«Андрей Чохов»

Андрей Чохов (fb2) - Андрей Чохов [(около 1545-1629)] 1686K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Евгений Львович Немировский

Евгений Немировский АНДРЕЙ ЧОХОВ (около 1545–1629)

Предисловие

Период образования и становления Русского централизованного государства в конце XV–XVI в. ознаменован значительным прогрессом в области материальной культуры. Строительная техника, разнообразные химические производства, солеварение — всюду можно заметить определенные сдвиги, способствовавшие увеличению производительности труда, повышению его эффективности. В середине XVI в. в Москве была основана первая в нашей стране типография. Появление печатного станка стало возможным в результате использования достижений самых различных ремесел.

Много славных страниц в истории отечественной науки и техники связано с воинским искусством, в особенности с артиллерийским делом. Артиллерия на протяжении многих веков была самым передовым в техническом отношении родом войск. С первых своих шагов во второй половине XIV в. и до памятных побед Великой Отечественной войны русская артиллерия — надежный помощник пехоты, кавалерии, а впоследствии и бронетанковых частей, мощное средство уничтожения живой силы, боевой техники и укреплений противника. До появления авиации артиллерия обладала наибольшей мощностью и дальностью огня среди всех родов войск.

Немалый вклад в развитие артиллерийского дела внесен русскими мастерами, инженерами, учеными. Достижения новаторов — следствие многолетней работы, которая обычно базировалась на последних для своего времени завоеваниях научно-технической мысли как в нашей стране, так и за ее пределами. Немалую роль здесь сыграли и традиции древнерусских мастеров.

Исследования последних десятилетий познакомили нас с примечательными страницами древнерусского ремесла[1]. Ближе и понятнее стала для нас технология разнообразных производств, процветавших на Руси. Выявлены и естественнонаучные предпосылки прикладного знания наших предков[2]. Но о самих мастерах, о людях, трудам, практической сметке и талантливости которых мы так многим обязаны, почти ничего не известно. Материальная культура всего XVI столетия, будучи персонифицирована, укладывается в несколько имен, которые, впрочем, пользуются широкой известностью. Среди них первопечатник Иван Федоров, строитель Федор Савельев Конь, разносторонний мастер Анисим Михайлов Радишевский. Среди них есть и человек, о котором пойдет речь в этой книге, — пушечный и колокольный литец Андрей Чохов.

Имя это не было забыто. Пушки и колокола Андрея Чохова стоят в наших музеях. Однако о жизни и трудах этого мастера, работавшего в годы, когда природное чутье уступало в технике место точному расчету, мы до последнего времени знали очень мало. Материалы о нем разбросаны по страницам старых журналов, газет и книг. Актовая документация, по сей день не собранная и не опубликованная, хранится в нескольких московских и ленинградских архивах.

Монографии об Андрее Чохове по сей день нет. Но еще в 40-х годах текущего столетия стараниями двух энтузиастов наши сведения о мастере были значительно обогащены.

Сотрудница Артиллерийского исторического музея в Ленинграде Александра Петровна Лебедянская (1889–1965), комплексно изучавшая историю древнерусской артиллерии, разыскала в архивах немало новых, ранее не известных документов об Андрее Чохове. В диссертации А. П. Лебедянской «Пушкарский приказ» и в других ее работах, в большинстве своем не опубликованных, рассмотрена история московского Пушечного двора, в литейных «анбарах» которого создавались пушки и колокола прославленного мастера[3].

Известный знаток истории, теории и практики литейного производства Николай Николаевич Рубцов (1882–1962) тщательно реконструировал древнерусскую технологию литья. Ныне мы достоверно знаем, как лили пушки и колокола Андрей Чохов и его современники[4]. Н. Н. Рубцов собрал воедино почти все опубликованное о мастере в рамках ценных материалов для словаря русских литейщиков XII–XVII вв. на страницах капитальной «Истории литейного производства в СССР».

Автор этих строк поставил перед собой задачу дать монографический очерк трудов и дней Андрея Чохова. В дополнение к материалам, использованным А. П. Лебедянской и Н. Н. Рубцовым, мы привлекаем ряд малоизвестных печатных источников, а также новые документы, извлеченные из архивохранилищ.

Читатель не найдет в этой книге сколько-нибудь подробного анализа орудий Андрея Чохова с точки зрения всеобщей истории материальной части артиллерии. Вопрос этот намечен лишь более или менее контурно. Не ставилась и задача специального сугубо технического рассмотрения отливок мастера. Историко-технический анализ должен лечь в основу большого труда о прославленном пушечном литце.

Несколько слов об источниках работы. Архив Пушкарского приказа, который ведал русской артиллерией и в ведении которого находился московский Пушечный двор, как известно, в большинстве своем погиб и в качестве единого комплексного фонда в настоящее время не существует. Отдельные материалы из него хранятся в Центральном государственном архиве древних актов, Отделе письменных источников Государственного Исторического музея (фонд А. С. Уварова), Отделе рукописей Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина (фонд П. М. Строева), Историческом архиве Артиллерийского исторического музея (ныне — Военно-исторический музей артиллерии, инженерных войск и войск связи). Особо следует назвать фонд И. X. Гамеля в Ленинградском отделении Института истории СССР Академии наук СССР. Академик Иосиф Христианович Гамель (1778–1862) интересовался историей русской техники; в его архиве сохранились выписки из неизвестных нам в настоящее время в подлиннике приходо-расходных книг Пушкарского приказа, содержащих чрезвычайно ценные материалы о жизни и деятельности Андрея Чохова. В приходо-расходных книгах московских дворцовых приказов, находящихся в Центральном государственном архиве древних актов, мы находим сведения о выплате Чохову жалованья и выдаче ему всевозможных наград.

Важным источником для изучения деятельности Андрея Чохова служат его работы — пушки и колокола, которые бережно сохраняются в Московском Кремле и в Военно-историческом музее артиллерии, инженерных войск и войск связи в Ленинграде.

Говоря о печатных источниках, использованных автором, следует назвать воспоминания и путевые заметки иностранцев, посещавших в XVI–XVII вв. Московское государство; здесь имеются сведения об артиллерии, об отливке пушек и колоколов. Много интересного удалось извлечь как из опубликованных, так и из находящихся пока в рукописях сметных списков, описных и переписных книг отдельных городов Московской Руси.

Монографический очерк жизни и деятельности Андрея Чохова автор предназначает читателю, интересующемуся как историей древнерусской культуры вообще, так и судьбами отечественной науки и техники XVI–XVII вв. в особенности.

У истоков мастерства

Рассказ о жизни и деятельности замечательного человека принято начинать с его детских лет, так как именно в детстве формируется характер, закаляется воля. Нам придется отступить от этого правила. Детские годы Андрея Чохова отстоят от нашего времени на 400 с лишним лет. И если даже предположить, что его появление на свет было зафиксировано в каких-нибудь актовых записях, то записи эти, несомненно, погибли еще при жизни Чохова — в дни польско-шведской интервенции начала XVII в.

О том, где и когда родился прославленный мастер, мы можем только догадываться.

Имя Андрея Чохова впервые встречается под 1568 г. — так датирована отлитая им пушка, которая в начале XVII в. находилась в Смоленске. Последние упоминания о мастере относятся к концу 20-х годов XVII столетия. Шестьдесят с лишним лет трудился Чохов во славу русского литейного искусства, шестьдесят с лишним лет лил пушки и колокола. Первые свои орудия мастер не мог изготовить ранее, чем ему исполнилось 20–25 лет. Поэтому с большой долей вероятности мы можем предположить, что родился он между 1540 и 1545 г. Это было время подступа к знаменитым реформам 50-х годов, предпринятым- правительством Ивана Васильевича Грозного.

О месте рождения Андрея Чохова нельзя сказать ничего определенного. Уже на закате своих дней мастер отлил громадный колокол по имени «Реут». Так называется издавна река, протекающая неподалеку от Курска и впадающая с юга в Сейм — приток Десны. Быть может, давая колоколу столь странное прозвище, Чохов припомнил свои детские годы, родные места. Впрочем, колокол «Реут» был перелит из другого, старого, но носившего то же название, изготовленного неизвестным нам мастером.

Кто были родители Чохова? Здесь вопрос более или менее ясен. Мастер не мог происходить ни из бояр, ни из служилого дворянства. На это указывает его имя. В те далекие времена крестьяне, ремесленники, кабальные люди не имели фамилии. Называли их по именам, а в официальных бумагах к собственному имени прибавляли имя отца. Бояре и дворяне титуловались полным именем и отчеством и, кроме того, родовым прозвищем-фамилией. «Чохов» (или «Чехов», как иногда подписывался сам мастер) — это не фамилия, а отчество. Чох, Чех, Чешко — имена, достаточно распространенные в русском народе, что легко можно установить, обратившись к словарю древнерусских имен[5].

Итак, Андрей Чохов вышел из трудовой незнатной семьи. Мы вряд ли ошибемся, если предположим, что отец и дед его были посадскими людьми, ремесленниками, может быть, даже оружейниками, работавшими на рынок или «на государя». В XVII в., например, ремесленные ученики в большинстве своем были детьми посадских людей[6]. А на начало и середину XVI столетия падает бурный рост ремесленного производства в русских городах.

Первое упоминание об Андрее Чохове, как уже говорилось выше, относится к 1568 г.; оно связано с древним русским городом Смоленском.

В 1670 г. царь Алексей Михайлович приказал описать в Смоленске «в погребах зелье и свинец, и всякие пушечные запасы, и рейтарское, и солдатское, и стрелецкое ружье»[7]. Подьячие обходили стены, взбирались на башни, спускались в подвалы. На узких и длинных бумажных столбцах подробно записывали приметы каждой пушки. Время пощадило эту опись. В течение полутора с лишним столетий она находилась в безвестности и лишь в 1851 г. была извлечена из одного из старых архивохранилищ прославленным археографом П. М. Строевым (1796–1876). Воспитанник Московского университета, человек, влюбленный в русскую старину, Строев внес неоценимый вклад в историческую науку. Руководимые им археографические экспедиции обследовали сотни городских и монастырских архивов, выявив среди многочисленных бумажных напластований уникальные в своей ценности документы.

Строев сразу же понял важность смоленской описи для истории отечественной техники. Препровождая рукопись в Петербург, в Археографическую комиссию, он писал: «Долгом поставляю обратить внимание… комиссии на акт, при сем прилагаемый. Это просто Опись наряда (артиллерийских орудий), стоявшего в Смоленске на башнях, по стене и в сараях; но из сей Описи, достаточно обстоятельной, просвечиваются исторические сведения о пушечном деле в Московском царстве и выступает целый ряд литейщиков, до сего времени почти не известных»[8].

Опись лежит перед нами — она опубликована в известном сборнике исторических документов — «Дополнениях к актам историческим». Поэтому мы можем мысленно пройти с подьячими царя Алексея Михайловича по стенам смоленского кремля. Это замечательное сооружение воздвигнуто талантливым русским мастером, современником Андрея Чохова Федором Савельевым Конем. Крепость начали строить в 1596 г. и воздвигали шесть лет «каменщики и кирпишники и всякие гончары со всея Русския земли». По своей протяженности (до шести километров) стены смоленского кремля занимают третье место в мире — после Великой Китайской стены и кирпичных стен Константинополя[9].

Крепость имела 29 «глухих» башен и 9 проезжих, «надворотных». Башни снабжены трехъярусными бойницами, а Днепровские ворота — пятиярусными. Смоленск защищал подступы к Москве с юго-запада, военно-стратегическое значение его было огромно. Хорошо понимая это, инициатор строительства кремля царь Борис Федорович Годунов не жалел средств на его вооружение. В городе было собрано около 170 орудий, многие из них старой отливки — еще времен Ивана III.

Во времена Алексея Михайловича смоленская стена порядком обветшала. Да и артиллерия — «наряд» — была на ней не та, что в прежние времена. При взятии Смоленска поляками в 1610 г. большая круглая башня и часть стены, прилегавшая к ней, были взорваны. На этом месте король Сигизмунд III приказал построить крепость с пятью земляными бастионами — «выводами». Крепость впоследствии назвали Королевским проломом.

Мы мысленно присоединимся к подьячим Алексея Михайловича в тот момент, когда они идут от Копытненских ворот к Королевскому пролому. Перед ними «четырехаршинная» пушка — «пищаль» с надписью «Делал Кашпир». «Летописи (т. е. времени изготовления. — Е. Н.) и весу ей не написано», — отмечено в описи.

На соседнем земляном выводе подьячих встретил пушкарь Родион Белокопыт, который приставлен к бронзовой пушке, установленной на лафете — «в станку на колесах». Длина пушки — 4 аршина (около 284 см), вес — 43 пуда (около 700 кг). «На ней орел двоеглавый, — указано в описи, — наверху орла три травы (т. е. литые орнаментальные украшения. — Е. Н.), у казны — травы ж, в травах подпись русским письмом «лета семь тысяч семьдесят шестого (= 1568) делал Кашпиров ученик Андрей Чехов»».

На том же земляном выводе стоит вторая пищаль «старого смоленского наряду» с аналогичной надписью — она была отлита Андреем Чоховым годом позже — в 1569 г. Размеры ее несколько меньше — «3 аршина с вершком и с четью вершка».

Так мы впервые встречаемся со знаменитым впоследствии мастером. Рядом с его именем стоит другое — он назван учеником Кашпира. Это тот самый Кашпир, орудие которого «Опись Смоленску» фиксирует на первом бастионе. В документах он обычно именуется Кашпиром Ганусовым. Это был талантливый пушечный мастер. Надо думать, что происходил он из немцев и настоящее имя его было Каспар. О немецком происхождении мастера говорит следующая запись в одном из старых описаний «наряда» Московского Кремля: «В Кремле, на Мстиславском дворе, пищаль Кашпирова немецкого литья, 15 гривенок (большая гривенка — около 400 г. — Е. Н.) ядро, длина 5 аршин 6 вершков…»[10].

Лишь одно из орудий Кашпира Ганусова дошло до наших дней. Но когда-то его мортиры и пушки стояли во многих городах Московского государства. В конце XVII в., т. е. почти через полтораста лет после отливки, в одном Смоленске их было пять. Опись московского наряда, относящаяся к началу XVIII в., упоминает о восьми орудиях Кашпира, три из них датированы 1566 г.

Когда Кашпир Ганусов начал работать в Москве, мы не знаем. Первые упоминания о нем относятся к 1554 г. Примерно в это время в ученики к нему и поступил Андрей Чохов, которому тогда было десять-двенадцать лет.

В сентябре 1554 г. Кашпир Ганусов закончил отливку колоссального орудия, которое неоднократно упоминается в старых описях. Вот одно из таких упоминаний: «Пушка Кашпира ядро каменное весом 20 пуд (=320 кг), длина пушке 6 аршин 5 вершков (=448 см), в устье с тылом 2 аршина без чети, а опроче тыла в устье аршин без чети, весу в ней 1200 пуд (= 19 300 кг). На ней от запалу… подпись «Божиею милостию велением благочестивого царя и великого князя Иоанна Васильевича Владимирского, Московского, Новгородского, Казанского, Псковского, Смоленского, Тверского и всеа России государя самодержца сделана сия пушка в царствующем граде Москве в лето 7063 году месяца сентября в… день, делал Кашпир Ганусов». На ней же позади запалу к устью гнезда сквозная, в ней для стрельбы под запалом коморка»[11].

Как явствует из описи, калибр орудия «опроче тыла в устье») — около 53 см. В длине ствола укладывалось немногим больше восьми калибров. Значит, «Кашпирова пушка» — вовсе не пушка, а мортира, или, как тогда говорили, «верховая пушка».

Отливка такого колоссального орудия по тем временам была делом далеко не обычным— не только в Московском государстве, но и за его пределами. Работали над ним Кашпир Ганусов и его ученики не менее полутора лет. Андрей Чохов, если он тогда уже работал у Кашпира, мог многому научиться за эти месяцы.

После отливки «Кашпирову пушку» с великими трудностями перевезли в Китай-город к Кремлевской стене и установили здесь на большой площади, которая тогда называлась «Пожаром», а впоследствии — во второй половине XVII столетия — получила название «Красной». Это было самое красивое место Москвы. Высоко над площадью возвышались башни Кремля. На левой из них, Фроловской (ныне Спасской), издавна находились часы с курантами — главные часы государства. Неподалеку от башни в 1553–1554 гг. замечательные зодчие Барма и Посник Яковлев воздвигли Покровский собор — храм Василия Блаженного — замечательный памятник в честь Казанской победы.

«Кашпирову пушку» установили напротив храма — около Никольских ворот Кремля. Колоссальное орудие и величественный храм своей красотой и необыкновенными размерами утверждали силу и мощь Русского государства.

Год спустя, в 1555 г., уже около самого храма поставили другую большую мортиру, которую источники описывают следующим образом: «Пушка Павлин ядро каменное весом 15 пуд (=240 кг), длина пушке 6 аршин 3 вершка, от запалу длина пол 6 аршина 3 вершка, весом 1020 пуд (= 16 626 кг)»[12]. Орудие отлил московский мастер Степан Петров, искусный и талантливый литец, которого также надо признать одним из учителей Андрея Чохова.

Задачей больших орудий, установленных на Красной площади, была защита москворецких переправ и ближайших подступов к ним. Временами пушки устанавливали на «станки» и везли в поход. В 1563 г. «Кашпирова пушка», «Павлин» и большие орудия «Орел» и «Медведь» участвовали в осаде Полоцка. Источники рассказывают, что артиллерия — «весь наряд стенной и верхней» — была поставлена вблизи городских ворот, а также под крепостными стенами — «и во многих местах вкруг города стены пробили, и ворота выбили, и людей… побили»[13]. Очевидец рассказывает, что при стрельбе из «Кашпировой» и «Степановой» пушек дрожала земля: «…ядра у больших пушек по двадцати пуд, а у иных пушек немного полегче».

Сохранились сведения и о других орудиях Кашпира Ганусова.

Большая 150-пудовая пищаль «Гладкая» «кашпирова литья» участвовала в 1632 г. в походе воеводы Михаила Борисовича Шеина под Смоленск[14].

В самом Смоленске в течение многих лет стояла 185-пудовая пищаль «Острая Панна». Орудие было причудливо изукрашено: у дула вылиты «две ехидны человекообразны до пояса, а от пояса — хоботы змеиные»[15].

В Московском Кремле еще в начале XVIII в. стояли, уже упоминавшаяся 117-пудовая пищаль, отлитая Кашпиром Ганусовым в 1565 г., а также восемь пушек поменьше — весом от 36 до 52 пудов. Для пяти из них опись указывает: «пушка из Нарвы 1704 году»[16], что свидетельствует об их участии в сражениях Северной войны.

Все эти орудия были изготовлены на московском Пушечном дворе — крупнейшем ремесленно-промышленном предприятии Московского государства. Здесь впервые восторжествовали новые принципы организации труда. Отсюда основанная на наемном труде мануфактура стала расшатывать устои феодального общества.

На Пушечном дворе прошла вся сознательная жизнь Андрея Чохова.

Место, где стоял в те далекие времена Пушечный двор, может быть указано достаточно точно. «Большой литейный завод», как называли его иностранцы, обозначен на многих планах древней Москвы. На одном из самых ранних — Годуновском (1600–1605 гг.) — Пушечный двор изображен в виде продолговатого четырехугольника неправильной формы, расположенного на левом берегу р. Неглинки напротив Китайгородской стены[17]. Неузнаваемо изменились эти места сейчас. Река с 1817 г. заключена в трубу, и по ее руслу пролегла новая улица, называвшаяся сначала «проездом у Петровского театра», а затем «Неглинным проездом». На месте Пушечного двора высятся многоэтажные административные корпуса. А там, где проходила северная стена двора и почти вплотную к ней — церквушка Иоакима и Анны, стоит универмаг «Детский мир».

Память о прошлом сохраняется в названиях улиц. Старая Софийка в честь славных орудийных мастеров именуется Пушечной. А соседняя улица носит название Кузнецкого моста, хотя ни моста, ни реки здесь давно уже нет. Четыреста лет назад здесь был мост через Неглинку, по нему кузнецы и другие «работные люди» шли на Пушечный двор.

Если верить Годуновскому плану, посредине Пушечного двора стояла большая конусообразная башня, а у северной стены — башня поменьше — это цехи, где отливали пушки и колокола, — «литейные анбары». На другом плане Москвы — Сигизмундовом (1610) — у северной стены Пушечного двора изображено длинное строение[18]. Это — различные отделочные и подсобные цехи — кузницы, «станошный двор», «пороховая мельница», «тележный двор».

И «литейные анбары», и кузницы, и даже колодец с водоподъемным колесом можно видеть на плане Пушечного двора, выполненном в XVII в. План, несомненно, чертили на самом дворе — он обстоятелен и подробен. Мы можем точно установить по нему размеры Пушечного двора: по северной стене — 82 сажени (около 172 м), по южной — 88 (= 185 м), по западной стене вдоль реки — 48 (= 100 м), по восточной стене — 27 сажень (= 56 м)[19]. Предки наши не придерживались правил начертательной геометрии, поэтому на плане вместо вытянутого четырехугольника получился правильный прямоугольник.

Двор окружен стеной, к которой со всех сторон примыкают одно- и двухэтажные строения. На одном из них — том, что находится со стороны реки, — помещена надпись: «Кузнецы», на другом: «Приказ» (т. е. канцелярия Пушечного двора).

В центре двора изображены два «литейных анбара». Между тем на Сигизмундовом плане мы видим лишь одну литейную печь. План этот взял за основу живописец А. М. Васнецов, попытавшийся восстановить внешний вид старейшего русского литейного завода на одной из акварелей своей известной серии, посвященной древней Москве. Между тем на более раннем Годуновском плане изображены опять-таки два «анбара».

Вывод здесь может быть один. Во второй половине XVI в., когда Андрей Чохов пришел на Пушечный двор, здесь было две литейные печи, одна каменная, а другая деревянная. В дни польско-шведской интервенции деревянный «анбар» сгорел; поэтому на Сигизмундовом плане изображена лишь одна каменная «печь». Вторую восстановили в конце 1616 г. — специально для отливки колоссальной пищали Андрея Чохова «Царь Ахиллес»[20].

Превосходное описание Пушечного двора оставил Анисим Михайлов Радишевский — талантливый мастер, ученик и соратник Андрея Чохова, автор первой русской военно-технической книги «Устав ратных, пушечных и других дел, касающихся до воинской науки»[21].

Вот как описывает Анисим Михайлов «пушечной двор, в чем пушки льют». Сразу же скажем, что Радишевский дает в своей книге описание не московского Пушечного двора, а некоего образцового, не существовавшего в действительности «оружельного дома». При составлении описания использованы и иностранные источники. Но в основу его, несомненно, положен реальный московский Пушечный двор, на котором Анисим Михайлов работал. Это можно подтвердить как сравнением описания с сохранившимися планами двора, так и колоритными бытовыми подробностями в самом описании.

Характерно, что Радишевский описывает Пушечный двор, в котором было два литейных «анбара» (описание построено в виде совета, как устроить образцовый двор): «Устроити… две печи, а перед печью учинити яму, да устроити тут снасть, которую доведется вертети двойные, затинные, или иной какой малой наряд, или шарфетины. Да еще устроити снасть и буравы посреди пушечного сарая и утвердити то над ними сквозь мост (т. е. деревянный помост. — Е. Н.), чтоб большие пушки вертети (т. е. сверлить. — Е. Н.). Да доведется устроити замошников дом (цех, где изготовлялись замки казнозарядных орудий. — Е. Н.) и кузница у угла Пушечного двора; а в ней две наковальни, да рукодельная скамья, а в ней утвердити тестеры тиски шрубные, да тут же в скамье устроити скамейную наковальную со всем, что к тому служно и пригожается»[22].

Московский Пушечный двор. По плану XVII в.

Далее рассказывается о «станошном дворе» — цехе, изготовлявшем «станки» — лафеты для орудий: «Да подле того станошного двора устроити у ворот сводным строением, и на тех воротех устроити житейскую палату… и в ней жити голове, кому телеги и всякое подъемное и извозное дело приказано, и надзирати ему над сторожами, над вороты в замыканье ночном и в береженье дневном, чтоб и в день не просто отворено стояло»[23].

В этой записи речь идет о сохранении государственной тайны; на Пушечном дворе следили за этим весьма строго. Той же заботой проникнут совет автора «Устава» «у хором мастеровых людей двери и окна… устроити во двор, а не на улицу»[24]. Недаром ни один из иностранцев, посещавших в XVI–XVII вв. Москву, не оставил нам даже краткого описания двора, хотя многие из них упоминают об этом старейшем литейном заводе. Приблизительны изображения Пушечного двора и на иностранных планах Москвы.

Далее Анисим Михайлов описывает «кузницы у ворот Пушечного двора… в них горны и наковальни». «Да подле кузницы устроити тележный двор, где оружельному и тележному мастеру телеги и колеса к наряду готовити и делати»[25].

Около одной из кузниц — «колодез или трубный сруб… вода отколе приведена». Этот колодец хорошо виден на плане Пушечного двора XVII в.

«Устав ратных, пушечных и других дел» рассказывает об устройстве Пушечного двора со многими житейскими подробностями. Описывается, например, навес, под которым лежали пожарные лестницы, багры и крюки: «И как к пожару понадобятся, и теми багры кровли и стены разбирати и от огня отымати». Советуется «во всякой двери устроити дыры кошкам ходити, а без того от гаду не останется цело ни что»[26].

Таков был московский Пушечный двор, на котором работал Андрей Чохов. Прежде чем впервые попасть сюда, ему пришлось побывать на Ивановской площади Кремля в старом здании «приказов». Здесь на втором этаже, рядом с Ямским и Разбойным приказами, помещалось управление, ведавшее русской артиллерией. Отметим, что первое известное нам упоминание об особом Пушечном (примерно с 1610 г. — Пушкарском) приказе относится к 1577 г.[27] В 50-х годах XVI столетия, когда Андрей Чохов пришел на Пушечный двор, артиллерией, по-видимому, управлял специальный «стол» общевойскового Разрядного приказа.

Мальчика, которого отдавали в ученики на Пушечный двор, приводил обычно кто-либо из ближайших родственников — ему предстояло подписать «поручную запись». На длинном столбце были перечислены обязанности ученика и перечислялось то, что он под страхом тяжелого наказания не должен делать: «…пищали, и зелья, и свинцу не снесть, ни над какой государевой казною никакие хитрости не учинить, и не красть, и не разбивать, и татиною и разбойной рухлядью не промышлять… никаким воровством не воровать». Специально было оговорено, что работник Пушечного двора обязуется «государю не изменить… ни в какие государства не отъехать и на поле к черкесом не сбежать»[28].

Когда формальности были закончены, ученика отводили к мастеру. Андрей Чохов не был единственным учеником Кашпира Гаяусова. Каждый мастер имел пять-восемь учеников. Общее количество их на Пушечном дворе в середине XVI в. нам неизвестно — ни одной «росписи» двора тех лет не сохранилось. Но мы знаем, например, что в 1637 г. пять пушечных литцов имели 37 учеников[29]. Тридцать один год спустя, в 1668 г., на Пушечном дворе было 39 учеников-«пушечников»[30]. Можно предположить, что и в XVI столетии учеников пушечного и колокольного дела было не меньше.

Среди учеников Ганусова лишь Андрей Чохов сумел выделиться из массы литцов, исполнявших обычную работу. Для этого нужно было обладать большой настойчивостью и незаурядным талантом.

В учениках на Пушечном дворе в те годы ходили по десять, двадцать, а то и по двадцать пять лет. Нередко у литца уже седина в бороде и детишек полная изба, а он все еще числится учеником. Ученичество было одной из наиболее тяжелых форм эксплуатации работного люда. На Пушечном дворе, в Оружейной палате, да и на других государственных предприятиях в XVI–XVII вв. можно было встретить мастеров очень преклонного возраста, всю работу передоверявших ученикам. Однако официальным руководителем отливки всегда считался мастер.

Чтобы стать мастером, нужно было выполнить самостоятельную пробную работу — отлить пушку или колокол «на образец». Отливку оценивали старые мастера и выносили приговор. Нелегко было получить работу «на образец», приходилось обращаться к царю. Вот одна из таких челобитных.

«Царю, государю и великому князю Михаилу Федоровичу, всея Русии, бьют челом холопи твои пушечнова дела ученики мастера Олексея Якимова — Кирюшка Кононов, Воинко Логинов. Делаем мы, холопи твои, с тем мастером своим с Олексеем твой государев наряд: и верховые пушки, и дробовые, и тюфяки, и меньший наряд полковой. Да мы же, холопи твои, с мастером своим сделали тебе, государь, пищалы „Аспид“ ядро тридцать пять гривенок (около 14 кг). А ныне, государь, мастер наш при старости, а мы, холопи твои, делаем пушечное дело двадцать другой год. Милосердный государь царь… пожалуй нас, холопей своих, вели, государь, на пушечное дело дать, какое ты, государь, произволишь на опыт»[31].

Примерно такую же челобитную пришлось в свое время написать и Андрею Чохову. Кашпир Ганусов умер, по-видимому, во второй половине 60-х годов XVI в., последнее известное нам упоминание о нем относится к 1566 г. Андрей Чохов еще некоторое время ходил в учениках. Это слово поставлено перед его именем на трех пушках, отлитых в 1568–1569 гг.; в XVII в. они находились в Смоленске[32]. Следующее упоминание о мастере относится к 1575 г. Подпись на отлитой в этом году Андреем Чоховым пищали «Лисица» уже не содержит упоминаний об ученичестве[33].

В первые годы работы на Пушечном дворе Андрей Чохов сумел ознакомиться со многими отраслями технического знания того времени. В 70-х годах двор подчинялся Пушечному приказу, на котором, кроме изготовления артиллерийских орудий, лежала масса других обязанностей. Кроме пушек здесь лили колокола: набатные и вестовые — для крепостей и «большие» — для церквей и монастырей. Чохов в совершенстве овладел колокольным литьем и впоследствии изготовил ряд прославленных колоколов, получивших широкую известность.

Кашпир Ганусов, видимо, не знал этого ремесла. Ни одного колокола, подписанного им, мы не знаем. Приемам ремесла Андрей Чохов мог научиться у московского мастера Луки, из отливок которого известен большой колокол, изготовленный в 1561 г. для Спасокаменного монастыря на Кубенском озере[34]. Мог он учиться и у новгородского колокольщика Ивана Афанасьева, не раз посещавшего Москву и работавшего на Пушечном дворе. В 1571 г. он отлил в Александровой слободе большой колокол[35].

Пушечный приказ ведал также «городовым и засечным делом» — строительством крепостей и оборонительных линий-засек. Примерно в одно время с Андреем Чоховым сюда пришел знаменитый впоследствии мастер Федор Савельев Конь, воздвигший смоленский кремль и стены московского Белого города[36].

Чтобы крепость могла выдержать длительную осаду, необходимо было решить вопрос о бесперебойном снабжении ее водой. В Пушкарском приказе работало 10–15 специалистов в этой области — «колодезников», устраивавших подчас весьма сложные гидротехнические сооружения — плотины, водоподъемники, тайные ходы из крепости к реке.

На Пушечном дворе делали и орудийные припасы, здесь имелась специальная «селитренная мельница».

Дни на Пушечном дворе проходили в тяжелом труде. Работали напряженно, от темна и до темна. Малейшая провинность наказывалась батогами. Но, с другой стороны, рабочие двора имели ряд привилегий. Как и другие работавшие «на государя» мастеровые люди, они были освобождены от «тягла» — не платили налогов. Из казны им регулярно выдавали «денежное» и «хлебное» жалованье. Каждый литец получал избу в особом районе города — Пушкарской слободе, неподалеку от Сретенских ворот Белого города. Здесь, по-видимому, жил и Андрей Чохов.

Изготовление большого артиллерийского орудия длилось обычно несколько месяцев; день окончания работ был большим праздником.

Раз в год, зимой, царь устраивал пробные стрельбы новых орудий. Невдалеке от города возводили ледяные крепости, сооружали дома-мишени, заполненные землей. В работах вместе с остальными мастеровыми, несомненно, принимал участие и Андрей Чохов. Был он, конечно, на стрельбах 12 декабря 1557 г., описанных очевидцем — английским путешественником[37]. Царь Иван Грозный приехал на стрельбище верхом. «На голове у него была красная шапка, унизанная жемчугом и дорогими каменьями, платье было из материи с роскошно вытканными цветами». Впереди царя, по трое в ряд, ехали бояре в парчовых одеждах. Шествие открывали пять тысяч пищальников — «каждый с пищалью на левом плече и с фитилем в правой руке». Напротив крепости, сооруженной из двухметровых ледяных глыб, были воздвигнуты деревянные подмостки, с которых и производились стрельбы. «Когда царь занял назначенное ему место, пищаль-ники начали стрелять в лед и продолжали до тех пор, пока глыбы не были совсем разбиты».

Затем на поле вывезли тяжелые артиллерийские орудия, которые еще ни разу не были в деле — они лишь недавно вышли с Пушечного двора. «Начинали с орудий меньшего калибра и оканчивали самыми большими: это было повторено трижды». Заключали стрельбы колоссальные мортиры, среди них «Кашпирова пушка» и «Павлин» Степана Петрова. На стрельбах накапливался опыт, совершенствовалось мастерство.

Первые пищали

Ко времени, когда Андрей Чохов пришел на Пушечный двор, русская артиллерия существовала уже не менее 170 лет.

Еще в 1382 г., рассказывая об осаде Москвы Тохтамышем, летописец сообщал, как москвичи оборонялись от татар: «…стрелами стреляху…каменьем шибаху на ня, друзии же тюфяки пущающе на них, а иные самострелы… пущаху и пороки пущаху, а иные великие пушки пущаху»[38].

Запись эту специалисты трактуют по-разному. Не исключено, что «пушки», о которых идет речь, были казнозарядными орудиями с укрепленным на массивной деревянной колоде стволом, собранным из отдельных сваренных между собой колец. Такие пушки бытовали в Западной Европе и в нашей стране в XIV — первой половине XV в. Древнейшие казнозарядные орудия можно видеть сегодня в Военно-историческом музее артиллерии, инженерных войск и войск связи в Ленинграде[39].

Меткость и дальность стрельбы артиллерии значительно повысились с появлением литых орудий, обслуживание которых было более удобным и безопасным. «В течение XV столетия, — пишет Фридрих Энгельс, — как в конструкции, так и в применении артиллерии были сделаны значительные усовершенствования. Орудия стали отливать из чугуна, меди или бронзы. Съемная казенная часть стала выходить из употребления, теперь всю пушку отливали как одно целое»[40].

Литые орудия собственного производства появились в Москве в 70-х годах XV в. Изготовлялись они в Пушечной избе, сооруженной знаменитым итальянским архитектором, инженером и артиллеристом Фиораванти, которого, как рассказывает летопись, «хитрости ради его Аристотелем зваху»[41]. Тогда же в Москве появился и первый русский орудийный мастер — Яков[42]. Древнейшая из известных нам русских пушек упомянута в цитированной нами «Описи Смоленску» 1670 г. Пушка эта, отлитая Яковом в 1483 г., не сохранилась. В Ленинграде, в Военно-историческом музее артиллерии, инженерных войск и войск связи можно видеть другую пищаль работы Якова, мастер изготовил ее в 1492 г.[43] Эта старейшая из дошедших до наших дней русских литых пушек стреляла двухфунтовыми ядрами. Отлита она просто, без особых украшений, без цапф и «дельфинов», но с орнаментальными фризами на дуле и на тарели. Вес пушки — около 75 кг, длина — 137 см.

В годы царствования Ивана III, когда на Москве было налажено регулярное производство литых артиллерийских орудий, кроме Якова лили пушки его ученики «Ваня да Васюк», «Федько пушечник». Работал на Пушечном дворе и иностранец Павлин Деббосис Фрязин, изготовивший в 1488 г. «пушку велику», которую нередко именовали «Царь-пушкой» (как и колоссальную мортиру Андрея Чохова, о которой речь пойдет ниже).

В начале XVI столетия Московское государство одержало ряд крупных воинских побед, чему не в малой степени способствовало применение артиллерии. Огнестрельные орудия с успехом использовались в 1502 г. под Псковом, в 1505 г. под Казанью, в 1507 г. под Оршей. Летом 1514 г. великий князь Василий III осадил Смоленск «с многими силами и с великим нарядом пушечным и пищальным». Артиллерией руководил московский пушкарь Стефан. «Пушки и пищали большие у города уставиши, повеле град бити со всех сторон и приступы велики чинити без отдыха, и огневыми пушками в град бити», — рассказывает летописец. На врага при этом «страх великий нападе»[44].

Ко времени вступления на престол Ивана Васильевича Грозного русская артиллерия по силе и мощи своей не уступала артиллерии западноевропейских стран, а кое в чем и превосходила ее. Иностранцы, побывавшие в те годы в Русском государстве, восторженно отзываются об огнестрельных орудиях московитов.

Посол императора Максимилиана II Иоганн Кобенцель писал в 1576 г. своему государю, что в Москве «в двух только местах» хранится 2 тысячи орудий. «Некоторые из этих орудий так велики, широки и глубоки, — писал он, — что рослый человек, в полном вооружении, стоя на дне орудия, не может достать его верхней части»[45]. Далее Кобенцель передавал рассказ какого-то немца, присутствовавшего в 1563 г. при осаде Полоцка, когда троекратный залп русской артиллерии разрушил стены крепости. «Гром от орудий, — вспоминал очевидец, — был столь ужасен, что небо и земля, казалось, готовы были обрушиться».

Венецианский посол Марко Фоскарини, посетивший Москву в середине XVI столетия, писал, что русская артиллерия «в достаточном количестве снабжена бомбардирами, превосходно устроена, обучена и постоянно упражняется… Она снабжена всевозможными боевыми снарядами, какие имеются в настоящее время и у других государей»[46]. Аналогично мнение и английского посла Джильса Флетчера, побывавшего в Москве позднее — в 1588–1589 гг.: «…ни один из христианских государей не имеет такого хорошего запаса военных снарядов, как русский царь»[47].

Иван Грозный широко применял артиллерию во всех своих войнах и походах. В осаде Казани в 1552 г. участвовало 150 огнестрельных орудий. Летописи сохранили нам названия некоторых из них: «…имя одной „Кольцо", а другой имя „Ушатая", и огненные пушки и пищали, тако же и „Змей Свертной" и „Змей Летячей"»[48].

В Ливонской войне 1558–1583 гг. также активно использовалась артиллерия — в том числе много орудий, отлитых Андреем Чоховым. Иван IV, писал Карл Маркс, «был настойчив в своих попытках против Ливонии; их сознательной целью было дать России выход к Балтийскому морю и открыть пути сообщения с Европой»[49]. Война эта окончилась неудачно для Московского государства, чему способствовала неблагоприятно сложившаяся международная обстановка, серьезные внутриполитические трудности. Однако победоносные сражения, проведенные русскими войсками, навсегда останутся в памяти потомства. Ливонский поход 1558 г., взятие Полоцка в 1563 г., героическая оборона Пскова 1581–1582 гг. — во всех этих битвах участвовала артиллерия, на вооружении которой находилось несколько десятков типов и калибров огнестрельных орудий.

Основными типами огнестрельных орудий во времена Андрея Чохова были:

1) орудия небольшого калибра, предназначенные для прицельной стрельбы с ложа из-за ограды-«тына», потому и получившие название затинных пищалей;

2) пушки, которые в источниках того времени именуются пищалями; в отличие от затинных пищалей они устанавливались на колесный лафет, имели значительно больший калибр и предназначались для поражения удаленных на большое расстояние целей; калибр изменялся в широких пределах — от 100 г. до нескольких пудов;

3) мортиры и гаубицы, которые в России называли верховыми, или верхними, пушками, а также просто пушками, — это были короткоствольные, заряжавшиеся с дула орудия, предназначенные для ведения навесного огня; калибр их велик: от одного до нескольких десятков пудов;

4) орудия для стрельбы картечью — «дробом», предназначенные для прицельного огня по живым целям на близких расстояниях, в Московском государстве эти орудия называли тюфяками; из тюфяков можно было стрелять и каменными ядрами, в этом случае они превращались в мортиры;

5) казнозарядные орудия небольшого калибра — кованые или сварные, они назывались скорострельными пищалями;

6) многоствольные орудия — сороковые пищали, или органки, калибр которых доходил до 3 гривенок (=1200 г).

Тело артиллерийского орудия во времена Андрея Чохова, как и позднее, делилось на три части: дульную, вертлюжную и казенную. На дульной части отливали орнаментальные фризы-«пояса»; между ними находилась литая или чеканная надпись, сообщавшая сведения о времени изготовления пушки и о ее мастере. В средней части орудия размещены цапфы-«вертлюги», с помощью которых пушку устанавливали на лафете-«станке». Здесь же — две гладкие или фигурные скобы — «дельфины» или «уши»; с их помощью можно было поднимать и перемещать орудие. Задний срез казенной части орудия назывался «тарелью», а прилив в центре тарели — «винградом». Как тарели, так и винграду нередко придавали фигурную форму.

Артиллерия Московского государства рано выделилась в самостоятельную войсковую единицу[50]. Уже в 1538 г. в разрядных книгах упоминаются воеводы «у наряда». Во времена Андрея Чохова бытовало уже несколько форм организации артиллерии, отличавшихся по назначению, а также по размерам и количеству орудий.

Отдельным войсковым подразделениям-полкам придавались артиллерийские орудия небольшого калибра — с ядрами от 100 до 800 г. «Полковой наряд» непосредственно участвовал в сражениях в строю общевойсковых подразделений. Он сопровождал войско в походе. Для этого полковые пищали устанавливали на лафеты-«станки», снабженные двух- или четырехколесными повозками.

Другая задача ставилась перед крепостным нарядом. Так назывались артиллерийские подразделения, призванные защищать города от вражеских нашествий. Основу крепостного наряда составляли орудия среднего и малого калибра — «полуторные пищали».

В особенно важных для интересов страны походах принимал участие «большой государев наряд», состоявший из крупнокалиберных орудий. Изготовлением таких орудий и прославил свое имя Андрей Чохов.

В 70-х годах XVI в., готовясь к новому походу в Ливонию, Иван Грозный решил значительно повысить мощь осадной артиллерии. В осаде Полоцка в 1563 г. участвовало лишь четыре стенобитных орудия. Между тем эффект от их применения был колоссальным. Тогда-то московский Пушечный двор, только-только отстроенный после опустошительного набега крымского хана Девлет-Гирея на Москву в 1571 г., получил задание изготовить несколько тяжелых стенобитных орудий. Работами руководил Андрей Чохов, который к тому времени сумел занять ведущее положение среди московских литцов.

Первая из известных нам осадных пищалей Андрея Чохова — «Лисица» — была отлита мастером в 1575 г. Орудие это не сохранилось. В конце XVII столетия оно стояло на Лучинской башне смоленского кремля, сведения о нем и попали в опись смоленского наряда, которую мы неоднократно цитировали. Вот что записано в ней: «На Лучинской башне в верхнем бою: пищаль медная русского литья, прозвание ей „Лисица", в станку на колесах, ядром 12 гривенов (=4800 г), длина 5 аршин без дву вершков (=346 см), старого смоленского наряду. На ней вылит орел двоеглавой, на верху три травы, на ней же две личины звериные. У казны и подле личин и у дула травы. У дула ж вылита лисица, ниже уха подпись русским письмом: «Делана сия пищаль „Лисица" в лето семь тысяч восемьдесят третьего, делал Андрей Чохов». Позади за казною вылито шесть репьев. Весу ей не написано. К ней 100 ядер»[51].

В том же 1575 г. Андрей Чохов изготовил еще одно стенобитное орудие, размерами поменьше. Ядро у него было в 10 гривенок (= 4000 г). Называлось орудие «Собака». В XVII в. оно стояло в Белгороде — упоминания о нем можно встретить в нескольких переписных книгах городского наряда[52].

В конце 1576 — начале 1577 г. Андрей Чохов отлил большую пушку, получившую название «Волк». Длина этого орудия 498 см. Диаметр ствола постепенно увеличивается от 48 см у дула до 60 см у казенной части. О весе ядер, которыми «Волк» стрелял, сведений у нас нет, но его калибр в абсолютных размерах составляет 18 см[53].

Ствол пушки богато орнаментирован. Дульная и казенная части покрыты причудливо переплетающимися травами. Дуло пушки как бы выходит из широко раскрытой пасти волка, уши которого небольшими рожками торчат в разные стороны. Другая волчья голова с оскаленной зубастой пастью прилита к тарели вместо винграда. Художественное убранство пушки удачно довершают два дельфина, словно только что выскочившие из воды. Позади дельфинов четким уставным кирилловским письмом отчеканена надпись: «Божиею милостию Иван, царь и великий князь, государь всея Русии. Пищаль Волк. Делан в лето 7085. Делал Ондрей Чохов».

Зимой 1577 г. Андрей Чохов изготовил колоссальную пищаль «Инрог», которая в свое время была самой большой пушкой русской осадной артиллерии. Ее длина 516 см, калибр — 21,6 см. Орудие стреляло ядрами весом 27,2 кг. Весит «Инрог» 7434 кг[54].

Известны и более крупные артиллерийские орудия — «Кашпирова пушка», «Павлин» Степана Петрова, «Царь-пушка» Андрея Чохова. Но все это — мортиры, «верховые пушки». «Инрог» же — пушка в полном смысле этого слова. Отношение длины ее к калибру составляет 24,5.

Орнаментирован «Инрог» скромнее, чем «Волк»: лишь самый конец дульной части снабжен несколькими фризами, да два-три пояса отделяют дульную часть от вертлюжной.

Название орудие получило по литому изображению единорога на круто срезанной тарели. В азбуковниках XVII в. единорога, фантастическое животное, описывали так: «…зверь, подобен есть коню, страшен и неподобен, промеж ушию имать рог велик, тело его медяно, в роге имать всю силу, живет 532 лета»[55]. Рог единорога, которого в этом случае смешивали с носорогом, весьма ценился в Московском государстве. Так, в 1623 г. царскую невесту Марию Хлопову, когда она занемогла перед свадьбой, «поили святой водой с мощей и давали кость инрога с камнем безуем».

Почти все осадные пищали Андрея Чохова принимали участие в Ливонском походе 1577 г. Русское войско выступило из Пскова 13 июля. Сопровождал его «государев наряд», состоявший из 36 осадных орудий и 21 мортиры. Самой большой пищалью наряда был чоховский «Инрог».

Разрядные книги сообщают о наряде в следующих словах: «Да в тот же поход пометил государь наряду: пищаль Орел, ядро пол 3 пуда; пищаль Инрог, ядро 70 гривенок (=28 кг); пищаль Медведь, ядро пуд; пищаль Волк, ядро пуд; пищаль Соловей Московский, ядро пуд; пищаль Аспид, ядро 30 гривенок (= 12 кг); 2 пищали Девки, ядро 20 гривенок (=8 кг); 2 пищали Чеглик и Ястребец, ядро 15 гривенок (=6 кг); 2 пищали Конец да Дерблик, ядро 12 гривенок (=4,8 кг); две пищали Собака да Лисица, ядро 10 гривенок (=4 кг); 19 пищалей полуторных, ядро по 6 гривенок (=2,4 кг); 2 пищали скорострельные с медены ядры по гривенке (=400 г); пушка Павлин, ядро 13 пуд (=208 кг); пушка Кольчатая, ядро 7 пуд; пушка Ушатая, которой целое ядро в 6 пуд; пушка Кольчатая новая меньшая, ядро 6 пуд; пушка Кольчатая другая ядро 6 пуд; пушки верхние: верхних 4 пушки Якобовых, ядро по 6 пуд; пушка Вильянская, ядро 4 пуда; 8 пушек Александровских, ядро по пуду с четью (=20 кг). А всех 36 пищалей да 21 пушка»[56].

Далеко не о всех орудиях мы можем сказать, кто их делал. Не исключено, что «пушки Якобовые» можно связать с именем старейшего московского пушечного мастера Якова, работавшего в конце XV в. Орудия его по сей день хранятся в наших музеях.

Мортира «Павлин», как мы уже говорили, отлита в 1555 г. Степаном Петровым. Небольшая разница в «весовом калибре» (ранее шла речь о ядре весом не 13, но 15 пудов) не должна смущать нас, ибо данные описей и разрядных книг не всегда были точными.

В Ливонском походе 1577 г. участвовало по крайней мере четыре орудия Андрея Чохова — «Инрог», «Волк», «Собака» и «Лисица». Вполне возможно, что некоторые из упомянутых разрядной книгой пищалей и мортир отлиты знаменитым мастером, хотя сказать об этом с определенностью мы не можем.

Среди мортир, участвовавших в Ливонском походе, выделялись своими размерами «Павлин» Степана Петрова, а также «верховые пушки» «Кольчатая» (ядро весом 7 пудов —112 кг), «Ушатая» (96 кг), «Кольчатая старая» (96 кг)[57].

Артиллерия способствовала успеху похода. Был захвачен Венден — в прошлом резиденция магистра Ливонского ордена, русским войскам сдались Влех, Лужа, Резекне, Даугавпилс.

В дальнейшем несколько крупных орудий и среди них чоховский «Волк» отделили от «большого государева наряда» и придали отряду, оставшемуся в Ливонии. 21 октября 1578 г. они приняли участие в кровопролитном сражении под Венденом (Цесисом) — в прошлом резиденцией магистра Ливонского ордена. Обстрел крепости продолжался пять дней. Павел Одерборн, описывая осаду Вендена, отмечал: «Московиты имеют пушку огромной величины и силы, называемую „Волком". Она установлена впереди их лагеря и выбрасывает дротики (ядра? — Е. Н.) шестифутовой толщины (?)»[58].

В анонимной брошюре, посвященной осаде Вендена, которая была издана в Нюрнберге в 1579 г., рассказывается, что «русский царь до такой крайности довел этот город своими огромными пушками, что разрушил и сравнял с землею каменную стену, начиная от Массавской башни до бастиона, и если бы не приспела помощь, то (по словам пленных и граждан, как сознавались они в этом после…) городу никак бы не уцелеть»[59].

На выручку осажденным ливонцам подошло большое соединенное польско-шведское войско. Судьба не благоприятствовала русской армии — татарская конница переметнулась на сторону врага, несколько воевод бежало с поля боя. «А иные воеводы, — повествует разрядная книга 1578–1579 гг., — тогда с дела побежали, а товарищев своих бояр и воевод выдали, и наряд покинули; а побежали боярин князь Иван Голицын, да окольничей Федор Шереметев, да князь Андрей Палецкой, да дьяк Андрей Щелкалов»[60]. В руки врага попало 24 орудия. Среди них — чоховский «Волк», три большие мортиры, крупнокалиберные пищали «Ястреб» и «Сокол», три казнозарядных «скорострельных пищали».

Русские пушкари показали в Венденском бою пример преданности Отчизне. «Когда из поставленных при орудиях пушкарей, — рассказывает немецко-польский хронист Рейнхольд Гейденштейн (1556–1620), — большая часть была перебита… то остальные… потеряв надежду на спасение орудий, и вместе с этим любовь к жизни, добровольно повесились на веревках, которые… спускались сверху жерл»[61]. Впрочем, другие современники рассказывают, что уцелевшие пушкари были повешены на орудиях поляками и шведами, которых рассердило их героическое сопротивление. Со славой пал на поле боя и начальник отряда окольничий Василий Федорович Воронцов.

Как свидетельствует польский историк Матвей Стрыйковский, «шесть больших великолепных стенобитных орудий и, на первом месте, отличающаяся своим изяществом и величиной пушка с изображением волка», были отосланы в Вильну[62]. Здесь половину трофейного наряда передали шведам.

Потеряв орудия, Иван Грозный повелел в кратчайший срок отлить такие же. Царь «считал нужным показать — говорит Гейденштейн, — что судьба не может взять у него ничего такого, что бы он при своих средствах не мог в короткое время восполнить еще со знатным прибавлением»[63]. Новые орудия назвали так же, как те, которые попали в руки врага.

Так появился второй чоховский «Волк». Мастер отлил его в конце 1578 — начале 1579 г. Орудие это — точная копия первого «Волка». Однако размерами своими оно несколько превосходит первое: его длина — 5 м 48 см. Но калибр прежний — 18 см.

Новому «Волку» также не повезло. В 1581 г. орудие попало в руки шведского полководца Якоба Понтуса Делагарди при взятии Ивангорода, поставленного в 1472 г. по берегу Финского залива на р. Нарве. В 1585 г. на переговорах со Швецией о перемирии русским послам было наказано потребовать возвращения всех захваченных шведами орудий: «… и послам говорити о наряде, чтоб те города государь их король отдал с нарядом с тем, с которым нарядом те города взяты; а что было в тех городах наряду, и тому послам даны списки». Шведские «ослы обещали, «что наряду из городов не вывезут», и попросили наказать «великого государя людям в то время, как начнут из тех городов свейских людей выводите, насильства никакого не учините, и наряду, которой прибыльной наряд из тех городов повезут, у них не отнята»[64]. Послы утверждали, что шведы «наряду в те городы и своего прибавили, а вашего де наряду в городах было немного».

Условия перемирия шведы не выполнили. За 12 дней до передачи Новгорода русским войскам они погрузили на подводы чоховские пушки, а также семь новгородских колоколов, снятых с церквей, прикрыли их сеном и ночью тайно вывезли из города. Пушки и колокола морем переправили в Швецию.

Вопрос о возвращении орудий поднимался и впоследствии, в 1617–1618 гг., при ратификации Столбовского мира.

Граф Делагарди, который вел переговоры со шведской стороны, поклялся русским послам «сам своею душою, чтоб деи мне душа своя в ад послать»[65] что ни пушки, ни колокола шведы из Московского государства не вывозили. Но оба «Волка» Андрея Чохова и сегодня находятся в Швеции. Они стоят во дворе старого Грипсгольмского замка, километрах в 70 от Стокгольма. В путеводителях орудия почему-то именуются «Боровом» и «Свиньей». Пушки установлены на деревянных лафетах, сделанных в более позднее время, но представляющих собой точную копию русских «станков» XVI в. Шведские надписи на лафетах гласят, что обе пушки захвачены Понтусом Делагарди в 1581 г.[66]. Это ошибочное утверждение перешло ко всем когда-либо писавшим об этих пищалях.

Иначе сложилась судьба стенобитного орудия «Инрог». Пищаль эта принимала участие в Ливонском походе 1577 г. В начале XVII в. «Инрог» стрелял по польско-шведским интервентам. В 1617–1618 гг. орудие способствовало победам московского ополчения в боях против польского королевича Владислава — претендента на русский престол.

В 1632–1633 гг. «Инрог» вместе с другими 158 орудиями участвовал в походе воеводы Михаила Борисовича Шеина под Смоленск. О составе наряда рассказывает «разрядная роспись»: «… да с боярином же и воеводою с Михаилом Борисовичем Шеиным, да с окольничим с Ортемьем Васильевичем Измайловым послано под Смоленск наряду и зелья и свинцу и всяких пушечных запасов на сборных подводах…» Мы не будем приводить здесь всю роспись. Процитируем лишь строки, относящиеся к орудию Андрея Чохова: «Пищаль Инрог, ядро пуд 30 гривенок, на волоку, весу в теле 450 пуд, в волоку весу 210 пуд. Под нею 64 подводы. Да к той же пищали Инрогу стан с колесы, в нем весу 200 пуд, под ним 10 подвод»[67].

Орудие, таким образом, перемещали на специальных полозьях. По прибытии же к месту сражения его устанавливали на специальном лафете.

Кроме «Инрога» разрядная книга Смоленского похода называет пищали «Пасынок», «Волк», «Кречет», «Грановитая», «Стрела», «Коваль», «Вепрь», «Ахиллес» (об этом орудии разговор пойдет ниже). Помянута и «пищаль гладкая Кашпирова литья, ядро 12 гривенок, весу в ней 150 пуд. Да к ней стан с колесы, весу в нем 80 пуд». Так на поле брани встретились орудия, изготовленные учителем и учеником, встретились в ту пору, когда ни того, ни другого уже не было в живых.

Упомянуто в описи и великое множество безымянных орудий. Смоленский поход, однако, был подготовлен плохо. Подкупленные поляками крымские татары вторглись в пределы южных «украин» Русского государства и отвлекли на себя часть сил, предназначенных для главного удара. Подоспевший на выручку Смоленску Владислав окружил московское войско и принудил М. Б. Шеина сдаться. Большой государев наряд попал в руки врага.

Из-под Смоленска «Инрог» был доставлен в город Эльбинг и здесь, семьдесят лет спустя, сделался добычей шведского короля Карла XII. Об этом свидетельствует горделивая надпись, вычеканенная под дельфинами в средней части ствола: «Med guds hielp of. kon. Carl D. XII tagit med staden Elbing D. 3 decemb. 1703» («С божьею помощью взята королем Карлом XII с городом Эльбингом 3 декабря 1703 г.») В 1723 г. орудие, которое перевезли в Швецию, приобрел стокгольмский купец Яган Прим. Рассчитывая получить вознаграждение, он доставил «Инрог» в Россию. Рассказывают, что при перевозке пищаль попала в болото и, чтобы вытащить ее, пришлось перепилить ствол на три части. Сенатским указом было велено уплатить Приму за «ростертую пушку» по 7 рублей за пуд, а само орудие, «приняв в артиллерию на Пушечный двор, спаять как надлежит». Спаял ствол — и очень искусно — мастер Семен Леонтьев[68].

В мае 1706 г. Петр I указал для охраны Петропавловской крепости с севера соорудить земляную крепость — Кронверк. Со временем крепость потеряла военное значение. Впоследствии на Кронверке решили разместить артиллерийское снаряжение, для чего соорудили большое трехэтажное здание, которое строили десять лет — с 1851 по 1861 г. Здесь сейчас помещается Военно-исторический музей артиллерии, инженерных войск и войск связи (до 1963 г. Артиллерийский исторический музей)[69]. В его коллекциях — выдающиеся памятники многовековой истории материальной части артиллерии. Среди них и стенобитное орудие «Инрог» Андрея Чохова. До революции орудие стояло на Литейном проспекте у здания Главного артиллерийского управления. Ныне оно выставлено у входа в музей.

«Инрог» был отлит Андреем Чоховым в 1577 г. Год спустя, как уже знают читатели, мастер изготовил второго «Волка». С этого времени источники молчат о Чохове в течение восьми лет. Что делал мастер в эти годы? Одно можно сказать определенно: это были годы напряженного труда и вдохновенных исканий. В 1586 г. гений Чохова подарил миру подлинное чудо артиллерийской техники и литейного искусства — колоссальное орудие Царь-пушку.

Царь-пушка

В марте 1584 г. умер царь Иван Грозный. На престол взошел его сын Федор, человек болезненный и безвольный. Власть в стране взял в свои руки царский шурин Борис Федорович Годунов — талантливый и дальновидный политик. Вскоре он занял первое место в государстве, получив титул «правителя… дворового воеводы и содержателя великих государств царств Казанского и Астраханского». Продолжая политику Ивана Грозного по укреплению центральной власти, Годунов старался избегать крайних мер. «Страна стала заметно процветать, и население весьма возросло, — свидетельствовал побывавший в ту пору в Москве голландец Исаак Масса, — ибо до того была почти совершенно опустошена и разорена вследствие великой тирании… теперь же только благодаря… великому умению Бориса снова начала оправляться и богатеть»[70]. Умелая внутренняя политика, сочетание миролюбивой внешней политики с укреплением обороноспособности государства способствовали улучшению экономического положения страны.

В 1584 г. в Москве началось сооружение Белого города, проходившего по современному бульварному кольцу, сложенные из белого плитняка стены заменили невысокий, осыпавшийся со временем земляной вал. Строил Белый город выдающийся мастер Федор Савельев Конь. Новые крепостные стены были воздвигнуты в Казани, Борисове, Смоленске и некоторых других городах.

Увеличение толщины и высоты крепостных стен было связано с увеличением дальнобойности артиллерийских орудий. «Одним из первых результатов усовершенствования артиллерии, — писал Ф. Энгельс, — был полный переворот в искусстве фортификации»[71].

Переворот этот, в свою очередь, ускорил дальнейшее развитие военной техники.

Архидиакон Павел Алеппский, побывавший в Москве в 1655–1656 гг., рассказывал, что стена Белого города «от земли до половины высоты… сделана откосом, а с половины до верху имеет выступ и потому на нее не действуют пушки»[72].

Чтобы поразить противника, укрывшегося за толстыми и высокими стенами, нужно выбросить ядро из ствола орудия не по отлогой, а по крутой траектории. Для этого орудию надо придать большой угол возвышения. Предки наши отлично понимали это и при обстреле осажденных крепостей закапывали пушки в землю. Со временем научились получать крутую траекторию другим путем: уменьшили заряд и обрезали ствол орудия. Так — в XV в. — появились гаубицы и мортиры, орудия со сравнительно большим калибром и коротким стволом.

Мортирой была и первая Царь-пушка, ее отлил в 1488 г. в Москве «августа в 12 (день)… Павлин Фрязин Дебосис»[73]. Эта «пушка велика», как называют ее летописи, не сохранилась. Наименование «Царь-пушка» ей присвоил Н. М. Карамзин[74]. В XVI в. ее именовали «Павлином», как и более позднюю мортиру Степана Петрова. В 1584 г., в самом начале царствования Федора Ивановича, когда бояре подняли мятеж против Годуновых, пытались пустить в ход и это орудие: «… и народ и досталь всколебался, и стали ворочати пушку большую, а з города стреляти по них»[75].

К XV в. относится и старейшая из сохранившихся русских мортир — она находится в краеведческом музее г. Калинина. Орудие выковано из одного куска железа. Цапф и дельфинов у него нет, но к тарели вместо винграда приварено кольцо. Длина мортиры 41 см, калибр 140 мм[76]. Уже в этой древнейшей мортире мы встречаемся с конструктивной особенностью, ставшей на многие годы характерной для артиллерийских орудий, призванные вести навесной огонь. Диаметр дульной части орудия больше диаметра казенной части. Старые мастера правильно рассудили, что для метания ядра или каменного дроба на сравнительно небольшое расстояние по крутой траектории не нужен столь большой заряд, как при стрельбе из пушки. Следовательно, диаметр каморы, куда закладывали порох, может быть меньше диаметра канала ствола.

В середине XVI в. мортиры получили широкое распространение в вооруженных силах Московского государства. Иван Грозный, заботившийся о развитии и совершенствовании артиллерии, придавал большое значение орудиям, ведущим навесной огонь. В составе «большого государева наряда», участвовавшего в Ливонском походе 1577 г., было 35 больших стенобитных пищалей и 21 мортира самого различного «весового» калибра — от пуда и до 13 пудов[77].

Крупнейшими мортирами того времени были уже знакомые читателям «Кашпирова пушка» (калибр 20 пудов), отлитая учителем Андрея Чохова Кашпиром Ганусовым в 1554 г., и «Павлин» Степана Петрова (калибр 15 пудов), отлитая в 1555 г.

Кашпир Ганусов, по-видимому, впервые нарушил традицию и отлил казенную часть мортиры в одном диаметре с дульной частью. Он стремился сделать казенную часть более прочной, чтобы толстые стенки каморы могли бы с успехом противостоять давлению газов при выбрасывании тяжелого двадцатипудового ядра. Определенную роль сыграло и то обстоятельство, что отлить ствол столь большого орудия в разных диаметрах было бы весьма затруднительно.

В дальнейшем именно так отливали тяжелые мортиры, предназначенные для стрельбы каменными ядрами, и среди них и Царь-пушку. Это колоссальное орудие, отлитое Андреем Чоховым в 1586 г., также было мортирой. Размерами оно значительно превосходило «Кашпирову пушку» и «Павлина». Стреляла Царь-пушка ядрами весом в 52 пуда. Выдающееся для своего времени достижение Кашпира Ганусова его талантливый ученик превысил более чем вдвое.

Современники высоко оценили заслуги Андрея Чохова. Неизвестный нам по имени русский человек, автор так называемого «Пискаревского летописца», отметил отливку мортиры как событие чрезвычайной важности: «…повелением государя царя и великого князя Феодора Ивановича всея Русии слита пушка большая, такова в Руси и в иных землях не бывала, а имя ей "Царь"»[78].

Изображение царя Федора Ивановича на стволе Царь-пушки. С литографии К. Я. Тромонина. 1845 г.

Историк техники Н. И. Фальковский в 1946 г. провел тщательные обмеры Царь-пушки[79]. Длина ее — 5 м 34 см. Наружный диаметр ствола — 120 см, диаметр узорного орнаментального пояса у дула — 134 см. Наружный диаметр по всему стволу одинаков. Внутри же ствол делится на две части — дульную (диаметр 92 см) и казенную (44 см). Если средняя толщина ствола в дульной части составляет около 15 см, то толщина стенок пороховой каморы значительно больше — до 38 см. Толщина задней стенки — 42 см.

Литая надпись на средней части ствола орудия гласит: «Повелением благоверного и христолюбивого царя и великого князя Федора Ивановича государя самодержца великия Росия при его благочестивой и христолюбивой царице великой княгине Ирине слита бысть сия пушка в преименитом царствующем граде Москве лета 7094 в третье лето государства его. Делал пушку пушечной литец Ондрей Чохов»[80].

Надпись на стволе Царь-пушки. С литографии К. Я. Тромонина. 1845 г.

На дульной части ствола — литое изображение скачущего всадника. Отлитая здесь же надпись поясняет, что всадник— «божиею милостию царь и великий князь Федор Иванович государь и самодержец всея великия Росия»[81]. Левой рукой царь держит поводья, в правой руке у него узорная булава. На голове Федора Ивановича отороченная мехом шапка — возможно, шапка Мономаха. Вокруг головы нимб. Отметим попутно, что искусствоведы по сей день не обратили внимания на этот едва ли не первый в истории русского изобразительного искусства портретный барельеф.

Весит Царь-пушка 2400 пудов (= 38400 кг). С московского Пушечного двора на Красную площадь ее перевозили на катках, изготовленных из толстых бревен. Волокли пушку не менее 200 лошадей. Канаты привязывали к массивным скобам — Андрей Чохов отлил их восемь, расположив попарно по сторонам ствола.

Произнося: «Царь-пушка», мы думаем прежде всего о небывалых размерах этого орудия. Между тем название мортире дало литое изображение царя Федора Ивановича.

Царь-пушку положили в самом конце Красной площади, поближе к москворецкой переправе, там, где уже около 30 лет лежал «Павлин» Степана Петрова. Орудия эти были мортирами и не нуждались в специальном «станке»-лафете, при стрельбе их устанавливали под определенным углом в окопе со скошенной передней стенкой.

В 1598 г. неподалеку от храма Василия Блаженного, рядом с бревенчатой мостовой, шедшей из Фроловских (ныне Спасских) ворот Кремля на Ильинку, соорудили Лобное место — из покрытого резьбой камня со входом, огороженным литой чугунной решеткой. Отныне в описях московского наряда, упоминая о Царь-пушке, указывали, что находится она «в Китае-городе у Лобного места».

О больших пушках писали многие иностранцы, побывавшие в Москве в конце XVI — начале XVII в. Дон Хуан Персидский секретарь посольства шаха Аббаса I, проезжавший через Москву в 1600 г., рассказывал, что он видел «большую площадь, которая была заставлена пушками такими огромными, что два человека могли входить в каждую для чистки ее»[82] Стефан Какаш и Ябель Георг фон Тектандер, посланные в 1602 г. в Персию императором Рудольфом II и проезжавшие через Москву, поведали, что «на площади, у ворот замка (т. е. Кремля. — Е. Н.) стоят две громадные пушки, в которых легко можно поместиться человеку»[83].

Польский шляхтич Самуил Маскевич, бывший в Москве в 1609–1612 гг., удивляясь силе и мощи русской артиллерии, рассказывал о «бесчисленном множестве осадных и других огнестрельных орудий на башнях, на стенах, при воротах» Московского Кремля. «Среди рынка я видел мортиру, — писал он, — …сев в нее, я на целую пядень не доставал головою до верхней стороны канала. А солдаты наши обыкновенно влезали в это орудие человека по три, и там играли в карты под запалом, который служил им вместо окна»[84].

Утверждение, надо сказать, несколько преувеличенное, ибо диаметр запала Царь-пушки всего 10 мм[85].

В 1626 г. для больших мортир построили деревянные «обрубы», или «роскаты», один у собора Василия Блаженного, а другой на противоположном конце Красной площади, около Никольских ворот. В расходных книгах Пушечного двора сохранились колоритные подробности этих работ.

1 сентября 1626 г. было дано жалованье «плотникам 87 человекам», которые «около Царя и Степановы пушки обруб били»[86]. 6 сентября обруб начали заполнять землей.

Большие пушки на крыше каменной «палатки» около Лобного места. По плану XVII в.

Одновременно готовили снасти, чтобы перевезти орудия с берега Москвы-реки. 9 ноября были сделаны «вереи на волока под Цареву и под Степанову пушки». 30 января 1627 г. изготовили «дубины под Цареву и под Степанову пушки на переклады». Наконец 14 апреля начали волочить орудия «с Москвы-реки с песку к Лобному месту». Работы закончили лишь к 27 августа.

В 1636 г. «под большими пушками, что у Лобного места», сделали каменные лавки и погреб. В лавках торговали вином. Дуло Царь-пушки в эти годы нередко служило убежищем для пропившегося люда.

Барон Августин фон Мейерберг, побывавший в Москве в 1661 г., оставил рисунок Красной площади, на котором ясно видна каменная «палатка» с окнами; на крыше ее лежат две большие пушки[87].

Изображена она и на одном исполненном от руки плане XVII в.[88]

Подробные сведения об этих пушках сохранила «Книга приходно-расходная пушкам и пищалям», составленная в 1694 г.: «В Китае-городе у Лобного места на роскате Пушка Царева ядро каменное весом 52 пуда, длина пушки с тарелью 7 аршин 9 вершков, от запалу длина 7 аршин с вершком. Опроче тела в устье аршин полвершка. Весу в ней 2400 пуд. На ней к устью вылит человек на коне з булавою.

Пушка Павлин ядро каменное весом 15 пуд, длина пушке 6 аршин 3 вершка, от запалу длина пол 6 аршина 3 вершка. Весом 1020 пуд.

У Земского приказу на роскате. Пушка Кашпирова ядро каменное весом 20 пуд, длина пушке 6 аршин 5 вершков, в устье с телом 2 аршина без четверти, в ней весу 1200 пуд»[89].

«Устье с телом» — это наружный диаметр ствола пушки, а «устье опроче тела» — калибр.

В истории каждого памятника материальной культуры бывает критический момент, когда памятник этот теряет свою функциональность. Новые технические средства исполняют ту же задачу и быстрее, и лучше. Люди же далеко не всегда относятся с почтением к седой древности.

Так случилось и с большими мортирами XVI в.

Петр I в начале XVIII столетия, озабоченный созданием новой артиллерии, обратил внимание на старые орудия — он увидел в них источник столь нужного стране металла. В феврале 1701 г. был дан «великого государя именной указ о больших пушках» — «велено перелить в пушечное и мортирное литье пушку Павлина, что в Китае у Лобного места на роскате; пушку Кашпирову, что у нового денежного двора, где был Земской приказ; пушку Ехидну, что под селом Воскресенским; пушку Кречет, ядром пуд десять фунтов; пушку Соловья ядром шесть фунтов, что в Китае на площади»[90].

Указ был отдан подьячему Михаилу Брыкину, который позаботился о его неукоснительном исполнении. Среди расплавленных в металл орудий было одно чоховское — стенобитная пушка «Соловей», изготовленная — мастером в 1590 г.

Царь-пушка, к счастью, уцелела. Понимая ее историческое значение, Петр I приказал сохранить ее. Уцелела и другая мортира Андрея Чохова, отлитая мастером в 1606 г., на которой для памяти была вычеканена надпись: «Великий государь по имяному своему указу сего мортира переливать не указал»[91].

Со временем каменные подмостки под Царь-пушкой обветшали. С потолка винных погребов сыпалась штукатурка, по сводам пошли трещины. Правительство Елизаветы Петровны решило принять срочные меры для сохранения погребов. 15 мая 1745 г. было принято решение «лежащий в Китай-городе на сводах двух винных фартин большой Дробовик за великой тягостию и по тому, что уже от онаго своды и стены вредятся, снять немедленно». Работа была поручена капитану артиллерии князю Касаткину-Ростовскому. «Репортом оный капитан объявил, что-де для снятия онаго Дробовика надлежит стену у Лобного места каменных перил несколько разобрать». На это запросили разрешение у Синодальной конторы. Получили его три месяца спустя. В августе 1745 г. Царь-пушку сняли «с фартин пристойным образом» и поставили у «новопостроенной батареи».

Лет двадцать спустя орудие перевезли в Кремль. Здесь, вблизи ворот Воскресенского девичьего монастыря, был воздвигнут каменный шатер на восьми массивных столбах. Под сводами шатра поставили Царь-пушку, два других орудия Андрея Чохова — «Аспид» и «Троил», а также большую пищаль мастера Мартьяна Осипова.

В 1820 г. император Александр I решил устроить в Кремле большую площадь — Плац-парад. Шатер разобрали, а пушки перевезли к монументальному зданию Арсенала, построенному между Никольскими и Троицкими воротами в 1702–1736 гг., затем сгоревшему и восстановленному только к 1786 г. Здесь Царь-пушка лежала у входа в здание рядом с мортирой 1606 г. Андрея Чохова. Поставили у Арсенала и другие большие пушки XV–XVII вв., и среди них «Единорог», «Волк», «Лев», «Гамаюн», «Троил»…

В 1831 г. состоялось «высочайшее повеление» — «устроить около Арсенала и Оружейной палаты новые стеллажи для орудий»[92]. В соответствии с этим повелением на петербургском чугунолитейном заводе Берда в 1835 г. отлили для Царь-пушки и для других старых орудий чугунные лафеты, покрытые узорным литым орнаментом и водруженные на массивные колеса. На торцевой части лафета Царь-пушки, прямо под дулом, — львиная голова с раскрытой пастью.

Перед Царь-пушкой сложили пирамиду из четырех полых внутри чугунных ядер. Вес каждого их них — 1000 кг. Ядра эти — декоративные. Читатель помнит, что Царь-пушка стреляла более легкими каменными ядрами или каменным же дробом.

По обе стороны от орудия сложили еще две пирамиды — из менее крупных ядер: по одной стороне — 10 ядер, по другой — 5, в высоту — тоже 5.

Стояла Царь-пушка напротив Арсенала, у старого здания Оружейной палаты. Перед ней поместили доску с надписью «Дробовик Российский, лит 1586 г., вес ядра 120 пуд»[93]. Вес, как видим, был увеличен более чем вдвое.

В дальнейшем историки артиллерии подсчитали, что такими ядрами Царь-пушка стрелять не могла — ее неминуемо бы разорвало. Отсюда и родилась ошибочная, но популярная в прошлом версия о том, что это колоссальное орудие было «бутафорским» и предназначалось, чтобы «запугать татар».

Советские историки техники показали ошибочность этой версии.

Уже в начале XIX в. Царь-пушка была одной из главнейших московских достопримечательностей. «Она может по справедливости считаться первым московским чудом», — говорил о мортире Андрея Чохова археолог и историк прошлого столетия К. Я. Тромонин[94].

О Царь-пушке пишут в путеводителях, а начиная со второй половины XIX в. изображают в альбомах и на многочисленных открытках[95].

В начале XX в. около Царь-пушки установили фонарь и будку для полицейского. Фонарь, а также пирамиды с малыми ядрами можно видеть еще на фотографиях 20-х годов.

Царь-пушке предстояло еще два путешествия. В 1960 г. старое здание Оружейной палаты снесли, освобождая место для строительства Дворца съездов. С помощью мощных гидравлических домкратов орудие Андрея Чохова вместе с лафетом установили на деревянные обшитые железом полозы, которые передвинули на 100-тонный автоприцеп. Пушку перевезли через площадь и установили неподалеку от церкви Двенадцати апостолов[96].

7 февраля 1980 г. Царь-пушку впервые с 1835 г. сняли с лафета. Мощный самоходный кран приподнял ствол, предварительно бережно укутанный толстым слоем войлока, и водрузил его на автоприцеп. В лаборатории ствол и лафет Царь-пушки освободили от грязи и следов коррозии, покрыли специальным защитным слоем[97].

Летом 1980 г. Царь-пушка была вновь установлена на привычном уже для москвичей и гостей столицы месте.

Огненная пищаль «Егуп»

В Военно-историческом музее артиллерии, инженерных войск и войск связи хранится орудие, описанное еще в 1838 г. одним из первых русских историков техники Николаем Никифоровичем Мурзакевичем (1806–1883): «Мортира медная 15-пудового калибра, весом 77 пуд. 10 фунтов с надписью "слита бысть сия пушка при державе государя царя Федора Ивановича всея великия Росия лета 7095 (1587), делал Ондрей Чохов"»[98].

Мастер изготовил эту мортиру примерно через год после Царь-пушки.

В составленной еще в прошлом веке описи «Достопамятного зала» Артиллерийского музея приведены подробные и достаточно тщательные обмеры орудия, которые, правда, несколько отличаются от сведений Н. Н. Мурзакевича: «калибр 518 фунтов; длина пушки с винградом 3 фута 9 7/8 дюйма (2,14 калибра); длина дульной части 2 фута 1 3/8 дюйма…»[99]. Сообщаются сведения о толщине дульной и казенной части, о диаметре цапф, о длине и диаметре каморы и т. д. и т. п.

Сопоставим с этими сведениями примечательную запись из «Сметной книги г. Пскова с пригородами», относящейся к 1699 г.: «Шестая мозжер (т. е. мортира. — Е. Н.), что писана в городовых сметах — пищаль верховая прозванием „Егуп“ — в станку и на колесах. Мерою полтора аршин без вершка. На ней вылита подпись: Слита бысть сию пищаль при державе государя царя Феодора Ивановича всея великия Росии лета 7095 году. Делал мастер Андрей Чохов. На ней же у казны вылиты на средине и у дула обручи гладкие»[100].

Полная идентичность надписей на мортирах, стоявшей в 1699 г. в Пскове и хранящейся ныне в Военно-историческом музее артиллерии, а также совпадение веса, длины и других данных, убеждает нас в том что речь идет об одном и том же орудии. Упоминание о нем мы находим и в описи Пскова 1631 г., где названы «три пищали огненные медяные — большая „Егуп“ на волоках, две пищали меньших — в станках»[101].

Итак, мортира Андрея Чохова «Егуп» — это «огненная пищаль».

Шрапнель, зажигательные и осветительные снаряды, которые традиция считает изобретениями нового времени, уже в XVI в. были широко распространены и на Руси, и за ее пределами. Сошлемся на уже цитировавшийся выше «Устав ратных, пушечных и других дел, касающихся до воинской науки». Вот как описывается здесь картечь: «Да аще похочешь ядро сделати, которое б попрядывало. И ты возьми железное ядро тощее, кованое ли или литое, и то часто бывает, что доведется такими тощими (т. е. полыми внутри, — Е. Н.) ядры из верховых или из огненных пушек во град стреляти. И у такого тощего ядра бывает только одна дыра, и ты взяв такое ядро, да наполняй ево добрым хортунным порохом, да клади меж того грановитой железной дроб… И так вперед на всякой фунт пороху положи по горсти дробу… да потом дополни то ядро протяжливым огненным нарядом, каково имеет к огненным ядрам, чтоб не прытко и не скоро горело».

Автор «Устава» Анисим Михайлов рассказывает, как делать ядра «в огненной хитрости», Рецепты его обстоятельны — вот один из них: «…положи составы в огненные хитрости в мешок и учини вверху и внизу по кольцу железному и потом обвяжи мешок кругом сквозь колец вервью и как то свяжешь и ты проделай дирю сквозь мешка от кольца и до другого кольца и в ту дыру сделай железной проемной гвоздь, чтоб у гвоздя у одного конца была лапа, а в другом конце была бы чека железная, и взяв за тот гвоздь и учнешь в серу и в смолу и всякие составы омачивати… И как все то свершишь и ты поделай стволики боевые железные глухие концы остры бы сваями длиной по ядру смотря, а по острым кон-цех у стволиков поделай запалы, да заряди те стволики добрым порохом, да свинчатыми пульками, и те стволы вбивай острыми концами в то связанное огненное ядро, чтоб дула у стволиков с ядром ровны были… И таких стволов доведется в ядро огненное вделати сто или двести или триста, смотря по простору величины ядра. И как все те железные стволики в то связанное ядро вделаешь потом обдай то ядро огненными составы и увей его гораздо вервьми и потопляй его в серу еловую и серу горючую»[102].

Описывает Анисим Михайлов также каменные ядра «с огненными хитростями», «глиняные, земляные ядра» и др. Все они, а также «тощие» ядра были, конечно, значительно легче цельнолитых. Отсюда разница в числах, характеризующих «весовой» калибр мортиры Андрея Чохова 1587 г. Н. Н. Мурзакевич указывает 15 пудов, документы Артиллерийского музея —518 фунтов (около 13 пудов). А «Сметная книга Пскова» 1699 г. сообщает: «по указу великого государя и по грамоте та вышеписанная пищаль «Егуп» вешена. А по весу 77 пуд 10 фунтов. К ней по кружалу два ядра неряженных (т. е. незаряженных, — Е. Н.) гранатных по 6 пуд по 25 гривенок ядро»[103].

Общий вес орудия, как видим, и в записи «Сметной книги» и у Н. Н. Мурзакевича совпадает. Что же касается калибра — веса ядра, то Мурзакевич указывает вес цельнолитого ядра, а «Сметная книга» — полого внутри «гранатного» ядра.

Огненные пищали стреляли не только зажигательными снарядами и картечью, но и осветительными ядрами. Анисим Михайлов, например, приводит рецептуру трассирующих составов — «наука стрельбе, что можно видеть ночью, куда ядро бежит»[104].

Огненные пищали, а среди них и чоховский «Егуп», широко использовались во время военных действий так называемого Смутного времени — в начале XVII столетия. Войска Василия Шуйского применяли их в 1606 г., когда мятежные люди Ивана Болотникова подступили к Москве. Воеводы Шуйского пытались разбить «острог» — укрепленный лагерь Болотникова в селе Коломенском, бомбардируя его из огненных пищалей. Восставшие, однако, нашли действенный способ борьбы с зажигательными ядрами: «…от верхового бою огненного укрывахуся под землею, ядра же огненные удушаху кожами сырыми яловичьими»[105]. Этот способ борьбы с зажигательными снарядами раскрыл «язык», взятый в плен войсками Василия Шуйского.

Тогда-то были использованы новые снаряды — «учиниша огнены ядра с некою мудростью против их коварств… погошать их не возмогоша»[106]. Отметим, что и Анисим Михайлов описывает «негасимое огненное ядро… которое б в воде горело»[107]. Нет сомнения в том, что ядра эти делали на московском Пушечном дворе; возможно, что участвовал в этом и Андрей Чохов.

После обстрела новыми ядрами Болотникову пришлось оставить лагерь в Коломенском, он отступил в Заборье, а потом в Калугу. При осаде Калуги была применена та же тактика: «…дела великия стенобитныя под градом поставляя, и огненные великия пищали и разбивающие град и дворы зажигающие»[108].

Самой «великой» огненной пищалью в ту пору, да и впоследствии была мортира Андрея Чохова «Егуп».

И в дальнейшем войска Шуйского сопровождал «наряд: пушки большие и огненные»[109]. Было это осенью и ранней зимой 1606 г. А за год перед тем под руководством Андрея Чохова была слита еще одна мортира. Орудие это поныне находится в Военно-историческом музее артиллерии, инженерных войск и войск связи. Судя по всему, и оно предназначалось для огненного боя. Отлито оно в двух диаметрах: казенная часть уже, чем дульная. К дульной части приварены массивные литые цапфы. Поверхность орудия украшена поясами с литым чеканным орнаментом. На дульной части мортиры надпись: «Божиею милостию повелением великаго государя царя и великаго князя Димитрия Ивановича всея великая России самодержца в первое лето государства его сделана бысть сия пушка в царствующем граде Москве в лето 7114 (1605) месяца сентября в 26 день, мастер Андрей Чохов». Надпись на казенной части дополняет: «А делал пушечной литец Проня Федоров».

По современным обмерам длина орудия —131 см, калибр —533,4 мм, диаметр каморы — 270 мм, длина каморы — 420 мм. Общий вес мортиры — 1858 кг (по другим сведениям — 1913 кг)[110].

Царь и великий князь Димитрий Иванович — это Лжедмитрий I, который утвердился на русском престоле в июне 1605 г., свергнув 16-летнего Федора Борисовича Годунова. Современники рассказывают, что Лжедмитрий любил «огненную потеху», устраивал опытные стрельбы: «…приказывал строить крепостцы и брать их приступом и обстреливать из больших пушек, в чем принимал участие сам, как простой воин». Нидерландский купец Исаак Масса, бывший в ту пору в Москве, свидетельствует, что «Димитрий держал постоянно при себе две или три тысячи человек, вооруженных длинными пищалями; он повелел также отлить много пушек, хотя их было много в Москве»[111].

Среди них и было орудие Чохова, которое обычно именуют «мортирой Самозванца». Некоторые исследователи почему-то датируют его 1606 г.[112], но Лжедмитрий был убит 17 мая 1606 г., а на самом орудии указана дата 26 сентября 1605 г.

В XVII — первой половине XIX в. мортира находилась в Москве. Она входила в состав артиллерийского вооружения Китай-города. Описи XVIII в. утверждают, что орудие стояло «подле Китайской стены от Воскресенских ворот» на нижнем «фланке» «болверка» князя Б. А. Голицына: «Мортир медной бомбом 12 пуд русского литья, на ней подпись Божиею милостию повелением государя царя и великого князя Димитрия Ивановича всея великия России самодержца в первое лето государства его зделана бысть сия пушка в царствующем граде Москве в лета 7113 месяца сентября в 27 день. Мастер Андрей Чохов а делал пушечной литец Проня Федоров. Великий государь по имяному своему указу сего мортира переливать не указал 1703 году. Весу 114 пуд. Станок ветх»[113].

Создававший новую артиллерию Петр I, велевший снимать с церквей колокола, собирать старые пушки и переливать их, увидев орудие Андрея Чохова, «сего мортира переливать не указал». Для памяти об этом вычеканили на казенной части орудия — слева от надписи «А делал пушечной литец Проня Федоров»: «Великий государь по имяному своему указу сего мортира переливать не указал 1703 году»[114].

Мы познакомились с «верховыми пушками» Андрея Чохова, отлитыми в 1587 и в 1605 гг. Время между этими двумя датами было, пожалуй, наиболее плодотворным периодом жизни и деятельности мастера.

Стоствольная пушка

Читатель помнит рассказ польского шляхтича Самуила Маскевича, побывавшего в Москве в 1609–1612 гг., о Царь-пушке Андрея Чохова. Тот же самый Маскевич, говоря о «бесчисленном множестве осадных и других огнестрельных орудий на башнях, на стенах, при воротах» Московского Кремля, вспоминает: «Там, между прочим, я видел одно орудие, которое заряжается сотнею пуль и столько же дает выстрелов; оно так высоко, что мне будет по плечо, а пули его с гусиные яйца. Стоит против ворот, ведущих к Живому мосту»[115].

Об этом поистине загадочном орудии ничего не было известно вплоть до 1949 г., когда А. П. Лебедянская отыскала любопытнейший документ — рапорт-«сказку» пушечных литцов Алексея Якимова, Михаила Иванова и Никифора Баранова. Работа А. А. Лебедянской, к сожалению, осталась неопубликованной[116]. Автор этих строк, независимо от ленинградской исследовательницы, обнаружил упомянутый документ в Отделе письменных источников Государственного Исторического музея и в 1954 г. опубликовал его[117], правда, не целиком, а в отдельных выдержках. Приведем его полностью: «149 (1640) году сентября в 6 день по досмотру пушечных литцов Олексея Якимова, Михайла Иванова, Микифора Боранова под навесом пищаль меденая что в ней сто зарядов испорчена. А ту пищаль делал пушечной и колокольной мастер Ондрей Чохов тому 53-й год. И в той-де пищали снова, как ее Ондрей Чохов делал, залилось 35 сердечников. И мастер-де Ондрей и сам ей не мог пособить. Да и в московское разоренье (т. е. в годы польско-шведской интервенции. — Е. Н.) у тое же пищали засорилось каменьем и грязью и ядрами закачено 25 зарядов и тем де зарядом помочь они не умеют. А ныне-де она и досталь заржевала. А осталось-де у нее целых 40 зарядов и теми заряды стрелять мочно. К сей скаске Олексей Екимов руку приложил. К сей скаске вместо пушечного литца Михайла Иванова по его веленью московской пушкарь Гришка Савельев руку приложил. (7) 149 (1640) сентября 28 государю докладывано»[118].

Документ о стоствольной пушке.

Таким образом, бесспорно устанавливается, что стоствольная пушка сконструирована и изготовлена Андреем Чоховым.

Многоствольные орудия появились во второй половине XIV столетия — историки относят первые упоминания о них к 1387 г.[119] Это были годы младенчества артиллерии, и создание орудий с несколькими стволами было вызвано несовершенством артиллерийской техники. Первые казнозарядные пушки обладали достаточной по тем временам скорострельностью. Однако стрельба из них была делом опасным не столько для неприятеля, сколько для орудийной прислуги. Ограниченные технические средства, которыми располагали тогда пушечные мастера, не позволяли полностью исключить прорыв пороховых газов при выстреле. Пушкари получали ожоги и ранения. Потому на смену им приходят неуклюжие, достигавшие подчас внушительных размеров бомбарды, заряжали которые с дула. Огонь заряду сообщали через запал раскаленным прутом или же щепкой, которую вымачивали в селитре, а потом зажигали. Скорострельность бомбард была низкой.

Чтобы как-то компенсировать недостаток скорострельности, решили соединить несколько стволов небольшого калибра на одном станке. Затравки каждого ствола поджигали отдельно. Так появились первые многоствольные орудия, получившие название рибодекенов. Со временем удалось добиться одновременности залпа из всех стволов. Для этого их затравки соединяли общим желобом, в который насыпали порох. Такие усовершенствованные рибодекены именовали органами. Иногда они имели до 40 небольших стволов, рассчитанных под ружейную пулю.

Известны органы и в русской практике.

В Военно-историческом музее артиллерии, инженерных войск и войск связи хранится многоствольное орудие, составленное из семи ружейных стволов калибром 17,8 мм. Стволы размещены на широкой доске, закрепленной на двухколесной повозке. Затравки всех стволов соединены железным желобом. Орган привезли в музей из Сибири. По преданию, орудие это участвовало в походе казачьего атамана Ермака Тимофеевича на сибирского хана Кучума, почему и получило название «Ермаковой пушки»[120].

Органы, составленные из ружейных стволов, в Московском государстве XVI–XVII столетий назывались «сороками», «сороковыми пищалями». Описи наряда различных городов, сохранившиеся в архивах, свидетельствуют, что этот вид вооружения был весьма распространен и вместе с полковыми, полуторными и затинными пищалями составлял основу крепостной артиллерии. Так, например, по описи 1637 г. в Суздали было «2 пищали сороковых медных к ним 37 ядер железных ядро по полу-гривенке», в Калуге — «пищаль сороковая медная в стану на колесах к ней 25 ядер железных»[121]. Описная книга, «учиненная в царствование Михаила Федоровича», указывает сороковые пищали, стоявшие в Суздале, Боровске, Можайске, Твери, Угличе, Ливнах, Выльске, Путивле, Коломне, Лереславле, Михайлове, Гремячеве, Туле[122].

В Военно-историческом музее артиллерии, инженерных войск и войск связи есть и другие «сороки». Одна из них имеет 61 ружейный ствол, размещенный в пять рядов на вращающемся валу, который установлен на двухколесном станке с оглоблями. Затравки каждого ряда соединены железным желобком, прикрытым сверху крышкой. Другая «сорока» представляет собой окованный железными листами ящик, внутри которого расположены 105 пистолетных стволов, имеющих общий ружейный замок. Батарейка помещена на двухколесной повозке и снабжена прицелом с мушкой.

В 1583 г. многоствольную пушку с взаимозаменяемыми сменными стволами изготовил первопечатник Иван Федоров[123]. Он демонстрировал ее в Вене императору Рудольфу II. По словам Ивана Федорова, его орудие «можно разбирать на отдельные, строго определенные составные части, а именно: на пятьдесят, сто и даже, если потребуется, на двести частей, в зависимости от установленной величины и калибра каждой пушки». Суть своего изобретения сам первопечатник определил; как искусство «из отдельных частей составлять пушки, кои разрушают и уничтожают самые большие крепости и хорошо укрепленные поселения, меньшие же объекты взрывают в воздух, разносят на все стороны и сравнивают с землей»[124].

Стоствольная пушка была изготовлена Андреем Чеховым через пять лет после демонстрации в Вене орудия Ивана Федорова. Оба эти орудия — значительный шаг в развитии материальной части артиллерии. «Сороки» были рассчитаны под ружейные пули. Пушки Андрея Чохова и Ивана Федорова — это артиллерийские орудия в полном смысле этого слова.

Во времена Самуила Маскевича стоствольная пушка Чохова стояла «против ворот, ведущих к Живому мосту». «Живой» — деревянный, лежавший прямо на воде мост был устроен еще при Иване Калите примерно на том месте, где ныне перекинулся через реку одноарочный Москворецкий мост. Орудие установили неподалеку от моста, метрах в ста от воды, около Моркворецких (называвшихся также Водяными, или Смоленскими) ворот Китай-города.

Затем орудие перевезли на Пушечный двор, где оно хранилось до начала XVIII столетия. Дальнейшая судьба стоствольной пушки не известна. Видимо, она пошла в переплавку в годы царствования Петра I.

Некоторые дополнительные сведения об орудии находим в архиве Ленинградского отделения Института истории СССР Академии наук СССР. Здесь в фонде академика И. X. Гамеля сохранились сделанные им копии и выписки из каких-то неизвестных нам в подлиннике переписных книг московских орудий.

Первая запись гласит: «На Пушечном дворе. На ней вылита подпись: Слита сия пушка при державе государя царя и великого князя Федора Ивановича всеа великия Росии лета 7096 году делал Андрей Чохов. На ней же — под теми словами насечено: пушка о сте зарядах, в ней весу 330 пуд 8 гривенок»[125].

Другая запись упоминает о пушке «о сте зарядах по полугривенке ядро»[126].

В архиве И. X. Гамеля имеется и такая запись: «Пушечного двора в Оружейном анбаре. Пушка медная о 6 зарядах ядром по полугривенке весом 330 пуд 8 гривенок лита в лето 7096 года лил Андрей Чохов»[127]. Есть и другие аналогичные записи. А. П. Лебедянская, которой они были известны, полагала, что Андрей Чохов изготовил три многоствольных орудия — одно стоствольное и два шестиствольных[128]. Согласиться с этим нельзя, ибо шестиствольная пушка, конечно же, должна была весить меньше, чем стоствольная. Между тем записи указывают как для той, так и для другой один вес —330 пудов 8 гривенок. Совпадают также сведения о весе ядра (200 г) и о годе отливки. Отсюда вывод: указание на «6 зарядов» — ошибка описей или И. X. Гамеля.

Нам известна еще одна запись о стоствольной пушке — в «Смете различным пушечным запасам в Москве по книге головы Конона Владычкина за подписями дьяков С. Угоцкого и С. Самсонова»; смета составлена в 1635–1636 гг. Здесь упомянута «пушка о сте зарядах весом 330 пуд 80 гривенок»[129]. По сравнению с ранее приведенными записями вес увеличен на 72 гривенки. Предполагать здесь описку — писец прибавил к «8» лишний «0» — не приходится, ибо числа даны кирилловскими цифрами: в одном случае «и» — «8», а в другом — «п» — «80».

Попытаемся теперь насколько возможно восстановить конструкцию стоствольной пушки Андрея Чохова. Орудие это, очевидно, было литым, а не кованым, как «сороки». Все 100 стволов Чохов отлил целиком, одновременно с корпусом. Об этом свидетельствует сообщение осматривавших в 1641 г. пушку литцов о том, что в процессе отливки «залилось 35 сердечников». Если бы каждый ствол отливался отдельно, то неполучившиеся стволы легко могли быть заменены при сборке стоствольного орудия. Отсюда и другой вывод: стволы не были взаимозаменяемыми, как в пушке Ивана Федорова.

Отливка столь сложной конструкции потребовала от мастера большого профессионального умения и огромного труда. Андрею Чохову пришлось разработать какие-то свои, совершенно новые способы формовки и отливки, ибо обычный технологический процесс изготовления артиллерийского орудия в данном случае оказался совершенно неприемлем.

Корпус орудия был литым, о чем говорит упоминание в описях длинной литой надписи, поместить которую на поверхности одного из коротких стволов невозможно.

Орудие стреляло ядрами «величиной с гусиные яйца», весом около 200 г. Вес всего орудия —5283 кг. Если не принимать во внимание корпус орудия, на долю каждого ствола придется немногим больше 50 кг.

Думается, что мы не ошибемся, если предположим, что стозарядное орудие Андрея Чохова было составлено не из пушек, а из небольших мортирок. Такие многоствольные мортиры и в дальнейшем изготовлялись на Руси.

Не будем строго судить Андрея Чохова, что стоствольная пушка не получилась у него так, как он ее задумал — «в той де пищали снова, как ее Ондрей Чохов делал, залилось 35 сердечников. И мастер-де Ондрей и сам ей не мог пособить»[130]. Строго регламентированная технология в ту пору отсутствовала, и такие случаи были не редкими. Когда в середине XVII в. пушечного литца Давыда Кондратьева упрекали в том, что у него пушки «одним литьем не выливалися», он оправдывался так: «…Наряд-де большой и середней и малой и верховые пушки он, Давыд, льет сам и травы де и слова на пищалех положит таковы ж, что Иван Фальк, а пищалъ-де Юнак не вылилась у нево волею божиею. Да и не у одного него то бывает, что колокол и пушка не выльется и переливают в другоряд. И у прежних-де мастеров у Ондрея Чохова и у…Ивана Фалька колокола и пищали одним литьем не выливалися, в том-де воля божия»[131].

Для нас важно, что и в середине XVII в. память об Андрее Чохове была жива.

Упомянутый в «сказке» Давыда Кондратьева Иван Фальк, это нюрнбергский мастер Ганс Фалькен, приглашенный на московский Пушечный двор после смерти Андрея Чохова. В 30—40-х годах XVII в. Фальк отлил трехствольное орудие весом 952 кг, стрелявшее ядрами по 800 г[132].

В Военно-историческом музее артиллерии, инженерных войск и войск связи можно видеть несколько многоствольных мортир русского производства конца XVII столетия. Одно из них состоит из трехдюймовых мортирок, расположенных по три ряда по 8 стволов в каждом ряду. Затравки мортирок соединены поярусно общим желобом. Орудие установлено на двухколесном станке и снабжено приспособлением для придания каждому ряду стволов своего угла возвышения. Другое орудие содержит 24 чугунные мортиры, размещенные на четырехколесной дышловой повозке двумя обособленными группами — по три ряда в каждой[133].

История многоствольных орудий не окончилась XVII столетием. Известный русский изобретатель, создатель токарного станка с подвижным суппортом Андрей Константинович Нартов (1680–1756) в 1741 г. соорудил орудие, составленное из 44 мортир, размещенных по окружности деревянного диска. Мортиры связаны дугообразными затравочными желобами и разделены на несколько групп с целью получения расходящегося залпового огня.

«Полезность в оной, — писал А. К. Нартов о своей пушке, — состоять будет таковая, понеже против неприятельского фрунта может бросать гранаты в росширность линии»[134].

В наши дни принцип многоствольности, который с таким успехом разрабатывал Андрей Чохов, живет в многоствольных минометах, а также в прославившихся в годы Великой Отечественной войны реактивных установках — «Катюшах».

В литературе имеются сведения о том, что в том же самом 1588 г., когда была изготовлена стоствольная пушка, Андрей Чохов изготовил пищаль «Перс». Первоисточником сведений является ошибочная цитата из статьи Н. Н. Мурзакевича, приведенная Н. Н. Рубцовым в следующей редакции: «Пушка названием „Перс“ весом 357 пудов с надписью: „пищаль Перс лита лета 7094 (1588 г.) месяца сентября в 12 день, длина 7 аршин, ядро 40 гривенок — делал Ондрей Чохов“»[135]. В действительности же у Н. Н. Мурзакевича слова «делал Андрей Чохов» отнесены к следующей записи, которая повествует о «мортире медной 15-пудового калибра» — об огненной пищали «Егуп», речь о которой шла выше.

Заметим также, что сентябрь (у Мурзакевича — октябрь) 7094 г. в переводе на современное летосчисление означает не 1588, а 1585 г. В ту пору Андрей Чохов готовился к отливке Царь-пушки.

В настоящее время у нас нет решительно никаких оснований для того, чтобы приписывать пищаль «Перс» 1585 г. Андрею Чохову.

Большие стенобитные орудия

В годы Ливонской войны Московское государство потеряло захваченные шведами прибалтийские города Ям, Копорье, Ивангород, Нарву. Выход к Балтийскому морю был насущно необходим для развития русской торговли и промышленности. Шведские войска в городах по побережью Финского залива задерживали купеческие караваны, стремились блокировать Русь с запада.

Борис Годунов, в руках которого в годы царствования Федора Ивановича была сосредоточена вся полнота государственной власти, повел в отношении Швеции решительную политику и в 1590 г. объявил шведам войну.

Готовясь к войне, Годунов решил обновить и усилить «большой государев наряд». Московский Пушечный двор получил крупный заказ.

Особенно плодотворным в творческой биографии Андрея Чохова был 1590 г., когда мастер изготовил пять больших стенобитных орудий: «Троил», «Аспид», «Лев», «Скоропея» и «Соловей».

Крупнейшим среди них был «Троил», названный так по отлитому на тарели барельефу — человеку в короне, с палашом и копьем, на древке которого закреплено знамя. За спиной у человека круглый щит. Барельеф этот должен был изображать троянского царя — в верхней части тарели отлита поясняющая надпись: «Троiль». Название орудия, кстати говоря, косвенно свидетельствует о том, что в Московском государстве XVI в. был известен древнегреческий эпос. Название пользовалось популярностью.

В 1632 г. пушку «Троил» отлил мастер Григорий Наумов, а в 1695 г. то же название присвоил своему орудию мастер Яков Дубина[136].

Длина ствола орудия Андрея Чохова — 435 см, вес — 7000 кг, калибр — 195 мм[137]. Декоративные пояски делят ствол пушки на три части. Орнаментальное убранство небогато. На казенной части отлита надпись: «Божиего милостию повелением государя царя и великого князя Федора Ивановича всея Русии зделана сия пищаль Троил лета 7098 (=1590) году. Делал Андрей Чохов».

«Троил» принимал участие в военных действиях против Швеции, а после Тявзинского мира 1595 г. вместе с некоторыми орудиями «большого государева наряда» был поставлен в Пскове. Описные и сметные книги неоднократно упоминают это орудие. В «Росписном списке Пскова 139 года» (1631 г.) упомянута «пищаль большая Троил меденая на волоках»[138]. В «Сметной книге Пскова» 1699 г. находим более пространное описание: «Да против Петровских ворот в городе на земле под шатром пищаль большая меденая произванием Троил, на волоках. Мерою 6 аршин 9 вершков. На ней вылита подпись: Божиего милостию повелением государя царя и великого князя Феодора Ивановича всеа Росии лита в 7098 году. Лил мастер Андрей Чохов. На ней же вылиты у казны и ушей и у дула травы. Уши простые, а обручи гладкие. На ней же у казны позади в доспехе вылит человек с коруною и с полашом и с копьем. К ней по кружалу на казенном дворе в анбаре 300 ядер по 60 гривенок ядро»[139].

Дальнейшая судьба «Троила» сложилась следующим образом. В ноябре 1701 г. Петр I приказал «от Никольских ворот (Московского Кремля. — Е. Н.) до Троицких всякое по правую сторону строение ломать до пошвы и на том месте строить вновь Оружейный Дом, именуемый Цейхоуз»[140]. «Оружейный Дом» был задуман Петром не просто как склад оружия и прочих военных припасов, но как своеобразный памятник русской воинской доблести. Для этого во многие города был послан приказ «мозжеры и пушки медные и железные и всякие воинские сенжаки осмотреть и описать и буде явятся которые под гербами окрестных государей, а именно — салтанов турских и королей польского и свейского, взятые в боях где воинским случаем, и те все собрав взять к Москве и для памяти на вечную славу поставить в новопостроенном Цейхаусе»[141].

Тогда же в Москву были привезены из Пскова, Новгорода и других городов орудия старых русских мастеров, среди них «Троил» Андрея Чохова. Пушку установили возле Арсенала. Впоследствии ее вместе с Царь-пушкой и двумя другими орудиями поставили в каменном шатре напротив ворот Вознесенского девичьего монастыря. В 1820 г. орудие вновь перевезли к Арсеналу[142]. В 1835 г. для него отлили декоративный чугунный лафет. Некоторое время «Троил» стоял около здания Оружейной палаты. Сейчас он снова у Арсенала, с правой стороны от ворот здания.

Второе по величине из отлитых Андреем Чоховым в 1590 г. орудий носит название «Аспид». Так именовался крылатый змей старых русских сказаний. В Азбуковниках о нем рассказывается, что «нос он имеет птичий и два хобота, а в коей земле вчинится, ту землю пусту чинит; живет в горах каменных, не любит трубного гласа…»[143]. Далее рассказывалось, как Аспид защищал себя от музыки: одно ухо зарывал в землю, другое же затыкал хвостом. Сказочное чудовище — правда, несколько иное — и изобразил Андрей Чохов на дульной части орудия. Мы видим нечто вроде крокодила, в лапах у которого человеческие головы. Под барельефом надпись «Аспид».

Надпись на казенной части ствола гласит: «Божиею милостию повелением государя царя и великого князя Федора Ивановича всея Русии зделана сия пищаль Аспид лета 7098 делал Ондрей Чохов».

Канал ствола лишен каких-либо украшений. Сверху, в центре вертлюжной части, отлиты два дельфина. В центре тарели — винград, выполненный в виде усеченного конуса с плоским яблоком. Длина ствола —514 см, вес — 6000 кг, калибр — 190 мм[144].

Как и «Троил», «Аспид» принимал участие в военных действиях против Швеции, а затем был поставлен в Пскове. В «Сметной книге» 1699 г. находим следующую запись: «В первом шатре на площади против Власьевских ворот пищаль большая медная Аспид мерою в длину две сажени с аршином и полтора вершка. Подпись на ней: Божиею милостию великий государь царь и великий князь Феодор Иванович всея Росии. Лита в 7098 году. А вылиты у ней у казны и ушей, и у дула травы. На ней же вылит змей, а прозванием Аспид. Вылил мастер Андрей Чохов. Да на ней же вылиты у казны и ушей и у дула обручи гладкие. К ней в анбаре 207 ядер весом и по кружалу по сороку по пяти гривенок (18 кг) ядро»[145].

Соседями «Аспида» во Пскове были большие стенобитные пищали «Медведь», отлитая также в 1590 г. мастером Семеном Дубининым — соратником Андрея Чохова, и «Раномыжская», перелитая в 1688 г. Яковом Дубиной из старой, издавна стоявшей здесь пушки, расплавившейся в 1687 г. во время пожара. Кто впервые отлил это орудие, неизвестно.

Дальнейшая судьба «Аспида» совпадает с судьбой «Троила». В 1835 г. для орудия был изготовлен литой чугунный лафет. Сегодня оно стоит у южной стены Арсенала, слева от ворот.

Третье по величине из чоховских орудий 1590 г. носило название «Лев». Запись о нем в «Сметной книге Пскова» 1699 г. гласит: «Да против тех же Великих ворот пищаль медная большая прозванием Лев, на волоках. Мерою сажени с аршином и пол пята вершка. На ней вылита подпись: Божиею милостию повелением государя царя и великого князя Феодора Ивановича всея Росии лита в 7098 году. Лил мастер Андрей Чохов. А у казны и ушей и у дула вылиты травы. Да у дула ж вылит зверь прозванием лев. Уши гладкие. Обручи гладкие. К ней на казенном дворе в онбаре по кружалу 250 ядер весом по 40 гривенок ядро» (16 кг)[146].

В годы Северной войны «Лев» принимал участие в неудачном сражении 1700 г. под Нарвой, где был захвачен войсками Карла XII[147]. Впоследствии орудие было возвращено в Россию. В 1850–1851 гг. для орудия был изготовлен бутафорский чугунный лафет, на котором оно и по сей день стоит в Военно-историческом музее артиллерии, инженерных войск и войск связи. По современным обмерам длина орудия — 547 см, диаметр канала ствола — 183 мм, вес — 5634 кг[148].

Четвертое чоховское орудие 1590 г. «Скоропея» первоначально также стояло во Пскове. Оно упоминается в «Росписном списке Пскова» 1631 г.[149] Однако в «Сметной книге» 1699 г. «Скоропеи» уже нет. Зато мы находим упоминание о ней в «Сметной книге Новгорода» 1700 г. Здесь она стояла рядом с большим стенобитным орудием «Свиток», отлитым в 1591 г. мастером Семеном Дубининым. Оба орудия находились «в каменном городе против Пречистенских больших проезжих ворот». «И те пушки все медные, — записано в «Сметной книге», — в станке на колесах, окованы железом»[150].

Имя орудию дало помещенное Андреем Чоховым на дульной части ствола литое изображение ящерицы с восемью лапами. Под ней надпись «Скоропея». «Скоропея», или «скороспея», — змея или ядовитая ящерица в старых русских сказаниях.

У меня у молодца злая жена, Злая жена, ладо-скороспейка,—

поется в народной песне.

В начале XVIII в. «Скоропею» и «Свиток» по указу Петра I перевезли в Таганрог — новопостроенный порт на Азовском море, где установили на морской пристани. Перед перевозкой орудий срочно чинили дороги и возводили мосты на всем протяжении от Новгорода до Таганрога. Когда по условиям мира с Турцией после неудачной войны 1711–1713 гг. Таганрог был разрушен, орудия перевезли в Петербург. Здесь вплоть до Октябрьской революции «Скоропея» стояла на Литейном проспекте у здания Главного артиллерийского управления. Сейчас орущие находится на кронверке Петропавловский крепости у входа в Военно-исторический музей артиллерии, инженерных войск и войск связи.

В ряду чоховских стенобитных орудий, отлитых в столь плодотворном для мастера 1590 г., «Скоропея» занимает последнее место. Напомним, что вес «Троила» — около 7000 кг, «Аспида» — около 6000 кг, «Льва» — более 5600 кг. «Скоропея» весит 3669 кг. Длина орудия 490 см, калибр 152 мм. Стреляло оно 10-килограммовыми ядрами[151].

По-видимому, немногим отличалось от «Скоропеи» пятое чоховское орудие 1590 г. — «Соловей»; сведения о нем были введены в научной оборот лишь недавно[152]. В 1699 г. оно стояло во Пскове «против… Варлаамских ворот в городе на земли». «Сметная книга Пскова» сообщает следующие сведения: «…пищаль большая медная прозванием Соловей, на волоковом станку, мерою шесть аршин (426 см). На ней вылита подпись: Божиею милостию царь, государь и великий князь Феодор Иванович всеа Росии. Лита в 7098 году. Лил мастер Андрей Чохов. На ней же у казны и ушей и у дула травы. Уши с личинами. Да у дула вылита птица прозванием соловей. Да у казны ж и ушей и у дула обручи гладкие. К ней по кружалу на казенном дворе в онбаре двести ядер по двадцати по пяти гривенок ядро»[153].

Дальнейшая судьба «Соловья» не известна. В указе Петра I от февраля 1701 г. о переливке больших пушек упомянута и «пушка Соловей ядром шесть фунтов, что в Китае на площади»[154]. Вполне возможно, что калибр указан с ошибкой, ибо шестифунтовое орудие нельзя считать «большой пушкой». Если это так, то в указе может идти речь о чоховском орудии. Известно, впрочем, еще одно большое орудие «Соловей», которое в «Книге приходно-расходной пушкам и пищалям, находящимся в Москве в Китай-городе у Лобного места, у Земского приказа, у Никитских ворот и на Пушечном дворе» (1694 г.) описано так: «Пищаль Соловей ядром 6 гривенок длиною 7 аршин весом 95 пуд. Лил мастер Мартьян Осипов во 188 году»[155]. Быть может, в 1701 г. было перелито именно это орудие.

Под руководством Андрея Чохова в подготовке новых орудий к успешной войне против Швеции 1590–1593 гг. принимали участие и другие мастера московского Пушечного двора. Ближайший соратник Чохова, мастер Семен Дубинин отлил в 1590 г. большое стенобитное орудие «Медведь», которое мы уже упоминали выше. В «Сметной книге Пскова» оно описано в следующих словах: «…пищаль большая медная прозванием Медведь, в станку и на колесах. На ней позади у казны вылит зверь медведь. Той пищали длина две сажени с двемя вершки. На ней вылита подпись: Божиею милостию великий государь, царь и великий князь Феодор Иванович всеа Росии. На ней же вылита подпись, что она вылита в 7098 (= 1590) году, а лил мастер Семейка Дубинин. Да на ней же вылиты у казны и ушей и у дула в четырех местах травы. Да у той же пищали правого уха половины не вылито. Да на ней же у ушей и у дула обручи гладкие. К ней в онбаре 260 ядер весом и по кружалу по сороку гривенок ядро»[156].

Год спустя, в 1591 г., Семен Дубинин отлил большое стенобитное орудие «Свиток».

Кроме больших стенобитных орудий Андрей Чохов и его ученики лили в эти годы и сравнительно небольшие пушки, из которых складывалось основное ядро русской артиллерии. Сохранились сведения об одной из них — она была изготовлена мастером в 1592 г. и стреляла ядрами 2,4 кг. В старых описях орудие описано так: «По Белому городу у Смоленских ворот. Пищаль русского литья ядром 6 гривенок длиною 4 аршина с вершком, весом 47 пуд 20 гривенок. Лита в 100 году. На ней подпись: Лета 7100 году делал Андрей»[157].

В 90-х годах XVI в. Андрей Чохов занимает ведущее положение на московском Пушечном дворе. Об этом недвусмысленно свидетельствует старейший окладный список Пушечного приказа — он относится к 1598–1599 гг. Жалованье было дано по случаю венчания на царство Бориса Годунова. «По государеву цареву и великого князя Бориса Федоровича всеа Русии указу, — сказано в списке, — пушечному приказчику Игнатью Трескину и пушечным и колокольным литцом и их учеником и пушкарем и зелейным и ямчюжным мастером и всяким оброчником Пушечного приказу дано государево, царево и великого князя Бориса Федоровича денежное жалованье для ево государева многолетнего здравия и царского венчания по их окладом сполна…»[158].

Административный глава Пушечного приказа Игнатий Трескин имел оклад 20 рублей, а Андрей Чохов, который назван «пушечным литцом» — 30 рублей. Другие литцы получали значительно меньше — пушечные литцы Семен Дубинин — 20 рублей, Русин Евсеев — 15 рублей, колокольные литцы Иван Афанасьев — 10 рублей, Михаил Родивонов — 8 рублей. В описи названы «пушечные ученики» Богдашка Федоров (7 рублей), Юшка Блекачев, Микитка Тупицын (по 5 рублей с полтиной), Кондрашка Михайлов, Гришка Наумов, Федька Савельев (по 5 рублей), Гришка Васильев, Ивашка Алексеев, Юшка Третьяков, Прошка Федоров, Ивашка Семенов Дубинин (по 4 рубля). Последний — вне всякого сомнения, сын Семена Дубинина.

В пору, когда государев наряд обновлялся к войне 1590–1593 гг., все ученики Андрея Чохова работали очень активно. В «Сметной книге Пскова» 1699 г. названы три орудия, отлитые ими. Сообщается, что в Варлаамской башне «в верхнем бою пищаль медная полуторная „Левик“, в станку и на колесах, мерою четыре аршина. На ней подпись, что она лита в 7098 (= 1590) году. Лил Андреев ученик Кондратей Михайлов. На ней у казны и на середине и у дула травы и обручи гладкие. А позади казны Львова персона. У дула пояс травчатой. К ней по кружалу на казенном дворе в онбаре 200 ядер весом по 6 гривенок ядро»[159].

В том самом году, когда Андрей Чохов изготовил «Льва», стрелявшего ядрами в 40 гривенок, его ученик Кондратий Михайлов отлил сравнительно маленького «Левика», рассчитанного на ядра в 6 гривенок.

В только что приведенной записи Кондралий назван «Андреевым учеником». В другом случае «Сметная книга Пскова» полностью называет имя мастера: «…а на той башне (речь идет о Плоской башне. — Е. Н.) в верхнем бою пищаль полуторная медная мерою 4 аршина. На ней вылита подпись, что она лита в 7098 году. Лили мастера Андреева ученики Чохова Богдан Федоров и Кондратей Михайлов»[160].

Записи интересны тем, что они связывают с именем Чохова известного колокольного и пушечного мастера Кондратия Михайлова, отлившего в первой четверти XVII в. большие пушки «Медведь» и «Соловей», колокола для Новоспасского монастыря, много малых и средних орудий. Предположение А. П. Лебедянской, что Кондратий Михайлов был учеником Андрея Чохова, ныне может считаться полностью доказанным[161].

Богдан Федоров упомянут еще в одной записи «Сметной книги Пскова» 1699 г., где сообщается, что на Наугольной Покровской круглой башне на берегу р. Великой стояла «в верхнем бою пищаль полуторная медная мерою четыре аршина. На ней вылита подпись, что она лита в 7098 году. Лил мастер Андреев ученик Богдан Федоров. На ней же вылиты у казны и ушей и у дула обручи гладкие. К ней по кружалу на казенном дворе в онбаре 50 ядер весом по шти гривенок ядро»[162].

Хотелось бы отождествить Богдана Федорова, который занимал привилегированное положение на Пушечном дворе и получал жалованья больше, чем кто-либо из других учеников, с известным пушечным литцом XVI в. Богданом, но последний, видимо, был старшим современником Чохова.

Среди других учеников Андрея Чохова, названных в окладном списке 1598–1599 гг., нам знаком Проня Федоров, который в 1605 г. отлил так называемую «мортиру Самозванца». Юшка Блекачев и Никита Тупицын в 1602 г. изготовили пятипудовую пищаль, входившую впоследствии в состав смоленского наряда[163].

В Смоленске же «на Семеновской башне в середнем бою» стояла «пищаль медная русского литья, в станку на колесах, ядром 7 гривенок» с надписью «лета семь тысяч сто второго (= 1594) делал Андреев ученик Федор Савельев». «На ней же, — рассказывает опись артиллерийского наряда, — посередь звериные две головы, назади же за казною звериная ж голова»[164].

Читатель помнит, что Федор Савельев упомянут в окладном списке 1598–1599 гг.

Другой из названных здесь учеников— Ивашка Алексеев — в 1608 г. отлил пищаль, стоявшую «в Алексеевской башне» московского Белого города «в середнем бою», описанную в одном из реестров в следующих словах: «…пищаль русского литья 6 гривенок, ядро длина 4 аршина, весу не насечено, на ней к запалу (запись)… божиею милостию повелением государя царя и великого князя Василия Ивановича всеа Русии самодержца зделана сия пищаль полуторная во второе лето государства его лета 7116 делал Андреев ученик Чохова Ивашко Алексеев»[165].

Упомянутый в окладном списке 1598–1599 гг. в качестве «пушечного ученика» Григорий Наумов стал в дальнейшем известным пушечным мастером, проработавшим в русском литейном деле не менее пятидесяти лет; мы еще будем упоминать о нем. Одна из его пушек, отлитая в 1630 г., поныне стоит в Московском Кремле[166].

Для нас важно, что Андрей Чохов не был один, его окружали ученики. К концу XVI столетия мастеру было уже около 55 лет — старческий возраст по тем временам. Но впереди у Андрея Чохова было еще 30 лет жизни — длинный путь, который он прошел рука об руку со своими учениками.

В списке 1598–1599 гг. названы и два колокольных литца — Иван Афанасьев и Михаил Родивонов. Первый из них пришел на Пушечный двор еще раньше Чохова[167]. Возможно, он был одним из тех, кто учил замечательного мастера колокольному литью. А Чохов и в этой области добился немалого.

Колокола

Колокольный звон во многом определял порядок дня человека Древней Руси. Звон этот сопровождал человека от первой и до последней минуты его жизни. Удары колокола были приурочены к определенному времени. По характеру их различали праздники и будни. Колокольный звон входил в повседневный быт, но был и великим искусством.

Кричит без языка, Поет без горла, Радует и бедует, А сердце не чует, —

говорит о колоколе одна из старых русских загадок[168].

Колокольное литье издавна бытовало на Руси[169]. В 1829 г. при раскопках древнейшей в Киеве Десятинной церкви (989–996 гг.) были найдены два колокола, один из которых весил 36 кг[170]. Упоминания о литье колоколов неоднократно встречаются в летописях. Литейные мастерские существовали в Киеве и Владимире, в Суздали и Твери, в Новгороде и Пскове. Рассказывая о возобновлении Суздальской церкви в 1194 г., летописец подчеркнул, что все работы, в том числе и литейные, делали русские мастера: «…и то чуду подобно молитвою и верою епископа Иоанна, не ища мастеров от немец, но налице мастеры от клеврет св. Богородицы и своих, иных олову льяти, иных крыти, иных известью белити»[171].

Известны и имена древнерусских колокольных мастеров — к сожалению немногих. Среди них москвитянин Бориско, отливший в 1342 г. колокол для новгородского Софийского собора, новгородец Микула, изготовивший в 1475 г. колокол для Гостинопольского монастыря. Среди них и псковитянин Михаил Андреев, создавший целую школу колокольных литцов[172]. Для больших колоколов начинают строить высокие каменные звонницы: Софийского собора в Новгороде (1530), Пароменской и Богоявленской церквей, а также Печерского монастыря в Пскове. В 1532–1543 гг. четырехъярусная звонница для больших колоколов была сооружена и в Москве; начинал ее строить итальянец Петрок Малой, а завершили русские мастера. На этой звоннице впоследствии повесили колокола Андрея Чохова.

В 1532–1533 гг., когда начинали строить звонницу, Николай Фрязин (его называли также Николаем Немчином) отлил два колоссальных по тем временам колокола. Один из них — «Лебедь», весом в 445 пудов (по другим сведениям — 500 пудов) — повесили на первом ярусе Ивановской колокольни; впоследствии он разбился а был перелит в 1775 г.[173]Второй колокол — «Благовестный», весом в 1000 пудов — подняли на звонницу[174]. Он погиб в один из московских пожаров. Восстановить его решили в конце XVI столетия.

Труд этот пришлось свершить Андрею Чохову. Наш мастер ранее колоколов не лил; все его помыслы и труды были отданы артиллерийским орудиям. Но получилось так, что в 90-х годах XVI в., когда царь Борис Федорович Годунов замышлял большое строительство, в том числе и церковное, на московском Пушечном дворе не было крупных колокольных мастеров. В описи 1598–1599 гг. названо лишь два из них[175]. Иван Афанасьев, видимо, был уже глубоким стариком. А Михаил Родионов особыми талантами не блистал; мы не знаем ни одного колокола, отлитого им. Получал же он жалованья всего 8 рублей — на один рубль больше, чем пушечные ученики.

Между тем для новых, да и для старых церквей нужны были колокола. Андрею Чохову пришлось осваивать новую для него специальность. Начинал он со сравнительно небольших колоколов. Один из первых был отлит 24 мая 1589 г. «в дом Покрова пресвятой Богородицы и Михаилу Архангелу повелением раба божия Ларивона Мартемьянова сына». В конце XIX в. он висел на колокольне «церкви Благовещения, что на Житном дворе» в Московском Кремле[176].

Этот и другие колокола, о которых речь пойдет ниже, мы приписываем Чохову предположительно; имени мастера на них нет. Исходим же мы из того, что в Москве в ту пору не было других колокольных литцов, которые могли бы выполнить такую ответственную работу. Иногда, правда, называют имя колокольного мастера Григория Иванова, который будто бы в 1596 г. отлил колокол весом в 40 пудов, а в 1600 г. — весом в 100 пудов; в прошлом веке они находились в церкви Николы на Берсеневке[177]. Это — очевидная ошибка, ибо Григорий Иванов работал в конце XVII в., и упомянутые колокола были вылиты им в 1696 и 1706 гг.

Годуновы делали богатые вклады в Троице-Сергиев монастырь, в Ипатьевский монастырь под Костромой. В последнем на средства Д. И. Годунова в 1603–1605 гг. была сооружена звонница по образцу московской.

В 1594 г. Андрей Чохов отлил для Троице-Сергиева монастыря большой — весом в 10 000 кг — колокол «Лебедь». Надпись на нем гласила: «Лета 7102 при державе благоверного великого государя царя и великого князя Федора Ивановича всея Руси самодержца и при его благоверной царице и великой княгине Ирине и при их богом дарованной дщери царевне Феодосие сей колокол в дом святые и живоначальные Троицы и преподобного и богоносного отца нашего великого чюдотворца Серьгия велел слить слуга и конюшей боярин Борис Федорович Годунов со своею женою Мариею и с сыном своим Феодором. А весу в сем колоколе 625 пуд»[178].

По примеру Годунова вклады в Троице-Сергиев монастырь делали и другие. В 1598 г. был отлит колокол с надписью: «Лета 7106 году сей колокол поставил в дом живоначальныя Троицы преподобного Сергия раб божий чернец Варсонуфей Екимов»[179].

В том же году монастырь получил поистине царский подарок — колокол весом в 1850 пудов[180]. Его назвали «Годунов». Колоссальные размеры колокола были по тем временам столь поразительны, что факт отливки был зафиксирован и в летописях: «…слит колокол большой и поставлен у Троицы в Сергееве монастыре». Тогда же «царь и великий князь Борис Федорович, по обещанию своему, написаше образ живоначальные Троицы и положиша оклад злат с камением многоценен на старой образ, а на новой образ оклад старой, и поставиша его у Троицы в Сергееве монастыре»[181]. Речь идет о драгоценном окладе, сделанном для прославленной «Троицы» Андрея Рублева. Икону в новом окладе и колокол торжественно отвезли в монастырь. «А шел за образом и за колоколом сам царь и великий князь Борис Федорович всеа Русии и с царицею», — рассказывает Пискаревский летописец.

Царский поезд на богомолье в Троице-Сергиев монастырь был зрелищем живописным. Сохранилось описание одной из таких процессий, правда более поздней, состоявшейся 6 октября 1602 г. Рассказывает Аксель Гюльденстиерне, один из послов, сопровождавших герцога Ганса Шлезвиг-Голштинского, приезжавшего в Москву свататься к царевне Ксении Борисовне, но неожиданно заболевшего и скончавшегося здесь: «Впереди (царя) ехало верхом около 600 русских пищальников; за ними друг за другом 25 русских, ведших каждый в поводу замечательно красивую, хорошо убранную лошадь с седлом и убором; на семи… лошадях были накинуты через седло леопардовые шкуры. За этими лошадьми вели в поводу шесть красивых рыжих упряжных лошадей в сбруе из алого бархата… Потом следовал царь в золоченой повозке с небом из алого бархата… За ним ехал верхом его сын царевич, одетый в парчу, а возле него бежала большая толпа бояр и русских дворян… За ним следовало шесть повозок, в каждой из которых было устроено по большому фонарю…»[182]. Не менее живописен был поезд царицы и царевны, которые следовали за царем и царевичем с некоторым промежутком.

Надпись на Годуновом колоколе не сохранилась. В 1744 г. настоятель Троице-Сергиевой лавры Арсений предложил императрице Елизавете, отрицательно относившейся к Борису Годунову и считавшей его цареубийцей, разбить колокол и использовать металл для переливки. Императрица, однако, это прошение отклонила: «…высочайшим ее императорского величества соизволением повелено только с того колокола имеющиеся слова сбить, а благовестить в него по-прежнему»[183].

Проект переливки «Годунова» возникал и позднее — в 1748 г. Мотивировка на этот раз звучала так: «…понеже с того колокола в прошлом 1744 г. надпись имени вкладчика сбита, к тому ж оной колокол и голосом весьма глух».

К счастью, и на этот раз колокол Андрея Чохова уцелел.

В середине XVIII в. архитектор Д. В. Ухтомский возвел в Троице-Сергиевой лавре большую колокольню. Он же составил «проект, каким способом возможно на вновь построенную колокольню большие колокола подымать». Работа была поручена архитектору Иоганну Карлу фон Фростенберду. Она была окончена к февралю 1760 г. При этом колокол «Годунов» был отремонтирован — к нему привесили новый язык.

Оставшаяся на колоколе надпись читается так: «Божиего милостию великий государь царь и великий князь… всеа Русии самодержец… сей колокол слили в дом пресвятыя и живоначальные Троицы великому чюдотворцу Серьгию, в 3-е лето государства его…»

Колокол «Годунов» повесили в восточном пролете колокольни на первом ярусе.

Вес его разные авторы указывают по-разному — от 1700 и до 2000 пудов.

В записках Акселя Гюльденстиерне, которые мы только что цитировали, есть один весьма интересный для нас рассказ. Повествуется о первом приеме герцога Ганса царем. Во время приема, говорит Аксель, «звонили в очень большой колокол, висящий в Кремле (был он отлит в 1601 г. и до сего времени в него ни разу не звонили, кроме как в прошлую пасху; весил он, как утверждали русские, 641 шиффунт и 5 лисфунтов на копенгагенский вес). Звонили и во многие другие большие и малые колокола в Кремле и в городе. И когда мы спросили, что означает звон в большой колокол, толмачи — царский и наш собственный — сказали нам, что звонят в него в знак большой радости и торжества…»[184].

Прием состоялся 28 сентября 1602 г.

Что же касается колокола, то Пискаревский летописец датирует его отливку не 1601 г., а 7108-м, т. е. 1599–1600 гг. Одно за другим в летописце помещены сведения о двух примечательных событиях: «Лета 7108 царь и великий князь велел прибавить у церкви Ивана Великого высоты 12 сажен и верх позлатити, и имя свое царское велел написати. Того же году слит колокол большой, таков колокол весом не бывал, и поставлен на колокольнице древяной тягости ради»[185].

В первом случае речь идет о надстройке колокольни Ивана Великого, высота которой достигла 81 м. Под самым куполом на верхнем барабане тремя поясами золотом на медных листах была исполнена надпись: «Изволением святые Троицы повелением великого государя царя и великого князя Бориса Федоровича всея Руси самодержца и сына его благоверного великого государя царевича и великого князя Федора Борисовича всея Руси сий храм свершен и позлащен во второе лето господарства их 7108 (= 1600)». По мнению некоторых исследователей, надстройка колокольни и надпись, сделанная на ней, должны были знаменовать стремление Годунова увековечить начало новой династии[186]. Для звонницы около колокольни и был предназначен новый колокол, поднять который на звонницу, однако, не решились «тягости ради».

Копия надписи на колоколе сохранилась в архиве И. X. Гамеля: «Божиею милостию и пречистыя его Богоматери великий государь царь и великий князь Борис Федорович всея Русии самодержец и его царица и великая княгиня Марья и их царские дети благоверный царевич князь Федор Борисович и благоверная царевна и великая княжна Ксения Борисовна при святейшем Иове патриархе московском и всея Русии сей колокол велели слити в преименитом царствующем граде Москве в дом пресвятые Богородицы чеснаго и славного ея Успения к соборной церкви. Лета 7109 году сентября в 1 день в третье лето государства их»[187].

Отливка, таким образом, была закончена 1 сентября 1600 г. Имени Андрея Чохова, как видим, в надписи нет. Но И. X. Гамель в этом не сомневался. В «Краткой выписке из вновь приисканных мною исторических сведений о Царе-колоколе и об обоих больших Успенских колоколах» он писал: «…первый большой (благовестный) колокол, прозванный Царь-колокол, для Успенского собора вылит в 1599 г., 1 сентября (И. X. Гамель ошибочно переводил даты в новое летосчисление. — Е. Н.).

…Вероятно лил Царь-колокол лучший в то время в Москве литейный мастер Андрей Чохов»[188].

Предположение это подтверждается выписками из неизвестной нам сейчас в подлиннике расходной книги Пушечного приказа 7107 г. (1598–1599 гг.); выписки сохранились также в архиве И. X. Гамеля. 5 сентября 1598 г., рассказывают выписки, на Пушечном дворе «к колокольным образцом глину били, дрова секли и к образцом на поворот, что делает Ондрей Чохов»[189]. Речь идет о формовке так называемого болвана и изготовлении шаблона, очерчивающего контуры внутренней и наружной стенок будущего колокола. О колокольных образцах говорится в множественном числе. В записи от 22 октября 1598 г. идет речь о трех колоколах, «что делает Ондрей Чохов». Что же это за колокола? Записи позволяют ответить и на этот вопрос.

23 октября рабочие Пушечного двора «чистили колокол Троецкой». Два дня спустя они «зубила точат, чем на Иване Великом на колоколе слова выбивать». Упоминается также «Екатерининский Веденский колокольный образец», который мы сейчас не можем связать ни с одним известным нам колоколом.

Работа, таким образом, одновременно шла над тремя большими колоколами. Для одного из них только делали образцы; 26 сентября «в яму образец закапывали». Огромную яму, в которой производили отливку, выкапывали неподалеку от литейной печи. Другие колокола были уже готовы. Их «окапывали», затем «чистили». Записи фиксируют даже расходы на свечи для молебна по случаю окончания отливки.

Арсений, архиепископ Елассонский (1549–1625), впервые приезжавший в Москву в 1586 г., затем оставшийся в ней и в момент отливки бывший архиепископом при Архангельском соборе в Кремле, свидетельствует, что Борис Годунов «отлил два больших колокола, один для Москвы в патриархию, в который звонят в большие праздники, а другой в монастырь святой Троицы. Подобной величины колоколов и такой красоты нельзя найти в другом царстве во всем мире»[190].

Ивановский, Успенский, или Царь-колокол, первоначально установили, как об этом уже шла речь выше, на деревянной звоннице. В годы польско-шведской интервенции он, видимо, был поврежден. Исправлял его сам Андрей Чохов. Об этом идет речь в расходной книге 7135 г. (1626–1627 гг.), рассказывающей о том, что 16 марта 1627 г. «переливали в трети Ивановской колокол», а 24 марта «чистили колокол Ивановской, который перелит в трети»[191]. Андрей Чохов в ту пору был уже глубоким стариком, и всю работу под его присмотром делали ученики.

Видимо, в том же году колокол подняли в большой проем каменной звонницы, построенной в 1532–1543 гг. В книге 7135 г. записан «росход большому подъемному делу, что делал немчин Иван Самойлов»[192]. На звоннице колокол висел и в 1655–1656 гг., когда в Москве, сопровождая своего отца, антиохийского патриарха Макария, побывал Павел Алеппский. Он рассказывает о поразившей его воображение колокольне Ивана Великого, а далее пишет: «Близ этой колокольни находится другая большая колокольня — четырехугольная постройка с четырехугольным же куполом, разукрашенная разноцветными изразцами. Эта колокольня имеет четыре арки наверху. В ее куполе висит самый огромный колокол. Когда мы увидели и услышали его, пришли в изумление. Мы измерили его окружность и оказалось 62 пяди; толщина его края один локоть, а высота более пяти локтей (около 2,5 м.). На нем висят с двух сторон, сверху донизу, весьма большие камни на веревках, дабы он не качался и звонить в него было легче. В известное время несколько человек снизу раскачивают эти веревки. Его железный язык, быть может, по объему равняется одному из больших колоколов в Молдавии: десять человек, стоя внутри, насилу могут раскачать его и ударять им о края колокола с той или другой стороны. Когда ударяют в этот колокол, он издает звук, подобный грому; не только стоящие подле не слышат, что кричат друг другу, но и те, которые находятся внизу, и даже те, которые стоят в соборе и в других церквах. Об этом колоколе сказал приснопамятный митрополит Иса: «Внутри дворец царский, насупротив великой церкви; в ней утвержден высокий, огромный колокол, перетягивающий всякий вес: тридцать юношей нужно, чтобы раскачать его веревками, скрученными из сердцевины конопли». Да, это тот самый колокол… вес его 4000 пудов, как написано на нем».

«Но мы благодарим всевышнего бога, — продолжает Павел Алеппский, — за то, что при нас был сделан другой (колокол), огромнее его не было, не может быть и нет подобного ему в мире!»[193]

Этот новый Царь-колокол весил 12 500 пудов. Отлил его, по словам Павла, «молодой человек, малорослый, тщедушный, худой, моложе двадцати лет, совсем еще безбородый»[194]. Мы знаем сейчас его имя — Александр Григорьев. Колокол этот погиб во время пожара 19 июня 1701 г. Из его обломков в 1735 г. Михаил Иванович Моторин отлил тот Царь-колокол, который и сегодня стоит в Московском Кремле[195].

Что же касается чоховского большого колокола, то он был перелит в 1760 г. В 1812 г., когда кремлевская звонница была взорвана французами, он разбился. Снова его отлили в 1817–1819 гг. мастера Завьялов и Русинов. Этот колокол — его называют Успенским, Праздничным, или Воскресенским, — по сей день висит в центральном пролете звонницы. Его вес по новым подсчетам 65 320 кг[196].

О том, сколько весил чоховский Царь-колокол, свидетельства противоречивы. Павел Алеппский, как уже знает читатель, говорил о 4000 пудов, т. е. о 64 000 кг. Шведский дипломат Петр Петрей называл цифру в 336 центнеров[197]. Говорят, наконец, и о весе в 114 660 кг, что явно преувеличено[198].

Андрей Чохов и в дальнейшем занимался колокольным литьем.

В расходной книге Казенного приказа под 7 июля 1621 г. находим следующую запись: «…по государеву… указу, по памяти за приписью дьяка Ивана Сафонова, государева жалованья пушечному и колокольному литцу Ондрею Чохову 9 аршин камки адамашки лазоревой, цена по 20 по 2 алтына аршин. Дано. А пожаловал его государь за то, что он лил на Иван Великий 4 колокола»[199].

Это не регулярное жалованье и не «годовое сукно», которое обычно получали мастера. Это — награда за вполне конкретную работу. Но Андрей Чохов уже стар. Он руководит работами, которые исполняют его ученики. Так было и на этот раз. И кроме мастера наградили исполнителей — колокольный литец Игнатий Максимов сын Шпилин получил 4 аршина сукна кострыщу, а его ученик Клейка Гаврилов —5 аршин сукна лятчина[200].

Один из этих колоколов сохранился. Он висит сейчас на среднем ярусе Ивановской колокольни и именуется «Глухой». Вес его — 100 пудов. На нем литая надпись: «Божиею милостью, повелением государя царя и великого князя Михаила Федоровича всея Русии самодержца и по благословению отца его государева великого государя святейшего патриарха Филарета Никитича Московского и всея Русии слит сей колокол к соборной церкви Успения пречистыя Богородицы и великих чудотворцев Петра и Ионы в лето 7129 делали Андрей Чохов, да Игнатий Максимов»[201].

Ученик Чохова Игнатий Максимов в ту пору работал и самостоятельно. 5 марта 1621 г. он получил в награду «4 аршина без чети сукна настрафилю лазоревого» за то, что «вылил колокол к Василью Блаженному, да колокол набатной к Тайницким воротам, да 5 колоколов вестовых в розные города»[202].

Из колоколов, отлитых Андреем Чоховым и Игнатием Максимовым в 1621 г. для Ивана Великого, возможно, сохранился еще один. Он висит вместе с семью другими на самом верхнем ярусе колокольни. Надпись на нем гласит: «Лета 7129 слит сей колокол к соборной церкви к Успению пречистыя Богородицы и великих чудотворцев Петра, Ионы»[203]. Запись, как видим, очень напоминает ту, которая отлита на «Глухом».

Последний из известных нам чоховских колоколов изготовлен мастером в 1622 г. В настоящее время он висит в одном из пролетов кремлевской звонницы. На нем надпись: «Божиею милостию повелением великого государя царя и великого князя Михаила Федоровича всея Русии самодержца и по благословению по плотскому рождению отца его государева, а по духовному чину отца и богомольца великого господина святейшего патриарха Филарета Никитича Московского и всея Русии слит сей колокол к соборной церкви Успения пречистыя Богородицы и великих чудотворцев Петра и Ионы лета 7130. Делал колокол пушечный мастер Андрей Чохов»[204].

Все же не изменил старый мастер своей привязанности. Лил колокола, а подписывался пушечным мастером!

Колокол этот получил название «Реут». Перелит он из старого, имевшего то же имя[205]. Позднее его иногда называли «Полиелейным». В народе же колокол именовали «Голодарь», ибо в него благовестили на первой недели великого поста[206].

У «Реута» была нелегкая судьба. В 1812 г., когда французы взорвали звонницу, он упал на землю с большой высоты, но уцелел. Отбились лишь уши, которые впоследствии искусно приделали. Второй раз колокол упал в 1855 г., во время молебна в ознаменование восшествия на престол Александра II. «Реут» пробил три каменных и два деревянных свода, убил более 10 человек, но сам опять-таки уцелел. Вскоре его водрузили на прежнее место.

Остается сказать, что весит «Реут» 2000 пудов, а по новейшим подсчетам 32 760 кг[207].

Пушечный мастер

Колоссальные мортиры, поражающие своими размерами стенобитные орудия, великолепные колокола — словно верстовые столбы отмечают основные этапы жизни и деятельности Андрея Чохова. Но кроме этих свершений был тяжелый повседневный труд, была работа с учениками, отливка ничем не примечательных тюфяков, полуторных и полковых пищалей. На орудиях этих очень редко обозначали имена изготовивших их литцов. Но безымянные пищали в 0,5–6 гривенок составляли ядро русской артиллерии. Сколько таких пищалей отлил за свою жизнь — долгую и плодотворную — Андрей Чохов? Сколько изготовили их его ученики? Ответить на эти вопросы мы не можем. Но таких пищалей было немало — многие сотни.

Особенно активно лили их на Пушечном дворе в годы борьбы с польско-шведскими интервентами. Прямо из литейных ям, едва остывшими орудия везли на поле брани. В трудное для Русского государства время правления царя Василия Ивановича Шуйского (1606–1610 гг.) приходилось бороться и против поляков, поддерживавших самозванца Лжедмитрия II, и против шведов, захвативших Новгородскую и Псковскую земли.

Сохранились лишь немногие орудия, изготовленные в те годы. Мы знаем одно из них, связанное с именем Андрея Чохова. В XVII в. в московском Белом городе «в Алексеевской башне в середнем бою» стояла «пищаль русского литья 6 гривенок ядро, длина 4 аршина, весу не насечено на ней». На пищали была литая надпись: «Божиею милостью повелением государя царя и великого князя Василья Ивановича всеа Русии самодержца зделана сия пищаль полуторная во второе лето государства его, лета 7116 делал Андреев ученик Чохова Ивашко Алексеев»[208].

В октябре 1612 г. народное ополчение во главе с Кузьмой Мининым и Дмитрием Пожарским освободило Москву. В феврале 1613 г. Земский собор избрал царем Михаила Федоровича Романова. Борьба с интервентами продолжалась. В 1618 г. был заключен Столбовский мир со Швецией и Деулинское перемирие с Польшей.

Все эти годы Пушечный двор работал в полную мощность. Памятником тех дней осталось стенобитное орудие «Царь Ахиллес», которое стоит в Ленинграде на кронверке Петропавловской крепости. Длина орудия — 608 см, диаметр канала ствола —152 мм, вес — 3603 кг[209]. Среди замечательных по мастерству отливок Андрея Чохова пушка «Царь Ахиллес» — одна из наиболее искусных и совершенных. Дульная и средняя части орудия покрыты причудливо переплетающимися литыми «травами» — по богатству орнаментации с «Царем Ахиллесом» можно сравнить лишь Царь-пушку да две одноименные пищали «Волк», отлитые в 1576 и 1578 гг. Прицела и мушки «Царь Ахиллес», как и другие орудия Чохова, пе имеет. Запал расположен в квадратной раковине. На дульной части орудия — литое изображение сидящего на троне царя (оно и дало название пушке). На казенной части — литая надпись: «Божиею милостью и повелением благовернаго и христолюбиваго царя и великого князя Михаила Федоровича, всея великия России самодержца и иных многих государств государя и обладателя, слита бысть сия пищаль царь Аххилес в пре-именитом и царствующем граде Москве лета 7125 (= 1617) в четвертое лето государства его. Лил пищаль пушечный мастер Ондрей Чохов».

Мы знаем, что архив Пушкарского приказа, в котором, несомненно, должна была отразиться отливка такого колоссального орудия, в большей своей части погиб. Но по счастливой случайности в фонде академика И. X. Гамеля уцелела сделанная им копия с неизвестной нам сейчас в подлиннике приходо-расходной книги Пушечного двора, относящейся к первым трем месяцам 7125 г. (сентябрь — ноябрь 1616 г.). Копия эта — уникальный по своей ценности материал для реконструкции древнерусской литейной технологии. Детальный анализ применявшихся ранее технологических процессов, выяснение материальных предпосылок для их становления и развития — важные задачи историко-технического исследования. Скрупулезная реконструкция старой технологии позволяет специалисту составить правильное представление о технике давно прошедших времен.

Приходо-расходная книга, скопированная И. X. Гамелем, дает нам возможность проследить основные этапы изготовления пушки «Царь Ахиллес».

Подготовка к отливке орудия и ее первый этап — изготовление фальшивой модели — начались, по-видимому, летом 1616 г. Старая русская терминология не отличала модели от кожуха, называя и то и другое одним словом — «образец». Если судить по записям приходо-расходной книги, в ней идет речь об изготовлении кожуха.

Первая запись гласит: «Сентября в 1 день. Лесново ряду торговому человеку Федьке Семенову за 4 доски сосновые полуторные по 3 алтына за доску—12 алтын. Новоспаса к колоколам на обрасцы. Ему же за 4 луба широких по полутретя алтын за луб. К повой пищали Аххилесовой к обрасцу»[210].

В первой части записи идет речь о досках для изготовления шаблонов, используемых в процессе формовки колокола. Как раз в то время Кондратий Михайлов, Григорий Наумов и Алексей Никифоров — стародавние ученики Чохова, работавшие уже самостоятельно, — лили колокола для московского Новоспасского монастыря[211]. За эту работу им 3 февраля 1617 г. было дано «государево жалованье» — «4 аршина без чети сукна настрафилю лазоревого»[212]. Что же касается покупки луба — волокнистой ткани льна и конопли «новой пищали Аххилесовой к обрасцу», то приобретали его для навивания на модель пушки.

Жгут из луба навивали на модель, а сверху накладывали формовочный материал — глину, смешанную с конским навозом. О навозе как примеси к глине документы упоминают неоднократно. Сохранилась, например, несколько более поздняя «сказка» пушечного и колокольного мастера Ивана (Ганса) Фалька, датированная 25 апреля 1651 г. Мастер просит прислать «на Пушечной двор к колокольному и пищальному обрасцам в глину лошединого свежего калу, что лить часовой колокол на Иван Великий и пищаль…», указывая при этом, что «тот-де лошединый кал свежей преже сего им давали с оргамачей (т. е. аргамацкой. — Е. Н.) конюшни»[213].

О других наполнителях глины — молотом кирпиче и конском волосе, известных нам по французским источникам, а также о «скотинной шерсти», упоминаемой управляющим Уральскими казенными заводами В. Генниным[214], русские документы XVII в. молчат. Вместо шерсти в глину добавляли луб, льняное волокно. Столбец, датированный 17 мая 1641 г., свидетельствует, что в этот день «прислан (был) с царя Борисовского двора на Пушечной двор к Олексеевским ученикам Якимова к Тимофею Феоктистову с товарищи пуд льну к пищальным обрасцам в глину, что вновь завели три пищали по четыре гривенки ядро»[215].

Перед тем как смешать глину с наполнителями, ее размачивали в воде и «били». 10 сентября 1616 г. приходо-расходная книга регистрирует: «Ярыгам 4 человеком Ивашке Григорьеву с товарищи на корм 4 алтына. Дано по алтыну человеку. Делали пищали Аххилеса к литейному делу, глину били»[216].

Для прочности кожух укреплялся металлическими связями «крепями» и «обручами крепостными». Запись от 2 сентября рассказывает нам о том, что в этот день 12 «кузнецких ярыг» делали «новой пищали Аххилеса крепи»[217]. 3 сентября датирована запись: «Ярыгам Антону Еремееву 12 человеком на корм 12 алтын. Дано по 2 деньги человеку на день. Делают с кузнецы к новой пищали Аххилесу полосы»[218]. Работы по изготовлению металлических, связей продолжались с небольшими перерывами примерно до начала октября 1616 г. Так, под 14 сентября мы встречаем запись об изготовлении «к обрасцу» «обручей крепосных»[219]. 18 сентября кузнецы «полосы куют на крепи», 21 и 23 сентября — «куют крепи и делают полосы на крепи»[220].

Работа была интенсивной, и кузнечные меха прохудились. 23 сентября в книге сделана запись: «…железново ряду торговому человеку Лукьяну Ондрееву за мешок кузничной новой 25 алтын, а взят мешок к новой пищали к Аххилесу мастеру Ондрею Чохову»[221].

Одновременно изготовлялся сердечник — металлический стержень, служивший для формовки внутренней части пушки. «Где быть у пушки каналу, — пишет В. Геннин, — для оного зделать железной сердешник, толщиною смотря по калибру пушки, а в длину длиннее оной вершка на два, и обмазать ево глиною доброй, мешаною з довольным калом и шерстью, и обвить проволокою»[222].

Под 11 сентября 1616 г. читаем в приходо-расходной книге следующую запись: «Кузнецким ярыгам 8 человеком Ивашку Васильеву с товарищи на корм 8 алтын дано, по алтыну человеку. С казенными кузнецы ковали новой пищали Аххилесу сердечник». В тот же день началась сушка кожуха, зафиксированная в источниках следующей записью: «Ярыгам 2 человеком Кузьке Степанову с товарищи на корм 2 алтына дано, по алтыну человеку. Новой пищали Аххилесу образец сушат»[223].

Форма для отливки заднего среза казенной части орудия — тарели готовилась отдельно от кожуха. Первое упоминание о тарели встречаем также 11 сентября 1616 г. В этот день «кузнецкие ярыги Овсяник Дмитриев с товарищи» «делали с казенными кузнецы на Пушечном дворе к новой пищали к Аххилесу крепи к обрасцу и к торели»[224].

Одновременно с изготовлением формы велась подготовка к отливке. На Пушечном дворе спешно «рубили» «большой литейный анбар» — старые оказались малы для отливки такого орудия. Большой деревянный литейный цех сгорел в годы польской оккупации Москвы. Здание было готово к октябрю; в середине месяца начались работы внутри него. В течение нескольких дней 36 ярыг во главе с Василием Степановым носили землю «на Пушечном дворе в большой литейный анбар к литью пищали Аххилеса»[225].

Наконец, 19 октября впервые затопили большую, специально сложенную литейную печь. За эту работу «ярыгам 3 человеком Ивашку Никифорову с товарищи» было дано на корм 3 алтына[226].

Много времени ушло на подготовку литейного материала. 24 октября Мурашка Кондратьев и 7 других «кузнецких ярыг» делали «кулаки — медь розбивати пищальную к литью новой пищали»[227]. Эта же работа продолжалась 25 и 26 сентября.

Состав металла, применявшегося в XVII в. для отливки артиллерийских орудий, может быть приблизительно установлен из несколько более поздних «росписей», сохранившихся в фонде Уварова в Государственном Историческом музее в Москве. В плавку шла новая медь — «пермская» или «шкилевая», а также старые разбитые пищали, прибыли и металл, оставшийся при прежних отливках в желобах, ведущих к форме (так называемая «желобная» и «прибыльная» медь).

Приведем выдержки из одной такой описи, относящейся к 1640 г.: «У Михаила Иванова слито 10 пищалей — 2 пищали по 4 гривенки ядро, да 8 пищалей по 2 гривенки ядро. А меди в то пищальное литье пошло: пермьские 110 пуд, да старые меди желобной и оттертых прибылей 45 пуд 30 гривенок, да шкилевой меди 50 пуд. И всего меди пошло 205 пуд 30 гривенок. Да олова 16 пуд»[228].

Медь была дорога. Ее экономили, тщательно собирали, иногда даже просеивали старую формовочную землю. 19 сентября 1621 г. было дано государево жалованье «пушечному и колокольному плавильщику Филипу Григорьеву… да учеником ево Еремке Кузмину да Фомке Филипову» за то, «что они вымыли из земли старых крох и выплавили чистой меди 38 пуд 4 гривенки»[229].

Содержание олова по отношению к меди составляло в сплаве примерно 8—10 %.

Для отливки «Царя Ахиллеса» потребовалось соорудить новое подъемное оборудование. В октябре и ноябре 1616 г. плотники «Офонька Игнатов с товарищи» делали «под пищаль Аххилеса волоки». В это же время кузнецы «ковали векши к подъему пищали Аххилеса и к иным подъемным большим делам»[230].

Записи приходо-расходной книги обрываются в начале ноября 1616 г. Точной даты отливки «Царя Ахиллеса» мы установить не можем. Работы, видимо, продолжались еще в течение трех-четырех месяцев.

14 марта 1617 г. царь Михаил Федорович наградил мастера и его учеников: «по государеву… указу, по памяти за приписью дьяка Филипа Ларионова, дано государева жалованья пушечному мастеру и литцу Ондрею Чохову сорок куниц цена 10 рублев, да 9 аршин камки адамашки лазоревой, цена по 20 по 6 алтын по 4 деньги аршин, да 4 аршина сукна аглинского темно-зеленого, цена по 30 алтын аршин. Да учеником его Дружинке Романову, Богдашке Блекачеву да Васке Ондрееву да Миките Провогорхову по 4 аршина сукна настрафилю светло-зеленого, цена по 2 рубли с полтиною портище. А пожаловал их государь за то, что слили они новую пищаль Аххилеса»[231].

В работе над изготовлением орудия «Царь Ахиллес» трудился большой коллектив около 8—10 месяцев под руководством мастера Андрея Чохова. Мы видим, что в эту пору на Пушечном дворе бытовало широко развитое разделение труда. Применялся наемный труд. По словам К. Маркса, «кооперация, основанная на разделении труда, создает свою классическую форму в мануфактуре»[232]. Московский Пушечный двор в начале XVII в. был капиталистической мануфактурой, хотя и опутанной элементами крепостничества. Принудительный «казенный» труд здесь применялся все еще очень широко.

В изготовлении орудия «Царь Ахиллес» в разное время принимали участие до 60 человек — литейщики Дружина Романов, Богдан Юрьевич Блекачев, Василий Андреевич Новгородец, Никита Провогорхов, кузнецы Петр Иванов, Антон Иванов, Иван Васильев, Иван Евсеев, Мурат Кондратьев, Овсяник Дмитриев, плотники Афанасий Игнатов, Григорий Кондратьев, подсобные рабочие Кузьма Степанов, Антон Еремеев, Василий Иванов, Иван Григорьев и многие, многие другие.

Андрей Чохов — выдающийся мастер художественного литья, постоянно наблюдал за работами, руководил ими, хотя было ему в ту пору не менее семидесяти лет. Орудие «Царь Ахиллес» — замечательное произведение древнерусского литейного искусства.

Судьба орудия была трудной. В 1633 г. оно было послано под Смоленск «с боярином же и воеводою с Михаилом Борисовичем Шеиным, да с окольничим с Ортемьем Васильевичем Измайловым». В «разрядной росписи наряду» об орудии говорится: «Пищаль Аххилес, ядро 23 гривенки, на волоку, весу в теле 250 пуд, в волоку 176 пуд, под нею 42 подводы. Да к той же пищали Аххилесу стан с колесы, весу в нем 200 пуд, под ним 10 подвод»[233]. 158 орудий, составлявших наряд, были под Смоленском захвачены поляками, которые вывезли их в Эльбинг.

Здесь в 1703 г. «Царь Ахиллес» попал в руки Карла XII.

В 1723 г. русские купцы Ф. Аникеев и Н. Барсуков выкупили пищаль у шведов и привезли ее в Россию, чем очень обрадовали Петра I. Царь приказал заплатить купцам по 7 рублей за каждый пуд весу, а всего 1540 рублей[234]. Н. Барсукову Петр I пожаловал золотую табакерку с надписью «За неоднократные услуги». Патриотический подвиг Ф. Аникеева был отмечен отливкой его бронзовой статуи, которая существовала еще во второй половине XIX в.[235] В 1778 г. орудие поступило в Достопамятный зал русской артиллерии, коллекции которого легли в основу Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи.

Последние годы

Для Андрея Чохова настало время подводить итоги. Мастер много трудился и много сделал. Отлитые им орудия составляли ядро большого государева наряда. Не было, пожалуй, крепости на Руси, где бы не стояли его пищали. В праздники на Москве благовестили его колокола. Царь-колокол и Царь-пушка поражали воображение иностранцев, посещавших Москву.

На московском Пушечном дворе Андрей Чохов пользовался почетом и уважением. К слову мастера прислушивались. Всегда его окружала толпа учеников. А первые его ученики — Кондратий Михайлов, Григорий Наумов и Алексей Якимов — сами уже были известными и уважаемыми мастерами. Но называли их «пушечными и колокольными литцами», ибо «пушечный мастер» был в Москве один — Андрей Чохов. Он и «пушкарский мастер» Анисим Михайлов Радишевский были, по сути дела, техническими руководителями Пушкарского приказа.

Старейшая из известных нам «кормовых росписей» Пушечного двора свидетельствует, что Андрей Чохов ежегодно получал 35 рублей денег, по 30 четвертей (180 пудов) ржи и овса, 6 четвертей (36 пудов) пшеницы, по 2 четверти (12 пудов) крупы, гороха и «конопели», 10 четвертей «солоду ячново». Полагалась ему казенная соль «да на его лошадь 35 четвертей овса»[236].

Ежегодно в качестве своеобразной награды мастерам выдавали «годовые сукна». Вот одна из записей о такой выдаче (от 8 января 1620 г.): «…государева жалованья пушечному мастеру Ондрею Чохову 4 аршина сукна аглинского багрового, по рублю аршин, да пушечным литцом Кондратью Михайлову, да Григорью Наумову, да Олексею Якимову по 4 аршина без чети сукна настрафилю лазоревого, цена по 2 рубли портище. Дано. А пожаловал их государь годовыми сукнами»[237]. Известны аналогичные записи от 15 марта 1622 г. («4 аршина сукна аглинского вишневого, цена по 20 по 6 алтын по 4 деньги аршин»)[238], 31 января 1623 г.[239], 8 января 1624 г.[240], 31 января 1625 г.[241], 3 января 1626 г. («4 аршин сукна аглинского вишневого по 40 алтын аршин»)[242], 16 января 1627 г.[243], 5 января 1628 г. («4 аршин сукна аглинского темно-синего по рублю аршин»)[244], 23 января 1629 г.[245]

Награды выдавались и по особым случаям. В 1621 г. царь Михаил Федорович посчитал необходимым отметить труды Андрея Чохова в пору вражеских нашествий: «по государеву… указу по памяти за приписыо дьяка Ивана Сафонова государева жалованья пушечному и колокольному мастеру Ондрею Чохову 4 аршина сукна аглинского темно-синего, цена по 30 алтын аршин. Дано. А пожаловал государь его за московское осадное сиденье»[246].

Были и награды, которыми отмечался свершенный труд — пушки и колокола. Расходные книги товарам и вещам «на жалованье», к великому сожалению, сохранились лишь с 7123 г. (1614–1615 гг.)[247]. Если бы они уцелели за более ранний период, мы могли бы точно документировать свершения Андрея Чохова.

Вслед за наградой за «Царя Ахиллеса», выданной 14 марта 1617 г., мы встречаем упоминание имени мастера под 30 сентября 1618 г. Запись расходной книги гласит: «…по государеву… указу по памяти за приписью дьяка Филипа Ларионова государева жалованья пушечному и колокольному мастеру Андрею Чохову 8 аршин камки адамашки лазоревой мелкотравной, цена по 20 по 5 алтын аршин, да 4 аршина сукна аглинского зеленого по 30 алтын аршин. А пожаловал государь его за то, что он лил полуторные пищали»[248].

Это была повседневная работа, которая, видимо, не прерывалась и во время отливки колоссальных стенобитных пищалей. Полуторные пищали, стрелявшие ядрами в 4 и 6 гривенок, составляли основу крепостного наряда и стояли во всех русских городах. Литье их было делом привычным; готовили их по стандартным, как мы бы сказали сейчас, моделям.

О работе над полуторными пищалями рассказывают и выписки И. X. Гамеля из приходо-расходной книги. Одна из записей, датированная 25 июля 1618 г., свидетельствует, что 6 ярыг «у Ондрея Чохова глину бьют к образцам и литейному делу полуторных пищалей»[249]. Вторая запись — от 18 августа — повествует, что 12 ярыг «у Ондрея Чохова к полуторным пищалем сушат сердечники и крепи куют»[250].

Всего таких пищалей мастер в 1618 г. отлил пять. С ним вместе работали пять учеников — «Дружинка Романов с товарищи»; 29 ноября 1618 г. царь Михаил Федорович пожаловал им «5 портищ сукна летчины лазоревой, цена по рублю портище; а пожаловал их государь за то, что они слили с мастером своим с Ондреем Чоховым 5 пищалей полуторных»[251].

В 1618–1619 гг. обновлялся весь крепостной наряд. Пушечный двор работал с большим напряжением. Сорок тюфяков, стрелявших железным и каменным дробом, отлили в 1618 г. Кондратий Михайлов, Григорий Наумов и Алексей Якимов со своими 10 учениками[252]. Кондратий Михайлов, кроме того, съездил в Тверь и здесь отлил большие стенобитные пищали «Медведь» и «Соловей»[253].

В 1620–1622 гг. внимание Пушечного двора было переключено на колокольное литье. О работах Андрея Чохова в этой области мы уже рассказывали. Не покладая рук трудились его стародавние ученики, а ныне самостоятельные литцы. 5 марта 1621 г. царь Михаил Федорович наградил Алексея Якимова, Игнатия Максимова и Кирилла Соколова: «…а пожаловал их государь за то, что Олексей вылил колокол в Девичь монастырь, да колокол вестовой в Вязьму, да колокол в Свиской острог, а Игнатей вылил колокол к Василью Блаженному, да колокол набатной к Тайницким воротам, да 5 колоколов вестовых в розные городы, а Кирилл вылил колокол к Елисею Пророку да 6 колоколов к Спасу»[254].

Все последующие годы Андрей Чохов получает лишь годовые сукна. О конкретных его трудах расходные книги товарам «на жалованье» умалчивают. Мастер уже очень стар. Он бывает на Пушечном дворе каждодневно, советует, но сам уже практически не работает. Ученики же его опять переключаются на пушечное литье. В 1622–1623 гг. Кондратий Михайлов, Григорий Наумов и Алексей Якимов «слили полуторного и всякого наряду шестьдесят одну пищаль да десять тюфяков»[255].

Лебединой песнью Андрея Чохова были большие стенобитные пищали «Кречет» и «Волк», отливкой которых он руководил в 1627 г. Записи от 2–6 сентября 1627 г. в приходо-расходной книге Пушкарского приказа скупо рассказывают нам об этой работе: «…ярыжкам 22 человеком, делали у Ондрея Чохова, 16 человек чистили пищаль Кречат и сверлом проходили, а 6 человек пищали Волка к образцам глину били»; «…кузнечным ярыгам 16 человекам, делали с кузнецы сверло наваривали проходить пищаль Кречат и полосы наваривали к образцу пищали Волка»; «…ярыгам 2 человеком, ковали с пильником пилы, чем чистить пищаль Кречат»; «…ярыгам 2 человеком, делали с пильником полосы на пилы, куют и зубят и носят к Ондрееву делу»; «…ярыжкам 10 человеком, делали у Ондрея Чохова к образцу пищали Волка, глину били и чистили зубилами пищаль Кречат»[256].

Это были колоссальные стенобитные пищали, стрелявшие ядрами по 60 гривенок (=24 кг). В ряду больших орудий Андрея Чохова (исключая мортиры) они, вместе с «Троилом», стояли на втором месте — после «Инрога», весовой калибр которого составлял 70 гривенок (=28 кг). «Волк» и «Кречет» участвовали в походе М. Б. Шеина под Смоленск 1632–1633 гг., когда был утерян почти весь государев наряд[257]. «Кречет», однако, счастливо избежал плена. Есть сведения, что орудие было перелито в феврале 1701 г. по указу Петра I[258].

Последнее из сохранившихся до наших дней орудий, связанных с именем Андрея Чохова, датируется 1629 г. Это сравнительно небольшая полуторная пищаль, стрелявшая ядрами в 4 гривенки (= 1,6 кг). Хранится она в Военно-историческом музее артиллерии, инженерных войск и войск связи (инв. № 9/63), куда поступила в 1872 г. из Киева. Вес орудия — 554 кг, длина ствола — 290 см, диаметр канала ствола — 85 мм[259]. На казенной части можно прочитать следующую литую надпись: «Божиею милостию повелением государя царя и великого князя Михаила Федоровича всея Руси слита сия пищаль лета 7137 году мастер Ондрей Чохов».

В том же 1629 г. Андрей Чохов умер. Год его смерти до последнего времени точно установлен не был. И. Е. Забелин в свое время утверждал, что он встречал упоминания о Чохове, относящиеся к 1632 г.[260] Это дало основание современным авторам считать, что мастер умер в этом году[261].

Приблизительно дата смерти Андрея Чохова может быть установлена с помощью документации Оружейной палаты и Разрядного приказа, которая хранится ныне в Центральном государственном архиве древних актов.

Читатель помнит, что мастера Пушечного двора ежегодно получали «государево жалованье» — «годовые сукна». Расходные книги дворцовых приказов аккуратно отмечают дату жалованья Андрею Чохову. Последняя такая запись, в которой Чохов упоминается наряду с пушечными литцами Кондратием Михайловым, Григорием Наумовым и Алексеем Якимовым, городовым и подкопным мастером Иваном Разумом и другими мастеровыми Пушкарского приказа, относится к 23 января 1629 г.[262] В следующей аналогичной записи, датированной 25 февраля 1630 г., Андрей Чохов не упоминается. Нет имени мастера и в таких же записях от 5 января и 31 декабря 1631 г., 6 января 1633 г.[263]

С другой стороны в «Росписи, что на Москве и в городех всяких людей, которых ведают в Пушкарском приказе», отосланной в Разрядный приказ 8 декабря 1629 г., не упоминается уже должность Андрея Чохова — «пушечный и колокольный мастер», обязательно присутствующая в более ранних аналогичных росписях[264].

Таким образом, устанавливается, что Андрей Чохов скончался между 23 января и 8 декабря 1629 г.

«Росписи, что на Москве и в городах всяких людей, которых ведают в Пушкарском приказе» 1629 и 1631 гг., помогают нам приблизительно установить дату смерти соратника Андрея Чохова, автора «Устава ратных, пушечных и других дел» Анисима Михайлова Радишевского. В первой из росписей должность Анисима Михайлова — «пушкарских дел мастер» — названа, а во второй из них такого упоминания нет.

После смерти Андрея Чохова и Анисима Михайлова Радишевского должности технических руководителей Пушечного двора — «пушечного и колокольного мастера» и «пушкарских дел мастера» были упразднены. Отныне литейные работы производились равными между собой пушечными, колокольными и паникадильными мастерами-литцами, подчинявшимися непосредственно городничему, голове и дьякам Пушкарского приказа.

Судьба тех учеников Андрея Чохова, которые еще не выбились в самостоятельные литцы, складывалась тяжело. Об одной из таких судеб рассказывает челобитная Прохора Захарова, поданная царю 21 ноября 1638 г. Челобитная эта не публиковалась. Приведем ее: «Царю государю и великому князю Михаилу Федоровичу всея Руси бьет челом холоп твой московской пушкарь Прошка Захаров. Преже, государь, сего служил я, холоп твой, твою царскую службу у пушечного и колокольного мастера у Ондрея Чохова в пушечных учениках. И как, государь, мастера нашего Ондрея Чохова не стало и после мастера Ондрея Чохова велено мне, холопу твоему, служить твоя государева пушкарская служба. И в прошлом, государь, во 144 (= 1636) году по твоему государеву указу велено немчину Онтону Елисееву сыну Куетову делать новая пищаль ядро шесть гривенок. И тот немчин был челом тебе, государь, на нас холопей твоих, на меня Прошку, да на Томилку, да на Ондрюшку Васильева — на Ондреевских учеников Чохова, чтоб ты, царь, нам велел быть у того пищального дела с ним вместе, потому что мы преже сего у отца ево у Елисея Куета пищального дела были. Как он завел лить короткие пищали по своему немецкому чертежу, и я, холоп твой, того пищального образца и у литья был. И как ту пищаль вылили и учали чистити и у меня, холопа твоего, у того пищального чищенья от зубила большого… прянул баран меди в глаз левой и глаз вышибло. И ныне стал без глаза увечен вконец погиб и перед своею братьею в твоем царском жалованье оскорблен. И идет мне, холопу твоему, государева денежного жалованья на год по пять Рублев, а хлеба по двенадцать чети, а овса по тому ж. А которым, государь, моей братьи дают твое государева хлебного жалованья на год по двенадцати четь ржи и овса по тому ж и тем идет твоего государева денежного жалованья на год по осми рублей. А служу я, холоп твой, тебе, государь, пятнадцать лет. А которые, государь, моя братья, московские пушкари, в твою государеву службу ставились после меня и тем твоего царского жалованья больше моего денежного окладу. Милосердый государь царь и великий князь Михаил Федорович всея Руси, пожалуй меня, холопа твоего, за мою службишко и за увечье своим царским прибавочным денежным жалованьем против моей братьи <…> как тебе, милосердому государю, обо мне бог известит. Царь, государь, смилуйся, пожалуй»[265]

На челобитной сделана помета: «Дан рубль и в книгу писан». Тем и ограничилась царская милость.

* * *

Шестьдесят с лишним лет служения Андрея Чохова во славу отечественного литейного искусства дали ощутимые плоды. Только одних стенобитных пищалей, сведения о которых сохранились, пищалей, стрелявших ядрами от 12 до 70 гривенок, он отлил 13. А была еще колоссальная Царь-пушка, были громадные колокола, была огненная пищаль «Егуп». Было и стоствольное орудие — выдающееся достижение техники того времени.

Нельзя забывать и о повседневном тяжелом труде мастера. Сколькими победами, сколькими ратными подвигами обязана ему Отчизна — об этом и сказать трудно.

В своих работах Андрей Чохов успешно преодолел унылое ремесленное копирование. Был он мастером, художником; его отливки представляют большой интерес для исследователей русского декоративно-прикладного искусства.

Заслуживает тщательного изучения и технический опыт Чохова. Нет никакого сомнения, что и в этой области достижения его огромны. Он усовершенствовал технологические процессы литейного производства; обогатил практику, заложил основы теоретических знаний. Опыт передавался из уст в уста. Благодаря ему стали возможными прославленные достижения русского литейного искусства XVII–XVIII вв., и прежде всего замечательный Царь-колокол.

Пушки и колокола Андрея Чохова — памятники русской материальной культуры. Беречь их и тщательно изучать призывает нас недавно принятый Закон СССР об охране и использовании памятников истории и культуры.

Основные даты жизни и деятельности Андрея Чохова

Между 1540 и 1545 Родился Андрей Чохов

Около 1554 Андрей Чохов приходит на московский Пушечный двор и становится учеником Кашпира Ганусова

1554, сент. Кашпир Ганусов отливает «Кашпирову пушку»

1555 Степан Петров отливает мортиру «Павлин»

1568 Отливает пушку для смоленского наряда

1569 Отливает две пушки для смоленского наряда

1575 Отливает пищали «Лисица» и «Собака»

1576 Отливает стенобитное орудие «Волк»

1577 Отливает стенобитное орудие «Инрог»

1578 Отливает стенобитное орудие «Волк»

1586 Отливает Царь-пушку

1587 Отливает огненную пищаль «Егуп»

1588 Отливает стоствольную пушку

1590 Отливает стенобитные орудия «Аспид», «Лев», «Соловей», «Скоропея», «Троил»

1592 Отливает пищаль с ядром в 2,4 кг

1594 Отливает колокол «Лебедь»

1598 Отливает колокол «Годунов»

1600 Отливает колокол «Царь»

1605, 27 сент. Проня Федоров под руководством Андрея Чохова заканчивает отливку так называемой «Мортиры Самозванца»

1617, март. Заканчивает отливку стенобитного орудия «Царь Ахиллес»

1618 Отливает полуторные пищали

1621 Отливает колокола для колокольни Ивана Великого

1622, июль. Заканчивает отливку колокола «Реут»

1627 Отливает стенобитные орудия «Волк» и «Кречет»

1629 Умер Андрей Чохов

Литература о жизни и деятельности Андрея Чохова

Бобринский А. А. Грипсгольмские пищали. — Изв. Археол. комис., 1914, вып. 53, с. 57–80.

Бранденбург Н. Е. Исторический каталог С.-Петербургского артиллерийского музея (XV–XVII ст.). СПб., 1877. Ч. 1.

Вытенков В. П., Маковская Л. К., Сидоренко Е. Г. Каталог материальной части отечественной артиллерия. Л., 1961. В надзаг.: Каталоги Арт. ист. музея.

Гордеев Н. В. Царь-пушка. М., 1960.

Захаров Н. Н. Кремлевские колокола. М., 1969.

Истомин Г. Ивановская колокольня в Москве. М., 1893.

Кужелева Л. Н. Памятники Северной войны в Артиллерийском историческом музее. — Сборник исследований и материалов Артиллерийского исторического музея, 1959, вып. 4, с. 265–328.

Лебедянская А. П. Очерки по истории пушечного производства в Московской Руси. — Сборник исследований и материалов Артиллерийского исторического музея, 1940, вып. 1, с. 57–84.

Лебедянская А. П. Пушкарский приказ: Дис…канд. ист. наук. Л., 1949. Машинопись.

Мартынов А. Московские колокола. — Рус. арх., 1896, № 1, с. 99— 109; № 3, с. 393–400; № 4, с. 555–561.

Мурзакевич Н. Н. О пушечном литейном искусстве в России. — Журн. мин-ва нар. просвещения, 1838, № 9, с. 530–559.

Немировский Е. Л. Новые материалы об Андрее Чохове. — Тру-ды/Ин-т истории естествознания и техники, 1956, т. 13, с. 51–66.

Немировский Е. Л. Пушечных дел мастер. — Знание — сила, 1952, № 7, с. 26–28.

Немировский Е. Л. Стозарядная пушка Андрея Чохова. — Литейн. пр-во, 1954, № 2, с. 32.

Оловянишников Н. История колоколов и колокололитейное дело на заводе товарищества П. И. Оловянишникова. Ярославль, 1906.

Очерки русской культуры XVI в. М., 1977. Ч. 1. Материальная культура.

Подшивалов В. С., Миляков И. С. Старинные пушки. М., 1979. В надзаг.: Сокровища музеев Московского Кремля.

Рубцов Н. Н. История литейного производства в СССР. М.; Л., 1947. Ч. 1. То же. 2-е изд. М., 1962.

Рубцов Н. Н. Московские литейщики XIV–XVII вв. — Вести, машиностроения, 1947. № 11, с. 69–72.

Рубцов Н. Н. Пушечный и колокольный литец Андрей Чохов. — Литейн. пр-во, 1951, № 4, с. 22–25.

Тромонин К. Я. О московской Царь-пушке с историческими по ней исследованиями о разных предметах. — Моск. губ. Ведомости, 1842, 28 марта, прибавл. № 13, с. 269–272; То же — Калуж. губ. ведомости, 1842, прибавл. № 19, с. 152–155.

Тромонин К. Я. Пушка Царь, или с изображением царя Федора Иоанновича, с историческими по ней исследованиями о разных предметах. — В кн.: Тромонин К. Я. Достопамятности Москвы. М., 1845, с. 26–28.

Фальковский Н. И. Москва в истории техники. М., 1950. Из содерж.: Артиллерия Москвы, с. 57–73; Пушечное и железное дело, с. 254–272.

Приложение

Орудия, отлитые Андреем Чеховым

Колокола, отлитые Андреем Чоховым

Сведения о мерах и денежном счете в России в XVI–XVII вв.[266]

Меры длины

Сажень = 3 аршинам = 12 четвертям = 48 вершкам = 215 см. Аршин = 4 четвертям = 16 вершкам = 72 см.

Четверть (пядь) = 4 вершкам = 18 см.

Вершок = 4,5 см.

Меры веса

Пуд = 40 гривенкам (или фунтам) = 16,38 кг

Гривенка (фунт) = 409,512 г.

Денежный счет

Рубль = 33 алтынам 2 деньгам = 200 деньгам.

Алтын = 6 деньгам.

Документы об Андрее Чохове

Того ж дни (16 января 1627 г.) по государеву и великого князя Михаила Федоровича всея Русии указу по памяти за приписью дьяка Опдрея Бареева государева жалованья пушечному и колокольному мастеру Ондрею Чохову 4 аршина сукна аглинского тмосинего цена по рублю аршин, пушечным литцом Кондратью Михайлову, Григорию Наумову, Олексею Якимову, да пушкарем и зелейным мастером Максиму Иванову, Казарину Гаврилову, Михаилу Оханову, Микифору Михайлову, Гаврилу Максимову, Парфену Данилову, Ивану Михайлову, Кирилу Федорову, Ивану Скворцову, Василью Кошкину, Дмитрею Савину, Дмитрею Казаринову, да горододельцу и поткопному мастеру Ивану Разуму по 4 аршина без чети сукна настрафилю лазоревого цена по 2 рубли портище, Ивану Томосову пять аршин сукна лятчины зеленой цена по 6 алтын по 4 деньги аршин. Дано. А пожаловал государь их годовыми сукнами.

ЦГАДА, ф. Оружейной палаты, кн. 282, л. 149 об. — 150 об.

Выписка из кормовой росписи боярина Никиты Ивановича Мезецкого на жалованье пушечных дел мастерам, литцам, пушкарям… 30 января 1627 г.

Пушечному мастеру Ондрею Чохову: за 30 четвертей ржи, за 65 четвертей овса, за 6 четвертей пшеницы, за 2 четверти гороху, за четверть круп, за 2 четверти конопели, за 10 четвертей солоду ячново, за 10 пуд соли 25 рублев 3 алтына полтрети деньги.

Пушкарских дел мастеру Онисиму Радышевскому: за 30 четвертей ржи, за 3 четверти овса, за 3 осмины круп, за 3 осмины гороху, за 10 пуд соли 14 рублев 4 алтын.

ЛО ИИ АН СССР, ф. 175, карт. I, М5 (копия XIX в.).

Генваря в 5 день (1629 г.) по государеву, цареву и великого князя Михаила Федоровича всея Русии указу по памяти за приписью дьяка Микифора Шипулина государева жалованья пушечному м колокольному мастеру Ондрею Чехову четыре аршина сукна аглинского… по рублю аршин, да пушечным литцом Кондратью Михайлову, Григорию Наумову, Олексею Якимову, пушкарем и зелейным мастером… кузнецкому старосте, да иноземцом городовому да подкопному мастеру Ивану Разуму, зелейным мастером… по четыре аршина без чети сукна настрафилю лазоревого по два рубли портище, да горододельцу Ивану Томасову пять аршин сукна лятчины лазоревой цена рубль. Дано. А пожаловал их государь годовыми сукнами.

ЛО ИИ АН СССР, ф. 175, т. 17, л. III-а (копия XIX в.).

Лета 7138 (1629) декабря в 10 день по государеву цареву и великого князя Михаила Федоровича всея Русии указу память дьяком думному Федору Лихачеву да Михаилу Данилову. В нынешнем во (7) 138 году сентября в 3 день в Пушкарский приказ к боярину к Михайле Борисовичу Шеину да ко князю Миките Михайловичу Мезецкому да дьякам к Микифору Шипулину, да к Степану Уготцкому в памяти за твоею Михайловою приписью написано: велети б выписать в Пушкарском приказе кто имяны на Москве и в городех голов пушкарских и засечных, и на Москве ж и в городех пушкарей и зачинщиков, и селитреных и колокольных мастеров, и всяких служилых людей, которых ведают в Пушкарском приказе. Да то б выпись прислати к вам в Розряд. И в Пушкарском приказе выписано из окладных книг на роспись, что каких сдужилых людей на Москве пушкарских и по городом засечных голов и засечных приказчиков и сторожей. И на Москве и по городом пушкарей, и зачинщиков, и воротников, и селитреных и зелейных мастеров, и всяких чинов людей, которых ведают в Пушкарском приказе. И та роспись послана к Вам в Розряд подо сею памятью.

Роспись, что на Москве и в городех всяких людей, которых ведают в Пушкарском приказе.

На Москве

пушкарских и зелейных мельниц голов 4 городничей 1

пушкарских дел мастер 1

пушечных литцов 5

пушкарей 318

знаменщиков и резцов 4

паникадильных мастеров 8

паяльщиков 7

пушечных учеников 48

кузнецов 12

паникадильных учеников 7

канатчиков 4

плотников и бочарников 7

пильников 3

извощиков 12

избных сторожей 4

зелейных и селитреных мастеров иноземцов и русских людей 33

И всего на Москве 478 человек.

Да в городех и у засек засечных голов 27 человек

засечных сторожей 140

засечных приказчиков 80

Да в городех же городовых приказчиков 31

Да в городех же всяких чинов служивых людей, а ведают их в Пушкарском приказе.

В Володимере

пушкарей 33

воротников 14

В Нижнем Новгороде

пушкарей 105

затинщиков 3

воротников 12

В Муроме

пушкарей 80

затинщиков 3

воротников 3

розсыльщиков 2

В Касимове

пушкарей 14

затинщиков 6

воротников 3

кузнец 1

розсыльщиков 5

(Далее сообщены сведения о количестве пушкарей, затинщиков, кузнецов и других лиц, подчиненных Пушкарскому приказу, в Шатцке, Арзамасе, Переяславе Рязанском, Коломне, Зарайске, Михайлове, Ряском, Пронске, Черни, Гремячем, Долкове, Сапожке, Кашире, Серпухове, Туле, Кропивне, Дедилове, Епифани, Лебедыни, Ельце, Осколе, Воронеже и многих других городах.)

И всего в городех засечных голов и приказчиков и засечных сторожей, и пушкарей, и затинщиков, и воротников, я плотников, и казенных кузнецов 4094 человека. И обоего на Москве и в городех всяких чинов людей, которых ведают в Пушкарском приказе 4573 человека.

ЦГАДА, ф. 210, № 49, л. 72–90.

Иллюстрации

Стенобитное орудие «Инрог». Военно-исторический музей артиллерии, инженерных войск и войск связи.

Стенобитное орудие «Скоропея». Военно-исторический музей артиллерии, инженерных войск и войск связи.

Стенобитное орудие «Царь Ахиллес». Военно-исторический музей артиллерии, инженерных войск и войск связи.

Стенобитное орудие «Волк» во дворе Грипсгольмского замка близ Стокгольма.

Царь-пушка. С фототипии конца XIX в.

Стенобитное орудие «Лев». Военно-исторический музей артиллерии, инженерных войск и войск связи.

Орудия Андрея Чехова в старой экспозиции Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи.

Многоствольные орудия в экспозиции Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи.

Огненная пищаль «Егуп». Военно-исторический музей артиллерии, инженерных войск и войск связи.

Мортира 1605 г. Военно-исторический музей артиллерии, инженерных войск и войск связи.

Примечания

1

См.: Рыбаков Б. А. Ремесло Древней Руси. М., 1948; Очерки русской культуры XVI в. М., 1977–1978. Ч. 1, 2.

(обратно)

2

См.: Райнов Т. Наука в России XI–XVII вв. М.; Л., 1940; Кузаков В. К. Очерки развития естественнонаучных и технических представлений на Руси в X–XVII вв. М., 1976.

(обратно)

3

См.: Лебедянская А. П. Очерки по истории пушечного производства в Московской Руси. — В кн.: Сборник исследований и материалов Артиллерийского исторического музея Красной Армии. Л.; М., 1940, вып. 1, с. 57–84. Неопубликованные работы А. П. Лебедянской хранятся в Историческом архиве Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи.

(обратно)

4

См.: Рубцов Н. Н. История литейного производства в СССР. М.; Л., 1947. Ч. 1.— То же. 2-е изд. М., 1962; Он же. Знаменитый «литец» Андрей Чохов. — Литейн. пр-во, 1951, № 4, р. 22–25.

(обратно)

5

См.: Тупиков Н. М. Словарь древнерусских личных собственных имен. СПб., 1903, с. 484, 485.

(обратно)

6

См.: Тальман Е. М. Ремесленное ученичество Москвы в XVII в. — Ист. зап., 1948, т. 27, с. 95.

(обратно)

7

Здесь и ниже цит. по: Опись Смоленску, приему пушкарского головы Прохора Шубина. — В кн.: Дополнения к Актам историческим. М., 1853, т. 5, с. 294–310,

(обратно)

8

Барсуков Н. П. Жизнь и труды П. М. Строева. СПб., 1878, с. 477–478.

(обратно)

9

См.: Смоленская оборона, 1609–1611. Смоленск, 1939, с. 286.

(обратно)

10

Архив Ленингр. отд-ния. Ин-та истории АН СССР (ЛО ИИ АН СССР), ф. 175, № 465, л. 15.

(обратно)

11

Там же, ф. 175, карт. 11, № 465, л. 4–6,

(обратно)

12

Ист. арх. Военно-ист. музея артиллерии, инж. войск и войск связи, ф. 1, № 21, л. 2.

(обратно)

13

Летописец русский: Московская летопись. М., 1894, с. 182.

(обратно)

14

См.: Царские наказы о походе под Смоленск. — Чтения в О-ве истории и древностей рос. (ЧОИДР), 1847, № 1, Смесь, с. 15.

(обратно)

15

Дополнения к Актам историческим, т. 5, с. 303.

(обратно)

16

ЛО ИИ АН СССР, ф. 175, № 363, л. 4, 4 об., 10 об., 11 об., 12, 20, 23, 23 об.

(обратно)

17

См.: Снегирев И. М. Памятники московской древности с присовокуплением очерка монументальной истории Москвы. М., 1842, с. XLIV–XLV.

(обратно)

18

См.: Изв. Археол. о-ва. СПб., 1863, т. 4, выл. 5. Литогр. воспроизведение.

(обратно)

19

См.: Сытин П. В. Пушечный двор в Москве XV–XIX вв. — Моск. краевед, 1929, вып. 2 (10), с. 7—20.

(обратно)

20

ЛО ИИ АН СССР, ф. 175, т. 27.

(обратно)

21

См.: Райнов Т. И. Наука в России XI–XVII вв.: Очерки по истории донаучных и естественнонаучных воззрений на природу. М.; Л., 1940, с. 288–355.

(обратно)

22

Радишевский Онисим Михайлов. Устав ратных, пушечных и других дел, касающихся до воинской науки…/ В 1607 и 1621 годах выбран из иностранных военных книг Онисимом Михайловым. СПб., 1781, ч. 2, с. 9.

(обратно)

23

Там же, с. 9—10.

(обратно)

24

Там же, с. 11.

(обратно)

25

Там же, с. 10.

(обратно)

26

Там же, с. 6, 11.

(обратно)

27

См.: Акты Московского государства. М., 1890, т. 1, с. 39.

(обратно)

28

Цитируется текст более поздней поручной записи. См.: Акты юридические. СПб., 1838, № 310.

(обратно)

29

ЦГАДА, ф. 210, ст. Севского стола, № 108, л. 47–49.

(обратно)

30

ЦГАДА, ф. Оружейной палаты, № 36559, л. 1.

(обратно)

31

Отдел письменных источников Гос. Ист. музея (ОПИ ГИМ), ф. Уварова, карт 12, № 9, л. 17.

(обратно)

32

Дополнения к Актам историческим, т. 5, с. 300, 301.

(обратно)

33

Там же, с. 295.

(обратно)

34

См.: Суворов Н. Описание Спасокаменного что на Кубенском озере монастыря. Вологда, 1893, с. 12.

(обратно)

35

Полное собрание русских летописей (ПСРЛ), т. 3, с. 168.

(обратно)

36

См.: Косточкин Ф. Ф. Государев мастер Федор Конь. М., 1964,

(обратно)

37

Гамель И. Англичане в России в XVI и XVII столетиях, СПб., 1865, т. 1, с. 45,

(обратно)

38

ПСРЛ, т. 8, с. 44. Аналогичные сообщения см.: ПСРЛ, т. 20, с. 203; т. 25, с. 15, и др.

(обратно)

39

См.: Козловский Д. Е. История материальной части артиллерии. М., 1946, с. 51.

(обратно)

40

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 14, с. 199.

(обратно)

41

См.: Снегирев В. Д. Аристотель Фиораванти и перестройка Московского Кремля. М., 1935.

(обратно)

42

См.: Рубцов Н. Н. История литейного производства в СССР. М., 1962, с. 264.

(обратно)

43

См.: Бранденбург Н. Е. Исторический каталог С.-Петерб. артиллерийского музея (ХV–XVII ст.). СПб., 1877, ч. 1, с. 105.

(обратно)

44

ПСРЛ, т. 8, с. 255.

(обратно)

45

Письмо Иоанна Кобенцеля о Московии. — Журн. министерства народного просвещения (ЖМНП), 1842, № 9, отд. 2, с. 150.

(обратно)

46

Огородников В. Донесение о Московии второй половины XVI в. — ЧОИДР, 1913, кн. 2, с. 15.

(обратно)

47

Флетчер Д. О государстве Русском. СПб., 1905, с. 70.

(обратно)

48

ПСРЛ, т. 19, с. 452.

(обратно)

49

Арх. Маркса и Энгельса, т. 8, с. 165.

(обратно)

50

См.: История отечественной артиллерии. М., 1959, т. 1, с. 170 и след.

(обратно)

51

Дополнения к Актам историческим, т. 5, с. 295; т. 7, с. 300.

(обратно)

52

См.: Описная книга пушек, пищалей и военных снарядов во всех городах Российских. — Отд. рукописей Гос. Публ. б-ки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, ф. Толстого, № 75, л. 50 об.

(обратно)

53

См.: Бобринский А. А. Грипсгольмские пищали. — Изв. Археол. комис., 1914, вып. 53, с. 58.

(обратно)

54

См.: Вытенков В. П., Маковская Л. К., Сидоренко Е. Г. Каталог материальной части отечественной артиллерии. Л., 1961, с. 64, 65. В надзаг.: Каталоги Арт. ист. музея (далее: Каталог…).

(обратно)

55

Цит. по: Древности. Труды Моск. археол. о-во. М., 1874, т. 4, с. 13–15.

(обратно)

56

Кужелева Л. Н. О боевом использовании артиллерии в важнейших сражениях Ливонской войны, 1558–1583 гг. — В кн.: Сборник исследований и материалов Артиллерийского исторического музея, вып. 3, с. 55–56. См. также: ГПБ, Эрмитажное собр., № 390, л. 391 об., 392; ЦГАДА, ф. 181, № 112/158, л. 353 об. — 357.

(обратно)

57

Сведения о наряде взяты из разрядной книги Ливонского похода. См.: ЦГАДА, ф. 181, № 112/158, л. 353 об —357.

(обратно)

58

Oderbornus Р. Joannis Basilidis magni Moschoviae Ducis vita. Vitebergae, 1585.

(обратно)

59

Иностранные сочинения и акты, относящиеся до России. М., 1847, вып. 2, с. 3.

(обратно)

60

Разрядная книга, 7087 г. — Синбирский сборник. Часть историческая, М., 1844, т. 1, с. 67.

(обратно)

61

Гейденштейн Р. Записки о Московской войне (1578–1582), СПб., 1889, с. 87.

(обратно)

62

Цит. по: Витебская старина. Витебск, 1885, т. 4. с. 193–194.

(обратно)

63

Гейденштейн Р. Указ. соч., с. 37.

(обратно)

64

Цит. по: Сб. Рус. ист. о-ва, СПб., 1910, т. 129, с. 407.

(обратно)

65

Цит. по: ЧОИДР, 1897, кн. 3.

(обратно)

66

См.: Чумиков Г. Надписи на двух русских пушках, хранящихся в королевском замке Грипсгольме близ Стокгольма. — Зап. Археол. о-ва, 1851, т. 3, с. 49; Бобринский А. А. Указ. соч., с. 57–80.

(обратно)

67

Цит. по: История отечественной артиллерии. М., 1959, т. 1, кн. 1, с. 437–438. См. также: Книги разрядные. СПб., 1855, т. 2, с. 436–442.

(обратно)

68

См.: Бранденбург Н. Е. Исторический каталог…, ч. 1, с. 108, 109; Каталог…, с. 64, 65.

(обратно)

69

См.: Военно-исторический музей артиллерии, инженерных войск и войск связи: Краткий путеводитель / Под ред. А. А. Сотникова. Л., 1968.

(обратно)

70

Масса И. Краткое известие о Московии в начале XVII в. М., 1937, с. 36.

(обратно)

71

Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т. 14, с. 201.

(обратно)

72

Алеппский П. Путешествие антиохийского патриарха Макария в Россию в половине XVII в. М., 1898, вып. 4, с. 7.

(обратно)

73

ПСРЛ, т. 12. СПБ., 1901, с. 219.

(обратно)

74

Карамзин Н. М. История государства Российского. СПб., 1800, с. 6, с. 50.

(обратно)

75

Пискаревский летописец. — В кн.: Материалы по истории СССР. М., 1955, т. 2, с. 87.

(обратно)

76

См.: Денисова М. М., Портнов М. Э., Денисов Е. Н. Русское оружие: Краткий определитель русского боевого оружия XI–XIX вв. М., 1953, с. 87, см. также табл. XV рис. 109.

(обратно)

77

См.: Труды/Вост. отд-ние Археол. о-ва. СПб., 1854, ч. 10, с. 48, 49.

(обратно)

78

Пискаревский летописец. — В кн.: Материалы по истории СССР. М., 1955, т. 2, с. 90.

(обратно)

79

См.: Фальковский Н. И. Москва в истории техники. М., 1950, с. 63.

(обратно)

80

Надпись публиковалась неоднократно. См.: напр.: Забелин И. Е. История Москвы. М., 1905 г. с. 415; Кондратьев И. К. Седая старина Москвы. М., 1893, с. 173.

(обратно)

81

Гордеев Н. В. Царь-пушка. М., 1960, с. 15,

(обратно)

82

Хуан Персидский. Путешествие персидского посольства через Россию, от Астрахани до Архангельска, в 1599–1600 гг. М., 1898, с. 16.

(обратно)

83

Какаш, Тектандер. Путешествие в Персию через Московию, 1602–1603 гг. М., 1896, с. 18.

(обратно)

84

Сказания современников о Дмитрии Самозванце. СПб., 1834, ч. 5, с. 71–72.

(обратно)

85

См.: Фальковский Н. И. Москва в истории техники, с. 63.

(обратно)

86

ЛО ИИ АН СССР, ф. 175, т. 27, с. 401 и след.

(обратно)

87

См.: Альбом Мейерберга: Виды и бытовые картины XVII в. СПб., 1903.

(обратно)

88

См.: Планы г. Москвы XVII в. М., 1898, с. 69.

(обратно)

89

Ист. арх. Военно-ист. музея артиллерии, инж. войск и войск связи, ф. 1, № 21, л. 2.

(обратно)

90

Там же, ф. ЗР, оп. 2, № 263, л. 132.

(обратно)

91

ЛО ИИ АН СССР, ф. 175, № 363, л. 11.

(обратно)

92

ЦГАДА, ф. 1243, № 11453.

(обратно)

93

См.: Описание Москвы и ее достопримечательностей. М., 1850. с. 49.

(обратно)

94

Тромонин К. Я. О московской Царь-пушке с историческими по ней исследованиями о разных предметах. — Моск. губ. ведомости, 1842, прибавл. № 13; он же. О московской Царь-пушке. — Калуж. губ. ведомости, 1842, прибавл. № 19, с. 152–155.

(обратно)

95

См., напр.: Виды Москвы. СПб., (1850-е годы), 22. Grand canon et clocher d’lvan Veliki; Москва и ее окрестности: 12 гравюр с 108 видами. СПб., (1860-е годы), л. 1; Москва и ее окрестности. М., 1880, л. 4. Большая пушка в Кремле: Москва: Сорок фототипных видов Москвы и ее окрестностей. СПб., 1896, л. 16. Царь-пушка.

(обратно)

96

См.: Иванов В. Московский Кремль. М., 1971, с. 183; Гордеев Н. В. Царь-пушка. М., 1960, с. 19, 20. «Переезд» Царь-пушки на новое место состоялся 14 февраля 1960 г.

(обратно)

97

См.: Беликов В. Царь-пушка реставрируется. — Известия, 1980, 8 февр.; Курбатова В. Царь-пушка на… лечении. — Моск, правда, 1980, 8 февр.; Беликов В. Царь-пушка возвращается, — Известия, 1980, 30 мая.

(обратно)

98

Мурзакевич Н. Н. О пушечно-литейном искусстве в России. — ЖМНП, 1838, № 9, с. 537.

(обратно)

99

Ист. арх. Военно-ист. музея артиллерии, инж. войск и войск связи, ф. Достопамятный зал, оп. № 92/1, № 27, л. 4.

(обратно)

100

ЦГАДА, ф. 145, Новгородский стол, кн. 70, л. 84, 84 об. Ср.: Сб. Москв. арх. м-ва юстиции. М. 1914, с. 255.

(обратно)

101

Цит. по: Харузин Н. Псков и его пригороды перед 2-й польской войной при царе Михаиле. — Древности, Труды/Моск. археол. о-во, 1899, т. 1, вып. 3, с. 407–412.

(обратно)

102

Радишевский Онисим Михайлов. Указ/ соч., ч. 2, с. 67–69.

(обратно)

103

ЦГАДА, ф. 145, Новгородский стол, кн. 70, л. 84 об.

(обратно)

104

Радишевский Онисим Михаилов. Указ. соч., с. 117.

(обратно)

105

Русская историческая библиотека. СПб., 1909, г. 13, стб. 110.

(обратно)

106

Цит. по: Смирнов И. И. Восстание Болотникова, 1606–1607, М., 1951, с. 318.

(обратно)

107

Радишевский Онисим Михайлов. Указ. соч., с. 71.

(обратно)

108

Смирнов И. И. Указ. соч., с. 336.

(обратно)

109

Попов А. Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции, М., 1869, с. 337.

(обратно)

110

См.: Денисова М. М., Портнов М. Э., Денисов Е. Н. Указ. соч., с. 88; ср.: Каталог…, с. 76, № 106.

(обратно)

111

Масса И. Указ. соч., с. 118–119.

(обратно)

112

См., напр.: Рубцов Н. Н. Указ. соч., ч. 1, с. 240, 241.

(обратно)

113

ЛО ИИ АН СССР, ф. 175, № 363, л. 11–11 об.

(обратно)

114

Денисова М. М., Портнов М. Э., Денисов Е. Н. Указ. соч., с. 88.

(обратно)

115

Дневник Самуила Маскевича. — В кн.: Сказания современников о Дмитрии Самозванце. СПб., 1884, ч. 5, с. 71–72.

(обратно)

116

См.: Лебедянская А. П. Новые данные о 100-ствольной пушке Андрея Чохова 1588 г, — Ист. арх. Военно-ист. музея артиллерии, инж. войск и войск связи, ф. ЗР НИО, оп. 2, № 260. Рукопись.

(обратно)

117

См.: Немировский Е. Л. Стозарядная пушка Андрея Чохова, — Литейн. пр-во, 1954, № 2, с. 32.

(обратно)

118

ОПИ ГИМ, ф. Уварова, карт. 5, № 30, л. 28.

(обратно)

119

См.: Деккер. История артиллерии от ее происхождения до 1822 года, сочиненная Деккером/Пер. с нем. С. Маркевич. СПб., 1833, т. 1, с, 82.

(обратно)

120

См.: Бранденбург Н. Е. Исторический каталог…, с. 125, 126.

(обратно)

121

Русская историческая библиотека. СПб., 1886, т. 10, с. 32, 57.

(обратно)

122

См.: Кирпичников А. Н. Описная книга пушек и пищалей как источник по истории средневековой русской артиллерии. — В кн.: Сборник исследований и материалов Артиллерийского исторического музея. Л., 1959, вып. 4, с. 286–324.

(обратно)

123

См.: Губицкий В. Первопечатник Иван Федоров — пушечный мастер. — Вопр. истории естествознания и техники, 1969, вып. 2(27), с. 58–63.

(обратно)

124

Немировский Е. Л. Начало книгопечатания на Украине: Иван Федоров. М., 1974, с. 161–162.

(обратно)

125

ЛО ИИ АН СССР, ф. 175, карт. 9, № 465, л. 22.

(обратно)

126

Там же, л. 23.

(обратно)

127

Там же, № 454, л. 24, 25.

(обратно)

128

См.: Лебедянская А. П. Андрей Чохов. — Ист. арх. Военно-ист. музея артиллерии, инж. войск и войск связи, ф. НИО, оп. 2, № 3, л. 14. Рукопись.

(обратно)

129

Там же, ф. Пушкарский приказ, № 20, л. 3.

(обратно)

130

ОПИ ГИМ, ф. Уварова, карт. 5, № 30, л. 28.

(обратно)

131

ЛО ИИ АН СССР, ф. 175, кн. 27, с. 8.

(обратно)

132

См.: Мурзакевич Н. Н. Указ. соч., с. 543.

(обратно)

133

См.: Бранденбург Н. Е. Исторический каталог…, с. 128, 129.

(обратно)

134

Там же, 1883, ч. 2, с. 95. Ср.: Каталог…, с. 188, 189.

(обратно)

135

См.: Рубцов Н. Н. История литейного производства в СССР, ч. 1, с. 238; 2-е изд., с. 257. Ср.: Мурзакевич Н. Н. О пушечном литейном искусстве в России, с. 537.

(обратно)

136

Ист. арх. Военно-ист. музея артиллерии, инж. войск и войск связи, ф. 1, № 21, л. 3.

(обратно)

137

См.: Гордеев Н. В. Царь-пушка, с. 22.

(обратно)

138

ЦГАДА, ф. 210, Новгородский стол, кн. 23, л. 8—39.

(обратно)

139

Там же, кн. 70, л. 53 об., 54.

(обратно)

140

Цит. по: Забелин И. Е. История города Москвы. М., 1905, ч. 1, с. 409.

(обратно)

141

Там же, с. 414.

(обратно)

142

Как явствует из «Плана расположения пушек в Кремле» начала XIX в., «Троил» стоял у здания Арсенала сразу же за Никольскими воротами. См.: ЛО ИИ АН СССР, ф. 175, № 461, л. 8 об.

(обратно)

143

Древности. Труды/Моск. археол. о-во, 1865, т. 1, с. 43.

(обратно)

144

Гордеев Н. В. Царь-пушка, с. 24.

(обратно)

145

ЦГАДА, ф. 210, Новгородский стол, кн. 70, л. 18.

(обратно)

146

Там же, л. 47, 47 об.

(обратно)

147

См.: Мурзакевич Н. Н. Указ. соч., с. 537.

(обратно)

148

Каталог…, с. 66, 67, № 92.

(обратно)

149

См.: Древности. Труды/Моск. археол. о-во. М., 1899, т. 1, вып. 3, с. 397.

(обратно)

150

ЦГАДА, ф. 210, Новгородский стол, № 71, ч. 5 об., 6.

(обратно)

151

См.: Бранденбург Н. Е. Исторический каталог…, ч. 1, с. 112; Каталог, с. 65.

(обратно)

152

См.: Немировский Е. Л. Новые материалы об Андрее Чохове. — Труды/Ин-т истории естествознания и техники, 1956, т. 13, с. 57–39.

(обратно)

153

ЦГАДА, ф. 210, Новгородский стол, кн. 70, л. 70.

(обратно)

154

Ист. арх. Военно-ист. музея артиллерии, инж. войск и войск связи, ф. ЗР, оп. 2, № 263, л. 132.

(обратно)

155

Там же, ф. 1, № 21, л. 3.

(обратно)

156

ЦГАДА, ф. 210, Новгородский стол, кн. 70, л. 18–18 об.

(обратно)

157

ЛО ИИ АН СССР, ф. 175, карт. 11, № 465, л. 28.

(обратно)

158

ЛО ИИ АН СССР, ф. 175, № 1 (доп.).

(обратно)

159

ЦГАДА, ф. 210, Новгородский стол, кн. 70, л. 71 об.

(обратно)

160

Там же, л. 75.

(обратно)

161

См.: Лебедянская А. П. О пушечном мастере XVII в. Кондратии Михайлове. — В кн.: Сборник исследований и материалов Артиллерийского исторического музея. Л., 1940, т. 1, с. 231–233.

(обратно)

162

ЦГАДА, ф. 210, Новгородский стол, кп. 70, л. 42 об.

(обратно)

163

Дополнения к актам историческим, т. 5, с. 307.

(обратно)

164

Там же, с. 302.

(обратно)

165

ЛО ИИ АН СССР, ф. 175, карт. 11, № 465, л. 39.

(обратно)

166

См.: Гордеев Н. В. Царь-пушка, с. 25, 26.

(обратно)

167

См.: Сахаров И. П. Исследование и объяснение русских древностей. — Зап. Отд-ния рус. и слав. археологии, 1851, т. 1, с. 29.

(обратно)

168

Сахаров И. П. Сказания русского народа. СПб., 1841, т. 1, с. 92–93.

(обратно)

169

См.: Рыбаков Б. А. Ремесло Древней Руси. М., 1948, с. 600–612.

(обратно)

170

См.: Древние колокола, найденные при разрытии развалин Десятинной церкви. — Галерея киевских достопримечательных видов, 1857, тетр. 5, с. 33–36.

(обратно)

171

Цит. по: Оловянишников Н. История колоколов и колокололитейное дело на заводе товарищества П. И. Оловянишникова. Ярославль, 1906, с. 17.

(обратно)

172

См.: Богусевич В. А. Литейный мастер Михаил Андреев. — Новгород. ист. сб., 1937, вып. 2, с. 83—104.

(обратно)

173

См.: Истомин Г. Ивановская колокольня в Москве. М., 1893, с. 30.

(обратно)

174

См.: Забелин И. Е. История Москвы, с. 154.

(обратно)

175

ЛО ИИ АН СССР, ф. 175, № 1 (доп.).

(обратно)

176

См.: Мартынов А. Московские колокола. — Рус. арх., 1896, № 1, с. 108.

(обратно)

177

Там же, 4, с. 557.

(обратно)

178

Леонид, архимандрит. Надписи Троицкой Сергиевой лавры. СПб., 1881, с. 35.

(обратно)

179

Там же, с. 82.

(обратно)

180

См.: Горский А. В. Историческое описание Свято-Троицкия Сергиевы лавры. М., 1879, с. 28.

(обратно)

181

Пискаревский летописец. — В кн.: Материалы по истории СССР, М., 1955, т. 2. Документы по истории XV–XVII вв. с. 103.

(обратно)

182

Гюльденстиерне А. Путешествие его княжеской светлости герцога Ганса Шлезвиг-Голштинского в Москву. М., 1911, с. 25–26.

(обратно)

183

Здесь и ниже цит. по: Арсений, иеромонах. О Царе-колоколе Свято-Троицкой Сергиевой лавры. — Зап. Отд-ния. рус. и слав. археологии Рус. археол. о-ва, 1882, т. 3, с. 81, 82, 99, 108 (надпись на колоколе).

(обратно)

184

Гюльденстиерне А. Указ. соч., с. 19.

(обратно)

185

Пискаревский летописец. — В кн.: Материалы по истории СССР, т. 2. Документы по истории ХV–XVII вв., с. 103–104.

(обратно)

186

См.: Иванов В. Н. Московский Кремль, с. 127.

(обратно)

187

ЛО ИИ АН СССР, ф. 175, т. 27, с. 72.

(обратно)

188

Там же, с. 41–42.

(обратно)

189

Там же, с. 452.

(обратно)

190

Дмитриевский А. Архиепископ Елассонский Арсений и мемуары его из русской истории по рукописи трапезундского Сумелийского монастыря. Киев, 1899, с. 97.

(обратно)

191

ЛО ИИ АН СССР, ф. 175, т. 27, с. 475.

(обратно)

192

Там же, с. 405.

(обратно)

193

Павел Алеппский. Путешествие антиохийского патриарха Макария в Россию в половине XVII в. М., 1898, вып. 3, с. 110.

(обратно)

194

Там же, с. 111.

(обратно)

195

См.: Богуславский Г. А. Царь-колокол, М., 1958.

(обратно)

196

См.: Захаров Н. Н. Кремлевские колокола. М., 1969, с. 14.

(обратно)

197

См.: Петрей де Ерлезунда П. История о великом княжестве Московском. М., 1867, с. 3.

(обратно)

198

См.: Захаров Н. Н. Указ. соч., с. 12.

(обратно)

199

Забелин И. Е. Дополнения к дворцовым разрядам. М., 1882, с. 266.

(обратно)

200

Там же, с. 265.

(обратно)

201

Истомин Г. Ивановская колокольня в Москве. М., 1893, с. 33.

(обратно)

202

Забелин И. Е. Указ. соч., с. 256.

(обратно)

203

Истомин Г. Указ. соч., с. 35.

(обратно)

204

Там же, с. 29.

(обратно)

205

СПИ ГИМ, ф. 440, № 544, л. 409.

(обратно)

206

См.: Пассек В. Кремль. — Калуж. губ. ведомости, 1842, № 41, с. 324, 325.

(обратно)

207

См.: Захаров Н. Н. Указ. соч., с. 18, 19.

(обратно)

208

ЛО ИИ АН СССР, ф. 175, карт. 11, 465, л. 39.

(обратно)

209

См.: Каталог… с. 69, 70, № 94.

(обратно)

210

ЛО ИИ АН СССР, ф. 175, кн. 27, л. 307.

(обратно)

211

См.: Снегирев И. М. Новоспасский монастырь. — Моск. губ. ведомости, 1842, № 48, с. 980.

(обратно)

212

Забелин И. Е. Указ. соч., с. 88.

(обратно)

213

ОПИ ГИМ, ф. Уварова, карт. 10, № 2, л. 9—10.

(обратно)

214

Геннин В. Описание уральских и сибирских заводов. М., 1937, с. 177.

(обратно)

215

ОПИ ГИМ, ф. Уварова, карт. 12, № 7.

(обратно)

216

ЛО ИИ АН СССР, ф. 175, кн. 27, с. 314.

(обратно)

217

Там же, с. 307.

(обратно)

218

Там же, с. 309.

(обратно)

219

Там же, с. 318.

(обратно)

220

Там же, с. 324, 327.

(обратно)

221

Там же, с. 327.

(обратно)

222

Геннин В. Указ. соч., с. 180.

(обратно)

223

ЛО ИИ АН СССР, ф. 175, кн. 27, с. 315.

(обратно)

224

Там же, с. 315.

(обратно)

225

Там же, с. 340.

(обратно)

226

Там же, с. 345–346.

(обратно)

227

Там же, с. 350.

(обратно)

228

ОПИ ГИМ, ф. Уварова, карт. 10, № 2, л. 3.

(обратно)

229

Забелин И. Е. Указ, соч., с. 272.

(обратно)

230

ЛО ИИ АН СССР, ф. 175, кн. 27, с. 356, 358, 361, 362, 364.

(обратно)

231

Забелин И. Е. Указ, соч., с. 95. Ср.: ЦГАДА, ф. Оружейной палаты, кн. 69, л. 164.

(обратно)

232

Маркс К. Капитал. М., 1953, т. 1, с. 343.

(обратно)

233

Разрядная роспись наряду и всяким пушечным запасам, посланным под Смоленск в 1632 г. — В кн.: История отечественной артиллерии, т. 1, кн. 1, с. 437.

(обратно)

234

См.: Каталог…, с. 70.

(обратно)

235

См.: Обзор коллекций Артиллерийского отдела Московской политехнической выставки 1872 г. СПб., 1872, с. 42, 43.

(обратно)

236

ЛО ИИ АН СССР, ф. 175, кн. 27, с. 218.

(обратно)

237

Забелин И. Е. Указ. соч., т. 186.

(обратно)

238

Там же, с. 291.

(обратно)

239

ЦГАДА, ф. Оружейной палаты, кн. 208 (1), л. 179 об., 180.

(обратно)

240

Там же, кн. 209, л. 184; Забелин И. Е. Указ. соч., с. 362.

(обратно)

241

ЦГАДА, ф. Оружейной палаты, кн. 280, л. 172 об.

(обратно)

242

Там же, кн. 281, л. 186 об.

(обратно)

243

Там же, кн. 282, л. 149 об., 150.

(обратно)

244

Забелин И. Е. Указ. соч., с. 486–487.

(обратно)

245

Там же, с. 553, 554.

(обратно)

246

Там же, с. 256.

(обратно)

247

См.: Викторов А. Е. Описание записных книг и бумаг старинных дворцовых приказов. М., 1877, вып. 1, с. 126.

(обратно)

248

Забелин И. Е. Указ, соч., с. 140.

(обратно)

249

ЛО ИИ АН СССР, ф. 175, кн. 27, с. 271.

(обратно)

250

Там же, с. 275.

(обратно)

251

Забелин И. Е. Указ, соч., с. 143.

(обратно)

252

Там же, с. 143.

(обратно)

253

Там же, с. 142, 143.

(обратно)

254

Там же, с. 256.

(обратно)

255

Там же, с. 355–356.

(обратно)

256

ЛО ИИ АН СССР, ф. 175, кн. 27, с. 217, 232, 233, 275.

(обратно)

257

См.: История отечественной артиллерии, т. 1, кн. 1, с. 437.

(обратно)

258

Ист. арх. Военно-ист. музея артиллерии, инж. войск и войск связи, ф. ЗР, оп. 2, № 263, л. 132.

(обратно)

259

Каталог…, с. 120, № 206.

(обратно)

260

См.: Забелин И. Е. О металлическом производстве в России до конца XVII в. — Зап. Археол. о-ва, 1855, т. 5.

(обратно)

261

См.: Рубцов Н. Н. История литейного производства в СССР. М.; Л., 1947, ч. 1, с. 237; Гордеев Н. В. Царь-пушка, с 13.

(обратно)

262

См.: Забелин И. Е. Указ. соч., с. 553, 554.

(обратно)

263

Там же, с. 718, 786; ЦГАДА, ф. Оружейной палаты, кн. 286, л. 119; ОПИ ГИМ, ф. 440, № 544, л. 153, 153 об.

(обратно)

264

ЦГАДА, ф. 210, Московский стол, № 49, л. 72–75, 188–190.

(обратно)

265

ЛО ИИ АН СССР, ф. 175, карт. 2, № 38.

(обратно)

266

Каменцева Е. И., Устюгов Н. В. Русская метрология, 2-е изд. М., 1975.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

У истоков мастерства

Первые пищали

Царь-пушка

Огненная пищаль «Егуп»

Стоствольная пушка

Большие стенобитные орудия

Колокола

Пушечный мастер

Последние годы

Основные даты жизни и деятельности Андрея Чохова

Литература о жизни и деятельности Андрея Чохова

Приложение

Иллюстрации Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg