Москве — воздушная тревога! (epub) - Москве — воздушная тревога! 3720K (скачать epub) - Юлий Юльевич Каммерер

Книга увидела свет по инициативе Московского городского Совета ветеранов войны, труда, Вооруженных Сил и правоохранительных органов, председатель Совета — Беларёв В.А., участник обороны Москвы. Издание книги поддержано мэрией Москвы, выделившей на эти цели необходимые средства.

Настоящее, третье, дополненное и переработанное издание книги «Москве Воздушная тревога!» получило высокую оценку городской Экспертной комиссии книгоиздания и Московским городским Советом книгоиздания утверждено к публикации.

Составители: Ю.Ю.Каммерер, инженер-полковник в отставке, во время войны начальник инженерного отдела штаба МПВО г. Москвы; В.С.Караулов, генерал-майор в отставке, в годы войны офицер 1-й дивизии Московского фронта ПВО; С.Е.Лапиров, полковник в отставке, с 1939 г. до 1948 г. начальник штаба МПВО г. Москвы.

Рецензенты: Б.А. Старостин, профессор кафедры истории науки РГГУ; В.Ю.Афиани, зам. директора Рос. госуд. архива новейшей истории, кандидат исторических наук.

Среди битв минувшей войны одной из крупнейших но масштабам и одной из важнейших по военно-политическому: стратегическому значению является битва под Москвой. За Москву сражались не только воины на фронтах, Москву отстояли сами москвичи — бойцы местной противовоздушной обороны. Их воспоминания составили эту книгу. Среди авторов бывшие командиры подразделений МПВО, работники коммунального хозяйства, писатели, артисты, ученые, журналисты, медицинские работники. Они рассказывают, как защищали столицу от налетов вражеской авиации, как обеспечивали бесперебойную работу ее промышленных предприятий, снабжали город водой, электроэнергией, как разбирали завалы, тушили пожары, спасали жизнь людей, как вывозили на восток страны сокровища музеев.

В книге показываются те неимоверные трудности, повседневные опасности, которые пришлось пережить москвичам в суровое военное время, рассказывается о том, что от нас упорно скрывалось долгие годы строгой цензурой,— о масштабах налетов и их результатах.

Во всех сообщениях ТАСС, публикациях в печати, передачах но радио говорилось, что “самолеты к городу не допускались”, “ни один военный объект не пострадал” Па самом деле, как об этом свидетельствуют недавно рассекреченные документы, к столице прорывались не одиночные самолеты, а десятки, и бомбардировки были ожесточенными. Порой только массовый героизм и самоотверженность людей спасали дело. Но город жил и работал на нужды фронта.

ISBN 5-89218-111-1

© Издательство «АГАР», 2000

ЗАЩИТНИКАМ МОСКВЫ, ВЕТЕРАНАМ МЕСТНОЙ ПРОТИВОВОЗДУШНОЙ ОБОРОНЫ

Дорогие товарищи!

Широко известна угроза Гитлера уничтожить Москву!

И это не было пустым бахвальством — они умели творить тотальное зло: испанская Герника, ставшая символом мировой скорби, едва ли не на четверть выгоревший Лондон, полностью разрушенный английский город Ковентри с 300-тысячным населением. Казалось бы, Москву ждала та же участь.

Мне, как и многим москвичам, в годы войны довелось испытать варварские массированные налеты фашистской авиации на нашу столицу.

Сейчас трудно представить себе Москву тех суровых дней, когда каждую ночь звучали сигналы воздушной тревоги и с неба падали бомбы. К городу прорывались не только одиночные самолеты, но и целые группы. Бомбардировки были ожесточенными.

Однако москвичи не дали сжечь родной город. Практически вся трудовая Москва встала на защиту любимой столицы. Женщины, старики, подростки днем по 10—12 часов работали на предприятиях вместо ушедших на фронт мужчин, а ночью — обезвреживали зажигательные бомбы.

Невероятно тяжело было, но люди верили в правое дело и сумели отстоять свой родной город.

Каких героических усилий и мужества это потребовало, рассказывается в предлагаемой книге, написанной участниками и свидетелями событий — командирами подразделений МПВО, работниками коммунального хозяйства, строителями, учеными, писателями, медицинскими работниками.

Подвиг москвичей по защите родного города никогда не будет забыт, а современная Москва по праву заслужила звание одного из самых красивых городов мира.

МЭР МОСКВЫ

Ю.М. ЛУЖКОВ

Небо над Кремлем с 21 на 22 июля 1941 г.

Тот самый длинный день в году 

С его безоблачной погодой 

Нам выдал общую беду 

На всех, на все четыре года.

* * *

Зима сорок первого года –

Тебе ли нам цену не знать!

И зря у нас вышло из моды 

Об этой цене вспоминать.

А все же когда непогода 

Забыть не дает о войне,

Зима сорок первого года,

Как совесть, заходит ко мне.

Константин Симонов

ПРЕДИСЛОВИЕ

Все дальше в глубь веков уходит от нас суровая пора Великой Отечественной войны, битвы за Москву, закончившейся разгромом вражеских полчищ. Блестящая победа явилась началом коренного перелома в ходе войны в нашу пользу, развеяла легенду о непобедимости гитлеровской армии. В эту битву заметный вклад внесла местная противовоздушная оборона (МПВО), защищавшая город от огня и разрушений во время ожесточенных налетов фашистской авиации.

Осень 1941 года была для нашей страны исключительно тяжелой, особенно для Москвы. Ее обороняли не только на дальних и ближних подступах, ее защищала в самом городе 650-тысячная армия бойцов и командиров МПВО.

Если задачей противовоздушной обороны (ПВО) — истребительная авиация, зенитная артиллерия, аэростаты заграждения, прожекторные части — было не допустить вражеские самолеты к городу, то МПВО — пожарные, спасательные, медицинские и другие формирования — должна была бороться с последствиями бомбардировок в самой Москве.

К сожалению, о том, что происходило в самом городе в ту пору, какую цену заплатили москвичи за спасение столицы, мало что известно. От нас многое скрывали. Москвичи не подозревали, что важнейшие предприятия (и не только военные), а также мосты через Москву-реку, метрополитен, многие объекты, обеспечивающие жизнь города, были заминированы. Ждали только команду.

Сообщения о варварских налетах на столицу были лаконичными: больше говорилось о сбитых самолетах противника и почти ничего о тяжелой обстановке в городе, о наших потерях. Москвичам пытались внушить, да и всему миру заодно, что вражеские самолеты к городу не допускались, а если и прорывались, то единицы, и бомбы, если и сбрасывались, то на пустыри, а потери, если и были, то ничтожные.

В сорок первом это можно было объяснить: шла война и незачем давать информацию противнику и усугублять и без того тяжелое моральное состояние населения. Но почему же позднее, уже после войны, когда, казалось бы, надо сказать всю правду о том, что было, и воздать должное многим тысячам москвичей, кто сражался с огнем и разрушениями, спасая свои дома, заводы, свой город, почему же и тогда нас пытались убедить, что Москву защитила ПВО, не допустив самолеты к городу.

Информация о налетах на столицу и их последствиях была строго засекречена, охранялась цензурой, и никто и нигде из этих рамок секретности не мог выйти. Целых полвека. Все, что говорилось, писалось, передавалось по радио, потом по телевидению за это время, основывалось на сводках военного времени.

Писалось же в центральных газетах, и все в это верили, а многие верят до сих пор, что ни одна бомба на Кремль не упала. Упала, и не одна, а 16 только тяжелых фугасных и многие сотни зажигательных.

Тысячи людей в городе погибли и были ранены во время налетов. О том, как было неимоверно трудно, какой опасности подвергались защитники столицы, знают только они сами. Но их осталось так мало.

Известно, что город живет и работает нормально, когда все службы его сложного хозяйства действуют безотказно и слаженно. Особенно необходима такая слаженность в военных условиях. Укрыть от глаз воздушного противника жизненно важные объекты, защитить население, спасти пострадавших, потушить пожары, ликвидировать аварии, сохранить культурные и материальные ценности — вот далеко не полный перечень того, что возлагалось на МПВО, словом, требовалось обеспечить жизнедеятельность города, его способность защищаться и трудиться.

В подготовке формирований МПВО большую помощь оказали Осоавиахим и РОКК (Российское Общество Красного Креста).

Местная ПВО была создана задолго до войны и охватывала все звенья промышленности, коммунально-энергетического хозяйства, начиная от каждого здания, сооружения и кончая городом в целом. С началом войны вся система была приведена в полную готовность, усилена дополнительными формированиями и воинскими частями.

Для обеспечения нормального функционирования в городе водоснабжения, энергоснабжения, медицинского обеспечения, связи, для противопожарной защиты в Москве были созданы специальные службы МПВО. Их дополняли команды, отряды, звенья на объектах, группы самозащиты в домоуправлениях и другие формирования, которые были подготовлены из жителей столицы, оснащены всем необходимым (в меру возможностей того времени) и обучены ведению спасательных работ, оказанию медицинской помощи, тушению пожаров — всему тому, что необходимо делать там, куда падали бомбы.

Гитлер и его приспешники намеревались уничтожить Москву, сравнять ее с землей. Для воздушного наступления на столицу ими были направлены крупные силы, цвет фашистской авиации.

Сто сорок один раз в городе подавался сигнал воздушной тревоги. Немало фугасных и зажигательных бомб было сброшено на Москву. Но подразделения и формирования МПВО во время вражеских бомбардировок действовали умело, четко, самоотверженно.

Город жил и боролся. Он был суровым, спокойным и мужественным. И не мог быть другим — ведь на него смотрел с надеждой весь мир.

Фашистам не удалось разрушить столицу с воздуха благодаря действиям ПВО и МПВО.

Разгром немцев под Москвой отдалил врага от стен столицы, но угроза воздушного нападения на город не снималась до конца войны. Помятуя, что раненый зверь особенно опасен, москвичи упорно совершенствовали всю систему МПВО, и буквально до последних дней войны она была в постоянной готовности: спасатели — на казарменном положении, убежища — в готовности к приему укрываемых, медицинские учреждения — к приему пострадавших, соблюдалась тщательная светомаскировка...

Подвиг, совершенный трудящимися столицы в годы войны, высоко оценен — Москве присвоено высокое звание «Город-герой», бойцы и командиры МПВО удостоены медали «За оборону Москвы», многие награждены орденами и медалями.

К сожалению, в последующие годы этот массовый подвиг москвичей был предан забвению. Нет мемориальных знаков там, где гибли люди, пролилась кровь людская. Из тысячи мемориальных досок, установленных в городе, лишь одна, в Кремле, посвящена 96 воинам, погибшим спасая национальные святыни. Не последнюю роль в этом сыграла длившаяся более полувека дезинформация о масштабах бомбардировок и их результатах.

Сейчас на многое из прошлого мы смотрим другими глазами. Это правильно, история должна быть объективной. То, о чем рассказывается в книге, основано на фактах, на восприятии, понимании происходивших событий такими, какими они представлялись их участникам в те дни.

Мужество, массовый героизм москвичей, спасавших столицу в то грозовое время, самоотверженный труд в тяжелейших условиях — это неоспоримые факты. Большинство населения верило в строительство социализма. Движущей силой жизни, поступков людей были не только патриотизм, чувство любви к Родине, но и вера в будущее, именно в «светлое будущее».

Сейчас идеалы прошлого обрели другое освещение, они померкли, но нельзя предавать забвению тот факт, что за них боролись, за них проливали кровь, за них отдавали жизнь наши отцы и матери, сестры и братья. Память о них мы должны сохранить навечно.

Большинство авторов книги -— непосредственные участники битвы за Москву или очевидцы тех героических событий, тех горячих дней и ночей. Так, В. П.Пронин в то время возглавлял Моссовет. Начальником штаба МПВО был С. Е.Лапиров. Деятельное участие в боевой работе принимали И.А.Шамшин, Л.С.Глаголев, А.А.Рубин, Т.А.Акопян, И.М.Гоберман и другие.

Ряд очерков написан по следам событий писателями, а также военными журналистами. Некоторые события, факты, изложенные в книге, как бы покоряются, но они рассматриваются каждым автором со своих позиций, по личным впечатлениям, дополняются характерными деталями, в целом это позволяет понять и уяснить происходившее более полно и глубоко.

Большую помощь в подборе материалов для книги оказали сотрудники военного отдела Российской Государственной библиотеки Л .Д. Губина и И.Г Бакшевникова. Музея Министерства по делам гражданской обороны и чрезвычайных ситуаций, а также ветераны МПВО, ГО и ЧС В.И.Леонов, С.Н.Ладухин, Л.М. Лукин, Н.И.Леоненко, И.П.Зеленцов и Ю.М.Виденеев.

Ценность книги еще и в том, что она заключает в себе богатый боевой опыт, во многом полезный и сегодня. Мир неспокоен. Угроза ядерной войны на нашей планете ослабевает, но пока не устранена окончательно. Несопоставимой с прошлым стала мощь современных средств массового поражения, но и возможности наши значительно возросли.

Жизнь поставила перед органами гражданской обороны и чрезвычайных ситуаций, преемниками МПВО, новые задачи по организации спасательных работ и ликвидации последствий стихийных бедствий, крупных производственных аварий и катастроф.Чернобыльская трагедия, катастрофическое землетрясение в Армении, наводнение в Грузии, взрыв газопровода в Башкирии и многие другие аварии и стихийные бедствия с многочисленными человеческими жертвами и огромными материальными потерями свидетельствуют о том, что и в мирное время надо быть во всеоружии.

В самой Москве действует 66 предприятий с пожаро- и взрывоопасным производством. Возможны и аварии, грозящие тяжелыми последствиями.

Всем памятны жестокие террористические акты — взрывы многоэтажных жилых домов на улице Гурьянова и Каширском шоссе — с многочисленными человеческими жертвами.

Спасатели Главного управления по делам гражданской обороны и чрезвычайных ситуаций г. Москвы, пожарные, милиция все время действуют с большой нагрузкой.

Может быть, следует вспомнить о группах самозащиты, которые были организованы в годы войны при домоуправлениях и обеспечивали сохранение своих жилищ? Опыт прошлого и реальности настоящего времени требуют от москвичей постоянной бдительности.

Совет ветеранов МПВО, гражданской обороны и чрезвычайных ситуаций г. Москвы

В НАЧАЛЕ ВОЙНЫ

Москва, ул. Горького, август 1941 г.

С. ЩИПАЧЕВ, поэт

МОСКВА В СОРОК ПЕРВОМ

Взбежала в небо красная ракета 

И не успела в небе догореть —

Ударила зенитка где-то,

Потом еще... и начало греметь.

И воздух, потрясенный громом долгим,

То тут, то там сверкает над Москвой.

В полночном небе звезды да осколки.

В домах — по радио — сирены вой... 

Завидуя бессмертной нашей славе,

Найдут потомки нужные слова.

Но будет трудно им себе представить, 

Какой же в эти дни была Москва.

Там, в будущем, им словно все приснится: 

Колючий снег в ночи прифронтовой, 

Открытые обветренные лица 

В сверкании зениток над Москвой, 

Военные плакаты в коридорах,

В походных книжках адреса друзей. 

Разгромленные танки, у которых 

На гусеницах пыль Европы всей.

В. ПРОНИН, председатель исполкома Моссовета и член военного совета Московской зоны ПВО в годы войны

ГОРОД-ВОИН

Василий Прохорович Пронин

В предвоенные годы ЦК ВКП(б) и СНК настойчиво принимали меры к укреплению противовоздушной обороны нашего города.

Однажды осенью 1939 года я как председатель Моссовета сопровождал руководителей партии и правительства по стройкам Москвы. Остановились около сквера на Совегской площади.

Докладывая план реконструкции улицы Горького, я говорил о необходимости увеличения средств на жилищное строительство столицы, и, когда закончил, И. В. Сталин с горечью сказал:

— ЦК знает: у многих москвичей тяжело с жильем. И все же, несмотря на это, придется потерпеть. Вы видите, Польша растоптана Гитлером, на Западе идет война. Теперь, видимо, все больше и больше надо отдавать средств и материалов на оборону. Пора москвичам и ленинградцам основательно заняться укреплением противовоздушной обороны. — Немного помолчав, он добавил: — Вносите предложения об укреплении противовоздушной обороны Москвы. ЦК вас поддержит.

На другой день вечером нас с секретарем МК и МГК партии А. С. Щербаковым пригласили в Кремль. Центральный Комитет рассматривал мероприятия по укреплению противовоздушной обороны столицы. Подробно и конкретно шел разговор об авиационной и зенитной защите города, приспособлении метрополитена под убежище, о совершенствовании всей системы МПВО. К решению этого вопроса привлекались и многие наркоматы. Госпланом СССР выделялись на эти цели необходимые средства и материалы.

В ноябре того же года Московский Совет принял постановление, в котором излагались обязанности руководителей предприятий, учреждений, управляющих домами, комендантов домов и населения города по местной противовоздушной обороне.

В городе широко развернулись работы по строительству убежищ, приспособлению метрополитена для укрытия населения в случае воздушных налетов врага и переводу освещения города на централизованное управление.

В конце декабря 1939 года раздался телефонный звонок. Взяв трубку, я услышал неторопливый голос — говорил И. В. Сталин.

— ЦК партии решил направить вас в Ленинград для изучения МПВО в военных условиях (тогда шла война с Финляндией). Москвичам это пригодится. Вы не могли бы сегодня поехать, товарищ Пронин? — спросил он меня.

Через два часа я выехал.

После ярко освещенных улиц столицы Ленинград встретил нас тревожной темнотой. При очень коротком зимнем дне город жил и работал при полной светомаскировке. Только трамвайные дуги, искрясь, своими вспышками демаскировали его.

Учебные тревоги, проведенные под руководством тогдашнего председателя Ленгорисполкома П. С. Попкова на заводе имени С. М. Кирова и других, отличались своею слаженностью и четкостью.

После недельного изучения местной противовоздушной обороны Ленинграда мы собрались у секретаря горкома партии А. А. Кузнецова и обсудили предложения, которые следовало внести в ЦК. Их было немало. Мы доложили ЦК также о том, что у нас и ленинградцев нет сведений о действиях МПВО воюющих стран. Тут же по телефону было дано задание соответствующим органам подготовить данные об имеющемся опыте МПВО Лондона и Берлина.

Угроза войны заставила еще больше укрепить местную противовоздушную оборону Москвы: шире развернуть строительство бомбоубежищ, вплотную заняться обучением населения. На всех предприятиях, в учебных заведениях, домах проводились массовые учения, которые охватили более двух миллионов человек.

В результате принятых мер к началу налетов вражеской авиации Москва имела хорошо организованную и оснащенную необходимой техникой местную противовоздушную оборону. Она состояла из 18 городских служб (аварийно-восстановительной, противопожарной, энергетической, противохимической, медико-санитарной и других), участковых команд и более чем 6000 команд предприятий, учреждений и жилых домов. Все медицинские учреждения были готовы к оказанию первой помощи пострадавшим. В медико-санитарной службе насчитывалось 36 медицинских рот и 5000 санитарных дружин.

Аварийно-восстановительная служба, созданная на базе строительных организаций Моссовета, была оснащена различными строительными механизмами и имела запас готовых конструкций для восстановления объектов городского хозяйства.

Вся система МПВО действовала под руководством городского штаба, при котором имелись рота управления и связи и 230 наблюдательных пунктов (вышек).

К началу войны в местной противовоздушной обороне насчитывалось до 650 тысяч подготовленных бойцов, из них 3/4 составляли женщины.

Наш народ не хотел войны. Но развязанная германским фашизмом, она неумолимо приближалась к нашим границам.

День 21 июня 1941 года ничем не отличался от обычных, полных напряжения рабочих дней. Вечером москвичи торопились к вокзалам: уезжали за город, на дачи.

В десятом часу вечера меня с А. С. Щербаковым вызвали в Кремль. Нас предупредили о возможном нападении на нашу страну немецко-фашистских войск. В связи с этим было предложено задержать в городе руководителей районных партийных и советских организаций.

Взволнованный сообщением, я по телефону поручил своему заместителю Д. Д. Королеву задержать председателей райисполкомов. Одновременно связался с начальником городского штаба МПВО майором С. Е. Лалировым и предупредил его, чтобы штаб находился в боевой готовности.

—  Война? — с тревогой в голосе спросил Семен Ефимович.

—  Вернусь из ЦК, расскажу,— ответил я.

В течение этой короткой летней ночи в ЦК партии рассматривались вопросы, связанные с надежностью прикрытия в случае войны важнейших предприятий города и области от налетов вражеской авиации.

Тогда же был установлен порядок объявления воздушной тревоги в столице. Мне и командующему Московской зоной ПВО генералу М. С. Громадину ЦК поручил проверить надежность прикрытия зенитной артиллерией и аэростатами воздушного заграждения электростанций, водопроводных станций и важнейших оборонных заводов города.

Заехав на несколько минут в Моссовет и убедившись, что руководители штаба МПВО на месте, мы собрались немного отдохнуть. У ворот дома нас ожидал один из сотрудников, который сообщил:

— Из ЦК просили передать, чтобы вы немедленно были на месте. Началась война.

Не заезжая домой, я предупредил майора С. Е. Лапирова о необходимости приведения МПВО в боевую готовность. А рано утром собрал председателей райисполкомов и начальников служб. Сообщил им о начавшейся войне и первых мерах, которые необходимо немедленно принять.

В то же утро в Моссовет приехал генерал М. С. Громадин. Мы еще раз рассмотрели с ним схему расстановки зенитных батарей и аэростатов воздушного заграждения для прикрытия наиболее важных объектов города. Надо сказать, что тесная связь партийных и советских организаций города с командованием и войсками Московской зоны ПВО, четкая согласованность действий штабов МПВО и ПВО во многом способствовали успешной защите столицы.

Вслед за заявлением Советского правительства о вероломном нападении гитлеровских войск на нашу Родину по городской радиосети был передан приказ штаба местной противовоздушной обороны № 1.

Этим приказом по МПВО г. Москвы и Московской области в связи с угрозой воздушного нападения на город объявлено в г. Москве и Московской области с 13 часов 22 июня 1941 года угрожаемое положение. Введен режим светомаскировки, развернута, приведена в готовность вся система МПВО.

Работники Моссовета разъехались по районам и службам МПВО с тем, чтобы на местах проверить выполнение этого приказа. Трудно было отрешиться сразу от мирной обстановки, но война потребовала круто изменить всю жизнь и работу огромного города. Она внесла свои коррективы в его жизнь, работу предприятий и городского хозяйства. Десяти-одиннадцатичасовой рабочий день, ночные дежурства во всех подразделениях МПВО и вражеские воздушные налеты сильно осложнили жизнь и работу москвичей, но вместе с тем крепла, закалялась их воля.

С первых дней войны Московский Совет начал перестраивать свою работу применительно к военной обстановке. На заседаниях исполкома систематически обсуждали ход выполнения решений Государственного Комитета Обороны (ГКО) по производству боеприпасов и вооружения, рассматривались вопросы об укреплении местной противовоздушной обороны, о ходе мобилизации в армию, строительстве оборонительных сооружений.

Чтобы сделать службы и команды МПВО организованнее и мобильнее, Московский Совет внес в Государственный Комитет Обороны предложение о формировании 25 отдельных батальонов, пяти аварийно-восстановительных и одного транспортного полков, а также специализированного батальона связи.

5 июля по этому предложению ГКО принял постановление, и в течение двух-трех дней полки и батальон были сформированы. Весь личный состав их находился на казарменном положении.

Мы знали, что фашистская авиация при налетах на города сбрасывает огромное количество зажигательных бомб. Так делали гитлеровцы, например, при бомбежках Лондона. А Москва была особенно уязвима в пожарном отношении. В ней оставалось еще много (особенно за Садовым кольцом) деревянных домов, бараков, сараев и складов.

Перед войной было немало сделано для улучшения организации противопожарной службы в столице, для оснащения ее новой техникой. Помимо военизированных пожарных команд на предприятиях было создано 12 736 добровольных пожарных команд, в которых насчитывалось более 205 тысяч человек. Кроме того, в первые дни войны Московский комитет комсомола сформировал специальный комсомольско-молодежный противопожарный полк. По распоряжению райисполкомов около важнейших предприятий снесли малоценные деревянные здания, сараи, заборы, а все чердачные деревянные конструкции покрыли огнестойкой краской. На случай разрушения водоводов в разных районах города соорудили 875 искусственных водоемов.

Немаловажное значение имела и моральная подготовка бойцов МПВО и населения: на воспитание советского патриотизма, высокой ответственности за судьбы своего города и Родины, неустрашимости и самоотверженности в борьбе за безопасность столицы была направлена вся партийно-политическая работа среди населения и бойцов МПВО.

Со дня на день мы ждали появления в небе Москвы фашистской авиации.

В душный вечер 21 июля, когда стрелка часов стала приближаться к 22 часам, с запада на линии Рославль — Смоленск появились первые вражеские самолеты. Наблюдатели доложили, что несколько групп бомбардировщиков идут на высоте 2500 — 3000 метров курсом на Москву.

Генерал Громадин предупредил меня о приближении вражеских самолетов к Можайску. Я отдал приказание штабу местной противовоздушной обороны объявить в столице воздушную тревогу. И в 22 часа 07 минут за окном завыли сирены.

В течение нескольких минут штаб проверил готовность полков, батальонов и служб МПВО. Все бойцы заняли свои места, готова была и техника.

С наблюдательного поста, расположенного на крыше здания Моссовета, была видна темная притихшая Москва. Вскоре на западе вспыхнули зарницы орудийных залпов и донесся гул канонады.

По разрывам зенитных снарядов было отчетливо видно, как подходят и маневрируют около города вражеские самолеты. Вот повисли первые осветительные бомбы, залив мертвенным светом территорию машиностроительного завода. Но малокалиберная зенитная артиллерия быстро расправилась с «фонарями», и гитлеровские летчики наспех сбросили в этом районе несколько фугасных и зажигательных бомб. Они попали в расположенный неподалеку толевый завод, где битум и бумага вспыхнули как порох. Туда на борьбу с огнем выехали пожарные команды.

Затем «фонари» повисли над ваганьковским путепроводом.

К местам падения бомб и пожаров, уточненным наблюдательными постами, помчались на мотоциклах разведчики, которые затем сообщили в штаб о характере разрушений. На Моховой улице, в подвале разрушенного дома, находилось несколько десятков жителей. Едем туда. Вместо строения — огромная гора дымящихся глыб и конструкций. Спасение пострадавших затруднялось из-за начавшегося пожара. Аварийно-восстановительная рота под руководством инженера В. Ф. Мосолова проделала в завале проходы и вывела из-под развалин людей.

Налет длился уже свыше двух часов. Тяжело было защитникам города. На станции Москва-Белорусская горели разбитые вагоны. Едем туда с начальником штаба МПВО майором С. Е. Лапировым. Там стояла нестерпимая жара. Бойцы противопожарной команды вели ожесточенную борьбу с огнем, поливая друг друга водой, отстаивая каждый вагон и сооружение. Они действовали нс щадя своей жизни.

Только перед рассветом удалось ликвидировать пожар и эшелоны снова пошли на запад.

Массовый героизм способствовал успешной защите Москвы при вражеских налетах и ликвидации последствий бомбардировок.

Четко, энергично и мужественно работали в годы войны женщины — начальники МПВО районов: Краснопресненского — Н. Попова, Октябрьского — Ю. Полякова и Фрунзенского — А. Шилина. Они были боевыми организаторами МПВО своих районов, проявляли находчивость и бесстрашие во время воздушных налетов.

В начале августа 1941 года в Москву приехал американский писатель Э. Колдуэлл и попросил разрешения ознакомиться с действиями команд МПВО. Во время налета он побывал на вышке наблюдательного поста, затем мы поехали в полной темноте в районы разрушений и пожаров. Посмотрев на работу команд, он заявил: «На фронте от бомбы можно укрыться в окопе, щели, а здесь любая стена может обрушиться на человека». Особенно его поразили бесстрашные девушки-дружинницы, спасавшие пострадавших из развалин. «Какое величие духа! Какая беззаветная жертвенность ради спасения пострадавших!» — сказал он в заключение.

Для бесперебойной работы города многое сделали работники городского хозяйства. При распределении обязанностей в первый день войны на заместителя председателя Моссовета М.А. Яснова было возложено руководство аварийно-восстановительными частями МПВО. Он прекрасно справился с порученным делом, оперативно, со знанием руководил и помогал аварийно-восстановительным полкам и батальонам МПВО в их тяжелой и опасной работе.

Михаил Алексеевич Яснов

Добрым словом вспоминают москвичи тех, кто в трудных условиях налетов организовывал доставку для населения топлива и продовольствия, а для фронта — боеприпасов и боевых пополнений, — заместителя председателя Моссовета Д. Д. Королева и командира транспортного полка И. М. Гобермана.

Заместитель председателя Моссовета П. В. Майоров отвечал за строительство убежищ; на И. А. Фадина возлагалось обеспечение населения продовольствием; на М. Г. Смирнову — организация эвакуации детей и детских учреждений в безопасные районы страны.

«Расстекление» зданий в результате налетов гитлеровской авиации, острый недостаток топлива и перебои с электроэнергией в зимнее время выводили из строя целые кварталы жилых домов, нарушая нормальную жизнь москвичей, строя целые кварталы жилых домов, нарушая нормальную жизнь москвичей. Только энергичная и неутомимая работа тружеников Мосжилуправления и их руководителя—заместителя председателя Моссовета А. В. Астафьева позволили сохранить жилищный фонд города.

Организованно и оперативно действовали во время налетов аварийно-восстановительные полки и батальоны. Их возглавляли специалисты в области энергетики, строительства и городского хозяйства. Командирами полков были доктор технических наук М. Н. Шестаков, профессор Н. Н. Страментов, руководитель Мосэнерго М. Я. Уфаев, инженеры В. Ф. Мосолов, Н. П. Плотников, Р. И. Вальденберг и другие. Они оперативно и с большим знанием дела выполняли задания штаба МПВО.

Приходилось решать и много практических вопросов, порождаемых войной. Сократился ассортимент продуктов питания, резко возросло потребление хлеба, нужно было также поставлять фронту сухари. Имевшиеся мощности хлебопекарной промышленности не справлялись с заданием. Пришлось срочно оборудовать десятки мелких кустарных пекарен, построить запасную мельницу. Не хватало соли, стали использовать соленую воду из артезианской скважины на мясокомбинате им. Микояна, построили солевой заводик.

Но не бросали и дела, которые, как казалось, можно было отложить на будущее. В очень напряженные дни октября 1941 года закончили передвижку последнего дома № 11 на улице Горького, мешавшего расширению магистрали, заменяли асфальт на площади Пушкина, восстанавливали Театр им. Евг. Вахтангова. В московских кинотеатрах состоялась премьера художественного фильма «Дело Артамоновых», без перебоев работала Библиотека им. Ленина. Это ко всему прочему имело громадное психологическое значение.

Москва была кузницей оружия

Фото А. Устинова

В те дни боевые и трудовые подвиги москвичей слились в едином стремлении людей отстоять родную Москву, отдать все силы и знания, а если надо, и жизнь для защиты Родины. Высокая дисциплина, самоотверженность, мужество и героизм защитников столицы обеспечивали бесперебойную работу промышленности и городского хозяйства.

Многое из того, что поступало на вооружение и оснащение ПВО, производилось на московских заводах. Например, аэростаты воздушного заграждения, заставившие авиацию противника после первых же налетов подняться с привычных двух-трех тысяч метров до пяти-шести тысяч, делались на заводе «Каучук» и фабрике «Красная Роза».

Всего, несмотря на эвакуацию 500 крупных предприятий и острый недостаток топлива и электроэнергии, московская промышленность произвела в годы войны для фронта более 16 тысяч самолетов, 3,5 миллиона автоматов, 3745 реактивных установок, 9 тысяч артиллерийских тягачей, 34 миллиона снарядов и мин, десятки тысяч минометов, миллионы шинелей.

А с фронтов шли тревожные вести. Фашистские войска двигались к Москве. После захвата ими Можайска, Волоколамска и Солнечногорска для столицы создалась угрожающая обстановка. Объявленная на осадном положении, Москва стала прифронтовым городом. Но и в эти тяжелые месяцы его населению не изменили выдержка и стойкость.

Проверка мин

Фото А.Устинова

Уход 400 тысяч москвичей на фронт, эвакуация более миллиона жителей на восток, мобилизация десятков тысяч на строительство оборонительных укреплений и, наконец, непосредственная близость фронта — все это до предела осложнило деятельность местной противовоздушной обороны. Значительная часть подразделений МПВО вместе с населением столицы строила оборонительные укрепления под Москвой, сооружала доты, блиндажи, противотанковые препятствия в городе, превращая его в неприступную крепость.

Используя близость фронта, гитлеровцы изменили в эти месяцы тактику воздушных налетов на Москву. Самолеты шли теперь небольшими группами круглосуточно. Приходилось объявлять воздушную тревогу по нескольку раз. Такой тактикой фашисты стремились измотать нашу противовоздушную оборону, дезорганизовать работу промышленности и жизнь города.

12 октября на заседании Государственного Комитета Обороны вновь обсуждались вопросы по защите столицы: принято решение о создании Московской зоны обороны под командованием генерала П. А. Артемьева. Я был назначен членом военного совета. На этом заседании было решено строить на ближних подступах к столице Московскую линию укреплений.

Главные рубежи этой линии проходили в районе нынешней кольцевой автомобильной дороги. В самом городе создавались три пояса укреплений: по окраинам города, по окружной железной дороге, по Садовому кольцу.

В ночь на 19 октября состоялось срочное заседание ГКО. После краткого обсуждения дел под Москвой Сталин сказал:

— Теперь, товарищ Пронин, пишите проект постановления.

Он диктовал, а я писал знаменитый документ, который начинался необычным старославянским оборотом: «Сим объявляется... что с 20 октября 1941 года в городе Москве и прилегающих к городу районах вводится осадное положение...»

За месяц, с 21 октября по 20 ноября, в самый напряженный период битвы за Москву, вражеская авиация произвела на нашу столицу 54 налета, в которых участвовало 2000 самолетов, сбросивших на Москву 657 фугасных и 19 тысяч зажигательных бомб. В те дни фашистские бомбы упали на Большой театр, Московский государственный университет, на улицу Горького, жилые дома на Овчинниковской набережной.

В осенние месяцы 1941 года часть бойцов подразделений МПВО привлекалась к работе на оставшихся в городе предприятиях, которые производили оружие и боеприпасы. Кроме того, аварийно-восстановительные полки МПВО в считанные дни приспособили заводы, производившие железобетонные конструкции и мирную химическую продукцию, для выпуска взрывчатки и снаряжения ею боеприпасов. В результате фронт стал получать с московских предприятий больше оружия и боеприпасов.

Городские отдельные батальоны МПВО сыграли заметную роль в жизни города: при воздушных тревогах они были первыми в очагах поражения, в остальное время — постоянно действующим трудовым резервом для выполнения неотложных работ. Вспоминается такой случай. 16 октября 1941 года звонит Сталин:

— Товарищ Пронин, на московской таможне остались ценные цветные металлы. Не могли бы помочь с отгрузкой и когда?

Отвечаю: — Поможем, можем начать через 30-40 минут.

Сталин: — Вы серьезнее не могли отнестись к вопросу?

Пришлось напомнить о подразделениях МПВО. За 2-3 дня все цветные металлы были погружены и вывезены.

Вечером 28 октября члены бюро МГК партии и военный совет Московской зоны обороны обсуждали доклад командующего войсками Московского военного округа генерал-лейтенанта П. А. Артемьева о мерах по обороне столицы на ближних подступах.

Сорок пять лет спустя. Участники исторического торжественного заседания

Московского Совета 6 ноября 1941 г. собрались у мемориальной доски (метро Маяковская), посвященной этому событию. Слева направо: председатель исполкома Моссовета В. П. Пронин; председатели райисполкомов: Ленинградского — Г. В. Безруков. Тимирязевского —- Ярошенко, Октябрьского — Ю.П Полякова, командир авиасоединения генерал-лейтенант В.Г. Грачев и писатель Е.З. Воробьев

Фото И.Земячковского

Неожиданно началась стрельба зенитной артиллерии. Я связался по телефону с командующим 1-м корпусом противовоздушной обороны Москвы генералом Д. А. Журавлевым и спросил его:

— По какой цели ведут зенитчики огонь?

— Над городом самолет противника, — ответил Журавлев.

В соответствии с постановлением ГКО, когда в город прорывались 1-2 вражеских самолета, воздушная тревога не объявлялась.

Не успел я положить трубку, как наше здание словно подскочило. С грохотом вылетели окна и двери, с потолка и стен обрушилась штукатурка. Мы кое-как выбрались из разрушенного дома через запасный выход во двор. Здание горело. Как выяснилось позже, фашистский летчик сбросил специальную бомбу весом более тонны. Взрывом были разрушены два здания, повреждены дома, расположенные на другой стороне сквера.

16 фугасных и несколько сотен зажигательных бомб упало на территорию Кремля. Два раза бомбы попадали в здание кремлевского Арсенала.

Возникшие от них пожары грозили уничтожить бесценные памятники русской культуры. Но мужественные защитники Кремля под руководством его коменданта генерала Н.К. Спиридонова не щадя жизни спасали кремлевские святыни. Более 90 воинов гарнизона Кремля при этом погибли.

Подвиг бойцов и командиров МПВО — защитников Москвы был высоко оценен, несколько тысяч из них были награждены орденами и медалями Советского Союза.

Приближалась 24-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. По установившейся традиции в канун этого праздника в Большом театре всегда проводилось торжественное заседание Московского Совета. Дня за три до праздника нас пригласил И. В. Сталин и спросил, где мы намереваемся проводить заседание Моссовета. Для проведения торжественного заседания была выбрана станция метро «Маяковская». К вечеру 6 ноября она была подготовлена для торжественного заседания Московского Совета. В тот день фашистские самолеты пытались прорваться к Москве, слышалась стрельба зениток, но, несмотря на это, огромный зал станции был заполнен задолго до начала заседания. Здесь собрались партийные, советские работники, рабочие, военные. Многих, кого хорошо знала столица, в зале нет; одни на фронте, другие вместе с предприятиями и институтами — на востоке страны. Необычная обстановка придавала всему фронтовой, суровый облик. Вскоре к платформе тихо подошел поезд метрополитена. В нем приехали руководители партии и правительства. В 19 часов 30 минут начался доклад. Вся страна с огромным волнением слушала голос Москвы, призывавший советский народ на разгром врага.

После доклада состоялся концерт. В нем участвовали народные артисты СССР М. Д. Михайлов, И. С. Козловский.

Это был исторический вечер. Он вселил в сердца всех советских людей уверенность в неизбежности разгрома фашистских орд.

Более двух месяцев жестокий враг, захвативший почти всю Европу, шел по заснеженным полям и лесам Подмосковья, пытаясь взять Москву. И в тот момент, когда он считал, что почти достиг цели, войска Красной Армии нанесли ему сокрушительный удар.

Враг был отброшен от Москвы, но окончательно еще не разгромлен. И наш город продолжал жить прифронтовой жизнью. Все так же без устали работали его фабрики и заводы. Все так же несли москвичи вахту на постах МПВО.

С. ЛАПИРОВ, полковник в отставке, начальник штаба МПВО Москвы в годы войны, бывший председатель совета ветеранов МПВО Москвы

А СТОЛИЦА ЖИЛА И БОРОЛАСЬ

Семен Ефимович Лапиров

«Боевая слава москвичей золотыми буквами запечатлена в истории нашей страны». Этими словами осенью 1941 года ленинградцы выразили в газете «Правда» мысли и чувства всех советских людей, высоко оценивших самоотверженность и героизм защитников столицы.

Много лет прошло с тех пор. Выросли новые поколения москвичей, не знающие ужасов войны. Но не померкнут в памяти народной отвага и мужество ее защитников, советских воинов. Плечом к плечу с ними сражались за родной город, отстаивали его от огня и разрушений тысячи и тысячи москвичей, действовавших в составе местной противовоздушной обороны. И мне, непосредственному участнику событий того незабываемого времени, хочется рассказать об их подвиге.

В войска противовоздушной обороны Москвы я пришел в 1930 году рядовым красноармейцем. Наше соединение называлось 10-й артиллерийской бригадой и включало четыре воинские части, в том числе зенитно-пулеметную роту, где я и начал службу.

Вскоре бригаду преобразовали в дивизию ПВО, командованию которой был подчинен штаб МПВО, созданный в 1932 году. К 1940 году на защите столицы от нападения с воздуха стоял уже целый корпус ПВО.

К 1 мая 1940 года мне досрочно присвоили звание майора. А через несколько дней меня вызвал командующий войсками Московского военного округа Маршал Советского Союза С. М. Буденный и, поздравив с присвоением звания, деликатно намекнул, что надо, мол, его оправдать на новой, важной должности. В мае 1940 года я был назначен начальником штаба МПВО Москвы.

Признаюсь, не сразу постиг я все тонкости обязанностей, возложенных на штаб МПВО. Между тем ряд вопросов требовал немедленного решения. Большую помощь мне оказывали начальники отделов штаба, помог также военный отдел горкома ВКП(б), в частности В. Н. Колганов, курировавший МПВО.

За короткий срок познакомился с начальниками городских служб МПВО, а также с секретарями райкомов ВКП(б) и председателями исполкомов райсоветов. У них и в первые дни, и во все последующие годы я находил неизменную поддержку в проведении мероприятий МПВО.

Важнейшие задачи по укреплению МПВО столицы поставил перед партийными и советскими организациями, руководителями ведомств и предприятий, перед наши штабом состоявшийся в июле 1940 года городской партийный актив.

Не буду подробно рассказывать об огромной работе, проделанной в связи с решением актива городским и районными советами, штабами и службами МПВО города. Одно подчеркну: с первых же дней войны выявилось большое значение проводившихся в мирное время учебных мероприятий по защите населения столицы, ее промышленности и объектов городского хозяйства.

1940 год памятен еще и тем, что местная противовоздушная оборона страны из Наркомата обороны была передана в ведение Наркомата внутренних дел, в составе которого создавалось Главное управление МПВО (ГУ МПВО НКВД СССР). В оперативном отношении она по-прежнему оставалась подчиненной руководству корпусного района ПВО. От него мы получали приказы на развертывание сил и средств, подачу сигнала воздушной тревоги.

Важными мероприятиями, способствовавшими совершенствованию подготовки состава, приписанного к командам МПВО, мы считали районные учения. Их проведение было делом сложным и напряженным. Заранее разрабатывался план учения для каждого района, причем его штабу не сообщались ни часы, ни место, ни характер поражений. Специально готовились группы имитаторов и посредников. Работа в «очагах поражения» продолжалась несколько часов в любое время, в том числе и ночью. Завершалось учение сбором всех участников, на котором проводился анализ и давалась оценка их действиям.

Подобные учения проходили тогда не только в Москве, но и в других городах страны, куда мы выезжали для обмена опытом. Все лучшее из увиденного мы старались передать нашим штабам и формированиям.

На лето 1941 года в Москве было запланировано общегородское учение, но осуществить его не удалось — началась война.

...Субботний день 21 июня подходил к концу. Разошлись по домам, кроме дежурных, работники городского штаба МПВО. В кабинете у начальника МПВО города комбрига Фролова мы вдвоем еще раз просматривали план очередного учения. Комбригу нездоровилось, он прилег на диване, и поэтому, когда зазвонил телефон, трубку снял я. Говорил председатель Моссовета В. II. Пронин, находившийся в Кремле. Он предупредил, чтобы мы из штаба никуда не отлучались. На мой вопрос, что требуется подготовить, ответил: «Вернусь из ЦК — расскажу».

Начальник местной ПВО г. Москвы с 1940 по март 1942 г. комбриг Сергей Фролович Фролов

Примерно в 2 часа ночи Пронин вызвал нас к себе. Кроме него в кабинете находились заместители председателя Моссовета Д. Д. Королев, М. А. Яснов и П. В. Майоров.

Василий Прохорович как-то необычно, вроде бы оценивающе, посмотрел на нас, потом спросил меня:

— Кто сейчас в штабе?

— Дежурные здесь и на командном пункте и два шофера.

— Маловато. Должен сказать вам, товарищи военные, что обстановка в любой момент может стать очень серьезной. Надо быть готовыми ко всему.

Говорил он спокойно, с небольшими паузами. О войне прямо ничего, но все сказанное воспринималось как предупреждение, что от нашей четкости и оперативности зависит многое.

— Если потребуется, принимайте необходимые меры, действуйте быстро и решительно,— заключил Пронин. Комбриг Фролов остался в его кабинете, я же пошел в штаб, думая о том, что в самое ближайшее время может последовать приказ о развертывании сил и средств МПВО города.

«Быть готовыми ко всему,— вспомнил я слова Пронина.—С чего же начать?»

Я решил, что сейчас вызову оперативных работников своего штаба, а на командные пункты районных штабов — их начальников. И если будет приказ развертываться, то эта мера ускорит приведение в готовность, а не будет —объявляю се учебной проверкой. Ведь не зря председатель Моссовета заметил, что нас маловато.

Вместе с дежурившим в ту ночь Пастушенко мы начали по телефонам вызывать работников штаба, живших поблизости. За теми, кто не имел телефонов или жил далеко, послал машины. Потом стали звонить начальникам МПВО районов, предлагая немедленно явиться на свои командные пункты.

Первыми минут через 15-20 в здание штаба прибыли инженер-полковник В. В. Уткин, инженер Е. И. Волнистое, инспектор И. П. Соколов, капитан Б.Н. Гнеденко. Теперь дело пошло быстрее, мы стали передавать вызовы уже по нескольким телефонам.

Строго соблюдавшийся у нас порядок — всегда знать, к то где находится,— помог в эту ночь быстро собрать всех, кто был нужен в тот момент.

Дежурный техник командного пункта включил прямую связь с КП районов, и на городском пункте начался прием докладов.

Прошло немного времени, и я уже мог доложить зашедшему в штаб комбригу Фролову, что со всеми нашими командными пунктами есть связь и почти весь оперативный состав городского штаба находится на месте.

Михаил Филиппович Королев, начальник МПВО г. Москвы с марта 1942 г.

Около четырех часов утра мне позвонил майор Н. Н. Поляков из штаба корпуса ПВО.

— Слушай внимательно. Пароль... — и далее он произнес все те слова, которые были заранее заготовлены для этого единственного случая.

В ту же ночь в Кремле был принят порядок объявления в Москве воздушной тревоги. Время этого определял командующий корпусным районом ПВО, а право объявить тревогу имели председатель Моссовета, начальник МПВО Москвы и начальник городского штаба.

На рассвете 22 июня началась война.

Враг вступил на нашу землю. Столица Родины под угрозой его нападения с воздуха. Готовы ли мы к ее защите? Тогда я еще глубже почувствовал ту громадную ответственность за надежность МПВО родного города, которая ложилась на меня как начальника ее штаба. До сих пор помню, как трудно было сдержать волнение, когда в кабинете Пронина я вслед за комбригом Фроловым подписывал приказ № 1 по местной ПВО о введении в Москве «угрожаемого положения». Этот приказ объявили по Московскому радио сразу после передачи заявления правительства, а к концу дня его текст расклеили по всей Москве. Утром 23 июня приказ № 1 опубликовали центральные и московские газеты.

Два дня прошли в бесконечных хлопотах. Работники штаба проверяли, как идет развертывание сил и средств МПВО, их материальное обеспечение, как укомплектовываются первичные формирования, усиливается противопожарная защита, приводятся в готовность медицинские учреждения. Столица уже жила военной жизнью. Москвичи приспосабливали подвалы под убежища и укрытия, закладывали мешками с песком витрины магазинов, получали специальную светомаскировочную бумагу для окон. Во всех зданиях на стекла наклеивали перекрещивающиеся бумажные полоски, а на чердаках и лестничных клетках устанавливали бочки с водой и ящики с песком.

В течение дня из городского штаба периодически передавались по радио правила поведения по сигналу воздушной тревоги и обязанности москвичей по защите предприятий и жилых домов.

Несколько раз собирался исполком Моссовета, решавший вопросы, касавшиеся и местной ПВО. Почти все заместители председателя Моссовета получили конкретные участки работы по подготовке к защите города и населения при воздушном нападении и ликвидации последствий возможных бомбардировок. В те же дни было принято решение об эвакуации из Москвы детей младшего и школьного возраста.

За короткий срок сделано было много, но далеко не все. Ночь на 24 июня наглядно это показала. В. П. Пронин очень метко назвал ее тогда «ночью ошибок».

Первыми ошиблись наблюдатели Московской зоны ПВО, когда приняли возвращавшиеся с задания советские самолеты за вражеские. С командного пункта МПВО был подан сигнал воздушной тревоги, завыли сирены, паровозные и фабричные гудки. Из штабов МПВО районов и городских служб стали поступать сообщения о сборе личного состава, о ходе укрытия населения, о готовности наблюдательных постов и т. д. Прошло 15, 20, 30 минут. Самолеты уже над городом, но ни одного сообщения о сброшенных бомбах. В этот момент ошиблись наблюдатели МПВО одного из районов. Разрывы зенитных снарядов они приняли за купола вражеских парашютов. Начальник МПВО района, не проверив их сообщения, доложил на городской КП и попросил срочной помощи. К счастью, в это время позвонил командующий Московской зоной ПВО генерал М. С. Громадин и сообщил о происшедшей ошибке. Немедленно был подан сигнал отбоя.

Эту первую боевую тревогу мы потом и в разговоре между собой и в официальных документах называли учебной. Да так оно в действительности и было. Проанализировав все, что произошло той ночью, мы многое уяснили и сделали необходимые выводы. В частности, убедились в необоснованности отдельных положений и норм в инструкции по МПВО.

Это касалось времени сбора и приведения в готовность команд, численности противопожарных звеньев в жилых домах, недостаточной обеспеченности укрытиями населения окраинных районов, удаленных от станций метро, и еще многих друг их вопросов.

Жизнь требовала решительных мер, и они были приняты немедленно. В первую очередь для повышения оперативности весь личный состав команд и служб перевели на казарменное положение. По постановлению ГКО было создано 6 полков, спецбатальон, а в городских районах — батальоны из военнообязанных, приписанных военкоматами по мобилизации к МПВО. Такие батальоны состояли из 5-8 рот (в зависимости от размеров территории района и количества расположенных в нем объектов). Заместителями командиров по политчасти (комиссарами) Московский городской комитет партии направил в батальоны МПВО высококвалифицированных пропагандистов.

Роты, входившие в состав батальонов, специализировались на выполнении конкретных заданий по ликвидации возможных последствий воздушного нападения. Так, рота управления обеспечивала постоянное наблюдение за воздухом и немедленное сообщение в штаб МПВО района о местах падения бомб и возникших очагах поражения. Противопожарные и аварийно-восстановительные роты по первому сигналу начинали ликвидацию пожаров и разрушений, спасение жителей столицы. Медицинские роты оказывали первую помощь непосредственно в очагах поражения, транспортировали раненых в специальные медицинские пункты. Дегазационные роты предназначались для действий в районе поражения в случае применения противником отравляющих веществ. Но практически они выполняли функции медицинских и аварийно-восстановительных подразделений.

Была усилена и разведчасть городского штаба. Количество вышковых постов наблюдения, связанных напрямую с КП МПВО Москвы, возросло втрое. Появились и новые формирования — отряд мотоциклистов-разведчиков, специальная рота инженерной разведки, сыгравшие важную роль в быстром обнаружении и ликвидации очагов поражения.

Непросто, конечно, было создать формирования, призванные действовать в военной обстановке, из персонала сугубо гражданских трестов и управлений. Но и эту задачу удалось выполнить успешно.

С первых же часов войны тысячи добровольцев, в первую очередь коммунисты и комсомольцы, приходили в партийные и комсомольские комитеты, военкоматы с просьбой послать в действующую армию. Многие из этих патриотов были направлены в подразделения столичной МПВО. Так из добровольцев был сформирован первый в стране Московский комсомольско-молодежный противопожарный полк, а из добровольцев-спортсменов, не подлежавших призыву в армию,— отряд моторазведки городского штаба. Массовым потоком шли в те дни заявления от девушек, которых направляли в санитарные дружины, на посты и в пункты медицинской помощи.

Сотни тысяч добровольцев вступили в формирования МПВО предприятий, учреждений и жилых домов. К началу вражеских налетов в их составе насчитывалось более 600 тысяч человек. Это позволило вместо противопожарных звеньев групп самозащиты создать в каждом домоуправлении самостоятельные противопожарные команды, обеспечивавшие охрану каждого строения.

Таким образом, еще до правительственного постановления об обязательном участии населения в МПВО все наши формирования были полностью укомплектованы добровольцами.

Но мало создать формирования, надо сделать их боеспособными, научить действовать и добиться этого в самый короткий срок. И вот в парках культуры, на бульварах и в скверах, во дворах жилых домов начались ежедневные тренировки команд, групп и звеньев МПВО в обезвреживании «зажигалок», тушении пожаров и загораний, оказании помощи пострадавшим, дегазации местности и т. п. Большую поддержку в этом оказывали городскому и районным штабам МПВО общественные организации — Осоавиахим и Российское Общество Красного Креста. Они выделили тысячи инструкторов для обучения населения.

Большой была помощь в те дни штабу МПВО со стороны городского комитета партии. В частности, по его поручению издательство «Московский рабочий» оперативно выпускало программы, плакаты, брошюры и листовки об обязанностях и правилах поведения населения по сигналам МПВО. С каждым днем росла и крепла местная противовоздушная оборона столицы. В городе не осталось ни одного предприятия, общественного или жилого здания, объекта городского хозяйства, не обеспеченного защитой от огня и разрушений.

Все мы, работники МПВО, понимали, что впереди нас ждут серьезные испытания.

Час испытания наступил 21 июля 1941 года.

В десятом часу вечера на городском командном пункте, как всегда, дежурила смена оперативных работников. Мы с комбригом Фроловым обсуждали планы на завтра. Из динамика прямой связи со службой оповещения корпуса ПВО шла обычная информация о положении в воздухе.

Но ваг начались сообщения тревожные. Стали поступать сведения: с запада к Москве приближается большая группа фашистских бомбардировщиков. Медлить было нельзя, я переключил городскую радиосвязь на себя, и в 22 часа 7 минут 21 июля москвичи услышали щемящие душу слова: «Граждане, воздушная тревога!»

Советские летчики и зенитчики сбили тогда немало вражеских самолетов. Но самолеты прорывались, и не единицы, как долгое время вынуждены были писать, а десятки, и сбрасывали бомбы, вызвавшие заметные разрушения и пожары в ряде районов.

Через связных городских служб мы передали распоряжения о немедленном выезде туда противопожарных, аварийных, спасательных частей и команд, Вскоре от начальников МПВО районов начали поступать рапорты о действиях их батальонов в местах падения бомб. В районы крупных очагов поражения выехали работники городского штаба.

— Поедем и мы, посмотрим, как дела в городе,— предложил мне часа через два после начала налета В. П. Пронин.

Никогда не забуду яркое пламя и нестерпимый жар от горевших цистерн на станции Москва-Белорусская. Помню и зловещий свист, а затем глухой удар от разорвавшейся фугасной бомбы, боль в сердце при виде первых убитых и раненых.

В любом месте, где падали бомбы, немедленно оказывались бойцы МПВО и добровольцы из населения. На улице 1905 года прямо перед нашей машиной упало несколько зажигательных бомб. Но их быстро обезвредили. И так было везде в течение всех 5 часов налета, во время которого было сброшено 73 фугасных и около 5000 зажигательных бомб. Быстро и оперативно москвичи тушили пожары и загорания, ликвидировали аварии, разбирали завалы, оказывали помощь пострадавшим.

В эту ночь, несмотря на некоторые потери, мы почувствовали твердую уверенность, что никогда не сбыться коварным замыслам врага уничтожить Москву с воздуха. Легкого успеха, на который рассчитывали фашисты, они не добились. Не удалось им и посеять страх у жителей столицы. Первое боевое крещение защитники Москвы выдержали с честью. Сводку о налете и работах по ликвидации его последствий мы направили секретарю ЦК, МК и МГК ВКП(б) А. С. Щербакову. Утром ее опубликовало Совинформбюро.

На следующий день по радио был передан приказ народного комиссара обороны, в котором объявлялась благодарность летчикам-истребителям Московской зоны ПВО, артиллеристам, зенитчикам, прожектористам, аэростатчикам, личному составу службы воздушного наблюдения, оповещения и связи (ВНОС) и двух служб МПВО (пожарным командам и московской милиции). Этим же приказом генерал-майору Громадину поручалось представить к правительственным наградам наиболее отличившихся защитников Москвы. Указ Президиума Верховного Совета СССР о их награждении был опубликован 31 июля.

24 июля 1941 года газета «Правда» писала: «Опыт борьбы с фашистскими воздушными пиратами во время ночных налетов на Москву показал, что повсюду, где население проявляет выдержку, хладнокровие, боевую готовность, метание зажигательных бомб не дает врагу желаемых результатов».

В дни, предшествующие первым налетам на Москву, в столице находились представители наших тогдашних союзников, ответственные руководители гражданской обороны Лондона. Они приехали передать нам свой опыт ликвидации последствий налетов. Дорого бы обошелся нам этот опыт. Лондонская гражданская оборона к работам по ликвидации очагов поражения приступала только по сигналу «Отбой». Можно представить, сколько бы погибло людей, сколько бы сгорело и полностью разрушилось зданий и сооружений, если бы москвичи не приступали к спасению людей, тушению пожаров сразу, как только они возникали.

Мне хотелось бы вспомнить коренного москвича, заслуженного летчика страны, старейшего пилота, «дедушку русской авиации» Б. И. Российского. Несмотря на преклонный возраст, он, благодаря своей кипучей энергии и умению вести за собой людей, по праву считался одним из лучших активистов МПВО.

Начиная с 21 июля фашисты стремились держать Москву в постоянном напряжении. Налеты, как правило, начинались с наступлением темноты и продолжались по 5-6 часов. Волна за волной шли вражеские стервятники к нашему городу. За первый месяц налетов противник сбросил на Москву 615 фугасных и 77 тысяч зажигательных бомб.

После первых налетов гитлеровское командование протрубило на весь мир о том, что Москва в развалинах, разрушены все столичные вокзалы, уничтожены крупнейшие предприятия и даже Кремль и Красная площадь. Но москвичи знали действительную цену фашистским сводкам. Конечно, были в Москве и пожары, и разрушения, и жертвы, но благодаря самоотверженным действиям ее защитников на предприятиях быстро ликвидировали пожары и аварии, восстанавливали разрушенное и, как правило, не прекращали работы. Отстояли и московские вокзалы, и Кремль, и Красную площадь.

Поздней осенью 1941 года сводки Совинформбюро стали тревожнее. Враг на подмосковной земле. Десятки тысяч москвичей вышли на строительство оборонительных сооружений. Непрерывным потоком один за другим отправлялись на восток страны эшелоны с эвакуированными, оборудованием предприятий. В школах разместились госпитали, на когда-то шумных московских стадионах располагались позиции зенитчиков и прожектористов. Не смолкал гул истребителей, непрерывно патрулировавших над столицей.

Утром 13 октября на собрании партийного актива секретарь ЦК, МК и МКГ ВКП(б) А. С. Щербаков рассказал коммунистам о тяжелом положении на фронте и о серьезной опасности, нависшей над Москвой.

В те дни сигнал воздушной тревоги звучал не только ночью, но и днем. При каждом налете, а их бывало по 4-5 в сутки, фашисты обстреливали город и из пулеметов.

15 октября, отправив из Москвы вольнонаемных сотрудников штаба, преимущественно женщин, мы приступили к формированию из военнослужащих особого боевого отряда. Мы проверили оружие, боеприпасы. Это был очень тяжелый для всех нас день. Но именно тогда я испытал особую гордость за своих боевых товарищей, готовых отдать жизнь за Родину, за партию. В этот день с просьбой дать рекомендацию для вступления в Коммунистическую партию ко мне обратились мои сослуживцы, в их числе Г. М. Чекалина и И. Д. Налетов. Партийное собрание провели в час небольшого затишья.

19 октября на городском командном пункте шла напряженная работа, когда с заседания Государственного Комитета Обороны вернулся В. П. Пронин. Он зачитал нам постановление ГКО о введении в Москве «осадного положения». Через несколько минут текст этого постановления звучал по московской радиосвязи в передаче из штаба МПВО.

20 октября 1941 года газета «Правда» вышла с передовой статьей «На защиту родной Москвы». В ней говорилось: «Приближение линии фронта к Москве увеличивает опасность воздушных налетов. Теперь фашистские бомбардировщики могут появляться над Москвой в сопровождении истребителей. Это усложняет борьбу с фашистской авиацией.

Баррикады на улицах Москвы. 1941 г.

Летчики, зенитчики, прожектористы должны быть всегда настороже, проявлять тройную смелость и храбрость. Все командиры и звенья МПВО обязаны усилить меры противовоздушной обороны, сделать все, чтобы свести к минимуму вред от налетов воздушных бандитов».

Настали дни великих испытаний для тех, кто отбивал яростные атаки врага, наседавшего на Москву, и тех, кто защищал ее от нападения с воздуха.

В этот наиболее напряженный период из бойцов МПВО было создано 6 стрелковых батальонов, ушедших оборонять столицу. Партийные организации частей МПВО послали на защиту Москвы 60 процентов своею личного состава. Всего из батальонов МПВО тогда ушло на фронт более 11 тысяч человек.

Оставшиеся в рядах местной противовоздушной обороны с еще большей энергией и самоотверженностью, хотя и меньшими силами, продолжали нести боевую службу. В батальонах МПВО были сформированы взводы гранатометчиков, истребителей танков и противодесантные роты. На их вооружении появились пулеметы, броневики и танкетки. Отдельные подразделения МПВО день и ночь работали на оборудовании оборонительных сооружений под Москвой и на городских окраинах, устанавливали минные заграждения, выполняли другие задачи, которые ставило им командование Московской зоны обороны. Они же несли охрану ряда административных зданий и зданий эвакуированных промышленных предприятий, вели патрулирование. И все это мы делали, не снижая боевую готовность к защите города от воздушных нападений врага.

Условия боевой деятельности местной ПВО в те дни значительно усложнились. Приближение линии фронта сократило время, отводившееся для укрытия населения в убежищах, до 5-10 минут. Но иногда и этих минут вовсе не было, и бомбы начинали падать сразу же за подачей сигнала тревоги. Случалось и такое, что после сигнала «Отбой» вновь звучала сирена, возвещавшая о новом воздушном налете. С огромным напряжением действовали бойцы МПВО, чтобы в кратчайшие сроки ликвидировать возникавшие очаги поражения.

По призыву московского комсомола на смену ушедшим на фронт в МПВО пришли девушки-добровольцы. За короткий срок они освоили специальности наблюдателей и разведчиков, научились оказывать помощь пострадавшим. Во время вражеских налетов девушки отважно выполняли свою боевую работу. В период затишья их можно было видеть в московских госпиталях, на восстановительных работах — всюду, где нужны были их молодые заботливые руки.

Приближалась 24-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. Враг стоял на подступах к Москве, и Гитлер хвастливо заявлял, что 7 ноября он будет принимать на Красной площади парад своих войск.

Парад на Красной площади состоялся. Но вопреки гитлеровским планам это был парад советских войск, они прямо с Красной площади направились на передовую.

Накануне вечером на станции метро «Маяковская» состоялось торжественное заседание. Днем фашистские самолеты неоднократно пытались прорваться к Москве, но это им не удалось.

...На станции «Маяковская» уже собрались все приглашенные, председатель Моссовета В. П. Пронин открыл торжественное заседание. Начался доклад. И в этот момент посты ВНОС донесли о появлении новых групп вражеских самолетов. Сразу же были приведены в действие все средства ПВО, а у нас в МПВО объявили готовность № 1. На все запросы с «Маяковской» я отвечал: «Все спокойно». А воздушный бой продолжался. В других условиях пора бы объявлять тревогу, но это значило прервать трансляцию доклада, и тревоги в Москве в тот вечер так и не было. Воины ПВО не пропустили к столице ни одного вражеского самолета. В те дни Москва жила суровой, но полной вдохновения жизнью во имя грядущей победы. И она вскоре пришла.

Руководство всей боевой работой МПВО осуществлялось из единого центра — командного пункта. Отсюда шли все нити управления городскими службами и частями МПВО, штабами МПВО районов; здесь сосредоточивались все донесения наблюдательных постов, данные общей и инженерной разведки о количестве сброшенных бомб, о местах и характере возникших поражений. Здесь принимались решения о путях и методах быстрейшего оказания помощи пострадавшим и ликвидации ущерба, нанесенного врагом.

Командование штаба МПВО г. Москвы (1943 г.). Слева направо: 

верхний ряд — Г.А. Никитин (связь), Н.Г. Ванюшин (опер, отд.), В.А. Секистов (отд. боевой подготовки), Н.И. Сироткин, А.П. Алексеев (светомаскировка). М.Ф. Федулов (отд. ПХЗ), Ю.Ю. Каммерер (инженерный отдел):

средний ряд — Ф.Г. Мартышев (зам. нач. штаба). Н.Н. Мательский (политотдел). Ф.А. Моисеев (нач. политотдела), С.Е. Лапиров (нач. штаба), А.И. Егоров (зам. нач. штаба), К.И.Волков (МТО):

нижний ряд — А.И. Мальчвнко (отд. кадров), М.Б. Максимов (МТО), В.Н. Розанцев (нач. финчасти), М.В. Савельев (опер, отд.), Г.А. Чеснов (АХО).

Что же представлял собой наш городской командный пункт? Это было хорошо защищенное по тем временам сооружение, разделенное на несколько отсеков. В главном из них, имеющем прямую связь с КП Московской зоны ПВО, правительственными учреждениями, со всеми службами и районными штабами МПВО, находились начальник МПВО города и начальник штаба. Зрительная связь соединяла их с отсеком, где были размещены оперативный состав штаба и делегаты связи важнейших городских служб.

Боевое дежурство на командном пункте штаба МПВО города. 1943 г.

В отсеке командования непрерывно слышалась передача службы ВНОС ПВО о положении в воздухе. По достижении вражескими самолетами критической точки отсюда объявлялась воздушная тревога.

В отсеке разведчиков, в специальных кабинах, надежно связанных с городскими вышковыми и подвижными наблюдательными постами, разведчики И. Налетов, М. Груздев, М. Савельев и другие фиксировали точное место возникшего поражения, немедленно отмечая его на плане города. Это позволяло в самый короткий срок одновременно известить как формирования служб, так и руководство МПВО районов о возникшем поражении и дать конкретные указания о том, какие силы и средства требуются для ликвидации возникшего очага.

Начальник МПВО города или начальник штаба при необходимости корректировали количество сил и средств, направленных на ликвидацию крупных поражений, и назначали начальников работ в этих очагах, с которыми устанавливалась прямая связь. Нередко один из них выезжал для помощи в места крупных поражений.

Важнейшим элементом в управлении боевой работой МПВО была связь. И хотя в те годы не было еще таких совершенных средств, какими располагают ныне вооруженные силы, надо отдать должное начальнику связи городского штаба МПВО Г.А. Никитину и его помощникам, обеспечившим бесперебойную работу связи весь трудный период до окончания налетов на Москву.

В отдельной — дикторской — кабине находился дежурный диктор, объявлявший «Воздушную тревогу» и «Отбой». Один из них, А. К. Уколычев, объявил первую воздушную тревогу и последний отбой.

Был на командном пункте еще ряд помещений, как технических и рабочих, так и для отдыха. Мы всегда были рады, когда видели на нашем КП А.С. Щербакова, В.П. Пронина, генералов М.С. Громадина, П.А. Артемьева и других руководителей обороны Москвы.

Отсюда, с командного пункта, не раз диктовал А.С. Щербаков по телефону в Совинформбюро очередную сводку о последствиях вражеского налета на Москву.

Сюда, 6 ноября, после торжественного собрания, состоявшегося на станции метро «Маяковская», пришли руководители Московской партийной организации и городского Совета депутатов трудящихся, чтобы вместе с нами отметить эту знаменательную дату.

Дежурство на командном пункте несли круглосуточно. Ответственный дежурный назначался из числа заместителей начальника городского штаба и начальников отделов. Это были опытные, хорошо знающие Москву и свою специальность офицеры. Назову некоторых из них: Б.Н. Гнеденко, В.А. Секистов, М.Ф. Федулов, Ю.Ю. Каммерер, Ф.Г. Мартышев. Законом для всех было точно знать, что надо делать, если возникнет угроза воздушного нападения.

В периоды затишья наш городской командный пункт был также и местом учебы и постоянной тренировки личного состава штаба, разбора боевых действий после каждого налета, выявления допущенных ошибок, решения других оперативных задач.

О победе наших войск под Москвой я узнал раньше, чем было официальное сообщение об этом. Меня вызвал В. П. Пронин и поручил выделить три команды для восстановления путей Октябрьской железной дороги на участке Крюково — Клин — Завидово. Радость от такого задания была столь велика, что я даже не подумал, как мы обойдемся без этих людей.

На полях освобожденного Подмосковья бойцы батальонов МПВО убирали разбитую вражескую технику, вели разминирование, выполняли другие работы. Одному из батальонов 1-го полка (командир И. Т. Иванов) военное командование поручило вытащить из-подо льда рек затонувшие танки. В те дни наши полки и батальоны помогали также восстанавливать разрушенные врагом подмосковные города.

Разгром фашистов под Москвой и изменение военной обстановки в нашу пользу привели к тому, что с января 1942 года налеты на столицу стали более редкими, а потом и вовсе прекратились.

Всего с 21 июля 1941 года по апрель 1942 года в налетах на Москву участвовало 8600 вражеских самолетов. Силами ПВО уничтожено 1392 самолета, из них 1076 авиацией.

Сигнал воздушной тревоги в Москве подавался 141 раз. На столицу было сброшено более ПО тысяч зажигательных бомб и 1610 фугасных, сверх того многие сотни бомб упали на специально оборудованные ложные объекты, не принеся городу вреда.

В результате налетов фашистской авиации на Москву мы понесли потери, но далеко не такие, на которые рассчитывал враг. Этому в значительной мере способствовали умение и оперативность, с какой действовали боевые части и формирования МПВО. Более 700 крупных пожаров успешно ликвидировала противопожарная служба. Команды и звенья МПВО предприятий, учреждений и жилых домов участвовали в ликвидации почти 3 тысяч очагов поражения, обезвредили около 40 тысяч зажигательных бомб, потушили около 2000 мелких пожаров и множество загораний, расчистили более 1000 завалов.

Можно привести много примеров отваги и мужества защитников столицы, входивших в первичные формирования МПВО. Так, в ночь первого налета одна фугасная бомба упала на жилой дом № 14/1 по улице Фрунзе и частично разрушила его. Бойцы группы самозащиты этого дома еще до прибытия частей МПВО сумели разобрать завалы и оказать помощь пострадавшим. В ту же ночь формирования МПВО прославленной «Трехгорки» не дали распространиться возникшему пожару.

А разве не было подвигом — под падавшими бомбами и пулеметным обстрелом оказывать помощь людям, находиться во время налета на крыше здания, на посту охраны порядка, наблюдательной вышке? Это ли не доблесть — бороться с огнем, зная, что на этот пылающий факел вот-вот может упасть фугасная бомба?

Выступая в июне 1942 года, А.С. Щербаков дал высокую оценку работе личного состава МПВО:

«Население Москвы вместе с бойцами противовоздушной обороны героически отстояло свой родной город от вражеских налетов. И вы, товарищи, видите свою столицу целой и невредимой, видите свою родную Москву по-прежнему преисполненной решимости довести войну до победного конца».

В ту пору в батальонах МПВО широко развернулось социалистическое соревнование за скорейшее выполнение заданий командования по восстановлению разрушенных зданий, строительству новых городских сооружений, а также за лучшие показатели в службе и политической подготовке, за поддержание постоянной боевой готовности. Большую работу в этом направлении вели командование и партийные организации батальонов, политотделы частей МПВО. Победителям соревнования торжественно вручалось почетное Красное знамя Моссовета.

Доблесть и отвага тех, кто отстоял Москву во время вражеских воздушных налетов, достойно оценена Советским правительством. 227 тысяч москвичей, входивших в формирования МПВО, награждены медалями «За оборону Москвы». Весь личный состав частей МПВО удостоен медали «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», а 577 наиболее отличившихся бойцов и командиров награждены боевыми орденами и медалями. Кого выделить из них, кого назвать в качестве примера отваги и героизма?

Можно без преувеличения сказать, что героизм был массовым. И все же в первую очередь мы должны воздать должное тем, кто пал смертью храбрых, защищая столицу. В суровой битве за Москву отдали свои жизни многие бойцы 309-го батальона МПВО. На боевом посту погибла от вражеской бомбы группа самозащиты дома в Овчинниковском переулке.

Велик вклад бойцов МПВО в дело защиты Москвы, высоки их мужество и отвага. И в этом немалая заслуга коммунистов — руководителей обороны столицы. На их долю выпало немало бессонных ночей.

Александр Сергеевич Щербаков, как уже говорилось, был в ту пору секретарем ЦК, МК и МКГ ВКП(б). Он же руководил Советским информбюро, являлся начальником Политуправления Красной Армии, членом военного совета Московской зоны обороны. Не проходило дня, чтобы на командных пунктах МПВО или непосредственно в местах поражения не побывал Щербаков. Он постоянно интересовался, все ли сделано для пострадавших, всем ли оказана помощь, как размещены те, кто остался без крова, есть ли у них продовольствие и одежда. Это была поистине партийная забота о людях. И она укрепляла мужество москвичей, воодушевляла их на новые подвиги.

Хочется сказать о Василии Прохоровиче Пронине. В то трудное время он постоянно находился с нами. Его советы, продуманные и взвешенные, способствовали совершенствованию сил и средств МПВО Москвы. Благожелательное отношение к людям В. П. Пронин сочетал с высокой требовательностью к ним.

По достоинству оценили москвичи неутомимую деятельность в годы войны М. А. Яснова. На него в ту пору было возложено руководство аварийно-восстановительной службой города, а затем и оборонительным строительством. Большой специалист своего дела и отличный организатор, Михаил Алексеевич не ведал покоя. Он умело направлял силы и средства своей службы на ликвидацию очагов поражения и восстановительные работы. Мы гордимся тем, что Герой Социалистического Труда, бывший Председатель Президиума Верховного Совета РСФСР М. А. Яснов боевой орден Красного Знамени получил, находясь в рядах МПВО.

Годы проходят, и заметно редеют ряды тех, кто в грозное военное время героически защищал Москву. Но на века останутся в памяти народной имена героев Великой Отечественной войны. В их строю по праву занимают почетное место бойцы местной противовоздушной обороны столицы. Пусть их отвага, мужество, самоотверженность послужат достойным примером для тех, кто ныне занимается гражданской обороной, всемерно содействуя ее укреплению и совершенствованию.

Ю. КАММЕРЕР, полковник-инженер в отставке, бывший начальник инженерного отдела штаба МПВО Москвы в годы войны, заместитель начальника штаба гражданской обороны Москвы

СУДЬБОНОСНАЯ БИТВА ЗА МОСКВУ

Юлий Юльевич Каммерер

Битва за Москву 1941—1942 гадов — одна из крупнейших по масштабам и одна из важнейших по военно-политическому, стратегическому значению в Великой Отечественной войне. Немецко-фашистское командование, признавая огромное политическое и стратегическое значение Москвы, связывало с ее захватом решающий успех в войне.

Разгром немецко-фашистских войск под Москвой сорвал авантюрный план «молниеносной войны», развеял миф о непобедимости германской армии, явился началом перелома входе войны, способствовал укреплению антигитлеровской коалиции, заставил правящие круги Японии и Турции воздержаться от вступления в войну на стороне Германии. Это было сражение за будущее всего человечества.

Большую роль в битве за Москву сыграла защита столицы от воздушного нападения гитлеровской авиации. Намерение Гитлера «стереть Москву с лица земли» нс было простой угрозой. Фашисты умели разрушать города. Вспомните испанскую Гернику, Варшаву. Чтобы уничтожить английский город Ковентри с трехсоттысячным населением, люфтваффе потребовались всего одна ночь и 500 тонн бомб.

Та же участь ждала Москву.

Для воздушного наступления на столицу был подготовлен второй воздушный флот под командованием генерал-фельдмаршала Кессельринга, оснащенный современными бомбардировщиками «Хейнкель-111», «Юнкерс-88», «Дорнье-215», укомплектованными экипажами, бомбившими города Европы.

Столицу от воздушного нападения защищали:

100-тысячный корпус Московской зоны ПВО (летчики-истребители, зенитная артиллерия, прожекторные и др. части Красной Армии), имевший задачей не допускать вражеские самолеты к городу;

650-тысячная «армия» подразделений и формирований местной противовоздушной обороны — МПВО (аварийно-спасательные, пожарные, медицинские и др.), на которых лежала задача ликвидации последствий бомбардировок, обеспечение жизнедеятельности города.

Возможность воздушного нападения на столицу предвидели и заблаговременно готовились к нему. Согласно постановлению СНК СССР от 4 октября 1932 года в Москве была создана система МПВО. Она охватывала все звенья промышленности, коммунально-энергетического хозяйства, начиная с отдельного цеха, предприятия, жилого дома и до города в целом. В каждом элементе городского хозяйства предусматривались различные, преимущественно инженерные, мероприятия по повышению его устойчивости в экстремальных условиях.

Для обеспечения надежного водоснабжения, энергоснабжения, противопожарной защиты, бесперебойной работы связи и оповещения, транспорта и для удовлетворения других потребностей города было создано 18 специализированных служб МПВО. Их дополняли отряды, команды, дружины на объектах, группы самозащиты в домоуправлениях. Они были должным образом оснащены и обучены Осоавиахимом и Обществом Красного Креста ведению аварийно-спасательных работ, оказанию медицинской помощи, тушению пожаров,— словом, всему тому, что необходимо делать там, куда падали бомбы.

«Дровяной паек»

Фото А. Устинова

А состояла «армия» МПВО преимущественно из женщин, заменивших ушедших на фронт мужчин, и тех, кто по молодости или, наоборот, старости и хворости не мог держать в руках оружие. Да, это наши матери, жены и сестры, старики и «подставочники» — мальчишки и девчонки 12-15 лет, которым, для того чтобы достать до станка, требовалась подставка,— работали по 10-12 часов на производстве, а ночью сражались с бомбами.

Вспомним, какой была столица более полувека тому назад. Хотя Москва и звалась «белокаменной», но из 58 тысяч жилых домов 40 тысяч (70%) были деревянными и отапливались дровами, всюду (даже на улице Горького) во время войны размещались дровяные склады, бесчисленные сараи и другие пожароопасные постройки. В качестве кровли заводских цехов широко использовались рубероид и толь. Словом, горючего материала столько, что в сухую ветреную погоду одна спичка — и даже в мирных условиях пожар трудно остановить. Противник хорошо знал это и потому особенно широко применял зажигательные бомбы.

С началом войны вся система МПВО столицы была приведена в готовность. Сразу же после передачи в 12 часов 22 июня 1941 года заявления правительства был объявлен приказ № 1 по МПВО о введении в Москве «угрожаемого положения».

Дровяной склад на ул. Горького

Фото А. Устинова

В тот же день начались мобилизация и перевод на казарменное положение подразделений и формирований МПВО.

Закладывали мешками с песком витрины магазинов, ускоренно приспосабливали заранее отобранные подвальные помещения под убежища для населения. Уже вечером того трагичного воскресного дня окна всех зданий были затемнены, уличное освещение, реклама выключены, Москва погрузилась в темноту. И надолго.

В считанные дни столица неузнаваемо изменилась. Были проведены большие работы по маскировке наиболее важных зданий — Большого театра. Центрального телеграфа, МОГЭС и др. Широкие улицы, площади «застроили» жилыми домами и, не жалея краски, щедро озеленили.

Воздушное наступление на Москву началось ровно через месяц после вероломного нападения — в ночь с 21 на 22 июля 1941 года мощным налетом, в котором участвовало более 200 самолетов. И с того дня регулярные, почти еженощные бомбардировки не прекращались до декабря.

Об этом налете в «Сообщении ТАСС» 22 июля 1941 года говорилось: «В 22 часа 10 минут 21 июля немецкие самолеты в количестве более 200 сделали попытку массированного налета на Москву. Налет надо считать провалившимся... Через заградительные отряды нашей авиации прорвались к Москве лишь отдельные самолеты противника (выделено мной.— Ю. К.). В городе возникло несколько пожаров жилых зданий. Имеется небольшое количество убитых и раненых. Ни один из военных объектов не пострадал...»

Об этом же налете, разумеется совершенно секретно, управление НКВД по Москве сообщило: «В Москве от зажигательных бомб возникло 1141 пожаров и загораний ...из них на оборонно-промышленных объектах — 24, на объектах военного ведомства— 18, на особо важных— 14...» Вот что натворили «отдельные» самолеты противника.

И в последующем по радио звучали сообщения, ограниченные строгими рамками секретности, которые стали прочным стереотипом: «самолеты к городу не допускались, а если и прорывались, то одиночные, а бомбы, если и сбрасывались, то на пустыри».

Надо отдать должное мастерству и мужеству летчиков-истребителей, зенитчиков, прожектористов Московской зоны ПВО — они не пропустили в город большую часть вражеских бомбардировщиков, сбили 1932 самолета! Но, как теперь стало известно, прорывались не одиночные «сеятели бомб» и не 229 в общей сложности, как об этом официально было сообщено в конце войны, а в несколько раз больше. Пожарные, на которых легла вся тяжесть борьбы с пожарами, считают, что над городом разгрузилось не менее 1000-1100 бомбардировщиков.

Ясность вносит один из видных военачальников ПВО генерал-полковник в запасе Ю. Горьков. В «Вестнике противовоздушной обороны» (№ 12, 1991 г., № 1,4-5, 1992 г.) опубликована его статья «Кто повернул армаду Кессельринга?». В ней обстоятельно анализируются ход и результаты воздушного наступления фашистской авиации на Москву, роль ПВО в защите столицы. Впервые, и то только недавно, крупный военачальник ПВО признается: «К городу прорывались и сбрасывали бомбы не одиночные самолеты, как всегда сообщалось, а десятки бомбардировщиков.

Около 30 самолетов прорвались к Москве, нанесли прицельные удары... отмечено около 1000 пожаров, в подавляющем большинстве они ликвидированы силами МПВО.

Через сутки, в ночь с 22 на 23 июля, 150 самолетами был совершен второй массированный налет на столицу... шел сплошной поток самолетов. С учетом нашей истребительной авиации в воздушном пространстве Москвы находилось одновременно до 300 самолетов и более. К объектам прорвалось 25...»

«Одиночные» самолеты сбросили на Москву (без данных по военным объектам) 1610 фугасных бомб и свыше 110 тысяч зажигательных. Это почти по две зажигательные бомбы на каждый жилой дом полудеревянной столицы того времени.

Удивительно, почему Москва не сгорела, как во времена Наполеона? Ведь выгорела же в схожих условиях едва ли не четверть более капитально застроенного Лондона.

В отличие от лондонцев, приступавших к тушению пожаров после отбоя воздушной тревоги, москвичи встречались с бомбами на боевых постах — чердаках, крышах, у подъездов и в других опасных местах — и, не давая разгореться пожару, приступали к тушению и аварийно-спасательным работам.

Разрушенные фугасными бомбами жилые корпуса 18 и 19 на ул. М. Тульская

Можно спорить, обсуждать, насколько гуманно было подвергать людей опасности дежурить в ночной темноте на крышах и чердаках, вместо того чтобы укрываться в убежищах.

Да, это опасно, и люди гибли. Только от одной крупнокалиберной бомбы, разрушившей на Овчинниковской набережной несколько домов, погибло более 40 человек из группы самозащиты. Но москвичи, как солдаты на фронте, свято выполняли свой долг. Они потушили около 42 000 загораний и «зажигалок», 2700 пожаров, ликвидировали более 3000 аварий городского масштаба, спасали пострадавших из завалов, оказывали им медицинскую помощь,— словом, спасали город от огня и разрушений, обеспечивали его жизнедеятельность.

Можно представить себе, как развивались бы события в столице, не прояви бойцы и командиры МПВО самоотверженность и массовый героизм во время варварских налетов фашистской авиации. Но это считалось само собой разумеющимся, да и о каких пожарах и разрушениях речь, если официально сообщалось, и вес этому верили, что «самолеты к городу не допускались», что «ни один военный объект не пострадал». До недавнего времени говорилось и писалось, и в это тоже все верили, а многие верят по сей день, что ни одна бомба на Кремль не упала. Упала, и не одна, а 16 только тяжелых фугасных и многие сотни зажигательных.

Одна «фугаска» пробила перекрытие Большого Кремлевского дворца, застряла в полу Георгиевского зала. К счастью, не взорвалась. Спасая кремлевские святыни, погибли 96 воинов МПВО. И только здесь, в Кремле, установлена единственная (к нашему стыду!) на всю Москву мемориальная доска, посвященная памяти защитников города.

Если просмотреть сообщения ТАСС за все время налетов, то окажется, повезло военным объектам — так ни один из них и не пострадал, бомбы падали почему-то только на пустыри и жилые дома. На самом деле ни один из мало-мальских заметных объектов без бомб не остался, но горожане действительно не видели в столице массовых разрушений, однако совсем не потому, что «самолеты к городу не допускались». Объяснение простое —перед бойцами МПВО ставилась задача: к утру никаких следов, так они и действовали.

Ратный и трудовой подвиг совершили москвичи в то суровое время, спасая людей, свои дома, родной город, напряженно работая на нужды фронта. Они сражались не только с бомбами, пожарами и разрушениями, они же отрывали противотанковые рвы, окопы, дежурили в госпиталях, отдавали свою кровь раненым. Еще сражались они с холодом — дома едва отапливались, темнотой — крошечный лимит на электроэнергию, светомаскировка, многими другими трудностями, порожденными войной. А как питались? Об этом лучше не вспоминать.

К сожалению, ныне этот массовый подвиг бойцов и командиров МПВО, всей трудовой Москвы предан забвению. О нем горожане, и особенно молодежь, почти ничего не знают. Да и что могут они узнать достоверно, если почти все, что написано о защите Москвы от воздушного нападения в книгах, журналах, газетах, передавалось по радио, телевидению, основано на таких стереотипах военного времени: «самолеты к городу не допускались». А внести ясность хранители секретов — командование ПВО не спешило, сделало это недавно, и то лишь частично. За прошедшие полвека непрерывное повторение одних и тех же набивших оскомину штампов не прошло даром — они прочно закрепились в сознании людей, и требуется большая работа для восстановления истины.

Истинные масштабы бомбардировок и потерь тогда скрывались потому, что шла война и незачем было информировать противника о результатах его налетов и воздействовать на и без того тяжелое моральное состояние населения; ту ложь можно назвать святой. Теперь такая дезинформация принижает подвиг москвичей, ибо не за боевые действия ПВО, а «за выдающиеся заслуги перед Родиной, массовый героизм и мужество, проявленные трудящимися столицы», Москве присвоено высокое звание «Город-герой».

Москву от огня и разрушений в течение полувека «спасала» не столько ПВО, сколько строгая цензура, не допускавшая самолеты к городу и не признававшая другой «достоверной» информации, кроме «Сообщений ТАСС». Давно пора восстановить правду и воздать должное москвичам, спасавшим город от огня и разрушений в годы войны.

Народная мудрость гласит: без знания и уважительного отношения к прошлому не может быть будущего!

Прошлое было достойным и уважения, и бережного отношения к нему. Поэтому первое, что следует сделать,— открыть секретные архивы, восстановить истину. Москвичи должны узнать правду.

Определенную роль в воспитании уважительного отношения к великому прошлому может сыграть установление в Москве «Дня поминовения», когда всенародно вспоминаются и отмечаются судьбоносные сражения, массовые подвиги горожан, заслуги государственных деятелей, полководцев, ученых...

В некоторых городах страны такие дни, посвященные важным событиям Великой Отечественной войны, уже установлены. В Санкт-Петербурге День поминовения — 7 сентября — начинается с сигнала метронома, он напоминает горожанам о героико-трагических событиях войны. В этот день в 1941 году фашисты совершили первый налет на город, когда сгорели Бадаевские продовольственные склады, что повлекло за собой гибель от голода около 900 тысяч населения.

В Волгограде таким днем стало 23 августа, в этот день в 1942 году гитлеровцы совершили первый массированный воздушный налет, фактически положивший начало Сталинградской битве.

Считается, что битва за Москву началась 30 сентября, когда немцы на дальних подступах к городу перешли в мощное наступление под кодовым наименованием «Тайфун». Фактически битва за Москву началась мощным воздушным наступлением гитлеровской авиации, на которую была возложена задача разрушения столицы с воздуха. Началось оно в ночь с 21 на 22 июля 1941 года.

Эту дату — 22 июля — правомерно принять как День поминовения для москвичей.

Большое значение имеет Постановление правительства Москвы от 31 марта 1998 года «О мерах по реализации Закона Российской Федерации «Об увековечении памяти погибших при защите Отечества». Оно направлено на сохранение доброй памяти о погибших защитниках Отечества, возвеличении их подвигов. Предусматривается приведение в порядок захоронений, существующих обелисков, памятников, установка новых мемориальных знаков там, где совершались подвиги, пролилась кровь людская, гибли люди. Предусматривается широкое освещение всеми средствами массовой информации героической истории Москвы, подвигов, совершенных москвичами.

Не так давно в Крылатском сооружен памятник, посвященный воинам ПВО, павшим защищая столицу. А куда принести цветы в День поминовения москвичам из когда-то 650-тысячной «армии» МПВО, отдавшим жизнь, защищая свой дом, свой город? Нет в столице такого памятника, нет даже мемориальных знаков там, где совершались подвиги, гибли люди.

И. ШАМШИН, главный инженер Московской городской радиотрансляционной сети в годы войны

ГОЛОС РАДИО СЛЫШАЛИ ВСЕ

Все, кто в годы войны находился в Москве, отлично помнят, сколь велика была роль радио в жизни столицы, да и всей страны.

С началом войны немало проблем встало перед коллективом Московской городской радиотрансляционной сети (МГРС). Она обслуживала в то время более 0,5 миллиона радиоточек и насчитывала свыше тысячи сотрудников. Перед войной мы осуществляли перспективный план развития радиотрансляционной сети, думали о многопрограммном вещании, начали строить первые мощные радиоподстанции, развернули большие работы по реконструкции сети. За этими мирными делами, конечно, не упускали из виду и тех особых функций, которые должна была выполнять МГРС в случае войны. События в Европе показывали, что радио стало не только средством вещания, но и важнейшим средством оповещения и информации населения о сигналах и распоряжениях местной противовоздушной обороны. Принятые нами меры уже к маю 1941 года дали определенные результаты. Москва располагала по тому времени достаточно совершенной системой оповещения и информации.

После объявления мобилизации многие работники МГРС ушли на фронт, другие в батальоны связи. К концу 1941 года у нас осталось немногим более трети довоенного состава. На смену ушедшим в армию к нам пришли женщины и подростки. Их надо было обучать. Кроме этого, были и технические трудности — например, не хватало радиоламп, но наши рационализаторы найти пути замены их, восстанавливая старые. Работу осложняла и нехватка электроэнергии. И тут было найдено решение за счет внешнего резервирования нашей подстанции. Угроза выхода из строя линий связи в результате вражеских налетов заставила нас наладить дублирование этих линий.

Аппаратная центральной станции оповещения. У пульта С.Ф. Крюков и И.А. Шамшин

Занимаясь своими повседневными делами — вешанием, оповещением, информацией, работники МГРС трудились и непосредственно для фронта. Они создали блиндажные радиоустановки для вешания через линию фронта, радиоустановки для санитарных поездов, командной связи в авиасоединениях. Когда гитлеровские орды были отброшены от Москвы, мы помогали в радиофикации освобожденных от фашистов районов Московской области, восстановив оборудование для нескольких десятков радиоузлов. Потом это делали не только в Московской, но и в других освобожденных от врага областях страны.

Особенно хочется отметить роль женщин в коллективе МГРС. Например, наш отважный шофер Анна Чернюк в бомбежку водила радиоаварийную машину. В дни налетов вражеской авиации на Москву техник Валентина Соломатина не покидала центральной аппаратной городской радиотрансляционной сети даже тогда, когда вражеские бомбы падали поблизости. Следуя ее примеру, не оставляли своих постов и другие женщины. Хорошо проявили себя молодые ребята-монтеры. Помню, как мы иногда поругивали их за то, что в свободные минуты они выскакивали во двор погонять мяч. А ведь они тогда были по существу детьми. Хочется вспомнить добрым словом и моих сослуживцев тех лет С. Крюкова, Г. Джалалянца, С. Гусаковского, А. Тягунова, И. Бушина, П. Кротова и других.

В создании системы оповещения и обеспечении ее четкой работы большая заслуга принадлежит С. Крюкову. Он руководил тогда центральной станцией. Своим личным мужеством, исключительной выдержкой и хладнокровием, глубоким знанием дела и чутким отношением к товарищам Крюков завоевал большой авторитет в коллективе. Его станция действовала бесперебойно в самые трудные дни, от нее зависела деятельность всей оповестительно-информационной системы города. Вместе с товарищами Крюков разработал проект резервной станции и смонтировал ее в рекордно короткий срок — за трое суток. Его прекрасные качества руководителя служили примером для тех, кому страна поручила важный участок — службу оповещения МПВО Москвы.

Многое сделал для радиофикации Москвы Г. Джалалянц. Его так и называли «светлая голова, золотые руки». Это был удивительный мастер своего дела, отличный изобретатель и рационализатор, прекрасный монтажник и механик. Через его руки прошло почти все оборудование системы оповещения, а наиболее сложные приборы он смонтировал сам. Несмотря на слабое здоровье, он трудился неустанно, как настоящий патриот. Этот исключительно скромный и тихий человек в трудные минуты показывал образцы смелости и мужества. Джалалянц не раз выезжал на объекты, разрушенные при налетах, работал там в холоде, без света, почти на ощупь. Так, благодаря ему в сжатые сроки был восстановлен узловой пункт оповещения Замоскворецкого района. Он же разработал и смонтировал блиндажные, поездные радиоустановки и многое другое оборудование, успешно применявшееся в армии.

Специфика работы ряда наших объектов была такой, что часть технического персонала не имела возможности уйти в убежище во время налетов. Они оставались на своих местах и обеспечивали бесперебойную работу средств оповещения. Помню, как однажды во время ночного дежурства техника С. Гусаковского прямым попаданием бомбы разрушило его объект.

Та страшная ночь запомнилась мне в подробностях. Бомбежка еще не прекратилась, но ждать было нельзя. И мы вместе с А. Тягуновым выехали на пострадавший объект, чтобы помочь своему товарищу. К нашей радости, Гусаковский был жив.

Несмотря на перенесенное потрясение, он тоже принял участие в восстановлении объекта. Позднее О. Гусаковский руководил коллективом одного из линейно-технических узлов МГРС.

Вспоминается мне и 5 ноября 1941 года. Тогда меня вызвал к себе нарком связи И. Т. Пересыпкин, и мы вместе поехали на станцию метро «Маяковская». Здесь предполагалось провести 6 ноября 1941 года торжественное заседание в честь 24-й годовщины Великого Октября. Нам было поручено обеспечить звукоусиление. Задача была непростой, так как никто не знал акустических условий этого подземного зала. С чего начать, какую аппаратуру установить, причем в столь короткий срок? Времени для раздумий не оставалось. На нашу беду, в те дни налеты были особенно интенсивными и очень часто объявлялись тревоги. Но, невзирая на это, группа наших работников доставила на станцию метро «Маяковская» все необходимое оборудование и приступила к монтажу: мы укрепили по обеим сторонам платформы громкоговорители, подключенные к микрофонам, но при проверке их, к нашему разочарованию, возникли сильные помехи. Тогда я попросил наполнить зал людьми, поставить на путях вагоны, и, подбирая углы наклона громкоговорителей, мы добились-таки хорошей слышимости. Трансляция доклада и концерта прошла хорошо.

Помню я также встречу с Р. С. Землячкой, которая до начала торжественного заседания подошла к нам в нашей импровизированной, расположенной в вагоне метро аппаратной и сказала: «Что, очень волнуетесь, товарищи? Нс волнуйтесь, все будет хорошо».

После торжественного заседания мы с товарищами пешком шли по темной холодной Москве до Таганки, где тогда размещалась наша дирекция.

И не чувствовали усталости.

Многие события тех грозных лет сохранились в памяти. Например, первый пуск созданной нами системы оповещения и информации. Это был серьезнейший экзамен для всего нашего коллектива. Более 140 раз эта система подавала сигналы тревоги и работала четко, бесперебойно. А сколько было у нас трудностей! Промерзали сирены, происходило их самовыключение, не хватало электроэнергии, материалов.

Особенно тяжело пришлось нашим линейщикам зимой 1941 года. На заснеженных, обледенелых крышах, порой в темноте восстанавливали они нарушенные линии. Это был героический труд.

Однажды ночью мы устанавливали громкоговоритель на Красной площади. Крыша ГУМа обледенела, по ее карнизам мы ползали буквально на животе, держась друг за друга. Одного маленького, хрупкого на вид парнишку я держал за ноги, когда он крепил репродуктор, и мне казалось, что он настолько ослаб, что и с места не сдвинет громкоговоритель. А столько воли проявил, справился!

А. Тягунов, старейший работник, опытный специалист, во время войны возглавлял службу оповещения о воздушных налетах.

Вот как вспоминает он день начала войны:

— В семь часов утра 22 июня мы с инженером П. Кротовым были на командном пункте МПВО: нас срочно вызвали туда. А днем мы обеспечивали передачу по радиотрансляционной сети Москвы приказа начальника МГТВО города. С передачей сигналов все шло как будто неплохо, но беспокоило, хорошо ли они слышны во всех частях города. Чтобы это проверить, я на дежурной машине поехал по районам. Система успешно выдержала испытание. А через месяц, в ночь на 22 июля, нам пришлось оповестить население Москвы о первом налете фашистских стервятников. Это было началом нашей нелегкой деятельности в боевой обстановке.

Другой наш ветеран — И. Бушин, работавший у нас с 1937 года. Как и А. Тягунов, он был в войну старшим инженером эксплуатационно-технического отдела, активно участвовал в создании системы оповещения. Бушин много потрудился для того, чтобы бесперебойно работала Московская радиотрансляционная сеть. Вот что он вспоминает:

— Однажды ночью во время налета вражеской авиации вблизи нас разорвалась бомба, и половина дома, где находилась подстанция МГРС, была разрушена, взрывом также сильно повредило линии. По счастливой случайности дежурный и основная аппаратура не пострадали. Туда, не ожидая отбоя, немедленно выехала аварийная команда, и к шести часам утра подстанция уже начала передачу очередных программ.

Наши люди хорошо проявили себя не только как радиосвязисты, работники службы оповещения, но и как отличные пожарные. В один из первых налетов на крышу здания дирекции МГРС упало несколько зажигательных бомб. Возникли три очага пожара, и все мы, кроме дежурных, кинулись на их ликвидацию. Около шести часов длилась борьба с огнем. Железная крыша накалилась, ноги обжигало, но люди победили огонь.

Работа коллектива Московской городской радиотрансляционной сети в годы Великой Отечественной войны была высоко оценена Наркоматом связи и командованием МПВО.

Вот что писал в своей книге «Связисты в годы Великой Отечественной войны» маршал войск связи И. Т. Пересыпкин: «Ни на минуту не прекращалась деятельность людей, работавших на МГРС, ни на один день не угасала их творческая мысль. Днем и ночью они бдительно несли боевую вахту, верно служили делу обороны Москвы».

Наша служба с честью выполняла в годы войны возложенные на нее задачи — ни на один день в столице не умолкал голос радио.

Несопоставимой с прошлым, совершеннее, мощнее стала Московская городская радиотрансляционная сеть сейчас — воплотились в жизнь задумки и планы, что вынашивались еще в далекие суровые дни войны.

А. УКОЛЫЧЕВ, диктор Всесоюзного радиовещания на командном пункте штаба МПВО Москвы в годы войны

ПЕРВАЯ ВОЗДУШНАЯ ТРЕВОГА

«Граждане! Воздушная тревога!» Александр Кузьмич Укорычев

В воскресный день 22 июня телефонный звонок разбудил меня необычно рано. Было около шести часов утра. Звонили из радиокомитета, где я работал тогда диктором Всесоюзного радиовещания.

Взволнованный голос дежурного передал распоряжение о срочном вызове всех дикторов в радиокомитет. На Садовом кольце, в районе старого Арбата, несмотря на ранний час, на повышенной скорости проезжали автомобили. Спешили люди в военной форме. А москвичи после напряженного трудового дня еще мирно и безмятежно спали.

Дикторская комната на первом этаже здания радиокомитета, небольшая, с предельно скромной рабочей обстановкой, где обычно каждый занят подготовкой очередной передачи, где почти всегда царила тишина, а разговаривали друг с другом тихо, чтобы не мешать тем, кто прочитывал предварительно текст с карандашом в руке, на этот раз была шумной. Здесь уже находились молодые в то время, но широко известные дикторы: Юрий Левитан и Ольга Высоцкая, Елизавета Отьясова и Эммануил Тобиаш, Евгения Гольдина и Владимир Герцик и другие. На столе диспетчера беспрерывно звонил телефон. От корреспондентов радиокомитета в западных городах страны, из телеграмм, поступивших от них в эти минуты, мы узнали о начале войны.

В 12 часов дня, как и весь наш народ, мы с волнением прослушали заявление Советского правительства. Начались дни, полные забот и волнений, и в нашей дикторской группе. До войны она была небольшая — всего 22 человека. Жили мы дружной семьей, понимая почетную и ответственную нашу миссию — «полпредов» радиовещания — так часто называли нас перед миллионной аудиторией советских радиослушателей.

С началом войны изменилось содержание политических, литературных и музыкальных передач. Большинство их носило теперь военный характер. По радио непрерывно передавалась информация с фронта, у микрофона выступали известные писатели, поэты. 24 июня я был вызван к председателю радиокомитета Дмитрию Алексеевичу Поликарпову, от которого получил назначение в штаб МПВО Москвы. Так с первых дней войны началась моя новая миссия —. диктора штаба МПВО непосредственно на командном пункте.

Начальником штаба в то время был майор С. Е. Лапиров. Кратко ознакомив меня с моими обязанностями, он особое внимание обратил на то, как я должен объявлять по городской радиотрансляционной сети воздушную тревогу в случае налета вражеской авиации, что в моем голосе не должно быть даже намека на волнение. Кроме того, мне предстояло регулярно читать тексты о том, как москвичам вести себя во время воздушных тревог и в случае химического нападения, а также приказы и распоряжения штаба МПВО Москвы, адресованные руководителям предприятий и учреждений, в связи с военным временем. Учитывая непрерывное дежурство всех служб штаба, в том числе и диктора, вскоре к нам был прикомандирован и второй диктор, мой коллега по радиокомитету Н. А. Якимюк, с которым мы и несли на командном пункте штаба посуточное дежурство с первых до последних дней войны.

Спустя месяц после начала войны командование штаба отдало распоряжение привести в готовность всю радиоаппаратуру для объявления воздушной тревоги, а радиотехнику и мне как диктору быть готовыми к этому объявлению.

...Занимаю свое место в крохотной радиостудии штаба, по соседству с аппаратурой. Как всегда в этом случае, секунды кажутся минутами напряженного ожидания. Одна мысль сменяет другую. Еще совсем недавно вся страна каждое утро вставала навстречу новому, мирному трудовому дню, а мы, дикторы Всесоюзного радиовещания, начинали свой трудовой день с доброго приветствия: «Внимание. Говорит Москва. Доброе утро, товарищи!» Далее передавали сводки о трудовых победах, звучали музыка, песни... А сейчас мне предстояло произнести необычные слова: «Граждане! Воздушная тревога». Три слова, после которых завоет сирена, нарушится привычный ритм жизни большого города, остановится общественный транспорт, займут свои посты бойцы МПВО, а старики, женщины и дети должны будут укрыться в убежищах.

Помню, как мое волнение нарастало в ожидании команды начальника штаба об объявлении тревоги, как в эти секунды я непрерывно повторял про себя всего лишь три слова: «Граждане! Воздушная тревога», чередуя их со словами самовнушения: «Спокойно. Спокойно».

И вдруг резкий звонок телефона, стоявшего рядом с микрофоном. Снимаю трубку и слышу голос начальника штаба С. Е. Лапирова:

— Объявить тревогу...

— Есть объявить тревогу.

Мгновенно включаю микрофон и произношу трижды: «Граждане! Воздушная тревога». И тут же включаю сигнал сирены. Но мысль все еще не мирилась с тем, что в нашем московском небе могут появиться вражеские самолеты, что на наши дома, улицы, площади, парки могут упасть авиабомбы, жертвами которых могут стать наши родители, жены, дети.

На следующий день, 22 июля 1941 года, Совинформбюро сообщало: «...рассеянные и деморализованные действиями нашей истребительной авиации и огнем зенитных орудии, фашистские самолеты большую часть своих авиабомб сбросили на подступах к Москве».

Более 5 часов продолжалась первая в истории Москвы воздушная тревога, и вот по радио прозвучали долгожданные слова: «Угроза воздушного нападения миновала Отбой». Эти слова, как мне казалось, я произносил как трехкратное «Ура!».

С. ФРОЛОВ, начальник местной противовоздушном обороны г. Москвы в 3.941 г.

САМООТВЕРЖЕННОСТЬ НАСЕЛЕНИЯ СТОЛИЦЫ

Две ночи подряд фашистские самолеты безуспешно пытались совершить массированные налеты на Москву. Но еще задолго до появления над городом они были обнаружены службой воздушного наблюдения. Ночные истребители и зенитчики расстроили ряды фашистских налетчиков, и лишь одиночки прорвались к Москве.

Вместе с работниками пожарных команд и милиции самоотверженно вело себя население столицы. Это отмечено сегодня в сообщении Советского информбюро. Москвичи быстро тушили зажигательные бомбы, сброшенные над городом, и начинавшиеся пожары. В результате большинство объектов, на которые были сброшены бомбы, не пострадали. Самоотверженное поведение и организованность населения предотвратили возникновение многих пожаров. Особенно хорошо была организована местная противовоздушная оборона в районах Фрунзенском (председатель исполкома Шилина) и Ленинградском (председатель исполкома Безруков).

Исключительная распорядительность чувствовалась в доме, где управдом Макаров (Ленинградский район). Макаров быстро и четко расставил дежурных, сам, не считаясь с опасностью, работал во время налета фашистских самолетов. В доме все было заранее заготовлено: капюшоны, ведра, клещи, песок. Четко знали свои обязанности жильцы-пожарники. На дом было сброшено 19 зажигательных бомб. Все они были тут же потушены. Сам Макаров потушил пять бомб.

Энергично руководила тушением зажигательных бомб секретарь партийной организации Библиотеки имени Ленина Макушенко. Попавшие на здание зажигательные бомбы были своевременно локализованы.

Несколько зажигательных бомб было сброшено на цехи одного из московских заводов. Мужественно вели себя на этом заводе девушки, дежурившие на санитарных постах. Вместе с пожарниками-мужчинами они тушили бомбы и ликвидировали очаги пожара.

на таких «гопубятнях» несли дежурство во время налетов тысячи бойцов МПВО Фото Ю. Каммерера

Михаил Петрович Немировский

На территорию больницы имени Боткина попало несколько зажигательных бомб. Одна из них, упавшая у бака с нефтью, была потушена сторожем Елисеевым, другую, угодившую в дровяной склад, потушил сторож Кондратьев. Остальные бомбы были потушены четко и слаженно работавшей местной пожарной командой. С исключительным мужеством и хладнокровием работал медицинский персонал больницы. Все больные были своевременно переведены в убежище. Дежурные врачи, сестры оставались на своих постах в корпусах и отделениях.

Лишь в отдельных зданиях, где руководители проявили растерянность, заранее не подготовили противопожарного оборудования, не расставили людей, возникли пожары. Так, пожар возник в доме № 6/1 по Кадашевской набережной. Местная пожарная команда не была снабжена нужным инвентарем. Для шести чердаков имелся лишь один короткий шланг. В загоревшихся бараках на Болотной набережной также не оказалось ни одного шланга. Преступную безответственность проявила администрация Тишинского рынка. Местная пожарная команда совершенно не была обеспечена инвентарем и поэтому во время возникшего пожара ничего не смогла сделать.

Управляющие домами, руководители предприятий и учреждений должны еще раз тщательно проверить готовность своих объектов к противопожарной обороне. Опыт показывает, что население с успехом может погасить зажигательные бомбы и ликвидировать возникновение пожаров. От инициативы, находчивости, хладнокровия москвичей, и в первую очередь участников пожарных команд и постов наблюдения, зависит успех борьбы с зажигательными бомбами и пожарами от них. Нет сомнения, что жители столицы проявят в дальнейшем в этом деле еще более высокие образцы самоотверженности, дисциплины и организованности.

М. НЕМИРОВСНИЙ, начальник МПВО Краснопресненского района в годы войны

НЕ ДРОГНУЛА КРАСНАЯ ПРЕСНЯ

В комнате боевой славы 95-й школы Краснопресненского района столицы есть стенд с фотографиями, на которых отражены знаменательные события из жизни 309-го отдельного батальона МПВО. Эта школа — место формирования батальона, бойцы которого отважно действовали при налетах фашистской авиации на Москву. Как участнику тех событий, мне хочется поделиться своими воспоминаниями.

На должность начальника МПВО Краснопресненского района я был назначен в 1939 году, будучи одновременно заместителем председателя исполкома районного Совета депутатов трудящихся.

Еще до начала войны районный комитет ВКП(б) и исполком райсовета уделяли большое внимание подготовке к противовоздушной обороне предприятий, коммунальных служб, лечебных учреждений и жителей района. Инструкторы Осоавиахима и Общества Красного Креста обучали население правилам поведения при воздушной и химической тревогах, приемам тушения зажигательных бомб и оказания первой медицинской помощи пострадавшим. Подвалы жилых домов приспосабливались под убежища и укрытия. Для управления силами и средствами МПВО был оборудован командный пункт МПВО района, имевший прямую связь со всеми службами и штабом МПВО города. По инициативе партийных организаций на заводах и фабриках широко развернулось социалистическое соревнование за лучшую подготовку объектов к местной ПВО. итоги которого подводили райком партии и штаб МПВО города.

Красная Пресня и в те годы была одним из наиболее крупных районов столицы не только по территории, но и по числу промышленных предприятий, учреждений науки и культуры. Такие ее объекты, как комбинат ‘Трехгорная мануфактура», заводы Памяти революции 1905 года и Пресненский машиностроительный, консерватория. университет. Геологоразведочный институт и другие, требовали надежной защиты. Поэтому районные службы МПВО, сформированные из работников управлений и отделов районного Совета (здравоохранения, пожарной охраны, милиции, жилищного хозяйства и других), постоянно совершенствовали свою выучку.

Основной боевой силой являлись команды из военнообязанных, приписанных райвоенкоматами к МПВО. Месяца за два до начала войны по плану боевой подготовки с ними был проведен тренировочный учебный сбор. А с первых ее дней они стали бойцами 309-го отдельного батальона МПВО, состоявшего из 8 рот разного назначения, в том числе противопожарных, аварийно-восстановительных и медицинских.

Вспоминается мне ночь с 21 на 22 июня 1941 года, когда из городского штаба МПВО поступило распоряжение немедленно явиться на районный командный пункт и ждать дальнейших указаний. Зачем вызвали — непонятно. Позвонил соседям — начальникам МПВО Киевского и Советского районов — они тоже на КП и тоже ничего не знают. Но вскоре, кота замигала сигнальная лампочка коммутатора прямой связи городского штаба МПВО с районами, все выяснилось — война. Затем раздался голос начальника штаба МПВО города: «Всем начальникам МПВО районов. Вскрыть пакет № 1». Что это значило, мы хорошо знали.

Не буду рассказывать о подробностях оповещения командного состава районных служб и объектов, порядке вызова мобилизованных. Все это было проделано в короткий срок. К указанному времени я доложил в городской штаб: районные службы и команды приведены в готовность. Красная Пресня перешла на военное положение.

Следующий месяц прошел в заботах о дальнейшем совершенствовании МПВО района. Интенсивная работа шла во всех службах, на предприятиях и в жилых домах. Было многое сделано: усилена противопожарная защита, в частности созданы новые водоемы, оборудованы дополнительные убежища и укрытия, увеличена численность формирований МПВО в жилых домах, уделено большое внимание их подготовке. Значительно возросла готовность к МПВО промышленных предприятий. В районе была полностью обеспечена светомаскировка всех зданий и сооружений. Вся эта работа проходила под руководством и контролем районного штаба МПВО.

Навсегда останется в памяти первый вражеский налет на Москву. Особенно сильным воздушным атакам подверглась Красная Пресня, где в ту ночь возникло большое количество очагов поражения.

Две крупные фугасные бомбы упали в Столярном переулке на территории 11-го таксомоторного парка, где находились легковые автомобили, подготовленные к отправке на фронт. Одна из бомб угодила в заправочную. Взрыв был неминуем, но мужественные защитники парка, которым помогали противопожарная и медицинская роты 309-го батальона МПВО, предотвратили ею. Бойцы батальона боролись с огнем, откатывали в безопасные места автомобили, оказывали помощь пострадавшим. Командиры рот Соловьев и Матусевич находились на самых трудных участках и личным примером вдохновляли людей. Смело действовали бойцы Гордин, Ерофеев, Колышкин, медсестры Рябова, Васюкова, Федорова.

При ликвидации очагов поражения в районе Шелепихи, где было много деревянных строений, отличилась рота под командованием Цыбульского. Бойцы Фролов, Сычев, Афонин, Куприянов и другие быстро растаскивали горящие конструкции, умело гасили огонь.

Были сброшены бомбы и на «Трехгорную мануфактуру». На ее территории загорелись склады, оказались поврежденными некоторые сооружения. Но силы МПВО комбината быстро ликвидировали очаги поражения, и предприятие продолжало работать, выпускать продукцию для фронта.

И в дальнейшем Красная Пресня неоднократно подвергалась бомбардировкам. В начале августа вражеская бомба повредила ряд подсобных цехов на Пресненском машиностроительном заводе. Здесь ликвидацией очага поражения умело руководили директор И. С. Гусев и его заместитель П. П. Елисеев, и предприятие ни на минуту не прекратило работы. На лакокрасочном заводе серия зажигательных бомб упала на хранилище горючих веществ, но подразделения МПВО объекта не дали пожару разгореться, быстро погасили огонь.

Не дрогнула Красная Пресня, сумела противостоять воздушным налетам врага.

Умелыми организаторами показали себя руководители районных служб и краснопресненского батальона МПВО. От подчиненных подразделений они добивались четкости и оперативности в выполнении боевых заданий. Это позволяло ликвидировать последствия вражеских налетов в самый короткий срок.

Отлично обеспечивала охрану общественного порядка и безопасность в районе служба МПВО, которой руководил И. П. Кузин. В самых трудных обстоятельствах работники милиции показывали примеры бесстрашия и доблести. На их счету немало славных боевых дел. Они выявляли и обезвреживали преступников, диверсантов, следили за порядком, обеспечивали безопасность жителей столицы.

Быстро и квалифицированно действовала противопожарная служба района, которую возглавлял Э. Гаспарьян. Ее бойцы спасли многие здания от огня и разрушений.

Небольшого роста молодая женщина с сединой в волосах — такой запомнилась Клара Семеновна Миловидская, начальник районной медицинской службы МПВО. Она всегда была там, где нужна была срочная помощь, работала, не зная устали, показывала пример самоотверженного выполнения своего долга «Отважная женщина»,— говорили о ней в те дни жители Краснопресненского района.

Много добрых слов можно сказать также в адрес Андрея Платоновича Пронина, начальника районного штаба МПВО, и командира 309-го батальона МПВО капитана Викторова.

МПВО каждый день ощущала помощь и поддержку районного комитета партии, его внимание и заботу. В совершенствовании МПВО района постоянно участвовал заведующий военным отделом райкома В. Д. Тюнев.

Кипучая энергия Нины Васильевны Поповой — председателя исполкома райсовета - помогала быстро решать вопросы МПВО района. Она была в курсе всех наших дел. Ежедневно Нину Васильевну можно было видеть на строительстве и оборудовании убежищ и укрытий, в местах обучения бойцов МПВО, в пунктах медицинской помощи. Не раз по ее инициативе на заседаниях исполкома райсовета обсуждались вопросы МПВО. Она выезжала в очаги поражений, принимая все меры к тому, чтобы обеспечить быстрейшую их ликвидацию, спасение людей. Одной из первых в Москве Н.В. Попова была удостоена правительственной награды за участие в боевой работе МПВО столицы. Позднее, будучи первым секретарем районного комитета партии, она продолжала оказывать всемерную поддержку местной ПВО района.

Накануне введения в Москве осадного положения Н. В. Попова получила задание городского комитета партии, в связи с чем по решению РК ВКП(б) и исполкома райсовета обязанности председателя райисполкома были возложены на автора этих прок. Дел у меня стало неизмеримо больше, так как приходилось одновременно выполнять обязанности председателя исполкома райсовета и начальника МПВО района. В те дни вражеские воздушные налеты следовали ночью и днем. Ни на минуту нельзя было снижать бдительность, обстановка требовала поддерживал, МПВО района в состоянии полной готовности. Неустанно несли службу бойцы 309-го батальона. Они вели спасательные и аварийно-восстановительные работы в очагах поражения, трудились на строительстве оборонительных сооружений, устанавливали минные заграждения, выполняли другие задания военною командования. Сейчас даже трудно себе представить, как личный состав справлялся со всеми этими задачами, которые многократно усложнились в период приближения врага к столице. Ведь в то грозное время из батальона на фронт ушло более 300 человек.

Несмотря на трудности, бойцы МПВО с полной отдачей сил и высоким энтузиазмом выполняли свой долг.

Г. ТИМОШКОВ, во время войны начальник прожекторной станции, кандидат технических наук, доцент, капитан-инженер в отставке.

ВОЗДУШНАЯ КРЕПОСТЬ

Зенитчики у Бородинского моста

Наземных крепостей было много, а воздушная — одна!

Имя ее — Москва. А громкое, обязывающее наименование «воздушной крепости» она получила из уст врагов — летчиков люфтваффе.

Фашистский фюрер трижды в течение десяти дней специальными приказами предписывал им стереть столицу Советской России с лица земли. Взбешенный неудачами на Восточном фронте, провалом планов «молниеносного разгрома» Советского Союза, Гитлер приказал 8 июля 1941 года массированными налетами разрушить Москву и сровнять ее с землей, 14 июля — «нанести удар по центру большевистского сопротивления и воспрепятствовать организованной эвакуации русского правительственного аппарата».

И наконец, в директиве от 19 июля он вновь потребовал немедленно развернуть воздушное наступление на Москву.

Не были ли эти приказы пустым бахвальством, беспочвенной угрозой, цель которой — оказать психологическое давление, запугать, морально разоружить противника?

Изучая исторические материалы второй мировой войны, можно твердо сказать — это была серьезнейшая угроза, и, не окажись Москва готовой к отражению воздушных атак, она могла бы быть полностью разрушена с воздуха, как многие другие города Европы.

Немецко-фашистское командование нацелило на нашу столицу специальную авиационную группировку — второй воздушный флот, в составе которого было сосредоточено 1680 боевых самолетов. В их числе —300 новейших бомбардировщиков «Хейнкель-111», «Юнкерс-88», «Дорнье-215» Каждый из них мог нести от одной до полутора тонн бомбовой нагрузки на расстояние до 1500 километров со скоростью до 450 километров в час. Именно эти самолеты в основном и начали налеты на Москву.

Вторым воздушным флотом командовал генерал-фельдмаршал Кессельринг, экипажи самолетов были укомплектованы отборными, опытнейшими летчиками и штурманами, многие из которых имели звание полковника. Автору этих строк довелось однажды побывать на месте падения сбитого «юнкерса». С удивлением мы увидели, что штурман самолета был в высоком чине полковника со множеством наград на кителе. Одна из них — «Железный крест» с датой 1914 на нем — свидетельствовала о том, что в молодости этот ас также участвовал в войне, и, возможно, на русском фронте.

Эскадры второго воздушного флота имели большой боевой опыт— они в свое время бомбили города Польши, Франции, Англии, Югославии, Греции. Особо отличившимся из них были присвоены громкие имена: «Легион Кондор», «Гриф» и др.

Разбойничий путь эскадры «Легион Кондор» начался в Испании с разрушения беззащитного маленького городка Герники 27 апреля 1937 года. Эта варварская акция вызвала тогда волну возмущения всего цивилизованного мира и побудила П. Пикассо написать в 1937 году картину «Герника», ставшую бессмертным памятником погибшим жителям городка.

Фашистские асы из «Легиона Кондор» и других эскадр в ночь на 15 ноября 1940 года в течение 10 часов бомбардировали крупный город Ковентри, центр авиационной промышленности Англии с населением около 300 тысяч человек.

Сбросив более 500 тонн бомб, они уничтожили город дотла. Было разрушено и повреждено свыше 50 тысяч зданий, погибло множество людей. Бомбы замедленного действия взрывались в городе еще в течение трех суток.

Похваляясь содеянным, гитлеровские прихвостни изобрели даже новый глагол: «ковентрирен» — «конвентркровать». Газеты и радио рейха протрубили об этом на весь мир, прославляя мощь геринговской авиации, которая сможет «ковентрировать» любой непокорный город.

С наступлением рассвета опускаются на землю аэростаты воздушного заграждения, сторожившие ночное небо

Несмотря на довольно мощные средства противовоздушной обороны Лондона, летчики люфтваффе смогли в значительной степени разрушить его. Под бомбами гитлеровцев и развалинами здании погибло около 30 тысяч жителей Лондона и свыше 50 тысяч было ранено. Вот что засвидетельствовал майор С. Романов — штурман самолета, на котором из Москвы в Вашингтон через Лондон летел в июне 1942 года В. М. Молотов: «...осматривали Лондон. Снесены целые районы. По ним, по расчищенному асфальту, можно ехать мимо бесконечных развалин...»

Итак, воздушная фашистская армада, нацеленная на Москву, представляла собой значительную угрозу самому существованию города. Противовоздушную оборону фашисты не считали тогда для себя серьезной помехой. Таков был их опыт, накопленный во всех предыдущих случаях бомбардировок крупных городов Европы.

Создание ПВО столицы началось задолго до войны. А на рассвете 22 июня 1941 года был отдан приказ на занятие войсками ПВО столицы боевых позиций, и к вечеру того же дня система ПВО была в основном развернута. Многие расчеты и командные пункты занимали заранее подготовленные позиции.

Зона ПВО Москвы распространялась на многие десятки километров от границ города и формировалась по кольцевому принципу. Внешнее кольцо Начиналось более чем в 200 километрах от Москвы и представляло собой сеть из 580 постов воздушного наблюдения, оповещения и связи (ВНОС). Их задачей было обнаружение всех пролетающих самолетов днем и ночью, определение их типа, высоты и курса и передача этих данных на центральный пост ВНОС, откуда они поступали на командный пункт ПВО.

На расстоянии до 120 километров (а после первых налетов — 150-200 километров) от города располагались полки 6-го истребительного авиакорпуса. Он имел 602 самолета-истребителя, из которых 340 — новых типов (МиГ-3, ЛаГГ-3, Як-1), а остальные — И-16, И-15 и И-153, которые хорошо показали себя в Испании, но в 1941 году были уже устаревающими.

Подступы к Москве на расстоянии до 32 километров до центра города обороняли 796 пушек среднего калибра (76- и 85-мм) зенитно-артиллерийских полков. 248 пушек малого калибра (37-мм) прикрывали центр города, располагаясь зачастую на крышах зданий, 336 зенитных пулеметов (главным образом счетверенные, на автомашинах) использовались для прикрытия центра города, защиты отдельных важных объектов, аэродромов и позиций зенитной артиллерии, а также как подвижные средства усиления.

На расстоянии 5-6 километров от Кремля и для прикрытия других важных объектов располагались 124 поста аэростатов заграждения (АЗ). Они поднимались на тросах на высоту до 3,5 километра и не позволяли самолетам летать на малых высотах, затрудняли прицельное бомбометание по прикрываемым объектам.

В ночное время действия истребителей против самолетов врага были затруднены. Зенитная артиллерия по невидимым самолетам могла вести лишь заградительный огонь, ставя на пути самолетов как бы забор из разрывов снарядов. В этих случаях самолет мог быть сбит только случайно, а расход боеприпасов был невероятно велик — 20 и более тысяч снарядов на один сбитый самолет. Если же цель была видимой, расход снарядов на ее уничтожение составлял уже порядка 350.

Чтобы обнаруживать самолеты в ночное время, опознавать их и освещать для обеспечения успешной борьбы с ними истребителей и зенитчиков, в составе ПВО Москвы были развернуты 318 прожекторных станций. К 17 июля они образовали шесть световых прожекторных полей в северо-западном, западном и юго-западном направлениях. К 19 августа, после получения еще 300 прожекторов, было создано сплошное кольцо световых полей вокруг Москвы. Внешний его край располагался в 60-70 километрах от центра города, а легкие прожекторы размещались и в самом городе, часто на крышах зданий. Таким образом, прожекторы обеспечивали освещение целей как для истребителей, так и для зенитчиков.

По определению военных историков, ПВО Москвы представляла собой грозную силу. Ее основными составляющими были 1-й корпус ПВО, куда входили вносовцы, зенитчики, прожектористы и аэростатчики, которыми командовал генерал-майор Д. А. Журавлев, и 6-й истребительный авиационный корпус под командованием полковника И. Д. Климова.

Техническое оснащение войск ПВО Москвы отвечало требованиям того времени. Значительная доля вооружения и приборов была образца 1938—1940 годов, Количественное обеспечение войск ПВО Москвы вооружением и приборами было даже несколько выше, чем обеспечение ПВО других столиц воюющих стран.

Если же говорить о людях, то можно отметить, что в большинстве они были молодыми. Полками часто командовали майоры, а летчики-истребители были в основном лейтенантами. Именно поэтому мы были удивлены, увидев полковников в роли летчиков и штурманов в фашистских эскадрах, нацеленных на Москву.

Перед началом массированных налетов на Москву вражеская авиация вела разведку. Было зафиксировано 89 полетов с целью вскрыть нашу систему ПВО. Большинство из них не увенчалось успехом, и система так и нс была раскрыта.

Уже 2 июля был сбит первый в зоне ПВО Москвы разведчик «Хейнкель-111». Летчик-истребитель лейтенант С. С. Гошко сбил его, применив впервые в небе Подмосковья воздушный таран.

Вечером 21 июля 1941 года прожектористы нашей роты, как и в предыдущие вечера, отправились на боевые позиции на запад от Можайска. Чтобы не раскрывать воздушной разведке врага расположение прожекторов, мы выезжали на позиции вечером, а утром возвращались в часть, благо нужно было проехать всего лишь около десяти километров. Эти поездки уже успели стать для нас обычным ритуалом, так же как обычным было то, что ночи проходят спокойно: отдельные самолеты нам было запрещено освещать, а массовых налетов не было.

А война шла уже целый месяц. Разговаривая с красноармейцами и сержантами с проходящих мимо нашего города на фронт и с фронта эшелонов, мы частенько слышали в свой адрес насмешки: мол, ПВО — это значит — пока война, отдохнем!

Зенитное орудие на площади Коммуны

Но на этот раз наш выезд на позиции закончился неординарно. И начиная с этой ночи мы надолго забыли об отдыхе.

Где-то в 21.45 по телефону нам объявили тревогу, а около 22 часов мы увидели первые фашистские самолеты, идущие на Москву. Темнота была еще неполной, и они были видны в западной стороне, как тени на светлом краю неба.

Никогда до того мне и моим товарищам не приходилось видеть такого количества самолетов. Но долго разглядывать их было некогда. Началась «страда». Одного за другим наш прожектор выхватывал самолеты из тьмы, а зенитчики открывали по ним огонь.

Так продолжалось пять часов: вражеские самолеты шли, как на параде, разомкнутым строем, в полукилометре один от другого на высоте 2-2,5 километра, которая обеспечивала возможность прицельно сбрасывать бомбы. Видно было, что это уже отработанная система налетов на крупные города.

Всего в первом налете участвовало свыше 220 самолетов, и почти половина их направлялась к Москве вдоль Белорусской железной дороги и Можайского шоссе, как раз над нашими головами. Две батареи зениток и четыре прожектора нашего дивизиона не были для них серьезной помехой, и казалось, они нас просто не замечали.

При приближении к Москве парадный строй фашистских самолетов был, однако, нарушен. Сначала их встретили и потрепали истребители, а затем они столкнулись со стеной огня зенитных орудий. В итоге этого налета 22 самолета были сбиты истребителями и зенитчиками.

Отдельные самолеты врага, прорвавшиеся к городу, снижались и вели борьбу с зенитчиками, прожектористами, спасательными командами; бомбили позиции и обстреливали их из пулеметов.

При отражении одного из первых налетов от прямого попадания бомбы погиб расчет орудия сержанта Рогуляка 5-й батареи СЗА, располагавшейся на Даниловской площади. В октябре 1941 года также от прямого попадания бомбы погибли 10 человек из расчетов двух орудий 7-й батареи МЗА, располагавшейся на Болотной площади (сейчас — площадь Репина).

По сообщению маршала Тимошенко, находившегося в ту ночь вблизи передовой, некоторые из этих самолетов возвращались горящими и падали уже за линией фронта. Ясно, что эти потери не были учтены в числе 22-х.

Результаты отражения первого налета получили высокую оценку. Уже 22 июля приказом наркома обороны № 241 объявлялась благодарность воинам ПВО — первая в годы войны благодарность за успешные боевые действия. 24 июля был подписан указ о награждении наиболее отличившихся.

Так Москва с самого начала преподала фашистским асам хороший урок, которого они никак не ожидали.

Десять процентов! Невероятно большая, обескураживающая величина потерь. Никогда и нигде люфтваффе не несли такого урона. Что же такое — десять процентов потерь? Практичные американцы, чтобы инициировать своих летчиков в период налетов на Германию в 1943 году, установили правило: после проведенных 25 налетов для летчика война заканчивается, и он с почетом и наградами возвращается домой. И что же? Буквально единицы смогли отправиться домой, хотя потери американцев при налетах на Берлин составляли около 5 процентов.

Фашистское руководство не осознало сразу всего значения итогов первого налета и скрыло их от своего народа. Пропагандисты Геббельса трубили: «Москва в огне, Кремль разрушен!» А потому вновь и вновь, сначала каждую ночь, а потом через ночь, с упорством обреченных гитлеровское командование гнало своих летчиков на Москву, надеясь пробить брешь в стенах нашей крепости.

Однако сами летчики восприняли урок первого налета, и уже в последующую ночь, отказавшись от прицельного сбрасывания бомб, они поднялись на высоту 5-6 километров. Там они надеялись укрыться от прожекторов и зениток.

Но и второй, и все последующие налеты заканчивались одинаково — к Москве удавалось пробиться не более чем 3 процентам из числа налетавших самолетов, а потери составляли около 10 процентов. С 22 июля по 17 августа было проведено 17 налетов, в которых участвовали около 2400 самолетов. Потери составили 200 самолетов. За этот неполный месяц хваленая эскадра «Легион Кондор» потеряла 70 процентов летного состава — основной костяк опытных, тренированных летчиков и штурманов. Ее отвели на переформирование.

Вот тут и пришлось гитлеровским асам по-иному взглянуть на ПВО. Захваченные в плен фашистские летчики говорили, что в их среде Москву именуют «воздушной крепостью» и что зенитная артиллерия создает такое море огня вокруг города, что они боятся летать на Москву.

Пытаясь испортить праздник 24-й годовщины Октября, фашисты бросили днем 6 ноября на Москву 250 самолетов. 34 из них были сбиты, и ни один не появился над Москвой. Торжественное заседание на станции метро «Маяковская» прошло без помех.

Еще одна попытка дневного налета была сделана 14 ноября. Из 180 самолетов, направлявшихся к Москве одиночно и группами, 48 было сбито, остальные рассеяны. Новая тактика гитлеровских ВВС в налетах на Москву, так называемые «звездные» налеты, не принесла им ожидаемого успеха.

И. Эренбург писал в августе 1941 года в «Красной звезде»: «...кто охраняет Москву — штурмует Берлин. Одна у нас война, одна будет и Победа!»

Отлетался. Сбитый немецкий бомбардировщик

Фото А. Устинова

Вот некоторые итоги битвы в небе Москвы. С июля 1941 по апрель 1942 года на Москву было произведено 134 налета, то есть в среднем налеты проходили через день. Тревога в городе объявлялась 141 раз. В налетах участвовало около 9 тысяч самолетов, а всего в Московской зоне ПВО было отмечено более 20 тысяч самолето-полетов. Встреченные огнем ПВО вражеские самолеты вынуждены были, не долетев до Москвы, сбросить свыше 70 тысяч фугасных и множество зажигательных бомб, предназначавшихся для разрушения нашего города.

К Москве прорвались всего 243 самолета (то есть меньше 3 процентов) и сбросили 1610 фугасных и около ПО тысяч зажигательных бомб. Из числа фугасных 130 не взорвались**.

** Это по сообщениям ТАСС того времени, позднее командование ПВО признало, что прорывались к городу не одиночные самолеты, а десятки и в общей сложности над столицей «разгрузилось» не менее 1000—1100 бомбардировщиков (Прим, составителя Ю. Каммерера).

Истребители, зенитчики и другие средства ПВО уничтожили за этот период 1932 вражеских самолета — почти по одному за каждую сброшенную на Москву фугасную бомбу. С апреля 1942 года попытки прорваться к Москве уже не давали результата — больше ни один самолет врага не появлялся над городом.

Но еще довольно долго (до октября 1944 года) продолжались поиски хоть какой-либо лазейки или щели в стенах «воздушной крепости», чтобы прорваться к городу. Но ПВО строго охраняла столицу.

Последний массированный налет на Москву (62 самолета) отмечался 6 июня 1942 года. 3 августа в попытке налета участвовали всего 15 самолетов, а в сентябре группы по 20-60 самолетов проводили налеты на железнодорожные станции и аэродромы вокруг Москвы. В октябре 1942 года частями Московского фронта ПВО было сбито 25 вражеских самолетов. В ноябре — декабре отмечено всего 108 самолето-полетов вражеской авиации в зоне Московского фронта ПВО.

Следует сказать, что прекращение массированных налетов на Москву объясняется не только и не столько тем, что фашистов отогнали от Москвы. Фронт отодвинулся не так уж далеко. Первые налеты проводились с гораздо больших расстояний. Германскому командованию стала ясна полная бесперспективность налетов на Москву, а также слишком ощутимыми были потери.

В начале 1943 года возобновились попытки налетов на Москву мелкими группами и в светлое время суток. С июля 1943 года отмечались главным образом полеты высотных разведчиков (на высотах до 13 километров) в районе Москвы.

В июне 1943 года гитлеровцы провели в общей сложности 18 массированных налетов на Ярославль, Горький и Саратов, тщательно обходя опасную для них Московскую зону ПВО.

С июля 1944 года разведывательные полеты на Москву резко сократились, а попыток налетов уже не было. Однако 5 сентября Московская ПВО сорвала попытку высадки в Подмосковье диверсантов со специального самолета «Ара-до», который был подбит зенитчиками в районе Гжатска.

Главным залогом победы в небе Москвы были люди. Стотысячную армию бойцов ПВО Москвы характеризовали отличные знания, отработанные навыки применения техники, высокая сознательность, самоотверженность и мужество, точное исполнение приказов, инициатива и слаженность действий, совершенствование и активное восприятие боевого опыта. Эти качества отличали всех бойцов ПВО — от красноармейца до генерала.

Когда гитлеровские танки начали угрожать Москве и подмосковным городам, часть зенитчиков и прожектористов получила приказ — выкатить пушки и прожектора из окопов и действовать против танков и наземных войск. В боях под Тулой отличились зенитчики лейтенанта Г. М. Волнянского. Они отразили пять атак танков и за два дня боев уничтожили 14 машин. После гибели расчета Волнянский сам встал к орудию и продолжал бой. Лейтенант погиб, но танки на этом участке не прошли.

1 декабря 1941 года десять танков с пехотой повели наступление на деревню Киёво, всего в 26 километрах от Москвы. Их встретила 13-я батарея 864-го зенитно-артиллерийского полка и отбросила с потерями для врага. 3 декабря они двинули уже 25 танков против оставшихся двух орудий. В ходе боя уцелело лишь одно орудие старшего сержанта Г. А. Шадунца, хотя был разбит прицел пушки. Шадунец стал наводить орудие через ствол и метким выстрелом остановил один из танков. Оставив на поле боя шесть машин, враги отошли. Об этом подвиге был затем снят кинофильм «У твоего порога».

Автор этих строк защищал небо Москвы в качестве начальника прожекторной станции. Мое оружие — луч света в 800 миллионов свечей — летчики называли «ужасным» и боялись его как огня. После войны в неоднократных беседах с летчиками удалось установить, что самолет, взятый «в клещи» двух или трех лучей, почти никогда не мог вырваться из них. Судьба его зависела при этом лишь от того, откроют или нет по нему огонь зенитчики или истребители.

В летний период 1944 года фашисты планировали варварские акции против населения Москвы с использованием радиоуправляемых бомб-планеров «хеншель» и самолетов-снарядов «фау». Летнее наступление Красной Армии отбросило фашистов на запад и сорвало попытки использовать для бомбардировок беспилотные снаряды. С этого времени авиация фашистов прекратила всякие попытки налетов на Москву, и ПВО Москвы передала часть своих войск для обороны освобожденных городов; Таллина, Вильнюса, Риги и других.

ПВО Москвы оказалась труднопреодолимой преградой для немецко-фашистской авиации. Москва — единственная из столиц воюющих государств не понесла существенного ущерба от воздушного нападения во время второй мировой войны. Это служит важнейшим и самым убедительным доказательством эффективности ПВО и МПВО Москвы и ее умелой организации.

Я. ПИКАЛЬКЕВИЧ

ВЗГЛЯД С ТОЙ СТОРОНЫ

ПЕРВЫЙ НАЛЕТ НА МОСКВУ

Вторник, 22 июля 1941 г. Берлин.

ДНБ сообщает: «Немецкая военная авиация (люфтваффе) в ночь на понедельник совершила первый массированный налет на советскую столицу. Компетентными органами в Берлине подтверждено, что наступление было проведено с большой стремительностью многочисленными эскадрильями бомбардировщиков. Непрерывные бомбовые атаки продолжались несколько часов с захода солнца и до рассвета.

На уже захваченных территориях могут быть созданы стартовые авиабазы на сотни километров ближе к столице СССР, что позволит совершать еще более мощные налеты».

Среда, 23 июля 1941 г. Берлин,

Из первых сообщений о воздушном налете на Москву следует, что немецкие экипажи, которые достигли города со вторым эшелоном, уже за 140 километров до Москвы видели море огня в русской столице. Как рассказывает один из летчиков, участник этого налета, пожары были так велики и распространены, как он это уже видел ранее при налетах на Манчестер и Шефилдс.

ПОД НАМИ ГОРИТ МОСКВА

22 июля 1941 г. Военный корреспондент Эгон Кифер пишет:

Сегодня ночью самолеты нашей эскадры совершили свой первый налет на Москву. Город, нетронутый войной со времен Наполеона, ощутит ее своими стенами уже сегодня. Постепенно со стороны северо-востока на горизонте поднимается легкое свечение, которое облегчает наблюдателю его трудную задачу. Это наша цель — Москва. Отдельные ее здания уже превращены самолетами нашей авиации в далеко виднеющиеся факелы.

До Москвы оставалось еще 150 км, когда мы впервые заметили черно-красное облако пожара, которое постепенно разрасталось перед нами на многие-многие километры. Сотни прожекторов, очертив дугу на сером небе, натыкаясь на гряду облаков, гасли и начинали свою беспорядочную игру вновь. Кабину осветило ярким светом. Ослепленные, мы закрыли глаза. В следующее мгновение опасное свечение вновь проскользнуло перед нами. Их прожекторы слишком нервозны и поспешны, чтобы преследовать самолет. А вновь и вновь приближающиеся самолеты не оставляют времени для раздумья.

Мы сбросили зажигательные бомбы на указанные цели. Через секунду в этих местах вспыхивают новые очаги пламени, которые завершают уничтожение важной цели, стратегического объекта.

Мы входим в глубокий вираж и пытаемся ускользнуть от скользящих щупальцев прожекторов. Недалеко от нас проплывает аэростат. Его светящиеся тросы уже не могут нам повредить. Когда мы через несколько часов в рассветной дымке достигаем нашего аэродрома, следующие боевые машины нашей эскадры взмывают в воздух.

БОМБЫ НАД МОСКВОЙ

Эрскин Колдуэлл рассказывает: «Атаковывался весь город. Кремль не был исключением. На протяжении нескольких километров на всех направлениях среди ночи слышался треск и грохот взрывающихся бомб. Град зажигательных бомб не прекращался около трех часов. Внутри кольца, которое окружало большую часть Москвы, на крышах домов были расставлены пулеметы, которые вели огонь по низко летящим самолетам люфтваффе. Трассирующие снаряды пересекали небо, оставляя за собой красные, желтые и зеленые полосы... Это был один-единственный раз, когда самолеты немецкой авиации летели гак низко над Москвой. В свете прожекторов можно было видеть, что их высота едва достигала 300 м.

Во главе атакующей колонны я увидел самолет, который был охвачен лучами прожекторов. Вдруг он резко взвился вверх и застыл внезапно в воздухе. Последовал взрыв, самолет содрогнулся, как листок на ветру, в следующее мгновение он наклонился и плюхнулся на землю, словно подстрелянная утка...

Через два часа немцы сменили свою тактику. Следующая волна самолетов стала сбрасывать на город светящиеся авиационные бомбы.

В это время осветительные снаряды, пружиня, как в невесомости, медленно опускались, дождь тяжелых фугасных авиационных бомб падал на город...

Внизу на улицах находились лишь отряды милиции и местной ПВО. Красноармейцы сидели бок об бок с гражданским населением в укрытиях. Люди в убежищах могли слышать удары и содрагающие землю разрывы бомб. Об огненном спектакле наверху, освещающем ночную Москву, они ничего не подозревали...»

Б. ПОЛЕВОЙ, писатель

НЕЗАБЫВАЕМОЕ

В «Правду» я прибыл поздней осенью 1941 года. Прибыл прямо из окопов, что опоясывали в те дни с севера мой родной город. Прибыл после того, как первые трагические месяцы войны провел в частях, отступавших с тяжелыми боями с рубежа на рубеж, от одного населенного пункта к другому.

Что там греха таить, добираясь до Москвы на попутном военном грузовичке, неистово почесываясь и грызя кубик концентрата горохового супа, который выдал мне на дорогу нещедрый старшина, я с вожделением мечтал о теплой тишине редакционных коридоров, о просторных кабинетах, о коврах, глушащих шаги, и о душе, где можно будет обстоятельно помыться настоящей горячей водой.

Москва осени 1941 года была иная, необычная, такая, какой я ее не видел никогда. Неожиданно из снежного мрака возникают беспорядочные вороха огромных баррикад, перегораживающих улицы. В переулках притушенные фары машин выхватывают из тьмы амбразуры импровизированных дотов. Липы на Ленинградском шоссе опутаны колючей проволокой. Озябший часовой в раскисшем от липкого снега полушубке спрашивает пропуск и долго изучает документы при свете вспыхивающих и тотчас же гаснущих спичек.

Я не был в Москве с начала войны и еду из окопов из-под Калинина. Но кажется, что с передовой попал на передовую. А туг еще воздушный налет. Нашу полуторку, набитую фронтовыми грузами и фронтовыми людьми, гонят куда-то в переулок. Лежа в кузове на ящике из-под мин, наблюдаю отражение налета немецких бомбардировщиков, буйство прожекторных огней, фехтующих в небе, беспокойные вспышки разрывов, слушаю рев, бухание, клохтанье зениток всех калибров и леденящий душу визг падающей бомбы. Тупой удар и плеск разбитых стекол. Да, это не просто передовая, это передовая в момент наступления противника.

Кубические очертания правдинской громады вырисовываются черной глыбой. Здание кажется мертвым. Это впечатление усиливается, когда слышишь, как бухает отзвук твоих шагов в морозном воздухе пустого и темного вестибюля. И опять плывут тоскливые звуки воздушной тревоги.

Но в окошке диспетчерской теплится огонек. Показываю в окошко телеграфный вызов, подписанный ответственным секретарем Ильичевым. Прошу, если можно, провести прямо к редактору. Приходится кричать, так как кругом опять завязалась густая зенитная кутерьма. Девушка звонит в бомбоубежище. Редактора там не оказывается. Он наверху. Приглашает подняться к нему в кабинет. На холодной и темной, как старая шахта, лестничной клетке возникает Лева Толкунов. Ведет наверх. Стрельба такая, что ступеньки дрожат под ногами.

Затемненные коридоры напоминают пещеры. Лишь изредка открывалась дверь, из нее на ковер выплескивался свет, и вот уже кто-то шел навстречу, мигая фонариком. Здание казалось пустым. Да оно, в сущности, и было пусто, ибо жизнь в нем теплилась лишь в нескольких кабинетах, а самую многотиражную в те дни газету делало десять — двенадцать человек, одетых в стеганки, в ватные шаровары, валенки, что отнюдь не было данью времени, а диктовалось насущной необходимостью, ибо здание отапливалось лишь настолько, чтобы не дать замерзнуть батареям. Но, как я вскоре убедился, в этом огромном, погруженном во мрак здании, где люди в валенках возникали и исчезали в полутьме бесшумно, как привидения под аккомпанемент боя зениток, редакционная жизнь днем и ночью била ключом, и десять человек, во главе с ответственным редактором Петром Николаевичем Поспеловым, позабыв все границы суток, ежедневно делали для фронта и тыла ту самую «Правду», над созданием которой совсем недавно трудилось сотни две сотрудников.

В кабинете ответственного редактора, в огромной комнате, было холодно, как в блиндаже на передовой, в котором из-за близости противника нельзя развести огонь. Петр Николаевич сидит в кабинете за столом у затененной газетой лампочки над ворохом гранок и свежей полосой.

— Ну, рассказывайте, рассказывайте, что там, как там у вас под Калинином?

Слова вырываются струйками пара. Рассказываю под аккомпанемент зениток, рёв которых то удаляется, то приближается, и тогда Петр Николаевич, чтобы лучше слышать, перегибается через стол, приставив к уху согнутую раковиной ладонь.

Рев зениток становится невыносимым. Бухают они уже где-то на крыше. Стакан с остывшим чаем подпрыгивает на столе.

У стола торчит немецкая винтовка. На телефонном столике несколько гранат-«самоварчиков». Он только что вернулся от московских партизан, и это его трофеи.

Петр Николаевич вышел из-за стола, передал мне только что подписанную красную сафьяновую книжечку-удостоверение, с которой я и сейчас живу, меняя лишь вкладыши, и, точно бы посвящая меня в рыцарское звание, сказал:

— Ну вот, теперь вы — правдист. Поздравляю. Это ко многому обязывает.

...Хожу из кабинета в кабинет. Здесь люди живут, кушают, работают, спят. Впрочем, спят меньше всего. Никому не спалось в эти дни, и, когда сделан номер, все спускаются вниз, в подвал. Здесь крутили какие-то иностранные фильмы. Под неаполитанскими звездами поют о любви великолепные тенора. Живописные мошенники крадут девушку из хорошего дома, сажают ее в самолет, самолет бежит по полю, но его догоняет ватага ковбоев. Их выстрелы сливаются с грохотом зенитной канонады. Давид Заславский, тоже в традиционном партизанском ватнике, невозмутимо острит по поводу звуковых эффектов, несущихся сверху с улицы:

— Искусство и жизнь!

Приезжают военкоры. Привозят новости. Новости невеселые. Лидов рассказывает, что, по данным разведки, гитлеровцы устанавливают где-то под Москвой дальнобойные орудия, чтобы бить по Москве. Калашников сдал снимки: танки готовятся к атаке. Танки сняты на фоне подмосковных дач. Струнников поразил всех снимком — немец разведчик лежит посреди снежной равнины. Он сделал его где-то у самой Москвы. На основе военкоровских рассказов на карту заносится передвижение линии фронта. Она изогнулась струной, и струна эта почти касается Москвы. Но «Правда» выходит регулярно. Полосы ее мощным голосом зовут отстоять Москву, отбросить врага от московских ворот. Голос этот могуч и уверен. Это голос партии.

Ф. ГЛАДКОВ, писатель

ПЕРВЫЕ НОЧИ

Как обычно, в этот вечер улицы Москвы полны движения. В голубых сумерках потоки людей торопливо двигаются по тротуару. Гудя, проносятся автомобили. Спокойно и величаво проходят троллейбусы. Трамваи с грохотом и звоном катятся по рельсам. Певуче звенят кремлевские куранты, и этот звон в сумеречный час кажется еще милее, еще роднее.

У подъездов и ворот домов, темных и строгих, стоят дежурные — женщины, девушки, мужчины с противогазными сумками через плечо.

На фоне угасающей зари черными силуэтами четко вырисовываются высокие корпуса зданий, башни.

Гулко звучит голос в репродукторе: «Граждане, воздушная тревога!» И на разных высотах начинает выть целый хор сирен. Люди устремляются в ближайшие бомбоубежища. В каждом доме с первых же минут тревоги все на местах. Уполномоченные по подъездам быстро распределяют членов группы самозащиты. Одни идут с инструментами на чердак, другие — на крыши, третьи — во двор. Медицинские сестры дежурят в бомбоубежищах.

Превосходно работали на крышах зданий ребята, пионеры-школьники, — расторопные, гордые доверием старших; не один десяток зажигательных бомб они сбросили с крыш и чердаков вниз, где их тушили водой и песком.

Вторая ночь... Несколько фашистских самолетов прорвались сквозь наши заграждения. Они закружились шершнями над нашей родной Москвой.

Прожекторы ловили их в клочьях облаков и, поймав, пригвождали к небу сияющими бликами.

Ослепительные вспышки зажигательных бомб на крыше. Эти вспышки и брызги и близко и далеко, но они мгновенно тухнут. Они находят свое место в воде и в песке.

Я знаю юношей и стариков, которые быстро, по-военному занимают свои места на крышах, на чердаках, у вентилей пожарных кранов, во дворе с лопатами. Они не теряются в решительный миг и быстро выполняют свою работу, дисциплинированно, зорко.

— Дайте мне работу, — взволнованно просит девушка у начальника охраны, — я буду выполнять все, что нужно.

— Все места уже заняты.

— Да ведь работа всегда найдется для каждого. Я вас прошу, пошлите меня на крышу, и я справлюсь не хуже других.

Самолеты врага бросают бомбы с подлейшей ненужностью, ошалело — на площадь, на больницы, на пустые школы, на улицы, на деревянные домишки предместий.

Враг мечется в кольце истребителей. Его ловят прожекторы. И вражеские самолеты падают, сраженные нашими соколами.

В эту ночь враг особенно хорошо испытал, что значит нападать на советскую столицу. Работа зенитной артиллерии была настолько блестяще согласована и стройна, что дежурные пожарной охраны на крышах с гордостью говорили о зенитчиках:

— Вот молодец! Вот это взял в переплет. Ну и задали жару фашистам. Кроши их, ребята, чтобы мокренького не осталось!

Трассирующие пули алыми звездами летели в ночную синь.

Во всем городе зорко следили за зажигательными авиабомбами, обезвреживая их силами самоохраны.

Не запугать фашистским разбойникам Москвы. С каждым днем, с каждым часом крепнет боевая сила граждан, бдительность, организованность, умение охранять свои дома, свои квартиры, свой район, свой город.

Пусть не мечтает подлейший враг испугать Москву. За Москву каждый ее житель отдаст свою жизнь. Он вместе с доблестными бойцами родной Красной Армии будет беспощадно давить фашистских гадов.

Милая и любимая Москва, мысль и сердце советского народа! У тебя надежная, могучая защита. Любовь и бдительность к тебе — это любовь и бдительность к отчизне.

В. ИНБЕР. писательница

МОСКВА РОДНАЯ!

За последние двадцать три года Москва менялась не однажды. И мы, вспоминая, находим в своей памяти не один город, а несколько.

Мы помним бывшую Тверскую, эту узкую, изогнутую улицу. В дни демонстрации казалось, что людской поток своими плечами раздвинет докучные строенья и разольется на просторе. Теперь улица Горького, прямая и широкая, может служить руслом для любой человеческой реки.

А Охотный ряд... Его ларьки, торгующие грибами и сами напоминающие скверные грибы. Сор. Капустные листья под ногами. Церковь, вылезшая на мостовую и мешающая движению...

Теперь нам трудно представить себе Москву без новых зданий, стадионов, набережных, без метро. Особенно без метро. Мы привыкли к букве «М».

Из года в год мы следили за тем, как хорошел и светлел наш город.

И вот теперь он в опасности. Еженощно Москве угрожали бомбы. Все, что мы с такой любовью строили на земле, коварный враг хочет разрушить.

Но Гитлер нам за все ответит: за сожженный ампирный особнячок работы Казакова, за недостроенные корпуса. Корпуса будут достроены. И Гитлер ответит за промедление.

Мы знаем и любим не только современную нам Москву. Проходя по ее улицам, мы говорим: «Здесь жил Суворов; здесь жил Гоголь; здесь родился и провел детство Герцен; в этом доме жил Толстой...»

В тревожную ночь фашистский самолет сбросил зажигательные бомбы на территорию больницы. И пять медсестер, три санитарки и няня бесстрашно переходят с крыши на крышу, подстерегая пожары.

Кто научил этих советских женщин в белых косынках взамен пожарных касок обращаться с огнем? В стенах мединститутов, как известно, такого курса они не проходили.

«Рассказы о пожаре Москвы, о Бородинском сраженье, о Березине, о взятии Парижа были моей колыбельной песней, детскими сказками, моей Илиадой и Одиссеей»,— пишет Герцен.

И мы думаем о том, перед сколькими поколениями наших потомков нынешние московские ночи встанут героическим эпосом. Развернутся отечественной Одиссеей, русской Илиадой.

В другом месте у Герцена сказано, что Москва всегда «становится в уровень с обстоятельствами, когда над Русью гремит гроза».

Одну старую женщину спросили, почему она не уезжает из Москвы.

— А зачем? Мне и здесь хорошо. «Ястребки» меня берегут.

— А что, бабушка, вдруг все-таки бомба?

— Милок, для хорошей жизни и помереть не жалко, а для плохой и жить не стоит.

Разве не эта же мысль, выраженная, может быть, только иными словами, приходит в голову всем нам?

Вот немолодой человек в спецовке продавца, в колпаке из газеты для прикрытия лысой головы от солнца, примостившись на деревянном креплении у огромной витрины, укладывает мешочки с песком, которые ему подают снизу. Каким-то особым, чисто профессиональным жестом ловит он каждый такой мешочек и, ловко перевернув его на лету в воздухе и прихлопнув, водворяет на место. Работа идет как по конвейеру.

— В таких мешочках обычно держат муку высшего качества,— вдруг говорит продавец.— Муку. Хлеб. А теперь, видите ли, песок, другими словами, камень мелкого помола. Вот это и получит от нас Гитлер. Камень вместо хлеба.

А вот еще. Все мы знаем расклеенный по Москве плакат — тот, где женщина с ясным и строгим лицом, прикасаясь к руке красноармейца, говорит ему: «Будь героем».

Однажды перед таким плакатом заспорила группа гражданок.

— Эту женщину я знаю, — сказала одна из них. — Она из нашего дома, состоит в пожарной дружине. Дочь ее санитарка на фронте.

— И не из вашего она вовсе дома, — возразила другая. — Это ткачиха с ‘Трехгорки». И не дочь у нее, а сын, два сына. Сапер и танкист.

— Глубоко ошибаетесь, — живо вмешалась третья, — эту женщину я знаю лично. И сын у нес летчик. Герой Советского Союза.

Так ничем и не кончился этот спор: каждая осталась при своем мнении. И самое главное — все были правы. Каждой спорщице казалось, что она знает женщину с плаката. И действительно, каждая знает ее, как знаем мы ее: это советская женщина, мать героя и сама героиня.

Мы знаем их, этих матерей и сыновей, этих советских граждан, этих москвичей, вставших на защиту родного города, так беззаветно любимого в прошлом, настоящем и будущем. Москвичей, объединенных любовью к своей стране и ненавистью к врагу, коварному и страшному в своей свирепости — фашизму.

Не раз великая наша страна обрушивалась на вражеские полчища и орды. Рассеивала и изничтожала меткостью пули и острием штыка, неизмеримым пространством своих равнин, стужей своего климата и жаром своих сердец.

Так будет и на этот раз.

А ты, Москва родная, великий город, сердце Родины и колыбель героев, будешь стоять, как стояла в веках. И дети наши, и дети наших детей будут слушать рассказы о тебе, как слушал Герцен повествования о 1812 годе, называя их своей Илиадой и Одиссеей.

Т. ТЭСС, писательница

МОСКВА В НОЧИ НАЛЕТОВ

Воздушная тревога началась в тот час, когда Москва жила полной жизнью. Позванивали затемненные трамваи, из открытых дверей кино выходили зрители, по улицам шел народ, возвращаясь с работы.

Высоко и тревожно завыли сирены, и все стало иным.

Проворно, как жуки, разбегались по переулкам машины, пришвартовываясь к тротуарам. Остановились трамваи. Отцепив от проводов «усики», остановились троллейбусы. Быстро расходились по убежищам люди. Через несколько минут все улицы были пусты. На крышах, чуть видные на фоне темного неба, появились силуэты дежурных МПВО.

Было темно и тихо. Бой часов с Кремлевской башни медленно и строго пролился над городом.

Далеко ударили зенитки. Они били часто и глухо.

Отдельным самолетам врага удалось прорваться, они приблизились к Москве.

Послышалось гудение мотора, и в ту же секунду на небо лег луч прожектора, навстречу ему ринулся другой, лучи скрестились, подобно копьям, двинулись, обшаривая небо, и вдруг остановились.

Между ними забился, как пойманное насекомое, вражеский самолет.

На секунду он замер, ослепленный, затем повернул назад. Лучи двинулись за ним. Небо прорезал длинный светящийся пунктир, полетели трассирующие пули. По самолету ударила зенитка. Она ударила раз, другой — самолет дрогнул, накренился на одно крыло, по нему пробежала быстрая полоска огня, самолет вспыхнул, как факел, и рухнул вниз.

На одной из крыш раздались аплодисменты. Стоя на крышах домов, дежурные аплодировали хорошей работе советских зенитчиков,

Английский журналист Верт, рассказывая об опыте Лондона, резонно говорил, что стоять на крыше в то время, когда неприятель одновременно с зажигательными бомбами может бросить фугасные, не слишком приятно. Но ведь сражаться с немецкими танками тоже, может быть, «неприятно». Однако это необходимо.

Люди, стоявшие в эту ночь на крышах московских домов, превосходно это поняли. Самолеты врага бросали бомбы со звериным упорством и тупостью — на детские ясли, на жилые бараки, в реку, на просторную площадь. В яслях не было детей, дежурные выкинули бомбу с крыши, пламя продвинулось по чердаку, но было немедленно потушено пожарной командой. Молодой паренек, стоявший на крыше барака, схватил бомбу за хвост, сбросил ее вниз и сам загасил подожженное место водой и песком. На площадь, куда упало несколько зажигательных бомб, выскочили дружинники, молодые ребята, растащили бомбы, как головешки, и еще ворчали друг на друга: «Что ты мою бомбу хватаешь...»

Люди показали бесстрашие, хладнокровие, умение работать, умение быть спокойными в тревожную минуту. В целом ряде случаев группы самозащиты МПВО расправлялись с бомбами сами, не вызывая пожарную часть.

Пожарные тоже показали отличную работу в эти дни. Заместитель начальника 10-й команды тов. Шершнев, приехав на пожар, только успел выскочить из кабины машины, как на него упали две зажигательные бомбы. Одна ушибла ему руку, другая поранила ногу, но он продолжал работать всю ночь. Самоотверженно работал ствольщик Минкин, сбивавший огонь могучей струей воды; боец Петченков один вскрыл всю кровлю загоревшегося дома и помог Минкину быстро затушить пламя. Начальник караула тов. Линяев лез в самое пекло, в огонь и дым, ломом раскрывая перекрытия, увлекая за собой бойцов. Начальник 10-й команды тов. Ефремов сам работал вместе с домовыми командами, не давая распространиться пламени, затушив его в короткий срок.

Люди работали быстро, решительно, с точной и четкой расстановкой сил. Дело решала не только личная храбрость, но и уменье действовать сообща, помогая и выручая друг друга. Пять с половиной часов вражеские самолеты со звериным упорством лезли в Москву. Пять с половиной часов в первом налете мы били их, отгоняя,— и отогнали. На следующий день, ровно в тот же час, самолеты врага снова появились над Москвой — и снова были отбиты. Никогда еще, кажется, мы не любили Москву так, как в эти дни. Никогда еще не любили так ясную чистоту нашего города, прекрасные и стройные его очертания, все, что было сделано в нем руками советских людей. Мы защитим от врага Москву, ибо каждый из нас готов закрыть ее своей грудью.

ПРОВЕРКА ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ КАЧЕСТВ

Как будто все так же цветут липы на бульварах и солнце освещает просторные и чистые улицы Москвы. Но многое стало иным в нашем городе. И прежде всего изменились мы сами.

Говорят, что храбрецом может быть не только тот человек, который не испытывает страха. Вести себя как храбрец может и тот, кто в состоянии свой страх преодолеть.

Еще совсем недавно кто-нибудь из нас вряд ли явственно представлял себе, что он может глухой и темной ночью влезть по пожарной лестнице на крышу своего дома и стоять там во время бомбардировки. Фугасные бомбы, перед тем как взорваться, пронзительно воют. На парашютах летят вниз осветительные ракеты, освещая дом мертвенным белым светом. Фашисты устраивают бомбардировку, как дьявольский спектакль, зная толк во всем том, что может испугать и травмировать человека. Стукнув по железу, на крышу падет зажигательная бомба, с шипением и хлопаньем летят от нее во все стороны искры, пламя, стелется дым...

Еще совсем недавно мы только в книге читали о том, что зажигательные бомбы бывают термитные, электронные, фосфорные и всякие другие, и с ученическим прилежанием старались запомнить, какой дым и какого цвета пламя валит от той или иной бомбы. И вот эта бомба упала возле одного из нас. Тут не вспомнить, фосфорная это или электронная, думать об этом некогда, и не успевает человек опомниться, как он уже тушит бомбу песком, заливает водой, давит языки пламени, которые бомба высовывает сквозь песок, и приходит в себя только тогда, когда бомба потушена.

Было ли ему страшно?

Вероятно, да. Но он осознал это уже после того, как потушил бомбу и сделал все, что полагается делать храброму человеку. Конечно, тяжело переживать бомбардировку. Больше того, очень больно глядеть, как падают бомбы на твой любимый город. Этого не забудешь и не простишь никогда. Об этом помнишь так яростно и так крепко, что лезешь беззвездной облачной ночью по качающейся лестнице на крышу, топаешь там по грохочущему железу, глядишь, задирая голову, на облака, за которыми на огромной высоте бродят бомбардировщики врага, и, когда начинается бомбардировка, делаешь все, что полагается в этом случае.

Раньше многие из нас считали себя нервными людьми. Мы могли нервничать от тесноты в трамвае, от неприятностей по службе, от ссоры с домашними. Иногда мы говорили о себе, покачивая головой: «Нервы, знаете, никуда...» И вдруг. Когда пришла настоящая опасность, выяснилось, что у всех нас достаточно крепкие нервы. Когда начинают на все голоса завывать сирены, мы остаемся на месте и продолжаем работу, пока нам не скажут, что настала необходимость идти в убежище. Стараясь измотать нас, враг налетает утром, днем, ночью, мы не знаем, где застанет нас тревога, в какой час завоет сирена. Но, когда голос ее извещает нас об опасности, мы встречаем ее как должно — спокойно и храбро.

Иногда утром, идя по мирной, залитой солнцем улице, мы слышим отдаленную артиллерийскую стрельбу. Потом она как будто приближается к нам. Среди нас не так уж много великих знатоков артиллерии, которые могут точно разобраться, на каком расстоянии от нас стреляют зенитки и чем, собственно, вызвана эта стрельба. Но сигнала тревоги нет, и мы продолжаем идти спокойно. Очевидно, те, кто защищает нас, знают, что нашей жизни сейчас ничто не грозит. И мы, мирные, штатские жители Москвы, так называемые «нервные горожане», не торопясь, идем по улице, поглядывая на облачка, за которыми хлопают далекие разрывы зениток. Затем мы видим, как, «прочесывая» небо, быстро и спокойно проходят наши истребители. И мы снова думаем: те, кто защищает нас, знают, что нашей жизни сейчас ничто не грозит.

Действительно, мы многому научились за этот месяц войны. Каждый узнал сейчас самому себе цену. Мы проверили себя в пору большой опасности. Это — великая проверка.

В. СОКОЛОВ, поэт

НАЧАЛО

Четвертый класс мы кончили в предгрозье.

Но мы о том не думали в тот год,

И детских санок легкие полозья 

Неслись навстречу буре без забот.

Ты помнишь? Возле краснозвездных башен —

Ты помнишь? — в Александровском саду 

Летели дни на санках и на лыжах,

И Кремль от детства отводил беду.

Но все тревожней были передачи.

Все шире круг забот МПВО.

Горел Париж. И так или иначе 

На нас ложились отсветы его.

Я помню день, забросил сразу 

Я все свои обычные дела.

В тот вечер мама два противогаза, 

Себе и мне, с работы принесла.

Я и не понял: для чего, откуда,

Но, на игру сзывая ребятню,

Таскал с собой резиновое чудо 

И примерял по десять раз на дню.

Откуда-то их был десяток добыт.

И вот, пока сражение текло,

Любой из нас, растягивая хобот, 

Глазел на мир сквозь потное стекло.

А на спину поваленные стулья 

Строчили беспощадно по врагу,

И в светлых комнатах шальная пуля 

Подстерегала на любом шагу.

И падал навзничь Петька или Сашка 

Не на ковры, навстречу синяку,–

С бумажною звездою на фуражке 

И с сумкою зеленой на боку.

Но, в коридоре становясь под знамя, 

Мы верим ложной гибели сполна 

И не догадываемся, что с нами 

Играет настоящая война!

А уж случалось — свет надолго гаснул 

Вслед за тревожно стонущим свистком, 

А уж в парадные не понапрасну 

Затаскивали ящики с песком.

И часовой на западной границе 

Все зорче вглядывался в темноту.

А там росли опасные зарницы,

Стальные птицы брали высоту.

Там на дома неслись фугасок гроздья.

На океанах шли суда ко дну.

Четвертый класс мы кончили в предгрозье.

Из пятого мы перешли в войну.

Двенадцать лет — огромный, взрослый возраст. 

Но разве нежным мамам объяснишь.

Что наше место там, где крики «воздух!»

И ширь ничем не защищенных крыш.

И мы тайком (туда, где зажигалки),

Оставив женщинам подвальную тоску, 

Вслепую лезем, стукаясь о балки,

По теплому чердачному песку.

А там, пылая в треугольной раме.

Гремит московский наш июль,

Зажженный заревом, прожекторами, 

Пунктирами трассирующих пуль.

Мы замерли. И ноги вдруг, как вата,

Но, несмотря на то, что бел как мел,

Наш командир сказал: — За мной, ребята! – 

И по железу первый загремел.

Навстречу две дежурных комсомолки 

Уже спешили, нас назад гоня.

И, как сосульки, падали осколки,

И рос напор зенитного огня.

Чердак опять. 

А бой ревет над крышей, 

Несовершенным подвигом маня.

И вдруг внесли его, плащом укрывши,

Как, может быть, внесли бы и меня.

Он так лежал, как в этой же рубашке 

Лежал однажды на своем веку,

С бумажною звездою на фуражке 

И сумкою зеленой на боку.

Он так лежал, как будто притворялся,

И мать бежала: — Петя, подымись! –

А он смолчал. Не встал. Не рассмеялся. 

Игра кончалась. Начиналась жизнь.

Так дни идут, как будто нет им краю.

Но этот первый воинский урок 

Я в сотый раз на память повторяю 

И настоящий трогаю курок!

В СОРОК ВТОРОМ

Во флигельке, объятом лютой стужей,

В сорок втором, чтобы согреть сестру,

Я бросил в печку братьев Гримм.

Железная печурка загудела.

Сидели мы, коленки обхватив,

Уставясь в жар, в распахнутую дверцу.

Там замки рушились, дома горели,

То великан, то карлик погибал...

Потом все стало только горсткой пепла.

А за окошком стылым вьюга крепла.

Как тень прохожий пробегал.

Теперь, когда об этом вспоминаю,

Когда так много лет и зим прошло.

Меня на миг, как будто сам сгораю,

Охватывает ужас и тепло.

С. ОБРАЗЦОВ, народный артист СССР

ВОЙНА

Габай. Это фамилия владельца знаменитой табачной фабрики. У него была дача в излучине Москвы-реки. Дача эта стала домом отдыха железнодорожников, но название у нее такое и осталось — «Габай».

Папа с мамой там часто отдыхали. День-два. В воскресенье 22 июня я поехал их навестить. Стоим перед дачей на площадке. Солнце. Синее небо, и вдруг по радио невероятное, непонятное слово — война. Началась война. Немцы сбросили бомбы на Киев. Неужели это может быть? Что-то надо делать.., А что? Война.

На следующий день в театре решили, что будем готовить специальную антифашистскую программу, чтобы выступать на призывных пунктах. Необходимо, чтобы мы были нужны. Солдаты нужны, инженеры нужны, врачи нужны — а мы с нашими куклами не нужны? Совсем не нужны? Так нельзя думать. Так нельзя жить.

Стали звонить сатирикам — Арго, Адуеву, разным. Стали встречаться, обсуждать, придумывать, начали срочно делать кукол. В общем, довольно интересного много придумали. «Сон Гитлера» (ему Наполеон приснился), смешную оперетту «Над крышами Берлина» в исполнении кошек, очень смешное заседание в рейхс-канцелярии, где выступают только собаки: бульдог — Муссолини, пудель — Петен, болонка — Тисо, беспородный черный пес — Хорти, а немецкая овчарка с усиками над верхней губой и клоком волос между глазами — Гитлер. Никто не говорит, все выразительно лают и подобострастно визжат. Гитлер делает доклад. Грозный, решительный, лающий.

Все бы хорошо, да грызет сомнение. А понадобится ли это? Не тешим ли себя, не успокаиваем ли свою совесть? Нужны ли мы? Нужны ли?...

ГОСПИТАЛЬ

Немцы идут лавиной. Они уже и в Минске, и в Смоленске, и в Вязьме. Госпитали заполнены ранеными. Составленный из номеров нашей антифашистской программы и из моих сольных номеров, идет концерт в госпитальном клубе. Раненые в серых халатах с голубыми отворотами, врачи, сестры, сиделки, санитары в белых халатах.

Если не входить в зал, а слышать реакцию зала из коридора, то покажется, что в зале абсолютно здоровые люди. Громкий, заразительный мужской молодой хохот, громкие аплодисменты.

А если войти в зал, то видны перевязанные головы, ампутированные ноги, а иногда и руки. У двоих по одной руке на каждого, но они азартно аплодируют, ударяя ладошкой одного о ладошку другого. Им весело, а смотреть на это страшно. Молодые, лет по двадцать.

А в коляске совсем мальчик. У него ни рук, ни ног, а он смотрит на то, как мой Тяпа сосет пустышку, и заливается смехом.

В палатах много таких, которые не могут прийти в клуб и которых нельзя привезти в коляске, но они слышат музыку, и смех, и аплодисменты и просят, чтобы мы пришли в палаты.

Ну как отказать? Да и врач говорит, что это нужно, что для многих это нужнее лекарства, что они и есть будут лучше, и спать крепче.

И мы идем по палатам и в каждой даем концерт под баян. В этот день у меня получилось одиннадцать выступлений.

В одной палате стонал раненый. Я спросил врача: «Может, в этой палате не надо?» Он сказал: «Наоборот, ему-то надо больше всего». А в другой палате были только двое. И они должны умереть. Они безнадежны, но врач очень просит меня не миновать эту палату. Непременно для них выступить. И я пою для них, и показываю кукол, и вижу их живые, веселые лица. Никогда ни до, ни после этого я не выступал для двоих, но никогда ни до, ни после этого я не ощущал себя до такой степени нужным.

НА КРЫШЕ С ЮТКЕВИЧЕМ

«Граждане, воздушная тревога. Граждане, воздушная тревога». Сирена. Долгая, воющая, наводящая ужас сирена.

Вечер. Мы с женой в нашей квартире на улице Немировича-Данченко. У нас в гостях актриса Театра Моссовета знаменитая Серафима Бирман.

«Граждане, воздушная тревога. Граждане, воздушная тревога». Мы знаем, что надо делать. Женщинам скорее идти в бомбоубежище в подвал Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко, а мне — бежать на крышу нашего дома.

Жена прощается и говорит, что она меня любит. Это на случай, если мы больше не встретимся. Женщины бегут по лестнице вниз, я наверх, на крышу. Там уже ждет меня кинорежиссер Сергей Юткевич. Ему ближе, он живет на последнем этаже.

Мы дежурные по крыше. В нашем распоряжении пожарный шланг, чтобы заливать огонь в случае пожара, и большие клещи, чтобы хватать ими зажигательные бомбы, если они попадут на нашу крышу.

По черному небу мечутся длинные лучи прожекторов. Ищут немецкие самолеты, и, как только найдут маленькую серебряную стрекозу и поведут ее, по небу летят к этой стрекозе пунктиры трассирующих пуль. Не долетают. Не долетают.

Дым, огонь, грохот взрыва. Сперва видно, потом слышно. Дым, огонь, взрыв. Взрывы, взрывы, мечущиеся огни пожаров. Дымы, как красные облака, ползут по небу...

Я москвич, родился в Москве, и каждый взрыв, каждый огненный столб регистрирует память. Это у Белорусского, это где-то на Красной Пресне, это на Каланчевке, а вот тот в Китай-городе.

Серебряные стрекозы выбросили парашюты с подвешенными к ним лампами, чтобы видно было, куда бросать бомбу. Качаются в небе и медленно опускаются светящиеся абажуры. На крышах соседних домов, как муравьи, бегают силуэты людей. Таких же дежурных, как мы с Юткевичем.

Посыпались на нашу крышу зажигалки. Хорошо, что есть вторые клещи. Хватаем горящие зажигалки и сбрасываем на улицу. Много. Не десять, не двадцать... Все сбросили.

Выкинь стрекоза эту сверкающую гроздь долей секунды позже, и попали бы зажигалки прямо на стоящие в нашем дворе грузовики со снарядами для зениток. Ничего бы не осталось от нашего дома, и не писал бы я сейчас то, что вы читаете.

Светлеет. Скоро утро. Кто они, эти летчики, бросающие на нас смерть? Неужели это те самые веселые белобрысые, добрые немецкие мальчишки, с которыми я играл на бульваре Шарлоттенбурга. Им тогда было пять, шесть, семь лет. Прошло с тех пор шестнадцать. Значит, это они.

Что же случилось? Откуда взялась эта уверенная, сознательная злоба?

Тогда по Фазаненштрассе промчался мотоциклист со свастикой на рукаве. Он все вскидывал и протягивал вперед руку. Никто не обращал на него внимания. Не было ответов на его фашистское приветствие. А вот как все обернулось. Неестественно. Непонятно.

Сирена «скорой помощи». Хватит ли у этой помощи автомобилей и врачей. Ведь сотни, а может, и тысячи убитых и раненых.

«Граждане, воздушная тревога миновала. Отбой. Граждане, воздушная тревога миновала. Отбой». Небо голубеет. Ползут по небу дымы, где розовые от пожаров, где черные. По мокрой лестнице мы с Юткевичем спускаемся в свои квартиры. Ему рядом. Он на восьмом этаже. Мне подальше. Я на третьем.

Звоню маме с папой на Бахметьевскую. Они живы. Дочка моя в Казахстане, вместе с эвакуированными туда семьями академиков. Сын в Ленинграде, курсант военно-морского инженерно-строительного училища. Значит, пока все живы, а война не может быть долгой. Ну месяц, ну полтора. Не больше.

Вернулась жена с Серафимой Германовной. Пьем кофе и молчим. Почему-то молчим. А в голове все та же сверлящая мысль. Кто же они, эти люди, бросавшие на Москву бомбы, убившие за эту ночь столько москвичей? И детей и взрослых, не сделавших им никакого зла? Кто они и как все это может быть?

ОСКОЛОК В КРЕСЛЕ

Поздним вечером 24 июля воздушная тревога застала нас с женой в театре. Сперва спустились в полуподвальный этаж, но на бомбоубежище это не похоже, а взрывы такие, будто совсем рядом. Так и есть, рядом. Посыпалась штукатурка с потолка, и зазвенели разбившиеся в фойе оконные стекла. Мы выскочили наружу, перебежали переулок и встали в подворотне, но там уж и вовсе страшно. И от чего она спасет, эта подворотня?

Схватившись за руки, чтобы не потеряться, побежали через площадь Маяковского в метро. Темнота. Под ногами то поваленные взрывами троллейбусные мачты, то перекрученные провода. Над головами пунктиры зенитных очередей, в небе качаются из стороны в сторону лучи прожекторов, ловят вражеские самолеты. Розовые дымы из-за крыш, небо все в горячем зареве, а под ногами черно,

Наконец добежали. Боимся, что дверь заперта. Нет, милиционер любезно нам ее отворяет и говорит: «Входите, входите, товарищи». Входим, спускаемся по неподвижному эскалатору. Внизу на рельсах, как птицы на проводах, сидят актеры Театра сатиры, смеются; «А, кукольники, добро пожаловать!..» Мне не до смеха. Они, наверное, давно здесь сидят и не знают, что там, наверху, творится, а я думаю: стоит наш театр или его уже нет? Садимся и мы на рельсы. Сидим и час, и два, и три. Наконец: «Граждане, опасность воздушного нападения миновала. Отбой».

Выходим на площадь. Светлое, хорошее утро. Дом против нашего театра (тот, в котором сейчас ресторан «София») дал трещину с крыши до фундамента, а у дверей театра лежит убитый человек.

Я зашел в театр. Балки потолка в зрительном зале треснули и прогнулись, а в спинке кресла в моем кабинете торчит осколок.

Осколок — это пустяки. А вот потолок не пустяки.

Играть в театре нельзя.

НА РЕЧНОМ ТРАМВАЕ

Театру дали маленький речной трамвай «Комсомолец». Чистый, красивый, похож на дачу. Дали вместе с капитаном и всей командой. Бессрочно. И все мы туда погрузились — актеры, музыканты, рабочие сцены. С женами, детьми, с домашним скарбом, подушками, одеялами, одеждой и со всеми декорациями наших спектаклей: «Волшебной лампы», «По щучьему веленью», «Ночи перед рождеством», «Волшебной калоши», антифашистской концертной программы... Как все влезло в это несчастное суденышко — одному богу известно. Я до сих пор не понимаю, как это получилось.

Отчалили от набережной около Киевского вокзала и поплыли вниз по течению неизвестно куда. Юридически — в гастроли по городам Волги, Камы, вплоть до Уфы.

Отчалили под вечер.

Проплыли километров десять, может, чуть больше — «Граждане, воздушная тревога! Граждане, воздушная тревога!». Пристали к берегу. Выскочили. Побежали по полю и залезли в какую-то не слишком глубокую канаву. Глупо и стыдно. Над Москвой видны взрывы, над Москвой зарево. Розовое облако. В Москве мама и папа, а я сижу в какой-то дурацкой канаве.

Вылезли из канавы. Плывем дальше. Укладываемся спать. Где кто может. Я на палубе. На небе звезды. Все больше и больше. По привычке разыскиваю Большую Медведицу, от нее вбок Полярную звезду. Вот она.

А в стороне Москвы все еще розовый отсвет пожаров. Я чувствую себя дезертиром, но не ехать-то не мог! Я же руководитель, а в театре играть нельзя. Нет, ехать надо было. Конечно, надо.

Утром нагнали огромную плоскую баржу с эвакуированными из Москвы детьми. Нас узнали. Попросили сыграть им спектакль. Мы обрадовались. Вытащили из трюма ширму, поставили на железном полу баржи и сыграли «Волшебную калошу».

Как дети радовались, это даже представить себе нельзя было. Многие из них знали наш театр. Они же москвичи. Да и те, кто в первый раз, все равно радовались. Они небось всю ночь слезы лили. Ведь впервые в жизни и без мам, и без пап, и неизвестно на сколько времени... Слава богу, что не догадываются, что без пап-то многие уже навсегда.

Как они нас благодарили, так хлопали, так прощались с нами!..

Хорошо, что и здесь мы оказались нужны. Очень нужны.

Действительно, очень нужны.

НЕ УБИВАЙТЕ ДЕТЕЙ

У меня есть изданный в Германии фотоальбом разбитого Дрездена. Называется он «Камера клагтан» — »Камера обвиняет». Без боли смотреть его невозможно.

Кого и в чем обвиняет камера? Тех, кто разбомбил Дрезден в самом конце войны, когда в этом не было никакой стратегической необходимости. До сих пор непонятно, зачем это сделала англо-американская авиация.

Я приехал в Дрезден в пятьдесят первом году. Жизнь была только на окраинах. Центр в руинах. Мы с женой завтракаем в маленьком кафе и разговариваем с двумя старыми дрезденцами — мужем и женой. Прошло уже больше пяти лез с той страшной ночи, а они, рассказывая о ней, плачут навзрыд.

Повели нас к большой витрине. Там за стеклом лежат, сидят, стоят детские куклы-игрушки. И тряпичные самодельные, и с фарфоровыми головками, и совсем новые в шелковых платьях и бантах. И совсем старенькие, с порванными платьицами и следами копоти и дыма.

А над витриной надпись: «Мы хотим, чтобы нами играли. Сделайте так, чтобы не убивали детей».

Этих кукол взяли из бомбоубежища сгоревшего рухнувшего дома. Их маленькие хозяйки, живые немецкие девочки, задохнулись от дыма, а куклы задохнуться не могут, вот они и остались жить неживыми.

М. ГАБОВИЧ, народный артист РСФСР, лауреат Государственной премии СССР,

Я. РОЖИН, директор Театра имени Евг. Вахтангова в годы войны,

И. ТУМАНОВ, народный артист СССР

МУЗЫ НЕ МОЛЧАЛИ

Вопреки известному изречению «Когда гремят пушки — музы молчат» театральные работники Москвы, как и все деятели советского искусства, добросовестно несли службу. В фондах радио сохранились записи воспоминаний трех руководителей творческих коллективов Москвы военных лет.

И. М. Туманова война застала на посту директора и художественного руководителя Музыкального театра имени К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко. По просьбе коллектива театр был оставлен в столице для обслуживания воинских частей и населения. 19 октября 1941 года театр открывал сезон опереттой Р. Планкета «Корневильские колокола». И. М. Туманов вспоминает: — Спектакль начался в час дня. Это было самое спокойное время суток, когда наступала передышка от воздушных налетов вражеской авиации. Однако в этот день в два часа дня прозвучал знакомый голос диктора, а затем завыла сирена воздушной тревоги. Зал театра заполнен до отказа. Среди зрителей режиссеры, актеры, художники, композиторы, писатели, бывшие в ту пору в Москве, много воинов, пришедших на спектакль с винтовками в руках. И вот эту особую, неповторимую атмосферу мне нужно было разрушить. Надо было выйти на сцену и сообщить зрителям, что в городе объявлена воздушная тревога, что следует всем пройти в ближайшее метро для укрытия. Это была одна из моих новых обязанностей режиссера и директора театра.

Я хорошо знал, что должен делать наш персонал в час воздушной тревоги. В театре проводились занятия и тренировки объединенной команды МПВО, в которую входили многочисленные и самые разнообразные звенья. Могу утверждать, что действия этой команды были хорошо организованы ее начальником, артистом хора И. Ошаниным. По сигналу воздушной тревоги все звенья охраны порядка занимали свои посты у входа в зрительный зал, чтобы предотвратить возможную панику. Народные и заслуженные артисты становились у вешалок для быстрой эвакуации зрителей из театра. Те, кто входил в формирования МПВО, направлялись на свои посты. Мы были готовы к любым случайностям, но как поведут себя сейчас зрители?

Театр им. Евг. Вахтангова

Можно понять, с каким волнением шел я на сцену, где спектакль был в разгаре и игралась народная сцена на площади Корневиля. Я буквально вонзился в бурлящий людской поток и первое, что увидел,— испуганные лица актеров. Но я сам был взволнован и бледен как полотно. Громко и отчетливо произнося каждое слово, я сообщил зрителям о воздушном налете. Каково же было мое удивление: эти слова не произвели на них никакого впечатления. Впрочем, неверно, впечатление было, но совершенно противоположное тому, к какому мы себя готовили. Зрители не пожелали даже встать с мест. Из разных концов зала раздавались голоса: «Продолжайте», «Не испугают». Была минута, когда я заколебался: а действительно, нужно ли прерывать спектакль? И мне пришлось потратить немало сил, прежде чем удалось убедить зрителей покинуть зал. Они согласились уйти в укрытия лишь после того, как мы пообещали доиграть оперетту на другой день — и начать с того места, на котором прервалось действие.

С тех пор доигрывание спектаклей, прерванных воздушной тревогой, стало традицией, и, к сожалению, нам довольно часто приходилось следовать ей. Между прочим, оперу «Евгений Онегин» мы переносили четыре раза, прерывая ее на одном и том же месте. Каждый раз после реплики «Вот так сюрприз, никак не ожидали» звучало объявление о начале воздушной тревоги, и спектакль переносился на следующий день. Сейчас, вспоминая это, невольно улыбаешься, а тоща было не до смеха.

Москва того времени была удивительно строгой, подтянутой, суровой. Однажды я шел по ее улицам ночью, когда была объявлена воздушная тревога. Было еще тихо, на улицах темно и пустынно, словно в городе и нет никого. Вдруг в ночной тишине отчетливо раздался цокот копыт — это приближался конный патруль, и вскоре прозвучал строгий голос: «Ваши документы». Показываю свой ночной пропуск и иду дальше. Постепенно глаза привыкают к темноте, и начинаю различать женщин, стоящих наготове на своих постах. Все это создавало атмосферу уверенности в надежности мер, принятых к защите столицы, и наполняло душу гордостью от сознания, что и ты один из многих, кто защищает Москву.

В те суровые дни октября 1941 года наш музыкальный театр был единственным театром, регулярно открывавшим свои двери для зрителей. Он жил полнокровной жизнью, работал в режиме фронтового театра. С чувством гордости за своих друзей актеров, которые тоже считали себя мобилизованными в ряды защитников столицы, вспоминаю я то незабываемое время, время испытаний и надежд.

Директор Театра имени Евг. Вахтангова в годы Великой Отечественной войны Я. М. Рожин вспоминает:

— 22 июня 1941 года. Воскресенье. 12 часов дня. Словами: «Война, панове, кажется парадом» — на сцене Театра имени Евг. Вахтангова начался спектакль «Фельдмаршал Кутузов». Внезапно в тишине зрительного зала раздался резкий голос: «Полковника Астахова просят выйти в фойе». На какой-то миг на сцене возникло замешательство, потом снова все пошло своим чередом. Но тут же вызвали кого-то еще и еще... Совершенно сбитый с толку, я выбежал в фойе. По бледному лицу стоявшей у входа в партер билетерши я понял, что случилось что-то недоброе. «Война началась,—чуть слышно прошептала она,— фашисты напали на нас».

Когда я вернулся за кулисы, все уже знали о начавшейся войне. Приходили и уходили актеры, никто ни о чем не говорил. Только, помню, кто-то спросил: «Что будем теперь делать?» — «Играть. Хорошо играть»,— ответил парторг Василий Васильевич Куза, артист и режиссер театра. Необыкновенно хорошо играли в тот день наши актеры. Патриотический спектакль об Отечественной войне 1812 года, озаренной пожаром только что начавшейся войны, звучал с поразительной силой. Непоколебимая вера Кутузова в богатырские силы русского народа, русского солдата, пламенные призывы Багратиона отдать жизнь, но Родины и чести не отдавать никому — все это было прямым ответом злобному врагу, вероломно напавшему на нашу землю.

В тот же день собрались коммунисты театра. Обсуждался один вопрос: театр и война.

Каждый последующий день вносил немало нового в жизнь коллектива. Уехали на строительство оборонительных сооружений студенты театрального училища имени Б. В. Щукина и значительная часть молодых актеров. Уходили в народное ополчение добровольцы. Но искусство продолжало жить.

Шла напряженная творческая работа. Ставились спектакли на основной сцене, актеры выезжали с концертами в воинские части. С Дальнего Востока вернулась наша военно-шефская бригада, обслуживавшая на Сахалине воинов-пограничников. Впоследствии именно она стала ядром фронтового Театра имени Евг. Вахтангова.

Дни проходили в предельном напряжении. Чтобы механизм театра не разладился, не нарушилось взаимодействие всех его звеньев, сохранился четкий трудовой ритм, нужны были волевые люди.

Вахтанговский коллектив всегда был славен такими людьми. Являясь членами художественного совета, они отлично помогали Рубену Николаевичу Симонову, стоявшему во главе театра. Среди этих умелых организаторов выделялся Василий Васильевич Куза. Как секретарь партийной организации театра, он одновременно был политруком группы самозащиты, которую возглавлял я, будучи в ту пору директором театра. Постепенно все мы перешли на казарменное положение. Сначала появилась койка в бухгалтерии, где поселился драматург Борис Войтехов. Он вместе с режиссером Н.П. Охлопковым работал над новым спектаклем. Положение на фронте становилось все более трудным, и нас все чаще и чаще стали беспокоить воздушные тревоги. Было введено круглосуточное дежурство. Теперь наши заботы сосредоточились на подготовке группы самозащиты, в которую были включены почти все работники театра. Мужчины входили в состав звена охраны, а женщины — в санитарное звено. Своим чередом шли спектакли, концерты, репетиции, а после них актеры и другие работники театра постигали секреты борьбы с зажигательными бомбами, последствиями налетов вражеской авиации, учились оказывать помощь пострадавшим, обслуживать бомбоубежище.

В ночь на 22 июля вместе со всеми москвичами получила боевое крещение и наша группа самозащиты. Тогда несколько «зажигалок», пробив крышу театра, упали на чердак. С ними справились быстро. Труднее было обезвредить зажигательные бомбы, попавшие в крышу над сценой. Ее сложное акустическое устройство — слой железа, дерева, шлаковой ваты, потом опять дерева и железа — оказалось настолько прочным, что бомбы не смогли пробить крышу и застряли в ней, воспламенив шлаковую вату. Напряженная борьба с огнем шла всю ночь. На рассвете приезжал председатель Комитета по делам искусств М. Б. Храпченко. Он стал очевидцем того, как самоотверженно вахтанговцы отстаивали здание театра от огня. Днем, когда волнения были уже позади, меня с парторгом пригласили в Комитет по делам искусств. Здесь мы услышали самую высокую оценку действиям наших товарищей. Нам рекомендовали еще больше усилить охрану, принять меры для обеспечения безопасности людей, в том числе от осколков зенитных снарядов.

По дороге в театр Куза придумал оригинальную экипировку для бойцов группы самозащиты: немецкого образца сапоги из нового спектакля, летные комбинезоны из другой пьесы и железные каски французских солдат из пьесы «Интервенция». Наступивший вечер во многом походил на вчерашний. Около десяти часов прозвучал сигнал воздушной тревоги, и за окном послышались шаги спешивших в убежище людей. Дежурные заняли свои посты. Но теперь все они были одеты по «форме» — сапоги, комбинезоны, каски.

В ночь с 23 на 24 июля, обойдя посты, я спустился во двор. Встретившийся мне комендант сказал: «А в небе кто-то еще летает...» Прислушались. С большой высоты доносился едва различимый гул самолета. В вестибюле здания мы с комендантом разошлись по своим местам. Вдруг буквально за моей спиной раздался глухой взрыв. Свет погас, в нос ударил едкий запах взрывчатки, в глаза и рот полезла сухая пыль. Было слышно, как где-то на улице кричит женщина: «Помогите!» Я выскочил на крик и не поверил своим глазам: стена здания была разрушена, и прямо из вестибюля был виден дом, стоявший на углу Арбата и улицы Вахтангова. Там в помещении магазина начинался пожар.

Во время налета фугасная бомба попала в наш театр. Часть вестибюля, красное фойе и часть зрительного зала были разрушены. Та сторона здания, где размещалась группа самозащиты и находилась комната драматурга Войтехова, лежала в развалинах. В эту ночь здесь был весь актив театра, все коммунисты. Всего несколько минут назад я беседовал с ними... Дверь одной из уцелевших комнат была вырвана, внутри горел свет, на столике стоял телефон, покрытый слоем пыли.

Очевидцы потом вспоминали, что, когда наступило затишье, дежурившие поблизости люди стали собираться в вестибюле, а затем вышли на улицу, на свежий воздух. Стояли под козырьком главного входа, смеялись, шутили. Здесь был и Куза. Вновь загрохотали зенитки и заметались по небу световые лучи прожекторов. «Назад. В бомбоубежище!»—крикнул Куза и стал буквально заталкивать всех в дверь. Сам побежал последним. В вестибюле на мгновение остановился, желая убедиться, что никто не остался на улице. И тут взрывная волна ударила его об одну из колонн...

В те суровые дни не устраивали торжественных похорон. Скромно мы проводили в последний путь своего верного товарища, стойкою коммуниста. Имя заслуженного артиста РСФСР, политрука формирования МПВО Василия Васильевича Куза навечно записано на мраморе мемориальной доски, которая установлена в главном фойе заново отстроенного театра. Оно там стоит в ряду имен 36 вахтанговцев — тех, кто погиб, защищая Родину в годы Великой Отечественной войны.

К началу нового театрального сезона коллектив Государственного академического Большого театра Союза ССР был эвакуирован из Москвы на восток.

У артистов, оставшихся в силу ряда причин в столице, возникла идея о спектаклях на сцене его филиала. Народный артист РСФСР, лауреат Государственной премии СССР М. М. Габович, в то время один из ведущих солистов балета Большого театра, вспоминает:

— 14 октября 1941 года было печальной датой в истории Большого театра. В этот день он эвакуировался в Куйбышев. Я был тогда политруком роты, входившей в истребительный батальон Свердловского района. В народное ополчение вступил добровольно. Батальон наш стоял под Москвой, и в этот день я пришел проститься с друзьями, с которыми 17 лет работал вместе.

Из артистов в Москве остались лишь те, кто не мог выехать по состоянию здоровья, семейным и другим обстоятельствам. Наш любимый дом — Большой театр — был закрыт. Кроме аварийной и пожарной команд, там не было никого, а в пустовавшем помещении его филиала часто собирались оставшиеся в Москве работники театра. В те дни группа артистов и обратилась в правительство с просьбой о возобновлении спектаклей на сцене филиала. Вопрос этот обсуждался, и было принято решение открыть филиал Большого театра.

В конце октября 1941 года мне было предложено выступить по радио. Я должен был сообщить о возобновлении спектаклей в филиале Большого театра. Готовясь к выступлению, очень волновался, так как понимал все значение этого сообщения. Оно, бесспорно, привлечет внимание и наших друзей, и наших врагов.

Я был назначен директором и художественным руководителем филиала Большого театра. Наша творческая деятельность началась с общего собрания. Забот было много. Работу затрудняли частые налеты вражеской авиации, ранний комендантский час, регулярные дежурства. И тем не менее я не помню такой товарищеской сплоченности, как в тот период деятельности нашего филиала. Это относилось как к артистам, так и к обслуживающему персоналу. Всех объединяло чувство личной ответственности перед Родиной. На первых порах возникло немало организационных трудностей с укомплектованием творческого коллектива, с подбором декораций и костюмов, но общими усилиями все преодолевалось. Кстати, о декорациях. Выехав как-то в «ангары» (складское помещение для хранения декораций), я увидел, что декорации балета В. П. Соловьева-Седого «Тарас Бульба», поставленного накануне войны, вмонтированы в уличные баррикады и являются их составной частью.

Открытие нашего филиала состоялось 19 ноября 1941 года. Мы дали большой концерт, который начался в два часа дня. Позднее было нельзя — мешали воздушные тревоги. По мере отступления в декабре вражеских войск занавес стал открываться все позже, приближаясь к привычному вечернему времени.

22 ноября шла опера «Евгений Онегин», на следующий день — балет «Тщетная предосторожность».

Первый концерт — открытие 19 ноября — сопровождался большим успехом... и тремя воздушными тревогами. По инструкции после сигнала воздушной тревоги мы должны были прекратить спектакль или репетиции и предложить зрителям покинуть зал. В филиале Большого театра не было бомбоубежища, поэтому публике предлагалось укрыться в метро на станции «Площадь Свердлова». Помню такой случаи. Шла опера «Евгений Онегин». Рядом со мной в ложе дирекции сидел командующий Московской зоной ПВО генерал-майор М. С. Громадин. На сцене Ленский — Сергей Лемешев—только что пропел: «Что день грядущий мне готовит...» И в этот момент сообщили, что в городе объявлена воздушная тревога. Я наклоняюсь к командующему и говорю ему об этом. Он отвечает: «Подождите». Выходит в аванложу, набирает номер телефона. Задает вопрос: «Сколько? Каким курсом летят? Какие квадраты?» Выслушав ответы и немного подождав, говорит: «Продолжайте спектакль». После бала в доме Гремина снова объявлена воздушная тревога. Опять командующий идет к телефону, но, возвратившись, теперь уже говорит: «Прекращайте спектакль! Ситуация опасная». Так жила и боролась в те суровые дни Москва

А. ТОЛСТОЙ, писатель

НЕСКОЛЬКО ПОПРАВОК К РЕЛЯЦИЯМ ГЕББЕЛЬСА

Шесть ночей сотни бомбардировщиков Гитлера пытались налетать на Москву. Они мчались волнами со всех сторон, намереваясь обрушить огромный груз бомб на Кремль для того, чтобы Геббельс шумно захлопал в ладоши: «Слушайте, слушайте, Кремль стерт с лица земли, население в панике бежит из разрушенного, пылающего города».

Теоретически несколько сот бомбардировщиков, приблизившись ночью на большой высоте, должны были сделать свое черное дело, тем более что их вели пилоты с железными крестами и особенными бронзовыми и серебряными орденами, которыми Гитлер награждает за зверские налеты.

Это были опытные нибелунги, любители взлетающих на воздух городских кварталов и добрых пожаров с заживо сгорающими людьми.

Как и надо было ожидать, после налетов на Москву Геббельс радостно, подобно ребенку при виде красивых бабочек, захлопал в ладоши и сообщил миру все вышесказанное.

После бомбардировок я объездил Москву и установил, что: Кремль, с церквами — хорошего древнего стиля, с высокими зубчатыми стенами и островерхими башнями, столько веков сторожившими Русскую землю, и чудом архитектурного искусства псковских мастеров — Василием Блаженным,— как стоял, так и стоит, поглядывая на июльские облака, где грозными шершнями гудят наши истребители.

Улицы Москвы полны народа, спешащего по своим делам или занятого устройством обороны. Кое-где на площадях заделывают воронки, убирают разбитые стекла, заколачивают окна, у киосков толпятся люди, дожидаясь стакана фруктовой воды, проезжают автомобили с пожарными в стальных шлемах. На бульварных скамейках—-старички с газетами. На крышах — босоногие стриженые мальчики, наблюдающие за небом.

Вот два огромных дома, на их крыши свалился фашистский бомбардировщик, сбитый высоко в небе прямым попаданием зенитного снаряда. Он угодил ему в брюхо, — куски самолета и нибелунгов рухнули на крыши в вихре черного дыма.

Далеко от центра города разрушены здания детской больницы и клиники. На площади перед ними много воронок. Фашисты кружились над детской больницей, пока не провалили ей крышу. Разрушено большое здание школы, к счастью, дети оттуда были заранее вывезены. Сгорели деревянные фанерные лавки колхозного рынка. Кое-где видны полуобгорелые деревянные домишки старой Москвы, предназначенные на слом. От прямого попадания бомбы обрушилось крыло драматического театра.

Разрушений, в общем, так немного, что начинаешь не верить глазам, объезжая улицы огромной Москвы... Позвольте, позвольте. Геббельс сообщил, что вдребезги разбита Центральная электрическая станция. Подъезжаю, но она стоит там же, где и стояла, даже стекла не разбиты в окнах. По своим маршрутам ходят трамваи и троллейбусы. Город живет обычной напряженной, шумной жизнью.

Как же случилось, что несколько эшелонов прославленных бомбардировщиков, истратив столько драгоценного горючего, потеряв шестьдесят девять очень дорогостоящих машин и отправив из двухсот двадцати восьми летчиков с железными крестами одну часть в Валгаллу, другую — в лагерь для военнопленных, не смогли поразит^ мир неслыханным злодейством? Чему же их учил Гитлер? Я был в эти ночи недалеко под Москвой, и вот мои кое-какие наблюдения.

Несомненно, Гитлер сильно удручен и даже, наверно, взбешен своими чрезмерными потерями на фронте, неудавшимся планом широко разрекламированного «блицкрига» и крайним неудобством не предусмотренной им партизанской войны у себя в тылу. Ему немедленно нужно было эффектное дело.

Оно началось так. В сумерках, в стороне, противоположной оранжевому свету вечерней зари, по облакам забегали мягкие нежные зайчики, замахали, как рычаги, синеватые прожекторные лучи, послышался тяжелый, захлебывающийся, как у астматиков, гул фашистских бомбардировщиков. Сотни лучей сверкали по всему небу. На земле вспыхнули молнии зениток, с шуршанием понеслись снаряды и начали рваться ослепительными вспышками и зигзагами огня — справа, слева, выше, ниже алюминиевой игрушки.

Он летел на большой высоте. Скрещенные лучи и разрывы зениток передали его следующей группе лучей и зенитных снарядов. Из лесов, отмечая его в черном небе, точно в мультипликации, побежали красные пунктиры. Он исчез из моих глаз.

Между облаками гудели новые и новые бомбардировщики. Их ловили то здесь, то дальше по пути к Москве. Тяжелые пулеметы короткими очередями простукивали небесную твердь. В стороне Москвы кипел зенитный огонь; его можно было сравнить только с кипением, с бешеной пляской. Вот повисли в воздухе три осветительные ракеты — мрачно-желтоватые огни. Сквозь грохот орудий и гул самолетов долетели взрывы бомб, громовые удары.

Вот снова поймали одного в лучи — он летит над заречной равниной. Вокруг разрывы, навстречу ему из-за лесов перекрестный стук пулеметов. Нервы нибелунга не выдерживают, он ярко освещен, он поворачивает обратно, зенитки смолкают, и через секунду из темноты — грозное пение истребителя, и над фашистской машиной проходит огненный пунктир, вторая нить протянулась под самым его животом, и сейчас же третья огненная строчка прошивает его... На его головной части вспыхивает несколько ослепительных точек, и нибелунг рушится вниз...

Вот, накренясь, блеснув крыльями, поворачивает обратно другой, он в венце вспыхивающих огней. Зигзаг двойного разрыва проносится у него над головой, и новый зигзаг у самого хвоста. Самолет задирает нос, будто моля о пощаде, но кого: звезды или наших зенитчиков? — и падает. Звезда лучей сейчас же гаснет.

Вот совсем близко над лесом шипящий свист, еще один бомбардировщик с подбитым мотором круто планирует к земле. Тотчас за черными соснами разливается ослепительно молочное зарево горящего бензина. Тишина. И через две минуты — снова захлебывающийся гул. Закачались голубые рычаги лучей. Летят гуськом красные ракеты, и все небо в зените трещит и блещет, как будто сами звезды посыпались спасать удрученную землю...

Гул разрывов в стороне дымно-кровавой тучи над Москвой потрясает мое воображение — я представляю, что взлетают на воздух целые кварталы. Но нет! Фашистские бомбардировщики натыкаются под самой Москвой на такой ад зенитного огня, что сбрасывают бомбы как попало, близ города, на пустыри, лишь одиночкам удается прорваться, остальные уходят, и на пути их настигают наши истребители.

Нибелунги дорого платят за свое развлечение. Сумасшедшим нельзя давать в руки бритву. Гитлер воспитал германскую молодежь на заповеди: «Кто в этом мире вечной борьбы не хочет участвовать в драке, тот не заслуживает права на жизнь». Из немецкого ума и сердца с отроческого возраста насильно изымается все, что было накоплено человечеством за тысячелетия. Немец должен вернуться в первобытную пещеру и знать только одно: твое неандертальское племя должно истребить вокруг все живое, чтобы спокойно высасывать мозг из берцовых костей животных, четвероногих и двуногих.

Это могло быть детской сказкой, если бы не стало суровой действительностью,— сведя с ума и озверев германскую молодежь, Гитлер дал ей в руки опасное оружие.

Так что же, безумному неандертальскому человеку стать хозяином этого мира?! Нет! Восторжествует наш мудрый, добрый трудолюбивый человек с сердцем покойным и светлым, всегда готовым к борьбе, любви и мирному счастью.

Б. ГАЛИЧ, писатель

СТОЛИЧНЫЙ ДЕНЬ

Окно еще задраено непроницаемой шторой и утро лишь слабо просачивается сквозь штору в тот час, когда Москва слушает вести с фронта.

— Передаем сообщение Советского информбюро...

С этими словами просыпаются тысячи москвичей. Затаив дыхание, мы жадно воспринимаем каждое слово, и сердце наше начинает биться в такт эпохе, в такт грозовому пульсу наших военных будней.

Скорей! День занялся. Новый день смертельной схватки с фашизмом. Напружинь мускулы, напряги волю, собери все свои духовные и физические силы. Они пригодятся тебе сегодня, они нужны твоей стране, твоему народу, тебе самому.

Москва уже не спит. В пасмурном утре проносятся потоки автомобилей, звенят трамваи, и перестук скользящего ролика троллейбуса доносится с ближайшего перекрестка. Столица проснулась, она начала новый трудовой военный день.

Прошла еще одна ночь, бдительно охраняемая, недоступная для воздушных пиратов. Город выступает из черного мрака, приобретает очертания, краски, жизнь. Дворники в белых фартуках привычно вытягивают на улицу длинные резиновые шланги. Из орудия противопожарной обороны они снова превращаются в мирные души, из которых окатывают прихорашивающиеся улицы. Как год, как пять лет назад, столица принимает утренний туалет.

Город не изменяет своим привычкам. Он живет. Обычнейшая сумятица царит в эти часы на многочисленных рынках столицы. Пышная колхозная осень заполнила лотки, палатки и павильоны. Сочные помидоры, свежие огурцы, молодой картофель с розовой просвечивающейся кожицей, мельхиоровые кочаны капусты и плотные, словно отлакированные кабачки — овощной ряд заполнен нынешним изобилием. С привычным уханьем опускаются топоры на мясные туши, звенят гири о чаши весов, немолчный гомон стоит над рядами, и только сумки противогазов, мелькающие в толпе, напоминают о суровом августе 1941 года.

Неповторим этот сегодняшний облик столицы: сочетание обыденнейших, повседневных дел с высоким пафосом Отечественной войны.

В центре города навстречу попадается колонна марширующих людей в штатских костюмах, но с винтовками на плечах. Пожилой мужчина в фуражке защитного цвета командует с уверенностью бывалого фронтовика. Колонна останавливается у высокого здания с большими зеркальными окнами, почти до самого верха заложенными мешочками с песком.

— Вольно! Разойтись!

И рядовые бойцы расходятся по этажам, заполняя кабинеты, чертежные комнаты и архитектурные мастерские.

Жизнь вошла в свой новый распорядок, более сложный, более напряженный. Свежему человеку и не понять с первого взгляда, что это город-воин, город, отражающий воздушные атаки врага, город — столица обороняющегося государства.

Проходишь по улицам. Редкие-редкие следы бомбардировок. Неделю назад здесь упала фугасная бомба, слепо, бессмысленно сброшенная удирающим фашистским мерзавцем. А сейчас стена уже восстановлена, окна вставлены и на подоконнике вновь появились цветы. Видимо, жильцы водворились в этом тихом арбатском особняке.

Рваная зияющая рана Театра имени Вахтангова быстро затягивается свежей кирпичной кладкой. Вчера она достигла уровня третьего этажа. И театр, играющий сейчас в филиале Художественного, уже готовится к возвращению домой.

И всюду, куда ни заглянешь, идет жизнь. Ее напряженный пульс ощущаешь не только у пылающих горнов и гудящих станков.

В тихих и строгих книгохранилищах Ленинской библиотеки вчера, как и всегда, шла разборка объемистой ежедневной корреспонденции. 3200 газет, 296 журналов, 639 новых книг прибыли в адрес библиотеки за один день Штемпели Лондона, Вашингтона, Нью-Йорка, Кливленда, Токио проставлены на их бандеролях. Посетители — студенты, научные деятели, литераторы работали вчера в читальном зале этой библиотеки, и тишина окутывала зал, как в самые мирные дни довоенного времени.

По соседству, в университете имени Ломоносова, в кабинете у ректора тов. Бутягина в эти часы проходили совещания профессуры, предшествующие началу нового учебного года, 648 студентов приняты нынче на первый курс. Завтра вместе со своими старшими товарищами они заполнят аудитории всех семи факультетов старейшего учебного заведения столицы. Академик Колмогоров, профессора Александров, Петровский, Степанов сообщили о некоторых изменениях в программах механико-математического факультета, и суровое дуновение войны сразу ворвалось в спокойную, казалось бы, беседу ученых.

В Первом медицинском институте нам довелось вчера присутствовать на практических занятиях студентов четвертого курса, учившихся обезвреживать пищевые продукты, зараженные отравляющими веществами. В соседней хирургической клинике студентка Галя Оржевская впервые самостоятельно ассистировала при сложной операции.

Когда операция была закончена и молодая ассистентка заслужила похвалу, она спросила взволнованно и пылко:

— Значит, в декабре я смогу уже ехать на фронт. Правда?

За окнами клиники тихо качали ветвями столетние деревья. Обычной жизнью жил огромный город. А высоко в небе успокаивающе гудел патрульный самолет.

С. ЩИПАЧЕВ, поэт

МОСКВА ЗАТЕМНЕННАЯ

В настороженном городе темно, 

Прохожего патруль окликнет строго.

И светом не блеснет окно,-

Кругом слепые бельма окон.

Ну что ж, пускай Москва затемнена, 

Пускай огни зажжем еще не скоро,-

И затемненная, она 

На свете самый светлый город.

Н. СТАРШИНОВ, поэт

ПРОЖЕКТОР БЛУЖДАЛ ВО МРАКЕ

...Поспать бы еще немного...

Но слышали москвичи:

Звучала в ночи тревога,

Зенитки били в ночи.

И нас ослепляли вспышки...

И, на подъем легки.

Московских дворов мальчишки Лезли на чердаки.

Прожектор блуждал во мраке,

Обшаривая небосвод.

Пикировал на бараки Вражеский самолет.

И если его в потемках Ловили прожектора,

От нашенских криков громких Воздух дрожал — »Ура!»

Он падал и за собою Протягивал дымный след...

И нечего ждать отбоя,

Пока не придет рассвет.

Е. ВОРОБЬЕВ, писатель

ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ ГОДОВЩИНА

В канун Октябрьской годовщины в Москве несколько раз объявляли воздушную тревогу. Самолеты противника 6 ноября настойчиво прорывались к городу. Те, кто замыслил злодейский план «Тайфун», хотели во что бы то ни стало сорвать советский праздник, деморализовать и терроризировать Москву. Около пяти часов вечера на город устреми-лось 250 самолетов. Зенитчики и истребители мужественно отражали попытки врага хозяйничать в московском небе. В этот день налетчики натолкнулись на плотную завесу зенитного огня. На подступах к городу было сбито 34 самолета. В сумерки и вечером лучи прожекторов голубыми мечами рассекали пасмурное небо. Они ослепляли вражеских летчиков, указывали цели воздушным часовым столицы.

В.П.Пронин и писатель Е.З.Воробьев (слева) на станции метро «Маяковская» 6 ноября 1984 г.

Фото Г. Корабельникова

Весь день на станции метро «Маяковская» готовились к заседанию Моссовета в честь 24-й годовщины Октябрьской революции. Несколько военных корреспондентов, прибывших с Западного фронта, получили пропуска.

В. П. Пронин, председатель Моссовета в годы войны, вспоминает, как 2 или 3 ноября в 10 часов вечера после доклада начальника Генерального штаба Сталин вдруг обратился к нему и к А. С. Щербакову с вопросом:

«— А думают ли москвичи, сохраняя традиции, проводить торжественное заседание Моссовета, посвященное 24-й годовщине Октября?

Признаться, в сутолоке напряженной прифронтовой жизни мы тогда еще не занимались этим.

— Надо проводить, — сказал Верховный. — Где, по вашему мнению, это лучше всего сделать?

Начали перебирать варианты. Хорошо бы в Большом Кремлевском дворце или в Колонном зале, но опасно — фашистские самолеты могут прорваться в столицу... И вдруг кто-то предложил (не помню точно, кто именно):

— А может быть, в метро? Например, на станции «Маяковская»? Станция глубокая, зал вместительный, удобный, его можно быстро приспособить...»

Думал ли кто из строителей или пассажиров метрополитена, что станции «Маяковская», открытой три года назад, суждено в своем мраморном, нержавеющем великолепии стать бомбоубежищем?

Вход в метро темный, не светит даже тусклым синим светом коренастая буква «М».

Станция закрыта для пассажиров и для тех, кто ищет безопасного ночлега.

В узкой двери стоял милиционер в каске, с ручным фонариком. Пятнышка света едва хватало, чтобы высвечивать пригласительные билеты и удостоверения личности.

После площади, погруженной в плотную темноту, люстра в вестибюле метро была празднично яркой. Или так лишь показалось...

Эскалатор двигался безостановочно. Подземный зал превратился в огромный, выгнутый в длину партер. Днем воинские команды, иногда под вой воздушных сирен, переносили и доставляли вниз стулья, сложенные по два, или блоки кресел, свинченные по полдюжине. Разномастные стулья и кресла перекочевали из Концертного зала имени Чайковского и соседних зданий — бывшего мюзик-холла, кинотеатра «Аквариум», а также — с противоположной стороны площади Театра сатиры, кинотеатра «Москва» и Театра кукол Образцова.

Из зала Чайковского перетащили пианино для концерта: транспортировали вниз по эскалатору.

В дальнем конце станции — трибуна. Два больших канцелярских стола, сдвинутых торцами, покрыты зеленым сукном — стол президиума. Помощники военного коменданта Большого театра А. Т. Рыбина принесли скатерть, часы. На подставке бюст Ленина, рядом букет цветов.

Слева у платформы стоял метропоезд, двери открыты. Окна одного из голубых вагонов занавешены — артистическая для участников концерта.

По соседству с артистической — вагон-буфет: чай, бутерброды, сдобные булочки, мандарины. В окопах, заметенных снегом ранней и сердитой зимы, мандарины выглядели бы, наверное, плодами с другой планеты.

Нарушив привычное направление, от станции «Белорусская» на правый путь подошел специальный поезд. В портале туннеля показался вагон; он остановился в конце платформы. Прибыли члены Политбюро, секретари ЦК, МК партии и другие московские руководители. В окна вагона было видно, как пассажирам помогают снимать зимнюю одежду. Весь вечер вагон стоял под охраной, освещенный, двери настежь. Шубы, пальто, полушубки, шинели висели на никелированных поручнях, за которые обычно держатся пассажиры...

Пришел я рано, удалось занять место сравнительно близко от трибуны.

Всеохватывающая сплоченность, преданность идеалам Октябрьской революции, заветам Ленина, ощущение сопричастности к огромному событию воодушевляли двухтысячную аудиторию.

Подавляющее большинство участников собрания в военной форме. Вперемежку с коренными москвичами—командированные на праздник с фронта, из казарм, из военных училищ, из госпиталей. На многих отпечаток переднего края — не успели побриться, выгладить гимнастерку, в сапогах, забывших о зеркальном блеске, со следами окопной глины. Рядышком сидели капитан с забинтованной головой и политрук — рука на марлевой повязке; капитан помог политруку выпростать ее из рукава шинели.

По тому, как иные неловко, неуверенно ступали на движущиеся ступеньки эскалатора, было ясно, что в метро они впервые. Запрокидывая головы, вглядывались в красочные мозаичные плафоны художника Дейнеки на потолке.

Молоденькие лейтенанты и маститые комдивы; знатные люди с московских заводов; ткачихи в традиционных красных платочках и убеленные сединами ветераны партии. У вагона, где хлопотали радисты, встретились седовласая Роза Землячка, активная участница Октябрьского вооруженного восстания в Москве, и Николай Подвойский, бывший председатель Военно-революционного комитета в Петрограде.

В вагоне-артистической сидел с наушниками и колдовал над аппаратурой Юрий Левитан. Тепло поздоровались — мы не виделись с первомайского парада, когда участвовали в радиопередаче с Красной площади. Выразительный голос его был хорошо знаком радиослушателям, но даже многие московские журналисты не знали его в лицо; телевизор еще не продавался.

Левитан многозначительно сказал мне:

— На всю страну!..

Прошло несколько минут и...

— Внимание, внимание! Говорит Москва. Работают все радиостанции Советского Союза. Начинаем трансляцию торжественного заседания...

Заседание началось в 7 часов 15 минут вечера. Открыл его короткой речью председатель Моссовета В. П. Пронин. Он предоставил слово для доклада Верховному Главнокомандующему И. В. Сталину.

В то мгновение, когда Сталин, в кителе с отложным воротником, без знаков различия и наград, поднялся на небольшую трибуну, можно было, казалось, услышать сердцебиение переполненного зала.

Прошло много лет, прежде чем полковник в отставке, бывший начальник штаба местной противовоздушной обороны С. Е. Лапиров признался:

«Начался доклад. И в этот момент посты ВНОС донесли о появлении новых групп вражеских самолетов. Сразу же были приведены в действие все средства ПВО, а у нас в МПВО объявили готовность № 1. На все запросы с «Маяковской» я отвечал: «Все спокойно». А воздушные бои продолжались. В других условиях пора было бы объявить тревогу, но это означало бы прервать трансляцию доклада, и тревоги в Москве в тот вечер так и не было. Воины ПВО не пропустили к столице ни одного вражеского самолета».

Корреспонденты гадали: будет ли опубликован подробный отчет о заседании? И я был озабочен — смогу ли выполнить задание редактора «Красноармейской правды»? На всякий случай записал доклад подробно.

Зал проводил докладчика восторженной овацией.

Концерт окончился, и, после того как ушел правительственный поезд, мы поднялись в вестибюль. Нам доверительно сообщили: только что в вагоне метро состоялось совещание. Подтвердили решение — в случае благоприятной (то есть скверной) погоды завтра утром на Красной площади провести парад войск. Пропуска военным корреспондентам выдадут на рассвете в Московском комитете партии, в секретариате А. С. Щербакова.

Всю ночь мы жили ожиданием плохой погоды. Обнадеживала метеосводка, какая вечером 6 ноября ушла в войска фронта: «Низкая облачность. Ограниченная видимость. Дороги для всех видов транспорта проходимы. В ночь на седьмое наступит похолодание. Вероятны осадки. Действия военно-воздушных сил будут затруднены...»

Конные патрули из конца в конец мерили притихшую Красную площадь, из темноты доносился цокот копыт, приглушенный выпавшим снежком. Циферблат часов на Спасской башне во тьме, не светилось и рубиновое созвездие Москвы.

Редкие машины неторопливо проезжали мимо ГУМа. Они освещали себе дорогу прищуренными фарами: узкие прорези пропускали лишь подслеповатый синий свет.

Решение провести парад на Красной площади до поры до времени держали в тайне — в прифронтовом городе нужно опасаться враждебных ушей и глаз.

Как же и когда возникло это смелое решение? 28 октября, после доклада командующего Московской зоной обороны генерала Артемьева, Сталин вдруг спросил: собирается ли он проводить парад войск? Артемьев опешил от неожиданности. Он сослался на неблагоприятную обстановку и высказал сомнение в целесообразности парада. Сталин с ним не согласился, напомнил об огромном политическом значении парада и приказал готовиться. Командовать будет Артемьев, принимать парад — Буденный. Последовало строжайшее предупреждение о полной секретности решения: будет знать только начальство противовоздушной обороны, подготовка пройдет скрыто, под видом дальнейшего усиления обороны Москвы.

В казармах поговаривали о строевом смотре частей перед отправкой на фронт, проводили строевые занятия. Не знали, что еще 1 ноября в Ставку был вызван командующий Западным фронтом Г. К. Жуков и что Сталин ему сказал:

— Мы хотим провести в Москве кроме заседания по случаю годовщины Октября и парад войск. Как вы думаете, обстановка на фронте позволит нам провести эти торжества?

Жуков ответил, что, по его мнению, противник в ближайшие дни не начнет наступления, так как понес большие потери, вынужден пополнять и перегруппировывать войска. Против вражеской авиации, которая наверняка будет действовать, необходимо усилить противовоздушную оборону, перебросить к Москве истребительную авиацию с соседних фронтов...

«Мы, красноармейцы и сержанты,— вспоминает И. В. Орлов, бывший сержант мотострелкового полка дивизии имени Дзержинского,— догадывались, что состоится парад на Красной площади. Наши бойцы в свободные часы, как правило ночью, подгоняли новые шинели, пришивали к ним петлицы, до блеска начищали обувь. В образцовый порядок привели походное снаряжение. Строевые занятия проводились на площади возле Устьинского моста от зари до зари с перерывами на время воздушных тревог. В каждой шеренге было двадцать бойцов, а в каждом сводном батальоне — десять таких шеренг. 4 ноября прорвался немецкий самолет: его бомбы упали рядом в Москву-реку, подняв большие фонтаны».

Совет Г. К. Жукова был принят, и в первых числах ноября наша авиация произвела серию налетов на вражеские аэродромы. Внезапный удар нанесли на аэродром южнее Калинина; там базировались немецкие истребители, сопровождавшие бомбардировщики при налетах на Москву. На рассвете тридцать наших истребителей вынырнули из облаков, забросали «мессеры» зажигалками, прошили их пулеметными очередями и без потерь вернулись домой. Немцы потеряли около сорока машин. Тогда же совершили налеты на немецкие аэродромы в Юхнове, Инютино и на другие. Это убавило прыти у фашистов в канун Октябрьской годовщины.

Еще в половине десятого вечера 6 ноября Красная площадь оставалась без праздничного наряда и была пуста. Но под стеклянной крышей промерзшего ГУМа, исклеванной осколками зенитных снарядов, работали декораторы и художники, сколачивали рамы к портретам, транспарантам и лозунгам.

Для борьбы с вражескими диверсантами, лазутчиками, снабженными ракетницами, с возможными воздушными десантами и для выполнения особых заданий в тылу противника в Москве была сформирована отдельная мотострелковая бригада особого назначения (ОМСБОН). В первом батальоне — чекисты и работники милиции, во втором — бойцы-интернационалисты, закаленные в боях с фашистами в Испании. В третий и четвертый батальоны зачислили студентов и преподавателей Центрального института физкультуры. В середине октября ОМСБОН перевели из Мытищ в Москву и расквартировали в здании ГУМа. В предпраздничную ночь здесь можно было встретить знаменитых спортсменов, кого мы неоднократно видели на стадионах.

В Ветошном переулке дежурили пожарные машины. С позднего вечера 22 июля они тушили пожары после бомбардировок. И вот впервые за месяцы войны пожарные выполняли праздничное поручение — они приставили высоченные лестницы к фасадам зданий, смотрящим на площадь, чтобы помочь ее украшению.

На крыши Исторического музея и ГУМа забрались саперы. Только электрикам нечего было делать в ту засекреченную ночь. Площадь оставалась по-прежнему темной. Не развешивать же гирлянды синих лампочек!

Перед утром все заиндевело от тумана; сырой, морозной тяжестью стлался он над землей. Золотые купола и колокольня Ивана Великого не посвечивали — покрыты зеленой краской. Стены Успенского, Благовещенского, Архангельского соборов замазаны черными и зелеными, косыми и изломанными полосами. Окна в храме Василия Блаженного походили на бойницы; в минуты опасности там появятся пулеметы и противотанковые ружья.

Площадь запорошило снегом, и намалеванный на брусчатке «озелененный поселок» исчез.

Аэростаты заграждения после ночного дежурства в московском небе не опустили, как делали обычно, не отвели на дневной покой, на заправку газом.

Воздушный парад, к которому тоже подготовились, отменен. А на случай нападения врага во время парада на аэродромах Москвы, Подмосковья и в более отдаленных пунктах стояли в состоянии «готовность номер один» несколько сот самолетов.

Да, погода не обманула ожиданий; ее следовало признать как нельзя более подходящей. Именно о такой погоде мечтали устроители и участники парада.

Во все райкомы партии, их было 25, умчались газики с нарочными, они развозили пригласительные билеты.

Получив пропуск, я успел прогуляться по Манежной площади. прошел Охотный ряд, дошагал до телеграфа и повернул обратно.

Есть в жизни Красной площади минуты, полные грозного пафоса, они предваряют начало парада. Торжественная тишина, сдержанное волнение овладевают площадью. Тишина ожидания, когда каждая минута ощущается во всем ее объеме. Тишина, которая позволяет различать могучую поступь времени.

Литыми квадратами стоят на заснеженной площади войска, готовые к параду. Движение еще не наполнило ветром знамена. Лишь слегка колышется шелк и бархат. Безмолвен оркестр — не раздались голоса повелительной меди, мелодии не согреты дыханием трубачей.

Но в этой сосредоточенной тишине, в покое замершей площади уже слышится близость праздника, все ближе и ближе величественная и гордая минута — вот-вот начнется парад.

И сколько бы раз ты ни стоял в такую минуту на Красной площади, нетерпеливо поглядывая на стрелки часов Спасской башни, все равно ты, как и все вокруг, волнуешься. Нужно ли объяснять, почему в 24-ю годовщину Октября эти минуты особенно волновали?

В ожидании парада охватываешь памятью прошлое. У стен Кремля отчетливее, чем где-либо, ощущается величие эпохи, богатырский пульс народа — созидателя и воина...

Здесь Ленин прощался взглядом, жестом, словом с бойцами всеобуча, с рабочими, уходившими на защиту революции, биться с Деникиным и Колчаком. На булыжном просторе площади учились маршировать первые красноармейцы и будущие красные командиры.

Больше полусотни военных парадов видела за годы Советской власти Красная площадь, а еще больше числит в своей памяти демонстраций и других торжеств.

Предосторожности ради парад начался на два часа раньше, чем бывало до войны — в восемь утра. Когда куранты отбили восемь ударов, принимавший парад маршал Буденный выехал на гнедом скакуне из Спасских ворот.

За пять минут до парада на Мавзолей поднялись члены Политбюро.

Сталин был в хорошем настроении. Показывая на небо, сказал:

— Везет большевикам.

Снег шел все усерднее. Небо сделалось цвета шинельного сукна. Снег набросил белые маскировочные халаты на шеренгу голубых елей. Ветер сметал белую пыль с зубцов Кремлевской стены, и казалось — это пороховой дым стелется над твердыней.

Кое-где виднелись следы камуфляжа. Летом стену маскировали под зеленую аллею, чтобы затруднить ориентировку вражеским летчикам. Осенью сорок первого года Мавзолей прятали под макетом двухэтажного дома с мансардой; перед парадом макет разобрали.

Небольшая группа корреспондентов собралась у левого крыла Мавзолея. До войны во время парадов на этом месте обычно толпились военные атташе в своей разномастной форме. Сейчас военных атташе не видно, посольства эвакуированы.

У входа в Мавзолей, как и в мирное время, стояли часовые, хотя гроб с телом В. И. Ленина еще в июле эвакуировали на Урал.

Микрофоны на площади уже включили.

В то утро, из разумных требований безопасности, предполагалось, что радиотрансляцию с Красной площади услышат только москвичи. Противник на ближних аэродромах не должен был знать, что в эти минуты с трибуны Мавзолея говорит Сталин.

Перед тем как подойти к микрофону, Сталин спросил у Пронина — транслируют ли? Пронин ответил: только на Москву. Сталин еще раз посмотрел на низкое, пасмурное небо за снежным пологом и распорядился — транслировать парад на всю страну. Как известно, речь Сталина в то утро начали передавать по радио с опозданием.

Парад на Красной площади в Москве 7 ноября 1941 г.

Фото А. Устинова

Через сорок три года после исторического парада, незадолго до 67-й Октябрьской годовщины, беседуя с В. П. Прониным о делах «давно минувших дней», я попросил его объяснить, чем была вызвана длительная заминка в трансляции речи.

— Выслушав тогда новое указание, я, до того как Сталин подошел к микрофону, побежал по лестнице Мавзолея вниз, к телефону. Радиотрансляцией командовали с Центрального телеграфа. Вызвал дежурную: «Давайте передачу на всю страну». — «Не имею права». — «Срочно позовите начальника телеграфа». Когда тот подошел, передал ему распоряжение. «Не имею права. У меня нет разрешения НКВД». — «Генерал Серов стоит рядом. Передаю ему трубку. Он подтвердит распоряжение». После короткого разговора с Серовым начальник телеграфа приказал транслировать речь на всю страну...

Но пока Пронин добежал до телефона, пока шли переговоры, утекло немало минут.

Поздравив воинов, советский народ с 24-й годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции, Сталин говорил о тяжелых условиях, в которых празднуется годовщина, о положении на фронте.

В минувшие годы Красная площадь видела и более внушительные парады — когда все маршировали в парадной форме, когда все лошади в эскадронах и на батареях были подобраны в масть.

А сейчас в Москве оставалось немного войск.

Отдельные батальоны, роты были незаметно для противника отведены с наименее опасных участков фронта во второй эшелон и переброшены в Москву на часы парада.

Вслед за подразделениями, прибывшими с фронта, прошел полк народного ополчения.

Полушубки, бушлаты, стеганые ватники, бекеши и шинели; иные шинели еще помнили Каховку и Царицын, Касторную и Перекоп...

Сапоги, валенки, ботинки с обмотками...

Шапки-ушанки, буденовки, треухи, картузы, кубанки, папахи...

Винтовки вперемежку с карабинами, мало автоматов, противотанковых ружей. Надо признать, вид у бойцов народного ополчения был не молодецкий, не парадный. Долговязый парень, из тех, кого кличут «дядя, достань воробушка», затесался на левый фланг и маршировал в соседстве с низенькими. Но кто поставит в упрек бойцам народного ополчения плохую выправку? Их ли вина, что не осталось времени на строевые занятия? Люди непризывного возраста и неотменного здоровья учились маршировать под аккомпанемент близкой канонады.

Идут бронебойщики

Фото А. Устинова

7 ноября 1941 года танки после парада на Красной площади идут на фронт

Фото А. Устинова

Именно отсюда, с Красной площади, где каждый камень принадлежит истории, начинается ваш путь в бессмертие. Сыновья и внуки будут гордиться вашим непреклонным мужеством, доблестные красногвардейцы сорок первого года, волонтеры прифронтовой Москвы!

Вы явили всему миру преданность Родине, святым заветам Ленина. Да, только в минуту грозной опасности познается истинная привязанность и любовь. Только любовь, готовая на жертвы, выдерживает испытание в лихую годину.

В то утро, как бывало в годы гражданской войны, парад стал одновременно проводами на фронт.

Снег, утоптанный пехотой, гасил стук копыт эскадронов, колесный скрип тачанок. За тачанками появились автомобили с зенитными орудиями.

С железным грохотанием провезли пушки. Иные казались прибывшими из другой эпохи — »времен Очакова и покоренья Крыма». Наверно, то были очень заслуженные пушки, и за выслугой лет им давно пора было на музейный покой. И если они дефилировали на параде, то лишь потому, что все боеспособные пушки нужны, до зарезу нужны на фронте и не могли покинуть своих позиций.

Затем, к нашей радости, пошли танки, их было много, около двухсот; немало тяжелых. Танкисты оказались в Москве проездом на фронт.

Парад продолжался 1 час 2 минуты.

С Красной площади танки держали путь прямехонько на позиции. Может, для того чтоб сократить дорогу, не спускались, как обычно, мимо Василия Блаженного к набережной, а возле Лобного места поворачивали налево и через Ильинку, площадь Дзержинского направлялись по улице Горького на Ленинградское, Волоколамское и Можайское шоссе.

В тот праздничный день хватило работы у московских регулировщиков. По мостовым города долго гремели танки, тягачи, броневики, пушки, слышался кавалерийский топот, маршевый шаг пехоты, скрип полковых обозов, тянувшихся на окраины, в пригороды, предместья...

ГОРОДСКОЙ ПЕЙЗАЖ

Человек стоит в кузове полуторки, держась за шаткую кабину, упершись в нее коленями. Он вглядывается вперед, где в белесом тумане вырисовывается московское предместье.

Глаза слезятся от ветра и снега, колючего, как битое стекло. Человек стоит на сквозном ветру. Глубже втягивает голову в плечи, надвигает ушанку на глаза, но не отрываясь смотрит вперед. Полуторка подпрыгивает на выбоинах, каждый раз встряхивая артиллеристов, сидящих на соломе. Скорей, скорей!

Москва лежит на перепутье военных дорог, и судьба забросила в город военного корреспондента, который вместе с расчетом тяжелого орудия держит путь на другой участок.

Только теперь он понял, как любит свой город. Он волнуется, будто спешит на свидание с любимой после долгой разлуки и хочет поскорее вглядеться в ее потемневшие от горя, но прекрасные черты.

Да, изменились московские пригороды. Пусть заколочены пристанционные киоски — зеленые, голубые, желтые,— на дачных платформах многолюдно. А прежде в ненастные ноябрьские дни бывало пустынно.

Медный кабель, питавший электричку, снят, намотан на огромные катушки, увезен в тыл, где его нетерпеливо ждали эвакуированные заводы. Электровозы тоже угнаны на восток, а на пригородной ветке дымят слабосильные паровозы, страдающие старческой одышкой. Они обволакивают вагоны густым дымом.

Шесть вокзалов, по существу, превратились в пригородные: Киевский, Белорусский, Павелецкий, Рижский, Ленинградский, Савеловский. Поездам из Москвы не стало пути на запад, на север, на юг.

Те, кто сошел на дачных платформах,— в шинелях, ватниках, сапогах, лыжных штанах и обязательно в варежках, перчатках. Многие с лопатами, кирками.

Тревога за родной город вселила в москвичей ожесточение и упорство. Каждый клочок промерзшей земли, каждое деревце и кочка — подступ к Москве. И та голая березовая рощица — подступ. И лесная прогалина справа, и бугорок, покрытый чахлыми, поникшими кустами,— это тоже подступ к Москве.

Женщин гораздо больше, чем мужчин; многие закутаны в платки, шарфы.

Строят оборонительные рубежи. Противотанковый ров начинается тут же, вблизи дачной платформы, и подступает вплотную к Можайскому шоссе. Видны бетонные надолбы, частоколы из бревен, врытых под углом, проволочные заграждения, «ежи» — обрубки рельсов, балок. В землю вкопаны железобетонные колодцы, демонтированные котлы; под такими бронеколпаками займут места пулеметчики, бронебойщики.

На шоссе патрулируют броневики и танкетки — на случай немецкого парашютного десанта.

Все ближе Москва. Пригород сменился окраиной, полуторка замедляет бег и ныряет в узкий проезд, оставленный в баррикаде.

Баррикада! Для молодого поколения она была символом, романтической подробностью революционных битв. Сейчас баррикада пришла в Москву как рубеж обороны.

Вот ее амбразуры, вот рогожные кули и мешки, вот бойницы со стальными козырьками, вот бронированные щиты. Мешки набиты землей, их припорошило снегом, и они уподобились мешкам с мукой.

Баррикады во всю ширину улицы, оставлен проезд лишь для автомашин и трамваев. Проезд настолько узок, что трамвайные висуны на ступеньках изо всех сил вжимаются в вагон, их может сбить.

Рядом с баррикадой вырыты окопы. Давно ли мы радовались, когда где-нибудь на окраине Москвы поверх булыжной мостовой заливали асфальт? Жирный, знойный запах смолы провожал прохожих. Но теперь во имя благополучия города понадобилось рыть окопы. И москвичи долбят ломами по асфальту, крошат мерзлую землю.

На балконе, где, бывало, хозяйка развешивала белье или поливала фикусы,— пулемет. За решеткой балкона и перилами — броневые листы.

В угловых многоэтажных домах, на перекрестках улиц можно заметить не только бронированные балконы. Из иных чердачных, слуховых окон на крышах торчат пулеметы, противотанковые ружья.

Милиционер на уличном перекрестке в синей шинели, в каске, за плечами карабин; он теперь и регулировщик уличного движения, и часовой на посту.

На окраинной улице милиционер взмахнул перед полуторкой красным флажком. Дорога запружена стадом свиней и поросят; их гонят на бойню. На улице визг, какого не слышал ни один хлев. Оголодали? Обессилели от длинного перехода? Замерзли? Боятся ступать по асфальту? Свиней, которые бессильно падали, тут же прикалывали, и возницы бросали их на подводы, ехавшие позади стада. Устало передвигая ноги, шли колхозницы, повязанные платками, в руках палки, лица изможденные, заплаканные...

Перед въездом на мост, в начале Пятницкой улицы, у Балчуга высится баррикада.

Полуторка въехала на Москворецкий мост, и пассажир в кузове проводил удивленным взглядом фанерные макеты домов, не виданные им здесь прежде. Макеты установили на прибуксированных сюда баржах, пароходах, кагорах и на большой «эскадре» лодок, собранных со всей Москвы-реки. Цель маскировки — скрыть от вражеских глаз излучину Москвы-реки, сбить с толку германских воздушных штурманов.

Рядом с гостиницей «Новомосковская» на берегу реки дымит МОГЭС; странно смотреть на его сильно укороченные с целью конспирации трубы.

После эвакуации в Москве стало малолюдно. Прохожие озабочены, спешат, не видно беспечно фланирующих.

Прохожие одеты скромнее, чем в мирное время; многие в военной форме, и в женской одежде модным цветом стал защитный цвет хаки. Палитра уличной толпы, в которой мужчин меньше, чем женщин, стала не такой пестрой. Две молодые женщины, в касках, в брезентовых сапогах и куртках, подпоясанные широкими пожарными ремнями, проходят мимо закрытой парикмахерской напротив телеграфа. Надписи белилами по зеркальному стеклу: «Дамский зал» и «Шестимесячная завивка». Но у женщин нет времени или желания сидеть в парикмахерской, делать перманент, маникюр, красить ресницы, брови.

Баррикады сооружены и в центре города. Особенно щемит сердце, когда видишь баррикаду возле почтамта у Кировских ворот; в старину наши предки отсчитывали отсюда «версты полосаты».

На Театральной площади проезжий москвич с удивлением смотрит на фасад Большого театра: замаскирована и колоннада и колесница, влекомая четырьмя конями.

Зеркальные витрины гастронома и других магазинов на четной стороне улицы Горького укрыты кулями с землей, спрятаны за дощатыми щитами. Многие витрины стали незрячими.

В городе мало детей. И все же на улице Горького, у телеграфа, ребятишки с санками превратили сугроб в снежную горку.

По левой, нечетной стороне улицы до самого Моссовета тянется забор, за ним — этажи недостроенных домов. Подъемные краны демонтированы. Здание Моссовета, высотой в два с половиной этажа, отодвинуто в глубь квартала. В предвоенной Москве ходил слух, что Моссовет будут надстраивать.

Будничный перезвон трамваев на Пушкинской площади. Работающие трамваи колесят и за себя, и за автобусы, которых в городе осталось мало.

Сотни автобусов надолго расстались с асфальтом и тяжело трясутся на смоленских, калужских, калининских проселках, объезжая воронки от снарядов, Покачиваются висячие койки с ранеными. Вместо городских номеров над кабиной водителя красный крест. И лишь табличка у задней двери напоминает москвичам о былом городском маршруте...

В начале Тверского бульвара, с непокрытой головой, держа в левой руке за спиной шляпу, на смертельном сквозняке стоит Пушкин. Он смотрит на город, в котором родился.

Восстанавливают памятник Тимирязеву август 1941 г.

Москвичу вспоминаются слова, сказанные Тургеневым на тогдашней Страстной площади при открытии памятника: «Сияй же... благородный медный лик, воздвигнутый в самом сердце древней столицы, и гласи грядущим поколениям о нашем праве называться великим народом...»

Где-то высоко над памятником висит аэростат воздушного заграждения, но все равно за Пушкина боязно.

Откуда эта непроходящая тревога? Памятник почему-то не обложили мешками с песком, не соорудили над ним бревенчатую пирамиду.

В другом конце бульвара, у Никитских ворот, как ни в чем не бывало снова занял место на гранитном пьедестале Тимирязев; он в мантии доктора Кембриджского университета. В начале августа памятник был опрокинут взрывной волной, но быстро водружен на место.

В те дни Тимирязева, любимого народом «депутата Балтики», можно было уподобить раненому, который не ушел с поля боя... Зенитное орудие обосновалось у подножия памятника. Будто великий русский естествоиспытатель тоже вступил в народное ополчение и стал одним из номеров зенитного расчета.

Еще летом тяжелая бомба ударила в здание «Известий», совсем близко от памятника Пушкину.

Может, тревога за благополучие Александра Сергеевича вызвана тем, что, минуя памятник, проезжий вспомнил грохочущее утро 6 сентября, когда наши полки входили в Ельню? Портрет Пушкина в местной школе фашисты расстреляли, книги Пушкина и ноты Глинки варварски втоптали в грязь.

Все на Западном фронте были встревожены бомбардировками Москвы. Каждый в душе опасался за сохранность и благополучие дорогих с детства памятников истории, архитектуры, культуры, а прежде всего за нашу святыню — Кремль.

Ну а москвич, естественно, страшился еще и за свою родную крышу. Каково ему на фронте ежевечерне, еженощно всматриваться в слепое черное небо, прислушиваться к гулу «юнкерсов» и «хейнкелей», несущих смертоносный взрывчатый груз, чтобы обрушить его на спавшую или бессонную столицу. Натужное завывание моторов, приглушенное высотой и толщей плотных облаков, заставляло сжиматься сердце.

И как радостно было транзитному москвичу, пассажиру полуторки, убедиться, что город если и не цел-целехонек, то нанести ему сколько-нибудь серьезного урона налетчики не смогли; листовки фашистские, сброшенные на позиции, лгут, что город превращен в развалины...

Из конца в конец проехали улицу Горького. По левой стороне мостовой шли дорожные работы.

За Белорусским вокзалом на Ленинградском шоссе дорожная заминка, регулировщик запрещающе взмахивает флажком. Пятитонка держит путь, по-видимому, к Центральному аэродрому. Пешеходы и водители встречных машин проявляют к пятитонке повышенный интерес. Вслед несутся озорные напутствия, веселые возгласы.

На грузовике везут останки одномоторного пикирующего бомбардировщика «Юнкерс-87».

Чернокрылый хищник намеревался долететь до Москвы, но был сбит. Летчики приземлились последний раз в своей жизни и сами вырыли себе могилу, а «Юнкерс-87», бескрылый, продолжает свой «полет» на пятитонке.

На стадионе Юных пионеров ополченцы учились стрелять, стоя на лыжах, ползать по-пластунски по тонкому снегу, обучались штыковому бою, пронзая, сокрушая чучела.

На стадионе «Динамо» завтрашние истребители танков упражнялись в метании гранат и бутылок с зажигательной смесью.

Слышал еще раньше, что метанию гранат на «Динамо» призывников обучают чемпионы страны по метанию диска, копья, по толканию ядра и мастера-городошники. Сегодня на трибунах не бушуют страсти болельщиков, не слышно ни горячих криков одобрения, ни осуждающего свиста. За военными занятиями наблюдали, сидя на трибунах, преимущественно женщины — и матери, и сестры, и невесты призывников, взволнованные предстоящей разлукой.

Проехали мимо станции метро «Сокол». Метро приходило на помощь, что-бы срочно перебросить воинские подкрепления на Волоколамское направление, когда сибиряки — в ушанках, полушубках, валенках, рукавицах, с автоматами — торопились на подмогу Москве. От станции метро «Сокол» до передовой — совсем недалеко: автобусом № 21 до Красногорска, оттуда до линии фронта 12-15 километров. Нужно проголосовать разок-другой, и попутная машина довезет до штаба полка...

Вот и развилка, где устремляется на северо-запад Ленинградское и берет начало Волоколамское шоссе.

Здесь поставлены маскировки ради фанерные бараки, а на щитах вдоль шоссе намалеваны фальшивые ели и декоративные кусты. Края тротуаров выбелены — водителям легче ориентироваться в полутьме. Пора бы уже показаться слева шпилю на здании Речного вокзала. Но шпиля не видать: он укорочен, красная звезда снята. Это сделано, чтобы лишить вражеских наводчиков дальнобойной батареи удобного ориентира.

Где-то у завода Войкова полуторка долго ждала, пока проедет длинная-предлинная вереница трамвайных вагонов — один в затылок другому,— вагоны переполнены ополченцами, а на трамвайных платформах пушки, полевые кухни, штабеля ящиков со снарядами. Сзади на прицепных вагонах намалевана белая полоса — ориентир вожатому, едущему следом. Над шоссе, нарушая светомаскировку, то и дело вспыхивали фиолетово-голубые трамвайные зарницы.

Рядом с полуторкой остановился фургон. Судя по запаху, везли горячий хлеб, и над фургоном стояло аппетитно пахнущее облачко пара. Послышались реплики, все не отрываясь смотрели на фургон, вдыхая манящий запах и вздыхая, потому что орудийный расчет сегодня остался без обеда, впрочем, как и их попутчик корреспондент...

Городской пейзаж, насколько он просматривался с полуторки, мало чем отличался на окраине от центра города. Но фонограмма, или, если так можно выразиться, партитура, города совсем иная.

Возле стадиона «Динамо» артиллеристы, едущие на новую позицию, как по команде, приподнялись с соломы и прислушались. После развилки двух шоссе им стало ясно, что канонада доносится со стороны Химок. Вскоре сплошной гул расчленился на отдельные выстрелы, залпы.

Остались позади Нижние Лихоборы, севернее — Верхние Лихоборы. Здесь неподалеку от старой церкви, напротив дома № 20, вели огонь дальнобойные 152-миллиметровые орудия. Пушка № 4805 стояла на берегу худосочной речушки Лихоборки, правого притока Яузы. Не только уральцы-артиллеристы, но даже пассажир полуторки, коренной москвич, не слышал о существовании такой речушки.

Батарея старшего лейтенанта Лагушкина стояла северо-восточнее Тимирязевской академии и вела огонь по скоплению противника в направлении Красной Поляны и по другим целям.

В конце ноября противник захватил Красную Поляну, соседний поселок Пучки и деревню Катюшки. Немцы подошли к Москве так близко, что с высокого холма в ясную погоду могли увидеть колокольни, купола, башни Кремля — 27 километров до центра Москвы, до Кремля.

Слишком близко к сердцу все это было. Слишком близко...

Земля промерзла, отчего ощутимее мимолетные землетрясения после залпов. А так как вели огонь всем дивизионом, сразу из шести тяжелых пушек,— лопались стекла в ближних домах, вылетали из проемов оконные переплеты, срывались с петель двери. Кирпичные трубы разваливались на глазах — кирпичи осыпались и съезжали по скатам с заснеженных крыш.

Пушкари, которые расположились на постой в близлежащих домах, чувствовали себя виноватыми. Замковый Алексей Душин, тракторист Петр Котляров и другие помогали в свободные минуты хозяевам — затыкали разбитые окна подушками, одеялами, матрацами, охапками сена, наспех забивали проемы фанерой, досками. Как не помочь в беде людям, с кем подружились. Жильцы Синицыны и их соседи, когда номера расчета не могли отлучиться с огневой позиции, приносили туда «крупнокалиберный» чайник или кастрюлю с пшенной кашей.

В те минуты остро ощущалось, что Москва стала в полном смысле слова прифронтовым городом — на речке Лихоборке слышалась артиллерийская команда:

— Батареей по противнику — огонь!

Дорога из города на фронт миновала несколько укрепленных районов. Но разве вся Москва с ее окрестностями и дальними подступами не является сегодня сплошным укрепленным районом? Не только бетоном, землей, железом, бревнами крепятся подступы к Москве. Они укреплены сплоченностью защитников Москвы, их самоотверженностью, решимостью биться до последней капли крови.

С. ИРИНАРХОВ, командир отделения аварийно-восстановительной роты 318-го отдельного городского батальона МПВО

ВСПОМИНАЯ СУРОВЫЕ ДНИ...

В конце октября 1941 года я был вызван к начальнику МПВО района Осипову, он после короткой беседы предложил сформировать взвод гранатометчиков по истреблению вражеских танков. Приказом от 21 октября я был назначен командиром этого взвода... Разместили взвод в доме на Останкинской улице недалеко от парка культуры и отдыха. Привезли гранаты и бутылки с зажигательной смесью. Рядом с парком вырыли окопы, из которых учились метать по макетам танков гранаты и бутылки с зажигательной смесью. Изучали способы борьбы с танками, материальную часть оружия.

Приказом от 27 ноября 1941 года меня назначили командиром вновь формируемой 3-й противодесантной роты. Выделили людей, оружие, некоторую технику, автотранспорт. Разместились в здании школы по Садовой-Спасской против бывших казарм. Снова занятия по строевой и политической подготовке, по тактике ведения боя в населенных пунктах. В конце ноября при инспекторской проверке комбригом Фроловым мне было предложено нашить знаки отличия старшего лейтенанта, а своих подчиненных аттестовать самому... Мы готовились к борьбе с воздушными десантами и уличным боям... В декабре наши войска перешли в наступление.

ВСЕ СМОГЛА, МОЯ СТОЛИЦА

Прямое попадание небольшой бомбы в жилой дом

Ю. КАММЕРЕР

НЕУЗНАВАЕМ ДНЕМ, НЕВИДИМ НОЧЬЮ 

САДЫ НА АСФАЛЬТЕ

Жители Замоскворечья июльским утром грозного 1941 года, подходя к Малому Каменному мосту, поражались. Сюда ли они попали? Откуда взялась на Обводном канале новая улица, выросли дома? Правда, по улице не бежали автомобили, по тротуарам не шли пешеходы, а в домах никто не жил. Проезжая часть была из плотов и деревянных щитов, а дома — из легких каркасов, обшитых фанерой.

Маскировка Большого театра СССР (июль—август 1941 г.)

Бывало и так. Переходишь улицу и вдруг замираешь с поднятой ногой — чуть не наступил на зеленую ветку. Нет, ее никто не уронил, она нарисована на асфальте. На маскировочные работы были мобилизованы архитекторы, студенты архитектурного и других институтов, трудились они мастерски.

Объяснялось все просто — ожидались налеты фашистской авиации, и столица облачалась в военную маскировочную форму. Замаскировать, скрыть от вражеских глаз огромный город практически нельзя, но лишить гитлеровских летчиков ориентиров, возможности обнаруживать важнейшие цели и точно сбрасывал» на них бомбы было можно и нужно. Именно такая задача ставилась перед службами маскировки и светомаскировки.

Очень сложная и ответственная работа по «перепланировке» города, изменению его «лица» проводилась с широким размахом по единому замыслу. Возглавляли ее ведущие архитекторы, опытные градостроители В.С. Андреев, И.И. Ловейко, М.В. Посохин, К.С. Алабян, Н. Я. Колли, А. М. Заславский и многие другие под общим руководством главного архитектора города тех лет, позднее народного архитектора СССР Героя Социалистического Труда Д.Н. Чечулина.

Большую помощь москвичам, особенно на первых порах, оказали специалисты кафедры маскировки Военно-инженерной академии им. В.В. Куйбышева.

И в считанные дни Москва неузнаваемо преобразилась. Наиболее широкие улицы и площади «заселили» жилыми домами и, не жалея краски, щедро «озеленили». На Садовом кольце прямо на асфальте, как в далеком прошлом, когда кольцо действительно было садовым, снова раскинулись «пышные кроны деревьев». Там же среди зелени проглядывали «разноцветные крыши домов». Плотно застроили Красную и многие другие площади. Даже крыши цехов крупных предприятий превратились в «жилые кварталы» преимущественно смешанной малоэтажной застройки, характерной для того времени. И на заводских заборах зазеленели «яблони и груши».

На месте Мавзолея В.И.Ленина «вырос» двухэтажный дом с мезонином. Окт. 1941 г.

Однако первые попытки преобразить город сначала не увенчались успехом по одной причине. Известно, что на цель летчик ведет самолет по таким характерным ориентирам, как излучины рек, дороги, купола церквей, большие остекленные крыши, отдельные особо приметные здания. Москву гитлеровцы отваживались бомбить преимущественно по ночам. Поэтому, чтобы обнаружить цель, они сбрасывали осветительные бомбы. При свете таких «фонарей» настоящие здания отбрасывали резкие тени, а причудливо разрисованные «дома» на площадях тени не имели и не могли привлечь внимания вражеского летчика. Невозможно лишить тени настоящее здание, равно как нельзя плоские домики, не имеющие объема, заставить отбрасывать тени.

Так, учась на ошибках, московские художники и архитекторы овладевали совершенно новой для себя областью творчества — маскировкой. Можно изменить форму и силуэт сооружения, так что оно уже не будет привычным ориентиром и собьет с толку воздушных пиратов. Поэтому служба маскировки МПВО, в которую наряду с архитекторами входили театральные художники, декораторы В. Ф. Рындин, А. Д. Гончаров, Г. И. Рублев и другие, немало потрудились над созданием бутафорских сооружений.

Просторная площадь у развилки Ленинградского и Волоколамского шоссе (Сокол) была характерным легкоузнаваемым ориентиром для опознания важных объектов. В сжатые сроки она была плотно «застроена» бараками и фанерными домиками, которые в большом количестве изготовило одно из предприятий стройиндустрии.

Стал неузнаваемым, посуровел Кремль. Его златоглавые соборы словно бы надели солдатские пилотки: защитная краска притушила их сверкающую позолоту. Были зачехлены рубиновые звезды, венчающие кремлевские башни. Эту работу на большой высоте выполнили верхолазы под руководством бригадира М. Н. Матюшкина

«Когда надевали чехол на звезду Спасской башни,— вспоминает Митрофан Николаевич,— вихрем сорвало брезент и унесло на Красную площадь. Нас удержали ремни...»

Точно плащ-палатки, на некоторые кремлевские здания были накинуты маскировочные сети. Построек стало вроде бы больше. Стены, раскрашенные в контрастирующие цвета, создавали видимость тесно прижатых один к другому жилых домов.

Летом 1941 года в обстановке строжайшей секретности по решению правительства саркофаг с телом В. И. Ленина вывезли в глубокий тыловой город — Тюмень. И вернули в Москву только весной 1945 года. Однако неизменно, в течение всей войны, под бой Кремлевских курантов сменялся караул у поста № 1.

Мавзолей накрыли макетом двухэтажного жилого дома с мезонином, каких в ту пору в городе было немало.

Крупномасштабной работой по преображению, маскировке Кремля и Мавзолея В. И. Ленина руководил комендант Кремля генерал Н. К. Спиридонов, а выполнялась она по замыслу архитекторов Управления строительства Дворца Советов Б. М. Иофана, Я. Б. Белопольского, А. Ф. Хрякова, А. П. Великанова, художника Ф. Ф. Федоровского, инженера Д. А. Касаткина.

Кремлевские стены декорировались под фасады трехэтажных домов. Крупные здания расчленялись широкими черными, белыми, зелеными или синими полосами так, чтобы с большой высоты они как бы теряли свой истинный объем.

По-разному, но с единственной целью — сделать незаметными, слить с рядовой застройкой — маскировались крупные здания, имевшие важное значение, — Центральный телеграф, гостиница «Москва», где размещались командные пункты, или имевшие большую культурную ценность Большой театр, Театр Советской Армии.

Гитлеровцы усиленно искали Кремль и здание МОГЭС — важный в то время источник энергоснабжения города. Основными ориентирами для них были излучины Москвы-реки, Стрелка, Обводной канал. Поэтому, по замыслу маскировщиков, Обводной канал строители за одну ночь превратили в улицу, похожую на соседние в старом Замоскворечье. Здание МОГЭС надстроили фанерным этажом, который укрыл высокие трубы, заметные с воздуха. И вот уже новый «жилой» дом на набережной трудно стало выделить из массы окружающих строений.

Чтобы выявить основные ориентиры и проверить эффективность маскировки, совершались контрольные облеты, которые показали, что главными ориентирами для бомбардировки центра города служат Стрелка и Обводной канал.

На командном пункте города велась карта бомбардировок. Если посмотреть на нее, то окажется, что район центра и здание МОГЭС гуще всего усеяны зловещими точками, которыми отмечались места падения фашистских бомб. Однако эффективная система ПВО и маскировочные мероприятия способствовали сохранению исторического центра Москвы — Кремля и энергетического сердца города.

Вскоре после первых вражеских налетов на командный пункт МПВО города стали поступать странные на первый взгляд донесения. Вот одно из них; «Доношу, что за время моего нахождения в командировке на объекте »Плетениха» с 2. VIII.41 г. по 3.XII.41 г. вражескими самолетами было сброшено: зажигательных авиабомб до 3000 штук, фугасных 53, осветительных ракет 35, 4 раза сбрасывались листовки. Только 30.XI.41 г. сброшено 17 фугасных и до 300 зажигательных бомб и листовки. Жертв нет». Подписал донесение начальник группы МПВО Е. И. Антоненков.

Такие объекты, а иначе говоря ложные объекты, были хитростью, уловкой военного времени. Они предназначались для того, чтобы привлечь внимание врага и заставить его сбросить бомбовый груз на пустыри, вдруг ставшие «объектами оборонного значения».

Опасно недооценивать опыт и знания врага, поэтому «оборонные» предприятия проектировались по всем правилам маскировочного искусства. Каркасно-фанерные сооружения, ряды остекленных парниковых рам имитировали заводские цехи и здания. Перед налетом на территории «объекта» появлялись слабенькие огоньки якобы от небрежной светомаскировки. Часто первые же самолеты клевали на эту нехитрую приманку и сбрасывали на «завод» зажигалки. Тогда наземная команда поджигала заготовленные кучи хвороста, дров, бочки с отработанным маслом — и возникал пожар. На него, как мотыльки на огонь, набрасывались идущие следом бомбардировщики.

Помните фильм «Беспокойное хозяйство»? Таких «хозяйств», только крупнее по масштабам, куда бойцы МПВО намеренно вызывали огонь, в окрестностях Москвы было немало. Например, фашисты разбомбили дублер Капотнинского нефтеперерабатывающего завода, сооруженный по проекту архитектора Ю. И. Шевердяева в нескольких километрах от настоящего. Строились и ложные аэродромы с макетами самолетов, которые по специальному заказу поставлял один из московских деревообрабатывающих комбинатов.

Гитлеровские асы активно искали и, обнаружив, бомбили завод № 23 Наркомата авиационной промышленности. Но завод как ни в чем не бывало продолжал исправно выпускать самолеты. Просто летчики сбрасывали бомбы на маскировочный макет завода, построенный в двух километрах от настоящего.

Всего в 1941 году в разных пунктах Московской области при активном участии чекистов было построено семь макетов заводских корпусов, два макета элеваторов со всеми службами, макет нефтебазы, девять ложных аэродромов с макетами самолетов...

Случалось, что роль ложных объектов неожиданно выполняли парники небольших совхозов, сохранившихся на окраинах города. Вот что об одном таком эпизоде рассказывает архитектор В. И. Иванов: «В один из ночных налетов фашистский летчик ряды остекленных парников совхоза недалеко от Тестове кого поселка принял, очевидно, за оборонный объект. С чисто немецкой аккуратностью сбросил на парники серию фугасок—так они и легли все по прямой линии недалеко друг от друга».

На ложные объекты гитлеровцы сбросили почти одну треть своего бомбового груза. Эта форма маскировки оказалась весьма эффективной.

Надо отдать должное мужеству и самоотверженности бойцов и командиров МПВО. Они, вызывая огонь на себя, как это нередко делали воины на фронте, не имели, по сути дела, никакой защиты от бомб, кроме простейших окопов и щелей.

В РЕЖИМЕ ПОЛНОГО ЗАТЕМНЕНИЯ

Вражеская авиация редко рисковала появляться в московском небе в светлое время суток. Налеты в большинстве своем совершались ночью. Вот почему требовалось срочно «набросить» на огромный город темное покрывало, чтобы лишить противника возможности ориентироваться по огням, обнаружить важные объекты. При этом напряженная трудовая жизнь столицы не должна была нарушаться.

Легко сказать, но трудно сделать, ибо немыслимо представить себе огромный город без моря огней. Светятся фонари на улицах, потоки автомобилей, трамваев, троллейбусов, сверкает разноцветная реклама, витрины магазинов, приветливо смотрят в мир миллионы окон жилых домов, учреждений. А сколько огней на заводах и фабриках, на железных дорогах!

Приказом по местной противовоздушной обороне Москвы и Московской области за № 1 от 22 июня 1941 года в столице и области введен режим так называемого полного затемнения, при котором категорически запрещалось пользоваться какими-либо «незащищенными источниками света».

Сегодняшнюю Москву летчики видят за сотни километров. А осенью 1941 года вражеские аэродромы находились совсем рядом, в Подмосковье. В темную ночь зажженную спичку невооруженный глаз улавливает на расстоянии до 800 метров. Какой же всеобъемлющей, строгой должна была быть светомаскировка, чтобы в темное время суток надежно спрятать работавшие заводы и фабрики, десятки тысяч жилых домов, улицы с напряженным движением, железные дороги. Какой для этого потребовался колоссальный труд, ежедневный, ежечасный контроль!

Центром, который возглавлял разнообразную и сложную деятельность по светомаскировке, был штаб МПВО города. Непосредственно разработкой и внедрением ее различных мероприятий руководили высококвалифицированные специалисты — старейший работник в этой области майор С. Р. Фадеев, майор А. Ф. Лукьянов, старший лейтенант Е. И. Волнистое. Светомаскировкой занимался, ее соблюдал, о ней не имел права забывать буквально каждый москвич.

Уже вечером 22 июня 1941 года окна всех зданий города были затемнены, уличное, внутридворовое освещение и рекламу выключили. Москва погрузилась в темноту. И надолго.

Если смотреть сверху, черное поле городской застройки прочерчивалось чуть выделяющимися линиями железных дорог, лентами шоссе, серебристыми излучинами Москвы-реки. На этом черном поле в мрачной неподвижности замерли без признаков света и жизни громады заводских цехов, массивы жилых домов. Но город жил и напряженно трудился.

Мы и сейчас порой жалуемся на недостаточную освещенность отдельных улиц. Каково же было жить, и не просто жить, а работать с предельной нагрузкой, котла город заливала густая темнота.

До войны Москву освещали 26 тысяч фонарей уличного освещения (сейчас их около 260 тысяч). Особенно распространенные в то время светильники типа «Шар» и «Вашингтон» оказались совершенно непригодными в условиях затемнения — были открытыми сверху и активнее всего участвовали в московском зареве. Управлялось освещение из 2550 мест, времени на его выключение требовалось 1,5 часа, и делали это вручную 350 человек обслуживающего персонала. Так было еще в 1938 году. Затем Управлением наружного освещения Мосгорисполкома в короткое время была разработана, изготовлена на заводе «Светотехника» и внедрена в эксплуатацию система телемеханического управления уличным освещением, переоборудованы осветительные сети, а включение и выключение уличного освещения переведено с ручного на централизованное. Опыта этого у нас не было, и Москва первой в СССР решала задачу централизации управления наружным освещением. Главными организаторами ее являлись начальник Управления наружного освещения Мосгорисполкома А. В. Воротников и автор проекта, непосредственный руководитель работ А. А. Вепринцев.

Как вспоминают летчики авиации дальнего действия, летавшие в то суровое время бомбить Берлин, город предстал перед их взором незатемненным. То ли враг не ожидал такой дерзости от «уничтоженной» советской авиации, то ли принял наши самолеты за свои, но только после первых взрывов вспыхнули световыми стрелами прожекторы, засверкали разрывы зенитных снарядов, и город медленно, частями стал погружаться в темноту, озаряемую огнями пожаров. Как потом подтвердилось, Берлин в то время не имел, подобно Москве, надежно действовавшего централизованного управления наружным освещением.

Итак, к началу войны все уличное освещение Москвы можно было выключать из одного пункта за несколько секунд. Однако светильники в большей части все еще были слишком щедры на свет для военного времени. Нельзя было оставлять уличное освещение в таком виде, но нельзя и полностью лишить улицы Света. Поэтому быстрыми темпами в тяжелых условиях военного времени вся система приспосабливалась к жестким требованиям светомаскировки.

Маскировочное освещение значительно повысило безопасность движения транспорта, пешеходов и к тому же сыграло определенную психологическую роль, подняло настроение москвичей.

Представим на минуту, как выглядела столица тех дней.

На утренней заре над городом, точно корабли на рейде, плавают аэростаты воздушного заграждения. Рассветет как следует, и они опустятся в укромном месте на землю, чтобы с наступлением темноты вновь подняться на защиту московского неба.

Не светятся фонари, таблички с названием улиц. Для облегчения ориентировки пешеходам и водителям окрашены известью бордюры тротуаров, углы домов на перекрестках, въезды, тумбы, выступающие части зданий, деревья и прочие препятствия.

Не блещут разноцветьем огней витрины магазинов. Они не только зашторены изнутри, но и надежно закрыты снаружи щитами из досок, а то и обложены мешками с песком, обшиты тесом. Так обеспечивалась не только светомаскировка, но и защита от взрывной волны и осколков.

Особенно трудно приходилось при светомаскировке крупных цехов. К этому готовились еще в мирное время, но не все успели сделать к началу войны, В цехах предстояло закрыть многометровые боковые и верхние световые проемы (фонари) площадью, измеряемой нередко гектарами. Причем не просто закрыть, а обеспечить возможность пользоваться дневным светом, естественной вентиляцией, не допустить демаскирующих отблесков. Для этого применялись шторы из специальной светомаскировочной бумаги, материи, щиты, створчатые ставни из подручного материала — картона, толя, фанеры, теса, железа. А все это было дефицитным.

Не обходилось на первых порах и без ошибок. Иногда закрывали окна наглухо или закрашивали стекла темной краской. Так, например, поступили с нынешним зданием ГУМа, где в войну размещались десятки различных организаций. Там поверхность фонарей покрыли черной краской, да так добросовестно, что после войны пришлось менять все остекление.

При глухом запечатывании световых проемов в зданиях, где круглосуточно шла работа, особенно в горячих цехах, из-за недостатка естественной вентиляции складывались крайне тяжелые условия. Приходилось и днем трудиться при искусственном освещении, и это в условиях крайнего дефицита электроэнергии. Во многих случаях требовалось создавать сложные конструкции светомаскировочных устройств.

Москвичи старшего поколения помнят, какое зарево давали мартены, вагранки, печи для обжига на некоторых заводах («Серп и молот», «Изолятор»). Работать только днем эти заводы не имели права — очень нужна была их продукция фронту. И тогда появились пламе- и искрогасители, камеры и другие отнюдь не простые устройства. И эта задача была успешно решена.

Не столько технически сложной, сколько трудоемкой была проблема светомаскировки жилых домов. Помножьте многие десятки тысяч домов на число квартир в них да еще на число окон в квартирах — и получатся астрономические цифры. Где взять столько светомаскирующих штор? Выручили ранее созданные запасы специальной светомаскировочной бумаги; в первые же дни войны удалось быстро распределить ее в достаточном количестве среди населения.

Контроль за соблюдением правил светомаскировки был непрерывным и строгим. Он возлагался на дежурных, имевшихся на всех объектах народного хозяйства, на формирования МПВО и группы самозащиты, патрули милиции и военной комендатуры, на наблюдателей ВПП (вышковых наблюдательных пунктов). Такие пункты, оборудованные на крышах высоких зданий, размещались по всему городу. Спрос за полоску света, пробивавшуюся из окна, был по законам военного времени суровым. Надо отдать должное москвичам — они проявляли высокую дисциплинированность.

На лестничных клетках жилых домов, общественных зданий, в подъездах слабым мертвенным светом мерцали синие лампочки — такой свет глаз не воспринимает с высоты. На домах светились красными звездочками видные только на земле фонари-указатели — ориентиры для формирований и частей МПВО при поисках пожарных колодцев. Такие фонари и сейчас еще можно встретить на старых домах.

Достаточно сложной оказалась организация работы городского транспорта в условиях строгой светомаскировки. Точно часовые на посту, стояли в «касках» с длинными козырьками на главных перекрестках светофоры. Но в отличие от сегодняшних, видимых за сотни метров, они в то время имели ограниченный свет. На особо важных перекрестках в очерченном белым кольце стоял регулировщик, освещаемый пучком слабого света висевшего над ним фонарика.

Медленно двигался по улицам городской транспорт. Надетые на фары светомаскировочные насадки пропускали безжизненную полоску света, достаточную лишь для того, чтобы избежать столкновения.

Темными тенями еле ползли по городу трамваи, троллейбусы, автобусы. Лишь у самой остановки можно было различить едва светившийся под маскировочным козырьком номер маршрута. В салонах был полумрак.

Только трамваи имели наверху головного вагона по два светящихся огонька с разными цветными стеклами (разумеется, в светомаскировочном исполнении). Они помогали в темное время суток издалека узнавать номер маршрута приближающегося трамвая.

Много неприятностей в те дни доставляло яркое, как вспышка молнии, далеко видимое искрение на перекрестках токоприемников троллейбусов и особенно трамваев. Не сразу удалось справиться с этим на первый взгляд небольшим конструктивным недостатком. Выручало главным образом то, что по сигналу воздушной тревоги городской транспорт останавливался, все маскировочное освещение и питание контактных сетей отключалось. Пассажиры успевали укрыться в ближайших убежищах или метрополитене. Несколько военных лет работал транспорт Москвы в столь сложных условиях. Появление 1 октября 1944 года на улицах города нормально освещенных трамваев, троллейбусов, автобусов москвичи восприняли как предвестник скорой победы.

Город напряженно работал круглые сутки, хотя суровые требования светомаскировки весьма осложняли его трудовой ритм. Днем функционировали все учреждения, предприятия культурно-бытового назначения, велись транспортные перевозки и погрузочно-разгрузочные работы, производилась пересменка на предприятиях.

По сигналу воздушной тревоги отключалось все и без того ничтожное наружное освещение, и столица погружалась в полную напряжения темноту. Конечно, тщательно организованная и строго соблюдавшаяся светомаскировка была бы невозможной без предварительной подготовки к ней еще в предвоенный период. Тогда был и продуманы и заблаговременно осуществлены многие мероприятия. Велась большая разъяснительная работа среди населения, проводились специальные учения по светомаскировке.

Как радостный праздник москвичи встретили день 29 апреля 1945 года, Когда в столице полностью сняли светомаскировку и по ярко освещенным улицам вечерней Москвы побежали сверкающие огнями трамваи, троллейбусы, автобусы, автомобили, приветливо засветились окна домов.

ЗАЩИТА ОТ БОМБ

Бомбоубежище готовят к приему населения. 25 июня 1941 года

Фото А. Устинова

Во время налетов фашистской авиации москвичи укрывались в бомбо- и газоубежищах, метрополитене, а также в землянках и даже щелях. Самыми распространенными были небольшие, на 100-150 человек, убежища в подвалах зданий. Их бесспорное преимущество состояло в том, что они размещались там, где люди работали и жили.

Еще в 1933 году в столице начали строить первые убежища, правда, дело продвигалось медленно: нс было опыта, не хватало специалистов. Шли трудные поиски надежных и вместе с тем экономичных конструкций, специального оборудования.

Определенный сдвиг произошел в 1937-1938 годах, когда к этому подключили крупные проектные и строительные организации. Исполком Моссовета обязал Техпроект разработать технические условия и нормы на проектирование убежищ, типовые конструкции. С 1938 года часть жилых домов и служебных зданий стали строить с подвальными убежищами.

В дальнейшем штаб МПВО столицы принимал все меры к тому, чтобы эффективно и оперативно решить проблему укрытия населения в случае нападения противника с воздуха. Организацию проектирования защитных сооружений исполком Моссовета возложил на технический отдел, а Госархстройконтроль наблюдал за строительством, принимал законченные убежища. В 1940-1941 годы изыскивались подвальные помещения, пригодные для переоборудования под защитные сооружения. Руководил этой работой начальник инженерного отдела военный инженер 1-го ранга В. В. Уткин.

Офицеры штаба МПВО города на занятиях по противохимической защите

Фото Ю. Каммерера

И к началу войны в городе было подготовлено 700 вполне надежных, соответствовавших требованиям того времени газоубежищ и 2613 бомбоубежищ. В них могли укрыться около 400 тысяч человек. Конечно, для четырехмиллионного населения Москвы той поры этого было недостаточно. Но был накоплен опыт проектирования и оборудования защитных сооружений, подготовлена база для их строительства.

С первых же дней войны привели в полную готовность все имеющиеся убежища и одновременно развернулось массовое строительство убежищ и укрытий. На учете были все подвалы и другие заглубленные сооружения. В центре столицы многие старинные здания имели добротные подвалы. Сложнее обстояло дело там, где преобладала малоэтажная деревянная застройка. Там приходилось изыскивать другие пути. После соответствующего дооборудования под убежища были приспособлены станции и линии недостроенной третьей очереди метрополитена. На окраине, в Кожухове, снесли ветхие сараи и прочие постройки, опасные в пожарном отношении, а многочисленные овощехранилища и погреба использовали под простейшие укрытия.

Основным типом защитных сооружений в годы Великой Отечественной войны были убежища так называемой второй категории. Они могли надежно защитить в случае обрушения здания и от отравляющих веществ.

Убежища были хорошо герметизированы, имели специальную фильтровентиляцию, а также отопление, водопровод, канализацию, электрическое освещение. Как правило, строили их в два приема. Сначала заботились о защите от ударной волны и обрушения (бомбоубежище), а потом о герметизации и фильтровентиляции (газоубежище).

Вскоре после войны для специалистов демонстрировали документальный фильм, показавший огромные, хорошо замаскированные подземные бомбохранилища в Пруссии, заполненные десятками тысяч бомб, начиненных сильно действующими отравляющими веществами. Только зная о широкомасштабной подготовке в нашей стране к противохимической защите, фашисты не решились на крайний шаг — применение отравляющих веществ. Жаль, что не показали этот фильм широкой общественности.

Все население и особенно формирования МПВО настойчиво готовили к противохимической обороне, обучали пользоваться противогазом — устраивали многочисленные тренировки, походы в противогазах — все оставшиеся в городе после эвакуации были обеспечены противогазами, а формирования МПВО и защитной одеждой, и приборами химразведки.

Были подготовлены обмывочные и дегазационные пункты, в отдельных городских батальонах сформированы и обучены специальные дегазационные роты, заготовлены материалы для дегазации...

Газоубежища герметизировались и оборудовались специальными фильтровентиляционными установками, которые засасывали наружный воздух, очищали его и распределяли по отсекам, где размещались люди.

Тренировка по противохимической защите

В короткий срок москвичам предстояло построить тысячи защитных сооружений, не считая многочисленных щелей и землянок на окраинах города. О размахе работ говорят такие цифры: за месяц было оборудовано 19 500 землянок и щелей на 236 тысяч человек. Бойцы аварийно-восстановительных рот имели специальности строителей и были незаменимы при оборудовании убежищ. Они возглавляли бригады, выполняли самые сложные, требовавшие высокой квалификации работы.

Дегазационная рота МПВО Пролетарского района на строевых занятиях.

В военных условиях было чрезвычайно трудно обеспечить материалами столь массовое строительство. Моссовету пришлось подключить к этому предприятия города, мобилизовать все внутренние ресурсы. У бывшего начальника инженерной службы МПВО Октябрьского района О. А. Беюла сохранился мандат за подписью председателя райисполкома Ю. П. Поляковой, в котором говорится, что предъявителю сего документа дано право изымать материалы, необходимые для строительства убежищ, на всех предприятиях района. Благодаря решительным и оперативным мерам удалось удовлетворять потребности в строительных материалах.

Еще сложнее обстояло дело со специальным оборудованием для убежищ. Готовых стандартных фильтровентиляционных установок, герметических клапанов, запорных устройств не хватало, и многое приходилось делать самим из подручных материалов. Особую изобретательность проявили при этом работники противохимической службы МПВО Москвы М. Ф. Федулов и И. А. Луначарская, дочь первого наркома просвещения. Первое время недостававшие фильтры-поглотители заменяли самодельными, с «начинкой» из сухого торфа, электромоторы и вентиляторы — простейшим приводом, который приводился в движение вручную или от педалей велосипеда. Во время налета несколько человек специально выделялись для попеременной «езды» на таком велосипеде. Постепенно самоделки заменялись оборудованием заводского изготовления, часть его, например фильтры, поставляла промышленность в плановом порядке, а производство вентиляторов, герметических клапанов, специальных клиновых запоров для защитных дверей удалось наладить на местных предприятиях.

Анатолий Степанович Безлуцкий, инженер штаба МПВО Краснопресненского р-на

Строительство защитных сооружений стало делом всей трудовой Москвы. Возглавлял его заместитель председателя исполкома Моссовета П. В. Майоров.

Организаторами и исполнителями этой трудоемкой и особенно сложной в условиях военного времени работы были формирования, подразделения, штабы и службы МПВО. Умелыми руководителями проявили себя тогда инженеры штабов МПВО Л. С. Глаголев, Б. Г. Кулумбеков, М. А. Лапир, А. И. Берлин, О. А. Беюл, А. С. Безлуцкий и многие другие. Общепризнанным был авторитет в проектировании и строительстве убежищ инженер-майора Н. А. Преображенского и начальника технического отдела исполкома Моссовета Р. И. Вальденберга.

Ко времени наиболее массированных вражеских воздушных налетов задача обеспечения населения столицы убежищами, поставленная перед Московской МПВО Государственным Комитетом Обороны, МГК партии и исполкомом Моссовета, была в основном решена. К концу 1941 года в городе подготовили 1029 газоубежищ, 6215 бомбоубежищ, а также линии метрополитена. В защитных сооружениях капитального типа могли разместиться 1366 тысяч человек — практически все оставшееся после эвакуации население столицы.

Кто приезжает в Ленинград, обращает внимание на надписи на некоторых домах Невского проспекта: «При артиллерийском обстреле эта сторона улицы наиболее опасна». Так ленинградцы проявляли заботу о жителях своего города. Этот надписи сохраняются в наши дни как реликвии военного лихолетья.

И в Москве военных лет на стенах тысяч домов имелись указатели с надписью «Убежище» и стрелкой, указывающей путь к нему. Эти указатели помогали москвичам чувствовать себя увереннее: где бы человек ни находился в городе, ему всегда была обеспечена возможность при объявлении воздушной тревоги найти защиту в ближайшем убежище.

Сложным оказалось обеспечить защиту детей в детских садах и яслях. И не потому, что убежищ не хватало. Трудность была в другом: как перенести за считанные минуты после объявлений воздушной тревоги 100-120 детишек в укрытие, расположенное чаще всего в соседнем доме, когда имелось всего лишь 3-4 няни?

Но и здесь нашли выход, закрепив за детскими учреждениями бойцов из батальонов МПВО. По сигналу сбора они прибывали к подшефным и переносили детей в убежище.

Так же решалась задача с укрытием больных и раненых, находившихся в госпиталях. В больших больницах строились и оборудовались по типу убежищ стационарные пункты медпомощи (СПМ). В них, зачастую под бомбежкой, врачи оказывали раненым квалифицированную помощь, проводили неотложные операции. Многих москвичей вернули к жизни и труду в этих сооружениях.

МЕТРО ПОСЛЕ СЕМИ ВЕЧЕРА

На станции метро «Маяковская». Август 1941 г.

Фото А. Шайхета

Снимок известного фотокорреспондента А. Шайхета, ставший хрестоматийным: станция метрополитена «Маяковская» — на топчанах, раскладушках разместились взрослые, дети. В годы войны метрополитен служил москвичам надежным убежищем. Его защитные возможности были правильно оценены, своевременно рассмотрены и решены многие сложные вопросы но приспособлению транспортного сооружения под массовое убежище.

В этой работе прежде всего вызывала беспокойство возможность заполнения людьми за ограниченное время отсеков метро, т. е. станции и прилегавших к ней отрезков тоннеля. Для этого была организована специальная проверка, в которой участвовали студенты некоторых вузов. А как подать и равномерно распределить по отсекам чистый воздух? В обычное время он засасывается мощными вентиляторами через ствол шахта, а затем нагнетается в тоннеле. Движущийся поезд, как поршень, гонит перед собой воздух — вы это ощущаете, когда стоите на платформе станции,— так создаются комфортные климатические условия для пассажиров. Ну а как это сделать, когда метро стало убежищем? Длина участков тоннелей, где размещались люди, это половина перегона между станциями, т. е. несколько сотен метров, и, естественно, в местах впуска воздуха он будет чистым, а где-то на выходе обедненным кислородом и насыщенным углекислотой. Как обеспечить укрывающихся, где бы они ни находились, чистым воздухом?

Начали с подвесных железных коробов-воздуховодов. Но они оказались малоэффективными — требовалось слишком большое сечение воздуховодов при большой протяженности тоннелей. 

Надо отдать должное проектировщикам, крупным специалистам по вентиляции А. X. Полякову и В. Я. Цодикову. Они нашли остроумное решение: посредине перегонов между станциями ставили металлические ворота, а перед ними путевые тоннели соединяли между собой «ходками». В них ставился мощный вентилятор, который засасывал воздух из одного тоннеля и нагнетал его в другой. Таким образом, подаваемый из фильтровентиляционных камер воздух мог циркулировать внутри отсеков убежища

Этот и другие сложные вопросы по приспособлению метрополитена под массовое убежище, способное вместить свыше полумиллиона человек, были успешно решены проектировщиками Метрогипротранса С. И. Жуковым, А. И. Семеновым, Н. В. Церковницким, Л. А. Шелаевым и другими под руководством энергичного, неутомимого Н. А. Кабанова.

Основная нагрузка по выполнению большого объема строительных и монтажных работ легла на дружный коллектив метростроевцев, возглавляемый опытным строителем М. А. Самодуровым.

Такие «сходы» с платформы на пути были на всех станциях метро

Много было сделано к началу войны. Но, к сожалению, не везде успели защитить входы на станции, стволы шахт, а также смонтировать санитарнотехнические устройства. Эти работы пришлось выполнять в самые сжатые сроки уже в войну. Метростроевцам помогали другие строительные организации и подразделения МПВО. Заблаговременно была создана специальная служба МПВО метрополитена, которая готовила станции и тоннели для приема населения, размешала людей, создавала им условия для отдыха. Ведь часто после тревожной ночи прямо отсюда они шли на работу.

Как только раздавался сигнал воздушной тревоги, поезда метро замирали на ближайших станциях, с контактного рельса снималось напряжение, все эскалаторы переключались на спуск. Бойцы формирований МПВО метрополитена устанавливали с платформ на пути деревянные мостки-сходни и задраивали затворами все отверстия, через которые могла проникнуть ударная волна. Они успевали подготовить тоннели и станции к приему людей за 2-3 минуты.

Инвалиды, дети, старики располагались в поездах и на станциях, где были развернуты медпункты, дежурили санитарные дружинницы, а остальные проходили в тоннели. Поверх путей там уже лежали деревянные щиты. Это, конечно, не постель, но от простуды они предохраняли. На станциях было достаточно светло, работали агитпункты, библиотеки, радио. Воду брали из питьевых фонтанчиков, установленных на платформах, а в тоннелях — из обычных водоразборных кранов.

К осени 1941 года метрополитен был переведен на особый режим: днем он перевозил пассажиров, а после 19 часов (затем после 17) служил надежным защитным сооружением. Здесь, глубоко под землей, москвичи ели, спали, восстанавливали силы, готовились к новому трудовому дню. В летописи метрополитена значится такой примечательный факт: за время тревог, объявлявшихся в столице, тут появилось на свет 217 ее новых жителей.

Под убежище использовались не только действующие линии метрополитена, но и недостроенная третья очередь — от «Автозаводской» до «Площади Свердлова». Вместо эскалаторов там были наклонные деревянные лестницы, а в стволах — шахтные клети.

ВСЕГДА В ГОТОВНОСТИ

Убежища требовали большого внимания: их надо было держать постоянно готовыми к приему людей. Поэтому в группы самозащиты, созданные но всех домоуправлениях, входили специально подготовленные звенья по обслуживанию убежищ. Регулярные тренировки, занятия в учебно-образцовых убежищах способствовали тому, что эти звенья, состоявшие в основном из домашних хозяек, превратились в боеспособные подразделения МПВО. Конечно, знания, опыт приходили не сразу. Да и нестандартное оборудование доставляло много хлопот. Самодельные фильтры из торфа в дождливую погоду отсыревали, портились. Часто нарушалась герметизация убежища, нагнетаемый в него воздух порой, как вода сквозь решето, уходил через мельчайшие трещины в стенах, перекрытиях, в местах заделки труб, через дверные коробки и еще через десятки различных, порой незаметных глазу отверстий... Требовалось большое искусство, чтобы находить места утечек и ликвидировать их.

Среди специалистов но эксплуатации убежищ появились подлинные мастера своего дела, неистощимые на выдумку рационализаторы И. Я. Злотарь, Н .М. Кузнецов, П. А. Панкин, М. Л. Минц. Была разработана специальная методика проверок и устранения утечек воздуха. В самых сложных случаях приглашали на консультацию большого знатока старшего лейтенанта Н. Ф. Гуляева из штаба МПВО города. У этого человека было необыкновенное чутье на отыскание скрытых дефектов. И не случайно впоследствии именно теме герметизации убежищ посвятил он свою диссертацию. В составе районных отдельных городских батальонов сформировали и специально подготовили взводы газоубежищ, они постоянно работали в защитных сооружениях. Ввели также должность оплачиваемых комендантов. В результате уже к концу 1943 года количество герметизированных убежищ удалось довести до 97% от их общего числа и этот высокий уровень сохранить до конца войны.

Большую непрерывную работу по обеспечению постоянной готовности убежищ и их совершенствованию (замена кустарного оборудования и всевозможных «самоделок» на заводское и др.) в течение всей войны вели городская и районные службы убежищ, созданные на базе жилищных управлений. Во главе городской службы стояли энергичные, знающие дело люди — Д. Д. Преферансов, П. П. Субботин, Д. Л. Бронер, И. Ф. Федотов, А. В. Астафьев.

В дни первых вражеских налетов на Москву иногда раздавались скептические замечания по поводу надежности убежищ. Однако, как это ни парадоксально, подвалы, не рассчитанные на прямое попадание фугасных бомб, часто его выдерживали. Все объяснялось просто: бомба пробивала кровлю, взрыватель мгновенного действия (а именно их ставили на обычные фугасные авиабомбы) срабатывал где-то на уровне пягого-третьего этажей, и следовал взрыв. Здание рушилось, стены, перекрытия, колонны падали, образуя завалы. Эту нагрузку в несколько десятков и даже сотен тонн принимали на себя прогоны и стойки, которыми были усилены перекрытия убежищ. Например, пятиэтажный дом № 7 по Тихвинскому переулку от прямого попадания 250-килограммовой бомбы разрушился, убежище завалило, однако все находившиеся в нем люди остались целы и были спасены.

В большинстве случаев при разрушении зданий с подвальными убежищами аварийные выходы и пристенные лазы оказывались заваленными, и это требовало большого объема аварийно-спасательных работ. Выводы были сделаны — ив последующем в убежищах предусматривались аварийные выходы за пределы зоны возможного завала.

На первых порах самыми распространенными простейшими укрытиями были щели, представлявшие собой обыкновенный окоп. Слой грунта защищал их от ударной волны, даже если бомба взорвалась бы совсем близко. Был случай, когда бомба упала примерно в 50 метрах от деревянного дома, располагавшегося в Угловом переулке. Ветхая постройка не выдержала ударной волны, рассыпалась, а щель с бревенчатым перекрытием, засыпанным грунтом, хотя и оказалась ближе к месту взрыва, уберегла людей.

Каждый такой случай убеждал москвичей: нет, не зря они после работы на производстве рыли щели и землянки, оборудовали под убежища подвалы. Показательны и такие цифры: из числа пострадавших во время вражеских налетов на тех, кто укрывался в защитных сооружениях, приходится менее 2 процентов.

После разгрома фашистов под Москвой фронт отодвинулся от столицы, но угроза воздушного нападения не миновала, поэтому убежища по-прежнему совершенствовали. К этому времени их обслуживала 30-тысячная армия хорошо обученных москвичей. Именно эти люди практически до последних дней войны поддерживали все защитные сооружения в полной готовности. Необходимо отдать должное и коллективу службы МПВО метрополитена. Он обеспечивал не только четкое движение поездов, но поддерживал метро в постоянной готовности и умело использовал это сложное сооружение в качестве массового укрытия для населения. Каждый метрополитеновец нес тогда двойную нагрузку — транс портика и бойца МПВО. Особо хочется сказать о начальнике службы МПВО метрополитена И. С. Новикове, начальнике штаба МПВО А. И. Соловьеве, начальниках отраслевых служб Н. С. Карпухине и Д. В. Романове. В период вражеских налетов на столицу они не знали отдыха ни днем, ни ночью, проявили много изобретательности, показали высокие организаторские способности.

Городские, районные штабы и службы МПВО ощущали постоянную заботу и помощь со стороны партийных и советских органов. Вопросы строительства, оборудования, готовности убежищ были предметом постоянного внимания городского и районных комитетов партии, исполкомов Моссовета и райсоветов.

К УТРУ НИКАКИХ СЛЕДОВ

Одной из основных задач, решавшихся в рамках местной противовоздушной обороны, было повысить устойчивость работы объектов и систем жизнеобеспечения города, чтобы тем самым уменьшить объем и ослабить последствия возможных поражений. Эта задача решалась системой инженерно-технических и других специальных мероприятий. Они включали защиту основных агрегатов на объектах энергетики и водоснабжения, кольцевание и дублирование магистральных инженерных коммуникаций, сооружение резервных источников водоснабжения: насосных станций на берегах Москвы-реки, Яузы, Сетуни, искусственных водоемов.

Не случайно значительная часть мероприятий носила противопожарную направленность. Гитлеровцы при воздушных налетах на города очень широко применяли зажигательные бомбы.

Школа в Лаврушенском переулке разрушенная прямым попаданием бомбы

Москва хотя и звалась белокаменной», но из 58 тысяч строений в городе около 40 тысяч (70%) были деревянными и отапливались тогда преимущественно дровами — во многих районах, даже в центре Москвы (на ул. Горького),размещались дровяные склады.

Отрыв наружной стены «откосом». Жилой дом на Малой Тульской

Жилой дом на ул. Коминтерна, 13 (Воздвиженка)

Чтобы уменьшить вероятность пожаров во время налетов, в городской застройке «прорубались» широкие «просеки», сносились многочисленные в то время малоценные деревянные здания, дровяные сараи, заборы.

Ощущался недостаток в пожарной технике. В кратчайший срок, буквальное пожарном порядке строители 5-го полка МПВО переоборудовали автобазу Наркомбытпрома на Звенигородском шоссе под завод пожарной техники, и уже в начале августа завод выпустил первые машины.

Разрушенное здание ЦК КПСС на Старой площади, октябрь 1941 г.

Развертывались также полки, призванные сыграть решающую роль в быстрой ликвидации особо крупных очагов поражения. Первый полк под командованием В. Ф. Мосолова сформировали на базе управления жилищного строительства Мосгорисполкома, второй — на базе дорожно-мостового управления (командир А. Е. Страментов). Рабочие, служащие и инженерно-технический персонал управления водопроводно-канализационного хозяйства составили основу третьего полка (командир М. Н. Шестаков). Четвертый полк восстановления энергохозяйства формировался на базе Мосэнерго (командир М. Я. Уфаев, начальник штаба М. Ф. Федотов), пятый — на базе управления культурно-бытового строительства (командир Н. П. Плотников, начальник штаба В. И. Борисов).

В полках сохранялась производственная структура: начальник управления — командир полка, управляющий трестом — командир батальона, начальник конторы — командир роты и т. д. На «вооружении» полков были все машины, оборудование, инструменты, оставшиеся после мобилизации на нужды армии.

Кроме того, в составе 25 отдельных городских батальонов, с формированных в каждом районе, имелось 46 аварийно-восстановительных рот. Им предстояло вести спасательные работы, разбирать завалы, устранять повреждения, вместе с другими службами (противопожарной, медицинской) локализовать и ликвидировать очаги поражения, вести последующие восстановительные работы. Словом, делать все, чтобы ни на минуту не замирала, не останавливалась жизнь столицы.

Позднее все аварийно-восстановительные подразделения и части были объединены в единую аварийно-восстановительную службу, руководил которой заместитель председателя исполкома Моссовета М. А. Ясное. Командовали частями и подразделениями крупные инженеры, архитекторы и другие специалисты. Личный состав службы не блистал строевой выправкой, но имел одно бесспорное преимущество перед войсковыми частями—люди владели строительными специальностями, хорошо знали городское коммунально-энергетическое хозяйство, умели обнаружил» и ликвидировать любую сложную аварию. Аварийно-восстановительная служба была организованной силой и располагала по тем временам неплохим техническим оснащением.

Развязывая войну против Советского Союза, гитлеровцы не скрывали своих человеконенавистнических планов. Уместно напомнить в связи с этим, что записал в своем дневнике начальник германского генерального штаба сухопутных сил генерал-полковник Гальдер:

«8 июля 1941 года, 17-й день войны... Непоколебимым решением фюрера является сровнять Москву и Ленинград с землей, чтобы полностью избавиться от населения этих городов...»

Этой стратегии и тактике поголовного уничтожения и глобальных разрушений и призваны противостоять подразделения службы Московской МПВО.

Вся страна защищала свою столицу, на нее были устремлены взоры миллионов людей. Вот почему очаги поражения требовалось не просто ликвидировать, а делать это так, чтобы... к утру не было никаких следов, никакой пищи слухам.

Прямое попадание бомбы

Жилой барак на Хорошевском шоссе

Налеты ожидались, к ним готовились, но учеба учебой, а объективную оценку всему дает жизнь. В ту едва ли не самую тревожную за всю войну ночь на 22 июля, в первый налет вражеских воздушных армад на столицу, система МПВО прошла суровую проверку. Аварийно-восстановительные подразделения со своими задачами в основном справились. Каждый день войны прибавлял опыта и знаний, а главное — возбуждал лютую ненависть к врагу, разрушавшему жилые дома, школы, театры, музеи — все то, что так близко и дорого каждому москвичу.

...Очаги поражения. Куда ни упади бомба в городе, неизбежны разрушения, где больше, где меньше. Одним из них тогда стала Овчинннковская набережная. Здесь взрывом 100-килограммовой бомбы разрушило ряд зданий, а около 10 повредило. При этом погибла группа самозащиты МПВО.

Серия 250-килограммовых фугасок разрушила также несколько 5-этажных экспериментальных жилых домов. В них из-за ошибки проектировщиков очень слабыми оказались связи наружных стен с внутренними. Выдержавшие прямой удар взрывной волны стены оторвало так называемым «отсосом» — разряжением, возникающим следом за ударной волной. Странно было видеть здание, представленное как бы в разрезе, со всей сохранившейся обстановкой квартир.

Прямое попадание фугасной бомбы в многоэтажный жилой дом № 14 на Новоспасской улице привело к завалам двух убежищ с укрывшимися в них людьми. То же самое произошло со зданием № 7 на Тихвинской улице. Дом № 32 по улице Горького поражался бомбами дважды. Серия мелких бомб «ранила» ряд домов на углу улиц Кирова и Мархлевского. Был и такой случай. Несколько фугасок взорвалось на площади Красных ворот. Они не нанесли существенного урона, если не считать расстекления здания Наркомата путей сообщения (в него и целился вражеский летчик) и смежных с ним строений, одна же бомба попала в небольшой посудный магазин, что стоял напротив здания НКПС.

Когда при воздушном налете к Москве прорывались 1-2 самолета противника, то воздушная тревога не объявлялась. Противник этим часто пользовался для ударов по важным точечным целям. Случалось это обычно в светлое время дня: неожиданно из облаков появлялся самолет и с небольшой высоты прицельно сбрасывал мощные бомбы. Так бомбились Центральный телеграф, Большой театр и другие объекты. К счастью, точности часто недоставало, и бомбы падали вблизи, повреждая здания, но не разрушая их.

Не повезло зданию ЦК КПСС на Старой площади: вражескому летчику, несомненно имевшему специальное задание, удалось сбросить крупнокалиберную бомбу точно на здание. Произошло это 28 октября 1941 года. Среди погибших был популярный драматург тех лет Афиногенов.

Отдельно следует сказать о некоторых «военных» объектах, пораженных фашистскими варварами. Почти полностью был разрушен Театр им. Евг. Вахтангова. В огне погибла Книжная палата на улице Чайковского. Взрывами фугасных бомб были серьезно повреждены здания Московского государственного университета на Моховой, Большой театр, не избежал этой участи и Малый театр, четырежды бомбили Музей изобразительных искусств им. Пушкина. Двумя фугасными бомбами поразили Музей Л. Н. -Толстого на Кропоткинской ул., а в прославленную Третьяковку угодили три бомбы, не считая многих зажигательных. Также пострадали Государственная библиотека им. Ленина, Консерватория им. П. И. Чайковского... Только героическими усилиями формирований МПВО спасли от пожара деревянные постройки Музея-усадьбы Л. Н. Толстого в Хамовниках.

Первоначально складывалось впечатление: бомбы сбрасывались под огнем зениток куда попало и «объекты» культуры поражались случайно. Но уж очень много «случайностей». По-прежнему большими тиражами выходили наиболее популярные газеты и журналы, хотя они также были первоочередными целями у цивилизованных - варваров. Прицельно бомбились редакции и типографии газет «Правда», «Известия», «Московский большевик» и даже журнала «Огонек».

Боялись фашистские мракобесы искусства во всех его проявлениях — оно воспитывало и поддерживало высокие чувства патриотизма, любви к Родине у ее защитников.

Напряженный труд днем, ночные дежурства на постах МПВО, непрерывные бомбежки, неутешительные сводки с фронтов, «похоронки». Люди измучены, нервы на пределе. И здесь было особенно важно получить разрядку, прильнуть к живительному роднику искусства.

Театры, концертные залы были переполнены, хотя часто спектакли прерывались сигналами воздушной тревоги. Несмотря на огромные трудности, выходили новые книги, с полной нагрузкой работали библиотеки.

Все очаги поражения несли с собой потери — материальные, культурных ценностей, а нередко и человеческие жертвы. Во всех случаях был велик объем аварийно-спасательных работ.

На войне любая операция начинается с разведки. Здесь все так же, как и на фронте. Такая же темная тревожная ночь, и грохот орудий (только зенитных), и взрывы бомб, и часто пулеметный обстрел. И задачи в итоге те же — найти кратчайшие пути к спасению людей. Только действие происходит в городе у большого московского дома, в него попала «фугаска». Здание полуразрушено, возник пожар, под завалом в убежище люди.

Здесь, в городе, действия сил МПВО подчинялись тем же законам. О каждом крупном очаге поражения немедленно становилось известно на КП МПВО района и города по донесениям наземных и вышковых наблюдательных пунктов.

Но эти донесения были слишком общими. А конкретные сведения о масштабах бедствия и о предстоявших неотложных работах по спасению людей, локализации или ликвидации очага поражения давала разведка, в первую очередь инженерная. Она немедленно прибывала на место поражения, принимала решение, как действовать, чтобы обеспечить в кратчайшие сроки спасение людей, ликвидировать аварии, предотвратить дальнейшие разрушения. Одновременно, даже если налет еще продолжался, в очаг поражения направлялись «силы и средства МПВО», как сухо именовались в официальных документах аварийно-восстановительные, пожарные, медицинские и другие формирования и части.

Любое строительство в мирное время ведется, как известно, по тщательно разработанному и выверенному во всех деталях проекту. Здесь же приходилось принимать ответственные решения, от которых зависели и жизнь людей, и спасение дома, в короткие минуты, буквально «на ходу». Оперативность и обоснованность предлагаемых технических мер — вот что прежде всего требовалось от инженеров-разведчиков. Роту инженерной разведки сформировали 5 июля 1941 года. Ее «рядовые необученные» на самом деле были высококвалифицированными опытными архитекторами и инженерами архитектурно-планировочного управления Моссовета, других проектных организаций.

Численно это была вовсе не рота, хотя именно так она именовалась во всех донесениях и приказах, а всего 30 оперативных инженеров на всю Москву, но их роль в сохранении столицы трудно переоценить.

Здание на Кузнецком мосту, 3, в центре Москвы, где помещалось архитектурно-планировочное управление, стало для бойцов роты надолго не только местом службы, но и вторым домом. В наиболее трудное для Москвы время они находились здесь круглосуточно. У подъезда дома постоянно дежурил мотоциклист из специального отряда добровольцев, готовый в любую минуту вместе с оперативным инженером выехать на задание.

Они первыми прибывали на место взрыва бомбы, когда у свежей воронки едва успевала осесть въедливая пыль. Тут же на месте требовалось определить, есть ли заваленные убежища и пострадавшие, какой предстоит объем спасательных и аварийно-восстановительных работ, какие нужны силы и средства. После того как на стол начальника аварийно-восстановительной службы МПВО ложилось донесение с соответствующими расчетами, первый этап разведки считался завершенным, и тогда оперативный инженер становился техническим консультантом, главным инженером при начальнике очага поражения.

Даже в самые напряженные для столицы дни входившие в состав роты инженеры и архитекторы вели научно-исследовательскую работу, правда, теперь уже по новой военной тематике, например о воздействии ударной волны взрыва на различные конструкции и элементы здания. Когда наша армия разгромила гитлеровцев под Москвой, в творческих планах разведчиков все большее место стали занимать вопросы будущей реконструкции столицы.

Необходимые данные разведчики добывали в условиях далеко не легких. Действовали они обычно ночью, в затемненном городе, под бомбежкой. Чтобы предвидеть все случайности, наметить кратчайший и наименее опасный путь спасения пострадавших, ликвидации очагов поражения, разведчикам приходилось порой рисковать собственной жизнью.

Оперативные инженеры хорошо помнят «объекты», на которые приходилось им выезжать по тревожному звонку из штаба МПВО города. Два из них — Театр имени Евг. Вахтангова и здание аптеки на Арбате. Здесь разведку вели оперативные инженеры П. А. Спышнов, А.С. Лесневский. В очагах поражения на улице Горького (вблизи Центрального телеграфа), на Валовой, Тульской, Шарикоподшипниковской улицах, в Сокольниках и на Красной Пресне боевое задание выполняли И. М. Тигранов, А. А. Румянцев, Л. М. Гохман и другие бойцы роты.

— Как ни странно, — вспоминал позже инженер-разведчик М. Н. Вохомский, — у меня самые неприятные ощущения были связаны с вражескими осветительными бомбами. Когда в темноте ночи возникал их мертвенный свет, становилось тревожно... И даже не за себя или своих близких —за город, за эти дома. Казалось, слишком они видны, слишком открыты, слишком беззащитны.

Тогда мы не любили лунных ночей. В такие ночи всегда ждали налета. В темные ночи, конечно, было трудно работать, но к таким условиям быстро привыкли, научились ориентироваться. Зрение становилось обостренным, а может быть, какое-то шестое чувство помогало избегать опасности. Самое же главное, как и все москвичи, мы сознавали свою личную ответственность за общее дело защиты города. Мысль, что жители столицы на тебя надеются, рассчитывают на твою помощь, служила для всех нас великим стимулом.

Основной принцип ведения аварийно-спасательных работ, утвердившийся с первых же дней войны, состоял в том, чтобы к работам приступать немедленно по возникновении очага поражения. Это требовало от личного состава МПВО незаурядного мужества, но позволяло до минимума сократить возможные жертвы.

Мужество и отвага бойцов МПВО проявились уже во время первого налета в ночь на 22 июля 1941 года, когда фугасная бомба разрушила пятиэтажный дом № 1 на улице Воровского и завалила убежище. В считанные минуты туда прибыли бойцы Краснопресненского батальона МПВО. Вокруг бушевало пламя, рушились стены, но бойцы смело устремились в верхние этажи горящего здания, одновременно пробивали проход в заваленное убежище. Оперативность и самоотверженность бойцов МПВО предотвратили жертвы.

Вспоминается и другой случай, произошедший в ночь на 5 августа. Тогда 1000-килограммовая фугасная бомба взорвалась напротив памятника Тимирязеву у Никитских ворот. Образовалась воронка диаметром около 30 метров и глубиной свыше 10 метров, были скручены рельсы, разорваны подземные коммуникации, полуразрушены ближайшие здания. Во всех домах в радиусе нескольких сотен метров выбило стекла, взрывной волной был сброшен с пьедестала и разбит памятник великому ученому. Сигнал воздушной тревоги застал у площади трамвай с платформой, груженной мешками с мукой. Разметанная взрывом, она покрыла площадь словно ранний снег.

Первыми в очаг поражения, как и положено, прибыли инженеры-разведчики и пожарные, за ними подразделения полков и батальонов МПВО. В небывало короткие сроки они восстановили памятник, коммуникации, засылали воронку, уложили трамвайные пути, заделали щитами зияющие оконные проемы, убрали битое стекло, неприятно хрустевшее под ногами. Через день москвичи ничего особенного на площади не замечали: так же по стальным путям бежали трамваи, а по обновленному асфальту — автомобили. И только те, кто работал здесь в ту августовскую ночь, знали, каких сил и напряжения стоила ликвидация очага поражения у Никитских ворот.

Тяжело видеть пустые глазницы окон. Но лишь очень внимательные прохожие могли, например, заметить, что дом № 8 по Воздвиженке не совсем обычный. На самом деле от него осталась только одна наружная стена. Все остальные — результат усилий бойцов МПВО. Они подлатали фасад здания, закрыли выбитые окна раскрашенной фанерой и тем сохранили облик улицы.

Надо сказать, что от взрывной волны больше всего страдали окна. Даже от мелких фугасных бомб вылетали стекла в домах, расположенных от очага на сотни метров. Не случайно самым дефицитным материалом в то время было стекло, а наиболее дефицитной специальностью — стекольщики. Никаких заранее созданных запасов стекла не могло хватить, и поэтому в ход пошли фанера и голубая краска. Появился даже новый строительный термин «фанерование».

Ярким примером высокой оперативности и самоотверженности личного состава МПВО может служить ликвидация сложного очага поражения, возникшего 17 ноября 1941 г. на шоссе Энтузиастов, где оно по Владимирскому путепроводу пересекает Окружную железную дорогу. Взрыв крупной фугасной бомбы обрушил несколько пролетов путепровода на железнодорожные пути, где в это время находился товарный состав. Загорелась цистерна с мазутом. Хаос покореженного металла, железобетонных конструкций, пожар, погибли люди.

Железнодорожники подсчитали, что для восстановления движения на этом важнейшем направлении, связывающем столицу с восточными районами страны, нужна неделя. За ликвидацию этого очага поражения взялись подразделения и формирования МПВО. Они работали без перерывов шесть смен. Руководил ими М. А. Ясное. Начальником очага поражения назначили командира батальона, управляющего трестом Дормостстрой И. И. Малицкого. Темпы работ были такими, что по одной половине путепровода движение автотранспорта открылось уже утром, а несколько часов спустя прошел первый поезд. Очаг поражения был ликвидирован всего за двое суток.

«Ликвидация очагов поражения». Так сухо именовались в официальных документах спасательные и аварийно-восстановительные работы в зданиях и сооружениях, пораженных вражескими бомбами. Простые, будничные слова, но сколько за ними напряженного и самоотверженного труда, сколько подлинного героизма!

Стремясь подавить моральный дух защитников столицы, посеять панику среди населения, гитлеровцы всячески рекламировали размеры разрушений в Москве.

Берлинское радио хвастливо заявляло в те дни: «Сильные соединения немецкой авиации каждую ночь подвергают уничтожающей бомбардировке этот важный индустриальный центр страны. Заводы и фабрики, расположенные вокруг Москвы, настолько разрушены, что всем иностранцам запрещен выезд за пределы Москвы. Кремль и все вокзалы разрушены, Красной площади не существует. Особенно пострадали промышленные районы. Москва вступила в фазу уничтожения».

Однако москвичи после бессонной, наполненной тревогами ночи (дежурства в группах самозащиты, а часто и боевая работа) по дороге на работу видели родной город целым, и это придавало им новые силы, укрепляло уверенность в победе.

В этой обстановке та оперативность и четкость, с какой ликвидировались даже внешние следы разрушений, приобрела важный психологический смысл. И далеко не случайно, что в один из самых тяжелых дней середины октября 1941 года, когда на фронте под Москвой сложилась особо напряженная обстановка, москвичи с недоумением останавливались на площади Маяковского. Здесь полным ходом шли ремонтные работы — заменялось дорожное покрытие. Подъезжали самосвалы, ссыпали на проезжую часть горячий асфальт, неторопливо и деловито, совсем как в мирное время, двигались катки, уплотняя дымившуюся массу. Эти работы проводились по указанию Моссовета. Они лучше всяких слов убеждали москвичей: не бывать врагу в столице.

В трудное для страны время Москва была не только столицей, но и символом сражающегося народа, твердо верившего в свою победу. Все, кто приезжал в город, черпали новые силы, видя военный город суровым, но по-прежнему прекрасным. Крепкая, четко организованная активная противовоздушная оборона и героические действия москвичей в подразделениях и формированиях МПВО предотвратили крупные разрушения и сохранили столицу. Конечно, не обошлось и без потерь. По официальным сообщениям, в городе было повреждено, разрушено меньше тысячи зданий различного назначения. Это следствие исходного положения: «самолеты к городу не допускались». Раз не допускались — откуда потери? Однако, по достоверным, закрытым в прошлом, данным только по хозяйствам Московского городского и районных советов пострадало 5584 жилых дома, 90 больниц и амбулаторий, 253 школы, 78 зданий детских учреждений, 19 театров, дворцов культуры... 169 предприятий местной промышленности. Полных сведений в целом по городу, включающих потери различных министерств и ведомств, в том числе по военным и другим закрытым объектам, собрать не удалось.

Было нанесено также 118 заметных повреждении городским водоводам и водопроводным сооружениям, 19 — энергосетям высокого напряжения, 20 — трамвайным путям. Большинство незначительных аварий и повреждений ликвидировалось в течение первых суток, более серьезные, естественно, требовали большего времени, но даже почти полностью разрушенные здания, такие, как, например. Театр имени Евг. Вахтангова, были восстановлены задолго до конца войны.

Когда фашистов отогнали от столицы, было решено обобщить опыт защиты Москвы от последствий воздушных налетов с тем, чтобы в других городах еще эффективнее вести спасательные и аварийно-восстановительные работы.

Передо мной пожелтевший от времени пригласительный билет. В нем написано: «Уважаемый товарищ! Штаб МПВО гор. Москвы и Дом ученых Академии наук СССР проводят 13 и 14 марта 1943 г. закрытую конференцию по аварийно-восстановительным работам».

В Белом зале Дома ученых собрались строители, эксплуатационники — они представляли городские службы МПВО,— ученые, военные из частей и подразделений МПВО, приглашенные из Главного управления МПВО НКВД СССР, Военно-инженерной академии имени В. В. Куйбышева, наркоматов.

В повестке дня 8 докладов, в том числе военинженера 1-го ранга К. А. Вахуркина «Разрушительное действие авиабомб, инженера В. И. Светличного (заместителя командира 1-го полка) «Аварийно-восстановительные работы», инженера Н. Н. Шамардина (заместителя командира4-го батальона) «Ликвидация аварий газового хозяйства», инженера П. А. Красильникова «Инженерная разведка очагов поражения» и др.

По материалам конференции были разработаны технические документы и рекомендации, которые способствовали быстрейшему проведению аварийно-восстановительных работ в городском коммунально-энергетическом хозяйстве Москвы и других городов, пострадавших от налетов фашистской авиации.

Активную работу по изучению подобных материалов и разработке рекомендаций вело инженерное управление ГУ МПВО НКВД СССР, возглавляемое военинженером 1-го ранга И. Д. Волковым.

В суровые военные зимы из-за недостатка топлива в дополнение к разрушениям от бомб вышло из строя значительное число жилых домов и других зданий. В них оказывались поврежденными системы отопления и водопровода. Все это требовало восстановления и ремонта.

Фронт отодвинулся на запад, налеты стали реже, а затем и вовсе прекратились — врагу пришлось больше думать о собственной обороне. Однако, памятуя, что раненый зверь всего опаснее, подразделения МПВО по-прежнему несли нелегкую службу, были готовы в любой момент для выезда в очаг поражения, а днем они становились, как в довоенное время, строителями, эксплуатационниками разных специальностей.

Где только не трудились бойцы МПВО! В первые месяцы войны одновременно с боевыми действиями они строили убежища, щели и землянки, сооружали пожарные водоемы и баррикады на городских заставах. Но первейшей задачей для них оставались восстановительные работы. За время войны они отремонтировали 6732 жилых, производственных и общественных здания. Только на это потребовалось около 2 миллионов человеко-дней. Ими же капитально восстановлен Владимирский путепровод и 6 мостов на автомобильных дорогах, реконструировано 8 километров шоссе Энтузиастов, 15 километров Октябрьской железной дороги, построена 5-километровая трамвайная линия в Тушине. Работали бойцы МПВО и на заводах СВАРЗ, «Красный факел» и других, участвовали в сооружении третьей очереди метрополитена. К концу войны на месте старого Арбатского рынка ими был разбит сквер, реконструированы и расширены скверы на площади Ногина, Гоголевском, Тверском, Никитском бульварах, на бывшей Болотной площади. Словом, трудно найти отрасли городского хозяйства, в которых бы не работали в военные годы люди в зеленых гимнастерках и серых шинелях. Свыше 7 миллионов человеко-дней отдали они городу. Эта помощь столице была особенно ценна потому, что все способные держать оружие были на фронте, а бойцы МПВО ликвидировали «очаги поражения» в дни суровых испытаний и одновременно существенно способствовали поддержанию нормальной жизни города.

Победно окончилась война. Личный состав — бойцы и командиры аварийно-восстановительных подразделений и формирований МПВО — снова вернулся к своим мирным делам. Прошедшие суровую школу, они возглавили новое строительство в Москве.

А. СОЛОВЬЕВ, начальник штаба службы МПВО метрополитена в годы войны

АГИТПУНКТЫ В МЕТРОПОЛИТЕНЕ

Там, где скапливается большое количество людей, очень опасна неожиданно возникшая паника. Об этом свидетельствует трагическое событие. В один из дней, когда «воздушная тревога» не объявлялась, коварный враг сбросил крупнокалиберную бомбу. Целился в здание Генштаба, не попал, бомба взорвалась на Арбатской площади. Мощный взрыв в казалось бы спокойной обстановке породил панику, люди бросились в убежище на станции метро. На широкой лестнице кто-то споткнулся, упал, на него свалился другой, потом третий... Словом, от паники пострадало людей больше, чем от самого взрыва.

Это заставило обратить особое внимание на организацию приема укрываемых в убежища метро, их размещение на станциях и в тоннелях, на информацию об обстановке.

По решению МПК ВКП(б) районные комитеты партии Москвы создали из активистов районов и метрополитена специальные бригады агитаторов для каждой станции. Эти бригады провели сотни бесед, тысячи читок газет. На многих станциях во время воздушных тревог проводились лекции и доклады, которые читались квалифицированными работниками райкомов партии, комсомола и участниками боев с немецкими захватчиками. Нередко на станциях проводились киносеансы и выступления концертных бригад. На всех станциях работали передвижные библиотеки и продавались политическая и художественная литература и журналы.

В агитпунктах станций много внимания уделялось детям — организовывались занятия по рисованию, вышиванию, лепке, велись беседы, читки книг.

Большое внимание уделялось также наглядной агитации. На станциях метро вывешивались сводки Информбюро, плакаты ТАСС. Организовывались различные выставки.

В. ШЕФНЕР, поэт

ЗЕРКАЛО

Как бы ударом страшного тарана 

Здесь половина дома снесена,

И в облаках морозного тумана 

Обугленная высится стена.

Еще обои порванные помнят 

О прежней жизни мирной и простой, 

Но двери всех обрушившихся комнат. 

Раскрытые, висят над пустотой.

И пусть я все забуду остальное —

Мне не забыть, как, на ветру дрожа, 

Висит над бездной зеркало стенное 

На высоте шестого этажа.

Оно каким-то чудом не разбилось. 

Убиты люди, стены сметены —

Оно висит, судьбы слепая милость, 

Над пропастью печали и войны.

Свидетель довоенного уюта,

На сыростью изъеденной стене 

Тепло дыханья и улыбку чью-то 

Оно хранит в стеклянной глубине.

Куда ж она, неведомая, делась,

Иль по дорогам странствует каким 

Та девушка, что в глубь его гляделась 

И косы заплетала перед ним?..

Быть может, это зеркало видало 

Ее последний миг, когда ее

Хаос обломков и металла,

Обрушась вниз, швырнул в небытие.

Теперь в него и день и ночь глядится 

Лицо ожесточенное войны.

В нем орудийных выстрелов зарницы 

И зарева тревожные видны.

Его теперь ночная душит сырость, 

Слепят пожары дымом и огнем.

Но все пройдет. И, что бы ни случилось, 

Враг никогда не отразится в нем!

Б. КУЛУМБЕКОВ, во время войны командир взвода и аварийно-восстановительной роты

ЭТО БЫЛО НА КРАСНОЙ ПРЕСНЕ

Еще в 1938 году я был приписан к местной ПВО и зачислен в аварийно-восстановительную команду. Ежегодно личный состав команд МПВО призывался на двухнедельные сборы. На этих сборах наряду с общей боевой подготовкой приобретались знания и практические навыки по ведению аварийно-восстановительных и спасательных работ, пиротехнике, обезвреживанию невзорвавшихся фугасных бомб.

Очередные сборы были проведены незадолго до войны.

С началом войны команды МПВО были переведены на казарменное положение, а в начале июля 1941 года на их базе сформированы отдельные батальоны МПВО. Меня зачислили в 309-й отдельный батальон, который дислоцировался в Краснопресненском районе. В батальоне были созданы две однородные по составу роты. Одна из них называлась аварийно-восстановительной, другая — инженерной.

Начинал я службу в аварийно-восстановительной роте в должности командира отделения, а вскоре был назначен командиром взвода.

Нас временно разместили в помещениях бывшей конюшни на улице Воровского. В роте собрались специалисты почти всех строительных профессий довоенного времени — плотники, столяры, каменщики, печники, штукатуры, маляры, слесари-сантехники, электрики, механики, кровельщики, жестянщики, кузнецы и др., что позволило нам успешно решать самые разнообразные задачи, поставленные перед ротой.

Борис Георгиевич Кулумбеков. 1943 г.

В первый месяц войны рота занималась главным образом оборудованием бомбо- и газоубежищ в подвалах существующих зданий. Для оборудования убежищ подбирались подвалы в каменных домах, имеющие несгораемые перекрытия. Чтобы перекрытия могли выдержать нагрузки в случае разрушения вышележащих этажей, под них подводились конструкции усиления — деревянные балки и стойки.

Для защиты от ударной волны фугасной бомбы во входах устанавливались специальные защитные деревянные двери, обитые железом по войлоку, а оконные проемы закладывались кирпичом. Убежища оборудовались также вентиляционной системой. Вся сложность состояла в том, что все конструкции и оборудование нам приходилось изготавливать самим.

Личный состав роты работал напряженно, подготовил десятки сооружений, в основном бомбоубежищ.

Некоторые скептики не верили в эффективность убежищ, но первые же налеты вражеской авиации опровергли все опасения: они оказались значительно эффективнее, чем можно было предположить, и спасли многие сотни жизней только в одном Краснопресненском районе.

21 июля 1941 года примерно в 22 часа был подан сигнал «ВТ». Он нас не очень насторожил - - до этого уже объявлялись учебные воздушные тревоги, а главное, не хотелось верить, что над Москвой могут появиться фашистские стервятники. Но когда послышался гул незнакомых самолетов, а на здание, в котором мы размещались, посыпались зажигательные бомбы, все наши сомнения рассеялись. Часть зажигалок, пробив крышу и легкое перекрытие одноэтажного здания, зашипела, разбрасывая брызги огня внутри помещения. О применении противником зажигательных бомб мы знали, поэтому они не застали нас врасплох. Недолго думая, пользуясь лопатами, выбросили их во двор, где они догорели, не причинив вреда.

И все же беда нас не миновала, и узнали мы об этом уже поздно, когда увидели горящей крышу.

От зажигалок, застрявших на чердаке, загорелось сено, которое там оставалось отбывших конюшен, и деревянные конструкции крыши. Следует сказать, что до войны и в первый месяц войны была проведена большая работа по подготовке города в противопожарном отношении, но беспечность отдельных работники не позволила довести эту работу до конца. Ощутили мы это при первом же налете.

Здания и территория, на которой мы находились, были слабо подготовлены и не имели необходимых средств для борьбы с пожарами — ни огнетушителей, ни противопожарных кранов. Пришлось тушить пожар ведрами с водой, сбивать пламя лопатами и киркомотыгами, не давая ему распространяться. Надо было спасать имущество и оснащение роты. Имущество, не нужное в работе, быстро погрузили в машину. Мне поручили сопровождать машину и сдать имущество на временное хранение в штаб батальона.

По пути следования, в районе зоологического сада, услышали свист падающей бомбы, затем взрыв и через мгновение мы ощутили, как ударная волна, но уже не опасная, достигла машины. В начале Шмитовского проезда, недалеко перед собой, мы вновь услышали свист и взрыв бомбы меньшей силы, а когда подъехали к зданию бывшего детского сада, в котором размещался штаб батальона, увидели, что до основания разрушено левое крыло этого здания. По счастливой случайности ниш из работников штаба не пострадал. Все они находились в другом помещении.

Когда мы вернулись в свое подразделение, пожар все еще продолжался, угрожая перекинуться на соседний жилой дом. К тушению огня присоединились жильцы этого дома.

Пользуясь ведрами и резиновыми шлангами, они стали поливать огонь с балконов и через окна верхних этажей. Общими усилиями пожар был потушен.

В эту же ночь рота получила сообщение, что прямым попаданием фугасной бомбы разрушен многоэтажный жилой дом на углу улицы Воровского и Мерзляковского переулка. Через несколько минут мы были уже на месте. Вскоре прибыли противопожарные и медицинские подразделения.

Очаг поражения оказался сложным: одна часть дома почти полностью была разрушена, в другой — отвалилась фасадная стена со стороны Мерзляковского переулка, обнажив несколько квартир, которые напоминали многоярусную сцену, обставленную домашней мебелью. Полуразрушенные части верхних этажей здания были объяты пламенем. В подвале находилось бомбоубежище, частично поврежденное, вход в него был завален.

Пожар осложнял выполнение спасательных работ и грозил перекинуться на соседний жилой дом. Струи воды, направленные в бунтующее пламя, сразу же вызвали беспокойство. Вода, которая при тушении огня нагревалась до температуры кипения, стала проникать в подвал и могла вызвать неоправданные жертвы. Опасность была быстро обнаружена, и пожарные изменили тактику. Мощными струями воды они «отсекли» огонь от соседнего жилого дома, а распыленными струями не давали пожару распространиться и в другую сторону, где работали спасательные подразделения.

Через несколько часов работы подошли ко входу на лестничную клетку, в которой сохранилось только несколько маршей нижних этажей.

Расчистив марши, ведущие в подвал, от обломков, мы проникли в убежище и вывели около 150 человек. Пострадавшим, а их было немного, здесь же была оказана медицинская помощь. К этому времени и пожар был уже потушен.

В очаге поражения все бойцы и командиры работали с большим напряжением. Но особенно мне запомнились два бойца — Мыриков и Лодочкин.

Первый из них, высокого роста, чуть сутуловатый блондин средних лег, всегда спокойный, рассудительный, обладал большой физической силой и был мастером на все руки. Очень скупой на слова, он всегда брался за самую трудную работу, при этом приговаривая с небольшим оканием: «Раз надо, то сделаем, это глаза боятся, а руки делают».

Второй был ему прямой противоположностью: ниже ростом, брюнет, несколько суетливый, очень эмоциональный. Но их объединяла удивительная любовь к труду. Вдвоем они выполняли самые трудоемкие и сложные работы, требующие большой силы, умения, сообразительности. Многих поражало, с какой сноровкой и внешней легкостью они выполняли эти работы.

В октябре 1941 года я был назначен командиром инженерной роты. К этому времени обстановка под Москвой обострилась, город находился на осадном положении.

Аварийно-восстановительную роту направили на фронт.

Через несколько дней стало известно, что почти весь личный состав роты погиб в боях за Москву. Из всего состава роты, в которой я начинал службу, в живых осталось только трое.

По мере приближения фашистских войск к Москве налеты участились — иногда в течение суток их было несколько.

В один из редких дневных налетов прямым попаданием бомбы был разрушен трехэтажный дом в Среднекисловском переулке.

В цокольном этаже дома находилось бомбоубежище, в котором укрывалось несколько десятков человек. Со стороны двора убежище завалило несильно. Расчистив проход к убежищу, мне с двумя бойцами удалось проникнуть внутрь. То, что мы увидели, нас просто потрясло. В помещении был полумрак, откуда-то проникал наружный свет. В одном из углов сводчатое перекрытие сошло с опор, между ним и стенами образовалась довольно широкая щель, через которую в просветах разрушенного здания было видно ясное голубое небо. В этом и противоположном углах помещения были видны завалы. Сводчатое перекрытие бомбоубежища держалось на конструкциях усиления — деревянных кружалях, вырезанных по форме свода, лежащих на деревянных балках и стойках. Все конструкции были скреплены между собой металлическими скобами. У одной из стен сгрудились люди, на их лицах сохранялись страх и еще неполная уверенность в чудо избавления от смерти. В основном это были женщины с детьми. Несколько укрываемых были засыпаны обвалом и нуждались в срочной помощи. Медлить было нельзя, и мы приступили к оказанию помощи. Прежде всего через узкий проход вывели всех, кто не пострадал и мог свободно передвигаться.

Одновременно стали оказывать помощь частично засыпанным обвалом. Я помню молодую женщину, сидящую на полу, по пояс засыпанную щебнем и песком. У нее была свободна только одна рука. В полушаге перед ней точно также были засыпаны два ее ребенка дошкольного возраста. Обезумевшая от горя мать хватала нас за руки, требуя, чтобы мы в первую очередь оказали помощь ей, очевидно, стремясь помочь своим детям. С большим трудом удалось успокоить ее, освободить из завала детей, как оказалось, сидящих у нее на ногах, а затем и ее. Удивительно было то, что ни мать, ни дети ее не получили серьезных травм.

Среди спасенных оказалась и семья одного из наших бойцов. К сожалению, несколько человек погибло под завалом. Смерть каждого человека отзывалась огромной болью в сердце. Но смерть одного из них запомнилась на всю жизнь. Среди погибших под завалом увидели молодого человека в форме майора. А через некоторое время стали свидетелями сцены, которая и сейчас леденит душу. Майор, проездом из госпиталя, решил навестить семью. Сигнал «ВТ» застал его в воротах своего дома. Дежурные по дому узнали соседа и направили его в бомбоубежище, в котором, по их мнению, укрылась его семья. Но они ошиблись, его семья находилась в соседнем убежище. Он погиб, так и не повидав близких. И можно ли описать горе жены и детей, увидевших мертвого мужа и отца, погибшего у порога своего дома.

Вспоминается и другой, не менее трагичный случай. В нескольких десятках метров от места расположения нашей роты, в Курбатовском переулке (ныне ул. Климашкина), взорвалась фугасная бомба. Через считанные минуты мы были уже у места взрыва. Недалеко перед одноэтажным домом с верандой увидели воронку диаметром примерно 12-15 метров и глубиной 5-6 метров. На веранде стоял накрытый, очевидно к ужину, стол. Жильцы близлежащих домов, как правило, укрывались в здании церкви, расположенной против дома с верандой.

Однако по рассказам жильцов близлежащих домов, возвращавшихся из церкви после отбоя воздушной тревоги, выяснилось, что на месте взрыва находилось простейшее укрытие — щель, в которой укрывалось около десяти человек. От щели и находящихся в ней людей не осталось никаких следов. Это был один из редчайших, если не единственный случай прямого попадания фугасной бомбы в щель.

Тяжелейшее чувство, которым были охвачены все, кто оказался свидетелем этой трагедии, еще больше усилилось после того, как среди возвратившихся из церкви увидели пожилую женщину с двумя малолетними детьми. Она подошла к месту взрыва, и ее лицо стало мертвенно бледным, окаменевшим, выражение г лаз невозможно передать словами, но в них не было ни слезинки. Она не произнесла ни одного слова. Среди погибших оказались молодые родители ее внуков. Держа за руки детей, она направилась в сторону от дома, не зная куда, очевидно, инстинктивно уводя малышей от места трагедии. Ее остановили, окружили трогательной заботой. Но разве можно было чем-либо возместить это горе.

С увеличением объема работ все больше ощущались слабая мобильность и недостаточная техническая оснащенность аварийно-восстановительных и спасательных подразделений. Много времени тратилось на получение оснащения и выезд к месту работы.

Так возникла идея создания аварийной машины. И вскоре она была создана. На базе грузовой машины оборудовали крытый фургон. В нем установили пирамиды с полным набором необходимого шанцевого инструмента, лебедки с тросом для растаскивания крупных глыб и переноса разных тяжелых предметов, подрывную машинку типа ПМ-1 для разрушения в случае необходимости элементов здания, полевой телефон. На таких машинах, как правило, выезжал в очаг поражения взвод, который проводил разведку и одновременно приступал к первоочередным аварийно-спасательным работам.

Впереди было еще много тревожных, тяжелых дней и бессонных ночей.

С первого и до последнего дня налетов на Москву Красная Пресня подвергалась интенсивным налетам. Мне пришлось работать в большинстве очагов поражения. И вопреки утверждениям фашистской пропаганды, я не знаю ни одного случая, чтобы сильно пострадали и были выведены из строя военные и промышленные объекты. Как правило, зажигательные и фугасные бомбы сбрасывались на жилые районы, повреждались и разрушались жилые и гражданские здания, страдало мирное население.

Вспоминается такой случай. В один из первых дней войны в полночь наша рота получила приказ срочно выехать для ликвидации крупного очага поражения. Точного адреса я уже не помню. Но память хорошо сохранила, что это было на Красной Пресне, вблизи Белорусской железной дороги.

Нашему взору предстало бушующее море огня, с треском и ревом вздымающееся к небу. Приблизиться к нему было невозможно: за сотню метров обдавало нестерпимым жаром. Картина впечатляющая, тревожная. К локализации огня, не давая ему распространяться, приступили пожарные.

После того как пожар был потушен, мы увидели почти полностью сгоревшие, полу-заглубленные в землю пустые деревянные овощехранилища с шатровым перекрытием. покрытым толем и, к сожалению, не обсыпанным землей. Аварийной роте некого и нечего было спасать. Ни человеческих жертв, ни особых материальных потерь. Наша работа закончилась тем, что мы привели территорию в порядок.

В военное время порядок и чистота в городе соблюдались неукоснительно и следы налетов ликвидировались быстро.

Среди «военных и промышленных объектов» были и небольшие одно-двухэтажные кирпичные, деревянные и смешанные дома на улицах Красная Пресня, Воровского, в Хлебном переулке и в других частях района, многие из которых намечались к сносу по плану реконструкции города. Конечно, и эти разрушения вызывали душевную боль. Гибли и получали травмы люди, они лишались крова, нужных для жизни вещей, накопленных за трудные довоенные годы.

К концу 1941 года интенсивность налетов на Москву снизилась. Соответственно сократился и объем спасательных работ. Но с наступлением морозов резко возрос объем восстановительных работ, вызванный массовым расстеклением окон домов при взрывах. В результате расстекления окон замерзали и повреждались системы отопления и водопровода. Приходилось работать днями и ночами, чтобы быстро заделать окна фанерой, стекла не хватало, восстановить частично разрушенные здания, поврежденные системы внутреннего инженерного оборудования. Только нашей ротой были восстановлены десятки домов по улицам Воровского, Баррикадной, Красная Пресня и др.

Однажды в два часа ночи мне позвонил командир батальона и сообщил, что к трем часам ночи нас вызывают к председателю исполкома Московского Совета В. П. Пронину.

В Москве стало трудно с транспортом. На предприятиях транспорта не хватало людей. Нашей роте поручили обеспечить выполнение всех ремонтных и профилактических работ в Краснопресненском трамвайном депо.

Среди бойцов роты были отличные механики, электрики и мастера других специальностей, что позволило в самое тяжелое время для Москвы выполнить и эту необычную, но гак необходимую для жизнедеятельности города работу.

Ю. ВОРОНОВ, поэт

ЗА ВОЕМ СИРЕН

За воем сирен –

Самолеты в ночи.

За взрывом –

Завалы из щебня и лома. Я цел.

Но не знаю еще.

Что ключи

В кармане –

Уже от разбитого дома.

Ф. КРУТЕЦКИЙ, журналист

ТРЕСТ СРАЖАЕТСЯ 

НАКАНУНЕ

...Дом двигался медленно, почти незаметно для глаза он отступал в глубь Брюсовского переулка.

Но это уже не казалось чудом. За последние годы на улице Горького такое стало обыденным. Давно «перекатили» здесь несколько домов, и перед ними по правой части улицы успели встать новые корпуса — от Охотного ряда и до Советской площади. Переместилось здание Моссовета. В лесах стояли его новые, надстроенные этажи. Заканчивалась передвижка зданий на последнем узловом участке улицы — от Пушкинской площади до площади Маяковского. Работники треста по передвижке и разборке зданий убирали из-под перемещенных домов ходовые и путевые конструкции. Дорожники разглаживали теплые складки асфальта.

Дом в Брюсовском (москвичи звали его «медведем» по знаменитому ресторану, размещавшемуся в нижних этажах) был последним «путешественником» на улице Горького.

Управляющий трестом Иван Тихонович Иванов в субботу, 21 июня 1941 года, почти весь день провел на этой площадке.

—  Зарежет нас «медведь»,— делился он своими опасениями с Самуилом Яковлевичем Школьниковым, начальником производственно-технического отдела треста.— Ведь через неделю на Садовом уже дома начнут разбирать. Нам туда надо всем перебираться.

—  Ну что ж, в понедельник с утра я туда поеду. Кого из бригадиров брать?

—  В понедельник и решим.

«...Всю ночь лил дождь. Медленно наступало дождливое утро. Ночь как бы нехотя уступала место дню.

Суббота, как и вся неделя, прошла в напряженном труде. Сладко спится под шелест дождя, особенно если знаешь, что с утра никуда торопиться не надо, что целый день и вечер проведешь на даче в кругу семьи.

Потом погода разгулялась. Весело перекликаясь с соседями, принялись за работу на огородных грядках.

Пришел московский поезд. Приехавшие привезли ошеломляющую весть: сегодня утром фашисты бомбили советские города, механизированная громада обрушилась на наши пограничные войска. Война.

Первая мысль: скорей в Москву, в трест!»

(Из дневника управляющего трестом И. Иванова)

«...В тресте яблоку упасть негде. В сборе почти весь инженерно-технический персонал, много рабочих. Ко мне подходит Самуил Яковлевич и говорит:

— Трест реорганизован в 1-й аварийно-спасательный батальон 1-го полка МПВО. Вы назначены командиром. Докладывает начальник штаба Школьников.

Краткое совещание. Бойцы и командиры к вечеру переходят на казарменное положение».

(Из дневника комбата И. Иванова)

Улица Серафимовича. Вчера это был адрес треста передвижки и разборки зданий. Сегодня это адрес штаба 1-го аварийно-спасательного батальона МПВО.

Нет больше треста — есть батальон. Нет строительных управлений — есть роты.

Комбат Иванов занят переоборудованием помещений треста под воинскую казарму. Здесь сколачивают топчаны, а пока столы временно служат постелью.

13 ЧАСОВ В ЗАВАЛЕ

На Моховой, напротив станции метро «Библиотека имени Ленина», стоял четырехэтажный дом. В нем имелся подвал, который приспособили под бомбоубежище. Во время одного из налетов вражеская бомба прошла все четыре этажа и взорвалась над перекрытием подвала. Люди, укрывшиеся в нем, оказались погребенными под грудой мгновенно вспыхнувших обломков. Сухое дерево трещало, искры летели высоко в небо. И гигантский костер оседал и оседал.

Казалось, не было никакой возможности добраться до людей. Но бойцы МПВО бесстрашно вступили в битву с огнем. Все понимали, что быстро разобрать завал не удастся — во всяком случае настолько, чтобы успеть спасти пострадавших.

Снова и снова разведчики обследовали двор, соседние здания, пока не обнаружили смежные подвалы! Комбат Иванов принял решение пробиваться через них.

Четко действуют проходчики А. Первушин, Н. Коблов, С. Каплин. И вскоре стена сдалась, но дальше хода нет: мешают обломки. Оттуда, из-под них еле слышны стоны. Живы!

Едкий дым заполнил помещение. Медленно продвигается вперед группа, расчищая путь и закрепляя проход. Впереди идет опытный разборщик — прораб И. Лапыгин.

Наконец показалась щель между глыбами. Спасатели торопливо и осторожно расширили ее.

— Тихо! — Лапыгин замер и выбросил назад руку, задерживая идущих следом.

Рядом кто-то тихо стонет. Лапыгин опускается на колени, вползает в узкий низкий проход и нащупывает человека. Слабенький лучик карманного фонарика высвечивает лицо старика. Он произносит лишь одно слово: «Нога...»

— Сейчас, сейчас, отец. Потерпи чуть-чуть.

Чуть-чуть! В эту минуту бойцы и не предполагали, сколько еще придется потерпеть этому старому человеку во имя спасения остальных. Оказалось, что его нога зажата какой-то плитой, на которую опирается балка. Стоит только ее тронуть — и обвал неизбежно придавит всех. Все это бойцы объяснили старику. Он выслушал и мужественно согласился ждать.

Старик не только терпел, но еще и направлял бойцов:

— Нас тут человек тридцать.

Пожар усиливался. В подвале из-за дыма становилось работать все тяжелее, поэтому вызвали дымоотсосную машину (дыморефулер). Но она, удаляя дым, засасывала в подвал пламя. Пришлось поставить компрессор и начать нагнетать воздух, чтобы оттеснить пламя. Бойцы упорно пробирались от одного потерпевшего к другому, выводили или выносили из убежища, оказывали первую медицинскую помощь. А огонь тем временем все свирепел. Стало ясно, что надеяться на разбивку плиты нельзя. Пламя опередит. Оставалось одно: тут же, в завале, ампутировать старику придавленную плитой ногу.

Хирург полез в проход, убедился, что это единственный выход для спасения жизни, и согласился оперировать. Но комбат Иванов решил еще раз поискать, нет ли другого выхода из этой трагической ситуации. Для этого он сам снова полез в подвал, где бушевал огонь и все ниже садился свод — выгорали деревянные части. И снова лихорадочно ощупывает Иванов глыбу: странно, почему у нее такие правильные формы: грань, еще грань. И вдруг в его голове вихрем пронеслась мысль: а может, это и не плита, а что-то другое, например, оторванная дверь бомбоубежища?

— Свет сюда! Скорее! — крикнул он, а затем ножовкой стал пробовать прочность плиты.

Так и есть: древесина, толстая деревянная дверь, обитая железом! Покрытая пылью и грязью, она была принята за бетонную плиту.

В несколько минут двое разборщиков ставят упоры, в щепки разносят «плиту».

Старше свободен! Его бережно укладывают на носилки, отправляют на машине в больницу.

И когда автомобиль уже уехал, Иванов спохватился, что не спросил, как звали этого мужественного человека, 13 часов проведшего в завале.

Спасибо, дорогой земляк! Спасибо, москвич!

ТРЕВОЖНЫЕ БУДНИ

Фронт требовал все новых и новых сил. В июле в действующую армию ушло много людей из треста. Батальон поредел.

Батальон. Трест. Так и существовали одновременно эти два названия одного коллектива. Первое говорило о делах ратных, второе — мирных. Занимались и теми и другими.

Днем стройка: военная — сооружение бомбоубежищ, укрытий и мирная — ведь «медведя», дом на улице Горького, перекатили-таки окончательно, уже когда началась война. Да и отделку гранитом новых зданий на этой улице тоже продолжали, а вечером — строевая подготовка, ночью — выезды по тревоге.

...Тревожные звонки не умолкают в штабе батальона на улице Серафимовича. Вот опять вызов: у Никитских ворот разорвалась бомба. Комбат И. Т. Иванов с комиссаром батальона П. И. Кузнецовым решили послать туда 3-ю роту во главе с командиром А. И. Попиком и политруком В. Т. Филатовым.

3-я рота — это бывшие гранитчики и мраморщики, рабочие треста скульптуры и облицовки, влившиеся в батальон. Кому же, как не им? Ведь там дело по их части: поврежден памятник Тимирязеву.

В помещении роты прозвучал сигнал тревоги. Поднят (на войне говорят «поднят в ружье», а как сказать в данном случае, если на вооружении у бойцов ломы, топоры, пилы, лебедки?) взвод А. М. Глызленко. И вскоре машины со всем необходимым оборудованием помчались к Никитским воротам, где на углу дома, что напротив памятника Тимирязеву, зияла огромная воронка. Раненым уже оказывают помощь. Сам памятник взрывной волной сброшен с пьедестала, разбит. Мастерство гранитчиков тут действительно было нелишнее. Глызленко — опытный специалист по камню — быстро определил, что памятник можно восстановить. Но как его поднять—для одного крана он слишком тяжел, пришлось пойти на риск: два автокрана протянули к пьедесталу свои стальные руки. И вот уже снова фигура ученого привычно высится среди зелени бульвара. Быстро пролетела эта тревожная ночь.

3-ю роту ждали очередные дела. Днем Глызленко со своим взводом строил «микропекарню» на Пироговской улице. Таких пекарен сооружали тогда в Москве много — на случай выхода из строя хлебозаводов.

Политрук роты В. Т. Филатов повел группу бойцов на Ленинградское шоссе. Здесь прямо на его проезжей части они строили ложные фанерные домики, масляными красками разрисовывали асфальт под «зеленые насаждения».

Через некоторое время бойцам 3-й роты пришлось снова вернуться к своему мирному ремеслу. При налете пострадал (разрушило пьедестал) памятник Ломоносову, стоявший во дворике МГУ на Моховой.

Вскоре с камнеобрабатывающего завода привезли гранит, и бойцы 3-й роты вернули памятник на свое место.

...В штаб батальона передали задание: «Прямым попаданием разрушена часть дома на углу улицы Воровского и Мерзляковского переулка. Разбиты четыре этажа. В подвале люди. Выехать на их спасение».

Когда бойцы-строители во главе с помощником командира по технической части П. Ф. Панфиловым прибыли к очагу поражения, здесь уже действовал 4-й батальон под командованием М. Г. Локтюхова, в недавнем прошлом управляющего трестом Мосжилгорстрой.

Выяснив обстановку, командиры приняли решение: через подвал уцелевшей части здания пробиться к пострадавшим в убежище, над которым взорвалась бомба.

Вот где пригодилась практика, приобретенная в мирное время при разборке и передвижке зданий!

Бойцы-разборщики влезли в окна подвального этажа и, делая проход среди нагромождений искореженных строительных конструкций, укрепляя его стойками, попали в засыпанное бомбоубежище. Пострадавших много. Есть убитые. Еще больше раненых. Два с половиной часа напряженной работы —и люди были спасены...

Незадолго до войны была построена в Земском переулке эта прекрасная, со светлыми коридорами и классами школа. Еще недавно детские голоса звенели здесь. Но в 4 часа утра 27 июля прямым попаданием фугасной бомбы школу разрушило. От нее уцелели только две лестничные клетки, торчавшие среди развалин. Вскоре после взрыва 1 -й батальон получил известие о том, что в подвальном убежище школы засыпано более 300 человек.

Считанные минуты потребовались для того, чтобы бойцы батальона были на месте поражения. Здесь они нашли запасные лазы и люки, пробили отверстия в стенах подвального этажа и начали выводить людей. Тяжелораненых бойцы выносили на руках и отправляли в больницу. Быстро вывели людей изо всех отсеков. Кроме одного, у которого наружная стена оказалась полностью разрушенной. Как лучше к нему подступиться, откуда начать пробивку лаза? Трудно ориентироваться в такой обстановке. К тому же не утихал пожар. Потоки воды превращались в черную горячую жижу — и все это стекало в подвал, где находились люди. Чтобы помочь им, бойцы установили компрессор и стали качать в щели воздух. От того же компрессора питались и отбойные молотки, что грызли в нескольких местах капитальные стены здания. В такой обстановке боец Дмитрий Битмухамедов, стахановец мирного времени, получил нелегкое задание: под потоками горячей воды, в дыму пробить одну из стен, сложенную на цементном растворе в три кирпича. На такую работу в нормальных условиях надо было не менее четырех часов. Битмухамедов сделал это за 42 минуты, пробив отверстие в стене, через которое начали спасение людей из заваленного убежища.

Несколько раз пожарные поливали Дмитрия водой, подавали компрессором воздух, а от потоков горячей воды прикрыли бойца брезентовым плащом. И тот не прекращал работу ни на одну минуту.

Вскоре еще в четырех местах пробили лазы. В один из них по-пластунски пролез боец И. М. Песня — и вернулся с грудным ребенком на руках. Следом выползла мать. Она взяла младенца, потом быстро передала его стоявшему рядом человеку и расцеловала командира. А боец Песня уже опять скрылся в дымившемся подвале. Там он увидел грузную женщину, которая сидела и не двигалась. На коленях у нее примостилась дочь. Мать оказалась мертвой, а девочка, защищенная ею, даже не была ранена.

Рядом находилась еще одна женщина. Ее волосы растрепались, из носа и рта сочилась кровь. Женщина произносила только одно слово: «Пить...» Ей дали воды, и она ожила, показала, где в завале находятся еще люди. А потом в течение двух часов эта мужественная женщина, не заботясь о себе, показывала бойцам ближайшие проходы. И только когда все были спасены, она согласилась отправиться в больницу.

Все работы по спасению людей закончены. Усталые бойцы вышли на поверхность. Вдруг к ним подбежал запыхавшийся мужчина, истопник школы. Он сбивчиво рассказал, что рядом с котельной есть еще один отсек, в котором тоже укрылись люди. Его жена там. Подход к этому отсеку был возможен только через котельную. Но она оказалась затопленной из-за повреждения водопровода. По грудь в воде шли спасатели, стучали в двери, окликали людей. В ответ раздавались слабые стоны.

Насосы прибывших пожарных машин откачивали воду. И вскоре, сломав дверь, бойцы стали выносить и выводить людей из укрытия.

НА ЦАРИЦЫНСКОЙ «ДУГЕ»

Осень 1941 года была суровой. Не только потому, что рано залютовала непогода. Трудно было на фронте.

Тогда в Подмосковье, под Царицыном, началось строительство оборонительных рубежей. Один из их участков приняла рота под командованием Г. Н. Мерзляка.

Григорий Наумович Мерзляк, энергичный, подвижный, до войны работал главным инженером треста скульптуры и облицовки. Он никогда не был на военной службе, но в батальоне его сразу же назначили помощником командира роты по технической части. А в октябре, когда обстановка под Москвой осложнилась, Мерзляк получил повышение: принял 3-ю роту. И кроме того, его утвердили начальником строительства участка № 11 оборонительных рубежей.

Этот участок представлял собой дугу протяженностью в 8 километров, начинавшуюся у Царицынских прудов и тянувшуюся к Перерве. Здесь работали трудящиеся двух районов (6000 человек) и бойцы 3-й роты. Людей разместили в селах Сабурове, Борисове, деревнях Марьино, Шепилово, Хохловка, Зябликово. Штаб находился в здании сабуровской школы. Даже для опытных людей такая стройка была необычной... Вот что о ней писала 22.Х. 1941 г. газета «Известия»: «...Противотанковые рвы, эскарпы, проволочные заграждения, надолбы, стальные «ежи», железобетонные и дерево-земляные огневые точки — целая система укреплений преградила врагу путь к столице. Строители оборонительных рубежей использовали рельеф местности, применялись к нему, естественные преграды дополняли искусственными.

...Многие из людей, строящих укрепления, впервые взяли в руки лопату, лом, кирку. Но и они выполняют и перевыполняют нормы выработки. Часто им приходилось рыть рвы, стоя по колено в воде, в дождь, снег и в холод, нередко на себе перетаскивать все строительные материалы на участки, куда не мог пройти транспорт.

...На всей трассе строительства развернуто социалистическое соревнование. Соревнуются бригада с бригадой, рота с ротой, батальон с батальоном. Инициаторы социалистического соревнования участки Скакальского и Мерзляка. Они лучшие на всей трассе».

НОВОЕ ЗАДАНИЕ

Недалеко от Серпухова в болотной трясине увяз тяжелый советский танк. Танкисты пытались вытащить его тягачами, тракторами, но ничего не вышло: рвались тросы, перегревались моторы. А танк все больше погружался в болото. И вдруг кто-то вспомнил, что до войны в Москве целые здания передвигали, а ведь дом потяжелей танка, и предложил: может, поискать эту организацию?

...Комбат Иванов внимательно слушал приехавших к нему на улицу Серафимовича танкистов. А что, если действительно попробовать? И сказал:

— Попробуем...

Снарядили группу. Руководителем ее назначили прораба И. Лалыгина. В группу вошли лучшие такелажники А. Первушин, И. Песня, Д. Битмухамедов и другие.

С явным недоверием встретили «передвижников» танкисты:

— Тягачами тащили — не вытянули. А вы одной лебедкой обойтись хотите. Пустой номер...

Строители между тем не теряли времени. На домкратах они подняли танк, привязали тросы, прикрепили блоки и стали накручивать лебедку. Танк тронулся с места! Он двигался ровно, спокойно. Так «путешествовали» еще совсем недавно на московских улицах перемещаемые дома.

И вскоре дружное «ура» огласило зимний лес. Танкисты крепко жали руки строителям, а прощаясь, попросили:

— Лебедочку и остальное оборудование нам оставьте. У вас другое найдется, а нам оно может еще понадобиться.

Вскоре в батальон приехали новые гости — представители гвардейской танковой бригады генерала Катукова.

— Выручайте! Три машины в беду попали.

Опять снарядили группу: командир — И. Шевкунов, такелажники — В. Ибрагимов, А. Гусаков, М. Белоусов. Они выехали в район станции Фирсановка и осмотрели там место недавнего боя. Одна «тридцатьчетверка» засела в реке, а две другие — в болоте. Прибывшие строители вытащили все три машины.

И катуковцы тоже упросили бойцов-строителей оставить им оборудование:

— Уж очень оно удобное и легкое.

— Да мы так сами с голыми руками останемся...

«Заняться этим надо основательно,— думал Иванов, выслушав рапорт вернувшегося из Фирсановки Шевкунова.— Кажется, мы можем серьезно помочь армии».

Молва о «передвижниках» тем временем разнеслась по всему Западному фронту. К ним ехали из-под Истры, из Наро-Фоминска — со всех участков, где шли бои.

В середине декабря затонул в реке Наре, проломив полуметровый лед, Т-34. Чтобы его достать, необходимо было привязать к танку трос в студеной воде, но сделать это можно было только ночью, так как днем противник вел прицельный огонь по этому месту.

Никаких водолазов или хотя бы водолазных костюмов в батальоне строителей не было. И боец Савва Жаров вызвался спуститься в ледяную воду! При 32-градусном морозе! Нырнув первый раз, он не успел зацепить трос и моментально выплыл наверх. Ребята завернули его в ватное одеяло, отвезли на машине в деревню, натерли спиртом.

Перед рассветом он снова нырнул — и снова неудача. Но Савва не сдался, еще несколько раз нырял, пока не закрепил непослушный трос, и поднял танк со дна реки.

За эту операцию героя наградили орденом Красной Звезды. Всю войну он оставался в батальоне и в последние годы командовал взводом.

Его подвиг через некоторое время повторил на Москве-реке коммунист

В. Ибрагимов. Вот что писал тогда комбат Иванов:

«Спасли тяжелый танк «КВ»... Вечером был у Зенкова — комиссара штаба автобронетанковых частей Западного фронта. Ставил вопрос об организации специальных групп спасения танков. Договорился о координации действий батальона с танкистами». Вскоре комбат Иванов окончательно утвердился в мнении, что нельзя ограничиваться эпизодической помощью танкистам, для этого нужны специальные части. И 18 декабря 1941 года были созданы три эвакоотряда, действовавших на Можайском, Волоколамском и Наро-Фоминском направлениях. В каждом из них имелись 5 тракторов, 15 грузовых автомашин, 5-6 ручных лебедок, 12 паровозных домкратов, тали, двухроликовые блоки, тросы. В отрядах насчитывалось до 60 специалистов: инженеров, техников, такелажников, строителей — мастеров своего дела. Кроме того, им придали две роты МПВО, а войсковые части выделяли в помощь танкистов и саперов.

Сколько забот прибавилось батальону, как расширилась его деятельность! Тем более что ему приходилось эвакуировать и подбитые вражеские танки.

В декабре же тресту по передвижке зданий было поручено помочь войсковым частям эвакуировать застрявшие в болотах, оврагах, утонувшие в реках танки и другую тяжелую технику. Тресту было придано несколько противодесантных рот.

Нашей роте поручили участок — район ленинградско-дмитровского направления. На вооружении роты были 5-8-тонные лебедки, тросы, ломы, топоры, лопаты, автомашины. Из войсковых частей прикомандировали трех саперов с миноискателями. Выдали топографические карты с указанием местонахождения техники.

В течение декабря 1941 года только одна наша рота вызволила из ледового плена из озер Круглое, Долгое, прудов, оврагов в районе Белого Раста, деревень Дунево, Катюшки, Карпово, Никулино и др. 12 танков Т-34, Т-60 и танков с фашистскими крестами на бортах. Большая часть боевой техники была восстановлена на московских заводах и снова передана войскам.

И. ЭЙГЕЛЬ, журналист, бывший сотрудник управления строительства Дворца Советов

СТРОИТЕЛИ ЗАЩИЩАЮТ СТОЛИЦУ

В центре Москвы, между улицей Волхонкой и набережной Москвы-реки, раскинулась панорама большой стройки, за ходом которой в ожидании восьмого чуда света следили люди всего мира. В плане развития народного хозяйства на 1938-1942 годы о ней было лаконично сказано: «Закончить к концу третьей пятилетки основные строительные работы по сооружению Дворца Советов».

Нападение фашистской Германии на Советский Союз прервало мирную работу многочисленных предприятий и подразделений строительства в городе.

Уже через пять дней, 27-28 июня, многие строители Дворца Советов выехали к западной границе на сооружение оборонительных укреплении в районе Вязьма — Дорогобуж.

В сентябре 1941 года по распоряжению Мосгорисполкома на строительной базе Дворца Советов в Лужниках началось изготовление по эскизам технического управления Моссовета противотанковых «ежей». Цех металлоконструкций изготовил около 80% всех «ежей» и надолб, установленных в ноябре 1941 года на территории города. На их производство пошли еще не смонтированные стальные балки каркасов Дворца Советов и павильона СССР на Международной выставке 1939 года в Нью-Йорке, перевезенного в Москву.

После оккупации фашистской Германией Донбасса в 1942 году снабжение топливом центральных районов страны осложнилось. Тогда было принято решение, чтобы ускорить сооружение линии Москва — Котлас—Воркута, демонтировать стальной каркас Дворца Советов со стороны Волхонки и из его конструкций организовать производство небольших железнодорожных мостов и узлов крупных мостовых строений. Таким образом удалось обеспечить поток угля с Севера в центральные промышленные районы и железнодорожные депо для снабжения топливом паровозов.

Всего за время войны монтажники Дворца Советов подготовили около 200 железнодорожных мостов. Эти работы возглавлял П. А. Воронцов.

С первых дней войны проектировщики Дворца Советов приняли активное участие в маскировке важнейших объектов центра столицы. В бригаду маскировщиков, возглавляемую главным архитектором УСДС Б. М. Иофаном, вошли архитекторы А. И. Баранский, Я. Б. Белопольский, А. П. Великанов, Я. Ф. Попов, Е. Н. Столяров, А. Ф. Хряков, художник Ф. Ф. Федоровский, инженер Д. Н. Касаткин.

Требовалось в самые короткие сроки выполнить эскизы маскировки Московского Кремля, находящихся на его территории ценнейших памятников древней русской архитектуры, зданий правительственных учреждений, а также прилегающей зоны — Красной площади с Мавзолеем В. И. Ленина, площади до Каменного моста. Большого театра СССР и площади Свердлова.

Участники работы не обладали знаниями способов маскировки городов, литературных источников на эту тему также не имелось. За плечами у руководителя бригады Б. М. Иофана был многолетний опыт строительства, а не разрушения городских образований и монументальных сооружений. Известный художник Ф. Ф. Федоровский, на долю которого выпало составление эскиза маскировки Большого театра СССР, имел опыт оформления живописно-объемных декораций для постановки в ГАБТ таких опер, как «Князь Игорь», и опыт разработки цветовой гаммы интерьеров будущего Дворца Советов. Прием камуфлирования сооружений центра города был найден при помощи военных специалистов Красной Армии.

Стены Кремля декорировались под фасады трехэтажных домов. Крупные здания расчленялись широкими черными, красными, зелеными или синими полосами так, чтобы с большой высоты они визуально теряли свой первоначальный объем. Фасады и крыши разрезались искусственными «улицами» и «переулками», которые, сливаясь с пятнами нарисованных на площадях и тротуарах «крыш» и «зеленых насаждений», создавали подобие новой планировочной сетки.

Особого внимания потребовала маскировка Мавзолея. По эскизу архитектора Я. Б. Белопольского Мавзолей был замаскирован под двухэтажный дом с двухскатной крышей.

Аэрофотоснимки, полученные после выполнения маскировочных работ, показали хорошие результаты. По отзывам военных специалистов, камуфляж дал большой оборонный эффект в первые дни налетов вражеских самолетов на столицу.

Комендант Кремля генерал-майор Н. Спиридонов высоко оценил деятельность работников УСДС, объявив благодарность группе проектировщиков за работы по охране памятников Кремля.

Первая ночная бомбежка в кварталах большого города врезалась в память особенно рельефно...

Налет в ночь с 21 на 22 июля застал нас с дежурным по штабу МПВО УСДС профессором П. Н. Львовым на балконе второго этажа здания управления на Кропоткинской, недалеко от Каменного моста Москвы-реки.

После того как в черной тарелке репродуктора оборвалась трижды повторенная фраза: «Граждане, воздушная тревога!» — и смолкли бередящие душу звуки сирены и заводских гудков, наступила зловещая тишина. И вдруг теплый ночной воздух наполнился замогильным прерывистым клекотом фашистского стервятника.

— Я их себе такими и представлял,— сказал Петр Николаевич шепотом-когда на выставке в Париже в 1937 году немцы напротив наших «ребят» с серпом и молотом водрузили на своем фашистском павильоне зловещее пугало — кондора со свастикой. А мы и тогда не испугались...

Как бы в ответ на слова профессора Львова в небе скользнул одинокий луч прожектора, а затем все видимое пространство небосклона покрылось решеткой пересекающихся световых пучков. С крыши многоэтажного дома за Москвой-рекой застучал крупнокалиберный пулемет. Прожекторы внезапно, так же как и появились, погасли...

Вдвоем с Львовым мы спустились на улицу и от подъезда через тоннель прошли к арке ворот. Неожиданно со стороны территории старых лабазов, размещавшихся на месте теперешнего сквера напротив кинотеатра «Ударник», предательски взметнулась одинокая ракета и, рассекая ночное небо, на мгновенье осветила значительную часть центра города. В тот же момент напротив здания УСДС на набережной рванулись черной короной два бомбовых взрыва.

Воздушной волной нас протащило по всему тоннелю и выкинуло во двор, где уже из рассыпанных с самолета электронных «зажигалок» выбивались зловещие протуберанцы... От серьезных ушибов спасло расстояние, рельеф местности и выданные накануне пластмассовые каски, предназначавшиеся для защиты монтажников.

Шок легкой контузии прошел быстро, и мы вместе с группой самозащиты МПВО дома, жильцами, поднявшимися из подвала-бомбоубежища, принялись «действовать по инструкции». Вскоре, однако, все отбросили тяжелые щипцы и стали в рукавицах хватать зажигалки за стабилизатор и топить их в подготовленных на этот случай бочках с водой...

Когда с электронными бомбами было покончено, мы поспешили к основной площадке. Перед нами предстала безрадостная картина. Расположенные вблизи кольцевых фундаментов временные помещения, склады, брезент, прикрывавший двигатели деррик-кранов,— все, что могло и не могло гореть, пылало. Пламя бушевало, как в кратере, мощными струями воды из нескольких стволов бойцы пожарно-сторожевой охраны старались сбить и погасить пламя, растаскивали в разные стороны остатки деревянной опалубки и другой горючий материал, оказавшийся на основной площадке. Ликвидацией пожара руководил начальник охраны Андрей Георгиевич Пустовалов.

Борьба с огнем и последствиями пожара продолжалась несколько часов...

На востоке занималась заря. В лучах поднимавшегося солнца блекло зарево пожара. Но на западе, как нам казалось в районе Белорусского вокзала, еще разгоралось дымное кострище. В этой же стороне густой черный дым растекался над городом, охватывая горизонт траурной каймой.

«Угроза воздушного нападения миновала! Отбой!» — живительным призывом прозвучало из репродукторов. И кажется, не было в тот миг краше слов радости, облегчения и надежды! Усталые, мы шли по тротуару, усыпанному мелкой стеклянной россыпью. В некоторых окнах осколки стекол висели на бумажных лентах. За решетками ограды Музея имени А. С. Пушкина, на цветочных клумбах среди белого табака чернели недогоревшие электронные зажигалки.

Утром получил по телефону первое предупреждение. Густой прокурорский бас внушал:

— Вы демаскировали район! Знаете, чем это грозит?

В тот же день мы убрали с основной площадки все, что недогорело и еще могло гореть. Подключенные с вечера к гидрантам шланги не стали скатывать, а предусмотрительно растянули, закрепив местами на деревянных треногах.

И настала вторая ночь и ночь третья...

Вражеские летчики всячески старались раскрыть центральный район. Стали сбрасывать осветительные ракеты. Медленно плыли эти «лампадки», озаряя своим мертвящим светом обширный район Москвы-реки. Такие минуты вызывали чувство бессильной ярости, и с какой благодарностью воспринимались действия зенитчиков ПВО, меткими выстрелами с крыши дома на Берсеневской набережной гасивших вражеские светильники.

В одну из ночей мы сами стали невольными виновниками демаскирования своего управления и прилегавшего сектора реки... Вскоре после объявления тревоги дежурные члены команд самозащиты, как всегда, стояли в подъезде. К дому подкатили два мотоциклиста.

— Кто здесь старший?

Я отозвался.

— Садитесь в коляску.

Втроем переехали Каменный мост и остановились у парапета противоположного берега Москвы-реки.

— Смотрите!

Луч света, вырывавшийся с крыш здания управления, яркой полосой лежал на черной поверхности реки... Оказалось, осколок зенитного снаряда в одну из ночей пробил маленькое отверстие в стеклянном фонаре (который мы тщательно замазали черной краской). Свет от настольной лампы связного нашего штаба МПВО, дежурившего у телефона в подвале здания управления, проникая между маршами лестницы, впивался тонкой иглой в ночное небо. Немедленно выключили лампу, а на другую ночь заменили ее синей, маскировочной. Но урок был хорош! И знаменателен по-товарищески добрым поведением мотоциклистов.

В обстановке военного времени, когда бдительность не могла быть чрезмерной, в характере москвичей — участников местной противовоздушной обороны проявился и господствовал дух братской взаимопомощи и душевного понимания.

Как-то и нам пришлось оказаться в роли тех мотоциклистов. Во время воздушной тревоги обстоятельства потребовали побывать в механических мастерских на Обыденке. Вышли с начальником пожарно-сторожевой охраны А. Г. Пустоваловым на Волхонку и ахнули. В густой ночной темноте в торцовой стене дома одного из учреждений Академии наук, обращенной в сторону Музея им. А.С. Пушкина, ярко светилось большое окно. Когда, запыхавшиеся от быстрого бега, ворвались мы в комнату, там за столом с лампой, покрытой зеленым абажуром, сидел мирного вида дежурный из институтских ученых и штудировал какую-то рукопись. В душную июльскую ночь пожилой человек решил проветрить комнату, а темная бумажная штора выскользнула за окно и свернулась в трубку.

Поступили с нарушителем так же, как мотоциклисты с нами: устранили нарушение и прочли мораль смущенному дежурному. И, видимо, вовремя! Не успели мы сделать и десятка шагов по Метростроевской улице, как в воздухе стал нарастать сатанинский вой падающей фугаски... Мы не знали тогда, если слышишь визг бомбы, значит, она упадет где-то дальше тебя, а не на голову. Сработал инстинкт самосохранения. Не сговариваясь, бросились на землю и уткнулись лицом в угол, образуемый стеной дома и тротуаром. После отбоя узнали: «наша» бомба упала за рекой и, помнится, разрушила одно из зданий.

...Следом за основной площадкой на Кропоткинской набережной возвышалась башня бетонного завода. Сюда даем и ночью подходили грузовики с цементом, песком и гравием. Отсюда готовый бетон отправлялся на оборонительные объекты города, на строительство третьей очереди московского метрополитена, продолжавшего сооружаться и в годы войны. Мощные железобетонные перекрытия завода иногда служили укрытием для некоторых сотрудников управления.

За бетонным заводом, в районе Обыденских переулков, находились механические мастерские. Здесь теперь выпускались автоматы, а потом отдельные детали неизвестных в то время установок, как оказалось впоследствии, знаменитых «катюш».

На углу Соймоновского проезда и 3-го Обыденского переулка сейчас разбит сквер. В теплое время года молодые матери, мирно беседуя друг с другом, катят по дорожкам своих посапывающих во сне младенцев. Дошкольники играют вокруг деревьев в «догонялки». Молодые парочки обнимаются под развесистыми кронами уже немолодых деревьев... Сейчас здесь разбит сквер!.. А в августовскую ночь 1941 года уже после отбоя воздушной тревоги сюда угодила крупная фугаска. Бомба упала посредине двора. Удар был так силен, что вылетели даже выходящие на улицу оконные рамы, а внутренние двери заклинило. Добровольная пожарная команда, приготовившаяся тушить «зажигалки» на крыше, уцелела. Воздушная волна прижала людей к скату крыши, а раздвинувшиеся под напором воздуха стропила самортизировали удар. Но все находившиеся на земле члены команды МПВО погибли... От взрыва бомбы прервалась городская телефонная связь. Выручила дублирующаяся внутренняя линия коммутатора, через которую штаб МПВО смог связаться с отделом механизации в Обыденском переулке и направить помощь пострадавшему объекту. Наутро началось расселение жителей дома № 3 и некоторых семей из наиболее пострадавших соседних домов в жилые дома на Фрунзенской набережной...

...В одну из ночей весьма тяжелой оказалась обстановка на деревообделочном заводе и его лесном складе в Лужниках. Объект был особенно ответственным — здесь налаживалось производство деревянных корпусов для мин. Фугаска перебила городской водопровод и повредила насос на подготовленном запасном водоеме. Мелкие зажигалки, проскользнувшие между досками, подожгли изнутри сразу несколько штабелей. Рассчитывать на подачу воды ведрами не приходилось. Очаг загорания разрастался. Выручили железнодорожники. Дежурный — заместитель директора завода Василий Александрович Андреев — позвонил на станцию Воробьевы горы, и по складской ветке подали маневровый паровоз. Тушили штабеля леса горячей водой. Брандспойты обжигали руки... Когда с ближайшего штабеля пламя было сбито, дежурный обернулся и посмотрел на локомотив. Впопыхах к паровозу были прицеплены две платформы, груженные... крупными авиационными бомбами. Их грозные туши покоились в деревянных решетках рядом с горевшими штабелями леса.

После этой ночи нашли простое средство защиты сухого леса от коварных зажигалок. Выручила, как всегда, народная смекалка. Верхние доски штабелей плотно сдвинули и засыпали большим слоем песка. Ликвидировать попадавшие в защитный слой «зажигалки» уже было простым и привычным делом для пожарно-сторожевой охраны и дежурных из команды самозащиты...

...Место, где сейчас расположена арена стадиона им. В. И. Ленина, в тревожные дни лета и осени 1941 года представляло собой большой строительный двор УСДС. Центром комплекса являлась котельная, снабжавшая теплом и паром не только собственные подразделения в Лужниках, но и ближайшие оборонные предприятия.

Фашистам удалось поджечь с воздуха здание котельной. Мелкие «зажигалки», пробив легкую крышу и перекрытия котельной, подожгли ее изнутри. Огонь выбивался по всему периметру крыши, образуя хорошо очерченный и далеко видимый в темноте светящийся прямоугольник. Все усилия пожарных сосредоточились на том, чтобы сбить пламя с деревянных балок и не дать рухнуть стропилам, которые могли завалить котлы. Поэтому помещение котельной тушили изнутри, проложив туда пожарные рукава от водопроводных колодцев.

В самый разгар борьбы с огнем прибежал ответственный дежурный:

— Звонят из райкома!

— Справитесь сами? — спросил по телефону секретарь райкома П. В. Богуславский.— Или помочь?

— Конечно, отстоим объект своими силами, Петр Владимирович!

Но, видимо, что-то в ответе выдало тревогу. Через некоторое время к горевшей котельной подкатили пожарные машины. С помощью бывалых бойцов городской пожарной команда энергетическую базу Лужников удалось к утру отстоять. Через несколько дней котельная была восстановлена...

...Много забот задавал штабу МПВО Хамовнический городок, расположенный в районе Усачевки и завода «Каучук». Он представлял собой ряд двухэтажных зданий временного типа, крытых толем. Почти каждую ночь здесь возникали большие очаги загораний.

Радикальное решение могло быть только одно — ликвидация городка. Для этой цели и предназначались строящиеся дома на Фрунзенской набережной — корпуса «В» и «Д». Но в первые дни войны корпус «В» Моссовет в одни сутки заселил семьями рабочих из Филевского поселка, разрушенного воздушными налетчиками.

В корпусе «Д» еще шли внутриотделочные работы, когда пришлось принять решение о закрытии Хамовников. Выдавать ордера и как-то оформлять вселение времени не было. Прошлись по комнатам, где жили семьи мобилизованных или ушедших добровольно в народное ополчение строителей, и объявили:

— Берите ваши вещи и идите в корпус «Д» по Фрунзенской набережной. Каждая семья может занять по одной комнате...

Вскоре через пустырь, лежащий тогда между заводом «Каучук» и набережной Москвы-реки, потянулась цепочка переселенцев, двигавшихся с незатейливым скарбом и детишками к новому месту жительства. Никаких серьезных недоразумений с расселением не было. Сказывались дисциплина и высокий дух военного времени, когда все мелочное, эгоистичное отступало прочь...

Часто драматические события окружающей нас жизни соседствовали с трагикомическими.

...Как-то из домоуправления корпуса «Б» в штаб МПВО сообщили: жена одного из строителей, призванного в армию, категорически отказывается эвакуироваться из Москвы. Пришлось срочно выехать на Фрунзенскую набережную.

Поднимаюсь на последний этаж. После продолжительного звонка дверь открывает молодая женщина с ребенком на руках.

— Никуда я не поеду,— не дав мне открыть рот, заявляет мамаша,— и не ходите, надоели!

Протиснувшись в переднюю, заставленную чемоданами и узлами, стараюсь завести «мирные» переговоры. Объясняю обстановку. Ничего не помогает...

— Мой муж в Москве, призван в зенитчики, иногда днем нас навещает,-парирует женщина.

Привожу все новые и новые аргументы в пользу немедленной эвакуации: ночью одной страшно, ребенка приходится тревожить и бегать с ним с девятого этажа в бомбоубежище, И вдруг все разъясняется!

— Нас с ребенками выселите, а сами с одинокими бабами останетесь...

Что тут сделаешь? Война, налеты, пожары, бомбежки, а человеческие страсти остаются страстями... Кое-как уговорил ревнивицу. Пообещал вечером заехать за ней и помочь с ребенком и тяжелыми чемоданами добраться до сборного пункта на подъездных путях одного из предприятий в районе Красной Пресни...

Во время погрузки в теплушки начался очередной воздушный налет. В наступившей темноте все тихо, без суеты, погрузились в вагоны и быстро задвинули двери. Подошел паровоз с притушенными огнями и стал медленно вытягивать эшелон на основной путь. Грустно было провожать москвичек с детворой в далекую дорогу, в неизвестность, в неустроенный быт эвакуации... Но надо! Война...

Регулярные часта Красной Армии отстояли столицу в грозные дни второй половины 1941 года. Воины местной противовоздушной обороны вместе с командами самозащиты Москвы сохранили предприятия и жилые дома города, исторические памятники его древней культуры.

Э. КОЛДУЭЛЛ, писатель, американский корреспондент в Москве в 1941 г

ПО ДОРОГЕ НА СМОЛЕНСК

(Отрывок из книги)

Когда началась война, мы были в Сухуми... Через три дня мы отправились в Москву... Москва жила уже темпами военного времени.

В эти первые недели войны действие немецкой пропаганды сказалось особенно сильно. Заявления немецкого радио произвели на американцев, живших в Москве, столь сильное впечатление, что многие из них не сомневались в поражении русских, а кое-кто упаковывал чемоданы, готовясь к бегству. Других иностранцев немецкая пропаганда ввергла почти в такое же состояние.

Однако русские не слушали немецкого радио и были полны решимости выиграть войну.

В Москве, разумеется, было введено затемнение, и первая ночь, которую я провел на улицах погруженной во мрак столицы, навсегда сохранится в моей памяти.

Ходить по улицам после комендантского часа можно было только тем, кому выдавались специальные пропуска.

За несколько минут до полуночи я вышел из отеля на улицу Горького. Справа в темное небо врезались башни Кремля, словно перенесенные сюда из какой-то средневековой сказки. В мирное время улица Горького была запружена людьми до двух-трех часов ночи. Но теперь я видел одиноких прохожих, которые торопились вернуться домой до полуночи. Иногда в темноте неожиданно проезжали редкие автомобили с погашенными огнями и лишь у некоторых чуть светились узкие прорези на фарах.

Ровно в полночь улицы опустели.

Я шел вперед почти ощупью. Неожиданно передо мной из темноты возникли три фигуры — женщина и двое мужчин в гражданской одежде — и потребовали пропуск. Рассматривая его, они задали мне несколько вопросов. Я, запинаясь, ответил по-русски. Один из них протянул мне пропуск обратно, и все трое растворились в темноте так же бесшумно и таинственно, как и появились.

Я чиркнул спичкой, загородил ее ладонями и закурил. Руки у меня дрожали. Первый раз в жизни я зажег спичку на улице во время затемнения, и мне казалось, что вот-вот надо мной просвистит пуля. Прошло несколько минут, и я увидел, что кто-то закуривает на другой стороне улицы. Позднее я узнал, что курить и зажигать спички на улицах запрещается только во время воздушной тревоги.

Мои глаза уже привыкли, и я обнаружил, что избегать столкновения с фонарными столбами не так уж трудно. Потом я заметил, что почти в каждом подъезде стоит дежурный, на улицах они стояли группами по три-четыре человека.

Через полчаса меня остановили снова. В общей сложности за эту ночь мне пришлось предъявлять пропуск одиннадцать раз — милиционерам и дежурным.

Начинало светать, и город стал обретать форму и конкретность. Я спустился к Красной площади, и вид знакомых зданий вернул меня к действительности. Нет, я был в Москве, а не на незнакомой планете, где вдруг погасло солнце.

В шесть часов, когда я подходил к отелю, из подъездов начали выходить люди. По мостовой катили грузовики, автобусы, мотоциклы, ярко вспыхивали огни светофоров, поднимались темные шторы — жизнь в Москве входила в обычную колею.

По улице Горького двигались на запад колонны грузовиков с солдатами. Отсюда начиналась дорога на Смоленск.

Первый раз Москву бомбили через месяц после начала войны.

В первую ночь немцы сбросили на Москву весь смертоносный груз двухсот бомбардировщиков, которые проходили над городом волнами с перерывом в полчаса. На здания и улицы сыпались тысячи зажигательных бомб. Недели учебных тревог дали свои результаты: пожарным и москвичам, дежурившим на всех крышах, удалось обезопасить свой город от огня. «Зажигалка» не успевала упасть, как ее засыпали песком или швыряли в бочки с водой, которые стояли на всех чердаках и крышах. Алые сполохи занимающихся пожаров, как правило, гасли почти сразу же — пожарные быстро справлялись с огнем.

А с неба, свистя, летели фугасные бомбы, падали на здания, вырывали кратеры на мостовых.

Действия бойцов противовоздушной обороны все эти пять с половиной часов отличались слаженностью и четкостью. Сотни прожекторных лучей вонзились в небо. Непрерывно били зенитные батареи, расположенные кольцом вокруг Москвы, а также зенитные пулеметы и легкие пушки, установленные на крышах.

За эту ночь было сбито зенитным огнем семнадцать «юнкерсов».

После полуночи я с моим шофером Александром собрался ехать через весь город на радиостанцию...

Во многих странах, в частности в Германии, радиостанции прекращают работу во время воздушных налетов, поскольку они дают своего рода пеленг. В Москве, однако, радиопередатчики не отключались никогда — русские считали свои передачи чрезвычайно важными и шли на риск, да они просто не боялись, что немцы могли обрушиться на них с неба.

Мы мчались по улицам, которые, хотя иногда и озарялись вспышками падающих вокруг зажигалок, были темнее алабамских сосновых лесов в новолуние. Иногда впереди смутно маячил силуэт пустого трамвая, и я инстинктивно хватал рулевое колесо и поворачивал его. Александр сердито толкал меня локтями в бок и требовал, чтобы я не мешал ему вести машину: он не слепой и трамвай видит не хуже всякого другого.

На мостовую позади нашей мчащейся машины упала фугасная бомба, и воздушная волна швырнула нас в сторону. Мы чуть было не наскочили на дом, но Александр сумел выкрутить рулевое колесо, и мы соскользнули в воронку. К нам уже бежали дежурившие на постах МПВО узнать, живы ли мы, но Александр дал задний ход, машина выползла из воронки и помчалась дальше.

За четыре квартала до радиостанции впереди нас на мостовую упала пятисоткилограммовая фугаска. Александр впечатал тормозную педаль в пол, и мы остановились у самой воронки. В воздухе еще летели камни, они с грохотом падали на крышу и на капот, но почему-то ни один не угодил в ветровое стекло.

Радиостанция работала так же, как в мирное время, только теперь она размещалась в подвале, где стены, полы и потолки были обиты толстыми матрасами. Помещение содрогалось от рвущихся неподалеку фугасных бомб, но грохот взрывов сюда почти не доносился. Вряд ли кто-нибудь из тех, кто слушал мою передачу в Соединенных Штатах, мог представить себе, что творилось совсем рядом от меня,— ведь радиостанция входила в число важнейших объектов бомбежки.

Однажды во время передачи здание неожиданно содрогнулось, пол покачнулся, а микрофон задребезжал на подставке. Я судорожно глотнул воздух, перевел дыхание и продолжал передачу. Взглянув через стекло на контрольную таблицу, я увидел, что режиссер и звукооператор улыбаются и кивают мне. Я понял, что передача идет в эфир, словно бы ничего и не произошло. Тут я окончательно понял, что русские полностью контролируют ситуацию и Гитлеру, чтобы парализовать жизнь советских людей, придется придумать нечто совсем уж из ряда вон выходящее. А ведь гитлеровские молодчики в ту ночь старались изо всех сил.

Вести передачу в подвале, когда кругом рвутся фугасные бомбы,—это одно, а стоять на крыше с ведром песка в одной руке и ведром воды в другой, в то время как с неба сыплется град зажигательных бомб,— это совсем другое.

В эту ночь мы с Маргарет забрались на крышу английского посольства, которое находится на восточном берегу Москвы-реки, прямо напротив Кремля. В посольстве мы с женой встретили сэра Стаффорда Криппса, тогдашнего английского посла в СССР, который направлялся в подвал с книгой о китайском земледелии, халатом и собакой.

На крыше моя жена сразу начала устанавливать камеры, а мы с шофером Александром отправились на другой конец. Нам пришлось нащупывать дорогу по крутому скату ладонями — темнота была, хоть глаз выколи.

На крыше находилось несколько военных и военно-морских атташе, их голоса я слышал, но на черном фоне неба ни единого силуэта различить не мог.

Ровно в десять завыли сирены, и вскоре взметнулись ввысь светящиеся столбы прожекторных лучей. Загрохотали зенитные батареи на северной окраине города, и почти сразу же послышалось ноющее жужжание «юнкерсов».

Через несколько минут я различил странный звук, словно из окна второго этажа на пустую бочку высыпали мешок фасоли. Это падали с неба тысячи зажигалок.

Я услышал, как Маргарет побежала к чердачному окну, а Александр что-то кричит мне. Обычно он говорил со мной по-английски, но на этот раз предпочел родной язык.

— По-английски, по-английски! — крикнул я.

Он что-то ответил, как мне показалось, объяснял, что ситуация сложилась чисто русская и сейчас не время упражняться в английском языке. Несколько часов спустя, когда обстановка стала более или менее спокойной, выяснилось, что он советовал мне зажигалки окунать в воду, а песок приберечь на крайний случай.

Начали бить зенитные орудия, расположенные вокруг Кремля, и по крыше, словно град, застучали осколки. На мне была каска, а Александра я застава! привязать к голове небольшой мешок с песком. На крышу шлепнулась первая зажигалка, кто-то из англичан тут же погасил ее. А кругом творилось нечто невообразимое. На востоке взметнулось алое зарево, словно бомба попала в цистерну с бензином. В Кремле то тут, то там вспыхивали шары белого пламени: сотни зажигательных бомб падали среди его шпилей и куполов, но их тушили почта мгновенно, и после первой большой вспышки они исчезали в воде и под песком.

Вокруг, сотрясая дома, грохотали зенитные орудия, и по мостовой светляками рассыпались искры от осколков, ударявших по асфальту.

Александр прогрохотал по крыше к окну и сбежал вниз к нашей машине, возле которой растекалось ослепительно белое пламя. Он высыпал на бомбу ведро песка и вернулся на крышу, где бомб теперь хватало на всех. У некоторых были брезентовые рукавицы и железные щипцы, так что они могли подхватывать бомбы и опускать их в бочки с водой, а все прочие, в том числе и я, заливали бомбы водой, засыпали песком, а если они не гасли, сталкивали ногами на землю, где они уже не могли причинить вреда.

Град осколков усилился. Все звуки тонули в грохоте орудий, а небо было исчерчено трассирующими пулями. Александр поправил мешок с песком у себя на голове, а я подвернул брюки. Маргарет выскочила из окна и сменила пластинки в камерах. Английский генерал полз по коньку крыши к тому месту, где вспыхнула зажигалка. Уже не оставалось ни воды, ни песка, и следующую бомбу мне пришлось сбросить вниз. Она упала на цветочную клумбу.

Гитлеровские летчики рассчитывали на свет пожаров для прицельного бомбометания, теперь же, когда их расчеты не оправдались, они начали сбрасывать осветительные ракеты, и, пока те медленно опускались на своих парашютах, бомбардировщики обрушивали на Кремль фугасные бомбы. Маргарет влезла в окно и прижалась к балке, мы с Александром изо всех сил уцепились за печную трубу, иначе воздушная волна от разорвавшейся поблизости пятисоткилограммовой бомбы смела бы нас на землю.

Внезапно над нами совсем низко пролетел самолет. Под крыльями у него вспыхивали и гасли зеленые и красные огни, показывавшие зенитчикам, что это советский ночной истребитель. Мы с Александром спустились с крыши и поехали на радиостанцию. По дороге нам пришлось остановиться, потому что с северо-запада приближалась новая волна бомбардировщиков. Они уже не тратили время на поиски цели и швыряли бомбы куда попало. Одна упала совсем рядом с нами.

Окончив передачу, я вышел из здания радиостанции и чуть было не свалился в глубокую воронку, но Александр вовремя поддержал меня. Оказалось, что все стекла в здании вылетели, я узнал об этом только сейчас — передача не прерывалась.

Д. ЖУРАВЛЕВ, бывший командующий Московским фронтом противовоздушной обороны.

ФАНЕРНЫЕ ЗАВОДЫ

Для дезориентации врага по указанию Ставки были закамуфлированы наиболее выделяющиеся здания, замаскирована излучина Москвы-реки около Кремля, созданы многочисленные ложные объекты.

Москвичи-старожилы, безусловно, помнят, как преобразились здания Совета Народных Комиссаров СССР, гостиницы «Москва», Библиотеки им. В, И. Ленина, Центрального театра Красной Армии и многие другие.

Вся ответственность за трудоемкую и очень нужную работу по маскировке и созданию ложных объектов легла на Михаила Алексеевича Яснова, являвшегося в то время заместителем председателя исполкома Моссовета. Надо было обладать поистине неисчерпаемой инициативой и энергией, чтобы в трудные дни войны выполнить все, что предложили специалисты. Помогали ему начальник одного из отделов Наркомата внутренних дел подполковник Д. Ф. Федоров, главный архитектор Москвы Д. Н. Чечулин, военный инженер Коловшцын.

Особенно большую роль сыграли ложные объекты. В различных районах под Москвой и на ее окраинах строители возвели макеты, с воздуха воспринимавшиеся как подлинные промышленные предприятия, аэродромы и другие объекты. Приведу несколько цифр, характеризующих эффективность ложных сооружений.

Немецкая авиация неоднократно подвергала ожесточенной бомбардировке «элеватор», построенный в районе поселка Плетениха. На этот «важный объект», видимо, отмеченный на оперативных картах командования люфтваффе, было сброшено 943 фугасные и зажигательные бомбы. Массированным атакам подверглась и «нефтебаза», выросшая в пригороде Москвы, около Томилино. На нее немецкие летчики израсходовали 402 фугасные и зажигательные бомбы.

Понятно, что объекты эти сильно пострадали. Но М. А. Яснов и его помощники не жалели теса, фанеры и красок для восстановления «предприятий», а плотники и декораторы приложили немало усилий, чтобы выполнить ли работы как можно быстрее и лучше.

В один из ясных солнечных дней я решил проверить, насколько правдоподобно выглядят ложные объекты с воздуха. Такое же пожелание высказал и В. П. Пронин. На двух самолетах По-2 мы облетели районы ложных объектов и убедились: они не без основания привлекают пристальное внимание противника.

Как-то на допросе один пленный немецкий летчик сообщил нам, какие комбинации ракет и световых сигналов они получают от своих лазутчиков в нашем тылу, чтобы ночью безошибочно атаковать нужные цели. И тогда в районах ложных объектов стали подавать условные сигналы. Вражеские летчики очень старательно следовали этим «подсказкам» и обрушивали свой бомбовый груз на пустыри.

Излюбленным тактическим приемом немецкой бомбардировочной авиации при ночных налетах было сбрасывание фугасных бомб на очаги пожаров. Самолеты первых эшелонов использовали главным образом зажигательные бомбы, вызывая пожары. На них, как на своеобразные маяки, шли другие бомбардировщики. Мы учитывали это. В болотистых и пустынных местах специальные команды заготавливали штабеля дров и хвороста, а когда начинался воздушный налет на город, зажигали их. Гигантские костры, как правило, привлекали внимание фашистских летчиков, и они сбрасывали на них десятки бомб, предназначенных для столицы.

Всего на ложные объекты и искусственные очаги пожаров гитлеровцы сбросили 697 фугасных, 2521 зажигательную и 150 светящих бомб. В этих районах наши истребители сбили несколько самолетов противника.

Эксплуатацией ложных объектов занимался в ту пору подполковник Д. Ф. Федоров, человек весьма энергичный и знающий (долгое время он возглавлял одною строительных управлений Москвы). Нужно сказать, что обслуживание их во время налетов было делом опасным. Но люди работали самоотверженно. Большую роль здесь играл личный пример Д. Ф. Федорова.

Д. ФЕДОРОВ, начальник отдела МПВО УВД Москвы в годы войны

ОБЪЕКТЫ-ЛОВУШКИ

Дмитрий Федорович Федоров

Важной задачей МПВО в первые дни войны являлось создание для дезориентации вражеской авиации на пустырях, за городскими окраинами и в разных местах близкого Подмосковья ложных объектов (заводов, фабрик, аэродромов). Так появился отряд бойцов МПВО, выполнявших ответственную и очень опасную работу. Они во время вражеских налетов, дезориентируя противника, как бы выманивали на себя вражеские бомбы, предназначенные для разрушения Москвы. Мне пришлось участвовать в создании таких ложных объектов и, если можно так выразиться, их эксплуатации.

Строили и оборудовали ложные сооружения бойцы и командиры 1-го полка МПВО, созданного на базе одного из строительных управлений Моссовета. Конструкции сооружении, макеты самолетов для этих объектов изготовлялись на московских заводах и отдельными блоками вывозились в намеченные места сборки, или на «полигоны», как мы их называли. Строились ложные объекты со строгим учетом местных условий, чтобы у врага не возникало никаких сомнений в их подлинности. Например, ложный Тушинский аэродром соорудили всего в 5 километрах от настоящего. Здесь были возведены ангары для самолетов, расставлены макеты «мигов» и «яков», оборудованы посадочные полосы и все, что присуще аэродрому. С воздуха все это хорошо просматривалось и служило приманкой для гитлеровских асов. Проверочные полеты подтвердили, что ложные объекты выглядят сверху как настоящие.

Безотказно действовал один из них в Звенигородском районе. Его начальником был Василий Тимофеевич Филатов — энергичный, отважный человек, служивший примером для своих бойцов. То же можно сказать и о других командирах наших «полигонов».

Первые же вражеские налеты на Москву показали целесообразность создания ложных объектов. Излюбленным тактическим приемом гитлеровской бомбардировочной авиации при ночных налетах было сбрасывание фугасных бомб на очаги пожаров, вызванных первыми эшелонами самолетов. Наши воины, обслуживавшие ложные объекты, учли это и в нужное время поджигали в пустынных местах заранее заготовленные штабеля дров и хвороста.

Основываясь на показаниях пленных вражеских летчиков о том, какие комбинации ракет и световых сигналов они получают от своих лазутчиков в нашем тылу, чтобы ночью безошибочно выходить на намеченные цели, наши бойцы стали сами подавать эти сигналы. Гитлеровские летчики старательно следовали этим подсказкам и снова попадали впросак.

Почти при каждом вражеском налете «полигоны» подвергались бомбардировке с воздуха. Так, свыше 400 различных бомб было сброшено на «нефтебазу», построенную в Подмосковье. Еще больше их упало на ложный элеватор в районе поселка Плетениха. Легкие сооружения подчас разрушались и сгорали, но мы не жалели сил и материала — теса, фанеры и красок — для восстановления «аэродромов» и предприятий.

Мне приходилось бывать на наших многочисленных «полигонах», и всегда «радовался трудолюбию бойцов и командиров, их уверенности в необходимости своей работы, готовности снова и снова восстанавливать то, что «погибло» во время вражеского налета. Они понимали, что каждое разрушение на «полигоне»— это спасенные объекты в родной Москве.

Были у нас и другие заботы. В частности, очень важно было определить, какие виды бомб используют фашисты при бомбардировках. В первую очередь нас интересовали фугасные бомбы замедленного действия, и особенно «зажигалки» с сюрпризами. Это требовалось знать, чтобы оперативно обучить бойцов МПВО приемам борьбы с ними. Дело в том, что фашисты вскоре убедились, что обычные зажигательные бомбы ожидаемого эффекта не приносят. Москвичи успешно расправлялись с «зажигалками», которыми гитлеровцы стремились засыпать столицу и вызвать тем самым массовые пожары. Тогда фашисты, чтобы запугать население, решили закладывать в хвостовое оперение бомбы осколочную гранату. Если вовремя не обезвредить такую бомбу, то есть не затушить ее, то она могла причинить большую неприятность.

Когда собрали образцы неприятельских воздушных «гостинцев», причем немалый вклад в это внес тот же неутомимый Филатов со своей командой, тщательно изучили их, то выяснилось, что на долю «сюрпризов» приходится лишь 5 процентов от общего числа. Многие уже без особого страха справлялись с «зажигалками», особенно подростки. С какой гордостью они докладывали: «Дядя, я затушил»,— и показывали свои трофеи.

Вспоминается такой случай. Наши наблюдатели установили, что через Воскресенский совхоз часто идут на Москву самолеты противника. Как туг было не прореагировать и не заставить его сбрасывать бомбы, не долетая до столицы? И вот в намеченном месте мы соорудили «полигон». Новый ложный объект фашисты немедленно стали бомбить.

В тесном взаимодействии с истребительной авиацией, зенитной артиллерией, прожектористами бойцы, обслуживавшие ложные объекты, внесли достойный вклад в дело защиты столицы нашей Родины.

К. ОГЛОБЛИН, журналист, участник Великой Отечественной войны

КАК И ПОДОБАЕТ ПЕРВОМУ

Перед войной предприятия Москвы и Московской области выпускали 22,6 процента валовой продукции страны. Они производили 49 процентов всех автомобилей, 98 процентов подшипников, 66 процентов инструментов. Важное место занимала тяжелая промышленность. И все же этого было недостаточно для военных нужд. Потребовался перевод всей экономики столицы на военные рельсы.

С первых дней войны началась быстрая перестройка предприятий Москвы на выпуск военной продукции. Город стал крупным арсеналом, поставлявшим фронту самолеты, танки, знаменитые «катюши», боеприпасы и многие другие виды вооружения и снаряжения. Не осталось буквально ни одного завода, фабрики, которые не работали бы для фронта.

Враг понимал огромное значение индустрии Москвы и свои удары с воздуха прежде всего нацеливал на нашу столицу. Ликвидация последствий этих ударов возлагалась в основном на МГТВО промышленных предприятий.

Еще до войны на объектах народного хозяйства Москвы были организованы формирования МПВО, которые готовились к борьбе с последствиями возможных налетов: обучались, оснащались необходимой техникой и имуществом.

Плакаты-молнии штаба МПВО 1-го Подшипникового завода. 1941 г.

Заблаговременная подготовка МПВО на предприятиях хорошо себя оправдала. Вражеской авиации не удалось нарушить работу промышленности столицы. В этом очерке рассказывается о деятельности МПВО 1 -го Государственного подшипникового завода.

Завидная биография у одного из крупнейших промышленных предприятий Москвы. Слово «первый» получило здесь постоянную прописку.

Завод—детище первой пятилетки. В 1932 году на болотистой окраине столицы поднялись огромные корпуса индустриального гиганта. Прошло еще немного времени—и его труженики выпустили первый советский подшипник. Позднее здесь построили комплексный автоматический цех по производству массовых подшипников.

Был завод первопроходцем и в таком важном деле, как создание и развитие местной противовоздушной обороны. Зародилась она здесь в 1932 году. Уже в сентябре 1935 года заводская команда активистов МПВО отличилась на 1 Всесоюзных военно-химических соревнованиях. Все ее члены получили благодарность от начальника Управления противовоздушной обороны РККА С. С. Каменева.

С тех пор достижения завода в развитии и совершенствовании МПВО постоянно множились. За хорошо поставленную работу по МПВО и активное участие в ней ГПЗ- 1 в 1939 году наградили Красным знаменем Таганского райисполкома. В 1940 году Маршал Советского Союза С. М. Буденный вручил коллективу предприятия грамоту за активную работу по подготовке заводчан к противовоздушной и противохимической обороне и отличное проведение VII Всесоюзных военно-химических соревнований.

На заводе бережно хранятся знамена, грамоты, почетные знаки, свидетельствующие о стойкости, мужестве, проявленных во время налетов вражеской авиации бойцами и командирами формирований МПВО предприятия.

Но такие реликвии хранятся не только на заводе. В Центральном музее Вооруженных Сил СССР есть на первый взгляд скромный экспонат — санитарная сумка. Она принадлежала бойцу медицинской команды МПВО предприятия Марии Баохиной. Отважная сандружинница под вражескими бомбами оказывала первую медицинскую помощь пострадавшим во время налетов фашистской авиации. Десятки людей обязаны своей жизнью этой бесстрашной девушке.

Выставленная в музее реликвия символизирует подвиг не только Марии Баохиной, славной труженицы завода, патриотки, но и сотен других сандружинниц, подобно ей спасавших жизнь советским гражданам.

Успешно выполнила свою боевую задачу МПВО ГПЗ-1, отстояв завод от вражеских бомб в 1941 году. Это было чрезвычайно важно для победы над врагом, ведь почти каждая боевая машина в годы войны оснащалась подшипниками, производимыми на ГПЗ-1.

Началом боевой биографии МПВО «Шарика», как любовно называют свой завод подшипниковцы, с полным основанием можно считать разностороннюю подготовительную работу, проведенную на предприятии перед войной. Тогда было организовано обучение рабочих и служащих методам защиты при нападении с воздуха. Создавались и готовились различные формирования МПВО в цехах предприятия, проводились проверочные учения, устраивались соревнования.

Сделано было немало. И все же с началом войны потребовались дополнительные меры для обеспечения более надежной защиты завода при налетах авиации противника. Срочность и масштабы этих мер в значительной степени определялись и неблагоприятной для нас обстановкой, сложившейся на фронте, непосредственной угрозой столице. Тогда на заводе, как и во всей Москве, был введен светомаскировочный режим и обеспечено его строжайшее соблюдение. Кроме того, вступила в действие система постов наблюдения и разведки, позволявшая быстро определять на объекте и прилегавшей территории места возникновения очагов поражений, их характер, объем разрушений. На командном пункте, приведенном в полную боевую готовность, ввели круглосуточное дежурство. Часть личного состава формирований МПВО перешла на казарменное положение, чтобы быть готовой немедленно действовать в любое время суток.

Все формирования значительно пополнились людьми. Имевшиеся раньше объединенные команды были преобразованы в подразделения МПВО различного назначения — противопожарные, охраны общественного порядка и безопасности, аварийно-технические, медико-санитарные. В заводских домоуправлениях появились группы самозащиты, дворовые пожарные команды. Весь личный состав МПВО предприятия постоянно тренировался, проводилось обучение и жителей заводских домов.

Остро встал вопрос об увеличении числа убежищ. Поскольку опыт первых недель войны показал, что надежным средством защиты могут служить простейшие укрытия полевого типа, было решено в первую очередь широко строить их. Тем более что для этого не требовалось много рабочей силы и материалов. Были также осуществлены инженерно-технические мероприятия, направленные на повышение устойчивости работы жизненно важных участков производства. В основе этих мероприятий лежали принципы дублирования, резервирования и рассредоточения наиболее ценного оборудования, сырья, коммуникаций, энергоснабжения и т. д.

Огромную роль в мобилизации коллектива предприятия на успешное выполнение оборонных задач, в проведении массово-разъяснительной работы играли партийный комитет завода, политруки формирований, агитаторы.

Коммунисты и комсомольцы показывали пример на всех участках работы. Они самоотверженно трудились на своих производственных местах, выполняя и перевыполняя задания по выпуску продукции. А после трудовой смены, порой без отдыха, участвовали в мероприятиях МПВО, стояли на боевых постах.

Ко времени первых налетов фашистской авиации на Москву, в июле 1941 года, система МПВО завода была готова к выполнению возложенных на нее задач: свести к минимуму возможные потери и разрушения, обеспечить бесперебойную работу предприятия. И вот наступил час испытаний.

Враг хорошо понимал особое значение продукции подшипникового завода. На картах многих фашистских летчиков, сбитых на подступах к столице, ГПЗ-1 значился как цель номер один. Разбомбить его вражеская авиация вознамерилась в свой первый же массированный налет. Удар частично пришелся и по заводу. На его территорию было сброшено несколько фугасных и сотни зажигательных бомб.

Без паники, четко, умело, организованно приступили формирования МПВО завода и группы самозащиты жилого сектора к ликвидации последствий воздушного нападения. Они быстро обезвредили «зажигалки», потушили пожары и загорания, устранили аварии в энергетических сетях, разобрали завалы.

Исключительную смелость в борьбе с огнем проявили бойцы и командиры противопожарных подразделений И. Шароваров, К. Шариков, А. Конкина, Ф. Саврасенко. Тушить пожары и загорания помогали все формирования. При этом отличились командиры взводов Д. Петров, И. Евстифеев, связная Л. Кротова, наблюдатели А. Сапрыкина, О. Платонова, Б. Косарев. Самоотверженно оказывали помощь пострадавшим М. Братикова и А. Иванова, бойцы медико-санитарных взводов.

Анатолий Александрович Громов

В ту ночь цехи завода ни на минуту не прекращали своей работы. Так было и в последующие налеты.

Генеральный директор промышленного гиганта, а в то время главный инженер завода Анатолий Александрович Громов, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и Государственной премий СССР, в своей книге «Гражданская оборона промышленного объекта», посвященной годам войны, приводит характерный эпизод, точно отражающий настроение тружеников предприятия:

«Во время одного из налетов вражеской авиации на Москву в августе 1941 года на завод прибыли А. И. Микоян и В. А. Малышев. Они захотели на месте ознакомиться с положением в цехах во время воздушного нападения. При обходе цеха точных подшипников А. И. Микоян поинтересовался, почему рабочие не укрылись в бомбоубежище или в подготовленные земляные щели. Ответ был кратким и убедительным: «Чтобы разгромить врага, надо работать в любое время».

И коллектив работал. Работал, несмотря на то что каждую ночь бойцы и командиры формирований МПВО дежурили на крышах и наземных постах, обезвреживали зажигалки, ликвидировали очаги загорания, аварии, разбирали завалы, восстанавливали разрушенное, спасали пострадавших и оказывали им первую медицинскую помощь. А после бессонной ночи они вновь шли к своим станкам.

Долг перед Родиной был превыше всего. В один из налетов, когда развернулись интенсивные операции в местах падения смертоносных грузов, фашистскому самолету удалось сбросить зажигательные бомбы на расположенные вблизи предприятия деревянные дома. А в них жили многие из тех, кто в этот момент участвовал в спасательных работах на территории завода. Как быть, ведь в домах родные, имущество? Но никто не бросил своих боевых постов. Спасательные работы продолжались. Вскоре личный состав противопожарных формирований МПВО сумел отстоять и заводские дома.

После труда в цехах — короткий отдых; его сменяли тренировки, напряженная учеба, дежурство на постах. Иначе было нельзя — авиация врага действовала упорно и методично; в течение полутора месяцев почти ежесуточно с десяти вечера до двух ночи она совершала налеты. В 1941 году завод 14 раз подвергался воздушным нападениям, на него было сброшено до 2500 зажигательных бомб мелкого калибра и 28 фугасных авиабомб весом от 50 до 500 килограммов. Они наносили урон, но благодаря умелым действиям бойцов, командиров формирований МПВО последствия налетов быстро ликвидировались, а цехи не прекращали давать подшипники.

В такой напряженной боевой обстановке коллектив предприятия жил до осени, Гитлеровцы приближались к Москве. Поэтому было решено эвакуировать оборудование и работников ГПЗ-1 в Куйбышев, Саратов, Свердловск, Томск.

Прошло время, и 4 подшипниковых предприятия, развернутых тружениками ГПЗ-1 на новых местах, вступили в строй. И там была организована надежная система местной противовоздушной обороны.

В декабре 1941 года, когда фашистские войска были разгромлены под Москвой, многие предприятия города, оборудование и люди которых были эвакуированы, возобновили свою работу. Быстро наращивал производственные мощности и ГПЗ-1. До конца войны несли самоотверженную службу бойцы и командиры формирований МПВО, бдительно охраняя свой «Шарик».

И. ГОБЕРМАН, Герой Социалистического Труда, в годы войны начальник транспортной службы МПВО и командир 6-го полка МПВО

ПО ВОЕННЫМ ДОРОГАМ

Иосиф Михайлович Гоберман

Это рассказ о москвичах, работниках городского транспорта. В годы Великой Отечественной войны они внесли свой посильный вклад в дело обороны родной столицы.

Для защиты транспортных хозяйств при налетах вражеской авиации во всех депо, парках, автобазах из рабочих и служащих, не подлежавших призыву, были сформированы команды МПВО. В электротранспортных управлениях, кроме того, создавались команды но восстановлению контактных сетей, а в трамвайных депо—для ремонта путей. Эти команды прошли специальную подготовку по программам, утвержденным городским штабом. За их боеготовность отвечали руководители предприятий — начальники МПВО объектов.

Я тогда руководил управлением автогрузового транспорта и решением исполкома Моссовета был назначен начальником транспортной службы МПВО Москвы и одновременно командиром 6-го (транспортного) полка МПВО,

В первую же неделю войны москвичи отправили на фронт тысячи грузовиков и легковых автомобилей, сотни автобусов, переоборудованных в санитарные, штабные и специальные машины. Основой транспортной службы стали приспособленные для перевозки грузов трамваи, троллейбусы и около 900 грузовиков. Они и явились боевой техникой вновь созданного 6-го полка,

В те дни, когда на фронт ушло большинство водителей и авторемонтников, помощь транспортникам оказал городской комитет комсомола. По его призыву сотни девушек-добровольцев вступили в батальоны 6-го полка на смену тем, кто воевал. Для девушек организовали специальные курсы, и вскоре весь наш автомобильный транспорт был обеспечен водителями, которые впоследствии показали себя в боевой работе с самой лучшей стороны.

До начала вражеских налетов на Москву все подразделения транспортной службы помогали укреплять оборону столицы. На трамвайных платформах и в кузовах грузовиков во все концы города подвозились ящики и мешки с песком для противопожарных целей и зашиты витрин магазинов, строительные материалы и оборудование для сооружения убежищ и укрытий, рулоны светомаскировочной бумаги, металлоконструкции, стекло,фанера и многое другое, что требовалось для аварийно-восстановительных работ. Грузовые автомобили и автобусы приспособили для перевозки раненых. Очень важной обязанностью, возложенной на транспортную службу, было обеспечение всех городских автомашин независимо от ведомственной принадлежности светомаскировочными устройствами. Инженеры городского штаба МПВО и Академии коммунального хозяйства создали несколько вариантов этих устройств. После испытаний остановились на одном, который получил заслуженное признание всех автомобилистов, в том числе и воинских частей Московской зоны обороны.

При налетах вражеской авиации на Москву штабы транспортной службы и 6-го полка, имея прямую связь с командным пунктом МПВО города, точно знали места поражений, их характер. Это обеспечивало высокую оперативность действий наших подразделений.

Невозможно перечислить все, чем пришлось заниматься тогда бойцам транспортного полка. Во время воздушных налетов они вывозили пострадавших, доставляли материалы для восстановительных работ, увозили остатки конструкций разрушенных или поврежденных зданий, чтобы как можно быстрее освободить проезжие части улиц и площадей.

Так, например, в самые короткие сроки с помощью транспортников были ликвидированы крупные очаг и поражения на площади Белорусского вокзала, у Никитских ворот, на шоссе Энтузиастов и в других местах.

Приближение линии фронта к Москве усложнило задачи всей транспортной службы, и в частности 6-го полка. Надо было эвакуировать население, оборудование ряда промышленных предприятий, типографий «Правда» и «Известия», ценности Третьяковской галереи, Государственного Исторического и других музеев. Многие подразделения транспортников участвовали в строительстве оборонительных сооружений, выполняли задания военного командования.

Ветераны 6-го полка помнят, как трудно тогда им приходилось. К тому же не хватало горючего. Но выход был найден.

— Мы знали, — рассказывают ветераны 1-го батальона А. Водар и П. Афанасьев, — что на крекинг-заводе попусту сжигается газ — продукт переработки нефти. И попробовали переоборудовать наши автомобили для работы на сжиженном газе.

Несколько ночей не спал главный механик А. Водар, пока не добился своего: сделал первую установку. А потом и другие автомашины стали заправляться газом. На многих автобусах и грузовиках в качестве топлива использовали деревянные чурки, торфяные брикеты.

Все боевые задания, возлагавшиеся на транспортников, выполнялись четко и оперативно. А задания следовали одно за другим, и не только от органов противовоздушной обороны. В самые трудные для столицы дни мы помогали войскам: доставляли на передний край воинские части, подвозили боеприпасы и снаряжение, а на обратном пути забирали раненых. Московские автомобилисты работали в районе Тулы, под Ржевом и под Калинином. Они не прекращали движения подчас под вражескими бомбами, артиллерийским и пулеметным обстрелом.

Не раз городской комитет партии и исполком Моссовета доверяли транспортной службе выполнение ответственнейших поручений. Во время победоносного наступления наших войск под Москвой транспортная служба получила задание партии — срочно подготовить колонну автобусов для эвакуации ленинградцев через Ладожское озеро. 80 бойцов на 40 автобусах отправились в путь по маршруту Ярославль — Санково — Тихвин — станция Жигарево. Здесь разместились в теплушках и начали свои поистине легендарные рейсы. Работали в две смены по 12 часов. И так с 18 января до 14 апреля 1942 года, когда по льду уже нельзя было двигаться. «Дорогой жизни» москвичи вывезли 169 тысяч ленинградцев. При выполнении этого задания погибли наши товарищи Помазков и Разоренов, несколько человек было ранено. Высоко оценило правительство доблесть москвичей, 34 транспортника удостоились орденов и медалей.

Начальником той колонны был директор 3-го автобусного парка В, Иванов, комиссаром инструктор горкома комсомола В. Красов. Личным примером вдохновляли они участников этой эпопеи на героические дела.

Тем же путем ушла в Ленинград большая колонна грузовиков 2-го батальона (командир А. Чудинов, начальник колонны В. Кудряшов). Они везли ленинградцам витамины и шоколад. И только добрались до Ладоги, как попали под бомбежку. Но это не остановило отважных шоферов. В Ленинграде эта колонна осталась для работы на ледовой дороге, перевозила в основном продовольствие в Ленинград, а обратными рейсами эвакуируемых. Во время бомбежек погибали люди, тонули машины. Но задание было выполнено. Колонна доставила через Ладожское озеро более 18 тысяч тонн продовольствия, топлива, боеприпасов, эвакуировала из осажденного города тысячи ленинградцев.

В Подмосковье буквально из-под носа наступавшего врага по бездорожью водители 6-го полка сумели вывезти сырье и оборудование текстильных фабрик, сотни тонн мяса и другие грузы.

И население Москвы транспортники обеспечивали всем необходимым. Регулярно работали метро, трамваи, троллейбусы, автобусы, ежедневно в московские магазины завозили хлеб и другие продукты питания. Доставлялось в город топливо. Предприятия получали сырье для производства оружия и боеприпасов.

А ночи в транспортных хозяйствах, как и во всей Москве, были тревожными. Много зажигательных бомб было сброшено врагом на территорию Краснопресненского трамвайного депо. И все они были быстро обезврежены. 9 ноября 1941 года гитлеровцы сбросили «зажигалки» на 1-ю автобазу. Вспыхнул пожар, но люди не растерялись: взревели моторы, и грузовики один за другим преодолели огненный барьер. Не забыли водители и про ремонтный цех. Полуразобранные автомобили, детали люди вынесли на руках. Среди защитников автобазы были пострадавшие, но ни одна машина не досталась огню.

Через две недели снова налет. Осколками бомбы пробило цистерну с бензином. К ней бросился командир роты П. Афанасьев, деревянными клиньями стал забивать пробоины. Бензин хлестал холодными струями, в любую минуту мог произойти взрыв. Течь была ликвидирована, и только тогда понял Петр Андреевич, какая опасность ему угрожала.

Были у нас и другие заботы. Новая техника шла главным образом в действующую армию. А ведь надо было думать, чтобы в полку не уменьшилось количество машин. Поэтому приходилось ремонтировать старые грузовики. Транспортники поставили на колеса машины, которые еще накануне войны списали в металлолом. Голые рамы обрастали агрегатами и кузовами (часто самодельными). Таким образом командиры рот Галицкий, Суремяэ, Ефимов вместе со своими бойцами восстановили десятки автомобилей.

В специальный авторемонтный батальон, возглавляемый А. Косенковым, были объединены авторемонтные заводы. Они работали круглые сутки, невзирая на воздушные налеты, восстанавливали транспорт частей МПВО, военную технику, прибывающую с фронта. У московских авторемонтников в числе других реликвий военного времени хранится письмо К. К. Рокоссовского: «Искренне благодарю... за инициативу и высококачественную работу по восстановлению и ремонту автомашин. Желаю всему коллективу успехов в работе». Такие письма приходили и от других военачальников.

В дни войны московские автомобилисты возвратили в боевой строй 50 тысяч машин, отремонтировали сотни танков и танкеток, произвели 170 тысяч корпусов для ракетных снарядов, оборудовали для армейских частей несколько передвижных ремонтных баз.

Так трудились подразделения одной из многих служб местной ПВО Москвы.

С сердечной признательностью вспоминаю своих соратников по руководству транспортной службой и 6-м полком А. Трофимова, А. Громова, В. Химакова. А. Косенкова, И. Герасимова, М. Чернова, А. Чудинова и многих других.

Десятилетия отделяют нас от грозных лет войны. Залечены нанесенные ею раны. Сейчас по магистралям родной Москвы нескончаемым потоком идут автомобили. И среди них мощные грузовики, но уже с новыми эмблемами.

М. РЯБЫШЕВ, в годы войны инженер штаба 3-го полка МПВО г. Москвы

ВОДА МОСКВЫ

Михаил Николаевич Шестаков

С начала войны Управление водопроводно-канализационного хозяйства было реорганизовано в 3-й полк местной противовоздушной обороны во главе с командиром Михаилом Николаевичем Шестаковым и начальником штаба Михаилом Васильевичем Лапшиным. Это были талантливые, широко эрудированные инженеры, отдавшие все свои силы и знания делу обороны Москвы. Весь личный состав полка был переведен на казарменное положение.

За четыре года до Великой Отечественной войны в июне 1937 года — был введен в эксплуатацию канал Москва — Волга (с 1947 г. канал имени Москвы), а с ним и Восточная водопроводная станция. Водная проблема столицы была решена на многие годы. Водохранилища канала располагали стратегическим запасом воды.

С западного направления подавала воду в город Рублевская станция вместе со своим филиалом Черепковской. Сооружения этой станции питались из Моек-вы-реки, ресурсы которой пополнялись из Истринского водохранилища.

С севера вода поступала от Мытищинской водопроводной станции, питаемой подземными водами.

Городская водопроводная сеть поставляла достаточное количество воды для населения, промышленности и тушения возможных пожаров. Однако в военное время уличные линии водопровода становились уязвимыми, кроме того, могли возникнуть перебои и в работе насосных станций, например, из-за аварийного отключения электроэнергии. Поэтому нужны были дополнительные ресурсы воды.

РЕЗЕРВНЫЕ ИСТОЧНИКИ

В истории внутренней обороны Великобритании в 1940-1941 годах «В борьбе за родные города» пишется, например, о Лондоне: «10 мая девять пожаров разгорелись до огромных размеров, двадцать один был угрожающим. В ту ночь у многих пожарных врезалась в сердце одна досадная мысль — нет воды. Водопроводы во многих районах были серьезно повреждены, а система запасных резервуаров была еще далека от полного осуществления». Говорится там и о другом случае: «Пожар был потушен только на другой день, когда была доставлена вода по трубе, проложенной на длину девяти миль и черпающей воду из реки».

Создание системы резервных источников воды шло в нескольких направлениях. На промышленных предприятиях отремонтировали и привели в готовность сотни артезианских скважин. От внутренних водопроводных сетей сделали отводы на улицы, чтобы водой могло пользоваться при необходимости и население. Поставлены бездействовавшие в мирное время речные промышленные водозаборы. В Филях несколько заводов построили речной водопровод с разветвленной сетью труб.

Кровли многих промышленных зданий были из рулонных материалов, связанных битумом. Такие покрытия легко загорались от «зажигалок». Командиры рот 3-го полка, один из них Владимир Федорович Егоров, предложили на таких кровлях смонтировать и присоединить к водопроводу сельскохозяйственные короткоструйные дождевальные установки (КДУ). Эта мера предотвратила многие пожары.

Подземную воду хорошего качества можно было достать с глубины 120-140 метров. Для бурения новых скважин не хватало труб и оборудования. И все же летом 1941 года во дворах домов по Бульварному кольцу появились небольшие кирпичные павильоны. В них размещались насосы резервных артезианских скважин, связанных с уличной водопроводной сетью, что существенно повышало надежность водоснабжения районов Бульварного кольца при аварийных ситуациях. Организовали резервное водоснабжение городских хлебозаводов за счет новых артезианских скважин. В проектировании, бурении и наладке работы скважин активно участвовал инженер Константин Андреевич Щеглов.

Не лишен интереса такой факт из истории поиска подземных вод. В 30-х годах близ мясокомбината бакинские нефтяники по заказу Моссовета начали бурить глубокую скважину — искали водоносные горизонты девонского периода. Однако мастеров постигло разочарование: с глубины 1500 метров пошел крепкий рассол. И вот во время войны пригодился и рассол: чтобы не привозить соль издалека, ее стали добывать из вод девонской скважины.

На Москве-реке около Крымского, Большого Каменного, Устьинского и Краснохолмского мостов силами 3-го полка были построены и оборудованы насосные станции. От них по набережным и прилегающим улицам проложили многие километры так называемых «сухих труб» — в обычное время воды в них не было. Проектирование, строительство и наладку этих насосных станций возглавил инженер Михаил Иосифович Ляцкий.

Пожарная служба города оборудовала мобильные быстроходные катера с установками для подачи воды из Москвы-реки под большим давлением.

Во дворах фабрик и заводов, на городских пустырях были вырыты котлованы, заполняемые водой из городского водопровода. Земляные водоемы плохо держали воду. Пришлось применить гидроизоляцию — глину, рубероид и толь, связанные битумом, бетонную и асфальтовую облицовки. Опыт строительства водоемов быстро накапливался, и вскоре в городе их появилось несколько сот.

Ко всем искусственным водоемам и городским прудам, таким, как Чистый, Пионерский, Пресненский, были устроены деревянные настилы на сваях для подъезда пожарных машин и забора ими воды.

ЖИЗНЬ ВОДОПРОВОДНЫХ СТАНЦИЙ

Военные дни начались с закрытия больших оконных проемов в машинных залах и зданиях фильтров на Рублевской и Восточной станциях с целью светомаскировки и защиты от воздействия взрывных волн. Это была весьма трудоемкая работа; потребовались многие тысячи штук кирпича и сотни кубических метров леса.

Маскировка крупномасштабных, отдельно стоящих зданий водопроводных станций, положение которых на местности подчеркивалось к тому же водными поверхностями реки в Рублеве и подводящего канала Восточной станции, при осмотре с воздуха оказалась недостаточно эффективной. Скоро, однако, близ станций была организована действительно надежная защита от нападения вражеской авиации — зенитные батареи, прожекторы, аэростаты заграждения.

Зажигательных бомб перестали бояться, тушили их песком, бросали с крыш на землю. Так, в августе фашистские самолеты сбросили на Черепковскую очистную станцию и Рублевский поселок 170 «зажигалок». Кассеты их дважды падали на жилые дома Восточной станции. Рабочие ночных смен и жители поселков не допустили ни одного серьезного пожара.

«Ночь на 31 октября была особенно беспокойной,— вспоминает Г.С. Горин, главный инженер Восточной станции в годы войны,— зенитные батареи, установленные вокруг станции, почти не затихали. Над станцией шел воздушный бой, ясно были видны трассирующие очереди пулеметов, лучи прожекторов метались, выхватывая из тьмы то один, то другой самолет».

И все же авиация противника еще раз напала на Восточную станцию, сбросив фугасные бомбы, судя по силе взрывов, большого калибра. В сооружения не попала ни одна. Когда рассвело, инженеры штаба полка осмотрели воронки взрывов. Их было семь, а через несколько дней обходчик сооружений нашел в ближайшем леске следы восьмой бомбы. Прибывшие на место саперы быстро откопали ее, обезвредили и, зацепив автомашиной, вытащили корпус калибра 250 килограммов.

А люди служб Московского водопровода уходили на фронт. Пришлось ускоренно готовить кадры на должности механиков, электриков, дежурных по фильтрам и насосным. На Рублевской станции три четверти обслуживающего персонала составляли женщины.

С введением в Москве осадного положения решено было демонтировать и вывести с Восточной станции часть оборудования и электродвигатели. Со слезами на глазах снимали рабочие насосы. Ведь всего четыре года назад они устанавливали их. Тяжелые механизмы и ящики с чертежами технического архива Московского водопровода вручную погрузили на баржу (вагонов не хватало). До пункта назначения баржа не дошла — Оку сковало льдом. В навигацию 1942 года баржа вернулась. Оборудование вновь смонтировали на своих местах; насосы заработали — ведь подача воды в город начала нарастать.

Рублевская станция день ото дня все меньше и меньше получала нефти. Под руководством Владимира Ивановича Маркизова, работавшего в те годы главным инженером станции, котельные были переоборудованы под дрова и подмосковный уголь. Рублевцы поехали в окрестные леса за дровами. Рабочие и инженерно-технический персонал Восточной станции заготавливали дрова в близрасположенных противотанковых завалах. Две зимы поддерживали в огромных по объему зданиях фильтров и насосных станций температуру 3-4 градуса, чтобы только не замерзла вода. В холодных помещениях персоналу приходилось соблюдать эксплуатационный режим, ремонтировать оборудование.

На станциях быстро таяли запасы основного реагента для очистки воды-коагулянта (белой тайны, подвергнутой заводской химической и термической обработке). Подвоз его прекратился. Пробовали очищать воду без коагулянта, но фильтры быстро теряли производительность. Тогда сотрудники лаборатории Восточной станции попробовали применять вместо коагулянта золу из отвалов котельной. Зольный реагент стал выходом из создавшегося трудного положения.

В мастерских предприятий Московского водопровода делалось оружие для фронта, сваривались противотанковые «ежи». На Рублевской станции под руководством начальника цеха В. В. Барковского наладили поточный метод изготовления деталей для минометов.

Рабочие Рублева на подступах к станции создали оборонительный рубеж. Промерзлую землю долбили ломами и кирками, отогревали кострами. Мобилизовала на эту работу людей коммунистка Е. М. Журавлева.

Рублевцы организовали сбор теплых вещей для фронтовиков, отправили им более тысячи посылок, собрали 220 тысяч рублей на постройку эскадрильи самолетов. Крупный взнос на танковую колонну сделал слесарь станции М. Е. Сардуков. За этот патриотический поступок он получил благодарность Председателя Государственного Комитета Обороны.

ВОДОВОДЫ И ГОРОДСКАЯ СЕТЬ ВОДОПРОВОДА

В сентябре крупная фугасная бомба попала в водовод Восточной станции, проложенной рядом с шоссе (последнее и было, видимо, объектом бомбардировки). Взрывом одна чугунная труба диаметром 900 миллиметров была разбита на куски, а еще четыре вышли из раструбов. Сильный поток воды удалось отвести в дорожные кюветы. А затем, маневрируя задвижками, подключили через «связки» соседние водоводы, и снабжение города водой не нарушилось. А через сутки поврежденный водовод был восстановлен, промыт и введен в действие.

Однажды дежурный поста наружного наблюдения сообщил на командный пункт полка, что на площади у Белорусского вокзала из воронки, образовавшейся от взрыва фугасной бомбы, с большой интенсивностью бьет вода. Специалисты штаба по планшетам водопроводной сети определили, что разбит магистральный водовод Рублевской станции, протянувшийся в центр города. К очагу поражения немедленно выехало аварийно-восстановительное подразделение полка. Место у вокзала низкое, вода угрожала затопить вход в метро, а там в тоннеле находились люди, укрывшиеся по сигналу воздушной тревога. Наши бойцы быстро разобрали мешки с песком, закрывавшие окна вокзала, и закрыли ими вход в метро. Перемычка надежно преградила путь воде. Приток ее постепенно стал уменьшаться. Задвижки в камерах водовода бойцы закрывали, стоя по пояс в холодной воде: откачивать воду из камер было некогда, наши люди знали об угрозе затопления метро. Аварию ликвидировали в темноте, изредка освещая то или иное место карманными фонариками. Воронка была еще затоплена водой, а к месту аварии уже доставили новую трубу и все необходимое для производства работ. На следующие сутки водовод начал действовать.

В одну из темных октябрьских ночей, когда заградительный огонь наших зенитных батарей отразил очередной налет фашистской авиации на Рублевскую станцию, воздушные пираты «разгрузились» на ведущее к станции шоссе, Расположенный поблизости водовод оказался разрушенным. Как только место повреждения обнаружили и перекрыли воду, рублевцы приступили к восстановительным работам. Но вскоре фашистский самолет снова появился над шоссе и, сбросив осветительную бомбу, стал обстреливать работающих людей из пулемета. Пришлось им укрыться от огня в трубах, благо диаметр их был 900 миллиметров. Несмотря на задержку, через сутки водовод включили в работу.

Напряженно действовали аварийно-восстановительные подразделения 3-го полка, исправляя водопроводную сеть. Она кольцами охватывала жилые кварталы и промышленные зоны города, что повышало надежность системы и создавало благоприятные условия для ремонтных работ. Вышедший из строя участок сети отключался, и разрушенную трубу заменяли, как правило, за сутки. А на это время питьевую воду для населения близлежащих домов подвозили в цистернах. Во многих случаях устранение повреждения сети зависело от быстрой доставки к месту работ труб, соединительных частей, задвижек, вспомогательных материалов. Аварийные бригады, приезжавшие к месту повреждения, были оснащены всем необходимым и несли круглосуточную вахту.

Нередко поток воды из разрушенной трубы угрожал затоплением убежищ, где были укрыты люди. Так было, например, у Никитских ворот около памятника Тимирязеву. В этих случаях был весьма полезен опыт знатоков водопроводной сета; перекрытие ими поврежденных участков делалось за считанные минуты.

На некоторых улицах старая водопроводная сеть не обеспечивала работу пожарных гидрантов. А на соседней улице были проложены трубы большей пропускной способности. Отсюда и прокладывали по поверхности «сухие» трубы для переброски воды на соседние улицы при необходимости. Такие трубы лежали, например, у тротуаров по улице Кирова. Во многих аварийных случаях «сухие» трубы оказались полезными.

Мобильность подразделений 3-го полка зависела, конечно, и от автотранспорта, а отпуск бензина сокращался день ото дня. Пришлось в гаражах хозяйства делать газогенераторные колонки да сушить чурки. Автомобили с таким «питанием» двигались медленнее, но не стояли.

Потребление воды в городе осенью 1941 года упало: эвакуировались многие промышленные предприятия и сотни тысяч людей. Движение воды в водопроводных трубах во многих местах стало еле заметным, особенно в тупиковых линиях. В морозную зиму 1941/42 года грунт промерз так глубоко, что водопроводные трубы, лежащие, как правило, на глубине не менее 1,8 метра, стали замерзать и лопаться. Перед Московским водопроводом весной 1942 года возникли трудные проблемы. На улицах все чаще и чаще встречались люди, тянувшие саночки с ведрами воды. Около уличных водоразборных колонок возникали иногда очереди. Во многих домах воды не стало.

Пришлось начинать с отогревания и ремонта колонок; устанавливать новые. Во дворах, где сеть действовала, сделали упрощенные выводы с постоянным током воды. Лишь бы не замерзло. Когда грунты оттаяли, стали копать траншеи, заменять поврежденные трубы новыми.

Старейшие инженеры Московского водопровода Дмитрий Яковлевич Гольцов и Михаил Васильевич Жогов предложили отогревать трубы в земле с помощью электросварочных аппаратов. К лету 1942 года вернулась со строительства подмосковных оборонительных рубежей землеройная техника. Работы по рытью траншей заметно ускорились. Заменили десятки километров поврежденных морозом труб.

ИСТРА

В первые же дни войны в штабе полка были сделаны расчеты поражения с воздуха фугасными бомбами земляной плотины на реке Истре. Выяснилось, что если воронка взрыва дойдет до воды, то возникнет угроза прорыва плотины, опорожнения водохранилища и затопления нижележащей местности. Результаты расчетов были рассмотрены профессором Военно-инженерной академии Георгием Иосифовичем Покровским, после чего штаб МПВО города принял решение о понижении уровня воды в водохранилище для улучшения «живучести» плотины. При этом учитывалось, разумеется, обеспечение питания водой Рублевской станции.

В середине октября командир 3-го полка и автор этих строк были вызваны в штаб инженерных войск Западного фронта. Приехали в Лерхушково. Перед нами штабом был поставлен неожиданный вопрос: возможно ли, спустив воду из Истринского водохранилища, создать на реке Истре непроходимый для танков противника рубеж? Пришлось заняться расчетами. Часа через два-три мы смогли доложить, что запасы воды в водохранилище и пропускная способность сооружений достаточны для того, чтобы поднять уровень воды в реке на 3–3,5 метра на срок 10–12 суток. Для этого следует полностью поднять затворы донного водоспуска. Штаб принял решение: операцию по созданию рубежа по реке Истре провести, день ее начала будет сообщен, затворы после подъема подорвать, с тем чтобы противник не смог перекрыть поток воды.

На обратном пути в Москву мы подсчитывали, хватит ли в Москве-реке воды для питания Рублевской станции после опорожнения Истринского водохранилища.

В осуществлении этой операции участвовал электромеханик Истринского гидроузла Григорий Васильевич Шаповалов. Он вспоминает: «Ровно в 15.00 24 ноября раздался взрыв. Из водохранилища хлынула в русло реки вода... ниже плотины уровень ее поднялся на 3,5–4 м».

Поток Истры пришел, естественно, через двое суток в Москву-реку. Сохранился график нарастания расхода воды в реке: повышенный уровень держался с 27 ноября по 12 декабря. Истра встала в ряд с доблестными защитниками Москвы.

КАНАЛ МОСКВА — ВОЛГА

В ноябре 1941 года фашистские войска вышли к Яхроме. Об этом Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков пишет в своей книге «Воспоминания и размышления»: «Вечером 29 ноября, воспользовавшись слабой обороной моста через канал Москва — Волга в районе Яхромы, танковая часть противника захватила его и прорвалась за канал. Здесь она была остановлена подошедшими передовыми частями 1-й Ударной армии, которой командовал генерал-лейтенант В. И. Кузнецов, и после ожесточенного боя отброшена обратно за канал».

Как только стало известно, что немецко-фашистские войска выбиты из Яхромы, инженеры штаба 3-го полка выехали на канал Москва — Волга: необходимо было оценить состояние канала и возможность подачи воды для водоснабжения.

Одиннадцать дней хозяйничали захватчики в Яхроме. Канал бездействовал. В засыпанных снегом руинах лежали здания управления шлюзами в Яхроме и Комсомольске. Всюду нагромождения взорванных железобетонных и металлических конструкций, затворов, подъемных механизмов. Разрушены высоковольтные линии передач и подстанции, питавшие энергией шлюзы и насосные, разбито вдребезги телемеханическое оборудование. Во время военных действий были разрушены два шоссейных моста и один железнодорожный. Упавшие фермы мостов перегородили канал.

Командование полка доложило обстановку на канале штабу МПВО города. Из-за прекращения подачи воды по каналу было решено ограничить подачу воды Восточной станцией в меру имевшихся запасов водохранилищ.

Специалисты канала пообещали восстановить подачу воды к весне и слово свое сдержали. Александр Михайлович Румянцев (тогда главный инженер канала) вспоминает: «В месяцы суровой зимы рабочие и технический персонал всех подразделений системы канала считали за честь участвовать в воссоздании сооружений, работали, не считаясь с трудными условиями и со временем. Коллектив знал: Москве нужны грузы с Волги, нужна вода. Окрестное население помогало расчищать завалы в русле канала. Заводы «Серп и молот» и Коломенский, делавшие боевую технику для фронта, за счет дополнительных смен восстановили сложные шлюзовые механизмы, люди трудились, не уходя из цехов. К весне были приведены в рабочее состояние по два насоса на каждой станции (из четырех). 19 мая 1942 года по всей трассе канала открылось движение судов; несколькими днями ранее началась перекачка воды из Волги.

Наращивался выпуск продукции московских предприятий, воды требовалось все больше. Восточная водопроводная станция стала в полной мере удовлетворять потребности населения и промышленности.

ВОССТАНОВИТЬ ВОДОХРАНИЛИЩЕ

В начале января 1942 года инженеры 3-го полка МПВО выехали в недавно освобожденный город Истру, чтобы определить состояние плотины на реке Истре.

Город лежал в руинах. Все деревянные здания были сожжены, а каменные взорваны. Мы двинулись к плотине. В ближайшем к городу селе Никулине поперек дороги стоял щит: «Мины, проезда нет», а до плотины 10 километров. Отыскали в селе единственную уцелевшую лошадь, розвальни и, огибая дорогу, поехали по нетронутому снегу.

К ночи инженеры вернулись и без промедления доложили своему командованию и штабу МПВО города о результатах разведки: взорваны средняя часть земляной плотины, глубина воронки 7 метров, пролет моста через водосброс, разрушен стальной затвор водосброса, здания поселка на левом берегу сожжены, гидроэлектростанция затоплена. Вода из водохранилища спущена, а в его ложе — нагромождение льда, брошенные гитлеровцами машины, трупы лошадей.

Последовал приказ: 3-му полку МПВО восстановить плотину, чтобы весной заполнить водохранилище, создав необходимый запас воды для водоснабжения города. А до весны оставалось три месяца.

Командование Западного фронта по просьбе Моссовета направило на плотину саперную часть для разминирования. Ведь каждый километр дороги таил здесь опасность, а на самой плотине мины буквально на каждом шагу. Даже столбы линии электропередачи были заминированы.

Сначала подразделения 3-го полка, чтобы не тратить время, обосновались в Никулине. Сюда завезли необходимые материалы и оборудование: лес, цемент, горючее, компрессоры. А когда дорогу разминировали, мы двинулись к плотине. Уцелевшие здания поселка на правом берегу утеплили и разместили в них бойцов

Командир подразделения полка военный инженер Кузьма Яковлевич Ершов определил сроки и четкий порядок работ.

Саперы взрывами вскрыли промороженный грунт в карьере на левом берегу. Но как возить оттуда грунт на плотину? На автомобильный транспорт надежды почти не было. Мы обратились за помощью к колхозникам; они собрали по деревням уцелевших лошадей. И потянулись груженные грунтом сани на гребень плотины. Грунт укладывали в воронку от взрыва слоями и трамбовали вручную. Плотность его контролировали специалисты института Водгео. ведь этой насыпи предстояло вскоре выдержать напор воды.

Для восстановления железобетонного моста, затворов и механизмов нужны были чертежи. Перед отходом наших войск их спрятали в подвале одного изломов. С трудом отыскали этот дом, вернее, его руины. Большинство чертежей пострадало. Дни и ночи, сидя иногда в бомбоубежище, девушки-чертежницы скрупулезно, по неясным следам на полуобгоревшей бумаге линию за линией воссоздавали чертежи.

Заводу «Водоприбор» Московского водопровода поручили изготовить затворы водосброса и донного водоспуска, подъемные механизмы к ним. Такой заказ был несвойствен этому предприятию. Главный инженер Александр Павлович Мельников хмурился: кто будет делать? Кадровые рабочие ушли на фронт Хмурился, но учил слесарному и токарному делу подростков и женщин, неделями не уходил домой, хоть и жил поблизости. И заказ для Истры был сдан вовремя. Водопроводные станции прислали мастеров по монтажу механического оборудования. Чтобы перевезти с железнодорожной станции Новый Иерусалим на плотину части затвора водосброса общим весом 20 тонн, пришлось сделать специальный санный прицеп к трактору.

Наступил апрель. Вот-вот талые воды хлынут в водохранилище, а предстояло еще расчистить его ложе, освободить вход в донный водоспуск от обломков бетона, искореженного металла. На расчистку бросили все силы. Механизация же тогда была самая скромная — ручная лебедка с тросом. И все же к моменту поступления воды все главное было сделано.

Добрым еловом вспоминали бойцы и командиры 3-го полка авторов проекта плотины: они предусмотрели подъем и опускание затворов не только с помощью электромоторов, но и вручную. Ведь электроэнергия появилась на плотине позднее, когда заполнилось водохранилище и была восстановлена гидроэлектрическая станция.

Ликованием встретили бойцы подразделения, монтажники и помогавшие им местные жители день заполнения водохранилища. Плотина снова живет!

Вода пошла в Москву.

Начиналась заново жизнь в городе Истре. Подразделения 3-го полка восстановили линию электропередачи от плотины до города.

Приемную комиссию возглавлял профессор Московского гидромелиоративного института Евгений Алексеевич Замарин. Стоя на гребне плотины, он поинтересовался. что это делают люди на вспаханном невдалеке поле.

— Они закладывают фруктовый сад, — ответили ему, — а недавно там было минное поле.

ВОДОПРОВОДЧИКИ ПОМОГАЮТ

К весне 1942 года наши войска освободили город Можайск. Отступая, фашисты взорвали водопроводную станцию. Командованию 3-го полка было поручено восстановить водоснабжение города. Наши бойцы быстро отремонтировали здание насосной, наладили оборудование, установили привезенный из Москвы дизельный движок. Можайцы получили воду.

После разгрома немецко-фашистских войск на Волге 3-й полк МПВО получил задание: дать воду жителям Сталинграда и тем, кто приехал его восстанавливать. И это поручение москвичи выполнили с честью. Помогали они и Варшаве в восстановлении водопровода и трамвая.

Ратный труд московских водопроводчиков высоко оценен: Рублевская водопроводная станция награждена орденом Ленина, а Восточная — орденом Отечественной войны I степени.

Ю. КАММЕРЕР

МОСЭНЕРГО В ГОДЫ ВОЙНЫ

К началу войны система Мосэнерго достигла мощности 1160 тыс. кВт (сейчас ее мощность около 15,0 млн. кВт, в том числе 8,3 млн. кВт по Москве) и была самой крупной в СССР, на ее долю приходилось свыше 10% электроэнергии, производимой в стране. Система обслуживала Москву, Московскую и некоторые смежные области. Электроэнергия вырабатывалась одиннадцатью крупными по тем временам тепловыми станциями, построенными преимущественно в годы Советской власти, такими, как Сталиногорская, Каширская, Шатурская, а также Углическая гидростанция, пущенная в 1940 году.

70% станций базировались на местных видах топлива — торфе и подмосковном угле, преимущественно щекинском. Подобная направленность в размытии энергетики не только давала дешевую электроэнергию, но и обеспечивала определенную независимость от поставки дальнепривозного топлива. Такая предусмотрительность сыграла большую роль во время войны.

Особое значение энергетики для жизни и работы города потребовало создания заблаговременно на базе Мосэнерго службы энергоснабжения МПВО. Такая служба к началу войны многое сделала для подготовки системы к возможным испытаниям. Так же как на всех важных предприятиях столицы, на станциях строились убежища для укрытия работающих, командные пункты, принимались меры к защите оборудования, формировались и готовились команды МПВО, учились работать в условиях затемнения. Большое значение придавалось диспетчерскому управлению системой и отдельными ее частями.

Естественно, что особое внимание уделялось электроснабжению наиболее ответственных потребителей, таких, как водопроводные станции, хлебозаводы, объекты связи, предприятия с непрерывным циклом производства, где остановка производства могла вызвать крупные аварии.

Москва была опоясана двумя высоковольтными кольцами, что давало возможность резервировать питание наиболее важных объектов и сыграло большую роль в годы суровых испытаний, когда самыми частыми авариями были повреждения воздушных линий.

При этом следует отметить, что энергосистема — сложнейший, очень чуткий к внешним воздействиям организм. При резком прекращении подачи электроэнергии, если при этом не будут немедленно отключены соответствующие по мощности потребители, может произойти так называемый «распад системы», когда даже нормально работающие станции не могут передать потребителям вырабатываемую ими электроэнергию. Восстановление работоспособности системы, ее наладка требуют длительного времени. Распад системы даже в мирное время грозит серьезными последствиями.

В июле 1977 года грозовые разряды вывели из строя электростанцию севернее Нью-Йорка, что послужило причиной распада всей энергосистемы. Остановились заводы, поезда электрифицированных железных дорог, закрылись аэропорты, тысячи людей застряли в поездах метрополитена и лифтах. Прекратилась подача воды, перестала работать канализация. Жизнь города оказалась на много часов парализованной, точно после бомбардировки.

В условиях военного времени особенно реален и опасен распад системы Именно поэтому службой особое внимание уделялось релейной защите сетей, ее быстродействию. Забегая несколько вперед, надо сказать, что поражения станций и ЛЭП от бомбардировок распада системы ни разу не вызвали.

В первые же дни войны по решению ГКО в целях быстрейшей ликвидации последствий налетов вражеской авиации в системе Мосэнерго был сформирован 4-й полк МПВО. Командиром.назначен начальник службы Иван Матвеевич Клочков, в 1943 году его сменил на этом посту старейший энергетик Михаил Яковлевич Уфаев. Начальником штаба полка, а позднее заместителем начальника службы стал опытный, разносторонне подготовленный Михаил Федотович Костин.

Московский фронт ПВО также принял специальные меры — самые крупные загородные станции получили авиазенитное прикрытие, для их защиты от нападения с воздуха были выделены специальные воинские подразделения.

Энергетики приняли активное участие в строительстве оборонительных рубежей. Ими совместно с инженерными войсками Западного фронта в первые три месяца войны запроектировано и построено на ближних подступах К столице 220 километров электрических заграждений высокого напряжения в сочетании с минно-взрывными устройствами, управляемыми по радио и проводам.

Конечно, каждый работник службы отчетливо сознавал, что при налетах врага объекты энергетики будут первоочередными целями. И они не ошиблись. В первый же налет вражеской авиации в ночь на 22 июля 1941 года система Мосэнерго, люди, ею управляющие, прошли суровую проверку, огневой экзамен.

Гитлеровские летчики усиленно искали и, обнаружив, бомбили объекты энергетики. К сожалению, маскировка не всегда вводила в заблуждение врага. Да и как замаскировать, укрыть от глаз противника стоящие часто на открытом месте громадные здания электростанций, почти сплошь остекленные да еще с характерными трубами? Казалось, легче спрятать станцию среди городской застройки, но и здесь это было не просто. ГРЭС № 1 на Раушской набережной стоит в ряду многоэтажных домов, но ее выдавали высокие трубы. Станция играла значительную роль в электроснабжении города и потому пользовалась большим вниманием воздушных пиратов. На нее одну пришлось 27 фугасных бомб и около 500 зажигательных. Это заставило еще раз серьезно задуматься над маскировкой. Радикальное решение было найдено: здание «надстроили» фанерным этажом, который укрыл ее трубы. Бомбы сюда стали падать реже.

Оборудование станции защищалось траверсными стенками и другими специальными устройствами. Они оказались весьма эффективными — бомбы, попавшие в здание, наносили повреждения, расстекляли станцию, но она продолжала питать город электроэнергией. Перерывы в работе не превышали нескольких часов. И не потому, что повреждения были незначительными. Самоотверженно, не считаясь с опасностью, нс ожидая окончания налета, ликвидировали аварии вахтенный персонал и бойцы полка МПВО. Аналогичное положение складывалось и на других объектах энергетики. Из электростанций только ТЭЦ-6 и ГРЭС-3 враг не обнаружил, и они не пострадали.

Не избежали и ошибок. ГЭС № 2 стоит на Обводном канале, у Малого Каменного моста, ее тоже выдавали две высокие кирпичные трубы. Их укоротили, и при этом так основательно, что станция потеряла заметную часть мощности из-за ухудшения тяги. А бомбы продолжали падать. Оказалось, станция легко обнаруживалась по характерным, расположенным рядом ориентирам-Стрелка, Обводной канал, Дом правительства. И только когда «застроили» канал, закрыв водную поверхность баржами и плотами с фанерными домами, найти ГЭС стало труднее. Маскировка и светомаскировка снижали эффективность бомбардировок, но от бомб все же не спасали. Бомбы падали, наносили повреждения.

Свыше 800 повреждений получило только сетевое хозяйство. Самыми уязвимыми оказались воздушные ЛЭП, причем не мачты, как ожидалось, а провода, они повреждались от ударной волны и осколков, даже если бомбы взрывались на значительном удалении от ЛЭП. Попутно нужно сказать, что половину повреждений воздушным сетям нанесли... аэростаты заграждения, Общая протяженность поврежденных и затем восстановленных ЛЭП превысила 70 километров.

За годы войны на объекты Мосэнерго вражеской авиацией было сброшено около 100 фугасных и более 1000 зажигательных бомб. Служба и полк МПВО несли потери и в людях, и материальные, но ни на одной станции работа практически не прекращалась.

Каково же было положение в Москве с электроснабжением в годы войны? В сентябре — ноябре 1941 года фронт приближался к столице: нужно было решать две задачи: обеспечивать город электроэнергией и спасать важнейшее оборудование станций от захвата противником. Примерно до середины октября, пока шла эвакуация заводов и фабрик, а также населения, потребность в электроэнергии удовлетворялась с меньшим напряжением, хотя часть оборудования станций была также демонтирована, и мощность системы снизилась вдвое.

Когда враг вплотную приблизился к Сталиногорской станции, здания и сооружения после демонтажа и эвакуации оборудования были взорваны. Такая же трагическая судьба ждала и Каширскую ГРЭС-4. Враг захватил железнодорожную станцию Ожерелье, в шести километрах от ГРЭС. Персонал во главе с директором Аркадием Ивановичем Таракановым был готов к эвакуации —на реке Оке стояли готовые к отплытию катера. В последнюю минуту из Ставки было передано: на защиту станции направлен конный корпус генерала Белова, персоналу не покидать рабочих мест.

При приближении вражеских танков артиллеристы авиазенитного дивизиона под командованием майора Фролова, прикрывавшего станцию, выкатили пушки на открытые позиции и встретили противника огнем прямой наводки. Почти весь личный состав дивизиона погиб, но не пропустил фашистов к станции до подхода конного корпуса.

Поздней осенью 1941 года особо тяжелое положение сложилось с электроснабжением Тулы. Своих источников город не имел, питался от системы Мосэнерго. Осталась единственная линия — от Каширской ГРЭС, связывавшая почти окруженную Тулу с «Большой землей», но и она целых 60 километров шла по территории, занятой врагом. Во время боев линия часто выходила из строя. Монтеры — линейщики Тульского и Подольского районов электросетей — пробирались по территории, занятой фашистами, и устраняли повреждения. И так мужественная борьба за жизнь ЛЭП шла целый месяц. Но был в этой борьбе особенно напряженный момент, когда 27 ноября в зоне боев линия оказалась разрушенной на семикилометровом участке. Накренившиеся, покореженные опоры, разбитые изоляторы, безжизненно повисшие провода — так выглядела ЛЭП в те дни.

Пришлось обращаться к командованию Красной Армии. И ночью наши войска оттеснили противника с участка, где нужно было вести работы. Бригада Каширского подрайона подольских электросетей — бойцы 4-го полка МПВО — под руководством мастера Климентия Ивановича Семенихина в условиях, когда войсковые части рядом с ними вели бой, под обстрелом за двое суток восстановила жизненно важную линию.

В опустевших после эвакуации цехах московских заводов стали ремонтировать военную технику, изготавливать вооружение, боеприпасы. Потребность в электроэнергии быстро росла. Уже в ноябре действующие станции работали на пределе своих возможностей. Еще большее напряжение ожидало впереди, когда после разгрома немцев под Москвой начали возвращаться и восстанавливать производство эвакуированные заводы и фабрики.

Пришлось установить жесточайший режим экономии электроэнергии. На учете был буквально каждый киловатт-час. Основную часть дополнительной электроэнергии получили за счет резкого сокращения лимита на бытовые нужды. Новые тяготы легли на плечи москвичей.

Сейчас трудно себе представить, каким мизерным был месячный электрический паек горожанина того времени. При современной насыщенности бытовыми приборами его едва ли хватило бы на один день. Никто не забывал повернуть выключатель, если можно было минуту обойтись без света, Вы. пускай промышленность односвечовые лампочки — они были бы самыми нужными.

Никогда раньше москвичи так долго не сумерничали, как в осень и зиму 1941 года.

К этому времени сложилось очень тяжелое положение с топливом. Не стало донецкого антрацита, бакинской нефти. Не стало и щекинского бурого угля— после изгнания немцев шахты оказались затопленными. Потребовались время и колоссальный труд, чтобы возродить их из руин. Станции, работавшие на торфе — Шатурская, Орехово-Зуевская, — имели ограниченные запасы топлива.

Промышленности и коммунальному хозяйству предстояло целиком перейти на местное топливо: дрова, торф, уголь. СНК СССР 29 декабря 1941 года принял постановление о первоочередном восстановлении 27 угольных шахт в Подмосковном бассейне.

На торфоразработки были мобилизованы тысячи девушек из Московской и смежных областей. На торфоразработках длительное время действовала выездная редакция газеты «Правда» — это свидетельство важности топливной проблемы.

Большое значение придавалось также заготовкам дров. В ту пору едва ли не половина столицы также отапливалась дровами, а когда в результате расстекления зданий от взрывов бомб и недостатка топлива выходили из строя («размораживались») системы отопления, то москвичи стали обогреваться железными самодельными печками — «буржуйками». Это потребовало дополнительного количества дров.

Старожилы помнят, как в самых неожиданных местах города возникали дровяные склады. Например, большой склад разместился на проезжей части улицы Тверской, между Моссоветом и Центральным телеграфом. С таких складов москвичи получали свой «осиново-березовый» паек.

В результате принятых энергичных мер и тяжелого труда десятков тысяч людей было заготовлено и завезено в Москву только с апреля по декабрь 1943 года 3,5 миллиона тонн подмосковного угля, 9 миллионов кубических метров дров, около 6 миллионов тонн торфа.

В недостроенном, без крыши, здании Рыбинской ГЭС в самое напряженное время битвы под Москвой энергетикам удалось пустить первый агрегат мощностью 55 тысяч киловатт. Произошло это 18 ноября 1941 года, в дни, когда положение с электроснабжением стало поистине критическим.

Сразу же после разгрома немцев под Москвой с декабря 1941 года начались восстановительные работы на станциях и сетях Мосэнерго. Велись они энергично, ускоренными темпами. Уже к концу войны была достигнута довоенная мощность.

Л. ГЛАГОЛЕВ, в годы войны командир взвода аварийно-спасательной роты 315-го отдельного городского батальона МПВО Москвы

БУДНИ ПОДРАЗДЕЛЕНИЯ

БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ

Леонид Сергеевич Глаголев

Летом 1941 года, когда фашистская авиация рвалась к столице нашей Родины, я служил в 315-м отдельном городском батальоне местной ПВО Москвы, командуя взводом аварийно-спасательной роты.

Само название роты говорит о том, чем мы занимались,— ликвидировали последствия вражеских бомбардировок. Но кроме того, мы восстанавливали разрушенные сооружения, строили убежища и поддерживали их в готовности. Именно эту задачу и выполняли бойцы моего взвода. А при налетах мы, как и вся рота, вели аварийно-спасательные и восстановительные операции в очагах поражения. С учетом специфики работы подразделения комплектовались в основном из специалистов-строителей. Народ во взводе подобрался среднего возраста — около пятидесяти, степенный, все мастера своего дела. Мельников, например, был великолепным краснодеревщиком, Васильев — виртуозным столяром, а Сафран, казалось, мог сделать все, мастер — золотые руки.

Вот с этими людьми мне и пришлось принять боевое крещение в один из первых налетов на столицу. Быстро собравшись по тревоге, мы на машинах направились к очагу поражения. Ночь была темная. Ее черноту вспарывали разрывы зенитных снарядов и лучи прожекторов.

Когда мы подъехали к очагу, разведка штаба МПВО была уже на месте — возле огромной воронки от бомбы, которая разорвалась на углу улицы Нижняя Масловка и прилегающего к ней переулка. Взрыв вывел из строя подземные коммуникации, а ударная воздушная волна разрушила ближайшие здания. В одном из них (это был трехэтажный жилой дом) и предстояло моему взводу вести аварийно-спасательные работы.

Только я выставил оцепление, как вдруг стало светло, словно днем. Это вражеский самолет сбросил восемь осветительных бомб. Видимо, ему хотелось убедиться в результатах своего ночного разбоя. Яркий свет предательски обнажил людей и технику.

Под угрозой новой бомбежки, под зловещий аккомпанемент зениток мы начали работы. Бойцы из группы самозащиты сообщили нам, что на первом этаже остались люди. Мать и дочь ушли в убежище по сигналу воздушной тревоги, а сын и отец по какой-то причине задержались. Под разрушенной аркой дома тоже находились люди.

К тому же усиливалась деформация здания. Торцевая стена отошла от фронтальных, верхние перекрытия обрушены, а одна из стен опасно наклонилась. По всем правилам надо было ее сначала обрушить, но дорого время, ведь под завалом оказались люди. Бойцы понимали это и работали как одержимые, хотя отчетливо сознавали нависшую опасность.

Разборка завала и устройство проходов в нем — дело тяжелое, очень кропотливое и рискованное. Однако работа быстро продвигалась. И скоро мы уже попали в какую-то комнату. На ощупь обследовали ее: кровать, стулья... Один конец рухнувшего перекрытия накрыл кровать, а другой уперся в стену. Но вот раздался радостный крик командира отделения М. В. Васильева: «Нашел!» Мы бросились ему на помощь. Разобрали завал и вынесли мальчика лет десяти. Он был без сознания. Через некоторое время отыскали под обломками и его отца, тоже без сознания. «Скорая» тут же отвезла их в больницу.

А спасательные работы продолжались. Под аркой дома мы обнаружили еще несколько человек, по счастливой случайности оставшихся живыми: балки перекрытия обрушились только одним концом и задержали на себе все конструкции. Так что серьезных травм люди не получили. Только к утру мы закончили аварийно-спасательные работы. Восстановили коммуникации, привели в порядок территорию, расчистили проезд. Помню изможденные, запыленные, но счастливые лица бойцов взвода, выполнивших это боевое задание.

ФРОНТ БЫЛ РЯДОМ

Глубокой осенью 1941 года враг близко подошел к Москве. В то тяжелое время мы находились за Химками, строили фортификационные сооружения Фронт был совсем рядом.

Помню, как в один из тех дней старшина роты попросил нас побыстрее разделаться с обедом. Конечно, особых разносолов тогда не было, и через считанные минуты мы стояли в строю и нетерпеливо ждали, что скажет старшина. Задание было нехитрое: взять вещмешки с самым необходимым и основную нашу ‘^технику» — лопаты, ломы, кирки. Сборы были недолгими, и вот мы уже едем неизвестно куда. Правда, неизвестность эта относительная. В кузове машины. где от стылого ветра жались друг к другу 25 человек, нашелся один, знавший эту местность. Так что вскоре он определил: едем на Волоколамск.

Именно на этом направлении тогда шли наиболее тяжелые бои. Враг, несмотря на огромные потери, угрожал Москве...

По дороге справа показались стены монастыря Нового Иерусалима. Значит, сориентировались мы верно. За Истрой в лесах увидели скопление наших войск и боевой техники. На душе как-то сразу стало спокойней и радостней. Чем дальше мы отъезжали от Москвы, тем ближе слышалась артиллерийская канонада. Значит, приближалась линия фронта. Когда объезжали большую поляну, заминированную нашими саперами, нас остановила группа из нескольких человек. Здесь командиру роты Н. А. Бейлину дали боевое задание, которое, как выяснилось после, было от Главного командования.

Все сошли с машин. Командир роты вызвал к себе командиров взводов и поставил им задачу. Нам предстояло вырыть два рва, навести через них мосты для прохода танков и другой техники. Делалось это для того, чтобы наши войска в случае надобности могли организованно отойти на новые позиции, после чего мосты следовало взорвать.

Уяснив задачу, командиры взводов собрали подчиненных и отвели им участки работ. Зона здесь была прифронтовая. В небе то и дело появлялись вражеские самолеты-разведчики, но зенитные батареи отгоняли их. В таких условиях работа продолжалась двое суток. В первый день об отдыхе и не помышляли, работали не разгибаясь. Но затем силы стали убывать, и наиболее уставших командиры отправляли поочередно в ближайшее село отдохнуть на часок-полтора.

К концу первого дня мы полностью втянулись в напряженный ритм работе условиях прифронтовой полосы, и, хотя команда «Воздух!» подавалась все чаще и чаще, бойцы роты действовали четко и слаженно.

Вскоре нам на смену пришли другие подразделения, а нас отправили на отдых в город Истру.

ИСПЫТАНИЕ НА ПРОЧНОСТЬ

В суровом облике вступила Москва в 1942 год. Положение в столице оставалось тяжелым. Сказывались непрекращающиеся бомбежки, нехватка топлива и электроэнергии. В начале января наша рота получила приказ отправиться в Щекино, что находится вблизи Тулы, в район добычи подмосковного угля. Мы должны были разобрать там залежи угля и срочно отгрузить его в Москву, чтобы улучшить в городе положение с топливом и электроэнергией.

Мы сели в товарные вагоны, рассчитывая к вечеру прибыть в Щекино, Но война, увы, диктовала свои сроки. Не раз в пути состав надолго застревал. Случались и бомбежки. К тому же нам при отправке не выдали пайки, так как мы должны были в тот же день прибыть в пункт назначения. А день пути неожиданно обернулся тремя сутками. Надо было как-то выходить из положения. Стали оборудовать в вагонах железные печки, нары. Теперь поочередно можно было и поспать в тепле. Нашли выход и с питанием: получали хлеб в воинских эшелонах. В этих сложных условиях никто не ныл, не сетовал на трудности, они, казалось, еще больше сплачивали бойцов.

Повсюду мы видели страшные следы войны. Суровой, напряженной явилась нам Тула, которая закрыла врагу путь к Москве с юга.

В Щекине, тогда только что освобожденном от фашистов, нас расквартировали в уцелевших домах. Все шахты были затоплены.

Рано утром связной поднял нас, но пройти к залежам угля мы нс смогли, так как дорогу замело толстым слоем снега. К этому времени в Щекино прибыл приданный нам транспортный батальон — 50 грузовых машин-вездеходов. И командир батальона принял решение — проторить вездеходами среди снежной целины путь к железнодорожному полотну.

Залежи угля были весьма обширными. Мы разбились на бригады по 5 человек и на отведенных участках принялись кирками и ломами откалывать спрессованный уголь. Дело это было очень трудное, утомительное и небезопасное. Ведь при разборке угля образовывались «козырьки», которые, сорвавшись, могли ранить людей, вывести из строя технику. Конечно, мы принимали меры предосторожности. Но все же однажды «козырек» рухнул. Хорошо, что никого не задело, лишь борт у машины оторвало.

Работать приходилось и ночью, а светомаскировочный режим не давал нам возможности освещать даже самые опасные места. В таких условиях ежеминутно могла произойти авария. И так мы трудились в течение месяца по 16-18 часов в сутки. Костры жечь нельзя: рядом фронт, а чтобы не обморозиться, смазывали лицо жиром. Спасала нас и железнодорожная будка с чугунной печью, которую топили докрасна и возле нее по очереди грелись.

После смены шли в столовую, а затем на отдых. Но и это было не просто. Глубокий снег отнимал последние силы. Особенно тяжело давался путь к дому после загрузки вагона-«пульмана». Казалось, еще шаг — и ты упадешь и не сможешь больше подняться. Но надо было идти, и бойцы шли.

Когда рота, выполнив задание, вернулась к месту своей дислокации, все бойцы были горды тем, что, несмотря на трудности, с честью справились с поставленной задачей, что помощь столице была оказана вовремя.

К. ОГЛОБЛИН, журналист

СТРАЖИ ПОРЯДКА

С первого же дня войны в Москве действовала одна из важнейших составных частей системы местной противовоздушной обороны столицы — служба охраны общественного порядка и безопасности, созданная на базе столичной милиции. В нее входили также звенья охраны порядка групп самозащиты, бригады содействия милиции, соответствующие формирования МПВО объектов народного хозяйства.

На основании Указа Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941 года «О военном положении» и других правительственных документов служба вместе с воинскими частями и комендатурой Московского гарнизона была призвана поддерживать общественный порядок в военной Москве. В частности, обеспечивать строгое выполнение правил при сигналах МПВО, охранять государственное имущество и имущество граждан во время налетов вражеской авиации, всемерно содействовать формированиям МПВО в быстрой ликвидации последствий бомбардировок.

22 июня 1941 года начальник Московского военного гарнизона издал приказ № 1 о введении в городе комендантского часа. С 24 до 4 часов утра запрещалось движение легкового транспорта и пешеходов без специальных пропусков. Приказ регламентировал также часы работы учреждений и организаций, зрелищных и торговых предприятий.

Поддержание строгого режима военного времени, на который перешла столица, стало первейшей обязанностью подразделений охраны общественного порядка и безопасности. По 14-16, а то и 20 часов в сутки несли свою службу ее бойцы и командиры, находившиеся на казарменном положении. Они всегда были готовы прийти на помощь тем, кто попал в беду, пресечь деятельность людей, прямо или косвенно помогавших врагу. Их действия почти всегда были сопряжены с риском, требовали хладнокровия и мужества. Именно эти качества вырабатывались у работников милиции в предвоенные годы.

Вот что писала тогда газета московской милиции «На боевом посту»: «Рабоче-крестьянская милиция — часть советского народа — вместе со всей страной готовится к обороне от нападения врага, но наши задачи сложнее задач всякой другой организации. Мы выполняем задачи службы охраны общественного порядка в любой обстановке, а в условиях современной воздушной войны тыл очень недалеко расположен от фронта. К тому же значительный процент нашего состава при возникновении войны уйдет в Красную Армию. Следовательно, нам стоит готовить своих людей и к бою на фронте, и к сложной работе тыла военного времени... Нужно, чтобы каждый из нас овладел определенной военной специальностью. На груди у каждого должны быть значки ГТО, «Ворошиловский стрелок», «Готов к ПВХО».

Развивались военно-прикладные виды спорта. В 1939 году в Москве только в кроссах участвовало около 2000 сотрудников милиции, а в других соревнованиях — свыше 4000. Подавляющее большинство милиционеров имели значки «Готов к ПВХО».

В ночь на 22 июля 1941 года вместе с другими подразделениями МПВО служба охраны общественного порядка держала первый боевой экзамен. Когда прозвучал сигнал воздушной тревоги и одиночные самолеты врага, прорвавшиеся сквозь огневой заслон ПВО, начали бомбежку, все звенья службы действовали четко.

...В районе Красной Пресни от зажигательных бомб возникли пожары. Вместе с противопожарными формированиями МПВО в схватку с огнем вступили бойцы и командиры службы охраны общественного порядка и безопасности. При этом особенно отличился комсомолец И. М. Косенчук. Он оставался в строю даже после тяжелого ранения и до конца выполнил свой служебный долг. За проявленное мужество Косенчук был посмертно награжден орденом «Знак Почета».

В другом районе фашистская бомба вызвала пожар в одном из помещений на Петровке, 38, который грозил перекинуться на соседний гараж, где стояли автомашины, находились горючее и смазочные материалы. Ликвидировать возникший пожар было, по сути, некому — в здании оставались только люди для связи и охраны. Среди них находились сотрудники милиции Сергей Бурцев и Константин Медведев. Они не растерялись, смело вступили в схватку с огнем и предотвратили опасность.

В ту тревожную ночь личный состав службы выдержал свой боевой экзамен с высокой оценкой. В приказе народного комиссара обороны № 241 от 22 июля 1941 года отмечалось, что «милиция поддерживала хороший порядок в городе». За проявленное мужество и умение ей вместе с личным составом пожарных команд была объявлена благодарность, а 49 бойцов и командиров удостоились орденов и медалей.

Высокие награды Родины воодушевляли личный состав, вызывали стремление повышать свое мастерство и бдительность. Можно привести немало примеров самоотверженного выполнения бойцами службы своего долга. Во время одного из налетов недалеко от милиционера И. П. Коробова разорвалась фугасная бомба. Боец был ранен, но не покинул поста. Превозмогая боль, он вместе с бойцами и командирами формирований МПВО, прибывшими к очагу поражения, расчищал завалы, спасал пострадавших. Только под утро, обессиленный, теряющий сознание от потери крови, Коробов был отправлен в госпиталь. Когда ему оказали медицинскую помощь, од заявил врачу: «Долго я лежать у вас не буду, завтра мне заступать на дежурство».

Бойцы и командиры службы действовали исключительно организованно и мужественно. Они вместе с нарядами военного коменданта круглосуточно патрулировали в городе, пресекали нарушения общественного порядка, обеспечивали быстрое и организованное укрытие населения в убежищах по сигналу «Воздушная тревога», контролировали соблюдение светомаскировки, обезвреживали вражеских сигнальщиков, пытавшихся навести фашистские самолеты на те или иные объекты.

С конца июля 1941 года, когда налеты фашистской авиации участились, последняя задача стала особенно актуальной. Ее подразделения службы решали вместе с вышковыми наблюдательными пунктами и другими частями разведки МПВО.

Именно там действовал сержант милиции Н. И. Водяшкин в ночь на 29 июля. После объявления воздушной тревоги он осматривал свой участок с вышкового наблюдательного пункта и заметил световые мигания вблизи Киевского вокзала. Попросив доложить об этом в штаб МПВО, Водяшкин в сопровождении двух бойцов направился к вокзалу и там установил, что сигналы подавались из дома № 10 по Малой Дорогомиловской улице. Благодаря умелым и решительным действиям сержанта милиции вражеский лазутчик был задержан на месте.

Фашистские лазутчики использовали всевозможные уловки, чтобы замаскировать свои действия.

Особенно трудно было выслеживать сигнальщиков, которые для указания целей использовали ракеты. Пустив их, лазутчики быстро меняли свои позиции. Однажды в штаб МПВО города поступило донесение, что несколько ракет было замечено в районе Ваганьковского кладбища. Бойцы звена охраны порядка из группы самозащиты, сообщившие об этом, не смогли отыскать сигнальщиков. И тогда на место выехала оперативная группа милиции.

Поиск в районе ближайших домов не дал результата. Тогда было решено осмотреть кладбище. Непроглядная темнота затрудняла действия. Но вот от могильной ограды к склепу метнулась какая-то фигура. Это у сигнальщика не выдержали нервы, и он решил спрятаться понадежнее. Тут его и схватили, а ракетницу и запас ракет обнаружили под могильной плитой.

19 октября 1941 года Государственный Комитет Обороны принял постановление о введении в Москве и прилегающих к городу районах осадного положения. Генерал П. А. Артемьев, командовавший в то время Московским военным округом, позднее вспоминал: «Москва готова была сражаться каждой улицей, каждым бульваром, каждой площадью и каждым домом. Ни о какой сдаче города не могло быть и речи, потому что все понимали: здесь, у стен столицы, решается судьба страны, судьба революции».

У Второго часового завода, 16 октября 1941 г.

Фото А. Устинова

Вместе с воинами Красной Армии сотни тысяч народных ополченцев защищали Москву. Среди них были и работники милиции, многие бойцы и командиры службы охраны общественного порядка и безопасности МПВО. После исторического парада войск 7 ноября 1941 года прямо с Красной площади отправился на передовую мотострелковый полк, сформированный из сотрудников милиции и Управления НКВД по Москве и Московской области. Стражи правопорядка стали бойцами истребительных батальонов, разведчиками, партизанами и с другими воинами беспощадно громили врага на подступах к столице.

Высоко оценил их ратный труд Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский, в ту пору командовавший 16-й армией, оборонявшей столицу. В книге «Действительно народная» он пишет: «Среди добровольцев, прибывших на пополнение армии, был отряд лыжников, сформированный из работников московской милиции. Этот отряд предназначался для действий в тылу врага. Нам удалось перебросить его через линию фронта. По поступавшим оттуда сведениям, отряд действовал на нашем направлении очень удачно. Многие бойцы отряда не вернулись, пали жертвами оккупантов, но подвиг их вечно будет служить примером выполнения патриотического долга в грозный для Родины час...» Московский городской комитет партии постоянно заботился о боеспособности службы, о высоком моральном духе личного состава. Когда потребовалось пополнить ее кадры, так как многие ушли на фронт, МГК решением от 19 декабря 1941 года направил в милицию 1000 женщин, служивших в государственных учреждениях и организациях. Они быстро овладели профессиональными навыками, заменив мужчин на многих ответственных участках. И действовали так же самоотверженно и мужественно. Например, во время одного из налетов вражеской авиации милиционер-регулировщик комсомолка Зина Михайлова ценою своей жизни предотвратила автомобильную катастрофу.

После введения в городе осадного положения задачи службы значительно умножились. Постановлением Государственного Комитета Обороны (ГКО), в частности, предписывалось:

«Воспретить всякое уличное движение как отдельных лиц, так и транспортов с 12 часов ночи до 5 часов утра... в случае объявления воздушной тревоги передвижение населения и транспортов должно происходить согласно правилам, утвержденным московской противовоздушной обороной и опубликованным в печати...

Нарушителей порядка немедля привлекать к ответственности с передачей суду Военного Трибунала, а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте».

В этот трудный момент в жизни столицы милиция, как и всегда, действовала рука об руку с воинскими частями Московского гарнизона. В дни осадного положения это взаимодействие стало особенно тесным.

С честью выполнял в то время боевую задачу по охране одного из заводов батальон, где командиром был П. П. Кудряшов, а политруком В. С. Чижов. В один из дней в результате вражеской бомбардировки возникли пожары в 6 цехах, на 2 складах и в других производственных помещениях предприятия. Вместе с формированиями МПВО воины батальона смело вступили в борьбу с огнем.

Помощник командира взвода И. Д. Шаров с 9 бойцами обезвредили свыше 60 зажигательных бомб.

Действия личного состава батальона и формирований МПВО были столь успешными, что завод возобновил работу уже через час после отбоя воздушной тревоги.

Лаконичны строки военных сводок и донесений тех грозных дней, но сколько за ними примеров хладнокровия, отваги, находчивости воинов — защитников Москвы! В военной сводке за 14 ноября 1941 года сообщалось: «На улице Герцена красноармейцы 7-го мотострелкового полка ликвидировали четыре пожара. а в Советском районе красноармейцы 3-й роты 7-го МСП потушили до ста зажигательных бомб. 

Красноармеец 1-й роты 2-го МСП Гапонов, рискуя жизнью, поднялся по водосточной трубе на крышу четырехэтажного дома, сбросил зажигательную бомбу и ликвидировал возникший пожар.

Красноармеец Ягодов, будучи старшим наряда, организовывал тушение бомб. До 20 «зажигалок» было потушено им на Большой и Малой Коммунистических улицах.

Красноармеец 20-го МСП (к сожалению, фамилия не указана— Прим, авт.) выбросил горящую бомбу из кузова машины, нагруженной снарядами, чем предотвратил взрыв и уничтожение боеприпасов...»

А вот что говорилось в одном из донесений:

«27.11.41... 18.20... Личным составом автозавода и взвода связи было но-тушено несколько авиабомб, упавших на гараж, и оказана помощь команде МПВО в тушении зажигательных авиабомб, сброшенных в большом количестве на платформу, пакгаузы и железнодорожные пути ст. Москва-Товарная, За 26 минут бойцами были погашены 92 зажигательные авиабомбы и потушены  пожары в 10 зданиях, на платформах 1,5 и 7-й, в одном четырехосном вагоне и на четырехосной платформе с грузом. Самоотверженная работа бойцов и командиров получила высокую оценку штаба объекта МПВО... Командир батальона капитан Киреев. Военный комиссар батальона старший политрук Свирин».

Воинские части, стоявшие на страже порядка в Москве, как и подразделения службы охраны общественного порядка и безопасности МПВО столицы, выловили немало сигнальщиков, указывавших цели фашистским самолетам.

...Пожелтевшие полосы многотиражной газеты «В бой за Родину» одного из соединений Московского гарнизона. Серая бумага, расплывающиеся буквы. Но какие яркие эпизоды борьбы с вражескими лазутчиками хранят эти газетные заметки!

Приведем только две из них. Первая называется «Смерть шпиона». Ее эпиграф: «Если враг не сдается — его уничтожают» (М. Горький).

«...Группа вражеских самолетов прорвалась к Москве. В городе объявлена тревога. Патруль в составе ефрейтора Арестова, красноармейцев Еременко и Ульянова утроил бдительность.

— Смотрите, товарищи, в оба! Враги способны на всякую подлость,—предупредил старший наряда т. Арестов.

И патруль, охраняющий любимый город, зашагал по улицам, зорко всматриваясь в ночную темноту.

...У одного дома показался свет. Затем погас. Через некоторое время свет повторился... Сомнения быть не может — фашистский шпион сигнализирует воздушным пиратам.

Наряд бесшумно приблизился к зданию, которое освещалось. Около него стоял человек, одетый в военную форму.

— Предъявите документы, — потребовал патруль.

От неожиданности человек растерялся, но быстро взял себя в руки.

— Я старше вас по званию, вы не имеете права у меня требовать, — проговорил он.

— Предъявите документы, — вторично потребовал ефрейтор Арестов. А красноармейцы Еременко и Ульянов направили на «сигнальщика» оружие.

— Ну смотрите удостоверение, своего военфельдшера на мушку берете... Темно... Я и осветил себе дорогу,— пытался выкрутиться фашистский агент,

— Так вы, значит, военфельдшер?..

Мельком взглянув на петлицы, т. Арестов увидел, что знаки различия у «сигнальщика» — старшего военфельдшера. Подозрительного человека повели в отделение милиции.

При обыске у него нашли: фашистскую листовку, карту на немецком языке и заряженный пистолет...»

Вторая заметка озаглавлена «На страже революционного порядка».

«...К столице прорвались фашистские стервятники. Загремели зенитки. Улицы опустели. По одной из улиц, проверяя светомаскировку, шел комендантский патруль во главе с красноармейцем Черопкиным. Около завода к нему подбежал боец звена охраны порядка и сообщил, что кто-то освещает двор завода. Комендантский патруль зашел во двор — света не было. Прошло 10-15 минут—кругом темнота. Тов. Черопкин решил пойти на хитрость: по его приказанию бойцы звена охраны порядка и красноармеец Бобров ушли со двора, сам же он спрятался за стеной... Через 5 минут в двух окнах соседнего дома показался свет, ярко освещавший двор завода.

Вражеский агент продолжал еще свое гнусное дело, когда в дверь постучали. Он притаился: на стук не ответил.

—  Это военный патруль. Открывайте дверь, или мы ее взломаем!

На пороге показался мужчина.

—  А, товарищи бойцы, погреться зашли, пожалуйста, пожалуйста,— начал рассыпать любезности неизвестный.

—  Перестаньте балаганить, одевайтесь,— приказал т. Черопкин.

Через несколько минут агент Э. был доставлен в комендатуру».

* * *

Вклад столичной милиции в дело защиты города высоко оценен Родиной. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 2 ноября 1944 года милиция Москвы награждена орденом Красного Знамени.

Е. ДУБРОВСКИЙ, инженер управления Московской городской телефонной сети

СВЯЗЬ РАБОТАЛА БЕСПЕРЕБОЙНО

В предвоенные годы на Московской городской телефонной сети функционировала служба связи МПВО, деятельность которой координировалась штабом ^рода. Пять телефонных узлов сети (Центральный, Кировский, Таганский, Миусский и Пригородный) являлись объектами службы связи, и на каждом из них действовал узловой штаб МПВО, контактировавший с районными штабами.

Основной задачей службы являлась подготовка средств телефонной связи к работе в военных условиях. С этой целью оборудовались убежища в подвальных этажах зданий АТС для укрытия персонала, формировались команды различного назначения (восстановительные, противопожарные, медицинские и др.), телефонизировались наблюдательные пункты (вышки) и другие объекты МПВО. Заблаговременно была построена резервная телефонная станция в подвальном этаже многоэтажного здания, с ручными коммутаторами.

Важнейшей и наибольшей по объему являлась Центральная станция Центрального телефонного узла, включавшая в себя автоматические (АТС) и ручные (РТС) телефонные станции общей емкостью более 50 тысяч номеров. Эта станция, связанная соединительными линиями со всеми другими АТС, обслуживала телефонной связью центральные партийные и правительственные органы, Кремль, наркоматы и другие ответственные организации, размещавшиеся в центральных районах столицы.

Приказом № 24 от 20 июня 1940 г. по объекту МПВО ЦТУ была организована рота в составе 52 человек с целью дальнейшего совершенствования подготовки персонала узла к работе в условиях военного времени.

Телефонная связь столицы к началу Великой Отечественной войны включала в себя более 167 тысяч номеров телефонов и значительное количество прямых линий междугородной, телеграфной, радиотрансляционной и других видов связи. АТС размещались в 14 отдельных зданиях разных районов города. Сооружения сети обслуживались коллективом специалистов более 5300 человек, из которых 1400 были телефонистки. В первые же дни войны этот штат резко сократился по причине мобилизации мужчин в действующую армию и эвакуации женщин с детьми, главным образом из числа телефонисток. На оставшуюся часть персонала легла ответственная задача — обеспечить действие телефонной сети в условиях военного времени. С этой целью развертывались и доукомплектовывались ранее созданные команды (восстановительные, противохимические и др.) и на базе роты ЦТУ по указанию штаба города была сформирована отдельная аварийно-восстановительная рота связи МПВО в количестве 130 человек из работников всех телефонных узлов и предприятий МГТС. Командиром роты был назначен начальник Управления сети И. А. Бабич.

В первые же дни войны резко возросла нагрузка на АТС, остро ощущалась нехватка станционных приборов и шнуровых линий. Возникла необходимость установки большого количества новых телефонов, организации прямых связей, телефонизации многих объектов. Усиливалась связь городского штаба МПВО с районными штабами и подчиненными им формированиями. Прокладывались линии связи к вновь дислоцированным войсковым частям, наблюдательным пунктам, зенитным батареям, постам аэростатов заграждения. Здесь работа специалистов телефонной сети тесно смыкалась с деятельностью армейских связистов.

Часть личного состава доукомплектованных команд была сразу переведена на казарменное положение с соответствующим переоборудованием производственных помещений. Работники, не переведенные на казарменный режим, по окончании рабочего дня могли находиться вне объектов (дома), но при объявлении воздушной тревоги обязаны были сразу являться в обусловленное место. В связи с этим многим были выданы специальные пропуска для беспрепятственного прохода по городу ночью и во время воздушной тревога, когда движение по улицам прекращалось.

Часть работников сети одновременно была зачислена в отдельные батальоны связи, формировавшиеся Военно-восстановительным управлением Наркомата связи СССР (ОБСВВУ).

Для обеспечения общей светомаскировки города были сразу заменены обычные электролампочки на синие во всех таксофонных кабинах, сняты вызывные электролампы в постовых милицейских аппаратах, монтерскому персоналу выданы ручные электрофонари со шторками, позволявшими освещать необходимые устройства связи узким лучом света. На фасадах многих зданий магистральных улиц были установлены телефонные аппараты общего применения в металлических ящиках для оперативного сообщения о падениях бомб, пожарах, несчастных случаях и т. п. В разных районах центральной части города были смонтированы сетевые шкафы, в которые параллельно заводились межстанционные кабели соединительных линий, что позволяло в случае их повреждений оперативно переключать необходимые связи. За оперативное выполнение работ по телефонизации Совинформбюро, Института им. Склифосовского, станции метрополитена «Маяковская» ряд работников был премирован, а спайщики С. Рыбкин и Ф. Павлов награждены медалью «За боевые заслуги».

Уязвимым местом оставался коммутаторный зал Центральной телефонной станции, размещавшийся в верхнем этаже дома № 5 по улице Мархлевского. В коммутаторы этого зала было включено около 10 тысяч телефонов, обслуживаемых телефонистками. Зал имел дневное освещение через стеклянную крышу, под которой размещались смены телефонисток. Не говоря о прямом попадании бомбы, любой осколок зенитного снаряда мог пробить крышу, повредить оборудование и в первую очередь представлял опасность для обслуживающего персонала. Работа в зале во время воздушного налета была весьма нервозной.

Первый месяц войны прошел в трудоемких работах с длительным рабочим Днем и частых ночных учебных воздушных тревогах. В ночь на 22 июля вновь была объявлена воздушная тревога и работники сети заняли свои места согласно боевым расчетам. Это был первый налет вражеской авиации. По указанию штаба ЦТУ мы прибыли на улицу Куйбышева. Обычно чистые тротуары улицы были, как снегом, засыпаны битым стеклом из окон зданий. На углу Ипатьевского переулка зияла большая воронка от взрыва фугасной бомбы. Из искромсанного грунта и асфальта торчали концы оборванных кабелей и разбитых труб телефонной связи. Рядом поврежденный распределительный шкаф с деформированной металлической дверью, разбитыми фарфоровыми плитами и чугунными боксами... Сразу начались восстановительные работы, и в первую очередь переключение наиболее важных телефонов по обходным трассам.

Телефонный узел на Б. Ордынке. Август 1941 г.

Во дворе АТС Д2 (ул. Заморенова, 11) упали три зажигательные бомбы, которые были быстро потушены. В районе Шелепихи сгорело 14 столбов воздушной линии. На подстанции имени 1905 г. (Шмитовский пр.) взрывной волной выбило оконные стекла и частично повредило оборудование. Повреждены были сооружения на Хорошевском шоссе, у Ваганьковского кладбища, в районе станции Москва-Белорусская. на Ленинградском шоссе, в Кутузовской слободе и многих других местах. Всюду сразу начались восстановительные работы.

В ночь с 27 на 28 июля 1941 г. было сброшено не-сколько бомб в районе Серпуховского вала. Около АТС В2 последовательно раздалось несколько оглушительных взрывов. В автоматном зале АТС выбило все оконные стекла. Казалось, что очередная бомба упадет на станцию... Но оставленный в зале персонал мужественно оставался на своих рабочих местах и принимал меры к обеспечению бесперебойного действия станционного оборудования. Ряду специалистов за этот самоотверженный поступок была объявлена благодарность.

В ночь с 5 на 6 августа 1941 г. в непосредственной близости от АТС В1 (Б. Ордынка, 25) упала крупная фугасная бомба. Сильный взрыв вызвал пролом стены площадью около 16 квадратных метров административного крыла здания. Выхода из бомбоубежища были засыпаны грунтом и обломками здания, а там был укрыт персонал АТС. Все оконные стекла были выбиты, многие оконные рамы и двери повреждены. Появились первые жертвы среди связистов. Оборудование станции, размещенное в центральной части здания, существенных повреждений не получило и продолжало действовать. Из роты связи на место быта выслана группа специалистов. Но на Москворецком мосту патруль остановил автомашину, проезда не было. Дальше пошли пешком. Одновременно сюда прибыли и представители Наркомата связи СССР и других команд города. Поднялись на второй этаж. ГТод ногами хрустело битое стекло, попадались какие-то детали, клочья светомаскировочной бумаги. Общими усилиями была восстановлена светомаскировка, расчищены выходы из бомбоубежища, убран мусор. Раненым оказали медицинскую помощь.

Женщина-техник взволнованно рассказывала:

— В момент взрыва бомбы в зале станции я находилась одна. Увидев, что после сильного удара все окна выбиты и светомаскировочные шторы сорваны, я, откровенно говоря, растерялась. В зале горит свет, мигают разноцветные лампочки, а маскировки никакой... Что делать? Я схватила половую щетку и стала ею разбивать горевшие электрические лампочки... Конечно, проще воспользоваться выключателем, но мне в тот момент это как-то не пришло в голову...

Однажды ночью во время воздушной тревоги мне позвонили из штаба МПВО ЦТУ и предложили выслать спайщиков восстановительной команды (разведчиков) в район улицы Горького, где, по поступившим сведениям, упала бомба. К очагу поражения были направлены спайщики И. Чистяков и П. Шаров. Минут через двадцать раздался телефонный звонок, и Чистяков взволнованным голосом сообщил, что вблизи здания Моссовета столб пыли и дыма, улица Горького засыпана грунтом, обломками дорожных покрытий, стеклом... Это было одно из крупнейших разрушений линейных сооружений связи и других подземных коммуникаций. Фугасная бомба упала вблизи здания Моссовета, пробила перекрытие подземного коллектора и взорвалась внутри его, оборвав и повредив большой пучок кабелей связи, водопроводные трубы, силовые кабели и другие сооружения. Со стороны Моссовета вниз с ревом несся поток водопроводной воды из поврежденных магистралей.

Без телефонной связи остался большой район города, от Советской площади до площадей Маяковского и Восстания. Восстановительные работы начались с перекрытия водопровода, расчистки улицы и галереи коллектора Вместо поврежденных и оборванных кабелей связи был проложен один кабель крупной емкости.

Ликвидировались повреждения сооружений связи у Никитских ворот, в Б. Кисловском переулке, на площади Маяковского и во многих других местах. Для уменьшения опасности поражения всем работникам восстановительной команды ЦТУ были выданы стальные военные каски.

Состав роты связи во время ночных налетов авиации противника укрывался в тоннеле станции метрополитена «Библиотека им. Ленина». Там же укрывался состав и других подразделений МПВО и население. В тоннеле установили телефон для экстренного вызова работников телефонных узлов и оперативной информации. Во время одной из тревог я, командир взвода, получил по телефону указание разведать район Большой и Малой Молчановки, где упала бомба. С несколькими спайщиками мы прошли по тоннелю метрополитена, лавируя между спящими, до станции «Арбатская» и, надев каски, вышли на улицу, Темное небо бороздили лучи прожекторов, гремела артиллерийская стрельба, падали осколки зенитных снарядов и пули. По пустынным улицам затемненного города, освещаемого лишь отсветами лучей прожекторов и вспышек разрывов, дошли до улицы Б. Молчановка и у поврежденного дома № 4-6 увидели глубокую дымящуюся воронку. Бомба большого калибра попала в телефонный колодец, разрушила его и оборвала кабели. Восстановление сооружений продолжалось несколько дней. Были сделаны вставки кабелей и построен новый колодец, но мы никак не могли найти чугунный люк с крышками от разрушенного колодца. Местный житель, узнав, что мы ищем, сказал о каком-то тяжелом предмете, упавшем на крышу соседнего дома во время взрыва бомбы. Не особенно доверяя услышанному, пока монтеры продолжали поиск люка под обломками и развороченной землей, я по пожарной лестнице влез на чердак указанного дома и, к своему удивлению, у пробитого в кровле отверстия увидел чугунный люк, с двумя крышками и даже запертый замком, обшей массой более 200 килограммов. Мы с трудом спустили люк с чердака и установили его на вновь построенный колодец.

В другой раз рано утром мне было предложено осмотреть сооружения связи на Б. Каменном мосту, куда упала бомба. С бригадой спайщиков из роты связи, невыспавшиеся, голодные и продрогшие, мы направились к мосту. В голове мелькали невеселые мысли: если мост разрушен, кабели оборваны, значит, половина Замоскворечья осталась без связи; предстоят большие работы по прокладке подводного кабеля с привлечением плавсредств и водолазов... Дойдя до последнего дома на Моховой улице, мы увидели, что мост цел, по нему проезжали одиночные машины, спешили редкие прохожие... И впервые за несколько тяжелых дней на наших лицах появились улыбки. Я позвонил в штаб ЦТУ и сообщил об увиденном. Там также были обрадованы, спросили, хорошо ли я вижу. Предложили подождать. Невнятно слышу переговоры по другому телефону, по-видимому, со штабом города, откуда поступило сообщение. Переспросили, хорошо ли я вижу. Предложили тщательно осмотреть весь мост. Развернувшись цепью, мы пошли по мосту и справа от центра города, на второй его половине, увидели в тротуаре круглое отверстие диаметром 15-20 сантиметров. В просвет просматривалась темная вода Москвы-реки. Бомба пробила перекрытие тротуара и, по-видимому, не взорвавшись, углубилась в песчаное дно реки. На коленях и лежа мы прощупали заложенные в тротуаре и разрушенные трубы, оказавшиеся без кабелей, и сообщили в штаб узла. Восстанавливали их позже.

При ликвидации повреждения в Брюсовском переулке к нам подошел домоуправ пострадавшего здания и сказал, что во время взрыва бомбы в квартиру второго этажа упало что-то тяжелое, не ваше ли это хозяйство? Памятуя случай на Б. Молчановке, мы с ним поднялись в квартиру, которые тогда часто не запирались, и у разбитого окна увидели на кровати гранитный бортовой камень тротуара, лежавший в позе человека, концом на подушке, припорошенный пылью, штукатуркой и битым стеклом. Такова сила взрыва.

В разное время велись работы после взрывов бомб на Моховой и Манежной улицах, в Б. Кисельном и Скорняжном переулках, на улице 25-го Октября и во многих других местах города. По указанию штаба города и военного командования телефонизировались новые объекты оборонного значения.

По распоряжению Наркомата связи начались демонтаж и эвакуация части оборудования АТС. Важные связи переключались на остающиеся действующие станции. Демонтированное оборудование направлялось на восток. Работы выполнялись в трудных условиях. Не хватало упаковочных материалов, тары, транспорта. Работали по 12-15 часов в сутки. Успели эвакуировать 17 АТС и подстанций суммарной емкостью 60 100 номеров. Оборудование благополучно прибыло в Куйбышев, Казань, Уфу, где частично было задействовано и частично хранилось в складских условиях.

Наиболее тяжелая обстановка в городе сложилась в середине октября 1941 г. По решению руководства на всех телефонных узлах была сожжена техническая и другая документация.

В ночь с 29 на 30 марта 1942 г. самолет противника сбросил три фугасные бомбы на углу улиц Мархлевского и Кирова, вблизи Центральной телефонной станции. В окнах фасадной стороны этого огромного корпуса не уцелело ни одного стекла. Были жертвы, пострадали многие телефонистки. Техническое оборудование станции существенных повреждений не получило и продолжало действовать. Многие раненые телефонистки после перевязки остались на боевом посту, обеспечивая связь центра города. Это была седьмая станция из 14, пострадавших в той или иной степени от бомбовых ударов. По-видимому, это были прицельные удары немецкой авиации. Недаром немецкое радио неоднократно сообщало о разрушении важнейших сооружений связи Москвы. Однако на самом деле не было ни одного случая прекращения действия телефонных станций, а повреждения кабельной сети оперативно устранялись. Связь столицы функционировала в течение всех военных лет.

Несколько позже Центральному телефонному узлу за достижение высоких показателей работы в условиях военного времени было передано на вечное хранение переходящее Красное знамя ВЦСПС и Наркомата связи СССР. Эта драгоценная реликвия, свидетельствующая о самоотверженном и героическом труде коллектива узла в дни войны, и сейчас напоминает молодежи о его славных делах в Великую Отечественную войну.

За участие в обороне города многие работники сети были награждены медалями «За оборону Москвы» и «За доблестный труд в Великой Отечественной войне» и другими наградами.

Позже в здании Управления МГТС была установлена стела, на которой начертаны фамилии 51 работников сети, погибших во время Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.

На здании АТС 272 (Ж2) (Марксистская ул., 4) установлена мемориальная доска с надписью: «Здесь в период Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. размещалась Отдельная аварийно-восстановительная рота связи МПВО г. Москвы».

А. ШАХУРИН, нарком авиационной промышленности СССР в годы войны

ЭВАКУАЦИЯ ЗАВОДОВ

В октябре началась эвакуация заводов Москвы — напряженнейшая, почти круглосуточная работа. Однако каждый выезд на эвакуировавшиеся заводы подтверждал, что все делается разумно и организованно, как будто людей специально этому обучали. А ведь все произошло так неожиданно — к эвакуации предприятий в Москве никто не готовился.

И вот снимаются с места огромные заводы. Люди собраны, ни суматохи, ни сутолоки. Между цехами и корпусами проложены железнодорожные пути. Оконные проемы разобраны до уровня вагонов. Сделаны погрузочные эстакады. Станки и оборудование подают на погрузку по определенному плану. На каждом участке— ответственные командиры производства. Есть ответственный за вагон, платформу, эшелон, за их охрану. А в это время в цехах еще выпускают самолеты и моторы из деталей и заготовок, которые обрабатываются на действующих станках.

Как и в других местах, с московских заводов вывозили все. Снимали даже световую арматуру... Грузили конторские столы, тумбочки, табуретки. В цехах оставались лишь груды битого стекла и ненужной бумаги... Погрузка шла днем и ночью.

На одном из заводов при упаковке шлифовальных кругов не хватило древесной стружки. Тогда рабочие принесли книги из личных библиотек, и они пошли на прокладки, чтобы предохранить абразивы от поломок в пути.

Не говоря уже о круглосуточной работе в дни эвакуации, когда отдыхали поочередно по 2-3 часа прямо в цехах, нужно еще представить, что в большинстве своем демонтировали заводы люди, которые родились и выросли в Москве, работали на том или ином предприятии целыми семьями. Как же трудно было им отрываться от родных мест, с какой болью в сердце прощались они со всем, с чем была связана их жизнь! Уезжали по-солдатски, захватив только то, что могли унести их руки,— несколько узелков с самым необходимым, главным образом для детей.

Основную массу людей отправляли по железной дороге. Товарные вагоны оборудовали деревянными нарами. Устанавливали железные печки — «буржуйки», как в годы гражданской войны. Их топили углем, шпалами, всем, что попадало под руку. Но разве нагреешь такой печкой вагон? Трудно было с питанием. Путь долгий, а запасов продуктов — почти никаких. Сколько ехать, никто не знал. Поезда шли медленно, стоянки долгие. На больших станциях, простаивая в очередях, старшие вагонов получали по продовольственным карточкам хлеб или муку, а также другие продукты. Но никто не падал духом. Заботы и горести переносили стойко...

А враг приближался. К середине октября 1941 года на московском направлении сложилась крайне серьезная обстановка. 15 октября в одиннадцать часов утра находившихся в Москве наркомов вызвали в Кремль. Молотов стоя сказал, что все мы сегодня должны покинуть Москву и выехать в те места, куда перебазируются наши наркоматы,— города Заволжья, Урала, Сибири. В Москве остаются лишь оперативные группы наркоматов.

Вернувшись в наркомат, позвонил Сталину:

— Только что, как и другие наркоматы, получил указание о выезде из Москвы, Но наши предприятия не закончили эвакуацию. Прошу разрешить остаться.

Сталин сказал:

— Хорошо, оставайтесь.

Остаток дня ушел на то, чтобы получить побольше вагонов. Затем побывал на заводах. Докладывают везде коротко, четко, по-военному. И только когда подойдешь к вагонам, куда уже погрузились или грузятся семьи — женщины, дети,—другой разговор:

— А как там будем жить? Будет ли где учить детей?

Говорю правду, объясняю, что очень трудно будет вначале и с жильем, и с лечением, и с питанием, и со школами. Но посылаем в районы переброски заводов строительные организации. Будем строить. Самолеты нужно начать выпускать как можно скорее. Сначала из заделов, потом уже полностью производя их на месте.

Кивали головами. Даже дети понимали, что сейчас самое главное...

16 ОКТЯБРЯ 1941 ГОДА

Первый звонок. Как ни странно, не по авиационным делам. Валентина Степановна Гризодубова говорит, что в городе не ходят трамваи, не работает метро, закрыты булочные. Я знал Гризодубову как человека, которого касается все.

Однако на этот раз, выслушав Валентину Степановну, спросил, почему она сообщает о неполадках в Москве мне, а не председателю Моссовета Пронину или секретарю Московского комитета партии Щербакову.

— Я звонила им обоим и еще Микояну, — отозвалась Гризодубова, — ни до кого не дозвонилась.

Пообещал Валентине Степановне переговорить с кем нужно, а у самого беспокойство: что делается на заводах? Решил сразу поехать на самолетный завод, где раньше работал парторгом ЦК. Сжалось сердце, когда увидел представшую картину. Вместо слаженного пульсирующего организма, каким всегда был завод, распахнутые ворота цехов, голые стены с вынутыми рамами и разобранными проемами, оставшиеся неубранными помосты, вскрытые полы на местах, где стояли станки. Щемящая сердце пустота. Лишь в механическом цехе несколько станков, а в цехе сборки — последние самолеты на стапелях.

Рабочие подошли ко мне. У одной работницы слезы на глазах:

— Мы думали, все уехали, а нас оставили. А вы, оказывается, здесь!

Говорю:

— Если вы имеете в виду правительство и наркомат, то никто не уехал.

Говорю громко, чтобы все слышали:

— Все на месте. На своем посту каждый, а отправляем заводы туда, где они смогут выпускать для нашей армии современные боевые самолеты... У вас пока организуем ремонт боевых машин...

Еду на другой завод, мысленно отмечаю — Москва та и не та. Какой-то особый отпечаток лежал на ней в то утро. Гризодубова оказалась права: не работал городской транспорт, закрыты магазины. На запад идут только военные машины, на восток — гражданские, нагруженные до отказа людьми, узлами, чемоданами, запасными бидонами с бензином.

На этом заводе застал возбужденно беседующих рабочих. Спросил, в чем дело. Молчат. Потом один говорит:

— Вот директор уехал и забрал деньги. Не хватило выдать зарплату.

В те дни на эвакуируемых заводах всем работающим кроме уже заработанных денег выдавали еще и за две недели вперед. Спросил исполняющего обязанности директора, почему не хватило денег? Объясняет: не дали в отделении Госбанка, сказали — денег нет. Я успокоил рабочих, объяснил, что директор выехал по указанию наркомата на новое место базирования завода. Туда скоро уедут и все они. А деньги выдадут сегодня или в крайнем случае завтра.

Только вернулся в наркомат — звонок: срочно вызывали в Кремль, на квартиру Сталина.

Кремль выглядел безлюдным. Передняя квартиры Сталина открыта. Вошел и оказался одним из первых, если не первым: вешалка была пуста.

Разделся и прошел по коридору в столовую. Одновременно из спальни появился Сталин. Поздоровался, закурил и начал молча ходить по комнате. В столовой мебель на своих местах: прямо перед входом — стол, налево — буфет, справа по стене — книжный шкаф. Но в этот день книг в нем не было. Отступление от обычного я подметил и в костюме Сталина. На нем, как всегда, были куртка и брюки, заправленные в сапоги. Я увидел, что в месте сгиба они были худые. Сталин поймал мой удивленный взгляд и неожиданно сказал:

— Обувку увезли.

В этот момент в комнату вошли Молотов, Маленков, Щербаков, Косыгин и другие. Сталин поздоровался, продолжая ходить взад и вперед. Все стояли. Сесть никому не предложил. Внезапно Сталин остановился и спросил:

— Как дела в Москве?

Все промолчали. Посмотрели друг на друга и промолчали.

Не выдержав, я сказал:

— Был на заводах утром. На одном из них удивились, увидев меня. «А мы,— сказала одна работница,— думали, что все уехали». На другом — рабочие возмущены тем, что не всем выдали деньги, им сказали, что увез директор, а на

самом деле не хватило в Госбанке дензнаков.

Сталин спросил у Молотова:

— А Зверев где?

Молотов ответил, что нарком финансов в Горьком.

Сталин сказал:

— Нужно немедленно перебросить самолетом дензнаки.

Я продолжал:

— Трамваи не ходят, метро не работает, булочные и другие магазины закрыты.

Сталин обернулся к Щербакову:

— Почему?

И, не дождавшись ответа, начал ходить.

— Сам не видел, но рассказывают, что на заставах есть случаи мародерства,— закончил я,- останавливают машины и грабят.

Сталин еще походил немного и сказал:

— Ну, это ничего. Я думал, что будет хуже.— И, обратившись к Щербакову, добавил: — Нужно немедленно наладить работу трамвая и метро. Открыть булочные, магазины, столовые, а также лечебные учреждения с тем составом врачей, которые остались в городе. Вам и Пронину надо сегодня выступить по радио, призвать к спокойствию, стойкости, сказать, что нормальная работа транспорта, столовых и других учреждений бытового обслуживания будет обеспечена.

Помолчав еще немного, Сталин поднял руку:

— Ну, все.

И мы разошлись, каждый по своим делам.

Забот и нерешенных вопросов у всех было так много, что краткость встречи никого не удивила. Удивило лишь молчание Берии, который отвечал по должности  за информацию и обеспечение порядка.

В. ХИМАНОВ, управляющий трамвайным трестом в годы войны

ТРАМВАЙ РАБОТАЛ НА ИЗНОС

Хочется опровергнуть ошибочные утверждения ряда авторов о том, что 16 октября 1941 года трамваи в Москве не работали.

В октябре Москва переживала самые тяжелые дни: происходила эвакуация предприятий, населения. В городе распространилось много тревожных слухов. 15 или 16 октября мне позвонил председатель исполкома Моссовета В. П. Пронин и с тревогой в голосе спросил: «Почему не работают трамваи?» Я заявил ему, что это неверно и в подтверждение своих слов включил центральный диспетчерский пункт, диспетчер подтвердил, что на всех конечных станциях прибывают и отправляются в рейсы трамвайные поезда.

В. П. Пронин слышал диспетчера и успокоился.

С начала войны все коллективы трамвайного треста стали работать круглосуточно. На трамвай легли основные перевозки грузов. Путейцы за короткий срок построили около сорока грузовых веток общей протяженностью 30 километров. Грузы доставлялись 120 крупным предприятиям столицы. Круглосуточно грузовые трамваи развозили муку с мельницы им. Цюрупы на все хлебозаводы города. Напряженно работали причалы на Москве-реке, и к ним трамваи ежедневно подвозили грузы. За годы войны было перевезено почти 9 миллионов тонн различных грузов.

Трамваи перевозили раненых бойцов, прибывавших в Москву по железным дорогам. Вагоны приспосабливались для установки носилок. Всего было переоборудовано 24 поезда.

Эксплуатационные хозяйства трамвайной службы занимались производством боеприпасов.

Во время войны трамвай работал на износ. И мы еще раз повторяем, трамвай нс останавливался ни на один день.

Ю. КАММЕРЕР

О ПОДГОТОВКЕ К ВЗРЫВУ МОСКОВСКИХ ЗАВОДОВ

В критические дни октября 1941 года, когда враг стоял у ворот города и отсутствовала уверенность, что Москва устоит, в столице были подготовлены к взрыву военные заводы и прочие многие объекты жизнеобеспечения. Большинство москвичей об этом узнали только много лет спустя после окончания войны. Эта акция держалась в строжайшем секрете и достаточной ясности по этому вопросу нет и до сих пор.

На площади Маяковского в октябре 1941 г.

Фото А. Устинова

Вот что пишет по этому поводу заведующий отделом истории Великой Отечественной войны Института истории СССР Академии наук СССР доктор исторических наук, профессор Г.А. Куманев:

8 октября 1941 года «для проведения специальных мероприятий по предприятиям города Москвы и Московской области» Государственный Комитет Обороны организовал специальную комиссию (пятерку) в составе зам. наркома внутренних дел СССР т. Серова, нач. Московского управления НКВД т. Журавлева, секретаря МГК ВКП(б) т. Попова, секретаря МК ВКП(б) т. Черноусова и нач. Главного военно-инженерного управления НКО СССР т. Котляра. Комиссии было предписано в однодневный срок определить и представить в ГКО список предприятий, «на которых должны быть проведены специальные мероприятия».

9 октября комиссия представила на имя Сталина список, включавший 1119 предприятий Москвы и области, подлежащих ликвидации или путем взрыва, или механической порчи и поджога.

Чтобы иметь более четкое представление о том, собирались или нет сдавать Москву, Г. Куманев приводит выдержку из воспоминаний А.И. Микояна, который так описывает ту критическую обстановку:

«15 октября в 8 часов утра вдруг меня будит сотрудник охраны и сообщает, что Сталин просит в 9 часов зайти к нему ... Как я помню, вместе со мной пришли В.М. Молотов, Г.М. Маленков, Л.П. Берия, Н.А. Вознесенский, А.С. Щербаков, Л.М. Каганович. Сталин внешне держался спокойно. Коротко изложил обстановку, сказав при этом, что до подхода наших войск немцы попытаются раньше подбросить свои резервы и фронт под Москвой может быть прорван. Он предложил срочно, сегодня же, эвакуировать правительство и важнейшие учреждения, видных политических и государственных деятелей, подготовить город на случай прорыва фронта противником и вторжения его в Москву. Сталин приказал заминировать важнейшие машиностроительные заводы и другие предприятия, которые, в случае занятия столицы, могут быть использованы неприятелем для военных нужд и производства боеприпасов...»

В одном из архивов, пишет далее Г. Куманев, как-то мне попал в руки документ, который и сегодня еще мало известен. Это постановление ГКО «Об эвакуации столицы СССР г. Москвы», помеченное 15 октября 1941 года. Приведем его полностью:

«Ввиду неблагоприятного положения в районе Можайской оборонительной линии Государственный Комитет Обороны постановил:

Поручить т. Молотову заявить иностранным миссиям, чтобы они сегодня же эвакуировались в г. Куйбышев (НКПС т. Каганович обеспечивает своевременную подачу составов для миссий, а т. Берия организует их охрану).

Сегодня же эвакуировать Президиум Верховного Совета, а также правительство во главе с заместителем председателя СНК т. Молотовым (т. Сталин эвакуируется завтра или позднее, смотря по обстановке).

Немедленно эвакуироваться органам Наркомата обороны и Наркомвоенмора в г. Куйбышев, а основной группе Генштаба — в г. Арзамас.

В случае появления войск противника у ворот Москвы поручить НКВД— т. Берия и т. Щербакову произвести взрыв предприятий, складов и учреждений, которые нельзя будет эвакуировать, а также всего электрооборудования метро (исключая водопровод и канализацию)».

Некоторое разъяснение к перечню 1119 предприятий дает председатель исполкома Моссовета той поры В.П. Пронин в своей статье ‘Тревоги военной поры».

«Комиссия (пятерка) составила список на 1119 предприятий, которые разбила на две категории: 

а) 412 имеющих оборонное значение. Их предполагалось ликвидировать путем взрыва;

б) 707 предприятий необоронных наркоматов — путем механической порчи и поджога. 

В этом списке указывались предприятия пищевой промышленности — хлебозаводы, холодильники, объекты железнодорожного и городского транспорта, электростанции и связь».

В постановлении ГКО от 15 октября ничего не говорится о том, всели 1119 объектов, включенных в список, должны быть уничтожены или только 412 важнейших. Готовились к ликвидации все.

Участвовал ли В.П. Пронин в составлении списка, не известно. Своего отношения к постановлению ГКО Василий Прохорович не высказывал, я же (Ю.К.), когда готовил первые два издания книги и часто с ним общался, спросить его об этом не догадался, хотя сам был участником этой акции — готовил к взрыву Крымский мост через Москву-реку.

А. УСТИНОВ, корреспондент «Правды»

С «ЛЕЙКОЙ» И БЛОКНОТОМ

В октябрьские дни 1941 года в редакции «Правды» осталось всего двадцать человек. Правдисты работали напряженно и дружно. Опасность еще больше спаяла наш небольшой коллектив.

Петр Лидов, Михаил Калашников, Владимир Ставский, Борис Полевой, Сергей Струнников приезжали в редакцию прямо с фронтов, иногда на машинах, пробитых пулями и осколками мин, забывали про убежище и, несмотря на бомбежку, продолжали трудиться. Материал шел «с колес».

Москва стала прифронтовым городом.

Фронт и тыл были тогда так близко, что мне удавалось в один и тот же день делать фронтовую и тыловую съемки. Как-то рано утром после выхода очередного номера редактор газеты П. Н. Поспелов вызвал меня и попросил сделать снимок разведчиков из дивизии полковника А. И. Лизюкова. Звоню в гараж—машины нет. Тогда я сел в троллейбус № 12 и доехал до Химок. Отсюда прошагал еще километров десять—двенадцать и ... оказался на передовых позициях, где были разведчики. На обратном пути сфотографировал охрану моста через канал «Москва—Волга» и орудийный расчет, охранявший дорогу во Внуково, когда попал на Калужскую улицу.

В один из осенних вечеров на Бутырском валу, недалеко от редакции «Правды», ухнула 500-килограммовая бомба, от стекол в здании остались одни воспоминания, и нам пришлось бороться с еще одним противником — холодом...

7 ноября на Красной площади было очень тихо... Тяжелые серые тучи низко висели над городом. Крупными хлопьями падал снег. Просто не верилось, что в каких-то трех десятках километров идут тяжелые бои, а здесь, на Красной площади, состоится парад.

Парад был необычным, продолжался недолго: 62 минуты. На метро доехал До «Белорусской», поднялся на мост и здесь увидел танки, идущие полным ходом с парада на фронт.

Вспомнилась другая картина, свидетелем которой я был несколькими днями ранее на Пушкинской площади. Памятник Александру Сергеевичу Пушкину стоял тогда на Тверском бульваре (напротив того места, где стоит сейчас). По улице Горького, тоже в сторону Ленинградского шоссе, двигалась колонна войск. Когда она поравнялась с памятником, командир остановил колонну, скомандовал бойцам повернуться налево и снять шапки. И тут на глазах прохожих произошло нечто удивительное: повинуясь какому-то внутреннему чувству, все воины как один поклонились великому поэту и гражданину России...

В ноябре в Москве, у здания Центрального музея Революции, стоял сбил. -самолет с фашистской свастикой. В Третьяковке открылась выставка посвященная Великой Отечественной войне. Москвичи готовились к зиме.

6 декабря 1941 года началось контрнаступление под Москвой...

В ночь на 9 мая 1945 года москвичи не спали. В два часа по московскому времени по радио после позывных «Широка страна моя родная...» объявили что будет передано важное сообщение. В 2 часа 10 минут Юрий Левитан прочитал Акт о безоговорочной и полной капитуляции фашистской Германии и Укат Президиума Верховного Совета СССР об объявлении 9 мая Праздником Победы На Красную площадь со всех концов Москвы стекались люди, началась стихийная демонстрация.

А какой же был в тот вечер салют: тридцать залпов из тысячи орудий!

Ю. ВОРОНОВ, поэт

НА НАБЛЮДАТЕЛЬНОМ ПОСТУ

Свист.

Удар.

И черный всплеск над крышей.

«Юнкере» с воем вышел из пике.

— Валя, что случилось?

Я не слышу,-

Трубка надрывается в руке-Валя! Ты живая?..

-Да.

Пишите:

Дом двенадцать, флигель со двора.

Будет что известно, сообщите...

У меня там Мама и сестра.

КАЖДЫЙ ДОМ - КРЕПОСТЬ

И стар и млад защищали свой дом. Пожарное звено группы самозащиты домоуправления. 1941 г.

Д. БРОНЕР, в годы войны начальник службы убежищ МПВО Москвы, доктор технически наук

СБЕРЕГАЯ ЖИЛИЩНЫЙ ФОНД

Навсегда в моей памяти осталась первая военная зима в Москве. Я тогда возглавлял Управление жилищного хозяйства столицы и был назначен начальником службы убежищ МПВО.

Главной нашей задачей являлось обеспечить укрытие населения в убежищах, землянках и щелях. Кроме того, жилищное управление отвечало за работу системы центрального отопления в столице.

А морозы в ту зиму часто бывали за тридцать. Москвичам, возвращавшимся после напряженного труда в свои квартиры, надо было отдохнуть, восстановить к утру силы. И мы обязаны были думать об этом.

Тогда в системы отопления и водопроводы домов поступала вода предельно низких температур. Поэтому чуть усиливался мороз или случался перебой с топливом, вода в системах замерзала и трубы разрывались, а дом становился непригодным для жилья. Часто причиной замораживания систем были и выбитые при бомбежках стекла окон.

С наступлением отопительного сезона стало очевидным, что, если не изменится положение с топливом, невозможно будет обеспечить бесперебойное отопление жилых домов. Завоз его явно отставал от потребности. Так, в зиму 1941/42 года требовалось 250 тысяч тонн условного топлива из расчета внутрикомнатной температуры плюс 14 градусов, а поступило всего 150 тысяч тонн. Кроме того, ухудшилось качество топлива. Доставка угля из Донбасса прекратилась. В дело пошли низкокалорийный подмосковный уголь, дрова, торф.

В то трудное время в Москве была создана специальная комиссия по топливу. Каждый день, исходя из фактического суточного завоза, она выделяла определенное количество топлива для жилых домов, нередко даже в ущерб другим потребителям — электростанциям, промышленности.

Для того чтобы читатель мог яснее представить обстановку той зимы, приведу несколько цифр. До войны в столице проживало около 5 миллионов человек, из них до 35 процентов в домах с центральным отоплением. После ухода многих москвичей в армию и эвакуации на восток страны ряда предприятий это число уменьшилось втрое. Поэтому встал вопрос об экономии топлива за счет прекращения обогрева опустевших квартир. Но они располагались в разных подъездах, на разных этажах, и по техническим причинам невозможно было частично отключать систему. Отключать систему можно либо во всем жилом корпусе, либо в отдельном подъезде, если расположенные в нем квартиры получали горячую воду для обогрева от самостоятельного стояка. В связи с этим потребовалось оставшиеся семьи разместить так, чтобы можно было прекратить отопление пустовавших квартир и домов. Это была трудная, но необходимая мера. Районные организации для выполнения ее привлекли большой актив из числа жителей. Предстояло провести переселение людей и обеспечить сохранность имущества эвакуированных жильцов. Оно передавалось временным жильцам под сохранные расписки. В результате этих мер была получена экономия топлива. Но его по-прежнему столице не хватало.

В то время топливо в котельные поступало прямо с колес. Резервов на складах не было, а недостающее его количество покрывали за счет различных отходов.

Например, зимой 1941/42 года сжигали так называемый кислый гудрон— отходы масел после переработки нефти, накапливавшиеся в больших ямах Московского нефтезавода. Пропитанную нефтеотходами землю смешивали со шиком и использовали в качестве топлива. Кислый гудрон давал сильное пламя, обеспечивая необходимую температуру нагрева воды. В ту зиму было сожжено 5000 тонн кислого гудрона, что заменило почти 35 тысяч тонн подмосковного угля. Но при этом возникали осложнения. При сжигании нефтеотодов в больших количествах выделялся сернистый газ, и истопники не выдерживали всю смену. Пришлось увеличить число истопников и кочегаров для создания резерва сменщиков в котельных. Перерывы в подаче электроэнергии жилым домам также были связаны с нехваткой топлива. В некоторых котельных это вызывало прекращение топки и грозило авариями. Поэтому надо было щучить обслуживающий персонал предотвращать аварии. Массовую техническую учебу организовали без отрыва от основной работы. Повышал свою квалификацию и персонал, связанный с эксплуатацией санитарно-технических устройств. Ведь среди управляющих домами инженерно-техническую подготовку имели только 3 процента, одна треть управляющих работала в жилищном хозяйстве менее полугода, многие домоуправления возглавляли домашние хозяйки. Все они были охвачены учебой на краткосрочных курсах.

Во время налетов вражеской авиации очень «страдали» стекла в окнах. Поэтому важно было сразу же их заменять. Для этого стекольному делу срочно обучили 200 бойцов аварийно-восстановительных рот городского батальона МПВО, выделенного в помощь службе убежищ, а также около 2000 разнорабочих ремонтных контор при районных жилищных управлениях.

После налета в пострадавший квартал доставлялась на грузовиках «стекольная команда», включавшая несколько десятков человек, и они в кратчайшие сроки вставляли стекла, забивали окна фанерой, картоном.

Много хлопот доставляла нам отопительная система. Случалось, вода в трубах и радиаторах замерзала, а при их отогревании зачастую образовывались трещины, начиналась течь. Дальнейшая их эксплуатация без электросварки затруднялась. Подобные повреждения в зиму 1941/42 года приобретали массовый характер. И тут на помощь жилищному хозяйству пришла наука.

Профессор И. Н. Назаров предложил совершенно новую технологию ремонта системы центрального отопления, основанную на химических процессах. Вместо трудоемкой и громоздкой работы по перегруппировке радиаторов с изъятием поврежденных секций или электросварки труб мы стали заклеивать поврежденные места изобретенным Назаровым специальным клеем. Он обеспечивал быстроту и высокую прочность ремонта. Этот способ получил в годы войны широкое применение в жилищном хозяйстве.

Особо надо сказать об участии самих жильцов в ремонте домов. Население активно помогало утеплять помещения, ремонтировать кровлю, пострадавшую от бомб и осколков зенитных снарядов.

Самоотверженно трудились управляющие домами, весь персонал домоуправлений. Каждый управдом был одновременно и начальником МПВО своих объектов. Ему помогали работники домоуправлений, жильцы, особенно в борьбе с зажигательными бомбами, в тушении пожаров.

Однажды на Волхонке в дом, где была керосиновая лавка, упало несколько зажигательных бомб. В результате там мог возникнуть большой пожар. Но управдом Мария Прокофьевна Нестерова, действуя быстро и мужественно, не обращая внимания на ожоги, ликвидировала загорание. В это же время дворник Зейнал Ибрагимов тушил пожар в помещении, где находились баллоны с кислородом.

67 зажигательных бомб погасил управляющий домами Василий Фомич Фомин. Вспоминается и еще один случай. В доме № 27 по Большой Молчановке после воздушного налета возник пожар. Работник домоуправления Антонина Александровна Рябова быстро организовала группу жильцов, и до приезда пожарной команды они, передавая ведра с водой по цепочке, не дали пламени охватить весь дом. Хорошо проявила себя и управляющая домами Н. П. Тулякова. Вся работа ее отличалась большой организованностью. Когда не хватало топлива и котельные перешли на кислый гудрон, она установила там дежурство жильцов, сменявших истопников, и не раз сама становилась к котлам.

За хорошую работу домоуправлений по сохранению домов в суровую военную пору многих их сотрудников наградили орденами и медалями СССР. Высшей награды Родины — ордена Ленина была удостоена и Н. П. Тулякова.

Г. ГОЛУБЕВА, в годы войны управдом в Кировском районе Москвы

В ОДНОМ ДОМОУПРАВЛЕНИИ

Рядовые советские граждане — рабочие, интеллигенты, домохозяйки, школьники, дворники, управдомы, самые различные слои населения в часы тяжелых испытаний оказались на высоте.

Тысячи зажигательных бомб фашистские хищники тратят впустую. Москвичи — мужчины, женщины, подростки — гасят их смело и хладнокровно.

Таковы жители нашей столицы. И я такая же, как все, как тысячи других москвичей. Недавно правительство наградило меня орденом «Знак Почета». Чем заслужила я столь высокую и почетную награду? Об этом я хочу здесь рассказать.

ПЕРВЫЕ ШАГИ

Уголок одного из дворов Москвы

Первые дни войны. Мой муж, автомеханик, мобилизован в ряды действующей армии.

«Возвращайся домой только с победой»,— сказала я мужу, провожая его на фронт.

До войны я была домашней хозяйкой. Принимала активное участие в работе домоуправления. И теперь я решила вступить в группу самозащиты.

Утром и вечером я обходила квартиры и собирала соседок на работу. Их не надо было уговаривать. Дружно рыли они щели. Вечерами к нам присоединялись мужчины, вернувшиеся с работы.

В начале июля меня вызвал к себе управляющий домами Тинеев.

— Я ухожу на днях в ряды народной) ополчения, сказал он,— и выдвинул вашу кандидатуру на должность нового управдома.

Я призадумалась. Как мне, домашней хозяйке, взяться управлять таким крупным жилищным участком? По плечу ли мне такая работа? Но подумала и согласилась.

И вот с 7 июля этого года я — управляющий домами. Мне доверена безопасность двух с половиной тысяч жителей.

С чего начать? Я обошла все дома, осмотрела дворы, сараи, чердаки. Вижу: работа предстоит огромная и нелегкая. Одной мне не поднять ее. Надо создать вокруг себя актив. Провела ряд собраний с жильцами домов своего участка.

«Вооружение» бойцов МПВО

— Защита наших домов от гитлеровских бандитов,— говорила я им,— наше общее и кровное дело. Мужчины, записывайтесь в противопожарную команду! Женщины, вступайте в группу самозащиты! Давайте всем коллективом оборудуем наши бомбоубежища, выроем щели, очистим двор, квартиры, чердаки от хлама!

Мое предложение единодушно поддержали жильцы. Тогда же была укомплектована и противопожарная команда в составе 65 человек. Во главе ее стал Федор Александрович Колесников, активный общественник. Артист по профессии, он и эту общественную обязанность выполнял «артистически».

Была сформирована также группа самозащиты. В нее записалось около 300 человек, много женщин. Руководство группой я поручила 16-летней Нине Зиминой, энергичной девушке, ученице 9-го класса.

Противопожарную команду нужно было срочно снабдить необходимым инвентарем, и вскоре он был закуплен.

Спустя некоторое время численность нашей противопожарной команды почти удвоилась. Это я обнаружила случайно. Оказалось, что практические занятия противопожарной команды посещает еще много учащихся школ, молодые рабочие и др. Из рядов этих «вольнослушателей» и получила наша противопожарная команда свое пополнение. Теперь в нашей команде уже не 65, а 127 пожарников.

Для всех пожарников необходимо было заготовить капюшоны и рукавицы. Снова обратилась я к активисткам-домохозяйкам, и они организовали их шитье. Все капюшоны и рукавицы были ими быстро сшиты.

И надо прямо сказать, что такое любовное отношение к делу со стороны рядовых домашних хозяек повышало и мою активность, мою энергию и упорство. Сделать все для охраны и безопасности домов нашего участка, подготовить наших людей так, чтобы они сумели дать достойный отпор фашистским пиратам,— таково было мое твердое решение.

Провели мы с жильцами также несколько субботников по рытью щелей. Одновременно мы оснастили всем необходимым бомбоубежища.

Наши дома деревянные, да к тому же их окружало бесчисленное количество деревянных мелких строений: полуразвалившиеся сараи, чуланы и т. д. Это представляло немалую опасность в пожарном отношении. Вот почему неотложной задачей стала ликвидация во дворах всех ненужных деревянных строений, и за несколько дней мы их разобрали.

Велика была моя радость, когда при проверке состояния домов представители штаба МПВО нашли, что наш объект находится в полной боевой готовности.

ДВЕ БОЕВЫЕ НОЧИ

Это произошло в ночь с 23 на 24 июля.

Еще с вечера пожарники поднялись на чердаки и крыши. У подъездов домов дежурили связисты, бойцы группы самозащиты. Как и в предыдущие ночи, я находилась на улице, около конторы домоуправления. Вместе со мной дежурил прикрепленный к нашему участку инспектор милиции И. Н. Ефимов.

Из районного штаба МПВО получен приказ: усилить и проверить посты. Вместе с Ефимовым и начальником группы самозащиты Ниной Зиминой я пошла проверять посты.

С темных чердаков, с крыш раздавались бодрые ответы:

— Все в порядке! Команда на местах.

...Фашистский самолет продолжал кружиться над нашим районом. Вдруг невдалеке что-то сильно ударило. За квартал от нас вспыхнул яркий фосфорический свет. Загорелось несколько ларьков и магазинов. Через несколько минут и на дома нашего участка полетели зажигательные бомбы. Пожарники, стоявшие у гидропультов, девушки-связисты бросились их тушить. Ведра с водой, мешки с песком в умелых, ловких руках быстро сделали свое дело.

8 зажигательных бомб упали на мостовую возле конторы домоуправления. Рядом стояла автомашина. Туда бросились пожарники Яковлев, Колесников, Колокольчиков, Столярчук, Бомбиков. Не успев надеть рукавицы, они голыми руками схватили бомбы за стабилизаторы и отбросили их в сторону.

Фашистский стервятник сбросил на наши дома 66 зажигательных бомб. Многие из них пробили крышу, упали на чердаки. Чердак одного дома загорелся. Однако вражеские бомбы не причинили нам серьезного вреда, потому что все пожарники в опасную минуту не струсили, не оставили своих постов, пока не обезвредили бомбы. Никто из них не растерялся, не забыл где у него находится ведро с водой, клещи и лопата. Быстрота, решительность и хладнокровные действия обеспечили нашу победу над огнем.

Когда казалось, что опасность пожара на нашем участке уже миновала, мне сообщили, что на соседнем дворе загорелся чердак маленького флигеля.

Группа молодых пожарников во главе с Виктором Нехлюдовым и Миханлом Корюкиным попросила:

— Тетя Тамара! Разрешите нам уйти с поста и помочь соседям ликвидировать очаг огня.

Я разрешила. Пожар был быстро ликвидирован.

...Едва диктор произнес слово «Отбой», в маленькую контору домоуправления пришли жильцы — пожарники, связисты, дежурные. Многие из них принесли потушенные и обезвреженные бомбы.

— Не страшно ли было? — спросила я наших пожарников.

— Было немного, — признались двое. — Мы все боялись, что не успеем сразу погасить все бомбы и какая-либо из них сильно разгорится.

Из первой боевой ночи мы извлекли ряд уроков. Усилили наши пожарные посты, сделали большой запас песку, воды.

В ночь с 9 на 10 августа на наши дома было сброшено 84 зажигательные бомбы, но опять ни одна из фашистских «зажигалок» не причинила нам серьезного урона.

4 зажигательные бомбы упали на крышу овощной палатки. В один момент казалось, что не избегнуть нам пожара. Опасность угрожала близко стоявшему деревянному дому. С группой пожарников я бросилась к палатке, ломом открыла дверь. Мощной струей воды мы быстро погасили занявшееся строение.

На дом № 23 упало 18 зажигательных бомб. Загорелись сараи. Группа пожарных во главе с заместителем начальника пожарной команды Колокольниковым успешно боролась с огнем. В это время воздушный головорез дважды дал пулеметную очередь. Но не удалось бандиту запугать мужественных патриотов. Они продолжали стойко бороться с огнем, пока и этот очаг не был окончательно ликвидирован.

Коллекция потушенных и обезвреженных нами зажигательных бомб значительно увеличилась. Вот они лежат в ящике. Жильцы заходят в контору домоуправления, рассматривают их, трогают руками. Какая-то пожилая женщина, глядя на них, говорит:

—  Не страшна гадюка, если знаешь, как ее задушить!

Правильные и умные слова!

Наши простые люди, скромные советские патриоты мужественно, решительно душат эту гадюку.

ПРОСТЫЕ ГЕРОИЧЕСКИЕ ЛЮДИ

Кто же они, эти люди?

Расскажу только о некоторых из них.

Сергей Колокольчиков. Ему 24 года. Работает он мастером-преподавателем ремесленного училища. Участник боев с белофиннами. Под пулеметным огнем фашистского самолета Колокольчиков смело потушил несколько бомб, упавших на деревянные строения. Боевая выучка, умение хладнокровно встречать наглые атаки врага пригодились ему в эти дни. Недаром молодые ребята просятся с ним дежурить. Они знают, что Колокольчиков строг и требователен, но у него можно многому научиться.

Пенсионер Витальев почти втрое старше Сергея Колокольчикова. Но какой это подвижный и энергичный человек! В первые дни моей работы управдомом Витальев пришел ко мне и попросил:

— Дайте материал. Мы построим лестницу на чердак.

Смастерил сам лестницу, крепкую, надежную. Сам же построил и навес для противопожарного инвентаря. Витальев — начальник пожарного звена в одном из наших домов. Это он потушил на чердаке 4 зажигательные бомбы.

Толя Яковлев и Коля Бардуков — неразлучные друзья. В этом году они закончили десятилетку. Толя одновременно учился в аэроклубе, сейчас принят в летную школу.

Любое задание они выполняют четко и быстро. В первую же ночь Толя и Коля показали себя ловкими истребителями «зажигалок». Они действовали в самых опасных местах. Рискуя жизнью, Толя Яковлев извлек бомбу из-под автомашины. Его друг потушил несколько горящих «головней».

Аня Бурмистрова, агент аптекоуправления, стояла во дворе своего дома, когда там упала зажигательная бомба. Схватив ведро с песком, она засыпала бомбу. Ей помогала 16-летняя школьница Нина Ларионова.

Нина Зимина прекрасно организовала дежурства членов группы самозащиты. Во время тушения зажигательных бомб ей обожгло голову. Превозмогая боль, девушка самоотверженно гасила вместе со всеми огонь.

Вот они, наши скромные, простые героические люди!

Я могла бы включить в этот список переплетчика Николая Бомбикова, слесаря Константина Столярчука и 17-летнего радиомеханика Мишу Балашова, ученика ремесленного училища Виктора Глазырева и многих, многих других.

Они понимают, что, чем крепче тыл, тем сильнее фронт, что каждый наш лом должен стать неприступной крепостью.

А. САЛУЦКИЙ, писатель

ДОМ, В КОТОРОМ ЖИВЕТ ЗНАМЯ

Тысячу раз я заходил в этот дом: здесь жила добрая половина моих одноклассников. Зимой мы бегали по нескончаемым его коридорам, летом загорали на крыше, благо она была необычная — плоская, обнесенная сеткой, и туда, на десятиэтажную высоту, пускали детей. Вообще этот дом напоминал нам океанский корабль: если лечь на крышу, увидишь только небо, и нетрудно вообразить, что кругом море.

Тогда мы еще не знали, какой дружный и боевой экипаж плывет по жизни на этом корабле, не ведали, что в его рубке — домоуправлении — вечно хранится Красное знамя — награда за мужество команды. Лишь много лет спустя я узнал, что те взрослые — знакомые и незнакомые,— которые до странности любили ходить друг к другу в гости, не запирали своих дверей и выпускали домовую стенгазету, в годы войны совершили коллективный подвиг.

До сих пор над воротами и подъездами некоторых московских домов висят большие, похожие на ордена эмблемы, на которых изображены пропеллер, винтовка и противогаз. Сейчас эмблемы едва приметны, а раньше ярко выделялись эти знаки Осоавиахима. Городской совет оборонного общества награждал ими дома, все жильцы которых успешно прошли курс подготовки по ПВХО.

Висел такой знак и над подъездом дома № 10 по Большому Гнездниковскому переулку. Тысяча обитателей этого дома умела пользоваться противогазом, тушить пожар, оказывать первую медицинскую помощь.

Началась война. Сто мужчин дома № 10 были призваны в армию, ушли добровольцами в дивизии народного ополчения. Жены, матери, сестры решили создать группу самозащиты, чтобы охранять свой дом.

Они называли друг друга бойцами, и они действительно были ими. Пять звеньев — санитарное, охраны порядка, аварийное, химическое и пожарное — расставили посты на всех этажах, несли вахту на крыше, у подъездов.

На КП — в домоуправлении постоянно находился дежурный. Едва радио приносило тревожную весть, он включал сигнализацию ВТ — воздушной тревоги. По дому разливался грохот сильных электрических звонков: старики и малыши — в бомбоубежище, бойцы — на посты.

Санитарным звеном руководила Аня Тарасова. Девушки оборудовали медпункт. Зубной врач Е. В. Берлин-Берижинская переквалифицировалась в терапевта.

Звеном охраны порядка командовала С. Гурьевская. Она проверяла посты, следила за светомаскировкой. Каждый вечер ее связные — 12-летние мальчишки и девчонки — убегали на Тверской бульвар, к Моссовету и смотрели оттуда, не просвечивают ли в окнах темные шторы. Круглые сутки бойцы звена несли вахту в подъездах: жильцы бдительно охраняли свой дом, потому что на плоской крыше стояли зенитки, защищавшие небо Москвы.

Интересно смотреть на фотографии тех лет. С противогазами через плечо, с лопатами и носилками стоят у подъезда женщины. Здесь же ребята-связисты. Они считали за счастье выполнять поручения командиров, вихрем неслись по стометровым коридорам, обгоняли лифты.

Пожарные по сигналу ВТ выскакивали на крышу, Столица ощетинилась прожекторами, заградаэростатами, зенитками. С какой гордостью смотрели бойцы самозащиты на свой город! Но иногда с высоты были видны пожары. Мужья-ополченцы, бившиеся под самой столицей, тоже наблюдали эти зарева. Каждый думал: не его ли дом? И еще яростнее разил врага. Об этом сообщали письма с фронта.

Однажды упала бомба и около дома. Воздушной волной сбило с ног тех, кто был на крыше, вышибло стекла в окнах, к счастью, страшная бомба не разорвалась.

А та, что упала в бывшем Брюсовском переулке, повредила электрические провода и связь. Громадный дом погрузился в темноту. Но и в этот трудный момент не возникло паники, никто из бойцов до приказа начальника группы самозащиты Полины Николаевны Белозерской не покинул своего поста.

Передний край отодвинулся от Москвы. Но бойцы дома № 10 не уволились в запас. Они взялись чинить поступавшее с фронта воинское обмундирование. Женщины брали домой гимнастерки, солдатское белье, стирали, штопали, гладили их и снова отправляли в армию. Болели натруженные руки, но в сто раз сильнее ныло сердце: в дом пришло уже немало похоронок. Одна женщина ни за что не хотела вернуть назад окровавленную гимнастерку с дырой спереди, слева. Ее сын погиб от осколка, попавшего ему в сердце, и мать целовала солдатскую гимнастерку — это его гимнастерка, его кровь.

Четыре тысячи комплектов воинского обмундирования отремонтировали в доме. А сколько теплых вещей было послано на фронт! В 204-й квартире жильцы создали вязальную мастерскую. Со всех этажей приносили сюда старые шерстяные кофты, дети распускали их, сматывали шерсть в клубки, а взрослые вязали носки, варежки. В ответ по адресу: Б. Гнездниковский, 10, шли письма:

«Привет с фронта в Москву!

Спасибо за материнскую заботу.

Даем слово: мы еще яростнее и беспощаднее будем бить врага до полного его уничтожения. Заверяем, что желанную победу приблизим и вернемся к вам, Дойдя до Берлина!»

Бережно хранятся в доме такие письма -— свидетельства великого единства незнакомых людей друг с другом, единства фронта и тыла, которое было верным залогом победы.

А потом лифтерши, инженеры, домашние хозяйки, жившие здесь, обратились к москвичам с призывом собрать деньги на строительство самолета, П. Н. Белозерская выступила по радио, рассказав, что жильцы ее дома уже внесли свой вклад — 4000 рублей.

Они отдавали фронту все, что могли. Собрали 5000 рублей на танковую колонну, отправили в освобожденный Смоленск пятитонку с вещами, посудой, мебелью. И конечно, посылки, посылки, посылки... А в ответ снова письма: «Солдатское спасибо! Каждый из нас получил по две пачки папирос и по два яблока. Понимаем, как трудно вам самим. Еще раз спасибо».

Недалеко от дома, в помещении нынешней глазной больницы, находился эвакогоспиталь. Над ним взяли шефство жильцы дома № 10. Женщины по очереди дежурили в палатах, читали книги, устраивали концерты художественной самодеятельности. Сколько душевного тепла отдавали они фронтовикам! В канун 1 Мая 1942 года кто-то пришел на КП с отрезом красивого крепдешина на платье:

— Давайте сошьем для раненых кисеты.

В праздничное утро на тумбочках в госпитальных палатах лежали кисеты с вышитыми инициалами каждого бойца.

Много раз в годы войны жителям дома № 10 присуждалось переходящее Красное знамя Московского городского совета Осоавиахима. Потом оно было оставлено здесь на вечное хранение. И в День Победы это знамя торжественно проносят по этажам и длинным коридорам, где когда-то стояли посты, вихрем носились связные. А с плоской крыши, откуда била по врагу зенитная артиллерия, ударяет в небо ликующий залп праздничного салюта.

Е. ГРОМОВА, работник Кировского райисполкома г. Москвы в годы войны

МЕТРО СПАСАЛО МОСКВИЧЕЙ

Жили мы на Большой Ордынке в доме без убежища. Ближайшее укрытие— недостроенный тоннель метрополитена, а спускаться в него надо было через шахту недалеко от теперешней станции «Новокузнецкая».

Хорошо помню первый налет на столицу. Покормила и уложила спать детей. Только уснули, как завыли хватающим за сердце, ноющим звуком сирены, одновременно, прервав на полуслове какую-то передачу, заговорила черная тарелка на стене: «Граждане! Воздушная тревога! Граждане! Воздушная тревога!..»

Еле растолкала ничего не понимающих малышей. По возможности спокойным голосом пытаюсь объяснить, что нам надо срочно бежать в метро. Не понимают, зачем ночью, когда все спят, надо идти в метро. В самом деле, зачем? Они еще не знают, что такое война.

Около шахты уже собрались из ближайших домов женщины с детьми, старики, ждут очереди, чтобы спуститься в убежище. Большинство налегке— лето ведь, кто-то успел собрать узелок с едой, кто-то прихватил подушечку для ребенка, а некоторые и просто безо всего—их тревога застала на улице, и дежурные постов МПВО направили их в ближайшее убежище.

Уже стемнело, не светятся окна домов, только угадывается пустынная улица, ни огонька вокруг, точно мы не в центре города, а где-то в глухом, темном лесу.

Все еще не верится: в московском небе вражеские самолеты?! Может быть, это снова учебная тревога? Не вернуться ли домой? Но вот на горизонте замелькали звездочками разрывы зенитных снарядов, они приближаются, вдруг ночную темноту разорвали лучи вспыхнувших прожекторов, оглушительно грохнуло где-то недалеко, потом еще и еще. Бомбы! Куда деться? Где спрятаться? Кажется, следующая попадет прямо в нас. А клеть, как назло, медленно, очень медленно поднимается, забирает человек 15-20 — больше не помещается — и так же неторопливо исчезает где-то в глубине шахты.

Ребят не успокоить, да, признаться честно, и самой страшно было. Мучило чувство какой-то беззащитности перед слепыми силами войны. К счастью, среди ожидающих в очереди оказался бывший военный.

— Не бойтесь, женщины, это не бомбы, это нас оберегают дальнобойные зенитные пушки, недалеко стоят, на Болотной площади, потому и грохот при выстреле, как от взрыва бомбы.

Наконец, и меня с детьми втиснули в небольшую клеть —она в обычное время обслуживает рабочие смены метростроевцев, в ней поднимаются наверх вагонетки с породой, опускаются различные материалы. Прозвучали какие-то звонки, и мы медленно поползли вниз. Клеть остановилась, и по деревянному скользкому настилу, положенному между рельсами узкоколейки, в тусклом свете редких электролампочек идем до места, где оборудованы деревянные нары.

Сыро и зябко, а тут еще обнаружилась потеря — у дочки в толкучке соскочила с ноги туфелька, плачет. Укрыть детей нечем, прижимаю их ближе к себе, гак теплее. В глухой тишине слышно, как откуда-то сверху обрывается тяжелая капель, где-то журчит вода, слышен приглушенный говор людей.

Полночь, но никто, кроме детей, не спит — ждут отбоя, никто не знает. что там наверху, болит сердце за город, за тех, кто остался там, под бомбами. Все происходящее кажется дурным сном.

Хочется пить, но воды нет, хотя она в избытке — «плачут» стены, под настилом бежит целый ручей, но это на крайний случай. Сейчас еще можно потерпеть. Хуже другое — все продрогли и нет спасения от сырости. Кто-то просит поднять его наверх, но старший по убежищу не разрешает: «Будет отбой, всех поднимем».

Раздача молока детям, укрывшимся в метрополитене

Окно ТАСС на ул. Горького. 1941 г.

Отбой прозвучал — это наверху прозвучал, здесь мы его не слышали, — когда наступило утро. Над городом поднималось величавое летнее солнце, зеленели деревья и газоны, стояли целыми дома, и, если бы не висели в воздухе аэростаты воздушного заграждения да не дымились где-то остатки пожарища, ничто не напоминало бы о ночном налете, о войне.

После первого налета тревоги повторялись почти еженощно, к ним привыкли, к ночлегу в убежищах готовились заранее. В узелок собирала необходимую одежду, бутылку с водой, что-то из еды. Не припомню, чтобы таскали с собой большие узлы — заботы об имуществе отошли на задний план.

Позднее укрываться стали на станции метро «Библиотека им. Ленина». Это немного дальше, но убежище там было значительно удобнее. Оно открывалось не только по сигналу воздушной тревоги, но и по окончании рабочего дня. К этому часу у входа на станцию собирались люди, чтобы провести ночь под надежной защитой толщи земли. Здесь было сухо, светло, имелась вода, на станциях дежурили врачи. Не мучились в томительной тишине — работала радиотрансляция, действовали даже маленькие библиотечки.

Меня с детьми усаживали в вагон. Правда, поезд никуда не отправлялся,до утра он служил бесплатной гостиницей.

Ходили мы и в убежища соседних домов — доступ во все укрытия был свободным. Там тоже бойцы формирований МПВО (они назывались звеном убежища) старались создать для тех, кто укрывался, возможные удобства—ведь утром надо на работу.

К тревогам мало-помалу привыкли и уже не так поспешно, как раньше уходили в убежища. А иногда и не покидали крова. Кое-кто даже бравировал этим. Но вот в одну из ночей крупная бомба упала недалеко от нас — на Овчинниковской набережной. Мощным взрывом было разрушено много домов.

Погибли все дежурившие на постах МПВО и те, кто оставался в своих квартирах.

Больше воздушную тревогу дома мы не пережидали.

Работала я тогда в Кировском райисполкоме, и мне пришлось заниматься эвакуацией «нетрудоспособного населения» (так значилось в официальных документах). Это были семьи воинов, сражавшихся на фронтах,— женщины с детьми, часто еще и с престарелыми родителями.

Трудно уезжать из родного дома, где в горе и стены помогают, уезжать в неизвестность. Все считали: вот-вот подойдут наши свежие силы, сибиряки, на которых так надеялись, погонят врага вспять, и война быстро закончится. И своих детей я отправила в эвакуацию с пионерским лагерем, искренне веря: через два-три месяца будут снова в Москве. Встретились мы только через год.

Эвакуацию ускорили начавшиеся налеты на столицу. Но и сознавая опасность, многие колебались. Уезжали, взяв с собой только самое необходимое, да и много ли можно увезти в битком набитом вагоне.

Помню невысокого роста худенькую женщину, она уже дважды приходила в исполком с двумя детьми (третий оставался дома), муж на фронте, известий от него нет. Никак не решается покинуть Москву: «Ну куда я поеду с таким багажом? Здесь-то мне и с работы мужа помогают, и с моей тоже».

Долгим был разговор, пока не убедила уезжать. Удалось определить их с детьми в эшелон с эвакуируемыми семьями фабрики «Парижская коммуна». Утром надо было прийти за документами. Утром женщина не пришла: ночью в дом на Овчинниковской набережной, где они жили, попала бомба.

Н. ЛИСОГОРСКИЙ, художник

В СОРОК ПЕРВОМ

Летит к нам враг, 

Фашистский враг.

Спеши, пожарник, на чердак!

Рисунки засл, художника РСФСР В А. Кокорина

Этот самодельный куплет озорно выкрикивает Тамара Никонова, когда мы бежим, топоча ногами, по пожарной железной лестнице здания «Правды». Стараясь в темноте удержаться на крыше среди бочек с песком, наша пожарная команда занимает свои посты. Уже ожесточенно тарахтят рядом спаренные зенитные пулеметы. Вывести из строя типографию, где печатаются «Правда», «Красная звезда», «Комсомольская правда», «Крокодил» и другие издания,— задача фашистских летчиков. А наша задача — защищать эту крышу от «зажигалок».

Надеваем огромные рукавицы, берем щипцы. Приближаются блуждающие длинные лапы прожекторов. В них бьется, как ядовитое насекомое, серебристое тело самолета. С грохотом по крыше катятся, рассыпая фосфорические искры, зажигательные бомбы. Секунды проходят — бомбы сброшены во двор типографии и быстро засыпаются песком. Мы перекликаемся, звучит смех, сыплются уже не «зажигалки», а остроты в адрес фашистского летчика...

В «Крокодиле» редактор Г. Рыклин смешил всех новым анекдотом о Гитлере, художник Л. Бродаты, подперев свой могучий лоб, размышлял над темой («Фашистский танк я срисую с рисунка Ефимова, у него всегда есть в запасе точно»). С завистью глядел я на В. Ардова, красующегося в новенькой военной шинели. Художник Л. Сойфертис под большим секретом рассказал, что он помогает камуфлировать Большой театр и что фашистские летчики сбиты с толку, не могут отыскать здание...

Р. РОЖДЕСТВЕНСКИЙ, поэт

ДОМ НОМЕР ДЕВЯТЬ

Сюжет этой баллады подсказан самой жизнью. Он взят из истории Великой Отечественной войны. Зимой 41-го гитлеровцы, предвкушая скорую победу, пригнали в Подмосковье состав с гранитом для сооружения монумента в знак покорения советской столицы. Всем хорошо известно, чем кончились эти бредовые планы... А привезенный гранит пошел на отделку московских зданий, и в частности дома № 9 по улице Горького.

Танки пылали дымя 

В окоченевшей траве.

В сорок тревожном году 

Враг прорывался к Москве.

Трудно стояла Москва.

Пули хлестали из мглы.

Улицы были темны,

Будто орудий стволы.

Как холодны дома!

И не горят огни.

Дом номер девять 

на улице Горького,

Помнишь ли эти дни?

Видя в бинокли Москву 

И торжествуя в душе,

Враг приготовил гранит.

Начал хвалиться уже.

Высшего сорта гранит.

В знак покоренья Москвы 

Памятник будет открыт!

Чтоб на пустых полях 

Всю ночь снега мели,

Дом номер девять 

на улице Горького

Сгинет с лица земли!

Тучи ушли от Москвы,

Будто печаль из груди.

Этот забытый гранит 

Мыли большие дожди.

Участи ждал он своей.

Ждал, как положено ждать. 

Мастер пришел и сказал:

«Что ему зря пропадать».

И камень стал теплей!

И встретил свой рассвет!

Дом номер девять 

на улице Горького 

В этот гранит одет.

Город просторный, как жизнь, 

Город, как жизнь, дорогой,

Ты повзрослевших детей 

Вечною гладишь рукой. 

Людям Москва отдала 

Щедрое сердце свое.

Каждый, кто верит Москве, —

Это частичка ее.

А все враги Москвы 

Должны бы знать о том:

Дом номер девять 

на улице Горького —

Очень красивый дом!

НА ОГНЕННОМ РУБЕЖЕ

Горит Книжная палата. Картина неизвестного художника.

А. РУБИН, в годы войны заместитель начальника Управления пожарной охраны Москвы

БОЙЦЫ ОГНЕННОГО ФРОНТА

Абрам Александрович Рубин

В первые дни войны на основании решения исполкома Моссовета от 30 июня 1941 года было создано свыше 12 тысяч противопожарных формирований. Около 200 тысяч москвичей — рабочие, служащие, домохозяйки, школьники, люди самых различных профессий вошли в их состав.

В жилых домах и на предприятиях было организовано круглосуточное дежурство. На крышах, чердаках и верхних этажах зданий устанавливались пожарные посты, которые усиливались в ночное время. Там же находились бочки с водой, имелись запасы песка и простейший противопожарный инвентарь — лопаты, багры, клещи для захвата зажигательных бомб, брезентовые рукавицы.

Тысячи москвичей обучались приемам тушения «зажигалок»

Деревянные конструкции чердачных перекрытий покрывались огнезащитными составами из глины, извести, суперфосфата, поваренной соли и т. п., заметно повышавшими их огнестойкость. Это, правда, сказывалось на долговечности железных кровель. Но это потом, а тогда главная задача — спасти город от огня.

Характер застройки Москвы в ту пору создавал благоприятные условия для возникновения пожаров. Ведь даже в центре города тогда сохранялись массивы деревянных жилых домов. К этому также надо добавить построенные в годы первых пятилеток барачные городки, промышленные предприятия, склады и другие сооружения. Только 1-й Государственный подшипниковый завод имел площадь деревянных строений более 30 тысяч квадратных метров. Не уступал ему в этом и автозавод (ныне имени Лихачева) и многие другие промышленные объекты.

Особо опасные в пожарном отношении нефтебазы, склады керосина и дров имелись в каждом микрорайоне. Все это создавало большие трудности для обеспечения надежной противопожарной обороны города.

В нашей памяти были свежи опубликованные в печати отчеты о бомбардировке гитлеровской авиацией городов Англии —Лондона, Ливерпуля, Ковентри. Бирмингема. После одного массированного налета Лондон горел пять суток, некоторые его кварталы были выжжены дотла. Мы все понимали: то, что случилось в Лондоне, не должно повториться в Москве!

Организацией противопожарной обороны столицы занимались непосредственно городской комитет партии и исполком Моссовета, которые приняли ряд решений по противопожарной обороне города. Секретарь ЦК, МК и МПС ВКП(б) А. С. Щербаков и председатель Моссовета В. П. Пронин побывали в Центральном научно-исследовательском институте противопожарной обороны, присутствовали на учениях подразделений пожарной охраны и на занятиях по обучению населения приемам тушения зажигательных бомб. В. П. Пронин и его заместитель М. А. Яснов бывали в пожарных частях, проверяли противопожарное состояние отдельных предприятий и домоуправлений.

Начальником противопожарной службы МПВО за несколько месяцев до начала войны был назначен полковник Иван Николаевич Троицкий. С его приходом широко развернулась подготовка населения и внедрение различных технических средств в противопожарную защиту объектов народного хозяйства.

Наиболее активными организаторами мер, обеспечивавших противопожарную оборону города, были руководители районных служб: И. Н. Горбачев, Н. И. Хрупкий, И. М. Лихарев, С. И. Оргии, Н. С. Герасимов, В. С. Бушуев.

Москва до войны нс имела такой мощной системы водоснабжения, к которой привыкли сегодня жители столицы. В то время некоторые районы города, даже в центре, страдали от нехватки воды. Ряд водопроводных магистралей имел малый диаметр, что не позволяло брать воду во время пожара в тех количествах, которые требовались. Было также опасение, что противник может вывести из строя головные водопроводные сооружения, как это случилось при бомбардировке городов Англии.

Поэтому в первую очередь решено было больше использовать воду московских рек. Для обеспечения удобного подъезда пожарных машин и забора воды исполком Моссовета обязал ряд предприятий и организаций города построить вдоль Москвы-реки пирсы и другие мостовые сооружения. Из подземных рек, таких, как Неглинка, взятых в свое время в трубы, брать воду предусматривалось через специальные колодцы.

На учет взяли все пруды и водохранилища, подъезды к которым сделали более удобными. Для лучшего водозабора отдельные прибрежные участки углубили.

В Управление пожарной охраны и исполком Моссовета поступали многочисленные предложения о развитии резервного водоснабжения в городе. По предложению Мосэнерго на линиях теплосетей были оборудованы приспособления для забора воды в случае пожара.

Система резервного водоснабжения требовала повседневного контроля и правильной эксплуатации. Ответственность за ее состояние возложили на начальника Управления водопроводно-канализационного хозяйства М. Н. Шестакова. А на базе 1-го батальона 3-го полка МПВО была создана специальная служба резервного водоснабжения. Контроль и техническое руководство за развитием резервного водоснабжения осуществляли сотрудники Управления пожарной охраны (УПО) А. И. Гаспарьян и Г. А. Горный.

В предвидении воздушных налетов велась тщательная подготовка населения. Занятия по тушению зажигательных бомб начались еще до войны. Они проводились на площадях города, в парках, на территориях предприятий. В кинотеатрах и клубах демонстрировались агитационные и учебные фильмы. Этой теме уделяли большое внимание печать и радио. Активно вели массово-пропагандистскую и учебную работу с населением сотрудники Управления пожарной охраны А. И. Гаспарьян, Н. И. Иванов, Л. Г. Поляков, Н. А. Лапин.

В первые дни войны фашисты применяли в основном электронно-термитные зажигательные бомбы весом 1 килограмм. В качестве одного из способов тушения рекомендовалось брать такую бомбу за стабилизатор и опускать в бочку с водой.

Силы МПВО и население города быстро и умело расправлялись с ними, оперативно ликвидировали возникавшие пожары. Тогда противник начал применять зажигательные бомбы со взрывным патроном. При ее догорании патрон, находившийся в хвостовой части, взрывался, и остаток бомбы разлетался на мелкие куски. Это могло привести к тяжелым ранениям. При обезвреживании такой бомбы задача заключалась в том, чтобы ее потушить, не допуская полного сгорания.

Наше управление провело переподготовку противопожарных формирований, организовало занятия с населением. Противопожарная служба внимательно следила за применением противником новых зажигательных средств, например комбинированных фугасно-зажигательных бомб крупного калибра. Такому же тщательному изучению подверглись бомбы, начиненные напалмом. Новые зажигательные бомбы усложняли боевую работу пожарных и населения Москвы, но во всех случаях изыскивались средства защиты и обеспечивалась активная борьба с ними.

Для усиления противопожарной обороны по предложению МГКВЩО и ЦК ВЛКСМ 9 июля 1941 года исполком Моссовета принял решение об организации Московского комсомольско-молодежного полка численностью 5000 человек. Все лето и осень 1941 года он вместе с другими подразделениями и формированиями защищал столицу.

В Москве к тому времени действовало 60 пожарных команд, 70 отдельных постов и 42 противопожарные роты МПВО. В каждой команде имелось от 2 до 5 автомобилей (автонасосы, спецмашины). Отдельные посты имели, как правило, 1 автомобиль, а противопожарные роты МПВО — 3-5 машин. Для вновь созданных подразделений не хватало техники, поэтому пришлось переоборудовать под пожарные машины некоторые грузовые автомобили. Эта работа была проведена в короткий срок под руководством заместителя начальника УПО М. Т. Павлова. Каждая пожарная часть стала иметь автоцистерны, а головные машины были радиофицированы.

В московскую пожарную охрану для улучшения ее работы был направлен ряд работников из Главного управления и Центрального научно-исследовательского института противопожарной обороны, специалисты, досрочно выпущенные из пожарных техникумов и других учебных заведений. Это позволило укомплектовать противопожарные формирования квалифицированными кадрами.

Была утверждена новая структура пожарной охраны. Созданы районные управления пожарной охраны (РУПО), которым подчинялись все пожарные отделения, дислоцированные на территории района. Им же в оперативном отношении стали подчиняться противопожарные роты МПВО и ведомственные пожарные команды. Начальник РУПО нес ответственность за боевую подготовку пожарных команд НКВД, добровольных и ведомственных противопожарных формирований.

Благодаря созданию мощного резерва из городских пожарных частей, подчиненного непосредственно начальнику противопожарной службы столицы, на месте сильного пожара быстро сосредоточивались большие силы. Для руководства тушением крупных пожаров было создано восемь оперативных групп. Ликвидация мелких очагов и обезвреживание зажигательных бомб возлагались на команды из населения, подразделения комсомольско-молодежного полка, роты МПВО, профессиональные и добровольные подразделения объектов. Их работой руководили районные управления пожарной охраны.

Штаб противопожарной службы города работал круглосуточно, весь его личный состав находился на казарменном положении. Прямая телефонная связь соединяла штаб с каждым подразделением, районными штабами и наиболее важными объектами.

Получая данные по системе «01» и имея возможность быстро их проверить, пожарная служба располагала оперативной и точной информацией. При штабе находилась специальная команда связи, которая выезжала на все крупные очаги. Управление тушением пожаров обеспечивалось также с помощью радиосредств, установленных на головных пожарных автомобилях, и оперативных групп.

Кроме того, с самого начала войны действовала служба наблюдения. Для этой цели были использованы вышки пожарных частей и наиболее высокие здания на улицах Дзержинского, Немировича-Данченко, Охотный ряд (здание гостиницы «Москва») и в других местах столицы. Постовые на вышках имели бинокли, планы города с нанесенными на них ориентирами, прямую телефонную связь со штабом и пожарными частями. Вышковая служба давала надежную информацию не только противопожарной службе, но и городскому штабу МПВО.

Первый серьезный экзамен противопожарная служба, как и вся система МПВО, держала в ночь на 22 июля 1941 года. С объявлением воздушной тревоги ее подразделения, находившиеся в постоянной боевой готовности, расположились на заранее предусмотренных позициях. Противопожарные формирования заняли свои посты на крышах и чердаках жилых домов и производственных зданий.

Фашистские бомбардировщики, стремясь создать как можно больше очагов пожаров, сбрасывали кассеты с электронно-термитными зажигательными бомбами. Вражеские самолеты, шедшие во втором эшелоне, бомбили места загораний фугасными бомбами и пулеметным огнем обстреливали людей, работавших в очагах поражения.

В сравнительно короткое время поступили сообщения о возникновении около 2 тысяч загораний.

...Белорусское направление в системе Московского железнодорожного узла занимало особое место. По нему непрерывно шли на фронт составы с пополнением, военной техникой, боеприпасами и фуражом. А навстречу им двигались эшелоны с ранеными.

21 июля на железнодорожных путях скопились составы с горючим, боеприпасами, хлопком, лесом и другими грузами. Враг обрушил на них яростный бомбовый удар. Пожар принял такие размеры, что создалась реальная опасность станционным сооружениям, а также жилым кварталам Грузинских улиц. Ситуация осложнялась тем, что железнодорожная система водоснабжения была выведена из строя.

Нестерпимая жара и едкий дым затрудняли действия пожарных. Несколько часов с исключительной самоотверженностью боролись с пламенем бойцы 11-й и 13-й военизированных пожарных частей. В этой сложной обстановке пожарный караул 11-й части во главе с командиром Г. П. Власкиным сумел приостановить распространение огня на служебные и станционные сооружения со стороны Беговой улицы. Пакгаузы, ценные грузы и подвижной состав удалось отстоять бойцам 13-й части.

В тех трудных условиях хорошо проявил себя заместитель начальника отдела Управления пожарной охраны старший техник-лейтенант Н. А. Лапин, руководивший тушением пожара. Через несколько часов после налета движение составов на Белорусском направлении Московского железнодорожного узла возобновилось. В ту ночь бомбардировке подвергся и Центральный аэродром, где-загорелись ангары и самолеты. В очаг пожара противник сбросил несколько кассет с фосфорными зажигательными бомбами, которые выделяли едкий удушливый газ, действовавший на слизистую оболочку глаз и дыхательные пути.

Одна из вражеских бомб попала в самолет, и тот взорвался. Пламя демаскировало значительную часть аэродрома, чем и воспользовался фашистский летчик. Он начал из пулемета обстреливать людей, работавших в очаге поражения. Некоторые пожарные получили ранения. Так, был ранен начальник караула 31 -й части А. К. Карабчилов. Но несмотря на это, он остался в строю и стойко боролся с огнем.

Пулеметному обстрелу подверглись также подразделения, тушившие пожары на Хорошевском шоссе. Этот район гитлеровцы бомбили трижды за ночь, вызвав 17 очагов пожаров, а чтобы обеспечить себе прицельную бомбардировку, применили осветительные ракеты. Во время налета пострадала пожарная техника, образовались пробоины в рукавных линиях, во много раз усложнились действия формирований.

Но и в этих опасных для жизни условиях личный состав пожарных частей самоотверженно боролся с огненной стихией. При тушении пожаров на

Хорошевском шоссе отличились многие бойцы и командиры, в том числе 29-й части. Здесь фашистами было сброшено пять фугасных бомб и много зажигательных. Горели бараки и складские здания. Чтобы выдержать и устоять в этом огненном аду, пожарные поливали друг друга водой. Сильные ожоги рук и лица получили рядовые П. Руцкий и М. Алешин, но они не покинули своего поста. Мужественно действовал шофер части Н. Козик. Помогая боевому расчету, он перетаскивал рукавные линии, подменял ствольщика, чтобы дать тому передышку. Осколком бомбы Козик был смертельно ранен. Имелись потери и среди личного состава 27-й и 28-й военизированных пожарных частей, которые активно вели борьбу с огнем в этом районе. Получил тяжелое ранение и был госпитализирован начальник караула 28-й части. Он взрывной волны пострадал командир отделения Иван Кротов, отличившийся при тушении пожара, Выписавшись из больницы, он вернулся в свою часть и продолжал нести противопожарную службу.

Тушение пожара в Краснопресненском районе, август 1941 г.

В первые же часы налета гитлеровцы сделали попытку уничтожить штаб противопожарной службы, размещавшийся на Кропоткинской улице, на втором этаже дома № 22. Его месторасположение они хорошо знали, так как до войны напротив этого дома находилось их посольство.

Здание управления трижды подвергалось нападению фашистской авиации. В первые два захода противник сбросил зажигательные бомбы, которые были быстро потушены сотрудниками управления, и здание не пострадало. Затем гитлеровский летчик сбросил фугасную бомбу, попавшую в корпус, стоявший во дворе. Взрывной волной выбило стекла и сорвало двери в штабе. Дежурный офицер и несколько человек из группы резерва, находившиеся там, погибли.

Несмотря на прямую угрозу своей жизни, работники штаба не дрогнули и четко выполняли обязанности. Старший диспетчер центрального пункта связи А. Н. Наседкина вместе с группой девушек-связисток продолжали принимать сообщения с мест, поддерживали телефонную связь с подразделениями, передавали руководству службы необходимую информацию.

Через несколько дней после первого налета под Москвой был сбит фашистский летчик. У него нашли план города с заштрихованными квадратами, обозначавшими зоны обязательной бомбардировки. В квадрат № 16 входило здание Управления пожарной охраны. Как показал этот летчик на допросе, именно он в ночь на 22 июля бомбил штаб противопожарной службы.

Учитывая это, исполком Моссовета вскоре принял решение создать резервный штаб на Садовой-Сухаревской улице, а основной перевести в другое помещение.

Во время первого вражеского налета тысячи зажигательных бомб и вызванных ими загораний были потушены домовыми противопожарными командами и противопожарными формированиями на предприятиях.

От взрослых не отставали дети — московские школьники. 14-летний Толя Ординарцев спас от пожара здание ремесленного училища. Умело обезвреживали зажигательные бомбы Виктор Пономарев и Коля Дунайкин, Боря Тихомиров и Володя Колосков.

Первая тяжелая ночь подходила к концу. В 3 часа 25 минут утра прозвучал отбой воздушной тревоги. К 10 часам все основные очаги пожаров были ликвидированы.

Оценку действиям пожарной охраны во время первого массированного налета дал народный комиссар обороны СССР. В его приказе № 241 от 22 июля 1941 года «за проявленное мужество и уменье в отражении налета вражеской авиации» объявлена благодарность защитникам Москвы, в том числе личному составу пожарных команд. 30 июля 1941 года был подписан первый Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении орденами и медалями СССР начальствующего и рядового состава пожарной охраны. Утром следующего дня во дворе управления состоялся митинг, на котором присутствовали бойцы, политработники и командиры Московской пожарной охраны. Высокая оценка Родины воодушевила личный состав пожарных команд.

На страницах газет широко освещалась работа пожарной охраны и москвичей по защите города во время налетов вражеской авиации. Во многих газетах была введена специальная рубрика «В часы воздушной тревоги».

Газета «Правда» 23 июля 1941 года выступила со статьей «Слава героям Отечественной войны». В ней, в частности, отмечалось, что работники пожарных команд и милиции вели себя самоотверженно. В следующем номере была опубликована статья под заголовком «Мужество пожарных столицы». Газета «Московский большевик» в передовой статье от 1 августа 1941 года «Мужественные защитники столицы» отмечала: «Восхищение вызывают находчивость, сметка и самоотверженность бойцов и командиров пожарных команд столицы, удостоившихся благодарности народного комиссара обороны правительственных наград».

Трогательно написал о защитниках Москвы в своем стих »В часы налета» поэт П. Герман:

Старший брат — зенитчик, 

Командир расчета.

Младший брат — пожарный. 

Командир звена.

У обоих братьев —

Разная работа,

Но в часы налета —

Выдержка одна.

Старший брат отважно 

Бьет врага И рушит

Вражьи самолеты 

Снайперским огнем, 

Младший брат.

Геройски побеждая,

Тушит

Вражеское пламя 

В сумраке ночном.

И когда разрывы 

Освещают крыши 

И не умолкает 

Говор батарей,

Старший брат стремится 

Бить огнем повыше, 

Младший брат стремится

Сбить огонь скорей.

Так единым фронтом 

Нерушимо, свято 

Облачною ночью 

И в лазури дня 

Берегут столицу 

Два героя-брата.

Два бойца-героя 

Линии огня.

Интенсивность бомбардировок возрастала. Одновременно крепла стойкость защитников Москвы, совершенствовалось их боевое мастерство. Набирались опыта борьбы с массовыми пожарами бойцы противопожарной службы.

В первый налет было зарегистрировано много пожаров, потушенных профессиональными пожарными подразделениями и противопожарными формированиями. Благодаря принятым мерам во время следующей бомбежки их возникло меньше. Несмотря на все попытки вывести из строя жизненно важные промышленные объекты, противнику это сделать не удавалось.

Три налета враг совершил на автомобильный завод им. Сталина. На здания цехов попало в общей сложности 1500 зажигательных бомб, но почти все они были своевременно обезврежены. Возникшие семь небольших пожаров ликвидировали заводская пожарная команда и местные противопожарные формирования.

Активно действовали бойцы пожарных команд и противопожарных формирований на заводах «Динамо», ГПЗ-1, «Серп и молот», фабрике «Парижская коммуна». Всесоюзной строительной выставке, Ленинской нефтебазе и других предприятиях. Фугасные и зажигательные бомбы не причинили там серьезных повреждений.

Встречаемый мощным огнем зенитной артиллерии и истребительной авиации противник все чаще вынужден был освобождаться от бомбового груза на подступах к столице. Это создавало определенные трудности, так как в пригородах силы пожарной охраны были слабее, чем в Москве. Начальник управления НКВД Москвы и Московской области М. И. Журавлев дал нам указание оказывать помощь пригородам, не ослабляя противопожарную оборону столицы. Во время одного из налетов крупный пожар возник на одном из элеваторов вблизи станции Царицыно. Его тушением руководил заместитель начальника Управления пожарной охраны М. Т. Павлов. Работы велись в сложных условиях. Фашистские летчики, используя в качестве ориентиров огромный столб огня и бушующее пламя, неоднократно атаковали элеватор. Большое напряжение сил и мужество потребовалось от личного состава пожарных частей, чтобы отстоять этот важный объект.

Летом 1941 года Москву посетил главный офицер по борьбе с пожарами Министерства внутренних дел Англии полковник Саймон. В его задачу, как он сам об этом заявил, входило поделиться опытом противопожарной обороны городов Англии и кое-чему поучить советских пожарных. Однако, побывав в Москве, он сказал: «Мне ничего не остается, кроме как похвалить все то, что я был в состоянии видеть в отношении организации вашей противопожарной обороны».

Осенью 1941 года в связи с эвакуационными мероприятиями пожарные команды, созданные из населения, значительно поредели. Большинство предприятий работало в две смены, каждая по 10-11 часов, и многие рабочие домой повозвращались, жили при заводах и фабриках в специально созданных общежитиях. Все это осложняло налаженную противопожарную службу, заставило заново пересматривать состав команд из населения, обучать новичков.

Особенно тяжелое положение создалось в октябре 1941 года, когда на-селение Москвы уменьшилось почти втрое. Наше управление вынуждено было провести переформирование местных противопожарных команд и создать новые. В этой работе активно участвовали районные исполнительные комитеты советов депутатов трудящихся и районные штабы МПВО. Свыше 4000 пожарных команд было создано заново. К зиме насчитывалось 9000 пожарных формирований, в состав которых входило 112 тысяч человек. Произошли изменения и в пожарных командах. На смену бойцам, направленным в действующую армию, пришли люди старшего возраста.

В порядке эксперимента была сформирована пожарная команда из женщин. Ее начальником назначили техника-лейтенанта Валентину Гавриловну Леонову. Молодые женщины успешно справились с трудной работой пожарных. Помимо них в пожарную охрану военкоматы направили большую группу женщин на должности химинструкторов, телефонисток, инструкторов пожарной профилактики. Осенью 1941 года Московский железнодорожный узел продолжал находиться под пристальным вниманием авиации противника. Над товарными станциями появлялись его разведывательные самолеты. Неоднократно подвергался бомбардировкам Киевский вокзал. Ночные пожары в результате налетов дважды возникали на товарных станциях Киевской железной дороги. Эти пожары пришлось тушить в трудных условиях, при большой нехватке воды.

Сильный пожар возник в декабре на станции Лосиный остров. Здесь на путях стояли санитарный состав с ранеными и несколько эшелонов с боеприпасами и горючим. Когда городские пожарные части прибыли на станцию,над нею поднимался огромный столб пламени и дыма. Непрерывные взрывы снарядов и мин делали работу пожарных крайне опасной. Обстановку осложняли сильный мороз и недостаток воды. В этих условиях надо было спасти санитарный состав, отцепить горевшие вагоны, ликвидировать пожар. В его тушении участвовали 1,13,14, 22, 23, 25 и 35-я городские пожарные команды, некоторые областные пожарные подразделения и железнодорожные пожарные поезда. Пожарные выносили раненых из санитарного поезда, оказывали помощь пострадавшим железнодорожным рабочим. Под осколками рвавшихся от огня снарядов пробивались к горевшим вагонам, вручную откатывали соседние вагоны в безопасную зону. В результате самоотверженных действий удалось спасти санитарный поезд и большую часть грузов. За самоотверженность при тушении этого пожара орденом Красного Знамени был награжден посмертно начальник 35-й пожарной части Н. Садовский. Смертью храбрых погибли курсант Г. Петров, боец 13-й команды С. Еськин, тяжело ранило начальника отдела Управления пожарной охраны В. К. Бринка.

Успешно были потушены также пожары, начавшиеся в зданиях Московского университета, издательства газет «Правда» и «Известия», Библиотеки имени В. И. Ленина. Обширный пожар возник в результате взрыва фугасной бомбы большого калибра в одном из зданий, расположенных на площади Ногина. Бомба прошла через все этажи и взорвалась, причинив значительные разрушения. Были жертвы. Тушить пожар и спасать пострадавших приходилось в очень сложных условиях: вручную разбирать завалы, работать в противогазах, при высокой температуре. Большую самоотверженность при этом проявили боевые расчеты 1-й пожарной части во главе с начальником В. Е. Новгородовым.

Помимо тушения пожаров, возникавших после налетов, противопожарная служба осуществляла контроль за созданием максимально безопасных условий, исключавших взрывы и пожары на предприятиях, выполнявших оборонные заказы. Это была весьма ответственная задача, поскольку боеприпасы, мины, зажигательные смеси изготовлялись на многих московских предприятиях, не предназначенных для этих целей. Их руководители не имели опыта работы со взрывчатыми веществами. Не было и соответствующего оборудования. Так, например, химфармзавод имени 8 Марта начал штамповать взрыватели на станках, ранее изготавливавших пилюли, а завод очковой оправы организовал конвейерное производство деталей для противотанковых мин, которые представляли опасность в пожарном отношении. Завод пищевой промышленности наладил выпуск взрывчатых веществ, а ряд предприятий местной промышленности — производство боеприпасов. Пожарная служба столицы провела там много профилактических мероприятий и строго контролировала соблюдение противопожарной безопасности.

Возникла и еще одна проблема. С наступлением холодов в городе стала ощущаться нехватка топлива. Многие дома с центральным отоплением обогревались по пониженным нормам. Вот тогда-то в массовом порядке в квартирах стали устанавливать временные железные печки — «буржуйки», а для вывода дыма приспосабливать любое отверстие в стене, в том числе вентиляционные каналы, самоварники, заброшенные печные каналы. Это нередко приводило к пожарам, особенно в ночное время. Пришлось организовать проверку домов, привлекая для этого работников жилищных контор. А когда из-за нехватки электроэнергии для освещения стали широко применяться керосиновые лампы — «коптилки», от противопожарной службы потребовалась большая разъяснительная работа среди населения.

Приближавшаяся зима ставила и другие неотложные задачи. Как тушить в эту пору зажигательные бомбы? Что сделать, чтобы не промерзали водоемы? Как быть с насосными станциями и пожарными катерами, стоявшими на реках? Все эти вопросы были изучены и решены. Для тушения зажигательных бомб во дворах насыпали сугробы снега, а на чердаках ставили пустые металлические или деревянные бочки со специально намороженной наледью. Водоемы засыпали толстым слоем снега, что предохраняло их от промерзания. Для забора воды устраивали проруби. На насосных станциях установили печи. Таким образом была сохранена созданная с большим трудом сеть резервного водоснабжения.

Сложная обстановка на фронте требовала ускорения строительства оборонительных сооружений. Тогда из пожарных был сформирован отряд, который в свободное от дежурства время вместе с другими жителями города выезжал возводить противотанковые заграждения.

В конце ноября, когда враг находился на расстоянии 30-40 километров от города, многие пожарные ушли добровольцами на фронт. Среди них начальник караула одной из пожарных частей С. И. Постевой, впоследствии командир взвода минометчиков 204-го гвардейского стрелкового полка 69-й гвардейской дивизии. Он воевал под Курском, участвовал в форсировании Днепра и уничтожении корсунь-шевченковской группировки противника. Выполняя боевое задание на Кировоградчине, Постевой уничтожил несколько вражеских танков и вернулся в ряды Московской пожарной охраны Героем Советского Союза. Позднее он стал командиром учебного полка, передавал свой богатый опыт молодым воинам-пожарным.

В 1947 году в связи с 800-летием города и за успехи в противопожарной обороне столицы Московская ордена Трудового Красного Знамени пожарная охрана была удостоена высшей награды Родины — ордена Ленина.

В. СЕМЕНОВ, бывший боец Московского комсомольско-молодежного полка противопожарной обороны

ПОЛК МАЛЬЧИШЕК ВСТУПАЕТ В БОЙ

КТО ЖЕ, ЕСЛИ НЕ МЫ...

Это воспоминание о войне, о суровом 41-м годе, о мужестве московских мальчишек — бойцов МПВО.

По призыву комсомола в комсомольско-молодежный полк противопожарной обороны пришли 15-18-летние юноши — рабочие, студенты, учащиеся ремесленных училищ и средних школ. Управление пожарной охраны города направило в него 250 лучших бойцов-комсомольцев командирами рот и инструкторами, а райкомы комсомола своих активистов — политруками,

Командиром полка был назначен воентехник 1-го ранга К. С. Кричеверов, работавший до этого на различных должностях в пожарных подразделениях, а его заместителем по политической части — младший политрук: В; Т. Широков. Он работал в Управлении пожарной охраны Москвы помощником начальника политотдела по комсомольской работе. Всего было создано 16 рот—по числу крупных районов города. Роты делились на взводы, по 15-20 человек в каждом. Взводы закреплялись за микрорайонами или участками, и бойцы должны были досконально изучить характер застройки, подъезды к источникам воды и другие особенности своего района.

Личный состав полка находился на казарменном положении. Бойцам были выданы ручные пожарные насосы, рукава, стволы, шанцевый инструмент, каски, брезентовые костюмы и рукавицы. Через несколько дней после сформирования мы приступили к несению охраны закрепленных за нами объектов.

Перед строем нам зачитали приказ: »21,22 и 23 июля организовать проверку выполнения приказа начальника гарнизона Москвы № 17 от 16 июля 1941 года». Мы, молодые помощники профессиональных пожарных, с большой ответственностью отнеслись к тому, что надо было «...проверкой охватить склады, предприятия и другие объекты в части обеспеченности подъездов пожарных машин к любому месту объекта». Четко были определены и другие задачи: «Проверить обеспеченность этих объектов местными источниками водоснабжения. Это наличие водоемов, артезианских колодцев или простейших средств пожаротушения, бочек и цистерн с водой». Работу эту нам предписывалось начать с 9.00 утра 21 июля. Мы должны были предупредить ответственных лиц на проверяемых объектах, что этим приказом начальника гарнизона Москвы «руководители организаций, не выполнившие приказ, привлекаются к ответственности по законам военного времени...». Так началась наша профилактическая работа на закрепленных объектах.

АЛЕКСАНДР ВЕРТ СВИДЕТЕЛЬСТВУЕТ...

«Надо отметить бесшабашную отвагу мальчишек, хватавших голыми руками зажигательные бомбы на московских крышах»,— отмечал в своих сообщениях в Лондон в конце июля корреспондент агентства «Би-би-си» и «Санди Таймс» Александр Берт.

Как свидетельствует английский публицист, Москва готовилась к воздушным налетам. Уже 9 июля вдоль трамвайных путей начали разъезжать грузовики, с которых производилась раздача мешков с песком. Вспоминая первый воздушный налет на Москву, он отмечал, что особенно внушительное впечатление про-извел мощный заградительный огонь: шрапнель зенитных снарядов барабанила по улицам, точно град. Десятки прожекторов освещали небо: «В Лондоне мне не приходилось ни видеть, ни слышать ничего подобного. В широких масштабах была организована борьба с пожарами. Позже я узнал, что многие из тех, кто тушил пожары, получили тяжелые ожоги от зажигательных бомб, иногда по неопытности. Мальчишки первое время хватали бомбы голыми руками!»

Конечно, были ошибки в ту тяжелую ночь у бойцов МПВО. Но мы не отсиживались в бомбоубежищах! А хватали «зажигалки» за стабилизатор и сбрасывали их с крыши и заливали водой из бочек, засыпали песком.

Об одном из таких мальчишек из нашего полка рассказало Совинформбюро.

«От Советского информбюро...» — эти слова на всю жизнь остались в памяти у тех, кто пережил минувшую войну. Вот строки из вечернего сообщения от 3 августа 1941 года: «Смелость, находчивость и боевую смекалку проявляют бойцы Московского комсомольско-молодежного полка по противопожарной обороне во время разбойничьих налетов фашистской авиации на Москву. На участок, охраняемый взводом А. В. Белкина, упало30 зажигательных бомб. Командир и бойцы взвода быстро потушили все бомбы, Самоотверженно работал боец взвода Л. Е. Рапопорт. Он один обезвредит несколько зажигательных бомб, попавших в жилой дом, и потушил начавшийся пожар. За боевую работу по предупреждению пожаров и проявленную при этом смелость Белкин награжден медалью «За отвагу», а Рапопорт — медалью «За боевые заслуги».

— Бойцы моего взвода,— вспоминает ветеран пожарной охраны А. В. Бакин,— были безусые юнцы, только что со школьной скамьи. Но, надо отдать должное, учились и тренировались они настойчиво. День первого налета врасплох нас не застал. А после отбоя собрался почти весь взвод. Не было только Леонида Рапопорта. Я к связному: «Ваня, ну-ка проверь, где боец Рапопорт?» Прошло несколько минут, смотрю, возвращаются вдвоем. Леонид весь перемазанный, в обгоревшей одежде. Во время вражеского налета на крышу здания, где находился его пост, упало несколько зажигательных бомб. Некоторые из них пробили крышу и, видимо, подожгли чердак. Часть бомб Леониду удалось сбросить вниз сразу. Путь к другим преграждали деревянные перегородки, делившие чердак на отсеки. Сломав перегородки, отважный боец сбросил вниз остальные, уже горевшие бомбы. В ту пору Леониду было только 15 лет. Он, возможно, уступал своим товарищам в росте, силе, но не в мужестве.

Многие бойцы и командиры комсомольско-молодежного полка отличились в первый и последующие налеты вражеской авиации.

— Комсомольцы взводов,— вспоминает бывший политрук Ленинского района М. Я. Терехов,— выделялись большим энтузиазмом и высокой дисциплиной. Комсорги проводили читки газет, политинформации. Выпускались «боевые листки», в которых рассказывалось, кто как проявил себя на пожарах. Мы держали постоянную связь с райкомом комсомола. Взводы соревновались между собой. Комсомольская организация полка помогала поддерживать высокий боевой дух, вела во всех взводах большую воспитательную работу. Лучшим был признан по праву взвод А. В. Белкина.

ШАГНУЛИ МАЛЬЧИШКИ В ОГОНЬ

«Ах, война, что ты, подлая, сделала?..» — слушаю эту грустную песенку Булата Окуджавы и вспоминаю мальчишек с «арбатства», тех мальчишек, которые участвовали в обороне Москвы. Здесь, в арбатском дворе, прошло их детство, здесь им был знаком каждый дом и каждый переулок. Росли они, московские мальчишки, в дружной семье «арбатства», в которой очень дорожили такими понятиями, как долг, товарищество, мужество. Не случайно уже потом, в послевоенные шестидесятые годы, придумали это слово «арбатство», ставшее для них синонимом товарищества. А поэту оно подсказало строки новой песни: «Арбатство, растворенное в крови, неистребимо, как сама природа».

...Их было 16, мальчишек с Арбата. Самый старший едва успел окончить школу. Младший еще учился в 7-м классе.

16 мальчишек с Арбата, составлявшие один из взводов Киевского района Командиром был назначен комсомолец Николай Крамеров. Они вышли из райкома комсомола на Смоленской площади, строем прошли через Бородинский мост, у которого уже стояли зенитные орудия, и свернули к 1-му Луговому переулку. Здесь, на этом месте, сейчас гостиница «Украина», а в то время был городок Метростроя — деревянные дома, бараки, складские помещения, деревообделочный цех и палатка по продаже керосина для жителей этого района. Н. М. Крамеров вспоминает: «В сорок первом, захлебываясь кровью, на ходу учились воевать...» Выписал я эту фразу из дневника К. Симонова случайно? Нет. Уже в первые дни войны нам, молодым бойцам МПВО, предстояло овладевать мастерством борьбы с фашистскими «зажигалками». В сорок первом я был чуть-чуть постарше своих бойцов. Тяжесть противопожарной обороны Москвы лета и на наши плечи. Мы организовали профилактическую работу в городке Метростроя. Проводили учения с населением, показывая, как надо бороться с зажигательными авиационными бомбами. Мы наладили также быт в нашей казарме, готовили ребят к организации противопожарной обороны. У нас, как и в других взводах, были старшина, комсорг, редактор стенной газеты и дневальный.

На первых порах было труд, но с мальчишками: они рвались на фронт «бить гадов», а мы заставляли их изучать первичные средства тушения пожаров и инструктивные документы штаба МПВО, приемы тушения ЗАБ. Они усердно занимались строевой подготовкой, изучали военное дело. В этих наших мальчишеских взводах, где только должности командиров занимали опытные пожарные, соблюдалась строжайшая воинская дисциплина. Послаблений не было, и послаблений никто не просил. Мальчишки знали свой долг и свято его выполняли. Каждый мальчишка — боец МПВО — знал: город надо защищать от огня и разрушений.

Ветераны полка В. В. Семенов (слева) и Н.М. Крамеров па встрече с юными москвичами. 1979 г.

Вечером 21 июля бойцы роты, вернувшись с площади Пушкина, где проводилось показательное учение по борьбе с вражескими ЗАБ, обменивались впечатлениями о виденном.

И вдруг тревожный вой сирен возвестил о приближении самолетов врага. По небу побежали лучи прожекторов. Мглу ночи рассекли трассирующие пули зенитных пулеметов, разрывы снарядов. В районе Киевского вокзала и городка Метростроя стали падать зажигательные и фугасные бомбы.

Вот что вспоминает о первом налете Н. М. Крамеров:

«В эту огненную ночь ко мне подбежал боец.

— Товарищ командир! «Зажигалки» так и сыплются, но мы с ними управились, а что делать нам с бомбой, которую мы не изучали по инструкции? Она пробила крышу и даже перекрытие, взорвалась и здорово воняет!

Где-то рядом потряс землю взрыв фугасной бомбы. Осколки зенитных снарядов, стекла, выбитые взрывной волной, падают вокруг здания. Внутри большого деревянного дома языки пламени, густой едкий дым горящей резины ел глаза. Пламя увеличивалось с каждой секундой. Тушить надо было быстро, чтобы не дать врагу ориентира для новых воздушных атак. Не теряя самообладания, мальчишки-пожарные, используя воду и песок, потушили все очаги, которые возникли после взрыва крупнокалиберной бомбы.

В ту ночь первые такие бомбы враг сбросил в районе Киевского вокзала и городка Метростроя.

...Душераздирающий свист, и бомба пробивает крышу и перекрытие. Горя* чая липкая жидкость при взрыве разбрызгивается на стены. Мальчишки на первых порах даже растерялись. Ведь и многим взрослым было жутко в ту первую огненную ночь. Жидкость горела на рукавицах, когда ее пытались сбивать. Но ребята мужественно боролись с огнем. Один из них подошел ко мне что-то спросить, и я увидел, что он весь в крови. Я приказал отправиться на перевязку. Но он ответил: «Не уйду, пока не потушим загорание!» Только после отбоя мы отправили его в больницу».

«Опыт показал, что тяжелые ЗАБ с жидким горючим могут быть успешно потушены при хорошо слаженной и умелой работе бойцов МПВО. Основным средством тушения и этих бомб являются песок и вода»—так будет напечатано через некоторое время в одной из инструкций после изучения и обобщения опыта боевой работы противопожарных формирований МПВО Москвы.

Утром, едва наступило затишье, появились в поселке Метростроя... родители мальчишек... Слыша ночью разрывы бомб, боялись, что сын полезет «на рожон», но больше всего опасались, как бы он не оказался трусом. Николай Михайлович вспоминает, что особенно волновался седой пожилой мужчина— администратор одного из московских театров:

— Ну как там мой?

И получали ответ:

— Отличные ребята! Слабонервных и трусов нет.

Недостаток опыта бойца-пожарника они возмещали комсомольским задором, напористостью, отвагой, презрением к опасности и смекалкой.

НЕСКОЛЬКО СЕКУНД НА РАЗМЫШЛЕНИЕ

В Москве хорошо известна детская больница № 1 — Морозовская.

...Вечер. Воздушная тревога. По темному небу мечутся лучи прожекторов. Командир взвода отдает распоряжение бойцам. Постовые занимают на чердаке больницы свои места. Уже слышно, как с неба сыплются на крышу осколки зенитных снарядов. Но вдруг на этот мирный объект обрушились десятки зажигательных бомб. Одновременно возникло несколько очагов загораний там, где не были выставлены посты из работников больницы. А когда гитлеровцы сбросили на больничные корпуса несколько фугасных бомб, обстановка еще более осложнилась. От высокой температуры лопались стекла и даже пузырилась и горела краска на стенах. Огонь и дым отрезали выход из загоревшегося здания. Языки пламени выбивались с чердака. Дым преградил путь.к подвалу, где было оборудовано бомбоубежище. В этой сложной, можно сказать, драматической ситуации, когда счет шел буквально на секунды, бойцы роты принимали быстрые и верные решения. Один увлек детей за собой. За ним устремились остальные бойцы, помогая детям выйти из очага пожара. Благодаря их бесстрашию и самообладанию ни один ребенок не пострадал. Первые налеты вражеской авиации показали, что молодежь оправдала ожидания и стала надежным помощником пожарной охраны. Но наш полк нес потери: несколько раз мы хоронили на одном из кладбищ Москвы своих боевых товарищей, погибших при взрывах вражеских бомб.

Нам, ребятам, стали привычны воздушные налеты врага и вечерний заунывно-зловещий вой сирен. Мы к этому времени были уже на постах. Вооружились щипцами и лопатами и ждали «зажигалки», чтобы, подхватив, сбросить их на землю или засыпать песком. Как-то однажды крышу «продырявила» бомба, совсем необычная для нас. Один из мальчишек попытался приблизиться к ней с лопатой и был тяжело ранен осколком взорвавшейся «зажигалки». Оказалось, что фашистская бомба не только поджигает, но и убивает! Это было что-то новое для нас. Когда раненого бойца несли на носилках, он предупредил — на корпусе этой «зажигалки» буква А! Так мы узнали о новом типе фашистских бомб. У московского мальчишки теперь оставалось всего несколько секунд на размышление. Он бросался на чердачный пол и ждал, когда взорвется бомба. Под влиянием высокой температуры в ней происходило воспламенение и взрыв. Осколки поражали смертельно в радиусе 3-5 метров.

Наши командиры от нас ничего не скрывали, готовили к разным фашистским «сюрпризам» и к самому трудному и опасному — к смертельной схватке с врагом

«Трудно забыть,— вспоминает В. П. Пронин, председатель исполкома Моссовета, руководитель МПВО столицы,— самоотверженность и смелость бойцов полка. Нечего греха таить, были у нас сомнения насчет поведения московских мальчишек во время налетов. Думалось: а вдруг не выдержит мальчишеская душа? А между тем пять тысяч бойцов полка отстояли от огня сотни зданий и сооружений. За летние месяцы 1941 года полк обезвредил тысячи зажигательных бомб».

У каждого из нас, бывших бойцов полка, сохранились в памяти наиболее яркие воспоминания о том трудном военном времени. Есть они и у меня.

Мы стояли на крыше, прижавшись к слуховому окну, и наблюдали за происходящим. Зенитный грохот то нарастал, то стихал. Отчетливо были видны очаги поражения: Дубровский поселок, цехи 1-го ГПЗ...

В этот момент резкий, нарастающий свист фугасной бомбы распластал нас на железной крыше.

С шумом и фырканьем падали зажигательные бомбы. Некоторые из них, упав на крышу, пробили ее и застряли на чердаке. Мы хватали их щипцами и совали в ведра и бочки с водой. Одна из «зажигалок» застряла на перекрытии. Я схватил ее за стабилизатор, подбежал к слуховому окну и выбросил наружу.

Особенно запомнился день 29 сентября, когда вечером вражеская авиация сбросила фугасные и зажигательные бомбы на деревянные дома по Ведерниковскому переулку. Дом № 11 был разрушен прямым попаданием «фугаски». Ряд бараков и пустующих домов был охвачен огнем. Огонь вот-вот перекинется на соседние дома. Наш 14-й взвод направили на помощь пожарным частям. Самоотверженно боролись с огнем юные пожарные.

...Осень 41 -го года. В домах холодно. В нашем районе все стекла во многих домах вокруг Калитниковского рынка, на Мясной-Бульварной улице (ныне улица Талалихина) выбиты взрывом фугасных бомб. Вместо стекол — фанера. Из многих окон торчали трубы из жести. Это жители района соорудили в комнатах «буржуйки» — железные печки, другие мастерили из кирпича печи с замысловатыми ходами... нередко в вентиляционные каналы. Новое боевое задание — помочь пожарным инспекторам навести должный порядок в этом пожароопасном хозяйстве.

Боевые будни. Это не только служба бойцов огненного фронта. Это огромная профилактическая работа под руководством прикрепленных к ротам и взводам пожарных инспекторов. Эта работа была особенно важна на окраинах города, например в нашем районе. Здесь стояли бараки и деревянные жилые дома, крыши которых залиты гудроном, покрыты толем и даже щепой. В них тесные комнатушки-клетушки с печками, а рядом деревянные сараи.

Таганский район был традиционно «богат» многочисленными базами и складами, конюшнями. Мало кто сейчас знает, что в те дни в Москве были даже сенные базы. Одна из таких баз располагалась у нашей роты под боком.

В городе имелось более 40 баз, магазинов (лабазов), где трест Мосфуражторг хранил овес, ячмень, отруби. А контора Мосторггоп имела 11 топливных баз, 12 прирельсовых и 60 розничных складов, где населению отпускали дрова. Такие дровяные склады были тоже «объектами», которые охраняли от огня пожарные-комсомольцы. Взвод нашего района также «опекал» Рогожский, Калитниковский рынки. Бойцы роты производили огнезащитную обработку деревянных конструкций на чердаках.

В те дни Коммунистическая партия бросила клич: «Москва в опасности! Все силы на защиту столицы! » Серьезность положения каждый из нас особенно почувствовал, когда Государственный Комитет Обороны объявил столицу и прилегающие к ней районы на осадном положении. Тогда рота получила новое задание. Мы копали рвы в районе Ленино-Дачное, делали на улицах заграждения против танков. Это была очень тяжелая работа.

Дни и ночи мы несли патрульную службу на улицах района, по которым почти беспрерывно шли колонны машин, обозы, гнали колхозный скот.

Все лето и осень первого года войны комсомольско-молодежные роты охраняли столицу от пожаров. В конце года обстановка изменилась, враг был отброшен от Москвы. Моссовет принял решение о расформировании полка. Большая часть личного состава добровольно вступила в ряды Красной Армии, многие ушли в партизаны.

Для молодых бойцов служба в полку явилась хорошей школой. Военная подготовка, тушение пожаров под бомбежкой и пулеметным обстрелом вражеской авиации закалили их, подготовили к грядущим боям. Они овладели воинскими специальностями — автоматчиков, пулеметчиков, истребителей танков.

БОЕВЫЕ БУДНИ ПОЛКА

Первый оборонный плакат «Беспощадно разгромим и уничтожим врага», выпущенный издательством «Искусство» по эскизу Кукрыниксов, появился на стенах домов столицы 24 июня 1941 года, через три дня на Кузнецком мосту было вывешено первое «Окно ТАСС».

Так было положено начало самому массовому и нужнейшему в то время агитационному искусству, которому отдавали талант и патриотический порыв московские мастера графики и живописи. Первыми помощниками в организации противопожарной пропаганды были бойцы нашего полка. Тысячи и тысячи листовок, плакатов и различных наставлений распространяли они среди москвичей. На стенах домов бойцы полка расклеивали плакаты. На одном из них фигура рабочего. Сжимая винтовку, он зорко смотрит вперед:

«Товарищ москвич, 

будь всегда начеку!

Выполняй боевое задание, 

не давай врагу поджигать Москву.

Охраняй заводы и здания!»

Рядом плакаты, посвященные противопожарной обороне столицы. Москвичи были начеку!

Боевые будни — это нс только тушение пожаров и ликвидация последствий налетов вражеской авиации. Это и профилактические мероприятия, пропагандистская работа.

«Бойцы полка провели на площадях и в парках города 55 учений с населением, демонстрируя приемы борьбы с зажигательными бомбами, обучили этому 300 тысяч москвичей» (из политдонесения в МГТС ВЛКСМ).

Бойцы полка старались познакомить жителей столицы с инструктивными фильмами МПВО: «Воздушная тревога», «Как обеспечить маскировку жилого дома», «Что мы должны делать по сигналу «Воздушная тревога»», «Простейшие укрытия», «Борьба с неразорвавшимися фугасными бомбами».

Все эти фильмы сыграли большую роль в обучении формирований МПВО из жителей нашего района. Особенно большую пользу принес фильм «Как бороться с зажигательными бомбами». Он популярно и наглядно показывал способы борьбы с авиационными зажигательными бомбами, нацеливал на профилактические мероприятия, которые необходимо было провести в каждом доме. Тысячи и тысячи москвичей не только в клубах и кинотеатрах, но и на площадях, в парках и просто во дворах, где бойцы нашего полка вместе с активом районных штабов МПВО показывали этот фильм, учились по нему безбоязненно тушил» зажигательные бомбы, которые обрушили через несколько дней на Москву фашисты.

И когда планы Гитлера дезорганизовать жизнь столицы массированным налетом авиации провалились, мы, мальчишки, помогали «крутить» для москвичей документальную кинокартину «Наша Москва» вместе с английским фильмом «Лондон не сдается», которые составили киносборник «Победа за нами». Английский фильм был тоже посвящен обороне Лондона от налетов фашистов, В нем были воспроизведены огромные разрушения, причиненные английской столице: кварталы, превращенные в груды развалин, море пожаров, бушевавшее в Лондоне после варварских налетов фашистских самолетов. В фильме «Наша Москва» была заснята четкая работа бойцов и командиров артиллерийских батарей, летчиков-истребителей, храбро отражавших атаки фашистских стервятников, организованность москвичей—бойцов МПВО в часы налетов вражеской авиации, их мужество в борьбе с возникшими пожарами и при ликвидации последствий этих налетов.

...Семнадцатилетним пареньком начинал службу на «огненном фронте» В.Т. Евдокимов. Осенью 1941 года он ушел с Арбата добровольцем в дивизию народного ополчения. В одном из боев был ранен. Раненного и обмороженного, его доставили в госпиталь. Врачебная комиссия признала Евдокимова негодным к дальнейшей службе в армии, но он добился направления в пехотное училище, второе успешно окончил. Затем снова фронт. В1944 году рота, которой он командовал, одной из первых вступила на территорию фашистской Германии. За мужество и героизм В. Т. Евдокимову было присвоено звание Героя Советского Союза.

...Георгий Шурминов в 1942 году вступил добровольцем в армию и восемь лет не снимал солдатской шинели. После демобилизации вернулся в Москву, сменил солдатскую шинель на милицейскую. Потом была напряженная работа и учеба. Ныне полковник милиции Г. И. Шурминов — заслуженный работник МВД СССР, кавалер многих правительственных наград.

И такая военная судьба была у многих бойцов полка. Да, свой долг бойцы Московского комсомольско-молодежного полка выполнили. С первых дней организации МПВО и до конца войны они не жалели себя ради победы над фашизмом.

Н. СТАРШИИОВ, поэт

СОЛДАТЫ МЫ...

Все дальше отступают в дымку времени годы юности, но таково свойство человеческой памяти, что иные дни прожитое время как бы высветляет. Не всегда вспомнишь, что ты делал, скажем, неделю назад, но вот с такой пронзительной ясностью вижу себя московской осенью 1941-го...

Почти все ночи с августа до зимы я провел на чердаке нашего маленького двухэтажного дома. Дома у меня лежал отец, прикованный параличом к постели. И когда объявлялась очередная воздушная тревога, мать садилась около его кровати и была с ним до конца отбоя.

А я вместе с Лидой Докторовой, нашей соседкой, московской школьнице! поднимался на чердак. Там стояли большие ящики с песком, в них лежат длинные щипцы, которыми надо было схватить «зажигалку», пробившую крышу, и сунуть ее в песок.

Мы вслушивались в наступавшую на какое-то время тишину и слышали неровное, прерывистое гудение вражеских самолетов, видели голубые лучи прожекторов, непрерывно обшаривавших московское небо.

Когда самолет попадал в луч прожектора, мгновенно его находили и другие прожекторы и брали в перекрестье. Он маневрировал, пытаясь сойти со световой дорожки, нырнуть во тьму.

Мы видели, как в небе то тут, то там вспыхивали звездочки взрывов зенитных снарядов — зенитки отгоняли самолет за черту города. А когда сбитый самолет падал, оставляя за собой хорошо заметный в лучах прожекторов дымный след, на нашей крыше и на крышах соседних домов гремело «Ура!». Фашисты были уже на близких подступах к Москве, и, как писал Б. Полевой, «их летчики, едва поднявшись с аэродромов, оказывались над Москвой». Случалось уже и так, что средь бела дня мы сначала видели вражеский самолет, с громом проносившийся над самыми крышами, а потом уже объявлялась воздушная тревога.

В ноябре воздушные тревоги объявлялись одна за другой. Шла великая битва за Москву...

Утром 7 ноября я вышел из дома побродить по улицам. На окраинах ощетинились противотанковые ежи. У мостов были сложены стены из мешков с песком. Витрины магазинов тоже были заложены ими. Москва готовилась к отражению врага.

Смерзлась земля,

затвердела земля.

Ноги скользят по льду.

Озябли ноябрьские тополя 

В городском саду.

А сегодня день торжества.

Где же оно, торжество?

Что с тобою, моя

Москва?..

Я шел по пустынным московским улицам и вскоре оказался на Тверском бульваре, у памятника Пушкину, к которому приходил не однажды в самые горькие и невозможные дни.

Было малолюдно. Я подошел к самому памятнику. Его уже припорошило снегом, пьедестал замело. Я вспоминал дорогие черты любимого поэта. И тут увидел наших солдат, идущих строем по улице Горького. Это шли участники парада 7 ноября на Красной площади.

Утро смутные тени 

связало,

Посветлели края 

облаков...

Идут

К Белорусскому вокзалу 

Батальоны маршевиков.

Всходит солнце.

Морозен воздух.

До чего же шаги легки!

И сверкают на шапках 

звезды,

И покачиваются 

штыки.

А над Москвою

день небывалый,

Светом пронизанный, 

голубой...

Идут

К Белорусскому вокзалу

От Мавзолея –

с парада –

в бой!

Я заглядывал в лица молодых солдат, почти моих ровесников. Они шли, сосредоточенны и смертельно-решительны, в голубовато-серых шапках с красными звездами, в будничных шинелях — такую вскоре суждено было надеть и мне... Я шел с ними до самого Белорусского вокзала, стараясь попадать в ногу. И мне тогда казалось, что и солнце взошло, и что день стал светлым и голубым...

Помню я и действительно светлый и голубой день 17 июня 1944 года. В этот солнечный день по Москве провели огромную колонну военнопленных, Я уже вернулся в город после тяжелого ранения. Ходил на костылях. Но все-таки пошел посмотреть это шествие. Вели их мимо Белорусского вокзала. И когда первые ряды колонны во главе с пленными генералами уже вступили на площадь Маяковского, замыкающие ее солдаты еще тянулись по Ленинградскому шоссе.

Встает перед глазами и другая Москва с ее праздничным убранством, веселым многолюдьем 1945-го, вспышками многоцветных огней над Белорусским вокзалом.

Вспоминаю первые встречи с вернувшимися в Москву фронтовиками на Белорусском вокзале.

Все дальше отступают в дымку времени годы юности. Пожелтели «боевые листки», «дивизионки», в которых впервые увидели свет мои стихи, обращенные к фронтовой Москве. За это время у меня вышло два десятка поэтических книг, но я до сих пор включаю в них многие из стихов того времени.

Н. БАЗАЛЕЕВ, заслуженный архитектор РСФСР

НА УЛИЦЕ СТАНКЕВИЧА

В самом центре Москвы на улице Станкевича сохранился старинный особняк. Это здание, построенное в 1760-1764 годах, связано с именем Н. В. Станкевича, видного прогрессивного деятеля литературы и главы московского литературно-философского кружка 1830-х годов, куда входили В. Г. Белинский, М А. Бакунин и многие другие видные деятели культуры России того времени. В доме жил поэт Баратынский, здесь бывал Пушкин.

В память о прошлом на одном из столбов ограды сохранена каменная надпись: «Свободен от постоя», напоминающая о тех далеких временах, когда воинство размещалось в городе не в казармах, а на постое у жителей, и о том, что хозяином дома было лицо, освобожденное от этой повинности.

В этом же доме долгие годы, до самой кончины в 1959 году, жил и работал классик советской архитектуры И. В. Жолтовский.

Мне, только что окончившему в 1941 году Московский архитектурный институт молодому архитектору, довелось работать под его началом и почти ежедневно бывать в гостеприимном доме.

Началась война. Вместе с моими сокурсниками по институту, тоже молодыми архитекторами А. Скоканом, Е. Кувшиновым и Ю. Лебедевым, вырыли для Ивана Владиславовича и его семьи щель «в три наката» и поочередно дежурили в доме.

Вспоминается одна августовская ночь. Объявлена воздушная тревога, вспыхнули и тревожно забегали, кромсая небо, голубые стрелы прожекторов, открыла огонь зенитная артиллерия. Уговорил патрона укрыться в щели, асам полез на крышу. Кстати сказать, с собой он брал малюсенький, старинной работы сундучок — «железный ларец», служивший ему вместо портфеля. Там вместе с сувенирами и документами хранилось письмо Владимира Ильича Ленина Анатолию Васильевичу Луначарскому с просьбой принять товарища И. В. Жолтовского и помочь ему найти работу по специальности. Как известно, Иван Владиславович вскоре возглавил первые проектные работы по реконструкции Москвы.

Зенитки неистовствовали, стоял адский грохот, с противным визгом падали на железную крышу, тротуары и мостовую осколки зенитных снарядов. Признаться, было страшно, охватывало чувство беззащитности перед слепыми орудиями войны.

Услышал чьи-то шаги по крыше, оглядываюсь и невольно улыбаюсь — передо мной с невозмутимым видом стоял мой начальник. Одет он был в брезентовую робу, на ногах желтые краги, глаза защищали синие альпинистские очки, над головой держал эмалированный тазик, словом, в полной готовности к защите от воздушного врага. Впрочем, в его экипировке было что-то рациональное. Например, осколки временами падали так густо, что тазик над головой был весьма кстати. Каски в штабе МПВО мы получили немного позднее.

С большим трудом уговорил Ивана Владиславовича снова спуститься в щель. И как раз вовремя: из сброшенной серии «зажигалок» несколько упало на крышу дома. Ударившись о железо, они чаще всего отскакивали, загорались и скатывались вниз к ендове. Здесь я хватал «заграничные подарки» щипцамии сбрасывал их на землю. Одна, две... пять, больше не вижу.

Сергей Николаевич Ладухин

Казалось, угроза миновала, но в секундное затишье слышу голос с крыши соседнего, более высокого дома: «У вас пожар». Действительно, из слухового окна на другой стороне дома валит дым. «Зажигалка» пробила железо между двумя досками обрешетки и, загоревшись, упала на чердачное перекрытие. Предохранительный слой песка, насыпанный на перекрытие поверх утеплителя, задержал распространение огня. Хватаю лопату—она и ящик с песком оказались в нужном месте — хозяин заставил нас со Скоканом выполнить пунктуально все указания МПВО — засыпаю горящую бомбочку слоем песка, тушу, сбиваю прямо руками (в рукавицах, конечно) пламя загоревшихся сухих досок обрешетки, перерубил лопатой дымящиеся провода, погас свет. Казалось, беда миновала. Вдруг засыпанная бомбочка брызнула ослепительным белым светом, вновь задымилось дерево, Новые порции песка — и огонь, наконец, утих.

Иван Владиславович вновь не выдержал и, несмотря на возраст (далеко за 70), поднялся на крышу. Заключительную операцию по «ликвидации загорания» мы вели уже вдвоем.

С.ПАДУХИН, командир взвода аварийно-восстановительной роты 320-го отдельного батальона МПВО в годы войны

ПОЖАР В ЗООПАРКЕ

В начале августа 1941 года, во время очередного воздушного ночного налета, взвод, которым я командовал, направили на тушение пожара в зоопарке.

Налет продолжался. В небе скрещивались лучи прожекторов, грохотала зенитная артиллерия, изредка доносились глухие взрывы фугасных бомб. Все как обычно.

Ворота зоопарка со стороны переулка оказались запертыми изнутри. Пришлось с помощью лестницы-штурмовки преодолевать забор, но тут же сном вернуться назад — попали в вольер с волками. Замок с ворот сбили ломом и вогнали свой автоход на территорию парка к пруду. От зажигательных бомб горели деревянные павильоны, киоски и другие постройки. Зарево ярко освещало весь парк и демаскировало район.

На пожаре уже действовали формирования МПВО зоопарка, а также ребята, набежавшие из соседних домов. Они заливали огонь из шлангов, разбирали горевшие деревянные ограждения и засыпали землей продолжавшие падать вокруг и брызжущие искрами «зажигалки».

В борьбу с огнем включился и наш взвод, раскатали по аллеям пожарные рукава, дали воду. Как всегда, смело, решительно действовали бойцы отделения Самсонова — ствольщики Трофимов, Пахатуриди и другие. Водитель машины Котов, работая на автонасосе, успевал в то же время сбрасывать в пруд упавшие около клеток со зверями «зажигалки» или забивать их в землю ломиком. Наш Котов был к тому же шутником: «Товарищ командир! — крикнул он мне.— Залезайте в кабину. Там я на крышу бронированную железяку приладил от зенитных осколков, а то, если с неба такая вот гуля по башке стукнет, тут и каска не поможет...»

С прибытием нашей команды пожар вскоре удалось сначала «зачернить», чтобы он не освещал местность, а потом и вовсе ликвидировать. Не допустили загорания других строений, деревьев и гибели животных. К этому времени животные еще не были эвакуированы. Во время пожара они, казалось, были подавлены случившимся и даже хищники не проявляли агрессивности. Правда, для порядка, как положено по инструкции, оцепление для охраны людей мы выставили.

Только одного пострадавшего обитателя зоопарка видел я тогда—это был страус, бегавший по аллеям с опаленными перьями.

В. ЛЕБЕДЕВ-КУМАЧ, поэт

МОСКВИЧИ НА ВАХТЕ

Чьи там фигуры стоят на крышах 

В синем мраке июльских ночей?

Это на вахту отважно вышел 

Отряд пожарников-москвичей.

Кто у подъезда неутомимо 

Ходит бесшумно взад и вперед?

Это хранит свой город любимый 

Бдительный сторож — москвич-патриот.

Кто эти люди, что взглядом острым 

Зорко впиваются в сумрак ночной?

Это советские братья и сестры,

Люди великой семьи одной.

Днем на фабриках и заводах 

Каждый работает за четверых,

А ночью, забывши про сон и отдых,

Они стоят на постах боевых.

Люди самых разных профессий,

Седые и юные — в общем строю —

Обороняют сегодня вместе 

Большую, родную Москву свою.

Каждый сказал себе: — Будь, как воин, —

Дни боевые, и жизнь горяча!

В грозное время будь достоин 

Славного имени москвича!

БОМБЫ, КОТОРЫЕ НЕ ВЗОРВАЛИСЬ

Эти бомбы уже не взорвутся

Ю. КАММЕРЕР

БОМБЫ СБРАСЫВАЛИСЬ РАЗНЫЕ

По практике, выработанной и оправдавшей себя при бомбардировке европейских городов, воздушный враг и во время налетов на Москву сбрасывал сперва зажигательные бомбы, чтобы «обозначить» цель и затем последующими ударами фугасных бомб довершить разрушение объекта.

Бомбы применялись разные, но во всех случаях противник старался затруднить борьбу со сбрасываемыми «подарками»; даже часть самых массовых зажигательных бомб после первых налетов, когда убедились в низкой их эффективности (слишком быстро тушили, не давая разгореться пожару), стали снабжать опасными гранатками. Горит такая бомба, а через 1,5-2 минуты взрывается, поражая осколками зону радиусом в несколько метров.

Фугасные бомбы, особенно крупные, снабжались двумя взрывателями, к тому же часто с различными ловушками, элементами неизвлекаемости. Самыми опасными считались мощные фугасные бомбы с часовым механизмом. Взрывались они с замедлением, коварно рассчитанным на то, чтобы не допустить или сделать еще более сложными аварийно-спасательные работы. Обезвреживание таких бомб — дело смертельно опасное. Особенно на первых порах — все внове, опыта никакого, а инструмент: лопата, зубило и молоток.

Чего хватало, так это мужества и выдержки.

Из 1610 фугасных бомб, сброшенных на ограниченную территорию Москвы того времени, 130 по разным причинам не взорвались. Большая их часть тогда же была извлечена и обезврежена, но были бомбы, которые не смогли отыскать ни тогда, ни после, и до сих пор «замедленная смерть» таится в московских недрах. Одна такая крупного калибра фугасная бомба упала на Пушкинскую площадь между памятником поэту и бывшим Домом прессы. Тогда же откопали глубокий котлован, оказалось — бомба изменила направление и ушла куда-то в сторону. Так и не нашли. Когда строили станцию метро «Чеховская», были приняты меры предосторожности. Обошлось.

Не взрывались некоторые бомбы и по другим причинам. Вот одна из них.

На Большой Грузинской улице, 4, позади многоэтажных современных домов сохраняется как памятник истории и культуры старинный одноэтажный особнячок, построенный в 70-х годах XVIII века. В нем жил творец «Толкового живого великорусского языка» Владимир Иванович Даль.

Сейчас здесь в бывшем кабинете Владимира Ивановича положено начало мемориальному музею Даля.

На долю дома выпало много испытаний. Он пострадал, но сохранился во время грандиозного всемосковского пожара 1812 года. Еще большая опасность грозила дому в Великую Отечественную войну: в начале марта 1942 года вблизи от особняка упала крупная фугасная бомба. Упала... и не взорвалась.

Оказалось, чьи-то дружеские руки начинили бомбу не взрывчаткой, а песком и вложили в нее карманный чешско-русский словарь. Эта небольшого формата книжица, слегка обгоревшая снаружи и на углах, хранится в Музее Революции как символ дружбы народов, как реликвия.

Дом с тех пор нарекли «дважды спасенным».

Давно отгремела война, но то и дело напоминает о себе затаившаяся смерть. В августе 1987 года на территории Московского авиационного института обнаружили «фугаску» весом около двух тонн. В 1989 году в Филях на Новозаводской улице рядом с бензоколонкой при земляных работах наткнулись на очередную «неучтенную» 1000-килограммовую бомбу, и саперы-пиротехники, как в то суровое военное время, снова и снова включаются в смертельно опасную работу.

Саперы-пиротехники люди особого склада и мужества. В отличие от летчика-истребителя, в минуты наивысшего духовного подъема решающегося на таран, или солдата, в такие же минуты закрывающего собой амбразуру, саперу такой духовный подъем требовался на долгие часы, полные высшего напряжения, пока он один на один сражался с затаившейся смертью. Каждое обезвреживание это подвиг, это проверка на себе хорошо знакомой истины: сапер ошибается только один раз!

Что такое взрыв крупной бомбы в городе? Это не только гибель самого сапера, это огромная опасность для окружающих, для зданий и сооружений, для города. Сознание высокой ответственности за выполнение боевой задачи вдохновляло людей на подвиг, заставляло работать быстро и осмотрительно.

Обезвреживали невзорвавшиеся бомбы в Москве саперы-пиротехники из 3-го инженерно-противохимического полка МПВО.

Работая на волоске от смерти, обезвреживали невзорвавшиеся бомбы пиротехники 3-го инженерно-противохимического полка МПВО П. Коханенко,

С. Педаев, Ш. Ковалев, П. Сироткин, И. Каземин и многие другие.

П. ГОРБУНОВ, журналист

ЛЮДИ МУЖЕСТВЕННОЙ ПРОФЕССИИ

КОМАНДИРОВКА В МОСКВУ

Перед войной Николай Федорович Малов только что окончил Московский химико-технологический институт имени Д. И. Менделеева. В 1941 году, когда началась война, Малова призвали в армию и направили в Ленинград в одну из частей местной противовоздушной обороны.

На город, носящий имя Ленина, фашисты бросали бомбы. А затем начались артиллерийские обстрелы. Первое боевое крещение Малов получил здесь, обезвреживая невзорвавшиеся авиабомбы и снаряды. Но вскоре поступило распоряжение немедленно откомандировать его в Москву в Главное управление МПВО.

С первым же попутным самолетом Николай Малов прибыл в Москву. В Главном управлении МПВО его принял генерал И. П. Мирошников.

— Вот что, мой друг,— приветливо сказал Иван Петрович.— Нам с тобой предстоит сделать колоссальную работу. Поставить на научную основу распознавание взрывателей — это главное — и обезвреживание невзорвавшихся боеприпасов. Ведь обнаруживаем и обезвреживаем мы их пока примитивно. Значит, требуются твои знания и особенно ленинградский опыт.

Была августовская ночь, когда Николай Малов после беседы с генералом Мирошниковым отправился в 3-й полк, который тогда находился на Малой Коммунистической, 4. В солдатской шинели с тремя треугольниками в петлице, шел он по московским улицам и в душе жалел, что оторвался от своего родного ленинградского полка. Но разве не родная ему Москва, где он учился в институте?

Вскоре на петлицах его порядком поношенной шинели было прикреплено два «кубаря»: он был произведен в лейтенанты. Ему предстояло заниматься обезвреживанием невзорвавшихся боеприпасов.

И вот спустя почти сорок лет он рассказывает об этом.

— Знаете, первое время мы работали технически очень несовершенно. Не было у нас средств, которые помогали бы распознавать и безопасно извлекать «жало» из этих «чушек», начиненных взрывчаткой. Все вместе думали над этим, изобретали и кое-что придумали.

Затем в руках пиротехников полка появились электропаровой разряжатель, предложенный С. Ф. Гороховым, и дистанционный извлекатель взрывателя, изобретенный П. Н. Коханенко. До этого был разработан С. Т. Назаровым магнитный стопор и штепселевый разряжатель. А инженер А. С. Шеин изобрел пьезоэлектростетоскоп, который выслеживал бомбы с часовым механизмом.

С каждым днем совершенствовались средства поиска и обезвреживания невзорвавшихся бомб. Координировал эту работу по заданию Главного управления МПВО Николай Федорович Малов. Он стал видным специалистом по обезвреживанию невзорвавшихся боеприпасов.

МАЛЕНЬКИЙ СЕРЖАНТ

Сержант Ш.М. Фридбург. 1941 г.

Второй собеседник, Шнеер Монусович Фридбург, в те суровые дни был командиром пиротехнического взвода в звании сержанта. Чем-то схожа его биография с биографией Николая Малова. Он после окончания института (с дипломом инженера-строителя) перед самой войной был зачислен в 3-й инженерно-противохимический полк МПВО.

Этот отважный человек активно участвовал в обезвреживании многих неразорвавшихся авиабомб, сброшенных фашистами на Москву. Но, пожалуй, более всего ему запомнился эпизод на Колхозной площади. Вблизи ее упала тяжелая бомба весом в тонну и не взорвалась. А место здесь густонаселенное. Кругом дома. Совсем рядом институт Склифосовского, где был госпиталь. Вот сюда-то со своими солдатами и прибыл сержант Фридбург. Прежде всего вывели из опасной зоны людей, живших в домах, примыкавших к площади. Потом начали раскопки. Работали быстро, споро, соблюдая осторожность. Железными лопатами стало уже опасно копать, сменили их на деревянные. Поставили крепь. И вот команда:

— Все в укрытие!

В воронке остался только сержант. Он осторожно осматривает обнаженный корпус бомбы, определяет тип взрывателя. Пишет записку, прикрепляет ее к спущенному связным концу бечевки. Это на случай, если не удастся лично доложить старшему командиру.

Донесение поднято вверх, доставлено по назначению. Принимается решение: извлечь взрыватель и уже обезвреженную бомбу вывезти на дальний пустырь, где был устроен временный склад для невзорвавшихся боеприпасов.

— А работать приходилось молотком да зубилом, — задумчиво произнес Шнеер Монусович. — Это потом у нас появились более совершенные инструменты. А пока...

Ш.М. Фридбург после обезвреживания бомбы. 1941 г.

И в этом «пока» заключалась суть подвига на Колхозной площади. Нехитрым инструментом ему пришлось оперировать, подобно хирургу. Малейшее неосторожное движение, неточный удар могли стаи роковыми для пиротехника. Но вот «жало» бомбы извлечено. Теперь эта железная «туша», начиненная взрывчаткой, была уже не опасна.

Сколько раз этого маленького сержанта видели москвичи в самых опасных местах. Сброшенная фашистским стервятником бомба упала на крышу дома в Большом Козихинском переулке (ныне улица Остужева), пробила ее и «улеглась» в одной из комнат второго этажа. Сержанту Фридбургу и его солдатам пришлось тогда проявить немало смекалки и мужества, чтобы удалить из квартиры «непрошеную гостью».

ЗВЕЗДНЫЙ ЧАС ИВАНА ЛУЗАНА

У каждого человека есть свой звездный час, когда раскрываются его лучшие качества — упорство, воля, мужество. У Ивана Васильевича Лузана такой «час» был во время службы в 3-м инженерно-противохимическом полку в тяжелом 1941 году.

До войны Лузан окончил водный техникум, участвовал в Карской экспедиции, учился в аэроклубе, затем руководил планерной школой в Омске. Так что, придя в полк, имел уже немалый жизненный опыт. Специальность пиротехника сразу же пришлась ему по душе.

Много раз участвовал он в обезвреживании невзорвавшихся боеприпасов (около 2000 их на его счету). Но этот случай запомнился навсегда.

1000-килограммовая бомба упала во двор крупнейшей московской больницы им. Боткина, ушла глубоко в грунт, но не взорвалась.

Вскоре к этому месту с отделением пиротехников подъехал на грузовой машине сержант И. Лузан. Осмотрел входной канал, определил, что бомба не только зарылась в землю, но и, по всей вероятности, сместилась в сторону. Пришлось откапывать большую галерею.

Несколько часов напряженного труда. Вот уже гора земли выброшена лопатами, а бомбы все не видно. Наконец показалась часть стабилизатора. Теперь пользоваться лопатами было опасно. Малейший удар — и не миновать взрыва. Тогда бомбу начали откапывать руками. Обнажили ее на глубине 9 метров.

— В укрытие! — скомандовал Лузан, когда бомба была полностью освобождена от земли, а галерея усилена креплением.

И вот самые тревожные минуты. Оставшись один, Иван Васильевич попытался извлечь взрыватель, но он никак не поддавался. Очевидно, деформировался при падении. Пришлось поднимать бомбу со взрывателем. Осторожно закрепив тросы, спущенные от установленной наверху лебедки, Лузан сел на корпус бомбы и скомандовал:

— Тихонько... подъем!

Он внимательно следил, чтобы корпус бомбы не ударился о стенки галереи. Так верхом на бомбе его и подняли, затем осторожно опустили на заранее подготовленную в кузове автомашины подстилку из песка.

— Трогай!.. На первой скорости! — приказал сержант водителю.

Важно было, чтобы бомба не скатилась с подстилки, не ударилась о борт. От удара взрыватель мог сработать.

Иван Васильевич сидел на бомбе до тех пор, пока машина тихим ходом не миновала городскую черту. Вдали от жилых домов пиротехники осторожно сняли с машины бомбу и подорвали ее.

Много лет прослужил Иван Васильевич в этой части. Уволился в запас в звании старшины. Но и сейчас, находясь на заслуженном отдыхе, не порывает он связи с родным полком. Часто выступает перед молодыми воинами, рассказывает им о военных годах. Сегодняшние пиротехники спрашивают ветерана, что он испытывал, когда «оседлал бомбу».

— Быть на волоске от смерти, конечно, нелегко... — отвечает Лузан. — Но ведь рядом были больница, жилые дома. Вот и пришлось рисковать.

За эту операцию сержанта И. В. Лузана наградили медалью «За отвагу».

М. БЕКЕТОВ, журналист

ОДНО «МГНОВЕНИЕ» ИЗ ЖИЗНИ САПЕРА

Авиабомба, пробив все три перекрытия жилого дома на Пятницкой улице, ушла глубоко под фундамент и не взорвалась. Отделение пиротехников во главе с командиром Ипполитом Павловичем Телешем прибыло сюда ранним утром. В центре дома громаднейшая дыра. Покореженные балки, арматура, половые доски... Вокруг на десятки метров — битые кирпичи, куски штукатурки. Казалось, дом стоит на честном слове, налети ветер, и все здание рухнет.

— Да... — присвистнул москвич Ерохин, — работенка предстоит...

Телеш сбил пилотку на затылок, тяжело вздохнул, оглядел свое «войско». Одиннадцать бойцов-пиротехников стояли кружком, смолили махорку и выжидательно смотрели на своего командира — сержанта. И как-то тоскливо было на душе. Мало того, что здание в любую минуту могло рухнуть, погребя под обломками смельчаков, томило другое: как поведет себя авиабомба? Какой гам взрыватель? С часовым механизмом или механический? Когда рванет? Может, как запланировали на фашистском аэродроме, через минуту- другую, а может, от любого прикосновения. Но думы-то думами, разговоры разговорами, а приказ — он и есть приказ.

Ипполит Павлович Телеш

Первая задача — вытащить бомбу из-под фундамента. Стали копать котлован. Осторожненько, с перекурами и разговорами, сменяя друг друга. Целый день. Сотни килограммов грунта лопатами наверх перекидали саперы. И вот когда глубина котлована достигла четырех метров, открылся стабилизатор бомбы.

— Ого,— ахнул кто-то из бойцов.— Вот это «дура»...

Пиротехники безошибочно определили: тысячекилограммовка. Взрыватель— механический. А значит, от малейшего неосторожного движения или удара грянет взрыв. Сержант Телеш остался в котловане один и голыми руками стал выгребать песок. Очистил корпус. Затем оседлал бомбу верхом, как в детстве в деревне Макановичи, в ночном, когда наперегонки носились со сверстниками на колхозных лошадях, попытался найти взрыватель. Найти-то нашел, но голыми руками, оказалось, его не взять. Обезвредить бомбу не удалось. Надо вытаскивать наверх. А как это сделать? Механизмов-то нет.

Пиротехники собрались в кружок, попили чайку, курящие — задымили махорку. Пришла идея — если нет крана, тащить лебедкой.

И вновь начали копать котлован. Но уже снаружи дома, под самой стеной. Привезли из полка бревна, соорудили козлы, укрепили лебедку. Опоясали туловище бомбы тросами. Вокруг дома выставили оцепление, на случай... Ну да, если уж Богом суждено, так чтобы не пострадали прохожие... Впрочем, думать об этом не хотелось.

Сержант Телеш опять оседлал тысячекилограммовку, и снова вспомнилась родная деревня, ночное, глухой топот копыт... А как там родные? Живы ли? А впрочем...

— Давай,— закричал своим бойцам командир, и лебедка, натужно скрипя, стала «подбирать» из котлована тросы. Они натянулись как струны. Мелькнуло: «Не дай Бог, лопнет хотя бы один из них...»

Лебедка рычала, тросы звенели, и, сидя верхом на бомбе, сержант руками, ногами, всем телом старался охранить тысячекилограммовку от соприкосновения со стенами котлована.

Ух! Вот она — безобразная и такая на вид беззащитная — лежит рядом с домом. Теперь можно перевести дух, тайком перекреститься и снять «стакан» со взрывателем. И тут Телеш понял, почему ему это не удалось сделать еще там, в котловане. При ударе о перекрытия здания взрыватель в бомбе сместило в сторону, погнуло и заклинило. Взрыватель деформировался. И вновь гамлетовский вопрос...

Везти бомбу через всю Москву — уставы не позволяют, взрывать на месте — под трибунал пойдешь... Быть или не быть? Но голь на выдумки хитра.

Ведь варил же когда-то из топора российский солдат кашу!

Послали гонца в полк. Он привез с собой ножевку по металлу и полсотни ножевочных полотен. И целый день, сменяя друг друга, смахивая обильно выступавший на лбу пот (то ли от тяжелой работы, то ли от шальной мысли: а вдруг?), пилили бойцы. Вжик-вжик. Жить — нежить...Вжик — жить... Вжик... Пилить бомбу... где, в какой инструкции или воинском уставе такое записано?

А верхом на бомбе кататься?! Война. Все уставы, артикулы, инструкции, словно колоду карт, она перетасовала. И катались, и пилили... И было еще многое такое, чему не учили отцы-командиры, но до чего доходили сами бойцы. И очень часто гибли. Ведь сапер ошибается только раз...

Вжик-вжик... Отпилили хвостовую часть бомбы. Взрывчатку сначала выгребали руками, затем самодельной фанерной лопаткой. И уж только потом, поднатужившись, изловчившись, Телеш вырвал, что называется с «мясом» «стакан» со взрывателем.

Операция закончилась. Целая неделя — как один миг. Целая неделя — борьба со смертью. Кто кого перехитрит? Перехитрили бойцы свою «косую», в августе сорок первого она обошла пиротехников стороной.

Затем тысячекилограммовку, по сути уже болванку, загрузили на «полуторку», заботливо, по инструкции обложили мешками с песком и отправили на склад трофейных боеприпасов, что находился рядом с Ваганьковским кладбищем.

...Всю войну прошел сапер Ипполит Павлович Телеш. Награжден боевыми орденами и медалями. Приходилось взрывать мосты и дороги, чаще — разминировать. Только в Москве и Подмосковье лично обезвредил и ликвидировал более пятидесяти невзорвавшихся фугасных авиабомб разного калибра, разного назначения, в том числе и с часовым механизмом замедленного действия. А «зажигалки» — просто даже и не считал. За 34 года службы в рядах Советской Армии награжден многими почетными грамотами, знаками отличия, именными часами...

Сейчас Ипполит Павлович на заслуженном отдыхе, живет в г. Ногинске. Но, как водится, ветераны душой не стареют — поддерживает связь с однополчанами, возглавляет совет ветеранов.

Обычный человек. Обычная судьба. И подумалось: наверное, вот такие «обычные» и отстояли Москву в сорок первом, в сорок пятом — вошли в Берлин. А потом «поднимали» Отечество из разрухи... Как могли...

ЭХО ВОЙНЫ

Это случилось на днях на Кропоткинской улице. В подвале дома, что выходит на Садовое кольцо, работники ремстройгруппы Центральной междугородной станции сооружали тир. В стене обнаружили дыру, а в ней какую-то болванку. Когда откопали, болванка оказалась невзорвавшейся бомбой.

Небольшой одноэтажный дом на Нагорной улице стал на днях объектом забот милиции и.., саперов. ...Здесь понадобилось построить многотонные автомобильные весы. Ковш экскаватора наткнулся на какой-то металлический предмет. Рабочие пригляделись и увидели искореженное и проржавелое хвостовое оперение авиационной бомбы.

Работы были тут же прекращены. Экскаватор отогнали подальше, опасное место огородили, сообщили в милицию. Госавтоинспекция перекрыла движение на соседних улицах... Саперы с предельной осторожностью извлекли из траншеи груз, который специальным автомобилем был доставлен в один из песчаных карьеров неподалеку от Тушина. Вскоре здесь раздался взрыв.

(Вечерняя Москва. 1975. 2 августа)

На Новозаводской улице в Филях рядом с бензоколонкой рыли котлован под цистерну. И вдруг зуб ковша экскаватора чиркнул по металлу: оказалось — немецкая фугаска калибром 1000 килограмм!

Лежит неудобно: взрыватели внизу. Начали подкапываться — оседает. Командир саперов-пиротехников майор Н. П. Балабанов принимает решение на эвакуацию опасной находки. Установлено оцепление, дорога перекрыта, трамваи стоят. Сержант А. Разлада, рядовые В. Демкин и В. Жевтяк подвели под бомбу трос, подогнали автокран и с шофером И. Мозговым и крановщиком П. Хари тоновым бомбу медленно, очень медленно подняли и опустили на песочную подушку в самосвал. В сопровождении милицейских сверкашек и гуцелок повезли взрывать.

Участники операции получили заслуженные боевые награды.

(Вечерняя Москва. 1989. 18 июня)

ПОБЕЖДАЮЩИЕ СМЕРЕТЬ

Бойцы-медсестры отдельных городских батальонов МПВО дежурили в госпиталях.

Фото А. Устинова

Л. МАНИКОВ, участник Великой Отечественной войны, кандидат медицинских наук

НЕОЦЕНИМЫЙ ВКЛАД

Медико-санитарная служба (МСС) МПВО была создана еще до войны. Возглавлял ее заведующий городским отделом здравоохранения. Он имел свой штаб в составе начальника, трех его заместителей и двух оперативных работников. У начальника МСС было девять помощников по различным направлениям: госпитализация, организация уличной помощи, санитарно-химическая защита, руководство массовыми формированиями и т. д. Только один из помощников был освобожденным (по санитарно-химической защите), остальные работали по совместительству.

Начальнику городской службы непосредственно подчинялись начальники МСС МПВО районов, городская станция «Скорой медицинской помощи», специальный эвакотранспорт, городская санитарно-химическая лаборатория, городская дегазационная станция, база специального снабжения. В его оперативном подчинении также находились хирургические и травматологические группы, городские больницы и эвакогоспитали. В свою очередь, начальникам МСС МПВО районов подчинялись медики промышленных объектов, районные санитарно-химические лаборатории, больницы, травматологические отряды, санитарные дружины, специальный транспорт. Всюду были созданы стационарные пункты медицинской помощи (СПМ), отряды первой медицинской помощи (ОПМ), стационарные обмывочные пункты (СОП), подвижные обмывочные пункты (ПОП).

Медико-санитарная служба города заблаговременно позаботилась об обучении населения приемам первой медицинской помощи. Многие сдали нормы на значок «Готов к санитарной обороне СССР», а учащиеся — на значок «Будь готов к санитарной обороне». Приведу такую цифру: только за шесть месяцев 1941 года по программе ГСО было обучено более 60 тысяч человек. Эту огромную подготовительную работу МСС МПВО провела совместно с городским комитетом Общества Красного Креста.

Наряду с обучением населения шла серьезная подготовка медицинских кадров. С руководящим составом и средним медицинским персоналом регулярно проводились сборы — нечто вроде курсов усовершенствования, а в период между сборами, не реже одного раза в месяц, изучалась специальная программа. Ежемесячно организовывались занятия для младшего медицинского персонала. Из этих людей создавались формирования МСС МПВО различного назначения.

Занятия с медицинским персоналом систематически проводили опытные московские врачи В. Д. Успенский, И. И. Красновский, Л. И. Столович и многие другие.

Таким образом, к началу Великой Отечественной войны в Москве имелась широкая сеть сил для оказания первой медицинской помощи. Это были стационарные и передвижные перевязочные пункты, травматологические отряды, санитарные посты и дружины, стационарные и передвижные обмывочные и дегазационные пункты, лаборатории. В жилом секторе всюду имелись группы самозащиты. В общей сложности это составило более 17 тысяч профессиональных медиков и москвичей, имевших первоначальные медицинские знания.

Служба была обеспечена транспортом: машинами «скорой помощи», санитарными, специально приспособленными автобусами, а также грузовыми машинами, оборудованными по системе инженера Сивакова на 6 носилок.

Общее руководство деятельностью МСС МПВО Москвы осуществлял начальник службы Д. Е. Левант и штаб во главе с В. Д. Гавриловым. Огромную работу провели главный врач городской станции «Скорой медицинской помощи» А. С. Пучков, председатель городского комитета Общества Красного Креста Н. Д. Беленький.

Боевая работа службы за годы войны характеризуется такой убедительной цифрой: 90 процентов пострадавших, получивших медицинскую помощь, вернулись в строй, восстановили свою трудоспособность.

Патриотизм московских медицинских работников был поистине всеохватывающим. В райвоенкоматы без вызова шли врачи, фельдшеры, медицинские сестры, просили отправить их на фронт. Приведу такой пример. На второй день войны в Дзержинский райвоенкомат явились медицинские сестры Неменова, Заречьева, Степанова, Гладышева. Их просьба об отправке на фронт была удовлетворена.

В первый месяц войны в организации Общества Красного Креста города поступило более 10 тысяч заявлений от санитарных дружинниц. Они в основном и пополняли ряды медсестер. В городе действовала широкая сеть курсов. На них были подготовлены и в большинстве своем направлены на фронт десятки тысяч девушек. Каждую ночь на дежурство в метрополитене заступало около 300 санитарных дружинниц. Многие из них в качестве общественных санитарных инструкторов занимались с группами самозащиты в жилом секторе, на объектах народного хозяйства. Так, на заводе «Станколит» Дубасова, Жукова, Баклашова, Данцкер, Поплова, Мелашкина, Мягкова, Князева совмещали работу у станков с общественной деятельностью сандружинниц. Сохранилось написанное ими письмо на фронт. «...В час, когда нашей любимой Родине угрожает опасность, когда наши братья и товарищи призваны защищать неприкосновенность ее рубежей, мы не можем остаться в стороне... Мы тоже готовимся пойти на фронт, записываемся в санитарную дружину и обещаем в кратчайший срок обучиться военно-санитарному делу. Если потребуется, каждая из нас отдаст все силы, знания и свою жизнь за свободу Родины».

Профессиональные медики-москвичи по 14-18 часов не покидали своих рабочих мест. Некоторые трудились в составе призывных комиссий райвоенкоматов. Старший врач одной из таких комиссий А. В. Прошлова за свой самоотверженный труд была награждена орденом Трудового Красного Знамени.

Хотелось бы особо рассказать о деятельности советов жен фронтовиков. Эти советы создавались при райвоенкоматах. Женщины хорошо помогали персоналу московских госпиталей. Они круглосуточно дежурили у постелей тяжелораненых, подбадривали бойцов, читали вслух книги, газеты, писали письма родным. Украшали помещения цветами, создавали уют. Не гнушались любой работы.

А какой поистине огромный размах получило в годы войны безвозмездное донорство!

В газете «Вечерняя Москва» от 7 марта 1942 года была напечатана заметка Е. Никель «Доноры», в которой рассказывалось о донорах Института скорой и неотложной помощи имени Склифосовского.

Однажды во время операции потребовалась кровь, и медицинская сестра Екатерина Петровна Козлова предложила свою. В последующем она, санитарки Маруся Сагуткина, Нюша Бугрова, Фаня Петрова, Шура Веселова стали донорами, многократно давали кровь для спасения жизни пострадавших.

Работница одного завода, Соня Липатова, 10 раз сдавала свою кровь, Елена Ивановна Лисицына, начальник снабжения трикотажного ателье на Колхозной площади,— 6 раз.

Десятки тысяч доноров-москвичей отдавали свою кровь раненым воинам Красной Армии.

Среди доноров 90 процентов женщин. Они отдали 520 тысяч литров крови, тем самым спасли сотни тысяч раненых. Несколько тысяч москвичей получили знак «Почетный донор СССР». Указом Президиума Верховного Совета СССР от 17 сентября 1943 года за систематическую сдачу крови для спасения раненых бойцов и командиров 23 москвича были награждены орденами и медалями. По данным городского комитета Общества Красного Креста, только по Дзержинскому району различные награды были вручены 872 медицинским сестрам и санитарным дружинницам. Санитарная дружинница Ленинградского района Москвы Ирина Левченко впоследствии первая женщина-танкист, Герой Советского Союза, удостоилась международной награды Общества Красного Креста.

Неоценим вклад медиков МПВО в разгром немецко-фашистских захватчиков.

В. ГАВРИЛОВ, начальник штаба медико-санитарной службы в годы войны

ОНИ СПАСАЛИ ЖИЗНЬ ЛЮДЕЙ

Опыт работы медико-санитарной службы в очагах поражения показал, что подавляющее число ранений было вызвано либо излишним любопытством (особенно среди детей), либо недостаточной дисциплинированностью граждан, упорно не желавших уходить в укрытия после объявления «ВТ». Было немало случаев, когда целые семьи оставались в квартирах и оказывались среди пострадавших.

Довоенное представление о возможности переноса и перевода всех больных и раненых по сигналу «ВТ» в убежища и после отбоя — обратно в палаты практически оказалось, по меньшей мере, наивным. После первой «ВТ» пришлось перенести тяжело больных и раненых в убежища ... до выздоровления.

На станциях метро и в крупных убежищах пришлось создавать врачебные медпункты для оказания укрываемым медицинской помощи.

На случай возникновения крупных очагов поражения с большим числом пострадавших были созданы специальные хирургические бригады усиления, дислоцированные в различных районах города. К каждой бригаде прикреплялась автомашина, и они по сигналу тревоги немедленно выезжали в те больницы или госпитали, где была нужна их помощь.

...Работники медико-санитарной службы проявляли подлинный героизм во время воздушных налетов. Начальник стационарного пункта медицинской помощи Киевского района Федорова, узнав, что в горящем здании есть тяжело пострадавшие, бесстрашно пробралась с отрядом внутрь здания и спасла четырех человек. У дружинницы М. Тяпаевой во время налета были убиты брат и сестра. Горе не сломило ее воли, и она продолжала оказывать помощь раненым. Дружинница Г. Стебелева, прибыв в очаг поражения, увидела, что горит ее дом. Не колеблясь ни минуты, она приступила к исполнению служебного долга — оказанию помощи пострадавшим Дружинница М. Семенова, будучи ранена, не покинула своего поста до прихода смены...

Т. ЧЕРКАСОВА, доктор медицинских наук, профессор

«СКОРАЯ» СПЕШИТ НА ПОМОЩЬ

Александр Сергеевич Пучков в своем рабочем кабинете в оперативном отделе станции скорой медицинской помощи

К началу Великой Отечественной войны станция скорой медицинской помощи Москвы достигла высокого уровня организации, слаженности и четкости в работе. В марте 1941 года на межотраслевом совещании по технике управления Московская станция скорой помощи была признана образцово-показательным учреждением с точки зрения использования средств связи и сигнализации в практике оперативной работы. Первоначально и штаб медико-санитарной службы МПВО развернул свою работу на станции скорой помощи. Уже через несколько часов после начала войны на станции были дополнительно установлены аппараты для связи с различными объектами города. Были также приняты меры для защиты телефонного кабеля от возможных повреждений при попадании бомб в здание станции: спрятанный под землю, он затем был подведен к бомбоубежищу Института имени Склифосовского, где организовали командный пункт станции. Станция ни на минуту не прерывала своей работы.

Персонал был переведен на казарменное положение. Не покидал своего поста и главный врач станции. Во время воздушных тревог и налетов на город А. С. Пучков лично руководил высылкой машин скорой помощи центральной станции и шести подстанций, а также других машин, поступивших в его распоряжение. Он сдал в распоряжение оперативного отдела станции и свою личную машину.

Во время первых же воздушных тревог блестяще оправдал себя разработанный А. С. Пучковым и инженером Виноградовым аппарат конференц-связи. Он позволял уверенно поддерживать работу выездного персонала; в любой момент КП станции мог дать указания персоналу всех подстанций, от них получить оперативные данные, не вызывая на центральную станцию, провести инструктаж. Это было особенно важно, потому что сотрудникам станции скорой помощи с началом войны приходилось нести по два-три суточных дежурства подряд, так как со станции ушли на фронт 80 врачей-хирургов и 140 человек кадрового среднего медперсонала. Оставшиеся на станции работали за двоих-троих и одновременно обучали новое пополнение. С конца 1941 года по аппарату конференц-связи А. С. Пучков каждые два часа информировал сотрудников всех подстанций об обстановке в городе. Поэтому каждый дежурный на своем посту знал, какие задачи стояли перед ним.

Преданности своему делу, самоотверженности в работе, высокому профессионализму сотрудники учились у самого Александра Сергеевича Пучкова — создателя службы скорой помощи в Москве. В1911 году он окончил медицинский факультет Московского университета. Был участником первой мировой войны. После Октябрьской революции, находясь на Западном фронте, был избран председателем армейского Красного Креста. В 1921 году А. С. Пучкова отозвали из армии для организации в Москве центропункта перевозки больных — в столице свирепствовал сыпной тиф. А город до революции располагал двумя пароконными каретами с фельдшером и полицейским, чтобы взять с улицы пострадавшего и отвезти его в больницу.

Впервые не только в России, но и во всем мире А. С. Пучков осуществил организацию государственной бесплатной помощи населению Москвы на дому. Он создал и воспитал коллектив врачей и фельдшеров, добился выделения для станции легковых автомобилей и специально переоборудовал их, получил особый знак Для машин (красный крест) и ряд преимуществ передвижения по городу в потоке машин (с сигнальной сиреной). Центропункт был слит со станцией скорой помощи. И вот настал момент, когда каждый москвич, набрав по телефону цифры 03, мог вызвать из дома, на улице, с работы скорую медицинскую помощь.

Предусмотрительно главный врач закрепил шоферов машин за определенными подстанциями и никогда не переводил их на другие. В результате водители машин в совершенстве знали все проезды в зоне расположения свой подстанции, что особенно благотворно сказалось в годы войны, в период строжайшей светомаскировки города: в полной тьме, положительно чутьем, находили они адреса вызовов. Поэтому во время воздушных тревог, при налетах вражеской авиации именно бригады скорой помощи нередко первыми оказывались на месте, до приезда других аварийных служб города.

Полная тьма царила на улицах в вечернее и ночное время, в предутренние часы. А сотрудники станции и центропункта, занимавшегося перевозкой больших групп раненых с фронта под Москвой, в это время должны были добираться до места своей работы. Бывали дни, когда из Подмосковья, где они жили, поезда до юрода не ходили. Пешком по шпалам шли они до Института Склифосовского. Не всегда оправдывалась надежда воспользоваться и трамваем. Необходимость срочной эвакуации раненых с вокзалов заставляла высаживать пассажиров трамвая, идущего в направлении госпиталей, и размещать вместо них в вагоне до 100 человек раненых.

Твердость и мужество, преданность делу, верность долгу проявили в дни обороны Москвы работники «скорой». В очагах поражения, при бомбежках и во время пожаров, конечно, помогал предвоенный опыт быстрой ориентации и принятия решений на месте. Пункты по оказанию неотложной помощи населению отдельных районов города по инициативе Пучкова во время войны были превращены в передвижные травматологические отряды в составе врача и двух дружинниц на легковой машине. Они исполняли и роль разведчиков, сообщая по 03 в оперативный отдел станции данные о количестве пострадавших в очаге людей. Но были среди сотрудников станции и еще не обстрелянные люди, вновь пришедшие, не имевшие опыта предвоенной работы. Непривычные к вою сирены воздушной тревоги, пораженные громом зенитных батарей и лицом затемненного города, искаженного противотанковыми рвами, «ежами», баррикадами, с витринами магазинов, заваленными мешками с песком, эти люди терялись в такой сложной обстановке, порой были парализованы страхом. Казалось, прервалась сама связь со всем окружающим миром... И тут вдруг по Селекторной связи, словно догадываясь, как нелегко сейчас его персоналу, раздавался голос А. С. Пучкова. Психологическая помощь и человеческая теплота приходили из оперативного отдела вовремя. Голос, как обычно, звучал спокойно, ровно, слова были простыми и деловыми, несущим службу на боевом посту напоминал он об их долге и, описывая обстановку в столице, вселял уверенность в том, что враг будет отогнан, его самолеты не допущены к городу. Конкретность его указаний и даже специальное упоминание мелких нарушений, за которые понесли «кару» сотрудники-нарушители, вдруг снимали напряженность, уходил страх, появлялась собранность и желание принести пользу жителям города, так в ней нуждавшимся в тяжелую годину войны.

Скоро и для новых сотрудников привычным стал стук осколков от зенитных снарядов по крыше машины. Защитных металлических касок у персонала скорой медицинской помощи не было. Выезжали в простых фуражках или шапках с эмблемами и в черных форменных шинелях, белых халатах, которые выделяли их в толпе и облегчали взаимодействие с ними милиции, патрульной службы и граждан города.

Однажды ночью немецкая бомба упала над мелкозаложенным арбатским радиусом метро и пробила его насквозь. От самой бомбы пострадавших было мало, так как она разорвалась над пустым туннелем, но воздушная волна вызвала панику на площади. Люди бросились к входу на станцию метро, возникла давка. Вот здесь-то и потребовалось четкое взаимодействие всех служб МПВО К сожалению, в ту ночь потребовалось и много машин скорой медицинской помощи для пострадавших... Персонал бригад «скорой» принимал участие и в спасательных работах, если этого требовала обстановка. Так было на Арбате, так было в один из налетов на город, когда «скорую» вызвали на товарную станцию Белорусской железной дороги. От прямого попадания бомб горели вагоны, а станция была заполнена составами, в том числе со снарядами. Они взрывались, и осколки поражали людей, попали они и в подошедшую машину скорой помощи. Врач И. И. Горшков сперва оказал помощь раненым, а лотом включился в организацию извлечения людей из-под завалов, из-под вагонов.

В один из налетов фугасные бомбы попали в цехи крупного завода. Приехавшая по вызову бригада «скорой» во главе с врачом И. И. Клочковым застала местных медиков в полной растерянности. Оценив сложность создавшейся ситуации, Клочков сумел вовлечь в активную деятельность растерявшихся; многим пострадавшим помощь была оказана на месте этими же медиками, обеспечен и порядок их эвакуации.

В период воздушных налетов на город станция не прекращала и своей обычной деятельности по оказанию «мирной» помощи населению, так, например, приезд бригады скорой помощи к моему отцу на работу спас ему жизнь; с тяжелым инфарктом отец был своевременно привезен в клинику Института имени Склифосовского.

Не прерывала станция скорой помощи и своей деятельности по предотвращению несчастных случаев среди населения. В октябре 1041 года, когда в городе были поставлены баррикады, врыты противотанковые заграждения, проезд по улицам был сужен. По рельсам же продолжали ходить московские трамваи, а на их подножках «гроздьями» висели пассажиры.

В один из дней войны в городе был сбит баррикадным заграждением с подножки трамвая мальчик 12 лет. Машина скорой помощи (бригада врача Н. К. Веселовской) увезла мальчика в больницу. По дороге он горько плакал не столько из-за перелома голени, сколько от горького сознания, что домой, в Подмосковье, он уже не сможет привезти хлеб младшим детям. Отец их был на фронте, мать — в больнице. Н. К. Веселовская сообщила о беде мальчика в оперативный отдел. А. С. Пучков немедленно связался с Мособлисполкомом. Оттуда по адресу мальчика был направлен сотрудник. Он вывез детей временно в детское учреждение. А. С. Пучков просил врача Веселовскую сообщить об этом мальчику в больницу. А затем А. С. Пучков, как и в мирные дни, подумал о мерах для предупреждения таких несчастных случаев. Последовало его ходатайство о расширении проездов в некоторых баррикадах. Оно было удовлетворено. А затем, уже в последующие годы, мы, жители Москвы, как-то и не заметили, что у трамваев «исчезли» и подножки, и буфера, на которых катались отчаянные мальчишки и, увы, нередко падали с них и попадали под колеса следующего вагона. Мы просто приняли как должное и новые вагоны, и автоматически закрывающиеся двери, а между тем и здесь мы с благодарностью должны вспомнить имя А. С. Пучкова, по чьей инициативе была изменена конструкция трамвая.

Наступил период, когда во время войны в Москве были введены карточки на хлеб. Они представляли собой единый блок на месяц. И вот вскоре по 03 пошли вызовы из магазинов и булочных к женщинам, находившимся в обморочном состоянии из-за потери ими или кражи у них карточек. А дома хлеб ждали дети... Иногда были вызовы и по поводу более трагических реакций на потерю карточек. Когда такие вызовы стали учащаться, А. С. Пучков обратился к органам советской власти с обоснованным предложением разделить карточки подекадно, на три части. С введением нового образца карточек сразу сократилось число вызовов по таким случаям.

Из-за затемнения города выросло и количество дорожно-транспортных происшествий, так как была введена строгая светомаскировка огней светофоров, водители не могли ориентироваться и на фары машин. С большим трудом, опираясь на статистический анализ данных о числе несчастных случаев на улицах, которые потребовали выезда машины «скорой», главному врачу станции удалось обосновать свои требования и добиться ослабления светомаскировки, а для машин скорой помощи получить право во время воздушных налетов ездить с приподнятыми щитками светомаскировки на фарах и иметь лобовую фару с освещенным знаком красного креста. С середины 1944 года поступило разрешение совсем снять светомаскировку с левой фары. Это немедленно сказалось на скорости передвижения машин. Вскоре, также благодаря учету количества вызовов по случаю наезда машин на пешеходов, «голосующих» на проезжей части улиц, всем машинам такси А. С-. Пучков предложил ввести сигнал свободной машины. Им стал хорошо нам знакомый, давно привычный и порой нетерпеливо ожидаемый «зеленый огонек» свободного такси. Это — добрая память о человеке и враче, которому хотелось продлить жизнь и обеспечить здоровье другим людям.

Таким образом, волей самой жизни станция скорой помощи во время войны была не «резервом» — как ей предназначалось быть по довоенной инструкции,— а передовым отрядом медико-санитарной службы МПВО города Москвы.

И наконец, после окончания войны А. С. Пучков доказал, что машина «скорой» должна иметь радиосвязь, чтобы, будучи свободной после доставки пострадавшего в больницу, ей не надо было возвращаться на свою подстанцию: новый вызов бригада получала в пути.

За самоотверженную работу в период обороны Москвы правительство наградило 228 сотрудников станции скорой медицинской помощи медалью «За оборону Москвы». За время своей деятельности на посту главного врача станции А. С. Пучков был дважды награжден орденом Ленина, получил орден Трудового Красного Знамени и звание заслуженного врача РСФСР.

В 1995 году Московской станции скорой медицинской помощи присвоено имя ее создателя А. С. Пучкова.

Г. СВЕНЦИЦНАЯ, журналист

В СЧИТАННЫЕ МИНУТЫ

Длинный ночной путь по еле освещенному туннелю между станциями метро «Белорусская» и «Новокузнецкая» они прошли пешком. Впереди, подсвечивая дорогу фонариком, шел Семен Ефимович Лапиров — начальник штаба МГ1ВО Москвы, за ним Людмила Юльевна Тихомирова — заместитель начальника штаба медико-санитарной службы (МСС) столицы. В городе объявлена воздушная тревога. Многие москвичи после семи часов вечера укрывались в метро и оставались здесь до рассвета. Надо было проверить, как размещены люди, обеспечены ли они медицинской помощью и всем необходимым.

На платформах стояли раскладушки для детей, женщин, престарелых, а в туннелях, куда спускались остальные, между рельсами были настелены деревянные щиты, предохраняющие от холода и сырости.

Это было самое суровое для столицы время — осень 1941-го.

Медицинское обеспечение людей являлось одной из забот МСС МПВО и было налажено с самого начала воздушных налетов врага. Регулярно устраивались обходы. К этим проверкам (по сути дела, проверкам собственной организаторской работы) Людмила Юльевна, ставшая коммунистом в августе 1941 года, относилась с исключительной ответственностью.

Проверка показала: на станциях бесперебойно действуют медпункты, дежурят врачи, медсестры, санитарные дружинницы, имеются все необходимые медикаменты, поддерживается порядок. Москвичи уже привыкли к таким ночным бдениям на близлежащих от дома станциях метро. Ведь не во всех домах имелись убежища, очень многие с детьми и минимумом пожитков шли ночевать в метро.

Несмотря на массовую эвакуацию, в столице оставалось еще до 2,5 миллиона человек. Как никогда, сплотились москвичи в эти самые тяжелые месяцы. Все, кто не покинул столицу, упорно трудились, активно поддерживая жизнедеятельность большого города, ставшего прифронтовым.

После проверки Людмила Юльевна, имеющая ночной пропуск, добралась до «дома» — в Институт скорой помощи имени Склифосовского, где поселилась с первого дня войны, вызванная сюда по тревоге и переведенная на

казарменное положение. С собой взяла только кое-что из одежды, продовольственные карточки да фотоснимки родных из семейного альбома. Родные сейчас в эвакуации, в Куйбышеве, откуда она получает редкие вести.

В Институте скорой помощи размешался какое-то время штаб медико-санитарной службы МПВО, возглавляемый Василием Даниловичем Гавриловым. Л. Ю. Тихомирова была его заместителем. К ней из всех районов столицы после каждого налета стекались сведения о том, где и какие разрушения, пожары, потери, всем ли пострадавшим оказана медицинская помощь, хватает ли медикаментов, перевязочных средств, транспорта для эвакуации раненых в стационары и т. п. На основе этих сведений она составляла ежедневную общую сводку для штаба МПВО столицы.

Чем располагала тогда медико-санитарная служба? К началу войны в Москве имелось 23 тысячи больничных коек, из них половину отвели для приема раненых с фронта и пострадавшего населения. Надо сказать, что раненых среди жителей столицы, нуждающихся в длительном лечении, было относительно немного. На помощь пострадавшим от налетов, пожаров московские медики приходили в считанные минуты и могут с законной гордостью заявить, что подавляющее большинство пострадавших возвращено ими к жизни и труду. В подчинении МСС МПВО были городская «Скорая помощь», отдел перевозки больных и так называемые бригады усиления на специально оборудованных автобусах со штатом хирургов и хирургических медсестер, направляемые на помощь больницам, клиникам в случае их перегрузки. В каждом районе столицы имелись, помимо стационарных, свои передвижные пункты медпомощи. Весь персонал посменно, а врачи постоянно находились на казарменном положении. Всюду — на предприятиях, в домоуправлениях, в общественных местах — были организованы круглосуточные дежурства.

Однако кадровый медицинский состав редел. Многие ушли в действующую армию, пожилые врачи были эвакуированы вместе с семьями или выехали в тыл в качестве сопровождающих эвакоэшелоны. На плечи оставшихся медицинских работников легла двойная, тройная нагрузка. С ней справлялись, потому что им активно помогало население. К дежурству в лечебных учреждениях, на станциях метро привлекались санитарные дружинницы с предприятий народного хозяйства. Это был огромный отряд помощников. Всех, кто имел значки ГСО, ПВХО, дополнительно обучали приемам первой медицинской помощи. Из многих потом вышли квалифицированные медсестры. При группах самозащиты в домоуправлениях действовали свои санитарные посты.

В очаге поражения медики появлялись незамедлительно, следом за разведчиками. Нередко они работали вместе с пожарными, аварийно-техническим персоналом и даже с саперами.

Во главе районных медслужб стояли в подавляющем большинстве женщины, среди них К. С. Миловидская (Краснопресненский район), Е. А. Журавская (Фрунзенский район), Т. А. Акопян (Ленинградский район) и другие. Они умело руководили всеми подчиненными им медицинскими силами и средствами, по первому сигналу направляя их на помощь пострадавшим, нередко выезжали в очаги поражения сами.

Много воспоминаний о работе московских медиков в те трудные для Москвы дни хранит в памяти Людмила Юльевна Тихомирова. Особенно запомнились ей эпизоды и случаи, участницей которых она была.

Помнит, как однажды быстро заполнился носилками с ранеными Институт скорой помощи. Их привозили с улицы Горького. Там возле магазина «Диета» стояла большая очередь, чтобы отоварить продовольственные карточки. И вдруг средь бела дня, без объявления тревоги поблизости взорвалась авиабомба, очевидно, нацеленная на здание Центрального телеграфа. В очереди оказалось много раненых. Их тут же попутным транспортом направили в Институт скорой помощи на Садовом кольце. В тот день медицинскому персоналу пришлось поработать особенно напряженно.

В другой раз Л. Ю. Тихомирову срочно послали с бригадой врачей в Фили, откуда поступил тревожный призыв о помощи. Здесь, на окраине Москвы, среди старых деревянных построек еще до войны возвели новый родильный дом, и как раз на тот район гитлеровские летчики сбросили много зажигательных бомб.

Ехали в сумерках. Клубы дыма так густо заволокли окрестность, что шофер не сразу нашел нужный поворот с шоссе к роддому. Оказалось, персонал действовал самоотверженно. Рожениц и новорожденных уже перенесли в безопасное укрытие, пострадавших от огня местных жителей разместили в пустующей церкви, которую быстро превратили в стационар, тех, кто получил тяжелые ожоги и ранения, подготовили к отправке в клинику. Помощь приехавших врачей подоспела вовремя.

Здесь люди не растерялись, умело боролись с огнем, но были случаи с тяжелым исходом, когда возникала паника, что приводило к тяжелым последствиям.

В районе Даниловки имелся недостроенный коллектор, трубы которого (диаметром 2 метра, протяженностью около 500 метров) ни к чему пока не были присоединены, о чем окрестные жители знали. Уже не раз благополучно укрывались они здесь во время тревог.

Так и в очередной налет коллектор был заполнен людьми. Бомба разорвалась поблизости. Многим показалось, что это прямое попадание. Кто-то в ужасе крикнул: «В трубе вода!» Растерялись люди, не нашлось трезвой головы, возникла паника. У выходов из коллектора образовалась давка, были пострадавшие. Сюда с бригадой медиков и выезжала Л. Ю. Тихомирова.

Всем, и. наверное, особенно москвичам, упорно отстаивавшим родную столицу, запомнилось торжественное празднование 24-й годовщины Великого Октября. Это событие вошло в историю.

Многие московские службы МПВО принимали непосредственное участие в подготовке этих торжеств. Участвовала в этом и Людмила Юльевна.

В штаб медико-санитарной службы незадолго до торжеств пришло распоряжение: подготовить станцию. Сначала решили, что для размещения госпиталя, настолько усилился за последние дни приток раненых с фронта. Всю ночь работали. А когда увидели: расставляют на платформе не койки, а стулья, так обрадовались, что боялись поверить своей догадке...

Как и каждая московская семья, много тревожных событий личного плана пережила Людмила Юльевна. Было ей тогда 30 лет, а ответственность возложили на нее большую. Отправив семью в эвакуацию, осталась без родных, в одиночестве. Разве что друзья, товарищи по работе, и ни минуты свободной, все время в заботах.

А жизнь в Москве становилась все труднее. Плохо питались. Негде было помыться. Ходила со всеми в санпропускники. Огорчилась, когда узнала, что растащили ее личную библиотеку. Особенно запечатлелся день, когда из Куйбышева от родителей пришло известие: в больнице от дифтерита умирает ее трехлетний сын. Звали: приезжай, если сможешь. Это было зимой 1941 года. Что делать? — растерялась Людмила Юльевна.

В штабе МПВО Москвы, узнав об этом, срочно оформили ей пропуск на выезд и обратный въезд в Москву через два дня, договорились с Центральным аэродромом о месте в самолете, улетавшем в Куйбышев. Как благодарна была она своим отзывчивым товарищам/ Прибежала в чем есть на аэродром, но... опоздала. Улетел самолет.

Стояла, убитая горем, на сквозном ветру и плакала от безысходности. Кто-то из работников аэродрома указал ей на командира самолет а, который с группой иностранцев вот-вот должен был отлететь в Куйбышев:

— Надежды, конечно, мало, но просите его, может быть, возьмет «зайцем». Маленькую, худенькую, с огромными заплаканными глазами женщину провели тайком в «хвост» фюзеляжа, спрятали за какими-то ящиками. Она летела и замерзала в своей легкой для зимы одежде, в сапогах на один чулок, боясь пошевелиться.

— Где вы тут, живы еще? — пробрался к ней кто-то из экипажа.— Прыгайте, грейтесь, разгоняйте кровь. А еще врач.

Володю она нашла в тяжелом состоянии, всю ночь просидела у изголовья. К утру кризис миновал, и стало ясно, что мальчик выживет. Надо было каким-нибудь попутным самолетом немедленно возвращаться в Москву. В те трудные дни никто не смел нарушить свой служебный долг, в каких бы исключительных обстоятельствах ни оказался. И она, преодолев все трудности, появилась на работе вовремя.

Сейчас сын Л. Ю. Тихомировой профессор на кафедре математики МГУ.

Людмила Юльевна Тихомирова не оставляла свой благородный медицинский пост до 60 лет. Многие годы заведовала отделом здравоохранения Советского района Москвы, была депутатом Моссовета, последние 19 лет возглавляла медсанчасть на заводе «Красный пролетарий». Ее скромный, но самоотверженный груд отмечен правительственными наградами: двумя орденами «Знак Почета», шестью медалями, знаками «Отличник здравоохранения», «Почетный знак ГО СССР» и др.

Г. АКОПЯН, бывший начальник штаба медико-санитарной службы МПВО Ленинградского района

ОБЕРЕГАЯ ДЕТЕЙ...

Ко времени первого вражеского налета на Москву большинство детей было уже эвакуировано из города с родителями, детскими дошкольными учреждениями.

Продолжали функционировать в районе два учреждения, требовавшие постоянной заботы и внимания, - инфекционная детская больница и роддом. При детской больнице № 4 (главврач Н. В. Кумина) имелось хорошо оборудованное убежище, и там вопрос укрытия решили довольно быстро. В отсеках оборудовали нары в 2-3 яруса на 100-120 мест. Поставили раскладушки, сделали кроватки из носилок. Обслуживающего персонала явно не хватало, поэтому к больнице прикрепили несколько бойцов из роты МПВО, расположенной поблизости. Они помогали выводить и выносить больных детей в убежище по сигналу «Воздушная тревога».

Роддом на улице Брюллова не имел такого надежного защитного сооружения. Под зданием был обычный подвал, в одном из отсеков которого находилась котельная. Подвал-то и решили приспособить под укрытие.

Знают ли те 100 москвичей, появившиеся на свет в роддоме № 16 незадолго перед 22 июля, что именно этому убежищу они обязаны жизнью? И тем заботливым врачам, сестрам, няням, кто бережно и очень быстро укрыл их там.

Хотя из-за массовой эвакуации все детские дошкольные учреждения свернули работу, вскоре пришлось открыть детские ясли — одни на весь район. Разместили их на Ленинградском проспекте в доме, где было убежище.

В яслях дети оставались на неделю. Родители сутками не выходили из цехов заводов, выполняли срочные военные заказы. Естественно, малыши целиком находились на попечении обслуживающего персонала, который должен был и заменить им родителей» и позаботиться об их защите во время вражеских бомбардировок.

В убежище принесли постели, заготовили свечи, фонари, так как электрическое освещение тогда включалось на короткое время. И каждый раз, как только прозвучит воздушная тревога, малышей одевали и переносили в убежище. Медсестрам, няням было бы трудно справиться одним, но им помогали жильцы ближайших домов, большей частью старушки-пенсионерки. Услышав тревожный вой сирены, они спешили в ясли, где их уже ждали 80 маленьких москвичей. Эта добровольная и бескорыстная помощь немало выручала работников яслей и детсадов в самые трудные военные дни.

Дети — они всегда дети, даже в войну. И мы, взрослые, старались по возможности в любой обстановке обеспечить им хотя бы минимум удобств. Малыши, конечно, трудности военного времени ощущали больше физически. А вот ребята постарше требовали не только элементарного ухода, но и душевного слова, спокойного увещевания взрослого человека. Их не приходилось упрашивать идти в убежище. Раз услышав объяснение, чем грозит пребывание в доме во время воздушной тревоги, они сами потом торопили нянечек, сестер: «Тетя Маша, быстрее в убежище, слышишь — гудит». И очень важно было в такой обстановке поддержать спокойствие, уверенность и доброжелательность в детском коллективе.

Ц. ЛЕВАНТ, в годы войны начальник медико-санитарной службы МПВО Москвы

НЕПОКОЛЕБИМОЕ ЧУВСТВО ДОЛГА

МУЖЕСТВО И САМООТВЕРЖЕННОСТЬ МЕДИЦИНСКИХ РАБОТНИКОВ СТОЛИЦЫ

Бесконечен список гнусных преступлений фашистов. Народы мира никогда не забудут злодеяний гитлеровских людоедов.

Во фронтовой полосе кровожадные стервятники осыпают пулями санитаров, подбирающих раненых бойцов. Фашисты бомбят военные госпитали, имеющие ясные опознавательные знаки Красного Креста. Прорывающиеся к Москве единичные фашистские коршуны налетают на наши лечебные учреждения, стремясь разбомбить больницы, поликлиники, родильные дома.

Медицинские работники Москвы во время воздушных налетов фашистских бандитов проявляют мужество, героизм, самоотверженность. Профессора и санитарки, пожилые кадровые врачи и обучающаяся лечебному делу молодежь овладели еще одной специальностью — тушить зажигательные бомбы.

В ночь с 22 на 23 июля вражеский самолет несколько раз сбрасывал зажигательные и фугасные бомбы на корпуса одной детской больницы. Долго кружился фашистский летчик над ее территорией, стремясь полюбоваться плодами своих злодеяний. Но работники больницы, преимущественно женщины, спасли всех детей, находившихся в это время на излечении.

Ни вой бомб, ни горящие корпуса и разъедающий глаза дым не вызвали паники и растерянности среди медицинского персонала. Матери, пришедшие на следующее утро навестить детей, нашли всех их живыми и невредимыми.

На четырехэтажное здание родильного дома № 16 одна за другой были сброшены три фугасные бомбы. Погас свет. Лопнула водопроводная труба. Взрывной волной была разрушена половина стены дома. Создалась угроза бомбоубежищу, где находились роженицы и матери со своими детьми.

Отброшенный взрывной волной в сторону, главный врач родильного дома тов. Ястребов поднялся и спокойным голосом приказал вывести больных из убежища. Старший водопроводчик Сгибнев быстро принял меры, чтобы не допустить затопления убежища водой.

Акушерка тов. Хрусталева и счетовод тов. Шервуд, выполняя обязанности бойцов пожарной команды, находились на крыше родильного дома. Недалеко от них падали бомбы, но они продолжали самоотверженно бороться с огнем. Лишь после приказа начальника МПВО объекта т. Хрусталева и Шервуд спустились вниз. Шестидесятилетняя няня тов. Пассек стояла на лестничной площадке 4-го этажа, держа наготове пожарный рукав. Только когда рядом упала бомба, она по приказанию начальника МПВО покинула этот опасный пост.

Кладовщица тов. Русских живет рядом с родильным домом. Она видела, как загорелась ее квартира, но не бросила пост и продолжала тушить огонь. Узнав об опасности, угрожающей родильному дому, табельщица Вера Адамович бросилась на помощь товарищам.

Все эти люди были готовы пожертвовать собой, чтобы спасти рожениц, новорожденных, родильный дом. Усилия патриотов увенчались успехом. Все 85 матерей со своими детьми уцелели и были в ту же ночь размещены в других родильных домах.

Можно привести немало примеров мужественного, героического поведения медицинских работников; можно назвать сотни славных имен. Санитар Евдокимов дежурил на крыше гинекологической лечебницы № 6. Рядом взорвалась фугасная бомба. Евдокимов упал в чердачное помещение. Едва оправившись от удара, он снова появился на крыше. Здесь он оказал первую помощь бойцу пожарной команды тов. Зеленову, а затем вместе с врачом тов. Коган вынес из здания 30 больных женщин.

На территорию одной больницы было сброшено 88 зажигательных бомб. Главный врач профессор Топчан возглавил работу пожарной команды, расставил команду: «Школа у Сретенских ворот. Третий этаж! Марш!..»

...Дома атмосфера военного совета. У каждого новости. Галочка спит.

— Не понимаю, почему все взрослые в таком ужасе? — сказала Света,— Молодежь тоже взволнована, но какой подъем! На почтамте видела, как дают телеграммы: Москва, Кремль, Ворошилову... Просят считать себя в распоряжении Вооруженных Сил. Везде патрули, девушки с противогазами.

...В полночь раздается телефонный звонок: немедленно явиться в райком на дежурство. Вторая ночь без сна. Спать буду потом.

В зале райкома на Петровке поминутно хлопает дверь. Вошедшие получают записки и расходятся. В нашей сказано: следить за светомаскировкой по Крапивенскому переулку.

Идем в полной темноте. Вот что-то блеснуло. Остановились, вглядываемся. Так и есть — щель в окне.

—  Га-аси свет! — крикнул шедший со мною студент нашего 5-го курса.

— Эй, свет! — как эхо разнеслись по переулку голоса, и тут же резкий свист полоснул воздух. Дом словно вздрогнул от испуга и разом ослеп. Оказалось, что темнота полна глаз и ушей...

24 июня 1941 г.

...Итак, мы будем медсестрами. Правда, еще учиться два месяца. К тому времени и война кончится. Вот подтянут наши главные силы, и все будет решено. Какой радостной будет наша победа! Почетно быть участником такой войны, лечить героев-богатырей...

В три часа утра конец дежурства. Солнце всходит за прохладными глыбами сонных домов. В зеленоватой вышине рокочет самолет... Дома мама ждет, подогревая чай.

Уже собралась лечь спать, когда радио ожило: «Граждане, воздушная тревога!» Надрывается сирена. Чувство страха схватило дыхание. Мы одеваемся и бежим будить всех по квартире. Одеваем противогазы через плечо — хорошо, что они у нас уже давно есть. Для детей, говорили, что-то приготовлено в угловом доме Лихова переулка. Люся потащила туда Галочку. А нам куда бежать? Стоим вдоль стен в парадном.

Мужчины распахнули дверь. Во дворе полно народу Задирают головы, хочется увидеть воздушный бой. Но тревога была учебной.

11 июля 1941 г.

Вести с фронта тревожны... У нас уже наладился военный ритм жизни: занятия в кружках МПВО, дежурства, субботники. Всем показали бомбоубежище, проверили в газокамере наши противогазы. Мы очистили чердаки от хлама, поставили ящики с песком, холщовыми рукавицами, щипцами для захвата «зажигалок».

У меня по утрам — лекции по анатомии и фармакологии, после обеда — практика в анатомическом театре МГУ. Расписание напряженное. Доктор Якобс составил программу-максимум. Вслед за его курсом — практика по хирургии в Институте Склифосовского. Терапию в клинике на Пироговской проведет с нами профессор Гиляревский.

Наши студенты организованы в батальон МПВО: одни из них ремонтируют под госпитали гостиницы, рестораны и школьные здания, другие заняты на маскировке заводов. Сегодня нас навестили ребята. Робко косились на хирургические инструменты, говорили шепотом...

После того как многих из них призвали еще в 1939 году в армию, атмосфера влюбленности сменилась чувством товарищества. Теперь мы как братья и сестры. Исключение составляет единственная пара — Наташа и Володя. Он уже отслужил в армии, и теперь его назначили главным инструктором нашего маскировочного батальона.

— Работать трудно: кистей нет, краску не успевают завозить, варим сами,— говорит Володя Кереметчи.— Но ничего, сестрички, мы не подкачаем...

19 июля 1941 г.

...У ворот нашего дома дежурные устроились на мешках с песком. Будут сидеть до часу ночи. Среди них и мама. Мне надо сменить ее с часу до четырех утра. Говорят, что все тревоги пока были учебные, но они помогают проверить готовность и выловить диверсантов, которые сигналят врагу фонариками. В Оболенском переулке вчера такого сняли с крыши во время учебной тревоги, когда Вера была на дежурстве.

...Ночь лунная, улицы опустели. Только мы у ворот... Как летучие мыши, проносятся беззвучно по Садовому кольцу запоздалые машины, тускло мерцая подфарниками. От Каретного ряда процокала колонна конницы. Под командиром будто голубой конь... Таких я рисовала в детстве.

От моей младшей сестры никаких вестей. Светлана уехала за город с младшими школьниками вожатой. Галочку устроили к ней в группу. Теперь всех малышей увозят из Москвы. Наши по Павелецкой дороге на 101-м километре...

21 июля 1941 г.

Лежу в постели, умудрилась простудиться. В голову лезут мрачные мысли: фронт приближается. Что, если как в гражданскую войну? Голод, разруха, теплушки...

По радио голос Левитана: «...На Псковском, Смоленском и Бобруйском направлениях идут бои с большими потерями с обеих сторон...»

...Поужинали. Часы показывают начало одиннадцатого. Мама предлагает мне перелечь на Светланину кровать, подальше от окон...

И среди ночи кричит: «Проснись! Скорей! Тревога!»

Широченная Самотека уже пуста. Вой сирен, гудки фабрик и паровозов, от которых звенел воздух, смолкли. В небе по кругу, насколько хватает глаз, поднялся забор из дымящихся лучей прожекторов. Гул переходит в отдаленный гром. Дрожат воздух, земля. Небо трепещет. Нервные пальцы прожекторов забегали. нащупывая что-то.

—  Похоже, сегодня всерьез,— говорит дежурный по убежищу, взволнованно гася папиросу и закрывая за нами тяжелую дверь с железными засовами.

В подвале все размещаются быстро, деловито стелют на полу, устраиваются надолго. Мы с мамой у наружной стены, плечом ощущаю ее холод. Тревожно оглядываю трубы вентиляции: хватит ли воздуха, если завалит? Проемы заложены снаружи мешками с песком.

Канонада доносится все отчетливее. Молчим, не шевелимся. Глухой удар толкает землю. Здание вздрагивает. Плечом, прижатым к стене, чувствую это. И гробовая тишина. Слышно, как у кого-то громко тикают часы на руке.

Снова нарастает гул, и опять глухой удар в землю. Сильнее, чем первый. Лампочки мигнули, чуть потускнели.

—  Не в МОГЭС ли? — спросил кто-то испуганно.

...Приглядываюсь к полумраку: многие спят, даже сладко похрапывают.

—  Отбой! Отбой! —разнеслось по подвалам.

Все поднялись разом, как на вокзале перед приходом поезда. Свежий воздух живит. Небо ослепительно. Точно и не было кошмарной ночи. Нет, было: с юга через все небо стелется широкий полог дыма. Под ногами звенят осколки снарядов. В стороне Маяковской занимается зарево. Визг сирен. Туда спешат отряды МПВО. Их сразу можно узнать: обмотки вместо сапог. Новые гимнастерки залиты водой, лица в ссадинах, копоти. Пока мы сидели в подвале, они спасали людей, ликвидировали последствия налета... Пятый час. Спать, скорее спать.

22 июля 1941 г.

В девятом часу примчалась к нам Зоя из своего Замоскворечья!

— Вы целы? — Она радостно улыбается. — А вокруг нас что натворил!.. Но сначала скажи, что с тобой? Не время болеть. Вот тебе твои карточки: питайся!.. Сегодня мы смотрим операцию Юдина...

— И я с вами... Но что там вокруг вас?

—  Бомба упала во двор Кадашевской церкви. Я слышала, как свистит, но оцепенела... Мама сдернула меня в яму с углем. Но вокруг...

...Юдин оперирует молодую женщину. Даже в операционной полдневный зной. Юдин в халате, открывающем загорелую жилистую шею. Завязки марлевой маски болтаются за спиной. Медленно расправляет на руках тугие желтые перчатки. Священнодействует.

Едва салфетки обагрились кровью, по шуму в предоперационной мы почуяли что-то неладное. Так и есть: снова тревога!

Вскоре по крыше, как крупный град, прогремели осколки. Юдин, кажется, ничего не слышит. Видна его потемневшая от пота спина, набухшие вены на висках. А руки, даже отягченные кольцами кохеров и ножниц, словно парят в воздухе.

...Раз Юдин спокоен, занят только делом, то и мы будем спокойны. Теперь его руки едва шевелятся, словно высматривая, что там, внизу, сделать...

Сильный удар сотрясает операционную. На головы что-то посыпалось. Слышен треск зениток. Ждем: бросит или нет?..

...Я уже устала бояться. Операция идет к концу. Юдин что-то говорит, и усталые лица врачей светлеют. Теперь я замечаю, что гул снаружи куда-то уплыл. Подкралась тишина. Как хорошо звенят ножницы, брошенные на стеклянный столик!

...Подробности этого налета стали известны на другой день. Вблизи от Колхозной площади упала 1000-килограммовая бомба и — на наше счастье — не взорвалась. Опасный участок оцепили, вывели людей из домов. Копали деревянными лопатами. Командовал худенький чернявый сержант, говорят, инженер-строитель. Он один остался в воронке и завершил операцию на бомбе. Тоже хирург!

27 июля 1941 г.

Как рыбы в гигантском аквариуме, недвижно замерли в небе аэростаты заграждения. Днем они прячутся в зарослях парков. Их проносят по улицам красноармейцы, чаще всего девушки.

Возвращаясь, издали стараюсь разглядеть свой дом: цел ли? Как мама? Тревоги теперь следуют одна за другой, как по расписанию. Есть разрушения...

Сегодня тревога объявлена уже средь бела дня. Мы были как раз в клинике на Пироговской. Профессор Гиляревский прервал лекцию о пневмотораксе и быстро расставил нас на посты. Мы с Зоей попали на чердак. Жар раскалил крышу, горячий воздух шевелил волосы. Кругом чистота, желтый песок. Надели рукавицы и ждем. Наступила полоса тягостной тишины между последним звуком сирен и грохотом первых выстрелов. Все живое попряталось, а мы с Зоей говорили о пустяках. Началась стрельба. В ушах заложило. Потом слышим, снизу нас окликают. Подбежали к люку. Внизу стоял Гиляревский:

— Как вы там? Не страшно? — И Сергей Александрович, сильно прихрамывая, пошел дальше проверять посты.

24 августа 1941 г.

Август на исходе. Мы сдали экзамены и думали, что нас тут же пошлют на фронт. А нам предложили встать на учет по военкоматам: ждите, вызовут.

...Льет дождь. Пять дней уж нет тревоги. Спим спокойно. И город отдыхает, залечивает раны.

...Вторую неделю работаем маскировщиками, присоединившись ко всем нашим в батальон МПВО. Маскируем завод КИМ, что рядом с «Шариком». С нами студенты из строительного института. Много новых лиц.

Маркус — наш комсомольский вожак — рассказал, что с первых же дней к маскировке привлечена целая армия архитекторов и художников, среди них К. С. Алабян, Ю. Н. Шевердяев, В. С. Андреев, театральный декоратор В. Ф. Рындин, а во главе Д. Н. Чечулин — главный архитектор Москвы.

...Завод КИМ не достроен. В огромном корпусе литейного цеха наша «колерная». Здесь мы готовим краску для всех бригад. Меня с подругами назначили к котлам. Жжем костры, на глаз смешиваем краску, разливаем в ведра. Вокруг бочки с краской, скипидаром, олифой, дрова. У входа дожидаются дежурные от малярных бригад. Колерную прозвали «адом», но любят забегать сюда погреться. На улице холод, дождь, одежда не просыхает. Отмываемся от краски скипидаром. Одно блаженство — горячий заводской душ. Мойся, сколько хочешь!

Есть у нас «рай». Это крыши, где ребята малюют желтые дороги, зеленые луга, белые домики. Говорят, наше командование поднималось в воздух и смотрело маскировку заводов. Иллюзия есть.

Есть и «ад». Это бригады, которые работают на земле, размечая рисунки жилых кварталов, которые потом выложат битым кирпичом, мелом и углем. Иной раз проедет по заводскому двору машина, смажет колесами беленький домик, и начинай все сначала.

Такие поселки красуются теперь повсюду по Москве, даже на брусчатке Красной площади. Мавзолей «накрыт» макетом двухэтажного дома с мансардой. Зойка, шагая из своего Замоскворечья, видела, как в одну ночь перестал «существовать» Обводной канал у Кремля. Вместо канала баржи с кварталами домов! А Большой театр задрапирован в пеструю хламиду. Вместо колоннады мелкие окошки... Не горят рубиновые звезды. Золотые главы соборов погасли под зеленой краской. Все притаилось, причудливо изменив свой вид.

2 сентября 1941 г.

Начался учебный год. Будем учиться, а по пятницам и субботам работать на маскировке. Света с Галочкой вернулись в Москву. Света будет учиться в 10-м классе и три дня работать на картошке.

У нее было комсомольское собрание, постановили с 6 сентября всем пройти десятидневные курсы командиров МПВО... Готовятся к молодежному воскреснику 7 сентября...

24  сентября 1941 г.

Занимаемся в институте, но все чего-то ждут. Тревожно. Каждый день узнаем. что тот или другой студент ушли добровольцами.

После упорных боев наши войска 19 сентября оставили мой родной город — Киев. Встают грозные тени гражданской войны: комиссар Это, командарм Сергеев, мой отец — помначвоздух Киевского военного округа, а затем старший инспектор штаба Воздушного Флота Республики. Смотрю на горестную фигуру мамы: она оперлась на руку и неотрывно смотрит на узор синей скатерти...

25  сентября 1941 г.

Света уже несколько дней с комсомольцами района на противотанковых рвах где-то под Можайском. Вечером получили от нее письмецо:

«Родные мои! Пишу вам, сидя на крыльце разбитого дома, от которого остались только стены и часть лестницы. Была бомбежка, и мы нашли здесь прибежище... Кругом много страданий. Дети, старики, бредущие вдоль дороги, и телеги со скарбом и ранеными... Земля стала от мороза твердой. Ну да ничего — только бы успеть! Жжем костры, согреваем землю и руки. Нас здесь много, со всех районов Москвы. Прораб у нас хороший, строгий, но душевный. Он сапер. У него любимая поговорка: «От селева до телева на штык-с нету». Целую, Света».

Мама повеселела и принялась готовить ужин: кулеш из пшена, картошки и поджаренного лука. Вкусно!

27 сентября 1941 г.

То и дело перепадает холодный дождь со снегом. Свинцовые тучи нависли сплошным пластом.

Перешли сегодня из «ада» в «рай», завещав свое хозяйство студенткам из строительного. Красим главную крышу завода. Желтой охрой ведем рисунок дорог через вентиляционные грубы, слуховые окна. Как обезьяны лазаем по пожарным лестницам и мосткам, прыгаем, балансируем с ведрами и кистями. Крыша — это хорошо! Здесь только небо да мы. Ведем нескончаемые разговоры, читаем стихи из «Маскарада», только что снятого в кино...

— Наши лучшие годы — студенчество — скомканы войной, — говорит Вера.

— Нам бы на фронт проситься,— предлагает Зоя.

— Не возьмут! — громко вздыхает Наташа. — Мы ведь второй запас, а медсестер, говорят, перепроизводство...

29 сентября 1941 г.

Нет, видно, учеба сейчас не впрок! В аудиториях одни девчата. Ребята, кто не в армии, на картошке.

Света под Малоярославцем. Мама в волнении. Фронт с той стороны приближается быстро. Мы повесили на стену карту Подмосковья. Долго искали деревню, где Света. Не нашли. Одно известно, что от нее до железной дороги 27 километров... Грустно что-то. Отчего?

5 октября 1941 г.

...Поздно. Мама ушла на дежурство. Собиралась долго, надевая теплые вещи. Люся со Светой, снарядившись в ватники и ушанки, с противогазами через плечо ушли в группу МПВО... Галочка спит. Рядом на стуле лежит наготове, на случай тревоги, ее новая меховая шубка. И куклы в коробке из-под туфель.

10 октября 1941 г.

Вести с фронта все тревожнее. Напряженность крайняя. Подходят к Ржеву, Осташкову. Нацеливаются на Калинин. Тяжелые бои под Можайском, Боровском.

Радио ни на минуту не выключаем. Оно наши глаза и уши. Поет Эрнст Буш, бросая в эфир грозные слова: «...И встанет из пепла грозных сражений новый, блистающий, солнечный мир!» Огненная музыка.

12 октября 1941 г.

По радио с утра до вечера страшные слова: «Угроза Москве!»

От этих ледяных слов сдавливает грудь, к горлу ползет дурнота, руки дрожат. На улице сумрачно. Из окон дует, батареи холодные. Одеты мы кто во что. Мама в толстой фуфайке, на мне дядин суконный бушлат, у которого так весело горят пуговицы с якорями, что становится тепло на душе. Жаль, нет у нас валенок. В здоровенных лыжных ботинках как-то странно ходить по паркету.

Заговорили о теплых вещах. Без них на зиму глядя никуда не уедешь. После ужина достали чемоданы, из сундука вытряхнули на пол старые теплые вещи: отцовские куртки, фуфайки, брюки, изъеденные молью огромные валенки, привезенные папиной родней из деревни. Со дна сундука достали сплющенную, пересыпанную нафталином огромную папину бекешу — шинель на черной длинношерстной овчине с меховым воротником. Мне она почти до пят. Пойдет! В ней отец воевал против белополяков под Варшавой. Высокие венгерские башмаки из желтой кожи со шнуровкой до самых колен тоже мне. Отец ездил в них на фронте верхом. Свое одеяние я завершила суконными матросскими брюками и черным морским треухом на каракуле.

До поздней ночи все молча стирали, штопали, подгоняли под себя...

15 октября 1941 г.

Сегодня уже не эвакуируешься, трудно. А завтра и совсем не уйдешь. Пути бомбят.

16 октября 1941 г.

...Вечером позвонила Наташа и сказала, что архитектурный институт эвакуируется в Ташкент. Маршрут: до Ярославля пешком, оттуда эшелоном в Узбекистан. Завтра в шесть утра сбор. Кто не явится, отчислят...

...Никуда я не поеду из Москвы!

20 октября 1941 г.

В Москве объявлено осадное положение... Грозный документ читают по радио несколько раз.

У тех, кто остался в Москве, появились какие-то новые простые отношения между собой, словно братские. Опасность всех сблизила. Нас немного.

Мы чувствуем, что произошел перелом: эвакуировано все, что надо сберечь. Осталось воинство. Москва готова к бою.

23 октября 1941 г.

...Вечереет. Мама поставила кашу на керосинку и побежала в булочную сменить Светлану в очереди. И тут:

— Граждане! Воздушная тревога!

...В бомбоубежище мы с Галочкой напрасно искали маму и Свету. Они, наверное, остались в булочной... Страшный удар потряс наше здание. Что-то зазвенело. посыпалось, лампы потускнели, закачались. Кто-то истерически разрыдался... Чей-то голос грозно одернул:

— Раз в Москве остались, нечего истерику разводить! Прекратить!

...Я выбежала из подвала, прихватив с собой наволочки, которые взяла под муку. В темноте ноги загремели по кровельному железу. При входе в Лихов переулок — черная гора... Бомба попала в угловой дом между нами и булочной. В керосиновую лавку...

Из развалин голос: «Спасите!..» По груде обломков добираюсь до раненой женщины. Обматываю ей голову наволочкой, веду через улицу в аптеку. Дверь аптеки выворочена. Еле пролезаем внутрь. Тьма, разбитые стекла. Из подвального люка кричат: «Идите на свет!..»

В подвале, освещенном керосиновыми лампами, суетятся женщины в белом. На полу стонет молодая женщина. У нее оторвало ногу до колена. В аптеке разгром, в темноте ничего не найдут. Есть раненые, есть убитые...

Кто-то протягивает мне бинт, и я перевязываю женщине колено. Тороплюсь. ...Пришла машина. Видя всеобщее замешательство и боясь, что женщину в суматохе не увезут первой, я вдруг громко скомандовала, кого взять в первую очередь. И меня послушались...

Нервный озноб сотрясает меня. Чтобы успокоиться, берусь проводить двух легкораненых.

...Лихов переулок оцеплен конной милицией. На развалинах работают спасатели, откапывая людей. То тут, то там загораются карманные фонарики. Из убежища выводят цепочкой людей. Моих нигде нет... В звонкий рупор несется команда: «Всем в обход, через Каретный!»

...В наших комнатах гуляет ветер. Груды стекла на подоконниках и на полу. Холодно. Под ногами хрустит.

— Это еще хорошо, — говорит Света. — Нас спас дом с рыцарями и львами...

Пришел санитарный поезд. Рисунок И. Кадиной

Мама тут же стала забивать окна картинами отца. Легли спать одетыми. 26 октября 1941 г.

Вошла в вестибюль архитектурного. Пусто. Основная масса студентов эвакуировалась. Оставшиеся отдельными партиями будут уезжать каждую неделю. Можно брать семьи. Подала заявление с просьбой предоставить мне отпуск. Получила резолюцию: «Отчислить из института с правом восстановления».

29 октября 1941 г.

...Все дороги к Москве пересечены противотанковыми рвами. На заставах сооружены доты. Окна угловых домов до второго этажа превращены в бойницы. Для транспорта оставлены лишь узкие проезды в толще стен из мешков с песком и бревенчатых брустверов. Кругом патрули. Ни одну площадь не узнать. Но не верится, что дело дойдет до уличных боев...

...Тревога застала меня в метро «Охотный ряд». Спустилась, спрыгнула на пути и пошла по туннелю в сторону «Библиотеки Ленина». По стенам горели лампы. Царила тишина. Я растянулась на деревянном щите и задремала.

...Вечером все писали письма. Несколько раз объявляли тревогу. «Теперь уж на всю ночь»,— сказала устало мама, и мы не спеша понесли в подвал под нашим домом раскладушку. В бомбоубежище уже не ходим...

Тут как в клубе. Собрались старожилы дома. Мама со Светой, прижавшись друг к другу, заснули. Я читала «Овода» всю ночь при тусклом свете мигающих ламп, под грохот и гул сверху, под тихие разговоры соседей...

31 октября 1941 г.

И чего я жду? Нет больше сил! Надо действовать. Узнала место, где могу быть полезной: Московский эвакопункт. Раз не призывают, надо самой найти дело.

Центральный эвакопункт при Институте Склифосовского... Короткая беседа с начальником — Сергеем Ивановичем Федоровым,— пожатие руки, добрая улыбка. И завтра на работу.

5 ноября 1941 г.

Итак, я уже почти неделю работаю медсестрой. Началась моя бессонная вахта... Мы перевозим на машинах раненых бойцов с вокзалов и аэродромов в госпитали и клиники Москвы. Это инициатива Красного Креста. Нам выдали значки и нарукавные повязки. Свой я ввинтила в черную флотскую ушанку. Ходим мы в штатском, но нас приравнивают к военнослужащим.

В первую же поездку побывала в разных концах города. Наконец-то я могу что-то делать реальное для обороны...

7 ноября 1941 г.

Ночью выпал первый настоящий снег. Подморозило. Громко играет музыка. И на душе легко. Горят алые флаги... Это чудо! Репродукторы разносят раскатистый голос: «Говорят все радиостанции Советского Союза... Начинаем с Красной площади передачу о параде частей Красной Армии...»

Через переднее стекло нашего санитарного автобуса смотрю, как убегает под колеса снежное шоссе...

8  ноября 1941 г.

В Москве объявлен субботник. Все для обороны! Наши ушли рано утром, когда я спала мертвым сном после суточного дежурства. После обеда мы с мамой загружали углем нашу котельную. Потом грели воду, мылись и чихали угольной пылью... Светлана, оказывается, весь день была там, где ставили противотанковые надолбы и «ежи».

— Районы приходили целыми колоннами, с флагами, как на демонстрацию, — вспоминает она. — Говорят, стальной каркас Дворца Советов сослужил нам службу...

Оказывается, вчера был страшный налет, более 200 самолетов рвались к Москве, но ни один нс прорвался!

16 ноября 1941 г.

Холод адский. Уже неделю живем в нетопленных комнатах. Трубы лопнули, котлы испортились. Ходим в шубах и шапках, спим не раздеваясь. После суточной езды сплю как убитая. А если по тревоге разбудят, досыпаю в нашем подвале.

19 ноября 1941 г.

Встаю с великим трудом и сразу не пойму, где я. В подвале, оказывается!.. Тело ломит... В полной тьме бреду до Самотеки пешком. Оттуда в промерзлом трамвае до далекой заснеженной Благуши, где наш третий филиал... Весь день без роздыху ездим с Октябрьского и Ржевского вокзалов в Комгоспиталь в Лефортове. В большие десятиносилочные автобусы теперь поставили отопление, чтобы не мерзли раненые.

Как хорошо, что я в огромных теплых валенках и папиной бекеше!..

21 ноября 1941 г.

Ну и денек сегодня!.. Едва успеваем поворачиваться. Наш автобус дымится, как взмыленная лошадь: восемнадцать рейсов с вокзала в Комгоспиталь — за одну ночь! Двигаюсь как лунатик...

27 ноября 1941 г.

Войска идут через город на запад. Всю ночь дрожат стекла от грохота танков и тяжелых орудий. Всю ночь в синей тьме двигаются по Садовому кольцу их грозные тени. Значит, начинается! Значит, время пришло.

Стою у окна до тех пор, пока не пронимает зябкая дрожь. Танкам не видно конца.

29 ноября 1941 г.

Морозы крепчают. Что-то не припомнят такой суровой и ранней зимы. О моей бекеше думаю с нежностью. Как она меня греет! Словно полость меховая в русских санях. Укутывает ноги в промерзлом автобусе, служит походной постелью на полу в дежурке, на вокзалах, в госпиталях...

— Такую осколком не прошибешь! — смеются бойцы. — Как в доте.

3 декабря 1941 г.

Едем в Химки. Фронт совсем рядом. Оттуда, как в шторм, несется сплошной гул. Солнце багровое, в морозном тумане. Воздух оледенел. Все неподвижно. Только шоссе живет. Оно в бесконечном движении. Тянутся обозы, артиллерия, идут батальоны пехоты в теплых полушубках, шапках, валенках, колышется конница...

12 декабря 1941 г.

Утром нас переселили в отапливаемую квартиру жильцов, уехавших еще осенью на Урал. А наши комнаты запечатали. С собой взяли только белье и горшки с цветами. На новом месте со свидетелями сначала сделали подробную опись имущества уехавших, заверили печатью в домоуправлении и только тогда принялись за уборку. После вечернего чая впервые за долгие месяцы легли в постель в ночных рубашках. Тела наши, словно отделившись от нас, погрузились в глубокие перины.

— В последний час! — торжественно раздался из репродуктора голос Левитана.

Мы замерли, затаив дыхание.

—  Провал плана окружения и взятия Москвы!.. Поражение фашистских войск на подступах к столице! — рассекал голос ночную тишину.

Я закричала, но мама зажала мне рот и слушала дальше с застывшей на губах улыбкой.

Переполненные счастьем, мы уже засыпали, когда прозвучали знакомые слова: «Воздушная тревога!»

— Буду спать здесь, и никаких гвоздей! — заявила радостно я.

Раскаты приближались, зазвенела посуда в серванте.

— Где-то наш Светик? — прошептала мама.

18 декабря 1941 г.

К вечеру из-под Каширы вернулась Света. Мама так и повисла на ней. Сестра вынула мешочек с черными сухарями и большой кусок мыла.

— Нам выдали как премию, чтобы помылись на радостях. А супа у вас нет?

Горяченького?..

28 декабря 1941 г.

Уже давно ни один стервятник к Москве не прорывается. На всех фронтах

наши гонят захватчиков. Взяли Волоколамск, Рузу, Наро-Фоминск.

11  февраля 1942 г.

С каждым днем работы все меньше. Фронт откатился от Москвы. Все чаще думаю об институте. Там уже начались занятия. Но мне трудно решиться — мама еще не работает. Каждый день я удивляюсь, каким чудом она умудряется нас чем-то накормить. Я же на эвакопункте обеспечена горячей едой в обед и ужин, это тоже потерять нелегко...

21 февраля 1942 г.

Как-то нудно писать о нужде. Не знаю, как другие, но я не могу долго предаваться мелочам жизни, а еще больше — долго писать о них. Писать о том, как одну тарелку супа едят трое, а что обед состоит из чая с хлебом и солью. Как я хотела бы хоть раз поесть досыта...

К черту! Все это унижает человека. Мы патриоты и честные люди.

12  марта 1942 г.

Сегодня еду в последний раз. Есть приказ о зачислении на учебу. И радостно, и грустно... Нынче мне дали много нарядов, и я побывала во всех уголках Москвы, промчалась по многим магистралям.

Дни обороны Москвы... Их нельзя забыть, как нельзя забыть вой ночных сирен, грохот зенитных батарей, ряды стальных надолб, пустынные улицы столицы, патрули и всюду-всюду синий свет. Как нельзя забыть первых радостных сообщений Совинформбюро: «В последний час! О разгроме немцев под Москвой».

13  апреля 1942 г.

Колонный зал Дома союзов. Исполняют новую симфонию Шостаковича. Зал полон знаменитостей. Недалеко от нас сам Шостакович. Он очень взволнован, прикрывается слегка рукой. В первых рядах разглядели Нежданову, Держинскую, Лемешева...

В Москву вернулась первая партия уезжавших. Зал пестрел композиторами, киноактерами, писателями, художниками... Мы отвыкли от огней люстр, от тепла, нарядных женщин, от аромата духов, от атмосферы прекрасного...

Дирижер Самосуд — в черном, с всклокоченной гривой волос, с взметнувшимися вверх руками.

Все, что накопилось в душе с начала войны, вдруг открылось, захлестнуло волной горя, жалости ко всем и к себе и какой-то радостью обновления.

14 апреля 1942 г.

Мы снова в аудитории. Готовим проект — сельский клуб. Слышим мирные слова о великих задачах восстановления: о проектах, о красоте, о творчестве, о спасении разрушенных памятников архитектуры, об увековечивании памяти погибших.

А война еще продолжается.

И наши друзья еще идут дорогами побед.

А. ЛАВРУХИН, гвардии ст. лейтенант в отставке

ВСЕМ СМЕРТЯМ НАЗЛО

...В Москве я оказался в госпитале, который располагался недалеко от станции метро «Красные ворота». Лежали тяжелораненые в палате на втором этаже. В ночь на 23 февраля был сильный налет вражеской авиации. По тревоге всех, кто мог двигаться, отправили вместе с медперсоналом в бомбоубежище. А мы, шесть человек с тяжелыми ранами, остались лежать на койках. За окнами грохотали зенитки, где-то не очень далеко разорвалась фугасная бомба, но врач-женщина и две медицинские сестры не отходили от нас ни на шаг. Мы все как один просили их: «Идите в бомбоубежище!» Но они не ушли. Не ушел и комиссар госпиталя, так и простоял у окна до отбоя, все время нас подбадривал.

Вспоминая то далекое время, я с чувством глубокой благодарности думаю о медицинских работниках, о врачах, медсестрах и санитарах. Их мужество, стойкость и беззаветная преданность своему долгу спасли жизнь и мне, и сотням тысяч других воинов.

СПАСЕННЫЕ СОКРОВИЩА

Картину Сурикова «Боярыня Морозова» возвращают на свое место в Суриковском зале Третьяковской галереи. 1944 г.

Ю. НАММЕРЕР

БОМБЫ НА СВЯТЫНИ

С началом войны большие трудности возникли с защитой, с сохранением духовного, исторического, культурного наследия, накопленного в Москве за многовековую ее историю.

В столичных музеях, картинных галереях, дворцах, библиотеках собраны бесценные творения великих художников, скульпторов всех времен и народов, важнейшие документы истории. Лишь для небольшой их части успели заблаговременно приспособить защищенные хранилища.

Принято решение об эвакуации самого ценного из Оружейной палаты Кремля, Третьяковской галереи, Музея им. Пушкина и некоторых других. Это была работа необычайная по сложности и ответственности. Большинство экспонатов чувствительны ко всяким внешним воздействиям, любым изменениям температуры, влажности, а им предстоял долгий путь в эвакуацию, чреватый неожиданностями. Много выдумки и изобретательности проявили хранители музеев, чтобы в считанные дни надежно упаковать хрупкие амфоры и вазы, мраморные скульптуры, полотна великих художников, древние папирусы и многое другое.

Сейчас, на пороге нового века, когда еще не утихли речи «О культурных ценностях, перемещенных в СССР в результате второй мировой войны», важно обратить внимание общественности на целеустремленные, прицельные варварские бомбардировки наших национальных святынь.

Считалось, что бомбы на них падали случайно. Этому способствовали железные рамки секретности о масштабах налетов и пораженных объектах. До недавнего времени писалось и говорилось о том, что ни одна бомба на Кремль не упала. И все или во всяком случае большинство в это верили, а многие верят и до сих пор. Однако Кремль — наша национальная святыня был одной из важнейших целей при налетах на Москву фашистских мракобесов, не признававших ничего святого. На его небольшую территорию упало 16 тяжелых фугасных бомб и многие сотни зажигательных. Дважды бомбы поражали историческое здание Арсенала, тяжелая 250-килограммовая бомба пробила перекрытие Большого Кремлевского дворца и застряла в полу Георгиевского зала. Взорвись такая бомба, бесценное здание было бы разрушено.

Спасая кремлевские сокровища, отдали жизнь 96 курсантов военного училища им. Верховного Совета РСФСР. Их памяти посвящена установленная здесь, у Арсенала, мемориальная доска.

В первый же налет сгорела Книжная палата на улице Чайковского (теперь Новинский бульвар) со всеми не имеющими цены рукописями — их не успели эвакуировать. Прямым попаданием бомбы разрушен Театр им. Вахтангова. Повреждены бомбами Большой и Малый театры, четырежды (!) бомбили Музей изобразительных искусств им. Пушкина.

Только героическими усилиями формирований МПВО спасены от огня деревянные постройки Музея-усадьбы Л.Н. Толстого в Хамовниках. Две «фугаски» поразили Музей Льва Николаевича на Кропоткинской улице, на прославленную Третьяковскую галерею угодило три бомбы, не считая множества зажигалок. Взрывом крупной бомбы было серьезно повреждено здание Московского государственного университета на Моховой улице. За этот «подвиг», как сообщило берлинское радио, летчик награжден орденом.

Также пострадали от бомбардировок Государственная библиотека им.Ленина (теперь Государственная Российская библиотека), Фундаментальная библиотека Академии наук СССР на Ленинских горах, Театр кукол Образцова, Политехнический музей и многие другие (правильнее сказать — почти все) подобные им «военные объекты».

Сейчас, анализируя результаты варварских бомбардировок столицы, нельзя даже предположить, как считалось раньше, что «сеятели бомб» сбрасывали свои «подарки» куда попало, у каждой бомбы был свой адрес. Слишком много «случайностей».

Почему бомбили всемирно известную Книжную палату, стоявшую в стороне от каких-либо важных объектов? Тоже можно спросить о театрах им. Вахтангова на Арбате, им. Станиславского на Пушкинской улице, им. Маяковского на улице Герцена, о хорошо узнаваемом с воздуха Музее им. Пушкина, несомненно прицельно бомбившемся четыре раза! На Большой театр была сброшена крупная бомба — днем с небольшой высоты при хорошей видимости.

К числу «случайно» бомбившихся надо также отнести один из самых крупных госпиталей тех дней — Институт Склифосовского. Мало того, что он, согласно международным конвенциям, находился под зашитой Красного Креста, — он еще известный памятник архитектуры и истории. На институт была сброшена крупная бомба. К счастью, не взорвалась.

Тяжело жилось во всех отношениях москвичам в то суровое, напряженное до предела время. Как глоток свежего воздуха, нужна разрядка, нужно было поддерживать, поднимать настроение, дух 'защитников столицы. Это делали учреждения культуры. С напряжением, при переполненных залах работали театры, концертные залы, дворцы культуры и другие «военные объекты». Не смущали зрителей и частные воздушные тревоги, на время которых приходилось прерывать спектакли или даже переносить их на следующий день. Отрадно было видеть, сознавать, что москвичи даже в самое трудное, напряженное время, когда разглядывал Москву в бинокль и в столице ввели «осадное положение», твердо верили в победу, и такая вера помогала им жить и трудиться. 

Последние сомнения в «случайности» бомбардировки объектов культуры,  и других национальных святынь рассеял план Москвы, которым снабжались гитлеровские летчики, бомбившие столицу. На кусочке плана центра города с немецкой педантичностью занумерованы и отмечены условными знаками в качестве целей известные всему миру Кремль, Большой и Малый театры, МХАТ им. Горького, Московский государственный университет, Манеж, Музей Ленина и другие «объекты». И Кремль, хотя и был целью номер один, в плане значится за № 186 и 187, Большой и Малый театры имеют номера соответственно 953 и 454, МХАТ № 78, МГУ № 219, издательства газет «Известия» «Труд» и журнала «Огонек» соответственно № 444,445 и 446 и так далее, И все они прицельно бомбились! Какие еще нужны комментарии. Все предельно ясно!

План Москвы, которым снабжались немецкие летчики

Боялись фашистские мракобесы искусства во всех его проявлениях — оно воспитывало и поддерживало высокое чувство патриотизма, любовь к Родине у ее защитников, помогало переносить трудности, и потому так целенаправленно, варварски пытались уничтожить дорогие каждому москвичу учреждения культуры, памятники великой истории — национальные святыни!

С. БОЛЬШАКОВА, искусствовед

СПЕЦИАЛЬНЫЙ РЕЙС

В конце 30-х годов в Оружейной палате провели тщательную экспертизу ценностей, составили новые охранные описи, крупнейшие архитекторы и искусствоведы внесли предложения по реставрации древних соборов. И тут война.  

Директор Государственной оружейной палаты Н. Н. Захаров получил распоряжение коменданта Московского Кремля упаковать все ценности палаты, принять строжайшие меры к охране имущества.

Николай Никитович обходил залы музея, обдумывал в каком порядке начать упаковку реликвий, во что обернуть золотые с бриллиантами оклады, уникальные чаши, ковши. Ведь любое неосторожное прикосновение могло нанести им непоправимый вред.

Вскоре Оружейная палата уже располагала всем необходимым для упаковки— тончайшей папиросной и плотной бумагой, ватой, тканями, картоном, ящиками. Захаров собрал работников музея.

— Витрины с ценностями, — объявил он, — будем открывать я и контролер Евгений Андреевич Ефимов. Каждый экспонат должен быть тщательно сверен со списком, хранящимся в музее.

Захаров открыл первую витрину, в которой находились ювелирные изделия XVIII-XX веков: табакерки из золота, серебра, фарфора, слоновой кости. Ефимов паковал венцы, скипетры, державы, булавы и прочие знаки царской власти. Бережно взял в руки древнейший из царских венцов — шапку Мономаха...

Николай Васильевич Гордеев в раздумье стоял у витрин с древнейшим оружием. Он знал в коллекции каждую вещь. Обдумывал, как с большей предосторожностью упаковать экспонаты. Неожиданно его попросили спуститься вниз.

В той части зала, где стояли царские троны, он увидел директора. Обычно спокойный и мягкий, теперь Захаров говорил озабоченно и резко:

— Не забывайте, высота трона три метра двадцать сантиметров, ширина — два восемь! Как быть с ним?

Николай Васильевич ответил не сразу. Трон царей Ивана и Петра был не только высоким, но очень тяжелым, на его отделку ушло 300 килограммов серебра.

— Пожалуй, придется разбирать,— вытирая платком вспотевший лоб, произнес Захаров.

Гордеев, обходя трон, пристально всматривался в спинку с чеканным орнаментом, ступени, стараясь определить место стыковки частей.

— Да, — подтвердил он, — ничего другого не остается. Работа предстоит адовая.

В короткие часы отдыха сотрудники музея собирались в круглом зале. Выпивали по стакану крепкого чая, дремали накоротке, откинувшись на спинки кресел.

Наконец, древнейшие троны — Ивана Грозного, Бориса Годунова, царя Алексея Михайловича — упаковали. С ювелирной точностью разобрали на части двойной трон царей Петра и Ивана.

И тут возникло новое осложнение. Орел из слоновой кости с двумя тысячами тончайших перьев — подарок японского императора русскому двору — был выполнен токийским мастером в натуральную величину. Размах крыльев — метр шестьдесят два сантиметра. Шестеро рослых мужчин подняли и понесли его к выходу. Путь им преградили строительные леса — начинался ремонт.

— Осторожно, пригнуться! — крикнул Захаров.

Увы, это ничего не дало. Попробовали было развернуться боком, но белоснежная птица по-прежнему оставалась в плену строительных лесов, и ношу опустили.

— Придется поднимать перекладины и передвигать настилы, — тяжело выдохнул Захаров.

Закончив операцию с орлом, сотрудники вышли передохнуть на свежий воздух. Стояла поразительная тишина. За прошедшие сутки все они, кажется, утратили привычную связь с внешним миром.

Наступили четвертые сутки вахты. Женщины бережно паковали царские одежды и облачения высшего духовенства, украшенные жемчугом, искусным золотым шитьем. Мужчины разбирали старинные часы «Храм Славы», извлекали механизм. Перешли в соборы — теперь предстояло вынуть из иконостасов древнейшие иконы. Затем уложили старинную библиотеку и фондовые материалы.

— Ну вот, пожалуй, и все,— устало сказал Захаров.

Неожиданно раздался телефонный звонок. Комендант Кремля срочно требовал его к себе.

— Сегодня вам надлежит выехать из Москвы специальным рейсом,— сказал он.— Сбор на Казанском вокзале через полтора часа. Предупредите отъезжающих с вами товарищей.

Затем взял со стола пакет и вручил его Захарову.

«Предъявитель сего,— говорилось в документе,— сотрудник Управления коменданта Московского Кремля воентехник 1-го ранга Захаров Н. Н. назначен совместно с младшим лейтенантом Павловым В. Д. сопровождать груз до места назначения. Одновременно с ними следуют сержант Баянов А. В., сержант Ефимов Е. А., Гордеев Н. В., Владимирова О. С. Просьба ко всем организациям оказывать Захарову Н. Н. всемерное содействие. Комендант Московского Кремля генерал-майор Н. Спиридонов».

Предупредив отъезжающих, Николай Никитович на полчаса заскочил домой. умылся, переоделся, поцеловал дочек, обещал жене дать о себе знать, как только представится случай. В назначенный час специальный состав ушел на восток.

Наконец состав прибыл в Свердловск. На Урал приехали и сотрудники Оружейной палаты. На первых порах Ольга Сергеевна Владимирова, Мария Александровна Кирильцева вместе с семьями поселились на сцене заводского Дома культуры, Александра Алексеевна Гончарова с матерью и маленькой дочерью заняла комнату в бараке, Захарову выделили комнату в общей квартире.

Тут, на Урале, их вахта стала бессменной. Сначала осторожно распаковали каждую вещь и тщательно осмотрели: не появилась ли царапина, трещина, не выпал ли драгоценный камень. К счастью, все предметы хорошо перенесли дорогу.

Потом забеспокоились о другом: не слежались ли старинные ткани? Принялись проветривать меха, царские одежды, облачение высшего духовенства. Тогда же из ящика извлекли и коронационное платье Елизаветы Петровны, и, разложив пятиметровый шлейф, реставратор принялся за укрепление серебряной нити. Н. В. Гордеев и Валуев приступили к реставрации шведских пистолетов и барабанов — трофеев Полтавской битвы, А. В. Баянов отправился на завод— для часов «Храм Славы» нужны были детали.

Все с нетерпением ждали часа возвращения в Москву.

В феврале 1945 года специальный состав с ценностями Государственной Оружейной палаты—сокровищницы мирового значения — возвратился в столицу...

И если сегодня, попав в Оружейную палату Кремля, вы будете восхищаться хранящимися здесь сокровищами и произведениями искусства, вспомните о тех людях, которые в трудную годину войны спасли их для народа. Они заслужили нашу глубокую благодарность.

Примечание составителя: Как выяснилось позднее (газета «Вечерняя Москва», 28.04.1995), «за месяц до начала войны сокровища Оружейной палаты осматривало посольство Германии почти в полном составе». Надо думать, не случайно.

Е. КОНЧИН, журналист

БОМБЫ НАЦЕЛЕНЫ НА МУЗЕЙ

Желание рассказать о том, как были сохранены во время Великой Отечественной войны художественные сокровища Государственного музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина, возникло у меня после прочтения военных дневников Натальи Николаевны Бритовой, крупного специалиста по античному искусству. В музее на Волхонке она работала с 1931 года. В годы войны заведовала отделом, входила в ученый совет.

Наталья Николаевна умерла в 1968 году. Оставила добрую память, восхищенное и трогательное уважение всех, кто ее знал, а также серьезные научные труды и дневник —тетради в коленкоровых переплетах,— который вела почти всю жизнь.

Затем я изучил архивы, встретился с участниками спасения ценностей музея — и эти сведения дополнили, пояснили краткие, подчас слишком краткие строчки дневника Натальи Бритовой.

15 июля. Эвакуированы первые ящики с картинами.

Распоряжение о свертывании экспозиции поступило 2 июля. Эвакуацией руководили директор Иван Иванович Коротков, его заместитель Владимир Владимирович Малков, ученый секретарь Наталья Николаевна Бритова.

Собрать, упаковать и отправить в глубокий тыл сотни, тысячи экспонатов музея, имеющего мировое значение, крайне сложно, а учитывая тревожную военную обстановку и предельно сжатые сроки (всего десять дней!), почти невозможно. Ведь художественные шедевры, к примеру картины Рембрандта, даже при переноске из зала в зал требуют специальной, подчас длительной подготовки. А здесь послать их за тысячи километров, притом самым спешным образом, при обстоятельствах неблагоприятных, опасных для транспортировки и сохранности. Пожалуй, такого в мировой практике еще не было! Но война неумолимо диктовала свои условия, и на восток были вывезены ценности и Государственного музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина, и Третьяковской галереи, и ленинградского Эрмитажа, и Русского музея, десятков художественных и иных музеев страны, которым угрожали разорение и гибель.

Проверкой состояния произведений искусства, коим предстояло дальнее путешествие, занимались реставраторы, они же руководили их упаковкой: живописью — Павел Дмитриевич Корин, скульптурой — Михаил Александрович Александровский. Ведь для каждого холста— а их эвакуировалось около 700! — для каждого из десятков тысяч предметов должны быть созданы свои особые условия перевозки. Большинство экспонатов весьма чувствительны ко всяким внешним воздействиям, к любым изменениям температуры. Хрупкие сосуды и вазы заворачивали в вату, укладывали в стружки. Большие полотна снимались с подрамников, прокладывались фланелью и накатывались на специально сконструированные валы, которые затем помещались в ящики соответствующей формы. Древние папирусы бережно вкладывались меж пластинками линолеума. Монеты и медали предварительно обрабатывали аммонием, промывали в дистиллированной воде, а затем покрывали тончайшим слоем расплавленного воска. Нумизматические коллекции упаковывали в двойные ящики, имеющие внутренние распорки.

Требовалось 500 ящиков. Притом различных размеров и форм. Их изготовление осложнилось тем, что присланные доски оказались сырыми. Пришлось их сушить, благо погода стояла солнечная, жаркая. Потом доски оклеивали дерматином и клеенкой. Наиболее сложные ящики мастерил опытный столяр Касьян Васильевич Барышников.

Работали все. С раннего утра до темноты. Помогали студенты, красноармейцы, рабочие столичных театров. Но с каждым днем их становилось меньше — одни уходили на фронт, другие уезжали из Москвы. Вскоре эвакуировалось и большинство сотрудников.

— Печальное зрелище представляли наши залы,— вспоминает Михаил Александрович Александровский — Висели пустые рамы без полотен. Тяжело было видеть все это!..

Куда эвакуировался музей? Этого никто не знал. Лишь дирекцию уведомили в самый последний момент, что конечным пунктом должен быть Новосибирск.

Со станции Москва-Сортировочная отправлялся специальный музейный эшелон, в котором находились ценности не только Государственного музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина, но и Государственной Третьяковской галереи, Музея нового западного искусства, других московских музеев и художественных хранилищ, частных коллекций, например собрание картин балерины Е. В. Гельцер, Государственная коллекция редких музыкальных инструментов. Через несколько часов после ухода поезда на станцию налетели фашистские самолеты и подвергли ее сильной бомбардировке. Эти несколько часов спасли эшелон от разгрома, а музеи — от верной гибели. Трудно себе представить, какой невосполнимый урон понесла бы отечественная и мировая культура.

На восток было отравлено 460 ящиков, в которых находилось 101 824 экспоната. Из них 76 593 гравюры и рисунка, 691 картина. В далекое путешествие отбыли фаюмские портреты, полотна Рембрандта, Гвидо, Рени, Строцци, Боттичелли, Веронезе, Мурильо, Пуссена, Давида, Делакруа, Ватто, Коро, Курбе и других знаменитых мастеров, которыми мы сегодня восхищаемся, не представляя, конечно, их непростую военную судьбу. Подавляющее большинство картин никогда за свою долгую жизнь не «уезжало» столь далеко и при столь чрезвычайных обстоятельствах.

Начальником эшелона был назначен Александр Иванович Замошкин. За ценности Музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина отвечали и. о. главного хранителя Петр Иванович Ломакин и реставратор Михаил Александрович Александровский.

Сотрудники музеев со своими семьями разместились в одном товарном вагоне. Без всяких удобств. Большинство из них не успели взять теплую одежду и продукты питания, поэтому пришлось даже поголодать.

Ехали десять дней. Новосибирск встретил сильным ливнем. Насквозь промокшие люди всячески старались защитить от дождя ящики с картинами. Их закрывали всем, чем только можно, даже собственными плащами, пока их перевозили с товарной станции до нового здания оперного театра, где экспонатам предстояло провести несколько лет.

16 августа из Москвы эвакуировалась вторая партия произведений искусства. На этот раз в Соликамск. Сначала по железной дороге, затем на барже по Каме.

Однако в музее оставались древнеегипетские саркофаги, надгробия и скульптура, которые невозможно было вывезти из-за плохой их сохранности — они не выдержали бы превратностей эвакуации. Поэтому для них соорудили что-то вроде небольших деревянных избушек с двойными фанерными стенками. Внутрь поставили обогревательные печи, поддерживали нужную температуру. И это в то время, когда сотрудники жестоко мерзли, особенно в зиму 1941/42 года, когда температура в музейных помещениях снижалась до минус шестнадцати...

Две тысячи гипсовых слепков перенесли в подвалы. Когда туда стала проникать вода, наиболее значительные перевезли на одну из станций метро. То, что нельзя было двигать, к примеру знаменитого «Давида», завернули в рогожу и обложили мешками с песком.

Огромную помощь в сохранении экспонатов оказывала реставрационная мастерская, которой руководил П. Д. Корин. Сюда незамедлительно доставляли картины и скульптуру, как только в них обнаруживали малейшие признаки «болезней».

22 июля. Ночью в музей попало восемь зажигательных бомб...

Одна из них пробила крышу и упала в греческий дворик. Но... не загорелась. Надо сказать, что местная противовоздушная оборона музея была хорошо организована. Еще до войны все сотрудники были разбиты на соответствующие группы и систематически проходили обучение. Они знали свои места на случай нападения вражеских самолетов, отлично изучили свои обязанности. И эта выучка так пригодилась им в первые месяцы войны.

Поэтому, когда 6 и 7 августа 1941 года гитлеровцы сбросили на музей и его территорию около 150 «зажигалок», бойцы формирования МПВО — в большинстве своем женщины — умело потушили их. Никто и не предполагал, что археолог Надежда Николаевна Погребова, скромная, небольшого роста женщина, будет тушить бомбы весьма квалифицированно, как будто обезвреживала их всю жизнь. Несколько бомб сбросила с крыши заведующая библиотекой Нина Федоровна Гарелина.

Все же в зале номер девять произошел пожар, который уничтожил большое декоративное панно художника А. Головина.

Но самое ужасное произошло 14 октября. В 9 часов вечера рядом с музеем разорвалась фугасная бомба крупного калибра. На фасаде здания со стороны улицы Маркса- Энгельса до сих пор заметны выбоины от ее осколков. Взрывная волна погнула железные решетки на окнах, повредила потолки и плафоны, разрушила крышу. Вниз, в залы, обрушилось 6000 квадратных метров стекла. Здание осталось без кровли. Надежно залатать ее железом и толем не удалось.

А зима выдалась суровая, с обильными снегопадами. Снег сыпался в залы, наметал на мраморной лестнице и в вестибюле огромные сугробы. Ежедневно его выносили, выметали, выскребали, о чем свидетельствуют многочисленные записи в дневнике Бритовой. Промерзли стены. Лопнули трубы парового отопления. Временами отключались освещение и водопровод.

Весна принесла новые заботы. Таявший снег, а затем дожди образовали бурные потоки воды, которые неудержимо хлынули в залы и подвалы, затопляя оставшиеся экспонаты. Греческий дворик превратился в огромную лужу. Вода угрожала библиотеке. Сырость, неистребимая, всюду проникающая, гибельная для холстов и прочих вещей, казалось, прочно впиталась в здание. Бороться с ней было очень трудно горстке людей, которая оставалась в музее. Да и необходимый инвентарь отсутствовал. Все делалось только руками. Женскими руками.

В музее осталась горстка сотрудников. Все они в составе формирований МПВО дежурили круглосуточно. Спали в единственном отопляемом помещении. Его прозвали «барбизоном», так как раньше здесь экспонировались картины французских художников барбизонской школы. Ночью обходили залы с фонарем «летучая мышь». Его тусклый свет выхватывал из темноты уродливые конфигурации обернутых рогожей скульптур, деревянные каркасы над гипсовыми изваяниями. Мрачно, пусто, холодно. Ветер воет в разбитой крыше, в окнах, заделанных фанерой. Под ногами шуршит снег или хлюпает вода.

Жили трудно.

«2 марта 1942 года. Делала доклад о хранительской работе. Перевела страницу из Пикара. После обеда — еще одну. Затем потух свет...»

Вероятно, это был Шарль Пикар, французский ученый, специалист по античному искусству. Наталья Николаевна переводила его книгу не только для несомненной пользы, тем самым она отвлекалась от грустных мыслей, усталости, постоянных дум о своих близких. Особенно в часы тягостных ночных дежурств. Хотя человеком она была жизнерадостным, остроумным, энергичным. «Киснуть» не любила. И не могла. Такая лавина дел и разных забот подчас обрушивалась на нее, что Пикар неделями лежал нетронутым. То снег надо убрать из залов, то ремонт производить, то экспонаты срочно переносить из подвала, который заливало водой, то как-то быт свой налаживать...

Просматривая дневник Бритовой, поражаешься тому, как много успевали делать сотрудники музея. Поистине героические женщины! Они не только с огромнейшим трудом добывали хлеб насущный, растили детей, ждали с фронта мужей и сыновей, переживали горе утрат, но и детские елки устраивали, помогали колхозникам, а главное, активно занимались популяризаторской и научно-исследовательской работой. И весьма преуспевали. Даже диссертации защищали. К примеру, Ксения Михайловна Малицкая защитила кандидатскую диссертацию, посвященную испанскому искусству XVI-XVII веков, которая, по общему признанию, внесла значительный вклад в советское искусствознание.

...Сокровища Государственного музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина возвратились из Новосибирска в Москву 21 ноября 1944 года. А двери свои перед посетителями музей распахнул 3 октября 1946 года, после пятилетнего перерыва.

ВЕЛИКИЕ ИСПЫТАНИЯ

ТРЕТЬЯКОВСКАЯ ГАЛЕРЕЯ В ГОДЫ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ

Лето сорок первого года выдалось жаркое, сухое. Запах распустившихся садов и сочной зелени деревьев окутывал Замоскворечье. Все, казалось, располагало к покою и благодушию. Но тихий, уютный Лаврушинский переулок был неожиданно разбужен непривычной тревожной людской суетой. Доносились тоскливые звуки поющих пил, торопливое перестукивание молотков, грохот подъезжающих к зданию Третьяковской галереи военных грузовиков.

Да и сама галерея стала неузнаваемой. Нижние ее залы напоминали больше деревообрабатывающий цех или столярную мастерскую. Там, где экспонировались картины Врубеля и Павла Кузнецова, скульптуры Антокольского и работы древнерусского искусства, теперь громоздились ящики, штабеля досок, лежали странные на первый взгляд валы для накатки полотен, терпко пахло стружками. А в музейных залах, где обычно говорили вполголоса, громко раздавался извечный русский клич, словно бурлаки вышли из знаменитой картины Репина: «Ну, взяли! Еще раз взяли!»

Трудно представить такое? Но так было!

Взволнованная непривычность объяснялась страшным военным словом — эвакуация! На подготовку к вывозу экспонатов галереи дали всего девять июльских дней. В одних залах еще ходили посетители, в других — уже снимали полотна со стен.

Вывезти из Москвы за несколько тысяч километров в глубокий тыл величайшую сокровищницу отечественного изобразительного искусства, музей мирового значения — такого еще в истории музейного дела не только нашей страны, но и в мировой практике не бывало. Притом подготовка велась в невероятной и, конечно, ранее не предусмотренной спешке. Тем не менее эвакуация галереи прошла слаженно. А главное — с учетом основных специальных требований, которые предъявляются к вывозу художественных произведений.

Знаменитое полотно Александра Иванова «Явление Христа народу» прибыло а Москву из Новосибирска. 1944 г.

Естественно, встретилось множество никем не предвиденных неожиданностей и осложнений. Вот сразу же — доски для ящиков привезли сырые! В мирных условиях их возвратили бы и потребовали другие, пригодные. А сейчас — война! С досками вообще туго. Выбирать не приходилось. Что оставалось делать? Помогла июльская жара, на солнце доски быстро подсушились.

Ящики сколачивали основательные, поскольку дорога предстояла дальняя, трудная. Внутри они обивались клеенкой, а некоторые, особо ответственные, поверх и оцинкованным железом. В них и укладывали картины Левицкого, Боровиковского, Тропинина, Кипренского, Венецианова, Брюллова, Верещагина, Крамского. Перова, Ярошенко, Сурикова, Репина, Ге, Куинджи, Серова, Поленова. Левитана, Врубеля..

Снять со стены, положим, картины «Утро стрелецкой казни» или «Боярыня Морозова» оказалось делом кропотливым. Вес-то их был основательным. Человек десять понадобилось, чтобы опустить полотно, положить его на пол, вынуть его из огромной массивной рамы весом около 300 килограммов, убрать подрамник. Только затем полотно накатывали на специально изготовленный деревянный вал. Непременно красочным слоем вовнутрь, переложив его папиросной бумагой и мягкой фланелевой тканью обшивали вал холстиной и укладывали в соответствующей длины ящик. Обивали его железом. Переносили на военный грузовик и отвозили на товарную станцию Казанского вокзала.

Чтобы перенести в обычных мирных условиях какое-либо значительное полотно, положим, того же Сурикова, из одного зала в другой или же снять его со стены для осмотра, требуется специальное решение авторитетной государственной комиссии. И тщательная подготовка к этой чрезвычайной в условиях мирного времени операции. Для старых картин вредны перепады температур — от дневного зноя до ночных холодов, противопоказаны всяческие встряски, нежелательны любые перемещения. А как обойтись без них при эвакуации?

А здесь еще знаменитые картины преподносили сюрпризы. Так, самое большое полотно в галерее «Явление Христа народу» Александра Иванова. размером 5 метров 40 сантиметров на 7 метров 50 сантиметров, также свернутое на вал, не могло поместиться ни в один, даже самый крупный товарный вагон. Что делать? Директор Третьяковской галереи Александр Иванович Замошкин поехал советоваться с железнодорожниками. Решили вал с полотном положить на две открытые платформы и тщательно прикрыть его брезентом.

Перевозили полотно на грузовой машине с большим прицепом, который не так легко удалось найти. Вечером, когда движение на московских улицах стало меньше, странный состав медленно проследовал от Лаврушинского переулка на станцию. Люди, встречавшие этот непривычный состав, останавливались и с недоумением смотрели ему вслед. Не предполагали они. что Москву покидает одно из прославленных художественных сокровищ. Время вывоза экспонатов Третьяковской галереи и место их будущего пребывания хранились в полной тайне.

Выносили ящики с холстами из помещений галереи, грузили их на машины красноармейцы, студенты, учащиеся ремесленных училищ.

— Хорошо помню, как они, совсем еще дети, в своих черных форменных курточках, облепили, словно жуки, огромный вал с каким-то великим полотном и вытаскивали его в переулок, — вспоминает одна из старейших сотрудниц галереи Софья Ноевна Гольдштейн. — Очень они нам помогли. Мужчин в галерее почти не осталось, они ушли на фронт. А нам, женщинам, трудно было справиться с тяжеленными ящиками...

Много волнений доставила картина Репина «Иван Грозный и сын его Иван». Слабым у нее оказался красочный слой, он мог начать осыпаться при любой неосторожной встряске. А после трагического случая, когда сумасшедший Балашов в 1913 году в припадке помешательства порезал полотно ножом, картина серьезно пострадала и    внушала большие опасения за свою дальнейшую судьбу.

Как же упаковать картину, как ее вывезти? Придумал удобный и удачный способ ее транспортировки реставратор Евгений Васильевич Кудрявцев.

Когда вынули картину из массивной золоченой рамы, то сразу же увидели по нижней кромке холста осыпь красочного слоя. Ее, эту осыпь, собрали пинцетом, собрали все до последней крошки. Но холст, конечно, немыслимо было завернуть на вал. Нельзя было даже перевернуть его вниз красочным слоем. Поэтому холст сняли с подрамника, живопись заклеили папиросной бумагой, чтобы красочный слой не осыпался больше. Положили полотно на большой фанерный лист, покрыли фланелевой тканью. Сверху — еще фанерный лист, также с фланелью. Щиты с помощью винтов так закрепили друг с другом, что полотно было накрепко прижато меж ними. Ящик завернули холстиной. В таком виде картину поместили в ящик, естественно, специально для нее изготовленный.

Вдруг — новое препятствие: пролезет ли ящик в раздвижную дверь пульмановского вагона? Тщательно измерили дверь вагона, измерили ящик. Похоже, пролезет... Но Замошкин нервничал:

— Что будем делать, если ящик с репинской картиной окажется все же выше дверного проема пульмана?..

К счастью, его опасения оказались напрасными.

Все наиболее значительные картины, графические листы, рисунки, скульптуры — всего 18 430 экспонатов уложили в 634 ящика. Они были погружены в вагоны специального эшелона, который сопровождался усиленной охраной. На открытых платформах были установлены спаренные зенитные пулеметы.

Эшелон получился музейным, поскольку в нем находились ящики с экспонатами и Государственного музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина, Музея нового западного искусства. Музея искусств народов Востока, музеев «Архангельское» и «Кусково», мемориальной квартиры скульптора А. С. Голубкиной, а также Государственной коллекции редких музыкальных инструментов, некоторых частных собраний. Время отправления не называлось. Все должны находиться в вагонах, выходить из них запрещалось. Ночью поезд отправился. Без гудка. Без провожающих. Без привычных прощальных слов и пожеланий. Застучали колеса, мелькнули темные, без единого огонька силуэты московских домов...

Через несколько часов после ухода музейного эшелона на товарную станцию налетели гитлеровские самолеты. Они подвергли ее бомбежке. Словно кто-то «навел» «юнкерсы» именно сюда, где только что находились национальные художественные сокровища страны...

Эти несколько часов, вероятно, и спасли эшелон от разгрома. Трудно себе представить, какой невосполнимый урон понесла отечественная и мировая культура, сколько бы мы с вами потеряли!..

Но здание Третьяковской галереи ведь не погрузишь в вагон и не увезешь в глубокий тыл! И 12 августа фашистские бомбы обрушились на нее. Одна разорвалась в гардеробе, другая — в зале, где совсем недавно висели картины Левицкого и Боровиковского, сокрушив пол, стены, потолок, уничтожив оставшиеся здесь от картин рамы. Был поврежден и жилой дом во дворе галереи.

В эту трагическую ночь в некоторых помещениях галереи находилось еще предостаточно и картин, и скульптур, и графических листов. Бомбы их не достали. Но рисковать ими было бы опасно. Поэтому через три дня после бомбежки от Речного вокзала столицы отправилась баржа, на которую была погружена вторая партия экспонатов галереи — 41 ящике 2294 работами живописи, графики и скульптуры. Среди них «Иван Грозный» Антокольского, древнерусские иконы. Сопровождали их старший научный сотрудник М М. Колпакчи и реставратор И. В. Овчинников.

— Около 11 часов вечера,— вспоминает Мария Модестовна,-— мы попали в полосу воздушных боев. Оглушительные разрывы снарядов. Сыпались осколки и дырявили крышу баржи... Мы приоткрыли дверь и в щель наблюдали за происходящим Нашу баржу ярко освещали... А небо? О. небо — оно светилось тысячами ярких звезд, и множеством осветительных приборов, и лучами прожекторов, освещающих далеко в высоте скользящие серебристые бомбардировщики врага...

14 сентября музейная баржа прибыла в Пермь. Здесь оставили часть экспонатов. Остальные отправили в Соликамск.

А куда же проследовал эшелон с основными сокровищами Третьяковки? Начальник музейного поезда Замошкин, согласно предписанию, вскрыл «совершенно секретный» пакет и узнал из него, что конечным пунктом является город Новосибирск.

Ехали десять дней. Столица Сибири встретила сильным, прямо-таки «тропическим» ливнем. Насквозь промокшие люди всячески старались защитить от водяных потоков ящики с картинами. Их закрывали всем, чем могли. Даже собственными плащами и зонтиками. Выгружать помогали красноармейцы. Главный хранитель галереи Софья Иннокентьевна Бигюцкая взволнованно предупреждала:

— Осторожно, товарищи, несите...

— А что в ящике?

— «Царевна-Лебедь»...

— Шутите вы, мамаша...

Софья Иннокентьевна конечно же имела в виду знаменитую картину Врубеля.

С вокзала музейное имущество перевезли в новое здание оперного театра. В нем не успели провести лишь внутренние отделочные работы. Кто бы мог еще пару месяцев назад предполагать такую суровую военную неисповедимость, что первыми его хозяевами станут не новосибирские артисты и музыканты, а московские музейщики, что картинам прославленной Третья* ковки предстоит здесь провести несколько долгих военных лет.

Помещений оказалось достаточно, места хватило московским и другим эвакуированным из западных областей страны музеям. Подле ящиков с экспонатами Третьяковской галереи встала большая бронзовая скульптура Петра Первого. Его почтительно приветствовали, когда выходили на дежурства, которые проводились круглосуточно.

В первый же обход произошло ЧП. Дежурные увидели возле одного ящика небольшой потек воды. Все всполошились. Замошкин телеграфировал о случившемся в Москву. Ему разрешили осмотреть содержимое «сомнительных» ящиков. Их вскрыли, но ничего страшного не обнаружили. Некоторые живописные полотна чуть отпотели в закрытых ящиках, да в некоторые из них все же попали капли дождя. Картины просушили и уложили обратно.

Происшествие дало возможность реставраторам обследовать вывезенные экспонаты. Особенно живописные холсты и графические листы. С удовлетворением они отметили, что упаковали полотна и графику в Москве добросовестно. Но как они будут себя чувствовать здесь, на этом неустроенном месте? Тревоги были не напрасными...

Старые картины требуют очень строгих правил хранения. Даже в специальных музейных помещениях порою бывает трудно их придерживаться. Ведь в залах неукоснительно должна сохраняться влажность от 50 до 70 процентов, температура 16-20 градусов тепла. Ни больше, ни меньше. В огромном, плохо согреваемом, не приспособленном для сбережения картин здании новосибирского театра такой среды добивались с невероятным трудом.

В жаркие дни, когда раскаленная мгла плотно окутывала город, полотна «задыхались». Необратимо темнел лак, становился жухлым и начинал подтекать, под ним высыхала краска, на живописи появлялись гибельные трещины, так называемые кракелюры. Тогда около ящиков ставились ванночки и ведра с водой, на веревки, протянутые на деревянных шестах, вешались сырые полотнища. За ними постоянно, днем и ночью, следили, и как только они высыхали, вновь их увлажняли.

Зимой — не менее беспокойные заботы. Наисложнейшая — добывание угля для отопления здания. Временами температура падала до нуля. Люди работали и спали в пальто, валенках, варежках. Но картины? Их ведь в телогрейки и тулупы не укроешь. Если топливо достать не удавалось, несмотря на все усилия Замошкина, то он звонил в Москву маршалу Клименту Ефремовичу Ворошилову, с которым был хорошо знаком. И в следующую ночь подходил трамвай с двумя платформами, нагруженными углем. Все сотрудники галереи выходили на его разгрузку. На тачках отвозили к котельной. До единого кусочка подбирали, даже угольную пыль осторожно сметали в ведра.

Зимой и в Москве было не легче. В галерее оставалось немного сотрудников — А. В. Лебедев, А. А. Рыбников, А. И. Архангельская, М. Н. Райхинштейн, А. В. Феофанова. С. Н. Дружинин, лекторы А. А. Воловови В. В. Садовень. Возглавлял их заместитель директора С. И. Пронин.

Научным руководителем был Г. В. Жидков, секретарем партийной организации — М. Ф. Савелов.

— На улице лютый мороз — за тридцать, — вспоминает Серафим Николаевич Дружинин. — А когда идешь ночью по галерее, кажется, что все шестьдесят... Злобный, притаившийся мороз, всюду проникавший, все пропитавший. Кое-где в залах гуляет ветер. Это там, на верхнем этаже, где стеклянные потолки не выдержали бомбежек. Их по мере сил латают фанерой, днем от нее темно, а ночью при ветре она трясется и словно стучит зубами от холода... по перекинутым доскам, гуськом, переходим разбомбленный зал (первый налево от верхней площадки главной лестницы). Под нами черный провал. Дальше идти спокойно, лишь хрустнет иногда под ногой осколок стекла или зашуршит сухой снежок — в зале Перова его намело полный угол...

В тяжелые, голодные и холодные годы оставшиеся в Москве сотрудники «лечили» поврежденное бомбами здание галереи. Уже в 1943 году оно было в основном отремонтировано. Берегли картины и скульптуры. Читали лекции на воинских агитпунктах московских вокзалов. В госпиталях. В школах. Рассказывали о том, какие великие художественные ценности создал русский народ за века своей славной истории, что мы храним и что ныне защищаем от злобного врага.

И выставки устраивали. Такие большие, как «Великая Отечественная война». «Героический фронт и тыл». Событием была выставка, посвященная столетию со дня рождения Репина. Экспонировалось 129 работ великого художника, возвращенных из эвакуации, присланных другими музеями, взятых из частных коллекций. Выпустили каталог. Провели четырехдневную научную конференцию.

Всего же за годы войны сотрудники Третьяковской галереи организовали более тридцати выставок произведений русского и советского искусства. Не только в Москве, но и своем филиале — в Новосибирске. Здесь знаменитые картины из собраний галереи были показаны в ноябре 1942 года.

Осенью 1944 года Советское правительство приняло решение о возвращении Третьяковской галереи в Москву. Собирались в обратный путь недолго и радостно. В день двадцать седьмой годовщины Октябрьской революции литерный поезд отправился из Новосибирска. Утром 18 ноября 1944 года эшелон прибыл в столицу.

Специальная государственная комиссия, которую возглавил академик И. Э. Грабарь, приступила к вскрытию ящиков с картинами, вернувшихся из эвакуации. Большинство из них не открывалось с того июльского дня сорок первого года. Поэтому все тревожились, как картины перенесли тяготы сибирской жизни. Не случилось ли с ними что-нибудь непредвиденное за четырехгодичное ящичное затворничество. Такого испытания произведения галереи еще не претерпевали.

Снова, как в сорок первом, залы Третьяковской галереи заполнили ящики. Но уже совершенно по-иному, отрадно стучали молотки, ликующим был скрежет отдираемых гвоздей, долгожданный скрип отгибаемых крышек. К полотнам, которые вынимались из ящиков, прежде всего кидались реставраторы — Евгений Васильевич Кудрявцев, Алексей Александрович Рыбников, Константин Алексеевич Федоров, Степан Сергеевич Чураков, главный хранитель Елизавета Владимировна Сильверсван...

С особой предосторожностью открывали ящик, в котором была упакована картина Репина «Иван Грозный и сын его Иван». Ее освобождали от военной «одежды» под руководством Павла Дмитриевича Корина. Свинтили фанерные листы. Федоров стал медленно, сантиметр за сантиметром, отклеивать от живописи чуть увлажненную, чтобы легче снималась, профилактическую папиросную бумагу. Наверное, все сотрудники галереи столпились здесь. Академик Игорь Эммануилович Грабарь взволнованно наклонился к самому полотну и через очки напряженно следил за руками Федорова.

Было тихо-тихо. Слышались лишь шелест снимаемой бумаги да предостерегающие реплики обеспокоенного Грабаря. Отброшен последний листок бумаги, полотно полностью открыто. И все вздохнули с облегчением: живопись оставалась такой же, какой ее отправляли в Новосибирск.

Правда, некоторые кусочки красочного слоя отошли и прилипли к бумаге. Их пинцетами возвратили на место. Позже живопись покрыли специальным лаком, который, словно прозрачным панцирем, надежно укрыл красочный слой, предохраняя его от дальнейшей осыпи.

Затем картину поместили на стену. Водрузили на свои «законные», нам столь знакомые места и другие большие картины — «Утро стрелецкой казни» и «Боярыню Морозову» Сурикова, «Трех богатырей» Васнецова, батальные полотна Верещагина и, наконец, «Явление Христа народу» Александра Иванова.

В полдень 17 мая 1945 года, через несколько дней после капитуляции гитлеровской Германии и праздника Великой Победы, Лаврушинский переулок наполнился народом. Люди радовались, плакали, обнимали друг друга, поздравляли с праздничным событием — открытием Третьяковской галереи. Торжественный митинг состоялся в Суриковском зале. Взволнованно говорили, не сдерживая слез, о том, что открытие галереи является блистательной гранью всенародного торжества Великой Победы над фашизмом.

Наверное, мысли, чувства присутствующих прекрасно выразил народный художник СССР Сергей Васильевич Герасимов:

— Когда входишь в светлые залы Третьяковской галереи, испытываешь чувство огромной радости. Смотришь, и кажется, что картины не постарели, а помолодели за эти военные годы... По-новому звучат для нас и знакомые дорогие имена, и каждое произведение обрело новый для нас смысл после великих испытаний и после героических побед, вписанных советским народом в историю человечества...

А вот отзыв первых послевоенных посетителей — офицеров-фронтовиков, коротко и четко определивших суть деятельности Третьяковской галереи в годину тяжелых испытаний. Они писали: «В Великой Отечественной войне были проверены моральные качества советского народа. Несомненно, это результат плодотворной работы культурных учреждений, в том числе и Государственной Третьяковской галереи».

...Как-то Александр Иванович Замошкин беседовал в залах галереи со школьниками. Рассказал им и о спасении Третьяковки в годы Великой Отечественной войны. Кто-то из ребят спросил:

— Могла ли тогда погибнуть галерея?

— Нет, не могла! — твердо ответил Замошкин. — Не могла! Потому что не может погибнуть бессмертное, вечное искусство, любимое народом!

Э. БЕРНШТЕЙН, архитектор-художник

ВАНДАЛИЗМ

Во время варварских бомбардировок в 1941 году было разрушено и повреждено много бесценных памятников архитектуры, культуры, истории. Сгорела Книжная палата на улице Чайковского, повреждена церковь Вознесения на Гороховом поле, построенная Казаковым в XVIII веке, пострадали и многие другие здания.

Одна из фугасных бомб угодила в дом, что стоял во дворе за кинотеатром «Художественный на Арбатской площади. Дом этот был не только памятником архитектуры времен расцвета московского ампира, но и памятником культуры и истории—здесь долгие годы размещалась Московская консерватория, до того как для нее построили специальное здание.

Вестибюль старого здания Консерватории на пр. Калинина (Воздвиженка) после бомбежки в 1941 г. Рисунок Э. Бернштейна

Горько видеть руины погибших памятников, и очень важно было постараться запечатлеть их в натурных зарисовках, чтобы не только показать трагичность того, что здесь произошло, но и создать документ, фиксирующий с наивозможной точностью состояние памятника в наиболее тяжелый момент его существования.

В то время трудно было говорить о фотографировании, каких бы то ни было обмерах. А без беспристрастного документа многие важные элементы могут быть утрачены, если возникнет вопрос о восстановлении.

Я зарисовывал руины старой Московской консерватории, стараясь показать и то, что чудом уцелело в хаосе разрушения и не только не потеряло своей художественной выразительности, но, напротив, в контрасте с актом вандализма обрело особую выразительность.

М. ШАГИНЯН, писательница

КАК СПАСЛИ МИРОВУЮ ЦЕННОСТЬ

На окраине Москвы стоит двухэтажный дом, прикрытый с улицы зеленым палисадником, а с тыла — большим красивым садом, почти парком. В этот дом пришел в 1920 году В. И. Ленин. Он внимательно его осмотрел, прошелся по комнатам, по саду, а потом распорядился, чтобы вес тут было сохранено с величайшей заботой, и даже если засохнет дерево в саду, то чтобы на его месте было посажено точь-в-точь такое по возрасту и по породе.

Почему же Владимир Ильич так заботился об этом доме? Здесь жил великий писатель Лев Толстой. Здесь написал он свой роман «Воскресение», рассказы «Смерть VI ван а Ильича», «Хозяин и работник», пьесы «Плоды просвещения», «Власть тьмы», «Живой труп» и множество статей.

Наверху, в антресолях  в двух крохотных комнатенках с маленькими оконцами — проводил Толстой свой большой рабочий день. Встав рано поутру и погуляв по городу, он садился за свой простой письменный стол и много часов работал. Завтрак его состоял из ячменного кофе и калача. Писал он простой, вишневого дерева ручкой и обычным ученическим пером № 86; бумагу жалел и берег и даже с полученных им писем, приходивших со всех концов мира сотнями и тысячами, он отрывал чистые листы.

Только в сумерки прекращал Толстой писать, но зато переходил к другому труду: зимой любил возить с Москвы-реки воду на санках и заливать маленький каток перед домом. Водопровода в доме не было, а посылать за водой «прислугу», как тогда говорили, он не хотел. Везет, бывало, санки с бочкой, оброни г нечаянно втулку, а мальчишки бегут и кричат весело: «Граф затычку потерял». Любил Толстой и свой сапожный верстак, стоявший рядом с рабочим кабинетом. На нем он шил себе сапоги и однажды сшил штиблеты в подарок поэту Фету. Вечером к нему наверх шли толпой посетители, большей частью крестьяне...

 Так сохранила усадьба личность и историю жизни Толстого.

В ночь с 22 на 23 июля мировые воры и бандиты, немецкие фашисты, выбросили на толстовскую усадьбу пачками 34 зажигательные бомбы. Старая, сухая. деревянная, она неминуемо сгорела бы как свеча, и человечество лишилось бы с нею одного из своих замечательных культурных памятников, если б не пять простых советских людей.

В эту ночь они дежурили в усадьбе. В саду благоухала жимолость, сладко пахло свежескошенным сеном, чуть белели колонки небольшой прелестной беседки, где Толстой любил править корректуры «Воскресения».

Руководитель дежурных Теодорович созвал еще раз свою маленькую армию для инструктажа, но сказать ничего не успел. Где-то далеко раздались выстрелы, потом резкий шум, разрыв, шипенье. Пылая огнем, в сад упали шесть бомб. Никто из дежурных не растерялся. Молодая научная сотрудница Гусева схватила лопату и шлепнула в бомбу песком. Но, оглянувшись, увидела возле себя вторую, третью...

Запылали в саду сложенные дрова, загорелась трава, вспыхнула помойка. Затлела занавеска в самом доме. Бомбы продолжали сыпаться.

Сторож Зубарев, таская по двору тяжелый пожарный шланг, наступал на огонь водяной струей, дворник Юнисов отстаивал деревянный сарай.

Гусева продолжала тушить бомбы в саду, возле беседки, возле самого дома. Они шипели вокруг нее, как змеи, на ней загорелось пальто, прогорело платье, но она, охваченная невиданным приливом энергии, тушила их, била их как гадюк...

И вот пришел розовый московский рассвет, прозвучал отбой, тихо качались в небе, как далекие корабли в море, аэростаты заграждения... В саду Льва Толстого дотлевали затушенные головешки. Все было цело — усадьба не пострадала.

Закопченные дымом, с кровью на лице и руках от царапин и ожогов, переглянулись счастливые пять человек. Это была в их жизни самая торжественная, самая большая минута. Нет больше радости, как отстоять на посту народную ценность. Они выдержали битву с врагом и победили.

А. РЫБИН, военный комендант ГАБТ СССР в годы войны

ИЗ ЗАПИСОК КОМЕНДАНТА БОЛЬШОГО ТЕАТРА

22 июня 1941 года я был назначен военным комендантом Большого театра. В ту пору прославленный театр стоял на капитальном ремонте — шла подготовка к празднованию 24-й годовщины Великой Октябрьской революции. По традиции торжественные заседания проводились здесь.

Коллектив театра включал не только известных всей стране артистов, но и большое число обслуживающего персонала — работников сцены, всевозможных мастерских, а всего в штате числилось 3500 человек. Большой театр с филиалом был объектом «особой важности» по МПВО.

С началом войны сформированные ранее команды МПВО пополнились новыми людьми, заменившими ушедших на фронт. Шли усиленные занятия по всем военным дисциплинам: учились защите от отравляющих веществ, учились тушить «зажигалки», метко стрелять и многому другому. Сцена превратилась в военный плац. Среди маршировавших с учебными винтовками на плече мне запомнились И. С. Козловский, М. Д. Михайлов, солисты балета М. Габович, А. Руденко, В. Рябцев. Большая группа тренировалась, работая в противогазах. Известные солисты оперы С. Я. Лемешев, Н. Д. Шпиллер, Г. Нечаева, В. Шевченко и многие другие проводили, как они говорили, «репетиции» по оказанию помощи пострадавшим.

Не пустовал стрелковый тир, там шла упорная борьба за первенство по стрельбе из мелкокалиберной винтовки. Тренировались в стрельбе по мишеням главный дирижер театра С. Самосуд, О. Лепешинская, С. Головкина, Е. Голубкова и другие. Метали учебные гранаты, бутылки с зажигательной смесью.

Кстати сказать, бутылки для этой цели, а также для фронта комсомольцы собирали у населения.

Важно было решить вопрос с защитой артистов, персонала, зрителей на случай воздушного налета. На основной сцене спектакли не шли, это облегчало положение. А в филиале именно в воскресенье 22 июня состоялась премьера оперы Гуно «Ромео и Джульетта». Прошла она при переполненном зале, с особым подъемом вели свои партии С. Лемешев — Ромео и В. Барсова — Джульетта.

В главном здании полноценного убежища не было, несколько убежищ удалось оборудовать в домах вблизи театра, где проживали многие ГАБТовцы, и в здании филиала. Но в них могло укрыться всего лишь около тысячи человек. Для остальных сотрудников, а также зрителей, по договоренности с штабом МПВО города, резервировались места на станции метрополитена «Проспект Маркса». К тому же коллектив театра сильно поредел. Более 200 человек в первые же дни начала войны ушли на фронт, около 400 человек в составе фронтовых бригад выступали с концертами и в Москву возвращались ненадолго. Многие трудились на оборонительных рубежах под Москвой. Позднее с приближением фронта к столице основная труппа была эвакуирована в Куйбышев.

Для того чтобы помешать воздушным пиратам обнаружить театр, была предпринята попытка замаскировать здание. Колоннаду закрыли изображением фасадов разнотипных зданий. Четверку коней, управляемых Аполлоном, зачехлили. Фронтон завесили декорацией из оперы «Князь Игорь». Декорация получила символическое значение — на ней князь Игорь изображен на коне изгоняющим во главе с дружиной половцев со священной русской земли. С земли театр был неузнаваем, но только с земли. С воздуха же его выдавали характерные очертания и другие ориентиры на площади. Словом, маскировка не спасла святыню, не помешала фашистскому варвару найти цель и прицельно сбросить крупную фугасную бомбу. И только по счастливой случайности бомба упала и взорвалась снаружи здания перед колоннадой. Но и здесь бомба нанесла большой урон. Это было в самые напряженные дни — 28 октября 1941 года. В один из редких дневных налетов. В 15 час. 35 мин. объявили отбой воздушной тревоги. Из метро на Петровку мимо театра хлынул поток людей, и в это самое время из-за быстро бегущих по небу облаков вынырнул немецкий бомбардировщик и сбросил с пикирования 500-килограммовую бомбу.

Не успело еще осесть облако пыли от взрыва, как стали видны последствия варварского нападения. На тротуаре перед колоннадой лежали убитые и раненые, их было много, разрушена часть фасадной стены первого и второго этажей, взрывная волна повредила окружающие площадь здания — снесла часть крыши гостиницы «Метрополь», выбила рамы, на некоторых этажах повредила перегородки» то же самое произошло с другими соседними зданиями. Колонны получили множество осколочных ранений, крупный осколок пробил голову Аполлона, разметало и снесло всю маскировку.

В течение нескольких минут прибыли машины скорой помощи. У колонн на своих постах погибли сержант Я. Тюников и Н. Смирнов — бывший костюмер великого артиста В. Собинова. Раненым быстро оказали первую помощь и эвакуировали в Институт Склифосовского и другие лечебные учреждения, пятнадцати медицинская помощь уже не понадобилась.

Почти одновременно с медицинскими формированиями прибыли резерв пожарной охраны и истребительный батальон. Их помощь оказалась кстати — гитлеровский летчик для верности вместе с фугасной бомбой сбросил серию зажигательных.

С первых же налетов на Большой театр падало много «зажигалок», и это было очень опасно — деревянные конструкции чердака воспламенялись как порох. В схватках с «зажигалками» отличились В. Никишов, П. Горецкий, В. Коротков и другие.

Вспоминается такой случай: в один из первых налетов в филиале шла опера «Дубровский», партию Дубровского пел тенор Б. Бобков. Объявили воздушную тревогу. Артист как был в театральном костюме и гриме, так вместе с пожарными поднялся на крышу и дежурил там до отбоя. Каково же было его удивление по возвращении на сцену: оказалось, зрители не покидали зал и просили продолжать спектакль.

Время шло. наступали холода, встал вопрос об отключении отопления основного здания. К председателю исполкома Моссовета В. П. Пронину направили ходоков во главе с инженером К. Никольским.

Василий Прохорович, выслушав посланцев, сказал:

— Владимир Ильич Ленин в свое время просил беречь Большой театр. Дадим храму искусств тепло.

В театре хранилась уникальная коллекция скрипок Страдивариуса, Амати, Гварнери, Гвадонини. Стоимость ее исчислялась десятками миллионов золотых рублей. К счастью, коллекцию удалось эвакуировать в Новосибирск.

Основная часть труппы эвакуировалась в Куйбышев, где возобновила спектакли. Одновременно туда же были эвакуированы ценности и все необходимое для сцены. С 13 октября прекратились спектакли и в филиале, но оставшийся коллектив взял здание под свою охрану, дежурил в нем. А вскоре встал вопрос о возобновлении работы театра.

Театр открылся концертом 19 ноября 1941 года, а 22 ноября уже дали оперу «Евгений Онегин». У подъезда стояли эмки, перекрашенные сухопарые «виллисы». мотоциклы и даже танкетки. Зал был переполнен военными — фронт совсем рядом. Нс раз концерты и спектакли прерывались воздушными тревогами.

Открытие театра имело большое моральное и политическое значение, и особенно в то критическое время. Не случайно 10 или 11 ноября к нам приезжал командующий Западным фронтом Г. К. Жуков. Полководец просил ускорить открытие театра. Он сказал : «Фронту нужно искусство, как хлеб, как солдатская окопная махорка».

26 сентября 1943 года вернулась в Москву из Куйбышева основная труппа театра. Очередной сезон Большой театр начал оперой «Иван Сусанин».

Н. ВИНОГРАДОВ, истории архитектуры

ИЗ ДНЕВНИКА ВОЕННОГО ВРЕМЕНИ

2 июля 1941 года. Сегодня вечером ко мне явился представитель НКВД с просьбой снабдить его экземпляром «Московского краеведа» с адресами древних зданий, которые могли бы быть использованы под бомбоубежища...

4 июля. Я составил для НКВД список древних зданий, имеющих своды в два яруса.

28 июля. Позвонили из военной части, спрашивали планы Андрониевского монастыря... Имеющийся подвал под древней трапезной может быть великолепным бомбоубежищем.

29 июля. Подписал акты относительно разрушения Книжной палаты и пожара Грибоедовского дома. На обратном пути заглянул на Никольскую, но признаков разрушения не заметил. На площади Свердлова выставлен сбитый «юнкере», привлекающий колоссальные толпы людей. Откуда только народ берется?

Да! Минувшей ночью немец бросил фугасную бомбу в б. Лялинское общежитие... Здесь была типография. Возник пожар, который перекинулся на Академию архитектуры, сгорели машины... литературный отдел и вся канцелярия с бухгалтерией.

1 августа. В трамвайном вагоне встретился с П. Н. Миллером (историк, активный член общества «Старая Москва»). Предлагает вести статистику разбитых и сожженных зданий.

5 августа. Днем ездил в Управление по охране памятников... Из Академии архитектуры просят составить список памятников Москвы, не имеющих обмеров. Академия решила этим заняться.

7 августа. После обеда я решил проехать мимо Кремля... Фасад Большого Кремлевского дворца затянут громадными полотнами с изображениями каких-то зданий — это маскировка. Манеж тоже раскрашен с разбивкой на мелкие строения.

13 августа. ...Пробоина на Каменном мосту была уже заделана. Следующая бомба упала на Моховой, против станции метро «Библиотека им. Ленина». Следующее разрушение на ул. Герцена... Здесь разбит фасад дома — выпали рамы из окон и двери, обрушены части балконов... Бомба большой мощности упала у памятника Тимирязеву... Большинство окрестных домиков стояло с продырявленными крышами. Сегодня наши сотрудники вывезли модели советских зданий из Третьяковки, куда в ту ночь попали две бомбы, взорвавшие ряд залов, в том числе зал, где стояли модели театра Красной Армии и Дворца Советов с бывшей Выставки советского искусства.

16 августа. Для вывоза музейных ценностей Комитет по делам искусств получил баржу, на которую грузятся Третьяковка, Музей Пушкина, Загорский музей и др.

19 августа. Ездил в Моссовет в Управление по охране памятников, где передал черновики актов на ряд разрушенных историко-революционных памятников.

10 сентября. Пошел посмотреть состояние Меншиковой башни, а по пути заглянул на улицу Кирова... Увидел здание Наркомлегпрома, построенное по проекту Корбюзье, — здание было без единого стекла, окна забиты фанерой.

12 сентября. Встретил А. И. Ефимова... Он сидит в Академии архитектуры, проектирует землянки. Этим делом занята вся академия.

21 сентября. Сегодня С. А. Торопов делает доклад в комиссии по охране (Академия архитектуры). Это продолжение доклада, который был начат в прошлую пятницу и не был закончен из-за воздушной тревоги. Тема — роль водных пространств в русской усадьбе.

28 сентября. Заходил С. Ф. Кулагин... Храм Воскресения в Новом Иерусалиме разрушен совершенно... Если это так, то ужасно.

9 октября. Готовимся к вечерним занятиям по Осоавиахиму, проводимым в Музее архитектуры...

11 октября. С В. Н. Ивановым извлекал из кладовой модель Воронихинского Казанского собора для упаковки на случай эвакуации.

12 октября. Пошел во Дворец искусств, где должны были выступать ленинградцы. Мне хотелось послушать Шостаковича...

16 октября. Во всех дворах жгут архивы, и горелая бумага летает по улицам...

30 октября. Выйдя на Моховую, я увидел чудовищные разрушения, произведенные бомбой, упавшей в сквер нового университета. Взрыв разрушил чугунную решетку — жилярдиевскую. Разнес памятник Ломоносову. Выбил окна и двери в здании нового университета и библиотеки. Разрушена крыша Манежа. Бетанкуровские стропила обожжены. Окна выбиты. Выбиты окна и в старом здании университета. Проехав в Академию архитектуры, чтобы получить муку, я «муковеда» не застал... Направились с дочкой укрыться в метро ст. Маяковская». Спать нам здесь не пришлось, так как детишки, которых была уйма, плакали и шумели.

31 октября. Сегодня, как и в последние дни, бомбят центр.

7 декабря. Осмотр толстовского музея показал: дом пострадал от фугасной бомбы в ночь с 28 на 29 октября... Бесспорно, потребуются большие работы по восстановлению. Хотя и очень медленно, но они уже ведутся.

25 декабря. После обеда принял участие в совещании по докладу Н. В. Подгорного о примитивных жилищах в условиях военного времени. Суть сводилась к тому, что... можно устраивать жилища из снега, типа эскимосских, можно делать землянки, чтобы прожить до постройки настоящих домов.

В. ГРУЗДЕВ, боец команды МПВО МГУ в 1941 г., старший научный сотрудник

СТУДЕНТЫ — НА КРЫШЕ УНИВЕРСИТЕТА

Еще до войны многие студенты и сотрудники МГУ вступили в пожарные и медико-санитарные команды. Всем пришлось заниматься подготовкой бомбо и газоубежищ. Побелили стропила, поставили ящики с песком на чердаках зданий. Пополнялись запасы противогазов и медикаментов. К17 июля 1941 года объект был приведен в полную боевую готовность.

Начальником штаба МПВО был доцент Д. А. Транковский, противопожарной службой руководил ст. лаборант Г. С. Мелихов, медицинской — завотделом зоомузея Л. Г. Турова.

В начале июля бойцы МПВО и медкоманда проводили усиленную учебу.

Учились тушить зажигательные бомбы и загорания, оказывать первую помощь и т. д. Ждать применения знаний не пришлось: бомбежки следовали одна за другой. Университет не был обойден «вниманием» врага: на его территорию упало более 200 зажигательных бомб.

Одну из первых таких бомб гасили студенты биофака Е. Карасева и Н. Карташев. Во время тушения «зажигалок» пострадала сотрудница кафедры гидробиологии Т. Новикова. Руководитель МПВО МГ У Д. А. Транковский, полушутя, употребляя несколько старомодные выражения, говорил своим подчиненным, что «фугаска» — это «воля божья», а «зажигалки» — в нашей воле, и ни от одной МГУ страдать не должен.

После трехмесячной тяжелой работы по рытью противотанковых рвов на Вяземской линии обороны Москвы мы — группа студентов биофака — вернулись в Москву, в МГУ, где наши сокурсницы уже около месяца учились. Необходимо было их догонять, но нас сразу же привлекли в команды МПВО. Об этом времени в моем дневнике записано следующее.

«5.Х. Настроение дурацкое. Жду призыва; надо догонять однокурсниц; множество новых предметов (на 2-м курсе — физиология, гистология, микробиология!), нет денег на жизнь и на плату за обучение. Учиться? В Армии? Работать? Не знаю, что делать... Сегодня дежурю в университете, в пожарной команде.

Мне показали мой пост — среди сложного переплетения деревянных перекрытий на чердаке, прямо над Большой зоологической аудиторией.

7.Х. Комендантша общежития (школа на Сретенке № 610.—В. Г) назначила меня дежурить ночью с 2 до 6 утра. Взял книжку «Овод» и почти прочитал ее за время дежурства. Книжка подействовала успокаивающе. Всякие дрянные настроения почти исчезли. Дежурил вместе с вахтером, стариком, всю ночь дремавшим.

20.Х. Университет не работает. Я — пожарник (т. е.— боец штатной пожарно-сторожевой охраны МГУ; меня взяли на освободившееся место, платили зарплату, кажется, 140 р. в месяц на те деньги.— В. Г.). Стал им во время паники, охватившей Москву. Многие ребята удрали домой пешком. Я стремился уехать домой и поступить в военную школу, о которой писал мне одноклассник Володя. Ничего не вышло, в обоих военкоматах в направлении отказали. Деньги мои вышли. Я занял у Алешки 20 рублей, а 30 дал Даниил Александрович. Хлеба нет: у меня нет карточки. Я взял в дни суматохи хлеб на 10 дней, быстро его съел, а до новых карточек мне ждать долго...

21.Х. Ребята сказали, что на кафедре можно получить ботинки. Я вышел на улицу, было светло, полшестого. Раздался грохот зениток. Затем я услышал пронзительный свист и резкий грохот. Бомба упала на площади Революции. Я пошел на кафедру. Мелехов, услышав грохот, ретировался с кафедры...

Я пошел на митинг. Университет эвакуируется. Студенты пешком пойдут в Муром, оттуда — в Ашхабад. Я остаюсь».

Многие сотрудники биологического факультета уехали в Ашхабад с семьями, и это естественно. Но в моем юношеском дневнике сохранились не очень лестные отзывы об этих людях, имущество которых нам, студентам, приходилось грузить на пассажирские поезда, отправлявшиеся из Москвы. Напротив, проявлялась самая горячая симпатия к преподавателям, которые, жертвуя личной безопасностью и спокойствием, испытывая лишения, взяли на себя ответственность за оборону и эвакуацию университета. Вот что написано в моем дневнике о Д. А. Транковском: «Это — замечательный человек. У него пропасть забот по охране университета, не спит ночей. Он готов быть в университете, чтобы его охранять, в самое тяжелое время, тогда как многие сотрудники разбежались».

На биофаке то же можно было сказать о доценте Г. Г. Абрикосове, который, сохранив выдержку и спокойствие, взял на себя «бразды правления» факультетом, четко организовал его эвакуацию. Кроме того, он принимал участие в дежурствах, и ему пришлось тушить зажигательные бомбы.

На плечи людей, оставшихся в МГУ после «паники» 16 октября и вошедших почти поголовно в состав формирований МП ВО, и легла работа по эвакуации. Все дни проходили в упаковке и погрузке. Университет для нас стал в то время, действительно, второй матерью.

Налеты участились. Тревоги объявлялись иногда по нескольку раз в день. Были и тревоги без бомбежек, а иногда наоборот — бомбы падали неожиданно. Медицинской команде МГУ пришлось много поработать, например, когда бомба без объявления тревоги упала на улице Горького, невдалеке от людей, стоявших в очереди у магазина «Диета». Не обошла беда и университет. Об этом свидетельствует запись в моем дневнике.

«6.ХI. Сегодня я имел возможность описать, что произошло; достал карандаш. 29.Х я стоял во время тревоги на чердаке мехмата в новом здании университета. Я пришел сменить Филиппова — старика, который ныл и трусил. Меня послал Водопьянов. Я нашел на чердаке парня с мехмата и маленькую девушку, мне незнакомую. Здесь горели синие лампочки. Стропила, сложный переплет бревен, мостки — все было окрашено известкой. Непрерывно, то поблизости, то вдалеке, грохотали зенитки, на небе вспыхивали звездочки разрывов. Мы с парнем слазили на крышу, затем подошли к девушке и, непрерывно разговаривая обо всем, слазили на крышу еще раз. Я находился в довольно хорошем настроении. Потом мы встали; парень на мостках, я на стропилах, недалеко от девушки. Мирно разговаривали с короткими паузами. Горели лампочки, взрывы были далеко.

Вдруг все перевернулось, у меня в глазах возникли страшные оранжевые круги, я полетел в бездну, не ощущая ни рук, ни ног. Маленькая частица сознания подумала, что я разорван на куски. Меня не было. Был вертящийся хаос. Затем в хаосе установился порядок. Прежде всего мое сознание изволило удостовериться, что от меня осталось. Я был цел. В голове вертелись колеса. Глаза были засыпаны песком. Из носа шла кровь. Каска исчезла с головы. Я высыпал из глаз песок. Резь. Но я увидел чистое небо со звездами. Я лежал внизу под стропилами. Крыша была смята, как бумага. Нетонкие бревна были сломаны, как спички. Меня, по-видимому, треснуло одним из них.

Я позвал. Мне откликнулись. Я, моргая, полез наверх. После встречи с парнем с мехмата я ушел вниз, провожаемый одним из дежурных. Я лежал в бомбоубежище. Меня рвало. Затем меня повели в медпункт. Мать Даниила Александровича прочистила мне глаза и лицо. Было 12 часов ночи. Затем вызвали «скорую помощь». На ЗИСе я уехал в больницу. Сегодня выхожу оттуда».

Шрамы от ударов крупных осколков на стенах здании МГУ и Манежа, темные пустые глазницы окон, хрустящая под ногами осыпавшаяся штукатурка... Еще в больнице я узнал от навестившего меня товарища, что воронка от бомбы была 4 м глубиной, но что спецкоманда ее засыпала той же ночью. Было восстановлено основание ограды и даже памятник Ломоносову—бюст па пьедестале. Вскоре после возвращения из Остроумовской больницы (еще сильно кружилась голова) мне пришлось опять стоять на посту недалеко от места взрыва — в вестибюле библиотеки имени

Горького. Было жутковато, как всегда бывает после контузии, темно и холодно (нам не полагались даже ватники), но каска и противогаз снова были на мне.

Тяжело было смотреть на израненный университет. В сердце закипала злоба против фашистских варваров, поднявших руку на самое святое для студента. Не менее тяжело было работать. Бойцы МПВО разбирали завалы внутри здания, где пол был усыпан битым стеклом, кусками штукатурки, книгами, часто залит водой из лопнувших труб. Естественно, эта работа имела лишь «косметическое» значение. Капитальный ремонт здания был осуществлен много месяцев спустя: шла война.

Подобъект № 2—биологический факультет пострадал меньше. Здесь нужно было застеклить или заделать фанерой окна и можно было дежурить и работать. Находилась здесь добровольная пожарная команда факультета. Ее состав менялся: I декабря многие ее члены вместе с последним университетским эшелоном уехали через Муром в Ашхабад. Уехал с этим эшелоном и я.

Оставшиеся в Москве бойцы МПВО были организованы в трудовую роту, которая принимала участие в оборонительных, разгрузочных, сельскохозяйственных и других работах. Особенно много пришлось работать студентам и сотрудникам в 1942 году на заготовке дров для Москвы в талдомских лесах. Задание было выполнено на 102%. Одна грузовая баржа с дровами, заготовленными сверх нормы, была отправлена москвичам в подарок к 25-летней годовщине Октября.

Вот что по поводу бомбардировки университета уточняет Н. Н. Ефимов в книге «Школа патриотизма и мужества», изд. МГУ, 1980: «...Фашистские летчики, которым удавалось прорваться к центру города Москвы, часть своего смертоносного груза стремились сбросить на здания университета. Он на их картах был отмечен как объект особой важности. 29 октября 1941 года в район университета прорвался вражеский самолет со специальным заданием уничтожить главный вуз страны. Была сброшена 500-килограммовая фугасная бомба...

Летчик, отметивший падение бомбы на университет, доложил командованию о его уничтожении. В тот же день газеты и радио фашистской Германии как о выдающейся победе сообщили о разрушении зданий Московского университета».

Л. КОВАЛЬ, главный библиотекарь Российской Государственной библиотеки, кандидат исторических наук

ВОЙНА И БИБЛИОТЕКА

В те годы эта крупнейшая библиотека страны именовалась Государственной библиотекой СССР имени Ленина. На 1 января 1941 года объем фонда библиотеки (книги, журналы, газеты, рукописи и другие материалы) достиг 9600 тысяч единиц хранения. Столько же было тогда и в библиотеке конгресса США.

Казалось бы, о каких библиотеках можно говорить в военное время?! Однако потребность в духовной пище у человека огромна, и «Ленинка» в годы войны ни на один день не закрывала дверей своих читальных залов. Работала даже в самые напряженные дни октября, когда в Москве объявили осадное положение. И только в единственный день, 17 октября 1941 года, в читальный зал пришло всего 12 человек. Но были дни, когда из отдела хранения в читальные залы выдавалось до 9000 книг.

  В читальном зале библиотеки. 1941 г.

Мало того, если до войны в библиотеке было шесть читальных залов, то к ее концу их стало уже десять, в том числе впервые открытый в мае 1942 года детский читальный зал. В 1943 году удалось превысить довоенный уровень по числу обслуживаемых читателей.

До начала войны не успели освоить только что построенное специальное 18-этажное книгохранилище, не успели пустить механизмы для перемещения книг. Оставлять ценный фонд в старом здании дома Пашкова с его деревянными перекрытиями опасно. Пришлось сотрудникам переносить книги в новое хранилище способом «ручного конвейера». Работали день и ночь.

ЦК ВКП(б) и СНК СССР 27 июня 1941 года приняли постановление «О порядке вывоза и размещения людских контингентов и ценного имущества». Распоряжением НapKомпpoca РСФСР директор Ленинской библиотеки Н. Н. Яковлев был назначен уполномоченным по организации вывоза ценностей государственных библиотек и музеев Москвы.

Около 700 тысяч наиболее ценных первопечатных, старинных и редких книг, автографов русских писателей-классиков и других «единиц хранения» были отобраны специальной комиссией, тщательно упакованы в ящики и погружены на баржу в Южном порту. Здесь образовался караван из нескольких барж с фондами многих музеев и других учреждений города.

Не обошлось без казуса. Вспоминает бывшая заведующая центральной справочной А. Н. Веревкина: «28 июля мы на трех грузовых машинах поехали в порт. Я была на третьей машине. Когда подъехали к причалу, баржи «отдали юнцы» — объявили воздушную тревогу. На следующий день наша машина догнала баржи в Бронницах. Плыли до Горького (Нижний Новгород) по Москва-реке и Оке не меньше недели. Пристали к левому берегу Волги напротив города. В двух километрах в небольшом городке Бор для хранения фондов была приспособлена церковь. Пяти- семипудовые ящики укладывали в высоту на 6-7 метров. На случай пожара на колокольню высотой в 22 метра поднимали в ведрах песок и воду. И делалось все это в основном слабыми женскими руками.

В штабе МПВО библиотеки. 1941 г.

Но в ноябре немцы начали бомбить Горький. Оставаться здесь было опасно. Пришлось опять с огромным трудом грузить весь фонд в 12 товарных вагонов и переезжать в г. Молотов (Пермь)».

В 1944 году весь фонд без потерь вернулся в Москву.

Тяжко пришлось сотрудникам библиотеки - бойцам МПВО, когда начались налеты на Москву. Вот что об этом рассказывает Ф. В. Зуева, бывший начальник штаба МПВО объекта: «Еще в мирное время в библиотеке был сформирован штаб, организованы и обучены различные формирования МПВО. С началом войны они пополнились молодыми сотрудниками и вместе с руководством были переведены на казарменное положение. До начала налетов успели на крыши, чердаки поднять вручную (лифты не работали) песок, кирпичи. Бойцы МПВО дежурили на крышах и чердаках всех зданий, кроме корпуса «Д», где была установлена малокалиберная зенитная батарея, и на других пожароопасных постах.

Хорошо помню страшную ночь 29 октября 1941 года, когда фашистские стервятники сбросили вблизи от библиотеки фугасные бомбы. Крупнокалиберная бомба взорвалась рядом на территории Московского Государственного университета: показалось, что корпуса вздрогнули, у нас были выбиты стекла, повреждена связь. Другая бомба попала в жилой дом напротив станции метро «Библиотека Ленина», в котором жили и наши сотрудники. Понесли первые потери.

Щедро сбрасывались «зажигалки». Только за два ночных налета на здания, территорию библиотеки упало 56 зажигательных бомб. А всего за время налетов более 200. С ними отважно сражались девушки — бойцы пожарных звеньев МПВО. Особенно отличились Оля Малкина, Рая Скворцова, Таня Косых, Наташа Сидякина и многие другие. Днем они трудились на своих библиотечных участках, ночью — дежурили на постах МПВО».

Во время многочисленных воздушных тревог читатели и сотрудники библиотеки, кроме дежурных на постах, укрывались в тоннеле, соединяющем корпуса, приспособленном под бомбоубежище. Для читателей детского зала оборудовали в старом здании убежище под названием «Кошкин дом».

Кроме того, сотрудники библиотеки, а их численность достигала 800 человек, как и все москвичи, строили оборонительные сооружения на подступах к столице, месяцами работали на дровозаготовках в Конаковском районе Калининской области, дежурили в подшефном госпитале, были донорами, учились на курсах медсестер, собирали деньги на строительство самолета «Библиотека Ленина», обслуживали передвижками еще пять госпиталей, пять воинских частей, убежища на станциях метрополитена.

Несмотря на огромные трудности, велась значительная научно-исследовательская и научно-методическая работа. Разрабатывались такие темы, как «Рукописные фонды ГБЛ и их научное значение», «Реставрация книг и рукописей, поврежденных водой», и другие, продолжалась работа по созданию «Библиотечно-библиографической классификации» (ББК), ставшей первой библиотечной разработкой, отмеченной Государственной премией СССР в области науки. Работа была выполнена О. П. Тесленко, А. В. Беневоленской,

О. В. Даниловой, Н. П. Журжалиной и другими.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 29 марта 1945 года Государственная библиотека СССР имени Ленина за выдающиеся заслуги в деле собирания и хранения книжных фондов и обслуживания широких масс населения награждена орденом Ленина.

А. ЖУРАВСКИЙ, журналист

РЕЛИКВИЯ

Слово, которое мы вынесли в заголовок этого очерка, вроде всем известно, и все же, думается, не лишним будет поинтересоваться, что сказано о нем в Толковом словаре русского языка. Процитируем это определение, благо оно весьма короткое: «Реликвия — особо чтимая, дорогая по воспоминаниям или традициям вещь».

Как видим, совсем необязательно ей быть золотой или там из другого чрезвычайно ценного металла. Самой простой она может быть, но с нею связана история твоя, твоей семьи, всего народа. И тем она и дорога.

Вот так мы бережем предметы, которые служили нам в Великую Отечественную войну. Вот поэтому безмерна наша признательность юным, и не только юным, следопытам, посвятившим себя этому так нужному собирательству.

Среди них и Леонид Сергеевич Глаголев. За несколько последних лет он собрал и передал около тысячи таких вот реликвий — документов, фотоснимков, вещей, которые напоминают о нашей столице военной поры, о бойцах не с оружием, а с кирками, баграми, топорами и тому подобными бесхитростными инструментами в руках, ставшими в сущности их надежным оружием.

О некоторых экспонатах мы расскажем ниже, но прежде всею еще несколько слов об их собирателе. Пожилой, не очень здоровый человек бескорыстно, с юношеской энергией вел свою нелегкую и не так чтобы заметную работу. А это значит: едва ли не ежедневно надо было куда-то ездить, кому-то звонить, кого-то уговаривать. Да. уговаривать, потому что ветераны, которых он находил, с которыми встречался, отнюдь неохотно вручали ему для последующей передачи в музеи то, что бесконечно дорого им,—допустим, какой-нибудь пожелтевший с годами листок. Ну как их не понять? Вовсе не какой-нибудь он, этот листок, а живая связь с тяжким и незабвенным военным временем, свидетельство личного участия в Великой Отечественной, которое хотелось сохранить для внуков и правнуков.

Но настойчив и рассудителен был Леонид Сергеевич. И вот он уже доказал ветерану, что музей есть музей, что там уж ничто не пропадет, веками будет храниться.

Мария Степановна Степанова

После встречи ветеранов МПВО с молодежью в Дворце культуры им. Ордожоникидэе. Слева направо: застуженный артист РСФСР А. И. Орфенов, А.М. Старшинова, А. К. Уколычев, Ю. Ю. Калшерер и Л. С. Глаголев. 1988 г.

Та тысяча реликвий, составившая в совокупности большое благородное гражданское дело Леонида Сергеевича и его добровольных помощников, таких, как М. С. Степанова, едва ли нс полвека возглавлявшая МПВО ГО на знаменитом заводе имени Ильича,- - так вот, вся эта тысяча бесценных экспонатов действительно пополнила многие музеи столицы. И Центральный музей Вооруженных Сил СССР, и, тоже центральный, Музей МВД СССР, и Московского военного округа, и Музей истории и реконструкции Москвы. Но, конечно, главные адреса, по которым Глаголев доставлял свои следопытские материалы, — это музеи ГО и обороны Москвы. Они расширяются, набирают силу, и все, что приносил туда Леонид Сергеевич, включалось в экспозиции.

Мы назвали только что М. С. Степанову, и надо сказать, что то, что она передала Леониду Сергеевичу, как-то по-особому впечатляет. И чему туг удивляться! Ведь это вещи, предметы, их эмоциональное воздействие чрезвычайно велико. Все те же кирки, багры, топоры и еще огнетушители. И сирена, которая столько раз звала рабочих в убежище — тревога, воздушная тревога!

Или вот — это уже не вещи, поступившие с завода имени Ильича, — гимнастерка сержанта подразделения МПВО. В этой гимнастерке А. М. Старшинова проходила весь первый год войны. На боевые задания выезжала. Стирала ее, чистила, зашивала. И снова надевала и берегла.

А после войны спрятала в шкаф как одежду своей военной молодости и не расставалась с нею, пока Леонид Сергеевич все же не настоял на своем.

Вещи вещами, но, по правде сказать, их и не так уж много собрано. Иное дело — фотоснимки. Больше ста документальных кадров раздобыл Леонид Сергеевич у ветеранов. И не только у них. Вот такой был счастливый случай. Кто-то сказал ему, что вроде в одном из первых фронтовых киносборников был сюжет, посвященный МПВО. Будто показали там, как штаб в Москве работает и как по тревоге спешат люди укрыться в убежищах. О, это, должно быть, кадры первостепенной важности, и ехать в кино-фото-архив, что находится под Москвой, надо не откладывая дела в долгий ящик.

Поехал, не без хлопот, но в тот же день установил, какой киносборник ему нужен, добился, чтобы прокрутили для него эту ленту и потом с нее фотоснимки были сделаны. И впрямь уникальные снимки. Так что стоило еще и еще раз наведываться в архив, стоило наседать на тамошних работников, растолковывать им, что едва ли не единственное киносвидетельство деятельности столичной МПВО в минувшую войну просто необходимо перевести в фоторепродукции.

Ну а больше всего поступило в распоряжение Леонида Сергеевича различных документов сорок первого года — приказов, инструкций, листовок.

Для примера процитируем коротко два документа. Первый — это приказ по МПВО г. Москвы № 3 от 26 июня. Начинался он такими словами: «В целях улучшения противопожарной безопасности г. Москвы в течение 25 и 26 июня установить около подъездов домов, на чердаках и на каждой лестничной площадке всех домов в г. Москве бочки с водой и мешки с песком и лопатами. Всем управдомам приобрести противопожарное имущество (гидропульт или пожарный костыль, ведра, багры, топоры, рукавицы, шлемы)».

ЛЮДИ МПВО

Сержантский состав 115-го отдельного городского батальона МПВО Октябрьского района г. Москвы. 1943 г.

Второй документ появился декаду спустя. Это обращение штаба МПВО города к населению в связи с тем, что состоялась учебная воздушная тревога и надо было сделать кое-какие выводы практического порядка. «Наблюдалось, — читаем в этом обращении, — скопление населения под арками ворот, в подъездах и у стен домов». Далее объясняется, как это опасно, к каким жертвам при бомбардировке могло это привести. И совет, звучащий как непреложное, неукоснительное требование,— по сигналу воздушной тревоги всем надлежит без промедления укрыться в метро, либо в бомбоубежище, либо в вырытой поблизости траншее.

Схема организации МПВО Москвы тоже чрезвычайно заинтересовала Глаголева. И красноармейские книжки бойцов МПВО он справедливо считал достойными лежать в музейных витринах. Равно как и пропуска, владельцам которых разрешалось передвигаться по городу, пребывавшему на осадном положении, с полуночи до утра.

А брошюры, которые издавал штаб МПВО города, объяснявшие, как надо действовать при налетах вражеской авиации, — разве они не подтверждают, что этот боевой штаб зря время не терял, общими указаниями не ограничивался, учил людей, понимая, что в знании и умении защищаться — залог спокойствия и расторопности при бомбежках с воздуха.

И на минутку снова вернемся к обладающим такой выразительностью вещевым экспонатам. Тысячи, да что там тысячи, десятки тысяч щипцов для захвата зажигательных бомб были тогда, в сорок первом, спешно изготовлены на московских предприятиях и доставлены буквально во все домоуправления. Кто из москвичей — ветеранов МПВО не помнит, как они выглядели, сколько «зажигалок» удалось с их помощью сбросить с крыш. И вот, представьте, ни одной пары их никак не мог обнаружить Леонид Сергеевич. Все давным-давно пошли на лом. И надо же: нашлась все-таки одна пара. Держал Глаголев эти щипцы как драгоценность и по справедливости отнес их к числу самых примечательных своих следопытских удач.

Г. СВЕНЦИЦКАЯ, журналист

НЕ ЗАБЫВАЕТСЯ ТАКОЕ НИКОГДА

Иван Михайлович Ковалев Михаил Иванович Животов

Вспоминают двое. Рослые, еще крепкие на вид, седоволосые ветераны МПВО. В годы войны Михаил Иванович Животов и Иван Михайлович Ковалев возглавляли МПВО соседних тогда московских районов — Куйбышевского и Железнодорожного. Старожилу-москвичу нетрудно мысленно представить себе эту территорию. Если смотреть от центра, от Старой площади, на северо-восток, то это расширяющийся к Комсомольской площади клин, ось которого лежит вдоль первой линии метрополитена, примерно от станции «Дзержинская» до «Красносельской». Тут здания ЦК ВКП(б), ЦК ВЛКСМ, главный почтамт, многие наркоматы, фабрики, больницы, школы, плотная жилая застройка и площадь трех вокзалов. Все — жизненно важные для столицы объекты.

Перед войной старшие политруки Ковалев и Животов начинали свой путь одинаково: в 1939 году были назначены заместителями председателей райсоветов, начальниками МПВО районов. И задачи перед ними стояли общие: готовить районы к защите от нападения с воздуха. Это означало прежде всего обучить население действиям по сигналам «Воздушная тревога» и «Химическая тревога», умению тушить пожары, вести спасательные работы, оказывать первую помощь пострадавшим, дегазировать местность и многому другому. Учили этому активно с помощью Осоавиахима и Общества Красного Креста на различных курсах, в кружках. Учили там, где человек работал или учился, и там, где он жил. Москвичи проверяли полученные знания на учениях, ходили в противогазах в походы, участвовали в различных оборонных соревнованиях, проверяли систему оповещения и связи по тревоге.

Начальникам штабов нужно было решать также вопросы обеспечения формирований, населения противогазами, защитной одеждой и другим имуществом МПВО. А тут еще подготовка к светомаскировке, контроль за строительством убежищ и пр. И везде во главе всех дел начальник штаба МПВО. А если учесть, что по численности населения и количеству объектов МПВО московские административные районы нередко превосходи крупные областные центры, то станет понятно, почему начальнику штаба обычною рабочего дня не хватало.

С началом войны задачи расширились, дел и забот прибавилось, а ответственность возросла. Теперь начальник штаба отвечал за защиту своего района, за все действия МПВО, от светомаскировки до быстрейшей ликвидации очагов поражения. Если раньше ему недоставало дня, то теперь короткими оказались сутки.

С первых же дней войны в районах были сформированы отдельные городские батальоны МПВО. увеличены группы самозащиты на объектах и в жилом секторе.

Бывшие сослуживцы перебирают в памяти события самого сурового для Москвы времени — с июня 1941 по апрель 1942 года.

В их заветных папках бережно собраны пожелтевшие от времени копии отчетов, донесений, агитационные листовки и плакаты тех лет, схемы своих районов, списки личного состава, дневниковые записи. Сколько фамилий и имен! Нельзя, чтобы ушли в безвестность патриотические дела москвичей.

— Нашему Железнодорожному району, по сравнению с другими, можно сказать, повезло, — рассказывает Ковалев — Взорвалось всего 12 фугасов; «зажигалок», конечно, не считали, сыпались кассетами. Главное, чего мы не допустили,— ни одного крупного пожара. А мелкие научились гасить быстро.

Враг целил, прежде всего, в здания на площади трех вокзалов. Сюда из глубины страны прибывали войска и военные грузы, отсюда шла организованная эвакуация москвичей, раненых фронтовиков, материальных ценностей.

В сентябре 1941 года крупная фугасная бомба упала вблизи пассажирских платформ Ярославского вокзала. Случилось это в третьем часу ночи. Скрутило и дыбом подняло рельсы, разбросало дымящиеся шпалы, разворотило несколько путей, старую кирпичную постройку.

Поднятый по тревоге 303-й батальон МПВО уже начал работы в очаге поражения, когда приехала комиссия Моссовета и сам председатель В. Пронин. Батальон во главе с В. Кошанским вместе с формированиями железнодорожников разбирали завалы, гасили загорания. Пронин назначил Ковалева начальником очага поражения и распорядился к 7 часам утра, к моменту прибытия первых электричек с рабочими из Подмосковья, ликвидировать последствия налета.

Константин Иванович Лебедев. Начальник штаба МПВО Дзержинского р-на

— Разве когда-нибудь забудешь, как трудились люди в ту сентябрьскую ночь, — вспоминает Ковалев. — Даже сегодня трудно представить, что за четыре часа можно было справиться с таким объемом работ, к тому же без современной техники. Нынче, бывает, через какую-нибудь канаву месяц по временным мосткам перебираемся, а тогда все успели сделать к утру. Лишь бы вид развалин не удручал людей, не действовал на психику. Быстро огородили забором рухнувшую постройку, уложили новые шпалы, рельсы. Ранние поезда приняли в установленный срок. Пронин лично убедился, приехав в 7.00. Многие бойцы позднее были отмечены правительственными наградами.

Возникали в Железнодорожном районе и другие очаги поражения. Фугасные бомбы попадали в Казанский вокзал, в депо метрополитена «Северное», в кондитерскую фабрику имени Бабаева. И бойцы МПВО успешно справлялись со всеми спасательными и восстановительными работами.

Хорошо была оснащена транспортная рота 303-го батальона. Возглавлял ее Н. Дурнев. Было в роте около 60 разных машин, в основном списанных, непригодных для армии. И люди Дурнсва отремонтировали их, привели в порядок, приспособили к аварийным работам. Особо отличились своим старанием шоферы А. Дорошенко и Ф. Худяков. Весь этот транспорт использовался не только в прямых интересах МПВО, но и для помощи райсовету, когда требовалось заготовить и вывезти из леса дрова, перебросить людей к местам строительства оборонительных рубежей. А горючее? На первое, самое трудное, время хватало, заблаговременно себя обеспечили: запасли несколько цистерн и закопали их на территории детского парка, а потом спасли от пожара, когда сюда, в бывший тир, угодила «фугаска». Обстановка заставляла действовать осмотрительно, по-хозяйски.

— А помнишь, Иван Михайлович.— вступает в разговор Животов,—сколько нам требовалось строительных и ремонтных материалов? Трубы, бетон, кирпич, стекло, гвозди, всяческое оборудование для убежищ. В то время новостройки в городе были законсервированы, и все запасы шли нашим аварийно-восстановительным ротам. Склады VI ночью не закрывались, иначе как бы мы быстро ликвидировали разрушения. Когда в Куйбышевском районе на улице Кирова, возле Главпочтамта, взорвалась крупная «фугаска», сильная ударная волна прокатилась до Чистых прудов, и все окна в домах повыбило. Мы за сутки отремонтировали, застеклили.

В предвидении вражеских налетов на город срочно оборудовались дополнительные убежища. Разведали на своей территории все заглубленные, пригодные для убежищ помещения, копали щели во дворах, скверах, устраивали противопожарные водоемы. Хотелось, чтобы были поближе к дому. Многих они спаcли.

— Наверное, москвичам, пережившим первый вражеский налет 22 июля,продолжает Животов,—известно о бомбе, разрушившей особняк Латвийского представительства в Машковом переулке. Наш это район. Особняк небольшой, двухэтажный, и, надо же,— прямое попадание! Штаб размещался поблизости, в Армянском переулке. Прибыли мы быстро, а там уже действует группа самозащиты из соседнего дома с улицы Чаплыгина. Докладывают, что из-под завала слышны крики о помощи. А там, в подвале, мы только что закончили достройку убежища, краска не успела высохнуть. Так вот, дом рухнул, а кто из сотрудников успел укрыться,— уцелел. Значит, вовремя мы усилили перекрытия. По сей день считают, что там никого в живых не осталось, а это не так. Наши спасители откопали и извлекли пострадавших, отправили в стационар. Позднее дом заново отстроили и по-прежнему в нем Латвийское представительство...

О чем бы ни рассказывали ветераны, первое их слово — о своих бойцах, о жителях своих районов. Единый душевный порыв во что бы то ни стало защитить родной город сплотил людей. Они отзывались на любой призыв районных органов власти. Никого не надо было уговаривать, тем более ссылаться на суровые законы военного времени. Жильцы установили дежурство в подъездах, дворах, убежищах, на чердаках и крышах, строго следили за светомаскировкой; из каждой семьи выделяли трудоспособных на рытье щелей, на строительство оборонительных сооружений. Подростки и пожилые женщины смело гасили «зажигалки», девушки овладевали приемами первой медицинской помощи. Многие хотели стать вышковыми наблюдателями. А ведь всех надо было обучить, чтобы не рисковать зря людьми.

Что значит, например, вышковой наблюдатель? Он должен не трусить, хорошо видеть в темноте, различать по крышам каждый дом, переулок, уметь кратко и точно доложить об обстановке в свой штаб. Поначалу никакого опыта не было. В донесениях часто ошибались, порой доходило до смешного. Не лишенный юмора Ковалев рассказывает, как однажды ночью позвонила ему девушка с вышки.

— Приземлился вражеский парашютист...

— Что? Говори громче!

— Громче не могу. Он совсем рядом, услышит...

Срочно отправляет Ковалев дежурного с оружием. Оказалось, зацепился за крышу край продырявленного аэростата.

Вспомнив об этом курьезе, Иван Михайлович как бы пытается разрядить нашу беседу о потерях, пожарах, разрушениях. Время было героическое, но тяжелое. Много лет прошло, и вроде бы зажили душевные раны, а память не дает покоя.

— Конечно, москвичи постепенно притерпелись к воздушным тревогам,— продолжает разговор Михаил Иванович Животов.— Не все даже в укрытия торопились уйти. А все равно, как это в песне поется, «не забывается такое никогда».

На КП Дзержинского р-на. Справа начальник МПВО капитан П.Л.Булатов 1943 г.

Наш район был поближе к центру. В июле — августе ночи короткие, лунные. Зачастил враг. По всему видно: так и лез к Кремлю. 26 июля прорвался один бомбардировщик к центру и был сбит. От сильного взрыва загорелся дом № 6 на улице 25 Октября, около ГУМа. Пожар грозил и соседнему дому № 8. Это рядом с нами, в Советском районе. Мы, конечно, поспешили на помощь. А налет тем временем продолжался. Фугаской подняло мостовую на улице 25 Октября, повредило подземное хозяйство, водопровод. Наши пожарники добирались в объезд. Поставлена задача спасти от пожара дом № 8. Дом № 6 догорал, рушился. Было много пострадавших, Следом за пожарными прибыла и наша медико-санитарная рота. Ее командир Мякишев первым пробирался в самые опасные места, где люди ждали помощи. Его сандружинницы тогда особенно отличились, помогая раненым, обожженным. А налет не прекращался. Рядом трудились формирования Советского района. Поэтому часть наших пожарных направили в другой очаг: на Новой площади загорелось здание Коммунального музея. Командир нашей роты Живин, рискуя жизнью, проник в купол, за ним пошли другие, и пожар предотвратили.

Все это происходило в один день — 26 июля.

А 6 августа буквально рядом с нашим штабом одна за другой разорвались две фугасные бомбы: в Сверчковом переулке снесло этаж в доме № 4, в Телеграфном — два этажа дома № 3. Упала и третья бомба, где-то в Армянском. Мы слышали: выла, ухнула, а взрыва не последовало. Я приказал искать, а сам с бойцами поехал в Сверчков и Телеграфный. Пострадавших там не было, люди успели укрыться. А вот с третьей, невзорвавшейся. бомбой натерпелись мы страху и забот. Ищем и не находим. Уж не померещилось ли, думаем? И только на десятый день наш складской работник обнаружил ее — застряла в перекрытии дальней кладовой во дворе дома № 9 по Армянскому. Изъяли, конечно, обезвредили. Но полезный нам был урок...

Животов рассказывает так, будто картины разрушений вновь стоят перед глазами.

— Те дома в Сверчковом и Телеграфном мы потом восстановили. Два месяца на них потратили. Нельзя же было допустить, чтобы москвичи ходили мимо этих развалин и расстраивались. Пусть лучше смотрят на другое — на сгоревшие фюзеляжи вражеских самолетов. Их свозили из Подмосковья и сваливали напротив Большого театра, где сейчас памятник Марксу. Вот на это полезно было посмотреть, каждый знал, что от возмездия враг не уйдет!

Москвич, не покидавший родной город в самое тяжелое время, вспоминая прошлое, непременно расскажет о двух особо памятных, острых моментах. Не ушли от этих воспоминаний и ветераны.

...15-16 октября 1941 года, накануне объявления осадного положения, враг подступил к столице с севера. Нашлись в городе такие, кто потерял голову, впал в панику, пытался любым способом бежать, забыв о долге и чести, неизвестно на что надеясь.

— Об этом тяжко и стыдно говорить, но и молчать не стоит,—убежден Ковалев.— Из штаба города мне приказали доложить об обстановке на шоссе Энтузиастов. Поехал. Тогда шоссе было вдвое уже, чем сейчас, и что же там поначалу творилось, пока не навели порядок! Оцепили выезды, установили посты. И тут, при мне, задержали две служебные легковые машины, как оказалось, нашего, Железнодорожного, района. В них деятели из райздрава и сельхозбанка. Транспорт, конечно, конфисковали, в одной машине, помню, была припрятана большая бутыль медицинского спирта. За самовольный захват машин и паникерство оба потом ответили по законам военного времени...

В памяти каждого и второе поистине историческое событие, небывало укрепившее моральный дух москвичей, — торжественное празднование 24-й годовщины Великого Октября. К вечеру 5 ноября отовсюду долетал гул воз-душных боев под Москвой, канонады зенитных орудий. Но воздушной тревоги так и не объявляли. Москвичи не покидали домов, слушая радиопередачу. Это никогда не забудется. Оба ветерана побывали на Красной площади на параде войск...

Трудную осень и зиму 1941/42 года защитники столицы пережили мужественно. Ели впроголодь, мерзли, недосыпали, валились с ног от усталости, не отпускало нервное напряжение. Однако ничто не могло подорвать их веру в победу над злейшим врагом.

Из формирований МПВО многие ушли на фронт, многие не вернулись. Их место занимали новые люди, которых опять надо было обучать. Все реже объявлялись тревоги. Кое-кто успокоился, расслабился. Из затемненных окон нет-нет да и пробивался лучик света. Работники штаба собирали людей по домам, расклеивали по подъездам листовки, призывали к бдительности.

Весной 1942-го от скудного питания среди населения начался сильный авитаминоз. Многие совсем ослабели. И тогда по рекомендации медиков штаб стал вывозить на своем транспорте группы жильцов за город, чтобы собрали они молодую зелень — крапиву, щавель, одуванчики, лебеду, вскопали и засадили огороды. Все понимали: надо налаживать в столице нормальную жизнь.

А война продолжалась, и до победного конца было еще далеко.

Бойцы батальонов МПВО теперь выезжали в Подмосковье помогать в восстановлении дорог, коммуникаций, водохранилищ. Очищали местность от мин, разбитой и брошенной техники, от трупов захватчиков. Эпидемий не допустили.

Удивительным было тогда у людей чувство долга, ответственности.

— Не все сегодня охотно слушают наши рассказы о прошлом, — рассуждает Ковалев. — Нам нередко говорят, зачем, мол, вы равняетесь на тяготы военных лет, на те суровые нормы поведения, на тот жесткий спрос с каждого. А ведь мы не об этом говорим. Мы о совести, о сознательности напоминаем. И мы были молодыми, и нам хотелось жить да радоваться жизни. А она у нас была нелегкой. И никогда мы не забудем, что ради будущего отстояли самое дорогое, самое родное...

И тут с улыбкой вспомнил Иван Михайлович, как однажды, надеясь, что среди бела дня воздушного налета не будет, решил сходить в соседний кинотеатр.

— Смотрел на экран минут двадцать и слышу: «Ковалев, на выход!» Оказалось, вызывал начальник штаба города. Такая отлучка тогда прямо называлась: покинул пост. Схлопотал выговор, а могло быть и хуже. Вот как бывало в наши молодые годы...

Ветераны, бывшие сослуживцы не теряют из вида друг друга и по традиции встречаются в праздник Победы.

Д. ФИНГАРЕТ, в годы войны политрук мотоотряда штаба МПВО Москвы, заслуженный работник культуры РСФСР

МОТОРАЗВЕДЧИКИ

Давид Борисович Фингарет

Снова, в который раз, перечитываю корреспонденцию ТАСС, опубликованную 25 октября 1941 года в газете «Правда» под заголовком «Мотоциклисты на службе противовоздушной обороны столицы»:

«...По первому сигналу воздушной тревоги со всех концов столицы в любое время суток в штаб мотоотряда МПВО Москвы съезжаются мотоциклисты столицы. Мотоотряд штаба МПВО — первое добровольное формирование трудящихся города, возникшее на пятый день наглого нападения коварного врага на Советскую страну...»

Прошедшие десятилетия не изгладили в моей памяти события тех дней и ночей.

22 июня 1941 года все было готово к проведению спортивного праздника автомобилистов и мотоциклистов. К месту старта автомотокросса, в район Куркнно-Машкино, прибыли участники и многочисленные зрители — поклонники этого увлекательного спортивного состязания. В числе собравшихся находились члены мотосекции Центрального автомотоклуба СССР. Волнующее ожидание первых стартов.

Известие о вероломном нападении фашистов на нашу Родину изменило все. Война! Родина в опасности! Многие члены мотосекции прямо с места отмененного кросса направились в Центральный автомотоклуб, где приняли решение:

«Каждый, кто не подлежит мобилизации через военкоматы, вместе с принадлежащим ему мотоциклом поступает в распоряжение оборонных организаций столицы». Так возникла идея создать добровольческий отряд мотоциклистов при штабе МПВО Москвы.

Руководство городского штаба МПВО поддержало эту идею и постановило: сформировать при штабе мотоотряд добровольцев с задачей непосредственной разведки мест поражений при вражеской бомбардировке, что ускорило бы оповещение и прибытие туда противопожарных, медицинских и аварийно-восстановительных подразделений для немедленного оказания помощи пострадавшим, ликвидации пожаров и разрушений.

О большом напряжении, которое испытывали моторазведчики, выполняя боевые задания во время налетов вражеских самолетов, свидетельствуют записи, составленные самими бойцами отряда. Вот одна из записей разведчика Н. А. Тараборина, сделанная им после одного из первых воздушных налетов на столицу (эта запись впервые была опубликована в журнале «Военные знания» № 1 за 1982 г.).

Так, с 27 июня 1941 года начало свое существование уникальное, не предусмотренное в штатной структуре МПВО подразделение моторазведчиков городского штаба.

В состав мотоотряда вошли в основном научные сотрудники, работники оборонных предприятий (ведущие специалисты и рабочие высокой квалификации), а также другие москвичи, по возрасту и здоровью не подлежащие призыву в действующую армию.

Для характеристики личного состава мотоотряда упомяну несколько фамилий. Семен Борисович Караулов, Павел Георгиевич Шиличев — стахановцы машиностроительных заводов; Иван Александрович Черепов — мастер спорта, инструктор альпинизма; Николай Андрианович Буценин — преподаватель коммунально-строительного института; Владимир Дмитриевич Бабочкин — сотрудник научной лаборатории института связи. Главный конструктор одного из московских заводов Георгий Дмитриевич Протасов вступил в отряд одним из первых вместе со своей женой Маргаритой Григорьевной — преподавателем химии медицинского института.

Особо надо сказать об одной из самых смелых, даже отважных мотоциклисток отряда — мотогонщице Наталье Александровне Андросовой. Она, случалось, тушила «зажигалки», но главное — бесстрашно во время воздушных тревог патрулировала по опустевшим московским улицам, разведывая очаги поражения.

Не сразу узнали, что она была единственной российской наследницей династии Романовых, праправнучкой Николая Первого, княжной Натальей Александровной Андросовой-Искандер-Романовой.

Около недели ушло на решение основных организационных и технических вопросов, определение порядка дежурств и патрулирования на важнейших городских магистралях.

Меньше месяца отвел календарь войны на подготовку мотоотряда к действиям в боевых условиях. Но это короткое время было использовано с максимальной эффективностью.

Наибольшее внимание моторазведчики уделили приобретению навыков вождения мотоцикла в скоростном режиме в условиях полного затемнения улиц, а также изучению заданного им района патрулирования, кратчайших маршрутов следования к важным объектам Все это пригодилось впоследствии.

И когда в ночь на 22 июля 1941 года в Москве раздался сигнал первой воздушной тревоги, считанные минуты потребовались бойцам мотоотряда, чтобы быть в полной готовности к выполнению своих боевых задач. На командный пункт городского штаба уже вскоре после начала налета стали поступать донесения разведчиков из районов патрулирования об очагах поражения и требуемой помощи.

«Знакомый радиосигнал «Граждане, воздушная тревога!» заставил меня прекратить работу на заводе и с повышенной скоростью катить на «харлее» к месту сбора, где получил задание. Хорошо зная местность, мы с сопровождающим бойцом благополучно пронеслись по улице Горького, повернули на широкую Садовую. По всем предположениям, на Садовой препятствий быть не может, но около Бронной на большой скорости въезжаем в стену пыли, которая забивает глаза, нос и рот. Машину подбрасывает вверх. Оказывается, перед самым нашим приездом упала фугаска, глыбы обломков загородили дорогу.

Доложив по телефону в штаб о выполнении задания, отправляюсь к еще одному очагу поражения. Едем к Ваганьковскому мосту. На Беговой улице пожар настолько сильный, что пришлось, набрав скорость, буквально прорываться сквозь огненную завесу».

Строки этой записи следует дополнить упоминанием о том, что после напряженной ночи боевого патрулирования на мотоциклах и разведки очагов поражения бойцы отряда, чаще всего без какого-либо отдыха, становились к своим заводским станкам, чертежным доскам и испытательным стендам. И никаких жалоб на усталость! Ни малейшего намерения передохнуть в следующую ночь воздушного налета на столицу. Каждый моторазведчик, прибывший в отряд по сигналу «Воздушная тревога», настойчиво просил командование побыстрее именно его направить на выполнение боевого задания. В дальнейшем в распоряжение мотоотряда была предоставлена подвальная часть здания концертного зала имени Чайковского, примыкающего к станции метро «Маяковская». Поблизости был обустроен гараж для укрытия и технического обслуживания мотоциклов. Переданные мотоотряду помещения позволили впоследствии перевести часть его бойцов на казарменное положение — необходимость в этом возникла в середине октября 1941 года в связи с создавшейся обстановкой на фронте под Москвой.

С первого и до последнего дня налетов на Москву фашистских стервятников моторазведчики достойно несли свою службу. В той же корреспонденции ТАСС от 25 октября 1941 года об этом говорилось следующее: «Можно рассказать немало боевых эпизодов находчивости, мужества, отваги мотоциклистов. Во время налета фашистских самолетов 23 октября боец т. Шиличев возвращался в штаб с важным донесением. Недалеко от его мотоцикла внезапно разорвалась бомба. Боец был сброшен с машины взрывной волной, его засыпало обломками здания. Невзирая на сильные ушибы, отважный боец, высвободившись из-под вороха обломков, привел в порядок машину и немедленно доставил донесение в штаб».

Многие из тех эпизодов не забылись и по сей день.

Один из них связан с быстрой ликвидацией последствий поражения, возникшего у Никитских ворот и на Тверском бульваре. Первому сообщению о нем мы были обязаны моторазведчикам — супругам Протасовым. Они патрулировали недалеко от места падения вражеской бомбы. Воздушная волна сбросила их с мотоцикла, но они все же сумели быстро сообщить об очагах поражения в городской штаб. Г. Д. Протасов — бесстрашный моторазведчик — одним из первых был награжден у нас в отряде орденом Красного Знамени.

Еще большее значение получило взаимодействие моторазведки с разведкой инженерной, когда вместе с разведчиком-мотоциклистом выезжал к месту падения бомб инженер-разведчик. Он устанавливал характер и размеры поражения и определял силы и средства, необходимые для ликвидации аварий и разрушений.

Ряд наиболее важных заданий во взаимодействии с инженерной разведкой выполнил моторазведчик Н. А. Буценин. Одно из таких заданий было связано с обнаружением и быстрой ликвидацией весьма опасного по своим возможным последствиям очага поражения, возникшего на площади Белорусского вокзала. Отважный разведчик был награжден орденом Красной Звезды.

Во многих случаях, обнаружив очаг поражения и сообщив о нем в штаб МПВО города, моторазведчики, не дожидаясь прибытия специальных подразделений МПВО, начинали сами спасательные работы. Так, например, они действовали, когда бомба попала в одно из зданий по Варсонофьевскому переулку. Патрулировавший поблизости моторазведчик, ветеран автомотоспорта Ион Фридлянд, немедленно организовал эвакуацию пострадавших и сам на мотоцикле с коляской доставил раненых в Институт имени Склифосовского.

На традиционных встречах в День Победы бойцы МПВО, боевые моторазведчики, вспоминают Берсеневскую набережную, улицу Мархлевского, Большую Полянку, театр Вахтангова. Овчинниковские переулки, другие памятные для них места.

Достойно выполняли боевые задачи моторазведчики, направленные командованием отряда в распоряжение партизанских соединений и коммунистических батальонов, сформированных в столице осенью 1941 года. За подвиги, связанные с партизанским движением, посланец мотоотряда Г. С. Малиновский был награжден орденами Ленина, Красного Знамени и Отечественной войны. Вместе с партизанами Белоруссии сражался моторазведчик А. В. Филипычев.

Для выполнения моторазведки и связи боец отряда В. Д. Бабочкин был направлен в распоряжение штаба 3-й Коммунистической дивизии.

С прекращением воздушных налетов на Москву многие моторазведчики — добровольцы МПВО, пройдя в своем отряде школу мужества и отваги, продолжали воевать на разных фронтах, а сам мотоотряд не прекратил своего существования. Ушедших в действующую армию заменили девушки-добровольцы. Они быстро освоили технику и с высокой оперативностью помогали городскому штабу и частям МПВО. Умелыми связистками на мотоциклах проявили себя в отряде комсомолки Лидия Трацевская, выросшая впоследствии до мастера мотоспорта, и Евгения Зыкова, ставшая в послевоенные годы фотокорреспондентом.

В. МИРОНОВ, журналист

ЗАМПОЛИТ МУРИН

До войны Петр Александрович Мурин был учителем, преподавал в сельской школе Кировской области, где прошла его комсомольская юность. Здесь он строил новую жизнь на селе. После окончания Академии коммунистического воспитания имени Н. К. Крупской Петр Александрович был командирован ЦК партии в Дагестан, где работал начальником Главпрофобра автономной республики. Вернувшись в Москву, возглавлял городской Дом учителя, учительский институт, был заместителем заведующего городским отделом народного образования. Когда гитлеровцы стали приближаться к Москве, Моссовет уполномочил его организовать эвакуацию детей из столицы. Успешно справившись с этим заданием, коммунист Мурин, как и тысячи других патриотов, записался добровольцем в ряды Красной Армии, надел шинель. Винтовку и пулемет он освоил еще в гражданскую.

С первого дня войны лозунг «Все для фронта, все для победы!.» стал законом жизни каждого советского человека. В героическую борьбу против гитлеровских захватчиков включились и силы местной противовоздушной обороны, в том числе 308-й отдельный батальон МПВО, которым командовал старший лейтенант В. Н. Цуканов и куда был зачислен политруком роты П. А-. Мурин. Опытный педагог, он быстро освоился с новыми обязанностями и вскоре был переведен на должность инструктора батальона, а затем назначен заместителем комбата по политчасти.

Яичный состав батальона-—в основном девушки, вчерашние школьницы, студентки. Война вырвала их из привычной домашней обстановки и без всякой подготовки окунула в суровую армейскую жизнь. С утра до вечера боевая учеба и работа. Чего только не приходилось делать нежным девичьим рукам! Случалось по нескольку раз в сутки выезжать в места падения бомб, разбирать завалы, вытаскивать из-под обломков пострадавших, оказывать им помощь; ухаживать за ранеными в госпиталях, разгружать санитарные летучки, заготавливать топливо, работать в каменоломнях, строить оборонительные рубежи, убирать и расчищать улицы Москвы. А ведь, кроме того, были боевые дежурства во время вражеских воздушных налетов. Редкая ночь обходилась без тревог.

Встреча ветеранов 308-го батальона МПВО в День Победы

Ни жизненного, ни тем более боевого опыта у девчат на первых порах не было. Все это они приобретали в ежедневных делах МП ВО, с помощью командиров, политработников и коммунистов батальона. Труднейшим испытанием для них была ликвидация очага поражения в районе Курского вокзала. Пожарные гасили огонь, спасатели разбирали завалы, медико-санитарная рота оказывала помощь пострадавшим, которых тут же направляли в госпитали. Работали самоотверженно все, потому что каждый понимал: от их умения зависит жизнь людей.

И все же многие девушки рвались на фронт. Немало подобных заявлений приходилось принимать Петру Александровичу. Он прекрасно понимал эти настроения, поскольку и сам стремился на передовую, чтобы лицом к лицу встретить врага. Но в райкоме партии определили ему место здесь, в батальоне, доверили дело, которое считали важным. Значит, он должен делать его как можно лучше, учить этому своих бойцов, личным примером воспитывать их. И коммунист Мурин разъяснял подчиненным, что они нужны здесь, что надо быть готовым на любом посту добросовестно выполнять свой долг перед Родиной. А для этого нужно неустанно совершенствовать свое боевое мастерство, строжайше выполнять требования уставов и наставлений. приказы командиров, соблюдать порядок, дисциплину и организованность.

Некоторых бойцов его батальона по военкоматовским разнарядкам отправляли на фронт. Уходили они из батальона вполне подготовленными воинами. Мурин тепло и сердечно напутствовал их и с удвоенной энергией продолжал работать с оставшимися и новым пополнением.

Где бы ни работали бойцы батальона, какие бы задания ни выполняли, с ними был замполит. Он оперативно информировал их о событиях в стране и мире, зачитывал письма фронтовиков, родных и близких, организовывал громкую читку наиболее интересных газетных сообщений, встречи с героями войны. Особо памятной была встреча комсомольцев батальона с легендарным снайпером. Героем Советского Союза, защитницей Одессы старшим лейтенантом Людмилой Павлюченко.

Петр Александрович Мурин терпеливо добивался, чтобы бойцы постоянно работали над собой, повышали знания, расширяли кругозор. Благодаря его хлопотам в батальоне собрали хорошую библиотеку политической и художественной литературы, которая регулярно пополнялась книгами из передвижною фонда Московского городского Дома учителя. Замполит приглашал в часть и видных советских ученых, специалистов. Перед личным составом выступал директор Московскою государственного педагогического института имени В. И. Ленина профессор И. А. Каиров. А когда выяснилось, что некоторые красноармейцы и сержанты слабо знакомы с географией, по просьбе Мурина профессор П. Н. Благовещенский рассказал бойцам батальона, как надо пользоваться географической картой.

Заботился Мурин и о том, чтобы оперативно выходили стенные газеты, «боевые листки». В них передовики батальона делились секретами своего мастерства. Опыт лучших бойцов батальона становился достоянием и других подразделений МПВО столицы. В газете «На боевом посту», органе политотдела частей МПВО Москвы, были заметки его воинов — «Как я работаю с отделением (автор старший сержант Н. Наумова), «Как я стала отличницей (ефрейтор М. Чепурнова). И сам Петр Александрович не раз рассказывал на страницах этой газеты, как коммунисты повышают свои боевые и политические знания, совершенствуют мастерство.

Напряженная работа личного состава батальона продолжалась и после того, как врага отогнали от Москвы и воздушные налеты прекратились. Бойцы восстанавливали разрушенные здания, ремонтировали отопительную и водопроводную системы, заготавливали топливо, строили новые объекты. И всюду, где бы ни работали бойцы и командиры 308-го батальона, они показывали образцы труда. Они отличились на реконструкции Болотной площади и шоссе Энтузиастов, были первыми на восстановлении трамвайных линий и заготовках торфа.

Трудная работа сплотила их, закалила физически и духовно. Порой и сами бойцы удивлялись, как изменились они, насколько глубже стали разбираться в сложных политических вопросах и в обычных житейских ситуациях, как выросла их сознательность.

В ноябре 1944 года Президиум Верховного Совета СССР за образцовое выполнение заданий правительства и военного командования, за проявленное при этом мужество наградил орденами и медалями большую группу генералов, офицеров, сержантов и рядовых войск МПВО Наркомата внутренних дел, бойцов и командиров формирований местной противовоздушной обороны. В их числе орденом Красной Звезды был награжден старший лейтенант П. А. Мурин. Выступая в Кремле от имени награжденных, Петр Александрович сказал: «Награждение нас орденами и медалями мы рассматриваем как высокую правительственную оценку деятельности местной противовоздушной обороны Москвы. Многотысячный коллектив МПВО за годы Великой Отечественной войны проделал большую работу. Заверяем нашу партию и наше правительство, что мы и впредь не пожалеем сил, а если нужно, и самой жизни во имя нашей Родины, во имя Щедрейшего выполнения задачи: довершить дело разгрома немецко-фашистской армии, добить фашистского зверя в его собственном логове и водрузить над Берлином знамя Победы... Любой приказ Родины, любое указание партии будут выполнены мной с величайшей готовностью. Моя жизнь принадлежит партии, Родине, народу».

При демобилизации бойцы и командиры с признательностью говорили о том, что в батальоне они прошли такую школу, какой никогда и нигде не проходили, что получили политическую и трудовую закалку на всю жизнь. И учителем в этой школе был Петр Александрович Мурин. Связь с ним они старались не терять и после Победы над гитлеровской Германией. В их благодарной памяти он на всю жизнь остался дорогим и близким человеком.

«Петр Александрович Мурин,— вспоминает В. Логинова, бывший командир взвода медико-санитарной роты 308-го батальона МПВО,— человек с большим и добрым сердцем, огромным жизненным опытом, отзывчивый, внимательный.

Он щедро делился с нами своими обширными знаниями. В общении с ним менялись наши характеры, тверже становились убеждения. К нему всегда хотелось пойти, поговорить не только о работе, но и о личном, поделиться радостью и горем. Он был предельно чуток и внимателен, помогал разобраться в сложностях жизни, всегда находил нужные, доходчивые слова. Требовательный и строгий, мудрый и простой, он отличался какой-то особой деликатностью, тонкостью в обращении с людьми».

С большой теплотой отзывается о своем замполите и другая его воспитанница. тоже командир взвода медико-санитарной роты Е. Шендакова: «Строгая и чуткая, истинно отеческая забота командиров воодушевляла нас, и мы быстрее приобретали необходимую уверенность, становились бойцами. Бывало, возвращались с работы усталыми, голодными в холодные казармы. Но встретит нас замполит добрым словом — и сразу посветлеет на душе и радостнее смотришь в завтрашний день. Все у него шло от души. Никогда мы не слышали от него грубости, окрика».

К Петру Александровичу действительно тянулись люди. И он не только знал их настроения, нужды, надежды, мечты, но и терпеливо формировал их, убеждал, что будущее в их собственных руках, что им предстоит активно участвовать в восстановлении разрушенного хозяйства, что смысл жизни в честном служении Родине, своему народу.

Л. ТЕРЕХОВА, бывший ефрейтор 308-го отдельного батальона МПВО г. Москвы

ПИСЬМО ОДНОПОЛЧАНКЕ

Здравствуй, моя подруга, мой товарищ!

Редко мы стали встречаться, все больше по телефону справляемся о здоровье. Вот скоро 9 мая, давай вспомним прошлое.

Начнем хотя бы с того, как мы вернулись с окопов. Копали мы их два месяца У деревни Челобитово. Помнишь, какие были морозы? Земля под ударами кирки и лома лишь крошилась, нас обстреливали фашисты, засыпали листовками.

Вернулись под новый, 1941 год. И сразу в военкомат: «Отправьте нас на фронт, нам уже 17 лет, и мы умеем перевязывать раны». В своей наивности мы убедимся потом.

Помнишь Колпачный переулок, где был райком комсомола. Нас там внимательно выслушали и сказали: «Ждите!» Какие вышли оттуда счастливые, кажется, добились своего — скоро на фронт!

Вот и 27 февраля 1942 года. Помнишь, нас собрали в школе у Покровских ворот с вещевыми мешками? Мы тогда еще не знали, что эта школа станет нам родным домом на долгие месяцы и годы. Распределяли по подразделениям, а мы путали роты с взводами, отделениями.

Принимается воинская присяга молодым бойцом 307-го отдельного городского батальона МПВО. 1941 г.

Наш первый строй вызывал смех, а как потом ходили в строю, как лихо печатали шаг, но все это потом. А вначале одеты каждая в свое — в чем пришли, холод в казарме страшный, ноги всегда мокрые, чулки превращались в ледяной панцирь.

Учеба, учеба и учеба, в классе и на улице. Воздушные тревоги, учебные и настоящие. Валимся с ног, но поем песни, от души поем. Весной надели брюки и гимнастерки. Помнишь?

Торжественно приняли воинскую присягу. Дали клятву Родине на верность. Комсомольские значки и зеленые звездочки прикрепили к гимнастерке и носили как высшую награду.

Помнишь, как сердился старшина, когда, собирая винтовку, у нас оставались лишние детали. Мы твердили, как стихи: стебель — гребень—рукоятка. Зато позже винтовочку Мосина разбирали и собирали с завязанными глазами. Кажется, я и сейчас это смогла бы сделать. Старшина уже улыбался. А как ползали по-пластунски, вжимаясь в каждую ямочку, да еще с оружием. Научились перевязывать любые раны. Носились на лыжах, овладевали мотоциклом, прокладывали ночью в химкостюмах связь, умели быстро окопаться. А штыковой бой? Честное слово, у нас выходило здорово: в траншее штыком и прикладом, на ровном месте — «Коли длинным, коли коротким». Скаточки из шинели — залюбуешься!

Помнишь? Но это потом, а сейчас 1942 год и нам с тобой 17 лет.

Осенью в день моего рождения ты подарила мне морковку... Нам с тобой 18 лет. Теперь мы поняли, почему нас прогонял усатый военком. Вот теперь мы многое умели и продолжали надеяться, что вот теперь-то на фронт нас пошлют обязательно. На фронт отправляли мужчин нашего батальона, их заменили мы.

Помнишь разбомбленное здание у Ильинских ворот? Как мы разбирали там груды завала, как в минуты отдыха рядом у наших ног обрушилась громадная балка? Как таскали носилки с кирпичом по шатким мосткам и длинному коридору, брали чуть ли не полторы нормы. Старички нас ругали: «Глупые, изуродуетесь». В глазах круги, жилы на руках вздувались.

Болотная площадь, где погибла зенитная батарея. Там сейчас шумит сквер — это наши березки выросли, мы их сажали.

Потом нас поставили вместо мужчин на ВНП № 1. Так назывался наблюдательный пост на крыше дома. Каска, противогаз и бинокль — наши атрибуты. Мы изучили все ориентиры, краткий язык для донесений на КП, каждые три часа передавали метеосводку, старательно несли службу. Москва с крыши высокого дома. Небо и аэростаты. Внизу крыши, крыши и окна с белыми полосками крест-накрест. Спят москвичи. Мы их охраняем, спите спокойно!

Помнишь Курский вокзал? Мы принимали эшелоны с ранеными воинами. Вспомни, как мы несли громадного старшину с пустыми рукавами и он нас жалел: «Доченьки, не спешите, доченьки, отдохните». А тот чубатый красивый парень без обеих ног? Он потом стал мне мужем на долгие 35 лет, до конца... Но это все потом, а пока еще 1942 год.

Как мы надоедали нашему комиссару: «Скоро ли на фронт, мы ведь все умеем?» А он: «Вы бойцы, приняли присягу, и пока ваше место здесь».

Не забыть, как разбомбленное здание той же ночью огораживалось аккуратным заборчиком, маскировалось под целое.

А помнишь, когда нам привозили продукты, мы как одна поднимали руку — отдать детям Ленинграда! Но это военная тайна, тайну мы умели беречь.

В какой-то день нам выдали бушлаты, но это все еще 1942 год. Позднее была другая форма — и шинельки, и красные погоны.

Было шоссе Энтузиастов и разгрузка барж и вагонов с углем и дровами, был торф и расчистка дорог от заносов. Наши девочки несли дежурства и в госпитале, и на крыше. Патрулировали ночью на улицах и сдавали кровь. Выпускали интересные стенгазеты и «боевые листки». Словом, несли службу, помогали жить и трудиться столице.

И так до последнего дня войны, до праздника Победы. Помнишь, как это было? Да разве кто может забыть этот день — день радости и слез за живых и погибших! Помнишь наш салют за Победу? Какое было небо!

Теперь, наверное, по домам? Но приказ — кому на строительство газопровода, кому... а мы уезжаем в Карабчеево на карьер добывать камень, Уезжаем до конца августа. С каким азартом работали в карьере на берегу Оки. Труд тяжелый, камушки ой, ой. Директор провожал нас на пароход и сердечно благодарил за отличную работу.

Помнишь? Ты все, конечно, помнишь.

Началась гражданская жизнь. Мы снова работали. Воинская служба в батальоне МПВО оказалась хорошей школой жизни.

Нам уже за семьдесят. Оглянемся в прошлое, мой товарищ, моя подруга. Нам есть что вспомнить, есть чем гордиться!

О. КОЗЛОВА, в годы войны первый секретарь Москворецкого РК ВКП(б), доктор экономических наук, профессор

РАЙКОМ В ДНИ ВОЙНЫ

В годы войны я работала первым секретарем Москворецкого райкома партии гор. Москвы. В то время райком — это сравнительно небольшой коллектив коммунистов, работающих на освобожденной партийной работе. Однако этот коллектив энергично делал очень большие дела... В зоне действия райкома, например, было около 400 тысяч населения, несколько десятков сравнительно крупных предприятий.

Партийную организацию гор. Москвы в те годы возглавлял А. С. Щербаков С большим опытом партийной работы, чуткий, человек доброй души, он четко работал сам и не терпел нечеткости в работе у других. У него был огромный авторитет среди коммунистов. С ним можно было говорить и о сомнениях, и о предложениях, и всегда получить исчерпывающий отвел. Словом, в годы войны бюро МГК КПСС во главе с А. С. Щербаковым твердо управляло парторганизацией гор. Москвы.

День 22 июня 1941 года, как известно, был воскресным, и многие были за городом. О начале войны я узнала там. К счастью, неподалеку проходило шоссе, пришлось остановить первую попавшуюся машину и примчаться в Москву. Весь состав аппарата райкома был уже на местах. Тут же в первые часы войны было решено перейти на казарменное положение, переселиться в здание райкома на Большой Полянке. И конечно, был намечен план что делать в первую очередь каждому.

Московский городской комитет партии стал боевым штабом города, откуда шло управление всей работой по подготовке к защите Москвы, подготовке ее к МПВО, строительству оборонительных рубежей, политической работе среди населения и многому другому.

Люди рвались на фронт. Казалось, что война будет недолгой, — ведь так мы были воспитаны: в случае нападения на страну бои будут идти в основном на чужой территории.

Вскоре в столице была объявлена первая воздушная тревога. Загрохотали выстрелы зениток, на улицы упали первые бомбы. Однажды в районный штаб МПВО привели только что сбитого фашистского летчика. Он упорно твердил: «Хайль Гитлер». На его рабочей карте были нанесены здания ЦК партии, МГК и даже райкомов партии. Да, фашисты знали силу влияния партии на народ, ее умение организовать и поднять трудящихся на великую битву, и не случайно во время одной из бомбежек 500-килограммовая бомба попала и в здание Москворецкого райкома партии, причинив зданию порядочные разрушения, были убитые и раненые. Нам пришлось изменить свой адрес.

В здание Москворецкого райкома КП и райисполкома угодит а фашистская бомба (Б. Полянка, 50).

Особенно большие трудности мы, партийные работники, пережили, когда был получен приказ об эвакуации предприятий на восток. Партийным работникам выпала нелегкая задача — убедить людей в необходимости этой меры, призвать их направиться на новое место работы. Мне выпало выступать перед рабочими и специалистами завода имени Владимира Ильича. Люди в суровом молчании выслушали тяжелую весть. Большинство тут же направились к станкам — демонтировать оборудование и отравлять его на восток.

Но были и такие, которые отказались останавливать станки, обвиняли руководителей завода и района в паникерстве, заявляли о своем намерении остаться. Можно ли их осуждать за это? Нет, разумеется. Люди верили, что победа будет за ними — нужно лишь напрячься, умножить усилия.

Через несколько дней завод был эвакуирован. Мы пришли в цехи, и нас встретила тишина и пустота. Это была тяжелая картина. Но вот что интересно: немногочисленный персонал, оставшийся в Москве охранять завод, снова заговорил о необходимости возродить завод имени Владимира Ильича, наладить на освободившейся площади выпуск оборонной продукции. РК поставил перед МГК этот вопрос, и ГКО принял решение о восстановлении завода. Часть станков привезли из ремесленных училищ, потом стали получать новые станки, и завод заработал, выпуская бронебойные и совершенно новые коммулятивные снаряды, созданные против немецких «тигров» и «пантер».

На Курской дуге они сыграли свою роль.

20 октября Москва была объявлена на осадном положении. Казалось, что столица напряглась в ожидании грозных событий.

Ежевечерне в определенное время, после наступления темноты, прилетали фашистские самолеты, чтобы сбросить смертоносный груз на промышленные предприятия, на дома, больницы. Наш район, как и многие окраинные районы Москвы, имел немало улиц и переулков, еще застроенных ветхими, деревянными домами. Воздушной волной сразу разрушались несколько деревянных домов. Приходилось вытаскивать из-под обломков людей и вещи, устраивать жителей на новом месте и т. д. Кто же все это делал? Наш районный батальон МПВО. Во главе МПВО района стоял заместитель председателя исполкома райсовета В. С. Тузов.

По существовавшему тогда положению первый секретарь РК КПСС был комиссаром этого батальона. Естественно, мне приходилось часто общаться с бойцами этого батальона. Это были люди, которые не призывались в действующую армию по возрасту. Но вели они себя как в действующей, смело, настойчиво, со всей ответственностью за состояние дел в районе.

Местная противовоздушная оборона была очень важной в жизни города и района и, естественно, требовала большого внимания со стороны РК КПСС и партийных организаций предприятий.

Часто на бюро райкома мы заслушивали вопрос о состоянии и организации местной противовоздушной обороны. Как правило, этим вопросам руководство предприятий уделяло много внимания, прилагало немало усилий, но встречались отдельные руководители, которые, занятые выполнением напряженных планов производства, откладывали, отодвигали работу именно по местной противовоздушной обороне предприятий и коллективов.

Однажды во время воздушной тревоги я оказалась на небольшом предприятии местной промышленности. Рабочие в цехах собрались в группы и взволнованно разговаривали. Я спросила, где директор, мне ответили «в своем личном убежище». Я попросила провести меня туда, дорогой мне рассказали, что на заводе нет места дня большого убежища и поэтому решили не делать его. Но постепенно создали несколько «малых убежищ», которые удовлетворяли запросы только начальства. Это, естественно, возмущало рабочих, и райком принял суровые меры против такого недопустимого явления. Но это... все-таки был единственный случай. Как правило, коллективы были очень дружны. В своей работе не жалели сил, времени, чтобы выполнить поручение партии и правительства.

Особенно много на район падало зажигательных бомб. Вначале часто возникали загорания, и нам приходилось посылать на помощь жителям пожарные команды.

Но затем все уже знали, как быть. Мы, штаб МПВО района, знали, где находятся склады горючего, хотя бы и небольшие. Поблизости от них на всякий случай располагались отделения пожарной охраны и какая-нибудь часть батальона МПВО.

Нельзя не отметить того, как «воевали», защищая свои предприятия, рабочие. Нас особенно беспокоили фабрики: имени Фрунзе, имени Калинина, «Красная крутильщица» и др. Это были крупные многокорпусные сооружения.

Однажды во время ‘‘тревоги» я оказалась на фабрике имени Фрунзе. Руководители предприятия рассказывали, что на крышах имеется охрана, она вооружена и т. д. Мы отправились на крыши, и до сего времени у меня стоит перед глазами это «индивидуальное укрытие», т. е. приваренные к крыше в виде коробки из железа «закутки», чтобы закрыть бойцов от осколков и зажигательных бомб. Девчата, а были там только они, шутили по этому поводу. Но вот поступил сигнал: «Вражеские самолеты идут», и они быстро заняли свои места и подготовились. Нет, этого забыть нельзя, как в лунном свете они, грозные, не со страхом, а с ненавистью в глазах, стоят и действительно защищают свой производственный дом. А все-таки потерь было очень мало: они выстояли и здесь. Уничтожили много зажигательных бомб.

В самом начале войны меня вызвал первый секретарь МГК А. С. Щербаков и стал говорить о том, что во многих занятых фашистами городах было заранее организовано подполье, что нужно продумать этот вопрос и у нас. Была подобрана группа районного актива.

Райкомы Москвы, вся парторганизация района постепенно переходила на полувоенную работу, уделяя большое внимание тому, как идет пополнение армии и рядов народного ополчения, как снабжаются госпитали и школы, как перестраивают работу предприятия района, как ликвидируются последствия вражеских бомбежек, как работает наш батальон МПВО и другие вопросы. Постепенно начиналась другая своеобразная жизнь. Нам еще нельзя было совсем переходить на «мирные рельсы». Фронту нужны были снаряды, мины, ППШ, но одновременно нужны были и одежда и обувь для людей.

П. ГОВОРОВА, в годы войны ефрейтор 316-го отдельного батальона Первомайского района Москвы, медсестра

МЫ МОЛОДЫ БЫЛИ ТОГДА

Самый расцвет нашей молодости пришелся на годы войны. Мы, тогда 18-20-летние, были почти ровесницами нашей молодой Советской страны. Вместе с ней росли, вместе делили радости и трудности. Жили скромно: в коммунальных тесных квартирах, в бараках и общежитиях, не имели ни достатка в доме, ни еды вдоволь. Но мы были полны патриотизма, стремления к овладению техникой, сложными мужскими профессиями.

Многие из нас, девушек Москвы, в предвоенные годы учились в аэроклубах, автошколах, на медицинских курсах, становились ворошиловскими стрелками, занимались другими видами спорта.

Все эти наши знания и умения очень пригодились, когда началась Великая Отечественная война. Мы смогли на многих участках работы, даже очень трудных. заменить мужчин, ушедших на фронт.

В 1939 году девушки-комсомолки Москвы горячо откликнулись на призыв комсомола пойти учиться в автошколы, чтобы овладеть вождением автомобиля. В их числе была и я.

После школы получила направление на автобазу № 1 Первомайского района. Возила хлеб на знаменитой полуторке ГАЗ-АА.

С первых дней войны девушки-шоферы автобазы перешли на казарменное положение, чтобы в любую минуту быть готовыми к выезду на линию. Поселили нас в школе, рядом с автобазой. Но виделись мы друг с другом редко, так как в казарме находились лишь короткие часы отдыха, все остальное время — на линии. Спать нам тогда приходилось совсем мало. Ведь каждый день мужчины автобазы уходили на фронт. Мы работали за себя и за них, часто почти без отдыха двое-трое суток подряд. А это для шофера трудно и, главное, опасно, ведь можно уснуть за рулем, тогда — авария.

Однажды, к концу третьих суток такой напряженной работы, я все-таки уснула за рулем. Ехала я по узкой Миллионной улице: справа — проезжая часть для одного автомобиля, слева — одноколейный трамвайный путь. Спала всего несколько секунд, но и этого было достаточно, чтобы уклониться влево — на трамвайную линию. Открыла глаза за метр от встречного трамвая. На мое счастье, его водитель оказался опытным. Поняв, что со мной что-то неладное, он сразу же остановил трамвай, чтобы удар был легче. Спасибо ему, ведь он спас и жизнь мне, и машину. Я только сильно помяла радиатор автомобиля.

Но особенно трудно было водить машину в ночные часы осенью 1941 года, в кромешной темноте и под бомбежкой. Ехать приходилось тихо, просто по памяти. В одну из таких темных ночей при повороте на Мееровский проезд я, видимо, свернула чуть раньше, и машина села правыми колесами, В темноте невозможно было разглядеть, куда попала. Пришлось ждать рассвета и аварийную машину. Оказалось, на месте недавно снесенного углового дома была яма. наскоро заложенная бревнами и присыпанная землей. Между бревен и застряли колеса. При налетах вражеской авиации от огневых вспышек и лучей прожекторов становилось несколько светлее, но по кузову и кабине стучали осколки зенитных снарядов. Это вызывало неприятное ощущение, и я прибавляла скорость, чтобы скорее выбраться из района бомбежки.

Сейчас сама себе удивляюсь, как я, можно сказать, девчонка, совсем одна в ночи, в полной темноте и под бомбежкой вела машину?

Конечно, было очень страшно. А что делать? Ведь людям нужен был хлеб, а наша задача — бесперебойно доставлять его в магазины, госпитали, больницы.

В феврале 1942 года была массовая мобилизация девушек в войска МПВО города Москвы. Мобилизовали и меня в 316-й отдельный батальон. Почти на четыре года пришлось нам сменить свои платья и туфли на солдатские гимнастерки и кирзовые сапоги.

Помимо боевой учебы в подразделениях мы оказывали помощь предприятиям и хозяйствам города — ремонтировали дороги и пути, восстанавливали разрушенные дома и объекты, заготавливали торф для нужд столицы, ухаживали за ранеными в госпиталях и делали многое другое. Наши девичьи руки всюду тогда были нужны. Было трудно, но мы не хныкали, а выполняли все, что требовалось от нас.

Конечно, не все девушки сразу смогли перестроиться на армейскую жизнь, где строгость и жесткая воинская дисциплина обязательны для каждого бойца. Порой резкое обращение, грубый окрик старшего по званию больно задевали самолюбие, вызывали чувство обиды. Но шла война. Мы понимали, что трудно сейчас стране, трудно всему народу, и старались сами приглушить в себе эти женские тонкости. Однако не всем это удавалось.

Была в нашей медицинской роте Аня Серова. По натуре мягкая, добрая, улыбчивая. Активный донор. Командир отделения. Бойцы любили ее. Располагала она к себе своей доверчивостью и простотой. Перед войной Аня вышла замуж, но вскоре муж был убит на войне.

Командир батальона В. М. Вяткин появлялся у нас в роте всегда неожиданно, чаше ночью, поднимал всех по тревоге и устраивал смотр. И почему-то чаще других замечания комбата получала Аня Серова. А все дело, наверное, было в том, что Аня никак еще не могла оправиться от душевной раны и наедине с собой глубоко переживала свою поломанную жизнь.

Вообще война лишила нас многою. Отняла самые лучшие г оды молодости, многих из нас сделала одинокими на всю жизнь. Конечно, в душе, наверное, каждая надеялась тогда, что будет еще и любовь и семья, лишь бы скорее кончилась война. Но война продолжалась.

Общество Красного Креста организовало для батальонов МП ВО курсы медицинских сестер. Началась напряженная учеба. И через несколько месяцев, получив удостоверения, мы приступили к дежурствам в эвакогоспиталях.

Рота нашего 316-го батальона обслуживала четыре госпиталя. Два из них размещались в школах на Ухтомской и Авиамоторной улицах, один — в больнице на Госпитальной площади, дом 2, и Главный военный госпиталь — на Госпитальной площади, дом 3.

Перечислить всех медсестер репы, кто дежурил в этих госпиталях, невозможно. Назову лишь некоторых из них. Это Наташа Жигулина, Мария Боборыкина, Клава Шувалова, Катя Карпухина, Тамара Хаустова, Шура Скорина, Аня Серова и другие.

Некоторые из нас были закреплены за определенными палатами, работали в операционных. Были у нас и ночные дежурства по отделениям госпиталей. Нередко то одна, то другая группа медсестер перебрасывалась из одного госпиталя в другой, где они были нужнее.

А ночью, когда с передовой прибывали новые раненые, мы поднимались по тревоге и шли принимать их. Одни прямо из санитарных вагонов на вокзалах переносили раненых в специально оборудованные машины и развозили по госпиталям, другие принимали их в госпиталях. Были случаи, когда в один только госпиталь мы принимали за ночь по 15 и более машин с ранеными.

Но тяжелее всего было подниматься с носилками на третий и четвертый этажи. Ведь на носилках у нас лежали порой настоящие богатыри, только раненые и беспомощные. Но мы, хрупкие девушки, и виду не показывали, что было трудно. Наоборот, старались ободрить, успокоить раненых ласковым словом. Мы были солдатами и сестрами милосердия.

Одновременно я была корреспондентом нашей многотиражной газеты «На боевой вахте». Привожу две мои корреспонденции тех лет.

НА ВЫШКЕ

В одну из июльских ночей 1941 года красноармеец Каргатьев (часть т. Удалова) дежурил на вышке. В небе вражеский самолет, грохочет зенитная артиллерия, осколки зенитных снарядов с щемящим визгом надают на крыши зданий. Видимо, один из них повредил провод вышкового телефона.

В это время раздался взрыв сброшенной фугасной бомбы. По вспышке от взрыва Каргатьев определил место ее падения. Но сообщить об этом в штаб не мог. Телефон молчал. Он знал, что линия проложена по скату крыши семиэтажного дома, что малейшая неосторожность и он сорвется вниз...

Держась одной рукой за ограждение кровли, другой нащупывая провод, он полз, пока не наткнулся на поврежденное место. Соединил провод, вернулся к аппарату и, как обычно, передал донесение о падении бомбы.

Только утром, осматривая линию при дневном свете, Каргатьев понял, какой опасности подвергался прошедшей ночью: обрыв находился у самого края крыши.

ВРУЧЕНИЕ МЕДАЛИ «ЗА ОБОРОНУ МОСКВЫ»

Вечером 29 июня 1944 года в Красном зале Моссовета собрались офицеры. сержанты и красноармейцы штаба МПВО г. Москвы. В час, когда над столицей не стихло еще эхо салюта, возвестившего о новой победе Красной Армии, об освобождении от немецко-финских захватчиков г. Петрозаводска, здесь началось вручение медалей «За оборону Москвы».

От имени Президиума Верховного Совета СССР председатель исполкома Московскою городского Совета депутатов трудящихся тов. Пронин за активное участие в противовоздушной обороне столицы вручил медали «За оборону Москвы» начальнику штаба МПВО г. Москвы полковнику С. Е. Лапирову и начальнику политотделачастей МПВО г. Москвы подполковнику Ф. А. Моисееву. В зале раздались дружные аплодисменты.

Бойцы 305-го отдельного батальона МПВО после вручения им медали «За оборону Москвы». Сидят: второй справа командир батальона капитан В. М. Вяткин; третий слева нач. политотдела МПВО подполковник Ф. А Моисеев, 1944 г. После прощального бала. Бывшие бойцы роты управления с начальником штаба МПВО Москвы полковникам С.Е. Лапировым

Затем т. Пронин вручил медали капитану административной службы И. Г. Ванюшину, старшине С. П. Васильеву, лейтенанту В. Д. Горбачеву, старшему лейтенанту С. Ф. Данилину, полковнику В. Г. Егорову, старшему лейтенанту М. В. Кабанову, майору медицинской службы А. И. Куприянову, сержанту М. В. Макарочкиной. майору Ф. Г. Мартышеву, заместителю начальника политотдела частей МПВО г. -Москвы подполковнику Л. С. Мательскому, инженер-капитану Г. А. Никитину, инженер-майору Н. А. Преображенскому, младшему лейтенанту Г. А. Серебренникову, лейтенанту интендантской службы Ф. А. Стрижижовскому, инженер-капитану М. Ф. Федулову, майору административной службы А. М. Фельдману.

От имени награжденных с краткими речами выступили подполковник Мательский и старшина Васильев. Они сердечно благодарили партию и правительство за высокую награду и заверили, что офицеры, сержанты и рядовые местной противовоздушной обороны столицы будут с честью носить медали «За оборону Москвы», приложат все силы к дальнейшему укреплению противовоздушной и противохимической обороны любимой столицы нашей могучей Родины.

После вручения медалей т. Пронин тепло поздравил награжденных и пожелал им дальнейших боевых успехов.

Кончилась война. Пришла долгожданная Победа, а потом и демобилизация. И разлетелись девушки-бойцы кто куда. Одни вышли замуж и поменяли фамилии, другие (их большинство) навсегда остались с девичьими фамилиями, но поменяли адреса.

Шли годы в делах и заботах, все дальше отдаляя военное время и нашу молодость. И чем дальше, тем чаще стали возникать желания встречи. Но как найти друг друга, ведь столько лет прошло?

Помогла передача всесоюзного радио «Встреча с песней». Люди нашего поколения особенно любят эту передачу, ждут ее, как встречу со своей молодостью. Ведь кроме дорогих сердцу песен в ней звучит много интересных писем.

И вот летом 1982 года прозвучало в этой передаче письмо-заявка и для нас. Екатерина Петровна Гришаева просила передать песню «Мой милый, если б не было войны» в исполнении Валентины Толкуновой для женщин — бывших бойцов 316-го батальона МПВО г. Москвы.

Так мы встретились вновь почти через сорок лет. Сразу и не узнали друг в друге тех девушек войны. Постарели, поседели. Потом стали вспоминаться знакомые черты, имена, подробности армейской жизни. Теперь мы встречаемся. Это скрашивает жизнь. А главное — воспоминания. Ведь то наша молодость была!

О. КЛЮКИНА, боец медико-санитарной роты 20-го отдельного городского батальона Советского района в годы войны

СТРОГИЙ ПРИКАЗ

Огромная нужда во всем. Нам зачитали строгий приказ: все белье, одежда, обувь, в которых привозили раненых, должна сохраняться в целости, резать их запрещалось.

Наша медико-санитарная рота помимо боевой работы в очагах поражения занималась разгрузкой эшелонов с ранеными, прибывающими в московские госпитали, дежурили в палатах.

Жестокий приказ. Одежда пропитывалась кровью от ран, образовывался твердый панцирь, и ее очень трудно было снять. Помню привезли однажды раненого летчика. Нога распухла, спеклась кровь, болезненная рана. И надо было снять новый сапог. Мы делали это, нс скрывая слез.

Раненых много, поезда прибывали в разное время, и мы не знали покоя ни днем, ни ночью. Как только поступало сообщение, нас поднимали, как по тревоге, и мы форсированным маршем шли на Белорусский вокзал. Трудно было выносить раненых из товарных вагонов, но еще труднее снимать их с верхних полок пассажирских вагонов и выносить: попробуйте развернуться с носилками в узком тамбуре, никак не рассчитанном на подобных пассажиров, и по неудобным ступенькам спустить на землю тяжелую ношу.

И сейчас, когда вижу поезд, перед тазами возникает холодная зимняя ночь: нигде ни огонька, приглушенная тишина, только кто-то предупреждает: «Осторожнее, осторожнее»,—да, не выдержав толчка, простонет раненый. Но так было не всегда, частенько попадали под бомбежку. Тогда, наоборот, было чересчур шумно. Страшно, и не столько за себя, сколько за раненых,— мы оказывались без всякой защиты.

Были мы тогда девушками молодыми, горячими и, казалось, сильными: часто «походные постели» носили вдвоем, поначалу без лямок, даже если в ней лежал богатырь — на них не оскудела земля русская.

В госпиталях пришлось делать все, в том числе и самую черную работу — многих раненых привозили в ужасном состоянии, и нужно было их мыть, перевязывать (многие из нас учились на курсах медсестер) и даже ассистировать при операциях. Помню, как однажды раненому удаляли поврежденный глаз...

Тогда мы ничего не замечали, стойко переносили трудное! и, холод, голод,а когда пришла победа, демобилизовались, повыходили замуж, то некоторые остались бездетными, у многих проявились грыжи и другие хвори.

Так отозвалась на нас война.

И. СОКОЛОВ, инструктор ПВХО Куйбышевского районного совета Осоавиахима в 1941 году

ИНСТРУКТОР ПВХО

Иван Филиппович Соколов Награда Ване Соколову за военную подготовку

В 1939 году я поступил в артиллерийскую школу. Параллельно с изучением основных дисциплин в школе нас в Московском городском совете Осоавиахима готовили и как инструкторов по противовоздушной и противохимической обороне. В1940 году сдал нормативы «Готов к ПВХО 2-й ступени» и «Гогов к санитарной обороне 2-й ступени». Учили нас и бывшие офицеры царской армии, участники первой мировой войны, и командиры Красной Армии, участники боев в районе озера Хасан. Учили серьезно, много времени уделяли практическим действиям.

Мы стали инструкторами Осоавиахима по ПВХО с правом готовить формирования МПВО по противовоздушной и противохимической защите. Занимались мы со школьниками старших классов, персоналом домоуправлений, где создавались группы самозащиты, мелких предприятий. Мне, например, пришлось обучать работников гостиницы-общежития на проезде Куйбышева, учащихся школы, что на проезде Владимирова.

Учили, как тушить зажигательные бомбы. Знакомили с устройством простейших щелей и землянок, использованием бомбо- и газоубежищ, обучали приемам первой медицинской помощи. Много внимания уделяли работе в противогазе — проводили газоокуривание хлорпикрином в специальных камерах, различные соревнования в противогазах, участвовали в объектовых и районных учениях.

Прошедшим подготовку и сдавшим нормативы выдавались значки «Готов к ПВХО 1-й ступени» и «Готов к санитарной обороне 1-й ступени». Эти значки высоко ценились, особенно молодежью. Были даже знаки крупного масштаба: их крепили на стенах жилых домов. Такой знак означал, что все жильцы этого дома сдали нормы по ПВХО. До недавнего времени на некоторых старинных зданиях такие знаки прошлого еще сохранялись.

Подготовку формирований МПВО, населения в то время возглавляли и осуществляли городские, районные и объектовые организации Осоавиахима и Красного Кресга. а также штабы МПВО всех рангов.

Можно утверждать, что такая заблаговременная и серьезная подготовка сыграла огромную роль, когда начались налеты. Несмотря на ожесточенные бомбардировки, Врагу не удалось вызвать в городе растерянность и панику среди населения. на которые он рассчитывал.

С началом войны полевой лагерь нашей школы разместили в старинных зданиях на берегу озера в Кузьминском парке. Нас, курсантов, почти целиком переключили на подготовку населения и на выполнение других мероприятий МПВО. Помню, как готовили метро к приему населения: сколачивали, заносили и укладывали между рельсами специальные деревянные Щиты. Получилась «постель» длиной в несколько километров — от станции «Площадь революции» до станции «Курская». Деревянный щит, конечно, не перина, но от простуды укрываемых предохранял.

Параллельно готовились сами: отрыли щели полного профиля, часть успели перекрыть, на крыши и чердаки поставили бочки с водой и ящики с песком, проверили готовность пожарной техники.

В первый же налет в ночь с 21 на 22 июля 1941 года испытали на себе, что такое бомбежка. Один из первых вражеских самолетов сбросил листовки. Как ни запрещалось их читать, конечно, не сдержались: в них, например, говорилось, что сбрасываемые «зажигалки» очень опасны — все прожигают и потом взрываются. Потом упала какая-то бомба с пронзительным воем и посыпались зажигательные бомбы. Впервые я увидел, как такая бомба, ударившись о твердое, вспыхивает ярким огнем, рассыпая искры.

Что греха таить, поначалу страшно было: а вдруг действительно взорвется. Специальных щипцов не было, кто-то, осмелев, схватил «подарок» руками в рукавицах и сбросил с крыши. Тут пришли в себя и остальные. В течение нескольких минут с «зажигалками» справились — пожара не допустили.

Потом упала крупнокалиберная фугасная бомба — оглушил мощный взрыв. Первые потери, разрушенные здания... С начавшимся пожаром быстро справились, но пришлось передислоцироваться. Нас разместили в здании школы в переулке Яковлева, недалеко от Покровских ворог. Этот район пользовался особым вниманием противника: тут Покровские казармы, Военно-инженерная академия, здание штаба ПВО и другие объекты. Пришлось принимать участие в аварийно-спасательных работах.

Запомнилось выполнение особого задания: работали на крупных, засекреченных тогда, складах, где хранилось вооружение еще времен первой мировой войны — артиллерия, стрелковое оружие. Помогали расконсервировать, приводили в готовность. Кстати сказать, это вооружение использовалось при формировании дивизий московского народного ополчения.

Враг знал эти склады, и самолеты частенько сюда наведывались, но больших потерь не было.

Так в постоянном напряжении и жили: учеба чередовалась с воздушными тревогами и разного рода действиями по МПВО.

Как память о той суровой поре бережно храню медаль «За оборону Москвы» под № 000 807.

В 1938 г, Ваню Соколова в пионерском лагере за успехи в подготовке к противовоздушной и химической обороне наградили книгой об изгнании Наполеона из Москвы в 1812 г.

Позднее уже взрослым Иван Филиппович Соколов сам участвовал в защите столицы от нашествия других иноземцев — гитлеровцев.

Знаменательная параллель.

Праздник Победы в Москве на Красной площади

Фото А. Устинова

С. ЩИПАЧЕВ, поэт

СВЕТ ПОБЕДЫ

Упала с окон темнота.

Москва сегодня светом залита,

И радость над разливом площадей 

Сияет в окнах, как в глазах людей. 

Мы о такой победе и мечтали, 

Стараясь заглянуть за край войны, 

Но дымом заволакивало дали 

И только прибавлялось седины.

И вот — в глазах сверкание салюта, 

И слезы сдерживаются с трудом. 

Причастна к славе каждая минута 

И ты стоишь и думаешь о том: 

Пускай несется времени река, 

Пускай другие народятся люди,–

Они увидят этот блеск орудий 

И этот гром услышат сквозь века.

Обелиск Москва — Город-герой Мемориальная доска в Кремле посвященная памяти 96 ее защитников

А. СТАРШИНОВА, в годы войны боец медико-санитарной роты 302-го отдельного городского батальона, медсестра

ПОКА ЖИВУ Я НА ЗЕМЛЕ

Ушла в историю война...

Цветет страна любимая!

Она у нас на всех — одна!

Одна. Неповторимая...

Я глубину любви своей 

Ей преданностью мерила.

И то, что нет любви сильней,

Я на войне проверила.

Окопы рыла под Москвой 

Зимою той холодною.

Я медицинскою сестрой 

Была в то время грозное.

Их не забудешь никогда,

Войны дороги дальние,

Траншеи и санпоезда,

И койки госпитальные!

...Салют Победы возвестил 

Нам радость небывалую.

И ярким светом озарил 

Мои погоны алые...

Пока живу я на земле.

Страна моя лучистая.

Хочу полезной быть тебе,

Душой и сердцем чистою!

Н. МАКСИМОВСКИЙ, бывший председатель Совета ветеранов МПВО Москвы

НЕ СТАРЕЮТ ДУШОЙ ВЕТЕРАНЫ

Николай Иванович Максимовский

Ежегодно 9 мая в Москве в Центральном парке культуры и отдыха имени М. Горького собираются ветераны войны. Сколько радости приносит каждая такая встреча с боевыми друзьями, сколько боевых эпизодов и других фронтовых событий вспоминается в этот день!

Открытие школьного «Музея защитников неба Москвы». 29 октября 1971 г.

Среди участников этих традиционных встреч можно увидеть и ветеранов местной противовоздушной обороны столицы нашей Родины.

Совет ветеранов МПВО Москвы возник не сразу. В дни празднования 30-летия Победы руководство гражданской обороны страны и городской штаб ГО пригласили группу ветеранов МПВО столицы участвовать в проведении вечера, посвященного этой дате. Выступления участников обороны Москвы Н. Кретова, Л. Тихомировой, Ф. Мартышева с воспоминаниями об отваге и мужестве воинов МПВО, спасавших нашу столицу от огня и разрушений в тревожные дни 1941 года, произвели большое впечатление на аудиторию, состоявшую в большинстве из молодежи, зачисленной в формирования гражданской обороны (ГО).

Руководство ГО страны и городского штаба столицы высказало свое убеждение в необходимости создания Совета ветеранов МПВО, который объединил бы всех ветеранов МПВО и активизировал бы их участие в военно-патриотическом воспитании молодежи, и в частности формирований ГО.

Эту инициативу поддержал отдел административных органов МГК КПСС, и вопрос о создании Совета ветеранов МПВО столицы был решен положительно.

Вскоре был избран руководящий состав Совета, образованы комиссии. Председателем Совета стал начальник штаба МПВО Москвы в годы войны С. Е. Лапиров. Я был утвержден секретарем Совета.

Не буду подробно рассказывать о большой организационной работе, которую мы провели по выявлению бывших участников МПВО. Приведу лишь две цифры. Если для участия в том торжественном вечере удалось разыскать 60 ветеранов, то ко дню организационного собрания, создавшего наш совет, было зарегистрировано около 300 ветеранов. Сейчас этот список увеличился впятеро.

Ветераны часто выступают перед молодежью в воинских частях, на встречах с читателями, в летних молодежных лагерях, активно участвуют в месячниках оборонной работы, проводимых ДОСААФ. Центром нашей работы является подшефная средняя школа № 743 Железнодорожного района Москвы. О ней надо рассказать подробней.

Через газету «Московская правда» директор школы Л. С. Нарышкина и военрук В. Н. Кинюшин обратились к ветеранам МПВО столицы с просьбой помочь создать в их школе музей местной противовоздушной обороны Москвы. С первых же встреч с руководством школы мы с удовольствием приняли предложение стать ее шефами в организации музея и проведении военно-патриотической работы среди учащихся.

Начался сбор экспонатов: фотографий, альбомов, печатных изданий военных лет и других материалов, имевшихся у наших ветеранов. Помнится, что первым экспонатом, подаренным музею офицером В. Барановым, был альбом, в котором в фотографиях была отражена подготовка штабов и подразделений местной ПВО Дзержинского района накануне войны. Много интересных материалов военных дней передали музею 3. Андрианова и А. Царицына — ветераны 318-ю батальона МПВО. Количество экспонатов быстро увеличивалось, школьные активисты оборудовали несколько стендов, и в день рождения Коммунистического Союза Молодежи, 29 октября 1977 года, после общего комсомольского собрания

С. Е. Лапиров разрезал алую ленту у входа в музей.

Зинаида Ивановна Андрианова, март 1942 г.

Постепенно в музее собралось значительное количество документов, характеризующих людей и дела местной ПВО. Но для полного представления о боевых делах защитников столицы этого было мало. Нужно было показать, как действовали летчики истребительной авиации, зенитчики-артиллеристы и пулеметчики, прожектористы, аэростатчики, связисты и другие специалисты частей ПВО во время воздушных налетов противника. На помощь пришли ветераны — летчики и зенитчики, в музей стали поступать новые экспонаты, характеризующие боевой путь защитников московского неба от воздушного врага. И было решено назвать музей «Музеем защитников неба Москвы».

Все военно-патриотические мероприятия, планируемые руководством школы, проводились с обязательным участием ветеранов МПВО. Это уроки мужества, слеты молодых антифашистов, смотры строя и песни и многое другое, что входило в программу военной подготовки учащихся того времени.

Ветераны МПВО тщательно готовились к проведению занятий и бесед со школьниками, они непременные участники выпускных школьных вечеров, вручали удостоверения об окончании военной подготовки выпускникам.

Учащиеся старших классов, в первую очередь комсомольцы, приглашались на проводимые в школьном музее слеты ветеранов — защитников московского неба. С большим интересом и вниманием слушали они воспоминания участников войны о героической обороне Москвы.

Военно-патриотическая работа, проводимая в школе № 743, во многом способствует тому, что ежегодно часть выпускников этой школы подает заявления с просьбой о зачислении их в военные училища.

С большим уважением относились школьники к своим шефам — ветеранам МПВО. К каждому из проводимых массовых мероприятий они тщательно готовились. Благодаря помощи ветеранов школа № 743 занимала одно из первых мест в Железнодорожном районе столицы по проведению военно-патриотической работы.

С такой же ответственностью за воспитание у молодого поколения высокого чувства патриотизма и безграничной любви к своей Родине работали наши ветераны и в других коллективах: ПТУ, формированиях гражданской обороны по месту жительства.

Хотелось бы с благодарностью назвать имена наиболее активных наших товарищей. Это 3. И. Андрианова, Е. М. Балашова, О. И. Евтихова, А. Г. Егорова, К. А. Горькова, П. Е. Жукова, А. Д. Иванова, Л. А. Саутова, О. И. Савина, Н. В. Сафонова, Е. П. Ромашкова, А. А. Царицына, Г. -П. Чайцына, А. А. Чистяков, П. И. Бабкин, С. М. Иринархов, Л. С. Глаголев, Ю. Ю. Каммерер, С. Н. Ладухин, К. И. Лебедев, И. М. Ковалев, С. П. Петров, Г. А. Прусаков, Л. Б. Пятигорский, П. А. Мурин, М. С. Стржемечный, А. К. Уколычев и другие. Именно о таких людях сказано: «Не стареют душой ветераны».

Большое значение для сплочения ветеранов МПВО имели наши встречи накануне Дня Победы. Встречи эти организовывались не только в городском масштабе, но и во многих отдельных батальонах МПВО. Как правило, собирались они в тех местах, где произошло их формирование в первые дни войны: например, батальон Ростокинского района — у ВДНХ, Красногвардейского — у Политехнического музея, Советского — на улице Герцена и т. д. Товарищи по боевой службе делились впечатлениями о событиях прошедшего года, представители Совета ветеранов МПВО вручали наиболее отличившимся активистам от имени Советского комитета ветеранов войны Почетные грамоты или документ об объявленной благодарности.

Время неумолимо отсчитывает уходящие в историю год за годом. Но не забыть горе утрат близких, родных. Не забыть гибель товарищей, стоявших плечо к плечу в борьбе за Родину.

Все меньше и меньше становится ветеранов войны и трупа. И пусть доброе слово ветерана, как зернышко, попавшее в землю, прорастет в молодом сердце юноши и девушки, прорастет и пустит корешки ко всему доброму, любви к своей Родине.

В. ЛЕОНОВ, председатель Совета ветеранов МПВО — ГО ЧС Москвы

ВЕТЕРАНЫ СЕГОДНЯ

Более полувека минуло с той суровой поры, когда звучали сигналы воздушной тревоги и на столицу падали бомбы. Сейчас самые молодые защитники Москвы того времени давно пенсионеры, а бойцов и командиров формирований МПВО, составлявших тогда целую армию численностью более 650 тысяч человек, сейчас, наверное, можно собрать в одном зале крупного кинотеатра.

Совет ветеранов МПВО Москвы был образован в 1975 году. В него вошли те, кто в годы войны служили в штабах МПВО города и районов и в отдельных городских батальонах (ОГБ), сформированных в каждом районе города. Большинство Совета составили бойцы медицинских и дегазационных рот— бывшие 17-18-летние комсомолки, пришедшие по зову сердца в воинские части в 1941-1942 годах на смену ушедшим на фронт мужчинам. Из 25 тысяч личного состава воинских частей МПВО того времени в Совете собралось меньше двух тысяч человек. Они спасали Москву от огня и разрушений и признаны участниками Великой Отечественной войны.

В 1961 году система МПВО была реорганизована в общегосударственную систему гражданской обороны (ГО), еще позднее — в систему гражданской обороны и чрезвычайных ситуаций (ГО и ЧС), сферы ее деятельности расширились.

Постепенно, как веление времени, шла смена кадров. Все меньше и меньше в штабах ГО оставалось участников войны, ветеранов МПВО. Пришло время, когда появились уже ветераны ГО и ЧС, их становилось все больше и больше. Встал вопрос о реорганизации Совета ветеранов.

Жизнь подсказала решение. Ветераны воинских частей — ОГБ — как участники войны выделились в самостоятельный совет и вошли в Московский комитет ветеранов войны.

Ветераны МПВО, ГО и ЧС в 1998 году, применительно к структуре Главного управления по делам ГО и ЧС, образовали в 12-ти его крупных подразделениях (округах) Совет ветеранов войны, труда и воинской службы. В нем сейчас уже более 300 человек.

Председателем избрали меня, секретарем — Н. И. Леоненко

Два слова о себе. В ряды бойцов группы самозащиты МПВО домоуправления вступил в 1941 году. Когда начались налеты, моей задачей, как и моих сверстников, было помочь жильцам нашего шестиэтажного дома спуститься в подвал, оборудованный под бомбоубежище, а потом дежурить на чердаке.

Поначалу было страшно, но быстро привыкли и даже вылезали на крышу — сверху виднее. Отчетливо помню, как во время налетов беспокойно шарили по небу голубые стрелы прожекторов, как грохотали зенитки, как вспыхивали ярким светом упавшие невдалеке «зажигалки». Хотелось отличиться, но «не повезло» — не падали бомбы на наш дом.

На службу в систему МПВО пришел позднее, в 1958 году, после окончания военного института. Почти 20 лет возглавлял штаб МПВО, ГО Дзержинского района, после отставки в 1976 году работаю начальником штаба крупного объекта — ОАО «Импульс».

Наш Совет одной из главных задач ставит восстановление и закрепление в сознании москвичей величия и значения подвига старшего поколения, спасавшего город в тяжелые годы войны. Важно восстановить правду о защитниках Москвы, искажавшуюся строгой цензурой более полувека: будто вражеские самолеты не допускались к городу силами противовоздушной обороны и Москву почти не бомбили.

Совместно с Главным управлением по делам ГО и ЧС города готовим предложения об увековечении подвигов москвичей, защищавших столицу от огня и разрушений в суровую пору осени 1941 года во время ожесточенных бомбардировок города фашистской авиацией. Массовый героизм и мужество москвичей достойны памятника. Может быть, сейчас не лучшее время для возведения памятников, но выбрать место для него и начать проектирование можно и нужно уже сейчас.

Предлагаем также на объектах бомбардировок, там, где совершались подвиги, пролилась кровь людская, установить обелиски, мемориальные доски.

Такими мемориальными знаками, как мы считаем, должны быть отмечены Центральный телеграф, женский коллектив которого несмотря на неоднократные бомбардировки и потери (247 пострадавших) не прекращал работы во время налетов. Также мужественно под бомбами работали, выполняя ответственные задания для фронта, коллективы ГПЗ-1, ГРЭС № 1 на Раушской набережной, завода Владимира Ильича, фабрики «Трехгорная мануфактура» и другие.

Мы также предлагаем архитектурно-художественное оформление строящейся станции метро у Поклонной горы посвятить боевой работе подразделений и формирований МПВО по тушению пожаров, аварийно-спасательным работам, ликвидации аварий...

Ветераны оказывали и оказывают помощь материалами, фотографиями, советами Музею на Поклонной горе. Музею МПВО, ГО и ЧС, Музею обороны Москвы, систематически выступают в печати, по радио и телевидению со статьями, очерками о Москве военного времени и ее защитниках, бойцах и командирах МПВО.

Ветераны принимали участие в создании телефильма «Хранители города», посвященного 50-летию МПВО Москвы.

В планах работы Совета ветеранов МПВО, ГО и ЧС на будущее много различных мероприятий, направленных на пропаганду подвига старшего поколения москвичей и современных спасателей ГО и ЧС.

А. ЕЛИСЕЕВ, и.о. начальника Главного управления по делам гражданской обороны и чрезвычайным ситуациям города Москвы

СЛАВНЫЕ ТРАДИЦИИ ЖИВУТ И КРЕПНУТ

МПВО Москвы имеет славную и героическую историю. В годы Великой Отечественной войны местная противовоздушная оборона столицы с честью выполнила поставленные перед ней задачи.

Огромная работа, проведенная в предвоенные годы по созданию и укреплению МПВО, высокая выучка и мужество ее бойцов, командиров частей и формирований обеспечили в дни героической обороны столицы надежную защиту населения и народного хозяйства, его жизнедеятельность, бесперебойную работу промышленности, транспорта.

Главное внимание в системе защиты населения уделялось подготовке к ней всех жителей столицы, организации и обучению подразделений и формирований МПВО. Великая Отечественная война полностью подтвердила огромное значение заблаговременной подготовки всего населения города к самообороне. Численность подразделений и формирований МПВО, подготовленных и активно действующих во время войны, превышала 650 тысяч человек. Эта «армия» МПВО была главной силой, спасавшей город от огня и разрушений.

В июле 1961 года на смену МПВО пришла гражданская оборона, которая вобрала в себя опыт и героические традиции МПВО.

В настоящее время гражданская оборона призвана решать задачи защиты населения преимущественно в мирных условиях. Постановлением Правительства Российской Федерации в апреле 1992 года создана Российская система предупреждения и действий в чрезвычайных ситуациях, основными задачами которой является проведение единой государственной политики в области предупреждения и ликвидации последствий ЧС, защиты жизни и здоровья людей, материальных и культурных ценностей, окружающей среды.

В последние годы в стране произошли крупномасштабные стихийные бедствия, аварии и катастрофы с тяжелыми последствиями, которые можно сравнить с воздействием современных военных средств поражения.

Громаднейший ущерб нанесен аварией на Чернобыльской АЭС, последствия которой будут сказываться еще долгие годы. Взрыв на железнодорожной станции Свердповск-Сортировочный двух вагонов с тротилом и гексогеном разрушил или повредил 642 многоквартирных дома, большое число школ и других зданий.

Тяжелейшим испытанием стало катастрофическое землетрясение 7 декабря 1988 года в Армении, повлекшее разрушение трех городов, 58 поселков и многотысячные человеческие жертвы.

Москва тоже не застрахована от аварий и катастроф, особенно техногенного характера. В столице действуют десятки химически и взрывоопасных объектов. Когда-то их строили на окраинах, но город рос, и сейчас многие из них окружены жилой застройкой. В границах города имеется развитая сеть железных дорог, по которым перевозятся всевозможные грузы, включая и химически опасные.

При авариях на них дорога каждая минута для проведения спасательных работ и ликвидации последствий случившегося.

Исходя из этого, в Москве создана и успешно функционирует городская система предупреждения и ликвидации чрезвычайных ситуаций, призванная решать вопросы защиты населения и территорий столицы.

Главное управление по делам гражданской обороны и чрезвычайным ситуациям является органом Московской городской администрации, специально уполномоченным на решение изложенных выше задач.

В этой связи одним из важнейших направлений, решаемых в системе ГО и ЧС г. Москвы на данном этапе, является комплексная автоматизация процессов прогнозирования, управления силами и средствами при локализации и ликвидации последствий аварий и катастроф.

В Главном управлении создана и успешно функционирует автоматизированная система прогнозирования ЧС и управления в кризисных ситуациях.

Созданная в Москве городская поисково-спасательная служба (МГПСС) в настоящее время укомплектована профессиональными спасателями и оснащена современными спасательными средствами.

Личный состав МГПСС провел сотни операций по спасению людей. Например, в течение 1998 года спасено около двух тысяч человек. В этот год спасатели Главного управления 120 раз организовывали работы по обезвреживанию и вывозу взрывоопасных предметов и авиабомб как времен ВОВ, так и современных боеприпасов.

Образец самоотверженного труда и высокий профессионализм показали спасатели по ликвидации последствий обрушения секции жилого дома по Щербаковской улице и урагана, пронесшегося над Москвой в ночь с 20 на 21 июня 1998 года.

Мэр города Ю. М. Лужков дал высокую оценку деятельности спасателей в этих экстремальных ситуациях.

Исходя из этого, Главное управление обращает самое пристальное внимание обучению людей действиям в чрезвычайных ситуациях.

Заметную роль в этом стали играть городские и окружные учебно-методические центры ГО. Только в течение последних лет в них прошли обучение десятки тысяч руководителей ГО предприятий Москвы.

С этой целью широко используются средства массовой информации, особенно печать и радио. На радио «Москва» в прямом эфире проводятся передачи по информированию населения о мероприятиях ГО и патриотическому воспитанию населения.

Втечение 1998 года таких передач было более 50 на различные темы, включая и те, где жители информируются о том, как вести себя при получении сигнала ГО «Внимание всем», о происшествиях в городе и причинах из возникновения.

Особое внимание уделяется защите населения при возникновении той или иной ЧС. Если в годы войны самым надежным средством защиты были подвальные помещения, землянки и даже щели, то в настоящее время в столице имеется сеть мощных и совершенных убежищ.

Многое изменилось в деятельности ГО. Опыт войны, да и аварии техногенного характера показали, что возникает необходимость неожиданной и быстрой эвакуации людей в том или ином районе города. В настоящее время все это спланировано заранее.

В сентябре 1999 года столица содрогнулась от двух мощных взрывов. Таких взрывов в столице не слышали со времен Великой Отечественной войны. Были совершены бесчеловечные террористические акты: взорваны два жилых дома, повлекшие многочисленные жертвы.

Ровно в полночь 8-го сентября, когда все жители собрались дома, был взорван 9-этажный дом № 19 на улице Гурьянова. Пострадало 223 человека, из них 92 погибли, 350 осталось без крова. Этот взрыв по мощности можно сравнить с прямым попаданием в здание полутонной бомбы времен прошлой войны. При этом дом № 17, стоявший напротив, так повредило, что его тоже пришлось снести.

В пять часов утра 13-го сентября, когда все спали, прогремел второй мощный взрыв: на Каширском шоссе был полностью разрушен 8-этажный жилой дом и значительно повреждены два соседних дома. Пострадало 303 человека, из них 118 погибли.

В очагах поражения Главные управление по делам ГО и ЧС развернуло оперативный штаб по ведению спасательных работ, пункты временного размещения и питания пострадавших. Для производства работ была создана специальная группа из спасателей московской городской поисково-спасательной службы, спасателей МЧС Российской Федерации, смежных областей (Тульской, Тверской, Калужской) и многих городских служб ГО и ЧС. Всего на ликвидацию последствий взрывов привлекалось более 5500 человек и около 1500 единиц тяжелой техники.

Материальные потери ориентировочно оцениваются суммой порядка 850 млн рублей.

А как оценить потери моральные?

Эти события, а также возможность техногенных аварий, природных катаклизмов требуют постоянной готовности не только от спасателей, но и каждый житель столицы должен знать, что ему делать в экстремальных ситуациях.

Задачи МПВО, организация и методы их решения, проверенные в годы войны, совпадают в основе с задачами гражданской обороны сейчас — защита населения, народного хозяйства при возникновении аварий, катастроф, стихийных бедствий и воздействии современных средств поражения. Решаются они сегодня на более высоком научном, техническом уровне, с использованием современных средств.

Личный состав ГУ ГО и ЧС города Москвы высоко оценивает деятельность ветеранов МГ1ВО — гражданской обороны в патриотическом воспитании населения и следует их примеру в деле обеспечения безопасности и защиты людей.

Но необходимо признать, что наше поколение еще не воздало должное мужеству и героизму женщин и подростков тех времен — бойцов и командиров МПВО, спасших столицу от огня и разрушений в суровую пору Великой Отечественной войны.

Подвиг москвичей, спасавших столицу во время ожесточенных бомбардировок фашистской авиации в годы войны, должен быть закреплен навечно. Совместно с Советом ветеранов МПВО, ГО и ЧС готовим предложения на рассмотрение мэрии Москвы о создании в столице памятника, посвященного этому подвигу, и о художественном оформлении одной-двух строящихся станций метро, посвященном боевой работе МПВО в годы войны.

Мы также считаем, что должны быть отмечены мемориальными знаками объекты, подвергавшиеся особо ожесточенным бомбардировкам, где гибли люди, совершались подвиги. Это крупнейшие заводы «Серп и молот», АвтоЗИЛ, Белорусский вокзал и Сортировочная станция, Московский Государственный университет им. Ломоносова на Моховой улице, известные всему миру Большой театр, Музей изобразительных искусств им. Пушкина и некоторые другие.

К сожалению, этому массовому подвигу старшего поколения москвичей очень мало внимания уделяется периодической печатью и немного места отведено в школьных музеях.

ХРОНИКА ВОЕННЫХ ЛЕТ

НЕМНОГО ЦИФР

В Москве были сосредоточены все органы управления народным хозяйством СССР — 57 наркоматов и управлений. В городе работало 475 крупнейших предприятий, в том числе 115 объектов особой важности по МПВО. Доля промышленности Москвы и Московской области в общесоюзном производстве достигала 22,6%.

Численность населения столицы

На 26 марта 1941 года 4215 тыс. человек

На конец 1941 года 2562 тыс. человек

На 1 января 1945 года 3200 тыс. человек

Силы и средства МПВО

Созданные заблаговременно силы и средства МПВО с началом войны по решению ГКО от 5 июля 1941 г. были пополнены, оснащены самым необходимым для действия в очагах поражения. Они включали:

18 городских специализированных служб МПВО: связи, медико-санитарная, убежищ, метрополитена, транспортная, охраны общественного порядка, восстановления зданий и другие;

6 полков и батальонов для восстановления зданий и коммунального хозяйства;

25 отдельных городских батальонов, имеющих в своем составе от 4 до 8 рот (аварийно-спасательные, медицинские, противопожарные) общей численностью около 25 тыс. человек;

3-й инженерно-противохимический полк.

Для борьбы с пожарами были подготовлены:

территориальные отряды мирного времени;

12 736 специальных противопожарных команд на предприятиях и в учреждениях численностью 205 220 человек;

5000 человек — комсомольско-молодежный полк; противопожарные звенья в группах самозащиты в домоуправлениях.

Для оказания медицинской помощи пострадавшим были подготовлены: все медицинские учреждения города;

5000 санитарных дружин на предприятиях;

36 медико-санитарных рот отдельных городских батальонов;

127 травматологических отрядов и другие подразделения.

Для наблюдения за действиями авиации противника и возникавшими очагами поражения было создано 230 вышковых наблюдательных постов.

Осоавиахимом за 1941 год подготовлено к противовоздушной и противохимической обороне (ПВХО) 1 340 600 человек, в том числе за время войны 880 человек. Всего же за годы Великой Отечественной войны организациями Осоавиахима обучено 3 348 112 человек.

Укрытие населения

К началу войны город располагал 700 убежищами и 2613 бомбоубежищами общей вместимостью 400 тыс. человек. К концу 1941 года для укрытия населения было подготовлено:

1029 газоубежищ;

6215 бомбоубежищ;

19 500 землянок и щелей;

23,3 км линий метро приспособлено под убежища.

Всего в защитных сооружениях можно было укрыть 1600 тыс. человек.

На случай применения противником отравляющих веществ для защиты от них у населения, на предприятиях и в учреждениях на оставшихся в городе около 2,5 млн. человек имелось 2700 тыс. противогазов.

В короткий срок к 20 декабря на ближних подступах к столице трудящимися Москвы и области были построены Подольская и Кунцевская линии обороны. Работало в тяжелейших условиях более 250 тыс. человек, преимущественно женщины.

Построено:

противотанковых рвов 361 км

эскрапов 336 км

надолб 105 км

пушечных дотов и дзотов 3826 сооружений

пулеметных дотов и дзотов 3755 сооружений

проволочных заграждений 611 км

лесных завалов  1528

Кроме того на улицах  города москвичи возвели:

надолб 30 км

проволочных заграждений 26 км

баррикад 10 км

ежей металлических 10 тыс. шт.

огневых точек в домах 496 сооружений

Оповещение населения и системы МПВО об обстановке осуществлялось через 7 подузлов связи и 80 подстанций сети оповещения, в которые было включено 130 сирен, 479 575 репродукторов и 406 уличных динамиков.

Небо Москвы защищали части Московской зоны ПВО, имевшие к началу налетов на столицу орудий среднего калибра 796, зенитных — 248, самолетов — 602, аэростатов заграждения — 124, зенитных пулеметов — 571, прожекторов — 1042.

По данным Московского корпусного района ПВО, за 6 месяцев войны в налетах на Москву участвовало 7146 самолетов, из них к городу прорвалось 229 самолетов.

По данным штаба МПВО, над городом за то же время побывало около 700 самолетов, по данным противопожарной службы — 1000—1100.

В Москве 141 раз объявлялась воздушная тревога. На столицу было сброшено 1610 фугасных бомб и 110 тысяч зажигательных. Это не считая 687 фугасок и многих тысяч зажигалок, предназначавшихся городу, но сброшенных на ложные объекты.

Бомбы сбрасывались разного калибра — от 50 до 1000 кг, применялись также большой разрушительной силы мины массой 1400 кг. Часть фугасных бомб не взрывалась: в 1941 году было обезврежено в городе (в его прежних границах) 108, в ближайших пригородах 164 такие бомбы. Однако эти цифры нельзя признать окончательными — до сих пор во время подземных работ строители обнаруживают невзорвавшиеся фугаски.

На территорию Московской области сброшено около 9000 фугасных бомб калибром от 50 до 2000 кг и более 100 тысяч зажигательных бомб разного калибра. Большая часть этих бомб предназначалась столице.

Около 40 тысяч из числа сброшенных зажигательных бомб было ликвидировано формированиями МПВО на месте падения, потушены свыше 3000 серьезных загораний, 1541 пожар, в том числе 675 крупных.

Во время воздушных налетов противника пострадало 7708 человек, из них с летальным исходом 2196 человек.

Получили поражения (в %):

на улице — 40,5

на работе — 14,1

на постах МПВО — 12,9

в квартирах — 22,7

в убежищах и щелях — 9,8

 

При тушении пожаров, во время ведения других спасательных работ пострадало 476 бойцов и командиров подразделений и формирований МПВО. Многие из них стали жертвами пулеметного обстрела вражескими самолетами.

Ущерб, причиненный немецко-фашистскими захватчиками хозяйствам Московского городского и районных советов г. Москвы.

Наименование зданий, Разрушено Разрушено Всего   

учреждений,  частично полностью

предприятий

Жилые дома 577 5007 5584

Больници, амбулатории 8 82 90

Школы 59 194 253

Детские учреждения 31 47 78

Театры, дворцы культуры 5 14 19

Магазины, склады, базы 45 26 71

Пром предприятия 71 88 159

Примечание. Полных достоверных данных о разрушениях, причиненных налетами городу в целом, с учетом военных и других объектов, относящихся к различным министерствам и ведомствам, обнаружить не удалось.

Важную роль в пропаганде МПВО, обучении населения, обмене опытом боевой работы сыграли печать, радио, кино, наглядные формы агитации. За годы войны пропагандистами и агитаторами штабов МПВО, общественных и научных организаций проведено свыше 272 тысяч лекций, докладов, бесед, которые прослушало 6 млн человек. Около 2 тысяч бесед было передано по радио.

Демонстрировалось 46 кинофильмов по тематике МПВО. Дано 106 875 киносеансов.

На предприятиях, в учреждениях было оформлено 2094 выставки, стенды, витрины, которые просмотрело свыше 1150 тысяч человек.

С начала войны московские пионеры и школьники принимали деятельное участие в обороне города: помогали засыпать чердаки песком, строить щели и убежища, водоемы, брали шефство над улицами по контролю за соблюдением светомаскировки, дежурили на крышах домов, тушили «зажигалки», охраняли школы.

Более 20 тысяч учащихся старших классов участвовали в строительстве оборонительных рубежей, 28 тысяч ребят пошли работать на заводы и фабрики, заменив рабочих, ушедших на фронт.

Помимо боевой работы в очагах поражения, бойцы и командиры немногочисленных воинских подразделений МПВО отработали свыше 7 млн человеко-дней на восстановлении города.

ДОКУМЕНТЫ, ФАКТЫ

22 июня 1941 года. В Москве и Московской области объявлено угрожаемое положение.

ПРИКАЗ ПО МПВО ГОРОДА МОСКВЫ И МОСКОВСКОЙ ОБЛАСТИ

22 июня 1941 года

№ 1

В связи с угрозой воздушного нападения на город объявляю в г. Москве и Московской области с 13 часов 22 июня 1941 года угрожаемое положение. Приказываю всему населению, руководителям предприятий, учреждений и домоуправлений г. Москвы и Московской области точно и своевременно выполнять правила местной противовоздушной обороны.

В первую очередь выполнить следующие меры:

полностью затемнить на весь период угрожаемого положения жилые здания, учреждения, торговые предприятия, фабрики и заводы Москвы и Московской области;

выключить все световые рекламы, внутридворовое освещение и перевести на маскировочное освещение специальные указатели и сигнальное освещение;

полностью затемнить все промышленные предприятия, установив дежурство у всех выключателей внутреннего и наружного освещения;

обеспечить светомаскировку всего транспорта Москвы и Московской области;

начальникам отделений ж. д., вокзалов и сортировочных станций полностью обеспечить светомаскировку ж.д. станций, вокзалов, депо, мастерских и подвижного состава;

привести в готовность бомбоубежища и газоубежища для населения г. Москвы и Московской области;

соблюдение строгого порядка и принятие всех необходимых мер при воздушном нападении;

всем руководителям предприятий, учреждений, домоуправлений по опубликовании настоящего приказа обеспечить полную готовность населения и организаций к противовоздушной обороне. Установить по каждому предприятию, учреждению, домоуправлению ответственных дежурных по МПВО.

Для оповещения населения о воздушной тревоге устанавливаю следующие сигналы МПВО:

сигнал «Воздушная тревога» подается прерывистыми звуками электросирен, короткими гудками фабрик, заводов, паровозов и пароходов и дублируется по радиотрансляционной сети звуками сирен и словами: «Граждане! Воздушная тревога»;

сигнал химической тревоги является местным сигналом и подается постами наблюдения, где имеется непосредственное химическое нападение. Сигнал химической тревоги подается ударными средствами и ручными сиренами;

отбой воздушной тревоги производится по моему приказу при миновании непосредственной угрозы воздушного нападения на Москву и Московскую область. Отбой воздушной тревоги объявляется по радиотрансляционной сети словами «Угроза воздушного нападения миновала. Отбой». По предприятиям, учреждениям и жилым домам об отбое воздушной тревоги объявляется через дежурного по МПВО. Во избежание излишней тревоги с момента опубликования настоящего приказа запрещаю подачу сигналов сиренами, гудками фабрик, заводов, паровозов и пароходов для других целей, кроме оповещения о воздушной тревоге.

Контроль за выполнением настоящих правил МПВО возложить на органы милиции и местную ПВО Москвы и Московской области.

За нарушение установленных правил МПВО руководителей организаций, учреждений, предприятий и население привлекать к уголовной ответственности по законам военного времени.

Начальник МПВО комбриг С. Фролов 

Начальник штаба МПВО майор С. Лапиров

25 июня. Приказ начальника противовоздушной обороны г. Москвы об улучшении противопожарной безопасности в столице: «В течение 25 и 26 июня установить около подъездов домов, на чердаках и на каждой лестничной площадке бочки с водой и ящики с песком и лопатами; в двухсуточный срок очистить крыши и чердаки домов от легковоспламеняющихся вещей, засыпать чердаки тонким слоем песка...»

26 июня. Указ Президиума Верховного Совета СССР «О режиме рабочего времени рабочих и служащих в военное время». Руководителям предприятий, сельского хозяйства и торговли предоставлялось право устанавливать обязательные сверхурочные работы продолжительностью до трех часов в день. Отменены отпуска с заменой их денежной компенсацией.

28 июня. В соответствии с постановлением бюро МК и МГК ВКП(б) во всех районах Москвы и области сформированы 87 истребительных батальонов общей численностью 28,5 тыс. человек для борьбы с парашютными десантами и диверсантами противника, а также для организации усиленного патрулирования и оказания содействия органам милиции и поддержания общественного порядка во время воздушной тревоги и др.

30 июня. Исполком Моссовета принял постановление «Об обязанностях граждан, руководителей предприятий, учреждений, учебных заведений и управляющих домами г. Москвы по противовоздушной обороне». В соответствии с этим постановлением при подаче сигнала «Воздушная тревога» учреждения, учебные заведения, предприятия общественного питания, театры, музеи работу прекращают, население укрывается в убежищах и метро. Фабрики и заводы прекращают свою работу по распоряжению директора фабрики и завода или его заместителя в зависимости от непосредственной опасности предприятию.

1 июля. Постановление СНК СССР «О всеобщей обязательной подготовке населения к противовоздушной обороне».

Исполком Моссовета принял решение «О порядке эвакуации детей из Москвы».

Массированные бомбардировки тыловых городов потребовали для борьбы с их последствиями привлечения всего населения. В постановлении предусматривалось обучить все население страны в возрасте 16—60 лет (мужчины) и 18—50 лет (женщины).

ПРИКАЗ

по местной противовоздушной обороне города Москвы

г. Москва  

2 июля 1941 г.

№ 5    

Для предотвращения ранений от разбитых стекол от действия взрыва во время воздушного налета ПРИКАЗЫВАЮ:

Руководителям предприятий, учреждений и учебных заведений в двухдневный срок наклеить на стекла окон жилых домов, торговых помещений, школ, производственных предприятий и всех прочих строений полосы из легкой материи или целлофана.

Всем жителям г. Москвы наклеить на стекла окон своей квартиры и мест общего пользования в двухдневный срок полоски из материи, целлофана, марли.

Начальник МПВО г. Москвы комбриг Фролов 

Начальник штаба МПВО г. Москвы майор Лапиров

В считанные дни москвичи закрестили окна всех зданий белыми полосами, делалось это добротно, хотя было ясно: защита не очень надежная. Так оно и оказалось. Стекла вылетали на расстоянии в сотни метров даже при взрывах фугасок малого калибра.

И тем не менее белые кресты на окнах были одной из внешних примет Москвы военного времени.

3 июля. В кинотеатрах Москвы ежедневно демонстрируются оборонные фильмы по ПВХО: «Воздушная тревога», «Как уберечь себя от действия отравляющих веществ», «Как обеспечить светомаскировку жилого дома».

7 июля. Издан приказ начальника МПВО Москвы о завершении 8 июля организации пожарных команд при каждом доме с обязательным привлечением в эти команды населения.

9 июля. Постановление Государственного Комитета Обороны «О противовоздушной обороне Москвы». Предусматривались формирование 5-ти специализированных полков, батальона и других подразделений и формирований МПВО, их четкая структура и ряд других мер, усиливших местную ПВО столицы.

10 июля. Вышло постановление СНК РСФСР «О проведении мероприятий по маскировке объектов на территории Москвы».

17 и 19 июля. В Москве и Московской области введены карточки на основные продовольственные товары.

Сообщение ТАСС. 22 июля 1941 г.

В 22 ч. 10 м. 21 июля немецкие самолеты в количестве более 200 сделали попытку массового налета на Москву. Налет надо считать провалившимся. Заградительные отряды нашей авиации не допустили основные силы немецких самолетов к Москве. Через заградительные отряды прорвались к Москве лишь отдельные самолеты противника. В городе возникло несколько пожаров жилых зданий. Имеется небольшое количество убитых и раненых. Ни один из военных объектов не пострадал. Нашей ночной авиацией и огнем зенитных батарей, по неполным данным, сбито 17 немецких самолетов. Воздушная тревога продолжалась 5,5 часа.

22 июля. Издан приказ народного комиссара обороны СССР №241 об объявлении благодарности летчикам-истребителям, артиллеристам-зенитчикам, личному составу пожарных команд и милиции Москвы за проявленное мужество и умение в отражении первого налета.

Московский Совет опубликовал извещение «О порядке использования населением метрополитена в качестве убежища».

23 июля. Московское управление НКВД о первом налете немецкой авиации сообщило по закрытой линии:

«Всего в г. Москве от зажигательных бомб возникло 1141 пожар и загорание, из которых значительная часть своевременно ликвидирована. Из них: на оборонно-промышленных объектах — 24, на объектах военного ведомства — 18, на особо важных объектах — 14, на объектах железнодорожного транспорта — 6, на объектах хозяйственного значения — 259, в научных и культурно-зрелищных учреждениях — 175, в жилом секторе — 646.

От пожаров и разрушений пострадало 943 человека. Из них убито 213, тяжело ранено 353, легко ранено 377 человек.

По предварительным данным осталось без крова 1980 человек...

(Военно-исторический журнал. 1991. № 1. С. 12.)

27 июля. Исполком Моссовета принял решение «О финансировании работ по восстановлению жилых домов, подвергшихся разрушению от воздушных бомбардировок».

30 июля. По указанию Ставки для дезориентации воздушного врага силами МПВО при активном участии управления НКВД по Москве и Московской области и ПВО в короткие сроки были запроектированы, построены и эксплуатировались ложные объекты. За период с 30 июля по 28 ноября 1941 года было построено семь макетов заводских корпусов, два макета элеваторов со всеми службами, макет нефтебазы, ложный военный лагерь, девять ложных аэродромов с макетами самолетов.

(Военно-исторический журнал. 1991. № 1. С. 12.)

1 августа. Начался новый учебный год на старших курсах высших учебных заведений.

7 августа. Исполком Моссовета обязал райисполкомы организовать пункты помощи погорельцам, а также в 10-дневный срок снести деревянные постройки вблизи оборонных и других важнейших заводов.

17 августа. Многотысячный митинг в ЦПКиО им. Горького, посвященный обороне столицы. Принято обращение к трудящимся Москвы, летчикам и зенитчикам, бойцам МПВО с призывом: «Сделать каждый дом, каждое предприятие неприступной крепостью!»

Опубликовано извещение Московского городского совета депутатов трудящихся о том, что в целях улучшения работы городского транспорта с 28 сентября будет включаться освещение улиц и площадей Москвы. По сигналу воздушной тревоги освещение улиц будет прекращаться.

30 сентября. Начало битвы под Москвой.

10 октября. Началась массовая эвакуация оборудования и людей из Москвы и Московской области. За полтора месяца было эвакуировано около 500 предприятий, более 1 млн. квалифицированных рабочих, инженеров, научных работников.

14 октября. По решению ГКО эвакуируются из Москвы в Куйбышев часть партийных и правительственных учреждений, весь дипломатический корпус, Большой театр.

Приказ командующего войсками Московского военного округа о подготовке к 20 октября оборонительного рубежа вокруг Москвы по линии: Ростокино, Лихоборы, Коптево, Химки, Иваньково, Щукино... Волхонка, Батраково.

15 октября. Постановление ГКО «Об эвакуации из столицы СССР г. Москвы». Ввиду неблагоприятного положения в районе Можайской оборонительной линии Государственный Комитет Обороны постановляет:

Поручить т. Молотову заявить иностранным миссиям, чтобы они сегодня же эвакуировались в г. Куйбышев (НКПС — т. Каганович обеспечивает подачу составов для миссий, а т. Берия организует их охрану).

Сегодня же эвакуировать Президиум Верховного Совета, а также правительство во главе с заместителем председателя СНК т. Молотовым (т. Сталин эвакуируется завтра или позднее, смотря по обстановке).

Немедленно эвакуироваться органам Наркомата обороны и Нарком-военмора в г. Куйбышев, а основной группе Генштаба — в г. Арзамас.

В случае появления войск противника у ворот Москвы поручить НКВД — т. Берия и т. Щербакову произвести взрыв предприятий, складов и учреждений, которые нельзя будет эвакуировать, а также всего электрооборудования метро (исключая водопровод и канализацию).

16 октября. Объявлено постановление ГКО об эвакуации из Москвы всех наркоматов, центральных правлений, ведомств и учреждений.

В течение 12 часов не работало метро, плохо работали другие виды транспорта, перебои в снабжении, идет массовая эвакуация учреждений и предприятий, минируются особо важные объекты. В городе создалась нервозная обстановка.

17 октября. Обращение по московскому радио секретаря ЦК, МК и МГК ВКП(б) А. С. Щербакова к трудящимся столицы с призывом укреплять оборону города. «За Москву,— заявил он,— будем драться упорно, ожесточенно, до последней капли крови».

К москвичам с призывом соблюдать организованность и дисциплину обратился также председатель исполкома Моссовета В. П. Пронин.

Эти выступления, а также энергичные меры по налаживанию работы транспорта, торговой сети, оставшихся в городе предприятий способствовали восстановлению нормальной обстановки.

20 октября. Постановлением ГКО в Москве введено осадное положение.

21 октября. Приказ командующего войсками Московского военного округа о строительстве на площадях и улицах Москвы огневых точек и баррикад к 24 октября.

22 октября. «Правда» сообщает, что по инициативе партийной организации завода «Красная Пресня» здесь организована дружина для охраны и обороны предприятия. Такие же дружины созданы и на других предприятиях города.

24 октября. «Правда» сообщает, что часть членов правительства переехала в Куйбышев. ГКО во главе с И. В. Сталиным остался в Москве.

2 ноября. Газета «Московский большевик» сообщает о строительстве на улицах и площадях города баррикад, дотов, противотанковых рвов, установке стальных надолб.

6 ноября. Торжественное заседание Московского Совета совместно с партийными и общественными организациями столицы, посвященное 24-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. Состоялось оно на станции метро «Маяковская».

7 ноября. Военный парад советских войск на Красной площади.

«Мы шли через Красную площадь, по 24 человека в каждой шеренге. Нас предупредили, что в случае бомбежки или обстрела с самолетов — парад продолжается, место упавшего занимает идущий позади, и равнения не терять ни в коем случае...» (Из солдатских писем в «Правду».)

Торжественное заседание и военный парад на Красной площади явились историческими событиями, продемонстрировавшими всему миру непоколебимую уверенность советского народа в победе в Великой Отечественной войне.

16 ноября. Начало второго генерального наступления немецко-фашистских войск на Москву.

18 ноября. (По страницам «Вечерней Москвы» 1941 года.) Возобновились занятия в Московском городском педагогическом институте. В первый день пришло 70 студентов. Во время воздушных тревог студенты не прекращают работу, а организованно переходят в бомбоубежище, где и продолжаются лекции по нормальной программе. Бесперебойно проходят занятия в трех педагогических училищах города, насчитывающих около 500 учащихся.

Завтра открывается филиал Большого театра Союза ССР. Предстоит большой концерт с участием крупнейших мастеров вокального и хореографического искусства. На 22 ноября назначена опера П.И. Чайковского «Евгений Онегин», в которой партию Ленского исполняет лауреат Сталинской премии, заслуженный артист республики С.Я. Лемешев.

19 ноября. Большим концертом с участием С. Я. Лемешева и других известных мастеров сцены открылся филиал Государственного Большого театра.

5 декабря. Завершился оборонительный период Московской битвы. План окружения и захвата советской столицы потерпел полный крах. Начался наступательный период битвы под Москвой.

Совместным решением МГК ВКП(б) и Моссовета о резком сокращении потребления электроэнергии разрешено пользоваться электрическим освещением в комнатах не более 7 часов в сутки. Мощность электроламп допускалась в жилых комнатах площадью до 15 кв. м — 16 ватт, до 30 кв. м — 25 ватт.

15 декабря. Решение Политбюро ЦК ВКП(б) о возвращении в Москву аппарата ЦК и части аппарата отдельных союзных наркоматов.

26 декабря. Исполком Моссовета обязал райисполкомы и МПВО убрать до 30 декабря часть баррикад, мешающих движению транспорта на узких улицах.

6 января 1942 года. ГКО принял решение о восстановлении автомобильного завода.

2 февраля. Собрание партийного актива МПВО по вопросам дальнейшего совершенствования МПВО столицы.

Март — апрель. Призыв в отдельные городские батальоны МПВО 12 тыс. девушек-добровольцев взамен ушедших на фронт мужчин.

9 апреля. Строители приступили к восстановлению здания МГУ им. Ломоносова, поврежденного осенью 1941 года фашистской бомбой.

20 апреля. Завершилась битва за Москву.

16 мая. Восьмая сессия Московского Совета обязала исполкомы Моссовета и районных Советов совершенствовать работу всех служб и подразделений МПВО, утвердила меры по укреплению противохимической защиты населения и предприятий города.

30 июня. Принято постановление исполкома Моссовета об обязанностях граждан г. Москвы, руководителей предприятий и управляющих домами по противохимической защите.

14 сентября. Постановление МГК ВКП(б) и исполкома Моссовета о начале с 21 сентября занятий в школах. Было предложено освободить все школьные здания, освободить от работы на предприятиях директоров школ.

26 сентября. Десятки тысяч москвичей принимали участие в воскресниках по разгрузке дров, прибывающих в Москву на баржах. Самое активное участие в заготовке дров и торфа принимали девушки из подразделений МПВО.

25 ноября. «Вечерняя Москва» сообщила о проходящих в столице всесоюзных соревнованиях по ПВХО, в которых приняло участие около 500 тыс. москвичей.

5 декабря. На собрании партийного актива МПВО столицы обсуждался вопрос о дальнейшем укреплении местной ПВО.

1 января 1943 года. Вступила в строй законченная в период войны третья очередь метрополитена — Замоскворецкий радиус протяженностью 6,2 км.

13 марта. Решение СНК СССР о возвращении в столицу из эвакуации 73 учреждений Академии наук СССР.

9 июня. В Москве в последний раз прозвучал сигнал «Воздушная тревога». Однако силами ПВО вражеские бомбардировщики к городу не были допущены.

17 июня. Через Москву по ул. Горького проконвоировали 57 тыс. немецких пленных во главе с генералами.

5 августа. Первый в истории Великой Отечественной войны артиллерийский салют в честь советских войск, освободивших Орел и Белгород.

23 августа. «Правда» сообщила: «В Москву из Куйбышева возвратился в полном составе дипломатический корпус в СССР, а также коллектив Большого театра СССР.

11 марта 1944 года. «Правда» приводит фотокопии директивы гитлеровского правительства о создании в Смоленске (во время немецкого наступления на Москву в 1941 году) специальной команды для массового уничтожения москвичей.

1 мая. Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об учреждении медали «За оборону Москвы»».

24 ноября. «Комсомольская правда» сообщила, что группа видных архитекторов работает над проектами новых зданий, проектами реконструкции улицы Горького, Ленинградского, Варшавского шоссе и других магистралей.

30 апреля 1945 года. В соответствии с решением правительства отменяется затемнение и разрешается нормальное освещение улиц, жилых домов и других зданий.

9 мая. День Победы над фашистской Германией.

22 июня. В ЦПКиО им. Горького открылась выставка «МПВО Москвы в дни Отечественной войны».

Выставка, подготовленная штабом МПВО города, включала 22 раздела, характеризовавшие боевую деятельность формирований и подразделений МПВО, коллекцию бомб из числа сброшенных и обезвреженных.

Выставку посетило около 150 тыс. человек.

8 мая 1965 года. Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Москве почетного звания — «Город-Герой».

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg