таким образом, официальная ложь, миф был выгоден многим.

Структура всего исторического события, с научной, так сказать, геометрической точки зрения, невероятно проста. Наполеон вошел с тем, чтобы добиться выполнения условий мира, затем преследовал бежавшего противника, ждал в капитулировавшей Москве, после чего ушел обратно — и вернулся в процветающий и мирный Париж! За это время значительная часть многонациональной армии (в которую входили и контингенты стран бывших и будущих противников Франции) оголодала и замерзла, но русские города и села остались выжженными собственными чиновниками и армейцами, погибли сотни тысяч солдат и мирных жителей! Ущерб несоразмерен! Какая из стран является победительницей при таком раскладе (а иного расклада не существует)? Конечно, если в эту научную формулу «налить воды» из смеси кликушества и фальсификации, если подменить всё всем, если объявить черное — белым (и наоборот), если назвать продолжение и укрепление рабства выживших — «борьбой за освобождение», если долго говорить об отвлеченных категориях (давно изничтоженных современной Наукой): тогда можно «праздновать» абсолютно все что угодно (лишь меняя дозу «праздничных слез» под фокстрот и порцию салата выходного дня).

V

Теперь мы переходим к важному вопросу о потерях, понесенных обеими сторонами. Для выяснения итогов войны для населения Российской империи мы обозначим рамки исследования потерь рубежом 1812–1813 годов.

Вспоминается, как Александр I легкой фразой в письме к императору Австрии Францу I в 1813 году сообщал:

«Провидение пожелало, чтобы 300 тыс. человек пали жертвой во искупление беспримерного нашествия».193

Удобное словечко — «провидение»: на него можно списать любые собственные преступления. И, естественно, «Луиза» (придворное прозвище царя) преуменьшала масштабы трагедии.

А. А. Керсновский исчислял количество русских, погибших в войнах, которые вел сам Александр I, в 800 000 человек.

«Одна война с Наполеоном 1812–1814 годов обошлась России в 600 000 жизней»).[41]194

Существует страшный документ, на который почему-то боятся обращать внимание (или просто они плохие исследователи) мои коллеги: это официальный подробный рапорт министра полиции А. Д. Балашова (1770–1837) о числе погребенных специальными дружинами человеческих трупах от Москвы до западной границы России. Итоговая цифра поражает: 403 707 трупа!195

Я подчеркну: большинство погибших — это русские мирные жители (значительную часть солдат обеих армий сжигали или погребали вскоре после сражений как войсковые команды, так и местные жители). И здесь не учтены те русские крестьяне и горожане, которые сгорели в собственных домах, поджигаемых русской армией при отступлении; не учтены и тысячи русских раненых солдат, оставленных в подожженном Можайске и в Москве. Не учитывались и покалеченные, безрукие, безногие, дети и старики, лишившиеся кормильцев или лежавшие без квалифицированной медицинской помощи с тифом и обморожениями (многие из них вскоре также умерли).

Я полагаю, что уже никогда мы не узнаем точной итоговой цифры потерь среди мирного населения, потому что о людях в России в ту пору государство пеклось не сильно. Не помогут и сравнительные исчисления, так как переписи населения страдали от неэффективной методики учета (мало того — практически игнорировались крепостные женского пола), а в 1813 г. вообще власть не озаботилась вопросом «подсчитать» оставшихся…

Используя обширные архивные данные, Я. И. Печерин подсчитал, что только за войну 1812–1814 года (а это очень верно — объединять эти походы в единую войну, стремящуюся интервенцией во Францию) расходы бюджета одного Военного министерства (без реквизиций у населения, мародерства солдат, сжигания городов и деревень, без расходов других министерств) составили 659 429 200 рублей196 (астрономическая по тем временам цифра — настоящее разорение государства!), но к этому следует присовокупить еще расходы по Морскому ведомству — 62 195 100 руб. Отмечу, что другой исследователь, П. А. Хромов, проведя собственные подсчеты, доводил искомую цифру до 900 миллионов рублей.197 Известный царский историк А. А. Корнилов оценивал материальные убытки Российской империи только за 1812 год в 1 миллиард (!) рублей.198 От подобного удара экономика и финансы России не могли оправиться еще несколько десятилетий. На Франции же война (в сравнении с этим) практически не отразилась!

Даже спустя много лет (в 1839 году) Эуген Хесс записал в своем дневнике такое свидетельство (12 августа, Вязьма):

«Почти во всех городах, через которые мы до сих пор проезжали, встречаются развалины, некоторые еще со времен войны с французами…»199

Доктор исторических наук С. Н. Искюль пишет:

«Помимо пожертвований и реквизиций война 1812 г. принесла с собой тяжкие убытки, понесенные от пожаров и опустошений тех губерний, по которым прошли русские армии и за ними французская, совершив затем свое попятное движение. Но сильно пострадали не только губернии, занятые войной, но и соседние, а отчасти и даже отдаленные, вследствие связанных с войной подводной повинности, разного рода подрядов и поставок, многие из которых так и не достигли своего назначения из-за непредусмотрительности, поспешности и нецелесообразности сделанных распоряжений.

Каковы бы ни были потери Великой армии во главе с Наполеоном… людские потери Российской империи, косвенно оцененные по данным ревизии, были едва ли не больше, ибо позволяют предположить уменьшение населения страны приблизительно на один миллион человек».200

Страшная цифра — и, по всей видимости, недалекая от истины.

Еще посетивший Россию современник событий английский путешественник Дж. Т. Джеймс обращал внимание на «необычную смертность» в 1812 году и демографическую яму в 1812–1813 гг.201 Наиболее опасными болезнями этой поры он называл «нервные расстройства, колики и чахотку».202

Да, цифровые показатели поражают, но еще ужаснее то, что мы не можем ее высчитать абсолютно точно: отношение к жизни собственных подданных в России было чудовищно пренебрежительным.

Ужасает бессмысленность происходившего в ту войну — людей губили без проку и толку. К примеру, еще в 1912 г. А. К. Кабанов так описывал судьбу ополченцев:

«Состав ополчения в отношении их здоровья был мало надежен… Это, конечно, резко отразилось на смертности, на болезнях ополченцев. …Приходилось совершать длинные переходы с небольшими суточными отдыхами, идти целыми месяцами. Ополченцы шли в лаптях, сзади плелись обывательские подводы с больными и везде по крупным городам каждый полк сдавал по десяткам, а иногда и по сотням своих больных».203

Многие из ополченцев умерли, даже ни разу не встретившись с неприятельской армией.

Именно в таких образах и терминах («бесполезности», бессмысленности) рассказывает о Бородинском сражении дочь Ф. В. Ростопчина Наталия:

«По городу уныло бродили раненые, придавая ему вид заброшенности и ощущение страха. Тем временем батюшка получил из армии сообщение, что к 26 августа (по старому стилю — прим. мое, Е. П.) готовится генеральная баталия. Увы, для несчастной России наступил сей день бесполезного ужасающего побоища и всеобщего траура (участница событий не видит, как пышно празднуют за государственный счет Бородинскую трагедию сегодняшние чиновники и пионеры-переростки — прим. мое, Е. П.); день, когда христианская душа с болью повторяет слова Еклезиаста (еще один „исконно русский“ персонаж… — прим. мое, Е. П.): „Суета сует и всяческая суета“. Кто думает ныне о стремившихся к славе ценою жизни; кто вспоминает о смиренных мучениках, даже не помышлявших о людской благодарности; где те жены и матери, которым суждено изнемочь под тяжестью выпавших на их долю страданий? Теперь все забыто, и время делает свое разрушительное дело, уничтожая редуты, которые хотели сохранить в память об ужасающей битве 26 августа.

…Князь Кутузов имел наглость объявить о своей победе, и батюшка, хоть и не веря ему, был вынужден опубликовать полученные подробности сражения. …Увы, через много лет в тот же день, 26 августа, в Севастополе произошла не менее страшная бойня (имеется в виду уже события также проигранной Россией Крымской войны — прим. мое, Е. П.), за коей последовал куда более тяжкий мир, нежели заключенный когда-то в Тильзите.

(…) Не раз мне приходилось видеть, как он (отец мемуаристки, Ф. В. Ростопчин — прим. мое, Е. П.) проливал слезы в молельне матушки; и сколько было причин для того, чтобы сломить самую твердую душу: страдания раненых, страх, что не удастся спасти их, и наконец, боязнь победы Наполеона после нашего нового поражения (то есть Бородино признавалось безусловной победой Наполеона — прим. мое, Е. П.)».204

А теперь я призываю вас задуматься: зная вышеперечисленные колоссальные цифры потерь среди военных и мирных жителей, став свидетелями небывалой катастрофы для материальной культуры (выжженные города и села, крах финансов на много лет вперед), можно ли продолжать всерьез упоминать последствия присоединения к Континентальной блокаде в качестве причин войны 1812 года? Однозначно — нет! Если в соответствующей главе мы уже документально выяснили, что принципиально негативное влияние от торговой блокады Англии — не более чем миф, то сейчас у нас есть аргументы уже иного — практического свойства. Если Александра I не остановили людские потери в начатых им войнах 1805–1807 гг., если он продолжил увеличивать военный бюджет после 1808 г. (когда именно из-за этого увеличения и начался кризис финансов), если он не согласился на мирные предложения Наполеона перед войной (уже в 1812 г.), если он спокойно смотрел на гибель людей, городов и армии в ходе кампании (и после всего этого на костях русского народа приказал начать поход в Европу): значит, его мания была несоизмеримо сильнее доводов рассудка. Фактически этой войной Александр I подписал династии смертный приговор: заменив внутренние реформы агрессивной внешней политикой и аракчеевщиной, он не позволил России развиваться поступательно — в итоге уже совсем запоздалые реформы, убийство Александра II и Николая II. Да и сам ненавидимый многими русскими офицерами Александр I, который неожиданно скончался в молодом возрасте в Таганроге — не умер ли он от убийства?..

Авторы обобщающих исследований о 1812 годе, как правило, полностью замалчивают тему русских военнопленных, а их было несколько десятков тысяч!205 Не буду перечислять все бои, в которых были захвачены русские солдаты и офицеры, приведу всего несколько примеров: 400 чел. взято в сражении у Вилькомира, 320 при Гросс-Экау, в боях при Городечне — 500 и 400, при Красном — около 1200, в Смоленском сражении и при Валутиной горе — 2–3 тыс., при Бородине около 1000, под Ригой 30 сентября 2–3 тыс., Корпус Ф. В. Остен-Сакена (Фабиан Готлиб фон дер Остен-Сакен: 1752–1837) 17–18 ноября потерял 2,5 тыс., а 25-го еще 500! В боях на Березине французы-победители взяли минимум 1800 русских пленных.206 Здесь же вспоминаем и тех русских раненых, которых французы сумели частично спасти во время пожаров в Можайске и в Москве (хотя большая часть сгорела…) — это еще около 16–17 тыс. И так далее!

Подчеркну: в отчие от абсолютного большинства французских пленных, русские были именно пленены — с оружием в руках. Некоторые погибли от голода в период отхода Наполеона от Москвы до Немана, но большая часть все же была выведена, многие достигли Франции (и там, кстати, пожелали остаться). Автор биографии Наполеона, опубликованной в Англии уже в 1815 году (это издание украшает и мою личную коллекцию), Дж. Робертсон, говорит о 30 000 русских пленных.207

В 1815 г. об этом еще помнили — но постепенно забыли даже в историографии.

Среди пленных, взятых наполеоновскими солдатами в России, был, к примеру, Василий Алексеевич Перовский (1795–1857) — в будущем генерал-адъютант, фаворит Николая I и оренбургский губернатор (граф с 1855 г.). Примечательно, что он доводился внуком морганатического мужа императрицы Елизаветы Петровны (1709–1862) графа А. Г. Разумовского (1709–1771) — и двоюродным дедом участницы заговора с целью убийства царя Софьи Перовской (1853–1881).208 В роду популярнейшего бельгийского писателя Жоржа Жозефа Кристиана Сименона (1903–1989) существовала легенда о том, что его предком был рядовой русский солдат Семёнов, который был взят в плен в России.209

В этой связи (и не только в тему огромных потерь России — вообще в контексте войны 1812 года) мне вспоминается свидетельство еще австрийского дипломата барона Сигизмунда фон Герберштейна (1486–1566). В своих «Записках о Московии» (1549 год) он рассуждал и удивлялся:

«Услышав о поражении своих войск, князь немедленно оставил Смоленск и поспешно уехал в Москву, приказав сжечь крепость Дорогобуж, чтобы не завладели ею литовцы. (…) На четвертый год после этого сражения московский князь послал войско в Литву; оно расположилось станом между течениями реки Двины и городом Полоцком. Отсюда он отпустил большую часть своего войска опустошать Литву огнем и мечем и собирать добычу. Альберт Гастолд, полоцкий воевода, вышедши в одну ночь и перейдя реку, зажег кучу сена, которое собрали московиты ради долгой осады, и напали на неприятелей: одни из них погибли от меча, другие потонули в бегстве, третьи были взяты в плен, немногие спаслись; из остальных, которые, переходя с одного места на другое, опустошали Литву, — одни побеждены в разных местах, другие, бродившие по лесам, убиты поселянами.

В то же время московский князь также выступил против царства казанского, с судовою и конною ратью, но воротился, не сделав дела и потеряв весьма много воинов. Хотя этот князь Василий в войне был весьма несчастлив, однако, тем не менее, свои всегда выхваляют его так, как будто бы он вел дела свои счастливо; и хотя иногда ворочалась едва половина воинов, однако они утверждают, что в сражении не потеряно ни одного. Властью, которую имеет над своими, он превосходит едва ли не всех монархов целого мира. Он исполнил то, что начал его отец: именно отнял у всех князей и других владетелей все их города и укрепления. Даже своим родным братьям он не вверяет крепостей и не позволяет им в них жить. Почти всех гнетет он тяжким рабством, так иго тот, кому он приказал быть у себя во дворце, или идти на войну, или отправлять какое-нибудь посольство…»210

Века идут — ничего не меняется…

Продолжим. Еще один миф царской пропаганды, который перекочевал в сталинскую историографию-пропаганду и до сих пор живуч в бессознательном обывателя (да и в бессознательном многих сочинителей о походе 1812 г.) — это миф о «полном истреблении» армии Наполеона в России. Называются (всегда произвольно — без ссылки на источник!) несусветные цифры: и среди них, например, 500, 600 и даже 650 тысяч человек.[42]211 Ну, как мы уже знаем из документов полной росписи армии Наполеона, приведенной в главе о начале кампании, 600 тыс. чел. в России «истреблены» быть не могли, потому что столько просто никогда в нее не входило. Однако давайте выясним, каковы же были потери европейской армии в реальности.

Как мы помним, после отставания значительной части войск из-за болезней (с самых первых дней кампании), из-за скорости переходов и выделения частей на фланги, уже к Смоленску (т. е. до серьезных сражений) у Наполеона оставалось чуть более 180 тыс. армейцев. Затем (вплоть до времени нахождения в Москве) к ним присоединились еще примерно пара десятков тысяч. А теперь я вам сообщу число пленных, которые, как мы помним, зачастую были взяты не в бою, а просто сами приходили за едой уже без оружия или оставались лежать по избам с обморожениями. По официальным и репрезентативным российским документам их состояло около 110 тысяч человек.212 Подчеркну: абсолютное большинство из них были взяты (а вернее, сами пришли за едой) именно в период зимнего похода от Москвы до Немана из числа упомянутой центральной группировки Наполеона, хотя частично и из фланговых корпусов (например, присоединившегося во время осенне-зимнего похода корпуса К. В. Виктора /Перрена/). Собственно боевые потери Великой армии были для столь масштабного предприятия совсем небольшими! И принципиально важный факт: среди даже этих небольших потерь надо различать раненых и убитых. Раненые армии Наполеона нередко возвращались в строй, чего нельзя сказать о раненых русских: нам документально известно (см. предыдущие главы) два чудовищных случая, когда их заживо сожгли собственные начальники — в Можайске (несколько тыс. чел.) и в Москве (более 20 тысяч человек)!

Таким образом, бóльшая часть главной группировки армии Наполеона просто перешла на бюджетный баланс Российской империи в качестве «пленных», которые в основном были взяты безоружными больными или сами приходили к кострам русских солдат просить еды (кстати, эти сцены ярко живописал Л. Н. Толстой: в его известном романе множество безосновательных фантазий, но данные факты известны по множеству документальных свидетельств). При этом: пленных европейцев отправили жить в нетронутые войной губернии, их кормили и одевали за счет России, а вот прикрепленные к земле рабы (русские крестьяне), села которых были сожжены русским командованием на театре военных действий, остались голодать и умирать на улице! Французских офицеров было модно принимать в дворянских домах, перед ними заискивали, иногда дарили деньги, фактически они лишь числились пленными, подчас и серьезный присмотр за ними организовать было сложно.213

А вот как дочь Ф. В. Ростопчина Наталия описывает торжественный прием и обед в доме московского градоначальника, устроенный попавшему в плен в 1813 г. генералу Доминику Жозефу Рене Вандамму (1770–1830) — графу Энсебур и Империи:

«Нужно ли говорить, что он был принят со всеми знаками внимания к человеку несчастливой судьбы. Вандам поддерживал приятную беседу и, как мне показалось, имел лучшие манеры сравнительно с нашими генералами. При нем были еще два молодых красивых офицера весьма веселого нрава…»214

Любопытно: в девятнадцатом веке в обществе ходил анекдот, который, однако, некоторые авторы считают невыдуманным. Когда Д. Ж. Р. Вандамма представили царю Александру — и в ответ на упреки в его жестоком обращении с немцами и французскими эмигрантами генерал парировал: «По крайней мере, меня не могут обвинить в убийстве своего отца».215

Безусловно, на пути следования колонн французских пленных случались и убийства, и жестокости, пьяные разборки, выделенные на содержание иностранцев (а перед ними царь заискивал…) огромные бюджеты часто раскрадывались русскими чиновниками216 — все это было, но тем не менее десятки тысяч неприятельских солдат успешно пережили несколько месяцев в России, а затем вернулись на родину (вспоминаем «во Францию два гренадера из русского плена брели»). Были и те, кто просто превосходно устроился в России: учителями в дворянские семьи, где имели большое жалованье, минимальные обязанности и легкодоступную жену и дочку главы семьи. Некоторые «пленные» сделали большую карьеру и стали предводителями уездного дворянства, прожили долгую жизнь! Взятые голодными и холодными «пленные» наполеоновской армии устроились гораздо лучше всех местных крепостных крестьян. Яркий пример — Гийом Олив: к 1821 году он состоял адъютантом при великом князе Константине Павловиче, а в 1831 году уже стал предводителем дворянства в губернии, где получил поместье.217 А уроженец Руана, наполеоновский солдат Жан-Батист Николя Савен (1768–1894), прожил в Саратове до 126 лет: он говорил, что для него нет смысла возвращаться во Францию, если там не правит Наполеон. В доме Савена на всеобщем обозрении стояла статуэтка и нарисованный им акварельный портрет императора! Н. Савена с величайшим почтением посещали соседи и русские историки218.

Находясь в плену, солдаты даже германских (!) подразделений Великой армии 15 августа 1813 года громко праздновали (на русские деньги) День рождения императора Наполеона!219 После чего они вскоре отправились на родину (а многие дамы-дворянки дарили им полушубки в дорогу). Хороша российская «победа»!

Важно еще раз подчеркнуть: абсолютное большинство пленных армии Наполеона были взяты не в боях, не с оружием в руках, а просто в полубессознательном состоянии — замерзшими или больными (в том числе большой процент — уже на территории Великого княжества Литовского, которое осенью и зимой 1812 года не являлось частью Российской империи). В доказательство я предлагаю обратиться, например, к официальному подробному документу коменданта Главной квартиры 1-й Западной армии (РГВИА. Ф. 103. Оп 3/209а. Д. 37. Л. 56): с 23-го июня по 3 сентября (с ночи переправы через Неман — до подступов к Бородину) было отправлено в тыл только лишь 66 дезертиров и 2729 пленных (опять же часто просто больных тифом или случайно взятых во время поисков провизии вдали от Смоленского тракта). Ученым следует различать комические «победные реляции», которые являются лишь сказками для «Луизы»-царя или толпы — и реальные документы, сообщающие сколько конкретно было направлено, куда, кем принято, сколько денег выделено на пропитание и т. д.

Российский Государственный Военно-исторический архив хранит, к примеру, и такой показательный документ зимнего периода кампании (РГВИА. Ф. 103. Оп. 3. Д. 909. Л. 416–419об). После всех боев в районе Березины из г. Борисова было отправлено 5 небольших партий пленных. Они были в основном из числа заблудившейся во время вьюги без карты местности дивизии генерала Луи Партуно (1770–1835). Сам он, кстати, в итоге прожил долгую и счастливую жизнь, которую красиво закончил с видом на море в Монако (там, где ныне живут патриотические семьи десятков российских чиновников). Так, в партии, сопровождаемой полковником Дубянским (об этом, собственно, и идет речь в упомянутом выше документе), насчитывалось 4 генерала, 17 штаб-, 238 обер-офицеров, 404 нижних чинов и 4 маркитантки, но из них только 1 генерал, 1 штаб-, 45 обер-офицеров были взяты «с оружием в руках», а остальные «сдались на капитуляцию». То есть, как мы понимаем, и еле держащие оружие голодные и окоченевшие армейцы уже были не в форме, но абсолютное (!) большинство даже и пленными назвать сложно: просто люди, которые почти без сознания искали пропитание и очаг.

Полковник Алексей Карпович Карпов (ок. 1790–1837) свидетельствует:

«Русские в плен не хотели брать; усталые, больные и изнуренные холодом и голодом войска Наполеона бросали сами ружья и пушки и скитались по лесам и по пустым селениям и корчмам, ища себе теплого уголка, часто разводили огонь на полу в корчме, когда корчма загоралась они тут же в ней сгорали… Под Красным я сам взял одного польского солдата в плен, я ни какого оружия кроме тесака не имел, но поляк был с ружьем, по первому слову "пардон" он бросил ружье и охотно пошел за мной, это доказывает, что враги наши, видя свою погибель искали у нас покровительства, нечаянное взятие поляка случилось так: под вечер прекратилась пальба с нашей батареи я пошел вперед один к одному ручью за водой, тогда за ручьем увидал поляка и он по моему приказанию сдался пленным, ввечеру накормил его чем мог и дал рюмку водки, по утру надо было его отправить к пленным, что я и сделал: дал ему на дорогу несколько сухарей, он просил, что бы его оставить при роте, однако того сделать было не можно, он отправлен».220

Интересные и неприятные для идеализированного пропагандой облика «Руси православной» факты оставил в своем описании войны 1812 года Марко де Сент-Илер (1796–1887). Он был пажом Наполеона, а для описания происходившего с пленными воспользовался тем, что рассказали ему лично они сами (в том числе П. Ноказ). В своем труде М. де Сент-Илер передает жестокое и неумное поведение сопровождавшего пленных офицера, а затем переходит к теме чиновников:

«По достижении места назначения пленных ожидали страдания. Испытывая на себе наглую алчность и жестокость губернаторов и начальников полиции, они прошли все ступени страданий. В нескольких местах, как в Новгороде, губернаторы заставляли всех исполнять каторжные работы, чтобы получить половину рациона грубого хлеба, заменявшего скудное денежное содержание, которое предоставил им император Александр и которое губернаторы расхищали ради своей выгоды. …Таким образом, тысячи пленных погибли в российской земле, а ведь среди них были женщины, дети, чиновники и даже слуги, задержанные впредь до заключения мира вопреки военным законам, принятым у всех культурных наций, которые исключают их из класса комбатантов (т. е. строевых солдат — прим. мое, Е. П.)».221

Как я уже говорил, на Березине казаки набросились не только на раненых и больных французских солдат, но и на гражданских лиц — женщин и детей. Потом, как мы видим из данного свидетельства, их засчитали еще и пленными! Велика слава и гордость! Что до поведения чиновников: почему-то это никак не расходится со всем тем, что я о них всегда знал из огромного множества прочих свидетельств и расследований. Можно, поменяв даты и имена, вставлять в сводку новостей. Для сравнения напомню известный факт (запечатленный в картинах и описанный в мемуарах): когда в 1814 году, после ряда успешных для Наполеона сражений, русских пленных ввели в Париж, то парижане стали приносить им еду и теплые вещи. При этом Наполеон вел в России вынужденную политическую кампанию, пытаясь заставить Александра I соблюдать мир, а русские армии пришли интервенцией во Францию, чтобы сменить режим и отнять у нации те прогрессивные нововведения, которые они получили в предшествующие годы (параллельно обороняясь от посылаемой феодальными монархами орды).

Европейцы в своих мемуарах оставили нам массу интересных свидетельств о состоянии российского общества той поры (часто о том, о чем сами россияне не могли писать из-за цензуры, а крестьянство и солдаты — по причине поголовной неграмотности). Например, обер-лейтенант вюртембергского контингента Христофор-Людвиг фон Иелин (1787–1861) записал:

«…когда партия пленных, к которой принадлежал и он, остановилась в татарской деревне в Пензенской губернии, хозяйка дома на основании того, что они не крестились, входя в дом и перед едой, отнеслась к ним очень дружелюбно и сытно накормила, т. к. сама была мусульманкой и не любила христиан».222

Как-то подобное отношение не укладывается в уютную сказку об «Отечественной войне» и «единении всех вокруг трона». Кстати, об отношении к русским властям татар я считаю интересным процитировать еще один документ из до сих пор не введенного в научный оборот архива командующего 3-й Западной армией А. П. Тормасова (он был опубликован мизерным тиражом в 1912 году, это издание есть в моей коллекции). 21 июня М. Б. Барклай де Толли писал А. П. Тормасову (под грифом «Секретно»):

«Дошло до сведения Государя Императора, что в Татарских полках, содержащих кордон, усиливаются побеги за границу».223

Пленные были размещены в 45 губерниях и 2 областях Российской империи. Репатриация пленных из контингентов стран-союзниц Наполеона, ставших союзниками России, началась еще в конце 1812 г., а в 1814 г. решился вопрос с французами, неаполитанцами и поляками.224 Да и кого вообще числили «пленными» власти православной империи? За счет чего получается эффектная цифра для реляций? Часто туда записывали не просто оставшихся в бессознательном состоянии больных и обмороженных военных, но и многих штатских — даже детей! Изучим, к примеру, репрезентативный документ «Список пленным французской армии в Вильне»: в нем они перечислены поименно (!), причем указывается нация, подданство, род войск, в каком точно доме Вильно временно «живет» и т. д. Абсолютное большинство оказалось поляками и немцами, взятыми в основном без боя в самом Вильно. А дальше — еще интереснее: офицеров было 158 человек, солдат — 297 чел., а «нестроевых» (сотрудников администрации, аптекарей, слесарей, кузнецов, плотников, портных, камердинеров, пекарей, конфетчиков, артистов и т. д.) — 562 чел., т. е. большинство. Мало того: среди «взятых в плен» бравыми православными солдатами царя Александра были даже 34 «малолетних ребенка»…225

Далее. Интересно, что еще крупный исследователь темы 1812 года М. И. Богданович рассчитал количество армии Наполеона, собравшейся за Неманом: даже без некоторых фланговых частей и многих отставших и больных у него вышла цифра в 81 000 человек!226 Это ли «совершенное истребление»? Совсем не маленькие силы. Я напомню, что Бонапарт начинал свою знаменитую Первую Итальянскую кампанию всего с 38 тысячами.227 Напомню и о том, что сформированная армия вновь созданного в 1812 г. Великого княжества Литовского (14 тыс., а вместе с жандармерией — до 19 тыс.) практически не понесла потерь, и Александру I пришлось всех простить: они остались жить в Российской империи и ненавидеть ее (помимо тех, кто вообще перешел в гвардию Наполеона!).

Более того! Давайте вспомним (возвращаясь к главе, описывающей начало Русской кампании), что в Великой армии состояло 44,8 % солдат иностранных — не французских контингентов. Большинство из них — это бывшие и будущие (или уже в 1812 году перешедшие на сторону врага) союзники России, которые воевали во всех антифранцузских коалициях. Таким образом, мы понимаем, что потери собственно Франции (с включением недавно присоединенных территорий, населенными жителями, не являвшимися этническими французами!) необходимо уменьшить в разы. Крупнейший специалист по армии Наполеона, О. В. Соколов, анализируя подлинные документы, пришел к выводу, что в июне 1812 г. только по завышенному списочному составу в Великой армии числилось всего чуть более 200 тысяч французов (из исконных департаментов).228 Документы, факты, цифры свидетельствуют, что война 1812 года была трагедией не для далекой Франции, а именно для России! Но факты в сознании масс были заменены мифами пропаганды и эффектными картинами, когда казаки налетали (к примеру, на Березине) на безоружных, а также тянувшихся вместе с наполеоновской армией штатских — актеров, чиновников, женщин и детей.

Далее. Если бы армия Наполеона «была полностью уничтожена» в декабре 1812 года, как бы уже в феврале — марте 1813 года он собрал в Саксонии 200 000 войска, с которыми затем разбил русских и их союзников в сражениях под Лютценом и Бауценом?!229 Да, среди них было много конскриптов, юных и неопытных новобранцев, которых прозвали «Марии-Луизы» (в честь молодой и привлекательной жены Наполеона), но любой мало-мальски разбирающийся в военном деле человек понимает, что без опытных частей и старых кадров не то что победы, но и вообще попытки сражаться были бы невозможны. Среди этих 200 тыс. находились и части, которые невежественные «историки», невнимательно и некритически прочитав (или пользуясь ошибочными формулировками коллег, а не первоисточником) ведомости Ж. Шамбре (см. главу с расписанием Великой армии перед началом Русской кампании), по собственной воле засчитали отправленными в Россию, но, на самом деле, эти соединения НИКОГДА не пересекали границу! Так, большинство авторов смело отправляют в поход на Москву маршала П. Ф. Ш. Ожеро с его 11-м армейским корпусом, хотя маршал не покидал Берлина, и только некоторые части его корпуса в самом конце кампании перешли Неман (уже на территорию княжества Литовского), но в основном походе на Москву не участвовали. Без проверки и анализа сочинители нередко засчитывают воевавшими в Русском походе солдат наполеоновской армии, отдыхавших по гарнизонам в Пруссии и в Герцогстве Варшавском.

Миф о громадных потерях армии Наполеона был выгоден М. И. Кутузову и активно пропагандируем в лживых реляциях. Как мы знаем из документальных свидетельств, М. И. Кутузов тяготился простым подписанием самых важных для жизнеобеспечения армии документов, но ловкие победные формулировки придумывать умел и находил на это энергию. Однако известная фраза об окончании войны «за полным истреблением неприятеля» является полнейшей выдумкой позднейших нерадивых сочинителей. На это недавно обратил внимание автор монографии о периоде кампании конца 1812 — начала 1813 г. К. Б. Жучков. Он уточняет:

«Нам не удалось обнаружить эту фразу ни в прямом, ни в переносном смысле, ни в одном документе ни М. И. Кутузова, ни Александра, ни кого бы то еще ни было, ни в 1812, ни в 1813, ни в 1814 г.».230

Очень интересно! Мои коллеги всегда цитируют эту ложь и никогда не обращают внимание на самое важное, что Кутузов изо всех сил ПЫТАЛСЯ сделать. Нечаянно оказавшийся «спасителем отечества» вечно спящий и проигравший все сражения генерал хотел поскорее громко и официально дать понять об окончании войны! Во многом для этой цели он регулярно сообщал о несуществующих победах, готовил психологическую почву для окончания «проекта». Он знал, что к армии спешит Александр, у которого психика настроена лишь на агрессию; Кутузов понимал, что в Европе уже не будет такого пространства, климата и голода; он знал, что русских разобьют (как били под Аустерлицем и Фридландом). И Кутузов оказался прав: Александр распорядился войну не заканчивать, а перейти границу — и русских (вместе с союзниками) разбили под Лютценом, Бауценом и Дрезденом!

О мизерном проценте французских пленных, взятых в активную часть кампании (до Москвы), мы уже знаем, а теперь задумаемся о потерях французов в сражениях — вывод однозначен: боевые потери Великой армии ничтожны в сравнении с потерями от пространства и климата (от которых тяжко пострадали и русские войска). Достаточно вспомнить цифры потерь французов в двух самых существенных боевых столкновениях 1812 года: в Смоленском сражении — всего около 10 тыс. чел. (максимально: по данным официозной российской энциклопедии),231 и при Бородине — около 22 тыс. чел. (см. мой анализ архивных данных в соответствующей главе данной монографии). То есть всего 32 тыс. чел., причем часть раненных при Смоленске уже могли участвовать в Бородинском бою, и некоторые раненые 7 сентября вскоре вернулись в строй! Безусловно, был еще ряд менее крупных боев (особенно на флангах): но совершенно очевидна несоразмерность сопоставления вреда от боевых действий с ущербом от природных факторов. Именно по этой причине я убежден, что мы должны заново произвести расчеты и дать совершенно новые логические оценки потерям французской армии — и степени участия в этих потерях войск противника. Так или иначе, весной 1813 года у Наполеона была новая армия, которая нанесла очередные серьезные поражения силам Шестой антифранцузской коалиции.

Урон разных национальных контингентов практически напрямую соотносится с климатическими параметрами: больше всего пострадали привыкшие к теплу итальянцы.232 А совсем южные их представители — неаполитанцы — понесли самые печальные потери: они вошли в Литву лишь в последние дни войны, ни в каких боях и стычках не участвовали, но либо сразу погибли от обморожений, либо лишились пальцев на руках и ногах (мороз тогда достигал уже 37,5 градусов по Цельсию!).233 Польский генерал Д. Хлаповский предоставляет нам точнейшие и подробные данные по своему полку, потери которого (учитывая обстоятельства зимней кампании) были незначительны:

«Отправляясь в поход, полк наш перешел Неман в числе 915 всадников. При этом мы дали кадры для литовской армии, для эскадрона охотников, который формировали в Данциге, и, кроме того, из Москвы от нашего полка отправлены три капитана для формирования трех новых кавалерийских полков… Не считая всей этой убыли, полк наш при обратном переходе через Неман имел, однако, 482 всадника…»234

Подчеркну: здесь речь идет не о всей армии Наполеона, а лишь об одном из сотен полков (пусть и пострадавшем менее прочих, так как полякам был более привычен холодный климат). Да, другие части понесли более значительные потери, но отнюдь не были «уничтожены», как «свистят» рупоры российских пропагандистов. Так, полк голландских «красных улан» по перекличке 3 января 1813 г. насчитывал 370 человек. Это немало, учитывая, что изначально по спискам числилось 1109 чел.,235 а мы точно знаем, что значительные, если не основные потери были понесены отставшими по болезни (позже многие вернулись).

К. Б. Жучков отмечает, что в конце 1812 года

«огромная часть французской армии оставалась целой и невредимой, в том числе и на территории России».236

Речь идет, прежде всего, о фланговых корпусах. Тот же автор напоминает об интересном источнике, опубликованном в Российской империи еще в 1912 году — о реквизиторских записках на продовольствие войск Великой армии в декабре. Многие части миновали Вильно, шли окольными путями и избежали больших потерь. К примеру, такое мелкое соединение, как бригада (14-я бригада легкой вюртембергской кавалерии), получила фураж на 60 офицерских и солдатских лошадей.237 Но на этом этапе кампании данные перекличек не стоит воспринимать как итоговые. Многие солдаты отстали или бежали из плена, и долго шли окольными путями поодиночке (нам известно, что на территории Литвы местные жители давали им пристанище и укрывали от русских).

Как мы помним из главы, посвященной началу кампании, всего по «идеальным» спискам в армии Наполеона числилось 528 тыс. человек, а если принять во внимание авторитетное мнение генералов-участников, которые признавали, что данные их официальных ведомостей перед войной были завышены — то примерно 445 тыс. армейцев. По логике событий и расчетов, из первой цифры (чтобы не вызывать нервических припадков псевдопатриотов, возьмем максимальную) 120 000 чел., собравшихся за Неманом;[43]238 около 110 000 пленных; примерно 30 тыс. чел. (по оценке А. Замойского), благополучно вышедших в начале кампании по болезни или в командировку для формирования новых частей, и около 50 тысяч, дезертировавших в первые дни войны (также приблизительная оценка историка А. Замойского).239 Кроме того, надо помнить о многих солдатах, которые еще долго возвращались окольными дорогами поодиночке. Таким образом, исходя из максимальной и завышенной численности армии Наполеона перед вторжением и из числа, перешедших границу обратно, летальные потери могут исчисляться примерно в 218 тыс. человек (при более реальном исходном показателе — 135 тыс. чел.). Возможен и другой алгоритм вычисления потерь: путем сложения урона в каждом конкретном сражении или стычке. Проведя подобный анализ, итоговая цифра оказывается значительно меньшей (зато более сообразуется с итогом расчета от реального числа армии вторжения), однако, идя таким путем, сложно учесть все (даже мельчайшие) перестрелки и авангардные препирательства, смертность от эпидемий и, наоборот, тех, кто выздоровел после ранений и инфекций, вернулся в строй — и нередко даже прожил еще много десятилетий. Очевидно, мы никогда не узнаем абсолютно точной цифры, хотя исследование в этом направлении необходимо продолжить. Тем не менее именно означенные выше расчеты пока наиболее логично и достоверно отражают потери Великой армии в войне 1812 года: и они в разы меньше потерь обороняющейся русской стороны (впрочем, для России — это обычная историческая практика).[44]240 Так или иначе, вскоре Наполеон во главе новой армии нанесет очередные поражения русским при Лютцене и Бауцене.

Сравним теперь мои расчеты с представлениями по данному вопросу современников-участников событий. К примеру, военный писатель, находящийся в ставке М. И. Кутузова — Роберт Вильсон — внимательно изучал все показания пленных, отбитые рапорты и сам мог видеть армию противника в походе. В письме жене от 1 декабря он оценивает войска Наполеона в 115 000, добавляя к ним 30 000 «у Ожеро» и 8000 «польских резервов» (а всего 153 000).241 Тот же Р. Вильсон сообщает:

«По оценке русских, неприятель потерял в сражениях 125 тыс. человек… а сто тысяч погибли от холода, болезней и голода. …Сии цифры в целом не дают никакого повода для сомнений касательно достоверности».242

То есть даже хвастливые россказни в русском штабе (хвастливые, но все же не такие лживые, как официозные реляции) говорят о 225 тысячах: это просто удивительно близко к цифре, высчитанной выше (218 тыс. чел.). Таким образом, в самом 1812 году в обсуждениях участников конфликта с русской стороны ни о каких «600 000 потерь Наполеона» речи не шло.

Уже упомянутый мной английский автор Дж. Робертсон в 1815 г. определял потери Наполеона следующим образом:

«Французов и союзников убито, до смерти замерзло, ранено и т. д. — 85 000. Их же выведено из строя — 115 000».243

Кстати, тот же автор определял потери Великой армии в Бородинском сражении весьма близко к истине — «около 20 000».244 Интересно, что знаменитый советский демограф, доктор экономических наук, автор капитального труда «История военных потерь», Борис Цезаревич Урланис (1906–1981), указывает цифру погибших служащих армии Наполеона всего в 100–112 тыс. человек.245 И следует упомянуть, что он, к сожалению, для определения потерь в Бородинском сражении пользовался фальшивкой, напечатанной Ф. В. Ростопчиным (которая увеличивает потери французов вдвое!).

Современный французский историк, специалист по наполеоновской эре, Т. Ленц (1959 г. р.), полагает, что в 1812 г. летальные потери армии Наполеона составили 200 тыс. чел.246 Косвенным, но категорически показательным подтверждением того, что французская армия не была уничтожена в России, что даже и потери ее не были велики, служит и следующий факт, о котором почему-то не упоминают мои коллеги. Императорским декретом (хранится в Bibliothèque Nationale de France.) от 12 августа 1857 года Наполеон III учредил Медаль Святой Елены (Médaille de Sainte-Hélène), которой награждались армейцы, служившие во время войн революции и Первой империи (с 1792 по 1815 гг.). Так вот: даже при неразвитости медицины и спустя долгие десятилетия после означенных событий было награждено (все документы именные и они сохранились) не менее 360 000 военнослужащих! Только лишь в одной моей частной коллекции имеется три экземпляра данной медали. Подробности, связанные с данной наградой, любой желающий может получить в постоянной экспозиции парижского Национального музея ордена Почетного легиона.

VI

Вернемся к хронологии событий. Обратимся теперь к штабу русских и снова процитируем проницательного наблюдателя (Николая Тургенева):

«Тогда к армии прибыл император. Фельдмаршал Кутузов, в течение всей жизни бывший дальновидным придворным, как говорят, вышел из этой роли, когда его провозгласили спасителем отечества».247

Нет, «кофейник Зубова» не перестал льстить монарху, просто больше всего М. И. Кутузов сейчас боялся снова получить профессиональную «пощечину» от Наполеона в открытом и честном бою (как под Аустерлицем и в Бородинском сражении): он всеми силами жаждал сохранить случайно приобретенный имидж успешного (благодаря пространству и зиме) генерала. При личной встрече М. И. Кутузов попытался вкрадчиво воспользоваться обещанием, данным царем народу в известном манифесте начала кампании:

«Ваш обет исполнен, ни одного вооруженного неприятеля не осталось на русской земле. Теперь остается исполнить и вторую половину обета: положить оружие».248

Но надежда на честь царя с отцеубийственным прошлым и аракчеевским будущим, на его здравый смысл была смехотворна — агрессия и зависть к гению пожирали Александра: и он решил на костях русских солдат продолжить экспансию. А чтобы «светлейший» не надоедал, царь подарил ему собственный портрет, украшенный бриллиантами, золотую шпагу с алмазами, «гирляндой лавра из изумруда» — и тоже с бриллиантами ценою 25 тыс. рублей. Но щепетильный и капризный «сатир» из XVIII века Михаил Илларионович лишь посетовал: «драгоценные камни слишком малы».249 Так к хитро полученным деньгам за проигранное Бородино добавились еще и бриллианты «за зиму»… Но Кутузов продолжал активно ворчать:

«Самое легкое дело — идти теперь за Эльбу, но как воротимся? С рылом в крови!»250

Да, интересно отзывался о лице (своей армии — ?) «светлейший князь»: «рыло»… В то же время подобные подарки от царя генералу, которого он терпеть не мог и постоянно порывался уволить, наводят на мысль о том, что они были показухой, готовящей и прикрывающий нечто важное и весьма нелицеприятное. Однако об этом чуть позже.

Знаменитый историк, большой знаток эпохи 1812 года, автор фундаментального труда-биографии Александра, опубликовавший впервые многие документы того периода, великий князь Николай Михайлович, подытоживая высказывания российских участников событий 1812 г. — противников перехода границы и продолжения войны, сделал однозначный вывод:

«Будущее показало весьма скоро, что такое мнение имело свои основания, и что России последующие войны принесли мало пользы, а скорее даже вред».251

Но царь все же приказал перейти границу, оккупировать герцогство Варшавское и продолжить войну: он выполнял планируемое еще в 1810–1811 гг.: если бы Наполеон не выиграл дипломатическую войну перед 1812 г., если бы не постарался нанести агрессору упреждающий удар летом 1812 г., то оккупация польских земель и события 1813–1814 гг. могли бы произойти двумя годами раньше. Если бы Александр не переходил границу, то даже спровоцированная им война могла при должной пропаганде и уничтожении документов (чем, кстати, активно занимались не только Александр и его респонденты, но и несколько позднее Николай I) сойти за оборонительную, но русский монарх продолжил гнать орду своих рабов для новых амбициозных предприятий. Его задачей была агрессия, интервенция во Францию, количество погибших русских правителя не беспокоило. Россия уже была измучена постоянными внеплановыми рекрутскими наборами перед войной, но Александр провозглашает 83-й рекрутский набор! Зачем? За что?

Таким образом, кампания не прерывается: то, что мы привыкли называть «войной 1812 года», со стратегической точки зрения, по факту и по официальным документам российского правительства (!) продолжилось до разгрома русских и перемирия в июне 1813 г. Подчеркну: во всех российских документах военных канцелярий о служебном и наградном делопроизводстве военные события 1812–1814 гг. считались единым целым! Одна из типичных формулировок: «за французскую кампанию 1812–1814 гг.»252 То есть война против Франции, с точки зрения российских документов, началась в 1812 г. и на территории России! И никакой «Отечественной» войны, никакого подобного понятия в документах не существовало (до того времени, пока Николай Первый не прикажет создать этот «патриотический» миф). 1 января 1816 г. был опубликован Высочайший манифест «Об благополучном окончании войны с французами». Исходя из этого источника, все бои и прочие действия 1812–1815 гг. также подавались, как непрерывное и однородное явление. Чтобы устранить неясности в наградных документах, великий князь Константин Павлович (тогда — Генерал-инспектор кавалерии) 17 июля 1822 г. приказал:

«Считать войну с французами в три кампании: кто был в 1812, 1813 и 1814 годов, а четвертую — 1815 годом».253

В августе 1823 г. вышел приказ Генерального штаба «О показании кампаний в формулярных списках». В нем «война 1812–1814 гг.» подразделялась на шесть «кампаний»: летнюю — с 12 июня по 1 октября 1812 г. (по старому стилю), зимнюю — с 1 октября 1812 г. по 1 января 1813 г. и весеннюю — с 1 января до заключения перемирия и т. д.254 И снова ни о какой «Отечественной» войне ни слухом, ни духом.

Но вернемся на фронт. К декабрю 1812 г. русская армия была фактически уничтожена частью в сражениях с Наполеоном, но не менее того — морозами и отсутствием налаженной доставки продовольствия и зимней одежды (кроме всего прочего, подобная катастрофа свидетельствует: русское правительство заранее не готовило глубокое отступление войск, все происходило хаотично, поэтому тыл был не подготовлен). Участник событий Николай Тургенев свидетельствует:

«Когда русская армия пересекла границу Германии, она была так малочисленна, что при первом смотре, который император произвел в присутствии прусского короля в Калише, едва достигала 15 000 человек».255

И это из более 120 тысяч (не считая ополченцев, 10 тысяч подкреплений и присоединившихся с флангов частей), выведенных М. И. Кутузовым из Тарутинского лагеря!256 Во время кампании головная группировка русских получала постоянные подкрепления (многие десятки тысяч со времени начала войны), но в «умелых руках» российских генералов они почти сразу выводились из строя, таяли.257 Из Млева в доверительном письме Френсису-Питеру Верри уже известный нам Р. Вильсон писал 1 февраля 1813 г.:

«Погода все еще страшно холодная — 25° мороза. От русской армии почти ничего не осталось…»258

Еще в декабрьских рапортах Кутузов буквально молил царя остановиться, дать армии отдых (а в предшествующих посланиях стращал ужасным положением войск):

«…ибо, если продолжить дальнейшее наступательное движение, подвергнется она в непродолжительном времени совершенному уничтожению».259

Итак, подлинные документы русского командования свидетельствуют, что не французская, а именно русская армия была «уничтожена» (и вскоре могла оказаться «уничтожена совершенно»). В другом рапорте фельдмаршала Александру I звучал малоприятный намек:

«Главная армия пришла в такое состояние, что слабость ее в числе людей должно утаивать не только от неприятеля, но и от своих чиновников, в армии служащих».260

Понимали ли русские офицеры и генералы, что они не имеют права на те лавры, которыми их обвешивала шутовская пропаганда и лубочные картинки для низших сословий и подонков общества? Контекст-анализ первоисточников — большого корпуса личных писем, дневников и прочих документов эпохи дает четкий ответ: да, русские военные понимали, что их заслуг в обратном походе Наполеона нет. Вот как язвительно отзывался о том сам «герой» подобной макулатуры — Николай Николаевич Раевский:

«Из меня сделали римлянина… из Милорадовича — великого человека, из Витгенштейна — спасителя отечества, из Кутузова — Фабия. Я не римлянин, но зато и эти господа — не великие птицы».261

Тот же Н. Н. Раевский признавался жене Софье Алексеевне (письмо от 25 декабря 1812 г.):

«Раздают много наград, но лишь некоторые даются не случайно… Кутузов, князь Смоленский, грубо солгал о наших последних делах. Он приписал их себе и получил Георгиевскую ленту…»262

Что можно сказать об армии, где генералы презирают главнокомандующего и смеются над собой и друг другом?

Флигель-адъютант полковник А. А. Закревский был еще более категоричен и не стеснялся оскорблять М. И. Кутузова:

«Надели на Старую Камбалу Георгия 1-го класса. Если спросите, за что, то ответа от меня не дождетесь».263

Гвардейский полковник и поэт С. Н. Марин (1776–1813), которого в эпоху Тильзита Александр I посылал с депешей к самому Наполеону, негодует:

«За одного порядочного производятся пять дрянных, чему все свидетели».264

Генерал А. М. Римский-Корсаков (1753–1840) жалуется в письме министру внутренних дел О. П. Козодавлеву (1753–1819):

«Интриг — пропасть, иному переложили награды, а другому не домерили».265

Еще ранее (в конце сентября) Ф. В. Ростопчин в письме жене так описывал атмосферу в армии и в штабе:

«Всеобщий беспорядок таков, что в присутствии генералов солдаты грабят дома несчастных крестьян; на 50 верст по всей округе все разорено; невозможно вообразить повседневно совершающиеся ужасы. Интриги генералов процветают: старый Беннигсен хочет заменить Кутузова; Барклай советовал оставить Москву, чтобы забыли, как он сдал Смоленск; говорит, что надо сохранить армию, но зачем она нужна, если и без того уже все разваливается?»266

М. Б. Барклай де Толли был предельно откровенен в письме к жене Агнете-Хелене (13 октября):

«Если бы я был моложе и в силу своего воспитания предавал бы меньше значения благородству, верности и честности, то оба старца (М. И. Кутузов и начальник главного штаба Л. Л. Беннигсен — прим. мое, Е. П.), которые командуют первой армией, стали бы для меня образцом для подражания».267

Тот же генерал называл окружение царя Александра «змеиным отродьем», а М. И. Кутузова «стариком-интриганом».268 Учитывая общее несвободное состояние общества России и желание многих делать карьеру, поражает, что до нас дошло столько источников со смелыми тезисами.

Выросший среди участников войны 1812 г., слушавший множество бытовых разговоров о тех событиях, Л. Н. Толстой не мог не знать о вышеизложенном. Современный исследователь С. А. Экштут (1954 г. р.) резюмирует:

«Толстой описывает ничтожество русских военачальников, лишь случайно способных действовать удачно, но умеющих составлять победные реляции».269

В позднейших своих мемуарах дочь Ф. В. Ростопчина Наталия резюмирует: русских генералов

«никак нельзя было поставить в один ряд с Наполеоном».270

Сам царь прекрасно понимал, что его генералы бездарны и ничего не заслуживают, но ему нужны были «герои» для создания из них собственной свиты и для пропаганды мнимых военных успехов. Александр постоянно называл «Бога» как благодетеля — и ему же посвящал свои манифесты и слоганы на памятных медалях («Не нам, не нам, а имени Твоему»). Только в начале 1814 г. стали раздавать медаль «в память 1812 года». На лицевой стороне ее изображалось «всевидящее око», а на обороте — прямая четырехстрочная надпись из Псалтыри «НЕ НАМЪ НЕ НАМЪ А ИМЕНИ ТВОЕМУ» (Пс. 113:9).271 Отмечу, что православный монарх был падок на все «блестящее», модное и западное: всевидящее око (или лучезарная дельта) — это известный масонский символ, символизирующий Великого архитектора вселенной, наблюдающего за трудами «вольных каменщиков» (изображение глаза в треугольнике). Первое публичное и открытое упоминание дельты в качестве масонского символа, по всей видимости, появилось в 1772 г. в работе Уильяма Престона (1742–1818) «Иллюстрации масонства». Понятное дело, что неграмотные русские солдаты и ополченцы не могли и близко понимать, что за отрезанный от целого лица глаз делает в треугольном отсеке, но все это было больше монаршей забавой (как и сам конфликт), чем желанием диалога с подданными рабами.

В подобных религиозных аллюзиях проявлялось одновременно и прогрессирующее психическое расстройство монарха, и радостное удивление от того, что крестьянство не успело подняться полностью и победить в гражданской войне. Кроме того, все время кампании 1812 года над Александром висел Damoclis gladius (Дамоклов меч) государственного переворота: непопулярного монарха могли просто-напросто убить, как убили его отца. Счет на случайности любого свойства шел на дни. Я процитирую важное и показательное письмо Ф. В. Ростопчина жене от 21 сентября:

«Я посылаю… г-на Вороненко, чтобы он доставил императору весьма важное донесение. Если не принять нужных мер, он просто перестанет царствовать…»272

Но основной посыл вышеназванных религиозных тезисов царя: знание того, что русская армия и ее генералы не сильно причастны к возвращению Наполеона во Францию. Со временем, когда реальные участники событий умерли, истина была окончательно забыта — и уступила место мифам лубочных реляций и официозным баснословным сочинениям.

Однако имя полубога для Александра и истинного его советника, которому он доверял, которого он слушал больше всех своих генералов, мои коллеги-историки обычно или не знают, или скрывают. Тем не менее им являлся наполеоновский маршал, а ныне приглашенный в Швецию в качестве кронпринца Ж. Б. Ж. Бернадот (1763–1844): предатель, который из зависти к славе гениального коллеги и начальника (Наполеона) уже весной 1812 года заключил с Россией оборонительный и наступательный союз — и, что еще важнее, курировал в постоянной переписке с царем настроение и поступки последнего! Замечу, что шведы пригласили французского маршала стать кронпринцем (именно он реально управлял делами при недееспособном короле) из желания угодить Наполеону. Именно обладатель непомерно большого носа и не меньшего тщеславия Ж. Б. Бернадот всячески настаивал не заключать мир с Наполеоном, отводить русскую армию куда угодно вглубь страны273 (человеку, предавшему собственную родину, было уж точно плевать на гибель сотен тысяч жизней на чужой родине).

Когда в русском штабе была паника, когда приходилось срочно менять наступательные планы на бегство в устроенный запасным вариантом Дрисский лагерь (а что дальше, куда дальше?), уже в первые дни войны — 27 июня 1812 г. — Ж. Б. Бернадот пишет русскому царю:

«Наполеон чувствует привычную уверенность, когда речь идет о сражениях с участием целых армий, но, если Ваше Величество будет манипулировать своими силами, если вы не вступите в генеральное сражение, сводя действия к перемещениям и промежуточным схваткам…»274

И далее в том же духе — советы отступать и затягивать.

Именно Ж. Б. Бернадот весь 1812 год был сильной и активной подпоркой шатких нервов трусливой «Луизы». Возможно, если бы не настойчивость французского ренегата, даже больной собственной манией войны царь в самые критические дни кампании внял бы уговорам матери, брата Константина и канцлера Н. П. Румянцева — и заключил бы мир с захватившим Москву Наполеоном. Итак, приматы неизменны — всем руководила зависть: средних талантов гасконец и совершенно бездарный русский царь неплохо спелись. За оказанные интеллектуально-подлые услуги, за консультацию по плану ведения войны, 30 августа 1812 г. царь наградил бывшего маршала Франции уже не раз упоминавшемся в данной монографии орденом Святого Андрея Первозванного.275 Таким образом, этот «святой» украшал в 1812 году грудь «антихриста»-Наполеона и его предателя Ж. Б. Бернадота: при этом еще 20 октября 1810 г. атеист Ж. Б. Бернадот официально перешел из католической веры в лютеранство (что было условием, формальностью для получения титула кронпринца Швеции). Когда же после смерти его тело начали омывать и бальзамировать, то обнаружили сделанную в молодости татуировку, которую он так и не сумел удалить: по одной версии там было написано «Смерть королям и тиранам!», по другой — «Да здравствует республика». Позор предательства остался столь же несмываемым.

Но за качественное предательство одного «святого» на шею мало: действия Бернадота против своего бывшего начальника (Наполеона) были щедро и тайно оплачены англичанами. Послушаем автора посвященной Бернадоту монографии — Б. Н. Григорьева:

«Как же развивались в это время дипломатические отношения с Лондоном? …Швеция с открытым забралом вновь предложила Англии подписать мирное соглашение и заключить союз против Франции. В ответ на это Стокгольм хотел бы получить — ни много ни мало — английские субсидии для своей армии, военную и дипломатическую поддержку в приобретении Норвегии и Зеландии (!!!)…»276

Затем Б. Н. Григорьев описывает переговоры британского представителя с доверенным лицом Бернадота. В числе прочего последний испрашивал:

«…нельзя ли будет из английских субсидий, предусмотренных на содержание шведской армии, выделить по 8–10 тысяч фунтов в месяц на личные расходы наследного принца, но таким образом, чтобы не указывать их в тексте договора?

Вероятно, у Каслри, читавшего депешу Торнтона (упомянутый британский переговорщик — прим. мое, Е. П.), при этих словах поднялись брови, а на губах появилась ироничная улыбка. С подобными делами английской дипломатии приходилось сталкиваться постоянно, но чтобы подачку просил правитель чужой страны, показалось ему довольно странным. Однако англичане не такие люди, чтобы экономить на мелочах там, где расходы могут окупиться сторицей. Средства на „поддержание штанов“ шведского наследного принца из секретного фонда стали выплачиваться незамедлительно. Шведский историк К. А. Стрёмбэк, выпустивший в 1885 году сборник дипломатических документов под псевдонимом „Сцевола“, приводит в нем текст сообщений Торнтона о выдаче денег Карлу Юхану и его расписок в их получении. Судя по всему, деньги из секретного английского фонда стали поступать с апреля — мая 1812 года, а последняя выдача состоялась в феврале 1813 года. Всего Карл Юхан получил от англичан около 60 тысяч фунтов стерлингов».277

Все это как раз укладывается в сроки войны 1812 года. И снова русскими, фактически, руководил иностранный генерал. Переписка же самих российских военных подчас просто коробит признанием собственной никчемности. Тот же Н. Н. Раевский сообщает в письме (естественно, по-французски) к своей супруге (кстати, внучке М. В. Ломоносова) от 14 июля 1813 г.:

«Вчера Император и все министры вновь проехали Нимшт, возвращаясь после свидания с Бернадотом».278

И затем продолжает (в одном письме речь идет о хронике событий за несколько дней):

«Позавчера Император проезжал здесь для свидания с наследным принцем Шведским… Надо надеяться на хороший результат, поскольку Бернадот — человек талантливый, быть может, он откроет глаза Императору на нашу глупость и даст хорошие советы».279

Прекрасно! Русские генералы перешли границу, а что делать дальше, как воевать с Наполеоном не знают, ждут совета от «талантливого» предателя Наполеона.

Кстати, для сведения почтенной моей аудитории я должен объяснить, почему шведам пришлось искать короля. Дело в том, что имеющийся у них король — Карл XIII (1748–1818) впал в слабоумие и был неспособен править.280 Причем ждал он королевский титул долго — и когда наконец получил его (5 июня 1809 г.), то был уже невменяем. Стоит подчеркнуть, что проблемы с психикой у него отмечались и ранее: например, он имел пристрастие к оккультизму и сватался к внучке Екатерины II. Данный слабоумный, как и царь Александр I, принадлежал к Гольштейн-Готторпской династии — и был женат на собственной кузине Гедвиге Елизавете Шарлотте Гольштейн-Готторпской (1759–1818), от этого близкородственного брака произошли на свет двое детей, умершие во младенчестве: Ловиза Гедвига (02.07.1797) — мертворожденная; Карл Адольф (04.07.1798–10.07.1798) — умер, прожив всего неделю (в ту пору с религией было куда лучше, чем с медициной…). В итоге невменяемый король усыновил маршала Наполеона. Настоящим же отцом Ж. Б. Бернадота был юрист Анри Бернадот (1711–1780) и француженка Жанна де Сен-Венсан (1728–1809).

Вообще же стоит задуматься: в 1812 году Наполеону противостояло отнюдь не только некое аморфное понятие «Россия» или конкретные русские генералы. Кампания 1812 г. — была антифранцузской коалицией, где испанские повстанцы и английская армия воевали в тылу Наполеона; действовал первый в своем роде «ленд-лиз»; при русской армии находился и вполне мог консультировать выдающийся прусский военный аналитик К. фон Клаузевиц; царь Александр постоянно получал советы и рекомендации от бывшего маршала Наполеона Бернадота. Русские учились по книгам наполеоновского офицера А. А. Жомини (а уже в 1813 г. этот швейцарец перейдет на русскую службу, обидевшись на маршала Л. А. Бертье за медленное продвижение по службе). Перед войной российская армия была реформирована по французскому образцу. Русский штаб был переполнен иностранцами. К примеру, начальником главного штаба 2-й Западной армии (П. И. Багратиона) был французский эмигрант — виконт Гийом Эммануэль Гиньяр де Сен-При. Таким образом, в 1812 г. на территории России сражались как бы две Франции. И это была война отнюдь не за интересы русских. От нее и выиграли только пруссаки и французские эмигранты (также через некоторое время на крови русских было потешено больное самолюбие немца по крови — царя Александра).

И тем не менее, как мы уже успели удостовериться, русские генералы терпели постоянные неудачи и были биты даже, казалось бы, в самых выгодных для них ситуациях и оказиях. Единственное, в чем они, наконец, снискали успех — это (после перехода Немана) крупный шопинг в Европе. Участник вторжения и оккупации русской армией Герцогства Варшавского и Пруссии Н. Н. Раевский (кстати, предки этого «исконно» русского генерала были из польского рода) докладывал жене в начале апреля 1813 г.:

«Мой корпус и другие полки стоят под Модлином, который не сдается. …Сейчас не сражаются, продвигаются без боя, я хочу использовать это, так сказать мирное время, чтобы взглянуть на страну. Может быть, даже попрошусь поехать на воды, от них буду недалеко, как вы знаете. …Вы хотите знать, может быть, что я здесь делал. Я был в лавках, издержал 25 (вероятно, речь идет о червонцах: о русской золотой монете достоинством в 3 рубля — прим. мое, Е. П.) на ситец, который очень мил, но чрезвычайно дорог, тафту и нитки для блондов (кружева из шелка — прим. мое, Е. П.). Я заказал дюжину башмаков (сбылась мечта Раевского — прим. мое, Е. П.), и все вам пришлю с курьером, которого отправлю из Дрездена.

Дукат здесь за 21 фл<орин> или 3 р. серебром».281

Замечу, что здесь упоминается «дукат». По всей видимости, речь идет именно о той фальшивой голландской монете, которую много десятилетий чеканило Российское государство (об этом речь шла в главе, посвященной летней части кампании): то есть шопинг русского генерала был со вполне уголовным душком.

Однако, среди прочего, Н. Н. Раевский заслуживает упоминания рассказа о его характере А. С. Пушкина:

«Один из наших генералов, не пользующийся блистательной славою, в 1812 году взял несколько пушек, брошенных неприятелем, и выманил себе за то награждение. Встретясь с генералом Раевским и боясь его шуток, он, дабы их предупредить, бросился было его обнимать; Раевский отступил и сказал ему с улыбкою: „Кажется, ваше превосходительство принимаете меня за пушку без прикрытия“».282

Но вернемся еще раз к его письмам к жене Софье Алексеевне: в одном из них есть загадочная фраза:

«Император позавчера тайно уехал неизвестно куда, полагают, что в Богемию».283

Теперь, зная о проблемах Александра I с потенцией, мы можем предположить, что он посещал как раз тех иностранных врачей, о которых мы упоминали ранее. Переход границы был не в последнюю очередь продиктован именно желанием найти излечение (о цене человеческих жизней царь никогда не задумывался): и все те, кто был против активного продвижения в Европу, могли вызывать только нетерпеливое неприятие царя…

Между тем, 28 апреля 1813 г. в 21 час 30 минут в небольшом силезском городе Бунцлау (тогда Пруссия — ныне Польша) совершенно неожиданно и скоропостижно умирает «спаситель отечества» М. И. Кутузов… Официально было объявлено, что он простудился — и от простуды умер. Закаленный в походах и в придворной жизни, прекрасно перенесший и зиму 1812 года генерал умирает оттого, что просто простудился?! При этом, несмотря на некоторые возрастные проблемы, его организм был, как говорится, «в тонусе»: помимо переодетых в казацкий наряд девушек, которых фельдмаршал возил с собой, он еще успевал (за несколько недель до безвременной кончины) поволочиться и за другими особами. Его личный адъютант, официальный историограф войны 1812 года А. И. Михайловский-Данилевский, свидетельствовал, как на балу в Калише «в комнате, удаленной от танцевальной залы» он застал Кутузова, «привязывавшим ленты у башмаков прекрасной 16-летней польке Маячевской».284

Диагноз смерти в разных первоисточниках свидетельствует о том, что это отнюдь не была простая «простуда» — и даже и вовсе не простуда: «нервная горячка, осложненная паралитическими явлениями», «тяжелая форма полиневрита», «заразная лихорадка» (при этом никто, кроме Кутузова, не заразился) и «рак внутренностей».285 Перед смертью у М. И. Кутузова неожиданно и подозрительно быстро стали отниматься конечности. В письме к жене от 23 апреля фельдмаршал сообщал:

«…пишу в первый раз чужою рукою, чему ты удивишься, а может быть и испугаешься, — болезнь такого рода, что в правой руке отнялась чувствительность перстов…».286

Важнейшая подробность: М. И. Кутузов неожиданно заболел и слег с такой «заразной лихорадкой», когда ехал вместе с императором Александром из Ганау (Ханау) в Бунцлау. Царь оставляет больного «спасителя отечества» и поспешно отбывает. Почему он не хочет присутствовать при… этом? Вся логика событий после оставления Москвы Наполеону — это борьба Александра с бездеятельностью и фактически саботажем Кутузова, причем ему доносят и о должностных преступлениях фельдмаршала. Кутузов способствовал срыву «петербургского плана» по окружению Наполеона на Березине. Тем не менее сейчас он «спаситель отечества» и его НЕВОЗМОЖНО просто уволить! Что же тогда делать с временно популярным человеком, кого категорически нежелательно оставлять главнокомандующим (или чревато допускать до выборов…)?! Тогда нужно что-то другое…

Как ученый, я, безусловно, не могу выдвигать версию, которая не основана на документах желательно неопровержимых, прямых. Однако, как и в физике, в математике, в прочих точных науках, существует еще и интуиция ученого, а также формулы, которые действуют сами по себе — ибо они действуют всегда и везде (ну, или до границ квантовой «географии»). А кроме подобного — оживает чутье режиссера, привыкшего глубоко исследовать психологию поступка в драматургических произведениях. И вот эти три последних обстоятельства заставляют меня заявить, что а) мы не имеем права утверждать (без документов — хотя какие здесь могут быть документы?), но б) обстоятельства, характер, странности и вся логика произошедшего говорят о том, что версия убийства далеко не безосновательна! Любопытный нюанс. Уже после того, как я долгое время размышлял над вышеизложенной версией, известный исследователь истории эпохи 1812 года, художник-реставратор и коллекционер, граф Алексей Каменский, однажды поведал мне, что в его роду (в котором был коллега М. И. Кутузова — командующий русской армией в войне против Наполеона в 1806 г. М. Ф. Каменский — и другие генералы той эпохи) из поколения в поколение передается версия о том, что Кутузов был убит (отравлен).

В этой связи я предлагаю обратиться к документам, исходящим от самого М. И. Кутузова и от его штаба: к хронике последних недель и дней жизни «Смоленского». Он практически не писал о недомоганиях, зато постоянно нарочито славил царя (зная, что А. А. Аракчеев читает все его письма до их получения женой…), писал про семейный бюджет, о продвижении по службе зятя, о многих пошлых мелочах.

Из письма М. И. Кутузова — жене, Е. И. Кутузовой, от 25 декабря 1812 г.:

«Вчерась день рождения Государя. Он не хотел праздновать, но я необходимо захотел праздновать дорогого именинника; молились Богу…»287

Уже в начале января 1813 г. М. И. Кутузов сохранял прекрасное здоровье (вновь письмо жене):

«Я, слава Богу, здоров, а лучше всего, что здоров государь.

…Кудашева (имеется в виду муж его дочери Екатерины /1787–1826/, зять фельдмаршала Н. Д. Кудашов /1784–1813/, который так и не был им пущен в атаку, но новые чины получал — прим. мое, Е. П.) на сих днях произведут».288

13 января 1813 г.:

«Я слава Богу, здоров».289

Из письма дочери — Е. М. Хитрово (1783–1839) — середина марта 1813 г.:

«Посылаю тебе мой портрет, гравированный в Берлине по памяти и по рассказам обо мне».290

И снова — жене, 24 марта 1813 г.:

«Пришли, пожалуйста, несколько, хотя три экземпляра, ежели есть, моих гравированных портретов. …А вот как в Берлине награвировали по расспросам, посылаю; достану да пришлю таких, что в разных костюмах, и в шубе, и Бог знает как. Есть и такие, что и по две копейки».291

«Одноглазый сатир», как его называли современники, практически не заботился об армии и о военных действиях: впервые в жизни случайно и сплошной ложью ухватив за хвост известность, Кутузов окончательно потерял голову и в последние дни жизни занимался распространением собственных полулубочных изображений (аж по 2 копейки ценой!). Ему даже взбрела мысль заделать собственную эффектную «биографию» — с этой целью он переписывается с немцем (почему опять не среди «исконных» русских искали?) Августом Фридрихом Фердинандом фон Коцебу (1761–1819). Перо немца также предназначалось и для устройства российской официальной патриотической пропаганды — информации с фронта. После обычных для его натуры льстивых слов фельдмаршал пишет (25 марта) о том, что

«…один из романов, действие которого происходит в Ливонии, настолько заинтересовал меня, что я даже не спал ночами, чтобы закончить чтение».292

Зная привычную лживость Кутузова, можно предположить, что он все же ночами спал, но если и читал роман, то уж лучше бы занялся организацией всего необходимого для его погибающей армии.

Действительно: если вы обладаете скудными профессиональными способностями, но зато есть повелитель, готовый жертвовать подданными, собственные рабы, карательная деклассированная войсковая структура и лютый мороз, то у вас появляется шанс начать дарить 3 листочка с собственным портретом за 2 копейки штука.

Практически за несколько дней до гибели фельдмаршал был еще в тонусе (даже чересчур…). Очевидец П. С. Деменков свидетельствует: Кутузов

«спросил меня: сюда ли к Государю? Но, узнав от меня, что он в саду, на который я ему указал, уселся на лавочке, стоявшей у крыльца, и подозвавши к себе одну из стоявших в числе любопытствующих немочку лет 12 (чем дальше — тем этот „недуг“ хуже… — прим. мое, Е. П.), начал с нею шутить».293

Итак, документы однозначно свидетельствуют о том, что ничто в здоровье генерала не предвещало кончины — кроме его поведения, которое могло сильно претить царю. «Шутки», как мы знаем, очень скоро закончились плачевно.

Кто же зафиксировал «смерть от естественных причин»? А сделал это известный английский медик на русской службе — Джеймс Уайли (1768–1854). Вы спросите: кто это? Большинство серьезно интересующихся эпохой знают его под именем Якова Виллие — лейб-хирурга царя. Этот феноменально «честный» в своих публичных заключениях человек уже «зафиксировал» смерть «от естественных причин» убитого ударом в висок и задушенного императора Павла I… Через несколько лет тот же Я. Виллие (!) зафиксирует смерть от тех же «естественных причин» и самого «Благословенного» отцеубийцы Александра I, который в разгар дворцовых заговоров и активизации деятельности офицерских тайных обществ неожиданно «слег с горячкой» и умер «от простуды» в возрасте всего 47 лет. «Совпадение? Не думаю»… Мог ли Я. Виллие быть лишь свидетелем и вынужденным укрывателем истины — или исполнителем нелицеприятного предприятия? Имело ли место само убийство? Показательный нюанс: после смерти «от естественных причин» медики тут же произвели вскрытие усопшего М. И. Кутузова, извлекли внутренние органы — и часть из них, по некоторым сведениям, оставили в Бунцлау.294 То есть в Петербург отправили тело уже без возможных улик (повторяю — возможных, версия об отравлении — лишь мое осторожное упоминание «на полях» монографии).

А что же Александр I? Царь все время «болезни» светлейшего подле него не показывался. Также он не показывался и во время убийства собственного отца, на которое дал как минимум молчаливое согласие. Ну, а если можно убить отца — почему нельзя прожженного царедворца, которого, как известно, царь не уважал и не любил: тем более вельможа совершил должностное преступление и переступил через трупы многих тысяч сожженных в Москве русских раненых. Действительно: проанализируем психологический портрет монарха — и его поступки. Вспомним, как он с легкостью писал Ф. В. Ростопчину о том, как красивее и хитрее можно было бы убить несчастного студента М. Н. Верещагина! Или (об этом подробнее чуть ниже) эпизод, в котором царь чуть лично (!) не зарубил несчастного «мужика», перебежавшего дорогу его лошади. При невыясненных обстоятельствах погиб (в 1807 г.) любовник жены царя — кавалергард А. Я. Охотников («кавалергарды, век недолог»: 1780–1807). Не колеблясь, Александр развязал и саму кровавую войну 1812 г. — и подверг уничтожению сотни тысяч русских мирных жителей и солдат (а затем приказал продолжить поход!). Не следует забывать и о наследственности, а также о традициях «исконности»: его любимую бабку — веселую литераторшу прошлого «галантного века» Екатерину II — не без оснований подозревали в организации убийства собственного мужа.295 Современники 1812 г. прекрасно знали и имена конкретных исполнителей убийства молодого императора — и жизнь среди убийц не была для них чем-то необычным.296

Как мы уже знаем, брат царя, Константин Павлович, изнасиловал женщину и бросил ее помирать, а уже в ходе описываемой войны лично убил безоружного пленного. Неужели, когда заветная цель легкой славы в Европе была так близка, ущербный человек в подобном антропологическом контексте остановился бы перед такой «мелочью», как устранение «старой камбалы»? Кроме всего прочего, царь знал (и все при дворе знали), что Кутузов ужинал с Екатериной II в вечер ее кончины и с Павлом I в вечер перед его убийством: возможно, Александр не сильно жаждал продолжить эту «добрую» семейную традицию (а ведь через 13 лет или ранее Кутузов мог «поужинать» и с ним…). Проблема с исполнителями или свидетелями? Ее не было: русские генералы прекрасно сами убили «помазанника Божьего» Павла Петровича, а потом прыгали по обезображенному трупу (а сейчас речь идет всего лишь о престарелом и комическом коллеге, который офицерам хамил, подставлял, охаивал — и даже публично плевал в физиономию). Стоит отметить, что в описываемую эпоху в моду снова вошли так называемые «перстни-отравители»: т. е. кольца с секретным отсеком, в который помещался яд. Особенно популярны подобные предметы были в Англии: в моей личной коллекции находятся 2 подобных перстня георгианской эпохи.

Говоря о характере самой эпохи, я должен несколько забежать вперед. Всего через 13 лет неожиданно умрет сам Александр, а через несколько месяцев, 16 мая 1826 года в возрасте всего 47 лет внезапно скончается его жена Елизавета Алексеевна (Луиза Баденская). Современная исследовательница И. А. Соболева по этому поводу недвусмысленно намекает на убийство вдовы царя:

«И вдруг… скончалась на пути в Петербург, где ее появление было вовсе нежелательно. Даже ее присутствие, не говоря уже об участии в делах государства, помешало бы Николаю Павловичу чувствовать себя уверенно. Значит, она не должна была доехать до Петербурга. Вот и не доехала…»297

Повторюсь: я всегда был противником практически любых конспирологических теорий (много критиковал подобное даже в интервью) и сейчас отнюдь не настаиваю на версии об отравлении М. И. Кутузова (и монаршей четы), но в обстоятельствах, когда у нас нет безоговорочных документальных и логически адекватных сведений о причинах смерти этих ключевых персонажей, пренебрегать логическими размышлениями вслух, умалчивать о фактах я как ученый просто не имею права.

В начале 1813 года царь физиологически жаждал активных действий против Наполеона, он не мог мириться с саботажем или ожидать от генерала, который проиграл Наполеону все сражения до единого, что тот вдруг неожиданно одержит победу (причем на чужой территории, где есть еда и теплее климат). Однако уволить того, кто срежиссировал себе имидж «спасителя отечества», трусливо просидевший вдали от бедствий войны Александр I не мог себе позволить (в этом особенность абсолютной власти в России: официально тиран может всё, но на практике — многие вещи возможно реализовать только скрытыми махинациями). Мертвый «герой» гораздо удобнее и выгоднее, чем живой проигрывающий бои и вечно интригующий тип.

Могли ли Александра остановить какие-то внутренние «тормоза»? Не думаю. Царь был абсолютно лишен морали и совести. К примеру. Убийцы его собственного отца прекрасно жили в его правление, а некоторые даже командовали армиями и были весьма в почете. «Бездуховных» иностранцев подобное буквально шокировало. К примеру, дружеское расположение к одному из участников убийства Павла I, а также согласие стать крестным его сына вызывало Ж. де Местра на аналитические выкладки (из письма графу де Фрону, сентябрь 1812 г.):

«Поверьте, г-н Граф, этот Беннигсен просто колет мне глаза, особливо когда Император был при армии. Но зрелище сие никого не возмущает и не привлекает ни малейшего внимания; я еще раз убеждаюсь, что здесь не Европа или, по крайней мере, это азиатская раса, оказавшаяся в Европе. Но все-таки мне непереносимо видеть человека, поднявшего руку на своего повелителя и пользующегося в обществе всеми правами. Император крестил у него сына, и я не встречал ни одного человека, которому пришло бы в голову подивиться сему; вот попробуйте что-нибудь понять у них! Нет, никогда, никогда!»298

Обратите внимание: ведь об убийстве суверена знало все общество, все попы — и они спокойно относились к члену заговора.

При этом свидетелей позора царя под Аустерлицем сам опозорившийся ненавидел люто и старался отдалить от себя. К примеру, командира 3-й колонны генерал-лейтенанта И. Я. Пржибышевского (польск. Ignacy Przybyszewski: 1755 — после 1810) император разжаловал в рядовые (почти беспрецедентно), генерала А. Ф. Ланжерона и занимавшегося внешнеполитическим ведомством России А. А. Чарторыжского уволил, а командующего (М. И. Кутузова) отправил в опалу — в деревню Горошки.299

Как мы знаем из предыдущих глав, возвращение М. И. Кутузова к главной армии в 1812 г. стало для царя вынужденной мерой — и сейчас этот человек мозолил ему глаза. Александр хотел триумфов и отмщения обид — и ему не нужны были живые свидетели (пусть и раболепно холуйствующие) его краха и позора. Он прекрасно понимал, что выдавленные М. И. Кутузовым из армии два самых способных к командованию крупными соединениями генерала (М. Б. Барклай де Толли и Л. Л. Беннигсен) не смогут нормально действовать, пока «камбала» остается во главе войска.

В связи с этим нашим неожиданным расследованием, возможно, совершенно в ином свете прочитается одна известная фраза. Дело в том, что в историографии некоторое время бытовало описание сцены прощания царя с Кутузовым, который был уже на смертном одре, 27 апреля. О ней сообщает один из мелких чиновников штаба (некто Крупенников). По его версии Александр сказал фельдмаршалу: «Прости меня, Михаил Илларионович!» — «Я прощаю, Государь, но Россия вам этого никогда не простит».300 Считалось, что речь шла о том, что царь приказал идти проливать русскую кровь в Европу, противником чего был М. И. Кутузов: хотя сам фразеологический оборот и официальная льстивая решимость Кутузова этому несколько противоречат. Затем исследователи выяснили, что в тот день царь, по всей видимости, был в Дрездене.301 Однако это все же очень странно: откуда в записках современника взялась подобная, скажем так, идея — и на что он, в теории, мог нам намекать?..

Мы имеем еще одно важнейшее свидетельство, которое многое проясняет. 12 декабря 1812 года Александр дает обед в честь Кутузова в Вильно. Но насквозь лицемерный и лживый царь сделал это лишь для видимости. Буквально за несколько минут (!) до обеда в конфиденциальной беседе с английским комиссаром при русской армии Робертом Томасом Вильсоном он сказал:

«Мне известно, что (фельд)маршал не исполнил ничего из того, что должен сделать. Он избегал, насколько сие оказывалось в его силах, любых действий противу неприятеля. Все его успехи были вынуждены внешнею силою».

И далее: но

«дворянство стоит за него и желает, дабы он вел нацию к славному завершению сей войны. Посему я должен наградить этого человека орденом Св. Георгия…»302

Вот так-то! Даже орденами «святых» «помазанник божий» награждал из лицемерия. Об этом, кстати, вы, дорогие мои читатели, должны помнить, рассматривая эффектные позднейшие портреты Кутузова со множеством ярких бляшек. Таким образом, «спаситель отечества», который не очень желает далее наступать на Наполеона против своих (зачем в новых поражениях терять выгодный имидж?) и российских интересов, был царю категорически не нужен и даже вреден.

Итак, часть внутренностей М. И. Кутузова на аутопсии была вырезана (иногда подобным манером стараются скрыть следы убийства — отравления) — и останки главнокомандующего отправлены в Санкт-Петербург. Путь был весьма неблизкий (через Познань, Ригу, Нарву) — и занял он больше месяца. Несмотря на такой большой запас по времени, сразу похоронить фельдмаршала в русской столице не вышло: виной всему ужасное разгильдяйство — ничего не успели подготовить. Поэтому тело М. И. Кутузова отправили «на временное хранение»: гроб с телом около 18 суток простоял в церкви в Троице-Сергиевской пустыни в нескольких верстах от Петербурга — и за это время успел сильно разложиться, приобрести крайне неприятный запах. И это — не в пример его сопернику Наполеону. Благодаря подробнейшим отчетам о вскрытии (при котором присутствовало несколько десятков официальных представителей Англии и Франции, офицеры и священник, а также уже известный нам отважный герой войны 1812 года генерал Гаспар Гурго) и нескольким зарисовкам мы знаем об удивительном факте: когда через 19 лет после кончины прах императора был извлечен из могилы на о. Св. Елены для перенесения в Париж, он оказался абсолютно не тронут временем, нетленным (!); сей факт поразил присутствующих и современников, а ученым еще предстоит найти материалистическое объяснение подобному феномену.303

Но вернемся к усопшему «кофейнику Зубова». Показательный нюанс: даже в момент накала восторженной демагогии русский официоз — журнал «Вестник Европы» — в заметке, посвященной М. И. Кутузову (вышедшей в связи с его кончиной), не смог назвать Бородино — победой усопшего304 (уж слишком живо было воспоминание о наглом обмане и последовавшей затем капитуляции Москвы).

Кукловод-История любит забавляться разного рода метафоричными «ответками» на поступки своих «кукол». Дешевая подлость М. И. Кутузова в отношении А. В. Суворова (когда он вычеркнул его имя из реляции) буквально через несколько недель вернулась к нему «бумерангом». Об этом практически не упоминают мои коллеги, но когда А. И. Михайловский-Данилевский записал в военном журнале фразу о том, что войска после смерти главнокомандующего «осиротели», то царь Александр I лично это вычеркнул:

«Слово сие было вымарано государем».305

И ведь нашел же Александр энергию на такую мелочь, не постеснялся адъютанта только что скончавшегося генерала. Сколько же было желчи в этом лысеющем и глуховатом существе: он ненавидел не только великого Наполеона, но и собственного подданного, русский монарх завидовал даже помершему старику.

Наспех учрежденный пропагандистский журнал «Сын отечества» по поводу смерти М. И. Кутузова отозвался одами двух ныне заслуженно забытых одоплётов — Н. Ф. Остолопова (1783–1833) и М. В. Милонова (1792–1821). Это не шутка: это реальные фамилии, которые печатали главные оды в главном журнале — т. е. «лицо» тогдашней России. Остолопова можно почитать в Части 4-й за 1813 год (стр. 200–201), а Милонова (это матрица?!) в номере 8 за тот же год — в разделе «Прибавление к журналу». В связи с художественным уровнем их сочинений вспоминается рассказ А. П. Чехова (1860–1904) «Смерть чиновника» (я напомню, что в последние годы жизни и деятельности М. И. Кутузов большую часть времени был именно чиновником — ну, или в опале). В общем, не Н. В. Гоголь и не его последователи первыми придумали «говорящие фамилии»… Кстати, в тему подобных фамилий можно вспомнить, что пропагандистский «Journal du Nord» редактировал Д. Н. Блудов (1785–1864),306 который одновременно писал нелепости против Франции, защищал галлицизмы в русском языке от психопатов из «русской партии», стоял у истоков общества «Арзамас», а затем (в 1832–1838 гг.) стал министром внутренних дел…

Что до упомянутого М. В. Милонова, то за бессмысленные сахарно-сентиментальные и пафосные рифмы он был высмеян А. С. Пушкиным («златых дней весны моей»). Вот что еще вспоминал о нем Александр Сергеевич:

«Сатирик Милонов пришел однажды к Гнедичу пьяный, по своему обыкновению, оборванный и растрепанный. Гнедич принялся увещевать его. Растроганный Милонов заплакал и, указывая на небо, сказал: „Там, там найду я награду за все мои страдания…“ „Братец, — возразил ему Гнедич, — посмотри на себя в зеркало: пустят ли тебя туда?“»307

М. В. Милонов носил маленькие очки, неприятно морщился, сутулился и часто впадал в депрессивные состояния. Однако, возможно, именно в пьяном угаре у М. В. Милонова просыпались и дельные мысли — например, вспомним его сатиру на царского фаворита А. А. Аракчеева («К Рубеллию», 1810 г.):

Царя коварный льстец, вельможа напыщенный, В сердечной глубине таящий злобы яд, Не доблестьми души — пронырством вознесенный, Ты мещешь на меня с презрением твой взгляд! Почту ль внимание твое ко мне хвалою? Унижуся ли тем, что унижен тобою? Одно достоинство и счастье для меня, Что чувствами души с тобой не равен я!..308

Мы снова видим элементы «войны всех против всех»: даже на примере эмоции поэта против царского любимца (а где же хваленое единство общества?).

В биографии же Н. Ф. Остолопова, как в зеркале, отражается вся та «Русь, которую мы потеряли»: родился в Сольвычегодске, служил мелким чиновником в министерстве юстиции, в министерстве финансов, затем стал прокурором — а после этого (!) его вдруг назначили директором Императорских театров. Параллельно Н. Ф. Остолопов писал бездарные стишки с патриотическими экстазами, переводил Вольтера, а в 1802 г. сочинил повесть «Амалия», через год переработав ее в повесть «Евгения…».309

Блестящий интеллектуал, хотя и принадлежащий к разряду философов-консерваторов, Жозеф де Местр, с поразительной точностью и умением видеть суть явления и его перспективу описывал все происходящее в докладе своему сюзерену — королю Сардинии Виктору Эммануилу I (1759–1824):

«Великие сии свершения показали в то же время и всю силу предрассудков, подкрепляемых духом нетерпимости и национальной кичливостью. Сия последняя непременно желала иметь своего героя, и он был сотворен точно так же, как сколачивают ящик или шьют туфлю (выделено мной, Е. П.); ей надобен был козел отпущения за все свершившееся зло, и его тоже отыскали. Нет ничего более заурядного, нежели кампания, проделанная Кутузовым, хотя некоторые ее части и претендуют на то, чтобы войти в историю. В последние дни жизни он был осыпан почестями. Смерть настигла фельдмаршала в нескольких верстах от Дрездена; останки его перевезли сюда и погребли в Казанском соборе (невиданная доселе честь). Ему будет поставлен памятник. Но если предположить, что человек этот предстал бы перед одним из наших военных советов или английским трибуналом, кто мог бы поручиться за его голову (выделение мною Е. П.)? Чичагов, напротив, не совершил ни единой ошибки, всегда оказывался там, где ему надлежало быть, и наносил страшные удары врагам отечества; однако же именно отечество отвергло его и, ничего не желая знать, обвиняет в том, что он упустил неприятеля».310

В этом документе звучит важнейший тезис: в стране, где властвует логика и закон, военный, совершивший должностное преступление, более того, многократно обманывавший своего повелителя, должен был быть предан трибуналу. Но сам повелитель нуждался в фальшивых героях, оправдывавших уже его преступление — саму войну. И единственным вариантом наказания и предупреждения подобного впредь могло быть тайное устранение провинившегося (на котором, однако, за отсутствием прямых доказательств я настаивать не могу).

Свидетельница событий 1812 года Н. Нарышкина записывает актуальнейшую мысль:

«Величайшее несчастье России заключается в безнаказанности высших сановников, а также в изобилии всевозможных наград, которые лишь изредка и только отчасти достаются самым достойным. Министр, губернатор, генерал могут быть ворами и неспособными к должности; в один прекрасный день могут открыться невыносимые злоупотребления администрации, которые заслуживают показательного наказания; однако ничего не происходит. Правда, виновного увольняют со службы, но он утешается лентами, титулами, пенсиями и т. д. Говоря о Кутузове, батюшка как-то сказал, что слепая Фортуна воспылала страстью к одноглазому».311

Так или иначе, но и отход М. И. Кутузова в автолиз не повысил боеспособность русской армии: Наполеон разбил ее под командованием уже других царских генералов в сражениях при Лютцене (уже 2 мая 1813 г., а «светлейший» умер 28 апреля), Бауцене (20–21 мая) и Дрездене (26 и 27 августа 1813 г.). Вместе с тем неожиданная смерть фельдмаршала была благом для его репутации, которая неминуемо была бы посрамлена в новых боях с Наполеоном — а так лживые реляции зимнего похода смогли прикрыть позор Аустерлица, Бородина, Москвы, Малоярославца и должностное преступление во время Березинской операции (также до поры до времени притихли разговоры о наклонностях «светлейшего» в отношении малолеток). Однако обо всем по порядку: вернемся к хронологии военных действий 1813 года.

VII

В каком же виде остатки русской армии переходили Неман? Надо признать, что буквально в шутовском: их униформа так износилась (а замены никто не предусмотрел), что армейцы были вынуждены кутаться в тряпье, содранное с трупов солдат Великой армии, иногда приходилось использовать и одежду штатских, а также не брезговать дамскими мехами. У многих обувь совсем износилась. Офицер 11-й полевой артиллерийской бригады И. Т. Радожицкий после детального осмотра 28 пехотных полков сообщал:

«В некоторых полках были английские ружья с короною в штемпеле, французские „Мобеж“, прусские „Потсдам“ и даже шведские».312

В 11-й дивизии летом 1813 г. были обнаружены ружья 13 образцов 5 европейских стран.313 В 1814 г. командир 14-го гренадерского егерского полка полковник Я. О. Отрощенко (Отрищенко) свидетельствовал:

«Мундиры и панталоны испещрены были разноцветными заплатами. Между ними были и кожаные, да и самих мундиров нельзя было узнать, какого они были цвета, потому что вовсе потеряли цвет. Кивера были всех форм, какие только употреблялись в России и в неприятельских войсках. Шинели до того изношены, что вовсе к употреблению не годились; ранцовые ремни были даже и веревочные, а фляжек водоносных вовсе не было, их истребили солдаты, на бивуаках употребляя для варки в них для себя пищи. Сумы патронные были разных форм и величины, в ружьях была смесь: русских, английских, французских и прочих держав».314

С. И. Маевский восклицает:

«Я осмотрел полк и с ужасом увидел, что каждый мундир моего солдата сшит из 5–6 французских. Это было разноцветное маскарадное платье. Я, как говорят, ухитрился: накупил красок, набрал котлов, и окунули их в черную краску».315

И вот персонажи подобной commedia dell'arte (если не устроить более комичное сравнение с одним современным парадом…) пошли воевать в Европу.

С униформой случались и курьезные случаи. Офицер лейб-гвардии Семеновского полка И. М. Казаков описывает, как манерный царь Александр перед вступлением в Париж приказал нашить на рейтузы красные лампасы — и «ночью всем нашили лампасы». А теперь заметим разницу цивилизаций: за сукном алого цвета послали в еще не занятый и вражеский Париж — и там спокойно это сукно русским продали316 (то есть заработали на русской армии — вспомним теперь, какие жертвы были без всякого толку принесены Москвой). Хуже и позорнее было другое: когда русские уже вошли в Париж, то некоторые армейцы стали продавать свою экипировку и даже награды, другие же поспешили заказать все новое у местных мастеров. Буквально через несколько дней после вступления в Париже

«между прочими вещами продавались… русские эполеты, сабли, шитье на воротники и даже орденские знаки».317

Россия — страна отсталая, феодальная, ее монархи всегда остро нуждались в деньгах. За годы агрессии против Наполеона царь Александр окончательно расстроил финансы. Теперь ему нужны били деньги, но где их взять? Реформы же не проведены, а города в прифронтовой полосе сожгло само русское командование. Оставался классический вариант — продавать рабов, «пушечное мясо». Весной 1813 г. Александр I начинает активно шантажировать Англию: он потребовал немедленной выплаты Лондоном 7 миллионов фунтов стерлингов «на обеспечение 200-тысячной армии».318 В конце марта 1813 г. кабинет лорда Ливерпуля принял решение выделить 1 333 334 фунтов стерлингов России и 666 666 ф. ст. Пруссии (всё в звонкой монете). Кроме этого, России выделялось дополнительно 500 000 фунтов на содержание флота.319

Об этом практически не пишут историки кампании 1812 г., но тогда война велась и на море. Здесь стоит вспомнить российского адмирала (как часто бывает, иностранца — англичанина по происхождению…) Егора (Джорджа) Егоровича Тета (1745–1826). С июня 1812 г. его эскадра находилась у английских берегов — а затем совместно с англичанами атаковала голландско-французский флот.

Были налажены поставки оружия для русской армии. Граф Х. А. Ливен писал императору Александру I:

«…лорд Каслри заявил мне в одной из наших последних бесед, что он с ужасом думает о том, как будет просить… деньги у парламента, что только подвиги Ваших армий, Государь, дали министерству надежду раздобыть такую большую сумму денег».320

В армию русского царя поступило 100 000 ружей. Итак, англичанам нужны «подвиги» русских — на их гибель, естественно, им было наплевать. По подсчетам кандидата исторических наук А. А. Орлова, в 1812–1814 гг. Россия получила из Англии 225 801 ружье, 300 артиллерийских орудий, а также 1200 тон снарядов и патронов; в 1813–1815 гг. было переведено 6 миллионов фунтов стерлингов в звонкой монете и около 5 миллионов фунтов в «федеративных деньгах» (это огромная сумма — 165 миллионов рублей ассигнациями).321

Подчеркну, что оружие и деньги поставлялись в Россию и в 1814–1815 гг., когда уже и близко никакие французы не угрожали ее границам. Русский царь просто торговал жизнями безвольных рабов.

И раз уж мы затронули тему денег, я приведу данные доклада министра внутренних дел Франции, поданный Наполеону как раз во время его возвращения в Париж (между зимней и весенней кампаниями войны 1812–1813 гг.). Благодаря системным реформам, умелому управлению, постоянному контролю за целевым использованием государственных средств, наполеоновская Империя процветала. Жан-Пьер Башассон, граф де Монталиве (1766–1823) сообщал:

«30 миллионов франков было использовано для строительства мостов, 54 миллиона — для каналов, 277 миллионов — для дорог, 100 миллионов — для устройства портов, 100 миллионов — на благоустройство Парижа, 150 миллионов — на нужды музеев, содержание улиц, площадей, Лувра, ремонта разрушенного революцией Версаля, 10 миллионов — для „заживления ран Вандеи“, 12 миллионов — для сиротских домов и приютов».322

Таким образом, основные средства шли не на войну, а именно на обустройство комфортной и достойной мирной жизни. Большое внимание уделялось искусству. Отмечу, что при Наполеоне французы платили самые низкие в Европе налоги! Это ли не «социальное» и справедливое государство — «капитализм с человеческим лицом»? Пока в 1812 г. русские города горели, Франция каждый день отстраивалась и украшалась. Сам же де Монталиве был фигурой примечательной: представитель знатного рода, женатый на внебрачной дочери короля Людовика XV Аделаиде де Сен-Жермен (1769–1850). Жан-Пьер успешно и довольно долго возглавлял министерство внутренних дел при Наполеоне (1 октября 1809–1 апреля 1814): он руководил многими масштабными стройками империи (включая знаменитый Йенский мост в Париже, который сооружался с 1808 по 1814 гг. и был посвящен одной из великих побед Наполеона).

Обратимся вновь к основному театру военных действий войны 1812–1813 гг. Крупнейший специалист по наполеоновским войнам А. Лашук так описывает деятельность Наполеона перед возвращением на фронт:

«Император обо всем думает, все видит; он издает приказ за приказом, в которых проявляется реальное видение окружающей действительности, энергия и быстрота.

(…) Перед лицом увеличивающихся несчастий Наполеон проявляет твердую волю и желание победить, демонстрируя физическую и интеллектуальную форму. …Кажется, что присущие ему энергия, работоспособность, живость ума, широта взглядов и внимание к деталям значительно увеличились. Он часами не выходит из кабинета, проводя многочисленные заседания… Нескончаемой вереницей к Наполеону прибывают курьеры. Он читает доставленные ими донесения и рапорты, принимает решения, дает аудиенции, прерывая работу, чтобы присутствовать на балу в Тюильри или на вечернем представлении придворного театра, поохотиться в Фонтенбло, устроить дипломатический прием, отправиться с визитом во дворец, строящийся для Римского короля в Шайо, посетить праздник карнавала или провести воинский смотр на площади Карузель».323

В итоге буквально через несколько недель в распоряжении полководца находится более чем 200-тысячная армия. Тот же А. Лашук совершенно верно замечает суть происходящего:

«Беспощадная дуэль между Францией и Англией, длящаяся уже 11 лет, становится все более упорной».324

Именно так: на континенте Наполеон всего лишь отбивал антифранцузские коалиции, «пушечное мясо» для которых Англия закупала в таких феодальных странах, как, к примеру, Россия и Австрия.

15 апреля в 4 часа утра император выезжает из дворца Сен-Клу, а уже 16-го прибывает в Майнц: 140 лье (622 км) за 40 часов (т. е. 15,5 км в час) — поразительная скорость, но в этом, как говорится, весь Наполеон!325 Как обычно, гениальный полководец осуществляет все маневры стремительно — и вот уже вскоре начинаются активные боевые действия: планы союзников расстроены, а юные солдаты Великой армии сражаются самым храбрым образом. «Эти дети — настоящие герои» — докладывал маршал М. Ней своему повелителю.326

В ночь с 1 на 2 мая Наполеон ночует в Лютцене в доме судьи. Именно в этом здании в 1757 году перед сражением при Россбахе останавливался Фридрих II Великий (1712–1786), которого он так ценил и шпагой которого по праву обладал. И вот уже вскоре начинается военный маневр, принесший Наполеону две крупные и славные победы над русскими и их союзниками — при Лютцене и при Бауцене. Говоря о первом из названных боев, А. Лашук подчеркивает:

«Император руководил сражением лично с неизменной энергией и точностью. Он лично направлял полки и занимался организацией контратак, исправляя на ходу ошибки маршалов и генералов».327

Под Бауценом только из-за нерасторопности М. Нея (он был хорош в атаках и безвыходных ситуациях, но иногда терялся, когда надо было самостоятельно увидеть стратегические цели) союзная армия избежала окончательного разгрома (хотя потерпела значительное поражение). Современный исследователь кандидат исторических наук Н. А. Могилевский пишет:

«Таким образом, Ней оказался прямо перед важнейшими Креквицкими высотами, которые он незамедлительно атаковал. Ему удалось сбросить с них пруссаков, но при этом не удалось окружить их, Ней оставил им свободными пути отхода. Это позволило не допустить для союзников Бауцена катастрофы и отступить в относительном порядке. Около 4 часов пополудни было решено прервать сражение. Александр, уезжая с поля битвы, бросил Витгенштейну: „Я не желаю быть свидетелем этого поражения. Прикажите отступать“».328

Итак, произошел новый позор русского правителя, он в очередной раз вынужден бежать от гениального полководца. Призрак Аустерлица еще раз замаячил перед бездарным царем.

Надо заметить, что и без вечно спящего или интригующего М. И. Кутузова в русской армии был полный развал. А. И. Михайловский-Данилевский так описывает ситуацию, когда промежуточный главнокомандующий (П. Х. Витгенштейн) передавал дела М. Б. Барклаю де Толли:

«Беспечность его относительно внутреннего управления армии привела ее в расстройство до такой степени, что иногда не знали расположения некоторых полков. Главная квартира его походила на площадь, наполненную вестовщиками».329

Об этом же говорит и другой офицер штаба — С. Хомутов:

«…в армии беспорядок, Витгенштейн потерял голову, прочие генералы сами не знают, что делают, все хотят умничать, от того страшная сумятица».330

После поражений под Лютценом и Бауценом русская армия вновь оказалась на пороге полного краха. А. И. Михайловский-Данилевский заявляет:

«…у нас были полки, в которых под ружьем считалось от полутораста до двухсот человек. Некоторыми из них командовали капитаны. Бригады и полки были так перемешаны, что иные генералы не знали, какие войска состояли под их начальством. В артиллерийских снарядах уже под Люценом оказался чувствительный недостаток. А при Бауцене все снаряды были расстреляны. …Сверх того, нижние чины претерпевали нужду в одежде и обуви».331

В итоге победитель-Наполеон выдвинул ультиматум — и союзники были вынуждены заключить перемирие на самых невыгодных и жестких для них условиях (4 июня в г. Плейсвице /Пояшвице/). Его подписали: граф П. А. Шувалов (1776–1823) от России, генерал Фридрих Генрих Фердинанд Эмиль фон Клейст (1762–1823) от Пруссии и уже известный нам Арман де Коленкур от Франции.332

Именно здесь и именно так логически и стратегически заканчивается «война 1812 года».

Теперь, дорогие читатели, вы узнали факты, которые из достоверных документов известны ученым-историкам. Но интересно, как современники понимали происходившие события? Для примера я приведу без изъятий весьма репрезентативное свидетельство дочери Ф. В. Ростопчина Наталии — в нем, как говорится, все разложено по полкам:

«Дела Наполеона были не столь плохи, как старались убедить нас. Сей завоеватель вышел из всех несчастий с еще большим величием, чем прежде (именно такая формулировка! выделено мной, Е. П.). Несмотря на новый рекрутский набор в России (16 на тысячу), французская армия, подкрепленная немцами и итальянцами, явилась на театре военных действий с численным превосходством. Александр, провозгласив близкое избавление Европы от Наполеона, рассчитывал на отпадение от него Австрии и германских государей, но лишь одна Пруссия перешла на нашу сторону. Однако вооружения у нас готовились весьма медленно, и весной 1813 года Александр смог выставить лишь 70 тысяч человек, с которыми Витгенштейн должен был противостоять 130 тысячам армии Наполеона. Прошло всего полгода после перехода через Березину, а французы уже забыли о своих неудачах, и в их сердцах зародились новые надежды на победы и славу. Кутузова уже не было в живых, и, быть может, его смерти мы обязаны успешной кампанией 1814 года, поелику сей упрямый старик не преминул бы возвратиться к своим бесконечным отступлениям, и Наполеон опять оказался бы у ворот наших столиц (весьма интересное замечание: во-первых, становится яснее, почему М. И. Кутузов не дожил до 1814 года, во-вторых, выясняется, что никакой катастрофы для Наполеона в 1812 г. не произошло — и он снова мог оказаться в Москве! — прим. мое, Е. П.). Битва при Лютцене, в который мы все-таки избежали полного поражения, хотя весьма значительно уступали неприятелю в силах, принудила нас отступить. Нам недоставало съестных и боевых припасов, но, к счастью, подошел Барклай де Толли со значительными подкреплениями, и 9 мая стотысячная русская армия заняла сильную позицию у Баутцена, где была атакована Наполеоном. Произошло кровопролитное сражение, длившееся два дня, и нам опять пришлось ретироваться вместе с нашими прусскими союзниками. Обе стороны понесли большие потери, но, как обычно, мы так и не узнали всю правду. Однако в России возникло всеобщее беспокойство, и робкие души уже предвидели второе вторжение Наполеона».333

Именно так: то, что мы привыкли называть «войной 1812 года», закончилось военным поражением России весной 1813 г., но «как обычно, мы так и не узнали всю правду». События самого 1812 г. отнюдь не означали краха империи Наполеона — наоборот, он мог начать новый поход вглубь России. Произошедшее в конце 1813 и весной 1814 гг. — это уже другая тема: и закономерный, удивительным образом оттягиваемый гением Наполеона итог борьбы обескровленной Франции против всей реакционной Европы, начиная с 1792 года.

Существенный вопрос: за чьи интересы, за кого русские солдаты и офицеры проливали кровь в 1813 году (и далее)? Я предлагаю вспомнить, к примеру, один из визуальных символов того года — Кульмский крест (Kulmer Kreuz, в русском варианте «Знак отличия Железного креста»: по аналогии со «Знаком отличия Военного ордена»). Это прусская награда (за интересы Пруссии русские и гибли), которая уже в двадцатом веке приобрела широкую известность как одна из частых медалей, носимых солдатами А. Гитлера (в моей коллекции есть несколько ее образцов разных лет). Именно благодаря усилиям царя Александра I (неровно дышавшего к прусскому королю Фридриху-Вильгельму III…) Наполеон сохранил целостность Пруссии, объявившей в 1806 г. Франции войну — и (вместе с русскими союзниками) проигравшей ее. А в 1813 г. уязвленному самолюбию Александра льстило то, что он помогал пруссакам: и именно череда тех войн оживила немецкий национализм, приведший затем к созданию Германской империи. Как говорится, за что боролись — на то и напоролись.

В этой связи особенно символично и показательно процитировать мемуары лейтенанта Вермахта — австрийца Армина Шердейбауера (1924–2005): в составе 252-й пехотной дивизии он несколько лет воевал с армией большевиков на Восточном фронте. Послушаем его:

«За 132 года до нас по этой дороге шла на Москву „Великая армия“. …Во время окопных работ в 1941 г. был найден наполеоновский орел с древка французского знамени. Эта реликвия была немедленно отправлена в Ставку фюрера».334

«Реликвия» — именно так! В Рейхе вообще с большим пиететом относились к Наполеону: А. Гитлер даже распорядился исправить давнюю несправедливость — и перенести (15 декабря 1940 г.) прах сына Наполеона из Шёнбрунна в парижский Дом инвалидов, где находится гробница великого императора (это знаменательное событие запечатлено, к примеру, на обложке известного французского журнала «L`Illustration» /№ 5102 от 21 декабря/, который также находится в моей частной коллекции). Но все это изначально было взращено на крови русских солдат, на «пушечном мясе», которое Александр I за деньги Англии поставлял в Европу.

Другой показательный исторический курьез, демонстрирующий отношение А. Гитлера к герою описываемой нами эпохи (для тех, кто не в ладах с логикой, сразу уточню: никто не ответственен за то, кому ты будешь нравиться через сто лет…). В «Волчьем логове» (Wolfsschanze) — в главной ставке фюрера (Führerhauptquartier) и одновременно командном комплексе Верховного командования Вооруженными силами Германии в лесу Гёрлиц (недалеко от Растенбурга) — С. Вестон и Б. Лагерстрем обнаружили стол «мореного дуба» с надписью: «Принадлежал Наполеону Бонапарту, императору французов. 1804–1810 годы».335

В 1945 г. решением Военного совета 1-го Украинского фронта (не путать с современным «русским миром» на Донбассе…) на кладбище близ деревни Обер-Тиллендорф был водружен мемориал с памятником недавно «назначенного» сталинской пропагандой на роль «великого полководца» Кутузова в центре. Тут же были погребены 141 красноармеец, которые погибли на территории Силезии.336 Не полезли бы в Европу в начале девятнадцатого века — не было бы трагедии 1939–1945 гг. Уже современница событий 1812 г. — дочь Ф. В. Ростопчина — удрученно писала:

«К сожалению, благодарность немцев быстро испарилась, и в особенности пруссаки после заключения мира выказали себя самыми худшими нашими порицателями».337

Известный русский инженер, промышленник, журналист и издатель В. А. Полетика (1822–1888) еще в позапрошлом веке констатировал:

«Мы предпочли донкихотствовать на последние гроши русского мужика. Сами лишенные всяческих признаков гражданской свободы, мы не уставали лить русскую кровь за освобождение других; сами погрязшие в расколах и безверии, разорялись для водружения креста на Софийском храме. И вот в течение столетий мы не перестаем воевать за освобождение греков, румын, сербов и болгар, которые все от нас отворачиваются, предпочитая лучше воссоединяться с общечеловеческою культурой, чем с нашими своеобразными порядками».338

Очень сложно объяснить обывателям с ущербным менталитетом (привыкшим к постоянным бессмысленным захватам чужих территорий), что кто-то просто не собирался оставаться в их городах и селах, что есть страны, которые развиваются не экстенсивно, а интенсивно, что Наполеон и не имел планов переходить границу и что бы то ни было в России захватывать. Поэтому и возвращение армии Наполеона из России во Францию может считать поражением лишь ущербный и невежественный тип.

Безусловно, я бы мог не докапываться до всей этой правды или попросту не заметить неудобные для государственной идеологии факты, но подобное противоречило бы научной и человеческой совести. Мой друг и коллега (по второму моему занятию — режиссуре), легендарный Юрий Любимов (кстати, поклонник Наполеона с детства) весьма точно постулировал:

«Человек, который хочет понравиться, не может быть проводником идеи».339

Но русские солдаты умирали не только в сражениях, но и став шутами европейских монархов. Красноречивый случай описывает офицер гвардейской артиллерии (а много позднее — губернатор Симбирской и Витебской губерний) И. С. Жиркевич (1789–1848):

«После обеда государь обходил как гостей, так и угощавших и с каждым милостиво разговаривал, чем так очаровал иностранцев… Прусский же король занялся слушанием песенников наших, где главным рожечником (играющим на рожке) был моей роты бомбардир Минаев, и он его заставлял несколько раз проигрывать и повторять обычные при русских песнях „solo“, так что через неделю мой Минаев от истощения в груди отправился на тот свет, а потом через несколько дней за усердие его были присланы две медали: одна золотая — от австрийского императора, а другая серебряная — от прусского короля».340

Важно обратить внимание на два принципиально разных подхода к собственным подданным и к Истории. Наполеон в 1814 году не стал гробить свой народ, не пытался устроить террористическую войну (на религиозном или популистском замесе). Он не приказывал сжигать французские города (созданные трудом и талантом многих поколений), чтобы на несколько недель «насолить» вторгшимся союзникам (в том числе русским «скифам»). Он создавал Цивилизацию, он вошел в Историю как созидатель. Полная его противоположность — русский монарх. У меня даже была мысль (возможно, в переиздании данной монографии) назвать свою книгу «Война Александра I против России в 1812 году».

«Многоходовочка» царя не удалась: после бегства от армии всю кампанию 1812 года он трусливо и позорно дрожал, скрываясь от глаз подданных на Каменном острове (почти как А. Гитлер в бункере: но у фюрера не было столь огромной территории и нескольких столиц, одну из которых он мог бы спалить; подобное сравнение тем более образно, что в правление Александра, к примеру, также притесняли евреев, которые не могли покидать черту оседлости). В биографии графа Д. Н. Блудова Е. П. Ковалевский (1809–1868) еще в девятнадцатом веке отмечал:

«События 1812 г., как утверждают современники, в несколько месяцев состарили его; задумчивость и даже грусть выражались на лице, на котором все реже показывалась… улыбка; говорили, что… он был занят мыслью о составлении акта о престолонаследия; помышлял тогда же отказаться от престола и искать отдыха и тишины в каком-нибудь уединении».341

Место Наполеона в Европе и в Истории царь занять не смог — да и не мог по объективным причинам. Зато его возненавидела значительная часть русского офицерства (многие в будущем станут декабристами), он боялся возвращаться в Россию — и несколько лет колесил по Европе. Александр I так никогда и не посетит Бородинское поле — место позорного поражения его армии. За период войны 1812 г. русское правительство и военное командование «наработало» на твердый Нюрнбергский процесс, который, к сожалению, не мог быть проведен. Однако «есть такая профессия» — безумных и кровавых царей защищать: и в наше время находятся пропагандисты и просто мракобесы (так сказать, по медицинским причинам), которые пытаются выставить Александра в «ангелическом» образе.

Сегодня ученым приходится признать очевидное: война 1812 года — это, безусловно, военное и цивилизационное поражение России. Поражение непризнанное: но царский режим и не мог его признать — иначе бы тоталитарная власть развалилась, а народ был бы свободен (сначала идейно, информационно — затем во всех смыслах). Вместе с тем на внутреннем фронте российское правительство одержало победу в гражданской войне — над крестьянством (однако спустя век победа обернется поражением в новой гражданской войне). Политически Наполеон достиг цели лишь отчасти — после побед весной 1813 г. Но он и не мог совершить физически невозможного: Франция уже двадцать лет была вынуждена отбиваться от нападений всей Европы (в том числе и от орды рабов, посылаемых в огонь на английские деньги ущербным царем). Абсолютной фантастикой было то, что Наполеону удалось отбивать нападения столь долго и с таким физически ограниченным ресурсом. Но за эти годы свершилось главное: во Франции успели утвердиться новые нормы цивилизации, были проведены прогрессивные реформы, большинство из которых повлияли на исторический процесс необратимым образом. В этом исторический смысл деятельности Наполеона, в этом его итоговая, стратегическая победа.

Знатокам темы 1812 года смешно читать фразочки пропагандистов и обывателей о «бегстве Наполеона из России», о том, что ему «пришлось уходить из России». Как будто дело происходило не в России, а во Франции! Значит, когда русская армия бежала от Наполеона из Вильно так, что офицеры не успевали увезти своих невест, когда российский монарх бежал от армии в далекий Петербург — это не бегство, а что угодно другое; а когда чужая армия, как обычно, возвращается в свою страну — это бегство?! Территория, сама страна была Наполеону не нужна задаром! Тем более такая бедная и населенная чудовищно отставшим в своем цивилизационном развитии населением (настолько диким, что полководец даже побрезговал использовать карту отмены крепостного права). Как вы теперь знаете из предшествующих глав, Наполеону нужен был лишь мир или перемирие с русским царем, и он всего лишь преследовал убегающую русскую армию. Так он случайно оказался в Москве (там, куда бежали русские). Но в стране рабов психически неадекватный царь может себе позволить долго измываться над собственным населением, которого ему не жалко и которое не контролирует власть (до тех пор, пока его не прибьют физически собственные подданные). Поэтому мир заключен не был, хотя французы не стали добивать убегающую через Москву русскую армию, рассчитывая именно на скорый мир: так как по неписанным правилам того времени победа в генеральной битве и занятие исторического центра означали окончание военных препирательств. Но в этот раз Наполеон сел играть с шулерами.

Не дождавшись мира, император французов пошел, простите за тавтологию, в сторону своей империи, которой обязан был управлять. Но российской, а затем «совдеповской» пропаганде было выгодно выдумывать сказки про «нашествие» и желание «захватить» (что — огромную часть суши, большей частью покрытую тайгой, болотами и ледниками?). Как говорится, сами выдумали, сами поверили, сами посмеялись. Однако сотням тысячам погибшим русским армейцам и мирным жителям было не до смеха. Наполеону — что? Он ушел обратно в процветающую Францию — и остался в истории непревзойденным политическим и военным гением и символом выдающейся судьбы. Его бюсты стоят в большинстве стран мира, фильмы о нем показывают на всех континентах: а за что погибли в нищете и безвестности упомянутые русские? За болезненное самолюбие бездарного царя? Кто сегодня помнит этого несчастного типа? Много ли сувениров с его изображением можно увидеть на рынке? Какие созданы фильмы об этом ничтожном существе? Грезы каких поэтов возбуждает его стесанный профиль и завистливые поступки?

Еще можно вспомнить зонг из репертуара пропагандистов и сермяжных обывателей: «русские вошли в Париж» (иногда даже «Кутузов вошел в Париж»). Но какие это «русские» вошли в 1814 г. в Париж? Те десятки тысяч, которые были убиты на Бородинском поле или сожжены заживо в Москве? Те, кто отморозил себе конечности зимой 1812 г.? Те, кто погиб, сражаясь за Пруссию в 1813 г.? Или померший еще весной 1813 г. от непонятной болезни М. И. Кутузов? Вошли ли в Париж те миллионы (основная часть населения России) крепостных крестьян, которые не могли войти не то что в Париж, но и в Москву: они даже не имели права покинуть свою гнилую деревню! И советские граждане (в основной своей массе), читающие опусы изворотливого сталинского служки Е. В. Тарле и простоволосой деревенщины П. А. Жилина, не могли пересечь границу родины, не могли повидать красоты Европы, а крестьяне «совдепии» практически все время ее существования даже не имели внутренних паспортов! В Париж входили «блатные» внешторговцы, в Париже покупают квартиры семьи особо «патриотических» чиновников — это есть, не спорю. Они же и пополняют бюджет Франции.

Как мы теперь знаем, Наполеон не планировал захватывать Россию, но в итоге произошла настоящая оккупация на многие десятилетия: страну наводнили французские моды, книги, журналы, предметы интерьера, учителя — и, конечно, бюсты Наполеона (несколько есть и в моей коллекции).

Кто же на самом деле выиграл от войны 1812 года? Прежде всего, это Англия — вернее, английская олигархия и спивающийся правитель (принц-регент). Как мы помним, финансовая и экономическая система Британии впервые за долгие десятилетия стояла на пороге краха, бунты и убийства политиков потрясали «туманный Альбион», но развязавший конфликт Александр I ценой жизни сотен тысяч собственных подданных спас ситуацию.

О подобном не писал ни один мой коллега, но также на войне непомерно нажился известный еврейский банкирский дом Гётеборга: во все время летнего триумфального продвижения Наполеона по России финансисты самым успешным образом спекулировали золотом. Об этом, к примеру, подробно сообщает английский писатель, путешественник и участник событий, Дж. Т. Джеймс, в своем пока еще не переведенном на русский язык журнале путешествий по Европе той поры.342

На подобных же махинациях разбогател и лондонский дом банкиров Ротшильдов.343 Находясь в Лондоне в период с 1813 по 1815 год, ровесник царя Александра и основатель английской ветви династии Ротшильдов Натан Майер Ротшильд (1777–1836) способствовал финансированию Великобритании, организовал перевозку слитков золота для армии Веллингтона, а также посредничал в предоставлении британских субсидий континентальным союзникам.344 Семейная сеть поставляла Натану финансовую и политическую информацию раньше всех прочих. Среди прочего, ими была использована в своих целях и битва при Ватерлоо. Получив послание об отступлении Наполеона, Натан Ротшильд стрелой полетел на биржу. Он знал, что все взгляды будут направлены на него — и разыграл грусть: стоя на привычном месте у одной из колонн (сегодня она так и называется — «колонна Ротшильда»), Натан начал продавать, из чего окружающие сделали вывод о поражении Веллингтона. Кроме того, он заранее хитро распространил слухи о победе Наполеона. В итоге рынок стремительно рухнул, облигации английского правительства стали продавать, а Натан через своих агентов скупил их по заниженной цене.345

Кроме того, в 1815 г. Н. М. Ротшильд только силами своего банка под большие проценты выдал заем британским союзникам на общую сумму в 9,8 млн £ (в ценах 1815 года!).

Еще от войны 1812–1814 гг. сильно выиграл французский бизнес, который получил заказы не только на униформу собственной армии, но и на мундиры русских войск, и на штатское платье для северных галломанов. Во время пребывания во Франции русские раскупали местные товары, многие солдаты (православные патриоты…) разбежались и стали дешевой рабочей силой для местных мануфактурщиков и фермеров. Этот поход стал одной большой рекламной акцией, когда потенциальный потребитель испробовал массу товаров, от которой пришел в восторг — и уже не смог отказаться, вскоре вернувшись на родину. Среди прочего — напитки! Ф. Н. Глинка признается:

«В местечке Эперне пили мы самое лучшее шампанское, и я должен был признаться, что до сего времени не пил настоящего».346

Уже в 1814 г. знаменитая вдова Клико (Барба-Николь Клико-Понсарден, Мадам Клико: 1777–1866) отправила из Руана в Россию vin de la comète («вино каметы» — имеется в виду урожай 1811 года, в который была видна на небе ставшая знаменитой комета). Первая партия из 10 350 бутылок была доставлена в Санкт-Петербург на корабле «Добрые намерения» 6 июня 1814 г., а уже 10 августа прибыла и вторая партия — из 12 780 бутылок. Все было раскуплено моментально и по весьма высокой цене: 12 рублей за бутылку.347

Замечу, что и имеющиеся в моей личной коллекции русские флюты («флейты» — бокалы для шампанского) начала девятнадцатого века — также сделаны по французским моделям.

VIII

Продолжаем наш путь по тропинкам исторических смыслов. Трагично и показательно: как в 1812 году Российская империя понесла колоссальные потери (не только военнослужащими, но и среди гражданского населения и материальной части), так и потери СССР во Второй мировой войне многократно превышали потери противника (который был в меньшем числе, в суровых условиях чужой климатической стихии и сражался на нескольких фронтах против самых сильных государств мира). 14 февраля 2017 г. организаторы думских парламентских слушаний «Патриотическое воспитание граждан России: „Бессмертный полк“» огласили рассекреченные документы Минобороны, которые обновляют данные о людских потерях СССР: если в 1947 году официально считалось, что они составили 7 миллионов человек, а с 1990 года по настоящее время — 26,6 миллиона, то сейчас страшная цифра возросла до 41 миллиона 979 тысяч человек (одновременно сопредседатель организации В. С. Лановой обвинил председателя в «самовольном распределении многомиллионных госгрантов»…).348 И эта кошмарная цифра, я уверен, не является итоговой — исследования необходимо продолжать (по моим весьма предварительным подсчетам на основе сличения количества населения упомянутая цифра может увеличиться примерно до 50 млн). Сравним упомянутые 42 миллиона хотя бы с армейскими потерями Германии (воевавшей на несколько фронтов): 4,047 млн военнослужащих погибшими и умершими (в том числе 3,605 млн погибших, умерших от ран и пропавших без вести на фронте; 442 тыс. умерших в плену), еще 2,91 млн вернулись из плена после войны.349

Вспоминаются многочисленные свидетельства о бездарном командовании советских генералов, о горах из тел советских солдат, которых вопреки всем законам тактики и здравого смысла бросали на вражеские дзоты. А ведь параллельно был еще и ГУЛАГ! И в 1812 году в Бородинском сражении благодаря ошибке М. И. Кутузова целая 2-я армия П. И. Багратиона была подставлена под основные силы и главный артобстрел противника — и была практически уничтожена (причем без всякого смысла — сражение проиграли, Москву сдали). И в 1812 году во время отхода французской армии десятки тысяч русских солдат выходили из строя не из-за боевых действий, а потому что командование не заготовило необходимой одежды и продовольствия. И в 1812 году русское правительство начало готовиться к войне раньше противника, сосредоточило на западной границе огромные силы — и после этого просто отступали «до зимы», самостоятельно уничтожая собственные города и села. Самое важное, что может подарить нам историческая наука — это знание, которое позволит избежать ошибок и трагедий в будущем. Но если постоянно жить мифами, лгать самим себе и не признавать ошибок — трагедии продолжатся.

Один из самых методологически важных аспектов истории как науки — это то, что я называю подстановкой в формулу. Так мы можем проверить наши выводы относительно анализа одного периода, путем исследования другого периода развития того или иного региона, явления, организма (хотя, я подчеркну, мы понимаем, что все меняется — и часто изменения бывают капитальными). Итак, читаем дневник русского писателя и публициста М. М. Пришвина (1873–1954) за 28 октября 1948 года, речь идет о событиях, последовавших после Второй мировой войны:

«Вчера в американскую зону оккупации спустились два летчика и рассказали о себе и о всем плохом в Советском Союзе. О себе, что воевали в ожидании свободы после войны и обманутые теперь уходят в Америку, где будут свободно жить. О Советском Союзе рассказывали, что диктатура растет и человеку в нем нечем дышать».350

Поразительно! Это же буквально цитата из переписки и мемуаров людей совсем другой эпохи — об «удушливой» реакции, наступившей в России после войны 1812–1814 и 1815 гг. Это печальный тезис декабристов, пожертвовавших своей молодостью и карьерой за идеалы свободы. Это трагедия простого ратника-ополченца, повидавшего свободную Францию, затем вернувшегося в Россию — и вместо ожидаемой отмены рабства (которое называют изворотливым приукрашенным термином «крепостное право») получившего от православного царя чудовищную фразу про возвращение «в первобытное свое состояние» (из манифеста Александра I об окончании войны): то есть в крепостную зависимость. За что боролись? За что были положены сотни тысяч жизней?

Еще одна показательная вещь, касающаяся нравственной стороны вопроса: все мы знаем, что Александр I дважды через Синод (фактически министерство) объявлял «анафему» Наполеону. Со всех папертей неслись чудовищные по оскорбительности и, одновременно, по комическому, буффонному для девятнадцатого века невежеству вопли против гениального человека (напомню, что до 1806 года о гениальности и благостном влиянии Бонапарта на успокоение революционной Франции уже успели написать все периодические журналы России), сдобренные душком антисемитизма (в стиле «за что вы нашего Иисуса убили?»). Также и в 1812–1814 годах правительственные пропагандистские издания опубликовали массу макулатуры, в которой смаковались самые омерзительные и недостойные приличного государства выдумки про пороки семьи Наполеона (образованным современникам было за подобное стыдно). Это те методы борьбы, до которых опустился развязавший конфликт царь Всея Руси. Сам же он в самом начале войны бросил свою армию и народ (в той полосе, где были военные действия) — и убежал в далекий и переполненный французской эстетикой и наслаждениями Петербург. При этом он призвал низшие сословия (которые по неграмотности не имели возможности самостоятельно читать, получать достоверную информацию о мире, мыслить, составлять мнение о политике) к нонконвенциональной, дикарской, террористической борьбе с Великой армией, к нападениям, так сказать, «со спины».

Как же подобное поведение контрастирует с аристократичным, достойным стилем великого человека — Наполеона. Об этом не подумал ни один историк, но ведь император французов также мог бы объявить «анафему» Александру I (и через своих кардиналов на государственной зарплате, и через Папу Римского, который несколько лет был в полной его власти), но не опустился до подобной клоунады (хотя имел больше оснований: ведь это на него, на его народ нападали из года в год оплаченные английскими олигархами войска — «пушечное мясо» царя). Он также не допустил публикации ни одной площадной строчки о по-настоящему развратной семье русского императора. Он не бросал свою армию и свой народ ни в 1796 г., ни в 1814 г. Он не стал требовать в 1814 г. от гражданских подданных вести войну варварскими методами — жертвовать своей жизнью и имуществом: лишь бы любой ценой сохранить за собой трон. У гения не было комплекса ущербности, который владел бесталанным царем. Поэтому гений оставил миру законы, институты, научные открытия, большой стиль в искусстве, великий художественный образ, дороги, улицы, здания, образцы великодушия, личной смелости и героизма, а с юности запятнанный отцеубийством Александр I не оставил ничего, кроме выжженной земли и городов, кроме аракчеевщины, ссылки М. М. Сперанского и А. С. Пушкина, кроме оскорбительно презрительного отношения к собственному народу и желания офицеров-патриотов его убить.

Время все расставляет на свои места — именно Время, История определяет истинного победителя. Сегодня все вышеперечисленное наследие Наполеона продолжает жить и созидать, наследие же Александра мертво. Его образ никого не воодушевляет снять фильм, поставить спектакль, выпустить серию марок или открыток — или даже сделать «интернет-мем». Со временем он оказался пылью на мраморной статуе гениального современника античного образа. Александр бесился от ощущения этого уже, когда видел во дворцах русских аристократов в 1797–1812 годах десятки гравюр с изображением Бонапарта и его побед: красивый античный профиль Наполеона особенно оскорбительно диссонировал с плоским и невыразительным личиком «Луизы». Русскому императору тяжко было читать восторженные опусы о военных победах и об административных реформах консула, а затем императора, публиковавшиеся в отечественном журнале «Вестник Европы» (основан Н. М. Карамзиным). Все это питало его манию воевать против Наполеона (естественно, выдавая подобное за праведное дело) — и губить сотни тысяч жизней своих подданных.

Некоторые бюджетные (или просто неуравновешенные) защитники вышеперечисленных «достоинств» Александра I (или любого отечественного правителя — главное, чтобы отечественного и правителя) могли бы ухватиться за последнее прибежище критика-демагога — за мои похвальные слова в адрес Наполеона, но подобное не имеет смысла: я всего лишь констатировал общепризнанный в исторической науке факт (я бы сказал «медицинский») гениальности Наполеона, который полностью вытекает из перечисленных его заслуг и свершений. Это всего лишь обязанность историка. Так, к примеру, и биологи, и астрофизики дают организмам или небесным телам типологию в соответствии с их физическими параметрами: от меньшего — к большему. Так нейроморфологи (включая часто упоминаемого мной в статьях и интервью доктора биологических наук, профессора С. В. Савельева) определяют гениальность по физическим параметрам: по морфологии мозга (у историков же есть свой «препарат» для исследования — поступки: часто они даже показательнее секционирования физического мозгового препарата). Всему — своя величина, всем — свое место (и авторам сочинений о 1812 годе — тоже: все должны знать свое место соразмерно таланту).

Итак, резюмируя тему характера войны 1812 года (1812–1813 гг.), мы приходим к документально и логически заверенному выводу: то была Русская кампания Наполеона в рамках отражения агрессии Шестой антифранцузской коалиции (конфликт начался до 1812 г. и продолжился после); параллельно в России происходило более масштабное, но менее обсуждаемое (а затем и полностью преданное забвению официальной царской пропагандой) событие — гражданская, во многом крестьянская война (в которой победил царский режим). Все сословия общества были разобщены, и внутри самих этих сословий не было единства, поэтому можно использовать и термин «война всех против всех».

Сразу после крупного конфликта уже набравшая обороты в восемнадцатом веке галломания вернулась: и расцвела еще с большей силой (как виток объективного перенимания отсталым провинциальным регионом достижений цивилизационной метрополии). Со стороны идейки «России исконной» подобное лишь более обессмыслило чудовищные жертвы войны. Лучшие фамилии русской элиты (начиная с царской семьи) поспешили вступить в браки с французскими семьями — включая, Богарне/Бонапартов.

У ученого-историка не может не вызывать «мироточения» умиления показательная фраза из письма генерал-майора (в начале войны 1812 г. — подполковника) и участника Бородинского сражения Петра Андреевича Чуйкевича (1783–1831) печально известному фавориту русского императора графу Алексею Андреевичу Аракчееву (1769–1834) от 31 мая (ст. стиля) 1814 г.:

«Простите! Ваше Сиятельство, что командировки для усмирения мятежа в Арзамас и Астрахань воспрепятствовали мне до сего времени представить Вашему Сиятельству сочинение мое о войне 1812 года и присоединить нижайшую просьбу о поднесении с прилагаемым для Государя Императора экземпляром и письмо Его Величеству».351

Что же мы видим из этого документа (который, естественно, не процитировал ни один из моих предшественников): никакого термина «Отечественная война» не существует (а уже два года как прошло — пора бы придумать эффектное словечко), зато карьерист льстиво просит фаворита хозяина России преподнести опять-таки лестное сочинение. При этом автор уже два года как не имеет времени придумывать красивую сказку, потому что приходится давить в крови освободительное движение собственного народа! А почему же народ не радуется победе? Почему восставшие считают своим врагом отнюдь не далекого Наполеона, а «своих»? Почему (даже после чудовищной клерикальной пропаганды) не слушаются «помазанника Божьего»? Я повторяю то, о чем уже упоминал: к сожалению, в силу тотальной неграмотности основной части населения у нас практически нет источников, написанных от лица русских крестьян и солдат! До исследователей не дошла ни социальная, ни «окопная правда» (исключая интереснейшие документы допроса русских военнопленных!). Но зато мы имеем огромный массив документов о подавлении крестьянской (гражданской) войны 1812 года: и сама эта война есть не просто мнение, а крик основной части населения России. Армия, будучи деклассированным и зависящим от правительства явлением, конечно, давила эти выступления, но очень часто (чему мы были свидетелями выше) сама пускалась в дезертирство, мародерство и т. д., а через несколько лет после 1812 года начались уже и открытые бунты военных.

Теперь нам стоит оценить роль и значение российской армии в войне 1812 года. Элегантно простое логическое рассуждение в соединении с базой фактов и документов дает нам возможность сделать вывод, к которому пока не пришел ни один из моих коллег (очевидно, шаблоны им мешают мыслить строго логически и самостоятельно): роль и значение русских войск в итогах войны против Наполеона либо равны нулю, либо показатель имеет минусовое значение. Самая щедрая в отношении казенной идеологии формулировка может звучать как «незначительная, второстепенная роль». Вдумайтесь: на первом этапе кампании русская армия невероятно быстро отступает от границ, нигде не задерживая французов. Более того! Поскольку у Наполеона не было планов ни переходить границу, ни производить глубокого вторжения, именно преследование армии и создало ту самую «кампанию». Затем Наполеон больше месяца проводил парады в Москве — а после по собственной инициативе вышел из второй столицы (он же не может жить далеко от своей империи: дело государя — править!). Но не просто вышел, а нанес новое поражение русским при Малоярославце: русские снова отступили, а затем пошли известным кутузовским «параллельным маршем». Никаких штурмов городов — ничего! Давайте теперь произведем упомянутый мной элегантный логический ход: представим, что русской армии в 1812 году не существовало бы ВООБЩЕ (как физического явления — ни одного человека). Из того, что мы знаем по прошлым главам, в этой ситуации происходит следующее:

- В 1810–1811 гг. Наполеон не получает от Л. Н. Даву и вообще от разведки тревожных сообщений о готовности русских армий перейти границу — и сам в ответ не собирает войска для борьбы с Россией.

- Если мы изымаем из формулы русскую армию в июне 1812 года, то Наполеон или не переходит границу (ибо его задачей было лишь сражение), или переходит и останавливается в Вильно (как мы достоверно знаем, планов продвигаться далее у него первоначально не было). Даже если силой воли нашего лабораторного анализа (основанного на документально заверенных интенциях) мы направим наступление Наполеона на Москву, то мы понимаем, что:

а) его армия точно шла бы гораздо медленнее (быстрые переходы были весьма дискомфортными);

б) русские города и села абсолютно точно остались бы целы (т. к. их сжигало русское командование, а французы как раз пытались тушить), а сотни тысяч жителей живы и здоровы (как в и других европейских странах).

Кроме того, если бы царской армии не существовало, то некому бы было давить в крови (вспоминаем описание из документов, к примеру, про «вырывание ноздрей») выступления против собственных властей простого народа — крестьян!

Таким образом, ущерб от армии русского правительства был нанесен, прежде всего, российскому населению. Конечно, если назвать черное — былым, и все поставить в зависимость от мании царя, приравнять бездарного, плешивого, полуглухого труса Александра ко всей стране (отождествить одного антропоса с целой страной), если «спутать начальство с родиной и мирозданием», а затем, пользуясь тем, что народ физически не может возразить (ни пером, ни топором), все вышеперечисленное выдать за благо — тогда да: «благо»… Но сожжение населенных пунктов и гибель людей без всякого толка и оснований — это не есть «благо» (с точки зрения толкового словаря, здравого смысла и исторического опыта). И все мои «коллеги», которые пытаются события 1812 года представить именно как «благо» — идут (еще раз…) по трупам русских людей, Разума и Смысла. Dixi.

Хотя последним прибежищем защитника казенной пропаганды мог бы стать тезис: если бы русское командование не сожгло бы города и не раздавило бы желание крестьян жить по-человечески, то в их избах уже жил бы член французского Института, ученый и реформатор Наполеон Бонапарт, а также великий писатель Стендаль (как мы помним, Анри Мари Бейль был послан с депешами к Наполеону, 14 августа 1812 г. нагнал Великую армию, а затем продолжил Русскую кампанию в администрации «малой» императорской квартиры). Все это было бы даже смешно, если бы не было очень грустно.

Действительно: роль русской армии, как писали мои предшественники, именно «решающая» — но только в смысле нанесения поражений собственным крестьянам почти во всех (!) российских губерниях (даже и отдаленных от фронта Русской кампании Наполеона). В этом случае «празднование» годовщин научно оправдано, но формулировка и смысл такого «праздника» превзойдет все парадоксы, известные создателю квантовой механики Эрвину Рудольфу Йозефу Александру Шрёдингеру (1887–1961)…

Приходится констатировать, что, в сравнении с русской армией, для самого российского населения Наполеон и его солдаты играли более позитивную роль: они тушили те города, которые поджигали русские генералы, оказывали помощь русским раненым, часто охраняли поместья, монастыри (от казаков) и саму Москву. Была устроено прогрессивное местное управление.

Далее. Когда мы выявили истинный облик событий 1812 года, назвали вещи своими именами (например, утвердили Бородино победой стороны, прогнавшей побежденную армию с поля боя до Москвы и дальше) — у нас все «встало на свои места»! Если мы точно знаем, что в 1805–1807 гг. все крупные сражения российских генералов и солдат с французами были проиграны, а затем те же русские генералы были биты французскими «оппонентами» в 1813–1814 гг. (от Лютцена, Бауцена, Дрездена — до серии легендарных побед Наполеона под Шампобером и Монмиралем: исключая случаи, когда тактика, талант, КАЧЕСТВО бессмысленны перед массой, перед «ордой», перед количеством в соединении с предательством «союзников» Наполеона) — тогда «победа» под Бородиным (и вообще «победы» в ходе 1812 года) выглядят чудом: но в науке «чудес» не бывает (и документы, факты, это неопровержимо подтвердили).

Я подчеркиваю: подобные логические построения, которые помогли многим областям человеческого знания эволюционировать в Науки, обязаны помогать и истории, которую разного рода сказители баек казенного «патриотизма» и любители «описаний» оставляют на уровне не науки, а вульгарного «праздничного» плаката, удобного для оболванивания масс и для распила бюджета. Именно эти логические рассуждения дают свободу от догм и сообщают смысл исследованию множества уже «неживых» артефактов. Выяснение подробной верифицированной картины произошедшего является важнейшей частью дела, но лишь первой его частью! Не производя сравнительные логические размышления широкого исторического формата, всё с большим трудом нами выясненное не имеет особой ценности — и именно использованное аналитически позволяет прийти к важнейшим практическим выводам и результатам.

Стоит сказать отдельно: когда мы делаем вывод о том, что русская армия не стала определяющим фактором в итогах войны, мы не отрицаем храбрости и подчас удачных действий отдельных солдат и командиров. Однако, к сожалению, коэффициент полезного действия (КПД) храбрости часто сводится на «нет» целым рядом прочих факторов, самим контекстом, отсутствием у происходящего важных смыслов. Кроме того, как мы видим по огромной базе документов, именно сама русская армия стала настоящим врагом многих русских крестьян и горожан, дома которых сжигались или разворовывались. Поэтому чисто военное поражение армии Александра I стало еще и ее нравственным позором.

Ситуация усугубилась во время заграничных походов. Солдаты и офицеры увидели порядок, достаток и чистоту европейских стран, узнали о политических свободах, существующих во Франции. В итоге русские воины дезертировали тысячами и не желали вернуться на родину, а в офицерах поселилось ярое желание изменить общественно-политический строй в России: позже это станет одним из двигателей движения декабристов. Даже самой эмблемой тайного общества «Союза благоденствия» был выбран рой пчел, а пчела, как известно, была символом Наполеона.352

В своем «Военном журнале» 1813 года будущий полковник и действительный статский советник Александр Андреевич Щербинин (1791–1876) с восхищением писал о приметах европейской цивилизации (в странах, полки которых составляли в 1812 году Великую армию Наполеона). К примеру:

«Силезия

Дорога большею частию идет сосновым лесом, удивляющим чистотою и сбережением деревьев, что только кажется в парках бы видеть можно было.

В Силезии все части хозяйства доведены до совершенства.

Саксония

Домы их выстроены просто, но везде видны чистота и хозяйственность».353

Генерал от инфантерии, впоследствии сенатор Яков Осипович Отрощенко (1779–1862) в своих воспоминаниях (почему-то практически игнорируемых историками) живописует о многих показательных подробностях:

«Дворянство и купечество имеют людей для прислуги очень мало, но при такой малой прислуге везде видны порядок, чистота и опрятность. В городах нищие по улицам не шатаются…

Огороды не отгораживаются каждый отдельно, но только от улицы и внутри отделяются только межами, и при таком порядке не слышно, чтобы кто-нибудь посягнул на чужую собственность. Поселяне имеют земли немного, но удобривают и обрабатывают ее рачительно…

Каждый ремесленник одним своим ремеслом занимается, не мешая друг другу; тот, который делает лопаты, не станет делать метлы, и наоборот.

С детьми в младенческих летах поступают ласково…

Подати казенные положены не с души, но с имущества каждого…

Страховые общества от огня обеспечивают каждого застраховавшего дом свой на случай пожара (интересно, как бы они расплатились, если бы градоначальником погорельцев был полоумный Ростопчин? — прим. мое, Е. П.).

…Все реки, какие протекают в Германии, имеют береговые дамбы или насыпи высокие по обоим берегам, для того, чтобы при случае наводнения вода не заливала полей».354

Все это — перечисление и удивление такой жизни, какой она и должна быть: жизни, так сказать, по уму…

Полковник А. К. Карпов в своих также обойденных вниманием моих коллег «Записках походов и военных действий с 1812 по 1816 г.» повествует о вступлении во Францию («басурманскую» и «бездуховную») — а затем о возвращении через германские земли в благословенную Россию:

«Апреля мы вышли на кантонир-квартиры за город Бове, ротный штаб был в замке Крильон, а я стоял с капитаном Яминским в замке Люньон на большой дороге от Паде-Кале, мы стояли весьма спокойно и даже с большой роскошью на счет хозяев, и нам ничего не стоило, жили в полном удовольствии до мая месяца. Надо заметить, когда мы проходили с бивак чрез Версаль со всем парадом, как только можно чище и опрятней одеться могли. Войдя в Версаль в улицу, то народ французский с удивлением сказал, видя нашу самую негодную одежду на солдатах и притом большую половину босых, разных цветов крестьянского сукна мундиры и ранцы, и при сем люди изнурены до чрезвычайности…

…Во время кантонир-квартир нам выдали на солдат из взятой во Франции контрибуции сукно на обмундирование, и в течение стоянки люди наши сделались одетыми все хорошо. И народ от хорошей пищи поправился от изнурения, старую амуницию большею частию пожгли и побросали, лошадей так же поправили.

…В первых числах мая получили повеление выступить в Россию. Вышли в поход, шли мимо Бове на Компьен, где я был в Компиенском дворце, видел один покой весь зеркальный превосходной работы… <…> С перваго ночлега у нас бежало лучших солдат 12 человек, со второго еще более, так что в три похода ушло из роты 50 человек (то есть большая часть состава роты! — прим. мое, Е. П.) и очень много осталось из всех полков, почему для собрания их и поимки весь корпус остановился на квартирах, и посылали офицеров отыскивать, многих привели, а некоторые остались там навсегда неотысканными. Вот как рады были идти в свое отечество, в котором знали, что по приходе найдут все возможное притеснение (выделено мной, Е. П.), так и случилось при вступлении в Россию: государь объявил войскам, что дает в своем отечестве оседлость; право, он сдержал свое слово, как увидали впоследствии, о чем сказано будет в другом месте.

Собравши несколько беглецов, выступили в поход, шли чрез Ахен прямо к Рейну на Кельн по квартирам довольно спокойно и не имели недостатка в продовольствии. Перешли Рейн, продолжали далее чрез Саксонию на Мейсен, оттуда чрез Пруссию в Польшу чрез Познань, когда стали подходить ближе к России, то нас принимать стали на квартирах весьма не дружелюбно и уже увидели от своих начальников вводимую строгость со всеми прусскому обычаю притеснениями. Наконец, вступили в свою границу в город Ковно, тут увидели, что уже отошло наше хорошее заграничное содержание, но даже квартир порядочных не отводят и не дают дров сварить себе пищи. До вступления в свои границы во время бивак, хотя и был иногда недостаток в продовольствии довольно ощутительный, зато, когда стояли по квартирам, тогда всегда имели без недостатка продовольствие изрядное, иногда весьма хорошее. Между нашими солдатами не было за границею вовсе пьянства, также и воровства. Даже жители удивлялись и хвалили русских за нравственность. Напротив, когда вступили в свои границы, то открылось между солдат воровство и пьянство, драки с мужиками (выделено мной, Е. П.), чего за границей вовсе не было слышно, причина тому есть то, что солдат, бывши за границей, гораздо лучше был содержан, нежели в своем отечестве, отчего открылись побеги, при том по вступлении в Россию взялись за строгость более, нежели за границей во время заграничных походов, притом самое изнурительное для людей ежедневное ученье и нередко с жестоким наказанием, отчего много стало больных и была смертность. Вот причина изнурения людей в русской армии и истребления преждевременно большей части солдат».355

Итак, война 1812–1814 гг. стала, на самом деле (не путать с клоунадой официозной пропаганды), ошеломительным поражением России: поражением цивилизационным. Русские люди — солдаты, офицеры — имели возможность заметить и понять, что они, pardonnez-moi l'expression, сражались не с тем врагом… Многие тысячи не захотели возвращаться на родину.

В свете изложенного А. К. Карповым нам стоит вновь перенестись в Москву за день до ее капитуляции в 1812 году: я приведу не цитируемые ранее свидетельства об упомянутой проблеме поведения русской армии. 13 сентября чиновник Московского почтамта А. Карфачевский сообщал, что в городе сновали

«одни раненые солдаты, бывшие в деле под Можайском, разбивали питейные домы и лавочки на рынках».356

Ему вторит асессор Сокольский:

«У Покровского монастыря встретили около 5000 раненых, кои разбивали кабаки; нашим многие грозили страшною опасностию…»357

Вспоминается фраза-юмореска из известного произведения В. В. Ерофеева (1938–1990):

«Отбросив стыд и дальние заботы, мы жили исключительно духовной жизнью».

Между тем, я все же отмечу, что примеры пьянства среди русских солдат имели место и за границей. Во Франции даже сложилась народная песня:

Пьяницы Московии, Когда вы наконец уберетесь? Вы по-прежнему хотите Выпить все наше вино? Полагаю, это единственное занятие, Которое удерживает вас у нас. Но, будь это сказано не в обиду вам, Нам хорошо пьется и без вас.358

Тот же А. К. Карпов описывает и «прелести» обычного повседневного быта русской армии:

«Торнов (подполковник) же, склонный к грабительству, отнимал хомуты и лошадей у проезжих польских помещиков».

Или еще, к примеру, о полковнике Мерлине:

«…этот старый обманщик, он всех негодных из своей роты лошадей отдал нам, подобно браку».359

Стоит резюмировать: русская армия эпохи и образца 1812 года — единственная европейская армия, которая грабила собственных соотечественников и сжигала собственные селения. Это принципиально важный для понимания сути происходившего факт.

Все негативное видел и высший генералитет, но не у всех хватало интеллекта, чести и смелости об этом заявлять публично. Одним из немногих, кто на подобное отваживался, был всеми оболганный, нарочито подставленный и преданный М. И. Кутузовым (во время Березинской операции) адмирал Павел Васильевич Чичагов. Этот талантливый морской офицер и администратор, атеист, блестящий светский кавалер с голубыми глазами и легкостью в манерах вызывал зависть многих коллег. Поставленный в сложнейшую ситуацию на Березине, он, по сути, единственный кто, пусть и безуспешно, но попытался противостоять победному шествию Наполеона. Мастер интеллектуальной жизни свей эпохи, Жозеф де Местр, с оглушительной (!) точностью описывает ситуацию, при которой подлинного патриота начинают ненавидеть все придворные подхалимы и примитивно мыслящее общество:

«Адмирал Чичагов — один из самых замечательных людей в России. Сейчас никто здесь не только что не превосходит, но и не равен ему по рассудительности, остроте ума, силе характера, чувству справедливости, беспристрастию и даже строгости нравов. Превосходные сии качества затемняются двумя большими изъянами; первый, не стоивший бы внимания, не будь второго, — это его отношение к религии, которое нельзя назвать ни греческим, ни римским; второй — презрение и даже глубокая ненависть ко всем установлениям своей страны, в которых видит он лишь слабоумие, невежество, преступления и деспотизм (выделено мной, Е. П.). Русские лучше, чем кто-либо, видят собственные свои пороки, но менее всех других терпят указания на оные. Если вы хотите ужиться с ними, то нельзя не только показывать вид какого-либо осуждения (обычная западня для иностранцев), но, напротив, надобно возражать им, когда сами они пускаются в подобные разговоры. Исключая весьма малое число близких приятелей адмирала, все прочие исполнены к нему лютой злобою и почитают за врага общества и России. На самом же деле ничего подобного нет. Он более русский, нежели другие, ибо ненавидит не Россию, а порочащее ее зло. Впрочем, такие тонкости недоступны для большинства, да и не могут служить самому адмиралу извинением за те горькие сарказмы, каковые позволяет он себе противу своего отечества. Друзья его тысячу раз пеняли ему за это. Он выслушивает их, но ничуть не меняется. Императору известны и мысли, и рассуждения адмирала, однако он неизменно привязан к нему, и таковая привязанность немало повредила Его Императорскому Величеству в общественном мнении. Говорят: „Он не русский, он не любит Россию, и ему приятны только те, кто ненавидят ее“».360

Как же современно и актуально звучат эти строки европейского дипломата и писателя начала позапрошлого века!

Не меньшей бедой был и спровоцированный развязанной самими войной пещерный национализм определенной части общества. Тот же выдающийся наблюдатель де Местр оказался свидетелем подобного:

«Теперь самое модное — обрушиваться на Барклая де Толли. Когда нация унижена, она всегда ищет козла отпущения и обвиняет его во всех грехах».361

Дочь Ф. В. Ростопчина высказывалась о роли М. Б. Барклая де Толли в сравнении с М. И. Кутузовым в подобном же ключе:

«…сей иностранец был честнейший и преданнейший из людей, который служил России с большим рвением, нежели Кутузов, сей придворный генерал, неспособный быть чистосердечным ни к царю, ни к губернатору Москвы».362

Но среди подобных мерзостей и банальностей случались и комические (вернее, трагикомические) сюжеты пришествия «русского мира». Например, уже известный нам штабной офицер, масон и приближенный М. И. Кутузова, А. И. Михайловский-Данилевский, рассказывает о том, как русское правительство решило писать законы и наводить свои порядки в оккупированной Польше:

«Поручено было составить проект правительства для Варшавского герцогства господину Безродному, служившему весь свой век по провиантской и комиссариатской частям; он не имел ни малейших политических сведений и даже не знал ни одного иностранного языка. Я встретился с ним перед кабинетом князя Кутузова и в то время, когда меня позвали к его светлости. Безродный остановил меня, прося убедительно доложить фельдмаршалу, что он находится в величайшем затруднении, ибо, говорил он:

„Я никогда в свою жизнь не писывал конституций“».363

Генерал-майор Михаил Александрович Фонвизин (фон Ви´зин: 1787–1854) оставил весьма показательную запись об идейной жизни того времени:

«В походах по Германии и Франции наши молодые люди ознакомились с европейской цивилизацией, которая произвела на них тем сильнейшее впечатление, что они могли сравнивать все виденное ими за границей с тем, что им на всяком шагу представлялось на родине: рабство огромного большинства русских, жестокое обращение начальников с подчиненными, всякого рода злоупотребления власти, повсюду царствующий произвол — все это возмущало и приводило в негодование образованных русских и их патриотическое чувство. Многие из них познакомились в походе с германскими офицерами, членами прусского тайного союза, который так благотворно приготовил восстание Пруссии и содействовал ее освобождению, и с французскими либералами. В откровенных беседах с ними наши молодые люди нечувствительно усвоили их свободный образ мыслей и стремление к конституционным учреждениям, стыдясь за Россию, так глубоко униженную самовластием».364

В знаменитом своем «Письме Николаю I» гвардейский офицер и писатель-байронист А. А. Бестужев (1797–1837) вопрошал:

«Войска от генералов до солдат, пришедши назад, только и толковали, как хорошо в чужих землях. Сравнение со своим естественно производило вопрос: почему же не так у нас?..»365

Интереснейшие сведения мы можем почерпнуть в «Записках» офицера лейб-гвардии Семеновского полка Ивана Дмитриевича Якушкина (1794–1857): я напомню, что он принимал участие в Бородинском сражении (и даже получил Георгиевский крест — № 16 698). Здесь мы видим характерные черты ощущений человека его поколения и его жизненного пути:

«Пребывание целый год в Германии и потом несколько месяцев в Париже не могло не изменить воззрения хоть сколько-нибудь мыслящей русской молодежи: при такой огромной обстановке каждый из нас сколько-нибудь вырос».366

В 1814 году часть русских армейцев вернули на родину — среди них и гвардейские части И. Д. Якушкина. После морского путешествия их гвардейская дивизия была высажена у Ораниенбаума и

«…слушала благодарственный молебен, который служил обер-священник Державин. Во время молебствия полиция нещадно била народ, пытавшийся приблизиться к выстроенному войску (выделено мной, Е. П.). Это произвело на нас первое неблагоприятное впечатление по возвращению в отечество (еще бы: подобного скотства во „вражеской“ империи Наполеона невозможно было и представить! — прим. мое, Е. П.).

Я получил позволение уехать в Петербург и ожидать там полк. Остановившись у однополчанина Толстого (теперь сенатора), мы отправились вместе с ним во фраках взглянуть на первую гвардейскую дивизию, вступающую в столицу. Для ознаменования великого этого дня были выстроены на скорую руку у петергофского въезда ворота и на них поставлены шесть алебастровых лошадей, знаменующих шесть гвардейских полков 1-ой дивизии. Толстой и я, мы стояли недалеко от золотой кареты, в которой сидела императрица Мария Федоровна с великой княжной Анной Павловной. Наконец показался император, предводительствующий гвардейской дивизией, на славном рыжем коне, с обнаженной шпагой, которую уже он готов был опустить перед императрицей… Но в самую ту минуту, почти перед его лошадью, перебежал через улицу мужик. Император дал шпоры своей лошади и бросился на бегущего с обнаженной шпагой. Полиция приняла мужика в палки».367

Вот как зарвавшиеся от вседозволенности цари-отцеубийцы творят декабристов — ломая искренним и думающим дворянским юношам судьбы! Дикости, подобной описанной выше, не могло произойти во Франции и с Наполеоном. Не позволял себе такого Наполеон и в России! Документы свидетельствуют: истинным деспотом, который вел себя в собственной стране фактически как враг и оккупант был сам царь Александр I. При этом определение его подобным конкретным термином я заимствовал у современника войны 1812 года — А. С. Пушкина. Саркастично отмечая пренебрежение царем собственной страной, беспрестанные путешествия по Европе, гениальный поэт записал:

Ура! в Россию скачет Кочующий деспóт. Спаситель горько плачет, За ним и весь народ.

Ничего не скажешь: хороши плачущие «победители» под пятой психически неадекватного и презирающего их деспота! Все грандиозное полотно изученных нами выше исторических фактов как на концептуальном, базовом уровне — так и в мелочах, заставляет нас сделать единственно возможный научный вывод (он диктуется буквально математическими соображениями и логикой — и не зависит от личных пристрастий исследователя): в войнах 1805–1814 гг. подлинным врагом русского народа был отнюдь не Наполеон, а собственный царь. Именно он являлся двигателем той страшной мясорубки, именно он подставлял и использовал собственное население, именно он стоял во главе монструозной системы, сохраняющей одряхлевший институт рабства, держащийся на перманентных карательных операциях против собственных подданных.

Суть русского царя уже давно разоблачена и мемуаристами и учеными. Так, историк Ф. А. Гарин подчеркивал: Александр I радовался неожиданным успехам, достигнутым

«кровью русских офицеров, солдат и крестьянских отрядов. И, тем не менее, все отечественное, национально-русское ему было не по душе».368

Уже упомянутый И. Д. Якушкин с горечью свидетельствует:

«До слуха всех беспрестанно доходили изречения императора Александра, в которых выражалось явное презрение к русским. Так, например, при смотре при Вертю во Франции, на похвалы Веллингтона устройству русских войск, император во всеуслышание отвечал, что в этом случае он обязан всем иностранцам, которые у него служат. Генерал-адъютант гр. Ожаровский, родственник Сергея и Матвея Муравьёвых, возвратившись однажды из дворца, рассказывал им, что император, говоря о русских вообще, сказал, „что каждый из них плут или дурак“ (выделено мной, Е. П.) и т. д. По возвращении императора в 15-ом году он просил у министров на месяц отдыха; потом передал почти все управление государством графу Аракчееву. Душа его была в Европе».369

Выше был упомянут «смотр при Вертю» — о чем идет речь? Об этом не написано ни в одной из обобщающих работ, посвященных событиям 1812 г. и заграничным походам, но 10–12 сентября 1815 года произошел большой парад, а также разные празднества союзных войск, проведенные в городке Вертю между Шалоном и Эперне. Можно было бы предположить, что царь Александр I пожелает устроить действо в некоем исконно русском стиле? По крайней мере, пригласит в организаторы кого-то из русских? Но нет: он попросил все придумать (начиная с выбора диспозиции) чету придворных архитекторов Наполеона — Пьера Франсуа Леонара Фонтена (1762–1853) и Шарля Персье (1764–1838).370

То были действительно выдающиеся и блистательные художники, но, что курьезно (в свете отстаивания местной «духовности»), весь свет знал об их открытой, фактически официальной любовной связи.371

Именно вместе они создали знаменитый стиль ампир (т. н. «сталинский ампир» — это псевдостиль, но все же наследник конкретного изобретения Персье и Фонтена). Художники жили в нескрываемом гражданском браке, их официальная деловая корреспонденция (прекрасный документ из которой хранится и в моей коллекции) велась на бланке под двумя именами (часто обоими именами и подписывалась). В своем дневнике П. Фонтен записал (13 сентября):

«Мои отношения с этим Государем ограничивались служебными просьбами и выражением признательной благодарности. Однако, судя по всеобщему отношению и заботой обо мне, я был предметом его пристального внимания. Однако, несмотря на учтивость офицеров, с которыми мне довелось общаться, я должен признать, что двор и знать России, увиденные мною вблизи, не покорили моего сердца. Мне показалось, что при большой учтивости у них мало искренности, что они такие же, как и мы развращенные внутренне, хотят внешне казаться лучше…»372

В итоге Ш. Персье и П. Фонтен располагали на поле не только русские полки, но и православные алтари для молебствий: таким образом, французские геи «командовали» парадом русских солдат и обер-священников. Сим и завершилась славная война 1812–1815 гг., стоившая России сотен тысяч жизней.

И вот этому русофобу (Александру I), погубившему в постоянных войнах сотни тысяч собственных подданных, пригласившему устраивать смотр русской армии открытых геев и замешанному в отцеубийстве — ему 20 ноября 2014 года был открыт памятник у стен Кремля (к которому он привел Наполеона)! Тяжеловесный монумент по стилю напоминает нечто среднее между памятником на могиле «нового русского», типовой поделкой З. К. Церетели (1934 г. р.) и провинциальным несуразным по форме советским монументом какому-нибудь рабочему или колхознице-доярке. В реальности манерный и жеманный Александр (по придворному прозвищу «Луиза»), который бежал под Аустерлицем, бежал в 1812 году — и затем дрожал всю войну в Петербурге, изображен накаченным и мускулистым воином со сжатыми скулами и не менее сжатой шпагой. Несуразное изображение костюма (скульптор совершенно не знает предмета — даже того, как должен сидеть на теле материал, из которого сделан мундир) дополняется общей примитивностью и банальностью задумки, топорно отрабатывающей пошлейший казенный миф. Автор сего творения — Салават Щербаков (1955 г. р.). Он прославился также памятником президенту Азербайджана Гейдару Алиеву (1923–2003) в Баку — и, что нам более интересно, жене царя Александра — Елизавете Алексееве. Памятник в ее честь открыт в германском Баден-Бадене: я напомню, что русская императрица отправилась на данный родной ей курорт сразу после войны 1812 года, когда в России еще не успели сжечь все трупы мирных жителей, а вскоре к Елизавете присоединилась семья разбившего русских при Малоярославце пасынка Наполеона Эжена де Богарне. Сам же монумент Александру I был открыт при участии президента В. В. Путина, а также В. М. Гундяева и В. Р. Мединского. Как я уже не раз говорил, в мировой Истории все метафоры и символы зачастую весьма показательно сходятся и составляют примечательную единую драматургию.

Тому же горе-мастеру С. Щербакову как-то «неожиданно» достался еще один государственный заказ — на создание памятника лауреату Сталинской премии товарищу М. Т. Калашникову (1918–2013): тому самому, который заново «изобрел» автомат, поразительно похожий на давно уже существовавший Stg-44 выдающегося немецкого конструктора Хуго Шмайссера (1884–1953)…373 Халтурщик С. Щербаков настолько невежественен, что умудрился халатно скопировать чертеж злополучного автомата из недостоверного источника, прокомментировав свои действия так: «что-то из интернета».374 Таким образом, на уже установленном в центре Москвы памятнике красовался автомат гитлеровских войск. Что еще позорнее, когда бездарная халтура выяснилась, чертеж попытались втихую срезать, но это стало достоянием СМИ. Сам же монумент, с эстетической точки зрения — это кромешный маразм уродства. Он стал памятником национальным комплексам и эпохе, в которой процветают агрессия и безвкусица.

Но вернемся в эпоху 1810-х годов — к тому, о чем писали русские офицеры, которых спровоцировали стать «декабристами». Особенно печально то, что множество очевидных негативных фактов и явлений российской истории казенные «историки», СМИ и чиновники продолжают замалчивать, мифологизировать — и более того — оправдывать. Подобное ведет к консервации и ухудшению проблем. Человек XXI века уже знает о миллиардах (!) галактик, испытывает на себе пересадку искусственных органов и т. д., но многие до сих пор держатся за самые примитивные формы познания и обсуждения окружающей реальности. В этом трагедия нашей эпохи — и продолжение трагедии 1812 года.

Однако вновь обратимся к важным мемуарам Николая Тургенева, который очень точно отметил психологическое значение путешествия русских солдат и ополченцев в цивилизованные страны:

«Я возвратился в Россию в конце 1816 года. Толчок, данный умам только что совершившимися событиями, или скорее волнение, произведенное ими, были очевидны. Со времени возвращения русских войск либеральные идеи усиленно распространялись в России. Кроме регулярных войск за границей была и масса ратников из различных слоев общества; по переходе границы они распускались по домам и там рассказывали виденное в Европе; но сами события действовали сильнее рассказов и были лучшей пропагандой. Это новое настроение умов проявилось главным образом в местах сосредоточения военных сил и, прежде всего, в Петербурге — центре событий, имевшем громадный гарнизон отборных войск.

…Люди, не бывшие несколько лет в Петербурге, по возвращении чрезвычайно удивились переменам, произошедшим в образе жизни, разговорах и действиях молодежи этой столицы: казалось она проснулась для того, чтобы зажить новой жизнью, чтобы воспринять в себя все благородное и чистое из нравственной и политической области; свободой и смелостью своих выражений привлекали внимание главным образом гвардейские офицеры».375

Российским властям все вышеназванное было неприятно, чуждо и опасно. Александр I взял курс на удушение порывов общества к свободе, наступила эпоха реакции и аракчеевщины. Более того, русский царь стал посылать карательные отряды, давящие в крови все попытки прогрессивных движений в Европе: подобное происходило в рамках действий т. н. «Священного союза», который современники окрестили «союзом монархов против народов». Так же было подавлено и сопротивление крестьянства (которое и без того сильно пострадало в 1812 году — от уничтожения селений царскими генералами, от мародеров и от карательных отрядов русских же регулярных войск). А. К. Карпов оставил нам грустное свидетельство:

«Бесполезную атаку, с которую государь бросился после кампании, чрезвычайно льстецы прославляли, но ни один из них не написал правды — быть может, потому, что в нынешнем веке действительно нельзя сказать правды. А тем более притом же почти всех льстецов весьма щедро награждают, а за правду отсылают в Сибирь, в вечную работу и в другие места, где только можно притеснить человечество».376

Позднейший исследователь темы 1812 года, Ф. А. Гарин, пришел к такому выводу:

«Против Александра были настроены и в армии, где втайне подготавливали план террористического акта».377

Действительно, среди военных появились т. н. «тайные общества», причем их собрания носили политический характер. Послушаем очевидца и участника этого процесса — И. Д. Якушкина:

«Тут разбирались главные язвы нашего отечества: закоснелость народа, жестокое обращение с солдатами, которых служба в течение 25 лет почти была каторгой, повсеместное лихоимство, грабительство и, наконец, явное неуважение к человеку вообще».378

Как говорится, в России каждые 5 лет меняется всё, а каждые 200 лет — ничего… Как тут ни вспомнить хрестоматийное определение гениального поэта, одного из реформаторов эстетики русского языка, замученного и выдавленного из России — И. А. Бродского (1940–1996):

«Основная трагедия русской политической и общественной жизни заключается в колоссальном неуважении человека к человеку».[45]

Как я уже говорил, история выражает себя в бесконечных метафорах и метафорических взаимосвязях: и тот же Иосиф Бродский покоится на кладбище Сан-Микеле, созданном по приказу (1807 г.) императора Наполеона. Кроме того, Эжен (Евгений) де Богарне в 1812 году носил титул князя Венецианского.

Но вернемся в Россию 1812 года — и еще немного послушаем первоисточники на тему т. н. «патриотизма». Обратимся к свидетельствам дочери Ф. В. Ростопчина Н. Нарышкиной. Вот какие мы узнаем подробности поведения отважных помещиков и трудолюбивых крестьян:

«Вместе со смоленскими беженцами приехала и моя тетка Голицына; имение ее находилось неподалеку от Бородина, и она подвергалась довольно большой опасности. Как только пришло известие о сдаче Смоленска, тетка решила уехать; приготовления к отъезду происходили в спешке, поелику нельзя было терять ни минуты, чтобы успеть до начала сражения. Уже закладывали лошадей, как вдруг прибежал испуганный управляющий имением, а вслед за ним огромная толпа крестьян, которые с угрожающим видом остановились перед барским домом и выкрикивали, что не позволят их госпоже уезжать из имения. Тетка и кузина страшно перепугались, ведь они были совершенно беззащитны перед четырнадцатью тысячами осмелевших крепостных. Через четверть часа явилась депутация из двадцати человек, чтобы поговорить с княгиней. Преодолевая страх, тетка вышла к ним и спросила, что им надобно. Они отвечали ей: „Матушка, мы узнали, что ты хочешь уехать. На кого ты покидаешь нас? Неужели ты боишься супостата? Нас здесь несколько тысяч, и мы защитим тебя. Если ты уедешь, мы опозоримся, и соседи будут говорить, что наша матушка не доверилась своим детушкам. Оставайся с нами и ничего не бойся, мы только просим избавить нас от сего зловредного управляющего, который обманывает тебя и грабит нас. Прогони сего изменщика, который предаст всех во власть врагам. Пусть он уходит, иначе мы убьем его“. Слыша сии речи, несчастный дрожал и умолял тетку спасти ему жизнь. Она отвечала крестьянам, что царь запретил покушаться на жизнь виновных без суда, и ее долг защитить человека, который пользовался ее доверием, однако, дабы удовлетворить их просьбу, управляющий сейчас же уедет, а поскольку они желают, чтобы она оставалась с ними, отъезд ее будет отложен. После сих речей депутатам была поднесена водка, и все разошлись. С наступлением ночи снова подали экипажи, и, стараясь избегать селения, ехали лесом. На следующий день тетка и кузина были в Москве, а еще через два дня они отправились в Петербург».379

От опасных рабов-крестьян православная барыня отделалась водкой и обманом бросила их «нехристям». К чему сводился «патриотизм» дворянства? К банальным меркантильным вещам и к уже давно установившейся галломании. Так, жена генерала П. П. Коновницына просила прислать ей типовой набор мародера: найденное по дороге серебро, любые вообще вещи пригодные в хозяйстве, а главное — из пленных

«французиков можно мальчишек набрать, хоть бы одного прислал: авось бы Ваня по-французски стал говорить…».380

Фразу «авось бы Ваня по-французски стал говорить», в принципе, можно было бы вынести в заглавие монографии о 1812 годе…

Для многих представителей правящего класса той поры незнание французского языка приравнивалось практически к варварству. Сама Н. Нарышкина не стесняется заявить, к примеру, следующее:

«Генерал Закревский… даже прожил в нашем доме несколько дней. Он был весьма некрасив и невежественен, не мог сказать ни слова по-французски…»381

О генералах, принявших решение оставить Москву, Ф. В. Ростопчин язвительно заметил, что

«Кутузов произнес в заключение слова, каковые приветствовали все те, кто не владел никакой собственностью на той территории, которая отдавалась Наполеону».382

Еще об их нравах (тот же московский главнокомандующий):

«Кутузов заверил наш разговор просьбою прислать дюжину бутылок вина и заверил, что завтра ничего не произойдет (все это перед сдачей Москвы „нехристям“ — прим. мое, Е. П.)… Граф Беннигсен, которого я не видел после смерти императора Павла, подошел поговорить со мной. Я с трудом подавил в себе чувство ужаса перед сим главарем палачей моего благодетеля (т. е. убитого Павла I — прим. мое, Е. П.); он сказал… что генералы сами не знают, сколько у них людей (после почти полного разгрома в Бородинском сражении — прим. мое, Е. П.), и вслед за безусловно необходимым отступлением последует сдача Москвы. Солдаты угрюмы, офицеры ни с чем и ни с кем не согласны».383

Тот же генерал-губернатор сообщал в письме жене (13 сентября, 11 часов вечера):

«Войска уже проходят город, который грабят и разоряют сами русские».384

Из записки градоначальника от 15 сентября (село Люберцы) мы узнаем подробности:

«Наша несчастная столица отдана Наполеону, который сдержал свое слово, сказанное солдатам 27-го числа (т. е. сразу после Бородинского боя, 8 сентября по новому стилю — прим. мое, Е. П.), на другой день после великой баталии, о том, что до занятия Москвы нового сражения не будет. Зато Кутузов обманул меня, обещав, что будет драться. Я проделал один марш с тем, что теперь называется армией. Скажу лишь, чтобы ты поняла, каков здесь беспорядок: в течение 36 часов дорогу загромождали три ряда экипажей. …Адъютанты Кутузова вопиют, что им стыдно носить русский мундир после позорной сдачи Москвы. Солдаты грабят даже в присутствии генералов. Вчера я видел, как сломали дверь одного дома и забрали из него все, что там было (как же тогда можно обвинять в грабежах французов — если уже все украдено до них? — прим. мое, Е. П.). Здесь по всем окрестностям все деревни разграблены в одну ночь. Думаю, обыватели меньше боятся неприятеля, нежели своих защитников. С ними уже все покончено. Кутузов это старая упрямая баба; завтра он выступает по Владимирской дороге, неизвестно зачем».385

21 сентября (из сообщения Ф. В. Ростопчина жене):

«Дух армии столь низок, что я опасаюсь бунта. Кутузов нигде не появляется, спит и ест в одиночестве, возит с собой малолетнюю девку, переодетую казаком, и оставляет свое дело двум повесам. Солдаты называют его то предателем, то „темнилой“. Офицеры громко жалуются на то, что им стыдно носить русский мундир. …Интриги генералов процветают…

(…) В Воронове люди перепились, безобразничали и сами сожгли Сутино и Юрьевку. Я отправил туда 20 драгун».386

А вот это письмо генерал-губернатора Москвы, датированное 28 сентября 1812 г., живописует полное разложение русской армии, превращение ее в по-настоящему вражескую (для собственного народа); кроме того, из текста прекрасно видно, что многие русские солдаты не были верующими — скорее, ворующими:

«…невозможно спокойно смотреть на то, как 120 тысяч разбойников разоряют свое Отечество. По нашим лесам скитаются белее десяти тысяч бродяг; управляющий принимает тех, кому нечего есть, в том числе многих детей. Не понимаю, как бедные крестьяне не возмутятся противу наших солдат и не перейдут на сторону неприятеля (выделено мной, Е. П.). Здешний священник уже не будет служить: позавчера во время молебна в церковь ворвались солдаты и стали грабить; они уносили даже зажженные свечи. Русская армия стоит в Моче, в двух верстах отсюда… Солдаты мрут, как мухи, от голода и холода, хотя и Бонапарту также нечего есть; у них недостает лошадей, но, отступая, мы отдаем территорию, и французы могут укрываться в домах, а наши солдаты все на открытом воздухе и не имеют даже палаток. Наглость наших офицеров превосходит все границы: люди Браницкого выгнали из конюшни моих лошадей, чтобы поставить своих (простите за сие отступление, но мне вспоминается бессмертное произведение Э. А. Рязанова „Гараж“ — прим. мое, Е. П.); какой-то офицер Барклая завладел домом управляющего и не хотел впускать герцога Вюртембергского (это племянник матери самого царя! — прим. мое, Е. П.). Взят в плен некий граф Платтер, камергер российского двора, который перешел к Бонапарту; о нем позаботился Беннигсен».387

В начале ноября, когда Великая армия Наполеона уже перестала защищать Москву и окрестные усадьбы от русских мародеров и бандитов-крестьян (они не уступали в дикости сородичам-солдатам…), Ф. В. Ростопчин констатирует подобный ужас и позор (снова в письме к жене):

«Я послал нарочного в Петербург; крестьяне начинают пошаливать: поелику уже нечего грабить, они все сжигают, как в Петровском у графа Разумовского и в Архангельском у князя Юсупова».388

Из письма 13 ноября:

«Господа в Петербурге не понимают, что именно теперь надобны меры для успокоения народа и возвращения его к должному порядку, ибо нельзя допустить, чтобы часть нации занималась только грабежами и убийствами».389

Об отношении дворян к России и к трону (свидетельство дочери Ф. В. Ростопчина):

«Даже в Москве у батюшки были основания подозревать некоторых особ в одобрении замыслов императора французов и намерении в случае успеха оных присягнуть ему. Всем сенаторам было приказано ехать в Казань, однако нашлись и не исполнившие сего… В Москве Наполеон мог воспользоваться сим фальшивым Сенатом, дабы навязать русскому народу свою волю под видом законности (а всё, что происходило в России, включая убийство императора Павла, истязание крепостных, сожжение Москвы — это все было законным? — прим. мое, Е. П.), по крайней мере, в глазах людей невежественных, какими были в то время наши селяне и городские жители (то есть ВСЕ?! Почти все население Святой Руси было невежественным? — прим. мое, Е. П.)».390

Подытожим. Исходя из первоисточников, которые написаны участниками событий (как, предположим, экстренный репортаж в современных социальных сетях), мы видим чудовищную картину скотского отношения всех слоев населения России друг к другу, полную потерю лица, бесчестье многих. Животное начало возобладало (а как же распиаренное православие?), крестьяне перепились — и стали грабить и сжигать городские дома и помещичьи усадьбы; русские солдаты грабили крестьян и Москву, врывались и разоряли православные храмы, офицеры не контролировали своих подчиненных, не понимали, что происходит; генералы предавали, своевольничали и интриговали. Престарелый одноглазый главнокомандующий обманывает и подставляет своих подчиненных и градоначальника, развлекается с малолеткой. Часть дворян и некоторые сенаторы симпатизируют Наполеону, есть опасения, что могут ему присягнуть (хотя, как мы знаем, Наполеону не нужны были политические изменения в России — только возобновление Тильзитских соглашений). Генерал-губернатор Москвы вынужден общаться с одним из убийц (Л. Л. Беннигсеном) своего благодетеля (Павла I), причем этот убийца в большом фаворе у сына убиенного (Александра I) — более того, является начальником главного штаба православной русской армии, хотя находится в подданстве у короля Англии. Российская империя в то время была монструозным, но шутовским, трагикомическим образованием, почти еще не облагороженным цивилизацией и законностью. На варварстве и дикости тонким и редким покровом лежали эстетичные вещицы и символы завезенного из Франции ампира. О каких высоких «гражданских» чувствах, о каком патриотизме и «Отечественной» войне может идти речь? Если русские крестьяне и воевали с кем-то относительно осознанно, то только с помещиками (а также, грабили москвичей, которым всегда завидовали). Против французов они могли иметь разве что бытовые стычки с фуражирами и подчас (несколько случаев, которые по своей редкости описаны специально) выражение первобытной жестокости. Но с подобным же животным началом православные крестьяне убивали собственных помещиков, москвичей, а после 1917 г. священников, дворян и вообще на кого рука попадет (изучаем, какие повадки диктует лимбическая система головного мозга, когда у некоторых приматов она плохо контролируется долями, эволюционировавшими позднее…).

Чем т. н. «патриотизм» питается — и в каких случаях заканчивается: обратимся к эстетическому аспекту. Сложно удержаться от цитирования откровенной, психологически точной и весьма актуальной сентенции все той же дочери московского градоначальника Н. Нарышкиной. Вот ее наблюдение из позапрошлого века (речь идет о впечатлениях от Царского села):

«Однако сия царская обитель вызывала тогда куда большие восторги, нежели теперь, поелику число ездивших в чужие края не могло сравниться с массой молодежи, уезжающей в наше время. Не имя возможности сравнивать с чем-нибудь другим сии дикие и унылые красоты, мы восхищались и нашим климатом, и нашими лесами, и нашими садами. Помню свое безмерное разочарование после долгого пребывания в Италии и Крыму при виде царскосельского озера. Берега Черного моря и озера Комо вытеснили из моей памяти сии скромные воды, которые в молодости представлялись мне чем-то необъятным».391

И еще один публицистический арабеск дочери Ф. В. Ростопчина:

«Правда, у нас не только правительство и наши люди, но даже климат представляет мало приятностей и авантажей, и трудно понять, как можно жертвовать жизнью или хотя бы собственным покоем ради нашей унылой Родины».392

Итак, все познается в сравнении, а у абсолютного большинства населения России 1812 г. подобной возможности физически не было. В приведенном выше отрывке обращает на себя внимание озеро Комо. Действительно, это изумительное место достойно восхищения. Романтические горы, героические перевалы, простор водной глади, красоты итальянских домиков и цветение ломбардской зелени привлекали многих художников и исторических деятелей. Во время Первой Итальянской кампании Комо посетил блистательный Бонапарт; здесь же несколько лет назад мне посчастливилось отыскать в антикварном магазине уникальную гравюру, созданную по портрету Бонапарта кисти художника А. Гро буквально через год после ее написания — т. е. в 1798 г. На том же итальянском курорте, как известно, приобрел виллу один из современных российских телепропагандистов, изображающих из себя страстных патриотов и клеймящих «бездуховный Запад». А в самом одноименном городке (Комо) приобрел домик еще один колоритный персонаж, причудливым образом связанный со всем, что упоминалось выше (и с пропагандой в СМИ, и с портретом кисти А. Гро, и со мной), но об этом речь пойдет уже в другой книге…

IX

А теперь давайте узнаем, что же о войне 1812 года думал один из важнейших действующих лиц той пьесы — сам император Наполеон I? Рассмотрим краткий документальный ряд — в хронологическом порядке.

Как мы знаем, готовиться к новой войне царь Александр I начал сразу же после Тильзита (в 1807 г.), а в 1810 г. русские армии уже стояли на границе. Наполеон же лишь в 1811 г. стал задумываться о том, что существует реальная угроза нового наступления русских при поддержке англичан. В том же году, по свидетельству А. де Коленкура, Наполеон полагал, что

«необходимо нанести удар по Англии в лице единственной решающей державы…».

Кроме того, будет полезно умерить завоевания России и

«…создать в центре государство, которое было бы барьером против нашествий северной державы…».393

Здесь речь идет о постоянных походах русских армий с целью интервенции во Францию в 1799, 1805–1807 гг. (они осуществлялись на деньги Англии), а также об идее укрепления Герцогства Варшавского в качестве заслона от нападений России.

Уже в первые дни войны Наполеон заявил посланному к нему шпионить и оттягивать время для поспешного отхода русских войск А. Д. Балашову (Балашёву):

«…никто не желает этой войны, кроме советников императора Александра».

И далее:

«Император Александр возложил всю ответственность за эту войну на свой народ, и вдобавок в какой мере!»394

18 июля Наполеону принесли отпечатанную русским правительством листовку, предназначавшуюся для распространения среди солдат его армии, где в весьма примитивных выражениях их призывали к дезертирству из войск «деспота». Наполеон написал ответный текст — и он поражает стилем и анализом: будто бы мы читаем выводы современного исследования на социально-экономическую тему. Из его тезисов следует, что солдат Франции — это свободный гражданин и «повинуется только чести и закону» (это правда), а ему противостоит «крепостничество и рабство» (и это правда). Там же озвучивается идея

«восстановить права ее (России — прим. мое, Е. П.) подданных, когда каждый крестьянин станет субъектом и гражданином государства, станет господином своего труда и своего времени, и он не будет больше собственностью своего господина, подобно быку или лошади… Зачем вы защищаете свои знамена? Одни варвары способны понять эту ужасную идею, которую вы всерьез рассматриваете как благодеяние — ужасную привилегию служить…»395

Страшные, «вражьи» мечты! Причем я напомню: идея эта была озвучена лишь в ответ на листовку, сам же Наполеон прекрасно понимая верность своего анализа, вел войну не за реформирование России, а просто чтобы защитить Францию от очередной агрессии русского царя («обеспечить безопасность от нашествия варваров» — говорилось в упомянутом ответе-листовке).

1 сентября из Величево (недалеко от Гжатска) Наполеон пишет своему министру иностранных дел Югу-Маре, герцогу де Бассано (1763–1839):

«Возможно, что в течение нескольких дней у меня будет сражение, и если враг его проиграет, он потеряет Москву».396

Действительно через 6 дней произошло генеральное сражение при Бородине, русские его проиграли — и сдали Москву победителю. В 19-м бюллетене Великой армии Наполеон сообщал миру о вступлении в древний город — и упомянул об уже известной нам трагедии:

«30 тыс. раненых и больных русских находятся в госпиталях, брошенные, без помощи и продовольствия».397

А в 20-м бюллетене подводил итог преступлению Ростопчина:

«30 тыс. раненых и больных русских сгорело».398

21-й бюллетень констатирует:

«…Пожар этой столицы отбросил Россию на сто лет».399

Из беседы с А. де Коленкуром после окончания кампании:

«Сожжение русских городов… в том числе Москвы — это бессмыслица. Есть армии и есть солдаты для того, чтобы драться. Нелепо расходовать на них столько денег и не пользоваться ими (но это во Франции — в России им практически не платили, и, вообще, их „еще нарожают“ — прим. мое, Е. П.). Не следует с самого начала причинять себе больше зла, чем мог бы причинить вам неприятель (подобная фраза напоминает совет врача-психиатра после осмотра пациента — прим. мое, Е. П.), если бы он вас побил (вспоминается, простите, актуальное: „в ответ будем бомбить Воронеж“ — прим. мое, Е. П.). Отступление Кутузова — это верх бездарности. …Мы — жертвы климата».400

Из выступления Наполеона после возвращения из России (в Сенате, 20 декабря 1812 г.):

«Война, которую я веду против России, есть война политическая; я веду ее без чувства враждебности. Я желал уберечь ее от того зла, которое она сама себе делала. Я бы мог вооружить большую часть ее населения против ее же самой, провозгласив свободу рабам; …но потому, что я осознавал грубость этого многомиллионного класса русских людей, я отказался от этой меры, которая вылилась бы в смерть и в самые жуткие казни лучших фамилий (Наполеон ведь имел достаточно информации о гражданской войне в России, происходившей параллельно с его операциями — прим. мое, Е. П.)».401

Из прокламации к французской армии (3 мая 1813 г.) после большой победы над русскими при Люцене (Лютцене):

«Сражение при Люцене находится в ряду таких сражений, как Аустерлиц, Йена, Фридланд и Москва-река. В ходе прежней кампании враг не счел нужным в борьбе против наших армий отказаться от тех диких методов, которые использовали его предки: армии татар сжигали своих же товарищей, свои города, саму Святую Москву. …Пусть они остаются в своих ледовых пустынях, останутся в рабстве, в варварстве и коррупции (ощущение, что Наполеон, когда сочинял это, имел возможность смотреть какой-нибудь современный телеканал… — прим. мое, Е. П.), где человек низводится до животного! Вы заслужили похвалу цивилизованной Европы. Солдаты! Италия, Франция, Германия воздают должное вашим действиям».402

Свой анализ ситуации в России Наполеон продолжил во время бесед со своими приближенными на о. Св. Елены. Среди прочего, Наполеон высказался и о реформах Петра I (далее я цитирую отрывок из работы современного исследователя В. Н. Земцова, который специально изучил и обобщил тезисы упомянутых бесед): Если англичане, французы, итальянцы и некоторые другие «входят в одну фамилию», то Россия, скорее, относится к другой «фамилии» — восточной:

«она имеет слабо цивилизованное общество и варварское население».

Наполеон признавал, что Петр I

«не хотел оставлять русских азиатами».

И ради этого провел реформы, попытался

«перенести границы, аккумулировать силы и войти в европейское общество».

Однако это не привело к решительным переменам. Природные условия европейцев, их образ жизни, их дух, характеризующийся развитым чувством долга, личной храбростью, — разительно отличаются от того, что характеризует русских.

«Русские — есть варвары, которые не имеют чувства родины».

По мнению Наполеона, следует различать простое предпочтение той страны и условий, в которых человек родился, что покоится главным образом на невежестве в отношении других стран, от подлинной любви к отечеству, которая сопряжена с осознанием преимуществ своего образа жизни и общественных организаций (эти мысли Наполеона звучат с феноменальной актуальностью и в сегодняшней России! — прим. мое, Е. П.). Далее он заявил:

«Русские — нищие, и это создает для них необходимость завоеваний, продвижения вперед».[46]

Вот поэтому война 1812 г., по мысли Наполеона, фактически и стала общеевропейским делом.

«…это была война здравого смысла и подлинных интересов, война ради покоя и безопасности всех; она была исключительно ради мира и сохранения достигнутого — все было ради европейскости и континентализма. Ее успех был бы использован ради создания баланса [интересов], новых комбинаций, которые бы уничтожили опасности того времени, дабы сменить их будущим спокойствием… Мир, достигнутый в результате разгрома России, стал бы „концом опасностей и началом безопасности. Появился бы новый горизонт, новая работа была бы развернута, наступило бы время полного благополучия и процветания всех. Была бы создана европейская система, и не было бы проблемы ее организовать“, — так заявил Наполеон в августе 1816 г. Развивая эти мысли далее, он поделился с Лас Казом тем, что в 1812 г. мечтал о новом европейском союзе, который был бы естественным „медиатором между старым и новым порядком вещей“. Возникли бы общеевропейские средства сообщения, объединились бы религии, искусства, коммерция… И в этой ситуации, по его словам, у него не было бы „сомнений в отношении процветания“ и самой России».403

Читая подобное, мы с ошеломительной научной, физиологической, если хотите, ясностью осознаем, что имеем дело с гением небывалым по силе интеллекта и прозрения. Наполеон видел историю на века вперед. Если бы его планы осуществились, то мир бы избежал самых главных катастроф своей Новейшей истории: событий 1917 года в России, обеих мировых войн. Наполеон выдвигал концепцию реформ и эволюции как перехода (в сфере политики и экономики) от прошлого к будущему, а не кровавых революций и столь же кровавых подавлений их, какими были полны оба следующие столетия. Наполеон был шансом для мира. И при этом, я повторяю и подчеркиваю: император говорил о своей концепции, но сам он, как мы безоговорочно точно знаем из документов эпохи, не желал войны с Россией. Изначально его реформы во Франции могли быть лишь примером для подражания и учения. Только перманентная агрессия Александра вынудила Наполеона на ответные меры.

Однако вернемся к демиургу Истории и ее исследователю — к Наполеону. 28 апреля 1816 года он заявил:

«…Я шел на Россию во главе всей остальной Европы. Начинание было популярным, дело было европейским. Это было последнее усилие, которое Франции оставалось сделать; предназначением этого усилия была новая европейская система, которая стала бы концом борьбы. Россия была последним ресурсом Англии. Всеобщий мир был в России…»404

Из этого документа эпохи ясно видно: в 1812 г. Наполеон всего лишь продолжил начавшуюся давно борьбу с очередной антифранцузской коалицией, в которой, как известно, русские солдаты (а в 1812 г. и мирные жители) играли роль «пушечного мяса» — на деньги и в интересах Англии и для удовлетворения личных амбиций бездарного царя. Но большее по масштабам предприятие должно было положить конец этой негативной практике.

О составе Великой армии мы находим следующее весьма достоверное по своей фактуре воспоминание Наполеона:

«…400 тыс. человек перешли Вислу; только 160 тыс. (поразительная точность, учитывая сохранившуюся в архивах и известную нам сводную ведомость! — прим. мое, Е. П.) перешли Смоленск для движения на Москву… Половина из этих 400 тыс. людей были австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, вюртембержцы, мекленбуржцы, испанцы, итальянцы, неаполитанцы; императорская армия собственно на треть состояла из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, генуэзцев, тосканцев, римлян, чинов 32-й дивизии, бременцев, гамбургцев и т. д.»[47]405

И это тоже относится к поднятому нами выше вопросу о том, какие потери понесла Франция — а какие Россия и страны, бывшие традиционными союзниками России по антифранцузским коалициям. Урон Франции был, очевидно, не столь значителен, как рисуется в мифотворческих сочинениях.

Все причины больших потерь при походе от Москвы к Неману, а также негативные моменты Русской кампании Наполеон относил (совершенно справедливо: мы успели в том убедиться, используя русские первоисточники) к природным факторам.406 В беседах за 1816 год Наполеон уточнял:

«В России наши потери были значительны, но не настолько, как представляется».

И еще:

«Можно полагать, подсчитав все, что потери России в течение этой кампании, были в 6 раз большими, чем потери Франции в ее современных границах».407

Тему будущего Европы император развивал 14 февраля 1817 г.:

«Однажды Европа осознает, сколь предусмотрительной была моя Русская кампания; у нее [Европы] нет в запасе достаточно времени, нет его и у меня. Несчастье в виде наводнения варваров станет отмщением за отказ от моей политики».408

Весьма любопытны мысли Наполеона относительно перспектив исследования темы (25 октября 1816 г.):

«Впрочем, хорошей истории Русской кампании не увидеть никогда, потому что русские ее не напишут сами или напишут без всякого уважения к правде, и французы прибегнут к красивой страсти, что обернется бесчестьем и дискредитацией своей собственной славы. Разумеется, Русская кампания является наиболее славной, наиболее трудной и наиболее почетной для галлов — среди тех войн, о которых упоминает древняя и новая история».409

Сложно не согласиться с последним утверждением, ведь победы в боях 1812 года были достигнуты в обстоятельствах куда более сложных, нежели в прежние годы. Французским солдатам приходилось действовать, пройдя колоссальный путь, не имея привычного питания и в новых погодных условиях.

Вообще же в 1812 году Наполеон успел многое — начиная с того, что 12 февраля ввел во Франции и во вновь приобретенных территориях более прогрессивную единую систему мер («décret impérial du 12 février 1812»: «Mesures usuelles»).410 Кроме того, во время всего 1812 года император руководил экономическими процессами и масштабными стройками шоссе, зданий и монументов по всей Империи, а по итогам Русской кампании еще и сделал важные научные выводы в смысле истории, политики и менталитета России. Его противник Александр I, со своей стороны, ничего прогрессивного не произвел: скорее, наоборот — царь, как мы уже знаем, пытался разжечь средневековую религиозную террористическую войну. Весь год (впрочем, как и предыдущий — и последующий) он потратил на провоцирование и разжигание войны, погубив значительную территорию европейской части собственной страны и окончательно расстроил финансы.

X

Продолжим подведение итогов исследования.

Война — явление многогранное и комплексное, поэтому определение победителя часто оказывается неоднозначным. Обозначить победителя и проигравшего в конкретном сражении — гораздо проще: там идет речь лишь о военном деле и о математике. Когда же мы обсуждаем широкомасштабный конфликт, в котором сталкиваются народы, идеи, цивилизации, пути дальнейшего развития страны — то нередко приходится признать, что тактическая победа обращается стратегическим поражением, успех правителя — поражением и трагедией для подданных. Если, предположим, тоталитарное государство имеет хотя бы минимальную возможность говорить о тактическом успехе (например, в силу пространства, климата и немыслимых людских потерь), то монстр начинает консервировать все негативные явления общественной жизни страны, настаивать на них с новыми аргументами, а неизбежно создаваемый идеологический миф окончательно лишает томящееся в рабстве население инициативы. Напротив: зримое тактическое поражение государства, находящегося в кризисе, часто приносит позитивные плоды для его развития. К примеру, «Великие реформы» 1860–1870 гг. во многом были ускорены поражением России в Крымской войне, а эпоха свободы, гласности, открытых границ, прав человека, нормальных продуктов питания и т. д. стала возможной лишь после поражения «империи зла» в «холодной войне» с демократическим Западом. После трагических событий 1812–1814 гг. в России начался еще более печальный период, который стал именоваться аракчеевщиной, а затем николаевским безвременьем. Поражение оставшегося порабощенным, но еще и обескровленного народа, общества, а также выяснившееся в ходе войны весьма рельефно цивилизационное отставание означают безусловное поражение России и ее народа в конфликте 1812 года.

Автор солидного исследования о генерале М. А. Милорадовиче В. А. Брюханов резонно замечает:

«Реформы в России за последние триста лет происходили по совершенно сходному сценарию: сначала — военное поражение, демонстрирующее глубину военно-технической отсталости России, затем — реформа, призванная ликвидировать эту отсталость. Так было со времен разгрома Петра I под Нарвой и вплоть до провала Советского Союза в Афганской войне и в гонке вооружений с Соединенными Штатами».411

И тот же автор делает острый, но математически логичный вывод:

«Остается только посожалеть, что в 1812 году потерпела поражение не Россия — пусть даже это и вызовет обвинения в непатриотизме! Ведь в 1812 году Наполеон вовсе не угрожал самому существованию русского народа… Основное, что Россия могла утратить в 1812 году, — это крепостное право. Едва ли это привело бы Россию к худшей катастрофе, чем в 1917 году…»412

И все же, я понимаю, сознание большинства (в т. ч. читателей) инертно, штампы и привычки весьма долговечны. Даже имея перед глазами репрезентативную картину доказательств, рассмотрев тысячи фактов, многим сложно будет встроить в картину мира новую конструкцию. Как это: 1812 год — это победа Наполеона (пусть и несколькими гранями)? Заиленный мозг, давно расположенный и ждущий деменции, атмосфера «хрущёвки» или современного ее аналога, фразы, въевшиеся с детства — все это будет мешать определенным категориям читателей, но мне ведь необходимо донести научные выводы и до них! Поэтому я расскажу такую иносказательную историю.

Предположим, речь идет о семьях двух соседей. Пьющий и задиристый отец одной из них — неудачник и задира, который завидует и ненавидит успешного соседа: и много раз бегал нападать на него. При этом вызывали полицию — и решили пока дело не возбуждать, а решить миром (успешный сосед — добрый и великодушный). Но упомянутый задира готовит очередную вылазку — и уже всем по опыту понятно, что будет. Тогда успешный сосед, не желая видеть грязную и пьяную образину, крушащую его квартиру, подходит к дверям того агрессивного типа, чтобы объясниться. В этот момент алкоголик дает приличному человеку пощечину и отбегает вглубь своей квартиры, прячась за туалетным бачком — его, естественно, преследует достойный, обеспеченный и трудолюбивый сосед, которому нанесли обиду. Он настигает трусливое убожество и размазывает его по стенке. Все это наблюдают дети и жена алкоголика. Но проблема в том, что дети эти — с генетическими болезнями и без образования, больные и с отстающим развитием, а жена — соответствует мужу. Размазав агрессора, приличный сосед, естественно, уходит из его квартиры к себе домой: он ведь и не имел планов захватывать, переселяться жить в грязную, неотапливаемую хибару, где пришлось бы жить с олигофренами и алкоголиками. Но, когда приличный сосед проходит обратно по квартире, его спьяну обливает пивом жена побитого маргинала, он сам вляпывается тапками в грязь, а в спину ему уже лежащий в луже собственной мочи разбитый агрессор швыряет тухлый помидор.

Итак, приличный сосед, который был вынужден наказать алкоголика, выходит из квартиры агрессора, причем заляпанный грязью этого маргинала. Все перечисленное наблюдают дети, которые а) отстают в развитии, б) неграмотные, в) настолько невежественные и мира не видящие, что они не в курсе, что поведение их отца и было причиной того, что его размазали по стенке. В убогом недосознании детей-населения, шпаны, формируется представление о том, что в их единственно правильно живущую семью (хотя отец их бьет, но они же не знают, что это дурно и что есть хорошие родители) ворвался обидчик — а потом благодаря умелому стратегическому броску помидора и посланного потусторонним провидением пива тот, кто хотел захватить их квартиру, изгнан из нее! Авторитет их никчемного отца моментально взлетает до небес, причем эта мразь вдобавок каждый день говорит о грандиозной победе над соседом! При этом достойного соседа всячески шельмуют («кому нужен его Мерседес, когда полезнее ходить пешком или на костылях!»). Побитый алкоголик даже вводит некий особый праздничный день: каждый год в годовщину того, как он битый лежал в луже собственной мочи, вся семья будет это праздновать, напиваясь пуще ежедневного. При этом приличный сосед живет и богатеет, а семья алкоголика загибается, но дети продолжают верить, что их обмочившийся агрессор-отец победил и изгнал того соседа. Они же до сих пор не в курсе, что он и не желал захватывать их крысиный угол. Ситуация усугубляется тем, что детишки, хотя и недоделанные, но на чувство зависти у них вещества хватает: и они даже рады подобному обману отца — ведь других «побед» в их никчемной жизни нет, не было и не будет. В теории, если бы дети сумели связать избивающего их отца, если бы они спросили совета по воспитанию у приличного соседа, если бы этот сосед по доброте душевной отдал бы им старые учебники и костюмы своих детей, то они могли бы зажить лучше: но тогда им пришлось бы признать, что их собственные родители — никчемные существа, а вся их прошлая жизнь — мрак и позор. Поэтому населяющие большую, но холодную и обшарпанную квартиру дети продолжают «плыть по течению», ничего не меняя. Ну, что же: полагаю, теперь я объяснил все предельно доходчиво (хотя так и слышу вопрос от «детей»: «Так вы кого имели в виду?»).

Продолжаем — и возвращаемся от художественных иносказаний к историческим документам. Уже современники событий понимали, что своей многолетней агрессией против Наполеона царь Александр способствовал усилению не России, а Пруссии и Англии. Примечательно письмо (также незамеченное коллегами-историками) генерала А. П. Ермолова А. А. Закревскому (1783–1865) от 17 августа 1818 года (речь идет о выводе оккупационного корпуса из Франции, а также о пруссаках и англичанах):

«Итак, решено уже, что нынешний год союзные войска оставят Францию. Она, кажется, не выпускает из виду составления армий и о крепостях заботится.

Я, сидя здесь в отдалении (в лагере на реке Сунже — прим. мое, Е. П.), от сердца желаю ей счастия, ибо надобна узда на несносную надменность немцев, особливо новой нашей родни и на всемирных ростовщиков Пудингов, которые не к добру себе начали вылезать на твердую землю. Затмившийся блеск оружия возвращается обыкновенным средством, победою, и это сделает Франция подобно другим народам, но я ожидаю гораздо большего, когда мстить она будет претерпенные ею в последние три года наглости и оскорбления».413

В этом отрывке интересно и признание русским военным «наглостей и оскорблений» в отношении Франции — и то, о чем А. П. Ермолов тогда еще не знал, но мог догадываться: будущее новое возвышение Франции и поражение России в Крымской войне (1853–1856). Действительно, в ходе этого противостояния русские были побеждены. Главный триумфатор — император Наполеон III (Шарль Луи Наполеон Бонапарт: 1808–1873): сын брата Наполеона I, короля Голландии, кавалера орденов Святого Андрея Первозванного и Святого Александра Невского Луи (Луиджи, Людовика) Бонапарта (1778–1846) и Ортанс (Гортензии) де Богарне (1783–1837). Французскую сторону на итоговом Парижском конгрессе представлял сын Наполеона I от пани Марии Валевской (урожд. Лончинская: 1786–1817) — талантливый дипломат, министр иностранных дел Франции граф Александр Флориан Жозеф Колонна-Валевский (1810–1868). Именно он обеспечил выгодное сотрудничество Франции с Англией против России, а затем подписал унизительный для Российской империи мир. Даже и само подписание договора проходило в зале, где висел знаменитый портрет Наполеона I кисти Поля Делароша (настоящее имя Ипполит: 1797–1856). Это хорошо видно на парадном отчетном полотне «Подписание Парижского мирного договора» (1856 г.) Луи-Эдуарда Дюбюфа (1819–1883), кстати, ученика упомянутого П. Деляроша. Таким образом, великий император картинно взирал на происходящее. Подобные метафоры и, если позволите, барочное озорство Истории всегда вызывали во мне живейший intérêt esthétique.

Однако продолжим. Известный английский историк наполеоновской эпохи, а также драматург Рональд Фредерик Делдерфилд (1912–1972), имея в виду Александра I и его союзников, так подытожил события:

«Именно их усилия задержали социальное и политическое развитие Европы на два, а то и на четыре поколения».414

Действительно: использовав крепостных рабов, сыграв на комплексах дворянства провинциальной страны, угробив множество собственных мирных жителей, Александр I совершил настоящее историческое преступление, как против собственных подданных — так и против некоторых соседних народов. Созданный в 1815 г. глобальный карательный механизм получил название «Священный союз». Самого его автора — Александра I — еще выдающийся русский историк В. О. Ключевский (1841–1911) интеллигентно называл

«караульным часовым чужих престолов против народов».415

Подытожим. В 1800 году, победив под Маренго армию очередной антифранцузской коалиции, молодой консул с античным профилем Бонапарт вложил меч в ножны, вновь надел гражданский костюм и начал создавать современность. Он хотел идти по пути реформ и постепенных эволюционных преобразований, он желал мира. Плодами его гения, его опытом, новшествами могли воспользоваться правители соседних государств, но в 1805 году Наполеон вынужден вновь начать отбиваться от антифранцузских коалиций, которые длились до 1815 года. Феодальные монархи во главе с не вполне психически адекватным царем Александром и спонсируемые английской олигархией, пошли по пути войны и удушения прогресса. В итоге исторически это означало путь не эволюции, а революции, насилия. Войны, вновь начатые в 1805 году, не завершились в 1815 году — но продолжились постоянными кровавыми военными подавлениями общественных движений: война стала тотальной и подлой. Производные этого ошибочного пути — не менее кровавые революции.

Александра заслуженно возненавидели многие русские офицеры (ставшие позднее декабристами). На это еще не обращали внимания мои коллеги, но когда в 1825 г. царь умер, то в некоторых слоях общества распространилось убеждение, что, на самом деле, он не умер, а арестован и находится «в заключении»!416

И, наконец, об искусстве. Никто до сей поры не задумывался: почему сразу после войны 1812 года (или вообще в девятнадцатом веке) не было создано ни одной значительной по своим художественным свойствам пьесы, посвященной тем событиям? Ведь были великие драматурги! Ответ я вам дам: если писать в реалистической стилистике, то за подобную пьесу могли бы не просто в ссылку отправить, но и казнить; а писать чепуху — авторы «золотого века» не очень-то хотели. Об этом не ведают даже и большинство «специалистов», но сам гениальный А. С. Грибоедов хотел написать такую пьесу, но все же не решился. Однако до нас дошли буквально несколько строчек наброска плана произведения. Все заканчивается крайне печально и безысходно:

ЭПИЛОГ

Вильна

Отличия, искательства; вся поэзия великих подвигов исчезает. М* в пренебрежении у военачальников. Отпускается во-свояси с отеческими наставлениями к покорности и послушанию,

Село или развалины Москвы

Прежние мерзости. М* возвращается под палку господина, который хочет ему сбрить бороду. Отчаяние …………… самоубийство.417

Действительно: что еще остается герою-участнику прочитанной вами кошмарной пьесы о многих главах? Только самоубийство.

По сути, если бы речь шла о стиле изложения в научных трудах физиков, математиков или биологов, все описанное мною на сотнях страницах данной монографии, можно было бы уместить в несколько абзацев. Вот агрессия России несколько лет подряд, нарушение мира, бегство, поражение, война всех против всех внутри страны и т. д. Это обескураживающее простая история: и совершенно не вызывающая удивление тех, кто честно и здраво смотрит на день сегодняшний.

Ученый всегда должен помнить о практической ценности своего исследования для современного читателя: на этой методологической особенности я настаивал всегда. Глубинные выводы возможны только на основе исследования перспективы развития явления назад и вперед по шкале истории. Выше мы документально доказали полнейшую несостоятельность и вообще теоретическую невозможность «Отечественной», «справедливой» войны в России в 1812 г., но интересно поразмышлять над вопросом: а возможна ли она сегодня? Как обстоят дела с отношениями социальных и этнических групп в нынешней России? Насколько интересы так называемой «элиты» совпадают с интересами основной части населения? Чудовищные зверства «станицы Кущёвской», постоянные оффшорные скандалы, преследование свободомыслия, запреты гражданских свобод, мракобесие в школах и институтах, распустившиеся религиозные приматы — вот контекст нынешнего раздумья по сему поводу. Я цитирую архивные документы о коррупции при поставках продовольствия в русскую армию в 1812 г., о том, как помещики посылали в ополчение больных рабов-крестьян, как требовали от армии давить восстание этих рабов, а сами уезжали наслаждаться Францией — и параллельно читаю в СМИ, к примеру, новость о поставке сотен тысяч (!) некачественных пайков для Росгвардии на общую сумму не менее 680 млн рублей.418

И снова мы встречаем «гоголевские имена» — «Барышский мясокомбинат»: писатель украинского происхождения, описывающий Россию на виа Сестина, 125 (именно в этом доме Николай Васильевич Яновский создал свое гениальное произведение «Мертвые души») в Риме бессмертен… Здесь же и скандал на Первом канале: ведущий передачки про «семейные ценности» уличен в том, что снимал ролики про детдомовцев одновременно за деньги Канала, государства и наивной фирмы итальянской (а какой же еще?) плитки. Понятное дело, что он вдобавок состоит в партии, служащих «царю». Но помимо этой мерзости надо еще вспомнить, что тысячи упомянутых детей кто-то из местного населения перед этим бросил. Почти ежедневные новости о самоубийствах раковых больных, у которых нет денег на лекарства — и параллельно гирлянды фотографий семей чиновников в «бездуховных» странах, в которых когда-то формировались легионы Наполеона. А роскошные предметы наполеоновского культа в домах тех же чиновников и их известных братьев?.. Вспоминаем, как в 1812 г. набросились на оставленную Москву многие крестьяне, солдаты и казаки. Задумаемся: а каково отношение к Москве и москвичам сегодня? Обратим свой взор на поведение национальных регионов Российской империи в 1812 году — и соотнесем это с тем, что происходит на окраинах сегодня. Вообще же возьмем на рассмотрение любой из пунктов общественной, экономической, социальной, национальной, ментальной и т. д. жизни современного момента — и сравним подобное с описанным в прошлых главах. Выводы очевидны.

В итоге этой «Бородинской панорамы» я скажу, что сейчас на моем столе оказалась прелестная книжка под названием «Михаил Лермонтов. Бородино» (М., 2014), а на ее обложке невежественные или желающие получше продать эффектно оформленный товар художники и издатели поместили знаменитую картину Эмиля Жана Ораса Верне (1789–1863) «Наполеон в битве при Фридланде» (1836 г.): то есть полотно, посвященное разгрому Наполеоном русской армии 14 июня 1807 года. Таким образом, сколько казенной пропаганде ни буйствовать (тратя бюджетные миллионы) — все равно в итоге наступает Фридланд.

P. S. Образы, запечатленные в произведениях искусства (в картинах, в гравюрах, в скульптуре), не менее важны, чем слова. К большому сожалению, до сих пор многие не только популистские издания и учебники, но и специальные исследования используют в качестве основных иллюстраций (даже на обложке) картины с сильным искажением исторической реальности. К примеру:

«М. И. Кутузов на командном пункте в день Бородинского сражения», художник А. Шепелюк (1951 г.): абсолютно невозможно, чтобы рядом с М. И. Кутузовым находились два главных действующих лица картины-фальшивки — Ф. П. Уваров и М. И. Платов (про базовые неточности в униформе — отдельная тема). Так же ошибочна и сама концепция: идею набега казаков и конницы Ф. П. Уварова на фланг французов придумал не М. И. Кутузов, и вообще никаких подобных активных повелительных жестов в том сражении ему пририсовывать смысла не имеет. Подобная же ошибка (с М. И. Платовым и жестом) видна и в задумке картины С. В. Герасимова (1885–1964) «М. И. Кутузов на Бородинском поле» (1952 г.).

О позорных «ляпах» в изображении униформы можно писать отдельную книгу. Упомяну лишь, что на картине тов. Герасимова С. В. генерал-адъютант Ф. П. Уваров вопиющем образом изображен в кивере (вместо положенной генеральской шляпы), а цвета мундиров у генералов, изображенных в левой части полотна, имеют синеватый оттенок, отличающий их даже от зеленого сюртука М. И. Кутузова (они из разных армий?) Да и сам зеленый цвет наряда Кутузова слишком светлый: по уставу он должен быть болотным — почти черным. На самом деле, русские генеральские мундиры и сюртуки того времени были одинакового темно-зеленого цвета, близкого по оттенку почти к черному (у Кутузова на картине сюртук имеет более светлый и яркий зеленый цвет, чего быть не могло). При этом на других картинах и эскизах С. В. Герасимова русские пехотинцы вообще нарисованы в синих мундирах, наподобие французских (вспоминается, как часто современные местные невежественные «умельцы» компьютерного фотошопа изображают на огромных пропагандистских плакатах к 9 мая немецких солдат, танки Вермахта и самолеты США).

Что касается абсолютно бездарного халтурщика тов. Шепелюка, то он просто скопировал (причем весьма непрофессионально!) ракурсы лиц генералов, изображенных рядом с М. И. Кутузовым, с их портретов из Военной галереи Зимнего дворца. Среди них специалист может опознать А. П. Ермолова (показанного в профиль и без головного убора, как на портрете работы Дж. Доу), графа А. И. Кутайсова (с усами), Н. Н. Раевского (пусть и с добавлением повязки из бинта на голове). Но ученые знают, что при написании портрета А. И. Кутайсова Джордж Доу (или его подмастерья…) использовал в качестве образца миниатюру, на которой был запечатлен 19-летний Саша Кутайсов в штатском костюме и с небольшими юношескими усиками (других, более поздних прижизненных портретов Александра Ивановича, в наличии тогда не оказалось). В 1812 г. генерал-майор артиллерии граф А. И. Кутайсов, конечно, был уже без усов, так как их имели право носить исключительно генералы легкой кавалерии (например, шефы гусарских или уланских полков) и казачьих войск. Также тов. Шепелюк сильно исказил размеры и форму шляп-двууголок и т. д.

Продолжаем. У более солидного (с художественной и исторической точки зрения) живописца еще девятнадцатого века Питера Хесса (1792–1871) на полотне «Сражение под Клястицами» изображены солдаты швейцарского контингента, которые, судя по документам, были за многие километры от поля боя (вместо них следовало бы изобразить, например, солдат 3-го португальского полка). На юбилейной (1912 г.) пропагандистской картине Н. С. Самокиша (1860–1944) «Подвиг солдат Раевского под Салтановкой» генералу Н. Н. Раевскому (мы помним, что он был талантлив в деле шопинга в Европе) пририсованы два его идущих в атаку сына (которые, на самом деле, в атаку не ходили). Растиражированный во многих альбомах, на открытках, марках и фарфоре портрет Наполеона кисти В. В. Верещагина (1842–1904) сильно отличается от истинной внешности императора (запечатленной с натуры, к примеру, А. Ж. Гро, Ж. Б. Изабе, Ж. Л. Давидом и А. Л. Жироде-Триозоном /1767–1824/). Этот квадратный человек с низкими бровями и недостаточно большими глазами, скорее всего, был срисован художником с актера театра Ф. А. Корша (1852–1923) А. М. Яковлева.

Сходство большинства портретов из Военной галереи Зимнего дворца с оригиналами весьма относительное: многие к моменту написания уже умерли (кстати, не все работы принадлежат кисти Дж. Доу — ему помогали именитые подмастерья…). И сам выбор кого «назначить героем» оказался субъективным: те, кому император Александр не благоволил (например, М. Ф. Орлов /1788–1842/ и П. П. Пассек /1779–1825/), были несправедливо вычеркнуты из списка, зато царский любимец — жестокий А. А. Аракчеев, который вовсе не принимал участия в военных действиях, запечатлен и размещен на всеобщем обозрении. Эффектный конный портрет самого Александра I кисти Франца Крюгера (1797–1857) вряд ли имеет право находиться среди генералов 1812 года, так как в 1812 году русский царь от армии бежал, на коне в бой не ходил, а трусливо отсиживался в Петербурге (но портрет висит и продолжает пропаганду среди посетителей). Подобных примеров — множество!

Повторюсь: образы, запечатленные в произведениях искусства, не менее важны, чем слова. В случае истории 1812 года именно пропаганда официозной точки зрения через заказанные царями полотна и работы в других жанрах изобразительного искусства оказала разрушительное воздействие на историческую истину. Но в данном исследовании вы смогли познакомиться с многочисленными документами — российскими и иностранными первоисточниками, и теперь я бы хотел несколько обобщить наши новые знания и предложить (а это не мое желание, а диктат фактов, документов) художникам будущего заполнить пробелы повествования о событиях эпохи 1812 года. То есть наряду с уже существующими героическими работами можно представить и другие изображения того, что отображено в подлинных документах эпохи. Итак, сюжеты картин (и других жанров декоративно-прикладного творчества) могут быть следующими (список не полный, но зато, я подчеркиваю, документально верный):

- Французская актриса и бывшая любовница Наполеона мадемуазель Жорж в опочивальне А. Х. Бенкендорфа (интимная сцена).

- Императрица Всероссийская Елизавета Алексеевна с кавалергардом Алексеем Охотниковым (интимная сцена).

- Императрица Всероссийская Елизавета Алексеевна с Адамом Чарторыйским (интимная сцена).

- Святейший правительствующий синод объявляет Наполеону Бонапарту анафему (возвышенная сцена).

- Александр I награждает Наполеона Бонапарта орденом Святого апостола Андрея Первозванного.

- Купленную дочь крепостного крестьянина уводят из дома в деревню другого помещика.

- Маршал Л. Н. Даву пишет письмо императору Наполеону с предупреждением о том, что русская армия готовится к нападению в 1811 году.

- 15 августа 1811 года Наполеон обращается к русскому послу в Париже с требованием не развязывать конфликт.

- Александр I свистит у окна, слушая доклад М. М. Сперанского.

- Александр I отправляет реформатора М. М. Сперанского в ссылку.

- Александр I бросает отступающую русскую армию — и уезжает в Петербург.

- Александр I душится одеколоном, привезенным из Франции.

- Молодой крестьянин отрубает себе пальцы, чтобы не идти служить в ополчение.

- Крестьяне поджигают помещичью усадьбу.

- Жители литовских земель Российской империи захватывают в плен русских солдат, а затем выдают их освободительной армии Наполеона.

- Могилевский священник устраивает молебен за здравие Наполеона.

- Русские солдаты и администрация поджигают город/деревню (можно сделать серию из десятков полотен).

- Генерал П. И. Багратион пишет письмо, обвиняя во всех несчастьях армии М. Б. Барклая де Толли.

- Генерал М. Б. Барклай де Толли пишет мемуары, обвиняя П. И. Багратиона в грубых ошибках командования.

- М. И. Кутузов на французском языке намекает царю Александру дать ему денег перед отбытием в армию.

- Русские солдаты разбивают палкой люстры в домах перед Бородинским сражением.

- Офицеры пытаются разбудить пьяного атамана М. И. Платова в начале Бородинского сражения.

- Главный хирург Великой армии Д. Ж. Ларрей делает операцию русскому солдату (серия картин).

- Русские солдаты и казаки грабят питейные лавки и дома в Москве (возможно, панорама в стиле Ф. А. Рубо).

- Подмосковные крестьяне грабят дома москвичей.

- Генерал-губернатор Москвы Ф. В. Ростопчин приказывает поджечь город.

- Русские полицейские чиновники поджигают Москву.

- Французские кавалеристы объезжают нетрезвых солдат противника, оставшихся в Москве.

- Французские солдаты выносят из горящих домов оставленных М. И. Кутузовым русских раненых.

- Солдаты Императорской гвардии Наполеона спасают Кремль от огня.

- М. И. Кутузов пишет письмо царю, обвиняя в оставлении Москвы действия М. Б. Барклая де Толли под Смоленском.

- Ф. В. Ростопчин пишет царю донос на М. И. Кутузова.

- М. И. Кутузов и девушка в казацкой униформе (интимная сцена с элементами героического образа и метафизической мудрости).

- Русские солдаты врываются в православный храм в окрестностях Москвы: и грабят его при священнике.

- Русская армия подавляет восстание ополченцев (серия из десятков колоритных полотен).

- Расправа отряда русской армии над ратниками Пензенского ополчения (картина - масштабная круговая панорама).

- Казаки грабят русскую усадьбу.

- Казаки грабят крестьянскую избу.

- Казаки грабят русский монастырь.

- Казаки грабят французский обоз.

- Церковный староста прячет Евангелие и 1000 рублей в «кочку на болоте».

- М. И. Кутузов плюет в лицо русскому офицеру, сообщающему о неожиданном наступлении Наполеона на Малоярославец (живописное полотно с героическим пафосом).

- М. И. Кутузов кричит матом на адъютанта, требуя срочно остановить русских офицеров, пытавшихся ввязаться в бой с Наполеоном под Красным (крупноформатное полотно с эпическими элементами в ампирном стиле).

- Бедная крестьянская изба с десятками обмороженных русских солдат, которым вовремя не подвезли зимнюю одежду.

- Русские солдаты и офицеры выбивают из одежды вшей.

- Императрица Всероссийская Елизавета Алексеевна путешествует по Европе в 1813 году (возможно, серия картин).

- Плененные в Бородинском сражении и на Березине российские солдаты входят под конвоем в Париж.

- Солдаты русской армии дезертируют, вступив на французскую землю в 1814 г.

- Ф. В. Ростопчин переезжает жить в Париж.

- Жена и дочь Ф. В. Ростопчина отказываются от православный веры и переходят в католическую.

- Дочь Николя I Мария выходит замуж за Максимилиана (сына Эжена де Богарне, который, в свою очередь, был пасынком Наполеона и командовал корпусом во время Русской кампании 1812 года).

- А. С. Пушкин пишет оду «Наполеон».

- М. Ю. Лермонтов пишет романтическое стихотворение о Наполеоне.

- Марина Цветаева пишет стихотворение о ее любви к Наполеону.

- Д. С. Мережковский пишет апологетическую книгу «Наполеон».

Можно еще долго продолжать подобный список картин и скульптур, которые бы дополнили иконографию войны 1812 года (подчеркну — именно дополнили, а не составляли бы в нашем сознании единственный образ эпохи). Главное для ученого — это объективность, соразмерность. Поэтому нам необходимо понимать, какой колоссальный пласт визуальной информации остался за скобками казенной пропаганды. История многолика, в ней переплетено героическое и позорное, трагическое и комическое. Как писал (в стихотворении «Послание к Александру Алексеевичу Плещееву») знаменитый литератор, поэт и официальный царский историограф Николай Михайлович Карамзин (1766–1826):

Смеяться, право, не грешно! Над всем, что кажется смешно…

Но, повторюсь, моя книга — это еще и реквием по тем сотням тысячам простых русских крестьян и солдат, которые стали жертвой комплексов царя, бесталанности и корысти некоторых генералов, а также общей цивилизационной отсталости страны. Восстановление исторической истины и справедливости — первейшая цель Историка.

* * *

1 Малоярославецкое сражение 12/24 октября 1812 года. Документы. Воспоминания. Дневники. Письма. Калуга, 2012, с. 187.

2 Понасенков Е.Н. Правда о войне 1812 года. М., 2004, с. 209.

3 Отечественная война 1812 года. Неизвестные и малоизвестные факты. М., 2012, с. 295.

4 Там же.

5 Подробнее: Записки графа Е.Ф. Комаровского. М.: Внешторгиздат, 1990.

6 Об этом среди прочего — см.: Клейн Л.С. Другая сторона светила. Необычная любовь выдающихся людей. Российское созвездие. СПб., 2002, с. 511 и др.

7 О прославленной чете детальнее: Кушниров М. Любовь Орловой и Александрова. Жизнь как кино. М., 2015.

8 По данной теме — см., например: Храмов Ю.А. Арденне Манфред фон. // Физики: Биографический справочник. Под ред. А.И. Ахиезера. М.: Наука 1983, с. 18; Barkleit, Gerhard. Manfred von Ardenne. Selbstverwirklichung im Jahrhundert der Diktaturen. B.: Duncker & Humblot, 2006.

9 Современное репрезентативное исследование сталинской индустриализации: Davies R.W. The Industrialisation of Soviet Russia. In 5 Volumes. London: Palgrave Macmillan, 1980–2003.

10 Мельгунов С.П. Александр I. М., 2010, с. 238.

11 Там же, с. 239.

12 Там же.

13 Там же.

14 Там же.

15 Chambray G. Histoire de l'expédition de Russie. P., 1838, v. 2, p. 314–315.

16 Замойский А. 1812. Фатальный марш на Москву. М., 2013, с. 192.

17 Там же, с. 191–192.

18 Соболева И.А. Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года. СПб., 2012, с. 333.

19 Там же.

20 Пастухов Ф.Ф. Наполеон I. Сон великого завоевателя: Поэма. М., 1912, с. 245.

21 Записки А.П. Ермолова. 1798–1826 гг. М., 1991, с. 223; О действиях М.И. Кутузова на данном этапе — см. также: Понасенков Е.Н. Правда о войне 1812 года. М., 2004, с. 210.

22 Малоярославецкое сражение 12/24 октября 1812 года… с. 185.

23 Там же, с. 188–189.

24 Современное документальное исследование о сражении: Васильев А.А. Сражение при Малоярославце 12/24 октября 1812 года. Малоярославец, 2002. Также по теме маневра Наполеона: Никулищев Б.А. Марш-маневр Наполеона на Малоярославец. // Военно-исторический сборник, 1911, № 2, с. 135–149; Абалихин Б.С. О стратегическом плане Наполеона на осень 1812 года. // Вопросы истории, 1985, № 2, с. 62–79.

25 Васильев А.А. Указ. соч., с. 91.

26 Отечественная война 1812 года и освободительный поход русской армии 1813–1814 годов. Энциклопедия. М., 2012, т. 2, с. 418.

27 Васильев А.А. Указ. соч., с. 98–99.

28 Там же, с. 99.

29 Там же, с. 91, 93.

30 Малоярославецкое сражение 12/24 октября 1812 года… с. 192.

31 Замойский А. Указ. соч., с. 196.

32 Löwenstern W. H. von. Mémoires du Général-major russe Baron Löwenstern (1776–1858) publiés d`aprés le manuscrit original et annotés par M.-H. Weil. Tome premier (1776–1812). P., 1903, p. 273.

33 Местр Ж. де. Петербургские письма (1803–1817). СПб., 1995, с. 239.

34 1812–1814: Секретная переписка генерала П.И. Багратиона. Личные письма генерала Н.Н. Раевского. Записки генерала М.С. Воронцова. Дневники офицеров Русской армии. М., 1992, с. 218 (на странице 219 приведена фотокопия подлинника письма).

35 Бантыш-Каменский Д.Н. Российские генералиссимусы и генерал-фельдмаршалы. М., 2011, с. 315.

36 Эпоха Наполеона. Русский взгляд. Книга четвертая. М., 2017, с. 16.

37 Montagu V.M. Napoleon and his adopted son. N.Y., 1914, p. 265.

38 РГАДА. Ф. 30. Д. 266. Л. 39об, Л. 37; 267. Л. 35об; 269, Л. 534 и др.

39 Кассирский И.А. Ж.Д. Ларрей и скорая помощь на войне. М., 1939, с. 32.

40 Васильев И.Н. Несколько громких ударов по хвосту тигра. М., 2001, с. 217.

41 Там же.

42 Там же.

43 Рэй М.-П. Страшная трагедия. Новый взгляд на 1812 год. М., 2015, с. 209.

44 Военский К. Отечественная война в русской журналистике: библиогр. сб. ст., относящихся к 1812 г. М., 2007, с. 57.

45 Там же, с. 106.

46 Отечественная война 1812 года в современной историографии: Сб. обзоров и реф. М., 2012, с. 35.

47 Вильсон Р.-Т. Дневник и письма 1812–1813. СПб., 1995, с. 244.

48 Васильев И.Н. Указ. соч., с. 219.

49 Гарин Ф.А. Изгнание Наполеона. М., 1948, с. 372–373.

50 Там же, с. 377.

51 Замойский А. Указ. соч., с. 223.

52 Богданович М.И. История отечественной войны 1812 года. М., 2012, с. 53.

53 На войне под наполеоновским орлом. Дневник (1812–1814) и мемуары (1828–1829) вюртембергского обер-лейтенанта Генриха фон Фосслера. М., 2017, с. 91–93.

54 Там же, с. 168–169.

55 Михайловский-Данилевский А.И. Описание Отечественной войны 1812 года. М., 2007, с. 527.

56 Замойский А. Указ. соч., с. 204.

57 Там же, с. 199.

58 Малоярославецкое сражение 12/24 октября 1812 года… с. 299.

59 1812 год. Воспоминания воинов русской армии. М., 1991, с. 420.

60 Промыслов Н.В. Война 1812 года в письмах французских солдат. // Французский ежегодник. М., 2006, с. 227–228.

61 Там же, с. 223.

62 Замойский А. Указ. соч., с. 202.

63 Завадский Р.В. Своя чужая война. Дневник русского офицера вермахта 1941–1942 гг. М., 2014, с. 149, 151.

64 Крайденов В.Ф. 1812 год на Старой Калужской дороге. М., 2011, с. 125.

65 Местр Ж. де. Указ. соч., с. 243.

66 Фабер дю Фор Х.В. война 1812 года: Иллюстрированный дневник участника. М., 2011, с. 121. В связи с упоминанием успехов похода на Москву отмечу, что этот очевидец также рассматривал Бородинское сражение как победу Наполеона (Там же, с. 85).

67 Маевский С.И. Мой век. 1793–1826. М., 2015, с. 56–57.

68 Там же, с. 57.

69 Отечественная война 1812 года и освободительный поход русской армии 1813–1814 годов. Энциклопедия: В 3 т. М., 2012, т. 2, с. 222.

70 Там же; Богданович М. История войны 1812 года по достоверным источникам. СПб., 1860, т. 3, с. 114.

71 Замойский А. Указ. соч., с. 220–222.

72 Васильев И.Н, к.и.н., Попов А.И., д.и.н. Сражение при Красном. М., 2013, с. 95.

73 Там же, с. 96. Подчеркну, что мемуары Ж.Д. Фрейтага являются принципиально важным источником по данному сюжету: Mémoires du général J.-D. Freytag, ancien commandant de Sinnamari et de Conamara. P., t. 2, 1824.

74 Там же.

75 Там же.

76 Там же, с. 96–97.

77 Там же, с. 97.

78 Там же.

79 Там же.

80 Там же, с. 99.

81 Давыдов Д. Дневник партизана. СПб., 2012, с. 113–114.

82 Фабер дю Фор Х.В. Указ. соч., с. 124.

83 Отечественная война 1812 года и освободительный поход русской армии 1813–1814 годов… т. 2, с. 225.

84 Исдейл Ч.Дж. Наполеоновские войны. Ростов-на-Дону, 1997, с. 489.

85 Там же, с. 10.

86 Маевский С.И. Указ. соч., с. 63.

87 Об истории Севрской мануфактуры подробнее: Lechevallier-Chevignard G. La Manufacture de porcelaine de Sèvres: histoire, organisation, ateliers, musée céramique, répertoire des marques et monogrammes d'artistes. P., 2013.

88 Федотова Е.Д. Канова: Художник и его эпоха. М., 2002, с. 443.

89 Богданович М.И. История Отечественной войны 1812 года по достоверным источникам. СПб., 1860, т. 3, с. 478.

90 Данные по численностям русских сил приведены по: Отечественная война 1812 года и освободительный поход русской армии 1813–1814 годов. Энциклопедия: в 3 т. М., 2012, т. 1, с. 162.

91 Понасенков Е.Н. Указ. соч., с. 211.

92 Замойский А. Указ. соч., с. 239.

93 Там же, с. 230–231.

94 Отечественная война 1812 года и освободительный поход русской армии 1813–1814 годов… с. 163.

95 Там же.

96 Там же.

97 Там же.

98 Фэн А. Записки тысяча восемьсот двенадцатого года, служащие к истории Императора Наполеона, сочинение барона Фэна, состоявшего при нем секретарем-архивистом. Том I и II. СПб., 2017, с. 572.

99 См., например: Харкевич В. Березина. СПб., 1893; Соколов О.В. Корпус Виктора на Березине. // Военно-историческая фигурка, 1998, № 1; Постникова А.А. Указ. соч.

100 Отечественная война 1812 года и освободительный поход русской армии 1813–1814 годов… с. 165.

101 Замойский А. Указ. соч., с. 225.

102 Давыдов Д. Указ. соч., с. 128; Понасенков Е.Н. Указ. соч., с. 211.

103 Понасенков Е.Н. Указ. соч., с. 211–212.

104 Там же, с. 212.

105 Местр Ж. де. Указ., с. 243.

106 Искюль С.Н. Война и мiр в России 1812 года. СПб., 2015, с. 574.

107 Там же, с. 574–575.

108 Там же, с. 572.

110 Вильсон Р.-Т. Указ. соч., с. 198.

111 Там же, с. 204.

112 Замойский А. Указ. соч., с. 247.

113 Хесс Э. Русский дневник. СПб., 2007, с. 51.

114 Там же, с. 52.

115 Sokolov O.V. La campagne de Russie. Berezina. // Napoleon Ier. № 10, 2001, p. 49; Рэй М.-П. Указ. соч., с. 224; Замойский А. Указ. соч., с. 224.

116 Там же.

117 Отечественная война 1812 года и освободительный поход русской армии 1813–1814 годов… с. 344.

118 Давыдов. Д. Указ. соч., с. 328.

119 Местр Ж. де. Указ. соч., с. 243.

120 Богданович М.И. История царствования императора Александра I и России в его время. СПб., 1869, т. 2, с. 105.

121 М.И. Кутузов. Сборник документов. М., 1955, т. 4, ч. 2, с. 430.

122 Вигель Ф.Ф. Записки. М., 1928, т. 2, с. 28.

123 Военский К. Исторические очерки и статьи, относящиеся к 1812 году. М., 2011, с. 88.

124 Местр Ж. де. Указ. соч., с. 241.

125 Троицкий Н.А. Фельдмаршал Кутузов: мифы и факты. М., 2002, с. 308.

126 «Российский Архив (История Отечества в свидетельствах и документах XVIII–XX вв.)». Вып. VII, М., 1996, с. 183.

127 Нарышкина Н. 1812 год, граф Ростопчин и его время. С.-Пб., 2016, с. 186.

128 Жомини А.-А. Политическая и военная жизнь Наполеона. Сочинение генерал-адъютанта барона Жомини. М., 2013, с. 625; Клаузевиц К. 1812 год. М., 1937, с. 128; Меринг Ф. Очерки по истории войн и военного искусства. М., 1956, с. 322.

129 Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 307.

130 Наполеон в России в 1812 году. М., 1905, с. 177–178.

131 Богданович М.И. История отечественной войны 1812 года… с. 601–602.

132 Шильдер Н.К. Император Александр I. Его жизнь и царствование. СПб., 1905, т. 3, с. 126.

133 Всеобщая история, обработанная «Сатириконом». Л., 1990, с. 219.

134 Чандлер Д. Военные кампании Наполеона. М., 1999, с. 516.

135 Троицкий Н.А. 1812. Великий год России. М., 2007, с. 441.

136 Рэй М.-П. Указ. соч., с. 224.

137 Ливен Д. Россия против Наполеона: борьба за Европу, 1807–1814. М., 2012, с. 366–367.

138 Замойский А. Указ соч., с. 247.

139 Фабер дю Фор Х.В. Указ. соч., с. 129.

140 Исдейл Ч.Дж. Указ. соч., с. 106.

141 Коленкур А. де. Поход Наполеона в Россию. Смоленск, 1991, с. 344–345.

142 Балябин А.А. Борисов, Березина… Последняя надежда Наполеона. Минск, 2012, с. 25.

143 Там же.

144 Там же.

145 Там же, с. 25–26.

146 Там же, с. 26–27.

147 Там же, с. 27–28.

148 Довнар-Запольский А. У Машерова были французские предки? // Комсомольская правда: сетевое издание, 21 февраля, 2008.

149 Попов А.И. Великая армия в России. Погоня за миражом. Самара, 2002, с. 330–340.

150 Замойский А. Указ. соч., с. 249.

151 Там же.

152 Местр Ж. де. Указ. соч., с. 208–209.

153 Фэн А. Указ. соч., с. 580.

154 Наполеон в России в 1812 году… с. 179.

155 Замойский А. Указ. соч., с. 254.

156 Лякин В.А. Наполеон в России: 167 дней: историческая хроника. Мозырь, 2013, с. 344–345.

157 Замойский А. Указ. соч., с. 259.

158 Лякин В.А. Наполеон в России… с. 345.

159 Там же, с. 345–346.

160 Там же, с. 350.

161 Там же, с. 352–353.

162 Замойский А. Указ. соч., с. 269.

163 Коленкур А. де. Указ. соч., с. 335; Лякин В.А. Указ. соч., с. 354.

164 Замойский А. Указ. соч., с. 255, 274.

165 Там же, с. 248.

166 Там же, с. 250.

167 Тьер Л-А. История Консульства и Империи. Книга II. Империя: в четырех томах. М., 2014, т. 3, с. 711.

168 Об этом и о том, как И. Мюрат (Ж. Мюра) стегал плеткой казаков — смотрите яркую работу видного знатока наполеоновской эпохи и трудолюбивого ее исследователя, В.Н. Шиканова, «Созвездие Наполеона» (М., 1999): с. 207 и др. Другие детальные биографии маршала: Gallois L. Histoire de Joachim Murat. P., 1828; Hulot F. Murat. La chevauchée fantastique. Présenté par Son Altesse le Prince Murat. P., 1998; Prieur J. Murat et Caroline. P., 1985.

170 Тюлар Ж. Мюрат, или Пробуждение нации. М., 1993, с. 287.

171 Там же.

172 Там же, с. 289.

173 Montagu V.M. Op. cit., p. 273.

174 Искюль С.Н. Указ. соч., с. 576.

175 Троицкий Н.А. Александр I и Наполеон. М., 1994, с. 109.

176 Елизавета и Александр. Хроника по письмам императрицы Елизаветы Алексеевны. 1792–1826. М., 2013, с. 128–129.

177 Искюль С.Н. Указ. соч., с. 594–595.

178 Там же, с. 579.

179 Там же, с. 602–603.

180 РГИА. Ф. 1286. Оп. 2. 1812. Ед. хр. 162. Л. 47.

181 Отечественная война и ее причины и следствия. М., 1912, с. 162.

182 Давыдов Д. Указ. соч., с. 134.

183 Троицкий Н.А. Фельдмаршал Кутузов… с. 299.

184 Богданович М.И. История войны 1812 года. М., 2012, с. 616.

185 Там же, с. 616–617.

186 Там же, с. 574.

187 Замойский А. Указ. соч., с. 253.

188 Вильсон Р.Т. Указ. соч., с. 244.

189 Лесничий В. Потомки Кутузова головой ответили за предка. // Мир новостей, 11 сентября 2012.

190 Нарышкина Н. Указ. соч., с. 135.

191 Там же, с. 139.

192 Там же, с. 207.

193 Внешняя политика России XIX и начала XX века. Серия I, т. VII, М., 1970, с. 292–293.

194 Керсновский А.А. История русской армии. Париж, 1969, т. 1, с. 205.

195 Горяинов С. 1812. Документы Государственного и Санкт-Петербургского главного архива. СПб., 1912, ч. 1, с. 450.

196 Печерин Я.И. Исторический обзор росписей государственных доходов и расходов с 1803 по 1843 год включительно. СПб., 1896, с. 37–55.

197 Хромов П.А. Экономическое развитие России в XIX–XX веках (1800–1917). М., 1950, с. 119.

198 Корнилов А.А. Курс истории России XIX в. М., 1912, ч. 1, с. 202.

199 Хесс Э. Указ. соч., с. 64.

200 Искюль С.Н. Указ. соч., с. 733. Автор ссылается на достоверный источник: Арсеньев К.И. Начертание статистики Российского государства. СПб., 1818, т. 1, с. 51.

201 James J.T. Journal of a Tour in Germany, Sweden, Russia, Poland in 1813–14. L. 1819, v. 2, p. 57.

202 Ibid.

203 Отечественная война и русское общество. М., 1912, т. V, с. 53.

204 Нарышкина Н. Указ. соч., с. 161–163.

205 Отечественная война 1812 года и освободительный поход русской армии 1813–1814 годов. Энциклопедия. М., 2012, т. 1, с. 344.

206 Там же; РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 3588.

207 Robertson J.W. The Life and Campaigns of Napoleon Bonaparte, from his birth down to his departure for St. Helena. Newcastle upon Tyne: Mackenzie and Dent, 1815, p. 497.

208 Подробнее о пленении: Из записок покойного В.А. Перовского. // Русский архив, 1865, № 1.

209 Шрайбер Э.Л. Жорж Сименон. Л., 1983, с. 281–282.

210 Записки о Московии барона Гербернштейна. СПб., 1866, с. 25–26.

212 Отечественная война 1812 года и освободительный поход русской армии 1813–1814 годов. Энциклопедия. М., 2012, т. 1, с. 342.

213 Отечественная война 1812 года и освободительный поход русской армии 1813–1814 годов… с. 343.

214 Нарышкина Н. Указ. соч., с. 218.

215 Упоминание этого случая содержится, например, в этом издании: Du Casse A. Le général Vandamme et sa correspondance, Didier, P., 1870; подробнее о генерале Д.Ж.Р. Вандамме: Gallaher J.G. Napoleon’s Enfant Terrible: General Dominique Vandamme. University of Oklahoma Press, 2008.

216 Отечественная война 1812 года и освободительный поход русской армии 1813–1814 годов… с. 343.

217 Замойский А. Указ. соч., с. 277.

218 Русская старина, 1896, т. 86, № 4, с. 109–114.

219 Замойский А. Указ. соч., с. 277.

220 Россия и Европа. Эпоха Наполеоновских войн. М., 2012, с. 236–237.

221 Военнопленные армии Наполеона в России. 1806–1814. Мемуары. Исследования.

С.-Пб., с. 513–514.

222 Промыслов Н.В. Французское общественное мнение о России накануне и во время войны 1812 года. М., 2016, с. 213.

223 Двенадцатый год. Исторические документы собственной канцелярии Главнокомандующего 3-ю Западною Армиею генерала-от-кавалерии А.П. Тормасова. С.-Пб., 1912, с. 11.

224 Отечественная война 1812 года и освободительный поход русской армии 1813–1814 годов… с. 344.

225 Бумаги, относящиеся до отечественной войны 1812 года, собранные и изданные П.И. Щукиным. Ч. 3. М., 1898, с. 27–40.

226 Богданович М.И. История Отечественной войны 1812 года, по достоверным источникам. СПб., 1860, т. 3, с. 517–518.

227 Соколов О.В. Первая Итальянская кампания Бонапарта. 1796–1797. Ч. 1. М.—С.-Пб., 2016, с. 52.

228 Соколов О.В. Армия Наполеона. СПб., 1999, с. 398.

229 Hamilton-Williams D. The fall of Napoleon. L. 1994, p. 29; Чандлер Д. Указ. соч., с. 528.

230 Жучков К.Б. Русско-французское противостояние в конце 1812 — начале 1813 гг. М., 2013, с. 12.

231 Отечественная война 1812 года и освободительный поход русской армии 1813–1814 годов. М., 2012, т. 3, с. 362.

232 Замойский А. Указ. соч., с. 276.

233 Там же, с. 259.

234 Военский К. Указ. соч., с. 89.

235 Замойский А. Указ. соч., с. 276.

236 Жучков К.Б. Указ. соч., с. 12.

237 Там же, с. 117.

238 Замойский А. Указ. соч., с. 274.

239 Там же.

241 Вильсон Р.-Т. Указ. соч., с. 230.

242 Суданов Г. 1812. Всё было не так! М., 2012, с. 361.

243 Robertson J.W. Op. cit., p. 497.

244 Ibid, p. 482.

245 Урланис Б.Ц. История военных потерь. С.-Пб., с. 77–79.

246 Расчеты Т. Ленца: Lentz T. Nouvelle histoire du Premier Empire: L'effondrement du système napoléonien 1810–1814. P., 2004, p. 376–377.

247 Тургенев Н. Указ. соч., с. 26.

248 Шильдер Н.К. Указ. соч., с. 137.

249 Троицкий Н.А. Указ соч., с. 325.

250 Шильдер Н.К. Указ соч., с. 142.

251 Николай Михайлович, вел. кн. Император Александр I: Опыт исторического исследования. М., 1999, с. 110.

252 К примеру, см.: РГВИА. Ф. 103. Оп. 208 в. Св. 48. Д. 2(9) и др.

253 Одна война — четыре кампании. // Родина, 2002, № 8, с. 70.

254 Полное собрание законов Российской империи с 1649 г. СПб., 1830, т. 38, № 29 432.

255 Тургенев Н. Россия и русские. М., 2001, с. 27.

256 Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 322.

257 Подробнее о резервах и пополнениях: Шведов С.В. Комплектование, численность и потери русской армии в 1812 г. // История СССР, 1987, № 4, с. 138–139 и др.

258 Вильсон Р.-Т. Указ. соч., с. 244.

259 М.И. Кутузов. Сборник документов… с. 495, 502, 582.

260 Там же, с. 551.

261 Батюшков К.Н. Опыты в стихах и прозе. М., 1978, с. 413.

262 1812–1814: Секретная переписка генерала П.И. Багратиона… с. 236.

263 Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 327.

264 Марин С.Н. Милонов М.В. Стихотворения. Драматические произведения, сцены и отрывки. Письма. Воронеж, 1983, с. 147.

265 Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 327.

266 Нарышкина Н. Указ. соч., с. 192.

267 Родина, 2012, № 6, с. 52.

268 Там же, с. 53.

269 Экштут С. Страсти по мыльному пузырю. // Родина, 2002, № 8, с. 125.

270 Нарышкина Н. Указ. соч., с. 139.

271 Майоров В.В. «Не нам, не нам, а имени твоему». // Военно-исторический журнал, 2004, № 1, с. 60–61.

272 Нарышкина Н. Указ. соч., с. 192.

273 Григорьев Б.Н. Бернадот. М., 2013, с. 255–256. Детальные биографии Ж.-Б. Бернадота: Palmer A. Bernadotte: Napoleon's Marshal, Sweden's King. L., 1990; Barton, Sir Dunbar Plunket. The Amazing Career of Bernadotte 1763–1844. Boston, 1930.

274 Базен К. Бернадот: гасконский кадет на шведском троне. М., 2014, с. 166.

275 Об этом подробнее: Карабанов П.Ф. Списки замечательных лиц русских. М.: Унив. тип., 1860.

276 Григорьев Б.Н. Указ. соч., с. 251.

277 Там же, с. 252.

278 1812–1814: Секретная переписка генерала П.И. Багратиона… с. 238.

279 Там же.

280 Подробнее о Карле XIII и его семье: Findeisen J-P. Die Schwedische Monarchie — Von den Vikingerherrschern zu den modernen Monarchen. Band 2: 1612 bis heute. Kiel, 2010.

281 1812–1814: Секретная переписка генерала П.И. Багратиона… с. 237.

282 Пушкин А.С. Собрание сочинений в десяти томах. М., 1962, т. 7, с. 218.

283 1812–1814: Секретная переписка генерала П.И. Багратиона… с. 238.

284 Михайловский-Данилевский А.И. Записки о походе 1813 г. СПб., 1834, с. 67.

285 Мелентьев В.Д. Кутузов в Петербурге. Л., 1986, с. 164; Гуляев Ю.Н., Соглаев В.Т. Фельдмаршал Кутузов. М., 1995, с. 373; Шуазель-Гуфье С. Воспоминания об императоре Александре I и императоре Наполеоне I графини Шуазель-Гуфье. СПб., [1879] с. 130 и др.

286 М.И. Кутузов Сборник документов… т. 5, с. 550.

287 Фельдмаршал Кутузов. Документы, дневники, воспоминания. М., 1995, с. 274

288 Там же, с. 276.

289 Там же, с. 278.

290 Там же, с. 290.

291 Там же, с. 292.

292 Там же, с. 293.

293 Там же, с. 444.

294 Пунин Л.Н. Фельдмаршал Кутузов. М., 1957, с. 220; Большая советская энциклопедия, 2-е изд. М., 1953, т. 24, с. 147.

295 Павленко Н.И. Екатерина Великая. М., 2006, с. 50.

296 Нарышкина Н. Указ. соч., с. 71, 222.

297 Соболева И.А. Указ. соч., с. 250.

298 Местр Ж. де. Указ. соч., с. 220.

299 Троицкий Н.А. Александр I и Наполеон… с. 112.

300 Никулин Л.В. России верные сыны. М., 1955, с. 13.

301 Троицкий Н.А. Фельдмаршал Кутузов… с. 338.

302 Вильсон Р.-Т. Указ. соч., с. 107, 238.

303 Об эксгумации и перенесении праха Наполеона подробнее: Laumann E.M. Le retour des cendres. P., 1904; Bourguignon J. Le retour des Cendres. P., 1941; Benhamou A. L'autre Sainte-Hélène. P., 2010.

304 Эпоха Наполеона. Русский взгляд. Книга четвертая… с. 431.

305 Абалихин Б.С., Антонов В.С., Богданов Л.П. и др. «Бессмертен тот, Отечество кто спас»: Михаил Илларионович Кутузов. М., 1995, с. 296.

306 Сироткин В.Г. Александр Первый и Наполеон. Дуэль накануне войны. М., 2012, с. 241.

307 Пушкин А.С. Указ. соч., с. 209.

308 Эти и другие вирши Милонова — см. по: Марин С.Н., Милонов М.В. Указ. соч.

309 Арапов П. Летопись русского театра. СПб., 1861, с. 376; Вольф А.И. Хроника русских театров. СПб., 1877, с. 14; Северная Пчела, 1833, № 83.

310 Местр Ж. де. Указ. соч., с. 245.

311 Нарышкина Н. Указ. соч., с. 214.

312 Радожицкий И.Т. Походные записки артиллериста, с 1812 по 1816 год. М., 1835, ч. 2, с. 158.

313 РГВИА. Ф. 103. Оп. 3/209б. Д. 120 (Св. 11. Д. 2). Л. 105.

314 Отрищенко Я.О. Записки генерала Отрищенко. // Русский вестник, 1877, т. 132, с. 245–246.

315 Маевский С.И. Указ. соч., с. 109.

316 Казаков И.М. Поход во Францию в 1814 г. // Русская старина, 1908, № 3, с. 537–538.

317 Ульянов И. И эти нас побили? // Родина, 2002, № 8, с. 76 (цитата из записок генерал-майора Н.П. Ковальского).

318 Подробнее на эту тему — см. исследование кандидата исторических наук А.А. Орлова: Родина, 2002, № 8, с. 92.

319 Там же.

320 Там же.

321 Там же, с. 93.

322 Лашук А. Наполеон. История всех походов и битв. 1796–1815. М., 2008, с. 591.

323 Там же, с. 592–593.

324 Там же, с. 596.

325 Там же.

326 Там же, с. 600.

327 Там же, с. 610.

328 Могилевский Н.А. От Немана до Сены: заграничный поход русской армии 1813–1814 гг. М., 2012, с. 90.

329 Там же, с. 91–92.

330 Там же, с. 92.

331 Там же, с. 94–95.

332 Там же, с. 94–95.

333 Нарышкина Н. Указ. соч., с. 215–216.

334 Шердейбауер А. Жизнь и смерть на Восточном фронте. Взгляд со стороны противника. М., 2007, с. 165.

335 Николаев А.П. Наполеон в Москве. М., 2008, с. 155.

336 Аурова Н.Н. Заграничные походы русской армии 1813–1814 гг.: социокультурный аспект. М., СПб., 2015, с. 170.

337 Нарышкина Н. Указ. соч., с. 218.

338 Мнение русских о самих себе: сост. К. Скальковский. М., 2001, с. 71.

339 См. интервью с Ю.П. Любимовым: «Человек, который хочет понравиться, не может быть проводником идеи». // The New Times, 26.03.2007.

340 Записки Ивана Степановича Жиркевича. 1789–1848. М., 2009, с. 117.

341 Ковалевский Е. П. Граф Блудов и его время. (Царствование императора Александра I). М., 2016, с. 106.

342 James J.T. Op. cit., p. 39–40.

343 Богатые мира сего. Ростов-на-Дону, 1998, с. 287.

344 Об этой семье банкиров подробнее: Davis R. The English Rothschilds. L., 1983; Лотман Г. Ротшильды — короли банкиров. Минск, 1997.

345 Богатые мира сего… с. 292.

346 Мельникова Л.В. Франция и французы глазами русских участников военной кампании 1814 г. // Освободительные походы русской армии 1813–1814 гг. в истории и России и Европы: Материалы Международной научной конференции (Москва, 25–26 марта 2014 г.). М., 2014, с. 118 (замечу, что «военные кампании» — это безграмотная формулировка, по сути, тавтология, но так у автора статьи…).

347 Kladstrup D. and P. Champagne: How the World’s Most Glamorous Wine Triumphed Over War and Hard Times. New York: William Morrow, 2005, p. 83–84.

348 Подробнее — см. статью М. Лемуткиной «Руководство движения „Бессмертный полк“ не поделило власть и гранты: „Мы в центральном штабе ни хрена не знаем!“» // Московский комсомолец, № 27 325 от 15 февраля 2017 г.

349 Россия и СССР в войнах XX века: Статистическое исследование. М., 2001, с. 514.

350 Пришвин М.М. Дневники. 1948–1949. М., 2014, с. 305.

351 «Российский архив (История отечества в свидетельствах и документах XVIII–XX вв.)». Выпуск VII, М., 1996, с. 53.

352 Отечественная война 1812 года. Неизвестные и малоизвестные факты… с. 318.

353 Там же.

354 Там же, с. 322–324.

355 Там же, с. 324–326.

356 Там же, с. 293–294.

357 Там же, с. 294.

358 Забытый парад русской армии: Вертю. 1815. М., 2015, с. 196. Любопытно, что данная книга, в которой приводится эта впервые переведенная на русский язык песня, издана «при поддержке Фонда возрождения традиций виноделия „Наследие Абрау-Дюрсо“»…

359 Карпов А.К. Записки полковника Карпова. 1807–1837. Витебск, 1910, с. 14, 11.

360 Местр Ж. де. Указ. соч., с. 240.

361 Там же, с. 220.

362 Нарышкина Н. Указ., соч., с. 151.

363 Отечественная война 1812 года. Неизвестные и малоизвестные факты… с. 314.

364 Фонвизин М.А. Обозрение проявлений политической жизни в России. // Общественные движения в России в первую половину XIX века. СПб., 1906, т. 1, с. 82.

365 Гарин Ф.А. Указ. соч., с. 642.

366 Там же, с. 640.

367 Там же, с. 640–641.

368 Там же, с. 643.

369 Там же, с. 643–644.

370 Забытый парад русской армии… с. 8, 132–140 и др.

371 Подробнее об этих художниках: Garric J.-Ph. Percier et Fontaine: les architectes de Napoléon. P., 2012.

372 Забытый парад русской армии… с. 132.

373 Подробнее об изобретении Х. Шмайссера: Moczarski N. Die Ära der Gebrüder Schmeisser in der Waffenfabrik Fa. C. G. Haenel Suhl 1921–1948. Ein weitgehend unbekanntes Kapitel Suhler Industriegeschichte. // Hildburghausen: Jahrbuch des Hennebergisch-Fränkischen Geschichtsvereins. 1999, s. 237–268.

374 Берг Е. На памятнике Михаилу Калашникову в Москве обнаружили немецкий автомат. Скульптор объяснил, что взял изображение «из интернета». // Meduza 18:30, 22 сентября 2017 (сетевое издание). На эту же тему — см. материал «МК»: -pamyatnika-kalashnikovu-shherbakov-prizval-smi-naplevat-na-oshibku.html

375 Гарин Ф.А. Указ. соч., с. 642.

376 Там же, с. 643.

377 Там же, с. 644.

378 Там же.

379 Нарышкина Н. Указ. соч., с. 156–157.

380 Искюль С.Н. Указ. соч., с. 725.

381 Нарышкина Н. Указ. соч., с. 222.

382 Нарышкина Н. Указ. соч., с. 173.

383 Там же, с. 171.

384 Там же, с. 173.

385 Там же, с. 183.

386 Там же, с. 191–192.

387 Там же, с. 195–196.

388 Там же, с. 204.

389 Там же.

390 Там же, с. 166.

391 Там же, с. 238.

392 Там же, с. 212.

393 Земцов В.Н. Наполеон о войне с Россией в 1812 году. // Эпоха 1812 года. Исследования. Документы. М., 2012, с. 20.

394 Там же, с. 25.

395 Там же, с. 27.

396 Там же, с. 30.

397 Там же, с. 33.

398 Там же.

399 Там же, с. 36.

400 Там же, с. 46.

401 Там же, с. 48.

402 Там же, с. 49.

403 Там же, с. 49–50.

404 Там же, с. 50.

405 Там же, с. 51.

406 Там же, с. 53.

407 Там же.

408 Там же, с. 54.

409 Там же.

410 Hallock W., Wade H. Outlines of the evolution of weights and measures and the metric system. L., 1906, с. 66–69.

411 Брюханов В.А. Заговор графа Милорадовича. М., 2004, с. 15.

412 Там же, с. 59–60.

413 Текст этого интересного письма: РГИА. Ф. 660. Оп. 1. Д. 111. Л. 176–183.

414 Делдерфильд Р. Закат империи. М., 2002, с. 57.

415 Ключевский В.О. Сочинения в 9 томах. М., 1989, т. 5, с. 427.

416 Подлинные письма из России, 1825–1828. СПб., 2011, с. 104.

417 А.С. Грибоедов в портретах, письмах, документах. Л., 1955, с. 125.

418 Сидоркова И. Росгвардию посадили на уголовный паек. // РБК, газета № 132, 26 июля 2017 г., электронный источник:

О целях и характере антифранцузских коалиций конца XVIII — начала XIX вв.

Франция не должна быть врагом России: это неоспоримая истина. Географическое положение устраняет всякий повод к разрыву.

Наполеон

I

Целью данного раздела является анализ мотивов противоборствующих сторон эпохи антифранцузских коалиций, объективная оценка и выявление их целей, а также расстановка акцентов на проблемах, которыми и были обусловлены исторические процессы вышеупомянутой эпохи. Все это особенно важно в свете понимания событий 1812 года в широком контексте европейской истории.

Падение абсолютизма (1789 г.), а затем и монархического строя (1792 г.) во Франции вызвало череду войн, в которую были втянуты все европейские государства. Лозунг Великой французской революции («Свобода, Равенство, Братство») и, что еще важнее, предпринятые в стране глобальные социально-политические изменения (принятие Декларации прав человека и гражданина и т. д.) в европейских дворах восприняли с величайшим ужасом и агрессией. В результате этой агрессии, начиная с 90-х годов XVIII века, Европа на 20 лет погрузилась в пучину непрерывных войн между странами-интервентами, начавшими антифранцузские коалиции и собственно Францией, анализ которых и поможет понять их истинную суть, которая, как мы увидим, не изменилась на всем их протяжении.

Антифранцузские коалиции — это военно-политические союзы европейских государств, стремившихся к восстановлению во Франции династии Бурбонов и старого социального строя, павших в период вышеупомянутой революции. Всего было создано семь коалиций. Их главной целью являлась интервенция во Францию, а закончились они хищническим переделом земель в Европе и суровой монархическо-клерикальной реакцией. Зачинщиками Первой коалиции стали Австрия (де-юре — Священная Римская империя) и Пруссия, которые в августе 1791 года подписали Пильницкую декларацию о помощи французскому королю Людовику XVI, а в феврале 1792 года заключили союзный договор, направленный на то, чтобы силой восстановить абсолютизм во Франции и обеспечить безопасность всех европейских монархий.

Во Франции данный договор расценили как недопустимое вмешательство в ее внутренние дела. В результате, под напором Законодательного собрания, 20 апреля 1792 г. Людовик XVI (1754–1793) объявил войну Австрии. Уместно отметить, что французский двор, в свою очередь, также добивался войны, надеясь подавить революцию с помощью интервентов и вел тайную переписку с европейскими монархами, что, в итоге довело королевскую чету до гильотины (1793 г.). Вскоре к уже воюющей Австрии присоединились Пруссия и Сардинское королевство, а в 1793 г. — Великобритания, Нидерланды, Испания и Неаполитанское королевство.

Летом 1792 г. войска союзников сосредоточились на границах Франции. В июле Законодательное собрание обратилось с призывом: «Отечество в опасности!».1 1 августа 1792 г. пришло известие о манифесте командующего прусской армии Карла Вильгельма Фердинанда, герцога Брауншвейгского (Karl Wilhelm Ferdinand, Herzog zu Braunschweig-Lüneburg, Fürst von Braunschweig-Wolfenbüttel-Bevern: 1735–1806) с угрозой разрушения Парижа в случае насилия над королем. Однако данный манифест вызвал не страх, а гнев французского народа… Посеявшие гром — пожали бурю: 10 августа Людовик XVI был смещен с престола, а 21 сентября того же года Франция была провозглашена республикой. Тем временем интервенты вступили на французскую территорию.

В ходе дальнейших военных действий агрессор был временно отбит — и сами французские войска были вынуждены перейти границу, чтобы не допустить продолжения агрессии. Результаты не заставили себя долго ждать: в 1795 г. Пруссия, а затем и Испания, заключая сепаратный мир, признали республику и вышли из состава Первой антифранцузской коалиции, которая распалась в 1797 году, когда в ходе Итальянской кампании молодой и блистательный генерал Бонапарт в ряде сражений виртуозно разгромил войска Австрии и Сардинского короля. Заключая мир, Австрия лишилась Северной Италии, вынуждена была признать республику и ее новоиспеченных сателлитов.

В итоге единственным противником Франции осталась Великобритания, которая на протяжении многих веков являлась ее соперницей в экономическом и политическом плане. Чтобы принудить неугомонную Великобританию к миру, Директория предприняла экспедицию в Египет, которая имела стратегическое значение: из Египта можно было угрожать экономическим интересам Британии в Индии. В результате Англия лишилась бы возможности субсидировать своих союзников и вести затяжные войны. Не секрет, что вплоть до 1815 года, британцы оплачивали агрессию против Франции: за каждые сто тысяч солдат континентальных войск Великобритания платила 1 250 000 фунтов стерлингов!2

В апреле 1798 года был подписан соответствующий приказ об образовании Восточной армии, во главе которой встал Бонапарт. Египетский поход, по сути, являлся военно-научным, поскольку по инициативе генерала Бонапарта, который был весьма одаренной и просвещенной личностью, вместе с армией в Египет последовали множество ученых мужей. В результате данного похода возникла целая наука — египтология.

По пути в Египет французские войска заняли Мальту. Несмотря на громкие победы французского оружия, Восточная кампания в целом не достигла своих целей из-за слабости французского флота.

За это время образовавшаяся Вторая антифранцузская коалиция (1798–1801 гг.) начала военные действия, в результате которых Северная Италия вновь оказалась под австрийским игом и армии интервентов снова готовы были идти на Париж.

Неудачи французов в Европе вынудили генерала Бонапарта покинуть Египет и поспешить во Францию.

Главнокомандующий русско-австрийскими войсками А. В. Суворов (1730–1800) планировал вторжение во Францию, однако в сентябре 1799 года французскому генералу Андре Массена (1758–1817) удалось разгромить русских в битве под Цюрихом, но это отнюдь не снимало стратегической опасности вторжения иностранных армий.

Уместно отметить, что в 1798 г.

«покидая Францию, главнокомандующий (Бонапарт) был облечен военной властью. Ему была предоставлена от правительства свобода действий как в отношении мальтийских дел, так и в отношении египетских и сирийских, равно как и константинопольских и индийских. Он имел право назначать на любые должности и даже избрать себе преемника, а самому вернуться во Францию тогда и так, как он пожелает. …В дальнейшем его присутствие являлось столь же бесполезным на Востоке, сколь оно было необходимо на Западе».3

В ходе событий 18 и 19 брюмера неэффективное правление насквозь коррумпированной Директории было упразднено, во главе Франции встали три консула, причем реальная власть постепенно сосредоточилась в руках Бонапарта (его уже после первой Итальянской кампании называли «спасителем»), который уже показал себя выдающимся реформатором и государственным деятелем в ходе преобразований в Северной Италии.

Одними из первых шагов Бонапарта в декабре 1799 года были предложения Великобритании и Австрии о мире, которые, однако, были отвергнуты.4

Тем временем обострились отношения России с Австрией и Великобританией. Последняя в сентябре 1800 г. захватила Мальту, в то время как император Павел I являлся Великим магистром Мальтийского ордена и весьма гордился этим титулом. Что касается Австрии, то российский монарх (не совсем справедливо) винил ее в провале Швейцарского похода Суворова.

Ухудшение российско-британских отношений сопровождалось улучшением отношений России с Французской республикой. Бонапарт вернул в Россию русских пленных:5 причем сделал это безвозмездно, вдобавок обмундировав бывших врагов за счет французской казны. Более того, готовился совместный русско-французский поход в Индию. В Лондоне царили растерянность и ропот. Одновременно, в ходе военных действий против Австрии французам удалось разгромить ее войска в битвах при Маренго и Гогенлиндене (соответственно в июне и в декабре 1800 г.). В результате Австрия была вынуждена запросить мира, что и было подписано 9 февраля 1801 г. в Люневиле. Это означал конец Второй антифранцузской коалиции и планам Лондона по сокрушению Франции. После побед французского оружия и заключения Люневильского мира Великобритания предприняла ряд террористических попыток по физическому устранению как Бонапарта, так и Павла I.

В декабре 1800 г. в Париже было произведено покушение на жизнь Первого консула (взрыв «адской машины»): он чудом избежал смерти. В марте 1801 г. в результате дворцового переворота император Павел I был зверски убит. В заговоре состоял и старший сын Павла — цесаревич Александр.6

Что касается участия в заговоре британского дипломата Чарльза Уитворта (1-й граф Уитворт: 1752–1825), то оно выразилось в щедром финансировании этого предприятия.7 Российский престол занял фактический отцеубийца Александр, который в начальный период своего правления принял для видимости (об этом речь пойдет в специальной главе) нейтральную позицию в отношении Франции, однако восстановил прерванные Павлом I российско-британские дипломатические и прочие отношения. Британская олигархия была спасена… Узнав об убийстве Павла I, Бонапарт в ярости воскликнул:

«Англичане промахнулись по мне в Париже 3 нивоза, но они не промахнулись по мне в Петербурге».8

Тем не менее, лишившись своих союзников, Великобритания была вынуждена 25 марта 1802 г. заключить с Францией Амьенский мир, которому, однако, не суждено было длиться долго. Подписание мира с Англией только увеличило популярность Первого консула, которой он добился благодаря также и своим феноменальным успехам во внутренней политике. В том же 1802 г. по решению Сената и по результатам проведенного плебисцита Бонапарт стал пожизненным консулом.9

Уместно сказать несколько слов о внутренней политике Бонапарта. Именно при консульстве началась разработка Гражданского кодекса, она проходила при непосредственном участии самого Бонапарта, а также второго консула — профессионального юриста Жана-Жака Режи де Камбасереса (1753–1824). Впоследствии «Кодекс Наполеона» стал основным законом и базисом французской (а позже европейской и мировой) юриспруденции, основы которой действуют и поныне. В данном законодательном акте сплочены и систематизированы основы разных областей общественной жизни. В частности, влияние религии и церкви были доведены до минимума, частная собственность объявлялась священной и неприкосновенной, утверждалась отмена феодальных повинностей, а также сословных различий и привилегий, иудеям предоставлялось гражданское равноправие и т. д. Одно уже само название Гражданского кодекса наводило ужас на феодальных монархов и поповщину Европы.

Новый социальный строй, которому дали самые прогрессивные законы и самую эффективную администрацию, не мог не обеспечить мощное экономическое развитие Франции, чему всячески противилась Великобритания. Результаты не заставили себя долго ждать: в мае 1803 года Великобритания вновь объявила Франции войну.

Необходимо зафиксировать тот факт, что в ходе борьбы с Францией, Лондон не отказался от своих вероломных методов.

В 1804 г. во Франции был раскрыт роялистский заговор, нити которого опять-таки вели в Лондон. Его целью являлось убийство Наполеона Бонапарта. В нем состояли вождь шуанов Жорж Кадудаль (1771–1804), генералы Ж. Ш. Пишегрю (1761–1804) и Ж. В. Моро (1763–1813), а также сын принца Луи-Анри-Жозефа де Бурбона-Конде (1756–1830) — герцог Энгиенский (1772–1804), который проживал на территории Бадена — в непосредственной близости от границ Франции. Герцог был арестован и привезен в Париж, где он признал свою вину (в том числе — в участии в войне против собственной страны!) и был расстрелян по решению Военного суда. Казнь герцога вызвала до такой степени неуместную и лицемерную истерию в европейских придворных кругах (в том числе при одном из самых далеких от понятия законности — при российском), что Наполеону пришлось намекнуть Александру об обстоятельствах смерти Павла I… Отцеубийца, естественно, остался в обиде!10

Казнь также ускорила создание Третьей антифранцузской коалиции. Английской дипломатии удалось за соответствующие субсидии, втянуть в антифранцузское русло Россию, монарх которой вопреки российским интересам также жаждал войны с Наполеоном. Последний же, в свою очередь, мечтал о союзе с Россией, как о единственном прологе мира в Европе.11 Центральным звеном договоров этой коалиции являлась англо-русская конвенция, подписанная в апреле 1805 г., целью которой вновь была интервенция во Францию (которая в итоге и свершилась по итогам Шестой антифранцузской коалиции 1812 г.).

Возвращаясь к внутриполитическим процессам, проходящим во Франции, отметим, что 18 мая 1804 г. Сенат провозгласил Наполеона Бонапарта «императором французов», однако по настоянию последнего был проведен еще и плебисцит, по итогам которого решение Сената было практически единодушно одобрено французским народом.12 Наполеон пользовался такой всенародной любовью, которая и не снилась другим европейским политикам и правителям, но теперь он обрел дополнительную легитимность, которой не мог похвастаться отцеубийца Александр I.

Однако вплоть до 1808 года Франция продолжала именоваться республикой, только с «императором» во главе.

2 декабря 1804 Наполеон был помазан на царство папой Пием VII. Таким образом, учитывая законное обретение Наполеоном статуса монарха, он являлся более чем легитимным правителем (в отличие, например, от того же Александра I или его бабки Екатерины II).13 Подчеркнем также и то, что с 1799 года, являясь руководителем Франции, Наполеон поневоле унаследовал импульс вышеупомянутых войн (антифранцузских коалиций) и вынужден был отбиваться от них всеми известными ему как гениальному полководцу методами тактики и стратегии. Наполеоном делалось все возможное (и невозможное!) ради обеспечения требуемых благоприятных условий по переустройству и обновлению Франции, а также сохранению прогрессивных достижений.

Лондонский кабинет не сидел сложа руки: в августе 1805 г. к коалиции подключилась Австрия, чье «пушечное мясо» также было щедро оплачено.

В целях разгрома материального источника стран антифранцузских коалиций Наполеон планировал высадку на Британские острова, для чего был создан Булонский лагерь. Однако после поражения франко-испанского флота в Трафальгарском сражении подобная высадка стала невозможной. Кроме того, армии антифранцузской коалиции снова начали наступление с целью интервенции во Францию: император принял срочное решение двинуться на восток, где развертывались русско-австрийские силы под командованием М. И. Кутузова. Наполеон стремительно выступил против врага. В результате военных действий несостоявшиеся интервенты потерпели сокрушительное поражение под Аустерлицем. Императоры Александр I и Франц I позорно бежали с поля битвы. 26 декабря 1805 г. был заключен тяжелый для Австрии Пресбургский мирный договор. Русский царь, хотя и был инициатором войны, но еще больше возненавидел гениального императора французов за нанесенное поражение и свое позорное бегство.

Существенно отметить, что после каждой победоносной кампании Наполеона, агрессоры были вынуждены заключать выгодные для Франции мирные договоры, которые, естественно, подразумевали, в частности, выплаты контрибуции и территориальные уступки потерпевшей — французской стороне, что было вполне уместным и справедливым итогом. Но это только озлобляло агрессоров.

Битва под Аустерлицем не положила конец ни войне с Англией, ни антифранцузским коалициям. В отличие от австрийского императора Франца, явно страдающий паранойей, российский монарх не пошел на мир с Наполеоном — и продолжил войну, организовав уже четвертую по счету антифранцузскую коалицию (1806–1807 гг.). Союзницей России и Великобритании стала Пруссия, экзальтированная королева которой (Луиза Августа Вильгельмина Амалия Мекленбургская /Luise Auguste Wilhelmine Amalie zu Mecklenburg/: 1776–1810), подталкивала своего мужа-подкаблучника к войне с Францией. Таким образом, Франции снова объявили войну (подчеркиваю — снова не она агрессор!).

В ходе боевых действий в октябре 1806 г. прусские войска были наголову разгромлены (в том числе — в сражениях при Йене и Ауэрштедте). В том же месяце Наполеон вступил в Берлин, где 21 ноября императором французов был подписан декрет о континентальной блокаде, запрещавший всем подконтрольным и союзным Франции странам иметь торговые и иные связи с Великобританией (напомним, что Наполеон не был первым и единственным автором идеи: похожие запреты на торговлю предпринимала французская Директория, а также русский царь Павел I). Это был единственный возможный метод борьбы с вечно агрессивным лондонским кабинетом (метафорой может служить Лернейская гидра о многих головах-коалициях, которые бесполезно срубать — тут же вырастает новая!). Успешно отбив атаку Пруссии, Наполеон не мог насладиться мирной жизнью, так как с востока на него надвигалась русская армия (движимая лишь манией царя, а отнюдь не интересами народа и государства).

14 июня 1807 года русские войска потерпели новое сокрушительное поражение под Фридландом. Пруссией и Россией был подписан Тильзитский мирный договор, по которому они становились союзниками Франции и обязались присоединиться к блокаде Англии. Пруссия лишалась недавно аннексированных ею польских земель, из которых создавалось Великое герцогство Варшавское.

Уместно отметить, что условия мира были противоестественно благоприятны для зачинщицы войны России, поскольку, во имя воцарения мира Наполеон идет на значительные уступки российской стороне.14

Однако Александр I и не думал о соблюдении континентальной блокады и мира: психическая болезнь принимала тяжелые формы, из-за чего в итоге погибли десятки тысяч его подданных.

Российский монарх начал готовиться к новой войне против Франции, для чего был увеличен военный бюджет империи, что вскоре привело к финансовому и экономическому кризису в стране.15

Континентальная система требовала участия и Португалии, на чем Наполеон постарался настоять в 1807 году. Португальский монарх был слаб и вопреки интересам собственной страны выполнял все требования Лондона. Это стало катализатором войны на Пиренейском полуострове (1808–1814). Еще в 1806 г. испанские Бурбоны предложили военную помощь врагу Франции — Пруссии,16 затем начался ползучий государственный переворот, в ходе которого отличавшийся скудоумием и уродливостью сын (Фердинанд: 1784–1833) пытался отнять власть у почти недееспособного как политика короля-отца (Карл IV: 1748–20 января 1819), в то время как реально Испанией уже давно управлял любовник королевы Мануэль Годой (маркиз Альварес де Фариа, герцог Алькудия: 1767–1851). Все это делало Испанию опасной марионеткой агрессивной игры Англии. В итоге Наполеон был приглашен самой испанской королевской семьей в качестве арбитра — и все это закончилось тем, что на испанский трон взошел брат Наполеона Жозеф (1768–1844). Однако по наущению терявший барыши католической поповщины и Лондона значительная часть невежественного населения и феодальной знати не приняли вышеупомянутые изменения, а также проведенные французами прогрессивные реформы.17 В результате вспыхнула герилья — маргинальная партизанская война религиозного свойства, которая велась террористическими методами. Вскоре в Испании высадились британские войска, которые поддержали террористов и клерикалов, ратующих за возвращение отмененной Жозефом средневековой инквизиции, внутренних таможенных пошлин и прочих пережитков средневековья. Затяжная кампания французских войск в Испании воодушевила Австрию (к тому же подстрекаемою Англией), которая в 1809 г. снова начала военные действия против Франции, однако вскоре была разгромлена в сражении под Ваграмом. Это была пятая по счету антифранцузская коалиция (1809 г.). Хотя до этого Наполеон провел ряд успешных военных операций в Испании, но он не мог быть одновременно в разных местах, кроме того, террористическая, религиозная война отличается от классической тем, что велась варварскими методами и могла идти бесконечно долго.

После разгрома очередной антифранцузской коалиции (1809 г.) на европейском континенте наступило сравнительное затишье, однако оно продолжалось недолго, поскольку неуемный Александр I активно готовился к новой войне против Франции. Как известно, русская армия должна была двинуться в поход на Францию еще осенью 1811 года (об этом речь пойдет в отдельной главе), но тогда прусский король в последний момент испугался поддержать очередную авантюру русского царя. Уже в апреле 1812 г. был подписан русско-шведский союзный договор, который, по сути, являлся основой новой антифранцузской коалиции! Также Александр уже давно нарушал главное условие Тильзитского договора (к которому, напомним, он же сам и привел собственной агрессивной политикой) — континентальную блокаду Британии и планировал вторжение в герцогство Варшавское (где, кстати, с 1807 года уже действовал Гражданский кодекс). Отметим, что принципы данного Кодекса весьма раздражали особенно Россию, которая была знаменита своим крепостным правом: ее, если можно так выразиться, «брендом» и «духовной скрепой». Создавшаяся ситуация вынудила (!) Наполеона (хотя и поздно) начать готовиться к отражению очередной агрессии России: в противном случае наступление в противоположном направлении уже в который раз, несомненно, начала бы русская армия. Целью Наполеона было подписание нового — возможно, более прочного мира с Россией. В июле 1812 г. был заключен русско-британский союз: Шестая антифранцузская коалиция была дооформлена. В ходе русской кампании Наполеон последовал за отступающей (а фактически убегающей) русской армией, а после победы на Бородинском поле — занял Москву.18

Надо признать, что, с военной точки зрения, война 1812 г. — это череда блестящих побед французского оружия — причем в самых тяжелых географических и климатических условиях. Однако Александр I упорно не желал мира с Францией.19 Русские люди гибли, правительство сжигало города и села, русская армия переходила от одного позора к другому, но в стране крепостного права, всевластия суеверия и отсутствия гражданских свобод прихоти и мании царя контролировать никто не мог (вспоминается крылатое выражение: абсолютная монархия, ограниченная убийством).

Даже после того, как французские войска покинули пределы Российской империи, Александр I, вопреки интересам собственного народа, жаждал продолжения войны с Наполеоном: для чего в январе 1813 г. начался так называемый Заграничный поход русской армии. По сути, он был лишь продолжением войны Шестой антифранцузской коалиции 1812 года. Спасенная от разорения британская олигархия ликовала…

Отметим, что и после войны 1812 г., которая являлась неотъемлемой частью военных действий Шестой антифранцузской коалиции (1812–1814), русская армия (и ее вожди) в очередной раз проявила себя неудачно, если не сказать бездарно. В битвах под Лютценом (2 мая 1813 г.), Бауценом (20–21 мая) и Дрезденом (26–27 августа) Наполеон громил русско-прусские армии, однако в октябре 1813 г. в результате предательства саксонских частей,20 французские войска были вынуждены отступить в ходе Лейпцигской операции. К этому периоду к антифранцузским силам уже присоединились австрийские и шведские войска. Британская армия действовала с юга — угрожая вторжением. Силы были настолько неравны, что победа интервентов стала вопросом времени. В январе 1814 г. война перенеслась на территорию самой Франции. Сбылась давняя мечта интервентов и всех сил клерикальной реакции. На самом деле, суть всей биографии Наполеона была в том, что он своим гением и неимоверной энергией оттягивал то неизбежное, что должно было произойти в 1796, или в 1800, или в 1805 годах. Именно его победы над армиями сил реакции позволили укрепиться прогрессивным изменениям во Франции, которые стали локомотивом изменений во всем мире.

Однако вернемся в 1814 год. Война на территории Франции была очередным проявлением полководческого таланта Наполеона. Воспользовавшись разбросанным положением союзных армий, император нанес им ряд поражений, однако они оказались бесполезными, поскольку в результате предательства Ш. М. де Талейрана-Перигора (1754–1838) и фактически предательских действий маршала О. Ф. Л. В. де Мармона (1774–1852), в марте 1814 г. Париж был сдан врагу. Данное обстоятельство, а также давление со стороны маршалов заставило Наполеона I в апреле 1814 г. подписать акт об отречении. В итоге он был сослан на остров Эльба, где провел около 300 дней, занимаясь, как обычно, реформами и просвещением вверенной ему местности. Все это время Францией будет править немощный и бездарный Людовик XVIII (Луи-Станислас-Ксавье: 1755–1824) — посаженный на трон армиями интервентов. Начался кровавый «белый террор».

В мае был подписан мирный договор, вернувший Францию в границы 1792 года. Интервенты жаждали реванша и мести — хотя ответственность за все войны лежала полностью на них! В сентябре 1814 г. был открыт Венский конгресс — и начался хищнический дележ европейских земель странами-агрессорами.

В результате возвращения Наполеона с Эльбы участниками конгресса была сформирована Седьмая антифранцузская коалиция, военные действия которой завершились битвой под Ватерлоо (но стоит напомнить еще о блистательной победе Наполеона при Линьи) и окончательной ссылкой императора на остров Св. Елены. Людовик XVIII был восстановлен на престоле.

Целью Венского конгресса было полное восстановление дореволюционных, довоенных режимов и социальных отношений, более того — по желанию Александра I был создан так называемый «Священный союз» (сокращенно — СС), с содержанием религиозно-пропагандистской демагогии, задачей которого являлось обеспечение незыблемости одряхлевших европейских монархий и репрессивная политика в отношении любой свободной мысли, а также национальных движений.

Однако Наполеоном был зажжен «факел», которому суждено было остаться непогашенным… Его идеи, а также проведенные им правовые и социально-политические реформы имели эпохальное значение и распространились как вширь, так и вглубь по всей Европе — а затем и по всему миру. Великий эволюционный (в социально-политическом смысле) перелом произошел. Все идеи и нововведения Наполеона полностью подтвердили свою жизнеспособность, прозорливость и адекватность в ходе дальнейших исторических процессов.

II

В настоящий момент налицо, по крайней мере, два явления антинаучной «модернизации» исторического контекста (подобные аспекты заслуживают отдельного обстоятельного рассмотрения, но мы остановимся на главном) наполеоновской эпохи.

Во-первых, это «локальная» модернизация, возникшая в период самих «наполеоновских войн»: зачастую Наполеона именуют завоевателем «по определению», чуть ли не с рождения.[48]

Это теоретически и фактически неверно, т. к. практика ведения войн по принципу победы — мирного договора ничего не имеет общего с представлениями о чуть ли не античных или средневековых завоеваниях и завоевателях, когда еще не сложилась система национальных государств и не была выработана дипломатическая и правовая структура взаимоотношений государств по принципу суверенитета. Влияние этого подхода можно обнаружить в различных национальных историографиях европейских стран. Однако только в отечественной историографии он занял центральное место. Война 1812 рассматривалась в отрыве от предшествующих антифранцузских коалиций.

Эту же сторону дела, только с иным ракурсом блестяще описал крупнейший знаток темы Альбер Сорель:

«Рассматривая каждую из сменившихся с 1792 по 1815 г. коалицию саму по себе, отдельно, независимо от других, обыкновенно смешивают показные ее предлоги с действительными причинами, и в этой великой тяжбе Франции забывают о содержании из-за ее процессуальной стороны и случайных приключений. Пора рассмотреть эти события так, как они неразрывно связаны между собой. Говорят, что коалиция 1812 г. направлена была против Великой империи. Франция состояла тогда из ста тридцати департаментов, переходила за устья Эльбы, обнимала Голландию и Рим, господствовала над Германией посредством Рейнского союза, распростирала свои захваты до Вислы через Варшавское герцогство, была владычицей Италии, — итальянское королевство принадлежало Наполеону, а неаполитанское Мюрату, — распоряжалась Швейцарией и занимала Испанию. Допустим. Но во время предыдущей коалиции, в 1809 г., к Великой Империи не были присоединены ни ганзейские города, ни северная Германия, ни Голландия, ни Рим и, следовательно, это объясняется тем, что Наполеон устроил своих братьев в Гааге, Дюссельдорфе и Мадриде, а своего зятя в Неаполь, что он был покровителем Рейнского союза, и что Польша — через Варшавское герцогство — оказалась окраиной империи. Допустим. Но в 1806 г., при предшествующей коалиции, не было ни Варшавского герцогства, ни Бонапартов в Испании и Дюссельдорфе, причиною, значит, были лишь Рейнский союз, Людовик в Голландии да Иосиф в Неаполе. Допустим. Но в 1805 г., во время предыдущей коалиции, Рейнского союза не было, Бурбоны еще управляли Неаполем, и они даже были в числе членов коалиции. Венеция, Истрия, Далмация принадлежали австрийцам, следовательно, причиною было учреждение королевства Италии, присоединение Милана, легатств, Генуи и Пьемонта. Допустим. Но в 1798 г., при предыдущей коалиции, не было итальянского королевства, ни разделения на департаменты Пьемонта; причиною были, значит, лишь Батавская, Гельветическая, Цизальпийская, Лигурийская республики. Допустим. Но в 1795 г., при предшествующей коалиции, этих республик не было, и если англичане и австрийцы все же вели ожесточенную войну, то, следовательно, из-за этих самых Нидерландов и левого берега Рейна, из-за „естественных границ“. Допустим. Но в 1793 г., во время образования великой коалиции, объединившей всю Европу, Франция не только не вела наступательной войны, но и сама подверглась нашествию, следовательно, дело было даже не в том, чтобы возвратить ее в ее старые границы, а в том, чтобы урезать ее в этих пределах, отобрать у нее: Фландрию, Пикардию до Сомы, Лотарингию, Эльзас, Контэ, а если можно, и Дофинэ. Следовательно, предлогом были тогда революционная пропаганда и цареубийство, посрамление монархической Европы, изгнание завоевателей 1792 года, опасность, угрожавшая всем престолам. Допустим. Но в феврале 1792 года, ко времени заключения между Австрией и Пруссией первого союза, этого прародителя всех грядущих коалиций, престол занимал Людовик XVI, а пропаганда служила лишь темою для красноречия. Итак, очевидно, что все было направлено против старой Франции, и надо вернуться к тогдашнему положению, чтобы открыть, что в этом кроется сущность, или, как выражаются о судах, подводная часть всех коалиций».22

Были и модернизации более частного характера. К примеру, отношение русских крестьян к Наполеону во многом было потенциально деформировано пропагандой анафемы пособника иудеев образца 1806 г.23 (за несколько месяцев до обниманий с ним же в Тильзите). А утверждение, что «народная война» началась с первых дней войны 1812 г. нуждается в поправке: в Литве действительно имело место народное движение, только — антирусское.

Замечу еще, что ни один исследователь войны 1812 года не вспомнил о том, что согласно коронационной присяги, Наполеон обязался стать «гарантом» «уважения территориальной целостности Республики, одержать победу над Англией…».24 Таким образом, уже современникам было понятно, что не он был акселератором войн, а внешние факторы.

В таком случае, учитывая все вышесказанное, мы имеем законное право спросить: почему же войны Франции против интервентов по традиции называются «наполеоновскими». Эпоха «наполеоновских войн» является одной из наиболее «обласканных» вниманием исследователей и востребованных читателем, но авторы больше сосредотачивались на военной проблематике, а по сути конфликта, его характере, динамике развития и оценке говорили преамбульно, часто тенденциозно и без должной системности.25 Принципиальных вопросов множество (мы их частично уже упомянули): место «наполеоновских войн» в конфликте конца 18 — начала 19 вв., взаимовлияние внутренней и внешней политики противоборствующих стран, участие России, роль государственных лидеров (Наполеон, Александр I, У. Питт — младший и др.), влияние т. н. «народной войны»; наконец, что вообще адекватно названию «наполеоновские войны».

Наполеон унаследовал контрреволюционный импульс феодальных коалиций, которые спонсировала Британия, в 1793 году вступившая в войну (вначале революционная смута во Франции ее более чем устраивала). Интервенционистская сущность коалиций ярче всего выявилась в период «Ста дней». В этих условиях Наполеон сделал ставку на союз с Россией (вспомним, отпуск русских пленных; то, что он не стал добивать остатки русских войск после Аустерлица; приращение территории России после ее измены в 1809 году и т. д.). Однако Александр I развернул на сто восемьдесят градусов внешнеполитический курс своего «горячо убимого» отца и довел Наполеона до границ России, до Тильзитского «позора».

Часто в качестве аргумента агрессивности намерений Наполеона приводят Пиренейскую войну (в Испании), однако при чуть более внимательном рассмотрении данной проблемы доказательство становится очередным «голым королем».

Не следует забывать, что роль Испании ничем не отличалась от ролей, предположим, Австрии и Пруссии — она участвовала в первых антиреволюционных кампаниях еще в 1790-х годах. Проиграв, в компании же с этими державами Испания заключила с Францией мир, который Наполеон, став консулом, а затем и императором, пытался всячески поддерживать. Однако консервативные круги испанской знати во главе с подстрекаемым английскими агентами королевским фаворитом Мануэлем Годоем (1767–1851) были настроены воинственно. В 1806 году Испания оказалась в положении Пруссии 1805 года: точно так же она была на грани вступления в новую антифранцузскую коалицию (вовлечь ее пытался барон Строганов, российский посланник в Испании), но, узнав о поражении Пруссии под Иеной, М. Годой на войну не решился (точно так же прусский посол Гаугвиц, везший в 1805 году ультиматум Наполеону, задержавшись в пути, в итоге поздравил его с победой под Аустерлицем).

Причем уже в августе 1806 года был разработан план испано-англо-португальской интервенции во Францию. 5 октября 1806 года Годой даже успел обратиться к испанцам с воинственным манифестом, в котором призывал народ на войну с врагом. Однако через несколько дней Наполеон разбил пруссаков под Иеной, и Годоя обуял животный страх, король Испании Карл IV не знал, как задобрить Наполеона: пресса пестрила сообщениями, что королевский манифест о войне — наглый подлог, французскому императору отписали заверения в искренней дружбе. Но верный своей мирной доктрине Наполеон не только не потребовал никаких объяснений и не разорвал никаких соглашений, но осыпал короля и его алчного фаворита комплементами и уверениями в дружбе.26

Знаменитые байонские события 1808 года объясняются не только и не столько нежеланием Испании выполнять жизненно необходимые Франции, и выгодные самой Испании условия континентальной системы Наполеона (см. соответствующую главу), но, прежде всего, острой необходимостью обеспечить твердую власть в этой стране (чтобы влияние не захватили агенты Англии — и чтобы выполнялись условия все той же системы).

Упомянутые события развивались следующим образом. Наполеон учебников по истории, впрочем, как газеты «Правда» не читал, поэтому не подозревал о «своих коварных планах» по отношению к правящей испанской династии. Ситуация напоминала комический семейный водевиль. М. Годой знал, что наследник трона принц Фердинанд его недолюбливал, и мечтал устроить свое положение после ожидаемой смерти короля. Сам Фердинанд жил вдали от дел, но подозревал об опасности, грозившей от Годоя. Его ближайшими советниками были герцог Сан Карлос и бывший учитель принца — тщеславный, но недалекий каноник дон-Хуан Эскоикис. Последний рассчитывал, что будет управлять Испанией от имени его бывшего ученика. Он же советовал Фердинанду попросить Наполеона оказать ему поддержку в захвате власти, и не дожидаясь ответа нерешительного принца сам назначил тайную встречу с французским посланником Богарне в парке Ретиро. Единственное, что мог посоветовать Богарне — это посвататься к какой-нибудь из принцесс императорской фамилии. Только 12 октября 1807 г. принц решился написать личное письмо Наполеону.

Об этом шпионы Годоя сообщили Королю и тот приказал арестовать все бумаги Фердинанда (на следующий день за решетку он посадил и самого сына). После этого Карл сам написал Наполеону жалобное письмо, а заодно оповестил подданных и приказал Кастильскому совету начать уголовный процесс против советчиков принца. Однако после раболепных унижений Фердинанд был прощен Годоем, тот допустил его до короля, а Сенат понял, что конъюнктура изменилась, и не стал наказывать подследственных. Король же их не простил и разослал по разным крепостям.

Весь этот балаган разворачивался на глазах у недоумевающего Наполеона, который регулярно читал бредовые письма членов королевской семьи. Потом был еще план Годоя бежать на Канары с казной, но заговор был раскрыт, и Годою сначала пришлось 38 часов отсиживаться без воды и пищи на чердаке, а потом спасаться от разъяренной толпы. Его заключили в темницу, потом помиловали. Когда к нему в камеру зашел Фердинанд с сообщением о помиловании, Годой спросил его: «Разве ты уже король?» — «Нет еще, но скоро буду им», — ответил любящий своего отца-короля сын. И правда, на следующий день (19 марта 1808 г.), опасаясь судьбы своего коллеги Павла Петровича, Карл подписал отречение.

Во время всех этих событий страной практически никто не управлял, узнав о пленении Годоя, толпа разграбила его дворец и ликовала в дорогих шмотках фаворита. Никто даже не заметил вступления в Мадрид 23 марта отряда Мюрата, шедшего по условиям франко-испанских договоренностей в Португалию, которые, однако, были заключены с прежним королем.

Тогда Наполеон предложил Карлу и Фердинанду встретиться и обсудить создавшиеся противоречия, позже он сам выехал в город Байона, где должна была состояться встреча. Карл через своих соратников попросил заступничества императора, принц, который пытался опередить отца, тоже сумел пообщаться с Наполеоном. После окончания беседы Наполеон сказал, что «принц очень глуп, очень зол и очень враждебен Франции».27 Вскоре (30 апреля) в Байону приехал Карл. В это время стали поступать новости из Мадрида — народ под влиянием слухов о том, что Мюрат вовсе не идет в Португалию, а решил арестовать Фердинанда (бывшего уже много дней в Байоне), поднялся на бунт. Столица стала неуправляемой.

Из всей этой маразматической ситуации, которою в «академических» кругах называют политическим кризисом, был только один выход. Наполеон пригласил Карла, его жену и Фердинанда на общее собрание. Император предложил помощь Карлу в деле возвращения его на престол, но тот отказался и пожелал мирно удалиться от дел с женой и Годоем, а затем и Фердинанд отрекся от всех прав на престол и уехал в Валансэ. И где же тут «коварная ловушка», приготовленная Наполеоном? Понимаете, у кого угодно могут быть или не быть какие угодно подподушечные планы относительно чего бы то ни было, но между планами и их реализацией пропасть: без сложившегося помимо воли императора положения дел события не пошли бы по такому сценарию.

В результате на престол был возведен брат Наполеона Жозеф, а 15 июня была вотирована первая в истории Испании конституция. Однако часть (лишь часть) испанцев, подстрекаемая теряющими барыши попами, воспротивились новой власти и стали регулярно бунтовать, вскоре их начала поддерживать высадившаяся в Испании британская армия, а французская сторона начала отстаивать нового короля, новую конституцию и права человека и гражданина. Вот вам история испанской войны Наполеона.

Кстати, замечу, что испанцы отстаивали династию Бурбонов, даже не задумываясь, что и эти «традиционные» правители совсем им не «родные», а были к ним привнесены (какая разница между ними и Бонапартами?).

Они не смогли оценить то, что дал им приход французов: то, против чего они долго боролись (за отмену инквизиции, внутренних таможен, феодальных рудиментов), было им просто подарено: Наполеон дал им те гражданские права, которые они получили лишь столетие спустя — и ценой крови нескольких революций (и то ненадолго, учитывая приход к власти генерала Франко). Ту конституцию (1812 года), которую приняли кортесы, их ненаглядный «король» Фердинанд, за которого они сражались с Наполеоном, благополучно отменил по вступлении на престол! Перед нами очередной пример бестолковости народных масс, подстрекаемых мракобесами.

* * *

1 Молчанов Н. Н. Монтаньяры. М., 1989, с. 269.

2 Троицкий Н. А. Александр I и Наполеон. М., 1994, с. 97.

3 Наполеон. Избранные произведения. М., 1956, с. 616.

4 Исдейл Ч.Дж. Наполеоновские войны. 1997, с. 28; Ленц Т. Наполеон. М., 2008, с. 65.

5 Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 40.

6 Тарле Е.В. Наполеон. М., 2011, с. 140.

7 Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 67.

8 Тарле Е.В. Указ. соч., с. 106.

9 Ленц Т. Указ. соч., с. 74.

10 Тарле Е.В. Указ. соч., с. 140.

11 Понасенков Е.Н. Две модели реформирования Европы: Наполеон и Александр I. // Заграничные походы русской армии 1813–1814 гг. и реформирование Европы. М. Изд. центр Института российской истории РАН, 2015, с. 27.

12 Ленц Т. Указ. соч., с. 84.

13 Сакоян Т.А. Из военно-дипломатической истории Семилетней войны. // ИФ ЕГУ, сборник научных статей, Ереван, № 1 (10), 2014, с. 100.

14 Понасенков Е.Н. Указ. соч., с. 27.

15 Понасенков Е.Н., Экономические предпосылки кризиса тильзитской системы в России (1807–1812) и причины войны 1812 г. // Экономическая история. Обозрение, М., МГУ, 2002, вып. 8.

16 История XIX века. Под ред. Э. Лависса и А. Рамбо. М., 1938, т. 1, с. 201.

17 Исдейл Ч.Дж. Указ. соч., с. 132.

18 Понасенков Е.Н. Правда о войне 1812 года. М., 2004.

19 Понасенков Е.Н. Две модели реформирования Европы… с. 27.

20 Наполеон. Избранные произведения… с. 702.

22 Сорель А. Европа и Французская революция. С-Пб., 1908, с. 407–408.

23 Иудеи были включены в состав французских граждан, что было в то время весьма нестандартным ходом.

24 Дюфрес Ж. Наполеон. М, 2003, с. 99.

25 Недавно мы наблюдали опыт антинаучного подхода к теме: Esdail C.J. The wars of Napoleon. Longmans, 1995.

26 История XIX века. Под ред. Лависса и Рамбо. М., 1938, с. 201.

27 Там же, с. 205.

Наполеон и Александр I: Европа между здравым смыслом и мракобесием

Эпохе наполеоновских войн посвящены десятки тысяч исследований. С каждым годом это количество возрастает. Мы узнаем все больше подробностей, очевидна тенденция значительного интереса к проблемам так называемой микроистории. Однако у нас до сих пор нет четкого представления по ряду самых значительных вопросов концептуального характера.

В научной и публицистической литературе Наполеон и Александр I уже давно рассматриваются как ключевые оппоненты в контексте их исторического периода. Тем не менее пока никто не сформулировал важнейшего вопроса: а что могли предложить и предложили эти оппоненты Европе и миру в области конкретных идей по улучшению жизни как отдельной личности, так и той или иной страны в целом? Вот именно так — не обособленно, а в сопоставлении двух деятелей, двух систем. Без ответа на подобный вопрос мы не сможем объективно и адекватно понять и оценить смысл событий начала девятнадцатого века, их значение для будущего Европы, не сможем дать взвешенного ответа — чья позиция была исторически оправдана и кому мы должны присудить победу в упомянутом «оппонировании»?

Необходимо отдельно подчеркнуть: любая война — это всегда гибель людей, и историки должны помнить, что они не только профессионалы своего научного дела, но и ответственные граждане. Именно поэтому нам необходимо внимательнейшим образом исследовать прошлое, чтобы предотвратить гибель наших соотечественников (и не только их) в настоящем и будущем. Пора уже научиться учиться у Истории. В этом я вижу подлинный патриотизм историка как профессионала и гражданина.

Действительно, поставленный сейчас нами вопрос — далеко не из праздных: он имеет политические, экономические, общественные, нравственные стороны и даже затрагивает аспекты уголовного права. Царь Александр, который, начиная с 1805 года, стал главным локомотивом войны в Европе, тем самым взял на себя ответственность за десятки тысяч погибших военных и мирных жителей.1 Что же он и страна, в которой он являлся единоличным и полновластным самодержцем, могла предложить тем странам и народам, которых коснулись бедствия войны? Как мы помним, Александр проявил чудеса энергии, чтобы организовать Третью антифранцузскую коалицию, целью которой в соответствии со статьями соответствующего союзного договора была интервенция во Францию и изменение действующего там государственного строя. Российский монарх потерпел сокрушительное поражение, но не принял мирные инициативы Наполеона — и вновь начал войну уже в следующем году. И вновь — поражение. Но верный своей доктрине приоритета союза с Россией Наполеон не переходит ее границу и не требует контрибуции, он заключает союз в Тильзите, идя на многие уступки побежденной стороне. Россия даже приросла Белостокской областью.

Подобная доброта победителя — практически не имеет прецедентов в истории дипломатии. Однако Александр с первого же мирного дня начал лихорадочно готовиться к новой войне, для чего был в два раза увеличен военный бюджет, который обрушил финансы империи, а затем в нарушение собственных указов начала правления, как известно, продал в крепостное рабство 10 000 государственных крестьян!2 Я не буду пересказывать всю историю войны 1812 года и заграничных походов, но нам важно зафиксировать тезис: итогом всех этих войн стала смена государственного строя во Франции, уничтожение реформ, проведенных Наполеоном в тех странах, куда его армию заводили боевые действия антифранцузских коалиций и — как венец всему — создание репрессивного Священного союза. Именно это образование являлось целью всей внешней и во многом внутренней политики российского императора. В нем сформулирована модель жизни Европы по Александру.

К тексту учреждения Священного союза мы еще вернемся, а сейчас же я предлагаю очень внятно и конкретно соотнести, во-первых, уровень развития Франции и России к моменту столкновения, во-вторых, — сравнить по пунктам, какие идеи и действия к их реализации были предложены народам Европы главами этих двух стран. Но для этого я предлагаю обозначить Францию знаком «икс», а Россию — «игрек». Для чего я это делаю? Не секрет, что у исторической науки есть один очень зловредный враг — это субъективность в отношении того или иного вопроса. Часто громкие слова, такие, как название страны, или термины вроде «родина», «отечественный», «вражеский», «неприятельский» мешают исследователю и аудитории его читателей адекватно оценивать реальность. Из-за этого страдает и имидж науки история в целом. Вследствие этого, я бы предложил использовать нейтральные математические термины.

Итак. С одной стороны — страна «икс» это:

- передовое законодательство, введение Гражданского кодекса, который действует и поныне;

- реформированная консулом прозрачная и устойчивая финансовая система (включая — учреждение национального Банка и переход с ассигнаций на монету);

- передовая и эффективная административная система;

- развивающаяся самыми быстрыми темпами в Европе промышленность;

- общество, жизнь которого основана на уважении прав человека и гражданина, свободе совести, а также неприкосновенности частной собственности;

- передовая система комплектации и организации армии;

- все религии равны между собой;

- крупнейшие достижения в области естественных наук;

- стиль национального искусства и моды востребован всей континентальной Европой.

Теперь посмотрим на ситуацию в стране «игрек»:

- не существует единого свода законов (этим занялся только Сперанский много позже — и то он лишь суммировал весь комплекс рудиментарных постановлений, выпущенных, начиная с 17-го века);

- финансовая система полностью дезорганизована, статистика не ведется, сильнейшая инфляция;

- устройство административного аппарата всех уровней рудиментарно и неэффективно;

- действует крепостное право с практикой продажи членов одной семьи разным владельцам;

- комплектование армии — посредством архаичного рекрутского набора;

- власть и собственность фактически не разделены;

- практически вся техническая база для мануфактур, а также предметы роскоши завозятся из «страны икс» и из Англии;

- влияние церкви значительно и пагубно, вместе с тем перевода Библии на понятный современникам национальный язык не существует;

- современный уже нам с вами национальный литературный язык страны «игрек» еще не оформился;

- все стили в искусстве и литературе заимствуются из страны «икс»;

- государственного гимна не существует (его прообраз появился лишь в 1816 году — однако, что показательно, выбор пал на мелодию гимна Британии — страны, правительство которой несколькими годами ранее организовало убийство т. н. «помазанника Божьего» — императора Павла I).

Рассмотрев вышеизложенные системные показатели, мы переходим к внешнеполитическому курсу. Сопоставим то, что смог предложить Европе глава страны «икс», то есть император французов, с моделью «новой жизни», внедренную самодержцем страны «игрек» — Александром I.

Среди базисных реформ и значительных нововведений, осуществленных Наполеоном на подконтрольных территориях, стоит отметить следующие:3

- введение Гражданского кодекса, устанавливающего и охраняющего права и свободы личности и частную собственность;

- введение Конституции (она была введена в: итальянской Цизальпинской республике, Голландии, республике Лукка, Вестфалии, Берге, Неаполитанском королевстве, Испанском королевстве, в Великом герцогстве Варшавском, Баварии, Великом герцогстве Баденском, в великом герцогстве Франкфуртском, в княжестве Анхальт-Кётен);

- отмена феодальных повинностей;

- отмена системы средневековых ремесленных цехов;

- отмена телесных наказаний и клеймения;

- допущение браков между представителями разных религий;

- иудеи получают общегосударственные гражданские права, закрытие гетто;

- учреждение государственных социальных программ (в том числе — по помощи обездоленным). Наполеон постановил впервые разделить пациентов больниц для бедных по принципу возраста и пола (раньше все лежали в общем зале), а также прекратил практику связывать тяжелых больных по рукам и ногам. Было открыто множество детских домов;

- отмена такого пережитка еще раннего средневековья, как внутренние таможни;

- учреждение государственной ипотеки;

- фискальная реформа, которая упорядочила и облегчила налоговое бремя;

- финансовая реформа и поэтапное устранение государственного долга;

- единообразная судебная реформа, вводящая правило равенства всех перед законом;

- переформатирование административного аппарата: вводится принцип разделения специализации деятельности, который работает и по сей день;

- секуляризация образования: школа выводится из-под диктата церкви;

- для Испании это еще и запрет деятельности Инквизиции;

- масштабное строительство дорог, как внутри стран, так и между государствами (в том числе: Альпы перестают быть непреодолимой преградой между Францией и итальянскими областями — дорога через Симплонский перевал связывает Милан с Верхней Роной и Женевой);

- целенаправленное распространение достижений передовой науки, техники и аграрных знаний;

- повсеместное открытие новых библиотек и медицинских колледжей;

- проведение масштабных и эффективных ирригационных работ и осушение болот;

- введение (не везде) единообразного принципа нумерации домов по четной и нечетной стороне (это изобретение Наполеона — впервые введено во Франции в 1805 году);

- проведение самых масштабных в истории Европы научно-археологических исследований (в том числе — значительные работы в районе Помпеев и полная расчистка Римского форума и Палатина после долгих веков забвения; также по личному приказу Наполеона был отреставрирован Пантеон и установлен громоотвод на соборе Святого Петра — при этом никаких табличек с именем благодетеля не устанавливалось);

- отдельное и важнейшее нововведение для Венеции — это решение опаснейшей проблемы эпидемий: вынос всех кладбищ за пределы города на искусственный остров, т. е. создание знаменитого кладбища Сан-Микеле, где ныне покоятся Дягилев, Стравинский и Бродский;

- непременно стоит отметить и значительные достижения на пути к созданию национальных государств: особенно в Италии, в центральных польских областях (я имею в виду Великое герцогство Варшавское) и в германском регионе (это, прежде всего — упразднение средневековой Священной римской империи и укрупнение немецких княжеств).

И все это было осуществлено — буквально за несколько лет!

Таким образом, Наполеон ясно видел механизмы функционирования общества и государства и предпринял самые глубокие и системные реформы, адекватность которых была полностью подтверждена всем ходом дальнейшей истории.

Теперь обратимся к тому, что предложил Европе Александр I.

Рядом со всеми пунктами, связанными с экономикой, финансами, администрацией и наукой — мы ставим прочерк. В этих областях Александр ничего не предлагал. Вместо всего перечисленного — лишь экзальтированная клерикальная риторика, служащая эффектной, но к началу девятнадцатого века уже смехотворной ширмой незамысловатой реакционной политики удушения любых общественных движений. Эта риторика не имеет никакого отношения ни к юриспруденции, ни к решению насущных вопросов жизнедеятельности государства. Более того — узкорелигиозная направленность ее выглядела архаичной даже по сравнению с Вестфальской международной системой коллективной безопасности, действовавшей аж с 1648 года. Я предлагаю внимательно прочитать главные статьи учреждения Священного союза:

«Во имя Пресвятой и Нераздельной Троицы.

Их Величества, Император Австрийский, Король Прусский и Император Российский, вследствие великих происшествий, ознаменовавших в Европе течение трех последних лет, наипаче же вследствие благодеяний, которые Божию Провидению было угодно излиять на государства, коих правительства возложили свою надежду на единого Бога, восчувствовав внутреннее убеждение в том, сколь необходимо предлежащий державам образ взаимных отношений подчинить высоким истинам, внушаемым вечным Законом Бога Спасителя, объявляют торжественно, что предмет настоящего акта есть открыть перед лицом вселенной их непоколебимую решимость как в управлении вверенными им государствами, так и в политических отношениях ко всем другим правительствам руководствоваться не иными какими-либо правилами, как заповедями сей святой веры, заповедями любви, правды и мира, которые, отнюдь не ограничиваясь приложением их единственно к частной жизни, долженствуют, напротив того, непосредственно управлять волею царей и водительствовать всеми их деяниями, яко единое средство, утверждающее человеческие постановления и вознаграждающее их несовершенства. На сем основании их величества согласились в следующих статьях:

I. Соответственно словам Священных Писаний, повелевающих всем людям быть братьями, три договаривающиеся монарха пребудут соединены узами действительного и неразрывного братства и, почитая себя как бы единоземцами, они во всяком случае и во всяком месте станут подавать друг другу пособие, подкрепление и помощь; в отношении же к подданным и войскам своим они, как отцы семейств, будут управлять ими в том же духе братства, которым они одушевлены, для охранения веры, мира и правды.

II. Посему единое преобладающее правило да будет, как между помянутыми властями, так и подданными их, приносить друг другу услуги, оказывать взаимное доброжелательство и любовь, почитать всем себя как бы членами единого народа христианского, поелику три союзные государя почитают себя аки поставленными от Провидения для управления тремя единого семейства отраслями, а именно — Австриею, Пруссиею и Россиею, исповедуя таким образом, что Самодержец народа христианского, коего они и их подданные составляют часть, не иной подлинно есть, как Тот, Кому собственно принадлежит держава, поелику в Нём едином обретаются сокровища любви, вéдения и премудрости бесконечные, то есть Бог, наш Божественный Спаситель Иисус Христос, Глагол Всевышняго, Слово жизни. Соответственно с сим, их величества с нежнейшим попечением убеждают своих подданных со дня на день утверждаться в правилах и деятельном исполнении обязанностей, в которых наставил человеков Божественный Спаситель, аки единственное средство наслаждаться миром, который истекает от доброй совести и который есть прочен».4

Акт, подписанный 26 сентября 1815 года тремя монархами — императором Францем I Австрийским, королём Фридрихом Вильгельмом III Прусским и императором Александром I (позднее к нему присоединились многие их европейские коллеги — кроме Папы Римского и главы Османской империи), как известно, не вызвал в европейском обществе ничего кроме недоумения, которое с годами переросло в открытую враждебность — и вылилось в серию антимонархических восстаний практически во всех странах Европы.

По словам австрийского министра иностранных дел Клеменса фон Меттерниха, также вначале подозрительно отнесшегося к идее Священного союза, эта «затея», долженствовавшая

«даже по мысли своего виновника быть лишь простой моральной манифестацией, в глазах других двух государей, давших свои подписи, не имела и такого значения».

А впоследствии

«одни партии, враждебные государям, лишь и ссылались на этот акт, пользуясь им, как оружием, для того, чтобы набросить тень подозрения и клеветы на самые чистые намерения своих противников».5

Надо подчеркнуть, что в самые короткие сроки все гуманистические и христианские маски и ширмы были сброшены. Сам Александр I открыто признал, что Священный союз был призван защищать благополучие лишь нескольких человек — т. е. европейских монархов: «Я, — сказал он на Веронском конгрессе французскому уполномоченному по поводу греческого восстания, — покидаю дело Греции потому, что усмотрел в войне греков революционный признак времени».6

Попытаемся все же отыскать то позитивное, что мог предложить европейскому обществу Александр. Возможно, легитимность? Ведь именно на этом тезисе строилась вся официозная риторика царя и его дипломатов. Итак, сравним фигуры двух исторических деятелей на предмет легитимности — кто из них был «самозванцем» и «супостатом», а кто имел право на занимаемый трон.

В случае Наполеона — титул учрежден. Он был провозглашен императором волей Сената — более того (!): избран народным голосованием (против проголосовало рекордно мало: 0,07 %)7, а затем коронован самим Папой Римским и вскоре породнился с древнейшей европейской монаршей династией — с Габсбургами! Таким образом, император французов легитимен с точки зрения государства, общества и церкви. Железобетонные права! И это стало ему наградой за спасение Отечества и грандиозные преобразования в годы консульства. Александр же обрел скипетр вследствие государственного переворота, который был организован вражеским государством — Британией и закончился кошмарным убийством так называемого «помазанника Божьего» — Павла I. Да и сами его предки, начиная (и продолжая) с устранившей мужа бабки-Екатерины, были, в свою очередь, не идеально «законными». У Александра из «заслуг» перед отечеством: втягивание в кровавый военный конфликт и полный провал реформ.

Начало девятнадцатого столетия было временем стремительного прогресса в науке и технике, мода в живописи, одежде и в оформлении интерьеров стала исключительно светской и тяготела к античности. Лаплас уже объяснил, что устройство вселенной не подразумевает наличие некоего сверхъестественного существа. Все просвещенные люди относились к Библии как к древнеиудейскому эпосу. В подобных обстоятельствах основанный на личных суевериях царя ярко выраженный клерикальный документ не мог вызвать в просвещенных кругах ничего, кроме отторжения.

Далее. Я считаю необходимым опровергнуть одно из, к сожалению, всеобщих заблуждений российской и зарубежной историографий. Согласно устоявшемуся мнению, Наполеон проводил прогрессивные реформы с прицелом на движение к созданию объединенной Европы, но, не понимая того, что по объективным причинам европейские страны еще должны пройти этап становления национальных государств. На самом деле, Наполеон прекрасно это понимал — и, более того, как никто другой много сделал, для ускорения процессов упомянутого этапа. Обратимся к источникам и фактам.

Секретарь Наполеона на о. Св. Елены Эммануэль де Лас Каз записал подробное высказывание императора от 11 ноября 1816 года:

«Целью одного из моих великих планов было воссоединение наций, которые были разъединены и разделены на части революцией и политикой. В Европе жило более тридцати миллионов французов, пятнадцать миллионов испанцев, пятнадцать миллионов итальянцев и тридцать миллионов немцев, и я был намерен объединить каждый из этих народов в одно государство. Было бы благородным делом войти в историю благодаря такому достижению, в сопровождении благословений будущих веков. Я чувствовал себя достойным этой славы!

Добившись этой цели, можно было бы перейти к несбыточной мечте о прекрасной цивилизации. Тогда появилась бы возможность создать в каждой стране единый свод законов, принципов, мнений, настроений, точек зрения и интересов. Тогда с помощью всеобщего распространения знаний, можно было бы подумать о попытке использовать опыт американского Конгресса или греческой амфиктионии в великой европейской семье; и тогда появилась бы перспектива единой силы, величия, счастья и процветания! Какая величественная, какая заманчивая идея!

Сосредоточение тридцати с лишним миллионов французов было завершено; то же самое было почти завершено с пятнадцатью миллионами испанцев; ибо очень просто превратить случай в принцип…

(…) Что касается пятнадцати миллионов итальянцев, то их объединение уже далеко продвинулось, оно ждет только своей зрелости. С каждым днем в народе все более укореняются единые принципы и законы, мысли и чувства, — а это лучший цемент соединения людей. Объединение Пьемонта с Францией и объединение Пармы, Тосканы и Рима были, с моей точки зрения, лишь временной мерой, предназначенной для того, чтобы дать гарантии и содействовать образованию итальянской нации».8

Далее сам Лас-Каз делает важную сноску — и цитирует мемуары Наполеона, продиктованные его адъютанту Шарлю-Тристану де Монтолону. В этом отрывке с поражающей воображение точностью описывается концепция, которую император осознал как объективную реальность будущего, и для осуществления которой многое сделал в самые короткие сроки. Итак, слушаем (я напомню, что повествование в мемуарах Наполеона ведется от третьего лица):

«Наполеон заново хотел создать итальянскую нацию и объединить людей, живущих в Венеции, Пьемонте, Генуе, Тоскане, Парме, Модене, Риме, Неаполе, Сицилии и Сардинии, в одном независимом государстве, границами которого служили бы Альпы и Адриатическое, Ионическое и Средиземное моря. Это бессмертное деяние увенчало бы его славу! …Рим, столица этого государства, стал бы вечным городом, прикрытым тремя преградами в виде Альп, реки По и Апеннин; по сравнению с другими крупными городами, Рим находился бы ближе всего к трем главным островам Средиземного моря. Но Наполеону предстояло одолеть много препятствий».9

И далее — вновь из монолога Наполеона, записанного Лас-Казом 11 ноября 1816 года: о Германии и о системе европейской безопасности:

«Объединение немцев Германии и Австрии должно было осуществиться за большой срок, поэтому я пока ограничился только тем, что упрощал их чудовищные сложности. (…) Но почему ни один немецкий принц до сих пор не сформулировал ясное представление о моральном духе своей нации и не использовал его в своих интересах? (…) Во всяком случае, это объединение состоится рано или поздно благодаря самой силе событий. Импульс этому дан; и я считаю, что со времени моего падения и разрушения моей системы никакого устойчивого равновесия сил в Европе, вероятно, невозможно добиться без конфедерации и объединения основных государств континента».10

Эти высказывания Наполеона 1816 года неопровержимо свидетельствуют, что император ясно видел объективный путь развития европейских стран — через оформление национальных государств — к единой Европе. Можно только поражаться, как точно планы Наполеона в отношении будущего Европы соответствуют тому, что реализовано спустя двести лет:

«Всюду единство законов (…). Общеевропейский кодекс, общеевропейский суд, одна монета, один вес, одна мера (…). Вся Европа — одна семья, чтобы европеец, путешествуя по ней, был везде дома».11

Как же этот блестящий план-предсказание контрастирует с нелепыми лозунгами Александра I! Но такова объективная историческая реальность.

Итак, одна модель развития Европы предполагает фундаментальные и четкие реформы, без которых неизбежно начнутся социальные потрясения — и эта модель выдержала испытание временем. Вторая «модель» — лишь невнятный набор лозунгов в стиле средневекового мракобесия. В чем причина подобного несоответствия интеллектуального уровня глав двух крупных держав? Почему мышление Александра качественно отличалось от мышления Наполеона? Я полагаю, что причин, как минимум, две. С одной стороны, все детерминировано нейрофизиологическими параметрами: то, что раньше называлось красивым термином «гений», имеет совершенно конкретное основание в рамках так называемой изменчивости головного мозга. Сейчас мы не имеем возможности секционировать мозг обоих изучаемых нами персонажей, но по продукту его деятельности мы понимаем, что отличие было существенным.

С другой стороны — образование Александра и Наполеона отличались кардинальным образом: Наполеон был сведущ в самых разных науках, Александр же, по свидетельству всех современников, был в этом, без сомнения важном, отношении совершенно некомпетентен (его больше привлекала беллетристика). Наполеон поглощал сотни томов научной литературы, постоянно консультировался с Лапласом (которого, кстати, сразу после 18-го брюмера назначил министром внутренних дел — вот вам и «диктатор»), по заслугам был принят в члены Французской академии, покровительствовал Вольте и вообще ученым самых разных дисциплин. Круг интересов Александр ограничивался незамысловатыми французскими романами и упражнениями в художественном свисте (Сперанский писал о трудностях делать доклад, потому как император его не слушает, а все время свистит, глядя в окно). Как писал литератор Николай Иванович Греч, Александр

«избегал бесед с людьми умными».12

Лишь во время юношеского общения со своим воспитателем Лагарпом цесаревич познакомился с некоторыми сочинения философов-просветителей, но кроме поверхностной риторики на гуманистические темы — ничего из их трудов не вынес.

В реальности весь «гуманизм» Александра был сосредоточен на собственной персоне. Все мы помним его фразу:

«Наполеон или я, он или я — вместе мы не можем царствовать».

Однако почему-то никто из исследователей не обратил внимания на то, что здесь нет ни слова о русском народе, или о народах Европы, о каких-то конкретных вещах — в этом признании выражается лишь маниакальное неприятие Александра к Наполеону.

Подлинная сущность Александра была очевидна уже современникам. Весьма показательно в этой связи письмо известного русского дипломата Семёна Романовича Воронцова, адресованное В. П. Кочубею, от 24 июля 1807 года:

«Я полностью разочаровался в моем бедном Отечестве. Я считаю, как и все мыслящие люди, что наше правительство стало таким, как в Персии или Марокко, т. е. нет никакого правительства. Александр — не более, чем деспот, и 36 млн рабов, которые переносят все бедствия до тех пор, пока, потеряв терпение не свергнут угнетателя».13

Поразительно четко сформулированное предсказание истории России на 110 лет вперед — и далее! И вот она — альтернатива всем реформам Наполеона: и Гражданскому кодексу — в первую очередь.

О лицемерии Александра в отношении гуманистических идеалов и даже религиозных догм свидетельствуют практически все источники. Рапорты политических агентов на Венском конгрессе пестрят подобными определениями: у русского царя нет «морали в практических вопросах», он «лишен нравственных основ, хотя говорит о религии, как святой, и соблюдает всю обрядовую внешность». Ему кажется, что «весь мир создан только для него». Канцлер Пруссии Князь Карл Август фон Гарденберг сетует в письме к генералу Августу Вильгельму Антону Гнейзенау на «властолюбие и коварство (Александра — прим. мое, Е. П.) под личиной человеколюбия и благородных, либеральных намерений». Архиепископ Игнатий свидетельствует: на устах Александр носит

«любовь и человечность, а в сердце ложь».14

Подобное раздвоение личности в итоге привело к печальным последствиям для психики царя — как мы знаем, в последующие годы он впал в мистицизм, по свидетельству современников подолгу стоял перед образами — до рожистых отложений на коленях. Этими глубоко личными психическими проблемами продиктована и идеология Священного союза. Один из самых авторитетных биографов царя, великий князь Николай Михайлович, писал, что в последние годы жизни у Александра

«начались проявления полного маразма, и обнаружилось это в стремлении к уединению и в постоянных молитвах».15

Но я бы хотел обратить внимание на одну из вероятных причин религиозного крена в сознании императора Александра. Дело в том, что он прекрасно понимал и признавался в этом в беседах с современниками, что русская армия и ее генералы намного слабее французских. Он был свидетелем сокрушительных поражений под Аустерлицем и Фридландом. Но во время трагической для многих русских людей кампании 1812 года Александр все время оставался в Петербурге, предаваясь удовольствиям мирной жизни. Хотя русская армия и проиграла все главные сражения, но благодаря климату и пространству армия Наполеона (впрочем, как и русская) понесла огромные потери и покинула пределы империи. Для Александра, который не был свидетелем ужасов войны, пожаров, голода и холода — все свершившееся показалось неким «чудом». Поэтому даже в оформлении медали в честь войны 1812 года он приказал использовать фразу из Библии «Не нам, не нам, а имени Твоему».

Итак, с позиции нашего опыта, мы, живущие через двести лет после описываемых событий должны сделать однозначный вывод: с точки зрения смысла истории, с точки зрения развития экономики, общества и государства, прав оказался Наполеон и его модель развития Европы. Именно ему следует присудить безоговорочную победу в мировоззренческом и историческом споре с русским царем. При этом важно знать, что подобная оценка деятельности Наполеона в сравнении с Александром — отнюдь не продукт так называемой модернизации истории. Все было понятно и очевидно уже современникам. Здесь можно вспомнить, например, Пушкина, завершающего свое знаменитое стихотворение о Наполеоне признанием и предсказанием:

«…и миру вечную свободу из мрака ссылки завещал».

И Лермонтова, который на вопрос о том, что император французов сделал «для вселенной» отвечал блистательно емко и прозорливо:

«В десять лет он двинул нас целым веком вперед».

А история показала, что, на самом деле, даже не веком, а двумя веками (а то и дальше!). Здесь будет не лишним напомнить, что Наполеон правил всего 14 лет (причем постоянно отбиваясь от антифранцузских коалиций, унаследованных им от революционной поры), а Александр — целых 24 года! И Наполеон не был самодержцем, ему приходилось постоянно бороться с оппозицией и заговорами. Но основные реформы во Франции он провел за 4 года, а в разных странах Европы — укладывался за 1–2 года. Феноменальная эффективность работы! Чего не скажешь об Александре, все попытки преобразований которого завершились полным провалом — и уходом в реакцию и болезненный мистицизм.

Примечательный парадокс заключается в том, что прогрессивные наполеоновские реформы в центральной Европе стали возможны именно благодаря агрессивной политике Александра I (ну и, конечно, британского кабинета), который, организовав Пятую и Шестую антифранцузские коалиции, так сказать, вывел Наполеона на новые рубежи применения его талантов.

Какова же роль рассматриваемых нами правителей в исторической перспективе? Ответ, с моей точки зрения, очевиден, но почему-то до сих пор не сформулирован кратко и четко: русский царь сделал все, чтобы развитие Европы пошло не по пути мирной эволюции (т. е. реформ, осуществленных Наполеоном), а по кровавому и долгому пути революций и страшных войн. Именно чудовищно жестокая реакционная политика «Священного союза» привела к целому ряду революций и восстаний в странах западной и центральной Европы, а затем и к самой кошмарной из них — русской революции. И «жандарм Европы» понес самые ощутимые потери. Представьте, сколько крови стоил процесс объединения Италии и Германии: а концепция, предложенная Наполеоном, могла сделать его бескровным. Невероятно современно звучит его известная фраза:

«Пока мы воюем в Европе, война остается гражданской».

Поэтому сложно не согласиться с Фридрихом Ницше, который считал:

«Наполеон был шансом для европейской цивилизации».

И в свете вышеизложенного мы не можем не процитировать мнение Стендаля:

«Чем полнее будет известна истина, тем большим будет величие Наполеона».16

Что же до Александра, то можно солидаризироваться с выводом, сделанным его биографом, великим князем Николаем Михайловичем (Романовым):

«Гениальность Наполеона отразилась, как на воде, на нём и придала ему то значение, которого он не имел бы, не будь этого отражения».17

* * *

1 Обстоятельный анализ темы — см. мою монографию: Понасенков Е. Н. Правда о войне 1812 года. М., 2004, с. 408.

2 Об этой «сезонной распродаже» и о положении государевых рабов, о том, как этих русских православных людей сбывали, чтобы, так сказать, купить новые перчатки, см.: Дружинин Н.М. Государственные крестьяне и реформа П.Д. Киселева. М.—Л., 1946, т. 1.

3 Подробнее — см.: Cronin V. Napoleon. L. 1994, p. 255–270 (есть также русский перевод, который, к сожалению, сделан весьма некачественно: Кронин В. Наполеон. М., 2008, с. 316–337); Тюлар Ж. Наполеон. М., 1996, с. 178–221; Дюфрес Р. Наполеон. М., 2003, с. 142–148, Fugier A. Napoléon et l᾽ Italie. P. 1947 и др.

4 Полное собрание законов Российской империи с 1649 года. СПБ, 1830, т. 33, № 25 943, с. 279–280.

5 Василевский М.Г. Союз священный. // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Т. 31. С-Пб., 1900, с. 97.

6 Там же.

7 Троицкий Н.А. Александр I и Наполеон. М. 1994, с. 95.

8 Лас-Каз, граф. Мемориал Святой Елены, или Воспоминания об императоре Наполеоне. М., 2010, т. 2, с. 471–473.

9 Там же, с. 473.

10 Там же, с. 474.

11 Наполеон Бонапарт: pro et contra, антология. СПб., 2012, с. 956.

12 Мельгунов С.П. Александр I. М., 2010, с. 94.

13 ГА РФ. Ф. 679. Кн. 6. Док. 12.

14 Мельгунов С.П. Указ. соч., с. 88.

15 Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 286.

16 Вейдер Б. Наполеон. Человек, изменивший лицо Европы. М., 2001, с. 245.

17 Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 293.

Пропаганда войны 1812 года и планы Сталина перед Второй мировой войной

Потомство воздаст каждому по заслугам. Тем больше оснований посмеяться над недомыслием тех, которые, располагая властью в настоящем, рассчитывают, что можно отнять память даже у будущих поколений.

Публий Корнелий Тацит

Возможно, эта глава будет в чем-то важнее, острее прочих. Почти детективная история, касающаяся одной из главных и зловещих тайн двадцатого века, а именно: обстоятельств начала Второй мировой войны и вторжения армии Германии в СССР.

Мне всегда было интересно разобраться во множестве странностей и несообразностей в поведении И. Сталина в предвоенные годы, а затем в первые дни войны, зашедшей в июне 1941 года на территорию Советов (напомню, до этого момента И. Сталин и А. Гитлер были союзниками и даже провели совместный армейский парад, официальная пресса СССР поздравляла Гитлера со взятием Парижа). Я прекрасно понимаю, что сегодня и в ближайшие годы все еще невозможно будет ни получить доступ к секретным документам правительства СССР, ни вообще создать описание Второй мировой войны в чисто научных формулировках: в России самые важные документы до сих пор (что очень пагубно для общества) остаются секретными, а в мире вообще никто пока не готов услышать полною правду про ту эпоху без мифов и комфортных, «политкорректных» штампов.

Вместе с тем можно предположить, что и при открытии всех секретных архивов эпохи сталинщины мы не найдем документов, которые бы полностью ответили на наши вопросы: таковые могли быть давно (или перед открытием архива) уничтожены, или вообще важнейшие темы могли обсуждаться Сталиным и его ближайшими подчиненными только в устной форме. Отчасти это напоминает ситуацию с изучением планов Александра I перед войной 1812 года: царь «темнил», секретничал, не сообщал даже приближенным своих истинных намерений — поэтому в данном случае самое верное для ученого есть анализ а) личности монарха, б) его базовых стратегических намерений и вообще сути господствующей системы.

Суть господствующей при Сталине системы и ее внешнеполитических интенций, по моему мнению, верно понял В. Б. Суворов (Резун).1 Советская система экономики и модель общества были монструозными и не могли уживаться с нормальными обществами, следовательно, экспансия и попытка захвата нормальных стран была жизненно необходима. То есть, я бы добавил, или одно — или другое: сосуществование невозможно. Однако карты спутало появление Гитлера (кстати, напомню: приход к власти его партии — одно из прямых следствий испуга европейцев перед большевизмом). Однако и эту «карту» Сталин вполне мог использовать в качестве «ледокола» против стран с «нормальной» системой. То есть речь идет о том, что вождь советских планировал войну наступательную.

Для того чтобы доказать подобные намерения Сталина (которые вытекали из всей логики деятельности большевиков и идеологии Коминтерна, а затем и реанимированной традиционной имперской стилистики), Суворов и его последователи провели большую работу, нашли множество косвенных доказательств. Вроде бы все логично и понятно, но, да — нужны фактические вещи, доказательства! Поэтому изучали тип гусениц танков, которые сбрасывались, и бронемашины могли быстро двигаться по дорогам (а где у нас, вернее, не у нас хорошие дороги?), затем — невероятное, огромное количество военной техники (здесь Суворову вторит и Марк Солонин, который также внес очень ценный вклад в дело изучения Второй мировой2), заготовленной советским правительством перед войной. Демонстрировалось фактически наступательное развертывание частей Красной армии в июне 1941 года, авторы акцентировали внимание на массовом обучении парашютистов (как армейских, так и гражданских), на неожиданной выдаче новой обуви (что характерно перед переходом в наступление) — одним словом, косвенных фактов было выявлено предостаточно.

Важнейший дар ученых разных дисциплин — это интуиция: так вот она подсказывает и мне, и моим коллегам идею наступательных проектов Сталина (причем — с самыми кошмарными перспективами захвата всей Европы, превратившейся бы в таком случае в один большой ГУЛАГ). Но у нас не было доказательства не косвенного, а именно прямого. Так сказать, письменного подтверждения от самого Сталина. Понятное дело: ни советскому, ни другому, сами понимаете, какому правительству, подобные документы публиковать невыгодно — это сразу бы выбило удобнейший рычаг пропаганды и обоснования самых нелицеприятных действий.

Еще раз: я весьма высоко ценю интеллектуальные усилия Суворова и Солонина, прекрасно понимаю и вижу ряд недочетов и технических неточностей в их публикациях (но без таковых не обходится ни один — даже самый «академический» ученый), однако в главном они, по всей видимости, на правильном пути. Не буду скрывать: благодаря своему имени и связям, я в последние годы смог посмотреть несколько до сих пор секретных документов — и совершенно понятно, почему их публикация была бы пятном на имидже режима (зато оздоровила бы общество и мировую науку), но и эти материалы никак не помогают в деле понимания истинных планов Сталина в июне 1941 года.

Сегодня я считаю возможным сказать, что искомое письменное официальное доказательство я нашел.

Для объяснения самых разнообразных процессов и явлений в жизни страны, где от фигуры царя или «вождя» зависит гораздо больше, чем в здоровых и цивилизованных обществах, необходимо внимательно изучить именно личность, повадки, химеры, болезни, игры «хозяина» (именно «хозяином» называли Сталина многие функционеры). Сталин, этот хитрый, начитанный, энергичный параноик был склонен к драматургии, к театральным мизансценам в делах партии, в репрессиях, в самом театре (как и кино, театр был важным элементом пропаганды). Он любил и умел действовать текстами, статьями, речами. Он знал, что каждые его полслова будут усвоены и транслированы сотнями тысяч мелких функционеров. В этом деле у него были и подручные. Некоторые действовали просто по его личному указанию, некоторые были «марионетками» или «актерами», которым оставлена минимальная свобода действий для имитации естественности. И в этой патологичной игре важнейшим элементом были статьи в главных газетах, а также специальные брошюры (секретные или, наоборот, многотиражные). Именно в одной из таких статей Сталин и оставил искомую «улику», которую пока не обнаружил никто из моих коллег: все сидят по «своим болотам», соседними темами истории интересоваться глубоко не успевают.

Я — известный эстет, но монографическая коллекция предполагает собирательство всего, связанного с темой (в моем случае — 1812 года и Наполеона): даже не столь привлекательного, как, предположим, Севрский фарфор эпохи Марии-Антуанетты (хотя и он присутствует). Так у меня в руках оказалась тончайшая брошюра неприятной газетной, «совдеповской» бумаги — с еще более вульгарным титулом:

Политическое управление РККА

В помощь пропагандисту РККА

Освобождение России от нашествия Наполеона

Государственное военное издательство Наркомата обороны Союза ССР

Москва — 1938

Автором текста оказался маститый историк, академик Евгений Викторович Тарле — этот привычно милый, несколько барственный, но домашний по образу, оставшемуся в памяти сторонней аудитории, старичок, чья написанная легким стилем книжка о Наполеоне была популярна у отечественной интеллигенции.

Казалось бы: до войны Германии с СССР еще три года, Тарле еще не начал свою откровенно пропагандистскую деятельность (в период 1941–1945 гг. он стал автором многочисленных не научных, а примитивно пропагандистских статей в советской периодике, также произносил соответствующие публичные речи). 1938 год: вроде бы мир и покой; судя по всем документам, Гитлер еще около двух лет не имел оперативных соображений о войне с СССР. Юбилей 1812 года прошел год назад, да и сам технический уровень современной войны поменялся — и события далекого прошлого уже не так интересны кадровым военным. Значит, задача текста была вовсе не профессионального свойства: в финале статьи (последняя страница брошюры, 16-я) содержалось четкое объяснение конкретного политического намерения. Вот оно (выделение — как в подлиннике):

«Русский народ и все народы нашей великой социалистической родины разгромят своих врагов, ибо война СССР против агрессоров будет самой справедливой из всех справедливых войн, какие знает человечество.

Доктрина обороны социалистического отечества означает — решительным наступлением громи и уничтожай врага на его территории. В отличие от войны 1812 года, когда враг был разбит на территории России, в войне против фашистских агрессоров Красная Армия переступит рубежи и нанесет смертельное поражение империалистическим разбойникам».

Поразительно! Если отбросить необходимость медицинского освидетельствования автора этих шизофренических строк, а оставить лишь зомбирующий посыл для аудитории, мы понимаем, что советское командование готовило наступательную войну колоссального масштаба! Причем объект агрессии — отнюдь не только маленькая Германия, но все «империалистические разбойники» (а, исходя из советских догм — это все крупные развитые страны…). И «фашизм» был не только в Германии: этот термин, прежде всего, касался политического режима в Италии и Испании, кроме того, советские газеты часто кликушествовали о подобном явлении в Англии, во Франции и в США. Для чего сделан такой упор на «справедливость» советской агрессии-наступления? Подобный ветхозаветный (вспоминаем место обучения тов. Сталина) ракурс подводит читателя к теме экуменической борьбы «добра» со «злом» (где «зло» — это все, что не «мы»).

Подчеркну: процитированный отрывок — не просто заявления в скучной «доктрине», которая и у неагрессивных небольших стран может иметь наступательные тезисы — это пропагандистское орудие! Обращает на себя внимание и следующее (это мы узнаем из выходных данных обложки): текст был сдан в производство 14 декабря 1938 года — и в тот же день подписан в печать. Более того — на первой странице есть примечание о публикации статьи Тарле в газете «Красная звезда» (№ 285 за тот же день — 14 декабря 1938 года)! И все это без возможности быстрой пересылки материалов через интернет! К чему подобная «спецоперация»?! К чему такие призывы к собственной армии, если никто не собирается нападать? Повторю: Гитлер в упомянутый декабрьский день не имел никаких оперативных планов нападения на СССР.

Прочтя брошюру (я мог бы подобную пошлую макулатуру и не читать, но сказались мои профессиональные навыки и интуиция), я отправился по архивам и библиотекам. Пару раз я встречал упоминание о ней в картотеках, но самой брошюры уже давно не хранилось! Еще больше меня насторожил первый взятый мною экземпляр газеты — статья академика Тарле была ВЫРЕЗАНА ножницами! Я продолжил «турне» по библиотекам — один экземпляр оказался целым, другой весь ободранный — и еще один с подобным же изъятием материала Тарле. Любопытно, что тираж брошюры на обложке не упомянут (хотя у изученных мною многих подобных же брошюр тираж везде указан — и это десятки тысяч экземпляров).

Все это было бы лишь крайне странным, если бы не следующие обстоятельства.

Что мы знаем о «милом и домашнем старичке» — авторе брошюры? Уверен: многие даже специалисты по войне 1812 года не знают следующего.

8 августа 1931 года Евгений Викторович (наст. Григорий Вигдорович) Тарле решением ОГПУ (в рамках разбирательства по надуманному «Академическому делу») был сослан в Алма-Ату (это очень мягкий вариант — могли и расстрелять). Знакомые ставили на его биографии «крест», сам он был в плохом психологическом состоянии. Однако вскоре Тарле был неожиданно прощен. В начале октября 1932 г. по телеграмме председателя политического Красного Креста Е. П. Пешковой его срочно вызвали в Москву, где от имени Президиума ВЦИК СССР ему было объявлено о помиловании. Более того: на приеме у наркома просвещения РСФСР А. С. Бубнова Е. В. Тарле наконец-то услышал: «Такая силища, как Тарле, — якобы заявил тот, — должен с нами работать».3

Тарле моментально вернули его роскошную квартиру на Дворцовой набережной в Ленинграде (дом 39, кв. 4 — бывшие апартаменты самого графа С. Ю. Витте!). Деканом исторического факультета ЛГУ тогда был заклятый враг Тарле — Г. С. Зайдель: однако он был вынужден (!) принять Тарле на кафедру. Причем записка-заявление о приеме на работу, поступившая от Тарле, была чудовищно наглой по форме и по сути:

«Желая работать на Истфаке, прошу предоставить мне это.

Е. Тарле.

1 сентября 1934».4

Для меня совершенно очевидно, что подобные сказочные прощения и подарки не могли не быть инспирированы лично Сталиным (или хотя бы с его ведома). Дальнейшие события это подтверждают. Показательно письмо С. А. Жебелева к Д. М. Петрушевскому от 18 января 1933 года:

«Метаморфоза с Тарле меня нимало не удивляет: он хороший жонглер. Но какою ценою метаморфоза куплена? Вероятно, недешево, и это наводит на размышления».5

Кстати, вскоре недруг Тарле (Зайдель) был арестован…

Тарле получает массу возможностей для работы (везде, где он хочет), ему дают редакторствовать над важнейшими идеологическими публикациями по истории. Теперь внимание — то, о чем не пишут в разделах «историография войны 1812 года»: в 1934 году Тарле становится одним из главных создателей московского пропагандистского еженедельника «Journal de Moscou» (ориентированного на французскую аудиторию).6 Я полагаю, что не позднее этого момента Тарле стал ретранслятором тезисов лично Сталина.

Затем он приступает к написанию «Наполеона» (для серии «ЖЗЛ», продолженной по инициативе М. Горького — также состоявшего в общении со Сталиным). Вождь следит за работой историка и ждет книгу. Тарле понимает, чего от него ждут — и создает портрет, который льстиво объяснял многие поступки авторитарного лидера (подобная же работа, как известно, была проведена другим писателем и кинорежиссером по мотивам биографии Ивана Грозного). При этом, безусловно, сказывается талант и мастерство Тарле — он умудрился и вождю польстить, и создать талантливое литературное произведение.

26 апреля 1936 года заведующий редакцией «ЖЗЛ» А. Н. Тихонов-Серебряков писал Горькому:

«На днях посылаю Вам книжку Тарле „Наполеон“ из серии „ЖЗЛ“. Очень прошу посмотреть. Работали мы над этим автором четыре месяца. Хозяин сказал, что он будет ее первым читателем. А вдруг не понравится?!».7

«Хозяин» — это, естественно, тов. Сталин. Вот такие разговоры велись в «свободной» стране Советов: подобного позора и кошмара не было даже в годы царской России при А. Х. Бенкендорфе и К. П. Победоносцеве. Кстати, «Наполеон» стал последней книгой, которую Горький читал перед смертью.8

Что произошло далее — хорошо известно: Сталин разыграл очередную свою «мизансцену» для устрашения и без того покорного слуги. 10 июня 1937 года (в самый разгар большого террора) одновременно в «Правде» и в «Известиях» (опять-таки — одновременно, как и позднее статья с брошюрой самого Тарле: «почерк» похожий!) вышла разгромная рецензия (за подписью никому не известных авторов), где книга «Наполеон» называлась «вражеской вылазкой» (после такого можно было и под расстрел, и в ГУЛАГ). Но затем Тарле получил собственноручное (!) письмо вождя, где ему давался карт-бланш на все ответные действия, заверение не беспокоиться!9 В дальнейшем историк был в активной переписке с вождем, желание Тарле лебезить не может не отталкивать — но такова реальность. Чего стоит сам стиль обращения к «хозяину»:

«Глубокоуважаемый и дорогой Иосиф Виссарионович! …Сердечно Вас любящий и преданный Вам. Евг. Тарле».10

Евгений Викторович стал не только пропагандистом, ретранслятором идей Сталина, но и фактически одним из «опричников» на «историческом фронте». Среди прочего, на его совести навсегда останется травля многих коллег из так называемой «исторической школы М. Н. Покровского» (речь идет о последователях концепции выдающегося ученого-историка Михаила Николаевича Покровского, 1868–1932 гг.).11 Людей лишали работы, отправляли в ссылки, в ГУЛАГ, некоторые погибли, но Тарле только получал награды и богател. В ближайшие несколько лет он станет лауреатом трех Сталинских премий, получит три ордена Ленина и два ордена Трудового Красного Знамени, он поселится в правительственном Доме на набережной (квартира № 188) и получит в подарок от Сталина роскошную подмосковную дачу.

Тарле был не только историком на фронте пропаганды, но получал назначения в комиссии при правительстве. Например, 4 сентября 1943 г. по решению Политбюро ЦК ВКП(б) он был включен в Комиссию по вопросам мирных договоров и послевоенного устройства при Наркомате иностранных дел СССР под председательством М. М. Литвинова.12

Теперь, проведя это документальное расследование, мы понимаем, от кого академик Тарле получил финальный и главный тезис своей статьи 1938 года. Когда я все это выяснил, я решил проделать еще больший труд — и изучить все заметки Тарле за 1937–1941 год, которые не вошли (!) в известные тома его сочинений. В его статье еще от 3 июля 1937 года в «Известиях» мы читаем поразительное:

«Времена и все материальные условия войны меняются. Теперь оборона России может вестись и будет вестись уже не на русской территории, а на той, откуда враг попытается вторгнуться в наши пределы».

Итак, «материальные условия меняются» — это ли не десантники и танки, у которых сбрасываются гусеницы?! К чему академику писать заметку в несколько крохотных абзацев и тратить время на подобные россказни про непонятные угрозы? Это можно объяснить только целенаправленным зомбированием аудитории тезисом, исходящим от «хозяина». Именно в 1936–1937 годах начинается усиленная милитаризация наступательных ресурсов.

Но я не остановился на анализе деятельности только лишь Тарле. Я рассуждал так: если Сталин обозначил свое намерение в одном жанре — значит, будет и другой. Ведь помимо объяснения того, почему надо нападать — необходимо еще и научить это делать! И снова все доказательства у нас были перед глазами изначально — и НИКТО этого не видел в упор!

В 1936 году огромным тиражом выходит перевод знаменитой военно-исторической книги Альфреда фон Шлиффена (1833–1913) «Канны». Кто такой фон Шлиффен? Граф, прусский генерал-фельдмаршал (с 1 января 1911 г.), начальник германского Генерального штаба с 1891 по 1905 год, как и Наполеон — кавалер ордена Святого Александра Невского (с 13 января 1897 г.). Он получил большую известность в качестве разработчика плана по разгрому Третьей французской республики и Российской империи. В чем была основная идея и суть его концепции: им планировалась только и категорически молниеносная наступательная война с глубочайшим продвижением по территории страны-противника!13 Подчеркну: в 1938 году выходит сразу второе издание книги (с приложением карт и схем). Могло ли подобное издание в ситуации жесточайшей цензуры не быть инспирировано лично Сталиным?

Итак, теперь мы видим, как Сталин УЧИЛ своих офицеров исключительно войне наступательной! Никакого «ордена Кутузова» в 1930-е гг. не существовало! Ни одной биографии Кутузова или Барклая де Толли издано не было! Тактика отступления даже не рассматривалась. Орден Кутузова и оправдание тактики отступления виновато появились уже в ходе Второй мировой войны — после кошмарных поражений и вынужденного отступления (кто не сдался в плен) Красной армии в 1941 году. Они стали попыткой сделать хорошую мину при плохой игре.

Продолжаю: дальше — больше! В СССР в срочном порядке переводятся и издаются все книги знаменитого военного теоретика, историка и участника наполеоновских войн Карла Филиппа Готтлиба фон Клаузевица (1780–1831)!14 Все они посвящены наступательным войнам Наполеона (и наступательным же Суворова), в них повествуется о том, что только превентивная тактика выгодна и оправдана:

Клаузевиц К. Ф. «1799 год». / Пер. с нем. — М.: Воениздат. 1938.

Клаузевиц К. Ф. «1799 год». / Пер. с нем. — М.: Воениздат. 1939.

Клаузевиц К. Ф. «1806 год». / Пер. с нем. — М.: Воениздат. 1937.

Клаузевиц К. Ф. «1806 год». / Пер. с нем. — М.: Воениздат. 1939.

Клаузевиц К. Ф. «1812 год». — М.: Мысль. 1995.

Клаузевиц К. Ф. «1812 год. / Пер. с нем. — М.: Воениздат. 1937.

Клаузевиц К. Ф. «Итальянский поход Наполеона Бонапарта 1796 года». / Пер. с нем. — М.: Воениздат. 1939.

Клаузевиц К. Ф. «Швейцарский поход Суворова». / Пер. с нем. — М.: Воениздат. 1939.

Обратите внимание: книги выпускаются не академическим, а именно военным издательством (профильным для прочтения командным составом) — и при весьма значительных тиражах есть и переиздания.

Продолжаем (вернее, продолжает…). В 1939 году вышла ныне всеми забытая (ее умудрились не заметить буквально все отечественные исследователи темы) книга И. А. Кассирского «Ж. Д. Ларрей и скорая помощь на войне», посвященная Главному хирургу армии Наполеона (она также есть в моей личной коллекции).

В 1941 году в Военном издательстве Народного комиссариата Обороны Союза ССР выходит первый том «Избранных произведений» самого Наполеона. Он посвящен знаменитой Итальянской кампании генерала Бонапарта, суть которой также сводилась к внезапной войне с глубоким проникновением на территорию противника. Этот том был издан весьма эстетски: роскошный (для СССР…) «сталинско-ампирного» стиля переплет с золотистого цвета надписью на обложке, увеличенный формат, гравюры с изображением молодого гения и множество карт… Чтобы все это сделать на уровне, работа продолжалась долго: книга была сдана в производство 28.04.1939 г., а подписана в печать 25.06.1940 г.

В любой другой стране (в нормальной системе) даже и подобные цитаты, и издания казались бы лишь косвенными доказательствами агрессивных интенций главы государства — но в СССР периода сталинского режима они есть прямое выражение идей и намерений «хозяина».

Таким образом, все доказательства наступательных планов Сталина всегда были у нас перед глазами! В самых несекретных документах Сталин разоблачил себя полностью. Просто мои предшественники не видели этого в упор! Выше мы наблюдали описание еще одной игры нездорового, но деятельного сознания «Кобы». Теперь она разоблачена.

В истории все взаимосвязано, она столь же сложна и противоречива, как, к примеру, квантовая физика. У нее есть своя физиология и генетика, свои болезни и смена настроений. Историю нельзя обдумывать линейно и одномерно. Все гораздо сложнее, чем полагает большинство моих коллег. Так и война 1812 года не начинается и не заканчивается в 1812 году. Равно так же и Вторую мировую надо начинать изучать ранее 1939 года (и уж тем более 1941-го).

«Странные сближения» — любимая рифма истории. Так, Гитлер из почтения к памяти императора Наполеона и, желая сделать реверанс перед французами, распорядился перенести в Париж, в Дом инвалидов прах сына Наполеона (Наполеона Франсуа Жозефа Шарля Бонапарта, короля Римского, герцога Рейхштадтского, 1811–1832), Орленка: и сегодня отец и сын находятся рядом. Это произошло в ночь с 14 на 15 декабря 1940 года (ровно через сто лет после перенесения в Париж с о. Св. Елены праха Наполеона).

Великая поэтесса Марина Цветаева писала Петру Юркевичу:

«А герцога Рейхштадтского, к<оторо>го я люблю больше всех и всего на свете, я не только не забываю ни на минуту, но даже часто чувствую желание умереть, чтобы встретиться с ним».15

Чей-то белый силуэт Над столом поникнул ниже. Снова вздохи, снова бред: «Марсельеза! Трон!.. В Париже…»

Это строки из стихотворения Цветаевой «В Шенбрунне» (24 марта 1916 года), посвященному сыну Наполеона. Она мечтала побывать на могиле Орленка. Сама же гениальная русская поэтесса, нищая, оболганная, затравленная чекистами, 31 августа 1941 года повесилась в Елабуге, куда вместе с сыном была определена на постой. Ее убила античеловеческая система — та ненормальная система, о которой я говорил в начале статьи. И этот ад мог распространиться до Парижа, до Рима и Мадрида…

* * *

1 См. подробнее любое из изданий его «Ледокола» (1968–1981; новое, дополненное и переработанное издание вышло в 2014 году).

2 См. подробнее: Солонин М.С. 22 июня, или Когда началась Великая Отечественная война? М., 2007.

3 Чапкевич Е.И. Страницы биографии академика Е.В. Тарле. // Новая и новейшая история. 1990, № 4, с. 45.

4 ЦГА СПб. Ф. 7240. Оп. 12. Д. 234. Л. 8.

5 Архив РАН. Ф. 493. Оп. 3. Д. 78. Л. 11.

6 Об этом подробнее: Дюллен С. Сталин и его дипломаты: Советский Союз и Европа. 1930–1939 гг. М., 2009.

7 Каганович Б.С. Евгений Викторович Тарле. Историк и время. СПб., 2014, с.185.

8 Летопись жизни и творчества А.М. Горького. М., 1960, вып. 4, с. 595.

9 Каганович Б.С. Указ. соч., с. 187–188.

10 Академик Е.В. Тарле и власть. Письма историка И.В. Сталину и Г.М. Маленкову. 1937–1950 гг. Публ. И.А. Шеина. // Исторический архив, 2001, № 3, с. 105–106.

11 О нем подробнее: Чернобаев А.А. Михаил Николаевич Покровский. Историки России. Биографии М.: РОССПЭН, 2001.

12 Каганович Б.С. Указ. соч., с. 234.

13 Об этом подробнее: Zuber T. Inventing the Schlieffen Plan: German War Planning, 1871–1914. New York, 2002.

14 О нем подробнее: Фабиан Ф. Перо и меч. Карл Клаузевиц и его время. М.: Военное издательство Министерства обороны Союза ССР, 1956.

15 Подробнее о любви Цветаевой к Наполеону и его сыну: Нива Ж. Миф об Орленке. По материалам женевских архивов, связанных с Мариной Цветаевой. // Звезда, 1992, № 10, с. 139–143.

Армия Наполеона перед войной 1812 года

ВЕЛИКАЯ АРМИЯ

Главнокомандующий Великой армией — Его Величество император французов, король Италии, медиатор Швейцарской конфедерации, протектор Рейнского союза, член Французского Института, кавалер Большого креста ордена Почетного легиона, кавалер ордена Железной короны, кавалер ордена Белого орла, кавалер ордена Святого апостола Андрея Первозванного, кавалер ордена Святого благоверного князя Александра Невского, Командор ордена Академических пальм Наполеон I.

Главная императорская квартира

Личный штат императора

Управляющий Императорским двором — дивизионный генерал, гран-маршал двора Жеро де Мишель дю Рок де Брион (Мишель Дюрок), 1-й герцог Фриульский.

Главный конюший Императорского двора — дивизионный генерал Арман Огюстен Луи Коленкур, герцог Виченский.

Комендант главной Императорской квартиры — бригадный генерал Антуан Анри барон де Жомини.

Комендант «малого штаба» при главной Императорской квартире — бригадный генерал Арман Шарль Гийемино.

Смотритель Императорских пажей — дивизионный генерал Огюст Жан Габриэль граф де Коленкур.

Квартирьер Императорского двора — бригадный генерал Филипп-Поль граф де Сегюр.

Личный кабинет Императора

Обычные секретари: секретарь архивист барон Империи Агатон Жан Франсуа Фэн, секретарь портфеля барон Империи Клод-Франсуа де Меневаль.

Секретарь кабинета — барон Империи Клод Филибер Эдуард Мунье (1784–1843).

Секретари-переводчики: аудитор 1-го класса Государственного Совета Элизабет Луи Франсуа Лелорнь д'Идевиль, лейтенант 1-го (польского) полка шеволежеров-улан Императорской гвардии граф Станислав Дунин-Вонсович.

Начальник топографического бюро Императора — аджюдан-коммандан (adjudant-commandant, штабной полковник) барон Империи Луи Альбер Гислен Бакле д`Альб.

Секретари: капитаны корпуса инженеров-географов Ламо, Дювивье.

Военная свита императора

Генерал-адъютанты императора Наполеона:

Дивизионные генералы: граф Жан Рапп, Жак Александр Бернар Ло граф де Лористон, граф Анн-Шарль Лебрен (герцог Пьяченский), Луи Мари Жак Амальрик граф де Нарбонн-Лара, граф Дирк ван Хогендорп.

Бригадные генералы: князь Евстахий-Эразм Иеронимович Сангушко, граф Людвиг Михал Пац (Ludwik Michał Pac).

Страница из ранее неизвестного расписания Великой армии, выполненного архивистом и историком Л. Маргероном. В собрании Е. Понасенкова. Публикуется впервые.

Главный штаб Великой армии

Начальник главного штаба — маршал империи, вице-коннетабль империи, генерал-полковник швейцарцев, князь Нёвшательский, герцог Валланженский, князь Ваграмский Луи Александр Бертье.

Адъютанты: полковники Луи Франсуа Лежен, Шарль Огюст Жозеф Флао де ла Биллардери.

Генерал-адъютанты императора, помощники при генеральном штабном начальнике: дивизионные генералы Жорж Мутон, граф Лобау — по пехоте; Антуан Жан Огюст Анри граф Дюронель — по кавалерии.

Руководитель личного штаба генерального штабного начальника: бригадный генерал Франсуа Гедеон Байи де Монтион.

Начальник исторической и топографической службы: дивизионный генерал Николя Антуан граф Сансон.

Начальник разведывательного бюро и переводчик — бригадный генерал Михал Сокольницкий.

Высшие офицеры, причисленные к главному штабу (для поручений):

Дивизионные генералы: Луи Бараге граф д'Илье (д'Ильер), Луи Гомез Фрейр де Андраде, Педру д'Альмейда маркиз д'Алорна, Эдуар Жан Батист Мийо.

Бригадные генералы: Антуан Жозеф Бертран, Александр Луи Робер граф Жирарден д'Эрменонвиль, Жан Жозеф Тарайр, Эрхард Густав Ведель, Жан Антуан Брюн, Пьер Франсуа Жильбер Кастелла, Андре Филипп Корсен, Луи Франсуа Ланшантен, Пьер Маргарон, Габриель Жан Фабр, Жизбер Мартин Кор Хейлижер, Жан Батист Мари Франчески, Жан Этьен Бартье де Сент-Иллер, Урбан Франсуа Ламбер, Шарль Жозеф Эверс, Рош Годар.

Административная служба Великой армии

Генерал-интендант — дивизионный генерал, граф империи Гийом Матьё Дюма.

Артиллерийский резерв Великой армии

Командующий — дивизионный генерал граф империи Жан Амбруаз Бастон граф де Ларибуазьер.

Начальник штаба — бригадный генерал Жозеф Клод Мари Шарбоннель.

Понтонные экипажи Великой армии

Командующий — дивизионный генерал барон Жан Батист Эбле.

Инженерные войска Великой армии

Командующий — дивизионный генерал граф Франсуа Шасслу-Лоба.

Жандармерия Великой армии

Командующий — бригадный генерал граф Жан Лоэр (Лауэр).

Всего: ок. 250 высших и старших офицеров, а также служащих военной администрации (в том числе 45 дивизионных и бригадных генералов и их адъютантов).

Императорская гвардия

Командующие: маршал империи Эдуар (Эдуард) Адольф Казимир Жозеф Мортье, герцог Тревизский; маршал империи Франсуа Жозеф Лефевр, герцог Данцигский; маршал империи Жан Бессьер, герцог Истрийский.

Командующий артиллерией — дивизионный генерал Жан Бартельмо Сорбье.

Помощник командующего артиллерией — бригадный генерал Анри Мари Нури.

Командующий корпусом инженеров — бригадный генерал Франсуа Жозеф Кирженер.

Инспектор смотров — барон Доминик Франсуа Ксавье Феликс.

Младший инспектор смотров — Шарамон.

Младший инспектор смотров — Даржени.

Помощник инспектора смотров — Легра.

Военный комиссар — Франсуа Луи Ле Метр де Кергурьо.

Военный комиссар — Фаго.

Помощник военного комиссара — Лантонне.

Корпус молодой гвардии

Командующий — маршал империи, генерал-полковник инженеров и моряков Императорской гвардии, Адольф Эдуар Казимир Жозеф Мортье, герцог Тревизский.

1-я пехотная дивизия (сформирована 8 февраля 1812 г.; назначенные в дивизию 4-й полк вольтижеров Императорской армии из состава 1-й бригады и 4-й полк тиральеров Императорской гвардии из состава 2-й бригады во время всей кампании находились во Франции) — дивизионный генерал Анри Франсуа Делаборд.

1-я бригада — бригадный генерал Пьер Бертезен.

5-й полк вольтижеров.

6-й полк вольтижеров.

2-я бригада — бригадный генерал Пьер Ланюсс.

5-й полк тиральеров.

6-й полк тиральеров.

2-я пехотная дивизия — дивизионный генерал Франсуа Роге.

1-я бригада — бригадный генерал Жан Пьер Ланабер.

1-й полк вольтижеров.

1-й полк тиральеров.

2-я бригада — бригадный генерал Луи Леже Буальдье.

Полк фланкеров.

Полк фузилеров-егерей.

Полк фузилеров-гренадер.

Вислинский легион — дивизионный генерал Мишель Мари Клапаред.

1-я бригада — бригадный генерал Гжегож Юзеф Хлопицкий.

1-й и 2-й пехотные полки.

2-я бригада — бригадный генерал Миколай Брониковский.

3-й пехотный полк.

Корпус Старой гвардии

Командующий — маршал империи Франсуа Жозеф Лефевр, герцог Данцигский.

3-я пехотная дивизия — дивизионный генерал барон Империи Филибер Жан-Батист Кюриаль, второй командующий.

1-я бригада — бригадный генерал барон Империи Жозеф Буайе де Ребеваль.

1-й полк пеших егерей.

2-й полк пеших егерей.

2-я бригада — бригадный генерал барон Империи Клод Этьен Мишель.

1-й полк пеших гренадер.

2-й полк пеших гренадер.

3-й полк (голландский) пеших гренадер — бригадный генерал Ральф Дундас Тиндаль.

Корпус кавалерии императорской гвардии

Командующий — маршал империи Жан Батист Бессьер, герцог Истрийский.

Гвардейская кавалерийская дивизия — дивизионный генерал Фредерик Анри Вальтер.

1-я бригада — дивизионный генерал граф Империи Шарль Лефевр-Денуэтт.

Командир — дивизионный генерал Клод Этьен Гийо.

Полк конных егерей.

Рота мамелюков.

2-я бригада — дивизионный генерал граф Империи Раймон Гаспар де Бонарди де Сен Сюльпис.

Полк драгун императрицы.

3-я бригада — дивизионный генерал граф Империи Фредерик Анри Вальтер.

Командир — Луи Лепик.

Полк конных гренадер.

4-я бригада — бригадный генерал граф Империи Винцентий Коврин Красиньский.

1-й полк (польский) шеволежеров-улан.

5-я бригада — бригадный генерал Пьер Давид (Эдуар) Кольбер-Шабане.

2-й полк (голландский) шеволежеров-улан.

6-я бригада — дивизионный генерал Антуан Жан Огюст Анри Дюронель.

Легион элитных жандармов.

3-й полк (литовский) шеволежеров-улан — бригадный генерал Ян Конопка.

Всего в Императорской гвардии — 34 батальона, 25,5 эскадронов, 29 910 человек и 110 орудий.

1-й армейский корпус

Командующий — маршал Империи Луи Николя Даву, принц Экмюльский и герцог Ауэрштедский.

Начальник штаба — бригадный генерал барон Империи Жан Луи Ромёф.

Заместитель начальника штаба — дивизионный генерал Луи Виллиброд Антуан Байе де Латур.

Высшие офицеры штаба — бригадный генерал Жан Шарль Мюскине де Бюпре, Никола Франсуа Руссель д'Юрбаль.

Командующий артиллерией — дивизионный генерал Жозеф Мари де Пернети.

Заместитель командующего артиллерией и командующий артиллерией 1-й и 2-й дивизий — бригадный генерал барон Базиль Ги Мари Виктор Бальтю де Пулли.

Командующий артиллерией 3, 4 и 5-й дивизий — бригадный генерал Жан Пьер Жуффруа.

Командующий инженерами — бригадный генерал Франсуа Никола Аксо.

Командующий жандармами — бригадный генерал Луи Франсуа Сонье.

1-я пехотная дивизия — дивизионный генерал граф Империи Шарль Алексис Моран.

1-я бригада — бригадный генерал Александр Дaльтон.

13-й полк легкой пехоты.

2-я бригада — бригадный генерал барон Империи Пьер Гийом Грасьен.

17-й полк линейной пехоты.

3-я бригада — бригадный генерал Шарль Огюст Жан-Батист Луи Жозеф Боннами (Бонами) де Бельфонтен.

30-й полк линейной пехоты.

Баденский пехотный полк № 2 фон Штокхорна.

2-я дивизия — дивизионный генерал граф Империи Луи Фриан.

1-я бригада — бригадный генерал Луи Жозеф Грандо.

15-й полк легкой пехоты.

2-я бригада — бригадный генерал граф Антуан Бодуэн Жисбер Дедем ван де Гельдер.

33-й полк линейной пехоты.

3-я бригада — бригадный генерал барон Франсуа Мари Дюфур.

48-й полк линейной пехоты.

Испанский полк Жозеф — Наполеон.

3-я дивизия — дивизионный генерал Шарль Этьен Гюден де ла Саблоньер.

1-я бригада — бригадный генерал Луи Никола Марен Леклерк дез Эссар.

7-й полк легкой пехоты.

2-я бригада — бригадный генерал Жан Шарль Дезайи.

12-й полк линейной пехоты.

3-я бригада — бригадный генерал барон Морис Этьен Жерар.

21-й полк линейной пехоты.

127-й полк линейной пехоты.

3-й легкий батальон Мекленбург-Штрелица.

4-я дивизия — дивизионный генерал Граф Империи Мари Жозеф Дессе.

1-я бригада — бригадный генерал Жозеф Барбанегр.

33-й полк легкой пехоты.

2-я бригада — бригадный генерал Жан Парфэ Фридерикс.

85-й полк линейной пехоты.

3-я бригада — бригадный генерал барон Империи Франсуа Жозеф Легюэ.

108-й полк линейной пехоты.

Хессен-Дармштадский лейб-пехотный полк.

5-я дивизия — дивизионный генерал граф Империи Жан Доминик Компан.

Начальник штаба — аджюдан-коммандан барон Империи Франсуа Мартен Валентен Симмер.

1-я бригада — бригадный генерал Жан Дюппелен.

25-й полк линейной пехоты.

2-я бригада — бригадный генерал барон Империи Франсуа Антуан Тест.

57-й полк линейной пехоты.

3-я бригада — бригадный генерал барон Империи Пьер Жюль Сезар Гюйарде.

61-й полк линейной пехоты.

4-я бригада — бригадный генерал барон Империи Луи Лоншан.

111-й полк линейной пехоты.

Полк Мекленбург-Шверина.

Кавалерийская дивизия — бригадный генерал Клод Пьер Пажоль.

1-я бригада легкой кавалерии — бригадный генерал Клод Пьер Пажоль (с 15.08.1812 г. бригадный генерал Жирарден д'Эрменонвиль).

2-й коннo-егерский полк.

9-й польский уланский полк.

2-я бригада легкой кавалерии — бригадный генерал Этьен Тардиф де Поммеру Бордессуль.

1-й и 3-й коннo-егерские полки.

Всего в 1-м армейском корпусе — 90 батальонов, 16 эскадронов, 69 533 человек и 156 орудий.

2-й армейский корпус

Командующий — маршал империи Николя Шарль Удино, 1-й герцог Реджио.

Начальник штаба: бригадный генерал Гийом Латриль.

Заместитель начальника штаба: аджюдан-коммандан Луи Себастьен Грюндлер.

Командующий артиллерией: дивизионный генерал Шарль Франсуа Дюлолуа де Рандон.

Помощник командующего артиллерией: бригадный генерал Клод Шарль Обри де ля Бушардери.

6-я дивизия — дивизионный генерал Клод Жюст Александер Легран.

1-я бригада — бригадный генерал Жозеф Жан Батист Альбер.

26-й полк легкой пехоты.

2-я бригада — бригадный генерал Жан Клод Моро.

56-й полк линейной пехоты.

3-я бригада — бригадный генерал Никола Жозеф Мэзон.

19-й полк линейной пехоты.

128-й полк линейной пехоты.

3-й полк пехоты Португальского легиона — бригадный генерал Эммануэл Игнаш Памплона.

8-я дивизия — дивизионный генерал Жан Антуан Вердье.

1-я бригада — бригадный генерал Гийом Раймон Аман Вивье.

11-й полк легкой пехоты.

2-й полк линейной пехоты.

2-я бригада — бригадный генерал Франсуа Рене Пуже.

37-й полк линейной пехоты.

124-й полк линейной пехоты.

9-я дивизия — дивизионный генерал Пьер Юг Виктуар Мерль.

1-я бригада — бригадный генерал Франсуа Пьер Жозеф Амей.

3-й временный кроатский пехотный полк.

4-й швейцарский пехотный полк.

2-я бригада — бригадный генерал Жак Лазар де Саватье Кандра.

1-й швейцарский пехотный полк.

2-й швейцарский пехотный полк.

3-я бригада — бригадный генерал Луи Франсуа Кутар.

123-й полк линейной пехоты.

3-й швейцарский пехотный полк.

Кавалерия корпуса — бригадный генерал Бертран Пьер Кастекс.

5-я бригада легкой кавалерии — бригадный генерал Бертран Пьер Кастекс.

23-й конно-егерский полк.

24-й конно-егерский полк — полковник Огюст Жан Жозеф Жильбер Амейль.

6-я бригада легкой кавалерии — бригадный генерал Жан Батист Жювеналь Корбино.

7-й коннo-егерский полк.

20-й конно-егерский полк.

8-й (польский) уланский полк.

3-я дивизия тяжелой кавалерии — дивизионный генерал Жан Пьер Думерк.

1-я бригада — бригадный генерал Сижизмон Фредерик Беркгхейм.

4-й кирасирский полк.

2-я бригада — бригадный генерал Самюэль Франсуа Леритье.

7-й кирасирский полк.

3-я бригада — бригадный генерал Игнас Лоран Жозеф Станислас д'Улленбург.

14-й кирасирский полк.

3-й полк шеволежер-улан.

Всего во 2-м армейском корпусе — 50 батальонов, 27,5 эскадронов, 39 095 человек и 104 орудия.

3-й армейский корпус

Командующий — маршал империи Мишель Ней, герцог Эльхингенский.

Начальник штаба — бригадный генерал Луи Анн Мари Виллемонте Гуре.

Командующий артиллерией — дивизионный генерал Луи Франсуа Фуше де Карей.

Заместитель командующего артиллерией — бригадный генерал Жорж (Ежи) Александр Мартушевич.

Командующий инженерами — бригадный генерал Гийом Дод де ла Брюнри.

10-я пехотная дивизия — дивизионный генерал барон Империи Франсуа Рош Ледрю дез Эссар.

Начальник штаба — аджюдан-коммандан Анри Пьер Делааж.

1-я бригада — бригадный генерал барон Империи Луи Тома Жангу.

24-й полк легкой пехоты.

1-й элитный полк пехоты Португальского легиона.

2-я бригада — бригадный генерал барон Империи Шарль Станислас Марион.

46-й полк линейной пехоты.

3-я бригада — бригадный генерал барон Империи Жан-Батист Брюни.

72-й полк линейной пехоты.

129-й полк линейной пехоты.

11-я дивизия — дивизионный генерал барон Империи Жан Николя Разу.

1-я бригада — бригадный генерал Кпод Антуан Компер.

Иллирийский пехотный полк.

2-й полк пехоты Португальского легиона.

2-я бригада — бригадный генерал барон Империи Жозеф Антуан Рене Жубер.

4-й полк линейной пехоты.

18-й полк линейной пехоты.

3-я бригада — бригадный генерал Франсуа Нивар Шарль Жозеф д'Энен

93-й полк линейной пехоты.

25-я дивизия (войска королевства Вюртемберг) — дивизионный генерал граф Империи Жан Габриэль Маршан.

Командующий Вюртембергским корпусом — кронпринц Вюртембергский Вильгельм Фридрих Карл.

Начальник штаба Вюртембергского корпуса — генерал-майор Карл Фридрих фон Кернер.

Состоят при кронпринце — генерал-лейтенант барон Август Фридрих Вильгельм фон Вельварт-Эссинген.

Командир дивизии — генерал-лейтенант барон Иоганн Георг фон Шелер.

1-я бригада — генерал-майор барон Эрнст Огейн фон Хюгель.

Пехотный полк № 1.

Пехотный полк № 4.

2-я бригада — генерал-майор Кристиан Иоганн Готгетрой фон Кох.

Пехотный полк № 2.

Пехотный полк № 6.

3-я бригада — генерал-майор фон Брюссель.

1-й и 2-й пешие егерские батальоны.

1-й и 2-й батальоны легкой пехоты.

Кавалерия корпуса — бригадный генерал Пьер Мурье.

9-я бригада легкой кавалерии — бригадный генерал Пьер Мурье.

11-й гусарский полк.

6-й полк шеволежер-улан.

4-й конно-егерский полк Короля (Вюртемберг).

14-я бригада легкой кавалерии — бригадный генерал Фредерик Огюст Берманн.

4-й конно-егерский полк.

28-й конно-егерский полк.

1-й шеволежерский полк (Вюртемберг).

2-й лейб-шеволежерский полк (Вюртемберг).

Всего в 3-м армейском корпусе — 30 батальонов, 24 эскадрона, 35 957 чел. и 88 орудий.

4-й армейский корпус

Командующий — дивизионный генерал принц Французской Империи Евгений-Наполеон (Эжен Роз де Богарне), вице-король Итальянского королевства, принц Венецианский.

Адъютант вице-короля — бригадный генерал Жозеф Триэр.

Состоит в свите вице-короля — дивизионный генерал Анри Франсуа Мари Шарпантье.

Заместитель командующего — дивизионный генерал Жан Андош Жюно.

Начальник штаба — дивизионный генерал Жан Жозеф Поль Огюстэн Дессоль.

Командующий артиллерией — дивизионный генерал Шарль Николя д'Антуар де Врэнкур.

Заместитель командующего артиллерией — бригадный генерал Жозеф Кристоф Куэн.

Командующий инженерами — бригадный генерал Жан Этьен Казимир Пуатвен.

Командующий эскортом главной квартиры — бригадный генерал Луи Огюст Маршан Плозонн.

13-я пехотная дивизия — дивизионный генерал барон Империи Алексис Жозеф Дельзон.

1-я бригада — бригадный генерал барон Империи Леонар Юар де Сент-Обен.

8-й полк легкой пехоты.

84-й полк линейной пехоты.

1-й временный кроатский полк пехоты.

2-я бригада — бригадный генерал Жан Клод Руссель.

92-й полк линейной пехоты.

106-й полк линейной пехоты.

14-я дивизия — дивизионный генерал граф Жан Батист Бруссье.

1-я бригада — бригадный генерал барон Империи Луи Бертран де Сиврэ.

18-й полк легкой пехоты.

53-й полк линейной пехоты.

Испанский полк Жозеф-Наполеон.

2-я бригада — бригадный генерал барон Империи Луи Альмерас.

9-й полк линейной пехоты.

35-й полк линейной пехоты.

15-я дивизия — дивизионный генерал Доменико Пино.

1-я бригада — бригадный генерал Джиакомо Фонтана.

1-й полк легкой пехоты.

2-й полк линейной пехоты.

2-я бригада — бригадный генерал Фредерик Фрасуа де Гийом де Водонкур.

Далматский пехотный полк.

3-й полк легкой пехоты.

3-я бригада — бригадный генерал Я. Дембовский.

3-й полк линейной пехоты.

Итальянская королевская гвардия — дивизионный генерал Доменико Пино (1-й капитан).

Командующий — бригадный генерал барон Империи Теодоро Лекки.

Почетная королевская гвардия.

Бригада пехоты — бригадный генерал барон Империи Теодоро Лекки.

Полк королевских велитов гвардии.

Полк пехоты Королевской гвардии.

Полк конскриптов Королевской гвардии.

Бригада кавалерии.

Полк драгун Королевской гвардии.

Полк драгун королевы.

Моряки Королевской гвардии.

Кавалерия корпуса — дивизионный генерал граф Империи Филипп Антуан Орнано.

12-я бригада легкой кавалерии — бригадный генерал Клод Раймон Гюйон.

9-й конно-егерский полк.

19-й конно-егерский полк.

13-я бригада легкой кавалерии (итальянская) — бригадный генерал Джованни Виллата фон Виллатбург.

2-й конно-егерский полк наследного принца.

3-й коннo-егерский полк.

Всего в 4-м армейском корпусе: 54 батальона, 22,5 эскадронов, 45 328 человек и 108 орудий.

5-й армейский корпус (войска Великого герцогства Варшавского)

Командующий — дивизионный генерал Юзеф Антоний (Иосиф Антон, Жозеф-Антуан) Понятовский (и. о. председателя Совета министров Великого герцогства Варшавского, военный министр и начальный вождь Войска польского).

Начальник главного штаба — дивизионный генерал Станислав Фишер.

Командующий артиллерией и инженерами — бригадный генерал Жан Батист Пеллетье.

16-я пехотная дивизия — дивизионный генерал Юзеф Зайончек.

1-я бригада — бригадный генерал Станислав Мельжинский.

3-й пехотный полк.

15-й пехотный полк.

2-я бригада — бригадный генерал Францишек Максимилиан Пашковский.

13-й пехотный полк.

16-й пехотный полк.

18-я бригада легкой кавалерии — бригадный генерал Михал Игнатий Каминский.

4-й конно-егерский полк.

17-я дивизии — дивизионный генерал Ян Хенрик Домбровский.

1-я бригада — бригадный генерал Эдуард Жултовский.

1-й пехотный полк.

17-й пехотный полк.

2-я бригада — бригадный генерал Исидор Зенон Томаш Красинский.

6-й пехотный полк.

14-й пехотный полк.

19-я бригада легкой кавалерии — бригадный генерал граф Тадеуш Тышкевич.

1-й конно-егерский полк.

12-й уланский полк.

18-я дивизия — дивизионный генерал Людвиг Каменецкий.

1-я бригада — бригадный генерал Михайл Грабовский.

2 й пехотный полк.

8-й пехотный полк.

2-я бригада — бригадный генерал Кароль Чеслав Пакош.

12-й пехотный полк.

20-я бригада легкой кавалерии — бригадный генерал Антоний Павел Сулковский.

5-й конно-егерский полк.

13-й гусарский полк.

Всего в 5-м армейском корпусе — 33 батальона, 20 эскадронов, 34 597 человек и 70 орудий.

6-й армейский корпус (войска королевства Бавария)

Командующий — дивизионный генерал (с 27.08.1812 г. маршал империи), генерал-полковник кирасир, граф Лоран де Гувион маркиз де Сен-Сир (известный как Гувион Сен-Сир).

19-я пехотная дивизия — генерал от инфантерии Бернгард Эразмус фон Деруа.

1-я бригада — генерал-майор Й. фон Зибейн.

1-й линейный пехотный полк.

9-й линейный пехотный полк.

1-й легкий пехотный батальон.

2-я бригада — генерал-майор К. фон Раглович.

4-й линейный пехотный полк.

10-й линейный пехотный полк князя.

3-й легкий пехотный батальон.

3-я бригада — генерал-майор Й. фон Рехберг.

8-й линейный пехотный полк.

13-й линейный пехотный полк.

6-й легкий пехотный батальон.

21-я бригада легкой кавалерии — генерал-майор К. фон Зейдвиц.

3-й легкоконный полк.

6-й легкоконный полк.

20-я дивизия — генерал от кавалерии Карл Филипп Йозеф фон Вреде.

1-а бригада — генерал-майор К. фон Винценти.

2-й линейный пехотный полк.

6-й линейный пехотный полк.

2-й легкий пехотный батальон.

2-я бригада — генерал-майор К. фон Бекерс.

3-й линейный пехотный полк.

7-й линейный пехотный полк.

4-й легкий пехотный батальон.

3-я бригада — полковник Г. фон Хаберман.

5-й линейный пехотный полк.

11-й линейный пехотный полк.

5-й легкий пехотный батальон.

22-я бригада легкой кавалерии — генерал-майор Максимилиан Йозеф фон Прейзинг-Моос.

4-й легкоконный полк.

5-й легкоконный полк.

Всего в 6-м армейском корпусе — 28 батальонов, 16 эскадронов, 23 576 человек и 58 орудий.

7-й армейский корпус (войска королевства Саксония)

Командующий — дивизионный генерал Шарль Луи Эбенезер Рейнье.

21-я пехотная дивизия — генерал-лейтенант Карл Христиан Эрдманн Эдлер фон Ле Кок.

1-я бригада — генерал-майор Фридрих Готлиб фон Штейндель.

Гренадерский батальон фон Либенау.

Пехотный полк принца Фридриха Августа.

Пехотный полк принца Клеменса.

2-я бригада — генерал-майор Карл Фридрих Эрнст фон Ностиц.

Пехотный полк принца Антона.

1-й легкий пехотный полк.

22-я дивизия — генерал-лейтенант Карл Вильгельм Фердинанд фон Функ.

1-я бригада — генерал-майор Генрих Христиан Магнус фон Кленгель фон Винценти.

Гренадерский батальон фон Браузе.

Пехотный полк короля.

Пехотный полк фон Низемойшеля.

2-я бригада — генерал-майор Карл Отго Людвиг Зарер фон Зар.

Гренадерский батальон фон Ангера.

Гренадерский батальон майора фон Шпигеля.

2-й легкий пехотный полк Зарера фон Зара.

Кавалерия корпуса

23-я бригада легкой кавалерии — генерал-майор Генрих Адольф фон Габленц.

Легкоконный полк принца Клеменса.

Легкоконный полк фон Поленца.

Гусарский полк фон Энгеля.

Всего в 7-м корпусе — 18 батальонов, 16 эскадронов, 18 510 человек и 50 орудий.

8-й армейский корпус (войска королевства Вестфалия)

Командующий — король Вестфaлии Жером (Джироламо) Бонапарт (Иероним Наполеон I).

Второй командующий — дивизионный генерал Доминик Жозеф Рене Вандамм.

Состоит при короле Вестфалии — дивизионный генерал Кароль Отгон Киязевич.

Командующий артиллерией — бригадный генерал Жак Александр Франсуа Алликс де Во.

23-я пехотная дивизия — дивизионный генерал барон Империи Жан Виктор Тарро.

1-я бригада — бригадный генерал барон Империи Франсуа Огюст Дама.

3-й легкий пехотный батальон.

2-й линейный пехотный полк.

6-й линейный пехотный полк.

2-я бригада — бригадный генерал Й. Б. И. фон Цурвестен.

2-й легкий пехотный батальон. 3-й линейный пехотный полк.

7-й линейный пехотный полк.

24-я дивизия — дивизионный генерал барон Адам Людвиг фон Окс.

1-я бригада — бригадный генерал Эдуард Легра.

Егерский-карабинерный батальон Королевской гвардии.

Егерский батальон Королевской гвардии.

Гренадерский батальон Королевской гвардии.

1-й легкий пехотный батальон.

5-й линейный пехотный полк.

2-я бригада (оставлена в Данциге).

Кавалерия корпуса — бригадный генерал Пьер Шабер.

Бригада кавалерии Королевской гвардии — бригадный генерал М. Ф. Ж. Вольф.

Полк телохранителей.

Легкоконный полк Королевской гвардии.

24-я бригада легкой кавалерии — бригадный генерал граф Ханс Георг фон Хаммерштайн-Экуорд.

1-й гусарский полк.

2-й гусарский полк.

Бригада тяжелой кавалерии — бригадный генерал Лепель фон Грамбов.

1-й и 2-й кирасирские (вестфальские) полки.

Всего в 8-м армейском корпусе — 18 батальонов, 12,5 эскадронов, 16 673 человек и 34 орудия.

10-й армейский корпус

Командующий — маршал империи Этьен Жак Жозеф Александр Макдональд, герцог Тарентский.

Командующий артиллерией — дивизионный генерал Альбер Луи Валентен Тавьель.

Командующий инженерами — дивизионный генерал Жак Давид Мартэн Кампредон.

7-я пехотная дивизия — дивизионный генерал Шарль Луи Гранжан.

1-я бригада — бригадный генерал Этьен Пьер Сильвестр Рикар.

5-й пехотный полк (польский).

13-й линейный пехотный полк королевства Бавария.

2-я бригада — бригадный генерал Михаил Радзивилл.

10-й пехотный полк (польский).

3-я бригада — бригадный генерал Жильбер Дезире Жозеф Башелю.

11-й пехотный полк (польский).

1-й линейный пехотный полк королевства Вестфалия.

Прусский вспомогательный корпус

Командующий — генерал от инфантерии Рейнгольд фон Граверт.

Заместитель командующего — генерал-лейтенант Людвиг фон Йорк.

27-я пехотная дивизия — генерал-майор Фердинанд Эмиль фон Клейст.

1-я бригада — полковник Ганс Франц фон Белов.

Сводные пехотные полки № 1 и № 2.

Фузилерный батальон № 7.

2-я бригада — подполковник Генрих Вильгельм фон Гори.

Сводные пехотные полки № 3 и № 4.

3-я бригада — полковник Ойген фон Раумер.

Сводные пехотные полки № 5 и № 6.

Восточно-Прусский егерский батальон.

Кавалерия Прусского вспомогательного корпуса — генерал-лейтенант Фридрих Эрхард Фабиан фон Массенбах.

1-я кавалерийская бригада.

Сводный драгунский полк № 1.

Сводный драгунский полк № 2.

2-я кавалерийская бригада.

Сводный гусарский полк № 1.

Сводный гусарский полк № 3.

Всего в 10-м армейском корпусе — 29 132 человек и 82 орудия.

Кавалерийский резерв

Командующий — маршал Империи, Великий адмирал Империи Иоахим Наполеон (Жоашен Мюра /устар. написание — Иоахим Мюрат/), король Неаполитанский (в некоторых официальных бумагах и на популярных гравюрах эпохи именовался еще и королем Обеих Сицилий — но это было лишь формальностью).

Адъютант — бригадный генерал Пьер Сезар Дери.

Начальник штаба — дивизионный генерал Огюст Даниэль Бельяр.

Командующий артиллерией — бригадный генерал Кретьен Франсуа Антуан Фор де Жьер.

Старший инспектор смотров — дивизионный генерал Шарль Пьер де Ламер.

1-й корпус кавалерийского резерва

Командующий — дивизионный генерал граф Империи Этьен Мари Антуан Шампьон де Нансути.

1-я дивизия легкой кавалерии — дивизионный генерал барон Империи Пьер Жозеф Брюйер.

3-я бригада — бригадный генерал барон Империи Шарль Клод Жакино.

7-й гусарский полк.

9-й полк шеволежер-улан.

4-я бригада — бригадный генерал Ипполит Мари Гийом де Ронивинен Пире.

8-й гусарский полк — полковник барон Жан Симон Домон.

16-й коннo-егерский полк.

15-я бригада — бригадный генерал Юзеф Немоевский.

6-й уланский (польский) полк.

8-й уланский (польский) полк.

2-й Прусский сводный гусарский полк.

1-я дивизия тяжелой кавалерии — дивизионный генерал барон Империи Антуан Луи Декре де Сен-Жермен.

1-я бригада — бригадный генерал барон Империи Адриен Франсуа Брюно.

2-й кирасирский полк.

2-я бригада — бригадный генерал барон Империи Бертран Бессьер.

3-й кирасирский полк.

3-я бригада — бригадный генерал барон Империи Матьё Кёно.

9-й кирасирский полк.

1-й полк шеволежер-улан.

5-я дивизия тяжелой кавалерии — дивизионный генерал граф Империи Жан Батист Сирус Мари Аделаид де Тимбрюн де Тимбрён Валанс.

1-я бригада — бригадный генерал барон Империи Николя Рейно.

6-й кирасирский полк.

2-я бригада — бригадный генерал барон Империи Пьер Франсуа Мари Огюст Дежан.

11-й кирасирский полк.

3-я бригада — бригадный генерал барон Империи Арман Шарль Луи Лельевр Ла Гранж.

12-й кирасирский полк.

5-й полк шеволежер-улан.

Всего в 1-м кавалерийском корпусе — 11 825 человек и 30 орудий.

2-й корпус кавалерийского резерва

Командующий — дивизионный генерал граф Империи Луи Пьер Монбрён.

2-я дивизия легкой кавалерии — дивизионный генерал Орас Франсуа Бастьен Себастьяни-Порта.

7-я бригада — бригадный генерал Жан Мари Ноэль Делиль де Фалькон Сен Женьес.

11-й конно-егерский полк.

12-й конно-егерский полк.

8-я бригада — бригадный генерал барон Империи Андре Бюрт д'Аннле.

5-й гусарский полк.

9-й гусарский полк.

16-я бригада — бригадный генерал барон Империи Жак Жервэ Сюберви.

1-й прусский сводный уланский полк.

3-й коннo-егерский полк (Вюртемберг). 10-й гусарский полк (Польша).

2-я дивизия тяжелой кавалерии — дивизионный генерал Пьер Ватье де Сент Альфонс.

1-я бригада — бригадный генерал Луи Кретьен Бомон де Карьер.

5-й кирасирский полк.

2-я бригада — бригадный генерал Жан Луи Рихтер.

8-й кирасирский полк.

3-я бригада — бригадный генерал Жозеф Филипп Мари Дорне.

10-й кирасирский полк.

2-й полк шеволежер-улан.

4-я дивизия тяжелой кавалерии — дивизионный генерал Жан Мари Антуан Дефранс.

1-я бригада — бригадный генерал Жозеф Бувьедез Экла.

1-й карабинерный полк.

2-я бригада — бригадный генерал Луи Клод Шуар.

2-й карабинерный полк.

3-я бригада — бригадный генерал Пьер Луи Франсуа Польтер де Ламотт.

1-й кирасирский полк.

4-й полк шеволежер-улан.

Всего во 2-м кавалерийском корпусе — 11 411 человек и 24 орудия.

3-й корпус кавалерийского резерва

Командующий — дивизионный генерал граф Империи Альфонс Фредерик Эмманюэль Груши

3-я дивизия легкой кавалерии — дивизионный генерал барон Империи Луи Пьер Эме Шастель.

10-я бригада — бригадный генерал барон Империи Франсуа Жозеф Жерар.

6-й конно-егерский полк.

25-й конно-егерский полк.

11-я бригада — бригадный генерал Пьер Эдм Готрэн.

6-й гусарский полк.

8-й конно-егерский полк.

17-я бригада — бригадный генерал барон Империи Жан-Батист Домманже.

1-й легкоконный полк (Бавария).

2-й легкоконный полк (Бавария).

Легкоконный полк принца Альбрехта.

6-я дивизия тяжелой кавалерии — дивизионный генерал барон Империи Арман Лебрён де Ляуссэ.

1-я бригада — бригадный генерал барон Империи Никола Марен Тири.

7-й драгунский полк.

23-й драгунский полк.

2-я бригада — бригадный генерал барон Империи Дени Этьен Серон.

28-й драгунский полк.

30-й драгунский полк.

Всего в 3-м кавалерийском корпусе — 6757 человек и 18 орудий.

4-й корпус кавалерийского резерва

Командующий — дивизионный генерал барон Империи Мари Виктор Никола де Фэ Латур Мобур.

4-я дивизия легкой кавалерии войска Великого герцогства Варшавского — дивизионный генерал Александр Рожнецкий.

28-я бригада — бригадный генерал Доминик Дзевановский.

2-й уланский полк.

3-й уланский полк.

7-й уланский полк.

29-я бригада — бригадный генерал Казимеж Турно.

11-й уланский полк.

15-й уланский полк.

16-й уланский полк.

7-я дивизия тяжелой кавалерии — дивизионный генерал барон Империи Жан Тома Гийом Лорж.

1-я бригада — генерал-лейтенант барон Империи Иоганн Адольф фон Тильман.

Полк телохранителей (Garde du Corps /Лейб-гвардии/: Гар дю Кор) королевства Саксония.

Кирасирский полк «Цастров» королевства Саксония.

14-й (польский) кирасирский полк.

2-я бригада войска королевства Вестфалия — бригадный генерал граф Хельмут Август Александр Лепель фон Грамбов.

1-й кирасирский полк.

2-й кирасирский полк.

Всего в 4-м кавалерийском корпусе — 6607 человек и 24 орудия.

Всего в Великой армии (на период переправы через Неман — за вычетом частей, оставленных далеко в резерве): 379 161 человек (не считая перечисленных поименно маршалов и высших офицеров-командиров) и 956 орудий.

Вспомогательный австрийский корпус

Главнокомандующий — генерал от кавалерии князь Карл I Филипп цу Шварценберг.

Начальник Главного штаба — генерал-майор барон Йозеф Ксавер фон Штуттерхайм.

Дивизия правого фланга

Командир — фельдмаршал-лейтенант барон Леопольд фон Траутенберг.

1-я бригада

Командир — генерал-майор барон Франц фон Пфлахер.

Пехотный полк № 58 «Барон фон Больё» (венгерский)

Командир — полковник шевалье Эман Жаке де Ломпре.

Всего — 2 батальона.

1775 человек.

Пехотный полк № 39 «Барон фон Дука» (венгерский)

Командир — полковник барон Эммерих (Имре) фон Баконьи.

Всего — 2 батальона.

1805 человек.

Фельд-егерский батальон № 5

Командир — майор граф Фердинанд Хартопп.

594 человека.

Вараздинский Св. Георга пограничный пехотный полк № 6

Всего — 1 батальон.

1261 человек.

Всего в бригаде — 6 батальонов.

2-я бригада

Командир — генерал-майор барон Георг Иоганн Непомук Мария фон Вреде.

Гусарский полк № 4 «Эрбпринц Фридрих цу Гессен-Гомбург».

Командир — полковник принц Густав Адольф Фридрих цу Гессен-Гомбург.

Всего — 6 эскадронов.

958 человек, 900 лошадей.

Гусарский полк № 8 «Барон фон Кинмайер»

Командир — полковник Франц Варлих фон Бубна.

Всего — 6 эскадронов.

924 человека, 870 лошадей.

Всего в бригаде — 12 эскадронов.

Артиллерия дивизии

3-фунтовая бригадная батарея — 6 3-фунтовых пушек.

Всего в дивизии правого фланга — 6 батальонов, 12 эскадронов, 6 орудий.

Дивизия центра

Командир — фельдмаршал-лейтенант барон Винценц Феррериус Фридрих фон Бьянки.

1-я бригада

Командир — генерал-майор ландграф Филипп Август Фридрих фон Гессен-Гомбург.

Пехотный полк № 2 «Барон фон Хиллер» (венгерский)

Командир — полковник Франц фон Торри.

Всего — 2 батальона.

1822 человека.

Пехотный полк № 33 «Граф Иеронимус Коллоредо-Мансфельд» (венгерский)

Командир — полковник Давид фон Андрашши де Немешкер.

Всего — 2 батальона.

1805 человек.

Всего в бригаде — 4 батальона.

2-я бригада

Командир — генерал-майор граф Венцель Алоиз Феттер фон Лилиенберг.

Пехотный полк № 48 «Барон фон Зимбшен» (венгерский)

Командир — полковник барон Иоганн фон Рехенберг.

Всего — 2 батальона.

1710 человек.

Пехотный полк № 19 (вакантный) (венгерский)

Командир — полковник Иоганн Баптист Петер Пауль Николаус фон Зееталь.

Всего — 2 батальона.

1755 человек.

Всего в бригаде — 4 батальона.

3-я бригада

Командир — генерал-майор князь Алоиз Гонзага Йозеф фон Лихтенштейн.

Пехотный полк № 32 «Князь Эстерхази» (венгерский)

Командир — полковник Антон Стефан фон Хирш.

Всего — 2 батальона.

1790 человек.

Пехотный полк № 34 «Барон фон Давидович» (венгерский)

Командир — полковник барон Людвиг Карл Йозеф фон Габельковен.

Всего — 2 батальона.

1721 человек.

Гренадерский батальон Кирхенбеттера (венгерский)

Командир — подполковник пехотного полка № 34 Иоганн Кирхенбеттер фон Риттерскирхен

2 роты пехотного полка № 34, 2 роты пехотного полка № 37 и 2 роты пехотного полка № 60.

594 человека.

Гренадерский батальон Бжезински (галицийский)

Командир — подполковник пехотного полка № 41 Йозеф Дунин фон Бжезински (Юзеф Дунин-Бжезиньский)

2 роты пехотного полка № 30, 2 роты пехотного полка № 41 и 2 роты пехотного полка № 58.

594 человека.

Всего в бригаде — 6 батальонов.

Артиллерия дивизии

6-фунтовая бригадная батарея — 6 6-фунтовых пушек.

Всего в дивизии центра — 14 батальонов, 6 орудий.

Дивизия левого фланга

Командир — фельдмаршал-лейтенант барон Генрих Берзина фон Зигенталь.

1-я бригада

Командир — генерал-майор барон Иоганн Фридрих фон Мор.

Драгунский полк № 4 «Барон Левенер»

Командир — полковник Георг фон Хирш.

Всего — 4 эскадрона.

702 человека, 669 лошадей.

Драгунский полк № 6 «Граф фон Риш»

Командир — полковник барон Георг Генрих фон Шайтер.

Всего — 4 эскадрона.

714 человек, 697 лошадей.

Всего в бригаде — 8 эскадронов.

2-я бригада

Командир — генерал-майор граф Петер фон Больца.

Пехотный полк № 30 «Князь де Линь» (галицийский)

Командир — полковник Иоганн Баптист (Жан-Батист) де Мейс.

Всего — 2 батальона.

1986 человек.

Пехотный полк № 41 «Барон фон Коттулински» (галицийский)

Командир — полковник Франц фон Гайгер.

Всего — 2 батальона.

1403 человека.

Пехотный полк № 9 «Князь Чарторыйски» (галицийский)

Командир — полковник барон Карл фон Мак-Эллигот (Чарльз Мак-Эллиот).

Всего — 1 батальон.

1009 человек.

Фельд-егерский батальон № 7

Командир — полковник Йозеф (Джузеппе) Стеффанини ди Монте Айроне.

552 человека.

Вараздинский Кройцера пограничный пехотный полк № 5

Всего — 1 батальон.

1310 человек.

Всего в бригаде — 7 батальонов.

Артиллерия дивизии

3-фунтовая бригадная батарея — 6 3-фунтовых пушек.

Кавалерийская батарея — 5 6-фунтовых пушек и 1 7-фунтовая гаубица.

Всего в дивизии правого фланга — 7 батальонов, 8 эскадронов, 12 орудий.

Кавалерийская дивизия

Командир — фельдмаршал-лейтенант барон Иоганн Мария Филипп Фримон фон Палота.

1-я бригада

Командир — генерал-майор барон Иоганн Шмельцерн фон Вильдманнзегг (в июне 1812 г. его заменил генерал-майор барон Теофиль Йозеф Цехмайстер фон Ренау).

Легкоконный (шеволежерский) полк № 2 «Князь Гогенцоллерн»

Командир — полковник Матиас фон Лёдерер.

Всего — 6 эскадронов.

964 человека, 919 лошадей.

Легкоконный (шеволежерский) полк № 3 «Граф О’Рейлли»

Командир — полковник Симон фон Сарданья.

Всего — 6 эскадронов.

890 человек, 867 лошадей.

Всего в бригаде — 12 эскадронов.

2-я бригада

Командир — генерал-майор барон Франц фон Фрёлих.

Гусарский полк № 1 «Император Франц».

Командир — полковник барон Антон (Анталь) Хорват фон Сент-Дьёрди.

Всего — 6 эскадронов.

988 человек, 924 лошади.

Гусарский полк № 6 «Граф Бланкенштайн».

Командир — полковник Винценц фон Гиллерт.

Всего — 6 эскадронов.

881 человек, 866 лошадей.

Всего в бригаде — 12 эскадронов.

Артиллерия дивизии

Кавалерийская батарея — 5 6-фунтовых пушек и 1 7-фунтовая гаубица.

Всего в кавалерийской дивизии — 24 эскадрона, 6 орудий.

Артиллерия Австрийского вспомогательного корпуса

Командир — генерал-майор Йозеф Вахтер фон Вахтенбург.

3 позиционные батареи — 12 пушек и 6 7-фунтовых гаубицы.

575 человек.

2 кавалерийские батареи — 10 6-фунтовых пушек и 2 7-фунтовые гаубицы.

414 человек.

Всего — 30 орудий.

Инженеры Австрийского вспомогательного корпуса.

3 пионерные роты.

520 человек.

Понтонная рота.

100 человек.

Санитарный дивизион штаб-квартиры (2 роты).

181 человек.

2 штабс-пехотные роты.

356 человек.

Штабс-драгунский эскадрон.

101 человек, 97 лошадей.

Общий, полковой, артиллерийский и инженерный обоз.

3394 человека, 7106 лошадей.

Всего в Австрийском вспомогательном корпусе: 27 батальонов, 44 эскадрона, 36 148 человек и 60 орудий (уточнение: численность корпуса дана на 4 июня; к моменту перехода границы состав сократился до 34 тысяч: здесь П. А. Ниве справедливо следует за данными предоставленными в ведомостях, опубликованных Ж. Шамбре /см. раздел «Библиография» ниже/: Ниве П. А. Отечественная война. С.-Пб, 1911, с. 20).

Общее число войск в оперативном распоряжении Наполеона (в конце июня 1812 г.):

около 413 тысяч человек при 1016 орудиях.

Дополнение

9-й армейский корпус

Командующий — маршал империи Клод Виктор (Перрен), герцог Беллюнский (корпус перешел границу только 31 августа, причем, тогда это была уже официально граница не Российской империи, а Великого княжества Литовского).

12-я пехотная дивизия — дивизионный генерал Луи Партуно.

1-я бригада — бригадный генерал Пьер Жозеф Бийар.

10-й полк легкой пехоты.

29-й полк линейной пехоты.

2-я бригада — бригадный генерал Луи Камю.

Временный полк пехоты.

125-й полк линейной пехоты.

3-я бригада — бригадный генерал Мари Пьер Изадор Бламон.

44-й полк линейной пехоты.

126-й полк линейной пехоты.

26-я дивизия — дивизионный генерал Герман Виллем Дендельс.

1-я бригада, войска Великого герцогства Клеве-Берг — бригадный генерал Франсуа Этьен Дама.

Командующий пехотой бергского контингента — бригадный генерал Жан Мишель Гейтер.

1, 2 и 4й линейные пехотные полки.

2-я бригада, войска Великого герцогства Гессен-Дармштадт — генерал-майор Эмиль Максимилиан Леопольд Август Карл принц Хессен-Дармштадский.

Лейб-гвардейский полк.

Временный полк легкой пехоты.

3-я бригада, войска Великого герцогства Баден — генерал-майор Вильгельм фон Хохберг.

Помощник командира бригады — генерaл-майор Иоганн Батист Линг фон Лингенфельд.

Пехотный лейб-полк великого герцога № 1.

Пехотный полк графа фон Хохберга № 3.

Легкий пехотный батальон Линга фон Лингенфельда.

28-я дивизия — дивизионный генерал Жан Батист Жирар.

4, 7 и 9-й пехотные линейные полки (польские).

Кавалерия корпуса — бригадный генерал барон Франсуа Фурнье.

30-я бригада легкой кавалерии — бригадный генерал Антуан Шарль Бернар Делэтр.

Уланский полк княжества Берг.

Гвардейский легкоконный полк Великого герцогства Гессен-Дармштадт.

31-я бригада легкой кавалерии — бригадный генерал барон Франсуа Фурнье.

Легкоконный полк принца Иоганна королевства Саксония.

Гусарский полк Великого герцогства Баден.

Всего в 9-м армейском корпусе — 25 146 человек и 48 орудий.

11-й армейский корпус

Командующий (с 29 июля) — маршал империи Шарль Пьер Франсуа Ожеро, герцог Кастильоне.

Начальник штаба — бригадный генерал Жан Франсуа Ксавье Менар.

Командующий артиллерией — бригадный генерал Жан Доминик Буржа.

1-я резервная дивизия (сформирована 15 мая 1812 года из маршевых пополнений армейских корпусов, 22 июля названа Маршевой дивизией, формально была предназначена для пополнения 2-го и 9-го армейских корпусов) — дивизионный генерал Жозеф Лагранж.

1-я бригада — бригадный генерал Жан Пьер Ожеро.

1-я маршевая полубригада.

2-я маршевая полубригада.

2-я бригада — бригадный генерал Жан Батист Амбруаз Равье.

3-я маршевая полубригада.

4-я маршевая полубригада.

3-я бригада — бригадный генерал Жан Батист Ожье.

19-й полк линейной пехоты.

37-й полк линейной пехоты.

30-пехотная дивизия (до 7 июля — 2-я дивизия резерва) — дивизионный генерал Этьен Эделе де Бьерр.

1-я бригада — бригадный генерал Жозеф Брейсан.

6-й временный полк пехоты.

7-й временный полк пехоты.

8-й временный полк пехоты.

2-я бригада — бригадный генерал барон Пьер Антуан Юссон.

9-й временный полк пехоты.

17-й временный полк пехоты.

3-я бригада — бригадный генерал Бенжамен Го

5-й временный полк пехоты.

Временный драгунский полк.

31-я дивизия (до 7 июля — 3-я дивизия резерва) — дивизионный генерал Аделаид Блез Франсуа Лельевр Ла Гранж.

1-я бригада — бригадный генерал Лабассе.

10-й временный полк пехоты.

13-й временный полк пехоты.

2-я бригада — бригадный генерал Лоран Шобер.

11-й временный полк пехоты.

12-й временный полк пехоты.

32-я дивизия (до 7 июля — 4-я дивизия резерва) — дивизионный генерал Пьер Франсуа Жозеф Дюрютт.

1-я бригада — бригадный генерал Пьер Дево.

Вюрцбургский полк (1-й полк Рейнского союза).

36-й полк легкой пехоты.

2-я бригада — бригадный генерал Антуан Анатоль Гедеон Жарри.

131-й полк линейной пехоты.

35-й полк легкой пехоты.

3-я бригада.

132-й и 133-й полки линейной пехоты.

33-я дивизия (до 7 июля войска — Неаполитанского королевства) — дивизионный генерал Франсуа Детре.

Начальник штаба — полевой маршал Флорестано Пепе.

1-я бригада — полевой маршал Джузеппе Россарол.

5-й полк линейной пехоты «Королевская Калабрия».

б-й полк линейной пехоты «Неаполь».

2-я бригада — полевой маршал Анжело д'Амброзио.

Почетная Королевская гвардия.

Конные велиты Королевской гвардии.

Пешие велиты Королевской гвардии.

7-й полк линейной пехоты «Принц Люсьен».

34-я дивизия (до 7 июля — Княжеская дивизия, дивизия Рейнской конфедерации) — дивизионный генерал Жозеф Моран.

1-я бригада — бригадный генерал Антуан Александр Коссон.

3, 29, 105и 113-й полки линейной пехоты.

2-я бригада — бригадный генерал Жан Адам Шрамм.

4-й линейный полк королевства Вестфaлия.

4-й линейный полк герцога Саксонского.

1-й полк легкой пехоты княжества Гессен.

3-я бригада — бригадный генерал Шарль Анри Гийом Антинг.

Отдельные контингенты войск Рейнской Конфедерации.

4-я бригада — бригадный генерал Пьер Жак Остен.

Отдельные контингенты войск Рейнской Конфедерации.

Кавалерия дивизии.

Полуэскадрон 12-го конно-егерского полка.

Всего в 11-м корпусе — 45 727 человек и 84 орудия (данные — по времени формирования дивизий с июля по 1 сентября).

Вспомогательные соединения (границу не переходившие и не участвовавшие в Русской кампании императора Наполеона):

35-я дивизия (сначала базировалась в Вероне, в ноябре 1812 г. была отправлена в Пруссию, где с января по начало марта 1813 г. находилась в Берлине) — дивизионный генерал Поль Гренье.

1-я бригада — бригадный генерал Филибер Фрессине.

2-я бригада — бригадный генерал Клод Мари Менье.

Кавалерия корпуса — бригадный генерал Жак Мари Кавеньяк.

Драгунские полки: 2, 5, 12, 13, 14, 17, 19 и 20-й.

Датская дивизия

Войска Датского королевства (за все время кампании находились далеко в тылу и не принимали участия в боевых действиях; численность дана на 1 июня).

Командир — генерал-лейтенант Иоанн фон Эвальд.

Адъютанты — капитан Барденфлет, капитан Хильмерон, капитан Лиленрон.

Начальник штаба — полковник князь Хольстенбек.

Офицер штаба — лейтенант Эвальд.

1-я бригада

Командир — генерал-майор Вегенер.

Адъютанты — капитан Ромелинг, лейтенант Хоэг.

Ольденбургский пехотный полк

Командир — полковник Альберкрон.

1-й батальон — майор Альхефельд.

2-й батальон — майор Бракель.

3-й батальон — майор Маллеш.

4-й батальон — майор Шартенберг.

Всего — 4 батальона.

Людей — 56 офицеров и 2578 нижних чинов, 49 лошадей.

Гольштейнский стрелковый корпус

Командир — полковник Вальдек.

1-й батальон — майор Лешли.

2-й батальон — майор Вилькенн.

Всего — 2 батальона.

Людей — 32 офицера и 947 нижних чинов, 37 лошадей.

Гусарский полк

2-й эскадрон — майор Шпает.

6-й эскадрон — майор Бергер.

Всего — 2 эскадрона.

Людей — 13 офицеров и 325 нижних чинов, 324 лошади.

Ютландский драгунский полк

1-й эскадрон — майор Боннишен.

2-й эскадрон — майор Грин.

Всего — 2 эскадрона.

Людей — 8 офицеров и 287 нижних чинов, 305 лошадей.

Всего в бригаде — 6 батальонов, 4 эскадрона.

2-я бригада

Командир — генерал-майор Доррьен.

Адъютант — лейтенант Поссельт.

Лейб-пехотный полк Королевы

Командир — полковник Кронхельм.

1-й батальон — майор Винекен.

Всего — 1 батальон.

Людей — 23 офицера и 1138 нижних чинов, 16 лошадей.

Фюнский пехотный полк

Командир — полковник Кастоньер.

1-й батальон.

Всего — 1 батальон.

Людей — 21 офицер и 938 нижних чинов, 4 лошади.

Шлезвигский пехотный полк

3-й батальон — майор Бюлов.

Всего — 1 батальон.

Людей — 16 офицеров и 562 нижних чина, 2 лошади.

Гольштейнский пехотный полк

3-й батальон — майор Мольтке.

Всего — 1 батальон.

Людей — 13 офицеров и 562 нижних чина, 2 лошади.

Шлезвигский егерский корпус

2-й батальон — майор Васмер.

Всего — 1 батальон.

Людей — 18 офицеров и 495 нижних чинов, 14 лошадей.

Гольштейнский рейтарский полк

Командир — полковник Хвуд.

1-й эскадрон — майор Петерсен.

2-й эскадрон.

3-й эскадрон.

4-й эскадрон.

Всего — 4 эскадрона.

Людей — 23 офицера и 583 нижних чина, 623 лошади.

Всего в бригаде — 5 батальонов, 4 эскадрона.

Артиллерия дивизии

Командир — майор Мук.

1 6-фунтовая пешая батарея — 8 6-фунтовых пушек и 2 20-фунтовые гаубицы.

1 3-фунтовая пешая батарея — 8 3-фунтовых пушек и 2 20-фунтовые гаубицы.

1 конная батарея — 8 6-фунтовых пушек и 2 10-фунтовые гаубицы.

2 ездящие батареи — 16 3-фунтовых пушек и 4 10-фунтовые гаубицы.

Всего — 50 орудий.

Людей — 13 офицеров и 785 нижних чинов, 468 лошадей.

Всего в Датской дивизии — 11 батальонов, 8 эскадронов, 50 орудий.

Пояснение к расписанию

Французский кадровый офицер и военный историк Жозеф Габриэль Андре Фабри (1869–1913) известен как выдающийся архивист, который создал знаменитый многотомный труд «Campagne de Russie», изданный в Париже и Нанси в 1900–1903 году (более 4000 страниц!). Среди прочего им собраны и опубликованы архивные документы состояния Великой армии на период начала Русской кампании: именно они и являются наиболее достоверными сведениями по комплектованию и численности армии Наполеона той поры (их копии находятся в парижском Национальном архиве, Serie AF IV и в Военном архиве: Cartons C2522–535).

Однако в материалах на конец июня еще не могло быть точных показателей по 11-му армейскому корпусу маршала Ш. П. Ф. Ожеро, сформированному постепенно позднее (поэтому его расписание приводится мной отдельно от прочих корпусов). Информация об 11-м армейском корпусе и об австрийском вспомогательном корпусе К. Ф. цу Шварценберга почерпнута из других публикаций того же Фабри, а также из сведений, содержащихся в труде Жоржа Шамбре (Шамбрэ), барона П. П. Денье /Денние/ (см. библиографию), в австрийских архивах и в биографиях Шварценберга. Полные имена и титулы маршалов и генералов выявлены мной в сотнях биографических и справочных работ. Некоторые уточнения внесены по работе В. де Прюня (Revue des etudes historiques. P., 1913, vol. 79, pp. 245–287) и новым исследованиям Ф. Уртулля, Ричарда Рина (Riehn R. K. Napoleon᾽s Russian campaign. N.Y., 1991, pp. 426–443), А. И. Попова, А. А. Васильева, О. В. Соколова (он также упоминал исходные ведомости, использованные Фабри), Э. Вовси (в совместной работе с А. Кузьминым он уточнил подсчет подразделений в итоговых цифрах корпусов из ведомости Фабри) и подробным расписаниям корпусов Л. Н. Даву, Н. Ш. Удино и А. Жюно (командовал корпусом основную часть кампании — после отъезда Жерома Бонапарта), сделанным И. А. Долговым (см. библиографию). Данные по национальным контингентам во многом подтверждены мной по архивам Милана, Рима, Неаполя, Берлина, Варшавы и Гамбурга.

Кроме того, мною были использованы подробнейшие ведомости, опубликованные известным французским историком темы Л. Маргероном в его четырехтомнике «Campagne de Russie (1812)» (P., 1897–1906, v. 1–4.). Серьезные специалисты по французской армии знают этот труд и всегда были уверены в том, что исследование «не закончено автором», а доведено лишь до марта 1812 года, однако, как оказалось, это не так. Несколько лет назад в антикварном магазине в Англии коллекционер автографов писателей и ученых из США, американский химик Игорь Горский (EE & ME B.S., S. Cons. Pharm.Techn.), обнаружил, а затем подарил мне неопубликованную рукопись Маргерона, в которой есть масштабное расписание наполеоновской армии на май и некоторые другие сведения (все это я также использовал при подготовке данного исследования). На сегодняшний день представленное мною выше расписание является наиболее полным и документально достоверным из всех, опубликованных в специальной научной литературе.

Уточнение. В материалах Фабри (стр. 341–346 приложений к 4 тому его сборника) приводятся ведомости по составу и численности Императорской гвардии за разные даты: по штабу и двум пехотным дивизиям Молодой гвардии (1-й дивизии Делаборда и 2-й дивизии Роге) — за 4 июля 1812 г., по Легиону Великого герцогства Варшавского (пехотной дивизии Клапареда) — за 25 июня, по пехотной дивизии Старой гвардии (3-й дивизии Кюриаля) — за 20 июня, по гвардейской кавалерийской дивизии, гвардейской резервной артиллерии («большому артиллерийскому резерву»), резервному артиллерийскому парку и инженерному парку (включающему роту саперов и две роты моряков) — за 1 июля и т. д. В моем расписании все это сверено с прочими документами и обобщено.

Далее. Я полагаю принципиально неверным включать 9-й и 11-й армейские корпуса в общее оперативное расписание Великой армии перед переправой через Неман, ибо 11-й корпус был сформирован позднее (4 июля 1812 г.), и в кампании приняли участие только 32-я, 34-я и незначительная часть 33-й дивизии (сам же маршал оставался в Берлине!), а 9-й корпус перешел границу и занял Ковно лишь 31-го августа (и это уже была официально не Российская империя, а Великое княжество Литовское). Также вспомогательный корпус Шварценберга часто ошибочно включают в состав Великой армии. Среди прочих авторов, барон П. П. Денье, приводя в своей книге «Маршрут Императора Наполеона во время кампании 1812 г.» состав и численность Великой Армии (с разбивкой по национальностям военнослужащих) на 1 июня 1812 г., учитывает и Датскую дивизию, насчитывавшую тогда 236 офицеров и 9615 унтер-офицеров и рядовых (Denniée P. P. Itineraire de l'Empereur Napoleon pendant la campagne de 1812. P., 1842, p. 184). Исключительно формально она входила в Великую Армию, хотя в Русском походе не участвовала вообще. В последующие месяцы 1812 г. численность дивизии незначительно менялась (даже в отсутствии значительных передвижений и боевых действий).

N. B. Касательно документов по составу Великой армии на начало Русской кампании 1812 г. у Фабри приводятся детальные расписания следующих корпусов: 2-го армейского корпуса на 1 июня (а приданной ему 3-й кирасирской дивизии Думерка — на 15 июня); Австрийского вспомогательного корпуса — на 4 июня; 1-го, 4-го, 5-го и 8-го армейских корпусов — на 25 июня; 6-го и 7-го армейских и 4-го резервного кавалерийского корпусов — на 30 июня; 3-го армейского, 1-го, 2-го и 3-го резервных кавалерийских корпусов — на 1 июля; 9-го армейского корпуса — на 31 августа; 10-го армейского корпуса — на 20 июня (прусский корпус) и 1 июля (7-я пехотная дивизия Гранжана). В 11-м армейском корпусе ведомости по численности 30, 32 и 33-й пехотных дивизий даны за 15 августа, а 31-й и 34-й пехотных дивизий — за 1 сентября.

Личные вещи маршала Э.-Ж.-Ж.-А. Макдональда. Из каталога аукциона коллекции Андре Леви, Париж, отель Друо, июнь 1936 г. (вклейка при стр. 18) — в частном собрании Е. Понасенкова.

P. S. К официальным титулам императора Наполеона я посчитал показательным и интересным добавить основные награды (государственные и одну научной организации), но не упомянул эпитет, который к 1812 году стал фактически официальным — «Великий». Он использовался в некоторых государственных бумагах, на титуле изданий Гражданского кодекса — «Кодекса Наполеона Великого», а также на большинстве французских гравюр с его портретами. Я посчитал, что данный термин нарушит строгую стилистику боевого армейского расписания (хотя Наполеон Великий во главе Великой армии — это органично). Однако в исторической реальности того времени эпитет «Наполеон Великий» (Napoleon Le Grand) был весьма расхож (а затем он прошел проверку временем и нашел подтверждение в трудах ученых-историков).

Дополнительная библиография источников и литературы

Margueron L. Campagne de Russie (1812). P., 1797–1906, v. 1–4.

Denniée P.P. Itineraire de l'Empereur Napoleon pendant la campagne de 1812. P., 1842.

Chambray G. Histoire de l'expédition de Russie. P., 1838, v. 1–3.

Fabry G. Campagne de Russie. P., 1903, vol. 4.

Отечественная война 1812 г. Материалы ВУА Главного штаба. Отд. 2, т. 1. СПб., 1903.

Saint-Hilaire, E. M. de. Histoire de la campagne de Russie pendent l'annee 1812 et de la captivite desprisonniers francais en Siberie et dans les autres provinces de l'empire, precedee d'un resume de l'histoire de Russie, par Emile Marco de Saint-Hilaire. P., 1846–1848, vol. 1–2.

Отечественная война 1812 года. Энциклопедия. М., 2004.

Шиканов В.Н. Генералы Наполеона (биографический словарь). М., 2004.

Соколов О.В. Армия Наполеона. СПб, 1999.

Revue des etudes historiques. P.,1913, vol. 79, pp. 245–287.

Nafziger G. Napoleon's Invasion of Russia. Novato, CA: Presidio,1988, pp. 455–490.

Riehn R.K. Napoleon᾽s Russian campaign. N.Y., 1991, pp. 426–443.

Вовси Э., Кузьмин А. Французские генералы — участники похода на Россию 1812 года. М., 2012.

Долгов И.А. 1812. Армия Наполеона. 1-й корпус маршала Даву. М., 2011.

Долгов И.А. 1812. Армия Наполеона. 2-й корпус маршала Удино. М., 2012.

Долгов И.А. Армия Наполеона. 8-й корпус генерала Жюно. Ч. 1. Киров, 2013.

Karl Fürst zu Schwarzenberg. Geschichte des reichsständischen Hauses Schwarzenberg. Degener, Neustadt an der Aisch, 1963.

Karl Schwarzenberg. Feldmarschall Fürst Schwarzenberg. Der Sieger von Leipzig. Herold, Wien u. a., 1964.

Алехин П.Г. Невшательский батальон. 1807–1814. // Сержант, 1998, № 8.

Васильев А.А. Испанский полк «Жозеф Наполеон» в русской компании 1812 г. // Цейхгауз, 1997, № 6; 1998, № 7.

Васильев А.А., Попов А.И. Война 1812 г. Хроника событий. Grande Armee. Состав армии при Бородино. М., 2002.

Залесский К.А. Наполеоновские войны. 1799–1815: биографический энциклопедический словарь. М., 2003.

Калинин С.Е., Кожановский В.Ю., Шпагин С.В. Вооруженные силы Великого княжества Варшавского и Великого княжества Литовского. 1806–1814 гг. М., 1998, ч. I.

Калинин С.Е., Кожановский В.Ю. Вюртембергская армия в наполеоновских войнах 1805–1815. М., 2001.

Калинин С.Е., Кожановский В.Ю. Скандинавские армии в наполеоновских войнах. М., 2001.

Нечаев С.Ю. Португальская армия в период наполеоновских войн (1808–1814). // Воин, 2004, тематическое прил. № 1.

Осипов В., Попов А.И. Пехотный полк и полк велитов итальянской гвардии, 1805–1814 гг. // Воин, 2001, № 6.

Попов А.И. Вюртембергский корпус в начале русского похода. // Воин, 2001, № 6.

Nagy I. Austrian Cavalry Regiments and Their Commanders: 1792–1815. // -series.org (эл. ист.).

Millar St. Austrian Infantry Regiments and Their Commanders 1792–1815. // -series.org (эл. ист.).

Суслов П. Польские «львы» Императора. Пехотные полки Вислянского легиона в компании 1812 года. // Рейтар, 2003, № 3.

Gembarzewski B. Wojsko Polskie. Ksiestwo Warsawskie 1807–1814. Warszawa, 1912.

Уртулль Ф.Г. 1812. Бородино. Битва за Москву. М., 2012.

Русские армии перед началом кампании 1812 года

Расписание российской 1-й Западной армии при открытии военных действий

Главнокомандующий: генерал от инфантерии Барклай де Толли

Начальник Главного штаба: генерал-лейтенант Лавров; вскоре сменен генерал-лейтенантом маркизом Паулуччи, а сей последний через несколько времени — генерал-майором Ермоловым

Начальник артиллерии: генерал-майор граф Кутайсов

Генерал-квартирмейстер: генерал-майор Мухин; вскоре сменен полковником Толем

В должности дежурного генерала: полковник Кикин

Начальник инженеров: генерал-лейтенант Трузон

1-й корпус

Генерал-лейтенант граф Витгенштейн

2-й корпус

Генерал-лейтенант Багговут

3-й корпус

Генерал-лейтенант Тучков 1-й

4-й корпус

Генерал-адъютант граф Шувалов

5-й корпус

Его Императорское Высочество цесаревич Константин Павлович

1-й резервный кавалерийский корпус

2-й резервный кавалерийский корпус

5-й корпус

Генерал от инфантерии Дохтуров

3-й резервный кавалерийский корпус

Летучий корпус из казачьих полков

Расписание российской 2-й Западной армии при открытии военных действий

Главнокомандующий: генерал от инфантерии князь Багратион

Начальник Главного штаба: генерал-майор граф Сент-При

Генерал-квартирмейстер: генерал-майор Вистицкий 2-й

В должности дежурного генерала: полковник Марин

Начальник артиллерии: генерал-майор Левенштерн

Начальник инженеров: генерал-майор Ферстер

7-й корпус

Генерал-лейтенант Раевский

8-й корпус

Генерал-лейтенант Бороздин 1-й

4-й резервный кавалерийский копус

Нерегулярные войска

Расписание российской 3-й Западной армии при открытии военных действий

Главнокомандующий: генерал от кавалерии Тормасов

Начальник Главного штаба: генерал-майор Инзов

Генерал-квартирмейстер: генерал-майор Рене

Начальник артиллерии: генерал-майор Сиверс

Начальник инженеров: оные состояли в ведении генерал-квартирмейстера

Корпус генерала от инфантерии графа Каменского 1-го

Корпус генерал-лейтенанта Маркова

Корпус генерал-лейтенанта барона фон дер Остен-Сакена

Кавалерийский корпус генерал-майора графа Ламберта

Нерегулярные войска

Расписание российских резервных дивизий

Бутурлин Д. История нашествия императора Наполеона на Россию в 1812-м году. С.-Пб., 1838, ч. 2, с. 351–364.

Примечание: все имена и фамилии оставлены без изменений (как в оригинале).

Состояние Главной Российской армии под предводительством генерал-фельдмаршала князя Кутузова

22 ноября 1812 года

Налицо в строю:

Всего налицо 40 290 человек.

В том числе 5142 рекрута и 1515 ратников ополчения.

Артиллерия 274 орудия.

Больных:

Расписание Главной Российской армии под предводительством генерал-фельдмаршала князя Кутузова

5 декабря 1812 года

2-й пехотный корпус

Генерал-лейтенант князь Долгоруков

Главная армия

6-й пехотный корпус

Генерал от инфантерии Дохтуров

7-й пехотынй корпус

Генерал-лейтенант Раевский

8-й пехотный корпус

Генерал-лейтенант Бороздин

Резерв главной армии

3-й пехотный корпус

Генерал-адъютант граф Строганов

5-й пехотный корпус

Его императорское высочество цесаревич

Кирасирский корпус

Генерал-лейтенант князь Голицын

Отряд генерал-адъютанта Васильчикова

В Главной армии, за исключением казачьих полков, состояло под ружьем около 20 000 человек и 220 орудий, считая вместе с резервной артиллерией.

Бутурлин Д. Указ. соч., с. 407–412.

Пояснение. Данные росписи войск были извлечены Д. П. Бутурлиным из подлинных документов генерал-квартирмейстера К. Ф. Толя: и они живо свидетельствуют о практически полном уничтожения армии М. И. Кутузова в конце кампании 1812 года. Все имена и фамилии оставлены без изменений; даты также приводятся по старому стилю — как в оригинале.

Литовцы, беларусы и украинцы в Императорской гвардии Наполеона

В продолжение темы выяснения характера войны 1812 года весьма интересно узнать, сколько генералов и офицеров, родившихся в Минской, Виленской (современный Вильнюс и окрестности), Гродненской, Белостокской губерниях (в 1812 г. это все части Российской империи), служили (и не один год!) в наполеоновской гвардии. Более того: как складывалась их судьба далее, кто из них продолжил бороться с Россией на стороне Франции, а затем пытался освободить из-под оккупации Польшу, которую они полагали своей законной родиной и были уверены, что ей необходимо вернуть независимость (почему я и считаю верным обозначить войну 1812 года для Литвы как «отечественную» и освободительную — но не в пропагандистском смысле, изобретенном в Российской империи, а в отношении борьбы населения Литвы против российской оккупации). Как говорится: деды в армии Наполеона воевали…

Один из ветеранов полка гвардейских шеволежеров-улан И. Залуский писал в воспоминаниях, что в рядах этого подразделения были выходцы

«из Познани, Литвы, Беларуси, Инфлянт (современная Латвия), Украины, Подолии, Полесья, Галиции, Люблинщины, Сандомирщины, Подляшья, Краковщины, Силезии».

Только 300 человек из всего полка были французами, голландцами и немцами.1 Таким образом, в 1812 году с Российской империей самоотверженно бились многие её собственные уроженцы.

Гвардейцы из бывших земель Речи Посполитой (то есть Польши) были особенно преданы императору Наполеону, некоторые его буквально боготворили. Культ Наполеона в Польше выразился и в упоминании его в нынешнем национальном гимне («Дал пример нам Бонапарт / Как должны мы побеждать…»), и во многих произведениях Адама Мицкевича2, в декоративно-прикладном искусстве (в моей коллекции есть больший бронзовый декоративный барельеф с профилями Наполеона и маршала Понятовского — он был выпущен в начала 20-го века и пользовался огромной популярностью), в названии в честь гениального полководца и государственного деятеля площади в Варшаве, а также во многом другом.

Итак, вернемся к гвардейским кадрам. Большинство высших офицеров наполеоновских войск, происходивших из бывших земель Речи Посполитой — это молодые и блестяще образованные люди, как правило, выходцы из крупной и средней шляхты. Им было, что терять в России (так как после раздела Польши их владения оказались на оккупированной территории), но они пожертвовали всем и пошли в армию великого человека.

Внимательный исследователь темы В. А. Лякин пишет:

«Граф Л. Пац получил школьное образование во Франции, затем окончил Виленский университет. Рискуя конфискацией своих белорусских владений (что и произошло), он в 1807 году вступил на французскую военную службу, был офицером штаба маршала Ж. Бессьера. В 1808–1811 годах — шеф эскадрона в гвардейском 1-м полку шеволежеров, сражавшихся в Испании и Австрии. Накануне русского похода стал полковником и шефом 15-го уланского, затем 2-го уланского полка Княжества Варшавского.

…Граф А. Потоцкий, также представитель одной из знатнейших в ВКЛ (Великое княжество Литовское — государство, образованное Наполеоном в начале русского похода — прим. мое, Е. П.) фамилий, смолоду успел послужить в кавалерии. Воевал против русских в 1794 году. В декабре 1806 вступил поручиком во 2-й польский пехотный полк, затем поручик и адъютант генерала И. Понятовского.

…Не менее знатный, но более богатый князь Д. Радзивилл, бывший царский камергер, в начале 1811 года, оставив на произвол судьбы свои владения, уехал в Княжество Варшавское и в чине полковника сформировал там из своих земляков 8-й уланский полк. Его бойцы первыми вошли в Вильно и отличились под Витебском. 27 октября 1812 года Д. Радзивилл был назначен на должность майора 1-го полка шеволежеров-улан. Встречавшийся с князем в Несвиже Ф. Булгарин вспоминал, что тот „был прекрасный и стройный молодой человек хорошего роста. Он был белокур, черты лица имел правильные и приятные. Во взгляде его и в улыбке выражалась чистая, благородная, кроткая душа. …Патриотические мечтания составляли его поэзию — и Франция была в то время Олимпом, а Наполеон божеством этой поэзии. …Князь Доминик превосходно ездил верхом, сидел крепко и красиво“».3

А теперь — интереснейший и показательный список офицерских кадров «литвинов императора»:

Генералы:

Конопка, Ян (1775–1815). Уроженец Гродненской губернии. Участник войны 1792 года с Россией и костюшковского восстания; в 1796 году вступил поручиком в польский легион на французской службе генерала Я. Домбровского, в 1797 году — капитан, в 1800 году — шеф батальона, в 1801 году — шеф уланского эскадрона; с марта 1807 года — майор конноегeрского полка в новой польской армии; с 1808 года воевал в Испании, 9 августа 1811 года произведен в бригадные генералы; 5 июля 1812 года назначен командиром 3-го полка шеволежеров-улан. Трижды награжден орденами Почетного Легиона: легионерским — за Фридланд, офицерским и командорским — за победы в Испании, получил титул барона империи. Ранен и взят в плен 19 октября 1812 года при Слониме. После освобождения из плена в 1814 году возвратился на родину и умер 1 января 1815 года в своем поместье близ Слонима.

Пац, Людвик (1778–1835). Граф, представитель магнатского рода ВКЛ. С 1807 года на французской службе, офицер штаба маршала Ж. Бессьера; в 1808–1811 годах — шеф эскадрона в 1-м полку шеволежеров-улан; в 1811 году произведен в полковники и назначен шефом 15-го уланского, затем 2-го уланского полка Княжества Варшавского; 18 июля 1812 года произведен в бригадные генералы и причислен к Главному штабу «Великой армии»; 12 января 1814 года произведен в дивизионные генералы и назначен командиром кавалерийской бригады, некоторое время командовал всей гвардейской кавалерией. Трижды награждался орденом Почетного Легиона: 4 сентября 1808 года — легионерским, 13 декабря 1809 года — офицерским, 24 октября 1813 года — командорским. В мае 1814 года вышел в отставку и вернулся на родину. Участвовал в восстании 1830–1831 годов, затем в эмиграции. Умер 31 августа 1835 года в г. Смирна (Турция).

Офицеры:

Алей, Ассан (?—?). Уроженец Минской губернии. Летом 1812 года вступил поручиком в Татарский эскадрон на должность имама; с июня 1813 года — в 1-м полку 15-й роте шеволежеров-улан; с января 1814 года — в 3-м полку 7-й роте разведчиков-улан. Летом 1814 года вместе с полком вернулся на родину.

Ахматович, Мурза Била (?–1812). Уроженец Виленской губернии. Летом 1812 года вступил подпоручиком в Татарский эскадрон; 13 октября произведен в поручики; погиб 10 декабря 1812 года под Вильно.

Ахматович, Мурза Мустафа (?–1812). Уроженец Виленской губернии. 13 октября 1812 года переведен из 8-го уланского полка Княжества Варшавского в Татарский эскадрон на должность майора. Смертельно ранен 10 декабря 1812 года под Вильно.

Базаровский, Ян (?–1812). Уроженец Виленской губернии. 13 октября 1812 года назначен в чине капитана в Татарский эскадрон на должность квартирмейстера. Погиб 10 декабря 1812 года под Вильно.

Барановский, Мурза Александр (?–1812). Уроженец Виленской губернии. 19 ноября 1812 года переведен из 8-го уланского полка Княжества Варшавского поручиком в Татарский эскадрон. Погиб 10 декабря 1812 года под Вильно.

Белевич, Адам (?—?). Уроженец Виленской губернии. В ноябре 1806 года вступил в кавалерию Княжества Варшавского; с 1807 года — вахмистр, затем подпоручик 2-го уланского полка; с августа 1812 года — в 3-м полку шеволежеров-улан; с апреля 1813 года — в 1-м полку шеволежеров-улан. Летом 1814 года вернулся с полком на родину.

Берзиньский, Адам (?—?). Уроженец Гродненской губернии. В августе 1812 года переведен из 10-го уланского полка Княжества Варшавского в 3-й полк шеволежеров-улан на должность шефа эскадрона. Попал в плен 19 октября 1812 года при Слониме.

Божнаньский, Феликс (?—?). Уроженец Виленской губернии. В мае 1809 года вступил бригадиром в 8-й уланский полк Княжества Варшавского; 27 сентября 1810 года произведен в подпоручики, 22 августа 1812 года — в поручики с переводом в сентябре в 3-й полк шеволежеров-улан; с апреля 1813 года — в 1-м полку шеволежеров-улан. С 1 мая 1813 года в отставке.

Болемский, Ян (?–1812). Уроженец Виленской губернии. Осенью 1812 года вступил в чине капитана в Татарский эскадрон. Погиб 10 декабря 1812 года под Вильно.

Бонер, Антоний (?—?). Уроженец Виленской губернии. В августе 1812 года в чине капитана переведен из армии Княжества Варшавского в 3-й полк шеволежеров-улан. Попал в плен 19 октября 1812 года при Слониме.

Брохоцкий, Анастасий (?—?). Уроженец Гродненской губернии. В августе 1812 года в чине поручика переведен из 16-го уланского полка Княжества Варшавского в 3-й полк шеволежеров-улан. Попал в плен 19 октября 1812 года при Слониме.

Бялобржеский, Петр (1789–?). Уроженец Белостокского округа. В ноябре 1806 года вступил в армию Княжества Варшавского; с февраля 1807 года — подпоручик 1-го гусарского полка; с октября того же года — на французской, затем вестфальской, затем в чине поручика вновь на польской службе; с сентября 1812 года — капитан в 3-м полку шеволежеров-улан; с апреля 1813 года — в 1-м полку шеволежеров-улан; с июля того же года — в 7-м полку пикинеров. Награжден орденом Почетного Легиона за Дрезден. Летом 1814 года вернулся с полком на родину и до 1829 года служил в армии Королевства Польского. Участник восстания 1830–1831 годов.

Вильчиньский, Ян (?—?). Уроженец Гродненской губернии. В 1811 году вступил поручиком в 8-й уланский полк Княжества Варшавского; с февраля 1813 года — в 1-м полку шеволежеров-улан, адъютант майора П. Дотанкура; в марте 1814 года произведен в капитаны.

Волович, Ян (1784–?). Уроженец Виленской губернии. В декабре 1807 года вступил в 1-й полк 8-ю роту шеволежеров-улан. 15 сентября 1808 года произведен в подпоручики и переведен в 3-й полк Легиона Вислы; в 1811 году произведен в поручики; дважды ранен в Испании. 17 ноября 1812 года ранен и взят в плен при Красном.

Воронецкий, Винцент (?—?). Уроженец Виленской губернии. 11 августа 1812 года переведен из 11-го уланского полка Княжества Варшавского шефом эскадрона в 3-й полк шеволежеров-улан; с апреля 1813 года — в 1-м полку шеволежеров-улан; 1 августа того же года переведен в 7-й полк шеволежеров-пикинеров.

Гадон, Алоизий (?—?). Уроженец Виленской губернии. С лета 1812 года — поручик жандармерии ВКЛ; в январе 1813 года переведен в 3-й полк шеволежеров-улан; с апреля 1813 года — в 1-м полку шеволежеров-улан; с января 1814 года — в 3-м полку разведчиков-улан. Летом 1814 года вернулся с полком на родину.

Гадон, Станислав (?—?). Уроженец Виленской губернии. С лета 1812 года — капитан жандармерии ВКЛ; в январе 1813 года переведен в 3-й полк шеволежеров-улан; с апреля 1813 года — в 1-м полку шеволежеров-улан; с января 1814 года — в 3-м полку разведчиков-улан. 27 февраля 1814 года награжден орденом Почетного Легиона. Летом 1814 года вернулся с полком на родину.

Гедройц, Иосиф (1787–1855). Уроженец Виленской губернии. В марте 1808 года вступил в полк шеволежеров; 10 марта 1809 года произведен в подпоручики, 17 февраля 1811 года — в капитаны и назначен старшим адъютантом полка; в июле 1812 года назначен майором в 17-й уланский полк ВКЛ; ранен и попал в плен 12 февраля 1813 года при Серакуве; после освобождения приехал в марте 1815 года во Францию, получил должность в штабе Северной армии. 8 мая 1815 года награжден орденом Почетного Легиона. Ранен при Ватерлоо. В октябре 1815 года оставил французскую службу и вернулся на родину. В 1830–1832 годах был в сибирской ссылке, затем эмигрировал во Францию, где и умер.

Гелгуд, Антоний (?—?). Уроженец Виленской губернии. В августе 1812 года в чине поручика переведен из армии Княжества Варшавского в 3-й полк шеволежеров-улан на должность адъютанта шефа полка. Попал в плен 19 октября 1812 года при Слониме.

Гелгуд, Ксаверий (1889–1813). Уроженец Виленской губернии. В июле 1812 года вступил подпоручиком в 3-й полк шеволежеров-улан; с апреля 1813 года — в 1-м полку шеволежеров-улан. Убит 30 октября 1813 года при Ганау.

Гнатовский, Ян (1780–?). Уроженец Минска. В октябре 1807 года вступил рядовым в полк шеволежеров-улан; в декабре того же года — бригадир 8-й роты, в январе 1808 года — вахмистр, в сентябре — старший вахмистр. В апреле 1809 года произведен в подпоручики, в феврале 1811 года — в поручики. В июне того же года с чином капитана переведен в 8-й полк шеволежеров-улан. 17 января 1814 года награжден орденом Почетного Легиона.

Горайский, Иосиф (?—?). Уроженец Виленской губернии. В июле 1812 года вступил подпоручиком в 3-й полк шеволежеров-улан; с апреля 1813 года — в 1-м полку шеволежеров-улан. Летом 1813 года уволен из полка.

Горячко, Стефан (1782–?). Уроженец Михалева в Минской губернии. В октябре 1807 года вступил в 8-ю роту полка шеволежеров; в ноябре — бригадир; в январе 1808 года — вахмистр, в июне 1809 года — старший вахмистр; 4 мая 1811 года произведен в подпоручики; с 17 июля 1813 года — поручик; с 1 января 1814 года — капитан 3-го полка разведчиков-улан. В апреле 1814 года награжден орденом Почетного Легиона. Летом 1814 года вернулся с полком на родину.

Гутаковский, Виктор (1790–1882). Уроженец Виленской губернии. В 1807 году вступил поручиком в полк шеволежеров, затем последовательно был адъютантом генералов А. Рожнецкого и И. Пашковского; с июля 1812 года — майор 20-го уланского полка ВКЛ; с января 1813 года — майор 12-го уланского полка, затем шеф 13-го уланского полка Княжества Варшавского; 8 ноября того же года попал в плен. В 1815 году вступил в армию Королевства Польского, некоторое время был адъютантом царя, с 1822 года в отставке.

Дембовский, Ян (?—?). Уроженец Белостокского округа. С января 1807 года капитан на должности старшего адъютанта в 8-м пехотном полку Княжества Варшавского; с июня того же года в полку шеволежеров; с августа 1812 года — в 3-м полку шеволежеров-улан; с апреля 1813 года — в 1-м полку шеволежеров-улан; с ноября того же года — в 4-м полку пикинеров.

Деян, Сымон (?—?). Уроженец Виленской губернии. В августе 1812 года в чине капитана переведен из 8-го уланского полка Княжества Варшавского в 3-й полк шеволежеров-улан. Попал в плен 19 октября 1812 года при Слониме.

Домбровский, Павел (?—?). Уроженец Виленской губернии. С 1808 года служил в полку конных егерей Княжества Варшавского; 10 августа 1810 года произведен в подпоручики, 7 августа 1812 года — в поручики с переводом в 3-й полк шеволежеров-улан; с апреля 1813 года — в 1-м полку шеволежеров-улан.

Елец, Николай (?—?). Уроженец Гродненской губернии. С августа 1812 года капитан на должности офицера вещевой службы 3-го полка шеволежеров-улан; в апреле 1813 года уволен со службы.

Жарчуньский, Ян (1791–?). Уроженец Гродненской губернии. В октябре 1807 года вступил в 7-ю роту полка шеволежеров; с ноября 1808 года — бригадир во 2-й роте; с октября 1812 года — вахмистр в 6-й роте; 3 апреля 1814 года произведен в подпоручики. Летом 1814 года вернулся с полком на родину.

Жолуд, Адам (?—?). Уроженец Гродненской губернии. 21 января 1813 года переведен из жандармерии ВКЛ поручиком в 3-й полк шеволежеров-улан; с апреля 1813 года — в 1-м полку шеволежеров-улан; с января 1814 года — в 3-м полку разведчиков-улан.

Жуковский, Каэтан (?—?). Уроженец Виленской губернии. В августе 1812 года в чине капитана переведен из 8-го уланского полка Княжества Варшавского в 3-й полк шеволежеров-улан. Попал в плен 19 октября 1812 года при Слониме.

Жуковский, Николай (?—?). Уроженец Виленской губернии. 16 августа 1812 года в чине капитана переведен из 2-го пехотного полка Княжества Варшавского в 3-й полк шеволежеров-улан; с апреля 1813 года — в 1-м полку шеволежеров-улан; с января 1814 года — в 3-м полку разведчиков-улан.

Забелло, Константин (1791–?). Уроженец Виленской губернии. Летом 1812 года вступил в Почетную Гвардию ВКЛ, затем подпоручик в 3-й полку шеволежеров-улан; с апреля 1813 года — в 1-м полку шеволежеров-улан; в августе того же года переведен с чином поручика адъютантом во 2-й уланский полк Княжества Варшавского. 28 октября 1813 года награжден орденом Почетного Легиона.

Заблоцкий, Тимофей (1773–?). Уроженец Белостокского округа. 1 августа 1812 года переведен в чине капитана из 1-го пехотного полка Княжества Варшавского в 3-й полк шеволежеров-улан; с апреля 1813 года — в 1-м полку шеволежеров-улан; с января 1814 года — в 3-м полку разведчиков-улан. 4 сентября 1813 года награжден орденом Почетного Легиона.

Закржевский, Иероним (?—?). Уроженец Гродненской губернии. 21 января 1813 года переведен из жандармерии ВКЛ поручиком в 3-й полк шеволежеров-улан; с апреля 1813 года — в 1-м полку шеволежеров-улан; 17 июля того же года произведен в капитаны и переведен в 7-й полк пикинеров.

Залевский, Антоний (1784–?). Уроженец Виленской губернии. Летом 1812 года вступил в 3-й полк шеволежеров-улан; с апреля 1813 года — вахмистр вне штата в 1-м полку шеволежеров-улан; 1 января 1814 года произведен в подпоручики с назначением в 3-й полк разведчиков-улан. В мае 1814 года вернулся с полком на родину; служил в уланском полку Королевства Польского, в 1816 году вышел в отставку.

Зеленка, Михаил (?—?). Уроженец Виленской губернии. Летом 1812 года вступил поручиком в 3-й полк шеволежеров-улан; с апреля 1813 года — в 1-м полку шеволежеров-улан; с января 1814 года — в 3-м полку разведчиков-улан.

Ивановский, Ян (1784–?). Уроженец г. Вильно. В декабре 1807 года вступил в 8-ю роту полка шеволежеров; с апреля 1810 года — фурьер. 24 сентября того же года с чином подпоручика переведен в 4-й полк Легиона Вислы; в апреле 1812 года попал в плен под Пенарда дель Дуэро; в августе 1814 года вернулся во Францию; в апреле 1815 года вступил в 7-й полк пикинеров, уволен со службы в октябре того же года.

Игнатовский, Ян (1780–?). Уроженец г. Минска. В октябре 1807 года вступил в 7-ю роту полка шеволежеров; с декабря — бригадир в 8-й роте; с января 1808 года — вахмистр; с сентября 1809 года — старший вахмистр; 5 апреля произведен в подпоручики; 17 февраля 1811 года — в поручики. Впоследствии с чином капитана был переведен в 8-й полк пикинеров. 17 января 1814 года награжден орденом Почетного Легиона.

Карпович, Игиатий (1790–?). Уроженец Виленской губернии. В марте 1810 года вступил в 6-ю роту полка шеволежеров-улан; с апреля 1811 года — бригадир; 25 ноября того же года переведен подпоручиком в 8-й полк пикинеров; в 1812 году произведен в поручики. 4 декабря 1813 года награжден орденом Почетного Легиона.

Келькевич, Доминик (1781–1758). Уроженец Гродненской губернии. В апреле 1807 года вступил в 1-ю роту полка шеволежеров; в августе — бригадир 6-й роты; в августе 1808 года — вахмистр 8-й роты; с сентября 1809 года — старший вахмистр 1-й роты; с февраля 1811 года — подпоручик; с июня 1812 года — поручик; с марта 1814 года — капитан. Дважды награжден орденом Почетного Легиона: 14 апреля 1813 года — легионерским, 16 марта 1814 года — офицерским. Летом 1814 года вернулся с полком на родину.

Кестович, Иосиф (1782–?). Уроженец Виленской губернии. В сентябре 1807 года вступил в 7-ю роту полка шеволежеров; с апреля 1808 года — бригадир; с февраля 1810 года — вахмистр; с апреля 1812 года во 2-й роте; 8 июля произведен в подпоручики. Летом 1814 года ушел с полком на родину, продолжил службу в армии Королевства Польского. Участник восстания 1830–1831 годов; после его подавления остался в Польше.

Козицкий, Ян (1786–?). Уроженец Белостокского округа. В августе 1810 года вступил в 1-й полк 2-ю роту шеволежеров-улан; с октября 1812 года — бригадир в 10-й роте. 28 ноября 1813 года награжден орденом Почетного Легиона. 1 января 1814 года произведен в подпоручики с переводом в 3-й полк разведчиков-улан.

Корицкий, Мурза Абрахам (?–1812). Уроженец Виленской губернии. 13 октября 1812 года назначен в чине капитана в Татарский эскадрон на должность командира 1-й роты. Погиб 10 декабря 1812 года под Вильно.

Краевский, Клемент (1783–?). Уроженец г. Гродно. В августе 1807 года вступил в 1-й полк 3-ю роту шеволежеров-улан. В июле 1808 года переведен в 3-й полк Легиона Вислы; 9 июня 1812 года произведен в поручики. Был ранен 19 февраля 1809 года при штурме Сарагоссы, ранен и взят в плен 17 ноября 1812 года при Красном.

Красинский, Юлиан (?–1813). Уроженец Виленской губернии. В 1811 году вступил подпоручиком в кавалерию Княжества Варшавского; 26 июня 1812 года произведен в поручики и в августе переведен в 3-й полк шеволежеров-улан; с апреля 1813 года — в 1-м полку шеволежеров-улан. Погиб 27 августа 1813 года под Дрезденом.

Левкович, Базыль (1788–?). Уроженец Белостокского округа. В июне 1809 года вступил во французскую армию на должность помощника хирурга; с декабря 1811 года — хирург в Легионе Вислы; с августа 1812 года — хирург в 3-м полку шеволежеров-улан; в июне 1813 года переведен из полка во французский госпиталь.

Лубаньский, Виктор (1785–1858). Уроженец Альбертова в Минской губернии. В апреле 1807 года вступил в 1-ю роту полка шеволежеров; с апреля 1808 года — бригадир; с августа 1809 года — вахмистр; с мая 1811 года — подпоручик 6-й роты; с июля 1813 года — поручик. 14 апреля 1813 года награжден орденом Почетного Легиона. Летом 1814 года вернулся с полком на родину и вступил в армию Королевства Польского; с 1818 года в отставке. Участник восстания 1830–1831 годов, затем в эмиграции; умер вскоре после возвращения на родину.

Мальчевский, Себастиан (?—?). Уроженец Виленской губернии. В августе 1812 года в чине поручика переведен из 2-го уланского полка Княжества Варшавского в 3-й полк шеволежеров-улан. Попал в плен 19 октября 1812 года при Слониме.

Маньковский, Томаш (1779–?). Уроженец Виленской губернии. В 1791 году закончил военную школу инженеров. В августе 1812 года вступил поручиком в 3-й полк шеволежеров-улан; с апреля 1813 года — в 1-м полку шеволежеров-улан; с января 1814 года — в 3-м полку разведчиков-улан. 27 февраля 1814 года награжден орденом Почетного Легиона.

Марский, Антоний (1789–?). Уроженец Половцов в Гродненской губернии. В октябре 1807 года вступил в 7-ю роту полка шеволежеров; с июня 1809 года — бригадир; с июля 1812 года — вахмистр в 6-й роте, в апреле 1813 года переведен в 5-ю роту; 17 июля 1813 года произведен в подпоручики. Летом 1814 года вернулся с полком на родину и вступил этим же чином в 1-й уланский полк Королевства Польского.

Мержиевский, Матвей (1786–?). Уроженец Задворья в Минской губернии. В январе 1808 года вступил в 4-ю роту полка шеволежеров; спустя три недели — бригадир; с сентября этого же года — вахмистр в 5-й роте. 21 сентября 1809 года произведен в подпоручики, 4 мая 1811 года — в поручики, в феврале 1814 года — в капитаны. Летом 1814 года вернулся с полком на родину.

Мержиевский, Николай (1789–1856). Уроженец Задворья в Минской губернии. В августе 1808 года вступил в 1-ю роту полка шеволежеров; в декабре переведен в 3-ю роту; с июня 1809 года — бригадир. 26 июля 1809 года произведен в подпоручики с переводом в 4-й полк Легиона Вислы; в мае 1810 года — поручик, в феврале 1812 года — капитан; 17 апреля 1812 года ранен и взят в плен при Пенардо дель Дуэро; в сентябре 1814 года вернулся на родину. Участник восстания 1830–1831 годов. После подавления восстания эмигрировал, жил и умер во Франции.

Мирославский, Адам (?—?). Уроженец Виленской губернии. Осенью 1812 года вступил капитаном в 3-й полк шеволежеров-улан; в апреле 1813 года зачислен в 1-й полк шеволежеров-улан, но в полк не явился.

Михаловский, Давид (?–1812). Уроженец Виленской губернии. 13 октября 1812 года назначен в чине подпоручика в Татарский эскадрон. Погиб 10 декабря 1812 года под Вильно.

Могильницкий, Кароль (1789–1809). Уроженец Филипово в Витебской губернии. В апреле 1807 года вступил рядовым в 5-ю роту полка шеволежеров; в мае — вахмистр; в июне — старший вахмистр; 12 марта 1808 года произведен в подпоручики; с 5 апреля 1809 года — поручик. Погиб 6 июля 1809 года при Ваграме.

Могильницкий, Петр (?—?). Уроженец Виленской губернии. Летом 1812 года вступил Почетную гвардию ВКЛ, затем в 3-м полку шеволежеров-улан; с апреля 1813 года — вахмистр в 1-м полку 10-й роте шеволежеров-улан. 3 апреля 1814 года переведен подпоручиком в 3-й полк разведчиков-улан. Летом 1814 года вернулся с полком на родину.

Монюшко, Кароль (?—?). Уроженец Минской губернии. В июле 1812 года вступил в 3-й полк шеволежеров-улан, с апреля 1813 года — вахмистр в 1-м полку 9-й роте шеволежеров-улан. 1 января 1814 года переведен подпоручиком в 3-й полк разведчиков-улан. Летом 1814 года вернулся с полком на родину.

Муха, Мустафа (?–1812). Уроженец Гродненской губернии. 13 октября 1812 года назначен в чине подпоручика в Татарский эскадрон. Погиб 10 декабря 1812 года под Вильно.

Нарбут, Иосиф (1794–1846). Уроженец Виленской губернии. В июле 1812 года вступил Почетную Гвардию ВКЛ, затем в 3-м полку шеволежеров-улан, с декабря — бригадир; с апреля 1813 года — вахмистр в 1-м полку 7-й роте шеволежеров-улан. 15 марта 1814 года произведен в подпоручики. Летом 1814 года вместе с полком вернулся на родину. Участник восстания 1830–1831 годов. Был в эмиграции в Австрии, затем вернулся на родину.

Нарвош, Стефан (1788–?). Уроженец Виленской губернии. В январе 1808 года вступил в 4-ю роту полка шеволежеров; 26 июля 1809 года произведен в подпоручики и направлен в 4-й полк Легиона Вислы.

Петрашевский, Александр (1785–?). Уроженец Лапеницы в Гродненской губернии. В апреле 1807 года вступил в 5-ю роту полка шеволежеров; с мая — бригадир; в сентябре 1808 года произведен в подпоручики с переводом во 2-й полк Легиона Вислы. В ноябре 1811 года попал в плен к испанцам.

Пацкевич, Ксаверий (1772–?). Уроженец Виленской губернии, участник костюшковского восстания. В июле 1812 года вступил подпоручиком в 3-й полк шеволежеров-улан; с апреля 1813 года — в 1-м полку шеволежеров-улан; с января 1814 года — в 3-м полку разведчиков-улан.

Потоцкий, Антоний (1780–1850). Граф, представитель магнатского рода ВКЛ. В 1792–1794 годах служил в кавалерии РП, затем в отставке. В декабре 1806 года вступил подпоручиком во 2-й польский пехотный полк, затем поручик и адъютант генерала И. Понятовского; с апреля 1807 года — капитан в полку шеволежеров; в 1809–1813 годах — в кавалерии Княжества Варшавского, шеф эскадрона, затем 8-го уланского полка; с января по апрель 1814 года — во французской Почетной Гвардии. Дважды награжден орденом Почетного Легиона: 23 июня 1809 года — легионерским, 28 октября 1813 года — офицерским. В мае 1814 года оставил французскую службу и вступил в армию Королевства Польского; в 1815 году — командир 1-го конноегерского полка, в 1816 году — генерал-майор и командир кавалерийской бригады, с 1824 года в отставке.

Пузына, Андрей (1781–1829). Граф, уроженец г. Вильно. В июне 1807 года вступил подпоручиком в полк шеволежеров, в декабре того же года уволился из полка.

Радзивилл, Доминик (1786–1813). Князь, представитель магнатского рода ВКЛ. В апреле 1811 года вступил полковником в армию Княжества Варшавского, шеф 8-го уланского полка; 27 октября 1812 года назначен майором 1-го полка шеволежеров-улан. Дважды награжден орденом Почетного Легиона: 4 августа 1812 года — легионерским, 4 мая 1813 года — офицерским. Тяжело контужен 30 октября 1813 года у Ганау, умер 11 ноября того же года.

Радзивилл, Александр (1796–?). Уроженец Гродненской губернии, дальний родственник Д. Радзивилла. В 1812 году вступил поручиком в 1-й полк шеволежеров-улан, был адъютантом командира полка. 16 августа 1813 года награжден орденом Почетного Легиона. Летом 1814 года вместе с полком вернулся на родину и вступил в армию Королевства Польского. В 1817 году вышел в отставку в чине капитана.

Рошкевич, Феликс (1791–?). Уроженец Виленской губернии. В августе 1812 года переведен из кавалерии Княжества Варшавского поручиком в 3-й полк шеволежеров-улан; с апреля 1813 года — в 1-м полку шеволежеров-улан; с января 1814 года — капитан в 3-м полку разведчиков-улан. 27 февраля 1814 года награжден орденом Почетного Легиона.

Румгайло, Михаил (?—?). Уроженец Виленской губернии. В январе 1813 года переведен из жандармерии ВКЛ подпоручиком в 3-й полк шеволежеров-улан; с апреля 1813 года — в 1-м полку шеволежеров-улан; с января 1814 года — в 3-м полку разведчиков-улан.

Сапега, Павел (1781–1855). Из старинного княжеского рода ВКЛ. Один из инициаторов создания 1-го полка шеволежеров-улан, 5-го июня 1807 года назначен в него шефом эскадрона, но вскоре перешел на службу в штаб генерала И. Понятовского.

Свенторжицкий, Владислав (1795–?). Уроженец Кривичей в Минской губернии. Осенью 1812 года вступил в 3-й полк шеволежеров-улан; с апреля 1813 года — бригадир в 1-м полку 8-й роте шеволежеров-улан; с января 1814 года — в 5-й роте; 3 апреля произведен в подпоручики с переводом в 3-й полк разведчиков-улан. Летом 1814 года вместе с полком вернулся на родину.

Скоржевский, Франц (?—?). Уроженец Виленской губернии. В августе 1812 года переведен из 6-го уланского полка Княжества Варшавского капитаном в 3-й полк шеволежеров-улан. Попал в плен 19 октября 1812 года при Слониме.

Солтан, Адам (?—?). Уроженец Гродненской губернии. 13 июля 1812 года переведен из полка конной артиллерии Княжества Варшавского майором в 17-й уланский полк ВКЛ; с 29 августа — шеф эскадрона в 3-м полку шеволежеров-улан. Попал в плен 19 октября 1812 года при Слониме.

Стржельский, Адам (?—?). Уроженец Виленской губернии. Осенью 1812 года вступил в 3-й полк шеволежеров-улан; с апреля 1813 года — вахмистр в 1-м полку 14-й роте шеволежеров-улан; 1 января 1814 года произведен в подпоручики с переводом в 3-й полк разведчиков-улан. Летом 1814 года вместе с полком вернулся на родину.

Сулькевич, Ян (?–1812). Уроженец Виленской губернии. Осенью 1812 года назначен в чине капитана в Татарский эскадрон; с июня 1813 года — в 1-м полку 15-й (татарской) роте шеволежеров-улан; с января 1814 года — в 3-м полку 7-й (татарской) роте разведчиков-улан. Летом 1814 года вместе с полком вернулся на родину.

Тарасевич, Ян (1783–1811). Уроженец г. Белостока. В октябре 1807 года вступил во 2-ю роту полка шеволежеров; с июня 1808 года — бригадир в 8-й роте; с сентября 1809 года — вахмистр в 4-й роте. 24 сентября 1810 года произведен в подпоручики и направлен в 4-й полк Легиона Вислы. Погиб 27 сентября 1811 года в бою при Альде дель Понте в Португалии.

Тарновецкий, Адам (?—?). Уроженец Белостокского округа. В январе 1813 года переведен из жандармерии ВКЛ подпоручиком в 3-й полк шеволежеров-улан; с апреля 1813 года — в 1-м полку шеволежеров-улан; в июле того же года переведен в 7-й полк пикинеров.

Тедвен, Винцент (1788–?). Уроженец Гродненской губернии. В сентябре 1807 года вступил во 2-ю роту полка шеволежеров; с ноября — бригадир в 7-й роте; с декабря — вахмистр; 10 марта 1809 года произведен в подпоручики; с 17 февраля 1811 года — поручик; с 11 августа 1812 года — капитан в 3-м полку шеволежеров-улан; с 11 апреля 1813 года — в 1-м полку шеволежеров-улан; с 1 января 1814 года — в 3-м полку разведчиков-улан. Дважды награжден орденом Почетного Легиона: 7 мая 1811 года — легионерским, 7 февраля 1814 года — офицерским.

Тедвен, Тадеуш (1790–?). Уроженец Гродненской губернии. В августе 1807 года вступил во 2-ю роту полка шеволежеров; с августа 1808 года — бригадир; в сентябре 1809 года переведен вахмистром в 9-ю роту; 4 мая 1811 года произведен в подпоручики, три дня спустя награжден орденом Почетного Легиона. После окончания войны с 1814 года служил при саксонском королевском дворе.

Третьяк, Виктор (1786–?). Уроженец Шумаков в Гродненской губернии. В сентябре 1807 года вступил в 3-ю роту полка шеволежеров; с июня 1809 года — бригадир в 5-й роте; с января 1811 года — вахмистр в 6-й роте; с мая — старший вахмистр в 8-й роте; с 26 июня 1812 года — подпоручик в 10-й роте; с 17 июля 1813 года — поручик; с 1 января 1814 года — капитан в 3-м полку разведчиков-улан. 16 августа 1813 года награжден орденом Почетного Легиона. Летом 1814 года вместе с полком вернулся на родину.

Тржцинский, Роман (1786–?). Уроженец Белостокского округа. 1 сентября 1812 года переведен из 2-го уланского полка Княжества Варшавского подпоручиком в 3-й полк шеволежеров-улан; с апреля 1813 года — в 1-м полку шеволежеров-улан. Попал в плен 28 сентября 1813 года.

Тупальский, Мустафа (?–1812). Уроженец Виленской губернии. Осенью 1812 года вступил в чине подпоручика в Татарский эскадрон. Погиб 10 декабря 1812 под Вильно.

Тышкевич, Адам (?—?). Уроженец Виленской губернии. 11 августа 1812 года переведен из 2-го пехотного полка Княжества Варшавского подпоручиком на должность финансиста в 3-й полк шеволежеров-улан; с апреля 1813 года — в 1-м полку шеволежеров-улан. Попал в плен 27 октября 1813 года.

Тышкевич, Тадеуш (?—?). Уроженец Виленской губернии. В августе 1812 года переведен в чине капитана из 6-го уланского полка Княжества Варшавского в 3-й полк шеволежеров-улан. Попал в плен 19 октября 1812 года при Слониме.

Улан, Мурза Александр (?–1812). Уроженец Виленской губернии. Осенью 1812 года вступил в чине поручика в Татарский эскадрон. Погиб 10 декабря 1812 года под Вильно.

Улан, Мурза Давид (?–1812). Уроженец Виленской губернии. Осенью 1812 года вступил в чине подпоручика в Татарский эскадрон. Погиб 10 декабря 1812 года под Вильно.

Улан, Мурза Самуэль (1780–?). Уроженец Виленской губернии. Летом 1812 года вступил в чине капитана в Татарский эскадрон; с июня 1813 года — командир 15-й (татарской) роты в 1-м полку шеволежеров-улан; с января 1814 года — командир 7-й (татарской) роты в 3-м полку разведчиков-улан. В апреле 1814 года награжден орденом Почетного Легиона. Летом 1814 года вместе с полком вернулся на родину.

Ходаковский, Антоний (1784–?). Уроженец Шутишек в Гродненской губернии. В июне 1807 года вступил в 1-ю роту полка шеволежеров; с сентября — бригадир 7-й роты; с декабря — вахмистр 4-й роты; с июля 1808 года — старший вахмистр; 17 февраля произведен в подпоручики и назначен во 2-ю роту; 11 августа 1812 года переведен в 3-й полк шеволежеров-улан; с 11 апреля 1813 года — в 1-м полку шеволежеров-улан; 2 сентября 1813 года произведен в поручики. 27 февраля 1814 года награжден орденом Почетного Легиона. Летом 1814 года вместе с полком вернулся на родину.

Хлопицкий, Ян (1788–1844). Уроженец Виленской губернии. В октябре 1807 года вступил рядовым в 7-ю роту полка шеволежеров. В мае 1811 года переведен вахмистром в 8-й полк пикинеров, где выслужил чин поручика. 10 марта 1814 года попал в русский плен при Лаоне, после освобождения вернулся на родину. Автор военных мемуаров.

Хлусевич, Иосиф (1776–после 1830). Уроженец Крынок в Минской губернии. Участник войны 1792 года против России и костюшковского восстания; с 1797 года — в польском легионе на французской службе генерала Я. Домбровского, в 1798 году — поручик, в 1799 году — капитан; с 1807 года — шеф батальона в Легионе Вислы, воевал в Испании; с 1811 года — полковник, командир 2-го полка Легиона Вислы, получил титул барона империи; с августа 1812 года — шеф эскадрона, затем майор 3-го полка шеволежеров-улан. Дважды награжден орденами Почетного Легиона: в 1809 году — легионерским, в 1810 году — офицерским. Попал в плен 19 октября 1812 года при Слониме. После освобождения в 1814 году служил в армии Королевства Польского, затем в дипломатическом ведомстве. В 1830 году арестован, сослан в Сибирь, где и умер.

Червинский, Адам (1793–?). Уроженец Белостокского округа. В июле 1812 года вступил в 1-й полк 10-ю роту шеволежеров-улан; с апреля 1813 года — в 6-й роте. 1 января 1814 года произведен в поручики и переведен в 3-й полк разведчиков-улан. Летом 1814 года вернулся с полком на родину.

Шукевич, Циприан (?—?). Уроженец Белостокского округа. 1 августа 1812 года вступил капитаном в 3-й полк шеволежеров-улан; с апреля 1813 года — в 1-м полку шеволежеров-улан; с января 1814 года — в 3-м полку разведчиков-улан.

Яблоновский, Франц (?—?). В августе 1912 года в чине поручика переведен из 1-го уланского полка Княжества Варшавского в 3-й полк шеволежеров-улан. Попал в плен 19 октября 1812 года при Слониме.

Яблонский, Мустафа (?–1812). Уроженец Виленской губернии. 13 октября 1812 года вступил в чине подпоручика в Татарский эскадрон. Погиб 10 декабря 1812 года под Вильно.

Янушевский Мурза Самуэль (1787–?). Уроженец Минской губернии. В сентябре 1812 года переведен с чином поручика из 8-го уланского полка Княжества Варшавского в Татарский эскадрон; с июня 1813 года — в 1-м полку 15-й роте шеволежеров-улан; с января 1814 года — 3-м полку 7-й роте разведчиков-улан. Летом 1814 года вернулся с полком на родину. Участник восстания 1830–1831 годов. Эмигрировал в Австрию, после амнистии вернулся на родину.4

* * *

1 Лякин В. А. За падающей звездой. Уроженцы Великого княжества Литовского в гвардии Наполеона. Историческая хроника. Смоленск, 2016, с. 5.

2 Об этом подробнее: Живов М. С.А. Мицкевич. М., 1956; Рыльский М.Ф. Поэзия А. Мицкевича. М., 1956; Mickiewicz A. Zarys bibliograficzny. Warszawa, 1957; Kleiner J. Mickiewicz. T. 1–2, Lublin, 1948; Kronika życia i twórczości Mickiewicza. Warszawa, 1966; Słownik języka Adama Mickiewicza. T. 1–7, Wrocław — Warszawa — Kraków, 1962–1971; Rymkiewicz J., Siwicka D., Witkowska A., Zielińska M. Mickiewicz. Encyklopedia. Warszawa, 2001.

3 Лякин В.А. Указ соч., с. 6.

4 Так же, с. 265–272.

Гражданская война 1812 года

Хроника действий и расписание противоборствующих сил в период антиправительственной крестьянской войны и национально-освободительной войны литовцев против России, а также перечисление карательных отрядов русской армии в 1812 г.

Карта Гражданской войны в России в 1812 году (названия городов специально даны в современном варианте, чтобы читатель понимал исторические истоки современных событий). Составлена по материалам из основных глав и данной таблицы.

Пояснение.

Сразу оговорюсь, что никто до меня не предпринимал попытки свести воедино все антиправительственные выступления населения Российской империи в 1812 году. Здесь важно и антикрепостнические восстания, и национально-освободительная война на территории бывших польских земель. Вместе с тем я подчеркну: не имеющие под собой идейно-политической силы акты «войны всех против всех» в сводной таблице не упоминаются. Подобные сюжеты описаны мной в основных главах. Речь идет, прежде всего, о разграблении русскими солдатами-мародерами многих населенных пунктов (в том числе — Москвы), о повальном грабеже в Москве окрестных крестьян и черни, о бандитизме казаков всех мастей, о трусливом бегстве многих помещиков, чиновников и попов. О присяге некоторых мелких чиновников и попов Наполеону и т. д. Наконец, о том, что сам царь воевал из-за своих комплексов — и вопреки интересам населения.

Гражданская война, я бы сказал, смешанного, разножанрового типа охватила все сословия и практически всю территорию России. Ее географические масштабы были несоизмеримо большими, чем линия фронта с французами, а число участников движения оказалось вполне сопоставимым с количеством противоборствующих сторон в сражениях той эпохи. Что еще важнее: причины войны крестьян против помещиков и жителей бывших польских провинций против русских оккупантов имели куда более глубокие корни и основания, чем кратковременный конфликт армий, основанный на зависти царя к Наполеону и на реваншизме части офицерства. Поэтому мы не имеем права не замечать гражданскую войну — более того, обязаны поставить именно ее на первый план. Вместе с тем, безусловно, сохраняется проблема фрагментарности источников: крестьяне были поголовно неграмотны и запуганы, а после событий 1812 г. правительство старалось замолчать происходившие внутренние беспорядки (вероятно, многие документы были уничтожены).

Подводя итоги, я могу утверждать, что тогда режим русского царя висел буквально на волоске: если бы Наполеон остался в России еще на несколько месяцев (если бы ему подобное было вообще нужно) или просто бы изначально ставил перед собой задачу смены строя в России, то сегодня мы бы наблюдали совершенно иные исторические картины.

Все вышеозначенное стало плодом моего многолетнего труда: приходилось выявлять те события, на которые ранее исследователи практически не обращали внимания (о проблеме источников я уже упоминал). Среди прочего важные сведения я почерпнул в фондах РГВИА, в ряде региональных архивов, в подробно описанной в главе о летней кампании работе В. И. Бабкина, а также в изданиях:

Военский К. А. Акты, документы и материалы для политической и бытовой истории 1812 года. Т. 1–3. СПб., 1909–1912.

Отечественная война. Материалы военно-исторического архива Главного штаба. Т. 1–22. СПб., 1900–1914.

Поликарпов Н. П. Боевой календарь-ежедневник Отечественной войны 1812 года. Ч. 1. Перечень боевых столкновений русских армий с 4 июня по 31 августа 1812 года. М., 1913.

Попов А. Н. Отечественная война 1812 г. М., 1905.

Попов А. И. Великая армия в России. Погоня за миражом. Самара, 2002.

Уверен, что работа в этом направлении должна быть продолжена: и ее основной целью станет создание еще более подробного расписания противоборствующих сил.

Основные архивные хранилища и библиография:

Российская Федерация

Государственный архив Российской Федерации:

Ф. 1165. Особая канцелярия министерства внутренних дел.

Российский государственный исторический архив (по порядковому номеру фонда):

Ф. 496. Капитул российских орденов министерства императорского двора.

Ф. 549. Управление делами Великого князя Николая Михайловича.

Ф. 576. Государственный контроль.

Ф. 673. Личный фонд И. П. Липранди.

Ф. 796. Канцелярия Синода.

Ф. 797. Канцелярия обер-прокурора Синода.

Ф. 1101. Документы личного происхождения, не составляющие личных фондов.

Ф. 1282. Канцелярия министра внутренних дел.

Ф. 1286. Департамент полиции исполнительной министерства внутренних дел.

Ф. 1400. Документы из уничтоженных дел сената и министерства юстиции.

Ф. 1409. Собственная Его Императорского Величества канцелярия.

Российский государственный военно-исторический архив:

Ф. 1. Канцелярия Военного министерства.

Ф. 46: А. С. Кологривов.

Ф. 103. М. Б. Барклай де Толли.

Ф. 395. Инспекторский департамент военного министерства.

Ф. 474. Военно-ученый архив («Отечественная война 1812 г. и кампания 1813–1814 гг.»).

Ф. 489. Формулярные списки.

Ф. 717. Д. В. Давыдов.

Ф. 9194. Л. Л. Беннигсен / Польская армия.

Французские документы:

Ф. 846. Оп. 16, Д. 3390 (О генералах, штаб- и обер-офицерах, взятых в плен во время войны).

Ф. 846. Оп. 16, Д. 3604–3607 (Декреты императора Наполеона I о производствах и назначениях).

Отдел рукописей Российской национальной библиотеки:

Ф. 152. К. А. Военский.

Ф. 488. А. И. Михайловский-Данилевский.

Ф. 859. Н. К. Шильдер.

Ф. 991. Общее собрание иностранных автографов.

Ф. 993. Собрание П. К. Сухтелена.

Ф. 1000. Д. П. Бутyрлин.

Французская республика (République française)

1). Le Centre d'accueil et de recherche des Archives Nationales (AN)

Almanach Impérial, 1805–1812.

Gazette Nationale ou Moniteur Universelle, 1807–1808.

Bulletin des Lois de la République Française, 4e série 1805–1815.

Série 138 AP 22 Archives Daru. — Général Mathieu Dumas, Mémoire sur la formation, le service et le mode d'avancement de l'état-major-général (1805).

AF IV 1090, Rapports du Ministre de la Guerre.

2). Service Historique de la Défense, Département de l'Armée de Terre (SHD/DAT).

Collection du Ministère de la Guerre

IX 183 — IX 190, IX 204 (minutes des décrets impériaux).

Révolution et de l'Empire:

Serie F1c 1 14. Esprit public, objets generaux, 1813–1830.

Série XAB1. État-major, Maison militaire de l'Empereur, aides-des-camps, officiers d'ordonnance.

Série XAB3. Garde Imperiale. Documents d'ordre général.

Série XB Infanterie. — (30e ligne) 410; (15e de légère) 594.

Série XC Cavalerie. — (1er Chasseur à cheval) 185; (21er Chasseur à cheval) 223; (1er Hussards) 237; (6e Dragoons) 141–142.

Série 2w 84 (Documents généraux sur l'artillerie).

Série XR 1 (Commissariat des guerres, generalities).

Dossiers personnels:

Maréchaux de France: 6Yd (Berthier) 1; (Ney) 12; (Davout) 13; (Grouchy) 26;

Généraux de division: 7 Yd (Bonaparte) 266; (Gudin de la Sablonnière) 353; (Montesquiou-Fézensac) 1015; (Daumesnil) 1101; (Schramm) 1113; (Marbot) 1145; Généraux de brigade: 8Yd (Jomini) 1277.

95 AP (Caulaincourt): 13, 14, 16, 18, 22.

3). Archives du Ministère des Affaires Étrangères (AAE)

Австрийская Республика (Republik Österreich)

Haus-Hof-und-Staatsarchiv (Вена)

Staatskanzlei, cartons 194, Vortrage 1813 (VI–XII), 195.

Hausarchiv, Sammelbände cartons 44, 52.

Чешская Республика (Česká republika)

Национальный архив (Прага)

Acta Clementina: 1/1 sg. C1/1 carton 1; 1/23 sg. C 2/5-13 carton 2; 2/17 sg.

C 7/2-5 carton 2; 2/22 sg. C 7/6 carton 3; 2/62 sg. C 10/6 carton 6; 3/4 sg. C 13

carton 1; 3/21 sg. C 12 carton 2; 3/32 sg. C 12 carton 2; 3/36 sg. C 12 carton 3;

8/22 sg. C 26 carton 3; 8/42 sg.

State Regional Archives (Тршебонь)

Архив семьи Шварценбергов (Schwarzenberg): 1539–1948: cartons 123, 124,

125, 126, 127, 128.

Библиография на русском языке

1812 г. Император Александр I в Москве 15 июля. Киев, 1912.

1812 год в письмах современников. М., 1912.

1812 год: военные дневники. М., 1990.

1812 год: воспоминания воинов русской армии. Из собрания Отдела письменных источников Государственного Исторического музея. М., 1991.

1812 год: К 150-летию Отечественной войны. Сборник статей. М., 1962.

1812–1814. Секретная переписка генерала П.И. Багратиона. Личные письма генерала Н.Н. Раевского. Записки генерала М.С. Воронцова. Дневники русских офицеров. Сборник документов. М., 1992.

Абалихин Б.С. Борьба с наполеоновской армией на юго-западе России в период Отечественной войны 1812 г. Дис. докт. ист. наук. Саратов, 1979.

Абалихин Б.С., Дунаевский В.А. 1812 года на перекрестках мнений советских историков, 1917–1987 гг. М., 1990.

Абалихин Б.С., Дунаевский В.А. Новое в изучении истории Отечественной войны 1812 года. М., 1983.

Акты, документы и материалы для политической и бытовой истории 1812 г. Т. 1–3. СПб., 1909–1912.

Александров А. Тень Наполеона на Кремлевских стенах. М., 1912.

Альбом в память столетнего юбилея Отечественной войны. Стокгольм, 1912.

Андреев Н.В. Смоленщина в Отечественной войны 1812 года. Смоленск, 1952.

Андреев Н.Н. Петербургская Россия. Эпоха Александра I. СПб., 1913.

Андрианов П.М. Великая Отечественная война. 1812 г. (По поводу 100-летнего юбилея). СПб., 1912.

Апухтин В.Р. Сердце России — первопрестольная столица Москва и Московская губерния в Отечественную войну. М., 1912.

Архангельская А. Наша Отечественная война 1812 г. М., 1910.

Архив братьев Тургеневых. СПб., 1911.

Асварищ Б.И., Вилинбахов Г.В. Отечественная война 1812 года в картинах Петера Хесса. Л., 1984.

Ассонов В. В тылу армии. Калужская губерния в 1812 г. Обзор событий и сборник документов. Калуга, 1912.

Ассонов В. Письма князя Кутузова-Смоленского к калужскому городскому голове И.В. Меньшому-Торубаеву в 1812–1813 гг. Калуга, 1912.

Астапенко М.П., Левченко В.Г. Атаман Платов. Жизнеописание. М., 1988.

Афанасьев В. Бородинский бой 26 августа 1812 г. Описание панорамы. М., 1912.

Афанасьев В. Павловцы на Бородинском поле 26 августа 1812 г. М., 1912.

Афанасьев В. Подлинные документы о Бородинском сражении 26 августа 1812 г. М., 1912.

Ахшарумов Д.И. Описание войны 1812 года. СПб., 1819.

Бабкин В.И. Народное ополчение в Отечественной войне 1812 г. М., 1962.

Балашев В. Бессмертная година русской славы. М., 1912.

Балязин В.Н. Фельдмаршал М.Б. Барклай де Толли. М., 1990.

Бантыш-Каменский Д.М. Биографии российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов. В 4-х т. М., 1991.

Барклай де Толли М.Б. Изображение военных действий 1812-го года. СПб., 1912.

Барятинский В.В. Царственный мистик. (Император Александр I — Федор Кузьмич). Л., 1990.

Беляев В.В. К истории 1812 г. СПб., 1905.

Беннигсен Л.Л. Письма о войне 1812 года. Киев, 1912.

Берков Е.А. Битва за Бородино. М., 1943.

Бернацкий Н. События в Вильне во время Отечественной войны. Вильно, 1912.

Берхин И.Б. Отечественная война 1812 г. Молотов, 1942.

Бескровный Л.Г. Бородинское сражение. М., 1971.

Бескровный Л.Г. Отечественная война 1812 г. и контрнаступление Кутузова. М., 1951.

Бескровный Л.Г. Отечественная война 1812 года. М., 1962.

Библиотека 12-го года. Выпуск I. Наполеон. Рассказы из жизни Наполеона. М., 1912.

Библиотека 12-го года. Выпуск II. Наполеон. Рассказы из жизни Наполеона. М.,1912.

Библиотека 12-го года. Выпуск III. 1812 год в письмах современников. М., 1912.

Библиотека 12-го года. Выпуск IV. Отступление из Москвы в 1812 (по письмам французов). М., 1912.

Библиотека 12-го года. Выпуск V. Смоленск. От Смоленска до Орши. Рассказ де Бриквиля. М., 1912.

Библиотека 12-го года. Выпуск VI. Герои Отечественной войны. М., 1912.

Библиотека 12-го года. Выпуск VII. Очерки из жизни Александра I. М., 1912.

Библиотека 12-го года. Выпуск VIII. Наполеон на бивуаках. М., 1912.

Бирюкович В. Армия французской революции (1789–1794). б/м., 1943.

Боботов С.В. Наполеон Бонапарт. Реформатор и законодатель. М., 1998.

Богданов Л.П. Боевой порядок русской армии в Бородинском сражении. 1812 год. М., 1962.

Богданов Л.П. Русская армия в 1812 году: Организация, управление, вооружение. М., 1979.

Богданович М.И. История войны 1813 г. за независимость Германии, по достоверным источникам. Т. 1–2. СПб., 1862–1862.

Богданович М.И. История войны 1814 г. во Франции и низложения Наполеона I, по достоверным источникам. Т. 1–2. СПб., 1862–1862.

Богданович М.И. История Отечественной войны 1812 года, по достоверным источникам. Сочинение М. Богдановича. Т. 1–3. СПб., 1859.

Богданович М.И. История царствования императора Александра I и России в его время. СПб., 1869.

Богданович М.И. Поход 1796 года Бонапарта в Италии. СПб., 1860.

Богданович Т.А. Александр I. Историческо-биографический очерк. М., 1912.

Богданович Т.А. Наполеон — герой буржуазии. Л.—М., 1925.

Божерянов И.Н. Поход в Москву Наполеона и бегство его из России. М., 1912.

Бонналь А. Виленская операция. СПб., 1909.

Борин Я. Борьба великанов. Отечественная война 1812 г. Для народных и школьных чтений. М., 1912.

Борисов С.Б. Кутузов. М., 1938.

Борисов Ю.В. Шарль Морис Талейран. М., 1986.

Бородино [1812–1962]. Документы, письма, воспоминания. М., 1962.

Бородинская панорама. Путеводитель. М., 1976.

Бородинский военно-исторический музей-заповедник. Путеводитель. М., 1962.

Бородинское поле. История, культура, экология. Вып. 2. Сборник статей. Бородино, 2000.

Бородинское сражение 26 августа 1812: краткий исторический очерк. М., 1911.

Бочоришвили К.Г. Французская армия как общественно-политическая сила во время консульства и империи. Автореф. дис. канд. ист. наук. Тбилиси, 1982.

Брагин М.Г. Полководец Кутузов. М., 1944.

Брагин М.Г. Фельдмаршал Кутузов. М., 1942.

Брайковский А.А. Описание храма Христа Спасителя в Москве. М., 1912.

Бродский Н.Л., Мельгунов С.П., Сивков К.В., Сидоров Н.П. Россия и Наполеон. Отечественная война в мемуарах, документах и худ. произведениях. М., 1912.

Бродский Н.Л., Сидоров Н.П. Отечественная война в русской поэзии. М., 1912.

Бумаги, относящиеся до Отечественной войны 1812 года, собранные и изданные П.И. Щукиным. Ч. 1-10. М., 1897–1912.

Бураковский В. Подготовка к войне 1812 г. и действия до переправы Наполеона через Неман включительно. М., 1912.

Бургонь А.-Ж. Пожар Москвы и отступление французов. 1812 год. СПб., 1898.

Бутенев А.П. Воспоминания о 1812 г. М., 1911.

Бутурлин Д.П. История нашествия императора Наполеона на Россию в 1812 году. Ч. 1–2. СПб., 1837.

Бутурлин Д.П. Картина осеннего похода 1813 г. в Германию после перемирия до обратного перехода французской армии через Рейн. СПб., 1830.

Бычков Л.Н. Крестьянское партизанское движение в Отечественной войне 1812 г. М., 1954.

Валишевский К. Сын Великой Екатерины: Император Павел I, его жизнь, царствование и смерть, 1754–1801. М., 1993.

Валлотон А. Александр I. М., 1991.

Вандаль А. Возвышение Бонапарта. Происхождение брюмерианского консульства. Конституция III-го года. Т. 1. СПб., 1905.

Вандаль А. Наполеон и Александр I. СПб., 1913.

Вандаль А. Наполеон и Александр I. Французско-русский союз во время Первой империи. Т. 1–3. СПб., 1910–1910.

Варламов А.А. Наполеона Бонапарт и его военная деятельность. Петрозаводск, 1992.

Васильев А., Елисеев А. Русские соединенные армии при Бородине 24–25 августа 1812 года. Состав войск и их численность. М., 1997.

Васютинский А.М. Французы в России, 1812 г. По воспоминаниям современников-иностранцев. Ч. 1–3. М., 1912.

Вейдер Б. Блистательный Бонапарт.; Вейдер Б., Хэпгуд Д. Кто убил Наполеона? М., 1992.

Великая французская буржуазная революция: Указатель русской и советской литературы. М., 1987.

Верещагин В.В. 1812 год: Пожар Москвы. Казаки. Великая армия. Маршалы. Наполеон I. М., 1895.

Верещагин В.В. Альбом 1812 г. 20 гелиогравюр. М., 1912.

Верещагин В.В. Наполеон I в России. СПб., 1899.

Верещагин В.В. Отечественная война: Русская карикатура. СПб., 1912.

Вернет Г. История Наполеона. М., 1997.

Верховский А.И. Очерк по истории военного искусства в России XVIII и XIX вв. М., 1922.

Вигель Ф.Ф. Записки. М., 2000.

Вильсон Р.Т. Дневник путешествий, службы и общественных событий в бытность при европейских армиях во время кампаний 1812–1813 года; Письма к разным лицам. СПб., 1995.

Висковатов А.В. Историческое описание одежды и вооружения российских войск, с рисунками, составленное по Высочайшему повелению. СПб., 1899.

Висковатов А.В. Краткая история Кавалергардского Ея Императорского Величества полка. СПб., 1832.

Внешняя политика России ХIХ и начала XX века. Сер. 1. Т. 1–7. М., 1960–1960.

Военная библиотека, содержащая в себе: записки маршала Сен-Сира о войне Директории и Консульства, обозрение военного искусства в средних веках, историю войн в Европе, с 1792 и пр., с картами. Т. 1–6. СПб., 1838–1838.

Военная галерея 1812 г. СПб., 1912.

Военский К.А. Акты, документы и материалы для истории 1812 года. Т. 1–3. СПб., 1909.

Военский К.А. Вильна в 1812 году. СПб., 1912.

Военский К.А. Год славы народной (Отечественная война 1812 г.). М., 1912.

Военский К.А. Две беседы полковника А.Ф. Мишо с императором Александром в 1812 г. СПб., 1904.

Военский К.А. Двенадцатый год. Хроника событий по месяцам и числам. СПб., 1912.

Военский К.А. Исторические очерки и статьи, относящиеся к 1812 г. СПб., 1912.

Военский К.А. Наполеон и его маршалы в 1812 году. М., 1912.

Военский К.А. Отечественная война 1812 года в записках современников. СПб., 1911.

Военский К.А. Русское духовенство и Отечественная война 1812 г. М., 1912.

Волконский С.Г. Записки декабриста. СПб., 1901.

Волконский С.Г. Записки. Иркутск, 1991.

Выставка 1812 г. Иллюстрир. изд-е. М., 1913.

Вяликов В.И. Первая Смоленская операция русских войск в 1812 г. Дис. канд. ист. наук. М., 1947.

Галлуа Л. История Иоахима Мюрата, зятя Наполеона, бывшего короля Неаполитанского. Т. 1–2. М., 1830.

Гарин Ф.А. Изгнание Наполеона. М., 1948.

Гарнич Н.Ф. 1812 год. М., 1956.

Гартвельд В.Н. 1812 год в песнях. Собрание текстов 35 русских и французских песен эпохи нашествия Наполеона I в Россию в 1812 г. М., 1912.

Генерал Багратион. Сборник документов и материалов. М., 1945.

Генерал-квартирмейстер К.Ф. Толь в Отечественную войну. СПб., 1912.

Герои 1812 года: Сборник. М., 1987.

Геруа А.В. Бородино. СПб., 1912.

Глинка В.М. Русский военный костюм XVIII — начала XX века. Л., 1988.

Глинка В.М., Помарнацкий А.В. Военная галерея Зимнего дворца. Л., 1981.

Глинка С.Н. Записки С.Н. Глинки. СПб., 1895.

Глинка Ф. Письма русского офицера о Польше, Австрийских владениях, Пруссии и Франции, с подробным описанием похода Россиян противу французов, в 1805–1806, также отечественной и заграничной войны с 1812 по 1815. С присовокуплением замечаний, мыслей и рассуждений во время поездки в некоторые отечественные губернии. М., 1815.

Глинка Ф.Н. Письма русского офицера. М., 1985.

Говоров Я.И. Последние дни жизни князя П.И. Багратиона. СПб., 1815.

Годунов В.И. Ревельцы в Отечественной войне 1812 г. Ревель, 1912.

Голицын Н.Б. Офицерские записки, или воспоминания о походах 1812, 1813 и 1814 годов. М., 1838.

Голубцов К.А. 1812 год в Архангельской губернии. Архангельск, 1912.

Гордеев А. История казаков. Ч. 3: Со времени царствования Петра Великого до начала Великой войны 1914. В 4-х ч. М., 1992.

Граббе П.Х. Из памятных записок графа П.Х. Граббе. М., 1873.

Гравьер Ж. Морские войны времен французской республики и империи. СПб., 1851.

Грачев В.И. К истории 1812 г. Смоленск, 1911.

Грачев В.И. Смоленск и его губерния в 1812 г. Смоленск, 1912.

Греч Н.И. Записки о моей жизни. СПб., 1886.

Грибанов В.К. Багратион в Петербурге. Л., 1979.

Д.С. Мережковский. Данте. Наполеон. М., 2000.

Давыдов Д.В. Военные записки. М., 1940.

Давыдов Д.В. Дневник партизанских действий 1812 г.; Дурова Н.А. Записки кавалерист-девицы. Л., 1985.

Давыдов Д.В. Замечания на некрологию Н.Н. Раевского с прибавлением его собственных записок на некоторые события войны 1812 года, в коих он участвовал. М., 1832.

Давыдов Д.В. Опыт теории партизанского действия. М., 1822.

Дамиц фон. История похода 1815 года. Т. 1–2. СПб., 1848.

Двенадцатый год в воспоминаниях и переписке современников. М., 1912.

Декабристы: Новые материалы. М., 1955.

Де-ла-Флиз Д. 1812 г. Поход Наполеона в Россию в 1812 г. Мемуары современников и очевидцев. М., 1912.

Делдерфилд Р.Ф. Братья и сестры Наполеона. М., 2001.

Делдерфилд Р.Ф. Жены и любовницы Наполеона. М., 2001.

Делдерфилд Р.Ф. Крушение империи Наполеона. М., 2001.

Делдерфилд Р.Ф. Маршалы Наполеона. М., 2001.

Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Л., 1930.

Державный сфинкс. Из мемуаров Комаровского Е.Ф., Эдлинг Р.С., Шуазель-Гуфье С., Вяземского П.А. (сер. «История России и Дома Романовых в мемуарах современников. XVII–XX вв.»). М., 1999.

Дживелегов А.К. Александр I и Наполеон: Исторические очерки. М., 1915.

Дипломатические сношения России с Францией по донесениям послов императоров Александра и Наполеона I. Т. 1–7. М., 1905–1914.

Дневник Павла Пущина. 1812–1814 гг. Л., 1987.

Добрынин К.И. Памятный год (1812). М., 1912.

Документы штаба М.И. Кутузова 1805–1806 гг. Сборник документов. Вильнюс, 1951.

Донское казачество в Отечественной войне 1812 г. М., 1943.

Дубровин Н. Отечественная война в письмах современников. (1812–1815 гг.). СПб., 1882.

Дурова Н.А. Кавалерист-девица: Происшествия в России. СПб., 1836.

Дурылин С.Н. Русские писатели в Отечественной войне 1812 г. М., 1943.

Дучинский Н.П. 12-й год в произведениях русских писателей и поэтов и Юбилейный праздник в память 1812 г. М., 1912.

Дучинский Н.П. 12-й год на Руси. М., 1912.

Дучинский Н.П. 1812 год в произведениях русских писателей и поэтов. Сборник для учащихся. М., 1912.

Дучинский Н.П. Благословенный царь Государь Александр I. М., 1912.

Дучинский Н.П. Император Александр I. Его жизнь и царствование. М., 1912.

Дюкре Ж. Записки г-жи Дюкре об императрице Жозефине, о ее современниках. Т. 1–2. СПб., 1834.

Дюма А. Наполеон. М., 1992.

Европа в период директории. М., 1971.

Егоров А. Маршалы Наполеона. Ростов-на-Дону, 1998.

Егоров А. Фуше. Ростов-на-Дону, 1998.

Елчанинов. История военного искусства. Войны Бонапарта и Императора Наполеона. СПб., 1846.

Ермолов А.П. Записки А.П. Ермолова с приложениями. М., 1865.

Жамов В.Е. Отечественная война 1812 г.: Операции в направлении Тильзит — Митава — Рига. Рига, 1912.

Жервэ В.В. Герои 1812 г.: Барклай де Толли и Багратион. М., 1912.

Жизнь и военные подвиги генерал-фельдмаршала, Светлейшего князя М.Л. Голенищева-Кутузова-Смоленского, с описанием родословной его фамилии и присовокуплением говоренного Слова Архимандритом Филаретом при погребении тела его Светлости, в присутствии их Императорских Высочеств. СПб., 1813.

Жизнь, знаменитые деяния и достопамятнейшие изречения императора Александра I, изображающие высокую твердость духа, великодушие, милосердие, благочестие, воинские и прочие доблести, ставящие его на чреду великих Монархов. Т. 1–3. М., 1827.

Жилин П.А. Гибель наполеоновской армии в России. М., 1968.

Жилин П.А. Контрнаступление Кутузова в 1812 г. М., 1950.

Жилин П.А. Контрнаступление русской армии в 1812 г. М., 1953.

Жилин П.А. М.И. Кутузов. М., 1979.

Жилин П.А., Ярославцев А.В. Бородинское сражение. М., 1952.

Жомини А. Очерки военного искусства. Т. 1–2. М., 1939.

Жомини А. Политическая и военная жизнь Наполеона. Т. 1–5. СПб., 1840.

За веру, царя и отечество: Отечественная война 1812 г. в картинах. СПб., 1912.

Завалишин Д.И. Записки декабриста. СПб., 1906.

Заичкин И.А., Почкаев И.Н. Русская история. От Екатерины Великой до Александра II. М., 1994.

Зайончковский А.М. Лейб-егеря в Отечественную войну 1812 г. СПб., 1912.

Зайончковский А.М. Памятка калужца об Отечественной войне в 1812 году. Варшава, 1912.

Зак Л.А. Монархи против народов. Дипломатическая борьба на развалинах наполеоновской империи. М., 1966.

Замойский А. 1812. Фатальный марш на Москву. М., 2013.

Записки Бурьенна о Наполеоне, Директории, Консульстве, Империи и восшествии Бурбонов. Т. 1–16. СПб., 1831–1831.

Записки князя Талейрана-Перигора, бывшего епископа Отенского. Собраны и изданы графиней О.Д.К. Т. 1–4. М., 1861.

Записки маршала Сен-Сира о войнах во время директории, консульства и империи французской. Ч. 1–4. СПб., 1840.

Записки о войне 1813 года в Германии И. Ортенбурга. СПб., 1855.

Затворницкий Н.М. Наполеоновская эпоха. Библиографический указатель. Выпуск 1. СПб., 1914.

Злотников М.Ф. Континентальная блокада и Россия. М.—Л., 1966.

Зотов Р.М. Александриада или собрание достопримечательных изречений Императора Александра I, во время пребывания его в Париже. С кратким описанием военных действий Российской армии и её союзников, до восстановления на трон Франции Людовика XVIII, и известием о последних минутах жизни генерала Моро. СПб., 1818.

Зотов Р.М. Военная история Российского государства. Т. 1–5. СПб., 1839.

И славили отчизну и меч и слово. 1812 год глазами очевидцев. М., 1987.

Иванов Н. В память столетия Бородинской битвы. Альбом. Одесса, 1912.

Иванов Н. В память столетия Отечественной войны 1812 г. Одесса, 1912.

Иванов Н. Разрыв и вторжение. Одесса, 1912.

Иелин фон. Записки офицера армии Наполеона. М., 1912.

Ильин М.А. Память истории. Тверской край в Отечественной войне 1812 года. Калинин, 1962.

Иностранцев М.А. Отечественная война 1812 г.: Операции 2-й Западной армии кн. Багратиона от начала войны до Смоленска. Генеральнаго штаба полковник М. Иностранцев. Чертежи. СПб., 1914.

Инсаров X.Г. Князь Меттерних. СПб., 1905.

Исдейл Ч. Наполеоновские войны. М., 1997.

История военного искусства. В 5-и т. Т. 4. СПб., 1994.

История военного искусства. Войны Бонапарта и императора Наполеона. Лекции полковника Елчанинова. 1808–1809 учебный год. СПб., 1909.

История русской армии и флота. Т. 3. М., 1912.

Итенберг Б.С. Россия и Великая французская революция. М., 1988.

К 150-летию Отечественной войны. Сборник статей. М., 1962.

К столетию Отечественной войны 1812 г. Альбом выставки в память Отечественной войны. М., 1911.

К чести России: из частной переписки 1812 года. М., 1988.

Кавалергарды и Конная гвардия в день Бородинского боя. СПб., 1912.

Кавтарадзе А.Г. Генерал А.П. Ермолов. Тула, 1977.

Календарь на 1912 г. в память столетнего юбилея Отечественной войны. М., 1912.

Календарь Наполеона 1812 г. М., 1912.

Каллистов Н.Д. Русский флот и Двенадцатый год. СПб., 1912.

Каратыгин П.А. Записки: 1805–1879. СПб., 1880.

Кареев Н.И. Политическая история французской революции. Т. 1–8. СПб., 1905.

Карлейль Т. Французская революция. История. М., 1991.

Карпов А.К. Записки полковника Карпова. Витебск, 1910.

Карцев Ю. и Военский К.А. Причины войны 1812 г. СПб., 1912.

Касатиков С.Э. Инженерные части Наполеона. Харьков, 1998.

Кафенгауз Б.Б., Новицкий Г.А. Герои Отечественной войны 1812 года. М., 1966.

Керсновский А.А. История русской армии. В 4-х томах. Т. 1. М., 1992.

Киняпина Н.С. Внешняя политика России 1-й половины XIX в. М., 1963.

Кирхейзен Г. Женщины вокруг Наполеона. Тольяти, 1993.

Кирхейзен Ф. и Г. Наполеон Первый. Т. 1–2. М., 1997.

Кичеев И. Воспоминания о пребывании неприятелей в Москве в 1812 году. М., 1858.

Клаузевиц К.Ф. 1799 год. М., 1938.

Клаузевиц К.Ф. 1806 год. М., 1937.

Клаузевиц К.Ф. 1812 год. М., 1937.

Клаузевиц К.Ф. Итальянский поход Наполеона Бонапарта 1796 года. М., 1939.

Клаузевиц К.Ф. Швейцарский поход Суворова. М., 1939.

Князьков С.А. Священной памяти 12-го года. М., 1912.

Ковалевский П. И. Наполеон I и его гений. 1901.

Коленкур А. Мемуары. Поход Наполеона в Россию. М., 1943.

Кольчугин Г.Н. Записки Г.Н. Кольчугина о 1812 годе. М., 1879.

Комаровский Е.Ф. Записки графа Е.Ф. Комаровского. СПб., 1914.

Коновницын А.И. Подвиги славных предков в годину отечественной войны. СПб., 1912.

Корбелецкий Ф.И. Краткое повествование о вторжении французов в Москву и о пребывании их в оной, описанное с 31 августа по 27 сентября 1812 года Ф. Корбелецким, с присовокуплением собственного странствования. СПб., 1813.

Корнеев В.М., Михайлова Л.В. Медицинская служба в Отечественную войну 1812 г. Л., 1962.

Корольченко А.Ф. Атаман Платов: Историческое повествование. Ростов-на-Дону, 1990.

Корх А.С. Михаил Илларионович Кутузов. Альбом. М., 1989.

Коцебу А. Воспоминания, оставшиеся о Париже в 1804 году. Т. 1–4. СПб., 1805.

Кочетков А.Н. М.Б. Барклай де Толли. М., 1970.

Кочубей А.В. Семейная хроника: Записки А.В. Кочубея. СПб., 1890.

Крайванова И.Я. Генерал А.И. Остерман-Толстой (1770–1857). М., 1972.

Краснов П. Донцы и Платов в 1812 году. М., 1912.

Кременецкий Н. Знаменитый день 1812 г. Бой при Малоярославце. М., 1912.

Крестьянское движение в России в 1796–1825 гг. Сборник документов. М., 1961.

Кудринский Ф.А. Вильна в 1812 г. Вильна, 1912.

Кудряшов А., Ларионов А., Свиридов Н. Бородино. Путеводитель. М., 1975.

Кульчицкий В. Столетие Отечественной войны 1812 г. Харьков, 1912.

Кутузов М.И. Документы. М., 1954. Материалы юбилейной сессии военных академий Красной Армии, посвященной 200-летию со дня рождения М.И. Кутузова.

Кутузов М.И. М., 1947.

Кутузов М.И. Письма. Записки. М., 1989.

Лавис и Рамбо. История XIX века. Т. 1–2. М., 1938.

Ланфре П. История Наполеона I. Т. 1–5. СПб., 1870.

Леви А. Наполеон в интимной жизни. М., 1912.

Левицкий Н.А. Война 1812 года. М., 1938.

Левицкий Н.А. Полководческое искусство Наполеона. М., 1938.

Легенды об императоре Александре I. М., 1991.

Леер Г.А. Подробный конспект. Война 1805 г. Аустерлицкая операция. СПб., 1888.

Лепеллетье Э. Капитан Наполеон. Путь к славе. Тайна Наполеона. Прачка-герцогиня. СПб., 1910.

Леттов Форбек О. фон. История войны 1806 и 1807 гг. Т. 1–3. Варшава, 1895.

Липранди И.П. Война 1812 г. М., 1869.

Липранди И.П. Материалы для истории Отечественной войны 1812 г. СПб., 1867.

Липранди И.П. Некоторые замечания, почерпнутые преимущественно из иностранных источников о действительных причинах гибели наполеоновских полчищ в 1812 году. СПб., 1855.

Липранди И.П. Опыт каталога всем отдельным сочинениям по 1872 год об Отечественной войне 1812 года. М., 1876.

Листовки Отечественной войны 1812 г. Сборник документов. М., 1962.

Литвинов В.В. 1812–1912. К юбилею Отечественной войны. Воронеж, 1912.

Литвинов В.В. Участники Отечественной войны и заграничных походов 1813–1815 гг. из дворян и уроженцев Воронежской губернии. Воронеж, 1912.

Ложье Ц. Дневник офицера Великой армии в 1812 г. Выпуск 1. М., 1912.

Лоран П.М. История Наполеона. СПб., 1842.

Лорер Н.И. Записки декабриста Н.И. Лорера. М., 1931.

Любенков Н. Рассказ артиллериста о деле Бородинском. СПб., 1837.

Людвиг Э. Наполеон. М., 1998.

Маковский Ю. Военное искусство эпохи Великой французской революции и Наполеона. М., 1931.

Максимы и мысли узника Св. Елены. СПб., 1995.

Манфред А.З. Наполеон Бонапарт. М., 1980.

Массон Ф. Наполеон и его женщины. М., 1993.

Мелентьев В.Д. Кутузов в Петербурге. Л., 1986.

Мемуары декабристов: Южное общество. М., 1982.

Мемуары кн. А. Чарторижского и его переписка с императором Александром I. М., 1912.

Мережковский Д.С. Александр I. М., 1990.

Мережковский Д.С. Наполеон. М., 1993.

Меринг Ф. Очерки по истории воин и военного искусства. М., 1956.

Мешков. Памятка Ростовскому Гренадеру об Отечественной войне 1812 г. к 100-летней годовщине. М., 1912.

Миловидов. Бой при городе Малоярославце 12 октября 1812 г. М., 1912.

Мироненко С.В. Страницы тайной истории самодержавия: Политическая история России первой половины XIX столетия. М., 1988.

Митаревский Н.Е. Воспоминания о войне 1812 года Н.Е. Митаревского. М., 1871.

Митаревский Н.Е. Нашествие неприятеля на Россию. М., 1878.

Михаил Илларионович Кутузов: к 200-летней годовщине со дня рождения. М., 1945.

Михайлов О.Н. Бородино. М., 1982.

Михайлов О.Н. Генерал Ермолов. М., 1989.

Титульный лист идеологического сочинения И.А. Михайловского-Данилевсского, сильно и намеренно мифологизировавшего события 1812 года. Из личной коллекции Е. Понасенкова.

Михайловский-Данилевский А.И. Воспоминания: Из записок 1815 года. СПб., 1831.

Михайловский-Данилевский А.И. Записки 1814 и 1815 годов. СПб., 1832.

Михайловский-Данилевский А.И. Император Александр I и его сподвижники в 1812, 1813, 1814 и 1815 годах. Военная галерея Зимнего дворца. Т. I–IV. СПб., 1845.

Михайловский-Данилевский А.И. Описание войны 1813 года, по высочайшему повелению. Ч. 1–2. СПб., 1840.

Михайловский-Данилевский А.И. Описание отечественной войны в 1812 г., по высочайшему повелению. Ч. 1–4. СПб., 1839.

Михайловский-Данилевский А.И. Описание первой войны императора Александра с Наполеоном в 1805 г. СПб., 1844.

Михайловский-Данилевский А.И. Описание похода во Франции в 1814. СПб., 1836.

Михайловский-Данилевский А.И. Описание турецкой войны в царствование императора Александра I с 1806 по 1812 год. Ч. 1–2. СПб., 1843.

Михайловский-Данилевский А.И. Отечественная война: Описание войны 1812–1815 гг., составленное по сочинению А.И. Михайловского-Данилевского. СПб, 1899.

Михайловский-Данилевский А.И. Полное собрание сочинений. Описание первой войны Императора Александра с Наполеоном в 1805 году. Описание второй войны Императора Александра с Наполеоном в 1806 и 1807 гг., по высочайшему повелению. СПб., 1849.

Михайловский-Данилевский А.И. Полное собрание сочинений. Описание войны 1813 года, по высочайшему повелению. СПб., 1850.

Михневич Н.П. 1812 г. на Руси. М., 1912.

Михневич Н.П. Бородинский бой 1812 г. М., 1912.

Михневич Н.П. На память об императоре Александре I и Отечественной войне юнкерам, кадетам, потешным и всем учащимся. М., 1912.

Михневич Н.П. Сто лет назад (26 августа 1812 г.). Великий день Бородина. СПб., 1912.

Мишле Ж. История XIX века. Т. 1–3. СПб., 1883–1883.

Мокряков П.Т. Отечественная война 1812 г. М., 1970.

Муньков Н.П. М.И. Кутузов — дипломат. М., 1962.

Муравьев-Апостол М.И. Декабрист М.И. Муравьев-Апостол: Воспоминания и письма. Пг., 1922.

Муратов Н.П. Исторический обзор Отечественной войны и ее причин 1812 г. Тамбов, 1912.

Мухин А.А. Отечественная война 1812 г. Иркутск, 1962.

Надлер В.К. Император Александр I и идея Священного союза. Т. 1–5. Харьков, 1886.

Наполеон Бонапарт. Альбом. М., 1994.

Наполеон Бонапарт. Египетский поход. СПб., 2000.

Наполеон Бонапарт. Максимы и мысли узника Святой Елены. М., 2000.

Наполеон с причетом своим, или характеристическое и биографическое описание властителя Франции и пресловутых его братьев, гражданских и военных чиновников, герцогов, маршалов и генералов, имевших участие и действие при вторжении Наполеона в Россию в 1812 году. М., 1813.

Наполеон. Воспоминания и военно-исторические произведения. СПб., 1994.

Наполеон. Избранные произведения. Т. 1. М., 1941.

Наполеон: Избранные произведения. М., 1956.

Нашествие Наполеона. Отечественная война 1812 г. Альбом репродукций в красках с картин известных художников с пояснительным текстом. СПб., 1912.

Нейман Л. Что было в России сто лет тому назад. М., 1912.

Нечволодов А. Очерк явлений войны в представлении полководца по письмам Наполеона за лето и осень 1813 года. Варшава, 1894.

Нечкина М.В. Михаил Кутузов. М., 1944.

Ниве А.П. Отечественная война. СПб., 1912, т. 1–5.

Ниве П. Великая Отечественная война 1812 г. М., 1912.

Николай Михайлович Великий Князь. Император Александр I. Т. 1–2. СПб., 1912.

Норов А.С. Война и мир. 1805–1812: С исторической точки зрения. По воспоминаниям современников. (По поводу сочинения графа Л.Н. Толстого «Война и мир»). СПб., 1868.

Носков Н.Д. Наполеон. История великого полководца. М., 1912.

Окуджава Б.Ш. Свидание с Бонапартом. М., 1985.

Олар А. Очерки и лекции по истории французской революции. СПб., 1908.

Олар А. Политическая история Французской революции. М., 1938.

Олар. Великая французская революция. Внутренняя история. М., 1918.

Орлик О.В. «Гроза 1812 года…». М, 1987.

Орлов М.Ф. Капитуляция Парижа. Политические сочинения. Письма. М., 1963.

Освободительная война 1813 против наполеоновского господства. Сборник документов. М., 1965.

Отечественная война 1812 г. Александр Благословенный. М., 1912.

Отечественная война 1812 г. Бородинский бой. М., 1912.

Отечественная война 1812 г. и русская литература XIX века. М., 1999.

Отечественная война 1812 г. Москва в 1812 г. М., 1912.

Отечественная война 1812 г. Народная война. М., 1912.

Отечественная война 1812 г. Нашествие французов. М., 1912.

Отечественная война 1812 г. Отступление французов. М., 1912.

Отечественная война 1812 года. Источники. Памятники. Проблемы. Материалы научной конференции. 1995–1996 гг. Бородино, 1997.

Отечественная война 1812 года. Источники. Памятники. Проблемы. Материалы VII Всероссийской научной конференции 1998 г. Бородино, 1999.

Отечественная война и ее причины и следствия. Иллюстрированный сборник. М., 1912.

Отечественная война и русское общество. Юбилейное издание. 1812–1912. Т. 1–7. М., 1911–1912.

Отечественная война. Альбом. 8 акварелей художн. А.П. Сафонова. Киев, 1912.

Отечественная война. Исторический очерк с рисунком. М., 1912.

Отечественная война. Материалы военно-исторического архива Главного штаба. Т. 1–22. СПб., 1900–1914.

Отступление Великой Армии Наполеона из России. Сборник статей. Малоярославец, 2000.

Павленко Н.Г. Русская артиллерия (1389–1812). М., 1940.

Павлова Л.Я. Декабристы — участники войн 1805–1814 гг. М., 1979.

Панчулидзев С.А. История Кавалергардов. 1724–1799–1899 гг. Т. 3 (Кавалергарды в царствование Императора Александра I). СПб., 1903.

Переписка императора Александра I с сестрой вел. кн. Екатериной Павловной. СПб., 1910.

Петухов В. Бой под Вязьмой в связи с общим обзором Отечественной войны 1812 г. Вязьма, 1912.

Пеэр Р. История Наполеона I. Т. 1–2. СПб., 1893.

Пименова Ф.К. Наполеон I. Историко-биографический очерк. М., 1912.

Пионтковский С.А. Очерки истории России в XIX и XX вв. Курс лекций. Харьков, 1930.

Писанко А.А. Вяземский бой 22 октября 1812 г. М., 1912.

Писарев А.А. Биографии штаб и обер-офицеров гренадерского Графа Аракчеева полка, положивших жизнь свою, защищая Государя и отечество в сражениях 1812–1814 гг. СПб., 1816.

Писарев А.А. Военные письма и замечания, относящиеся к незабвенному 1812 г. и последующим, писанные генерал-майором Писаревым. Т. 1–2. М., 1817.

Писаревский Г.Г. М.И. Кутузов. Баку, 1942.

Письма поэта-партизана Д.В. Давыдова к князю П.А. Вяземскому. Птг., 1917.

Пичета В. Причины Отечественной войны. Исторический очерк. М., 1912.

Погодин М.П. А.П. Ермолов: Материалы для его биографии. М., 1864.

Подашенко С.А. Памятники императору Александру I, а также героям и событиям Отечественной войны. М., 1912.

Подорожный Н.Е. Кутузов. М., 1942.

Подробный журнал исходящих бумаг Собственной канцелярии Главнокомандующего соединенными армиями генерал-фельдмаршала князя Кутузова-Смоленского в 1812 году. М., 1912.

Пожар Москвы. По воспоминаниям и запискам современников. М., 1911.

Познанский В.В. Очерк формирования русской национальной культуры: 1-я половина XIX в. М., 1975.

Покровский М.Н. Дипломатия и войны царской России в XIX столетии. Сборник. статей. М., 1923.

Полевой Н.А. История Наполеона. Т. 1–5. СПб., 1844.

Полевой Н.А. Повесть о великой битве Бородинской. СПб., 1844.

Поликарпов Н.П. Боевой календарь-ежедневник Отечественной войны 1812 года. Ч. 1. Перечень боевых столкновений русских армий с 4 июня по 31 августа 1812 года. М., 1913.

Поликарпов Н.П. К истории войны 1812 года. Забытые и неописанные военной историей сражения Отечественной войны 1812 года, вызвавшие своим ходом решительное (генеральное) сражение 26 августа 1812 года при селе Бородине. Выпуск 1–3. М., 1911.

Полководец Кутузов. Сборник статей. М., 1955.

Полная история семейственной и военной жизни Наполеона Бонапарте… Тушард Лафоса и Г.П. Коло. Ч. 1–4. М., 1832.

Полосин И.И. П.И. Багратион. М., 1948.

Понасенков Е.Н. Правда о войне 1812 года. М., 2004.

Пономарев М.В. Дипломатическая миссия Франции в Петербурге и русско-французские отношения в 1807–1812 годах. Автореф. дис. канд. ист. наук. М., 1944.

Попов А.Н. От Малоярославца до Березины. СПб., 1877.

Попов А.Н. Отечественная война 1812 г. М., 1905.

Попов А.Н. Французы в Москве. М., 1876.

Попов А.И. Великая армия в России. Погоня за миражом. Самара, 2002.

Поражение французов на севере или Военная история знаменитых подвигов российских полководцев и воинов против французов в 1812. М., 1814.

Потоцкий П. Гвардейская артиллерия в Бородинском бою. СПб., 1912.

Поход русской армии против Наполеона в 1813 году и освобождение Германии. / Сб. док. М., 1964.

Почко Н.А. Генерал Н.Н. Раевский. М., 1971.

Пресняков А.Е. Александр I. Пб., 1924.

Принц Евгений Богарне — вице-король Италии. 1781–1824. СПб., 1902.

Прунцов В.В. Бородинское сражение. М., 1947.

Пугачев В.В. Подготовка России к Отечественной войне 1812 г. Саратов, 1947.

Пунин Л.Н. Фельдмаршал Кутузов. М., 1957.

Пюибюск М.-Л. Письма о войне в России 1812 г. М., 1833.

Радожицкий И.Т. Походные записки артиллериста 1812 г.: Война в России. Киев, 1912.

Раевский А.Ф. Воспоминания о походах 1812 и 1813 гг. М., 1814.

Разин Е.А. История военного искусства. Т. 1–2. М., 1955.

Ревуненков В.Г. Наполеон и революция. 1789–1815. СПб., 1999.

Ремюза К. Мемуары г-жи де Ремюза (1802–1808). Т. 1–3. М., 1912.

Романов Д.М. Полководец Дохтуров. Тула, 1979.

Романовский В.Е. Наполеон I и Александр I до и после войны 1812 года. М., 1912.

Романовский В.Е. Отечественная война 1812 г. М., 1912.

Роос Г. С Наполеоном в Россию: Записки врача великой армии. М., 1912.

Россиев П. Русские освобождают Европу. М., 1912.

Россиев П. Сожженная Москва. М., 1912.

Российские самодержцы, 1801–1917. М., 1993.

Россия и Швеция: Документы и материалы. 1809–1818. М., 1985.

Россия первой половины XIX в. глазами иностранцев. Л., 1991.

Ростунов И.И. Отечественная война 1812 года. М., 1987.

Ростунов И.И. П.И. Багратион. М., 1957.

Руа И. Французы в России: Воспоминания о кампании 1812 г. и о двух годах плена в России. СПб., 1912.

Русская жизнь в эпоху Отечественной войны. Выставка гравюр и рисунков. СПб., 1912.

Рустам. Моя жизнь рядом с Наполеоном. Воспоминания мамелюка Рустама Раза, армянина. Ереван, 1997.

Рябков Г.Т. Крестьянское движение в Смоленской губернии в период разложения крепостничества. Смоленск, 1957.

Рязанцев А. Воспоминание очевидца о пребывании французов в Москве в 1812 г. С видом пожара Москвы. М., 1862.

Савицкий С.П. Отечественная война в Прибалтийском крае. Рига, 1912.

Садовников А. Бегство Наполеона из России. М., 1912.

Свербеев Д.Н. Записки Д.Н. Свербеева: (1799–1826). М., 1899.

Свечин А.А. История военного искусства. Ч. 1–3. М., 1922.

Свечин П. Дань величию России, лирические песни на победы минувшей войны и на возвращение наших войск в отечество. СПб., 1816.

Свечников М.С. Война 1812 года. Бородино. М., 1937.

Сегюр Ф. де. Поход в Москву в 1812 г.: Мемуары участника, французского генерала графа де Сегюра. М., 1911.

Сегюр Ф. де. Поход в Россию. Записки адъютанта императора Наполеона I. М., 1916.

Сегюр Ф. Мемуары. 12-й год. Поход в Москву 1812 г. М., 1912.

Сегюр Ф. Поход в Россию. Записки адъютанта Наполеона. М., 1912.

Семенова А.В. Великая французская революция и Россия (конец XVIII — 1-я четверть XIX в.). М., 1991.

Сен-Клудский журнал наполеоновых знаменитых дел… М., 1814.

Сент-Илер Э. Воспоминания о Наполеоне. М., 1840.

Сент-Илер Э.М. Наполеон на бивуаках, в Тюильри и на о-ве Св. Елены. Ч. 1–2. СПб., 1816.

Серебряков Г.В. Денис Давыдов. М., 1985.

Сивков К.В. Разгром Наполеона в России в 1812 г. М.—Л., 1941.

Симанский П.Н. Перед войной 1812 г. СПб., 1906.

Сироткин В.Г. Дуэль двух дипломатий: Россия и Франция в 1801–1812 гг. М., 1966.

Сироткин В.Г. Наполеон и Россия. М., 2000.

Сироткин В.Г. Отечественная война 1812 года. М., 1988.

Сироткин В.Г., Козлов В.Т. Традиции Бородина: память и памятники. М., 1989.

Скотт В. Жизнь Наполеона Бонапарта, императора французов. Ч. I–XIV. СПб., 1831.

Скугаревский А.П. Бородино. СПб., 1912.

Слоон В. Новое жизнеописание Наполеона I. Т. 1–2. М., 1997.

Смоленское дворянское ополчение 1812 г. Смоленск, 1912.

Собрание высочайших манифестов, грамот, указов, рескриптов… 1812, 1813, 1814, 1815 и 1816 гг. СПб., 1816.

Собрание резных изображений с медалей, представляющих знаменитейшие воинские действия, происходившие в 1812, 1813 и 1814 годах. СПб., 1818.

События Отечественной войны 1812 года на территории Калужской губернии. / Материалы научной конференции, посвященной 180-летию Малоярославецкого сражения. Малоярославец, 1993.

События Отечественной войны 1812 года на территории Калужской губернии. Проблемы изучения. Источники. Памятники. Сборник статей. Малоярославец, 1995.

Соколов О.В. Офицерский корпус французской армии при старом порядке и в период революции 1789–1799. / Автореф. дис. канд. ист. наук. СПб., 1991.

Сократова Т. Наполеон в России. М., 1912.

Соловьев И.А. Наполеон в ссылке (на о. Св. Елене). Для детей и юношества. М., 1912.

Соловьев Н.И. Рассказ о том, как Наполеон Бонапарт сделался царем. К столетнему юбилею французского года. Для народно-военного чтения. Бронницы, Моск. губ., 1912.

Соловьев Н.И. Юность Наполеона и начало его карьеры. М., 1912.

Соловьев С.М. Император Александр I: Политика. Дипломатия. СПб., 1877.

Сорель А. Европа и французская революция. Т. 1–8. СПб., 1892.

Сперанский В.Н. Военно-экономическая подготовка России к борьбе с Наполеоном в 1812–1814 гг. Автореф. дис. канд. ист. наук. Горький, 1968.

Стендаль А. Жизнь Наполеона. с/с в 5 т. Т. 3. М., 1993.

Столетие Отечественной войны. СПб., 1912.

Стрельский В.И. Сибирь в Отечественной войне 1812 г. Омск, 1942.

Строков А.А. История военного искусства. Капиталистическое общество от французской буржуазной революции до периода империализма. М., 1956.

Студитский И.М. Год великого испытания и мировой славы нашей Родины. Кострома, 1912.

Сухов В.Г. Краткий очерк истории военного искусства. М.—Л., 1929.

Талейран Ш.М. Мемуары. М.—Л., 1934.

Тарапыгин Ф.А. Год русской славы. СПб., 1912.

Тарле Е.В. Наполеон. М., 1939.

Тарле Е.В. Нашествие Наполеона на Россию. М., 1943.

Тарле Е.В. Талейран. М., 1962.

Тартаковский А.Г. 1812 год и русская мемуаристика: опыт источниковедческого изучения. М., 1980.

Тартаковский А.Г. Военная публицистика 1812 года. М., 1967.

Теплых. Отечественная война. М., 1912.

Тирион А. Воспоминания офицера… СПб., 1912.

Толычева Т. Рассказы о двенадцатом годе. М., 1877.

Трачевский А. Наполеон I. Первые шаги и консульство. М., 1912.

Троицкий Д.И. 12-й год. Очерки и рассказы из истории Отечественной войны. М., 1912.

Троицкий Д.И. Низложение Наполеона. М., 1904.

Троицкий Н.А. 1812. Великий год России. М., 1988.

Троицкий Н.А. Александр I и Наполеон. М., 1991.

Троицкий Н.А. Отечественная война 1812 года: История темы. Саратов, 1991.

Троицкий Н.А. Советская историография войны 1812 г. (Традиции. Стереотипы. Уроки). М., 1992.

Троицкий Н.А. Фельдмаршал М.И. Кутузов: легенда и реальность. Пособие к спецкурсу. Саратов, 1998.

Труайя А. Александр I или северный сфинкс. М., 1997.

Труды Московского отдела Имп. Рус. Воен. — Истор. общ-ва. Т. 4. Материалы по Отечественной войне; Боевой календарь-еженедельник Отечественной войны 1812 г. М., 1913.

Туган-Барановский Д.М. Наполеон и власть (эпоха консульства). Балашов, 1993.

Туган-Барановский Д.М. Наполеон и республиканцы: (из истории республиканской оппозиции во Франции в 1799–1812 гг.). Саратов, 1980.

Туган-Барановский Д.М. Республиканская оппозиция во Франции в период консульства и империи Наполеона I. 1799–1812 гг. Автореф. дис. канд. ист. наук. М., 1978.

Туган-Барановский Д.М. У истоков бонапартизма: Происхождение режима Наполеона I. Саратов, 1986.

Тьер А. История консульства и империи. Т. 1–5. СПб., 1846.

Тэн Н. Наполеон Бонапарт. М., 1912.

Тюлар Ж. Мюрат. М., 1993.

Урал в Отечественной войне 1812 г. Свердловск, 1945.

Ф.Я. Миркович 1789–1866: Его жизнеописание, составленное по собственным его запискам, воспоминаниям близких людей и подлинным документам. СПб., 1889.

Фадеев А.В. Отечественная война 1812 года. М., 1962.

Федоров-Давыдов А.А. Отечественная война 1812 г. М., 1910.

Федосова Е.И. Польский вопрос во внешней политике первой империи во Франции. М., 1980.

Фонвизин М.А. Записки Фон-Визина, очевидца смутных времен царствований Павла I, Александра I и Николая I. Лейпциг, 1859.

Французы в России. 1812 год по воспоминаниям современников-иностранцев. Т. 1–3. М., 1912.

Фриман Л. Воен. инжен. ген. — майор. Значение крепостей для обороны России. По опыту Отечественной войны в 1812 г. СПб., 1912.

Фэн А. Записки тысяча восемьсот двенадцатого года, служащие к истории Императора Наполеона, сочинение барона Фэна, состоявшего при нем секретарем-архивистом. Том I и II. СПб., 2017.

Фюзиль. Битва народов (под Лейпцигом в 1813 г.). Записки артистки. М., 1912.

Харботл Т. Битвы мировой истории. Словарь. М., 1993.

Харкевич В.И. Барклай де Толли в Отечественную войну после соединения армий под Смоленском. СПб., 1904.

Харкевич В.И. Война 1812 г.: от Немана до Смоленска. Вильна, 1901.

Хартли Д. Александр I. Ростов-на-Дону., 1996.

Хвостов В.М. Проблемы истории внешней политики России и международных отношений. М., 1977.

Цареубийство 11 марта 1801. [Записки участников и современников убийства Павла I]. М., 1990.

Цветков С.Н. Вывоз из Москвы государственных сокровищ в 1812 г. М., 1912.

Чандлер Д. Военные кампании Наполеона. Триумф и трагедия завоевателя. М., 1999.

Червяков Д.Е. Партизанское движение в период подготовки и проведения Кутузовым контрнаступления в 1812 г. М., 1953.

Черепнин И.П. Отечественная война. Очерк. СПб., 1912.

Черняк Е. Времен минувших заговоры. М., 1994.

Чичерин А.В. Дневник Александра Чичерина. 1812–1813. М., 1966.

Чулков Г.И. Императоры: психологические портреты. М., 1991.

Шаликов И.И. Историческое известие о пребывании в Москве французов 1812 года. М., 1813.

Шаррас И.-Р.-А. История кампании 1815 года. СПб., 1868.

Шатобриан Ф.Р. де. Замогильные записки. М., 1995.

Шедивы К. Меттерних против Наполеона. М., 1991.

Шиканов В.Н. Два сражения Пиренейской войны. М., 2000.

Шиканов В.Н. Под знаменами императора. Малоизвестные страницы наполеоновских войн. М., 1999.

Шиканов В.Н. Созвездие Наполеона. Маршалы Первой империи. М., 1999.

Шильдер Н.К. Император Александр I. Его жизнь и царствование. СПб., 1905.

Шильдер Н.К. Император Павел I. Историко-биографический очерк. СПб., 1901.

Шиман. Александр Первый. М., 1908.

Шишков А.С. Записки, мнения и переписка адмирала А.С. Шишкова. Берлин, 1870, т. 1.

Шишков А.С. Краткие записки адмирала А. Шишкова, веденные им во время пребывания его при блаженной памяти Государе Императоре Александре I в бывшую войну с французами в 1812 г. и последующих годах войну. СПб., 1832.

Шлоссер Ф.К. История восемнадцатого столетия и начала девятнадцатого до падения французской империи. Т. 1–8. СПб., 1856.

Шмидт Г. Виновники пожара Москвы 1812 г. Рига, 1912.

Шницлер И. Ростопчин и Кутузов: Россия в 1812 г. СПб., 1912.

Штейнгель В.И. Записки касательно составления и самого похода Санкт-Петербургского ополчения против врагов Отечества в 1812 и 1813 годах, с кратким обозрением всех происшествий, во время бедствия и спасения нашего Отечества случившихся, и с подробным описанием осады и взятия Данцига. Ч. 1–2. СПб., 1814–1815.

Эпоха наполеоновских войн: люди, события, идеи. Материалы III научной конференции. Москва, 27 апреля 2000 г. М., 2000.

Эпоха наполеоновских войн: люди, события, идеи. Материалы научной конференции. Москва, 24 апреля 1998 г. М., 1999.

Юбилейная Москва. Альбом. М., 1912.

Юбилейный сборник 1812 г.: Отечественная война, ее причины и исход.; Московский университет, Губернская гимназия и др. учебные заведения Москвы в 1812 г. М., 1912.

Библиография на иностранных языках

1809–1815: Memorial et archives de M. le baron Peyrusse, tresorier-general de la couronne pendant les cent-jours. Carcassonne, 1869.

Abbel J. L'Odyssee d'un carabinier a cheval. Bruxelles, 1969.

Adam A. Aus dem Leben eines Schlachtenmalers. Stuttgart, 1886.

Alexander R.A. Napoleon. L., 2001.

Aster H. Schilderungen der Kriegsereignisse in und vor Dresden, vom 7 Marz bis 28 August 1813. Dresden, Leipzig, 1844.

Aubry T.J. Souvenirs du 12-e chasseurs. P., 1889.

Aus dem Leben des majors Scheffel wahrend des Feldzuges in Russland 1812. // Meerheim R. Erlebnisse eines Veteranen der grossen Armee. Dresden, 1860.

Aus Metternichs nachgelassenen Papieren. 8 vols., Vienna, 1880–1889.

Auvray P. Souvenirs militaires. // Carnet de la Sabretache, 1919, p. 129–160, 193–208, 289–304, 353–368.

Aymes J.R. La guerre d’independance espagnole, 1808–1814. P., 1973.

Baker K.M. Inventing the French Revolution: Essays on French Political Culture in the 18th Century. Cambridge, 1990.

Barral G. «La sante» de Napoleon 1er. // La Chronique Medicale, 1900, № 7.

Bartlett C.J. Castlereagh. L., 1966.

Barton D.P. Bernadotte, Prince and King, 1810–1844. L., 1925.

Bausset L.F.J. de. Memoires anecdotiques sur interieur du palais et sur quelques evenements de l’empire de 1805 jusquau 1er mai 1814, pour servir a l’histoire de Napoleon. 4 vols., P., 1827–1829.

Bausset L.F.J. Memoires. Vol. II. P., 1829.

Beaulay H. Memoires d'un grenadier de la Grande Armee. P., 1907.

Beauvollier P.L. Memoires sur l'expedition de Russie. // Beauchamp A. de. Memoires secrets et inedits pour servir a l'histoire contemporaine. P., 1825, vol. II, p. 1–87.

Bell D.A. The First Total War: Napoleon’s Europe and the Birth of Modern Warfare. L., 2007.

Belliard A.D. Memoires. T. I. P., 1842.

Bellot de Kergorre A. Un commissaires des guerres… P., 1899.

Berdahl R. The Politics of the Prussian nobility: The Development of a Conservative Ideology, 1770–1848. Princeton, NJ, 1988.

Berding H. Napoleonische Herrschafts-und Gesellschaftspolitik im Konigreich Westfalen, 1807–1813. Gottingen, 1973.

Bergeron L. L’episode napoleonien. Aspects interieurs, 1799–1815. P., 1972.

Berges L. Resister a la conscription, 1798–1814. Le cas des departements aquitains. P., 2002.

Bernhardi T. von. Denkwurdigkeiten aus dem Leben von kaiserl russ. Generals der Infanterie Carl Friedrich Grafen von Toll. 4 vols., Leipzig, 1856–1858.

Berthezene P. Souvenirs militaires de la Republique et de l'Empire. T. 1–2. P., 1855.

Bertier de Sauvigny G. de. Metternich. P., 1986.

Bertolini B. La campagna di Russia e il Tramonto di Napoleone (1812–1815). Milano, 1940.

Bertran V. Memoires. Angers, 1909.

Bialkowski A. Pamietniki starego zolnierza (1806–1814). Warszawa, 1903.

Biot H.F. Episodes de la bataille de la Moscowa et du sejour a Moscou. // La carnet historique et litteraire, 15 mars 1900.

Biot H.F. Souvenirs anecdotiques et militaires du colonel Biot, aide-de-camp du general Pajol. P., 1901.

Bismarck F.W. Aufzeichnungen. Karlsruhe, 1847.

Blanning T.C.W. The French Revolution in Germany: Occupation and Resistance in the Rhineland, 1795–1802. Oxford, 1983.

Blaufarb R. The French Army, 1750–1820: Careers, Talents, Merit. Manchester, 2002.

Bodicker L. Die militarische Laufbahn. // Beicheft zum Militar-Wochenblatt. 1880.

Bonnet G. Journal. // Carnet de la Sabretache, 1912, p. 641–672.

Boudon J.-O. Histoire du consulat et de l’empire. P., 2000.

Boulart J.F. Memoires militaires sur les guerres de la Republique et de l'Empire. P., 1892.

Bourgeois R. Tableau de la campagne de Moscou en 1812. P., 1814.

Bourgoing P. Itineraire de Napoleon I. De Smorgoni a Paris. P., 1862.

Bourgoing P. Souvenirs militaires. P., 1864.

Brandt H. Aus dem Leben des Generals von Brandt. Th. I. B., 1870.

Breton A.D. Lettres de ma captivite en Russie. // Combats et captivite en Russie. Memoires et lettres de soldats francais. P., 1999, p. 101–140.

Briefe des Feldmarschalls Fursten Schwarzenberg an seine Frau, 1799–1816. Vienna, Leipzig, 1913.

British Diplomacy, 1813–1815. L., 1921.

Broers M. Europe under Napoleon, 1799–1815. L., 1996.

Broers M. Napoleonic Imperialism and the Savoyard Monarchy, 1776–1821: StateBuilding in Piedmont. Lampeter, 1997.

Broers M. The Napoleonic Empire in Italy, 1796–1814: Cultural Imperialism in a European Context? L., Basingstoke, 2005.

Broers M. The Politics of Religion in Napoleonic Italy: The War against God, 1801–1814. L., N.Y., 2002.

Butner. Beschreibung der Schicksale und Leidung… Nuremberg, 1831.

Cabanis A. La presse sous le consulat et l’empire, 1799–1814. P., 1975.

Cambaceres J.J. de. Memoires inedits. 2 vols., P., 1999.

Cambaceres. Lettres inedits a Napoleon. 2 vols., P., 1973.

Canitz und Dallwitz C.E.W. Denkschriften. Bd. I. B., 1888.

Castellane B. Journal. T. 1. P., 1895.

Caulaincourt A. Memoires. T. 1. P., 1933.

Chandler D.G. The Campaigns of Napoleon. L., 1966.

Cheron A. Memoires inedites sur la campagne de Russie. P., 2001.

Chlapowski D. Aus der Umgebung Bonapartes. B., 1910.

Choiseul-Gouffier S. Reminiscences sur l'empereur Alexandre I et sur l'empireur Napoleon I. P., 1862.

Clemens Metternich-Wilhelmina von Sagan. Ein Briefwechsel, 1813–1815. Graz, Cologne, 1966.

Coignet J.R. Les cahiers. P., 1894.

Collins I. Napoleon and his Parliaments, 1800–1815. L., 1979.

Combe M. Memoires sur la campagne de Russie. P., 1896.

Connelly O. Napoleon’s Satellite Kingdoms. N.Y., 1965.

Conrady L.W. Aus sturmischer Zeit. B., 1907.

Constantin P. Journal et Lettres de campagne. // Carnet de la Sabretache, 1925, p. 378–412, 443–474.

Correspondance de Marie-Louise, 1799–1814. Vienna, 1887.

Correspondance de Napoleon 1er, publiee par ordre de l’empereur Napoleon III. 32 vols., P., 1858–1870.

Courville X. de. Jomini, ou le devin de Napoleon. P., 1935.

Cronin V. Napoleon. L., 1971.

Crouzet F. L’economie britannique et le blocus continental, 1806–1813. 2 vols., P., 1958.

Crouzet F. Wars, Blockade and Economic Change in Europe, 1792–1815. // Journal of Economic History, 1964, 24:4.

Curely J.N. Itineraire d'un cavalier leger de Ia Grande Armee. P., 1887.

d’Arjuzon A. Caulaincourt, le confident de Napoleon. P., 2012.

Daudet E. L’exil et la mort du general Moreau. P., 1909.

D'Autancourt P. Notice historique sur le regiment des chevau-legers lanciers polonaise. // Rembowski A. Sources documentaires concernant l'histoire du regiment des chevau-legers de la Garde de Napoleon I. Varsovie, 1899.

Davis J.A. Naples and Napoleon: Southern Italy and the European Revolutions, 1780–1860. Oxford, 2006.

De Baudus M. Etudes sur Napoleon. T. 1–2. P., 1841.

Dedem de Gelder A. Memoires. Un general hollandais sous le Premier Empire. P., 1900.

Dellard J.P. Memoires militaires. P., 1892.

Denkwurdigkeiten des Generals der Infanterie Markgrafen Wilhelm von Baden aus den Feldzugen von 1809 bis 1815. Karlsruhe, 1864.

Denkwurdigkeiten des Markgrafen Wilhelm von Baden. Bd. I. Heidelberg, 1906.

Denniee P.P. Itineraire de l'empereur Napoleon… P., 1842.

Derrecagaix V.B. General. Le marechal Berthier, prince de Wagram et de Neuchatel. 2 vols., P., 1905.

Dillenius C. Beobachtung uber die Ruhr, welche im russischen Feldzug 1812 in der vereinigten Armee herrschte. Ludwigsburg, 1817.

Du Pouget S. Lettres et notes. // Carnet de la Sabretache, 1911.

Duffy C. Borodino and the War of 1812. L., 1972.

Dumas M. Souvenirs. T. 3. P., 1893.

Dumonceau F. Memoires. Vol. II. Bruxelles, 1960.

Dupuy V. Souvenirs militaires. P., 1892.

Dutheillet de Lamothe A. Memoires. Bruxelles, 1899.

Duverger P.T. Mes adventures. P., s. d.

Earl Stanhope. Notes of Conversations with the Duke of Wellington, 1831–1851. L., 1888.

Ellis G. Napoleon’s Continental Blockade: The Case of Alsace. Oxford, 1981.

Ellis G. The Napoleonic Empire. L., 1991.

Englund S. Napoleon: A Political Life. Cambridge, MA, 2004.

Ernouf A. Maret, duc de Bassano. P., 1878.

Esdaile C. Napoleon’s Wars: An International History, 1803–1815. L., 2007.

Esdaile C. The Peninsular War: A New History. L., 2002.

Esdaile C. The Spanish Army In The Peninsular War: The Causes, Experiences and Consequences of Military Humiliation. Manchester, 1988.

Everts H.P. Campagne et captivite en Russie. // Carnet de la Sabretache, 1901, p. 620–638, 686–702.

Fain A. Manuscrit de 1812. Bruxelles, 1827.

Fain A.J.F. Manuscrit de 1812, contenant le precis des evenements de cette annee, pour server a l’histoire de l’empereur Napoleon. 2 vols., P., 1827.

Fain A.J.F. Manuscrit de 1813. 2 vols., P., 1825.

Fain A.J.F. Manuscrit de 1814. P., 1825.

Fantin des Odoards L.F. Journal. Etapes d'un officier de la Grande Armee. P., 1895.

Fezenzac R. Journal de la campagne de Russie en 1812. P., 1849.

Fezenzac R. Souvenirs militaires de 1804 a 1814. P., 1870.

Fleck A. Beschreibung meiner Leiden… Hildensheim, 1845.

Fleischmann Ch. W. Denkwurdigkeiten eines wurttembergischen Offiziers aus dem Feldzuge im Jahre 1812. B., 1892.

Fleury de Chaboulon P.A.E. Memoires pour servir a l’histoire de la vie privee, du retour et du regne de Napoleon en 1815. 2 vols., L., 1820.

Flotow G. Journal des Operations de la division Preysing. // Fabry G. Campagne de Russie. 1812. T. III. P., 1902, p. 165–217.

Forrest A. Napoleon’s Men: The Soldiers of the Revolution and Empire. L., N.Y., 2002.

Forsyth M. Reason and Revolution: The Political Thought of the Abbe Sieyes. Leicester, 1987.

Friederich R. von. Die Befreiungskriege, 1813–1815. 2 vols., Berlin, 1911–1912.

Friedrich Gentz. Gesammelte Schriften. 12 vols., Hildesheim, Zurich, N.Y., Olms, 1997–2004.

Funck F. Erinnerungen aus dem Feldzuge des sachsischen Korps unter dem General Grafen Reynier im Jahre 1812. Dresden, Leipzig, 1829.

Furtenbach F. Aufzeichnungen. Nurnberg — Leipzig, 1912.

Gajewski F. Pamietniki. T. 1–2. Poznan, 1915.

Gardier L. Journal de campagne de Russie en 1812. P., 1999.

Geissler C. Geschichte des Regiments Herzoge zu Sachsen. Eisenach, 1840.

Gelderblom F.B. Wehrstand und Lehrstand, oder Erinnerungen. Elberfeld, 1847.

General Wilson’s Journal. L., 1964.

Giesse F. Kassel — Moskau — Kustrin. 1812–1813. Tagebuch wahrend des russisches Feldzuges… Leipzig, 1912.

Girod de l'Ain M. Dix ans de mes souvenirs militaires de 1805 a 1815. P., 1873.

Godard R. Memoires. P., 1895.

Godsey W.D., Nobles and Nation in Central Europe: Free Imperial Knights in the Age of Revolution. Cambridge, 2004.

Gothe Th. Aus dem Leben eines sachsischen Husaren und aus dessen Feldzugen 1809, 1812 und 1813 in Polen und Russland. Leipzig, 1853.

Gouvion Saint-Cyr L. Memoires pour servir a l'histoire militaire… T. 3. P., 1831.

Grab A. Napoleon and the Transformation of Europe. L., Basingstoke, 2003.

Grabowski J.I.T. Memoires militaires. P., 1907.

Gray M. Prussia in Transition: Society and Politics under the Stein Reform Ministry of 1808. Philadelphia, PN, 1986.

Griois L. Memoires militaires. Vol. II. P., 1909.

Gruber F.J. Der Obelis auf dem Carolinen-Platze in Munchen… Regensburg, 1834

Haars J.G. Ein Braunschweiger im russischen Feldzuge von 1812. Braunschwieg, 1897.

Hamel E. Histoire des deux conspirations du general Malet. P., 1873.

Handelsman M. Napoleon et la Pologne, 1806–1807. P., 1909.

Heckscher E. The Continental System: An Economic Interpretation. Oxford, 1922.

Henckens J.L. Memoires. La Haye, 1930.

Histoire de mon temps. Memoires du chancelier Pasquier. 6 vols., P., 1893–1895.

Hofreiter J. Die Bayern in Russland… Landshut, 1831.

Hogendorp D. Memoires. P., 1887.

Hohenhausen L. Biographie des generals von Ochs. Cassel, 1827.

Holdzendorf A. Erinnerungen aus dem Feldzuge des sachsischen corps im Jahre 1812, aus den Papieren des verstorbenen general-lieutenant von Funck. Dresden, 1831.

Holland Rose J. The Life of Napoleon I. L., 1901.

Hulot F. Le general Moreau, adversaire et victime de Napoleon. P., 2001.

Hulot F. Le marechal Ney. P., 2000.

Jacquemot P. Carnet de route d'un officier, d'artillerie (1812–1813). // Souvenirs et Memoires. 1899, p. 97–121.

Josselson M., Josselson D. The Commander: A Life of Barclay de Tolly. Oxford, 1980.

Journal du marechal de Castellane, 1804–1862. 5 vols., P., 1895–1897.

Kalckreuth J H. Der Feldzug nach Moskau im Jahre 1812 des konigi. Preuss. kombinirten Husaren-Regiments Nr. 2. // Zeitschrift fur Kunst, Wissenschaft und Geschichte des Krieges. Bd. 34, Hft. 4–8, 1835, s. 132–216.

Kausier F. Erlauternde Andeutungen, beigegeben zu dem Werke von Faber du Faur's. Stuttgart, 1845.

Kerchnawe H., Veltze A. Feldmarschall Karl Furst zu Schwarzenberg. Vienna, Leipzig, 1913.

Klier J.D. Russia Gathers her Jews: The Origins of the «Jewish Question» in Russia, 1772–1825. Dekalb, IL, 1986.

Kolaczkowski K. Wspomnienia. T. 1. Krakow, 1898.

Kraehe E. Metternich’s German Policy. 2 vols., Princeton, NJ, 1963–1983.

Kriegerleben des Johann von Borcke. B., 1888.

Kurz K.G.F. Die Wurtemberger in Russland. Esslingen, 1838.

La campagne de 1812. Memoires du Margrave de Bade. P., 1912.

La campagne de Russie. Extraits des memoires inedits du lieutenant general baron van Eerens. // Figaro illustre, 1896, janvier — fevrier.

La police secrete du premier empire. Bulletins quotidiens adresses par Savary a l’empereur, 1810–1814. 7 vols., P., 1997–2004.

La police secrete du premier empire. Bulletins quotidiens adresses par Fouche a l’empereur, 1804–1810. 5 vols., P., 1908–1964.

Labaume E. Relation complete de la campagne de Russie. P., 1820.

Lagneau L. Journal d'un chirurgien de la Grande armee. P., 1913.

Larrey D.J. Memoires. Vol. IV. P., 1817.

Las Cases E. de. Memorial de Sainte-Helene. 2 vols., P., 1961.

Lassus-Marcilly F.N. Notes sur la campagne de Russie. // Carnet de la Sabretache, 1914, p. 86–92.

Laugier C. Gli Italiani in Russia. Memorie di un ufiziale Italiano. Vol. III. Firenze, 1826.

Le Roy C.F.M. Souvenirs. Dijon, 1908.

Leggiere M.V. The Fall of Napoleon: The Allied Invasion of France, 1813–1814. Cambridge, 2007.

Legler Th. Polotzk und Beresina. // Muralt A., Legler Th. Beresina. Erinnerungen aus dem Feldzug Napoleons I in Russland 1812. Bern, 1942, s. 165–223.

Leifels H. Napoleons Zug nach Russland… Borken, 1906.

Leissnig W.L. Marche, Kriegs-ereignisse… Budissen, 1828.

Lejeune L.F. Memoires. Vol. II. P., 1895.

Lentz T. La conspiration du general Malet. 23 octobre 1812. P., 2012.

Lentz T. Napoleon diplomate. P., 2012.

Lentz T. Nouvelle histoire du premier empire. 4 vols., P., 2002–2010.

Les etapes de G. Bangofsky, officier lorrain. P., 1905.

Lettres et papiers du chancelier comte de Nesselrode, 1760–1850. 11 vols., P., 1904–1911.

Lettres inedites de Napoleon 1er. 2 vols., P., 1897.

Ley F. Alexander 1er et sa Sainte-Alliance, 1811–1825. P., 1975.

Leysser A.W. Denkwurdigkeiten aus den Briefen, geschrieben an den Ufer der Volga. // Meerheim R. Erlebnisse eines Veteranen der grossen Armee. Dresden, 1860, s. 243–301.

Lieven D. Russia against Napoleon: The Battle for Europe, 1807–1814. L., 2009.

Linsingen. Auszug aus dem Tagebuch. // Beihefte zum Militar-Wochenblatt. 1894, s. 268–298.

Lorencez G. Souvenirs militaires. P., 1902.

Lossberg F.W. Briefe in die Heimath… Cassel, 1844.

Lyautey H. La retraite de Russie. // La Revue des deux Mondes. 15.12.1962, 1.01, 15.01.1963.

Mansel P. Louis XVIII. L., 1981.

Marbot M. Memoires. Vol. III. P., 1891.

Martens C. Vor funfzig Jahren. Stuttgart, 1862.

Martin J.B. Lettres. // Combats et captivite en Russie. Memoires et lettres de soldats francais. P., 1999, p. 61–98.

Marzagalli S. Les boulevards de la fraude. Le negoce maritime et le blocus continental, 1806–1813. P., 1999.

Masson F. La vie et les conspirations du general Malet. P., 1921.

Meerheim R. Erlebnisse eines Veteranen der grossen Armee. Dresden, 1860.

Meier W. Erinnerungen aus den Feldzugen 1806–1815. Karlsruhe, 1854.

Memoires du general de Caulaincourt, duc de Vicence, grand ecuyer de l’empereur. 3 vols., P., 1933.

Memoires du general Freytag. T. 2. P., 1824, p. 167–177.

Memoires du general Lejeune. 2 vols., P., 1895.

Memoires du general Szymanowski. P., 1900.

Memoires du marechal Marmont, duc de Raguse de 1792 a 1841. 9 vols., P., 1857.

Memoires du prince de Talleyrand. 5 vols., P., 1891–1892.

Merkwurdige Tage… aus dem Tagebuch eines deutschen Officiers. Stuttgart, 1817.

Meyer J. Erzahlung der Schicksale und Kriesabenteuer. Gottingen, 1838.

Mikaberidze A. The Battle of Borodino: Napoleon against Kutuzov. L., 2012.

Minod Ch. F. Journal des campagnes et blessures. // Combats et captivite en Russie. Memoires et lettres de soldats francais. P., 1999, p. 35–58.

Montigni L.G. Souvenirs d'un officier de la Grande armee. P., 1833.

Morgenstern F. Kriegserinnerungen aus Westfalischer Zeit. Wolfenbuttel, 1912.

Muir R. Britain and the Defeat of Napoleon, 1807–1815. New Haven, L., 1996.

Muralt A. Der Marsch nach Moskau. // Muralt А., Legler Th. Berezina. Bern, 1942, s. 44–121.

Nafziger G. Napoleon at Lutzen and Bautzen. Chicago, 1992.

Napoleon Bonaparte. Correspondance generale. 13 vols., P., 2004–2016.

Napoleon. De la guerre. P., 2011.

Oncken W. Osterreich und Preussen im Befreiungskriege. 2 vols., Berlin, 1876–1879.

Osterreichs Theilnahme an den Befreiungskriegen. Vienna, 1887.

Paixans H.J. Retraite de Moscou. Metz, 1868.

Palmer A. Alexander 1. L., 1974.

Pamietniki St. Nalecz Malachowskiego. Poznan, 1885.

Pastroret A.D. De Vitebsk a la Beresina. // Revue de Paris. Avril 1902, p. 465–498.

Pelleport P. Souvenirs militaires et intimes. T. 1. P., 1857.

Peppler F. Schilderung meiner Gefangenschaft in Russland vom Jahre 1812 bis 1814. Worms, 1832.

Petiteau N. Les Francais et l’empire, 1799–1815. P., 2008.

Petre F.L. Napoleon’s Last Campaign in Germany. 1813. L., 1912.

Pigeard A. La conscription au temps de Napoleon, 1798–1814. P., 2003.

Pils F. Journal de marche du grenadier Pils (1804–1814), illustrations d’après les dessins originaux de Pils. P., 1895.

Pingaud L. Bernadotte, Napoleon et les Bourbons, 1797–1844. P., 1901.

Pini C.G. In Russia nel 1812. Memorie d'un ufficiale italiano Conte Cesare de Laugier de Bellecour. Livorno, 1913.

Pion des Loches A. Mes campagnes. P., 1888.

Planat de la Faye N.L. Vie de Planat de la Faye. P., 1895.

Pouget de Nadaillac A.F.S. Journal. // Carnet de la Sabretache, 1911, p. 555–560, 578–580.

Pouget F.R. Souvenirs de guerre. P., 1895.

Preysing-Moos M. Tagebuch. // Darstellung aus der bayerischen Kriegs- und Heeresgeschichte. Hft. 21. 1912, s. 24–56.

Preysing-Moos M. Tagebuch. Munchen, 1912.

Puibusque L.G. Lettres sur la guerre de Russie en 1812. P., 1816.

Recits de la captivite de l’empereur Napoleon a Ste-Helene, par M. le comte Montholon. 2 vols., P., 1847.

Reguinot. Le sergent isolee. P., 1831.

Roberts A. Napoleon. N.Y., 2014.

Roder F. Der Krieszug Napoleons gegen Russland im Jahre 1812. Leipzig, 1848.

Roder von Bomsdorf O.W. Mittheilungen. Th. I–II. Leipzig, 1816.

Roder von Diersburg K. Denkwurdigkeiten aus der Feldzugen 1809–1815. Karlsruhe, 1864.

Roeder Helen. The Ordeal of Captain Roeder, from the Diary of an Officer of the First Battalion of Hessian Lifeguards during the Moscow Campaign of 1812–1813, translated and edited from the original manuscript. L., 1960.

Roederer P.L. Notes d'un prisonnier en Russie. // La Revue de Paris. 1913, № 1, p. 116–149.

Roguet F. Memoires militaires. T. 4. P., 1865.

Roos H. Mit Napoleon in Russland. Stuttgart, 1911.

Rossetti M. Journal inedit. // Revue de France. 1931, № 9–10; 1932, № 1–4.

Rothenberg G. The Art of Warfare in the Age of Napoleon. L., 1977.

Roustam R. Souvenirs. P., 1911.

Rumigny M.Th. Souvenirs. P., 1921.

Ruppel E. Kriegsgefangen im Herzen Russland. B., 1912.

Sanguszko E. Pamietnik. Krakow, 1876.

Sauvage N.J. Relation de la Campagne de Russie. P., 1827.

Sayve A. de. Souvenirs de la Pologne et scenes militaires de campagne de 1812. P., 1833.

Schauroth W. Im Reinbund-Regiment… B., 1905.

Schehl C. Vom Rhein zur Moskwa 1812. Krefeld, 1957.

Schenck von Winterstedt C.Ch.L. Mittheilungen aus dem Leben. Celle, 1829.

Schicksale und Beobachtungen des Feldwebels von Toenges. Iserlohn, 1831.

Schumacher G. Souvenirs. P., s. d.

Schwarzenberg K. zu. Feldmarschall Furst Schwarzenberg, der Sieger von Leipzig. Vienna, 1964.

Scott F.D. Bernadotte and the Fall of Napoleon. Cambridge, 1934.

Segur Ph. de, General, comte. Histoire de Napoleon et de la grande armee pendant l’annee 1812. Brussels, 1825.

Sene C. Joseph Cambon (1756–1820). Le financier de la Revolution. P., 1987.

Sherwig J.M. Guineas and Gunpowder: British Foreign Aid in the War with France, 1793–1815. Cambridge, MA, 1969.

Soden F. Betrag zur Geschichte des Kneges in den Jahren 1812 und 1813. Arnstadt, 1821.

Soden F. Memoiren aus russischen Kriegsgefangenschaft von zwei deutschen Offizieren. Bd. 1–2. Regensburg, 1831–1832.

Soltyk R. Napoleon en 1812. P., 1836.

Souvenirs du marechal Macdonald, duc de Tarente. P., 1892.

Steinmuller J. Tagebuch. Heidelberg, 1904.

Suckow K. Aus meinen Soldatenleben. Leipzig, 1862.

Suckow K. Fragments de ma vie. D'Iena a Moscou. P., 1901.

Tagebuch des Lieutenants Anton Vossen, vornehmlich uber den Krieg in Russland 1812. Marburg, 1892.

Tascher M. Journal de campagne d'un cousin de l'imperatrice. P., 1933.

Test F.A. Souvenirs. // Carnet de la Sabretache, 1911, p. 662–672, 740–752.

The Bee and the Eagle: Napoleonic France and the End of the Holy Roman Empire, 1806. L., Basingstoke, 2009.

Thirion A. Souvenirs militaires. Paris-Nancy, 1892.

Thiry J. La campagne de 1812. P., 1969.

Thiry J. La chute de Napoleon 1er. Lutzen et Bautzen. P., 1971.

Thurn und Taxis A. Aus drei Feldzugen. Leipzig, 1912.

Tulard J. Le grand empire, 1804–1815. P., 1982.

Tulard J. Napoleon ou le mythe du sauveur. P., 1977.

Vane (Stewart) C.W., marquess of Londonderry, Lieutenant-general. Narrative of the War in Germany and France in 1813 and 1814. L., 1830.

Vangerow H.H. Kriegsgefangenschaft anno 1812/13 in Russland. Erlebnisse des Regensburger Oberlieutenant Johann Baptiste Nagel. // Regensburger Almanach. Bd. 26. 1993, s. 248–257.

Vieillot R. Souvenirs d'un prisonnier en Russie. Luneray, 1996.

Villemain A.F. Souvenirs contemporains d'histoire et de literature. Vol. I. P., 1854.

Vionnet de Maringone L.J. Souvenirs. P., 1913.

Volgmann. Merkwurdiger Ruckzug des Marschals Ney… Minerva. Bd. I. Leipzig, 1815, s. 404–434.

Vossler H.A. With Napoleon in Russia 1812. L., 1969.

Wachsmuth J. Geschichte meiner Kriegsgefangenschaft… Magdeburg, 1910.

Wagner F.L. Tagebuch. // Jahrbucher fur die deutsche Armee und Marine. Bd. 111. B., 1899, s. 198–221.

Wandycz P. The Lands of Partitioned Poland, 1795–1918. Seattle, WA, 1974.

Waresquiel E. de. Talleyrand. Le prince immobile. P., 2003.

Wedel C.A. Geschichte eines Officiers im Kriege gegen Russland 1812. B., 1897.

Wesemann J. Kanonier der Keiser. Koln, 1971.

Weyssenhoff J. Pamietnik. Warszawa, 1904, s. 132–157.

Woloch I. Napoleonic Conscription: State Power and Civil Society. // Past and Present, 1986, vol. 111, May.

Yelin Ch. In Russland 1812. Munchen, 1911.

Young P. Napoleon’s Marshals. L., 1973.

Zaleski M. Pamietniki. Poznan, 1889.

Zaluski J. Les chevau-legers polonais de la garde dans la campagne de 1812. // Carnet de la Sabretache, 1897, p. 485–495, 521–533, 601–615.

Zamoyski A. Rites of Peace: The Fall of Napoleon and the Congress of Vienna. L., 2007.

Zamoyski A. 1812: Napoleon’s Fatal March on Moscow. L., 2004.

Zawadski W.H. A Man of Honour: Adam Czartoryski as a Statesman of Russia and Poland, 1795–1831. Oxford, 1993.

Zeller G. La monarchie d’ancien regime et les frontieres naturelles. // Revue d’histoire moderne, 1933, vol. 8.

Zimmermann Ch.C. Bis nach Sibirien. Erinnerungen aus dem Feldzuge nach Russland und aus der Gefangenschaft 1812–1814. Hannover, 1863.

Zimmermann P. Erinnerungen aus den Feldzugen der bergischen Truppen in Spanien und Russland. Dusseldorf, 1840.

Книги, статьи, документальные фильмы и интервью Е.Н. Понасенкова, посвященные эпохе Наполеона и войне 1812 года

Книги

Понасенков Е.Н. Правда о войне 1812 года. М., 2004.

Понасенков Е.Н. Танго в одиночестве или мемуары 25-летнего. М., 2007 (глава «Наполеон», с. 27–33, глава «МГУ», с. 48–58 и др.)

Научные статьи

Понасенков Е.Н. Неизбежно сбывшаяся история или критические точки истории России начала XIX века. // Труды научной конференции «Ломоносов — 2001». История. М., 2001, с. 30–31.

Понасенков Е.Н. К вопросу о характере наполеоновских войн. // Труды научной конференции студентов и аспирантов: Ломоносов — 2001, М.: Изд-во МГУ, 2001, c. 209–212.

Понасенков Е.Н., Сироткин В.Г. Наполеоновские войны и русская кампания 1812 года. // Эпоха наполеоновских войн: люди, события, идеи: Материалы IV научной конференции. Москва, 26 апреля 2001 г., М.: Музей-панорама «Бородинская битва», 2001, c. 44–76.

Понасенков Е.Н. Что такое бонапартизм? // Труды научной конференции студентов и аспирантов: Ломоносов — 2002., М.: Изд-во МГУ, 2002, c. 196–199.

Понасенков Е.Н. Никто не трудится с усердием. Местная администрация на территории, занятой Великой армией. // Родина, 2002, № 8, c. 94–96.

Понасенков Е.Н. Размышления к юбилею: что мы знаем о войне 1812 года? // Эпоха наполеоновских войн: люди, события, идеи: Материалы V научной конференции. Москва, 25 апреля 2002 г., М.: Музей-панорама «Бородинская битва», 2002, с. 102–126.

Понасенков Е.Н. Экономические предпосылки кризиса тильзитской системы в России (1807–1812 гг.) и причины войны 1812 г. // Экономическая история: Обозрение, вып. 8, 2002, с. 132–140.

Ponasénkov E.N. Les problems des relations entre la Russie et l̕ Autriche dans le cadre de la direction européenne de la politique extérieur du tsar Alexandre I: 1801–1804. // Instruction. Culture. Société. La France et la Russie au debut du XIX-e siècle. Colloque international. Musée Historique d̕ Etat, Musée de L̕ Armée(France), Paris, 2002.

Понасенков Е.Н. О модернизации в изучении наполеоновских войн. // Наполеон. Легенда и реальность. Материалы научных конференций и наполеоновских чтений. 1996–1998, М.: Изд-во Минувшее, 2003, c. 21–26.

Понасенков Е.Н. Организация местного управления на территории, занятой Великой армией Наполеона в ходе кампании 1812 г. // Наполеон. Легенда и реальность. Материалы научных конференций и наполеоновских чтений 1996–1998, М.: Изд-во Минувшее, 2003, c. 64–81.

Понасенков Е.Н. Проблема русско-австрийских отношений в рамках европейского направления внешней политики Александра I (1801–1804 гг.). // Россия и Франция в начале XIX столетия. Просвещение. Культура. Общество. Доклады и сообщения участников международного научного коллоквиума, организованного Государственным историческим музеем совместно с Музеем Армии и Фондом Наполеона (Франция), состоявшегося 2–3 декабря 2002 г. в Москве. М., 2004, с. 128–152.

Понасенков Е.Н. Две модели реформирования Европы: Наполеон и Александр I. // Заграничные походы русской армии 1813–1814 гг. и реформирование Европы. (Бюллетень Научного совета Российской академии наук «История международных отношений и внешней политики России»; Вып. 5). М.: Изд. центр Института российской истории РАН, 2015, c. 27–35.

Понасенков Е.Н., Сакоян Т.А. Характер и цели антифранцузских коалиций. // Мхитар Гош, 2015, вып. 2 (43), c. 186–193.

Научно-популярные и публицистические статьи

Понасенков Е. Не все коту масленица. // Родина, 2003, № 10, с. 20.

Понасенков Е. «Нашей армией командует бездарнейший из вождей». // Коммерсантъ-Власть, 2003, № 34 (537), c. 60–64.

Понасенков Е. Прививка от демократии. // Коммерсантъ-Власть, 2003, № 13 (516), c. 28–29.

Понасенков Е. Российские пенсионеры: они сражались за Наполеона. // Коммерсантъ-Власть, 2005, № 6 (609), с. 72.

Понасенков Е.Н. Поэзия не равняется рифме, а искусство — бытовухе. // «Рейтар. Военно-исторический журнал», № 17, 2005, с. 222–223.

Понасенков Е. Змей попутал. // Коммерсантъ-Власть, 2006, № 25, с. 60–61.

Понасенков Е. Невский проект. // Коммерсантъ-Власть, 2008, № 16, с. 53.

Понасенков Е.Н. Гори, гори, моя Москва! // Коммерсант-Власть. 2010, № 29, с. 28–29.

Понасенков Е. Наполеон Бонапарт — кавалер Ордена Святого Андрея Первозванного! // Аргументы недели, 2010, № 39 (229), 7 окт.

Понасенков Е. Бонапартия сказала: надо! // Коммерсантъ-Власть, 2011, № 8, с. 17–22.

Понасенков Е. Русское общество и его нравы в эпоху войны 1812 года. // millionaire.ru, 2017, февраль — март, с. 32–37.

Понасенков Е. Мое бесконечное путешествие в Рим. // millionaire.ru, 2017, сентябрь — октябрь, с. 84–87.

Понасенков Е. Вандализм и созидание в эпоху Великой французской революции. // Охраняется государством, декабрь 2017.

Интервью Евгения Понасенкова

Шарапова М. Очередное нашествие Наполеона. Все гениальное просто. // Elle, апрель 1998, с. 56.

Уварова М. Просто гений. // Огонек, ноябрь 2002, с. 60–61.

Сагдатов А. Ищите истину в искусстве. // Газета «Союз. Беларусь — Россия», 4.10.2007, № 330.

Алов А. Недаром помнит вся Россия… // Аргументы недели, 02.09.2010, № 34 (224).

Историк Евгений Понасенков: «В войне 1812 года власть поимела россиян!». Интервью Дмитрию Быкову. // Собеседник, № 34, 17 сентября 2012.

Шолль С. Война и миф. 200 лет назад Наполеон на Березине «потерпел победу»: интервью с Евгением Понасенковым. // Московский комсомолец, № 26104, 28 ноября 2012.

Lasserre I. Le Kremlin revisite la bataille de Borodino. // Le Figaro, 23.07. 2013, p. 12.

Евгений Понасенков о войне 1812 года в ресурсах Интернета

— «Две модели реформирования Европы: Наполеон и Александр I (Е. Понасенков)» (доклад на заседании Научного Совета РАН «История международных отношений и внешней политики России» 26 июня 2014 г.):

— Статья: «Почему войну 1812 года никак нельзя назвать „отечественной“» (опубликована на сайте исторического журнала «Дилетант» в августе 2012 г., доступна на персональном сайте Е. Понасенкова: /)

— Авторский документальный цикл «Правда о войне 1812 года» (ТВ-КП, 2012 г.),

7 серий:

— Документальный фильм к юбилею войны 1812 г. (т/к «ВКТ», 2011 г.):

— Документальный фильм о разведке в 1812 году (т/к «Культура», 2010 г.):

— Лекция «Наполеон Бонапарт и современность» на телеканале «Дождь» (июль 2011 г.):

— «Е. Понасенков: лекция о 1812 годе и Бородино на „Дожде“, Battle of Borodino»

(телеканал «Дождь», сентябрь 2012 г.):

— Телецикл «Драматургия истории»: 24 серии (т/к «Ваше общественное телевидение», 2013 г.):

— «Первая карта и документы Бородинского сражения в студии: интервью Евгения Понасенкова» («Совершенно секретно», октябрь 2017 г.):

— Интервью «Тайны Наполеона Бонапарта» на телеканале «Совершенно секретно» (2010 г.):

— «Наполеон — герой поколения Лермонтова, лекция Е. Понасенкова»

(3 ноября 2014 г.):

— Беседа о войне 1812 года с директором (на момент записи) Института российской истории РАН А.Н. Сахаровым (Интернет-портал «Здоровье. Образование. Воспитание», 2009 г.):

— Интервью «Новые факты о войне 1812 года» (т/к «Москва-24», 2012 г.):

— Интервью «Мифы и факты войны 1812 года» (ТВ-КП, 2010):

— Интервью о 1812 годе (т/к «Доверие», 2010 г.):

— Почему в 1812 году Наполеон пошел не на Петербург, а на Москву

(интервью Наталье Арутюновой, 5 ноября 2015 г.):

— «Историк Е. Понасенков громит демагогов на тему Бородинского сражения: 2017 г.!» (телеканал «Царьград», 26.08.2017 г.):

— Тема «Кто сжег Москву» на ток-шоу «Слово за слово» (т/к «Мир», 2010 г.):

— Тема «Давным-давно» в ток-шоу «Ночной молодежный канал» (т/к «Столица», 2010 г.):

— Тема казачества на Руси и в 1812 г. в ток-шоу «Ночной молодежный канал» (т/к «Столица», 2010 г.):

— Интервью радиостанции «Комсомольская правда» (2010 г.):

— Интервью газете «Мир новостей» (31.08.2012):

-1.php

— Интервью газете «Аргументы недели» (02.09.2010):

— Статья в газете «Аргументы недели» (07.10.2010):

— Статья в журнале «Коммерсантъ — Власть» (28.02.2011 г.):

— Статья о «казаках-разбойниках» в 1812–2012 гг. (14.08.2012):

-echo/

— Понасенков Е. Откуда взялся исламский терроризм и что ожидать нам и западу в будущем? // Статья на сайте журнал millionaire.ru, 28.09.2017:

/откуда-взялся-исламский-терроризм-и-ч/

— Понасенков Е. Почему Кутузов проиграл Бородино и с позором сдал Москву? // Статья на сайте журнал millionaire.ru, 08.09.2017: /почему-кутузов-проиграл-бородино-и-с-п-2/

— Персональный блог Е. Понасенкова на сайте «Эха Москвы»:

/

— Группа в Фейсбуке «1812–2012»: / !/groups/156863834366958/

— Группа в Фейсбуке «Война 1812 года»:

=%D0%B2%D0%BE%D0%B9%D0%BD%D0%B0%201812%20%D0%B3%D0%BE%D0%B4%D0%B0

— Группа в Фейсбуке «Наполеон»: / !/groups/137546972944459/

— Персональная страница Е. Понасенкова в Фейсбуке:

— Официальный сайт: /

— Персональный канал Е. Понасенкова в YouTube:

— Канал здравого смысла: блог Евгения Понасенкова

(-B2mtk9ZYgbGug)

Современные наполеоновские организации

Даже когда я уйду, я останусь жить в умах людей, как путеводная звезда их борьбы за свои права, мое имя станет их военным кличем, девизом их надежд.

Наполеон, апрель 1816 г.

…И миру вечную свободу

Из мрака ссылки завещал.

А. С. Пушкин о Наполеоне, 1821 г.

При жизни Наполеон не смог завоевать мир, после смерти же он им владеет.

Франсуа Рене де Шатобриан, 1848 г.

Значение той или иной личности или явления в мировой Истории выявляет Время. В этом смысле время есть настоящий ученый, лучший аналитик! С течением лет и событий мы понимаем, что было важно, а что — нет, что прошло проверку опытом — а что стало трухой и пылью. Я, наверное, первый из моих коллег потратил изрядное время, чтобы создать список наполеоновских научных и общественных организаций, всевозможных обществ разной степени солидности — но все они характеризуют интерес людей самых разных стран, наций, профессий и возрастов к личности императора французов. Феноменальное число подобных объединений лучше всего свидетельствует о том, кого мы должны, с объективной точки зрения, считать победителем в той продолжительной войне, одним из актов которой стали совершенно разные по жанру события 1812 года. Подчеркну: никаких подобных организаций — и тем более в таком невероятном количестве, посвященных изучению деятельности или просто почитанию, к примеру, имени царя Александра I, М. И. Кутузова или прочих российских генералов или часто вымышленных «крестьян-партизан» в мире не существует.

При этом подчеркну: сам я не являюсь членом ни одной из них (несмотря на настоятельные приглашения), поэтому автора данной монографии сложно заподозрить в необъективности или личных пристрастиях.

I. Научные организации.

Académie Napoléon. Академия Наполеона, Рерьё, Франция.

Centre d’Etudes et de Recherches sur le Bonapartisme (C.E.R.B.). Центр изучения и исследования бонапартизма, Фрамбуаз, Франция.

Centre d’Études Napoléoniennes. Центр наполеоновских исследований, Ренн, Франция.

First Empire Academy for Napoleonic Studies. Академия Первой империи по изучению Наполеона, Бостон, США.

Fondation Napoléon. Фонд Наполеона, Париж, Франция.

Institut Napoléon. Институт Наполеона, Париж, Франция.

Instituto Napoleónico México-Francia (INMF). Наполеоновский мексикано-французский Институт, Мехико, Мексика.

Institute on Napoleon and the French Revolution. Институт Наполеона и Французской Революции, Флорида, США.

Ośrodek Studiów Epoki Napoleońskiej Akademii Humanistycznej imienia Aleksandra Gieysztora. Центр исследований наполеоновской эпохи Гуманитарной Академии имени Александра Гейштора, Пултуск, Польша.

II. Исторические общества, ассоциации.

Amis du Musée de l’Empéri. Друзья музея Империи, Франция.

Amis du Patrimoine Napoléonien. Друзья наполеоновского достояния, Вилье-Сюр-Марн, Франция.

Amitiés Internationales Napoléoniennes. Международное наполеоновское содружество, Лион, Франция.

Asociación Napoleónica Española. Наполеоновская испанская ассоциация, Ла-Корунья, Испания.

Asociación Napoleónica Valenciana. Наполеоновская валенсийская ассоциация, Валенсия, Испания.

Association Belge Napoléonienne (ABN). Наполеоновская бельгийская ассоциация, Флёрюс, Бельгия.

Association de la Société Civile d'Empire. Ассоциация гражданского общества Империи, Франция.

Association Franco-Européenne de Waterloo (AFEW). Франко-европейская ассоциация Ватерлоо, Лувен-ла-Нёв, Бельгия.

Association Bonaparte à Valence. Ассоциация Бонапарта в Валансе, Валанс, Франция.

Association Napoléonienne sur la Vie des Officiers (ANVO). Наполеоновская ассоциация, посвященная жизни офицеров, Франция.

Association Pour La Conservation Des Monuments Napoléoniens (ACMN). Ассоциация сохранения наполеоновских памятников, Лилль, Франция.

Associazione Napoleonica d'Italia. Наполеоновская ассоциация Италии, Верона, Италия.

Central European Napoleonic Society (CENS). Центральноевропейское Наполеоновское общество, Чехия.

Comité Mondial Napoléon. Мировой наполеоновский комитет, Франция.

European Napoleonic Association. Европейская наполеоновская ассоциация, Вена, Австрия.

Fédération Européenne des Cités Napoléoniennes. Европейская федерация наполеоновских городов, Ла-Рош-сюр-Йон, Франция.

International Napoleonic Society. Международное Наполеоновское общество, Монреаль, Канада.

Israeli Society for Napoleonic Research. Израильское общество наполеоновских исследований, Израиль.

Les Immortels: défenseurs du souvenir impérial à l'île d'Elbe (Li). Бессмертные: защитники памяти императора на острове Эльба (Li), Италия.

Napoleonic Association. Наполеоновская ассоциация, Великобритания.

Napoleonic Association of the Netherlands. Наполеоновская ассоциация Нидерландов, Нидерланды.

Napoleonic Grand Alliance (NGA). Большой наполеоновский альянс.

Napoleonic Historical Society. Наполеоновское историческое общество, Чикаго, США.

Napoleonic Society of America. Наполеоновское общество Америки, Клируотер, США.

Napoleonic Society of Georgia. Наполеоновское общество Грузии, Грузия.

Napoleonic Society of India. Наполеоновское общество Индии, Индия.

Napoleonic Society of Ireland. Наполеоновское общество Ирландии, Ирландия.

Rétablissement de la République et retour à l'Empire. Восстановление Республики и возвращение к Империи, Франция.

Societe Belge d'Etudes Napoleoniennes (S.B.E.N.). Бельгийское общество изучения наполеоновской эпохи, Бельгия.

Société des Amis de Malmaison. Общество друзей Мальмезона, Рюэй-Мальмезон, Франция.

Société des Amis du musée de l'Armée. Общество друзей музея Армии, Париж, Франция.

Société des Etudes Historiques Révolutionnaires et Impériale (S.E.H.R.I.). Общество изучения истории революции и империи, Бурк-ан-Брес, Франция.

Souvenir Napoléonien. Ревнители памяти Наполеона, Париж, Франция.

Unione Napoleonica Illuminista. Союз наполеоновского просвещения, Рим, Италия.

Vosges Napoléoniennes. Наполеоновские Вогезы, Гольбе, Франция.

III. Бонапартистскиеорганизации.

American Bonapartist Committee. Американский бонапартистский комитет, США.

Comité Bonapartiste Oriental. Восточный бонапартистский комитет, Россия, Казахстан, Беларусь, Украина, Болгария, Израиль.

Comité Central Bonapartiste (CCB). Центральный бонапартистский комитет, Аяччо, Корсика.

Deutsche Bonapartistische Vereinigung. Немецкое бонапартистское объединение, ФРГ.

France Bonapartiste. Бонапартистская Франция, Лион, Франция.

Ligue Bonapartiste. Бонапартистская лига, Нидерланды.

Mouvement Bonapartiste. Бонапартистское движение, Франция.

Mouvement des Jeunes Bonapartistes. Движение молодых бонапартистов, Франция.

Movimiento Bonapartista Mexicano. Мексиканское бонапартистское движение, Мексика.

North American Bonapartist League. Североамериканская бонапартистская лига, Энон, США.

Renouveau Bonapartiste. Бонапартистское возрождение, Франция.

Union Bonapartiste. Союз бонапартистов, Франция.

Бонапартистская лига (Восточная Европа), Россия, Казахстан, Беларусь, Украина, Болгария.

IV. Наполеоновские проекты.

Napoleon Fashion Awards Inc. Наполеоновские премии в сфере моды, Монреаль, Канада.

Napoleon Trust Fund. Целевой фонд Наполеона, Женева, Швейцария.

Napoleonland. Наполеонленд, Креси-ла-Шапель, Франция.

Project Austerlitz. Проект Аустерлиц, Чехия.

Project Hougomount. Проект Угомон, Бельгия.

V. Другие наполеоновские клубы по интересам.

a) Реконструкция эпохи

Epoche Napoleon. Эпоха Наполеона, Дуйсбург, ФРГ.

NJFirstEmpire. Первая империя (Нью-Джерси), Нью-Джерси, США.

Sur les Traces De l'Empire (S.T.D.E.). По следам Империи.

b) Ордена

Lodge Napoleon Bonaparte. Ложа Наполеона Бонапарта, Белвью, США.

Ordine Sovrano della Corona di Ferro. Суверенный орден Железной Короны, Италия.

c) Интернет-сообщества

Napoleonic Society at Facebook. Наполеоновское общество в Фейсбуке.

Наполеоновское сообщество Интернета.

VI. Организации, посвященные соратникам, наследникам и преемникам Наполеона I.

Наполеон III

Amis de Napoleon III. Друзья Наполеона III, Париж, Франция.

Académie du Second Empire. Академия Второй империи, Париж, Франция.

Association Espace Napoleon III. Вселенная Наполеона III, Сольферино, Италия.

Наполеон IV

Partisans du Prince Impérial. Сторонники императорского принца, Франция.

Луи Бонапарт

Louis Bonaparte Society. Общество Луи Бонапарта, Утрехт, Нидерланды.

Шарль Люсьен Бонапарт

Associazione «Carlo Luciano Bonaparte». Ассоциация «Карло Лучиано Бонапарте», Италия.

Иоахим Мюрат (Жоашéн Мюрá)

Amici Murat Onlus. Некоммерческая организация друзей Мюрата, Италия.

Centro studi Gioacchino e Napoleone. Исследовательский центр Джоакино и Наполеона, Италия.

Murattiani. Мюратисты, Италия.

Фонд Мюрата в Грузии, Зугдиди, Грузия.

Луи Николя Даву

Souvenir du Maréchal Davout. Воспоминание о маршале Даву, Савиньи-сюр-Орж, Франция.

Документы

«Рабство существует в России потому, что Император не может без него царствовать. По множеству причин Россия была неизбежно отстранена от всеобщего развития цивилизации, исходящей из Рима».

Писатель, посол Сардинии в России (1803–1817 гг.) Жозеф Мари де Местр

«Суди сама, до какого падения дошла наша армия, если старик унтер-офицер и простой солдат остаются во Франции, а из конно-гвардейскаго полка в одну ночь дезертировало 60 человек с оружием в руках и лошадьми. Они уходят к фермерам, которые не только хорошо платят им, но еще отдают за них своих дочерей».

Из письма Ф. В. Ростопчина жене (1814 г.)

Живое слово исторического документа, с моей точки зрения, является непременной компонентой любого исследования: читатель должен чувствовать ритм и атмосферу эпохи, характер исторических персонажей.

Я полагаю верным открыть раздел, посвященный документам войны 1812 года, свидетельствами эпохи Великой французской революции: только они могут наглядно показать читателю ту катастрофическую пропасть, которая разделяла Францию с остальной Европой и, в первую очередь, с Россией. С той страной, где людей продавали, как вещи, меняли, отправляли в Сибирь, где даже дворяне должны были с унизительной покорностью (если не с благоговением…) смотреть, к примеру, на то, как царь вступил в интимную связь с их женами, где ни у кого (де-факто) не было ничего частного, неприкосновенного: ни собственности и ни жизни.

Первый из публикуемых документов тем более важен, что даже в отношении более развитого (по сравнению с российским) французского общества знаменитый поэт Артюр Рембо (1854–1891) мог сказать следующее:

«Только после принятия „Декларации прав человека и гражданина“ эти мужланы (французы — прим. моё, Е. П.) подняли глаза от своей драгоценной земли и увидели, что кроме нее в мире еще что-то есть».[49]

А еще в 1790 году российский профессорско-консервативный «Политический журнал» (ч. 1, кн. 1, с. 3), как ни странно, опубликовал такое замечание:

«В 1789 году весь свет потрясен был столь сильно, что везде открылись чрезвычайные движения, и произошло в Европе начало новой эпохи человеческого рода. После многих столетий 1789 год есть самый достопамятный».

Декларация прав человека и гражданина (текст, принятый Учредительным собранием 26 августа 1789 г.)

Статья 1

Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах. Общественные различия могут основываться лишь на общей пользе.

Статья 2

Цель всякого политического союза — обеспечение естественных и неотъемлемых прав человека. Таковые — свобода, собственность, безопасность и сопротивление угнетению.

Статья 3

Источником суверенной власти является нация. Никакие учреждения, ни один индивид не могут обладать властью, которая не исходит явно от нации.

Статья 4

Свобода состоит в возможности делать все, что не наносит вреда другому: таким образом, осуществление естественных прав каждого человека ограничено лишь теми пределами, которые обеспечивают другим членам общества пользование такими же правами. Пределы эти могут быть определены только законами.

Статья 5

Закон имеет право запрещать лишь действия, вредные для общества. Все, что не запрещено законом, то дозволено, и никто не может быть принужден делать то, что не предписано законом.

Статья 6

Закон есть выражение общей воли. Все граждане имеют право участвовать лично или через своих представителей в его создании. Он должен быть единым для всех, охраняет он или карает. Все граждане равны перед ним и поэтому имеют равный доступ ко всем постам, публичным должностям и занятиям, сообразно их способностям и без каких-либо различий, кроме тех, что обусловлены их добродетелями и способностями.

Статья 7

Никто не может подвергаться обвинению, задержанию или заключению иначе, как в случаях, предусмотренных законом и в предписанных им формах. Тот, кто испрашивает, отдает, исполняет или заставляет исполнять основанные на произволе приказы, подлежит наказанию; но каждый гражданин, вызванный или задержанный в силу закона, должен беспрекословно повиноваться; в случае сопротивления он несет ответственность.

Статья 8

Закон должен устанавливать наказания лишь строго и бесспорно необходимые, никто не может быть наказан иначе, как в силу закона, принятого и обнародованного до совершения правонарушения и надлежаще примененного.

Статья 9

Поскольку каждый считается невинным, пока его вина не установлена, то в случаях, когда признается нужным арест лица, любые излишне суровые меры, не являющиеся необходимыми, должны строжайше преследоваться законом.

Статья 10

Никто не должен быть притесняем за свои взгляды, даже религиозные, при условии, что их выражение не нарушает общественный порядок, установленный законом.

Статья 11

Свободное сообщение мыслей и мнений есть одно из драгоценнейших прав человека; каждый гражданин поэтому может свободно высказываться, писать, печатать, отвечая лишь за злоупотребление этой свободой в случаях, предусмотренных законом.

Статья 12

Для гарантии прав человека и гражданина необходима государственная сила; она создается в интересах всех, а не для личной пользы тех, кому она вверена.

Статья 13

На содержание вооруженной силы и на расходы по управлению необходимы общие взносы; они должны быть равномерно распределены между всеми гражданами сообразно их возможностям.

Статья 14

Все граждане имеют право устанавливать сами или через своих представителей необходимость государственного обложения, добровольно соглашаться на его взимание, следить за его расходованием, определять его долевой размер, основание, порядок и продолжительность взимания.

Статья 15

Общество имеет право требовать у любого должностного лица отчета о его деятельности.

Статья 16

Общество, где не обеспечена гарантия прав и нет разделения властей, не имеет конституции.

Статья 17

Так как собственность есть право неприкосновенное и священное, никто не может быть лишен ее иначе как в случае установленной законом явной общественной необходимости и при условии справедливого и предварительного возмещения“.[50]

О французской революционной армии эпохи первого Итальянского похода Бонапарта

Стендаль. «Пармская обитель»

«Вместе с оборванными бедняками-французами в Ломбардию хлынула такая могучая волна счастья и радости, что только священники да кое-кто из дворян заметили тяжесть шестимиллионной контрибуции, за которой последовали и другие денежные взыскания. Ведь эти французские солдаты с утра до вечера смеялись и пели, все были моложе 25 лет, а их главнокомандующему недавно исполнилось 27, и он считался в армии самым старым человеком».[51]

Зеркало истории

Ничего в истории не случается просто так, с нуля. Многие явления долгие века практически не менялись по своей физиологической, базисной сути. В этой связи интересно процитировать отрывок из записок Ричарда Ченслора (устар. Ченслер, Richard Chancellor: ум. 1556):

«В сражении они без всякого порядка бегают поспешно кучами; почему они неприятелям и не дают битв большею частью, а если и дают, то украдкой, исподтишка. Я думаю, что под солнцем нет людей, способных к такой суровой жизни, которую ведут русские. Хотя они проводят в поле два месяца, когда промораживает землю уже вершка на 2 вглубь, но простой солдат не имеет ни палатки, ни чего-либо иного над своей головой; обычная их защита против непогоды — войлок, выставляемый против ветра и непогоды; когда навалит снегу, солдат огребает его, разведет себе огонь, около которого и ложится спать. Так поступает большая часть из них, исключая дворян, доставляющих себе на собственный счет другие припасы. Но и такая жизнь в поле не так удивительна, как их крепость; каждый должен добыть и привезти провизию для себя и своей лошади на месяц или на два; сам он питается водою и овсяною мукою, смешанными вместе, лошадь его ест зелень и ветки и т. п. Несмотря на все это, русский работает и служит очень хорошо. Спрошу я вас: много ли найдется между нашими хвастливыми воинами таких, которые могли бы пробыть с ними в поле хотя бы один месяц?

Не знаю ни одной страны около нас, которая славилась бы такими людьми и животными. Теперь, что могло бы быть совершено этими людьми, если бы они были выучены порядкам и познаниям цивилизованных войск. Если бы этот князь имел в своей стране людей, которые могли бы выучить их вышесказанным вещам, то я думаю, что два лучших и сильнейших христианских государя не могли бы соперничать с ним, вследствие его могущества, суровости и выносливости его народа и лошадей и тех незначительных издержек, которых стоят ему войны. Исключая иностранцев, князь не платит никому жалованья (иностранцы получают ежегодное жалованье, но небольшое); воины из его областей служат на собственный счет, исключая, что стрельцам он дает жалованья на порох и пули, т. е. в его землях никто не получает ни гроша жалованья. Если же кто-нибудь заслужит перед ним, то князь жалует ему поместье или кусок земли, за что получивший обязан быть всегда наготове явиться с таким числом людей, какое укажет князь».[52]

АКТЫ, подписанные в Тильзите 17 июля 1807 года между Францией и Россией

.

1. Мирный договор

Е. В. Император Французов, Король Итальянский, Покровитель Рейнской Конфедерации и Е. В. Император Всероссийский, одушевленные одинаковым желанием положить конец бедствиям войны, назначили на сей предмет своими уполномоченными:

Е. В. Император Французов, Король Итальянский, Покровитель Рейнской Конфедерации — Морица Талейрана, князя Беневентского, своего обер-камергера и министра иностранных дел, кавалера Почетного Легиона первой степени, кавалера прусских орденов Черного и Красного Орла первой степени и ордена Святого Губерта,

и Е. В. Император Всероссийский — князя Александра Куракина, своего действительного тайного советника, члена Государственного Совета, сенатора, канцлера всех орденов Империи, обер-камергера, чрезвычайного посланника и полномочного министра Е. В. Императора Всероссийского при Е. В. Императоре Австрийском и кавалера российских орденов: Св. Андрея Первозванного, Св. Александра Невского, Св. Анны первой степени, и Св. Владимира первой степени; прусских: Черного и Красного Орла, Святого Губерта Баварского, Данеброга и орденского знака Полного Объединения Дании, кавалера ордена Иоанна Иерусалимского,

— и князя Дмитрия Лобанова-Ростовского, генерал-лейтенанта Е. В. Императора Всероссийского, кавалера орденов: Св. Анны первой степени. Св. Георгия и Св. Владимира третьей степени;

— каковые по обмене полномочий пришли к соглашению по нижеследующим статьям:

Ст. 1. Со дня обмена ратификаций настоящего договора между Е. В. Императором Французов, Королем Итальянским и Е. В. Императором Всероссийским устанавливаются совершенный мир и дружба.

Ст. 2. С той и другой стороны немедленно прекращаются все враждебные действия как на суше, так и на море на всех пунктах, куда официально дойдет весть о подписании настоящего договора. Высокие договаривающиеся стороны без замедления с нарочными курьерами доведут об этом до сведения своих генералов и командиров.

Ст. 3. Все военные или иные корабли, принадлежащие одной из договаривающихся сторон или ее подданным, взятые по подписании настоящего договора, будут возвращены или, в случае продажи, стоимость их будет возмещена.

Ст. 4. Е. В. Император Наполеон во внимание к Е. В. Императору Всероссийскому и в доказательство своего искреннего желания соединить обе нации узами нерушимых доверия и дружбы, согласен возвратить Е. В. Королю Прусскому, союзнику Е. В. Императора Всероссийского, все завоеванные нижеупомянутые области, города и территории, а именно:

- Часть Магдуберкского герцогства, расположенного на правом берегу Эльбы;

- Пограничную территорию Пригниц, Укер-Марк, средний и новый Бранденбург, за исключением Готбузеркрейца или округа Готбусь в нижнем Лузасе, каковой будет собственностью Е. В. Короля Саксонского;

- герцогство Померанию;

- верхнюю, нижнюю и новую Силезию с графством Грац;

- часть округа Нетца, расположенную на севере от шоссе, идущего от Дриссена до Шнейдемюль, и от линии, идущей от Шнейдемюль к Висле через Вальдау, следуя по границам округа Бромберга;

- плавание по реке Нетце и каналу Бромберг, от Дриссена до Вислы и обратно, должно быть свободно и беспошлинно.

- Малую Померанию, остров Ногат, область направо от Ногат и Вислы, на западе от прежней Пруссии и на севере от округа Кульм;

- Эрмеланд и, наконец, Прусское королевство, как оно было к 1 января 1772 г., с крепостями: Шпандау, Штетин, Кюстрин, Глогау, Бреслау, Швейдниц, Нейс, Бриг, Козель и Глац и вообще все крепости, цитадели, крепости и форты вышепоименованных стран в том состоянии, в каком упомянуты крепости, цитадели, крепостцы и форты находятся в настоящее время, и, кроме того, город и цитадель Грауденц.

Ст. 5. Провинции, которые к 1 января 1772 года составляли часть прежнего королевства Польского и которые с тех пор в разные времена перешли в прусское владение, за исключением областей, поименованных или обозначенных в предыдущей статье, и тех, о которых особо упоминается ниже, в статье 9-й, перейдут в полную собственность и державное обладание Е. В. Короля Саксонского под названием герцогства Варшавского и будут управляться учреждениями, которые, обеспечивая вольности и привилегии народов этого герцогства, согласуются со спокойствием соседних государств.

Ст. 6. Город Данциг с территорией в два лье в окружности будет восстановлен в своей независимости под покровительством Е. В. Короля Прусского и Е. В. Короля Саксонского и будет управляться на основании законов, которые действовали в нем в то время, когда он перестал быть вольным городом.

Ст. 7. Для сообщений между королевством Саксонским и герцогством Варшавским Е. В. Король Саксонский получит право свободного пользования военной дорогой по владениям Е. В. Короля Прусского. Вышеозначенная дорога, численность войск, могущих в один прием проходить по ней, и места этапов будут установлены особым договором, составленным между упомянутыми Величествами при посредничестве Франции.

Ст. 8. Е. В. Король Прусский и Е. В. Король Саксонский, равно как и город Данциг, не вправе препятствовать навигации по Висле путем какого бы то ни было запрещения, затруднять ее установлением застав, налога или пошлины, какого бы свойства они ни были.

Ст. 9. Для установления, поскольку это окажется возможным, естественных границ между Россией и герцогством Варшавским территории, отчасти входящей в пределы нынешних границ России и простирающаяся от Буга до устья реки Лососны и по линии, идущей от упомянутого устья, по руслу этой реки, по руслу р. Бобра до его устья, руслу р. Нарева от вышепоименованной точки до Сураца, от р. Лизы до ее истока около деревни Миен, от притока Нурзека, берущего свое начало вблизи той же деревни, от Нурзека до его устья выше Нурра и, наконец, по руслу Буга, поднимаясь по нем до нынешних русских границ, будет навсегда присоединена к Российской Империи.

Ст. 10. Всякое взятое в отдельности лицо, какого бы класса и звания оно ни было, имеющее жительство или собственность на территории, означенной в предыдущей статье, равно как и лица, проживающие как в провинциях прежнего королевства Польского, которые должны быть возвращены Е. В. Королю Прусскому, так и в герцогстве Варшавском, но имеющие в России недвижимые имущества, государственные процентные бумаги, пенсии или доходы, какого бы рода они ни были, не должны пострадать ни лично, ни имуществом, ни пенсией, ни всякого рода доходами, ни своим званием, или чинами, ни преследоваться, ни подвергаться следствию в каком бы то ни было роде, за какое бы то ни было участие, политическое или военное, которое они принимали в событиях настоящей войны.

Ст. 11. Все обязательства и все долги Е. В. Короля Прусского, будут ли то общественные налоги или церковные пожалования, военные или гражданские обязательства, как по отношению к прежним его держателям, так и по отношению кредиторов и пенсионеров прежнего польского правительства, остаются на обязанности Е. В. Императора Всероссийского и Е. В. Короля Саксонского, пропорционально тому, что каждое из поименованных Величеств приобретает по статьям 5-й и 9-й, и будут уплачены полностью, без всякого ограничения, изъятия и оговорки.

Ст. 12. Их Св. герцоги Саксен-Кобурский, Ольденбургский и Мекленбург-Шверинский будут восстановлены в полном и мирном владении своими государствами; но гавани герцогств Ольденбургского и Мекленбургского останутся занятыми французскими гарнизонами до обмена тарификаций, имеющего быть окончательного мирного договора между Францией и Англией.

Ст. 13. Е. В. Император Наполеон принимает посредничество Е. В. Императора Всероссийского на предмет ведения переговоров и заключения окончательного мирного договора между Францией и Англией в предположении, что таковое посредничество будет принято также и Англией месяц спустя после обмена ратификаций настоящего договора.

Ст. 14. Со своей стороны, Е. В. Император Всероссийский, желая доказать, сколь он желает установить между обеими империями самые дружеские и самые прочные отношения, признает Е. В. Короля Неаполитанского, Жозефа-Наполеона и Е. В. Короля Голландского, Луи-Наполеона.

Ст. 15. Равным образом Е. В. Император Всероссийский признает Рейнскую Конфедерацию, настоящее положение владений каждого из государей, входящих в ее состав, и титулы, данные некоторым из них, как по акту Конфедерации, так и по договорам о присоединении, имеющим быть впоследствии. Е. В. Император Всероссийский обещает на основании сообщений, которые будут сделаны ему Е. В. Императором Наполеоном, признавать государей, которые сделаются в будущем членами Конфедерации в том титуле, который им будет дан актами, предназначенными их туда ввести.

Ст. 16. Е. В. Император Всероссийский уступает Е. В. Королю Голландскому в полное державное обладание ленное владение Исвер в Восточной Фрисландии.

Ст. 17. Настоящий мирный и дружественный договор объявлен И. В. Королям Неаполитанскому и Голландскому и государям Рейнского союза, союзникам Е. В. Императора Наполеона.

Ст. 18. Е. В. Император Всероссийский признает Е. И. В. принца Жерома-Наполеона Вестфальским королем.

Ст. 19. — Вестфальское королевство будет составлено из провинций, уступленных Е. В. Королем Прусским на левом берегу Эльбы и из других владений, принадлежащих в настоящее время Е. В. Императору Наполеону.

Ст. 20. Е. В. Император Всероссийский обещает признать то положение, которое, как следствие вышепоименованной статьи 19-й и уступок Е. В. Короля Прусского, будет установлено Е. В. Императором Наполеоном (каковое положение должно быть сообщено Е. В. Императору Всероссийскому), равно и право на владение, вытекающее из оного для государей, в пользу коих оно будет установлено.

Ст. 21. Все враждебные действия между военными силами Е. В. Императора Всероссийского и военными силами Его Высочества как на суше, так и на море на всех пунктах, куда официально дойдет сообщение о подписании настоящего договора, будут немедленно прекращены. Высокие договаривающиеся стороны без замедления отправят таковое извещение с нарочными курьерами для возможно скорейшего доставления его их генералам и командирам.

Ст. 22. Русские войска удалятся из провинций Молдавии и Валахии, но войска Его Высочества не вправе будут занять их до обмена ратификаций будущего окончательного мирного договора между Россией и Оттоманской Портой.

Ст. 23. Е. В. Император Всероссийский принимает посредничество Е. В. Императора Французов, Короля Итальянского на предмет ведения переговоров и заключения выгодного и почетного для обеих империй мира. Их уполномоченные отправятся в условленное между обеими заинтересованными сторонами место с тем, чтобы открыть там переговоры и следить за ними.

Ст. 24. Сроки, в которые высокие договаривающиеся стороны должны будут удалить свои войска из мест, которые они, в силу вышеупомянутых постановлений, должны покинуть, равно как и способы выполнения других статей, входящих в настоящий договор, будут установлены особым договором.

Ст. 25. Е. В. Император Французов, Король Итальянский и Е. В. Император Всероссийский взаимно гарантируют друг другу неприкосновенность их владений и владений государств, включенных в настоящий мирный договор, в том виде, как они суть теперь или как они будут в силу вышеупомянутых постановлений.

Ст. 26. Военнопленные, взятые обеими договаривающимися сторонами или включенные в настоящий мирный договор, будут взаимно возвращены сразу, без обмена.

Ст. 27. Торговые сношения между Французской империей, Итальянским королевством, Неаполитанским и Голландским королевствами и государствами Рейнского союза, с одной стороны, и Российской империей — с другой, будут восстановлены в том же виде, как и до войны.

Ст. 28. Церемониал между обоими дворами, Тюльерийским и С.-Петербургским, как между ними, так и по отношению к посланникам, министрам и послам, которых они взаимно аккредитуют, будет установлен на принципе полной взаимности и полного равенства.

Ст. 29. Настоящий договор будет ратификован Е. В. Императором Французов, Королем Итальянским и Е. В. Императором Всероссийским. Обмен ратификацией будет иметь место в этом городе в четырехдневный срок.

Составлен в Тильзите 7 июля (25 июня) 1807 г.

Ш. М. Талейран

Князь Беневентский

Князь Александр Куракин

Князь Дмитрий Лобанов-Ростовский

2. Отдельные и секретные статьи

1. Русские войска передадут французским войскам область, известную под названием Каттаро.

2. Ионические острова перейдут в полную собственность и державное обладание Е. В. Императора Наполеона.

3. Е. В. Император Французов, Король Итальянский, соглашается отнюдь не чинить никакого беспокойства никому из подданных Блистательной Порты, особенно черногорцам, и не чинить о них ни прямого, ни косвенного сыска за какое бы то ни было участие, которое они приняли или могли принять во враждебных действиях против французских войск лишь бы отныне они жили мирно.

4. Е. В. Император Всероссийский обязуется признать Е. В. Короля Неаполитанского Жозефа-Наполеона Королем Сицилии непосредственно после того, как Король Фердинанд IV получит в вознаграждение Балеарские острова или остров Кандию, или что-либо иное такого же значения.

5. В случае, если, по условиям будущего мира с Англией, Ганновер будет присоединен к королевству Вестфальскому, территория, составленная из областей, уступленных Е. В. Королем Прусским на левом берегу Эльбы с населением от трех до четырехсот тысяч душ, перестанет входить в состав этого королевства и будет переуступлена Пруссии.

6. Главы домов Гессе-Кассель, Брунсвик-Вольфенбюттель и Нассау-Оранж будут пользоваться ежегодным и пожизненным содержанием, равно и принцессы, их супруги, если они их переживут.

Содержание главы дома Гессе-Кассель будет в двести тысяч голландских флоринов. Содержание главы дома Брунсвик-Вольфенбюттель в сто тысяч голландских флоринов. Каковое содержание будет уплачиваться Е. В. Королем Вестфальским.

Содержание главы дома Нассау-Оранж будет в шестьдесят тысяч голландских флоринов и будет уплачиваться Е. И. В. Великим Герцогом Бергским.

7. Вышеупомянутые отдельные и секретные статьи будут иметь ту же силу и то же значение, как если бы они были буквально включены в подлежащий обнародованию сегодняшний договор и будут ратификованы одновременно.

Составлен и подписан в Тильзите 25 июня — 7 июля 1807 г.

Ш. М. Талейран

Князь Беневентский

Князь Александр Куракин

Князь Дмитрий Лобанов-Ростовский

3. Договор о союзе

Е. В. Император Всероссийский и Е. В. Император Французов, Король Итальянский, покровитель Рейнской Конфедерации, близко принимая к сердцу восстановление всеобщего мира в Европе, на прочных и, если возможно, непоколебимых основах, решили заключить на сей предмет наступательный и оборонительный союз и назначили своими уполномоченными нижеследующих (следуют имена и титулы князей Куракина и Лобанова-Ростовского, со стороны России, и Шарля-Морица Талейрана, князя Беневентского — со стороны Франции), каковые, по взаимному представлению своих полномочий, пришли к соглашению о нижеследующих статьях:

Ст. 1. Е. В. Император Всероссийский и Е. В. Император Французов, Король Итальянский, обязуются действовать заодно, будет ли то на суше, будет ли то на море, наконец, на суше и на море, в каждой войне, которую Россия или Франция вынуждены будут предпринять или вести против какого бы то ни было европейского государства.

Ст. 2. При наступлении обстоятельств, при которых союз должен проявить свою деятельность, и всякий раз, когда таковые обстоятельства могут наступить, высокие договаривающиеся стороны определяют особым договором силы, которые каждая из них должна будет выставить против общего врага, и места, где эти силы должны будут действовать; но отныне же они обязуются, если потребуют обстоятельства, употреблять всю полноту своих сил, как морских, так и сухопутных.

Ст. 3. Все совместные военные операции будут вестись с общего согласия, ни та, ни другая из договаривающихся сторон ни в каком случае не вправе будет вести переговоры о мире без участия или согласия другой стороны.

Ст. 4. В том случае, если Англия не примет посредничества России или, если, приняв его, она к 1 ноября текущего года не согласится заключить мир на основе, что флоты всех государств должны пользоваться равной и полной свободой на морях и что она обязуется возвратить все завоевания, сделанные ею за счет Франции и ее союзников, начиная с 1805 г., когда Россия действовала с ней заодно, то в течение упомянутого ноября месяца посланником Е. В. Императора Всероссийского будет передана Сен-Джемскому кабинету нота. Эта нота, выражая участие, которое Е. В. Император Всероссийский принимает в спокойствии мира, и его намерение употребить все военные-силы своей империи для доставления человечеству благодетельного мира будет содержать в себе положительную и точно выраженную декларацию, что, в случае отказа Англии заключить мир на вышепоименованных условиях, Е. В. Император Всероссийский будет действовать заодно с Францией, и, если Сен-Джемский кабинет к 1 декабря текущего года не даст категорического и удовлетворительного ответа, русский посланник получит, на всякий случай, приказание потребовать в упомянутый день свои верительные грамоты и тотчас же покинуть Англию.

Ст. 5. Если произойдет случай, предусмотренный в предыдущей статье, высокие договаривающиеся стороны будут действовать сообща и немедленно же потребуют от трех дворов — Копенгагенского, Стокгольмского и Лиссабонского — закрытия для англичан их гаваней, отозвания из Лондона их посланников и объявления войны Англии. С тем из трех дворов, который откажется от этого, высокие договаривающиеся стороны будут поступать, как с врагом, а в случае отказа Швеции Дания принуждена будет объявить ей войну.

Ст. 6. Равным образом обе высокие договаривающиеся стороны будут действовать сообща и настойчиво при Венском дворе, чтобы он принял принципы, изложенные в вышеупомянутой 4-й статье, чтобы он закрыл для англичан свои гавани, отозвал из Лондона своего посланника и объявил войну Англии.

Ст. 7. В случае же, если Англия в вышеозначенный срок заключит мир на вышепоименованных условиях (к достижению чего Е. В. Император Всероссийский употребит все свое влияние), Ганновер будет возвращен Английскому королю как компенсация за французские, испанские и голландские колонии.

Ст. 8. Равным образом, если бы вследствие только что происшедших в Константинополе перемен, Порта не приняла посредничества Франции или, если бы в случае принятия такового переговоры в продолжение трех месяцев после их открытия не достигли удовлетворительного результата, Франция будет действовать заодно с Россий против Оттоманской Порты, и обе высокие договаривающиеся стороны придут к соглашению по поводу того, чтобы изъять все провинции Оттоманской империи в Европе, исключая города Константинополя и Румелийской провинции из-под ига и жестокого управления турок.

Ст. 9. Настоящий договор останется секретным и не подлежит ни обнародованию, ни сообщению одною из договаривающихся сторон без согласия другой, какому бы то ни было кабинету.

Он будет ратификован. Обмен ратификаций произойдет в Тильзите в четырехдневный срок.

Составлен в Тильзите 7 июля 1807 г.

Ш. М. Талейран

Князь Беневентский

Князь Александр Куракин

Князь Дмитрий Лобанов-Ростовский[53]

Из писем императора Наполеона к его представителю при российском дворе

Инструкция А. де Коленкуру

Париж, 2 февраля 1808 г.

Генерал Коленкур, я получил ваши письма. Последнее, на которое я теперь отвечаю — от 13 января. При сем вы найдете письмо к императору Александру. Я не сомневаюсь, что граф Толстой пишет много глупостей. В моем присутствии этот человек холодный и сдержанный, но у него, как у большинства военных, привычка много говорить о военных предметах, что составляет плохую тему для разговоров. Несколько дней тому назад на охоте в Сен-Жермен он ехал в одном экипаже с маршалом Неем, причем, они обменялись резкими словами и даже вызвали ли друг друга на дуэль. Было замечено, что во время этого разговора у Толстого сорвалось с языка три мысли. Во-первых, что в скором времени у нас будет война, во-вторых, что император Александр слишком слаб, и что, если бы Толстой был хотя бы пятнадцать дней императором, дела приняли бы иное направление; в третьих, если бы пришлось поделить Европу, то следовало бы, чтобы справа Россия примыкала к Эльбе, слева — к Венеции. Можете себе представить, что мог ответить на это маршал Ней, который не имеет ни малейшего понятия о том, что делается, и столько же знает о моих планах, сколько последний барабанщик армии. Что же касается войны, то он сказал Толстому, что будет в восторге, если она скоро начнется; что русские всегда были биты; что в Париже он скучает без дела; а что касается заявления, чтобы справа Россия примыкала к Эльбе, а слева к Венеции, то с этим мы далеко не согласны; что, наоборот, по его мнению, следует отбросить Россию за Днестр. Принцы Боргезе и Саксен-Кобургский были в том же экипаже. Можете судить о впечатлении, какое могут произвести такие смехотворные споры. Толстой говорил то же самое Савари и другим лицам. Он сказал Савари: „Вы потеряли голову в Петербурге; нужно думать не о степях Молдавии и Валахии, а о Пруссии“. Савари ответил ему то, что и должен был ответить. Я делаю вид, что ничего об этом не знаю. Я очень хорошо обхожусь с Толстым, но не говорю с ним о делах; он ничего в них не смыслит и негоден для них. Одним словом, Толстой — дивизионный генерал, который никогда не стоял близко к управлению делами и который критикует все вкривь и вкось. По его мнению, император плохо руководил военными делами: нужно было сделать то, нужно было сделать это, и т. д., и т. д. Но когда ему говорят: „Скажите, министры...“, он отвечает, что министры никогда ни в чем не виноваты, так как император набирает их, откуда хочет; что его дело сделать удачный выбор. Не делайте никакого употребления из этих подробностей. Это может встревожить петербургский двор и может произвести только дурное впечатление. Я не хочу навлекать неудовольствия на этого простодушного маршала (Sic) Толстого, который, как видно, очень предан своему государю. Я хотел сообщить вам все это только для вашего руководства; но дело в том, что у России плохие слуги. Толстой не годится для своего дела, которого не знает и не любит. Но, как видно, он лично предан императору, чего далеко нельзя сказать о молодых людях посольства; впрочем, обо мне, даже по секрету, они говорят в самых приличных выражениях. Единственно, что неприятно поражает нашу сторону, это манера, с какой они говорят о своем правительстве и своем государе.

Тотчас же по получении вашего письма от 13-го, я отправил адъютанта с приказанием Бернадоту переправить в Сканию 14 000 французов и голландцев. Со своей стороны, Дрейер написал об этом своему двору; ему очень нравится эта мысль.

Непременно скажите императору, что я хочу всего, чего он хочет; что моя система неразрывно связана с его системой; что между нами не может произойти столкновения, ибо мир достаточно велик для нас обоих; что я не тороплю его с эвакуацией Молдавии и Валахии, пусть и он не торопит меня с эвакуацией Пруссии; что известие об эвакуации Пруссии вызвало большую радость в Лондоне, что служит доказательством, что она может послужить нам только во вред.

Скажите Румянцеву и императору, что я не далек от мысли о походе в Индию, о разделе Оттоманской империи и об отправке на сей предмет армии от 20 до 25 000 русских, от 8 — 10 000 австрийцев и от 35 — 40 000 французов в Азию, а оттуда в Индию; что ничего нет легче этой операции; что не подлежит сомнению что, прежде чем эта армия придет на Евфрат, Англия уже будет объята ужасом; что я знаю, что, для достижения этого результата нужно учинять раздел Турецкой империи; но это дело требует, чтобы я повидался предварительно с императором; что я не могу откровенно говорить об этом с Толстым, у которого нет полномочий от своего двора и который, видимо, не сторонник этого плана. Поговорите откровенно по этому поводу с Румянцевым; изучите с ним карту, представьте мне данные для суждения и ваши и его мысли. Свидание с императором тотчас же разрешило бы вопрос; но если свидание не может состояться, необходимо, чтобы Румянцев, изложив ваши общие мысли, прислал мне человека — сторонника этого плана, с которым бы я мог сговориться; с Толстым говорить об этих делах невозможно.

…Я произвел рекрутский набор, потому что мне везде нужно быть сильным. Я приказал увеличить мою армию в Далмации до 40 000 человек; чтобы довести армию в Корфу до 15 000 человек, полки уже в пути. Все это вместе с усилением тех войск, которые у меня в Португалии, вынудило меня набрать новую армию; что я с удовольствием буду смотреть на расширение пределов России и на рекрутские наборы, которые она будет производить; что я ни в чем не завидую ей; что я буду помогать России всеми моими средствами. Если император Александр может приехать в Париж, он доставит мне большое удовольствие. Если он может сделать только полпути, поставьте циркуль на карту и отметьте середину между Петербургом и Парижем. Чтобы взять на себя это обязательство, вам нет надобностей ждать ответа. Я, наверное, прибуду в срок к месту свидания. Если свидание никоим образом не может состояться, тогда Румянцев и вы изложите письменно ваши мысли, предварительно хорошенько взвесив их: пусть пришлют мне человека, который бы держался взглядов Румянцева. Укажите ему (Румянцеву), как поступает Англия, как она без стеснения забирает все. Португалия — ее союзник: она отбирает у нее Мадеру. Только путем энергичных и решительных действий можем мы довести до наивысшего предела величие наших империй; только таким путем Россия может осчастливить своих подданных и положить основу благосостоянию своего народа. Это главное. Что за дело до остального?

Императору плохо служат здесь. Два русских корабля, которые стоят уже четыре месяца в Порто-Феррайо, не хотят выйти из этой дрянной гавани, где они гибнут, а между тем они могли бы идти в Тулон, где у них всего будет вволю. Русские корабли, которые в Триесте могли бы принести пользу общему делу, а там они бесполезны и я не ручаюсь, что, если англичане осадят Лиссабон, Сенявин не посодействует его защите и кончит тем, что попадет в плен. Необходимо, чтобы министерство дало определенные приказания этим эскадрам и сказало им, на мирном или на военном они положении. Это mezzo termine ни к чему не ведет и недостойно великой державы. За сим, молю Бога, и т. д.

Р. S. Moniteur познакомит вас с последними известиями из Англии, если вы их еще не знаете.[54]

Из записок дипломата Аполлинария Петровича Бутенева (1808 год).

В течение этого же 1809 года, кроме тех войн на оконечностях государства, мы должны были помогать Наполеону в его войне с Австрией. Еще весною оттуда нарочно приезжал князь Шварценберг хлопотать если не о содействии, то, по крайней море, о невмешательстве России. Славный своим происхождением, благородством характера и блестящим умением вести беседу, он был отлично принят государем и двором и встретил в обществе самое радушное гостеприимство, чем именно хотел уколоть Коленкура. Александр Павлович из высших соображений считал необходимым сохранять добрые отношения к Наполеону: 30-тысячный корпус под начальством князя Сергея Федоровича Голицына, занял Галицию, но не имел случая драться с австрийцами. Только русские войска вместе с французскими и польскими, почти без бою взяли Варшаву, которая была захвачена австрийцами в самом начале войны.

Тогдашние наши войны не возбуждали народного сочувствия ни в столице, ни внутри государства, кроме разве войны против турок, этих извечных наших неприятелей. О войне с англичанами мало кто и думал, в чем я имел случай удостовериться в кратковременную мою поездку в Ревель к родным, летом 1809 года. С берега виден был английский флот, и это не мешало Ревелю веселиться по случаю Ивановской ярмарки, на которую съехалось местное дворянство. Ярмарка сопровождалась танцевальными собраниями и спектаклями, в полной беззаботности. И это было вроде негласного перемирия. Правда, английские моряки не выходили на берег, но посылали в окрестности за водою и свежими припасами и передавали начальникам наших береговых укреплений английские и немецкие газеты с известиями о том, что происходило в Австрии.[55]

Император Александр I — матери, вдовствующей императрице Марии Федоровне

26 августа 1808 г.

Ваше письмо, дорогая матушка, и предмет, о котором оно говорит, налагают на меня обязанность отвечать на него с доверием и откровенностью, на которую я чувствую себя способным.

Не входя во все подробности, которые повлек бы за собой спор об общем положении дел за границей, я ограничусь указанием на некоторые факты, которые, как мне кажется, трудно опровергнуть, не попирая истины.

После несчастной борьбы, которую мы вели против Франции, последняя осталась наиболее сильной из трех еще существующих континентальных держав (выделено мной; то есть усиление Франции признано следствием победы над агрессией России и ее союзников — прим. Е. П.), и по своему положению, по своим средствам, она может одержать верх не только над каждою из ниx в отдельности, но даже над обеими взятыми вместе.

Не является ли в интересах России быть в хороших отношениях с этим страшным колоссом, с этим врагом поистине опасным, которого Россия может встретить на своем пути?

Для того, чтобы было позволено надеяться с достаточным основанием, что Франция не будет пытаться вредить России, нужно, чтобы она была заинтересована в этом; одна лишь польза является обычным руководящим началом в политической деятельности государства. Нужно, чтобы Франция могла думать, что ее политические интересы могут сочетаться с политическими интересами России, с того момента, как у нее не будет этого убеждения, она будет видеть в России лишь врага, пытаться уничтожить которого будет входить в ее интересы. Если какая-нибудь надежда на мир на континенте вероятна, то разве не путем единения между Россией и Францией можно надеяться осуществить ее?

Можно ли ожидать, чтобы Наполеон не знал о превосходстве своих сил, своих средств, своего местного положения, и надежда побудить его идти другим путем, чем тот, которого он держится, не является ли несбыточной?

Поэтому, каким другим средством могла располагать Россия для того, чтобы сохранить свое единение с Францией, как не готовностью примкнуть на некоторое время к ее интересам и тем доказать ей, что она может относиться без недоверия к ее намерениям и планам.

К этому-то результату должны были клониться все наши усилия, чтобы таким образом иметь возможность некоторое время дышать свободно и увеличивать в течение этого столь драгоценного ценного времени наши средства, наши силы. Но мы должны работать над этим среди глубочайшей тишины, а не разглашая на площадях о наших вооружениях, наших приготовлениях и не гремя публично против того, к кому мы питаем недоверие (то есть уже в 1808 году Александр готовился к новому нападению на Францию! — курсив и прим. мое, Е. П.).

Перехожу ко второму предмету — о цели свидания. О нем просили задолго до возникновения испанского вопроса, следовательно, этот вопрос не мог послужить поводом для него. Речь идет о том, чтобы покончить массу дел, оставшихся нерешенными, и которые Наполеон не желает покончить при помощи посредников или письменным путем. Так как сила в его руках, нужно пойти на свидание, которого он желает, или же отказаться от разрешения этих дел, имеющих столь существенное значение для интересов России. Остановить новое пролитие крови тоже было бы целью, которой нельзя оспаривать, это значило бы спасти Австрию и сохранить ее силы для подходящего момента, когда ей окажется возможным употребить их для всеобщего блага. Этот момент, быть может, близок, но он еще не наступил, и ускорять его наступление значило бы испортить, погубить все. <…>

Время, выбранное для свидания, как раз таково, что оно налагает на меня обязанность не показывать вида, точно я уклоняюсь от него. Наши интересы последнего времени потребовали от нас тесного единения с Францией, мы все сделали для того, чтобы доказать ей искренность, прямоту нашего образа действий. Следует ли, в виду минутных неудач, испытываемых Наполеоном, испортить все сделанное нами и поселить в нем сомнения насчет наших истинных намерений? Неудачи, которые он испытывает, быть может, кратковременны, в таком случае не должны ли мы быть уверены, что навлечем на себя в полной мере его месть, и находимся ли мы уже в состоянии пренебречь ею?

Если этим неудачам суждено продолжаться, постоянство, которое мы вносим теперь в наш образ действий, не причинит нам никаких затруднений, мы спокойно будем смотреть на его падение, если такова воля Провидения, и более чем вероятно, что государства Европы, слишком изнуренные бедствиями, которые они испытывали в продолжение столь долгого времени, не подумают начать из мести борьбу с Россией единственно потому, что она находилась в союзе с Наполеоном в такое время, когда каждое из них в отдельности добивалось того же. Но чего я желаю прежде всего, так это того, чтобы мне доказали, на чем основываются предположения о столь близком падении столь могущественной империи, как Франция настоящего времени. Разве забыли, что она сумела оказать сопротивление всей сплотившейся против нее Европе в такое время, когда ее саму раздирали всевозможные партии, междоусобная война в Вандее, когда вместо армии она имела лишь национальную гвардию, а во главе себя правительство слабое, колеблющееся, столько раз ниспровергавшееся другим правительством, столь же слабым. А в настоящее время она управляется необыкновенным человеком, таланты, гений которого не могут быть и оспариваемы, и управляется со всей силою, которую придает ему самая неограниченная власть, поддерживаемая всеми наиболее грозными средствами, при наличии армии закаленной, испытанной пятнадцатью годами походов, хотят, чтобы эта-то империя рухнула вследствие того, что два французских корпуса, неблагоразумно руководимые, потерпели поражение от превосходившего их силами неприятеля! Пусть же, по крайней мере, мне будет позволено не разделять подобного мнения. Мечты оказались лишь слишком пагубными для целой Европы, пора бы, чтобы они перестали руководить кабинетами и чтобы наконец соблаговолили видеть вещи такими, какими они являются в действительности, и удерживались от всяких предубеждений. Если Провидение предрешило падение этой колоссальной империи, я сомневаюсь, чтобы оно могло произойти внезапно, но если бы оно даже было так, то более благоразумно выждать, чтобы она рухнула, а затем уже принять свое решение. Таково мое мнение.[56]

От мира и союза — к войне

Ниже я привожу ряд интересных и показательных документов, характеризующих основные проблемы означенного периода. Они публикуются по изданию: «Внешняя политика России XIX и начала XX века. Серия первая. 1801–1815». (М., 1962). После каждого документа указан его порядковый номер и страница в соответствующем томе серии. Далее — «ВПР».

Министр иностранных дел России Н. П. Румянцев — министру иностранных дел Франции Шампаньи

25 октября (6 ноября н. ст.) 1809 г.

Спешу принести Вам, г-н герцог, мою искреннюю и глубокую благодарность за два Ваших письма, которые мне передал г-н Шуберт. Оба они были представлены императору, и я не сомневаюсь, что г-н герцог Виченцский сообщил Вам, какое хорошее впечатление они произвели. Мне еще предстоит в скором времени иметь удовольствие вступить с Вами, г-н герцог, в некоторые объяснения по поводу этих писем, и я заранее с удовольствием предвижу, с какой легкостью мы устраним раз и навсегда одну единственную трудность, которая может возникнуть для союза двух императоров, наших государей. Давайте сохраним этот союз, г-н герцог, давайте укрепим его силу и жизненность. Это значит служить интересам двух обширнейших империй, больше того, это значит служить интересам всей Европы и вступить или, вернее, следовать по единственному пути, могущему привести ко всеобщему миру. Вы столь любезно предлагаете мне, г-н герцог, вновь пойти с Вами по этому пути, пробуждаете столь лестные для меня воспоминания о том времени, когда я был в Париже, воодушевленный таким намерением, и об оказанных мне там милостях, что я испытываю вдвойне сильное желание возобновить попытку осуществить эту важную задачу.

Если правда, г-н герцог, что у вас я не казался иностранцем, то причиной тому — мое искреннее преклонение перед императором Наполеоном и страстное желание, которое французы заметили во мне, — желание видеть их родину счастливой и связанной с моей страной общими интересами.

Мне весьма лестно, г-н герцог, все, что Вы пишете о моем звании канцлера и о Фридрихсгамском мире. Вы превосходно ответили на сообщение о договоре, сделанное Вам министром союзной державы.

Как канцлера меня радуют блестящие успехи, которыми Венский мир украсил Вашу и без того столь славную карьеру. Вы оправдали доверие государя, умеющего оценивать выдающихся политических деятелей.

Пожаловав Вам титул герцога, е. в-во вознаградил Вас за прежние заслуги; я узнал об этом с глубоким удовлетворением и выражаю его здесь. Я бы хотел, г-н герцог, как человек, бесконечно привязанный к Вам, иметь возможность еще не раз посылать Вам подобные поздравления.

Примите, г-н герцог, заверения.

С курьером французского посла.[57]

Русско-прусская союзная военная конвенция

С.-Петербург, 5 (17) октября 1811 г.

Е. в-во император всероссийский и е. в-во король прусский намерены при настоящем положении в Европе считать по мере возможности постоянное избежание войны с Францией первым правилом своего образа действий и в то же время предпринять любые меры, необходимые для безопасности и сохранения их соответственных государств и могущие содействовать достижению этой цели. Сообразно сему высочайше принятому правилу нижеподписавшиеся, уполномоченные своими высокими государями к заключению военной конвенции, определили следующее:

§ 1.

Для избежания войны не должно быть поэтому в военном отношении никакого скопления войск на этой стороне и в таких пунктах, в которых таковое могло бы возбудить во французском императоре основательное опасение, что на него хотят напасть.

§ 2.

Не следует также считать действительным началом военных действий военные вызовы, которые исходят от подчиненных начальников, или незначительные передвижения войск, равно как рекрутов и т. п., кои могут случиться на французской стороне. По сю сторону такие проявления войнолюбия со стороны отдельных лиц строго воспрещаются, и начальники ограничиваются тем, что о взаимных случаях такого рода представляют взаимным высшим властям жалобы, приличные их достоинству. Собственным своим начальникам они немедленно об этом доносят, как само собою разумеется, и обо всем том, что они узнают о движениях и распоряжениях противника.

§ 3.

Действительным началом неприятельских действий, после которого война явится неизбежною, будут почитаемы:

а) действительное враждебное действие, имеющее целью нападение на какую-либо часть королевских прусских или императорских российских владений;

в) значительное увеличение французских войск или войск их союзников на Висле;

с) всякое занятие части королевских прусских владений, под каким бы ни было предлогом и какие бы благовидные причины и основания для сего не выставлялись.

Дабы иметь о таких событиях по возможности скорые известия, будут приложены все старания к тому, чтобы быстро и в точности знать о каждом движении, приготовлении или предприятии противника, и оба высокие контрагента будут без замедления сообщать друг другу подобные известия.

§ 4.

Для установления действительной наличности случая, который надлежит считать за начало неприятельских действий, имеет быть приложен собственноручный приказ е. в-ва прусского короля своим генералам к тому приглашению, которое будет обращено согласно ниже сего следующим постановлениям к командующему начальнику императорской российской армии об оказании им содействия.

§ 5.

Для того же, чтобы при наступлении упомянутых в § 3 случаев ускорить содействие всех военных сил е. в-ва российского императора, равно как на тот случай, когда требуемый в предшествующем § приказ е. в-ва короля по обстоятельствам приложен быть не может, постановляется следующее:

а) командующий генерал в прусском королевстве, каковым состоит в настоящее время генерал-майор фон Йорк в Мариенвердере, войдет безотлагательно в переписку с командующим генералом правого крыла императорской российской армии, каковым в настоящее время состоит генерал граф Витгенштейн, и уведомит его обо всех происшествиях на Висле и Одере, равно как обо всем, что он может узнать о Данциге и герцогстве Варшавском. На сей конец генерал граф Витгенштейн устроит свою главную квартиру в Шавле, как в средоточии своей дивизии, под предлогом, что его пребывание в Риге не нужно в такое время года, коим всякая опасность для возложенной на него береговой защиты устранена.

Сия переписка, пока не наступят какие-либо крайние обстоятельства, производима будет чрез посредство королевского почт-директора Мюллера в Мемеле, коему генерал Йорк будет доставлять свои письма в конвертах и от коего они возможно надежным способом, какой будет определен, прямо будут препровождаться к генералу графу Витгенштейну или же к императорскому российскому майору Врангелю в Поланген.

В чрезвычайных и крайних случаях генерал Йорк отправит ловкого и надежного офицера прямым путем чрез Тильзит и Тауроген в Россиены или Шавль, непосредственно к графу Витгенштейну. Наконец, сей генерал Йорк получит от г-на государственного канцлера несколько бланков паспортов для беспрепятственного доступа в императорские владения.

в) Надлежит считать такими чрезвычайными и крайними случаями:

1. Все события на Висле, кои по силе § 3 составляют действительное начало неприятельских военных действий и когда поэтому предварительное извещение е. в-ва короля отчасти представится невозможным, отчасти причинило бы очень вредное промедление в принятии мер на этой стороне.

2. Все события такого же рода на Одере, о коих генерал Йорк получит достоверные известия чрез посредство королевского приказа или помимо оного при таких обстоятельствах, которые доказывают, что его королевское величество в силу данного положения вещей не мог послать такого приказа.

с) Коль скоро генерал граф Витгенштейн будет поставлен в известность о происшествиях этого рода, он сосредоточит на определенном пункте корпус, который согласно ниже сего следующим постановлениям должен содействовать прикрытию Кенигсберга и направить его движения соответственно обстоятельствам.

d) Одновременно с сим он оповестит всех начальников, ближайше расположенных у границы дивизий, и вообще всех начальников, скорейшее уведомление коих может доставить выгоду в отношении быстроты принятия мер прямым путем; и таковые получат приказ вследствие такого извещения без дальнейших проволочек наискорейшим образом учинить сосредоточение подчиненных им войск.

§ 6.

Так как действия императорской российской армии с открытием войны ближайшим образом могут быть направлены лишь против того, что предпримет неприятель со своими военными силами на Висле и вообще в Польше; предприятия же эти, по всей вероятности, будут обращены от сильно занятых пунктов Данцига и Торна на хорошо обеспеченный в военном отношении Кенигсберг, то е. в-во император прикажет держать на правом крыле российской армии корпус из 12 батальонов, 8 эскадронов и 2 казачьих полков с соразмерным количеством артиллерии в такой готовности, чтобы он мог перейти границу между Таурогеном и Тильзитом в 5 дней для согласного и даже совместного действия в соединении с находящимися в прусской провинции войсками е. в-ва короля.

§ 7.

Главнокомандование над сим соединенным корпусом будет иметь королевский принц, коего е. в-во король намерен назначить генерал-губернатором собственно Королевства прусского, и в таком случае императорские российские войска будут состоять под командой генерала соответственного ранга, коего е. в-ву императору благоугодно будет для сего назначить. Ежели же бы назначение королевского принца при открытии неприятельских действий еще не состоялось или вообще было оставлено, то командует над соединенным корпусом российский императорский генерал граф Витгенштейн и под ним генерал-майор Йорк королевскими прусскими войсками. В обоих случаях главноначальствующий сим корпусом подчиняется генералу, командующему всей императорской российской силой, вместе со всеми королевскими прусскими войсками, кои будут находиться в продолжение войны в свободном сообщении с двумя вышеупомянутыми бригадами или же с какою-либо другою частью российских войск.

§ 8.

Е. и. в-во желает сверх сих предварительных мер учинить еще по высочайшему флоту такие распоряжения, чтобы с открытием войны известное число вооруженных кораблей, кои имеют быть назначены для обеспечения судоходства между Мемелем, Пиллау и Кольбергом, равно как чтобы господствовать над Фриш-Гаффом, были выставлены для сей цели в наискорейшее время.

§ 9.

Е. в-во прусский король желает с своей стороны поставить наступлению неприятеля от реки Вислы возможные на пути препятствия, возведя по рекам и дорогам по направлению от Данцига и Торна, особливо у Пассарги и Фришинга, разного рода небольшие оборонительные сооружения, равно как уничтожив переправы чрез Вислу, дабы облегчить императорским российским войскам сосредоточение и первые распоряжения к походу.

§ 10.

Его королевское величество намерен далее для той же цели принять такие меры в отношении Кенигсберга, коими бы сила столь важного пункта против внезапного нападения по возможности дольше была обеспечена.

§ 11.

Наконец, оба высокие государя решились, пока продолжаются вооружения Франции, военные их силы внутри их государств негласно увеличивать, укреплять и обеспечивать.

§ 12.

Несмотря на то что система ведения войны, коей желают придерживаться, определена и в духе ее установлены разделение армии и в общих чертах план операций, тем не менее, так как желают выжидать нападения, возможно будет постановить что-либо ближайшее об операциях в собственном смысле не раньше того времени, как явится возможность достаточно обсудить распоряжения противника относительно нападения. Но, конечно, и при настоящем положении и силах императорской российской и королевской прусской армий можно определить, какие движения и меры должны предпринять обе армии, как только война сделается неизбежною, чтобы, с одной стороны, обеспечить себя от частных неудач, с другой стороны, по возможности затруднить наступление неприятеля и получить через это сколь возможно надолго превосходство над его военными силами и чтобы быть в состоянии тем дальше вперед установить основания для ближайших операций.

§ 13.

Сила, которую е. в-во император может тотчас же выставить, состоит без всяких ограничений из 17 полных дивизий. Из сего числа 6 дивизий будут находиться на таком расстоянии от границы, чтоб по получении приказа стянуться, могли перейти границу самое позднее в 8 дней после сбора от 3 до 4 дней. Остальные дивизии расположены дальше, на сбор их и движение до границы потребуется от 3 до 4 недель. Сила, которую имеет в своем распоряжении е. в-во король прусский в полной готовности к походу, простирается свыше 80 000, включая потребные для крепостей гарнизоны. Из сего числа 10 000 человек находятся в марках и на Одере; 20 000 в Силезии; 20 000 при Кольберге и 14 000 человек в Пруссии. Остальные расположены в крепостях, исключая 6000 человек, которые находятся в качестве рабочих у Пиллау, но в несколько дней могут быть в полной исправности выставлены в поле, так как все они хорошо обученные люди.

§ 14.

Е. в-во император и е. в-во король согласны вообще в необходимости, чтобы русские войска как только война сделается неизбежною возможно скорее двинулись в поход, и, если можно, старались бы дойти до Вислы раньше, чем неприятель утвердится на ней с превосходными силами. Так как при существующих условиях это есть благоприятнейшее событие, на достижение которого можно рассчитывать, то было бы бесполезно обольщать себя наперед большими результатами. Но само собою разумеется, что если бы вследствие непредвиденных обстоятельств операции против неприятеля в духе принятой системы войны могли быть с выгодой поведены далее, то это непременно должно быть сделано. Иное толкование принятой системы показало бы, что она непонята.

С своей стороны, прусская армия приложит все старания к тому, чтобы ее различные корпуса, укрывшись в своих крепостях и укрепленных лагерях, все были в обеспеченном положении и, придерживаясь оборонительного способа действий, применяемого с величайшей активностью, поставили бы наступлению неприятеля к Висле всякого рода препятствия.

§ 15.

Но особливо желает е. в-во король, чтобы, как только наступят условия, предусмотренные в §§ 3, 4 и 5, и приготовленный корпус из 12 батальонов, 8 эскадронов и 2 казачьих полков двинется через границу, таковой, смотря по обстоятельствам, шел бы на Прегель или к Кенигсбергу и в соединении с прусским корпусом предпринял бы в Прусской провинции всякого рода движения, коими бы наилучше могла быть достигнута главная цель на этом пункте — прикрытие Кенигсберга.

§ 16.

В то же время е. в-во император желает, чтобы 5 других дивизий, расположенных близ границы, по сборе их двинулись в герцогство Варшавское, где они, — по мере того как неприятель будет отряжать войска для достижения своих видов на Кенигсберг, — более или менее, но во всяком случае значительно будут его превосходить.

§ 17.

В случае если неприятель в противность всем ожиданиям, обратится не на Кенигсберг и походный корпус данцигского гарнизона направится к герцогству Варшавскому, тогда соединенный российско-прусский корпус по надлежащем прикрытии Кенигсберга от оставшегося в Данциге гарнизона сблизится с правым крылом императорской российской армии и будет действовать с ним заодно.

§ 18.

Е. в-во король прусский желает, чтобы неприятельской силе, пока она не будет слишком сильно наступать на его войска в Пруссии, оказывала возможнейшее сопротивление на пути от Данцига бригада генерала Йорка и одновременно с сим бригада генерала Штутерхейма выступила против той силы, которая будет приближаться со стороны Торна; таким образом будут облегчены как связь между этими двумя бригадами, так и прибытие упоминаемого выше российского вспомогательного корпуса. Понятно, что продовольствование всех войск, составляющих сей корпус, во все время пока он находится в соединении с прусскими войсками, будет лежать на попечении Пруссии таким же образом, как это было и в предшествовавшую войну.

§ 19.

Что касается остальных войск е. в-ва короля, то те из них, которые находятся в марках и могут форсированным маршем на Фрейенвальде и в 24 часа на Франкфурт достигнуть тамошних переправ на Одере, должны, если можно, отступить на Грауденц. Если это не удастся, то, буде возможно, они удалятся к Кольбергу; если же и это окажется неисполнимым, тогда они пойдут в Силезию, где присутствие их, без сомнения, менее выгодно, но зато на этом пути будет гораздо вероятнее безопасный их проход. Насчет этого невозможно принять заранее твердого решения ввиду сильного гарнизона в Штетине, большого количества войск в Мекленбурге и выступления в поход саксонцев: решение зависеть будет единственно от первых движений неприятеля.

§ 20.

Посему дальнейшие действия различных прусских корпусов, находящихся вследствие положения государства в невозможности соединиться, подвергнутся изменениям в зависимости от того, что тот или другой из них будет подкреплен войсками из марок. Если удастся соединение на Висле, то через это увеличится сила главной армии; неприятель должен будет более сосредоточиться, чтобы быть в состоянии ей противостоять, и диверсии, которые предназначены другим корпусам, выиграют в своем действии. Если эти войска достигнут Кольберга, то тамошний корпус возрастет до почтенной силы и может, смотря по обстоятельствам, наисильнейшим образом действовать против левого фланга неприятеля и затруднять наступление его на Вислу. На сей конец будет постановлено, что этот корпус не раньше удалится в укрепленный лагерь при Кольберге, как будет принужден к тому чрезмерно преобладающей силой. Наконец, если для тех войск не останется никакого другого свободного пути, кроме как в Силезию, то, хотя в данную минуту действия против наступающего неприятеля посредством диверсий на его фланги сделаются слабее, но при большом населении Силезии, при массе нетронутых боевых сил, которые там совершенно подготовлены, и при добром духе, оживляющем тамошних обывателей, скоро может выступить самостоятельная силезская армия, которая будет в высшей степени опасна неприятелю на его правом фланге.

§ 21.

Пока е. в-во король прусский усматривает возможность оставаться в Берлине, не подвергая опасности свою высочайшую особу и королевское семейство, будет, без сомнения, сообразно не покидать этой резиденции. Но если б французские войска и их союзники продолжали окружать ее и все теснее блокировать, тогда было бы весьма желательно, чтобы его королевское величество решилось избрать другое место пребывания. Эта мера вполне соответствовала бы тем заявлениям, которые были сделаны французскому министру, когда поблизости от Берлина обнаружились угрожающие движения.

С.-Петербург, 5 (17) октября 1811 г.

(М. П.) Граф Николай Румянцев

российский императорский

государственный канцлер

(М. П.) Шарнгорст королевский прусский

генерал-майор, начальник генерального штаба

и корпуса инженеров, кавалер и пр.

(М. П.) Барклай-де-Толли,

российский императорский генерал от инфантерии.[58]

Русско-шведский союзный договор

С-Петербург, 24 марта (5 апреля) 1812 г.

Во имя пресвятой и нераздельной Троицы.

Е. в-во император всероссийский и е. в-во король шведский, равно воодушевленные желанием укрепить узы дружбы и доброго согласия, столь счастливо существующие между ними, и сознавая крайнюю необходимость установления тесного единства действий между ними в целях обеспечения безопасности их владений и независимости Севера, которым в равной степени угрожают честолюбивые и захватнические планы Франции, для достижения обеих этих целей договорились заключить настоящий договор о наступательном и оборонительном союзе. С этой целью они назначили своими уполномоченными, а именно:

е. в-во император всероссийский — г-на графа Николая Румянцева, своего государственного канцлера, председателя Государственного совета, сенатора, действительного камергера, кавалера орденов Св. Андрея, Св. Александра Невского, Св. Владимира первого класса. Св. Анны, Большого Орла Почетного легиона Франции и кавалера Черного орла Пруссии и Голландского союза;

е. в-во король шведский — г-на графа Карла Лёвенгельма, своего генерал-адъютанта, действительного камергера, полковника Вестготского пехотного полка и кавалера ордена Шпаги;

которые, обменявшись своими полномочиями и найдя их в надлежащей и установленной форме, договорились о следующих статьях:

Статья I

Поскольку основная цель, которую ставят перед собой е. в-во император всероссийский и е. в-во король шведский, заключая этот союз, — гарантировать друг другу спокойное и надежное владение их государствами путем защиты их объединенными силами от общего врага, их реченные величества самым торжественным и нерушимым образом гарантируют друг другу все их земли, владения и провинции в Европе в том виде, как они ими владеют сейчас или будут владеть в силу постановлений, содержащихся в настоящем договоре.

Статья II

Обе высокие договаривающиеся стороны обязуются считать отныне интересы друг друга своими общими интересами, во всем оказывать друг другу помощь, а новые враги, которые могут появиться у одной из них вследствие заключения данного союзного договора, уже только в силу этого будут рассматриваться другой стороной как её враги.

Статья III

Чтобы еще более укрепить доверие, существующее между е. в-вом императором всероссийским и е. в-вом королем шведским, они будут поддерживать между собой самые тесные сношения, незамедлительно предупреждая друг друга об ущербе, вреде, опасностях или внешних беспорядках, которые могут угрожать владениям той или другой из высоких договаривающихся сторон, и своевременно примут самые действенные меры, чтобы предупредить их, воспрепятствовать им или исправить их последствия.

Статья IV

Поскольку император французов оккупацией Шведской Померании уже начал военные действия против Шведского королевства, а движением своих армий угрожает также спокойствию и Российской империи, высокие договаривающиеся стороны обещают друг другу помощь, принимая на себя самое торжественное обязательство совместно осуществить диверсию, которая расстроила бы операции войск Франции и ее союзников, направив объединенный корпус в составе 25–30 тыс. шведов и 15–20 тыс. русских различных родов войск в тот из пунктов на побережье Германии, который будет сочтен тогда наиболее подходящим для ведения успешных действий против армий Франции и ее союзников.

Статья V

Поскольку е. в-во король шведский не может осуществить эту полезную для общего дела диверсию, пока за его спиной на большом протяжении его границ будет находиться враждебная ему Норвегия; поскольку, к тому же, географическое положение этой страны, кажется, указывает, что сама природа предназначила ее для того, чтобы она стала когда-либо составной частью Шведского королевства, е. в-во император всероссийский обещает и обязуется обеспечить присоединение Норвегии к Швеции либо путем переговоров, либо путем оказания военной помощи, гарантировать ей спокойное владение этой страной и не прекращать войны до тех пор, пока это присоединение не будет осуществлено.

Статья VI

Хотя обе высокие договаривающиеся стороны считают приобретение Норвегии тесно связанным с принятым ими взаимным обязательством осуществить совместно и объединенными силами высадку в Германии, они договорились, что это присоединение будет осуществлено, с точки зрения последовательности военных операций, раньше чем диверсия, предусмотренная статьей IV настоящего договора, которым торжественно обещано и закреплено также и присоединение Норвегии к Швеции; е. в-во император всероссийский предоставляет с этой целью корпус своих войск, предусмотренный статьей IV настоящего договора, в полное распоряжение Швеции и под непосредственное командование его королевского высочества наследного принца Швеции для использования в операциях, имеющих целью присоединение Норвегии к Швеции.

Статья VII

Обе высокие договаривающиеся стороны, будучи благоразумными в своих видах и отнюдь не имея намерения сделать е. в-во короля датского своим врагом, предложат этому государю, с общего согласия и путем совместных переговоров, вступить в союз с ними и присоединиться к ним, чтобы обеспечить спокойствие Севера и избавить его собственные владения от опасности, которой они подвергаются в связи с известными видами императора французов на Гольштейн; с этой целью они заявят его датскому в-ву, что не прекратят войны до тех пор, пока не обеспечат в качестве возмещения за Норвегию присоединения к его владениям территории, которая была бы более подходящей для него, так как граничила бы с владениями его датского в-ва в Германии, но они сделают это лишь при условии, что его датское в-во откажется отныне и навсегда за себя, своих наследников и преемников на датском троне от Норвежского королевства в пользу е. в-ва короля шведского. Сознавая необходимость поддержать силой оружия предложения, которые они в силу настоящей статьи договорились сделать е. в-ву королю датскому, обе высокие договаривающиеся стороны обязуются приступить к этим переговорам только после того, как их объединенные силы будут готовы начать предусмотренные операции. Если его датское в-во отклонит это предложение и предпочтет сохранить союз с императором французов, высокие договаривающиеся стороны будут считать в этом случае Данию их общим врагом и действовать соответствующим образом.

Статья VIII

Если у е. в-ва короля шведского не будет иной возможности приобрести Норвегию, кроме как прибегнув к силе оружия, и он решит для достижения этой цели высадить десант на о. Зеландия, то е. в-во император всероссийский обещает и обязуется участвовать в этом своими войсками совместно с е. в-вом королем шведским и выделит для этого под командование его королевского высочества наследного принца Швеции и в его распоряжение количество войск, предусмотренное статьей IV настоящего договора, которая определяет численный состав контингентов, выделяемых каждой из сторон для армии, предназначенной для осуществления диверсии в Германии.

Изложенное выше обязательство о совместных действиях объединенных сил на о. Зеландия вовсе не исключает возможности другого предприятия или совместных военных операций, которые высокие договаривающиеся стороны равным образом сочтут выгодными для блага общего дела и для обеспечения скорейшего присоединения Норвегии к Шведскому королевству и относительно которых е. в-во император всероссийский и е. в-во король шведский сочтут нужным договориться в зависимости от хода событий.

Статья IX

Войска, которые е. в-во император всероссийский обязался по статьям IV и VIII настоящего договора присоединить к войскам е. в-ва короля шведского для осуществления общих и особых видов обеих высоких договаривающихся сторон, изложенных в настоящем договоре, должны быть готовы к действиям с 1 мая сего года по старому стилю (13 мая по новому стилю), с тем чтобы быть отправленными в тот пункт, который будет указан его королевским высочеством наследным принцем Швеции как верховным главнокомандующим соединенной русско-шведской армией сразу же после того, как его королевское высочество сочтет целесообразным начать операции.

Статья Х

После того, как по просьбе е. в-ва короля шведского в его распоряжение будут выделены войска, которые в силу статей IV и VIII настоящего договора обязался предоставить ему е. в-во император всероссийский, эти войска будут по-прежнему получать жалованье от е. и. в-ва; но е. в-во король шведский в качестве получающей помощь стороны должен обеспечить их со дня их высадки в Швеции обычным довольствием, необходимым фуражом и квартирами, на тех же основаниях, как они предоставлялись им их государем. В связи с тем, что е. в-во император всероссийский не имеет в настоящее время в своем распоряжении транспортных судов в количестве, необходимом для перевозки вышеуказанных войск, е. в-во король шведский обязуется помочь в этом и предоставить такое количество судов, которых ему будет недоставать.

Статья XI

Поскольку войска е. в-ва императора всероссийского, находясь под командованием его королевского высочества наследного принца Швеции, будут на равных основаниях с войсками е. в-ва короля шведского делить славу и опасности общих предприятий, они во время пребывания на территории вражеской страны будут пользоваться одинаковыми с ними преимуществами в том, что касается их содержания за счет этой страны,

Статья XII

Е. в-во император всероссийский обещает е. в-ву королю шведскому содействовать осуществлению предусмотренной настоящим договором экспедиции, имеющей целью присоединение Норвегии к Швеции, не только участием своих войск в соответствии с вышеизложенными постановлениями, но и предоставлением некоторого количества военных судов, снаряженных и обеспеченных всем необходимым на 4 месяца, причем эти 4 месяца будут исчисляться со дня выхода кораблей и фрегатов или вспомогательных судов из портов и рейдов, находящихся в пределах империи е. и. в-ва. Если успех начатых операций или другие обстоятельства потребуют, чтобы е. в-во король шведский задержал их на более длительный срок, он сможет это сделать, но в этом случае он будет обязан взять на себя их содержание и обеспечивать их экипажи довольствием по таким же нормам, по каким их снабжает в военное время их собственный государь, е. и. в-во должен будет лишь выплачивать жалованье офицерам и экипажам кораблей, фрегатов или вспомогательных судов.

Статья XIII

Обе высокие договаривающиеся стороны взаимно обязуются держать в течение всего времени, пока будет продолжаться война, войска, о которых шла речь в предыдущих статьях, полностью укомплектованными и обеспечивать их всем, что необходимо для их содержания.

Статья XIV

Как в случае совместных действий на о. Зеландия, так и в случае диверсии, которая должна быть осуществлена на побережье Германии, е. в-во император всероссийский с полным доверием отдает под непосредственное командование его королевского высочества наследного принца Швеции войска, которые он обещал выделить для участия в этих экспедициях. Его королевское высочество будет руководить действиями этих войск таким же образом и с такой же властью, как он будет делать это в отношении шведских войск. В случае, если его королевское высочество распорядится создать какие-либо корпуса, составленные из отрядов, взятых из обеих армий, русской и шведской, то командование этим отдельным корпусом будет поручено старшему по званию офицеру,

Статья XV

Поскольку настоящим договором специально оговорено, что е. в-во король шведский начнет выполнять взятое им на себя обязательство действовать со своими войсками в Германии в целях обеспечения успеха общего дела только после того как Норвегия действительно будет присоединена к Швеции в результате добровольной уступки ее е. в-вом королем датским или в результате военных действий, е. в-во король шведский, принимая на себя по всей форме самое торжественное обязательство направить в этом случае сразу же после того, как эта цель будет достигнута, свою армию в Германию в соответствии с планом кампании, который будет составлен с этой целью, оставляет, однако, за собой право отказаться от дальнейшего участия в этих операциях, если русские войска будут отозваны из шведской армии или же если они будут выведены из-под верховного командования его королевского высочества наследного принца Швеции.

Статья XVI

Е. в-во король шведский обязуется предложить Блистательной Порте Оттоманской свои добрые услуги с целью ускорить заключение мира между Россией и Турцией, и его реченное в-во вследствие этого прикажет своей миссии в Константинополе добиваться достижения этой цели со всей настойчивостью, которая должна явиться следствием тесного союза, существующего между Россией и Швецией.

Статья XVII

Этот союз заключается сроком на восемь лет, и высокие договаривающиеся стороны оставляют за собой право объясниться между собой и договориться о его продлении не позже чем за шесть месяцев до истечения этого срока.

Статья XVIII

Со дня подписания настоящего договора е. в-во император всероссийский и е. в-во король шведский обещают друг другу не разделять своих интересов в каких бы то ни было переговорах с их общими врагами, и их реченные в-ва самым официальным и определенным образом обязуются после начала военных действий не складывать оружия и не вести мирных переговоров с французским правительством иначе как с общего согласия.

Статья XIX

Настоящий договор о наступательном и оборонительном союзе будет храниться в тайне, а его постановления должны выполняться с того дня, когда обе высокие договаривающиеся стороны или одна из них объявят войну Франции или ее союзникам или же в том случае, если с одной или другой стороны будут начаты военные действия.

Статья XX

Ратификационные грамоты настоящего договора о наступательном и оборонительном союзе будут разменены в Стокгольме через 4 недели или же раньше, если это будет возможно.

В удостоверение чего мы, нижеподписавшиеся, в силу наших полномочий подписали настоящий договор о наступательном и оборонительном союзе и приложили к нему наши гербовые печати.

Составлено в С.-Петербурге, 24 марта (5 апреля) 1812 г, от рождества Христова.

(М. П.) Граф Николай Румянцев

(М. П.) Граф Карл Лёвенгельм

Отдельная статья 1

В случае войны е. в-во император всероссийский и е. в-во король шведский совместно пригласят е. в-во короля Соединенного королевства Великобритании и Ирландии присоединиться в качестве полноправного участника к этому договору о наступательном и оборонительном союзе и гарантировать его постановления.

Эта отдельная статья будет иметь такую же силу и значение, как если бы она от слова до слова была включена в подписанный сегодня договор о наступательном и оборонительном союзе и будет ратифицирована одновременно с ним. В удостоверение чего мы, нижеподписавшиеся, в силу наших полномочий подписали настоящую отдельную статью и приложили к ней наши гербовые печати.

Составлено в С.-Петербурге, 24 марта (5 апреля) 1812 г, от рождества Христова.

(М. П.) Граф Николай Румянцев

(М. П.) Граф Карл Лёвенгельм

Отдельная статья 2

Е. в-во император всероссийский и е. в-во король шведский настоящей отдельной статьей условились считать утратившими силу положения статьи 3 Фридрихсгамского мирного договора.

Эта отдельная статья будет иметь такую же силу и значение, как если бы она от слова до слова была включена в подписанный сегодня договор о наступательном и оборонительном союзе, и будет ратифицирована одновременно с ним. В удостоверение чего мы, нижеподписавшиеся, в силу наших полномочий подписали настоящую отдельную статью и приложили к ней наши гербовые печати.

Составлено в С.-Петербурге, 24 марта (5 апреля) 1812 г, от рождества Христова.

(М. П.) Граф Николай Румянцев

(М. П.) Граф Карл Лёвенгельм

Отдельная статья 3

Е. в-во король шведский может закупать ежегодно в принадлежащих е. в-ву императору всероссийскому портах Финского залива и Балтийского моря 50 тыс. четвертей зерна и свободно перевозить его в Швецию без уплаты каких бы то ни было налогов или пошлин; при этом достаточно предоставить доказательства того, что закупки этого зерна делаются за счет е. в-ва короля шведского или с его разрешения.

Исключение делается для тех неурожайных лет, когда вывоз зерна будет полностью запрещен; но незакупленное в результате такой меры количество зерна может быть куплено после отмены ее.

Эта отдельная статья будет иметь такую же силу и значение, как если бы она от слова до слова была включена в подписанный сегодня договор о наступательном и оборонительном союзе, и будет ратифицирована одновременно с ним. В удостоверение чего мы, нижеподписавшиеся, в силу наших полномочий подписали настоящую отдельную статью и приложили к ней наши гербовые печати.

Составлено в С.-Петербурге, 24 марта (5 апреля) 1812 г, от рождества Христова.

(М. П.) Граф Николай Румянцев

(М. П.) Граф Карл Лёвенгельм

Отдельная статья 4

Е. в-во император всероссийский и е. в-во король шведский настоящей отдельной статьей обязуются продлить до конца 1815 г. срок действия договора о дружбе, торговле и мореплавании, заключенного между их реченными величествами в С.-Петербурге 1 (13) марта 1801 г., а равным образом и положений, содержащихся в статье XVII мирного договора, подписанного в Фридрихсгаме 5 (17) сентября 1809.

Эта отдельная статья будет иметь такую же силу и значение, как если бы она от слова до слова была включена в подписанный сегодня договор о наступательном и оборонительном союзе, и будет ратифицирована одновременно с ним. В удостоверение чего мы, нижеподписавшиеся, в силу наших полномочий подписали настоящую отдельную статью и приложили к ней наши гербовые печати.

Составлено в С.-Петербурге, 24 марта (5 апреля) 1812 г, от рождества Христова.

(М. П.) Граф Николай Румянцев

(М. П.) Граф Карл Лёвенгельм[59]

Декларация о продлении срока действия русско-португальского договора о дружбе, торговле и мореплавании от 16 (27) декабря 1798 г.

С.-Петербург, 29 мая (10 июня) 1812 г.

Ввиду того, что срок действия договора о дружбе, мореплавании и торговле, заключенного в С.-Петербурге 16 (27) декабря 1798 года между российским и португальским дворами, вскоре истекает, обе высокие договаривающиеся стороны согласились продлить его действие до 5 (17) нюня 1815 г. и безотлагательно приступить к выработке условий нового договора, который определил бы на длительный срок и укрепил бы непосредственные торговые отношения между соответствующими подданными, владениями и государствами на новых основаниях, вытекающих из интересов обеих держав и из изменений, происшедших в торговой системе португальских колоний.

Вследствие сего е. в-во император всероссийский и его королевское высочество принц-регент Португалии обязываются и взаимно обещают исполнять, осуществлять и соблюдать во всех пунктах условия торгового договора от 16 (27) декабря 1798 года, как если бы они были вписаны здесь слово в слово, за исключением следующего изменения, произведенного в статье VI названного договора.

Принимая во внимание повышение пошлин на ввоз вин в Россию, установленное последним таможенным тарифом, было согласовано в соответствии с пропорцией, установленной предыдущим тарифом, что вина, происходящие из Португалии, с островов Мадеры и Азорских, которые ранее на основании статьи VI названного договора облагались только четырьмя рублями пятьюдесятью копейками ввозной пошлины с бочки или бочонка в шесть анкров, будут во время действия настоящего соглашения оплачиваться двадцатью рублями с бочки или бочонка; но если до истечения срока действия этого соглашения ввозные пошлины на вина будут изменены в пользу какой-либо державы, это преимущество будет распространено на вина, происходящие из Португалии, с Мадеры и Азорских островов, в пропорции не менее 3/4, в соответствии с постановлениями статьи VI торгового договора и теми, которые упомянуты выше. Разумеется, названные вина будут иметь право на такие льготы лишь в том случае, если они будут ввозиться на российских или португальских судах и если их происхождение и принадлежность будут подтверждаться удостоверениями, каких требует вышеназванная статья того же договора.

Это соглашение сохранит силу и будет обязательно в течение срока, означенного выше, и настоящий акт вступит в силу начиная со дня своего подписания, причем нижеподписавшиеся от имени своих соответствующих государей обещают и гарантируют полное и точное исполнение всего, что в нем обусловлено.

В удостоверение чего, мы, нижеподписавшиеся, должным образом на то уполномоченные, подписали настоящую декларацию и приложили к ней свои гербовые печати.

Составлено в С.-Петербурге 29 мая (10 июня) 1812 г.

(М. П.) Жоао Пауло Безерра

(М. П.) Дмитрий Гурьев

(М. П.) Граф Александр Салтыков[60]

Дополнительная конвенция к русско-шведскому союзному договору от 24 марта (5 апреля) 1812 г.

Вильно, 3 (15) июня 1812 г.

24 марта (5 апреля) сего года в С.-Петербурге между е. в-вом императором всероссийским и е. в-вом королем шведским был подписан договор о наступательном и оборонительном союзе, и обмен ратификационными грамотами уже состоялся; е. в-во император всероссийский, стремясь дать новые доказательства своих дружеских чувств к е. в-ву королю шведскому, условился с его реченным в-вом внести некоторые изменения в статьи VIII и Х этого договора и дополнить его новой статьей; с этой целью е. в-во император всероссийский и е. в-во король шведский уполномочили своих представителей заключить дополнительную конвенцию к вышеупомянутому договору об оборонительном и наступательном союзе, вследствие чего эти полномочные представители составили и подписали нижеследующее:

Статья I.

Обе высокие договаривающиеся стороны договорились заменить статью VIII их союзного договора нижеследующей статьей:

Если у е. в-ва короля шведского не будет иной возможности приобрести Норвегию, кроме как прибегнув к силе оружия, и он решит для достижения этой цели высадить десант на о. Зеландия, то е. в-во император всероссийский обещает и обязуется участвовать в этом своими войсками совместно с е. в-вом королем шведским и выделит для этого под командование его королевского высочества наследного принца Швеции и в его распоряжение количество войск, предусмотренное статьей IV союзного договора, которая определяет численный состав контингентов, выделяемых обеими сторонами для армии, предназначенной для осуществления диверсии в Германии.

Только что принятое обязательство о совместных действиях объединенных сил на о. Зеландия при условии, что они будут иметь место, вовсе не исключает возможности осуществления одновременно или после этого какого-либо другого предприятия и непосредственных совместных действий против Норвегии с целью ускорить присоединение этого королевства к Швеции. Если, однако, е. в-во король датский, чтобы избежать десанта на о. Зеландия, согласится уступить Норвегию, но это королевство все же откажется подчиниться, то в этом случае е. в-во король шведский сможет направить для действий непосредственно против Норвегии такую часть объединенной армии, которая будет сочтена необходимой для того, чтобы ускорить и осуществить подчинение и присоединение Норвегии к Швеции.

Статья II.

Хотя в силу статьи Х упомянутого союзного договора е. в-во король шведский как сторона просящая о помощи должен обеспечить и поставить обычное довольствие войскам е. в-ва императора всероссийского со дня их высадки в Швеции, е. и. в-во освобождает его шведское величество от этого обещания и обязуется взять на себя заботу о снабжении своих войск в течение двух месяцев после просьбы о помощи, если только эти войска не будут находиться на территории противника (в этом случае они будут снабжаться на месте). Е. в-во император всероссийский равным образом отказывается от того, что было сказано в той же статье Х относительно транспортных судов, которые должна была предоставить Швеция. Обе высокие договаривающиеся стороны условливаются сегодня, что е. в-во король шведский действительно предоставит такое количество транспортных судов, которого будет не хватать е. и. в-ву для перевозки его войск, однако е. в-во император всероссийский возьмет на себя связанные с этим расходы, причем шведское правительство должно позаботиться, чтобы они были умеренными и соответствовали обычным ценам; е. и. в-ву предоставляется выбор — оплатить ли эти расходы деньгами, имеющими хождение в Швеции, или же зерном по ценам, которые будут существовать в это время в Стокгольме, если только е. в-во император всероссийский не получит упомянутых транспортных судов от Англии, и ему тогда не нужно будет просить их у Швеции.

Статья III.

Обе высокие договаривающиеся стороны обязуются, исходя из интересов их подданных, продлить действие Х и XV статей Фридрихсгамского договора во всей их силе до конца 1815 г.

Эта дополнительная конвенция к договору о наступательном и оборонительном союзе, подписанному в С.-Петербурге 24 марта (5 апреля) сего года, будет иметь такую же силу и значение, как если бы она от слова до слова была включена в этот договор. Она будет ратифицирована обеими сторонами, и обмен ратификационными грамотами в надлежащей форме будет произведен в С.-Петербурге в течение четырех недель со дня подписания или раньше, если это будет возможно.

В удостоверение чего мы, нижеподписавшиеся, в силу наших полномочий подписали эту конвенцию и приложили к ней наши гербовые печати.

Составлено в Вильно 3 (15) июня 1812 г. от рождества Христова.

(М. П.) Граф Николай Румянцев

(М. П.) Карл Лёвенгельм[61]

Русско-испанский союзный договор

Великие Луки, 8 (20) июля 1812 г.

Е. в-во император всероссийский и его католическое величество дон Фердинанд VII, король испанский и индийский, желая усерднейше восстановить и утвердить прежние сношения дружеские, существовавшие между их монархиями, назначили на сей конец, а именно: е. в-во император всероссийский — графа Николая Румянцева, своего государственного канцлера, председателя Государственного совета, сенатора и орденов св. Андрея, св. Александра Невского, св. Владимира первой степени, св. Анны и многих чужестранных орденов кавалера; а со стороны его католического величества, его именем и властию, верховный совет правительства, имеющий в Кадисе свое пребывание — дона Франциска де Зеа Бермудеса, которые по размене своих полномочий, найденных в доброй и надлежащей форме, постановили нижеследующие статьи:

Статья I

Между е. в-вом императором всероссийским и е. в-вом королем испанским и индийским, их наследниками и преемниками и между их монархиями, да будет не только дружба, но также искреннее согласие и союз.

Статья II

Обе высокие договаривающиеся стороны вследствие сего обязательства предоставляют себе условиться без отлагательства о постановлениях сего союза и вместе согласиться во всем том, что может относиться ко взаимным их пользам и к принятому ими твердому намерению вести мужественно войну против императора французского, общего их неприятеля, обещаясь с сего часа рачить и содействовать искренно всему тому, что может быть полезно для той или другой стороны.

Статья III

Е. в-во император всероссийский признает законными генеральные и чрезвычайные кортесы, ныне в Кадисе соединившиеся, а равно и конституцию, ими учиненную и утвержденную.

Статья IV

Сношения коммерческие отныне восстановляются и взаимно будут споспешествуемы; обе высокие договаривающиеся стороны постараются изыскать средства, могущие послужить к вящему оных распространению.

Статья V

Сей трактат имеет быть ратификован, и ратификации будут в Санкт-Петербурге разменены в три месяца, считая со дня подписания или, буде можно, и скорее.

Во уверение чего мы, нижеподписавшиеся, по силе наших полномочий сей трактат подписали и печати гербов наших к оному приложили.

Учинено в Великих Луках 8 (20) июля в лето рождества Христова 1812.

(М. П.) Граф Николай Румянцев

(М. П) Франциско Зеа Бермудес[62]

Указ Александра I о восстановлении торговых отношений с Англией

4 (16) августа 1812 г.

Желанный мир с Англией восстановлен. Поспешаем возвестить о том всенародно, ведая, что оный с обеих сторон вожделен толико же любезным нашим верноподданным, колико и самой Англии. Болезнуя сердечно о долговременном разрыве взаимной торговли, не хотим мы пропустить ни малейшего времени к открытию оной. Сего ради по особенному попечению нашему и любви к благу народному, не ожидая ратификации, дабы не дать остальной части нынешнего лета пройти без обоюдного мореплавания, повелеваем, чтоб от сего числа все порты наши на Балтийском, Белом, Черном и Азовском морях английскому флагу были отворены и торговые сношения со всякою безопасностию начались между нашею империею и английским королевством на основании ныне существующих узаконений.[63]

Вторая дополнительная конвенция (секретная) к русско-шведскому союзному договору от 24 марта (5 апреля) 1812 г.

Або, 18 (30) августа 1812 г.

Е. в-во император всероссийский и е. в-во король шведский, признав, что при настоящем положении дел в Европе необходимо развить постановления союзного договора. заключенного между ними в С.-Петербурге 24 марта (5 апреля) сего года, с тем чтобы приблизить время, когда е. в-во король шведский смог бы осуществить диверсию на территории Германии с целью поддержать русские армии; будучи воодушевлены к тому же живейшим желанием еще более укрепить счастливое согласие, царящее в отношениях между ними, условились уполномочить их соответствующих представителей выработать и заключить вторую дополнительную конвенцию к вышеупомянутому договору о наступательном и оборонительном союзе, на основании чего эти полномочные представители составили и подписали нижеследующее.

Статья I.

Е. в-во император всероссийский обязуется довести численность обещанного Швеции по статьям IV и VIII вышеупомянутого союзного договора и предоставляемого под командование его королевского высочества наследного принца Швеции вспомогательного корпуса русских войск до 35 тыс. солдат всех родов войск, из которых 25 тыс, человек должны прибыть на побережье Скании к концу сентября или так быстро, как это позволят обстоятельства, а остальные 10 тыс. человек — к концу ноября сего года, если только погода и трудности перехода не вызовут задержки.

Статья II.

В том, что касается командования, содержания и перевозки этого вспомогательного корпуса, договаривающиеся стороны будут руководствоваться статьями XI, XIII и XIV союзного договора от 24 марта (5 апреля) сего года, а также содержанием статьи II дополнительной конвенции, заключенной в Вильно 3 (15) июня сего года, положения которой, касавшиеся корпуса численностью лишь от 15 до 18 тыс. русских солдат, будут теперь применяться ко всем частям, входящим в состав корпуса, о котором говорится в предыдущей статье.

Статья III.

Е. в-во король шведский со своей стороны обязуется немедленно после прибытия 25 тыс. русских солдат, упомянутых в статье I, в пункт на шведском побережье, о котором будет достигнута договоренность между обеими державами, начать прежде всего операции против датских островов таким образом и на тех условиях, как об этом условились обе высокие договаривающиеся стороны в упомянутом договоре и дополнительной конвенции.

Статья IV.

В случае, если е. в-во король датский не согласится добровольно уступить Швеции королевство Норвежское и присоединить к объединенной русско-шведской армии свои войска для совместных действий против общего врага и таким образом возникнет необходимость совершить нападение на Зеландию, е. в-во император всероссийский, будучи осведомлен о том, что британское правительство потребовало, чтобы судьба Зеландии решалась лишь с общего согласия трех держав, уступит е. в-ву королю шведскому свое право претендовать на этот остров и завоевать его при условии, что остальное будет урегулировано с е. в-вом королем Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии. Е. в-во император всероссийский оставляет, однако, за собой право гарантировать то, о чем договорятся между собой Швеция и Великобритания.

Статья V.

Учитывая обещание е. в-ва императора всероссийского пойти навстречу в этом отношении, е. в-во король шведский в порядке взаимности заявляет, что в случае, если его реченное в-во в результате войны добьется при заключении мира с общим врагом, чтобы границы Российской империи простирались до Вислы, то он будет рассматривать это увеличение территории Российской империи как справедливое следствие усилий, которые им будут предприняты в борьбе против общего врага, и гарантирует ему владение ею. Его британское в-во также будет приглашен дать такую же гарантию е. в-ву императору всероссийскому.

Статья VI.

Что касается диверсии, которую объединенная русско-шведская армия должна осуществить в Германии или в другом месте, то в этом вопросе договаривающиеся стороны будут постоянно и неуклонно руководствоваться относящимися к этому постановлениями, содержащимися в союзном договоре от 24 марта (5 апреля) сего года и в дополнительной конвенции.

Статья VII.

Желая дать доказательство личной дружбы, которую е. в-во император всероссийский питает к его королевскому высочеству наследному принцу Швеции, и своего искреннего желания идти навстречу интересам своего союзника, е. в-во император обязуется в порядке помощи Швеции предоставить ей заем в размере 1 млн. 500 тыс. рублей, которые должны быть выплачены в течение восьми месяцев со дня обмена ратификационными грамотами настоящей конвенции. Выплата первой суммы, достигающей 300 тыс. рублей, будет произведена месяц спустя после этого обмена. Остальная сумма будет выплачена постепенно в условленный срок равными долями. От е. в-ва императора будет зависеть, выплачивать ли эту сумму полностью или частично ассигнациями или же зерном и мукой. Е. в-во король шведский самым положительным образом обязуется погасить сумму этого займа е. в-ву императору всероссийскому в течение шестнадцати месяцев после присоединения Норвегии к Швеции. С тем чтобы избежать различных толкований величины суммы, о которой идет речь, за основу будет взят обменный курс в Швеции в момент предоставления каждой части займа, выплаченной в русских банковских билетах, и из полученного итога в деньгах Шведского банка будут исходить при расчете. Что касается зерна и муки, которые могут быть поставлены в счет общей суммы займа, то цены будут исчисляться на основе цен, которые будут существовать в России в момент поставки, а эти последние будут пересчитываться на денежные знаки Шведского банка в соответствии с обменным курсом этого отрезка времени.

Статья VIII.

Все постановления, содержащиеся в союзном договоре от 24 марта (5 апреля) сего года, а также в дополнительной конвенции, заключенной в Вильно 3 (15) июня сего года, в которые настоящая конвенция не вносит каких-либо изменений или поправок, возобновляются и подтверждаются здесь самым официальным и определенным образом.

Статья IX.

Чтобы незамедлительно устранить все, что препятствует выполнению вышеуказанного союзного договора, обе высокие договаривающиеся стороны снова обратятся к британскому правительству с настоятельной просьбой официально присоединиться к этому союзному договору и согласиться на присоединение Норвегии к Швеции.

Эта вторая дополнительная и секретная конвенция к договору о наступательном и оборонительном союзе, подписанному 24 марта (5 апреля) сего года в С.-Петербурге, будет иметь такую же силу и значение, как если бы она от слова до слова была включена в этот договор. Она будет ратифицирована обеими высокими договаривающимися сторонами, и обмен ратификационными грамотами, составленными в надлежащей форме, будет произведен в С.-Петербурге в течение четырех недель со дня подписания или раньше, если это будет возможно.

В удостоверение чего мы, нижеподписавшиеся, на основании данных нам полномочий подписали эту конвенцию и приложили к ней наши гербовые печати.

Составлено в Або 18 (30) августа 1812 г. от рождества Христова.

(М. П.) Граф Николай Румянцев

(М. П.) Граф Карл Лёвенгельм

Отдельная и секретная статья

Обе высокие договаривающиеся стороны, желая по общему согласию придать настоящему союзу силу и значение фамильного пакта, взаимно обязуются на случай, если какая-либо держава попытается нарушить спокойствие и безопасность России или Швеции, предоставить друг другу с целью предупредить или пресечь столь враждебные планы помощь, которая может оказаться необходимой и размер которой никогда не должен превышать 12–15 тыс. человек.

Эта отдельная и секретная статья будет иметь такую же силу и значение, как если бы она от слова до слова была включена в подписанную сегодня дополнительную конвенцию к договору о наступательном и оборонительном союзе, и будет ратифицирована одновременно с ней. В удостоверение чего мы, нижеподписавшиеся, на основании данных нам полномочий подписали настоящую отдельную и секретную статью и приложили к ней наши гербовые печати.

Составлено в Або 18 (30) августа 1812 г. от рождества Христова.

(М. П.) Граф Николай Румянцев

(М. П.) Граф Карл Лёвенгельм[64]

Русско-прусская конвенция о нейтралитете прусских войск

Тауроген, 18 (30) декабря 1812 г.

Сего числа между нижеподписавшимися императорским российским генерал-майором и генерал-квартирмейстером графа Витгенштейна армии Дибичем и королевским прусским, генерал-лейтенантом и командующим генералом прусского вспомогательного корпуса при французской армии Йорком соглашена и заключена нижеследующая конвенция.

Статья I.

Прусский корпус занимает полосу земли в пределах королевской территории по границе от Мемеля и Ниммерсата до пути от Войнута в Тильзит; далее границу территории, которая сим предоставляется корпусу, составляет дорога чрез Шиллюпишкен и Мелаукен в Либиау со включением городов сей дороги; Куриш-Гаф ограничивает с другой стороны сию территорию, каковая в продолжение прусского занятия будет объявлена и почитаема совершенно нейтральною, однако императорские российские войска сохраняют за собою право свободного прохода по вышеназванным пограничным дорогам, но не могут требовать в городах никакого квартирного довольствия.

Статья II.

В сей означенной предыдущею статьею полосе земли прусский корпус останется в нейтральном положении впредь до повеления е. в-ва короля прусского; ежели же его прусское в-во сделает распоряжение об отступлении корпуса к французской армии, то таковой обязывается не служить против российских императорских армий в продолжение двух месяцев, считая от сегодняшнего дня.

Статья III.

В случае, если е. в-во император всероссийский или е. в-во король прусский откажут в своем согласии на вышепостановленное, то корпусу будет предоставлен свободный и беспрепятственный проход кратчайшим путем, куда укажет е. в-во король.

Статья IV.

Все какие оказались бы прусские отсталые и весь военный материал, который мог остаться на дорогах от Митавы сюда, будут, безусловно, переданы корпусу. Равным образом получат свободный пропуск чрез российские императорские армии те продовольственные и обозные части, которые пожелают возвратиться к прусскому корпусу от Кенигсберга или из более отдаленных мест.

Статья V.

Если приказы генерал-лейтенанта Йорка могут еще дойти до генерал-лейтенанта Массенбаха, то войска, под его командою состоящие, равно как все прусские войска и принадлежащие к ним административные части, которые пожелали бы присоединиться к сей конвенции, в оную включаются.

Статья VI.

В случае, если прусские войска из отряда генерал-лейтенанта Массенбаха будут взяты в плен императорскими российскими войсками под командой генерал-майора Дибича, то будут присоединены к настоящей конвенции.

Статья VII.

Прусскому корпусу предоставляется устроить свое продовольствие в стране по соглашению с провинциальным правлением, хотя бы местопребывание сих правлений было занято императорскими российскими войсками.

Настоящая конвенция составлена в двух экземплярах и ниже сего означенными собственноручно подписана и их фамильными печатями скреплена.

Пошерунская мельница, 18 (30) декабря 1812 года.

(М. П.) Генерал-майор и кавалер Дибич

(М. П.) Генерал-лейтенант Йорк[65]

Письмо Александра I — Францу I

Вильно, 19 (31) декабря 1812 г.

Государь брат мой!

Значение, которое должно иметь как для наших взаимных интересов, так и для интересов Европы вообще, придание нашим отношениям, которые я имел счастье поддерживать с в. в-вом в трудных обстоятельствах, еще более дружественного характера, побуждает меня самому сообщить Вам о решающих результатах, которыми провидение благословило мои усилия. Они таковы, что, обеспечив независимость моей империи, я могу обратиться к великой цели освобождения Европы. Эта цель некогда объединяла нас, и она никогда не переставала составлять самое дорогое моему сердцу стремление. Никогда еще для ее осуществления не представлялись возможности, подобные тем, которые создаются сейчас в связи с полным уничтожением французской армии. Если в. в-во решитесь воспользоваться ими, то, несмотря на состояние войны, которое, к несчастью, существует между нами, Вы можете рассчитывать на самое активное содействие с моей стороны, и я буду счастлив, если, борясь за достижение столь важной цели, буду иметь возможность равным образом способствовать увеличению Ваших владений, чего столь настоятельно требуют как равновесие континента, так и интересы Вашей монархии. Представляется исключительно благоприятный случай возместить понесенные Австрией потери; возвращение Вам всех Ваших прежних владений не может не соответствовать интересам моей политики. Позвольте, в. в-во, говорить с Вами с той откровенностью, которую я всегда проявлял в отношениях с Вами. В. в-во можете, воспользовавшись этим исключительно благоприятным моментом, вернуть Вашей империи ее прежнее великолепие, сделав это, так сказать, не пролив ни капли крови. Вам нужно лишь приказать вновь занять Ваши прежние владения, а Франция не в состоянии хотя бы в малейшей степени воспрепятствовать этому. Соблаговолите вспомнить, что и в 1809 году Вас связывал с Францией мирный договор; однако в. в-во сочли, что в интересах Вашей империи разорвать его, найдя, что момент был благоприятным, поскольку большая часть французских войск находилась в Испании. Настоящий момент еще более благоприятен и, поправив прошлые несчастья, возвратив Вашей империи все ее могущество, Вы явитесь спасителем Европы и всего человечества, так как обеспечите всеобщий мир, восстановив равновесие между европейскими державами. Позвольте мне, государь, последовать тому порыву, который подобная надежда порождает во всяком чувствительном сердце. Я заклинаю Вас не упускать такого прекрасного случая прославить Ваше имя, завоевав славу не ценой пролития крови, а единственным достойным Вашего сердца путем — возвратив счастье человечеству.

Копия верна: Лашкарев[66]

Предписание витебского гражданского губернатора П. И. Сумарокова витебскому вице-губернатору А. С. Воинову о порядке ведения секретного делопроизводства во время его отсутствия и скорейшем исполнении инженер-полковником Гекелем возложенного на него поручения по строительству крепости в Динабурге

Получено 3 iюня рано.

Секретно

Его Высокородiю Г[осподи]ну Витебскому вице Губернатору и кавалеру Александру Семеновичу Воинову.

Его Высокопревосходительство товарищъ Министра Осипъ Петровичъ Козадавлевъ требуетъ отъ меня преподанiя способовъ со стороны Гражданскаго начальства инженеръ Полковнику Гекелю къ скореишему выполненiю возложеннаго на него порученiя.

Вы всѣ подробности по сему предмету увидите изъ прилагаемаго присемъ отношенiя ко мнѣ Г[осподи]на Товарища Министра подъ № 564мъ и изъ копiи отношенiя къ нему отъ 17 Маiя подъ № 132мъ отъ Г[осподи]на Министра военныхъ силъ, также къ вамъ доставляемой.

Я не дождавшись прибытiя Полковника Гекеля отъѣзжаю въ Петербургъ, но истребовалъ рапортъ отъ Здѣшняго Г[осподи]на Оберъ-Форстмейстера о изчисленiи потребнаго къ тому лѣса, которой послужитъ вамъ руководствомъ, и которой присемъ вмѣстѣ я его изчисленiемъ къ вамъ посылаю. Итакъ я поручаю вашему выскородiю успѣшное въ томъ исполненiе, сходно Высочайшей воли, съ слѣдующимъ объясненiемъ.

1. е Всѣхъ тѣхъ бумагъ въ мою Канцелярiю не отдавать а хранить ихъ у себя.

2. При случаѣ переписки съ кѣмъ бы то не было благоволить писать своею рукою съ надписанiемъ въ верьху секрета, а другимъ того не поручать, что я и самъ нынѣ дѣлаю.

3. е Есть ли время терпѣть будетъ по объявленiю от Г[осподи]на Полковника и дома въ покупку можно будетъ еще купить черезъ мѣсяцъ, то кажется что можно будетъ дождаться моего возвращенiя; ибо я имѣю болѣе къ тому способовъ; Естьли же Г[осподи]нъ Полковникъ потребуетъ того вскорѣ, или ваше высокордiе за благо разсудите для успѣха то сдѣлать, въ томъ ваша воля, только чтобъ казна ничего не потеряла.

Наконецъ укрытiе той Тайны вы конечно Милостивый Государь мой соблюдете, а я притомъ прошу всѣ тѣ бумаги по возвращенiи моемъ мнѣ доставить при представленiи что вашимъ высокородiемъ будетъ сдѣлано.

Губернаторъ Сумароковъ

№ 2370. 1 Iюня 1810.

Витебскъ[67]

Отношение командира лейб-кирасирского Его Императорского Величества полка барона А. В. Розена минскому гражданскому губернатору Г. И. фон Радингу о принятии мер к обеспечению полка фуражом в Вилейском повете

Передано Маiя 3 Дня 1812 Года

29 апреля

№ 16и № 1422.

Милостивый Государь Германъ Ивановичь

По повелѣнiю Начальства я перешелъ со ввѣреннымъ мнѣ Лейбъ-кирасирскимъ ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА полкомъ въ Велейку и повѣтъ оной, такъ какъ ненашолъ здѣсь въ заготовленiи фуража и на свое попеченiе покупку онаго взять не могу, то иотносился вънижней Земской Судъ, но оной мнѣ ответствовалъ что онъ такъ же фуража мнѣ доставить не можетъ. И такъ чтобъ полкъ неоcтавался безъ всякаго продовольствиiя, я вынужденъ нахожусь брать фуражъ гдѣ только найдется, дабы сiе пресѣчь покорнѣйше прошу ваше Превосходительство приказать Нижнему Земскому Суду, дабы онъ отыскалъ фуража и здѣлалъ бы ровную для всѣхъ раскладку или приказать доставить изъ другаго повѣта гдѣ есть изобильно фуража.

За симъ пребыть честь имѣю съистиннымъ Высокопочитанiемъ и таковоюже преданностiю.

Милостивый Государь Вашего Превосходительства Покорный Слуга баронъ Александръ Розенъ.

№ 609и

Г[ородъ] Велейка

Апреля 25 Дня 1812 Года

Его пре[восходительст]ву Г[осподину]

Минскому Гражданскому

Губернатору фонъ Радингу

Предоставить Г[осподи]ну Губернатору и Кавалеру отнестись къ Г[осподи]ну барону Розену, что Коммиссiонеръ 7 класса Гогинъ отнесся къ вилейскому Исправнику чтобы для Полковъ нынѣ въ Вилейкѣ находящихся отпускаемъ былъ фуражъ прямо во оныя изъ числа собираемаго съ повѣту, о чемъ оному Исправнику и отъ Здѣшняго Начальства подтверждено. То и благоволилъбы Г[осподи]нъ баронъ розенъ распорядиться требованiями своеми а фураж нынѣ конечно от помѣщиковъ къ поставкѣ въ Магазейны поступаетъ уже.

Копiя въ Канцелярiю Господина Губернатора послана[68]

Рапорт капитана запасного батальона Селенгинского пехотного полка 23-й дивизии минскому гражданскому губернатору о реквизициях у населения провианта во время перехода батальона из Бобруйска в Динабург

№ 1899.

30 Маiя

Господину минскому Гражданскому Губернатору И ковалѣру.

Передано 2 Июня 1812

23и дивизiи сѣлѣнгинскаго пехотнаго полка запаснаго баталиона Капитана Логинова

Рапортъ

Воврѣмя прослѣдованiя командуемаго мною Сѣленгинскаго пехотнаго полка запаснаго баталiона изъ крѣпости Бобруискои в городъ Динабургъ за нѣимѣнieм в баталионѣ на платежъ фуража казѣннои фуражнои суммы по прѣдписанiю бригаднаго командира рыльскаго пѣхотнаго полка запаснаго баталiона маиора Стрѣлникова — а к нѣму отъ господина артиллерiи генералъ маiора и ковалѣра Игнатьева отъ 9го числа апрѣля сѣго года за № 450м прiобщить къ дѣлу о предъявляемых квитанцияхъ.

Спрописанiем отношѣнiя бобруискаго коммиссiонера 12го класса Савинова всходность Указовъ Государствѣннои военнои коллегiи послѣдовавшихъ отъ [1]802го и [1]805го годовъ апрѣля, и поположѣнiю о вѣдѣнiи приходныхъ и расходныхъ провианских фуражныхъ книгъ при Указѣ въ мартѣ месяце 1810го года Государствѣнною военною коллѣгiею повсѣмѣстно разосланныхъ — по силѣ 13го пункта почѣму и забрано минскои губѣрнiи вразныхъ сѣлѣнiяхъ у продавцовъ под квитанцiи фуража для продовольствiя состоящихъ в баталионѣ 29ти казѣнныхъ подъемныхъ лошадѣи, вѣдомость на оборѣ сѣго Вашему Прѣвосходительству предъставляю.

Капитанъ Логиновъ

№ 602и

Маия 21 дня 1812 года

Митавскои Губѣрнiи въ баракахъ при городе Динабургѣ[69]

Бюллетени Великой армии

В качестве особого рода источника интересны официальные сообщения из армии. Они передают живую атмосферу реального времени, когда события описываются буквально через несколько часов после происшествия. Также примечательны логические конструкции и изъяснение причинно-следственной связи событий. Первые бюллетени касались еще общей ситуации перед началом конфликта.

I бюллетень Великой армии

Гумбиннен, 20 июня 1812 г.

В конце 1810 г. Россия переменила политическую систему; английский дух вновь обрел влияние; первым проявлением этого стал указ о торговле. В феврале 1811 г. пять дивизий русской армии форсированным маршем покинули Дунай и направились в Польшу. Этим перемещением войск русская армия пожертвовала Валахией и Молдавией. Когда русские армии были собраны и устроены, тут же вышел в свет протест против Франции, который был разослан по всем кабинетам. Россия тем самым заявила, что не хочет сохранять даже видимость мира. Франция использовала все возможные способы посредничества: все оказалось бесполезным.

В конце 1811 г., шестью месяцами позже, во Франции стало ясно, что все это может закончиться только войной. Гарнизон Данцига был увеличен до 20 000 человек. Туда было направлено различное снаряжение: пушки, ружья, порох, боеприпасы, мостовые экипажи; значительные суммы были отданы в распоряжение инженерных войск для увеличения количества фортификационных сооружений.

Армия была приведена в состояние боевой готовности. Кавалерия, артиллерийский обоз и военные экипажи были полностью укомплектованы. В марте 1812 г. был подписан договор о союзе с Австрией: в предыдущий месяц такой же договор был подписан с Пруссией.

<…> Император отправился из Сен-Клу 9 мая; перешел через Рейн 15-го, через Эльбу — 29-го, и через Вислу — 6 июня.

II бюллетень

Вильковышки, 22 июня 1812 г.

Любые попытки найти взаимопонимание между двумя империями становились невозможными, дух, царящий в российском правительстве, ускорил приближение войны. Генерал Нарбонн, адъютант императора, был послан в Вильну, но смог пробыть там всего несколько дней. Эта поездка стала доказательством того, что высокомерное предупреждение князя Куракина, в котором он заявил, что не хочет никаких объяснений, пока Франция не оставит территории своих союзников на полное усмотрение России, является обязательным условием данного правительства — князь хвастался этим перед иностранными державами.

<…> Легкая надежда на понимание еще существовала. Император поручил графу Лористону встретиться с императором Александром или с его министром иностранных дел, чтобы попытаться обговорить предупреждение князя Куракина, и соединить соблюдение чести Франции и интересов ее союзников с открытостью для переговоров. Однако все тот же дух, царящий в русском правительстве, под различными предлогами не позволил графу Лористону выполнить миссию; впервые посла не допустили к суверену и его министру при столь значительных обстоятельствах. Секретарь посольства Прево принес эти вести в Гумбиннен, и император приказал идти на Неман: «побежденные, сказал он, начинают говорить, как победители: и раз их влечет рок, пусть же свершатся судьбы». Е. В. [Его величество] велел приложить к приказу по армии следующую прокламацию:

«Солдаты,

Вторая Польская кампания началась. Первая закончилась во Фридланде и в Тильзите. В Тильзите Россия клялась в вечном союзе с Францией и войне с Англией. Сегодня она нарушила свои клятвы. Она не хочет давать никаких объяснений своему странному требованию, чтобы французские орлы отошли за Рейн, оставив наших союзников на ее усмотрение. Рок влечет за собой Россию! Ее судьбы должны свершиться. Не считает ли она нас выродившимся? Разве мы больше не солдаты Аустерлица? Она поставила нас перед выбором между войной и бесчестием. Мы не можем сомневаться, вперед же! Перейдем через Неман! Принесем войну на ее территорию! Вторая Польская кампания будет победоносной для французской армии, как и первая, но мир, который мы заключим, будет содержать в себе гарантию исполнения, и положит конец тому надменному влиянию, которое последние пятьдесят лет Россия оказывала на дела Европы.

В Главной квартире при Вильковышках, 22 июня 1812 г.[70]

Подписки иностранцев, служащих в московском отделении Императорской медико-хирургической академии, со сведениями о подданстве и времени прибытия в Россию

14 июля 1812 г.

Мы, нижеподписавшиеся, дали сию скаску в том:

1. Экстраординарный Профессор Лаваллле, что я нации французской, имения в России не имею. Нахожусь в России с 1809 г. В подданстве российском не нахожусь.

Иуллиан Лаваллей

2. Ординарный Профессор Адамс. Как предки мои, так и я, нахожусь в вечном российском подданстве.

Михайло Адамс

3. Адъюнкт-Профессор Корш, показываю то ж, что и Г-н Адамс.

Феодор Корш

4. Инспекторский Помощник Дессент Мари, что я в нации французской, дом в Москве име[ю], в России нахожусь с 1769 г., в подданство России вступил в 1805 г.

Jean Christophe d. st. Marie

5. Инспекторский Помощник Рейхнау, что я уроженец города Риги и с малолетства состою в российском подданстве.

Вилгелм Рейхнау

6. Ординарный Профессор Шеффер, что я уроженец города Вертгейма во Франконии, имения в России не имею, нахожусь в России с 1783 г. и, находясь в службе с 1800 г. и присягая на службу и за получение чина неоднократно, предпологая уже себя вечноподданным России, не полагал, чтоб после сего ещё должно было мне идти в вечное подданство.

Феодор Шеффер

7. Ординарный Профессор Гильдебран[д]т, что я уроженец города Вормса и нахожусь в вечном России подданстве с 1805 г.

Феодор Гильдебран[д]т

8. Ординарный Профессор Фишер, что я уроженец города Валдгейма в Саксонии, имения в Россиии не име[ю], нахожусь в России с 1804 г., в российском подданстве не состою, а по получении чинов присягал.

Готтгельф Фишер

9. Экстраординарный Профессор Бунге, что он из российских дворян Киевской губернии.

Христофор Бунге

10. Экстраординарный Профессор Мильгаузен, уроженец города Петербурга, с самого рождения состою российским подданным.

Богдан Мильгаузен

11. Препаратор Лемер, что я нации французской, имения в России не имею, в Россию приехал в 1809 г. с российскими пленными, в подданстве российском не нахожусь.

D. Lemauer

12. Рисовальный Учитель Карл Диц, что я уроженец Лейпцигской, имения в России не имею и с 1805 г. состою в российском вечном подданстве.

Карл Диц

13. Инспекторский Помощник, Лекарь Мироль, что я уроженец города Ямбурга, имения в России не имею и состою в российском вечном подданстве с 1805 г.

Петр Мироль[71]

Записка о составе арестантов, доставленных при 10-м пехотном полку в г. Нижний Новгород от владимирского гражданского губернатора А. Н. Супонева

Содержащихся по секрету — 16 человек.

Военных, содержащихся за кражу — 6.

[Военных, содержащихся] по смертоубийству — 5.

Гражданских по смертоубийству и пожегам — 20.

Судящихся в повреждении членов в отбывательство от рекрутства — 7.

Беглых из воинских команд — 90.

Беглых мещан, крестьян и дворовых людей — 143.

За кражу и мошенничество — 130.

За дурное поведение, буйственные поступки, неплатеж долгов и проч. — 86.

Из людей благородных за покупку краденых вещей, буйственные поступки и проч. — 17.

Подлинную подписал: Нижегородский Гражданский Губернатор

Андрей Руновский.

Верно: Начальник Стола Цып[…][72]

Комментарий: обратите внимание, сколь велико было число дезертиров, а также тех, кто пытался уклониться от рекрутской повинности (не желали идти в армию). И подобных документов у нас — сотни! Кроме того, обращает на себя внимание высокий показатель беглых и бунтующих, буйствующих. И все это в самый разгар войны — когда, исходя из тезиса пропаганды, все должны были «сплотиться вокруг трона» и жаждать защищать страну.

Ведомость 1-го департамента Московского уездного суда о содержащихся под стражей колодниках по 1 сентября 1812 г.

15 марта 1813 г.: датировано по сопроводительному документу

Дворянский Заседатель Михайлов

Секретарь Щепкин[73]

Список сгоревших в Москве церквей во время французского нашествия. Ведомость церквей, которые погорели и при коих как священно- и церковно-служительские дома, так и приходы сгорели

Ниже следует документ — долгий список сгоревших в Москве церквей. В связи с ним у меня возникают такие научные вопросы (на которые я ответил в соответствующих главах): стоило ли царю Александру своей агрессией доводить Наполеона до Аустерлица, Тильзита, Москвы? Понимал ли православный генерал-губернатор Москвы Ф. В. Ростопчин, что, поджигая город, сгорят церкви? Почему М. И. Кутузов не стал защищать город (и то, что называли «святынями»), зато вывез инструменты для тушения пожара? Почему молебны перед Бородинским сражением, а затем в самой Москве не помогли?..

В Китае (в Китай-городе — прим. мое, Е. П.)

1. Козмодамианская в Панех.

2. Богословская под Вязом.

3. Троицкая в Никитниках.

4. Максимовская на Варварке.

5. Николаевская что слывет Мокрое.

6. Зачатейская в Углу.

7. Николаевская у Москворецких ворот.

8. Успенская у Гостиного Двора.

9. Георгиевская на Варварке.

10. Предтеченская у Варварских ворот.

В Белом Городе

11. Знаменская на Знаменке.

12. Борисоглебская на Арбате.

13. Николаевская в Хлынове.

14. Георгиевская на Красной Горке.

15. Киро-Иоанновская на Солянке.

16. Рожественская на Кулишках.

17. Иоанномилостивская в Кисловке.

18. Николаевская близ Старого Каменного моста.

19. Тихоновская у Арбатских ворот.

20. Благовещенская на Старом Ваганькове.

21. Николаевская на Старом Ваганькове.

22. Праскевиевская в Охотном ряду.

23. Успенская на Вражке.

24. Спасская в Копьях.

25. Воскресенская у Кузнецкого моста.

26. Ильинская на Тверской.

27. Князе-Владимировская в Садех.

28. Всесвятская на Кулишках.

29. Николаевская в Подкопаях.

30. Трехсвятительская на Кулишках.

31. Троицкая на Хохловке.

32. Николаевская в Кошелях.

В Земляном городе

33. Симеоновская на Поварской.

34. Николаевская на Песках.

35. Илье-Обыденская.

36. Успенская в Остоженке.

37. Старовоскресенская.

38. Нововоскресенская.

39. Николоявленская на Арбате.

40. Власиевская в Старой Конюшенной.

41. Успенская на Могильцах.

42. Ржевская на Поварской.

43. Афанасиевская на Сивцевом Вражке.

44. Спасо-Божедомская.

45. Троицкая на Арбате.

46. Троицкая в Зубове.

47. Борисоглебская на Поварской.

48. Предтеченская в Кречетниках.

49. Рожественская в Кудрине.

50. Спасская на Песках.

51. Георгиевская на Всполье.

52. Воскресенская на Царицынской улице.

53. Успенская на Дмитровке.

54. Воскресенская в Бронной.

55. Спасская на Песках в Каретном ряду.

56. Богословская в Бронной.

57. Рожественская в Путинках.

58. Знаменская за Петровскими воротами.

59. Пименовская в Старых Воротниках.

60. Троицкая на Листах.

61. Спасская в Пушкарях.

62. Николаевская в Дербентском.

63. Трехсвятительская у Красных ворот.

64. Успенская в Печатниках.

65. Николаевская на Мясницкой.

66. Грузинская на Воронцовском поле.

67. Ильинская на Воронцовском поле.

68. Предтеченская в Казенной.

69. Николаевская в Воробине.

70. Космодамианская в Таганной слободе.

71. Воскресенская в Гончарах.

72. Спасская в Чигасах.

73. Космодамианская в Старой Кузнецкой.

74. Архидиаконская за Яузою.

75. Покровская на Лыщиковой Горе.

76. Успенская в Гончарах.

77. Никитская за Яузою.

78. Троицкая в Серебряниках.

79. Симоновская за Яузою.

80. Николаевская на Болвановке.

81. Скорбященская на Ордынке.

82. Софийская в Средних Набережных Садовниках.

83. Никитская в Татарской.

84. Николаевская в Кузнецкой.

85. Троицкая в Вишнякове.

86. Успенская в Казачей.

87. Николаевская за Яицкой.

88. Спасская на Болвановке.

89. Троицкая в Лужниках.

90. Петропавловская на Калужской улице.

91. Мироновская в Старых Панех.

92. Иоакиманская на Калужской улице.

93. Николаевская в Берсеневке.

94. Космодамианская в Кадашеве.

95. Воскресенская в Кадашевеи.

96. Николаевская в Толмачах.

97. Черниговская под Бором.

98. Климентовская на Пятницкой.

99. Николаевская в Пыжах.

100. Покровская на Малой Ордынке.

101. Екатерининская на Всполье.

102. Григорьевская на Полянке.

103. Спасская в Наливках.

В Камер-коллежском валу

104. Введенская в бывом Новинском монастыре.

105. Неопалимовская близ Девича поля.

106. Предтеченская близ Девича монастыря.

107. Девятинская близ Пресни.

108. Покровская в Кудрине.

109. Предтеченская за Пресней

110. Адриановская в Мещанской.

111. Спасская во Спасской.

112. Троицкая Ирининская в Покровском.

113. Троицкая в Сыромятниках.

114. Сергиевская в Рогожской.

115. Алексеевская в Алексеевской.

116. Успенская в Крутицах.

117. Сорокосвятская у Новоспасского монастыря.

118. Воскресенская за Таганскими воротами.

119. Мартыновская в Алексеевской.

120. Троицкая в Кожевниках.

121. Успенская в Кожевниках.

122. Скорбященская в Ямской Коломенской.[74]

Литовские газеты о событиях кампании 1812 года.

Весьма интересно, что жители западных губерний Российской империи действительно воспринимали войну 1812 как «отечественную» и освободительную: только с одной существенной оговоркой — освободительной от ига России.

Вильно, 28 июня 1812 г.

День 28-го июня составит эпоху в летописях нашего города. В этот день мы удостоились счастья видеть в стенах нашей столицы императора французов и короля Итальянского, великого Наполеона во главе его непобедимой армии, в рядах которой мы узнали наших единоплеменников, жителей Варшавского герцогства. Едва только русские отступили за Антоколь и Зеленый мост и обыватели заняли караулы на гауптвахте, как немедленно вошли в город первые польские и французские разъезды. Магистрат, знатнейшие жители и большая часть народа с городскими ключами вышли навстречу непобедимой армии. <…>

Как только появился Наполеон и Король, чувства братской любви соединились с чувствами восторга и воздух огласился радостными криками. Всюду слышались возгласы: «Да здравствует Император и Король!» Народ толпился всюду, куда бы ни направлялся Наполеон. <…>

Император и Король, не отдыхая, отправился на берег Вилии, где уже началась постройка двух мостов. В продолжение двух часов, сидя на простой скамейке, Император благоволил разговаривать со всеми, имевшими счастье приблизиться к нему; он говорил о местных учреждениях и об администрации края, вникая во все подробности. Его ласковое обхождение несказанно восхищало всех. Вечером дома всех жителей по их собственному почину и единодушному желанию были блестяще освещены, так что весь город оказался пышно иллюминирован.

«Курьер Литевски /Литовский/», 1812, № 49.

Вильно, 15 июля 1812 г.

По причине накопления множества материала и разных занятий мы до сего времени упомянули лишь вкратце об отступлении наших притеснителей, о прибытии их победителей, о Генеральной Конфедерации, учрежденной для восстановления Польского королевства; теперь же, пользуясь свободным временем, приведем некоторые подробности этих великих событий.

Почти два года наблюдали мы за приготовлениями России к войне.

В этом году мы видели, с какой поспешностью стягивались полки из отдаленной Азии и собирались на Границе Варшавского герцогства.

Еще в апреле месяце пришли орды калмыков и башкир, вооруженные луками.

В марте было собрано множество народа для постройки мостов на Немане, для проведения военных дорог и заготовления разных военных припасов.

Пришла гвардия, прибыл весь двор, беспрерывно носились слухи о нашествии соседних держав, и помещичьи дворы и деревни беспрерывно разорялись требованиями подвод, сена и хлеба.

Между тем для устрашения поляков был обнародован новый военный устав.

И когда здесь, в Вильне, Английская партия 23 июня давала бал Александру, в ту же ночь непобедимая армия Наполеона переправлялась через Неман.

24-го числа русские получили известие о приближении их победителей.

Произошло всеобщее замешательство при Дворе и во всех отраслях администрации. Двор немедленно выехал из Вильны, а за ним бежали чиновники, на протяжении 20 лет угнетавшие нас.

Все лошади и подводы были забраны для отправки нескольких тысяч больных и чиновников. Ночью 27-го числа начали отступать русские войска, расположенные по Ковенской дороге, угоняя лошадей и скот наших крестьян. Поутру 28-го числа казаки зажгли мост на реке Вилии и огромные магазины, которые неприятельское правительство наполняло добром, отнятым у наших крестьян. Казачьи отряды и 36 пушек, поставленные в Снипишках, лишили жителей всякой возможности погасить пожар. Через час после этого в город ворвались поляки и поспешили к Антоколю, преследуя бегущих казаков. Храбрый майор Сухоржевский, с несколькими десятками улан 6-го полка, состоящего под командою Понятовского, взял в плен несколько десятков офицеров, казаков и пехотных солдат. В двенадцать часов дня в город вступила победоносная армия.

С какой радостью, восторгом и счастием встретили обыватели своих избавителей, легко может представить себе всякий патриот. Как достоверный факт рассказывают, что один помещик, увидя соотечественников своих и избавителей, умер от радости. В этот момент проявились все чувства самосознания, чести, славы и любви к отечеству. Ни один поляк не в силах был удержать радостных волнений души. Одно присутствие достойных и благородных поляков, которые, оставив свои имения, служили для блага Польши под чужим небом и на чужой земле, послужило воодушевляющим примером самопожертвования и преданности отечеству. <…>

Освободив столицу Гедемина, отряды непобедимой армии Наполеона двинулись к Двине и Днепру, а достойные силы отечества начали съезжаться в Вильну из провинций и дальних городов. Вскоре обнародован был акт Конфедерации Польши, провозглашенный в Варшаве.

Жители Литвы немедленно же и с восторгом присоединились к ней и торжественно отпраздновали это присоединение. Несметные толпы народа теснились в храмах, где все собравшиеся власти и духовенство приносили Всевышнему благодарственные молитвы за освобождение от неприятеля и молились об успехах в будущем.

«Курьер Литевски», 1812, № 53

Вильно, 23 сентября 1812 г.

В последнее воскресенье, т. е. 21-го числа сего месяца, было получено здесь важное официальное известие о достопамятном в настоящей войне событии, а именно о занятии победоносной армией, 14-го числа сего месяца, в три часа пополудни, московской столицы. Сердца всех жителей нашего города наполнились радостью: все поздравляли друг друга. В 11 часов гражданские и военные чиновники, французские и местные, отправились к Министру иностранных дел, герцогу Бассано принести поздравления по случаю столь радостного события, а оттуда в Кафедральный костел для принесения благодарственных молений Всевышнему за успехи оружия великого Наполеона. У входа в церковь Министр иностранных дел был встречен приветственными восклицаниями Народной гвардии, выстроенной перед костелом, и криками многочисленного народа, изъявляющего свою радость и благодарность.

Во время обедня и молебствия раздавались пушечные выстрелы.

«Курьер Литевски», 1812, № 78.

Варшава, 3 октября 1812 г.

Согласно донесению, полученному из корпуса князя Шварценберга, русские поспешно уходят за Буг. Для наблюдения за их дальнейшими передвижениями посланы отряды легкой кавалерии союзных войск.

Получено официальное сообщение из Риги, что со времени последней битвы русское войско не переменило своих позиций и русские не осмеливаются больше делать вылазок.

Из Москвы сообщают, что введенная там временная администрация отечески и толково старается о заготовке всевозможных припасов, которые может доставить город Москва.

Таким образом, в настоящее время все нужды жителей удовлетворены, а солдаты пользуются всеми удобствами, необходимыми после понесенных ими трудов; запасы провианта всякого рода будут в необходимом количестве. Солдаты получат на зиму полушубки; все, что может сделать их жизнь приятной, составляет цель предусмотренных распоряжений. В то время, как это занимает внимание победителя, испуганный неприятель отступил по направлению к Туле и Калуге и там усиленно занят собиранием своих разогнанных отрядов. Кажется, он ожидает, какой путь будет угодно выбрать победителю, дабы быть послушным всем передвижениям, помешать коим сам он не в силах.

Генерал-губернатором Москвы назначен маршал Мортье, герцог Тревизский, а Интендантом знаменитый Лессепс, спутник Лаперуза во время его путешествия вокруг света. Высадившись на сушу в Камчатке, он затем написал и напечатал описание своего путешествия через Россию, начиная от Восточного океана.

«Курьер Литевски», 1812, № 91.

Москва, 27 сентября 1812 г.

Бывший Генеральный консул Лессепс назначен Интендантом Московской провинции. Он учредил муниципалитет и различные комиссии, в состав которых вошли самые знатные фамилии Москвы.

Пожар уже повсюду погашен. Ежедневно находят склады сахару, мехов, сукна.

Неприятельское войско отступило по направлению к Туле и Калуге. В Туле находится самый большой во всей России оружейный завод.

Наши передовые отряды стоят на берегу Пахры. Его и. в-во живет в Кремлевском императорском дворце. В Кремле найдено много драгоценных предметов, употреблявшихся при обряде Миропомазания царей, а также все знамена, отнятие русскими у турок за последние сто лет.

Погода стоит такая же, как в Париже в конце октября, иногда перепадают дожди и уже несколько раз были заморозки. По рассказам местных жителей, река Москва так же, как и другие здешние реки, не замерзает ранее середины ноября. Большая часть армии расположена за городом и наслаждается отдыхом от своих трудов.

«Курьер Литевски», 1812, № 92.

Современники о генерале М. И. Голенищеве-Кутузове

Здесь приведены лишь немногие свидетельства, характеризующие натуру и деятельность М. И. Кутузова. Для объективности я выбрал только тех известных современников, кто никак не мог претендовать на карьерное место Кутузова (кроме того, интересно узнать мнение и французского эмигранта, для которого понятие дворянской чести было весьма значимо, и представителей так называемой «русской партии»). К примеру, те же П. И. Багратион и М. Б. Барклай де Толли Кутузова не без оснований не уважали и активно критиковали, но они все же возглавляли армии и были уже в ходе войны сильно обижены поступками главнокомандующего: поэтому их высказывания я здесь не цитирую (хотя Багратион их высказывал еще на пути Кутузова в армию).

Генерал граф А. Ф. Ланжерон (1763–1843)

Кутузов, будучи очень умным, был в то же время страшно слабохарактерный и соединял в себе ловкость, хитрость и действительные таланты с поразительной безнравственностью. Необыкновенная память, серьезное образование, любезное обращение, разговор, полный интерес и добродушие (на самом деле немного поддельное, но приятное для доверчивых людей) — вот симпатичные стороны Кутузова. Но зато его жестокость, грубость, когда он горячился или имел дело с людьми, которых нечего бояться и в то же время его угодливость, доходящая до раболепства по отношению к высокостоящим, непреодолимая лень, простирающаяся на все, апатия, эгоизм, вольнодумство и неделикатное отношение в денежных делах, составляли противоположные стороны этого человека.

Кутузов участвовал во многих сражениях и получил уже тогда настолько опыта, что свободно мог судить как о плане кампании, так и об отдаваемых ему приказаниях. Ему легко было различить достойного начальника от несоответствующего и решить дело в затруднительном положении, но все эти качества были парализованы в нем нерешительностью и ленью физической и нравственной, которая часто и была помехой в его действиях.

Однажды, в битве, стоя на месте, он услыхал издалека свист летящего снаряда; он настолько растерялся, что вместо того, чтобы что-нибудь предпринять, даже не сошел со своего места, а остался неподвижен, творя над собой крестное знамение. Сам он не только никогда не производил рекогносцировки местности и неприятельской позиции, но даже не осматривал стоянку своих войск, и я помню как он, пробыв как-то около четырех месяцев в лагере, ничего не знал, кроме своей палатки.

Слишком полный и даже тяжеловесный, он не мог долго сидеть на лошади; усталость настолько влияла на него, что после часового учения, которое для него казалось целым веком, он уже не годился больше ни для какого дела.

Эта его лень простиралась и на кабинетные дела и для него было ужасно трудно заставить себя взяться за перо. Его помощники, адъютанты и секретари делали из него все что им было угодно, и несмотря на то, что Кутузов, без сомнения был умнее и более знающий, чем они, он не ставил себе в труд проверять их работу, а тем более поправлять ее. Он подписывал все, что ему ни подавали, только бы поскорее освободиться от дел, которым он и так-то отдавал всего несколько минут в день, возлагая их главным образом на дежурных генералов армии.

Вставал он очень поздно, ел много, спал 3 часа после обеда, а затем ему нужно было еще два часа, чтобы прийти в сознание.

Кутузов ужасно легко подчинялся женскому влиянию и женщины, какие бы они ни были, господствовали над ним самым неограниченным образом.

Это влияние женщин на толстого, одноглазого старика было смешно в обществе, но в то же время и опасно, если страдающий такой слабостью назначался во главе войск. Он ничего не скрывал от своих повелительниц и ни в чем им не отказывал, а вследствие этого возникала, конечно, масса неудобств. Но этот же Кутузов, такой безнравственный в своем поведении и в своих принципах и такой посредственный, как начальник армии, обладал качеством, которое кардинал Мазарини требовал от своих подчиненных: он был счастлив.

(…) По прибытии Кутузова, я передал ему командование армией и посвятил во все подробности, которые еще ему не были известны. Сначала он поразил меня своей неутомимой деятельностью, к которой мы совсем не привыкли, но его энергия скоро остыла и обычная ленность по-прежнему вошла в свои права. Тут-то я заметил, как он сильно опустился за последнее время. Были тому причиной его года или он перестал бороться со своими недостатками, но только, несмотря на весь его ум, дурные его стороны особенно выдались в этой войне, чего не может не отметить история.

Первым делом Кутузова, по приезде в Бухарест, было отыскать себе владычицу; сделать это было совсем не трудно, но его выбор поразил нас. Он пал на 14-летнюю девочку, племянницу Ворлама и бывшую уже замужем за одним молодым боярином Гунианом. Она очень понравилась Кутузову и он, хорошо зная валахские нравы, приказал ее мужу привезти ее к нему, что тот и исполнил. На следующий день Кутузов представил нам свою возлюбленную и ввел ее в общество, но к несчастью, этот ребенок (как и все женщины, кто бы они были) скоро начал иметь на нас большое влияние и пользовался им исключительно для себя и своих родных.

Когда 64-летний старик, одноглазый, толстый, уродливый, как Кутузов, не может существовать без этого, чтобы иметь около себя трех — четырех женщин, хвастаясь этим богатством — это достойно или отвращения или сожаления, но когда последнее из этих созданий управляет им совершенно, руководит всеми его действиями, дурно на него влияет, раздает места, то тут уже отвращение уступает место негодованию.[75]

Генерал Д. С. Дохтуров — М. П. Дохтуровой

3 сентября 1812

<…> Я, слава Богу, совершенно здоров, но я в отчаянии, что оставляют Москву. Какой ужас! Мы уже по сю сторону столицы. Я прилагаю все старание, чтобы убедить идти врагу навстречу; Беннигсен был того же мнения, он делал что мог, чтобы уверить, что единственным средством не уступать столицы было бы встретить неприятеля и сразиться с ним. Но это отважное мнение не могло подействовать на этих малодушных людей: мы отступили через город. Какой стыд для русских покинуть отчизну без малейшего ружейного выстрела и без боя. Я взбешен, но что же делать? Следует покориться, потому что над нами по-видимому тяготеет кара Божия (курсив мой — прим. Е. П.).

…Я полагаю, что мы пойдем по Калужской дороге, но я боюсь, чтобы соседство Москвы не было для вас опасно; любезный друг, если возможно, то переберитесь несколько далее.[76]

Ф. В. Ростопчин — Александру I

8 сентября [1812].

Деревня Кутузова, по Тульской дороге в 34 верстах от Москвы

<…> Отдача Москвы французам поразила умы. Солдаты предались унынию. В самом деле, странно, каким образом, после столь постыдного, три месяца длившегося отступления, столицею Вашею овладел доведенный до крайности неприятель. <…> Генералы в бешенстве, а офицеры громко говорят, что стыдно носить мундир. Солдаты уже не составляют армии. Это орда разбойников, и они грабят на глазах своего начальства. <…> Расстреливать невозможно: нельзя же казнить смертью по несколько тысяч человек на день? Всюду каверзы. Бенигсен добивается главного начальства. Он только и делает, что отыскивает позиции в то время, когда армия в походе. Он хвастает тем, что один говорил против оставления Москвы и хочет выпустить о том печатную реляцию. <…> Барклай подал голос за оставление Москвы неприятелю, и тем, может быть, хотел заставить забыть, что, благодаря его поспешности, погиб Смоленск. Князя Кутузова больше нет — никто его не видит; он все лежит и много спит. Солдат презирает его и ненавидит его. Он ни на что не решается; молоденькая девочка, одетая казаком, много занимает его (курсив мой — прим. Е. П.). Покинув Москву, он направился на Коломенскую дорогу, чтобы прервать сообщение неприятеля с Смоленском и воспользоваться запасами, накопленными в Калуге и Орле. Он даже думает дать сражение, но никак не решится на него. Довод у него тот, что надо сберегать армию; но если она должна все отступать, то он скоро ее лишится. Я держусь мнения, что Бонапарт уйдет от него в то время, как он всего менее будет ожидать того (курсив мой — прим. Е. П.). <…>

Все делают Кайсаров и Кудашев, они распорядители судьбы Вашей и судьбы Империи. Так как распространено мнение, что Кутузов действует по Вашим приказаниям, и так как объявленная им самим сдача Москвы без Сражения поразила всех ужасом, то было бы необходимо, для предотвращения мятежа, отозвать и наказать этого старого болвана и царедворца. Иначе произойдут неисчислимые бедствия (курсив мой — прим. Е. П.). <…>

Я в армии, смерть у меня в душе. Вижу войско в беспорядке, крестьян разоренных, сообщения прерванные; нет начальника и никого, кто бы его заменил. Вот другой раз общественное мнение обманулось в своем выборе. Каменский рехнулся, а Кутузов, старая баба-сплетница, потерял голову и думает что-нибудь сделать, ничего не делая (курсив мой — прим. Е. П.).

Вашего Величества

всепреданнейший граф Ростопчин[77]

Александр I — сестре Екатерине Павловне

18 сентября [1812] С.-Петербург

<…> Нечего удивляться, когда на человека, постигнутого несчастьем, нападают и терзают его. Я никогда не обманывал себя на этот счет и знал, что со мной поступят также, чуть судьба перестанет мне благоприятствовать. Мне суждено, быть может, лишиться даже друзей, на которых больше всего я рассчитывал. Все это, по несчастью, в порядке вещей в здешнем мире! <…>

Что лучше, как руководствоваться своими убеждениями? Им только и следовал я, назначая Барклая главнокомандующим 1-й армии за его заслуги в прошлые войны против французов и шведов. Именно они говорят мне, что он превосходит Багратиона в знаниях. Грубые ошибки, сделанные сим последним в этой кампании и бывшие отчасти причиною наших неудач, только подкрепили меня в этом убеждении, при котором меньше, чем когда-либо, я мог считать его способным быть во главе обеих армий, соединенных под Смоленском. <…>

В Петербурге я нашел всех за назначение главнокомандующим старика Кутузова; это было единодушное желание. Так как я знаю Кутузова, то я противился сначала его назначению, но когда Ростопчин, в своем письме от 5 августа известил меня, что и в Москве все за Кутузова, не считая Барклая и Багратиона годными для главного начальства, и когда, как нарочно, Барклай делал глупость за глупостью под Смоленском, мне не оставалось ничего иного, как уступить общему желанию — и я назначил Кутузова. Я и теперь думаю, что при тех обстоятельствах, в которых мы находились, мне нельзя было не выбрать их трех генералов, одинаково мало подходящих в главнокомандующие, того, за которого были все. <…>

<…> Напротив, мое намерение было воспользоваться первой минутой действительного преимущества нашей армии над неприятелем, которое бы вынудило его отступить чтоб, действительно, приехать в Москву. Даже после известия о битве 26 числа я выехал бы тотчас, не напиши мне Кутузов в том же рапорте, что он решил отступить на 6 верст, чтобы дать отдых войскам. Эти роковые 6 верст, отравившие мне радость победы, вынудили меня подождать следующего рапорта; из него я увидел ясно только одни бедствия (здесь речь идет об обмане, учиненном Кутузовым, относительно итогов Бородинского сражения — курсив и прим. мое, Е. П.). <…>

Что касается меня, дорогой друг, то я могу единственно ручаться то, что мое сердце, все мои намерения и мое рвение будут клониться к тому, что, по моему убеждению, может служить на благо и на пользу отечеству. Относительно таланта, может, у меня его недостаточно, но ведь таланты не приобретаются, они — дар природы. Справедливости ради должен признать, что ничего нет удивительного в моих неудачах, когда у меня нет хороших помощников, когда терплю недостаток в деятелях по всем частям, призван вести такую громадную машину, в такое ужасное время и против врага адски вероломного, но и высоко талантливого, которого поддерживают соединенные силы всей Европы и множество даровитых людей, появившихся за 20 лет войны и революции (курсив мой — прим. Е. П.). Вспомните, как часто в наших с вами беседах мы предвидели эти неудачи, допускали даже возможность потерять обе столицы, и что единственным средством против бедствий этого ужасного времени мы признали твердость. <…>[78]

Из записок Ж. Де Сталь о России (и об Украине) в 1812 году.

Итак, решившись продолжать свой путь по российским землям, я въехала на землю Украины, столица которой именуется Киевом; некогда этот город был столицей всей России: поначалу центр Российской империи располагался на юге. В ту пору русские поддерживали постоянные сношения с константинопольскими греками и вообще со всеми народами Востока, у которых переняли они многие обыкновения. Украина — край весьма плодородный, но вовсе лишенный приятности; вокруг вас простираются бескрайние хлебные поля, возделываемые, кажется, невидимыми руками, настолько редки здесь деревни и деревенские жители. Не следует думать, что окрестности Киева или любого другого поселения из числа тех, какие именуются городами в России, хоть чем-то похожи на предместья западных городов; дороги здесь ничуть не более гладки, деревенские дома вовсе не предвещают наличия поблизости большого скопления народа. При въезде в Киев взор мой прежде всего поразило кладбище; это обиталище мертвых подсказало мне, что поблизости обитают живые. Дома в Киеве по большей части подобны палаткам, так что издали город имеет вид военного лагеря; тотчас приходит на мысль, что эти деревянные дома, впрочем, должно быть, не слишком прочные, выстроены по образцу жилищ кочевников-татар. На постройку таких домов много времени не требуется; частые пожары уничтожают их, после чего владельцы посылают слуг в лес за новым домом, как в других краях посылают на рынок за провизией на зиму. Впрочем, среди этих хижин возвышаются дворцы, а главное, церкви, чьи купола, зеленые с позолотой, приковывают к себе взор. Когда вечером солнечные лучи освещают эти блестящие своды, кажется, будто видишь не долговечное здание, но праздничную иллюминацию.

Русские, как я надеюсь показать в этих записках, имеют куда больше сходства с народами Юга или, скорее, с азиатами, нежели с народами Севера. Придворные манеры у них, как и у всех прочих наций, европейские, характер же восточный. Далее я постараюсь развить эту мысль подробнее. Генерал Милорадович (М. А. Милорадович в то время был генерал-губернатором Киева — прим. мое, Е. П.) рассказал мне, что когда прошедшей зимой в Киев был прислан на постой калмыцкий полк, предводитель этих калмыков испросил дозволения стать лагерем в соседнем лесу, ибо соотечественникам его в городе душно. Невозможно было отказать в просьбе столь скромной; калмыки отправились в заснеженный лес и поселились там в своих повозках, которые служат им также и хижинами.

Русские солдаты переносят все тяготы, какие сулят им климат и войны, почти так же терпеливо; всем сословиям русской нации присуще презрение к внешним трудностям и физическим страданиям, могущее подвигнуть на великие свершения. Тот самый калмыцкий вождь, которому среди зимы деревянные дома казались чересчур роскошным жильем, дарил дамам, пленившим его на балу, брильянты: он не умел объясниться с ними и, точь-в-точь как в Индии или в безмолвных восточных странах, где слово не так всесильно, как у нас, заменял комплименты подарками. Генерал Милорадович пригласил меня вечером того самого дня, на который был назначен мой отъезд, побывать на балу у молдаванской княгини. Я отказалась с великим сожалением. Названия чужеземных держав, имена народов, почти не принадлежащих Европе, до чрезвычайности разжигают воображение.

<…> Хотя кони несли нас с огромной быстротой, мне казалось, будто я не трогаюсь с места: настолько однообразны были картины, мелькавшие за окном. Песчаные равнины, кое-где березовые рощи и редкие селения, в которых все дома выстроены из дерева по одному образцу, — ничего иного моему взору не представало. Я словно видела страшный сон — тот, в котором, как быстро ни иди, все равно остаешься на месте. Страна эта казалась мне воплощением бесконечного пространства, для пересечения которого требуется вечность. Мимо нас на невероятной скорости, не останавливаясь ни на минуту, то и дело проносились курьеры в небольших повозках, запряженных парой лошадей. Из-за рытвин на дороге повозки сотрясались от толчков, и курьеры порой взлетали с деревянной скамейки, на которой сидели, на несколько футов вверх, но с изумительной ловкостью опускались на прежнее место и тотчас кричали по-русски «пошел», вкладывая в эти слова такую страсть, какую французы выказывают в час битвы. Славянский язык на редкость звучен; пожалуй, в иных русских словах, столь непохожих на слова западных языков, есть даже нечто металлическое; в них слышится звон меди.

На полпути между Киевом и Москвой почтовые лошади сделались более редки; чувствовалась близость армии. Нам приходилось ожидать на станциях по несколько часов. Мы видели резервные корпуса, спешившие на помощь русской армии. Казаки, не дожидаясь приказа и не получив мундиров, шли на войну в серых одеяниях с широкими капюшонами, с длинными пиками в руках. Я совсем иначе представляла себе казаков; живут они, как я и думала, за Днепром, ведут независимый образ жизни на манер дикарей, однако во время войны беспрекословно исполняют приказы командиров. Обычно самыми грозными кажутся воины, облаченные в яркие мундиры. Тусклые тона казацкого платья внушают страх совсем иного рода: кажется, будто в бой идут призраки.

<…> В таком поведении есть нечто, роднящее русских с дикарями, однако мне представляется, что среди нынешних европейских наций могучи лишь те, которые именуются варварскими, то есть нации непросвещенные, иначе говоря, свободные. Что же до тех наций, которые цивилизация научила лишь одному — терпеть любое иго до тех пор, пока угнетатель не посягнет на домашний очаг каждого, оправдывать властителей и извинять рабство, — они созданы для того, чтобы оставаться побежденными.

Внутренность Кремля мне довелось увидеть в начале августа. …Вначале меня провели в залы, где хранится старинное русское оружие. Арсеналы такого рода более достойны внимания в других странах Европы. Русские не знали рыцарства; прежде царствования Петра I они не носили шпаг; они не участвовали в крестовых походах. Они постоянно воевали с татарами, поляками и турками, и воинский дух воспитался в них среди жестокостей разного рода, на которые осуждало их варварство азиатских народов и собственных тиранов. Потому в последние несколько столетий русских отличала не великодушная отвага Баярдов и Бэкингемов, но бесстрашие фанатиков. Колчаны, хранящиеся в кремлевском арсенале, отличаются от европейского холодного оружия, как битвы с татарами от рыцарских поединков. В общественных отношениях, для них столь новых, русские не выказывают рыцарского духа, как его понимают народы Запада, зато к врагам они всегда были беспощадны. И до, и после царствования Петра Великого убийства в России совершались столь часто, что это не могло не сказаться на нравственности всей нации, а более всего знати.

<…> Итак, светская жизнь в России есть нескончаемый вихрь людей и забав; быть может, непривычка русских к обсуждению в обществе предметов сколько-нибудь значительных есть не что иное, как следствие великой осторожности, к которой приучает людей правление деспотическое. Именно этой сдержанностью, которая при иных царствованиях была им более чем необходима, и объясняется, по-видимому, нежелание говорить правду, им приписываемое. Раболепство во всякой стране лишает человека искренности, однако там, где государь имеет право причинить подданному самое страшное зло, выслать его, заключить в темницу, отправить в Сибирь и проч., власть его над большинством людей чересчур велика. Находились люди довольно гордые, чтобы пренебречь царскими милостями, однако не бояться гонений способны одни лишь герои, а требовать героизма от всех невозможно.[79]

Из переписки М. А. Волконской с В. И. Ланской

Выше был взгляд «мадам» на Россию, а теперь взгляд «России» (вернее, ее «дамских» представительниц) на саму «мадам», а также примечательная информация о судьбе пленных солдат в России.

Жители Петербурга, вместо того чтобы интересоваться общественными делами, занимаются г-жою Сталь; им я извиняю это заблуждение, они давным-давно впадают из одной ошибки в другую, доказательство — приверженность ваших дам к католицизму. Но ведь твоим, милый друг, редким умом я всегда восхищалась, а ты поддаешься влиянию атмосферы, среди которой живешь! Это меня крайне огорчает. Я этого от тебя не ожидала. Да что же такого сделала дрянная Сталь, чтобы возбудить такой восторг? Ее бы следовало посадить в дом умалишенных за ее сумасбродство и за бегание по Европе пешком с капюшоном на голове…

В числе других неприятностей мы имеем удовольствие жить под одним небом с 3000 французских пленных, с которыми не знают, что делать: за ними некому смотреть. На днях их отправят далее, чему я очень рада. Все солдаты — поляки, немцы, итальянцы и испанцы. Больше всего поляков, они дерзки, многих побили за шалости. Офицеров — человек сорок и один генерал. Последний — француз, равно и человек десять офицеров. Нельзя шагу сделать на улице, чтобы не встретиться с этими бешеными. Его Высочество принц Гогенлоэ тоже здесь содержится. Нынче утром я его встретила — бежит по улице, а за ним гонится солдат. Впрочем, самые многочисленные отряды пленных отправили в Нижний, там их умирает по сотне ежедневно; одетые кое-как, они не выносят нашего климата. Несмотря на все зло, которое они нам сделали, я не могу хладнокровно подумать, что этим несчастным не оказывают никакой помощи и они умирают на больших дорогах как бессловесные животные.

Я совсем глупа стала. Ум, понятие, все, все на свете в милой Москве оставила.[80]

Император Наполеон I о Бородинском сражении и вступлении в Москву

…Восемью днями раньше я одержал над ними победу в большом деле при Москве-реке (имеется в виду Бородинское сражение — курсив и прим. мое, Е. П.); с девяносто тысячами напал я на русскую армию, достигавшую двухсот пятидесяти тысяч, с ног до головы вооруженных, и я разбил ее наголову. Пятьдесят тысяч русских остались на поле битвы. Русские имели неосторожность утверждать, что выиграли сражение, и, тем не менее, через восемь дней я входил в Москву. Я очутился среди прекрасного города, снабженного провиантом на целый год; ибо в России всегда запасы на несколько месяцев делались до наступления морозов. Всевозможные магазины были переполнены. Дома жителей были хорошо снабжены, и большинство их оставили своих слуг, чтобы служить нам. Многие хозяева оставили записочки, прося в них французских офицеров, которые займут их дома, позаботиться о мебели и других вещах; они говорили, что оставили все, что могло нам понадобиться и что они надеются вернуться через несколько дней, как только император Александр уладит все дела, что тогда они с восторгом увидятся с нами. Многие барыни остались. Они знали, что ни в Берлине, ни в Вене, где я был с моими армиями, жителей никогда не обижали: к тому же они ждали скорого мира (курсив мой — прим. Е. П.).[81]

Культурные ценности, погибшие в Москве во время сожжения ее правительством в 1812 году.

Немецкая слобода вся выжжена, тут и Слободский дворец, который французы зажгли за несколько дней перед выходом своим. У Богоявления уцелел дом графа Головкина, а у Вознесения Демидова у графа А. К. Разумовского.

В Старой Басманной уцелели только четыре дома: Хлебниковой, кн. Куракиной с Гошпиталем, Запасной Дворец, а у Красных ворот в правой руке каменный небеленый дом генерала Толля. Дом же Аршиневского сгорел; также дома гр. Гудовича, Высотского, Ласунского, кн. Михаила Петровича Голицына, Мещанинова и все другие.

На Земляном валу все здания сгорели, кроме Шереметевской больницы и большого корпуса Спасских казарм. Дом же обер-полицмейстера сгорел. Сухарева башня уцелела. От Никольских ворот до Мясницких все здания уцелели; а от Мясницких до Красных ворот все сгорело, кроме четырех домов, в том числе князя А. И. Лобанова, коего один только флигель сгорел. Дома Потуловых и Бутурлиных также сгорели.

От Никольских ворот до Сретенских все здания целы; также и к Кузнецкому мосту, на коем сгорел один только желтый флигель, где была конфетная лавка Гуа. Дом губернатора Обрезкова сгорел, также Аненкова. Решетникова дом с флигелями цел. Графа Ростопчина на Лубянке также, и вообще все дома на Лубянке.

От Воскресенских ворот до дома главнокомандующего все дома сгорели, в том числе купленный дом графом И. В. Гудовичем, в коем был трактир. Главнокомандующего дом цел, также танцевальный клуб.

От Покровских ворот до Мясницких валом все дома целы; в том числе: Пашкова, Кутузова и Ступишина.

От Мясницких ворот до Тверских многие здания уцелели, в том числе на бульваре дом А. А. Соловова; флигель его сгорел, также дом Нечаева с флигелями сгорел и Уваровой. Князя Д. Ив. (должно быть, Лобанова) дом цел; графа Льва Кириловича и Натальи Абрамовны Пушкиной также. Князя Гагарина (Николая Сергеевича) дом, в коем был Английский клуб, сгорел.

От Покровских ворот до Ильинских все дома по обеим сторонам целы; а за Покровскими воротами уцелели дома: Веревкина, Заборовского, Жеребцова (Соловьевых — сгорел), князя Федора Никол. Голицына, Голохвостова, князя Александра Борисовича Куракина, Румянцева, графа Сергея Петровича деревянный дом; графа Салтыкова, Оникиева и многие другие. Дом князя И. Д. Трубецкого (зеленый) сгорел. Мясоедова и кн. Мещерского также. Демидова, И.И., у Никиты Мученика дом цел. Флигель один только сгорел. Покровские казармы сгорели; уцелел только один нижний этаж со сводами. Дом деревянный Соколова сгорел, а каменный у Мясницких ворот цел. Мельгунова и Дурасова дома сгорели; также Карповых и Мосоловых, Глебовых дом деревянный уцелел, а каменные флигели сгорели; также и Лопухиной сгорел, бывший князя А. П. Мещерского.

У Троицы в Сыромятниках уцелел дом Федосьи Дмитриевны Загряжской. Алексея Вас. Панина сгорел.

Воспитательный дом цел. Половину оного занимали раненые французы, оставленные в Москве злодеем. Их теперь вывезли оттуда в разные больницы. Их 1500 человек, многие померли.

За Москвою-рекою все дома сгорели.

Гостиный ряд и весь город сгорел.

На Никольской целы дома: Шереметева, Духовная типография, Кусовникова и еще дом. Книжные лавки все сгорели. На Моховой сгорел Университет, дом Нарышкина и Пашкова; также все дома на Пречистенке, в том числе большой дом князя А. Н. Долгорукова. Дом Всеволожского Николая Сергеевича и сестры его кн. Мещерской целы. Их спас от пожара француз, редактор в типографии.

На Никитской все дома почти сгорели, как то: графа Шереметева, графини Пушкиной, графа Орлова, кн. Ю. В. Долгорукова, кн. Дашковой, Кушникова и пр. Уцелел дом графа Маркова, бывший князя Меншикова.

На Воздвиженке сгорел дом Апраксина Степана Степановича, кн. Ивана Николаевича Трубецкого и многие другие.

Из 30 000 домов вряд осталось 5000.

Собрание рукописей и памятников древностей графа А. И. Мусина-Пушкина, которые, по словам Карамзина, содержали неисчерпаемый материал для отечественной истории.

У графа Д. П. Бутурлина погибло имущество на 1 миллион рублей и в том числе библиотека, в которой насчитывалось 40 000 томов.

У князя А. А. Урусова погибла часть собрания книг, мозаик, монет.

Пострадала библиотека Университета, так как удалось вывезти в Нижний Новгород только часть коллекции, а коллекция рукописей и монет, пожертвованная П. Г. Демидовым, погибла.

Погибли также собрания Общества истории и древностей. Из правительственных архивов пострадали: государственный архив старых дел, помещавшихся в здании Сената, Дворцовый архив, дела Пушкарского приказа, хранившиеся в артиллерийском депо, архив старых дел Московской духовной консистории и другие.[82]

Офицеры и чиновники армии Наполеона о Русской кампании 1812 года

Причиной множества неудобств для европейцев стала невозможность наладить эффективные коммуникации. Ниже я привожу ряд документов, касающихся этой темы (цитируются по изданию: «Отечественная война 1812 г. Сборник документов и материалов». М., 1941, указываются номера документов).

№ 15

Из записок П. де Боволье о продовольственных затруднениях армии Наполеона при вторжении в Россию.

Поход только что начинался еще, а армия чувствовала уже недостаток во всем — в продовольствии, фураже, амуниции, даже в боевых припасах. Мародерство и отделение солдат от своих частей начались вслед за выходом армии из Пруссии. Эти два бедствия достигли вскоре ужасающих размеров. Позже они стали необходимостью, вызванною дурною администрацией и неустройством правильных сообщений между частями (курсив мой — Е. П.). Когда полк съедал свое продовольствие, приходилось высылать более или менее значительные отряды, иногда на очень далекие расстояния, для фуражировки. …Эти беспорядки значительно пошатнули дисциплину и заметно уменьшили число штыков. Уменьшал это число и обоз: иногда треть полка расходовалась на охрану обоза, растягивавшегося на несколько верст. От начальников отдельных частей требовался точный счет годных к бою людей, но при данных условиях требование это оказывалось невыполнимым.

…Весь путь от Вильны до Смоленска и от Смоленска до Москвы покрыт сосновыми лесами, в полном смысле дремучими. Местами встречаются болота, почти непроходимые, и реки с дном настолько вязким, что беспрестанно приходится наводить мосты. Случалось, что кавалеристы, обманутые мелководием, пускались вброд и гибли вместе с лошадью. Русские дороги втрое шире французских; они окаймлены канавами и деревьями, но ни одна дорога не вымощена камнем, и в распутицу они все непроходимы. В России, очень мало населенной, деревни расположены на довольно большом расстоянии друг от друга, что заставляло французскую армию располагаться бивуаком нередко в сырой, нездоровой местности. Кажется, полагаясь на свое счастие и на боевую славу своих войск.

№ 84

Объявление, изданное в Митаве командующим прусским корпусом Гравертом, о необходимости повиновения крестьян помещикам.

1812 г. июля 13.

Объявление.

Ходят слухи, что среди тягловых сельских жителей здешней провинции стало распространяться ложное мнение, будто наступившее военное положение и присутствие прусских войск должно избавить поселян от обязанностей по отношению к их помещикам.

Чтобы опровергнуть это ложное мнение, я сим объявляю, что — впредь до высшего приказания — не предполагается никакой перемены как в устройстве означенной провинции, так и в отношениях между господами и подданными, и что прусский корпус, вместо того, чтобы нарушить эти отношения, намерен, напротив, энергично поддержать таковые, а равно и порядок, и строго наказать всякого, позволяющего себе их нарушение.

Главная квартира в Петергофе, 13 (25) июля 1812 г. фон Граверт, королевско-прусский ген. от инф., командующий прусским вспомогательным корпусом.

№ 86

Из объявления Комиссии временного управления Великого княжества Литовского о необходимости повиновения крестьян помещикам.

1812 г. не позднее августа 5.

…Комиссия, исполняя важнейшую обязанность управления поддерживать порядок и безопасность сельского хозяйства в крае, сим доводит до сведения и приказывает всем поветовым, дворовым и крестьянским учреждениям и властям следующее:

1) Все крестьяне, жители городов и деревень, которые, в виду прохождения войск, оставили свои дома, должны возвратиться к своим земледельческим занятиям и исполнять свои обязанности.

2) До опубликования новых общих распоряжений все землепашцы и крестьяне должны повиноваться своим господам, арендаторам и землевладельцам или их заместителям, обязаны ничем не нарушать господской собственности, отбывать работы и исполнять все те повинности, которые предписаны им инвентарями и какие они до сих пор исполняли.

3) Не исполняющие этого и ведущие себя дурно, по заявлению управителей имения, должны быть увещеваемы, наказываемы и принуждаемы поветовыми властями к исполнению своих обязанностей с употреблением даже военной силы, если в том будет надобность.

4) Поветовые власти и учреждения, заботясь о водворении порядка и спокойствия среди населения, обязаны немедленно разбирать жалобы об обидах, причиненных крестьянам требованием повинностей сверх положенного или отказом им в помощи, взыскивая с виновных и вознаграждение в пользу обиженных.

№ 87

Из записок А. Дедема о подавлении Наполеоном крестьянских волнений.

…В окрестностях Витебска население проявило революционные чувства. Помещики со всех сторон стали обращаться к витебскому губернатору ген. Шарпантье с просьбою прислать охрану для их защиты от крестьян, которые грабили помещичьи дома и дурно обходились с самими помещиками (я сам видел, как многие семейства переехали в Витебск, заботясь о своей безопасности)…

№ 89

Из записок А. Пасторе о личном участии Наполеона в редактировании прокламации к крестьянам Витебской губ.

…Было тогда два довольно значительных препятствия, которые должны были помешать всем начинаемым предприятиям. Во-первых, в стране царил самый крайний беспорядок, распространяемый восстанием крестьян, убежденных тайными агентами революции, что свобода, о которой шла речь, состоит именно в безудержном произволе. Во-вторых, денежных средств не было вовсе, а без них обойтись было чрезвычайно трудно. Власть государя в силах была уничтожить первое препятствие, и оно было уничтожено…

Дворяне Витебской губ. по собственному побуждению обратились к императору, надеясь, что ему удастся подавить эти беспорядки, наконец раздражавшие их, так как они посягали уже на их права. Император принял их просьбу и приказал мне обнародовать вместе с комиссией и от ее имени прокламацию, которую он лично поправил и в которой несколько строк продиктовано им самим. Губернатору было поручено послать по деревням летучие отряды, которые должны были выполнить двоякое назначение: подавить крестьянское восстание и перехватить мародеров. Благодаря ужасу, повсюду внушаемому этими войсками и благодаря суровости некоторых дворян, может быть, получивших на то приказ, скоро было подавлено это мимолетное восстание, которым наши враги не сумели воспользоваться, после того как возбудили его…

№ 90

Из книги В. Г. Краснянского «Минский департамент великого княжества Литовского» о подавлении ген. Барб-Негром (имеется в виду генерал барон Жозеф Барбанегр /Joseph Barbanègre/: 1772–1830 — прим. мое, Е. П.) крестьянских восстании в Борисовском уезде.

…Крестьяне деревень Борисовского повета: Староселья, Можан, Клевки, Есьмон, удалившись в леса, составили несколько отрядов и организовали правильные нападения на хлебные магазины, амбары, овины и кладовые окрестных помещиков, а затем стали грабить и жечь помещичьи дома и фольварки. Помещики и их управляющие ничего не могли поделать с возмутившимися крестьянами, которые не только вышли из повиновения, но даже угрожали жизни своих панов. Перепуганные помещики обратились за помощью к военному губернатору г. Борисова, ген. Барб-Негру. Придавая серьезное значение волнению среди крестьян, Барб-Негр в конце июля выслал в Есьмонскую волость экзекуционный отряд, который, кроме прямой своей задачи — усмирения крестьян, должен был заняться поимкою французских мародеров и отсталых солдат, в значительном количестве находившихся в той местности. Все обвиненные в возмущении крестьяне были арестованы и доставлены в Борисов; борисовская военно-следственная комиссия, сняв допрос, передала дело в Минский главный суд. Подобное же возмущение крестьян произошло в начале августа в имении кн. Радзивилла в деревне Смолевичах. Только благодаря присутствию в имении французских солдат, арендатору удалось арестовать виновных.

Офицеры наполеоновской армии о «войне» 1812 года

Когда-то меня очень поразило то, что в мемуарах французов, описывающих обратный поход от Москвы к Неману, говорится о холоде, голоде, бездорожье, невероятной территории, дикости казаков, но практически ничего не сказано о боях со славной русской армией. Вот характерные примеры вышесказанного. Отрывки из записок и мемуаров офицеров наполеоновской (до отрывка из мемуаров Ц. Ложье) армии цитируются по изданию: «Россия первой половины XIX в. Глазами иностранцев». Л., 1991, с. 117–118; 258; 396–405.

Переход от Смоленска до Гжатска (24 авг. — 3 сент.) был одним из самых утомительных. Жара стояла удручающая; бешеные порывы ветра поднимали вихри пыли, до того густой, что часто мы не могли уже видеть деревьев, растущих по краям дороги.

Эта беспрестанная горячая пыль была прямо пыткой. Чтобы уберечь от нее хотя бы глаза, многие солдаты устраивали себе из стекол что-то вроде очков. Другие шли с киверами под мышкой, обернув голову платком и оставив самое маленькое отверстие, чтобы можно было дышать. Третьи устраивали себе покрытия из листьев. Таким образом, армия в эту пору имела иногда довольно странный вид, но зато всякие следы этого маскарада исчезали при малейшем ливне. Ночные биваки были едва ли не тягостнее этих переходов. Очень сильная жара резко сменялась довольно чувствительным холодом; вода в большинстве случаев была очень плоха, а порой ее и вовсе не было. Тогда солдатам приходилось жарить себе мясо на угольях, а мясо это почти всегда было лошадиное, потому что крестьяне уводили свой скот настолько далеко, что его никак невозможно было поймать.

Недостаток припасов жестоко давал знать о себе в этот вечер (5 сент.). Пришлось пообедать поджаренными хлебными зернами и кониной. Ночь была холодная и дождливая; многие офицеры и солдаты, окоченевшие и, быть может, охваченные печальным предчувствием, тщетно пытались уснуть. Они вставали и, подобно блуждающим теням, ходили взад и вперед мимо лагерных огней…

Бранд

19 октября с раннего утра город (Москва — прим. мое, Е. П.) кишмя кишел евреями и русскими крестьянами: первые пришли покупать у солдат все, чего они не могли унести с собой, а вторые — чтобы поживиться тем, что мы выбрасывали на улицу. Мы узнали, что маршал Мортье остается в Кремле с 10 тысячами и что ему приказано обороняться в случае надобности.

После полудня мы двинулись в поход, позаботившись сделать по мере возможности запасы напитков, которые мы нагрузили на телегу маркитантки. Почти смеркалось, когда мы вышли за город. Вскоре мы очутились среди множества повозок, которыми управляли люди разных национальностей; они шли в три-четыре ряда, и вереница тянулась на протяжении целой мили. Слышался говор на разных языках — французском, немецком, испанском, португальском и еще на многих других; московские крестьяне шли следом, а также и пропасть евреев: все эти народы со своими разнообразными одеяниями и наречиями, маркитанты с женами и плачущими ребятами — все это теснилось в беспорядке и производило невообразимую сумятицу. У некоторых повозки были уже поломаны, другие кричали и бранились — содом был такой, что в ушах звенело. Не без труда удалось нам наконец пробраться сквозь этот громадный поезд, оказавшийся обозом армии…

Бургонь

7 декабря мы расположились биваком в Ровно-Полесском. Утром было 24° мороза, ночью же он увеличился так, что градусник показывал 29 ½°, а 8-го утром ртуть вся собралась в тюбике. Я сберег хорошенький термометр, который я разбил в присутствии нескольких офицеров, показывая им ртуть, сделавшуюся похожей на маленькую пулю. Вся дорога покрылась сплошным льдом, как хрусталем, отчего люди, ослабленные усталостью и отсутствием пищи, падали тысячами; не будучи в состоянии подняться, они умирали через несколько минут (курсив мой — прим. Е. П.). Тщетно звали они друзей на помощь, прося, чтобы им подали руку. Ни у кого не пробуждалось жалости; в этом поголовном несчастии самый чуткий человек мог думать только о личной безопасности. Вся дорога была покрыта мертвыми и умирающими; каждую минуту можно было видеть солдат, которые, не будучи больше в состоянии выносить страданий, садились на землю, чтобы умереть: действительно, достаточно было посидеть минут пять, чтобы очутиться мертвым. Друзья вели между собою разговор — один из них, чувствуя сильную слабость, сказал: «Прощай, товарищ, я остаюсь здесь». Он лег на землю, и через минуту его не стало.

…Начиная с 7-го числа настал такой необычайный холод, что даже самые крепкие люди отмораживали себе тело до такой степени, что, как только они приближались к огню, оно начинало мокнуть, распадаться, и они умирали. Можно было видеть необычайное количество солдат, у которых вместо кистей рук и пальцев оставались только кости: все мясо отпало, у многих отваливались нос и уши; огромное количество сошло с ума; их называли, как я уже говорил, дурнями; это была последняя степень болезни; по прошествии нескольких часов они гибли. Можно было их принять за пьяных или за людей «под хмельком»: они шли, пошатываясь и говоря несуразнейшие вещи, которые могли бы даже показаться забавными, если бы не было известно, что это состояние было предвестником смерти. Действие самого сильного мороза похоже на действие самого сильного огня: руки и тело покрываются волдырями, наполненными красноватой жидкостью; эти волдыри лопаются, и мясо почти тотчас же отпадает. Это разрушение можно себе представить, положив к огню сильно замерзшую картошку; по мере того как она начинает оттаивать, она покрывается влагой; то же происходит и с нашим телом, и все те, которые оттаивали таким образом, представляли собой высохшие скелеты, кости которых еле держались. Несмотря на явную опасность от приближения к огню, немногие из солдат имели достаточно силы, чтобы удержаться от этого соблазна. Видели даже, как они поджигали сараи и дома, чтобы согреться, и едва только оттаивали, как падали замертво. Подходили другие бедняки, садились на трупы своих товарищей и гибли минуту спустя. Пример товарищей не мог заставить их избежать опасности. Я видел около одного дома более 800 человек, погибших таким образом. В других случаях они сгорали, лежа слишком близко к огню и не будучи в силах отодвинуться от приближающегося пламени; видны были наполовину обгоревшие трупы; другие, загоревшиеся ночью, походили на факелы, расставленные там и сям, чтобы освещать картину наших бедствий.

Маренгоне

8-го (декабря — прим. мое, Е. П.) мороз все увеличивается. Я остановился на ночлег в церкви и лег на скамью, около сильного огня, благодаря которому у меня появились сильнейшие боли в ногах. Вся середина церкви была наполнена народом, многие из них умирали. Ночью меня разбудили испуганные крики: «Бегите, бегите, здесь все умирают!» Я чувствую сильный припадок слабости.

9-го мороз был в 28 градусов. Я так страдал от боли в ногах, что проехал всю дорогу в этот день в повозке маркитанта моей артиллерии. Несмотря на то что я зарылся в солому, я испытывал жестокий холод. Я ночевал в 8 верстах от Вильны в маленькой грязной кузнице без окон и дверей, подвергавшейся ветру со всех сторон. Мы собрались в числе 7 или 8 человек около небольшого огня и сидели, согнувшись и прижавшись друг к другу; наши ноги почти упирались в самую середину огня. Находиться 14 часов в таком положении, не имея даже ничего поесть! Была неимоверная потребность лечь и полная невозможность это исполнить! Мой товарищ Лефрансе в данном случае оказывал мне большую услугу: он любезно позволил мне изредка класть мою голову к нему на колени. На рассвете 10-го числа я тронулся в путь по направлению к Вильне вместе с оставшимися у меня тремя орудиями…

Булар

В этом жалком состоянии подошли мы к деревне Руконы, где в это время только и было что несколько скверных хлебных сараев, полных трупов. Приближаясь к Вильне, многие ускорили шаг, чтобы поспеть первыми в этот город, где не только надеялись найти съестные припасы, но и думали остановиться на несколько дней и вкусить наконец сладость отдыха, в котором все так нуждались. Тем не менее, корпус, который не насчитывал и ста пятидесяти человек, способных носить оружие, остановился в этой гадкой деревушке. На рассвете (9 декабря) мы поспешили покинуть Руконы, где холод и дым не дали нам возможности сомкнуть глаза ни на минуту. Когда мы выступали, к нам присоединились бывшие в арьергарде баварцы под предводительством генерала Вреде; они шли из Вилейки и громко кричали, что неприятель их преследует. Накануне много говорили о том успехе, который они имели. Беспорядок, в котором они пришли, ясно опровергал известие. Несмотря на это, надо сознаться, к их чести, что они еще сохранили несколько пушек, но лошади были так слабы, что везти их они больше не могли.

Каждый новый день похода представлял повторение тех тяжелых сцен, о которых я дал лишь поверхностную характеристику. Сердца наши зачерствели от этих ужасных картин до такой степени, что мы уже не чувствовали больше ничего; эгоизм был единственным инстинктом, который остался в нас в том отупелом состоянии, в которое нас привела судьба. Только и думали что о Вильне, и мысль, что возможно будет побыть там некоторое время, так радовала тех, которые могли туда прийти, что они смотрели равнодушно на несчастных, которые боролись со смертью. Между тем Вильна, предмет наших самых дорогих надежд, куда мы стремились с такой поспешностью, должна была оказаться для нас вторым Смоленском.

Лабом

Все, кто вернулся из этой кампании, были согласны со мной, что переход от Березины до Вильны был тяжелее всего остального похода. В продолжение всего перехода мы страдали от голода, усталости, холода, который сделался нестерпимым. Случаи замерзания были теперь необыкновенно часты (курсив мой — прим. Е. П.).

При выходе из Москвы мы запаслись всеми припасами, какие только можно было найти и унести. В Смоленске так или иначе мы пополнили свои припасы из запасных магазинов. От Вильны до Немана разные магазины, устроенные по дороге, доставляли нам продовольствие. Но от Березины и до Вильны у нас не было ровно ничего.

Я слышал, что часто говорят: несчастье способствует сближению людей. Но ничто в этой кампании не доказало мне справедливости этих слов. Я никогда не видел более жестокого эгоизма и большего равнодушия к товарищам и даже к друзьям. Каждый думал только о своем драгоценном «я» и заботился лишь о том, чтобы скорее спастись.

(…) Вследствие своей полноты он сделался настоящим виртуозом в падении. Ежеминутно он растягивался по земле, каждый раз отчаянно ругаясь при этом, причем каждое его падение вызывало веселый смех со стороны насмешников, безжалостных к своему начальнику.

(…) Во время этого «погребального шествия» в Вильну — так следовало бы назвать этот переход — я был свидетелем многих ужасных сцен, в особенности по ночам, по причине ужасной стужи и недостатка дров.

(…) Я шел уже несколько часов и начал чувствовать усталость и холод, который пронизывал меня. Вдруг я заметил большие костры, разложенные с одной стороны дороги недалеко от группы домиков. Прельщенный этим видом, я подумал, что смогу, может быть, найти себе место около одного из этих костров и продолжить нарушенный сон. Я приблизился к одной из групп и был очень радушно принят. Тут были польские уланы и французские конные егеря (конечно, без лошадей). Между ними не было ни одного немца. Эти молодцы прекрасно воспользовались тем, что у них было: они развели огонь в углу между двух кирпичных стен; это сооружение, оставшееся, вероятно, от прежнего завода, уцелело только благодаря тому, что было из кирпича.

Я вступил в разговор с французами. Что касается поляков, то я не разговаривал с ними, и это не без причины. Несмотря на мой костюм, более чем изорванный, по которому едва ли во мне можно было признать офицера, егеря были очень любезны и предупредительны со мной. Очевидно, это были люди из хороших семей. Во время нашего разговора один из них, мой сосед справа, спросил меня: оборачивался ли я и видел ли, что находится в углу между строениями?.. Это меня заинтересовало, и я бросил взгляд по указанному направлению, но увидел только громадную пирамиду, верхушка которой достигала второго этажа построек. При мерцающем свете нашего костра я не мог разобрать, из чего состояла эта груда, покрытая густым слоем снега. Француз, которого я спросил об этом, сказал мне:

— Это трупы.

Приблизившись, я убедился, что это была правда. Вся пирамида состояла из сотни тел, смерзшихся в одну кучу и покрытых снегом.

Возможно, что на этом месте был госпиталь и сюда выбрасывали из окна тела умерших, не давая себе труда отнести их на некоторое расстояние в поле. В это время нечего было думать о погребении умерших, приходилось наудачу выбрасывать их из окон.

Как бы нас возмутили подобные вещи в обыкновенное время! Тогда же это не возбудило в нас ни малейшего негодования. Надо сказать, что при каждой остановке, на каждом шагу мы имели случаи отвыкнуть от подобной чувствительности. Мертвых не только оставляли покоиться в мире — на них вовсе не обращали внимания, что было гораздо проще. Вот почему я вполне хорошо себя чувствовал и мог даже на несколько часов заснуть в двух шагах от этого импровизированного кладбища.

Первые дни похода по направлению к Вильне были ужасны; я никогда еще не страдал от голода так, как в эти дни. Холод был ужасный, а у нас не было совсем дров.

Несмотря на то что у меня сохранилось очень яркое воспоминание обо всей этой кампании, я бы не мог сказать, чем я питался первые 2 или 3 дня после моей встречи с конными егерями. Я, кажется, совсем ничего не ел. После перехода через Березину лошади стали очень редки, не один раз мне случалось видеть толпы голодных, которые дрались до крови из-за жалкого куска мяса какой-нибудь издохшей лошади. Не имея ни малейшей склонности к подобной пище, я должен был свести свое меню к нулю.

Между тем накануне моего прибытия в Вильну мне удалось найти кое-какой пищи у мелочных торговцев, которые Бог знает как спасли свои повозки и лошадей. К великому счастью, у меня были еще деньги (поразительно, что после всего описанного выше «ада» голода и чудовищных условий выживания еще сохранялось понятие о законности: продукты не отбирали, а оплачивали — прим. мое, Е. П.). Эти почтенные торговцы, конечно евреи, пускались по обыкновению на всякий риск, чтобы получить какой-нибудь барыш. Они раньше нас пробрались в Вильну, добыли там хлеба и водки, потом вышли нам навстречу и продавали свои товары, конечно по баснословным ценам. Нечего и говорить, что дела их шли блестяще: съестные припасы разбирались нарасхват, несмотря ни на какие цены, и с жадностью поглощались, каковы бы они ни были. Голод — лучший из поваров.

Вот я и у ворот Вильны! Я спешил изо всех сил, чтобы войти в город вместе со всеми и не дать им опередить себя. Я был уже близок к цели, как вдруг передо мной встало новое препятствие, которое нужно было преодолеть и которое отняло у меня целый час времени. Это был в сущности пустяк, но вещь огромной важности для меня, так как беглецы массою стекались со всех сторон.

От большой ходьбы износилось все мое платье, и карман, в котором я носил деньги, прохудился. Сумма была невелика — немного мелочи и несколько серебряных рублей; тем не менее эта потеря была настоящим разорением для меня.

Правда, я знал, что вюртембергский военный комиссар ждал нас в Вильне, чтобы выдать нам аванс в счет нашего жалованья. Но его еще надо было разыскать, а потом всегда неприятно посеять свои деньги на большой дороге. Вследствие этого я решился вернуться назад по своим следам. К довершению этого несчастья, две громадные медные монеты проскользнули в мои башмаки и скоро дали мне о себе знать. Пока я шел, уткнув нос в землю, я имел счастье встретить вюртембержцев, которые пошли искать деньги вместе со мной. Кто нашел копейку, кто полтину, кто рубль, и так я вернул себе все, что потерял. Такая любезность делала честь моим компатриотам, — я был так плохо одет, что они не могли признать во мне офицера. А один барабанщик из отряда Вильгельма, подойдя ко мне, спросил дружески и в то же время фамильярно:

— Ну что, товарищ, все нашел?

Этот добрый малый оказал мне затем еще одну услугу. Он помог мне разуться и вытащить из башмаков две медные монеты, которые причиняли мне такую боль. В то время как я предавался не без труда этой операции, так как моя обувь была совершенно замерзшая, у меня был, наверно, плачевный вид. По крайней мере, мой товарищ фон Кеннериц, как раз проходивший мимо меня, послал мне рукой приветствие, которое можно было принять за прощальное. Как после он мне рассказывал, он считал меня тогда погибшим.

Фон Зукков

Наш путь до Вильны представлял повторение тех бедствий, о которых я так много говорила, с тою разницею, что потери и страдания увеличивались пропорционально скорости похода и силе холода, который достиг крайнего предела. Смерть похищала уже не единичные жертвы, но целые тысячи.

Усталость или какое-нибудь препятствие вроде лежащей на дороге повозки нередко делали перерыв в длинной веренице беглецов. Тогда образовывался большой промежуток, в который казаки, постоянно рыскавшие около нас, осмеливались иногда врываться, хватая на лету добычу. Один поляк, артист, которого я знала в Москве, очутился со своим семейством в таком пустом месте. Во время одного нападения он был схвачен и убит на глазах своей семьи (то есть во время мародерской вылазки казаками был убит безоружный гражданский — прим. мое, Е. П.). Несчастной супруге удалось убежать, но она сошла с ума от этой ужасной сцены, а их ребенок умер от голода и холода. Потеря рассудка дала ей новые силы: она шла за армией, и все видели, как несчастная безумная мать несла то на груди, то на руках охладевший труп своего ребенка.

Домерг

Затем наступила эта страшная зима, к которой мы совсем не подготовились. С 6 ноября всё изменилось: и пути, и внешность людей, и наша готовность преодолевать препятствия и опасности. Армия стала молчаливой, поход стал трудным и тяжким.

…Масса офицеров растеряла все взводы, батальоны, полки; в большей своей части больные и раненые, они присоединяются к группам одиночек, смешиваются с ними, примыкают на время то к одной колонне, то к другой и видом своих несчастий еще более обескураживают тех, кто остается еще на своем посту. Порядок не в состоянии удержаться при наличности такого беспорядка, и зараза охватывает даже полковых ветеранов, участвовавших во всех войнах революции.

Но вот что замечательно: в полках, где командиры выказали себя и справедливыми, и строгими, офицеры с большею твердостью отстаивают требования дисциплины; к этим начальникам всегда относятся с большим уважением и охотно помогают им в их бедcтвияx. Полная противоположность наблюдается в полках, где царит слабость, снисходительность и мягкая распущенность; там солдаты отказывают и в уважении, и в преданности, и в подчинении; да, сердце человеческое дает необыкновенные уроки!

Но надо сказать и то, что борьба оказывается выше сил человеческих. Солдатам, еще стоящим под ружьем, все время одним приходится стоять лицом к лицу перед неприятелем; они мучаются от голода и часто вынуждены спорить с вышедшими из рядов, которых они презирают, из-за какого-нибудь куска павшей лошади. Они подвергнуты всем ужасам зимы, они массами падают в местах, где властная необходимость заставляет их задержаться и повернуть лицо к неприятелю. Они умирают во сне, умирают на долгих переходах. Каждый шаг, каждое движение требуют от них усилий; а, кажется, что им надо хранить все свои силы, чтобы воспользоваться ими в момент битвы.

Вечером, в полях, где приходится останавливаться для ночного отдыха, они укладываются у подножия елей, белых берез или под повозками, кавалеристы с уздой в руках, пехотинцы оставляют на спине ранец и прижимают к себе оружие; точно как в стаде они плотно прижимаются друг к другу и обнимаются, чтобы разогреться. Сколько раз при пробуждении среди этих обнявшихся находят уже остывший труп; его оставляют, не бросивши на него ни одного взгляда. Иные, чтобы развести огонь, вырывают с корнем деревья, иные в отчаянии поджигают дома, где расположились генералы. Иные, наконец, настолько изнурены усталостью, настолько слабы, что уже не в состоянии шевелить ногами; прямо и неподвижно, как призраки, сидят они перед кострами.

Лошади грызут древесную кору, проламывают лед ударами копыт и лижут снег, чтобы утолить жажду.

Каждый бивак, каждый трудный переход, каждый сожженный дом открывает для взора кучу трупов наполовину уже истребленных. К ним скоро подходят новые жертвы, которые, стараясь как-нибудь облегчить свои муки, устраиваются возле дымящихся остатков среди испускающих последний вздох товарищей и сами вскоре подвергаются той же участи. Что же касается тех, кто попадает в руки казаков, то слишком нетрудно отгадать, как с ними поступают! Таково положение армии при возвращении из Москвы. Большую часть этого долгого пути единственной пищей служит для нее лошадиное мясо; спиртные напитки отсутствуют, а все ночи приходится проводить на открытых биваках при 20-градусном морозе.

Немыслимо описать, как страдают наши несчастные раненые! Всего сказанного недостаточно, чтобы выразить, какое сострадание возбуждают они к себе даже в самых загрубелых сердцах. В беспорядке наваленные на повозки, лошади которых падают, они оказываются покинутыми посреди дорог, около биваков, без помощи, даже без надежды получить ее. Открытые всем ужасам климата, ничем не прикрытые, умирающие, они ползают между трупами, поджидая смерти с минуты на минуту; и нет никого около, кто дал бы им хоть каплю воды, чтобы смочить их уста. Товарищи, друзья, даже самые преданные, этих жертв, проходя мимо них, притворяются, будто не узнают их; они отводят свои взоры из боязни, как бы не пришлось поступиться чем-нибудь, что еще у них осталось, или как бы не решиться на какое-нибудь ужасное действие, о чем эти несчастные умоляют все время.

Ложье Ц. «Дневник офицера Великой армии». М., 1912, с. 301–305

* * *

В частной переписке, в поэзии, драматургии и публицистике раскрывается представление людей-современников войны VI антифранцузской коалиции 1812 года о России, об обществе и нравах. Ярким произведением является стихотворение «Русский бог». Его автор: Князь Пётр Андреевич Вяземский (1792–1878) — русский поэт, литературный критик, исследователь истории, публицист, переводчик, мемуарист, государственный деятель. Сооснователь и первый председатель Русского исторического общества, действительный член Академии Российской, ординарный член Императорской Санкт-Петербургской академии наук. Близкий друг и постоянный корреспондент А. С. Пушкина.

Русский бог Нужно ль вам истолкованье, Что такое русский бог? Вот его вам начертанье, Сколько я заметить мог. Бог метелей, бог ухабов, Бог мучительных дорог, Станций — тараканьих штабов, Вот он, вот он русский бог. Бог голодных, бог холодных, Нищих вдоль и поперёк, Бог имений недоходных, Вот он, вот он русский бог. Бог грудей и жоп отвислых, Бог лаптей и пухлых ног, Горьких лиц и сливок кислых, Вот он, вот он русский бог. Бог наливок, бог рассолов, Душ, представленных в залог, Бригадирш обоих полов, Вот он, вот он русский бог. Бог всех с анненской на шеях, Бог дворовых без сапог, Бар в санях при двух лакеях, Вот он, вот он русский бог. К глупым полн он благодати, К умным беспощадно строг, Бог всего, что есть некстати, Вот он, вот он русский бог. Бог всего, что из границы, Не к лицу, не под итог, Бог по ужине горчицы, Вот он, вот он русский бог. Бог бродяжных иноземцев, К нам зашедших за порог, Бог в особенности немцев, Вот он, вот он русский бог. 1828[83]

Из произведений современника событий войны 1812 года П. Я. Чаадаева

От народов севера мы унаследовали лишь одни привычки и традиции; разум не питается только знанием: самые застарелые обычаи теряются, пустившие наиболее глубокие корни традиции стираются, если те и другие не связаны со знанием. Между тем все наши идеи, за исключением идей религиозных, идут, конечно, от греков и римлян.

Петр Яковлевич Чаадаев «Сборник». М., 2008, с. 160.

Иностранцы ставили нам в заслугу своего рода беспечную отвагу, особенно замечательную в низших классах народа; но имея возможность наблюдать лишь отдельные черты народного характера, они не могли судить о нем в целом. Они не заметили, что то самое начало, которое делает нас подчас столь отважными, постоянно лишает нас глубины и настойчивости; они не заметили, что свойство, делающее нас столь безразличными к превратностям жизни, вызывает в нас также равнодушие к добру и злу, ко всякой истине, ко всякой лжи, и что именно это и лишает нас тех сильных побуждений, которые направляют нас на путях к совершенствованию; они не заметили, что именно вследствие такой ленивой отваги, даже и высшие классы, как ни прискорбно, не свободны от пороков, которые у других свойственны только классам самым низшим; они, наконец, не заметили, что если мы обладаем некоторыми достоинствами народов молодых и отставших от цивилизации, то мы не имеем ни одного, отличающего народы зрелые и высококультурные.

Там же, с. 82–83.

Мы еще очень далеки от сознательного патриотизма старых наций, созревших в умственном труде, просвещенных научным знанием и мышлением; мы любим наше отечество еще на манер тех юных народов, которых еще не тревожила мысль, которые еще отыскивают принадлежащую им идею, еще отыскивают роль, которую они призваны исполнить на мировой сцене; наши умственные силы еще не упражнялись на серьезных вещах; одним словом, до сего дня у нас почти не существовало умственной работы.

Чаадаев П. Я. «Философические письма». М., 2006, с. 253.

Среди причин, затормозивших наше умственное развитие и наложивших на него особый отпечаток, следует отметить две: во-первых, отсутствие тех центров, тех очагов, в которых сосредоточивались бы живые силы страны, где созревали бы идеи, откуда по всей поверхности земли излучалось бы плодотворное начало; а во-вторых, отсутствие тех знамен, вокруг которых могли бы объединяться тесно сплоченные и внушительные массы умов. Появится неизвестно откуда идея, занесенная каким-то случайным ветром, пробьется через всякого рода преграды, начнет незаметно просачиваться в умы и вдруг в один прекрасный день испарится или же забьется в какой-нибудь темный угол национального сознания, чтобы затем уж более не проявляться: таково у нас движение идей. Всякий народ несет в самом себе то особое начало, которое накладывает свой отпечаток на его социальную жизнь, которое направляет его путь на протяжении веков и определяет его место среди человечества; это образующее начало у нас — элемент географический, вот чего не хотят понять; вся наша история — продукт природы того необъятного края, который достался нам в удел. Это она рассеяла нас во всех направлениях и разбросала в пространстве с первых же дней нашего существования; она внушила нам слепую покорность силе вещей, всякой власти, провозглашавшей себя нашей повелительницей. В такой среде нет места для правильного повседневного общения умов; в этой полной обособленности отдельных сознаний нет места для их логического развития, для непосредственного порыва души к возможному улучшению, нет места для сочувствия людей друг к другу, связывающего их в тесно сплоченные союзы, пред которыми неизбежно должны склониться все материальные силы; словом, мы лишь географический продукт обширных пространств, куда забросила нас неведомая центробежная сила, лишь любопытная страница физической географии земли.

Там же, с. 197–198.

Записки маркиза Астольфа Луи Леонора де Кюстина

Интереснейшие записки знаменитого современника войны 1812 года маркиза Астольфа Луи Леонора де Кюстина (1790–1857) уже много раз цитировались и публиковались в отечественных изданиях, но от этого не утратили своей яркости в качестве источника информации о Российской империи первой половины девятнадцатого века. Талантливый литератор, который много путешествовал по миру, не был подвластен цензуре. Примечательны и его поиски причинно-следственных связей в истории древней России, для обоснования которых он нередко использовал (часто об этом забывают…) переведенное на французский язык сочинение официозного российского историографа Н. М. Карамзина. Читая его, можно лучше понять те проблемы, которые привели к гибели государство, им описываемое: а это очень важно в смысле недопущения ошибок в будущем. Это взгляд человека неравнодушного и переживающего, мысли из позапрошлого века, которые примечательны как артефакт.

Приведу некоторые мои извлечения из «Письма тридцать шестого г-ну ***» (записано на водах в Эмсе, 22 октября 1839 года):

Что за резкая перемена! В России я был лишен зрелища природы — там ее нет; конечно, вид этих неживописных равнин тоже по-своему красив, однако величие без прелести быстро утомляет; что за удовольствие скитаться по бескрайнему голому пространству, где всюду, сколько хватает глаз, видишь одни только пустые просторы? От такого однообразия езда делается еще утомительнее, так как получается, что устаешь ты зря. Путешествие радует и увлекает нас, помимо прочего, своими неожиданностями.

Я рад вновь, в конце курортного сезона, оказаться здесь, где природа многолика и сразу поражает взор своими красотами.

Живя во Франции, я и сам полагал, что согласен с этими людьми строгого рассудка; теперь же, когда пожил под грозною властью, подчиняющею население целой империи воинскому уставу, — теперь, признаться, мне милее умеренный беспорядок, выказывающий силу общества, нежели безупречный порядок, стоящий ему жизни.

В России правительство над всем господствует и ничего не животворит. Народ в этой огромной империи если и не смирен, то нем; над головами всех витает здесь смерть и разит жертв по своей прихоти; впору усомниться в господнем правосудии; человек здесь дважды лежит в гробу — в колыбели и в могиле. Матерям здесь следовало бы оплакивать рождение детей более, чем их смерть.

Попробуйте же любить и защищать истину в стране, где основа государственного устройства — поклонение идолу!

Так называемые изящные искусства были им вменены в обязанность приказом, словно воинские упражнения. Образец всего их общества — армейский полк с его мелочною дисциплиной.

В пору, когда Петр Великий вводил по всей империи, от Татарии до Лапландии, свои цивилизаторские установления, в Европе творения средних веков давно уже вышли из моды; русские же, даже те из них, кому присвоено прозвище великих, всегда умели только плестись за модою.

Такая подражательность плохо согласуется с завоевательным духом, который мы в них усматриваем, — ведь над теми, с кого берешь пример, нельзя господствовать. Однако в характере этого поверхностно развитого народа вообще все противоречиво; более же всего он отличается неизобретательностью. Чтоб изобретать, ему нужна была бы независимость; даже в страстях его есть какое-то обезьянство: он желает выйти, в свой черед, на сцену мировой политики, но не затем, чтобы дать выход своим способностям, мучающим его в бездействии, а только затем, чтобы проиграть заново историю других славных государств.

Завоевательный дух его порожден не мощью, а лишь претензией; весь его талант — мериться с другими; весь его гений — подражательство; если все же кажется, будто есть в нем некая самобытность, то потому только, что еще ни один народ на свете не имел такой нужды в образцах для подражания; от природы наблюдательный, он становится самим собою, лишь перенимая чужие создания. Вся его самобытность — дар подделки, которым он наделен больше всякого другого народа. Единственная его врожденная способность — умение воспроизводить иностранные изобретения. Ему суждено остаться в истории так же точно, как остается в литературе искусный переводчик. Призвание русских — переводить европейскую цивилизацию для азиатов.

Дар подражания, присущий той или иной нации, может пойти ей на пользу и даже вызвать восхищение, но только если он развился поздно; явившись прежде всех прочих талантов, он их убивает. Россия — общество подражателей, а всякий, кто умеет лишь копировать других, неизбежно впадает в карикатурность.

За четыре века колебаний между Европой и Азией Россия до сих пор так и не сумела оставить делами своими след в истории человеческого духа, ибо национальный ее характер изгладился под толщею заимствований.

Примкнув к греческой схизме и тем отделив себя от Запада, она много веков спустя, с непоследовательностью уязвленного самолюбия, вновь обратилась к нациям, сложившимся в лоне католицизма, дабы перенять у них цивилизацию, до которой не допускала ее сугубо политическая религия. Перенесенная из дворца в воинский стан, чтобы поддерживать там порядок, эта византийская религия не отвечает высочайшим потребностям души человеческой; она помогает полиции морочить народ — и только. Из-за нее народ этот изначально стал недостоин той степени образованности, к какой он стремится.

…Народ, сознающий себя свободным, никогда не станет чистосердечно повиноваться зависимому духовенству.

Одна лишь Россия, поздно приобщившись к цивилизации, по нетерпеливости правителей своих так и не узнала благодетельно глубинного созревания, постепенного и ненасильственного развития. В России не происходило той внутренней работы, которая образует великие нации и приуготовляет один народ быть господином, то есть просветителем, прочих; не раз я замечал, что в этой стране общество, каким его создали самодержцы, — не что иное, как огромная теплица, полная прелестных диковинных растений. Надо прямо признать, что русский народ еще не имеет правосудия. Так, мне однажды рассказали как о заслуге императора Николая, что некий незнатный частный человек выиграл тяжбу против больших господ. В рассказе этом восхищение характером государя звучало для меня сатирою на все общество. Превозносимый на все лады, сей казус положительно убедил меня, что справедливость в России — не более чем исключение из правила. Ежели любой рассказ о России и ее обитателях оказывается оскорблением личности — тем хуже для русских; это неизбежное зло, так как, сказать по правде, ничто не существует в России само по себе, но возникает и исчезает по благоусмотрению одного человека; не путешественники тому виною.

Император пытается ныне создать русскую нацию, но одному человеку это нелегко. Зло быстро творится, зато медленно исправляется; сам испытывая к деспотизму отвращение, деспот, должно быть, часто отдает себе отчет в пороках неограниченной власти. Готов поверить — однако совестливость угнетателя не извиняет угнетения, и хотя мне жаль творящих эти преступления (зло всегда достойно сожаления), но еще большую жалость внушают мне страдания угнетенного. Какова бы ни была в России видимость, под нею всегда таятся насилие и произвол. Устрашая подданных, тирания обрела покой — только тем власть и сумела по сей день облагодетельствовать свой народ.

Возможно, я и не прав, но чем более размышляю, тем менее допускаю, чтобы такой упрек мог меня уязвить или даже чтобы кому-то пришло в голову мне его бросить.

Уже с давних пор умами русских владеет страх, что иноземцы станут их бранить. В странном этом народе крайняя хвастливость сочетается с чрезвычайною неуверенностью в себе; наружное самодовольство и беспокойное самоуничижение внутри — такое замечал я в большинстве русских. Их тщеславие не знает ни устали, ни удовлетворения, так же как надменность англичан; оттого в русских не бывает простоты. «Наивность» — французское слово, точный смысл которого непередаваем ни на одном языке, кроме нашего, ибо само это качество присуще лишь нам; наивность — это простодушие, способное сделаться и лукавым; это дар остроумия, которое рождает смех, не нанося обид; это пренебрежение ораторскими уловками, больше того, готовность дать собеседникам оружие против себя; это непредубежденность в суждениях, нечаянная меткость в выражениях, отказ от самолюбия во имя истины; одним словом, это галльская прямота — русским же она неведома. Народ-подражатель никогда не будет наивен, искренность у него всегда будет убита расчетом.

Сам Карамзин рассказывает о пагубном влиянии монгольского нашествия на характер русского народа; кто найдет мои суждения слишком суровыми, тот может убедиться, что они удостоверены мнением серьезного историка, склонного притом скорее к снисходительности. «Забыв гордость народную, — пишет он, — мы выучились низким хитростям рабства, заменяющим силу в слабых; обманывая татар, более обманывали и друг друга; откупаясь деньгами от насилия варваров, стали корыстолюбивее и бесчувственнее к обидам, к стыду, подверженные наглостям иноплеменных тиранов» (Из того же сочинения. T. V, гл. 4, с. 447 и след.).

Признания Карамзина показались мне вдвойне значительны в устах столь льстивого и робкого историка, как он. Я мог бы умножить подобные выдержки, но, думается, привел их довольно, чтобы отстоять свое право высказывать не обинуясь мои соображения, ведь они подтверждаются мнением даже такого автора, которого упрекают в пристрастном взгляде. …Ни один народ не имеет столь трудноопределимого характера, как этот. У русских не было средневековья, у них нет памяти о древности, нет католицизма, рыцарского прошлого, уважения к своему слову; они доныне остаются византийскими греками — по-китайски церемонно вежливыми, по-калмыцки грубыми или, по крайней мере, нечуткими, по-лапонски грязными, ангельски красивыми и дико невежественными (исключая женщин и кое-кого из дипломатов), по-ж…… хитрыми, по-холопски пронырливыми, по-восточному покойными и важными в манерах своих, по-варварски жестокими в своих чувствах; они презрительно насмешливы от безысходности, побуждаемые к язвительности вместе и природою, и ощущением собственной приниженности; они легкомысленны, но лишь на внешний вид — по сути своей русские расположены к серьезным делам; все они довольно умны, чтоб развить в себе необыкновенно тонкий житейский такт, но ни у кого недостает великодушия, чтобы подняться выше хитрости; они внушили мне отвращение к этой способности, без которой у них не проживешь. Следящие за каждым своим шагом, они кажутся мне самыми жалкими людьми на свете. <…>

В сердце русского народа кипит сильная, необузданная страсть к завоеваниям — одна из тех страстей, что вырастают лишь в душе угнетенных и питаются лишь всенародною бедой. Нация эта, захватническая от природы, алчная от перенесенных лишений, унизительным покорством у себя дома заранее искупает свою мечту о тиранической власти над другими народами; ожидание славы и богатств отвлекает ее от переживаемого ею бесчестья; коленопреклоненный раб грезит о мировом господстве, надеясь смыть с себя позорное клеймо отказа от всякой общественной и личной вольности. Россия видит в Европе свою добычу, которая рано или поздно ей достанется вследствие наших раздоров; она разжигает у нас анархию, надеясь воспользоваться разложением, которому сама же способствовала, так как оно отвечает ее замыслам; сделанное с Польшей затевают вновь, в большем размере. Париж уже не первый год читает возмутительные газеты — возмутительные во всех смыслах, — оплачиваемые Россией. «Европа идет тою же дорогой, что и Польша, — говорят в Петербурге, — напрасным либерализмом она сама себя ослабляет, тогда как мы остаемся могущественны потому именно, что не свободны; потерпим же под ярмом, за свой позор мы отыграемся на других».

Удивительно, как сильно отдаленность России от Западной Европы до сих пор помогала русским скрывать все это от нас. Лукавая греческая политика боится правды, обладая несравненным умением извлекать выгоду из лжи; но меня поражает, как удается ей так долго поддерживать господство этой лжи.

Одно лишь слово правды, брошенное в Россию, — все равно что искра, упавшая в бочонок с порохом.

Что за дело тем, кто правит Россией, до нищеты императорских солдат, до их бескровных лиц? На этих живых призраках — красивейший в Европе мундир; что за важность, если на зимних квартирах эти раззолоченные тени кутаются в грубошерстные балахоны?.. Пусть в тайне сохраняются их убожество и грязь, а на виду будет один только блеск — ничего более от них не требуется и ничего иного им не дается. Богатство русских — покров, наброшенный на нищету; все заключается для них в видимости, и видимость у них обманывает чаще, чем где-либо еще. Оттого любой приподнявший край покрова навсегда погиб во мнении Петербурга.

Общественная жизнь в этой стране — сплошные козни против истины. Всякий, кто не дает себя провести, считается здесь изменником; посмеяться над бахвальством, опровергнуть ложь, возразить против политической похвальбы — является здесь покушением на безопасность державы и государя; такого преступника ждет участь революционера, заговорщика, врага государственного порядка, преступника, виновного в оскорблении величества… участь поляка; а вам известно, сколь жестока эта участь! <…>

Волей-неволей приходится быть осторожным, имея государем своим человека, который не милует ни одного врага, не оставляет без кары ни малейшего ослушания и, таким образом, долгом своим почитает возмездие.

Для такого человека, воплощающего в себе государство, простить значило бы отречься от веры своей, быть милосердным — уронить себя, выказать человечность — пренебречь своим величием… да что там, своею божественностью! Отказаться от поклонения, которым он окружен, не в его власти.

Русская цивилизация еще так близка к своему истоку, что походит на варварство. Россия — не более чем сообщество завоевателей, сила ее не в мышлении, а в умении сражаться, то есть в хитрости и жестокости.

Однако ж столь непомерная власть вредит сама себе, и Россия не вечно будет ее терпеть — в армии теплится дух мятежа. Я согласен с императором — русские слишком много ездили по свету; народ сделался охоч до знаний; а против мысли бессильна таможня, ее не истребить войсками, не остановить крепостными стенами — она пройдет и под землею. Идеи носятся в воздухе, проникают всюду, а идеями изменяется мир.

Из всего сказанного явствует, что будущность, которая мечтается русским столь блестящею для их страны, от них самих не зависит; у них нет своих идей, и судьба этого народа подражателей будет решаться там, где у народов есть свои собственные идеи; если на Западе утихнут страсти, если между правительствами и подданными установится союз, то жадные завоевательные чаяния славян сделаются химерой.

Уезжая из Парижа, я полагал, что лишь тесный союз Франции и России способен внести мир в европейские дела; но, увидав вблизи русский народ и узнав истинный дух его правительства, я почувствовал, что этот народ отделен от прочего цивилизованного мира мощным политическим интересом, опирающимся на религиозный фанатизм; и мне думается, что Франция должна искать себе поддержку в лице тех наций, которые согласны с нею в своих нуждах. Союзы не основывают на мнениях вопреки интересам. У кого же в Европе согласные друг с другом нужды? У французов и немцев, а также у тех народов, которым природою суждено следовать за двумя этими великими нациями. Судьбы нашей цивилизации, открытой, разумной и идущей вперед, будут решаться в сердце Европы; благотворно все способствующее скорейшему согласию между немецкою и французскою политикой; пагубно все задерживающее этот союз, пусть даже под самыми благовидными предлогами.

Я увидел в России христианскую церковь, которая не подвергается ничьим нападкам, которую все, по крайней мере внешне, чтят; все способствует этой церкви в отправлении ее духовной власти, и, однако ж, она не имеет никакой силы в сердцах людей, порождая одно лишь ханжество да суеверие.

Страна, где побывал я ныне, настолько же мрачна и однотонна, насколько изображенная мною прежде была ярка и многообразна. Писать верную ее картину — значит отрешиться от надежды доставить кому-либо удовольствие. Жизнь в России столь же тускла, сколь весела она в Андалузии; русский народ угрюм, испанский полон жара. В Испании политическая несвобода возмещалась личною независимостью, пожалуй, нигде не развитою столь сильно, независимостью поразительною по своим последствиям; в России и та и другая свобода равно неизвестны. <…>

Только пожив в этой пустыне, где нет покоя, в этой тюрьме, где не бывает досуга, — начинаешь чувствовать, насколько же свободно живется в других странах Европы, какое бы правление ни было в них принято. В России, не устану повторять, свободы нет ни в чем — разве что, как мне говорили, в одесской торговле.

Если сын ваш будет недоволен Францией, последуйте моему совету — скажите ему: «Поезжай в Россию». Такое путешествие пойдет на благо каждому европейцу; повидав своими глазами эту страну, всякий станет доволен жизнью в любом другом месте. Всегда полезно знать, что есть на свете государство, где нет никакого места счастью, — ведь человек, по закону природы своей, не может быть счастлив без свободы.[84]

Человечество, Личность и «параллельные реальности»

Нет ни одного психолога, ни одного сколько-нибудь просвещенного государственного человека, и в особенности — ни одного путешественника, который бы не знал, насколько ложно химерическое понятие о равенстве людей.

Французский историк, антрополог и психолог Гюстав Лебон

Как ни печально, но пора признать:

враги чего-то все-таки добились

Советский поэт Владимир Фирсов

Я уже много лет говорю о том, что история как дисциплина отстает от прочих наук. Тому часто виной скудоумие и лень большинства из тех авторов, которые не желают (или не могут) мыслить научно, менять ракурс взгляда на исторические проблемы. Подобное особенно касается многих замшелых «бюджетников» из страны, которая отстает от прогресса, потому что смотрит назад, пережевывает собственные мифы — те кошмарные и глупейшие сказки, которые уже стали руминацией. Люди расшифровывают геном, создают социальные сети, ежесекундно связывающие миллиарды людей по всему миру, новые технологии переворачивают представление о медицине, подаче энергии и о космосе, но есть маразматики, которые до сих пор нудят бредни про «нравственные победы» (по факту — позорное бегство и пьяный загул вкупе с мародерством) в просеке неподалеку от флешей. Мрак и убожество!

Если бы приматы слушались гениев, если бы мракобесы и их рабы не мешали таким, как Наполеон, то вместо сотен лет негигиеничного прозябания в рабстве феодализма, беззаконии и провинциальной отсталости их жизнь уже давно стала бы иного качества: современность наступила бы раньше! Наука, знание и просвещение есть основа всего. В античной Греции и Риме все уже шло правильным курсом, но из пыльной пустыни вылезло зловонное чудовище — страшная сектантская зараза идеологии, и зараженные ею психопаты стали разрушать библиотеки, уничтожать красивейшие скульптуры, возвеличивающие Человека. Это была настоящая болезнь (социально-психологическая, антропологическая — а затем уже перешедшая на все сферы и смыслы). Цивилизованная популяция (про совсем дикие популяции и говорить нечего, тем более что левацкие закончики нам и не дают возможности научно формулировать свои оценки) антропоса на долгое время погрузилась в регресс.

Потеряв века (!), благодаря не толпе, а только лишь гениям, которые жертвенно, сквозь противодействие и козни убогой массы создали то, что мы называем Историей, западный мир вновь стал созидать великие дела, гигиену, медицину, прогресс. Созидатели, так или иначе, теми или иными методами одарили упомянутыми благами окружающих (политкорректно выражаясь) бездарей и (не генетически, а эзоповски выражаясь) потомственных лентяев. Вскоре агрессивная левацкая шушера их объявит «жертвами» — отчего «жертвы» еще более обнаглеют, сев благодетелям на шею: да еще и регулярно устраивая теракты. При этом провинция, периферия упомянутого цивилизующего ареала оставалась враждебной и инертной: она только мешала (от комплекса ущербности), параллельно воруя изобретения и кичась собственной «отдельностью» (на основе несвежего «запаха» — душка от тухлости системы и ее носителей). Да, и в этом «ареале» встречались прекрасные люди, которые перенимали цивилизацию, были благодарны метрополии — но их оказалось мизерное количество, и само их существование посреди дикости и злобности окружающих стало трагичным (но не будем жаловаться на судьбу…).

Да, да: это возмутительная ситуация, когда вокруг мир живет, радуется, наслаждается, изобретает, а в историческом кювете обсуждают драпающий «героизм» и восторгаются уничтожением городов и людей. Так часто случается, что я в один и тот же час могу заниматься работой над книгой об эпохе 1812 года, читать статьи из современных иностранных журналов по физике, биологии, высоким технологиям, переписываться с людьми, живущими на разных континентах, слушать музыку Баха или песни Пиаф, Рафаэля, Вадима Козина, моего приятеля Марка Алмонда или Бинга Кросби (данный набор совершенно произвольный!). И на этом фоне, на фоне свободы и таланта, живой жизни и изобретений, эстетики и логики — особенно противоестественным бредом («лажей», как выразился Иосиф Бродский) кажутся исторические сюжеты, выдуманные или воспеваемые казенной пропагандой. Хочется выбраться из этой конуры, помыть руки — и долго листать альбомы художников эпохи Возрождения, издания по эпохе античности или фолианты с фотографиями, к примеру, Сесила Битона!

И ведь же поразительно: «параллельная реальность» моего исследования, запечатленная художниками Антуаном Гро, Изабе, Давидом, Персье и Фонтеном, реальность, в которой царствовала Декларация прав человека и гражданина, ученые Лаплас и Вольта — она прекрасна и вызывает лишь восторг! Такая реальность есть несомненный друг мыслящей Личности. И все ее компоненты объединяет тот, кто помог всему механизму функционировать, тот, кто вдохновил художников и подарил законы нормальной жизнедеятельности всех граждан. Наполеоном необходимо (я бы даже сказал — автоматически, научно вынужденно!) восхищаться как выдающимся представителем Вида! Если мы относим себя к упомянутому виду, то нашими ориентирами должны быть не те, кто случайно ближе, а те, кто лучше, качественнее. Мало ли что окажется ближе к вам по ситуации, по рождению, по работе и т. д.?! Нерадивый чиновник, пьяный сосед или даже просто таракан, бактерия могут располагаться к вам гораздо ближе, чем «далекий» и «чужой» гений, но это не означает того, что вы обязаны все бросить, выйти из ума — и обожать мерзость лишь потому, что она близкая и, так сказать, «родная». Это всего лишь проблема количества (в данном случае расстояния) и качества, субъективного подхода и объективного, отсталого мышления (стадного, племенного) и прогрессивного (видового).

Как я многократно говорил в книгах, в интервью, в публичных лекциях, Историю создают только Личности, гении и таланты, а отнюдь не некий аморфный «народ» — толпа, которая либо глуха, либо активно враждебна личности и ее творчеству. И моя (прошу указывать авторство!) формулировка состоит в том, что нет никакого «человечества» как совокупности всех толп, всех стад, популяций разного уровня развития и разных эволюционных тропинок — есть разного свойства и достижений популяции: и уже в рамках этих популяций всё создают именно конкретные личности. «Достижения человечества» — это всегда достижения лишь немногих конкретных личностей (которым зачастую бездумные толпы только мешают созидать и вообще жить).

Подобное верифицируется элементарно: все, что нас окружает, имеет имя конкретного создателя (не путать с пыльными байками). Вы держите в руках мою книгу: ее создал не «народ», не «человечество» (и даже не «коллектив»), а конкретные Личности. Среди создателей стоит упомянуть: меня как автора, кроме того, к примеру, Иоганна фон Гуттенберга (первопечатник), Наполеона (без него «наполеоновской эпохи», т. е. темы моего исследования, не существовало бы), а также нескольких человек, придумавших компьютер, интернет, социальную сеть или сайт (интернет-магазин), через которые том попал к вам в руки. Подобное рассуждение можно (при желании и занудстве) расширить: например, внести имена ростовщика, ссудившего необходимую первоначальную сумму Гуттенбергу (но если бы не было изобретения — на что было бы ее ссужать?!), генералов Наполеона (но если бы, за вычетом его из Истории, сразу бы вернулись Бурбоны, а Гражданский кодекс не был бы создан — кому интересны были бы обычные офицеры, занимающиеся коррупцией и бегающие по чужим женам?), издателей (но если бы я не написал книгу — что бы они издавали?) и т. д. При любом раскладе мы понимаем, что число созидателей конкретно и мизерно (в соотношении с «планктоном»).

Возвращаясь к теме «одновременности». Как я уже упоминал, звучным диссонансом на фоне примет живой жизни ощущаются гнойные бредни казенной исторической пропаганды. К примеру, сейчас я написал абзацы в раздел, посвященный историографии, упоминал жалких сочинителей типовых од и апологий бездарным генералам, на чьей совести полно преступлений (сочинители их публикуют до сих пор — прямо в наши дни!), а параллельно прочитал в Twitter сиюминутную переписку вице-президента Tesla по энергетическим продуктам Линдона Райва (он же кузен Маска) с генеральным директором крупной австралийской компании «Atlassian» Майка Кэнон-Брукса, которые просто так, между делом предварительно сговорились (один случайно прочитал и ответил на публичное сообщение другого) о новой системе хранения электрической энергии на 100 мегаватт-часов, которая решит все проблемы энергоснабжения в Южной Австралии: о колоссальной сделке и качественно новом продукте. То есть в мире идет живая жизнь, все модернизируется: причем это происходит легко! Но есть конура, где до сих пор роют окопы и мучают друг друга отжившей «скрепной» чушью и взятками в военкоматах, параллельно пугая своими стоптанными лаптями соседей.

Вот так! К сожалению, «параллельных реальностей» множество. Где-то изобретают феноменальные вещи, кто-то их с восторгом обсуждает, а в то же самое время, в другой «реальности» целая страна ведет необъявленную войну, устраивая мародерские притоны — вдобавок, прославляя это во всех СМИ. А в еще более «исконных» пыльных регионах людей забивают камнями, отрезают головы — в полном соответствии с первобытной дикостью. Вот вам ваше «человечество».

* * *

Символы очень важны: они отражают тенденции развития страны и часто «кодируют» население своим смысловым и образным рядом. Подумаем вслух о том, что я бы назвал Праздником смутного времени (или о т. н. «единстве»). Начну с того, что Правительство России не выбрало в качестве повода к празднику «народного единства». Например, под такое светлое дело ему не подошло развенчание культа личности Сталина, хотя как раз здесь обнаружился бы смысл: тогда, на XX съезде, впервые в отечественной истории одна часть народа («власть») отчасти пошла на сближение с другой частью, собственно и получившей в литературе название «народа». Праздником не стала ни одна дата, связанная с достижениями российской науки или искусства! Неужели правительство не радует память о созидательных событиях? Зато войны — это основа нашей праздничной «духовности». Получается, что наш добрый, мирный и соборный народ объединяют лишь пусть и исторически объективные, но массовые убийства? Даже полет человека-Гагарина в космос — и тот на самом деле стал праздником в качестве победы в одном из «сражений» холодной войны с США. Но я боюсь, что и День космонавтики скоро на пропагандистском уровне завянет, потому что не согласуется с новой генеральной линией реинкарнации старой партии: ведь Ю. Гагарин, как известно, доложил, что Бога ни на небесах, ни за ними он не обнаружил.

Итак, на что же идет государственный бюджет празднования 4 ноября? Стараясь изобрести, видимо, «праздник» в районе отмененного 7 ноября, правительство просто «поменяло шило на мыло». Если следствием Октябрьского переворота стало свержение Временного правительства, то следствием ноябрьских (октябрьских по старому стилю) событий 1612 года было свержение временного правительства Семибоярщины и скорое избрание первого царя из династии Романовых. Смешнее другое: Ленин хотя бы официально не присягал на верность кайзеру, а вот находящийся в Кремле под охраной законно приглашенного польского контингента (т. е. интервентами их назвать никак нельзя) единокровный брат Патриарха Московского и всея Руси Филарета и дядя будущего царя Иван Никитич Романов — присягал на верность польскому королевичу Владиславу! Тому же королевичу успел «поцеловать крест» и новоявленный царь Михаил Романов! Таким образом, как в 1917-м, так и в 1612 году все было решено наверху, небольшой группой людей и без всякого народного единства. Народ стал чувствовать изменения от своего «единства» постепенно: с усилением крепостного гнета, что позже в переводе на язык советской власти называлось «военным коммунизмом», «раскулачиванием» и «коллективизацией». Чем обернулся для России подобный вариант окончания Смутного времени? Новый русский царь «правил» по указке своей матери, которой оказалось глубоко наплевать на идею освобождения русских земель от поляков; в итоге через несколько лет было подписано Деулинское соглашение, по которому в обмен на родственничка Филарета к Речи Посполитой отходили «в вечное пользование» Смоленск и Чернигов. Замечу, что эти города передавались вместе с пушками, «пушечными запасами» и с населением! С русскими крестьянами православный царь обошелся как с неодушевленной вещью: им было строго запрещено покидать отдаваемые «иноверцам» земли. Так что же мы сегодня должны праздновать?

В этой связи у меня еще более объективный вопрос: почему власть до такой клинической степени любит все искусственное, все ненатуральное, силиконовое, так сказать? Оппозиция у него, видите ли, — «системная», то есть голосует «как надо»; про выборы — молчу (там все уж совсем «естественно»); праздники — вымученные. Давайте разберемся с психологией, а также с этикой и эстетикой «праздника» 4 ноября. Товарищи! Кого из вас (только честно) напрягает, что в 1612 году в Кремле русских бояр охраняли несколько сотен поляков? Если вам не нравятся поляки, тогда не пускайте в КДС Эдиту Пьеху, если вам не нравятся русские бояре — празднуйте, черт возьми, 7 ноября! Если для вас сегодня ряженные казаками нападающие на художественные выставки — это вершина отечественной «духовности» и традиции, тогда почему вы забываете, что основу армии Лжедмитрия I составляли казаки (причем не просто ими наряженные)?

Кстати, по поводу «окончания смутных лет». Простите, а для вас кровавое месиво «крепкой руки» Ивана Грозного, или череда дворцовых переворотов XVIII века, или аракчеевщина, или 1917–1922 (и далее) годы, или сталинские репрессии (и далее) — это не «смутные» времена? Вас кровавые преступления «родного» НКВД больше устраивают, чем гарнизон земляков замечательной Анны Герман (немка, родилась в СССР, жила в Польше), охраняющий потомков Андрея Кобылы (предка Романовых)? Вас не устраивает национальность гарнизона? Так Романовы (как и Кутузовы) — согласно летописям — выходцы из Пруссии, а это еще менее Россия, чем Польша (и вообще к двадцатому столетию Польша — это уже, простите, Россия, и для поколения Владимира Зельдина Польша — это часть Родины, часть «Руси-матушки»). Или вам больше импонирует поляк Дзержинский, или грузин Сталин? Что вы сегодня хотите праздновать, если для вас «Куба — любовь моя», ваш «адрес — не дом и не улица», а Советский Союз, а исконная религия — из Древней Иудеи?

В этой теме ведь еще есть кочующий вокруг Лобного места памятник Минину и Пожарскому (созданный уроженцем бывших польских земель Иваном Мартосом). Но поклонникам силиконовых сказок государственной идеологии и здесь ничего приятного не перепадет: Минин и Пожарский предлагали на роль русского царя австрийского принца или шведского королевича. Однако это был всего лишь хитрый ход: потомок Рюриковичей Пожарский понимал, что обе эти кандидатуры не сильно «проходные» — и планировал себя на роль нового царя (т. е. такого же самозванца, как и все фигуры Смутного времени). Он даже выбрал Ярославль новой столицей: создал там Поместный, Монастырский и Разрядный приказы, Казанский дворец и Новгородскую четверть (все как при милейшем Иване Грозном), но поход гетмана Ходкевича на Москву спутал ему все карты — ибо он мог сыграть на руку одному из тех боярских родов, которые считали себя законным правительством в Москве. Так Пожарский двинулся на Кремль, но не рассчитал: в итоге «победы» избрали не его, а более устраивающего прочих «родовитых» не сильно именитого Романова. Что до даты, то она также не имеет смысла: польский гарнизон (охранявший «законную» власть) капитулировал не 4-го, а 5 ноября (по новому стилю), выборы нового царя прошли вообще в 1613 году, а разбои все тех же казаков, война с Польшей и вообще внутренняя смута продолжались еще много лет.

Сравнение путешествий в Бородино и в Ваграм

Мамаев: Да, мы куда-то идем, куда-то ведут нас; но ни мы не знаем — куда, ни те, которые ведут нас. И чем все это кончится?

А. Н. Островский: «На всякого мудреца довольно простоты»

Предмет или явление можно целостно и объективно понять только в сравнении (и в сражении!!!) с другим подобным предметом или явлением. История — это сложнейший комплекс экономических, политических, бытовых, военных, эстетических факторов. Все это очень сложно охватить в академическом жанре: потребовались бы десятки томов для того, чтобы адекватно и полно описать даже самое незначительное событие. Поэтому в приложениях к основной работе строгого «покроя» я считаю весьма полезным прибегнуть к различного рода публицистическим и прочим литературным жанрам, которые дают дополнительный простор такой емкой вещи, как впечатление — особенно впечатление, выраженное метафорой.

Россия и Европа, россияне и европейцы. Наполеон и эрцгерцог Карл, Наполеон и Кутузов. Ваграм и Бородино — два великих сражения Наполеона, две его сложные победы (название обеих украшает подножие грациозной гробницы императора в Доме инвалидов в Париже). Как выглядят, как существуют, какие впечатления оставляют эти места (поля и селения) сегодня — спустя двести лет? Как живут их обитатели? Не будем эгоистами и оставим этот «мемуар» для ученых-историков будущего, которые захотят исследовать наше время (и эпоху 1812 года).

Я люблю часто цитировать одного из самых мною ценимых поэтов и публицистов — Иосифа Бродского (Нобелевский лауреат, осужденный в СССР за «тунеядство»…): «Эстетика — мать этики». Это верно отнюдь не только с поэтической точки зрения: эстетика напрямую зависит от таких прозаических вещей, как экономика, общество, политика, быт. Они взаимовлияемы. Эффективная общественная и экономическая модель дает возможность для созидания красоты (как это было в древних Афинах, в древнем Риме, во Флоренции эпохи расцвета Медичи, при Людовике-Солнце, а затем при Наполеоне Первом Великом и, что часто несправедливо забывают, при Наполеоне Третьем), а красота уже помогает этой модели не сползти в ошибки и деградировать. Именно поэтому эстетические впечатления для меня всегда были определяющими.

Сравнение состояния Бородина и Ваграма сегодня — напрашивается, и весьма объективно. Два генеральных сражения неподалеку от древних центров-столиц, примерно одинаковые численности и потери войск с обеих сторон. Разница только в том, что проигравший бой под Ваграмом эрцгерцог Карл не сообщал своему императору о «победе», и столицу свою вместе с собственными ранеными австрийцы сжигать не стали: поэтому мы сегодня можем любоваться ее восхитительными древними домами и дворцами. На самом деле, все было совсем недавно — всего, к примеру, два В. М. Зельдина или два Ю. П. Любимова назад! Это веселого свойства сравнение мне кажется очень живым и прочувствованным. Кстати, оба этих замечательных человека мне очень близки: с Владимиром Михайловичем я приятельствовал, он участвовал в одном из моих режиссерских проектов; с Юрием Петровичем меня связывает еще больше моих постановок в качестве режиссера и замечательное дружеское общение. И подобно тому, как я успел пообщаться и даже работать с ними, они могли знать людей, которые помнили ту далекую эпоху. Интонации, мимика, атмосфера — да и мебель, предметы интерьера, образы исторические и литературные: все это было совсем недавно…

Я объездил практически все поля крупных и даже незначительных сражений эпохи Наполеона, но в данном очерке остановимся на двух. Наиболее удобным (и лаконичным…) стилем описания моих впечатлений я полагаю зарисовки, этюды, небольшие вспышки воспоминаний и ощущений, которые раскрывают суть, самое лезвие и атмосферу сюжета.

Нижеследующее сравнение будет практически «научно-лабораторным» в смысле времени года: на поле Бородина я всегда ездил в последние числа августа и первые числа сентября — и так же в последний день августа посетил Ваграм. Настроение даже можно заподозрить лучшее в случае поездки за Можайск — ибо туда все разы я ездил на машине (причем не за рулем — то есть был отдохнувшим), а в Ваграм на поезде: мне посоветовали выбрать именно поезд как удобнейший и быстрейший прямой путь с живописными видами по дороге. Однако начнем в хронологическом порядке.

Первый раз в Бородино я попал совсем еще ребенком: зачарованный лет с девяти эпохой Наполеона, я попросил родителей отвезти меня на знаменитое поле, когда мне исполнилось лет 10–11 (1992–1993 гг.). В стране была дивная (эту фразу можно читать в манере В. Я. Вульфа) эпоха неопытной свободы, американской гуманитарной помощи (не в первый раз: в 1891–1892 гг., в 1921–1923 гг. и во время Второй мировой войны США уже спасали отечественных граждан от голодной смерти — за что и регулярно чувствуют нашу благодарность…), невиданных ранее моделей телевизоров и йогуртов. Но не буду подробно останавливаться на тех годах (их описание есть в моей книге «Танго в одиночестве, или мемуары 25-летнего». М., 2007). Главное было в том, что я все время и всю энергию посвящал страстному изучению эпохи гениального Бонапарта, с замиранием сердца вчитывался в книги, внимательно ловил всякую информацию. Мои родители есть то, что именуется классическими патриотами (к тому же отец — полковник, и дед — полковник, дошел до Берлина и т. д.), все окружение семьи было во власти советских мифов — в том числе о войне 1812 года. Но мне суждено было эти мифы разрушить.

И вот мы отправились в путь. Ехали по дороге в Можайск: скудная однообразная природа, елки, березы, рытвины, сквозняк, покосившиеся избушки — и часа через полтора увидели бетонной эстетики кусок со штырями и с заветной надписью «Бородино». Сердце ребенка стало биться сильнее! Но мне хотелось всего и сразу! Я жаждал увидеть Шевардинский редут и батарею Раевского — и всё, всё, всё! А спутниковых навигаторов тогда американцы нам еще не изобрели — и удобных придорожных схем никто не повесил (я, конечно, уже знал все карты Бородина 1812 года — но за прошедшие годы внешность ландшафта слегка поменялась…).

Тогда, проезжая какие-то деревенские дома, мы остановились у одного из них. На доске перед покосившимся забором, пошатываясь, сидел какой-то хмельной тип, небритый, в несвежей одежде. Но вариантов быстро узнать о месте командного пункта императора Наполеона у нас не было. Мама с соседнего с водителем (папой) сиденья очень и очень извинилась (это вообще в ее характере — я совсем другой…) и обратилась к шатуну с вопросом.

— Москвичи?

— Да, так подскажите, пожалуйста, как нам лучше проехать…

— Вам лучше… (далее лишенный энергии бессвязный мат) и вообще в гробу мы вас… отсюдыва…

— Извините, спасибо.

Первый диалог не состоялся. Я, тогда еще наивный и открытый ребенок, совсем не понимал: ну, что конкретно мы такого плохого сделали конкретно этому человеку?! Также я не понимал, как он может быть занят не только лишь тем, что изучением великого памятника истории?!

Покачиваясь на родных рытвинах вместе с автомобилем марки «Жигули», через некоторое время мы объехали еще одного жителя, лежавшего у забора: но одна нога его все же сильно еще оставалась на проезжей части. Эта поза походила на символ «особого пути». Теперь уже, когда я подрос и метафизически приподнялся, я понимаю, что, возможно, не какой-нибудь профессор или менеджер, а именно этот человек и есть глубочайший индивид! Возможно, только лежа и глядя, как в луже из фильмов Андрея Тарковского отражаются небеса Андрея Болконского, вы можете по-настоящему ощутить тот местный «космизм», о котором писали философы-мистики. Однако вернемся в мое гигиеничное и оттого поверхностное, с метафизической точки зрения, детство. Отец вышел из машины — и также предпринял попытку узнать у лежачего относительно моего редута, героически защищаемого в 1812 году. Ответ оказался столь же нечленораздельным, что и в первом случае; единственное, что я дешифровал — так это утверждение, что «мы победили!». Из-за плетня раздались какие-то крики — и мы ретировались.

И все же счастливая звезда вывела наш транспорт ко всем страстно желаемым мною памятникам. Однако, нарадовавшись вдоволь, я проголодался. Так как никаких кафе на достопамятном объекте мы не обнаружили — то довольствовались бутербродами.

Уже в том раннем возрасте я стал задумываться: неужели, если вот так (как я описал…) обстоит дело в наши дни, то 200 лет назад и до отмены крепостного права, до всеобщей грамотности (хотя толку-то?), все было «выше, чище, духовнее»?

Моя вторая поездка на поле Бородина состоялась примерно двумя годами позднее. Тогда я посетил музей. Как и в других советских (ну, постсоветских — это одно и то же) заведениях на меня моментально набросилась какая-то дикая бабка с криками «снимать запрещено!» Я изучил скудную экспозицию и был поражен: в развешанных плакатах были ужасные ошибки в численности войск, неверные цитаты и тому подобные ляпсусы. Еще смешнее были карты с солдатиками, которые изображали несуществующие «8 атак на флеши» (их выдумал в свое время неудачно размещавший русскую армию на поле Карл Толь, чтобы скрыть тот факт, что флеши были взяты французами почти сразу — утром). Я спросил у одной из экскурсоводш, почему эта ошибка продолжает транслироваться? — Мальчик, тебе что, больше всех надо?! — ответила недовольная тетка. Примерно в том же духе позже мне отвечали и профессора МГУ. Помню, как-то (примерно на третьем курсе истфака) один «доктор наук» мне злобно заявил: «Ну, вы какие-то там документы обнаружили — и молчите! Чего всем нам жизнь усложнять?!»

Переносимся в 2000 год: мне 18 лет, я студент исторического факультета МГУ, уже много раз выступал на научных конференциях, меня уже знали все отечественные специалисты по эпохе. Я предложил двум своим коллегам воспользоваться машиной моего отца и вместе посетить «праздник» — «День Бородина» (поражение? неважно — назовем победой и будем праздновать!). Кратко об этих коллегах.

Благодаря моей неистовой страстности и быстроте во всем, что мне интересно (история, театр, кинематограф, пение и т. д.), большинство моих знакомых с ранней юности были гораздо старше меня, принадлежали к совсем другим поколениям. О Любимове и Зельдине я уже упоминал, а если говорить о музыке — то это великие Пласидо Доминго, Елена Образцова, Татьяна Шмыга и многие другие удивительные люди. В истории как роде занятия, к сожалению, на мой век не выпало столь же ярких личностей для общения (хотя я застал советского исследователя древностей Б. А. Рыбакова, приятельствовал, а затем оппонировал профессору В. Г. Сироткину и т. д. — но это все же несоразмерно с вышеупомянутыми деятелями). Но, тем не менее, в тот раз я пригласил двух своих знакомых — уже очень пожилого, но все еще бравого полковника в отставке и военного историка Александра Георгиевича Кавтарадзе и музейщицу Лиду Ивченко отправиться за компанию.

Александр Георгиевич был мне симпатичен своим характером. Рассказывали, что в период своей службы кадровым офицером он ходил с огромной собакой, чтобы лишний раз не здороваться за руку с теми, кого не сильно уважал. Он был автором небольших сочинений о Суворове и Ермолове, а также статьи о Ватерлоо (ее «отдельный оттиск» до сих пор хранится в моей коллекции: его мне передарил В. Сироткин). Несколько раз во время научных конференций после моих докладов он демонстративно и громко поддерживал мои концепции (в то время как многие прочие участники /зачастую мелкие музейщики и прочие «младшие научные сотрудники»/ боялись спорить, с перекошенными от рождения и от моего доклада рожами они мне завидовали, ненавидели и трусливо шушукались по пыльным углам).

Замечу, что «Лидой» Лидию Леонидовну Ивченко я называю в данном очерке из своей принципиальной позиции придерживаться законов жанра честных мемуаров. Именно так я называл ее в те годы в бытовых беседах с коллегами (с теми же Сироткиным и Кавтарадзе, с сотрудницами музея-панорамы «Бородинская битва», с которыми я также познакомился в раннем детстве, постоянно приходя в специализированную библиотеку). Законы стиля — превыше всего: и в одежде — и в текстах. Поэтому в главах академического стиля данного исследования та же Ивченко проживает уже другой текстовой жизнью, а здесь — как будто мне не 35, а 85 — и все давно умерли (чтоб она была здорова!). Что могу сказать (опять-таки в жанре). Тетка она неплохая, если бы не лезла в историю на концептуальном уровне. Ее планка (препарат профессора С. Савельева) — музейная сотрудница: святое дело: попробуй атрибутировать хотя бы век, вешай бирку, храни, береги, выставляй, сдувай, демонстрируй пионерам — главное, не делай из лубочной гравюрки 1813 года пропагандистское орудие века генной инженерии. Все должны знать свое место в нейрофизиологии. Рожденный Алексеем Пешковым — улететь от тешащих самолюбие подарков от Сталина не сможет. И вот Лида не удержалась и стала строчить «книжки про героев» (типа рабовладельца Кутузова, оставившего Наполеону около 30 тысяч русских раненых, предварительно вывезя инструмент для тушения пожара). Хотя в общении она адекватная, все можно весело обсудить: как она ездит по красивым странам (бывшим в походе Наполеона против России). Вообще, хотелось бы, чтобы в России было, как в цивилизованном Британском парламенте: можно как угодно изничтожать оппонента на заседании, в публикациях, а потом отправиться дружески полдничать (но для этого нужен уровень многовековой культуры: так что проведем над тов. Ивченко подобный лабораторный научно-культурный опыт…). Вообще ведь всё сотрется, и век интернета и выращивания искусственных органов отметет байки про «отечественную войну», а вот чеховского стиля тексты немного задержатся — и пусть все их персонажи будут мне благодарны за вбарельефенье!

Вспоминается «из прекрасного»: пару лет назад меня пригласили на открытие выставки в Бородинской панораме, посвященной «засели мы в траншее» (заграничные походы), и Лида произнесла в микрофон пламенную речь в смысле «на нас напали, а мы спасали, и мы великие», а потом в личной беседе сообщила мнение «может, и не надо нам было в Европу». Однако вскоре после этого (в Фейсбуке сохранился мой пост от 15 мая 2015 г.) я ее встречаю в гастрономе ГУМа, изымаю без сопротивления корзину — и узнаю, что в ней нет ни одного (!) товара, произведенного в России: все западные! Равно как и костюм, что был на ней, и уже купленная парфюмерия в аккуратном фирменном пакетике! А как же «дым Отечества» и «русский дух»? Зачем иностранные флаконы? И это в те дни, когда мы так справедливо боремся и вводим антисанкции! Что еще показательней — сын патриотической Лидии Леонидовны, Миша — реконструктор в (если я не ошибаюсь номером) 5-м французском кирасирском полку (раньше, до 2014 г., был в 1-м полку пеших егерей Императорской гвардии Наполеона: и это очень хороший уровень). В данном контексте не могу не подчеркнуть: для ученого надежным источником для анализа, например, гражданских чувств объекта является именно потребительская корзина, то, что стоит дома, куда персонаж мечтает съездить отдохнуть, что носит, а вовсе не то, что человек показушно декларирует. Так и в 1812 году — я придавал особое значение тому, что было в домах знати, где они жили, что носили, на каком языке говорили, куда отправлялись путешествовать, а не тем залихватским лубочным фразочкам, которые они временно мяукали.

Замечу, что Ивченко долго была всего лишь музейщицей, но в 49 лет стала (ну, чего мучить — все «свои люди») «кандидатом исторических наук» (с давно научной темой про источники и историографию изученного вдоль и поперек Бородинского сражения — но и там она умудрилась наделать кучу крупных ошибок и несуразностей). Как вы понимаете, кандидат (да еще по историографии…) лишь в 49 — это, значит, совсем немощь: нейрофизиологу Савельеву неинтересно. Несмотря на все вышеперечисленное «героическое», на четкое следование «линии партии» и типовые выпады против «бездуховной» Европы, недавно в Бородинской панораме в очередной раз сменился директор — и Лиду фактически выкинули на улицу «свои» же (что плохо, т. к. она мне обещала панорамный альбом: громоздкая макулатура, но жанр тематической коллекции требует всего — и даже макулатурного, а тратить деньги, если ты не прихлебатель под властью и деньги не «шальные», лучше на красивое и антикварное…). Как говорится, не суетись — и «биография» любителя Кутузова и крепостного рабства проплывет мимо.

Но вернемся к поездке на поле. Так вот: я предложил не мучиться в поезде и проехаться на машине — и Лидия любезно согласилась (да, сидеть три часа в обе стороны с тем, кто лишает войну звания «отечественная», наверное, неприятно — но и ехать в поезде…). Но если не ерничать — мы замечательно весело болтали, и время прошло незаметно.

Проехать на машине между самими памятниками и редутами оказалось сложно. Надо было купить бумажку-пропуск, отец купил, но и с ней также было невозможно проехать. В итоге пошли по грязной дороге: холодный дождь намыл на нее (в стране Гагарина же грунт выше бордюра…) глину и прочий мусор. Вместе с листочком-пропуском я прошел за веревочку: а за веревочкой, поддерживаемой криво и косо одетыми голодного вида милиционерами или солдатами (уже не помню — помню, что голодного и косого вида), были всажены в глину «трибуны»: наспех сколоченные необработанные рубанком доски. На этих узких рейках еле умещались огромного «водоизмещения» попы. Тогда — в юности — мне запомнилось впечатление отторжения от неопрятности (это я еще не ведал этого «духа» подле себя в радиостудии…), габаритов, странных нарядов и того, как они высокомерно смотрели на уставших людей, не прошедших веревочку — и всю церемонию официальных речей у батареи Раевского смотревших стоя. Тогда я еще не читал знаменитого письма В. Белинского Н. Гоголю, не знал о будущих кошмарных историях (вроде позорного дела Торфянки) — но физиологически, эстетически мне уже стало все ясно.

Но были и приятные открытия! Именно в тот день я впервые увидел целый ряд офицеров, которые так разнились с местными: ткань их униформы была иного качества, все пиджаки выглажены, осанка прямая; и они, и их жены обладали талией! Они вели разговор — и меня удивляли их вполне рафинированные манеры и мимика. Замечу, что позднее, когда я уже стал историком, у меня появились публикации — и я стал получать приглашения на вечера в посольство, я познакомился с одним из военных атташе Франции в России (с Жилем Галле). Этот интеллигентнейшего вида бригадный генерал окончил военную академию во Франции, но был до того разносторонне образован, что мог цитировать Тургенева и Лескова по-русски! Задумайтесь, могут ли наши…

Однако вернемся под дождь и в глину батареи Раевского. На толпе тогда еще не было ленточек: не спустили сверху, а у нас, если не спускают через «ящик» — значит, такого и не носят. После скучных речей попов про «победу над антихристом» (Санта РозалИя — это в 2000 году: и не где-нибудь в тундре, а в Европе!) все отправились наблюдать «реконструкцию» боя. По традиции таких розыгрышей вместо Наполеона (как было в истории) побеждает «дружба» (бензопила), а какой-то голос в микрофон сообщает отсыревшему населению, что «наши чудо-богатыри покрыли себя…» и дальше про славу. Иногда между начальниками клубов реконструкторов происходят мордобои (все это в эполетах…), потому что «французы» не очень хотят кривить истиной, но приходится.

На разного рода открытия памятников Кутузову (например, в Малоярославце — кошмарное, позорящее человека изображение поставили) еще зачастила ездить Н. Нарочницкая — дочка советского академика, вся из себя религиозная, громкая патриотка, которая, однако, «не вылезает» из Парижа (там она возглавляет наш, вслушайтесь в эти поразительные слова: российский «Институт демократии и сотрудничества»). Помню, однажды направляюсь к выходу аэропорта «Шарль де Голль» — и вижу, как кто-то впереди всех, по ногам людей с чемоданами спешит попасть в «бездуховную» Европу — так вот это была она. Как-то я делал доклад на «Секции истории» в Доме ученых — и она просто злобнейшим взглядом меня буравила, но ничего критического не сказала.

Следующим моим визитом на поле (примерно год спустя) был уже основательный заезд на несколько дней — участие в научной конференции, организованной Бородинским музеем. Приглашение для участия мне прислал тогдашний директор Алиса Качалова. Женщина, созданная для игры без грима в пьесах Гоголя и Островского в прежнем Малом театре. Ее несколько плоское лицо и прическа с забором в высокий нахлобученный конус (а ля «Фёкла») придавали музею атмосферу эпохи Ноздрева и Коробочки. Она не особенно разбиралась в том, что сообщают докладчики, а вот ее заместитель по науке тов. Горбунов все дни конференции смотрел на меня с крысиной ненавистью. Бородач с маленькими злобными глазками, смотрящими исподлобья, малорослый и коренастый. До сих пор помню запах перегара в метре от него. Тоненькие университетские мальчики в костюмах и с идеями — подобным персонажам ненавистны априори! Бывший тогда же на конференции профессор Сироткин мне даже сказал (не только про перегарного): «Если бы они могли — они бы тебя убили». Тысячу и одну ночь раз был прав Оскар Уайльд, который заявлял: «Нет ничего более поверхностного, чем НЕ судить о человеке по его внешности».

Еще там был (специально завезли — как неформальное противодействие мне) один мерзотный тип с порчей на лице и вечно воняющий. Он не историк, просто приблудный «любитель», но он сразу меня возненавидел (когда я еще только начинал ходить на конференции в возрасте 15–16 лет!) с особенной силой: и много лет подряд люди со смехом наблюдают его истерику — вечные гадкие и беспомощные записки в интернете, попытки что-то выкрикивать на моих творческих вечерах и т. д. Вообще, это научно показательно: симпатии и антипатии определяются на физиологическом уровне — по внешности. Меня всегда ненавидели ущербные, уродливые типы и почти всегда хорошо или просто спокойно относились люди привлекательные, успешные, самодостаточные, люди без комплексов. Отношение ко мне в этом смысле есть некая лакмусовая бумажка каталогизации индивида. Более того, по отношению к знаковым личностям легко определить человека: я, например, часто типологизирую людей по их отношению к Наполеону, Пушкину, Дарвину, Уайльду, Лукино Висконти. И всегда безошибочно.

Мне вспоминается превосходная фраза блистательного французского актера, драматурга и бонвивана Саша Гитри: «Когда я лучше узнал людей, которых я так раздражаю, я стал это делать намеренно». Кстати, в судьбе этого замечательного человека так сложилось, что его крестным был император Александр III, а в 1955 году он сыграл роль Талейрана в снятом им же фильме «Наполеон».

Еще на конференцию по наивности приехал француз — директор Центра исследований Наполеона Фернан Бокур. Высокий человек (примерно моего роста) с европейским профилем и манерами. Таким образом, мы были единственные двое из примерно 50 участников, кто сменял костюмы два — три раза в день (соответственно, под завтраки, выступления и вечерние променады). Однажды он заметил, что я переоделся и, промолвив: «Эжен переоделся, а я забыл!», — поспешил сменить пиджак. Если профессор Сироткин над подобным только иронизировал, то прочие «Фёклы» и «бородачи» смотрели на это весьма недобро (вспоминаю манекены музея палеоантропологии).

Я много раз рассказывал в своих телевизионных интервью, но расскажу еще раз — так как в тему. В один из дней участников повезли на раздолбанном скрипящем автобусе на экскурсию по славному городу Можайску (Кутузов и там бросил несколько тысяч раненых, после чего начался пожар). По пути пожилой профессор Бокур спросил у меня (прочие «исследователи» 1812 языков не знали…), где можно найти туалет. Я переспросил водителя — но тот поглядел на меня отнюдь не как на «культового интеллектуала нового поколения»… Проще говоря, туалетов не было (как и кафе). В итоге мы отправились искать «счастья» на местный рынок (в уже упомянутых костюмах…). Примерно за 100 метров до цели мы почуяли, что на верном пути, однако именно сила запаха заветной цели француза остановила. Он стал отнекиваться, сопротивляться, говорить, что, мол, уже не хочет, и вообще никогда в жизни ему это было не надо! Но я же, как ученый, понимаю, что в таком возрасте терпеть нельзя! Я его толкаю — а он упирается: вспоминает маму, папу, детство, Эдит Пиаф, Латинский квартал! Уж не буду доканчивать историю — скажу одно: «не ходите, дети, в Африку гулять».

О собственно «научной» стороне дела на упомянутой конференции говорить нет никакого смысла. Все эти нищие интеллектом «мнс-ы» и музейщики дряхло выходили на советского стиля трибуну — и названия докладов всегда были ни о чем. Вроде: «к вопросу о» — и далее любая ерундовина: «…об участии представителя семьи калужского асессора по некоторым письмам из недавно сгоревшего амбара», «…об использовании тряпочек в деле подтирания одной из пушек на непостроенном редуте возможного поля несостоявшегося боя по новым данным»… И тому подобная ахинея.

Еще на такие собрания обычно (как в Можайске, так и на конференциях в Бородинской панораме) приходили какие-то приблудные «потомки»: особенно некая странная курносая и слегка «датая» тетка, выдававшая себя за «родственницу Кутузова» (при всем моем к нему… научном отношении, она просто оскорбляла образ европейски образованного царедворца 18-го века). Обычно эта «родственница» съедала все сухарики и выпивала весь «Святой источник»: больше никому не доставалось.

С годами, «колеблясь вместе с линией партии», еще более деградировали и подобные сборища. Сейчас я взял сборник — публикации материалов юбилейной конференции на поле (2012 г., изданы в 2013 г.): иллюстрации научного (!) сборника начинаются не с исторических портретов и карт, а с фотографий президента и попов. Абсолютное большинство докладов — просто в макулатуру сдавать! Деградировала и сама непреложная академическая форма текстов: в этом сборнике у статей часто отсутствуют ссылки или, что еще позорнее, авторы ссылаются на Википедию. Как говорится, копают «на дне».

Но я не сказал пару слов о гостинице, где разместили участников «международной научной конференции». Не помню, была ли она единственная в Можайске, но точно «главная и лучшая». Про эстетику я даже не упоминаю — это адская совковая хибара. Розетки в номере не работали, потом одну по моему требованию починил какой-то ханурик. Постельное белье я предусмотрительно привез свое. Из столовой неслась неприятная вонь, поэтому я питался только в номере тем, что привез с собой из Москвы (и отец дня три еще подвозил). Это, конечно, не добавляло моему образу «народной любви». «У него в комнате еда, он ест один…», — иногда слышал я шепот участников международной научной конференции.

Профессор Сироткин хотя и работал в свое время корреспондентом в Париже, но оставался вполне советским по сути, и регулярно отмечал мои «буржуазные замашки» (правда, со свойственным ему юмором и общей несерьезностью). С легкой хриплой кашей в горле, а-ля артист Алексей Грибов в роли советского бюрократа или дореволюционного нищего, Владлен Георгиевич перефразировал Окуджаву: «вы перепутали век, улицу и город».

Когда участников «международной» вывозили из гостиницы на Бородинское поле — там их кормили из «походного» котла (такая облупившаяся мини-цистерна), подвезенного грузовиком к какому-нибудь пролеску. «Научные сотрудники» и несколько штук кандидатов и докторов сидели на корточках с жестяными или порванными пластиковыми мисками. Такое я видел только в гнусавом переводе жеваных видеопленок в фильмах про побег африканцев из мексиканской тюрьмы ночью в 80-е. Вместе с ними же кормились и какие-то ряженые брюхатые «казаки» (с орденами за взятие Трои и Карфагена) — уж не помню, то ли они посещали конференцию, то ли обретались на самом поле. А я опять-таки отбивался от «коллектива» и прогуливался между деревьями, вглядываясь в игру листвы, уже чувствующей приближение осени.

Теперь, дорогой читатель, я предлагаю перенестись в Австрию. В последний день августа 2015 года я отправился из Вены в городок (аналог нашего поселка) Ваграм (Deutsch-Wagram), где 5–6 июля 1809 года разыгралась одна из крупнейших баталий наполеоновской эпохи. Был прекрасный теплый солнечный день, дорога из Вены заняла всего минут 25 и поднимала настроение красивыми видами.

Выйдя с крохотного, но весьма элегантного вокзала, я обратился к местным жителям с вопросом, как пройти в музей? Дама и ее (мне запомнилось) очень высокого — метра два — роста сын отходили от своей машины, но когда я поинтересовался насчет музея, они ответили (на прекрасном английском языке), что это в 10 минутах ходьбы, но сразу поспешили предложить отвезти меня на машине. Я хотел прогуляться, поэтому поблагодарил их и отправился пешком. Меня сразу восхитила (вернее, после почти двух недель в прекрасной Вене продолжила восхищать) идеально чистая с опять-таки безупречно спроектированными и отштукатуренными коттеджами улица. Поразительно, но часто машины (естественно, до блеска вымытые) совпадали оттенком с цветом здания.

Минут через пять я уже подходил к музею. Нам в это сложно поверить, но государственный музей, созданный в память о поражении австрийской армии в генеральном сражении, в котором вдобавок в 1809 году находилась ставка командующего австрийской армией эрцгерцога Карла, называется «Музей Наполеона»!!! Вы можете себе представить подобное в России, на поле Бородина?! Так вот в этом и есть разница цивилизаций. Австрийцы открыты миру и используют имя гениального представителя человечества, так сказать, лейбл, популярный по всему свету. Примечательно. Наполеон, к примеру, прошел Пруссию вдоль и поперек (правда, после того, как она первая напала на Францию), отрезал от нее крупные провинции — но вот в 2016 году состоялась масштабная инсценировка вступления Наполеона (его изображал известный реконструктор Марк Шнайдер) в Берлин — причем через Бранденбургские ворота! Жители и пресса встречали «Наполеона» и радовались жизни. Для них, лишенных комплексов и мифов пропаганды, это всего лишь театр, история, праздник (и доходы от туристов, укрепление дипломатических отношений, между прочим). Однако продолжим про цивилизацию.

На весь музей оказался всего один сотрудник, охраны не было (а большинство ценнейших экспонатов весьма легкодоступны…). Билет не потребовался. Когда я захотел заинтересовавшее меня сфотографировать, я спросил разрешение, и упомянутый сотрудник разрешил — более того, предложил мне помочь сфотографировать и меня самого на фоне экспозиции. Редкие миниатюрные портреты, гравюры, статуэтки Наполеона из самых разных материалов, портреты австрийских генералов на эстетском богемском стекле 19-го века, оружие и ядра, большой бюст Наполеона при входе — экспозиция воодушевляла. Затем я решил купить все имеющиеся музейные брошюры и прочие издания, как и несколько сувениров: все мне было отпущено с большой скидкой, и еще какие-то буклеты и открытки я получил в подарок.

Изучив музей Наполеона (то есть здание ставки Карла), я захотел подкрепиться — и заметил сразу через дорогу (в 20 метрах) ресторанчик. При входе меня встретила блондинка-официантка: классическая красотка австрийского (немецкого) стиля, буквально сошедшая с кинопленки фильмов эпохи расцвета карьеры моей любимой Марики Рёкк (про нее я даже снял документальный фильм из цикла «Поэзия судьбы»). Высокая, со стройными крепкими ножками и бюстом на зависть Джейн Мэнсфилд. Она приняла меня за американца и стала объяснять мне меню (хотя моего знания немецкого для меню было достаточно…) на великолепном английском — с изысканным выговором Стивена Фрая. Удивляло, что сельский ресторан типажа пиццерии располагает винной картой (и с наименованиями из списка Паркера), а также англоговорящим персоналом. Вскоре я отведал отменный ароматный стейк!

Выйдя из ресторанчика, я вначале пошел не обратно в городок, а в сторону поля (это буквально через перекресток от музея). Как обычно, распаханное и урожайное — и качественно выложенная дорога вдоль него, розы и спелый виноград, свисающий с забора с противоположной полю стороны. Прогулявшись в эту сторону, я повернул обратно в сторону городка.

И снова — идеально чистые улицы, прекрасные разные по конструкции коттеджи, оплетенные иногда диким виноградом или вьюнком. Но разве в подобном комфорте возможна подлинная глубина и «космизм»?! Весьма сомнительно — подумал я. Цветы, тенты, зонтики, гамаки, беседки, декоративные купидоны и фигурки обаятельных гномиков, улыбчивые лица. За одним из участков фрау снимала плоды — и почему-то предложила мне, я, поблагодарив, отказался. Далее я заметил магазины, аптеку, стоянку такси, большую заправку (почему-то без запаха бензина). Чистый и светлый, по всей видимости, протестантский костел был открыт и пуст. В нем не было чада, вони и старух со злобными взглядами, буравящими всякого входящего. Еще мое внимание привлек длинный составной и идеально чистый, насыщенного красивого желтого цвета трактор, за рулем которого сидел не привычный с детства «тракторист», а опрятно одетый блондин модельной внешности. Трактор двигался, но почему-то почти без звука.

Вскоре я набрел еще на один ресторан — на этот раз, очевидно, более высокой категории: двухэтажный, выстроенный в стиле классицизма, с гербом, множеством украшений по фасаду и флагами Евросоюза и Австрии перед ним. При входе стоял бюст Наполеона и множество табличек с именами известных посетителей. Среди них я заметил имя певца Фалько и знаменитого артиста оперетты и киноактера, который выходил на сцену до 107 (!!!) лет — Йоханнеса Хестерса (про него я также снял в свое время документальный фильм из упомянутого цикла). Интерьер был просто поразителен: старинная мебель, полотна, витрины с коллекционным фарфором. Я не был голоден, но не смог не задержаться. В итоге опять-таки модельной внешности загорелый официант с красивыми руками принес мне вкуснейшую рыбу! «Почему-то они не называют себя победителями Наполеона», — подумал тогда я…

И после ужина — снова прогулка по уже упомянутым очаровательным улицам, раскрашенным лучами заходящего солнца…

Вернувшись в Вену, я отправился к Ратуше: перед ней были поставлены трибуны — и на огромном экране демонстрировалась запись концерта многолетней давности, пел легендарный Фрэнк Синатра. Атмосфера была поистине волшебная.

Dixi

Иллюстрации

Бонапарт на Аркольском мосту (фрагмент). Художник Антуан-Жан Гро, холст, масло, 130× 94 см., Версальский музей. Портрет выполнен с натуры в Италии в 1796–1797 гг. Приводится здесь по состоянию холста на 1936 год (в издании: Октав Обри. «Наполеон», Париж, 1936, тираж 100 экз., первая цв. вклейка. Находится в личной коллекции Е. Понасенкова).

Из письма А. В. Суворова к А. И. Горчакову (октябрь 1796 г.):

«О, как шагает этот юный Бонапарт! Он герой, он чудо-богатырь, он колдун! Он побеждает природу и людей. …В действиях он свободен как воздух, которым дышит».

Наполеон Бонапарт в битве при Риволи. Фрагмент картины Ф. Э. А. Филиппото (1815–1884), 1845 г., Версальский музей. Фото полотна до реставрации — по состоянию на 1902 год, опубликовано в альбоме Дж. Л. Стоддарда «Наполеон» (Вустер, 1902, с. 16). Из частного собрания Е. Понасенкова.

И. В. фон Гёте о Наполеоне:

«Свет, озарявший его, не потухал ни на минуту; вот почему судьба его была так лучезарна».

Бонапарт. Гравюра Джеймса Хопвуда-младшего (1800–1850). Париж, 1840-е гг. По живописному оригиналу, выполненному Ж.-Б. Изабе (1767–1855) с натуры. Из частного собрания Е. Понасенкова.

Табакерка с медалью в честь битвы под Маренго 14 июня 1800 г. Модельер — знаменитый Жан-Бертран Андриё (1761–1822). Роговая масса, черепаховый панцирь, золото, медные сплавы, золочение. Из личной коллекции Е. Понасенкова. Публикуется впервые.

Наполеон. Бюст начала XIX века. Из частной коллекции Е. Понасенкова. Публикуется впервые. Это уникальное аутентичное скульптурное изображение полководца было открыто мной недавно (по неверной атрибуции продавалось как «Цезарь») — и требует пристального внимания и изучения. Характер изображения лица говорит о влиянии Антонио Кановы. Автором сделан акцент на символический образ Древнего Рима.

Фридрих Ницше:

«Наполеон — последнее воплощение бога солнца, Аполлона».

Наполеон. Этот неизвестный портрет императора (видимо, вариация на тему работы Фр. Жерара) сохранился благодаря обнаруженной мной единственной фотографии на «визитке» второй половины XIX в. Из частного собрания Е. Понасенкова.

Из дневника Марины Цветаевой:

«Наибольшим событием (и наидлительнейшим) своей жизни я считаю Наполеона».

«Это благодаря ему к нам вернулись прекрасные дни»: апофеоз Бонапарта-реформатора. Гравюра Жирара по оригиналу Буазо, начало 1800-х гг. (из альбома Армана Дайо (1851–1934) «Наполеон» (Париж, 1908, с. 280); в личной коллекции Е. Понасенкова).

«Наполеон — великий император французов и король Италии». Гравюра начала XIX в. С открытки начала XX в. из собрания Е. Понасенкова.

Слова Александра I — физику Г. Ф. Парроту в 1812 году:

«Я не надеюсь восторжествовать над гением и победить его армии. Но я ни при каких обстоятельствах не подпишу постыдного мира, я предпочитаю быть погребенным под обломками моей империи».

Напомню, что по итогам встречи в Тильзите Наполеон стал кавалером двух высших наград Российской империи: ордена Святого апостола Андрея Первозванного с девизом «За веру и верность» и ордена Святого благоверного князя Александра Невского (девиз — «За труды и Отечество»); сегодня они хранятся в Государственном историческом музее в Москве.

«Счастливая звезда»: «Наполеон Бонапарт — пожизненный консул». Гравюра начала XIX в. (опубликована в альбоме Армана Дайо (1851–1934) «Наполеон» (Париж, 1908, с. 276); в личной коллекции Е. Понасенкова). Интересно отметить, что пятиконечная звезда с лучом вверх присутствовала на эполетах дивизионных генералов Великой армии, как символический элемент масонской ложи, посвященной Жозефине, в качестве декоративного узора на многочисленных картинных рамах и деталях ампирной мебели, в росписи по фарфору и т. д.

Виктор Гюго (1802–1885) о Наполеоне:

«Этот человек, сперва бывший звездой нации, со временем превратился в ее солнце».

Император Наполеон. Миниатюра на слоновой кости, Франция, XIX век. Из личной коллекции Е. Понасенкова. Публикуется впервые. Этот ранее неизвестный портрет выполнен с большим мастерством и помещен в оправу с характерным для стиля ампир узором из пальметт.

Наполеон, апрель 1816 г.:

«Даже когда я уйду, я останусь жить в умах людей, как путеводная звезда их борьбы за свои права, мое имя станет их военным кличем, девизом их надежд».

Наполеон на поле битвы при Ваграме. Художник Жозеф Шабор (1786–1848). Обложка журнала Телемагазин, 19–25 апреля 1769 г. (№ 704) — в частном собрании Е. Понасенкова. Само полотно находится в Наполеоновском музее в Риме.

А. С. Пушкин о Наполеоне, 1821 г.:

…И миру вечную свободу Из мрака ссылки завещал.

Наполеон. Гравюра 1811 г., изданная в Лейпциге. Этот ранее неизвестный портрет я лишь два года назад обнаружил в антикварном магазине в Вене — публикуется впервые.

Крупнейший немецкий философ Г. В. Ф. Гегель (1770–1831) о Наполеоне:

«Мировая душа, сидящая на коне и мчащаяся через мир, овладевающая им».

Александр I. Император Всея Руси («Всех Россий»). С оригинального рисунка, сделанного в Лондоне во время его визита в 1814. Цветная гравюра Х. Мейера, Англия, сентябрь 1814 г. Из личной коллекции Е. Понасенкова. Публикуется впервые.

После катастрофической для русских людей войны 1812 г. царь несколько лет путешествовал по Европе, а Бородинское поле так никогда и не соизволил посетить. При этом развязал конфликт именно Александр — после чего в самом начале военных действий он сбежал из армии в Петербург.

А. С. Пушкин об Александре I:

Властитель слабый и лукавый, Плешивый щеголь, враг труда, Нечаянно пригретый славой…

М. И. Голенищев Кутузов, князь Смоленской. По оригиналу Ф. Кинеля. Из книги Рихарда Зузманна «1813–1815» (Берлин, б/д — около 1913 г., с. 79) — в частном собрании Е. Понасенкова.

У Кутузова в биографии было всего два генеральных сражения (Аустерлиц и Бородино) — и оба он проиграл (при этом в Москве он бросил около 30 000 русских раненых, большинство из которых сгорели в пожаре, устроенным Ф. В. Ростопчиным).

Командующий Союзной армией князь К. Ф. Шварценберг, 1814 г.:

«Никакой, даже самый идиотический, идиот не сможет приписать неслыханные катастрофы Наполеона слабоумному Кутузову и его безвольному повелителю».

М. И. Кутузов. Миниатюра 1810-х гг. по оригиналу Соломона (Шломо) Корделли. Опубликовано в книге великого князя Николая Михайловича «Император Александр I. Опыт исторического исследования» (Петроград, 1914) — в частном собрании Е. Понасенкова. Этот портрет наиболее точно передает внешность генерала.

П. В. Чичагов в письме графу С. Р. Воронцову о М. И. Кутузове:

«Что касается интриг, коварства и наглости, это был первый генерал в Европе».

Современник 1812 г. и историк Луи Адольф Тьер:

«…едва держался в седле, был глубоко испорчен, фальшив, коварен и лжив…»

На этой советской открытке-агитке 1949 года «назначенному» И. Сталиным на роль «великого полководца» М. И. Кутузову написали ошибочный год рождения (1745 — вместо 1747) и вставили глаз, параллельно полностью исказив оригинальный портрет: в итоге вместо «сатира» с большими бородавками и узким лбом (как было на гравюрах и полотнах с натуры) появился героический генерал. Эта почтовая карточка с лозунгом «За нашу Советскую Родину!» находится в моем частном собрании (рядом с документами о кровавом подавлении М. И. Кутузовым бунтов крепостных крестьян; сам же фельдмаршал владел 6567 рабами).

М. И. Кутузов. Гравюра С. Корделли. Приводится по: Отечественная война и русское общество (М., 1912, т. 4, с. 3) — в частном собрании Е. Понасенкова.

Статуи М. Горького и М. И. Кутузова на заднем дворе Третьяковской галереи на Крымском валу, июль 2014 г. Фото автора. Так проходит мирская слава…

Маршал Луи Николя Даву (1770–1823). Гравюра Ланглуа, 1834 г. Из личной коллекции Е. Понасенкова. Публикуется впервые.

Маршал Иоахим Мюрат (1767–1815), король Неаполитанский. Гравюра Дюрана, 1834 г. Из личной коллекции Е. Понасенкова. Публикуется впервые.

Маршал Луи Александр Бертье. Редкая юбилейная открытка музея П. И. Щукина, 1912 г. Из личного собрания Е. Понасенкова.

Маршал Мишель Ней (1769–1815). Гравюра Бертонье, 1834 г. Из личной коллекции Е. Понасенкова. Публикуется впервые.

Карикатура 1805 года, самым точным образом характеризующая происходившее: французы заставили капитулировать армию австрийского генерала Карла Мака — и уже «схватили за волосы» русских, чья армия шла на соединение с австрийцами. При этом англичане (слева на втором плане) теряют свои деньги, выделенные на Третью антифранцузскую коалицию. Эта редчайшая гравюра-современница событий по своему смыслу стоит больше многих книг — и я очень рад иметь ее в своей личной коллекции.

Наполеон в битве при Аустерлице. Художник Франсуа Жерар (1770–1837). Хромолитография на почтовой открытке начала XX века, из частного собрания Е. Понасенкова.

В 1805 году Александр I предпринимает поход во Францию, но 2 декабря терпит позорное поражение (поэтому у нас нет ни одной картины, изображающей царя или командующего его армией М. И. Кутузова в этой битве). Имея больше войск и в два раза больше пушек, русско-австрийская армия теряет около 30 000 и 45 знамен. Разгром был таков, что царь бежал с поля боя, потерял свиту, и у него на нервах началась диарея. Его нашли плачущим под деревом. Вся его политика после этого — личная месть Наполеону и желание реванша.

Аустерлицкая битва. Гравюра Дж. Уоллиса. Эта уникальная английская гравюра была создана непосредственно после сражения. На ней представлен эпизод, когда французы сбросили русских в Сачанские пруды. Из личной коллекции Е. Понасенкова. Публикуется впервые.

Шарль Морис де Талейран-Перигор (1754–1838), предпол. Миниатюра на слоновой кости, 1790-е гг., художник круга Ж.-Б. Изабе. Из личной коллекции Е. Понасенкова. Публикуется впервые.

Подлинное письмо маршала Франции, начальника Главного штаба Великой армии Луи Александра Бертье от 11 апреля 1807 г. Из личной коллекции Е. Понасенкова. Публикуется впервые. Этот документ эпохи проникнут удивительной атмосферой: он написан в Главной квартире императора во дворце Финкенштейн; здесь же, буквально в соседних залах, развивался роман между Наполеоном и Марией Валевской. Но уже вскоре предстояло очередное наступление. Упомянутый прекрасный барочный дворец был уничтожен советскими войсками в 1945 г.

Свидание двух императоров. Гравюра Дебре (?), начало XIX в. Публикуется по изданию: Джон Холланд Роуз «Жизнь Наполеона I» (Лондон, 1902, т. 2, вклейка при стр. 128). Из личной коллекции Е. Понасенкова.

Я должен напомнить, что в тот момент русский царь лобызал того, кого несколькими месяцами ранее Синод по его же распоряжению объявил Антихристом…

Наполеон в Тильзите вручает орден Почетного легиона солдату русской армии, которого ему представили как самого храброго. Художник Жан-Батист Дебре (1768–1848), 1808 г. Хромолитография на почтовой открытке начала XX века. Из частной коллекции Е. Понасенкова.

Александр I представляет Наполеону казаков, башкир и калмыков русской армии 9 июля 1807 года. Художник Пьер-Ноласк Бержере (1782–1863). Хромолитография на почтовой открытке начала XX века. Из частной коллекции Е. Понасенкова.

Подлинный документ о жизни двора Наполеона: из главной императорской Казны выделяются средства на выступление итальянского музыканта. 1809 год. Подобный предмет: эта бумага с водяными знаками, эстетика почерка, чернила помогают лучше понять атмосферу и обаяние эпохи; я очень рад иметь его в своей личной коллекции. Публикуется впервые.

Мария-Луиза пишет портрет Императора. Художник Александр Мэнжо (1773–1832). С открытки, выпущенной Версальским музеем в начале XX в. Из личного собрания Е. Понасенкова.

Историки знают, что Наполеон, у которого появилась двадцатилетняя жена и только что родился сын, совершенно не хотел променять комфортную жизнь среди ампирной роскоши на бивуак. Зато царь Александр, страдая различного рода психическими расстройствами и за 19 лет брака не сумевший произвести ребенка (впрочем, как и вне брака), просто горел манией реванша — и уже с 1810 года русские армии стояли на западной границе.

Императрица Мария-Луиза и Король Рима. Художник Жозеф-Бонифас Франку, прозванный Франк (1774–1833), 1811 г. (картина выставлялась на Салоне). Хромолитография на почтовой открытке начала XX в. Из личной коллекции Е. Понасенкова.

Спальня Александра I в Английском дворце. Почтовая открытка «В пользу общины св. Евгении», начало XX в. Из личной коллекции Е. Понасенкова.

Английский дворец был выстроен в Английском парке на юге Петергофа по распоряжению Екатерины II архитектором-палладианцем Джакомо Кваренги. Разрушен во время Второй мировой войны. Заметим: в спальне русского царя нет ни единого «исконно» русского предмета. Вся мебель — в стиле ампир, то есть в стиле Наполеона.

Кабинет Александра I в Большом дворце Павловска. Почтовая открытка «В пользу общины св. Евгении», начало XX в. Из личной коллекции Е. Понасенкова.

В кабинете русского монарха также невозможно обнаружить ни одной «традиционно» русской вещи.

Аллегория «Гений», фрагмент. Скульптор Антонио Канова (1757–1822), Рим. Открытка, первая половина XX в. Из собрания Е. Понасенкова.

Эта работа А. Кановы была использована в оформлении нахзаца моей монографии «Правда о войне 1812 года» (М., 2004).

Натурщики. Художник Г. И. Угрюмов (1764–1823). Воспроизводится по: Старые годы, 1914, декабрь (вклейка при стр. 32) — в частном собрании Е. Понасенкова.

Фактически все русские художники эпохи 1812 года работали в стиле европейского неоклассицизма, учились исключительно на западных примерах. Часто путешествовали и годами обучались в Италии и во Франции.

Барельеф из розового воска. Художник — граф Ф. П. Толстой (1783–1873). Приводится по: Золотое руно, 1908 г., с. 19 — в частном собрании Е. Понасенкова. Автор: вице-президент Императорской академии художеств, масон — член ложи «Петра к истине». Создал серию медальонов, мифологизирующую историю войны 1812 г. — но, как обычно, в стилистике античности и, по сути, наполеоновского ампира.

Ростопчин. Опубликовано в книге великого князя Николая Михайловича «Император Александр I.Опыт исторического исследования» (Петроград, 1914) — в частном собрании Е. Понасенкова.

Екатерина II называла его «сумасшедшим Федькой». После войны 1812 г. Ростопчин уехал жить в Париж, а его жена и дочь перешли в католичество.

Д. В. Давыдов. Портрет, выполненный с натуры. Приводится по: Отечественная война и русское общество, М., 1912, т. IV, с. 215. В частном собрании Е. Понасенкова.

Показательный факт: деятельность «партизана Д. Давыдова» была в реальности столь незначительной, что не упоминается ни в одном из тысяч французских источников (документов, писем, записок, мемуаров) — ни одного слова.

Д. В. Давыдов. Рисунок тушью и акварелью П. Яковлева, выполнен с натуры. Открытка, СССР, 1937 г. Из частного собрания Е. Понасенкова.

Не в пример эффектным портретам, мифологизирующим «партизана» 1812 г., Д. В. Давыдов обладал самой заурядной внешностью.

Карабинер лейб-гвардии егерского полка в зимней форме и егерь 14-го егерского полка в летней форме. Почтовая открытка «В пользу общины святой Евгении», около 1911 г. Из частной коллекции Е. Понасенкова.

Сложно сказать, когда появилось слово, начертанное детской рукой (возможно, в эпоху борьбы с символами царского режима), но простому ластику оно не поддалось, а применять компьютерные методы против исторических артефактов я категорически отказываюсь.

Из письма Ф. В. Ростопчина жене (1814 г.):

«Суди сама, до какого падения дошла наша армия, если старик унтер-офицер и простой солдат остаются во Франции, а из конно-гвардейскаго полка в одну ночь дезертировало 60 человек с оружием в руках и лошадьми. Они уходят к фермерам, которые не только хорошо платят им, но еще отдают за них своих дочерей».

Сытный рынок. Гуашь Карла Фридриха Кнаппе (1745–1808). Этот живописец специализировался на изображениях животных и растений (среди прочего — автор «Flora Rossica»). Открытка, Россия, начало XX века, из собрания Е. Понасенкова.

Жарко Петан:

«Иные так расхваливают свою родину, что словно мечтают ее продать».

Карта линии фронта и физическое изображение армии Наполеона (при соблюдении масштаба карты), перешедшей Неман летом 1812 года. Мы уже привыкли к эффектным схемам и картам, где огромные и зловещие эллипсы и круги, обозначающие войска Наполеона, перерастают в такие же колоссальные стрелки, пересекающие пространства Святой Руси. Все это называется «нашествием» и «полчищами», которые якобы хотели что-то захватывать. Однако никому до меня не пришло в голову просто посчитать, сколько места займет вся Великая армия в физическом обозначении на плоскости: какое количество русской земли могут собою занять вставшие вместе иностранные армейцы? Так вот: если соединить все корпуса Великой армии (в ровном строю и в одном пункте), то в большом масштабе на компьютере мы видим крохотную точку (под словами «Великая армия» в районе Ковно), а в размерах, которые могут уместиться на страницу данной книги (то есть в том же масштабе, в котором создано большинство карт в школьных учебниках и атласах) — точки даже не видно. Но знайте: под левой ножкой буквы «А» (в слове ARMEE) стоит синяя точка, просто она в данном масштабе обычному глазу незаметна, а нарушать физические параметры, противоречить исторической истине (нарочито увеличивая расчетное изображение) я не могу. Для восприятия иностранной аудиторией план публикуется на английском языке. Уверен, у российского читателя не возникнет проблем с переводом.

Униформа Великой армии. Раскрашенные гравюры 1840-х гг. по рисункам Филиппото. Из личной коллекции Е. Понасенкова.

Подлинные эполеты и награды Юзефа Понятовского. Из редкого альбома Эрнеста Лунинского «Наполеон» (Варшава, 1911, с. 310) — в собрании Е. Понасенкова.

Подлинные пуговицы солдат армии Наполеона 1812 года. Из личной коллекции Е. Понасенкова. Публикуется впервые.

Схема подвижного амбуланса, придуманного Д. Ларреем для быстрого и менее болезненного перемещения раненых. Из редкой и незаслуженно забытой книги И. А. Кассирского «Ж. Д. Ларрей и скорая помощь на войне» (М.—Л., 1939) — в собрании Е. Понасенкова.

Д. Ж. Ларрей — главный хирург Великой армии. Из книги И. А. Кассирского «Ж. Д. Ларрей и скорая помощь на войне» (М.—Л., 1939) — в собрании Е. Понасенкова.

В 1812 году Д. Ж. Ларрей лично спас жизни многим брошенным раненым русской армии. Он, безусловно, достоин того, чтобы в России ему был поставлен памятник.

Генерал Теодоро Лекки (1778–1866) — командир итальянской королевской гвардии в составе 4-го корпуса Великой армии. Художник — предположительно, Андреа Аппиани (1854–1817). Из книги Чезаре Спелланцона (1884–1957) «История Ресорджименто и объединения Италии» (т. 1, Милан, 1933, с. 449) — в частном собрании Е. Понасенкова.

Уникальный перстень с выгравированной датой: «23 июня 1812 года». Это памятный предмет: в нем содержится фрагмент волос капитана Королевской артиллерии Джона Элижа (Элайджа; кстати, этимология фамилии, возможно, французская), погибшего при осаде Саламанки 23 июня 1812 года — как раз в те часы, когда армия Наполеона наводила мосты для переправы через Неман. Из личной коллекции Е. Понасенкова. Публикуется впервые.

Подлинные монеты 1812 года выпуска: 5 франков серебром (Франция), 1 медный крейцер (Австрия) и 2 медные копейки (Россия). Из личной коллекции Е. Понасенкова. Публикуется впервые.

Схема переправы дивизий Великой армии в районе Ковно. Из книги П. А. Ниве «Отечественная война» (СПб., 1911, т. 1, с. 46) — в частном собрании Е. Понасенкова.

На берегу Немана 25 июня 1812. Приводится по изданию: Х. В. фон Фабер дю Фор «Русская кампания. 1812», предисловие Армана Дайо (Париж, 1895, с. 2) — в частном собрании Е. Понасенкова.

Фабер дю Фор — немецкий художник-баталист, в 1812 г. в звании лейтенанта служил в корпусе маршала М. Нея и точнейшим образом зарисовывал все события с натуры. Его работы — бесценный документ эпохи.

Между Киргалишками и Судервой 30 июня. Приводится по изданию: Х. В. фон Фабер дю Фор «Русская кампания. 1812», предисловие Армана Дайо (Париж, 1895, с. 12) — в частном собрании Е. Понасенкова.

В своем дневнике Фабер дю Фор описывает ужасный проливной дождь, который «превратил бивуак в болото». Солдатам приходилось карабкаться на холмы практически без дороги — по топкой грязи, а лошади падали, не в силах тащить орудия.

На бивуаке в армии Наполеона 5 июля 1812 г. Зарисовал с натуры Х. В. фон Фабер дю Фор. Почтовая открытка: Ермоловское юбилейное издание В. Р. Апухтина, около 1912 г. Из частного собрания Е. Понасенкова.

Казаки-мародеры. Гравюра Й. А. Кляйна. Первая четверть XIX в. Отдельный оттиск, в частном собрании Е. Понасенкова.

В 1812 г. казаки грабили буквально все, что попадалось им на пути — не только неприятельские обозы, русские села и города, но даже иногда православные монастыри.

Депутация старообрядцев Преображенского кладбища к Наполеону. Открытка 1912 г. Из частного собрания Е. Понасенкова.

Смоленский бой. Французская гравюра, около 1813–1820 гг. Из личной коллекции Е. Понасенкова, публикуется впервые.

Наполеон в Смоленске. Гравюра Боссельнама с картины Шасселла. Из альбома Армана Дайо (1851–1934) «Наполеон» (Париж, 1908, с. 159) — в личной коллекции Е. Понасенкова.

Оставляя Смоленск, русские генералы подожгли город и мост, армейцы Наполеона принялись его тушить, а сам император оказал помощь жителям. Одной из пострадавших семей Наполеон подарил 1000 франков и позволил назвать ребенка в свою честь.

Подлинная публикация одного из декретов Наполеона (31 июля 1812 г, подписано в Витебске). Из личной коллекции Е. Понасенкова. Публикуется впервые.

Во время Русской кампании Наполеон умудрялся успевать управлять своей огромной империей, ежедневно изучая массу документов и формулируя новые эффективные законы.

Эпизод Битвы при Москве-реке (Бородинского сражения). Гравюра, Франция, 1810-е гг. Из личной коллекции Е. Понасенкова, публикуется впервые.

Здесь показана курьезная сцена, когда французский солдат ведет под уздцы русского генерала.

На первой крупноформатной карте из книги (1817 года издания) участника сражения Фредерика Франсуа Гийома де Водонкура (1772–1845) весьма очевидно провальное расположение войск М. И. Кутузова (отмечены черным). Из личной коллекции Е. Понасенкова. Публикуется впервые.

Генерал А. П. Ермолов о Бородинском сражении: «Неприятель одержал победу».

Гравированный план битвы при Москве-реке (Бородино) из мемуаров адъютанта Наполеона Филиппа Поля де Сегюра. Публикуется впервые. Из личной коллекции Е. Понасенкова.

На этой карте с ошеломляющей ясностью видно, что пренебрегший серьезной очной рекогносцировкой М. И. Кутузов совершенно не понимал расположения противника и не ведал о его планах, что и привело к фактическому уничтожению 2-й Западной армии П. И. Багратиона (на левом фланге — против основных сил Наполеона) и к тяжелейшему разгрому русских. Половина войск в начале боя была поставлена М. И. Кутузовым супротив пустого пространства.

Н. Н. Раевский о Бородине: «Нами никто не командовал».

Медаль, выпущенная во Франции в честь выдающейся победы Наполеона в Бородинском сражении. Из личной коллекции Е. Понасенкова.

Схема амбулансов армии Наполеона на Бородинском поле. Из книги И. А. Кассирского «Ж. Д. Ларрей и скорая помощь на войне» (М.—Л., 1939) — в собрании Е. Понасенкова.

Великая армия перед Москвой. Эта написанная с натуры акварель долгое время хранилась в парижском Кабинете эстампов и никогда не публиковалась в России. На ней хорошо видно образцовое состояние армии (в том числе — кавалерии) Наполеона после Бородинского сражения, в котором русская армия была наголову разгромлена. Из альбома Армана Дайо (1851–1934) «Наполеон» (Париж, 1908, с. 156) — в личной коллекции Е. Понасенкова.

Смерть Верещагина. Картина Лебедева. Опубликовано: Отечественная война и русское общество (М., 1912, т. 4, отдельная вклейка) — в частном собрании Е. Понасенкова.

Когда генерал-губернатор Москвы, пламенный «патриот» Ф. В. Ростопчин уже выбегал из особняка со шкатулкой ценностей, во дворе его окружила толпа перепившейся черни, которая была возбуждена его же «афишками». Чтобы как-то отделаться от них, Ростопчин указал на простого студента М. Верещагина (содержавшегося по ложному доносу), как на виновника в капитуляции Москвы (?!). Первым удар саблей нанес подчиненный градоначальника, а затем толпа растерзала юношу и проволокла тело по улицам. Как говорится: «та Россия, которую мы потеряли».

Русские грабят и поджигают Москву. Хромолитография на почтовой открытке (в пользу Михайловского в память Скобелева Общества), Россия, около 1912 г. Из личной коллекции Е. Понасенкова.

Маркиз А. де Кюстин:

«Историю России прячут от русских и хотят скрыть от всего мира. Воспоминания о том, что происходило вчера, является собственностью императора. Он меняет на свое желание летописи страны и ежедневно раздает своему народу исторические истины, которые совпадают с выгодой момента».

М. И. Кутузову сообщают о том, что Наполеон вышел из Москвы и находится у него на фланге. Хромолитография на почтовой открытке «Акц. Общ. Гранберг в Стокгольме», около 1912 г. В частной коллекции Е. Понасенкова.

Когда офицеры просили М. И. Кутузова срочно предупредить движение Наполеона, тот, по свидетельству А. П. Ермолова:

«с негодованием плюнул так близко к стоявшему против него посланнику, что тот достал из кармана платок, и замечено, что лицо его имело более в том надобности».

Гвардейские егеря при Малоярославце. Неизвестная картина, обнаруженная мной на почтовой открытке (Франция, первая половина XX в.). Из частного собрания Е. Понасенкова. Публикуется впервые.

Юбилейная открытка 1912 года на тему мифологизированных «партизан» (из частного собрания Е. Понасенкова). Тем не менее физиономии выразительны.

Французы вспоминают свои приключения в России. Иллюстрация из книги Монтгомери Б. Гиббса «Военная карьера Наполеона» (Чикаго, Н.-Й., Л., 1895, с. 236). Из частного собрания Е. Понасенкова, публикуется впервые.

Вступление пленных русских и их союзников (по Шестой антифранцузской коалиции 1812–1814 гг.) в Париж. Гравюра, около 1814 г. Приводится по альбому Армана Дайо (1851–1934) «Наполеон» (Париж, 1908, с. 212; в личной коллекции Е. Понасенкова). Публикуется впервые.

Русские солдаты испытывают проблемы от вшей. Цветная литография Жозефа Луи Ипполита Белланже (1800–1866). Франция. Около 1820–1830-х гг. Из частного собрания Е. Понасенкова, публикуется впервые.

Фарфоровая ваза. Крытье ляпис-лазурью, золочение, цировка. Париж, около 1804–1814 гг. Из личной коллекции Е. Понасенкова. Публикуется впервые.

Эта большая ваза, расписанная античными символами и пятиконечными звездами — один из самых совершенных в моем собрании примеров стиля ампир.

Фарфоровая пара. Копенгаген, около 1810 г. Эти восхитительные предметы в стиле ампир были созданы, по всей видимости, с учетом моделей и узоров, разработанных на парижской мануфактуре Даготи. Из личной коллекции Е. Понасенкова. Публикуется впервые.

Фарфоровая чернильница с навершием в виде бюста Гомера. Стиль ампир, начало XIX века. Из личной коллекции Е. Понасенкова. Публикуется впервые.

Фарфоровая чашка с росписью на античные темы. Начало XIX в. Из личной коллекции Е. Понасенкова. Публикуется впервые.

Фарфоровое блюдце. Севрская императорская мануфактура, 1812 год. Из личной коллекции Е. Понасенкова. Публикуется впервые.

Фарфоровая ваза. Королевская коронная мануфактура Дерби, Англия, около 1815 г. Из личной коллекции Е. Понасенкова. Публикуется впервые.

Фарфоровое блюдце с изображением генерала с лентой военного ордена Марии Терезии. Мейсен, период Марколини (1774–1814). Из личной коллекции Е. Понасенкова. Публикуется впервые.

Высокая рюмка для крепкого ячменного вина — и с масонскими символами. Англия, около 1790-х гг. Из личной коллекции Е. Понасенкова. Публикуется впервые.

Графин и две рюмки с винтовым узором. Англия, конец XVIII — начало XIX века. Из личной коллекции Е. Понасенкова. Публикуется впервые.

Три бокала-флюта («флейты») для шампанского. Выдувание, моделировка, шлифовка, гравировка. Россия (по западноевропейским моделям), начало XIX в. Из личной коллекции Е. Понасенкова. Публикуется впервые.

Именно из этих и подобных им бокалов вкушали шампанское люди эпохи Арколе, Маренго, Аустерлица, Ваграма, Бородина, Лютцена.

Три рюмки. Бесцветный хрусталь, винтовой узор, шлифовка. Первая четверть XIX века. Из личной коллекции Е. Понасенкова. Публикуется впервые.

Чашка и блюдце, принадлежавшие императору Наполеону I и королю Людовику XVIII. Бесцветное стекло, алмазная грань, шлифовка, гравировка. Париж, ок. 1804–1815 гг. Из личной коллекции Е. Понасенкова. Публикуется впервые.

На французской фаянсовой тарелке под названием «Русские в Турции» (с подписью внизу «Русские встречают непреодолимое препятствие») изображены русские казаки и пехотинец (в каске) времен Восточной войны 1853–1856 гг. (сама тарелка, вероятно, относится к 1854 г.). Из личной коллекции Е. Понасенкова. Публикуется впервые.

Граф Александр Колонна-Валевский. Фотография. Из книги Э. О. де Лас-Каза «Мемориал Святой Елены» (Милан, 1929, с. 273) — в частном собрании автора. Публикуется впервые.

Мало кто знает, но именно сын Наполеона и Марии Валевской в качестве министра иностранных дел Франции (при Наполеоне III) подписал унизительный для России Парижский трактат (1856), подытоживший Крымскую войну.

Уникальная открытка эпохи 1912 года: изображение Наполеона, выложенное в России из живых цветов. В частном собрании Е. Понасенкова. Публикуется впервые.

К столетнему юбилею войны 1812 г. Франция и Россия уже успели стать союзниками (на фоне усиления Германии), началась эпоха Антанты. Значительная часть аристократии и интеллигенции были поклонниками императора. Кроме того, до времени сталинской пропаганды образованные люди уже ознакомились с опубликованными документами и исследованиями — и знали, что в войне 1812 г. виноват не Наполеон, а русский царь.

Выпуск Кинемаскопа с анонсом фильма «Дезире» (1954 г.). Из частной коллекции Е. Понасенкова.

Как известно, биография и деятельность русского царя и М. И. Кутузова никак не заинтересовали мировое искусство и в том числе кинематограф. Зато Наполеон стал героем множества стихотворений, романов, картин, предметов декоративно-прикладного искусства — и, конечно, кино. Среди прочих, его образ на экране воплощал Марлон Брандо (1924–2004).

Центральная фигура «иконы» Георгия Победоносца, выпущенной ХПП «Софрино» РПЦ (3 разнокалиберных ее экземпляра находятся в моей частной коллекции), на самом деле является наглым плагиатом со знаменитой картины Луи Давида, изображающей Наполеона на перевале Сен-Бернар. Сложно представить, какое количество успело ему помолиться…

Русского архитектора для создания «православной святыни» в честь войны 1812 г. (Храма Христа Спасителя) не нашлось: в итоге строение проектировал выходец из немецкой семьи К. А. Тон (Thon). Он учился в лютеранской школе, а совершенствовал мастерство (после Академии) в Италии (путешествовал и по Франции). Строительство храма сопровождалось многочисленными коррупционными скандалами. Фото (весна 2017 г.) из архива автора.

Обед участников научной конференции, проводимой Бородинским музеем-заповедником. На переднем плане — доктор исторических наук А. И. Попов (слева) и ученый секретарь Государственного исторического музея А. А. Смирнов. Далее — солдаты, некий странный ряженый тип и участники конференции. Фото автора, сентябрь 2000 г.

Граждане России во время праздника «День Бородина» (не все понимали, что убежавшая до Москвы армия не могла быть победительницей). А на сидячих местах: иностранные дипломаты, священники и чиновники (и несколько «научных сотрудников»). 3 сентября 2000 г. Фото автора.

«День Бородина», 3 сентября 2000 г. Фото автора. Вариация на тему «Чаепития в Мытищах» — века идут, но ничего не меняется…

Момент, когда во время своего выступления на научной конференции в музее-панораме «Бородинская битва», я сообщил присутствующим о выходе моей монографии «Правда о войне 1812 года». Что до атмосферы в зале, то фотографии здесь бессмысленны. Апрель 2004 г. Фото из архива автора.

C потомком маршала Ж. Ланна — герцогом Роже де Монтебелло. Палаццо Полиньяк, Венеция, сентябрь 2016 г. Фото из архива автора.

Мое недавнее открытие и приобретение: грандиозный живописный портрет полковника гвардии эпохи 1812 года, выполненный в стиле Джорджа Доу (1781–1829). Подобные предметы, аналоги которых находятся в Военной галерее Зимнего дворца, создают аутентичную атмосферу для исследования темы.

Бонапарт. Эта гравюра 1803 года выполнена Шарлем Луи Линже (1748–1819) и продавалась в мастерской автора ее живописного оригинала Ж.-Б. Изабе по адресу: Париж, Галерея Лувра, № 23. Подобные изображения Первого консула были весьма популярны в Европе: они часто украшали дома русской аристократии в период 1800–1812 гг., причем вскоре после войны мода вернулась с новой силой. Живописный оригинал написан Ж.-Б. Изабе с натуры.

Памятник великому поэту Генриху Гейне (1797–1856) работы не менее великого скульптора Арно Брекера (1900–1991), которого очень ценил один известный акварелист. Немецкая открытка с автографом самого А. Брекера из моей личной коллекции. Г. Гейне был большим поклонником Наполеона — «человека идеи» и «идеи, ставшей человеком».

Бюст Наполеона на холме Пинчио в Риме: античный герой Нового времени взирает на покоренный им город. Фото автора, Рим, март 2016 г.

Генрих Гейне:

«Наполеон не из того дерева, из которого делают королей: он из того мрамора, из которого делают богов».

Наполеон. Литография Луи-Станисласа Марэн-Лавиня (1797–1860) — с бельгийской открытки середины — второй половины XX в. (в коллекции Е. Понасенкова).

Фарфоровая чернильница с изображением фригийского колпака, Париж, мануфактура Куртиля, около 1790–1794 гг. Вероятно, принадлежала одному из членов революционного Конвента. Из личной коллекции Е. Понасенкова. Публикуется впервые.

Возле Валуева. 8 сентября. Гравюра Х.В. фон Фабер дю Фора. Приводится по изданию: «Русская кампания. 1812», предисловие Армана Дайо (Париж, 1895, с. 160) — в частном собрании Е. Понасенкова.

Художник зарисовал с натуры колонну русских пленных солдат, взятых в Бородинском сражении накануне.

Подсвечники. Франция, начало XIX века. Из личной коллекции Е. Понасенкова. Публикуется впервые.

Косвенным, но категорически показательным подтверждением того, что французская армия не была уничтожена в России, что даже и потери ее не были велики, служит и следующий факт, о котором почему-то не упоминают мои коллеги. Императорским декретом (хранит я в Bibliothèque Nationale de France.) от 12 августа 1857 года Наполеон III учредил Медаль Святой Елены (Médaille de Sainte-Hélène), которой награждались армейцы, служившие во время войн революции и Первой империи (с 1792 по 1815 гг.). Так вот: даже при неразвитости медицины и спустя долгие десятилетия после означенных событий было награждено (все документы именные и они сохранились) не менее 360 000 военнослужащих! Только лишь в одной моей частной коллекции имеется три экземпляра данной медали: вот один из них (публикуется впервые).

Наполеон в образе бога Марса (статуэтка по модели А. Кановы), музей Каподимонте (Неаполь); фото автора, 2015 г.

Наполеон I на поле боя при Фридланде. Художник Орас Верне, 1836 г. Версальский музей. Фото автора, июль 2016 г.

Обложка французского журнала «Традиция» (№ 71, сентябрь 1992 г.). Из частного собрания Е. Понасенкова.

Показан момент парадного прохождения современных реконструкторов в униформе солдат Великой армии Наполеона по Красной площади.

Автор подле статуи Наполеона-законодателя (мастерская скульптора Антуана-Дени Шоде (1763–1810), привезена в Россию после войны 1812 г.), музей-панорама «Бородинская битва»; фото из архива автора (фотография сделана старшим научным сотрудником музея — Н. Ю. Шведовой).

Несколько лет назад этот самый ценный из экспонатов данного музея, который, однако, всегда хранился в запасниках (зато всякая «квасная» мишура выставлялась напоказ), вытащили из подвала: богатый брат жены бывшего мэра Москвы устраивал выставку, посвященную годовщине коронации Наполеона. Выставка прошла, мэра «ушли», брат его жены сел в тюрьму, но денег на то, чтобы унести мраморного гения-красавца обратно в подвал уже не нашлось…

Дворец Шёнбрунн, Австрия. Фото автора, 2015 г.

Дворец Фонтенбло. Фото автора, июль 2016 г.

Одна из статуй в парке Шёнбрунна (фрагмент). Фото автора, 2015 г.

Париж, июль 2016 г.; фото автора. Так выглядят города, чьи правительства их не уничтожают и не сбегают…

В кабинете Иоанна Каподистрии — министра иностранных дел России в 1816–1822 гг. и первого правителя независимой Греции. Остров Корфу (Керкира), сентябрь 2015 г. Фото из архива автора.

Доклад на заседании Научного Совета РАН «История международных отношений и внешней политики России» на тему: «Заграничные походы Русской армии 1813–1814 гг. и реформирование Европы» (26 июня 2014 г.). Заседание ведет Председатель Научного Совета, д.и.н., член-корреспондент РАН А. Н. Сахаров.

В студии телеканала «Совершенно секретно» после интервью Евгения Понасенкова, посвященного Бородинской битве (ведущий — Д. Губин), 21.09.2017, фото из архива автора.

После лекции, презентующей первый тираж данной монографии (Москва, 18 декабря 2017 года). Фото из архива автора.

Примечания

1

Стоит оговорить, что количество печатных знаков на странице было совсем небольшим — примерно треть от того, что вы видите в данной книге, то есть все сочинение укладывалось страниц в сто, а то и менее. Также упомяну, что еще в 1813 г. Д. И. Ахшарумов по приказанию М. И. Кутузова быстро сработал коротенькую брошюру, посвященную событиям 1812 года (подробнее: Шведова Н. Кем и когда была написана первая история войны 1812 года? // Родина, № 6–7, 1992, с. 103) — с целью попытаться изобразить их в нужном именно М. И. Кутузову виде. Это анонимное сочинение, естественно, не содержало термина «Отечественная война», а называлось «Историческое описание войны 1812 года». В то время Д. И. Ахшарумов служил капитаном лейб-гвардии Егерского полка и адъютантом командира 3-го пехотного корпуса П. П. Коновницына.

(обратно)

2

Александр Семенович Трачевский (1838–1906) — российский историк.

Незаслуженно забытый выдающийся исследователь и большой эрудит. Учитывая масштабы его познаний, а главное, талант — каждое его суждение стоит воспринимать с большим уважением. Упомяну некоторые вехи биографии. Учился А. С. Трачевский в ставропольской гимназии и в Московском университете. В 1869 году защитил в Москве магистерскую диссертацию — «Польское бескоролевье» (Москва, 1869), в 1877 году, в Петербурге — докторскую: «Союз князей», увенчанную аж Уваровской премией. В 1873–1878 годах Трачевский был преподавателем тифлисской гимназии и давал уроки истории детям великого князя Михаила Николаевича. В 1878–1890 годах состоял ординарным профессором по кафедре всеобщей истории в Новороссийском университете. В 1879 году им были устроены в Одессе женские курсы для подготовки к высшим женским курсам. Здесь же он вместе со своей женой Юлией Александровной заведовал «Новой школой» — мужской и женской гимназией, открытой им по собственной программе. В 1890 году Трачевский вышел в отставку и был утвержден приват-доцентом в Санкт-Петербургском университете, но к чтению лекций там не приступал. Однако с успехом читал публичные курсы в музее военно-учебных заведений («Соляной Городок»), где вместе с генералом В. П. Каховским устроил «Научный отдел» для постоянных профессорских курсов (1891).

Главные труды Трачевского: «Испания XIX в.», часть 1-я (Москва, 1872); «Das russisch-osterreichische Bundniss vom Jahre 1781» (Historische Zeitschrift, 1875); «Германия накануне революции» («Вестник Европы», 1875; отд. изд. 1897), «La France et l'Allemagne sous Louis XVI» (Revue historique, 1880–81 гг. и отдельное издание с приложением документов — Париж, 1881); «Витторино да Фельтре. Очерк из истории педагогии» (Одесса, 1882); «Россия и Франция в конце прошедшего века» (Вестник Европы, 1885); «L'Espagne а l'epoque de la revolution francaise» (Revue hist., май — июнь 1886); «Международная политика в эпоху Людовика XIV» («Журнал Министерства Народного Просвещения», 1888); «Пруссия в Крымскую войну» (Исторический Вестник, 1888), «L'empereur Paul et le Premier Consul» (Revue d'histoire diplomatique, 1889); «Опыт приложения эволюционной теории к орудию» («Труды археологического съезда в Одессе», III, 1888); «Дипломатические сношения России с Францией в эпоху Наполеона I» («Документы архивов парижского и петербургского за 1800–1808 год», в Сборнике Императорского Русского Исторического Общества, 1890–1894); «Госпожа Сталь в России» (Исторический Вестник, октябрь 1894); «Новые умственные течения в современной Германии» (Наблюдатель, № 2 и 5, 1895), «Mouvement Social en Russie» (Revue internationale de Sociologie, август, 1895). «Судьба Ислама» (Северный Вестник, август и сентябрь 1895); «Московская смута XVII в. и основа социологии» (Научное Обозрение, январь, февраль и май 1900); «Наполеон I», биографический очерк (в изд. Павленкова; более подробное изложение той же темы в Вестнике всемирной истории, 1901); «Исторические черты XIX в.» (Научное Обозрение 1901).

Кроме того, А. С. Трачевский написал учебники почти по всем отделам истории — русской, древней, средневековой и Новой. Для собрания сочинений Ф. Шиллера перевел «Историю отпадения Нидерландов».

(обратно)

3

Здесь стоит заметить, что в залах этого идеологического заведения (сама экспозиция достаточно бедная, устроена со многими концептуальными недочетами и чудовищно безвкусно оформленная) непомерно много религиозных атрибутов. Как мне по секрету сообщил один из весомых сотрудников, «это попы в последний момент нас додавили весь этот балаган выставить». Стыдно.

(обратно)

4

Кстати, если я не ошибаюсь, именно А. В. Гордон на одном из круглых столов, проводимых несколько лет назад в РГГУ, заявил во время прений, что для научного изучения темы войны 1812 года необходимо отказаться от довлеющего термина «Отечественная война».

(обратно)

5

«Диссернет» выявил 61 ректора с украденными диссертациями (электронный источник (27.07.2017): -vyavil-61-rektora-s-ukradennymi-dissertaciami). И тот же С. Б. Пархоменко на своей странице в Facebook 20 октября 2017 г. был вынужден констатировать печальные итоги еще одного скандального и позорного дела высокого чиновника (который, кстати, однажды признался, что он даун):

«Просто чтоб осталось тут для хроники событий. Некоторые технические подробности финального рассмотрения „дела М“:

1) Диссертационное дело, в котором хранятся официальные документы, подтверждающие процедуру защиты диссертации… в 2012 году, — НЕ БЫЛО СЕГОДНЯ ПРЕДЪЯВЛЕНО. Вообще, совсем, никому. Член президиума ВАК профессор Сергей Мироненко, научный руководитель Государственного архива Российской Федерации, потратил три дня, пытаясь получить его в руки. Ему врали разное — про „удаленное загородное хранилище“, про „передачу по запросу в Рособрнадзор“, про „специальное хранение в кабинете у начальства“. Но так и не показали. Сегодня Мироненко еще раз потребовал это дело у Председателя ВАК Владимира Филиппова. Тот ответил по-простому: „Нет, я вам его не дам“.

2) Диссертация… как теперь совершенно ясно, НИКОГДА НЕ РАССМАТРИВАЛАСЬ на Экспертном совете ВАК в момент ее принятия в 2012 году. Сегодня Председатель Экспертного совета по истории член-корреспондент РАН Павел Уваров сообщил, что переговорил со всеми членами Экспертного совета того состава, который действовал в 2012 году. НИ ОДИН ИЗ НИХ не подтвердил, что участвовал тогда в каком-либо заседании, где рассматривалась бы диссертация…

3) Тем не менее, диссертация… была утверждена Президиумом ВАК 30 декабря 2012 года, БЕЗ ВСЯКОГО РАССМОТРЕНИЯ на Экспертном совете…»

Хотя, я полагаю, что при смене политического курса — этого типа все же лишат ученой степени.

(обратно)

6

В готовящемся издании Н. Зазулина пишет (цитируется по сокращенному и переданному мне рукописному варианту):

«Примерно тогда же в мнимые любовницы для Александра наметили Нарышкину — и изобрели сказочку для общества. Думаю, что его навел на эту мысль Адам Ежи Чарторыйский. В этой великокняжеской семье все братья и сестры были от одной мамы и от разных пап: Адам Ежи от Н. В. Репнина, Мария — от Понятовского, Константин Адам — от герцога де Лозена, Софья — от Браницкого и еще одна, Сесилия, — от Ржевуского, которая не стала Чарторыйской из-за политических разногласий Адама Казимира Чарторыйского-старшего и отца Сесилии — Ржевуского. Папа Чарторыйский не интересовался дамами, но это не повод ревновать жену! И уже тогда нищую княжну Марию Святополк-Четвертинскую приглядели. Считалось, что первая дочь Нарышкиной — впоследствии жена Гурьева, дочь Нарышкина. Ан, нет! Судя по переписке жен братьев Зубовых, Суворочки и Вяземской, она дочь Платона Зубова. Бывает».

(обратно)

7

Последствия убийства императора Павла показывают и степень нравственной деградации и морального разложения его сына. Для историков не секрет, что большинство главных заговорщиков прекрасно устроились при Александре — были генерал-губернаторами Москвы, командовали в разные годы главной русской армией, получали имения, ордена, титулы и т. д. Но мало кто знает об особо приближенном к царю человеке — о нем подробнее. Павел Васильевич Голенищев-Кутузов (1772–1843) — причастен к заговору, приведшему к убийству Павла 23–24 марта 1801 года: в эту ночь Голенищев-Кутузов арестовал шефа своего полка, генерал-лейтенанта А. С. Кологривова, а затем принял деятельное участие в самом покушении. Но поразительно: уже 28 марта он назначен командиром аж Кавалергардского полка (важнейшее элитное подразделение, лицо армии!)! Как же надо радоваться убийству собственного отца, чтобы так демонстративно награждать участников убийства?!

Далее. 26 февраля 1810 года Голенищев-Кутузов назначен обер-полицмейстером Петербурга (именно от его фамилии произошло нелицеприятное слово «кутузка» — карцер) — и 11 февраля 1810 г. пожалован в генерал-адъютанты царя. Таким образом, после всех прочих милостей Александр делает одного из главных причастных к убийству своего отца своим же ближайшим доверенным лицом, а также награждает орденом св. Анны 1-й степени. Чудовищное лицемерие и глумление над всем тем, что верующий люд называет святым. Именно этого адъютанта после вступления в 1814 г. в Париж царь направляет в Петербург с донесением о занятии французской столицы. Голенищев-Кутузов, прибыв 25 апреля 1814 г. в Петербург с донесением о взятии Парижа, стал «вестником славы», с ликованием встреченным при дворе. С мая 1816 по апрель 1817 г. он сопровождал великого князя Николая Павловича (будущего императора) в его путешествии по России и за границей. По возвращении из этой увеселительной прогулки — был награжден орденом св. Александра Невского.

Подобная карьера не могла не закончиться чем-то еще менее достойным: Голенищев был включён императором Николаем I в комиссию, расследовавшую восстание декабристов. На очной ставке декабристов П. И. Пестеля и С. Г. Волконского Голенищев-Кутузов не удержался и сказал: «Удивляюсь, господа, как вы могли решиться на такое ужасное дело, как цареубийство?» Пестель тут же ответил: «Удивляюсь удивлению именно Вашего превосходительства, Вы должны знать лучше нас, что это был бы не первый случай». Кутузов побледнел и позеленел, а Пестель повернулся к остальным членам комиссии и добавил: «Случалось, что у нас в России за это жаловали Андреевские ленты!»

Голенищев-Кутузов лично руководил казнью пятерых декабристов 25 июля 1826 года. В литературе, посвященной казни декабристов, часто отмечается, что именно Кутузов, старшее должностное лицо во время казни, не стал придерживаться обычая, запрещающего повторно вешать казнимых, сорвавшихся во время исполнения приговора.

Вот такой прелестный образчик русского православного дворянина, племянника М. И. Кутузова и любимца русского царя Александра.

Подробнее о нем — см.: Добошинский А. «Граф Павел Васильевич Голенищев-Кутузов. // Сборник биографий кавалергардов. [1724–1899]: По случаю столет. юбилея Кавалергардского ея величества государыни имп. Марии Федоровны полка / Сост. под ред. С. Панчулидзева. Т. 3, 1906.

(обратно)

8

Замечу, что известный знаток старины М. И. Пыляев (1842–1899) в примечаниях к своей книге «Забытое прошлое окрестностей Петербурга» (см. совр. изд: СПб., 1994) утверждает, что на самом деле А. Д. Ланской погиб от «слишком сильного приема секретного лекарства, известного в медицине под названием „Aphrodiesiacum“». Речь идет как раз о сексуальном возбудителе.

(обратно)

9

Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. В 90 т. М.: 1928–1958. т. 61, с. 247.

(обратно)

10

Там же, т. 56, с. 162.

(обратно)

11

РГВИА. Ф. 26. Оп. 1. Д. 310, Л. 771–776; Д. 625. Л. 131 об.; АВПРИ. Ф. 1 (АД). 1806 г. Оп. 15. Разр. II. Д.35. Л. 12 об.; М. И. Кутузов. Сборник документов. М., 1951, т. II, с. 333.

(обратно)

12

Вигель Ф. Ф. Записки: в 2 кн. М., 2003, Кн. 2, с. 907

(обратно)

13

В нашем распоряжении, кроме того, имеется следующий небезынтересный документ:

«Именной реестр чиновникам, кои в 1812 году служили у французов, и несчастно пострадавшим:

1) майор Аристарх Борисович Каховский, 2) капитан Степан Григорьевич Телеснин, 3) капитан Павел Иванович, Конопатчиков, 4) штабс-капитан Петр Петрович Попов, 5) коллежский асессор Михаил Кузьмич Узелков, 6) титулярный советник Василий Матвеевич Яpоcлaвцев, который 13 июня 1813 года, поутру в 11 или 12 часов, застрелился сам, 7) титулярный советник Флор Герасимович Рожанко, 8) коллежский секретарь Григорий Никитич Петрунин, 9) поручик Василий Михайлович Трубников, 10) поручик Тимофей Семенович Мелещенков, 11) поручик Андрей Петрович Четыркин, 12) Семен Давыдович Эсмонт, 13) подпоручик Иван Михайлович Амболевский, 14) Tapacий Бородинец, 15) Косьма Иванович Смундовский, 16) Павел Иванович Молохов, 17) Cepгей Тимоееевич Щеченков, 18) прапорщик Захарий Владимирович Пашкевич, 19) Филипп Константинович Путято, 20) Николай Федорович Козлов, 21) Мартин Герасимович Прозаркевич, 22) поручик Павел Тимофеевич Краевский 23) поручик Иван Петрович Табеньков, 24) священник Леонтий Ширяев, 26) губернский секретарь Николай Григорьевичъ Великанов, 26) Павел Прокофьевич Кдючарев, 27) Елисей Герасимович Селянинов, 28) Стефан Гаврилович Строев, 29) Александр Иванович Панов, 30) 14 класса Яков Павлович Пав, 31) Федор Прокофьевич Рагудин, 32) Николай Яковлевич Дроздовксий, 33) Антон Жиркевич, 34) Симон Иванович Чапа, 35) Егор Михайлович Санко-Лешевич, 36) рёгистратор Лев Кузьмич Сныткин, 37) Иван Степанович Сутковский».

(Л-вский Л. Я. «Подневольный муниципал». // Исторический вестник, 1902, август, с. 418).

(обратно)

14

Как все-таки отрадно, что подобное осталось в прошлом: ведь попы сегодня — это образец смирения, нравственности, утонченной эстетики; в наши дни среди них уже нет тех, кто стремится к обогащению, торговле и завладению выгодной недвижимостью…

(обратно)

15

Здесь стоит упомянуть о небольшой статейке В. Безотосного (см. в сборнике: «Отечественная война 1812 года и российская провинция. События, памятники, люди». Малоярославец, 2003), на нескольких страницах которой автор решил рассказать о «прочности и перспективах „геополитического партнерства“» и о союзе России и Франции в 1807–1812 гг. Меня сильно удивило, что автор, считающий себя профессиональным историком, покусился раскрыть столь широкую тему на нескольких страницах, причем, выступая на конференции, чья тематика никак не касалась упомянутой темы. Но, главное: он почему-то решил раскрывать тему через критику моего письма в редакцию одного популярного политического еженедельника, причем само мое письмо (?) было посвящено некоторым идейным аспектам юбилея войны 1812 года! Подобное, разумеется, лестно для меня, но совершенно ненаучно и вообще позорно для самого Безотосного. Моему удивлению не было предела, ибо сначала нерадивый сочинитель сообщил нам, что проблема франко-русского союза «не являлась предметом обсуждения в историографии» (про многотомные труды, к примеру, А. Сореля, А. Вандаля, известные работы А. С. Трачевского знает любой студент — но Безотосный, очевидно, о них не слыхивал), затем о том, что современные исследователи называются не «российскими», а до сих пор «советскими» (интересно: с паспортом какой страны товарищ Безотосный выезжает в «капстраны»?); потом, что они (?) не поддерживают мнение «талантливого» (забавный термин) А. З. Манфреда о закономерности союза (в то время как после ухода из жизни Альберта Захаровича в отечественной историографии долго не было крупных специалистов по теме Наполеона вообще). Образованного читателя еще более может рассмешить вопрос тов. Безотосного: «были ли у союза перспективы» (видимо, автор просто позабыл о франко-русском союзе конца девятнадцатого века, об Антанте, о летчиках эскадрильи «Нормандия-Неман» и о сегодняшнем положении дел туристической и шопинговой истерики россиян в Париже и в Ницце, а главное, о союзе при Павле I и при самом Александре I)? Продолжу. Тов. Безотосный, к примеру, нагло передергивает: в 1805–1807 гг. Россия отнюдь не «принимала участие» в «антинаполеоновских» кампаниях, а была организатором антифранцузских коалиций — это принципиально разные формулировки (одна фальсифицирующая — другая научная); ну и тому подобная неряшливая чепуха из-под шариковской ручки товарища.

(обратно)

16

Аналогичная ситуация сложилась и в 1811 г., когда из-за нерешительности Пруссии Александр I не начал войну против Франции.

(обратно)

17

Небезынтересным будет также указать и на то, что во время консультаций Александра с А. Чарторыйским (Чарторижским) периода 1803–1804 гг. обсуждались проекты нападения на Австрию и особенно на Пруссию! Последняя сильно раздражала князя Адама, который готов был втянуть Россию в любую кровавую авантюру. А дружбу царя с прусским королем он рассматривал как самый гибельный фактор внешней политики. См. об этом: «Беседы и частная переписка между Императором Александром I с Кн. Адамом Чарторижским». М., 1912, с. 54–55 и др. Здесь весьма рельефно выступают характерные черты отечественной политики той эпохи: отсутствие четких приоритетов и подверженность влиянию традиционного экстенсивного пути развития, а также — фаворитизм.

(обратно)

18

Термин «наполеоновские войны» появился вследствие яркости центральной личности эпохи, а затем укрепился еще и благодаря официальной пропаганде стран антифранцузской коалиции. Следует различать смыслы использования этого понятия в различных контекстах: только те кампании, в которых командовал лично Наполеон, либо его эпоха в целом, либо некоторые войны его эпохи, в которых с некорректной подачи некоторых авторов-пропагандистов обвиняют императора французов.

(обратно)

19

Следующая выдержка взята нами из блестящей речи Чарльза Джеймса Фокса (1749–1806), произнесенной им в английском парламенте против «Новой оппозиции» в конце 1802 года, где он красноречиво говорит о реальных «заказчиках» конфликта:

«…я радуюсь миру, вся Англия ему радуется, так как он для нас благодатен, он дает нам шанс во всем обогнать Францию. Говорят, что народ хочет войны; нет, ее хотят одни журналисты, их крик это вовсе не голос народа… Говорят еще, что лондонские купцы желают войны. Не думаю. Они не столь бесчеловечны, чтобы для увеличения своих доходов желать всеобщих бедствий. Я скорее соглашусь на то, чтоб кровь моих сограждан пролилась в угоду какому-нибудь честолюбивому Александру, нежели на то, чтобы она лилась ради наполнения сундуков корыстолюбцев… Мир есть желание всех настоящих патриотов…»

Но, к сожалению, тогда победила партия войны.

(обратно)

20

Такая форма блокады, которая осуществляется не постоянным присутствием флота в портах, а оставляет угрозу внезапного нападения на торговые суда.

(обратно)

21

В этой связи, кстати, парадоксально звучит утверждение о том, что инициатива конфликта лежит целиком на Наполеоне. Следуя генеральному положению пропаганды о «теоретической» агрессивности Наполеона и не менее теоретической, априорной миролюбивости России, отечественные сочинители часто допускали нелепые ошибки. Смешно, но факт, что авторы коллективного учебного пособия для абитуриентов (Орлов А. С., Полунов А. Ю., Шестова Т. Л. и др. «Пособие по истории отечества». М.: Простор, 2000, с. 162) называют коалицию 1792 года «антинаполеоновской»: таких претензий не выдвигал даже английский кабинет образца 1790-х гг.: ведь в ту пору у бедного корсиканского офицера не было больших аппетитов, чем… поесть. Авторы продемонстрировали абсолютное непонимание сути конфликта. Можно ли их называть профессиональными историками? Безусловно, нет: это позорные шуты, клоуны, которые должны быть изгнаны с работы в вузах и с книжных полок.

(обратно)

22

Необходимо учитывать, что цифры, приведенные нами выше — не единственный вариант: есть еще несколько методик подсчета. В ассигнациях картина выглядит следующим образом: 1807 г. — 100 млн, 1808 г. — 83 млн. Контрабанда учету практически не подлежит.

(обратно)

23

Но сюда, видимо, не входит сумма на содержание милиции (612 000 чел.), набранной в 1806 г. для очередной агрессии против Франции. Ее бюджет в 1809 г. составил 3,2 млн руб. («экстраординарные» расходы). И таких экстраординарных статей было множество. Однако в любом случае нельзя пользоваться отрывочными и, как уже было доказано предшествующими исследованиями, фальшивыми данными газет, как это делают некоторые, я бы выразился, мелкие хулиганы, мародеры от науки.

(обратно)

24

Это отнюдь не означает, что экономическая составляющая не является базовой для понимания исторических процессов. Такое понимание справедливо для факторов «longuedurée», к которым в нашем случае относятся явления более общего смысла: экономическое соперничество Англии и Франции, противостояние феодальной Европы и передовой Франции, недостаточное развитие национальных экономик Франции и России для эффективного взаимодействия после исключения Англии из торгового партнерства, инфляционные процессы в России и т. д.

(обратно)

25

С моей точки зрения, войну 1812 г. следует рассматривать как шестую антифранцузскую коалицию на фоне гражданской (крестьянской войны в России).

(обратно)

26

История с началом испанской войны и «байонской ловушкой» не была столь «коварна» и проста, как повествуют некоторые авторы. Во-первых, правящая династия завела себя в тупик семейными неурядицами, и Наполеон заранее не знал исхода встречи. Кроме того, император был осведомлен о готовящемся вступлении Испании в антифранцузскую коалицию.

(обратно)

27

Часто нерадивые авторы или просто пропагандисты продолжают использовать в качестве претензии к Наполеону занятие его армейцами (30 декабря 1810 г.) крохотного герцогства Ольденбургского, но этот момент ни коим образом серьезно не мог повлиять на отношения двух стран. Данный эпизод был лишь поводом для самой лицемерной дипломатической шумихи, устроенной Россией, в тот момент, когда ее армии уже давно готовы были напасть на Наполеона — и уж точно подобное не должно отвлекать внимание ученых сегодня. Во-первых, на протяжении нескольких лет герцог Петер Фридрих Людвиг (1755–1829) вел себя самым ужасным образом: начиная с того, что он позволил прусским офицерам, которые пытались поднять восстание против Франции во время войны 1809 г., беспрепятственно находиться на территории герцогства, а затем сесть на английские корабли (Искюль С. Н. «Внешняя политика России и германские государства (1801–1812)». М., 2007, с. 214). Кроме того, герцог нарушал условия континентальной блокады, допуская крупную контрабанду (естественно, русский царь и не думал просить своего родственника не совершать подобных нарушений — он ведь и сам совершал еще большие!). У Наполеона не было вариантов закрыть эту важную английскую лазейку. Однако, стараясь сделать приятное русскому царю, которому герцог доводился родственником (а вот среди русских крестьян и солдат у русского царя родственников не было), Наполеон предложил герцогу в качестве компенсации гораздо более значимый город — Эрфурт. Но наигранная истерика русских дипломатов не позволяла завершить этот вопрос разумно. Россия уже изготовилась к войне, Александр не хотел «сглаживать углы».

(обратно)

28

Стоит отметить, что российские авторы, которые плохо знают историю французской внешней политики эпохи Первой империи, никогда не работали во французских архивах и всерьез не исследовали прекрасно сохранившуюся ежедневную переписку Наполеона (т. е. попросту профессионально для данной темы непригодны), любят упоминать некую «секретную записку» министра иностранных дел Ж. Б. Шампаньи, в которой тот якобы уже 16 марта 1810 г. сообщает императору об опасности, исходящей от России, сближающейся с Англией (и как вывод — надо готовиться к войне). Эту фальшивку подбросил русским Ш. М. Талейран: он был в опале и за солидное вознаграждение торговал часто вымышленными «секретами» Наполеона с его врагами. Среди прочих, легко «купившихся» на такую очевидную глупость, оказался и мечтающий о «купании лошадей в Сене» уроженец города Серова и бывший специалист по «траурному поезду Ленина» В. М. Безотосный (Безотосный В. М. «Наполеоновские войны». М., 2010, с. 118–119). Он не попытался разыскать оригинал, не проанализировал контекст, совершенно не знал персонажа, о котором идет речь (Ж. Б. Шампаньи был известным сторонником всяческого укрепления союза с Россией): упомянутый выдуманный текст полностью противоречит всем прочим его докладам и намерениям. Более того: не существует никакой реакции Наполеона на столь важный доклад — ни в его ежедневной переписке, ни в беседах с тем же Ж. Б. Шампаньи. Этот подлог выявил крупный специалист по эпохе Наполеона, который прекрасно владеет (в отличие от тов. Безотосного) французским языком и много лет работал в парижских архивах — кандидат исторических наук О. В. Соколов. Он детально изучил фонд AF IV 1699 Национального архива (где хранятся соответствующие документы за март 1810 г.) — и не обнаружил никаких следов ни самого доклада, ни подготовки его, ни реакции на него, ни обсуждения его, ни его последствий (Соколов О. В. «Битва двух империй». 1805–1812. М. — СПб., с. 391–392).

(обратно)

29

Здесь можно вспомнить еще данные аналитической записки, составленной одним из руководителей военной разведки России П. А. Чуйкевичем (1783–1831) в апреле 1812 г. Он сообщал, что все силы Наполеона (включая войска Рейнского союза, итальянские, прусские, швейцарские, испанские, португальские контингенты простираются примерно до 450 тыс. чел. (текст записки: РГВИА. Ф. 474. Д. 14. Л. 1–7). Польский генерал армии Наполеона Д. Хлаповский оценивает силы императора на Немане в 400 тыс. чел. (Военский К. «Исторические очерки и статьи, относящиеся к 1812 году». М., 2011, с. 40). Интересно, что авторитетная «Военная энциклопедия», вышедшая еще в начале двадцатого века (но имевшая хорошую документальную базу для аналитического анализа), определяет численность Великой армии вместе со вспомогательным корпусом К. Ф. Шварценберга и с конвойными частями главного штаба в 448 тыс. чел. («Военная энциклопедия». Под ред. К. И. Величко, В. Ф. Новицкого, А. В. Фон-Шварца и др. В 18 томах. Петроград, 1914, т. 17, с. 213). Академик Е. В. Тарле в своей известной книге «Нашествие Наполеона на Россию» определял (как обычно, без ссылки на источник) численность Великой армии, начавшей наступление летом 1812 г. в 420 тыс. чел. (Тарле Е. В. «Отечественная война 1812 года. Избранные произведения». М., 1994, с. 44).

(обратно)

30

В более позднем издании академик М. Н. Покровский вносит важное уточнение: «Наполеон, вовремя предупрежденный, получил полтора года на подготовку своего „нашествия“, по существу являвшегося актом необходимой самообороны». (Русская история с древнейших времен: в 4 т. / М. Н. Покровский. М., 1934, т. 3, с. 189).

(обратно)

31

Что касается «обращения с речью» Кутузова к солдатам, мне вспоминаются сцены парада и гимна из выдающегося полнометражного анимационного фильма режиссера Гарри Бардина (1941 г. р.) «Гадкий утенок» (2010). Случается так, что искусство дает нам прекрасные метафоры, помогающие раскрыть и прочувствовать научные формулировки.

(обратно)

32

Стоит также упомянуть, что автор крупной монографии по истории походов Великой армии Жорж Блон определял потери наполеоновской армии в 24 тыс. чел., однако никаких подсчетов по этому выводу не публиковал: Blond G. Op. cit., p. 511.

(обратно)

33

Этот документ хранится в РГВИА: Ф. 1. Оп. 1. Д. 3574. Л. 94–94об.

(обратно)

34

Постепенно правда о тех событиях стала попадать и в СМИ, правда, к сожалению, малотиражные. Например, см.: Совершенно секретно. // 2012, № 8, с. 16.

(обратно)

35

Подчеркну: А. Замойский цитирует документ по подлиннику, опубликованному в известном многотомном сборнике коллекционера Петра Ивановича Щукина (1853–1912) «Бумаги, относящиеся до отечественной войны 1812 года», изданном в России еще в 1897–1908 гг. (ч. 1–10).

(обратно)

36

Показательно, что данная книга о «России исконной», как мы узнаем из выходных данных издания, отпечатана не в России, а в стране-члене Евросоюза — в Латвии…

(обратно)

37

Это издание, упоминающее показательный отчет Ф. Ф. Сиверса, было составлено еще в 1906 г. К. Военским (1860–1928) — и до сих пор на процитированный документ отечественные историки не обратили должного внимания (сам же К. Военский использовал малотиражную публикацию А. Н. Петрова 1870 года).

(обратно)

38

Примечательно: поведение М. И. Кутузова выглядит в глазах непрофессиональных историков и тех, кто специально не занимается эпохой, столь странным, что некоторые даже стали выдумывать конспирологические теории об участии Кутузова в мнимом «масонском заговоре» и помощи его Наполеону. Пример — книжка некоего Алексея Мартыненко «Тайная миссия Кутузова» (Киров, 2011). Эта работа выглядит хотя и старательной, но крайне тенденциозной, так сказать, «притянутой за уши» и несерьезной; ее автор заранее уверен в правоте своей сказочной теории и, не приведя ни одного документального доказательства, просто перечисляет давно известные события и цитаты из источников, просто лично веруя в то, что все это происходило из-за заговора масонов.

(обратно)

39

Суть второй части Русской кампании весьма лаконично резюмировал русский историк Л. Э. Шишко: «Наполеон увидел, что он зашел с своей армией слишком далеко от Франции… Тогда он решил покинуть Россию, приказав своему войску отступать, а сам уехал вперед в Париж» (Шишко Л. «Рассказы из русской истории». В 2-х частях. Петроград, 1917, часть вторая, с. 87).

(обратно)

40

Позволю себе заметить (в данном повествовании мы все же «живем» в ампирной эпохе — да и восемнадцатый век откланялся всего 12 весен назад…), что я с очень большим пониманием отношусь к стремлению в Неаполь: это чудо природы, украшенное затем талантом архитекторов и художников, не может не вызывать восторга. Равно как и Казерта — с ее величественным дворцом и старинным городом. Кстати, именно там я, к примеру, приобрел эстетский летний пиджак, в котором 29.06.2017 г. в эфире телеканала НТВ разгромил очередного защитника преступлений И. Сталина (который, как мы помним, «назначил» М. И. Кутузова «великим полководцем») А. А. Проханова (запись доступна, к примеру, на моем Канале здравого смысла в YouTube). История живет не только по спирали — но и по кольцевой дороге, и всеми измерениями.

(обратно)

41

Архивист С. В. Шведов говорит о 300 000 погибших только в 1812 году русских солдатах и офицерах (Шведов С. В. «Комплектование, численность и потери русской армии в 1812 г». // История СССР, 1987, № 4, с. 138–139), но эта цифра, вероятно, занижена.

(обратно)

42

К примеру, графоман эпохи И. Сталина Н. Ф. Гарнич сочинил такую «сказку»: «Вторгшаяся в Россию армия… насчитывала 678 тысяч человек… Из этой армии полностью погибли все войска, находившиеся в главной группировке… Из находившихся на флангах… спаслось, отступив из России, менее 20 тысяч человек…» (Гарнич Н. Ф. «1812 год». М., 1956, с. 282). Другой сталинский пропагандист, П. А. Жилин, без всякого анализа и не ссылаясь ни на какие источники сообщает читателю о потере в 570 тыс. человек, «включая пленных» (Жилин П. А. «Гибель наполеоновской армии в России». М., 1974, с. 314). Подобные голословные заявления, по сути, бредни быстро попали в советские учебники и в СМИ.

(обратно)

43

А. И. Попов вслед за серьезным исследователем Ф. Ребулем называет цифру в 64 000 (центральная группировка, 7-я дивизия 10-го армейского корпуса, части корпуса генерала Ж. Л. Э. Рейнье, польские отряды, действовавшие на Буге и некоторые другие части), собравшихся за Неманом (Попов А. И. «Великая армия в России. Погоня за миражом». Самара, 2002, с. 308). К ним следует прибавить около 50 тыс. чел. австрийцев (боевые потери корпуса К. Ф. Шварценберга известны точно — 6 313 чел.: Попов А. И. Указ. соч., с. 325) и пруссаков, а также группы солдат, долго возвращавшихся окольными путями. Известный польский специалист по теме 1812 года и Великой армии М. Кукель говорит о 100 000 вышедших из России армейцах Наполеона (Там же, с. 309).

(обратно)

44

Отмечу, что уже позднее от болезней и негуманного отношения в плену погибли еще несколько десятков тысяч солдат (подобное может увеличить наибольшую из вышеназванных цифр до примерно 250–270 тыс. чел.), но это уже другая тема.

(обратно)

45

Из документального фильма «Прогулки с Бродским» 1993 г., запись произведена в Венеции.

(обратно)

46

От этих строк «пророка» с о. Св. Елены мы легко можем перенестись мыслью, например, к теме внешней политики СССР эпохи В. И. Ленина и И. В. Сталина — прим. мое, Е. П.

(обратно)

47

Интересно, что в письме своей дочери М. И. Кутузов называет общую численность армии Наполеона в России как 480 000 человек (это близко к моим расчетам реального количества Великой армии — 445 000): Суданов Г. «1812. Всё было не так!» М., 2012, с. 362.

(обратно)

48

Смешно, но факт, что авторы коллективного учебного пособия для абитуриентов (Орлов А. С., Полунов А. Ю., Шестова Т. Л. и др. «Пособие по истории отечества». М.: Простор, 2000, с. 162) называют коалицию 1792 года «антинаполеоновской»: таких претензий не выдвигал даже британский кабинет. Дело в том, что в 1792 г. у бедного офицера Бонапарта не было большей амбиции, чем… поесть. Этим ляпсусом авторы продемонстрировали совершенное непонимание сути конфликта.

(обратно)

49

Птифис П. «Артюр Рембо». М., 2000, с. 19.

(обратно)

50

Перевод В. Маклакова

Ревуненков В. Г. «История Французской революции». СПб, 2003, с. 661–662.

(обратно)

51

Там же, с. 748.

(обратно)

52

«Хрестоматия по русской военной истории». М., 1947, с. 46–47.

(обратно)

53

Вандаль А. «Наполеон и Александр I». Ростов-на-Дону, 1995, т. II, с. 517–528.

Русские варианты написания иностранных имен оставлены без изменения — в переводе девятнадцатого века.

(обратно)

54

Вандаль А. Указ. соч., т. IV, с. 546–549.

(обратно)

55

«Гроза двенадцатого года». М., 1991, с. 523.

(обратно)

56

Там же, с. 534–536.

(обратно)

57

ВПР, т. 5, № 131, с. 269.

(обратно)

58

ВПР, т. 6, № 76, с. 197.

(обратно)

59

Там же, № 130, с. 324.

(обратно)

60

Там же, № 168, с. 421.

(обратно)

61

Там же, № 171, с. 430.

(обратно)

62

Там же, № 202, с. 496.

(обратно)

63

Там же, № 228, с. 541.

(обратно)

64

Там же, № 230, с. 548.

(обратно)

65

Там же, № 278, с. 644.

(обратно)

66

Там же, № 279, с. 645.

(обратно)

67

НИАБ. Ф. 1430; оп. 1. Д. 50137. Л. 5–6. Рукописный; Оп.: Беларусь и война 1812 года. Документы. Минск, 2013, с. 32–33.

(обратно)

68

НИАБ. Ф. 1537. Оп. 1. Д. 1. Л. 8–8об. Рукописный.

(обратно)

69

НИАБ. Ф. 1537. Оп. 1. Д. 1. Л. 225–226об. Рукописный; оп.: Беларусь и война 1812 года. Документы. Минск, 2013, с. 125–127.

(обратно)

70

«Война перьев»: официальные донесения о боевых действиях 1812–1814 гг.: сб. документов. СПб., 2014, с. 304–306.

(обратно)

71

ЦИАМ. Ф. 433. Оп. 4. Д. 54. Л. 6–7. Подлинник. Оп.: Москва и отечественная война 1812 г. В двух книгах. Кн. 1, М., 2011, с. 160–161.

(обратно)

72

Текст документа: ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 3. Д. 2858. Л. 5. Подлинник. Текст приложения 1: ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 3. Д. 2858. Л. 6–7. Заверенная копия. Текст приложения 2: ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 3. Д. 2858. Л. 8. Заверенная копия; Оп.: Москва и отечественная война 1812 г. В двух книгах. Кн. 1, М., 2011, с. 440 (приложение к документу: «Список с донесения Нижегородского гражданского губернатора А. М. Руновского управляющему министерством полиции, главнокомандующему в Санкт-Петербурге С. К. Вязмитинову об арестантах, доставленных в г. Нижний Новгород. 19 октября 2012 г.).

(обратно)

73

ЦИАМ. Ф. 54. Оп. 7. Д. 4766. Л. 12–13 об. Подлинник; оп.: Москва и отечественная война 1812 г. В двух книгах. Кн. 1, М., 2011, с. 441–443.

(обратно)

74

ОПИ ГИМ. Ф. 200. Л. 14–15; оп.: Москва в 1812 году. Воспоминания, письма и официальные документы из отдела письменных источников Государственного исторического музея. М., 2012., с. 246–247.

(обратно)

75

Шишов А. В. «Неизвестный Кутузов». М., 2001, с. 406–408.

(обратно)

76

Там же, с. 374–375.

(обратно)

77

Там же, с. 377–379.

(обратно)

78

Там же, с. 379–381.

(обратно)

79

Сталь Ж. де. «Десять лет в изгнании». М., 2003, с. 200–201, 203–206, 208, 209–210, 212–213.

(обратно)

80

«1812 год в воспоминаниях, переписке и рассказах современников». М., 2001, с. 52, 55.

(обратно)

81

«Гроза двенадцатого года». М., 1991, с. 563.

(обратно)

82

Там же, с. 564–566.

(обратно)

83

Первая публикация стихотворения: Лондон, 1854 г. (перепеч.: альм. «Полярная звезда». Лондон, 1856. Кн. 2 и РПЛ); сокращённая редакция, по копии П. В. Долгорукова с рядом искажений («Архив братьев Тургеневых». Пг., 1921, т.1, вып. 6: Переписка А. И. Тургенева с П. А. Вяземским, полный текст, с вар. — Печ. по автографу (ЦГАЛИ; впервые: Изд–1935). Весьма близкий к нему автограф сохранился в письме Вяземского А. И. Тургеневу от 18 апреля 1828 г. (ПД, арх. бр. Тургеневых).18 апреля 1828 г., посылая стихотворение А. И. Тургеневу, Вяземский писал, что «сотворил» его «дорогою из Пензы, измученный и сердитый. …Эта песня может служить антиподом для страждущих тоскою по отчизне» («Архив братьев Тургеневых». Пг., 1921, т.1, вып. 6, с. 65–66).

(обратно)

84

Кюстин А. де. «Россия в 1839 году». СПб., 2008, с. 621–650 (извлечения).

(обратно)

Оглавление

.

От автора

Историография

  * * *

Российская империя — предыстория

  * * *

Российская империя в эпоху войны 1812 года

  * * *

Австрия: между Францией и Россией

  * * *

Континентальная блокада Англии и экономика России

  * * *

Причины войны, подготовка и планы сторон

  * * *

От Немана до Москвы: начало гражданской войны в России

  * * *

Наполеон в Москве: продолжение гражданской войны в России

  * * *

От Москвы до перемирия 4 июня 1813 года — и гражданская война в России

  * * *

О целях и характере антифранцузских коалиций конца XVIII — начала XIX вв.

  * * *

Наполеон и Александр I: Европа между здравым смыслом и мракобесием

  * * *

Пропаганда войны 1812 года и планы Сталина перед Второй мировой войной

  * * *

Армия Наполеона перед войной 1812 года

  Дополнительная библиография источников и литературы

Русские армии перед началом кампании 1812 года

Литовцы, беларусы и украинцы в Императорской гвардии Наполеона

  * * *

Гражданская война 1812 года

Современные наполеоновские организации

Документы

  Декларация прав человека и гражданина (текст, принятый Учредительным собранием 26 августа 1789 г.)

  О французской революционной армии эпохи первого Итальянского похода Бонапарта

  Зеркало истории

  АКТЫ, подписанные в Тильзите 17 июля 1807 года между Францией и Россией

    1. Мирный договор

    2. Отдельные и секретные статьи

    3. Договор о союзе

  Из писем императора Наполеона к его представителю при российском дворе

  Из записок дипломата Аполлинария Петровича Бутенева (1808 год).

  Император Александр I — матери, вдовствующей императрице Марии Федоровне

  От мира и союза — к войне

    Министр иностранных дел России Н. П. Румянцев — министру иностранных дел Франции Шампаньи

    Русско-прусская союзная военная конвенция

    Русско-шведский союзный договор

    Декларация о продлении срока действия русско-португальского договора о дружбе, торговле и мореплавании от 16 (27) декабря 1798 г.

    Дополнительная конвенция к русско-шведскому союзному договору от 24 марта (5 апреля) 1812 г.

    Русско-испанский союзный договор

    Указ Александра I о восстановлении торговых отношений с Англией

    Вторая дополнительная конвенция (секретная) к русско-шведскому союзному договору от 24 марта (5 апреля) 1812 г.

    Русско-прусская конвенция о нейтралитете прусских войск

    Письмо Александра I — Францу I

  Предписание витебского гражданского губернатора П. И. Сумарокова витебскому вице-губернатору А. С. Воинову о порядке ведения секретного делопроизводства во время его отсутствия и скорейшем исполнении инженер-полковником Гекелем возложенного на него поручения по строительству крепости в Динабурге

  Отношение командира лейб-кирасирского Его Императорского Величества полка барона А. В. Розена минскому гражданскому губернатору Г. И. фон Радингу о принятии мер к обеспечению полка фуражом в Вилейском повете

  Рапорт капитана запасного батальона Селенгинского пехотного полка 23-й дивизии минскому гражданскому губернатору о реквизициях у населения провианта во время перехода батальона из Бобруйска в Динабург

  Бюллетени Великой армии

    I бюллетень Великой армии

    II бюллетень

  Подписки иностранцев, служащих в московском отделении Императорской медико-хирургической академии, со сведениями о подданстве и времени прибытия в Россию

  Записка о составе арестантов, доставленных при 10-м пехотном полку в г. Нижний Новгород от владимирского гражданского губернатора А. Н. Супонева

  Ведомость 1-го департамента Московского уездного суда о содержащихся под стражей колодниках по 1 сентября 1812 г.

  Список сгоревших в Москве церквей во время французского нашествия. Ведомость церквей, которые погорели и при коих как священно- и церковно-служительские дома, так и приходы сгорели

  Литовские газеты о событиях кампании 1812 года.

  Современники о генерале М. И. Голенищеве-Кутузове

    Генерал граф А. Ф. Ланжерон (1763–1843)

    Генерал Д. С. Дохтуров — М. П. Дохтуровой

    Ф. В. Ростопчин — Александру I

    Александр I — сестре Екатерине Павловне

  Из записок Ж. Де Сталь о России (и об Украине) в 1812 году.

  Из переписки М. А. Волконской с В. И. Ланской

  Император Наполеон I о Бородинском сражении и вступлении в Москву

  Культурные ценности, погибшие в Москве во время сожжения ее правительством в 1812 году.

  Офицеры и чиновники армии Наполеона о Русской кампании 1812 года

  Офицеры наполеоновской армии о «войне» 1812 года

  * * *

  Из произведений современника событий войны 1812 года П. Я. Чаадаева

  Записки маркиза Астольфа Луи Леонора де Кюстина

Человечество, Личность и «параллельные реальности»

Сравнение путешествий в Бородино и в Ваграм

Иллюстрации Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg